Асуров рай

1. МАЛО ЖИВУЩИЙ

Войско терпело поражение. Немногочисленные остатки пеших воинов бежали, давно разрушив и без того жалкие «обломки» боевого построения, теряя и откровенно бросая оружие – невыносимый смертный страх одолел всё: мужество, гордость, разум, силу… Не осталось ничего – только адова паника.

Сенапати, наполовину свесившийся из башенки на спине боевого слона, пытался что-то кричать… но уже понимал: всё бесполезно, ни один его приказ не будет услышан и принят к сведению. Бессмысленно размахивать сигнальными флагами, трубить в раковину, пытаться даже собственным примером бесстрашия вернуть обезумевшей армии разум.

Они уже исчезли из самого понимания, что они – воины. Только зверье спасение собственных жизней… уже не замечая своих же, падающих, затаптываемых…

Армия противника, тоже давно разрушив всяческие построения, волной яростного воодушевления настигала бегущих: толпою, с торжествующими криками, на бегу меча копья и дротики, размахивая мечами. И тоже только пехота. Их колесничные бойцы уже даже не участвовали в этом – в добивании… Сенапати видел их вдали, спокойно стоящих на краю поля – простыми и даже не очень-то заинтересованными наблюдателями. Все было кончено – о чём беспокоиться? Можно и, отложив оружие, отдохнуть…

Именно вид этих расслабившихся махаратхи более всего приводил в бешенство отчаявшегося сенапати. Полководец был молод, если не сказать – юн, однако для него это была не первая битва. И не десятая, конечно, но во всех остальных он одерживал блистательные победы! А сейчас… он сам так и не успел понять, что произошло. Как так резко, невозможно быстро – как мысль! – изменилась ситуация на поле боя.

Его армия была в полтора раза больше. Колесничных бойцов, способных противостоять сразу десяткам воинов, в ней было двадцать – а не семеро, как у противника. Эта двадцатка выглядела как несокрушимая стена по центру и флангам построения… все они – убиты!

И – боевые слоны. У противника их не было вообще. У нас же – целых восемь! Огромных, могучих, непревзойдённо обученных, с самыми лучшими копейщиками и лучниками в башнях на спинах… Как это случилось, как он не заметил сразу, что противники готовят чудовищную отражающую силу – метательные машины для толстых, как стволы, копий с подожжёнными наконечниками. Ураган летящих факелов…

Нужно было отдать приказ уводить слонов, обеспечить им защиту… Он не успел. Огромные животные обезумели от огня, в ужасе посбрасывали своих седоков, вздымаясь на дыбы и страшно крича, передавили всё, что попалось им под ноги – своих, своих!.. едва не треть армии… Тучи копий противника и камни из боевых орудий довершили дело. И теперь семь из восьми роскошных боевых слонов, на которых возлагались такие надежды, лежали среди поля ещё колышущимися горами, ещё живыми… но им уже никогда не подняться.

Да и тот слон, самый высокий, на котором в одиночестве, хоть и с немалым личным арсеналом, находился сенапати в сопровождении только махаута, хоть напрямую и не участвовал в битве – являлся, по большей части, «вышкой» для обзора, – уже был подранен. Всего лишь пара-тройка метательных камней на излете – а верная вахана уже хромает, припадая так, что уж лучше ему стоять на месте, чем двигаться куда-то, и нервно дёргает головой. Хорошо хоть погонщик ладит с ним – и может успокоить. Но…

…Надо трубить отступление. Даже не для своих. Для врагов – знак, что поражение принято, как будут приняты и их условия. Чтобы хотя бы остановили бойню… если остановят. Но необходимо хотя бы попытаться спасти жизни уцелевших…

Условия… об этом даже страшно подумать… если ты младший сын царя, и пусть даже генерал немалой части армии своего царства, то это вовсе не значит, что тебе дано что-то решать вне собственно поля битвы. А значит…

«Не думать лишнее, – приказал себя сенапати. – Сейчас важно другое. Спасти жизни оставшихся…».

Он уже поднёс к губам большую раковину с гулким, скорбным звуком. От которого сейчас свернётся в груди сердце… И в этот миг произошло то, что заставило его выронить эту раковину из рук наземь и вытаращить глаза, не веря… Один из воинов его разгромленной, позорно удирающей армии вдруг встал, медленно развернулся и… ринулся на приближающихся противников. Один! В обеих его руках – по огромному мечу, какие обычно поднимают лишь двумя руками, облачен он в полные доспехи и кожаный шлем, из-за которого невозможно разглядеть лица… его могучее сложение и весь облик напоминают махаратхи, но этот человек вырвался из пехоты! Сенапати даже не помнил, чтобы среди его воинов был подобный.

Но он был!

И когда этот странный воин ворвался в толпу опешивших врагов, для них это стало крушением. Два меча в невероятно сильных руках мгновенно проложили своему носителю широкую дорогу, снеся едва не сразу несколько десятков противостоящих… и он взвихрился среди них ураганом, сметающим живые тела, словно траву. Мечи были жернова, люди вокруг – зерно, рассыпающееся едва не в муку. Враги пытались отбиваться, но охвативший их ужас заставлял скорее не атаковать бешеного, но подставляться под его оружие – неотразимую смерть…

Увидев такое, остановились и обернулись и бегущие уцелевшие. Их изумление не знало предела… И только сенапати понял, что не удивляться нужно сейчас – хоть это, несомненно, чудо! это сами боги пришли нам на помощь! – а действовать. Одного личного примера – хоть и такого невероятного – мало… А если ещё один?

Полководец схватил свой боевой лук. Огромный, способный выпускать стрелы на немалое расстояние – настоящий лук махаратхи. Напрасно он, что ли, самозабвенно учился этому искусству и ныне слыл едва ли не лучшим лучником арийских царств… среди молодого поколения, конечно… опытные бойцы дадут ему фору… но сейчас! Стрела за стрелой вонзалась в гущу смятенных врагов – по краям от бешеного смерча, рубящего все на своем пути в кровавые куски. Не задеть его… но глаза зорки, руки метки, дух бесстрашен… да и радость, ударившая в сердце: еще не всё потеряно! – не только придавала сил, но и несла на себе, как на крыльях, уверенность… мы победим!

И его армия, узрев всё это, воодушевилась. Без всякого приказа, сначала робко, потом – невыносимо бесстрашно, недавние беглецы от бойни двинулись на теперь уже охваченных паникой врагов…

Резко – как мысль! – всё стало иным. Это боги! Это они вспомнили о том, как перед битвой армия хайхайев принесла им немалые жертвы. Наше царство одержит победу! Вот она, уже в руках! И условия – будут наши! Стрела, еще стрела… Копьё!.. Буйная, яростная радость, что хочется кричать, вопить, рыдать… невольные горячие слезы на глазах… смахнуть… еще стрела!.. Этот воин… он, несомненно, получит самую высокую награду… Стрела! Копье! …нет, его нужно сделать своим близким соратником, помощником, одним из высших талапати, ведь за таким пойдут даже самые робкие… а уж что говорить о смелых! Стрела… снести головы сразу двоим… Душа сама кличет во всю силу: «Слава Махадэву!!! Слава махараджу Критавирье!» – и ей отвечают десятки голосов: «Хай-хай-я-а-а-а!».

Жаль, потеряна раковина – нечем трубить победу. Но и так понят…

Бешеный воин резко остановился. Развернулся. И так же – с «жерновами» наперевес – ринулся… на хайхайев!

Сенапати едва не выронил лук. Это… что? Такая… шутка… богов…

Тот же ураган, те же кровавые клочья, но уже… уже…

Ужас пронзил сердце военачальника. Однако рука сама только крепче сжала лук. Кто бы он ни был, этот безумный – а он безумный, это же ясно! – сейчас только его смерть спасёт ситуацию.

Прицелиться… но как прицелиться в смерч? Он же…

И в этот миг воин снова остановился. Так, будто его совершенно не волновало, что на него направлены сотни глаз и оружие. Он поднял голову – и встретился взглядом с лучником. И… бросил свои мечи.

Но вовсе не для того, чтобы сдаться. Многие глаза в этот миг едва не выпали из орбит, когда… он стал стремительно расти вширь и ввысь, шлем и доспехи с треском лопались и осыпались с него, словно скорлупа… с похожего на скалу литого, исполинского тела серо-стального цвета, подобного руде самого богатого железа… и дикая мощь, исходящая от него, словно волна, смела людей на много шагов…

– Асу… – сдавленный сип.

– Асура! – поголовный вопль.

– Асура! Асураааа!!!

Люди – и свои, и чужие, уже вперемешку, просто рухнули на землю. И многие уже никогда не поднимутся – смертного ужаса не выдержали их сердца. Кто-то пытался отползти, пятясь на руках, иные закрывали головы, извиваясь что раздавленные наги…

Сенапати застыл. Это не шутка богов. Ему и прежде доводилось слышать о том, что проклятые демоны, чудовища – асуры! – вмешиваются в человеческие битвы… просто чтобы позабавиться! По… играть… человеческими жизнями… словно игрушечными глиняными воинами…

Это у них такое развлечение – у исчадий тьмы без сердца, подобного человеческому.

Слышал. Но не верил. Как и во многое другое, что написано в Писаниях, повествуется в сказаниях и байках… это же сказки…

Но глаза его видели – видели! – живое воплощение всех этих страшных историй. Могучий исполин – не меньше чем в четыре человеческих роста, боевой слон ему едва по пояс – стоял посреди поля битвы, оглядывая ее с любопытством ребёнка – раскосыми глазами, цветом подобными тёмно-багровым гранатам, с сияющее чёрными всплесками в глубине. Будто два переполненных, готовых извергнуться вулкана…

Он просто стоял, будто являя себя, давая возможность рассмотреть, налюбоваться.

И сенапати замер от щемящей мысли: а ведь любоваться было чем. Металлом блестящее темное тело, состоящее, казалось, из каменных плит под железной кожей и переплетений мышц-лиан, закрывала лишь короткая набедренная повязка из грубо сшитых барсовых шкур: жёлто-пятнистых и чёрных. Больше никакой одежды, ни ожерелья, ни… На голове – два длинных, как копья, прямых ослепительно белых рога… нет, это больше похоже на украшение в волосах, скрученных узлом на затылке и скреплённых этими самыми костяными копьями.

Это же… та самая примета!

Сенапати едва не сел на дно своей башенки. Та самая! Это… не просто какой-то там асура, а тот… тот… о котором говорили, кричали, бились… с самым непередаваемым, уничтожающим душу ужасом… Это он, тот самый, юный, безбородый асура, дивным тёмным лицом своим подобный точёной статуэтке… Тот, который прославился особой ненавистью – не к кому-нибудь, а… к брахманам, служителям храмов, жрецам, аскетам, саньяси, риши… ко всему святому! И он без снисхождения обрушивал на них свою ярость – на беззащитных людей в белых одеждах… Разрушителем храмов называли его. Врагом дхармы. И – Адом.

Ад в Писаниях именуется наракой, разделяется на ледяной и огненный, и ещё что-то там…

Именно таков был этот демон, именно такое имя дали ему – Нáрака. Наракасу́ра.

И сказания о нём были настолько древними, что, казалось, он был всегда. С начала времён… И всегда он в них был юным, словно человек семнадцати лет или бессмертный бог. И всегда в них он был самым чудовищным злом, воплощением холодной, беспощадной жестокости и лютой ненависти ко всему живому…

Асура просто стоял. Опустив огромные руки с удивительно изящными кистями, на которых выделялись длинные крепкие ногти – когти?.. – яркого серебра. Они даже блестели на солнце, словно драгоценности. Драгоценные глаза, драгоценные пальцы… драгоценное лицо…

Когда лучник поймал себя на том, что уставился на это лицо, словно бы оно принадлежало принцессе на сваямваре, ему едва не стало дурно… От ненависти! Только ненависть могут вызывать исчадия тьмы, святотатцы… Только ненависть…

…Поле битвы словно вымерло. Казалось, на нём не осталось ничего живого. Даже те несколько воинов – не важно уже, свои, чужие – которые сумели подняться и стояли, сжимая в обеих руках выставленные перед собою мечи, казались мёртвыми. Достало мужества, чтобы встать, – на то, чтобы жить, уже недоставало. Только стоять. Будто ноги вросли в землю, а тела покрылись каменной коркой. Только стоять. На смерть.

Асура скосил глаза на людей, которые были ему едва выше колена, и усмехнулся. От этой гнусной демонской ухмылки сенапати едва не сдавило горло. А потом… асура поднял руки к затылку – и рывком выдернул из волос свои костяные копья. Немыслимо густая спутанная сеть цвета бурой глины обрушилась на исполинскую грудь и спину – косматые лианы, водопад… до самой земли! И от этого облик врага Вселенной стал воистину чудовищным… Лучник замер с раскрытым ртом… Да это гнуснее ракшасов! Демон! Проклятый де…

Проклятый демон воздел свои копья над головой – и резким взмахом пронзил ими застывших людей. На левом «вертеле» – сразу три «куска мяса», на правом – один… асура поднял копья к лицу, повернул их, рассматривая добычу… Несчастные даже не кричали от боли – извивались молча, словно первым, чего лишились в смертном ужасе, был именно голос. Нет, голос исчез отовсюду – сама Вселенная оглохла и онемела.

Натешив свои проклятые багровые глаза, асура встряхнул копья, чтобы освободить их. Так же молча – в кромешной, каменной тишине – люди попадали на землю с немалой высоты. И никто из них больше не шевельнулся. Один из «кусков» застрял, не мог покинуть «вертел». Асура медленно провёл копьем по своему плечу, стирая с оружия человека… А потом снова воздел… Но вокруг него на немалом пространстве уже не было живых.

Кто-то за время неторопливого, почти ритуального чудовищного действа успел отползти подальше… рядом – только трупы. Асуре, похоже, стало скучно от того, что пространство вокруг него опустело, и он сделал шаг. Потом ещё один…

«Неповоротлив… – вздрогнул разум сенапати. – Медлителен… – Из памяти его от напряжения выпало воспоминание о молниеносном броске чудовищных костяных орудий. – Есть шанс… есть…»

Неуместные воспоминания залили разум: в Писаниях сказано, что были случаи, когда люди убивали асуров: с трудом, лишь совместными усилиями десятков, нет, сотен бойцов… с немыслимыми жертвами… и не без помощи богов, конечно же, это боги решали, что люди сейчас должны победить… да, боги!.. но ведь это было… или сказки?.. Да и что до них, если никаких бойцов у него не осталось. Осталась лишь ярая ненависть… и решительность, стискивающая душу… Нет, не ему, Арджуне Картавирье, младшему сыну царя хайхайев, прославленному воину и полководцу, праздновать труса! Как бы там ни было, как бы ни выпали кости судьбы – сражаться! Только сражаться! До последнего! И даже если шансов – никаких, и даже если можно, пока ещё можно бежать, увести вахану…

– Хей! – крикнул он своему махауту, застывшему на шее слона, свернувшись, словно испуганный зверь, вжав голову в морщинистый слоновий загривок. Погонщик дёрнулся, взглянул исподлобья… в глазах – сосущая надежда…

– Вперёд! – решительно приказал Картавирья. – К нему! – кивок головой в сторону…

В глазах махаута всплеснул ужас, но ослушаться приказа своего повелителя он не смог. Слон, припадая так, что башенка опасно подскакивала и тряслась, двинулся навстречу асуре.

Шаг… ответный шаг… ещё… шаг… шаг… Вселенная не только потеряла голос – само время в ней замедлилось, слипшись в студенистый ком…

Лучник вскинул голову, бесстрашно заглядывая в демонские глаза. Слишком большие… для того, чтобы быть глазами. Переливы, перекаты, всплески тьмы, взблески огня в глубоких гранатовых омутах – да разве такое бывает в глазах? Но надо смотреть в них – мужественно, без страха… дерзко!

И не только смотреть! Картавирья обернулся к своему арсеналу – и застыл: осталось только одно метательное копьё. Расшвырял все в победительном запале… Только одно! Значит…

Вскинув копьё над плечом, он не медлил ни минуты… Оружие со свистом рванулось в грудь исполинского врага… и отскочило от неё, лишь коснувшись. Даже не ударив – именно коснувшись, словно щепка… и, отлетев, разломилось натрое, будто соломинка… Демон даже не заметил этого касания.

«Неуязвим! – страх подкатил к горлу, но Картавирья решительно раздавил его. Сердце не желало сдаваться, ни за что, ни за… – Должен быть шанс! Неповоротлив… он… Глаз! В глаз! Лук!»

Верное оружие тут же оказалось в руках. Но, обернувшись к вместительному колчану, висящему на перилах башенки, Картавирья был немало потрясён тем, как судьба испытывает его: стрела там осталась тоже всего одна! Эх, если бы в пылу битвы, увлёкшись своим мнимым геройством, он не… Но поздно сокрушаться об утраченном. Одна – значит… Глаз!!

Руки дрожали. Можно ли вообще прицелиться, если… Не думать! Ничего нет, только адов глаз…

Хлёст тетивы… Асура едва заметно, почти изящно отклонил голову – и стрела вошла не в проклятое демонское око, а в волосы у виска. Да так там и осталась, и роскошное оперение её походило на цветок, украсивший их.

Сделав ещё один широкий шаг, асура оказался совсем близко. Его расплавленный взгляд уже откровенно прикован к злополучному слону и его седокам. Большая рука чудовища потянулась к согнувшемуся в беспамятном ужасе махауту, серебряные когти легко, как травинку, смахнули несчастного наземь… и отлетел он далеко.

Картавирья остался один. На один с асурой. Из оружия в башенке оставался только меч. Что ж… даже если суждено погибнуть… я погибну – сражаясь!

Сжав в обеих руках свою последнюю защиту и выставив её перед собой – как давешние окаменевшие воины – он так же окаменел… но не от страха. Страху не было места в ошалелом, бухающем сердце. Просто иначе не устоять в подпрыгивающей башне уже неуправляемого слона, который продолжал медленно идти вперёд тупыми зигзагами – прямо на демона! Может быть… удастся, всё же удастся вонзить меч в проклятое тёмное тело… не убьёшь, уже не… но хотя бы ранить! Это уже будет превеликой гордостью для воина – перед неизбежной смертью…

– Храбрый Мало Живущий…

О боги… голос асуры! Нет, не звериный рык, не грохот дикого обвала в горах, не… этот голос своим низким, протяжным рокотом напоминал перекаты широкой и спокойной реки…

– Храбрый Мало Живущий. Мне нравится твоя смелость. Я оставлю тебе жизнь. Уходи.

– Проклятый демон! – во всю силу своих лёгких заорал Картавирья. – Мне не нужна твоя пощада! Сражайся!!

– С чем? – насмешливо. – С этим?

Два демонских пальца сжались на лезвии меча – и лёгким рывком выдернули его из рук человека. Асура аккуратно взял меч за рукоять, поднёс к глазам, рассматривая, потрогал пальцем остриё… и бросил в башенку. Картавирья едва успел отстраниться, чтобы его не поранило собственное оружие. Снова было схватился за него… уже понимая, насколько всё бесполезно. Но… только не пощада от исчадия тьмы! Лучше смерть!

– Демон! – снова вскричал он. – Я не приму ничего от чудовища, убивающего беззащитных брахманов, от разрушителя храмов, святотатца и зверя! Убей меня! Лучше смерть!

– Храбрый, храбрый… – асура будто успокаивал его, и это, напротив, приводило в бешенство. Вся кровь, казалось, превратилась в бурлящий водопад отчаянной ненависти. – Смелый… Я видел твои стрелы. Если бы ты знал – мог бы не бояться меня задеть. Оружие Мало Живущих бессильно против меня. Ты не знал… ты бил без промаха, думая и о том, чтобы не повредить моей майе. И ты пошёл на меня. Один! Храбрый. Не глупый. Ты нравишься мне. Живи.

– Будь ты проклят! Проклят! Я не нуждаюсь в твоем снисхождении! Убей меня! Ты, убийца! Убийца невинных! Адская тварь! Демон! Ненавижу! – сердце выдиралось из груди, внутренности сворачивались в жгуты, сам воздух вокруг превращался в сдавливающие глыбы. – Ничего не приму от убийцы и святотатца!!!

– Человек, – спокойно сказал асура. – Твой боевой зверь хромает. Вот-вот он сбросит тебя вместе с твоим хлипким гнездом – и ты сломаешь себе шею. Или чего доброго завалится на бок от ран и раздавит тебя.

Разгромленный сенапати давно уже чувствовал тревожную животную слабость под собой. Огромное тело слона тяжело вздрагивало, голова дёргалась – и только многолетняя выучка не давала «боевой машине» сдаться слабости – последний приказ погибшего погонщика, который некому было отменить. На опасно покосившейся башне не осталось не только никакого оружия – в пылу сражения она растеряла всё лесенки, верёвки, шесты… рассчитывать было не на что, только на прыжок – на свой страх и риск. И, несмотря на навык правильно падать, группироваться – нет уверенности, что после такого все конечности останутся целы… Искалечиться, беспомощно ползти?.. На глазах у асуры…

…который вдруг молча подставил человеку локоть. Слегка подперев им съезжающую башенку.

– Что медлишь? Хватайся. Я не уроню тебя.

– Что??? – гнев пронизал сердце Картавирьи – так, что если бы превратился в огонь – испепелил бы всё вокруг на йоджану. – Да лучше убей меня, проклятый демон! Принять помощь от исчадия ада? От того, кто убивает без…

– Твоё дело, человек. Желаешь постыдно сломать хребет или задохнуться под звериным трупом – дело твоё, – оборвал его асура. Но локтя не убрал. И без этого локтя… Лопнула одна из подпруг – башня пошатнулась. Картавирья вцепился в перила, со страхом впившись взглядом в качающуюся землю…

– Лучше смерть… – хотел выкрикнуть он горделиво, но вместо этого из горла выхлопнул сдавленный сип.

– Чем прикоснуться ко мне? Человек, ты глупец? Или таков гордец… а, это одно и то же… Придётся облегчить тебе задачу, пока не поздно, – асура улыбнулся.

На мгновение Картавирья опешил: насколько человеческой была эта улыбка. Словно отец взирал на неразумного ребёнка. Но башню вновь тряхнуло, и стало не до…

Асура одним движением перекинул всю спутанную сеть своих бесконечных волос на одно плечо, свернул их в жгут и растянул его в руках. Опустившись на одно колено, левую руку он приложил к земле, правую поднял чуть выше деревянной башенки с незадачливым сенапати.

– Слезай, глупый, – сказал он.

Смесь гнева, унижения, страха, отвращения, попранной гордыни свернула душу Картавирьи в такой же тугой жгут. Убийца… демон… пощада… помощь… благодарным… тьме… а, я-акши-и… охт…

– Представь, что это просто лиана, – настойчивый низкий голос обдавал теплом…

«Лиана!» – сказал себе Картавирья и схватился за жгут. Пальцы погрузились в мягкое, шёлковое – будто провалились… «Лиа… на? – дёрнулось внутри. – Космы… асуры… мерзость…» Но… поздно. Шатающийся слон резко отступил, седока выдернуло из башни, и он повис на жгуте, невольно задрав лицо к небу… На мгновение мир перевернулся, стало неясно, где верх, где низ, и куда двигаться… то ли подтягиваться на руках к зовущим небесам, то ли цепляться ногами, тянущими к земле.

– Давай уже, человек… Тебе ли бояться высоты?

Картавирья почувствовал опору под ногами и обрадовался ей так, что сердце ударило в три раза быстрее, а руки с превеликим блаженством выпустили наконец демонские космы…

И только через мгновение осознал, что его опора – это всё тот же отвергнутый им совсем недавно локоть врага Вселенной… Впрочем, душа не успела возмутиться – человека аккуратно поставили на землю, и упрямый помощник тут же отстранился. Будто сам не хотел лишний раз навязывать свою особу тому, кто так непримиримо выразил к нему свою ненависть и отвращение.

Пока человек, пошатываясь, пытался восстановить дыхание, асура – будто забыв о нём – спокойно подобрал с земли свои костяные копья, одним небрежным движением свернул волосы узлом на затылке и пронизал их снова крест на крест – так, что острые рога возвысились над головой. От этого тёмно-точёное лицо его стало похоже на статую, какие привозят как трофеи из варварских царств… Картавирья поймал себя на том, что заворожённо наблюдает за его движениями, словно за священнодействием… И ведь это не кость! Это… шипы! Какого-то растения… такие длинные, крепкие, твёрдые, как камень… на земле нет растений, у которых… Дерево с райских планет? Но зачем там деревьям такие гигантские колючки? От кого защищаться в раю?

– Если ты думаешь… что я буду благодарен тебе… исчадие нараки… – прохрипел Картавирья в отчаянной злобе, – ты ошибаешься… проклятый демон!..

– Благодарен? Ты о чём, человек? – асура снова опустился на одно колено, чтобы лучше слышать, и слегка наклонил голову.

И Картавирья вновь оцепенел, на миг заглянув в эти гранатовые глаза с чёрно-багряными переливами-перекатами внутри, будто глазное дно плавилось… Это завораживало – и так, что мозг рассыпался песком, и песок этот размывали лёгкие речные волны…

– Демон!!! – выкрикнул отчаянный сенапати, силой выламываясь из морока. – Не жди моей благодарности!!!

– Че-го? – загнутые ресницы асуры удивлённо хлопнули, как у девушки.

Картавирья едва устоял на ногах.

– Благодарность… – выхрипел он. – Это если мы снова встретимся в бою – я должен буду не убить тебя в ответ… Но я…

– Ты и так меня не убьёшь, – усмехнулся асура, снова вставая.

– Убью!!! – прокричал человек во всё горло, с непонятным, но таким важным нутряным страхом подумав, что вставший во весь рост враг может его не услышать. – С этого дня я стану совершать подвиги самоотречения и молить богов, чтобы они даровали мне способность владеть небесным оружием!!! Тем, которое убивает проклятых демонов!!!

Где-то чуть ли не в печени заскребло: а почему ты не подумал об этом раньше, младший раджкумара? Давно бы уже был непобедимым воином и не страшился ни поражений, ни гнева отца, ни насмешек старших братьев… Почему? Может, эта встреча – напоминание тебе о том, что ты ДОЛЖЕН сделать в этом своем воплощении, и о чем позабыл из лености и мелкого тщеславия?

– И если не я, – продолжал Картавирья, задрав голову и изо всех сил напрягая раздираемое криком горло, – то моё следующее воплощение… или мой потомок… получит этот дар богов… небесное оружие!!! И будет убивать асуров!! И… я убью тебя!!!

– Иди уже, человек… Пока я не ненароком не наступил на тебя…

– Убью!!! Убью тебя!!!

– Ты мне надоел… И это место тоже… Сейчас я хотел бы оказаться не здесь, а посреди доброго стада коров, чтобы утолить голод парочкой из них…

«А-а… Он и священных коров убивает тоже!», – ужас, отвращение, лютая ненависть едва свалили Картавирью на колени.

– Убью! У-ни-что-жу!!! – трясло внутреннюю Вселенную.

– …а здесь только трупы Мало Живущих и жёстких толстокожих зверей… Я не ем такое. Ракшасам нравится… но я не ракшас.

– Ты хуже ракшаса! Смерть тебе, демон!!! Твой час придёт!!!

– Храбрый Мало Живущий… Я отпущу тебя, хоть проще было бы придавить… так ты меня донял. Не можешь уйти? Ноги завязли в земле? Или глупая голова – в шелухе? Ну, и оставайся здесь, пока не опомнишься… А мне тут делать нечего!

Неуловимое гибкое движение… поворот… шаг…

Картавирья хлопнул глазами в изумлении: асуры не было. Только поле боя, усыпанное трупами. Холмы слоновьих тел, поросшие лесами копий. Разломанные башни, перевёрнутые колесницы…

А был ли демон? На мгновенье Картавирье показалось: его прошибло больным видением – от сильного удара по голове, или из-за отдачи от лука, или…

Но это не важно. Был асура или не был – войско младшего сына раджи хайхайев разбито. И хоть ничуть не менее, если не более, перебито войско противника, но это – не победа… Это адское поражение, за которое ему, нелепой волею судьбы оставшемуся в живых, ещё предстоит ответить.

Так и сталось. Когда раджкумара с малыми остатками своей насмерть перепуганной армии (дикий, необоримый страх выживших двух десятков воинов хотя бы подтверждал, что асура всё-таки был, и сенапати не сошёл с ума) вернулся в столицу, его ждал даже не гнев махараджа Критавирьи, а ледяная холодность его, не предвещавшая ничего хорошего.

А предвещала она ссылку с глаз долой. Убраться из столицы, в загородный дворец в горах или куда угодно, пока разочарование отца не утихнет.

«А ведь мне в детстве предсказали, что я стану великим царём, одарённым многими милостями богов… – с горечью вспоминал опальный военачальник уже в пути. – Как такое может быть, если ты четвёртый сын, и тебя не принимают в расчёт, и чтобы заслужить одобрение отца, приходится постоянно доказывать… И все поражения твои куда страшнее, чем если бы точно так же потерпели старшие братья, особенно юврадж… Чем ты младше и дальше от трона, тем меньше тебе прощают…».

Но младший Картавирья не был бы воином, закалённым в сражениях, в том числе с самим собою, если бы позволил унынию и жалости к себе овладеть его душою надолго. «А, может, это и к лучшему! – тут же вспыхнуло неуёмное сердце. – Тем больше у меня толчков к совершенствованию! Я не стану прохлаждаться в этой ссылке, я найду себе нового гуру, получу новые знания, увеличу воинское мастерство, улучшу способности полководца!.. Нет! Я войду в аскезы уже сейчас – и вымолю у дэвов право владеть небесным оружием! Именно сейчас и начну!»

…И чтобы аскезы его проходили легче, чтобы ненавистью и праведным гневом заливать терзания голода и других взятых на себя жёстких самоограничений, он постоянно держал перед глазами образ того, кого… возможно, и не было…

Был. Был в его воспалённом разуме. Был и в людских разговорах, слухах, сказаниях… Был даже в Писаниях. Это ведь о нём, о том, кого прозвали Наракой – Адом, о юном, безбородом и бесконечноволосом чудовище с лицом гандхарва, который, казалось, был всегда, с начала кальп, – настолько древними были сказания о его преступлениях против Вселенной… Это о нём так красочно и страшно написали в сутрах: однажды не все в той деревне, которую он уничтожал, разбежались в страхе… двое смелых, спрятавшись среди обломков разрушенных им домов, видели… видели его сидящим на камне посреди превращённого им в руины храма и держащим на коленях, словно куклу, статую Великого Божества… и сосредоточенно, как дети отрывают лапки жукам – одну за одной, наблюдая, что будет, изучая, – отламывал он Богу или Богине многие его-её глиняные руки со многим в них страшным глиняным оружием… одну за другой… отламывал и бросал… и смеялся демон… И не разверзались Небеса! И не сходили на землю гневные дэвы, и не обрушивали из саднящих облаков свои ваджры на того, кто вот так, гнусно забавляясь, совершал великое кощунство… И безнаказанным оставалось святотатство… снова и снова… вечно…

И от этого находились даже люди – странствующие пророки, которые, трясясь в экстазе «прозрения», колотя по земле своими посохами и сухотными ногами, кричали: если боги бессильны против этого создания, то оно и есть бог, и нужно поклоняться не дэвам, а ему, и ему нести подношения – может быть, умилостивится и не станет убивать и разрушать… хотя бы временно… пока не понадобится новая жертва…

Их считали безумцами, хватали, запирали в домах для скорбных умом, но их слова не забывались… слухи и сказания катились волнами от города к городу, от деревни к деревне… затихая на время и вспыхивая снова… До чего же коварны демоны! Они разрушают мир людей не только снаружи, но и изнутри, они убивают саму веру и любовь к Создателям, искажают знания, они метят в боги, они жаждут власти над Мирами… Неспроста же, как о том рассказывали надолго уходящие в чужие земли с караванами шелков, драгоценного дерева и дорогих камней вайшью: в одном из дальних царств верховного бога зовут Ахура… или… Асура??? Неужто… один из подобных порождений нараки захватил власть в этом царстве, над умами их брахманов, а потом и остальных? О, ужас… и это царство стоит? Его не разразила ваджра? А дикари-млеччхи называют своих демонов – дивами… или дэвами??? Неужто… и их разум перевернул, исказил один из таких… или многие… О, коварные демоны! Но вам не пробиться в разум и души сыновей арийской земли – потомков истинных богов!

Но почему молчат дэвы? Почему?

Нет, они не молчат. Рано или поздно они уничтожают демонов. Для этого рождаются новые дэвы, и сходят на землю аватары, и вырастают в семьях великих царей могучие дэвапутры –полубоги… Демона убивают, чтобы потом восславлять героя, и сказывать, и петь о нём, и проводить ему ритуалы, и лицедействовать о деяниях его… Но до этого… сколько зла успевает сотворить тот или иной враг Вселенной, скольких невинных убить беспощадно, сколько сжечь деревень, разрушить городов… Дэвы будто просыпаются от беспечной дрёмы раз в пол-юги, чтобы разобраться с происходящим на земле, а всё остальное время им… всё равно…

Или нет? Или так они хотят чему-то научить людей?

Чтобы они сами научились бороться со злом? Чтобы сами могли стать как могучий Бхагаван Нарасимха, убивший ненавистника богов Хираньякашипу, расшатавшего веру, предавшего забвению многие обряды, неубиваемого – но поверженного! Или как непревзойдённый Бхагаван Рама, низвергший чудовищного Равану…

Так кто же будет тот, кто сразит самого гнусного из демонов – святотатца Наракасуру? Пока люди не поверили недужным пророкам… что он и есть бог… Чтобы и не думал, исчадие Тьмы, рваться в боги!

«Может быть… – грезилось Картавирье, – это буду именно я? Если я поставил себе такую цель… небесное оружие… я добьюсь её! Пусть не в этом воплощении… или мой сын, внук… как бы хотелось – в этом!!»

И одна за другой накатывали яростные картины: вот он стоит, непобедимый и могучий, сияющий и прекрасный, против злобного врага Вселенной – и с лёгкостью поражает его… брахмастрой меж гранатовых глаз… и как закатываются эти два кровавых солнца… или васави шакти в шею… и как запрокидывается эта голова, и падают на землю шипы, и густые космы… локоны… раскидываются по камням – смертным ложем для поверженного демона…

«А ведь это лицо… создано для любви…». Поймав себя на этой мысли, Картавирья испугался. Но тут же подумал: «А ведь верно. Подобных юношей – дорогих темнокожих, бархатнооких рабов-«статуэток» из южных земель – держат при себе некоторые цари и богачи, чтобы любоваться… только ли любоваться? Таких юношей не пускают в битву, их берегут, холят и нежат больше, чем принцесс… И любая женщина отдала бы за такого полжизни… особенно если к прекрасному, достойному лишь неги, лицу прилагается железное тело воина, сильные руки и огненная кровь…»

И если многих видевших это порождение ада мужей поражает безумие страха, то узревших его женщин – совсем иное безумие… и не всякую из них можно исцелить…

Да как возможно такое? Если во всей Вселенной нет ничего безобразнее, чем проклятые асуры? А они безобразны! Их звериные души, их бессердечие, холодная жестокость, неспособность к справедливости… локоть… и что? И что, если один из них походит больше на гандхарва… асуры могут наводить майю! Это была майя!!! Но… зачем? В битве, где нужно устрашать и… не многоглавый оскаленный зверь, не ужасающее чудовище с окровавленными клыками, а…

Безобразные! Отвратительные! Исчадия нараки… Только смерть! Без снисхождения! «Небесное оружие – вот моя цель! И ради этого стоит жить…», – после бесславного поражения и холодного презрения отца и всей династии, после едких насмешек старших картавирьев, и особенно ювраджа… после позора пощады и помощи от врага, и в этом он не сможет признаться никому…

И той же ночью он увидел это лицо во сне. И принадлежало оно такому же человеку, как он сам. Такого же роста… и со светлой кожей арьи… но во всём остальном… И он, Картавирья Арджуна, обнимал этого человека, словно близкого друга. Пальцы тонули в падающих на спину волосах, и сердце колотилось, словно больное… Пальцы тонули… в мягком, как шёлк, и прочном, как железо, бесконечном жгуте, уходящем в затягивающие бездонные небеса…

2. ГЛУПАЯ ЖЕНЩИНА

Если бы тому, кого называли Наракой – Адом, но он не знал об этом, и это имя уже давно вписали в сутры, но он об этом не ведал, кто-нибудь сказал, что он рвётся в боги и жаждет власти над Мирами… он бы склонил голову набок, свёл брови и глаза к носу и долго рассматривал эдакого глупца… а потом так бы и ответил ему: «Глупая твоя голова». И ушёл. Или убил бы сказавшего – просто потому, что не любил глупцов.

И вообще людей, Мало Живущих, с их многая и многая глупостями, и особенно этими: они и правда считали… вот правда!… что весь мир и их самих создали дэвы, и управляют миром и их жизнями, а потому им, дэвам, надо рабски служить, валяться в пыли и носить им всё своё, и вертеть перед их смешными глиняными фигурами подносами с огоньками и цветными порошками, и осыпать эти куклы цветами, и плясать перед ними, как пишачи над убитым зверем, и ползать, и вопить…

«Ещё скажите, глупые Мало Живущие, что и меня создали дэвы…».

Никто никого не создавал. Всё является само, как цветок сам выходит из земли, как сама падает с неба вода… Как сами рождаются звери от других зверей, и асуры от других асуров… Или у Мало Живущих не так? Он наблюдал за ними: всё так же – тоже сами рождаются от самих себя. Никто их не создаёт.

Да и из чего дэвы могли бы создавать цветы, зверей и камни, если они владеют лишь майей? Неужели весь этот мир – майя? Он проверял: нет – мир живой, когда убиваешь Мало Живущего – видишь его кости и кровь. Когда ешь зверя – чувствуешь вкус его теплого мяса… Дэвы не создавали это. Им не из чего.

Дэвы – это просто такой же вид живых существ, как асуры и люди, просто раса, только возомнившая о себе невесть что – лишь потому, что захватили самые верхние планеты Вселенной, самые яркие и цветущие, и никого не пускают туда, кроме тех, кто ну очень им угодил. Вот Мало Живущие и хотят им угодить. Чтобы после своей короткой и смятенной жизни и смерти – попасть на эти лучшие из планет. Всего лишь. Было бы за что так унижаться! Будто жизнь в других мирах не хороша…

Она ведь хороша везде! Даже в жерле Пылающей Горы на асуровой планете, куда он как-то раз нырнул, словно в озеро, – и не было в его жизни омовения сладостнее…

Потому так омерзительно дэворабство Мало Живущих – этих самых глупых глупцов во всех Мирах; и так хочется растоптать их во время их глупых плясок, и разгромить их гнусные дэвопоклонские дома, разорвать в клочья тех из них, кто важно мнили себя выше других только потому, что были служителями дэвов – и больше никем. Слугами, жалкими слугами – и никем больше. И другие Мало Живущие почитали их выше себя. И за это хотелось растоптать и их…

Но кроме этого неясного зуда ненависти, который охватывал асуру всякий раз, когда он видел эти дома и этих важных глупцов с дурацкими шествиями и трясками, в другое время ненависти к людям не было в нём. Они даже нравились ему. Забавляли. Смешили. Он любил находиться среди них, одев себя майей, подобной облику Мало Живущего, просто молча сидеть там, где их много, напитываясь их жизненными силами, или ходить по их селениям и смотреть на их суетливую жизнь.

Иногда он даже говорил с ними – но быстро уставал – столько глупостей они несли…

И вот только женщины их, хоть и одетые в немыслимое скопище тонких многоцветных шкур и обвешанные камнями и блестящим металлом иной раз так, что лица не разглядеть, при ближайшем рассмотрении были хороши… А добиться этого самого «ближайшего рассмотрения» ему было куда как легко, хотя он никогда не задумывался о том, хороша ли его майя, тот «человек», каким он обращался.

Он сам не знал, да и не особенно хотел знать, что заставляет женщин Мало Живущих прилипать к нему, словно глина, стоит лишь ему дать понять, что он не прочь позабавиться страстью… и смотреть на него так, будто нет жизни иной, и так кричать и биться под ним, будто их резали, но не от боли, а от блаженства… Но лучше всего после этого было их убивать. Ибо иной раз если не убьёшь – она начнёт преследовать тебя, и хватать руками, и ползти по песку, и испускать горькую воду из глаз… от которой лицо краснеет и делается нехорошим… и тогда хочется убить глупую ещё сильнее.

Устав от этих красных лиц и истошных воплей, однажды он решил узнать, что же это с ними. Но на свои вопросы услышал в ответ такие глупости… Из которых пробрало только одно: «Проклинаю тебя! В следующем своем рождении, бессердечный, ты сам будешь женщиной! И узнаешь!»

Зачем в следующем рождении? Будучи по асуровой природе двуполым, Нарака прекрасно знал, что значит быть женщиной – иногда ему хотелось ради новых острых чувств отдать свое тело другому асуре, могучему, отважному, хищному… или даже любопытной асурини, пожелавшей поменяться ролями. Нечасто, тело мужчины и всё связанное с ним нравилось ему больше. Но он знал. И никогда не видел, чтобы кто-то из Своих вот так обливал его глазной водой, или ему самому хотелось бы такой низости…

Что не так у этих Мало Живущих? Чтобы узнать это, однажды он навёл на себя женскую майю. И сразу едва не свалился, запутавшись в многослойных цветных одеждах. Оборвав подол до колен, содрав с головы тяжёлую, стягивающую лоб блестящую обмотку с камнями и распотрошив тугую, до боли в затылке, косу, он пошёл по улице – и тут же услышал дикие вопли сонмища людей: «Блудница!», и в него полетели камни… Но вдруг чья-то рука схватила его за локоть и увлекла за угол дома, и на него навалился, прижав к стене, сильный чернобородый Мало Живущий.

– Я не видел тебя в храме Парвати… И в доме радости Мата Шрудали тоже… Ты новенькая? Тебе нужен покровитель! Идём!

Асура, ведомый любопытством, пошёл с чернобородым – и всю ночь воистину наслаждался… наслаждалась… его страстью. И это было хорошо.

Но когда «она», насытившись, вознамерилась уйти, чернобородый схватил «её» поперек стана, бросил себе на плечо и потащил куда-то. А там, на окраине города, запер в кирпичном доме, отбросив к стене, и прорычал:

– Ты моя, девка! И не вздумай пытаться удрать, иначе выпорю. Мне надо идти, тут дел по горло… К моему приходу чтоб была готова мне служить. И помни: на ложе я люблю, когда девка умелая, а не как ты – только стонать да закатывать глаза… Тебя что, никто ничему не учил? Так научу!

Асура медленно стянул со своих плеч и без того полуразодранные женские одежды… глаза чернобородого полезли на лоб, когда из-под сари «девки» ему открылось тёмное литое тело воина, стремительно растущее вширь и ввысь… но это было последнее, что он видел. Шея похитителя хрустнула, стена кирпичного дома рухнула, Нарака в своем истинном обличии, пылая бешенством, шагнул в квартал, распугивая своим видом всех, кто, на свою беду, там оказался… Но в этот день он больше никого не тронул.

И хоть история с чернобородым уже к ночи забылась, с этого дня асуре почему-то больше уже не хотелось убивать женщин. И если бы можно было сделать так, чтобы они только наслаждались, а не уродовали свои лица глазной водой и глупыми воплями… Но он не знал, как. А значит, лучше не связываться с ними…

То ли дело асурини! Красивые, как дикие цветы, сильные, как тигрицы, гибкие, как пантеры, дерзкоглазые, острозубые… Владеющие своим телом и оружием не хуже асуров, своевольные, делающие лишь то, что пожелают… Ни одна из них не позволит унести себя и запереть, и так говорить с собой, как говорят с женщинами Мало Живущих их мужчины. Ни одна из них не замотает себя так, что трудно будет ходить, и не обвесится так, что невозможно поднять руку, чтобы защититься от похитителя… И хоть асурини можно и схватить, и прижать, и повалить в порыве страстного гона… но и она сама может сделать это с тобой… и даже сделать из тебя женщину…. если… хм… ты не успеешь первым доказать ей обратное… Но при любом из раскладов – это хорошо! И можно меняться… И после блаженной страсти и ты, и она – уходят, легко, с улыбкой, чтобы забыть друг друга, и вот так же во время нового гона наслаждаться с другим или другой… а, может, и с той же самой, но не помня прошлой встречи… А если у кого-то родится дитя, то будешь носить его с собой, выкармливая, лишь одну луну, а потом и оно уйдёт от тебя, чтобы забыть…

Но ведь есть и другие женщины – других рас. Вот апсары… они прекрасны, но их так берегут, словно сокровища, что они сами давно превратились в «драгоценности», умеющие лишь говорить заученные красивости и двигать руками, и поворачивать головки так отточено и изящно, словно никогда не были живыми… Он видел апсар, когда однажды заглянул на планету, где их держали, чтобы выдавать по одной-две тем, кто лучше всех унизился перед дэвами… Он явил себя апсарам – и они застыли, словно омертвев, не зная, что им делать… Ни одного дэва-надсмотрщика не было рядом, чтобы отдать им приказ – да хотя бы бежать в ужасе. Они даже бояться сами не умели. Их можно было смести одним движением руки, как обсевших сочащийся по весне древесный ствол бабочек, и они бы покорно пали наземь, ломая свои «крылышки», – да так там и остались бы.

Их даже убивать было противно. И их красота – хрупкая, слюдисто-нитяная, словно у всё тех же бабочек или стрекоз, отвращала. Хотя это была красота… и на неё хотелось заглядываться… но только смотреть. Это были не женщины – насекомые. И он покинул эту планету без сожаления – только с насмешкой… над теми несчастными глупцами, которым выдают такие «награды». И с отчётливой мыслью, что после смерти он не хочет в рай.

Женщин-гандхарвов он никогда не видел. Знал только, что их мало, и их тоже держат взаперти. Не потому, что берегут. А потому, что они лишь сосуды для рождения новых гандхарвов. Слышал он о том, что их даже говорить не учат – зачем? Они словно матки в муравейниках, да еще и не «царицы». И, в отличие от самих Крылатых, считающихся совершеннейшими из Долго Живущих созданий во Вселенной, их женщины бескрылы, их тела широки и раздуты, а лица, бывает, что не имеют даже глаз… Может, быть это лишь слухи, но если такие слухи есть… то лучше и не видеть их никогда. То-то мужи-гандхарвы все больше трутся возле дэвов, заискивая их любви…

Кто еще? Нагини? Они тоже умеют наводить майю – и превращаться в каких угодно красавиц. Но он видел сквозь майю – холодных скользких змей. Хорошо хоть не порабощённых – наоборот. У нагов главенствовали женщины. Они были царицами, мужи лишь служили им, составляли гаремы. И эти холодные царицы не знали страсти. Только опредёленные дни в году, когда нужно сходиться, чтобы порождать новых змей. Наги при помощи майи сходились с Мало Живущими – он не знал, зачем, но меж этими расами рождались дети – странные существа: теплохладные, наполовину в коже, наполовину в чешуе. Люди не принимали их, разве что терпели. Они жили среди нагов, и асура так и не понял, зачем нужно было это всё. Но и эти женщины стали для него неприятным открытием.

А значит, и незачем забивать себе этим голову… подумаешь, любопытство! В этом мире есть немало других любопытных вещей, кроме женщин… Например, войти в битву Мало Живущих – и напугать до смерти оба их войска, так, что те, кто не умерли от страха, позавидуют умершим… Или вообще избегать поселений людей – от них только голова болит. Уж лучше, буде принесло тебя на их планету, проводить время в горах, тешась ветрами, перекликаясь с гулким эхом, играя глыбами, которые можно сбрасывать в долины… Или в лесах, где много зверя, которого можно пугать, гонять и убивать… мериться силой…

Да, в лесу лучше. Там хотя бы прохладно. И никаких глупых крикливых жен…

…а?

…кто это там гуляет среди лесных стволов?

Эта прекрасная девушка в серебряном одеянии и высокой диадеме не так мелка ростом, как Мало Живущая, и не так хрупка и прозрачна, как апсара… Напротив, формы её округлы и даже пышны, длинные волосы густы и черны, и переливаются, как звёздная ночь, а кожа бела, словно снег на вершине самой высокой горы… Все асурини смуглы – от тёмной бронзы до чёрного железа, да и носят лишь короткие шкуры, а не такие летящие, сияющие покровы, что тянутся за нею хвостом на пару десятков локтей и взлетают под ветром, словно крылья…

Пожалуй, ростом и статью она очень подходит ему. Для неё не нужно втискиваться в тесную майю. Но кто она? Если он уже повидал всех женщин, какие только есть… Кто – вот такая – может без страха разгуливать по лесу, полному свирепых хищников, собирая букет из белых – только белых! – крупных, как головы, цветов? Напевая что-то мурлыкаюшее – голосом, подобным журчанию чистейшего горного родника?

Он смотрел на неё сверху – с дерева, на которое взобрался, чтобы полакомиться яйцами большой хищной птицы, чьё обширное гнездо раскинулось сразу на нескольких толстых ветвях вершины лесного исполина. Саму птицу он убил, чтобы не мешала своим клёкотом, насадил на копьё с каменным наконечником, а потом приладил это всё среди ветвей, дабы забрать позже.

От неожиданности выронил одно из яиц… прямо к ногам красавицы. Она заметила это, подняла голову… он тут же окутал себя майей – в виде этой самой огромной птицы – ничего лучшего в голову не пришло. Но… у этих крылатых такой острый взор! И можно разглядеть даже то, что одна из полос чёрного каджала на веках красавицы немного смазана… Но разве на это хочется смотреть?.. Кожа… словно снег…

Не может быть!

Адитья…

Из младших, конечно же… царственные дэви, супруги и дочери великих дэвов, никогда не появляются перед взорами смертных иначе как на золотых небесных колесницах, в окружении летящих за ними и трубящих в трубы, и бренчащих на небесных ситарах гандхарвов.

Только младшие, не из царских семейств, из служанок… у дэвов тоже есть иерархия, как у их подражателей – людей, в том числе слуги и их же расы… только такая… могла убежать в свободное время от своей госпожи, чтобы развеяться в мире людей… или напротив, получить от госпожи приказ… да хотя бы набрать этих самых цветов…

Младшая… но… адитья! Вне всякого сомнения!

Богиня!

Вот ещё каких женщин он не знал… и не пробовал!

Без раздумий он слетел на крыльях своей майи с дерева, и, коснувшись земли, тут же принял свой облик. Удивился: он был выше красавицы разве что на полголовы… а ведь вершины молодых деревьев – ему по грудь, и только вековые стволы…

И она – не испугалась!

Лишь слегка удивлённо отступила на шаг. Потом изящно присела, чтобы положить свой пучок цветов на землю, снова встала – и как-то странно сложила пальцы своих рук.

– Это защитные мудры, – прозвенел дивный голосок, спокойно и уверенно. – Кто бы ты ни был, ты не сможешь причинить мне зла.

– Я и не собираюсь причинять тебе зло, женщина. Я здесь для того, чтобы подарить тебе удовольствие.

– Удово-ольствие? – глаза девушки изумлённо расширились… и снова сузились изучающе. – Прежде чем ты смог бы это сделать – если бы я захотела… тебя следовало бы отмыть!

– Что?? – теперь уже он попятился, распахнув глаза.

– Да ты не омывал своего лица и тела, видно, год… А волос – так вообще лет сто не омывал и не распутывал… Ты, видимо, аскет… из тех дэвов, что изгнаны с райских планет за провинности и лишены божественных сил… и тебе так должно испытывать свою праведность… чтобы восстановить божественную силу… но…

«Дэв? Я – дэв?» – асуру аж передёрнуло. Но… за кого ещё его может принимать глупая адитья, если все прочие разумные существа, кроме ещё гандхарвов и апсар, будут ей едва выше колена?

– Но уж ежели ты дерзнул явиться мне, да ещё и говоришь об… удовольствии… тоже мне, аскет!.. я тебя всё-таки омою! Не бойся, мне для этого не нужна вода! Мне достаточно лишь подумать – и всё станет так, как я решила. Я ведь не изгнанница, меня не лишали божественной силы!

Она подняла свою руку ладонью вперед на уровень его лица – и из этой ладони изошло серебряное сияние. Оно не было ни горячим, ни холодным – неощутимым… но что-то странное стало происходить с его телом. По спине царапнуло – дёрнувшись и оглянувшись, он увидел, как длинные шипы выпадают из узла волос, сделавшихся вдруг скользкими, как вода… в такой воде не удержался бы и шлем с крепкими застёжками… и само прикосновение рассыпавшихся прядей к спине снова заставило передёрнуться: прохладные, гладкие, будто те шкуры, что носили женщины Мало Живущих… и это было неприятно до дрожи…

Асура едва не со страхом закинул руку за шею и схватил одну из прядей, поднёс её к глазам… Да что это? Вместо привычной серо-бурой крепкой сети в его руке было… шёлковое золото! Оно взблеснуло на солнце так, что он аж зажмурился. И тут же с тихим ужасом загрёб со спины все волосы на грудь – и она словно окатилась сияющим золотым водопадом до самой земли. Пряди волнились, завивались на концах в кольца, на ощупь были словно грива холёного скакового зверя Мало Живущих… или даже шкурка маленького белого зверя, питающегося грызунами… Ему захотелось стряхнуть это всё с себя, словно ничего ужаснее он в жизни не видел…

– Сделай как было, женщина! – рявкнул он, пытаясь отбросить дикое золото снова на спину – но пальцы запутались в нём! – да так, что не выдернуть…

– Ну уж нет! – адитья упрямо уставила изящные ручки в бока. – Даже если это твоя аскеза, прерви ее ненадолго – ради меня. Тем более, что я никогда ещё не видела таких очаровательных аскетов! Золотоволосый! Даже среди дэвов мало таких…

Асура снова попытался справиться с прохладным скользким потоком – но это невозможно было даже свернуть в жгут – не то что в узел! А уж сколоть – можно было и не мечтать. В конце концов, кое-как забросив внезапное «сокровище» за спину, он снова с гневом вперился в дерзкую женщину.

А она уже откровенно, неприкрыто любовалась им.

– Как же ты красив, юноша… И как хороши твои локоны… это дар богов… Но… ты не боишься? А вдруг в битве… они станут для тебя ловушкой? Тебя схватит за загривок твой враг – и ты не сможешь…

– Враг? У меня нет врагов. Битва… это что?

– Ты не похож на скорбного умом… Значит, заигрываешь? – она улыбнулась. – Да, ты очень юн, но у тебя тело воина, закалённого в сражениях. Даже шрамы есть, хоть и немного – и это не следы звериных когтей. Это отметины мечей!

– Мечей? Ты о чем, женщина?

Она снова улыбнулась.

– Довольно уже играть, юноша… Ты – воин. И ты прекрасен, как заря… Но даже после омовения кожа твоя не стала белоснежной, как у дэвов… Она матово блестит, как чёрное железо, а ногти твои – серебро, а глаза – тёмные лалы… Ты не дэв! Так кто же ты?

Злому асуре уже хотелось просто развернуться и уйти от этой глупой женщины. Но что-то было в ней такое: может быть, меняющие цвет глаза – от синих, как грозовое небо, до прозрачно-родниковых… или насмешливая улыбка пухлых губ, созданных для страстных лобзаний… или…

Он застыл, словно всё тело окаменело, когда она начала медленно обходить его, пристально разглядывая… почему-то долго задержав взгляд – обжигающий, он чувствовал это! – на его спине чуть выше лопаток…

– Я знаю! – воскликнула красавица. – Ты гандхарв! И… кто-то отрезал тебе крылья… И ты не аскет… это всё от боли и печали… вместе с крыльями ты потерял радость жизни… оплакиваешь их… Кто посмел?!! Какое чудовище сделало это? Какие исчадия?

Она снова стояла перед ним, гневно сжимая руки в кулачки и потрясая ими. И в глазах её билась неподдельная боль сострадания…

– Это сделали подлые асуры? Скажи мне, кто из них! Я их накажу! Я принесу тебе их головы!!!

«Что-о-о?», – он хотел снова рявкнуть, но слова застряли в горле.

– Я знаю, кто это сделал! Только это чудовище способно на такое! О нём говорят, что он убивает и мучает всех живых существ без снисхождения, ибо его сердце – ад! И имя его – Ад!

Нарака! Это сделал он??? Ты получишь его голову – только попроси!

Асура не хотел знать того слова, которым его называют, но когда его повторяют столь часто и тычут ему в лицо – трудно было бы не запомнить… Но – так?

Его руки уже сами потянулись к горлу глупой адитьи…

Но её полный сострадания взгляд…

– Нет! Сначала я верну тебе крылья! Лучше, чем прежние! Сейчас…

Она снова подняла руку…

Резким рывком он стиснул эту ладонь – и вывернул её так, что женщина вскрикнула.

Как можно спокойнее, откровенно сдерживаясь в сердце своём, хоть это было так трудно! – выговорил, глядя ей в глаза:

– Иногда нужно думать головой, женщина. А ещё – спрашивать. Даже те из нас, что считают себя женщинами, не так глупы, как ты. Я не гандхарв. Мне не нужны крылья.

Некоторое время дэви хлопала жирными от каджала пышными ресницами… Потом осторожно отняла руку. И снова отступила на шаг.

– Те из вас… что считают… Кто же ты?.. – голос её сорвался.

– Асура.

– Что??

– Асура, – повторил он. – И ты сама назвала то слово, которое сделали моим. Хотя оно не нужно мне.

– Нет… не может быть…

– Боишься? – оскалился он, увидев, как пальцы дэви снова сложились в защитные… эти… как их…

– Нет… – выдохнула она. – Я тебя не боюсь… Я не верю тебе. Я видела асуров! Я убивала асуров! Они страшные, они носят густые бороды, лохматые и чёрные… Они страшно раскрашивают свои лица кровью и смолой… на головах у них – рога, как у туров… а на шее – тигриные когти… И многие из них – с тигриными головами… и не одной… и руки у них как…

– Это майя. Чтобы пугать таких глупых, как ты.

– Я – дэви. Я вижу сквозь майю! Думаешь, на дереве я видела орла? Я видела тебя! Потому и не испугалась.

– Значит, не испугаешься и если станешь моей. Хотя мне уже кажется, что мне не нужна такая глупая женщина… Но я готов простить тебе это, если ты перестанешь трещать, как птица… Идём! Тут есть хорошая поляна с мягкой травой…

Но женщина, казалось, не слышала его.

– Так если то, что я видела, майя… то все асуры такие, как ты?..

– Как я? – он скользнул взглядом по своему телу. – Пожалуй… Но какой я?

– Я ведь уже сказала… Но могу повторить снова, хоть сотню раз! Прекрасный… как заря…

– Если я прекрасный, и ты тоже прекрасная, то зачем тратить время на птичий щебет? Идём!

– Да ты знаешь, кто я? – внезапно голос девушки взвился гневом. – Я дэврани, супруга Величайшего из Богов! Если мой грозный супруг узнает – он не пощадит тебя!

– Не лги, женщина. Ты служанка.

– Ты не веришь, что я жена Величайшего из…

– Но и ты не веришь, что я асура, – он скривил губы.

– Не верю! Я не знаю, кто ты, но…

– Вот и я не верю тебе, младшая… Тебе меня не запугать! Она убивала асуров! Ха! Да ты и белого зверька с коротким хвостом не убьёшь – твоё сердце разорвётся от страдания…

– Тебе доказать, что я убивала асуров? Может, мне убить тебя?

– Так я же не асура…

Разговор становился совсем уж никуда не годным. Эта игра уже не забавляла… Или уйти – или снова схватить её за руку и наконец оттащить на ту уютную полянку, которую он приглядел ещё вчера и на которой так сладко выспался этой ночью…

– А даже если я супруга Величайшего… – проговорила вдруг дэви очень серьезно. – То это не значит, что Всевидящего. Я окутаю нас майей. И если мой сиятельный муж даже захочет поискать меня среди миров – он не найдёт… Но он и не захочет… – голос её погрустнел… – Последнюю югу он холоден со мной… и у него есть другие жены… пусть не царицы, как я, но они его тешат больше… Но и я могу потешиться, если захочу! С прекрасным юношей непонятной породы… золотоволосым сокровищем… Идём! Подожди… сначала майя…

Она воздела руку. Снова сияние… Ничего не изменилось. Но по довольному виду дэви асура понял, что задуманное ею удалось.

И, напрочь забыв о предложенной уютной полянке, белокожая женщина тут же бросилась ему на шею. Прижалась всем телом, запустила руки в золотую волну на его затылке, подняла лицо, подставляя карминно красные уста для поцелуя… Сияющие серебряные одежды, словно вода, сами заструились вниз, упали к ногам, украшения на шее, руках и волосах сами расстегнулись и, словно снесённые ветром, разлетелись в стороны. Округлое белоснежное тело обнажилось, сияюще-черные волосы рассыпались, взлетели под ветром, открывая спину…

Первое желание сжать её в могучих объятиях со всею страстной силой – резко отступило: она такая хрупкая, эта неземная красота, с нею нужно быть сдержанным… Асура осторожно положил руки на обнажённые белые плечи… и едва не отдёрнулся: ему показалось, что пальцы погрузились во что-то липкое, рассыпчато-маслянистое… Он не поверил своим первым чувствам, и снова прикоснулся с женщине, к её рукам, спине, бокам… то же самое! Рыхлая, слоистая масса, в которую пальцы вдавливались, словно в мягкую глину… нет, в кхир! Это было словно остывший кхир, слепленный в фигуру!

Он отпрянул, убирая руки, попытался отстраниться, не понимая, что с ним происходит: только что столь явное, ярое желание едва не мгновенно обратилось чуть ли не в омерзение. Он вгляделся в женское лицо, которое было так близко, и едва не с ужасом узрел, что не только жирный каджал на веках и ресницах, но и эти манящие алые губы – краска, и вот даже видны её края, границы – ещё и неровные… что же будет с этими губами, с этим лицом после поцелуя? Если и эти так нежно пунцовеющие щёчки – краска, а под нею – слежавшийся кхир…

– Что же ты? – жарко выдохнула женщина, ещё сильнее вжимаясь в него своим белым рассыпчатым телом. – Робеешь? А был таким самоуверенным! Ещё бы, понимаю… Когда с тобою дэврани… ну, представь, что я просто женщина… Нет, не представляй! Я хочу, чтобы ты понимал, кто оказал тебе честь. И что ты не можешь ударить лицом в грязь. Ну же! Где твоя страсть, юноша?

Её скользкие руки оказались на удивление сильными. Надавили на его плечи, толкнули… Он от потрясения даже не понял, как оказался сидящим на земле, ошарашенный, не понимающий, что делать… А она оседлала его, обхватив голыми белыми ногами и прижалась ещё сильнее, едва не заваливая на спину.

Его едва не трясло. Уже от злости. Чего стоит – отшвырнуть от себя эту склизкую отвратительную тварь, о которой уже и не помнилось, что она – дэви… да кто бы она… оно… ни было… а вытерпеть это невозможно! Эти груди, разъехавшиеся в стороны от соприкосновения с его железным телом, и казалось, готовые отвалиться, эти маслоподобные бедра, облепившие его…

– Ну! Где же твоя страсть! Я хочу познать её! – рука женщины рванула его набедренную повязку, но содрать не смогла. И тогда липкая жадная ладонь скользнула под неё…

Асура всё-таки сумел заставить себя снова сжать плечи женщины, казалось, ставшие уже не просто рыхлыми, но обратившиеся в бело-серые катышки, едва держащиеся вместе. Даже волосы её, казавшиеся такими гладкими и крепкими, превратились в подобие смолы, обливающей тело, впитывающейся в него.

– Да! – страстно прохрипела она, выгибаясь. – Слейся со мной!

Что? Неужели у этих… дэвов… близость – это слияние между собою двух пластичных расползающихся масс? «Но я не могу так! И… не хочу!»

Руки его переместились с плеч вязко колышущейся дэви на её шею, затем он взял в ладони её лицо… Она закрыла глаза, откидываясь, каджал с ресниц осыпался на щеки и будто всосался в них, алчные губы снова раскрылись и потянулись к нему…

Асура крепко сжал её голову и резко повернул. Не было даже хруста. «Да у них и костей нет!». Но тело женщины обвалилось наземь мешком зерна. Он как можно быстрее, едва превозмогая отвращение, высвободился из студенистых белых ног и едва не обратился в бегство. Но… вскочив, наступил на собственные волосы – и снова оказался на земле, ударившись пребольно и не сдержав крепкого слова.