Цветок Бельгард

Глава первая

Говорят, что утренний Париж – самое прекрасное зрелище на свете, но так впору думать только тем, кто глядит на него из-под шелковых одеял, а не в грязное оконце пекарни, когда глаза уже слипаются, руки перепачканы мукой, а пальцы сводит от тщательного выкладывания сотен засахаренных жемчужин поверх торта, предназначенного для королевы Франции.

Ей постоянно не хватает сладости. Коржи, промазанные кремом и украшенные подплавленным зефиром, щедро политы клубничным джемом, однако мы непременно услышим, что «торт пресноват». Но все равно королева закажет еще. И еще. А я как была, так и останусь ей благодарна. Если бы не она и другие обитатели золотого дворца, спящие на шелках, не знаю, что бы мы делали.

Я почти каждый день встречаю рассвет и вижу, как солнце выглядывает из-за мастерской часовщика напротив, – а все потому, что хочу облегчить жизнь маме с папой. У них и так хватает хлопот с дневными заказами и Виолеттой, которая вечно находит лишнее тесто, припрятанное нами, и втихаря объедается им до боли в животе, – это талант, не иначе!

Утром я раздобыла для нее черничную булочку – спасибо хитрости, которой меня научила мама: чуть-чуть передержала лакомство в печи так, чтобы оно слегка подгорело (такую выпечку папа на прилавок не выставит), но осталось съедобным.

Приехал Квинси. Его лошади шумят на всю улицу – стучат копытами по мостовой, раскачивают карету так, что она начинает дребезжать. Наверняка разбудил Виолетту.

– Мадемуазель Эви, – приветствует он меня, притрагиваясь к полям шляпы, и подходит к нашим дверям. – Припасли для нас что-нибудь вкусненькое?

Головы лошадей украшены плюмажем – перьев в нем так много, что они затеняют всю улицу, и их только прибавляется! Сам Квинси обошелся без перьев, но еще немного, и он перещеголяет самого короля – до того роскошный у него костюм.

– Само собой, Квинси, – говорю я и бережно протягиваю ему тяжелую коробку с тортом. Сегодня у меня особенно хорошо получилось завязать на ней атласный бант. Мама говорит, у меня талант, но пока что от него никакой пользы, разве что украшать коробки да самодельные платья.

Квинси берет коробку и осторожно устраивает ее меж мягких бархатных подушек. Королева и проснуться не успеет, а торт уже минует Версальские ворота и украсит собой одну из хрустальных стоек.

– Сегодня опять бал? – спрашиваю я Квинси.

Королева – большая любительница маскарадов, на которые созывают всех знатных парижан. Нам же туда, разумеется, путь закрыт. Но мне порой нравится представлять, как торт, испеченный папой – или мной, – оказывается в самом центре внимания на королевском празднестве. Я воображаю, как вокруг него кружат восхищенные гости и нахваливают марципановые розочки, филигранную глазурь, украшенную настоящим сусальным золотом; хвалят и не знают о том, что это все – творение низшего света. Они считают, что это лакомство под стать им.

– Нет, мэм, – отвечает Квинси. – Это так, на завтрак. – Он подмигивает мне, запрыгивает на ко́злы, еще раз касается полей своей щегольской шляпы и уезжает.

На завтрак. Вот бы и нам так завтракать. Совсем забыла! Булочка для Виолетты наверняка уже остыла! Я вбегаю в пекарню, прячу угощение в карман фартука и на цыпочках поднимаюсь к нам в дом.

Как я и думала, она уже не спит. Вот только ее разбудили вовсе не лошади. А дурацкие кошмары.

– Да не слушай ты этого Реми, – отчитываю я ее. – Он тебя дурит. Чушь это все.

– А он божится, что чистая правда! – пискляво возражает Виолетта и трет кулачками сонные глаза. Вот тут мама могла бы объяснить ей, что Реми, сын ювелира, рассказывает ей эти истории о привидениях только потому, что она ему нравится. Но это глупо. Да и не сошелся свет клином на этом мальчишке.

– Я слышала, что призраки терпеть не могут запах сладостей! – говорю я. – А мы ведь живем над пекарней, так что к нам они и на порог не сунутся!

– Правда-правда? – Виолетта смотрит на меня, широко распахнув глаза орехового цвета. Ну что за милашка! Я с трудом сдерживаю смех.

– Разве старшая сестра тебя хоть раз обманывала?

Виолетта не спешит с ответом и обводит меня внимательным взглядом – недаром в семье Клеман она считается самой умной!

– А у меня с собой как раз лучшее средство против призраков, что только можно отыскать во Франции! – объявляю я и достаю булочку из кармана передника. Стоит только Виолетте уловить ее запах, и она тут же тянется за угощением маленькими пальчиками. Я в шутку отдергиваю булочку. – Главное – не накроши в кровать, а то отец узнает!

– Обещаю, Эви! Обещаю!

К тому времени, как часы бьют двенадцать, она уже проглотила половину булочки.

– Мне пора, – говорю я, ероша ее волосы. Нам обеим достались от отца темные, как кофе, волосы и оливковая кожа, но Виолетте еще повезло унаследовать мамины кудри. – Будь паинькой!

Виолетта отпивает молока из чашки, стоящей на ее прикроватном столике.

– Ты прямо в этом и пойдешь? – тихо спрашивает она и вытирает рот.

– А? – Я разглаживаю фартук. – Конечно нет, глупышка!

– Я тут подумала… может… – щеки сестренки вдруг заливает нежно-розовый румянец. – Может, наденешь сегодня какое-нибудь из своих новых платьев?

Значит, мама ей рассказала. Я же просила ее! Куда там! Теперь Виолетта наверняка полна надежд, думает, что через месяц меня могут выбрать Цветком Бельгард при Цветочном дворе. Стоит ли рассказать ей, что такие, как мы, подобных титулов не удостаиваются и что у нас нет ни малейшего шанса? Нет, это ее раздавит. Поэтому говорю первое, что приходит в голову:

– Мне там еще надо кое-что доделать. Помнишь тот розовый наряд с огромным бантом, твой любимый? Я его испачкала. Забыла полы подмести, и вот тебе – весь подол в грязи.

– А голубое платье? – спрашивает она, не скрывая разочарования.

– А, это… Ну… Там подол оторвался. На неделе пришью, ладно?

Кажется, моя ложь удалась – по лицу сестренки, напоминающему своими очертаниями сердечко, пробегает улыбка.

– Хорошо! – говорит она и кивает.

Розовое платье и впрямь испачкалось внизу, так что это не совсем ложь, но пятно несложное – его легко отстирать. А вот во втором наряде, пыльно-голубом, каждый шов на своем месте. Даже мадам Биссетт его похвалила!

– После занятий увидимся! – обещаю я Виолетте и подмигиваю.

Я догадываюсь, о чем она думает. Ей кажется, что если я надену какой-нибудь из тех нарядов, что сама сшила из обрезков ткани, подаренных мне мадам Биссетт или Квинси, то Двор номинирует меня на участие в конкурсе на титул Цветка – этот титул превращает девушку в самую завидную невесту во всем Париже. Может, эти платья и помогли бы мне обратить на себя хоть какое-то внимание, но им ни за что не сравниться с нарядами от-кутюр, в которых будут красоваться весь месяц другие девчонки. Даже лучшие наши наряды несравнимы с худшими платьями из их гардеробов. Да и ни один из парней, занимающих высокое положение в нашем городе, ни за что не выберет девушку, чья одежда пошита на дому, а не в модном ателье.

Однажды я открою Виолетте всю правду. Пусть только чуть-чуть подрастет. Будет лучше, если она все узнает еще до старшей школы, чтобы ее там не унижали так, как меня. Я расскажу ей, что все эти люди нужны нам лишь как покупатели выпечки – и ничего больше.

Джозефина со всех ног бежит на учебу – я едва за ней поспеваю. На ней сегодня юбка, которую я сшила для нее, – лучший наряд в гардеробе подруги. На пухлые щечки шоколадного цвета нанесены румяна. Тугие кудри, обычно заколотые шпильками, теперь заплетены и уложены на затылке в два пушистых пучка, напоминающих кусочки сладкой ваты, и украшены блестками. Наконец нахожу в себе смелость задать вопрос, который уже не первую неделю крутится на языке:

– Что с тобой такое творится в последнее время?

– Со мной? О чем ты? – спрашивает она, не сбавляя шага.

– Наряды, макияж. Ты не подумай, тебе очень идет. Ты всегда была красавицей. Но я и не знала, что тебе это все интересно.

– Мне – нет, – ответила Джозефина. – А вот Мие Бельгард – да. – Она смотрит на меня и улыбается своей излюбленной шаловливой улыбкой, которую я помню еще с детства.

– Я так и знала! Да, да, да! Когда она только переехала к нам в город, я сразу поняла, что она в твоем вкусе. Что ж ты мне раньше не рассказывала?

– Я сама не понимала, стоит ли, да и не хотелось тебя обнадеживать – вдруг ничего не получится?

– Так-так-так, и что же изменилось? – любопытствую я, жадно разглядывая мечтательное лицо подруги. – Что-то случилось?

– Вроде того… – отвечает Джозефина. – Вчера на занятии у месье Дори она спросила, нет ли у меня лишней бумаги, а когда я дала ей лист, она сделала вот так… – Джозефина неспешно проводит пальцами по моей руке. – А ведь это было совсем не обязательно! Можно было просто взять лист с другой стороны!

«А может, это Джозефина слишком уж себя обнадеживает», – думаю я.

Должно быть, подруга замечает мое смятение, потому что тут же пускается в объяснения:

– Слушай, я понимаю: со стороны может казаться, будто я все придумываю, но, поверь, все совсем не так!

– Верю! – отвечаю я, нисколько не кривя душой. Хотя, возможно, на самом деле я верю лишь в то, что она и впрямь так думает. Впрочем, неважно; главное, что я уже очень давно не видела Джо в таком восторге и готова смириться с любой его причиной, даже если в итоге моя лучшая подруга сойдется с девчонкой из семейства Бельгард. – Мы поэтому на занятия раньше всех придем, да? У меня подошвы вот-вот в пыль сотрутся!

Джозефина резко останавливается. Я спотыкаюсь о ее ногу и едва не падаю на мостовую – к счастью, она предусмотрительно успевает меня подхватить. Недаром ее матушка так любит говорить, что мы «две половинки одного мозга».

– Да, кстати… – начинает подруга и понижает голос до шепота, когда мимо проходит стайка хихикающих девчонок из девятого класса. – Хотела сделать тебе сюрприз, но скажу сейчас…

– Не томи, Джо!

– Ладно, ладно! – Она делает глубокий вдох. – Ходят слухи, что Рашель сегодня утром порвет с Бо.

– Что?! – ахнув, переспрашиваю я. Как тут справиться с изумлением! Бо Бельгард и Рашель Ле Блан – король и королева школы! Наверняка их свадьба уже спланирована родителями. Как они могут расстаться?!

– Да-да. Поговаривают, что Рашель познакомилась с каким-то бароном, пока была в Долине Луары[1], вот и решила бросить Бо.

Я невольно вздыхаю:

– Вот оно что.

– Видимо, она сообщит ему новость сегодня. Во внутреннем дворике, – предполагает Джозефина. – Все в школе уже знают об этом, кроме самого Бо.

Бо Бельгард. Рашель, конечно, та еще стерва, но до чего приятно будет увидеть его лицо, когда она его бросит! Бо – самый отъявленный ловелас в школе, даже хуже, чем его единокровный братец Жюльен. До Рашель он чуть ли не каждую неделю девчонок менял. А уж какие истории о нем ходят…

– Вот это будет подарочек для Бо, – говорю я.

– Вряд ли он сильно расстроится. Грейс говорит, он изменял Рашель направо и налево.

Я качаю головой.

– Не могу поверить. Чтобы он – и рискнул отношениями с Рашель…

– Почему бы и нет?

– Ну… это же сама Рашель! Главная красавица и самая богатая девочка во всей школе. Видела кольцо с изумрудом, которое она носила на прошлой неделе? Мы бы на него несколько лет могли дом оплачивать! Может, даже всю жизнь!

Джозефина хмурится:

– Но и мерзавок таких надо еще поискать! Деньги, красота, власть – все это ей не на пользу. Это пустое. Обычно такие вещи только портят людей.

– Ну, некоторым они упрощают жизнь, – замечаю я.

Подруга пожимает плечами:

– Может, и так. На какое-то время. Вот только не навсегда.

– Подожди, – перебиваю я. – А почему ты хотела сделать мне из этой новости сюрприз?

Джозефина расплывается в улыбке.

– Ну, потому что речь… о Бо!

– И что же?

– Ну ты чего! Я же всегда хотела, чтобы вы были вместе! Только представь: ты с Бо, а я с Мией! Станем одной семьей!

– Джо, ты с ума сошла.

Джозефина заливается истерическим смехом.

– Знаю, знаю, но ты ведь так по нему сохла!

– Мне было семь! Такое чувство, что ты забыла, как они со мной обошлись и что он мне сделал.

Джозефина выдыхает. Спустя столько лет она все не может простить себя за то, что ее не было со мной рядом, когда все это случилось.

– Понимаю… Но, по-моему…

– По-твоему, Бо не имел к этому никакого отношения, – заканчиваю я за подругу. Она всегда это повторяет, когда речь заходит об этом эпизоде из прошлого. – Помню. Но, как по мне, он ничем не лучше остальных.

Джозефина закатывает глаза и берет меня под руку.

Во дворе у школы многолюдно – на моей памяти такого еще никогда не было. Кто-то точно пустил слух о расставании Рашель с Бо – недаром все взгляды прикованы к веренице экипажей, подъезжающих к школе.

Даже безо всяких карет легко определить, кто из учеников живет в той же части города, что и мы с Джо, а кто – нет. У нас поникшие плечи, темные круги под глазами – напоминание о том, что мы работаем ночами и ранним утром, чтобы наши семьи могли хоть как-то свести концы с концами. У тех, кто приезжает в позолоченных экипажах, всегда свежие и отдохнувшие лица и здоровый блеск в глазах. Пусть мы и учимся в одной школе, но между нами огромная пропасть.

Первой приезжает Рашель. Ее локоны платинового цвета чуть-чуть припудрены и уложены в высокую прическу, обвязанную нарядной лентой. Ее сопровождают Лола и близняшки Честейн.

Мы с Рашель Ле Блан будто с разных планет. Она высокая и длинноногая, а я и до верхней полки книжного шкафа не могу достать. Она может похвастаться соблазнительными округлостями, я же – плоскогрудая и неуклюжая. А еще Рашель родилась в семье, которая издревле славится богатством и высоким положением, а я… нет.

Джозефина наклоняется ко мне:

– Как думаешь, она поборется за титул Цветка или будет ждать предложения от барона?

– А с чего мы вообще взяли, что они с бароном встречаются?

– Грейс говорит, что видела их вдвоем в оперном театре, – уточняет Джозефина. – Она, конечно, та еще болтушка, но вот лгуньей никогда не была.

– Не знаю, что там с бароном, но Рашель никому не отдаст титул Цветка Бельгард. Это же цель всей ее жизни!

Джозефина хватает меня за запястье, увидев, что экипаж Бо остановился неподалеку.

Первым выходит его братец Жюльен. Он вполне симпатичный: широкие плечи, волосы пепельного оттенка, но бледный нос задран кверху, и кажется, будто он унюхал что-то отвратительное. Следующей выходит кузина Бо, Мия, – робкая девушка с черными как вороново крыло волосами почти до пояса. Бросаю взгляд на Джозефину. Та не сводит глаз с Мии.

И вот наконец появляется Бо Бельгард. Его сходство с Мией пугает: у него точно такие же кустистые брови и столь же смуглая кожа. Волосы у Бо темные, скулы и линия челюсти острые, он по-своему красив, хотя к этой красоте и трудно привыкнуть. И все же всякий раз, когда я вижу его, передо мной возникает лицо мальчика, который пялился на меня в день, когда все надо мной смеялись. Красавец, урод – какая разница. Сейчас его вид будит во мне одну лишь злость.

Все глазеют на сладкую парочку, каждый прислушивается. Бо обнимает за плечи Рашель – сегодня она держится подчеркнуто холодно. Вот-вот грянет гром, а Бо даже не догадывается об этом.

Ох уж эта самодовольная ухмылка – кажется, Бо думает, что мы глядим на него во все глаза, потому что все поголовно от него без ума. Рашель тоже хороша: крутит шашни с бароном, но мечтает получить титул Цветка на Придворном балу, чтобы подцепить рыбку покрупнее – виконта какого-нибудь, а то и герцога, если очень повезет. У них есть все, о чем только можно мечтать, а им все мало.

Ох и отрадно было бы поглядеть, как они хоть в чем-то проигрывают.

Глава вторая

Все еще злится на меня из-за вчерашнего. М-да, признаю́, так себе история вышла. Ночи в шато[2] – пустом поместье, где ученики закатывают грандиозные вечеринки, – редко когда идут по плану. Так вот, после шато я отрубился у Дре и совсем забыл, что мы с Рашель договорились встретиться в Садах. Ничего, переживет. Так всегда бывает. Когда увидит, что я ей принес, и думать забудет о вчерашнем провале. Напрочь. Вот только когда я пытаюсь ее обнять, Рашель почему-то отстраняется.

– Все хорошо? – спрашиваю я, но не успевает Рашель ответить, как Жюльен бросается через толпу, не отводя взгляда от близняшек Честейн.

– Бог ты мой, Дарси! – протягивает он, приглаживая свои зализанные волосы. Его взгляд обводит девушку с головы до ног. – У тебя сегодня новая прическа?

Она только молча смотрит на него. Не могу сдержать смех – такого идиота еще поискать! Он уже столько лет ухлестывает за близняшками, но все тщетно! Сейчас, кажется, он решил опробовать новую тактику.

– Ладно, я не могу понять, что именно в тебе изменилось, – признается Жюльен. – Но если продолжишь быть такой красоткой, ни у одной из девчонок нет шансов стать Цветком Бельгард!

Девушка делает шаг вперед, глядя ему в глаза, и расплывается в улыбке.

– Я Диана, – объявляет она и кивает на сестру. – А вот Дарси.

– А… – Жюльен заходится кашлем. – Поэтому я тебя не узнал!

Жюльен тоже порой над собой смеется. Он не отчаивается, даже когда поражение очевидно. Впрочем, сегодня он одержал победу: Диана (или все-таки Дарси? Если честно, я и сам не особо их различаю) протягивает ему руку для поцелуя.

Жюльен подходит к нам с Дре и, заговорщически склонив голову, говорит:

– Чувствуете, парни? – Он вскидывает подбородок и делает глубокий вдох. – Аромат Придворного бала уже витает в воздухе!

И он прав. Почти все девчонки во дворе сегодня нарядились. Выбрали лучшие платья, разоделись, как только могли, и, честно сказать, я совсем не против. Даже Рашель – и у той на шее кулон, которого я у нее прежде не видел. Наверное, дедушкин подарок. Не пойму только, зачем ей все эти старания. Она станет Цветком Бельгард, даже если мешок на себя наденет. Бриллианты ей ни к чему. Ах да, кстати.

– У меня есть для тебя кое-что, – шепчу я Рашель, но она снова отстраняется и смотрит на меня с раздражением. Точно такое же выражение лица у нее было, когда я пригласил ее в Сен-Клер посмотреть новый печатный станок. Ожерелье, которое я ей купил, без бриллиантов, но оно от Де ла Круа, так что точно поднимет ей настроение.

Рашель хмурится:

– Бо, сперва нам надо кое о чем поговорить.

Ну понятно. Сейчас мне начнут читать нотации из-за вчерашнего. Мне вдруг становится смешно – до чего же у нее серьезный тон! Хотя где Рашель, а где серьезность!

– Что случилось?

Она накручивает локон на палец. На нем тоже бриллианты, которых я раньше не видел.

– Так дальше не может продолжаться.

– Что-что?

– Я про нас с тобой. Мы зашли в тупик. Разве ты этого не чувствуешь?

Все разом притихли – хотя, может, у меня просто воображение разыгралось. Дре и Лола тоже отклеились друг от друга и наконец задышали. Даже Жюльен – и тот отстал от бедных девочек со своими комплиментами. Теперь все как один пялятся на меня. Я прячу коробочку от Де ла Круа в карман. Она что, шутит?

– Прости, о чем это ты?

Рашель невозмутимо скрещивает на груди руки.

– Нам было хорошо вместе. Но каждому пришло время пойти своей дорогой. Ты же понимаешь, да?

Потрясенно замолкаю. Смотрю на Дре – но тот лишь разводит руками. Голова Лолы покоится у него на плече. Неужели они обо всем знали?

А вот Рашель дара речи не потеряла.

– Полно тебе, Бо, – продолжает она. – Все равно до свадьбы дело никогда бы не дошло.

Свадьба?! Ни за что на свете! Страшнее и не придумаешь. И все же. Я столько времени ей посвятил! И для чего?

– Ты нарочно сцену на глазах у всех закатываешь?

Рашель вздыхает:

– Неужели тебе бы хотелось, чтобы это все продолжалось, а, Бо?

Меня накрывает паника. Значит, ответ – да.

Мы наконец остались наедине у фонтана, где обычно прогуливали уроки. Без публики Рашель, кажется, немного успокоилась. А дело ведь вовсе не в том, что я так хочу с ней быть. Она надменная, дерзкая, и в ней есть что-то отталкивающее. Но она носит фамилию Ле Блан! Ее семья – венец парижского общества. Да что там парижского! Этот род известен во всей Франции! Вот почему я смеюсь над дурацкими шутками ее отца и делаю вид, будто очарован ее мамашей. Если ты с Рашель, не приходится объяснять, что ты незаконнорожденный и что твое существование скрывали много лет, – до тех пор, пока не умерла любовница отца. Сплетни о тебе утихают – во всяком случае, в твоем присутствии. Пока держишь Рашель под руку, никого не заботит, что ты белая ворона среди всех этих знатных богачей. Всем плевать, что ты и Бельгардом-то можешь зваться только с натяжкой.

Меньше чем через месяц я сопровождал бы ее на Цветочный бал при Дворе – маскарад, о котором грезит вся городская молодежь. Мы для приличия станцевали бы вместе пару раз, ей присудили бы титул Цветка Бельгард, а потом все местные франты ринулись бы к ней – тогда-то мы и должны были расстаться, это неизбежно. Она прицепила бы бутоньерку на грудь какому-нибудь наивному юнцу, а я получил бы отставку, но без малейшего ущерба! Моей вины в этом не было бы. Финал вышел бы ожидаемым, но не лишил меня любви одноклассников.

Я беру Рашель за руку и изображаю обходительность:

– Ты ведь на самом деле совсем не хочешь расставаться, да?

Она отдергивает руку.

– Бо, мы же оба понимаем, что зашли в тупик.

И это чистая правда, но я решаю солгать.

– Неправда! – выпаливаю я. Что тут еще скажешь?

Рашель закатывает глаза. Неужели она уже давно раскусила мой план? Она проводит рукой по груди, теребит новый кулон. Ах да, новый кулон. И колечко новое.

– У тебя кто-то есть?

Рашель ухмыляется.

– Конечно, у меня кто-то есть.

– И?

– И? – передразнивает она.

– Расскажи о нем.

Рашель тут же гордо расправляет плечи – можно подумать, она королева, которой вот-вот преподнесут высокую награду.

– К твоему сведению, он барон.

– Просто барон? Что, даже имени нет?

– Не ревнуй, Бо!

– Ревновать? К барону? Не смеши!

– Между прочим, он важный человек! – насмешливо уточняет Рашель.

– Важный? – переспрашиваю я и ухмыляюсь. – Рашель, если ты забыла, я ношу фамилию Бельгард, а титул, к которому ты так стремишься, – «Цветок Бельгард». Он назван так в честь моей бабушки: именно она стала первой его обладательницей и создала такой желанный для тебя Цветочный двор! Если бы я только захотел, мог бы заставить твоего барона ботинки мне начищать.

На миг мне даже кажется, что она купилась. Все думают, что все мои желания исполняются, ведь я сын Тома Бельгарда, часть именитой фамилии, – и я хочу сохранить эту иллюзию как можно дольше.

– Прийти на бал в обществе Бельгарда – это, конечно, неплохо, – беспечно хлопая ресницами, говорит она, – но у барона есть титул, Бо. Такой спутник затмит даже Бельгарда, между прочим даже в глазах Цветочного двора! Неужели ты думаешь, что я в итоге осталась бы с человеком без титула?

В итоге. Она так равнодушно рассуждает об этом. Можно подумать, я так сильно мечтал провести с ней всю жизнь!

– Затмит даже Бельгарда? – изумленно повторяю я, стараясь привести в порядок спутавшиеся мысли. – А как вы вообще познакомились?

Уголки губ Рашель приподнимаются. Взгляд устремляется куда-то вдаль – так бывает, когда человек вспоминает что-то особенно приятное.

– Да так, столкнулись в гостях у тетушки Женевьевы.

Эта самая тетушка Женевьева давно пытается от меня избавиться – от нее постоянно приходят письма с вопросами, не нашла ли Рашель мне достойную замену. Рашель иногда читает мне ее послания. Она называет тетю истеричкой, но я давно подозреваю, что эта женщина что-то задумала. Женевьева не раз умудрялась выскочить замуж за богатенького аристократа прямо перед тем, как тот отдавал Богу душу.

– В каком это смысле – столкнулись? Он что, перемахнул через гигантскую изгородь, пересек, пританцовывая, лужайку у дома, шмыгнул мимо охраны и затаился в поместье твоей тетушки? Или она сама его пригласила на чашечку чая?

Рашель скрещивает руки на груди.

– Сейчас это уже неважно! Мы с Бароном решили узнать друг друга лучше, и я попросила его сопровождать меня на Придворном балу. Пока на этом все. Даже папе он нравится!

Папе он нравится. Значит, они с месье Ле Бланом уже знакомы. Ну конечно.

Что ж, вот и конец моей истории. У Рашель же все только начинается. Может быть, этот парень лишь первая ступенька. Барон – лучший спутник на бал, но, возможно, до статуса жениха он не дотянет. Дальше тетушка Женевьева пригласит на чай какого-нибудь виконта, и барон канет в Лету. А я уже ухожу со сцены.

Смотрю на Рашель. Она любуется новым украшением.

– Желаю вам с бароном счастья, – говорю напоследок. Не то чтобы от чистого сердца, но матушку эти слова бы обрадовали.

Глава третья

Если мадам Биссетт дает тебе указания, надо подчиняться – выбора нет. Вот как я оказалась в корсете на косточках и позволила Джозефине его затянуть. Осталось еще несколько рывков. Джозефина дергает за ленты, посмеиваясь, – она прекрасно знает, что мне меньше всего хотелось, чтобы все так обернулось!

– Вспомни, что ты мне всегда говоришь! – сквозь смех произносит подруга. – Ты выглядишь как принцесса!

Я злобно смотрю на нее, а она только громче хохочет.

А я ведь только ради нее стараюсь! Все потому, что платье, сшитое Джозефиной, – тот самый наряд, в котором она должна была выступать на сегодняшнем показе мод мадам Биссетт, – сейчас лежит комом в недрах ее шкафа. Она хотела его выбросить, но я не разрешила. Платье уже не починить, оно безнадежно испорчено, но такую красивую ткань – парчу нежно-лавандового цвета – отправлять на помойку было бы преступлением! Может, я смогу сшить что-нибудь из обрезков.

В моем платье должна была выступить Морган, но она заболела. В другой день это означало бы, что я свободна, но сегодня нам приходится лгать: мы говорим мадам Биссетт, что этот наряд мы с Джозефиной делали вместе, – ей сейчас нельзя получать плохие оценки по шитью. Для моего платья она высоковата, вот почему именно я теперь задыхаюсь в тугом корсете и скоро пойду позориться как никогда в жизни.

– Сейчас вернусь! Надо найти тебе туфли! – говорит Джо.

В дальнем углу примерочной мадам Биссетт, постукивая по ладони портновской линейкой, оценивает все наряды. Не проходит и минуты, как ее ледяной взгляд впивается в меня, она направляется прямиком ко мне, приподняв тонкую бровь. Я мгновенно напрягаюсь.

– Вижу, ты закончила вышивку, Эви, – замечает мадам Биссетт, разглядывая ткань, расшитую бусинками, потом поправляет мне пояс и придирчиво рассматривает стеганую нижнюю юбку, а особенно внимательно – кривоватые швы, которые я как могла попыталась замаскировать. – Впрочем, ты можешь и лучше.

Я открываю рот, готовая рассыпаться в извинениях, но она строго поджимает губы – верный знак, что ни одно из них не будет принято.

– Да, мадам Биссетт, – со вздохом соглашаюсь я. – Постараюсь исправиться.

Можно было бы обидеться на ее замечания, на придирчивость к мелочам, но для меня мадам Биссетт – одна из немногих, чье мнение я ценю. Не поверь она в меня, я бы вряд ли выбралась из стен пекарни на тропинку к мечте. Если бы не обрезки ткани, которые она мне отдавала последние четыре года, мне не из чего было бы сшить даже носовой платок. Поэтому я принимаю ее строгие, но вместе с тем справедливые замечания. И совершенно искренне обещаю исправиться.

– Вот, нашла! – кричит Джозефина и бежит ко мне с парой туфель на высоком каблуке.

– А других точно не было? – спрашиваю я. Остроносые туфли размера на два больше, чем надо.

Джо молча смотрит на меня и робко улыбается, будто говоря: «Будем верить в лучшее».

– Все уже разобрали, – оправдывается она. – Да ладно, что ты! Так и не скажешь, что они великоваты!

Я пытаюсь встать, пошатываюсь – и хватаю Джо за плечо, чтобы не грохнуться на пол.

– Ага, ни за что не догадаешься.

– Ни у кого нет гребня? – громко спрашивает Джозефина.

Вокруг нас шуршат юбки. В воздухе повисли облака пудры. Подруга запускает мне пальцы в волосы и пытается вручную распутать их, она дергает так сильно, что у меня запрокидывается голова.

Я сердито оборачиваюсь:

– Даже не думай, Джо.

– А что тут такого? – Она смотрит мне в глаза и заливисто смеется; должно быть, видок у меня тот еще. – Хочу попробовать кое-что! Вот увидишь, получится как у королевы!

– Королеве прическу делает сам Леонар Отье[3], – напоминаю я. Мне становится смешно, но я даже посмеяться толком не могу – корсет затянут слишком туго. И как их вообще носят?

– Ну дай хоть волосы тебе припудрю или губы накрашу! Пожалуйста, пожалуйста! – Джозефина умоляюще хлопает ресницами. Передразнивает меня: я говорю все то же самое, когда мы меняемся ролями и мне приходится ее наряжать.

Тут мимо проходят Рашель и Лола – два прекрасных, сокрушительных напоминания о том, что мне к такой красоте ни за что не приблизиться, помада и пудра тут не помогут. Рашель поправляет корсет. Ее безупречные – волосок к волоску – локоны почти не двигаются. Все, как и я, не сводят с нее глаз. Вот над кем природа потрудилась на славу, что и говорить.

– Не надо, – уверенно говорю я Джозефине. – Обойдемся без косметики. Что есть, то есть.

Мадам Биссетт выстраивает нас в линию. Я оказываюсь почти в самом конце – теперь у меня больше времени на то, чтобы мучительно представлять грядущий провал во всех вариантах. Но за мной стоит еще один человек – Рашель. Сестры Честейн бросают на нее взгляды украдкой, когда она не смотрит.

Вскоре у меня за спиной слышатся жалобы:

– Ну почему мне досталось такое уродство? Оборки на бедрах? Кремовый цвет? Ну и мерзость! Лучше бы выдали что-нибудь вроде этого!

Можно даже не оборачиваться, я и так понимаю, что Рашель говорит о моем платье. У него фисташковый цвет – мне он не очень идет, но ведь наряд и шился для Морган! На груди – легкая вставка из тюля, она блестит на ключицах, будто иней. Рукава внизу отделаны пышными кружевными лентами, а на вышивку из бусин ушло несколько месяцев. Повседневные платья Рашель, Лолы и близняшек – просто восторг! Фасоны – выше всяких похвал: оригинальные, изысканные, совсем не похожие на каноничные французские наряды. Их портные, должно быть, вдохновлялись самой королевой, но это не мое. Не мой стиль. Может, мне и не сравниться с теми, кто обшивает этих красавиц, но если б я только могла проститься с пекарней, пройти обучение и найти опытного наставника…

– Готова? – спрашивает Джо, отвлекая меня от хоровода мыслей.

Кривлю рот. Нет, конечно.

Я замечаю, что Рашель все еще смотрит на мое платье, изучающе склонив голову набок.

– Хм… – едва слышно тянет она. Рашель Ле Блан нравится моя работа! Невольно улыбаюсь – вот чего они у меня никогда не отнимут.

Мадам Биссетт хлопает в ладоши.

– По местам! Вот-вот начнем. Публика у нас сегодня что надо. Месье Травер и мадам Райт привели свои классы.

У меня екает сердце. Мы ведь устраивали показ мод только для нашего класса – человек на двадцать, не больше! А теперь, возможно, весь актовый зал будет заполнен.

Лола радостно взвизгивает:

– Дре в классе у месье Травера! Пусть увидит, какая я красотка!

Рашель вздыхает:

– Бо тоже. Просто блеск.

– Покажешь ему, кого он потерял! – подмечает Дарси Честейн.

Рашель резко поднимает голову и смотрит на Дарси:

– Дарси, я же сама его бросила. Мне не нужно показывать, что он потерял. Он уже знает.

Сначала я думала, что нелепый вид отвергнутого Бо Бельгарда меня порадует, но мне скорее стало грустно. И почти его жалко. Но только почти.

Кто-то начинает играть на скрипке, и наша очередь приходит в движение. Сердце у меня стучит так громко, что отдается в горле.

Джозефина подбегает и хватает меня за руку.

– Я выглянула в зал. Все не так уж и плохо. Я буду по ту сторону сцены. Смотри на меня, смело иди по подиуму, а там уже и выступление закончится!

– Легко сказать, – ворчу я.

На сцену выходит первая девочка, за ней отправляется вторая, потом третья. Моя очередь стремительно приближается. Я вижу зрительный зал и понимаю: Джо соврала, сказав, что там все не так уж и плохо. Почти все места заняты. Начинаю жалеть обо всех решениях, которые меня сюда привели. Ну зачем я пошла в швейный класс мадам Биссетт? Почему мне не сиделось в отцовской пекарне? Зачем мадам Ландри много-много лет назад научила меня шить?

Мадам Биссетт кладет костлявую ладонь мне на спину и толкает вперед тонкими пальцами, но я словно к земле приросла.

– Эви! – шипит учительница. – Эви! Иди!

Спотыкаясь, я выбираюсь на сцену. Все взгляды – все до единого – тут же впиваются в меня; даже скрипачка и та отрывает глаза от нот. Я ищу в дальнем конце сцены Джо, но там слишком темно, и за занавесями ничего не видно.

Иди, Эви. Главное – платье. Иди.

Усилием воли заставляю себя сделать первый шаг, раскинув руки в стороны, чтобы не оступиться на каблуках. Наверное, со стороны я похожа на новорожденного теленка, который впервые встал на нескладные ножки. Наконец я нахожу опору и изо всех сил цепляюсь пальцами ног за стельку. Мадам Райт улыбается. Может, мой звездный час настал. Может, сейчас все наконец поймут, на что я способна. Может, после выступления все девчонки закажут у меня наряды к Придворному балу. Я научусь делать маски к нарядам – будет комплект! Поднимаю подбородок, расправляю плечи, но не успевает тяжесть в моей груди раствориться, как из зрительного зала доносится какой-то звук, похожий на приглушенный смешок.

Поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с Жюльеном. Он шепчет что-то на ухо Бо и Дре. Не могу рассмотреть, наблюдают ли они за мной, но, кажется, да. Могло ли быть иначе? Кроме меня, тут никого нет. Наверняка они надо мной и смеются! Вдруг перехватывает дыхание. Зрение мутнеет, сердце начинает колотиться еще быстрее, а я совсем забываю держать равновесие. Каблук застревает в какой-то трещине, и у меня подкашиваются ноги. Я мгновенно понимаю: это конец, у меня нет ни единого шанса. И все же мне удается не разбить нос – я успеваю вытянуть руки и обдираю ладони о сцену. Все происходит так быстро, будто в бреду. Я поднимаюсь и иду за сцену. Мальчик, управляющий занавесом, сложившись пополам, хохочет. Нежно-розовая туфелька на высоком каблуке так и остается лежать на сцене.

Джо хватает меня за руку и придвигает деревянный ящик.

– Сядь, – говорит она. – У тебя кровь!

– Что у меня?! – испуганно переспрашиваю я и послушно сажусь, голова сильно кружится.

Я отклоняюсь назад, пытаюсь нащупать ленты корсета, но Джо уже принялась за дело. Она расслабляет их, и я наконец делаю глубокий вдох. Да, действительно, колено саднит. Пустяки, обычная царапина – и все-таки Джо суетливо обматывает мою ногу обрезками какой-то ткани и устраивает ее поудобнее, будто я получила смертельную рану.

– Это была катастрофа, да? – спрашиваю я.

– Да нет, пустяки, – торопливо отвечает подруга, но меня не обманешь. От стыда я закрываю лицо ободранными ладонями. Джо завязывает прочный узел на моей ноге и поглаживает меня по плечу. – Слушай, да они уже обо всем забыли!

Я раздвигаю пальцы и смотрю сквозь них на сцену. Там сейчас выступает Лола. Она кружит, прыгает, танцует, хотя танцовщица из нее неважная. А еще смеется над собой, и все ее подбадривают. После чересчур резкого пируэта ее пышная юбка слегка задирается – и когда уже кажется, что мадам Биссетт прогонит ее со сцены, Лола убегает за кулисы, к нам с Джозефиной. Она воет от смеха и тяжело дышит, а при виде меня украдкой подмигивает и спешит к раздевалкам. Вряд ли Джозефина заметила. Что это было? Неужели она решила мне помочь? Отвлечь публику, чтобы все забыли о моем падении? Нет. Не может быть.

Толпа ревет еще громче – нетрудно догадаться, кого она приветствует. Рашель сегодня в платье, сшитом Амели, и совсем не важно, что ей не нравятся оборки на бедрах, – она и с ними выглядит потрясающе. Она так похожа на дам из Цветочного двора – модниц, которые гуляют по городу со сверкающими парасолями[4], а все смотрят на них, прильнув к окнам, и мечтают стать такими же. Сама не знаю почему, но я поднимаюсь с ящика и иду к кулисам.

Вот только не для того, чтобы любоваться красавицей Рашель. Наверное, я единственная, кто сейчас на нее не смотрит. Я ищу взглядом Бо – его место пустует, а Дре и Жюльен еще в зале. Жюльен вскакивает и что-то кричит Рашель, сложив ладони рупором, а месье Травер пытается его усадить. А вот Бо нигде нет.

Наконец я перевожу взгляд на Рашель. Ее кожа мерцает, словно шампанское, а улыбка такая непринужденная – кажется, она знает, что пользуется всеобщим обожанием. До сегодняшнего утра она встречалась с главным любимчиком школы, но теперь, похоже, ничуть не переживает, что отношениям пришел конец. Да и с какой стати, если каждый в этом зале хочет быть с ней – или быть ею!

Интересно, каково это.

И вот мы уже в раздевалке. Я наконец сменила наряд с ненавистными косточками на свое чудесное удобное платье. Все столпились вокруг мадам Биссетт, будто стая голодных волков, – она раздает приглашения на бал Цветочного двора. Ну и хорошо – все так воодушевлены, что, кажется, и не думают о моем конфузе.

– Я взяла одно для тебя, – говорит Джозефина и протягивает приглашение – маленький свиток пергамента бледно-розового цвета.

Я осторожно его разворачиваю. Блестящая бумага по краям украшена рисунками цветов и позолоченных веточек.

БАЛ ПРИ ЦВЕТОЧНОМ ДВОРЕ

«Вера в розы заставляет их цвести».

Цветочный двор приглашает Вас принять участие в нашем празднике. Бал состоится в пятницу, 30 мая, в 7 часов вечера по парижскому времени.

Новая обладательница титула «Цветок Бельгард» будет названа с первой звездой.

Я подношу пергамент к носу.

– Это что, духи́?

– Наверное, – отвечает Джозефина. – За кого будешь голосовать?

Пожимаю плечами:

– Ни за кого.

У нас принято выдвигать пять кандидаток, которые поборются за титул Цветка, но я никогда никого не предлагаю. Это бессмысленно. Каждый год выбирают исключительно обладательниц роскошных поместий и громких фамилий – и этот выбор всегда предсказуем. Это настоящее безумие. Весь сезон девочки ищут кавалера, который сопроводит их на бал. Но стоит им только переступить порог, начинается сущий ад. Бал – самое важное событие в году для юных французов, которые жаждут найти себе пару, поэтому, как только они на него попадают, зал охватывает настоящий хаос флирта!

И хотя в нашем районе нет других школ, а на титул Цветка могут претендовать только парижанки, на праздник съезжаются подростки со всей страны – и каждый надеется отыскать достойную партию.

Бал для того и придумали, чтобы студенты знакомились и создавали крепкие союзы. В первый год лучшую из лучших выбрала комиссия из представителей разных французских школ. Она-то и стала самой завидной невестой на балу. Ей даровали титул Цветка и подарили бутоньерку, которую она должна была прикрепить к пиджаку понравившегося юноши. Эти двое становились королем и королевой бала. Самой первой титула удостоилась Анна Гранд, прапрабабушка Бо Бельгарда. Свою бутоньерку она подарила Франсуа Бельгарду, за которого впоследствии и вышла замуж. Титул же получил название «Цветок Бельгард» в память об этом удачном союзе, а Франсуа, скопив внушительное состояние, купил цветочный магазинчик в подарок жене – это было одно из многих его вложений. Он назвал его «Цветы Бельгард», и теперь мне каждую неделю мозолят глаза кареты, полные роз и глициний, – они с грохотом спешат по улице Сент-Оноре, и на каждой можно разглядеть заветную фамилию.

Постепенно под руководством Анны возник Цветочный двор – элитарный дамский клуб, в который могут попасть лишь обладательницы титула «Цветок Бельгард». Двор заменил школьную комиссию и с тех пор взял проведение балов на себя. Самые знатные и богатые парижские красавицы мечтают вступить в этот клуб. Его участницы находят себе богатых мужей, купаются в бриллиантах, пользуются обожанием и закатывают званые вечера.

А в этом году номинировать кого-то тем более бесполезно. Внесите в списки хоть саму королеву – Двор все равно отдаст победу Рашель.

Немного подумав, я улыбаюсь Джозефине и говорю:

– Хотя, может, я просто пять раз проголосую за тебя.

– А я – за тебя. И Мию, конечно. Ты, случайно, не видела ее?

– Нет, Джо, мне было не до того. Я была занята разглядыванием пола, – невесело напоминаю я.

Подруга хмурится:

– Как думаешь, она пойдет со мной на бал?

– Хочешь, чтобы она тебя сопровождала? – уточняю я. – Она же Бельгард! У нее от парней отбоя не будет.

– Даже не знаю, – неуверенно качает головой Джо. – Я вот что подумала: может, я буду сопровождать ее, а она – меня? Глупая мысль, наверное.

О Мие я толком ничего не знаю. Она – Бельгард, и это настораживает, но Джозефину к ней тянет, и этого достаточно.

– Вовсе не глупая, – уверенно говорю я. – Нужно быть сумасшедшим, чтобы не захотеть пойти с тобой на бал.

– Спасибо, Эви, – благодарит она и широко улыбается. – Ты готова?

– Надо за обувью сходить. Скоро вернусь.

Я надеваю башмаки у вешалки. Лодыжка еще побаливает после падения. Прежде чем уйти, задерживаю взгляд на моем платье, висящем рядом с другими нарядами. Стоит признать: оно тут самое красивое, пусть раньше я его и недооценивала.

– Слушай, а это ты сама сшила? – Поворачиваю голову на голос и вижу Лолу. Она гладит тюлевую вставку на моем платье. Щечки у нее румяные, как яблочки, а глаза и косы – янтарные. На висках и смуглой груди мерцают остатки блестящей пудры.

Киваю:

– Ага.

Лола пробегает пальцами по одному из рукавов.

– На вышивку, наверное, ушла целая вечность!

Я тихо смеюсь.

– Вроде того.

– Моя бабуля любила шить. Почти все мои детские наряды она сама смастерила, – рассказывает Лола. – И меня пыталась научить, но это безнадежно.

– Это и правда сложно, – говорю я, думая о Джо. Сколько бы раз я ни показывала ей правильную технику, все бесполезно.

– У тебя, должно быть, талант от рождения! Такой красоте место во дворце! Вот бы и мне такое платье!

– Я могу тебе сшить, – выпалила я, не успев опомниться. Лола Сент-Мартин в моем платье – звучит очень даже неплохо! Мне даже заплатят. Наверное, немало! Вот бы шить для таких, как она. Прекрасное начало карьеры!

– Это было бы великолепно! – радостно восклицает Лола.

Рашель сдергивает с вешалки юбку и начинает переодеваться в школьное платье.

– Что было бы великолепно?

– Да так, она сказала, что может сшить мне похожее платье, – отвечает Лола, а потом снова обращается ко мне: – Тебя ведь Эви зовут, да?

Ну да, подумаешь, всю жизнь в одной школе проучились.

– Да, я Эви.

Рашель смеется.

– Можно подумать, у тебя гардероб не полон нарядов от-кутюр, – подмечает она, обращаясь к Лоле, и поворачивается ко мне. – Только без обид, само собой.

Само собой.

– Ну, думаю… – начинает Лола, но Рашель ее перебивает:

– Поможешь застегнуть?

– Конечно.

Когда она заканчивает, подружки уходят. Лола ни разу ко мне не обернулась. До чего наивно было думать, что она не такая, как остальные.

Паренек по имени Клифф, который управлял кулисами за сценой, подходит, когда Рашель с Лолой удаляются.

– Ох, это было жестоко, – говорит он и кривится. – Хочешь совет? Займись лучше булочками.

Я хмурюсь:

– Что?

– Ну, ты девчонка, которая вечно перепачкана мукой, – для них так будет всегда. Даже не думай обо всем этом, бесполезно. Булочницу они никогда не примут.

Даже не дав мне шанса ответить, Клифф уходит следом за Рашель с Лолой.

Они меня никогда не примут? Значит, я булочница? Так они меня называют? Забавно, что об этом мне рассказал именно Клифф – ведь он больше всех в школе хочет подняться по общественной лестнице, но терпит провал за провалом.

Выхожу во двор и ищу взглядом Джозефину. Про Клиффа я говорить не буду – она сразу побежит с ним разбираться. Не хватало еще, чтобы ее выгнали из школы накануне выпускного. Пытаюсь выкинуть из памяти этого рыжеволосого веснушчатого наглеца, но его слова по-прежнему звучат в ушах. Булочница. Вот, значит, кто я такая! Вот, значит, кем я обречена быть до конца! Неужели за семнадцать лет жизни, двенадцать из которых я провела с ними в одной школе, я ничуть не поднялась в их глазах?

Глава четвертая

Весь Париж думает, что у меня есть все, о чем только можно мечтать. На самом деле я только что подписал бумагу, лишившую меня всего. Почти всего.

– Да ладно тебе, братец, – говорит Жюльен по пути из тусклой нотариальной конторы своего дяди. – Думаю, мы тебе разрешим поставить на стол именную табличку!

О, это его любимая шутка. Впрочем, не уверен, что он шутит. Жюльен считает, что он очень смешной. Наверняка он не догадывается (а может, и догадывается), что больше всего на свете я хочу врезать ему между глаз.

Всем, кто думает, что у меня нет никаких проблем, стоило бы спросить моего отца о наследстве. После нашего с Жюльеном выпускного брат получит почти все – деньги, землю, дома, – а мне перейдет только мамин коттедж, что стоит где-то на окраине Лондона. Дядя объясняет это тем, что Жюльен родился первым, – он и правда старше меня на два месяца и четыре дня. Но я знаю правду. Все дело в том, что я незаконнорожденный, сын любовницы. И мать Жюльена настояла, чтобы наследство распределили именно так, а отец не смог ей возразить.

Каждый год нам приходится подписывать бумаги, и каждый год мне напоминают о том, что отношение ко мне и к Жюльену всегда будет разным, как бы с этим ни спорил отец, – ведь я просто внебрачный сын и живу в парижском поместье лишь потому, что моя матушка заболела и умерла, когда мне было шесть.

Дре ждет нас на улице, щурясь от яркого солнца.

– Вы почему так долго? Девчонки давно ушли, я остался один!

– Да так, надо было уладить кое-какие семейные вопросы, – говорит Жюльен и обнимает меня за плечи. – Верно, брат?

Я киваю:

– Угу.

Жюльен пытается меня растормошить:

– Да расслабься же! Все в порядке. Дре, а куда пошли девочки?

– Точно не знаю, – отвечает он, приглаживая короткие курчавые волосы, а потом, стиснув зубы, кивает в дальний конец улицы. – Я особо и не следил, но, кажется, они зашли в какой-то магазинчик. Лола хотела примерить наряды к балу.

– Ну что, тогда пойдем их искать? – предлагает Жюльен.

– Ты что, хочешь весь день проторчать в магазине? – спрашиваю я. – Ну уж нет.

Как же это странно – вот ты встречаешься с девчонкой, а потом она бросает тебя, но все ждут, что ты так и продолжишь спокойно с ней общаться, ведь у вас одна компания.

– Говори за себя. А я того и гляди заманю в постель Дарси. Или Диану. А может, даже обеих, если сделать все грамотно, – хвастает Жюльен и решительно направляется в сторону магазинов.

Качаю головой. У него нет ни малейшего шанса.

Дре смеется, прикрывая рот рукой.

– Ну-ну, мечтать не вредно.

Жюльен провожает взглядом какую-то девчонку.

– Посмотрим. Так или иначе, а я их найду.

В будний день после обеда, когда занятия в школе уже заканчиваются, на улице Фобур-Сент-Оноре кого только нет! Магазины полны народа, на прилавках лежит теплый хлеб, у кафе играет квартет музыкантов, а если позвать Луи, кузена Дре, как это делаем мы, вам в чай могут даже подлить немного ликера.

– Почему бы нам просто не посидеть в кафе? – предлагаю я. – В конце концов, они все равно туда придут.

– Кажется, кто-то не хочет встречаться с Рашель, – насмешливо подмечает Дре. Они с Лолой души друг в друге не чают с десяти лет и всегда знали, что однажды будут вместе. Вот бы и мне такую уверенность хоть в чем-нибудь.

– Дело не в этом, – лгу я.

– Да забудь ты о ней уже, – говорит Жюльен и продолжает путь. Я иду следом – а что мне еще делать? Сидеть в кафе в одиночестве?

Жюльен прекрасно знает, что мне особо и не нужно «забывать» о Рашель. Он знает, почему я с ней сошелся, и злится на то, что она выбрала не его. Я все вижу по глазам – вижу, что он просто вне себя от счастья после нашего расставания. Однажды он и сам пытался за ней ухаживать. Вот почему у него нос кривоват.

– Вот же они! – восклицает Дре, когда впереди на тротуаре показываются сестры Честейн и Лора. У каждой в руках кипа увесистых свертков с покупками.

– А вот и наши красотки. – Жюльен расплывается в улыбке, приближаясь к близняшкам. – Скажите, какой костюм мне надеть на бал, чтобы эффектнее вас сопроводить? Изумрудный? Сливовый? Говорят, мне идет синий, но с таким личиком можно носить что угодно!

– Спроси Лео и Блеза, – язвит Лола, вскинув бровь. – Они костюмы уже приготовили.

Жюльен фыркает:

– Лео и Блеза? С какой это стати?

Я прочищаю горло. И почему до него всегда так долго доходит?

– Кажется, она имеет в виду, что кавалерами близняшек будут Лео и Блез.

Жюльен резко поднимает взгляд.

– Что? Эти недоумки? Вы шутите?

– Вовсе они не недоумки! – сердито парирует Диана.

– Это наши кузены, вообще-то, – добавляет Дарси.

Жюльен мгновенно успокаивается и театрально хватается за грудь.

– Что ж, это все меняет! Не разбивайте мне сердце, девчонки!

Дре косится на меня. Мы оба складываемся пополам от смеха – сдержаться просто невозможно.

Жюльен поворачивается ко мне:

– Напомни-ка, а ты кого на бал ведешь, а, Бо?

– Не знаю, Жюльен. Может, вместе пойдем, раз уж у обоих нет пары? – дразню его я.

– Хм… – Он обводит меня внимательным взглядом. – Тебе, наверное, не составит труда найти себе новую девчонку? Все парижанки обивают порог твоего дома, а? Нет, подожди, что-то я ни одной не видел, а ведь мы с тобой вместе живем! – Мы чересчур пристально смотрим друг другу в глаза, а потом Жюльен косится на девчонок в надежде, что они отметили его бесподобный, как он сам думает, юмор.

Вот только они уже о нем забыли – их отвлекло что-то очень интересное. Дверь бутика неподалеку распахивается, и оттуда выходит Рашель под руку с каким-то нескладным болваном с дурацкой улыбкой. Ему не мешало бы подстричься. Должно быть, это и есть тот самый знаменитый барон.

Моя догадка мгновенно подтверждается. При виде нас Рашель на миг отрывает голову от плеча своего кавалера и говорит:

– Знакомьтесь, это Николя, барон Бретонский. Он решил сделать мне сюрприз и приехал! Какой же он душка!

– Аж задушить хочется, – язвит Жюльен и бросает взгляд на меня. – Правда, Бо?

– О да, просто не верится, что у него нашлась секундочка, чтобы отвлечься от своих бароньих обязанностей, – со вздохом отвечаю я. – В чем, кстати, они состоят?

Рашель поджимает губки.

– Да будет тебе известно, Бо, Николя очень занятой человек. Милый, расскажи ему.

Барон убирает с лица упавшие пряди.

– А? Занятой? Конечно! – Он морщит лоб, точно вопрос сбил его с толку, а потом хихикает как дурачок, будто ему сложно вспомнить, что же он делал всего несколько часов назад. – Покормил коров, отвез сестре несколько писем. А! Еще меня сегодня катал на лодке самый настоящий рыбак! Даже за штурвал пустил!

– Вот это успех! – говорю я Рашель, с трудом сдерживая улыбку. Предательские ямочки так и норовят проступить на моих щеках. – Даже за штурвал пустили!

– Заткнись, Бо, – накидывается она на меня. – Николя только что купил мне платье на Придворный бал. И даже подобрал позолоченную маску к нему! Он будет меня сопровождать!

Больше всего на свете она ненавидит терять контроль над ситуацией.

– Поздравляю, – отвечаю я.

В ее словах нет ничего удивительного. А вот если барон и впрямь дотянет до бала и его не променяют на нового красавчика, то я очень удивлюсь.

– А мы как раз обсуждаем, с кем Бо пойдет на бал, – выпаливает Жюльен.

Рашель складывает руки на груди и мрачно смотрит на меня.

– Ну-ка, ну-ка, и кто же эта счастливица, Бо?

– Никто, – отвечаю я. – Некоторые умеют жить без пары дольше недели, представляешь.

Рашель кривит рот и толкает барона локтем.

– Милый, кажется, нам пора. Ты ведь говорил, что приготовил для нас что-то незабываемое?

– Я… ну… – начинает Николя, запинаясь, но Рашель быстро его затыкает:

– Не терпится узнать что! Я просто не могу насытиться тобой, ты такой восхитительный!

Она запускает пальцы ему в волосы и льнет к его губам. Их языки встречаются, а нам только и остается, что смущенно смотреть на это. Когда голубки наконец отлепляются друг от друга, Рашель смотрит мне прямо в глаза, подмигивает и беспечно удаляется. Мы тоже продолжаем путь.

– Глядите-ка, – говорит Жюльен, горделиво вышагивая рядом с нами. – Недолго наша Рашель горевала. Ну что, Бо, как ощущения? Теперь не ты поведешь на бал девчонку, которой пророчат титул Цветка Бельгард.

Мы пересекаем улицу и идем дальше по тротуару. Вдоль мостовой стелется цветущий плющ, окутывая густым одеялом фасады магазинов. Впереди идут нога в ногу две девочки из нашей школы. Корсажи[5] у них туго затянуты и украшены вышивкой, а нижние юбки непривычно коротки. Кажется, у меня с ними – или по крайней мере с одной из них – есть общие уроки. Девчонки симпатичны, но до сегодняшнего дня я их не замечал.

– В названии титула, вообще-то, моя фамилия! – выпаливаю я и тут же одергиваю себя в надежде, что моя невозмутимость покажется убедительной. – Наша фамилия. Так что какая мне разница? И вовсе не факт, что Рашель победит, титул могут присудить любой девушке. Она еще не выиграла.

Одна эта мысль смешит Дре.

– Ну не знаю. Разве ей не суждено победить? Она Ле Блан.

Женщины из семьи Рашель поколениями получали титул Цветка. Он в свое время достался ее матери, матери ее матери, а также матери матери ее матери. Каждой из этих женщин вручали бутоньерку, которую чуть позже они крепили на лацкан одному из самых почетных гостей бала, чтобы впоследствии выйти за него замуж. И только тетушка Женевьева не стала женой выбранного кавалера, потому что вскоре нашла дряхлого маркиза, который имел неосторожность попасться на ее уловки. Сомневаюсь, что в этой семье знают, что такое любовь, – там в почете лишь деньги и высокое положение.

– Вот я тебя и подловил, – с усмешкой говорит Жюльен. – Любая может стать Цветком? Любой под силу обойти Рашель? Да как вообще такое возможно, Бо? Ты живешь в сказочном мире.

Я пожимаю плечами:

– Начнем с того, что барона никто не знает. Рашель купалась во внимании именно потому, что встречалась с Бельгардом.

Жюльен расплывается в улыбке.

– Выходит, если бы она и победила, то только благодаря тебе?

– Не только. Но я и без Рашель справлюсь, а она рассчитывала на мою фамилию так же, как на свою. Я помог ей выделиться из толпы. Если бы не я, она была бы очередной богатенькой светской львицей, которую заботят только прически, румяна и наряды от-кутюр.

– И про драгоценности не забудь, – с коварной ухмылкой напоминает Жюльен. – Особенно про кулон, который ей подарил барон.

Качаю головой.

– Да плевать. Говорю тебе, я бы мог любую девчонку из нашей школы сделать Цветком.

Эти слова мгновенно цепляют Жюльена. Он резко останавливается и оборачивается ко мне:

– Уверен?

– Более чем, – отвечаю я. Это ложь, но Жюльен сегодня такой заносчивый, что так и хочется его осадить. – Я бы с любой справился.

Братец оценивающе смотрит на меня.

– Предлагаю пари.

– Пари? – переспрашиваю я.

– Да. Если ты, Бо Бельгард, король школы, так уверен, что можешь сделать Цветком любую студентку, заключим пари.

– Ну не знаю, по-моему… – начинает Дре, но я перебиваю его:

– Давай. Только сперва расскажи, что мне с того?

Жюльен чешет подбородок.

– В смысле?

– Что я получу в случае выигрыша? Не хотелось бы за просто так стараться.

– Хм… – задумчиво протягивает Жюльен. Он мешкает, но секунду спустя его взгляд проясняется. – Давай так: если выиграешь, заберешь все мое наследство.

Я не знаю, что ему ответить. Непонятно, дурит он меня или нет, и я решаю немного выждать.

– Так вот. Я выберу девчонку – любую. И у тебя будет чуть меньше месяца, чтобы сделать из нее Цветок Бельгард. Если ей даруют титул, ты заберешь себе все вдобавок к жалкой лондонской хибарке твоей матушки.

Жалкой хибарке. Кровь так и вскипает у меня в жилах, но вместе с тем я чувствую: он не шутит. Ему хватает глупости быть серьезным.

– А если ты проиграешь, то я расскажу отцу о твоих карьерных планах, о том, что ты не собираешься заниматься финансами и ищешь способ выкрутиться. Он обо всем узнает и наверняка так разозлится, что отнимет у тебя и хибарку, которая тоже достанется мне.

Жюльен знает правду. Вечно он все выведывает. И как ему только удается? Он в курсе, что я хочу стать писателем, что изо всех сил пытаюсь сделать так, чтобы не работать в отцовской конторе. Он совершенно прав. Прав, черт его побери. Если я обману отцовские ожидания, у меня заберут даже коттедж – единственное, что принадлежит только мне.

Жестоко. Впрочем, я слишком хорошо знаю Жюльена: его заветная мечта – лишить меня всего. Уже не первый год он понемногу меня обкрадывает, а теперь решил забрать отца и последнюю память о матери.

Но пусть даже не надеется. Дре пытается нам помешать, но не успевает проронить и слова. Я протягиваю брату ладонь.

– По рукам.

Мы скрепляем пари рукопожатием. Дре бьет себя ладонью по лбу.

– Вы серьезно? Или мне только почудилось?

Жюльен сияет, будто победа уже у него в кармане. Он не может поверить, что я согласился. Я же держу лицо, но внутри все сжимается. Что же я наделал? Неужели и впрямь пообещал, что помогу любой девчонке стать Цветком?

Нет, нельзя показывать Жюльену, что я в панике. Расправляю плечи и спрашиваю:

– И кто же это будет?

Жюльен воодушевленно потирает ладони и шагает дальше.

– Посмотрим, что у нас в меню, господа.

Сначала мы заходим в аптеку. В нос сразу же ударяет мешанина запахов – цитрус, мята, кориандр. Голова начинает кружиться.

Брат указывает на чудаковатую девушку, которая стоит у полки со склянками.

– Как тебе? – интересуется он.

Она точно из нашей школы, но ее имени я не знаю. Волосы у нее курчавые и спутанные, а на ногах – два разных носка. Она открывает одну из баночек и принюхивается. Я думал, что этим дело и ограничится, но нет – следом она наливает на руку немного снадобья и пробует его на вкус.

Нас всех передергивает от отвращения.

– Жюльен, нельзя так, ну что за зверство, – возмущается Дре.

Я скрещиваю пальцы, чтобы братец и правда не выбрал ее, но потом чудачка оборачивается, проверяет, не заметил ли кто ее проделки, и оказывается, что она очень даже ничего. Странненькая, но если причесать и переодеть – вполне себе.

Жюльен, должно быть, со мной согласен.

– Нет, это не то, – объявляет он и тащит нас на улицу.

Следующей ему на глаза попадается девушка, чье имя я хотя бы знаю. Ее зовут Мадлен, и она уже несколько лет учится в нашей школе.

– Тоже вариант, – говорит Жюльен.

Мадлен стоит у кафе рядом с группой музыкантов. Волосы у нее куда короче, чем у большинства девчонок, достают разве что до подбородка и лежат крупными волнами. Свою прическу она ничем не украсила. Платья Мадлен тоже носит вполне себе обычные и совсем не пользуется косметикой. И сегодня она себе не изменяет.

– У нее явно есть потенциал, – лукавлю я в надежде, что Жюльен клюнет на это.

Возможно, потенциал у Мадлен и правда есть, но вытаскивать его наружу будет непросто. К тому же характер у нее не из приятных. Язык острый как бритва, и ее многие побаиваются, вряд ли получится превратить ее во всеобщую любимицу всего за месяц.

Спустя мгновение Жюльен выносит вердикт:

– Нет, не то.

– А вон еще одна! – восклицает Дре и кивком указывает вперед.

Толкаю его локтем.

– Серьезно? Теперь еще и ты решил вмешаться?

Жюльен присматривается к девушке, на которую обратил внимание Дре.

– Каролина Дюпри! – радостно восклицает он. – А вот это уже неплохо!

Каролина прогуливается по тротуару со своим белоснежным пуделем. Собака у нее просто огромная – достает хозяйке почти до груди. Одеты они очень похоже: на обеих блестящие розовые ошейники, прически пышные, густо напомаженные и, должно быть, жутко тяжелые, еще немного – и споткнешься под их весом. С ужасом представляю, как мне придется несколько недель терпеть ее противный писклявый голос и делать вид, что меня очень интересует родословная ее собачки. Вешаю голову, закрываю лицо руками.

– Кажется, мы ее нашли, Бо! – насмешливо говорит Жюльен.

Рядом с нами вдруг распахивается дверь. Слышится звон колокольчиков над ней. Мы все как один оборачиваемся. Из пекарни выскакивает какая-то девчонка, с ног до головы испачканная в муке, и начинает энергично отряхиваться, громко кашляя. Над ней тут же поднимается облачко белой пыли. Каролина Дюпри вскрикивает, отскакивает в сторону и с презрительной гримасой уходит подальше от пекарни.

– Виолетта! – недовольно кричит девушка, перепачканная мукой. – Я же говорила, тебе нельзя одной смешивать ингредиенты!

– Какой кошмар, – говорит Дре, смеясь.

– Ну-ка, кто у нас здесь? – Жюльен внимательно смотрит на девушку, потом косится на нас. – Кажется, вот он – новый Цветок Бельгард!

– Эви Клеман? – переспрашиваю я и сглатываю. – Нет. Только не она. Исключено. Найди кого-нибудь другого. Может, все-таки Каролину? Мы же вроде ее выбрали?!

Оборачиваюсь к Эви. Та что-то кричит маленькой девочке, которая с озорством смотрит на нее из пекарни, потом перекидывает волосы набок, последний раз отряхивается и идет в дом, оставляя за собой следы муки.

Жюльен склоняет голову набок и расплывается в улыбке.

– Что такое, брат? Что не так с Эви?

– Ты серьезно? – возмущаюсь я и вскидываю руку. – Только посмотри на нее! Мало того что у нее волосы вечно в глазури, платье в муке, а сегодня она упала на глазах у всей школы, – к ней просто не подступишься! А еще она меня презирает! Она и заговорить-то со мной не захочет, не то что на бал идти. Нет. Выбери другую.

Я тут же жалею, что вообще открыл рот. Жюльен сразу чувствует: запахло жареным.

– Так, значит, Эви Клеман. Договорились, – резюмирует он. – Не терпится увидеть лицо отца, когда ты проиграешь.

– Жюльен, прошу тебя, не надо, – говорю я. – Она же терпеть меня не может!

Сколько же счастья сейчас в его взгляде.

– Что ж, тогда советую поторопиться, братец. Надо превратить этот сорняк в розу. У тебя меньше месяца.

Глава пятая

На Виолетту невозможно сильно злиться. Любой растает, глядя на ее личико. Вот почему эта горе-пекарь спокойно сидит рядом, а я убираю последствия ее «трудов» – в муке абсолютно все и я, и пол.

– Могла бы и помочь, знаешь ли! – с упреком говорю я, когда она свешивает ноги со стола. – Слезай скорее, папа нам обеим устроит, если поцарапаешь ящики!

Виолетта спускается на пол и выпячивает нижнюю губу.

– Не могу я помочь! У нас же только одна метла!

– Неплохо устроилась! Тогда иди переверни табличку на двери на «Закрыто». Надо тут как следует убраться, пока не пришли покупатели. Или, что хуже, отец.

Тут звенит колокольчик над дверью.

– Виолетта, я же сказала, закрой! – Я отряхиваю колени и распрямляюсь, чтобы посмотреть, что еще она успела натворить, и вдруг понимаю, что дверь открыла вовсе не моя младшая сестричка. А Бо Бельгард.

– Ой, извини, – говорю я. Обязательно надо было явиться в пекарню, как раз когда тут все вверх дном? – Мы закрыты.

Бо кивает на дверь. У него за спиной стоит Виолетта. Щеки у нее раскраснелись, а глаза – огромные, как у олененка.

– А на табличке совсем другое написано, – замечает Бельгард.

Метла выпадает у меня из рук. Грозно гляжу на Виолетту.

– Это потому что кое-кто не успел ее перевернуть.

Бо направляется ко мне. Виолетта бежит за ним следом – кажется, что ей очень хочется повнимательнее его рассмотреть. Бельгард оборачивается и заглядывает ей в глаза.

– Должно быть, это она на тебя намекает, а?

Виолетта робко кивает.

Бо расплывается в улыбке.

– Это ведь не ты тут такой бардак устроила?

Виолетта прикусывает ноготь на большом пальце и раскачивается из стороны в сторону. Бо Бельгард уже успел ее очаровать. Знала бы она, до чего фальшивы его чары.

– Не-а, – отвечает она и отрицательно качает головой.

– Маленькая врушка, – говорю я.

– Chérubin[6], – Бо читает вслух название на табличке, висящей у меня над головой. – Как красиво.

– Спасибо, – осторожно отвечаю я. Любезность Бо меня озадачивает. Хотя мне и самой всегда нравилось это название – «Херувим». Так пекарню назвал мой grand-père[7]. Он всегда говорил, что у grand-mère[8] просто ангельское лицо. – Повторюсь, мы закрыты. Если только ты купишь что-нибудь из этих десертов по двойной цене…

– По двойной цене? – переспрашивает он. – Да?

Я рассчитывала, что эта новость заставит его уйти, но нет – Бо подходит к витрине, наклоняется, внимательно разглядывает десерты, приготовленные отцом с утра. Что ж, ладно. Если ему так хочется, заберу его деньги.

– Да, – отчеканиваю я. – Сам понимаешь, в обед всегда ажиотаж, все дела.

– Ажиотаж, – повторяет он и оглядывает пекарню.

Тут больше никого нет, кроме нас троих и кучи влажной муки, которую мне еще часа два отскребать с пола.

– Ну что ж. – Он снова переводит взгляд на Виолетту и спрашивает: – Ты вот что из этого больше любишь?

Виолетта деловито кружится, придерживая полы платья – выпендривается перед Бо.

– Хм… – протягивает она и указывает на бриошь с фисташками, кардамоном и розовой глазурью. – Вот это!

На самом деле она обожает черничные булочки, просто эта бриошь – едва ли не самое дорогое, что есть в нашем меню. Какая умница!

– А ты? – Бо поднимает взгляд на меня. Глаза у него того же пронзительно-голубого цвета, что и в детстве, я всегда видела в них море и звездное небо. Вот только теперь различаю и лживость.

– А у меня нет любимчиков, – отвечаю я. – Мы тут десертами нечасто лакомимся.

Бо кивает, распрямляет плечи и сует руки в карманы. Его взгляд скользит по мне. Ну почему он так внимательно смотрит?

– Ну… Хм… Как вообще время проводишь?

– В пекарне? – уточняю я.

Он смеется.

– Нет, я про то, как ты развлекаешься в свободное время! Тебя нигде не видно – ни в Садах, ни в шато, только в школе и сталкиваемся.

Делаю вдох. К чему это он клонит?

– Прошу прощения, чем я могу тебе помочь?

– Что? Неужели джентльмену уже и вопрос задать нельзя?

Я ловлю свое мутное отражение в формочке для хлеба. Я вся в муке и выгляжу до ужаса нелепо. Наконец-то «припудрила волосы», Джо обрадуется.

– Ну… свободного времени у меня не так много. Мы с лучшей подругой иногда пробираемся тайком в театр, это можно назвать развлечением, хотя не знаю, так ли это по твоим меркам. Но обычно я в пекарне. Работаю. – Выдерживаю паузу, смотрю на его самодовольное лицо. – А Сады с шато… я там не бываю, мне и не хочется.

Во всяком случае, мне самой так кажется. Я наслышана о том, что там происходит: какие закатывают вечеринки, как льется рекой шампанское, украденное из родительских тайников. Вот только меня на такие празднества никогда не приглашали.

Бо улыбается и кивает. Я только что оскорбила само его существование, а ему смешно!

– Может, пора это изменить?

– А может, нет, – парирую я.

Виолетта, затаив дыхание, ловит каждое наше слово.

– Пробираться тайком в театр – звучит заманчиво, – продолжает Бо, пропустив мою колкость мимо ушей. – А меня научишь?

Да что он вообще задумал? Бо Бельгард заговорил со мной впервые за долгое время. Если не считать того случая, когда пару лет назад мы с ним столкнулись в коридоре и он выдавил из себя какие-то невнятные извинения.

– Слушай, – говорю я. – Не понимаю, к чему все это и кто тебя сюда притащил…

Тут я осекаюсь, заметив виновников происходящего – Жюльена и Дре. Они стоят на улице у витрины, вытягивают шеи в мятых воротниках, чтобы лучше рассмотреть, что творится внутри, увидеть Бо и меня. Само собой, его подослали сюда, чтобы надо мной подшутить. Я сжимаю кулаки, делаю глубокий вдох. Как же хочется высказать ему то, о чем я молчу все это время. Но нельзя. Еще рано. Да и не могу я этого сделать на глазах у Виолетты. Поэтому говорю только:

– …но хочу попросить тебя о помощи.

Бо поднимает взгляд.

– Правда?

– Да. – Я веду его к двери. – Сними, пожалуйста, эту табличку. Отец без конца забывает, а я никак не дотянусь. У нас уже месяц как закончились лавандовые булочки, а люди все спрашивают их, потому что мы никак не снимем табличку.

Виолетта направляется за нами, но я делаю ей знак остаться в пекарне и быстро подмигиваю.

Бо придерживает мне дверь – джентльмен. Я даже не благодарю его. Указываю на покосившуюся табличку с рекламой лавандовых булочек – фирменного отцовского блюда. Я и правда не могу до нее дотянуться.

– Вон она.

Краешком глаза я вижу Жюльена и Дре. Они внимательно наблюдают за нами – я делаю вид, что их не замечаю. Они не заслуживают моего внимания.

Бо тянется к знаку, пытается ухватить его за уголок, но даже он не может достать. Потому что вешал табличку мой отец – великан, каких еще поискать надо. Впрочем, на то и расчет.

– Может, перевернуть вон тот ящик и встать на него? – предлагаю я и указываю на деревянный ящик, оставленный мадам Ландри. Он доверху набит сеном… а под ним притаился и спит ее злобный кот Тиммонс.

– Вот этот? – спрашивает Бо и наклоняется.

Я киваю, пряча улыбку. Не успевает Бо даже прикоснуться к сену, как Тиммонс с хищным воплем выскакивает из-под него, растопырив острые когти. Бо отпрыгивает как ошпаренный, но кот успевает царапнуть его за штанину.

– Ай! – взвизгивает Бо.

Тиммонс выгибает дугой рыжую спину и шипит, а потом юркает в открытую дверь мадам Ландри. Бо переводит на меня взгляд.

– Ты ведь знала, что там кот, да? – Он рассеянно встает посреди улицы. На его лице читается досада.

– Извини, как-то из головы вылетело, – сквозь смех отвечаю я. – Все еще ничем не могу помочь. Сказала же: мы закрыты. – Я захлопываю дверь в пекарню и переворачиваю табличку. На секунду мы с Бо встречаемся взглядами, а потом он поворачивается к Дре и Жюльен и начинает им гневно что-то рассказывать. Слов я разобрать не могу, но вряд ли он им меня восхваляет.

– Эви! – Я оборачиваюсь на голос Виолетты. Она стоит у меня за спиной, уперев одну руку в бок, точно хочет за что-то отчитать. – Ты же знала, что Тиммонс любит там спать.

– Да, да, не стоит брать с меня пример.

– Этот парень так вежливо с тобой разговаривал! – напоминает она и грозит мне пальчиком. – А еще он такой красавчик!

– Это настоящее чудовище, Виолетта.

– Что-то я этого не заметила, – возражает она.

– Люди порой удивляют, – говорю я, но, кажется, эти слова звучат недостаточно убедительно. – Вот и ты удиви меня – помоги прибраться, пока отец не вернулся.

Солнце уже садится. Джо уже наверняка сердится на меня за опоздание.

– Я уже думала, не придешь, – язвит она вместо приветствия, когда я появляюсь из-за угла.

Улочка, на которой живет Джо, выглядит куда беднее нашей. Тесные домики здесь льнут друг к дружке и заваливаются набок, будто книги на полке. Дом над пекарней тоже не дворец, но даже у нас лучше: на улицах гораздо чище, а семьи владельцев магазинчиков помогают друг другу, как могут.

– ЧП в пекарне, – оправдываюсь я. – Виолетта опять решила, что может печь без меня!

На лице Джозефины расплывается улыбка, но ненадолго: она вспоминает прошлый кулинарный эксперимент Виолетты и его последствия. Мы потом несколько недель отскребали тесто с потолка. Джо не хочет показывать мне улыбку, чтобы я не подумала, будто она совсем не злится.

– Джо, ну прости меня, – прошу я. – Обещаю, я исправлюсь. Простишь?

Подруга потирает подбородок и, сощурившись, смотрит на меня.

– Хм… – протягивает она и спрыгивает со ступенек. – Так уж и быть. Но нам придется поторопиться, если хотим вернуться засветло. Зря ты обувь для бега с собой не прихватила!

– Вернуться засветло? А куда мы собрались?

Джо вытягивает конверт из сумочки, висящей у нее на плече.

– Ну… я тут выпросила у папы кое-что.

Папа Джо работает в Petite Post – отделении местной почты. Его почти не застать дома: у него обычно около десяти доставок в день. А бывает и больше. Джозефина всегда тщательно просматривает письма, которые ему выдают, и иногда помогает их доставлять. Однажды они вместе даже пошли во дворец, вот только их даже не пустили за ворота. Джо с отцом проделали огромный путь, а в итоге смогли лишь передать конверт в руки стражника. Никогда не устану напоминать ей об этой истории.

– А кому это?

Джо улыбается шире и протягивает мне конверт.

– Сама посмотри!

Переворачиваю письмо.

– Для Мии Бельгард?

– Ага! – Джозефина радостно расправляет плечи.

– Так… И какой у нас план? – уточняю я в замешательстве.

– План?

– Ну да. Ты разве не собираешься заодно спросить, пойдет ли Мия с тобой на бал?

Джо смотрит на меня как на сумасшедшую.

– Что? Нет, конечно! Еще чего! Такое не спрашивают, заявившись на порог с конвертом! Надо будет придумать что-нибудь интереснее!

– Ага… – говорю я и киваю. – А ты уже подготовила речь на сегодня?

– Ну… нет. Не совсем. Просто в дверь постучу, а когда откроет… ну… что-нибудь придумаю.

– То есть плана нет. Отлично! Идем к Мие!

Джозефина ведет нас, но мне и без нее несложно догадаться, какой нам нужен район. Все богатые ученики нашей школы живут в одном квартале.

Идти нам недалеко, но я успеваю рассказать о визите Бо. Джо не меньше меня удивлена тому, что он заявился в пекарню и стал засыпать меня вопросами, вот только выводы у нее совсем другие. Она еще цепляется за надежду, что Бо Бельгард – достойный юноша. Мне этого не понять. Джо сегодня немногословна. Ее мысли заняты другим. Догадываюсь почему.

– А чем тебе так нравится Мия? – спрашиваю я, чтобы сменить тему. – Если не считать красоты. Что ты в ней нашла?

Джо медленно выдыхает.

– Даже не знаю, – говорит она. – Наверное, мне нравится сама ее возможность.

– «Возможность»? Что это вообще значит?

Подруга отвечает не сразу.

– Пока что я совсем ее не знаю. Но хочу узнать. Она такая… такая красавица… И сперва я думала, что она похожа на те великолепные зеркала в позолоченных рамах, которыми украшена витрина месье Дюбуа. Помнишь?

Киваю. Как их забудешь. Когда-то мы с Джозефиной сбавляли шаг рядом с магазинчиком месье Дюбуа и ловили свое отражение в зеркалах. Рамы ручной работы украшали веточки эвкалипта и розы. Мы думали: когда-нибудь в них будут смотреться красавицы из высшего света, а пока – мы. Но потом месье Дюбуа стал нас прогонять – ему не нравилось, что мы крутимся у дверей его магазина.

– Я думала, что Мия как раз такая. Что она как красивая вещица, которую мне никогда не получить, что ее заберет себе кто-то другой, тот, с кем я не могу тягаться. Но все куда глубже. Когда она в первый раз зашла на урок к мадам Гранжье… – Джо расплывается в улыбке, а потом продолжает: – Я все смотрела на нее и не могла отделаться от ощущения, что вижу что-то знакомое.

– Она ведь раньше за городом жила, – напоминаю я.

– Да, но я о другом! – Джо качает головой. – Не о том, что мы прежде встречались. Просто такое чувство, что мы уже знакомы. У тебя так бывает? Встретишь кого-нибудь впервые, а кажется, будто это уже было? Как будто мы уже пересекались в прошлой жизни, во сне или вроде того. И тогда я начала понемногу понимать, что она не так уж и похожа на те модные зеркала с витрин месье Дюбуа, – нет, она скорее закат над Сеной, теплое воспоминание… Красота, за которую я могу побороться. Не знаю… Эта мысль не дает мне покоя.

У меня никогда не бывало такого чувства – может, я так и не узнаю, каково это, но это неважно. Я очень рада за Джо.

– Как думаешь, она к тебе чувствует то же самое? – спрашиваю я. – Ощущает ли связь между вами?

Подруга пожимает плечами:

– Не знаю.

– Тебя это не тревожит?

– Еще как тревожит. – Она улыбается, но совсем не весело. В ее словах нет и грамма лукавства. – Но надо попытаться. В худшем случае – что? Я узнаю, что она не хочет со мной общаться. Что не разделяет мои чувства. Да, меня это ранит, но не убьет. Я так считаю: если речь о любви и самое страшное, что мне грозит, – быть отвергнутой, не стоит глупить и разбрасываться шансами.

Иногда я жалею, что мне недостает храбрости. А вот Джозефина такая смелая – бросается в омут с головой. Как знать, может, будь я такой же, мне не пришлось бы все время торчать в пекарне – я бы достигла большего. Отправилась бы путешествовать, начала всерьез изучать моду, стала чьей-нибудь ученицей. Но родителям очень нужна моя помощь. А Виолетте – тем более. Она ни за что не проведет в пекарне всю жизнь. Я об этом позабочусь.

Подруга останавливается у трехэтажного дома с колоннами и вытянутыми узкими окнами вдоль фасада. Крыльцо по обеим сторонам украшено густой изгородью и кустами гортензии. Знакомое здание.

– Погоди, – говорю, – ты, наверное, ошиблась! Это же дом Бо Бельгарда!

– Ага. И Мии тоже, – отвечает Джо.

– Но они ведь только кузены!

– Да. Но родители Мии так и остались жить за городом, а она перебралась к Бо.

– Джо, только не это, – умоляюще протянула я. – Я же тебе рассказала, что сегодня случилось! Мне теперь никак нельзя в этот дом!

– Мы с Бо и не встретимся! – уверяет меня Джо. – Постучим в дверь. Откроет, наверное, дворецкий. Мы попросим позвать Мию. И все. Бо наверняка и дома-то нет.

Скорее всего, так и есть. Вероятно, он сейчас с Жюльеном и Дре прохлаждается в Садах – или где там они закатывают вечеринки? Я иду следом за подругой. Как я могу отказаться после ее откровений о Мие?

У двери мы переглядываемся. Джо делает глубокий вдох, собираясь с силами, а потом поворачивается и стучит бронзовым дверным молотком. Стоим и ждем. Но никто не открывает.

– Может, еще раз постучать? Или просто письмо на ступеньках оставить? – спрашивает она.

Но я вижу: Джозефине совсем не хочется уходить. Проделать такой путь, чтобы просто положить конверт на ступеньки? Нет уж. Я поднимаю руку и сама стучу дверным молотком. Металл звякает так громко, что мы обе вздрагиваем.

– Ой! – испуганно восклицаю я.

– Иду! – кричит изнутри чей-то голос. Чей он – сразу и не скажешь, но уж очень напоминает…

Дверь распахивается, и мы с Джозефиной потрясенно замираем. Впервые вижу Бо без школьной одежды. На нем майка цвета слоновой кости, обтягивающая мышцы. Волосы влажные – должно быть, он только из ванной, – и, судя по лицу, он удивлен встрече не меньше нашего.

У меня пропадает дар речи. Джозефина принимает удар на себя.

– Привет! – говорит она. – Мы из Petite Post. У нас письмо для Мии. Мии Бельгард.

Бо смотрит на меня.

– Так вы с почты? Странно, я думал, ты в пекарне работаешь. Готов поклясться, что видел тебя там сегодня.

– Я… ну… – начинаю я и мямлю что-то бессвязное.

Джо легонько толкает меня локтем, словно хочет сказать: «Соберись!» – но, к счастью, мне на выручку приходит Мия.

– Что тут за шум? – мягко спрашивает она. У нее немного небрежный вид: она одета в простое платье из синего шелка, темные волосы заплетены в косу, лежащую на плече.

– О Мия! – восклицает Джозефина и тут же начинает запинаться. – У меня… для тебя письмо. Petite Post. Ой, вернее, это я из Petite Post. Ну, почти. У меня там папа работает, но иногда я помогаю ему разносить письма. Вот, это для Мии. Ты ведь Мия, да?

Молодец, Джо. Так держать.

– Да, это я. – Мия берет конверт из рук Джо. – А ты – Джозефина. Мы вместе ходим на занятия к месье Дори.

– Ага! – восклицает Джо слишком энергично, но потом добавляет уже спокойнее: – Вот почему мне знакомо твое лицо!

А я ведь знала, что у нее все-таки есть план!

Мия не теряет ни капли обходительности и теплоты.

– Это от мамы с папой! – восклицает она, ахнув, стоит ей только прочесть адрес на конверте, а потом хватает Джо за руки. – Спасибо, что принесла от них весточку! Мы уже несколько месяцев не общались!

Джо обескураженно замолкает. Слова даются ей с большим трудом:

– Да… всегда пожалуйста…

Все ее чувства на поверхности, хотя, может быть, только я их вижу, потому что хорошо ее знаю. Смотрю на Бо. Интересно, а он раскусил Джо? Вот только Бо и не глядит на девочек. Его взор устремлен на меня. Я опускаю глаза в пол и делаю вид, что ничего не заметила.

– Слушай, – говорит Мия Джозефине, – а что ты думаешь про домашку, которую нам дал месье Дори? Нам же надо про Рене Декарта написать. Ты уже начала?

Девочки так увлеклись разговором, что Мия даже вышла на крыльцо. Они словно бы нырнули в свой отдельный мир, а мы с Бо остались наедине, в неловком молчании. Мысленно проклинаю подругу, но, если честно, только ради нее одной я и готова на такие жертвы. Только пусть не забудет вернуть долг!

Мне неловко так долго пялиться на свои ноги, поэтому все же поднимаю глаза в надежде, что Бо больше не смотрит в мою сторону, – но нет. Его взгляд по-прежнему блуждает по мне. А еще он чертовски хорош, даже без своих вычурных костюмов. Ну почему он такой красивый?

– Ну ладно, – выдавливаю я, чтобы только сбросить взаимное напряжение. – Ты хотел мне что-то сказать?

Бо скрещивает руки на груди и прислоняется к дверному косяку.

– Сказать? Тебе? Глупости. Понятия не имею, о чем ты.

– Что ж, я пыталась.

– Пыталась? – Бо фыркает. – Сильно сказано, учитывая, что несколько часов назад ты даже на простые вопросы отвечать не хотела. И к чему это привело? К царапине от кошачьих когтей на ноге и уязвленному эго! Спасибо большое!

– Тебе бы чаще эго уязвлять, – парирую я. – «Простые вопросы». Можно подумать, ты ради них пришел в пекарню. Я сразу поняла, когда увидела, как твои дружки на нас пялятся и ловят каждое твое движение.

– О нет! – театрально восклицает он, изображая обиду. – Неужели тебе, Эви Клеман, так трудно поверить в то, что ты кое-кому интересна? – Бо подмигивает мне, а я даже не знаю, что ответить. Непонятно, что делать с этим откровенным флиртом, а тут еще мое имя так непривычно звучит из его уст.

Сейчас его друзья не рядом, ему не перед кем рисоваться и не с кем перешучиваться. Так к чему он все это? Зачем говорить такое?

Пристально слежу за ним, жду улыбки, малейшего намека на то, что он надо мной издевается. Если я кому и не доверяю в этом городе, так это Бо Бельгарду. Вот только сейчас его лицо принимает непроницаемое выражение.

– Кое-кому интересна? – наконец переспрашиваю я.

Бо открывает рот, чтобы ответить, но его перебивает Мия, решившая зайти в дом.

– Спасибо за помощь, – говорит она Джозефине и приподнимает конверт. – И за письмо! Увидимся завтра в школе?

Джозефина так и сияет от счастья.

– Да! До завтра! – восклицает она, тряхнув головой. Потом оборачивается ко мне: – Ну что, пойдем?

– Да, – отвечаю я, больше не поднимая глаз на Бо. – Идем.

Глава шестая

Не успевает входная дверь захлопнуться, как Мия вскрывает конверт. Ее взгляд сразу же начинает бегать по пергаменту. Она не глядя садится на диванчик в гостиной. Я останавливаюсь у камина и слушаю.

– Пишут, что одуванчики в поле за домом уже цветут. Верена и Марко ухаживают за животными. За последние месяцы родилось три ягненка! А я тебе рассказывала, что Верена с Марко поженились? Родители говорят, церемония получилась очень красивая.

Она обращается ко мне, но сама не отрывается от листа. Догадываюсь, что она там ищет. Затаив дыхание, надеюсь на добрые вести.

– Так, еще пишут, что… – начинает Мия, а потом осекается. – Ой…

– Что? Что они пишут?

Девушка вздыхает:

– Они пока не смогут приехать. Ни на выпускной, ни на Придворный бал. Дома без них не справятся.

Отец Мии – врач. Он родной брат моего отца, и это единственный адекватный дядя в моей семье. Остальные – сестры матери Жюльена, которые относятся ко мне так же, как она, иными словами, недолюбливают.

– Мне очень жаль, Мия, – говорю я и кладу руку ей на спину. – Если бы они могли, то обязательно приехали!

– Ну да, – со вздохом соглашается она. – Что ж… Тогда до следующего письма. Больше не хочу об этом думать.

Она медленно складывает письмо. Плечи у нее поникли. Мия смотрит на меня и пытается выдавить улыбку, но я догадываюсь, как ей сейчас тяжело. Каждый раз, когда приходит новая весточка, она надеется, что в конверте ее ждет радостная новость о скором приезде родителей. Она понимает: все к лучшему – там, за городом, без ее мамы с папой никак не обойтись. Они нужны местным жителям. А она, Мия, получит в городе блестящее образование – в провинции это было бы невозможно. Или даже будет удостоена титула «Цветок Бельгард», если Рашель решит выбыть из гонки. Жаль, что Жюльен с Дре выбрали для нашего пари не ее – тогда бы я справился в два счета. Просто рассказал бы кузине план, а она, без сомнения, поддержала бы меня, ведь втайне презирает Жюльена ничуть не меньше, чем я. Между тем уже пора подумать, как же я раскрою отцу все свои секреты после проигрыша. Мне ни за что не справиться с Эви Клеман. Из нее невозможно сделать Цветок.

– Что думаешь о той девчонке? – говорю я.

– О Джозефине? – переспрашивает Мия. На меня она не смотрит, не сводит глаз со своих рук и нервно ломает пальцы. – По-моему, она очень милая. Умная. И красивая. А почему ты интересуешься?

– Да я не про нее. Не про Джозефину. А про вторую.

– Ах да. Я ее совсем не знаю. Но она тоже хорошенькая…

– Думаешь?

– Конечно, а ты разве не согласен?

– Нет, пожалуй, ты права. Я просто никогда не смотрел на нее в таком свете. – Не то чтобы при взгляде на Эви я ни разу не думал о ее красоте. Скорее, я избегал на нее смотреть, потому что спустя все эти годы чувство вины никуда не делось.

– А почему? – спрашивает Мия и впивается в меня взглядом. – Потому что она одевается не как мы? Потому что живет в другом районе? Потому что не расхаживает по школе с видом королевы? Вам же, мальчикам, ничего больше не надо?

– Нет-нет, не поэтому! Я… даже не знаю. Сложный вопрос.

Мия осуждающе приподнимает бровь.

– Кстати, к разговору о школе и королеве, как настроение после того, как Рашель тебя бросила?

Пожимаю плечами.

– Да нормально. Вот только она меня не бросала. Просто наши пути разошлись.

– А выглядит так, будто бросила, – насмешливо возражает Мия. Думаю, она и сама понимает, что у меня к Рашель не было теплых чувств.

– Ой, ну кто бы говорил. С кем на бал пойдешь, кстати?

Мия забирается с ногами на диван.

– С собой, наверное.

– Не может быть! Ты ведь Бельгард! Уверен, многие мальчишки захотят тебя пригласить! От кавалеров отбоя не будет!

Мия поворачивает ко мне голову.

– Я пойду только с тем, кто этого заслуживает.

– Поглядите, кто тут у нас стал такой строгой судьей?!

Сестра смеется.

– Подумаешь! Я хотя бы сужу людей по душевной широте, а не по фамилии!

С улыбкой качаю головой.

– Так я тоже!

– Ой, вот не надо врать! – Мия закатывает глаза. – А ты с кем пойдешь? Раз уж Рашель у нас возьмет под руку барона Бретонского. Есть идеи?

Я подбрасываю кусочек дерева в огонь и смотрю, как пламя торопливо его пожирает.

– Нет. Хотя, может… Не знаю.

– «Нет. Хотя, может…» Кажется, ты у нас влюбился!

– Не в этом дело! – сквозь смех возражаю я. – Уверен, она меня ненавидит.

Лучше все-таки позвать кого-нибудь другого. Может, Камиллу, если ее еще никто не пригласил. Или ту девочку с занятий по философии. Она ничего.

– На то есть причины?

Угольки начинают потрескивать. Я вспоминаю тот самый день, когда много лет назад Жюльен и Рашель решили по-детски подшутить над Эви.

– Да. И еще какие.

– И что же ты будешь с этим делать? – интересуется кузина. Она садится на диване и поправляет косу.

– С чем? – переспрашиваю я и пожимаю плечами. – А, ничего. Что тут поделаешь.

– Выход есть всегда. Можно изменить отношение к человеку, которого ты обидел в прошлом, начав делать ему добро. Пока мы живы, у нас есть шанс исправиться.

Эви не простит меня, даже если я расскажу, что же на самом деле произошло в тот день. Она ни за что не передумает. Но в одном Мия права: мне есть что исправить в своей жизни. Будь у меня деньги, те самые богатства, которые вот-вот унаследует Жюльен, все пути открылись бы передо мной. Я бы мог путешествовать. Или перебраться в Лондон, обосноваться в домике, где я вырос и где меня воспитала мама. Самое главное – я бы получил свободу, в том числе и от презрительных взглядов Жюльена и его матушки. Но сейчас все зависит от Эви.

– С чего же мне начать?

Мия встает и расправляет платье.

– Хм, а что ей нравится?

– Хм… – Что же ей нравится? Работать в пекарне? – Даже не знаю.

– Ну вот с этого и начни. – Мия ободряюще похлопывает меня по груди и проходит мимо. – Пойду напишу родителям ответ.

Я точно знаю, что она где-то здесь!

Я ищу тетрадь, которую нам когда-то велела завести мадам Мартинес. Точно помню, что Эви тоже ходила на ее уроки. Перерываю вверх дном свой шкаф – раздвигаю ворох пальто, на которых недостает пуговиц, и ботинок без пары. В дальнем углу – маленький печатный станок. Краска в нем давно высохла, и я его спрятал, чтобы отец не заметил. Продолжаю раскопки. И наконец обнаруживаю тетрадь в пыльной коробке, затерянной в самых недрах шкафа.

Переплет (листы сшивала сама мадам Мартинес) немного растрепался, но страницы целы. При виде первого разворота я мгновенно расплываюсь в улыбке. Когда-то десятилетний я коряво вывел собственное имя. Если честно, почерк у меня не слишком изменился. Листаю тетрадь, пока не натыкаюсь на нужную страницу.

Мадам Мартинес велела нам написать комплименты каждому ученику в классе. Кажется, работу нужно было сдать, а я забрал свою домой.

Комплимент для Дре и теперь вызывает улыбку. «У него веселый смех и крутые шляпы!» С тех пор тоже ничего не изменилось. Переворачиваю страницу. Откуда-то выпадает неровное бумажное сердечко – вырезано оно не совсем аккуратно, но форма все равно узнаваемая. Должно быть, осталось с какого-нибудь Дня святого Валентина. Убираю сердечко и скольжу пальцем по строкам в поисках заветного имени. Замираю, когда оно наконец попадается. Мадам Мартинес просила придумать по одному комплименту, но я часто нарушал это правило, а здесь и вовсе оставил чуть ли не самое длинное описание:

«Мне нравятся маргаритки у нее на платье! Она сказала, что оно мамино. Говорит, маргаритки – ее любимый цветок. Мне нравится, что она носит мамино платье. Нравится ее улыбка. Нравятся ее волосы. Когда светит солнышко, она подолгу стоит у окна. Это мне тоже нравится. А еще говорит, что любит дождь. Я тоже его люблю».

Я несколько раз перечитываю эту запись. Потом просматриваю другие. Про многих ребят, о которых упомянуто в тетради, сегодня я ничего не смогу сказать. И не потому, что мы больше не учимся вместе, – на самом деле из школы почти никто не ушел, – а потому, что… сам не знаю почему. В какой-то момент я совсем перестал обращать внимание на окружающих.

Она любит дождь. Моя мама обожала грозы. Когда они случались, мы всегда выходили на улицу – если, конечно, это не было опасно. Мама бегала за мной от дома до сада и обратно. А когда мы возвращались, то садились у камина сушиться. Мама делала нам сидр и разрешала лечь спать позже. Да, я тоже люблю дождь.

Но не могу же я его подарить!

Она любит маргаритки. Можно пойти в папин цветочный магазин. Наверняка там найдется что-нибудь подходящее.

Не знаю. А вдруг она швырнет мне букет в лицо?

Я слышу, как открывается дверь в мою комнату. Моментально захлопываю тетрадь. Наверное, пришел отец.

– Бо? – зовет он. Его голос ни с чем не спутаешь – глубокий, угрожающий, он пугает всех, кто с ним не знаком, да и знакомых тоже.

Я выползаю из шкафа.

– Ой, привет, пап, не знал, что ты сегодня придешь.

– Да, к счастью, пораньше управился с работой. Могу для разнообразия переночевать в собственной спальне, – говорит он, поправляя пальто.

Киваю.

– А что это такое? – спрашиваю я и указываю на маленькую шкатулку, обитую бархатом, у него в руках.

– А, это… Это, вообще-то, для тебя. Подарок. – Он протягивает мне шкатулку.

– Подарок? – Раньше отец дарил мне что-нибудь только на день рождения – и горстку других праздников. Я беру шкатулку и открываю. Внутри лежат серебряные запонки с позолоченным гербом Бельгардов. – Ох, они ведь…

– Точь-в-точь как мои, – подхватывает отец и демонстрирует свои запястья. – Хотел подарить тебе на выпускной, но их привезли уже сегодня, и я не сдержался.

– Это… шикарный подарок, папа, – восхищаюсь я. – Спасибо.

Я благодарю его, потому что истинных чувств открыть никогда не смогу. Отец безумно увлечен своей работой. Я редко его вижу, и мне даже кажется, что она для него важнее меня. Так что, если я не продолжу семейное дело и пойду наперекор его воле, уж не знаю, что будет. Может, меня выдворят из семьи.

Он с гордостью смотрит на меня.

– Носи с удовольствием, сын. Скоро пойдем к маркизу и закажем тебе костюм, чтобы в конторе ты смотрелся достойно.

Он крепко сжимает мое плечо – привык показывать любовь именно так – и выходит из комнаты.

Я разглядываю запонки. Смотреться в конторе достойно… Да пошла она к черту, эта контора. Не хочу я радоваться возможности заночевать в собственной спальне, мне такая жизнь не по нраву.

Закрываю за ним дверь и опять иду рыться в шкафу, только на этот раз уже знаю, где искать то, что мне нужно.

Я вытаскиваю маленький печатный станок – одну из немногих вещей, доставшихся мне от матери, – и начинаю выкладывать буквы в нужной последовательности. Пусть я не так много знаю об Эви Клеман, но имя ее напишу без ошибки.

Расположив все буквы, решаю, что моему шедевру нужно официальное название. Оглядываю комнату в поисках вдохновения… и натыкаюсь взглядом на кривой уголок сердечка со Дня святого Валентина, которое по-прежнему торчит из моей старой школьной тетради.

Снова выкладываю буквы. Потом делаю шаг назад, чтобы полюбоваться.

«БУМАЖНЫЕ СЕРДЦА»

Идеально. Думаю, сработает.

Глава седьмая

После урока музыки Джозефина ждет меня в холле, прижимая к груди какой-то лист бумаги.

– Нам надо поговорить, – сообщает она и, схватив меня за запястье, уводит в сторону.

Могу предположить, что Мия Бельгард поздоровалась с Джо или посмотрела на нее, и теперь подруга анализирует каждую миллисекунду этого события.

– Ладно, но давай выйдем на воздух. – Я протискиваюсь сквозь группу младшеклашек, сгрудившихся посреди холла. Они хихикают при виде нас – впрочем, эти девчонки вообще всегда хихикают. – В классе месье Симона пахнет конюшней!

– Эви… Думаю, сперва тебе лучше взглянуть сюда… – запинаясь, произносит подруга.

Я открываю дверь во двор и глубоко вдыхаю. О-о-о… Ни малейшего дуновения ветерка, солнце так и палит, пышные облака медленно плывут по небу… Но это лучше, чем в душном классе у месье Симона!

– Да что там такое? – спрашиваю я, подставив лицо солнцу.

Не успевает Джо ответить, как Грейс, главная сплетница школы, приближается к нам.

– Слышала тут новости, Эви, – говорит она. – Непременно расскажи мне потом, как тебе удалось это все провернуть!

Резко оборачиваюсь к подруге:

– О чем это она?

Кто-то кричит из толпы:

– Вперед, Эви! Мой голос за тебя!

Я озираюсь и с изумлением понимаю, что все во дворе пялятся на меня, а если кто и не смотрит, так это потому, что внимательно читает какой-то листок.

– Да что происходит? – допытываюсь я у Джо.

Она переворачивает лист, который до этого прижимала к груди. Сверху неровными, слегка покосившимися буквами написано: «Бумажные сердца. Парижская газета».

– Вот о чем я хотела с тобой поговорить, – уточняет подруга.

– Что это? Дай посмотреть! – вырываю лист у нее из рук.

Это что-то вроде школьной газеты. Сначала – краткая сводка новостей. Разумеется, там упоминается Рашель: ей пророчат блестящее будущее с бароном Бретонским, делают комплименты их паре и сулят скорую свадьбу. Еще несколько предложений посвящены новому учителю астрономии, а дальше идет короткое расписание ближайших мероприятий. Продолжаю внимательно читать. Тратить много времени не приходится: Джо энергично тычет пальцем в нужное место.

– Вот! Читай!

Нужный текст – в левом верхнем углу. Как же я его пропустила!

Бумажные сердца

Парижская газета

Выбор автора

Главные кандидатки на титул «Цветок Бельгард»

Рашель Ле Блан

Лола Сент-Мартин

Диана Честейн

Мия Бельгард

Эви Клеман

У меня отвисает челюсть, я смотрю на подругу.

– Кто это написал?

Четыре имени, предшествующие моему, никого в школе не удивили – все делали ставку на этих девочек, – а вот я никогда не входила в пятерку. В конце списка впору упомянуть кого-нибудь вроде Камиллы Пети или Марго Паж, а лучше даже Дарси Честейн – вот уж кто сейчас, наверное, вне себя от ярости. Как бы там ни было, мне в этом списке не место. Кто-то, наверное, решил надо мной подшутить.

Подруга пожимает плечами:

– Понятия не имею. Но теперь ты популярна как никогда.

Джо направляется к скамейке в тени.

Иду за ней. Сердце бешено стучит о ребра.

– Как думаешь, это из-за модного показа? – спрашиваю я, садясь рядом. Хорошо, что ветки дерева скрывают нас от любопытных взглядов. – Автор газеты увидел мое падение и решил жестоко подшутить?

– Не знаю, – отвечает подруга. – Это же как надо заморочиться!

Гадать нам особо некогда – в нашу сторону кто-то идет. Поднимаю глаза и вижу Флорана, парня, который учится с нами с первого класса. Придвигаюсь поближе к Джо. Флоран садится на подлокотник каменной скамейки.

– Эви! – приветствует он, убирая волосы за уши. – Как дела?

Мы не разговаривали не один год. Флоран много времени посвящает фехтованию, а еще, если верить Грейс, иногда посещает бордели на улицах, куда мне даже нос сунуть нельзя.

– Флоран… – Я задумчиво хмурюсь. Неужели он сейчас признается, что эта дурацкая газета – его рук дело?

– Я тут шел по двору, – начинает он, на секунду поджав губы, – и вдруг увидел тебя. И мне сразу безумно захотелось подойти и сказать, как ты сегодня ошеломительно прекрасна!

Опускаю глаза на свой наряд – обычное платье, та же обувь, что и всегда. Я уже много лет ношу одно и то же. С недоумением смотрю на парня.

– Что-что?

Джозефина фыркает:

– Ты что, не слышала? Он говорит, что ты сегодня ошеломительно прекрасна! – Она делает упор на слове «ошеломительно», пародируя фальшивые интонации Флорана. Его это не радует.

Показываю ему газету.

– Это ты напечатал?

Флоран придвигается ближе, внимательно изучает текст, словно еще его не читал.

– Не понимаю, к чему ты клонишь. Впервые вижу эту газету.

Я недоверчиво щурюсь, но не успеваю уличить Флорана в обмане, как у него за спиной возникает Бо и выхватывает что-то из заднего кармана его брюк.

– Впервые видишь? Неужели? – Бо расправляет свою находку – ею оказывается смятый выпуск загадочных «Бумажных сердец».

– Ох, и как она туда попала? – запинаясь, спрашивает Флоран.

Бо не дает ему произнести ни одного лживого оправдания.

– Сперва он подходил к Мие, – сообщает он. – Спросил, можно ли пойти с ней на бал.

Джозефина тревожно ерзает на своем месте.

Бо указывает на помятый выпуск газеты из кармана Флорана.

– Попробуем угадать, к чему вся эта суета. Думаю, он надеется, что его спутница получит титул, а потом прикрепит к его груди бутоньерку. А может, бутоньерка ему ни к чему, а главное – попасть на бал, чтобы там флиртовать. Я прав, Флоран, или что-то упустил?