Беркутчи и украденные тени

Иллюстрация на обложке Хёскульд

© Батчаева Я.Д., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Пролог

Жарко горел костёр в степи у предгорья Улутау. И алые языки пламени его всё выше тянулись к закатному небу, будто старались напоследок напитаться светом уходящего солнца, чтобы ещё ярче гореть до самого утра.

У огня сидел совсем седой старик. Поверх прочей одежды на нём был надет синий халат, весь расшитый узорами, на груди сверкали диковинные амулеты да бусины, а голову покрывал борик[1] с опушкой из волчьего меха. На слегка смуглом морщинистом лице с удивительно чётко выведенными скулами появилась улыбка. Глаза слегка прищурились, ждали. Они точно знали, что время пришло.

Трое юношей стояли напротив старика. Старшему из них только-только исполнилось восемнадцать, но сила уже давно таилась внутри него и теперь, пробудившись, стремилась вырваться на свободу. Ученик неуверенно смотрел на учителя. Тот важно и не спеша кивнул, не переставая лукаво улыбаться, будто ему были открыты все самые поразительные тайны вселенной, и таким простым жестом вселил в молодого человека веру в самого себя.

В сердце юноши разгорячилась храбрость, которая присуща лишь самым смелым мужчинам. Он вдохнул полной грудью и закрыл глаза. Сосредоточился. Ветер ерошил русые волосы, окутывал ученика и забирался прямо под рубаху, но тот будто совсем не чувствовал холода. Он словно стал частью свободного ветра и пылающего огня одновременно, рос из земли, как могучее дерево, и был сильным, как поток бурлящей горной реки. Наконец он выдохнул и высоко поднял правую руку, обтянутую перчаткой: поверх ткани, на указательном пальце, засверкал громоздкий перстень с ярко-красным опалом, золотая оправа которого была сделана в форме крыльев, держащих камень. Природа замерла в ожидании. Звуки степи стихли. Такая тишина опустилась на землю, что стало слышно, как шепчутся в небе звёзды.

Вот оно – шелест крыльев, скользящих в темноте, а затем будто из ниоткуда появившаяся тень крупной птицы. Она ухватилась когтями прямо за очертание предплечья юноши на земле. Немыслимо. Оба друга его, раскрыв глаза в изумлении, шумно втянули воздух, но тут же спохватились и смолкли, чтобы не спугнуть бестелесное существо.

Взгляд всех троих был прикован к тени, смиренно ожидавшей конца ритуала. Наконец старший ученик уверенно проделал круговое движение рукой, на которой сидела птица, и пробормотал слова на рахманском языке духов: «Он вету – он левиа». В то же мгновение в воздухе родился клубок синего пламени размером с кулак. Он рос слишком быстро. Люди и глазом не успели моргнуть, как клубок увеличился в сотню раз, а затем вспышка, взрыв – и пламя превратилось в птицу.

На руке юноши величественно восседал тёмно-бурый хищник. Он гордо поднял голову с золотистыми перьями на затылке, расправил массивные крылья и издал крик, который вихрем пронёсся по широкой степи. Тотем признал своего беркутчи и единство с ним до самой смерти.

Глава 1

Визит ворона

Берёзовую улицу освещали сплошь торчащие фонари. Однако их жёлтого света было недостаточно, поэтому бо́льшая часть зданий, растянувшихся на ней, так и оставались окутаны темнотой. Среди них ютился детский дом номер двадцать четыре. Он был построен в прошлом веке, но всё ещё выглядел хорошо: стены из красного кирпича почти без сколов, новенькие пластиковые окна. И всё же этот дом навевал такую тоску, что будто сквозняк задувал в душу едкое чувство одиночества. Пустынный двор перед фасадом и вовсе представлялся мрачным. Ни кустов тебе, ни цветов. Лишь небольшая игровая площадка для младших воспитанников да старый вытянутый стол для пинг-понга, ножки которого давно покрылись плесенью.

Внутри было не лучше. Та же унылая, неуютная атмосфера, которая днём разбавлялась суетой, а ночью – хором из безмятежного дыхания, сопения, а иной раз и храпа, больше походившего на негромкое похрюкивание. Равно как и сейчас. Во всём доме хозяйничал сон. Даже дежурная воспитательница на третьем этаже, Роза Андреевна, уронив массивный подбородок на грудь и сложив руки на полном животе, отдалась дремоте. Конечно же, стоило произойти чему-то из ряда вон выходящему и нарушающему общую атмосферу сна, как грузная пожилая женщина тут же всполошилась бы и моментально приобрела ясность мысли. Она давно развила подобные навыки.

Ратмир Громов хорошо знал это, а потому старался стоять у окна тихо, чтобы не разбудить её, иначе отхватит так, что мало не покажется. Роза Андреевна с нарушающими режим не церемонилась. Чуть что – на кухню дежурить, полы драить, да ещё и подзатыльником наказание дополнит. А рука у неё тяжёлая – проверено не раз. Но как бы там ни было, Рат всё равно пренебрегал правилами учреждения и находил в этом особое удовольствие, словно такого рода бунт мог позволить ему почувствовать себя более свободным, как было до того дня, когда эти угрюмые стены стали его пристанищем на долгие годы.

Свободным. Да. Именно таким он себя ощущал в то время, когда родители были ещё живы, то есть до его семилетия. А ещё значимым и сильным. Особенно в те дни, когда родители устраивали поездки на природу и они втроём проводили часы за пикниками на зеленеющем холме, где неизменно разгуливал ветер, а пышные кроны дубов, точно по волшебству заключающих то место в плотное кольцо, танцевали под его музыку.

Отец говорил ему: «Прислушайся, сын, так дышит мир». И он слушал. Слушал шелест травы и листвы многолетних деревьев, голоса птиц, свист ветра в его русых волосах и хрустальную мелодию Голубых озёр. Этот язык природы мальчик понимал без труда. Он с головой погружался в самую глубину мира, и даже крохотная пылинка этого мира казалась чудом. Рат ощущал себя частью вселенной, без которой её существование просто невозможно, не то что теперь, будто он совсем чужой в этом мире, как лишний пазл из уже сложенной картины.

Мальчик глубоко вздохнул, и его выдох оставил на стекле влажный след. Рат смахнул его ладонью. Холодно. Он взглянул на квадратные серые часы на стене: маленькая стрелка скользнула за полночь. Спать не хотелось. Вместо сна он принялся высматривать открывающуюся взору окрестность, как делал это уже сотню раз. Вот прямая пустая дорога под окнами: поскольку детский дом находился на окраине города, то автомобили по ней проезжали редко, тем более в ночное время; напротив – несколько пятиэтажек, с магазинчиками на первых этажах, а за ними притаились частные домики. Где-то вдали в ночной тишине блестела гладь Голубого озера. Искусственно созданное человеком, оно так гармонично вписалось в среду края, что, смотря на водоём, трудно было думать о его истинном происхождении. Лазурные воды давно уже стали естественным украшением города и крепко полюбились как местным жителям, так и туристам.

Славился город также и своим машиностроительным заводом. Повернув голову влево, мальчик мог увидеть из окна краешек красной кирпичной стены. Это здание было хорошо ему знакомо, ведь когда-то в нём работала его мама. Она была бухгалтером и несколько раз брала его с собой. В основном они шли в кабинет и проводили там всё время, но, проходя по коридорам, Рат видел и цеха завода. Тогда, не упуская случая, он, открыв рот от восторга, жадно рассматривал все эти машины, оборудование и замудрённые конструкции. Цеха для мальчишки были не чем иным, как магическими мирами, в которых работники – они же волшебники – создавали удивительные вещи.

Такие живые воспоминания. Даже несмотря на то что прошло уже целых шесть лет, кабинет бухгалтерии, коридоры, цеха представлялись в его воображении так чётко, будто он был там всего пару недель назад. Хотя, пожалуй, за прошедшее время многое могло измениться.

Ночь укрывала Лирм, точно воздушным одеялом. Небо искрилось звёздами. Черничное, чистое… А ведь по прогнозам на завтра обещали дожди. Но пока ни одно облачко не заслоняло круглой луны, и холодный свет её падал прямо на мальчика, очерчивая угловатые плечи, слегка взъерошенные волнистые волосы и дерзко выпяченный подбородок. Тёмно-карие глаза неустанно смотрели в окно. Этот взгляд, глубокий и сосредоточенный, был слишком взрослым для тринадцатилетнего паренька.

Рат Громов взглянул на своё блёклое отражение в стекле. На левом ухе виднелась выпуклая тёмная родинка – точь-в-точь как у отца. Майя – его любимая воспитательница – как-то сказала, что такая наследственная родинка предрекает потерю родителя, но вместе с тем обещает счастливое воссоединение семьи однажды. «Ага, как же, – подумал Рат, – мертвецы возвращаются только в хоррорах, и, как правило, всё заканчивается в лучших традициях Кинга».

В том, что его родители погибли, не было никаких сомнений. Он сам чудом спасся. Даже сейчас, частенько закрывая глаза перед сном, он видел объятый адским огнём дом. Это ещё одна причина, по которой он не спешил засыпать. Рат слишком хорошо помнил тот пожар. Помнил, как кричал до боли в груди, но его поглощали клубы дыма, как трещала горящая мебель, как рушились стены. Помнил, как страх загнал его в угол. А потом вдруг появился человек, укутанный в плащ, подхватил его на руки и вынес на улицу. Мальчик в ужасе прижимался щекой к холодному плечу. Глаза разъедал дым, слёзы текли ручьём, а во рту – тошнотворный привкус гари, который навсегда остался в памяти мальчика. Кто был тот человек? Рат так и не увидел лица, но слышал его голос, когда тот привёл его к порогу детского дома и сказал, что теперь он будет в безопасности. Может, и так. Вот только с тех пор он совсем один, оторванный от рода.

Череду мыслей и воспоминаний прервал раздавшийся бархатистый шорох перьев совсем рядом, а после, как того и ожидал Рат, тихий стук клюва о стекло. Это был он – чёрный как смоль ворон. Мальчик тихонько приоткрыл створку, впуская птицу, а вместе с ней и сырой воздух. От прохлады тут же побежали неприятные мурашки по спине, а щёки и уши закололо. Да, осень в этом году особенно холодная. Поёжившись, Рат поспешил закрыть окно. Ворон, гордо выпятив вперёд грудь, неторопливым шагом вошёл внутрь и примостился на подоконнике по левую сторону от Громова. Правый глаз-бусина сосредоточился на подростке.

– Ну здравствуй, – прошептал Рат и слегка взъерошил маленькие пёрышки на шее. Птица от удовольствия прикрыла глаза и вытянула шею, словно кошка.

Они были знакомы не первый год. Ворон навещал его пару раз в месяц с тех пор, как мальчик попал в приют. В основном он прилетал после отбоя, когда остальные дети крепко спали в своих постелях, в то время как Рат ещё бодрствовал и без толку ворочался на кровати до поздней ночи или, как сейчас, стоял у окна. Тогда птица, будто зная наверняка, что он не спит, прилетала, постукивала в окно, требуя впустить её.

С первого же визита ворон без опаски позволял гладить перья, отливающие синевой, но, что самое поразительное, вёл себя он как-то уж очень умно: не каркал, не шумел и стучал так тихо, чтобы не разбудить остальных мальчишек и дежурных. Это казалось Рату странным. Как бы там ни было, к птице он искренне привязался, как к домашнему питомцу, и её появление у окна всегда радовало мальчика.

Иногда подросток говорил с ним. Рат замечал, как ворон внимательно слушает его, склонив голову набок, а пару раз ему даже почудилось, что птица в ответ кивнула, но он сослался на своё полусонное состояние и сразу же выкинул это из головы.

– Красивая луна, не правда ли? – тихо произнёс Громов.

Он снова ласково потрепал птицу, и та в ответ издала звук, чем-то отдалённо напоминающий урчание.

Время неторопливо отмерило час ночи. Песню тишины нарушало лишь сопение мальчишек, и, взглянув на них, Громов почувствовал, как и его веки наконец поддались сну и потяжелели. Пора ложиться в постель. Он повернулся к ворону, чтобы попрощаться с ним и выпустить из комнаты, но заметил, что тот ведёт себя необычно. Он будто бы затаился. Птица устремила свой пронзительный взгляд на улицу, а острый клюв слегка приоткрыла – прислушивалась. Рат насторожился и, последовав примеру ворона, посмотрел в окно. На стенах толпившихся напротив зданий мелькали тени. Это были неуклюжие бестелесные тени, которые словно порхали по фасадам, заглядывая в окна и временами растворяясь в них.

Мальчик крепко сжал веки и быстро помотал головой. Потом он снова открыл глаза и снова вгляделся в темноту, местами развеянную приглушённым светом фонарей. На миг ему показалось, что на самом деле ничего такого не было, но тут пара теней сползла прямо на асфальт, и сердце Громова переместилось вверх, к горлу, и принялось стучать как сумасшедшее, не давая вздохнуть. Он никак не мог поверить, что эти тени могли летать сами по себе, а потому не переставал крутить головой из стороны в сторону, чтобы обнаружить, какому существу они всё-таки принадлежали. Но увы – улица была пуста.

Замершая на подоконнике птица встрепенулась, беспокойно захлопала крыльями и с нетерпением стала ковырять и царапать клювом раму, прорываясь наружу. Впервые ворон вёл себя так. Ратмир пытался успокоить его, но ворон лишь ещё больше нервничал. Из-за шума начали ворочаться остальные воспитанники, а в коридоре послышались шаркающие шаги и недовольное бормотание Розы Андреевны. Ратмир быстро повернул ручку, выпустил из комнаты ворона, а сам поспешил в постель. Мальчик едва успел натянуть одеяло, как дверь отворилась. Дежурная провела прищуренным взглядом по всем ребятам, некоторое время постояла у входа, но, не найдя источника непонятного шума, хмыкнула и вернулась на своё место, где буквально через пару минут снова погрузилась в сон. Сам же Ратмир долго ворочался и не мог уснуть, а когда это всё же произошло, то ему приснился удивительный и вместе с тем зловещий сон.

Он стремительно летел над городом, как свободная сильная птица, а под ним на улицах всюду рыскали многочисленные тени. Прямо из этих тёмных густых пятен тут и там выпрыгивали озлобленные псы. Нет, волки! С горящими, как раскалённые угли, глазами и шерстью, больше напоминающей железную чешую. От их вида у подростка кровь застыла в жилах.

Он старался оставаться незаметным, но вдруг демонические существа все разом учуяли мальчика, и горящие взоры обратились к нему. Волки пустились в погоню. Эти безобразные создания не были прикованы к земле и носились по стенам, прыгали по деревьям, будто для них не существовало никаких преград. Они то и дело приближались к Рату. Он чувствовал, как острые, точно кинжалы, зубы лязгали, смыкаясь вблизи ног, а зловонное дыхание обжигало тело не меньше пламени, но ему удавалось увернуться. И каждый раз, когда волки терпели поражение, подросток слышал дьявольское рычание.

Стая гнала его вперёд всё быстрее. Ветер свистел у мальчика в ушах и обволакивал тело невидимым коконом. Руки, то есть крылья и лапы, трясло, но от страха или холода – было трудно понять. Во сне он как будто точно знал, в какое именно место направляется. Рат ускорился, но и чудовища не отставали. Наконец впереди показался свет от костра. Он горел прямо посреди степи, огороженной вокруг, словно стенами, чёрными горами. При виде его мальчик, как ни странно, успокоился, хотя обычно опасался огня. В глубине души он чувствовал, что нашёл спасение. И правда – едва волки приближались к ослепляющему пламени, как тут же превращались в сгустки чёрного дыма и растворялись в воздухе. Опасность миновала. Ратмир опустился на землю и, как только коснулся земли, магическим образом снова обратился человеком.

Откуда ни возьмись перед мальчиком появился седовласый старик в тёмно-синей одежде, напоминающей вышитый серебряными узорами халат, увешанный ожерельями из разноцветных бусин, перьев и деревянных фигурок животных и птиц. Но больше всего внимание Рата привлёк круглый талисман, состоящий из двух частей. Левая часть его была из чёрного металла с вырезанным на ней изображением оскалившегося волка, а вот правая, из золота, несла образ парящего орла.

Старик слегка склонил голову в приветствии. Потерявшие былую яркость чёрные глаза излучали мудрость и непоколебимую силу духа, а с лица не сходила усмешка.

– Вы кто? – растерянно спросил подросток.

Тот от души рассмеялся. Вдруг Громов отчего-то почувствовал, что давно знает этого пожилого человека, и его же собственный вопрос показался ему ужасно глупым. Старик же подозвал Рата к огню, а когда тот приблизился, то протянул правую руку и разжал жилистые пальцы. На ладони лежал небольшой блестящий предмет. Он был причудливой формы, будто два вытянутых наконечника с четырьмя гранями соединены друг с другом острым концом, как песочные часы. Мальчик, недоумевая, посмотрел в глаза пожилому человеку.

– Тяжело исправить свои ошибки, мальчик мой, но ещё тяжелее искоренить зло, порождённое отцами.

– Но это ведь возможно, учитель? – прозвучал чужой голос из уст Ратмира так, будто это кто-то другой говорил за него.

– Всё возможно, если заплатить достаточную цену.

– Золото?

– Золото, – повторил за ним старик и горько усмехнулся. – На самом деле никому не нужно золото, в нём нет ценности, но многие думают, что его можно обменять на счастье, спокойное будущее, любовь, уважение, признание… Если бы всё было так просто… Настанет день, когда тебе, Рат Громов, придётся сделать трудный выбор, и что бы ты ни выбрал, плата будет очень высокой, и никакие драгоценности мира не сравнятся с ней.

Глава 2

Жуткое видение

Небо вспыхнуло, и грянул гром. Эхо его пронеслось по общей спальне, и кажется, что даже стены задребезжали. Мальчишки разом повскакивали в своих постелях. Они, все как один, бубнили, что проснулись слишком рано и можно было спать ещё полчаса, не меньше, но проклятый гром разбудил их. Рат же думал о другом. Он уткнулся заспанным лицом в ладони и потёр глаза. Что всё это значит? Старик, волки, тени… В какой момент он уснул: до того, как увидел разгуливающие по городу тёмные пятна, или после?

– Всё в порядке? Ты сегодня какой-то, гм, помятый, – заметил Денис.

Рат поднял глаза на своего соседа. Тот всегда сильно сутулился, а сейчас ещё и съёжился от холода, ведь по утрам, только покидая тёплую постель, всегда испытываешь озноб, особенно осенью и зимой, даже в прогретой комнате. Помещение снова осветила молния. Голова Ратмира болела и, что называется, шла кругом. Сон был таким реалистичным, таким ярким, что первые несколько минут после пробуждения Рат вполне серьёзно думал, что увиденное им ночью было взаправду. К счастью, довольно быстро доводы рассудка всё же одержали верх, и мальчик, отдав должное своему воображению, решил запомнить всё это как самый необыкновенный сон в своей жизни.

– А так, – махнул рукой Рат, – сон приснился дурацкий.

– Ясно, бывает, – понимающе кивнул рыжий худощавый паренёк и принялся одеваться.

Ратмир последовал его примеру. Мальчик застегнул молнию на толстовке и подошёл к окну. На подоконнике лежало перо цвета чёрного агата. Рат взял его и быстро сунул в карман. Значит, ворон и впрямь вчера был тут. А вот и царапины от его клюва на раме… Нет, об этом не стоит больше размышлять, иначе неудержимая подростковая фантазия может в такие дебри завести, что забудешь, где находишься.

Поразительно, но прогнозы синоптиков действительно сбылись: небо заволокло стальными тучами, на город обрушился дождь, ещё и гром раздавался время от времени. Ливень громко колотил по асфальту, наполнял собой ямы и сбивал с деревьев мёртвые коричневые и жёлтые листья. Вся земля была усыпана ими. Из-за плотной шубы из опавших листьев лужи тщательно замаскировались, и можно было легко провалиться в воду, но, несмотря на такую непогоду, запланированная экскурсия в местный городской музей всё же должна была состояться.

Рат Громов оделся и спустился вместе с остальными в столовую. Завтрак не удивил ничем особенным: гречневая каша, белый хлеб с кусочком дешёвого сливочного масла и чай. Подросток сел за стол и принялся вяло жевать бутерброд. Голова раскалывалась, а глаза жгло, точно в них попал песок. Он несколько раз потёр их, но, кажется, сделал только хуже. Закончив с едой, он отпил горячий чёрный чай и заметил, что в голове вроде как стало проясняться и даже боль уменьшилась.

В столовой было шумно и душно. Стоял настолько сильный запах рыбных котлет, которые готовили к сегодняшнему обеду, что он перебивал все остальные запахи и даже сладкая гречка с молоком из-за этого имела кошмарный привкус рыбы.

Рат не спеша допивал свой чай и наблюдал, как Рома Дюжин со своим подпевалой задирал сидящих рядом девчонок, кидался в них пожёванными кусочками тетрадного листа и громко гоготал – в общем, делал всё то, что и обычно, когда не было поблизости Розы Андреевны, пожалуй единственной, кого он побаивался. Дружба у Рата с ним, само собой, сразу же не заладилась, и Рома частенько его доставал. Но всё изменилось после одного случая.

Года три назад в столовую через полуоткрытое окно залетел голубь. Бедолага испуганно метался между рядами, то и дело пытался приземлиться на тарелки с ужином, вследствие чего снёс хлебницу. Пару раз он с надеждой подлетал к окнам, но, не найдя выхода, снова возвращался к столам и носился как сумасшедший. Так продолжалось, пока птицу не поймал Дюжин. Увидев его кривую ухмылку и жестокий блеск в глазах, Рат понял, что если уж живое существо угодило ему в руки, то пиши пропало. И хотя Рома был гораздо выше его и плотнее, мальчик не мог оставить голубя на растерзание. Он резко схватил Рому за запястье и крепко сжал, заставив выпустить из неотёсанных лап птицу, а после, недолго думая, зарядил кулаком ему в нос. Здоровяк с такой силой отлетел назад, что сбил с ног проходившую мимо Верочку, как называли её на кухне, с высокими башнями из тарелок на подносе. Посуда – вдребезги, поднос погнулся, большой нос Дюжина, напоминающий картофелину, истекал кровью. Вот крику-то было! Ратмиру тогда здорово влетело от Розы Андреевны, зато незадачливого голубя удалось всё-таки спасти. Но было ещё кое-что – в тот день Рат Громов понял, что, сам того не зная, обладал куда большей физической силой, чем его сверстники. Вот тогда-то большинство мальчишек решили обходить его стороной. Рат был не против – он и сам предпочитал одиночество, ведь чем меньше привязанностей, тем спокойнее. Разве что Денис искал дружбы с ним. Вероятно, он считал, что это избавит его от вечных придирок со стороны Дюжина и его компании.

Завтрак в столовой подходил к концу. Рядом с Громовым за столом вертелся Денис и что-то пытался рассказывать ему, но слова летели мимо. Правда, когда прыщавый долговязый подросток упомянул о соединённых между собой серебряных наконечниках для стрел, которые, по слухам, были найдены на дне Голубого озера, Рат заинтересовался и навострил уши.

– …когда достали их, то они блестели, будто только что их отполировали и высушили. Серьёзно, они были совсем сухие. Говорят, что они даже не темнеют со временем, – сказал Денис. Затем наклонился к уху Ратмира и шёпотом произнёс: – Но самое странное, что наконечники невозможно рассоединить, хотя держатся на одном тонком острие. А те, кто пытался это сделать, обожгли руки, представляешь?!

– Что за бред, – закатил глаза Громов.

– Это не бред! – возмущённо округлил глаза мальчик. – Отец рассказывал мне, что был на берегу, когда ларец с наконечниками подняли из воды, и хотел… э-э-э… ну, в общем, хотел стащить их, чтобы продать, но как только ему представился случай взять их в руки, они буквально воспламенились и он получил сильные ожоги. Я сам видел следы на ладонях.

Ратмир раздражённо вздохнул: всё ясно, Денис сам рассказывал, что его отец был пьяницей и именно поэтому лишился сына и дома и что с ним теперь – никто не знает. Нет ничего необычного в том, что мужчина, находясь в своём привычном состоянии, рассказывал разные абсурдные сказки, а его сын, в меру своей простоты и наивности, принимал всё за чистую монету.

Наконец завершив сборы, подростки толпились у выхода. Многие из них возмущались, что приходится в такую погоду выбираться на экскурсию в городской музей, но с планами не поспоришь, и, натянув резиновые сапоги, все дожидались сопровождающей воспитательницы.

Автобус подъехал к детскому дому и затормозил у обочины. Колёса разрезали большую лужу, полную мусора и опавших листьев, и вода в ней тут же расплескалась фонтаном. Хорошо, рядом никого не было. Сам автобус белый в синюю полоску, но сильно заляпанный грязью до самых окон. Водитель сидел за рулём не двигаясь. Он в упор смотрел перед собой стеклянными глазами и, похоже, спал. Неудивительно: серость вокруг и усыпляющие звуки дождя действовали как снотворное.

Такая погода для сентября в Лирме не редкость. Дожди друг за дружкой заливали улицы, и особенно доставалось Берёзовой, поскольку та была крайней и находилась ниже остальных. Солнце время от времени пыталось пробиваться сквозь тяжёлую завесу туч. Иногда ему это даже удавалось, равно как вчера, но ненадолго, а потом город снова обдавало промозглым дождём.

Спустя несколько минут возле выхода показалась Алла Владимировна. Она была высокой худой женщиной средних лет, с затянутым пучком из каштановых волос. На тонком, вытянутом носу воспитательница всегда носила очки. Они совершенно ей не шли: стёкла были слишком толстыми и круглыми, а оправа – грубой, что выглядело до невозможности нелепо на узком лице женщины и делало её похожей на стрекозу.

Алла Владимировна вышла на порог, раскрыла серый зонт и велела следовать за ней к автобусу. Когда же дети расселись по местам, она не спеша окинула каждого взглядом и, убедившись, что все на месте, скомандовала водителю высоким, несколько визгливым голосом. Мужчина дёрнулся, как будто очнулся, и, послушно повернув ключ, завёл транспорт.

Путь занимал минут двадцать, но в такую погоду – все сорок, если не больше. Рат с удовольствием бы вздремнул, но дорога была слишком неровной, и автобус периодически довольно сильно встряхивало, отчего сон не складывался. Однако здоровенному подростку, который был старше Ратмира всего лишь на год, но при этом чуть ли не в полтора раза больше его, всё же удавалось коротать время в поездке, оглушая храпом всех остальных. Громов взглянул на него и покачал головой: бывают же люди, которым всё нипочём.

Музей располагался в одноэтажном кирпичном здании, находившемся в историческом центре города, но был абсолютно не примечательным, и если бы не табличка с названием, то и не подумаешь, что это место – обитель городской памяти. К тому же полуразбитые ступени у входа, вяз, закрывающий собой окна, и заросшая травой неухоженная территория в сочетании с нынешней непогодой придавали зданию жалкий вид. Музей существовал около двадцати лет, что немного для подобного учреждения, но достаточно, чтобы позаботиться о его внешнем виде, и Рат никак не мог взять в толк, почему никто этим до сих пор не занялся.

Как только мальчик ступил через порог, то тут же поморщился от тихого свиста и едкого химического запаха, скорее всего из-за смеси специальных средств для мытья стеклянных поверхностей и дерева. Видимо, уборка в музее была окончена совсем недавно. Остальные тоже скривили мины, а кто-то даже позволил себе протянуть недовольное: «Фу-у, ну и запах», но о раздражающем звуке никто не упомянул, будто его слышал только Рат.

Навстречу группе вышел музейный работник – мужчина под пятьдесят, статный, черноволосый, с высоким лбом и ястребиным носом, одетый в синий бархатный пиджак и классические брюки. Он любезно улыбнулся, прищурив глаза и обнажив неестественно белые, точно морской жемчуг, зубы. Мужчина представился Константином Романовичем Кочевым, сегодняшним экскурсоводом. Воспитательница растерянно поздоровалась.

– Скажите, а где же Борис Ефимович? Ведь он всегда проводит экскурсии для нас. Надеюсь, с ним всё в порядке?

– О да, не волнуйтесь, – неестественным голосом ответил Константин Романович. – Он слегка приболел, и только.

– Что ж, тогда передавайте ему мои пожелания скорейшего выздоровления, – произнесла Алла Владимировна, вежливо улыбнувшись.

– Всенепременно.

От нового экскурсовода исходила сильная внутренняя энергия, которую невозможно было не почувствовать. Она буквально звенела вокруг него наравне с раздражающим глухим свистом, который по-прежнему замечал только Рат.

Группа замялась на месте. Ратмир оглянулся на воспитательницу – та несколько секунд изучала недоверчивым взглядом мужчину и о чём-то думала, но, очнувшись, прокашлялась и велела следовать за Константином Романовичем.

Экскурсовод провёл их в первый зал, который был оформлен в виде русской избы конца восемнадцатого века, и принялся рассказывать о традиции русского чаепития так, будто лично присутствовал на нём ещё в те далёкие времена. Он действительно оказался замечательным оратором. К какому бы экспонату ни подходила группа, Константин Романович рассказывал его историю с такой эмоциональностью и живым блеском в чёрных глазах, что у ребят не оставалось выбора, как погрузиться в экспозицию с головой.

Час пролетел незаметно. Благодаря юмору Константина Романовича большинство ребят внимательно слушали даже о таком скучном, по мнению подростков, как история основания Лирма и выдающиеся лирмчане. Зал, где висели картины местного художника, некоторые ребята быстро покинули, но Громов задержался. Он остановился возле одной из картин. На холсте маслом изображался рассвет над лугом, поросшим летними цветами. Рат видел уже подобные картины, но все они были слишком броские, а тут всё иначе. Нежный золотой свет наполовину выглянувшего солнца передавал почти ощутимый физически аромат утренних полевых цветов, тепло и, пожалуй, волшебство. Да, именно, волшебство! Доброе и светлое. Мальчик подошёл совсем близко и прочитал про себя латинское название: «Аврора». Он увидел здесь и другие прекрасные картины, но только «Аврора» запечатлелась в голове Рата, словно фотография в вечном альбоме его памяти.

Навязчивый свист не покидал мальчика и стал ещё громче. В какой-то момент Громов решил заговорить об этом звуке с Денисом, но быстро сообразил, что тот явно не понимает, о чём речь, а значит, свист и впрямь слышал только Ратмир, как если бы то был звон в ушах. Вместе с тем утренняя головная боль снова дала о себе знать. Теперь даже эмоциональная речь музейного работника не могла отвлечь его. К счастью, экскурсия подходила к концу.

Заключительным залом на сегодня стала выставка оружия, которое нашли на местных раскопках. Пули по соседству с пистолетами прошлого и позапрошлого веков, потемневшие наконечники стрел, старинные кинжалы и даже пара великолепных шпаг украшали стену, обтянутую красным бархатом. Несмотря на утрату поверхностного слоя, зазубрин на лезвии и сколов, шпаги всё равно вызывали восторженные возгласы мальчишек.

Отдельно от всего остального, прямо в центре зала, стояла витрина в форме куба на дубовом цоколе. Несколько подростков, и Рат в их числе, плотно облепили толстое стекло со всех сторон и жадно рассматривали те самые серебряные наконечники, лежащие в открытом ларце. Выглядели они великолепно. Основа была украшена завитками, линиями, углами, которые складывались в замысловатый рисунок, искусно заполненный чернью, и напоминали крошечные символы. Сами наконечники острые, тонкие, точно на конце – игла, и соединённые между собой. Мальчики восхищались красотой холодного оружия и перешёптывались о тех самых небылицах, что слышал сегодня утром Рат от Дениса.

Ратмир не мог оторвать глаз от блестящих предметов с четырьмя гранями. Он точно знал, что видел их в своём недавнем сне. Это одновременно приводило в восторг и пугало до жути.

Серебро завораживало. Оно отражало свет разбросанных по потолку ламп музея. Внезапно гладь металла стала темнеть, будто заливалась чернилами. Рат обернулся и посмотрел на остальных воспитанников, но те не замечали ничего особенно и по-прежнему как ни в чём не бывало рассматривали экспонаты, переговариваясь. В размытой же черни на серебре стали проявляться очертания людей, животных, птиц… Они двигались и безостановочно превращались из одного в другое. Мальчик смотрел на происходящее во все глаза. В конце концов чёрные фигуры на наконечниках приняли форму лица мужчины. Он открыл рот, и у самого уха Ратмира раздался тихий шёпот, который смешался со звенящим свистом. Вот только слышал это лишь Громов. Шёпот стал приобретать всё более чёткие и разные звуки, они стали складываться в слова. Мужской голос говорил прямо в голове у мальчика: «Возьми их, ну же… смелее… будь смелее, Рат Громов…»

Ратмир зажал уши руками и тряс головой, но слова зазвучали ещё громче вперемешку с нарастающим свистом. Виски пульсировали. Это сводило с ума. Алла Владимировна грозно сдвинула брови к переносице и смотрела на него с беспокойством и злостью. Её губы шевелились и не нужно было уметь читать по ним, чтобы понять вопросы, которые она задавала: «Что с тобой? Болит голова?» Воспитательница попыталась отнять руки Ратмира от его ушей, но мальчик не поддался. Взгляды остальных ребят также были прикованы к нему. Казалось, их широко распахнутые удивлённые глаза даже моргать перестали.

Кто-то открыл парадную дверь. Свежий воздух ворвался внутрь, и, вдохнув его, Рат почувствовал, как в голове немного прояснилось. Он решил, что это именно то, что ему сейчас нужно, – выбраться из помещения. Он надеялся, что на улице ему станет легче. Он обогнул воспитательницу и, не слушая её крики, сломя голову кинулся к выходу. Дверь за ним с грохотом захлопнулась.

На улице всё так же бушевала непогода. Дождь лил как из ведра, высоко в небе раздавались раскаты грома и сверкали тоненькие молнии. Мальчик, выскользнув на улицу, прислонился к влажной стене. Было довольно холодно, но почему-то всё тело Рата горело так, будто он стоял под палящим солнцем. Голос в голове смолк, а вот свист стал таким сильным, что походил на звук кипящего чайника, который был где-то совсем рядом, и продолжал усиливаться, пока не превратился в душераздирающий вопль. Сердце заколотилось диким ритмом, во рту пересохло. Мальчик даже перестал моргать и во все глаза пытался найти источник шума. Наконец он его нашёл – прямо перед ним мокрая земля стала вздыматься бугром, постепенно принимая вид ужасного существа с огромной головой, тонким вытянутым телом на коротких ножках и длиннющими руками. Этот монстр из земли и воды округлил безобразный рот и продолжил оглушительно кричать. Рат со всей силы зажимал уши, но это нисколько не помогало.

Ждать помощи было неоткуда. Мальчик не слышал, но видел, как входная дверь содрогается от стуков изнутри, но остаётся при этом закрытой. Сам же он прижался к стене, обхватив голову руками, и не мог пошевелиться. Все его мысли свелись к одному желанию – избавиться от дикого крика монстра, который буквально убивал его.

Вдруг мелькнуло что-то чёрное. Поджав лапки, знакомый ворон лихо рассекал крыльями пряди дождя и летел прямо на чудовище. Рат не мог поверить своим глазам: птица так уверенно неслась на монстра, будто была хорошо выдрессирована именно для таких случаев.

Ворон спикировал на огромную лысую голову существа, несколько раз клюнул железным клювом макушку и, хрипло каркая, снова поднялся. Тем самым птица отвлекла чудовище. Оно замолчало и тупо уставилось пустыми глазницами на пернатого.

Ратмир наконец убрал руки от ушей. Громкие звуки оглушили его, голова кружилась, а потому его качало из стороны в сторону. Но ждать было нельзя. Нужно срочно что-то предпринять, ведь ворону не удастся отвлечь монстра надолго.

Громов с трудом осознавал, что всё это действительно происходит на самом деле, ведь он давно не верил ни в сказки, ни в страшилки, но эти неистовые вопли убивали его очень даже по-настоящему. Как бороться с подобными существами, он не догадывался. Мальчик заметил длинную толстую палку поблизости. Он инстинктивно взял её, хотя что-то ему подсказывало, что толку будет мало. И правда – замахнувшись, он со всей силы ударил монстра в грудь, но палка лишь погрязла в ней, не причинив вреда.

Ворон продолжал летать вокруг чудовища, отвлекая его, а оно неуклюже размахивало руками, пытаясь поймать назойливую птицу. Пернатый был проворным, но тем не менее землистой лапе всё же удалось схватить его. Пальцы сжали горло птицы. Послышался хрип.

– Отпусти его, ты, тупое пугало! – закричал Рат.

Уродливая голова повернулась к мальчику. Сначала страшный рот оскалился, а потом растянулся, и из нутра чудовища снова раздался смертельный крик, но почти сразу же прервался.

– Гав, гав! – из-за поворота показался лающий пёс.

Громов готов был поклясться, что именно этой чёрно-белой дворняги и испугался монстр. Он решил не медлить и проверить свою догадку. Ратмир позвал собаку. Та, высунув язык, вприпрыжку бежала по лужам к мальчику, и чем ближе она была, тем сильнее в ужасе вытягивались глаза земляного монстра. Существо выпустило ворона и в страхе затряслось, а затем и вовсе растворилось в земле, откуда и пришло, не оставив после себя и следа.

Рат поднял ворона. Тот встрепенулся и быстро пришёл в себя. Мальчик пригладил взъерошенные жёсткие перья и почесал за ухом пса, который, похоже, даже понятия не имел, что одним своим появлением спас две жизни.

– Спасибо, – произнёс мальчик. Он всё ещё находился под впечатлением от произошедшего.

Ворон предпочёл не задерживаться и улетел прежде, чем заблокированная каким-то магическим образом дверь всё же открылась, а вот пёс продолжал сидеть возле ног Громова, пока женский голос из дома с синей крышей не позвал собаку. Тогда дворняга, снова радостно высунув язык, поскакала обратно к хозяевам.

– Что ты тут вытворяешь?! – прокричал высокий голос воспитательницы. – Зачем ты убежал и запер дверь?!

Мальчик понимал, что, расскажи он всю правду, его абсолютно точно сочтут психом. Он и сам не верил в то, что видел всего несколько минут назад. Всё происходящее чудилось ему не более чем жутким видением. Поэтому Рат ограничился следующим:

– У меня резко заболела голова, и я решил, что мне срочно нужен свежий воздух. А дверь я не трогал, наверное, её просто заклинило.

Алла Владимировна прищурилась и окинула его многозначительным язвительным взглядом.

– Вечно от тебя одни хлопоты и совершенно, совершенно никакой пользы, Рат Громов, – проворчала женщина. – Что ж, по приезде отведу тебя к медсестре, а пока садись в автобус и больше не смей выкидывать ничего подобного, иначе…

Она не стала заканчивать фразу, но подросток и без того понял, что, будь они здесь одни без пристального внимания Кочевого, на его голову тут же посыпались бы всевозможные угрозы.

Женщина важно выставила вперёд длинный подбородок и двинулась в сторону автобуса, жестом призывая детей следовать за ней. Рат занял место у окна. Сердце всё ещё часто стучало. Он будто бы до сих пор слышал свист, переходящий в крик.

Мальчик прижался лбом к стеклу. По нему текли струи воды, но даже сквозь них он видел стоящего на пороге музея Константина Романовича. Мужчина держал одной рукой большой чёрный зонт, а другую свободно опустил в карман брюк. Он провожал взглядом группу. Рат не мог точно разглядеть, но чувствовал, что чёрные глаза обратились именно на него. От этого ему стало не по себе ещё больше.

Двигатель рявкнул. Громов отвлёкся на звук лишь на секунду, но когда снова посмотрел в сторону здания, то экскурсовод уже скрылся. Автобус дёрнулся, и группа понеслась по извилистому асфальту обратно на Берёзовую улицу.

Глава 3

Гостья издалека

– Сорвал экскурсию по городскому музею, подорвал репутацию детского дома! Эта выходка может привлечь к нам внимание и внеплановые проверки! – почти визжала Алла Владимировна. От крика её бледное лицо порозовело, а круглые очки съехали к кончику носа. Она подтолкнула их вверх к переносице длинным указательным пальцем и снова вонзилась хищным взглядом в воспитанника. – Что ты на это скажешь, м?!

Громов обречённо вздохнул. В спальной комнате для мальчиков они были не одни: над ним нависли фигуры воспитательницы Аллы Владимировны и директора Людмилы Николаевны, поодаль стояли Дюжин со своим прихвостнем, которые с нескрываемым наслаждением наблюдали, как отчитывают Ратмира. Всё это время дверь в комнату была открыта настежь и любой, кто проходил мимо, слышал незаслуженную ругань. Это был такой метод воспитания, действующий здесь много лет, – отчитать при всех, чтобы ребёнок испытал стыд. Но всё, что чувствовал сейчас Рат Громов, – это раздражение, злость и усталость от несправедливости.

– Живо попросите прощения у Аллы Владимировны, молодой человек, – надменно прошипела директриса. Её маленькие глазки сузились и превратились в щёлочки, сквозь которые поблёскивали две голубые льдинки.

Рат сжал зубы. Дерзкий взгляд сначала метнулся в сторону Дюжина, и, увидев его самодовольный вид, Громов сжал зубы ещё сильнее, до неприятного скрипа, а потом высоко поднял подбородок и смело посмотрел Людмиле Николаевне прямо в глаза.

– Мне не за что извиняться, я ни в чём не виноват! У меня болела голова, а эта дурацкая дверь сама закрылась!

– Я жду извинений! – грозно повторила директриса, пропустив все слова мальчика мимо ушей.

Подросток нахмурил брови и ответил короткое, но упрямое «нет». Лица обеих одновременно побагровели. Глаза Людмилы Николаевны свирепо сверкнули, а вся последующая брань по звучанию была похожа на игру расстроенной скрипки. Мальчик почти не слушал её. Он думал лишь о том, как несправедливо быть ребёнком или подростком. Рядом со взрослым ребёнок всегда неправ, лжёт и ничего не понимает, хотя в действительности чаще бывает наоборот. Ещё хуже обстоят дела, когда твой дом – это приют и на одной стороне только ты сам, а на другой – весь остальной огромный мир. Свою длинную речь директриса закончила наказанием в виде недели дежурств на кухне, что было предсказуемо, а напоследок добавила: «Если бы твои родители не погибли во время пожара, то, вероятно, умерли бы от глубокого разочарования». К лицу Ратмира мгновенно прилила горячая, точно кипяток, кровь, перед глазами всё поплыло, и даже сознание на несколько секунд помутилось от злости. Он поднял взгляд на Людмилу Николаевну и увидел, как её маленькие глаза издевательски смеются. Подросток просто не мог промолчать.

– Мои родители любили друг друга и меня тоже, а ещё были очень счастливы, но вы никогда не узнаете, каково это, потому что злые люди счастливыми не бывают.

– Он ещё и огрызается! – вскипела директриса. – В дальнюю комнату, живо!

Под дальней комнатой подразумевался бывший кабинет директора детского дома, а ныне убогое помещение с серо-голубыми стенами, где имелись три запасные кровати и оставшиеся с представлений картонные декорации, сложенные стопкой. Эта комната была в самом деле дальней. Две смежные стороны её граничили с улицей, и поэтому она была ещё и самой холодной. Сюда и отправляли сильно провинившихся воспитанников. Как-то Громову уже приходилось проводить здесь время, и, честно говоря, это были не лучшие дни в его жизни, уж слишком жутко находиться среди голых стен и потрёпанных декораций.

Алла Владимировна выдала ему постельное бельё и отправила в дальнюю комнату. Рат со злостью кинул пододеяльник, наволочку и простынь на одну из кроватей, но это не помогло, слова директрисы по-прежнему ели его изнутри, точно черви – яблоко. Подросток со всей силы пнул ножку кровати. Он прекрасно знал, к чему это приведёт, но слишком поздно спохватился, поддавшись импульсу. Ножка громко хрустнула у основания, и этот треск эхом прокатился по комнате, а потом кровать уныло покосилась. Громов схватился за голову: опять ему влетит.

Рат заправил соседнюю кровать и улёгся прямо в одежде. За окном стояла безлунная ночь. Некоторое время мальчик надеялся, что его навестит ворон, но тот так и не объявился, и Громов сам не заметил, как провалился в тяжёлый сон.

Настойчивое скрипение заставило его проснуться. Подросток открыл глаза, и они в тот же миг утонули в непроглядной темноте. От окна шёл слабый свет, но его с трудом хватало, чтобы рассмотреть то, что находилось на расстоянии вытянутой руки, всё же остальное чернело, как перо того самого ворона. Как только Рат обрёл ясность мысли, скрип тут же прекратился. Может, он только приснился? Бывает же такое – спишь себе, видишь нелепые, бессвязные сны, а проснувшись, не сразу можешь понять, где всё ещё сон, а где уже явь. Но стоило лишь Громову снова откинуться на подушку и затихнуть, как противный звук возобновился. Шёл он со стороны декораций. Мальчик привстал и сделал ещё одну попытку рассмотреть предметы в темноте, и – невероятно! – каким-то чудом у него получилось различить картонные деревья, лежащие на боку возле стены, полутораметровый домик и вроде как гигантские цветы. А вот рядом с ними абсолютно точно находилось нечто живое. Силуэт волосатый, сгорбившийся, как у сидящей толстой крысы, вот только маленькие лапы уж очень были похожи на человеческие кисти с длинными пальцами, да и размеры для неё слишком велики. Существо ело. Оно поднимало с пола сахарные кубики, вероятно украденные в столовой, и скрипело зубами, когда жёсткий сахар оказывался между ними. Рат обомлел. После всего, что ему довелось увидеть в последнее время, – это было уже слишком! Нет, он должен был убедиться, что это всего лишь обычное животное и ничего сверхъестественного на самом деле не существует.

Поразмыслив, мальчик решил, что если он очень постарается, то сможет поймать нарушителя сна, сделав один-единственный, но длинный прыжок. Он слегка привстал и приготовился. Все движения Рат выполнял бесшумно, чему даже он сам сильно удивился. С силой оттолкнулся ногами и кинулся в сторону животного. Однако оно было юрким и тут же бросилось наутёк, так что Громов пролетел мимо, успев ухватиться лишь за длинный лысый хвост. Фу, каким же противным он был! Рат поморщился, но всё же не разжал рук, однако это не помогло, через секунду изворотливый хвост ловко выскользнул из его пальцев и вместе с хозяином скрылся в тёмном углу. Упустив зверька, мальчик поднялся и задумчиво потёр переносицу: да, это действительно была большая толстая крыса. Или всё же нет? Громов энергично помахал головой, будто пытаясь вытряхнуть из неё нежелательные мысли. Крыса. Точно.

Первое, что подросток сделал утром, едва открыв глаза, – подошёл к декорационным цветам. Небольшой горсткой возле них лежали остатки сахара, а чуть дальше – несколько коротких рыжих волосков, которые, скорее всего, выпали, когда зверёк убегал. Не приснилось. Надо же. Вот только что это за существо, оставалось лишь гадать, ведь поди найди рыжую крысу таких размеров – вряд ли удастся.

К счастью, следующие две ночи сон Ратмира больше никто не беспокоил. Мальчик снова вернулся в общую спальню и заметил, что Денис стал по-особенному зажатым, мрачным и часто озирался по сторонам. Он почти не разговаривал, а стоило Громову самому завести о чём-нибудь разговор, как он отводил глаза в сторону и бормотал что-то не вполне внятное. Рат решил, что, возможно, Дюжин запугал его, но Денис так и не признался в этом, продолжая сторониться всех, и особенно Ратмира.

Неделя дежурств подходила к концу: сегодня провинившийся воспитанник работал на кухне последний день. Он помогал Верочке чистить овощи, пока две другие работницы столовой пили чай. В их подсобке стоял древний телевизор, чуть больше коробки из-под обуви, и показывал один-единственный канал, по которому сейчас транслировали краевые новости.

– Ты гля, Маш, чё творится-то! Вирус, поди, новый ходит! Правда, пока одни дети его цепляют и впадают в спячку, знаешь, как лягушки.

– Почему как лягушки-то?

– А я с детства ещё помню, что если лягушка в спячке, то в жизнь её не добудишься, как мёртвая она, вот.

Рат прислушался к их разговору и слегка отклонился назад, чтобы увидеть экран телевизора. Там показывали одну из больниц – кажется, город назывался Грувском – и говорили, что неведомая болезнь постигла пятерых детей от десяти до пятнадцати лет. Новости о заболевших сменились другими. Как ни странно, из местного музея. Громов навострил уши. Брали интервью у таинственного Константина Романовича, который признался, что на днях похитили двойной наконечник из серебра, относящийся аж к тринадцатому веку. Воры не впечатлили аккуратностью, вдребезги разгромив витрину и оставив грязные следы на бордовом полу музея, и всё же обнаружить злоумышленников не удалось.

Новость о краже наконечника вновь всколыхнула воспоминания. К этому времени образ монстра из городского музея уже стал было меркнуть, и вот опять он возник перед Ратом, как в тот день. Неприятный холодок пробежал по спине мальчика. Рат до сих пор не знал, было ли существо реальным или только плодом его воображения. Наверняка головная боль здесь тоже сыграла не последнюю роль. Если подумать, то чудовище, восставшее из грязи, было настолько ужасным, что допустить его существование было просто нельзя, но и решить, что оно лишь галлюцинация, тоже невозможно. Не хватало только того, чтобы сойти с ума и переселиться из приюта прямиком в дом для умалишённых. О таком и думать было страшно. Потому-то Рат и старался всячески отвлечься и стереть из памяти то происшествие. Днём ему это вполне удавалось, но по ночам он ещё долго просыпался в холодном поту от кошмаров, в которых чудовище своим воплем парализует его, а затем уничтожает весь мир вокруг.

Толстый слой снега застелил Лирм. Бледно-жёлтое солнце светило мало и совсем не грело, но, когда оно поднималось высоко в небо, на заснеженную Берёзовую улицу попадали его прямые лучи и она сразу же преображалась: обычно хмурый, грязный город начинал искриться серебром. Дни стали совсем короткими, и оттого казалось, что время бежит быстрее. Мальчик и глазом не успел моргнуть, как в детском доме номер двадцать четыре скромно отметил свой приход новый год, притянувший следом за собой суровый январь.

Ворон больше не появлялся. Впервые за несколько месяцев он ни разу не дал о себе знать. Однажды Громов слышал где-то неподалёку карканье, но это вовсе не значило, что его издавала та самая птица. Мало ли воронов в Лирме?

К этому времени Ратмир окончательно убедил себя в том, что происшествие в музее – не более чем его фантазия, подкреплённая головной болью, с которой он проснулся в то утро. Но тут кое-что снова посеяло сомнения в голове мальчика. Дело в том, что в приюте стали расползаться слухи, что Борис Ефимович, работавший в музее уже более тридцати лет, так и не вернулся на свой пост после длительного нахождения в больнице. Он угодил в неё с сердечным приступом, но говорили, что на самом деле спятил. Он неустанно твердил об уродливом существе, выросшем из земли, которое криком погрузило его в оцепенение и довело до бессознательного состояния.

Рат не знал, что и думать. Теперь уже ни днём ни ночью подросток не мог выкинуть из головы мысли о случившемся с Борисом Ефимовичем, и особенно о том, что он видел собственными глазами во время экскурсии. Но произошедшее в день его рождения событие заставило забыть даже о таких невероятных видениях.

Утро девятнадцатого января началось совершенно обычно. Воспитанники проснулись по расписанию, умылись, оделись и стали спускаться в столовую на завтрак. Рат не спешил. Он задержался в общей спальне и, порывшись в шкафчике, достал последнее фото, сделанное перед злосчастным пожаром. Вот он сам – семилетка со ссадиной на носу (он не мог вспомнить, как её получил), в джинсах и синем свитере, который так любил, глаза светятся и улыбка до ушей; а рядом родители – живые, молодые, любящие.

Мальчик сжал фотографию и улыбнулся запечатлённому образу семьи, но взгляд остался грустным. Как же ему их не хватало…

В комнату заглянула Майя Александровна. В общей спальне тут же разнёсся запах сладкой фиалки и мяты, который всюду сопровождал молодую воспитательницу. Она выглядела совсем юной из-за по-детски круглого лица с румянцем и больших глаз василькового цвета. Каштановые волосы-пружинки, как всегда, выпадали из пучка. Майя Александровна была любимой воспитательницей Ратмира. Впрочем, она располагала к себе всех детей, да и взрослых тоже. В ней будто бы всегда сиял незримый свет.

Девушка присела рядом. Она с любопытством взглянула на фото и по-доброму улыбнулась.

– Ты здесь такой счастливый, – ласково сказала она.

Рат кивнул. Он действительно не мог вспомнить более счастливого момента в своей жизни, чем этот.

– Я хочу показать тебе одну вещицу, – неожиданно серьёзным тоном сказала воспитательница.

Она протянула ему каучуковый шнур, на котором крепко держался серебряный солнцеобразный кулон. В нём просматривались два наложенных друг на друга креста: один обычный и один повёрнутый буквой «х». Присмотревшись внимательно к прямым крестовым лучам, Рат увидел рисунки. На первом выгравировано дерево, на втором – крылья, на третьем – горящая свеча, а на четвёртом – чаша, из которой льётся вода.

– Это Крес. Иногда его называют «Огненная кольчуга». Благословенный амулет защитит тебя, Ратмир, предупредит о зле, придаст сил и, что немаловажно, поможет найти свой путь. Прошу, носи его не снимая. Это мой тебе подарок на четырнадцатилетие.

Громов завязал на шее шнур, а сам оберег спрятал за пазуху. По груди тут же расползлось тепло. Он не особенно верил в силу таких вот штуковин, но не хотел обижать Майю, которая была так добра к нему. Как только Крес оказался у него на шее, воспитательница будто бы вздохнула с облегчением.

– Что ж, а теперь я должна рассказать неожиданную для всех нас новость. Я не буду ходить вокруг да около, скажу как есть: Рат, за тобой приехала тётя.

Подросток изумлённо раскрыл рот. Он уставился большими карими глазами на девушку, а та, в свою очередь, несколько раз кивнула, мол: «Да-да, именно это я и сказала».

– Тётя? Вы шутите? Но у меня нет живых родственников, это же правда?! Вы сами всегда об этом твердили.

– Я знаю, мы действительно так думали, потому что после смерти твоих родителей никто не объявился… Как бы там ни было, Ратмир, это чудо, что сейчас ты можешь обрести семью, дом…

– Не поеду, – резко перебил её мальчик.

Он подскочил с кровати и, подойдя к окну, погрузился взглядом в жизнь Берёзовой улицы. Мимо проезжали машины, спешили на работу люди. Вот девочка в розовой куртке, которая не хочет идти куда-то (возможно, в детский сад) и буквально висит на руке своей матери, пока та пытается вести её по не расчищенному от снега тротуару. А вот мужчина, что с утра пораньше ссорится с женщиной наверняка из-за какой-нибудь ерунды. За их склокой через стекло канцелярского магазина с ухмылкой наблюдает любопытный работник с чашкой дымящегося напитка. Жизнь шла своим чередом. Каждую секунду что-то происходило, и Ратмир был окружён этим хаосом, но чувствовал себя одиноким, как никогда прежде, ведь, несмотря на такое количество людей и огромные масштабы мира, в сущности никому не было до него никакого дела, даже сейчас, когда происходил, возможно, переломный момент в его судьбе.

– Что? – удивилась Майя Александровна. Девушка решила, что «не поеду» ей послышалось.

– Моё мнение ведь должно учитываться?

– Да, но…

– Вот и отлично. Тогда я никуда не поеду. Я останусь жить в приюте, а когда стану совершеннолетним, то буду предоставлен сам себе.

– Рат, ты разбиваешь мне сердце, – жалобно прошептала воспитательница. – Подумай как следует, это ведь твой родной человек, единственный. Да все дети, которые живут в детском доме, только и мечтают оказаться на твоём месте, а ты что ж, не рад и хочешь остаться здесь ещё на четыре года? А потом что? Думаешь, это так легко – начать самостоятельную жизнь в восемнадцать и не иметь возможности опереться на старшего родственника, спросить совета?

– Майя Александровна, с тех пор как погибли мама с папой, прошло семь лет. Целых семь лет! Я никому не нужен был столько времени, так с чего вдруг сейчас понадобился? – возмущался Рат Громов. – Не хочу видеть тётю, которая бросила меня здесь и не вспоминала о моём существовании до сегодняшнего дня.

Майя Александровна тяжело вздохнула и подошла к Ратмиру. Сейчас, когда она встала напротив и положила руки ему на плечи, было видно, что мальчик даже чуть-чуть выше своей воспитательницы. Она улыбнулась при мысли, что её подопечный так вырос, ведь она помнит его ещё тем самым перепуганным, испачканным копотью ребёнком, который оказался на пороге детского дома в первый год её работы. Как он возмужал за это время, окреп, стал сильнее духом. Она старалась дарить ему, как и всем остальным детям, любовь, но разве могла она заменить настоящий дом и родителей? Разве могла эта любовь излечить раны? Конечно, нет. Тепла даже её большого и доброго сердца было недостаточно. Она замечала, как часто подопечные приобретали жёсткость, будто старались оградить себя толстыми стенами, а порой из малышей, так отчаянно нуждающихся в любви и ласке, вырастали не просто холодные, а злые взрослые. Видеть это становилось для Майи невыносимо. К счастью, Ратмир не стал озлобленным на весь белый свет, но превратился в колючего и недоверчивого.

– Я знаю, сейчас всё это выглядит непонятным. Ты зол и чувствуешь боль оттого, что хорошее не случилось раньше, тогда, когда звал его, надеялся на чудо. Тебе кажется, что уже поздно, ведь ты повзрослел и уже пережил потери, страх и одиночество, которых можно было избежать, а сейчас будто бы в этом и смысла нет. Но я верю, что всему происходящему или не происходящему есть причина. Наступит момент, когда всё станет ясно. Жизненные повороты, хорошие и плохие события, твои же собственные решения на распутье приобретут чёткие очертания карты – карты твоей судьбы, и ты поймёшь, для чего родился на свет и что именно должен принести в этот мир. А теперь протяни руку тому, что предлагает жизнь. Не упрямься. В конце концов ты обретёшь своё счастье, Рат, и будешь благодарен себе за то, что сейчас терпеливо примешь свой путь и последуешь зову сердца, а не гордости.

Ратмир понимал, что Майя Александровна права и отказываться от выпавшего шанса из-за обиды и злости как минимум глупо, но от этого не легче. К тому же в глубине души он предчувствовал, что визит его тёти несёт ему куда большие перемены, чем смену места жительства и родственные связи. Правда вот какого рода эти перемены, мальчику пока неясно.

Телефон задребезжал. Воспитательница ответила на звонок, и Рат услышал раздражённый голос Аллы Владимировны, которая требовала поторопиться и проводить мальчика в кабинет директора. Майя Александровна со своей привычной мягкостью извинилась за задержку и, улыбнувшись Ратмиру, спросила, готов ли он к встрече, – тот нехотя кивнул.

Они спустились по лестнице вместе, но у самого входа в кабинет воспитательница оставила своего подопечного. Подбодрив лёгким похлопыванием по плечу, она дала ему пару минут побыть одному.

Подросток не хотел признавать собственного волнения, но учащённый пульс, сухость во рту и внутренняя дрожь говорили сами за себя. Он проделал то же, что и всегда, когда старался успокоиться и выглядеть увереннее: набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, а затем выпрямился, расправил плечи и приподнял и без того вздёрнутый подбородок. Это действительно помогло. После таких нехитрых манипуляций, Рат почувствовал себя смелее и сильнее, будто вся внутренняя энергия сконцентрировалась в твёрдый комок в районе груди и теперь стучала ровно, решительно.

Мальчик постучал в дверь. Услышав приглашение войти, Ратмир нажал ручку до щелчка и толкнул дверь. Перед ним открылся просторный кабинет со стенами, выкрашенными в цвет зелёного горошка. Бо́льшая часть мебели выкрашена в оттенок грецкого ореха. Даже рамки для грамот, лицензий и картины вечернего города, висевшие над потрёпанным диваном, подобраны в тон.

За столом в широком поскрипывающем кресле сидела директриса. Она говорила с гостьей и, когда Рат вошёл в кабинет, даже не повернулась в его сторону, а лишь взмахом руки приказала сесть на диван. Напудренное круглое лицо искажали глубокие складки, которые образовались от натянутой улыбки, однако светло-голубые глаза оставались безучастными к происходящему. Она говорила с будущей опекуншей непривычно мягко и очень вежливо. Могло показаться, что женщина сама доброта и бесконечно счастлива, что одному из её подопечных выпал шанс обрести свой дом, но Ратмир уже знал, что она из себя представляет, и прекрасно понимал, что за притворной заботой прячется весьма себялюбивая натура, которую ужасно раздражают дети, отчего ему всегда было непонятно, что привело Людмилу Николаевну на этот пост. Как бы там ни было, слушал он её весьма сдержанно, не показывая, что такая быстрая смена характера директрисы от души его забавляла.

Гораздо больше мальчика интересовала женщина, сидящая напротив, которую представили ему Елизаветой Игоревной. Её внешность казалось ему знакомой, хотя он был почти уверен, что не знал её прежде. У неё были красивые длинные вьющиеся волосы, совсем чёрные, как чернила, карие глаза, как у него самого, длинный прямой нос и острый подбородок. Тёплое платье глубокого бордового цвета, которое спускалось ниже колен, очень ей шло и подчёркивало её элегантность. Незнакомка не сводила глаз с Ратмира. В них светилось любопытство и затаённая радость. Было заметно, что она слушает Людмилу Николаевну вполуха, поскольку всё внимание обращено на мальчика. Она с жадностью изучала черты его лица, а стоило взгляду коснуться родинки на мочке левого уха, как девушка тут же улыбнулась и в бархатистых глазах заискрились слёзы.

– Ужасно жаль, что с вашим братом и его женой случилось несчастье… Но как так вышло, что вы лишь недавно узнали о трагедии?

– Мне горько в этом признаваться, но мы были в ссоре с братом. Потом я уехала за границу на несколько лет. Когда вернулась, пыталась его найти, но было слишком поздно.

– Ну да, ну да… – вздохнула Людмила Николаевна. – Слава богу, что с племянником всё хорошо. Мы уж заботились о нём всё это время как следует, в общем, как и о других детях тоже, ведь мы любим их всех не меньше, чем своих собственных.

На последней фразе директрисы Громов едва сдержал смешок.

Так значит тётя – его родня со стороны отца. Ну конечно, ведь они действительно похожи, разве что в отличие от неё отец был русоволосым, как и Рат. Наверное, поэтому мальчику внешность женщины казалась знакомой.

– Что ж, – заключила Людмила Николаевна, – все документы уже проверены, и я могу передать под опеку Ратмира уже сегодня. Милый, ты ведь позавтракаешь со всеми остальными, прежде чем отправиться в дорогу? – спросила она медовым голосом.

Рата передёрнуло при слове «милый», и он тут же замотал головой, отказавшись от последнего завтрака в детском доме.

Мальчик поднялся наверх собрать вещи. Всё происходящее казалось ему ещё более нереальным, чем уродливое чудовище, которое чуть не убило его криком. Он несколько раз больно ущипнул себя за левое предплечье, чтобы проснуться, но сон не прошёл. Он принялся наспех кидать вещи в сумку. Чёрная застиранная футболка полетела поверх убитых временем джинсов, а следом за ней – огромная толстовка и несколько пар носков. Гардероб был скромным, и, откровенно говоря, ни один из его предметов Ратмир не считал своим, ведь в приюте всё у всех общее. Он бы с удовольствием оставил всё здесь, но кто знает, что ждёт его в доме Громовых, поэтому-то подросток и прихватил с собой самое необходимое.

У окна столпилось несколько воспитанников. Они с завистью смотрели на него и переговаривались. Среди них больше всех язвил Рома Дюжин, говоря, что тётка Громова очевидно преследует корыстные цели, а на самом деле он ей не нужен, да и вообще, совсем скоро она сдаст его обратно, как это часто бывало с другими. Ратмир чувствовал, как эти взгляды жгли ему спину, а едкие слова провоцировали на драку, и при других обстоятельствах он точно бы снова двинул Дюжину по физиономии, но не сегодня, уж слишком его волновал переезд.

На край кровати присел Денис. На лице тощего подростка тенями залегла грусть. Некоторое время он молча наблюдал за тем, как его уже бывший сосед и, если можно так сказать, друг застёгивает молнию на спортивной сумке, а потом потупился в пол и тихо произнёс:

– Может, и отец наконец возьмётся за ум и заберёт меня домой?

– Может, – пожал плечами Рат, – чего только не бывает на свете.

Ещё совсем недавно он бы не смог сказать эти слова искренне, но теперь Громов и впрямь готов был поверить, что в жизни случается всё что угодно, даже самое невероятное.

Он закончил сборы. Майя Александровна появилась спустя пять минут, чтобы проверить, все ли вещи уложены, и сопроводить подопечного к выходу. Стоило ей войти в помещение, как в нём тут же стало тепло и спокойно, а язвительные высказывания Дюжина затихли. Несмотря на её молодой возраст, она производила на воспитанников удивительное действие, потому что даже те, кто всегда вёл себя из ряда вон плохо, в её присутствии становились покладистее. Другие воспитатели не понимали, в чём её секрет, но дети знали – просто она была очень доброй, искренне любила их и старалась сделать жизнь своих подопечных лучше, насколько это было в её силах, а они всё чувствовали.

– Волнуешься? – спросила Майя Александровна. Ратмир в ответ рассеянно кивнул. – Оно и понятно: в твоей жизни всё-всё меняется. Но не стоит переживать, я говорила с твоей тётей, а я неплохо разбираюсь в людях и скажу, что она хороший человек и позаботится о тебе. Да и потом, сам факт, что у тебя спустя столько лет появились родные, – это огромное счастье. Тебе правда очень повезло. Помни об этом.

– Знаю, – вздохнул Громов. – Вы уже говорили.

Лицо девушки озарилось улыбкой, мягкой, но слегка печальной. Она шутя потрепала Рата по светло-русым волнистым волосам, как делала мама, когда он был ребёнком, и на его голубых глазах навернулись слёзы.

– Не забывай меня, ладно? И обязательно когда-нибудь навести, обещай мне, – потребовала она.

Ратмир дал слово. Пожалуй, Майя Александровна – единственная, кого ему будет по-настоящему не хватать. Он поблагодарил её, коротко попрощался с Денисом и другими воспитанниками, стоявшими рядом, и прошёл к выходу, где его уже давно ждала Елизавета Громова. Она заметно нервничала и переминалась с ноги на ногу. Когда Ратмир и воспитательница оказались рядом, взгляд тёти прояснился, встретился с голубыми глазами Майи Александровны и мальчик заметил короткий кивок с обеих сторон, какой обычно мелькает между хорошо знакомыми людьми.

«Странно, очень странно», – подумал Рат Громов.

– Готов? – робко спросила тётя и поправила пояс пальто, затянув его потуже. Мальчик кивнул и вышел вслед за ней на улицу.

Надвигалась буря. По небу то и дело скользили угрожающие сине-серые тучи, готовые вот-вот обрушить на Лирм новую партию снегопада, как будто сугробов, в которых можно было увязнуть по колено, недостаточно. Завыл ветер. Он шумел так сильно, что прочие звуки тонули в нём. Поток воздуха задувал ледяные снежинки за воротник, отчего мурашки бежали по коже и хотелось скорее сесть в машину, чтобы спрятаться подальше от этого колючего холода.

Старенький синий автомобиль приветственно подмигнул, когда тётя нажала кнопку на ключе и открыла двери. Женщина велела Ратмиру положить багаж на заднее сиденье, а ему самому предложила сесть рядом с ней, на переднее. Машина слегка покряхтела и тронулась с места.

Взгляд Рата Громова ещё с минуту был прикован к боковому зеркалу. Он видел, как рядом с завёрнутой в тёмное пальто Майей на забор опустился ворон. Птица сложила чёрные крылья и раскрыла клюв, вероятно, карканья не было слышно из-за ветра. Мальчик мысленно попрощался с ними и тяжело вздохнул: позади годы, проведённые в приюте, где было пусть и не слишком хорошо, но всё знакомо до последнего угла, а вот впереди… неизвестность…

За белой пеленой падающего мелкого снега образы воспитательницы, птицы и хмурого детского дома номер двадцать четыре становились всё более расплывчатыми, пока окончательно не растворились вдали.

Глава 4

Родовое гнездо Громовых

Город Грувск находился в четырёх часах езды от Лирма. Дорога большей частью была прямой, по обеим сторонам сопровождаемая высокими тёмными лесами из елей и сосен, меж которыми мелькали редкие лучи зимнего солнца. Снег лежал чистый, нетронутый. Он, точно одеяло, заботливо укутывал спящую землю. Хвойные леса время от времени сменялись посёлками и тонкими, скованными льдом речушками, петляющими между заснеженными холмами. Над ними висели облака. Они напоминали взбитые сливки, которые кто-то красиво уложил поверх возвышенностей края.

Несколько раз дорога уходила в сторону, но Громовы держали путь прямо. Разговор не клеился. Несмотря на то что Елизавета Игоревна проработала педиатром больше десяти лет и всегда могла найти общий язык с ребёнком любого возраста, она не представляла, как подступиться к племяннику. Девушка пыталась заговорить с ним, но, получив короткий ответ, поняла, что мальчик слишком закрыт и, вполне возможно, чтобы наладить родственные связи, понадобится гораздо больше времени, чем она думала, когда ехала в Лирм. А это очень, очень плохо. Для них обоих.

Автомобиль подъехал к заправке. Елизавета Игоревна предложила Рату выйти на улицу подышать. Мальчик охотно согласился. За продолжительное время в дороге у него затекла спина и шея, а в животе урчало от голода, ведь от завтрака в приюте он отказался. Тётя помнила об этом. Она оставила племянника возле машины, а сама отправилась в магазин.

Ратмир как следует выпрямился, так что в спине приятно захрустело, расправил плечи и застегнул молнию на тёплой куртке. Морозный воздух тут же защекотал нос, а изо рта повалил пар. Да, зимы в краю настоящие! Как и полагается: сверкающие алмазной крошкой сугробы, колючие морозы и вихри неустанно танцующих белых снежинок. Красота такая, что дух захватывает.

Из круглосуточного магазина вынырнула Елизавета Громова. В одной руке она несла бумажный пакет с тёплой выпечкой, а в другой – два больших стакана с логотипом заправки: кофе для себя и горячий шоколад племяннику. Подкрепиться они решили прямо на улице, облокотившись на капот машины.

– Так, значит, вы сестра моего отца, – дожевав булочку, сказал Рат.

– Лучше «ты». Так будет нам обоим удобнее, – улыбнулась Лиза.

Подросток кивнул. Девушка воспряла духом – племянник решил заговорить с ней. Это был её шанс положить начало дружбе, и, чтобы не упустить его, отвечать и говорить ей следовало хорошо подбирая слова, а о некоторых вещах вообще лучше умолчать до поры до времени. По крайней мере, пока Рат не привыкнет к ней и не освоится на новом месте.

– Игорь был моим старшим и единственным братом. Я его обожала, гордилась им. А Полина, твоя мама, была моей хорошей подругой, мы знали друг друга с детства. Я была так счастлива, когда они решили пожениться. А теперь их нет. Никого нет, кроме тебя. Ты мне правда очень дорог, Рат, только вот быть тётей я ещё не привыкла, поэтому будь ко мне снисходительнее, ладно?

Лиза слегка подтолкнула его плечом, и на её лице заиграла светлая улыбка. Даже карие глаза улыбались. Мальчик просто не мог не ответить ей тем же. Некоторое напряжение между ними осталось, но короткий разговор за перекусом сгладил знакомство. Ратмир понял, что Лиза, как и он сам, долгое время была одинокой и что сейчас ей так же непросто.

– Знаешь, ты здорово мне напоминаешь Игоря. У вас даже одинаковые родинки, вот здесь, – она коснулась указательным пальцем его левого уха.

– Ага, – вздохнул Рат. – Скажи, если вы были так близки и с отцом, и с мамой, тогда почему вы не общались столько лет? Это не похоже на отношения между родными.

– Всё бывает, Ратмир, – с горечью ответила девушка. – Иногда даже самых родных и любимых приходится отпускать, ради их блага.

Когда булочки закончились, а бумажные стаканы из-под горячих напитков опустели, Громовы вернулись в машину и продолжили путь. Спустя час Лиза повернула руль вправо и машина ушла с трассы на дорогу, ведущую в Грувск.

Они очутились на окраине города. Возле дороги торчал знак с названием города, а подле него из земли рос огромный серый валун с высеченной надписью: «Город Грувск. Основан в 1816 году». Но памятник мальчику был неинтересен, а вот птица на макушке камня – очень. Поглядывая на людей, наверху спокойно восседал крупный черный ворон. Громов прищурился и попытался рассмотреть его. Он готов был поклясться, что это тот самый пернатый, что прилетал к нему в приюте и даже однажды спас его от ужасного большеголового монстра. Хотя, с другой стороны, так уж сильно отличаются между собой птицы одного вида? Перепутать одного ворона с другим очень просто, и всё-таки подросток чувствовал, что не ошибся.

Мальчик попросил Лизу остановить машину. Он хотел подойти к тому валуну, но едва дверь автомобиля захлопнулась, как ворон исчез, будто его и не было. Рат ещё несколько минут постоял, всматриваясь ввысь, но мелькающих чёрных крыльев нигде не было видно, только кучные облака застилали небо.

В начале города гнездились небольшие частные домики. Их крыши толстым слоем покрывали белоснежные сугробы, а грязные громоздились вдоль обочин. Высокие сосны бросали на них непроглядно-чёрные тени так, что казалось, будто уже наступил вечер, хотя на самом деле было только около двух часов дня. Мальчик поёжился: Грувск показался ему слишком чужим и каким-то неприветливым, колёса машины упрямо катили вперёд, и путь к прошлому был отрезан навсегда.

Миновав частный сектор домов, автомобиль Громовых выехал на главную дорогу и через семь минут ворвался в основную часть города, хорошо расчищенную от снега. Впечатление Рата стало меняться. В общих чертах Грувск был похож на любой другой город: высоток здесь не было, однако дома в четыре-шесть этажей росли точно грибы после дождя вдоль длинных ровных улиц. Первые этажи большей частью были заняты магазинами или частными конторами. В центре города растянулась большая площадь с фонтаном, который сейчас, само собой, не работал. С другой стороны площади – вход в парк. Ратмир успел рассмотреть каменную арку и непроглядный лес хвойных деревьев за ней. Все эти тёмно-зелёные великаны, раскиданные по всему городу точно стражи, делали Грувск таинственным и даже немного воинственным.

– А какой он, твой дом? – спросил подросток.

– Наш дом, – с улыбкой поправила Лиза. – Ему уже почти сто лет, но земля, на которой он выстроен после того, как сгорел предыдущий дом, принадлежит нашей фамилии с момента основания города. Громовы – одна из первых семей, которые поселились в Грувске. Надеюсь, ты полюбишь этот дом. Он особенный.

Они покинули центр. Слева автомобиль миновал невысокое светлое здание, окружённое деревьями. Ратмир толком не успел ничего увидеть, но тётя объяснила, что это шестая школа, та самая, в которой он будет учиться с понедельника. При мысли о новом месте учёбы и об одноклассниках Рат почувствовал волнение, но любопытство затмило его.

Сразу после школы многоэтажные дома снова сменились частными. В каждом, что они проезжали, Рат пытался увидеть тот самый, который должен был стать его домом. Вот потрясающее двухэтажное строение с синей крышей и верандой из тёмного дерева, но нет, автомобиль проехал дальше. А вот следующий дом со светло-жёлтыми стенами, который мог принадлежать Громовым, но и он остался позади. Они доехали до самого конца улицы. Впереди путь перерезала заледенелая река, а за ней возвышались леса и холмы, выбеленные зимой.

Машина затормозила у двухэтажного дома с тёмно-зелёной черепичной крышей и тянущейся из неё кирпичной трубой. Он был так обильно освещён золотистым солнцем, что, казалось, на улице потеплело. Лучи играли в разноцветных стёклах окошка на чердаке. Оно было круглым, маленьким и, скорее всего, не слишком освещало помещение под крышей. Остальные окна были тоже небольшие, но вытянутые, с сохранившимся ещё с прошлого века обрамлением в виде белой лепнины. Палисадник перед входом ограждён низеньким заборчиком. Сейчас он завален снегом, но, как сказала Лиза, она выращивает здесь нежно-розовые и белые пионы, которыми любуется вся Приречная улица.

– Добро пожаловать домой, – ласково сказала тётя.

Мальчик прошёл вперёд по убранной каменной дорожке и остановился у порога. Над его головой нависли ветки рябины. Среди белых снегов гроздья, покрытые тоненькой корочкой льда, так и алели. Он сорвал одну ягодку, покатал её большим и указательным пальцами – лёд сразу же растаял, и в январский мороз брызнул тонкий кисловатый аромат с примесью благородной горечи.

Пока Лиза копалась в сумочке в поисках ключей, Рат прошёл на веранду и теперь рассматривал дверь. Его внимание особенно привлекла серебряная ручка с вырезанным на ней угловатым символом и иностранной надписью по кругу. И хотя чудные буквы не были ему знакомы, Рат обнаружил, что с лёгкостью может их прочесть.

– Маалу ан идит ту азм ханом, – произнёс вслух Громов.

– Да не проникнет зло в наш дом, – кивнула тётя. – Значит, читаешь на рахманском?

– Каком? – переспросил подросток.

– На рахманском, – повторила тётя. – Древнем языке духов.

– Я никогда не слышал о таком языке.

– Не думаю, – звонко рассмеялась Лиза. – Ты только что совершенно чётко прочитал символы и даже ударение расставил в нужных местах, а потому смею утверждать, что рахманский всё же тебе знаком, и хорошо знаком, – затем она указала на дверную ручку: – А этот оберег ты уже видел когда-нибудь?

Ратмир поджал губы и замотал головой. Он понятия не имел ни об этих символах, ни о языке каких-то там рахманов, а тот факт, что тётя знала и говорила об этом как о само собой разумеющемся, совершенно не радовал его. Неужели она, как и Майя Александровна, верит во всю эту чушь? Этого только не хватало. В его жизни странностей и без того было больше, чем нужно.

– Это рубежник, оберег для защиты дома, – пояснила Лиза.

– Э-э-э, для защиты от воров, хочешь сказать?

– Хм, ну-у и от них, пожалуй, тоже, – ухмыльнулась девушка.

Они вошли внутрь и оказались в прихожей. Окон, через которые мог бы попасть свет в холл, не было, к тому же отделка и лестница, ведущая наверх, изготовлены из тёмного дерева, что и придавало ему мрачной загадочности, которая пробуждает воображение и любопытство, как в тех книгах, которые он любил. Комната преобразилась, как только Лиза нажала на выключатель и зажглась большая красивая люстра. Теперь стали видны красочные растяжки «С днём рождения!» и «Добро пожаловать домой!», повсюду пестрели шарики. Тётя подготовилась не только к приезду племянника, но и к его дню рождения. Громов застыл. Он не мог произнести ни слова от удивления. С тех пор как не стало родителей, никто и никогда не устраивал для него праздники, не вешал гирлянды, не надувал шары, не пёк и даже не покупал торт. Рат уже и забыл, каково это – чувствовать себя нужным.

Справа из прихожей тянулся коридор, вдоль которого висели портреты в золочёных рамах, иногда украшенные янтарём или яшмой цвета дикого мёда. Чаще всего на портретах изображался один взрослый человек, в основном мужчина, но обязательно с птицей, сидящей на предплечье. Птицы были разные – совы, орлы, ястребы, сычи, – но всегда хищники. Всего мальчик насчитал одиннадцать таких картин.

– Вы что, приручаете хищных птиц? – спросил Рат.

– Что-то вроде того, – улыбнулась тётя. – Рассмотри внимательнее эти портреты, Ратмир, это всё наши предки – Громовы. Мы обязательно должны помнить их. Ты знаешь, что самую великую силу, которую можно только вообразить, даёт связь с родом. Как дерево питает своё могущество от корней, так и человек с момента рождения наследует все знания, умения и достижения своих отцов. Самое главное – не потерять это. Нужно стремиться укрепить в себе эту силу, привнести в неё что-то своё, ценное, и передать следующему поколению, как если бы ты передал нажитое богатство. Пока ты находился в детском доме, сила фамилии в тебе постепенно угасала. Много лет ты был оторван от рода, но я хочу помочь тебе восстановить связь с предками и наверстать упущенное. Очень хочу.

Мальчик всмотрелся в портрет Игоря Громова-старшего, его дедушку. Дед смотрел на мальчика точь-в-точь такими же тёмно-карими упрямыми глазами, как у самого Рата, да и у Лизы тоже. Как же было необычно видеть свой взгляд у человека уже умершего, когда сам он только начинал жить. В груди мальчика встрепенулось сердце, и приятное волнение охватило его. Но каким бы ни было это волнение, оно не могло сравниться с тем, что почувствовал Рат Громов, увидев портрет своего отца. Молодой человек, светлый, с мальчишеским озорным блеском в глазах и родинкой на мочке левого уха, глядел прямо на него с полотна. Он был как живой – присмотрись, и кажется, что написанный образ вот-вот шелохнётся. Подросток не мог оторваться от картины, пока Лиза, устав ждать, сама не потянула его дальше.

Коридор заканчивался кухней, но осматривать её Рат пока не стал. Он вместе с тётей поднялся по лестнице на второй этаж. Там было целых пять дверей, и, потянувшись к ручке одной из них, девушка открыла её. Перед ними предстало светлое, уютное помещение, хотя и немного пустоватое. Стены выкрашены в молочный цвет, на двух больших окнах висели сине-зелёные портьеры, а кровать и комод сделаны из светлого дерева.

– Это твоя комната, – произнесла тётя.

«Моя комната», – повторил про себя Рат. Впервые за многие годы что-то принадлежало только ему! И пусть здесь почти не было мебели, но это была его территория, которую Рат мог со временем наполнить своими вещами. На лице мальчика появилась улыбка.

Лиза неловко обняла его и сказала:

– Хоть стены крась в черный цвет, твоё дело.

– Ну уж нет, – весело сказал Рат. – Хотя, пожалуй, у меня есть пара идей.

Тётя оставила его, а сама ушла накрывать на стол. Мальчик ещё некоторое время рассматривал комнату, а затем приступил к разбору вещей, привезённых из детского дома. На это ушло от силы три минуты. Бросив спортивную сумку в шкаф, Рат спустился в гостиную, где его уже ждал синий торт и заваренный чай.

За окном стемнело. В камине жарко дрожали языки алого пламени, а перед ним, в старом выцветшем кресле-качалке, лежал пушистый зверёк. Рат подошёл поближе, и животное тут же с любопытством навострило уши и уставилось на него ярко-зелёными глазами. Это была… кошка? Только уж совсем какая-то оригинальная. Шерсть сочного сиреневого цвета, уши округлые, раздвоенные так, что создавалось впечатление, будто их не два, а целых четыре! А что за хвост! Слишком длинный, короткошёрстный, с пушистым шариком на конце, похожим на помпон. Мальчик не мог отвести взгляда от чудного создания.

– Это что за порода такая? – спросил он.

– Ах, это… ну, в общем, это коргоруши, – рассеянно проговорила тётя, наливая чай в белые фарфоровые чашки.

Подросток пожал плечами и решил, что, скорее всего, это название породы, о которой раньше он просто не слышал, что неудивительно: в детском доме мало рассказывали о питомцах.

Рат положил в рот кусочек шоколадно-вишнёвого торта и тут же прикрыл глаза от удовольствия. Кажется, он в жизни ничего вкуснее не пробовал. Не будь Лиза врачом, кондитер из неё вышел бы тоже отличный.

– На самом деле я совершенно не умею готовить, если не считать простых бутербродов, – сказала тётя.

– Врёшь, – уплетая торт, засомневался Ратмир.

– Я серьёзно, даже овсянка на завтрак получается то слишком густая, что ложку не повернёшь, то недоваренная, то ещё какая-нибудь. А что касается тортов и пирожных, тут я профи. Вот такой парадокс. – Она развела руками.

– Что ж, тогда я абсолютно не против каждый день есть на завтрак торт.

Громов отпил ароматный травяной чай. Усталость после долгого пути и насыщенного дня так и разморила его. Мальчик откинулся на мягкую спинку кресла и почувствовал, как всё его тело расслабилось. Всё было как надо. Возможно, даже слишком хорошо. В это мгновение Ратмир всей душой ощущал крепкую незримую связь с этим местом, словно прожил здесь всю жизнь, он будто бы наконец вернулся домой после долгого отсутствия.

Когда глаза стали сами собой закрываться, Рат всё же заставил себя подняться в свою комнату, и когда голова коснулась подушки, он утонул в глубоком спокойном сне.

Ночь убаюкала город. За окном жалобно выл ветер, а дрова в камине задорно подыгрывали ему, то и дело издавая треск. Лиза налила себе ещё одну чашку чая. В затуманенных глазах мелькали красные языки пламени, и они же бросали огненные тени на лиловую шерсть коргоруши, которая дремала на коленях хозяйки. Со стороны могло бы показаться, что девушка ни о чём особенно важном не думает, но это было не так. На самом деле она должна была принять решение, от которого многое зависело. С одной стороны, Лиза считала, что ритуал необходим, поскольку не могла положиться на чай из чабреца и корня ладоцветника, а с другой – для неподготовленного мальчишки такие вещи имеют последствия. Что, если он не справится? Нет, Рат Громов должен. Раз он читает на рахманском, значит, Игорь всё же готовил его, хотя и говорил, что сделает всё, чтобы его сын никогда не встал на этот путь и жил обычной жизнью, как обычные люди. И всё же проклятие Громовых тяжёлым камнем повисло на плечах мальчика. Вот только он пока ни о чём не догадывался.

Лиза отнесла на кухню пустые чашки и, открыв один из выдвижных ящиков, вынула большие кухонные ножницы с чёрной ручкой. Она зажала ножницы в кулаке и на цыпочках поднялась на второй этаж. Она остановилась у комнаты Ратмира. Прислушалась – тишина. Наверняка он уже давно и крепко спит. Девушка аккуратно нажала на ручку – раздался короткий щелчок, и дверь отворилась. В своей постели безмятежно спал подросток. Он лежал на правом боку, уткнувшись лицом в подушку и совсем ничего не почувствовал, когда тётя склонилась над ним и отрезала завиток русых волос.

Дверь между комнатами Ратмира и Лизы вела на чердак. Девушка несколько секунд переминалась с ноги на ногу подле неё, прежде чем поднялась наверх. Сколько времени она не была тут… С того самого момента, когда дом опустел и она осталась здесь одна, девушка решила просто забыть об этом месте, будто его и не было. Это ей удалось. Она проходила мимо двери и даже ни разу не задумалась над тем, чтобы подняться туда, где она часами любила пропадать в детстве. А сейчас ей вновь приходится стоять тут, посреди чердака, заросшего паутиной, и дышать затхлыми запахами старой ткани и отсыревшего дерева.

Лиза плавно прошла против часовой стрелки и зажгла одну за другой десятки свечей, разбросанных в разных местах помещения. Всё вокруг осветилось множеством жёлтых огоньков. Чердак вдохнул пламя свечей и очнулся от долгого сна. Затем Лиза подожгла высушенный пучок расковника, листья которого были такими тонкими и острыми, что напоминали саблю, и тут же задула его, чтобы он не горел, а дымился. Теперь пространство заполнял насыщенный сладковатый запах.

Девушка остановилась посреди комнаты и обвела её взглядом: тёмные шкафы с книгами, сундуки, древо жизни и оно – старинное зеркало, накрытое тонкой чёрной тканью. Зеркало касалось пола и тянулось вверх на целых два метра. Ширина его тоже была солидной. Оно стало той единственной вещью, которую Алексей Громов, предок Лизы и Ратмира, взял с собой из родительского дома на необжитую землю, где построил первый дом в теперешнем городе Грувске. Он наказывал беречь зеркало. Наказ этот строго исполнялся каждым поколением. Хотя, в общем-то, это было не так трудно, поскольку, как ни странно, зеркало было довольно крепким. Или, может, его хранила особая магия, ведь даже когда в начале двадцатого века случился пожар, огонь не навредил ему.

Лиза стянула чёрную вуаль и обнажила серебристую гладь. Из-за толстого слоя пыли огоньки свечей отражались мутными пятнами, но это придавало лишь ещё большую атмосферу колдовства, витающую в комнате. В каждом углу витиеватой рамы зеркала был сплетён древний славянский символ – родимич. Он устанавливал связь между поколениями рода.

Хозяйка дома смахнула пыль с зеркала, и пламя свечей в нём засияло ярче. Повсюду клубился призрачный дым от тлеющего расковника, разносился сладковато-терпкий аромат, который успешно маскировал затхлый запах чердака. В свете жёлтых огней сверкнула цыганская игла. Её кончик уколол тонкий безымянный палец и выпустил каплю рубиновой крови, которой девушка тут же окрасила каждый из четырёх углов рамы. Лиза склонила голову, и волнистые пряди слегка заслонили лицо. Губы неразборчиво бормотали. Слова одно за другим слетали с уст девушки и будто касались зеркала, оставляя на нём туманный след. С каждым мгновением этот самый туман разрастался и становился всё гуще, пока не заполнил собой всю зеркальную плоскость.

– Кар-р! – прорезал воздух на чердаке крик ворона.

Рат дёрнулся во сне.

В зеркале стали проявляться белые человеческие фигуры. Мужчины и женщины, пожилые и юные, образовали собой коридор, уходящий в далёкий, недоступный живущим мир духов и снов – Сакту.

Глава 5

Учитель истории

Проснувшись утром, первое, что увидел Рат, – это раскосые глаза коргоруши цвета весенней зелени. Кошка смотрела на него не моргая и как-то своеобразно мурчала.

– Чароит, – мальчик прочитал имя на тонком чёрном ошейнике с висящим на нём фиолетовым камушком. – Чара. Ты как сюда попала? Дверь-то закрыта.

В ответ кошка выгнула спину и потянулась, а после, сверкнув глазами, спрыгнула с постели. Рат хотел было выпустить её из комнаты, но, когда встал, Чара вдруг пропала. Он заглянул под кровать, отодвинул портьеры, позвал её, но кошки словно тут и не было. Ну не могла же она увильнуть сквозь стену?

Окна его комнаты выходили прямо на местную речку – Хелетту. Вид открывался дивный, если не брать в расчёт виднеющиеся далеко за подвесным мостом кресты и тёмные памятники, торчащие по всему большому городскому кладбищу. Во всём же остальном окраина города не могла не вызывать восхищения снежными холмами, над которыми сейчас поднималось солнце, рекой, несущей под толщей льда хрустальные воды, и многочисленными соснами. Рат открыл окно и впустил холодный воздух. Он был до того насыщен ароматом чистого снега и хвои, что если закрыть глаза и несколько раз глубоко вдохнуть, то можно было бы всерьёз решить, что вовсе не находишься в комнате, а стоишь посреди бора.

Вблизи моста, со стороны жилых домов и набережного парка, возвышалась на холме круглая смотровая башня, которая выглядела так, словно отделилась от средневекового замка и стояла тут задолго до возникновения Грувска. На следующий день после приезда в город Рат прогуливался по окрестностям и хотел побывать в ней, но безуспешно. Мальчик несколько минут ходил вокруг башни, но так и не обнаружил входа – каменная стена была сплошной.

За прошедшие выходные – первые проведённые в доме Громовых – подросток поменял облик своей комнаты. Вместе с тётей они побывали в центре города и приобрели всё необходимое: письменный стол, шкаф для учебников, новую одежду и первый телефон Рата. Мальчику было неудобно, что Лизе приходится так много тратиться, но тётя убедила его, что она заранее подготовилась к расходам, а помогать племяннику освоиться на новом месте для неё только в радость.

Теперь одна из стен комнаты была выкрашена в сине-зелёный, в тон портьер, на потолке висела необычная лампа из дюжины треугольников, а напротив кровати стоял учебный стол с ноутбуком и висели полки для книг. Конечно, здесь по-прежнему не хватало некоторых вещей, но Рат надеялся со временем это исправить. Возможно даже, ему самому удастся что-то заработать для этого летом.

Мальчик спустился вниз. Из кухни доносился запах пригоревшей еды: видимо, Лиза не оставляла попыток накормить племянника полноценным завтраком. Ратмир неслышно прошёл по коридору и встал в дверном проёме, облокотившись на тёмную раму. Тётя не заметила его и продолжала метаться возле плиты, без конца бормоча что-то себе под нос. Рат прислушался и понял, что она нещадно ругает себя за сгоревшие сырники кривой формы.

– Не нужно так сильно стараться угодить мне, – улыбнулся мальчик. – И вообще-то, забыл тебе сказать: я кое-что и сам умею, например кашу сварить или даже испечь блинчики. Нас этому учили в детском доме. Ну, типа, готовили к самостоятельной жизни.

– Просто я хочу позаботиться о тебе, понимаешь? Я ведь так много пропустила, – печально сказала Лиза.

Она опустила глаза и казалась такой расстроенной, что Ратмиру стало её жаль. Он вспомнил, как не хотел ехать в Грувск и злился на Лизу за то, что провёл столько лет в приюте. Но теперь, когда видел, как сильно тётя горевала и старалась наверстать упущенное, вся злость куда-то исчезла.

Тут девушка спохватилась, взглянула на часы и испуганно округлила глаза.