Тропой осенних птиц

…Ибо, когда язычники, не имеющие закона,

по природе законное делают,

то, не имея закона, они сами себе закон:

Они показывают, что дело закона у них

написано в сердцах, о чём свидетельствует

совесть их и мысли их, то обвиняющие,

то оправдывающие одна другую…

(Библия. Послание к Римлянам 2:14-15)

Часть первая

– Те, кто рядом -

Глава 1. Язык рыб

Глупая птичка лунта, сидевшая в тени листвы ветвей нависающих над гладью озера, заслышав непривычный звук, испуганно вспорхнула выше на дерево. И впрямь было, отчего испугаться – тёмное зеркало воды внезапно вспучилось, расплескалось по сторонам сверкающими брызгами, и проявилось чьей-то мокрой головой. Слипшиеся пряди волос разлетелись по сторонам и громкий вдох – Хху-у-у-ух! – пролетел над водой вслед за этим. Потом голова снова исчезла на короткое время, чтобы спустя несколько ударов сердца опять появиться на поверхности. Короткий взмах руки, и за головой показались плечи, а на берег полетела крупная рыба. Влажно ударив тушей по тенистой траве, она так и осталась неподвижно лежать, белея серебристым боком.

– Кайлу добудет ещё! – Крикнула мокрая голова и исчезла под тёмной водой.

Лунта слетела вниз и с любопытством смотрела на тёмные круги, расходящиеся на том месте, где только что было это, интересное и издавшее непривычный звук, животное. Птичка легко проскакала к краю камней – здесь заканчивалась трава, и у самой воды виднелось ломаное дно, резко уходящее на глубину. Могучие корни деревьев, цепляясь за землю у самой кромки, и уходя в расщелины скального основания, крепко держали свои стволы у самого берега, богато затеняя широкими кронами маленький залив огромного озера, вдающийся узким языком в дремучую громаду тихого леса.

Лунта посмотрела на рыбу, неподвижно лежащую в траве между бугристыми корнями; что-то смутно знакомое показалось ей в серебристом изгибе туши, подскакала вплотную, увидела своё маленькое перевёрнутое отражение в неподвижном глазу, постояла и так же легко вспорхнув, перелетела на семь ладоней ближе к кромке воды.

Незнакомого животного видно не было. Глупая птичка лунта не умела считать, она просто стояла на краю камня и с любопытством смотрела на воду, а ведь минуло уже десять раз по десять ударов сердца, с тех пор, как голова незнакомого животного исчезла с поверхности воды. И вот, чуть поодаль от берега, снова появилась как бы кочка, которая растеклась по сторонам бледными ручейками, и раздался вздох. Мелькнула рука, быстро убравшая налипшие на лицо волосы, голова повернулась к деревьям, мазнула серыми глазами по затенённому изгибу берега, по рыбе, по птичке лунте сидящей на камне… Потом под водой произошло какое-то движение, показался костяной наконечник остроги, раздался ещё один вздох, а затем приглушённое бормотание – «Здесь хорошее место, много большой рыбы»… – Голова над поверхностью немного переместилась, потом сделав долгий выдох и короткий вдох, тихо, почти без всплеска погрузилась обратно в тёмную воду.

Древко остроги он, как обычно, держал вдоль тела. Отведя правую руку к бедру, крепко сжимая ею гладкое дерево, так, чтобы остриё было почти вровень с его глазами, он плавно уходил на глубину. По-рыбьи изгибаясь, он немного помогал себе левой ладонью, как плавником подгребая ей в нужную сторону. Всё его тело, казалось бы, естественно и совершенно привычно скользило в толще воды, но это была только иллюзия лёгкости. Основная нагрузка шла на ноги. Делая плавные, но сильные движения он погружался всё глубже и глубже. Он знал, что несколько крупных рыбин, ранее замеченных им, почти без движения замерли гораздо выше: в тени скалы и деревьев, на глубине всего в пол-роста охотника. Это была хищная рыба, с тёмно-серой спиной, серебристым боком и вкусным красным мясом. Кайлу знал, что к ней надо подходить снизу и немного спереди, тогда рыба не будет думать, что он на неё охотится. Она будет смотреть на него своим холодным глазом и не двигаться, пока он не подплывёт совсем близко. Потом, когда острога полетит ей в голову, она молниеносно развернётся и уйдёт назад. Так быстро, что глаз почти не сможет разглядеть этого. Кайлу знал, что эту ошибку совершали все охотники его племени, кто пытался бить острогой эту красивую и сильную рыбу. Люди всегда пытались ударить её сверху в голову – так казалось вернее всего, и почти всегда острога вспарывала остриём воду в том месте, где мгновение назад виделось упругое тёмное тело. Поэтому он заходил снизу…

Его сердце уже ударило три раза по десять, когда он увидел их, неподвижно висящих в толще воды, едва-едва шевелящих хвостовыми плавниками. Здесь вода подмыла крутой берег, и его каменистый навес, удерживаемый корнями деревьев, простирался над водою, а деревья почти устилал воду своими ветвями. Серебристые хищники, казалось бы, никак не отреагировали на его появление. Кайлу наметил себе вторую рыбину справа – пожалуй, такую крупную ему бить, ещё не доводилось. Дальше в воде виднелось ещё несколько рыбин, тоже больших и, даже чуть крупнее, но бить именно эту, с его положения было удобнее. Он тихонько поднимался из глубины, изготовившись для удара. Момент, когда рыба исчезнет, нельзя было угадать, нельзя было увидеть, это можно было только почувствовать. И Кайлу почувствовал, и в этот раз, как и много раз до этого, что вот – в это самое мгновение надо бить. Наконечник остроги он постоянно держал боковым зрением, как часть себя, как продолжение руки прижатой к туловищу. И он нанёс удар, стремительно выкидывая руку с зажатым оружием вперёд, нанося удар позади и чуть ниже бледно-красного хвоста. Он изогнулся немного влево, чтобы придать силы своему движению, выстреливая белым костяным наконечником в намеченную точку. Древко резко рвануло из руки, и Кайлу чуть было не выпустил его из зажатого кулака. Он чувствовал, что попал, но по яростному сопротивлению было понятно, что удар пришёлся не в шейный отдел, а гораздо ниже. Пайловый шест древка выгнулся и даже под водой Кайлу почувствовал, как он трещат, расходясь и ломаясь, жилы древесины. Древко было сделано им в это лето, относительно свежее, оно не переломилось на две части как сухая хворостина, а просто надломившись и согнувшись, оно продолжало удерживать неистово бьющуюся рыбину. По резким ударам было понятно, что наконечник зашёл глубоко в её плоть, но медлить было нельзя. Такая сильная рыба могла разорвать своё тело и уйти со страшной раной, либо вырвать наконечник из крепления и уплыть вместе с ним, оставив в руке только сломанную палку с кожаным ремешком крепления. Он, по-лягушачьи двинул ногами, одновременно всплывая наверх и подтягивая древко сломанной остроги к себе. Вода вскипела рядом с ним. Он, всплыв на поверхность, казалось бы, даже забыл вдохнуть. Рыбина билась рядом с неистовой силой, отчаянно не согласная с остриём в своём теле. Кайлу прижал её к себе левой рукой, чувствуя, как острый спинной плавник рвёт ему кожу на груди, а правой, выпустив острогу, он привычным и быстрым движением засунул два пальца под жабры, и, подцепив бардовые полукольца живой плоти, рванул на себя.

Рыба сразу же выгнулась кольцом, мелко задрожала и забила плавниками. Всё – бой был окончен. Он перехватил сломанное древко ближе к наконечнику и, кажется, только сейчас сделал глубокий вдох. Рыба продолжала мелко трястись, судорожно открыв рот. А Кайлу вдруг всем телом почувствовал холод. Вода здесь была другой. Он, размахнувшись, выбросил тушу на берег, затем кинул вслед сломанную острогу. Он вновь нырнул и проплыл под каменным навесом берега. Несколько рыбин ещё продолжали оставаться на своих местах, как ни в чем, ни бывало. Загребая свободными руками, Кайлу без всякого стеснения проплыл рядом с ними. Ближайшая рыбина ударила хвостом и исчезла с поля зрения, другие же даже не пошевелились. Кайлу вскоре понял – здесь откуда-то бил большой ключ холодной воды, видимо подземный родник выходил на поверхность прямо из скалы. В его невидимых струях и висела рыба. Это было хорошее место. Сюда надо будет наведаться и ещё не раз. Странно, Кайлу ни разу не видел, чтобы охотники его племени били рыбу здесь, в этом дальнем углу большого озера. Сюда можно было бы доплыть на лодке, если бы таковая имелась у простых охотников. Но свои лодки были только у вождя и шамана племени, а просто так, по воде сюда доплывёт не каждый. Да и надо ли кому сюда плыть в конец лета, когда любой охотник мечтает добыть сайсыла. Это сразу много мяса, знай только находи соль, чтобы добытое мясо не пропало, а пошло впрок. Редко какой охотник за лето добывал больше трёх или четырёх сайсылов. Четыре это уже было много, и Кайлу не помнил никого, кто за лето смог бы добыть больше четырёх в одиночку. Зато потом добытчик мог гордиться и не переживать, что семья будет голодать. Рога сайсыла украшали его хижину, а менее удачливые соседи могли только надеяться, что и им перепадёт что-нибудь от внутренностей. Иногда, когда охотник был щедр, он мог отдать другим даже голову. Тогда её долго варили в большом глиняном котле, и все родственники собирались и пили солёный сытный отвар вместе с листьями лесного лука. Осенью же или в начале зимы сюда никому плыть в голову не приходило. Вода была ледяной и чёрной. А когда начинали желтеть листья, охотники стойбища ходили за добычей сообща – впереди была зима, и выживание всех было заботой каждого. А когда первые заморозки сковывали поверхность, сюда тоже не находилось причины идти. Каменные выступы поросшие лесом почему-то не привлекали охотников. Наверное, потому что дальше, за полосой этих толстых и разлапистых деревьев, начинались голые скалы. Кайлу сам был здесь впервые. Он посмотрел по сторонам – показалось ли ему, что поток ледяной воды шёл из под скалы. Он сделал пару сильных гребков и посмотрел вниз – на его глазах большая рыбина, вроде той, что он только что подбил, спокойно заплыла куда-то под камни. Он почувствовал, что ему не хватает воздуха, и, взмахнув руками, он взмыл к поверхности.

Солнца отсюда не было видно. Массив леса закрывал его от взгляда Кайлу, но он понимал, что пора возвращаться. Он уже слишком долго отсутствовал, а все молодые охотники собрались и ждут его у костра. Он набрал воздуха и снова нырнул. Погрузившись глубоко, на три роста охотника, он заглянул под выпирающий над дном, неровный бок скалы. Там тоже стояли рыбины, точно такие же, что он видел во время охоты. Они замерли в потоке холодной воды бьющей из-под скалы в озеро и едва заметно шевелили плавниками. Кайлу, делая сильные гребки, зашёл ещё ниже и вдруг вдалеке за рыбьими силуэтами он увидел просвет и отблеск, спешащего за горизонт леса, солнца. Он удивлённо замер, соображая – да, вывод тут мог быть только один – там под скалой подводный ход выводил на поверхность. Он замер удерживая себя лёгкими движениями рук, всё выглядело так, что этой протокой можно было проплыть. Он прислушался к себе. По ощущениям он уже вполне восстановился после болезни, так что можно было бы попытаться. Но лучи солнца, преломившиеся через толщу воды и достигшие его глаз здесь, почти на дне большого озера, напомнили ему, что пора уходить. Что ж, надо идти. А это место никуда не денется, и он наведается сюда ещё за добычей и, конечно, хорошенько всё разузнает.

Он вышел на берег в том самом месте, где скинул первую рыбу. Повертев головой по сторонам, он увидел и вторую – большую и окровавленную. Он подошёл и с усилием поднял её. Рыбина была почти с руку взрослого охотника. Вот куда он попал ей – на хвосте, чуть ниже спинного плавника зияла рваная рана. Ага, это значит, он зацепил крюком острия за кость, поэтому он и смог её удержать. Вовремя. Ещё немного и рыбина бы ушла. Он осторожно вытащил наконечник из раны. Костяное острие было цело, сыромятное крепление, облитое затвердевшей смолой – тоже: значит, острогу можно будет восстановить. А сломанное древко, что ж, это не очень большая плата за столь богатый улов. Его можно будет вырезать из хорошего крепкого дерева, и сделать острогу ещё лучше.

Кайлу обломил древко у самого конца, оставляя себе только наконечник с кожаной обмоткой крепления, и отшвырнул ненужную уже палку в сторону. Пора было уже подумать о том, как он будет тащить назад пойманную добычу. Он вытер рыбью кровь и чешую с ладоней о свои мокрые бока, и, привязав наконечник остроги к кожаному пояску на животе, внимательно посмотрел на окружающие его деревья – нужно было найти подходящую ветку, чтобы сделать кукан. Ветка нужна была прямая с двумя ответвлениями: одно поменьше, другое побольше. Надо было выломать её и оторвать боковые побеги, так, чтобы они оставались примерно на палец длины. Побег, что поменьше надо было прижать к стволу ветки и, продев в жаберную щель вывести через рот. Рыба спускалась до второго ответвления и останавливалась там. Потом кукан привязывался кожаным ремешком ниже первого побега и уже не мог выскользнуть – так можно было плыть, не занимая рук и не боясь потерять рыбу. Кайлу приглядел нужную ветку и потянул её на себя.

– О! Лунта! – удивлённо воскликнул он. – Да, верно! Я уже три лета не видел лунту!

Он радостно засмеялся и медленно протянул руку. Лунта не улетала и только во все глазки смотрела на человека. Кайлу подвёл ладонь ей под живот, и птичка спокойно переставила ноги, усевшись на его палец. Кайлу поднёс её к самым глазам, рассматривая. Жёлтенькая с коричневым ободком на шее и оранжевым брюшком, она доверчиво сидела на руке человека и не думала улетать. Эта доверчивость или глупость часто губили таких вот птичек. Кайлу помнил, как дети в стойбище любили играть с этими доверчивыми пернатыми созданиями, часто с плачевными для последних, результатами. Удивительно ли, что в лесах рядом со стойбищем этих птичек почти не осталось? Кайлу не удержался и, вспомнив детскую шалость, крепко ухватил птичку за клюв, одновременно убирая из-под неё руку. – Прохлади меня, лунта! Мне жарко! – весело воскликнул он. Птичка зависла в воздухе, отчаянно молотя крыльями. Лёгкий ветерок обмахнул лицо Кайлу. Он улыбнулся и разжал пальцы. Лунта отлетела к ближайшей ветке, и села на неё, продолжая таращить свои маленькие глупые глазки на этого странного человека.

А Кайлу, тем временем, отломил нужную ветку и сделал кукан. Насадив рыбьи туши, он приподнял их над землёй – «тяжело» – и осторожно зашёл с ними в озеро. Только когда вода стала ему по пояс, и убитая рыба поплыла по поверхности, он крепко и аккуратно и привязал кукан за свободный конец ремешка к поясу. Теперь нужно было возвращаться назад.

Кайлу шло семнадцатое лето. Он ещё не был охотником, для своего возраста он был мелковат, и не дотягивал до роста взрослого. Другое дело его друг Мурхал. Он был на голову выше Кайлу и очень крепкий телом. Прошлой весной он добыл своего первого сайсыла, а значит, этой осенью его переведут в охотники, и он заплетёт косу назад, как все взрослые мужчины их племени. Если, конечно, всё будет хорошо. А Кайлу? Может быть следующей осенью? Он ещё должен подрасти. Болезнь эта приключилась совсем некстати, и Кайлу чуть было не ушёл к предкам. Это было ранней весной, в самое голодное время. Он лежал в хижине на мокрой от пота шкуре много дней, и видел всё как в сером тумане. Только иногда что-то смутно проявлялось сквозь дымную пелену, и в его пересохший рот лилась вода. Кайлу понимал, что это было лицо матери. Он знал это, чувствовал, но как будто не узнавал её. Его сознание тоже было затуманено. Та страшные дни наконец-то прошли, а потом он ещё долго приходил в себя. Мама поила его белым бульоном из костей сайсына – кто-то помог им и дал кости с обрезками мяса. Мама не говорила, но Кайлу догадывался сам – это был шаман. Он, во время голода, бывало, мог упросить духов послать пищу, и сам помочь кому-нибудь в отчаянном положении. Он не зря назывался Говорящий с Духами, он просил духов за всё стойбище, он всегда старался помочь. И Кайлу выжил. Выжил и почти уже окончательно восстановился. Он взял острогу и пошёл делать то, что у него получалось лучше всего – бить рыбу.

Про него говорили, что он знает язык рыб. Так начали говорить давно, когда Кайлу шло тринадцатое или четырнадцатое лето, и все заметили, что он очень хорошо ловит рыбу. Пока они были детьми и лазили по протокам и мелким прудам, чтобы отыскать раков и лягушек, собирали дикий лук на склонах поросших лесом гор, выкапывали сладкий корень и носили в стойбище воду, он ничем не отличался от своих сверстников; разве что, был чуть ниже и худее других мальчишек. Но когда им наступило тринадцатое лето и они начали делать свои первые остроги, а в погожие летние дни уходить на отмели реки и большого озера, всё изменилось. Кайлу не смог бы это объяснить сам – он смотрел на подрастающих мальков, которые стайками резвились на прогретом солнцем мелководье, смотрел на попытки своих друзей их добыть, и понимал, что нужно делать не так. Подростки стойбище бегали по теплой воде, кидали остроги, целясь в тёмные рыбьи спины, и только добивались того, что вся рыба уходила на глубину. Его тогда, как самого слабого, более крупные мальчишки оставили на берегу. А он стоял и смотрел. Смотрел и видел. Видел и понимал.

Он дождался, пока все умаялись и занялись поиском более доступной добычи – кто-то выкапывал из песка ракушки, кто-то пошёл собирать лук растущий рядом, а кто-то, напившись воды на голодный желудок, завалился спать здесь же, на траву – дождался, взял свою неумело сделанную острогу, и тихо двинулся вдоль поросшего тиной омута, промытого рекой во время прошлого половодья. Острым зрением он заметил рыбью голову в просвете тины. Она смотрела на мелководье, и Кайлу собрался было нанести удар в голову, как вдруг понял, что рыба не рванёт вперёд, как ему казалось, а наоборот, резко развернувшись, уйдёт обратно в омут, на глубину. В тот же момент озарения, к нему пришло и другое чувство – понимание момента: тот самый миг, когда чешуйчатое тело, как бы исчезнет из поля зрения, оставив на дне облачко лёгкой мути. И он быстро ударил за спину рыбы. И попал. Рыбка была небольшая, чуть больше ладони взрослого охотника, а наконечник из кости лесной куры сразу сломался и вылез из крепления, но он добыл свою первую рыбу. Свою настоящую первую добычу. Когда он вышел на берег, не веря своей удаче, а ребята обступили его, наперебой спрашивая, как это у него получилось. Кайлу пытался объяснить, но его не понимали. В итоге, решив, что ему просто повезло, они похватали свои остроги и дружной гурьбой опять полезли в воду. Пошумев и погоняв без толку рыбью мелочь, которая снова вышла было на тёплую отмель, они сердитые и усталые опять вылезли на берег. Опять, по очереди, рассмотрев добычу Кайлу, они утвердились в своём первоначальном мнении – повезло.

Зато дома, когда он принёс свою, уже порядком замусоленную рыбу, мама радостно показала её отцу, а тот, рассмотрев место удара, коротко похвалил его. Ту рыбу, подсоленную и поджаренную над очагом, они съели втроём – всем понемногу. А отец, повертев в руках и бросив сломанный птичий наконечник в огонь, дал ему другой, из кости сайсыла. Это был хороший подарок. Кайлу потом вечерами оттачивал его на камнях.

В свой следующий выход на отмель он снова пришёл с добычей. Это были две серебристые рыбки, даже меньше той, что он добыл прошлый раз. История почти повторилась, все снова решили, что ему повезло, хотя Кайлу ловил на себе взгляды ровесников полные сомнения и вопросов.

В третий раз, когда он добыл рыбу, Мурхал выхватил у него острогу, и сам полез с ней в воду. Кайлу сначала вскипел – брать чужое оружие означала забрать чужую удачу – но сдержал себя. Драться с Мурхалом он не был готов. Он заставил себя спокойно сесть на берегу и смотреть, как тот бродит вдоль берега и ругается на тех, кто полез следом за ним в воду. Кайлу тогда удивился – неужели чужая острога в руках Мурхала принесёт ему удачу? Он потом в душе удивился, узнав, что, да, так действительно думали. В итоге, так ничего и не добыв, Мурхал вылез из воды и швырнув острогу на песок куда-то ушёл. А Кайлу поднял её, зашёл в воду и опять добыл рыбу. Тогда про него начали шептать, а позже и вслух говорить, что он понимает язык рыб.

Первые уроки взрослой жизни Кайлу начал получать тогда же. Нашлись те, кто стал завидовать. Были и те, кто пытался отнять острогу, хоть это и было против правил стойбища. Один раз у него отняли рыбу. Кайлу несколько раз дрался. Он приходил домой с разбитым лицом, с царапинами на теле, молча клал рыбу, и, отворачиваясь к стене хижины, засыпал. Уходить, и охотится отдельно, было нельзя – он же не взрослый охотник. И Кайлу ходил со всеми на реку и на озеро. За него в итоге заступился Мурхал, и они подружились. Подрастающая молодёжь уходила всё дальше и дальше от стойбища в поисках мест для охоты на рыб и сбора орехов и ягод. Кайлу продолжал бить рыбу и как мог, объяснял мальчишкам, то, что понимал сам. Напряжение растаяло, они взрослели и сплачивались, почти как взрослые охотники. Понемногу и другие ребята начали добывать себе рыбу. Остроги становились длиннее, наконечники крепче. На следующее лето они уже позволяли себе не приходить на ночь в стойбище. Если им удавалось набить достаточно рыбы, они разводили костёр и в принесённом глиняном горшке варили похлёбку из рыбьего мяса, лесного лука и сладких корней. Обязательно надо было иметь соль, иначе всё было не вкусно. Соль носили с собой в кожаных мешочках, её берегли и клали в отвар очень экономно. «Соль – терпение, и терпение – соль», говорили у них. Это значит, что охотник, выследивший сайсыла, должен иметь выдержку и умение, чтобы не убить его сразу, а проследив за ним, найти солончак, то место где сайсылы лижут соль. Для этого нужно было иметь терпение и мастерство, и только тогда можно было получить всё – и сайсыла и соль. Удачливые охотники приносили крупные белые куски, которые потом клали на плоский камень, и, заботливо подстелив шкуру хурты или алха, чтобы ни крупинки соли не пропало, разбивали их толстой деревянной колотушкой.

Другие же могли принести целый мешок солёной земли. Её тогла клали в большой горшок и тщательно размешав в воде, ждали пока грязь осядет, а воду аккуратно сливали в ёмкость поменьше. Так делали несколько раз, а потом эту воду кипятили и выпаривали. Вода исчезала, и на дне и стенках глиняного котелка оставался светло-серый осадок. Это была соль. Соль в камнях была вкуснее и более солёной, но она встречалась редко, больше приходилось выпаривать воду. Все дети стойбища были с этим делом хорошо знакомы. Дело было муторное, и им занимались в любое свободное время, активно привлекая к этому детей. Зато у всех была соль, и когда добывали сайлыла или двух, можно было делать запасы. Все знали, что впереди холодная зима и весенний голод.

Так случалось каждый год – голод надо было вытерпеть любой ценой. В их народе была горькая присказка – «запас на весну». Это значит, делать безнадёжное дело. Сколько ни запасай летом и осенью, сколько не надейся относительно легко пережить весенний голод, но зимой всё равно всё съедалось. Запасы прятали, экономили, берегли, но обмануть голод не удавалось почти никогда. Ели толчёную вываренную кору, долгими часами кипятили шкуры, надеясь хоть чем-то наполнить плачущий живот и дотянуть до тёплых дней. Бывало, что в самые отчаянные дни шаману удавалось вымолить у духов рыбу, алха, или даже сайсыла. Если был алх, тогда понемногу ели все. Ели и благодарили духов. Потом появлялась трава, и вылезал лесной чеснок в чащобных низинах, прилетали птицы, а дети днями напролёт лазили по деревьям вокруг стойбища в поисках птичьих яиц… и голод отступал. Доживали не все. Почти каждую весну кто-то уходил к предкам. Обычно это были старики и старухи. Иногда дети.

У Кайлу так умерла сестрёнка. Он не помнил её, только по рассказам старших. Мама украдкой начинала плакать, а отец лишь однажды обмолвился об этом. В тот год добыли мало соли…

Тяжесть рыбьих туш на ремне не позволяла быстро плыть. Кайлу делал два сильных гребка и почти полностью погрузившись в воду, совершал размеренные движения ногами, чувствуя, как его тело рассекает толщу воды, потом он делал ещё два долгих гребка, не поднимая головы. И только после этого, выгибаясь в спине, он взмывал к поверхности, делал долгий вдох, чтобы опять погрузившись на треть роста охотника, продолжить движение в этом порядке. Так плыть с грузом было удобнее всего. Он иногда слегка касался натянутого ремня – рыба была на месте. В этот раз он заплыл действительно далеко. Молодые охотники потеряли его из вида. Наверняка, никто и подумать не мог, что он пересечёт этот большой залив и уйдёт к скалам на противоположном берегу. Кайлу приподнялся из воды и вытянувши шею, быстро взглянул на приближающийся берег. В закатных лучах солнца вся земля казалась цвета спелого яичного желтка: полоска песка на кромке воды и покрытая травой лужайка на возвышенности, у самого края леса. Огонёк костра и мельтешащие рядом фигуры уже были отчётливо видны. Кайлу знал, что они ждут его. Все уже проголодались и вода к глиняном котле уже, наверное, давно кипит. А самые младшие и нетерпеливые, стоят на берегу и смотрят на гладь озера, надеясь первыми заметить возвращающегося Кайлу. Он улыбнулся и, набрав воздуха, нырнул на глубину роста охотника. Если плыть под водой, то проще было идти на глубине, потому что рядом с поверхностью, тело постоянно всплывало, и была видна, то спина, то голова. Кайлу помнил их детские игры в воде, когда новички, ныряя совсем неглубоко, наивно думали, что их не видно снаружи. Тогда все смеялись и спрашивали, сколько ему зим. Тот отплёвываясь от воды, хлопал глазами и ничего не мог понять. Словно малыш, переживший свою первую зиму, который только начинал играть и прятаться, он зажмуривал глаза и думал, что никто его не видит. «Ты плохо зажмурился», хохоча, орали тому, кто, ныряя, плыл у самой поверхности.

Кайлу взял немного правее от костра, чтобы зайти со стороны открытого озера. Он знал, что искать его голову на поверхности будут ближе к заливу, который широким языком вдавался в лес, поэтому надо было зайти с другой стороны. Со стороны большой воды.

Он, экономно шевеля ногами, отсчитывал удары сердца: три-десять… пять-десять… восемь-десять. Девять-десять три! Взмыв к поверхности, он без шума и брызг, тихонько высунул голову из воды, до носа. Он знал, что в лучах заходящего солнца, молодёжь их стойбища может видеть только мелкую рябь на поверхности, и мало кто сможет заметить среди этого широко распахнутого бликования, как на несколько ударов сердца появилась и снова пропала его голова. Выпустив остатки воздуха, и вновь набрав его, он также бесшумно погрузился на глубину.

Он тихо вышел из воды там, где и хотел – рядом с зарослями болотной травы, в которой он оставил летнюю одежду – три умело сшитые мамой тонкие шкуры ушастого хайту. Одежда запахивалась вокруг пояса, и нижний длинный край пропускался между ног, затем продевался под ремень, и маленькая палочка на конце вставлялась в прорезь спереди на поясном ремне. Если летняя одежда была великовата, и не достаточно плотно прилегала к внутренним краям бёдер, то шутили, что видны ушки хайту. Конечно, так шутили только над мальчишками, у девчонок «ушек» не было. Аккуратно одевшись, что бы никакие «уши» не торчали наружу, он, оставив кукан с рыбой на траве, тихонько поднялся по склону.

Смугловатый и длинноногий весельчак Айли, напряжённо всматривавшийся в широкую водную гладь, с удивлённым возгласом подскочил на месте, когда Кайлу появился совсем рядом. Он заметил его только тогда, когда тот тихонько скрипнул песком под ногой сбоку от него. Кайлу тихонько рассмеялся – он без труда понимал его. Айли минуло четырнадцать зим, и в это лето он впервые выходил с молодыми охотниками. Как часто и бывает с новичками, он очень хотел проявить себя. Первым поймать птенцов лесной куры, мелькающими в траве, первым принести охапку хвороста к месту костра, первому сказать, что-нибудь смешное, и конечно… первому заметить возвращающегося Кайлу.

– О! – Он оторопело уставился на Кайлу. – Я тебя не заметил! Ты откуда пришёл?

– Я хорошо зажмурился. – Он, улыбаясь, прошёл мимо опешившего Айли.

– А-а? – Тот вопросительно зашарил глазами по его фигуре.

– Там, на траве возьми. – Кайлу махнул рукой вниз, к воде. Он быстрым шагом преодолел остаток подъёма и вышел к костру. Радостные возгласы раздались в ответ на его появление. Все молодые охотники, сидящие вокруг огня, обернулись к нему. Кто-то даже нетерпеливо поднялся на ноги, желая увидеть его добычу.

– Мы уже два раза воду подливали. – Хитро прищурясь, приветствовал его Мурхал. – Или ты под тяжестью добычи так задержался? – Он чуть нахмурившись, продолжая улыбаться, смотрел на него, пытаясь понять, почему Кайлу поднялся с пустыми руками.

– А добыча? – выкрикнул кто-то.

– Сейчас придёт. – Ответил Кайлу, садясь у костра.

Друг Мурхал, продолжая улыбаться, протянул ему скатанную в рулон шкуру сайсыла. Кайлу, озябший от долгого пребывания в воде, благодарно кивнул, и, дёрнув за край, расправляя, накинул её на плечи. Эта хорошая большая накидка принадлежала Мурхалу. Он был сыном сестры вождя и у него часто было то, чего не было у Кайлу, или у других молодых охотников. Но он был друг, а друзья помогают. Они делятся едой и согревают. Вот как сейчас: Мурхал грел его, а Кайлу делился с ним едой. С ним и со всеми.

Раздался торопливый топот ног и костру вышел Айли. Гордо, словно это была его собственная добыча, он нёс двумя руками кукан с рыбой. Кайлу сделал вид, что отстранённо смотрит на огонь, но краем глаза он продолжал наблюдать за реакцией окружающих его молодых охотников и нескольких девушек стойбища пришедших вместе с ними. Больше чем тепло костра его согрел удивлённо-восторженный возглас Ллайны – он был самым громким. Остальные молодые охотники только коротко выдохнули и дёрнули головами. Это была хорошая добыча.

Айли положил кукан возле нескольких небольших, уже выпотрошенных рыбок, кучи грибов и чисто вымытых кореньев. Вот и вся добыча за день. Орехи и ягоды никто не принёс – их обычно каждый сам съедал на месте. Рядом с этим добыча Кайлу смотрелась очень значительно. Но к его рыбе пока никто не притронулся, все затихли, ожидая заветных слов.

– Давайте съедим это вместе. – Громко и отчётливо произнёс Кайлу обязательную фразу.

Сразу после этого началось оживление. Две девушки, схватив костяные ножи, быстро снимали рыбу с кукана. Подростки помоложе, подошли ближе, рассматривая добычу и раны от остроги на их тушах. Те, кто был годами ровесник Кайлу и Мурхалу, сдержанно остались на своих местах, но всё равно смотрели во все глаза.

– Мы только один раз воду подливали. – тихо шепнула ему Ллайна, вставая со своего места. Она мимолётно улыбнулась Кайлу и пошла к девушкам, которые уже сноровисто потрошили и разделывали рыбу.

Глава 2. Молодые охотники

Молодыми охотниками они называли себя сами. Старшие не уставали их поправлять, раз за разом напоминая, что нет и быть не может никаких «молодых» охотников. Есть охотники, и есть молодёжь. И пока их не переведут из молодёжи в охотники, не следует так называть себя. А быть переведённым в охотники ещё надо заслужить. Охотник – это не только добытчик, это воин и защитник. Это образец добра, справедливости и мудрости. Носитель выдержки и терпения. Став охотником, ты можешь взять себе женщину. Ты можешь строить хижину. Ты можешь иметь голос на совете. После вождя и шамана разумеется. Но твой голос выслушают, и опытные и разумные мужчины обдумают твоё мнение и скажут своё. Это если ты охотник.

А пока они были просто молодёжь стойбища, которым не терпелось стать охотниками. И они очень старались соответствовать. Среди них был рассудительный Хойхо – самый старший. Далее по возрасту шёл Мурхал, он вышел из матери всего лишь на пол зимы позже. Потом, когда они станут охотниками, эта разница будет незаметна, но сейчас её учитывали и Хойхо считался самым старшим и негласно руководил ими. Хотя Мурхал порой норовил подать голос первым, как будто этой разницы не существовало. Вот и сейчас Хойхо молча, смотрел на огонь, а Мурхал время от времени отдавал распоряжения девушкам и Айли, суетящимся у котла. Будто от его указов дело бы пошло быстрее. Кайлу понимал, что Мурхал, поторапливая их, хочет лишний раз исподволь подчеркнуть своё старшинство. Потом за Мурхалом по возрасту шли Чийт, Нухай и Шату – они родились весной, когда был голод. Потом был Кайлу – он родился осенью, когда улетали птицы. Его имя это и значило – сокращение от «улетающий» или даже «уплывающий». Учитывая то, что вода всё больше и больше становилась его стихией, имя ему подходило. Затем шли Шохти, Матах и Митха. Матах и Митха были близнецами. Затем шёл Уртал и Такчи. Уртал был младший брат Мурхала. Он тоже помогал у котла, тихонько, вполголоса поторапливая самого молодого – Айли.

Есть и вправду очень хотелось. Кайлу не удержался и тоже бросил нетерпеливый взгляд на младших. Котел, поставленный на камни, устало кипел, и там уже варились твёрдые коренья – их надо было бросить первыми. Затем шла рыба. Почищенная, выпотрошенная и порезанная на куски она уже дожидалась своей очереди разложенная на больших листьях лопуха. Сийна, самая младшая девушка, мелко крошила ароматную траву на другой лист. Это надо будет кинуть в котёл в последнюю очередь, чтобы трава успела отдать свой пряный запах похлёбке, но не свариться вкрутую и не потерять аромат.

А Кайлу тихонько наблюдал за Ллайной. Она была младше Кайлу почти на год – она тоже родилась осенью, когда толстые, отъевшиеся за лето птицы, готовились к отлёту. Как и Кайлу, она была худой и невысокой. Это считалось недостатком – девушка должна быть рослой и сильной. Надо работать, надо помогать мужчине строить хижину, надо выносить и родить здорового ребёнка. Но Лайна была тонкой и хрупкой, исполненной тихого естественного изящества в движениях рук и тела. Зато она была красива лицом, остра на язык, и недостаток силы и роста она при нужде могла заменить насмешливым словом. Кайлу слышал, как некоторые её шутки даже повторяли взрослые в стойбище.

– Кричи на котёл, он младше тебя! Так быстрее сварится! – Это она осадила Уртала. Девушки прыснули и Кайлу тоже невольно улыбнулся. Уртал силился подражать старшему брату и тоже пытался давать кому-нибудь указания. С Ллайной у него не получилось. Хита – старшая из девушек, длинной острой палочкой подцепила корешок из котла, попробовала и кивнула Сийне – можно было класть рыбу. Почти никто не смог удержать радостного вздоха, все знали, что рыба варится быстро, значит можно уже рассаживаться вокруг. Сейчас, ещё немного и вслед за рыбой в глиняный котёл полетит соль, затем горько-кислая трава, и они будут есть.

Вокруг костра широким кругом были разложены белые брёвна со слизанной водой и временем корой. Кто-то сел на них, кто-то прямо на песок, откинувшись и опёршись поясницей на дерево. У всех были заготовлены свои пригоршни – обожжённые глиняные миски в две ладони.

Половинкой большой речной раковины Хита попробовала похлёбку и кивнула головой – можно было есть. Все радостно потянули глиняные пригоршни. Сначала налили Хойхо – старшая Хита, прекрасно помнила, кто здесь главный годами, затем Мурхалу, потом уже наливала всем остальным без разбора, как бы говоря, что главное уважить старших, а дальше налетай, кто хочет. Хотели все. Хита внимательно следила, чтобы во все пригоршни попал кусок рыбы и коренья. Похлёбки получилось много – наверное, можно будет съесть ещё по пригоршне и, кажется, ещё останется.

Кайлу ел и радостно переживал ни с чем несравнимое блаженство усталого, но довольного человека. Чувствуя, как горячий подсоленный бульон проникает внутрь, как расползается под крепкими зубами мягкое рыбье мясо, он с удовлетворением отмечал, что чувствует себя очень хорошо. Болезнь действительно прошла, он выздоровел и окончательно восстановился. Он заплыл очень далеко, он добыл пищу. Он накормил других и наелся сам. «Рыба не сайсыл» – говорили у них в сытые времена. А в голодную пору эту поговорку меняли: «Рыба не сайсыл, но тоже хорошая еда». И эту хорошую еду добыл он. Он, а не кто-нибудь другой. Это понимание тоже согревало. Что ещё надо молодому охотнику? Только стать настоящим охотником, и… он мельком взглянул на Ллайну. Она быстро отвела взгляд, а значит, тоже смотрела на него. Не на Мурхала, не на Хойхо, а на него.

«Хорошо, что она худая», опять подумал Кайлу. Рядом с ней он чувствовал себя большим и сильным. И хотелось стать ещё больше и сильнее. Может никто из взрослых охотников её в эту зиму не возьмёт. Тогда, если на следующий год он станет охотником… Он опять украдкой посмотрел на Лайну. Та, склонившись над своей пригоршней, ела и тихо улыбалась. «Хорошо, что она невысокая», надежда опять согрела его сердце.

*****

– Старая Нойха опять бродила рядом. – Это сказал, кто-то из молодых.

– Она в это лето часто вертится вокруг нас. Я видела её, когда собирала ягоды. – Сийна вытянула ноги и распрямила спину, облокачиваясь на бревно. – Я набрала ягоды в ладонь, кладу их себе в рот, поднимаюсь и… тут она между кустов стоит и смотрит прямо на меня. У меня чуть ягоды не вылетели.

– Что она тебе сказала? – Спросила Хита. Она тоже уже наелась и не прочь была поговорить.

– Ничего не сказала, просто смотрела, как будто копьём хотела ударить. Я как детёныш алха перед ныктой себя почувствовала, развернулась и давай бежать со всех ног. Хорошо, хоть она следом не погналась.

– Старуха бы тебя не догнала! – Засмеялся быстроногий Айли. – Старухи еле ходят.

– Это другие еле ходят. – Сийна фыркнула на его слова. – А эта и догонит и в горло вцепится как самка ныкты.

– Ныкты стаями ходят. – не унимался Айли. Ему очень хотелось как-то проявить себя.

– Это зимой они стаями ходят, древесный лягушонок! – быстро вставила реплику Ллайна. – Не знаешь, что ли? Ты когда вышел из матери?

Все дружно захохотали – Айли и вправду чем-то походил на маленького древесного лягушонка. Особенно из-за того, что родился смугловатым. Молодёжь уже утолила голод, и у всех поднялось настроение. Хотелось радоваться и смеяться, так что шутка Ллайны про древесного лягушонка пришлась кстати. Все поневоле включались в разговор.

– Да, а летом ныкты заводят семьи и растят своих щенков. А самки тоже охотятся, и в эту пору они самые лютые. – Спокойно пояснила свою мысль Сийна. Хотя это и так все знали.

– А зачем она бродит рядом с нами? – Такчи недовольно поёжился. – Мне мама рассказывала, что она из гурхулов. Чего ей здесь надо?

– Она не гурхулка. – Чийт потёр свой нос и чихнул. – По ней же видно. Гурхулы лицом как мы, и говорят как мы. У Нухая вон бабка наполовину гурхулка.

Хмурый Нухай неохотно кивнул – сказанное было ему неприятно.

– Гурхулы тогда с нами в мире жили. Это ещё до разделения земли было. – он каждый раз отвечал так, оправдываясь, когда вспоминали его дальнее родство с гурхулами.

– Старшие говорят, что мы тогда на эти места ушли, а гурхулы место без леса получили – так им и надо. Пусть теперь землю едят. – Уртал довольно улыбался. – Наши охотники взяли лучшие земли.

– Вот я и говорю, что старуха Нойха не гурхулка. – Чийт пододвинул прогоревшую головню дальше в огонь. – И никто точно не знает, откуда она.

– Она уже очень давно живёт рядом с нами. Моя мама была ещё маленькой, и они с другими детьми тайком бегали смотреть, как она строит себе хижину. Их потом старшие прутьями выпороли, чтоб они туда не ходили. – Задумчиво произнесла старшая Хита.

– А где у неё хижина? – Спросил Уртал.

– Где-то на той стороне. – Хита мотнула головой в сторону залива. Все поняли, что она имеет в виду другой, широкий язык озера, что вдавался в лес. На оконечности этого залива, чуть поодаль от берега, в уютном лесном распадке раскинулось их стойбище. И если встать спиной к стойбищу и лицом к воде, то «та сторона» была по правую руку. А они сейчас находились на берегу другого залива по левую руку. Правую руку ещё называли «рука охотника», а левую «рука матери». Они часто сюда приходили в это лето. Здесь было удобно, рядом была и вода и лес с полянами, ягодами и грибами, и мелкая болотистая речка, почти вся заросшая тиной. Даже если с едой было совсем плохо, в летний день здесь можно было наловить лягушек. Хотя, когда была рыба, лягушками, конечно, пренебрегали.

«Та сторона» от стойбища хоть и стояла по руку охотника, охотники туда не ходили. Там, среди диких зарослей громоздились серые глыбы больших камней вперемешку с кустами, далее, через пол дня пути, переходя в сплошные голые скалы. Значит, где-то там и жила эта старуха. Дикое место, где нет никакой охоты. Даже злые серые ныкты, которые любят делать логовища в нагромождении камней и старых мёртвых деревьев, там не селились. Во-первых, там не было охоты, а во вторых слишком близко были люди – их стойбище. Кайлу уже слышал эти рассказы. Ему было всё равно. Он тоже видел Нойху несколько раз. Худая и высокая морщинистая старуха. По старому лицу не понять гурхулка или нет. Она и вправду легко двигалась, неслышно скользя между деревьев, кустов и камней. Ну и что? Этой старухой пугали маленьких детей, и больше ничего. Ни вреда, ни пользы от неё не было. Когда-то давно, когда и мама, и отец Кайлу тоже были маленькие, ей разрешили поселиться рядом с их стойбищем. Вроде бы так. Вот она и жила. И ничего особенного в этом не было. Он сидел и тихо улыбался, слушая. После напряжённого дня он отдыхал душой и телом среди своих друзей и одноплеменников. Ему нравилось просто так сидеть под гомон праздных пересудов, чувствуя, как сытость от живота поднимается в голову. Нравилось смотреть на Ллайну. Солнце уже село, горшок сняли с огня и поставили в сторону, накрыв плоским серым камнем, и только блики от прогорающего костра хаотичными всполохами освещали молодые лица сидящие вокруг.

– А мне говорили, что она пришла из-за стены безумия… – Это сказал Матах, поёжившись. Он не взял с собой одеяла и теперь старался пододвинулся ближе к костру, и тихонько поворачивался к нему то одним боком, то другим. Или это был Митха? Кайлу особо не всматривался.

– Айли, принеси ещё хвороста. – вполголоса сказал Шохти.

Айли послушно встал и подошёл к большой куче валежника натасканной ещё с утра. Взяв охапку веток и палочек, он подошёл и аккуратно положил их в огонь. Языки пламени сразу же полезли вверх и стали весело лизать новую пищу.

– Быстро прогорит, принеси ещё. – Митха смотрел на разгорающийся огонь. Или это был Матах?

– Стена безумия, это выдумки гурхульские. Им надо пугать, они и пугают. Когда их мужчины наших охотников победить не в состоянии, они и выдумывают небылицы. – Добавил Матах.

– Гурхулы – трусы! – Бойко вставил Айли. Кто-то одобрительно хмыкнул в ответ на его реплику.

– Храбрый Айли, принести толстых сучьев побольше. Эти палочки быстро прогорают. – Хита пыталась лечь поудобнее, аккуратно распихивая боком Сийну и Ллайну.

Айли посмотрел на неё и не двинулся с места.

– Сходи. – Тихо приказал Шохти.

Айли встал и исчез из круга освещённого костром. Через пять ударов сердца он быстро влетел обратно.

– Там кто-то ходит! – закричал он.

Молодые охотники повскакивали со своих мест. Матах, схватив своё копье, тут же растворился в темноте. Мурхал лишь на пол удара сердца замешкавшись, перескочил через бревно и кинулся вслед за ним. Кайлу крутанувшись на месте, выбросил руку к остроге, но той рядом не оказалось. Он же сломал её, точнее древко и теперь только наконечник с кожаным ремешком сиротливо болтался в мешке у него на поясе. Он быстро откатился от света костра, и замер, сжав в руке подвернувшийся камень. Но, не считая шума выскочивших парней, других странных звуков не слышалось.

– Ну, что там? – недовольно спросил Хойхо. Он, в отличие от других, не вскочил, а так и остался полулежать на бревне, только чуть выше приподнял голову. Он и так был старший здесь, и лишний раз демонстрировать свою бдительность и прыть он не хотел.

Все затихли прислушиваясь. Вскоре раздалась какая-то возня, и послышался облегчённый смех.

– Айли, иди сюда! Злые гурхулы пришли за тобой! – Кайлу приподнял голову из-за бревна и вскоре он смеялся вместе со всеми. Мурхал и Шохти тащили за руки высокого и лохматого упирающегося мужчину, который жалобно мычал и робко пытался вырваться. Это был их стойбищенский глупый Лунта. Безобидный и всегда грязный, как хурта, дурачок. Он не заплетал волосы в косу, как это делали охотники, он не стягивал их ремнём, как это делали дети и женщины. Лохматый и полудикий он жил в стойбище, сколько Кайлу себя помнил. Он ходил в кем-то неуклюже сшитых обрывках шкур и его «ушки хайту» почти всегда были видны в прорехах истрёпанной повязки. Над ним смеялись дети, его прогоняли взрослые, но он всегда жил при стойбище. Ночевал он на земле, как зверь, даже не подстелив травы, а своих шкур у него не было. Без оружия, без ножа, не умея охотится, он всегда рыскал в лесах вокруг стойбища, то пропадая, то появляясь снова. Он ел головастиков и лягушек сырыми, он ел рыбьи внутренности, если кто-то кидал их ему, и как-то умудрялся выживать.

– Он учуял запах еды. Понятно. – хмыкнул Уртал, тоже появляясь у костра. – Лунта-Лунта, на – поешь! – Он сунул ему лист лопуха с рыбьими внутренностями и червивыми обрезками грибов. Лунта тут же сел на землю и начал торопливо запихивать всё это в рот.

Все рассаживались на свои места, успокаиваясь.

– Жаль, что это были не гурхулы, правда? – Зевая и укладываясь, насмешливо спросила Ллайна. – Их бы ты точно не испугался. – Все снова рассмеялись.

– Зато Айли быстрее всех бегает! – Запальчиво выкрикнул тот. Это было правдой. Айли часто называли быстроногим.

– Да, мы видели, как ты быстро прибежал. – весело ответила Ллайна.

Айли ещё что-то буркнул, но за общим хохотом его не услышали. – Принеси-ка толстых сучьев. – буркнул ему Хойхо, разворачивая свою накидку и устраиваясь поудобнее.

– Глупый дурак! – Буркнул Айли, пнув Лунту и уходя за дровами. Лунта испуганно замычал, и, смяв в руках лист с недоеденными внутренностями, скрылся в темноте.

Кайлу только сейчас заметил, что продолжает сжимать в руке камень. Он хмыкнул и, отбросив его в сторону, снова облокотился на бревно. Было неудобно. Он подгрёб под себя тёплый, нагретый солнцем за день песок, накрылся сброшенной накидкой и лёг.

Глупого Лунту, конечно, звали не так. Он ни ростом, ни статью не походил на маленькую птичку. Он был высокий и крепкий, с длинными волосатыми руками. Дикая, безумная и голодная жизнь согнула его и превратила в мычащее ничтожество. Говорили, что раньше он был нормальный, и, что даже успел стать охотником. Потом с ним случилось несчастье, и он потерял разум. Звали его Мунтару, что значит пронырливый, ловкий. Но потом, кто-то в шутку сократил его имя до «Мунта». А чуть погодя «Мунта», стало «Лунта» и это прижилось.

Вернувшийся с толстыми сучьями Айли, положил их в костёр, и задремавшая было молодёжь, после появления Лунты снова оживилась, выпрямляясь и рассаживаясь вокруг. Затихший было разговор, словно их костёр, опять разгорелся. Только Хойхо уже накрывшись одеялом сшитым из шкур алхов дремал под общий гомон. Три девушки сели рядом, прижимаясь боками друг к дружке. Молодёжь сидела и полулежала на песке вокруг. Теперь обсуждали Лунту. В который раз уже говорили, что он потерял разум на охоте. Кайлу слышал эти разговоры уже много раз. Опять было сказано, что Мунтару был хорошим молодым охотником, но излишняя самоуверенность сыграла с ним злую шутку. Он решил добыть шайтала, и не выдержал его взгляда.

Шайтал был самый опасный зверь из тех, что только может встретить охотник. По размеру он был больше самого большого серого ныкты, что воют холодными зимними ночами, бродя вокруг стойбища, но меньше большого и бурого, толстого кошха, который спит в глубоком логовище всю зиму. Широколобый и коренастый, он всегда держал голову пригнутой, будто принюхиваясь исподлобья. Мощные лапы, короткий широкий хвост и по четыре острых толстых клыка на каждой челюсти. Мех шайтала был длинный и густой, медово-тягучего оттенка. Встречали его не часто, и каждая такая встреча была целым событием. Сам Кайлу шайтала никогда не видел. Он только слышал, как другие говорили о встрече с ним. Шайтал никогда не кидался сразу в атаку. Он, пригнув голову, внимательно всматривался в человека, будто решая, броситься на него или нет. Говорили, чтобы победить шайтала в бою, нужно было сначала выдержать его долгий взгляд. И лишь тот, кто выстоял под этими глазами цвета осеннего болота, и не потерял разум, мог сразиться и попытать счастья. Шайтал – бесстрашный зверь с крепкой шкурой, пробить которую мало кому удавалось. И если какой-нибудь отчаянный смельчак всё же вступал в схватку с этим зверем, то почти всегда погибал. Шайтал разрывал его своими когтями и загрызал белыми и острыми зубами. Поэтому при встрече с шайталом в дремучей чащобе, охотники старались тихонько отойти. Медово-искристый зверь внимательно смотрел на человека и почти никогда его не трогал. Разрешал уйти, если охотник сам первый не нападал на него. Единственным исключением были случаи, если шайтал вдруг лизнул кровь человека… Вот тогда ничто не могло остановить этого зверя. Он упорно шёл по следу и не успокаивался, пока не убивал того, чьей крови он отведал. Поэтому охотники всегда, когда получали раны или ссадины на охоте, старались не оставлять капель своей крови на камне или на траве, а если такое и случалось, то старательно вырывали траву, и замывали водой или затирали землёй красные капли на камнях. Ведь шайтал может придти потом и лизнуть маленькое бурое пятнышко. У них в стойбище даже было такое проклятие – «пусть шайтал лижет его кровь». Так говорили, когда кого-то сильно ненавидели. Кайлу несколько раз слышал такое в сторону гурхулов.

Победить шайтала мог только очень особенный человек. И если кому это и удавалось, то такой охотник мог стать вождём или шаманом. Это значит, что духи сами выбрали его. Даже попросили – отдав шайтала. Кайлу видел шкуру украшавшую плечи Нойхон-Чона в торжественные дни. Нойхон-Чон однажды убил шайтала. Он смог, а Мунтару – нет, и это решило всё. Один стал сильным шаманом, другой сошёл с ума.

Кайлу дальше не слушал набившие оскомину разговоры. Он завернулся в шкуру и закрыл глаза. Завтра будет ещё один долгий день, и ему надо будет охотиться – бить рыбу. Потом всем нужно будет возвращаться, а до стойбища ещё полдня пути. Они выйдут после дневной еды и придут ближе к вечеру, а это значит, что с утра надо будет найти добычу, чтобы придти домой не с пустыми руками. Значит сейчас надо спать. Он повернулся набок, чувствуя щекой тепло угасающего костра, и погрузился в сон, словно плавно нырнул на глубину.

Глава 3. Утро

Едкий дым разгорающегося костра лениво стелился по земле и щекотал ноздри. Кайлу потёр нос, фыркнул и чуть приоткрыл глаза. Едва-едва начинало светать, тёмно-серое пространство вокруг, казалось было всё укутано пушистым мехом ныкты. Он снова закрыл глаза и прислушался. За его спиной, по другую сторону от огня слышался тихий разговор. Кайлу узнал спокойный голос Хойхо – судя по звукам, он разогревал вчерашнюю похлёбку и предлагал кому-то еду. Скупые благодарные фразы слышались в ответ. Кайлу спросонья показалось, что Хойхо говорит с Мурхалом, но нет, голос был другой, тоже тихий, но незнакомый. Кто бы это мог быть?

Осоловело хлопая глазами, Кайлу поднялся и сел, растирая лицо руками. Затем он взглянул на костер, и остолбенело замер, как будто увидел шайтала. Было почти так – напротив него, на бревне, криво ухмыляясь и отхлёбывая вчерашний бульон из глиняной пригоршни, сидел Тайса.

Кайлу еле сдержал удивлённый возглас и вежливо кивнул, приветствуя нежданного гостя, как того и требовал обычай. Тайса даже не повёл глазом его сторону, как будто Кайлу тут не было. Он пил похлёбку и презрительно щурился в ответ на сдержанный рассказ Хойхо о вчерашнем дне. Видимо перед этим был задан вопрос и поэтому Хойхо рассказывал.

– А у тебя, Тайса, как охота? – вежливо поинтересовался Хойхо в свою очередь.

– Ничего особенного. – Не меняя презрительного выражения лица, ответил Тайса. – Вы когда обратно? – Скривившись, будто на язык ему попался песок, небрежно спросил он.

– Если духи пошлют добычу, съедим обед здесь и сегодня же пойдём назад. – Степенно ответил Хойхо. Кайлу понял, что Хойхо сам растерян и напуган, но всеми силами старается не показать вида, и ведёт разговор так, будто бы два охотника встретились в лесу и спокойно общаются.

Тайса допил бульон и сразу встал. Что-то тёмное звучно шлёпнулось на бревно, на котором он только что сидел. Закинув кожаный охотничий мешок за плечо, он, также молча, исчез в предрассветной мутной дымке. Поднявшийся Хойхо долго смотрел ему вслед, затем повернувшись, поднял к глазам вещь, брошенную неожиданным гостем. Это была сырая задняя нога, недавно убитого алха, со снятой шкурой. Тайса расплатился за рыбный бульон.

– Зачем он приходил? – шёпотом, словно бы Тайса мог их подслушать, спросил Кайлу.

Хойхо ещё долго молчал, думая и глядя тому вслед. Затем он поднял на Кайлу глаза и тоже шёпотом ответил.

– Я не знаю. Только он приходил без лука и стрел… и без копья. Значит, оставил где-то неподалёку.

Кайлу тихо опустился на бревно. Смутное тревожно-тянущее чувство заныло где-то в повздошье и отдало в сердце. Странное ощущение. Как в детстве, когда боишься заснуть холодной зимней ночью, потому что вокруг стойбища воют ныкты. Отец и мать лежат рядом и вновь и вновь повторяют, что бояться нечего, в хижину ни один ныкта не зайдёт – тут заперт вход и горит очаг, а ещё у отца есть копьё и он убьёт любого ныкту – но всё равно тревога долго не даёт уснуть. И он маленький прижимался к тёплому боку матери, заворачивался в шкуры с головой, но продолжал слышать этот вой: тоскливый и тягучий. Вот и сейчас было такое же ощущение смутной тревоги. Будто бы этот непонятный визит каким-то образом касался его – Кайлу.

Сам Тайса не был охотником. Точнее, он, конечно, охотился – как иначе-то? – но среди охотников стойбища не числился. Он и волосы заплетал не так как все. Все взрослые охотники носили косу сзади. Молодёжь, подражая им, заплетала косу сбоку, справа – на руку охотника. Располагать косу так, как это делали охотники, никто не имел права. Молодые же девушки могли иногда заплести косу слева – на руку матери, или же просто стянуть волосы позади ремешком. Тайса же, почему-то, носил две косы по бокам. Что это значило, не знал никто. Отец рассказывал Кайлу, что отец Тайсы был замечательным охотником, одним из лучших в стойбище – но его на охоте заломал и загрыз огромный кошх и молодой Тайса, вроде бы, видел это своими глазами. Мать же Тайсы, не выдержав боли от потери мужа, пошла на то место, и вскрыла себе горло острым костяным ножом, тоже на глазах у сына. Так рассказывали, но никто точно не знал. Тайсе тогда едва минуло пятнадцать вёсен, и с тех пор он жил один в опустевшей хижине на краю стойбища. Никто не знал, почему так случилось, но его вдруг стали бояться. Тайса был высокий, жилистый и слегка сутулый. Его привыкли редко видеть в стойбище. На сборы племени он почти никогда не приходил. А если и приходил, то сидел где-то с самого края, тихо слушая. Охотился он, заходя куда-то очень далеко. Почти всегда он имел с собой сушёное, нарезанное узкими кусками, подсоленное мясо. У него был лук, который он сделал сам, но никто и никогда не видел, как он из него стреляет. Тайса всегда приходил в стойбище со снятой тетивой и луком, завёрнутым в кожаное покрывало. Почему он был таким, и как у него получалось жить вот так, наособицу, никто не знал. Зато Кайлу понимал очень ясно, что, если бы вдруг кто-нибудь ещё вздумал вести себя подобным образом, то все носящие копьё, вмиг бы объяснили ему законы жизни стойбища. Но Тайсу не трогали даже старшие охотники, а младшие и подавно не пытались это делать. Ему уже было два-на-десять и четыре весны. Другие в его возрасте уже находили себе женщину, но Тайса продолжал жить один. Зимой ему всё-таки приходилось возвращаться в хижину и жечь дрова в очаге. Это было видно по дыму из дыры в накате крыши. А поздней весной он часто и надолго уходил из стойбища, и никто не знал, где он охотится. Вот так он и жил среди людей стойбища сам по себе, ни с кем не общаясь и почти не показываясь на глаза. Зачем же он приходил?

Понемногу становилось светлее. Сонно шевелясь, стали просыпаться остальные молодые охотники. Ллайна почёсывая щеку, подняла голову с бедра Хиты – та тоже ворочалась, собираясь вставать. Только Сийна самая младшая продолжала сладко спать, приоткрыв рот во сне.

– Поднимайтесь, молодые охотники за лягушками! Духи уже послали нам пищу. – Хойхо чуть повысил голос. – Пора поправить костёр и варить еду.

– Что Кайлу уже вернулся с рыбой? – Сонно пошутила Хита, вставая на ноги. – Уже есть, что варить?

Она удивлённо уставилась на мясо алха лежащее на бревне, затем взяла его и понюхала.

– Убили вчера вечером. Хорошая еда, почти что сайсыл.

– Вот и варите её. – Хойхо отвернулся и пошёл к воде, не желая объяснять появление мяса.

Мурхал, Такчи, Шохти, и ещё несколько молодых охотников пошли вслед за ним. Кайлу встал и, думая о сегодняшнем дне, спустился за ними следом. Надо было оправиться и умыть лицо. А потом… Потом надо было решить, что же делать с острогой – необходимо было раздобыть новое хорошее древко.

Раздобыть древко для остроги было делом не таким простым, как казалось Кайлу, когда он был мальчишкой. Казалось бы – найди прямую гладкую палку, выломай её, очисти от разных сучков и веточек, насади наконечник, и дело готово. Так можно было думать, если ты был маленький, и вправду, хотел охотиться на лягушек. Взрослые же охотники к выбору древка для своего копья относились с большим вниманием. Во-первых, надо было найти хорошее дерево. Потом надо было аккуратно срезать нужную ветвь, долго и старательно перепиливая волокна острой раковиной или костяным ножом. Затем снять кору и сушить над огнём аккуратно обжигая его в нужных местах. Для этого годилось далеко не всякое дерево. Орешник-ходук для этого подходил лучше всего. Его длинные и прямые побеги брали и на копья и на стрелы. Твёрдая и очень плотная древесина не давала копью переломиться надвое. Даже когда охотнику приходилось удерживать раненого сайсыла или алха, прижимая того к земле или просто не давая тому сорваться с копья, древко из ходука слегка гнулось, но не трещало и почти никогда не ломалось. Если бы у Кайлу было такое же на остроге, то та крупная рыба не смогла бы переломить его.

В стойбище, за хижинами почти каждого охотника-воина рос орех-ходук. Когда рождался сын, отец обычно высаживал молодое деревце рядом с уже растущими – на копья и стрелы для будущего охотника. Рос мальчишка, рос и ходук. На него смотрели и заранее прикидывали, какая его часть пойдёт на копьё, какая на стрелы. Бывало, что рядом с каждой хижиной росло по несколько таких деревьев. А бывало, что и не одного, как и у хижины Агала – отца Кайлу. Но срезать или выломать побег имел право только сам охотник. Младшим же настрого запрещалось трогать эти деревья. Кайлу помнил, как отец Мурхала и Уртала, охотник Бахат, в кровь порол мальчишку, который для своих игр тайком выломал прут с задней стороны их дерева. Думал, что не заметят. Заметили. Этим же прутом его и пороли. Родители стояли рядом красные от стыда и гнева. Но вмешиваться они не могли – их сын нарушил закон стойбища. Мальчишке было одинадцать зим. Ослепший от боли, он полз по земле и заполошно визжал, а охотник всё бил и бил… а все дети стойбища стояли рядом и смотрели. Поэтому молодые охотники сами искали себе нужные ветки в лесу. Орех-ходук, кроме высаженных самими охотниками деревьев, не рос рядом со стойбищем, надо было идти куда-то в ту часть леса, где из земли вылезали большие гладкие камни, становясь всё выше и выше, а лес понемногу отступал, уходя боком на закат, далеко в сторону гурхулов. Там, среди серых скал и камней, можно было встретить орех-ходук, но это было далеко, почти день перехода и молодёжь племени туда не заходила. Конечно, на древко для остроги годились и другие деревья, можно было опять-таки выбрать ствол карликовой пайлы – она тоже была ровная, но не выдерживала сильной боковой нагрузки. Длинные волокна не давали ей переломиться, они трещали и топорщились, расползаясь трещинами в обе стороны от места излома. Из этого дерева выходили отличные стрелы: для стрелы не нужно быть слишком крепкой на излом, достаточно быть лёгкой и ровной. Но для копья или остроги, особенно если бьёшь крупную рыбу, нужно иметь другое древко – прочнее. И, конечно, обзавестись древком из ходука было бы лучше всего.

Кайлу, зайдя по колено в воду озера, споласкивал водой лицо и протирал глаза. Вода бодрила. Ногам казалось, что она была едва тёплой, а на лице ощущался холод. Тёплыми летними утрами всегда чувствовалось именно так. Кайлу набрал в рот воды, проболтал её, полоща зубы, и с шумом резко выплюнул, распрямляясь. Тайса им оставил мясо алха… Что ж, тем лучше для Кайлу – будет время поискать нужное дерево. Хотя, даже если бы мяса и не было, как он будет охотиться с одним наконечником в руках? Он, не выходя из воды, потягивался, глядя на полоску леса вдоль противоположного берега залива – там вчера бродила старуха Нойха. Он вчера и сам прикидывал бить рыбу ближе к тому берегу – по всем приметам её там должно быть немало. Но Кайлу хотел проверить себя и уплыл вон, к той каменной заросшей деревьями, гряде, что едва виднеется от возвышенного берега с костром. Это значит, не заплыви он вчера так далеко, он тоже мог бы увидеть старуху. Интересно, что она ест зимой? Собирает коренья и сушит грибы впрок, как же ещё? Все так делают. Но этого сейчас много везде в лесу вокруг стойбища, зачем же она зашла так далеко от своей хижины…

Ещё раз оглядев берег на той стороне речушки впадавшей в озеро, Кайлу не спеша поднялся наверх, к костру. Первые ярко оранжевые лучи восходящего солнца озолотили поляну и как по команде запели-засвистели мелкие птички в серо-жёлтой рассветной массе деревьев вокруг поляны. Он подошёл к молодым охотникам стоящим вместе. По их озабоченным лицам Кайлу понял, что Хойхо им рассказал о приходе Тайсы. Девушек рядом не было – они отошли в лес по нужде.

– Если есть мясо, то его надо сварить и съесть. – коренастый Шату улыбнулся и пожал плечами, что, мол, тут думать.

– Да, тут как раз всем разок наесться. – Нухай весело блеснул зубами. Не надо будет рыскать по зарослям как грязные хурты.

– Значит, Тайса где-то недалеко добыл алха. – задумчиво протянул Муртал.

– Не только добыл, но и снял шкуру, разделал, срезал ногу и потом под утро пришёл к нам. – Хойхо задумчиво смотрел перед собой. – Затем он попил бульона, спросил как у нас охота и ушёл.

– И всё? – Уртал с удивлённой улыбкой смотрел на Хойхо.

– Ногу алха ещё оставил. – Хойхо с сомнением покрутил головой. – Он ведь не был голодный. У него был целый алх… Тогда зачем?

Кайлу остановился рядом, слушая. Муртал вдруг с подозреним повернулся к нему.

– Кайлу… – он смотрел ему в лицо. – Зачем приходил Тайса?

Кайлу удивлённо приподнял брови. Почему Муртал спрашивает об этом его? Он видел, что другие молодые охотники тоже повернув головы, смотрят на него. Даже молодой Айли, уставился на него с каким-то удивлённо радостным выражением. Ему, самому младшему, очень нравилось быть причастным к делам старших. А тут ещё такая загадка… Все затихли, напряжённо вглядываясь и ожидая ответа. Кайлу смотрел на них долгих десять ударов сердца, не понимая причину вопроса, затем через силу произнёс.

– Мы живём в разных хижинах, и вышли из разных женщин… Я не знаю. – Он видел настороженное выражение глаз смотрящих на него и тревожное чувство, как зимний вой голодного ныкты, опять зашевелилось у него в сердце. Он не понимал, почему ему задали этот вопрос. Тем более Мурхал – его лучший друг.

Старший Хойхо перевёл взгляд на Мурхала, будто бы желая узнать то же самое, но промолчал и посмотрев на горшок с остатками вчерашнего рыбьего бульона тихо сказал. – Мы сейчас допьём бульон и можно варить мясо. Ещё до стойбища идти полдня. Поедим и выйдем раньше. Так будет лучше.

Никто не возразил. Им надо было возвращаться в стойбище. Через два дня было назначено общее собрание племени – будут выбирать новых охотников. Все это знали, поэтому никто не возразил. Хойхо повернулся к лесу – оттуда уже подходили девушки.

Куски варёной рыбы из похлёбки съели ещё вчера. На сегодня остался просто бульон с мелким мясным и грибным крошевом на дне. Всем хватило выпить по пригоршне. Кайлу, быстро выхлебав жижу, языком собрал крошки со дна плошки. Он положил её на бревно – девушки вымоют – и резко встал. Раз они выходят раньше, то и ему медлить не стоит, надо было решить вопрос с древком. Вряд ли ему здесь попадётся ходук, но хотя бы пристойный ствол пайлы…

– Будешь бить рыбу? – С улыбкой спросил Мурхал, так словно бы не было недавнего неприятного вопроса и подозрительных взглядов. Кайлу, погружённый в свои мысли, машинально кивнул. Мурхал, продолжая улыбаться, задержал на нём взгляд, словно бы желая убедиться, что всё в порядке и Кайлу не дуется на него. Затем он кивнул и добавил. – Никто не знает языка рыб, кроме тебя.

Кайлу мимолётно улыбнулся, удивляясь в душе. Грубая похвала – все и так знают, что Кайлу лучше всех бьёт рыбу. А после прошлой зимы, так вообще нет смысла об этом говорить. Зачем же Мурхал это сказал? Что вообще происходит между ними? Несмотря на улыбку и дружеский тон Мурхала, далёкий вой ныкты снова прозвучал где-то там, в глубине.

Кайлу аккуратно свернул одеяло, что дал ему Мурхал вчера и положил рядом с ним на бревно. – Мне было тепло этой ночью. – он улыбнулся насколько мог приветливее. – Я пойду, а то солнце успеет к середине быстрее чем я.

– И я пойду! – Мурхал поднял своё копьё. С прошлой весны, когда он убил своего первого сайсыла, он уже не пытался бить рыбу. За Кайлу ему всё равно было не угнаться, тут даже и речи быть не могло, а сайсыл со всех сторон был добычей куда более привлекательной. Да, «сайсыл не рыба, а рыба не сайсыл»… Он мечтал добыть ещё, хотя бы алха. Хотя, конечно, сайсыл был бы лучше. Вступать в ряды охотников, уже имея на своём счету убитых сайсылов, было гораздо почётнее. Один у Мурхала уже был. И он очень хотел добыть второго до общего собрания – как раз сегодня был последний день. Завтра и послезавтра все будут готовится к празненству и будет не до охоты, поэтому он тоже не хотел терять времени даром.

Кайлу быстро шёл вдоль берега по руку охотника от костра. До него ещё долетали звуки – Хита начинала резать мясо и указывала Ллайне и Сийне куда пойти за травами и кореньями для супа. Айли тоже суетился у костра и не хотел идти за хворостом – за ночь и утро спалили почти всё, что натаскали накануне. Кайлу ещё успел услышать, как прикрикнула на него Хита, а потом все звуки их привала потухли вдали. Он входил в заросли высокого тросника, что рос вдоль берега озера. Отсюда он хотел зайти в воду. Он аккуратно развязал шнурки, снимая летнюю накидку с плеч, потом, немного подумав, оставил одежду из шкурок хайту на бёдрах. Он не собирался плыть далеко как вчера, значит, он мог встретить кого-нибудь из охотящейся молодёжи. Не сидеть же ему в кустах прикрываясь, в самом деле – это было бы смешно и глупо.

Кайлу набрал воздуха и погрузился в прохладную воду. В этой части озера было неглубоко – два роста охотника, местами три, но не больше. Он в несколько сильных гребков спустился до дна и заскользил в сумраке воды над склизкими покрытыми мелкой тиной и песком камнями. Мелкие рыбёшки шныряли рядом, испуганно отлетая в сторону, когда он подплывал слишком близко от них. Кайлу разводил руками, плавно перебирал ступнями и считал удары сердца. Отсчитав десять на десять ударов, он пошёл к поверхности. Стараясь не вызвать всплеска, он осторожно приподнял голову над водой, перевёл дух и оглянулся. У него с каждым разом получалось заплывать всё дальше и находиться под водой всё дольше. Чувство мимолётного холода прошло, и он уже ощущал себя естественно, словно он и вправду был рыбой в своей родной стихии и мог общаться с чешуйчатыми созданиями на их языке. Он удовлетворённо выдохнул. Теперь надо было попытаться пройти под водой ещё дальше…

Всё прошлое лето и осень Кайлу бил рыбу. Иногда с молодёжью, иногда только с Мурхалом, а иногда совсем один, он нырял со своей острогой с зазубренным наконечником из кости сайсыла и редко приходил без добычи. Осенью Кайлу заметил, что может оставаться в озере и продолжать ловить рыбу, когда уже никто из их стойбища, даже из молодых охотников, не лезет в воду. Становилось слишком холодно, но сам Кайлу чувствовал себя в воде хорошо. Когда сильно похолодало и сырые тёмные облака сыпали на стойбище и лес долгие затяжные дожди, он заметил, что некоторая рыба становится сонная и неповоротливая. Бить её стало совсем легко. Он понимал, что наступали холода и толстые золотистые сарпы и трёты, отъевшись за лето, готовятся зарыться в ил тупыми мордами и зимовать. У них не было зубов и было много мелких костей, зато это была еда, которую теперь можно было брать почти голыми руками. Но делать так мог только Кайлу. Люди стойбища иногда стояли на берегу и с удивлением смотрели, как он выкидывает из воды плотные сверкающие рыбьи туши. Некоторые пытались ловить как он, но у них ничего не получалось. Шойти, старший брат Шату, тогда даже простудился, стал горячий как огонь и пять дней лежал в хижине. А Кайлу продолжал ловить, так, что у отца даже кончилась соль – рыбу солили про запас и вешали прямо в хижине. Все шкуры в их жилище пропахли солёной рыбой, но это был хороший запах – запах еды и сытости. Кайлу знал, что в эту весну им придётся легче, рыбы теперь было много.

А потом, когда пришёл белый холод и лёд сковал поверхность озера, Кайлу сделал то, что до него не делал никто и никогда. Он, вместе с Мурхалом, Шату и Ллайной пошёл на замёрзшее озеро. Вместе они развёли два больших костра на льду и протопили его, помогая огню и разбивая лёд по краям, большими деревянными колотушками. Затем, когда они выкинули из протопленной дыры угольки и остатки льда, он взял свою острогу и залез в ледяную дымящуюся воду. Он, удивляясь сам себе, прошёл под водой от одной протопленной проруби до другой, и через пять-на-десять ударов сердца, выставил голову из неё, чтобы глотнуть воздуха и выкинуть на лёд подбитую рыбу. Пройдя этот путь туда-сюда несколько раз, Кайлу выскакивал из воды и бежал греться к большому костру, разожжённому на берегу друзьями. Мурхал радостно и удивлённо улыбаясь, накрывал его шкурой, а Ллайна и Шату смеясь, вешали добытую рыбу на кукан. Кайлу чувствовал себя хорошо. В тот день он ещё несколько раз ходил под воду. Он поделился рыбой с друзьями…

На следующий раз, почти всё стойбище собралось на льду и, открыв рты, смотрело на это невиданное зрелище. Дети радостно смеялись и весело кричали, когда на лёд вылетала очередная добытая рыба, а взрослые ошарашено смотрели и не знали, как реагировать. Некоторые даже удивлённо переговаривались, спрашивая, не нарушает ли это законов стойбища. Но никто ответить не мог, все видели такое впервые. И вождь, и шаман тоже выходили смотреть. Шаман улыбался и говорил, что из Кайлу выйдет добрый охотник. А вождь, почему-то нахмурился красным обветренным лицом и только сказал, что рыба не сайсыл.

Понемногу люди привыкли к необычной охоте Кайлу, и перестали смотреть. Зимние заботы тоже никуда не делись, а когда выпадали большие снега, охотникам надо было ходить за сайсылом и крупным большерогим ханти. Зимой, по глубокому снегу было трудно бегать даже злым серым ныктам, а сайсылы и ханти сильно теряли свою скорость, проваливаясь своими тонкими ногами по самое брюхо. Люди, зная это, шли по снегу, надев широкие лыжи, и загоняли и окружали добычу. Все старались пополнить запасы – впереди была голодная весна.

Кайлу тоже старался, как мог: иногда он ходил на озеро совсем один. Разбив подёрнувшиеся за ночь тонким льдом проруби, он нырял в воду. В такие дни его уже никто не ждал с костром на берегу – он разводил огонь сам. Это отнимало больше времени, но всё равно приносило еду. Кайлу в ту зиму тайком помогал двум старухам-вдовам. Он, проходя мимо их хижин, приоткрывал зимний полог и закидывал рыбу или две. Почти после каждой охоты. Одна старуха жила с маленькой внучкой – мать девочки умерла родами, а сына-охотника убили гурхулы. Вторая жила вдвоём с некрасивой хромой невесткой. Та, с вечно слезящимися глазами, только испуганно смотрела на него из-за полога, а потом ночью приходила и тихо плача, благодарила мать Кайлу. Мама потом сказала, что если бы не его помощь, то они бы не пережили эту зиму. Она всякий раз с радостью на глазах смотрела на Кайлу, гордясь им. А вот отец улыбался редко. Хотя рыбу он ел, и, кивая, говорил, что вкусно.

А потом, в начале весны, Кайлу заболел. Видимо долгие заплывы в ледяной воде даром не прошли. Он свалился на шкуры и лежал, задыхаясь и обливаясь горьким потом. Всё его тело крутило, а разум застилало плотным едким туманом. Очень смутно Кайлу помнил, как мать вливала ему в рот какие-то отвары и бульон из вываренных костей сайсыла. Вкус тоже казался горьким, и Кайлу отворачивался, тяжело дыша и проваливаясь в какую-то мглу. Но мама не отступала, пока он, обессиленный и исхудавший, не делал несколько глотков. Сколько дней он так лежал? Два-на-десять? Три-на-десять? Мама говорила, что он иногда им с отцом казалось, что Кайлу уже отошел к предкам. Но он вдруг начинал шевелиться и снова покрывался едким грязным потом. Тогда мама обтирала его холодным мокрым снегом и пучками сухой травы из своего подстила для сна и опять, раз за разом, поила водой и отваром.

Потом в одно утро Кайлу открыл глаза и как сквозь сон узнал родную хижину. В тот день он слабым голосом сам попросил пить. На следующее утро, он, шатаясь, встал на четвереньки, смог выползти за полог и, высунув лицо наружу, жадно вдыхал озорной весенний воздух. Он с удивлением увидел молодую зелёную траву, весело пробивающуюся через прошлогодние листья. Он смотрел на эту зелень, такую непривычную, после буро-серой мглы его недуга, и всё никак не мог насмотреться. Когда он заболел и свалился на шкуры везде ещё лежал снег.

– «Где моя острога?» – спросил он ещё через день, и мама облегчённо разрыдалась в ответ – она поняла, что он выжил…

Поверхность воды, по мере того как он приближался к ней, всё сильнее наливалась светом. И вот, словно лопнул дождевой пузырь, и голова Кайлу оказалась над водой. Он судорожно вдохнул воздух. Десять-на-десять и ещё два-на-десять-семь ударов сердца он пробыл под водой. Это его самое долгое время. Он повернул голову и посмотрел туда, где он оставил летнюю накидку. Видно было только узкую полосу тростника. Вдалеке, у привала был заметен дым от костра. Кайлу поставил ладонь над бровями – восходящее солнце било прямо в глаза. Он знал, что зеркало озера всё переливается мелкими жёлтыми бликами и рассмотреть его с берега, если не знаешь, куда направить взгляд, почти невозможно. Он отвернулся и посмотрел вперёд. До каменистого, заросшего высокой травой и кустарником, берега оставалось совсем немного. Размеренно дыша и подгребая руками, Кайлу поплыл к нему, держа голову над водой.

У них в стойбище была такая шутка-наставление: маленьким детям в разных ситуациях говорили – не надо шуметь. Допустим, мальчишка собирал хворост и кто-нибудь старший ему говорил – «нельзя шуметь, когда собираешь хворост». Потом в другой раз – «нельзя шуметь, когда идёшь по лесу». Потом – «нельзя шуметь, когда набираешь воду». «Нельзя шуметь, когда мешаешь глину»… и так далее. Всё это делалось для того, чтобы ребёнок в итоге спросил – «А когда можно шуметь?» Тогда все смеялись, делали страшные глаза и хором отвечали – «Никогда!»…

– Нельзя шуметь, вылезая из воды на берег. – Улыбаясь, пробормотал Кайлу, и вправду, стараясь не издать лишнего звука, выходя на каменистую, облизанную гальку. Никто из молодёжи, просто не успел бы сюда добраться по берегу, даже молодые охотники, покинувшие привал раньше его. Но всё равно, он соблюдал осторожность. Если здесь есть зверь, то пусть лучше Кайлу первый услышит его. Он, быстро оглядевшись, зашёл в высокую траву, зябко отряхнулся и несколько раз с силой провёл ладонями по туловищу. Затем, откинув назад мокрые волосы из растрепавшейся, заплетённой набок, косы, он присел пять раз и покрутил руками в разные стороны. Чувствуя, что кровь побежала бодрее, он осторожно, смотря себе под ноги, пошёл вглубь зарослей. Вряд ли он встретит здесь ходук, но более-менее подходящую пайлу, или что-то вроде, он наверняка сможет приискать…

*****

– Кайлу… – Тихий голос раздался сзади.

Он резко дёрнулся от неожиданности и испуганно обернулся. В тени деревьев стояла старуха Нойха и смотрела прямо на него. Кайлу был уже не маленький ребёнок, но всё же, ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы совладать с собой и не убежать. Он напряжённо, через силу, закрыл рот. Это вчера, засыпая в тепле у костра, он думал, что старуха Нойха просто безобидная бабка и смеялся над детскими страхами. Сейчас же, когда она стояла на расстоянии в десять шагов охотника, ему было совсем не смешно. Он испуганно пялил глаза и молчал.

Старуха улыбнулась.

– Прости, я не хотела напугать тебя.

Кайлу перевёл дыхание, немного успокаиваясь, и продолжая, молча смотреть на неё.

– Ты ищешь хорошее дерево для древка? – Она, понимающе кивая, продолжала улыбаться.

– Как ты нашла меня? – Наконец сказал Кайлу.

– Ты забыл зажмуриться. – Голос у старухи оказался молодой и певучий.

– Ты знаешь меня? – опять спросил Кайлу.

Старуха опять медленно улыбнулась.

– Я знаю всех в стойбище… а уж тебя-то, вообще каждая рыба знает, не то, что люди.

– Как ты пришла сюда? – Всё ещё не придя в себя от изумления, продолжал спрашивать Кайлу.

– А я и не уходила. Ночевала здесь. Увидела, что ты сломал острогу, и поняла, что придёшь сюда искать себе новое древко.

Кайлу оглянулся по сторонам, пытаясь осознать сказанное. Как это она смогла увидеть, что он сломал острогу, и как можно было понять, что он придёт именно сюда?

Старуха негромко рассмеялась.

– Не удивляйся. Если доживёшь до моих лет, то многое будет ясно с первого взгляда. Ты знаешь язык рыб и понимаешь, как думают рыбы… а я знаю язык людей. – Она немного помолчала. – А ещё я знаю, где растёт хороший орешник-ходук. Как раз тебе на острогу… а ещё на копьё и на стрелы.

– Зачем ты пришла ко мне? – Наконец спросил Кайлу.

Старуха вздохнула, внимательно глядя на него. Затем тихонько рассмеялась и сделала несколько шагов.

– Я хочу тебе помочь… и… – Она просительно посмотрела Кайлу в глаза. – И возможно я хочу… чтобы ты помог мне.

Она немного помолчала, загадочно улыбаясь. Кайлу, не зная, как себя вести, просто продолжал растерянно смотреть на неё.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – Наконец настороженно спросил он.

– И сайсылы и хурты знают время, когда рожать детёнышей. Серые ныкты тоже соблюдают своё время. Пойдём! – Она приглашающе махнула рукой. – Сейчас время подкрепиться. Я хочу поговорить с тобой. Здесь недалеко.

Кайлу не хотелось идти с ней. Он не мог себе представить, что старой Нойхе вдруг могло понадобиться от него. Неужели она хочет, чтобы он наловил ей рыбы? Но ноги, почему-то сами пошли. Он сделал первые несколько шагов, а потом, он и сам не понял, как это произошло – они шли и общались, как будто стародавние знакомые. Старуха и вправду двигалась легко, гибко уклоняясь от ветвей, не теряя размеренного шага. Она спрашивала его о родителях, об охоте, о том, когда его самого примут в охотники. Кайлу шёл и отвечал, как послушный ребёнок отвечает какому-нибудь старшему охотнику или вождю, радуясь, что уважаемый человек снизошёл до разговора с ним.

Идти и вправду пришлось недолго – вскоре показалась уютная полянка, окружённая со стороны восхода солнца кустами, вся заросшая высокой травой. По другую сторону высилась стена леса, огораживая поляну. Здесь же был очаг, умело обложенный камнями, а по обе стороны от него лежали два, пережжённых надвое, ствола-выворотня, словно бы специально приготовленные для их удобной и неспешной беседы.

Старуха наклонилась к бревну и достала глиняный узкий горшок обвитый прутьями гибкой пиоты. Она сноровисто извлекла оттуда уголёк, и подцепив его маленькой деревянной лопаткой и подложила к очагу. Там уже лежал сухой мох, кора пайлы и кучка сухих веточек.

– В твоём возрасте есть хочется всегда. – Старуха улыбаясь, подула на уголёк. Сразу же затлел мох и вскоре весёлые язычки пламени стали карабкаться вверх по хворосту.

– Ну, вот. – Удовлетворённо вздохнула Нойха, садясь на бревно и подкидывая сучья потолще. Кайлу с удивлением заметил, что когда она говорит улыбаясь, морщины на её лице будто бы исчезают и на какой-то миг, словно бы проглядыват лицо не старой ещё и даже симпатичной женщины. У неё была поношенная, но очень хорошая одежда из длинных и тонких цельных шкур. Кайлу видел такую у жён вождя. Точнее у старшей из жён.

Нойха поставила высокие камни рядом с пылающим пламенем, и, встав, сняла с дерева привязанный к ветке кожаный заплечный мешок. Она достала из него ещё один горшок побольше, вытащила несколько связок сушёного мяса сайсыла, перетянутых сушёной жилой, и пучок сухих трав.

– Сходи за водой! – Она протянула горшок Кайлу.

Кайлу, удивлённо глядя на неё взял горшок. А вода-то где? Они же ушли от неё.

– Вон там. – Старуха, снисходительно улыбаясь, показала ему на лес – есть родничок. Там очень чистая вода.

– Что для тебя самое вкусное? – спросила Нойха, когда они, наевшись бульона с мясом, расслабленно сидели у догорающего костра.

– Мясо сайсыла жареное на сале хурта. – Улыбаясь, ответил Кайлу. Он вспомнил, как Сийна вчера мечтательно у костра говорила про любимую еду. Ему уже было хорошо и уютно, и страшная Нойха, совсем не казалась страшной. Будто просто добрая бабушка из стойбища, которая угощала детишек сушёными мальками, или орехами и просила наносить ей воды из ручья. Ну да, у них почти так и вышло.

– Ты вчера плавал на дальний берег? – вдруг спросила Нойха.

– Да. – немного растерявшись от столь резкого перехода, ответил Кайлу. Старуха одобрительно кивнула.

– Сколько ты можешь плыть под водой? – Снова спросила она, с доброй заинтересованной улыбкой, мешая палочкой догорающие угольки в очаге.

– Сейчас я плыл десять-на-десять и два-на-десять и семь ударов сердца. – С затаённой гордостью ответил Кайлу. – Но я могу и дольше. – Не удержавшись, добавил он. Добавил и смутился, что расхвастался как молодой Айли.

Но старуха, услышав это, спокойно покивала головой.

– Это очень хорошо. – Тихо сказала она. – Это больше чем кто-либо, кого я знала. А как глубоко ты можешь нырнуть?

– Сейчас я плыл на три роста охотника. Но, здесь неглубоко, я могу и глубже. – Кайлу были приятны её вопросы и ему, как ребёнку захотелось, чтобы его похвалили ещё.

Старуха выронила палочку в огонь и с каким-то странным выражением смотрела на него.

– Три роста охотника, это больше пяти… – Она осеклась, задумчиво опустила глаза, затем подцепила пальцами из углей задымившуюся палочку, рассеянно повертела её в руках и бросила обратно в огонь. – Это очень хорошо. Ты настоящий феномен… – Она не договорила.

– Кто? – удивился Кайлу. – «Ви-намен»?

Старуха опять улыбнулась.

– Это на языке далёкой стороны означает охотника, который может делать то, чего не может делать никто другой. Плыть так далеко и глубоко, например. Или говорить на языке рыб.

– Это язык твоего народа? – Понимающе спросил Кайлу.

– Нет. – Нойха помотала головой. – Это язык другого народа. Я расскажу тебе об этом потом, когда ты придёшь в мою хижину. Ты узнаешь много нового и интересного. Тебе я могу рассказать. Но – берегись! О нашей встрече не должен знать никто. Ты меня понял? Никто, это значит – никто. Ни отец, ни мать, ни друзья. Никто. Даже рыбам не говори об этом!

Кайлу кивнул.

Старуха встала.

– Смотри. – Она показала ему на солнце. – Тебе пора возвращаться.

Кайлу тоже поднялся.

– А теперь слушай внимательно. Я расскажу тебе, как найти орех-ходук.

Глава 4. Стойбище

Отправляясь в путь к стойбищу, Кайлу шёл и думал о старухе Нойхе. Что же она хотела от него? Он шёл, смотрел в спины впереди идущим парням и девушкам стойбища, и удивлялся сам себе. Когда старуха была рядом и беседовала с ним, ему не казалось это чем-то странным. Он ощущал себя так, как будто они были давно знакомы и просто разговаривали и ели вместе, как молодые охотники на привале. Он раз за разом вспоминал, как она удивлялась, что он может так плавать, и ему было приятно. К восторженным возгласам и удивлению людей в стойбище он привык давно, и это его не волновало, за исключением Ллайны, разве что… Но Ллайна, это было другое дело, совсем другое дело. А вот старуха Нойха удивилась не так. Она отнеслась к его способностям серьёзно и с каким-то важным пониманием. Не как к мальчишке, а как к взрослому уважаемому охотнику. По-настоящему. Он поглядывал на Ллайну, идущую впереди и несущую за плечами скатанные и перехваченные ремнём, шкуры, и хотел, чтобы она обернулась и посмотрела на него. Иногда она мельком оглядывалась и тогда волна тепла поднималась из живота к сердцу.

Мурхал шёл впереди всех и нёс на плечах убитого алха. Алх был молодой, этого года, ещё даже без рогов, но, всё-таки, это была неплохая добыча. Мурхал успел, как раз в последний день. Хойхо тоже добыл алха – самочка прошлого года. Небольшая стайка копытных вышла на водопой и как раз нарвалась на охотников. Хойхо сумел подбить себе животное побольше. Его попеременно несли старшие парни. Это было славное предзнаменование – духи явно благоволили молодым охотникам. И Хойхо и Мурхала выберут в этот раз, в этом не сомневался почти никто. Взрослые запрещали гадать, кого выберут в этот год, кого в другой, и всячески пресекали эти разговоры и вопросы. Раз за разом они повторяли ретивой молодёжи, что в охотники принимают только тех, кто готов. А готов не обязательно тот, кто добыл зверя. Это дело случая и благоволения духов. Хорошего сайсыла порой может добыть и новичок, и это не означает, что он сразу будет готов стать охотником. Надо быть терпеливым и сдержанным на слова, надо уметь управлять своим сердцем, быть храбрым и честным. Надо быть добрым к слабым членам племени. Выдержка и сила охотника проявляется не тогда, когда он добывает много мяса, а когда добычи нет и ему трудно оставаться спокойным и терпеливым. Богатая добыча или неудача, это воля духов, а внутреннее состояния охотника и воина, это уже воля самого воина. Вот на это и надо смотреть в первую очередь. Так говорили, да… Но смотрели, всё-таки, на добычу. Кайлу уже понимал это. И Хойхо и Мурхал добыли по алху, и это в последний день перед подготовкой к посвящению. А Мурхал, к тому же этой весной, в самый голод добыл сайсыла. Всё-таки, духи благоволили ему, и это было очевидно.

Кайлу, забыв про старуху Нойху, опять, в который раз, мыслями вернулся к тому сайсылу. Кайлу тогда лежал еле живой на шкурах в своей хижине, и все думали, что, он вот-вот уйдёт к предкам. Дома не было еды. Мурхал же добыл сайсыла и в стойбище все об этом знали. Он поделился с роднёй… и всё. Да, это было его право, но…

Мать Кайлу потом тихонько призналась ему, что так обрадовалась, что сразу поставила горшок с водой на огонь, даже не усомнившись, что лучший друг Кайлу сейчас придёт и принесёт мяса для него. Ведь тот, кто так много раз делился с ним рыбой, болеет. Но Мурхал не пришёл и мясом не поделился. Горшок кипел впустую. Она ещё сидела, подливая воду с надеждой. Зря надеялась. Несбывшаяся надежда это кипящий горшок с пустой водой. Как будто что-то варится, а внутри ничего нет. Отец, когда услышал этот разговор, шикнул на мать и та испуганно притихла. А её слова запали Кайлу в сердце. Почему так произошло? Какая-то невидимая трещина между ним и Мурхалом появилась и продолжала шириться и расти. Внешне они оставались друзьями, но какая-то отчуждённость и недосказанность как будто вклинилась между ними и раздвигала их в стороны, как пайловый клин раскалывает ствол махи, когда опытный охотник колет его себе на зимние снегоступы. Когда это началось? Кайлу прокручивал в памяти всё, что было до его болезни, и пытался найти ответ на мучавший его вопрос. Может где-то был виноват он сам? Может, не поделился рыбой? Нет, Кайлу всегда когда мог, делился с ним. С кем, как не с Мурхалом, его лучшим другом? Может он чем-то обидно задел Мурхала или посмеялся над ним? Тоже нет. Может сам не увидел, может, был слишком поглощён ловлей рыбы? Хотя – нет, ничего обидного Мурхалу он не говорил. Тогда, почему тот не помог ему, когда он так сильно болел? Кайлу ни за что бы не стал задавать этот вопрос вслух, хотя, он висел у него на сердце? Возможно, поэтому он ловит порой заискивающие взгляды Мурхала? А иногда тяжёлые и подозрительные… Почему он спросил его про Тайсу, да ещё и при всех? Откуда Кайлу знать, зачем приходил этот сын ныкты.

Голова была забита тяжёлыми мыслями, а ноги размеренно отсчитывали шаги. Все спешили в стойбище, и Кайлу невольно оказался в самом хвосте вереницы молодых людей. За неприятными думами, он не заметил, как они прошли большую часть пути. Ещё немного и покажется родное стойбище с гомоном детей, суетой женщин, дымом костров и запахом еды. Старухи, выглядывая из хижин, будут кивать им, и улыбаться беззубыми ртами. Будет и своя хижина с добрым, и всегда немного испуганным, взглядом матери. Будет хмурая улыбка пожилого отца. Будет тихонько булькать похлёбка на камнях очага. Можно будет неспешно рассказать, как Кайлу сплавал на дальний берег, и какую рыбу он поймал на той каменной гряде. Мама, робко улыбаясь, будет слушать, оглядываясь на отца, а отец будет чинить снегоступы, готовя их к зиме, проверять наконечники для копий, перебирать костяные заготовки и делать вид, что не слушает, что говорит сын. На самом деле, он всегда слушал и запоминал, даже лучше чем мама. Только говорил мало и часто хмурился… А потом Кайлу ляжет на свой подстил из сухих трав, вытянет ноги, завернётся в шкуры и будет спать, спать, спать…

Завтра будет суетливый день. Все будут готовиться к празднику. Девушки и женщины достанут свои лучшие наряды из сырых, после летних дождей, хижин, повесят на солнце и будут приводить в порядок. Подростки и молодёжь будут выполнять распоряжения охотников. Найдётся работа и детям – расчищать стойбище от всякого мусора и до самой темноты носить воду и дрова из леса. И так два дня.

Потом будет день празненства – на большой поляне, перед хижиной Нойхон-Чона, как и всегда, раз в год, соберётся всё их стойбище. Старшие охотники будут называть имена молодых, а все те, кто имеет голос на совете, должны будут первыми сказать своё мнение, достоин ли тот вступить в охотники, или нет. В большом глиняном котле, посередине поляны будет вариться сайсыл и почти все смогут вдоволь наесться тёмно-красного волокнистого мяса. Это будет через два дня. А пока… Пока они шли к стойбищу.

Что ему делать завтра, когда он проснётся? Разговор со старухой Нойхой опять всплыл в голове. То, что она ему сказала, никогда бы не пришло в голову самому Кайлу – идти туда, на границу с землёй гурхулов. Кайлу бы сам до такого не додумался. Во-первых, далеко, во-вторых, запрещено. То есть, как запрещено… Туда, насколько знал Кайлу, никто не ходил. Охотники племени предпочитали добывать зверя в лесах, которые опоясывали стойбище и озеро, уходя порой далеко в поросшие лесом просторы холмов и долин… А старуха сказала ему, что сама там бывала, и видела где растёт орешник-ходук. А ещё она сказала, что бояться куда-то идти, значит так и остаться маленьким ловцом лягушек.

Родное стойбище встретило их дымом и суетой. Они прошли тропой вдоль озера и ожидаемо увидели мальчишек, носящих воду. В эти тёплые дни перед первыми жёлтыми листьями, каждый старался поправить жилище и укрепить его перед осенними затяжными дождями и белым холодом. Нужна была глина, песок и камни. А ещё много тонких веточек и длинных стеблей жёсткой сукоры. Она хорошо гнулась и закрученная в глину, надёжно держала форму, не давая, сырой ещё глине, расползтись. А её жёстко-волокнистые стебли к концу лета становились настолько крепкими, что их почти невозможно было разорвать руками. Ей залепляли прорехи в прохудившихся стенах.

Стойбищенские мальчишки, увидев их, почти хором закричали.

– Ловцы лягушек, как охота в этом году?! – И радостно засмеялись. Это было почти обычаем. Пока молодёжь не перевели в охотники, их можно было в шутку так называть. Как только кто-нибудь становился охотником, то за такое обращение можно было получить крепкий подзатыльник, а то и несколько раз хворостиной по спине или ногам. На охотника разевать рот было нельзя – он воин, добытчик и защитник. И некоторые из них станут охотниками через два дня, а пока… Пока озорные мальчишки пользовались случаем и изо всех сил старались посмеяться впрок.

Нухай, который только что передал ношу алха обратно Хойхо – он добыл, пусть он и зайдёт с ней в стойбище, чтобы все видели – резко вытянул руку и выдал затрещину ближайшему мальчишке. Тот ойкнул, и сразу перестав скалиться, и чуть не выронил пустой горшок для воды. Остальные, видя это, живо отпрыгнули на несколько шагов от тропы.

– Ты ещё не охотник! – Возмущённо завопило несколько голосов.

– Не шуми, когда спрашиваешь про охоту. – Довольный Нухай поправил накидку на плечах, и с улыбкой отправился дальше, ступая за Хойхо.

– Вонючий гурхул. – тихо раздалось сзади.

Нухай резко развернулся на эти слова, но мальчишки уже бежали, шелестя ногами по траве в направлении берега.

– Пошли-пошли! – Поторопил его Хойхо, не оборачиваясь. Мурхал шёл впереди и Хойхо это, кажется, начинало задевать. Всё-таки, он был на пол зимы старше и его алх был больше. Они ускорили шаг.

Кайлу шёл самым последним, после девушек. Ему так торопиться было незачем. Алха он не добыл, острогу сломал, да и его ноша была не самой тяжёлой: несколько пригоршней в мешке, травы, набранные впрок и наконечник остроги на поясе. Вот и всё, не считая одежды, которая была на нём. Большой горшок несла в мешке Хита, а остаток пригоршней на себе тащила Сийна.

Мальчишки пробежали их недлинный караван, и притормозили возле Кайлу.

– Как охота, Кайлу?

– Пара лягушек, всего… Потом встретил большую жабу. Она сломала мою острогу и чуть не съела меня. – Ответил Кайлу с серьёзным лицом.

Мальчишки, не распознав шутки, остановились удивлённые. В руках у Кайлу, и вправду, не было всегдашней остроги.

– Большая жаба? – Удивлённо спросил Катэ, светлорусый мальчик с царапиной на носу.

– Огромная. – Кивнул Кайлу. – С острыми зубами. Мы такой ещё не видели. Нам пришлось убежать в стойбище. – Он оглянулся с деланной тревогой. – Кажется, она идёт по следу. – И он быстро прошёл дальше по тропе, оставив озирающихся мальчишек в топтаться в тягостных раздумьях.

Впереди тихим ручейным переливом раздался смех Ллайны. Она всё слышала и оценила шутку. Сегодня вечером малышня будет пугать друг друга рассказами про огромных зубастых жаб.

Впереди послышались радостные восклицания. Старшая молодёжь уже заходила в стойбище.

*****

По всему стойбищу стелилось словно бы рассеянное в воздухе серо-белёсое полупрозрачное покрывало. Едкий запах сырого дыма сразу же ударил в нос. Кайлу догадался, что это выжигали большие деревья на поляне, где обычно проходили собрания стойбища. Он мимолётно улыбнулся – об этом часто говорил и вождь и старшие охотники, что поляну надо бы расширить, но никто не хотел заниматься этим муторным делом. А сейчас, значит, за пару дней до празненства, всё-таки, решились. Хорошо, что он ушёл с молодёжью – к таким делам обычно привлекали всех не-охотников и не-семейных.

Впереди идущие уже приветствовали Матала, пожилого охотника, который сломал ногу семь вёсен назад. Он, из-за хромоты, теперь не мог ходить на охоту, но зато приноровился делать замечательные стрелы и наконечники. Его не раз хвалили охотники. Говорили, что его стрелы несут удачу. Их охотно брали, отдавая взамен птицу и мясо, поэтому в доме Матала была еда. А сейчас он руководил младшими подростками стойбища и теми, кто не сумел улизнуть на озеро с «ловцами лягушек», то есть с ними, с молодыми охотниками.

Кайлу знал, что сначала острыми палками надо разрыхлить и разгрести землю вокруг дерева, обнажив комель и корни. Это было нелёгким делом, порой надо было лить много воды, чтобы размягчить задубевший под корнями грунт. Затем, когда эта работа была сделана, и дерево становилось похожей на паука, привставшего на своих лапках, под ним разводили огонь, который через долгое время пережигал сырые корни, и дерево можно было валить. Жгли корни не абы как, а с тем расчётом, чтобы упавший великан не разбил чью-нибудь хижину или не зашиб человека. Поэтому, сначала выжигали с той стороны, куда хотели, чтобы упал ствол. Обязательно нужен был кто-то старший и опытный, чтобы руководить процессом, и особенно следить, чтобы пронырливые дети не попали под падающий ствол. Если сделать всё правильно, то большое дерево не падало разом, а постепенно накренялось, теряя один за другим свои опоры-корни. Тогда было сразу видно, в какую сторону оно в итоге ляжет.

– А-а, вернулись, бездельники! А я вас по всему стойбищу искал! Некому было мокрую землю носить. – Добродушно прогудел Матал, разглядывая убитых алхов. – Успели, значит, до посвящения убить что-то побольше лягушонка. Ну что ж, добрая добыча. Особенно эта. – Он хлопнул ладонью по туше, которую нёс Хойхо. – Добрые охотники. – Шёпотом добавил он, подмигивая Хойхо и Мурхалу. Он назвал их охотниками. Это означало, что на совете старших, он подаст свой голос за них.

– Пусть духи пошлют удачу в работе, охотник Матал! – Это молодые парни вежливо приветствовали его.

– Да уж, теперь только в работе удачи и просить. Охоту они мне закрыли. – Матал улыбался в свою длинную бороду. Все в стойбище любили охотника Матала за добрый нрав и конечно за хорошие стрелы и наконечники. Матал всё делал хорошо. Он умел «видеть дело», как говорили люди. Он уже не прижигал углями волосы на лице, после того, как перестал уходить далеко от стойбище и поэтому его можно было узнать издалека по большой бороде, которая с каждым летом более и более походила на чешую серебристой сальпы.

– Ну, а ты? – Матал теперь смотрел на Чийта. – И головастика не добыл?

– Духи сегодня послали добычу им! – Чийт мотнул головой в сторону старших парней.

– Духи посылают добычу терпеливым и внимательным. – С укоризной в голосе произнёс Матал. Все понимали причину такой предвзятости. Чийт был его младший сын.

Хромой охотник покачал головой. – Иди, обними Малу, и приходи помогать.

– Охотник Матал, уже смеркается. Неужели, после долгой дороги, ты заставишь сына работать? – Это Нухай вступился за друга. – К тому же мы голодные.

Махал стоял и смотрел на них. Чийт наклонив голову, молча ждал. Остальная молодежь, тихонько огибая их, проходила дальше, в глубину стойбища. Махал дождался, пока все пройдут и только потом тихонько буркнул, отворачиваясь.

– Ладно. Иди, покажись матери… и поешь.

Чийт и Нухай, радостно улыбаясь, быстро пошли за остальной молодёжью. Кайлу тоже, вежливо кивнув, прошёл мимо.

– Сегодня уже не дожжём. – Это Матал за его спиной обращался к малышне. – Вон, сюда хворост кладите и идите в хижины. Завтра, как солнце осветит поляну, чтобы были здесь. Всем понятно?

Ребятня, радостно пискнув в ответ, быстро покидала хворост рядом с дымящимися корнями, и, обгоняя ушедшую молодёжь, дружной стайкой устремилась в стойбище. Матал, грустно улыбаясь, посмотрел им вслед, затем, поколотив палкой еще не пережжённые корни, он отодвинул небрежно брошенные охапки хвороста от углей.

– Кайлу! – Он окликнул его в спину. – Погоди.

– Пусть духи пошлют тебе удачу, охотник Матал. – Кайлу сделал несколько шагов навстречу, не дожидаясь, пока пожилой охотник сам дохромает до него.

Матал добродушно пряча улыбку в бороду, остановился рядом с ним.

– А у тебя как с удачей? Духи послали тебе рыбу?

– Послали, охотник Матал, я убил две большие рыбы с красным мясом, а ещё сломал острогу. Но рыбу мы съели вместе, а острогу я пока не починил. Нужно новое древко. Так что я и без рыбы и без остроги. – Кайлу усмехнулся, разводя руками.

– Ничего. Рыба с красным мясом очень сильная… и вкусная. А с наконечником я могу помочь, если пожелаешь.

– Наконечник цел.

– Хорошо-хорошо, – Матал кивал, и было видно, что про добычу он спросил из вежливости, а интересует его нечто другое. – Скажи, вы ведь были на дальнем заливе, где маленькая речка с тиной впадает в озеро?

– Там много лягушек. – Улыбнулся Кайлу.

– Да-да, – хмыкнул Матал, кивая. – Скажи, Кайлу, – снова повторил он, – у вас там ничего странного не происходило – ну, необычного? – Он понизил голос.

– Не знаю. – Кайлу добростовестно задумался. Он сразу же вспомнил старуху Нойху, но говорить об этом было нельзя. Он обещал. – А! – Встрепенулся он, – рано утром зачем-то Тайса приходил.

– Тайса? – Казалось Матал ожидал услышать что-то другое. Он задумался. – Тайса… Что ему там делать?

– Наверное, он там охотился. Он дал нам ногу алха и ушёл. Мы её сварили.

– Ногу алха? – Матал пожал плечами. – Ладно… Никому не запрещено делиться добычей с другими. Это доброе дело. – Он снова покивал бородой, смотря куда-то вниз, – Ладно… – Он опять вскинул глаза на Кайлу и спросил. – Вы ведь были на дальнем заливе, это совсем не в той стороне, где живут гурхулы.

– Нет. Мы были там, где речка с тиной впадает в озеро. Пошли туда, куда и собирались. Чийт был с нами.

– Ага.

Матал думал о чём-то своём, рассеянно шевеля бородой.

– Хорошо. – Вдруг сказал он. – Ступай. – Он по-отечески похлопал Кайлу по спине, отворачиваясь к дымящимся корням.

«Странные вопросы» – подумал Кайлу. – «Опять спрашивают меня. Мог бы спросить Чийта». Кайлу развернувшись, быстрым бодрым шагом побежал к дому. Там уже стояла его маленькая мама. Это именно ей Кайлу был обязан своим невысоким ростом. Она, чуть вжав в голову плечи, искательно улыбнулась ему, и бросилась навстречу. Кайлу, не удержавшись, раскрыл объятия и прижал маму к своей груди. Он пока ещё был не охотник, значит, можно было и обнять. Отец вышел из хижины следом. Он тоже был невысокого роста, но крепкий и кряжистый, с уже поседевшей головой. Светлорусая борода была короче и темнее чем обычно. Отец её обжигал – тоже готовился к празненству.

Кайлу степенно шагнул к нему, и остановился, почтительно опустив глаза. Он был уже вровень с отцом, и видимо, ещё вырастет немного выше.

– Пусть духи пошлют тебе богатую добычу, охотник Агал. – Кайлу поздоровался так, как того требовали обычаи стойбища. Он, во-первых, был молодёжью, а Агал охотником, и только, во-вторых, они были отец и сын.

– Ну. – Хмурясь и пряча улыбку, спросил отец. – Как сходили? – Он положил руку ему на плечо.

Кайлу, радостно улыбнувшись, поднял глаза.

– Неплохо. Я бил большую рыбу с красным мясом, но сломал острогу.

– Сколько? – удивился Агал.

– Я убил две, но потом сломал острогу. Вторая была большая, с твою руку, охотник.

– Пойдём. – Отец первый зашёл в хижину. Мама быстро шмыгнула следом. Потом зашёл и сам Кайлу.

На камнях очага и вправду разогревался горшок с мясом алха. Мама его делала по особенному, как никто в стойбище. Сначала обжаривала на камнях, потом долго тушила в острых листьях дикого лука, понемногу помешивая и подливая воду. Листья лука к концу лета становились жёсткие и невкусные, но когда их так долго тушили в жирном бульоне, они, как будто вспомнив свою весеннюю молодость, вдруг становились мягкими и отдавали свой, особенный аромат мясу. Кайлу огляделся – высоко на перекладинах наката крыши висели натёртые солью и лесным чесноком, куски свежего алха. Значит, отцу вчера духи послали удачу. Он вопросительно посмотрел на мать. Та довольно улыбнулась круглым и добрым лицом, и кивнула. Она опустилась на колени перед очагом, тонкой палочкой помешивая куски алха в разваренных и душистых листьях лука. У Кайлу всё свело в животе от этого запаха. Он опустился перед очагом со своей стороны, сев на свой травяной подстил.

– Гордиться особо нечем. – Нехотя пробурчал отец. – В это лето алхов много и сайсылы встречаются нередко.

– Мясо алха очень вкусное. – Ответил Кайлу.

– Ты мать за это похвали.

Отец уселся и стал перебирать зимнюю одежду – она валялась тут же, на полу. Это означало, что ему надоело болтать, и дальше он будет только слушать.

– Хойхо и Мурхал тоже добыли по алху. – Он умолчал, что алх у Мурхала был совсем молодой. Молодой или нет, это тоже был алх, и его надо было суметь добыть.

– Тебе тоже надо в лесу начать охотиться. – Мама торопливо накладывала ему в чистую пригоршню. – Если ты язык рыб понимаешь, то значит, и язык зверей распознать сможешь. Старики говорят, что не бывает так, чтобы духи дали понимание в одном и закрыли в другом.

Кайлу взял пригоршни и вдохнул, ни с чем не сравнимый, аромат алха тушёного в листьях лука. Он об этом мечтал, пока шёл сюда. Он, подцепляя острой палочкой куски, жмурясь, отправлял их в рот. Затем промычав от удовольствия, он заметил, что и отец и мать, оба с улыбками смотрят на него. Отец, крякнул, и повернувшись к матери сказал. – Нутала, дай мне, что ли? Вон как ест. И сама поешь. Сейчас всё стойбище сюда на запах сбежится. – Он снова склонился над шкурой, проверяя шов.

Какое-то время они ели в молчании, только счастливо поглядывая друг на друга. Кайлу первый опустошил свою пригоршню, и ему очень хотелось ещё. Наесться, насытиться этим мясом, этим запахом очага и родными лицами. Он вздохнул и поёрзал. Просить ещё считалось невежливым. Охотники учили молодёжь так – «Сложи две ладони» – требовали они. И когда мальчишка складывал, они наставительно произносили – «вот, сколько надо человеку. Ровно пригоршня». Поэтому небольшие глиняные мисочки и звали пригоршнями. Но мама тихонько, не дожидаясь его просьбы и всё понимая, подложила ему из горшка ещё.

*****

– Когда ты станешь охотником? – Вздохнула мама, убирая пустые пригоршни.

– Точно не в этот раз. Может на следующий год. Мне ещё надо убить хотя бы алха. – Кайлу довольно откинулся на свой подстил.

– Можно подумать, ты рыбу мало бил.

– Рыба не сайсыл. – Вздохнул Кайлу.

– Можно подумать, что взрослые охотники рыбу не бьют. – Она начисто вытерла пучком сухой травы три пригоршни и бросила пучок на угли – в пищу духам хижины. – Бьют, да только не у всех так хорошо как у тебя получается. Точнее, ни у кого.

– Ну, да-а… – Задумчиво протянул Кайлу. Он вспомнил, что ему завтра надо идти за орешником. Может быть, ну её, эту Нойху. Срежет он себе подходящую пайлу, где-нибудь, рядом со стойбищем, и не потащится в эти серые скалы в сторону гурхулов.

– А может и в этот раз? – Задумчиво сказала мама, глядя на угли. – Хотя… мне женщины у озера вчера сказали, что шаман сердит на тебя. Говорят, что ты духов обманул. Поэтому ли тянут?

– Что? – Кайлу удивлённо выпрямился, садясь на подстиле.

Отец досадливо крякнул и упёр гневный взгляд на мать.

– Я просто хочу, чтобы он тоже охотником стал. Мало он рыбы добыл? – Она, схватив вытертые пригоршни, порывисто вышла наружу – ополоснуть.

– Охотник Агал, что это значит? – Спросил Кайлу дрогнувшим голосом.

– То бабы, как лягушки, пустое квакают. – Отрезал отец.

Он сидел и продолжал ковыряться в своих шкурах, а Кайлу всё так же, не отрываясь, смотрел на него. Мама не заходила. Наконец отец повернулся и нехотя произнёс.

– Те две старухи, что ты зимой кормил… по предсказанию шамана должны были умереть. Вроде так было сказано… Не вынести голода. Но они пережили эту зиму, видишь. Поэтому и говорят так. Не обращай внимания. Духи дали им выжить, вот они и выжила, а ты тут ни при чём.

Кровь бросилась Кайлу в лицо. Как это понять? Заботится о старых и слабых было почётным делом. За это хвалили. Щедрых охотников-воинов воспевали в песне посвящения. Что это значит – он обманул духов? Если бы духи хотели, они бы не послали ему столько рыбы. Или старухи бы всё равно умерли. Зачем такое болтают? Он вдруг, против воли, почувствовал, что какое-то липкое чувство вины оседает изнутри. Он наклонился, обхватив себя руками, глядя на мерцающие угольки.

Тихонько вошла мама. Ничего не говоря, она положила плошки под накат из перекладин, и, опустившись рядом с Кайлу, стала задумчиво перебирать охапку жёсткой сукоры, вытягивая длинные стебли из кучи и связывая их в длинные пучки. Потом эти пучки переплетались между собой и стелились на пол. Если связать их в несколько слоёв, то можно было делать подстил для сна. От сукоры в хижине стоял едва заметный горьковатый запах, и не было блох.

«Я не сделал ничего плохого» – думал Кайлу. Но противное чувство не спешило уходить. Как будто мелкие паутинки, налипшие на лицо – вроде и мелочь невесомая, а всё равно чувствуешь, и убрать сразу не можешь. Он какое-то время рассеянно смотрел сквозь маму, потом лег, отвернувшись к стене хижины. «Я не сделал ничего плохого» – ещё раз повторил он себе, закрывая глаза. В этот момент кто-то постучал ладонью по пологу у входа.

– Кайлу. – какой-то мальчишка его звал снаружи.

– Кайлу спит уже. – Ответила мама, поворачиваясь на голос. – И тебе пора.

– Его шаман зовёт. – Донеслось в ответ.

Глава 5. Шаман стойбища.

Хижина Нойхон-Чона стояла сразу у большой поляны, на которой проходили общие собрания племени. Хижина была большая, крепкая, состыкованная сразу из трёх хижин. В первую шаман иногда, по очень большому расположению, приглашал кого-нибудь из охотников. Во второй спал сам с жёнами, а в третью мог заходить только он. Кайлу это слышал от других мальчишек, а откуда знали те, он понять не мог. Если шаман о чём-то совещался с охотником, то это оставалось втайне. «Сказанное на совете – остаётся на совете» – такое было правило… но, всё-таки, откуда-то знали. Сам же Кайлу видел хижину только снаружи. Видел и удивлялся – неужели такую громадину смогли построить за одно лето?

Чтобы построить хижину, где-то надо было выкопать яму. Обычно недалеко. Её потом использовали как отхожее место. Площадку для будущего обиталища человека выкладывали камнями в несколько рядов, а затем сверху наносили много глины, разравнивая и уплотняя её. Так появлялся пол.

Затем брали длинные жерди и выставляли их вокруг пола, и другими поперечными длинными жердями скрепляли их концы друг с другом, перевязывая узкими лентами сырой коры. В начале строительства всё было очень хлипко, но старшие приговаривали – «глина всё удержит». Потом шаткий каркас переплетали тонкими и длинными побегами и ветвями деревьев. Чем больше – тем лучше. Вход делали не прямой, а с закрутом вдоль стены, как у улитки, чтобы зимой можно было вешать два полога. Когда некрасивые стены, с торчащими во все стороны ветками, обретали относительную устойчивость, их начинали обкладывать глиной, щедро перемешанной с песком, сухой травой и мелкими ветками. Это была долгая и кропотливая работа. Глиняный раствор надо было хорошо перемешать, а затем втирать как можно глубже в переплетение ветвей. Слой, второй, третий…

Когда глина подсыхала, наступала очередь крыши. Наверх, со смехом, забирались молодые парни – теперь можно было не бояться, что стены рухнут – наваливали сверху кучи заготовленной сушёной травы, и только потом занимались установкой наката крыши. Кто-то, у кого родни было поменьше, делал крышу в один накат, другие же, кто мог, делал крышу в два наката. Жерди для крыши так же переплетались прутьями и замазывались глиной. Главное было правильно смешать глину с песком, чтобы потом на жарком солнце, она не растрескалась и не прохудилась во время затяжных осенних дождей. Охотники, принятые племенем, отходив зиму и пережив весну, в начале лета могли выбрать себе жену и начать строить хижину.

Большая поляна находилась в самом дальнем конце стойбища. Старшие говорили, что когда-то давно здесь был просто маленький лужок, заросший сукорой и редколесьем. Но мелкие деревца повыдёргивали, сукору растащили по хижинам, а лес по краям поляны, уж который год выжигали, роняя сразу по нескольку больших деревьев.

Вот и сейчас Кайлу заметил в темноте два крупных лежащих ствола. Мелкие ветви уже оболомали, а крупные, ещё нет. Зато сами деревья оттащили к старым стволам так, чтобы на них могли сесть старики и пожилые женщины. По всей видимости, это было сделано ещё вчера. Лёгкий запах гари от корней чувствовался даже сейчас.

Кайлу, подойдя к хижине, осторожно взял деревянную колотушку, висящую на ремешке, и постучал по толстой жерди входа.

– Кто там? – Раздался голос шамана.

– Говорящий с Духами, к тебе пришёл сын охотника Агала. – Стараясь, чтобы голос не выдал невольной дрожи, ответил Кайлу.

Внутри послышалось шевеление, кожаный полог откинулся, и отсвет костра очага проник наружу. Почти сразу же его заслонила массивная фигура Нойхон-Чона.

Шаман не спеша вышел из хижины, встал, глядя на Кайлу сверху вниз, смотрел какое-то время, затем довольно хмыкнув, сказал. – Устал, наверное? Ну… Пойдём внутрь. – И он первый, откинув полог, зашёл в дом.

Кайлу ошарашенно выпучил глаза в темноте. Чтобы Нойхон-Чон сам позвал его внутрь, как какого-нибудь заслуженного охотника? Уж не ослышался ли он? Это было либо очень хорошо, либо очень плохо. Он стоял и не решался зайти.

– Ну что стоишь, проходи! – По голосу Кайлу услышал, что тот улыбается, и он, на подгибающихся ногах, зашёл внутрь.

Сам шаман был на ладонь выше Кайлу. Коса светлых волос была заплетена назад как у охотника. Коренастый и широкоплечий, он и был охотником. Как и вождь, одним из самых уважаемых. И ему и вождю принадлежали решающие голоса на совете племени. И если вождя называли Глава Охотников, то к шаману при встрече надо было обращаться – Говорящий с Духами. У него, конечно, было имя, как и у всех людей. Звали его Нойхон. Добавление «Чон» – означало «шаман». Кайлу знал, что ему было уже почти пять-на-десять лет.

От огня в хижине было светло. Кайлу успел заметить, что помещение этой первой большой хижины было разделено глиняной перегородкой и проёмом завешанным ещё одним пологом.

– Ну, садись. – Шаман указал ему на кусок обожжённого бревна у стены, а сам бросил пучёк мелкого хвороста в огонь и стало ещё светлее. Он повернулся к Кайлу, улыбаясь.

– Устал, спрашиваю. – Он оглядел его при свете своим внимательным взглядом. Глаза у Нойхона были водянисто-голубые и очень цепкие. От них у мальчишек замирало сердце, и хотелось убежать, хотя все знали, что шаман добрый человек и всегда ходатайствует перед духами о богатой добыче и благополучии племени.

– Не очень. – Осторожно ответил Кайлу, садясь на бревно. Оно было выжжено небольшим углублением сверху и вытерто до блеска. Наверное, ушло много времени и сил, чтобы так обделать его. Зато сидеть было очень удобно. Это Кайлу, поневоле, сразу оценил, едва сев.

– Конечно, устал, – рассудительно ответил он за Кайлу. – Поел хоть? – спросил он, продолжая улыбаться. – А то, скажешь, позвал меня Нойхон, даже поесть не дал. А? Кайлу, сын Агала…

– Я поел и даже успел немного отдохнуть, Говорящий с Духами.

Кайлу сидел и ничего не понимал. Нойхон-Чон обратился к нему по имени. Это, опять-таки, было либо очень хорошо…

– Ну вот. Не сердись на меня. – Шаман сел чуть сбоку от него на такое же удобное бревно, и благожелательно смотрел на Кайлу. – Молодёжь говорит, что ты подбил большую рыбу с красным мясом. Верно?

– Да, Говорящий с Духами, но мы её съели.

Нойхон-Чон задумчиво покачал головой.

– Большая рыба с красным мясом приходит в дальние реки, когда листья становятся красными. Ты, говоришь, что подбил её в озере?

– Да, Говорящий с Духами. Мы были у того залива, где мелкая речка впадает в озеро…

– …оно ещё всё заросло тиной и ряской, и там любят выводить своих детёнышей крякающие орты… – перебил его шаман, договаривая за него.

– Да. – Кайлу немного смутился. – Только… их мы нечаянно распугали в первый же день, как пришли туда.

Это было правдой. Когда младшие из них, радостной гурьбой, вывалили на место их стоянки, жирные орты с подросшими птенцами, большой стаей, принялись дружно улепётывать оттуда на большую воду. Такчи и Мурхал, которые взяли луки, только ругались на девушек и Айли, что они зазря распугали жирных орт. А те задорно отвечали им, что надо было им охотиться отдельно, а не идти вместе со всеми.

– Эх, молодёжь. Пока всему научитесь… – Шаман снисходительно покивал головой. – Ты теперь понимаешь, почему охотиться надо в полной тишине? Или если сообща, то очень хорошо продумать, как гнать зверя, чтобы вывести его на удар копья или выстрел из лука… А что? Давай возьмём красивых девушек, с ними так приятно рядом находиться. Возьмём детей, им ведь тоже интересно и все вместе пойдём за сайсылом. Много ли мы добудем? А? Или гурхулов встретить на дальних подступах? – Нойхон засмеялся. – Ладно, это я так. Вы ещё молодёжь, вот и прогулялись как молодёжь. Охотники уже себе такого позволить не могут.

Кайлу молчал.

– … значит ты добыл большую серебристую рыбу с красным мясом. – Он вернулся к рыбе. – Где на озере ты её добыл?

– Я заплыл очень далеко, где высокая гряда камней с деревьями нависающими над водой… Там бьёт холодный ключ из-под скал, и стоят эти рыбы. – Немного скомканно пояснил Кайлу.

Шаман удивлённо смотрел на него.

– Ты заплыл так далеко? – Он казалось, не верил.

– Да, Говорящий с Духами.

– Ну… – Нойхон перевёл взгляд на огонь в очаге. – Это очень далеко. Ты ведь болел этой весной… Значит, окончательно поправился.

Кайлу кивнул. Про его болезнь все знали, шаман ведь сам приносил ему кости сайсыла для бульона.

– Удивил ты меня, Кайлу. – Шаман усмехнулся. – Это не каждому удаётся.

Кайлу невольно приосанился. Шаман опять назвал его по имени.

– Мда… – Он задумчиво поднял взгляд. – Я вот, что тебя позвал-то. Через два дня будет празненство, посвящение в охотники… – Он чуть наклонился к Кайлу и понизил голос. – Хочу спросить тебя, но ты понимаешь, что всё, что было сказано здесь, здесь и остаётся.

Кайлу кивнул, внутренне напрягшись и молча ожидая продолжения.

– Я хотел спросить тебя про Мурхала. Мнение охотников я знаю, а вот мнение близкого друга, это немного другое. Как ты думаешь, его можно уже принять?

Кайлу ошарашено смотрел на шамана. Что это значит? Шаман спрашивает его мнения, кого принять в охотники?

– Что ты так смотришь? Ты Мурхала лучше всех знаешь. У тебя и спрашиваю. – Спокойно пояснил Нойхон.

– Ну… – Начал Кайлу. В горле пересохло от неожиданности. – Я думаю, он будет хороший охотник. Один сайсыл у него уже есть. К тому же сегодня утром он добыл алха. Он сильный и выносливый. – Кайлу сбился, словно бы ему не хватало воздуха, и остановился, глядя на шамана.

Нойхон-Чон рассудительно покачал головой слушая.

– Я так и думал. Хорошо. Вы хорошие друзья, и я, пожалуй, скажу тебе ещё кое-что, что должно остаться в этих стенах. – Он доверительно подсел к Кайлу на его бревно. – Я не так давно говорил с Мурхалом про тебя. Он мне сказал, что из тебя получиться замечательный охотник и тебе давно пора переходить на дичь крупнее рыбы…

Кайлу показалось, что хижина переворачивается очагом вверх, а стены забегали вокруг, словно стая ныкт вокруг добычи.

– Говорящий с Духами, я ведь ловил только рыбу…

– Ну и что, охотники тоже бьют рыбу. Только ни у кого, так как у тебя не получается. Хоть рыба и не сайсыл, как сам знаешь. Но сайсыла не всегда поймаешь, а ты рыбу добываешь всегда. Даже зимой. Я такого никогда не видел, а повидал я немало, уж поверь мне. Так что, готовься. Через два дня выходи после Мурхала, будем и тебе косу заплетать. Понял? – Шаман, по-дружески, приобнял Кайлу за плечи.

От услышанного шумело в голове и Кайлу, казалось, забывал дышать.

– Я не ожидал в этом году. – Честно признался он, чувствуя, что на глаза наворачиваются слёзы.

– А чего ждать, Кайлу? Охотником ведь сначала становятся, а потом наш народ принимает. Это на другого кого, смотришь и не знаешь, принимать или нет. Пусть ему уже много лет. Ничего не может, только квакает впустую, да дичь распугивает. Ты – другое дело. Ты по своим делам уже охотник. Если тебя не принять сейчас, ты что, меньше рыбы добудешь? Или плавать хуже станешь? От тебя вон, сколько пользы зимой было. Только заболел ты потом, а то бы и весну полегче прошли.

Волна тёплой благодарности затопила сердце Кайлу.

– А мне сказали, что ты на меня сердишься, Говорящий с Духами. – В порыве откровенности вырвалось у Кайлу.

– Да с чего сердиться-то? Все бы так делились и поддерживали слабых. Я был бы только рад. – Шаман вздохнул, и по-отечески прижал его к себе. – Мне это и Мурхал говорил, когда я его спрашивал о тебе… Ты завтра чего делать-то собирался?

– Я хотел поискать древко для остроги. Моя сломалась.

– Ага. Ну, поищи-поищи. Воину и охотнику нужно копьё… и острога. Дело ответственное, поищи. Я вот тебе ещё что дам… – Нойхон встал и заглянул за полог, что-то взяв оттуда. – Смотри, – продолжил он. Это нож из кости шайтала. Самый лютый зверь. Я сам когда-то убил его. Из костей сделал наконечники и ножи. И это нож тоже. Он очень крепкий. Возьми, спрячь под накидку. Им можно резать даже дерево. Знаешь как?

Кайлу кивнул. Он знал. На коре сначала делался надрез и ветка сгибалась, потом раз за разом крепким ножом умелый охотник проводил с нажимом, слой за слоем, разрезая твёрдые волокна. Выламывать древко считалось плохим делом. Дерево могло продольно треснуть, и тогда ветка уже ни на что не годилась.

– Вот. – Шаман похлопал его по плечу. Давай. Выбери хорошее древко. Даже если два дня уйдёт. Нож никому не показывай, потом наденешь под накидку на посвящение.

– А меня выберут? – Спросил Кайлу дрожащим голосом.

– Ну, если я, да Глава Охотников, слово скажем, то… – Нойхон улыбаясь, глядел на него. – Но об этом вслух не говорят, верно? А теперь ступай. Я и так сказал тебе больше чем можно.

– Благодарю тебя, Говорящий с Духами. – Кайлу встал, пряча нож под накидку. – Пусть духи всегда посылают тебе богатую добычу. – Голос Кайлу срывался от благодарности.

– Иди. – Нойхон чуть подтолкнул его к выходу. – И помни, что всё сказанное здесь, остаётся здесь.

Кайлу стоял и смотрел на спящее стойбище, сжимая в руке нож под летней накидкой. Его сердце билось, отдавая уханьем ночной совы в ушах. Что это только что было? Его берут в охотники, и сам Говорящий с Духами дал ему свой нож из кости шайтала, чтобы он аккуратно срезал себе древко для остроги и копья. Шаман дал ему свой нож… Насколько Кайлу понимал, это могло означать только одно – Нойхон возьмёт его в ученики. Тот, кто говорит с рыбами, возможно, сам будет говорить с духами. От этих мыслей Кайлу чуть не сделалось дурно. Он думал, что был счастлив, когда просто пришёл домой и ел тушёное мясо алха. Теперь он стоял один посреди ночного стойбища и чуть не падал на землю от заполнявшей его радости. Он судорожно набрал воздух в лёгкие, стараясь не закричать от переполнявших его чувств, и неторопливо пошёл через спящее стойбище к своей хижине, пытаясь унять неистово стучащее сердце. Он остановился, заметив, как из под полога его хижины пробивается свет – отец с матерью не спали, ожидая его. Но ему, почему-то, остро захотелось увидеть Ллайну. Чтобы она посмотрела на него, просто посмотрела. Он не сказал бы ей ничего, но пусть бы она догадалась, пусть бы предположила сама, пусть бы подумала… Она узнает об этом через два дня… И Кайлу станет охотником и уже к началу следующего лета сможет позвать её в свою хижину. У них всегда будет много еды, особенно рыбы. Она узнает об этом через два дня. Она и всё стойбище, и родители …и Мурхал.

Что это за глупости он думал про Мурхала, хорошо, что хватило ума не сказать чего-то такого вслух. Его друг оказался настоящим другом, а ему уже почудилось невесть что… Это он – Кайлу, думал о Мурхале плохо, а тот ведёт себя… и есть… его настоящий друг.

Кайлу тихонько вытянул из-под одежды нож шамана. Тонкое и острое белое лезвие, рукоять обсаженная накладками из черного дерева. Красивые кожаные ножны, украшенные бахромой. Кайлу ещё никогда не держал в руках настолько красивую вещь. Он только помнил, как на общих собраниях племени, шаман, оглашая окончательное решение, поднимал руку с ножом – не этим, другим, гораздо больше, и громко нараспев говорил: «Народ пойонов! Слушай волю духов!»…

Кайлу осторожно спрятал нож опять под накидку и пошёл к себе в хижину. Родители не спали.

– Ну, что? – Взволнованно вскинулась мать. Отец только хмуро молчал, глядя на него со своего подстила.

– Всё хорошо, мама. Всё хорошо. – Пытаясь быть сдержанным, ответил Кайлу, но его рот, против воли разошёлся в торжествующей улыбке. Он тут же отвернулся, но мама всё уже поняла. Поняла, счастливо охнула и замолчала. Ведь говорить об этом было нельзя.

– Спать пора. – Так же хмуро проговорил отец. Он один смог совладать со своими чувствами и не показать вида своей радости. Он первый лёг на сухой подстил и накрылся шкурой, отворачиваясь к стене.

Следом за ним лёг и Кайлу. Лёг и закрыл глаза. Завтра он пойдёт за ходуком в ту сторону, что указала ему эта старая Нойха. Охотнику нужно хорошее древко. Много хороших ровных палок для копий и острог. Мама, ещё тихонько всхлипывая от радости, суетилась возле очага, что-то там приводя в порядок, а он лежал, сжимая под шкурой нож, данный шаманом, и твердил себе, что всё совершится уже совсем скоро. Скоро. Осталось два дня. И он заснул на своём обычном месте абсолютно счастливый.

Глава 6. Орешник-ходук

Умный и толковый охотник никогда не заблудится в лесу. Ведь что такое лес? Это много холмов поросших деревьями. Между холмов текут ручьи. Они выходят где-то из-под земли, из расщелин покрытых мхом скал, стекают вниз, и струятся далее, между холмов петляя и выгибаясь, смешиваясь с другими ручьями побольше и поменьше. Можно представить лес как большое стойбище. Вон та большая мохнатая гора пусть будет хижина шамана, холмы вокруг неё, это как бы хижины поменьше. Ручейки, текущие между холмов, это словно бы тропинки от одной хижины к другой. А ещё это вода, которая нужна всем: и зверю и птице и рыбе. И уж, конечно, человеку. Вот так охотники и учили молодёжь – «Иди вдоль ручья – это путь. На этом пути и рыба, и птица и зверь».

Большинство ручьёв в лесу вокруг стойбища, так или иначе, стекало в Большое Озеро. И если охотник по глупости вдруг перепутал ручей, то рано или поздно он всё равно выйдет к широкой водной поверхности озера, а там уж сообразить, где находится стойбище, сможет и самый маленький ребёнок.

Но Кайлу теряться не собирался. Он быстро и собранно шёл по указанным Нойхой приметам. Идти вдоль ручья совсем не означало топать чётко по его берегу, достаточно было держать его в уме, как и ход солнца, большую гору или какой-нибудь другой, заметный указатель. Нож шамана был привязан к поясу и скрыт одеждой. Наконечник остроги тоже был на поясе. Без оружия в лесу Кайлу чувствовал себя немного неуютно. Он подобрал длинную сухую, но ещё не гнилую палку. Обломал мелкие ветки, и получилось что-то вроде шеста. Можно при нужде и опереться, и змею с пути отшвырнуть, и зазевавшуюся куру прибить ударом по глупой голове. Да и чувствуешь себя увереннее – что-то есть руках. Хоть и не настоящее копьё, но всё-таки…

Он вышел из стойбища, когда все уже проснулись, и вокруг шумела привычная суета. Мать и отец тоже встали, но не шумели, давая ему выспаться. Он открыл глаза и сразу же нащупал нож, который так и сжимал под шкурой, пока спал. Красивый острый нож из кости лютого шайтала был на месте. Значит, всё вчерашнее ему не привиделось во сне. Его действительно позвал Нойхон-Чон, ввёл его в свою хижину, по-доброму говорил с ним, доверил свой нож… а через два дня его на общем совете племени выберут в охотники. Он вытянулся на подстиле и счастливо смотрел перед собой на потолок хижины: на переплетение, потемневших от дыма, веток, на перекладины на которых висела ранее добытая им и высохшая до звона, рыба. Смотрел на потемневшие от соли куски мяса алха. На ровные стволы маленьких пайл вставленных рядком поперёк в стены в углу хижины – там мама держала горшки и пригоршни. Он лежал, смотрел и уже в уме набрасывал тот путь, которым ему предстояло идти.

Он глубоко вздохнул и поднялся на подстиле. Сразу же встрепенулась мать. Она бросила траву, которую переплетала ещё накануне и обернулась к нему всё с тем же немым вопросом во взгляде, что и вчера. Кайлу, уже взяв себя в руки, улыбнулся и кивнул ей, приветствуя.

– Вчера немного мяса осталось. Холодное. Очаг пока не разжигали. – Она виновато улыбалась в своей обычной манере.

– Да, мама. Сейчас поем и пойду.

– Древко будешь искать? – Мама торопливо накладывала из горшка остатки вчерашней еды ему в пригоршню.

– Да. Нужно найти хорошее.

– Когда придёшь?

– Как найду. Может быть завтра. – Кайлу растирал застывшее ото сна лицо. «На всё хорошее нужно время и терпение» – так учили малышей в стойбище. Чтобы найти и добыть сайсыла или алха нужно время и терпение. Чтобы узнать, где есть соль нужно время и терпение. И уж, конечно, чтобы найти, где растёт орешник-ходук и раздобыть древко, а желательно не одно, нужно терпение. И, разумеется, время. Поэтому он придет, может быть, завтра. Может быть завтра к вечеру, но никак не позже. С древком или без.

Торопливо закинув в рот еду, Кайлу встал и взял свой мешок. Две плотно скатанные шкуры – чтобы подстелить и чтобы укрыться, две сушёные рыбы, мешочек с солью и всё. Охотнику довольно. В лесу везде текут ручьи, полно грибов и ягод, так что он не пропадёт. Серые ныкты сейчас тоже сытые и на человека не нападают. Другое дело – зимой.

Отец с матерью смотрели, как он собирается.

– Пусть духи пошлют тебе удачу. – Как взрослого охотника, напутствовал его отец.

– Благодарю тебя, охотник Агал. – Так же серьёзно ответил Кайлу.

– Помнишь, когда тебе шло тринадцатое лето, мы не отпустили тебя с молодыми охотниками на озеро… а ты прокопал землю под твоим подстилом и тихонько убежал к ним ночью? – Вдруг сказал отец.

Мама радостно засмеялась. Кайлу тоже расплылся в улыбке, поворачиваясь к ним.

– Конечно, помню, охотник Агал! – Воскликнул он.

Но отец, привычно нахмурясь, уже отворачивался, как будто стыдясь своих тёплых воспоминаний.

*****

В этот раз Кайлу обул свою зимнюю обувь. Он вытащил дополнительный подклад из тёплой шкуры ныкты за ненадобностью и потуже затянул ремешки над стопой. Иди по лесу это совсем не то, что идти по берегу озера. Один неосторожный шаг на острый сучёк в траве, и можно так раскровянить ногу, что назад до стойбища, придётся прыгать на одной ноге, словно в детской игре. А если поранишь обе ноги, то придётся вообще ползти или лежать и звать на помощь. И ещё неизвестно, кто тебя услышит первый, люди или ныкты.

От стойбища надо было взять чуть на руку охотника, и зайти в лес не приближаясь к Большому Озеру. Затем надо было перейти большой овраг. Кайлу эти приметы прекрасно знал. Поэтому, не выходя к озеру, он сразу за своей хижиной нырнул в лес, и быстрым шагом пройдя четыре полёта стрелы, уже оказался возле сырого оврага. Он помнил, как они маленькие ловили здесь лягушек. Родители ругались, что они отошли от стойбища так далеко. «Далеко?» Кайлу было смешно. Сколько раз ударило его сердце, пока он дошёл до этого оврага? Хотя звуки стойбища уже сюда не долетали, и вокруг стоял тёмный хмурый лес. Но эта хмурость для Кайлу была ненастоящей. Эта кажущаяся неприветливость была хмурой улыбкой отца. Он знал здесь почти каждое дерево с детства. Он быстро посмотрел вокруг и увидел тот, почти незаметный ручеёк, про который говорила Нойха. Весной он был больше и наполнял овраг мутной серой водой, давая возможность лесным лягушкам отложить икру и потом квакать в своё удовольствие, наблюдая, как вокруг резвится подрастающая головастая мелочь. Сейчас же овраг был почти сухой, и только на самом дне в чёрной грязи можно было видеть вытянутые пятнышки воды.

Кайлу в несколько больших прыжков пересёк овраг наискосок, поднимаясь к ручейку на той стороне. Он ухватился за бурый камень, и опираясь на корень дерева, затейливой волной торчащий из склона, рывком выскочил на ту сторону. Теперь надо было идти вдоль ручья. Не теряя времени, он быстрым лесным шагом устремился вперёд. Через несколько полётов стрелы, знакомые места закончились. Кайлу никогда ещё здесь не был, но знал, что вокруг пока ещё были места исхоженные охотниками. Чуть на руку матери оставалось озеро с дальним каменистым берегом, где жила эта старуха, а прямо перед его глазами шёл ручей, петляя между деревьев. Довольно скоро он зашёл в совсем незнакомые места. Он знал, что ручей вскоре должен спрятаться в землю и ему придётся искать следующую примету. Если, конечно же, он не перепутал ручей.

Старый высохший выворотень ойкха, лежащий поперёк ручейка, он увидел за несколько полётов стрелы. Значит, ручей был тот, и он шёл правильно. Скоро ручей спрячется в землю и надо будет лезть на дерево, чтобы увидеть, куда идти дальше. – Вот! Огромная и старая пайла, раскорячившая ветви, как пятерни, будто желая кого-то поймать, стояла на руку охотника от того места, где кончался, а точнее, начинался, этот невзрачный ручеёк. Сколько же ей было лет? Много раз по столько, сколько у Кайлу было пальцев на руках и ногах. Некоторые ветки высохли и стояли без листвы. Он посмотрел по сторонам выискивая дерево, на которое можно было бы залезть повыше. Вот этот суковатый ойкх, разве?

Кайлу скинул заплечный мешок, и, подпрыгнув, ухватился за ветку росшую ниже всех. Подтянуться, и зацепиться за следующие ветви было делом двух ударов сердца. Он, быстро перебирая руками и ногами, поднялся на самый верх.

Огромное зелёное море переливалось волнами перед его взором, уходя далеко за горизонт. Туда, где по рассказам стариков небо сцепляется с землёю. У Кайлу немного захватило дух от мысли, что он сейчас может увидеть то место, где кончается земля. Но земля нигде не кончалась, она простиралась, насколько хватало глаз, и даже, кажется ещё дальше. Ветер, незаметный внизу, трепал выбившиеся из косы, волосы Кайлу. Нойха сказала, что если ходить всегда только вокруг стойбища, ничего особенного достичь не сможешь. Охотники, которые наверняка хотят добыть зверя могут уходить порой на несколько дней пути. Но это очень редко. Если знаешь, что где-то там – рядом, есть соль. Большого сайсыла не унести сразу. Мясо испортится, и будет годиться в пищу только ныктам, кошхам и ещё, разве, шайталу. Пусть духи леса уберегут от встречи с ним… Кайлу, ухватившись одной рукой за ветку, другой просительно провёл себя по груди – пусть духи услышат. Вдыхая ветер, он внимательно смотрел вперёд. Где-то за его спиной, на четверть дня пути, было стойбище. По обе руки расстилалась зелень леса, и только впереди, на полторы ладони на руку матери, вдалеке высились серые скалы. Насколько Кайлу знал, где-то далее, за этими скалами, ещё через день пути, начинались земли гурхулов. Когда-то была война, и воины пойонов победили в этой схватке, забрав себе эти богатые рыбой и зверем угодья. А злые и подлые гурхулы остались на той стороне от серых скал, чтобы охотиться на ушастых хайту и есть землю во время голода.

Скала, стоящая чуть ближе и как бы наособицу. Вот, куда надо было идти Кайлу. Её надо было обойти на руку охотника и там, зайдя в ущелье, можно будет найти много орешника. Так говорила Нойха. Теперь Кайлу было важно не сбиться с пути. То, как он помнил, располагалась скала, он сможет держать в уме только первое время, затем, поднимаясь на холмы и спускаясь в распадки, он неизбежно начнёт рыскать и терять направление. Он внимательно рассматривал путь, который предстояло пройти, отмечая для себя еле заметные признаки. Он должен найти эту скалу. Если он этого не сможет, что он вообще сможет? – Он хмыкнул. – Это тоже, кажется, сказала Нойха. Интересно, откуда она знала, что скалу можно увидеть с этого места? Неужели она до сих пор может лазить по деревьям?

Скала, стоящая наособицу, когда смотришь издалека с высокого дерева, вблизи совершенно не выглядела стоящей отдельно, а находилась в такой же гряде скал, поросших снизу лесом и кустарником. Кайлу сейчас угадывал, что лес, которым он шёл, хоть и дыбился волнами холмов, но всё равно, потихоньку стекал как бы в низину, упираясь и останавливаясь, удержанный скалами. Идти надо было по руку охотника. Ближние скалы были чуть поменьше, и их с того дерева было не увидеть, а та скала, к которой шёл Кайлу, за своей спиной имела некий земляной островок, сплошь заросший кустами и деревьями. Поэтому издалека создавался вид, будто бы эта скала стоит отдельно от других скал.

Кайлу уже очень хотел пить. Он побрезговал напиться с того ручейка, да и не испытывал жажды. Сейчас же, после того, как почти полдня он быстрым шагом шёл к своей цели, он жалел, что не попил тогда. На пути ему не встретилось ни одного ручья. Даже удивительно. Кайлу внимательно смотрел по сторонам, оглядываясь, не блеснёт ли где вода, не послышится ли плеск родника. Орешника он так пока и не увидел.

Проходя вдоль скалы, он начал подниматься в расселину между большими камнями. Деревья по обе руки от него становились меньше, а почва всё более каменистой. Порой, из подо мха и перепревших прошлогодних листьев просто торчали серые камни, как бы сколотые невидимой рукой. Старая, чёрно-коричневая листва, словно стрелами была насквозь проткнута стебельками травы. Кайлу, осторожно ступая по камням, поднимался всё выше и глубже в расщелину между скал.

Невысокий и скособоченный куст орешника он заметил почти одновременно с тем, как его ухо, за звуками леса, заслышало еле различимое журчание воды. Кайлу радостно подбежал к кусту. Он был молодой и несколько ровных и прямых его ветвей, могли бы стать хорошими стрелами для лука. Кайлу внимательно посмотрел вверх. Вон там, чуть выше, не орешник ли растёт? И где это журчит вода?

Поднявшись ещё чуть выше он увидел, что – да, это орешник, а дальше ещё и ещё. Кусты стояли большие и высокие, а их стволы гладкие и ровные, прямыми линиями, смотрели в разные стороны. Кайлу счастливо рассмеялся. – Он нашёл то, что искал! – Орешника было так много, что ему хватило бы на всю жизнь, да и не только ему. Он радостно заозирался вокруг, растерявшись от такого обилия. Это как вдруг наткнуться на стаю рыб под водой, и не знаешь, по которой из них ударить острогой. Только рыбы после первого удара убегут, а кусты ореха – нет. Он сел на камень, переводя дыхание. Для начала стоило бы не спеша напиться. Он наклонил ухо к земле – журчание неслось оттуда. Там, сразу под ним, между камнями струился ручеёк.

Кайлу знал, что иногда так бывает. Вода, которая выходит на поверхность, потом течёт по земле и сливается с другой водой, и вместе они впадают в реку или в озеро. Но бывает, что вода, выйдя из-под земли, потом снова уходит под землю и исчезает. А может быть дальше выходит на поверхность, только никто, кроме духов, не знает, где. А ещё Кайлу знал, что вода всегда течёт сверху вниз. Значит и этот ручей, струящийся между камнями, идёт откуда-то сверху, подходит к поверхности и снова исчезает в глубоких трещинах скал. Он внимательно посмотрел вокруг. Густые заросли орешника заслоняли собой путь вперёд. За ними маячил как будто бы просвет. Или это только казалось?

Он раздвинул кусты и аккуратно протиснулся далее, цепляясь мешком за ветки. Тут скалы образовывали неширокий заросший проход, заворачивающий куда-то вбок, ещё на руку охотника, и звук журчащей воды слышался отчётливее. Кайлу сделал ещё несколько шагов, продираясь вперёд, и вывалился на небольшую полянку, сплошь окружённую скалами. Завалы серых глыб причудливо громоздились с одной стороны поляны и перекрывали обзор далее. Вода журчала где-то прямо под его ногами. Он ещё прошёл вперёд, огибая нагромождение больших серых камней, ещё раз продрался через кусты поменьше, и завернув за них, увидел ещё одну красивую полянку, почти отвесно, как стенами хижины, окружённую скалами. Пушистые кусты и трава в нанесённом ветрами грунте придавали этому месту настолько домашний и уютный вид, что Кайлу захотелось здесь остаться. Он с любопытством оглядывал это место. Прямо большой дом из скал. А вот и вода.

Небольшой водопадик струился по серой стене, подходя к поляне, и терялся между камней где-то здесь. Кайлу посмотрел наверх – если забраться туда, в те заросли на середине скалы наверху, откуда струится вода, то можно будет попить. Он мимолётно задумался, стоит ли брать мешок с собой, ведь после того, как он напьётся, ему всё равно придётся опять спуститься вниз. Но в мешке была сухая рыба, которую лучше запивать водой, чем грызть всухую, а поесть уже было пора. И Кайлу, оставив мешок на плечах, и бросив свою палку, уже не рассуждая, смело полез наверх к истоку журчащего ручейка.

Холодная вода приятно охладила уста и он, наконец-то, утолил жажду. Сейчас оставалось только быстро спуститься, срезать несколько подходящих ветвей, и, стянув их ремешками, не мешкая отправляться назад. Возможно, он успеет вернуться в стойбище ещё до захода солнца.

Кайлу повернулся назад. Вся полянка сверху была как на ладони, и он замер рассматривая её. Хорошо было бы здесь построить хижину и жить. Кайлу, улыбаясь, смотрел сверху. Это будет его тайное место. Здесь можно будет соорудить что-то вроде убежища, принести горшки и пригоршни. Возможно потом, он придёт сюда с Ллайной. От этих мыслей сердце забилось сильнее. Он обязательно расскажет ей, потом, когда станет охотником. Это будет уже через день, а пока… Пока ему нужна острога и копьё. Он нетерпеливо поднялся от воды, прикидывая, как он будет спускаться, и вдруг снова припал к земле.

…На поляне произошло какое-то движение. Кайлу, вжав в голову в плечи, с испугом смотрел вниз, сквозь траву и кусты. Вода журчала у самой щеки, и он надеялся, что это тихое журчание скрыло звук от его стремительного броска вниз. Он, открыв рот, смотрел туда, откуда он только что пришёл. Из-под каменного завала вдруг показалась человеческая фигура. Выскользнув, откуда-то из чёрного зева входа, она спокойно встала, держа перед собой лук с наложенной стрелой, внимательно оглядывая пространство вокруг. Высокая крепкая фигура, сильные, чуть сутулые плечи. Две косы по бокам… Тайса!

Кайлу чуть не задохнулся от ужаса. Он ещё сильнее прижался к земле, напрягшись всем телом и закрыл глаза, чтобы его взгляд не почувствовал тот, кто был внизу. Встретить Тайсу в лесу, это почти то же, что и встретить лютого шайтала. Так однажды сказал кто-то из охотников. Кайлу не знал, почему его все так боялись, но раз боялись, то это было не просто так. Его ещё называли «сын ныкты».

Кайлу, словно маленький мальчик, лежал зажмурившись, и старался не дышать, обмирая от мысли, что он мог бы оставить свой мешок внизу. Он аккуратно вдыхал и выдыхал воздух. Только сердце билось так, что казалось, вокруг дёргаются скалы. Он лежал и, прижав ладонь к груди, в уме молил духов предков избавить его от этой неожиданной напасти. Он слегка приоткрыл зажмуренный глаз, и увидел, что Тайса совсем не смотрит в его сторону. Покрутив головой по сторонам, он взял свой лук, упёр в землю один конец, и, согнув его коленом, снял тетиву. Деревянная дуга, сразу же выгнулась в другую сторону. Внимательно осмотрев дерево лука, Тайса бережно прислонил его к скале, а тетиву положил рядом на камень. Затем обернувшись ко входу в своё укрытие, он вытащил ещё одну толстую и выгнутую палку. Покрутив кистями рук, Тайса достал другую тетиву и, уперев толстое дерево в землю, с натугой стал сгибать его. Дерево сгибалось тяжело, и у Тайсы вздулись на покрасневшем лице жилы, пока он через несколько попыток, всё же надел тетиву. Получилось, что-то вроде большого и громоздкого лука. Тайса, продолжая держать его, развёл руки в стороны, разминая плечи, а затем, ухватив всей ладонью за тетиву, с силой отвёл её назад, сгибая этот большой лук. Жёсткое дерево еле поддавалось его усилиям. Плечи лука немного согнулись, и Тайса, удержав тетиву несколько ударов сердца, отпустил её. Дерево с тихим шумом выпрямилось. Вдохнув и выдохнув, он снова с силой отвёл тетиву назад и ещё несколько ударов сердца удерживал её. Его прямая спина, казалось, звенела от напряжения, руки, удерживавшие лук мелко дрожали, а он всё продолжал и продолжал натягивать, и, застыв на время, снова отпускал тетиву. Потом он сменил руки, и тетива опять загудела, сопровождая его изматывающие упражнения.

Это продолжалось довольно долго. Кайлу, забыв жмуриться, уже смотрел во все глаза. Что это Тайса делал? Зачем ему натягивать этот большой и неуклюжий лук без стрел, доводя себя до изнеможения? Он увидел, как Тайса выдохнув, обессилено повалился на траву. Полежав немного, он вдруг резко вскочил и за одно быстрое движение накинул тетиву на свой обычный лук. Моментально присев на одно колено, он уже вскинул его с наложенной стрелой. Кайлу чуть не вскрикнул – Тайса целился в него! Как он его увидел?

Внезапно Тайса ослабил лук, снял стрелу, положил рядом и сразу резко, еле заметным движением снова натянул своё оружие, направив лук в другую сторону. Кайлу понял, что Тайса его не заметил, а просто упражнялся, готовя себя к охоте или войне. Он так быстро вскидывал лук и стрелял, поражая воображаемую цель, что Кайлу стало страшно. Враг просто не успеет поднять копьё, как его уже пронзит стрела. Да… Наверное, только так и нужно было делать. Ведь Кайлу и сам, раз за разом, ныряя под воду, пытался задержаться там дольше или проплыть дальше. Он занимался этим, когда плыл за рыбой, и когда возвращался. Он делал это, даже когда поблизости не было рыбы. Он делал это летом, весной, осенью и даже зимой. Да, если хочешь быть лучшим, надо постоянно упражняться. Вот и Тайса упражнялся. Кайлу подобного никогда не видел. Не потому ли все так боятся Тайсу? Если бы вдруг все охотники его племени решили убить его, то Тайса смог бы, наверное, перестрелять добрую треть, пока они одолели бы его… Наверное, так. Но почему он не вместе с охотниками, а всегда один? Он точно был бы один из лучших…

Тайса снял тетиву с лука и засунул его в кожаный чехол. Затем он сел, прислонившись к камню спиной и что-то негромко сказал. Кайлу даже немного подался вперёд. С кем это он говорит? Внезапно из-под завала камней показалась чья-то голова: кто-то, согнувшись, на коленях выползал из убежища. Тёмные волосы, небрежно перетянутые ремешком и уже порядком растрёпанные, летняя накидка облегающая грудь, длинное полотно шкуры вокруг бёдер… Женщина!

Она, не вставая с колен, быстро подползла к Тайсе и мелкими движениями ладоней стала вытирать пот с его лица, улыбаясь и просительно заглядывая ему в глаза. Вот она чуть повернула своё лицо и что-то спросила у Тайсы. Тот в ответ лишь кивнул. Кайлу не узнавал в ней ни одну из девушек стойбища. Такую трудно было бы не запомнить – через лицо от правого глаза и вниз, к щеке бугрился бардовый шрам. А та вдруг засмеялась и хлопнула ладошкой Тайсу по лбу. Тот, ухмыльнувшись, откинул её руки, и она снова заползла под завал из камней. Вскоре она опять появилась с горшком в руках и, встав на ноги, сделала несколько шагов к… очагу, сложенному из почерневших от сажи камней. Кайлу чуть скрипнул зубами – там, под самым его носом был очаг, и он его не заметил! Хорош охотник – даже себе под ноги внимательно не посмотрел.

Далее, молодая женщина отодвинула большой плоский камень и, опустив горшок, зачерпнула воды. Кайлу чуть поднял голову, всматриваясь – вот где можно было напиться. Маленькое русло просто было прикрыто камнем, и Кайлу тоже этого не заметил и как глупый хурт полез наверх. Хорошо хоть, он не шумел. «Не шуми, когда входишь в тайное логово Тайсы». Кайлу грустно улыбнулся. Было совершенно непонятно, сколько ему ещё здесь сидеть. Если Тайса его заметит, он его убьёт, это было совершенно точно. А солнце уже, по ощущениям, зашло далеко к закату и меньше чем через четверть дня станет темно.

Женщина тем временем подала Тайсе горшок и он стал пить. Кайлу, скосив на него глаза, тоже наклонился и отпил из ручья. Снова подняв глаза от воды, он замер – незнакомая женщина удивлённо держала в руках палку брошенную Кайлу. Она покосилась на Тайсу, который так и продолжал сидеть, опираясь на скалу, немного подумала и отнесла палку к костровищу. У Кайлу, в который раз, отлегло от сердца. А незнакомка далее принялась возиться с очагом. Вскоре появился дымок и разгорелся огонь. Кайлу смотрел и всё не мог понять, кто эта странная подруга Тайсы. Здесь поблизости, кроме их племени, на день пути, только гур… и Кайлу чуть не задохнулся от пришедшей в голову догадки. Точно – женщина со шрамом была гурхулкой! Значит, Тайса дважды должен убить Кайлу, если он себя выдаст. Один раз за то, что обнаружил его тайное логово, второй раз за то, что узнал про его связь с гурхулами. Но деваться было некуда, с этой полки на скале заросшей кустами он мог слезть только так как и поднялся – вниз. А внизу был Тайса, сын ныкты. Приходилось ждать.

*****

В горшке кипела вяленое мясо сайсыла – Кайлу понял это по запаху. Первый его страх уже немного поутих и он почувствовал, что очень проголодался. И пока Тайса и его гурхулка ели варёное мясо, запивая его бульоном, Кайлу тихонечко грыз сухую рыбу. Хорошо, всё-таки, что он не оставил свой мешок внизу.

После еды Тайса расслабленно сидел у огня и бездумно смотрел перед собой, а гурхулка, распустив ему волосы, расчёсывала их деревянным гребнем. Затем она снова заплела их на две косы, как и раньше. Потом присела рядом с Тайсой, облокотившись на него, и замерла рядом.

На шевеление в кустах они не обратили особого внимания, только мельком взглянув туда, будто бы происходило что-то давно ими ожидаемое. На поляну, пролезши через кусты, почти там же, где зашёл и Кайлу, вылез грязный и лохматый мужик в оборванной шкуре вокруг бёдер. Он, как ни в чем, ни бывало, пройдя мимо сидящих, направился к ручейку и, упав на землю принялся жадно о пить, шумно хлебая воду. Кайлу опять, в который раз за это небольшое время испытал немалое удивление – это был их стойбищенский дурачок Лунта. Он, выпучив глаза, оторопело наблюдал за этим новым явлением. Ещё и Лунта здесь! Загадок становилось всё больше и больше.

Лунта, напившись, что-то просительно промычал, указывая на горшок.

– Потом. После. – Бросил ему Тайса, вставая. – Итак, уже скоро стемнеет.

Молодая гурхулка быстро ушла куда-то за скалу и тут же вернулась, держа на вытянутой руке, какой-то старый мешок из шкуры алха. То, как она его держала, опасливо отстраняясь, создавало впечатление, что там было что-то неприятное или опасное.

– Давай. – Тайса мотнул головой, на суковатое старое бревно, лежащее в стороне. – Ложись.

Лунта жалобно замычал, помотал головой, но, всё же, согнувшись, как-то обречённо, поплёлся в ту сторону. Он добрёл до бревна, неловко потоптался рядом и затем лёг, вытянув руки к толстой обломанной ветке. Тайса ловко, в несколько движений, привязал его руки ремнём к дереву. Затем он так же быстро и сноровисто закрепил его ноги, прихватив их ремнями к молодым деревцам, растущим здесь же. Лунта жалобно замычал. Тайса взял из рук у гурхулки мешок, и осторожно развязав его, заглянул внутрь. Девушка чуть подалась назад скривив напряжённое лицо. Как-то странно помяв мешок в руках, Тайса быстрым движением достал оттуда… змею. Та извивалась и открывала свою зубастую пасть, норовя ужалить его руку. Но Тайса держал её так близко к голове противной твари, что та не могла до него дотянуться. Лунта вдруг забился и, заплакав, отвернул лицо в сторону, а Тайса поднёс змею к его ноге. Потом к другой ноге, потом к правой руке. Затем он что-то сказал и отшвырнул змею в сторону – в кусты.

Лунта часто задышал и задёргался на ремнях.

Кайлу от удивления открыл рот и аж привстал. Что это они делают с несчастным Лунтой? Он же сейчас умрёт от укусов! Неужели они приносят его в жертву злым духам, как это делают огромные двухголовые люди, живущие за стеной безумия? Люди в стойбище говорят, что это выдумки, которыми гурхулы пугают своих непослушных детей. Но Кайлу не понимал, что и думать, глядя на это. Он знал этих змей. От их укуса человек опухал, ложился на землю и умирал за день или два. А они ужалили Лунту змеёй аж три раза.

А молодая гурхулка тем временем подобрала мешок и унесла его обратно за скалу. Тайса же, нагнувшись, развязал ремни. Лунта всхлипывая, обмяк на земле.

– Пошли. Поешь. – Тайса слегка пнул лежащего дурачка.

Тот замычал и принялся неловко подниматься на ноги…

Глава 7. Посвящение

Идти назад, когда уже знаешь путь, было легко. Даже бежать. Кайлу, всё-таки, срезал одну прямую и длинную ветвь орешника – не возвращаться же домой с пустыми руками. Но больше он в эти места не пойдёт. Хватит. Лучше он будет бить рыбу. Хотя, вскоре после посвящение ему придётся выходить с остальными охотниками на общую ловлю. Надо будет загонять зверя в засаду, а потом ещё зимой, вместе со всеми, бить сайсылов и хурт, завязших в снегу. Но охотники не ходили к этим скалам на границе с землями гурхулов… или всё-таки ходили? Вон, Тайса ходит, у него там вообще логово, как у коша или ныкты. Может быть, охотники туда не ходят из-за Тайсы? Кайлу не знал, что и думать. Ещё и гурхулка со шрамом. Ещё и Лунта… Что-то тут нечисто и неправильно. Об этом обязательно надо будет рассказать вождю и шаману.

Идти по лесу в кромешной темноте, Кайлу не решился. Хоть и страшно было оставаться здесь, рядом с сыном ныкты, но ночной лес тоже не сулил ничего хорошего. Он достал из мешка припасённые шкуры и сделал себе некоторое подобие подстила. Потом он догрыз рыбу и вытянулся на своей постели. Хорошо хоть рядом была вода. Он накрылся шкурой и закрыл глаза.

Он проснулся, когда солнце ещё не встало, и только еле ощутимо посерел воздух вокруг. Спать пришлось там же – на скале. Вчера он ещё долго выжидал, пока Тайса и его гурхулка сидели в темноте, глядя на огонь, о чём-то тихо переговариваясь, и только потом, они полезли под скальный завал, туда – в своё убежище. Перед тем как залезть под скалы, Тайса старательно загасил огонь и снова поставил на место большой плоский камень, прикрывающий родник. А рано утром Кайлу старательно скрутил шкуры, проверил, что нож из кости шайтала на месте и тихо-тихо переставляя ноги, спустился со скалы. Он старательно вглядывался в серые сумерки вокруг – дурачка Лунты нигде не было. Кайлу так и не понял, куда тот снова делся. Неужели тоже залез под камни?

Он, неслышно ступая пересёк полянку, затем, задержав дыхание, протиснулся через кусты, надеясь, что журчание воды скроет невольный шелест веток, который он издаёт, вышел на другую поляну и… чуть не споткнулся о спящего на земле Лунту. Тот заворочался и что-то вопросительно промычал, но Кайлу с замирающим сердцем уже прошёл мимо и завернул за следующую скалу. Дальше он шёл той расселиной усаженной орешником и иногда останавливался, прислушиваясь. Никаких звуков переполоха или погони, он так и не услышал. Перед самым спуском вниз он, набравшись смелости, всё же срезал длинный прямой побег – для остроги пойдёт и пока ему хватит. А дальше? А что дальше, он подумает потом. И он стремительно заскользил вниз в посветлевшем воздухе…

*****

Хуммм – ха-а-а! Хуммм – ха-а-а! Охотник молодо-ой!

Хумм – хаа! Хумм – хааа! Я кормила тебя своим молоком.

А теперь ступай! Возьми копьё!

Хумм – хаа! Накорми меня мясом сайсыла.

Хумм – хаа-а! Добудь мне мясо алха.

Я хочу спать, зарывшись в тёплые зимние шкуры ныкт.

Убей ныкту, который воет в ночи!

Убей ныкту, который воет в ночи!..

Все женщины стойбища, имевшие детей, от сморщенных старух до молодых матерей, родивших совсем недавно, пели «песнь матери». Племя пойонов, от мала до велика, собралось здесь, на большой поляне перед хижиной шамана. На выложенных заранее брёвнах и на траве, стоя и сидя, сильные и слабые, больные и здоровые – абсолютно все, за исключением, разве что самых старых и немощных, которые не могли передвигаться самостоятельно, находились здесь. Молодые охотники, все как один с распущенными волосами, стояли вместе со своими матерями, младшими братьями и сестрами. Никаких вольностей вроде заплетённой набок косы на общем сборе племени не допускалось. Молодые девушки в своих лучших нарядах, отороченных по вороту мехом рыжих ульт (лисиц) стояли с распущенными волосами, которые струились разноцветными водопадами на рыжий мех. Добыть ульту в достаточном количестве была прямая обязанность отца. Если у молодой девушки на праздничном наряде не было рыжей пушистой оторочки, это считался позор охотника, а девушку иногда в шутку обидно называли сиротой. В смысле, что у неё нет отца, который может добыть ульту. Охотникам, у которых было несколько дочерей, приходилось нелегко. Кайлу тихонько скосил глаза на Ллайну. Её отца сильно поранил большой рогатый хату (лось) на зимней ловле. Охотники убили копьями огромного сильного зверя, а её отца принесли в стойбище. Их утешали, говорили, что взяли много мяса… но мясо потом съели, а отец так и остался больной и искалеченный. Прошлой осенью он перестал есть и, повздыхав ночь, впал в забытье, а ещё через день перестал дышать. Он ушёл к предкам, так и не добыв Ллайне красивую оторочку на праздничную одежду. Всю прошлую осень и зиму Кайлу делился рыбой с Ллайной, благо тупоносые сарпы и трёты водились в озере в изобилии. Однако и Ллайна стояла на общем празднике с красивым мехом ульты, вокруг шеи. Зардевшаяся, немного смущённая, а оттого ещё более красивая, она казалось, волнуется не меньше Кайлу и специально избегает смотреть на него. Но Кайлу знал, что это не так, что Ллайна всё равно внимательно смотрит за ним, и слух, что его тоже могут выбрать в охотники, уже наверняка, непостижимым образом, как это и бывает со слухами, растёкся среди молодёжи племени.

Кто сегодня станет охотником, кроме самих молодых людей, точно не знал никто. Со всеми тихонько, втайне от других людей, говорил шаман. По договоренному порядку, один за другим, они будут выходить перед шаманом и охотниками, садиться на фигурный чурбак, сделанный из перевёрнутого выжженого комеля большого дерева, словно на рогатую голову большого хату, а кто-то из пожилых и уважаемых охотников будет заплетать им косу. А все женщины племени будут петь Песнь Матери. Как пели сейчас…

Агут сидел, выпрямив спину, и смотрел прямо перед собой. Весной, когда сходил снег и был голод, он ранил двух сайсылов и не добыл ни одного из них. Первый ушёл с его копьём в боку и его потом, через несколько дней нашёл сам Агут с Хойхо, своим другом. Сайсыла уже целиком съели ныкты, оставив рога, копыта, тёмное пятно на земле, да копьё, которое валялось рядом. Агут его подобрал и возблагодарил духов, что они вернули ему обратно его хорошее оружие. И древко, и наконечник были целые. Затем, пару дней спустя он смог подбить второго сайсыла, но тот ускакал, припадая на раненую ногу. Молодёжь шепталась, что именно его потом нашёл и добил Мурхал и принёс в стойбище как свою добычу. Кайлу были неприятны эти мысли, и он мимолётно нахмурился. Раненого или нет, но сайсыла добыл Мурхал, и нечего тут квакать над пустой водой. Так не раз уже бывало, что зверя раненого одним охотником, потом находил и добивал другой охотник. И что с того? Чей же зверь? Того, кто добыл, конечно, а не того, кто упустил. Значит, такова была воля духов. Тому, кто остался без добычи, надо было подумать, где он поступил не по правде. А тому, кто добыл – была награда. Да, Мурхал странно повёл себя тогда, но он говорил доброе о Кайлу перед шаманом. И Кайлу тоже сказал о нём хорошее. Они были друзья, лучшие друзья, и Кайлу знал, что все непонимания разрешатся, и они ещё много раз поделятся друг с другом и сайсылами и алхами… и, конечно, рыбой.

Хумм – хаа! Хумм – хаа! Пусть тёплый ныкты мех!

Хумм – хаа! Хумм – хаа! Согреет твоих детей!

Как согрел женщину, из которой ты вышел.

Пусть мясо, добытое тобой, насытит твоих детей!

Хумм – хаа! Как насытило женщину, из которой ты вышел.

Косу Агуту заплетал хромой Матал. Это было честью и для Агута и для Матала. Песня смолкла. Коса была заплетена. Агут встал, как того и требовал обычай и смотрел на стойбище, а охотники во главе с вождём и шаманом, плотной стеной в три ряда, стояли у него за спиной. Все молчали.

Пушистый жёлтый мех с медным отливом лежал на плечах шамана. Когтистые лапы словно бы обнимали его за плечи и говорили, что этот человек говорит от высших, невидимых сил, которые правят и в небе и в лесу и среди людей. Говорящий с Духами медленно и торжественно поднял руку, в которой белело длинное лезвие из кости лютого шайтала. Это был большой нож шамана. Кайлу видел его всякий раз, когда на общих празненствах шаман поднимал руку, оглашая волю высших духов. Малый же нож, сейчас висел у Кайлу под одеждой, но об этом знал только сам Кайлу и шаман.

– Народ пойонов! Слушай волю духов! – Громко, внятно и нараспев произнёс Нойхон-Чон. Он закрыв глаза, стоял чуть покачиваясь. – Духи вместе говорят. – «Пусть Агут будет добрым и честным охотником!»

Вслед за этим всё стойбище хором повторило волю духов. – «Пусть Агут будет добрым и честным охотником!»

Агут повернулся, прошёл, и встал в ряды охотников с самого краю. Всё. И духи и люди сказали одно и то же. Он теперь охотник и его место тоже среди охотников. Значит следующим летом он возьмёт себе женщину. Кайлу тихонько посмотрел на Хиту. Та стояла зардевшаяся, уперев взгляд перед собой.

Шаман снова поднял нож и замер с закрытыми глазами.

– Ви-и-ижу – Нараспев произнёс он. – Ви-ижу!

Хойхо, друг Агута, тихонько выходил из рядов, пока Нойхон говорил эти слова.

– Хойхо! – Торжественно провозгласил шаман.

А Хойхо уже стоял спиной к нему и как только услышал своё имя, опустился на деревянный комель. Охотник Хутар, отец мальчишки Катэ, того самого, с царапиной на носу, что спрашивал Кайлу об охоте, спокойно и неторопливо заплетал ему косу.

Хуммм – ха-а-а! Хуммм – ха-а-а! Охотник молодо-ой!

Хумм – хаа! Хумм – хааа! Я кормила тебя своим молоком.

А теперь ступай! Возьми копьё!..

Пели все матери стойбища. Кайлу видел, как шевелятся губы у некоторых девушек. Они ещё не могли открыть уста и петь эту песню вслух, но очень хотели, и их губы это выдавали. Он, стоя чуть сбоку, видел как разеваются беззубые рты старух, которые покачиваясь сидели на брёвнах и опираясь на свои палки, тоже пели эту песню. У некоторых из них из глаз текли слёзы. Только старая-престарая Самата, самая древняя старуха их племени, сидела и пялила слезящиеся глаза куда-то в пустоту. Про неё шептали, что она знает песнь посвящения в шаманы. Только она – самая старая женщина и мать в племени имела право её петь. Шептали, что последний раз её пела другая старуха для Нойхона, много лет назад. но слов этой песни не знал никто. Никто, кроме Саматы. Впрочем, Кайлу это было неинтересно, он чуть скосил свой взгляд. Губы Ллайны не шевелились. Она стояла какая-то тихая и печальная, словно бы проникнувшись торжеством момента. Мурхал стоял по другую сторону. Его взгляд был спокойный и собранный. Наверное, следующий будет он. А Кайлу, значит, пойдёт после него. Так сказал шаман. Всё правильно, Мурхал старше его почти на год.

– Народ пойонов! Слушай волю духов! – Громко раздалось над поляной. – Духи вместе говорят – «Пусть Хойхо будет добрым и честным охотником!»

– Пусть Хойхо будет добрым и честным охотником! – Дружно повторило всё стойбище.

Хойхо встал. Его коса была заплетена. Он прошёл в строй к охотникам.

– Вижу-у! Ви-и-ижу-у! – Снова раздалось над притихшей поляной. Сердце Кайлу забилось сильнее – к строю охотников шёл Мурхал.

*****

Если бы Кайлу спросили, что он чувствовал в те удары сердца, пока заплетали косу Мурхалу, то он, наверное, не смог бы ответить ничего. Время и чувства застыли, и только тело Кайлу делало отрывистые вдохи, а его разум как будто растворился здесь, над этой поляной, словно бы слившись с людьми его племени, которых он любил, и с которыми он так хотел быть дальше: помогать, жить, ходить на охоту, растить детей. Никогда ещё Кайлу не чувствовал такого единения со своим племенем. Его мать пела песню, вместе со всеми, и Кайлу чувствовал это. Его отец стоял в шеренге охотников, не на самом последнем месте, и он видел это. Спокойное, чуть красноватое лицо вождя с полуприкрытыми глазами, торжественная фигура шамана, застывшая и внимающая духам. И всё его племя, словно бы монолитным объятием спаянное вместе непостижимой загадкой жизни. Будто бы поколения предков, вместе с ними окружили поляну и принимали новых охотников в свои ряды: во взрослую жизнь, а затем к себе – в вечность.

– Пусть Мурхал будет добрым и честным охотником! – Хором повторило всё племя волю духов.

Разум Кайлу вернулся в его голову, а его глаза снова увидели Говорящего с Духами, который, в очередной раз поднимал белую кость над головами, внимая воле духов.

– Ви-ижу. – Пронеслось над замершими в ожидании людьми.

Кайлу, как во сне переставляя ноги, шёл к рядам охотников. Каждый шаг, словно бы возносил его чуть вверх, он будто бы парил, а не шёл. И опять в его глазах было всё стойбище, словно бы он всех видел разом… Он прошёл рядом с Главным Охотником, развернулся перед Говорящим с Духами и остановился, готовый опуститься на рогатый комель…

– Ви-ижу! – нараспев повторил шаман.

Кайлу, сдерживая улыбку, стоял, и всё племя смотрело на него. Он видел сияющие глаза матери, и знал, что позади него, в строю охотников, также, не отводя от него взгляда, стоит отец.

– Вижу изменника и обманщика! – Громко и торжественно проговорил сзади голос шамана. – Он не сможет солгать духам!!!

Кайлу сел на выжженный комель.

Никто не пел песни.

Звенящая тишина обхватила его голову.

Всё племя, замерев, смотрело на него. Он видел как медленно открывается рот у матери.

Что это только что сказал Говорящий с Духами?

Он сидел в застывшей тишине и видел, что глаза всего племени устремлены на него. Почему не поют? Он заморгал, не понимая.

– Изменник и обманщик! – Духи говорят – «Зачем ты вышел? Мы тебя не звали!» – Опять раздалось сзади.

Кайлу непонимающе оглянулся назад.

И шаман, и все охотники, замерев, смотрели на него.

– Смотри, племя пойонов!!! – Громко закричал Нойхон-Чон. – Он не смог обмануть Высших Духов! Смотрите все!

Кайлу обернулся к общему собранию стойбища. Все, затаив дыхание, смотрели на него. Лицо матери с прижатыми ладонями, из-под которых, чёрной дырой темнел, открытый в ужасе, рот… Лицо Уртала с выпученными глазами… Хита изумлённо глядевшая на него… старухи, как-то хищно подавшиеся вперёд… Ллайна, сжавшая губы и нахмурившая брови, тоже смотрящая на него. Все. Абсолютно все в немом оцепенении застыли, осуждая его.

Что? Духи не звали его? Что это он говорит?

Он опять оглянулся назад, боясь поверить.

– Духи оскорблены и уходят! – Проговорил шаман. В его голосе послышалась такая обречённость, что и у Кайлу сжалось сердце, как будто, сказанное не относилось к нему. Он ещё не мог до конца осознать того, что происходило прямо сейчас.

Шаман отступил назад.

– Духи ушли, и мне нечего больше сказать! – Тихо промолвил он. Но в пронзительной тишине его голос услышали все, от мала до велика.

По всей поляне пронёсся долгий вздох-стон.

Кайлу, растерянно глядя перед собой, продолжал сидеть на комеле, с испугом и непониманием, глядя на племя.

– Встань! – Это сказал вождь.

Кайлу медленно поднялся на ноги, всё ещё не до конца веря в то, что только что произошло.

– Обманщик! – Прозвенел над поляной голос вождя, звеневший от негодования. – Ты попытался обмануть высших духов! Тебе ещё нет достаточно зим, чтобы ходить в лес с копьём.

Кайлу обводил взглядом стоящих вокруг мужчин-охотников, женщин, детей, старух и его перепуганный разум теперь будто бы сжался в маленькую, болезненно пульсирующую точку, где-то внутри головы: «Он дерзнул выйти сам? Духи его не звали?». Он чуть покачнулся стоя на ногах.

– Племя пойонов решит, что сделать с тобой! А теперь уйди в свою хижину. Но не смей ступать по тропам стойбища – обойди его лесом!

Кайлу покачнулся ещё раз – обойти стойбище лесом, это значит, что ты признавался чужаком и не имел права ходить внутри как один из своих. Он медленно, всё ещё не до конца осознав весь ужас, в который он только что попал, обошёл строй охотников, с ненавистью и презрением смотрящих на него. Затем он прошёл за хижину шамана, выходя из стойбища и углубляясь в лес, чтобы обойти его по окружности к своей хижине и ждать там решения племени.

Только сев на шкуру на своём подстиле Кайлу, наконец, осознал, что произошло. Он обхватил голову руками и горестно однотонно замычал. Он обманул духов. Его никто не звал в охотники. Он сам вышел. Он попытался обманом стать охотником… Что это было? Неужели он не так понял Говорящего с Духами?

Время застыло в оцепеневшем Кайлу. Он сидел на своём подстиле смотря сквозь шкуру полога – туда, откуда скоро должны были придти его отец-охотник и женщина, из которой он вышел – его мать. Что он им скажет? Его позор видело всё племя пойонов. Каково сейчас там отцу и матери? Что ему делать теперь? Рука легла и нащупала нож. Нож! Из кости лютого шайтала! Вот же он! Говорящий с Духами сам ему всё сказал. Он дал ему свой нож, в конце концов. Кайлу достал его из-под накидки. Да. Вот так он сможет объяснить всё. Говорящий с Духами сам дал ему нож.

Сейчас всё стойбище должно пойти и есть сайсыла, что был заготовлен на праздненство. Ещё должны быть вываренные и охлаждённые сладкие корни миула. Шаман должен вынести и бросить к котёл с напитком для воинов порошок, от которого сердце становится весёлым и храбрым как у кошха… Но Нойхон сказал, что духи ушли и ему больше нечего говорить. Что это значит? И что будет теперь с Кайлу?.. Он не помнил ни разу, чтобы вот такое происходило на общем празненстве. Он снова обречённо сжал нож шамана под одеждой.

Зашевелился полог и в хижину, осторожно и нерешительно, словно бы не в свой дом, зашла мать. Зашла и остановилась. Она стояла и смотрела мимо Кайлу, куда-то сквозь пол и очаг. Она молчала.

– Мама. – Тихо позвал Кайлу.

Она, тихо повернув голову, всё так же не глядя на него, произнесла.

– Шаман сказал, что теперь не будет доброй охоты. Духи ушли, и наше племя ждут беды…

Эти горькие слова повисли в звенящей тишине хижины. Кайлу открывал рот, как рыбы, которых он, пронзёнными острогой, выкидывал на берег, и не мог сказать ни слова. Молчала и мать.

– Мама. – Эти слова снова повисли в пустой тишине.

Кайлу полез под накидку и извлёк нож.

– Вот. – Он трясущимися руками показал его матери. – Говорящий с Духами сам дал мне его. Он сказал мне выходить после Мурхала.

Мать отрицательно затрясла головой и подняла руки, как бы закрываясь.

– Нет-нет, – бормотала она, делая шаги назад. – Нет. Неправда.

– Он сам мне сказал, что меня принимают в охотники. Он дал мне нож! Он был ласков со мной!.. Он же принёс нам кости сайсыла, когда я болел… – Кайлу смотрел на мать, которая продолжала спиной пятиться к выходу.

– Мама. – Горько произнёс он.

– Не-ет. – Прошептала она, глядя на него расширившимися глазами. – Не-е-е-ет. – Продолжала испуганно шептать она. – Шаман ничего не говорил тебе. Шаман не давал тебе ножа… И шаман не приносил тебе костей на еду.

– Кто же тогда принёс кости? – В отчаянии выкрикнул Кайлу.

Мать замерла и на её перекошенном лице появилась безумная улыбка.

– Кости?… Кости, мясо и снадобья тебе принесла старуха Нойха.

Кайлу удивлённо замер.

– Нойха?… Почему Нойха?

Вход заслонила чья-то тень. Это был отец.

– Там в доме у шамана крики и переполох. Все охотники побежали туда. Всех зовут обратно, всё стойбище. – Сказал он, глядя куда-то мимо Кайлу.

– Иди. – Коротко бросил он жене.– Всех зовут.

Кайлу стоял и смотрел на отца, всё ещё сжимая нож. Всех зовут, это значит всех, кроме него. Он это понимал.

Мать, глядя перед собой невидящим взором, вышла наружу. Отец развернулся вслед за ней.

– Кайлу. – Вдруг тихо позвал он, остановившись и вполоборота глядя на сына.

Кайлу продолжал смотреть на него.

– …помнишь, когда тебе было тринадцать зим, и мы не отпускали тебя той ночью..?

Его слова повисли в воздухе. Он не договорил и вышел.

*****

Кайлу лежал на своём подстиле, отвернувшись к стене. Все его мысли и чувства, казалось, были разбросаны в стороны, как ветер размётывает по всему стойбищу перья только что ощипанной лесной куры. По всем тропам и хижинам, до ручья и озера. Ни собрать снова воедино, ни даже понять, что это изначально было. Он провёл ладонью по лицу и снова застонал. Ни разобраться, ни что-то придумать, он не мог. Он заворочался на подстиле, словно бы борясь с неведомой болезнью, внезапно охватившей его. Его рука вдруг провалилась под стену, за травы…

Он замер и сунул руку дальше.

Под стеной было пусто.

Он пошарил рукой ещё и, отодвинув подстил от стены, заглянул туда.

Там зиял лаз. Кайлу смотрел туда в полумраке хижины, ничего не понимая. Кто-то снова прокопал лаз под стеной их хижины… Что это значит?

Крики и шум снаружи выкинули Кайлу из оцепенения. Топот бегущих ног, чей-то неразборчивый торопливый говор и снова крики.

– Охотник Агал! Где твой сын!? – Кричало сразу несколько голосов. Молодые мужчины остановились возле хижины.

– Мой сын в хижине. Что случилось, охотники? – Кайлу удивился, услышав голос отца. Оказалось, тот никуда не уходил.

– Твой сын залез в дом Говорящего с Духами, похитил его священный нож и убил его молодую жену! Она болела и не смогла придти на праздненство. Отдай его! Он – убийца!!! – Рёв других голосов за стеной, подтвердил эти слова. Похоже, новые люди всё подбегали и подбегали к их жилищу.

– Разве это Кайлу её убил? – Голос отца звучал громко и спокойно.

– Он! Он! Перелез через изгородь, когда все были на общем сборе. Похитил нож, и убил молодую Сату!

– Хорошо. – Сказал отец. – Я знаю законы стойбища…

– Выдай убийцу! – не давая ему договорить, раздались крики охотников.

Цепенея и не отдавая себе отчёта в действиях, Кайлу протянул руку и взял свою новую острогу. Отодвинув подстил, он нырнул в лаз. Словно бы захваченный чужой волей, он, оказавшись на той стороне, деревянным движением, просунул руку обратно и придвинул подстил к дыре.

Глава 8. Беги!

Оказавшись на той стороне, Кайлу, словно бы очнулся от наваждения. Как будто его тело, пробыв в неподвижности половину дня, теперь само просило движения. Легко и быстро он нырнул в ближайшие заросли. Отбежав, где-то на полёт стрелы в глубину леса, он остановился, развернувшись к стойбищу.

С той стороны, где находилась его хижина, послышались яростные крики. По видимому, охотники ворвались в хижину и обнаружили лаз. Кайлу боком перебежал к соседним зарослям, продолжая наблюдать. Сквозь ветви было едва видно, как кто-то бегал вокруг хижины, что-то кричал. Несколько человек пронеслись вдоль стойбища стороной леса. Двое побежали в противоположную сторону, огибая их поселение с другого края. Его уже ловили.

Кайлу перевёл дыхание. Его голова, понемногу начинала включаться, осознавая только что услышанное.

Кто-то убил Сату, младшую жену шамана. Он взял её осенью два года назад, совсем молодой, а сейчас её убили. Почему думают на Кайлу? Потому что у него нож шамана. Но Нойхон сам дал ему этот нож. Сам сказал выходить после Мурхала и сам же сказал, что он обманул духов. Но зачем он так сделал? Теперь все ищут Кайлу, чтобы… Чтобы что? Тут мысли Кайлу споткнулись. За убийство своего полагалась смерть. Но он не убивал… Это надо объяснить. Это надо рассказать всем. Может он, что и понял неправильно, когда разговаривал с Нойхоном, но Сату он точно не убивал. Да. Он пойдёт туда, и всё объяснит шаману и людям стойбища. Он не убийца.

Решившись, Кайлу по широкой дуге начал обходить стойбище, чтобы не встретить тех, кто побежал в обход. Могут ведь, и убить сгоряча, и не успеешь ничего объяснить. Надо выйти сразу туда, где много народа, чтобы его видели все. Он встанет и всем расскажет. Он не убивал Сату. Он ушёл и просидел в своей хижине всё это время, как ему и было сказано.

Большая поляна была полна народа. Охали и плакали женщины. Кто-то отгонял любопытную детвору. Старухи, женщины и молодёжь сновали к хижинам и обратно, что-то носили. Пожилой хромой Матал отдавал какие-то указания. Но основная масса народа стояла кучкой где-то посередине. Там кричала и билась старшая жена Нойхона. Её утешали женщины, кто-то принёс горшок с водой и ей вытирали лицо намоченной ладонью… А на земле лежало что-то длинное, с одного конца разноцветно-красное. Несколько охотников стояло в разных концах поляны, и напряжённо всматривались вглубь стойбища. В руках у них были копья.

Кайлу, так никем и не замеченный, приблизился к этой небольшой толпе посередине поляны. Женщины, несколько стариков и старух обступили лежащее на земле тело. Это была Сата. В праздничном наряде, с растрёпанным и залитым кровью мехом ульты на вороте, она полузакатив глаза и открыв рот, лежала на траве. Через всё её горло шёл большой красно-бурый разрез. Кайлу приближаясь, как зачарованный, смотрел на это страшное зрелище.

Его ещё никто так и не увидел. Люди продолжали ходить вокруг, не осознавая, что он уже был тут. Кайлу остановился перед плачущими женщинами.

– Люди стойбища… – начал он. – Послушайте меня.

Какая-то женщина удивлённо подняла взгляд от жены шамана на него. Остолбенело, посмотрев на Кайлу два удара сердца, она вдруг закричала. И словно бы пелена спала с глаз людей находившихся рядом. Его увидели сразу и все.

Через мгновение, указывая на него пальцами, кричали и они.

– Люди пойонов! Я не … – Во всеобщем гаме никто не слышал, что пытался сказать Кайлу. Он только видел их искажённые лица, видел, как оскаливаются охотники, бросаясь к нему, поднимают копья, словно бы хотят добыть сайсыла или алха. Видел как хромой Матал, опомнившись, поднимает дубинку, бросаясь к нему, и будто бы останавливаясь в нерешительности.

– Матал! Я не убивал Сату! – Закричал ему в лицо Кайлу, поняв, что он не сможет объяснить это всем.

Матал с искажённым лицом, переминаясь, затоптался на месте, так и не ударив его. И тут какая-то старуха, шипя, когтистой лапой попыталась вцепиться ему в глаза. Женщины, вдруг как-то хором завыли, и дружно бросились на него, хватая за руки и наваливаясь. Кайлу прыгнул назад, пока его не смяли, отбил чью-то руку. Он двинул плечом, пихаясь и уходя от ногтей, полоснувших воздух опять возле самого лица, сделал обратный мах древком зажатой в руке остроги, отбросив чью-то руку. Затем, он рванул вбок, выдираясь из этого переплетения, и ладонью от себя отпихнул ещё одну женщина, успев мимолётно почувствовать под шкурой, мягкую грудь.

Он быстро развернулся, вырываясь, и вдруг увидел, как перед ним, покачиваясь, разведя руки и растопырив пальцы, выходит старшая жена шамана.

– Убийца! – Шипела она. – Тебе ещё надо поглумиться над бедной маленькой женщиной, убитой тобой. – Её руки как ветви той старой пайлы у ручья, тянулись к его лицу. – По её морщинистому лицу с крючковатым носом текли слёзы, а глаза были безумно расширены. – Ты и после смерти преследуешь её?!

– Отойди! – Вдруг прозвучало сзади. Пятившийся Кайлу, оглянулся.

Охотник Кулай метнул своё копьё.

Развернувшись словно рыба, в обратную сторону, Кайлу прыжком вперёд, сшиб старшую жену Нойхона, уклоняясь от копья. Он в полёте даже не успел осознать, что Кулай кричал не ему, а ей – «отойди!» Он метнул копьё как в зверя, по-настоящему, чтобы убить.

Вокруг опять заголосили люди, окружая и кидаясь на него. С другого конца поляны, отводя руку с копьём для удара, бежал охотник Хутам. Казалось, уже все окончательно опомнились от замешательства и толпой бегут к нему, окружая и загоняя его. Только морщинистая и корявая, как та пайла, старшая жена Нойхона, сбитая им с ног, осталась лежать на земле.

Ударом ноги, откинув какого-то мальчишку, пытавшегося кинуться наперерез, Кайлу бросился бежать. Оглянувшись, он вдруг увидел, как из леса, откуда-то сбоку, вылетают охотники. Много. С копьями и дубинками. Видел как вождь, краснея напряжённым лицом, делает резкие движения рукой, и охотники чётко и слаженно растянулись, рассыпаясь и окружая поляну. Как на охоте.

И Кайлу, что было сил, рванул по единственному свободному пути – в глубину стойбища.

Но и там уже все высыпали на улицу и стояли на налысо вытоптанных тропах между хижинами. И женщины и даже старухи, с какими-то радостно-азартными лицами, били его своими клюками, а дети кидали камни и кричали, пытаясь сделать подножку. Кайлу страшно закричал на кого-то, замахиваясь острогой. Мальчишка отшатнулся назад. Какая-то женщина и старуха из крайней хижины тоже выскочили, пытаясь ударить. Те, кого он кормил зимой, не давая умереть с голоду…

Кайлу летел дальше. Он метнулся вбок, на руку охотника, как раз вовремя, словно на рыбной ловле, инстинктом чувствуя, и когда надо бить и когда уклониться – тяжёлое копьё пролетело слева от него и ломая сухую глину чьей-то хижины, вошло в стену. Какая-то женщина кинула в него камень. Тоже из тех, кому он помогал. Кайлу на бегу закрылся рукой. Камень вскользь ударил в плечо, отскочил в лицо, и разбивая губы, с шорохом скатился по стене хижины вниз.

Кайлу уже забегал в лес. Он рывками, словно ушастый хайту, которого преследуют ныкты, несколько раз сменил направление. Темнота леса ему помогла, и он понял, что ещё несколько полётов стрелы, и он сможет оторваться. Начинало темнеть.

Добежав до оврага и перескочив на другой край, Кайлу прислушался, схоронившись за дерево. Шум криков в стойбище постепенно стихал. Он увидел, как несколько охотников пронеслись по направлению к озеру. Это были охотники, а не молодёжь – их косы были заплетены сзади. Где-то там, среди них Хойхо и Мурхал, тоже уже охотники. Тоже уже охотятся со всеми вместе. На него.

Кайлу просидел ещё какое-то время, унимая стучащее сердце и дожидаясь темноты, затем, как и в прошлый раз, крадучись снова вышел к стойбищу, обойдя его с той же стороны, что и до этого. Он ни о чём не думал, ничего не рассчитывал. Он просто возвращался назад, туда, где был дом, где были родители и где были люди его племени. Словно уже оперившийся, но ещё не умеющий летать, птенец орты, которого хоть и гоняют мальчишки, а он раз за разом возвращается в то место, где было его гнездо, Кайлу снова шёл к стойбищу. Он вроде и понимал, что надо убежать как можно дальше, но он просто не мог взять и куда-то уйти. Куда? Он всегда жил в стойбище, это было его домом, а люди племени всегда были его людьми. А теперь они гоняются за ним и хотят убить. Но он не виноват, а никому этого не объяснить. Но объяснить всё равно как-то надо, потому что иначе никак нельзя. И он снова шёл туда, где жило его сознание – в стойбище. Он не мог думать и рассуждать. Словно заколдованный он опять шёл назад… И ничего другого помыслить он не мог. Охотники рыщут у озера, полагая, что он умчался далеко, а он опять был здесь. За деревьями еле виднелась часть большой поляны и несколько ближайших хижин. Он видел, в темнеющем воздухе, как снуют охотники. Слышал, как женщины испуганно звали детей по домам. Стало совсем темно. Кто-то вынес горящую головню и возле хижины вождя охотники развели костёр. Он пробрался ещё ближе и сел неподалёку за кустами орешника рядом с хижиной Главного Охотника – вождя.

Какие-то фигуры, заслоняя огонь, толпились возле входа.

– Не поймали? – Он услышал чей-то голос.

– Он к воде побежал, и где-то там скрылся. Темно уже. – Кайлу узнал голос Агута.

– Охотники, называется. Мальчишку догнать не можете.

– Темно уже. – Повторил Агут.

– Завтра обязательно поймаем. – Это был голос молодого Айли. Для него весь этот переполох был почти что радостью и возможностью поскорее проявить себя. И сейчас он стоял вместе с охотниками и вождём и радовался, что его никто не гнал. – Если бы я был здесь, я бы не упустил его! Но и завтра мы его догоним. Он не пойдёт далеко в темноте.

– Может и пойдёт. – Ответил кто-то постарше.

По звукам Кайлу слышал, как подходили ещё охотники.

– Где он был? – Спросил кто-то из взрослых.

– Мы к озеру побежали, думали, что он туда, к рыбам своим ушёл. Не нашли, и широким кольцом в стойбище, к поляне вернулись. А он тут у вас оказался…

– А зачем он вернулся? – Спросил ещё кто-то.

– Он на женщин напал. Старшую жену Говорящего с Духами тоже убить хотел. Все видели. Там из охотников только я, да Хутам оказались. Матал ещё был. – Кайлу понял, что это говорил охотник Кулай. Тот самый, что едва не убил его копьём. Он страдальчески оскалился в темноте разбитыми губами. Нельзя вот так выйти и сказать, что ты не виновен. Его чуть не убили, и если сейчас он снова выйдет, его убьют. Его просто не будут слушать.

– А что Говорящий с Духами? – Ещё спросил кто-то.

– Он очень опечален. Он думал, что Кайлу станет хорошим охотником на следующий год и говорил с ним по-доброму. А тот озлобился и настаивал, что нет, давай в этот раз. Шаман его уговаривал, почти упрашивал, словно отец, но он не послушал.

– Шаман его ещё и уговаривал? – чей-то голос в темноте звенел от возмущения.

– Говорящий с Духами до последнего надеялся. Он пытался его образумить, но… Вы все видели. – Это был голос вождя. – Ещё у него убита одна жена и вторая без чувств. Сидит у себя. Горюет. Духи ушли. Из-за этого он переживает больше всего. Как теперь их задобрить? Как вернуть?

– Духов не обманешь. – Сказал кто-то. – Они самое нутро человека видят.

– А он пытался ведь духов обмануть. – Робко сказал кто-то. – Ну, Кайлу этот.

– Сегодня это все видели.

– Нет, я не про это говорю. Он же болел, помните? И шаман сказал, что духи говорят, что он уже не встанет… ну, что уйдёт к предкам. А он ожил.

– Обманул духов. – Соглашаясь, сказал кто-то.

– Людей он обманул, а не духов. – Это опять сказал вождь. – И это тоже не надолго, как сами видите.

– И как это мы его просмотрели? – Горько спросил кто-то.

– Ты просмотрел, а духи – нет.

– А помните, – раздался ещё чей-то молодой голос, – говорили, что те две старухи, что должны были к предкам зимой уйти… Их, говорят, он кормил.

– Не потому, что добрый был, а потому, что ему над духами надо было вверх взять. – Снова в темноте прозвучал голос вождя. – И вот такой вот итог.

– Эх, поспрашивать бы его хорошенько обо всём. – Азартно выдохнул Агут.

– Разговаривать с ним нельзя. Он вам головы чарами затуманит. Будете, как снулые рыбы. Его сразу насмерть бить надо. Всем ясно? Сразу и насмерть.

– То есть, с рыбами он… чарами? – Это был удивлённый голос Хойхо.

– Конечно. А ты как думал? Что он их ловит сам, острогой? Разве так бывает? Опытные охотники так не могут делать, а этот ловец лягушек может? Духи ему помогали. И духи не наши, а злые – гурхульские.

– Во-от, оно что…

Все потрясённо замолчали.

– Вы устали, добрые охотники? – Послышался мягкий заботливый голос.

– Пусть духи будут милостивы к тебе, Говорящий с Духами. – Это почти хором ответили мужчины племени.

– Да, – раздался горький ответ. – Мне теперь их только о милости и молить. И я буду молить. Я не оставлю стойбище без их защиты. Не бывать тому. Не верю, чтобы они оставили нас насовсем. Они всегда оберегали нас.

– Мы завтра поймаем его, Говорящий с Духами! – Это не выдержал молодой Агут. – Ни вода, ни лес не укроют обманщика!

– Мы поймаем его! Мы найдём убийцу! – Раздались голоса. Казалось, это кричал каждый из охотников.

Кайлу ужасался, слыша, насколько искренни были эти слова. Сколько ненависти и праведного негодования было к нему – к Кайлу. И сколько жалости и сострадания к шаману было в их яростных восклицаниях. Это были охотники его племени, его друзья, с которыми он делился. Он, сам не замечая, нелепо разевал рот, слушая всё это. Словно бы рыба, вытащенная из воды, внезапно узнала, что мир не такой, как ей казалось в её пруду. Он огромный, он страшный и он враждебный. И те, кто достал его из воды, совсем не желают ей добра. Они жаждут её крови. Он замотал головой, от этой неправильной мысли, зашелестев листьями и забыв, что его могут сейчас обнаружить. Что ему делать? Может прямо сейчас встать и громко сказать, что он никого не убивал и не обманывал духов? Ведь Кайлу с детства знал всех их. Он был дружен с многими охотниками из молодых. К нему хорошо относились и старшие охотники. Кайлу ещё надеялся, что всё можно решить, всё можно исправить. Ведь он невиновен. Не может же быть, что вот так в одночасье все твои друзья обернулись твоими врагами? Он на мгновение замер, наполнившись этой вспышкой дикой надежды, как вдруг услышал.

– Духи вернутся, если убить того, кто их оскорбил! – Это снова раздался печальный голос шамана.

– Мы убьём его, Говорящий с Духами. Завтра, ещё до полудня, мы загоним его, и каждый из нас вонзит копьё в его лживое сердце.

– Хорошо! Вы добрые охотники, вы защита племени. Вот только беда пришла, откуда мы не ждали… Моя вина. – Понуро проговорил Нойхон, опустив голову. – Я был слишком добр к нему, слишком рад ему, вместо того, чтобы насторожиться.

– Ты не виноват!!! – Это громко, со слезами, воскликнул Шутам. – Ты желал нам всем добра! Ты ходатайствовал за нас все эти годы! Ты любишь всех нас. Мы знаем это! Ты готов был любить и его… Этого предателя и убийцу! Ты не виноват, в том, что ты всех нас так любишь!

– Да! Да! – Раздались крики, полные рыданий. – Ты любишь наше племя, и мы любим тебя!

– Полно. Полно. Моё сердце разрывается от скорби. – Шаман поднял к ним залитое слезами лицо. Мокрые полосы блестели в свете костра… – Вы все мудрые и честные сердцем охотники и воины. И эта беда ещё раз показала мне это. Беда, наша общая беда ранила нас, но не сломила. И только горе, вот так, может показать, у кого какое сердце! Ваши сердца чисты и горят любовью к нашему народу, так же, как и моё сердце. Сейчас я это ясно вижу. И я не боюсь этих слёз! Я вижу, что это и ваши слёзы. Они драгоценнее крови. Они драгоценнее крови.

– Они драгоценнее крови. – Срывающимся от волнения голосом, проговорил вождь.

Охотники стояли, сжимая копья и стиснув зубы. Они с трудом дышали, удерживая душившие их чувства.

Шаман вздохнул и сказал.

– А теперь, добрые воины, вам следует подкрепиться. Неравнодушные женщины нашего народа уже сварили сайсыла. Это мясо для вас. – Его голос словно бы обволакивал их, как мягкой шкурой.

– Нет! Нет! – Вскричал Курам, самый высокий из охотников. – Мы не будем есть! Мы сначала покараем убийцу!

– Правильно! – Раздался дружный рёв.

– Благодарю тебя за твоё горячее сердце, славный охотник Курам. Благодарю всех вас. Но завтра может быть тяжёлый день. Мы не знаем, насколько хитёр будет наш враг. А мы все сегодня перенесли жестокий удар. Надо поесть, чтобы завтра быть сильными. Послушайтесь меня, прошу вас. Ступайте к моей хижине, и проходите внутрь. Там вас накормят.

Охотники нерешительно зашевелились.

– Ступайте, отважные. Я скоро к вам приду. – Повторил шаман, вытирая мокрые глаза.

Вождь сделал знак рукой и охотники, все вместе, направились через поляну к хижине Нойхон-Чона.

Вскоре они скрылись в темноте. Вождь и шаман остались вдвоём.

Кайлу остался сидеть за кустами орешника, оцепенело и обречённо пялясь в темноту.

*****

Нойхон и Сардал оставшись вдвоём какое-то время, молча, стояли в темноте.

– А этот где? – Наконец тихо спросил шаман.

– Когда шум начался, исчез куда-то. В хижине пусто. И очаг холодный.

– Понятно. Но он и на празднике не стал бы есть, думаю.

– В прошлый раз ел.

– В этот раз бы не стал. – Задумчиво ответил Нойхон. – Не стоит пытаться. Опасно. Тут надо другое…

– Если его молодые попросят завтра вместе искать? Может и согласиться. Он ведь приходил к ним.

– Знаю.

– Можно попробовать.

– Как?

– Если вместе…

– Нет. Пусть молодые попросят. Давай сначала, как закончим с мальчишкой… на следующий день общий сбор объявим – праздненство… и посмотрим. Там увидим.

– А с этими двумя? – Спросил вождь.

– Пусть пока. Если завтра всё пройдёт, так и с ними погодя решим. А если нет, то пусть пока будут.

– Не убегут?

– Нет.

– А мясо?

– Свежее возьмём. Можно завтра сходить. Как с утра управимся…

– Хорошо. С кем мне?

– С Курамом, с кем ещё?

– Он новую жену хочет.

– Ну, можно… А кого?

– Хита.

– Которая с Агутом переглядывается?

– Да.

– А теперешняя, что?

Вождь промолчал.

– Это где-то даже хорошо. Всё соединить и объяснить можно. – Нойхон-Чон, глубоко вздохнул, раздумывая и поглаживая бороду. Он покивал в темноте, рассуждая сам с собой.

– Так что? – Нарушил затянувшееся молчание вождь.

– Пусть твоя старшая жена завтра женщинам тихонько скажет, что духи гурхулов не смогли одолеть наших духов. Они вселились в мальчишку и обольстили его властью над рыбами. Но наши духи нам всё явили. И сейчас они воюют с духами гурхулов за нас, и нам тоже надо быть начеку. Они могут захватить кого-нибудь другого.

– Хорошо.

– Всё, пошли к охотникам. Надо, чтобы лодки приготовили.

Они тихо повернулись и вышли в темноту к хижине Говорящего с Духами.

Кайлу остался сидеть в темноте, соображая. Из всего сказанного, он понял только, что Курам хочет забрать себе Хиту. И ещё то, что, в него, в Кайлу, значит, вселились духи гурхулов. Так теперь будут говорить. Он часто заморгал в темноте, ничего не понимая. Вдруг он почувствовал, как сильно затекли у него согнутые ноги. Давящая ломота в голенях вернула его к реальности. Он сидел в кустах орешника за хижиной Главного Охотника и все в его стойбище хотели его убить – быстро и насовсем. Кайлу медленно поднялся. Его разум отказывался в это верить. Он опять замотал головой, не желая пускать это горькое понимание внутрь. Есть ли кто-нибудь, кто ему поверит?

«Может Ллайна?» – пришла мысль.

Переступая одеревенелыми ногами, он снова пошёл вокруг стойбища, заходя с противоположной стороны. Там, через ряд хижин, было и её жилище. Ллайна жила с матерью и старшей сестрой, которую ещё никто не забрал. Сестре было десять и девять зим, а Ллайне десять и шесть. У старшего брата-охотника уже была своя хижина и его женщина, молодая Гумла ходила с большим животом. Через одну луну должен был выйти ребёнок. После того как отец-охотник ушёл к предкам, старший брат кормил мясом Ллайну, мать и сестру. И ещё последний год с ними много и часто делился рыбой Кайлу…

Бывало, что долгие зимние ночи проходили спокойно и тихо, а мягкий снег так мирно укрывал стойбище, что люди поневоле теряли бдительность, размякали, поддаваясь на эту мирную картину… и только утром, встав ото сна, они видели на свежем снегу многочисленные следы серых ныкт. И Кайлу, сам казался себе ныктой, который зимой, обходит стойбище, обнюхивая затихающие дома. Вдруг кто-нибудь выйдет… Где-то уже было темно и тихо, где-то всё ещё возбуждённо переговаривались, обсуждая сегодняшние события, а в хижине Ллайны, через дымоход был виден отблеск огня – там тоже не спали.

Кайлу остановился в нерешительности. Ллайна должна ему поверить. Все могут не поверить, но Ллайна должна. Он тихонько зашёл с того края, где был её подстил и тихо, как и раньше, несколько раз провёл ногтем по потрескавшейся глиняной стене. Если она уже лежит, то должна услышать…

Он тихо сделал несколько шагов назад и замер, прислушиваясь. Минуло несколько раз десять-на-десять ударов сердца, прежде чем полог откинулся, и чья-то фигура накрытая шкурой неслышно выскользнула наружу. Кайлу подался вперёд.