Мастер и Жаворонок

Brynne Weaver

LEATHER & LARK (Book#2 in The Ruinous Love Trilogy)

Copyright © 2024 by Brynne Weaver

Cover design by Qamber Designs

Фото автора на клапане Copyright © Brynne Weaver

© Парахневич Е., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

«Ларк и Лахлан ― самая настоящая взрывная смесь! Необычное знакомство героев превращается в притягательную игру, полную опасности и страсти… Сочетание мрачного юмора и горячей романтики ― что еще нужно для увлекательного вечера с книгой?»

Дарья Немкова, book-стилист, журналист

Предупреждения

Прошу обратить внимание: «Мастер и Жаворонок» – это черная романтическая комедия. В ней есть над чем посмеяться, но некоторые эпизоды могут показаться излишне смелыми! Пожалуйста, читайте осознанно. Если представленный ниже список вызывает у вас вопросы, не стесняйтесь писать мне на сайте brynneweaverbooks.com или в социальных сетях (наиболее активна я в Инстаграме[1] и ТикТоке).

• Опять глазные яблоки, но в ином контексте. Радуйтесь!

• Зубы и зубные коронки.

• С пиццей и пивом я, пожалуй, перестаралась… Как и со смузи. Но мне ни капельки не стыдно.

• Снежные шары.

• Самоканнибализм?.. Думаю, вы о таком даже не слыхали. Что ж, обсудим!

• Многочисленное оружие и острые предметы, включая дротики, ножницы, пистолеты, пилы, ножи, шлифовальные машинки, щипцы-кусачки и хирургический инструмент под названием энуклеатор.

• Отрубленные пальцы.

• Новое видение работы с эпоксидной смолой.

• Дорожно-транспортные происшествия со смертельным исходом.

• Утопление различными способами.

• Смертельная болезнь близкого человека.

• Подробные описания секса, включая игрушки для взрослых, удушение, грубый секс, легкое унижение, публичный секс, пеггинг, кинк на похвалу.

• Упоминание о пренебрежении родительскими обязанностями и жестоком обращении с детьми (за пределами сюжета).

• Травмы на почве религиозного воспитания.

• Множество ругательств, включая так называемые богохульства. И не говорите, что вас не предупреждали!

• Раненая собака (без лишних подробностей, и, честное слово, пес выживет!).

• Множество смертей… Это книга про любовь серийной убийцы и наемника, поэтому количество трупов, полагаю, оправданно.

Для тех, кто до сих пор с дрожью вспоминает про мороженое

из «Палача и Дрозда» и, прочитав представленный выше список, думает:

«Она же не серьезно насчет пиццы… да?..»

…Надеюсь, вам понравится!

Плейлист

ПРОЛОГ: Фейерверк

I Only Have Eyes For You, The Flamingos

ГЛАВА 1: Погружение

TUNNEL VISION Melanie Martinez

444, Ashley Sienna

ГЛАВА 2: В яблочко

Underground, MISSIO

Pulse, Young Wonder

ГЛАВА 3: Гильотина

Cuz You’re Beautiful, Kiyashqo

BITE, Troye Sivan

ГЛАВА 4: Семена

November, PatrickReza

Shutdown, Hudsun

ГЛАВА 5: Нити

SLOW DANCING IN THE DARK, Joji

Lay Your Cards Out, POLIÇA

ГЛАВА 6: Лейтонстоун

Stay with Me, Kevin Olusola

Don’t Leave, Snakehips & MØ

ГЛАВА 7: Справедливость

Laalach, TroyBoi

Fall Away (feat. Calivania), UNDREAM

Above the Clouds, Luca

ГЛАВА 8: Трение

Who Do You Want, Ex Habit

How Soon Is Now (feat. Dresage), AG

ГЛАВА 9: Всякая хренотень

One of Your Girls, Troye Sivan

Love Made Me Do It, Ellise

ГЛАВА 10: Трофеи

Kiss and Collide, Blondfire

Downtown, Allie X

ГЛАВА 11: Голограмма

Pilgrim, MØ

Seconds, Ghost Loft

ГЛАВА 12: In Nomine Patris

O.D.D., Hey Violet

Blur, MØ

ГЛАВА 13: Сеть

If You Wanna, Kiyashqo

Everybody’s Watching Me (Uh Oh), The Neighbourhood

ГЛАВА 14: Лодж

Superstar, MARINA

Love Me, Jane XØ

Front to Back, Buku

ГЛАВА 15: Сигналы

Can’t Forget You, NEVR KNØW

Too Deep, Kehlani

ГЛАВА 16: Гимн

Fears, MTNS

Never Enough, TWO LANES

ГЛАВА 17: Восход

Fight! Ellise

Soft to Be Strong, MARINA

ГЛАВА 18: В свете софитов

Don’t Dream It’s Over, Kevin Olusola

TALK ME DOWN, Troye Sivan

Ruinous Love, T. Thomason

ГЛАВА 19: Нараспашку

Close (feat. Tove Lo), Nick Jonas

Tranquilizer (feat. Adekunle Gold), TroyBoi

ГЛАВА 20: Ползи

Make You Mine, Madison Beer

Make Me Feel, Elvis Drew

ГЛАВА 21: Извлечение

Arms of Gold (feat. Mia Pfirrman), Tape Machines

Dangerous (feat. Joywave) [Oliver Remix], Big Data

Back to the Wall, TroyBoi

ГЛАВА 22: Скиталец

Alone (Slow Edit), BLVKES

New Religion, MARGARET WHO

ГЛАВА 23: Последняя опора

Immortal, MARINA

Dizzy, MISSIO

ГЛАВА 24: Явление

Triggered, Chase Atlantic

We Appreciate Power (feat. HANA), Grimes

ГЛАВА 25: Спалить дотла

Twisted, MISSIO

Work, ionnalee

Locked, Welshly Arms

ГЛАВА 26: С нуля

Liabililty (feat. Astyn Turr), Tape Machines

My! Troye Sivan

Believe in Love, MARINA

Эпилог: Фокус

Afterlife, Hailee Steinfeld

Бонусная глава: Страпон

Troublemaker (feat. Izaya), OMIDO

Love U Like That, Lauv

Пролог

Фейерверк

– Вот, дорогой, к чему приводят необдуманные поступки, – говорю я, разматывая фитиль, привязанный к петардам между ног у Эндрю.

Тот истошно орет, но крики вязнут в залепившем ему рот скотче.

Глядя на меня, вы никогда не догадались бы, что я упиваюсь его страданиями. Но нет ничего слаще, чем видеть, как он визжит и корчится.

Я с довольной улыбкой отхожу к краю поляны, где растут деревья с толстыми стволами – отличное укрытие. Оттуда прекрасно видно перекошенную в ужасе морду Эндрю. Он отчаянно мычит и часто дышит, воздух вырывается у него из носа облачками пара и улетает в звездное небо.

– Надеюсь, ты понял, почему сидишь там с фейерверком между ног, а я стою здесь с зажигалкой? – кричу я.

Эндрю мотает головой и тут же кивает, пытаясь выбрать ответ, который избавит его от лишних страданий. Впрочем, его уже ничто не спасет: участь бедняги давно предрешена.

– Если я сниму скотч, ты начнешь твердить, как тебе стыдно… Не стоило спать с Саванной в нашей постели, верно?

Он, естественно, – кто бы сомневался! – яростно трясет головой. Прости, мол, сам не знаю, что на меня нашло, я больше не буду, люблю тебя, честное слово… и так далее в том же духе.

– Боюсь, мы здесь не за этим…

Эндрю таращит глаза, пытаясь понять, что происходит. Я расплываюсь в хищной улыбке, и его охватывает настоящая паника. Может, он услышал зловещие нотки в моем голосе, или его напугал мой немигающий взгляд или дикий хохот, с которым я щелкаю зажигалкой. Все это заставляет Эндрю пустить мочу, и тонкие, блестящие в лунном свете струйки стекают по голым трясущимся ляжкам.

– Да-да, милый. Я знаю все твои секреты. Все до единого.

Пристально глядя Эндрю в глаза, я подношу огонек зажигалки к кончику фитиля.

– Ах да, чуть не забыла…

Я позволяю пламени погаснуть.

Эндрю бессильно обмякает на стуле. Надеется, что я наиграюсь и отпущу его. Вот дурачок.

Впрочем, не стану судить парня строго. Я тоже в свое время надеялась, что у нас все получится.

Как наивная дурочка, я поверила, будто Эндрю – тот самый. Меня всегда привлекали плохие парни, а он горделиво выпячивал грудь с двумя татуировками и вечно щеголял с растрепанной шевелюрой… Даже тот факт, что он неспособен удержаться на работе, отчего-то меня не смущал – я все списала на его бунтарскую натуру.

А он взял и переспал с нашей общей подругой, когда меня не было в городе, и я поняла: никакой он не бунтарь.

Он – козел!

И если бы только это… Когда я узнала об измене, то заглянула к нему в телефон и лишь тогда поняла, как сильно ошибалась в своем так называемом парне. Он переписывался с другими девушками, причем многие из них были несовершеннолетними и охотно верили всей той лапше, которую этот мерзавец щедро вешал им на уши. Я поняла, что он не просто изменщик.

Он – самая настоящая мразь.

И все это время водил меня за нос.

Хотя я давным-давно себе обещала: больше никогда в жизни!

Глядя в звездное небо, я вижу перед собой не Эндрю. В памяти всплывают серые каменные шпили элитного колледжа Эшборн с медными наконечниками. Даже сейчас, спустя годы, меня бросает в дрожь. Это был настоящий дворец с темными комнатами и жуткими скелетами в шкафах.

Место, где обитала боль.

На нашей земле расплодилось слишком много тварей. Они, словно саранча, заползают в каждый укромный уголок – даже в самые надежные, казалось бы, места вроде роскошного особняка, где разместилась школа-интернат.

Впрочем, в природе так заведено: что красиво – то смертельно опасно.

Взять хотя бы Лорана Вердона, нашего художественного руководителя. Он мастерски умел произносить красивые речи.

Даже жаль, что умер…

Жаль, что он сдох не от моих рук!

Это бремя легло на плечи моей подруги, и Слоан теперь нести его до конца своих дней.

Я с силой зажмуриваюсь, чтобы перед веками вспыхнули белые пятна. Когда снова открываю глаза, мысли о прошлом надежно загнаны в самую глубь сознания. Раньше я была бессильна. А теперь – способна на многое.

Пусть твари сколько угодно вешают лапшу на уши – мои клятвы просты и примитивны.

Больше.

Никогда.

В жизни!

Да, звучит банально. Но в моих силах сделать так, чтобы клятва была исполнена с огоньком.

Глотнув свежего осеннего воздуха и прогнав лишние мысли, с улыбкой достаю из сумки портативную колонку и подсоединяю к ней телефон.

– Согласись: в такие моменты важно создать правильную атмосферу, – говорю я, включая песню «Firework» Кэти Перри на полную громкость.

Предсказуемо? Да.

Уместно? Очень!

Расплывшись в улыбке, я принимаюсь мурлыкать припев. Второй шанс Эндрю, конечно, не светит, но вот искру я ему обеспечу.

– Что ж, думаю, пора начинать. Ты и сам знаешь, в чем твоя вина. Я знаю тоже. А еще мы оба знаем, что отпустить тебя я не имею права. Как уже было сказано, милый… – говорю я громко, пожимая плечами. – Вот к чему приводят необдуманные поступки.

Под истошные рыдания я поджигаю фитиль.

– Чао, дорогой. Не скажу, что была рада знакомству. – С этими словами я отхожу подальше к деревьям.

Крики Эндрю сливаются в восхитительное крещендо с музыкой и треском фейерверков. Дикие вопли снопами цветных искр и залпами яркого огня разлетаются по лесу. Если честно, столь красочной смерти Эндрю не заслуживал. Повезло ему.

Зрелище – фантастическое!

Я не замечаю, в какой момент он перестает орать: пиротехнические ракеты слишком громко бахают.

Когда фейерверки гаснут и последние искры опадают на траву звездами, я выхожу на поляну. От почерневшей фигуры в центре исходит запах селитры и горелой плоти.

Осторожно ступая, я подхожу ближе. Проверять пульс нет смысла. Какая разница? Я долго стою рядом и смотрю на обугленные останки, а из колонки в высокой траве льется музыка. Может, я высматриваю в изувеченном теле признаки жизни. А может, ищу их в себе. Нормальному человеку полагается испытывать чувство вины за содеянное или хотя бы грусти. В конце концов, я любила этого парня целых два года. Точнее, думала, что люблю. Но сейчас жалею лишь об одном – что не разглядела его истинную натуру раньше.

Впрочем, легкая жалость теряется за чувством долга и облегчения. Приятно наказывать людей за грязные делишки столь эффектным способом. Свое слово я держу. Страдать должны только те, кто этого заслуживает. Если кому-то суждено запятнать душу грехами – пусть это буду я.

Я и никто другой.

Сквозь музыку пробивается тихий стон. Сперва я не верю ушам, но потом слышу его снова: он вылетает изо рта черной фигуры облачком дыма.

– Охренеть, милый мой! – Я разражаюсь недоверчивым смехом. Сердце в груди подскакивает. – Неужто ты такой живучий?

Эндрю не отвечает. Наверное, и не слышит вовсе. Глаза у него закрыты, кожа вздулась пузырями, искромсанные раны сочатся кровью. Глядя на туман, стекающий из приоткрытых губ, я достаю из сумочки нужный предмет.

– Надеюсь, фейерверк тебе понравился. Было очень красочно, – говорю я, снимая пистолет с предохранителя и приставляя дуло к мужскому лбу. В ночь вырывается еще один тихий стон. – Но петарды закончились. На бис повторить, увы, не можем, так что придется включить воображение.

Нажимаю на спусковой крючок, и в мире становится на одного подонка меньше.

Я же испытываю необычайный прилив сил.

Глава 1

Погружение

– Дыхание не задерживай! – кричу я водителю тонущей машины. Тот колотит по стеклу, прося о помощи. – Понял?

Вряд ли он слышит, но неважно. Я улыбаюсь и машу ему рукой. В другой у меня зажат пистолет на тот случай, если окно все-таки разобьется и водитель выплывет.

К счастью, вода давит на стекла, и шансы спастись равны нулю. Спустя пару мгновений автомобиль проваливается вниз. Рассыпая пузыри по черной поверхности, машина медленно опускается на дно водохранилища. К небу взлетают лучи фар. Свет несколько раз мигает. Видимо, замкнуло провода.

– Вот черт.

Это плохо…

Красиво, конечно. Но плохо.

Закусив губу, я гляжу, как свет медленно гаснет, а вода становится гладкой. Убедившись, что новых сюрпризов не будет, достаю телефон и открываю список контактов. Палец замирает над именем Этель. Тетушка всегда выручала меня в случае проблем. Но увы, машина с покойником на дне озера – это не «проблема», а самая настоящая «беда», да и час слишком поздний, чтобы тревожить старушку.

Вздохнув, набираю соседний номер.

– Жавороночек… – звучит в трубке голос отчима спустя два гудка.

Услышав детское прозвище, я мечтательно закатываю глаза и улыбаюсь:

– Привет, папуля.

Тот сразу понимает, что мне нужна помощь.

– Что стряслось, солнышко? В чем дело?

– Ну-у…

– Неужели кого-то стошнило на ковер? – спрашивает отчим. Видимо, он изрядно выпил на вечеринке в честь Хеллоуина, если не замечает, что в трубке с моей стороны тихо: ни музыки, ни голосов. – Попрошу Маргарет прислать тебе уборщиков. Не волнуйся, доченька.

Со дна озера поднимается очередной пузырь.

– М-м-м, уборщики и впрямь нужны, но не совсем обычные…

В трубке тишина. Я сглатываю.

– Папуля… Ты меня слышишь?

На другом конце связи хлопает дверь; смех, голоса и музыка становятся тише. Отчим нервно выдыхает и, скорее всего, трет пальцами лоб в тщетной попытке собраться с мыслями.

– Ларк, какого черта? Ты жива, здорова?

– Да, конечно, – говорю я, словно на мне и впрямь ни царапинки и я вовсе не прижимаю ко лбу скомканную футболку, пытаясь унять кровь из глубокой раны.

Губы сами собой растягиваются в улыбке, похожей на безумный оскал. Она как нельзя кстати подходит под мой костюм Харли Квинн с толстым слоем грима. Хорошо, что рядом никого нет.

– Я сама все решу, только дай номер.

– Где ты? Опять Слоан начудила?

– Нет-нет, что ты! – отвечаю я резко, мигом теряя улыбку. Неприятно, что мою лучшую подругу сразу обвиняют во всех смертных грехах, но раздражение приходится сглотнуть. – Слоан сидит дома в обнимку со своим бешеным котом и читает очередную пошлятину. Я на выходные уехала из города. Сейчас не в Роли.

– Где же ты?

– В Род-Айленде.

– Господи…

Знаю: слишком близко к родному дому для подобных авантюр.

– Мне правда очень-очень жаль… Но машина взяла и… – Я пытаюсь подобрать нужное слово, но на ум приходит только одно: – Утонула.

– Твоя?

– Нет. Моя только… – Я кошусь в сторону «Эскалейда», который слепит меня разбитыми фарами. – Самую малость поцарапалась.

– Ларк…

– Папуля, я все решу! Просто дай номер уборщиков. В идеале с эвакуатором. И хорошо бы с аквалангом.

Отчим невесело смеется:

– Ты, должно быть, шутишь.

– Насчет чего?

– Насчет всего, хотелось бы верить.

– Ну… – говорю я, наклоняясь над скалистым обрывом и глядя на воду. – Возможно, хватит и простой маски для плавания. Вряд ли здесь очень глубоко.

– Господи, Ларк…

В трубке протяжно вздыхают. Кажется, будто отчим стоит рядом и осуждающе на меня смотрит, но молчит, чтобы ненароком не обидеть. Мерзкое чувство.

– Ладно, – сдается наконец он. – Я дам тебе номер компании под названием «Левиафан». Они спросят код. Имен называть не надо. Ни по телефону, ни когда приедут лично. Там работают люди опытные, деточка, хотя и очень опасные. Пиши мне каждые тридцать минут: я должен знать, что ты жива-здорова. Ясно?

– Конечно.

– Имен не называй!

– Поняла. Спасибо, папуля!

Отчим долго молчит, будто хочет спросить о подробностях и вызвать меня на откровенность, но вместо этого говорит:

– Люблю тебя, солнышко. Береги себя.

– И я тебя люблю. Обязательно!

После разговора приходит сообщение с шестизначным кодом и номером телефона. Звоню на него, и трубку берет милая женщина. Она принимает у меня заявку, задавая четкие, строго по делу, вопросы. Я скупо отвечаю, стараясь не говорить лишнего.

Вы ранены? Не сильно.

Сколько погибших? Один.

Нужен ли особый инвентарь для уборки? Да, снаряжение для подводного плавания.

Закончив разговор, я поворачиваюсь к «Эскалейду». Под смятым капотом урчит остывающий двигатель. Можно подождать внутри машины – там теплее, но я остаюсь снаружи. После аварии и так опять начнутся кошмары, не хватало еще сидеть посреди обломков и нагонять на себя тоску.

Но я все равно собой горжусь: увидеть, как очередная мразь уходит на дно, того стоило.

Еще один подонок отправился на тот свет.

Когда подруга из Провиденса рассказала, что в школе ее младшей сестры ходят слухи про учителя-извращенца, я подкинула тому наживку в виде фальшивого аккаунта от имени подростка, и он сразу же клюнул. Мистер Меррик принялся выпрашивать у «Джеммы» фотографии и умолять о встрече. Я подумала: почему бы и нет? Можно устроить ему веселый Хеллоуин и избавить мир от лишних паразитов. Правда, топить его в водохранилище я не планировала. Я собиралась вытолкать Меррика на обочину, пустить пулю в лоб, забрать подходящий трофей и оставить труп посреди дороги: пусть гниет в канаве, где ему самое место. Увы, он догадался, к чему идет дело, и чуть было не сбежал. Наверное, я сама виновата: не стоило с хохотом палить ему по шинам, по пояс высунувшись из окна.

Застрелить человека на пустой дороге несложно. Главное – замести потом следы, особенно если твой бампер оставил отпечатки на его машине.

Впрочем, с озером тоже вышло неплохо. И зрелищно!

– «Все пройдет, все переменится», – напеваю я, откручивая с помощью монетки винты на заднем номерном знаке. Передний – превратившийся в скомканный лист металла – я уже подобрала с дороги. Закончив с номерами, вытаскиваю из «Эскалейда» теплые вещи и натягиваю поверх шортиков и сетчатых колготок спортивные штаны, а на плечи накидываю куртку. Прячу пистолет в кобуру, забираю из бардачка документы, надеваю сумку на плечо и закрываю дверцу.

Я стою у обрыва, куда скатилась машина Меррика. Вспоминаю его лицо перед аварией: глаза, полные ужаса; вставшие дыбом волосы; разинутый в беззвучном вопле рот. Он знал, что сейчас умрет, но почему – не понял.

Разве я не должна чувствовать вину?

Нет. Нисколечко.

Прогнав злость, до сих пор кипящую внутри, я с ухмылкой гляжу на озеро, ставшее водяной могилой.

– Иногда карму приходится немного подтолкнуть. Не правда ли, мистер Меррик?

Удовлетворенно вздохнув, я принимаюсь вышагивать вдоль скалистого берега. Отправляю отчиму сообщение: пусть знает, что я жива-здорова. Ставлю таймер для следующего сигнала. Затем, вскарабкавшись по скалам, нахожу укромное местечко, натягиваю капюшон на голову и, после аварии чувствуя изрядную ломоту в костях, ложусь на гранитный валун и гляжу в звездное небо. Идеальное место для размышлений.

Проходит час, другой, третий…

По дороге изредка проезжают автомобили, но водители меня не замечают – я прячусь в тени. Притормозить и проверить, что с «Эскалейдом», никто не удосуживается. Прежде чем машина окончательно заглохла, я сумела скатить ее на обочину, и если не приглядываться, то повреждений на капоте не видно. Поэтому когда к внедорожнику медленно подъезжает старый автомобиль с фырчащим двигателем, я тут же подскакиваю. Сердце заходится в груди, и я прячусь за камнем.

На телефон приходит сообщение. Контакт неизвестен.

На месте.

– Очень лаконично, – бурчу я, выпрямляясь.

Голова отчего-то кружится, а ноги подкашиваются, и все же мне удается взять себя в руки и выйти к машине.

Двигатель затихает. Я прижимаю сумку к боку, кончиками пальцев держась за холодную рукоять пистолета, и выхожу на середину дороги.

Дверь скрипит, из машины появляется водитель в черном гидрокостюме. Лицо скрыто маской, видны только глаза и рот. Он крепкий и мускулистый, но движется очень плавно.

Я покрепче берусь за пистолет.

– Код, – односложно бросает водитель.

Потираю лоб, пытаясь вспомнить сообщение отчима. Под тяжелым взглядом незнакомца цифры всплывают в памяти неохотно.

– Четыре, девять, семь, ноль, шесть, два.

Ночь темная, я почти не вижу собеседника, хотя чувствую, как он осматривает меня с головы до ног.

– Травмы, – вполголоса отмечает он, говоря так, будто в горле застрял камешек.

– Что?..

Он подходит ближе. Я отступаю, но меня хватают за руку, и я отчего-то забываю про пистолет. Мужчина включает фонарик и светит на лоб.

– Нужно зашить. – Вот и все, что он говорит.

– Может, и нужно… Но нитки я оставила дома, – язвительно отвечаю я.

В душе вскипает раздражение: будто это я виновата, что не зашила рану.

Я дергаю за руку, но меня не отпускают, лишь крепче сжимают пальцы, светя фонариком сперва в левый глаз, потом в правый, потом снова в левый.

– Обмороки? – спрашивает незнакомец.

Я щурюсь и морщу нос, не понимая вопроса, а он стучит фонариком по моей макушке.

– Ай!..

– Обмороки? – повторяет он. Говорит резко, хоть и шепотом.

– Хочешь узнать, не теряла ли я сознание? Нет!

– Тошнит?

– Немного…

– Сотрясение, – скрипуче объявляет он, после чего резко отпускает мою руку, словно я заразная, отворачивается и идет к перекрестку, где я, проскочив знак поворота, снесла с дороги машину Меррика.

Я иду следом. Он светит фонариком на асфальт: наверное, ищет осколки.

– У меня никогда не бывало сотрясений. Я что, теперь могу впасть в кому? – спрашиваю я.

– Нет.

– А кровоизлияние в мозг может случиться?

– Нет.

– Откуда ты знаешь? Ты что, врач?!

– Нет.

– Это хорошо, потому что разговаривать с людьми ты не умеешь.

Мужчина хмыкает, но не оборачивается. Вдруг он замирает, и я чуть было не утыкаюсь в него лицом. Он так близко, что чувствуется запах водорослей от костюма. Под тонким слоем резины играют мышцы. Интересно, он серфингист? На пляже смотрелся бы шикарно. Вряд ли я смогу полюбоваться, но помечтать-то можно?

Я заставляю себя отвлечься от крамольных мыслей и сосредоточиться на луче фонарика, медленно скользящем по дороге между обочинами.

Направив свет под ноги, мужчина стоит на месте, будто осознав какую-то истину.

Может, он понял, что ведет себя слишком грубо.

В голове у меня сумбур, однако я все-таки могу выстроить мысли в логическую последовательность, и она говорит о том, что этот парень – настоящий козел, поскольку с ходу, в двух словах, поставил мне диагноз, но не подумал предложить помощь.

Сотрясение мозга – это не шутки!

– А если…

– Пьяная? – рычит он, оборачиваясь.

Я хлопаю ресницами. В груди вскипает раздражение.

– Прости?..

– Сколько ты выпила?

Мужчина наклоняется ко мне и… шумно втягивает воздух носом.

Ошалев от ярости, я толкаю его в грудь обеими руками, но это все равно что отпихивать мраморную статую. Он отодвигается сам – но лишь потому, что так захотел, а не я заставила.

– Нет, я не пила, наглый ты засранец! Ни капельки!

Он хмыкает.

– А что? Не почувствовал? Еще раз дыхнуть попроси, придурок!

Снова фырканье.

– Нечего меня обвинять, Бэтмен недоделанный. – Я пренебрежительно тычу пальцем в черный неопреновый костюм. – Я не пью и пьяной за руль не села бы!

– Угу.

– И чтобы ты знал, пьяной я могу только веселиться! Но глупостей делать не стану!

– Ну да, глупостей… – бурчит он, и в голосе слышится несомненный сарказм. Мужчина обводит лучом фонарика дорогу. – Где отпечатки покрышек?

Я хихикаю.

– Каких… каких еще покрышек?

Мужчина с явным разочарованием вздыхает.

– Обычных, – рычит он, и я шумно кашляю, пытаясь подавить неуместный смешок. – Когда резко тормозишь, должны оставаться следы от шин.

Я смеюсь в полный голос. Бэтмен раздраженно на меня смотрит.

– Ты, наверное, живешь в пещере и ничего не знаешь, но это цитата из фильма «Типа крутые легавые». «На асфальте нет отпечатков покрышек». Ну помнишь, с Саймоном Пеггом и Ником Фростом? Там еще Тимоти Далтона насадили на церковный шпиль…

В ответ – долгая тишина.

– Нет, правда! Ты в кои-то веки, выйдя из образа Бэтмена, выдал полноценную фразу, и она прозвучала точь-в-точь как цитата из старой комедии. Ты всерьез рассчитывал, что я не буду смеяться?

– Болтать он не любит, – раздается в ночи еще один голос.

В темноте справа что-то мелькает. Не успеваю я обернуться, как меня хватают крепкой рукой за бок и дергают в сторону. Выронив сумку, я впечатываюсь лицом в кирпичную стену, покрытую резиной, которая на поверку оказывается спиной Бэтмена.

– Урод…

– Эй, братишка, убери ствол. Это всего лишь я, – произносит чужой голос, не давая мне разразиться чередой ругательств.

Этот новенький смеется, и Бэтмен меня отпускает. Голова перестает кружиться, и я только сейчас понимаю, что, собственно, произошло: он инстинктивно прикрыл меня собой.

Выглянув из-за мужского плеча, я вижу еще одного человека в маске. Тот стоит неподалеку от нас, вскинув руки, и с совершенно невозмутимым видом глядит в дуло пистолета, который мой защитник направил ему в лоб.

Моего пистолета, между прочим!

– Ах ты козел! Это мое! Отдай!

Бэтмен хмыкает, а я пытаюсь отобрать у него оружие.

– Нет, – коротко отвечает он и отходит в сторону.

Оставив меня одну, он идет к напарнику. Мужчины о чем-то переговариваются вполголоса; я, собирая вещи из упавшей на землю сумки, слышу лишь отдельные фразы. «Отбуксируй ее машину… В озере труп… Видимо, трепалась по телефону. Не справилась с управлением».

Что значит – не справилась?!

Щеки под толстым слоем грима обдает жаром. Хочется выложить всю правду как есть – даже горло перехватывает, но я сглатываю комок и, присев на корточки, запихиваю вещи обратно в сумку, а сама кошу взглядом в сторону мужчин, пока они не видят.

Какая разница, что они думают? Эти двое – чистильщики и повидали всякое. Они работают на людей гораздо более жутких и опасных, чем я.

Что плохого, если обо мне узнают правду?

Но тогда я подвергну риску свою семью. Пусть они не самые щепетильные люди, однако внешне надо поддерживать образ благополучия, и если несчастный случай еще вписывается в мою легенду, то намеренное убийство – уже нет.

Я улыбаюсь, взваливаю сумку на плечо и подхожу ближе.

– Не хотелось бы прерывать нашу маленькую супергеройскую вечеринку, но вам не кажется, что пора бы заняться делом? До восхода солнца осталось всего четыре часа и двадцать две минуты, – сообщаю я, мельком глянув на левое запястье.

Новичок удивленно на меня смотрит. Бэтмен щурится. Я расправляю плечи и вздергиваю подбородок: плевать, что этот тип обо мне думает.

– Ну? Чем скорее все решим, тем быстрей разойдемся в стороны.

– Как скажешь, Барби безмозглая, – огрызается Темный рыцарь в гидрокостюме.

Я слышу акцент, который он явно пытается скрыть, но никак не могу понять, какой именно.

– Уймись, Бэтмен недоделанный. И как город прежде жил без столь вежливого работника из сферы услуг?..

Новичок фыркает, а я, скрестив на груди руки, впиваюсь в Бэтмена взглядом. Не моргая, мы смотрим друг другу в глаза. Наконец тот сдается, сует мой пистолет вместе с кобурой напарнику, с раздражением разворачивается на пятках и идет к «Доджу» за аквалангом.

Под нашими взглядами Бэтмен проверяет баллоны, тащит снаряжение к берегу, надевает вместо ботинок ласты и заходит в черную воду.

– Я Коннор, – говорит его напарник, неотрывно глядя на озеро, и протягивает мне ладонь.

– Безмозглая Барби. – Я пожимаю руку. – Также в эту ночь известная как Харли Квинн.

– Я понял. Классный макияж.

– Спасибо. А вот твоему приятелю не нравится. Он всегда такой придурок?

– Да, наверное.

– Супер.

– Обычно он просто ерничает и издевается над всеми подряд. Но сегодня превзошел сам себя.

– Оказывается, он многогранная личность. Буду иметь в виду.

Хмыкнув, Коннор протягивает мне пистолет, но выпускает его из рук, лишь поймав мой взгляд.

– Глупостей не делай.

– Чтоб мне сдохнуть!

– А если кто-то будет тебя доставать, то стреляй сразу, не стесняйся, – говорит Коннор.

Я киваю, и он отпускает оружие. Я медленно и осторожно забираю пистолет у него из рук. Смерив меня еще одним задумчивым взглядом, он разворачивается и уходит.

– А если меня будет доставать твой приятель? – кричу ему в спину.

– Тогда стреляй тем более. Только целься в коленную чашечку. Остальные части тела могут ему понадобиться.

Улыбнувшись, я прячу пистолет в сумку и снова поворачиваюсь к озеру. Под рябью тускло поблескивает луч фонарика. Вскоре раздается звук мотора, и к моему «Эскалейду» подъезжает эвакуатор. Коннор ловко закатывает на него машину, а потом снова спускается на берег, дожидаясь приятеля.

Через пару минут Бэтмен всплывает вместе с телом.

Сердце в груди принимается частить. Бэтмен выплевывает изо рта трубку и, обхватив труп рукой, тащит его к берегу. Я нервно тереблю ремешок сумки. За время нашего непродолжительного знакомства этот тип успел глазами выжечь на мне клеймо. Да и сейчас, хоть его и не видно толком в темноте, я чувствую, как меня буравят взглядом, словно сверлом.

Какое мне дело до его мнения? Он ничегошеньки обо мне не знает. Даже не догадывается о клятве, которую я себе дала.

– Это совершенно посторонний человек, – говорю я вполголоса, когда мыслей в голове становится слишком много. – Скоро вы разойдетесь в разные стороны и больше никогда не встретитесь.

Я подхожу ближе. Коннор помогает вытащить Меррика на берег. Бэтмен, выбравшись из воды, снимает с себя снаряжение. Они подхватывают труп: Коннор – под ноги, Бэтмен – за подмышки. Спотыкаясь, вдвоем выносят покойника на дорогу и бросают у моих ног.

Наступает тишина, нарушаемая лишь шумным тяжелым дыханием.

Мужчины выжидающе смотрят на меня. Я недоуменно хлопаю ресницами. Молчание затягивается. Такое ощущение, будто они ждут, что я начну петь и плясать.

Коннор склоняет голову набок, и до меня наконец доходит.

Прижав одну ладонь к груди, вторую я простираю в сторону валяющегося на дороге тела и громко произношу:

– О господи… Боже… что я натворила… какой ужас.

Тишина. Из леса доносится совиный крик.

– Такое горе, – продолжаю я, вытирая сухие ресницы. – Кошмар… Никогда себе не прощу.

– Срань господня, – хрипло бормочет Бэтмен. – Ну разумеется.

– Прости, что?

– Ну разумеется, – отчетливо повторяет он, подаваясь ближе и глядя на меня сверху вниз. – Тупая безмозглая принцесска, которой плевать на ни в чем не повинного парня, случайно перешедшего ей дорогу.

Насчет «неповинного» я бы поспорила, но Коннор осаждает приятеля:

– Эй, дружище, хватит…

– Вечно гадишь, а потом ждешь, что придут другие и уберут за тобой дерьмо, – продолжает Бэтмен, не слыша напарника. В голосе снова прорезается незнакомый акцент. – Весело порхаешь по жизни – и плевать тебе на всех, кто рядом!

Я подхожу вплотную, чувствуя мужское дыхание с запахом пресной воды. Скривив губы в улыбке, смотрю в затянутое маской лицо.

– Не пора ли напомнить, что я – клиент? Это твоя работа, забыл?

– Нет, не моя.

– Я думала, мне пришлют уборщиков.

– Значит, ошиблась.

– Тогда какого черта ты здесь делаешь?!

– Заставили.

Бэтмен с кряхтением взваливает труп на плечо, бросая в мою сторону злые взгляды. Я стараюсь не вздрагивать, хотя сердце заходится в груди отбойным молотком.

– Ты меня не знаешь, – шиплю я.

– И слава богу, – рычат мне в ответ.

Бэтмен тащит труп к эвакуатору. Я провожаю его взглядом. Ко мне подходит Коннор.

– Не сердись, – говорит он тихо и сипло, будто ему сдавили шею. – Такой уж он… по натуре. Да и ночка выдалась не из легких. Поверь, он ничего против тебя не имеет. Просто… Слишком давно работает, вот и устал, наверное.

Кивнув, я отворачиваюсь от эвакуатора, где Бэтмен заматывает тело в полиэтилен и затем в одеяло. Под его недовольное бурчание разглядываю деревья. Хорошо бы найти в лесу укромное местечко и посидеть наедине с собственными мыслями. Может, если мир затихнет хоть на минуту, я сумею обрести в душе покой?

– Завтра мы приедем и вытащим машину из озера. Сегодня уберем с дороги все обломки, – говорит Коннор. Я чувствую на себе его взгляд, но не оборачиваюсь. – Не обращай внимания… Бэтмен, может, и грубоват, но человек надежный. Мы все сделаем. Улик не останется. Все будет выглядеть так, словно никакой аварии не было.

– Да, хорошо… – шепчу я, на миг улыбнувшись.

Если я и хотела убедить Коннора, что со мной все в порядке, то не вышло. Увидев в его глазах тревогу, я старательно выдавливаю новую улыбку.

– Разве здесь была авария?

– Не было, – отвечает он со смешком. Наверное, думает, что я шучу. Коннор отходит, чтобы помочь недовольному Бэтмену принести с берега акваланг. Когда они проходят мимо, я старательно растягиваю губы в улыбке, но сама чувствую себя как никогда тоскливо.

Недоделанный Бэтмен бросает гидрокостюм в багажник «Доджа», переодевается в черные джинсы и рубашку с длинными рукавами, натягивает лыжную маску, кожаные перчатки и идет ко мне. Я сдерживаю желание выхватить из сумки пистолет.

– Пора ехать, – бурчит он, подходя ближе.

Я, широко расставив ноги, скрещиваю на груди руки.

– Не хочешь сказать «пожалуйста»? Или лучше «Мой бэтмобиль ждет вас, юная леди».

С порывом ветра доносится гул. На мгновение кажется, что к нам едет машина: какая-то развалюха без глушителя.

Но нет.

Это Бэтмен рычит.

Я отступаю, а он хватает меня и одним махом закидывает на плечо. В живот больно впечатываются твердые мышцы. Даже не знаю, чего хочется в этот миг сильнее: застрелить его или от души облевать ему спину.

– Охренел? А ну живо меня отпустил!

Я колочу по нему руками, но это бесполезно – как и корчиться, ругать его на все лады и подсовывать ему под ноги сумку в надежде, что он запнется и упадет.

– Как скажешь, Барби.

В следующий миг я оказываюсь сидящей в багажнике машины, свесив ноги.

– Не смей!

Я пытаюсь вылезти, но из головы будто разом высосали мозги и заменили их жидким бульоном. Все смешалось в кучу: и мысли, и чувства, и содержимое желудка. Такое чувство, будто я разучилась двигать конечностями. Когда немного прихожу в себя, Бэтмен уже нависает надо мной, упираясь руками в край багажника по обе стороны от моих ног. Большие пальцы задевают мне бедра. Мужчина занимает все пространство вокруг, и, даже зажмурившись, я остро ощущаю его присутствие. Чувствую запах мяты и озерной воды, а еще тепло дыхания. Когда я открываю глаза, то вижу перед собой лишь синий, словно море, взгляд, который кажется необычайно ярким из-за обрамляющей его черной маски.

В горле встает комок. Руки трясутся, пальцы сводит судорогой.

– Пожалуйста, не надо… – бормочу я.

– Залезай.

– Нет.

– Живо!

– Пожалуйста… Не нужно. Я поеду на эвакуаторе.

– Не поедешь. Там куча улик. Нельзя, чтобы тебя увидели рядом с ними, – рычит Бэтмен.

– Это уже слишком! Ты просто не хочешь сидеть со мной в одной машине!

Бэтмен наклоняется ближе. Его взгляд падает на мои губы, густо обмазанные малиново-черной помадой.

– Думай, что хочешь, – говорит он глухо. – Правду все равно не поймешь. И выбора у тебя нет.

В носу остро щиплет, но я торопливо смаргиваю слезы. Не собираюсь плакать на глазах у этого урода. Если он и чувствует, как трясутся у меня колени, то ничего не говорит. Только наклоняется ближе, вперившись взглядом. Я знаю, что он не отступит. Значит, деваться некуда…

Я бессильно опускаю плечи и шепчу:

– Пожалуйста…

– Боюсь, просить ты совершенно не умеешь.

– Козел!

– Нужно уезжать отсюда. Другого транспорта нет, так что заткнись, – говорит он, после чего кладет руку мне на макушку и заставляет пригнуться, опуская сверху крышку багажника.

Становится темно, и я торопливо зажмуриваюсь.

– Когда доберемся до Провиденса, я тебя выпущу; можешь и дальше устраивать истерики. А пока постарайся вести себя тихо.

Щелкает замок. Я открываю глаза в полной темноте. Сердце колотится в ушах. Унявшиеся было слезы накатывают снова. Я сворачиваюсь клубком и прижимаю к груди сумку. Затылок холодит мокрый костюм Бэтмена. Провожу влажным рукавом по лицу. На нем засохла пленка из крови, грима и пота. Она так стягивает кожу, что хочется поскорей ее смыть.

Все хорошо. Ты справишься!

Я твержу эту мантру, заставляя панику отступить. В ушах шумит, и я не слышу, о чем вполголоса Бэтмен переговаривается с Коннором. Они обмениваются короткими фразами, и на мгновение вспыхивает надежда: может, Коннор вразумит приятеля? – но уже в следующий миг со скрипом открывается и громко хлопает водительская дверца, с рычанием заводится двигатель, и мы трогаемся с места.

Нужен новый план!

Пока мы, набирая скорость, едем по извилистой дороге, я лелею в себе злость, чтобы сохранить ясный рассудок. Усыпив на время бдительность своего похитителя, я принимаюсь что есть сил колотить по крышке багажника.

– Мразь! – ору я, глотая слезы. Удары сыплются, не переставая. – Уродище, тварь, чтоб тебе сдохнуть!

– Уймись, – рычит тот, надавливая на педаль газа.

– А ты меня заставь!

Я молочу кулаками по гулкому металлу, и Бэтмен, не вытерпев, включает радио. Услышав музыку, я немного успокаиваюсь, а некоторое время спустя и вовсе замолкаю.

Пусть думает, что победил. Я включаю фонарик на телефоне и лезу в сумку.

Маниакальный смешок тонет в гуле мотора и реве музыки. В скользких от пота пальцах я держу рычаг тремоло для гитары. Может, по рождению я Монтегю, но вот по воспитанию – Ковачи, и отчим научил меня разным полезным трюкам: например, освобождаться от наручников, вязать морские узлы и заряжать пистолет.

А еще выбираться из багажника автомобиля.

Замок в старой машине непростой, но у него есть одно преимущество: он не включает на приборной панели предупреждающую лампочку. С третьей попытки мне удается подцепить защелку. Придерживая крышку пальцами, я приподнимаю ее и вижу дорогу. Мы все еще за городом – ни машин, ни людей, ни зданий. Только деревья, ночь и темный лес, озаренный красными отблесками задних фонарей.

Автомобиль замедляет ход. Сцепление щелкает: Бэтмен переключает передачу и тормозит. Фонари вспыхивают ярче. Правый принимается мигать, сигнализируя о скором повороте.

Я поднимаю крышку и на ходу выскальзываю из багажника. Приземляюсь не слишком удачно: ссаживаю коленку об асфальт и разрываю штаны. В лицо мне хлещут выхлопные газы. Встав на четвереньки, осторожно опускаю крышку, чтобы та не тряслась на ходу. Петли тугие, сама она не распахнется. Захлопнуть замок не получится, но если Бэтмен не заметит меня в зеркале заднего вида, то побег, считай, удался.

Фары тускнеют: водитель снимает ногу с тормоза. С рычанием, в клубах серого дыма машина уезжает за поворот.

На миг я замираю посреди пустой дороги, потом встаю на ноги, вытираю с лица засохшие слезы и иду в противоположном направлении.

«Ты меня совсем не знаешь», – думаю я, бросая последний взгляд на исчезнувшую вдали машину.

Впрочем, Бэтмен прав.

Знать друг друга нам совершенно необязательно.

Глава 2

В яблочко

…Год спустя

– Давненько так не веселились, – говорит Леандер, бросая дротик.

Среди бетонных стен раздается сдавленный визг: металлический наконечник втыкается в щеку Робби Ашера. Из лица уже торчат несколько игл. Парня трясет от боли и страха, но кричать он не может: во рту у него расширитель, который обнажает распухшие окровавленные десны. Зубов – ни верхних, ни нижних, кроме самых последних, – уже нет. Из мякоти нижней губы свисает дротик. Леандер обожает туда целиться.

Наверное, вырывать плоскогубцами зубы и кидать дротики в морду какому-то парню в подвале своего босса по пятницам – не самое увлекательное занятие. Не такой жизни я себе хотел. Впрочем, в детстве я редко задумывался, кем хочу быть, когда вырасту. Не припомню, чтобы мечтал стать пожарным, полицейским или учителем. Меня в то время мучили другие желания – например, избежать наказания за убийство. Я даже загадал это на тринадцатый день рождения, когда братья раздобыли немного денег и испекли мне торт.

Желания, как мы знаем, имеют свойство сбываться.

Леандер протягивает на ладони новый дротик. Я смотрю на стальное острие и, сглотнув отвращение, давлю в груди раздраженный выдох. Леандер Майес слишком хорошо меня знает – мы знакомы с моих семнадцати лет, когда он заявился к нам в дом в минуту самого страшного отчаяния. Практически как ангел-хранитель.

Кто бы мог подумать, что за ангельской внешностью скрывается сущий дьявол?

– Ну же, Лахлан. Ты знаешь, как я люблю дартс.

– Угу.

Я неспешно подношу к губам стакан с водой и делаю большой глоток. Черт… Сейчас бы чего-нибудь покрепче, но по опыту я знаю: нельзя пить виски в гостях у Леандера. В последний раз, когда я позволил себе лишнее, то очнулся три дня спустя, с распухшей мордой, на обочине в мелком городишке где-то в Нью-Мексико, не имея ни малейшего представления о том, как там оказался. В Нью-Мексико! Твою ж мать!

Леандер ухмыляется, словно читая мои мысли, и я, уставившись боссу в глаза, поднимаю дротик и наугад бросаю в сторону Робби. Судя по звяканью металла, я промахнулся и попал в стену.

Леандер вздыхает и проводит рукой по седым волосам. Глаза у него насмешливо блестят, а рот кривится в разочарованной гримасе.

– Знаешь… – говорит босс, подкидывая на ладони еще один дротик. – Я всегда держал слово и не заставлял тебя убивать невинных. Тебе не хуже меня известно, что Робби отнюдь не святой.

Он прав. Робби Ашер неоднократно фигурировал в криминальных сводках. Мой братец Роуэн даже подумывал убить его, но потом вместе со своей подружкой затеял ежегодный кровавый турнир и потерял интерес ко всякой швали вроде уличных наркоторговцев.

– Да, но я предпочитаю работать быстро и чисто. Не так… как здесь, – говорю я, махнув рукой в сторону Робби. Тот беззвучно шлепает губами, умоляя отпустить его. Слезы и сопли вместе с кровью собираются в ручейки и стекают по бледной коже. – Я наемник, а не уборщик и не палач.

– Твоя работа – делать то, что тебе говорят.

Я смотрю Леандеру в глаза под заросшими бровями. Насмешки в них уже нет. Только предостережение.

– Помнится, в последний раз, когда ты забыл о своих обязанностях и хороших манерах, это вызвало немало проблем. Я не давал тебе права злить одного из наших самых ценных клиентов. Так ведь?

Я давно не испытываю смущения и стыда, но сейчас щеки обдает жаром: вспоминаю последствия уборки, порученной мне в прошлом году в ночь на Хеллоуин. Тот случай привел к расторжению контракта и окончательно разбил мои надежды на свободу от Леандера.

А знаете, что самое мерзкое в той истории? Я и сам не понял, отчего вел себя как последний козел.

Может, я разозлился потому, что пришлось бросить напившегося в хлам Фионна и заняться уборкой, не входившей в мои обязанности. А может, оттого, что девчонка вела себя так, точно случившееся ни капли ее не заботит. Или дело было в том, что она оказалась ранена, хотя мне доложили об обратном. Вид ее крови взбесил меня не меньше, чем приглашение понырять с аквалангом в разгар осени. Не знаю, что именно вывело меня из равновесия, но эта безмозглая дура вывернула мне всю душу, а потом взяла и на хрен ускользнула – а я даже не понял, как она умудрилась это провернуть.

Я встряхиваю головой.

Мы долго смотрим друг другу в глаза, и наконец Леандер смягчается. Он кладет руку мне на плечо и протягивает дротик – словно драгоценный дар.

– Робби распространял последнюю партию радужного препарата, которую копы обнаружили во время рейда на прошлой неделе.

Леандер вскидывает бровь. Робби протестующе мычит.

– Он нарочно выбирал жертв среди детей, Лахлан. Но случайно нарвался на родителей, которые могут нанять людей, вершащих правосудие там, где бессилен закон. Людей вроде тебя.

Я перевожу взгляд на Робби: тот дергает за стяжки, пытаясь слезть с металлического стула. В вытаращенных глазах – ни капли раскаяния. Когда мы схватили этого парня, я не спрашивал, в чем его вина, но Леандер врать не будет. Он никогда не врет.

Глядя на Робби, я беру дротик с ладони босса. Тот улыбается и с одобрительным вздохом отходит в сторону.

Я кидаю дротик. Робби вскрикивает: игла вонзается в лоб и, отрикошетив от кости, падает на колени.

– Ого, отличный бросок! Почти в яблочко. Но я все равно выиграю, – заявляет Леандер, занимая позицию.

Он замахивается, но в динамиках вдруг звучит сигнал тревоги. Мы глядим на экран за барной стойкой. Трансляция игры в регби гаснет, вместо нее появляются ворота поместья. Возле них стоит старенькая «Хонда».

В следующий миг Леандеру звонят на мобильный.

– Впустить, – говорит он без лишних слов и, не прощаясь, кладет трубку.

На экране открываются ворота. Машина заезжает на территорию поместья и принимается петлять среди сосен.

Вытащив пистолет, я иду к укрепленной двери подвала. Леандер тем временем бросает дротик.

– Сейчас вернусь, – предупреждаю я.

За спиной раздается вопль, но стальная дверь, хлопнув, заглушает все звуки.

Тишина в доме бальзамом ложится на душу. Октябрьское солнце низко сползло к лесу, отчего дорогая мебель укрылась тенями. Жена и дети Леандера уехали отдыхать. Охранники держатся на расстоянии. Порой босс любит притворяться простым обывателем – из тех, кто в пятницу вечером пьет пиво, заказывает еду навынос и играет с приятелем в дартс.

Но, будучи по натуре высокофункциональным психопатом, Леандер каждую свою забаву превращает в кровавое побоище.

Я открываю входную дверь, пряча руку с пистолетом за широким косяком из красного дерева. Дуло направлено в сторону визитера. В доме Леандера ни на минуту нельзя забывать об осторожности.

– Одна пепперони и одна мясная? – уточняет курьер, сверяясь с чеком.

В животе неприятно бурлит. Пицца – плохой знак. Гораздо лучше, когда Леандер заказывает тайскую кухню – он ненавидит тратить хорошую еду напрасно.

– Вроде правильно.

Отдав курьеру чаевые и закрыв за ним дверь, я убираю пистолет в кобуру и несу коробки в подвал, на ходу мельком глянув на настенные часы. Почти пять тридцать. К счастью, у меня есть повод не сидеть здесь до конца вечера.

По возвращении я обнаруживаю, что из щеки Робби торчат три новых дротика.

– Ура! Умираю с голоду. Физическая активность, знаешь ли, – говорит Леандер, бросая очередной дротик по высокой дуге. Видимо, он рассчитывал, что тот застрянет у Робби в макушке и будет торчать флажком, но металлический наконечник вонзается в бедро, причем до самого основания, и болезненный вскрик нашего пленника становится неприятным аккомпанементом к музыке из динамиков на стенах.

У меня ноет затылок.

– Угу…

– Дартс – игра нелегкая, между прочим.

– Да, попотеть приходится, по тебе видно.

Леандер, ухмыльнувшись, идет вслед за мной к барной стойке, куда я сгружаю коробки – аккурат рядом с забрызганными кровью плоскогубцами и осколками зубов.

– Ты голодный?

– Как ни странно, нет.

– Ну хоть кусочек съешь?

Я качаю головой.

– Меня ждут на ужин.

– Ах да!.. Роуэн открывает новый ресторан. «Палач и Дрозд», так, кажется?

Леандер достает из коробки с пепперони ломтик пиццы. Я стискиваю зубы: мне не нравится, когда он вспоминает моих братьев. Они редко общались лицом к лицу, и Леандер всякий раз был сама любезность, но я-то знаю, что скрывается под его улыбкой. Я видел жуткое чудовище, живущее у него в душе.

– Да, именно так.

– Пожелай ему от меня удачи, ладно? – Расплывшись в улыбке, он откусывает добрый кусок от пиццы и запивает большим глотком пива. – Два ресторана… Кто бы мог подумать, что вас ждет такая судьба. Роуэн – прославленный шеф-повар, у Фионна – врачебная практика, а у тебя – кожевенная мастерская. Готов поспорить, что, когда я нашел вас, мальчики, вы о таком счастье и не мечтали, да?

– Да, – невыразительно соглашаюсь я.

Дымка воспоминаний сгущается, окутывая нынешнюю реальность.

– Такое чувство, будто все происходило не далее чем вчера… Роуэн тогда был щуплым сопляком. Сидел с измазанной в крови мордой – точь-в-точь как в фильме про зомби. Я сперва решил, будто он пытается загрызть Фионна, и только потом заметил, как тот зашивает ему губу швейной иголкой.

Я киваю. Леандер продолжает говорить, но я не слышу.

Память оживает. Я снова в прошлом. Мир вокруг ясен и отчетлив. Помнится каждая мелочь. Как пульсировала боль в разрубленном пальце. Как лилась пунцовая кровь из глубокого пореза на лице Роуэна. Как Фионн, сосредоточенно закусив губу, стягивал края разодранной плоти нитью. Как лунный свет лился в окно, отражаясь от разбитых вдребезги фарфоровых тарелок матери.

А ярче всего помнится безжизненное тело отца у ног и ремень, обернутый вокруг его шеи, один край которого все еще был зажат в моем липком дрожащем кулаке.

Роуэн внезапно повернулся ко мне. Из губы у него торчала нитка, а в глазах светилась странная радость. Кажется, впервые в жизни я видел брата совершенно спокойным.

– Можно уже отпустить, – сказал он.

В следующую минуту в комнату вошел Леандер – и наш мир, и без того опрокинутый, снова перевернулся. Я не успел убрать ремень и усмехнулся, когда странный гость на меня посмотрел.

– …Роуэн вдруг говорит: «Честное слово, он сам повесился», и я понимаю: да, эти детки не пропадут, – произносит Леандер с легким смешком.

Отогнав воспоминания, я осознаю, что пропустил большую часть разглагольствований босса…

…И все, что он при этом делал.

– Ты какого хрена творишь?!

Леандер берет еще один кусок пиццы и запихивает в чашу блендера, пачкая стенки жиром.

– Смузи.

Я изумленно кошусь на коробки с пиццей и блендер.

– Какой еще смузи?!

– Ну, знаешь, такая жидкая еда.

– Из пиццы?!

Леандер молча ухмыляется, выливая в блендер полбанки пива.

– Зачем?!

– Робби нечем теперь жевать. Надо же ему поесть напоследок.

Он смотрит в сторону визгливо скулящего пленника.

– Разве тебе не говорили, что от конфет портятся зубы… Кстати!

Леандер стряхивает зубы со стола в блендер и нажимает кнопку. Пиво пенится, сыр размазывается по стакану. Несколько раз включив и выключив прибор, Леандер взбивает смесь в густую и пузырящуюся коричневую жижу.

– Господи, твою ж мать… Мерзость-то какая!

Леандер пожимает плечами:

– Обычная пицца вперемешку с пивом. И кальций в придачу.

– Там на одном зубе разве не было золотой коронки?

Взболтав смесь, Леандер заглядывает в стакан, но в коричневой бурде ничего толком не видно.

– Была. Ну, значит, еще и минералы имеются. В любом случае на вкусе вряд ли скажется.

– Не факт. Попробуй сперва сам. Поделишься впечатлениями.

– Нет уж, спасибо. – Леандер с язвительным смешком наливает жижу в пивной стакан. – На чужие зубы у меня аллергия.

Я выразительно стону в полный голос, а Леандер снова гогочет. Он проводит рукой по седым волосам и, порывшись в ящике под барной стойкой, с радостным возгласом достает воронку.

– Срань господня… Мне, наверное, пора.

Я разворачиваюсь на пятках, но не успеваю сделать и двух шагов, как меня останавливает резкий возглас:

– Знаешь, мальчик, я попрошу тебя остаться!

Я долго не мигая смотрю на дверь и лишь потом поворачиваюсь к Леандеру лицом. Тот улыбается, держа в руках воронку и стакан с мутной гадостью, но в дружелюбной улыбке чудится оскал. Хищный взгляд бритвой прорезает маску добродушия.

Босс кивком указывает на пленника, и я послушно плетусь в дальний угол комнаты.

– Я нынче в хорошем настроении. Не хотелось бы, чтобы ты пропустил праздник у своего младшего брата. И уж точно не хотелось бы, чтобы он плюнул мне в тарелку, когда я загляну к нему пообедать. Ходят слухи, будто Бостонский палач с недавних пор не дает представлений, но с головой у него по-прежнему беда, так ведь? Я слыхал, на днях он начудил в Техасе со своей подружкой. Они же туда ездили, верно? В Техас? И еще где-то… Совсем забыл, где он был перед этим?.. А, точно. В Калифорнию! Если конкретнее, то в Калабасас. И в Западную Вирджинию тоже…

– Что тебе от меня нужно? – огрызаюсь я.

Леандер ухмыляется.

– Просто подержи ему голову:

Зло сверкнув глазами, я подхожу к пленнику сзади и сдавливаю в ладонях его виски. Парня заметно трясет.

– Шире рот, ублюдок!

Леандер просовывает конец воронки ему в глотку. Робби дергается, однако вырваться не может.

– Ну же, последний ужин. Ты в курсе, что сыну Нельсонов после твоих волшебных леденцов пришлось ставить трубку? Примерно так оно и было, – рявкает он, щедро плеснув в воронку густое смузи.

– Совсем не так, – ворчу я под звуки булькающего кашля.

– Ну, почти… – Леандер вливает еще немного смеси, но она вытекает из уголков рта. Босс разочарованно вздыхает. – Он не хочет глотать!

– Да неужели?

– Робби, это всего-навсего пицца и пиво.

– И зубы.

– Представь, будто это жидкий протеин. Ну же, парень. Пей до дна! – говорит Леандер, снова плеснув мерзкой жижи.

Робби всхлипывает и хнычет, но все равно не глотает. Босс, нервно выдохнув, опускает плечи.

– Зажми ему нос.

– Нет уж, спасибо.

– Это была не просьба, мальчик мой.

– Леандер…

– Делай, как велено, Лахлан, и, так уж и быть, я отпущу тебя на вечеринку.

Наши взгляды на один бесконечно долгий миг скрещиваются.

Я запросто могу свернуть Леандеру шею или одним ударом вырвать трахею. Могу с приятным уху хрустом проломить ладонью нос. Или вовсе не заморачиваться и попросту его застрелить. Бросить на полу – пусть истекает кровью, как многие другие люди, которым не посчастливилось побывать у него в гостях в пятницу вечером.

Но расплата за бунт будет стремительной и жестокой. Его братья – такие же психи и достанут меня из-под земли. И не только меня одного.

Я хватаю Робби за нос и крепко сдавливаю пальцы.

– Нельсоны хотели, чтобы он страдал. Это не пытка, Лахлан. И не убийство. Это – правосудие, – говорит Леандер, заполняя воронку до краев, но глядя при этом мне в глаза.

Робби ничего не остается, кроме как глотать. Конечно, не вся жидкость попадает в глотку, но Леандер не унимается, пока не выливает в воронку полный стакан. Все это время он не сводит с меня омертвевшего взгляда.

Дождавшись кивка, я отпускаю Робби, выхватываю пистолет из кобуры и стреляю ему в затылок.

Стучащая в макушке мигрень стихает: мне больше не действуют на нервы сдавленные всхлипы, бульканье и бормотание. Остается лишь музыка, а еще тихая капель крови, стекающей на пол.

Я убираю пистолет в кобуру и безо всякой угрозы в голосе произношу:

– Хочу уйти в отставку.

Леандер расплывается в хищной улыбке:

– Да что ты говоришь… – Он поворачивается ко мне спиной. – Никогда бы не подумал.

– Леандер, я безмерно благодарен за все, что ты сделал для меня и моих братьев. Ты прикрыл наши задницы в Слайго, привез сюда, помог устроиться… Ты и сам знаешь, как я тебе обязан. Взамен я старался отплатить по мере своих возможностей. Но это… – Я гляжу на скорчившееся на полу тело. – Я так больше не могу.

Леандер глубоко вздыхает, кладет стакан с воронкой в раковину и поворачивается ко мне лицом.

– Давай говорить откровенно, мальчик. Как всегда.

Я киваю, и он вскидывает бровь.

– Когда ты в прошлом году разозлил Дэмиана Ковачи, то не просто сорвал наш с ним контракт. Твое поведение плохо сказалось на других заказах, поскольку в определенных кругах поползли нехорошие слухи. Знаешь что, мальчик? Это меня взбесило.

Я вспыхиваю:

– Ладно, один раз я позволил себе лишнее. Но это уже слишком…

– Лахлан, ты запихнул дочку Ковачи в багажник!

Твою мать, и правда…

Леандер прислоняется боком к столу и скрещивает на груди руки. Несмотря на возраст – ему под шестьдесят, – под черным свитером видны толстые бицепсы.

– Мы неоднократно обсуждали эту тему. Нравится нам или нет, мы работаем с людьми. Приходится терпеть всякое. У тебя самого мастерская, в конце концов. Если клиент хочет купить седельную сумку для мотоцикла, но при этом ведет себя как последний говнюк, ты же не запираешь его в шкафу? Хотелось бы верить, что нет. В противном случае про клиентов можно забыть.

– И что, мне придется работать на тебя вечно?

Леандер пожимает плечами:

– Если не возместишь причиненный ущерб, то да. Думаю, вечно.

Между нами воцаряется молчание. Леандер может притворяться разочарованным, но иногда хочется спросить, так ли сильно навредил ему мой промах?

Словно прочитав мои мысли, он отходит в сторону и говорит прежде, чем я успеваю опомниться:

– Давай, вали отсюда. – Леандер откупоривает новую банку пива. – Братьям привет.

Я жду, что он посмотрит на меня, но Леандер притворяется, будто занят.

Не сказав больше ни слова, я разворачиваюсь и, гулко хлопнув дверью, выхожу из подвала.

Хотя знаю, что далеко уйти мне не позволят.

Глава 3

Гильотина

Я второй раз подряд набираю на домофоне номер нужной квартиры, отхожу от двери и всматриваюсь в окна третьего этажа в старом кирпичном здании. Ужасно хочется запустить в стекло бутылкой виски, что у меня в руках. Ругнувшись, я подаюсь к двери, снова тыкаю в маленькую черную кнопку и наконец слышу из динамиков голос Фионна:

– Какое б дерьмо вы ни продавали, валите на хрен!

Я щурюсь. Братец изволит шутить? Вполне в его духе, он тот еще засранец.

– Нам с тобой прекрасно известно, что дерьмо ты заказываешь в интернете. Впусти меня, болван. – Я вытаскиваю из коричневого бумажного пакета горлышко бутылки и подношу ее к камере. – Если, конечно, не хочешь, чтобы я это выкинул.

Домофон пищит, и меня все-таки впускают в дом.

Поднимаюсь на площадку третьего этажа. Возле распахнутой двери меня встречает младший братец: он, с хитрой ухмылкой привалившись к косяку, ковыряется в пакете с ореховой смесью. Из квартиры доносятся музыка и смех.

– Рад тебя видеть, мелкий паршивец, – говорю я, сгребая брата в охапку.

Фионн чуть выше меня и поджаристей, под кожей прощупываются жилистые мышцы. Он дважды, от всей души, хлопает по моей спине, словно демонстрируя силу.

– Надолго ты в Бостоне?

– В понедельник улетаю.

– И когда ты наконец остепенишься…

– Не дождетесь!

Я отпускаю брата и на миг прижимаюсь к нему лбом – так я делал с самого его рождения, когда впервые, еще в больнице, взял на руки сверток с младенцем. Отступив назад, Фионн с врачебной дотошностью принимается меня разглядывать.

– Видок у тебя паршивый.

– А ты с пакетиком птичьего корма похож на придурка.

– Омега – жирные кислоты снимают воспаление и снижают уровень холестерина липопротеинов низкой плотности, – сообщает он, пропуская меня в квартиру Роуэна, которая занимает весь третий этаж здания.

– Ни капли не сомневаюсь. А еще они превращают вас, доктор Кейн, в законченного идиота.

Фионн, по-прежнему рассуждая о жирных кислотах и воспалительных процессах, идет вслед за мной по коридору в просторную гостиную со стенами из голого кирпича и большими, до пола, окнами. Из кухни нам машет Анна, наша общая подруга. Она разливает по бокалам мартини. На диване сидит худенькая, но свирепого вида женщина со сломанной ногой, которую она закинула на журнальный столик. Черный гипс украшен золотой звездочкой. Скорее всего, это та самая Роуз, о которой писал Роуэн, – циркачка, бог знает откуда взявшаяся в доме Фионна. Слоан с ней успела подружиться. Фионн и впрямь представляет девицу как Роуз, однако характер их отношений объяснить не удосуживается. Надо будет обязательно спросить его напрямик – пусть помычит и попотеет. Судя по язвительной ухмылке Роуз, она возражать не станет. Бешеный кот по кличке Уинстон сидит рядом и нервно бьет хвостом, высматривая, в какой палец задранной на столик ноги вцепиться первым. Навстречу мне со стула поднимается Слоан.

У меня перехватывает дыхание: за ней стоит самая красивая женщина на свете. У нее ярко-голубые глаза, пухлые губы, изогнутые в лукавой, но очень ласковой улыбке, а по плечам рассыпаны блестящие медового цвета локоны. Наверное, следует что-то сказать или сделать, однако я замираю столбом посреди комнаты и пялюсь на незнакомку.

– Лахлан! – зовет меня Слоан.

Сглотнув, я слегка прихожу в себя и растягиваю губы в вымученной улыбке.

– Мадам паучиха? Как успехи на творческом поприще? Удалось сплести что-нибудь новенькое?

Она щурится. Эта девушка может запросто выколоть мне глаза – оттого издеваться над ней вдвойне интереснее!

– Все еще рисуешь птичек для моего безнадежно влюбленного братца?

Щеки Слоан вспыхивают румянцем, а я, расплывшись в довольной улыбке, протягиваю ей бутылку виски. Фионн, проходя мимо, выхватывает ее первым, но Слоан к нему даже не оборачивается, она смотрит только на меня, будто пытаясь о чем-то предупредить взглядом.

– Лахлан, это моя подруга Ларк.

Переключив внимание на красотку, я протягиваю ей руку. Девушка подходит ближе, ее лицо расплывается перед глазами, и я мысленно проклинаю себя, что оставил очки в машине. На таком расстоянии я плохо ее вижу, но все равно чувствую тепло улыбки. Девушка отвечает на рукопожатие, и от ее прикосновения меня пробирает током.

– Ларк Монтегю. Будем знакомы, – говорит она. В словах слышится отголосок насмешки, он вибрацией звенит между нашими ладонями. – Значит, вы и есть пресловутый Лахлан Кейн?

– …Пресловутый? – я вскидываю бровь.

– Я о вас весьма наслышана.

– И что же именно вам рассказывали? Какого рода… подробности?

Усмехнувшись, она отбирает руку:

– Ну, кажется, в разговоре вас порой называют ворчливой наседкой.

– Эй! – возмущается Фионн, всовывая мне в руки виски со льдом. – Не надо возводить на моего брата напраслину. Лично я называл его ворчливым засранцем.

– Да, точно, – подхватывает Роуз. – Ты говорил, что он «засранец, который вечно кудахчет и хмурится».

Слоан фыркает:

– Именно!

– Но-но, я умею не только хмуриться. – Подавшись к Ларк, я криво и небрежно ухмыляюсь. – У меня есть гораздо более интересное хобби.

В ответ она хохочет:

– Да? Какое, например? Вязать крючком? Готова поспорить, у тебя выходят отличные салфетки.

Роуз хихикает.

– Нет, это больше по части нашего доктора.

Братец, глотнувший в тот момент виски, шумно кашляет.

– Роуз…

– Он даже состоит в клубе вязальщиц.

– Роуз, заткнись…

– Они собираются каждое воскресенье. Называют себя «сестры по петелькам», а Фионн… – Роуз сдавленно мычит и хохочет, потому что братец зажимает ей рот ладонью.

Уставившись на меня с ужасом и мольбой, он шепчет:

– Только Роуэну не рассказывай. Я недавно припомнил ему детское прозвище!

Громко смеясь, я качаю головой:

– Мой милый, наивный братик… Разумеется, я все расскажу Роуэну, поскольку смысл моей жизни состоит в том, чтобы стравливать вас между собой.

Хлопнув его по плечу, я сажусь в одно из кожаных кресел:

– Не хочу расстраивать, дружище, но, видимо, ты со своей любовью к салфеткам так и не избавился от страсти к мелодрамам. Роуэн однозначно за тебя порадуется.

Фионн пускается в длинные бестолковые объяснения: мол, все из-за какой-то листовки и вообще недоразумение, но я не слушаю. Мне не до него: на диван напротив садится Ларк. Бешеный кот Слоан тут же запрыгивает ей на колени и сворачивается клубком.

На таком расстоянии я вижу девушку гораздо отчетливее: и родинку над верхней губой, и рябь на коже возле волос: там, наверное, была ссадина, которая плохо срослась. Я ощущал бы ее присутствие, даже если бы сидел к ней спиной. Ларк словно вбирает в себя всю энергию в комнате, концентрирует внутри и изливает наружу сквозь лучистые глаза и звенящий смех.

Я не слышу, о чем говорят рядом Фионн и Роуз, – только реплики, которые вставляет в их разговор Ларк. Чаще всего достается Фионну: мол, «ты берешь пряжу по скидке?» или «наверное, салфетки лучше продавать в интернете». Сосредоточившись на собеседнике, Ларк рассеянно водит рукой по кошачьей спине, и Уинстон довольно урчит в такт разговору. Меня она словно не замечает. Если и чувствует на себе мой взгляд, то не подает виду.

Ларк Монтегю прекрасна! И я пялюсь на нее, прямо как неуклюжий подросток.

Приходится через силу отвести взгляд и уставиться на свои руки. Под татуировками проглядывают шрамы. На указательном пальце не хватает сустава. Забитые чернилами костяшки унизаны серебряными перстнями. Постучав одним по краю стакана, я подношу виски к губам. Эти руки хорошо смотрелись бы на женских бедрах. Представив, как татуированные пальцы стискивают мягкую плоть, я ерзаю в кресле, скрывая напряжение. Член болезненно упирается в ширинку.

Чтобы такая женщина – и со мной? Немыслимо!

И в то же время охренительно красиво.

Подняв голову, я вижу: спор о салфетках достиг апогея, но Ларк отчего-то смотрит на меня, заговорщически улыбаясь. Это длится всего лишь миг, после чего она отворачивается к собеседникам, зато ее улыбка остается со мной – словно безмолвная реплика или намек, который я бессилен понять.

Вскоре тема разговора меняется, но нас с Ларк по-прежнему будто связывает тонкая нить. Когда она под надуманным предлогом выходит на балкон, мне становится одиноко. Я несколько минут пытаюсь унять в себе это ощущение, а оно все не ослабевает, поэтому я, сдавшись, иду вслед за девушкой.

Услышав, как хлопает балконная дверь, Ларк не двигается с места. Она стоит возле перил, ничуть не удивившись моему появлению.

– Привет.

Знаю, вступление могло быть и лучше, но Ларк улыбается, оглянувшись через плечо.

– Привет. Ты ведь пришел не затем, чтобы на меня ворчать?

Хмыкнув, я закрываю за собой дверь.

– Нет, это только по будням с девяти до пяти. В остальное время я и впрямь изображаю из себя заботливую наседку.

– Да неужели? – Она звонко хохочет. – Представляю, как вечерами ты сидишь в курятнике на кладке яиц. Хотя это вполне перекликается с любовью твоего брата к салфеткам…

– Да, он по этому поводу частенько кудахчет.

Ларк фыркает:

– Кудахчет? Похоже, ты и впрямь увлекаешься куриными каламбурами.

– Господи… Я веду себя как индейский петух. Давай попробуем еще раз.

Я разворачиваюсь и захожу в квартиру. Слыша сквозь стекло женский смех, хлопаю дверью и снова появляюсь на балконе.

– Какой приятный вечер! Можно составить тебе компанию? Кстати, я совершенно не разбираюсь в разведении домашней птицы.

– Это хорошо. Мой прежний парень, как выяснилось, питал особую любовь к общипанным курицам.

– Похоже, он был дураком. Но я не из таких, мне пернатые не интересны.

– Какая жалость. Я люблю птичьи перышки, им можно найти очень интересное применение…

Я снова разворачиваюсь и в третий раз громко хлопаю дверью балкона.

– Привет. Меня зовут Лахлан, и я совершенно не разбираюсь в разведении домашней птицы, но обожаю перья.

Ларк хихикает, и в свете городских огней ее глаза ярко блестят.

– Что ж, у нас много общего. Первый мой парень обожал щипаных куриц, второй терпеть не мог перья. Вот и приходится скучать в одиночестве. Так уж и быть, поделюсь с тобой краешком насеста.

Я подхожу ближе, чувствуя в осеннем ветре сладковато-цитрусовый аромат духов. Ларк рассматривает бездну у нас под ногами, и я тоже опускаю взгляд. Вид не из лучших: темный переулок и кирпичный дом напротив – совсем близко, почти вплотную. Но отчего-то рядом с Ларк возникает чувство, будто мы стоим не на узкой бетонной плите, висящей над темнотой, а на краю мира. Она с таким интересом всматривается в городской пейзаж, что и я невольно обвожу его взглядом.

– Первый раз в Бостоне? – спрашиваю я.

Ларк улыбается и перебрасывает волосы через плечо, чтобы лучше меня видеть.

– Не совсем. Я выросла неподалеку.

– Где?

– В Род-Айленде.

Хмыкнув, я киваю, после чего делаю из стакана глоток.

– Слоан говорит, вы с ней давно дружите.

– Да, – отвечает Ларк. Ее лицо на миг тускнеет. Моргнув, она сдерживает всплеск эмоций и снова улыбается ярче прежнего. – Мы познакомились в школе-интернате. Мне не сразу удалось расположить ее к себе, но с тех пор мы лучшие подруги.

– Это неудивительно.

Пожав плечами, Ларк крутит сцепленные пальцы.

– Слоан не такая уж и замкнутая. На вид, конечно, весьма ершистая, но в глубине души милашка.

– Я про тебя, – говорю я, не удержавшись от усмешки. Между бровей у Ларк проступает складка, а взгляд замирает на моей кривой улыбке.

– Представляю, как ты ее осаждала. Вряд ли ей удалось долго держать оборону.

Ларк демонстративно закатывает глаза и, опираясь на кованые перила, поворачивается ко мне лицом. Она старательно корчит свирепую гримасу, но на губах все равно проглядывает улыбка.

– Почему ты так решил? Я настолько яркая, полная обаяния личность?

– Да, наверное, – признаю я со смешком. – Даже меня пробирает.

– И что ты чувствуешь?

Я цепко держу ее взгляд. Девушка столь мила и очаровательна, что должна под ним стушеваться и отступить. Или хотя бы покраснеть. Нервно закусить полную губу. Судорожно выдохнуть…

Но Ларк, не поведя и бровью, лишь чуть заметно улыбается.

Я подаюсь вперед. Ее глаза поблескивают.

– Возможно, желание тебя поцеловать. Или, точнее, сделать так, чтобы ты сама об этом попросила.

– До чего смело, – цокает она языком, но, судя по яркому блеску в глазах, моя наглость пришлась ей по душе. – И с какой стати мне тебя об этом просить?

Ухмыльнувшись, я смотрю в стакан, взбалтывая в нем виски со льдом. Перед глазами опять мелькает картинка: татуированные пальцы впиваются в женскую плоть. На мгновение позволив себе эту фантазию, я поднимаю взгляд и пожимаю плечами:

– У меня в коллекции немало перьев.

Ларк хохочет, а я отпиваю из стакана, уставившись ей на губы. Она отворачивается, но краем глаза все равно смотрит на меня, словно ее тянет в мою сторону. Между нами пробегает искра. Ларк, поддавшись импульсу, тихо вздыхает. Облачко тумана слетает с ее губ и с прохладным ветром возносится к небу.

– Вопреки слухам, ты не так уж похож на засранца, – говорит Ларк, расцепляя руки, чтобы взяться за перила.

– Может, самую малость. Иногда.

– Наверное, это не так уж плохо.

– Думаешь?

Ларк пожимает одним плечом.

– Разумеется. Если дать малейшую слабину, тебя заставят по воскресеньям вязать салфетки.

– О да, Фионн… – кривлю губы в насмешливой ухмылке. – Все на свете отдал бы, лишь бы узнать, что хотела рассказать о нем Роуз. Может, он в их клубе председатель? Я бы не удивился. Фионн всегда был очень милым и любезным мальчиком, за что неоднократно страдал.

Ларк улыбается, но при этом дергает бровью, словно решая непростую задачу.

– В чем дело?

– Ни в чем. – Она качает головой, вновь принимая невозмутимый вид и встречаясь со мной взглядом. – …Что-то в тебе есть знакомое… Может, просто я слишком хорошо знаю Роуэна и вижу ваше сходство?

Хмыкнув, я толкаю ее в бок локтем, после чего делаю еще один глоток виски.

– Вот уж кто настоящий засранец. Не смей сравнивать меня с этим паршивцем.

– Перестань! – шикает она. – Он замечательный и идеально подходит Слоан. Не будь козлом.

Я ухмыляюсь, выразительно глядя на пухлые женские губы:

– Как скажете, мэм.

Ларк фыркает:

– Мэм… А можно без этого?

– Мисс?

Она морщит носик.

– Мадам? – предлагаю я. Ларк качает головой. – Да, это немногим лучше «мэм». Погоди, я придумал. Герцогиня!

– О-о-о, мне нравится. Вполне сочетается с перьями. Величественно и дерзко.

Когда Ларк произносит слово «дерзко», меня будто ударяет током. В голове одна за другой вспыхивают картинки, в которых она предстает в разных весьма царственных образах – например, в парике а-ля Мария-Антуанетта, и это будоражит меня до дрожи.

– Эй, что случилось? – негромко, но с явной издевкой спрашивает Ларк. – У тебя такой вид, будто собрался снести яйцо.

– Ничего, – говорю я, откашлявшись и с трудом разжимая пальцы на стакане, пока не раздавил стекло. – Я… все нормально.

– Точно? Видимо, не такой уж ты и смелый…

Она подходит ближе, окутывая меня теплом. На губах у нее играет чуть заметная улыбка. На таком расстоянии я почти не вижу лица, однако глаза у девушки блестят так ярко, что их свет прорезает сумерки.

– Кажется, мои слова… тебя взволновали? – шепчет она.

Ларк склоняет голову набок и смотрит на меня, уставившись на губы.

– Это из-за того, что мы заговорили про герцогинь? Может, у тебя фетиш не только на перья, но и на корсеты с тюлем?

Святый Господи Иисусе… Еще и корсеты вдобавок!

– Не то чтобы фетиш…

– Жаль, а я уже обрадовалась.

– Точнее, не только на перья с корсетами. Еще и на парики.

Раздается громкий, искренний смех.

Ларк Монтегю с каждой своей фразой проникает в мои мысли и вызывает неожиданные, но очень яркие фантазии. Она пробуждает к жизни ту часть сознания, о которой я и не подозревал. Не знаю, хорошо это или плохо, но я обязательно пройду по дорожке, которую она для меня прокладывает. И путь этот будет весьма волнительным.

– Думаю, тебе пойдут сюртук и бриджи, – с улыбкой говорит Ларк, делая последний шаг и вставая рядом.

Ее пальцы сминают на мне рубашку, случайным касанием обжигая кожу.

– А татуировки на шее будут сексуально выглядывать из-под платка…

Я сглатываю, на миг задержав дыхание в легких. Ларк поднимается на цыпочки, устремив взгляд на мои губы. Сердце молотом стучит под ее рукой. Каждый выдох обжигает мне кожу электрическим током.

– Хочешь сделать из меня лихого галантного джентльмена? – наконец произношу я хриплым шепотом.

– Именно такой и нужен царственной и дерзкой герцогине, не находишь?

Ларк склоняет голову набок, и мир словно переворачивается.

– Может, не настолько ты и смелый…

Все умные мысли о том, как парировать ее выпад, пропадают из головы, потому что Ларк прижимается ко мне губами.

В черепной коробке воцаряется черная пустота. Цитрусовый аромат щекочет ноздри. Ларк проводит кончиком языка по моим сомкнутым губам, и я чувствую привкус апельсиновой газировки, которую она недавно пила. Из ее рта вырывается тихий стон.

И я даю себе волю.

Мой язык вторгается ей в рот. Ларк окончательно сминает на мне рубашку. Стакан в руке готов треснуть или полететь с балкона. Хочется сгрести девчонку в охапку и с силой сжать, но я сдерживаюсь и кладу ладонь ей на затылок. Ларк жалобно хнычет. Член больно вдавливается в ширинку оттого, как тесно девушка прижимается ко мне всем телом.

Наши зубы стучат друг о друга. Поцелуй становится более грубым. В считаные секунды Ларк сносит все мои представления о сдержанности. Она целует меня с лихорадочной страстью, выдавая овладевшее ей желание, граничащее с одержимостью. Девушка цепляется за меня так, словно готова упасть, если под рукой не будет опоры. Вдохнув, она ныряет в поцелуй еще глубже, увлекая меня за собой. Стоит мне подумать, что я контролирую поцелуй, как инициативу перехватывают.

Она переплетает наши языки, прикусывает нижнюю губу и словно неохотно выпускает ее из зубов, ловко балансируя между наслаждением и болью.

– Ларк…

Прерывистый смешок стирает из мыслей все, что я собирался сказать. Ларк прокладывает дорожку из поцелуев вдоль моей челюсти. Руки путаются в золотистых прядях. Она с силой закусывает мне мочку уха, и я, зашипев от боли, сжимаю пальцы на ее затылке. Ларк стонет, спускаясь губами к шее, где присасывается к забитой татуировками коже.

Взрычав, я хватаю ее за волосы и стону:

– Срань господня…

Губы на моем пульсе замирают.

Что, мать твою, не так?

Я тут же разжимаю пальцы. Неужели слишком сильно дернул ее за волосы? Или позволил себе лишнее?

Ларк словно окаменела.

– Что ты сказал? – шепчет она мне в шею.

Вот черт… Я где-то облажался, но в чем? Зря упомянул имя Господа всуе? Может, Ларк – верующая? Вспомнить бы, что Слоан рассказывала про их школу-интернат. Там жили монашки?

Я через силу сглатываю.

– Ну… Я сказал «срань господня».

– Повтори тише, – велит Ларк.

– Срань господня, – послушно сиплю я.

Мир замирает на один удар сердца. Ларк отходит, унося с собой тепло, и по моей коже пробегает холодок. Она зажимает рот обеими руками, в глазах отчетливо читается изумление.

Изумление… или ярость?

– Святый господи, – шепчет она.

– Что? Ты сама богохульствуешь!

– Не в этом дело, – говорит она и с усмешкой подается вперед, чтобы ткнуть меня пальцем в грудь. – Ты… Бэтмен недоделанный!

Ларк отступает еще на шаг, скрещивает руки и вскидывает бровь.

Я прищуриваюсь и с ядовитым шипением произношу:

– Барби безмозглая!

– Господи… – Ларк выразительно трясет руками, словно пытаясь избавиться от следов наших недавних объятий. – Ты засунул язык мне в глотку!

– Не хочу напоминать, пташка бестолковая, но ты сама меня поцеловала.

– А ты позволил. Хотя знал, кто я на хрен такая!

– Ничего подобного, потому что в противном случае сбежал бы по пожарной лестнице.

– Здесь нет пожарной лестницы!

– Тем более!

Ларк с сердитым видом закатывает глаза.

– Хватит врать. Ты прекрасно разглядел меня той ночью. Светил в лицо фонариком. Даже по голове им стукнул!

– На тебе была тонна грима. И я тебя не бил.

– А у меня, между прочим, было сотрясение мозга и надо было накладывать швы, а я этого не сделала, потому что твоими стараниями несколько часов шагала пешком. А еще ты рычал на меня, как бешеный медведь, разве что ногу не отгрыз! А потом швырнул в багажник, долбаный ты псих!

– О, так это я долбаный псих, да? Это ты выпрыгнула из машины на полном ходу после того, как утопила в озере какого-то бедолагу, а глядя на его труп, корчила гримасы, даже не пытаясь изобразить слезы, – рычу я. Делаю к ней шаг и наклоняюсь, чтобы оказаться на уровне ее глаз. Откашливаюсь и пищу, подражая слащавому женскому голоску: – Ой-ой-ой, я такая глупышка, только что убила человека. Какое горе. Ничего страшного, сейчас найду ребят, которые спрячут труп.

– Я большего лицемерия в жизни не слыхала! Кстати, как продвигается карьера наемного убийцы? Много прибыли приносит? – Ларк фыркает и тоже делает шаг вперед, изящно обводя в воздухе пальцем круг. – Думаешь, что видишь меня насквозь, да? – говорит она. – А на деле ты знаешь обо мне вот столечко.

Она резко сдвигает пальцы, оставив между ними крохотный зазор.

– Да мне и знать тебя не надо, и без того понятно, что ты тупоголовая курица.

– А ты – козел! – Она прерывисто выдыхает. – Что за шутки, придурок? Ты зачем полез ко мне с поцелуями?

– Я уже сказал, что не узнал тебя. Был Хеллоуин, если забыла, и ты надела костюм. Обмазалась гримом до самых ушей!

У Ларк отвисает челюсть, она стискивает зубы и снова бестолково разевает рот.

– Ты серьезно?..

Я молчу, и она сжимает кулаки. Пусть не вытерпит наконец и ударит меня – будет повод сгрести ее в охапку.

– Кошмар… Ты был в маске, и я узнала тебя по одному лишь голосу и ворчливому бурчанию. А я в тот вечер всего-навсего напудрила лицо и накрасила глаза цветными тенями. Это тебе не кино про супергероев, где достаточно надеть очки, чтобы тебя не узнали!

Решив окончательно выбить девушку из равновесия, я пожимаю плечами и опираюсь на перила. Мое деланое равнодушие заставляет ее злиться, поэтому я не спеша делаю большой глоток виски и наконец признаюсь:

– Было темно. Я не надел очки.

– Очки? – недоверчиво фыркает Ларк. – Уж прости, но это полнейшая чушь!

– Прощаю. Во всяком случае, за это.

– Ты и сейчас их не надел!

– Метко подмечено, герцогиня. И, наверное, это к лучшему. Представляю, с какой радостью ты бы их сейчас раздавила, да?

Ларк ухмыляется: видимо, я угадал.

– И, наверное, стоит сообщить, что из-за тебя я по уши вляпался. Или ты забыла, что умудрилась сорвать один очень важный контракт? Даже не представляешь, какую мне босс устроил трепку.

– Я? Это я сорвала тебе контракт? – рычит она. – Во-первых, я ни при чем. Ты сам виноват, если твоему начальнику пожаловались, что ты не умеешь работать с людьми. Ты вел себя как последний урод! Даже твой приятель Коннор заметил.

Господи, Коннор… Умудрился же он назвать свое имя. Я издаю рык, и на лице Ларк появляется довольная ухмылка. О да, ее шпилька угодила в цель, и она это заметила.

Я сердито хмурюсь и подаюсь ближе.

– Это не та сфера, где можно потребовать встречи с начальством и оставить жалобу, глупая ты принцесса.

Ларк вскидывает бровь и улыбается шире прежнего. Глаза в тусклом свете радостно блестят.

– Разве? – сладко мурлычет она и подходит ко мне: медленно, шаг за шагом. – А по-моему, все получилось прекрасно, и ты попросту обиделся, что о тебе оставили плохой отзыв. Поэтому решил всю вину свалить на меня, ошибочно полагая, что это я устроила тебе неприятности, вместо того чтобы взглянуть на себя в зеркало и честно признать грехи.

Ларк стоит так близко, что, если вдохнуть, я задену ее грудью. Ее взгляд переползает к моим губам и надолго на них задерживается. Кожу заметно покалывает. Я все еще помню вкус ее поцелуя.

Она двумя пальцами касается моей грудины и ведет ими вверх по шее.

– Делать поспешные выводы – в этом ты силен, верно? Но на сей раз ты просто расхлебываешь последствия своих же действий, которые тебе, милый, наконец аукнулись.

Я хватаю ее за руку и отрывисто смеюсь. В этом движении нет ни капли нежности, но в первый миг меня все равно пробивает током. Поцелуй готов забыться – кажется, что он случился давным-давно и с кем-то другим.

– Именно таких глупых лицемерных оправданий стоило ждать от пустоголовой девицы.

В голубых глазах мелькает обида – словно молния сверкнула.

– Пустоголовой девицы, значит? Ты понятия не имеешь, кто я такая и на что способна!

Ее злость радует мне душу. Хочется найти все слабые места и бить по ним, пока она не взорвется, – просто чтобы посмотреть, что Ларк сделает дальше.

Она не отступает. Вместо этого выпрямляет спину и, вскинув подбородок, быстрым движением выдергивает пальцы из моей хватки.

Ужасно хочется сгрести ее в охапку. В голове туман, я совсем поплыл. Надо встряхнуться.

Ларк жестом указывает на стеклянную дверь.

– Там моя лучшая подруга, – говорит она хрипло, устремив на меня взгляд. – Слоан имеет право устроить праздник вместе с любимым мужчиной. С твоим, между прочим, братом! – Ларк кривится, будто проглотила какую-то гадость, но в следующий миг снова надевает на лицо маску и делает шаг вперед. – Поэтому, так уж и быть, я не стану обращать на тебя внимание. Можешь и дальше сколь угодно корчить хмурые рожи – я тебе больше ни слова не скажу!

Она выхватывает из моей руки стакан и одним залпом опрокидывает в себя остатки виски. На глазах от крепкого алкоголя выступают слезы.

– Я думал, герцогини не пьют, – говорю я с усмешкой.

– Видимо, ты дурно на меня влияешь, – отвечает Ларк, после чего сует мне в грудь стакан с осколками льда. – И хватит называть меня герцогиней. Всех дворян, позволь напомнить, отправили на гильотину!

– Как скажешь, – рычу я вслед, хотя Ларк уже уходит.

Я резко захлопываю стеклянную дверь. Девушка даже не вздрагивает. Она идет в кухню, но Слоан ловит ее на полпути.

– А я как раз тебя искала. – Перестав улыбаться, она вглядывается в лицо подруги. – Эй, все хорошо?

Та, не сбавляя шага, хватает Слоан за руку.

– Да, разумеется. Кстати, я уже говорила, что ты очень красивая сегодня?

– Да, пару раз, когда пыталась прилепить мне на грудь свои звездочки.

– Им там самое место. Вырез – обалдеть!

– Спасибо.

– Знаешь, мне не помешал бы бокальчик вина, а еще лучше – ванна текилы. Поэтому давайте выдвигаться, а то уже опаздываем. Не хватало, чтобы Роуэн за тебя переживал.

– Как скажешь…

Слоан, недоверчиво прищурившись, косит взглядом в мою сторону. Я вскидываю перед собой руки и растягиваю губы в улыбке, но та выходит не слишком естественной, и, судя по хмурой складке между бровей Слоан, не я один это заметил.

Откуда это странное чувство, будто из-под ног выбили почву? Оно мучает меня весь вечер: и когда мы на двух машинах добираемся до ресторана, причем Ларк демонстративно садится в другой автомобиль, и когда празднуем открытие «Палача и Дрозда», а наглая девица улыбается всем подряд, кроме меня, и когда она убегает следом за Роуэном и Слоан… Как и в первую ночь нашего знакомства, пташка улетает, оставив после себя непривычную пустоту.

Кажется, будто окружающий мир изменился до неузнаваемости – словно меня закинуло в параллельную реальность и я остался там совершенно один.

Глава 4

Семена

Я вставляю крючок в нижнюю часть замочной скважины, сверху – вторую отмычку. Подцепив штифты замка, нажимаю на рычаг и приподнимаю. Раздаются пять тихих щелчков подряд – и вот я попадаю в дом своих врагов.

Все, как говорится в Библии: «Я скоро приду! Я несу воздаяние каждому, и каждый получит по своим делам».

Собрав инструменты, закрываю за собой дверь и заглядываю в блокнот. Я и без того прекрасно помню, что в нем написано, но перед выходом еще раз сверился с расписанием – ошибки недопустимы.

2 августа. 13:00. Запись к мастеру-татуировщику, салон «Призма». Предполагаемое время отсутствия: два часа.

Убрав блокнот, окидываю квартиру взглядом.

Интерьер прекрасно мне знаком. Я неоднократно следил за здешними обитателями через окна, поэтому знаю, где обычно сидит за ноутбуком Прядильщица, в какое время ей звонят с работы и когда она пьет кофе… С Палачом было сложнее, но, получив доступ к расписанию кухни в обоих ресторанах, я выявил закономерности и в его привычках.

Из-под кофейного столика раздается рык. Согнувшись пополам, я гляжу на взъерошенного кота и медленно расплываюсь в улыбке.

– Ах да. И тебе привет…

Кот шипит. Я сжимаю пальцы в перчатке в кулак. Сердце начинает стучать быстрее: темные порывы берут свое. Но стоит вспомнить о словах матери, как гнев отступает.

Да оставит нечестивый путь свой и беззаконник – помыслы свои, и да обратится к Господу, и Он помилует его, и к Богу нашему, ибо Он многомилостив.

Отвернувшись от зверя, я иду к раздвижной двери, ведущей на балкон. Распахиваю ее и выхожу на улицу. Палач и Прядильщица часто сидят здесь: в теплую погоду пьют кофе, по вечерам – вино, а иногда предаются разврату. Думаю, они уверены, что их никто не видит.

Но я – вижу. Я давно за ними наблюдаю.

За страдания мои и службу Господь одарил меня наградой. Однажды вечером он открыл мне здесь, на этом самом месте, святую истину. Он привел в этот дом носителя родной крови. Наемника и убийцу.

Око за око.

Кроме того, Господь преподнес мне еще один дар. Показал подругу. Ту, что близка Прядильщице и роднее ей, чем сестра. Поющую деву.

Зуб за зуб.

Я возвращаюсь в квартиру и захлопываю за собой дверь. Господь ведет меня, и я иду вслед за Его шепотом.

Возле серванта в столовой я останавливаюсь. В рамке стоят фотографии, которые видно из окна. На них Палач и Прядильщица. И другие знакомые лица. Незнакомые – тоже. На одной из фотографий, сделанной в ресторане, Роуэн Кейн и Слоан Сазерленд сидят рядом с Ларк Монтегю. Она улыбается в камеру, а Лахлан Кейн, наемник и самая ядовитая тварь в змеином гнезде, смотрит на нее. Я не всегда различаю в людях ненависть и страсть, но в тот вечер на балконе было ясно: под гневом этих двоих скрывается похоть. Она горела в глазах Кейна, когда тот провожал Монтегю взглядом.

Я гляжу на Ларк Монтегю. Любимая дочь двух империй греха. Ближайшая подруга Прядильщицы. Объект вожделения Лахлана Кейна. На меня снисходит Божественное вдохновение. В мыслях прорастают семена гениального плана: не просто отомстить, а испепелить гнилые души праведным огнем боли и страданий.

Смерть – не самое плохое, что может случиться с человеком. Гораздо страшнее жить день за днем, зная, что ты потерял самое дорогое. Самое любимое. Самое ценное. Нет ничего хуже, чем существовать в мире, равнодушном к твоей боли. Осознавать, насколько ты бессилен перед Божественным гневом.

Я принесу этим людям боль: и Палачу, и Прядильщице, и Ларк Монтегю. А самая страшная участь будет уготована Лахлану Кейну.

Я добьюсь того, чтобы выжившие считали его виновником смерти Ларк Монтегю.

В Библии сказано: «С чистым – чисто, а с лукавым – по лукавству его».

Шаг первый. Выбить почву из-под ног.

Я разворачиваюсь к выходу, и кот украдкой кусает меня за ботинок.

Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие.

Ибо приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его.

Око за око.

Зуб за зуб.

Глава 5

Нити

…Год спустя

Я вхожу в просторный дом своей двоюродной бабушки Этель. Со скалистого берега несется знакомый плеск волн, приглушенный закрывшейся за мной дверью. В фойе встречают ароматы лаванды и роз из букетов, стоящих по обе стороны от входа. Между вазами – фотография Этель и моего двоюродного дедушки Томаса в рамке, которую я смастерила после праздника по случаю годовщины их свадьбы полгода назад. Я гляжу на фотографию. Из кухни выходит моя старшая сестра Эва. Ее шаги настолько привычны, что оборачиваться нет нужды – я и без того знаю, кто идет.

– Хороший был праздник, правда? – говорю я, когда сестра встает рядом и тоже смотрит на улыбающиеся лица наших родных.

– Ага. Не считая того морковного желе. Кто додумался подать на стол подобную гадость?

– Этель. Она утверждает, что это ее любимое блюдо.

– По-моему, ей больше нравится любоваться тем, как люди давят в себе рвотные позывы. Почему булочки у нее всегда получаются, а остальные блюда – нет? – Эва демонстративно кривится, после чего поворачивается и обнимает меня. – Привет, Жавороночек.

– Я скучала, – говорю я, и она, еще раз крепко обняв, отпускает. – Ты готова в эти выходные отвезти тетушку в отель? Планы в силе, мы должны выдать Слоан замуж.

Эва со вздохом берет меня за плечи. На лице у нее мелькает странное выражение. Может, она устала после долгой дороги из Калифорнии? Сестра не из тех, кто любит сидеть без дела, и здесь, скорее всего, тоже с головой ушла в работу. Изобразив улыбку, я напеваю несколько тактов из «Свадебного марша», но сестра по-прежнему угрюма.

– Конечно, отвезу, но, к сожалению, на церемонию не останусь. Передашь Слоан мои поздравления на словах, хорошо? Если она все-таки согласится на вашу безумную авантюру, – наконец говорит Эва, отпуская меня.

– Где же тетушка? Она зачем-то велела приехать к ней ровно в одиннадцать, – говорю я, окидывая коридор взглядом.

Обычно, если Этель назначает время для визита, гостей она встречает возле двери, чтобы с порога высказать им свои претензии.

– Она наверху. Мама и папа, когда я видела их в последний раз, были в гостиной с Тремблеем. Я буду в кабинете, просматривать новый ворох документов. Если потеряете меня, то знайте: я решила перерезать вены бумагой, лишь бы не подписывать очередной бланк заказа на муку и сахар.

– Знаю, чем поднять тебе настроение!

– Маргаритой?

– Морковным желе!

– Я люблю тебя, сестренка, – но иди ты на хрен!

С сардонической усмешкой Эва целует меня в щеку и уходит, исчезнув за коробками, которые горой свалены в коридоре. В груди сгущается тягучее чувство тревоги.

Часы на запястье пикают. Приходит сообщение от тетушки.

Ты ведь не опаздываешь, верно?

Закатываю глаза, но все-таки улыбаюсь. Достав телефон, печатаю ответ.

Ни в коем случае. Прибыла точно в срок.

Молодец. Поднимайся по черной лестнице.

И захвати из ванной крем для рук.

Можешь не торопиться.

Я недовольно морщу нос. Тетушкины капризы – дело привычное, но сегодня она превзошла саму себя: то торопись, то не торопись, то принеси бесполезный предмет…

Пожав плечами, я печатаю короткое «О’кей», после чего отправляюсь в ванную рядом с лестницей, ведущей в крыло, где находится спальня моей тетушки с видом на море. Почти добравшись до нее, вдруг слышу из дальнего конца коридора напряженные голоса. Один из них хорошо мне знаком – это отчим; во втором, прислушавшись, разбираю нотки Стэна Тремблея. От звучного баритона по коже бегут мурашки.

Обычно я не сую нос в родительские дела: их бизнес приносит доход нашей семье лишь благодаря интригам и махинациям. Родители часто, сколько себя помню, вели тайные переговоры, но не позволяли их тени омрачить внешне безупречную жизнь.

– …имя того, кто работал на «Левиафана»?

Я замедляю шаг. Голос матери навевает воспоминания о позапрошлой осени, когда я столкнула машину в водохранилище. Надо сделать вид, будто я ничего не слышала, – взять из ванной крем и уйти наверх. Их бесконечные интриги меня не касаются. Но следующие слова заставляют ноги прилипнуть к полу.

– Лахлан Кейн.

Я смотрю в сторону гостиной, расположенной в конце коридора. Одна из дверей приоткрыта. Недолго думая, иду на звук голосов и проскальзываю в пустой кабинет напротив.

– На свете немало людей, которые хотели бы урвать кусочек нашей прибыли. Нельзя избавляться от всех подряд. – Отчим ехидно хмыкает. – Иначе в Род-Айленде и вовсе людей не останется.

Мать раздраженно бурчит. Так и вижу, как она пронзает его взглядом. Мама любит Дэмиана всеми фибрами души, но когда речь заходит о делах, некоторые границы она переступать не рискует, пусть даже их бизнес со временем сплетается все теснее.

– Дэмиан, мы говорим не про тех, кто способен испортить оборудование и доставить нам хлопоты. Речь о людях, которые затаили обиду на нас с тобой лично. Келли Эллис входила в мой совет директоров. Кристиан был твоим двоюродным братом. Раз в месяц убивают человека из нашего ближайшего окружения. Как по часам – каждые сорок дней. Это не простое совпадение.

– И каждые сорок дней мы возвращаемся в исходную точку. Ни свидетелей, ни улик. Ничто не говорит о причастности «Левиафана».

– У Кейна солидный опыт, – говорит Тремблей, и до меня доносится шорох документов, доставаемых из папки. – Он работал на «Левиафана» шестнадцать лет. Возможно, решил отыграться за то, что его отправили в отставку.

Шуршат бумаги. Отчим бормочет что-то и замолкает, задумавшись. Потом произносит:

– А мы уверены, что он вышел в отставку? Насколько мне известно, его не отпустили. Я просто разорвал контракт, но избавляться от Кейна не требовал.

– Тем больше у него причин нас ненавидеть. Мало ли кто мог его нанять? Откуда нам знать – вдруг в «Левиафан» обратились наши конкуренты?

– Ты прав, неоткуда. Это лишь догадки. У нас нет доказательств, указывающих хоть на одного подозреваемого. – Отчим тяжело вздыхает и ерзает в кресле, судя по скрипу. – Слушай, я согласен, что Кейн или, возможно, «Левиафан» замешаны в деле. У них однозначно есть все ресурсы. Но с такой же вероятностью это может быть и любой наш конкурент вроде Боба Фостера…

Мать фыркает:

– …или человек, которого эти самые конкуренты наняли. В общем, кто угодно. Не думаю, что это разумно – развязывать войну с организацией вроде «Левиафана» или с одним из ее сотрудников, не будучи полностью уверенным в его причастности к делу.

– Если не устранить самую вероятную угрозу сразу, потом станет хуже, – говорит Тремблей, выкладывая на стол очередную папку. – У Кейна есть два брата. Один из них ни в чем противозаконном не замечен. Работает врачом, живет в Небраске. Но вот другой… – Шуршат бумаги. – Его зовут Роуэн Кейн. Весьма опасный тип. Брата он однозначно поддержит. Уже не раз выступал на его стороне.

Нет, нет, нет, нет!

Я зажимаю рот ладонью, чтобы сдержать рвущийся из груди крик. Мир рушится, и я падаю в бездну.

Мать шокирована не меньше моего. С явным изумлением она переспрашивает:

– Роуэн Кейн?.. Не тот ли, за которого выходит замуж Слоан?

– Да, именно он. Я изучил его прошлое, опросил людей. Он несколько раз был замечен в насилии. В юности, после переезда в наши края, стоял на учете в комиссии по делам несовершеннолетних, но подробностей в полицейской базе не осталось. Официально его ни в чем не обвиняли. Но я обнаружил один интересный факт: лет десять назад Лахлан подрался в баре и попал в больницу. По моим сведениям, Роуэн избил обидчика своего брата и бросил его умирать. В документах клиники сохранились записи о лечении Лахлана и о парне, который позже скончался. Про Роуэна там – ни слова.

Кровь стучит в ушах, заглушая негромкий разговор родителей и шелест бумаг. До меня доносятся лишь отдельные короткие реплики: «А как же Слоан?», «А если Ларк?», «Нужны доказательства», «Не слишком ли опасно ждать?»

Каждое слово – как резкий удар.

– То, что ты предлагаешь, Стэн… – говорит отчим, заставляя меня встрепенуться. Мысленно я вижу, как он медленно качает головой. – Мы можем избавиться от Кейнов, но проблемы этим не решить. Что тогда? «Левиафан» затаит на нас обиду уже всерьез. Нужны доказательства.

– Нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока доказательства в них сами свалятся! Люди так и будут умирать. Хочешь сказать, что «Ковачи Энтерпрайзис» всегда вел бизнес в рамках закона?

– Стэн!.. – рявкает мама.

– Именно поэтому не следует передавать дела на аутсорсинг, – говорит Тремблей. Снова шуршат бумаги. – Нина, мы должны обсудить ситуацию с Этель. Пусть она расскажет, как Монтегю решали подобные проблемы.

– Нет! – резко перебивает мама. – Не впутывай ее в наши дела. У нее и без того хватает забот. Мы с Дэмианом сами все уладим. Дай нам неделю, мы сообщим свое решение. Спасибо, Стэн, что держишь нас в курсе.

Прячась в темном кабинете, сквозь щель между дверью и косяком я вижу, как Стэн Тремблей выходит из гостиной. Не глядя в мою сторону, он идет по коридору, опустив голову и зажав под мышкой папки с бумагами. Ему за семьдесят, но он по-прежнему пугает меня до дрожи. В детстве я и вовсе считала его воплощением кошмара.

Через несколько минут уходят и родители, обсуждая всякие бытовые мелочи: меню для обеда, куда пойти на ужин и тому подобное. Их разговор совершенно не связан с тем, что только что звучало в гостиной. Так было всегда: в темных комнатах шли тайные переговоры, а на свету – обычная жизнь.

Пропустив родителей, я жду, пока сердце не успокоится, а шум в ушах не стихнет, после чего покидаю свое убежище, беру тюбик с кремом из ванной и поднимаюсь по лестнице на второй этаж.

На дрожащих ногах я делаю несколько шагов по коридору, кладу крем на ближайший столик, берусь за него руками и смотрю на свое отражение в золоченом зеркале. Щеки горят, в висках стучит адреналин.

Нельзя, чтобы у моей подруги отняли мужа. Надо остановить родителей. Любой ценой!

Но как это сделать, я не представляю.

Никто из родных не выступит на моей стороне. Не поддержит. Я всегда была слабой и не привыкла драться с хищниками за добычу и территорию.

– Что же делать? – шепчу я своему отражению. На глаза наворачиваются слезы.

На запястье вибрируют часы, я смотрю вниз и вижу имя Роуз.

Привет, шпрехшталмейстер!

Я почти готова выйти на арену!

Высморкавшись, я вытираю глаза, пытаясь понять тайный смысл послания. Достаю из кармана телефон, чтобы перечитать сообщение. Увы – бесполезно.

Кто такой шпрехшталмейстер?

Это организатор представления. Ты за него.

Ясно… И что мне полагается делать?

Быть везде и сразу. Доставить в «Лейтонстоун»

весь реквизит для свадьбы. Встретимся в три?

Платье взяла? Хочу посмотреть!

Я смотрю в конец коридора, ведущего в тетушкино крыло, и прикусываю внутреннюю сторону губы. На языке проступает привкус крови. Не знаю, как остановить надвигающуюся беду, но не могу подвести Слоан. До свадьбы осталось всего несколько дней. Может, уговорить их с Роуэном бежать? Пусть уедут из города, а лучше – из страны. Поселятся в райском уголке на другом конце света… Но эта мысль улетучивается так же быстро, как пришла. Люди вроде моих родителей не позволят границам помешать их планам. Они запросто добьются желаемого.

Нужен другой план!

Сдерживаю панику. Надо забрать платье и уехать. Обдумать все. Выдохнуть. Написать сценарий и воплотить его в жизнь.

Глубоко вдохнув, чтобы заполнить воздухом каждую клеточку тела, я насухо вытираю глаза.

Договорились.

Убрав телефон, я снова смотрю в зеркало. Еще один вдох.

Улыбнись. Шире. Сильнее!

Растягиваю губы в улыбке, пока она не станет естественной. Убедившись, что выгляжу должным образом, я отхожу от зеркала и иду к нужной двери.

Этель сидит не в постели, где она частенько отдыхает перед обедом, а в своей мастерской. В комнате – идеальный порядок: краски, нитки, холсты разложены на полках как по линеечке. Тетушка сидит в любимом кресле возле окна с видом на море; белые волосы рассыпаны по сутулым плечам, голова опущена к вышивке. Вдруг она вскрикивает, ругается под нос и, зашипев от боли, прикладывает палец к губам. На секунду моя улыбка становится искренней.

– Давай без ран, пока я здесь, – говорю я бодро, переступая порог.

Этель вздрагивает и заходится в кашле.

– Боже правый, деточка. Ты меня в гроб вгонишь, до дома престарелых не доживу!

– Чем изрядно разозлишь маму с Эвой. Они который день пакуют твои вещи.

Я ставлю тюбик с кремом на стол и целую тетушку в щеку. Та, как всегда, в пудре и румянах. Запах косметики возвращает меня в детство, когда я сидела за тетушкиным туалетным столиком и играла с баночками. Но даже эти теплые воспоминания не способны отогнать растущую в груди тревогу.

– Эве лучше вернуться в Калифорнию. Здесь ей нечего делать, – ворчит Этель.

Я отворачиваюсь и смотрю на черный чехол для одежды, висящий на дверце шкафа.

– Ты ведь знаешь, она не уедет, пока самолично все не упакует. Упрямая. В кого, интересно, она такая?

– Не в меня, если ты на это намекаешь, деточка! – отрезает Этель.

– Разумеется! – развожу я руками.

Тетушка поднимает голову, и я улыбаюсь. Подхожу к шкафу, чувствуя на себе донельзя тяжелый взгляд. Бесполезно обманывать женщину, которая сумела построить империю из муки и сахара. Наблюдательностью ее природа не обидела. Надо брать платье и бежать!

Поздно…

– Что случилось? – строго спрашивает Этель. – Ты сомневаешься, что Слоан стоит выходить замуж?

Под ее сверлящим взглядом я неотрывно смотрю на чехол с одеждой. Меня накрывает нестерпимое желание высвободить платье из черного кокона, словно оно задыхается в темноте.

Покачав головой, я беру вешалку:

– Нет, тетушка. Что ты!

Я тяну молнию вниз, успев опустить ее на десяток сантиметров, как Этель вдруг произносит.

– Жаль. Если б нашей девочке разонравился ее жених, избавиться от Кейнов было бы намного проще.

Я медленно разворачиваюсь на пятках. Тетушка, ехидно ухмыляясь, протягивает нитку сквозь ткань.

– Откуда ты знаешь про Кейнов? – щурясь, спрашиваю я. – Ты нарочно подстроила, чтобы я услышала разговор?

– Кто знает.

– Почему просто не сказала?

Тетушка пожимает плечами:

– Иногда лучше услышать самой. Твоя сестра считает меня выжившей из ума старухой. Кто знает, что взбредет мне в голову?

Справедливо. Я лучше многих знаю: Этель Монтегю верить на слово нельзя. Она обожает говорить недомолвками, оставляя людей мучиться в догадках.

– Откуда ты вообще об этом знаешь?

– Жавороночек… – цокает она языком, устремив на меня взгляд поверх пластиковой оправы. – Это мой дом. И дела семьи – это мои дела, что бы ни думали твои родители.

Чувствуя в горле острый комок, с полурасстегнутым чехлом в руках я делаю шаг к тетушке. Открываю рот, но слова замирают на языке. Этель улыбается и вновь склоняет голову к пяльцам.

– Присядь, деточка.

Покорно сажусь напротив. Тетушка выводит на ткани ряд малиновых стежков.

– Я сомневаюсь, что за всем стоят Кейны, – говорю наконец.

Этель кивает, не отрываясь от работы.

– Фионн точно ни при чем. Роуэн не стал бы мне вредить, ни случайно, ни намеренно.

– А Лахлан?

Мог ли он мстить? Вдруг его босс затаил злобу? Или сам Лахлан, обиженный разрывом контракта, решил на нас отыграться? Или он злится, что его не отпустили? Он, конечно, мерзавец, но подобное не в его духе…

– Вряд ли он будет рисковать братьями. Это не он.

– Я тоже не верю. Лично я склонна считать, что это Боб Фостер. Мелкий пакостник мог воспользоваться моментом. Он из тех, кто пнет умирающую собаку, если той не повезет лечь у него на пути. Но Тремблей думает иначе, и твоя мать с ним согласна. Дэмиан же не спешит делать выводы раньше времени. – Этель впивается в меня взглядом, протягивая нить. – Именно поэтому я считаю твою матушку достойной наследницей своего рода. Она ничуть не уступает мне ни в решительности, ни в коварстве.

Я глубоко вздыхаю:

– Может, есть какой-нибудь способ доказать непричастность Лахлана? Например, алиби, которое его оправдает?

Мне не хуже Этель известно, что такие профессионалы всегда прикроют себе тылы.

– Он мастер, и в его распоряжении немало ресурсов. Он создаст любую легенду и организует доказательства.

– А если просто поговорить с родителями и убедить их, что он ни при чем?..

– Ларк, словами делу не поможешь.

– Но нельзя же допустить, чтобы Слоан осталась без мужа. После всего, что случилось в Эшборне…

Этель хватает мою руку, сжимая пальцы.

– Я понимаю, к чему ты клонишь. Не надо винить себя в том, что было в школе. Ты не виновата, слышишь?

Я киваю, но слезы все равно застилают глаза пленкой. И хотя в поступке Вердона нет моей вины, меня по-прежнему душит стыд. Тысячу раз я винила себя за страх перед угрозами Вердона. День за днем внушала себе, что не могла ничего поделать. Но если бы я вела себя иначе…

– Хватит думать о прошлом!

Этель отпускает мою руку и заходится в приступе кашля, морщась от боли. Я хочу погладить ее по плечу, но она отмахивается.

– Давай наймем медсестер и поставим в комнате нужную аппаратуру. Тебе не обязательно ехать в дом престарелых, – говорю я.

Она кашляет, все больше бледнея. У меня екает сердце: тетушка подносит к губам салфетку, и на ней остается кровавый след.

– Я сама все устрою. Мне не трудно, правда!

– Не хочу, – хрипло выдавливает Этель.

Через мгновение она выпрямляется, хотя глаза по-прежнему мутны, а дыхание – прерывисто.

– Не хочу, чтобы вы в панике носились по дому, пока я медленно ползу на тот свет.

– Как-то это… пессимистично, не находишь?

– Знаешь, деточка, пора тебе узнать, что силу можно проявлять по-разному. – Этель снова берет иглу. – Я сама решила ехать в Шорвью. Никто не должен видеть, как я медленно умираю в собственном доме. И дело даже не в вас. Нельзя гнить заживо в центре своей империи на глазах у людей, которые считают тебя сильной. Кроме того, в Шорвью я буду с тобою рядышком. Кто знает… – Она подмигивает, возвращаясь к вышивке. – Вдруг напоследок успею провернуть парочку коварных интриг?

Я вопросительно молчу, но тетушка на меня не смотрит. Пауза затягивается.

– Интриг?

– Их самых. Знаешь… – говорит Этель, протягивая сквозь ткань красную нить. – Я ценю твою мать с отчимом в первую очередь за их уверенность в своих поступках.

Киваю, глядя в окно. Жду, когда тетушка заговорит о долге: мол, всем нам приходится принимать трудные решения. Иначе нельзя. Иногда приходится жертвовать своим счастьем ради близких. И это – самое главное в жизни.

Но в животе от таких мыслей холодеет и растекается пустота.

– Когда Слоан спасла тебя в школе, ты обещала, что будешь о ней заботиться?

Моргнув, чтобы сдержать слезы, я поворачиваюсь к тетушке.

– Да.

– Вот именно, – говорит Этель. – И ты можешь сдержать свое обещание, приняв одно непростое решение. Такое, которое родители не смогут игнорировать, если поверят в его серьезность.

– Ничего не понимаю…

Этель молчит. Она неспешно тянет нить, заставляя меня ждать. Втыкает иголку снова. Возможно, ждет, что я догадаюсь сама, но в мыслях – пусто.

– Знаешь, что больше всего мне нравится в твоей матери и отчиме?

– Их способность уничтожать конкурентов и устранять противников, оставаясь «идеальной семьей»?

– И это тоже, – кивает Этель. – Но в основном их преданность роду. Любовь друг к другу и к вам, девочкам. – Тетушка делает последний пунцовый стежок, завязывает узелок и обрезает нить. – То, что они не станут действовать во вред своим близким.

Разумеется, она права. Я знаю, что мать и отчим искренне любят друг друга. Точно так же она любила отца. С ним она забыла свою первую любовь к Дэмиану. Тот был другом ее детства, но юная страсть не выдержала проверку временем. Мама вышла замуж за другого, а потом мой отец умер, и она снова встретила Дэмиана.

– Значит, ты считаешь, я могу спасти Лахлана, потому что… родители не станут вредить своим родным? Тетушка, это полнейший бред!

Этель поворачивается, и в ее серых глазах под мутной пленкой вспыхивает огонек.

– Помнишь, как маленькой тебя водили на похороны отца Дэмиана?

Я качаю головой.

– Тебе тогда было около пяти. Твоя мать и отчим в тот день впервые увидели друг друга после долгой разлуки. Думаю, не только я почувствовала, как между ними пробежала искра. Но у твоей мамы были вы, девочки. И Сэм. Жизнь текла своим чередом… Она не предала бы мужа, даже если не испытывала к нему особых чувств. Если бы Сэм не умер, она ни за что не нарушила бы брачных клятв. И Дэмиан – тоже.

Я сглатываю, пытаясь вспомнить тот день, но память пуста.

– Я правда не понимаю, о чем ты говоришь. По-твоему, они забудут о любых претензиях к Роуэну, как только он женится на Слоан?..

Этель усмехается и качает головой:

– Нет, конечно. Да, они любят Слоан. Ее приняли в семью после того, как она спасла тебя в Эшборне. Но твое счастье для них важнее. Это тебя они не посмеют обидеть.

– То есть… если бы я вышла замуж…

Разрозненные ноты внезапно складываются в мелодию. Какофония обретает смысл.

– Посмотри-ка вниз, деточка, – говорит Этель, и я послушно опускаю взгляд на свадебное платье, лежащее на коленях. – Расскажи-ка, что представляет собой Лахлан Кейн.

Глава 6

Лейтонстоун

Двери гостиницы «Лейтонстоун» распахиваются, открывая вид на океан и усыпанную цветами извилистую дорожку. Вместе с запахами моря до нас доносятся переливы фортепиано и гитары.

Слоан судорожно цепляется за мою руку. Я бросаю на нее взгляд. Черные волосы завиты локонами, на скулах играет румянец. Она улыбается, показав ямочку на щеке, и поднимает на меня зеленые глаза.

– Ты что, пялишься на мои сиськи?

Я шумно, с возмущением вдыхаю морской воздух и шиплю:

– Не дождешься!

Слоан ехидно ухмыляется и шагает вперед, таща меня за собой.

– Только я решил, что хуже моего брата человека быть не может, как появляешься ты.

– Должен же хоть кто-то тебя воспитывать. Правда, если честно, задача непосильная. – Слоан улыбается еще шире, услышав мои сдавленные протесты. – Но если серьезно: запомни, что я тебе сказала.

Я тихонько стону.

«Хватит быть козлом. Потанцуй с подружкой невесты».

Я набираю в грудь воздух в надежде отказаться от оказанной чести, но Слоан не дает произнести ни слова. Будто мысли читает.

– Приказываю как невеста. Или останешься без глаз.

– Только попробуй – посмотрим, кто кого.

– Серьезно?

Слоан поднимает голову. Губы у нее чуть заметно дрожат, и я забываю, что хотел сказать. Маска иронии дает трещину, и я вижу, как под ней прячется страх. Глаза стеклянно поблескивают.

– Эй, – говорю я, хлопая девушку по руке. – Помнишь, как ты в первый раз пришла в ресторан?

Слоан кивает.

– Я кое-что сказал тогда брату. Хочешь знать, что именно?

Она молчит, но потом все-таки кивает.

– Я сказал: «Эта девушка слишком хороша для тебя, придурок, хотя она явно влюблена в тебя по уши. Не упусти ее». Одно я знаю точно, мадам паучиха. Вы с Роуэном созданы друг для друга.

Слоан морщит нос, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Глубоко вздохнув, она промокает салфеткой ресницы.

– Спасибо.

– Не за что. Только не давай брату пить виски. Иначе он начнет горланить «Каменистую дорогу в Дублин», а с его голосом это убийству подобно. Коты и те мелодичнее орут.

– Налить Роуэну виски. Поняла.

– Чтоб тебя…

Слоан нервно хихикает. Когда мы подходим к распахнутым дверям, она вздрагивает и хватает меня за руку.

Мы переступаем порог.

Стоит ей увидеть моего брата в конце длинного прохода под цветочной аркой на фоне блестящего моря, как когтистая хватка слабеет. Дрожь стихает. Улыбка становится ярче.

Что до братца…

Тот вконец расклеился.

Роуэн прижимает к глазам платок, и ресницы у него заметно мокрые. Он переминается с ноги на ногу. Фионн хлопает его по плечу и что-то шепчет на ухо. В ответ получает смачный подзатыльник. Но смотрит Роуэн только на невесту.

– Мальчики, вы когда-нибудь перестанете друг друга задирать? – вполголоса говорит мне Слоан.

Фионн довольно хмыкает, а Роуэн опять начинает нервно перебирать ногами.

– Нет. Не в этой жизни.

– Кто бы сомневался…

Погрузившись в молчание, мы подходим к гостям. Те сидят на стульях, расставленных в несколько рядов. Людей совсем немного: в основном друзья Роуэна, кое-кто из коллег Слоан и пожилая тетушка Ларк. Все с улыбками наблюдают за нашим приближением. За гостями не видно музыкантов, стоящих сбоку от цветочной арки, но певицу я узнаю по голосу.

Я недовольно щурю глаза, и улыбка превращается в оскал.

Стараясь не смотреть в сторону помоста, киваю гостям. Но все бесполезно – голова сама поворачивается на знакомый голос. Он впивается в грудь, обвивая ребра колючей проволокой.

Ларк Монтегю.

Девушка встречается со мной взглядом лишь на мгновение – достаточное долгое, чтобы посмотреть друг другу в глаза и отвернуться. В сердце вспыхивает электрический разряд. Меня накрывает волна противоречивых желаний. Хочется сбежать отсюда. Или вернуться в прошлое, на балкон, где я целовал ее губы, зажимая в кулаке волосы. Или завершить наконец разговор, который до сих пор саднит в душе гноящейся раной. Я пытаюсь отогнать эти мысли, но безуспешно. Тот день слишком часто всплывает в памяти. В животе неприятно екает: я вспоминаю, как осыпал ее оскорблениями, а она в ответ полыхала глазами.

«Ты про меня ничего не знаешь», – сказала Ларк, пряча свою обиду за яростью.

Прокручивая в голове неудачный разговор, я подвожу Слоан к моему вконец расклеившемуся братцу. Музыка затихает, звенят последние такты мелодии.

– Эй, ты как, красавчик? – шепчет Слоан жениху, заменяя мокрый платок у него в руке свежим.

– Ты такая… – Роуэн запинается и шумно кашляет. Голос хрипит. – Ты такая красивая.

– И ты неплохо выглядишь, красавчик. Жаль, правда, что не в плюшевом драконьем костюмчике.

– Он в стирке, – сипит братец.

Роуз хихикает, утыкаясь носом в букет. Фионн бурчит что-то невразумительное, и под воротником у него растекается краска. Ларк, спустившись с помоста, подходит к остальным гостям. Она улыбается, но по щекам текут слезы. Мысли в моей голове путаются, и я не сразу слышу вопрос Коннора: кто, мол, выдает невесту замуж? Виснет долгая пауза. Слоан, почуяв заминку, больно щиплет меня за руку. Это отвлекает от мыслей о девушке, способной без зазрения совести утопить человека в озере, а потом рыдать на свадьбе лучшей подруги так отчаянно, что теряет накладные ресницы. Я серьезно! Пушистая хреновина прилипла к ее щеке, и Ларк, не глядя, смахивает ее тыльной стороной ладони.

Я вкладываю руку Слоан в лапу Роуэна. Братец с сопением произносит клятвы. Когда Коннор объявляет их законными супругами, у меня самую малость щиплет в носу и дерет горло. Роуэн зажимает лицо Слоан между ладонями и долго смотрит ей в глаза, безмолвно говоря о том, что это самое важное событие в его жизни.

– Целуй, красавчик. Иначе церемония не считается, – шепчет Слоан.

По щеке у нее катится слезинка.

Роуэн, разумеется, целует невесту. Он проводит рукой по ее спине и под одобрительные возгласы немногочисленных зрителей прижимает к себе. Ларк хлопает громче остальных.

Далее нас ждет фуршет в отеле. Тетушка Ларк приготовила канапе и запаслась шампанским – причем в таких количествах, что хватило бы на вдвое большую толпу гостей, даже с учетом троицы шумных ирландских братьев.

Когда все в достаточной мере набрались, мы садимся в такси и едем в город. Путь лежит в таверну, расположенную в узком проулке. Стены там обшиты деревом и украшены морскими безделушками, среди посетителей – только местные. К ужину, состоящему из жареных ребрышек, картофеля фри и пива, подают салфетки с логотипом в виде рожка тающего мороженого и надписью «Ежегодный турнир “Палача и Дрозда”». Увидев их, Слоан сперва хохочет, затем принимается плакать, а Роуэн целует ее в щеку. Диджей запускает музыку и объявляет первый танец. Мы выстраиваемся в круг.

Я смотрю на брата и удивляюсь, как сильно изменился безрассудный мальчишка, который доставлял мне в юности столько хлопот. Теперь, видя его взрослым, я испытываю легкую тоску, хотя и искренне за него рад.

– Привет, паршивец, – говорит Фионн, выдергивая меня из раздумий. Он стоит рядом на краю танцпола, где вместе с нашей компанией отплясывают местные.

– О, наш вязальщик! – С ухмылкой я киваю на разношерстную толпу. – Отличный праздник, да?

– Ага. Ты тоже мог бы порадоваться, если бы не был таким придурком. Пригласи подружку невесты на танец.

– О… Слоан и с тобой поговорила?

Фионн фыркает и закатывает глаза.

– Я врач, придурок. Наблюдательность – мое второе имя.

– Как и любовь к вязанию, а также неспособность отказаться от авантюр.

– Не соскакивай с темы.

– О, неужели мы обсуждаем что-то конкретное?

– Разумеется. Вопрос звучит следующим образом: какого хрена происходит между тобой и Ларк?

В груди неприятно екает.

– О чем вообще речь?

Фионн, ухмыльнувшись, медленно отпивает пиво, намеренно затягивая паузу. Неимоверным усилием воли я удерживаюсь от взгляда в сторону Ларк. Когда я видел ее в последний раз, она разговаривала с диджеем, листая плейлист, а парень растекался перед ней, как мороженое на жарком солнышке.

И нет, я за нею не следил!

– Казалось бы, с чего такая реакция? За последние десять лет в Бостоне ты менял девчонок чаще, чем носки, – замечает Фионн.

Раздраженно постучав кольцом по краю стакана, я делаю большой глоток, давя желание опрокинуть в горло остатки виски вместе со льдом.

– Если честно, не понимаю, к чему ты клонишь.

– Ты весь день следишь за нею. То хмуришься, то злишься, будто она распотрошила твоего плюшевого мишку.

– Да пошел ты! – огрызаюсь я. – И не смей упоминать всуе мистера Баттонса.

Фионн хохочет. Мы молча глядим на танцпол. Спиной я чувствую, как брат перестает улыбаться. Лучше бы он и дальше меня подкалывал: на шпильки я всегда готов ответить; а вот серьезные разговоры не для меня.

– Давай без шуток, брат. У тебя все хорошо? – спрашивает Фионн. Я чувствую на себе его взгляд, но не поворачиваюсь. – Не припомню, чтобы ты переживал из-за девчонок.

– Я не переживаю.

– Тогда что на тебя нашло?

– Ничего.

– Почему ты ведешь себя как козел?

– Я не козел!

– Разумеется. Ты само очарование. Ларк явно от тебя в восторге.

Зарычав, я разворачиваюсь. Фионн хмурится.

– Я стою, пью и прошу чересчур наглого братца не лезть не в свое дело. Не понимаю твоих намеков.

– Тогда советую написать завещание, потому что невеста заметила, как ты весь день шарахаешься от ее подруги. Сегодня ты, братец, превзошел сам себя. Если в этой комнате и есть человек страшнее тебя, – добавляет Фионн, хлопая меня по плечу, – то это Слоан.

Хрипловато рассмеявшись, он уходит.

Черт…

Я чувствую на себе тяжелый взгляд. Вздохнув, поворачиваюсь к танцполу. Слоан тычет в меня пальцем.

«Я?» – изображаю невинность, с удивленным видом прижимая ладонь к груди. В животе холодеет.

Слоан выразительно машет головой в сторону Ларк. «Танцуй», – беззвучно приказывают губы.

Делаю вид, будто не понимаю этой пантомимы.

Слоан, не скрывая ярости, размахивает руками, изображая танец, и снова требует: «Потанцуй с Ларк. Прямо сейчас. Немедленно!»

Показываю на ухо и качаю головой: дескать, не слышу.

Слоан закатывает глаза, разворачивается и идет к барной стойке. Она что-то говорит бармену, и я с ужасом вижу, как тот протягивает ей полную бутылку виски.

– Срань господня!

Я вскидываю руки. Слоан нехорошо улыбается.

– Ладно, я понял!

Она язвительно ухмыляется и показывает на ухо. «Не слышу», – говорят губы.

– Вот ведь зараза!..

Я готов броситься к ней и взмолиться, чтобы не смела отдавать бутылку Роуэну, но Слоан вдруг улыбается и смотрит мне за спину.

Тук, тук, тук.

Чей-то палец мягко стучит по плечу, и, развернувшись, я вижу Ларк. Она по-прежнему прекрасна, но взгляд – полон льда.

– Давай потанцуем.

Неужто решила подойти сама? Но зачем? Не понимаю эту женщину… Голос у нее монотонный, лицо бесстрастное – совсем не та Ларк, которую я целовал на балконе Роуэна и с которой жарко спорил после. Не та, что избегала потом встреч. Она стала другой – ледяной и неприступной.

Я гляжу на Слоан: может, она объяснит перемены в своей подруге, однако та молча буравит меня взглядом.

– Слоан будет стоять и смотреть, пока ты не согласишься, – предупреждает Ларк.

– Серьезно?..

Я вздыхаю в надежде, что невеста хотя бы моргнет, но та застыла мраморной статуей.

– Видимо, придется танцевать.

– Какой энтузиазм! Любая женщина будет рада услышать подобный комплимент.

Я протягиваю Ларк руку:

– Идем?

Она молчит, смотря на мою ладонь с отвращением. Неужто ее смущает мое увечье? Мы уже пожимали друг другу руки, и в прошлый раз она не отреагировала – хотя, может, попросту не заметила отрезанный кончик пальца? Ларк не похожа на брезгливую, но кто знает, что творится в ее голове.

– Не так оно и мерзко, – бурчу я.

Ларк отводит взгляд:

– Разве приятно танцевать с тем, кто тебя ненавидит?

Я сглатываю, пытаясь скрыть удивление:

– Я… про палец.

Складка у нее на лбу становится глубже. Ларк смущена. Я поворачиваю руку, показывая отсутствующий кончик пальца. Теперь Ларк выглядит оскорбленной. Усмехнувшись, она демонстративно вкладывает ладонь в мою татуированную лапу.

– Да. Ты и впрямь идиот.

Мы выходим на танцпол и встаем лицом друг к другу

– Любой мужчина будет рад услышать подобный комплимент.

Ларк подмигивает, я закатываю глаза. Мы начинаем танцевать, медленно переступая по паркету. Оба молчим. Она явно хочет что-то сказать, но не знает как завести разговор. Поджимает губы, потом тихо мурлычет песенку. Сначала едва слышно – я даже думаю, мне показалось, – но постепенно она поет все громче. Вскоре Ларк перестает сдерживаться, глядя за мое плечо.

– Я тебя не ненавижу, – тихо говорю я, пытаясь разрядить обстановку.

Ларк смотрит мне в глаза и снова леденеет.

– Не притворяйся. Ты тоже мне не слишком нравишься.

– Какое тебе дело до моих чувств?

– Есть причины. Но не потому, что хочу запасть тебе в душу.

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста…

В ее голосе нет и намека на смущение. Честность не просто удивляет – завораживает. Она замечает, что смутила меня, и на мгновение задерживает на мне взгляд. Потом, отвернувшись, пожимает плечами.

– Что бы ты ни думал, я неплохой человек. Я умею нравиться людям. Даже тем, кто меня предает.