Безликие

Глава 1: Пробуждение

Том 1.

пролог.

Глава 1 – Пробуждение

Луна, огромная и холодная, висела над черной гладью океана, разбиваясь серебряной дорожкой о скалистый берег. Остров тонул во мраке, силуэты пальм и незнакомых гигантских папоротников вырезались зубцами на фоне звездного неба. Воздух был густым, влажным, пропитанным запахом соли, гниющих плодов и… чем-то еще. Сладковатым, химическим, чуждым этой тропической ночи. Где-то в глубине джунглей, невидимый за стеной растительности, мерно гудел мощный генератор. Его звук, низкий и навязчивый, был единственным нарушителем тишины, если не считать редких, странно отрывистых криков ночных птиц – или того, что их имитировало. Остров спал? Или бодрствовал, наблюдая? Тишина была обманчива. Она не несла покоя, она висела тяжелым, выжидающим пологом над этим клочком земли, отрезанным от мира кромешной тьмой и бескрайним океаном. Здесь что-то не так, – шептала сама ночь. – Здесь что-то происходит.

С высоты птичьего полета остров напоминал спящего зверя, покрытого лоскутами черного бархата и усыпанного холодными бриллиантами. Только это были не звезды, а огни: белые прожекторы патрульных вышек, ритмично прорезающие тьму; тусклое зеленоватое свечение периметральных датчиков; редкие желтые точки наблюдательных пунктов, затерянных в джунглях.

Под этим звериным камуфляжем джунглей, глубоко в скальном основании, пульсировало сердце острова – сверхсекретный научно-исследовательский комплекс. Лабиринт коридоров из армированного полимера, опутанных сверхпроводящими шинами. В лаборатории уровня 2, в секторе-В – с акриловыми капсулами, где под голубым светом квантовых ламп шевелились образцы, переписывающие учебники биологии. Глубокий рокот термоядерного мини-реактора, питающего безумные эксперименты. И над всем этим – неусыпный электронный страж: сенсоры движения, газоанализаторы, тепловизоры, тысяча камер.

В бункере комплекса, самом защищенном узле этого сердца, царила стерильная прохлада. Оператор Лиа Сандерс скользила пальцами по голографической панели, проверяя показания. Зеленый, зеленый, зеленый… Все сектора в норме. Температура реактора – стабильна. Герметичность капсул сектора-В: 100%.

«Скукотища», – подумала она, отхлебывая вязкий синтетический кофе. Ее напарник, Джоди, вглядывался в термальную карту комплекса.

«Эй, Лиа, глянь. Тут какое-то движение, в коридоре… Глюк?» – точка на мониторе пропала. Его взгляд сразу упал на запись с камер, работающих в режиме реального времени. Под камерами на секунду мелькнула черная тень.

«У нас несанкционированное движение в коридоре 7, проверить все камеры в секторе-В», – спешно передала Лиа в центр безопасности.

Глухой гул, словно подземный вздох гиганта, потряс стены бункера. Чашка с кофе выпала из рук Лиа, коричневая жидкость разлилась по консоли. На главном экране, где царил успокаивающий зеленый, взорвалось море багрового. Целый сектор превратился в эпицентр хаоса. Датчики давления в капсулах рвались в красную зону или гаснули навсегда. Тепловизоры залило белым пятном невыносимого жара. «ОШИБКА! ОШИБКА! КРИТИЧЕСКИЙ ОТКАЗ В СЕКТОРЕ-В» – завыл синтезированный голос системы.

Джоди вскочил, тыча пальцем в один из уцелевших мониторов: «Смотри!» – на экране метнулась ослепительная вспышка, сожравшая изображение на миг. Когда картинка вернулась, искаженная помехами, было видно, как огненная волна прокатилась по коридорам, выбивая двери, плавя металл. Система автоматической блокировки сработала частично. Последнее, что они успели увидеть: несколько капсул герметизировалось с шипящим звуком, другие – треснули, как яичная скорлупа, заполняя коридоры мутной жидкостью. Крики ученых, бегущих к выходам, превратились в немое кино, заглушенное ревом сирен в ЦБ и нарастающим гулом разрушения из колонок. Один из них – доктор Генри Кавка – взрывная волна швырнула его к центральной панели. Он едва удержался, кровь залила половину лица. Но его глаза, дикие от боли и адреналина, зафиксировались на огромной мигающей кнопке: "ЭКСТРЕННОЕ СОХРАНЕНИЕ ОБРАЗЦОВ". Инстинкт исследователя пересилил инстинкт выживания. Его рука, словно налитая свинцом, рванулась вперед и с силой ударила по ней! В тот же миг последняя камера погасла. Экран Джоди захлебнулся ядовитой зеленой статикой, а затем почернел.

Тьма. Сначала – ничего, потом – холод. Он вдыхает резко, и легкие обжигает едкая жидкость. Стекло перед ним трескается, но не ломается. Он инстинктивно задерживает дыхание. Жидкость сочится наружу сквозь трещины. Его тело не помнит, как оказалось здесь, но знает, что должно выбраться. За ним – разрушенная лаборатория, озаренная алым светом аварийных ламп. Тени двигаются в дыму, кто-то кричит.

«Где я?..» – память вспыхивает обрывками; лаборатория, люди в халатах, иглы, боль. Он дергается, и ремни впиваются в запястья.

«Нет-нет-нет, не снова…» – над ним замигал красный свет. В тусклом мерцании он увидел: разрушенную лабораторию. Стены почернели от огня, а провода, искрясь, свисали словно кишки. Трупы ученых: один – с прожженным халатом, второй – с осколками стекла в горле. Треснутое стекло будто зеркало, в нем отображается его лицо.

«Но где шрамы?» – он помнит, как они резали его, как ломали кости… Но кожа чистая.

Затишье… Где-то скрипнула дверь. Шаги, кто-то идет. Хорошенько прислушавшись, он услышал медленные, целенаправленные шаги, идущие прямо к его капсуле из дальнего угла темного коридора. Алан не стал мешкаться и снова попытался освободиться, бьет локтем в трещину. Раз – боль отдает в плечо. Два – стекло звенит. Три – оно наконец поддается, рассыпаясь на крупные осколки. Оставшаяся жидкость хлещет наружу, обжигая кожу. Он давится, кашляет, но уже тянется к ремням. Пальцы скользят по мокрому пластику пряжек. Щелчок – один ремень. Два – голова свободна, а затем ноги. Алан вываливается из капсулы, падает на осколки. Стекло впивается в ладони, но боль кажется далекой. В ушах – звон. В горле – вкус крови и химикатов. Первые шаги шаткие, ноги не слушаются. Но он встает.

В разбитом зеркале на стене он снова увидел свой силуэт. Мокрый, белый, с татуировкой "А 0.15" на левом предплечье, которую он не помнит.Шаги становятся все ближе. Он поворачивается, сжимая в руке самый крупный осколок стекла. Который сейчас может стать оружием. Алан судорожно вздохнул, давится дымом, голос хриплый: «Кто ты? Что случилось?»

Доктор Кавка приглушенно, словно боится, что их услышат: «Тише… Дыши ровно… Лаборатория разрушена. Взрыв. Ты единственный выживший в этом крыле.»

«Почему я здесь… Зачем поместили меня туда?..» – мозг лихорадочно склеивал осколки памяти, но картина не складывалась.

Кавка шагнул вперед, шприц дрожит в руке: «Криокапсула. Ты был в анабиозе… Для терапии. Мы ввели тебе новый ген. Взрыв вывел системы из строя – ты проснулся раньше срока.»

Алан замечает шприц, прижимается к стенке капсулы: «Что за ген…? Не приближайся ко мне!»

Кавка замирает. Голос становится резким, научным: «Стабилизатор. Твоя регенерация… Она не контролируема. Видишь? Раньше у тебя были шрамы. Сейчас – нет.»

Он смотрит на свое тело: ни царапин, ни следов пыток. «Что вы со мной сделали?»

Кавка вдруг кашляет, на платок выплевывает кровь: «Спасли. Но теперь… теперь оно просыпается. Ты чувствуешь? Гнев? Силу? Это не ты. Это побочный эффект… терапии.»

«Этот побочный эффект преследует меня, сколько я себя помню…» – Алан шагнул вперед, потеряв равновесие, чуть пошатнулся, но не упал. Обломки стекла хрустят под ногами, почерневшие глаза сверкали в полутьме: «Хочешь меня одурачить? Я помню боль. Помню, как вы меня резали!» – его тело начинает меняться.

Кавка отступает, поднимает шприц как щит: «Именно поэтому нужен блокатор! Если оно вырвется наружу…» – Доктор избегал прямых ответов. Говорил общими фразами: терапия, побочный эффект. Намекая на внутреннюю угрозу. Не объясняя природу Алана, что не странно – он лишь выжидал подходящий момент.

«Я начинаю чувствовать изменения в своем теле. Что за ген…?» – внезапный грохот потрясает стены, прерывая их диалог. Где-то вблизи рухнула металлическая балка. Крик – человеческий, полный ужаса – пронзил дым. Искры посыпались сверху из панели над головами. Алан инстинктивно вздрагивает, голова резко поворачивается на звук, в глазах чёрная пустота: «Что это?!»

Доктор Кавка. В его глазах – миг ледяного расчета. Он использует долю секунды, пока взгляд собеседника отвлечен. Молниеносный бросок вперед, больная рука забыта! Шприц в его здоровой руке описывает дугу…

Алан чует движение, начинает поворачиваться обратно, реакция сверхчеловечески быстрая: «Нет! Ты…»

Но уже слишком поздно. Острие иглы вонзается ему в шею, чуть ниже линии челюсти. Кавка силой нажимает на поршень. Глаза Алана возвращаются в нормальное состояние. Руки судорожно хватают воздух от шока, а не боли: «Гхр… Ты…»

Мутная жидкость из шприца впрыснута. Доктор резко отскакивает, тяжело дыша, смотрит на него со смесью триумфа и ужаса: «Прости… Это необходимо. Ты еще не готов…»

Алан пытается сделать шаг, но ноги подкашиваются. Мир кружится, звуки глушатся, свет аварийных ламп расплывается в кроваво-красное пятно.

«Па…Пад…» – его губы шевелятся беззвучно. Сила, ярость, вопросы – все гаснет. Он рушится навзничь на осколки стекла капсулы, не чувствуя их. Глаза стекленеют, взгляд устремлен в задымленный потолок, но ничего не видят.

Тишина. Только шипение короткого замыкания и тяжёлое дыхание Кавки. Доктор смотрит на пустой шприц в своей дрожащей руке, потом на бесчувственное тело Алана. Где-то в глубине руин снова раздался грохот. Кавка вздрагивает, хватает фонарь и исчезает в дыму. Оставив его лежать одного в холодном мраке.

Яркий свет – пульсирующая боль в висках. Потом – холод металла под спиной. Алан дергается, но его тело не слушается. Ремни, широкие кожаные, притягивают запястья, лодыжки, грудь к операционному столу. Он открывает глаза: слепящий свет хирургической лампы. Тени в масках склоняются над ним.

«Пульс стабилизировался. Нейронная активность в пределах нормы.»

«Регенерация на уровне 87%. Выше прогнозируемого.»

«Присвоить порядковый номер: В-4321.»

«Отправьте его обратно. Доктор Кавка хочет продолжить завтра.»

Голоса безликие, механические. Алан пытается говорить – но во рту пластиковый загубник, язык ватный, губы онемевшие. Один из масок наклоняется ближе, глаза за стеклом – без эмоций.

«Не дергайся, В-4321. Ты только ухудшишь состояние», – холодный металл касается его предплечья, там, где татуировка. Другой маска берет шприц с мутной жидкостью.

«Седативное. Чтобы не буянил по дороге.»

Игла вонзается в шею, тело полностью расслабляется, препарат мгновенно распространяется в крови. Алан слаб, седативное делает его движения вялыми, мысли – мутными. Но он чувствует, как его расстёгивают, переворачивают на бок, хватают за запястья.

Маска №1, безликий голос за респиратором:

«Держи его, не дай дернуться.»

Маска №2 прижимает его руку к столу. Хватка железная. Алан пытается сопротивляться, но его мышцы не слушаются. Щелчок. Холодный металл охватывает его запястья. Браслет, черный матовый, без замочка. Только крошечный индикатор – красная точка.

«Проверка», – Маска №3 нажимает кнопку на пульте.

Резкий треск! Второй браслет на другом запястье вздрагивает – и с хлопком примагничивается к первому. Алан не может развести руки.

«Функция магнитного ограничения – активирована.»

Потом – лодыжки. Тот же процесс. Щелчок, холод, блокировка.

Маска №2 насмешливо:

«Попробуй побежать теперь, В-4321.»

Маска №1 берет пульт, показывает Алану:

«Видишь эти кнопки? Красная – магниты, синяя – разряд.»

Он нажимает на синюю. Резкая боль! Электричество бьет по нервам, сводит мышцы. Алан выгибается, но не может даже закричать – челюсти сжаты спазмом. Три секунды – потом тишина.

Маска №1: «Спокойно. 150 вольт для ознакомления. В следующий раз будет 300, потом 500. Не заставляй нас нажимать эту кнопку.»

Алан дышит часто, тело дрожит от остаточных разрядов. Маска №3 хватает его за плечо, ставит на ноги.

«Вперед. Твоя камера ждет.» – Двери операционной открываются. Перед ним длинный белый коридор, освещенный мерцающими люминесцентными лампами. Пол был липким – то ли от дезинфекции, то ли от высохшей крови. «Галерея сломленных» – мрачное прозвище, прижившееся среди персонала.

Алан шагает босиком по холодному керамическому полу. Каждый его шаг отдается глухим эхом в узком коридоре. Голова все еще пульсирует от остатков наркоза, в ушах приглушенный звон. Охранники в черных масках с пустыми глазницами ведут его под локти, словно нежить. Стены по бокам усеяны люками – круглые окошки, за которыми двигались тени.

Камера №7 – мужчина сорока лет, прикованный к стене толстыми цепями. Его кожа покрыта шевелящимися металлическими пластинами – вживленными электродами. Он бьется в тихой судороге, изо рта течет пена с кровью.

Камера №9 – фигура внутри скрюченная, с неестественно вывернутыми суставами. Глаза слишком большие, стеклянные; видны следы хирургических швов на веках. Когда Алан проходит мимо, существо резко поворачивает голову на 180 градусов и широко улыбается. Он остановился и пристально стал смотреть в камеру, как будто взгляд существа гипнотизировал его.

«Не останавливайся», – прошипел охранник. Алан не послушался. Ошибка. Разряд! Боль пронзила тело, мускулы свело, и он рухнул на колени.

«Сопротивление зафиксировано. Повышение уровня контроля», – объявил динамик. Один из охранников наклонился, схватил его за волосы: «Вставай, В-4321. Или мы потащим тебя.»

Проходя мимо четвертого процедурного блока, Алан заметил, что дверь была немного приоткрыта. Оттуда доносились: гул работающих приборов, звук пилы, рассекающей кость, короткий отчаянный вопль, который резко оборвался. Алан мельком увидел: стол с пристегнутым человеком; хирурга в кровавом фартуке, методично отделявшего что-то от грудной клетки; медбрата, спокойно записывающего показания. И – последний люк перед его камерой. За ним – женщина. Глаза дикие, полные живого ужаса. Рот открыт в крике, но звука нет. Она стучит в стекло, что-то кричит ему. С каждым шагом по «Галерее сломленных» становилось понятно, почему ее так окрестили.

Камера №12 открылась с гидравлическим шипением. Внутри – ледяной воздух с привкусом металла и дезинфекции.

Слепящий луч прожектора выхватывал голые стены, покрытые шершавой облупившейся краской, царапинами, следами зубов и странными надписями. Особенно выделялась одна, выцарапанная с остервенением, с подтеками ржаво-коричневой субстанции: «ОНИ МЕНЯЮТ НАС ИЗНУТРИ».

В полумраке угадывалась койка с грязным матрасом (ее металл леденил кожу), ржавые цепи на липком от конденсата полу и угловатый, приземистый унитаз из нержавеющей стали. Его крышка была сломана, обод – покрыт жёлтым налётом и тёмными разводами. От него тянуло застоявшейся сыростью и аммиаком. Алан уже знал: смыв включался автоматически лишь дважды в сутки по звонку системы, не считаясь с нуждами обитателя.

Напротив входа, под крошечным объективом с тускло-красным индикатором, горело табло. Его голубые цифры «5:23:11» отсчитывали время с безжалостной точностью, мертвенно отражаясь в ржавых цепях и полированной поверхности унитаза. Монотонное гудение систем в стенах смешивалось с навязчивым тиканьем секунд, редкими щелчками и далёким журчанием воды в трубах – напоминанием о следующем смыве через долгие часы.

Дверь захлопнулась за спиной. Давящая тишина, нарушаемая только механическим гулом и тиканьем, сомкнулась над Аланом. Он остался наедине с собой, холодом стен, удушающей атмосферой немытого заточения и безжалостным счетчиком его судьбы.

Глава 2: Среди руин

**Глава 2 – Среди руин**

Разрушенный сектор В – место взрыва, картина апокалипсиса. Стены покрыты черными подтеками оплавленного пластика и металла. Пол усеян битым стеклом, исковерканными обломками приборов и обугленными фрагментами плоти. Один кусок, размером с ладонь, лежит на пульте управления – обгоревший, но с четким синим тату-кодом «А 0.7». Воздух густой, едкий. Запах озона бьет в нос, смешиваясь со сладковато-приторным духом горелого мяса и волос, с нотками химической горечи. Тишина – зловещая, нарушаемая только потрескиванием догорающих проводов, капаньем непонятной жидкости из пробитых труб и далеким воем сирены из соседнего сектора.

Доктор Генри Кавка стоит в эпицентре разрухи. Его безупречный белый халат покрыт серой сажей и темными пятнами, похожими на кровь. Лицо, освещенное мигающим алым светом, непоколебимо. Лишь напряженная линия сжатых губ и глубокие тени под глазами выдают колоссальное напряжение. В руках он сжимает деформированный браслет «В-731»; металл вдавлен в его ладонь так, что костяшки побелели.

Амелия Шоу (30 лет, техник) стоит чуть поодаль, подавленная и испуганная. Ее руки, засунутые в карманы технического комбинезона, дрожат. Она старается не смотреть на ужасающие останки; ее взгляд блуждает по стенам, потолку – куда угодно, лишь бы не видеть того куска на пульте. Ее дыхание частое, поверхностное. Она сюда попала добровольно, по протекции, мечтая о передовой науке. Теперь ее мир – это тюрьма под океаном. Выбор? Работать или стать «бревном». Она выбрала работу, но каждый день – подавленный ужас. Сейчас она просто хочет, чтобы это закончилось.

Маркус Вейл (46 лет, глава безопасности) подходит к Кавке уверенным шагом; его высокая, подтянутая фигура в черной тактической форме контрастирует с разрухой. Лицо – маска профессионализма, но в холодных глазах – пристальная оценка ущерба и скрытое раздражение. Бывший элитный агент, удостоенный наград, он видит здесь хаос и угрозу порядку.

Его взгляд скользит по браслету в руке Кавки, потом к ужасным останкам. Никакой жалости, только расчет. Он ждет команд; его осанка будто говорит: «Я контролирую ситуацию, доктор. Дайте задачу».

Амелия, голос сдавленный, прерывистый, заставляет себя говорить, отчетливо глотая слюну:

«Взрыв… произошел в хранилище образцов. Основные серверы уничтожены. Все данные… все данные утеряны, доктор Кавка». – Она невольно бросает взгляд на тот кусок на пульте и резко отводит глаза, бледнея еще больше.

Кавка, не поворачиваясь к ней, его голос – низкий, ровный, как лед. Он смотрит на браслет в своей руке:

«Нет. Не все». – Пауза. Он сжимает браслет еще сильнее, металл скрипит: «Образец уцелел».

Амелия робко, пытаясь докопаться до логики, до рутины, которая может спасти от ужаса:

«Но система мониторинга… система оповещения… они…»

Кавка резко оборачивается; его взгляд острый, пронзительный, заставляет Амелию отшатнуться:

«Система…» – Он делает маленькую паузу, его голос звучит окончательно, как приговор – «Это Я».

С этим он резким, почти яростным движением швыряет браслет «В-731» в ближайшее тлеющее пятно на полу. Металл шипит, чернеет, коробится. Номер плавится и исчезает в копоти. Кавка выпрямляется. Его движения становятся резкими, властными. Он обращается не только к Амелии и Маркусу, но и к другим, едва видным в дыму силуэтам, которые спешно разбирают завалы.

Приказы:

Уничтожить все физические и цифровые записи с упоминанием «В-731». Любого формата. Любого носителя. Без исключений.

Собрать Особый отряд. Секретный протокол “Реставратор”. Цель: поиск и возвращение беглеца. Живого. Приоритет – целостность образца. Он бросает взвешенный взгляд на Маркуса, давая понять, кто возглавит отряд.

Переименовать всех уцелевших подопытных в Секторе В. Новые номера. Новые браслеты. Сегодня же.

Объявить. Инцидент – «технический сбой». Причина – несанкционированная утечка реактива R-7X в хранилище. Готовьте отчет по шаблону «Осведомитель».

Внутренний голос Кавки, пока он отдает приказы, твердил: «Он не просто сбежал. Он вырвался… стер себя. Сжег мосты в прошлое. Хитро. Опасно. Но это еще не конец. Нет… Не сейчас…» – Кавка делает шаг вперед; его фигура в развалинах кажется вдруг монументальной. Его голос звучит громче, четче, устанавливая новый порядок из хаоса.

– Новые протоколы немедленного действия:

Тишина: Любые разговоры о взрыве, его причинах или возможных видимых последствиях за пределами официальной версии караются немедленным нейрошоком. Без предупреждения.

Феникс: Все уцелевшие образцы, включая особо ценные, немедленно переводятся в камеры уровня «Омега-плюс». Максимальная изоляция. Усиленный контроль.

Тень: Передвижение по любым коридорам лабораторного комплекса строго парами или группами. Одиночное перемещение запрещено. Цель: предотвратить повторение инцидента.

Чистильщики: Отряд «Сигма» переводится в режим повышенной готовности. Их задача: поиск и ликвидация любых «Брёвен», проявивших непредусмотренную активность или отклонения за пределами отведенных зон.

Маркус Вейл, до сих пор молча наблюдавший; его лицо бесстрастно, но глаза внимательно следят за каждым словом Кавки. Теперь он делает шаг вперед. Его голос низкий, спокойный, но несущий железную волю. Вопрос не праздный, ему нужно понимать границы задачи:

«А если он сам вернется, доктор? Сознательно. Атакует». – Кавка медленно поворачивается к Маркусу. Мигающий аварийный свет играет на его лице, отражается в его холодных, бездонных глазах, как пламя. В его взгляде нет страха, только ледяная решимость, почти вызов:

«Тогда…» – он оценивающе смотрит на Маркуса, словно проверяя его готовность – «Тогда мы встретим его так… Как подобает встретить призрака». – Его губы едва заметно искривились в подобии улыбки, лишенной тепла.

Маркус кивает коротко, по-военному, приняв задачу. Амелия смотрит в пол, сжимая кулаки в карманах, чувствуя, как новая волна ледяного страха сковывает ее. Где-то далеко воет сирена; в Секторе В царит тяжелое, выжидающее молчание, нарушаемое только шипением поврежденных систем и треском догорающих проводов.

Кабинет Кавки, ритуал порядка. Доктор Генри входит в свой кабинет. Контраст с разрухой Сектора В оглушителен. Здесь стерильно, тихо, холодно. Воздух пахнет антисептиком и дорогим кофе.

Его взгляд мгновенно сканирует пространство. Микроскопическая пылинка на глянцевой поверхности стола – как личное оскорбление. Папка, лежащая под углом 89 градусов вместо 90. Ручка Parker, единственная, которой он пользуется, – не на своей идеальной отметке у держателя.

Он снимает перчатки – те, что были в Секторе В, – безупречным движением, бросает их в дезинфекционный бокс. Моет руки тщательно, до локтей, как хирург перед операцией. Вытирает одноразовым полотенцем.

Подходит к столу. Поправляет папку – угол 90 градусов. Ставит ручку точно на отметку. Сдувает пылинку с поверхности. Проверяет идеальную линию корешков книг на полке пальцем. Каждое движение – экономичное, точное, ритуальное.

Его мысли:

«Хаос там. Порядок здесь. Я – грань между ними». – Он садится, спина идеально прямая. Кабинет – крепость его контроля. Убранство – доказательство его власти над хаосом мира.

Док-станция. Нижние уровни.

Металлический гул, запах машинного масла и озона. Маркус Вейл стоит перед отрядом «Сигма» – Чистильщики. Тридцать человек в матово-черной тактике, шлемы с тепловизорами, оружие – компактные шокеры и ТАЗЕР-винтовки. Без лиц, без имен – только позывные на дисплеях шлемов. Абсолютная тишина, кроме гудения систем.

Маркус не говорит. Он показывает карту на планшете. Жест пальцем – сектор поиска: заброшенные вентиляционные магистрали. Жест кулаком – готовность. Жест двумя пальцами к глазам, потом вперед – бдительность, движение.

Отряд растворяется в темноте туннеля. Маркус идет последним; его фонарь выхватывает опаленные стены, следы борьбы, пятна непонятной слизи.

Два часа поиска. Тепловизоры – холодные пятна труб, грызуны. Датчики движения – ложные срабатывания от капель конденсата. Пустота. Ни следов, ни звуков, кроме их собственных шагов и шипения связи.

Маркус останавливает отряд резким жестом руки. Смотрит в мертвую темноту туннеля. Его лицо под шлемом неизменно, но напряжение видно по тому, как он сжимает рукоять пистолета. Молчание. Он резко машет рукой – отбой. Разворот. Отряд бесшумно отступает. Провал. Беглец – призрак. Хаос острова поглотил его следы. Маркус чувствует холодное раздражение – задача не выполнена, порядок нарушен. Профессионал в тупике. Беглец – неуловимая угроза, которую не взять силой и порядком. Тишина и отсутствие результата – его провал.

Кавка сидит за идеально чистым столом. На экране – пустые отчеты Маркуса о поиске. На лице – ледяное спокойствие, но пальцы легко барабанят по столешнице. Звонок. Амелия Шоу входит, стараясь дышать ровно, глаза прикованы к полу. Дверь закрывается с тихим щелчком автоматического замка.

Генри не встает. Смотрит на нее оценивающе, холодно, как на неисправный прибор. Говорит тихо, ровно, о работе:

«Отчет по стабилизации R-7X. Недостаточно данных в разделе 4.2. Исправьте». – Он пододвигает папку к краю стола – к месту для подчиненного. Амелия робко делает шаг, тянется за папкой.

В этот момент Кавка вскакивает со стула. Его движение молниеносно и яростно; хватает ее за предплечье – железная хватка, оставляющая синяки. Резким рывком швыряет ее навзничь на идеальную поверхность стола. Папки, дорогая ручка, приборы – все летит на пол с грохотом.

Ни единого слова. Только звериная ярость в его глазах, грубость, физическая сила, полное подавление. Амелия задыхается от страха и боли, пытается вырваться – бесполезно. Ее слезы оставляют мокрые пятна на безупречном ранее дереве стола. Ее крик глушит его рука, прижимающая лицо к холодной поверхности. Тело Кавки – не инструмент страсти, а орудие наказания, демонстрация абсолютной власти.

Когда хаос достиг апогея, стол завален сброшенными предметами, Амелия лежит без сил, всхлипывая, одежда порвана, – Кавка резко отстраняется. Он поправляет безупречный галстук, сглаживает малейшую складку на дорогом пиджаке. Его дыхание почти ровное. Смотрит на Амелию, как на разлитый реактив. Говорит ледяным, деловым тоном, словно ничего не произошло:

«Уберите этот беспорядок. И доложите об исправлениях в отчете к 18:00. У вас 20 минут, чтобы привести себя в порядок».

Он поворачивается спиной, подходит к монитору, игнорируя ее и хаос на столе. Порядок восстановлен. Его порядок. Через власть, унижение и насилие. Амелия, содрогаясь, сползает со стола, подбирает обрывки одежды, пытаясь остановить дрожь. Хаос был временным. Порядок Кавки – вечен и беспощаден. Она – лишь сломанный инструмент в руках доктора. Ее унижение подчеркивает абсолютную беспомощность перед системой и Кавкой. Ее слезы на столе – физическое воплощение хаоса, который он впустил и тут же подавил. Стол – символ его порядка – осквернен им же, чтобы быть восстановленным после. Амелия – объект, на котором он демонстрирует свою способность создавать и разрушать порядок по своей воле.

Операционная №7.

Холод, шипение аппаратуры. На столе – Раня В-347, 16 лет. Бледный, тату с порядковым номером на запястье. Глаза закрыты, веки подрагивают. Приборы сходят с ума:

«ЭЭГ: Хаотичные всплески, паттерны не совпадают ни с одним известным образцом».

«Термограф: Температура кожи падает до 25.5 °C, фон стола 26 °C сливается! Датчики движения не регистрируют контур тела».

«Биодатчики: Скачут между критическим и отсутствием сигнала».

Кавка моет руки по локоть. Надевает перчатки. Берет скальпель, но замирает над точкой разреза. Его взгляд прикован к экранам. Не двигаясь, он диктует:

«Образец В-347. Активная фаза аномальной нейро-термальной диссоциации. Интеграция импланта "Дельта-трекер": физическая 15%, нейронная… неопределима. Показания – уникальны».

Ассистент шепчет:

«На Лесоповал…?» – Кавка резко оборачивается от экранов к ассистенту. Взгляд острый, пронзительный:

«Отставить! Лесоповал подождет». – Он откладывает скальпель. Берет ручной сканер. Водит им над грудью Раяна. На экране сканера тело узника буквально мерцает: его очертания расплываются, тепловая сигнатура пульсирует, то появляясь, то исчезая. Кожа вокруг точки будущего разреза на секунду темнеет, имитируя тень от инструмента. Кавка задерживает дыхание. Его глаза расширяются на долю секунды – не страх, а чистый научный азарт:

«Открытие: Фенотипическая лабильность… экстремальная. Адаптивная мимикрия на субкожном уровне?» – он быстро диктует, голос оживленный, почти восторженный:

«Отмена протокола "Рециклинг"! Перевести образец В-347 в изолированную камеру уровня "Омега-Плюс". Непрерывный мониторинг: нейроактивность, термальная динамика, внешние контуры. Подача седативов прекращается. Я хочу видеть, что происходит, когда он просыпается». – Ассистенты переглядываются в замешательстве. Один робко уточняет:

«Доктор… Протокол "Лесоповал" для таких…»

Кавка перебивает, его голос снова ледяной, но с металлом:

«Протокол изменен. Этот образец больше не "Бревно". Это "Аномалия-9". Живая. И моя. Уберите его. Аккуратно. Любое повреждение на вашей ответственности».

Ассистенты торопливо, но осторожно отстегивают ремни. Раяна перекладывают на каталку. Он все еще невидим для основных датчиков. Кавка снимает перчатки, не сводя глаз с мерцающего изображения на сканере, пока каталку не вывозят не в обычный крио-архив, а в сверхсекретный изолятор. Оставшийся ассистент бормочет, убирая инструменты:

«Лесоповал отменили… Этого еще не было. Черт знает что за аномалия…»

Второй пожимает плечами, бросая взгляд на дверь, куда увезли Раяна:

«Кавка увидел в нём что-то… Цена этому пареньку только что взлетела. Или упала ниже, чем он может себе представить».

Кабинет Кавки. Идеальный порядок. На столе – имплант "Дельта-трекер" Раяна, как мрачный сувенир. На экране статус "Аномалии-9" в изоляторе: "СОСТОЯНИЕ: СТАБИЛИЗИРУЕТСЯ. МИМИКРИЯ: ПАССИВНА".

Входит Маркус Вейл. Вид запыленный; форменный китель порван на плече, под глазом – свежий синяк. Дыхание чуть учащенное. Он не встает по стойке смирно, а опирается слегка о край стола, демонстрируя усталость и «честно заработанные» повреждения. В руке – не контейнер, а пластиковый пакет с биркой «БИО-ОПАСНОСТЬ»; внутри – обугленный, бесформенный кусок металла и несколько пробирок с темной, мутной жидкостью и обрывками тканей.

Маркус, голос хриплый, сбивчивый от усталости, но без тени сомнения в своей версии:

«Доктор. Нашли его. В нижних вентиляционных коллекторах, за "Стеной Плача". Там лабиринт, ржавчина, полуразрушенные фильтры. Он… он знал эти трущобы как свои пять пальцев. Устроил ад». – Маркус вываливает содержимое пакета аккуратно на специальный поднос для образцов, который быстро подставляет Кавка. Виден сильно оплавленный, деформированный обломок, отдаленно напоминающий форму магнитных браслетов. Никаких цифр нет. Пробирки с обрывками обугленной кожи, мышечной ткани, фрагментом кости. Все грязное, смешанное с копотью и ржавчиной. Один из «Чистильщиков» стоит за Маркусом в дверях, кашляет; его повязка на руке пропитана кровью.

Маркус продолжает, указывая на поднос:

«Поднял всю систему вентиляции против нас. Сорвал клапан, чуть не срезало Чака». – Кивок на раненого: «Коротнул старую проводку, Бостин получил по полной… Пытались взять живьем…» – Показывает на свой синяк: «Как приказано, он… Он завел нас в ловушку под рециркуляционный насос. Когда мы его зажали… он взорвал канистру с горючим, что там хранил. Все полыхало. Мы еле вытащили раненых… От него…» – Тяжело вздыхает, вновь указывая на поднос: «Вот это все, что осталось. ДНК брали на месте, из-под обломков, пока огонь не добил. Гарантий чистоты нет, все в копоти и гари. Но это он. Там больше никого не было».

Кавка молча рассматривает обломки. Его пальцы в белых перчатках аккуратно переворачивают оплавленный металл. Берет одну из грязных пробирок, подносит к свету – содержимое неразличимо. Его взгляд скользит на изможденное лицо Маркуса, на раненого «чистильщика», на синяк. Мысль Кавки: «Повреждения настоящие. Паника или усталость? Сценарий правдоподобен. Нижние коллекторы – адское место. Взрыв… возможен. Но…»

Кавка, голос ровный, но с легкой ноткой… не скепсиса, а проверки:

«Стена Плача…» – Там действительно можно затеряться, подумал он. И запасы старого хлама: «Взрыв…» – Он делает небольшую паузу: «Вы уверены, что это был именно он? В пылу боя, в дыму… Видели четко?»

Маркус смотрит прямо в глаза Кавке, его голос твердеет:

«До взрыва, да. Увидел его лицо. Мельком, в свете фонаря, когда он срывал клапан. Это был В-731. Он кричал что-то… бессвязное. О мести. О том, что все сожжет. Потом – вспышка, ударная волна… Мы слышали его крик уже в огне. Потушить быстро не смогли; там старые полимеры, они горят как порох». – Он непроизвольно потирает обожженную перчатку.

Кавка откладывает пробирку. Его взгляд задерживается на оплавленном обломке металла… Возможно. Доказательств нет. Смотрит на Маркуса. Тот выдерживает взгляд. Усталость – да. Боль – да. Уверенность – тоже есть. Но… слишком гладкая история? Где труп? Где видеозапись с шлемов? Но он знает – в тех условиях камеры могли отключиться или запись испорчена.

«Чистильщики… потери?» – Ответ Маркуса не заставил себя ждать:

«Двое раненых, средней тяжести. Чак, Бостин. Ожоги, контузия. Один… Рядовой Самсон. Не вытащили. Остался там. Погиб». – Голос срывается на последнем – искренне? Или мастерская игра?

Пауза. Кавка встает, подходит к большому монитору с картой комплекса. Его спина – к Маркусу. Мысль: «Правдоподобно. Слишком правдоподобно. Потери, урон, характер В-731… Все сходится. Но почему чувство… недосказанности? Почему нет триумфа у Маркуса, только усталость и горечь потерь? Это честно? Или… расчет?» – Кавка не оборачивается, голос ровный, отстраненный:

«Примите мои… соболезнования по поводу Самсона. Обеспечьте лучший уход раненым. Восполните убыль в «Сигме» из… резерва «Гамма». Они посвежее. Отчет о боестолкновении и потерях – на мой стол к утру. Детализированный. Со схемами, показаниями всех участников, данными с бортовых регистраторов шлемов, если что-то уцелело. И… Хорошая работа, командир Вейл. Вы обезвредили угрозу. Пусть и дорогой ценой. Дисциплинарку за нарушение техники безопасности в зоне риска… отменяю. Убыль и ущерб спишем на форс-мажор». – Маркус замирает на секунду. Глубокий вдох:

«Слушаюсь, доктор».

Его голос чуть теплее, но усталость не исчезает. Он кивает, разворачивается и уходит, оставляя поднос с жалкими останками В-731 на столе.

Кавка не оборачивается сразу. Он смотрит в черноту на мерцающей карте. Потом медленно поворачивается к столу. Берет оплавленный обломок. Взвешивает на руке. Смотрит на грязные пробирки. Его взгляд затем переходит на имплант Раяна. На монитор с Раяном, спокойно спящим.

Мысль Кавки: Правдоподобно. Все правдоподобно. Потери, урон, его вид… Он не дурак врать топорно. Но… – Его внутренний голос не давал покоя: Где тело, Генри? Где тело? Взрыв? Огонь? Возможно. Но Самсона не смогли вытащить, а куски В-731 – да? И почему Маркус не рад? Просто из-за потерь? Что странно. Или… потому что недоделал работу? Слишком много совпадений, чтобы быть просто совпадениями. Слишком удобный конец для неудобной проблемы. Я верю твоей истории, Маркус. Но я не верю, что В-731 мертв. Не верю. Пока не увижу то, что осталось от его мозга. А этого… у тебя нет.

В голове крутится навязчивый вопрос: «Что ты скрываешь, солдат?»

Кавка ставит обломок рядом с имплантом Раяна. На столе – три артефакта, два ДНК и одна ложь? Идеальный порядок. Он нажимает кнопку связи:

«Лаборатория 4. Срочный анализ. Образцы с кодовым обозначением "Пепел-731". Полный спектр: токсикология, следы ВВ, ДНК – всё, что сможете выжать из этого дерьма. Приоритет – Альфа».

Потом другую кнопку:

«Изолятор "Омега-Плюс". Увеличить вдвое частоту сканирования "Аномалии-9". И готовьте аппарат для глубокого цифрового дерматоскопического анализа с применением ультразвука». – Кавка садится за стол. Берет свою идеальную ручку. Но не пишет. Он смотрит то на обломок, то на имплант, то на экран с Раяном и другими обитателями камер «Омега-плюс». На его лице – не гнев, не разочарование. А холодная, сосредоточенная решимость. Игра не закончена. Она только перешла на новый уровень. Маркус купил себе время. Но доверие Кавки? Оно теперь висит на волоске, поддерживаемое только компетентностью командира и отсутствием железных доказательств лжи. И Кавка обязательно найдет эти доказательства. Или создаст их сам.