Японская война. 1904

Глава 1

Тайное правило попаданцев: при появлении в другом времени погибший получает часть сил и умений того, кто его убил.

Сегодня пятница, 9 февраля, а значит, мы снова собирались. Взрослые мужики, в бане, но без алкоголя, сидели и играли в реконструкцию сражений по правилам «Подземелий и Драконов». А что, очень ведь удобно! Показатели тех или иных отрядов сейчас не так уж и сложно оцифровать, мастер следит за общим ходом войны, ну а кубики добавляют элемент неожиданности, без которого никуда.

Сегодня у нас Первая мировая. Не в первый раз уже, но так только интереснее.

– Слава, твоя очередь, – позвал меня Мастер, и я выдвинул корпуса Самсонова и Ренненкампфа в Восточную Пруссию.

Да, в оригинале это не сработало, но сама идея-то хороша. Почти как е2-е4, которые ставят под удар центр поля и заставляют противника открываться, чтобы не допустить этого. Ну а дальше главное не зазеваться и не получить в ответ детский мат.

– Германия отвечает укреплением позиций у Гумбиненна и подготовкой 8-й армии Гинденбурга. – Сегодня за немцев играл Сашка Стрелков, только-только вернувшийся из Китая.

Десять лет его не было, с тех самых пор, как нас, еще совсем зеленых выпускников Военно-медицинской, накрыло «Градом» в Латакии. Помню, как пережимал ему руку и откачивал воздух из груди. Орал, что не дам сдохнуть – мы ведь с ним еще с садика вместе. Даже не сразу заметил, что самому досталось и… Так глупо вышло: небольшой осколок, все вытащили и обработали в тот же день, но где-то повредило нервы. В итоге руки дрожат, скальпель держать не получается – так и закончилась моя медицинская карьера.

– Франция все. Кто там дальше? – Гера предпочел скрыть свои действия за туманом войны. Он, кстати, не наш, не медицинский, а обычный армейский офицер. Таких со временем немало оказалось в компании, жаль, что нечасто получается собраться полным составом.

Боевые действия тем временем шли с переменным успехом. Я не смог закрепить успех в Пруссии, но и разбить себя не дал. Все-таки годы тренировок! Остальные тоже сохранили основные силы и пока не сильно отошли от оригинала, как это обычно и бывало в первый час. Ничего, скоро начнут раскрываться заготовленные сюрпризы, и станет интереснее. Вон, уже все передали Мастеру свои карточки с планами, пришла и моя очередь.

– Начинаю наступление на Австрийском фронте… – На самом деле я хотел не атаковать, а выманить армию Гинденбурга, и все зависело от того, купится Сашка или нет.

– Кстати, Слав, – пока повисла пауза, Гера вскинул свою чашку с чаем. – Слышали, что сегодня тебя официально взяли в Академию. Все пьем за нового профессора!

Меня принялись поздравлять.

– За профессора!

– За свою кафедру до сорока!

– За 5 лет в учаге, которые открыли двери в заведение получше!

– За парня, который никогда не бросал своих!

– За новые встречи в Африке!

Я слушал ребят, и в эти мгновения мне показалось, что даже вечно дрожащие пальцы начали меня слушаться. Только показалось.

– Спасибо, – я тоже поднял чашку. – Я, правда, еще не профессор и до своей кафедры, как до Китая, но… Обязательно прослежу, чтобы это изменилось!

– Обязательно! – Сашка присоединился последним, и его голос единственный прозвучал как будто фальшиво…

Когда мы закончили игру и начали расходиться, я ненадолго задержался, прихватив Сашку за рукав пальто. Да, мы очень давно не виделись, но что-то точно случилось, а так давно дружим… Если он рассчитывал, что я ничего не замечу и промолчу, то зря.

– Рассказывай, – приказал я, когда в предбаннике не осталось никого кроме нас.

– 90 баллов по TAS, проверялся в Бехтеревке на той неделе. На два больше, чем в прошлом месяце.

– Ты же писал в декабре, говорил, что держишься на границе 72! – выругался я. – Слишком быстро!

Сашка просто пожал плечами. Мол, да, у него алекситимия, но что такого. Единственный плюс болезни, из-за которой не испытываешь эмоций, в том, что она тебя не особо беспокоит. Мы так раньше шутили, но в глубине души всегда хотелось верить, что пронесет, получится разминуться. Но нет.

– Это из-за твоей работы в Китае? – спросил я. – Чем ты таким таинственным занимаешься, что даже намекнуть не можешь?

Сашка снова не успел ответить. Дверь в предбанник вылетела, словно пробка, и в небольшую комнату ворвались два боевика в шлемах, бронежилетах и без каких-либо опознавательных знаков. Короткие автоматы быстро начали поворачиваться в нашу сторону, но Сашка оказался еще быстрее. Из широкого рукава пальто выскочил пистолет, и четыре пули вонзились каждому из чужаков прямо в стык между шейной пластиной и шлемом.

Черт! Черт! Черт! Да что это творится!

– Ты спросил, чем я занимаюсь… Работаю наемным убийцей, – голос Сашки звучал все так же ровно, как и всегда. – Раньше не было поводов рассказывать. А теперь…

С улицы донесся топот множества ног. Сашка быстро склонился к ближайшему трупу, рядом с которым уже натекла красная липкая лужа, и бросил мне автомат. На нем тоже была кровь, но я никогда ее не боялся. Врач же, пусть и неудавшийся… Руки сами передернули затвор и проверили магазин. Словно мы снова на войне.

На самом деле у меня было много вопросов, но, когда к тебе врываются с оружием, даже дураку понятно, что сейчас не до них. Вдох-выдох, я вышел в центр комнаты, и в этот самый момент чужаки на машине снесли деревянный угол предбанника. В появившуюся дыру под прикрытием облака пыли ворвались новые боевики. Я успел увидеть, как еще два ствола начали поворачиваться в мою сторону, но так и не дошли до конца. Сашка оказался в разы быстрее: еще четыре выстрела, еще два трупа.

Кажется, он был очень хорошим наемным убийцей.

– Что дальше? – Мысленно я надеялся, что остальные наши не успели далеко уехать. А значит, и помощь позовут, и сами могут вмешаться.

– Дальше они уже будут знать, что их ждут. Значит, больше никакой спешки. Скорее всего, зальют все помещение газом и уже наверняка нас возьмут, – Сашка сменил обойму в пистолете и решительно двинулся ко мне.

– Связи нет… – Я проверил телефон: на нем не то что не было делений сети, он вообще не подавал признаков жизни. Действительно очень серьезные ребята.

– Прости, – я только услышал это слово и сразу дернулся, но Сашка оказался быстрее и успел воткнуть мне в шею шприц. Тело сразу повело.

– Что это?

– Поможет тебе заменить меня, – Сашка смотрел прямо перед собой.

– Где? – само вырвалось. Как будто это сейчас самый важный вопрос.

– В прошлом. Эти люди хотели отправить туда убийцу, меня, но я сбежал. Они считали, что смогут управлять мной словно роботом, вложить в голову свои мысли, но не учли кое-что важное. Да, я больше не могу чувствовать, но я всегда помнил – за мной должок. Да и в целом, разве это не смешно будет: в нужном месте и в нужное время окажется не убийца, а ты.

И это смешно? Я бы сейчас много чего мог сказать своему сошедшему с ума другу, но из-за вколотой гадости уже даже язык не шевелился. А тот пользовался случаем на полную.

– Доктор, наемник, учитель – мне показалось, что ты точно сломаешь все, что бы они ни хотели провернуть. Жаль, что из-за сыворотки ты не вспомнишь последний час, можно было бы дать тебе пару советов…

Сашка замер на полуслове, прислушиваясь к новым звукам с улицы, а потом быстро вскинул пистолет и разрядил его мне прямо в сердце. Подло… Лучше бы в голову бил, тогда я хотя бы ничего не почувствовал. А так тяжесть от невозможности пошевелиться сменилась болью, а потом сквозь темное марево я увидел, как к нам снова ворвались. На этот раз Сашка не успел выстрелить первым и упал прямо рядом со мной.

Темнота.

Два тела лежали на полу без движения, когда в серьезно пострадавшее помещение зашли два неприметных человека. Они как раз успели надеть специальные очки и увидеть, как серая дымка вырвалась из одного тела и начала затягиваться куда-то в пустоту.

– Доктора переносит, – заметил один из незнакомцев.

– Не только его, – добавил другой, вглядываясь в три ледяные искры, поднявшиеся из груди второго мертвеца. – Кажется, убийца решил не только сбежать от нас, но и расплатиться со старым другом.

Мгновение, и искры впитались в серую дымку и растворились вместе с ней.

– Значит, доктор окажется на месте с подарком. Даже с тремя подарками. Интересно, что именно ему досталось, и когда он об этом догадается?

Незнакомцы выждали еще минуту, а потом так же незаметно, как и пришли, исчезли из дома 9 дробь 2 по улице 1904 года.

– Вячеслав Григорьевич!

Молчу.

– Вячеслав Григорьевич!

Хотя чего молчу? Мое же имя.

– Вячеслав Григорьевич! Ну хватит, я же знаю, что вы бы не заснули в такой момент.

Открываю глаза. Неожиданно я оказался на лавочке в каком-то незнакомом коридоре, а надо мной склонилась дама в платье. Именно дама – такая монументальная, но при этом так ловко справляющаяся с каждым граммом своего тела, что ей это даже шло. Чуть позади офицер. Нет! Я каким-то образом опознал мундир – не военный, а гражданский. Я даже знаю имя этого молчуна: доктор Стелин.

Откуда?

– Вячеслав Григорьевич, – дама убедилась, что я открыл глаза, и продолжила ворковать: – Понимаю, что неправильно говорить подобные вещи офицеру после начала войны, но и молчать будет еще неправильнее. Я решила, что пора нам объясниться. Вам не стоит мне больше писать. Через два месяца мы с Виктором Семеновичем поженимся, и это станет совсем неприлично.

– Виктор Семенович? – на автомате переспросил я, а потом понял, что это тот самый доктор, который все так же молча следил за разговором со стороны.

– Да, его пригласили стать начальником одного из госпиталей Красного креста. Впрочем, вам это же неинтересно…

Дама упорхнула, скрипнув парой досок по пути, а до меня донесся новый голос.

– Тюфяк и тряпка!

Кажется, это в мой адрес… Обернулся. На меня с презрением смотрел хмурый офицер лет пятидесяти – кажется, штабс-капитан, если верить погонам. Наверно, оба разговора должны были меня задеть, но вместо этого я только пытался понять: что, черт подери, вообще происходит?

Почему тут все так странно одеты?! Почему я так странно одет?! О какой войне речь? Как я здесь очутился? И почему я больше не я – в огромном зеркале напротив отражалась совершенно чужая фигура. Лицо, мундир, движения – все было не моим. Я потер лоб, пытаясь сосредоточиться. Помню баню, как мы играли и… Дальше темнота, и вот я уже здесь.

– Вячеслав Григорьевич, заходите. Георгий Карлович ждет. – В раскрывшихся дубовых створках показался веснушчатый нос помощника командующего 1-м Сибирским корпусом генерала Штакельберга.

Информация всплывала постепенно, словно собравшиеся было упорхнуть воспоминания, которые неожиданно обнаружили, что еще кому-то нужны.

Я поднялся… Пока еще было ничего не понятно, но здравый смысл подсказывал, что кричать о странности ситуации было бы совершенно неуместно. Так что… Попробую делать то, что от меня ждут, а там разберемся… В кабинете у генерала стоял запах сигаретного дыма, и за этими облаками я не сразу заметил сидящего за столом крупного пожилого мужчину с щегольским пробором чуть ближе к правому виску.

– Ну что, Вячеслав Григорьевич, готовы снова послужить Отечеству? Помню вас, вы хорошо показали себя во время Боксерского восстания. Уверен, и сейчас проявите себя не хуже.

Комплимент? Кажется, не искренний. Но я все равно кивнул.

– Теперь к вашей просьбе, – генерал задумчиво подвинул поближе лист бумаги. – Понимаю, что вы бы хотели получить назначение в свой старый батальон, где вас все знают, но… Вы же давно просили меня о повышении. У себя полк предложить вам не могу, а вот у Михаила Ивановича во 2-м Сибирском есть место, и он как раз просил меня поделиться толковым офицером. Покажете себя и, уверен, сможете наконец вырасти в настоящие полковники.[1]

Штакельберг замолчал, ожидая моей реакции.

Я тоже молчал. Начавшаяся было паника сменилась ледяным спокойствием. Как будто чужим, но так было намного проще.

Итак, то, что я попал на Русско-японскую войну, уже понятно. Если «до» было Боксерское восстание, а «сейчас» передо мной сидит барон Штакельберг, формируются Сибирские полки и открываются госпитали Красного креста, то что еще это может быть? Также было очевидно и то, что на самом деле толковым офицером меня никто не считает. После того, как на меня смотрели та дамочка, врач и незнакомый капитан, вывод один: местный я – это обуза, от которой очень хотят избавиться. Но которая никуда не хочет убираться. И вроде бы я уже решил держаться старой линии и не высовываться, вот только…

В старом батальоне, где меня все знают, могут вылезти проблемы. В новом же просто начну все с чистого листа, да и повышение никогда лишним не будет. Полковник без всяких «под» в начале, свой полк, где будет не один, а сразу четыре батальона. Много? Это ведь не игрушки, а жизни людей… С другой стороны, войну я хоть немного, но видел, совсем уж глупых ошибок не допущу. А еще у меня будет свой штаб, командиры этих самых батальонов – еще четыре подполковника; ротные – целых шестнадцать капитанов. И ведь пока они все вместе вполне справляются и без моего участия.

Так что вряд ли я что-то испорчу. Скорее, с моими воспоминаниями об этой войне, с тем опытом, что был накоплен за век после нее – наоборот, принесу пользу. И я хочу этого. Не знаю, как я тут оказался, не знаю почему, но я хочу быть полезным! Всегда таким был, а тут… Возможность изменить один из самых позорных периодов в истории России – кто же от такого откажется.

– Есть, ваше превосходительство, – я вытянулся по струнке. И руку к фуражке приложил – кажется, поздновато, но от старого меня многого и не ждали.

– Вот и ладно, – Штакельберг заулыбался. – Тогда не тяните. Мы как раз собрали пополнение для полкового госпиталя, да и первые мобилизованные начали прибывать, так что захватите их с собой. На поезд, и вперед. 2-й Сибирский уже собирается у Фынхуанчена, прикроете реку Ялу. Чтобы из Кореи ни одна мышь не проскочила!

Значит, первое сухопутное сражение с японцами на этой войне…

А еще медики. Точно, судьба!

Прежде чем мы полностью погрузимся в историю, хочется в пару мазков нарисовать картину того, в каком виде Россия и Япония подходили к этой войне.

Век мира, прогресса и человеческого разума. Так родившиеся в XIX веке называли век двадцатый. И если кто-то поднимал тему возможной большой войны, то ему только понимающе улыбались в ответ и рассказывали, что теперь подобное уже невозможно. Точно не с теми ужасами и смертями, что могло принести современное оружие[2]. Тем не менее, когда в Капской колонии нашли алмазы, Британия без долгих раздумий объявила бурам войну. Естественно, не ради прибыли, а ради уничтожения рабовладельческого режима, но… Тут, смотря каким газетам мы будем верить.

Впрочем, оставим пока Африку и перенесемся в Азию, чтобы заранее изучить карту грядущих событий. Все мы читали про подвиг крейсера «Варяг», как его с «Корейцем» зажали в Чемульпо, и он не сдался, приняв свой последний бой. А что это за город такой Чемульпо? Вроде бы не слышно сейчас такого названия – и да, теперь это просто порт Сеула, столицы Южной Кореи. Опустимся чуть ниже, до самого края корейского полуострова, и тут будет еще одно знакомое название. Цусима – Цусимский пролив, но до него мы доберемся только через год. Теперь левее. Слева от Кореи есть еще один полуостров, Квантунский, и на самом его юге две бухты. Одна узкая, туда корабли могут зайти только во время прилива – это Порт-Артур. А вторая побольше, пошире – здесь Сергей Юльевич Витте строил и развивал коммерческий порт Дальний.

Вся эта территория была взята Россией в аренду у Китая на 25 лет – традиция, которой в то время не пренебрегала ни одна серьезная страна. Так с другой стороны Желтого моря стояли английский Вейхайвей и немецкий Циндао. Чуть южнее был французский Индокитай, а восточнее американские Филиппины… Но пока оставим наших и японских союзников в покое и вернемся к карте грядущей войны. В 1898 году Николай II принял решение о том, чтобы спрямить строящийся Транссиб через Маньчжурию. Так появился центральный город новой железной дороги – Харбин, от которого шло две ветки. Одна направо к Владивостоку, вторая вниз, через Мукден к тем самым Порт-Артуру и Дальнему.

Теперь, когда мы примерно представили, что где находится, можно вспомнить и про политику. В Японии в 1868 году прошла реставрация Мейдзи, когда власть от сегунов вернулась императору, а тот объявил в стране самую настоящую промышленную революцию. Вышло жестко, кроваво, но Япония подавила все восстания, расстреляла всех, кто был против, и справилась. А потом, следуя клятве пяти пунктов, начала старательно перенимать себе все лучшее, что видела в других странах. Увы, собственных ресурсов для такого развития у нее не было, поэтому вполне ожидаемо она обратила взор на ближайших соседей.

Захват Кореи, а потом и части Китая привели к вмешательству европейских держав. Россия, Франция и Германия надавили, и Японии пришлось отказаться от новых территорий. Корея осталась условно нейтральной, Ляодун с Квантунским полуостровом вернулся Китаю, но все же японцы получили огромную контрибуцию, и это позволило им начать подготовку к новому витку войны. Естественно, с Россией, которая, по общественному мнению Страны восходящего солнца, украла честную победу, а потом еще и сама обосновалось в их честно захваченном Порт-Артуре.

На китайские деньги Япония начала закупать самые современные корабли и, главное, строить под них инфраструктуру, чтобы в случае чего ремонтировать свои крейсеры, миноносцы и даже броненосцы в самые короткие сроки. Также ей удалось заключить соглашение с Англией. Не совсем союзное: англичане не обещали никакой прямой помощи, только проследить, чтобы в будущую войну не вмешивалась никакая третья сторона. И Япония продолжила готовиться, причем не только технически, но и морально.

Это может показаться странным, но все начальное образование того времени финансировалось даже не столько ради подготовки кадров, сколько чтобы эти кадры знали, за что они будут сражаться и умирать. И это сработало. Япония получила качественный флот, натаскала достаточное количество офицеров и, главное, подготовила нацию к мобилизации. Сто тысяч разворачивались за считаные месяцы, двести за полгода. За год можно было подтянуть до 400 тысяч второй очереди. Совсем не то, чего ожидала от своего небольшого и дикого соседа Российская империя.

Кстати, теперь можно и о ней. Иногда принято считать, что под рукой последнего Романова уже тогда все было прям катастрофически плохо, но сразу приведем пару цифр для понимания ситуации. Цифры в отличие от их интерпретации не лгут. Итак, золотой запас русского государственного банка на 1904 год составлял 882 миллиона рублей, ими было обеспечено 580 миллионов кредитных билетов. В Японии – тут для простоты счета стоит принять, что иена в то время была почти равна рублю – золотой запас составлял всего 112 миллионов, которые обеспечивали 198 миллионов кредитных билетов[3]. То есть не только объем, но и запас прочности в экономике был кардинально на разном уровне, однако это вовсе не означало, что проблем у России не было.

Они были, и имя им – Франция. С начала 1890-х, почти сразу как отошел от своих дел Бисмарк, Россия переключилась с союза с Германией на родину Наполеона. Сначала неуверенно, но точки соприкосновения были найдены, и на восток хлынули французские капиталы. Вроде бы неплохо. Как Япония совершила последнее перевооружение за счет китайских репараций и англо-американских кредитов, так Россия провела свою промышленную революцию за счет Франции. Но у всего была цена – и наша цена, это та стратегия, к которой мы оказались привязаны на долгие годы вперед.

Продуманный и расписанный генералом Обручевым план предполагал, что 80 процентов своей армии Россия должна держать на западной границе, чтобы в случае нападения Германии на Францию максимально быстро провести мобилизацию и сокрушить врага в спину. Многое приносилось в жертву необходимости и, главное, скорости этого удара. Восток же считался тихим задним двором империи, собственно, так и было долгое время, что позволяло России, несмотря на ее размеры, вести активную европейскую политику…

Но вот проснулась Япония, будущая война ни для кого не была сюрпризом, ее ждали еще с 1903 года, но, несмотря ни на что, ни один даже второстепенный западный полк не был переведен на восток. Почти до конца 1904-го все подкрепления, что отправлялись в Харбин, а оттуда в Мукден и дальше, были из второй очереди мобилизации, немного разбавленной добровольцами. То есть с одной стороны были взрослые мужчины с широким набором болячек, которым было что терять, да юноши с пылающими взглядами, которые считали, что они приехали на подвиг, а не окопы рыть… А с другой молодые и сильные японцы, которых тренировали лучшие немецкие инструкторы.

Да, несмотря на финансовую дружбу с Англией и Северо-Американскими Штатами, Япония считала, что в войне на суше стоит учиться именно у Германии. И именно в работах Мольтке и Шлихтинга японские генералы черпали свое вдохновение. Яростный натиск, широкий охват фронта, создание угрозы флангам и желательно тылу. Все при поддержке артиллерии: за каждым полком шла своя батарея пушек Арисаки[4], а сзади прикрывали сведенные в кулаки немецкие гаубицы, умеющие класть снаряды точно в цель прямо с закрытых позиций.

У России, впрочем, было чем ответить. Своя стратегическая школа: Леер и Куропаткин[5]. Своя артиллерия: новые трехдюймовки работали без отката, их не нужно было наводить на цель заново и поэтому они могли стрелять не 2–3, а 10–15 раз в минуту. А вот в чем мы точно отставали, так это в количестве подготовленных офицеров нижнего и среднего уровня. Первые полки, развернувшиеся, чтобы встретить врага в 1904 году, иногда имели до 40 процентов штата.

Но это только военные неприятности, были и гражданские. Конфликт между Николаем II и кабинетом министров, а также революционные настроения, в которые многие хотели бы вложиться. Уже ездил по Европе японский полковник Акаси, рассылая письма и надежных людей, чтобы собрать большую часть российской оппозиции на Парижскую конференцию. Ее итоги и уровень влияния на события 1905 года можно обсуждать, но отметим как факт. Эсеры во главе с Черновым и Азефом – приехали, «Союз освобождения» во главе с Милюковым и Струве – приехали, национальные партии – тоже были, РСДРП – отказались от участия.

И последнее… Раз уж главному герою достался не только полк, но и отряд медиков, расскажем пару слов про военно-полевую хирургию на начало войны. Первое, она точно была и точно шагнула далеко вперед со времен Ларрея, когда самым верным средством спасения жизней после сражения считалось провести как можно больше ампутаций.

Были прорывы. Идеи Пирогова о бережном лечении и сортировке раненых, развитие обезболивания или обработка инструментов паром Бергмана. Были и неудачи. Например, попытки переливания крови раз за разом заканчивались провалами. И ведь как давно люди пытались это сделать. Еще в Древнем Египте раненых поили кровью баранов, в средние века эту же кровь баранов пытались переливать прямо в вены. Естественно, неудачно. После даже родилась шутка, что для такого переливания нужно три барана. Тот, у кого возьмут кровь, тот, кому ее перельют, и тот, кто будет это делать. В XIX веке от баранов перешли к людям, но в 9 случаях из 10 пациенты все равно умирали, и никто не мог понять почему.

И вот в 1900 году Карл Ландштайнер открыл группы крови. Кажется, уже совсем близко, сейчас все изменится, но нет. Очень авторитетный после прошлых своих открытий Бергман сказал, что это чушь и невозможно, и ему поверили. Тем более, что после Англо-бурской войны это казалось не таким уж и важным. Переход армий на меньшие калибры винтовок, средняя дистанция боя, которую буры навязали англичанам, ну и сухой климат Южной Африки – все вместе это привело к тому, что большая часть ран, полученных на той последней большой войне, заживала при минимальной обработке и без всяких нагноений.

Единицы говорили, что это просто случайность, но большинство врачей начала XX века были оптимистами, и они дружно нарекли пулю гуманным оружием и приказали официально считать, что огнестрельное ранение по умолчанию теперь чистое и неинфицированное. Увы, микробы и бактерии не обращают внимания ни на мундиры, ни на авторитет тех, кто подписывает такие вот бумаги. До 1915 года, когда во всеуслышание будет сказано, что все, чему мы вас учили – это ошибка, оставалось 11 лет.

И вот… 9 февраля 1904 года японская эскадра напала на русский флот на внешнем рейде Порт-Артура: торпедная атака вывела из строя два из семи эскадренных броненосцев, «Ретвизан» и «Цесаревич», также досталось и крейсеру «Паллада». Все три корабля чудом не утонули, надолго встали на ремонт, и теперь сил русского флота стало недостаточно, чтобы помешать высадке японцев в Корее.

Война на суше оказалась неизбежна, а значит, можно начинать.

Глава 2

Я вышел из дома генерала и неожиданно обнаружил, что очутился на вокзале. Не то чтобы генерал именно там и сидел, просто Харбин, казалось, целиком состоял из эшелонов. Куда ни посмотри, всюду вагоны – на основных путях, на запасных… И постоянно кто-то кричал и махал руками, пытаясь хоть немного управлять этим хаосом.

– Ну что, как хотели, останетесь в тылу с 1-м Сибирским? – Вслед за мной на улицу вышел тот самый штабс-капитан, обозвавший меня тряпкой.

Опять без всякого учета местного этикета и разницы в наших званиях. Неудивительно, что в свои пятьдесят он все еще в таком низком чине.

– А вы на фронт? – В этот момент я был готов поставить зуб на то, что судьба – та еще стерва.

– Конечно, – капитан гордо вскинул голову. – Уже сегодня уезжаю в 22-й стрелковый, буду ждать японцев в первых рядах на Ялу.

Так и есть! 22-й стрелковый – это мой новый полк, а этот капитан, получается, теперь тоже у меня в подчинении. Что ж, тогда он-то мне и поможет разобраться в особенностях моей репутации, а заодно и по городу проведет.

– Похвальный энтузиазм, – я на мгновение отвлекся на громкий гудок. Где-то к перрону подходил очередной паровоз. – Тогда позвольте и мне рассказать о своих планах. Как вы сказали, уже сегодня уезжаете в свой 22-й стрелковый? На реку Ялу-Цзян? Так я тоже!

– Не может быть…

– Может, – я широко улыбнулся. – А теперь, раз мы с этим разобрались, поможете своему начальнику разобраться и с другими местными делами?

Если честно, я не думал, что случайный, пусть и дерзкий штабс-капитан окажется в курсе всего, что должен знать полковник на моем месте, но новый знакомый удивил. Сначала уверенно составив план прогулки по Харбину с учетом посещения всех необходимых чиновников, а потом рассказав свою историю. Как оказалось, мы действительно пересекались раньше. В 1900 году во время подавления Боксерского восстания – местный я командовал ротой, а вот Александр Александрович Хорунженков щеголял погонами с двумя полосками.

– То есть вас разжаловали из полковников? – уточнил я.

– Не знаете? – Хорунженков искренне удивился, после чего просветил меня.

Про восстание ихэтуаней, то есть боксеров, я, конечно, слышал, но, как оказалось, не знал довольно много деталей… Китай уже несколько десятилетий рвали на части европейские страны, а тут еще несколько засушливых лет, наводнение, погубившее урожай во всей долине Хуанхэ. Голод стал последней каплей, и народ поднялся, собираясь в отряды и называя себя воинами справедливости. Или же цюань – кулаками. Ну, а дальше логическая цепочка: кулаки – бокс – восстание боксеров. Название, которое имеет мало отношения к реальности, но зато на страницах газет звучит понятно и красиво.

Восстание разрасталось и охватило столицу. Толпы людей под лозунгом «Китай для китайцев» окружили посольский квартал, и европейские державы организовали коалицию, чтобы защитить своих людей и вложения. Россия сначала пыталась держаться в стороне, сосредоточив войска только в охранной зоне железной дороги, но потом все же включилась на полную, и именно под командованием нашего генерала Линевича был взят и сожжен Пекин.

Очень быстро, очень эффектно и без всякой жалости.

– Я – офицер и выполнил приказ, но потом высказал генералу все, что о нем думаю. И да, я до сих пор считаю, что был прав, – Александр Александрович словно смотрел в пустоту перед собой. – Вы бы видели, сколько тогда погибло народу… И мы даже не взяли на себя ответственность, наоборот, выставили Китаю счет за поврежденное имущество и затраты на подавление восстания.

– Вам так жалко китайцев? – спросил я.

– Вы тоже не понимаете, – капитан махнул рукой.

– Так расскажите, – мне на самом деле было интересно.

– А все просто. В тот день мы могли сохранить, но потеряли Китай. Все те успехи, которых мы добились за десятилетия до этого, были растоптаны ради того, чтобы подчинить себе Маньчжурию. И то от контроля над ней потом пришлось отказаться, чтобы не злить наших якобы союзников из Европы.

– Все равно не понимаю… – Я обвел руками улицу. В Харбине было немало русских, но еще больше было китайцев. Грузчики, торговцы, простые горожане – они были везде, шевелились, работали, словно трудолюбивые муравьи. – Вот же он, Китай.

– Люди остались, а страна нет, – Хорунженков гнул свою линию. – Раньше у нас был союз с Китаем, когда мы могли решать вопросы вместе с Пекином: поддерживать его и рассчитывать на его поддержку. А после 1901-го мы всего лишь обсуждаем судьбу Китая. И не с ним, а с Германией, Англией и Японией. Понимаете разницу?

– Понимаю. Поэтому вы поругались с генералом? За это вас разжаловали?

– Если бы за это, было бы не так обидно, – Хорунженков даже смутился. – А так напился и дал паре человек в морду. В неудачное время, в неудачном месте и в неудачные морды.

– И с тех пор вы штабс-капитан?

– Разжаловали меня в рядовые, – на этот раз улыбка на лице офицера получилась злой. – Потом пришлось постараться, чтобы подрасти в чинах, но повезло, мир случился не сразу. А теперь еще и японцы подошли… Точно можно будет еще хотя бы пару раз отличиться для нормальной пенсии.

Я невольно поразился такому оптимизму. Когда-то читал «Войну и мир» и думал, что Федор Долохов, которого несколько раз отправляли в рядовые и который снова раз за разом получал офицерский чин – это просто придумка Льва Николаевича. Но нет, реальный человек, которых немало. И сейчас похожий реальный человек шел рядом со мной и уже молча бросал хмурые взгляды в мою сторону.

– Думаете, не помешаю ли я вашим планам? – спросил я.

– Наслышан о вашем самодурстве, – капитан не стал ничего скрывать. – Всех гоняете на следование уставам, медиков во время восстания заставляли по пять раз за день переставлять госпиталь, чтобы тот был точно в пяти километрах от первой линии. Или та ваша знаменитая атака, когда после прямого приказа вы вывели вперед только одну роту из четырех, ничего не добились и откатились назад… Повезло, что в прошлую войну китайцы не умели пользоваться подобными ошибками, но будут ли японцы к вам столь же благосклонны?

Да, и такие офицеры в это время тоже были.

– Я считаю, что японцы в разы опаснее. И что эта война будет очень тяжелой. Поэтому и мне, и вам тоже придется показать все, на что мы способны.

– Паникуете? Новая грань вашего таланта? И все же не стоит врага и переоценивать. У Японии есть опыт войны с Китаем – да, но у них нет опыта сражения с первоклассными европейскими армиями. Какое бы оружие ни закупили самураи, все проблемы оно не решит.

– И тут бы я с вами тоже согласился, но… Разве мы с вами первоклассные европейские войска? Даже основные части потянут разве что на второй класс, а те, что подъезжают на пополнение, и вовсе не выше третьего.

Хорунженков задумался, и в этот момент мы добрались до комплекса армейских складов. Десятки ангаров среди железнодорожных путей, между которыми сновали тысячи носильщиков, разгружая одни составы и нагружая другие. Я бы в этом хаосе потерялся, а вот капитан каким-то чудом не только сориентировался, но и мгновенно нашел нужного интенданта.

– 22-й стрелковый? – Тот сверился с какими-то своими бумагами. – У вас почти полный штат на месте, так что…

Интендант попытался раствориться, но тут уже я его удержал.

– Давайте все же пройдемся по всем пунктам. Оружие?

– С запасом для развертывания на месте.

– Снаряды, порох…

– В вашем полку нет артиллерии.

– А что может быть?

– Есть пулемет Максима, но я его вам не дам.

– Правильно, потому что дадите два, – я закусил удила.

– Не дам! – Интендант угрожающе завращал глазами, а у меня словно тумблер переключили, и остались только ледяное спокойствие и жажда крови.

– Не дадите? Приду к вам вечером домой и пущу пулю в лоб. Скажу, хунхузы! А даже если мне не поверят, вам разве легче будет?

Капитан Хорунженков в этот момент только рот открыл и, видимо, хотел что-то возразить, но его бунтарский дух победил дворянское воспитание. И правильно: пусть знает, что не только он умеет грубить.

– Как вы смеете мне угрожать? – Интендант тоже растерялся. Сейчас бы ему развернуться да уйти, и, ясное дело, не стал бы я его выслеживать. Ну ладно, выследил бы, но только чтобы морду набить. Но, кажется, повелитель складов и армейских припасов подумал совсем в другом направлении. – Вы из этих? Эсеров?

Кажется, он нашел для себя объяснение моему поведению и от этого еще больше испугался.

– Я из тех, кому нужно два пулемета. Для русской армии.

– Хорошо.

– И запас патронов.

– Будет.

– Что насчет зимней одежды?

– У вас есть по штату на месте…

– А у вас? – я на ходу прервал начавшего приходить в себя интенданта.

– Могу выделить тысячу шинелей.

– Еще нужны запасные клинья для палаток, пропитки и сапоги, – вмешался Хорунженков.

– Нужны, – согласился я, и интендант закивал.

– Все положат в ваши вагоны, только вам потесниться придется. Вещи я выделю, но вот расширить сам состав никак не получится. И так грузим каждый паровоз по максимуму.

– Хорошо, только пусть печки поставят, – согласился капитан.

– А теперь обсудим медицину, – продолжил я. – Что можете предложить по ней?

– Лекарства и перевязочный материал по норме отгружены вместе со штатом для вашего нового полевого госпиталя.

– А телеги для перевозки раненых? Носилки? Может быть, какая-то техника?

После моих вопросов интендант побледнел, но в итоге мы все равно договорились. Он остался цел, а мой полк получил штатные линейки – это такие медицинские повозки для раненых, – паровую машину для стерилизации, ледяную для аптеки и даже рентген-аппарат с генератором и запасом топлива. Последний полагался только на корпус, но во 2-м Сибирском его еще ни у кого не было, так что почему бы не начать с меня.

В общем, я остался доволен. Хорунженков тоже, хотя как бы я его ни расспрашивал «почему», он старательно уходил от ответа.

Штабс-капитан уже думал, кого попросить о переводе, когда полковник Макаров его удивил. Он-то всегда считал этого тридцатилетнего балбеса тряпкой – как можно быть офицером и не добиться уважения ни от своих солдат, ни от своих женщин? Но сегодня все было как-то не так… Сначала согласие отправиться на передовую, потом угрозы интенданту! А ведь окажись на месте того кто похрабрее, и можно было бы легко доиграться до каторги. Но во взгляде Вячеслава Григорьевича в тот момент мелькнул такой холод, что и сам капитан поверил – этот может убить. Более того, уже убивал и не раз. Вот интендант и сломался.

Впрочем, не это поразило штабс-капитана, а то, что старый Макаров выбил бы из поплывшего чиновника лучший офицерский припас, да и все, но новый о себе даже не подумал. Намеки на самовары, на нормальный пистолет вместо нагана или даже на настоящий английский стек – пропустил мимо ушей. Словно плевать ему на такие мелочи. Зато как на него смотрели будущие медики полка. Один врач, аптекарь, пять фельдшеров, шесть прикрепленных к ним носильщиков.

До них, оказывается, уже успели дойти слухи, кто будет ими командовать, но вместо самодура к ним пришел человек, который раздобыл все, что нужно для работы. А когда один из фельдшеров пожаловался, что не хватает индивидуальных перевязочных пакетов и первичных повязок, то не стал ругаться, а просто еще раз сходил к своему знакомому интенданту. И все появилось, даже с запасом.

Новенькие солдаты, почти двадцать человек, которые поехали с ними в двух забитых припасами отопленных товарных вагонах, еще не понимали, как им повезло. А вот Хорунженков думал, скажется ли эта житейская сноровка, неожиданно проснувшаяся в Макарове, еще и в военных делах. Или как озарение – прогорит и потухнет, оставив после себя только тяжелый смрад.

В вагоне воняло.

Печки, которые так заботливо затопил штабс-капитан, конечно, грели, но вот в дровах было много сырости и гнили, так что приходилось мириться с платой за здоровье. Именно за здоровье, потому что холод и сырость – это одни из наших главных врагов на войне. И пусть я не настоящий офицер, но уж проследить за тем, чтобы мои солдаты были здоровы, готовы к бою и не гибли из-за глупостей, которые так легко исправить, я точно смогу!

Вот и сейчас я сидел, рассматривая индивидуальный перевязочный пакет. Думал, что это более поздняя придумка, но, как оказалось, его разработал профессор Вельяминов еще в 1885 году, в 1887-м он поступил на оснащение армии, и вот, как признался мой новый знакомый интендант, на складах их сейчас больше трех миллионов. Поэтому я не стал скромничать и взял с запасом, не по одному на солдата, как положено по штату, а по пять. Война-то будет долгая, и даже этого еще окажется мало.

Продолжая размышлять, я разобрал один набор, чтобы изучить его получше. Пропитанная чем-то для защиты от влаги сумка, внутри бинт и ватные повязки. Все замотано и стерилизовано карболовым паром. Очень хорошо, а то попал бы лет на пятьдесят раньше, и пришлось бы пользоваться корпией. Кусочками надерганной ткани, мягкими, грязными и совершенно не выполняющими свою главную функцию.

– А что вы так смотрите на вату? – Ко мне подсел доктор Шевелев.

Руслан Олегович еще недавно держал свою практику в Тобольске, но вот попал в первый призыв и отправился на фронт.

– Удивляюсь… – честно признался я. – Сколько веков люди прикладывали к ранам все подряд, пока не нашелся человек, который задумался, а как правильно это должно работать. И вот теперь мы знаем, что повязка должна быть гигроскопична.

– Что? – доктор попробовал перевести латинские корни. – Влажность и наблюдение?

– Почти, – кивнул я. – Смысл повязки – высасывать и выводить из раны гной и грязь. Промокла, перестала – меняем.

– Кажется, я понял, вы читали книги Пирогова и Пелехина, – закивал он. – Но уже давно появилась более современная теория Бергмана. И тот же пакет Эсмарха, который скопировал наш Вельяминов, на ней и строится. Нужно не просто перевязать, чтобы повязка вытянула гной из раны, но, прежде всего, не допустить попадания в рану новой заразы. Некоторые для плотности рекомендуют, кстати, использовать как внешний слой саму сумку с ее плотными стенками, и я склоняюсь к тому, чтобы попробовать именно эту методику.

Доктор говорил медленно, словно сомневаясь, что я смогу его правильно понять.

А я думал о том, сколько людей погибнет в эту и следующую войны из-за таких вот окклюзионных повязок, которые фактически запирают рану. Нет, при ранении в грудь, когда нужно перекрыть лишний ток воздуха в легкие, спасение будет только в ней. И то нужно оставлять клапан… Но во всех остальных случаях такой подход только гарантированно приведет к сепсису, и ничему больше.

– Что ж, я вас услышал, и после завершения войны вы можете придерживаться любой теории, какой хотите, но в моем полку будем делать повязки по Пирогову. Никакого запечатывания, а еще…

В этот момент я закончил разматывать бинт. Почти два метра, и марлевые повязки с ватой лежали внутри него – то есть, чтобы на поле боя до них добраться, надо будет сначала все раскрутить, а потом еще и постараться не уронить… Тот еще подвиг под выстрелами или если ты истекаешь кровью.

Доктор попытался возмутиться, но в этот момент поезд резко затормозил… Штабс-капитан тут же подбежал к окну, что-то разглядывая, а потом разом прыгнул обратно и метнулся к козлам, где стояли наши винтовки.

– Ловите, Вячеслав Григорьевич, – кинул он мне мосинку, и в этот момент по стенкам вагона застучали пули.

– Хунхузы! Часть дороги разобрали! – долетел с улицы чей-то крик, а мои руки неожиданно твердо сжали деревянный приклад.

Словно и тысячи раз до этого, я поднял ствол, ловя баланс и проверяя линию прицела. И ведь никогда особо не увлекался огнестрелом, но откуда-то изнутри пришло понимание, что винтовка хорошая. Пуля крупная, внутри бездымный порох, которого положено гораздо больше, чем в современном оружии, так что попасть в цель будет совсем не сложно. Возможно, раз-другой промажу, пока пристреливаюсь, но потом…

Я тряхнул головой, прогоняя наваждение, и в этот момент крики снаружи сменились дружным ура. Хунхузы поняли, что на нашем поезде перевозят не только грузы, но и солдат, и решили отступить от греха подальше. Такие они, эти «краснобородые»[6]: как и все бандиты, предпочитают добычу, которая не сможет ответить. И только я позволил себе выдохнуть, как рядом раздался стон. Это доктор Шевелев, успев вскочить, чтобы сделать что-то важное, словил пулю. И теперь из дырки посредине бедра тугими упругими толчками вырывались струи ярко-алой крови.

– Сейчас-сейчас, – один из фельдшеров первым пришел в себя и бросился к раненому, разрывая перевязочный пакет и пытаясь силой запихнуть в рану сразу все, что там было.

Тампонирование. Очень даже разумно.

– Бесполезно, – Шевелев безучастно посмотрел вниз, даже не пытаясь ничего сделать. Сразу понятно – шок. Не тот, когда ты чем-то удивлен, а когда организм попадает в стрессовые условия и врубает и вырубает все что только можно, чтобы выжить.

– Ничего, остановим кровь, и все будет хорошо, – фельдшер, еще совсем молодой парень, повторял одно и то же трясущимися губами.

– Бесполезно, – Шевелев словно лекцию читал. – Это артерия, бинтом кровь из нее не остановить. А даже если и сможете, то это ампутация… – тут он посмотрел на меня. – А как писал ваш любимый Пирогов, после ампутаций выше бедра не выживают. Это факт, подтвержденный всеми войнами XIX века.

Доктор умирал, а я стоял в ступоре, и меня трясло. Такой красивый был, умный, так храбро спорил с интендантами. Мечтал, что и как смогу изменить. А стоило случиться чему-то действительно серьезному, так снова? Руки дрожат, мозг трясется – ничего не можешь сделать, да, Славик? Я смотрел на доктора и видел того солдата из 2015-го, которому уже не смог помочь из-за отнявшихся рук… А кровь продолжала течь. Уже медленнее из-за неуклюжих действий того фельдшера, но все равно. В инструкциях Минздрава пишут, что оказать помощь после ранения в артерию нужно в течение минуты. Но это там, где есть антибиотики и переливание крови, а здесь? Пятнадцать секунд, и, пожалуй, все…

– Отче наш… – еще один фельдшер перекрестился и начал читать молитву.

И вот тут я не выдержал! Сдаваться? Сдаваться, когда человек еще жив? Когда я снова что-то могу сделать? Ведь могу же?

Не дождетесь!

– Жгут! – рявкнул я, и начавший молиться фельдшер вздрогнул. А потом сорвался с места и закопался в своих вещах.

Глава 3

Жопа, жопа, жопа! Это я не ругаюсь, это вбитый уже на уровне рефлексов алгоритм действий. У натовцев это march, у моих новых коллег в будущем кулак-барин, но для меня навсегда осталась только жопа. Это все, если что, аббревиатуры. Ж – жгут, О – обезбол, П – перевязка, А – авто для эвакуации. Все вместе – жопа.

– Вот! – Фельдшер тем временем вернулся, сжимая полутораметровую кожаную ленту.

Коротковато, но что есть.

Подсев к Шевелеву, я немного поднял раненую ногу. Мелочь, но мы сейчас будем полностью блокировать кровоток, и чем больше крови вернется к сердцу, тем лучше. Теперь прижать жгут – прямо через одежду, чтобы не повредить ткани. Один оборот, второй – на третий мне уже не хватало длины, но кровь остановилась. Бросив взгляд на часы, я, опять же, по привычке черкнул найденным в кармане карандашом время.

– Зачем? – выдохнул Шевелев, глядя на выведенные на коже цифры.

– Чтобы держать не больше часа, – ответил я. – Затянешь – нога начнет умирать. Поэтому будем следить за временем и каждый час ослаблять повязку, чтобы напитать ткани кислородом.

– Все равно бессмысленно!

– Ничего, продержим до Ляояна, – я вспомнил карту. – Там армейский госпиталь.

– Я же говорил, ампутация ноги так высоко – верная смерть.

– Так без ампутации! – я начал злиться. – Зашьют тебе артерию, и все.

– Зашьют? Кто?

И сказано это было с такой усмешкой и болью, что я как-то сразу все понял. В этом времени еще не только не умеют жгут накладывать – даже в начале Первой мировой шли споры, а не стоит ли вообще от него отказаться – но и до сосудистых швов тоже не добрались. Вернее, тот же Каррель открыл и показал свой шов еще в 1902-м, но вот до его признания еще лет десять. Про другие способы и говорить нет смысла.

Или есть? Я посмотрел на свои руки – они не дрожали.

– Вы знаете, что делать? – капитан Хорунженков, все это время удивленно следивший за моими действиями, не выдержал.

– Знаю, но… практики давно не было. Вообще не было, – поправился я. – А если я ошибусь, доктор умрет.

– Если вы ничего не сделаете, он точно умрет, – капитан пожал плечами. – Так что… С чем вам помочь?

И так просто он это сказал: если я – именно я – ничего не сделаю, он умрет. Тогда… Я окинул взглядом вагон – стерилизовать тут все перед операцией нереально, да и не нужно. Мы же стоим.

– На носилки его, те, что с ножками, и на улицу. Соберите вокруг них палатку и все внутри продезинфицируйте, – начал я, и народ засуетился. Вот и пригодилась паровая машина для карболовой кислоты.

– Ты! – я поймал за плечо фельдшера, что нашел жгут. – Как тебя зовут?

– Илья! Илья Генрихович Короленко!

– Короленко! – я кивнул. – Найди мне у кого-нибудь иглы для абдоминальных… для операций на желудке. Может, не у нас, а у кого-то в соседних вагонах будет.

– У меня есть, – успел подать голос Шевелев, которого как раз перекладывали на носилки.

Короленко тут же закопался в его вещи, нашел нужный футляр из красиво отделанного красного дерева, и я внимательно изучил его содержимое. Во-первых, иглы были уже хотя бы изогнутыми, а не прямыми. Хорошо! Во-вторых, толщина – даже не такая большая, как я опасался. Еще лучше! Значит, угадал, попросив набор именно для абдоминальных операций, которые в это время считались верхом науки. В-третьих, даже кончики игл были немного закругленными, чтобы не сильно травмировать ткани. Вообще прекрасно. Единственный минус – нитка отдельно, значит, придется ее продевать и делать проколы чуть шире, чем хотелось бы.

– Господин полковник, что тут происходит? – Кто-то из поездного начальства, отвечающий за охрану, заметил нашу активность и оперативно заявился наводить порядок. – Срочно прикажите своим людям вернуться в вагон. Пути восстановят меньше чем через два часа, и мы продолжим путь.

– Вот эти два часа мне и понадобятся, – я спрыгнул с края вагона, прямо на ходу погружаясь в пучину ледяного спокойствия. – И чем загонять людей в поезд, капитан, – я оценил погоны своего собеседника, – лучше поставьте вокруг посты и отправьте разъезды, чтобы нас снова не расстреляли как в тире. Или вы забыли, что положено делать в такой ситуации?

Незнакомый капитан несколько долгих секунд играл кадыком, словно раздумывая, подсказать мне, куда идти, или не стоит. Но почему-то не решился. Запоздало пришло понимание, что при железной дороге достаточно аристократов, которые в любом звании могут устроить неприятности. Но капитан промолчал: как будто увидел что-то еще более опасное и решил не ввязываться. Опасное… И ведь я никогда таким не был. И Макаров, в которого я попал, тоже. И откуда только лезет эта жажда крови, словно вместе с моим сознанием сюда попало что-то еще?

Капитан тем временем буркнул что-то себе под нос и убежал обратно к первым вагонам. Я же выкинул из головы все лишнее, подошел к уже возведенной палатке и скользнул внутрь, сразу же оказавшись в облаке карболового пара. Кто-то мог бы назвать его неприятным и смолистым, а вот мне он напомнил ароматы старого терпкого вина. Помыть руки, надеть повязку, и вот теперь можно и подойти к лежащему на поднятых носилках Шевелеву. Его ногу уже успели оттереть от лишней крови, и ничто не мешало прокручивать в памяти все детали предстоящей операции.

Первое: представить проекцию артерии. Я согнул поврежденную ногу в колене и чуть повернул наружу. Теперь второе: провести мысленную линию от середины паховой связки до коленной чашечки. Представил – разрез же пройдет на два сантиметра выше этой линии, только сначала…

– Усыпите его, – я повернулся к паре моих ассистентов из числа фельдшеров. – Что есть?

– Эфир, хлороформ и кокаин, – тут же выпалил Короленко.

Ничего себе, даже выбор имеется. Только от первого могут быть проблемы с бронхами, от второго с печенью, ну а третий… и вовсе оставим на самый крайний случай. Я прислушался к дыханию Шевелева – вроде бы чисто – значит, попробуем эфир. Короленко тут же достал неизвестный мне прибор, оказавшийся изобретением некоего Кловера, как раз для подачи эфирного газа. И всего через несколько минут глаза Шевелева закрылись, а дыхание успокоилось.

Я еще раз на всякий случай проверил рефлексы доктора – мозг не реагировал, можно было начинать.

– Следи за его состоянием. О любых изменениях пульса или дыхания сразу докладывай, – я отдал последнее указание и взялся за скальпель.

Вдох-выдох – руки не дрожали, и я решился. Надрез получился плавный, ровный, совсем как в учебнике. Еще и зрение работало на удивление четко, не нужно было даже склоняться над раной. Теперь два крюка, чтобы развести ее края, и можно увидеть вену и артерию. Сразу иногда не разобраться, что есть что, но тут работает простое правило. Вена ближе к срединной плоскости, а артерия – чуть дальше. Итак, аккуратно обходим вену, чтобы не мешалась, и вот наша больная. Была надежда, что ее просто задело, но нет. Пуля совсем перебила артерию – значит, шить придется по кругу. Долго, нельзя терять ни мгновения.

– Зажимы, – я указал, где мы перекроем артерию.

Теперь можно было и жгут снять. Но это задача фельдшера, а моя – обрезать бахрому в перебитом месте, подвести края артерии друг к другу. Повезло хотя бы в том, что не надо было ничего наращивать – такого на первой операции и врагу не пожелаешь. А теперь важный момент: как шить… Шов Карреля или Морозовой, когда все должно быть выполнено просто идеально, стык в стык – могу не потянуть. Тем более без атравматических игл все может оказаться зря. Тогда… Шов Соловьева с манжеткой – благо у меня в памяти почти на целый век запас всевозможных техник.

Я отметил по полтора сантиметра от края артерии в четырех местах и сделал первые стежки. В чем сложность шить сосуды – в том, что они круглые. Неудобно. И что придумал Каррель, что потом использовали все хирурги после него? Брать по очереди стежки-держалки и натягивать, выпрямляя таким образом часть стенки сосуда, по которой уже по прямой накладывать шов. По прямой, по растянутой ткани – даже студенты без опыта с таким могут справиться.

Только в моем случае я еще сначала загну край артерии, чтобы сделать манжетку внутренним слоем наружу, подведу к нему второй край – и вот теперь уже можно выпрямлять и закреплять все швом по кругу.

– Время? – спросил я куда-то в пустоту.

– Тридцать семь минут, – выдохнул кто-то.

Тридцать семь минут для одного шва многовато. Шучу. Для первого раза – более чем! Но то, что я закончил, еще не значит, что шов работает. Я снял первый зажим – сначала со стороны конечности, чтобы, когда пойдет кровь, ей сразу было куда уходить, – потом со стороны сердца. Кажется, держит, и нет кровопотери, а ведь именно она могла быть главной проблемой при шве по Соловьеву. Ну, еще тромбоз и возможное сужение сосуда, но тут проще – бедренная артерия довольно толстая.

Еще разок выдохнув, я принялся послойно ушивать рану. Все, что разрезал: мышцы, кожу… И вот кажется, что это уже такая мелочь, но расслабляться нельзя: оставишь случайно пустоту-карман, и все, вот тебе готовый рассадник для крови и гнили. Последний узел, теперь еще раз все обработать карболовой кислотой. Готово. Осталось наложить повязку из индивидуального пакета и молиться, чтобы внутрь не попала инфекция. Пока нет антибиотиков, это все, что я могу сделать.

– Шевелева обратно в вагон, тут прибраться! – Я стянул маску, огляделся по сторонам и с удивлением обнаружил, что на меня как-то странно смотрят.

– Короленко, вперед-вперед-вперед! – подтолкнул я фельдшера, и тот поспешил сорваться с места.

Увы, снаружи все не сильно отличалось. Другие фельдшеры, солдаты и даже обычно настороженный Хорунженков рассматривали меня словно какую-нибудь безрукую статую в музее.

– Капитан, объяснитесь, – наконец, не выдержал я.

– А мы просто никогда не видели полковников, которые бы врачей лечили, – неожиданно хмыкнул и успокоился Хорунженков. – Вот наоборот доводилось. А чтобы военный медика штопал – нет. И ведь у вас получилось, Вячеслав Григорьевич?

Кажется, впервые за все время капитан назвал меня на «вы».

– Получилось. Не факт, что и дальше все будет хорошо. Нужно ждать. Но получилось.

– А правда, что говорил доктор? Что нельзя такие раны лечить?

– Он говорил, что после ампутаций выше бедра не выживают, так мы и не резали ничего. Просто починили сосуд. Словно трубу с водой.

– Но как вы догадались? И как смогли? Вы же никогда такому не учились.

– А вот это неправда. Я учился, готовился к войне с Японией, о которой ведь каждый из нас знал уже давно, – вру, но а как тут еще объяснить мои способности? – Я готовился сражаться, готовился ко всему, что еще может пригодиться. Увы, без практики, поэтому, как сегодня, браться за операции я больше не буду. Разве что опять… Не будет выбора.

Тишина. Все молчали, и я тоже молчал, приходя в себя.

Внутри все еще потряхивало – от осознания того, что я смог. Что тело снова слушалось, и как слушалось. Движения были твердыми, четкими, резкими – я так даже в своей прошлой жизни никогда не мог двигаться. Возможно, из-за этого все и прошло так хорошо… Я наконец позволил себе расслабиться и несколько минут в тишине наблюдал, как солдаты разбирают палатку. Цельный покров распался на несколько клиньев, вернувшихся к своим владельцам. По отдельности – шинели, вместе – палатка. Ловко!

В спину подул ветер, и я понял, что весь промок. Надо будет переодеться, а то, если сейчас простыну, как же глупо это получится.

Штабс-капитан столкнулся с тайной. Он знавал полковника Макарова раньше, но как же сильно тот смог измениться. Отпустил Веру Николаевну… Сначала Хорунженков думал, что из-за слабости и нерешительности, но, как оказалось, у Макарова просто появилось то, что было гораздо важнее. Дело. Дело, к которому он готовился и теперь неожиданно стал не просто очередным бесполезным тюфяком, который только и может, что бессмысленно повторять приказы генерала, но и тем, за кем можно идти.

Вот он сделал что-то невероятное с ногой Шевелева, но не стал бахвалиться. Наоборот, признал, что только в начале пути. Это понравилось штабс-капитану. А вот солдатам больше приглянулась другая часть обещания: когда полковник дал слово, что если придется, то он снова возьмется за нож и сделает все, чтобы и их не дать утянуть на тот свет. По крайней мере, так они это услышали. И вроде бы мелочь… Но именно с таких мелочей порой и начинаются настоящие командиры.

Штабс-капитан успел застать Русско-турецкую 1878 года, ходил он и в азиатские походы, так что точно знал, как это бывает.

В Мукден мы приехали только на следующий день.

Хорошо, хоть без новых приключений обошлись. Только капитан добыл где-то у соседей похожую на сено траву и заварил из нее терпкий чай. После него все и уснули – кроме пары фельдшеров, которых я посадил по очереди присматривать за Шевелевым. И утром доктор пришел в себя. На вопросы отвечал складно, была температура, но вроде бы не слишком большая. В общем, пока шансы складывались в его пользу.

– Вячеслав Григорьевич, прошу, возьмите меня дальше с собой, – вместо вопросов, которые он уже успел задать своим сиделкам, Шевелев сразу перешел к делу. – Понимаю, что это не по уставу, но… Если будут осложнения, разве кто-то кроме вас сможет мне помочь?

Я тут же вспомнил, что нас сейчас ждет почти сто километров перехода до позиций у реки Ялу. Представил, как мы будем тащить человека после операции на ноге – тряска, жара днем, холод ночью…

– Вы не переживете дорогу, – я покачал головой. – Да и нет смысла рисковать. Если теперь что-то пойдет не так, то я уже не смогу помочь, а вам сейчас нужен покой и только покой.

– Значит, оставите… – взгляд доктора разом потускнел.

Захотелось пожалеть, но если жалость ведет к смерти – к черту ее. Оставив Шевелева в покое, я выпил кружку заново заваренного чая и принялся всматриваться в утренний туман, пытаясь разглядеть очертания Мукдена. Столица маньчжурской династии, что сейчас сидит на троне Китая, дом для сотен храмов и место веры для миллионов простых китайцев. Если у меня ничего не получится, то где-то через год тут случится последнее крупное сражение этой войны. И очередное поражение.

Неожиданно поезд остановился, так и не доехав до города. Я сначала подумал – опять беда, но нет, оказалось, просто очередная железнодорожная пробка. Несмотря на зимнее время и то, что из России в Маньчжурию проходило всего два с половиной эшелона в день, местные интенданты постоянно не успевали разгребать грузы вовремя. А что будет, когда потеплеет и заработает переправа через Байкал? А когда в сентябре запустят Кругобайкальскую железную дорогу?

Я увлекся и чуть не пропустил прибытие посланника от начальника 2-го Сибирского корпуса. К нам в вагон забрался подтянутый мужчина в яркой, недавно сшитой белой рубашке, сразу приметил меня и доложился:

– Штабс-капитан Клыков Никита Иванович, собирал в Мукдене пополнение для корпуса генерала Засулича, поступаю в ваше распоряжение!

Так я узнал сразу несколько новостей. Во-первых, мой 22-й стрелковый полк, как оказалось, должен был развернуться из двух батальонов мирного времени, но один из них был перенаправлен на формирование 31-го стрелкового и… Новичков у меня теперь выходило больше, чем у кого-либо. Начинаю подозревать, почему никто из самого 2-го Сибирского не захотел идти на эту должность,[7] и почему генералу пришлось обращаться за помощью на сторону. Ну и, во-вторых, прямо здесь и сейчас нас должно было стать почти на две сотни человек больше. Причем солдат из них была в лучшем случае половина, и я, изучая переданные мне списки, с трудом сдерживал ругательства.

А что, так в каждой армии?

– 10 мастеровых и 30 нестроевых, денщики, хлебопеки, конюхи… – я читал вслух. – А у нас есть прикрепленный отряд кавалерии?

Последняя мысль показалась даже интересной, но Клыков с подошедшим Хорунженковым тут же меня расстроили. Чисто теоретически нам должны были полагаться и пара казачьих сотен для разъездов, и пара батарей по 8 легких орудий, но наш полк был последним в списках, так что всего этого богатства нам не досталось. Бывает. Поэтому лошади оказались не строевыми, а обозными: то есть или клячи, или ветераны, для которых тащить повозки со скоростью пехоты уже подвиг.

– Зато количество нестроевых обещают довести до полного штата, все 240 человек, – попытался порадовать меня Клыков. И с одной стороны, я им всем найду применение, а с другой, кем тогда сражаться?

– 12 музыкантов, столько же старших музыкантов – такие бывают? – и капельмейстер к ним? – я продолжал чтение и подсчеты. – Аптечный фельдшер – это ладно. Ветеринар? Зачем?

– Следить за лошадьми и стадом для кухни, – меня снова вернули к суровой прозе жизни. Все верно, солдату каждый день положено давать мясо, а поэтому в целях правильного хранения и транспортировки пока это мясо бегает на своих четырех ножках.

– Пять писарей, священник с помощником… – я вздохнул, а потом заметил и кое-что интересное. – Саперная рота и команда связи в составе 2 самокатчиков и 4 телефонистов.

Тут мне тоже быстро объяснили, что к чему. Самокатчики в 1904-м – это велосипедисты, которых гоняли и просто для передачи сообщений, и чтобы кабели связи прокладывать. Мой нынешний командир, как оказалось, не очень любил все эти новшества, поэтому их никто и не прибрал к рукам раньше. Ну, а саперы… Их в это время использовали только для обороны, а генерал Засулич не собирался отсиживаться в кустах перед какими-то японцами.

Может, и не так мне с ним не повезло.

– Беру… – Перед глазами начали вырисовываться первые детали будущего сражения, и я довольно потер руки.

Глава 4

Сижу на крыльце, смотрю на рассвет. Красиво, хотя здесь, на юго-востоке Китая, он какой-то не такой, как дома.

Вчера мы сдали Шевелева в дивизионный госпиталь, а потом отправились готовить к ночевке выделенное нам здание. Вернее, всеми бытовыми вопросами занялись Хорунженков и Клыков, а я больше слушал, смотрел и запоминал. Все нормальные казармы в Мукдене были уже заняты, так что нам досталось несколько домов-фанз на окраине. Все они были повреждены еще во время прошлой войны и до сих пор не приведены в порядок, но мои капитаны не обращали внимание на такие мелочи. Просто отдали распоряжение нестроевым, и те вернулись с гаоляном. Оказалось, это что-то вроде нашей пшеницы, только в два с половиной метра в высоту. Из верхушек можно чай заварить, а низ-сено пошел на лежанки для солдат и на то, чтобы заложить крышу. Один из фельдфебелей притащил несколько ночников, заправленных бобовым маслом, и у нас даже стало уютно.

А утром начались сборы. Отделениями должны командовать младшие и старшие унтер-офицеры, но их у нас еще не было. Вернее, имелся один-единственный прапорщик Стасов, но и он умудрился простудиться, и мы отправили его вслед за Шевелевым в Мукденский госпиталь. Так что построение провели ефрейторы, они же под строгими взглядами Клыкова и Хорунженкова заставили каждого проверить сапоги, и не зря. Это в мирное время в русской армии всем их шьют индивидуально, а вот при мобилизации – раздают по размеру. И, как оказалось, большая часть солдат даже не умела определять, что подходит, а что нет.

Ходят, сапоги гуляют – кажется, ничего страшного. Но потом большой переход, и все, ноги в кровь.

– Пятку подними. Носок чувствуешь? В носок уперся? Нет? Следующий.

Заставив почти двадцать солдат поменять обувь, мы еще раз всех построили и на этот раз двинулись в путь. Первый переход у нас планировался короткий, до Ляояна, и уже оттуда мы свернем на юг – к Ялу и нашим позициям. Час перехода, короткий отдых, потом еще и еще. На обед будет большой перерыв, и снова несколько переходов. Я мотал на ус практику пеших маршей, дополняя то, что успел увидеть в свое время в будущем. Иногда даже задавал вопросы, надеясь, что они звучат не слишком подозрительно.

– Почему вы так подгоняете отстающих? – тихо спросил я Хорунженкова. – Все-таки первый переход. Если кто-то выбьется из сил, то у нас есть несколько телег – подхватим. Разве это так важно?

– А на все двести человек у нас будут места? – привычно ехидно ответил капитан.

– Почему на двести? – удивился я.

– Потому что стоит одному сесть и отстать от строя, как в тот же самый миг у всех остальных в головах поселится одна мысль. А почему ему можно, а мне нет? И вот уже кто-то другой даст слабину. А потом посыпятся и остальные, трезво рассудив: не будут же наказывать сразу всех. И вот мы потеряем уже несколько часов, придем в Ляоян затемно, и о нормальном отдыхе можно будет забыть. А завтра новый переход, и выступать нужно не позже половины шестого.

Я кивнул, невольно вспомнив последнее наступление Германии в Первую мировую. Кайзершлахт – Битва императора – или же наступление за мир, как они его назвали. Тогда немцам удалось прорвать фронт, а потом одна из армий за день прошла аж семьдесят километров… Прошла и после такого рывка на три дня выпала из войны, просто пытаясь опомниться и восстановиться. Так что ходить нужно уметь. Отдыхать нужно уметь. А спать… Без еды солдат может продержаться довольно долго, а всего одна ночь без нормального сна лишает его половины боеспособности. Две ночи – и он уже может быть опасен для своих.

Мы добрались до Ляояна еще засветло, времени подготовиться к нормальному отдыху было с запасом. Поэтому на следующий день все прошло по плану. До реки Ялу дошагали за четыре перехода, и здесь мы разделились. Все отправились дальше к нашей позиции напротив острова Кинтеито, ну а я должен был сначала заглянуть в ставку генерала Засулича. Нужно представиться, познакомиться и получить мудрые распоряжения от моего нового начальства.

Сразу меня не приняли, так что появилось время оглядеть наши позиции. Река Ялу отделяла Корею от Маньчжурии и протекала в низине, окруженная холмами и горами со всех сторон. Ширина у нее была около двухсот пятидесяти метров в самом широком месте. Внушительно, но даже невооруженным глазом было видно сразу несколько бродов, которые старательно, словно ученик, выполнивший домашнюю работу, прикрыл своим корпусом Засулич.

Вот только я помнил, что японцы в этой войне не стеснялись строить мосты и наводить понтоны для охвата фронта, так что будет ли это иметь значение в реальном сражении? Увы, я не помнил деталей того, что нас ждет, но и так в глаза бросалась еще одна важная часть рельефа. Три острова – Киурито, Секито и мой Кинтеито – пока их удерживают наши солдаты, ни о каких стационарных переправах японцам и думать нечего.

– Вячеслав Григорьевич, – меня позвали в большую палатку, в которой располагался штаб Засулича, а судя по стоящим в углах самоварам, еще и офицерское собрание.

Помимо меня генерал пригласил двух подполковников: видимо, половину из тех, что пойдут в мой полк. Впрочем, почти сразу же я понял, как сильно ошибался.

– Полковник, рад вас видеть во 2-м Сибирском, – генерал, похожий на доброго дедушку с широкой бородой, попытался изобразить улыбку, но было видно, что он не очень доволен ни ситуацией, ни своим местом. – Позвольте представить вам подполковников Павла Анастасовича Мелехова и Степана Сергеевича Шереметева. Павел Анастасович с нами давно, а вот Степан Сергеевич попросил перевода аж из Польши. Так что прошу любить и жаловать.

– Рад знакомству, – я кивнул новеньким, пытаясь оценить, кто мне достался.

Мелехов – крупный, кряжистый, с цепким бегающим взглядом – казался немного недовольным, но прятал это за маской ревнителя устава. Шереметев, наоборот, держался расслабленно, словно для этого высокого и худого как палка дворянина вся война была не более чем развлечением. Охотник за острыми ощущениями или за Георгием, чтобы потом хвастаться им в салонах Санкт-Петербурга?..

Мы закончили с приветствиями, и я тут же перешел к делу:

– Михаил Иванович, а остальные? – Я ведь помнил про штат полка: штабные должности, 4 подполковника, 16 капитанов…

– 22-й стрелковый формируется последним, так что придется подождать, пока новые офицеры прибудут с пополнениями. Впрочем, у вас шесть штабс-капитанов, даже восемь, учитывая тех, что приехали с вами. Уверен, вы справитесь.

Засулич не издевался, он ведь и сам по факту формировал весь корпус прямо на первой линии. Причем в довольно двусмысленной ситуации. Главнокомандующий Куропаткин отдал ему приказ стоять в обороне и в случае чего огрызаться и отходить. А наместник всего русского Дальнего Востока Алексеев, наоборот, хотел идти вперед, чтобы как можно раньше показать японцам их место и минимизировать экономические потери. И вот у Засулича было в два раза больше начальников, чем нужно, и в два раза меньше людей.

Не знаю, высказывался ли он сам об этом, но лично я молчать не собирался. Кажется, перенос во времени не очень хорошо сказался на моем характере. Скверный он стал.

– Это меньше половины от того, на что я рассчитывал, – выдал я.

– Что?

– Текущих сил полка недостаточно, чтобы выполнять поставленные передо мной задачи, – я повторил то же самое сухим казенным стилем.

– А я перед вами еще никакие задачи не ставил, – Засулич начал хмуриться, разом растеряв все свое хорошее настроение.

– Мне уже выделили участок реки, где нужно будет остановить врага…

– Враг пойдет по переправам, так что вам нечего бояться… – генерал ответил с такой уверенностью, что у меня даже мурашки по спине побежали. И когда же с таким апломбом он согласится признать, что японцы могут поступить не так, как он за них решил?

– Может, у вас получится выделить хоть что-то? – очень не хотелось продолжать, но уходить с пустыми руками хотелось еще меньше. – А то у меня ни артиллерии, ни даже казаков нет.

– Вся артиллерия сведена в дивизионные батареи для прикрытия бродов, – Засулич сначала отмахнулся, но потом задумался. – А вот насчет казаков… У меня тут прибыл один хорунжий из Иркутска. Тоже молодой, дерзкий, уже поспорил с генералом Мищенко. Думаю, Павел Иванович не обидится, если я выделю вам сотню с этим самым Врангелем[8].

Собственно, на этом наша беседа и закончилась. Меня никто даже слушать не стал, зато я стал обладателем одного из будущих белых генералов. А ведь и правда… Только сейчас вспомнил, что многие из них прошли через Русско-японскую, даже сражались вместе и вместе дружно отступали по Мукденской дороге в 1905-м… Судьба?

Я вышел на улицу, вдыхая воздух полной грудью. В палатке хоть и проветривали, но запах масляных ламп истребить было не так просто. Вслед за мной вышли оба подполковника, и мы двинулись к нашим позициям. Мелехов по пути рассказывал, как тут все устроено, Шереметев больше молчал, иногда морщась от грубых оборотов азиатского старожила, ну а я старался представить, как мне выстроить жизнь полка с учетом резко уменьшившихся сил.

Уже вечером Павел Анастасович Мелехов собрал офицеров своего батальона, чтобы поделиться новостями. А еще выговориться.

– Ну, что новый полковник? Даст нам жизни? – первым нарушил молчание капитан Сомов.

Старый служака. Когда-то они начинали вместе с Мелеховым, оба старшие в семьях георгиевских кавалеров, значит, имели право на платное гражданское и бесплатное военное образование. В общем, выбора, считай, и не было. Только вот у Сомова карьера так и замерла, а сам Мелехов почти добрался до полковничьих погон. Один шаг, и получил бы потомственное дворянство, но нет… Не поверили в него, не захотели отдавать даже неполный полк, предпочли спихнуть на чужака, чтобы в случае неудачи не потерять лица перед начальством.

– Пока непонятно, какой он… – после долгой паузы ответил Мелехов. – Я поговорил с новенькими, они вроде за него, но сомневаются… Оказывается, поезд полковника по пути обстреляли, ранили доктора, так он сам своими руками ему операцию и провел.

– И выжил доктор? – заинтересовался историей Шульгин, капитан второй роты. Когда-то он попал на подавление Боксерского восстания прямо из Восточного института, где учил китайский, думал, что разбирается в их культуре, но… Только на земле понял, как на самом деле был далек от всего этого во Владивостоке. Остался, прикипел и вот уже четвертый год тянул лямку.

– Неизвестно. Оставили в Мукдене. Кто-то говорит, что выздоровел, а кто-то рассказывает, что на самом деле доктор умер, и полковник просто решил это ото всех скрыть.

– Это было бы на него больше похоже, – поручик Славский где-то достал бутылку вина и с чувством поставил ее в центре стола.

Невероятный талант добывать недобываемое, которому Мелехов не мог найти никакого объяснения. Как и умению молодого аристократа влипать в неприятности.

– Что-то узнали? – спросил подполковник, как будто без особого интереса.

– Нашел нескольких солдат, что с ним раньше служили, так все они говорят одно. Макаров – трус, не то что его тезка адмирал. В бой никого не водил и даже, чтобы другим приказ отдать, мог часами собираться. Так что зря он сюда напросился… – Славский сделал слишком большой глоток и подавился. – Уверен, уже скоро его натура вылезет наружу, и генерал поймет, кто на самом деле должен нами командовать.

Подполковник покачал головой, но про себя порадовался словам Славского. Значит, не он один увидел истинную природу Макарова. Тот-то, может, и не плохой человек, операцию провел, наверное, жизнь спас кому-то. Вот только разве правильно офицеру столько о людях думать? Нельзя на войне солдата жалеть, ни своего, ни чужого! Убивать, конечно, просто так тоже неправильно, но без этого еще ни одно сражение не обошлось. А если начнешь изображать наседку, а не командира, если станешь только бегать от врага, то в итоге-то что? Только еще больше потеряешь!

Степан Сергеевич Шереметев не стал спешить в свой батальон. Все равно обычные офицеры сами по себе, он сам по себе, и незачем играть в равенство и братство. Каждый прекрасно понимает, что он прибыл сюда ненадолго – одно сражение, желательно победное, но это вовсе не обязательно, и можно обратно в Петербург. Туда, где только и течет настоящая жизнь, где на самом деле решаются судьбы империи.

Сегодня, как и всю последнюю неделю, Степан Сергеевич мог бы провести время с книгой, но новый полковник его заинтересовал. Даже не слухами об операции или показной аскезой, с которой он прибыл на Ялу, а тем, как держал себя с Засуличем. Словно не подчиненный, а равный, который считает, что они делают одно общее дело. Обычно такой юношеский максимализм не доживал до столь высоких званий, и Шереметев решил немного поболтать со своим новым командиром. Потратит зря время, а скорее всего так и будет – ничего страшного, но, возможно, из него все же получится интересная история.

Шереметев приметил полковника у своей палатки с блокнотом в руках и присел рядом.

– Вячеслав Григорьевич, а как вы думаете, зачем нам эта война? – Шереметев давно выработал для себя правило. Хочешь понять человека, спроси его о чем-то важном и посмотри, как глубоко он сумеет копнуть. Так и кругозор можно понять, и уровень интеллекта, и, что немаловажно, с кем этот человек общается.

– Зачем? – полковник не сразу отвлекся от своих мыслей. – Будет зависеть от того, выиграем мы или проиграем.

– Думаете, мы можем проиграть? Конечно, Япония удачно начала. Внезапная атака на Чемульпо, Порт-Артур, но что дальше? Решающего преимущества на море у нее нет даже сейчас. Скоро придет эскадра Вирениуса, и перевес будет на нашей стороне. А уж на суше… Что могут азиаты против нормальной армии?

Шереметев ждал, что же ответит полковник.

– Вы кое-что упустили, – Макаров вздохнул и отложил свой блокнот, взявшись за разговор всерьез. – Японцы не просто уничтожили «Варяга» и «Корейца», они провели операцию сразу на нескольких уровнях. Вы же знаете, что такое совет стационеров?

Шереметев кивнул. Дипломатия канонерок, как это называлось, сводилась к тому, что в портах нейтральных стран часто стояли корабли великих держав. Как напоминание об их силе и необходимости учета их интересов. Так, в Чемульпо за Кореей присматривали «канонерки» не только России, но еще Англии, Франции, Германии и Соединенных Штатов. Их капитаны как раз и составляли тот самый совет стационеров, где председателем обычно выбирали старшего по званию и по классу корабля.

И тут полковник был прав: англичане провернули интересную комбинацию. Незадолго до нападения они перевели в Чемульпо свой крейсер первого ранга, тем самым перехватив лидерство и возможность выдвигать вопросы на совет стационеров. Наши среагировали, срочно перегнав в Чемульпо «Варяг» с каперангом Рудневым на борту. У Англии не было времени менять корабли, но они поступили хитрее – просто повысили своего капитана. И когда японский транспорт начал высадку десанта в порту Чемульпо, тот как лидер стоянки не дал согласия на наведение порядка.

Возможно, кто-то другой смог бы нарушить правила, которыми столь явно играли наши враги, но капитан «Варяга» предпочел действовать благородно и поплатился. 9 февраля его заперли в порту – японцы привели на наши два корабля свои 8 миноносцев и 6 крейсеров, из которых один был броненосным… И опять же хитрость. Если бы Корея оставалась нейтральной, то другие стационеры должны были бы поддержать «Варяг». Вот только высаженный ранее десант, захватив город, объявил Корею японской территорией. И все другие капитаны дружно согласились, что теперь не имеют права принимать участие в этом исключительно русско-японском конфликте.

«Варяг» все равно попытался прорваться, не сумел и был затоплен. Красивая история, которую превратили в подвиг, что обычно так нужен в начале войны, но… Шереметев задумчиво слушал своего собеседника, который рассказывал ему примерно то, о чем он и сам думал. Но как? Шереметев-то знал все детали благодаря связям семьи, а этот откуда в курсе? Или русских офицеров неожиданно стали лучше учить?

– Что же касается Порт-Артура, – продолжал полковник, – то я понимаю, почему адмирал Старк не захотел держать корабли на внутреннем рейде. Боялся, что хватит одного удачно затопленного в фарватере брандера, и их запрут. Но подготовиться к минной атаке можно было и лучше.

– Я слышал, наши корабли использовали прожекторы, чтобы раньше заметить врага, – Шереметев неожиданно снова ощутил себя в столице, когда ты не только рассказываешь и объясняешь новости, но и можешь услышать что-то интересное.

– Ага, подсветили себя, чтобы японцы точно не промазали, – полковник даже выругался. – Неужели автору этой светлой идеи не пришла в голову мысль хоть раз выйти в море и проверить, как это смотрится со стороны? Впрочем, не скажу, что наши совсем ничего не делали. Идея патрулировать дальние подходы малыми кораблями была неплоха… Если бы наши миноносцы не были медленнее японцев! А то ведь они даже почти столкнулись и все равно пропустили 8 кораблей из 10.

Шереметев только кивнул, про такие подробности он даже не слышал.

– И как думаете, что будет дальше?

– Учитывая споры между Старком и адмиралом Макаровым о том, как правильно оборонять Порт-Артур, разве есть сомнения? Пост получит Степан Осипович. Вот только справится ли он?

– У вас есть сомнения?

– А у адмирала есть практический опыт сражений?

– Он командовал эскадрой.

– В мирное время.

– У нас будет прикрытие с земли, возможность обеспечить, пусть и не сразу, численное превосходство. Разве это не тупик для японского флота?

– Буду рад, если вы окажетесь правы, а пока… Армия генерала Куроки осваивает Корею. Сколько их будет к концу месяца с учетом пополнений? Тысяч сорок? А сколько у нас? Тысяч двадцать? Меньше. Даже с учетом того, что японцам придется потратиться на гарнизоны, соотношение будет в их пользу.

– То есть вы из тех, кто считает, что лучше было бы договориться с Японией о разделе сфер влияния? – Шереметев неожиданно осознал, на каких позициях стоит полковник. Мирный план, слухи о его медицинских талантах – портрет начал складываться.

– А вы думаете, что это не имеет смысла?

– А я уж было решил, что вы разбираетесь не только во флотских делах, но и в политике, – Шереметев не удержался от легкого укола, а потом поделился с полковником своими соображениями по ситуации. Возможно, в Санкт-Петербурге он бы не решился говорить столь откровенно, но здесь, на границе мира, почему бы и нет.

Я всегда думал, что Русско-японская война – это война между Россией и Японией. Подполковник Шереметев же мне на пальцах объяснил, что это всего лишь фон. Так, японцы действительно с 1903 года предлагали поделить сферы интересов и были готовы признать нашу Маньчжурию, но… Для новой войны они уже взяли в кредит больше двух своих годовых бюджетов. Нищая Корея никогда не смогла бы окупить эти деньги, так что война была неизбежна. Различались только стартовые условия: нужно ли было крутить всевозможные хитрости, чтобы высадить десант на континент, или же мы бы сами открыли им дорогу.

После этого Шереметев начал было говорить что-то о конфликте царя и министров, но быстро осекся и откланялся. Кажется, даже на сопках Маньчжурии были темы, о которых стоит молчать… После этого я еще долго сидел в тишине, прокручивая в голове все, что услышал. Война, под которую набрали кредитов и которой нельзя было избежать. И ведь пока японцы будут побеждать, им будут давать их еще и еще. А если мы сумеем их тут сдержать? Хотя бы раз. Дело ведь даже не в победе как таковой, а в поражении, которое само по себе может перекрыть кран финансовой подпитки.

Вот только я не настоящий офицер и даже медик ненастоящий. Но ничего, какие-то идеи я набросал, какие-то еще набросаю – и уже завтра начнем делать наш полк лучше. Чтобы армия Куроки, или кто там еще придет, только и смогла, что обломать о нас зубы.

Глава 5

Стою, мысленно матерюсь, слушая, как тут устроена медицинская служба, и сравниваю с тем, как все изменилось за последующий век. Проснувшись, я решил начать с того, в чем получше разбираюсь, и вот… Начал на свою голову.

– Таким образом, у нас есть четыре передовых перевязочных пункта, которые идут вместе с ротами, и где будут работать мои коллеги, – старший полковой доктор Игорь Иванович Слащев кивнул на своих более молодых товарищей, а потом гордо пошевелил длинными седыми усами. – Помимо них уже почти подготовили один главный перевязочный пункт, где буду находиться я сам. И как глава вашей медицинской службы хочу сразу сказать, что привезенное вами оборудование избыточно. Будет правильнее переправить его в дивизионные передвижные госпитали, а лучше в госпиталь корпуса. Поверьте, там по-настоящему опытные врачи, и они найдут всему этому применение гораздо разумнее, чем вы или даже я.

– То есть вы предлагаете отдать машины для дезинфекции и льда, рентген, а заодно и все наши полевые повозки в тыл? – я на всякий случай все же переспросил.

– Именно.

– Мне не доверяете? Или сами так боитесь ответственности? А может, просто пользоваться не умеете? – От моего вопроса доктор, уже уверившийся в легкой победе, даже замер.

– Это… Все не так!

– Если не умеете, я вас научу. Это не сложно.

– Да умею я!

– Тогда оборудование останется у нас, – я отмел все возражения.

– А что насчет медицинских препаратов? – старший аптекарь, Филипп Иванович Корф, неожиданно встрепенулся. – У нас с собой есть полковой запас бинтов, одежды для раненых, да и лекарств тоже. Это немало, но вдруг не хватит. Может, заберем хотя бы часть нашей доли с дивизионного склада?

– Ну, Филипп Иванович, ну что вы опять начинаете свое плюшничество! – Слащев тем временем успокоился и принялся довольно отчитывать погрустневшего аптекаря. – Все же рассчитано. Как будет нужно, нам подвезут все необходимое. А если сейчас все взять, а нам придется резко куда-то выдвигаться, как это с собой возить?

Битва хомяка и перестраховщика – и в этом сражении я точно на стороне первого. Особенно учитывая, что нам действительно понадобятся все возможные запасы.

– Считайте, что каждый солдат в полку будет ранен, – решил я. – И пусть на каждого у вас будет в достаточном количестве и перевязочного материала, и всего остального.

Невольно вспомнил расчеты Первой мировой. Под ее конец французы, идя в наступление, разворачивали за каждой дивизией госпиталь, превышающий ее по количеству коек ровно в два раза. Потому что знали: к обеду этой дивизии не станет уже в полном составе, и на ее место придет новая. А им нужно будет лечить тех, кто выживет и в первую волну, и во все следующие. У нас, надеюсь, до такого ужаса не дойдет…

– И все же я считаю, что это лишняя трата ресурсов, – Слащев долго терпел, но в итоге не выдержал. – Когда я работал в Красном кресте в Южной Африке, мы себе такого не позволяли.

И тут я впервые взглянул на доктора как на профессионала. Доброволец на Англо-бурской – это хороший опыт. Вот только над умением делать выводы ему бы поработать.

– Прекрасно, – я кое-что вспомнил. – Мне тоже попадались документы по той войне. И англичане писали, что в среднем каждый их солдат за то время прошел через госпиталь. Если брать гражданскую войну в Америке, то там и того больше: каждый солдат был в госпитале в среднем три раза. А какой у вас опыт?

– Такие цифры я не изучал, – доктор опять растерялся.

– Тогда до новых вводных будем ориентироваться на них, а потом уже начнем вносить корректировки.

Слащев сдался, и мы перешли к обсуждению остальной работы медицинской службы. Если честно, мне уже давно хотелось сказать «стоп» и начать все менять, но… Я ведь тоже не специалист – сколько у меня опыта? Так что старался слушать, пытаться понять. Про инфекции было даже интересно. Оказалось, доктора тут успели провести целую спецоперацию по приучению солдат к чаю, и когда те перестали пользоваться сырой водой, удалось до минимума свести болезни желудка и холеру. А вот с чем не получалось справиться, так это с сифилисом. Местные им болели, рядовые, несмотря на все угрозы и разъяснения, к ним бегали, и результат налицо. Иногда в прямом смысле слова.

Здесь мне сложно было что-то сказать. Учись я в свое время на обычного доктора – возможно, было бы по-другому, но буду думать… А пока мы снова перешли к полевой медицине. Слащев с другими докторами принялись рассказывать, как у них организована сортировка, как они отслеживают типы ранений и определяют судьбу пострадавших… И я все-таки не выдержал.

– Простите, я правильно понял, что вы собрались измерять пульс прямо на поле боя?

– Без этого не поставить верный диагноз, – Слащев вскинул голову, на этот раз твердо уверенный, что сумеет поставить меня на место. – Вы не доктор, поэтому вам не понять, насколько точный диагноз важен для лечения.

– Я не доктор, – согласился я и закрутил головой, – поэтому мы проверим…

Рядом как раз проходил один из капитанов Мелехова, и я подозвал его, чтобы тот подобрал нужных людей. А сам тем временем рассказал нашим врачам и фельдшерам, что мы будем делать.

– Суть простая. Сейчас капитан Шульгин приведет нам два десятка смышленых рядовых и одну свинью. Свинью режем и с помощью ее крови имитируем попадания пуль, разрывы снарядов и другие приятные мелочи. Солдат я лично проинструктирую, что с ними случилось, ваша же задача – обработать этот поток раненых, словно мы на поле боя. Количество людей, что вы поставите на эту задачу – на ваше усмотрение. Я же со своей стороны буду оценивать, сколько времени займет сортировка, и сколько ошибок вы при этом совершите.

– Вячеслав Григорьевич, это неправильно… – доктор попытался поспорить.

– У вас есть где-то пятнадцать минут, чтобы подготовиться и на деле доказать мне свою правоту. – Я постучал по часам, а потом отошел в сторону к группе солдат, которых как раз привел капитан Шульгин.

Тут, признаюсь, я немного недооценил задачу – пришлось потратить почти полчаса, чтобы объяснить рядовым, что именно от них требуется. Они до последнего не хотели верить, что господин полковник задумал именно такое невиданное дело. Зато сам капитан и присоединившийся к нему поручик Славский включились с настоящим интересом. И когда я дал сигнал начинать, так и вовсе отыграли самое настоящее представление.

Поручик тряс своей залитой свиной кровью рукой и завывал, словно самый настоящий волк, перетягивая на себя почти все внимание десятка фельдшеров, выделенных на дело Слащевым. Сам доктор хмурился, краснел и держался почти минуту, но потом не выдержал и криком напомнил своим, что, вообще-то, у них тут не один поручик на излечении. В итоге осмотр и сортировка с описанием, что делать дальше, заняли почти пятнадцать минут. Честно, даже быстрее, чем я ожидал.

А вот доктор Слащев, кажется, был готов провалиться под землю от стыда.

– Не думал… Не думал, что будет такой хаос, – раз за разом повторял он.

– Солдаты вон регулярно занимаются упражнениями, – заметил я. – Если и вы будете своих орлов гонять, уверен, они тоже довольно быстро набьют руку. Тут ведь дело не только в скорости, – я шел мимо раненых и остановился рядом с довольным Славским. – Возьмем поручика – что вы у него нашли?

– Скользящее ранение руки, – тихо ответил один из фельдшеров.

– Требует ли оно срочного вмешательства врача?

– Нет.

– А каким вы его осмотрели?

– Первым, – фельдшер покраснел вслед за своим начальством.

– Дальше, – я подошел к еще одному раненому. – Это рядовой Семенов – что с ним?

– Мы подходили, – зачастил уже другой фельдшер. – Он тихо сидел в углу и отказался отвечать на наши вопросы. А это вообще нечестно!

– Рядовой Семенов, какие у вас были инструкции? – я повернулся к солдату.

– Сидеть молча, если не подойдут в течение десяти минут, – солдат смущенно вернул часы капитану Шульгину. – Если подойдут раньше, сказать, что рядом был взрыв, теперь тошнит и кружится голова.

– Что это? – я посмотрел на фельдшера.

– Не знаю.

– Это контузия! – рявкнул я в ответ, на мгновение задумавшись о том, что открытие большей части последствий от воздействия взрывов и оружейного огня еще впереди. Ну да что теперь делать, будем опережать время. – Ударная волна поражает головной мозг и его функции. От удара о черепную коробку возможен отек, но с этим мы ничего не сделаем. А вот помочь человеку не захлебнуться рвотой – положить его на бок в устойчивую позу с подтянутым повыше коленом – это нам уже по силам. Кажется, мелочь, но такая мелочь, если не обратить на нее внимание, в отличие от царапины может стоить жизни! И ваша… Нет, наша общая главная задача сделать так, чтобы мы правильно распределили ресурсы и помогли всем, на кого нам хватит времени и сил.

– Разрешите, господин полковник? – капитан Шульгин, внимательно слушавший мою речь, вытянулся, чтобы задать вопрос.

– Разрешаю.

– Почему вы говорите, что мы должны помочь тем, на кого хватит времени? Почему не всем?

– Потому что, – я вздохнул, – у нас недостаточно врачей на каждого раненого. Чем раньше мы это признаем, тем быстрее начнем искать решение, что с этим делать. Так же важно понимать, что раненые появляются не в тылу в больнице, а на переднем крае, где стреляют, где ни на что нет времени, и все, что можно и нельзя, нужно делать быстро и не высовываясь. Поэтому правильная сортировка – это одна из важнейших частей работы медицинской части. Ведь в чем ее суть? Мы делим раненых на группы. Черная – те, кому не помочь, и если мы будем тратить на них время, то украдем его у тех, кого еще можно спасти. Красная – те, кто может умереть в течение часа и кем нужно заниматься в первую очередь. Желтая – те, чьи жизни пока не находятся под угрозой и, как бы больно им ни было, они должны подождать, пока врачи, количество которых ограничено, будут спасать их товарищей. И наконец зеленая группа – легкие раненые. Легкие – это не значит, что их не нужно лечить, но значит, что до госпиталя они смогут добраться самостоятельно. Естественно, не одни, соберем их в группу, человек 10–20, поставим сопровождающего и вперед. А медицинский транспорт сохраним для тех, кто на самом деле не сможет без него обойтись.

Игорь Иванович Слащев думал, что сегодня ему как обычно придется ставить нового офицера на место. Уже не раз бывало, что мундиры пытались его строить, рассчитывая загнать медицину в свои тугие армейские рамки, но быстро убеждались, что на самом деле ничего в ней не понимают. И, к счастью, им обычно хватало понимания, что ради блага своего и солдат стоит отойти в сторону.

Сегодня доктор Слащев впервые почувствовал себя на их месте. Сначала странные слухи о том, что новый полковник провел в прямо в поезде операцию на артерии. И пусть Игорю Ивановичу доводилось читать о подобных опытах, но рассчитывать, что кто-то в России оказался на острие науки, было невероятно. Особенно невероятно, что этим кем-то оказался военный… Поэтому он просто предпочел не поверить в эти сплетни. Точнее, он не верил сначала, но когда полковник Макаров устроил ему разнос с сортировкой раненых, появились сомнения. И ведь как придумал – не просто накричал или объяснил словами, а показал на деле и ткнул носом.

Игорь Иванович так разозлился, что был готов взорваться из-за любой мелочи, но тут полковник рассказал своему капитану про суть сортировки и… Это было так необычно. Новые слова, термины, но при этом все так просто и понятно. А потом Макаров и вовсе предложил повторить эксперимент. Только теперь уже доктор будет готовить раненых, а он в свою очередь проинструктирует фельдшеров. Мысль о том, что это глупые игры, мелькнула лишь на мгновение, уже через секунду доктор думал только о том, как теперь уже он макнет полковника носом в грязь.

И он постарался. Снова привлек поручика Славского, придумал каждому солдату свой уникальный случай и добавил пару хитростей. Если не догадаться задать правильный вопрос, то причину болезни легко можно было перепутать. А еще… Тут Игорь Иванович признавался сам себе, что поступает не очень честно, но очень уж ему хотелось победить – в общем, он добавил пару случаев, с которыми точно еще никто из его команды не сталкивался. Так что победа теперь была ему гарантирована.

– Вы готовы? – спросил полковник.

– Готовы, – доктор оглядел созданное им поле раненых.

– Тогда начинаем… – ответил его противник, и вперед выступил один-единственный фельдшер.

Новенький Короленко – Слащев задумался, насколько тот может быть хорош, но только тряхнул головой. Все его ловушки тому точно не обойти. Доктор был уверен в себе, но все равно с волнением следил за происходящим.

Короленко подошел к первому больному. Вопрос – он его даже не расслышал на расстоянии – ответ.

– Красная группа.

Второй раненый. Вопрос-ответ.

– Зеленая группа.

Рядом начал прыгать поручик. Вопрос – тот попытался увести разговор в сторону. У Игоря Ивановича даже вспыхнула надежда, но…

– Зеленая группа, – припечатал Короленко и продолжил свой поход.

Всего сортировка раненых заняла чуть больше минуты, и ошибся фельдшер только один раз. Причем и сам Игорь Иванович, если не кривить душой, в том случае мог бы допустить оплошность, столько всего там накрутил. Теперь должен был начаться разбор, но тут к полковнику прибежал еще один новенький, капитан Хорунженков, и доложил, что кто-то устроил дебош у его палатки.

В общем, полковник Макаров ушел заниматься своими делами, а доктор Слащев остался со своими. И он не собирался терять ни секунды, чтобы разобраться, что же именно тут произошло.

– Как? – подошел он к Короленко. – Что вам сказал полковник, как вы сделали все так быстро? И так… безошибочно?

– Он… – фельдшер выглядел смущенным. – Он сказал, что это называется простая сортировка. Если человек не дышит и не двигается – черная зона…

– Но ведь можно ошибиться! – тут же воскликнул кто-то из толпы. – Наша задача – нести христианское милосердие, но как можно отворачиваться от кого-то так быстро, даже не попытавшись ничего сделать?

– Я сказал полковнику примерно так же, – Короленко покраснел. – А он сказал, что это чушь.

– Что? – доктор Слащев открыл рот от удивления.

– Да! – с вызовом ответил Короленко. – Сказал, что милосердие он оставит господу богу, а наша задача – сделать так, чтобы как можно больше раненых выздоровели и как можно быстрее вернулись в строй.

В толпе тут же началось обсуждение этой крамольной мысли, и доктор Слащев должен был признать, что звучит она на диво разумно. Чувствовалась в ней, конечно, армейская грубость и прямота, но… Возможно – тут доктор чуть не подавился на вдохе от этой мысли – чего-то такого и не хватало на самом деле всей медицинской службе империи. А то любят в том же Красном кресте поговорить об абстрактном милосердии, а как до дела доходит – кто в лес, кто по дрова. Нет цели, а значит, нет и возможности договориться: а что не так, а что можно сделать лучше.

– Оставим споры. Что там дальше было в этой простой сортировке?

– Если дышит, но не может говорить или двигаться, то красная зона.

– Дальше.

– Если двигается, говорит, но не может ходить, то желтая…

– А почему такой акцент именно на возможности ходить?

– Потому что если может двигаться и ходить, то это зеленая. Этот пойдет дальше своим ходом, – победно улыбнулся Короленко. Похоже, он сам задал тот же вопрос в свое время и теперь доволен, что и другие попались в эту ловушку.

Фельдшеры начали бурно обсуждать услышанное, другие врачи, стараясь сохранить репутацию, держались в стороне, но и они нет-нет, да и вставляли слово-другое. Сам же Игорь Иванович твердо решил, что будет внедрять эту новую методику у себя. Да, в ней было немало дыр, особенно в сортировке желтых и красных больных, и тут фельдшерам на местах будет помогать только их опыт и насмотренность. Но уж больно убедительной получилась разница: 15 минут и 10 фельдшеров в одном случае, и 2 минуты и 1 фельдшер в другом. Небо и земля. Да и сам доктор, хоть и был весьма упрям, пользу дела всегда ставил на первое место.

Возможно, и остальные идеи полковника будут иметь смысл… По крайней мере, когда он освободится, нужно обязательно еще поговорить.

Я икнул прямо на ходу, замедлился, чтобы восстановить дыхание, а потом уже спокойно вышел к своей палатке, рядом с которой гарцевали и переругивались одиннадцать казаков. Их старший выделялся не только погонами. Сам вытянутый, голова тоже, словно старалась успеть за телом, и иссиня-черные щегольские усы. Вот, кажется, я и познакомился с начальником переведенной ко мне кавалерийской сотни.

Петр Николаевич Врангель или, покороче, фон Врангель. Фон – потому что барон, и сейчас с этим баронским апломбом мне и придется разбираться. Еще бы понять, чего он так взбеленился!

– Господин полковник! – один из ближайших казаков неожиданно бросил мне укороченную для кавалерийских частей мосинку. – Давайте стреляться! За то, что в грош не ставите русскую кавалерию!

В памяти неожиданно всплыло. Свои командиры, свои интенданты, даже свои инспекторы – кавалерия, как и флот, в это время была словно государство в государстве. И, кажется, когда Засулич предложил выделить мне личную сотню, это было не столько подачкой, сколько подставой.

– Ну что, господин полковник? Или боитесь? – Казак начал картинно поднимать свой карабин, и меня изнутри снова наполнила ледяная уверенность.

Как тогда с интендантом в поезде…

Ладонь, до этого сжимавшая шейку приклада словно дубинку, сменила хват: пальцы заняли каждый свое привычное и единственно правильное место. Мизинец полностью расслабился, чтобы не ходил локоть. Указательный лег на спусковой крючок точно краем первой фаланги, чтобы при нажатии винтовка даже не подумала шелохнуться… И откуда я все это знаю? Ни я сам, ни бывший Макаров никогда не были хорошими стрелками.

Откуда, черт побери?!

Глава 6

Стою, карабин смотрит чуть вперед, врангелевцы передо мной замерли. Кажется, никто не ожидал, что я пойду на обострение? Ну, побузили казаки, и что такого? А вот не дождетесь, я пойду до конца, потому что без нормальной кавалерии сожрут меня тут японцы, а вот с ней – появилась у меня пара идей, пока спал.

– Не шутите так, полковник! Мы сегодня на дело ходили, по нам корейцы стреляли, мы до крови жадные… – Казак, бросивший мне мосинку, поднял свой карабин немного повыше.

Я до последнего не верил, что до такого дойдет, но тут опять взяли верх неизвестно откуда появившиеся рефлексы. Мой карабин взлетел выше и быстрее – грохот выстрела, и деревянная ложа мосинки в руках шутника разлетелась на куски. Трехлинейная пуля, 7,62 миллиметра, еще и на таком малом расстоянии – это страшная штука, но когда стрелял, я словно видел, что и как будет дальше. Пуля в одну сторону, большая часть щепок приклада – в другую. Мелочь, конечно, достала и казака, и его коня, но это действительно была мелочь.

– Как это понимать, полковник? – Врангель поднял своего коня на дыбы.

– Ах ты, сволочь! – Еще один казак решил перейти от слов к делу.

Ну а я снова выстрелил. В магазине мосинки 5 патронов – минус еще один, осталось три. На этот раз замерли все. Если в первый раз мой выстрел еще могли принять за случайность, в том числе и я сам, то теперь уже второй разнесенный в щепки приклад прямо говорил о том, куда и как я стрелял.

– Кажется, мы неправильно друг друга поняли, – Врангель окинул взглядом свою банду, а потом спрыгнул с коня. – Забудем?

Он протянул мне руку.

По всем правилам то, что мы сейчас натворили, это трибунал. Вот только армия – это не только правила, это прежде всего толпа самых разных мужиков, которым нужно ужиться друг с другом. Я ведь уже видел такое в свое время. Хорошо, когда можно служить строго по уставу, но… Нам сейчас не служить, а воевать надо.

– Знаете, Петр Николаевич, – я внимательно посмотрел на Врангеля, – если бы сейчас было мирное время, вы бы вместе со своими людьми пошли под суд. Но сейчас война. И мне в моем полку нужны волкодавы с зубами, а не в строгом ошейнике. Понимаете?

– Рвать, но только по вашему приказу? – фон Врангель сразу понял, что к чему. А чего я хотел от барона?

– Только так, – я пожал протянутую руку. – А теперь идите. С генералом Мищенко я сам поговорю насчет вашего перевода, когда он вернется. Чтобы не было обид. И… – я задумался. – В 19:00 будьте готовы, возьму вас с собой на обход наших постов. Заодно и обсудим, чем вы на самом деле сможете помочь полку.

Мы несколько долгих секунд мерились с Врангелем рукопожатиями, пока довольный сотник[9] не отпустил мою ладонь. Кажется, договорились – я немного расслабился и тут же вспомнил одну странность, которую пропустил в самом начале.

– Подождите… Вы сказали, что по вам корейцы стреляли? Но откуда они взялись? И разве мы с ними воюем?

– Да это пограничники, – ответил тот самый казак, что кинул мне свой второй карабин. – Формально у них японцы уже столицу взяли, а они до сих пор играют в независимость. Мол, это нам решать, кто тут будет ходить. Нет, чтобы включить голову и вместе с нами вдарить по самураям!

Он только рукой махнул, недовольный менталитетом наших южных соседей. Хотя лично я не удивлюсь, если все эти независимые патрули на самом деле управляются из штаба армии Куроки. А что? Китайцев для шпионажа японцы используют, почему бы не припахать и корейцев. А вот чего Корее потом будет стоить эта оккупация, которая закончится только после Второй мировой, кто же о таком будет думать заранее.

– Надо бы этих корейцев захватить и допросить, кто у них главный, – задумался я вслух.

– Нельзя, – возразил Врангель. – Нейтралы же, так как мы их захват японцами не признаем. А как их брать в плен и спрашивать после такого?

– Те, кто стреляют в моих солдат, точно больше не нейтралы, – лично у меня по этому поводу никаких моральных дилемм не было. – Так что до вечера подумайте еще и над этим. Как будет лучше провернуть.

– Так точно, – Врангель ответил с усмешкой, но очень уж довольной она была.

– Господин полковник, разрешите попросить? – снова вмешался в разговор тот казак. Упорный и наглый, наверно, тоже какой-то «фон».

– Чего тебе?

– Винтовку верните, пожалуйста. А то одну сломали, вторую забрали, а у меня теперь денег не хватит, чтобы новую взять.

– У друзей одолжишь, – я только отмахнулся. – Или ты хочешь забрать у меня то, что я взял в бою?

Врангель усмехнулся еще злее и довольнее.

– Не хочет он! – барон треснул по плечу своего товарища. – До вечера, господин полковник.

– До вечера, – я попрощался и проводил взглядом удаляющуюся кавалькаду.

Вот и поговорили.

После общения с медиками и казаками мне нужно было подумать, и я уже при свете дня осмотрел и прошелся по нашим позициям. Вылезло несколько новых деталей. Во-первых, островов на реке оказалось не три – столько было только в лоб перед нашей позицией, а так вся Ялу словно бы состояла из заросших кусочков суши и огибающих их быстрых водных потоков. Во-вторых, на нашем левом фланге нашлась еще одна река. Айхэ впадала в Ялу, как бы прикрывая нас с этой стороны, вот только ощущение это было обманчивым. Даже я с высоты видел сразу несколько бродов, а сколько их на самом деле, где можно перевести хоть полк, хоть целую дивизию? Возможно, даже с артиллерией…

Итого линия фронта, где с корейской стороны стояла деревня Ыйджу, а с нашей – Тюренчен, составляла около 16 километров. Еще не меньше стоило бы держать под контролем вдоль Айхэ. Много на один наш корпус для того, чтобы рассчитывать всерьез остановить японцев. Впрочем, подкрепления подходили, и за месяц до начала боевых действий можно было рассчитывать набрать почти полные штаты. А главное, раскинуть нормально свои дозоры, чтобы точно знать, где и какой ждать атаки.

А то… С моей сопки были видны неглубокие окопы главных позиций и прикрытые лишь спереди батареи, стоящие к ним почти вплотную на открытой стороне холмов. А уж про какие-то посты с той стороны реки и вовсе речи не шло. Раз в несколько часов разъезд, и все… Впрочем, может, разведчики на то и разведчики, что их не так просто заметить, и на самом деле все хорошо? Мое настроение немного улучшилось, и я стал ждать вечерней инспекции даже с некоторой надеждой.

Зря!

В семь вечера я собрал своих подполковников, Врангеля, ну и Хорунженкова, так как именно вокруг его роты начинал формироваться новый батальон. Мы все вместе пошли осматривать наши передние позиции, и их просто не было!

– Почему? – не выдержал я, когда мы прошлись по полковому палаточному лагерю, осмотрели несколько линий окопов по пояс, а потом за выставленной прямо на нашем берегу линией часовых все и закончилось.

– По штату у нас не так много лопат, если вы про земляные работы, – заметил Мелехов. – Не знаю, как у Степана Сергеевича, но у нас выходило по одной лопате на пятнадцать человек.

– У нас так же, – согласился Шереметев. – Но будь их даже больше – мы же на передовой, Вячеслав Григорьевич. Как можно выматывать солдата работой, когда в любой момент, может, уже завтра, придется рисковать жизнью?

– Если вы не выматываете людей работой, то, может, вы учения каждый день проводите? – я начал злиться. – Так чем у вас солдаты занимаются? Мотают себе нервы, пьют чай да беседы ведут на завалинках?

– Да мы еще лагерь до конца не обустроили! – Шереметев покраснел, бросил быстрый взгляд на Врангеля с Хорунженковым, которые увидели это, и в итоге закипел еще больше. – Мы же командиры, кто как не мы должен думать о людях!

– Доктора мне вот рассказывали, что пришли на войну ради христианского милосердия. Вы – чтобы думать о людях! А кто воевать будет? Милосердие и думы – это хорошо, но если мы не подготовимся к будущим сражениям, то все это Чушь Петровна и не больше. Никто, умирая, не будет вам благодарен, что вы своей заботой не дали солдатам шанса выжить!

– Чушь Петровна! – Врангель хохотнул.

Хорунженков сдержался – ну да он и не барон. Мелехов, к моему удивлению, задумался, а вот Шереметев снова вспылил.

– Вы все правильно говорите, господин полковник. Вот только слова – это слова, а что делать-то нужно? До чего важного мы не сумели додуматься?

Кажется, он принял все на свой личный счет и теперь ждал ответа, чтобы понять, умею ли я только болтать или что-то дельное могу предложить. А я могу! Не зря думал, не зря вспоминал, что говорили и на что обращали внимание офицеры в мое время.

– Что делать? Для начала надо нарисовать карты. Всего, что вокруг нас, – я обвел рукой окрестности. – Замерить, зарисовать все сопки с указанием высоты, все дороги, все реки и ручьи. Опросить местных, проверить, ничего ли не пропустили. Добавить броды, лесные тропы…

– Зачем столько всего? – спросил Врангель, разом забыв про смешки.

– Чтобы, когда придет время отступать или наступать, мы не гадали, не полагались на удачу или господа бога, а выбирали лучший путь. А еще… Когда у нас будет карта, мы сможем не наугад, а по науке расположить свои позиции. Чтобы доставить больше всего проблем врагу, чтобы была возможность отводить раненых и подводить подкрепления, чтобы, когда у нас появится артиллерия, мы по уму нарезали ей сектора обстрела, чтобы мы контролировали каждый сантиметр этой земли, если хотим называть ее своей.

– А лопаты? – напомнил Мелехов.

– Реквизируем у корейцев и китайцев, вместе с транспортом. Нам ведь не только ямы выкопать нужно будет, но и прикрыть их. Вы же слышали, что японцы закупили у Германии гаубицы? Так что уже сейчас можете рассчитывать, что они будут не в лоб по нам бить, а закидывать бомбы сверху.

– Прикрывать окопы – это тоже немецкая тактика, – заметил Врангель.

– Вот ей против немецких же орудий мы и воспользуемся.

Мы еще несколько минут обсуждали с Шереметевым и Мелеховым детали. С чего начнем завтра, сколько людей будем привлекать на каждое направление, как выстроим смены. В итоге договорились, что Степан Сергеевич займется картами, благо он лучше понимал, что и как для этого сделать, а Павел Анастасович – общением с местными, добычей инструмента и началом работ по фронту. Там ведь копать в любом случае придется, так что лишним не будет.

– А мы вам зачем были нужны? – спросил Хорунженков, когда оба подполковника откланялись и ушли.

– А ваша рота с усилением от Петра Николаевича, – я кивнул на Врангеля, – будет заниматься дозорами на островах и той стороне.

– На островах стоят отряды 12-го стрелкового, – заметил Врангель.

– Что ж, тогда на островах положимся на товарищей, а с той стороны будем действовать сами.

– Генерал может быть недоволен нашей самодеятельностью, – Врангель еще сомневался.

– Значит, буду с ним разговаривать, – я пожал плечами. – Кстати, а что за черная кошка пробежала между вами и генералом Мищенко? Мне казалось, ваши, наоборот, его очень уважают.

– Уважают, но… – Врангель оборвал себя и тряхнул головой, показывая, что не желает о таком распространяться. Пусть – если это касалось дела, то я все равно узнаю. Если же нет, то и черт с ним.

С этими двумя в отличие от подполковников мы говорили гораздо дольше. С Хорунженковым обсуждали способы укрытия позиций и поведение солдат на них. С Врангелем – наоборот. Способы обнаружения и поиска интересных целей для нашей сотни. На первом этапе я рассчитывал, что они оба смогут помочь друг другу. Одни прячутся, другие ищут – так и руку набьют, и интереснее будет. А что касается целей… Были у меня надежды на расспросы слишком резвых корейцев. Выманить бы их только.

Когда я вернулся к себе, лагерь уже спал. Впрочем, меня как командира все равно ждал свежий чай из гаоляна и котелок с солдатской кухни. Еще одно дело, которым нужно будет заняться. Проверю завтра, как питаются рядовые, заодно пройдусь по припасам… Читал я как-то в будущем, что японцы стреляли в разы больше наших – вот и выясним, откуда у этой сплетни ноги растут.

Петр Николаевич Врангель думал о том, как переменчива порой судьба.

Как он решился отправиться на восток, как попал под руку полковнику Макарову. Сначала хорунжий посчитал это ссылкой и даже решил продавить новенького офицера, но тот оказался хорош. Как разнес карабины Семена и Мишека, а главное, в принципе не испугался это сделать. За таким человеком казаки были готовы идти. Причем в отличие от генерала Мищенко, который тоже был хорошим командиром, полковник, как оказалось, умел придумать немного больше, чем положено.