Вечный Скиталец

Глава 1: Ошибка Абсолюта

Первого июля 2025 года пыль висела в воздухе просторного помещения «DeviceSService», смешиваясь с запахом припоев и пластика. Славик методично упаковывал последние инструменты. Тяжелый электронный бит глушил мысли в наушниках, но не мог заглушить ощущение конца. Не отчаяние – просто итог. Четыре месяца борьбы, вложенных денег и сил уперлись в ноль. Он думал о завтрашнем дне: вызвать «Газель», вывезти все на склад, освободить помещение. Потом… Потом варианты: пойти к брату, помогать с монтажом кондиционеров и вентиляции. Или вернуться на мойку, на пару месяцев, чтоб подзаработать денег. Деньги нужны были всегда. Он выключил музыку. Гулкая тишина забитого коробками сервиса давила сильнее любого шума. Щелчок выключателя, щелчок замка. Готово. Завтра – точка.

Воздух на улице был тяжелым, пахло грозой. Первые крупные капли дождя шлепнулись на асфальт, когда он зашагал домой. Дождь быстро превратился в стену воды, хлеставшую по лицу, затекавшую за воротник. Он глубже натянул капюшон, ускорил шаг. Мысли метались под стук ливня. И тут – странное ощущение. Давление. Со всех сторон. Будто тело сжали в невидимом прессе. Воздух стал густым, тягучим. Дождь словно замедлился, капли повисли серебристыми нитями. Он сделал еще шаг вперед, в эту внезапную плотность.

И исчез. Без звука, без вспышки. Будто его вырезали из реальности. Капли упали на пустой асфальт. Ни следа. Ни памяти. Будто Славика никогда не было.

Он был. Но не под дождем. Не в Новосибирске. Не в своей Вселенной.

Тишина. Но не просто отсутствие звука – тотальная, высасывающая саму возможность звука Глухота. Не свет и не тьма, а нечто вне зрения. Не холод и не жара, а отсутствие самой сути температуры. Тело ощущало Ничто – одновременно бесконечно плотное и невесомое. Смысл растворялся в потоках чистых, бесцельных данных – уравнениях без решения, константах без привязки. Хаос Порядка. Абсурд как единственная истина.

И в центре этого немыслимого Не-Места проявилось Присутствие. Не форма, не голос. Абсолют. Фундаментальная Необходимость. Первопричина. Ткань Реальности. Бесстрастное, бесконечное, непостижимое. Славик не видел – он ощущал. Его как саму Истину Бытия. И ощущал Ошибку. Микроскопический разрыв в безупречном кристалле Закона. Немыслимая квантовая аномалия, вызванная уникальной траекторией его жизни, его болью, его тупиком под дождем. Он – квантовая песчинка, заклинившая безупречный механизм. Этого не могло быть. Но было. Здесь и сейчас.

Голос Абсолюта возник не в ушах, а в самой сути Славика, как непреложный факт, лишенный интонации, но полный неотвратимой тяжести:

"Свидетель. Катализатор Невозможного. Ошибка случилась. Понятие "ошибка" применено. Немыслимое свершилось. Последствия необратимы."

Славик, парализованный осознанием масштаба Присутствия и немыслимости происходящего, не мог ответить. Мысль была пылью. Чувства – абстракцией. Существовало только Слово Абсолюта.

"Твоя привязка к этой Реальности разорвана. Ты изгнан из своего времени, своего места. Ты будешь скитаться. Вечность."

Слово "вечность" прозвучало не как время, а как бесконечная, темная пустота. Славик почувствовал, как его сердце, если оно еще билось, сжалось в ледяной ком.

"Перемещения между Реальностями неизбежны. Их последовательность, их природа – непознаваемы. Даже для Меня. Чтобы покинуть одну Реальность и войти в другую, ты должен изменить ее историю. Коренным образом. Масштаб изменения определит срок твоего пребывания. Год. Столетие. Тысячелетие. Неизвестно."

Безысходность накрыла Славика волной. Вечное изгнание. Неизвестность. Рабство у Истории. За что?

"Ты не останешься беззащитным. Чтобы сопутствовать тебе в Вечности Скитаний, Я наделяю тебя Силой. Регенерация. Мгновенное восстановление любой раны, любого урона плоти. Но с восстановлением придет Усиление. Физическое. Степень Усиления будет пропорциональна степени нанесенного урона. Чем сильнее рана – тем больше сила, которую ты обретешь после исцеления."

Сила? Надежда? Но голос Абсолюта стал холоднее, тверже:

"Сила не дается без цены. Боль. Боль от раны будет усилена. Во много раз. Гораздо сильнее, чем может вынести обычное существо. Это необходимо. Баланс. Плата за Усиление, дарованное Регенерацией. Ты будешь познавать Силу через Адскую Боль."

Славик внутренне содрогнулся. Исцеление через муки. Сила через агонию. Это был не дар. Это было проклятие к проклятию.

"Сейчас Я верну тебя. В твою исходную точку. В твой дождь. На три часа. Это твой последний шанс увидеть их. Твоих родителей. Твоего брата. Твою сестру."

Родные! Мама, папа… Ледяная тоска сменилась жалкой надеждой.

"Но помни: ты стерт из этой Реальности. Для них ты – незнакомец. Чужой. Они не узнают тебя. Не вспомнят. Ты для них – пустота."

Удар. Гораздо страшнее любого физического. Увидеть их и быть для них ничем. Последний взгляд – в глаза пустоты. Подавленность сменилась яростным, бессильным гневом. За что?! Что он сделал, чтобы заслужить вечную боль, вечное одиночество и эту последнюю, изощренную пытку – видеть родных, которые его не знают?!

"Это необратимо. Твоя дорога – Вечность Скитаний. Твои спутники – Боль и Сила. Используй три часа. Прощай, не будучи узнанным. Прости Меня… за Ошибку."

В голосе Бога, в последних словах, прозвучала тень чего-то невыразимого – сожаления? Тяжести неизбежного? Или это было лишь эхо восприятия Славика? Он не успел понять.

Пространство Ошибки дрогнуло. Ощущение невыносимого давления, бессмысленности, Присутствия Абсолюта – все схлопнулось. Его вырвало из немыслимого Не-Места.

Холод. Вода. Шум. Он стоял посреди ливня на том же тротуаре, в той же позе шага. Время словно не прошло. Но все изменилось навсегда. Он был дома, но дом его больше не существовал. Он был рядом с родными, но был для них пустым местом. У него было три часа. Три часа прощания с жизнью, которой больше не было. Подавленный, раздавленный и кипящий от ярости на саму судьбу, Славик Мирзоян, стертый из своей реальности, первый и последний Вечный Скиталец, медленно повернулся и зашагал сквозь стену дождя туда, где когда-то был его дом. К незнакомцам, которых он любил больше жизни.

Глава 2: Три Часа и Бездна

Дождь хлестал с неослабевающей яростью, превращая знакомые улицы Новосибирска в серое, размытое месиво. Каждый шаг Славика отдавался в висках глухим стуком, смешиваясь с бешеным ритмом сердца. Слова Абсолюта горели в мозгу раскаленным железом: стерт, незнакомец, пустота. Ярость, такая холодная, боролась с ледяной пустотой отчаяния. Что он сделал? За что эта кара – вечное скитание, адская боль за силу, и вот это… это? Видеть их и быть никем.

Он подошел к дому, где они жили сейчас – скромная, но крепкая квартира, оплаченная потом матери, его и брата собственными заработками. Окна светились теплым желтым светом, таким знакомым, таким домашни*. Сквозь залитое дождем стекло он увидел движение. Мама. Она мыла посуду на кухне, ее профиль, чуть уставший, но все еще красивый. Рядом, в гостиной, сидел папа, смотрел телевизор, его поза расслабленная. Где-то в глубине квартиры – брат, сестра с ее ребенком.

Славик замер у двери, рука дрожала, занесенная, чтобы позвонить. Три часа. Три последних часа. Но войти куда? В чужой дом? Он представил их лица – вежливое недоумение, настороженность. "Вам что-то нужно, молодой человек?" Голос матери, но обращенный к незнакомцу. Нож в сердце.

Он не выдержал. Обойдя дом, он нашел узкий просвет между забором и стеной, где мокрый куст сирени давал призрачное укрытие. Отсюда, сквозь щель в занавеске кухонного окна, он мог видеть ее. Мама. Она вытирала тарелку, что-то напевала себе под нос. Старое езидское. То самое, что пела ему, когда он болел в детстве. Славик прижался лбом к холодному, мокрому дереву забора. Боль сжала горло, горячие слезы смешивались с ледяным дождем на лице. Он видел каждую морщинку у ее глаз, знакомую родинку на шее, как она поправила прядь седеющих волос. Она была здесь, в двух метрах. Живая, теплая. Его мать. И он был для нее абсолютным нулем. Пустым местом под дождем.

Папа вышел на кухню, что-то сказал. Они засмеялись вместе. Простой, бытовой смех, который раньше наполнял дом жизнью. Теперь он резал Славика как нож. И Славик понял, что не сможет. Не сможет видеть больше. Видеть брата, который когда-то защищал его во дворе, сестру, которая делилась с ним игрушками. Видеть своего племянника и знать, что для этого ребенка он не просто чужой – он никто, призрак без прошлого.

Он отполз от щели, спрятавшись за мокрым стволом сирени. Сел на корточки в грязи, спрятав лицо в колени. Тело тряслось не от холода, а от всепоглощающей, немой агонии. Боль утраты была тоньше и острее любой физической муки, обещанной Абсолютом. Он потерял не просто семью. Он потерял само право быть их сыном, братом. Он был вычеркнут. Стерт. Ярость вспыхнула с новой силой – на судьбу, на несправедливость, на этого холодного, бесстрастного Бога, извинившегося и обрекшего его на вечность страданий. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Тупая боль была слабым эхом той агонии, что ждала его впереди, но сейчас она была хоть чем-то реальным в этом кошмаре.

Три часа текли как расплавленное стекло – медленно и невыносимо больно. Он не смотрел на часы. Он чувствовал истекающее время, как чувствуют приближение гильотины. Он слышал, как брат вышел покурить на балкон, как засмеялся ребенок сестры, как захлопнулась входная дверь, когда кто-то вышел. Каждый звук из дома был каплей яда. Он сидел, мокрый, грязный, разбитый, в своем укрытии, наблюдая краешком глаза за частичками жизни, которая больше не принадлежала ему.

И вот пришло время. Ни звонка, ни сигнала. Просто внезапное, абсолютное ощущение. Как будто невидимый крюк вцепился ему в грудину и дернул. Не больно. Пусто. Холодно. Он вскинул голову, в последний раз жадно вглядываясь в светящееся окно кухни, где мелькнула тень матери. Простите меня, – прошептал он в пустоту, зная, что никто не услышит, никто не вспомнит.

Пространство вокруг него… не сжалось. Оно расслоилось. Тротуар, мокрый асфальт, стена дома, дождь – все это на мгновение стало похоже на плохо наложенные друг на друга прозрачные пленки, сдвинутые небрежной рукой. Цвета померкли до серости, звук дождя превратился в протяжный, искаженный вой, а затем и вовсе исчез. Славик почувствовал, как его тело перестает подчиняться законам привычной физики. Оно не падало, не летело – оно растворялось. Клетки, атомы, сама ткань его существа растягивалась, разрывалась на невообразимо тонкие нити, пронизывая слои чего-то холодного, скользкого и абсолютно чуждого. Это не было путешествием. Это было разобранное состояние. Ощущение полной потери себя, формы, границ. Он был потоком боли (еще не физической, но экзистенциальной, от потери) и осознания, неведомым течением через безликую, безвременную пустоту между мирами. Не было ни света, ни тьмы, ни верха, ни низа – только бесконечное серое Ничто, прошитое ледяными струями не-энергии, которые прокатывались сквозь то, что когда-то было его телом и душой. Он не дышал. Не думал. Существовал в состоянии чистого, невыразимого ужаса растворения. Длилось ли это мгновение или миллион лет – он не мог сказать. Времени здесь не было. Было только перемещение. Скитание. Начало Вечности.

И так же внезапно, как началось, это закончилось. Расслоение схлопнулось. Серость сменилась… зеленью. Яркой, почти неоновой. Густой, влажной. Давящей. Звук вернулся – но это был не шум города. Это был многоголосый гул насекомых, щебет незнакомых птиц, шелест огромных листьев где-то высоко над головой. Воздух ударил в лицо – теплый, влажный, густой от запахов гниющих растений, цветов и чего-то… животного. Он стоял по колено в мутной, теплой воде какого-то болотца. Стволы гигантских деревьев, покрытых мхом и лианами толщиной в его руку, вздымались ввысь, теряясь в густом пологе невиданной листвы. Солнце пробивалось редкими, пыльными столбами сквозь эту зеленую темень.

Славик пошатнулся, едва не упал в вонючую воду. Тело вернулось, целое, но какое-то… чуждое. Оно гудело от остатков перемещения, кожа покалывала, как после удара током. Он вдохнул – влажный, тяжелый воздух обжег легкие. Куда?! Где это?! Дикость, первозданность… и абсолютная чуждость. Никаких намеков на Новосибирск, на города, на знакомый мир. Только бесконечный, душный, живой и угрожающий лес.

Он поднял руки. Они дрожали. От холода ли? От страха? От последних капель адреналина после прощания? Или… от чего-то нового? От обещанной Силы, спящей в нем, готовой проснуться ценой невообразимой боли? Он сжал кулак. Мышцы напряглись под кожей. Обычные мышцы? Или уже… чуть больше?

Гул леса, казалось, нарастал, окружая его. Где-то вдали прокричала невидимая птица – звук резкий, незнакомый. Славик, Вечный Скиталец, стертый из своей реальности, первый раз в жизни стоял по колено в болоте абсолютно чужого мира. Мира, который он должен был изменить, чтобы снова сорваться в бездну. Его Вечность началась здесь. В страхе, тоске по дому, который забыл его, и с тихим ужасом перед первой раной, которая откроет врата к Силе и новой волне невыносимой боли.

Глава 3: Первая Кровь, Первая Боль

Тепло. Непривычное, липкое, обволакивающее тепло, пропитанное запахами, от которых сводило ноздри. Славик стоял по колени в мутной, чуть теплой воде, цепляясь взглядом за гигантские стволы деревьев, уходившие в невидимую высь. Мох свисал с них зелеными бородами, лианы толщиной в его руку оплетали все, словно щупальца спящих чудовищ. Воздух гудел – не городским гомоном, а низким, непрерывным гудением миллионов невидимых крыльев, перемежаемым резкими, незнакомыми криками где-то в зеленой мгле. Солнце пробивалось редкими, пыльными столбами, лишь подчеркивая непроглядную темень под сомкнутым пологом.

"Где я?" – мысль ударилась о стену паники. Ни небоскребов, ни асфальта, ни следов человека. Только этот древний, дышащий, живой лес. Дикий. Чужой. Не Сибирь. Не Россия. Даже не Земля? Мысли о квантовых аномалиях, Абсолюте, вечном скитании казались здесь безумием наяву. Но боль от последних трех часов, от взгляда на мать, которая его не узнала, была острее любого шипа. Она привязывала к реальности. Кошмарной, но реальности. "Ты должен изменить историю мира, чтобы уйти". Как? Как изменить историю этого места? Он не знал даже, где находится! Ярость, глухая и беспомощная, подкатила к горлу. Он сгреб пригоршню мутной воды, плеснул себе в лицо. Прохлада была обманчивой.

Он выбрался на относительно сухой участок – корявый корень гигантского дерева, выступавший из воды. Одежда промокла насквозь, натирала. Голод скрутил желудок. Жажда. Но пить из этого болота? Самоубийство. Нужно двигаться. Найти признаки цивилизации. Или хотя бы источник чистой воды. Он осмотрелся. Все направления выглядели одинаково – зеленый, влажный, угрожающий хаос. Выбрал наугад, туда, где свет пробивался чуть ярче.

Шел осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. Каждый треск ветки заставлял его вздрагивать. Лес жил своей жизнью – что-то шуршало в подлеске, с ветки сорвался ярко-синий комок перьев с пронзительным криком, огромное, похожее на стрекозу насекомое с размахом крыльев в ладонь прожужжало мимо его уха. Славик чувствовал себя песчинкой, затерянной в чужом, недружелюбном организме. Его знания – ремонт телефонов, работа на мойке, школьная физика – были бесполезны здесь. Здесь правили другие законы. Законы клыков и когтей.

Он услышал их раньше, чем увидел. Низкое, хриплое рычание, не одно, а несколько. Идущее не спереди, а сбоку и чуть сзади. Холодный пот выступил на спине. Он медленно обернулся.

Из-за завесы огромных листьев вышли трое. Не волки. Не медведи. Существа, которых он никогда не видел даже в кошмарах. Размером с крупную собаку, но приземистые, мускулистые, покрытые жесткой, темно-серой щетиной. Морды короткие, мощные, с клыками, торчащими из-под верхней губы. Глаза маленькие, свиные, но полные хищной цепкости. Лапы заканчивались толстыми когтями, явно приспособленными для рытья и разрывания. Они двигались не спеша, расходясь полукругом, отрезая путь назад. Слюна капала с их пастей на влажную землю.

Сердце Славика бешено заколотилось. Адреналин ударил в виски. "Дикие кабаны? Мутанты? Что?!" Он оглянулся в поисках оружия. Толстая ветка валялась неподалеку. Он бросился к ней, но один из зверей, самый крупный, рыкнул и сделал выпад, перекрывая путь. Славик отпрыгнул назад, на корень. Звери сомкнули кольцо. Рычание стало угрожающим, предупреждающим. Они чуяли страх.

"Сила…" – мелькнула мысль, ледяная и отвратительная. "Регенерация. Усиление. Но боль… усиленная боль…" Он сжал кулаки. В них не было обещанной мощи. Только страх и дрожь. Он не хотел этой силы! Не хотел этой боли! Но выбора не было.

Самый дерзкий зверь, поменьше, с белесым пятном на боку, внезапно бросился. Не на Славика, а на его ногу, свисавшую с корня. Быстро. Очень быстро! Славик едва успел дернуть ногу вверх. Когти зверя лишь скользнули по резине его кроссовка, но сила толчка чуть не сбросила его в воду. Он замахнулся веткой, но промахнулся – зверь отскочил с проворством кошки.

Второй зверь, пользуясь моментом, прыгнул с другой стороны. Славик инстинктивно выставил руку для защиты. И почувствовал… не укус, а удар. Тупой, мощный. Зверь врезался ему в предплечье всей тушей. Раздался глухой хруст. Дикая боль от перелома пронзила руку. Славик вскрикнул от неожиданности и боли. Его рука неестественно выгнулась. Ветка выпала из ослабевших пальцев.

И тут… началось.

Боль. Та самая, о которой предупреждал Абсолют. Она пришла не после, а вместе с осознанием травмы. Но это была не просто боль сломанной кости. Это был взрыв. Огненная волна, в тысячи раз превосходящая ожидаемую агонию, прокатилась от сломанного предплечья по всему телу. Каждый нерв стал раскаленной иглой. Каждая мышца – узлом из судорог. Мозг затопило белым, ревущим светом чистейшей, невыразимой муки. Он не закричал – горло свела судорога. Он рухнул на корень, корчась, чувствуя, как его тело рвется на части изнутри. Звери, почуяв легкую добычу, сгрудились вокруг, рыча.

Но боль достигла пика… и так же внезапно начала отступать. Как будто кто-то выключил ток. Оставив после себя дрожь, холодный пот и… новое ощущение. Там, где секунду назад была сломанная кость и разорванные ткани, теперь было… цело. И больше, чем цело. Предплечье горело изнутри не болью, а странной, пульсирующей силой. Мышцы под кожей стали плотнее, тверже. Он сжал кулак – пальцы двигались плавно, без тени боли, сжимаясь с непривычной, железной хваткой. Усиление. Ощутимое.

Белесый зверь, самый мелкий, не уловил перемены. Он прыгнул, пасть разинута, намереваясь вцепиться в горло поверженной добычи. Славик, еще не отдавая себе отчета, движимый инстинктом и остатками адреналина, бросил ему навстречу вновь обретенную руку. Не кулак. Открытую ладонь.

Удар пришелся точно в морду зверя. Раздался хруст кости и отчаянный визг. Зверя отшвырнуло назад, как тряпичную куклу. Он кувыркнулся в воду и затих. Два других зверя отпрянули, ошеломленные внезапным отпором и визгом собрата. Их маленькие глазки метались между Славиком и упавшим.

Славик поднялся. Он стоял на корне, мокрый, грязный, с разорванной рукавом куртки, под которой скрывалась целая и сильная рука. В груди бушевала смесь остаточной, жуткой боли и дикой, первобытной ярости. Ярости на этот мир. На зверей. На Абсолюта. На свою судьбу. И на эту силу, купленную ценой ада.

Он посмотрел на двух оставшихся тварей. В его взгляде не было страха. Было холодное, ясное понимание. Понимание цены. И понимание того, что он теперь может сделать.

"Ну что?" – его голос, хриплый от недавнего немого крика, прозвучал чужим в гулком лесу. – "Кто следующий?"

Звери, почуяв не просто угрозу, а нечто чужеродное и опасное, заскулили, пятясь назад. Через мгновение они развернулись и скрылись в зеленой чаще, оставив своего поверженного собрата и человека с горящими глазами, стоящего на корне в болоте чужого мира. Первая кровь была пролита. Первая боль испытана. Первая сила получена. Путь Вечного Скитальца начался с кровавой метки.

Глава 4: Муравьи и Тени

Труп белесого зверя медленно погружался в мутную воду болота. Рыжий след от его размозженной морды медленно расплывался. Славик стоял на корне, сжимая и разжимая кулак. Сила, пульсирующая в предплечье после той чудовищной боли, была… осязаемой. Он чувствовал, как мышцы стали плотнее, реакция чуть острее. Казалось, он мог бы сейчас согнуть стальной прут. Горькое, ядовитое удовлетворение смешалось с отголоском той нечеловеческой агонии в его крови. Цена.

Он посмотрел на двух сбежавших тварей, чей след уже скрылся в чаще. Победа. Но какая? Он был мокрый, грязный, голодный, в разорванной одежде, посреди неизвестного, враждебного леса. И он только что чуть не стал обедом для… чего? "Самых слабых", – вдруг пронзительно ясно пришла мысль. Мысль, от которой по спине пробежал холодок, несмотря на влажную жару. Абсолют не врал. Он дал силу для Вечности Скитаний. Но здесь и сейчас, в этом мире, он, Славик, был никем. Букашкой. Эти звери – они были просто падальщиками, шакалами этого леса. Что-то вроде крыс или бродячих собак в его мире. И они едва не разорвали его. Если бы не проклятый дар…

Он спрыгнул с корня, стараясь не шуметь. Тело горело адреналином и остаточной дрожью. Нужно уходить. Труп привлечет кого-то посильнее. Он двинулся по тому же направлению, что и раньше, но теперь его шаги были осторожнее, слух напряжен до предела, глаза сканировали не только перед собой, но и верхние ярусы леса, где царила тревожная полутьма.

Страх сменился не просто осторожностью, а леденящим осознанием собственной уязвимости. Он был очень слаб здесь. Без Силы, купленной болью, он был бы уже мертв. Но полагаться только на нее? Каждая регенерация – это ад. Он не знал, выдержит ли его разум, если боль будет сильнее, чем от сломанной руки. А что, если рана будет смертельной? Сработает ли регенерация? Абсолют не уточнял. Он был подопытным кроликом в самом жестоком эксперименте.

Лес менялся. Болото осталось позади, земля стала тверже, покрытой толстым слоем перегноя и гигантскими опавшими листьями. Воздух был еще тяжелее. Шум насекомых сменился более редкими, но куда более пугающими звуками: где-то далеко заревело что-то огромное и недовольное, эхом прокатившись по стволам деревьев. Сверху, с высоты в десятки метров, донесся резкий, почти птичий крик, но такой силы, что Славик инстинктивно присел, прикрыв голову руками. "Хищники. Крупные. Очень крупные."

Он шел часами, чувствуя, как силы покидают его. Жажда стала невыносимой. Он нашел ручей – узкий, быстрый, прозрачный. Рискнул напиться, зачерпнув воду руками. Вкус был странный, землистый, но не отравленный. Облегчение было кратким. Нужна еда. Он видел ягоды, похожие на гигантскую малину, но ярко-фиолетовые. Птицы клевали их без вреда? Или это ловушка? Он не решился. Сорвал какие-то невзрачные грибы – и тут же выбросил, вспомнив о возможных токсинах. Он был слеп и беспомощен в этом мире.

Сумерки сгущались с неестественной скоростью. Зеленый полумрак леса быстро превращался в чернильную тьму. Страх вернулся, холодный и липкий. Ночь в таком лесу – смерть. Нужно укрытие. Он заметил расщелину в основании огромного дерева, затянутую лианами. Похоже на нору, но пустую? Он осторожно раздвинул лианы, заглянул внутрь. Темно, пахнет сыростью и… чем-то еще. Кисловато. Пусто. Или нет?

Решив рискнуть, он протиснулся внутрь. Расщелина была неглубокой, но достаточно, чтобы спрятаться от прямого взгляда. Он свернулся калачиком на холодной земле, прислушиваясь к наступающей ночи. Лес оживал по-другому. Скрипы, шелесты, странные щелчки становились громче, ближе. Где-то совсем рядом заурчало, будто перекатывая камни в желудке. Славик затаил дыхание, прижимаясь спиной к древесной стенке. *Муравей. Я всего лишь муравей здесь…"

Он задремал урывками, просыпаясь от каждого шороха. Голод и холод сводили желудок и мышцы. Мысли путались: лицо матери за занавеской, холодное безразличие Абсолюта, хруст собственной кости, свиные глазки зверя… И страх. Постоянный, точащий страх.

Первый луч слабого утреннего света, пробившийся сквозь лианы у входа, показался спасением. Славик выполз из укрытия, весь одеревеневший, но живый. Он потянулся, пытаясь разогнать скованность. Нужно двигаться. Найти людей. Или хотя бы понятную опасность.

Он шел, стараясь держаться открытых участков под редкими просветами в кронах. Солнце, пробиваясь, создавало длинные, косые тени. Именно одна из этих теней и спасла ему жизнь.

Он замер на краю небольшой поляны, заросшей гигантскими папоротниками. Что-то мелькнуло краем глаза. Не звук. Не запах. Движение. Тень на земле перед ним шевельнулась не так. Не в такт ветру качающимся веткам. Быстрее. Целенаправленнее.

Инстинкт кричал: "Опасность! Смерть!" Славик отпрыгнул назад, в густые заросли у ствола дерева, как раз в тот миг, когда с верхней ветки огромного дерева напротив, бесшумно как призрак, сорвалась тень.

Она приземлилась на то место, где он стоял секунду назад. Бесшумно, упруго, на мощных задних лапах. Это было… изящно и ужасающе одновременно. Существо ростом с человека, но гибкое, как кошка, покрытое короткой, гладкой шерстью угольно-черного цвета, сливающейся с тенями. Длинный хвост балансировал в воздухе. Узкая, вытянутая морда с острыми, как бритва, клыками, торчащими из приоткрытой пасти. Но больше всего поражали глаза – большие, вертикально-щелеватые, фосфоресцирующие желтым светом в полумраке леса. В них читался холодный, безжалостный интеллект хищника высшего порядка.

Пантера? – мелькнула бессвязная мысль. Но на двух ногах? И эти глаза… Существо медленно повернуло голову в его сторону. Желтые зрачки сузились, зафиксировавшись на нем сквозь листву. Оно чуяло. Видело. Знало.

Сердце Славика остановилось, а потом забилось с бешеной силой, громко, слишком громко в внезапно наступившей тишине. Этот зверь… он излучал власть. Власть над этим лесом. Тот, кого он убил вчера – это были насекомые рядом с этим. Этот… этот был настоящим хозяином ночи. Или утра? Его черная шкура почти не отражала свет.

Тварь не спешила. Она сделала один бесшумный шаг вперед, ее взгляд, полный спокойной уверенности, пригвоздил Славика к месту. Он понял, что бежать бесполезно. Даже с усиленной рукой. Этот зверь двигался с грацией и скоростью, недоступной ему. Он был слаб. Очень слаб. Как мышь перед удавом.

Остатки разума кричали: Боль! Сила! Но страх перед той адской болью был почти сильнее страха смерти. Почти. Он видел, как зверь чуть присел, готовясь к прыжку. Мышцы под черной шкурой играли, как стальные тросы.

Нет!

Славик рванулся в сторону, не к открытой поляне, а глубже в густые, колючие заросли под деревом. Шипы впились в кожу, одежда рвалась. Он услышал бесшумный свист воздуха – зверь прыгнул. Когтистые лапы впились в землю там, где он был мгновение назад, вырвав клок листвы.

Он не оглядывался. Он полз, катился, продирался сквозь чащу, чувствуя, как желтые глаза жгут ему спину. Слышал бесшумные шаги хищника, следующего за ним по пятам, не спеша, словно играя. Охота началась. Охота на муравья.

Славик, Вечный Скиталец, обладатель Силы, купленной болью, бежал, как загнанный зверек. Осознание своей ничтожности здесь, в этом первобытном аду, было горше любой физической муки. Он выжил вчера. Сегодня шансов почти не было. А завтра? Вечность скитаний казалась не благословением, а бесконечным кошмаром, где каждое утро он просыпался добычей.

Отличное замечание! Исправляю механику регенерации в главе 5, делая ее мгновенной и безотказной, как и задумано:

Глава 5: Прыжок в Неизвестность и Цена Исцеления

Бесшумный топот за спиной преследовал Славика, как эхо собственного безумия. Колючие ветки рвали одежду и кожу, но он не чувствовал ничего, кроме леденящего ужаса от желтых, фосфоресцирующих глаз, неотступно висящих в воздухе позади. Зверь не спешил. Он играл. Славик был развлечением перед завтраком.

Легкие горели, ноги подкашивались. Он знал – бежать от этого тенеподобного убийцы бесполезно. Но инстинкт гнал его вперед, сквозь редеющий подлесок. И вдруг – пустота.

Лес оборвался. Резко. Славик едва затормозил у края глубокого обрыва. Внизу бурлила широкая, стремительная река. Шум воды обрушился на него стеной. Он оглянулся. Черная тварь вышла на край, в десяти шагах. Желтые глаза сузились, изучая его и бездну. Расчетливые. Она знала – он в ловушке. Мышцы на ее плечах напряглись для прыжка.

"ПРЫГАЙ!"

Славик оттолкнулся спиной вперед. В тот же миг черная молния сорвалась с места. Когтистые лапы не вцепились, но острый, как бритва, коготь на задней лапе чиркнул по его спине, когда он уже падал.

Боль и Реакция.

Острая, режущая боль от рваной раны вдоль лопатки пронзила его. Он почувствовал, как когть вспарывает кожу и мышцы. Теплая кровь брызнула. И тут же… началось.

Не после падения. Сразу. Пока он еще летел в воздухе. Тело отозвалось на травму мгновенно, без промедления, без мысли. Знакомая, чудовищная волна усиленной боли обрушилась на него, смешавшись с болью самой раны и ужасом падения. Это был взрыв нервов. Огненная молния, ударившая от раны на спине по всему телу. Каждый мускул свело судорогой. Мозг затопило белым, ревущим светом чистейшей агонии. Он не закричал – горло свело спазмом. Мир померк, закружился.

Исцеление.

Пока он падал, сквозь всепоглощающую боль, он чувствовал, как ткани на спине сшиваются сами собой с невероятной скоростью. Зияющая рана стягивалась, кожа смыкалась. Это было невыносимо – ощущать, как плоть регенерирует под кнутом этой адской боли. Процесс занял секунды падения. К моменту удара о замаскированный водой валун у берега, рана на спине была уже лишь розовым шрамом, быстро бледнеющим.

Но боль от регенерации еще бушевала, когда…

Удар.

Он врезался боком о камень. Слышал, как с хрустом ломаются ребра. Новая, оглушающая боль от удара наложилась на отступающую, но все еще жгучую агонию регенерации спины. Воздух вырвало из легких. Мир потемнел сильнее. Ледяная вода реки обрушилась на него, сбивая с ног, закручивая в бешеном потоке. Он барахтался, захлебываясь. Каждое движение отдавалось дикой болью в боку. Ребра! Сломаны. Минимум одно, возможно, несколько. Возможно, повреждено легкое – дышать было мучительно.

Новая Рана – Новое Исцеление.

Тело, не успев оправиться от первой пытки, мгновенн среагировало на новую травму. Та же адская волна усиленной боли накатила снова, на этот раз центрируясь в груди. Боль от перелома ребер умножилась в десятки раз, стала всесокрушающей, выворачивающей наизнанку. Славик замер в воде, скрючившись от невыносимой муки, едва не наглотавшись воды. Он чувствовал, как внутри, под кнутом этой нечеловеческой агонии, сломанные кости встают на место, трещины срастаются, ушибленные ткани восстанавливаются. Процесс был быстрым, мучительным и автоматическим. Сила не спрашивала, готова ли его психика. Она работала.

Через несколько секунд безумия боль в груди стала стихать, оставляя после себя лишь тупую ломоту и… новую пульсацию силы. Глубже, мощнее, чем в руке после перелома. Ребра были целы. Легкое работало. Но разум был измотан до предела, оглушен двойным ударом ада.