Ксенос
Размер шрифта: 13
Вдох
Экспедиция «Андромеда» была самым масштабным проектом Человечества. Десятки кораблей, от исследовательских зондов до тяжёлых крейсеров, прорвали границу варпа, устремившись к далёкой галактике. «Первопроходец» был лишь одним из разведывательных судов, задачей которого было первичное обследование планеты Ксенос и обеспечение ретрансляции для связи с флагманом и другими кораблями флотилии.
Человечество привыкло к победам. Планеты Млечного Пути, словно спелые плоды, падали в руки корпораций и колониальных администраций. Каждая новая система – графики добычи, логистические цепочки, военные патрули. Космос стал понятен, предсказуем, и… немного скучен. Экспедиция к Андромеде, на планету Ксенос, должна была вернуть остроту ощущений. И, надо признать, вернула с лихвой.
«Первопроходец» едва не развалился на подлёте. Атмосфера Ксеноса оказалась плотнее рассчитанной, турбулентность выматывала даже генерала, которого, казалось, ничем не проймёшь.
Посадка вышла жёсткой. Шасси врезались в податливую почву, корабль тряхнуло, заскрежетал металл. Техник выругался в вокс из машинного отделения.
– Генерал, у нас тут небольшие… нюансы с правым двигателем. И с левым, если честно. И с центробежным стабилизатором… В общем, сели удачно. Но дальше пешком.
Рогов выдохнул.
– Оцени ущерб. Петренко, готовьте протоколы первичного контакта… хотя с кем тут контактировать, пока не ясно.
В голосе генерала звучало напускное бодрствование, но внутри нарастало необъяснимое напряжение. Ксенос не казался враждебным, он ощущался… иным. До самой глубины клеток.
Первые часы на планете прошли в суете и рутине. Развёртывание лагеря, диагностика «Первопроходца», попытка связаться с орбитой. Биологи брали пробы почвы, ботаники пытались определить тип местной растительности, которая оказалась странной смесью знакомых земных форм и чего-то совершенно непостижимого.
– Посох, – буркнул Морозов, рассматривая толстый, полый стебель лилового растения, – просто посох. Или нет.
Рогов посмотрел на ботаника с недоумением.
– Андрей Николаевич, чего вы там бормочете? Пробы берите, а не философствуйте.
Генерал не любил ботаников и биологов – вечно они витали в облаках, вместо того, чтобы заниматься делом. Дело – это ресурсы, карты, потенциальные военные укрепления. А растения… ну трава как трава, просто другого цвета.
Ксенос не спешил раскрывать свои секреты. Анализы почвы показывали присутствие неизвестных элементов, растения не поддавались классификации, атмосфера была насыщена частицами, вызывающими лёгкую эйфорию и одновременно беспокойство. Связь с орбитой периодически прерывалась, словно кто-то заигрывал с частотами.
Вечером, сидя у костра из местных сухих стеблей (которые, к удивлению, горели жарко и без дыма), Рогов смотрел на небо Ксеноса. Созвездия были незнакомыми, чужими. Луна, точнее – две луны, висели низко, отбрасывая лиловые тени на лагерь. Тишина стояла такая, что звенело в ушах.
Первая неделя ушла на ремонт. Пашка Сидоров, чертыхаясь, ползал под обшивкой «Первопроходца», менял предохранители, перепаивал контакты, но двигатели молчали. Запчастей катастрофически не хватало, а местные ресурсы, как назло, оказались совершенно не подходящими для земных технологий.
– Генерал, – докладывал Пашка, вылезая из-под корабля с перемазанным маслом лицом, – тут, как ни крути, без орбиты никак. Микросхемы нужны. Из местных плодов такие не выжмешь.
Рогов мрачнел. Связь с орбитой и так барахлила, сеансы становились всё короче и неустойчивее. Скоро, похоже, останется только тишина.
– Петренко, что со связью?
Коммивояжёр, похудевший и подёргивающийся, сидел у радиостанции, безуспешно крутя ручки настройки.
– Только шумы, товарищ генерал. Иногда кажется, что кто-то дышит в микрофон… но это наверное помехи.
«Помехи», – подумал Рогов горько. Помехи во всём. В технике, в связи, в понимании этой планеты.
Лагерная жизнь текла размеренно и однообразно. Утром – завтрак из сублиматов, потом – бесплодные попытки ремонта и исследования окрестностей. Вечером – костёр, ужин, молчаливое созерцание лиловых лун. Разговоры становились короче, паузы длиннее. Тишина Ксеноса проникала под кожу, оседала в душе.
Морозов проводил целые дни в одиночестве, бродя по лиловым рощам. Он перестал брать пробы, перестал делать записи. Просто ходил, смотрел, слушал. Иногда приносил в лагерь странные цветы или причудливые корни, молча протягивал их Елене, и та также молча принимала дары Ксеноса.
– Андрей Николаевич совсем того… ушёл в себя, – шептал Петренко Рогову. – И Ленка тоже странная стала. Ходят как сомнамбулы.
Генерал молчал. Он сам чувствовал изменения. Эйфория покорения первых дней сменилась вялостью, апатия подкрадывалась незаметно, как туман с лиловых болот. Даже привычная генеральская бодрость начала давать трещины. Рогов всё чаще задумывался о том, что они здесь делают. Зачем прилетели в эту глушь?
Через месяц связь с орбитой оборвалась окончательно. Радиостанция молчала. Лишь космический шум и редкие потрескивания нарушали тишину. «Первопроходец» остался на Ксеносе один.
Пашка перестал чинить двигатели. Он днями сидел у костра, уставившись на огонь пустыми глазами. Иногда вдруг начинал смеяться без причины, а потом так же внезапно замолкал. На его загорелом лице проступила новая морщина, не от улыбок, а от внутренней пустоты.
Петренко стал бояться темноты. Его аккуратная причёска растрепалась, под глазами легли тени, костюм помялся и потерял вид. Каждую ночь он зажигал все фонари в палатке, но тени Ксеноса всё равно проникали внутрь, касаясь его лица холодным дыханием неизвестности. Он перестал говорить о «протоколах первичного контакта», забыл про «межгалактический этикет». Теперь его волновал только один вопрос: выберутся ли они отсюда живыми?
Когда счёт дней стал бессмыслен Андрей Николаевич вернулся в лагерь с улыбкой на лице. Его глаза, обычно задумчивые, сейчас сияли внутренним светом, а в бороде запутались лиловые лепестки.
– Я понял, – сказал он, глядя на генерала ясным и просветлённым взглядом. – Здесь не нужно ничего исправлять. Нужно просто быть.
Но Леонид Александрович не проникся. Он посмотрел на ботаника как на сумасшедшего. Внутри вскипала глухая ярость. Сдаться? Принять лиловую пассивность? Никогда! Он генерал Рогов, чёрт возьми, и не для того прошёл сквозь варп-шторм, чтобы теперь сидеть и созерцать.
Нет, Ксенос не покорил его, это он покорит Ксенос! И пусть техника барахлит, пусть связь оборвалась, человек – вот главный ресурс!
Выживем, адаптируемся, найдём способ запустить чёртовы двигатели! И начнём осваивать эту планету по-настоящему, по-человечески. Прежде всего, нужно уходить с открытой всем ветрам равнины.
Рогов ощутил, как холодный ветер пробирает до костей. Кажется, Ксеносу всё же знакома зима. И если так, нужно срочно искать укрытие.
– Всем собираться! – Голос генерала снова обрёл стальную твёрдость, привычную командирскую властность. Сомнения отступили.
Впереди – новая цель. Выжить.
Ощупь
Утро
Седьмой день похода начался с хруста. Не с бодрого хруста сухих веток под ногами, а с противного, нутряного хруста в коленях техника. Он проснулся от боли, раздирающей сустав, словно там проворачивали ржавый винт. Спальник из синтетики не чета корабельному антистрессовому матрасу. И влажность здесь просто невыносимая. Ноги ныли, спина гудела, а в колене дёргала тупая боль.
Сидоров застонал, пытаясь сесть. Рядом шевельнулась Арина, приподнялась на локте. Глаза сонные, но взгляд цепкий, профессиональный. Она оценила состояние техника одним быстрым взглядом.
– Опять колено? Мазь есть?
Пашка кивнул, скривившись. Мазь была. Ещё корабельная, универсальная. Помогала через раз, и пахла ментолом так, что местные хищники, если они тут есть, учуют за километр.
– Мажу, Арина Сергеевна, мажу. Но толку как с козла молока.
Арина вздохнула и полезла в свой рюкзак. Вынула оттуда плоский тюбик, без опознавательных знаков.
– Вот, возьмите. Это Андрей Николаевич намешал из местных трав. Убеждает, что помогает от всего.
Техник принял тюбик, недоверчиво повертел в руках. В такую холодину только спирт согреет, да и то – ненадолго.
– А не ядовито? – проворчал он, выдавливая на ладонь густую зелёную мазь.
– Морозов говорит, наоборот, целебное. Он тут уже, кажется, все травинки перепробовал. Скоро лекцию читать будет по ксено-фармакологии.
Арина усмехнулась, но в её голосе сквозила усталость. Седьмой день похода с Роговым впереди – не шутки. Прёт как танк, только пыль из-под ног летит. И попробуй за ним угнаться, когда тащишь на себе ящик с рацией и половину лагерного скарба.
Сидоров намазал колено, втирая с усилием. Сначала стало холодно, потом – невыносимо жарко, будто раскалённое железо обожгло колено. Боль вроде бы утихла, но появилась пульсирующая ломота. Не лучше и не хуже, просто – другое. Ксеносовское.
– Ну как? – спросила медик, собирая рюкзак. – Помогает?
Арина уже натягивала походную куртку. Под тонкой тканью майки, которую она носила первым слоем, едва заметно проступали очертания небольшой груди, по-девичьи упругой. Медные волосы, наспех собранные в небрежный хвост, выбивались из-под капюшона, и даже в этом тусклом свете были видны серебристые нити ранней седины. Веснушки, густо рассыпанные по открытым участкам кожи – не только на носу и щеках, но и на узких плечах – мелькали яркими точками, когда она двигалась, застёгивая молнию куртки.
Сидоров пожал плечами.
– Не знаю пока. Ощущения странные. Но вроде не отваливается. Уже хорошо.
Он встал, осторожно перенося вес на больную ногу. Хруст в колене остался, но боль ушла вглубь. Терпимо, можно идти.
– Спасибо, Арина Сергеевна, – кивнул Сидоров, подхватывая свой рюкзак. – Пойдём, а то генерал уже небось пятками сверкает.
Арина кивнула и первой вышла из палатки. Холод мгновенно ударил лицо, обжёг щёки и кончик носа. Утро встретило их ледяным дыханием ранней зимы. Пурпурный туман, ещё вчера стелившийся по земле, сегодня осел инеем на траве, превратив её в хрупкое, звенящее под ногами стекло. Солнца не было, небо затянуло свинцовыми тучами, нависающими низко и угрожающе. Ветер выл, пронизывая лагерь, завывая в складках палаток, свистя в голых ветвях редких, корявых деревьев, растущих на этой проклятой равнине.
В лагере уже вовсю кипела утренняя суета. Костёр дымился, разгоняя туман едким запахом горелой травы. Сухие стебли, горели плохо, чадили, и норовили потухнуть в любой момент.
Рогов стоял особняком, разглядывая карту местности на портативном экране. Лицо угрюмое, скулы напряжены. Зимний холод не брал генерала. Вид у него был такой, словно он лично виноват в поломке двигателей «Первопроходца», в плохой погоде и в колене Сидорова.
Полдень
На двенадцатый день ветер стих, тучи отступили, и сквозь серую пелену даже пробилось тусклое светило. И тени от изогнутых деревьев больше не казались зловещими, скорее просто длинными.
Сергей, отставая от колонны, разглядывал следы на земле. Неглубокие, трёхпалые, с цепкими когтями – лиловобег пробежал, не иначе. Вот ведь птица… то есть зверь… чёрт его разберёт, кто они тут такие. Но бегают шустро, это факт.
Сергей присел на корточки, достал из рюкзака блокнот и карандаш. Нарисовал след, измерил его, определил направление движения. Набросал рядом силуэт предполагаемого животного. Куда лиловобег поскакал? Наверняка, к ручью. Или от кого-то удирал? Тут ведь не разберёшь, кто кого ест.
Он вёл личный бестиарий Ксеноса. Начал ещё на высадке, когда обнаружил первые следы. Сначала просто зарисовки, так, для себя, от скуки. Теперь вот – почти научный трактат получался.
Вчера, например, видел норы. Аккуратные круглые отверстия в земле, будто кто-то их просверлил. Вокруг – ни холмика, ни тебе земли на выброс. Кто там живёт, в этих норах? Или вообще – дыхательные отверстия? Может, планета – один большой организм, а они тут как муравьи на спине слона. Сергей хмыкнул, зарисовал нору в блокноте, подписал: «Норы неизвестных землекопов (или ноздри планеты?)». Наука, блин.
Он не биолог, конечно. Так, солдат, при оружии. По штату – охрана, по факту – разнорабочий и летописец. Но звери Ксеноса зацепили его как-то сразу, по-детски. Может, просто от тоски по дому, по лесу, по нормальным животным.
Продолжить чтение