człowiek kukurydzy

Глава 1

Стеккетто – арт-дилер из Нориджа, анархо-коммунист, с початой бутылкой фруктового бренди «декёйпер» в руке и незажженной сигаретой «черный девли» прилипшей к нижней губе – лишь в одной набедренной повязке и с ожерельями из костей в окружении робособак… Генетический урод, ростом 7-мь футов, накаченный стероидами азиатский шершень убийца со встроенным нейрочипом telepathy в своем миниатюрном мозгу – выращен из стволовых клеток «кокаинового» бегемота принадлежащего когда-то Пабло Эскобару (а это значит, что управляли его движениями криптомиллионеры, лейбористы из «Коммунистического единства», через встроенные импланты с помощью лишь силы мысли, что в своих розовых костюмах, словно герои рок-баллад из 2010-х, наблюдали за нами внутри подводной лодки из тюленьих шкур (торпедный отсек которой засеян красными розами, над которыми кружат китайские восковые пчелы, проткнутые тростниковыми стрелами) «на вайбе», на 50-ой параллели, у острова Сахалин, попивая лаймовый бабл-ти, заработавшие свои первые «грязнейшие болотные банкноты» с продаж коллекционных гитар и Библий)… Гигант среди гигантов… Он обводит нас высокомерным взглядом отвращения на своем ртутном лице, и его широко открытые остекленевшие глаза, цветом раскаленного метала – вспыхивают: мелиссовым медом в гробницах египетских фараонов… Стеккетто – начинает раздувать свои горловые мешки в области щек, что-то невнятно крича: «Факин кей-джи-би! Факин кей-джи-би! Факин кей-джи-би!!!», и получившиеся пузыри, как резонаторы усиливали его звук, он быстро и яростно хватает Ле-Бо одной рукой за горло, залезает ему в рот, отламывая нижние зубы, пытаясь откусить ему нос своими хитиновыми жвалами светло морковного цвета… Застывший в позе угрозы Стеккетто, поднимает Эль-Пистолеро за его великолепную и эпичную прическу (который пытался вмешаться в драку с ножом-бабочкой, а сейчас в бессилии – жадно хватает ртом воздух, пытаясь кричать, выбрасывая неуместную «зигу»: «Я нацист! Могу руку вскинуть!) прокусывая его фирменный харрингтон «бен шерман», откусывая кусок от спины – выплевывая, стоя на этом бескрайнем кукурузном поле, что вытянулось до самого горизонта ядовитым лимонным разводом (довольно хорошая потасовка; Ле-Бо и Туньо, казалось, работали хорошо и плотно, и сделали это более похожим на настоящую уличную драку, чем обычно – руки, локти, клинч, колено… И ради этого, они готовы были потеть кровью, полные решимости и не имея права сдаваться; сейчас на них была возложена тяжелая миссия; я думаю, что оба эти парня заслужили свою зарплату; я снимаю шляпу перед ними, хотя, мы можем с уверенностью предположить, что в данном случае у нас был не лучший день)… Стеккетто начинает распылять ядовитый химический спрей в качестве защитного механизма (этот спрей – смесь гидрохинона и перекиси водорода, которые хранятся отдельно в его желудке и при угрозе он смешивал их в специальной реакционной камере, где ферменты катализируют бурную химическую реакцию, которая нагревает смесь почти до 100 ºС – получая горячий токсичный раствор, который он выбрасывает быстрыми импульсами по сторонам с хлопающим звуком)… И это обжигающее тепло из кислот, эта струя, что фонтанировала: позолоченными монетами, пестрыми лентами и четвертью миллиардов пчел, что вырывались на волю огненным ульем грядущего апокалипсиса, жалила нас своим жжением, как будто ты прикоснулся к горячей сковороде или утюгу (и потом эта острая боль постоянно напоминала о себе зудом, в течение всего дня… Она будет нарастать в течении получаса и дойдя до предела, в последствии нескольких недель и даже месяцев, вы можете сойти с ума от болевого шока)… Я, храня в сердце своем хладнокровие, под атакой дронов-убийц, что неслись ко мне, пытаясь разрезать меня своими винтами, находясь всего в 2-х футах от Стеккетто, оставаясь спокойным, как будто «это явно не для меня», ловко вынул из кармана своего пиджака с цветными черепами, покроя 50-х годов, осколочную гранату… Я будто призрак, в котором правит тьма, и та демоническая связь, которая делает меня лучше – вспыхивает в моем сердце, я довольно хорошо скоординирован – балансирую гранатой на кончике пальцев, медленно поворачивая запястьем, так чтобы ладонь была обращена наружу – вращаю запястье, одновременно подбрасывая гранату немного вверх, чтобы ладонь была обращена ко мне, определяю точку куда поставлю палец, вытягиваю кончик пальца вверх и ставлю его под небольшим углом, поймав гранату, балансирую ей на краю ногтя – в лучших традициях фантасмагории и несъедобности штампов современного мейнстрима, проданных братьями Вонг у форпоста Серро Баул амазонским пиратам… И все это давило на наши оболочки целлофановых снов – мятным джулепом, проникая в разбитые афганским маком, остывшие линии вен…

***

На окровавленном лице Ле-Бо сияла улыбка: «Этот парень не принял свой атебрин, Рэдт»…

– Прям слова Иисуса, после Воскрешения, Ле-Бо. Как говорится, шесть футов вниз. Как оно?

***

Ночь поглощала нас… Поглощала так – как стереотипные charver, что праздно шатаются в супермаркетах «эсда», поглощают – «грязный спрайт» – неоновый напиток с кодеиновым сиропом – непременно в пенопластовых стаканчиках: в надежде растворить заурядный uterus реальности в метамфетамине фата-морганы… Жадно и, осторожно… Она проглатывала нас, будто повисшую на куске кожи голову самурая в «диснейленде для пьяниц», унося нас в царство Аида на этом самодельном каноэ, собранным из топливных баков американских самолетов времен войны во Вьетнаме – старый хипповый «далше», что был размалеван: восьмиконечными, шестиконечными и, пятиконечными звездами, буддистскими символами, различными пентаграммами и сатанинскими sigillum (на оттенке ярко желтого цвета эти неоязыческие знаки, некоторые из которых были нарисованы черным цветом, были очень хорошо видны и различимы) который – бездушно, механическим существом, рационально и верно, увозил нас – в неизвестное, обреченно пожирая белую разделительную полосу неидеальной дороги, унося нас в глухую пустоту этих зловещих городских артерий, что проходят между кроваво-красных садов из фруктовых деревьев, высаженных большими массивами, кое-где бриллиантово-зеленых – утонувших в липком молоке тумана, после первой грозы, что плыл особым облачным валом, довольно плотным, над водоемами, и заброшенными кладбищами, в горных ирландских деревнях, где надгробные плиты покрыты зарослями вереска, а могилы украшены рогами горных козлов …

Когда stuff вне закона, периодически стоит смотреть в зеркало заднего вида, а наш старый хипповый автобус (с панорамными зеркалами, сиденьями с ремнями безопасности и выдвижными сигналами остановки с неоновой подсветкой) был нафарширован: марокканским гашишем, тайскими «бошками», индийской коноплей, 18-ю ведрами с мармеладными мишками пропитанных каннабисом весом по 33-и фунта каждое, ста фунтами мефедрона и альфа-PVP, а также: 150-ю галлонами прекурсоров – словно канадская индюшка каштанами и черносливом на День благодарения… Боже! Благослови отцов-пилигримов, бутлегеров, барыг и джанки, легавых и стукачей, психоделических хиппи под ЛСД, растафарайского Иисуса с дредами и стильной плетеной бородкой, ведь они помнят, что когда-то мы были воинами и, наши племена были сильны, как реки… (все было аккуратно расфасовано в ящики из красного дерева, они долго держали форму и наполняли пространство ароматным запахом хвои)… Никакого выбора. Никакой свободы. Никаких моральных дилемм. Мы просто делали свою работу. В понедельник, в шестой день года, на излете нулевого дня – всего лишь еще одна капля метамфетаминовой нефти в реке Иордан, в череде безликой пустоты и скупости дней, такой одинокой сейчас wiosna, ведь продавать людям то, что их убивает – это искусство и, как говорил Пабло Эскобар, в декабре 93-го, перед тем, как выстрелить себе в правое ухо: «От хиппи до постпанка – один разбитый автобус» (спасибо, Пабло, за то, что не изменился ради мира и вернулся в образе Карлоса Гона, в золотой колеснице, запряженной черными лебедями, в день рождения Александра Македонского, когда солнце светило вдоль главной улицы Эдж-Хилла; такая вот спиральность истории – настоящая спираль смерти)… И пока едешь в этом хипповом автобусе с ванильным запахом чистящего средства, в самую ось темной материи, которая мифическими свойствами своей зеркальной поверхности, превращает живых существ в каменные статуи, увеличивая свою численность, совершая этот безумный роудтрип в этих амарантовых хлопьях Хиросимы, кеглем в три пункта, преодолевая чуть больше одной мили за две минуты, то – у тебя нет никакой усталости и чувства страха… Лучше бы этот «далше» никогда не останавливался, ведь как известно, по принципу неопределенности Гейзенберга: нельзя выехать одновременно из пункта «А» в пункт «Б», потому что наша жизнь не имеет цели и, вселенная неотвратимо движется к энтропии, а мы – будто живем в эксперименте Милгрэма… В «колесе страданий Сансары», ровно до тех пор, пока не обнаружим свою суть… Фактически, деньги – это ложь, общество – выдумка и, когда-нибудь солнце взорвется, поэтому – нахуй эту работу, можно расслабиться… Ведь, по сути, все, что окружает нас, в виде: прекрасных голландских мальчиков и прекрасных голландских девочек, в которых много оранжевого, очень много оранжевого… Мафиозных кланов и рабовладения, драмы Харви Милка, алкоголиков и наркоманов – думающих, что они лягушки с гладкой блестящей кожей и длинными лапами для прыжков, жестокости и насилия, красивых французов, что едят стекло на завтрак, обед и ужин, думающих, что они жабы с неровной кожей с бородавками и короткими лапами для ходьбы… боли, подпольных клубов любителей ножей и «макдоналдса» – это метамодерн и депрессия… Как говорится: «Алиса в стране чудес и, Белый Кролик часы, те самые – потерял»…

(у моего поколения – было слишком много доступных наркотиков и свободного времени в этой психоделической погоне за бесконечностью, которая – неизбежно пахла нефтью)

***

Этот подпольный ирландский шибин (когда-то мечеть, переоборудованная под кафе, где подают лапшу со свининой и, китайскую еду на вынос) в пригороде Ирландии, в Шанкилле, на пути в Брей, над грязным окном которого, светилась электрическая вывеска: «комар Дали», отдающая – лазурно синим, а на деревянной двери с черным козырьком приветственное послание: «Достучаться до справедливости в ворота дворцов можно только прикладами винтовок В.И. Ленин», где можно было попробовать последние блюда мейнстримовых мульти-убийц «старушки Британии», которые, в прошлом были приговорены к смерти, пиво банту, которое подают тут в калебасовых тыквах и, идеально «сваренную» «кровавую мэри» с ядом тарантула, которая вызывала онемение языка, щекотание губ и ощущение между покалыванием и спазмами в горле… Понятный – в своем дизайнерском оформлении – провинциальный пивной бар в одном здании с копицентром – новое явление в сфере общепита, зародившееся в период «оттепели»: демократичное кафе с дружелюбной обстановкой, музыкой, культурными мероприятиями и просто беседами по душам, с отдельным входом для «цветных», раскрашенное внутри неоновыми рекламными вывесками сигарет и английского джина, приютившее: ирландских богтроттеров с близлежащих молочных ферм, среди которых, немало латино, черных и азиатов, мальчиков-бовверов… И, дублинских тоффи – что буквально лоснились от сытой жизни – мечтающих создать футбольную команду из завсегдатаев этого паба – команду из грузчиков, таксистов и курьеров… Это был типичный «хонки-тонк бар», типичная «слепая свинья», или как прозвали его здешние – «говорильня», такая знакомая им еще со времен Сухого закона. Привычная. Куда приходили исключительно ради выпивки – виски с пивом, так называемые «ирландские наручники», и разговоров, те самые минуты философии в полчетвертого ночи, – Весь рот и никаких брюк!!! Сплошная моча на ветер!!! Сплошные сиськи и зубы!!! Мне твои арджи-барги, что задница о лицо, олух!!! Ты, глупый засранец!!! Задница поверх сиськи!!! Согнутая, что банкнота в девять шиллингов, дружище Беззи!!! Витамины от Билли Визза? Бла-бла!!! Все это пережитки Британской Индии!!! Чтоб мне провалится!!! Убирайся в болото, гребанный болотный рулет!!! Голова-макушка!!! Ох уж эти бристольские кусочки!!! Ну, ты и утка, дружище!!! Прожаренный, как копченая рыба, типичный упаковщик помадки; побереги свои лолли, Джо Мыло…

И они никогда не спрашивали, сколько ты зарабатываешь, и я понимал их в этом их нежелании, ведь вся наша жизнь – это ножевые ранения и передозировка «колумбийцем», отстраненные разговоры об этом за пинтой пэйл-эля, пока гнойные пиявки не обглодают наше беззащитное тельце, и мы накормим тех богов, которым служили, бесконечно тоскуя по этим уличным дракам нашей ослепшей юности – без глупостей…

В этом «пабе рядом с домом» было органически безлюдно (за неимением: у бара, рабочие устричной фермы, грузчики корабельных доков и рыбного рынка – пили из деревянных мисок отвар вараги (крепкий хмельной джин, сваренный на основе бананов) и ели гигантские клешни лобстеров, под чуть приглушенным пигментно-зеленым искусственным светом, бившего из подвешенных к потолку люминесцентных ламп, сделанных необычной формы зеркальными шарами)… Тут пахло вареной капустой, тухлой рыбой, ароматом пролитого кофе посреди грязного общественного туалета и прогорклым маслом… Мускусом, ванилью и бобами тонка… Здесь был особый vibe, пускали сюда без «зеленых пропусков» и QR-кода, всех, кроме русских (видимо у британских русофобов давно синдром исключительности, быть русским сегодня, что быть евреем во времена холокоста)… Из старого джук-бокса «вурлитцер», совсем тихо, играл энд-блюзовый сингл за номером 56, за авторством Чака Бери – лучшая музыка для дальнобойщиков с оружием на экспорт, полностью отражавшая наше эмоциональное и психическое состояние; по установленному в баре телевизору, опция в таких местах – по умолчанию, транслировали японский мультсериал «коты-самураи» в стиле советской анимации… Мы расположились в небольшом зале с приятным цветением множества флуоресцентных вывесок и эротического свойства картин, развешанных по неулыбчивым стенам, – Как насчет бутылочки фостера и мясного пудинга? Угощайтесь, я заплачу, это пустяки, – поинтересовался я у Ле-Бо (Десятка Джимми, под сильным воздействием героина, начал клевать носом и мне пришлось пару раз ударить его, – Это нелепо, поехавшая ебанина) и Туньо, которые, расслабленно расположившись на велюровом диване сливового цвета, не сводили уставших глаз с «коробки для идиотов», в тот самый момент, когда по Би-би-си текстурировали документальный фильм про Мигеля Литтина и военные преступления Пиночета, где, немного опустошенный чилийский кинорежиссер, «красный рок-н-рольщик», давал интервью Саше Грей, немного фантазировал, придумывал у себя в голове ложные картины, и подыскивал слова, как бы получше они могли звучать, не слышанные ранее никем, и он не мог удержаться от того, чтобы не взглянуть на себя со стороны, одержимый подбором лучшего ракурса, пока внезапно не появлялся монтаж с чернокожими геями, занимающимися сексом и жирными черными трансами, умоляющими не убивать их, рекламирующих «макдоналдс», – Я хотел бы чизбургер. Я решил, что заслужил бургер. Только с цельным куриным филе, а не тот, где два куриных стрипса вместо котлеты, – первым отозвался Ле-Бо, устало поглаживая свою бледную щеку, – Окей. Я буду пидвайзер, – скептически подхватывает, Айк, то ли приободряющее, то ли, презрительно, добавляя свое фирменное: «хм», пытаясь оставаться максимально загадочным, – Серьезно? Американское пиво? Ты, наверное, уже забыл, что ты шотландец? Окей. Может две пинты харпа? Как оно? – Но, это действительно хорошее пиво, Рэдт, – Хоть раз в жизни подумай, Айк, мозг, что лапша. Окей. Поговаривают, здесь готовят котлеты из бананов. Бананы разрезают на тонкие куски, делают из них пюре, добавляют сыр и сырую рыбу, маринованную в лаймовом соке, со жгучим перцем. Окей. Много бананов. Желтые, зеленые, красные. Снежный банан, прямиком с японских островов. И все в этом духе. Как оно? – Все наши невзгоды проистекают из того, что мы не следуем своей варне, чтоб мне провалиться, – Бред сивой кобылы, Айк. Это даже не настоящий вздор! Мы все равно получим лишь то, что купим в этой забегаловке, – достаточно злобно, сквозь сжатые зубы, процедил Ле-Бо с силой ударив своими кулаками по столу, готовый в любую минуту, напасть на кого-либо с разбитой бутылкой, – Давай, покажи нам вафельный бар, Рэдт, где воет свет в длинной белой ледяной трубке, – Не стоить температурить Джеки Чан, – спокойно, доставая папиросу «беломора», вопрошал я к Ле-Бо, – У тебя как будто сыр с крекера свалился. Я не понимаю, почему ты пыхтишь, – поддержал меня в своем огорчении МакКоллум, – Окей. Да чувак. Давай сюда свои банановые лепешки, которые на вкус как говно, – равнодушно, и намного тише, произнес Один.Четыре, свободно откинувшись на спинку дивана, – Окей. Мы не будем заказывать банановые котлеты. Как оно? – спокойно прошептал я, моментально словив flashback: как в джунглях Вьетнама я сжег изуродованное тело Молчаливого Кэла, смешав его изумрудный пепел с бананами и съел их, чтобы его дух продолжил жизнь во мне, во время африканского сафари в 1954, когда меня все уже считали погибшим, пока почти сутки спустя я не вышел из джунглей с бутылкой джина «сонг кай» в одной руке и, связкой бананов в другой, все-таки решив попробовать банановую котлету, – Ты что, думаешь взял фембоя за член!!! Я тебе не верю, Рэдт, – настойчиво, и немного раздраженно продолжил Ле-Бо, нервно вращая головой по сторонам, сквозь рваную и озадаченную фабулу своих обобщенных слов, формулируя свои желания, – Так же, как не верил в арест Дольче и Габбана и смерть Гандольфини? – переспросил МакКоллум. – Excuse-moi? – немного отрешенно, поинтересовался Ле-Бо. Айк, лишь опустив голову вниз, развел ладони по сторонам, – Я сыт по горло, Рэдт, представь себе, мы возим уголь в Ньюкасл. Действительно. Да ты посмотри на нас, мы будто сраные итальянцы с лонг-айленда, безуспешно пытаемся выпороть дохлую лошадь. Играем тут в глупых педерастов, – Я что, по вашему, нашел джина и загадал у него чокопай? Ваше здоровье, парни. Как оно?

Я заказал «кровавую мэри» – освежающий алкогольный коктейль, включающий в себя: аккуратно порезанный лед, кукурузную водку, томатный сок, каплю яда тарантула и каплю ворчестерширского соуса (Один.Четыре и Айк – пинту «гиннесса» без эмблемы на пене (что-что, а пиво ирландцы варить умеют) и имбирное печенье, как говорится: околокриминальные scallywag пьют хорошее пиво) у подошедшего к нам официанта, человека, который создавал атмосферу и добавлял пафоса этому месту, загримированному под Ван Гога – высокого и худого мужчину, без передних зубов, с острым лицом, безумно бледным, с добрыми глазами, в мешковатом свитере из шерсти цвета дикой мяты и в суконном берете, с серьгой в виде реалистичного огромного паука в ухе, в туфлях с очень длинными и острыми носами, который выглядел довольно живым и полным энергии, будто с куском имбиря в жопе, странным – как «заводной апельсин»… Наверняка знал, как приготовить пиздатый гуакамоле; он послушно встал напротив нас, неторопливо засовывая в рот жевательные конфеты, стилизованные под медицинские препараты, пытаясь скрыть свое сексуальное возбуждение и напряжение, – Один сэндвич с яичным салатом, – бросил МакКоллум, зачем то, на пальцах, показывая степень прожарки мяса, – Хотя, лучше со сливочным сыром и…

– Флэт уйат без кофеина на овсяном молоке. Обезжиренный творог из молока ирландских коров. Салат из киноа и авокадо? И все в этом духе? Не волнуйтесь об этом. Я постараюсь, – перебивает официант, выдавливая ртутным свинцом слова, перемолотые скаузерским акцентом (судя по диалекту – он был родом из Токстета, одного из пригородов Ливерпуля, это и неудивительно, ведь в Ливерпуле полно этнических ирландцев, так уж сложилось исторически)…

– Окей. Тогда бутерброд с солониной, – Я не уверен, что эта идея хорошая, – Как, так? Ты серьезно? Мы же в Ирландии! Чтоб мне провалиться!!! – Мне очень жаль. Прошу прощения. Действительно, это удивительная страна, работящих и умных, несуетливых людей. Родина мореплавателей, ученых и предприимчивых отважных купцов, – И не говори. Пьяницы и драчуны, разбивающие в пабах Уолкинстауна друг другу головы, постоянно болтающие о погоде. Вот еще! Щелкают китайские орешки и отплясывают свои танцы кейли на голой заднице Святого Георгия, – с насмешкой бросает Один.Четыре, демонстративно положив на стол револьвер, – Не волнуйтесь об этом. Прошу прощения, – немного фантазируя, отмахивается официант, резко вытянув руку вперед с неестественно смотрящим вдаль пальцем-указателем, сознательно не замечая провокации… При всей своей легковесности, непоколебимости, несгибаемой стали в голосе и движениях, в нем, все же, преобладал глубокий животный страх и, стремление к движению. Движению – способному спасти или уберечь отчего-то мистического и тайного. Поэтому его желание поскорее уйти, было вполне логичным и правильным… Правильным, для него, – Окей. Газированную воду и пакетик подсоленного зеленого горошка. Как оно? – Опять эти кукурузные чипсы? В мире нет столько кетчупа, чтоб мне провалиться. К тому же, тщательное пережевывание пищи приближает нас к коммунизму, – парирует МакКоллум хитро улыбнувшись, обнажая золотую коронку на верхнем левом зубе, украшенную рисунком в виде короны, устало, и как то неловко, подмигнув официанту, – Не волнуйся об этом, чтобы победить, думай как коммунист. Я знаю свои луковицы, Айк, – Расовое смешение, это и есть коммунизм. Боже! Спаси Британию от коммунизма! – Ха! Боже, храни Саудовскую Аравию, – Кстати, ты слышал, что сегодня Оазис распались? – Олден Уитмен успел поделиться, – Этот тот, кого обменяли в манчестер юнайтед на семьдесят фунтов креветок? Выращивает сейчас, наверное, свои мини капусты для лилипутов на берегу Уолденского пруда, – Хм… терпкий. Слишком терпкий, – устало отмахнулся я сделав жадный глоток ультрамодного коктейля, закуривая, зажав папиросу зубами, в правом уголке рта, изредка перегоняя в левый угол, – К тому же, я всегда думал, что ты фанат Дэвида Кросби, – Кто то сломал восемьдесят пятый год, Рэдт. Ты никогда не задумывался почему у античных статуй такие крошечные пенисы? – Ты что, Айк, занимался кунг-фу, или какими-нибудь другими единоборствами, крысиная задница? – резко выпалил Ле-Бо, сверля Туньо прямым и пронзительным взглядом (недовольным) внимательно слушая, воспринимая информацию, – Не нужно на меня выбрасывать свой шлак, дружище, сплошная моча на ветер, – неуверенно проговорил Айк, опустив глаза вниз, потом отведя вправо, слегка удивившись, – Тогда какого хуя ты пьешь мое пиво, ебучая овсянка вог, старый членосос, – то ли радостно, то ли опечаленно, выпалил Один.Четыре, специально испачкав вельветовые брюки МакКоллума жирным соусом, что чуть не вылилось в драку, – По-моему ты окончательно спятил, Ле-Бо. Окей. Так то, на счету Айка две золотые медали на турнире по джиу-джитсу в Вулверхэмптоне и синий пояс по муай-тай. Как оно? – с некой надеждой вмешиваюсь в разговор, немного заскучав, – Почему бы тебе не сьебаться в Эфиопию, сраный овечий трах. Взять с собой хренову палатку и поселиться где-то неподалеку от Аддис-Абебы, чертов овцепас. Ты уже не тот человек, что был три пинты пива назад, – опустошенно выдавливает Туньо, сжав свои зубы, встав в полный рост, пытаясь бумажной салфеткой оттереть со своих коричневых брюк пятно от лаймово-крабово-яблочного майонеза, поправив перед этим свою ультрамодную прическу в стиле Эндрю Ванвингардена, – И не говори, Айк. Брать на слабо поездкой в православную Эфиопию, где вполне себе можно попивать местный кофеек, сидя в местной кафешке? Действительно? – Да? Где нибудь в регионе Афар или Оромия. Представь себе, – Что по тебе, Рэдт? – с некой долей коварства в хрустальном голосе, произносит Один.Четыре, ухмыляясь, – Да, ты совершенно спятил, Ле-Бо. Окей. У меня черный пояс по тхэквондо, – отведя взгляд вниз, затем влево, вспоминая запах и вкус забытых подпольных боксерских клубов Амстердама, «на автопилоте» отвечаю Ле-Бо, – Достаточно коротко и ясно? – Я лучше спасу миллион денди-кебабов из огня, чем тебя, валлийская задница, чтоб мне провалиться. В Корее тебя бы звали Кон Чен Ый, – продолжает ворчать МакКоллум, – У меня одного вельветовые штруксы вызывают тошнотворные ощущения? – не уступает Ле-Бо, – Это так мелкобуржуазно, Айк. Окей. Ты, наверное часто капризничал в детстве, когда родители не давали тебе сладкое. Окей. Худший чизбургер, что я видел в жизни! Он так ужасен! – недовольно фыркнул Один.Четыре, через слово, прикладываясь к пивной кружке с «гиннессом», смачно откусив свой сэндвич, – Хотя чего я хотел? Дерьмовый город, дерьмовая еда! Они даже не догадались положить туда соус! Мне физически больно смотреть на этот кусок сыра! – Восемьсот нефтефунтов, Ле-Бо. Как оно?

***

– Эй! Стомиллионный парень, сколько стоит твоя куртка? Неужели это Джон Барнаби, новый главный сыскарь в Костоне?! – с многозначительной тоской в голосе, мультяшным голосом Микки Мауса, неожиданно, появившись ниоткуда, обратился к загрустившему Эль-Пистолеро случайный прохожий: назовем его Стеккетто – за высокий рост и худобу (с татуировкой на шее в виде пунктирной линии и надписи, гласящей: «резать здесь» (собственно, мы так и поступили, расчленяя его труп – идеология старого-доброго ультранасилия и, он не показался нам тогда какой-то реальной угрозой) в стандартной униформе мастера по ремонту воздушных фильтров, морковного цвета, майке Торреса времен «челси», и в кислотно-зеленых сапогах с головами Дипси, видимо добиравшийся куда-то автостопом, возможно в Ад… И, выглядел он странно и неадекватно, напоминая бездомного скитальца из Кантхо, от которого пахло вонючим сыром и рвотными массами – типичный крэнкнеллер: любитель покурить крэк у торфяных болот в окружении многолетних деревьев Ивы и Ольхи, явно оставленный своей бандой, трижды пнув дверь нашего «далше» на одной из газолиновых станций (мы «до полного» заправили топливный бак отходами от производства вина: буквально этот старый хипповый автобус ездил на вине, Эй Джей переделал двигатель так, что в качестве основного топлива мы использовали ирландский «сэм» из сахарного тросника и свеклы – экологически чистое топливо)… Где, Пол Маккартни ловил такси c картиной Ван Гога в руках и, ньюэйджевые бродяги пэйви в шортах и ковбойских сапогах, пили крепкий кофе с чесноком и медом, «банчили» канистрами с рубиновым портвейном, которые привозили сюда на позолоченных повозках вардо, украшенных замысловатой резьбой и запряженных лошадьми… слушали свой цыганский джаз на «болотной латыни» – ошивались в Ирландии во время сезона сбора вишни; они целый год отращивали волосы и закаляли ступни, для образа пещерного человека, опуская свои ноги в свечной воск, в год, когда китайцы напали на Россию, когда та проводила СВО – первые: испугавшись, что Путин может затмить солнце, вторые: для того, чтобы не было гендерно-нейтральных туалетов…

– Иисусовы брызги! Вы мусилманцы? Вы не знаете где можно добыть пайковую книжку? – испуганно, оскалив в кривой улыбке свой, алого цвета рот, обнажая остатки героиновых десен (его зубы сгнили после многих лет употребления метамфетамина) обращался к нам Стеккетто, зажав своими черными деснами самодельную папиросу, тлеющую марихуановым дымом, – Окей. Вот еще. Вам индийский гадж не нужен? Всего две тысячи нефтефунтов за шестнадцать унций. Товар ходовой. Пять тысяч нефтефунтов за пять десятых. Это пустяки. Лучшие подгоны только в Плэйстоу. На самом деле, – Башкастый? Больше чем блим, но меньше чем луи? Подрезан у местных тедди-боев? Кому ты тут трешь за стафф деревенщина мелкая. Я впаривал колумбийца прямо в зале суда, во время слушания своего дела, – рассердился было МакКоллум ловко вытащив из кармана своего харрингтона «бен шерман» нож-бабочку, – Я тут что, по-твоему, махр собираю, приятель? – попытался оправдаться Стеккетто, с необъяснимой силой срывая с себя куртку, оголяя исколотые – в черное, наркозависимые вены, над которыми, вихрем, кружили микроскопические дроны размером с комара, – Поехавшая ебанина! Чувак, я смеюсь над этим уже три минуты подряд. Он явно закончил макдоналдс. Окей. У меня одного изжога от его голоса? Прям как с лимоном. При виде лимона кислинка сразу ощущается, и тут такой же эффект. На самом деле. Да. Ну, шмот у него хайповый, стоит признать, – равнодушно резюмировал Ле-Бо, пытаясь подрожать ирландскому акценту, смотря при этом совершенно в другую сторону, паритетом пьяного цвета глаз. Он, небрежно, достал из-за пояса брюк, сшитых из 27-ми различных лоскутов, так называемых – «оксфордских мешков», ширина которых, составляла примерно сорок дюймов, револьвер Ле Ма, незряче, наводя умиротворенный ствол в яблочную цель – голову Стеккетто, – Вот дерьмо! Приятель, ты явно на взводе, завелся прям как дешевые часы. Ты полный придурок! Ты, чёрт возьми, идиот! Да вы просто настоящая парочка быдланов, – тут же, отмахнулся Стеккетто, надеясь, что Ле-Бо просто дурит с пистолетом, – В чем, по-вашему, проблема, Тачито? Давай покончим с этим, сосиска МакКуи, я смотрю, вы тут все под кайфом,– жестко произнес Ле-Бо, то, в чем уверен, – Окей. Ты чувак действительно прошел путь от кражи луны до этого? Ты тип парня, который кусает тебя пластиковыми зубами, – не сдавался Стеккетто, неуклюже вынимая из кармана рабочих брюк напильник, жадно зажав в руке, – Мы встретили какую-ту изворотливую цыпу, не так ли? Сплошная моча на ветер. Давайте не будем тянуть осла за уши, а то у меня уже начинает сводить живот, и еще чуть-чуть, и начнут сниться кошмары. Окей. Ты же не думаешь, что у тебя больше варенья, чем у хартли, – огрызнулся МакКоллум, поправив свою ультрамодную шляпу порк-пай, которая постоянно спадала, но он, ни на секунду не терял равновесие, – Звучит как пустяковое дело, – с насмешкой подхватил Ле-Бо…

Ночное небо – опрокинулось на нас холодным хрусталем дождя, тысячью постаревших татуированных лиц, ледяными иглами и слезами женщин маори, исполняющих ритуальный танец хака на похоронах Ширли Темпл, и мы тут же промокли… Вымокли до нитки, что манекены с отрубленными головами на нотном стане этого ночного лентикулярного неба… Мрачного предрассветного неба, кое-где, закрашенного нитями ультрамариновых, синего цвета, ровных полос, прошитых иглами, разорванного на миллиарды красных индейских стрел, грозовых молний – вонзающихся, откуда-то сверху в изумрудную землю, одна из которых – воткнулась в крышу «далше», тестируя его на прочность, расколовшись на миллионы осколков, цветом спелой вишни – разрядом в три миллиона вольт и, было очень страшно находиться под этими облаками баклажанового цвета, пульсирующих электрическими разрядами рваных линий, которые, рисовали эзотерические узоры пейсли на хрустале небосвода, чувство беззащитности, невинности, и страх, неизменно, проходили сквозь твое тело, и ты ощущал себя будто акриловый магнитик, что висит на паровом котле Уатта… Стихия… Эта магическая энергия кукурузной вселенной, языческие символы воды и огня, наделившие начало нашей жизни космическим ореолом из газа и пыли… Разве человек способен усмирить ее неистовый и безудержный характер? Человек так хрупок, но так самонадеян… Ведь, что вершит судьбу человечества в этом мире? Некое незримое существо или закон, подобно Длани Господней парящей над этой кукурузной вселенной? По крайне мере истинно то, что человек не властен даже над своей волей…

– Вот дерьмо!!! Ты грязный подонок!!! Овечья задница!!! – отчаянно прокричал Стеккетто, упав на колени, подстреленный Ле-Бо, уткнувшись своей кукурузной головой с огненно рыжей копной растрепанных на ветру волос, словно маисовый початок, в грунт нефтяного щебня, разбросанного вдоль дороги, в этом кровавом свете клубничной луны, а в округ него послушно вышагивали около дюжины робособак с горящими робоглазами, – Ебанный дрочер!!! Хренов членосос!!! Ты же выбил черного, придурок!!! – Корми пулю!!! У тебя явные неприятности, Барни Раббл, – усмехнувшись, отметил Эль-Пистолеро, неторопливо подошел к Стеккетто, опустившись на одно колено, обхватив своей огромной рукой его спичечные плечи, прислонившись к его уху, – Не тех парней ты схватил за нос. Теперь наша старушка слишком потрепана? Но, ты мог бы быть хорошим, как Барни Файв, – Слышите? Слышите вопли этих фей, что крадутся сейчас среди склепов и могил? Слышите этот плач, в котором крики диких гусей и рыдание ребенка, предвещающий смерть? Сегодня вы уже дважды оступились, старые педерасты, а ко мне, вот-вот, вернется удача, – выплеснул последние остатки своих слов вместе с кровавым желудочным дерном Стеккетто, застонав от боли, и его пророческие глаза-хамелеоны тут же вспыхнули от черного, до светло-голубого электрического цвета, – Окей. Я куплю это здесь, и ты будешь доволен тем, что продал, хотя я не уверен, что Иисус умирал за то, чтобы мы под кетамином не могли выбраться из хренова гамака, – Оставь его, Айк. Одним камнем двух птиц не убьешь, – устало и отрешенно бросил в пустоту Ле-Бо, который почти не стоял на ногах, размахивая револьвером, исполняя довольно странные движения, похожие на плохо поставленный танец контемпорари, позже: оторвав боковое зеркало, швырнув его в лобовое стекло, – Заводи машину, Рэдт, пока мы с Айком под этой фиолетовой вкладкой будет искать свою варну, за прошлый год, у нас на это ровно шестьдесят пять лет жизни в неделях…

Я ловко вынул из кармана своего пиджака с цветными черепами, покроя 50-х годов, папиросную пачку «беломора», судорожно вращая в руке, не решаясь открыть; МакКоллум неторопливо обернулся, злобно кинув свой суровый взгляд на Ле-Бо, но, похоже, приняв в себе факт правоты его слов, неохотно поднявшись, – У нас тут состоялась небольшая славная болтовня, не так ли? – вновь, неистово закричал Стеккетто, ударяясь своим чугунным лбом в землю, – Вы думаете, что вы в сраном фильме про Вилли Вонку, дедули. Где ваш вафельный ксилофон на сырном человеке? Если бы я не был так слаб, то я бы выхватил у этого педика оружие и пристрелил бы вас обоих…

Я достал, примитивно вытянутую, тонким бумажным цилиндром, папиросную гильзу handmade (я регулярно смешивал табак с индийской коноплей, в соотношении: один к двум, курил, что курят индусы-паломники в своих огромных клетчатых тюрбанах на Пенджабских равнинах) из так называемого «флип-топа» – сигаретной пачки с откидывающимся верхом, которую постоянно приходилось вынимать из кармана, потому, что без особой сноровки папиросу из такой пачки не вынешь, дунул в мундштук, примял пальцами конец, закурив; Ле-Бо, что-то суетливо вынул из кармана своего зауженного полупальто, сшитого из шерстенного драпа, завернутое в газету «красная звезда», недоверчиво повертел в руках, развернул, после чего – смачно откусив… Поравнявшийся с Один.Четыре, размытый на нейронные пиксели ночной силуэт Айка, позолоченный отрешенным небесным светом луны, недовольно пронзил, демоническим цветом глаз Ле-Бо, явно на что-то намекая, Десятка Джимми лишь безвинно пожал плечами, протянув Лейни кебаб-пиццу (купленную два дня назад, рано утром, в классической кебабной на западе Лондона, на рынке Портобелло-Роуд, что возле метро Лэдброк-Гроув, у молодого алжирца с мечтой, который, вместо классического соуса, что привычно добавляли в турецких донерах, использовал настоящий арабский соус – острый, с перцем чили) сладко причмокивая…

– Боже! Уже и копы позади нас! Поехали, Рэдт! Я доверяю полиции не больше, чем доверил бы Элтону Джону потереть себе спину в тюремном душе, – сурово обозначает МакКоллум, исчезая в черепашьем брюхе автобуса, – Не переживай, Айк, мы со всеми заключаем сделки, даже с легавыми, – недружелюбно буркнул в ответ Ле-Бо, смачно выплюнув остатки недоеденной кебаб-пиццы на траву, цветом темно-зеленого чая, – Арабское дерьмо! Сделано из говна и палок! Куда мы всё едем, Рэдт? На концерт Битлз? Залезем на сцену, сядем в позе лотоса, и начнем пить шакпанское с пошлой молли? – отбросив в сторону стритфуд, ловко скользнув в автобус, – Именно. Будем пить пепто-бисмол и блевать в барабан, – я неторопливо последовал за ним, продолжая вдыхать грубый вкус своих папирос… Стеккетто так и остался сидеть и смотреть в одну точку, долго смотреть в пустоту, принявшись, молится Невидимому Всеведущему Создателю – поклонятся своему солевому богу, закурив эфедрон, смешанный с марихуаной, своей механизированной рукой – цветом раскаленного металла, доставая из своей раны – немного ассиметричной, но ничего страшного, он не беспокоиться, микрокапсулу с просроченной донорской кровью… «человек дождя», что-то бессвязное бормоча себе под нос, – Они не знают, что совсем скоро Антихрист явится на землю под видом искусственного интеллекта. Род людской ждут тяжелые времена, – и на его железные ребра, давило, обволакивая жалящим прикосновением, крадущегося откуда-то с Глазго, непроснувшегося солнца – миросозерцание восходящего дня, разрезая, на миллионы лоскутов слоеного теста его, истощенное похотью – тело, будто томагавком вождя племени сиу и, мимо него, призраками ушедших лет, душами знаменитых американских мафиози, но вполне осязаемо, зримо и ярко, гордо промаршировал, по широким кирпичным тротуарам и мостовым, слегка припорошенных снегом и пеплом сгоревших домов, мимо чахлых обнаженных деревьев и фонарных столбов, военный оркестр с собакой-литаврщиком, окруженный патриотичным ритмом барабанного боя и реющим флагом (простой одноцветный флаг черного цвета на котором была начертана шахада – бело-золотым)… И где-то, человек-будильник, ходивший от дома к дому, где выщерблены отметины на кирпичной кладке, стучал длинной бамбуковой палкой в окна «черной кости» пролетариата, на верхних этажах, давая знать, что пора заступать на вахту, там, где местные рыбаки мерили время по отливам и приливам, в рабочих районах, рядом с мануфактурами, фабриками и заводами…

***

Гигантские рыбы с человеческими зубами, рыбы-каторжники с поминальными улыбками Чарли Биргера в пуховиках с мордой крокодила на капюшоне – ливанцы из Хезболла – в штабном автомобиле для Вермахта, личном автомобиле Адольфа Гитлера – розовом Шевроле Импала, преследовали нас, начиная от Монахана, что на границе с Северной Ирландией и, дальше – по автомагистрали А3, через узел автодорог на Белфаст… держали в руках заряженный парабеллум, размахивая им в своей неспешной злобе, гордо подняв свои головы, вытянув шею, выкрикивая нам, что их послал Зевс и Кремль, называя Ирландию страной мусульман, объявляя за нее «газават» – появившись прямо из огненного смерча высотой в 10-ть ярдов, в этот дождливый вечер к востоку от Уотерфорда близ Нью-Росс; они мчались за нами, разрубая, стоявший густым туманом пар, мешавший различать их лица, в сопровождении чумных врачей в страшных костюмах: в длинных плащах, заправленных у шеи под маской (примитивные противогазные маски в форме птичьего клюва, клюв маски наполнялся пахучими лекарственными травами, сильно пахнущими, которые фильтровали воздух) в рыбацких штанах, что одевались под плащ, смазанный воском, в шляпах с широкими полями, в кожаных перчатках) – они довольно пластично скользили по этим камням из стекла, что вместо дороги, которая проходила меж громадного погоста в пять миллионов шиитских могил, имеющего вид колоссальной воронки, состоящей из концентрических кругов, узкий конец которой, упирался в центр земли, на ультрамодных скутерах с четырехцилиндровыми двигателями, культурно-обогатительным войском Чингисхана уверенно восседая на своих «железных конях», ловко бросая подожженный динамит в наш старый хипповый «далше», и эти динамитные патроны разрывались – гигантскими пчелами Уоллеса прямо у нашего кузова, срывая панорамные зеркала и частично повредив электрический двигатель… Один.Четыре, резко вскочив, подбадриваемый Туньо: «Давай! Продырявь этих шизойдов, хренов дик дэффидд!!!», напрягал свои мышцы, глубоко вдыхал, вытягивал руку в открытое окно автобуса, пальцами слабой руки плотно удерживая рукоятку своего револьвера, закрепив хват левой рукой, пытаясь попасть в пластиковых гиноидов, видя в их горящих глазах демонов, целясь из револьвера Ле Ма в их головы, излучая в космос за эти 60-ть секунд столько энергии, сколько не способна израсходовать наша планета даже за год, и подключив сейчас к нему генераторы, мы зажгли бы второе солнце… Надоедливые человекоподобные роботы, палачи и убийцы – нечто инопланетное, высокие и худые, стреляли в Ле-Бо из парабеллума, пытаясь пробить наше пуленепробиваемое стекло, чумные врачи – наиболее развращенные до этой ритуальной охоты, этой ультрамариновой инквизиции, пытались, своей длинной тростью, выбить из его рук револьвер… Они резали его худые запястья острозаточенными скальпелями, двигаясь быстро, но без паники, стараясь запрыгнуть в «далше» с помощью металлических зажимов – будто в ускоренной перемотке в фильме с Чарли Чаплином на линии нашего соприкосновения… Один.Четыре отводил пальцем вниз нижнюю половину передней части курка и, барабан хрипел – сипло и глухо, вращаясь по центральной оси, Десятка Джимми сосредоточенно целился, стреляя в ответ, поражая мишень, оставаясь в относительной безопасности… дым – дымчато-белой вуалью наполнил салон, вызывая раздражение и жжение глаз, превращая его слова в кровавый кашель, – Тачито!!! Привести этот приговор в исполнение!!! Выжигай дочиста!!! Убивай всех дочиста!!! Грабь дочиста!!! – Ле-Бо ловко сносил их зацензуренные головы, и внутри него билось сердце льва и у него фактически отсутствовало чувство страха – человек, который добился спокойствия души, отвергая сдержанность, как концепт; когда тигры курили, звезды падали ему на рукав, как говорится… Я резко развернулся, в тот самый момент, когда преследующие нас рыбы-каторжники, перекрыли нам путь, выехав на своем кабриолете перед нами, ослепляя меня мощным прожектором, обращенным назад, я с силой выкручивал руль для небольшой корректировки, вдавил полный газ, потом немного притормозил и направил колеса в угол, чтобы настроить угол заноса, при попытке перестроиться через разделительную полосу, буквально сбивая как кеглю их ретро-автомобиль, который перегородил мостовую, после чего их Шевроле откинуло в пешеходное ограждение и, он рухнул с моста – искореженным железным кузовом… Наверное, на гугл-картах все – это выглядело эпичным… Я с силой вдавил на педаль газа, готовясь выполнить маневр, снося дорожные знаки, пожарные гидранты и светофоры, пока наш старый хипповый «далше» не застрял на бетонном отбойнике и, задние колеса начинали разгонять пыльную поземку – довольно бодро уходя под землю, поднимая в воздух облака пыли… На крышу, весьма умело, запрыгнул последний оставшийся в живых «доктор клюв», он самым первым упал с мотоцикла, подстреленный Ле-Бо, разодрав каждый сантиметр кожи на правой стороне тела, окропив своей синтетической кровью асфальт, но, сейчас достаточно искусно он смог проникнуть в салон, будто металлическая ртуть, через эвакуационный выход, отчаянно и очень громко хохоча, – Ты че пес, мы не головорезы, мы экосистема!!! – пытаясь разбить бутылку с касторовым маслом об голову Ле-Бо… Десятка Джимми сумел технично увернутся, успев ударить его кулаком в грудь, от чего силикон «врачевателя чумы» перевернулся, и тот, задрав голову, отклонился назад, неповоротливо завалившись на спину, что-то обиженно выплюнув, – Транс женщины, тоже женщины. Как говорится, не осуждайте женщину за хуй, – я начал вращать колесами, чтобы прорваться, и сидевший рядом Эль-Пистолеро, вынул откуда-то из под ног цепь, проявив хорошие навыки и сноровку – достаточно быстро, отрезав ряд крепких звеньев на длину предплечья, на конец прицепив навесной замок, довольно крупный, накладного типа с вращающимся ключом, и неповоротливо, ворочая тяжелые, как валуны – ноги, направился в самый центр, трясущегося из стороны в сторону «далше», он грозно навис над «доктором клювом», который уже довольно твердо стоял на ногах, бросаясь на Тунью с зажатым в руках каменным ножом… Его тело, усеянное небольшими хвостиками-молекулами, которые напоминали елочные гирлянды, растворялось и таяло, под градом ударов Эль-Пистолеро, который, был сейчас: судьей, палачом и, даже – Богом, и эта подвижная металлическая плеть, служила для доктора растворителем волокна, будто полимер, что скользил по его розмариновой плоти и, оно начинало расходиться и рваться, становясь не больше рисового зернышка… Один.Четыре обессилено рухнул на брезентовый пол, прижал артерию пальцем, к костному выступу, максимально согнул левую ногу, пытаясь остановить кровотечение, закинувшись фентаниловым колесом, имея – сейчас, иммунные привилегии, и стал наносить на стену автобуса символы, схожие до степени смешения с нацисткой, а именно аббревиатуры молнии SS, – Сегодня мы очистим улицы Иордании, Тачито. Будь уверен. Окей. Тачито, может быть, и сукин сын, но это наш сукин сын… И в этот момент коммунистический серф-рок от квартета «электрон» – долгое и тягучее соло на синтезаторе – потрясающая тематическая песня и завершающий аккорд, гудящее на радиостанции «судный день», пропагандирующей на своих информационных ветвях религию «кислотного рока» и системную ненависть к тутси, разорвал, мерцая загадочным фиолетовым светом, в спектре своего излучения, брюхо «далше», – Дайте оскар этой хреновой валлийской ириске, за то, что он справился с этим дерьмом. Да он гребанный Будда, которому на все насрать!!! – победоносно произносит МакКоллум, открывая бутылку бурбона «джим бим», – Знаешь, Рэдт, на фоне этого парня Сид Вишес выглядит как хренов Ганди. И все в этом духе, – Я не знаю, чувак. Сид зарезал свою девушку, он тоже не был таким уж робким. Как насчет оливкового тапенадо? Может бутылочку фостера и мясной пудинг? На самом деле голод вгоняет в стресс тело и психику, что паршиво сказывается на настроении и решениях, которые мы принимаем, а мы, если мне не изменяет память, не ели от самого Ашборна, – Это пустяки, Рэдт. Как говорил мой отец: «Хочешь секса с обезьянкой, подружись с шарманщиком», – Ебанные пчелы!!! По сути всего лишь мухи в пидорских свитерах. Как оно? – истощенно озвучиваю, пытаясь одной рукой отогнать от своего лица пчелу Уоллеса, что особенным танцем, кружила у разбитого панорамного стекла, – Грех ли убивать пчел, Рэдт? Было время, когда смерть на улице заставляла остановиться. Поскорбить на несколько часов. Окей. Смерть, тогда, не была старой. Поехавшая ебанина, – И не говори, Айк. Окей. Этот этап мы прошли, идем дальше. Как думаешь, сколько лимонов поместится в этот автобус? Устроим цитрусовый апокалипсис на этой пустынной трасе? Перевернем вон тот грузовик, превратив дорогу в лимонный ад? – Не нужно больше лимонов, Рэдт, – А если судьба сама дала тебе лимон, Айк. Как оно?

Около семи утра, солнечные лучи пробили облака, и рассвет получился по театральному ярким, и радуга без дождя встала над Ирландией, и где-то там, на Тауэрском мосту, бакинские иранцы, работающие барменами в китайских ресторанах, пускающие «соль» по вене, читали азан и бросали с моста в Темзу лондонских банкиров, зашитых в мешки со змеями… И мы гнались за солнцем, которое медленно опускалось в океан, от самой окраины Лимерика до Патриксуэлла, через портовый туннель, до Корка, там, где проложен первый трансконтинентальный кабель, связавший Европу и Северную Америку… И оно снова – всходило, в мякоть лазурной глади небес, выгрызая, своим цветением сакуры на льдах Антарктиды, насыщенного малинового цвета, наши уставшие глаза, обнимая город на рассвете и, если бы у этого солнца был секрет, если бы у него была правда, то – это солнце, было бы просто солнцем, а наше путешествие не овеяно флером романтики и завоеваний… И мы запускали стаи почтовых голубей в удаленных районах Ирландии для доставки: героина, крэка, метамфетамина и фенталина (преимущественно 0,071 унций) нигерийцам из Братства пиратов (студенческий клуб, выступающий за права равенства и свободы, радикальные члены которого, промышляли торговлей наркотиками, оружием, незаконной откачкой нефти из трубопроводов, рэкетом, вооруженными ограблениями, убийствами, проституцией, торговлей людьми, похищениями и политическим шантажом) в военной форме руандийских повстанцев, без знаков отличия, с АК-47 в руках и в туфлях от «гуччи», что ждали «хороших новостей» у причальных линий и якорных стоянок для судов, в мелководном морском порту Дандолка… И молнии били в эти заброшенные небоскребы, а по затопленным улицам и станциям метро наш товар тонул в потоках воды – оставляя лишь рассветы весны с камер видеонаблюдения…

***

Бархатистый узор, по эту сторону Ирландского моря, выдавливался: декорациями весенних поселков, провинций и деревень, моногородов и боро, там, где ветряные мельницы вращаются по часовой стрелке, а местные пивоварни варят четыре тысячи пинты темного лагера за раз, забытой, и такой красивой, в богатстве цинково-желтых пшеничных полей – Ирландии… Зеленые луга, каменистые ландшафты, хрустальные озера и реки, умиротворенные сельские пейзажи, вечнозеленые газоны, засеянные рисовым эдельвейсом пастбища, заболоченные равнины и долины, покрытые изумрудной зеленью, увитые плющом дома с соломенными крышами и, старинные замки – растаяли, в единстве движения дней, свежим дыханием мaja, таким близким, и таким потерянным, за ржавой геометрией движущего окна… Лейни МакКоллум по прозвищу Туньо (но, все его называли просто – Айк) лондонский yoga – продавец медицинской марихуаны, завсегдатай технодискотек в ленинском районе, на Бульваре Победы, где, на смену виски с колой и ментоловым сигаретам пришли вино и афганский гашиш (единственный район Дин-Гови, где густота неоновой рекламы соперничает с рекламой Лас-Вегаса, быший арт-район Шордич, получивший дурную славу со времен появления НЭПа)… околокриминальный pusher с суровым лицом лесоруба – типичный шотландец с мощным раздвоенным подбородком: украшен узорами моко, что тянутся сексуальной урановой нитью от нижней губы… Обладающий изворотливым умом и луженой глоткой, все еще грезящий об Кристи Хьюм, сейчас – ночной менеджер в «жареном говне из кентукки», что прямо у метро, в Плэйстоу… Лицензированный нью-эйдж лекарь, выглядевший как типичный британец – любитель «гиннеса» и нездоровой еды, способный пальцами согнуть серебряный нефтепенс; иногда ходил с зубочисткой (он не помнил номера наших телефонов, записывал их в тетрадку мангового цвета, в которой делал записи трендов из TikTok, которую давно потерял)…

– Марихуана тебя пробуждает Рэдт, вот для чего она нужна. Она не такая как другие наркотики. Это не как колумбиец, например. Колумбиец дьявол, марихуана Бог. Только марихуана, Рэдт. Только психоделики типо грибов и колес. Чтоб мне провалиться, – что-то сердито бубнил себе под нос МакКоллум, словно скороговорки, будто доставая из своего рта хрустящие фантики и запутанные пестрые ленты серпантина, неприхотливо куря joint, то и дело потягивая из пивной банки «пидвайзер» (прозвали между собой за поддержку корпорацией ЛГБТ-скама)… МакКоллум не раз вспоминал, как его дед (боец шотландского полка Британской армии, воевавший с партизанскими отрядами китайских коммунистов в Малайе) который называл Туньо на манер правильных северокорейских имен: Чон Иль или просто – Эль-Пистолеро, пытался убить его, когда Айку было одиннадцать лет, потому что ему, так велела желтая губка с экрана телевизора… Айк смачно сплевывал на пол, каждый раз, после того, как выигрывал воображаемую битву с малышом Билли Кидом, которую он устраивал в своей голове, вытирая рукавом харрингтона «бен шерман» цвета индиго, свой выбритый – в розовое рот, – И сказал Бог, вот я дал вам всякую траву, сеющую семя. Это он про коноплю короче, чтоб мне провалиться, – Остынь, Айк. Я же не гружу тебя историями про генеалогическое древо Дональда Дака. Это не моя чашка чая. Я знаю свои луковицы, – Решайся, Рэдт. Все кто делал мне монику левински, святые, – продолжает бубнить МакКоллум, зажимает свою табачную ретро-трубку из бакаутовой смолы изумрудной полоской кошерных зубов, вытягивая ко мне, раскрытую лепестком гималайской лилии – ладонь, демонстрируя набитую на ней татуировку в виде сердца, а в нем собака, держащая в зубах розу, и надпись: «думаю о тебе» – в стиле хендпоук, сделанную в честь своей матери, которую он никогда не видел, потому, что она погибла в автокатастрофе (по словам Туньо, его мать была похожа на Сьюзи Сью и, именно поэтому, МакКоллум просто был одержим «сьюзи и банши»; эта группа заставляла его чувствовать связь с ней на множестве уровнях, даже не смотря на то, что у него никогда не было возможности встретиться с ней. По его словам, его мать видела Сьюзи Сью, когда была беременна им на «лоллапалузе» в 91-ом, все ее друзья-панки окружили ее тогда, чтобы она могла танцевать в яме, и, чтобы никто не врезался ей в живот: «Внезапно рухнувшее на трассу дерево. Удар пришелся прямо в лобовое стекло. Моя мать погибла на месте. Прибывшие на место спасатели распилили ствол и деблокировали тело, – Все лучше, чем умереть в результате блэкаута в лифте, Айк»)…

– Знаешь, Рэдт, важно найти место, где берег нависает над глубокой медленно движущейся водой. Рыба не приближается к теплым посторонним предметам. Нужно опустить руку в воду, примерно до бицепса, и подождать минут десять, пока рука остынет. Потом пошевелить указательным пальцем. Туда-сюда, вроде как червь. Оп! Хватай рыбу за жабры! Как только она окажется достаточно близко. И все в этом духе. Чтоб мне провалиться. Окей. На самом деле, почти каждый ценит человеческую жизнь выше жизни рыбы, но, мало кто ценит одну человеческую жизнь, выше жизни всех рыб. Справедливо? Это означает, что у каждого есть определенное количество рыбы, которую они предпочли бы оставить в живых вместо условного Гевина с работы. Представь себе, – Это пустяки, Айк, на самом деле оставил бы ты бедных щук в покое. Одной тебе мало? Удивительно, как рыба до сих пор не поняла, что в старушке британии ей лучше не оставаться. Даже проездом. Окей. Как оно? – Бла-бла, Рэдт, сплошная моча на ветер, – в общем, Айк был довольно добродушным человеком, который ни о ком не говорил плохо, бывало он, ловил руками атлантического лосося, на реке Лиффи, что течет с гор Уинклоу, до Дублинской бухты, и иногда, прибывая в хорошем настроении, не упускал возможности поделиться этими знаниями, он будто впитывал впечатления, пропуская их через себя, рисуя в своей голове «картины отмены» – по памяти… Я меланхолично кручу полиэтиленовый руль, пытаясь сконцентрироваться на пустоте однополосной дороги, изредка отключаясь, падая в исторический дым, всплывающих внутри инсайдов: самец богомола с головой Ричарда Рамиреза на тонкой кукурузный шее, на розовой стене съемной квартиры в Сканторпе, медленно переползает от пола до потолка, между капсульными рядами, отложенных насекомыми яиц, залитых застывшим пенистым белком; обнаженная чилийская девушка на подоконнике, с совиными крыльями и ногами, выводит, на тощем запотевшем окне, астрологические глифы Венеры и Марса; подростки алжирского происхождения, рисуют нацисткую свастику на стенах католических храмов, осколком из красного кирпича; Руфь, взбирается вверх по сельскому шоссе Луизианы, вдавливая педаль газа на своем стареньком «форде», изрешеченного 167-ю пулями, выпущенных, порочными техасскими рейнджерами, до предела; Санта-Муэрте, застыла лимонной свечой, «закидываясь» пивом с таблетками «димедрола» в околокриминальном борделе «цветущая вишня» в «городе цветов» – в поиске Шани Лук, требуя самоопределения; призрак Петра Первого, в белом ночном колпаке с зелеными лентами, карабкается по веревке на огромную башню, которая заканчивается двуглавым орлом, берет в плен Великого визиря, и тот, отдает ему свой ятаган, сражается с тиграми, пока их не разгонят конголезцы из «ангелов-хранителей» в красных спортивных куртках и красных бейсболках «милуоки брюэрс»; я делаю глоток «гролша» из классической стеклянной бутылки зеленого цвета с матовыми неострыми краями с фирменной откидной пробкой, в бесплодной попытке совладать с гравийной дорогой, размокшей после дождя (щебенкой, пропитанной нефтью Вавилона) идущей параллельно с железной дорогой, неловко обгоняя трактора и фермерские грузовики, что везли филе копченого лосося в сторону Киллини, мобильные прачечные и, рейсовые автобусы, – Оштанови эот ебаый каафалк!!! – кричит, откуда-то из глубины, Ле-Бо (или как мы его называли Один.Четыре, или Десятка Джимми (как-то раз, Ле-Бо, на полном серьезе заявил, что десять нефтефунтов в день – это вполне достойная плата для денди-кебабов, нелегально приплывающих в «старушку Британию» на рулях пароходов фруктовых компаний, что идут из Лагоса под мальтийским флагом) обладающий довольно скверным характером, способный поссориться со своим отражением в зеркале: «Это я здесь, а не ты!», с чувством юмора, как у висельника. Любитель поплакать под Бьёрк, хотя уважал группу «пантера» при этом часто «гоняя» в майке «мисфитс»… Слишком противоречив, чтобы считаться нормальным. Мечтавший стать художником – безработным публичным интеллектуалом, а не околокриминальным pusher, последние три недели проработавшим в кафе «молодежное» (где «банчили» южноанглийским браун-элем – на разлив, в стеклянной таре) помощником официанта, но, официантом Ле-Бо в итоге так и не стал, все потому, что он сильно потел и был неуклюж… Он буквально воплощение motto: «заткнись, мама, я буду делать все, что захочу!» (единственное положительное качество, которым, Бог наделил Ле-Бо – умение отличить настоящий «джек дэниэлс» от поддельного, но, любили мы его все равно не за это, вернее – не только за это; с его слов, он имел сексуальный контакт с трансом, далек от христианских ценностей, и от «правой идеи», хотя, придерживался реакционных взглядов, гордился тем, что его прадед знал Гитлера с 1921 по 1945 год – по словам Ле-Бо, его прадед воевал под Багдадом, и был награжден Железным крестом, три раза… Ле Бо вырос в регионе Уэст-Кантри, где обзавелся своим фирменным акцентом, который стал частью его имиджа… в общем – типичный мунрейкер) с перетянутым на вздутой вене, алого цвета, жгутом, зажав в зубах «заряженный» big Н «баян», с обезболивающей дозой пакистанского солнца на кончике возбужденной иглы; МакКоллум улыбается, движением руки, показывая остановиться, я вижу его песочное лицо в слепом отражении зеркала заднего вида; МакКоллум радостно, что-то напевает, – Есть дом в Новом Орлеане, Восходящим Солнцем зовут! И погубил он жизни многим бедным парням!!! И боже!!! Я знаю!!! Я один из них!!! Моя мама была портнихой. Сшила новые синие джинсы мне, да-а!!! А отец был заядлый игрок лихой, во всем Нью Орлеане!!!

Я аккуратно съехал на обочину грунтовой дороги, в шести милях от Лимерика, остановившись рядом с гигантскими ИИ-теплицами в которых нейросети выращивали лимонные дыни – круглый год, а специальные дроны опыляли соцветия вместо насекомых и собирали урожай, определяя степень спелости, уровень содержания сахара, и какие нибудь болезни (будущее официально стало ближе, чем прошлое) уснувшими под тайным светом клубничной луны, что взошла над холмистыми пастбищами амарантовым цветом; сырой и прохладный воздух, отапливался сладким вкусом темно-бурых стекол герани, разбросанных у ног… Откуда-то с Севера, со стороны скалистых берегов, он доносил карамельные нотки эфирного масла, нежно играя с ягодными кронами тисовых деревьев, набухших желтеющим плодом остроконечных ягод; ночь – растворилась в загадочном немногословии этих зарождающихся в космосе звезд, в виде инопланетных фигур в форме песочных часов и, до краев – залитых известью, возрастом в сто тысяч лет, вскрывающих свои неоновые вены на наших равнодушных сердцах – «приготовленных на пару» в местных «чик-чик чонки» ресторанах… Мы неохотно выходим с Туньо наружу, через входную дверь с достаточно низкой подножкой, расположенную сзади, сливаясь в похотливом поцелуе с нетронутой девственностью эксклюзивной природы, погружаясь в чистоту фольклорного эксперимента, вдыхая свежий покров из гуталиновой чистоты ромашкового чая, принесенного сюда, ветрами Ирландского моря, оставляя на наших губах – соль Западного самума; Ле-Бо выползает последним, ударно «вмазавшись», растворенными, в своем синтетическом блеске, опиатами…