«Индия»

Сегодня Вовке снова снилась бабка. Вот он приходит из школы, забегает на кухню, а она стоит возле раковины и моет посуду. Кухонное окно открыто настежь, и старый тополь, с любопытством заглядывающий в дом, шелестит сухими, изломанными листьями, будто хочет поговорить о том о сем. Бабка маленькая, хрупкая, как осенняя травинка, с белоснежными, реденькими, вьющимися волосами. Вовка прижимается к ней, трогает её морщинистые руки и чувствует, что они теплые и мягкие, словно впитавшие в себя солнце. Бабка перебирает его непослушные волосы и улыбается.

– Бабка, – радуется мальчуган, – ты приехала!

Бабка смеется, а Вовка, как маленький, бодает её в грудь.

– Старушенция… – заливается он, берет бабку за уши и качает её голову туда-сюда. – Ну, ты не уедешь больше?

Бабка молчит и улыбается, и гладит его по волосам.

– А мне спиннинг купили! – хвастается Вовка. – Щас покажу, – и убегает в комнату. Достает из шкафа удочку, а когда возвращается на кухню, бабки уже нет. Только старый тополь задумчиво поигрывает листьями, и невесомая прядь поседевших волос летает по полу, подгоняемая ветерком.

Вовка бросает спиннинг на пол и выбегает в прихожую. Но и там никого нет. Будто никто и не мыл посуду, и не было ничьих рук, крепко прижимавших его к себе.

Вовка проснулся среди ночи от того, что подушка стала мокрая и неприятно липла к лицу. Он включил фонарик, который прятал под одеялом, и высветил настенные часы. Половина третьего. Луч света прогулялся по стенам и замер в дальнем углу, где стояло бабкино кресло. Она частенько дремала там осенними вечерами. Кресло, конечно, стояло пустым, а через деревянный подлокотник были перекинуты Вовкины штаны. Вовка выключил фонарик, перевернул подушку сухой стороной и уткнулся в нее носом. С обратной стороны подушка была жесткая и пахла шампунем «Арбуз». «Подушка – лучшая подружка», – смеясь, говорила бабка.

Вообще-то, хорошие сны Вовке снились редко, чаще всего он долго не мог уснуть, а все лежал, глядя в темноту, и выдумывал разные истории. С тех пор, как родители развелись, а бабка уехала, жизнь у него не ладилась. Вот, сегодня мать снова вызывали в школу из-за ручек. Вовка и сам не знает толком, почему грызет ручки, но на этой недели он сгрыз целых три. Но свои-то ручки еще полбеды! Вчера он сгрыз чужую, вернее, не совсем чужую, а ручку Кольки Шуркина, соседа по парте, и Татьяна Михайловна снова вызвала мать. Каждый раз после этих «вызовов» мать плакала; Вовка очень боялся этих безголосых материных слез и поэтому прятал обгрызенные ручки и карандаши за шкафом.

А в минувшие выходные, как назло, приехал большой грузовик, вывез половину «совместно нажитого имущества», и мать всю неделю бродила, как потерянная, по опустевшей квартире.

После школы Вовка зашел в Роспечать, купил в киоске конверт, две марки, пришел домой и стал писать бабке письмо. Последнее время бабка сильно сдала – правый глаз слезился и почти ничего не видел, поэтому левый, зрячий, бабка берегла. «Вот приведет Володечка невесту, как я её разгляжу?» – лукаво улыбалась она и подмигивала Вовке здоровым глазом. Вовка, который в этом году пошел в первый класс, теперь читал ей газеты вслух. Читал он неважно, кое-где даже и по складам, но бабка терпеливо слушала и одобрительно кивала головой. «Бабка слепенькая у нас, – говорила мать, – совсем ничего не видит. Ты уж следи за ней, Володька. Забредет куда-нибудь, потом с собаками не отыщешь…»

Вовка порылся в письменном столе – так и есть: ни одной целой ручки. Все обгрызены, и при нажиме паста вываливается с обратного конца. Под стопкой тетрадей нашелся синий карандаш, – можно ведь написать и карандашом, если постараться?

«Дорагая бабка! Я по тебе саскучился. Хочу, чтоб ты снова приехала к нам домой. Я живу неочень. Мама тоже. Каждый вечер она плачет, а я ее желею. В воскресенье увезли шкав. Приежжай. Володька».

Он перечитал письмо и нашел, что написано очень хорошо. Ничего лишнего. «По существу», – сказал бы отец. Вовка сложил письмо вчетверо, аккуратно поместил в конверт, запечатал его и приклеил две марки.

Возле почтовых ящиков, «По городу» и «По России», ему встретилась дворничиха, тетя Дуся. Женщина в ярком форменном жилете неторопливо подметала дорожку.

– Здравствуйте, – поздоровался Вовка, – а вы тут тоже метете?

– Мету, а как же? И еще соседний двор, – пояснила тетя Дуся. – А ты чего здеся?

– Да так, – замялся Вовка, – письмо бабке отправляю…

– А-а, – протянула тетя Дуся. – А как мамка твоя? Работат?

– Работает. Она теперь в магазине «Рыболов».

– Вона чо! – дворничиха отложила метлу и присела на выступ между почтовыми ящиками. – Рыбой торгует?

– Неет, – засмеялся Вовка, – снасти продает. Для рыбалки.

Тетя Дуся вытащила из кармана носовой платок и громко высморкалась.

– А папка где?

Вовка покраснел.

– Папка ушел… – сконфуженно сказал он. – И мебель увез…

– Туды меня два раза! – воскликнула тетя Дуся. – Надо же! А ведь какой позантный мужчина! Ну, ничаво-ничаво, – тетя Дуся приблизила к Вовке свое краснощекое, обветренное лицо, – заживе-от. Мой тоже ушел, оставил меня с тремя дитями, мал-мала меньше…

– А почему ушел? – полюбопытствовал Вовка.

– Почаму-почаму! – с досадой сказала тетя Дуси. – Кабут не знаешь, почаму. По кочану да по капусте… – дворничиха смачно плюнула под ноги, взяла метлу и зашаркала по асфальту, поднимая в воздух жухлые листья, которые с хрустом ломались под ногами прохожих.

Из школы, как обычно, Вовка возвращался со своим приятелем Колькой Шуркиным. Они доходили вместе до большого перекрестка, Колька сворачивал вниз, к скверу, а Вовка переходил дорогу и шел дальше один. Сегодня, как назло, за ними увязалась Варька Зайцева и всю дорогу без умолку трещала про своих винксов. Пришлось идти молча и слушать эту девчачью ерунду.

Варька болтала-болтала, а потом вдруг говорит:

– В парке новый аттракцион будут ставить, «Ракушки». «Индию» разбирают.

У Вовки аж дух захватило, как будто под дых ударили. Хотел переспросить, да язык проглотил.

– Ну и что? – сказал Колька. – Её уж второй год разбирают. Да, Вовчик?

– Угу… – только и смог выдавить Вовка.

ка. – Там даже надпись висит: де-мон-таж. Ясно вам?– Мне папка сказал, он в парке механиком работает, – возмутилась Варь-

– Подумаешь, надпись, – стал спорить Колька. – Ты же, Зайцева, слепая, как крот… Как кротесса!

– Сам ты крот! – закричала Варька. – Я в очках была! У меня очки – для дали!

– А надпись вон ту можешь разглядеть? Слабо? – не унимался Колька. – Вон ту, через улицу?

– У меня очки в сумке, – сказала Варька.

– Эээ, – Колька махнул рукой, – я же говорю: кротесса!

– Сам ты кротесса, – обиделась Варька. – Дураки.

Она развернулась и пошла в противоположную сторону. Вовке стало жаль Варьку, но еще больше ему было жаль себя, потому что он знал, что Варька права. Поэтому он продолжал угрюмо молчать и громко шаркать ботинками по тротуару.

– Да ладно тебе, Вован, – заметил Колька, когда они дошли до перекрестка, – подумаешь! Пошли лучше в зомбаков зарежемся.

– Меня мамка ждет, – буркнул Вовка и отвернулся.

– Как хочешь, – Колька пожал плечами и повернул направо.

Возле светофора стояла пожилая женщина. Старушка застыла на тротуаре возле проезжей части и боялась перейти на другую сторону. Свет уже несколько раз сменился, хаотичный поток машин несся по оживленной магистрали, а бабуля всё не решалась идти. Вовка подбежал к незнакомке, взял её под руку и, когда загорелся зеленый, повел через дорогу.

– Не бойтесь, – сказал он женщине, – уже можно.

Бабушка, подобрав клюку, вцепилась Вовке в плечо, и тихонько засеменила рядом.

– Тебя как звать-то, родной? – спросила она, когда путь наконец был пройден.

– Вован, – ответил Вовка небрежно.

– Ты, небось, пионер? – спросила старушка и заулыбалась, отчего на её морщинистых щеках появились симпатичные ямочки.

– Что вы, бабуля, – засмеялся Вовка, – какой пионер! Их уж нет сто лет. Я «зеленый».

– Это кто ж такой – «зеленый»? – удивилась женщина, так и не отпустив Вовку и идя с ним под руку. – Садовник, что ль?

– Не-а, – ответил Вовка, – это который природу защищает. Ну, там зверей всяких, растения.

– А-а, – бабуля покачала головой, – вот оно что! Зверей…

– А вам сколько лет? – поинтересовался Вовка, подтягивая ранец, сползший с плечей и висящий на локтях.

– Мне? Семьдесят девять, восьмидесятый уж идет, – бабка снова заулыбалась, сунула руку в карман и стала шебаршить в невидимом пространстве, отчего пола пальто легко заколыхалась.

– Значит, скоро помрете?

– Помру, сынок, конечно, помру, – согласилась старушка. – Чай, все мы когда-нибудь помрем. Все мы там будем, – женщина печально покачала головой, извлекая из кармана горстку леденцов.

Она протянула конфеты Вовке.

– На-ка, угощайся. Кушай на здоровье.

Мальчишка развернул один леденец и быстро засунул в рот. Леденец был мятный и приятно пощипывал язык.

– И я умру? – Вовка вопросительно посмотрел на старушку, загоняя конфету за щеку.

Старушка не расслышала: она отстранилась и, опершись на клюку, приготовилась штурмовать скользкое крыльцо аптеки.

– А у меня тоже бабка есть, – тихо сказал Вовка. – Только она уехала. Она на зарядку ходит во Дворец спорта.

– А? – переспросила женщина, забравшись на первую ступеньку. – Спортом занимаешься?

– Да каким спортом! – обиделся Вовка. – Я про бабку рассказываю!

Он развернулся, сбежал с крыльца и пошел восвояси.

– До свидания, сынок, – её морщинистые щеки снова заиграли добродушными ямочками, – будь здоров!

Отец заехал в пятницу вечером. Он повесил плащ на обычное место – где всегда оставлял его, приходя с работы. Ботинки аккуратно поставил у порога, достал из кармана расческу и уложил на пробор темные тяжелые волосы. Вовка наблюдал за ним из-за приоткрытой двери, но как только отец направился к нему, вернулся за письменный стол. Папка прошел в комнату и уселся в старое бабкино кресло. Вовка открыл учебник и, повернувшись к отцу спиной, взялся решать арифметику.

– Пять прибавить восемь. Сколько от восьми до десяти не хватает? Двух. Сколько от пяти остается? Три… – рассуждал он вслух.

– Здравствуй, сынок. Как поживаешь?

Вовка оторвался от учебника, равнодушно поглядел на отца и продолжил:

– Остается три. Значит, получится тринадцать…

– Может, в шахматы сыграем? – предложил отец.

Не дождавшись ответа, он залез в ящик письменного стола, достал коробку шахмат и стал расставлять фигурки на доске.

Вовка обернулся и внимательно посмотрел на отца. Что-то в его внешности изменилось.

– Пап, а где борода?

Отец всегда носил небольшую бородку, аккуратно стриженную и пушистую. Вовка, когда был маленький, любил залезть к отцу на колени и гладить бороду рукой, ощущая, как жесткий волос щекочет ладони. Теперь папино лицо было совсем обнаженным, гладким и робким. Хотелось подрисовать ему щетину или до носа обмотать шарфом.

– Да вот, – засмущался отец, – решил так походить. Без бороды.

– А мне так не нравится, – выпалил Вовка, отвернулся, и пока отец расставлял последние фигуры, потихонечку отгрыз кончик у синего карандаша.

– Ну что ж, ходи, – сказал отец, после того как сын вытащил белую пешку.

Вовка неохотно сделал ход. Он все разглядывал отцовское лицо, и какое-то неприятное чувство, как ледяное облако, собиралось у него под рубашкой.

– Папа, а почему ты больше не хочешь жить с нами?

Отец, который намеревался сделать ответный ход, поставил фигуру обратно и неловко почесал в затылке.

– Сынок, понимаешь… – начал он. – Жизнь такая сложная штука… Иногда все складывается не так, как бы нам хотелось.

– А как бы тебе хотелось, папа? – спросил Вовка.

– Хм, – растерялся отец, – ну мне бы хотелось, чтоб мы с тобой почаще виделись.

– Тогда почему же ты уходишь? – искренне недоумевал Вовка, пристально рассматривая отцов гладко выбритый подбородок, который еще недавно украшала борода, – по кочану да по капусте?

– Ты, брат, сегодня совсем не расположен к игре, – рассердился отец, – а я-то надеялся, мы с тобой сыграем, как раньше.

Он поднялся и отошел к окну. Прищурив глаза, долго вглядывался в осеннюю мглу, по привычке потирая рукой подбородок, а потом присвистнул:

– Глянь-ка, Володька! А липы-то наши срубили. Помнишь? Которые мы с тобой по весне от мышей белили.

Вовка подошел и выглянул в окно. Возле сарая, где еще летом красовались две красавицы-липы, торчали два приземистых пенька, которые маляры из ЖЭУ покрасили в бирюзовый цвет. Вовка взял отца за руку и легонько покачал её. Отцовская ладонь была сухая, жилистая и тяжелая. Но во всем силуэте его было что-то незнакомое, мягкое и сладкое.

– Когда ты вырастешь, ты всё поймешь. Видишь ли, Володька, – отец смущенно опустил голову, – я просто встретил своего человека. Родственную душу…

– А как же мы? Мы что же, не родственные? – Вовка щурился, пытаясь разглядеть два пня у покосившегося сарая. «Надо же, – размышлял он, – стояли себе два дерева, никого не трогали. А их взяли и спилили…»

Отец подхватил барсетку и, не прощаясь, выскользнул из комнаты. Из прихожей донеслись его слова, обращенные к матери:

– Не ожидал от тебя, Лиза, что ты будешь сына против меня настраивать.

Мать помолчала, а потом сказала:

– А ты, Миша, думаешь на двух стульях усидеть? И с новой бабой крутить, и чтоб Володька за тобой, как хвост, ходил? Ты думаешь, сын твой – простачок?

– Нет, я не думаю, – завелся отец. – Я думаю, что его эти дела вообще не касаются.

– Иди-ка, ты, Миша, домой, – вздохнула мать. – У тебя теперь другой дом. Володьке не три года, чтоб ты ему лапшу на уши вешал, – она зашлась неприятным смехом и удалилась на кухню.

Отец потоптался в прихожей и тихо ушел.

В понедельник Вовка получил пятерку по литературе. Читали отрывки из «Маленького принца», и учительница спросила ребят, как они понимают выражение «Мы в ответе за тех, кого приручили». Вовка сразу поднял руку и рассказал про то, как соседи выкинули старую кошку, потому что она забывала ходить в лоток, шерсть у нее стала редкая и плохо пахла, и в квартире поселился неприятный запах.

Радостный, Вовка побежал в супермаркет за хлебом. Мама написала ему продуктовую записку: купить булку-ромашку, полбуханки черного хлеба и пакет молока. Вовка взял корзинку и поплелся в хлебобулочный отдел. По дороге он заглянул в отдел посуды, оставив пустую корзинку возле стенда «Наша акция», и стал жадно обшаривать глазами полки с кухонной утварью. Сиреневая ваза с белой лилией и белой каймой по горлышку всё еще была здесь. Вовке вспомнилось, как они с бабкой собирали наклейки и клеили их в специальную книжечку, чтобы получить по акции эту вазу. Когда Вовка заполучил последнюю наклейку, они с бабкой сразу же собрались в магазин. На кассе бабка достала из сумки книжечку и протянула продавцу. Руки у бабки тряслись, и она очень смущалась из-за своей нерасторопности. Продавщица повертела в руках наклейки, потом вернула их бабке и сказала:

– Эта акция закончилась вчера.

У бабки задрожали губы, но она послушно взяла книжечку и сунула назад в сумку. Вовке стало обидно за бабку, и он выпалил: