Почтовый дракончик Люпин

Почтовый дракончик Люпин.

Маленький дракончик Люпин работает в «Ночной почте» – организации, которая доставляет детям не письма, а сны. Но однажды он случайно перепутывает посылку и отправляет мальчику Лёве кошмар вместо сладкого сна. Теперь Люпину нужно исправить ошибку, пока кошмар не распространился по всему городу!

Часть Первая

Кошмар с доставкой на дом

Самая важная доставка

Люпин сделал глубокий вздох и в последний раз поправил лямки на своем новом голубом рюкзаке. Сегодня была его первая самостоятельная доставка, и сердце бешено колотилось, а лапки дрожали так, что звенели пузырьки с драгоценными снами.

"Эй, Люпин! Ты там уснул что ли?" – раздался насмешливый голос сверху. Флик, старший почтальон с блестящей медной чешуёй и серебряной фуражкой, лениво парил в воздухе, наблюдая за суетой. Его перепончатые крылья мерно покачивались, будто он и не тратил сил на полёт.

"Я… я готов!" – выдохнул Люпин, поправляя съехавшую набок синюю фуражку со значком в виде облачка. Его собственные крылышки, ещё маленькие и неокрепшие, нервно подрагивали. «Самый важный груз – это тот, который нельзя уронить», – твердил он себе под нос, но, как всегда, всё пошло не так.

Во-первых, он опоздал на разбор посылок. Во-вторых, у него развязались шнурки и он долго не мог вспомнить как их завязать, в итоге просто засунул их в кеды. А в-третьих…

– Люпин! – раздался резкий голос. – Ты взял сон для мальчика Лёвы? До рассвета остался всего час!

Госпожа Сова, начальник Ночной почты, сидела на высокой ветке облачного дерева. Лунный свет играл в её золотых очках, когда она сверялась со списком: – Дом №7 по улице Амадеуса. Сон №68 – "Катание на роликах в парке".

Люпин бросился к полке с голубыми пузырьками, но в этот момент он наступил на вылетевшей из ботинка шнурок и грохнулся! В панике дракончик быстро подскочил с пола и схватил с полки пузырёк и положил его в карман не глядя.

– Беги уже, рассвет близко! – крикнул Флик, подталкивая его к выходу.

Люпин быстро выскочил из здания «Ночной почты» и помчался со всех ног к дому номер 7 по улице Амадеуса.

Только у Лёвиного дома Люпин разглядел свою ошибку. Пузырёк был… чёрным. На корявой этикетке значилось: "Кошмар №89. Паучий ужас!"

У Люпина похолодело внутри, как будто он быстро заглотил целый шарик мороженого, даже хвост стал ледышкой. Возвращаться? Но тогда все узнают о его промахе. Его первая самостоятельная доставка … Может, пронесёт?

Люпин зашел в комнату Лёвы. Тихо-тихо подлетел к кровати. Дрожащими лапками он просунул пузырёк под подушку. Раздался тихий "плюх", и комната наполнилась фиолетовым дымом.

Сначала ничего не происходило. Люпин уже хотел улетать, как вдруг…

Тени на стенах зашевелились. Они росли, сливаясь в огромное пятно с восемью мохнатыми лапами. Из кровати донёсся испуганный всхлип.

– Ой-ой-ой… Только не это! – прошептал Люпин, понимая, что теперь остался только один выход. Набрав полную грудь воздуха, он прыгнул в подушку – прямо в кошмар, который сам же и доставил.

Нырок в подушку

Люпин ощутил, как его затягивает в воронку из пушистых облаков. В ушах звенело, а в животе ёкнуло, будто он падал с самой высокой горы в Сновидинске. Вдруг – бух! – он приземлился на что-то мягкое.

Открыв глаза, дракончик увидел странную комнату. Она была похожа на Лёвину, но всё здесь было… неправильным. Плюшевый медведь на полке шевелил лапами и сердито хмурился. Обои переливались как северное сияние, то растягиваясь, то сжимаясь. Из-под кровати раздавался шепот: "сссс… страшно?"

"Э-это же мир снов Лёвы", – догадался Люпин. Тут раздался тихий всхлип. В углу, обхватив колени руками, сидел сам Лёва. Его пижама была в разноцветных динозаврах, которые тускло мерцали.

– Не-не подходи! – закричал мальчик, увидев Люпина. – Ты тоже какая-то страшилка!

– Нет-нет, я почтальон! – залепетал дракончик, но его перебил скрипучий голос:

– Ооо, новенький?

Из тени выплыло… нечто. Длинное, скрюченное, с горящими жёлтыми глазами. Оно извивалось, как дым, и пахло тухлой капустой.

– Я Тень-Ворчун, – представилось существо. – И ты испортил мой ужин! Я триста лет собираю кошмары и ждал именно этот страх!

Люпин почувствовал, как в горле у него встал ком. Он постарался его сглотнуть. Но вдруг заметил – в глазах Тени мелькнуло что-то… одинокое?

Побег из паутины

Люпин почувствовал, как липкие противные нити сковывают его лапки. Паутина была особенной – не просто липкой, а живой, будто сплетённой из жидкого страха. Каждая нить пульсировала и шептала: «Не вырвешься… не вырвешься…». Чем больше боялся Люпин, тем сильнее его стягивала паутина.

– Ой, ну и ну! – пискнул дракончик, беспомощно дёргая хвостом. Его маленькие уши нервно подрагивали. – Кажется я влип! Я теперь не успею разнести все посылки!

Лёва съёжился в углу, обхватив руками колени. Его пижама с динозаврами казалась теперь тусклой.

– Я… я не боюсь… – шептал он, но взгляд его был прикован к огромной тени на стене, а на лице читалась самая настоящая паника. – Просто… просто однажды…

Лева повернул голову к дракончика, но глаза его так и смотрели в одну точку.

… Однажды я был в летнем лагере. Я спокойно сидел и читал книжку. Вдруг по руке что-то пробежало… Я посветил фонариком в ту сторону – и увидел. Огромный мохнатый паук сидел прямо на моём спальном мешке! В темноте он казался размером с кошку. Я закричал так, что разбудил весь отряд. А утром все надо мной смеялись и шептались у меня за спиной: «Ты испугался такого малявки?» Но никто не понимал – дело было не в размере. А в этих глазах… Множестве крошечных глаз, которые смотрели как будто мне в душу…

– …и с тех пор, – закончил Лёва, – я их вижу везде. Даже когда их нет.

Тень-Ворчун захихикал, и его форма заколебалась, как пламя горящий свечи:

– Ооо, какой вкусный страх! Я триста лет коллекционирую такие. Особенно детские – они… самые хрустящие и вкусные.

Люпин вдруг вспомнил про волшебный свисток – подарок Госпожи Совы на первую доставку. Старая сова тогда сказала: «Этот свисток сделан из перьев феникса и лунной пыли. Он играет ту мелодию, которая нужна слушателю, а не тебе».

Дракончик с трудом высвободил лапку и дунул в свисток. Раздался не свист, а… смех. Звонкий детский смех, как в школьном дворе на перемене.

П-ф-ф-фух!

Из свистка вырвались переливающиеся пузыри, очень похожие на мыльные. Они танцевали в воздухе, и там, где пузыри касались паутины, серая липкая масса превращалась в…

– Это же желейные червячки! – удивился Лёва.

Действительно, паутина теперь состояла из разноцветных мармеладных нитей. Даже тенепауки остановились в недоумении, а один, самый маленький и любопытный, осторожно лизнул нить.

– Малиновый вкус! – прошептал он.

Тень-Ворчун зашипел, как проколотый воздушный шар:

– Это нечестно! Вы портите мою коллекцию! Быстро прекратите это!

Лёва вдруг потянулся к карману:

– У меня есть… фонарик. Тот самый, из лагеря.

Он нажал кнопку. Фонарик мигнул один раз… и погас.

– Батарейки, – грустно сказал мальчик. – Они всегда кончаются в самый неподходящий момент.

Тень медленно поползла вперёд, принимая форму гигантского паука. Его глаза мерцали, как у того самого паучка из лагеря. Он становился всё больше и больше.

– Ну что, – прошипел он, – кто теперь вас спасёт?

В этот момент из рюкзака Люпина выпал пустой пузырёк от кошмара. На этикетке можно было разобрать: «Ингредиенты: 10% пауки, 30% темнота, 60% чувство одиночества…»

Рецепт кошмара

Пузырёк покатился по полу, звеня, как крошечный колокольчик. Люпин замер, разглядывая этикетку. «60% чувство одиночества»? Это было неожиданно.

– Эй, – дрогнувшим голосом позвал дракончик, – а тебе… тебе тоже бывает одиноко?

Тень-Ворчун замер на полпути. Его паучьи очертания вдруг задрожали и расплылись, как тушь на воде.

– Ч-что? – его голос внезапно стал менее скрипучим. – Какая глупость! Я… я ужасаю детей триста лет! У меня целая коллекция страхов! Мне некогда думать об одиночестве!

Но он больше не приближался. Вместо этого Тень-Ворчун невольно потянулась к пузырьку, будто его притягивало как магнит.

Лёва осторожно приподнялся не обращая внимание на последние слова Тени-Ворчуна:

– Мне тоже бывает одиноко. Особенно сейчас, когда мы переехали в новый район… – Он потрогал карман, там лежал фонарик. – Поэтому я всегда ношу его с собой.

Вдруг со свистом открылось окно. В комнату влетело что-то большое и пернатое и очень шумное.

– А вот и я! – протрубила Госпожа Сова, эффектно приземляясь на спинку кровати. Её золотые очки съехали на нос от спешки. – Люпин, ты какого чёр… О! – Она резко замолкла, увидев Тень.

Наступила напряжённая тишина. Сова и Тень смотрели друг на друга, будто пытаясь вспомнить.

– Бруно? – наконец прошептала Сова. – Это… ты?

Тень сжалась в комок:

– Как ты меня узнала? Я же теперь другой… Я собираю страхи, я…

– Ты тот самый дракончик, – твёрдо сказала Сова, – который триста лет назад отправился доставлять сон и не вернулся.

Тень прикрыл глаза и начал вспоминать, но в голове остались лишь обрывки, скорее напоминающие сон:

«Маленький дракончик Бруно с перевязанным крылом. «Я доставлю этот сон, даже если мне придётся идти пешком!» Последний взгляд на почту. Тёмный лес. Заблудился. Тени шепчут: «Останься с нами… Ты же устал…»*

Люпин вдруг чихнул – из его ноздрей вырвались крошечные искорки. Одна из них попала на этикетку пузырька, и та загорелась синим пламенем, открывая скрытый текст:

«Рецепт возвращения:

1 щепотка воспоминаний

2 капли смелости

1 настоящий друг»

– О! – воскликнул Люпин. – Да это же…

Но он не успел закончить фразу, как Тень-Ворчун вдруг рванулся к окну.

– Нет! Я не могу… Я не хочу вспоминать!

Он выскользнул в ночь, оставив после себя лишь облачко чёрного дыма да несколько перьев, которые медленно падали на пол. Перья были… зелёными. Как чешуя дракончика.

Госпожа Сова тяжело вздохнула:

– Нам нужно в Лес Тёмной Дремы. И чем быстрее, тем лучше.

Лёва поднял одно перо. Оно было тёплым.

– А почему… почему он стал таким?

Сова поправила очки:

– Когда дракончик-почтальон теряет последний сон, который должен был доставить… он сам становится кошмаром.

За окном завыл ветер, и тени на стене снова зашевелились. Люпин, Лёва и Сова вылетели из комнаты через окно – и застыли в ужасе. Весь Сновидинск был окутан фиолетовой паутиной. Сквозь нее просвечивали искаженные силуэты домов. В окне пекарни мелькал гигантский крысиный хвост. На крыше школы копошились тени со слишком длинными руками, даже фонарные столбы извивались, как змеи.

– Оно… расползается, – прошептал Люпин. Его хвост судорожно начал стучать по асфальту. – Кошмар питается страхом Лёвы, но скоро начнет искать новую пищу.

Сова схватила их и потащила к фонарю – его свет едва пробивался сквозь липкую плёнку:

– Видите эти чёрные точки?

Присмотревших Лёва и Люпин увидели, что это крошечные паучки из сгустков тьмы. Каждый тащил за собой обрывок кошмара (чью-то забытую обиду, детский испуг).

– Посмотрите! – показал Лёва на фонарь, – его опутывает какая-то нить-паразит, кажется, она высасывает из него свет.

– Если они доберутся до Главного Фонаря на площади… – Сова сделала паузу.

Лёва закончил за нее:

– Город погрузится в вечный полумрак. Не совсем ночь, но и дня уже не будет.

Город, который забыл свет

Люпин прижал лапки к груди, чувствуя, как его почтальонский значок леденеет от страха. Они стояли на крыше аптеки, откуда открывался вид на весь Сновидинск – вернее, на то, во что он постепенно превращался.

Фиолетовые нити опутывали всё. Телефонные провода шевелились, как змеи, передавая не звонки, а обрывки кошмаров ("а если ты не проснёшься?", "они все смеются над тобой!") Фонари начали клонится к дороге, почти касаясь ее своими стеклянными колпаками, внутри они были забиты огромными пауками. Даже лужи отражали теперь не небо, а чужие страшные сны.

– Прислушайтесь, – Лёва показал вниз в сторону мальчика-газетчика.

–– Страх распродажа! Тревоги со скидкой 50%!

– Эй, мальчишка! Дай мне газету! – старушка сидела на лавочке, гладя пустое место на коленях, её кот Мурзик теперь стал лишь тенью на асфальте. Она выхватила протянутую ей газету и её глаза быстро забегали по статьям, будто выискивая что-то, она получала удовольствия от самых противных и страшных новостей.

Но кое-где ещё теплился свет. В кондитерской дяди Гюстава висел единственный чистый фонарь.

– Интересно, почему этот фонарь не атакуют пауки? – удивился Люпин.

Сова посмотрела с улыбкой:

– Точно, дядя Гюстав всегда заправляет его ванильным экстрактом, а не керосином. Говорит, что от этого запаха душа начинает петь и верить в чудеса. А он оказывается прав! Скорее за мной! У нас совсем мало времени!

Люпин, Сова и Лёва быстро побежали по улице. Вдруг Лёва остановился как вкопанный напротив одного окна, в нем горел яркий свет. Библиотекарь Алиса (та самая, что всегда носила свитер с совой, и всегда предлагала ему самые интересные и захватывающие книги) заклеивала окна своей квартиры страницами из сказок.

Уличный кот Барсик (обычно такой ленивый) царапал паутину, где мог, пытаясь отогнать ее от своей любимой лавочки.

Друзья дошли до площади перед мэрией. Главный Фонарь, обычно золотой и яркий теперь был окутан фиолетовым коконом.

– У нас совсем мало времени! – Сова забеспокоилась не на шутку.

– Ого! – вскрикнул Лёва. Его фонарик сам включился, луч вытянулся в нить и потянул их в сторону парка.

– Это… чья-то просьба о помощи? – дрожащим голосом спросил Люпин.

Сова расправила крылья, и тут они увидели, что каждое перо было исписано крошечными письмами:

– Нет. Это последний маршрут Бруно. Он ведёт нас…

Ветер донёс обрывок детского смеха.

– …туда, где всё началось.

Лес, который помнит всё

Лёва шёл первым, чувствуя, как фонарик в его руке пульсирует, будто живой. Они ступили под сень первых деревьев – и тут же… лес будто вздохнул. Воздух наполнился шепотом:

– Опоздал… опоздал… опоздал…

Стволы старых дубов покрылись почтовыми штемпелями с датами: все прошлогодние, все просроченные.

Ноги Люпина увязли в земле. Он вскрикнул – из почвы полезли буквы-червяки, складываясь в слова:

"Почему ты не пришёл вовремя?"

"Ты подвёл всех"

"Теперь они будут бояться"

Лёва быстро схватил дракончика за лапку, сильно дёрнув его на себя – буквы рассыпались с визгом.

– Ты же не один! – мальчик сжал лапу Люпина так, что его костяшки побелели. – Мы ведь команда, да?

Дракончик растерянно моргнул, разглядывая свои освобождённые лапки:

– Но… если бы не моя ошибка, мы бы не…

– Зато теперь ты знаешь дорогу! – Лёва тряхнул фонариком, и луч случайно осветил Сову – та прятала слезу за крылом. – Мы спасаем город вместе. И Бруно тоже.

Из рассыпавшихся букв вдруг сложилась новая фраза:

«Друзья не дают упасть»

Люпин фыркнул – и из его ноздрей вылетели две искорки, которые подожгли оставшиеся слова.

– Ладно, – он выпрямил фуражку. – Тогда я иду первым. Почтальоны ведь всегда прокладывают маршрут.

Сова одобрительно кивнула, поправляя очки.

На пне сидел старый Тьмошмыг в истрёпанной почтальонской фуражке. Вместо глаз у него были два мерцающих почтовых штемпеля.

– Бруно? – прошептала Сова.

Существо зашевелило бумажными крыльями:

– Он там, где теряются последние сны. В Сердце Леса. Но… – его голос стал тонким, как паутина, – он не хочет возвращаться.

Дорога из потерь

Люпин вдруг ахнул, хлопая себя по карманам:

– Мой свисток! Где же он? Я же… – его уши поникли, – наверное, выронил его ещё в твоей комнате, засмотревшись на желейных червячков! Вот всегда у меня так! Вечно заглядываюсь по сторонам.

Лёва хотел утешить друга, но в этот момент его фонарик внезапно стал невероятно тяжёлым как будто наполненным ртутью.

Сова приподняла свое левое крыло, с него упало перо и превратилось в клочок газеты с объявлением: "Пропал дракончик. Верните, если найдёте"

Из-под корней вылезло круглое существо, напоминающее помесь ёжика и чернильницы. На его боку красовалась бирка: «Хранитель раздела 7. Голоден. Осторожно, кусается.»

– А-а, едааааа! – оно облизнулось, обнажив зубы в виде запятых. – Точнее… свежие страхи. У вас же есть страхи, да? Мы не привередливые, нам любые подойдут. Ну хотя бы самый маленький? Ну, на один зубочек? Ну, пожалуйста.

Люпин неуверенно спрятал дрожащий хвост:

– Вы… едите страхи?

– Ну да! – Тьмошмыг весело подпрыгнул. – Особенно вкусные – страхи первого класса – опоздать, упасть, не справиться, например. Или страхи с эмоциональной подливкой – «а что, если они меня разлюбят?», очень интересный вкус, прям чарующий. А антикварные страхи – вот бабушкин страх публичных выступлений – прям деликатес!

Лёва неожиданно рассмеялся:

– То есть вы… библиотекари страхов?

– Ну-у… – существо почесало пузо, – скорее гастрономические критики. Вот, например, – оно тыкало лапой в невидимый список, – у тебя есть восхитительный страх не оправдать ожиданий. Пахнет… – Тьмошмыг глубоко вдохнул, – о, боже, болотом и школьной доской!

Сова выступила вперёд:

– Мы дадим вам три страха на пробу. А вы – проводите нас к Бруно.

Тьмошмыг заурчал, как кот, которого почесали за ушками.

– Сделк-сделк-сделка! Я согласен!

Лёва разжал пальцы – фонарик выскользнул из рук и разбился о корни, словно стеклянная луковица. Вспыхнув в последний раз, он оставил после себя лишь тёплую золотинку на ладони.

– Странно, – мальчик повертел пустую руку, – я думал, будет страшнее.

Люпин тем временем снимал почтовую сумку – та зашипела, как раскалённый металл в воде, и растворилась в воздухе, оставив запах мокрой газеты и три монетки на память.

– Ой, – дёрнулся дракончик, – а сдачу мне не положено?

Сова молча вырвала перо – оно хрустнуло, как первый осенний ледок. Вместо него осталась тончайшая бумажная полоска с написанным: «Пропал дракончик. Вознаграждение – сахарный пряник».

Тьмошмыг, причмокивая, собирал их «пожертвования» в позолоченное сито:

– М-м-м, первосортный материал! Ваш страх темноты, – он тыкался мордой в светящийся комочек, – пахнет… о, боже… маминым одеялом и мандариновыми корками. Редкий экземпляр!

– Ох…а этот, – Тьмошмыг облизывался, – да у вас определенно есть талант! Особенно этот «страх ошибок» – с хрустящей корочкой неуверенности и нежнейшей начинкой из старательности. Пять звёзд!

Люпин косился на свой потерянный свисток, теперь болтавшийся на шее у существа:

– Эй, а это честно? Вы же прямо при нас прикарманили…

– Инвентаризация! – Тьмошмыг возмущённо надулся, становясь похожим на чернильный пузырь с глазами. – Всё будет записано в Книгу Утрат! Ну… может быть. Если не съем страницы. Случайно.

Лёва вдруг рассмеялся – смех зазвенел среди деревьев, как монетка на кафеле:

– Значит, вы воруете… чтобы потом вернуть?

– Ну-у… – существо закатило глаза, они прокрутились, как барабаны в лотерейном аппарате, – скорее перераспределяем. Ваши страхи уже идут на корм младшим Тьмошмыжатам. Хотите посмотреть?

Оно широким жестом указало за дерево, откуда доносилось чавканье и довольное похрюкивание.

Сова стремительно накрыла крылом глаза Лёве:

– Лучше не надо.

Сладкий дождь проливных страхов

Лёва ещё разглядывал пустую ладонь, где минуту назад был фонарик, когда Тьмошмыг вдруг чихнул – из его ноздрей вылетели три миниатюрных свистка и упали в траву с тихим «дзинь».

– О! – существо подпрыгнуло, задевая Люпина по носу. – Кажется, наша система возвратов сработала!

Тьмошмыг вытащил из черного мешка три предмета. увеличительное стекло в оправе из паучьих лапок:

– Это чтобы читать то, что написано между строк страха.

Чернильную бомбу в виде чернильницы.

– Встряхните перед применением! Вызывает временную слепоту у кошмаров.

И … серебряный свисток с гравировкой «Л.В.»

– Срок годности – до первого петуха.

Люпин осторожно взял свисток:

– Но… это же мой! Тот самый, который…

– Который ты бросил, засмотревшись на желейных червячков— Тьмошмыг подмигнул (его глаз-штамп прокрутился с веселым щелчком). – Мы все подбираем, что падает в мир страхов.

Сова нахмурилась, рассматривая свисток:

– И что вы хотите взамен?

Существо заерзало, вдруг став похожим на провинившегося школьника:

– Ну-у… вам ведь к Бруно? Он там, в Сердце, уже… э-э… интегрировался с кошмаром.

Лёва поднял увеличительное стекло – в нём отразились сотни бегущих ног:

– Это что, очередь?

– Его воспоминания, – прошептал Тьмошмыг, поправляя воображаемые очки. – Каждый раз, когда он почти выбирался, кошмар подбрасывал новых бегунов. Теперь их… – существо сделало паузу, пересчитывая на лапах, – как в том анекдоте про бесконечный марафон.

Лёва прищурился:

– То есть…

– То есть очень много. Ну или… – Тьмошмыг почесал затылок, – три тысячи семьсот четыре. Последний прибежал вчера – страх опоздать на собственное спасение». Смешной такой, толстенький.

Тьмошмыг вдруг щелкнул пальцами перед собой и в руке у него появился договор;

– Давайте сделку! Вы возьмёте Бруно и заберёте лишние страхи, они портят нам статистику. А мы дадим вам навигатор, – Тьмошмыг достал компас со стрелкой из паутины, – и вернём половину потерянного. Фонарик будет даже на 50% ярче светить.

Люпин потрогал свой возвращённый свисток – он грелся в лапке, как живой:

– А если… мы не сможем?

Тьмошмыг вдруг вытянулся в полный рост, оказавшись вдвое выше Совы и протянул им официальный документ. На нем проступили кроваво-красные печати. Ткнул пальцем в самый низ договора, там мелкими буковками в сносочке значилось:

– Раздел 7. Пункт 3:

«Просроченные страхи подлежат:

1. Вечной архивации в Желудке Леса.

2. Трансформации в топливо для кошмаров.

3. Использованию как строительный материал для новых ловушек»

Сова резко взметнула крылья, заслонив Лёву:

– Это значит…

– Значит, – Тьмошмыг облизнул чернильный нос, – твой страх темноты станет новыми щупальцами для паутины над городом, а твоя боязнь ошибок превратится в ядовитые чернила для писем-ловушек. Ну а Ваша тревога за других… – он замялся,– ну, из неё получаются очень цепкие корни .

Лёва прижал к груди компас:

– И мы… забудем, что боялись?

– Хуже. – Глаза-штампы прокрутились, показывая пугающе четкие изображения. На первом – Люпин, который забыл, как летать, крылья заросли паутиной. На следующим Лёва стоял с пустыми глазами, в них отражались только чужие страхи. Изображение мелькнуло и поменялось, на нем Сова, перечитывала один и тот же приказ по сто раз, а её перья превращались в бумагу.

Тьмошмыг свернулся обратно в комок:

– Но вы же не проиграете, да? – Тьмошмыг вдруг из воздуха достал миниатюрный калькулятор и принялся яростно тыкать в него когтем. – Смотрите-ка, какие цифры! Во-первых, если вы победите, мы получим премию за возврат страхов в оборот. Во-вторых, наш шеф-повар уже замариновал для вас бочонок «Победного варенья» из улыбок. А в-третьих… – он вдруг шмыгнул носом и достал из-за пазухи крошечный зонтик с надписью «На случай проливных страхов» – … мы даже вам страховку оформили!

Лёва покосился на зонтик:

– Это… чтобы под ним прятаться, если всё пойдёт не так?

– Нет! – Тьмошмыг торжествующе раскрыл зонтик, и оттуда выпали конфетти в форме сердечек. – Это чтобы стильно ныть, если проиграете!

– А варенье из улыбок почему? Вы же страхами питаетесь.

– Ах, ну это же очевидно! – Тьмошмыг сгреб сиропные лапки в охапку и закатил глаза, они провертелись, как барабаны игрового автомата, – Сладкое – для баланса! Иначе у нас на обед сплошная гастрономическая тоска. Страх темноты— горький, с послевкусием мокрых простыней. Тревога— кислая, как недозрелый лимон. Панические атаки – вообще жгучий перец с эффектом лавы.

Он шлепнул себя по животу, отчего оттуда донесся булькающий смешок:

– А улыбки – это десерт! Ну знаете, как маринованный имбирь к суши. Очищает нёбо после страхов!

Люпин потерянно моргнул:

– То есть вы… заедаете наши кошмары радостью?

– Ну конечно! – Тьмошмыг выдавил из уха каплю сиропа прямо в рот. – Иначе заработаем изжогу мироздания. В прошлом году один коллега переел страхов публичных выступлений – так у него вся шкура покрылась цитатами из плохих отзывов. Пришлось отмывать с мылом!

В этот момент зонтик неожиданно вывернулся наизнанку, и на всех полился дождь из сладкого сиропа.

Тьмошмыг шлёпнулся в сиропную лужу, беспомощно забарахтавшись, как перевёрнутый жук. Его лапки липко хлюпали, пытаясь отлепиться от земли.

– Вот чёрт! – булькнул он, выплевывая карамельную стружку. – Я же предупреждал, что это экспериментальная модель!

Лёва, едва сдерживая смех, потыкал палкой в зонтик, который теперь самостоятельно сворачивался и разворачивался, будто пытаясь сбежать.

– Так… это анти-страховой зонт?– уточнил Люпин, подбирая с земли конфетти в виде грустных смайликов.

– Ну да! – Тьмошмыг отдирал себя от земли с хлюпающими звуками. – Он должен был превращать страхи в… э-э… что-то менее липкое. Но, кажется, я перепутал ингредиенты.

Сова вздохнула, подбирая одно из конфетти. На нём было написано: «Всё равно у тебя получится! (Шанс 12%)»

– Значит, вместо защиты от страхов…

– …он делает их сладкими и нелепыми! – закончил Тьмошмыг, наконец отклеившись и оставив на земле свой силуэт, как в мультфильме. – Но эй, зато теперь ваши неудачи будут вкусными!

Лёва не выдержал и рассмеялся, а Люпин осторожно лизнул зонтик.

– На вкус как… испуганный мармелад.

Тьмошмыг гордо выпрямился, хотя одна лапка его всё ещё прилипла к уху):

– Вот видите? Прогресс! Теперь даже если всё пойдёт наперекосяк, хотя бы будет сладко.

Зонтик вдруг чихнул, и из него вылетела последняя конфетка с надписью: «Ладно, попробуем ещё раз.»

Договор с привкусом чернил

– Ладно, к делу! – Тьмошмыг вытряхнул из уха последние конфетти, и они, словно перепуганные светлячки, рассыпались в воздухе, оставляя за собой сладковатый шлейф жженого сахара. Он с торжествующим щелчком развернул перед ними договор, и тот завис в воздухе, будто подвешенный на невидимых нитях паутины.

Люпин наклонился ближе – текст был выведен не чернилами, а густым вишнёвым сиропом, который медленно стекал по пергаменту, оставляя после себя липкие, чуть пульсирующие буквы. От страницы тянуло жареным миндалем и чем-то тревожно-знакомым – как запах детской спальни, когда за окном бушует гроза.

«Я, _____, добровольно соглашаюсь:

– Забрать Бруно из Сердца Леса (местонахождение: см. Приложение 13-б, раздел «Где-то очень глубоко»)

– Принять его невыполненный сон (вес: 3,5 кг, цвет: сине-зелёный в крапинку, возможны побочные эффекты в виде спонтанных стихов или желания бежать в противоположную сторону)

– Не ныть больше трёх раз за путь (штраф за каждое лишнее нытьё: один страх изымается навсегда, превращается в пуговицу для пальто Кошмара)

Взамен получаю:

– 1 (один) волшебный пинок в нужный момент (гарантия срабатывания: 78%, возможен обратный эффект в виде неожиданного приступа храбрости)

– Право сказать «Я же предупреждал!» не более двух раз (при третьем использовании фраза материализуется в живого попугая, который будет повторять её вечно)

– Остатки варенья из улыбок (если уцелеет, срок годности: до первого дождя, цвет: радужный, но с осадком)»

Лёва ткнул пальцем в последний пункт, и сиропная строчка дрогнула, как желе.

– А если варенье не уцелеет?

Сова резко прикрыла ему рот крылом, наклонилась так близко, что перья зашевелились у него в ухе, и прошептала:

– Не вздумай спрашивать, из чьих именно улыбок…

Тьмошмыг, тем временем, уже хихикал, перекатываясь с боку на бок, будто его дразнили невидимые щекотки.

– Значит, было вкусным! – Он шлёпнул лапой по «документу», и тот с хлюпающим звуком свернулся в тугую трубочку, перевязанную лентой из застывшего страха опоздать. – Всё, вы официально спасатели! Теперь по закону подлости вам положена либо невероятная удача, либо внезапный град из лягушек. Но! – он поднял коготь, и в воздухе вспыхнула миниатюрная молния, – это уже не наша ответственность.

Где-то вдали, за спиной Тьмошмыга, раздался мягкий «плюх» – зонтик для проливных страхов наконец сдался и упал в лужу собственного сиропа, выпустив последнее конфетти с надписью: «Подписано. Ждите чуда.»

Сердце Леса

Лес смыкался за спиной, будто затягивая швы между реальностями. Воздух густел до состояния сиропа, каждый вдох отдавался во рту привкусом переспевших ягод и старой магии.

– Ты уверен, что это правильный путь? – прошипела Сова, цепляясь когтями за плечо Люпина.

Тот не ответил – вместо этого пригнулся, раздвигая лапой гигантские папоротники, из-под которых выкатились три мухомора в шапочках-колокольчиках. Они зазвенели тонко, как разбитое стекло, и рассыпались в пыль.

– Вот и ориентир,– буркнул Лёва, освещая землю фонариком, где проступали следы – не ног, а вмятин, будто кто-то тянул за собой невидимый тяжёлый груз.

Сердце Леса пульсировало где-то впереди – не звуком, а сдвигом теней. Деревья скрипели, меняя расположение ветвей, чтобы не пропустить никого дальше.

– Оно нас не ждёт, – прошептал Люпин, и в тот же момент корни под ногами дёрнулись, обнажая под собой пустоту.

Тьмошмыг хрипло рассмеялся:

– Ну что, спасатели? Вперёд – или договор аннулируется?

А внизу, в трещине между корнями, мерцало что-то тёплое, тёмное и бездонное – как недоплаканная слеза.

Фонарик вздрогнул в руке Лёвы, и вдруг его свет рванулся вперёд – не лучом, а живой золотой нитью, будто кто-то дёрнул за невидимый шнур. В тот же миг компас на шее у Люпина зашипел, раскрылся со щелчком, и его стрелка оторвалась от оси, превратившись в маленькую стальную змейку.

– О-о-о… – протянул Тьмошмыг, прищурившись. – Ваш навигатор, кажется, только что материализовал совесть. Интересно, куда она вас поведёт?

Змейка-стрела взметнулась в воздух, сверкнула – и нырнула в ту самую трещину между корнями, где мерцала тёмная слеза.

– Значит, всё -таки туда, – пробормотал Люпин, но Сова резко вцепилась ему в плечо:

– Стой. Ты не чувствуешь?

Из глубины потянуло – не запахом, а ощущением. Словно перед ними раскрыли гигантскую книгу, и теперь страницы шелестели, выдыхая ветер из чужих снов.

– Я тоже чувствую, – прошептал Лёва, сжимая фонарик. – Там кто-то… зевает.

Фонарик вспыхнул в ответ ярче, почти ослепительно, и в его свете проступило то, чего не было видно секунду назад – ступени. Широкие, неровные, словно выдолбленные не инструментом, а чьими-то когтями. Они уходили вниз, закручиваясь в спираль.

– Ну что, герои? – Тьмошмыг шаркнул лапой по краю трещины, и от его прикосновения рассыпались искры. – Договор ещё в силе. Или вам вдруг расхотелось?

А снизу, из темноты, донёсся гулкий, волокнистый звук – будто кто-то разматывал в глубине гигантский клубок из мокрого шёлка, нить за нитью, и каждая трепетала, задевая невидимые струны воздуха.

Лёва замер, прислушиваясь, и фонарик в его руке вдруг вспыхнул на полную мощность – ослепительно, болезненно ярко, – выхватив из тьмы то, что там пряталось.

На миг всем показалось, будто сама темнота сложилась в очертания. Не животное. Не тень. Словно гигантская страница, которую что-то невидимое медленно перелистывало – не пальцами, а самим воздухом, будто невидимый читатель нашёл нужное место в книге.

Потом свет захлебнулся, и тьма схлопнулась обратно, но было поздно – они уже видели.

Сова резко втянула голову в плечи:

– Это… не взгляд.

– Нет, – прошептал Люпин. – Это проверка. Кто-то только что листал нас.

Перелистывая страницу

Фонарик в руке Лёвы замигал нервно, выбивая тревожный ритм – короткие вспышки света метались по стенам, словно загнанный зверёк, оставляя после себя дрожащие тени. Каждый импульс высвечивал странные узоры на камнях – то ли письмена, то ли следы когтей.

Компас на груди у Люпина внезапно покрылся инеем, превратившись в ледяную пластину. Стальная змейка-стрела замерла, судорожно извиваясь, выцарапывая на обледеневшей крышке дрожащие буквы:

«Н.Д.»

– «Не Дышать»? – голос Лёвы прозвучал неестественно громко в внезапно наступившей тишине.

Сова молниеносно щипнула его за ухо – не больно, но достаточно, чтобы мысли прояснились, как после ведра ледяной воды. Её перья взъерошились, принимая оборонительную позу.

– «Не Двигаться»! – её шёпот напоминал шелест переворачиваемых страниц в древнем фолианте. – Разве не видишь?

Тьмошмыг между тем вальяжно развалился в воздухе, будто сидел в невидимом кресле. Его пальцы игриво перебирали свисающий корень, который послушно обвился вокруг лапы, превратившись в подобие ручной змеи. Тёмная древесная кора на глазах покрывалась перламутровым налётом, будто кто-то провёл по ней мокрой кистью.

– Расслабьтесь, это просто…

Внизу что-то снова зашевелилось.

Тяжело.

Намеренно.

Будто гигантский крюк, проржавевший от времени и чего-то ещё, медленно выдёргивали из недр земли. Каждый сантиметр движения сопровождался влажным, чвакающим звуком – точь-в-точь как когда вытаскиваешь ногу из болота, только в тысячу раз громче.

Люпин инстинктивно отступил – и в тот же миг каменные ступени под его ногами поплыли, теряя форму, превращаясь в густой, золотистый мёд, который тянулся нитями, как расплавленный янтарь.

– Держ…!

Но предупредить он не успел.

Потому что в этот момент мир перевернулся.

Земля перестала быть землёй.

Она стала страницей.

Чистой.

Белоснежной.

Готовой.

И что-то уже начинало её заполнять – сначала едва заметные чернильные пятна, которые тут же оживали, расползаясь в сложные узоры. Буквы выпрыгивали из ничего, складываясь в слова, слова – в предложения, а те, в свою очередь, начинали пульсировать, как только что пойманная рыба на берегу.

Где-то внизу, за пределами этой внезапно развернувшейся страницы, раздался глухой удар – будто кто-то захлопнул дверь в другом измерении.

И тогда они поняли.

Их только что вписали в историю.

Буквально.

Чернильные воды

Мёд оказался совсем не мёдом.

Когда Люпин провалился по грудь, его тело пронзил ледяной шок – это были жидкие чернила. Густые, маслянистые, пахнущие железом и полынью, они обвивали тело, как десятки хватких пальцев, просачиваясь под одежду, оставляя на коже жгучие следы, будто от крапивы. Каждое движение в этой субстанции сопровождалось странным сопротивлением – словно чернила запоминали его форму, пытаясь воспроизвести.

Фонарик, погружаясь в чернильную пучину, высветил жутковатую картину. Стены вокруг были не просто исписаны – они были вытравлены движущимися буквами, которые пульсировали, как вены. Слова то расплывались в кляксы, то собирались вновь, будто невидимый редактор переписывал реальность прямо на их глазах. Буквы «п» и «р» сражались за место в слове «правда», «о» и «а» менялись местами в слове «ложь», а вся стена дышала, как живое существо.

На уровне глаз всплыла строчка:

«…и тут они поняли, что договор – это не бумага, а они сами…»

Буквы «сами» вдруг развернулись, превратившись в зеркальную поверхность, в которой на мгновение мелькнули их отражения – но не нынешние, а какие-то другие, более бледные, будто уже написанные, но ещё не проявленные.

– Нас… цитируют? – захлебнулся Лёва, выплевывая чернила, которые оказались на вкус как смесь чернильных орешков и чего-то металлического. Его голос странно исказился, будто проходил через фильтр из мокрого пергамента.

Сова, яростно забив крыльями, вырвалась на поверхность. Её перья теперь были испещрены бегущими строками, как страницы дневника:

– Не дать странице перевернуться! Иначе мы…

Её голос оборвался, когда чернильная гладь под ней вдруг натянулась, как барабанная перепонка.

Потому что снизу, из глубины чернильного колодца, поднялось нечто.

Не тень и не чудовище.

А огромная, пульсирующая буква «Б», вырезанная из самой тьмы, с зазубренными краями, будто вырванная из чьего-то горла. За ней всплыла «Р», изогнутая, как крючок, потом «У», напоминавшая сломанную ветку…

– Бру-но-о… – простонал Люпин, протягивая руку, и его пальцы на мгновение коснулись буквы «Н», которая дрогнула, как живая.

Буквы содрогнулись, их очертания поплыли, и они рассыпались в чёрный дождь – тысячи крошечных «б», «р», «у», падающих обратно в бездну.

А страница под ними дёрнулась, её край начал приподниматься, отбрасывая огромную тень – и в этой тени уже угадывались очертания следующей главы, следующего предложения, в котором они, возможно, уже были всего лишь персонажами…

Где-то в вышине, за пределами страницы, раздался скрип – точь-в-точь как звук переворачиваемого листа в древней книге.

Спасатели с условиями

Чернильная гладь вздыбилась, когда сверху, нарушая торжественность момента, шлепнулась мохнатая лапа. Чернила недовольно забулькали, выплевывая пузыри в форме многоточий.

– Ах да, ваш «героический» тонущий момент! – раздался сверху голос Тьмошмыга, в котором читалась деловая озабоченность. – Извините, что вмешиваюсь в кульминацию, но у меня тут пунктик в контракте…

Его лапа выдернулась из чернил с сочным чпоком, вытаскивая за собой Люпина, его шерсть теперь напоминала пергамент с размытым текстом. Затем Лёву отчаянно плевавшегося чернильными запятыми, и наконец, Сову – её перья обрели готический лоск, будто их окунули в чернильницу.

– Моя шляпа! – вскрикнул Лёва, совершая сальто за улетающим головным убором, который теперь выглядел как страница из старого романа с загнутыми уголками.

Тьмошмыг восседал на краю страницы, как чернильный божок, размахивая свитком, который то и дело пытался свернуться обратно.

– Вот, смотрите: пункт 14, подпункт «г»… – он тыкал когтем в бегущую строку, – «В случае утопления в тексте, Поставщик (то есть я) обязуется оказать помощь… в течение 5 (пяти) рабочих дней».

– Рабочих дней?! – Сова встряхнула крыльями, рассыпая чернильные брызги, складывавшиеся в восклицательные знаки.

– Ну да! – Тьмошмыг с важным видом водрузил на нос крошечные солнечные очки, достав их из уха. – Понедельник – день тяжелый, вторник – день скользкий, среда…

– Среда – маленькая пятница? – процедил Люпин.

– Именно! – Тьмошмыг щелкнул пальцами, и страница под ними перевернулась с театральным шелестом, оставив в воздухе висящий вопросительный знак из чернильного тумана.

Герои успели заметить оборотную сторону – испещренную красными пометками: «Недостаточно драматично!», «Где мотивация?», «Переписать!» – прежде чем мир снова перевернулся, оставив их в свободном падении.

– Вы бы хоть предупреждали! – крикнул Лёва, кувыркаясь в воздухе.

– Пункт 38, подпункт «ж»: «Предупреждения предоставляются за дополнительную плату», – донесся снизу голос Тьмошмыга, растворяющийся вместе с последними словами, как высыхающие чернила.

Лесное бюро находок

Они приземлились в комнате, которая напоминала не то архив, не то логово коллекционера-плюшкина. На полках стояли банки с забытыми страхами (со странными этикетки: «Страх тёмных штор», «Боязнь шагов за спиной»). На вешалке висело несколько потерянных детских снов (один дёргался, как пойманная на крючок рыба). На столе лежал Бруно – точнее, его очень сонный силуэт, обмотанный верёвками из непроизнесённых слов.

– Вот ваш «пропавший»! – Тьмошмыг поклонился, роняя из кармана две конфетти-мыши.– Можете забирать. Только учтите: сон у него тяжёлый.

Лёва потянулся к Бруно, но силуэт зашептал:

«Не будите… а то… проснётся…»

– Что это значит? – спросил Люпин.

Тьмошмыг ухмыльнулся:

– А вот это уже следующий пункт договора. Подписать?

Он достал новый свиток. На этот раз текст был написан клубничным джемом и пах бисквитами. Люпин потянулся к документу, но пергамент вдруг дёрнулся в руках Тьмошмыга, выскользнул и упал прямо в лужу чернил под ногами.

– Ой, – без тени сожаления произнёс Тьмошмыг, наблюдая, как контракт растворяется, окрашивая жидкость в розоватый оттенок. – Кажется, теперь он вступил в силу через впитывающий пункт. Поздравляю, вы только что согласились на условия всем телом.

Сова взъерошила перья:

– Какие ещё условия? Мы даже не успели прочитать!

Из чернильной лужи медленно поднялась дрожащая фигура – полупрозрачная копия Бруно, сотканная из букв и капель варенья. Его голос звучал так, будто кто-то перелистывает книгу: «Он… не хочет… просыпаться…»

Лёва потянулся к силуэту, но его пальцы прошли сквозь строки, как сквозь дым.

– А если мы его просто вытащим?

Тьмошмыг вдруг закусил губу, что-то явно утаивая. Пергамент в луже завертелся, образуя воронку.

– Ну… технически да. Но есть нюанс, – он вытащил из кармана крошечную ложечку и протянул её Люпину, – Придётся съесть его сон. Буквально. Это же варенье, вы заметили?

Комната бюро находок вдруг закачалась, полки со страхами зазвенели пустыми банками, а с потолка посыпались конфетти в форме запятых. Где-то в глубине чернильного озера что-то щёлкнуло – возможно, это перевернулась очередная страница их истории.

– Погодите-ка! – Лёва выхватил ложечку у Люпина и придирчиво осмотрел её. – Это что, тот самый «волшебный пинок» из договора? Потому что размером подходит.

Тьмошмыг закатил глаза:

– Нет, это просто ложечка. Хотя… – он почесал за ухом, – если очень попросите, могу пнуть вас ей. В рамках дополнительной услуги.

Сова, всё ещё парящая в воздухе, резко спикировала и выбила ложечку клювом:

– Прекратите болтать! Мы же тонем в договоре! Буквально! – Её перья теперь были покрыты блестящими чёрными буквами, складывающимися в слово «АННУЛИРОВАНО».

Люпин осторожно зачерпнул варенье из снов. Ложечка странно дрожала, а содержимое светилось розоватым светом.

– И… это точно безопасно?

– Абсолютно! – заверил Тьмошмыг, пряча за спиной какой-то документ. – Ну, если не считать возможных побочных эффектов. Временной потери памяти. Смены личности. Небольшого превращения в главу книги. Но это редко!