Темные души: Лесной контракт

Тишина.

Только их дыхание нарушает её – неровное, прерывистое, будто даже воздух теперь принадлежит ему. Аскар проводит пальцем по её влажной коже, собирая капли душа, смешанные с её слезами. Лаванда и что-то ещё… что-то, от чего в его груди глухо стучит. Первые цветы. Первая весна после долгой зимы.

– Солёная, – шепчет он, касаясь губой её щеки, ловя дрожь на её ресницах.

Она вздрагивает, пытается что-то сказать, но слова путаются, голос срывается. Он знает это – знает, как она теряется, как её мысли разбегаются, когда он заставляет её повторять его слова. Грязные. Похабные. Те, от которых она заливается алым – не только лицо, но и грудь, кончики пальцев, даже колени.

– Повтори, – приказывает он, и она повинуется.

Её голос дрожит, но в нём нет страха. Только наслаждение.

Аскар знает – она его жертва. Но когда её пальцы впиваются в его плечи, когда её тело выгибается навстречу, он понимает: она счастлива.

И, может быть, она действительно связана с лесом. Может быть, он выбрал её не просто так.

Но сейчас это не важно.

Важно только то, как она пахнет весной.

Как срывается её голос.

Как она краснеет.

Глава 1. Лесной стон

Аскар

Я помню запах этого леса. Настоящий.

Не тот удушливый "свежий" аромат, что рекламируют в баллончиках для квартир. А ядрёный, едкий, живой – смесь преющей хвои, разлагающихся грибов и горькой сосновой смолы. Запах, от которого щиплет ноздри и сводит скулы.

Теперь здесь воняет бензином и перегаром.

Я иду по опушке, и под ногами – не упругий ковёр из мха, а битое стекло, вонзающееся в голые ступни. Но я не чувствую боли. Только гнев.

Люди.

Они гадят там, где спят. Оставляют после себя пластиковые пакеты, словно сброшенную кожу. Консервные банки с рваными краями – готовые перерезать глотку любому зверю. Презервативы, раздувшиеся как трупная плоть на ветвях молодых берёз.

Мои деревья шепчутся:

«Аскар… Они снова были здесь…»

Голоса старых дубов вибрируют в моих костях, как струны сгнившей арфы. Я чувствую их боль – не острую, а тупую, разъедающую, будто кто-то медленно выкручивает мои суставы ржавым гвоздодёром.

Я останавливаюсь у ручья – если это еще можно назвать ручьем.

Вода не течет, а ползет густой черной жижей, покрытая радужной пленкой – словно кто-то пролил бензин в последний источник жизни. На дне – ржавые батарейки, разбухшие от влаги, похожие на яйца какого-то механического паразита. Они мерцают тускло, как умирающие светляки.

Я наклоняюсь, и запах бьет в нос – едкий, химический, с нотками гниющего металла.

Так не должно пахнуть.

Так не должно быть.

Но есть.

Вода дрожит, когда я касаюсь ее поверхности. Лицо, которое смотрит на меня из глубины – не мое.

Или слишком мое.

Кожа – не гладкая, не мягкая, как у людей. Она покрыта мхом, будто древняя кора, но не сплошь – пятнами, как лишайник на камнях. На скулах, где когда-то был румянец – теперь зеленоватый налёт, мягкий, как бархат. Вдоль рёбер – трещины, как на засохшей глине, а на бёдрах – узоры, похожие на очертания листьев, будто кто-то выжег их раскаленным железом.

Волосы – не волосы.

Это лианы.

Чёрные, переплетённые, как корни старого дуба, с вплетёнными сухими листьями и перьями ворон. Они шевелятся сами по себе, будто живые, когда я поворачиваю голову.

Глаза.

Жёлтые.

Не просто светлые – горящие, как угли в пепле. Зрачки – узкие, вертикальные, как у хищника, что выслеживает добычу в темноте. Они светятся в сумерках, и я знаю – люди пугаются, когда видят это.

Но пугаются недолго.

Потому что потом убегают.

Или умирают.

Ступни – грубые, покрытые трещинами, как пересохшая земля в засуху. Они не чувствуют ни холода, ни осколков, ни колючек. Между пальцев – тонкие перепонки, бледные, почти прозрачные – наследие болот, что когда-то были здесь.

Я не человек.

Но и не зверь.

Я – то, что осталось.

Последний страж.

Последний гнев.

Последний шёпот перед тем, как лес умрёт.

Я сжимаю кулаки, и когти (длинные, чёрные, как шипы терновника) впиваются в ладони.

Не больно.

Но унизительно.

Раньше достаточно было шагнуть из тени – и люди падали на колени, моля о пощаде. Их страх был сладок, как мёд. Их кровь – горяча, как летний дождь.

Теперь…

Теперь они смеются.

Бросают бутылки.

Рубят деревья.

И не боятся.

Ни леса.

Ни меня.

Я поднимаю голову и смотрю в небо – тусклое, затянутое дымом.

Где-то там, за этой грязной пеленой, еще есть звёзды.

Но я их не вижу.

И лес – тоже.

Я выпрямляюсь, чувствуя, как мох на моих плечах осыпается, как старая шкура.

Хватит.

Если лес не может их напугать…

Значит, я приду к ним.

В их мир.

В их города.

И научу их бояться снова.

Я улыбаюсь, и губы трескаются, как кора под морозом.

Они не знают, что тьма уже смотрит на них.

Мои глаза.

Мой гнев.

Моя месть.

Я стоял на границе леса, где стволы уже не шепчутся, а стонут. Где земля не дышит, а задыхается. Где последние листья не шелестят, а звенят, как ржавые монеты.

И решение пришло само.

Я выйду из леса.

Не как тень. Не как кошмар в детских сказках.

А в их обличье.

В человеческом.

Проклятие или дар?

Мать-Природа давно дала мне эту возможность. Спрятала её в моей плоти, как семя в гнилушке.

Я никогда не хотел этого.

Ненавидел их форму.

Их гладкую кожу. Их мягкие ладони. Их тупые зубы, неспособные разорвать даже горло.

Но сейчас…

Желание было сильнее.

Сильнее гордости.

Сильнее отвращения.

Сильнее меня.

Знаки

Я провёл рукой по спине, где под слоем мха пульсировали руны.

Они не были выжжены или вырезаны.

Они росли.

Как корни.

Как грибница.

Как что-то живое под кожей.

Старые.

Тёмные.

Не мои.

Я скреб их ногтями, но они не сходили.

Потому что не на поверхности.

Они внутри.

Я разжал пальцы и взглянул на тыльную сторону ладони.

Там, между сухожилиями и трещинами, проступали другие знаки.

Мелкие.

Извилистые.

Как следы червей под корой.

Я знал, что если прочту их…

Если произнесу…

Стану одним из них.

Хотя бы снаружи.

Я чувствую сомнение.

Ветер завыл между деревьями, и голоса леса подхватили:

«Ты забудешь…»

«Ты предашь…»

«Ты станешь слабым…»

Я закрыл глаза и вдохнул.

Запах гнили.

Запах их мира.

И решил.

Я не произнёс слов.

Ещё нет.

Но пальцы уже обводили контуры рун на руке.

Готовясь.

Запоминая.

Принимая.

Они жглись, как крапива.

Но я не останавливался.

Потому что пора.

Потому что они уже почти победили.

И единственный способ сражаться – стать чужим.

Даже если это убьёт меня.

Я опустился на колени.

Мох на бёдрах осыпался, как пепел.

Лианы волос замерли.

Тишина.

Только руны пульсировали.

Горя.

Зовя. Обещая.

Я поднял голову.

В последний раз посмотрел на лес.

На свой, умирающий лес.

И приготовился прочесть.

Глава 2. Перерождение

Я стоял на коленях посреди поляны, где когда-то цвели ландыши. Теперь здесь лежали только окурки и ржавые пробки. Мои пальцы дрожали, когда я в последний раз провел по рунам на тыльной стороне ладони. Знаки горели, будто раскаленные угли, впившиеся в плоть.

"Пора," – прошептал я, и лес замер в ожидании.

Первой треснула ключица.

Звук был ужасен – как ломающаяся ветка векового дуба. Боль пронзила меня, горячая и острая, заставив согнуться пополам. Я зарычал, но голос сорвался на хрип – мои голосовые связки уже менялись.

Кости:

      Мои суставы начали выворачиваться с хрустом перемалываемых камней. Позвоночник скрипел и сокращался, заставляя меня сутулиться, как старика. Челюсть сломалась с глухим щелчком, перестраиваясь под человеческий прикус. Я ощущал, как тазовые кости сужаются, рёбра становятся хрупкими – эта хрупкость пугала больше самой боли.

Кожа:

      Мох на моих плечах вдруг зашевелился, будто почуяв опасность. Затем начал осыпаться, обнажая потрескавшуюся кору моей истинной кожи. Трещины расширялись, из них сочилась не кровь, а густая смола. Вдруг – страшный разрыв от ключицы до живота. Из раны полезла… человеческая плоть. Розовая, нежная, мерзко пульсирующая.

Я завыл, когда процесс пошел дальше:

На руках кора начала слезать лоскутами, как старая краска

На груди мох превращался в редкие волосы

Перепонки между пальцами рвались с ощущением, будто сдирают кожу живьем

Лицо:

      Худшие муки начались, когда изменения дошли до головы. Мои рога – гордость любого лешего – начали крошиться. Они осыпались серой пылью, оставляя после себя лишь небольшие бугорки на лбу. Глаза вылезали из орбит, зрачки сужались до человеческих точек. Я чувствовал, как мои клыки втягиваются обратно в десны – унизительнее боли не было ничего.

      Когда самые страшные муки прошли, я лежал в луже: Смолы, крови, чего-то ещё, липкого и тёплого

Попытался встать – и рухнул. Новые ноги не слушались. Я полз к луже, чтобы увидеть… его. Человека. Себя.

Я подполз к реке. Каждое движение давалось с трудом – новое тело дрожало, как молодая лань, впервые вставший на ноги.

Вода дрожала, но черты лица проступали четко – резкие, грубые, высеченные будто не из плоти, а из старого дуба.

Лицо мужчины лет тридцати пяти, не больше.

Скулы – острые, как обтесанный камень, придавали лицу жестокую выразительность. Подбородок – квадратный, твердый, с темной щетиной, уже пробивающейся сквозь бледную кожу. Губы… Боги леса, эти губы! Алые, будто я только что пил чью-то кровь, пухлые, чувственные – совершенно не подходили к этому суровому лицу.

Но глаза…

Глаза остались мои.

Золотисто-карие, с вертикальными зрачками, как у хищника, выслеживающего добычу. В человеческом лице они выглядели еще более чужеродно, еще более пугающе. Я прикоснулся к губам – они были мягкими, неожиданно горячими. Странное ощущение. Раньше мои губы не чувствовали прикосновений – только холод ветра и жар огня.

С трудом поднялся на ноги.

Тело…

Тело было мощным, но по-другому.

Плечи – широкие, сильные, но без былой корявой мощи. Грудь – широкая, гладкая, с едва заметными тенями мышц под кожей. Торс сужался к талии, образуя классический треугольник, о котором так любят писать человеческие поэты.

Руки – все еще жилистые, но пальцы стали короче, без когтей, без защитной коры. Я сжал кулак – сила осталась, но что-то важное исчезло.

Ноги… Длинные, мускулистые, но голые. Без привычного мха, без защитного покрова.

Я закачался, впервые поднявшись в полный рост. Должно быть, под два метра – для человека это очень много.

И тогда…

Тогда я увидел ЭТО.

Между ног свисало нечто массивное, тяжелое, совершенно грозное даже в спокойном состоянии. Толстый ствол с выступающими венами, крупная головка, темная от прилива крови. Совершенно неприкрытое, уязвимое и в то же время… опасное.

Я дотронулся – и все тело вздрогнуло.

Не боль.

Не страх.

Что-то другое.

Предвкушение?

Жажда?

Я сжал его в кулаке, ощущая, как пульсирует под пальцами. Новое оружие. Новые возможности.

Лес зашептал укоризненно, но я уже понимал – этот облик дал мне не только слабости.

Охота начинается.

Я вышел на тропу. Воздух вокруг мгновенно пропитался едким запахом человеческой немощи – перегаром, потом, дешевым табаком. Группа краснолицых существ окружила меня, их мутные глаза блестели глуповатым любопытством.

– Эй, дружище, что с тобой? Перепил, да? – хриплый голос самого крупного разрезал тишину. Его жирный палец тыкнул в мою обнаженную грудь, оставляя липкий след. Дыхание этого существа пахло как содержимое выгребной ямы.

На мои плечи набросили что-то грубое, вонючее – рваную куртку, пропитанную потом, рвотой и чем-то еще более отвратительным. В руку сунули бутылку с мутной жидкостью. Я сделал глоток – огонь распространился по горлу, но это не был священный огонь лесных костров. Это было что-то гнилое, искусственное, мертвое.

– Ну что, лесной человек, нравится? – их смех напоминал треск ломающихся веток. Гиены. Они вели себя как стая гиен.

Отвращение поднялось комом в горле. Но глубже, в самых потаенных уголках нового человеческого естества, что-то шевельнулось. Темное. Горячее. Голодное.

Я развернулся, намереваясь уйти.

– Ну и катись, урод! – донеслось вслед.

Тогда во мне что-то… переключилось.

Я вернулся. Медленно. Намеренно. Они даже не успели понять опасность.

Первый удар – нос зачинщика превратился в кровавое месиво. Хруст раздробляющихся хрящей отозвался в моих костях сладкой вибрацией. Второй удар – челюсть следующего треснула с таким желанным, таким чистым звуком ломающейся сухой ветки. Теплые брызги крови украсили мои новые руки – липкие, соленые, живые.

Теперь они лежали в грязи, хныча как побитые щенки. Один из них обмочился – резкий запах страха смешался с железным ароматом крови и перегаром. Боже леса, это было… прекрасно.

Я наклонился к самому дерзкому, провел окровавленным пальцем по его дрожащим губам. Его глаза округлились, зрачки расширились от животного ужаса.

– П-пожалуйста… – его хрип был похож на предсмертный хруст жука под ногой.

Мой смех прозвучал чуждо даже моим ушам – не шелест листьев на ветру, а нечто новое. Человеческое. И от этого еще более ужасающее.

– Спасибо за урок, —прошептал я, оставляя их дрожащими в собственных испражнениях.

Город обрушился на меня какофонией звуков, запахов, образов. Каждый шаг по асфальту рождал новые ощущения:

Сладковатый аромат женских духов, напоминающий забродившие лесные ягоды

      Звонкий, вызывающий смех молодых девушек

      Мерцающие отражения в витринах, где вместо лесного духа теперь стоял высокий незнакомец с глазами хищника

И это… это жгучее напряжение между ног. Не боль – желание. Неконтролируемое. Всепоглощающее.

Каждая проходящая женщина заставляла кровь быстрее бежать по венам. Их изгибы, обтянутые тканью, блеск губ, обнаженные шеи – я хотел кусать, царапать, чувствовать под пальцами трепет их плоти.

Мужчины же пробуждали иные желания. Видеть их поверженными. Слышать музыку ломающихся костей. Наблюдать, как алая жидкость жизни смешивается с городской грязью.

Я замер перед освещенным входом в бар. За стеклом мелькали силуэты – женщины в обтягивающих платьях, мужчины в дорогих костюмах. Все они верили в свою безопасность, в свое превосходство.

Я провел языком по внезапно ставшим такими чувствительными губам. Новое оружие внизу живота напряглось в предвкушении.

«Пусть платят», —прошептал я в ночь. – Все, чем они так богаты. Их кровью. Их болью. Их жалкой, тщеславной похотью.

Дверь распахнулась, выпуская волну громкой музыки, смеха и алкогольных испарений. Я сделал шаг вперед – мой первый осознанный шаг в их мир.

Охота началась.

Пять лет в человечьей шкуре

Дым. Виски. Грязь.

Я сидел в своем клубе "Чаща", развалившись в кресле, и наблюдал, как очередная парочка шлюх пробирается между столиков. Высокие, на каблуках, с грудью, вываливающейся из декольте. Они смеялись слишком громко, слишком нарочито, бросая на меня взгляды – то робкие, то вызывающие.

Грязные твари.

Но именно такими я их и любил.

За пять лет в этом мире я понял одну простую вещь: женщины пахнут желанием. Не тем фальшивым ароматом духов, который они так щедро льют на себя, а чем-то глубже. Чем-то животным.

Я чувствовал его.

Этот сладковатый, пряный запах их возбуждения, когда они замечали меня. Как их зрачки расширяются, как дыхание становится чуть чаще. Они притворялись недотрогами, но я знал.

Знал, что каждая из них уже представляла, как я прижимаю ее к стене. Как мои пальцы впиваются в ее бедра. Как она стонет, когда я ломаю ее.

И мне это нравилось.

Нравилось использовать их.

Каждую ночь я выбирал одну. Всегда блондинку. Высокую. С грудью, которая не помещалась в ладони. С глазами, полными фальшивой невинности.

Они приходили сюда, чтобы играть – притворяться, что они не такие, что они "не из тех". А через час уже ползали на коленях, умоляя меня взять их.

И я брал.

Грубо. Без нежностей. Без лишних слов.

Они выли, когда я впивался зубами в их шеи.

Кричали, когда мои пальцы оставляли синяки на их бедрах.

Плакали, когда понимали, что теперь принадлежат мне.

А потом уходили. С трясущимися ногами. С опухшими губами. С пустым взглядом.

И знаете что?

Им это нравилось.

Нравилось чувствовать себя грязными.

Нравилось, когда их называют шлюхами.

Нравилось, когда их ломают.

А мужчины…

О, эти герои.

Они приходили в мой клуб, надув грудь, уверенные, что их кулаки и деньги что-то значат.

– Эй, Аскар, – хрипел очередной ублюдок, разминая плечи. – Ты знаешь, кто я?

Я знал.

Он был никем.

Просто мясо.

Просто жертва.

Через десять минут он уже лежал на полу, скуля, как сука.

– П-пожалуйста… – пузырился он кровавой слюной.

Я наступил ему на лицо, чувствуя, как его нос хрустит под моим каблуком.

– Где теперь твоя крутость, пацан?

Он захныкал.

Я рассмеялся.

Лес молчал.

Раньше он шептал мне на ухо, предупреждал, ругал.

Теперь – только тишина.

Он отвернулся от меня.

Но мне было плевать.

Я еще не насытился.

Не насытился их страхами.

Их стонами.

Их грязью.

Я сделал глоток виски, наблюдая, как очередная шлюха подходит ко мне, дрожащими пальчиками поправляя бретельку.

– Аскар… – ее голосок дрожал. – Можно я…

Я перебил ее, схватив за волосы.

– Ты знаешь, зачем ты здесь.

Ее губы дрогнули.

Но она не убежала.

Никто из них не убегал.

Потому что в глубине души…

Все они хотели одного.

Чтобы их использовали.

Чтобы их сломали.

И я с удовольствием исполнял их желания.

Глава 3. Начало

Аскар

Я стоял в центре ринга, и свет софитов прожигал мне кожу. Кожаный пол под босыми ногами был липким от пота и крови – не только моей. Вонь человеческих страхов висела в воздухе густым туманом: перегар, адреналин, сладковатый запах разбитых носов.

Дым сигар смешивался с запахом пота и крови. Я сидел в своем кабинете за кулисами ринга, разминая костяшки пальцев, когда дверь распахнулась.

Вошел Макс – мой секундант и правая рука. Лицо его было перекошено от досады.

– Аскар, проблемы. Те две шлюхи, которые должны были открывать бой танцем – слились. Нашли себе каких-то мажоров и свалили в клуб на другом конце города.

Я сжал кулаки, чувствуя, как под кожей закипает ярость.

– Твою мать… Сегодня серьёзные бои, Макс. Нужен заряд, нужен драйв. Без девочек – дерьмовый настрой.

Дверь приоткрылась, и в проеме показался Евгений Сизов – один из моих бойцов, работающий в охране. Мужик был крепкий, с умными глазами, не похожий на тупое мясо, которое обычно лезло на ринг. Поэтому я не ставил его против себя – жалко было калечить.

– Слышал разговор, – сказал он, закуривая. – У меня есть вариант. Моя девушка – занимается танцами. Давно мечтала выступить у тебя, все знают, как ты хорошо платишь. Если надо – могу позвонить, найдет себе напарницу.

Я фыркнул, выпуская дым через ноздри.

– Звони.

Выбора не было. Времени – кот наплакал. Пусть хоть эти попрыгуньи отработают свои деньги.

Макс нервно потер переносицу.

– Аскар, ты уверен? Эти чирлидерши – не наши девки, могут не вытянуть…

Я резко встал, заставив его замолчать одним взглядом.

– Пусть танцуют. Если справятся – заплатим. Нет – выкинем на мороз без гроша.

Евгений уже достал телефон, набирая номер. Я отвернулся к окну, наблюдая, как толпа на арене начинает роптать. Задержка.

– Она согласна, – сказал Сизов, закрывая трубку. – Через полчаса будут здесь.

Я кивнул, чувствуя, как в животе закипает знакомое предвкушение.

– Хорошо. Пусть только не облажаются.

Макс вытер пот со лба.

– А если облажаются?

Тишина в комнате стала густой, как смог.

Шоу должно продолжаться.

И оно продолжится.

Любой ценой.

Лана

Последние лучи солнца пробивались сквозь шторы, окрашивая комнату в багровые тона. Я лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, всем телом ощущая приятную усталость после целого дня ничегонеделания. Лето только началось, первый курс позади – можно было наконец-то расслабиться.

Но тут зазвонил телефон.

Я застонала, натягивая одеяло на голову. Кому я могла быть нужна в этот час?

Звонок не утихал. Упрямый, настойчивый, как назойливый комар. С раздражением я протянула руку, не глядя хватая телефон.

– Чего?! – мой голос звучал хрипло от долгого молчания.

– Лана! Наконец-то! – в трубке звенел взволнованный голос Анны. Она говорила так быстро, что слова сливались воедино. – Слушай, это срочно! Ты же знаешь моего Женю? Того, что в охране работает? У них сегодня важный бой, а те танцовщицы, которые должны были открывать шоу, сбежали! Им срочно нужны две танцовщицы!

Я перевернулась на спину, протирая заспанные глаза. За окном уже сгущались сумерки.

– Анна, ты о чем вообще? – я с трудом собирала мысли в кучу.

– О деньгах, глупая! – она почти кричала в трубку. – Ты же знаешь, кто владелец этого клуба? Аскар Велесов! Он платит бешеные деньги – пятьдесят тысяч за три танца!

Цифра ударила по сознанию, как удар хлыста. Пятьдесят тысяч… Я машинально прикинула в уме: это два месяца аренды комнаты в общаге. Или новая спортивная форма. Или…

Мысль о маме промелькнула и тут же исчезла. Нет, об этом я даже думать не хотела сейчас.

– Но… – я попыталась возразить, – мы же не профессиональные танцовщицы…

– Да брось! – Аня фыркнула в трубку. – Мы два года в команде! Это просто танец, а не выступление в Большом театре!

Я уставилась в потолок, где плясали тени от уличного фонаря. В голове крутились противоречивые мысли. С одной стороны – деньги. Очень хорошие деньги. С другой… Что-то внутри сжималось в тревожный комок.

– Анна, я не уверена… – голос мой дрогнул.

На другом конце провода воцарилась тишина, затем она сказала медленно, подчеркивая каждое слово:

– Лана, если не мы, он найдет других. Но таких денег нам больше никто не предложит.

Я закрыла глаза. Перед глазами всплыли счета за общежитие, потертая спортивная форма, которую нужно было менять еще в прошлом семестре…

– Хорошо, – выдохнула я. – Во сколько?

– Через 30 минут! Я заеду за тобой! – и она бросила трубку, оставив меня наедине с внезапно нахлынувшими сомнениями.

Я села на кровати, свесив ноги. Пятьдесят тысяч… Цифра крутилась в голове, как навязчивый мотив. Но вместе с ней пришло и странное беспокойство.

Подойдя к окну, я распахнула шторы. Город зажигал вечерние огни. Где-то там, в этих переулках, был тот самый клуб… Клуб Аскара Велесова. Почему это имя звучало так зловеще?

Я потянулась, чувствуя, как мышцы ноют после целого дня бездействия. Чирлидинг – это не просто танцы с помпонами, это серьезный спорт. Но выступать перед бойцами… Это что-то новое.

В голове всплыли обрывки разговоров, подслушанных в раздевалке. "Там девушки после выступлений исчезают", "Никто не знает, что происходит в VIP-ложах", "Велесов – опасный тип"… а потом хихиканье.

Я начала собираться на автомате, но мысли не давали покоя. Что я вообще знаю об этом месте? Почему при мысли о нем по спине бегут мурашки?

Зеркало отразило мое растрепанное отражение. Я резко отвернулась. Нет, нельзя так нервничать. Это просто работа. Одно выступление. Три танца – и я свободна.

Но почему тогда пальцы дрожат, когда я застегиваю спортивную сумку? Почему в груди поселился этот холодный комок страха?

Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.

– Все будет хорошо, – прошептала я в пустую комнату.

Но почему-то самой в это не верилось.

      Анна уже ждала у подъезда, развалившись за рулем своего старенького красного седана. Машина урчала неровным двигателем, будто торопилась умереть. Я замерла на пороге, внезапно осознавая, что последний шанс отказаться тает с каждым шагом.

– Залезай быстрее, опаздываем! – Анна высунулась из окна, её накрашенные губы растянулись в неестественно широкой улыбке.

Я швырнула сумку на заднее сиденье и упала в кресло пассажира. Машина рванула с места прежде, чем я успела пристегнуться.

– Слушай сюда, – голос ее внезапно стал жестким, хотя глаза по-прежнему смеялись. – Там, куда мы едем, тебе нужно держать ухо востро.

Она резко повернула руль, и я вцепилась в подлокотник.

– Это не школьные дискотеки, – продолжала Анна, ловко лавируя между машин. – Там взрослые дядьки. – Она сделала ударение на последнем слове, будто это что-то объясняло. – И если кто-то из них предложит тебе "конфетку"…

Я фыркнула:

– Да ладно, мне не пять лет.

Анна резко затормозила на красный свет и повернулась ко мне. Её глаза стали вдруг холодными.

– Ты не понимаешь. Их "конфетки" – это порошки в напитках. Это лифчики, которые внезапно расстёгиваются сами. Это "пойдём, я покажу тебе VIP-зону".

По спине пробежали мурашки.

– Это… что за место вообще? – мой голос звучал чужим.

Аня снова тронулась, её пальцы нервно барабанили по рулю.

– Клуб "Чаща". Бойцовский подпольный клуб. Там дерутся не по правилам. – Она бросила на меня быстрый взгляд. – И девчонки там нужны не только для танцев.

Я почувствовала, как желудок сжимается в комок.

– Анна, я не…

– Ты УЖЕ согласилась! – она ударила ладонью по рулю. – Пятьдесят тысяч, Лана! Ты представляешь, что это за деньги? Три танца – и свободна. Главное – не отходить от меня и не вестись на провокации.

Город за окном становился всё мрачнее. Фасады домов сменились промзоной, уличные фонари теперь горели через один. Я вдруг осознала, что даже не знаю, в каком районе мы находимся.

– А если… – я сглотнула ком в горле, – если что-то пойдёт не так?

Аня странно усмехнулась:

– Тогда звони моему Жене. Он там в охране. Но… – она резко свернула на тёмную улицу, – лучше просто делать, что говорят. Три танца. И мы уезжаем.

Впереди показались тусклые огни какого-то здания. Огромный ангар с ржавыми стенами и потухшей неоновой вывеской "Чаща". Парковка была забита дорогими машинами с тонированными стёклами.

Анна выключила двигатель. В тишине было слышно, как бешено стучит моё сердце.

– Готова? – спросила она, но это не было вопросом.

Я кивнула, сжимая потные ладони в кулаки. В голове стучало только одно: "Что я наделала? Что я наделала? Что я наделала?"

Мы подошли к ржавому ангару, который выглядел так, будто его вот-вот снесут. Облупившаяся краска, разбитые фонари у входа, граффити на стенах – ничего не выдавало того, что происходило внутри.

– Вот и наш дворец, – фыркнула Анна, поправляя мини-платье.

Охранник у входа – здоровый детина с шрамом через всё лицо – молча кивнул и пропустил нас.

И тогда…

Тьма поглотила нас, но лишь на мгновение.

Я замерла на пороге, не веря своим глазам.

Изнутри ангар напоминал не подпольный клуб, а… лесной чертог.

Стены были обшиты тёмным деревом, на котором играли блики приглушённого света. Потолок терялся где-то в вышине, и сквозь ветви искусственных деревьев пробивался лунный свет – наверное, какая-то хитроумная подсветка.

Но больше всего поражал воздух – он пах! Настоящим лесом! Свежей хвоей, мхом, древесной корой. Как будто кто-то вырубил полгорода и принёс сюда.

– Нравится? – Анна толкнула меня локтем. – Велесов не любит полумер.

Я медленно поворачивалась, пытаясь охватить взглядом всё пространство:

Барная стойка, вырезанная из цельного дуба, за которой суетились барменши в кожаных корсетах;

Гостевые зоны с креслами, стилизованными под пни;

Сам ринг, огороженный не канатами, а переплетёнными лианами.

И люди…

Боги, какие здесь были люди!

Женщины в платьях, которые стоили больше, чем моя годовая стипендия. Их шеи украшали бриллианты, а каблуки были такими высокими, что казалось, они вот-вот сломают щиколотки. Они смеялись звонко, но глаза их были пусты.

Мужчины… Они выглядели ещё опаснее. Дорогие костюмы, часы, которые могли бы оплатить мою учёбу, и взгляды… Взгляды хищников, высматривающих добычу.

– Не пялься, – шикнула Анна, хватая меня за локоть. – Ты здесь не гостья, а рабочая сила.

Она потянула меня за собой, и я почувствовала, как по спине бегут мурашки.

Потому что за всей этой роскошью…

За этими улыбками…

Я чувствовала что-то другое.

Грязь.

Она была в воздухе – смешанная с дорогими духами. В глазах этих женщин – слишком ярких, слишком пустых. В руках мужчин – слишком привыкших брать то, что хочется.

– Раздевалка здесь, – сказала Анна, распахивая дверь.

Я вошла – и задохнулась.

Зеркала в рамах из корней. Диваны, обитые шкурами. И этот запах – дорогой косметики, пота и чего-то ещё…

Страха.

Анна швырнула мне костюм – чёрный, блестящий, слишком открытый.

– Переодевайся. У нас пять минут.

Я взяла его в руки – ткань была холодной, как змеиная кожа.

И тогда я поняла.

Мы были здесь не танцовщицами.

Мы были украшением.

Таким же, как эти люстры, этот бархат, эти картины.

Бесправным.

– Лана? – она щёлкнула пальцами перед моим лицом. – Ты тут?

Я кивнула.

Но это была ложь.

Я уже боялась.

Боялась этого места.

Этих людей.

Того, что они сделают с нами.

Глава 4. Исповедь на ринге

Я подошла к зеркалу – и увидела чужую девушку.

Это не могла быть я.

Кожаный лиф сдавливал грудь так, что она неестественно выпирала вперед, будто два холма под тонкой тканью. Каждый вдох давался с трудом – ребра упирались в жесткие косточки корсета, а кожа под ними уже начинала краснеть от натирания.

Шорты.

Боже, эти шорты…

Они были настолько короткими, что я чувствовала, как воздух касается кожи там, где его никогда не должно быть. Я попыталась потянуть ткань вниз, но она лишь болезненно впилась в бедра.

– Не дёргай, – фыркнула Анна, закручивая мой хвост так туго, что кожа на висках натянулась.

Она накрасила мне губы липким блеском, который оставлял на зубах противный сладковатый привкус.

Я стояла перед зеркалом, и меня трясло.

Не просто дрожали руки – внутри все сжималось от ужаса. Живот скрутило так сильно, что я боялась, как бы не стошнило прямо сейчас. Колени подкашивались, а в горле стоял ком, мешающий дышать.

Анна тем временем ходила передо мной, как личный диктатор:

– Первая связка – наш прошлогодний открывающий номер. Вторая – «Вверх». Третья – новая программа, без поддержек.

Она резко остановилась передо мной:

– Ты запомнила?

Я кивнула, но во рту пересохло.

– Анна… – мой голос звучал как тоненький писк.

– Я сказала – не начинай.

И в этот момент зазвучала музыка.

Выход

Шторы раздвинулись – и передо мной открылся кошмар.

Ринг.

Огромный, круглый, освещенный яркими прожекторами, которые слепили глаза. Вокруг – тьма. Но не тихая, а живая – наполненная шепотом, смехом, звоном бокалов.

Я сделала шаг – и нога подкосилась.

– Иди! – прошипела Анна, толкая меня вперед.

Музыка ударила в уши – громкая, ритмичная, с каким-то животным битом. Я попыталась улыбнуться, но губы дрожали.

Первые движения были механическими.

Я делала то, что должна была, но тело не слушалось. Руки двигались как деревянные, ноги заплетались, а в голове гудел только один вопрос:

«Как я здесь оказалась?»

Прожектора жгли кожу.

Я видела лица.

Мужчины.

Они сидели в первых рядах, развалившись в креслах, с бокалами виски в руках. Их глаза ползали по нам – по ногам, бедрам, груди.

Один из них что-то сказал другому, и они засмеялись.

Громко.

Грязно.

Мы были развлечением.

Слезы

Они потекли сами.

Маленькие, горячие капли скатывались по щекам, смешиваясь с тональным кремом. Я пыталась их смахнуть, но руки продолжали двигаться в такт музыке.

«Не упади. Просто не упади.»

Но падение казалось неизбежным.

Потому что в этот момент я увидела его.

Высокий. Широкоплечий. В черном.

Аскар

Я стоял перед треснувшим зеркалом, разминая плечи. Отражение в стекле казалось чужим – слишком человеческим, хотя желтый огонь в глазах выдавал мою истинную природу. Провел ладонью по груди, чувствуя под пальцами выпуклые линии татуировок.

Каждый узор – история. Каждая игла – напоминание.

На животе – корни, впивающиеся в плоть, как ядовитые лианы. На спине – руны, смысл которых я сам до конца не понимал. На руках – шрамы, скрытые под черными орнаментами.

Иглы жгли, когда мастер вбивал под кожу чернила. Но мне нравилась эта боль. Она напоминала, что я еще жив. Что лес, хоть и отвернулся от меня, но все еще здесь – под кожей, в крови, в каждом вздохе.

Натянул черные шорты, затянул защиту на пах – даже таким, как я, больно получать туда. Плащ – тяжелый, как крылья ворона – оставил на потом. Сорву его перед выходом под рев толпы, как всегда.

За дверью уже гремела музыка. Мой бой был третьим, но выйти нужно сейчас – посмотреть на них. На девушек, которые должны "завести" толпу перед первым поединком.

Толкнул дверь плечом и вышел в полумрак за кулисами.

И тут…

Запах.

Не пот, не кровь, не дешевый парфюм шлюх. Что-то другое. Сладковатое, с нотками горной лаванды.

Резко повернул голову.

В углу, за кулисами, высокая девушка выпихивала на сцену кого-то.

Маленькая.

Дрожащая.

Я напрягся.

Не из-за жалости – черт побери, у меня ее нет.

А потому что…

Она пахла страхом.

Настоящим. Густым. Вкусным.

Ее ноги подкашивались, руки двигались как у марионетки, а по лицу текли слезы – я видел их блеск даже отсюда.

Остальные шлюхи хотя бы притворялись, что им нравится.

А эта…

Эта ненавидела каждую секунду.

И в этом была какая-то грязная прелесть.

Я прикусил губу, чувствуя, как что-то во мне шевелится.

Не жалость.

Интерес.

Как волк, учуявший раненого зайца.

Она танцевала (если это можно было назвать танцем), а я считал каждую ее дрожь.

Когда она оступилась, у меня сам собой напрягся пресс.

Когда ее губы дрогнули, мои пальцы сжались в кулаки.

А когда она случайно подняла глаза и взглянула прямо на меня…

Черт.

В них была такая ненависть.

К этому месту.

К этим людям.

Ко мне.

Я облизнул губы.

Сегодня будет интересный вечер.

И я точно знал, с кого начну…

Лана

Его взгляд.

Я почувствовала его еще до того, как увидела – грязный, тяжелый, будто чужие пальцы ползали по моей коже.

А потом – увидела.

Мужчина.

Он стоял у самой сцены, среди других бойцов, но…

Он был другим.

Огромный. На голову выше остальных. Широкие плечи, перетянутые черной тканью, руки – толстые, в жилах, будто канаты под кожей.

И глаза.

Они не просто смотрели.

Они пожирали.

Медленно.

Намеренно.

От его взгляда по спине побежали мурашки, а в животе скрутило так, будто меня ударили.

Слезы, которые я еле сдерживала, хлынули ручьем.

Когда это закончится?

Музыка смолкла. Я спотыкающимся шагом двинулась к выходу со сцены, ноги дрожали так, что казалось, вот-вот подкосятся.

Только бы дойти до раздевалки. Только бы…

Деревянная ступенька.

Резкая боль.

Я не успела даже вскрикнуть – колено ударилось об острый край, кожа разорвалась, и я рухнула на пол, цепляясь руками за скользкие доски.

Кровь.

Я видела, как алая капля упала на светлое дерево, растеклась по прожилкам, как паутина.

Тишина.

Потом – шаги.

Быстрые. Тяжелые.

– Лана! – это была Анна, ее голос звучал испуганно.

Ноги подкашивались, но я шла, стиснув зубы. Подруга крепко держала меня за локоть, ее пальцы впивались в мою кожу почти так же больно, как порез на колене.

– Ты себя вообще представляешь? – шипела она, втаскивая меня в раздевалку. – Ты сейчас перед всем залом чуть не расплакалась!

Я рухнула на диван, чувствуя, как кровь сочится по ноге.

– Ты чего так перепугалась? Это же просто танец…

Анна резко хлопнула дверцей шкафчика, заставив нас обеих вздрогнуть.

– Бросьте нытье, – ее голос звучал как удар хлыста. – Никто здесь твои сопли не оценит.

Она швырнула мне влажную салфетку.

– Утри кровь и подведи глаза. Через десять минут тебе снова на сцену.

Я сжала салфетку в дрожащих пальцах. Просто танец. Просто работа. Ничего страшного.

Но тогда почему я до сих пор чувствую на себе его взгляд?

– Мне… в туалет, – прошептала я, поднимаясь.

Анна фыркнула, но пропустила меня к двери.

Я вышла.

Евгений Сизов.

Высокий, широкоплечий, с холодными серыми глазами. Я знала его – парень Анны, иногда заезжал за ней после тренировок. Но сейчас он выглядел иначе – в черной майке, обтягивающей мощный торс, с перчатками для боя в одной руке.

– Ты из тех чирлидерш, что должны открывать бои? – его голос звучал ровно, но взгляд скользил по моей дрожащей фигуре слишком оценивающе.

Я лишь кивнула, не в силах выдавить слово.

– Что с ногой? – он сразу заметил кровь, стекающую по колену.

– У-упала… – прошептала я.

Евгений хмыкнул, перебрасывая перчатки в другую руку:

– Обычно я работаю здесь охранником. Но сегодня мой бой – второй по счету. – Он внезапно взял меня за локоть, его пальцы были твердыми, но не грубыми. – Пойдем, обработаю.

– Жень, у нас через десять минут выход!

– Успеет, – бросил он через плечо, уже ведя меня по коридору.

Я хотела запротестовать, но он уже взял меня за локоть и повел по коридору. Я плелась за ним, как пойманный зверек, сердце колотилось где-то в висках.

Мы свернули за угол – и вдруг…

Он.

Тот огромный мужчина. Появился внезапно, будто материализовался из теней.

Я застыла.

Его массивные плечи почти касались дверного косяка. Длинный черный плащ был расстегнут, открывая торс, покрытый переплетением мышц и шрамов. Каждый рельеф пресса, каждый бугор бицепса казались высеченными из камня.

Но самое страшное – глаза.

Холодные. Желтоватые. Как у хищника, выслеживающего добычу.

– Аскар, – голос Евгения стал жестче.

Чудовище в человеческом облике медленно провело языком по губам. Плащ шелестел, когда он сделал шаг вперед.

– Что это у тебя? – его бас прокатился по моей спине мурашками.

Я почувствовала, как подкашиваются колени.

Евгений слегка выдвинулся вперед:

– Подруга моей девушке. Поранилась.

Аскар усмехнулся. Плащ распахнулся шире, обнажая тело, покрытое татуировками – странными символами, которые будто двигались при свете ламп.

И я задрожала.

Аскар

Я стоял у сцены, вдыхая знакомый коктейль запахов – пот, кровь, возбуждение толпы. И вдруг…

Она.

Тонкий, дрожащий шлейф страха прорезал воздух. Я узнал его сразу – та самая маленькая девочка с ринга.

Ее страх был особенным: горячим, сладким, как мед.

Мое тело среагировало мгновенно.

Челюсть свело так сильно, что кость затрещала. В паху вспыхнуло – резко, болезненно, будто меня ударили током. Кровь прилила к коже, оставив на ней зудящее жжение.

Я развернулся и вышел из тени, как хищник из засады.

И увидел картину.

Девчонку вел охранник – Евгений. Она плелась за ним, безвольная, как побитая собака. Коленка разбита, ноги дрожали.

Но самое интересное – он.

Я учуял его возбуждение еще до того, как увидел. Оно висело в воздухе – густое, липкое, как сперма на простыне.

Успел уже поиграть с ней где-то в углу?

Мое сердце забилось чаще.

Что-то внутри зарычало.

Не просто злость.

Собственничество.

Эта маленькая трясущаяся шлюшка – моя.

Я хотел первым разорвать ее на куски.

Первым впиться зубами в эту тонкую шею.

Первым услышать, как она заскулит подо мной.

Евгений – замер.

– Аскар…

Я оскалился.

– Что это у тебя? – прошипел я, шагая ближе.

Девчонка прижалась к стене. Ее зрачки расширились, губы дрожали.

Боится.

Прекрасно.

Я медленно провёл языком по клыкам, чувствуя, как они удлиняются от возбуждения. Голос прозвучал слаще, чем должен был:

– Тебя объявили. Эти идиоты на ринге уже переломали друг друга, не дав публике насладиться.

Евгений замер. Его пальцы разжались, выпуская добычу.

– Правда? Чёрт! – Он резко развернулся к дрожащей девочке. – Извини, мне нужно бежать.

Секунда – и коридор поглотил его.

Она прижалась к стене, как мышь в углу. Боже, я наслаждался каждой её дрожью.

Теперь можно было рассмотреть её как следует.

Маленькая. Совсем крошка – мне бы пришлось нагнуться, чтобы вдохнуть запах её страха. Но какая же… аппетитная, блондинка.

Грудь, поднятая корсетом так высоко, что соски выпирали через тонкую ткань. Я представил, как они твердеют от моего дыхания.

Талия – хрупкая, будто созданная для того, чтобы хватать её двумя руками.

Бёдра – округлые, сочные, идеально ложащиеся в ладони.

А эта задница… Даже сейчас, когда она дрожала, я видел, как упругие ягодицы напрягаются под кожей.

Но лучше всего были глаза.

Янтарные. Широкие. Налитые страхом до краёв.

Я сделал шаг ближе, чувствуя, как член упирается в защиту.

– Ну что, кролик… – Мой палец поддел подбородок, заставляя её поднять голову. – Кто тебе разрешил так вкусно пахнуть?

Её губы дрогнули. По щеке скатилась слеза.

Я поймал её языком, прежде чем капля упала.

Солёная.

Как кровь.

Как страх.

Как будущие слёзы на моём члене.

Моя ладонь легла на её горло, ощущая бешеный пульс.

– Ты знаешь, что сейчас будет? – прошептал я, прижимаясь всем телом.

Она зажмурилась.

Я засмеялся.

Игра только начиналась.

Лана

Боже, что происходит?

Эта громадина прижала меня к стене так, что я чувствовала каждый бугорок шершавой поверхности через тонкую ткань костюма. Его тело – горячее, твердое – впивалось в меня, оставляя ожоги даже сквозь одежду.

– П-пожалуйста… не надо… – мой голос сорвался в шёпот, больше похожий на молитву.

Он не двигался.

– Простите, я не хотела… чтобы вы подумали, что я.… – слова путались, язык будто одеревенел.

– Что ты шлюха? – он завершил за меня, и от его голоса по спине побежали мурашки.

Я чувствовала его запах.

Грубый. Звериный. С горьковатыми нотками дыма и чего-то… металлического. Но при этом невозможно вкусный. Настолько, что я невольно вдохнула глубже, и тут же ужаснулась себе.

Голова сама опустилась, волосы упали на лицо, как занавес, за которым можно спрятаться.

– М-можно я вернусь в раздевалку? – единственное, что пришло в голову.

– Мне больно… – я попыталась выдохнуть, но голос дрожал. – Я хочу обработать р-ранку…

И тогда я увидела.

Его губы дрогнули.

Улыбка.

Еле заметная. Но вспыхнувшая именно на слове "больно".

Как будто это радовало его.

Как будто…

Он ждал этого.

Лана

Он отступил – и я смогла вдохнуть.

Но лишь на секунду.

– Пойдем.

Его голос – грубый, басистый – прокатился по мне, как удар.

– У нас двадцать минут. Обработаю ногу.

Нет. Нет, нет, нет.

Я не пойду с ним. Ни за что.

Но он уже хватает меня за руку – и я понимаю: кричать бесполезно.

Мы заходим в большое помещение.

Его зона.

Его раздевалка.

Запах впивается в ноздри – мускусный, густой, с примесью пота и чего-то древесного. Он заполняет легкие, обволакивает изнутри.

И…

Мне это нравится.

Боже, что со мной?

Здесь свет ярче, и я вижу его лицо – четко, без теней.

Он…

Красивый.

Очень.

Высокие скулы, резкие черты, глаза – желтоватые, как у хищника. Но он взрослый. Лет 38–40.

Взрослый мужчина.

И очень опасный.

Он усаживает меня на диван – и этот жест кажется жутко интимным.

Щеки вспыхивают.

Я чувствую, как краска заливает лицо, шею, грудь…

А потом он достает аптечку.

Ватный тампон.

Прозрачная жидкость.

Он подходит ко мне.

Опускается на колено.

И берет мою ногу.

Властно.

Его пальцы скользят по коже – от колена до щиколотки.

Потом вверх.

Я не понимаю.

Смотрю на него широко раскрытыми глазами, а внутри…

Что-то трепещет.

Он прижимает вату к ушибу – и я…

И я издаю тихий стон.

Тихий.

Стыдный.

Непроизвольный.

Его глаза вспыхивают.

– Нравится? – он усмехается, и его пальцы сжимают мою ногу крепче.

Я не отвечаю.

Но тело уже предательски дрожит.

Аскар

Да, я знал, что делать с ней.

Каждый её вздох, каждый трепет кожи – всё кричало о том, что она готова. Готова, чтобы я продавливал её границы, ломился внутрь, заставлял сдаваться.

Когда я завёл её в комнату, уже было ясно – она отсюда не выйдет.

Но самое интересное…

Я чувствовал её.

Не просто страх – он был старым знакомым.

А стыд.

Смущение.

Горячее, яркое, как вспышка.

Я не помнил, чтобы хоть раз ловил такое у женщин. Похоть – да. Голод – конечно.

Но этот трепет, когда она села на диван…

Что-то новое.

Её волосы – белоснежные – только подчёркивали красноту кожи.

Щёки – розовые, будто её отшлёпали.

Грудь – алая, и я знал, что этот румянец спускается ниже, туда, где её кожа горит так же сильно.

Я был на пределе.

Хотел накинуться.

Разорвать этот дурацкий корсет зубами.

Заставить её закричать.

Но…

Охота только начиналась.

И мне нужны были её эмоции.

Каждый содрогающийся вздох.

Каждая предательская дрожь.

Я коснулся её.

Бархатная.

Тонкая кожа, горячая под пальцами.

И запах…

Теперь чёткий.

Сладкая лаванда.

Смешанная со страхом.

Я услышал это – её сладкий, до боли в штанах невинный стон. Такой чистый, такой непроизвольный, что у меня самого перехватило дыхание.

– Нравится? – спросил я, продолжая водить пальцами по её ноге.

Аппетитной.

Дрожащей.

Слишком маленькой для моих рук.

Она не ответила, только закусила нижнюю губу, пытаясь подавить следующий стон. Но её бёдра предательски сжались, а между ними… Да, там было влажно. Я чувствовал этот запах даже сквозь ткань.

И я усмехнулся, медленно проводя пальцем выше, к внутренней стороне бедра.

– Ты вся дрожишь, кролик, – мой голос звучал хрипло от возбуждения. – И знаешь что? Мне это нравится.

Её зрачки расширились, грудь учащённо вздымалась, а пальцы вцепились в край дивана.

Идеальная картина.

Я наклонился ближе, чувствуя, как её дыхание становится чаще, горячее.

– Давай проверим, что ещё тебе… нравится.

Мои пальцы медленно поползли вверх по её бедру, ощущая под тонкой тканью костюма дрожащую кожу. Каждый сантиметр продвижения вызывал новый трепет в её теле.

– Т-т-так нельзя… – её голосок дрожал, но глаза говорили совсем другое.

Я усмехнулся, чувствуя, как мои собственные пальцы слегка дрогнули от возбуждения.

– А что "нельзя", малышка? – мой голос звучал низко, почти шёпотом, пока я продолжал свой путь к самому источнику её тепла. – Вот это?

Моя ладонь накрыла её целиком, ощущая через ткань влажное тепло.       Она ахнула, её ноги инстинктивно раздвинулись, прежде чем снова сжаться, пытаясь закрыться.

– Или… вот так? – я надавил чуть сильнее, заставив её выгнуться.

Её пальцы впились мне в плечи – не то, чтобы оттолкнуть, скорее удержаться. Губы приоткрылись в беззвучном стоне.

Я почувствовал, как мои собственные брюшные мышцы напряглись, когда её запах – теперь совсем другой, густой и сладкий – ударил мне в нос.

– Ты вся дрожишь, – прошептал я, приближая лицо к её шее. – И пахнешь… божественно.

Её пульс бешено стучал под моими губами. Я провёл языком по тонкой коже, чувствуя, как она вздрагивает.

– Я… я никогда… – она пыталась говорить, но её дыхание сбивалось.

– Никогда что, кролик? —я оттянул край её трусиков одним пальцем, достаточно, чтобы почувствовать исходящий оттуда жар. – Никогда не была такая мокрая? Никогда не хотела кого-то так сильно?

Её глаза наполнились слезами – не от страха, а от переизбытка чувств.

– Я… я не знаю… нет…

– Знаешь, – я прикусил её мочку уха, заставив вздрогнуть. – Просто скажи "да".

Её губы дрожали, тело напряглось, и в этот момент я понял – она уже на грани.

Это было всё, что мне нужно.

Мой палец скользнул внутрь, и я чуть не спустил себе в штаны. Она была такой тугой – неестественно тугой, словно девственница, но при этом настолько мокрой, что мои пальцы сразу утонули в этом сладком тепле.

– Черт возьми… – прошипел я себе под нос, чувствуя, как член пульсирует в тесных шортах. – Как мой член вообще поместится в эту крошку?

Её внутренние стенки сжались вокруг моего пальца, когда я медленно ввел его до конца. Она застонала – тихий, сдавленный звук, будто пыталась сдержаться, но тело предательски отзывалось на каждое движение.

Я начал медленные поступательные движения, наблюдая, как её лицо искажается от противоречивых чувств. Губы дрожали, веки подрагивали, а пальцы впились в кожу моих плеч.

– Ты… ты не должен… – её голос сорвался на высокую ноту, когда я загнул палец, нащупывая ту особую точку внутри.

– Не должен что, малышка? – я ускорил движения, чувствуя, как её бедра начинают непроизвольно двигаться в такт. – Не должен чувствовать, как ты сжимаешь мой палец? Как твоё тело само просит большего? Насаживайся!

Она закинула голову назад, обнажив шею, по которой катились капельки пота.       Я не удержался и прикусил эту нежную кожу, одновременно добавляя второй палец.

Её тихие вздохи и нежные стоны оглушили меня. Она была такой тесной, что два пальца входили с трудом, но её мокрое тепло обволакивало их, будто пытаясь втянуть глубже.

– Ну что, кролик, боишься? – мои пальцы впились в её бёдра, оставляя красные следы. – А ведь тебе нравится. Чувствую, как трясёшься.

– П-пожалуйста… не надо так… – её голосок дрожал, но тело предательски выгибалось навстречу.

– "Не надо"? – я усмехнулся, проводя ногтем по внутренней стороне её бедра. – А почему тогда такая мокрая?

– Я… я не… – она закусила губу, но тихий стон вырвался сам.

– Раздвинь ноги. Шире. – приказал я, чувствуя, как её тело вздрагивает в ответ. – Или сделать это за тебя?

Я знал, что ещё пару минут – и она сорвётся в оргазме. Видел это по тому, как её живот начал подрагивать, как дыхание стало прерывистым…

И в этот момент дверь с грохотом распахнулась.

– Аскар… черт возьми! – раздался грубый голос Макса. – Твой бой через пять минут, а ты тут… Блядь, прикрой девчонку!

Я медленно вынул пальцы, смачно хлопнув по её мокрой киске. Она взвизгнула, а я облизнул пальцы, не сводя с неё глаз.

– Не убегай далеко, кролик, – прошипел я, поправляя вздыбившийся член. – Это только разминка.

Макс выругался ещё раз, но я лишь усмехнулся, видя, как её глаза расширяются от осознания того, что сейчас произошло и наполняются слезами.

Лана

Я бежала. Ноги подкашивались, будто я вырвалась из клетки, где меня уже почти придушили. Что это было? Гипноз? Наркотики в воздухе? Какой-то психологический приём?

Почему я не закричала, не дала пощечину, не впилась ему в лицо ногтями?

Слезы.

Я ворвалась в раздевалку, схватила сумку – руки тряслись так, что телефон выскользнул на пол.

– Лана, стой! Что случилось?! – Анна схватила меня за запястье.

Я дернулась, как ошпаренная.

– Отстань! – мой голос сорвался на визг. – Я ухожу!

– Ты не получишь денег! – крикнула она мне вслед.

Как будто это сейчас имело значение.

Выбежала на улицу, холодный вечерний воздух обжёг лёгкие. Пальцы едва слушались, когда я открывала приложение такси. Через минуту я уже сидела на заднем сиденье, прижав колени к груди, стараясь дышать.

Комендантша открыла дверь, увидела мой размазанный макияж, короткий костюм и синяк на колене – и ничего не сказала. Просто вздохнула и пропустила. Видела, наверное, таких, как я, сотни.

Я заперлась в своей комнате, упала на кровать и зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания.

Зачем я туда пошла?

Пятьдесят тысяч.

Мама.

Ее последнее сообщение светилось на экране три дня назад:

«Ланка, прости… Я сорвалась. Но я завяжу, правда. Мне просто нужно немного помочь…»

А потом – голос соседки в трубке: «Она опять в запое, Лана. Вчера чуть печку не спалила».

Я ненавидела ее. Ненавидела запах перегара, сиплый голос, руки в синяках от падений. Но больше всего – ненавидела себя, потому что не могла бросить.

Стипендии едва хватало на общагу и дешевые макароны. Все, что оставалось – отправляла ей. А она… тратила на водку.

Пятьдесят тысяч.

На них можно было:

Вытащить маму в город, записать к наркологу.

Нанять ей сиделку.

Или сдаться и купить ей еще яда, чтобы добить окончательно.

Я сжала кулаки. Именно поэтому я согласилась. Не из-за глупого любопытства или жажды приключений. Я продала себя, как последняя дура, потому что иначе – смотреть, как она умирает.

А теперь…

Я провела пальцами по внутренней стороне бедра – там еще сохранилась липкость от его прикосновений.

Тело предательски сжалось.

Теплая вода стекала по телу, смывая липкий блеск с кожи, дешевые духи, запах его пальцев – но не это было самым страшным.

Самый страшный грех – как мое тело откликнулось.

Я терла кожу мочалкой до боли, до красноты, но воспоминания не растворялись в мыльной пене:

– «Ты вся дрожишь…» – его голос, низкий, будто шелест корней под землей.

– Губы, обжигающие шею.

– Тепло между ног – не страх, а что-то другое. Что-то постыдное.

Я зажмурилась – и перед глазами всплыло мамино лицо.

Ее пьяный голос в трубке, месяц назад:

«Ты думаешь, я не вижу? Ты же презираешь меня…»

Презирала.

Но теперь…

Я стала хуже.

Она хотя бы не выбирала свою болезнь. Не просила алкоголь сожрать ее изнутри. А я?

Я сама пришла в тот клуб.

Я стояла перед ним, дрожала – но не убежала.

Я зажмурилась – но не закричала.

Может, эта грязь была во мне всегда?

Я посмотрела в зеркало. На бедре алел синяк – след его пальцев. Ладонь сама потянулась к нему, прикоснулась – и кожа вспыхнула, будто снова чувствуя его прикосновение.

Предательница.

Тело помнило.

И – что хуже всего – хотело повторить.

Глава 5. Охота продолжается

Бой завершён.

Я даже не помню, как уложил этого мальчишку. Он что-то хрипел, стонал, пытался встать – но я не слышал. В ушах звенели её тихие стоны, прерывистое дыхание, тот самый сдавленный звук, когда она пыталась не заплакать, но тело уже предало её.

Мне это очень понравилось.

Что-то было в ней иное.

После боя я влетел в раздевалку, как голодный зверь в логово – наивный, глупый, думал, что она ждёт