Бухта Скорби

Allie Reynolds THE BAY Copyright © 2022 Allie Reynolds

© Жукова М., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Предисловие переводчика

Герои этого романа – серферы (или серфингисты – surfers), а потому в книге встречаются специальные термины. Русскоговорящие серферы в большинстве случаев используют транслитерацию английских слов. Для удобства читателей я решила дать пояснения ряда терминов в самом начале книги.

Серферы катаются на досках (boards), которые могут быть длинными (long boards) и короткими (short boards). Их также называют лонгбордами и шортбордами соответственно. На длинных досках может кататься практически любой, а на коротких – только те, кто уже обладает достаточным опытом. Длина короткой – до шести футов[1], у нее острый нос. На ней можно делать резкие повороты и вылеты с волны. Длина лонгборда от восьми футов, эти доски достаточно широкие, у них округлый нос. Часто на них только один плавник – так называемый центральный фин (fin). Встречаются еще и бодиборды (bodyboards) – маленькие доски, на которых серфят облокотившись. Например, в книге упоминается беременная женщина на бодиборде. Бугиборд (boogie board) – доска для катания лежа или на коленях.

В холодном климате и в холодную погоду катаются в гидрокостюме (wetsuit), который у нас в разговорной речи называют гидриком. В жарком климате и летом катаются в бордшортах (boardshorts) – специальных шортах для серфинга или пляжного отдыха, часто имеющих яркий цвет и принты. Также надевают обычные футболки, топы и верх купальника, но нужно надевать купальник на два размера меньше, чтобы его не смыло волной. Это объясняется в романе. Могут надевать и рашгард (rashguard) – плотно сидящее термобелье с короткими или длинными рукавами, которое помогает сохранить комфортную температуру тела. От футболок рашгарды отличаются плотностью и текстурой ткани, а также особенностями кроя и дизайна. Они плотно облегают тело и подчеркивают все его изгибы.

Обычно серферы катаются левой ногой вперед, их называют регулярами или классиками, гуфи (goofy) катаются правой ногой вперед, таких людей меньшинство. Если серфер едет другой ногой вперед (регуляр правой, а гуфи – левой), то это называется свитч. Гуфи-фут (goofy-foot) – это стойка серфера, когда он стоит на доске правой ногой вперед.

Перед катанием верх доски, деку (deck), натирают воском, чтобы ноги во время катания не соскальзывали. На доске установлены плавники (fins), которые помогают серферу регулировать направление движения. Например, плавник, расположенный на днище доски, обеспечивает маневренность при поворотах и не дает доске соскочить с волны при скольжении. У доски есть нос (nose) – часть доски, которая находится перед серфером, обычно более узкая, чем хвост (tail) или задняя часть доски. Рейл (rail) – часть доски для серфинга, расположенная вдоль ее боковой поверхности.

Лиш (leash) – это специальный шнур (ремень, веревка), который цепляется к доске, а затем к ноге серфера, чтобы доска в момент падения не уплыла и ее не пришлось искать. В некоторых местах остаться без доски достаточно опасно, поскольку до берега далеко.

Спот (spot), или серф-спот (surf spot), – это место, где есть волны для серфинга. Бич-брейк (beach break) – это спот, где волна ломается прямо у пляжа, ехать на ней практически невозможно. Риф-брейк (reef break) – это тип спота, где волны образуются благодаря рифу или камням на дне. Пойнт-брейк (point break) – тип спота, где волны начинают ломаться, встретив на пути препятствие (скалу, мыс и т. д.). При этом брейк-пойнт (break point) означает точку, где происходит обрушение прибойной волны.

Флэт (flat) – это условия серфинга, при которых волны или очень маленькие, или их нет вообще.

Серфинг можно разделить на трюки на волне и трюки в воздухе. Особняком стоят проезды в трубе.

Бочка (barrel), или труба (tube), или зеленая комната (green room), – это пустое пространство внутри ломающейся волны, то есть внутренняя часть волны, когда она начинает закрываться над серфером, создавая вокруг него «зеленую комнату» из воды. Человек едет внутри волны – в водной трубе, в которой очень любят проехаться умелые серферы. Иногда ее называют «святым Граалем серфинга», чувство, которые испытывают в ней, известно только серферам, и они готовы ехать в другую часть света, чтобы его испытать. В первую очередь нужна волна, которая закручивается в эту самую трубу, нужно уметь «читать» волны, занять нужную позицию, контролировать скорость. Факторов масса! Иногда серферов делят на тех, кто прыгает, и тех, кто катается в трубах.

Снейкинг (snaking от snake – змея) означает, что серфер крадется по волне за другим серфером и проплывает сбоку от него, над ним или под ним, чтобы занять более выгодное положение.

Дропнуть (drop in) – взять волну перед другим серфером, который имеет приоритет или право на волну. Считается очень некрасивым действием в мире серфинга.

Карвинг (сarve или сarving) – это серфинговое движение: выполнение резкого и энергичного поворота на волне.

Клаймбинг (сlimbing) – маневр на волне, после которого останется S-образный след на волне.

Во время катания можно оказаться «взаперти» (locked in) – так говорят о серфере, который оказался в обрушившейся волне.

Катбэк (cut back) – поворот на доске в противоположном движению волны направлении.

«Разгребаться» означает грести в попытке поймать волну (для этого нужно набрать скорость). У волны несколько секций: подошва, лип (гребень волны – lip), стенка, плечо и пауэр-зона (power zone – оптимальная для совершения маневров часть волны, они разные для серферов на разных досках). Сет (set) – серия волн, приходящих на берег в определенный промежуток времени, в сете от трех до десяти волн. Левая волна – эта та, по которой серфер движется влево, соответственно, правая волна – по которой движется вправо. Пеной (white water) называют обрушившуюся часть волны, это буквально пена. На ней проводятся тренировки для новичков – их учат вставать на доску и удерживать равновесие при движении.

Свелл (swell) – одно из важнейших явлений в серфинге. Иногда так называют шторм, пригоняющий волны, иногда – любую волну. Это неправильно. На самом деле у слова два значения: сам процесс образования волн и массив двигающихся волн. Чаще термин используется во втором значении. Например, серферы говорят: «Идет большой свелл». То есть идет большой массив волн (или массив больших волн), которые возникли когда-то и где-то в океане благодаря мощному ветру. У свелла три характеристики: направление, период (среднее время между двумя волнами сета) и размер (средняя высота одной трети самых больших волн сета). Размер свелла и высота волны, поднимающейся при этом свелле, не одно и то же!

Со всеми остальными терминами, трюками и маневрами, которые герои упоминают, обсуждают и выполняют, желающие могут ознакомиться в интернете – с описанием, рекомендациями по выполнению и видео. Впечатляет. Иногда пугает. Красиво всегда!

М. Ж.

Пролог

Начинается прилив. Каждая следующая набегающая на берег волна кажется чуть выше предыдущей. Они понемногу, по чуть-чуть стирают следы того, что я сделала.

Я иду по берегу, ставлю одну стопу перед другой, пальцы глубоко погружаются в песок – в этом есть что-то успокаивающее. Вчерашний шторм принес массу всего на линию прибоя. Здесь валяются разные листья, семенные стручки, цветы плюмерии, целый апельсин, который издает хлюпающий звук, когда я на него наступаю. Оказывается, он наполнен морской водой, больше в нем почти ничего не осталось.

Остальные все еще спят – по крайней мере, я надеюсь на это. Я шла по пляжу, оставляя за собой длинные борозды: если кто-то из моих друзей появился бы здесь, то увидел бы следы волочения – как будто что-то тащили к воде. Наверняка они поинтересуются, что я в такую рань делаю на пляже без своей доски.

Хотя условия сегодня не подходят для серфинга. Океан – какое-то комковатое месиво, вода темная, шторм поднял песок со дна. Ветер продолжает выть. Но чайки летают, встречают порывы ветра с прищуренными глазами и взъерошенными перьями. Одна из них вышагивает впереди меня: ее задняя часть надулась, напоминая удава из перьев.

Я иду по береговой линии. Смотрю, жду.

Акулы еще не нашли труп. Но найдут.

Глава 1

– Эй, вы! – Какая-то блондинка протягивает мне рекламный листок. – Пожалуйста, возьмите.

Легкий акцент: голландский, шведский или еще какой-то.

Я моргаю, ослепленная солнечным светом после выхода из железнодорожного вокзала[2]. Почему солнце такое яркое? По моим ощущениям сейчас глубокая ночь.

– Лучшая тайская еда! – кричит молодой парень.

– Ищете комнату? – спрашивает девушка с пирсингом на лице. Оно у нее проколото во многих местах.

Здесь стоят зазывалы, не желающие сдвигаться с места в потоке людей, идущих с вокзала, или по крайней мере они пытаются стоять на занятых местах. Может, Сидней и находится в другой части света, но пока ощущения от прилета сюда мало отличаются от прибытия в Лондон или Париж.

Меня слегка пошатывает из-за тяжелого рюкзака. Зазывающий в тайский ресторан парень пытается всучить мне флаер, но у меня в одной руке платежная карта для путешествий[3], а в другой – небольшая дорожная сумка, поэтому я виновато пожимаю плечами и обхожу его.

– Счастливый час! – кричит еще один голос. – Шесть долларов за шхуну!

Я гадаю, что это за шхуна[4], которая может стоить шесть долларов, и тут внезапно чья-то рука хватает меня за запястье. Голландка. Ей пятьдесят с чем-то лет, волосы цвета темный блонд, светло-голубые глаза. Симпатичная или была бы симпатичная, если бы не напряженное выражение лица без тени улыбки. Мне хочется вырваться и идти дальше, проигнорировать ее, как и всех остальных, но меня останавливает отчаяние в ее глазах. Я смотрю на ее флаеры.

«Пропал человек! Элке Хартман, немка».

На фото улыбающаяся девушка-блондинка, сжимающая в руках доску для серфинга.

– Моя дочь. – Голос женщины полон боли.

Значит, не голландка. Я плохо разбираюсь в акцентах. Поток людей разделяется перед нами, они обходят нас и вновь сливаются в единую движущуюся массу. Я в это время просматриваю флаер. Элке двадцать девять лет – на год младше меня, она пропала без вести шесть месяцев назад. Я пытаюсь выразить сочувствие натянутой улыбкой. Надеюсь, что до автобусной остановки отсюда недалеко, потому что мой рюкзак весит тонну.

Меня по икре сильно ударяет портфель. Я замечаю часы на стене. Половина шестого – вечерний час пик. От понимания этого у меня начинает болеть голова. Я никогда не сплю в самолетах. Я не спала два дня.

– Вы когда-нибудь теряли кого-то, кого любили? – спрашивает женщина.

Я снова поворачиваюсь к ней. Потому что да. Я потеряла любимого человека.

– Она путешествовала здесь по стране с рюкзаком, – сообщает женщина и кивает на мои вещи. – Как вы.

Мне хочется сказать ей, что я не туристка, путешествующая с рюкзаком, но она не дает мне шанса произнести хоть слово.

– Они приезжают в чужую страну, никого здесь не знают. Если они исчезают, то проходит много дней, прежде чем кто-то это заметит. Они – легкая добыча.

На последнем слове ее голос срывается. Она опускает голову, плечи у нее дрожат. Я неловко обнимаю ее. Ладони у меня влажные; я не хочу испортить ее блузку. Мне нужно идти, но я не могу оставить ее в таком состоянии. Может, отвести ее куда-нибудь и угостить чашечкой чая? Но мне хочется добраться до дома Микки до наступления темноты. Подожду минутку, надеюсь, немка выплачется за это время.

Мимо идут офисные работники. Женщины кажутся более ухоженными, чем их британские коллеги: блестящие волосы, загорелые ноги в обуви на каблуках, короткие юбки. У мужчин закатаны рукава рубашек, расстегнуты две верхние пуговицы, пиджаки перекинуты через плечо, галстуков нигде не видно.

У меня вспотели подмышки. Здесь жарко и влажно, Микки постоянно стонала из-за этого: «Почти такой же жуткий климат, как в Японии». В марте в Австралии осень, и я не ожидала, что будет так жарко.

Я смотрю, как зазывалы раздают флаеры. Парень с рекламой тайского ресторана предлагает их всем, кто только согласится взять, а остальные, похоже, нацеливаются только на людей с багажом. Туристы выделяются огромными рюкзаками, а также белой, как молоко, или обгоревшей кожей.

«Легкая добыча».

Мать Элке шмыгает носом.

– Простите.

Она роется в сумке и достает пачку бумажных платков.

– Нет проблем, – отвечаю я. – С вами все в порядке?

Она промокает глаза, теперь стесняется и улыбается сконфуженно.

– Я вас отпускаю. Но будьте осторожны, хорошо?

– Буду. И не беспокойтесь обо мне. Я не туристка и не собираюсь путешествовать по стране с рюкзаком. Я приехала к подруге. Она выходит замуж.

– О, простите меня. Она вас ждет.

– Да, – отвечаю я.

Но на самом деле нет.

Глава 2

– Я тебя убью, – говорит Микки.

Я стою на пороге, сгибаясь под тяжестью рюкзака.

– Я знала, что ты рассердишься.

По щекам и лбу Микки рассыпаны веснушки. Длинные волосы, которые раньше были блестящими и черными, теперь спутаны и сожжены австралийским солнцем, из-за чего они приобрели какой-то коричневый оттенок. Рядом со входом в ее дом растет дерево, усыпанное цветами, наполняющими ночной воздух экзотическими ароматами, и это еще раз подчеркивает тот факт, что я нахожусь в другой части света.

Микки смотрит на меня так, словно не может решить, рада она меня видеть или нет.

– Почему ты не сообщила мне о своем приезде?

«Потому что ты сказала мне не приезжать». Но мы не будем в это углубляться.

– Я пыталась позвонить, ты не брала трубку.

– Я же говорила тебе, что на пляже, куда мы ездим, нет связи.

На ней белый топ от Roxy, который подчеркивает ее накачанные бицепсы и загар. Я украдкой (настолько незаметно, насколько могу) осматриваю ее тело в поисках синяков и ссадин, но не вижу их. Я вздыхаю с облегчением. Вот она, похоже, в целости и сохранности. Моя лучшая подруга.

У нее на лице появляется улыбка.

– Боже мой, Кенна! Ты на самом деле здесь!

Я тоже улыбаюсь. «Боже мой» – это ее любимая фразочка, и я просто не могу сосчитать то количество раз, которое она ее произносила; обычно после очередного моего безумного поступка.

Она обнимает меня.

«Видишь? Все в порядке».

Лучшие подруги поступают так, решаются на безумные вещи. Если намерения у тебя хорошие, то можно и преступить границы.

Что такое дружба, как не набор воспоминаний о времени, проведенном с кем-то? И чем они лучше, тем лучше дружба. Воспоминания, связанные с Микки: мы с ней, пьяные, голыми катаемся на доске ночью; мы находимся на узкой дороге в Корнуолле, над скалой, я толкаю ее старенький «Фольксваген-жук», чтобы завести. Мы отправились в поход, где ночью предстояло спать в палатках, но забыли упаковать нашу, уже на месте заболтали наших соседей, выгнали их из одной из палаток и сами ею воспользовались.

Как мы развлекались! Что мы вытворяли вместе! А эта встреча останется в нашей совместной памяти как еще один из безумных поступков. Я прилетела в Австралию, чтобы неожиданно нагрянуть к ней в гости. По крайней мере, я пытаюсь убедить себя в этом. Она, вероятно, сегодня серфила, потому что у нее в волосах полно соли, они даже слиплись. Я отвожу прядь от своего рта, отстраняюсь и смотрю на нее.

– Не могу поверить, что ты преодолела такой путь, – признается она. – А что, если бы меня здесь не оказалось?

Такая мысль приходила мне в голову.

– Я нашла бы гостиницу.

Между нами напряжение. Возможно, из-за того, что мы не виделись больше года, но по ощущениям мы не виделись дольше.

– Заходи, – приглашает Микки.

Я снимаю обувь перед тем, как зайти. Микки не живет в Японии с шести лет, но она переняла много японских привычек от своих родителей. Я бросаю вещи на пол и оглядываюсь. Деревянные половицы, мебель из магазина подержанных вещей. Ее жених дома? Надеюсь, что нет.

– Есть хочешь? – спрашивает Микки.

– М-м-м… Не знаю.

Она смеется.

– Мои внутренние часы сбились. Сколько сейчас времени?

Она смотрит на часы на руке.

– Почти семь.

– Серьезно? – Я напрягаю мозг. – В Англии сейчас восемь утра.

– Я готовлю никудзягу[5]. В гигантских количествах.

Я иду вслед за ней в кухню, где в воздухе висит насыщенный запах мяса, и понимаю, что на самом деле хочу есть. Кожа у меня стала липкой от пота. Окна открыты, дверь черного хода тоже, но ветерок, проникающий сквозь проволочную сетку для защиты от насекомых, такой же теплый, как воздух в комнате. Это не сквозняк! Вентилятор под потолком только гоняет жаркий воздух.

Микки обмахивает лицо, помешивая еду на плите. Теперь, после того как она справилась с шоком, кажется, что она рада меня видеть, но в случае с Микки ничего никогда нельзя сказать точно. Она в первую очередь представительница культуры, где вежливость ставится во главу угла. У меня же одно из тех лиц, на которых отображаются все испытываемые эмоции, поэтому я смотрю только на окружающие меня вещи.

Тарелки грудой навалены в мойке; муравьи ползают по рабочей поверхности. Странно. Микки просто повернута на чистоте – по крайней мере, раньше она всегда была очень аккуратной, а когда мы вместе с ней жили в Корнуолле, в квартире всегда поддерживалась идеальная чистота. Она видит, куда направлен мой взгляд, и давит муравьев пальцем.

У меня в голове пульсирующая боль от обезвоживания, усталости и разницы во времени.

– Можно воды?

Она наполняет стакан из кулера на холодильнике. Я расплескиваю воду на пальцы и на футболку, потому что так тороплюсь донести ее до рта, но ощущения такие замечательные, что я испытываю искушение вылить на себя весь стакан.

Микки промокает лоб. Она выглядит постройневшей и более сильной, чем когда-либо, даже в тот период жизни, когда участвовала в соревнованиях. На ней обрезанные джинсы, ноги босые, ногти блестят, накрашенные черным лаком.

– Ты выглядишь потрясающе, – говорю я.

– Спасибо. Ты тоже.

– Не ври. В особенности после такого перелета. Неудивительно, что ты не хочешь возвращаться в Великобританию. Кому захочется еще раз пережить такое путешествие?

Я очень стараюсь снять напряжение, но оно все равно остается.

– Твои волосы. – Она протягивает руку, чтобы их коснуться. – Они такие…

– Скучные?

После нашего знакомства в последний год учебы в начальной школе мои волосы были выкрашены во все цвета радуги, я делала что угодно, только чтобы они не были русыми – моего настоящего цвета.

Микки смеется.

– Я собиралась сказать, что они выглядят нормально.

Я тоже смеюсь, хотя слово «нормальный», вероятно, не является комплиментом, с ее точки зрения, да и моей тоже.

Микки ложкой раскладывает варево по тарелкам. Когда она ставит их на кухонную стойку, я замечаю татуировку на внутренней части ее запястья.

– А это что? – спрашиваю я.

Микки бросает на нее такой взгляд, словно татуировка не имеет значения. Фигня!

Мы обсуждали татуировки перед тем, как я сделала свою на лопатке – птичку в полете, – которую придумала для меня Микки. Тогда я сказала, что ей тоже следует набить татуировку.

«Ни в коем случае, – заявила она. – Родители меня убьют. Многие японцы считают татуировки грязью. Если у тебя есть татуировка, ты не сможешь пойти в спортзал или бассейн».

«До сих пор?»

«Да. Или их нужно скрывать. Многие компании не возьмут на работу такого человека. Это плохо для их имиджа».

Поэтому я страшно удивилась, увидев татуировку у нее на запястье.

– Дай мне посмотреть, – прошу я.

Микки наклоняет руку, чтобы показать ее мне. Это бабочка, раскрашенная в разные оттенки черного и коричневого, с толстым полосатым телом и усиками, которые называют раздвоенным рогом. Мне следует что-то сказать – например, что мне нравится татуировка. Но мне она не нравится. Она ужасная.

Мы подтягиваем табуреты к стойке. Я хочу спросить Микки про множество вещей. Но пока не время. Я не хочу еще больше испортить атмосферу.

Странно есть никудзягу в этой убогой кухне, где стоит дикая жара. Мы столько раз ели ее в нашей холодной кухне в Корнуолле, где гуляли сквозняки, а нас пробирала дрожь после серфинга.

– Как там большой город? – спрашивает Микки.

Мне недавно исполнилось тридцать лет, но мой день рождения прошел почти незамеченным. Мои новые коллеги не знали, что у меня юбилей, а я им не сообщила. Мама прислала открытку, несколько друзей написали сообщения или позвонили, и все.

– Мне он нравится. Я уже познакомилась с большим количеством приятных людей.

– А с работой как?

– Хорошо. Я сильно занята. Люди регулярно получают травмы.

Судя по выражению лица, Микки мне не верит.

– В Лондоне?

– Да. Во время игры в регби, на занятиях йогой или другими видами спорта. – По крайней мере, это правда. Я рассказываю ей про некоторые травмы, которые лечила в последнее время, но, кажется, она слушает меня вполуха. – А ты? Все еще работаешь в том ночном клубе?

– Нет, я уже сто лет как уволилась.

Вероятно, Микки получила на самом деле богатое наследство после смерти дедушки – она даже упоминала, что хочет купить дом в Австралии.

– Так чем ты здесь занимаешься? – спрашиваю я.

– О, всякой всячиной. – Она подхватывает со стола флаер («Доски для серфинга от Макморриса: ручная работа для тех, кто понимает разницу») и начинает им обмахиваться. – Проклятье, как здесь жарко.

– С каких пор ты научилась ругаться?

Она улыбается.

– В этом виноваты австралийцы.

Я тоже улыбаюсь, но зубы у меня сжаты так крепко, что становится больно челюсти.

Я хочу столько всего ей сказать! Слова поднимаются по горлу и вот-вот вырвутся наружу, несмотря на то, что пытаюсь их сдержать.

Глава 3

«Он агрессивный, Микки? Он тебя обижает?»

Я надеюсь, что ошибаюсь, но во время наших телефонных разговоров прозвучало слишком много сигналов опасности. Как мне поднять эту тему? Просто взять и сказать? Микки может занять оборонительную позицию, принять мои слова в штыки и все отрицать, поэтому я жду удобного случая, пока мы болтаем про общих друзей, наших родителей и про бразильянку Майю Габейру – она стала первой среди женщин, кто покорил самую высокую волну.

Слышится звон ключей, и в кухню заходит парень – высокий блондин атлетического телосложения.

Микки кажется взволнованной.

– М-м-м, это Джек. Джек, это Кенна.

Я мгновенно настораживаюсь. Значит, это он и есть. Я мельком видела его несколько раз во время наших разговоров по «Фейс-Тайму» и слышала его голос на заднем плане, но ни разу толком не рассмотрела его лицо.

Он сжимает мою руку и уверенно улыбается.

– Я столько про тебя слышал.

Я краснею от того, как внимательно он меня рассматривает, и в ответ тоже разглядываю его сильное тело, оцениваю его. Никто не сможет безнаказанно угрожать моей лучшей подруге. «Успокойся, Кенна. Ты этого не знаешь». Но, черт побери, я намерена это выяснить.

Джек бросает веселый взгляд на Микки.

– Ты знала, что она приезжает?

Улыбка Микки кажется натянутой.

– Нет.

Он снова поворачивается ко мне.

– Первый раз в Австралии?

– Да.

Мне совсем не хочется, чтобы этот парень мне нравился, но он ужасно симпатичный. До безобразия симпатичный. Судя по его загару и по тому, как выгорели его волосы (они стали почти белыми в некоторых местах), очевидно, что он проводит много времени на открытом воздухе. Он чисто выбрит, у него волевой подбородок, на нем ямочка, широкие плечи выпирают из футболки от Quiksilver[6]. Он вполне мог появиться со съемочной площадки «Домой и в путь»[7].

– Я никогда не был в Англии, – говорит он. – Слишком холодно, ну и все такое. Один из моих друзей жил там год и отморозил все что мог. Вы только представьте: серфить в перчатках и балаклаве! И это летом!

– Как на работе? – спрашивает Микки.

– Все нормально.

Джек накладывает себе тарелку никудзяги. Он не поцеловал ее, даже не обнял. Хотя кто я такая, чтобы об этом судить? Откуда мне знать, как пары, которые давно живут вместе, приветствуют друг друга?

– Ты сегодня рано закончил. – В голосе Микки слышатся обвинительные нотки, и я добавляю их в мой список красных флагов.

– Угу. – Джек стягивает футболку и бросает в угол, затем достает пиво из холодильника. – Хочешь пиво, Кенна?

Я стараюсь смотреть на его лицо, а не на грудь.

– Лучше не буду, иначе засну. – А мне нужно не терять концентрацию.

Джек садится рядом со мной и делает большой глоток пива. Я разрываюсь между ненавистью к нему и желанием. Не могу отрицать, что они с Микки вместе смотрятся отлично. Он – блондин атлетического телосложения. Она – темноволосая девушка на голову ниже. И у них есть общий интерес – серфинг, что очень важно. Но во время наших разговоров Микки почти не упоминала Джека. Если бы она на самом деле была в него влюблена, то не прекращала бы говорить про него, правда?

Судя по тому, что она переехала к нему чуть ли не сразу же после знакомства, платила за него арендную плату, когда он был без работы, по их поспешной помолвке, можно было бы подумать, что они безумно влюблены друг в друга, но, глядя на них сейчас, я не могу этого сказать. Кажется, он слегка ее раздражает; он относится к ней добродушно-терпимо. Микки всегда была сдержанной в демонстрации эмоций, да и они вместе уже почти год, поэтому огонь вполне мог уже превратиться в стабильно, но неярко горящее пламя. Но ее уклончивость, если дело касается его, говорит о том, что что-то здесь не так.

Я знаю о нем очень мало, и эту информацию мне пришлось буквально вытягивать из Микки. Работает он мало – у него проблемы со спиной, поэтому она «ему помогает» платить арендную плату и отказалась от своих планов объездить всю Австралию, потому что Джек показал ей «самый лучший пляж». Похоже, он сильно ее контролирует, и мне это не нравится.

Информация о свадьбе случайно проскользнула, когда мы разговаривали на прошлой неделе, словно Микки не собиралась мне о ней сообщать. Это стало последней каплей.

«Я прилечу», – тут же заявила я.

«Нет, нет. Мы не хотим устраивать пышное празднование. Ничего особенного не будет», – ее тон говорил об усталости и смирении, почти грусти.

«Ты беременна?»

«Нет!» – она аж захлебнулась.

Тогда почему она выходит за него замуж? Но она не стала отвечать. Я была так сильно обеспокоена, что купила билет на самолет, как только мы закончили разговор. Это означало, что я месяц не смогу выходить на работу. Такой отпуск совсем не идеальный вариант, но я работаю на себя, поэтому могу устраивать себе отдых когда захочу. Кроме того, последние полтора года я только и делала, что работала. Я была дерьмовой подругой, слишком долго переживала из-за своего горя, погрузилась в свои страдания. Микки поддерживала меня два года назад, когда она была мне нужна, поэтому мой долг – помочь ей сейчас.

Перед отъездом я позвонила родителям Микки – сообщить, что собираюсь в гости, и прозондировать почву. Я не упоминала свадьбу, и они тоже ничего про нее не сказали. Следовательно, можно предположить, они про нее не знают. Еще один тревожный сигнал.

Меня беспокоит, что Джек давит на нее, желая заключить официальный брак из-за ее денег. Хочет прибрать их к рукам. Это не первый раз, когда кто-то пытается ее использовать. Микки клюет на каждую душещипательную историю. Вы знаете таких людей: они просят денег на улице, потому что потеряли кошелек, им нужно два с половиной фунта стерлингов на билет на автобус, чтобы вернуться домой. На следующий день вы снова их встречаете, и они занимаются тем же самым. Микки дает им два с половиной фунта стерлингов, каждый раз дает. Она – самый добрый человек из всех, кого я знаю, но она никогда не кажется готовой жить в мире взрослых.

Джек знает, что ее семье принадлежит сеть прибыльных магазинов товаров для серфинга? Даже если она сама не сказала ему об этом, он мог найти информацию о ней в интернете.

Он касается ладонью руки Микки.

– Документы все подготовлены?

Я мгновенно напрягаюсь.

– Да, – отвечает Микки.

Я не вижу страха – ее тело не подает никаких таких сигналов, но это не означает, что страха нет.

– Через две недели, да? – говорит Джек.

О, проклятье! Они, вероятно, говорят про свадьбу. Я понятия не имела, что она планируется так скоро. Значит, у меня есть четырнадцать дней на то, чтобы убедить ее изменить решение. Я смотрю на ее безымянный палец, но на руке у нее нет помолвочного кольца. Наверное, это не должно меня удивлять, если Джек вообще с голой задницей. Не думаю, что отсутствие кольца беспокоит Микки. Может, она и хорошо обеспеченная девушка, но абсолютно равнодушна ко всему материальному. Самый равнодушный к материальным вещам человек, которого только можно представить.

Я смотрю, как Джек ест. Ее жених. У меня это до сих пор не укладывается в голове. За все годы нашего знакомства у Микки никогда не было серьезных отношений с парнями. В старших классах она недолго встречалась с одним парнем, после него еще с несколькими, но отношения никогда не длились долго. У меня даже появлялись мысли, не предпочитает ли она женщин, но оказалось, что ее и это не прельщает. Возможно, ей хватает серфинга, ее единственной настоящей страсти.

Джек совершенно не похож на парней, с которыми она встречалась раньше. Те по большей части были творческими личностями, носили бороды, длинные волосы, одевались как хиппи. Джек кажется более… цельной натурой, и он спортсмен. Он сексапилен.

«Эта мысль тебе не поможет, Кенна».

Его татуировки – это еще одна странность. Он весь покрыт ими. Цветные обитатели моря и мифические животные, змея обвивает его запястье как браслет. Именно поэтому Микки не сказала своим родителям про свадьбу – потому что они не одобрят жениха?

Джек снова неотрывно смотрит на меня, и у меня от этого взгляда мурашки бегут по коже. Мне нужно остаться с Микки наедине и выяснить побольше об этом типе. Он собирает пустые тарелки. По крайней мере, умеет что-то делать по дому. Пока он моет посуду, я раскрываю свой рюкзак и достаю подарки: пакеты с английским шоколадом – Ministrels и Revels, – потому что Микки упоминала, что ей здесь не хватает этих конфет; книги; симпатичные шлепанцы от Havaianas с японской девушкой из какой-то манги.

Микки тут же сует в них ноги.

– О, какие классные!

– И… – Я робею, доставая косметику. Я привезла товары всех брендов, которые ей нравились, когда мы жили вместе. – Я не знала, можно ли их здесь купить. И не знала, продолжаешь ли ты ими пользоваться.

Она снимает крышечку с помады и идет к зеркалу в гостиной, чтобы нанести ее на губы.

– Можно, но все равно спасибо.

Розовые губы Микки блестят, она еще раз обнимает меня и снова усаживается. Между нами все еще остается странное напряжение, но по крайней мере она выглядит больше похожей на себя.

– Как Тим? – спрашивает она.

На меня производит впечатление то, что она даже помнит его имя.

– Мы встретились всего несколько раз. Я рассталась с ним сто лет назад. Разве я тебе не говорила?

– Хорошо. Мне он даже заочно показался скучным и занудным.

Я смеюсь. Она так хорошо меня знает.

– Почему ты не сказала мне это раньше?

– Я хотела. – Она тоже смеется.

На мгновение мне кажется, что все у нас как в старые добрые времена. Мы – лучшие подруги, подруги навсегда. У меня нет сестры, только старший брат, с которым мы не близки. Ближе всего мне всегда была Микки. Она лучше всех!

– Он был слишком милым? – интересуется она.

– Не то чтобы… – Меня озадачивает ее вопрос: он открывает что-то в ее отношениях с Джеком? – Просто… мое сердце не лежало к этому.

– Ты ни с кем не встречаешься? – спрашивает Микки.

Джек смотрит на меня через плечо, и я смущаюсь.

– Нет.

Он вытирает руки о кухонное полотенце и идет к нам.

– Тебе повезло, Кенна, что ты приехала сейчас, потому что завтра мы уезжаем на побережье.

Я смотрю на Микки, жду подтверждения. Робость у нее на лице глубоко задевает меня. Я прилетела сюда, проделав такой путь, чтобы побыть с ней вместе всего несколько часов?

– У тебя есть какие-то планы? – спрашивает Джек.

– М-м-м… – Провести время с лучшей подругой. Выяснить побольше об этом скользком австралийском парне, за которого она собирается замуж. Вразумить ее и увезти домой. – На самом деле нет.

– Тебе следует поехать с нами, – объявляет Джек.

У Микки округляются глаза, но он этого не замечает. От нее исходят странные флюиды. Пока она не замечает, что я смотрю на нее, а когда замечает, то меняет выражение лица.

– Да, на самом деле тебе следует поехать с нами.

– Мне не хочется вам мешать, если вы хотели побыть вдвоем, – говорю я.

– Нет, нас там шестеро, – сообщает Джек.

Я напрягаюсь. Микки почти ничего не говорила про группу серферов, с которыми катается, но мне не нравится то, что я только что услышала. Я тяну время.

– Куда вы едете?

– Это просто пляж. – Джек улыбается, но я не понимаю смысл этой шутки.

Я поворачиваюсь к Микки.

– Это тот пляж для серфинга, который ты упоминала? Тот, где почти никого не бывает?

– Да.

Микки и Джек быстро переглядываются. Что такое промелькнуло между ними? Она краснеет.

– Как долго вы планируете там оставаться? – интересуюсь я.

– Сколько получится. Как можно дольше, – отвечает Джек. – Правда, Микки?

Я жду, когда кто-то из них упомянет свадьбу, но они этого не делают.

– Вы там разбиваете лагерь?

– Да, – кивает Джек. – Ты ведь катаешься на доске?

– Раньше каталась, больше нет.

– Как так?

Мне не хочется в это углубляться.

– Закончила с этим делом.

Джек хмурится.

– Как ты смогла отказаться от серфинга?

Смогла, потому что больше не могла видеть океан. Не после случившегося.

– Я переехала с пляжа в другое место из-за работы.

– Но ты же сейчас не работаешь?

– У меня нет доски.

– Ты на какой катаешься – на короткой или длинной?

Как много вопросов.

– М-м-м, на шортборде.

– Жди здесь. – Джек выходит из комнаты.

Я поворачиваюсь к Микки.

– Если ты не хочешь, чтобы я ехала, просто скажи.

– Конечно, я хочу, чтобы ты ехала, – отвечает она.

– С тобой все в порядке? – спрашиваю я, понижая голос. – Потому что, если он… тебя обижает, я могу помочь.

Вот. Я это сказала.

– Что? – Микки резко дергается. – Нет.

Скорость ответа кажется подозрительной.

– Ты не выглядишь счастливой.

– Дело не в этом. Совсем нет. Я просто удивилась, увидев тебя. – Она бросает взгляд на дверь. – И в Племени произошли кое-какие странные события.

– Где? Что это?

– Мы так себя называем. Но тебе абсолютно точно следует поехать с нами. Будет классно.

Теперь она переигрывает. Во что она впуталась? Меня охватывает паника.

– Я уловила странности во время наших разговоров. Поэтому и прилетела сюда. Я хочу вернуть тебя домой.

– Нет. Я…

Возвращается Джек с шортбордом, который несет, держа за боковую часть. Проклятье! Он ставит доску рядом со мной. Верх намазан воском, но, судя по прекрасному состоянию, ею едва ли пользовались. Он сжимает мое плечо рукой. Я подпрыгиваю от неожиданного прикосновения. Во мне вспыхивает злость, когда он подталкивает меня к доске.

Джек переводит взгляд с моей макушки на нос доски.

– Как думаешь? Ее длина пять футов и одиннадцать дюймов[8].

Я отстраняюсь и гневно смотрю на него.

Он не замечает. Он смотрит на Микки.

– Если не подходит, то у Микки есть несколько досок.

У Микки всегда были все доски, которые она хотела. Спасибо родителям, владеющим сетью магазинов, где продаются товары для серфинга. За неделю до того, как мне исполнился двадцать один год, я сломала свою единственную доску и не могла позволить себе купить что-то взамен. Микки подарила мне новую на день рождения, красиво ее упаковав. Наверное, на это ушел целый рулон упаковочной бумаги. Она всегда давала мне больше, чем я могла дать ей, и это еще одна причина, почему я нацелена сейчас находиться здесь, чтобы помочь ей.

Микки быстро кивает.

– Да, досок много, есть из чего выбирать.

– Поверь мне: там, куда мы собираемся, ты увидишь потрясающие волны и станешь на них кататься, – говорит Джек. – У нас есть запасная палатка. У нас есть все запасное. Ну, едешь?

Он возбужден как маленький ребенок.

– Угу.

Я снова бросаю взгляд на Микки. Мне очень неловко ехать, когда она совершенно точно не хочет этого, но она явно в беде. Что-то не так. Я должна сделать все, чтобы доставить ее домой в целости и сохранности.

Глава 4

У Джека такая большая машина, что, по сути, ее можно считать маленьким грузовичком. Черная, хромированная, с именным номерным знаком – «Джек0», с высокой посадкой на слишком больших колесах. Как он может позволить себе такую машину, если он нищеброд? Или за нее платила Микки?

Из радио доносится: «Сегодня ожидается невыносимо жаркий день. Если собираетесь на пляж – ветер слабый, западный, высота волн около метра».

Из-за разницы во времени я проснулась в два часа ночи. У меня сна не было ни в одном глазу, я лежала и думала, как вытянуть побольше информации из Микки, но Джек встал раньше нее и принялся таскать вещи в машину, поэтому мне не удалось застать ее одну. Тем не менее сегодня утром она только улыбается и, как кажется, на самом деле радуется, что я еду вместе с ними.

Джек заворачивает за угол.

– Пляж Бонди-бич[9], – объявляет он, показывая рукой в окно.

Здания расступаются, и открывается сияющий голубой океан, волны набегают на пляж в форме подковы. Сейчас очень рано, но люди все равно собираются группами на белоснежном песке. Одинокие бегуны совершают пробежку босиком; дежурят спасатели в красно-желтых шляпах. Солнце слепит, краски такие яркие, что мне приходится прикрывать глаза. Если поместить фото этого пляжа рядом с фотографией какого-нибудь английского, то подумаешь, что на последнем нужен фонарик.

Несколько сотен серферов прыгают в океане, гоняясь за каждой проходящей волной. Я смотрю, как три человека едут на одной и той же волне: один на лонгборде, второй на шортборде, а третий на бодиборде, наполовину скрытом в белой пене. Тот, который на короткой доске, подкатывает к тому, который на длинной, и злобно жестикулирует[10]. За ними быстро перемещается парень на бодиборде, словно собирается прорезать середину волны. Волна схлопывается, и все трое летят – клубок конечностей, досок и пены. Я не дышу, пока на поверхности не появляются три головы.

– Почему мы едем этой дорогой? – спрашивает Микки, сидящая впереди.

– Я подумал, что нужно провести для Кенны экскурсию, – отвечает Джек. – На тот случай, если она больше сюда не вернется.

– Что ты имеешь в виду? – обращаюсь к нему я. – Я вылетаю отсюда, поэтому я определенно сюда вернусь.

Джек бросает на меня взгляд через плечо, глаза скрыты зеркальными солнечными очками.

– Кто знает? Может, тебе так понравится там, куда мы едем, что ты не захочешь уезжать. – На его губах появляется легкая улыбка. Вернее, тень от нее.

У меня по телу пробегает холодок, несмотря на то что в машине жарко и душно.

Джек останавливается перед супермаркетом.

– Напомни мне купить кемпингаз[11].

Они с Микки идут в магазин, каждый берет по тележке. Я иду вслед за ними. Джек кладет к себе пачки макарон и риса, банки с овощными и рыбными консервами, четыре больших бутыли воды. Микки отмечает покупки в списке.

– Брокколи или зеленый горошек? – спрашивает Джек.

– Брокколи подольше полежит, – отвечает она.

Джек берет в руку большой желтый фрукт, который я никогда не видела.

– Ой, нет, – говорит Микки, и он кладет его назад.

Я наблюдаю за динамикой между ними, ищу новые тревожные сигналы. Пока он совершенно не похож на доминирующего партнера, чего я опасалась, но он вполне может играть роль для меня. За закрытыми дверьми он может быть совсем другим.

Я показываю пальцем на ярко-розовый фрукт с шипами.

– Что это?

– Драконий фрукт. Он тебе понравится. – Микки берет один и кладет в тележку.

Когда я приезжаю в новую страну, мне больше всего нравится пробовать местные шоколад и конфеты, но, к моему сожалению, они проезжают мимо кондитерского отдела. К счастью, перед кассой тоже выложены шоколадки, среди них есть знакомые, а есть такие, которых я никогда не видела. Я выбираю парочку, когда Джек с Микки выкладывают покупки на ленту. Джек мне подмигивает, а я чувствую себя маленьким ребенком, который контрабандным путем подкладывает сладости в тележку родителей.

Джек выкатывает свою тележку на улицу, Микки остается платить за все. Они ни о чем не спорили, что говорит о давно устоявшейся привычке: еще один красный флаг против него.

– Вот, возьми. – Я протягиваю Микки двести долларов из пятисот, на которые обменяла фунты стерлингов в аэропорту.

Микки отмахивается.

– Ни в коем случае! Возможно, ты там пробудешь всего день или два.

Она выкатывает тележку из магазина до того, как я успеваю настоять.

Джек к этому времени уже открыл багажник. Там стоит огромный холодильник, в который мы перекладываем молоко, сыр и мясо. Остатки приготовленной вчера Микки никудзяги уже лежат там. Я поднимаю пакет со льдом из тележки. Он тяжелее, чем я ожидала, и меня ведет в сторону.

Ладони Джека сжимаются на моих руках.

– Держу. – Он подставляет под пакет голое колено и переносит на него его вес.

У меня внутри все закипает от телесного контакта. Я отпускаю пакет, и Джек с легкостью отправляет его в холодильник.

– Что у тебя с уровнем глюкозы? – спрашивает он, поворачиваясь к Микки. – Банан хочешь?

– Нет, не хочу. Все нормально, – отвечает она.

То, что он об этом спросил, производит на меня впечатление, но я этого не показываю. У Микки всегда были проблемы с уровнем сахара в крови, ей нужно регулярно питаться, или она теряет сознание.

Джек достает банан из пакета, очищает и впивается в него зубами.

– Хочешь банан, Кенна?

– Не сейчас, спасибо.

В машине невыносимо жарко. Я вскрикиваю, забираясь на сиденье. Кожа, которой оно обтянуто, обжигает.

– Прости. Кондиционер грохнулся, – говорит Джек.

Запах скошенной травы смешивается с парами бензина, когда мы едем по пригородам Сиднея. Мы проезжаем мимо полей для игры в крикет и поля для регби. Каждый раз, когда мы останавливаемся у светофора, я вижу маленькие сценки из жизни в Австралии. Мужчина в соломенной шляпе стоит на берегу реки, свесив в воду удочку; семья из четырех человек тащит огромный холодильник через дорогу. Кажется, что внутри каждого транспортного средства, на рейлинге на крыше или в прицепленном трейлере имеется какое-то приспособление для водных видов спорта – гидроциклы и доски для серфинга, лодки и каноэ.

– Вы знакомы с начальной школы, да? – спрашивает Джек.

– Да, – отвечаю я. – Моя семья переехала из Шотландии, потому что отец лишился работы. У маминого брата была ферма в Корнуолле, ему требовались помощники, а я пошла в новую школу в середине года. Я была новой девочкой со смешным шотландским акцентом. Учительница привела меня в класс, и я увидела девочку в таких же кроссах, как у меня.

– В чем? – переспрашивает Джек.

– Кроссовках. Обуви для бега. – Микки бросает на меня взгляд через плечо и улыбается. – Предполагается, что австралийцы говорят на том же языке, что и мы, но на самом деле это не так[12].

Это были кроссовки «Адидас». Черные с белыми полосами.

«У тебя крутое имя», – сказала тогда Микки, когда я села рядом с ней.

«Это сокращение от Маккензи, – пояснила я. – Мне нравятся твои кроссовки».

И так началась наша дружба. В том возрасте жизнь кажется простой и легкой. Если бы она всегда оставалась такой…

Я смотрю, как женщина в бикини привязывает лонгборд ремнями к своей машине. Я сразу вспомнила о летних сезонах в Корнуолле, в позднем подростковом возрасте, когда крыша в «Фольксвагене-жуке» Микки прогибалась под весом наших досок, привязанных к багажнику.

При приближении к центру города движение плотное, бампер к бамперу.

– Ну давай! Двигайся! – У Джека под рулем трясутся колени. – Не могу дождаться, когда окажусь в воде.

– Я тоже, – говорит Микки.

Мы проезжаем мимо небоскребов, от которых на дорогу падает тень. Женщина в парандже переходит дорогу по переходу и несет поднос с роллами суши. Девочка-японка несет пакет из «Макдоналдса». Это вполне мог бы быть большой английский город, если не приглядываться, а если приглядеться, то увидишь стариков в шортах и бейсболках с брендами компаний, торгующих товарами для серфинга, пожилых женщин с голыми ногами и в сандалиях вместо толстых коричневых чулок и ботинок на шнуровке и на низком каблуке.

Мое внимание привлекает постер на остановке. «Пропал человек: француженка». На фотографии улыбающаяся темноволосая девушка. От остановки отходит автобус, и становится видно еще одно объявление о пропаже человека. Затем еще одно.

– Вау! Сколько туристов пропало. Их так много! – Я думаю о маме Элке и ее грустных глазах.

Микки легко взмахивает рукой.

– Австралия – большая страна. Каждый год пропадает тридцать тысяч человек.

Я смотрю на эти объявления, когда мимо них проезжает Джек: три молодые женщины.

– Вон туда смотри! – показывает Джек.

В проемах между небоскребами я вижу ярко-белые парусообразные конструкции, образующие крышу Сиднейского оперного театра, но прямо сейчас меня больше интересуют пропавшие туристы.

– Но куда они здесь отправляются?

Микки поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Арочная конструкция моста Харбор-бридж отбрасывает ей на лицо затейливые узоры.

– Кто знает? Они теряются или просто исчезают по собственному желанию. Большинство в конце концов объявляется снова.

Глава 5

Когда поток движения редеет, Джек давит на газ, и в открытые окна врывается долгожданный бриз. По обеим сторонам дороги – скалы медного цвета, часть дороги проходит по туннелю, пробитому сквозь скалу. Австралию называют «везучей страной», но я сомневаюсь, что люди, которые строили эту дорогу, чувствовали себя везучими.

– Этот пляж, на который мы едем, далеко? – Мне приходится кричать из-за шума врывающегося в салон ветра, чтобы меня услышали.

– Четыре или пять часов пути, – отвечает Джек. – Зависит от ситуации на дороге.

– Вау. Как далеко. – Надеюсь, что при необходимости я смогу вернуться оттуда на автобусе или поезде.

– Не беспокойся. Он того стоит.

– Он точно того стоит, – кивает Микки.

Их возбуждение передается и мне. Пляж. Я не была на пляже полтора года – с тех пор, как уехала из Корнуолла.

– А название у него есть?

– Бухта Скорби. Но мы называем это место просто Залив, – отвечает Джек.

Дорога начинает взбираться вверх. Глубокие узкие ущелья видны по бокам тут и там между лесополос.

– На южной оконечности там большие камни. Скалистый пойнт-брейк[13]! – рассказывает Джек. – На севере – устье реки. С одной стороны там маленькое поселение, но с нашей – никого. От автомобильной дороги до нашего пляжа час пути, и нужен полноприводный автомобиль повышенной проходимости, чтобы вообще до него добраться. Там грунтовая дорога с кучей выбоин и колдобин. Нужно знать, где она, или не доедешь. Не знаешь – и дергаться не стоит.

Я достаю телефон и открываю «Гугл Планета Земля». Ввожу «Бухта Скорби». Вот она. Маленький пляж с песком бежевого цвета, за ним огромный зеленый национальный парк. А вот и река.

– Акулий ручей? Они там водятся? Акулы?

Джек бросает взгляд на Микки, словно не уверен, следует ли мне говорить об этом.

– В разные годы были зафиксированы нападения на людей, но это работает в нашу пользу. Отваживает людей от нашего пляжа.

– Под нападением на людей ты имеешь в виду…

– Чаще всего это большие белые акулы. Выжить после ее нападения сложно. Но поэтому нет толпы. Раньше место было популярное, люди регулярно ставили палатки, разбивали лагерь. Но теперь там серфим только мы.

Я сглатываю.

– Я рада, что не собираюсь заходить в воду.

– Подожди так говорить! Ты пока ее не увидела.

Серферы стараются не думать об акулах. В Корнуолле нам не приходилось из-за них беспокоиться, но мы с Микки катались в таких местах, где акул часто видят. Просто нужно принять, что это риск, связанный с твоим видом спорта, точно так же, как лыжники и сноубордисты рискуют попасть под лавину.

Микки сидит впереди, склонившись над своим телефоном. Значит, вот чем она тут занималась – серфила с акулами? На самом деле это не должно меня удивлять. Серфинг был неотъемлемой частью ее жизни все годы моего знакомства с ней. Он также был и частью моей жизни много лет, но Микки пошла дальше – стала работать инструктором по серфингу, а это означало, что она проводила в океане весь день, каждый день.

Я сглатываю зевок. Я опять мучаюсь от разницы во времени, и опять по ощущениям сейчас середина ночи, несмотря на ослепительный солнечный свет. Я пишу на электронную почту родителям, немного болтаюсь в социальных сетях. Когда я в следующий раз смотрю в окно, то почти могу представить, что мы в Корнуолле. Пологие поля усыпаны одуванчиками, коровы пасутся рядом с белоснежными гусями. Но периодически попадающиеся пальмы и выжженная растительность показывают, что это не так. Создается ощущение, что кто-то включил печку, поставил нагрев на максимум и забыл выключить.

Мелькают дорожные знаки. «Лебединый ручей», «Цапельный ручей». Ручей для меня – это узкий небольшой водоток, часто грязная канава, но большинство водоемов, мимо которых мы проезжаем, достаточно большие и широкие, и их вполне можно было бы назвать реками. «Грязный ручей», «Восьмимильный ручей».

Микки продолжает смотреть в телефон.

Я склоняюсь вперед и хлопаю ее по плечу.

– Ты в порядке?

– Да, а что?

– Ты такая тихая. – Она едва ли что-то сказала после того, как мы уехали из Сиднея.

– Она еще кофе не выпила. – Джек толкает ее локтем в бок. – Эй, Микки? Мы остановимся на автозаправочной станции перед поворотом.

На меня снова производит впечатление то, как он хорошо ее знает. Иногда Микки бывает капризной, в особенности когда ей нужно выпить кофе. Я снова поворачиваюсь к окну. «Травянистые долины», «Мелкий залив». Мне нравится, что места здесь названы четко и ясно. Что увидел – так и назвал. «Коровий ручей» – здесь когда-то застряла корова? «Комариный ручей» – в него мне не хотелось бы упасть. «Грохочущий ручей» – в этот тоже не хотелось бы.

На автозаправочной станции мы с Микки отправляемся в туалет, пока Джек заливает бензин. Когда я выхожу, Микки смотрит на что-то на доске объявлений. Доска увешана листками, они трепещут в воздушных струях кондиционера. Это прогнозы погоды, реклама прогулок по бушу[14], занятий йогой, какого-то кружка для мужчин…

«Пропал человек, немка по национальности. В последний раз ее видели на пляже Бонди-бич 2 сентября».

С постера на меня смотрят знакомые глаза: Элке. У меня возникает странное чувство: Элке будто следует за мной по Австралии.

Микки подпрыгивает при виде меня и ведет к прилавку, где продают кофе.

– Ты какой будешь?

– Капучино, – отвечаю я. – Я куплю нам кофе.

– Нет, я заплачу. – Она кажется рассеянной.

К прилавку подходит Джек.

Микки жестом показывает ему, чтобы шел назад в машину.

– Я заплачу! – кричит она и шагает к баристе, чтобы сделать заказ. Ее глаза снова смотрят на постер, пока мы ждем кофе.

Я в очередной раз пытаюсь заплатить, но Микки опять не дает мне.

– Спасибо, – говорю я, делая глоток.

На улице Джек болтает с двумя женщинами, стоящими у ярко-желтого джипа с досками для серфинга на рейлинге. На боку написано: «Арендуйте джип».

– Бухта Бамбл-бей находится на севере, – говорит им Джек. – Хорошее место.

– Подождите. – Одна из женщин пролистывает маленький карманный путеводитель для серферов. – Вот, нашла.

Я временно заставляю себя забыть о пропавших туристах.

– Здравствуйте. Вы американки?

– Канадки, – отвечает подруга первой.

– Простите. Я плохо разбираюсь в акцентах, – извиняюсь я.

Джек держит в руках кофе и обходит более высокую из двух женщин сзади.

– Не двигайтесь.

У нее округляются глаза. Это симпатичная рыжеволосая женщина в джинсовом комбинезоне.

Джек хлопает ее ладонью по плечу.

– Комар. Есть!

Она смеется.

– Спасибо! Какие здесь огромные комары.

– Подождите! – говорит Джек. – Еще один!

Он снова и снова шлепает ее. Я не уверена, что на ней сидят комары и что они вообще здесь есть. Я думаю, это просто оправдание, чтобы до нее дотронуться. Я бросаю взгляд на Микки, смущаюсь, представляя, как она должна на это реагировать, но она не реагирует никак. Словно он постоянно так поступает.

– У моей подруги хорошая кровь, – объявляет темноволосая женщина.

– Ты им рассказал про Бухту Скорби? – спрашиваю я у Джека.

– Эй, нам пора ехать, – говорит Джек.

Женщина смотрит в свой путеводитель.

– Бухта Скорби? Ее здесь нет.

Джек широкими шагами идет прочь. Он только что активно флиртовал на глазах у своей невесты, но вот – мгновенно уходит.

– Возможно, она слишком маленькая, поэтому не указана в путеводителе, – высказываю предположение я.

– Пошли, Кенна, – зовет Микки.

И она тоже? Мне хочется показать женщинам, что я не такая.

– Там есть место для лагеря. Мы как раз туда едем.

– Кенна! – Микки резко дергает меня за руку.

Женщина достает телефон.

– Сейчас я ее погуглю.

Джек давит на клаксон.

Микки чуть не вырывает мою руку из плечевого сустава.

– Боже, Кенна! Пошли же наконец!

– Простите, – говорю я женщинам. – Нужно ехать. Хорошего вам путешествия!

– И вам тоже! – желают они.

Когда Джек выруливает на автомобильную дорогу, на передних местах в машине царит молчание.

– На деревья посмотри, – обращается Джек к Микки. – С юга дует. Как, наверное, наши сейчас там катаются. Все волны их.

«Он просто придурок. Не развивай эту тему, забудь», – говорю я сама себе.

Джек толкает Микки локтем в бок.

– Не хочешь проверить прогноз, пока связь не отключилась?

Микки достает телефон. Я вспоминаю пропавших туристов и достаю свой телефон. Появляется много разных статей. Я кликаю по первой. «Восемь пропавший туристов, включая…» Я просматриваю фотографии. Большинство пропавших – женщины. Двое мужчин очень сильно отличаются друг от друга: один в гидрокостюме, светлые волосы прилипли к лицу с обеих сторон; второй – в деловом костюме с галстуком, весь такой чистенький и аккуратненький и совсем не похож на туриста, который путешествует с рюкзаком. Они разных национальностей: американцы, шведы, ирландцы… У пары в руках доски для серфинга. Кофе на меня никак не подействовал. Я отключаюсь, хотя прилагаю все силы, чтобы не заснуть.

– Сегодня волны от трех до четырех футов, – сообщает Микки. – Завтра будут меньше.

– Проклятье! – ругается Джек.

Я держусь за сиденье, когда он делает поворот.

Мы проезжаем мимо таблички «Добро пожаловать в Национальный парк Скорби». Теперь мы едем по одноколейной грунтовой дороге. Между деревьев я замечаю темную воду. Как я догадываюсь, это Акулий ручей, только выглядит он как полноводная река.

Еще одна табличка – «Дорога может быть затоплена».

– Что там с ветром? – спрашивает Джек.

Микки смотрит в телефон.

– Южный по утрам, во второй половине во все дни переходит в северный.

Зевая, я кликаю по еще одной статье. Еще одна туристка, путешествующая с рюкзаком, которую в последний раз видели на Бонди-бич, как Элке. С другой стороны, вероятно, большинство туристов заходят на Бонди-бич.

– Давай побыстрее, – говорит Джек, увидев, что я что-то читаю в телефоне. – Связь исчезнет через минуты.

– Ты серьезно? – спрашиваю я.

– Здесь никого нет. Никого, кроме нас, – отвечает Джек.

Я начинаю сожалеть о том, что согласилась поехать.

– Нет интернета, нет телефонной связи вообще? Проклятье!

Статья не грузится. Да, сигнала нет. Обычно я все время остаюсь на связи. Клиенты записываются ко мне на сайте. Я оставила там сообщение, что меня не будет весь месяц, но если кто-то из моих постоянных пациентов получит травму, они, вероятно, все равно напишут мне сообщение. А если я захочу уехать? Как без телефона вызвать такси, «Убер» или машину любой другой фирмы? Я полностью завишу от парня, которого я едва знаю.

Но у меня такие тяжелые веки, что мне физически больно держать глаза открытыми. Я больше не могу бороться с разницей во времени. В нише для ног лежит черная куртка с капюшоном. Я беру ее, складываю так, чтобы получилось подобие подушки, подкладываю под голову у окна и закрываю глаза. Погружаясь в сон, я слышу голос Микки.

– Она спит, – говорит она обвиняющим тоном. – Ты ей…

– Нет! – отвечает Джек. – Конечно, нет. Она же твоя подруга!

В голове у меня туман, где-то на задворках сознания возникает вопрос: о чем же они говорят? Но я слишком устала, чтобы меня это волновало.

Глава 6

Мои глаза открываются, когда меня резко кидает вперед. Машина останавливается. Навес из листьев скрывает небо, погружая дорогу в тень – если это вообще можно назвать дорогой. Просто земля и гравий.

Дорога впереди перегорожена, на заграждении табличка: «Опасно! Оползни. Дорога закрыта».

Микки открывает дверцу машины, спрыгивает на землю и отодвигает заграждение в сторону. Джек едет дальше, гравий хрустит под колесами. Меня охватывает паника; теперь я полностью проснулась, выворачиваю шею, чтобы посмотреть, где Микки. Джек снова давит на тормоз, и Микки залезает в салон. Позади нас ограждение снова установлено на место. Джек едет дальше по грунтовой дороге.

Я смотрю вперед сквозь ветровое стекло, машина все время подпрыгивает.

– Но там же было написано, что дорога закрыта.

– Не беспокойся по этому поводу. – Джек едет дальше, минуты тянутся долго, вся дорога в выбоинах и колдобинах.

Когда мы попадаем в глубокую выбоину, из-под днища слышится скрежет. Я хватаюсь за сиденье, опасаясь, что шина будет пробита, – и что тогда? Я проверяю телефон. Сигнала так и нет, значит, мы не сможем вызвать эвакуатор.

Кажется, деревья тянутся вечно, причем во всех направлениях, есть голые и почерневшие местами стволы, но из них пробиваются смелые новые зеленые ветки. За углом вода течет по дороге: там водосливная преграда. Джек проезжает по воде, не снижая скорости, разбрызгивая ее во все стороны, часть летит мимо окон. Теперь я немного боюсь. Я не знала, что место такое удаленное и уединенное.

– У меня нет спального мешка, – говорю я.

– У нас есть запасной, – объявляет Микки.

– Я не взяла с собой солнцезащитный крем.

– Можешь взять мой. – Она бросает на меня взгляд через плечо. – Раньше ты не была такой паникершей, тебя никакие сомнения не терзали. Хотя я вела себя точно так же, когда в первый раз приехала сюда. Но тебе здесь будет хорошо.

Джек резко давит на тормоз.

– Что? – спрашивает Микки.

Он показывает на длинный темный предмет, перегораживающий путь. Палка. Нет, змея.

Джек заводит мотор, но змея не реагирует на его рев, даже не двигается.

– Проклятье.

– Просто поезжай по ней, – предлагает Микки.

– Я не хочу ее давить. – Джек часто дышит, костяшки пальцев на руле побелели.

– Ты хочешь, чтобы я… – открывает рот Микки.

– Нет. – Джек открывает дверцу машины и выпрыгивает на грунт.

– Осторожно! – кричит Микки.

Он хлопает дверцей машины. Мы с ней наблюдаем сквозь лобовое стекло.

– Она ядовитая? – спрашиваю я.

– Вероятно, – отвечает Микки. – Он их ужасно боится.

Джек ищет что-то сбоку от дороги, поднимает сухой лист и бросает им в змею. Змея не двигается.

Джек прицеливается еще одним листом. Он отскакивает от змеиной спины, а она сама уползает. Джек снова запрыгивает в машину, он заметно побледнел.

Микки хлопает его по плечу.

– Молодец.

Джек долго сжимает руками руль и только через некоторое время снова трогается с места.

Я вижу припаркованные впереди машины: ярко-красный, бросающийся в глаза пикап и заляпанный грязью полноприводный автомобиль повышенной проходимости. Джек останавливается рядом с ними, колеса скрипят. Я выхожу из автомобиля и чувствую, что земля здесь жесткая и сухая, чувствую запах коры и мха, в тишине четко слышится жужжание насекомых. Безветрие.

Джек открывает багажник автомобиля.

– Берите все, что можете унести.

Микки идет по узкой тропинке, нагруженная пакетами. Я вытаскиваю свой рюкзак, потом доску для серфинга, которую Джек показывал мне вчера, свою дорожную сумку – и отправляюсь вслед за Микки. Странно снова нести доску под мышкой. Я не планирую к этому привыкать. Микки заворачивает за угол и исчезает из вида. Доска бьется о мое бедро, я увеличиваю скорость. Тропинка разделяется на две, Микки нигде не видно.

Деревянный указатель: «Пляж в эту сторону». Вдали слышится шум волн, с шипением набегающих на берег. У меня в ушах гул – когда я быстро иду по тропинке, кажется, что насекомые гудят в них. Тропинка сильно заросла, ветки царапают мне лицо. Впереди паутина перегораживает путь. Пауков я не любила никогда, но по крайней мере английские не являются смертоносными. Я оглядываюсь назад, надеясь увидеть Джека, но там никого нет. Волны я тоже больше не слышу, что странно. Я осторожно отвожу паутину в сторону носом доски, смотрю, нет ли где пауков, и подныриваю. Деревья с двух сторон растут очень близко, волосы цепляются за ветки, пока я протискиваюсь между ними. Я выбрала не ту тропинку?

За следующим поворотом стоит мужчина.

Я резко останавливаюсь.

– Привет.

На нем только бордшорты. Его темные волосы коротко подстрижены, у него потрясающие серо-зеленые глаза. Он смотрит на меня так, словно увидел призрака.

– Меня зовут Кенна.

Он откашливается.

– Клемент.

Он хорошо загорел, у него голая грудь, узкие бедра и сильная верхняя часть тела, типичная для серферов, на руках и ногах татуировки. Он явно один из группы – этого самого Племени.

– Я ищу пляж, – говорю я. – И мою подругу Микки.

Кажется, Клемент берет себя в руки.

– Это не сюда.

Он говорит с акцентом. Похоже, испанским.

– О-о-о, – протягиваю я. – Но указатель…

– Пошли.

Я не успеваю его остановить – Клемент забирает у меня доску. Я иду вслед за ним, продираясь сквозь кусты к развилке, затем по второй тропе. Мы добираемся до поляны, на которой вокруг деревянной скамейки для пикника и барбекю стоят четыре палатки. В стороне – небольшое бетонное строение. Туалет?

Ко мне широкими шагами направляется девушка.

– Кто ты такая, черт побери?

Я пытаюсь не дернуться, не отпрянуть. У нее сильный австралийский акцент, длинные светлые дреды, загорелая кожа, видно, что она очень много времени проводит на солнце.

– Это Кенна, – представляет Джек. – Подруга Микки из Англии. Кенна, это Скай.

Скай поворачивается к Микки.

– Он ее пригласил, не я, – тихо говорит Микки.

Мне обидно это слышать – ее слова подобны уколу в грудь.

Джек обнимает меня за талию и ведет к месту, где кучей свалены сумки, пакеты и доски для серфинга.

– Брось пока все здесь.

На этот раз я радуюсь, что он такой непосредственный и готов все трогать руками. У меня все сжимается внутри, когда я прохожу мимо Скай, почти ожидая, что она на меня набросится. К ней и Клементу присоединяется появившийся неизвестно откуда бритый наголо чернокожий парень с сильно выраженными скулами и накачанными впечатляющими мускулами. Он разглядывает меня с головы до пят, водит глазами вверх и вниз, и от этого взгляда я чувствую себя преступницей, стоящей перед присяжными, которые выносят обвинительный приговор.

Скай поворачивается к Джеку.

– Ты не можешь привозить сюда людей без предупреждения.

Она стройная и мускулистая, одета в спортивный топ, подчеркивающий ее сильные плечи. Она на несколько дюймов ниже меня. На ней рваные бриджи, наполовину скрывающие ноги, а ногти на ногах покрашены темно-синим лаком.

Чернокожий парень качает головой.

– Да, нельзя так делать, брат, а ты продолжаешь.

Я не могу определить его акцент.

– Она прилетела из Англии, – поясняет Джек. – Было бы обидно проделать такой путь и провести всего несколько часов с подругой.

Когда Микки упоминала эту группу, я представляла, что это будут курящие и танцующие босиком у костра хиппи с цветами в волосах. Но не это. Они сгрудились и обсуждают, что делать со мной, и напоминают мне спортивную команду, планирующую избавиться от противника.

Глава 7

Микки бросает на меня беспомощный взгляд. «Скажи что-нибудь, Микки. Поддержи меня». Но она молчит. Я чувствую ее смущение. Мой приезд принес ей проблемы.

Джек тыкает Клемента локтем в бок.

– Как ты думаешь? Она напоминает мне…

– Не надо! – Клемент встречается со мной взглядом. Какие у него невероятные глаза… Я не могу отвести взгляд. Или сглотнуть. Я едва могу дышать. Я чувствую облегчение, когда он резко разворачивается и уходит в лес.

Скай вздыхает.

– Что мы будем делать?

– Кенна проведет с нами несколько дней, затем отправится путешествовать по стране, – говорит Микки.

Наконец-то. Но несколько поздновато.

– Да, – кивает Джек. – В следующий раз, когда мы поедем за продуктами, я отвезу ее на остановку автобуса – туда, где проходит маршрут «Грейхаунд Лайнс».

Пытаясь не показывать свой дискомфорт, я маленькими глотками попиваю воду из бутылки и оглядываю территорию. Между деревьев натянут непромокаемый брезент, закрывающий тренировочное оборудование: коврики для йоги, спортивные мячи и массажные валики, напоминающие те, которые я использую в своей работе. Доски для серфинга раскиданы везде, лицевой стороной вниз, намазанные воском поверхности скрыты от солнечных лучей, проникающих сквозь листву.

– Но теперь она знает про это место, – замечает чернокожий парень.

– А кому она про него расскажет, Виктор? – спрашивает Джек.

– Вот в этом-то вся проблема! – повышает он голос. – Мы не знаем.

Рядом взлетает испуганная ворона, хлопает крыльями, каркает, подавая сигнал над верхушками деревьев.

– Ш-ш-ш. – Скай сжимает его плечо и идет ко мне. – Виктор прав. Ты не должна никому рассказывать про это место, Кенна.

Виктор идет за ней.

– Мы очень ценим то, что имеем здесь.

Он обнимает ее; очевидно, они – пара.

– Кому я могу рассказать? – спрашиваю я. – Я никого не знаю в Австралии, кроме Микки и теперь еще вас.

– Вот видите? – Джек поворачивается к остальным.

– Ловите волну! – кричит голос.

Мы все поворачиваемся в его направлении. По тропинке трусцой бежит Клемент.

– Слишком ветрено, – замечает Скай.

– Ветер изменил направление. – Клемент начинает мазать доску воском.

Внезапно все другие расхватывают доски и передают друг другу воск. Я жду, когда они вспомнят обо мне, но Клемент опять бежит по тропинке, теперь в другую сторону, остальные следуют за ним, остаемся только мы с Микки.

Она выглядит взволнованной.

– Прости. Они очень оберегают это место. Переживут.

Я заставляю себя улыбнуться.

– Конечно.

Мы с Микки всегда раньше были вдвоем против всего мира. Я потрясена, как изменились ее привязанности.

Она роется в своем рюкзаке, достает верх бикини, сбрасывает футболку и лифчик и надевает часть купальника. Я изумленно хлопаю глазами. Раньше она всегда была скромницей.

Бордшорты уже на ней. Она подхватывает свою доску и смотрит на меня, на лице извиняющееся выражение.

– Ты идешь?

Мгновение я испытываю искушение. Если бы я только могла стереть случившееся из памяти и вернуться во времена, когда океан еще не был для меня отравлен…

– Нет. Но ты развлекайся.

– Спасибо.

Микки убегает. На поляне больше никого нет, стоит тишина, если не считать звуки природы: шорох листьев, отдаленный звук бьющихся о берег волн.

Ко мне движется темный силуэт. Какой-то человек. Кто это?..

Я вздыхаю с облегчением. Это гидрокостюм, который качается на вешалке, подвешенной на ветку над головой. Я стою на месте, пытаясь взять себя в руки, но при каждом движении деревьев и кустов я снова начинаю нервничать.

Кошелек, паспорт и телефон лежат в моей небольшой дорожной сумке. Я беру ее и быстро иду по тропе вслед за остальными. Деревья начинают редеть; шум волн становится громче. Воздух соленый. Я выхожу из-под зарослей растительности и первой вижу потускневшую деревянную табличку: «Опасно! Непатрулируемый пляж. Сильные течения». За ней простирается песчаный пляж, острые темные валуны виднеются на южной оконечности. Волны как будто обнимают камни, которые стали блестящими и гладкими. Идеальное место. Зрелище одновременно горькое и сладкое для меня, это напоминает случайную встречу с любовником, чувства к которому у тебя еще остаются, но ты знаешь, что этот человек тебе не подходит. Я переехала в Лондон, чтобы не видеть океан, но вот он снова передо мной, и его притяжение сильнее, чем когда-либо.

Микки карабкается по камням. Остальные уже в воде, разгребаются. Я сбрасываю сланцы. Песок ласкает мои пальцы, когда я иду туда, где Микки вошла в воду.

У воды совершенно невероятный бирюзовый оттенок. Когда-то я думала, что в серфинге привлекает именно этот цвет, но потом я каталась по серой воде в сумерках, черной воде в полночь, серебристой воде в дождь и воде всех оттенков синего и зеленого – и все притягивали не менее сильно.

Клемент ловит волну и закладывает широкие мощные повороты, доходя почти до самого берега. Скай на гребне волны едет на следующей за Клементом. Боль у меня в груди усиливается. Я могла бы сбегать назад по тропинке, взять запасную доску Джека и присоединиться к ним. На открытом пляже, где тебя не закрывают деревья, ветер сильнее. Он гонит меня к воде, словно может читать мои мысли. Я отклоняюсь назад, борюсь с ним, затем иду в сторону по камням, ищу плоский, чтобы на него сесть. Вот он.

Вода настолько прозрачная, что я вижу все ракушки и камушки на дне. Я опускаю руку в воду и наполняю ею сложенную лодочкой ладонь. Она теплее, чем я ожидала, – гораздо теплее, чем море в Корнуолле даже в середине лета. Я позволяю ей течь сквозь пальцы. Поразительно думать о том, что те же самые молекулы воды могли проплывать мимо того пляжа, у которого я жила, биться о гавайские рифы или когда-то быть частью огромных айсбергов.

Вода ослепительно-яркая. Мне следовало надеть солнцезащитные очки. В этом месте все такое яркое, а я к этому не готова. Более крупная волна ударяется о камни. Мои шорты промокли, но мне плевать. Я облизываю губы и чувствую соль. Боже, как же мне этого не хватало. Я срываюсь с места, мои ноги погружаются в воду. Ощущение, будто я омываю свою душу.

Джек ловит волну, белая шапка пены смыкается над его головой, и он исчезает в трубе, а затем выезжает с другой стороны. Я снова думаю о том, чтобы сбегать за его доской, но знаю, что случится, если сделаю это. Меня для начала собьет в воду, потому что я давно не тренировалась, а еще хуже то, что меня затянет назад спорт, из которого я ушла, и я снова попаду в зависимость от него.

В те годы, когда я занималась серфингом, я не могла ничего планировать, потому что моя жизнь вращалась вокруг волн. Работа с девяти до пяти? Так в это время на волнах меньше всего народа. Свадьба кузины? В тот день были потрясающие волны. Турпоездка с подругами в выходной в большой город? Да за двести фунтов стерлингов я могу слетать в Биарриц! Прекратив заниматься серфингом, я в некотором роде почувствовала облегчение, потому что снова могла жить своей жизнью, сосредоточиться на своей карьере, хотя не могу сказать, что стала от этого счастливее.

К Микки приближается громадная волна. Она гребет в сторону. «Не надо ее брать, Микки!» Она сейчас обрушится прямо на камни, и Микки может засосать. Если она упадет, то ее ждут большие проблемы. Это может плохо кончиться.

Она разгребается на эту волну. Океан вздымается у нее за спиной, и на мгновение кажется, что Микки сейчас полетит в воду головой вперед, но она сжимает колени, делает резкий поворот в самом низу волны и каким-то образом остается стоять на ногах. Отраженная волна идет назад от берега, оставив несколько дюймов воды у камней, и Микки зигзагообразно едет по этой воде.

Я чувствую гордость. В тридцать лет она такая же стойкая, как была в двадцать, по-прежнему выкладывается по полной программе. Но на какие риски она идет! Чем быстрее я ее отсюда увезу, тем лучше. Я роюсь в сумке в поисках телефона. Сигнала так и нет. Без собственного транспорта и даже без возможности вызвать такси я должна рассчитывать на милость остальных. У меня за спиной возвышаются скалы. Если я поднимусь повыше, то, возможно, мне удастся поймать сигнал. Но как туда подняться?

Я иду назад по песку. Солнце ярко светит, обжигая мне руки и голову. Мне не пришло в голову надеть головной убор или намазаться солнцезащитным кремом. В дальнем конце бухты в море выходит каменная стена, предположительно, сразу же за ней протекает река. Я отмечаю, насколько вода спокойная у скал, здесь волны не разбиваются. Если бы я в подростковом возрасте не серфила на опасном побережье Корнуолла, то не поняла бы, что это – сильное и быстрое течение в сторону океана[15].

Я снова обуваю сланцы и иду под деревья. Шорох листьев успокаивает, температура воздуха здесь на несколько градусов ниже. Тропа уходит влево, затем вправо, кажется, что деревья никогда не закончатся. В некоторых местах молодая поросль такая густая, что скрывает тропинку, и мне приходится пробираться вперед вслепую, пока я снова ее не вижу. Когда я прокладываю путь сквозь растительность, в воздух взмывают целые тучи комаров.

Сверчки стрекочут так громко, что этот звук вскоре кажется мне оглушительным. Создается ощущение, что я могла бы идти в любом направлении по много миль[16] и не найти выхода. Я то и дело оглядываюсь назад, желая удостовериться, что я смогу вернуться тем же путем. Увижу ли я его?

Мое внимание привлекает какое-то движение. На листике сидит ярко-голубая бабочка – она раскрывает и снова сводит крылья. Я ошеломлена! Останавливаюсь и наблюдаю за ней. Что-то пролетает мимо моего уха и жужжит, затем врезается мне в щеку. Я взвизгиваю и отгоняю насекомое рукой.

Поднимаю голову и понимаю, что дезориентирована. Я медленно поворачиваюсь вокруг своей оси. Во всех направлениях я вижу зеленый лес – здесь столько зелени, что от этого кружится голова. С двух сторон в молодой поросли есть проемы. С какой стороны я пришла? Я смотрю влево, затем вправо, тропинки выглядят совершенно одинаковыми. Я больше не слышу шум волн, и поэтому не могу сказать, где пляж – впереди меня или позади.

Я проверяю телефон: сигнала так и нет. «Не паникуй!» Я шла три или четыре минуты, поэтому выбираю тропу наугад (ту, что справа от меня) и иду по ней пять минут. Она не приводит меня назад на поляну, поэтому разворачиваюсь и возвращаюсь обратно. Это легко.

Я иду широкими шагами, вскоре моя футболка прилипает к спине, а я отчаянно хочу пить – даже не подумала, что нужно взять с собой бутылку воды. Я внезапно вспоминаю новостное сообщение про туриста, который пешком отправился в австралийские Голубые горы и пропал на несколько дней. Он выжил благодаря воде, которая собирается на листьях. Я заглядываю в ближайшие кусты, но на листьях ничего нет – сейчас слишком жарко.

Пять минут уже прошли? У меня кружится голова. Я прислоняюсь к стволу ближайшего дерева, стараюсь думать. Мне подождать здесь, пока не станет прохладнее, или идти дальше? Я закрываю глаза.

Что-то гудит у меня в ухе, я резко распрямляюсь. Вероятно, я заснула, потому что жажда стала еще сильнее. У меня болит голова. Деревья впереди кажутся гуще, и я иду в тень. Вдруг я вижу что-то сквозь кусты. Моему мозгу требуется минута, чтобы понять, что это.

На земле лежит тело, с трудом различаемое в проемах между листьями.

Глава 8

У меня из горла вылетает крик.

Тело быстро вскакивает с земли, и сквозь растительность ко мне начинает пробираться мужчина с растрепанными светлыми волосами и неряшливой, нечесаной бородой. Я инстинктивно поднимаю руки, когда он приближается ко мне, но он даже не предпринимает попыток на меня наброситься.

– Привет, – говорю я. Из моего горла вылетает писк.

Он переводит глаза с моего лица на окружающие нас деревья. На его грязной белой футболке написано «Мечта о Калифорнии»[17]. Я не могу решить, является ли он одним из членов Племени, или это путешественник, или бездомный.

– Я потерялась, – говорю я. – Ты знаешь, как вернуться в лагерь?

– Ты кто? – В его голосе слышится злость.

– Кенна. Подруга Микки.

Он задумывается над моими словами. Затем обходит меня.

– Сюда.

Что он здесь делал? Почему он так лежал? Я спешу за ним, пытаясь взять себя в руки.

– Как тебя зовут?

– Райан.

– Ты канадец?

Он бросает взгляд через плечо.

– Американец.

– О-о-о. А откуда?

– Из Нью-Йорка, – отвечает он, утрируя акцент, и получается что-то типа «Ну-Йорка». – Нет, на самом деле я из Калифорнии.

Похоже, он из тех людей, которым нужно все превращать в шутку. Я терпеть это не могу, потому что никогда нельзя быть уверенной, серьезно они говорят или нет. Обычно это защитный механизм: если обращать все в шутку и легко ко всему относиться, то отношения остаются поверхностными, ты избегаешь глубоких чувств и личной вовлеченности, но это чертовски раздражает.

Райан внезапно останавливается. Указывает куда-то пальцем. На дереве впереди висит нечто оранжевое. Большое, овальное, может, какой-то фрукт. Он лезет на дерево, обхватив ствол бедрами.

– Что это? – спрашиваю я.

– Папайя. – Парень срывает плод с дерева, осматривает, затем отбрасывает подальше, словно папайя обожгла ему пальцы. Затем он сам слезает с дерева. – Ее пожрали летучие мыши, а они – распространители болезней.

Он плюет на сложенные лодочкой ладони, затем вытирает их об искривленный ствол дерева.

Из ближайшего куста слышится яростное стрекотание. Я отступаю назад.

– Что это?

– Сверчки.

Мы идем дальше.

– Как ты находишь дорогу? – спрашиваю я. – Мне здесь все кажется одинаковым.

– Я научился здесь ориентироваться. – Райан жестом показывает на огромный ребристый ствол дерева, целый метр в диаметре. – Начинаешь узнавать ориентиры на местности.

– Я удивлена, что их здесь так мало.

– Раньше было больше.

В ветвях мелькает что-то зеленое и красное. Я прищуриваюсь и поднимаю голову, чтобы рассмотреть птиц.

– Лорикеты, – поясняет Райан, заправляя за ухо одну всклокоченную прядь волос. Каждый раз, когда мы встречаемся взглядами, он отводит глаза в сторону.

Он снова трогается в путь. Молодая поросль становится гуще.

– Посвисти, – предлагает он.

– Зачем?

– Чтобы змеи знали, что ты приближаешься.

Он шутит?

– При такой погоде они любят погреться на солнышке. Ты же не хочешь наступить на одну из них? Если они тебя услышат, у них есть время, чтобы убраться с дороги.

Я все еще не уверена, прикалывается он надо мной или нет, но издаю свист сквозь зубы, при этом осматривая землю впереди. Райан ведет меня то влево, то вправо. Чертова разница во времени! У меня совсем нет сил.

Внезапно мы снова оказываемся на поляне. Все остальные стоят кружком, с одежды, в которой они катались, капает вода. Они замолкают при виде меня. Не нужно даже предлагать приз тому, кто догадается, о ком они говорили. Микки робко улыбается мне.

Райан первым идет к ним широкими шагами.

– Кто-нибудь объяснит мне, что она здесь делает?

– Все в порядке, – отвечает Скай. – Мы со всем разобрались. Она пробудет здесь несколько дней.

– Никто меня не спросил об этом, – заявляет Райан.

Я думала, что Скай и Виктор – пара, но она очень интимно обнимает Райана за плечи и уводит в гущу деревьев поговорить. Остальные расходятся. Микки еще раз улыбается мне и направляется к палатке. Я хочу с ней поговорить, но она, вероятно, переодевается.

Теперь я очень сильно ощущаю разницу во времени. Я смотрю на палатки, мне страшно хочется забраться в одну из них и спать. Моя бутылка с водой валяется там, где я ее оставила, – среди кучи сумок и пакетов. Я долго хлебаю воду. Красота! Хотя она нагрелась до температуры горячей ванны и на вкус напоминает пластик, мне все равно. Клемент с Джеком устраивают импровизированный душ: наполняют бутылки водой и выливают себе на головы.

Внезапно один из моих больших пальцев на ноге пронзает сильная боль и распространяется по всему пальцу. Я опускаю глаза вниз. На моей ступне сидит огромный коричневый блестящий муравей.

– Проклятье! – Я смахиваю его и приплясываю, опасаясь, что он тут не один.

– Что случилось? – кричит Джек.

– Меня укусил муравей.

– Это муравьи-бульдоги[18], – поясняет Джек. – Злобные ублюдки.

– Боже, как жжет-то. – У меня начинают слезиться глаза.

– Лед надо приложить.

Холодильник из машины Джека стоит в тени под деревом. Он направляется к нему, берет горсть льда. До того как я успеваю возразить, он ведет меня к стволу дерева, поднимает мою ступню себе на колени и прижимает кубики к большому пальцу. Словно получив какой-то невидимый сигнал, лорикеты срываются с ветки и начинают нарезать круги над верхушками деревьев с громкими криками.

Волоски на бедре Джека трутся о мою лодыжку. У этого парня совершенно отсутствует чувство личного пространства. Клемент мрачно смотрит на нас. Затем я замечаю, что и Скай с Райаном тоже наблюдают за мной.

Я вырываю лед у Джека.

– Я сама все сделаю.

Лорикеты возвращаются на свою ветку, но крики продолжаются, хотя и приглушенными голосами, как будто они оценивают свое окружение. Я прижимаю лед к большому пальцу.

– Я видел тебя на пляже, – говорит Джек. – Как тебе здесь? Неплохо, правда?

– Да, очень хорошо.

– Я же тебе говорил! – Джек просто сияет.

Я стараюсь понять, что он из себя представляет. Он продемонстрировал доброту к змеям, хотя их ненавидит, внимание к потребностям Микки, да и со мной он дружелюбен. Так что же в нем такого, что не дает мне покоя? Мне кажется или он хочет обвести Микки вокруг пальца, использовать ее?

Моя подруга выходит из палатки с мокрыми вещами в руках и направляется к бельевой веревке, натянутой между деревьев. Клемент у холодильника. Я вижу, как он наполняет носок льдом, затем оборачивает его вокруг пальцев.

Кубики льда тают на моей коже, с них капает вода. Я хромаю к нему.

– Ты повредил руку?

Его мокрые темные волосы напоминают маленькие шипы. Он щелкает языком.

– Ничего страшного.

– Хочешь, чтобы я взглянула?

– Нет, – отвечает Клемент и уходит.

Разве можно быть таким грубым? Я иду к Микки.

Она кивает в направлении Клемента.

– Что он хотел?

– Ничего.

Клемент наполняет бутылку из одной из больших емкостей с водой, которые мы купили в супермаркете. Я не могу не смотреть на него, а каждый раз, когда это делаю, он смотрит на меня. Вероятно, потому, что заметил, как я на него глазею. «Прекрати это, Кенна!»

Я снова поворачиваюсь к Микки.

– Что это за место на самом деле? Кто эти люди?

Что-то успевает промелькнуть у нее на лице.

– В чем дело?

– Они поддержали меня, когда тебя не было рядом.

– Ты сердишься на меня?

Она вздыхает, голос у нее дрожит.

– Помнишь, что ты чувствовала, когда потеряла Касима? Я чувствовала то же самое, когда ты переехала в Лондон. То есть я хочу сказать: я знаю, что это не одно и то же, но я чувствовала себя именно так. Ты просто исчезла.

Я поражена этим всплеском эмоций. Она никогда не говорила ничего подобного.

– Да, это совсем не то же самое, потому что ты могла мне звонить, связываться со мной по «Фейс-Тайму»… – Говоря все это, я вспоминаю, как заперлась ото всех, не отвечала даже на ее звонки. – Прости.

У нее в глазах блестят слезы. Судя по тому, как дрожат ее плечи, я могу сказать, что она сдерживает массу эмоций.

Я обнимаю ее.

– Прости. Мне очень жаль. Проклятье, я сама сейчас расплачусь.

Она обнимает меня в ответ, затем отстраняется, все еще пытаясь взять себя в руки.

– Ты прошла через гораздо худшее, это я понимаю. Но все равно было больно и обидно. Я продолжала говорить себе, что в один из дней ты вернешься, но, похоже, ты навсегда перебралась в Лондон.

– Я же приглашала тебя. Приезжай и живи вместе со мной. Можешь жить сколько захочешь.

– Я – инструктор по серфингу. Что мне делать в Лондоне? Я чувствую себя мертвой внутри, если живу не рядом с океаном.

Мертвой внутри. Это я точно понимаю.

– Корнуолл стал не тем без тебя. Я чувствовала себя такой одинокой. – Одна слезинка катится по щеке у Микки. – Именно поэтому я приехала сюда, и теперь я на самом деле счастлива, даже счастливее, чем была в Корнуолле, а ты настаиваешь, чтобы я возвращалась домой. Этого не случится.

Я использую другую тактику.

– Я сегодня видела, как ты катаешься. Почти на одном дюйме воды!

Я ожидаю, что она будет выглядеть хоть немного виноватой – или просто признает опасность.

– И что?

Я чувствую себя матерью, влезающей в жизнь дочери-подростка.

– Ты знаешь, насколько это рискованно? Мы в забытом богом месте, вдали от всего. Если что-то случится…

– Ты серьезно? – спрашивает Микки. – И это ты говоришь мне это?

Глава 9

Две пары кроссовок «Адидас» раскачиваются взад и вперед на фоне бледного зимнего солнечного света. В мой первый день в новой школе мы с Микки сидим бок о бок на верху установленной на улице шведской стенки. В воздухе пахнет коровьими лепешками, этот запах очень сильно отличается от запаха бензиновых выхлопов в моей старой школе. Рядом с ней проходила оживленная автомобильная дорога, по которой курсировало много автобусов.

– Я не понравилась никому из других девочек, – прошептала я.

– Не беспокойся, – ответила Микки. – Я буду твоей подругой.

– Хорошо.

Я тогда боролась со слезами, старалась не расплакаться. Я скучала по своей старой школе и нашему дому. По моей жизни там.

Микки обняла меня.

– Давай держаться вместе.

– Я ненавижу это место. Чем здесь вообще можно заниматься?

– Ты умеешь кататься на доске по волнам?

– Никогда не пробовала.

– Я тебя научу.

– Классно! – Я почти не умела плавать, но не собиралась ей это говорить. Ее черные блестящие волосы были заплетены в косички, мне понравилась ее озорная улыбка, даже показалось, что с Микки будет весело. – А я научу тебя ходить по горизонтальным перекладинам. Хочешь попробовать?

Микки пискнула, когда я встала на них.

– Не смотри вниз. В этом и заключается весь секрет, – объяснила я.

Она медленно поднялась на ноги, ее темные глаза стали большими и испуганными.

– Посмотри на меня. Перекладины видишь? Забудь про расстояние до земли и просто иди, как ты обычно ходишь.

Микки осторожно сделала шаг вперед.

– Эй! Прекратите немедленно! – закричал кто-то.

Микки покачнулась и чуть не упала. Я вовремя схватила ее за руку. Мы быстро сели и расхохотались.

– Слезайте оттуда, девочки! – Внизу стояла мисс Роттерли и махала руками.

Во второй половине дня я сидела перед директорским кабинетом из-за моего «опасного» поведения. Я почувствовала облегчение, когда прозвенел звонок. Перед школой моя мама разговорилась с мамой Микки. Пока мы их ждали, я залезла на дерево.

– Как ты туда забралась? – закричала Микки.

– Это легко! – Я соскользнула вниз и показала, куда ставить ноги.

Микки была ниже меня ростом, поэтому я ее подсадила, а затем снова залезла на дерево вслед за ней.

– Пора домой, – сказала мама Микки.

Но Микки не могла спуститься. Я и забыла, что залезать вверх всегда легче, чем спускаться вниз. В конце концов ее маме пришлось вызывать пожарных. Услышав шум, мисс Роттерли вышла из школы, чтобы посмотреть, что происходит. Когда она узнала, что во всем виновата я, она просто слетела с катушек.

– Что с тобой такое?! – заорала она. – Если ты будешь и дальше так себя вести, то кто-нибудь обязательно получит серьезную травму.

Глава 10

Укушенное муравьем место пульсирует. Я снова прикладываю к нему лед.

– По сути, я делаю то, что всегда делала ты, а ты меня за это критикуешь, – заявляет Микки.

– Но он умер, – отвечаю я. И на меня накатывает новая волна вины.

– Ты в этом не виновата.

Это спорный вопрос, но я не говорю этого вслух. Мы столько раз об этом спорили. Кто-то кусает меня в плечо – огромный комар. Я хлопаю по нему и размазываю кровь по коже.

– Боже, какие же здесь огромные комары.

– К ним привыкаешь, – говорит Микки.

– А муравьи? Они тебя волнуют?

– Не особо. Только мотыльки, но и на них я теперь не реагирую так, как раньше.

– Правда? – Она всегда боялась мотыльков, они просто приводили ее в ужас. Не бабочек. Только мотыльков. Я считала это смешным и милым – они же даже не кусаются! – пока не стала свидетельницей настоящей панической атаки. – Помнишь, как мотылек запутался у тебя в волосах?

Мы тогда ехали по узкой петляющей дороге, как и большинство дорог в Корнуолле, и мотылек внезапно залетел в окно у водительского места и ударил Микки в лицо. Она закричала и потеряла управление автомобилем, который рванул вперед, затем – к счастью – резко остановился на краю дороги и немного накренился.

Я пыталась выгнать мотылька из машины, но Микки судорожно размахивала руками во все стороны, мотылек в это время бился в углу ветрового стекла, хлопая крыльями.

Микки улыбается.

– Да, помню, но давай не будем об этом говорить.

Теперь мы смеемся, вспоминая тот случай, но вполне возможно, что тогда я была как никогда близка к смерти. Я испытываю облегчение от того, что сейчас Микки больше похожа на себя обычную, и достаю телефон. Сигнала так и нет.

– Ты привыкла быть вне связи?

– Мне это очень нравится.

– Серьезно? Я с ужасом думаю обо всех пропущенных сообщениях. Обычно к этому времени я уже дюжину раз проверяю свои социальные сети. Я пытаюсь меньше брать в руки телефон, но не планировала с этим вообще завязывать.

И я также беспокоюсь о своих клиентах. У Дома Уильямса замороженное плечо[19], и я отчаянно хочу узнать, вернулась ли к нему способность им двигать. Иоланте Новак на этой неделе оперировали колено.

«Ты никогда не выключаешь телефон, да?» – пожаловался Тим на втором свидании.

Но если кто-то получит травму, я могу им потребоваться. Раньше мне нравилось чувствовать себя нужной, но в последний год количество обращений стало давить на меня.

– Побудь с нами несколько дней, затем можешь вернуться ко всему этому, – говорит Микки.

– Да, наверное, я так и сделаю.

Как мне убедить ее вернуться домой? Мои идеи на этот счет закончились.

По крайней мере, наш разговор, похоже, немного разрядил обстановку. Микки тянется к моей руке и сжимает так, словно никогда не отпустит.

У линии деревьев слышится смех. Он у Скай очень неприятный. Очевидно, другие слышали его миллион раз, потому что никак не реагируют. Она с Виктором, делает планку[20] на коврике для йоги. Она в бикини-стрингах, открыты все мышцы на ее плоском животе.

Микки толкает меня локтем в бок.

– Ты сможешь разок или парочку раз прокатиться на доске.

– Я тебе говорила. Я этим больше не занимаюсь.

– Что, больше не развлекаешься? – Она говорит мягким тоном. – Независимо от того, серфишь ты или не серфишь, его это не вернет. Нельзя винить себя вечно.

– Но это могли быть я или ты. – В подростковом возрасте я чувствовала себя неуязвимой. До меня дошло, насколько опасным может быть наш вид спорта, только после гибели моего парня.

– Когда-нибудь мы все умрем. – Микки цитирует одну из моих коронных фраз, и я не знаю, как с ней спорить. – Я только знаю, что сейчас, рядом с этими людьми, занимаясь тем, чем мы занимаемся, я чувствую себя более живой, чем когда-либо. В любом случае ничего плохого больше не случится. Катайся на маленьких волнах.

– Ты, как и я, прекрасно знаешь, что так это не работает, – замечаю я.

Занимаясь этим видом спорта, всегда хочешь большего. Бóльших волн, большей скорости, большего страха. Нужно повышать ставки, поднимать планку, чтобы ловить тот же кайф, ощущать тот же трепет. Или, может, это я такая.

– Тебе этого не хватает? – спрашивает Микки еще более мягким тоном.

– Очень сильно. – Еще один комар пищит у моего уха. Я отмахиваюсь от него. – Но у меня теперь другая жизнь. Я изменилась.

– Я знаю.

Я могу определить по лицу Микки, что она об этом думает.

– Когда ты в последний раз была по-настоящему счастлива? – спрашивает она.

Мне легко ответить на этот вопрос. В тот год, когда я жила в Корнуолле с ней и Касимом. Теперь у меня новая жизнь в Лондоне, я там хорошо устроилась, но не могу сказать, что я там счастлива. Похоже, я нравлюсь моим «друзьям» – если я вообще могу их так называть – в том здании, где я работаю (другие физиотерапевты, администратор и охранник у двери), но я понятия не имею почему. Вероятно, они просто вежливые люди. Они не знают меня настоящую, человека, которым я была до трагедии.

В выходные дни я по большей части лежу на кровати со своими воспоминаниями. «Это нормально, – говорила я себе в самом начале. – Тебе нужно время». Но это случилось два года назад. В последний год я стала все больше и больше понимать, что это ненормально. Закусываю губу; я больше не уверена в себе.

– Может, тебе судьбой было предначертано приехать сюда, – говорит Микки. – Просто открой свое сердце, пусти все это в себя, и, я думаю, тебе это понравится так же, как и мне.

Я оглядываюсь, смотрю на поношенную одежду для серфинга на бельевой веревке, с которой капает вода, и на выцветшие палатки. На молодой поросли и кустарниках со спутанными ветками тут и там видны цветы. Кустистые белые цветы внешне напоминают щетки для мытья унитаза, у розовых – острые листья, которые качаются на ветру, как щупальца актинии. А деревья… Их здесь сотни, даже тысячи.

«Должны быть места, куда можно отправиться, чтобы поговорить о тяжелой утрате», – какое-то время назад сказал мне отец. Вероятно, он имел в виду местную церковь или дом культуры в конце нашей улицы. Я уверена, что подобное место он даже представить не мог.

Клемент с Виктором, пошатываясь, идут по тропинке с вещами из машины Джека. Сам Джек перекладывает содержимое переносного холодильника в маленький стационарный.

– Как здесь работает холодильник? Здесь есть электричество? – спрашиваю я.

– Нет, – качает головой Микки. – На кемпингазе. Как и барбекю.

Клемент как раз ставит газовый баллон рядом с холодильником и меняет его.

Райан у барбекю режет овощи жуткого вида ножом. Рядом стоит никудзяга, которую готовила Микки. Ветер приносит ее запах, и внезапно мне страшно хочется есть. Райан очень часто поднимает голову и куда-то посматривает, словно ждет, что что-то должно произойти. Он такой дерганый. Он ловит мой взгляд и быстро отворачивается. Я вспоминаю, как впервые увидела его, когда он лежал на земле. Что, черт побери, он делал?

К нам направляются Виктор с Клементом. Виктор держит в руке чем-то наполненную кружку, из которой торчит металлическая соломинка. Похоже, там какая-то зеленая трава. Неужели?..

– Эй, Микки! – Виктор поднимает руку, чтобы приветствовать ее, хлопнув открытой ладонью по ее ладони. – Ты сегодня словила хорошую волну!

Клемент тыкает Микки кулаком в ребра.

– Это была моя волна! Она ее у меня украла. Снейкнула!

Я не видела Клемента в игривом настроении. Он сейчас совсем другой человек.

Микки хихикает и отталкивает его от себя. Я не могу не улыбаться вместе с ними. Мне нравится та легкость, с которой Микки общается с двумя мужчинами. Есть поговорка «Она нашла свое племя», и в случае Микки это на самом деле так. Ей пришлось переехать в другую часть света для этого, но каким-то образом она встретила группу людей с такой же страстью к серфингу, как и у нее. Но я не могу не обращать внимания на риски, которым она себя подвергает.

– Меня беспокоит, что отсюда до ближайшей больницы много миль, – говорю я. – Неужели никто здесь никогда не получает травм?

Улыбки исчезают. Неловкая тишина. Микки встречается со мной взглядом, смотрит укоризненно.

Я поворачиваюсь к Клементу.

– Как твоя рука?

Восклицание, которое он издает, выражает досаду.

– Выбил палец, но все нормально. Вставил его назад. Я проделывал это много раз.

– Я один раз вывихнула палец. И это было очень больно, – говорю я.

– Я его потом перебинтую, но вначале я прикладываю лед. – Он все еще сжимает пакет со льдом.

– Я могу посмотреть.

Клемент вопросительно приподнимает бровь.

– Он может быть сломан.

Клемент раздраженно вздыхает, снимает пакет со льдом, и я беру его руку в свою. Вывихнутые пальцы – это обычное дело у регбистов местной команды, так что я часто вижу их во время работы, но осмотр кого-либо никогда по ощущениям не был таким интимным делом. У меня сжимается горло при прикосновении к его холодной ладони, а потом еще и кончики его пальцев давят на мое запястье. Судя по тому, как он замирает, он тоже это чувствует.

Я осторожно осматриваю каждый палец. Поют птицы, но я слышу, как Клемент сглатывает. Даже в угасающем свете я вижу, с каким именно пальцем проблема. Безымянный покраснел и опух. Я очень осторожно осматриваю его и двигаю им, Клемент не дергается, продолжает стоять неподвижно.

– Не так и плохо, – делаю вывод я. – Я бы как можно дольше подержала лед, а затем перевязала.

– Как я и говорил, – огрызается он.

– У тебя есть тейп?

– Да. – Клемент вырывает у меня свою руку и уходит.

Еще одна неловкая тишина.

Ее нарушает Виктор:

– Ты катаешься на доске, Кенна?

– Раньше каталась. – Я киваю на его чай. – Что это?

– Chimarrão.

– Что?

Виктор смеется.

– Бразильский чай. Из трав. Попробуй. – Он протягивает мне кружку.

– Нет, спасибо.

– Хороший чай. Попробуй.

Я вежливо делаю маленький глоток.

– Боже! – Горячая терпкая жидкость обжигает мне горло. – Какой крепкий.

– Но классный, правда? Выпей еще.

Поскольку, похоже, выбора у меня нет, я пью еще. Может, он поможет мне справиться с разницей во времени.

– Ты откуда? Я не могу определить по акценту, – говорит Виктор.

– Из Шотландии, – отвечаю я. На меня производит впечатление, что Виктор смог уловить мой акцент. – Но я уехала оттуда, когда мне было десять лет, и не думаю, что он у меня еще остался. – Дети в Корнуолле так дразнили меня, что я приложила немало усилий, чтобы сознательно избавиться от него. – Ты из Бразилии?

– Да, из Рио.

– У тебя хороший английский.

Виктор сияет и кричит в спину Клементу:

– Ты это слышал? Она говорит, что у меня хороший английский!

Клемент не отвечает.

– Что думаешь? – Виктор кивает бритой головой в направлении пляжа.

Парень кажется довольно дружелюбным, но он такой шумный. Мне хочется немного отступить назад, но это будет невежливо.

– Красивое место.

Он надувает грудь.

– Самое красивое. А ты знаешь, что здесь самое лучшее? – Он широко разводит руки и хлопает меня по плечу. – Оно все наше. – Оглушительный смех.

Я заставляю себя улыбнуться, но его слова меня беспокоят. Несмотря на то, как ему этого хочется, это не их волны. Это национальный парк, поэтому следует предположить, что место принадлежит всем. Да, место красивое, но почему больше никого здесь нет? Судя по обрывкам информации, которую мне удавалось вытянуть из Микки во время наших разговоров, она ездит сюда почти год, а другие еще дольше. Неужели дорога сюда перегорожена столько времени?

– Сколько серферов могут сказать, что у них есть своя волна? – Виктор больше не улыбается. – Говорю тебе, Кенна: я готов убить за эту волну.

Судя по выражению его глаз, он говорит это вполне серьезно.

Глава 11

Единственная польза от моего телефона сейчас – это то, что он показывает время. Но вскоре он и это не сможет делать, если я не найду способ его подзарядить. Я засовываю его назад в сумку. Сейчас пять часов вечера, жара наконец начинает спадать. Лорикеты кричат на верхушках деревьев, словно спорят о том, что делали в этот день; в тени танцуют комариные тучи.

Клемент подтягивается на перекладине, которая установлена между двух деревьев. Никогда не догадаешься, что он только что вывихнул палец.

Я направляюсь к нему.

– Тебе не следует этого делать.

Во время следующего подтягивания он встречается со мной взглядом. Отвечает сквозь стиснутые челюсти, не меняя ритм:

– Почему?

Я качаю головой и возвращаюсь к своему рюкзаку. Поменяю сланцы на кроссовки, чтобы мои пальцы на ногах не кусали комары и муравьи. Когда я встаю голой ступней на землю, что-то впивается мне в пятку. Я поднимаю ступню, но ничего не вижу.

Ко мне подходит Микки.

– Что случилось?

– У меня что-то в пятке.

– Бамия?[21]

– Что это? Ох! Как больно.

– Они оставляют в траве жутко колючие семена. Погоди. – Микки бежит в свою палатку за фонариком и светит мне на пятку. – Вот, видишь? Здесь еще одно семечко.

Она поднимает ноготь, чтобы показать мне тоненький острый шип толщиной с волос у меня на руках. Поразительно, что он вызывает такое раздражение.

– Они здесь везде, – сообщает Микки. – Поэтому смотри, куда ставишь ногу. У меня ноги огрубели, поэтому я их не чувствую.

Она наклоняется и срывает что-то с какого-то растения.

– Хочешь?

Томат черри.

– Спасибо! – Стоит мне только надкусить его, как я чувствую сладость на языке. – Они дикие?

– Нет. Мы тут много чего выращиваем. – Она показывает рукой на кусты, и я вижу различные растения, высаженные ровными рядами.

До нас доносится мужской смех. Клемент с Джеком стоят рядом, склонив головы. Клемент что-то говорит, Джек снова смеется и хлопает Клемента по спине.

– Готово! – кричит Райан.

Никудзяга Микки вместе с жареными овощами разложена в разнообразные миски с отбитыми краями.

Виктор хлопает себя по рукам в районе бицепсов.

– Сегодня вечером прохладно. Давайте разведем костер.

Совершенно точно, что у бразильцев другое представление о холоде.

Джек убивает комара.

– Да, разгоним комаров.

Виктор достает зажигалку. На внутренней части запястья у него татуировка (в том же месте, что и у Микки) – огромная, просто чудовищная волна разных оттенков синего с густой белой пеной на липе[22]. Они с Джеком склоняются над костровой ямой, что-то бормочут себе под нос и ругаются.

Клемент отталкивает их в сторону.

– Дайте мне.

Мышцы на его спине двигаются – перекатываются при движении рук. Если думаете, что спина не может быть сексуальной, посмотрите на спину серфера. У них самые лучшие спины.

Вскоре разгорается небольшой костер. Мы усаживаемся вокруг на разных пнях и камнях. Скай сидит рядом с Виктором, на ней сетчатая блузка персикового цвета и армейские шорты. Джек ест одной рукой, второй поглаживает бедро Микки с внутренней стороны, водит вверх и вниз. Райан сидит на небольшом удалении ото всех, склонившись над своей тарелкой, светлые волосы закрывают его лицо.

Я поворачиваюсь к Клементу.

– Ты вообще откуда?

– Из Испании, – отвечает он, не глядя на меня. – Из Барселоны.

«Еспания. Барс-елона». Какой сексапильный акцент.

– Ты часто ездишь домой?

– Не был семь лет.

– Ты скучаешь по дому? – спрашиваю я.

– Нет.

Вытягивание слов из Клемента подобно выдавливанию крови из камня, поэтому я сдаюсь и просто смотрю, как он ест. Пока не замечаю, как другие смотрят на меня, наблюдающую за ним.

Скай расплывается в улыбке.

– Мы забыли про правила хорошего тона. Нам нужно представиться нашей гостье. Я начну. Итак, меня зовут Скай, в школьные годы я занималась плаванием, участвовала в соревнованиях, а затем открыла для себя серфинг.

Это объясняет ее плечи. Для серфера также полезно хорошо плавать. Жаль, что я не могу сказать это про себя.

– Я из Голд-Коста[23], – представляется Джек. – Пляж начинался в конце нашей улицы. Я часто прогуливал школу, чтобы серфить. Учителя считали, что из меня ничего путного не выйдет, но первые спонсоры появились у меня, когда мне еще не исполнилось двенадцать лет.

– Меня зовут Виктор, – говорит Виктор. – Я люблю большие волны, и я не умею врать.

Все хохочут. Скай дает Виктору подзатыльник. У нее на бицепсах татуировки: дико переплетающаяся лоза и цветы, этот рисунок напоминает мне подлесок здесь.

Клемент молчит, пока Скай не сжимает его руку.

– Я прилетел в Сидней пять лет назад поработать в отпуске, но домой так и не вернулся, – сообщает Клемент.

– У тебя вид на жительство? – спрашиваю я.

– Да, – кратко отвечает он, но добровольно не предоставляет дополнительную информацию.

Пальцы Скай остаются у него на руке, легко и плавно скользят по его оливковой коже. Похоже, она – совершенно раскрепощенный человек, склонный к тесному физическому контакту. Виктор замечает, чтó она делает, и тут же обнимает ее за талию как собственник.

– Ты надолго в Австралии, Кенна? – интересуется Скай.

Райан не представлялся, но она не заставляет его это делать. Я бросаю взгляд на Микки.

– Примерно на месяц. – Или, возможно, меньше, если мне удастся убедить ее уехать.

– Микки сказала, что ты раньше занималась серфингом, – продолжает Скай. – Почему ты прекратила?

– Мой парень утонул.

Воцаряется молчание. Они смотрят на меня сочувственно, но с любопытством.

– И теперь ты боишься воды? – спрашивает Скай.

Эти австралийцы такие непосредственные и прямолинейные.

– Нет. Мне просто не хочется.

Скай смотрит на меня задумчиво.

– Жаль, потому что океан – просто невероятный целитель. Именно поэтому все мы находимся здесь. Мы были каким-то образом сломлены или в какие-то периоды нашей жизни нам что-то потребовалось, и мы нашли это здесь, в Заливе, и друг в друге. Наши проблемы все еще с нами, но мы над ними работаем.

Я откладываю это на полочку в голове, гадая, что же это могут быть за проблемы.

– Так чем вы все занимаетесь?

– Мы катаемся на волнах, тренируемся…

– Я имела в виду работу.

Скай хмурится.

– Здесь, на Заливе, никто не судит нас по нашей работе, она не является определяющей, Кенна.

У меня такое ощущение, будто меня отчитала учительница, но я пытаюсь этого не показывать.

– И давно вы сюда приезжаете?

– Уже несколько лет.

– А как часто?

– Я провожу здесь почти полгода. Мы все проводим.

Остальные кивают, даже Микки; это объясняет, почему мне было так сложно до нее дозвониться. Мне интересно, как они могут себе это позволить, но кажется грубым задавать подобный вопрос.

– Кому хочется серфить в Сиднее? – спрашивает Джек. – Там дикое количество народа.

– Да, – кивает Виктор. – Я больше не мог серфить на Бонди-бич. Я просто боялся кого-то убить, если попадется мне под руку, когда я в дурном настроении.

Я смотрю на него, и мне не по себе. Он уже второй раз упоминает убийство.

– А кто приехал сюда первым?

Их молчание подсказывает мне, что я подняла болезненную тему.

Клемент откашливается.

– Я, Джек и Виктор.

– И Скай, – подсказывает Джек.

Клемент бросает на него пронзительный взгляд. Снова воцаряется молчание, и что-то в этой тишине не то.

– Не Райан? – спрашиваю я.

– Нет, – качает головой Джек. – Райан появился как дурной запах.

Все смеются – излишне громко.

– Мы были в Сиднее, поехали на пару месяцев поработать, – поясняет Джек. – Дело было весной, когда ветер превращает волны в кашу. Мы оставили здесь кое-какие вещи, спрятали, конечно, чтобы не бросались в глаза. Еду, спортивное оборудование. Но когда мы вернулись, не досчитались части вещей, а часть переместилась в другое место.

Виктор выбивает ритм у себя на бедрах: костяшками, ладонью, костяшками, ладонью. Мне хотелось бы, чтобы он это прекратил. Это отвлекает от рассказа Джека.

– Мы подумали, что сюда приезжали какие-то туристы, разбивали здесь лагерь, – продолжает он. – Но затем снова пропала еда. Через несколько ночей Клемент пошел в лес пописать и услышал, как кто-то с треском ломится сквозь деревья. Он бросился вдогонку и поймал его. Райан здесь появился, когда нас не было. Когда мы приехали, он прятался в кустах.

– А где он спал?

– У него был узел с пожитками. Он смотрел, как мы катаемся на волнах, ждал, когда мы уйдем с пляжа, и тогда сам шел в воду.

Я смотрю на деревья над головой Джека и понимаю, что там может скрываться кто угодно, наблюдать за нами, а мы этого никогда не узнаем. Даже в дневное время в лесу полно мест, где можно спрятаться, с таким-то подлеском.

– В конце концов он присоединился к нам. – Джек обнимает Райана за шею и взъерошивает ему волосы. – И с тех пор ты уезжал отсюда только один раз, да?

– Да, – говорит Райан, высвобождаясь из объятий и натянуто улыбаясь.

– Мы назначили его Стражем, – объявляет Джек.

– Кем? – спрашиваю я.

– Мы не хотим, чтобы подобное повторилось. Чтобы кто-то украл наши вещи и все такое. Так что, когда мы все возвращаемся в Сидней на работу, Райан остается здесь и следит за этим местом.

Я поворачиваюсь к Райану.

– И что ты будешь делать, если здесь кто-то появится, пока их нет? Ведь ты же не можешь им позвонить.

Райан медлит с ответом.

– Не буду попадаться на глаза, украду их вещи, порежу палатки и все в таком роде. К счастью, этого никогда не случалось.

Райан встает, чтобы собрать посуду, я вскакиваю, чтобы помочь.

– Нет, нет, – говорит он. – Сегодня моя очередь.

– Ну и что? Мне несложно.

Мы с Райаном сидим на корточках у крана, моем посуду в ванночке. Остальные так и сидят у костра.

– А чья была идея сформировать Племя? – спрашиваю я.

Райан опускает голову над ванночкой, и я снова замечаю, что ему трудно смотреть мне в глаза.

– Наверное, Клемента. Или его жены.

Я вежливо смеюсь. Еще одна из его несмешных шуток.

Клемент поворачивает голову в мою сторону. Несмотря на то что он кажется недружелюбным, я часто ловлю на себе его взгляд.

– Или Виктора. Тебе нужно у них спросить, – говорит Райан.

Мой смех обрывается, когда я понимаю, что он говорит серьезно.

– Жены Клемента?

– Ага.

– И где она сейчас?

Райан смотрит на посуду.

– Она умерла.

– О, это… Когда она умерла?

– Вскоре после того, как я присоединился к Племени. – Райан поглаживает свою бородку. – Теперь уже почти два года назад.

Не так и давно.

– Как ее звали?

– Тебе нужно спросить Клемента. – Райан замыкается.

Он покраснел, словно сказал что-то, что не должен был говорить.

Глава 12

Я в задумчивости смотрю на Клемента. Возможно, он такой печальный из-за того, что потерял жену.

Джек устанавливает палатку рядом с той, в которую Микки заходила раньше. Я помогаю ему закрепить колышками подстилку, запах влажного брезента возвращает меня в детство, проведенное в Шотландии, где мы ходили в походы. Пружинящая зеленая трава, красновато-коричневые папоротники, нежно-розовый вереск под вечно серым небом. Флисовые кофты и резиновые сапоги, красные от ветра щеки. Те походы во всех смыслах отличались от этого места в субтропиках.

– Я буду спать в этой палатке, – объявляет Джек. – А ты в той с Микки.

Я испытываю искушение – что угодно, только чтобы поймать Микки одну, но палатка стоит так близко к другим, что остальные услышат все, что мы будем говорить, да и из-за того, что я еще не адаптировалась к местному времени, я, вероятно, опять проснусь рано.

– Не нужно. Я сама буду спать в этой палатке.

– Логично, – кивает Джек и хлопает себя по голени, убивая комара.

Он быстро ставит палатку: легкость движений говорит о том, что он может и легко управлять другим телом рядом с собой. «Вычеркни эту мысль, Кенна!» Он совершенно точно чем-то держит Микки, поэтому последнее, что мне нужно, – это дать ему то, чем он сможет держать меня.

Приближается Скай со спальным мешком.

– Хочешь? – спрашивает она.

– Спасибо, – отвечаю я.

Джека вдруг чуть качает в сторону, затем у него на лице появляется улыбка. Скай стоит прямо за ним. Она ущипнула его за задницу? Он расстегивает полу палатки, которая служит и москитной сеткой. Я поднимаю с земли свой рюкзак и заползаю внутрь. Лучше найти в рюкзаке все, что мне потребуется ночью, пока не спустилась тьма. Я нахожу несессер с туалетными принадлежностями и чистую футболку, в которой собираюсь спать.

В палатку заглядывает Микки.

– Вот, возьми. Подстелешь. – Она вручает мне коврик для йоги.

– Встаньте в круг, – зовет Скай.

Я вылезаю из палатки, чтобы посмотреть, что они собираются делать.

Скай нагибается и что-то поднимает.

– Видите эту травинку? Ищите такие же.

Все начинают поиски, некоторые с большей неохотой, чем другие. Я наблюдаю за ними на расстоянии. Думаю, я знаю, что они будут делать. Я читала про эту технику в мемуарах одного бывшего регбиста, которые меня убедил прочитать клиент. Спортсменам нужно очистить голову после того, как они допустили ошибку во время соревнований. Поэтому они смотрят на травинку или стебелек и представляют, что это та ошибка, затем выбрасывают ее или его, мысленно отпуская неудачу. Стараясь действовать незаметно, я тоже срываю травинку под соседним деревом.

– Подумайте, какие ошибки вы допустили сегодня во время серфинга. – Скай высоко поднимает травинку. – А теперь сосредоточьтесь на своей травинке и отдайте ей все, что вы сделали не так, наполните ее этим.

Следует долгая тишина – они копируют ее. Я смотрю на свою травинку. Я сегодня много чего испортила. Я и подумать не могла, что это место окажется таким – что оно так далеко от цивилизации, что здесь вообще нет телефонной связи. Или что друзья Микки так враждебно относятся ко всем, кто посягает на их территорию. Мне нужно прекратить чувствовать себя запуганной ими.

– Теперь съешьте ее, – приказывает Скай.

Я резко поднимаю голову. Она серьезно?

Она засовывает травинку себе в рот и жует. Другие делают то же самое, но я вижу и как они закатывают глаза. Я никогда раньше не ела траву. Я уверена, что мы не можем ее переварить. Она вообще чистая? Я нюхаю травинку и замечаю, что Скай и еще несколько человек смотрят на меня. Я чувствую себя полной идиоткой, когда отправляю ее себе в рот, особенно учитывая, что меня не приглашали присоединиться. Она почти безвкусная. Я заставляю себя ее проглотить.

Скай вытирает руки, показывая, что в них ничего нет.

– Вот так мы справляемся с неудачами. Неудачу нужно съесть и сделать частью себя. Пусть переваривается внутри и делает вас сильнее.

Вот это другое дело.

– А теперь встаньте прямо, – отдает следующий приказ Скай. – Сегодня у нас скала-кросс.

– О, прекрати. Уже почти стемнело, – говорит Клемент.

– Вот именно, – улыбается Скай.

Остальные переглядываются. Я понятия не имею, что такое «скала-кросс», но чувствую опасность. Я вижу выражение лица Микки, когда она направляется к своей палатке. Она явно не в приятном возбуждении.

Я жду снаружи, пока она переодевается.

– Просто скажи «нет», если не хочешь участвовать, – тихо говорю я ей.

Микки пыхтит и тянется еще за чем-то. Скальники[24]. Я беспомощно смотрю, как она их обувает. Это я всегда любила лазать по скалам, а не Микки. Я выросла вдали от моря в сыром сером городе. Моя мама родом из Исландии и была (и до сих пор остается) на самом деле хорошей альпинисткой, так что мы с моим братом с детства жили на местном скалодроме. Там было тепло и сухо, и скалолазание казалось лучше, чем любой другой вид спорта, который нам предлагали. Летом мы лазали на улице по настоящим скалам.

– Налобные фонари берем? – спрашивает Райан.

– Черт побери, нет, – отвечает Скай. – Весь смысл в том, что мы не видим скалу, мы ее чувствуем.

Мне это кажется полной чушью. Я жду, чтобы один из них на это указал, но они этого не делают. Клемент с Виктором кажутся мне сильными духом, прямолинейными людьми. Чем их держит Скай? Они ворчат, но так, как ворчат смирившиеся с неизбежным люди, например когда мама велит тебе прибраться в твоей комнате.

Теперь на них на всех скальники или альпинистские ботинки. Проклятье! У Клемента же вывихнут палец. Он его заматывает.

Я не смогла отговорить Микки и теперь направляюсь к нему.

– Хочешь, чтобы я…

– Нет, – отвечает он, даже не глядя в мою сторону. – С ним все нормально.

– Если с ним станет хуже, то ты не сможешь кататься на доске!

Клемент меня игнорирует и отрывает зубами кусок синего тейпа. Кинезио-тейпа[25], как говорится на рулоне. Водонепроницаемого.

Я смотрю, как он оборачивает тейп вокруг руки, соединяя три последних пальца вместе. Деревья у него за спиной кажутся черными силуэтами с перьями, покачивающимися на ветру.

– Ты боишься сказать «нет»? – Может, если его подстрекать, привести в бешенство, это сработает.

Он поднимает голову, лицо не выражает вообще ничего.

– Я ничего не чувствую. Окей?

Я не могу определить, что он имеет в виду: он не чувствует палец или в целом ничего не чувствует. Я оглядываюсь на других, пытаюсь собраться. Они все молчат, все сосредоточены, наполняют бутылки водой и переодеваются. Райан снимает эластичную резинку для волос с запястья и стягивает волосы сзади в хвост. У меня перехватывает дыхание. До этой минуты его лицо было наполовину скрыто волосами. Он сильно загорелый, нижняя часть лица скрыта под бородой, и он мало похож на чисто выбритого парня, которого я видела в интернете.

Но сомнений никаких нет. Он – один из пропавших туристов.

Глава 13

Они по одному направляются по тропинке к пляжу, а я снова остаюсь одна на поляне. Уголком глаза я вижу мимолетное движение, но это опять чертов гидрокостюм. Качается взад и вперед, как висельник.

Я нервничаю и беспокоюсь из-за Райана. Для посещения Австралии иностранцам требуется виза. Предположительно, Райан приехал сюда в отпуск, и ему так здесь понравилось, что он не захотел уезжать, поэтому остался, когда действие визы закончилось. Он здесь находится нелегально – и если его поймают, то сразу вышлют из страны и, вероятно, запретят въезд, но его желание мне понятно, и едва ли здесь скрывается что-то зловещее. Тем не менее, судя по объявлению, которое я видела, когда выходила в интернет с телефона, кто-то дома скучает по нему, беспокоится достаточно сильно, чтобы подать объявление о пропаже. Каким должен быть человек, чтобы исчезнуть и не давать о себе знать семье и друзьям?

А что с другими пропавшими без вести туристами, которые отправились путешествовать по стране? Я обнимаю себя руками, вспоминая реакцию Микки на постеры. Она так реагировала из-за Райана?

Я стою на поляне, и у меня по телу бегут мурашки. Компанию мне здесь составляют одни деревья. Я спешу за остальными, сжимая бутылку с водой в одной руке и отмахиваясь от комаров другой. Кажется, что темнеет с каждым моим шагом. К тому времени, как я добираюсь до пляжа, океан уже темно-синий, вода блестит, а скала кажется темно-коричневой, очертания едва видны. Скай не права: видеть нужно обязательно. Половина навыков в скалолазании – это умение найти опоры для рук и ног и оценить их до того, как начнешь движение.

Они смотрят вверх и влево. Высота скалы, вероятно, от сорока до пятидесяти футов. Я провела свои подростковые годы в Корнуолле и хорошо знаю, какую опасность представляют прибрежные скалы. Их разрушают ветер и волны, и состояние камней различается, от некоторых скал могут отваливаться куски, когда ты за них возьмешься. Вероятно, скала в некоторых местах будет грязной, а по ощущениям – маслянистой. Я осматриваю группу. Никаких веревок, никакого мела. Они серьезно? Скалолазание без страховки при таком освещении может быть самоубийственным. На грани!

Конечно, они не полезут вверх все вместе?

– Микки, это безумие, – тихо говорю я.

Она бросает на меня страдальческий взгляд.

– Я пытаюсь сосредоточиться.

Я напрягаю мозг, пытаюсь придумать что-то – хоть что-нибудь, – что могло бы ее остановить.

– Проигравшие всю неделю дежурят на кухне, – объявляет Скай.

Виктор корчит гримасу и сжимает плечо Джека.

– Лучше не проигрывай, брат.

– Опять двадцать пять. Рулет из кенгуру по-болонски, – говорит Райан.

Джек улыбается.

– Это вкусное австралийское блюдо, друг, – говорит он.

– Состав команд, – объявляет Скай. – Красные: я, Микки и Джек. Синие: Клемент, Виктор и Райан.

– Девочки против мальчиков. – Виктор игриво нацеливает кулак в плечо Джека.

И я снова гадаю, какое же положение Скай занимает в Племени. Если бы я была сторонним наблюдателем, то феминистка во мне аплодировала бы ей. «Молодец, Скай! Все эти большие парни подчиняются твоим приказам».

Но в моем нынешнем положении я ее опасаюсь, и меня озадачивает ее очевидная власть над ними всеми.

Команды совещаются, обсуждают, кто полезет первым, поэтому очевидно, что это некое подобие эстафеты: лезет по одному человеку из команды, затем его или ее место занимает следующий.

– При таком освещении последние не будут видеть вообще ничего, – замечает Джек.

– Вот и отлично, – говорит Скай. – Джек только что вызвался идти последним.

Она смотрит на него жестким взглядом, словно бросает вызов: давай, попробуй мне возразить. Виктор еще раз игриво ударяет его кулаком. Я чувствую, что Скай – это человек, с которым мне нужно быть осторожной и соблюдать установленные ею правила.

Она ударяет кулаком по воздуху.

– Страх – это топливо!

– Паника смертельна! – кричат в ответ остальные.

Скай и Райан занимают позиции у подошвы скалы. Я снова изучающе осматриваю Райана, когда он сам смотрит через плечо, ожидая сигнала Виктора. Остальные знают, что он считается пропавшим без вести?

Я замечаю, что на меня смотрит Клемент.

– Что?

Он резко дергается.

– Прости. Ты кое-кого мне напоминаешь.

– Кого?

Но он качает головой и отворачивается.

Наше общение прерывает начало эстафеты.

– Марш! – орет Виктор.

Райан и Скай бросаются к скале. Я сразу же вижу, что они опытные скалолазы, в особенности Райан. Нет никакого нервного подергивания, которое я замечала раньше. Он лезет вверх уверенно, в одном и том же темпе, и благодаря ритму его движений кажется, что он не прилагает усилий.

Виктор бьет себя кулаком по руке.

– Давай, давай, давай!

Я перевожу взгляд на скалу, ищу опоры для рук и ног, словно бы лезла по ней сама. Часть меня, которая, как я думала, навсегда осталась в прошлом, возвращается к жизни и искрит.

Райан и Скай уже достаточно высоко. Если они свалятся с этой высоты, то получат серьезные травмы. Райан разворачивает ступню так, что прижимается внутренней частью к скале, и начинает передвигаться вправо. Я вижу трещину у него над головой. Он хорошо спланировал маршрут. Вскоре он уже почти достиг отмеченного уровня. «Будь осторожен», – говорит ему голос у меня в голове. «Я тоже хочу», – говорит другой голос, гораздо более слабый.

Клемент наблюдает, сложив руки на груди. По его виду и не заметишь, что он нервничает, но должен нервничать. Я сама нервничаю. Как он полезет, если три пальца у него спеленуты вместе? У Скай и Райана идеальные фигуры для скалолазов – худые, но при этом мускулистые, с сильными жилистыми предплечьями. Клемент мощнее и тяжелее.

Скай добирается до отмеченной точки вскоре после Райана. Они оба быстро передвигаются влево, где океан омывает подножие скалы. Скай смотрит вниз между своими ступнями, вода теперь прямо под ней. В темноте невозможно сказать, насколько там глубоко. Вероятно, Скай находится на высоте почти двадцати метров, поэтому я ожидаю, что она спустится пониже перед тем, как прыгать, но тем не менее она именно в этом месте отталкивается и прыгает в океан, переворачивается в воздухе и входит в воду головой.

Всплеск!

Микки начинает взбираться на скалу. Виктор пританцовывает, готовый броситься на скалу, как только Райан войдет в воду. Создается впечатление, что у Виктора энергии на троих – будто энергия трех человек влилась в одно его тело. Может, все дело в его особом чае. По крайней мере, мне он помог справиться с разницей во времени, из-за которой я мучилась.

Райан плюхается в воду, и Виктор бросается к скале. Микки к этому времени уже преодолела половину пути. Я чувствую прилив гордости. Она совершенно точно тренировалась в последнее время, потому что лезет гораздо лучше, чем у нее получалось раньше, но она хватает ртом воздух и ощупывает все носками. Виктору тоже не очень легко.

Микки поднимает стопу до уровня талии, не заметив, что ниже есть более удобная опора для ноги, и напрягает все силы, чтобы подтянуться вверх. К тому времени, как она добирается до нужной отметки, у нее заметно дрожат руки. Скай издает одобрительный возглас, но Микки еще предстоит долгий путь до того, как она окажется в безопасности рядом со мной.

Я смотрю на камни под ней. «Какой будет звук, если она упадет?»

Меня в лодыжку кусает комар. Я шлепаю по нему, не сводя глаз с Микки. Теперь она ползет влево. Волны лижут нижнюю часть скалы под ней, но она еще недостаточно близко, она еще не над океаном. Там слишком мелко. Она продолжает ползти влево. Виктор ее догоняет, он близко, и она то и дело на него оглядывается. «Смотри, куда лезешь, Микки!»

Она тянется вбок, но тут у нее соскальзывает нога. Одно ужасное мгновение она висит на одной руке, раскачивается взад и вперед, ее пальцы ног ищут опору, но не находят. Она отпускает руку, летит вниз и неловко приземляется в воду, подняв кучу брызг.

Это точно – и ужасно – напоминает случившееся больше десяти лет назад.

Глава 14

Пятнадцатое сентября. Я ненавижу вспоминать этот день. В тот год в это время стояло бабье лето, было непривычно жарко, и из-за этой жары мы странно себя вели. Только что возобновились занятия в школе, вскоре должна была наступить долгая корнуоллская зима, но в этот день у нашей компании было свободное время, и мы хотели поймать последние солнечные лучи. На море стоял штиль, никаких волн, поэтому мы пошли в маленький супермаркет на углу, где работал молодой парень, который никогда не спрашивал подтверждающие возраст документы, а после этого направились на прогулку через поля, вооружившись сидром и чипсами «Принглс».

Стоит мне только подумать о случившемся тогда, как сцена проигрывается у меня перед глазами в техноцвете: поля с золотистыми стогами сена, кроваво-красные маки в живых изгородях. Облака, медленно плывущие по ярко-синему небу. Хангерфордский карьер работал до недавнего времени, тогда он был со всех сторон огорожен, но когда пришли мы, уже не было ни рабочих, ни машин. Мы напоминали стаю уличных котов, обследующих новую территорию. Мы взбирались на заборы, подныривали под оставшиеся ограждения, передавая друг другу сидр.

Мы не знали, осталась ли в карьере вода. При виде нее мы начали вопить.

«Опасно для жизни! Купаться запрещено!» – гласила табличка.

«Ерунда», – подумали мы, посчитав это предупреждение просто брюзжанием. В сравнении с корнуоллскими морями с их на самом деле опасными течениями и приливами, что такого может быть в этой маленькой дыре с водой?

Мы не взяли с собой купальные костюмы.

– Давайте нырять голыми! – заорал Тоби Уайнс и тут же разделся догола.

Большинство мальчиков последовали его примеру. Мы с Микки знали Тоби по серфинг-клубу, и мне он уже несколько лет нравился. Он был трудолюбивым мальчиком из семьи фермеров и талантливым от природы спортсменом. Он несколько раз разговаривал со мной в коридоре, а недавно даже проводил из школы домой. Я надеялась, что он меня куда-нибудь пригласит.

Мы с Микки разделись до лифчиков и трусов. Некоторые девочки обнажили и грудь, но я не стала, потому что знала: Микки не захочет этого делать. Мы побежали вниз по сланцевой породе и плюхнулись в воду. Она была того же цвета, что и окружавший нас сланец, от нее шел странный металлический запах, но температура оказалась восхитительной: теплая сверху, ледяная внизу.

– Дух захватывает! – ахнула Микки, шагая по воде рядом со мной.

Мы вылезли на поверхность, покрытые гусиной кожей. К тому времени сидр давно закончился, мы уселись на солнце и, согреваясь, ели чипсы, стараясь не разглядывать голых мальчиков уж очень откровенно.

Боковые части с выступами прекрасно подходили для прыжков в воду. Мы несколько раз прыгнули с нижних уровней, а затем несколько человек полезли выше. Солнце жарко светило на мою спину. Когда я лезла вверх, ногой задела плохо державшийся кусок, и начался небольшой обвал породы. Я забралась так высоко, как только смогла.

– Боже мой, Кенна! Будь осторожна! – закричала Микки.

Тоби прищурился, глядя на меня снизу вверх и прикрывая глаза рукой от солнца, когда я стояла на краю самого высокого выступа, а мои пальцы уже свисали с него. Я не боялась высоты и хотела, чтобы он это видел. Микки медленно ползла вверх, продолжая обеспокоенно кричать. Но если бы Тоби сказал мне, чтобы я была поосторожнее, это означало бы, что я ему нравлюсь.

Он забрался наверх и присоединился ко мне. Микки находилась прямо под ним.

– Ты собираешься прыгать? – спросил он.

– Не знаю.

Отсюда вода внизу казалась блестящим серым квадратом. Во-первых, ее окрашивал осадок, да и она помутнела после того, как мы ее разбередили.

– Я прыгну, если ты прыгнешь, – объявил Тоби.

Позднее, в больнице, он скажет мне, что шутил. «Я и подумать не мог, что ты на самом деле прыгнешь».

– Хорошо, – сказала я. И прыгнула.

Меня объял ужас, когда я летела вниз. Я больно ударилась об воду и выплыла, отплевываясь.

Тоби смотрел на меня сверху.

– Ну давай, прыгай! – Мой крик эхом разнесся по карьеру.

Но Тоби остался стоять на выступе.

– Трус! – закричала я.

Пара других ребят поддержали меня, называя его трусом.

Я разозлилась. Мне сказал, чтобы прыгала, а сам после этого собрался пойти на попятную.

– Просто сделай это! – закричала я. – Прыгай!

– Прыгай! Прыгай! – повторил хор голосов.

Я в это время шла по воде, и вдруг мой большой палец коснулся чего-то острого.

– Подожди! – заорала я. – Здесь валяется…

Слишком поздно. Тоби уже прыгнул. Когда он летел вниз, его ноги странно крутились, словно он меня услышал и попытался изменить решение в последнюю минуту. Он вошел в воду рядом со мной, держа ноги вместе. И всплыл на поверхность со сдавленным криком.

Я поплыла к нему так быстро, как только могла, другие помогли мне вытащить его на берег. Его ноги были изуродованы – по-другому не выразиться. Кто-то позвонил в службу экстренной помощи, и мы слушали крики Тоби, пока не приехали парамедики[26].

Прямо под поверхностью воды стоял брошенный кран, который мы не заметили, а Тоби прыгнул прямо на него. Тоби сломал обе ноги и несколько позвонков. Через несколько недель его выписали из больницы в инвалидной коляске, карьера в серфинге закончилась, толком не начавшись.

Пророчество мисс Роттерли сбылось. Наверное, можно было бы подумать, что после этого случая я выучила свой урок. Как бы не так. Это был не единственный раз, когда другой человек пострадал от моего болезненного пристрастия к адреналину.

Глава 15

Мы бросаемся по камням к Микки. Я понятия не имею, глубоко тут или нет, похоже, другие тоже не знают. Я тяжело дышу, задыхаюсь от возбуждения.

Когда умер Касим, моя привычная жизнь разбилась на куски. Прошло несколько месяцев, прежде чем я нашла в себе силы встать на четвереньки, чтобы начать искать эти куски и пытаться снова склеить их вместе. Одним из этих кусков была Микки – самым большим из оставшихся. Я только что вернула ее в свою жизнь. Я не могу ее потерять. Просто не могу.

Голова Микки показывается над водой.

– С тобой все в порядке? – выдыхаю я.

– Вау, это было здорово! – Голос Микки сильно дрожит, что совсем неудивительно – будешь дрожать, если ты только что чуть не разбила голову о камни. – Лезь, Джек!

Я чувствую слишком большое облегчение, чтобы злиться. Рядом с Микки плещется Виктор. Клемент с Джеком начинают взбираться на скалу. Мое сердце продолжает судорожно колотиться в груди. Я начинаю нормально дышать только после того, как Микки вылезает на берег и присоединяется ко мне. Она никак не пострадала и раскраснелась от возбуждения.

Небо теперь темно-синего цвета, океан – черного, поблескивает в свете полумесяца. Я больше не вижу комаров, но чувствую их и то и дело, с регулярными интервалами, машу руками по воздуху вокруг себя.

Райан стоит рядом со мной, выжимает футболку. Мои мысли снова возвращаются к пропавшим туристам.

– Я видела твою фотографию в интернете, – тихо говорю я ему. – И объявление о том, что ты пропал.

Райан резко поворачивает голову.

– Правда?

Мне хочется спросить у него, кто его ищет, давал ли он знать этим людям, что с ним все в порядке, но в его тоне звучит предостережение, что-то, что подсказывает мне этого не делать.

– Ты давно в Австралии? – спрашиваю я вместо этого.

Мгновение мне кажется, что он не будет отвечать.

– Два года.

Значит, иностранец с просроченной визой, как я и предполагала. Мне хочется узнать больше, но я не могу отвести глаз от скалы. Клемент и Джек хорошие, опытные скалолазы, но им не хватает грациозности Райана и Скай.

Это происходит, когда Джек уже поднялся на несколько метров. Он тянется к еще одному месту, за которое можно ухватиться рукой, оно находится довольно высоко. Но тут внезапно от скалы отваливается кусок камня, за который он держится другой рукой, он падает спиной вперед, летит по воздуху, сжимая в руке бесполезный кусок камня. Грохот, с которым он падает на спину, как кажется, эхом прокатывается по мне.

Мы все несемся к нему.

Джек поднимает одну руку.

– Я живой.

Клемент спускается вниз по скале. Джек морщится, поднимаясь на ноги. Судя по скованности движений, ему больно. Клемент разговаривает с ним тихим голосом. Джек потирает спину и кивает.

– Что теперь? – спрашивает Виктор.

– Он попробует еще раз, – говорит Скай.

Клемент поворачивается к ней лицом.

– Не очень хорошая мысль. Если он упадет еще раз…

Я обращаю внимание на то, как он встал между Джеком и Скай.

– Мы не сдаемся, – огрызается Скай.

– Но мы и не идиоты, – замечает Клемент.

Он прав. Судя по всему, Джек в лучшем случае сильно ударился спиной, и там будут синяки. Может, он также сломал ребра. Если он упадет еще раз, все может стать гораздо хуже. Я жду, мысленно приказывая другим выступить. Клемент пытается поймать взгляд Райана, затем Виктора, но они отказываются встречаться с ним глазами.

Их способ взаимодействия напоминает мне стаю волков. Скай – альфа, но беты готовы броситься в атаку, если она только покажет слабость. Хотя в отличие от волков лидерство здесь не определяется грубой физической силой. Если бы определялось, то во главе группы стояли бы Виктор или Клемент. Но тогда чем? Дело во внутренней силе Скай, благодаря которой она удерживает роль лидера, или здесь что-то другое?

Боль искажает красивое лицо Джека. У меня в голове появляется безумная идея, хотя я больше не занимаюсь такими вещами. Но, может, один разочек я смогу это сделать.

– Я полезу вместо него, – объявляю я.

Воцаряется тишина, Микки пытается поймать мой взгляд. Очевидно, ее удовлетворяет то, что она видит, и она поворачивается к Скай.

– Занимайте стартовые позиции, – устало говорит Скай. Да, у нее тон человека, которому все наскучило, но я чувствую, что она не забудет моего открытого неповиновения.

– У нас новая соперница! Претендентка на победу! – вопит Виктор.

Клемент хмурится, но не говорит ничего.

Я смотрю вверх на скалу и радуюсь, что надела растягивающиеся спортивные шорты для комфорта во время путешествия на машине, а не джинсовые. У меня вспотели ладони. Я вытираю их о футболку. Пока я чувствую некую смесь бурлящего внутри меня возбуждения и чувства вины. Я могу обманывать себя, будто делаю это ради Джека, но на самом деле мне просто требовалось оправдание, какой-то повод, чтобы снова начать действовать.

«Ты ничего не боишься», – сказала мне мама в тот первый раз, когда отвела меня на скалодром.

Вероятно, мне тогда было лет семь, и я никак не могла понять, что же она имела в виду. На мне была обвязка: специальное страховочное приспособление из веревки и некоего подобия конской сбруи. Если бы я свалилась, то повисла бы на веревке. Я все время по чему-то лазала, столько, сколько я себя помню: по деревьям, шведской стенке у нас в саду, книжному шкафу дома, когда мой брат закинул мою игрушку на его верх. И только через несколько лет я поняла, что некоторые люди боятся высоты. У меня такого страха не было никогда.

Моя семья иногда занималась болдерингом[27] – мы лазали по большим валунам без страховочной веревки, но при трудных подъемах внизу подкладывали страховочный мат. Для меня в этом не было ничего страшного – делов-то! Если у меня соскальзывала нога или я скатывалась с большого камня, я скорее смущалась и раздражалась, а не боялась. Я поднималась на ноги и предпринимала следующую попытку, нацеливаясь не повторять ту же ошибку.

«Скалолазание у нее в крови», – обычно говорила мама своим подругам. Она очень расстроилась, когда я променяла скалолазание на серфинг.

Я разминаю пальцы. Они у меня сильные, потому что я регулярно, по много часов в день работаю ими, а также ежедневно делаю специальные укрепляющие упражнения, но я толком никуда не лазала последние двадцать лет, и остальные группы мышц у меня давно не тренированы.

– Марш! – орет Виктор.

Я тянусь вверх к первым опорам для рук. Я едва их различаю в тусклом свете. Мои кроссовки недостаточно гибкие, и захват у них не такой, как у скальников, поэтому мне приходится глубоко впиваться в скалу носками. Вскоре мои конечности начинают работать как бы сами по себе. Мышечная память – великолепная вещь. У меня бывали клиенты, которые звонили мне в слезах, получив травму, – не из-за боли, а из-за того, что травма отбрасывала их назад. «Столько тренировок, и все зря!» Я говорю им, что не зря. Тело все запомнило.

Я не смотрю вниз и не думаю о том, как высоко нахожусь, я просто сосредотачиваюсь на том месте, до которого мне нужно добраться. Еще несколько метров вверх, затем вбок, к отметке.

Клемент лезет рядом со мной. Его отметка ниже моей, но правее. Я морщусь, когда он захватывает выступ рукой и подтягивается вверх. Это, вероятно, приносит ему боль. Его бицепсы напрягаются, но лицо не выражает никаких эмоций. Он словно заглушил их.

А мне нужно заглушить мысли о нем. Я тянусь вверх и касаюсь отметки. Приглушенные одобрительные возгласы от Микки и Скай. Мое тело работает на автопилоте, когда я ползу вбок. Победа не будет иметь для меня никакого значения – меня совершенно не волнует дежурство на кухне. Им стоит только попросить – и я это и так сделаю. Но я чувствую взгляды других на себе, очень хорошо чувствую. Я ненавижу себя за это, но мне нужно произвести на них впечатление.

Другие прыгали с этой высоты, но я понятия не имею, насколько глубоко внизу, поэтому я быстро спускаюсь вниз. Виктор кричит: вероятно, Клемент добрался до отметки. Он прыгнет сейчас в любую минуту, поэтому я разворачиваюсь и прыгаю, готовясь к встрече с водой. Она окутывает меня, словно холодная простыня. Я всплываю на поверхность и слышу радостные приветственные крики Микки и Джека. Скай кивает, когда я карабкаюсь назад по камням, и я чувствую, что она смотрит на меня другими глазами.

Она подходит ко мне.

– Что ты думаешь о нашей тренировке?

– Это было чертовски опасно, – говорю я.

Она улыбается.

– А мне показалось, что тебе понравилось. Ты надолго в Австралии? Что ты говорила про свой отпуск?

Я медлю.

– Я работаю на себя. Так что отпуск у меня – понятие растяжимое.

Вода заливает носки нашей обуви, она черная и блестящая.

– Может, тебе следует подумать о том, чтобы задержаться здесь подольше, – говорит Скай.

– Зачем?

– В этом мире есть два типа людей, Кенна. Если поставить их на верх скалы, с которой долго лететь до земли, ты увидишь разницу. Большинство попятится от края. А несколько подойдут поближе.

– Давай догадаюсь. Ты подойдешь поближе, – говорю я.

Скай жестом показывает на других членов группы, которые стоят у подножия скалы и обсуждают недавнее восхождение.

– Мы все подойдем поближе. Я не говорю, что таким человеком хорошо быть, что мы смелые. Ты можешь сказать, что мы глупые. У нас бывает больше травм, чем у других людей, и живем мы меньше. Мы живем напряженно, у нас другая скорость жизни. Если мы упадем и умрем, значит, так суждено. Мы не выбирали этот путь, точно так же, как люди из другой группы не выбирали осторожность. Мы такими родились.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Потому что я думаю, что ты одна из нас, Кенна.

Глава 16

Ощущения такие, словно кто-то воткнул мне в позвоночник вязальную спицу. Я пытаюсь вспомнить, сколько у меня осталось кодеина. Моя врачиха, сука, не выпишет ничего до следующего месяца, потому что предыдущая партия у меня так быстро закончилась.

«Есть опасность, что вы станете зависимым».

Слишком поздно об этом говорить, подруга.

Мне очень не нравится, когда другие видят меня в таком состоянии. Если бы они на самом деле все обо мне знали, то не захотели бы, чтобы я оставался здесь с ними. Делаем пометку в уме: больше не падать ни с каких скал. Но мне нужно делать то, что они.

По крайней мере, в том, что касается серфинга, я все еще держусь. Пока держусь. Серфинг – единственное, что у меня когда-либо хорошо получалось. Все ругаются из-за того, как я веду себя в воде, но если судить по нынешнему состоянию моей спины, любая волна может стать для меня последней.

В серфинг я попал благодаря отцу, но не так, как вы могли подумать. Он не был одним из тех отцов, которые толкают маленьких детей на волны на больших пенопластовых досках, а потом, после того как дети встают на ноги на доске, приветствуют их, хлопая открытыми ладонями по ладоням детей. Хотя, может, он это и делал, только я не был одним из тех детей, которых он толкал в воду.

Я никогда не видел своего отца. Когда я рос, я даже не знал, чем он занимался, – мама отказывалась говорить. Однажды моя тетя Карен проговорилась, что он был серфером. После этого я каждый день ходил после школы на пляж и проводил время после обеда, наблюдая за мужиками, катавшимися в том месте. Ведь я же его узнаю, правда? Увижу какое-то сходство? Отцы всех моих друзей в какой-то степени были на них похожи – те же волосы, глаза или нос. В том возрасте у меня были светлые, белесые волосы, а мама была брюнеткой, поэтому я решил, что мой отец должен быть блондином. Хотя половина мужчин у нас в округе была блондинами, и этот факт не очень-то сужал поиски.

Я смотрел, какие линии они выписывают на волнах, какие повороты делают: округлые и гладкие, зигзагообразные и быстрые. Мощные, но при этом грациозные. Я хотел посмотреть на них поближе, поэтому попросил у мамы доску. Но она сказала: «Даже не думай». Это был ожидаемый ответ: частенько мы даже не могли позволить себе обед.

Однажды на побережье налетел циклон, и одного из наиболее вероятных кандидатов на роль моего отца (у него были очень светлые волосы, и он считался крутым серфером) проглотила гигантская волна, этакий темно-синий монстр, катившийся к берегу. Всплыв на поверхность, он догреб до пляжа, бросил свою доску на песок, отстегнул лиш[28] и пошел куда-то по дюнам, оставив доску. Я решил, что он оставил ее здесь, пока ходит за какой-то запасной частью, как делал мой большой брат, только со своим автомобилем.

– Я посмотрю за вашей доской! – крикнул я ему в спину.

– Можешь взять ее себе, – ответил мужик. – Я ее согнул, черт побери.

При ближайшем рассмотрении я увидел темные корни волос и понял, что он их красит. Это, вероятно, исключало его из списка кандидатов мне в отцы. Доска была длинной и узкой, небольшой сгиб виднелся только с одного конца, но мне показалось, что доской все равно можно пользоваться. Прошло много дней перед тем, как я научился на ней стоять. «Твой отец может», – обычно повторял я себе, падая с нее в очередной раз.

Когда мне в конце концов удалось выехать на лайн-ап[29], я сидел на доске среди потенциальных отцов и слушал их разговоры. Постепенно я прекратил на них смотреть и стал смотреть на волны. Затем мужчины стали смотреть на меня. А один из них оказался скаутом из Billabong.

– Какой же ты у меня глупыш, – сказала мама, когда я объяснил ей, почему занялся серфингом. – Твой отец был англичанином-иммигрантом, недавно переехавшим в Австралию. Он тут путешествовал с рюкзаком за плечами. Он не был даже хорошим серфером. И уехал он из наших мест задолго до того, как я поняла, что беременна. Я даже не узнала его фамилию.

Но к тому времени это уже не имело значения, потому что, сам не зная того, отец сделал мне лучший подарок на Земле.

За меня дрались спонсоры, пока я ловил волны по всему миру. Девушки слетались стаями, каждую неделю у меня была новая. Я арендовал пентхаус в доме на первой линии пляжа, купил новую машину и массу всего другого. У Джека Уилсона была не жизнь, а мечта.

Если бы спину мне сломала десятибалльная волна[30], то это дало бы мне хоть какое-то утешение. Ушел бы красиво, правда? Но на мне схлопнулась труба[31], меня сложило, как чертов шезлонг на пляже, и вдавило в кораллы. Когда я всплыл на поверхность, я мог двигать руками, но не ногами. Ничего не чувствовал от пояса и ниже. Больше всего меня испугало то, что я совсем не чувствовал свой член. Я подумал, что моя жизнь закончилась. Через три долгие операции ощущения вернулись, но иногда я жалею об этом, мне хочется, чтобы они не возвращались.

Я не знаю, высокий или низкий у меня болевой порог. Я только знаю, что мое тело болит.

Боль трудно оценить количественно; у всех различная терпимость к боли. Если ты спортсмен, ты тренируешь себя блокировать ее. Ты даже можешь соревноваться и выигрывать со сломанной костью. Я сам это делал – выиграл соревнования со сломанным большим пальцем ноги. Ничего страшного: я просто сосредоточился на другой половине своего тела и в мыслях отрезал большой палец. Помогает адреналин. Когда я вышел из воды после первого заезда, мне его перебинтовали, я снова вошел в воду и выиграл второй заезд.

Однако боль в спине – это совсем другое дело. Спина – это центр вашего тела, и боль там игнорировать гораздо сложнее. Ко всему прочему еще добавляется страх. Если бы знать, что это – худшее из того, что придется вытерпеть, то, возможно, и удастся справиться. Убивает незнание. Насколько хуже станет?

После несчастного случая спонсоры послали меня подальше, так что мне пришлось отказаться от квартиры и ночевать на диванчиках в квартирах друзей. Прошло совсем немного времени, и они стали просить у меня арендную плату. Я стал бы бездомным, если бы меня не взяли к себе Клемент с женой. Машины я тоже лишился бы, если бы Микки не взяла на себя ежемесячные платежи.

Микки совсем не похожа на гламурных девушек, с которыми я раньше знакомился на вечеринках и которых затаскивал к себе в кровать. Мой первый секс с ней напоминал потерю девственности во второй раз. Я плакал – в основном потому, что все еще продолжало работать. У Микки есть свои тараканы, и она немного сумасшедшая, но кто еще стал бы со мной связываться? У меня никогда не возникало проблем с девушками – они слетались стаями и до сих пор продолжают на меня смотреть, но держатся на расстоянии после моей травмы, словно от меня исходит какой-то дурной запах, словно они чувствуют, что со мной все не очень хорошо.

Я сейчас совсем другой человек. Мой мир сильно сжался. Я делаю все возможное, чтобы быть сильным и смелым, но боль изматывает мою душу. Она полностью не уходит, даже когда я принимаю кодеин. Больше всего я хочу получить день – или час, или даже минуту – передышки.

Я ненавижу этот слабый кусок дерьма, которым я стал, но у боли есть одно свойство – вытаскивать на поверхность все то первобытное, что есть в вас. Поверьте мне, я это знаю. Когда испытываете такую боль, как я, будете просить, врать, воровать – по сути, делать все что угодно, только бы избавиться от нее. Вообще все что угодно.

Глава 17

Кожа у Джека гладкая и теплая. У него такие сильные широкие мышцы спины, что сложно сказать, что именно травмировано. Мне было трудно убедить его дать мне себя осмотреть. Я прощупываю спину пальцами.

Он слегка дергается.

– Проклятье! Какие же у тебя сильные руки, черт побери.

– Прости.

Я слабее давлю ему на спину. Теперь я вижу, где Микки научилась ругаться. Хотя мне не первый раз это говорят.

Мой брат поддразнивал меня каждый раз, когда мы занимались скалолазанием. «Ты дотуда никогда не доберешься с твоими маленькими короткими пальчиками».

Мама показала мне, как сделать их сильнее. Я упорно выполняла упражнения – что угодно, только бы доказать, что мой брат ошибался, и я продолжаю делать эти упражнения до сих пор, иногда бессознательно, когда смотрю телевизор или жду клиентов. Сильные руки оказались очень полезны, когда я перешла в серфинг, – нужна очень мощная волна, чтобы вырвать у меня доску; впрочем, для массажа они тоже пригодились.