Там, где не ступает свет

© Angeee Milli, 2025

ISBN 978-5-0067-5703-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Светлой памяти Сибигатулина Назира Самьюлаевича

Пролог

Не суди да не судимым будешь.

Каждая поездка в метро впивалась в горло, заставляя думать, думать и думать. Отражение в зеркале больше не радовало. Убитые кроссовки, потертые джинсы, растрепанные волосы. 19 лет через пол месяца. До сих пор нет денег в карманах, до сих пор нет ни машины, ни состояния. Целый год только и занимаясь маломальским саморазвитием параллельно с учёбой в университете. Теперь же те часы, потраченные на чтение книг по психологии, часы в осыпающемся здании университета казались пустой тратой жизни

Он ничему не научился и ничего не заработал.

Чуйка его никогда не подводила. Он долго с ней боролся, стараясь быть как все, долго пытался отвлечься от постоянных мыслей, режущих его без ножа. Все они шептали, не давая ему заснуть по ночам, все шептали, что он не на своем месте, что учеба – это не его, что университет не даст того, чего он по-настоящему желал от этой жизни. Он возвращался к вакансиям, на которые метил после окончания высшего учебного заведения и прежнее число уже не захватывало, не радовало, не вызывало абсолютно никаких чувств. Он смотрел на свою жизнь, смотрел на город, купающийся в солнечных лучах. Он видел теперь все возможности, которых может лишиться благодаря такой сумме, оказавшейся теперь ничтожно малой. У него были мечты, которые делали его им. Теперь же он грозился перечеркнуть их всех, оставшись за потертым столом, расписывая очередную страницу бессмысленной курсовой работы.

Благо, он все же сломался. Сломался под гнетом своих амбиций, своих надежд и постоянного потока мыслей, наполнивших его изнутри. В одно утро он проснулся уже не в силах продолжать эту жизнь. Он поддался своему внутреннему потоку, перестал идти против него, не ошибившись больше ни разу. Его назвали дураком, после сумасшедшим. Спустя год он получил чек на свое имя. У него получилось.

Глава 1. Они выбрали меня!

В стопке электронных писем я увидел одно, отличающееся от всех других. Реклама, пустые коммерческие предложения, но оно привлекало меня, манило, хотя и выглядело как все остальные. Лишь одно слово в заголовке – «Приглашение», заставило мою руку сделать молниеносное движение и открыть текст письма.

«Доброго времени суток, Леонардо. Мы наслышаны о вашем невероятном успехе и достижениях. Не будете ли вы так любезны посетить мероприятие, на котором мы хотим видеть вас и многих других выдающихся людей, желающих познакомиться с вами лично»

Ниже прилагались адрес и время. Я еще пару минут разглядывал приглашение на какое-то мероприятие и поверить не мог своим глазам. Быть может, это шутка? Быть может, это злой розыгрыш? Многие выдающиеся люди желают познакомиться лично со мной? Со мной? Это, должно быть, шутка.

Несмотря на то, что я получил огромный счет, несмотря на то, что обеспечил финансово свою жизнь и жизнь моих будущих детей уже сейчас, я все же не мог до конца осознать масштабность моего успеха. Мой бизнес заработал, заиграл в красках, попал в самую точку. Дела шли неплохо, и это сделало меня совсем другим человеком. Но мышление иногда обманывало. Просыпаясь по утрам, мне до сих пор было сложно поверить, что все это не сон, что я смог.

– Лео!

Я обернулся на голос, не показывая на своем лице ни эмоций удивления, ни шока, ни радости.

– Я искала тебя, – Андре, показавшаяся в дверях, мило улыбнулась, прошла ко мне, остановилась сзади кресла, в котором я сидел, и обняла меня за плечи.

Я же просто повернулся вновь к экрану монитора, позволив глазам бежать по вкусным строкам, наполняющим меня жизнью, настоящей жизнью, пробовать которую я начинал лишь здесь и сейчас.

– Генри просил перезвонить, – она наклонилась к моему уху и прошептала это так, что мне стало щекотно.

– Смотри, – немного отстранившись в сторону, почти прошептал я.

Андре замолкла. Спустя минуту молчания я понял, она прочла в первый раз слишком быстро, а теперь перечитывала второй и третий раз, чтобы убедиться в том, что глаза ей не врали. Пауза затянулась, а я так с нетерпением ждал ее реакции, ее безудержных похвал и одобрений, что чуть ли не вскочил с места.

– Это…

– Черт возьми, – я прервал ее, а на лицо мое наконец наползла широчайшая улыбка.

Андре ослабила объятия, а после и вновь убрала руки с моих плеч, позволив мне подняться и обернуться.

– Боже, я так рада! – воскликнула она через мгновение, когда я замер перед ней, показывая все свои зубы, пожелтевшие от количества кофе, выпитого мной в ночи бесконечной работы.

Мы завизжали, закричали, запрыгали от счастья, утонув в объятиях друг друга. Андре, моя девушка, бывшая со мной и в моменты, когда в моем кармане не было ни гроша, и в моменты, когда я становился успешным. Она поддерживала меня, когда многие отворачивались. Она с радостью восприняла мое решение изменить жизнь, оставив учебу и посвятив время тому, что зажигало меня. Она наверняка осознавала тот риск, на который пошел, но все же ни разу я не слышал от нее этих беспокойств, высказанных вслух. Она понимала, что именно ее единственная поддержка, не угасающая никогда, была тем единственным, что продолжало толкать меня вперед, не позволяя сомневаться и переживать.

Теперь же я целовал ее, тем самым благодаря и радуясь, что она со мной, что я могу разделить с ней такие хорошие новости и все эти радостные эмоции, переполняющие нас. Она моя опора и никогда, ничто не сможет этого изменить. Мы вдвоем сможем сделать этот мир лучше, просто существуя в нем.

– Когда? Когда ты пойдешь туда? – Андре играючи вырвалась из моих объятий и ринулась к компьютеру.

– Уже завтра, вечером, – я, не переставая улыбаться, не выпускал ее рук из своих.

– Как думаешь, кто там будет? – она горела, и огонь этот отдавался румянцем на ее щеках.

– Актеры, ученые, бизнесмены… – я сделал лишь предположение, хотя голова моя чуть ли не взрывалась от лиц всех тех людей, коих я считал великими.

– Уилл Смит, Илон Маск, Дональд Трамп? – в голосе Андре звучала шутка, хотя именно лица этих людей я и представлял.

– Почему нет? – я сильнее сжал руки своей любимой и еще шире улыбнулся.

Тогда Андре притянулась ко мне, совсем замолчав. Улыбка сходила с ее губ с каждой секундой, а глаза устремлялись на мои губы. Спустя мгновение мы поцеловались, и именно в этом поцелуе было заключено все: радость, смятение, любовь, отчаяние, риск, надежда, успех. Я ощущал вовсе не сладость ее неба, вовсе не приятную шероховатость ее языка. В возбуждении, испытываемом мною сейчас, будто заключена была новая сущность, отдельная личность, выточенная мною, словно гладкий камень обточенный направленным потоком воды, воды нежной, но в то же время жесткой. Я ощущал совсем иное, нежели то, что ощущал всегда, когда целовал Андре. И это мне нравилось. Это мною овладевало, заставляя все сильнее мои руки сжиматься на ее талии, все крепче притягивая, втаптывая ее бедра в себя. Мы становились одним целым, наплевав на все законы физики.

– Генри, Генри ждет… – Андре оторвалась от меня и успела сказать то, что заставило мои мозги вновь включиться.

Генри, мой друг, которому я доверял больше всех после Андре. Я не мог оставить его без внимания, потому что там могло быть что-то очень важное, что-то что требовало моего незамедлительного вмешательства. Мне в миг стало страшно, в миг показалось, что если я не перезвоню, все, абсолютно все может пойти крахом, превратиться в пепел, опустить меня туда, где я был совсем недавно.

Поэтому очень скоро я завершил самый вкусный свой поцелуй и ринулся к телефону. Гудки, гудки, гудки. Генри не ответил. Не ответил и во второй раз. Уровень моего напряжения рос, даже несмотря на то, что рядом стояла Андре, обнимавшая меня, гладившая мою руку. Ее распущенные волосы дотрагивались до моей кожи, щекотали ее и словно сами тоже пытались ласкать ее. Но все же пот выступил на моем лбу, а адреналин зашкаливал в крови. Еще пару секунд и я готов был мчаться к своему новенькому мустангу, о покупке которого давно мечтал и мечту эту исполнил. Готов был мчаться в контору, к дому Генри, в его любимый бар – во все места, где мог застать своего горе-партнера. Это не потребовалось.

– Лео!

– Генри, что случилось?! – я сам не заметил, как в панике накричал на беднягу, в голосе которого так и слышались полное спокойствие и расслабленность.

Я в ту же секунду понял, где Генри, а потому не стал дожидаться ответа и просто бросил трубку, оставил Андре, не говоря ей ни слова, и пошел к машине.

Спустя пару минут напряженной, но быстрой езды, я оказался в районе с кучей пустующих старых двухэтажных домов. Именно здесь я нашел Генри в прошлый раз, после чего он клялся мне, обещал больше никогда не делать глупых поступков, ведь все они могли в конец закончить наш успех, оборвать его в мгновение.

Быстро подойдя к обветшалой двери, я во тьме холодной ночи еле нашел ручку, с отвращением прикоснулся к ней и надавил, так и ощущая как на ладони моей остались кучу неизвестных мне веществ, способных убить меня за пару секунд, если бы попали внутрь моего организма. Склизкая субстанция сильно раздражала, отчего и уровень моей злости на Генри все больше рос.

По комнатам, погруженным во мрак, гулял ветер, облизывая стены с ободранными обоями, пол с штукатуркой, осыпавшейся с потолка. В сумраке, чужом и враждебном, чудились мне темные образы. В моменты сильной напряженности и пульсирующего страха, я все сильнее убеждался, что это вовсе не плоды моей фантазии. Меня и правда окружают люди, я здесь не один. Хотя… можно ли было назвать их всех людьми? Именно этот вопрос слонялся в моей голове, когда голодные рты, кожа рук, обколотая грязными шприцами, босые ноги, почерневшие и отвердевшие настолько, что и обувь была не нужна, слонялись в округе, были в той досягаемости, в какой могли не просто задеть меня, не просто схватить и даже не просто убить.

Вооружившись лишь одной раздраженностью и злостью на Генри, не сдержавшего обещания, я пробирался сквозь них, светил на них фонариком, отпугивая от себя еще на пару метров, где каждый сантиметр открывал мне новые пути, новые просторы. В основной своей массе эти люди уже стали походить на настоящих дикарей, бегающих на четвереньках, ползающих от бессилия, порожденного голодом.

– Ааа, Лео! Лео, я… черт, прости, – вот и все, на что было способно подобие Генри, впустившего в свои вены новую дозу, новое вещество, разжижающее кровь и остатки его мозгов.

Я подхватил его под руку и потащил прочь, потащил вон из этого клопника, как и в прошлый раз. И теперь на нас никто не напал, никто не схватил мою руку и не воткнул в нее использованный многократно шприц.

Силы меня покинули, когда мы были уже у мустанга. Я отпустил Генри, и тот упал на землю, медленно отполз вперед, оперся о колесо машины и согнул ногу в колене. Он выглядел теперь настоящим бойцом, пережившим настоящий бой, бой, из которого вышел живым благодаря удачи и богам. Но на самом деле… на самом деле он и правда вышел из боя, но из боя с самим собой и… проигравшим.

– О чем ты думал, когда опять поперся сюда? – пытаясь отдышаться, я даже не глядел на него.

Молчание. Мои нахмуренные брови обратились к нему. Генри смотрел в пустоту перед собой таким же пустым, ничего не значащим взглядом. Моменты эйфории прошли, оставив за собой разрушительную боль с примесями депрессии и извечными вопросами «Почему?», «Зачем?» и «Как?».

– Ты меня слышишь? Эй! – разозлившись, я пнул его в ногу.

Генри медленно повернул голову, а потом медленно поднял на меня глаза. Еще с несколько секунд выражение его лица никак не менялось, а потом медленно брови начали подниматься, в глазах – вырисовываться обида, а уголки губ – опускаться.

– Ты чего?!

– Что ты делаешь?!

– Я… – протянул отчаянно Генри, все еще пытаясь выяснить, зачем я его ударил. Через пару секунд голос его окончательно сник, и вновь глаза поплыли прочь от меня, возвращаясь в пустоту, туда, откуда не возвращаются.

– Мне это надоело! Знаешь, что… – еще мгновение, еще секунда и я, казалось, мог бы сказать все то, что отдавалось уже во мне горькой желчью. Но зубы мои сами прикусили нижнюю губу, не дав словам вырваться наружу, хотя это мало что могло изменить. Все, что Генри слышал сейчас будучи в состоянии овоща, он наверняка не вспомнит завтра.

– Залезай в машину, и только попробуй ее изгадить!

Генри вяло потянулся, но эти слова услышал. Он медленно поднялся на шатающиеся ноги, медленно открыл дверь и сел внутрь, а после несколько секунд пытался вспомнить, как сидеть правильно, после чего закрыл дверь и вновь уставился в пустоту перед собой.

– Мой отец… он убьет меня…

Безучастно я слушал монолог Генри, который он произносил уже не раз. Это было словно молитва, словно заученные слова, должные хоть как-то облегчить участь «верующего».

– Лео, я не думал, что это… Лео, Лео, – он вдруг начал звать меня все громче и громче, будто потерялся в огромном темном лесу. Я бы игнорировал это, будь я в силах, но тут он повернулся ко мне и схватился за мою руку с невероятной силой, – Лео! Лео! Пожалуйста.

Я ударил по тормозам, еще крепче вцепившись в руль свободной рукой. Нам повезло, что на дороге никого больше не было. Как только машина остановилась, я обернулся к Генри. Гнев в моих глазах застыл, а после и вовсе растворился под действием шока и ужаса. Он плакал, рыдал, глядя на меня. Глаза его были похожи на глаза человека, плачущего неделю без перерыва, они так и норовили выскочить из орбит. Жидкости, текущие из носа, рта и даже, казалось, ушей, смешивались в одну стойкую консистенцию, напоминающую строительный клей. Цвет их мне был непонятен, ведь свет от приборной панели не мог справится с полумраком, царящим в салоне.

– Генри, – смог только вымолвить я, вцепившись свободной рукой в его плечо.

– Лео, не нужно… не говори ему, не говори обо мне… он сказал, что не будет… – Вдруг его частое дыхание переросло в сумасшедший приступ, напоминающую предсмертную агонию. Глаза налились кровью, хлынувшей из последних целых сосудов, а под носом надулся шарик.

– Нет, я… Генри, спокойно!

– Он сказал, что выгонит меня, что откажется, если это повторится! Лео! Пожалуйста, не нужно!

Он опустил голову, затрясся, зарыдал более тихо, но все не отпуская мою правую руку. Я же схватил пачку влажных салфеток из бардачка свободной рукой, и принялся вытирать его лицо, хватая не одну салфетку, не две. Я утирал его лицо сразу кучей салфеток, стольким количеством, какое только могло уместиться в моей руке.

В тишине мы так и сидели совсем близко друг к другу. Он не переставал всхлипывать, даже когда я почти полностью вытер его лицо, пахнущее теперь сотней одуванчиков. Через пару минут он полностью успокоился, но никак не отпускал мою руку, даже не ослаблял хватку, с которой держался за нее.

– Не скажу… – тихо произнес я, не убирая с него своего взгляда. – Не скажу.

Генри поглядел на меня, но я больше не смотрел на него. Спустя пару секунд он отпустил мою руку, вернулся на свое место и, опустив голову, почти сполз с кресла на пол.

Так тебе и надо, думал я, ведя машину до своего дома, не смея осуждать его отца, бросившего такое высказывание. Не для этого он растил своего единственного сына, преемника всех тех богатств, которые смог нажить самостоятельно. Не для иголок и порошков, не для краткосрочных разрушающих удовольствий, искушений, коим поддавался Генри не в первый раз. Теперь все это: приличный автопарк, особняк, квартиры, яхта, состояние, способное обеспечивать несколько поколений вперед, позволяя им не работать ни разу в жизни – все это Генри своим поведением обещал разбазарить, ведь иначе это не назовешь. Все это этот разбалованный ребенок, не способный брать на себя хоть малейшею долю ответственности, не способный зарабатывать самостоятельно, мог пустить по ветру. Оно так и случится, я это знал, и наверняка, его отец тоже теперь это знал.

Украдкой я еще поглядывал на скорчившегося Генри, слезы которого так и не утихали. Ему повезло всего лишь родиться правильно в правильной семье. И теперь он стал таким. Бывало время, когда я ему завидовал. Единственный сын богатого отца-вдовца. А на деле – торчок, не способный жить.

Машина остановилась у моего дома. Я обошел ее и открыл дверь Генри, тот медленно поднял на меня голову и огляделся по сторонам. Убедившись, что я не привез его к отцу, он начал неуклюже пытаться выбраться на волю. Я ему помог, а после помог подняться на крыльцо, войти в дом, раздеться и лечь на диване, который на утро придется выбросить.

Как только я стянул с него его кроссовки, увидел в дверном проеме Андре. Она все поняла сразу, тихо прошло ко мне и поглядела на уже уснувшего Генри.

– Он опять… – прошептала она.

– Опять.

Я бросил кроссовок рядом с диваном, пошел на кухню и рухнул без сил на один из стулов. Андре прошла за мной и присела напротив.

– Он разрушает себя.

– Жаль его… – произнесла Андре.

– Мистер Хопкинс… мне его жаль. В прошлый раз, когда мы с ним встречались, он попросил меня приглядеть за ним, говорил, что я хороший парень и что было бы неплохо, если бы Генри был бы таким же.

– Мне кажется, он хотел бы тебя видеть своим сыном, – Андре мило улыбнулась.

– Что будет, когда его не станет? Генри получит все, а потом… он же и недели не удержит у себя все это. Все, за что Мистер Хопкинс боролся, за что страдал всю жизнь, теперь уйдет.

– Вероятно.

– Я ему не нянька. Да и слушать он меня не станет. Спасение утопающего – дело рук самого утопающего. А он не хочет этого.

– Ты скажешь об этом ему?

– Думаю, нет… Генри просил не говорить, сказал, что отец от него откажется тогда.

– Если это так… тяжелый выбор.

– Тут нечего выбирать. Я не предам его.

– Тогда ты предашь мистера Хопкинса.

Я без слов поглядел на Андре. Она сказала то, о чем я и сам знал, но не желал признавать. За это я ее и любил, и ненавидел.

– Если он сорвется еще раз…

– Он сорвется.

– Можно обратиться в клинику…

– Тогда его отец узнает.

Я молчал. У меня больше не было идей и сил, чтобы продолжать.

– Все же, я не могу. Кем я буду тогда.

– Честным человеком.

– Но не перед Генри. Я ему обещал. Я с ним поговорю.

– Снова.

– Снова.

Глава 2. Сладкий яд признания

В зеркале на меня смотрел совсем другой человек. Хотя это и было моим отражением, я его практически не узнавал. Черный костюм, купленный за очень большие деньги. Его качество восхищало в каждую секунду, когда я обращал на него внимание, заставляя до сих пор сомневаться в том, что я смог себе позволить такую дорогую покупку. Он великолепен. И я теперь в нем был великолепен.

– Знаю, ты волнуешься, – прошептала Андре, подойдя сзади и обняв меня за талию. В зеркале я увидел и ее лицо, голову положенную мне на плечо.

– Я очень хочу тебя взять с собой, – обратился я к ней.

– Это твой час.

– Да, мой. И я хочу разделить его с тобой, – я не сводил с нее взволнованный глаз, в которых так и читался страх перед неизвестным.

– Я не могу. Ты должен сделать это сам. Я пойду с тобой в следующий раз, – она продолжала смотреть мне в глаза, отраженные в зеркале, ни на секунду не переставая мило улыбаться.

Мне не была понятна причина, по которой Андре отказывалась. Конечно, она не была приглашена на это мероприятие, но разве все звезды не ходят на вручение оскаров с своими половинками? Разве не приглашают на столь великие события тех людей, с которыми хотят прожить самые лучшие моменты в их жизнях? Я, сам того не понимания, разочаровывался, сомневался в собственных силах теперь, когда понимал, что буду совсем один. Совсем один среди самых лучших людей человечества.

– Как дела у Генри?

– Лучше тебе самому спросить у него. Думаю, он только тебя и ждет.

– К черту. Не хочу портить себе вечер заранее. Поговорю с ним после.

– Он заперся в комнате и не выходит оттуда с утра. Даже не ел ничего.

– Ему это на пользу. Только, если тебе не сложно, последи за ним. Он не должен сегодня снова пойти туда.

Сегодня – первый порог. Если он продержится и не рванет за очередной дозой, это будет маленькой победой. Всю ночь я думал о нем, думал об его отце. И через несколько часов мне стало жаль своего партнера. Я решил, что попробую спасти, попробую вытащить его из этой ямы, в первую очередь ради его отца, а не его самого. Однако говорить с ним сейчас я все же не хотел. Перед глазами застывал все тот же образ, в котором он предстал перед мною вчера в машине, умоляя не везти его к отцу и не говорить тому ничего. Отчаяние и боль, сжигающие изнутри, передавались теперь и мне, будто губил жизнь вовсе не он, а я. Я ему сочувствовал, ненавидя себя за это.

– Уже придумал, что будешь делать?

– Я даже представить не могу, что там будет, – заулыбался я.

– Награждения, ведущие, шоколадные фонтаны с клубникой… – немного подумав, Андре слегка нахмурила брови в милую задумчивость, – красные ковровые дорожки?

Я засмеялся, но не от ее лучистого личика, не от ее губ, сложенных гармошкой, не от ее сияющих глаз, и даже не от «красных ковровых дорожек». Я засмеялся, потому что мне стало так хорошо и легко, как не было уже очень давно. Я ощутил невероятное спокойствие и умиротворение от всего, что окружало меня. Осознание того, что все идет так, как нужно, и это «как нужно» – самый лучший вариант, который мог быть мне предоставлен.

Я развернулся и поцеловал Андре, закрыв глаза. Поцеловал так, как хотел, поцеловал так, как хотела она. Больше ничего не имело значение, и даже вечеринка звезд, куда я был приглашен и которая начиналась через час. Все в миг потеряло ценность, ведь ценно было лишь это мгновение, лишь эти секунды, которые я проживал в данный момент. И больше ничего. Больше ничего.

– Тебе пора, – прошептала Андре, вновь отрываясь от меня и вновь жертвуя нашим временем.

Я с горечью и сожалением оторвался тоже от ее губ, уже ненавидя эту вечеринку за то, что та должна была разлучить меня и Андре, нас обоих, перечеркнуть то время, которое мы могли провести вместе.

– Да, но я вернусь, – я улыбнулся и вновь крепко прижал к себе Андре. Она ответила тем же и это было лучшим комплиментом, адресованным мне.

Вновь машина и дорога. Приятное ощущения руля и мощного коня, коим я обладал. Вновь рев мотора, словно топот тысяч копыт. Ни одного соперника за сотню миль, лишь семейные автомобили, на которых обычные люди возвращались домой с 12-часовых смен в серых офисах, в душных ресторанах с вонючими кухнями, в заводах, наполненных тяжким, но одинаковым трудом. Все это и правда обходило меня стороной. Теперь, когда я ехал на вечер знати, людей, добившихся огромных высот, теперь, когда я стал одним из таких, я четко ощущал это, чувствовал разницу между собой и всеми, кто меня окружал по сей день. Все они были рабами, но мечтали сбросить оковы. Все вокруг хотели перестать чувствовать границы. Желали больше не знать чего-то, что они не могут сделать. Но границы окружали их, загоняли в коробку, в которой помещалась лишь их скучная работа, дом и семья. Я же, словно выпрыгнул из этой коробки, до этого момента не осознавая этого, не задумываясь об этом настолько, чтобы начать смотреть на всех вокруг сверху вниз.

Но это все неправильно. Все это неправильно, ведь и я был таким же. Ведь и я был по уши в собственных цепях, ведь и я был рожден прямо в них.

Но была и разница между мной и ними. Я смог. Но позволяло ли это теперь мне размышлять на такие темы? Позволяло ли мне это смотреть на всех них с высоты, на которую забрался, ведь мог очень легко с нее упасть? Конечно, нет.

Тем временем, путь мой был окончен. Я вышел из машины и огляделся. Вокруг очень много людей – оживленный центр города в вечерний час, именно то время, когда все забывают, что завтра с утра нужно возвращаться на работу.

Рядом прошли красивые девушки, наряженные так, словно гуляли последний раз в своей жизни. Теперь, когда я вышел из своего мустанга за несколько миллионов, и стоял рядом с ним, они все так и не отводили от меня своего совсем «не заинтересованного» взгляда. Такие машины рядом с мужчиной красят его, несмотря на то, каков он на самом деле.

Свежий воздух ударялся в легких, и пусть я был в центре мегаполиса, где с воздухом должна была быть напряженка. Видимо даже воздух мог определять рядом с какой машиной стоит человек.

До ушей доносилась людская речь, не замолкающая, не утихающая, бессвязные отрывки, выхваченные то из одного разговора, то из другого, детский беззаботный смех.

Все вокруг так и пылало жизнью, мирным небом над головой и всеми условиями для того, чтобы угомонить недовольства самых разных слоев населения. Бары, рестораны, магазины, фаст-фуды, позволяющие удовлетворить голод. Сытый человек – довольный человек.

– Леонардо Ройс?

Я и не заметил, как перед мной возник человек. Богатый костюм, отливающийся всеми красками в самом своем совершенстве. Черный поражал чернотой, белая рубашка сводила с ума, черная бабочка казалась воронкой на воротнике. Я сразу понял, кто перед мной, отчего даже не удивился, что меня узнали.

На лицо без щетины спадали несколько прядей золотых волос, увильнувших от пучка, в который были собраны и приглажены все остальные. На мощных скулах все выбрито в совершенстве настолько, что корней не было видно даже под микроскопом. Чистая кожа, ни намека на покраснение или раздражения. Тональный крем? И все же это не так. Я не видел косметики совсем. Это родная здоровость, но не та, которую часто описывают румянцем, а похожая на белизну. Либо я не разбирался в хорошей работе хорошего гримера.

– Позвольте мне вас проводить, многие вас заждались, – он почтенно улыбнулся мне, немного наклонив голову вперед, будто слегка поклонившись, и заглядывая мне в глаза теперь из под лба голубыми глазами, похожими на водную гладь огромного океана при свете солнца.

– Простите, а… – мой голос задрожал, прервался. Я слегка откашлялся и мне стало невероятно неловко перед безупречным голосом моего не менее безупречного собеседника.

– Эндрю Уайт, к вашим услугам.

– Вы знаете, кто я, но я, к сожалению, не осведомлен о вас, – я смущенно улыбнулся, – мне неудобно за это.

Эндрю еще раз улыбнулся, опустил глаза на секунду, а после вернул их вновь к моим.

– Вам не за что извиняться, вы ведь не знали, кого встретите здесь.

– Это вы меня позвали?

– Нет. Я являюсь таким же приглашенным, как и вы. Хотя знаете, мы оба молоды и наверняка найдем общий язык. Предлагаю отбросить всякие формальности. Я – Эндрю, не обращайтесь ко мне на вы.

– Хорошо, Эндрю, – я кивнул и пожал ему руку.

Крепкая хватка вселяла уверенность, силу, уважение. Длинные тонкие пальцы обхватывали мою ладонь полностью, но в то время не были похожи на щупальца.

– Я тебя проведу, не стоит здесь задерживаться, – Эндрю огляделся по сторонам.

Его взгляд задержался, и я успел проследить на ком. Он перекинулся несколькими словами, не используя язык, с великолепной блондинкой в красивом красной платье. Та тоже глядела на него.

– Идем, – подчеркнул Эндрю и пошел.

Я последовал за ним, обходя прохожих, не желая ни с кем сталкиваться. Мои мысли теперь были полностью заняты моим новым знакомым, его красотой, блондинкой, за которой и шел Эндрю, держась на расстоянии, то и дело, специально замедляя ход, чтобы не приближаться к ней. Как только представилась возможность, я поравнялся с ним.

– Ты знаешь мое имя, но… почему меня пригласили?

– Твой успех. Не многие способны на такое. Ты – поистине интересная личность, – Эндрю мельком поглядел на меня, вернул взгляд на красное платье, а после уставился себе под ноги.

Слова так и лезли на язык, но я все же не решался заговорить о той, за которой мы шли, будто 2 нерешительных маньяка. Быть может, он просто любит женщин, любит смотреть на них.

Мы взошли по ступеням и оказались в роскошном здании. На входе нас встретили несколько человек в черных костюмах, но явно менее дорогих, чем те, в коих были мы с Эндрю. Блондинку они не задержали, а вот нас остановили.

– Эндрю Уайт, – один из мужчин с наушником в ухе обратился к моему сопровождающему.

Я тут же заметил, как тот с некой печалью посмотрел вслед блондинке, успевшей зайти в закрывающийся лифт, и совсем не обращал внимания на подошедшего.

– Леонардо Ройс, – тот же охранник обратился и ко мне, почтительно кивнув головой.

Я с нескрываемым удивлением кивнул в ответ.

– Маргаретт Уоррен уже ждет вас, – с этими словами мужчина отступил в сторону, позволив нам идти.

Я вновь обратился к Эндрю, как цыпленок смотрит на мать-курицу в любой новой ситуации, чтобы повторить его действия. Тот улыбнулся и кивнул отошедшему, но в тот же миг, как его лицо стало недоступно мужчинам на входе, улыбка пропала и вместо нее нарисовалось нескрываемое раздражение.

Видимо, он все же был знаком с той блондинкой, подумал я, продолжив молча идти следом.

– А чем ты занимаешься?

– Я? – Эндрю полуобернулся ко мне, позволив мне поравняться с ним, и осветил меня блестящей улыбкой, – полагаю, у вас есть впечатление, что вы меня где-то видели, но не можете вспомнить?

Мы стали подниматься по лестнице с красным ковром. После его вопроса у меня и правда возникло такое ощущение. Причем, оно усиливалось с каждой секундой.

– Да, – протянул медленно я, сам удивляясь тому, как этот харизматичный человек легко внушил мне это впечатление.

– Модель года. 3 раза подряд, – Эндрю сказал это с нескрываемым удовольствием, будто завоевал этот титул только что 4 раз.

– Вау. Значит я говорю с самым красивым мужчиной мира? – я улыбнулся, оценивая его реакцию.

– С самым красивым мужчиной мира 3 раза подряд, – засмеялся Эндрю, слегка хлопнув меня по плечу.

Мы остановились у дверей.

– Ты готов? – спросил он, взяв меня за руку и пристально посмотрев в самые глаза.

– Да, – неуверенно произнес я.

Эндрю не стал больше ждать. Он толкнул дверь вперед и точно потащил меня вперед.

Золотые, белые, ослепляющие своим блеском, цвета бросились мне в глаза, принявшись их целовать и пытаться разорвать одновременно. Я слегка прищурился от такого натиска богатства, которое не видел ни разу в жизни. Высота, отдающаяся перламутром, словно была вовсе не потолком величественного зала, а внутренним слоем огромной раковины моллюска, а мы были вовсе не гостями, а жертвами, погребенными внутри этого чудовища. Золотые люстры, размером с автомобили, заставляли не сомневаться, что были и правда сделаны из чистого золота.

Я опустил свои глаза на людей, облеченных в дорогие наряды, мужчины – в костюмы, женщины и девушки – в великолепные платья, длинный бар в стороне. Нет, это вовсе не была толпа, стадо. Хоть все они стояли в одной куче, но не были всего лишь ее частями. Каждый из них был обособлен, каждый из них представлял собой отдельного человека, отдельную личность. Пожалуй так на мое восприятие влияли дорогие наряды, часы на руках, стоимостью спорткаров, приглаженные назад волосы, самые дорогие ароматы мира.

Далеко впереди сцена с оркестром из музыкантов.

Вот, что я успел увидеть в первые несколько секунд, пока ко мне не подошли.

– Леонардо Ройс, наслышан, – мою руку сжал в своей старик с прямой осанкой и такой ослепительной улыбкой, какой могли позавидовать многие молодые.

Я же не знал, что ответить в те недолгие секунды, пока моя рука слегка подергивалась в его власти. Увидев мое замешательство, Эндрю поспешил ко мне на помощь:

– Марк Брэдфорд, великий политик.

– Марк Брэдфорд… вы председатель думы! – выпалил я с округленными глазами, вспомнив имя, которое мельком видел в какой-то сводке.

Мужчина с аккуратной седой бородой заулыбался еще сильнее.

– Что же, вам предстоит много с кем познакомиться здесь, а после найдите меня. Мне есть, о чем с вами поговорить, – Марк Брэдфорд сжал мою руку напоследок еще крепче, утвердительно кивнул и наконец отпустил.

Он исчез так же быстро, как и появился.

– Будь готов к этому, – улыбнулся Эндрю.

– Я все-таки в шоке от того, что меня уже знают такие люди… как они успели.

– На свете 8 миллиардов, но тех, кто добился высот, можно пересчитать, если не на пальцах руки, то… – Эндрю задумался и решил не продолжать свою идею, – мало таких. Как только появляется очередной гений, красавчик, сильный человек, о нем узнают, потому что теперь это не просто человек, это участник этого общества, – он окинул глазами всех присутствующих.

Я последовал за его взглядом, осмотрел несколько изящных пиджаков и даже фраков. Но тут я наткнулся на нее. Девушка в красном платье. Та самая, что шла перед нами совсем недавно.

– Кто она? – я сразу заметил, что Эндрю тоже не сводит глаз с нее.

Парень встрепенулся, будто вернувшись ко мне из очень мокрых фантазий, и не понял, о ком я.

– Та, что в красном. Она шла перед нами, – пояснил я, взяв Эндрю за локоть и попытался одним лишь взглядом указать направление, в котором нужно смотреть.

– Элизабет Ноллс, – произнес Эндрю, и в голосе его я не услышал абсолютно ничего, кроме движения голосовых связок. Ни теплоты, ни холода, ни скрываемой ненависти, ни горячей страсти.

– Я не мог не заметить, как ты смотришь на нее.

– Разве? Я смотрю, ты одаренный человек, – улыбнулся Эндрю и медленно зашагал вперед, зазывая меня тем самым с собой. – Идем, познакомишься.

Мы стали стремительно приближаться к барной стойке, у которой Элизабет разговаривала с дамой постарше. Рядом толпились мужчины. Иногда их жадные взгляды так и соскальзывали с глаз друг друга на красивую девушку, стоящую рядом. Ее молодая, кремовая кожа притягивала к себе, словно нетронутый снег, зовущий вступить в него, оставить свой след на том, чего еще не касался чужой грязный ботинок. Ее оголенная спина, обнаженные лопатки, представляющиеся угловатыми узорами, звали к себе, умоляли дотронуться и провести кончиками холодных пальцев вдоль ровного позвоночника, ответственного за безукоризненную осанку. Ее волосы, искристые и невероятно мягкие с виду, приказывали собрать их в одну косу, зажать ту в кулаке и натянуть так, чтобы ее милое личико приподнялось на несколько дюймов.

При всей этой картине я не мог избавиться от ощущения мерзости, которое теперь испытывал, когда облысевшие наполовину, низенькие чудовища, стоявшие рядом с Элизабет и косившие на нее извращенные взгляды, погруженные в одно лишь неловкое, склизкое, пытались втянуть в себя свои огромные животы, заплывшие свиным жиром. Я всего лишь на секунду взглянул на Эндрю, шагающего рядом со мной, и увидел на его лице все те эмоции, что испытывал и сам. Тот тоже поглядывал с высоты птичьего полета на мужчин средних лет, совсем не скрывая ни нот собственного высокомерия, ни нот надменности. Он точно знал, что лучше всех их вместе взятых, а потому его взгляд совсем скоро превратился в спокойный, контролирующий ситуацию. Никто из них не в силах был с ним состязаться.

– Кейт Вилли, – Эндрю, подойдя к паре, к которой направлялся, сначала обратился к женщине лет 50-ти, взял ее руку и поцеловал, причем целуя, его губы коснулись его же руки. – Элизабет.

Я не понимал, в каких отношениях были эти двое, но точно знал одно. Они точно не были просто знакомыми. Между ними было что-то, и это что-то явно обжигало в моменты своего пика, холодило кровь в венах при падениях. Элизабет слегка улыбнулась, а ее глаза напонились ехидностью. Она едва кивнула, а Эндрю не стал брать ее руку и изображать поцелуй.

Мужчины стоявшие рядом молчали. Оттого мне стало интересно, чем они заняты, и я посмотрел на них. Их глаза, наполненные ненавистью, черной завистью, злобой, всецело были обращены на Эндрю, харизматичного молодого красавца, на которого оборачивались и заглядывались все девушки и даже девушки этого зала, среди которых Элизабет была венцом великолепия.

– Леонардо Ройс, тот самый, – Эндрю умел представить человека, и теперь не хотел тратить на это много времени. Он не сводил хищный, играющий взгляд с Элизабет, пытаясь прожечь в ней дыру. Кейт Вилли более не удостоилась его внимания ни на секунду.

– Леонардо, – Элизабет обратила на меня внимание, и когда мое имя сошло с ее уст, я остолбенел, замер в нерешимости, в кою впал и мой язык.

Она же протянула мне свою изящную ручонку с длинными пальцами, не переставая смотреть мне в глаза. Наверняка, этим взглядом она одаривала каждого, с кем разговаривала или хоть как-то контактировала, но я не желал в это верить. Нет. Так смотрела она лишь на меня, лишь на меня впервые за жизнь, мою и ее. Именно так и никак иначе.

Я пожал ее руку, не смея сказать ни слова, пока не развязал язык, изрядно запутавшийся в нескольких узлах.

– Леонардо, новый гений! – воскликнула женщина рядом с Элизабет и буквально перехватила мою руку для очередного рукопожатия. – Я Кейт Вилли, – она повторилась, но только теперь вспомнила, что Эндрю уже ее называл. Ей стало неловко, однако она попыталась этого не показать и потому быстро продолжила. – Я писательница, а вы можете звать меня просто Кейт.

– Отлично, – я улыбнулся, не найдя в себе сил на то, чтобы постараться придумать более красноречивый ответ.

Краем глаза я заметил, как Элизабет еще сильнее улыбнулась, глядя на меня. Это ее позабавило, отчего и мне стало приятно.

– Вы уже освоились здесь? Много с кем познакомились? – Кейт Вилли продолжала забрасывать меня вопросами, стреляя словами, как из пулемета.

– Нет, я только пришел. Вы одни из первых, – я вновь непроизвольно быстро обвел толпу глазами. Люди стояли по группам из трех, четырех, пяти человек, разговаривая друг с другом, улыбаясь друг другу. Все они были равны лишь теперь, когда вошли в это зал из внешнего мира, в коем чувствовали себя богами. Это чувствовалось в подобии лебезении, которое так и проскакивало в отражении глаз, сумбурном движении губ, напряженных улыбках.

– О, тогда вам еще многое предстоит! – Кейт Вилли вновь взяла мою руку и мягко ее погладила большим пальцем.

Я же учтиво улыбался, но поглядывал то на Эндрю, то на Элизабет, ища в них поддержки или даже помощи. Те словно и забыли обо мне и низенькой писательнице с визгливым и противным голосом и смотрели лишь друг на друга. Спустя секунду я поймал себя на том, что смотрю на Эндрю точно так же, как низенькие мужички позади меня смотрели на него. Я слегка встряхнул головой.

В этот момент музыканты перестали играть – музыка плавно затихла. Все обратили внимание на сцену.

– Начинается! – воскликнула Кейт Вилли, отпустила мою руку и обернулась к сцене.

Эндрю остался стоять рядом со мной по левую сторону. Элизабет, опершись правой рукой на барную стойку, с бокалом вина в левой руке, стояла на несколько шагов впереди меня.

На сцене появился темноволосый высокий человек, похожий на трубу. Улыбаясь, он подошел к микрофону и оглядел всех присутствующих, а после начал:

– Леди и джентльмены. Вашему вниманию, великолепная Маргаретт Уоррен!

– Великолепная? – я смутился вслух, но так тихо, чтобы это услышал лишь Эндрю.

– Великолепная, – с легкой улыбкой Эндрю лишь пожал плечами.

У микрофона показалась дама лет 40—50, хотя я затруднялся назвать в своей голове точное число. Ее кожа походила на молодую, ни морщин, ни складок усталости. Ее лицо светилось так, что, казалось, без нее в этом зале стало бы несколько темнее. Я не мог отвести от нее взгляд, даже когда тот пытался вырваться к Элизабет, стоящей совсем рядом.

– Я рада вас всех видеть в этот замечательный день! – голос Маргаретт Уоррен пронесся рядом с ушами, но в тот же миг очень далеко от них.

Замечательный, подумал я, слегка облизнув нижнюю губу. Будто у этих людей со всем их богатством бывают другие дни.

– Давайте же поприветствуем друг друга, – она захлопала сама, и вместе с ней захлопал весь зал.

Аплодисменты продолжались примерно с минуту, пока у многих леди нежная кожа ладоней не покраснела.

– Вы знаете меня, я знаю всех вас. Когда-то мы были разобщены. Действовали лишь ради себя, своих семей. Теперь же, когда вы добились многого, когда свернули горы, когда заставили солнце встать на западе, а сесть на востоке, Вы пришли сюда. Теперь у всех нас новая цель, новая мечта и новая амбиция. Сделать этот мир лучше. И мы справимся. Историю пишут победители. История пишется здесь, в этом зале, сейчас, в эти секунды, пока здесь собраны настоящие победители.

По моей коже пробежали мурашки, и я поглядел на Эндрю, в попытках найти ответы, комментарии очень важные для меня. Я и заметить не успел, как этот молодой парень стал для меня не только проводником, но и примером для подражания. Он, как и все в этом зале, молча наблюдал за женщиной, стоявшей на сцене и ведущей свой монолог размеренно, успевая охватить медленным взглядом всех, кого называла победителями.

– О какой цели она говорит? – шепнул я Эндрю, но он меня не услышал.

На его лице замерла спокойная улыбка, и я понял, что он сейчас не со мной, а где-то в глубине себя. Я понял это, потому что узнал эту улыбку, понял это, потому что и сам улыбался так много раз, когда у меня получалось, когда я понимал, что то, чего я желал, то, о чем мечтал бессонными ночами, совсем рядом, само идет в руки. Я вновь посмотрел на Маргаретт Уоренн, и именно в этот миг наши с ней взгляды столкнулись. Она остановилась на мне и смотрела так с пару секунд, отчего мне стало неудобно и я сам отвел глаза в сторону.

– Сегодня мы приветствует нового члена нашего высшего общества!

Только не это, подумал я. Дрожь проскочила прямо под сердцем, а в мыслях затрубило желание поскорее уйти. Ноги затряслись.

– Леонардо Ройс!

Зал разверзся бурными аплодисментами, и все в миг нашли меня, начали смотреть на меня, будто заранее знали, где я нахожусь.

– Иди, – Эндрю хлопнул меня по спине и продолжил хлопать.

Неуверенно я начал пробираться сквозь расступающихся людей, улыбающихся мне так, будто я всех спас от неминуемой смерти. Каждый мужчина слегка наклонял голову, будто здороваясь, каждая девушка или женщина приветствовала горящими глазами и ярко-красной помадой, свежо выделявшейся на фоне белоснежных зубов. Сплошные лица, смешивающиеся в одну непонятную консистенцию, заставляющую меня забывать черты лиц всех, кого когда-либо видел. В моменте я подумал, будто забыл и то, как сам выгляжу, но попытался отбросить эту мысль, скрыв ее за фальшивой, сконфуженной улыбкой нашкодившего мальчика. Я совсем не чувствовал себя тем, за кого меня принимали здесь. Я именно мальчик. Маленький, испуганный и скромный мальчик.

В какой-то миг волнение переполнило чашу, и тогда я и вовсе забыл как управлять телом. Отныне оно шло само, ноги поднимались по ступеням на сцену сами, глаза сами зажмуривались от света, бившего в них беспощадно.

Маргаретт Уоренн, улыбаясь мне по-доброму, протянула руку и пожала ее, другой рукой дотронувшись до моего плеча. Мы так и застыли перед микрофоном в крепком рукопожатии, обратившись к зрителям, будто те нас фотографировали. Потом она отпустила меня и придвинулась к микрофону:

– Леонардо Ройс. В своем достаточно юном возрасте смог добиться того, чего многие не могут добиться в обмен на целую жизнь. Совсем недавно, он был никем. Одним из тысячи прохожих, которых вы могли встретить, если бы случайно вышли на улицу. Одним из безликих игроков, пешек, способных лишь на бездумное, животное существование.

Я поглядел на Маргаретт. В моменте ее голос прервался, после зазвучал с новой силой. Такой трюк походил на рычание, и теперь я более не мог перестать об этом думать. Она так высказывалась об обычных людях, а значит, она не считала их людьми и вовсе. Теперь она не казалась мне молодой для своего возраста. Я видел профиль его лица, и отсюда мне открывался кривой нос, закручивающийся к низу, словно был старым орлиным клювом. Я видел ее спину и маленький горбик. Я видел за ее рукавами платья, скрывающими руки вплоть до кистей, кожу дряблую и обвисшую.

– Сейчас он богат. Он добился того, чего желал больше всего на свете. Сейчас он стоит здесь. Значит он добился даже больше, – она улыбнулась и поглядела на меня, словно бабушка, гордящаяся своим внуком. – За такими людьми стоит будущее. Будущее человечества. Наше будущее.

Она повернулась ко мне, взяла мои руки за локти и кивнула. Только теперь я увидел на ее декольте, чуть ниже ямок у ключицы, огромный красный камень. Кулон, наверняка оцененный в несколько особняков. В моих мыслях проскочил вопрос, недоумение. Зачем хранить при себе вещь, превосходящую в стоимости жизнь человека? Зачем лишний раз подвергать себя опасности? Воры при виде такого блеска теряют голову и способны из воров перерасти в настоящих убийц.

– Наслаждайся. Мы с тобой еще поговорим, – Маргаретт произнесла это только мне, микрофон остался в стороне, и отпустила вон с сцены.

Дорогу назад я и не помню как прошел. А радость от встречи с Эндрю запомнил навсегда.

– Ты, кажется, перенервничал, – он заглянул мне в глаза с уже знакомой и приятной улыбкой.

– Где уборная? – я опустил глаза, ощущая невероятную слабость и нарастающее чувство тошноты.

Я вышел из кабинки, извергнув из своего рта остатки непереваренного обеда. Теперь жгучий вкус на языке затмевал все впечатления от богатства, которое так и сквозило даже в туалете. Эндрю стоял у зеркала. Тут он прождал меня около 5-ти минут, и я не удивился бы, если он все это время смотрел на себя. Даже теперь, когда я умылся и прополоскал рот, он не переставал крутить головой, смотря на свое отражение, будто в первый раз. Его глаза принимали форму восточных, он опускал голову и смотрел, словно хотел убить. Его глаза расслаблялись, на лбу появлялись несколько складок, а челюсти с силой сжимались, вырисовывая на скулах четкие углы. После он приподнимал голову, но все не отрывался от одной точки, и я полагаю, смотрел он в свои же глаза, пытаясь разными гримасами передать все эмоции, на которые только способно человеческое лицо.

– Тренируешься перед фотосессией? – спросил я, устав наблюдать за этими переменчивыми масками, которые он старательно натягивал на себя, не произнося ни слова.

– Тебе тоже кажется это занятие странным?

Я пожал плечами.

– Не понимаю людей, которых это смешит, – на полном серьезе говорил Эндрю, не сводя глаз с своего отражения. – Я люблю себя, люблю свою внешность, свое лицо. Почему же я должен ограничивать себя в том, чтобы смотреть на нее, когда захочу?

– И правда, – прокомментировал я и снова стал набирать в рот воду, пытаясь избавиться от горького привкуса.

– Я не виноват, что им не повезло родиться красивыми. Нет моей вины в том, чтобы любоваться собой. Что здесь вообще плохого?

– Нарциссизм – это плохо, – я уже не глядел на него, а только на свое измученное отражение.

Тут я заметил, что Эндрю оторвался, наконец, от своего выражения и смотрел на меня. Я повернул голову.

– Почему?

Я слышал твердость в голосе, слышал и настоящее непонимание.

– Что?

– Почему нарциссизм – это плохо? Любовь к себе – это плохо?

– Преувеличение достоинства, – пояснил я.

– Ты посмотри вокруг, – усмехнулся Эндрю и вновь вернулся к своему любимому занятию, – ты попал в общество нарциссов. Значит, скоро и сам таким станешь.

Я промолчал, мысленно соглашаясь с ним. Слова Маргаретт были словами настоящего нарцисса.

– А вообще, Лео… я буду звать тебя Лео. Я был на приеме у психолога. Он мне тоже говорил об этом. Говорил, что есть здоровый нарциссизм. Это когда ты не говоришь: «Я самый ничтожный», но и не говоришь «Я самый лучший». Знаешь что? Он сказал мне, что у меня проблемы, что я нездоровый нарцисс, что я не должен говорить: «Я самый красивый. У меня самая лучшая внешность». Больше я не ходил к этому психологу. Между нами, – Эндрю наклонился в мою сторону и сбавил громкость голоса, – у него больше нет лицензии. – Он улыбнулся. – Почему ты не должен говорить: «Я самый лучший?». Разве ты никогда не говорил себе так?

Я заметил в зеркале взгляд Эндрю на себе. Он ехидно улыбался, слегка прищурившись, и самоуверенно ждал ответ. Он знал его, и ему это приносило немало удовольствия.

В памяти проскользнули эти слова, сошедшие с моих губ. Да, я говорил так. Говорил так, когда у меня не получалось, когда казалось, что я иду в никуда. Да, я говорил себе так, ведь иначе у меня не хватило бы сил сделать следующий шаг. Я не стал врать, хотя мне очень хотелось оборвать Эндрю. Я чуть видно кивнул.

– Конечно. Я это знал. Знаешь, почему? Потому что ты тут бы не стоял. Вспомни историю. «Чтобы быть великим чемпионом, ты должен верить, что ты самый лучший. А если ты не самый лучший – то притворяться, что ты самый лучший», – Мохаммед Али. «Я навсегда король вне зависимости от весовой категории» – Конор Макгрегор.

– Бойцы? – я заметил, что Эндрю собирается продолжать бесконечно и перебил его.

– Они зачастую единственные, кто не боится признавать правду.

– То есть, если бы они так не говорили, то не стали бы такими…

– Лучшими, – перебил меня с улыбкой Эндрю.

– Сильными.

– Именно. В этом наша сила, не забывай это, – Эндрю, не желая продолжать, развернулся, даже не посмотрев на свое отражение и пошел прочь. Я последовал за ним.

По залу разливалась классическая музыка, некоторые мужчины, медленно танцевали с женщинами. Мы проходили мимо них. Тут я заметил, что вновь Эндрю шел к бару, к тому самому яркому, самому красному платью, которое только существовало в этом мире.

– Эндрю, Лео! Мы вас заждались, – затрубила писклявая писательница, до сих пор не отпускавшая от себя Элизабет.

Эндрю даже не поглядел на нее. Его уверенные и красивые глаза были обращены лишь к Элизабет, которую, он собирался пригласить на танец. Я видел это, будто слыша участившееся сердцебиение. Элизабет же лишь печально поглядывала куда-то в сторону сцены, отведя задумчивый взгляд от всех нас. Эндрю мог подойти к любой, и любая отдалась бы ему, причем на его ладонях не выступило бы даже капли пота. Но сейчас перед ним стояла именно Элизабет. Он не успел.

– Эндрю, пригласите даму на танец! Это не вежливо! – в его руку вцепилась Кейт Вилли.

Я оглянуться не успел, как Эндрю с обреченным и поникшим взглядом уже оказался поодаль меня. Мы с Элизабет смотрели на них, стоявших и покачивающихся на месте, словно две ивы на берегу реки. Я оглянулся, и заметил улыбку, не то коварную, не то самую обычную, ангельскую улыбку ангелоподобной девушки. Она смотрела на Эндрю, ей было смешно, отчего и мне становилось лишь смешнее.

Наши взгляды встретились, и я не смог ничего сказать. Только подступал к горлу глупый смех, который я пытался изо всех сил сдерживать. Она глазами кивнула мне на все танцующие пары, и я понял, что она приглашает меня на танец.

В горле запершило, ноги подкосились, а реальность стала ватной. Я не мог поверить тому, что происходило на самом деле. Ее необычайная красота, длинные роскошные волосы богини, облегающее платье, провоцирующее мои глаза часто опускается с ее идеального лица вниз и вниз, без возможности подняться обратно. Теперь же именно она звала меня на медленный танец богачей, приглашала меня законно обхватить ее талию, приглашала меня в свои объятия, где я вкушу ее самый вкусный парфюм, где смогу вдохнуть природный аромат ее волос, несравнимый ни с какими духами, желала положить руку на мою шею и оказаться в чудовищной близости. Кровь закипела в моих жилах, угрожая расплавить все сосуды одновременно и бросить меня умирать прямо у ее длинных ног.

Я кивнул, улыбнувшись, ведь на большее меня не хватило. Сделав несколько шагов от барной стойки, мы оказались совсем рядом. Элизабет подступила ко мне и робко положила ладонь на мое плечо так, что я совсем ее не почувствовал. Вторую ее руку я взял в свою и в первые секунды крепко сжал, желая ощутить каждую ее хрупкую косточку, оказавшуюся в моей власти.

Меня не беспокоил теперь Эндрю, оставшийся наедине с Кейт Вилли, коей я был обязан всем в своей жизни. Меня не волновало то, с каким гневным взглядом он смотрел теперь на мою спину, за которой скрылась всецело Элизабет. Все люди, бывшие в этом зале ровно до этого мига теперь рассыпались в прах, распустились по ветру, канули в небытие. Мы остались одни в одном из самых дорогих мест в мире. И дорого оно теперь мне было не потому что все покрыто было золотом или даже состояло из золота, не потому что здесь были собраны величайшие люди мира, а потому что именно здесь я познакомился с Элизабет Ноллс, великолепной и роковой, потому что именно здесь я положил руку на ее талию.

Музыка звучала, но только не для меня и не в моих ушах. Я пытался сосредоточиться на тактильном, выключив все органы чувств, оказавшиеся теперь такими неважными и ненужными. Однако тело мое двигалось, следуя за легкими движениями Элизабет, неосознанно направляющей меня.

– Вы довольно интересны, – вдруг эхом услышал я ее сладкий голос.

– Интересен? – спросил сразу я, ни на секунду не задумавшись над комментарием.

– Вы умны, красивы. Богаты, – последнее сошло с ее уст невинно и будто сказано было невзначай.

– Для вас это важно? – зацепился я, словно за последний шанс спастись с тонущего корабля.

– Это всего лишь одна из ваших характеристик. Это говорит о вас больше, нежели вы сами можете сказать языком.

– Да, пожалуй… я согласен.

Она оторвалась от моей груди, отдалилась на пару сантиметров назад и заглянула в мои глаза, впервые с начала нашего танца. Я увидел лишь улыбку и игривый взгляд взрослого человека, поглощенного азартной игрой. Спустя секунду она вновь прислонилась ко мне, преломив наш зрительный контакт.

– Вы всегда знали, что достойны большего. Теперь вы доказали это. Вы и вправду достойны.

– Достоин, – повторил я, словно завороженный.

Чудовищная слабость овладела всем моим телом. Я уже не мог даже при желании сжать ее руку, не мог притянуть к себе посильнее ее тонкое тело. Расслабленность, словно после тайского массажа, и спокойствие, как в море, после утихнувшего шторма, выдавшегося самым безумным на последние 100 лет.

– Так придите и заберите то, что принадлежит вам, – она обхватила мою шею рукой, а в следующую секунду я почувствовал ее губы, самые нежные губы во всей вселенной на своем горле, словно самый острый клинок, застывший у кадыка. Хватит лишь легкого дуновения ветерка, чтобы моя глотка оказалась вспорота.

Я закрыл глаза, отключив и их. Они теперь тоже были не нужны. Я чувствовал и желал лишь этого, лишь того, что происходило с моим участием и без него одновременно. Я был наблюдателем, но был и игроком. Все тормоза, все блокираторы оказались не рабочими в самый ответственный момент, однако я осознавал всем умом, который еще остался у меня, что именно делаю, что позволяю делать и не вмешиваться. И я осознавал, что получаю от этого удовольствие, жгучее, оставляющее кровавый раны, но блаженное и чувственное удовольствие, заставляющее меня подчиняться, ведь я был никем, совсем никем перед этим великолепным, но и ничтожным занятием, занятием, что делало меня самым успешным среди всех успешных, но и самым подлым из них всех.

Я ощутил легкую боль, словно прокол тонкой иглой. Нежный поцелуй превратился в нечто большее. Спустя секунду лишь влага осталась на покинутом горле. Элизабет заглянула в мои глаза. Ее губы казались еще краснее, словно она их облизнула. Улыбка, обнажающая белые зубы без малейшего намека на желтый цвет, продолжала околдовывать меня и теперь.

Что ей было нужно? Чего она хотела? Теперь лишь об этом я думал, а интерес по поводу тех отношений, что у нее были с Эндрю, в миг превратился в совсем незначимый. Мне было все равно на Эндрю, смазливого красавчика, заботящегося лишь о своей внешности. Все это не имеет значения, ведь важны для меня лишь эти минуты, полные таинственности, сводящей с ума.

Я не мог оторваться от ее глаз и не заметил сам, как склоняюсь к ее губам, настоящей цели, которую поставил себе в одно мгновение, а добиться решил на следующее же. Вот она, моя настоящая мечта, настоящее дело, ради которого стоит умереть, а вовсе не та общая мечта, о которой говорила Маргарет на сцене. Нет. Для меня это не имеет значения.

В последний миг, когда я уже почувствовал ее в своей власти, она увернулась. И я понял, что ей это понравилось.

Оркестр переключился на другую музыку, и люди потихоньку стали расходиться в стороны, отпуская друг друга.

Нас разлучил подошедший Эндрю. Я заметил, как ее рука ослабла и разомкнул свою не без усилий.

– Кажется, теперь нам нужно выпить, – Эндрю пошел к бару, связав нас невидимой веревкой и протащив за собой.

Я заметил, что Кейт Вилли рядом теперь не было. Я несколько раз оглядывался, но не увидел больше этой низкорослой женщины. Оставалось лишь гадать, почему та исчезла сразу после танца с Эндрю.

Эндрю заказал всем по коктейлю, даже не спросив нас.

– Лео, тебе сейчас нужно будет подойти к Маргарет. Ей нужно с тобой поговорить… да и тебе это тоже нужно.

– Зачем? Кажется мне хватило того, что было на сцене.

– Поймешь. Но это скорее обязательная вещь.

– Познакомься с ней поближе. Это бывает полезно, правда, – вмешалась Элизабет. – Именно благодаря ей мы все здесь. Именно она основала наше обществе и сплотила его.

– Сплотила? – я оглянулся по сторонам. – Ты хочешь сказать, все эти люди, как семья?

– Не в привычном понимании. Но связи здесь построить можно и нужно. Они могут выручить, для них это не особо большая проблема. А разве не семья славится тем, что там всегда выручают?

– Если так смотреть, – я поводил головой в стороны, продолжая смотреть на людей вокруг.

Высокие должности, актеры, музыканты, ведущие, модели, бизнесмены, инженеры. Одна большая семья?

– Все же семья – это еще и про самопожертвование без ожидания чего-то взамен. Ты думаешь, вон тот маленький и облысевший мужчина за тебя пожертвует своей жизнью? – все же я не смог не поделиться своим мнением, пока Эндрю протягивал мне лонг айленд.

– Ты слишком… – Элизабет запнулась, не найдя подходящего слова.

– Слишком требовательный к своей семье, – усмехнулся Эндрю.

Элизабет взглянула на Эндрю, а после на меня и не стала продолжать свою мысль, а только взяла трубочку в рот и потянула немного коктейля.

– Наверное сейчас это и нужно сделать, не хочу растягивать, – произнес я, и в миг почувствовал, как моя голова пошла кругом.

Но лишь взмах головой помог избавить от начинающегося головокружения. Волнение, подумал я. Эндрю и Элизабет пристально смотрели на меня, не сводя своих глаз ровно до тех пор, пока я сам не вернул на них глаза.

– Все хорошо? – уточнила Элизабет.

– Не знаю. Где я могу ее найти?

– Где угодно, – улыбнулся Эндрю. – пройдись поищи. Заодно познакомишься с кем-нибудь еще, – он ехидно улыбнулся мне.

Я не хотел оставлять их вдвоем, не хотел покидать Элизабет хоть на секунду, желал крикнуть оркестру вновь играть вальс, а затем пригласить Элизабет вновь. Но делать было нечего. Я отставил нетронутый лонг айленд на барную стойку, рядом с Эндрю, взглянул на него в последний раз и пошел в сторону сцены, заглядывая в лица людям, пытаясь узнать хотя бы кого-нибудь, кого видел раньше в новостях, в фильмах или сериалах, да хоть где угодно.

Пройдя с десяток лиц, я не нашел никого. Лишь важные, заплывшие жиром лица, пытающиеся быть добрыми и вежливыми со мной. Однако тут я увидел того человека, от которого у меня всегда замирало сердце, пусть я и видел его лишь в любимых фильмах в роли совсем разных людей. И каждую роль он отыгрывал так, что я забывал все предыдущие и видел его будто в первый раз. Поистине великий актер, поистине великий лицемер в хорошем смысле этого слова. Не то что Эндрю. Мельком я поймал себя на мысли, что Эндрю меня начинает раздражать, однако настоящих причин его ненавидеть у меня не было, поэтому я очень старался убедить себя в обратном.

Нет, сейчас не время, не время думать об Эндрю, и даже не время мечтать о танце с Элизабет. В нескольких метрах от меня стоит человек, с которым я всю жизнь мечтал познакомиться, руку которого я хотел пожать, автограф которого хотел попросить.

– Лайонел Грин! – я остановился перед ним, хотя он и выглядел занятым разговором с какой-то женщиной.

Он поглядел на меня, в самую мою душу, отчего я непроизвольно начал гадать, кто же стоит перед мной. Узник тюрьмы Ла Сабанета, успешный бизнесмен из Техаса, президент Штатов или крестьянин из средневековой европы. Тем временем Лайонел Грин слегка кивнул мне, поглядел на женщину перед собой, нежно потер ее руку в своей:

– Спасибо, я вас разыщу, – он учтиво поглядел на нее в последний раз и, прежде чем она пошла прочь или сама успела хоть что-нибудь сказать, он переключился на меня, взял мою руку за локоть и пожал вторую. – Леонардо Ройс, я правильно запомнил?

– Правильно, – улыбка восхищения не сходила с моего лица, отчего голос мой был добрым и тихим, – как вы могли забыть, я думаю, у вас самая лучшая память из всех живущих.

Лайонел Грин улыбнулся. Было видно, что он получал такие комплименты весь вечер, каждый вечер, хотя теперь ни капли усталости ни показалось на его загорелом лице.

– Хочу сказать, я ваш фанат. Тот монолог из «Северных псов», боже. Как такое можно было запомнить?!

– Честно говоря, тогда я забыл все, – Лайонел смущенно улыбнулся.

– Правда? – самый настоящий восторг и изумление были изображены на моем лице, ведь я не мог их сдерживать и даже не думал об этом.

– Да, но камеры были направлены на меня, это была заключительная речь. И до этого… мне не нравилась речь из сценария. Я придумал свою, на ходу.

– Это восхитительно!

– В этом и состоит профессия актера. Не запомнить кучу написанных реплик, а вжиться в шкуру того, кого играешь, чтобы все написанное само пришло тебе в голову, ведь этот персонаж в этой ситуации мог сказать только так и никак иначе. Знаете, Леонардо, если по-настоящему стать персонажем, то тебе и не нужно смотреть в сценарий, ты уже будешь его знать. Остается дело за малым. Жить за этого персонажа. Именно жить, а не играть.

– В этом весь секрет 3-ех оскаров? – теперь я и вовсе смотрел на Лайонела, как на бога.

– Весь секрет. Все очень просто, как и везде. Люди любят усложнять.

– В этом я согласен с вами…

– То, что вы сделали. Это было легко? – Лайонел устремил сосредоточенный и заинтересованный взгляд в мои глаза, а я в этот момент думал, настоящая ли это заинтересованность или он просто «живет» каким-то персонажем, придуманным для этого вечера.

– Отнюдь нет, сэр, – произнес тихо я.

– Я вам не сэр, – улыбнулся Лайонел и похлопал меня по плечу.

Он был старше меня на двадцать лет, но пышные черные волосы, отличная физическая форма аквалангиста из Огайо выдавала вполне здорового и молодого мужчину. Только еле заметные гусиные лапки говорили о лучшей прожитой жизни, уходящей в закат.

– Я очень рад с вами познакомиться. Сбылась еще одна мечта маленького мальчика, – я вновь крепко пожал ему руку.

– А я очень рад видеть вас в своих фанатах, – довольно искренне сказал Лайонел.

Я ему верил. Я верил ему, ведь снова не видел ни одну роль, что видел прежде по нескольку раз на синем экране. Если бы наш разговор продолжился, я бы и вообще забыл, что разговариваю с тем самым Лайонелом Грином, великим актером всех времен, начавшим свою карьеру лишь в 20 лет, бросив учебу на юриста и бросив тем самым вызов самому себе и всем, кто убежден был в том, что у него не получится.

– Буду рад с вами поговорить еще, – произнес он и пошел прочь, смотря по сторонам и, вероятно, разыскивая ту женщину, с которой расстался из-за меня.

Я поглядел ему вслед под бешеный ритм моего сердца. Вечер проходил не зря, теперь точно нет. Оставалось лишь гадать, с кем еще меня сведет судьба сегодня. С неспадающей улыбкой я хотел продолжить свой путь, но тут замер и опустил голову. Резкая боль, словно быстрая пуля, продырявившая мой череп, ворвалась в уши. Она ушла точно так же быстро, как появилась, однако я все же насторожился. Оглядев себя с ног до головы, а после окружающих меня людей, я убедился, что никто не заметил моего секундной помутнения. Все были так же веселы и беззаботны, играла музыка, в моментах которую я уже и не замечал, а принимал, как данное, будто она всю мою жизнь играла где-то на фоне, звучал смех, звон бокалов шампанского, соприкасающихся при тостах.

Неужели такими теперь будут мои вечера?

– Простите, пожалуйста, – какая-то девушка с бокалом в руке столкнулась со мной.

Мне и моему костюму повезло, что бокал был опустошен. Я попытался заглянуть в глаза черноволосой девушки, ниже меня на голову, но та лишь проскользнула мимо и удалилась из виду. Единственное, что я смог запомнить очень хорошо – ее черное платье, подходящее под цвет волос, и контрастирующее с белой кожей, без единой родинки на открытых плечах, ключице, шее или спине.

Интерес овладел мною, но догонять ее, чтобы познакомиться я не стал. Она явно куда-то спешила, поэтому я простил ее про себя и пошел дальше, продолжая смотреть в красивые женские лица, на мужские облысевшие головы. Лысин здесь было подавляющее большинство, на фоне которых шевелюры Эндрю, Лайонела и моя – казались навесом золота. Я все спрашивал себя, почему эти люди не могли позволить себе сделать качественную пересадку волос. Видимо, это не было моим делом.

В следующие минуты я увидел несколько знакомых лиц: ведущий вечерней программы про звезд, известный инженер и крупный держателей акций одной из автомобильных компаний. Они меня не видели – я наблюдал за ними издали, пребывая в неком оцепенении. Столько знаменитостей, а точнее столько на скандальных обложках журналов, в миг превратившихся в людей, в самых обычных людей, к которым я мог подойти и которых мог потрогать. Я задумывался об этом все сильнее, и все сильнее это не укладывалось в моей голове. Факт, что я теперь стоял наравне со всеми ними, что совсем недавно все они хлопали мне, «принимая» в свое общество, никак не мог стать фактом в моем восприятии мира. Мне снова стало тошно, и я с ужасом огляделся в сторону, где должен был быть туалет. Это очень далеко, дверь даже не была видна за огромной толпой людей высшего сорта.

Я расправил плечи и решил держаться, вдохнув полную грудь воздуха, показавшегося мне слишком душным и приторным.

– Леонардо, вот мы и встретились снова, – услышал я до боли знакомый голос.

– Я как раз вас искал.

– Я знаю, – Маргаретт Уоренн хищно улыбнулась, отчего мне стало не по себе. – Боже правый, возьмите даму под руку, не стойте истуканом, – она лихо подхватила меня под руку и медленно пошла сквозь, казалось, расступающихся людей, словно по своим владениям, по своему цветущему саду, хвастаясь удачным урожаем, как настоящий садовник.

– Эндрю сказал, мне стоит вас найти, – начал я неуверенно, подсознательно желая встретить сейчас же модельную внешность прямо перед собой.

– Эндрю… и вы его слушаете? Интересно, – она все говорила со мной играюче.

– Не то чтобы… слушайте, ваша речь… она… – я запнулся, думая, с чего начать.

– Великолепна? Ужасна? Прошу, будьте честны, – она заглянула в мои глаза снизу вверх.

– Я не думаю, что правильно называть людей пешками, способными лишь на животное существование.

– Правильно ли есть суп ложкой?

– Простите? – на моем лице появилась недоумевающая улыбка.

– Леонардо, вам 20 лет. Я не закрываю глаза на весь романтизм вашего возраста, всю однозначность, черное и белое, не способное на смешивание. Но и вы, пожалуйста, не закрывайте глаза на мудрость тех лет, что я прожила.

– Конечно, я ни в коем случае, не хотел оскорбить вас, – я попытался исправить ситуацию, хотя мне не в чем было себя упрекнуть. Я это понимал, однако уже чувствовал вину перед женщиной, отсчитывающей меня, словно ребенка.

– Оглянитесь вокруг. Здесь нет ни одного человека, кто не знал вкус нищеты. Здесь нет тех, кто не испытал на своей шкуре все тяготы жизни и судьбы, к черту их. Я не сомневаюсь, что среди остальных людей тоже вскоре появятся счастливчики, коими нас многие называют, хотя это и не так. Тогда они перестанут быть пешками. Сейчас же, на данный момент это именно так. Их же все-таки стоит как-то называть.

– Значит мы тоже были пешками, способными на животное…

– Вы просто повторили мою мысль, – перебила меня Маргаретт. – Поймите, милый юноша, я не называю их так просто чтобы оскорбить или принизить. Мне это не нужно делать, потому что они и так ниже нас с вами.

– Я все же считаю, что и это неправильно, – отозвался я.

– Что именно? Вы хотите сказать, что мы равны?

– Мы не равны только по количеству денег.

– Нет. Хорошо, давайте порассуждаем. Почему у нас с ними разное количество денег?

Я молчал, уже осознав, что в споре привел не совсем тот аргумент.

– Потому что мы смогли вырваться из той петли, когда доходов хватало лишь на покрытие базовых нужд, и смогли их преумножить. У всех нас разные таланты, разные пути, разные способы, разные истории, но всех нас в этом зале объединяет одно: мы смогли воспользоваться теми стартовыми условиями, что у нас были, пускай они даже и были никакими. Что мешает тогда любому среднестатистическому человеку сделать то же самое? Мышление? Ему и так хорошо? Что? А дело в том, что неважно, что именно ему мешает. Он никогда не станет одним из нас, даже если ему на голову свалится мешок с деньгами. Они просто кончатся через время. Поэтому он и есть пешка. Не буду скрывать, некоторые из этих людей, – она показала на кучку черных пиджаков, – поднялись именно благодаря пешкам.

Я следил за мыслями Маргаретт и тщетно пытался придумать противовес каждому ее слову, каждому предложению. Но у меня не выходило. Я мысленно кивал, боясь кивнуть на самом деле. Такие мысли и ко мне нередко забирались, но я их прогонял.

– А как же: «не суди и судим не будешь»? Ведь мы и правда не знаем, что на самом деле произошло у любого из таких. Смерть самого близкого человека, выбившая из колеи, неудача или… да много разных несчастий. Мы же не знаем этого, – я тщетно пытался ухватиться хоть за что-то, подняв брови домиком.

– Леонардо, мир жесток – это правда. И мне действительно жаль людей, к которым жизнь отнеслась с особой жестокостью, – пусть она это и сказала, я сразу понял, что сказано это было лишь для галочки. – Но все же, это не отменяет того, что я сказала. Если бог и существует, то это была его проверка. Они ее не прошли, а значит они слабы. Значит, они недостойны.

В этот момент я понял, что достигнута точка невозврата. Эту женщину невозможно было переубедить, а все мои взгляды кардинально отличались от ее. Мне настолько опротивели ее быстро шевелящиеся губы, ее самодовольный тон и все эти речи о собственной значимости, что мне захотелось побыстрее убраться и не только от ее общества, но и из этого зала. Все эти люди, если им была действительно ценна та речь Маргаретт, просто зомби.

– Знаете, мне, наверное, пора, – я остановился, не желая больше нарезать круги, держа ее руку на своем локте.

– Да, конечно, вам нужно еще много с кем познакомиться.

Я закусил язык вовремя, не сказав о том, что собираюсь уйти полностью. Я не желал сейчас слушать ее уговоры.

– Нужно, – лишь подтвердил я.

– Хорошо, отпускаю вас, – на этих словах она исчезла.

Я немедленно отправился к барной стойке, чтобы разыскать Эндрю и Элизабет. Вспомнив о них, я все же подумал, что погорячился с решением. На шее вновь ощутилось горячее дыхание и легкое покалывание, а в памяти всплыли ровные, белоснежные зубы за ярко-красными губами в тон изящному платью. Ее улыбка и взгляд, в которых читалась сотня самых разных мыслей, недоступных мне.

– Лео! – вдруг меня выхватил из толпы Эндрю, схвативший меня за руку.

Его лицо подобрело с последней нашей встречи, несколько прядей волос спадали на лоб, покрывшийся легкой испариной, краснота заполняла щеки. Он будто пробежал марафон и снова явился сюда.

– Ну как там Маргаретт? Она так на тебя смотрела, что я думал найти вас в туалете! – Эндрю говорил с широчайшей улыбкой, практически залезая языком в мое ухо. Изо рта доносился крепкий запах., по меньшей мере, еще трех лонг айлендов, выпитых за время моего отсутствия.

– Эндрю, ты когда успел? – я пытался как можно сильнее отвести от него свою голову, но все безуспешно. Вцепившись в мою руку, словно одержимый, Эндрю буквально пытался влезть ко мне на голову.

– Слушай, тут весело… может быть, весело, если напиться, – он снова ухмыльнулся и, наконец, отстал от меня. – Пойдем, выпьем еще!

Он взял меня за запястье и уже потащил было сквозь людей к барной стойке. Но я схватил его за руку, остановив:

– Мне бы на воздух.

– А, – вяло протянул Эндрю, отведя раздраженный взгляд, – ты будто чувствуешь.

– Что чувствую?

– Элизабет только ушла туда. Она… – он хотел было что-то сказать мне, как прервал себя. Разум все еще не покинул его окончательно, хотя я понял, что если останусь, то точно разузнаю об их отношениях все, даже не прилагая особых усилий.

Но я решил этого не делать. Мысль о том, что можно в тишине поговорить с Элизабет, охватила меня своим восторгом и теплотой, а еще неким волнением. Я боялся, что язык вновь онемеет, а слабость не позволит моим ногам и рукам двигаться, как уже происходило, но все же решился идти к ней.

– Я скоро вернусь, – я похлопал поникшего Эндрю по плечу, уже и не видя его глаз из-за растрепанных белых волос.

Я спешил. Спешил на волю из этого богатства, спешил на свежий воздух ночи, самый свежий воздух, который только может быть в центре огромного города. И все не потому что рядом располагался большой сквер, и не потому что между высотных зданий гуляли остатки заблудившегося бриза. Причиной была Элизабет, ее развевающиеся длинные белые волосы, ее броский макияж амазонской воительницы, большие глаза, не тонкие и негустые аккуратные брови, пышные губы. Ее парфюм, застывающий перед моим носом при одной только мысли о красном платье. Вся ее богатая внешность. Я называл именно такую внешность богатой, внешностью аристократов, баронов, вельможей. Огромные черты лица, ставшие такими с ходом эволюции, будто им никогда не препятствовали в росте неуверенность в себе и скромность, передающиеся из поколения в поколение.

Пройдя быстро мимо двух охранников и даже не поглядев на них, настолько я был занят своими переживаниями и предвкушением, я наконец оказался за дверью. Но Элизабет рядом не было. Неужели она уже ушла? Я с растерянным видом еще несколько секунд озирался по сторонам, пока не понял, как выгляжу со стороны. Тогда я провел рукой по своим волосам, а на глаза вывел невозмутимость и серьезность, делая вид, что и не искал никого, а просто вышел подышать воздухом. Но я опоздал с этим маскарадом.

– Вы кого-то потеряли?

Этот голос казался мне знакомым, но все же будто звучал в первый раз. Я понял, что он адресован ко мне, даже несмотря на то, что в нескольких метрах от меня по обе стороны стояли несколько групп людей, по 2—3 человека. Они курили и тихо разговаривали.

Опустив голову, я увидел сидящую на ступеньках девушку. Она была одна, и я сразу вспомнил ее черное платье, вспомнил ее волосы, сливающиеся теперь в полутьме с мраком, пытающимся поглотить все живое. Вспомнил и броское «простите, пожалуйста».

– Ммм, нет… – я немного замялся, а после выдохнул, – то есть да. Не видели девушку в красном платье?

Девушка смотрела на меня ровно до «красного платья», а после поглядела перед собой, на оживленную дорогу, проезжающие мимо автомобили, на людей, кишащих на тротуаре. Я и заметил, как выражение ее лица мгновенно изменилось с заинтересованного и немного печального на безразличное с примесями скрываемой раздраженности. Я понял, что сотворил глупость по незнанию, но теперь не знал, как это исправить, и только ждал ответа, стоя в тишине, захватившей мои уши, перекрыв им доступ до всех фоновых звуков: неразборчивых тихих разговоров, гудков машин, городской жизни.

– Я не видела, – бросила она небрежно спустя секунду, также не одаривая меня более своими черными глазами.

– Это вы со мной столкнулись? – я чувствовал себя виноватым для того, чтобы просто уйти, поэтому постарался переменить тему.

– Я много с кем столкнулась, – смущенно произнесла девушка, поглядев на меня и сконфуженно улыбнувшись.

– Куда вы так спешили? Сюда?

– Уже неважно, – она вновь поглядела на перед собой.

Я простоял еще с пару секунд, а после окончательно решился остаться еще ненадолго. Эта девушка не была похожа на всех остальных, с кем я успел встретиться или кого хотя бы успел увидеть. В всем ее виде проскальзывала некая неуверенность, которую я чувствовал и сам. Видимо, она так же как и я, совсем недавно вкусила эту жизнь.

Я сошел с места и присел рядом с ней, наплевав на то, что испачкаю свои обсидиановые брюки.

– Меня зовут Леонардо…

– Ройс, – закончила за меня девушка, так же не глядя на меня.

– Мне это непривычно. Каждый знает меня, а я его нет.

– Это еще самое меньшее… из зол.

– А как вас зовут.

– Кэтрин Вульф, я из Германии.

– Германия. Всегда хотел там побывать, – я соврал.

Кэтрин, наконец, посмотрела на меня, но лишь с пару секунд. Она явно поняла, что я говорил неправду, но не стала уличать меня, ведь понимала, я это делал только чтобы продолжить разговор.

– Вы давно?

– Давно ли я среди них?

Кэтрин чуть видно кивнула на горстку улыбающихся парней. Те даже не замечали нас и были совсем молоды. Я, улыбнувшись, кивнул.

– Совсем недавно. Не знаю, зачем я пришла в второй раз.

– Вам здесь не нравится? – я с надеждой заглянул в ее глаза.

– Вы слышали ее речь? Как она вам?

– Мне не понравилось, что она сказала про людей. Я ей сказал об этом, но она пыталась меня убедить в том, что нет ничего страшного, чтобы называть людей пешками, если те не миллионеры.

Кэтрин пару раз слегка кивнула и отвела от меня взгляд.

– Так почему вы искали Элизабет Ноллс?

Я вопросительно поглядел на Кэтрин.

– Элизабет – королева. Она… – черноглазая девушка замолчала, пытаясь подобрать слова. – Ее взгляды копируют взгляды Маргаретт. Вы искали ее, чтобы сказать ей то же самое, что сказали Маргаретт? – усмехнулась Кэтрин.

– Нет, я… я не успел спросить ее об этом.

– Сейчас хотели?

Я озадаченно поглядел на Кэтрин и ничего не ответил. Все это походило на попытку пристыдить меня, схватить за руку, а потому я захотел уйти, просто встать и уйти, ничего не объясняя. Но остался.

– Я просто хотел ее видеть.

– Понятно, – Кэтрин отвела глаза на дорогу. В ее голосе зазвучало безразличие.

– Что вам понятно?

– Будьте осторожнее, вот что. Элизабет умеет убеждать. Если же вам еще захочется со мной поговорить… думаю, мы встретимся, но уже не сегодня.

Ноги сами меня подняли, будто сказано это подобие прощания было не мне, а им.

– Удачи, – лишь сказал я, а она лишь кивнула.

Я пошел снова в зал, снова к пьяному Эндрю, рядом с которым наверняка должна была быть Элизабет. Наверняка он специально так сказал, несомненно он умышленно послал меня на улицу, зная, что Элизабет там нет. Сейчас же они вместе. Зубы вонзились мне в область груди, но не настолько сильно, чтобы повредить сердце, чтобы я умер мгновенно, а так, чтобы я жил, жил, мучаясь от ноющего жжения и распространяющегося заражения.

Но это оказалось не так. Элизабет не было и рядом с Эндрю. Когда я подошел, он пытался поговорить с каким-то парнем. Я остановился рядом с Эндрю, поглядев на его собеседника – брюнета в отличной физической форме, с мышцами, проглядывающими сквозь черную рубашку, казавшуюся маленькой для него. Его короткая стрижка с пробором посередине позволяла лишь двум прядям спадать на виски и слегка на лоб. Выглядело это очень красиво, будто тот сошел с обложки журнала. Не услышав и слова из их разговора, я понял, перед Эндрю его коллега и соперник в одном лице.

– О, Лео! Знакомься, сэр Уильям, – он запнулся поглядев на меня и взявшись за мое плечо рукой, – неважно, для тебя он просто Уильям, – Эндрю вновь поглядел с насмешкой на непоколебимого Уильяма, глядящего намного более трезвым и уверенным взглядом с надменной улыбкой на лице.

– Уильям Вигман, – он учтиво кивнул мне и крепко пожал мою руку.

– Второй самый красивый человек в мире, – продолжал представление Эндрю, пытаясь как можно больнее уколоть человека напротив.

Тот отвечал лишь надменной улыбкой и побеждал без единого слова. Эндрю это злило. Я видел это, пусть тот и пытался яростно сохранить это в тайне.

– Мы закончили, Эндрю, – низкий и властный голос пронесся мимо меня и ударился о лицо Эндрю, стерев его похабную улыбку.

– Мы не закончили, – блондин слегка затрясся и хотел было схватить уходящего брюнета за руку.

– Мы закончили. – Уильям был непреклонен. Он остановился, полуобернулся, бросил на Эндрю серьезный взгляд, отчего даже у меня по телу пробежали мурашки.

Мы остались наедине с «первым самым красивым человеком в мире», который пьянел невероятно быстро. Мимо прошел официант с бокалами шампанского. Я взял один себе.

– Нет, брось это! Сегодня мы пьем настоящее…

– Тебе хватит Эндрю, – я поглядел вслед Уильяму, остановившемуся у красивых леди и заведшему беседу с ними. Те накручивали пряди волос, наматывая их медленно на палец и неоднозначно ему улыбаясь. – Погляди.

– Он слишком высокомерен, – с неприязнью фыркнул Эндрю и отвернулся к бару, облокотившись на него локтями и подперев свою голову.

– Кто бы говорил, – усмехнулся я и тоже оперся о барную стойку руками.

– Он слишком молод, а уже строит из себя не пойми что.

– Ну ты же говорил, это правильно. Он считает себя самым лучшим и ведет себя так. Он твоя копия, Эндрю. Хотел бы я видеть свою копию…

Эндрю никак не прокомментировал мои слова, а просто закрыл глаза. Совсем скоро ему захочется уйти отсюда и тогда, я уйду вместе с ним.

– Ты нашел ее?

– Нет. Что между вами? – я решил больше не ходить вокруг, а спросить прямо. Эндрю и ухом не повел. – Вы встречались?

– Может быть, мы и сейчас встречаемся, – промямлил себе под нос Эндрю.

– Нет, – протянул я. – Может быть, когда-то, но точно не сейчас. Хотя я бы и не сказал, что вы окончательно разошлись. Со стороны на это тоже не похоже.

Эндрю поднял голову и посмотрел в мои глаза, пытаясь понять, шучу ли я или нет.

– Ты так считаешь? – в его голосе зазвучала неуверенность, отчего я приподнял брови.

– Ну, а вот теперь ты полностью скатился. Тебе не говорили, что тебе нельзя пить?

– Что случилось? – в его глазах замер ужас, будто я ему сказал, что он некрасивый, а он мне поверил.

– Ничего, – я отвернулся с легкой улыбкой на лице. Мне доставило удовольствие осадить Эндрю, хотя совсем недавно я благоговел перед ним

Тот промолчал, хотя я чувствовал на себе его озадаченный взгляд еще примерно с минуту. Он думал, размышлял, насколько это получалось делать в его состоянии.

Позже я услышал лишь то, как он заказал себе ещё один коктейль.

– Да что с тобой? – я все еще наблюдал за Уильямом, который будто специально общался с кучей красивый девушек, не сводящих с него глаз, прямо перед нами.

Я видел, как он приобнимал одну, потом другую. Стоило ему лишь поманить пальцем, взять за руку, как любая из них пошла бы с ним. Пошли бы даже все одновременно, но у него было лишь две руки.

– Почему ты не там? Разве такой красотой, как у тебя нельзя вот так пользоваться? Почему ты здесь?

– Нет настроения.

– Странно. А может быть, – ко мне закрались мысли по поводу него и Элизабет. – Тебя остановили. Ты добился всех и вся, не прилагая усилий, а потом появилась она, и… отвергла тебя!

– Пустые догадки, – бросил небрежно Эндрю, не поворачивая головы, что дало мне понять: я прав.

– Надо же… вот тут то твоя уверенность и пошатнулась. Ты не будешь самым красивым человеком в мире, пока есть те, кто отверг тебя.

Эндрю без слов поглядел в мои глаза. Я сыпал соль на открытый перелом.

– Ладно, ладно, – чувство живости охватило меня.

Я говорил свободно и энергично, наблюдая за остальными и чувствуя себя уже более раскованно, нежели в начале вечера. Теперь все эти черные костюмы, драгоценности на женщинах, золотые стены и потолки больше не выделялись, а казались довольно привычными. Сделав еще один глоток шампанского, осушив бокал, я отложил его на барную стойку.

– Как часто проходят эти вечера? – я попытался сменить тему, наблюдая за тем, как Эндрю нервно и быстро потягивал коктейль в трубочку, пытаясь как можно быстрее впасть в беспамятство, где все это перестанет его волновать на совсем короткий промежуток времени.

– Раз в пару недель, может быть, чаще, может быть, реже. Как они решат, – он был пьян, но язык его все еще слушался.

– Зачем ты так много пьешь?

– Хочу.

– Каждый глоток приближает вот его, – я кивнул на Уильяма, – к… как ты там говорил, к титулу «самый красивый человек в мире».

Эндрю печально вздохнул, не глядя на своего оппонента.

– Вы все еще здесь? – я услышал мелодичный, завораживающий голос.

Элизабет, словно окровавленный лебедь подплыла к нам на всех порах. Она все так же была свежа и раскованна. Эндрю даже не повернулся к ней, я же уже все это время стоял к барной стойке спиной, поэтому тоже не двинулся.

– Здесь так хорошо, почему вы проводите время только в обществе друг друга?

– Я думал уйти, но думаю без меня он не доберется до дома, – сказал я, на ходу придумав причину своего пребывания здесь.

– Такая забота, как мило, – Элизабет держалась на расстоянии метра от меня, а я видел ее улыбку и чувствовал ее дыхание на своей шее.

Она вела себя так, будто совсем недавно мы и не танцевали, не водили руками, нежно поглаживая, не пытались вжаться друг в друга с силой. Теперь все это осталось где-то там, в песке прошлого, рассыпавшегося в ничто. Я лишь смотрел на нее, пытаясь поймать ее взгляд и подсознательно радуясь тому, что узнал о них с Эндрю. Плевать на то, что у них что-то было. Это не имеет никакого значения. Важно лишь то, что на нее не действовали его чары. Важно лишь то, что Эндрю не смог ее покорить, хотя и был красив, высок, статен. Я не был таким же, как он, я четко понимал, что в плане внешности он был на космическом уровне по сравнению со мной. Однако, это лишь подтверждало, что ей не важна внешность. Что же ей нужно? Чего она желала видеть в мужчине, которому позволит стоять рядом с собой?

– Что это с ним? – Элизабет кивнула на Эндрю и обратилась ко мне.

– Вопрос не ко мне, вы знакомы дольше, – я решил не вспоминать Уильяма, заботясь об Эндрю, потому что не хотел принижать его в ее глазах, не хотел показывать все его уязвимости и переживания девушке, которой он сам не захотел показать их.

– Последнее время это происходит почти всегда. Он появляется с шиком, заходит в этот зал без капли неуверенности, а потом… потом что-то изменяется, и он уже не отходит от бара, не походя на себя. Эндрю, я начинаю волноваться, – она подплыла к нему, оперлась о бар и положила руку на плечо белокурого красавчика.

– Обо мне можешь не волноваться, – он отвел глаза в сторону. Голос его был тверд и безразличен.

– Элизабет, мы можем отойти, – слова сами вырвались из моего рта, когда ее рука стала поглаживать его спину. С легким раздражением я не мог более за этим наблюдать.

– Конечно, – отозвалась она и последовала за мной.

Мы прошли несколько метров, я огляделся по сторонам и прислушался. Музыка была тихая и спокойная, подходящая для медленного танца. Поэтому не говоря ни слова я взял ее руки, положил к себе на плечи, а сам обхватил ее изящную талию.

– Снова? – с игривой улыбкой она приняла мое приглашение.

– Я не успел спросить. Что это было?

– Что? – она невинно поглядела в мои глаза, слегка приподняв брови.

– Поцелуй в шею и… укус.

Элизабет не сдержала улыбку, а после отвела взгляд, опустив голову. Она вроде засмущалась, однако я не мог поверить этому. Она не должна уметь смущаться. Это казалось невозможным. Что же с ней?

– Придите и заберите то, что принадлежит вам? – я улыбнулся, когда она вновь подняла на меня свои блестящие глаза.

– Не понимаю, о чем речь, – она игриво улыбнулась мне и приблизилась, прижавшись корпусом к моей груди.

Чувство слабости вновь стало погружать меня в пучину неистового, но тупого удовольствия. Язык становился ватным, а ноги набухали. Перед мной словно была не красивейшая из всех девушек, а горгона, ужасная, покрытая чешуей, с змеями вместо роскошных золотистых прядей. Вновь я превращался в камень, глядя в ее прекрасные глаза.

Однако в мыслях, все еще остающимися в полной трезвости проскочила Кэтрин и ее слова об Элизабет. Невольно взгляд мой перевелся на сцену, рисующаяся вдали, за сотней голов людей высшего сорта. Уши уловили голос Маргарет, ее речи об обычных людях. Я не должен был расслабляться, но уже ничего не мог поделать. Руки мои опускались, не в силах держать меч и щит.

– Кажется, вы чем-то озадачены?

Я вдруг пришел в себя, осознав что уже с минуту молчал и глядел в одну лишь точку, толком не размышляя даже ни о чем. Голова отрицательно помахала из стороны в сторону, ведь губы, сомкнутые и оставляющие лишь небольшую щель, не могли разомкнуться, дабы дать нескольким словам выйти в свет.

– Мы можем перейти на ты, если…

– Да, – я перебил ее, чтобы не дать даже думать об ином.

– Так что же с Эндрю?

– Мне это неважно. Это его проблемы, – с моих уст сошла самая первая мысль, проскочившая в голове. Она не проходила никаких проверок и в обычном моем состоянии я ни за что бы ее не назвал вслух. Теперь же, ожидая от Элизабет негативной реакции, я прикусил губу.

– Его проблемы? Как это невежливо. Разве мы не должны помогать друг другу? – голос ее звучал мягко, мелодично, но на лице сияла улыбка, та улыбка, что твердила мне, кричала, что Элизабет и сама не верила в то, что говорила.

Одна часть меня возжелала поскорее перебить изящную девушку, прервав ее бесконечными и судорожными кивками головой в знак соглашения. Я так думал, я это знал. Меня всегда учили, что нужно помогать людям, оказавшимся в беде, людям, что были в твоем окружении, ведь в другой раз они помогут тебе. Однако было и другое, что-то постороннее, возникающее в моих ощущениях впервые. Кровь бурлила, испаряясь и паром выходя через нос, уши, оставляя неизлечимые ожоги. Я знал, что важны лишь мои проблемы, знал, что я должен решать только свои проблемы, ведь проблемы всех остальных – мои союзники.

– Ты веришь в это? – мои глаза устремились в ее настолько трезво и без капли смущения, что заставили Элизабет вновь играть, вновь играть смущение. – Если он сам не справится с ними… в чем тогда ценность?

Элизабет подняла на меня глаза, и я не увидел в них ничего прежнего. Будто она опускала голову только для того, чтобы сменить маску, но успела лишь надеть линзы другого цвета, отражающие совсем другого человека. Ни рокового лебедя, чьи перья были сплошь покрыты кровью падших врагов, ни сирены, сводящей с ума каждого только для того, чтобы убить, утянуть на дно. Теперь она глядела на меня с серьезность, свойственной разве что тем, кто смотрит на себе подобных. Она более не хотела моей крови. Разве что не в тех целях, в каких хотела всех остальных.

На мои слова она лишь чуть слышно усмехнулась, не показывая видимых изменений на лице и вновь отвела глаза в сторону, будто думая о чем-то.

– Неважно.

– Неважно, – произнес я и в тот же миг потянулся вперед, не контролируя себя, не отдавая себе отчета в том, что делал, пусть и желал того бешено.

Но вновь я не нашел губ Элизабет. Не успел я и оглянуться, как она выпорхнула из моих объятий.

– Мне пора, Лео. Рада знакомству.

Не дожидаясь моих прощальных слов, она исчезла. Я потерял ее, хотя ни на секунду не сводил с ее красивого лица своего взгляда. Постояв еще с пару секунд в одиночестве, я двинулся к Эндрю. Я больше не хотел здесь находиться.

Что я нес, думал я по пути, маневрируя корпусом, чтобы не сцепиться ни с кем. Мои ноги перестали подкашиваться, и теперь я ощущал в них небылую уверенность и силу, словно впервые в жизни надел обувь, словно только теперь был способен на все: пробежать стометровку быстрее всех, прыгнуть так, что взлетел бы на десятки метров вверх, танцевать так, как не умел еще никто во всей истории человечества. Эта сила переходила все выше и выше, достигая рук, сильной груди, за которой колотилось бешено самое крепкое сердце из всех бьющихся и небьющихся, головы, разума. Я способен на все. Крепкая уверенность в этом росла, умножалась многократно каждое мгновение, так что я думал, иначе быть не может, но каждый раз ошибался. Такой уверенности в себе еще не чувствовал никто даже из всех людей, окружавших меня в этом богатом зале. Такой уверенности в себе не чувствовал даже Бог.

Глава 3. Я заслуживаю лучшее

Говорят, люди не выбирают тех, кого любить. Я не выбирал. Пока в моей жизни не появилась она.

– Лео!

Разомкнув глаза, я увидел перед собой ее. Андре.

– Доброе утро, – она прислонилась ко мне, обняла и замерла.

Я слышал, как бьется ее сердце. Я понимал, что не люблю ее.

– Как прошел вечер? Рассказывай, – она вскочила и уселась на кровати перед мной, спрятав ноги под себя.

Я приподнялся на локтях и облокотился о спинку кровати, морща нос при этом. Ноющая боль разливалась по телу, будто я весь прошлый день провел в тренажерном зале. В горле пересохло настолько, что голос растворился в слипшихся голосовых связках. Я не смог ничего сказать, поэтому приложил руку к горлу.

Андре все поняла и вскоре скрылась за дверью. Я же, потирая собственную глотку, кадык, ощутил в моменте острую боль. После осторожно нащупал 2 прыща, странной формы. Потянувшись за телефоном, пытаясь не обращать внимания на боль, я вгляделся в отражение. Это укус Элизабет. Вчера я и подумать не мог, что она укусила настолько сильно. Теперь же на моем горле была почти ножевая рана. Мне стало интересно, видела ли Андре эти ямки.

– Держи, – как раз в этот миг, она принесла мне стакан с водой, который я осушил за пару секунд.

Стало легче.

Непроизвольно я пытался скрывать место укуса от Андре.

– Ну, – она ожидающе поглядела на меня, когда я подал ей пустой стакан.

– Андре, – протянул я, пытаясь собраться с мыслями, чтобы выбрать, с чего начать и что, собственно, ей говорить.

Пока миллион мыслей проносился в моей голове я смотрел на нее. Девушку, замершую перед мной в искреннем любопытстве, с горящими глазами, в котором я читал что-то, что не походило более на обычную симпатию, чувство влечения. Это было нечто большее, нечто, что я никогда не чувствовал, никогда не испытывал по отношению к Андре. И теперь. Я не испытывал ничего. Лишь думал, думал и думал. Соображал, подстраивал и высчитывал. Работала лишь голова, а сердце нужно было мне лишь для того, чтобы жить, лишь для того, чтобы кровь не застаивалась. Кровь.

– Что-то случилось? – Андре недоверчиво и мягко на меня поглядела.

Легкая улыбка непонимания стала простираться на лице, прежде для меня красивом и безупречном. Теперь же я видел почти незаметные для невооруженного глаза прыщи, стал видеть трещины на губах, совсем не пухлых и сочных, стал видеть волосы, секущиеся и плохо пахнущие, хотя были вымыты с хорошим шампунем только вчера.

Непроизвольно каждую деталь, каждую мелочь, не значимую для меня еще вчера, теперь я видел яснее ясного и сравнивал с великолепной внешностью той, с которой танцевал, талию которой обнимал, той, которую желал, совсем позабыв об Андре и ее значимости в моей жизни.

Я опустил глаза, испугавшись в мгновение того, что и правда совсем забыл о том, что у меня есть любящая и любимая девушка, когда вошел в те дорогие двери. В недоумении я нахмурил брови, пытаясь понять, как так получилось. Меня словно кто-то обворожил. И я знал, кто это был.

– Лео?

Андре тронула мою руку, а я поднял на нее глаза.

– Все хорошо, – вырвалось автоматически у меня. – Мне нужно в туалет, а потом я все тебе расскажу.

Андре улыбнулась и поняла, что все хорошо, когда увидела мою прежнюю улыбку. Теперь – улыбку лжеца и изменника.

Посмотрев на свое отражение, я попытался вновь осмыслить то, что произошло. С каждой секундой я все сильнее убеждался в том, что Андре мне не нравится, что ее заспанный еще вид не возбуждает меня, хотя так было всегда. Я хотел ее особенно, когда она была без всего макияжа, без тех притворных масок. Я хотел ее, домашнюю и родную. Теперь же вся эта природная красота обращалась для меня недостатком, с которым я не мог мириться. Он был слишком велик и слишком значим для меня.

Элизабет, красивая и изящная, Элизабет, великолепная и ужасная, Элизабет, несомненно лучшая и идеальная. Для меня лишь она теперь виделась прекрасным, тем, ради чего стоило бороться. Я не отводил от своего отражения глаз, уставших и измученных. Хотя меня это не беспокоило.

Попытавшись вернуться мыслями к Андре, я вдруг осознал, как все это неважно. Прежняя ценность растворялась и оказывалась совсем не ценностью. Я достоин лучшего, достоин той девушки, что будет заставлять каждого оборачиваться. Мне с Андре не по пути, и в этом нет моей вины, нет ее вины или вины Элизабет. Так случается. Это жизнь.

С этими мыслями настроение мое улучшалось, возносилось к небесам, как и самооценка, поднятая Элизабет всего за несколько минут медленного танца. Нашего танца.

С твердым намерением признаться Андре я вышел из ванной. Она была в комнате, и как только я зашел, встала с кровати и обняла меня. Ей хотелось близости, хотелось невероятно и чудовищно. Как мне хотелось близости с Элизабет. Слова застряли в моей глотке. Руки обняли Андре, прижавшуюся ко мне.

– Я скучала.

– В следующий раз… – я запнулся, когда хотел пригласить ее на следующую такую встречу.

Там будет Элизабет, там будет она, и я не смогу, думал я, в волнении совсем позабыв о том, что еще мгновение назад хотел во всем признаться, хотел разорвать отношения длиной в год.

Вдруг по комнате раздался телефонный звонок. Я бросился на него, хотя и сам не понял, почему так рвался, ведь и не ждал никаких важных звонков. Но мне почему-то казалось, что именно теперь, когда я был посвящен в общество самых богатых людей мира, в моей жизни начнут происходить значимые перемены к лучшему каждый божий день. Каждый день теперь будет прожит мною по-разному, ведь по сути я уже обеспечил себя и не нуждался более в работе. Теперь оставалось лишь получать важные звонки.

Это звонил Генри.

– Да! Генри?

– Лео, рад тебя слышать! – я услышал голос человека не под наркотиками, отчего уже был счастлив. – Слушай, мы можем встретиться? Приезжай ко мне, отец с тобой хочет поговорить.

– Да, конечно. Но о чем?

– Ты же знаешь, у вас с ним тайн побольше, чем у меня с ним, – Генри снова шутил по тому поводу, что его отец часто восхищался мною даже в присутствии сына. Делалось это, чтобы тот взял себя в руки, но, кажется, это только подстегивало бунтарский дух Генри сопротивляться, практически срываясь во все тяжкие.

– Буду через несколько минут, – я бросил трубку.

Быстро и впопыхах объяснившись с Андре, я сорвался с места, в тайне радуясь нашему расставанию, пусть и не тому, которое планировал совершить. Такое было впервые с момента нашего знакомства. Впервые мне хотелось как можно быстрее уйти от нее, не говоря более ни слова, превратившегося в моторное масло на моих устах.

За дверью солнце давным-давно скрылось за высотными зданиями и вовсе пропало. Перед мной открылся бесконечный космос с тысячью мерцающих звезд. Вот, куда я точно не смогу попасть, думал теперь я, осознавая, что хоть и достиг почти всего в этом мире, но все оставался таким же, как и все. Все эти зовущие огни, увидеть которые можно было только если задрать голову к небу, были так близко, но и недоступны. Я мог сесть в машину и рванут в любую точку планеты Земля, я мог сесть на любой самолет, я мог подойти к любому человеку и завести с ним беседу, я мог бы стать кем угодно. Но я не мог достичь их, ни на ракете, ни на звездолете и даже во снах. Я не мог этого сделать.

Прохладный воздух, приятные кожаные сидения, время наедине с собой невероятно ценное и незабываемое. Вновь управление машиной было второстепенной или третьестепенной задачей, уходящей далеко на задний план. Все мои мысли сумбурно скакали от Элизабет к Андре, от Маргаретт к Эндрю, от Генри к его отцу, от меня к… я никак не мог подумать о чем-то одном, остановиться и передохнуть, вкусив все те прелести обрушившейся на меня жизни. Меня что-то тяготило, скреблось под сердцем, не давая стать тем самым, кем меня провозгласили прошлой ночью. Будто я стоял на перепутье, на границе двух своих жизней, прошлой и будущей. И никак не мог преодолеть, наконец, эту невидимую стену.

– Генри, не оставишь нас?

Мы с Генри успели вкусно поужинать, пока нас обслуживал дворецкий мистера Хопкинса, прежде как домой вернулся отец моего друга и партнера в одном лице. Генри глянул украдкой на своего отца, скидывающего впопыхах пальто. Улыбка мигом пропала с лица молодого наследника. Он закусил губу и уже хотел было сказать, что ему не нравится отношение к нему, но мистер Хопкинс замер и поглядел на него так, что тот быстро позабыл о своих планах. Он покорно, но тяжело встал и затопал к выходу, следом за дворецким, уносящим последние тарелки.

– Извините, – я попытался исправить ситуацию, ощущая в своих ногах всю ту вату обиды, что наполняла Генри, но тут язык мой онемел в одночасье.

Мистер Хопкинс и Генри, замерли и уставились на меня, словно от моего следующего слова зависели их жизни.

– Нет, ничего. – вдруг не мои слова вырвались наружу.

Я вдруг понял, как на самом деле не важно было для меня, как себя чувствует сейчас Генри. Его чувства стали мне более непонятны и недоступны, как и далекие космические звезды. Равнодушием залились глаза. Генри более не задерживался. Гордо подняв голову, он быстрой и уверенной походкой ушел, захлопнув за собой дверь.

– Выглядите уставшим, – мистер Хопкинс, облеченный в официально деловой костюм, налил виски себе и мне.

Подойдя, он протянул мне бокал. Я не отказался. Мой второй отец (а мистер Хопкинс был именно таковым) поглядел на меня несколько удивленно с примесями уважения и кивнул. Он сел напротив на роскошное кожаное кресло и сделал глоток. Мне показалось, что я слышал, как двигались все его мышцы: языка, горла, пищевода, пока темная жидкость с резким вкусом стекала все ниже и ниже, отправляясь в воспаленный желудок, чтобы лечить и уничтожать одновременно.

– Я знаю, где вы были прошлой ночью. И нет, вы не провели ее за раздумьями, расчетами, зубрежкой. Все это, по сути теперь никогда не пригодится вам. Если конечно не случится мировая война, которая лишит нас всех благ и отбросит общество на лет 50—100 назад. Тогда придется поработать.

Его голос звучал мягко и завораживающе. В нем чувствовалась мудрость прожитых лет, опыт, извлеченный из миллионов, из миллиардов ошибок, похожих друг на друга. Наконец, он уставился на меня, будто ожидая чего-то.

– Откуда вы знаете?

– Вы забыли, кто я и кем был? Я тоже был там, бываю иногда.

– Но не вчера? Я вас не застал.

– Все это иногда натирает шею. Я даже задаюсь вопросом, точно ли я сбросил это ярмо нищеты, бедности, вынужденности постоянно работать. Да, я перестал работать, но… я вспоминаю времена, когда был в вашем возрасте, когда моих доходов хватало лишь на первостепенные нужды. Возможно, время лечит и я позабыл о том, каково это было. Но мне кажется, я все более уверен, что мне было тогда легче. Все было проще.

Мои брови сами в непонимании нахмурились. Как может быть проще, когда все твои мысли заняты тем, где и как раздобыть денег, как исполнить свои мечты. Как можно чувствовать себя легче в постоянном напряжении? Все эти вопросы были прочитаны мистером Хопкинсом с моих задумчивых глаз. Он слегка улыбнулся, но не стал отвечать вслух, будто давая мне возможность дойти до ответа самостоятельно, как я делал всегда. Бокал прислонился к его усушенным губам, выглядящим совсем не как губы обеспеченного человека. Это были обветренные губы раба, целый день пашущего в поле и видавшего стакан воды лишь один раз в длинные сутки.

– Как вы относитесь к Маргаретт? Маргаретт Уоррен. То, о чем она говорила… и то, как она это говорила. Я с ней… – я поймал себя на мысли, что думаю об этом в этот раз совсем иначе, нежели вчера. Меня будто и не волновало это, однако я продолжал говорить… врать, – я с ней не согласен.

– В вашем голосе я слышу неуверенность, юноша. Так ли это на самом деле? – проницательный взгляд Хопкинса полосовал, разрывал меня на части.

Я поглядел в свой виски и опрокинул стакан, выпив его залпом. Разжигающее, согревающее чувство окутало мое больное горло, и я только что осознал, как сильно оно болело. Укус зачесался с новой силой, напомнив о себе и о том, что я совсем не прятал его. Мистер Хопкинс с его наблюдательностью наверняка увидел эти микроскопические дырочки даже с плохим зрением и просто умалчивал, откладывая самое любопытное подальше.

– Полагаю, вы о том, как она отзывается об обычных людях, называя их «пешками», – он усмехнулся и отвел глаза в сторону.

Я вновь нахмурил брови, уже намереваясь спросить о том, как он узнал именно о «пешках», как он меня прервал:

– Ее излюбленное выражение. Фигура речи.

– Фигура речи, значит… – я отвел глаза в сторону.

– Мне все равно, как она относится к ним. Мне все равно на то, что она называет нашей общей целью.

Я с огнем в глазах зыркнул на Хопкинса, слегка закусив губу. Его неосторожность повергала меня в шок, но и одурманивала: он был так откровенен со мной, потому что настолько доверял. Иначе быть не может.

– Что за общая цель?

– Ты поймешь, – строго и твердо ответил Хопкинс и сделал завершающий глоток, до конца осушив свой бокал.

– Не думаю. За весь вечер я познакомился лишь с несколькими людьми. Богатые, уважаемые, улыбающиеся мне так, словно я сделал невозможное.

– По сути, это так.

Я взмахнул головой и продолжил:

– Но все же… все они выглядят… я не знаю.

– С кем ты провел время? Думаю, я могу догадаться, – вновь ухмыльнулся Хопкинс, потянувшись за бутылкой дорогого виски, стоящей на кофейном столике между нами.

– Эндрю, Элизабет.

– О, да. Элизабет. Красный дьявол, – он налил свой стакан на этот раз до краев и вновь откинулся на кресле, чуть не расплескав темную жидкость.

– Что вы можете сказать о ней?

– Думаю, все, что я могу сказать, вы и так уже знаете. Красива, стройна, молода. Искушение, да и только. Никаких мыслей, кроме некоторых, не вызывает. Нужно быть поосторожнее с такими леди.

Я закусил язык, решив не быть полностью откровенным со стариком, напротив меня. Что-то мне подсказывало, скреблось у самых маленьких ранок, оставленных Элизабет, что нельзя раскрывать все свои карты. Рука моя сама дотронулась до шеи, непроизвольно закрыв собой еле заметный укус.

– Не думал, что Андре настолько опасна, – Хопкинс расплылся в широкой улыбке, не сводя с меня глаз, но и не показывая зубов.

– Андре, – улыбнулся я, не став ни отрицать, ни поддерживать.

Наши взгляды пересеклись и замерли на секунду. Я точно понял: он знал, это не Андре, понимал, это Элизабет.

– Так что же… мне стоит быть аккуратнее с ними? Продолжать посещать эти собрания, пытаться понять, в чем смысл этой цели…

– Собрания… не помню, чтобы их кто-то так называл. Что делать? Это твое дело, Леонардо. Только твое и более ничье, – он осекся на дверь за своей спиной, явно вспомнив о Генри.

Мне же в эту секунду пришли в голову все те воспоминания из заброшенных домов, из мест сбора наркоманов города, потерянных людей. «Я должен сказать», – шептало во мне, но все тише и тише. Трубный зов заглушал все это своим величием. Я сравнивал людей в оборванной одежде с теми, кого видел вчера. Дикари и высшее общество. Быть может, Маргаретт права? Быть может, это я дурак, пытающийся отстоять тех, кто с каждой затяжкой губил себя все сильнее?

– О чем ты думаешь?

– Что вы собираетесь делать? Хотели ли для своего сына подобного?

– Чтобы он надел дорогой костюм, строил важные лица и развлекался в том зале? Кажется, он живет так, вот только без дорогих костюмов и не в тех залах.

– И все же?

– Это невозможно, Леонардо. – Отрезал Хопкинс. – Если ты не окончательный дурак, то поймешь, ему туда не попасть. Не в этой жизни.

Это звучало резко. Я был почти всецело уверен в том, что Генри стоит сейчас за дверью, на которую я смотрел, и слышал все, абсолютно все. Но мне было все равно. Мое сердце не разрывалось от сожаления, мой дух волонтера не стонал от боли. Я ничего не слышал и ничего не ощущал, будто достигнув точки невозврата.

– Я встретил еще одну девушку… она была противоположностью Элизабет. Да, думаю так.

Хопкинс глядел на меня непрерывно. В комнате приглушенный свет создавал причудливые образы, плывущие на боковых границах моего поля зрения. В этой комнате был кто-то еще помимо нас двоих. Этот разговор точно кто-то подслушивал, кто-то помимо Генри.

– Кэтрин Вульф, – я вдруг удивился тому, как хорошо запомнил все имена, озвученные прошлой ночью. Всегда именно это было моей слабостью – запомнить имя нового человека с первого раза. – Она тоже была не поддерживала Маргаретт, ей не нравилась та речь. И насчет Элизабет… она сказала, что Элизабет умеет убеждать.

– Я слышал о Кэтрин, однако сам с ней так и не смог встретиться лично. Как бы не хотел… – отозвался Хопкинс, все так же не отводя от меня заинтересованных глаз. – Любопытная особа.

Мне не оставалось ничего, кроме как согласиться со сказанным медленными покачиваниями уставшей головы.

– Леонардо, ты не заметил никаких изменений? Допустим, не пришло ли тебе сегодня каких-то озарений в голову? Быть может, ты начал думать иначе по поводу некоторых вещей, в которых был твердо убежден?

Я поглядел на Хопкинса и заерзал на своем кресле, ощутив вдруг, как все ниже пояса жутко онемело и теперь ныло в медленной агонии.

– Извини за такие странные вопросы.

– Почему вы спрашиваете?

– После своих первых вечеров в нашем обществе, люди часто начинают видеть то, что раньше было недоступно их глазам. Будто ранее они были слепы.

– В «нашем» обществе? – переспросил я, слегка улыбнувшись.

– Допустим, фигура речи, – подобно моему улыбнулся Хопкинс.

Я опустил глаза. Несколько секунд ушло на размышление над ответом.

– Да. Есть некоторые вещи, в которых я теперь… имею другое мнение. И знаете, я хотел бы знать, почему это произошло. А раз вы заговорили об этом, значит вы точно знаете.

– Я не знаю, дорогой Лео. Ведь и сам был на твоем месте, да и остаюсь на нем.

– Как давно вы уже в этом обществе? – я с недоверием осекся на своего собеседника.

– Видимо недостаточно, чтобы найти все ответы, – Хопкинс вновь сделал глоток виски, а после глянул на свои наручные часы стоимостью в несколько десятков тысяч долларов. – Что же, мне пора. Оставлю вас с Генри наедине, если же вы, конечно, захотите сами остаться с ним.

Я молча проводил взглядом человека, поспешно накинувшего на себя пиджак и направляющегося к двери.

– Думаю, на следующей встрече мы с тобой сможем пересечься.

Это были его последние слова перед тем, как он скрылся за полуоткрытой дверью, словно тень миллионера. Практически сразу в комнате возник Генри. Его вид меня не радовал, впрочем, как и не огорчал. Он медленно прошел до стойки, взял чистый бокал, наполнил его виски, оставленным его отцом и упал в кресло, где тот сидел пару минут назад.

– Ты все слышал? – спросил я, оценивающе глядя на своего партнера.

– Нет, – протянул Генри и на пару секунд припал к стеклу.

Я понял, он слышал все. Каждое слово, каждое предложение, каждую мысль. Он успел все это по нескольку раз обдать паром в своих мозгах, наполовину испорченных выпивкой и наркотиками. Теперь же, ему хотелось посмотреть в мои глаза и понять, кого же я выберу: его отца или его самого. Но мне не нужно было выбирать.

– Я просто хочу понять… почему он не может принять меня таким, какой я есть? Да, я не смог изобрести какой-то гениальной вещи, не смог начать прибыльный бизнес, не смог даже найти хорошую работу. Но это же не говорит, что я плохой сын, это же… это же не значит, что ко мне нужно так относиться.

На последних словах из его глаз потекли кристально чистые слезы. В них отражалась вся комната, отражался и я, не отводящий своего не меняющего выражения взгляда от избалованного парня, ребенка, не сумевшего вырасти в глазах своего отца, не сумевшего возмужать в них, не сумевшего заслужить и капли гордости и уважения. Теперь же я слушал его и был не согласен с каждым молящимся предложением, с каждым словом, произнесенным дрожащим голосом ревущей девочки, которой не купили новую игрушку. Однако я молчал, не спеша бросаться успокаивать его, как делал прежде. Теперь же в глубине души я ощущал удовлетворение и удовольствие от каждой слезы Генри.

– Лео. Разве ты относился бы так к своему сыну? Единственному сыну? Оценивать своего ребенка только по его заслугам, а если он пока ничего не добился, значит он не достоин носить твое имя.

Я и заметить не успел, как его нос покраснел и стал все чаще шмыгать, а глаза налились красным. Однако он мог говорить, и пока рыдания не преграждали ему путь к свободному высказыванию своих «чувств».

– Чего ты ждешь от меня? – твердо спросил я, когда в одночасье все удовольствие превратилось в жгучий и раздражающий меня ной.

Генри вдруг замолчал. Вся дрожь, в которую уже впало его тело, мгновенно прекратилась. Его голубые глаза уставились на меня, а слезы стали постепенно усыхать. Он больше не плакал, больше не мог этого делать, глядя в мои серьезные, даже враждебные глаза.