Стена и Молот

Часть первая

Боль и даль

Глава 1. Дебил

Кислые дела были, кислые. Просто отвратительные, честно говоря. Можно было бы даже сказать – горькие дела были. Вообще, хреновые, если не выражаться хуже. Но выражаться хуже, было у них не принято. А это всё Лёха Рокотов моду пускал: и на словечки, и на выражения, и на книги эти. «Кисло» – говорил он, когда что-то шло совсем уж плохо. Он не признавал мата, он вообще был другим – настоящим, правильным, несгибаемым. На всё имел своё твёрдое и прямое суждение, которое мог обосновать. Также коротко, ясно и доходчиво. Он весь был такой – правильный. Весь такой чёткий, где-то резкий, но очень весь такой… отточенный, огранённый, как клинок, как лезвие штыка. Вот грань, вот грань и вот грань, вот остриё, а вот крепление. И точка. И мысли и слова, и поступки были такие же. «Кисло» – говорил он, когда что-то шло совсем плохо. «Кисло» – коротко бросал он, глядя в глаза тому, кто вёл себя недостойно, качал головой и отворачивался, как будто поставив крест на человеке или на ситуации. Чуть ниже среднего роста, он едва-едва дотянул до норматива при поступлении, в Воздушно-Десантное Училище. Комиссию он убедил своим настроем и остальными характеристиками: при своём невысоком росте он совсем не казался маленьким. Стоял прямо, говорил и отвечал со спокойной уверенностью, аттестат имел отличный – одни пятёрки. Был подтянут, и, прозанимавшись, всё детство и юность до конца школы, спортивной гимнастикой был хорошо развит физически. На комиссию он произвёл впечатление. Произвёл он впечатление и на ребят и офицеров в училище. Сразу взяв высокую планку, он держал её постоянно. Пример во всём, настоящий десантник, настоящий офицер, рыцарь без страха и упрёка. «Где таких делают?» – Как-то удивлённо буркнул кто-то из преподавателей.

А сделан был Лёха в простом провинциальном городке. Мать – вахтёрша в общежитии при профтехучилище, которое по нынешним временам гордо называлось колледжем. Отец – электрик и, по совместительству, разнорабочий, при том же училище, и том же общежитии. Постоянно пьяные студенты, раздражительная мать, вечно уставший отец. Среда, которая уж точно, не способствовала «деланью» таких как он. Однако ж, поди, ты… Вышел вот такой парень. Он как-то сразу сплотил вокруг себя ребят всего взвода. То есть это произошло, как бы само собой. Он не матерился, не играл в карты, в свободное время читал книги. Он не курил и не пил даже в увольнительной. И все как-то незаметно стали равняться на него, сразу и неотвратимо попадая в орбиту его влияния. При всём своём явном превосходстве, Лёха не был надменным. С ним было приятно общаться. Он и вправду сплачивал вокруг себя, и, уже в первый месяц учёбы их взвод стал заметно отличаться от других. Благодаря Лёхиной чёткой позиции у них во взводе никогда не было драк и пьянок, а получить взыскание стало считаться позором. Даже с других взводов ребята искали его одобрения, негласно признавая его лидерство. Вот такой был Лёха Рокотов, друг и товарищ по оружию. Лёха Рокот, который тянул за собой всех. Лёха, который коротко кивал и говорил – «в цель!», когда что-то шло, так как надо, будь то отличная оценка или точная стрельба по мишеням. И Лёха, который говорил – «кисло», когда что-то шло неправильно, не так как надо. Кисло.

Вот сейчас было кисло. Очень кисло. Так кисло, что кислее некуда. И Николай Молотов, по прозвищу «Коля-Молот» отрешённо смотрел на лес, который унылой зелёной пеленой тянулся за окном поезда. Поезд ехал, которые уж сутки. Иногда набирая ход, и бойко отстукивая колёсами километры, он придавал Колиным грустным мыслям какое-то поступательное движение, а иногда медленно тащась, как больная черепаха, он снова напоминал ему о тех событиях, которые он, наверное, не забудет до конца своих дней.

Его выгнали из училища. И непросто даже выгнали, а вышибли. С треском, с шумом, со скандалом. Его, уже почти офицера… его, которому до выпуска оставалось всего ничего. Его, чья будущая жизнь должна была проходить плечом к плечу с его ребятами… С такими как Зима, с тремя Петьками, с Иброй, с Лёхой-Рокотом он должен был служить, «синевой наполнять парашюты»… и так далее. Он был в семье, в рядах, в братстве. Это было его жизнью. А сейчас? Есть ли жизнь за пределами Училища? Спросите, есть ли жизнь на Марсе? Вне строя, вне братства? Нет, конечно. Вот этот поезд, этот унылый лес, эти пустыри, эти редкие деревеньки с покосившимися деревянными домишками… разве это жизнь?

На предыдущей станции Коля выходил на перрон. Он оглядывал убогое и обшарпанное одноэтажное здание вокзала, ларёк с заколоченным фанерой окном и одинокого милиционера с резиновой палкой, который тоскливо зевал, глядя куда-то сквозь его поезд. Какой-то облезлый пёс мочился на ларек, задрав лапу. Было жарко и душно. В тени деревьев сидела бабулька в выцветшем платочке и продавала семечки и варёную картошку в пакете. Вот и весь ассортимент. От перрона тянуло асфальтовой пылью и вокзальным духом. Милиционер с тусклым любопытством посмотрел на Колину тельняшку, словно гадая, что он здесь делает. Собака, мимоходом поведя носом в сторону бабки, подбежала к Коле и стала внимательно обнюхивать его ноги в шлёпанцах на босу ногу.

– Пшёл отсюда! – шикнул Коля, поворачиваясь к поезду. Разве это жизнь? Вот этот унылая, забытая всеми станция, этот заколоченный ларёк, этот плешивый пёс… Это жизнь? Нет. Нет жизни на Марсе. Кисло было всё. Кисло как самая кислая кислятина. Коля медленно прошёлся вдоль поезда. Надо было брать билет в плацкарт, думал он. Там хоть движение, хоть суета. Там едут семьи с детьми, тётки и мужики, пьянчуги всякие, студенты. За шумом и гамом можно было бы спрятатьсяи от своих мыслей. Хотя бы на время.

– Заходим, заходим! – Тётка-проводница в синей форменной рубашке, высунувшись из двери тамбура, созывала редких пассажиров. Какие-то мужики, в трениках и в шортах, побросав окурки, нехотя полезли обратно в поезд. Мамашка в длинном халате ловила мальчугана, который побежал от неё вдоль состава. Девчонка постарше, видимо дочка, глядя, как мама ловит брата, задумчиво ковыряла в носу. Жизни не было. Была жара и тоска.

Коля не спеша прошёл ещё вагон и заскочил в поезд, когда тот уже тронулся. Проводница недовольно посмотрела на него, и с шумом захлопнула дверь. Это был не Колин вагон. От скуки и от бездействия, ему захотелось пройтись по плацкартным вагонам, немного потереться среди людей, посмотреть, может там была жизнь. Плацкарт шибанул в нос кислятиной и духотой. Кто-то храпел, выставив в проход свои ноги. Плакал ребёнок. Какой-то пацан шёл навстречу, неся в втянутых руках заваренную лапшу. Коля посторонился, давая пройти. Поезд дёрнулся, набирая ход, и мальчишка не удержав равновесия, выплеснул бульон от лапши на Колины камуфляжные штаны. Посмотрев на Колю выпученными глазами, так, словно это он был виновник этого происшествия, пацан, так ничего и не сказав, торопливо прошёл мимо него в свой отсек. Коля посмотрел ему вслед и топнул ногой, стряхивая оранжевые жирные капли. Теперь будет пятно. Хорошо хоть штаны пятнистые, не так видно будет. Рядом о чём-то громко разговаривали какие-то тётки.Пахло перегаром и потом. Давешняя мамаша отчитывала пойманного сына. У титана, сестра беглеца набирала кипяток в белую коробочку с дошираком. Коля ускорил шаг, чтобы поскорее миновать опасную лапшу и вышел в тамбур. Нигде жизни не было.

Лекарства от тоски не было тоже. О том, чтобы залить горе водкой Коля и не думал. Хватит уже. Это не работает. Он таращился сквозь стекло окна на проплывающий лес и поляну, на редкие полустанки. Почти весь народ из его вагона сошёл в Улан-Удэ и в Чите, и сейчас Коля ехал в своём купе совершенно один. Он впервые в жизни ехал так далеко. И он впервые в жизни был так долго один. Коля, сколько себя помнил, всегда был с кем-то. Это, конечно, во-первых, была мама, почти в одиночку вырастившая его. Это была старшая сестра, до того, как вышла замуж и отселилась к мужу в посёлок где-то рядом с Калугой. А ещё это был отец, внезапно вернувшийся в их с мамой жизнь. Но о нём лучше вообще не вспоминать. Потом, последние пять лет это всегда были ребята из Училища. Это был ЛёхаРокот нечаянно заменивший собой старшего брата, которого у Коли никогда не было, но которого Коля в тайне души всегда мечтал иметь. Он и был такой, каким его только можно представить: правильный, честный, надёжный. И ещё всегда рядом были ребята. Друзья-одногруппники, с которыми Коле пришлось расстаться. Разрыв был по живому, и эта рана кровоточила невыносимо. И вот теперь он один, и едет куда-то на кулички, на Дальний Восток, в какую-то там Находку, в какой-то там пионерский лагерь. Он ехал и смотрел в окно, так как больше заняться было нечем. Рядом валялась смятая газета забытая мужиком-попутчиком. Кроссворд в ней был решён самим хозяином, который прохлопал ушами свою станцию, какую-то там «Куэнгу», и, матерясьи чуть не плача от досады, вынужден был ехать ещё полтора часа, чтобы выйти в Чернышевск-Забайкальске. Коля это помнил сквозь сон. А когда он проснулся утром, то в купе было совсем пусто. Хмурая и молчаливая бабка в очках вышла на своей станции рано утром, и теперь только смятая газета напоминала ему о попутчиках. Газету Коля полистал и отбросил – читать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Хотелось обратно – в училище, но это было невозможно. И, что хуже, это было насовсем. И это уже третью неделю убивало его. Время вылечит… потом, наверное. А пока каждая минута твердила ему, что он отщепенец, изгой. Он уже не свой, он вне рядов.

За окном мелькали чудные и незнакомые названия станций и полустанков: Сбега, Могоча, Амазар… На станции с длинным человеческим названием: «Ерофей Павлович», Коля снова вышел размять ноги. Проводница проорала, что остановка двадцать минут. Можно было пройтись…

– О, морячок! Я знаю, что тебе надо! – Коля машинально оглянулся на окрик. На перроне стояла моложавая толстая тётка в каком-то застиранном платье в обтяжку, сверху платья был надет белый заляпанный передник. Буфетчица тётя Клава, ни дать ни взять. Перед тёткой стояла сумка на колёсиках. Из сумки и так и сяк в беспорядке торчали пивные бутылки.

– Со льда, с холодка! – нахваливала товар продавщица. – Тебе точно это нужно, морячок! – её красный, накрашенный рот ярким пятном неприятно резал глаза.

– Нет, спасибо. – Коля мотнул головой.

– Ну, ты чево-о-о? – деланно, напоказ, удивилась буфетчица.

– Не пью. – Коротко бросил Коля, проходя мимо.

– Ой, посмотрите, не пьёт он! – долетело в спину. – Деньги кончились, так и скажи. Не пьёт он. Трезвенник нашёлся. Рассказывай мне… – она ещё возмущалась, а Коля шёл всё дальше по перрону.

В киоске возле здания вокзала он купил два брикета мороженного.

– А чего так станция называется? – с вялым интересом спросил он продавщицу. Та не отвечала, отсчитывая сдачу.

– Ваша сдача двадцать рублей. – Она высыпала мелочь на прилавок, затем вздохнула и страдальчески посмотрела на Колю. – Ты в Хабаровск едешь?

– Ну. – Коля кивнул.

– Ну, так, Ерофей Павлович, он Хабаров, и есть. Неужели не понятно? – Словно в сотый раз, объясняя ему самоочевидную вещь, сказала она.

Коля так и не понял, почему ему должно быть понятно, кто такой Ерофей Павлович, по той только причине, что он едет в Хабаровск. Мир за пределами училища был груб, неласков и непонятен. Марс, короче. Нет жизни. Он молча взял сдачу и пошёл обратно к своему вагону. Продавщица пива, увидев мороженое, презрительно хмыкнула ему в спину.

Снова замелькали незнакомые станции с непривычными названиями: Талдан, Магдагачи, Тыгда, Ушумун…

Коля доел мороженое и принялся во второй раз лениво перелистывать газету.

«Премьер-министр В.В. Путин совершил первую рабочую поездку по стране». Ага. Встреча с рабочими на заводе в Кемерово. Скукота. Так, что там ещё… «Выстрелы в спину» Провокации грузинской стороны. Опять чеченские боевики прячутся в Панкисском ущелье. «Президентские стратегические инициативы». Президент Медведев озвучил программу инноваций «Четыре И».

«Теперь время – молодым!» Хакамада объяснила свой уход из политики… Ждём, мол, новую смену, которая должна исправить все ошибки. Ага.

«Никогда больше!» Депутат от партии РВС озвучил инициативу придать 22 июня статус государственного дня памяти павших в ВОВ. Объявить… что-то там… днём полной боевой готовности. Молодёжь, патриотические клубы. Так, ладно. Листаем дальше.

«Глава РосНедрРесурса – слухи о моей болезни сильно преувеличены». Семён Загорский встретился с премьер-министром В.В. Путиным. Далее подзаголовком шёл вопрос «Почему в госкорпорации контрольный пакет акций принадлежит частным лицам?»

«Москва – столица Евровидения». Победитель конкурса Дима Билан полон оптимизма. Москва готовится к приёму гостей. Так, что там дальше?

Опять Медведев, что-то там про срок исполнения полномочий в 6 лет… Поправки какие-то. Нудятина.

Так. Криминальная хроника. В Санкт-Петербурге попытка ограбить инкассаторскую машину. Нападавшие открыли огонь. Тяжело ранен охранник. Ответным огнём был обезврежен один из нападавших… Асхад Вагабов… уроженец Чечни. Остальные скрылись… объявлен план «перехват». Коля хмыкнул, читая. Всё-таки жизнь где-то идёт. Банки вон грабят…

«Директор не иголка – искать надо лучше!». В Калужской области таинственно исчезла директор детского дома. Завхоз детского дома Заврагин Е.Н. считает, что милиция ничего не предпринимает для поиска пропавшего директора… интервью.

Новости спорта:… В Пекине завершается подготовка к Олимпиаде. Рекордные сроки строительства спортивных комплексов. Рассуждения о преимуществах китайской модели экономики. Интервью какого-то доцента Корзубина К.М.

Так, листаем дальше.

«Наши готовы!»: Российские спортсмены готовятся к вылету в Пекин. Та-ак, чего там? Часовые пояса, адаптация, тренировки, питание… Сборная России по тхэквондо достойно представит… с 2000 года является олимпийским видом спорта… какие-то там Евгений Дюгай и Ачим Нахапетов… Наш корреспондент взял интервью…

Коля зевнул и закрыл газету. На последней оборотной стороне был кроссворд. Шариковой ручкой, вкривь и вкось, то попадая, то, не попадая в квадратики, были написаны ответы. Один из вопросов бывший хозяин газеты так и не смог отгадать. Коля вздрогнул, когда увидел ответ. Он невольно опустил глаза и посмотрел на задание: «Номер 17 по горизонтали: человек с ярко выраженным нарушением мыслительной и когнитивной функции». В кроссворде на это слово было выделено десять квадратиков. Видимо, так и не придумав, что бы это мог быть за ответ, хозяин газеты крупными печатными буквами, в сердцах написал – ДЕБИЛ.

Дебил. Неприятные воспоминания опять навалились с новой силой. Это она – Галка, точнее старший лейтенант Галина Кароян, проходя мимо, презрительно бросила ему на прощание одно это слово. «Дебил».

Дебил, что уж тут спорить. Уже не о чем, да и не с кем. Сам всё испортил. Распустил мечты сиропные, какие-то картинки лубочные себе в голове нарисовал, а когда реальность оказалось другой, полез на рожон как последний дурак. То есть, как последний дебил.

Армянского в Галине Назаровне Кароян, как и в известном нестареющем киноактёре, была только фамилия. Стройная высокая фигура, длинные светлые волосы, большие серые глаза. Ей очень шла военная форма. Когда она шла из корпуса в корпус, вышагивая по мощенным брусчаткой дорожкам, глаза всех курсантов, да что уж там, и офицеров тоже, обращались в её сторону. Строгая и надменная. Красивая и недоступная. Ей нельзя было не любоваться. И, наверное, нельзя было не любить. У Коли всегда замирало сердце, когда она проходила рядом. Украшение училища – «Галка» – как за глаза её звали все курсанты. А Коля так её звал в глаза. А он эти её серые глаза целовал. Последние несколько месяцев.

Это случилось в конце марта. В аудиториях шли занятия. Коля зашёл в её кабинет за справкой с места учёбы – надо было отослать матери.

Он зашёл в кабинет, а она за каким-то делом пошла в подсобку… Коля, зачем-то, попёрся следом, в дверях они столкнулись, и Коля решил, эх, была – не была. И приобнял её за талию, фонарея от собственной наглости. Она в ответ уставилась на него и сухо спросила.

– Что собираетесь делать дальше, товарищ курсант?

А дальше Коля её поцеловал. И она вдруг ответила на поцелуй. И, как говорится – понеслась… Тот первый раз Коля помнил как в тумане. Голова была не своя. Он просто утонул в её волосах, в её, таком быстром и отчаянном ответе на его порыв. Потом, после, когда они приводили себя в порядок, она, целуя его на прощание, вдруг крепко ухватила за подбородок и, глядя в глаза, тихо сказала.

– Ну, смотри, Коля, откроешь свой рот… – Она не договорила. Она только пристально и внимательно смотрела ему в глаза.

– Вас понял… Тебя. – Коля убрал её пальцы с подбородка.

– Смотри, Коля. – Она повторила, испытующе глядя ему в глаза.

– Солдат ребёнка не обидит. – Буркнул Коля. – Не дебил, чай… понимаю. – Он развернулся и ушёл, ошалевший и оглушённый свалившимся на него счастьем, начисто забыв о справке.

Они потом встречались ещё несколько раз… В той же подсобке в её кабинете. Быстро. Наспех. Страстно. – «Курсант! Отдаться старшему по званию!» – приглушённым шёпотом командовала она. «Есть, отдаться!» – сдавленно мычал в ответ Коля-Молот, сбрасывая с неё последние покровы и утопая в её объятиях.

Потом они договаривались на следующий раз. Примерно. Раз на раз не выходило, понятное дело. У неё в кабинете на подоконнике стоял фикус. Если у неё было свободное время, фикус стоял слева от створки. Если нет, то посередине или справа. Прямо как в кино про Штирлица. «Сорок восемь утюгов на подоконнике». А уж Коля вырывался, когда мог. Нечасто, конечно. Иногда вечером, а иногда днём.

Шила в мешке не утаишь, и слушок пополз. Сначала обратили внимание ребята, что Коля изменился. Стал витать в облаках, иногда отвечал невпопад, сидел на занятиях с отрешённым взглядом, думая о своём. «Уж не влюбился ли?!» – пошутил кто-то. А в увольнительные Коля уже как раньше не рвался. Он и сам понимал, что надо как-то взять себя в руки, выглядеть как раньше, включиться в учебный процесс. И он старался, и он включался, но также, помимо воли, включались скрытые механизмы внутри него, и вот; Коля видел себя как будто в селе: ярко светит солнце, колосится рожь на поле. Стоит бревенчатый дом, а Галина держит на руках ребёнка. Шумят деревья, где-то мычит корова, а он косит траву… Какие-то лубочные картинки, хохломская роспись. Пастораль, одним словом. Никакой тяги к сельской жизни у Коли не было, но почему-то представлялось именно так. Глупо. Но любовь делает человека глупым. Это плохо. Особенно, когда надо не показывать вида. Особенно, когда до выпуска оставались считанные недели.

Однажды в коридоре, когда ребята его взвода шумной гурьбой переходили в другую аудиторию, Рокот дал Коле знак глазами: «приотстань». Коля сбавил ход и Лёха, глядя ему в лицо, тихо и размеренно произнёс.

– За всё придётся платить, Коля. – Лёха смотрел, не отводя взгляда. Делать вид, что он не понял о чём речь, Коля не стал. Лёха был друг, хороший друг, всякого другого Коля бы просто послал. Коля полуухмыльнулся-полуоскалился.

– Даже за любовь? – он ответил Рокоту таким же пристальным взглядом.

– За неё, особенно. – Тихо сказал Лёха, разворачиваясь и догоняя ребят.

Коля смотрел ему вслед. Значит, догадываются, значит, уже не секрет. Или это только Лёха такой проницательный? Надо быть осторожнее. Хотя, куда уж осторожнее. Не встречаться? Не встречаться Коля не мог. А что дальше? А дальше дотянуть до выпуска, схватить Галку в охапку и увезти к матери. Познакомить, сказать, что женюсь… Вроде так. Или не так? Тут Колины мысли спотыкались. Ни о каких планах они с Галиной не говорили, она сама ничего такого не пыталась обсуждать с Колей. Но, ему почему-то, представлялось именно так. Ну а как должно быть? Так и должно быть. Они поженятся и уедут вместе. Колю ведь куда-то распределят. А то, что она старше на несколько лет… Да, ну и что? Она и по званию старше. Пока. Но это на службе, а дома он будет муж, а она жена. Вот так. Да. И Галка поедет с ним. Всё правильно. Так и должно быть.

Заплатить пришлось совсем скоро. Стоял май, светило яркое солнце, в садах, как в песне, расцветали яблони и груши, а по всему городу высадили тюльпаны. На праздник победы их училище прошлось парадом от городской Думы до сквера. Потом было праздничное построение, военный оркестр, речь разных дядек с администрации,толпы горожан с детьми. Нарядные дети, девочки с большими бантами и воздушными шарами. Школьники в военной форме пели «смуглянку». А потом их отпустили. Весна пьянила, ударяла в голову, согревала после зимы. Было тепло, как летом. Фонтаны, зелень, ларьки с мороженым, хохот ребят. Они погуляли по парку…

Коля улизнул, улучив момент. Очень хотелось увидеться с Галкой. Нарвать цветов с клумбы и ввалиться к ней в кабинет. Надо уже прямо сказать, что берёт её замуж и увозит с собой. Хватит, напрятались. Пусть всё будет по-людски. От принятого решения распирало грудь, хотелось кричать и петь от радости.

Училище, всегда такое многолюдное, сейчас будто вымерло. На своих местах были только дежурные офицеры и дневальные курсанты. Остальные, и курсанты, и преподаватели с семьями, были кто на празднике, кто в увольнительных. Коля оббежал административный корпус и взглянул на окно Галкиного кабинета. Фикус стоял слева от створки. «Ждёт!» – взорвалась в голове радостная мысль. Просто так постучать и зайти в кабинет, казалось мало. Предложение руки и сердца надо было делать эффектнее. Надо залезть в окно, как пылкому влюблённому и полагается. Коля смотрел на стену здания, прикидывая. Так, если сюда, на кромку фундамента, затем на подоконник первого этажа, зацепиться за крепление водосточной трубы, потом встать на него… так, это будет окно соседнего кабинета. Так, фигурные кирпичики… на них можно опереться ногами, и держась за подоконник, переместиться к Галкиному окну. А если сорвусь, то можно схватиться за ветку липы, рассуждал он. Быстро оглянувшись по сторонам, Коля Молот, зажав цветы в зубах, взял разбег. Всё как на учениях. Преодоление полосы препятствий. Раз! Раз! Оп-па! И Коля был на втором этаже. Так, спокойно, сказал он себе – цветы не перекуси. Он даже приглушённо прыснул от смеха. Ромео, ёлы-палы! Теперь осторожненько, держимся за подконничек. Та-ак. А вот и Галкино окно. То-то она удивится!

Удивиться пришлось Коле… Окно было на северной стороне здания. Растущие в палисаднике деревья давали обильную тень, кабинет был виден очень отчётливо. Коля недоумённо уставился на две колыхающиеся человеческие фигуры. Немой крик застрял в горле, и цветы посыпались изо рта на подоконник и дальше, вниз, на землю. Он узнал их сразу, женщина – да, Галка. А мужик… Их наставник по рукопашному бою. Майор.

Как он умудрился не свалиться вниз, Коле было до сих пор не понятно. Оторопело, смотря на этих двух, которые продолжали самозабвенно заниматься своим делом, Коля чувствовал, что внутри всё онемело, замерло. Как будто внутренности превращаются в камень. Он, вдруг, как-то трусливо, вжал голову в плечи, и тихонько-тихонько перебирая ногами по фигурным кирпичикам на окантовке второго этажа, переместился влево, к водосточной трубе. Как во сне, он сполз с неё, ещё не веря тому, что он только что увидел. Тряся головой, отошёл от палисадника. Рассыпавшиеся тюльпаны красными пятнами алели на траве внизу, и только один из них остался на Галкином подоконнике. Как кровавая рана, как ядовитый намёк, на то, что он всё видел. И как плевок на прощание. Выходя со дворика Коля оглянулся на то окно: тюльпан по-прежнему лежал на подоконнике, еле различимый за листьями липы… Он перевёл взгляд на окно с другого конца здания. Там был кабинет рукопашника. Майора. Он посмотрел и вдруг замычал от осознания, внезапно постигшего его горя – на том окне, слева от створки, тоже стоял фикус.

Коля, отбросив газету, продолжал бездумно пялиться в окно. Переведя взгляд от проплывающего зелёного растительного месива, он стал глядеть на своё отражение в стекле. Не сказать, чтобы какой-то писаный красавец, но и не урод. Вполне себе. Не хиляк, масса есть. Рост сто семьдесят восемь. «Сто семьдесят девять натощак», как шутил друг Зима. Короткий ёжик светлых волос, голубые, чуть широко посаженные глаза, широкое круглое лицо, крупноватый рот с рядом ровных зубов с маленьким промежутком между передними резцами – «морда рязанская», как иногда звала его мама. Особенно после того, как он поступил в Училище. М-да… училище…

…После таких открытий Коля бездумно шатался по городу, не чувствуя ни голода, ни жажды, ни усталости. Ему вдруг дико захотелось с кем-нибудь подраться. Ну, хоть с кем-нибудь. Пусть даже с милицией. Хорошо бы встретить каких-нибудь кавказцев, сразу кучу. Наломать их кусками – подходи и отгребай. Коле не думал, что он в парадной форме, что это будет залёт по всем статьям… Он рыскал по городу, то включаясь, то выключаясь из окружающей действительности.

Но, то ли судьба была к Коле милостива, то ли это был всегдашний закон подлости, но Коле так никто подходящий не встретился. Идти в центр города, туда, где можно было встретить сокурсников, он не хотел. Он кружил по окраинам, блуждал по местам, в которых до этого ни разу не был, заходил в переулки и тупики. Двое похмельных ханыг сидели на лавочке в тени кустов сирени и по очереди пили пиво из трёхлитровой банки. Коля сбился с шага, раздумывая, не сорвать ли злость на них. Но те, оглянувшись, и истолковав Колин взгляд по-своему, вдруг приветливо помахали рукой и предложили ему глотнуть пивка вместе с ними из банки. Смутившись от такого дружелюбия, Коля Молот, словно бы очнулся. Он потряс головой, очухиваясь от наваждения. Никто не был виноват в его беде. Никто ему ничего не обещал, никто не собирался хранить ему верность и выходить за него замуж. Это были его персональные мысли, сугубо личные тараканы,дислоцированные в Колиной конкретной голове. Никто ни в чём не виноват. Только вот боль никуда не делась. Ему вдруг стало пронзительно стыдно за свои глупые грёзы. Это была боль. Но и боль тоже была его личная. Персональная. Ему её и терпеть. Он круто развернулся на каблуках и направился к себе в Училище, в казарму.

А весна, как подбитый немецкий танк, катилась под откос, разгораясь жарким летом. А следом, словно бомбардировщики на цель, летели выпускные экзамены. Коля готовился, хоть нутро и застыло замёрзшим комом. «За всё придётся платить» – эта фраза Рокота периодически всплывала в голове. Коля избегал общения, боялся, что смёрзшийся ком в душе треснет и прольётся слезами или яростной агрессией. Он сидел, зубрил конспекты, отрабатывал приёмы, работал в парах, когда было надо, и всем своим видом как-бы показывал – занят, мол, готовлюсь, не мешай. К нему особо и не лезли, остальные тоже готовились к последнему броску, и лишь иногда Коля ловил на себе заинтересованные взгляды ребят с немым вопросом. Ну и пусть – было и было, теперь – ша! Всё, расплатился.

Однако расплата на этом не закончилась. Для Коли-Молота она только начиналась. Разгар июня, жара и контрольный марш-бросок с полной выкладкой. На маршруте были все офицеры-наставники. Прибежав в очередную точку, Коля увидел ребят, которые стояли в тени деревьев, перед последним рывком. Впереди была полоса препятствий, которой оканчивался марш-бросок. Как в песне, ещё немного, ещё чуть-чуть. Здесь можно было чуток отдышаться, самую малость. Пот заливал глаза. Коля встал в тень рядом с Иброй и Петькой-два, поправляя автомат, и подтягивая ремни бронежилета. Как раз подбегали Шурик и Нареман, сзади неслись Петька-раз и Васёк-«Мэйд ин Раша». Только Зима и, конечно, Лёшка-Рокот были впереди, уже брали этот последний рубеж. Ну, на то он и Лёшка-Рокот, чтобы быть впереди всех…

– Подушечки-одеяльца! – вдруг раздался рядом резкий окрик. Это, откуда ни возьмись, вынырнул из кустов Абарин Клим Тимофеевич. Майор. Рукопашник. Тот самый.

Ребята резво рванули с места, всем своим видом показывая, что их здесь вообще не стояло. Шурик и Нареман пронеслись следом, так и не остановившись и не глотнув спокойно воздуха, и только Коля-Молот вдруг затоптался на месте. «Что ты делаешь!?» – взвыл рассудок где-то глубоко в голове. Взвыл и заткнулся. Другие мысли вдруг затопили Колино сознание. Почему это никто не виноват в Колиной боли? Он виноват. Лютая ярость всколыхнула Колю. Он замер, как перед прыжком. Мимо пролетели Петька-раз и Васёк.

– Ножка болит? – с насмешливым участием спросил Клим Тимофеевич. Он тоже был в камуфляже, в бронике с полной выкладкой. Он бежал вместе с курсантами, немного сбоку. Он легонько шлёпнул Колю по плечу, подталкивая вперёд. И в тот же миг Коля резко развернулся к нему, напружинясь и изготовясь для атаки.

– Так. – С неопределенной интонацией, уясняя новую ситуацию, произнёс рукопашник, и в ту же секунду, посмотрев в Колины глаза, он понял всё. Это увидел и Коля, увидел по его чуть изменившемуся взгляду, увидел тем волчьим чутьем, которое просыпается, когда в лютой схватке сходятся два соперника. Сходятся и бьются насмерть,… и Коля бросился вперёд.

Майор на вид был лет тридцати семи. Сухощавый и поджарый, он на пару сантиметров был выше Коли, но легче и уже в плечах. Легко уйдя от Колиного удара, он крутанулся, пропуская его вперёд, и локтём влепил ему по затылку. Коля клюнул головой вперёд и чуть не полетел на землю. Резко развернувшись, он снова бросился на противника. Тот уже стоял наизготовку, ожидая следующей атаки. Тело всё знало само: заученная связка пошла автоматически. Сильный удар ногой в живот, левый кулак бьёт в лицо, локоть правой добивает в падении… Коля бил со всей силой, но удары, раз за разом встречали пустоту, как будто в самый последний миг, не долетая до цели. Ещё яростная связка, ещё. Подбивка под колено. Опять мимо. Ответный удар ногой в живот. Коля отлетел, но устоял на ногах. Если бы не тяжеленный броник, распределивший силу удара, он бы уже валялся на земле и хрипел. Он, напружинив ноги, снова сгруппировался для броска. Они кружили вокруг, истаптывая траву. Коля яростно прикидывал возможность пробить оборону майора. Глаза рукопашника оставались холодными и спокойными. Он работал как в зале, чётко и размеренно. Когда Коля снова попытался провести одну из базовых связок, майор насмешливо хмыкнул, мол, «дурак, я ж тебя и учил». Снова уйдя от Колиной атаки, он подсёк его в полёте и добавил ладонью по затылку. Коля, лицом вперёд, улетел в кусты.

Давясь злобой и ненавистью, вылетая из зарослей, Коля выхватил сапёрную лопатку. Майор только прищурился и чуть подался назад. Коля, нанося рубящий удар, и уже понимая, что противник уйдёт, неожиданно для того, в конце броска сделал скрутку корпусом и резко ударил вдогонку уклоняющемуся майору левым кулаком. Удар в ухо получился слабым, но неожиданным. Он, чуть не сшиб рукопашника на траву, и закончить встречный удар тот так и не успел. Но, пока Коля разворачивался, он с похвальной быстротой перегруппировался и встретил Колю прямым ударом ноги в корпус, откинув назад.

– Ну, поигрались, и будет. – Сказал Клим Тимофеевич, давая понять Коле, что до сих пор он «игрался». Он совершенно не запыхался в отличие от Коли, который дышал как паровоз.

Злоба застилала глаза. Зарычав, Коля снова бросился вперёд. Обманный удар ногой, подскок, и лезвие лопатки летит в лицо майору. Тот лишь уклонился в последний момент, пропуская чёрное железо мимо лица, и хватая кисть Коли в жёсткий захват. Наваливаясь всем телом, Коля был вынужден отпустить лопатку, вырывая руку из клещей. Тело майора, казалось было отлито из чугуна. Снова удар, жёсткий блок, и уже майор пошёл в наступление и вдруг… он споткнулся, на секунду потеряв равновесие. Коле этого было достаточно – оттолкнувшись опорной ногой, он всем телом полетел вперёд, поднимая колено для своего коронного удара. Удар всей массой стопой вперёд, так Коля выносил с петель двери на тренировках. Этим ударом он выкидывал спарринг-партнеров в стену спортзала. Его именно поэтому так прозвали: «Коля-Молот». Сейчас и майор совершит полёт в кусты, и после такого удара он встанет уже нескоро. Но майор, гибко уклоняясь, подался вперёд, и, пропуская Колину ногу впритирку к корпусу, влепил плашмя лопаткой Коле прямо в лоб.

Когда Колян очнулся, рядом никого не было. Дико болела голова, на лбу наливалась здоровенная гематома, глаза стремительно заплывали и на окружающий мир смотрели с трудом. Он, кряхтя, поднялся на ноги. Его качало из стороны в сторону. Коля пошарил взглядом по сторонам. Рядом валялась его лопатка, а автомата не было. Коля, мыча от головной боли, принялся обшаривать кусты. Потом его вырвало. Подобрав лопатку, он, пошатываясь, побрёл в сторону полосы препятствий. Неожиданно его окликнули. Сбоку от кромки леса появился его друг Зима.

– Как ты, Колян? – с виноватым видом, спросил он.

– Пойдёт. – Пробормотал Коля, чувствуя, как подкатывает очередной приступ тошноты.

– Вот… – Зима протянул Колин автомат. – Передать тебе сказали. – Зима отводил глаза.

Они немного прошли, молча обходя препятствия. Колю пошатнуло на кочке.

– Помочь? – попытался подставить плечо Зима.

– Не надо. – Коля оттолкнул его руку и чуть не упал. – Не надо. – Сжав зубы, повторил он.

Они вместе вышли к финишу. Там с журналом в руках стоял только один офицер из экзаменационной комиссии.

– А, явились, наконец, товарищ курсант. – Будничным тоном, словно бы ничего и не случилось, произнёс он. – Ну, вот, носитесь как лоси, а под ноги не смотрите… Споткнулись, да? Ну, что ж, бывает.

– Так точно. Споткнулся. – Ответил Коля. – Виноват, буду внимательней.

– Ну и хорошо. – С ноткой облегчения, сказал офицер, что-то записывая.

Экзамен тот ему засчитали. Автомат тихонько вернули, то есть официально, вроде бы как ничего и не произошло. Марш-бросок, значит, Коля прошёл; автомата своего не терял; ни с кем не дрался, и вообще ничего не было. До Коли, потом дошло, что рукопашник его ещё, по своему, пожалел. Автомат он забрал просто потому, что оружие не должно валяться безнадзорно, пока хозяин отдыхает на траве. Тихонько передал Зиме, а Зима вернул ему. И Коля с трудом переживал свой позор. Не дёрнись он тогда на майора, никто ничего бы и не узнал. А он дёрнулся, он напал. Сам. Получил по соплям, как щенок… а потом его ещё и «пожалели». Фиолетовый синяк окружил оба глаза – «идиот и дурак» – словно бы было написано на его лице. И теперь все всё знали. Молчали, отводили глаза, но знали. Вот тебе и заплатил.

Коля догадывался, что всё хотят спустить на тормозах, быстренько выпустить, распределить куда-нибудь подальше, и дело с концом. И возможно, всё бы так и произошло, не реши вдруг Колымский-Львов, начальник училища, не старый ещё генерал-майор, провести с Колей профилактическую беседу…

*****

– Разрешите. – Коля толкнул дверь. Генерал отложил какие-то бумажки, снял с носа плюсовые очки и воззрел на Колю.

– А, ты… – вдруг тыкнул он Коле. – Ну, заходи, светофор.

Колян тихо вдохнул через сжатые зубы. Предстояла выволочка, тут и гадать было нечего. Его лицо и вправду чем-то напоминало светофор. Один глаз был уже жёлтым, второй ещё отдавал синевой, а на лбу была подёрнувшаяся коричневой корочкой ссадина.

– Садись. – Генерал кивнул на стул. Коля молча сел и упёрся глазами в стол.

– Ну? – продолжил генерал. – Из-за бабы, да?

– Никак нет.

– А из-за чего? – насмешливо спросил тот.

– Упал…

–… очнулся – гипс? – издевательски прищурясь, продолжил генерал.

– Так точно. – Коля не отводил взгляда от стола.

– Так это не майор тебя приложил? – голос генерала стал вкрадчивым.

– Никак нет. – Коля продолжал сверлить глазами поверхность стола.

– Мда… ну, молодец… молодец. – Колымский-Львов, стоял, покачиваясь с пятки на носок. – Молодец, – добродушно бубнил он. И вдруг резко наклонившись к Коле, он спросил.

– Ты какого хрена, сопляк, к замужним бабам лезешь? Тебе, чё, в городе дур свободных мало? А?

Коля остолбенело оторвал взгляд от стола.

– К как-каак-ким «замужним»? – он снизу вверх смотрел на генерала.

– К обычным! – крикнул генерал ему в лицо. – Муж её, барыга Кароян, делец местный, владелец ресторана «Арарат». Чего, не знал, что ли?

– А-а? – только и смог выдавить Коля.

– Аг-а-а! Дурак! – и генерал с размаху влепил Коле оплеуху.

Нет, правда, Коля совсем не помнил, как ударил в ответ. Он только, как в замедленной съёмке, видел как Колымский-Львов взмахивая руками, падает, сшибая папки со стола. Помнил, как летел маленький бюстик Ленина, рассыпались по полу ручки и карандаши. Потом, кажется, генерал полез в сейф за пистолетом. Он орал так, что стены тряслись. В кабинет сначала забежал его секретарь и завертел головой пытаясь понять, что произошло. Коля как сидел на стуле, так и продолжал сидеть, а Колымский-Львов носился вокруг размахивал пистолетом и грозил всеми земными карами. Всё, вот теперь, был точно «полный амбец».Прям как в анекдоте.

Потом набежали другие офицеры и Колю вывели в коридор. Он стоял соляным столпом, ничего не чувствуя и не соображая. Вокруг ходили преподаватели, заходя и выходя из кабинета, откуда продолжали доноситься возмущённые вопли начальника училища, а с лестницы даже выглядывали курсанты. Он один раз рассеянно поднял глаза, когда мимо процокали каблучки. «Дебил» – прошипела Галка, проходя мимо.

Ту ночь он провёл на «губе» – гауптвахте. То есть, в маленькой каморке, под надзором дежурного офицера. Формально, гауптвахты в училище не было. Он ждал, что его отвезут в следственный изолятор, чтобы дать делу официальный ход, но его не отвезли. Его дважды выводили в туалет тем днём, а на ночь дали стакан компота и бутерброд с маслом. Коля всё проглотил, не чувствуя вкуса, а потом лёг на скамейку и пролежал на ней в оцепенении до рассвета. А утром открылась дверь, и к нему вошёл один из офицеров. «Следуйте за мной» – сказал он, обращаясь к Коле. В руке у офицера были ключи от машины.

Во дворе стоял УАЗик-буханка. Офицер открыл заднюю дверь и мотнул головой: туда, мол. Коля повиновался. На выцветшем линолеуме, на полу машины стояла большая спортивная сумка. Кажется, Коля видел подобную у Васька. Офицер завёл мотор, и они куда-то поехали. Коля не смотрел в окно, он ничего хорошего от судьбы не ждал. Наконец машина остановилась, и офицер открыл заднюю дверь. Коля медленно вылез из машины. Они были где-то в городе.

– Вот, забирай. – Он кивнул сумку на полу. – Тут вещи твои… Ребята собрали. Документы в боковом кармане. И чтобы через час духу твоего не было в городе.

– В смысле? – Коля стоял и тупо хлопал глазами. – А куда мне теперь?

Офицер ответил матерно.

– В смысле? – ещё раз пробормотал Коля.

– На все четыре стороны. – Уточнил тот, захлопывая дверь и отъезжая.

Коля завертел головой, озираясь: он стоял рядом с автовокзалом.

Вот так пришлось заплатить. Что и говорить, дела были и вправду кислые. За окном уже стемнело. Пора было спать. Коля Молот зевнул и полез на вторую полку.

Ночью на станции Шимановской, а затем в Свободном снова навалил народ. Мужики, женщины с детьми. Кто-то плакал, кто-то просил пить. Кто-то долго и нудно выяснял, где его место. Вагон снова было полным. Коля посмотрел на часы, и опять закрыл глаза, отворачиваясь к стенке. Завтра будет Хабаровск, а послезавтра Находка.

Глава 2. Станция Находка.

Коля едва успел с Московского поезда на Находкинский. Пока узнавал в здании вокзала куда идти, пока купил перекусить, пока вышел на четвёртый путь, прошло время. В итоге успел, но в последнюю минуту – поезд тронулся почти сразу. В этот раз, как будто отвечая на его пожелания, был плацкарт. Опять верхняя полка. Ну что ж, тем лучше – меньше беспокойства и себе и людям. Ехать опять надо было до конечной, так что, свою «Куэнгу» он не пропустит. Коля бросил сумку на третью полку и полууселся-полуулёгся на своё место, пододвинув валик матраса под спину.

Внизу сидела супружеская пара: пузатый мужик с лысиной и полная тётка с химией на голове, обоим лет под сорок с хвостиком и девчонка лет двадцати. В соседнем отсеке копошилась стайка молодёжи, судя по звукам, почти все девчонки. Колина соседка то и дело вскакивала и бегала к ним. Видимо, они ехали вместе.

– Спасёнкина, ты мне доширак купила? – доносилось из их отсека. Колина попутчица хихикала и заглядывала за перегородку.

– Только тебе и купила. Никому больше. – Отвечал чей-то молодой женский голос. Кто-то засмеялся в ответ. Шелест пакетов и вошканье не прекращались. Видимо тамошняя компания собиралась ужинать, и раскладывали припасы на столе. До Колиного носа донесся аппетитный запах жареной курицы.

– Спасёнкина, а ты соль взяла? – опять возопил чей-то голос.

– Отстань, Клеёнкина! – послышалось в ответ. Грохнул дружный хохот. Девчонка с нижней полки шмыгнула за перегородку. На минуту вошканье в соседнем отсеке утихло. Коля полез в свой пакет: белая пластиковая бутыль с квасом. На этикетке одобрительно лыбилась русская красавица в кокошнике; минералка и нарезанный хлеб в пакетике. Какая-то колбаска в вакуумной упаковке, ну и доширак, этот спутник всех путешественников. Коля не был любителем быстрой лапши, но за время поездки он столько раз видел, как её заваривают самые разные люди, что в итоге не удержался и купил. Ладно, пускай будет. Денег, вон, ребята не пожалели…

За перегородкой что-то сказали хором и опять загомонили. Мужик-сосед хмуро покосился, мотнул головой и что-то пробурчал жене. А Коля, зацепившись мыслью за деньги, снова вернулся в свои воспоминания. Благо всё было свежо в памяти. И перестать посыпать солью раны и остановиться у Коли не получалось.

…В здании автовокзала Коля сел на обитое облезлым дерматином сидение и раскрыл сумку. Все его вещи были аккуратно уложены в полном порядке. Чувствовалась рука ЛёхиРокота. Свитер, джинсы. Два комплекта пятнистой формы – старый и новый. Два его ремня. Тельняшки с длинным рукавом и без рукавов. Кроме них было несколько пар новых носков с этикетками, и даже набор новых трусов в тонкой пластиковой коробочке. Две новые футболки. – Это ребята своё отдали. – Коля с трудом проглотил подступивший к горлу ком. Вещи, которые Коля не успел постирать, были сложены в чёрный пакет и лежали на дне сумки. Коля открыл боковой карман: с одной стороны лежали его «мыльно-рыльные»; зубная щётка тоже была новой, видимо ребята собиравшие сумку, впопыхах не стали выяснять, какая щётка в ванной комнате была Колина, и просто положили новую. Тоже кто-то пожертвовал. Рядом лежал его паспорт, водительские права, удостоверение шофёра всех категорий, свидетельство о рождении и военный билет. В паспорт были вложены деньги и короткая записка: «держись, брат!». Почерк был Пашки Зимина – «Зимы». Коля закрыл лицо руками, чувствуя сквозь пальцы, как из глаз предательски поползли слёзы.

Он купил билет на автобус до Брянска. Ближайший отходил через сорок минут. Ну вот, как раз через час здесь не будет Колиного духа, как ему и пожелал на прощание тот офицер. Пять лет, значит, здесь был дом и ребята, преподаватели, экзамены, а теперь раз, и всё! И только тельняшки в сумке на память, да записка – держись, брат! Коля избегал смотреть в окно, пока автобус ехал по городу. Смотреть – значит прощаться, а прощаться Коля не хотел. Не мог, не был согласен. Он совсем не думал, что выйдет вот так. Расплата, вроде бы и закончилась, но платить предстояло ещё долго. Только когда автобус дёрнулся и остановился на светофоре, где-то в городе, он, забывшись, взглянул в окно. Ресторан «Арарат» смеялся ему в лицо цветастой вывеской. Да, платить придётся ещё долго.

В вагоне было жарко, кондиционер не работал. Колина тельняшка намокла от пота. Он выгнул спину, разминая мышцы. Внизу с красного лица вытирал пот мужик-сосед.

– О, жара, а? – сказал Коля спускаясь.

– После Волочаевки кондиционеры включат. Сейчас уже подъедем. – Ответил тот. – И сортиры откроют. Санитарная зона.

– Ну, сортир, я ещё понимаю, а кондиционер-то при чём? – искренне удивился Коля. Он как раз собрался в туалет.

– Не знаю. – Мужик, достал пакет с семечками. – У них, наверное, один рубильник на всё сразу.

– Понятно. – Коля присел напротив. Девчонка-соседка отсутствовала, и Коля сел к окну, прикидывая, не заварить ли ему пока лапшу.

– В Находку? – спросил мужик.

– Ага.

– Мы каждый год с женой ездим. На море. В прошлом году дожди шли – жуть. Мы в домике сидели всю неделю. Последний день было солнышко. Искупались разок и обратно в Хабаровск. А в Хабаровске опять дожди. В этот раз прогноз смотрели-смотрели, да разве угадаешь… Ну, вроде ближайшие дни будет ясно. А ты, чё? Тоже на море?

– Да не, по работе. – Нехотя ответил Коля.

– А-а. А сам-то Хабаровский?

– Не.

– А откуда? – мужик не отставал.

– Да… я с Брянской области.

– А-а, с Запада, значит. Понятно. – Сосед кивнул и опять вытер лоб салфеткой. – А я думал Хабаровский, – никак не замолкал он, – сейчас вон пол Хабаровска в Находку едет. Все на море. На пляжах везде на машины посмотришь – все номера хабаровские. Во Владивосток ещё вон можно съездить…

– Да ну, зачем этот Владивосток? – раздался голос. Это вернулась тётка, жена мужика-соседа. В руках она держала залитую кипятком лапшу. – Чё там делать? Город-дрянь. Хуже Москвы.

– Да, да – кивал мужик, щёлкая семечки.

– Вы лучше в Ливадию съездите. – Сказала она, садясь за столик. – Или в Южно-Морское. Там побережье просто сказка: и скалы и песок. Нырять там интересно. И рапаныи трепанги и мидии…

Коля рассеянно кивал.

– Там туалет открыли. – Сказала тетка, обращаясь к мужу.

– О! Значит, сейчас кондюшку включат.

– Хорошо бы. Жарко. – Тётка откинулась назад, обмахивая себя полотенцем, а Коля встал в проходе и посмотрел вправо, к титану. Там уже толпились люди, и Коля пошёл влево, там ведь тоже был туалет. Проходя мимо соседнего отсека, он посмотрел на тамошних пассажиров. Четыре девушки, включая Колину соседку снизу, все молодые, и с ними парень, тоже лет двадцати-двадцати двух, не больше. Что-то зацепило глаз, Коля сразу не сообразил. Он двигался дальше вдоль прохода, торопясь успеть, чтобы не стоять в очереди в душном коридоре. В последнем отделении перед туалетом сидели какие-то мужики, и, уже видать, успев принять по маленькой, тихонько тянули – «штурмовые ночи Спа-а-асска, Волочаевские дни-и-и…». А, точно, это ж из песни. Вот эту самую Волочаевку и проехали, похоже. В училище пели, да… «партизанские отряды занимали города». Мда, в училище…

…До Брянска автобус ехал почти восемь часов. Потом до Фокино на маршрутке. Когда Коля добрался до дома, произошла картина из цикла «не ждали». Мать мыла посуду после ужина и болтала с соседкой, заглянувшей на чай. Тяжелее всего было глядеть в удивлённые глаза матери. Коля что-то бормотал, объясняя свой неожиданный приезд. Соседка, извинившись, ушла, а Колю мать усадила ужинать. В воздухе висели вопросы, на которые он так и не придумал, что отвечать. В итоге, коротко сказал, что его отчислили. Признался, что ударил старшего офицера, не уточняя, кого именно. Сейчас сидя дома Коля начал понимать, что он, всё-таки дёшево отделался, и всё могло выйти гораздо хуже. Но другая мысль, что всего этого, если бы не Колина глупость, просто могло бы и не быть, тоже никуда не девалась. Она жгла сознание, и Коле от этого было невыносимо.

В ту же ночь он напился. Оставив мать, которая, то замолкала, то снова начинала плакать, он вышел из дома в темноту и пошёл бродить по городу. Родной город совсем не выглядел родным. Колю под утро привёз милицейский бобик. Дежуривший в отделении милиционер, дядя Гриша, знакомый их семьи, не стал оформлять протокол, а просто продержал задержанного за пьяный дебош, Колю до утра, и по окончании дежурства привёз его, злого и не выспавшегося, домой. Хорошо, что никто не пострадал. Точнее никто не пожаловался. Пока.

– Ну… теперь в тюрьму только сесть осталось? – раздражённо бросила мать. По её виду и красным глазам Коля понял, что спать она тоже не ложилась.

– Всё мама, всё. –Тихо проговорил Коля. – Всё уже. Сегодня спим, а завтра пойду устраиваться на работу. Всё.

Однако такое легче было сказать, чем сделать. На следующий день, проспавшись, Коля всерьёз призадумался – а что же делать дальше? Он не знал. Слишком резко поменялась жизнь. Пойти работать на завод? После пяти лет, когда ты готовил себя к службе, учил премудрости боевого слаживания, брал штурмом укрепления, пусть и учебные, прыгал с парашютом, зато с настоящим… Когда бил из автомата и лёжа и на бегу, пусть по деревянным мишеням, зато боевыми патронами, и бил хорошо и метко! А рядом бежали лучшие ребята на свете и били по мишеням не хуже тебя… Когда ты прыгал из открытого зева Ил-72 и летел в пустоту, сжимая в руках автомат и кричал от восторга и страха, а под тобой распахивалась необъятная синяя ширь лесов и полей… Когда дёргал кольцо, замерев на мгновение от мысли, что парашют в этот раз не раскроется и кричал от непередаваемого ощущения, когда он всё-таки раскрылся, и тебя рвануло вверх, и ты заболтался на стропах между землей и небом, счастливый до жути и радостный до обморока … и на завод? К пьющим работягам? Которые никогда не смогут понять, какое это чувство, когда над тобой распахивается купол-крыло «Арбалета» и ты правишь им, то застывая в небе, то стремительно пикируя вниз. «Арбалет», а не дрянной «Д-10». С ума сойти. Вот он и сходил с ума. А что ещё оставалось делать?

Выручил всё тот же дядя Гриша, друг семьи, да что там… семьи. Бывший папин друг. Это он раздобыл где-то эту вакансию инструктором в лагерь для подростков. Он, и данные Колины отправил, он, и билеты на руки получил. Как уж там всё это вышло, вникать не хотелось. И Коля согласился, и уехал с облегчением. Не потому что он сильно хотел стать наставником для подростков, совсем нет, просто ему была необходима передышка. Нужно было чем-то себя отвлечь, чтобы не натворить новых бед. Ну и понять, конечноже, что делать дальше.

До Москвы он доехал на электричке. Столица оглушила шумом, толкучкой вокзала и метрополитена, потом был другой ж.д. вокзал – Ярославский. Сумку он взял всё ту же, что отдали ему ребята. Вещи тоже остались почти те же. Мама ещё напихала чего-то, ну и дала ему с собой большой пакет с едой. В поезде, наконец-то, Коля отоспался. Это был плюс. Зато потом, глядя, как проплывают тоскливые километры, Коля не знал чем себя занять. Болтать с попутчиками ему было муторно, совершенно не хотелось рассказывать о себе, а сидеть наедине с собственными мыслями тоже было тяжело. Это был минус. Вот так и маялся Коля-Молот, а время всё не лечило и не лечило.

Когда Коля шёл обратно в свой отсек, он уже внимательнее оглядел соседние места. Да, четыре девушки: длинные юбки, длинные волосы, без косметики и из-за этого как бы немного похожие друг на друга. Парнишка в брючках и в рубашке с коротким рукавом, тоже казался их родным братом. Они как раз закончили убирать со стола остатки еды, а парень копался в сумке. Коля прошёл мимо. Какая-то смутная неприятная ассоциация пронеслась в Колиной голове и опустилась в грудь. Что-то тревожное и садящее душу. Коля сразу не разобрался – в последние дни его душу столько саднило и тревожило, что там, казалось, живого места уже не оставалось. Но это чувство было какое-то старое, оно было как будто там, в нижних слоях души, гораздо глубже свежих ран.

Коля зашёл к себе в отсек и достал пакет с продуктами. Оба, и мужик, и его тётка были сосредоточенно заняты семечками. Коля сходил за кипятком к титану и разложил свою нехитрую снедь.

За перегородкой вдруг послышался гитарный перебор и четыре девичьих голоса запели:

В тихий вечер склоняю, я колени в тиши,

И Тебя призываю, о Властитель души..

Ты приди в мою душу, тихо свет Свой пролей.

Я Твой голос услышу, Твоё Слово – елей.

Коля замер, не донеся заваренную лапшу до рта. Девушки выводили мелодию очень красиво. Замер, прислушиваясь и весь вагон. Даже вечно галдящие дети и те, казалось бы, остановились и слушали. Иногда на перекатах мелодии прорывался и голос парня. А молодёжь пела дальше:

Все заботы земные, отошли далеко.

И в минуты ночные мне бывает легко…

Знаю я, Ты ответишь, на вопросы души

Приходи в тихий вечер, О, Иисус приходи…

Последние две строчки повторялись, и тогда отчётливее прорывался голос парня. Он немного басил, оттеняя нежные девичьи голоса. Да, песня была красивая, но кто бы Коле ответил на вопросы души?… Он быстро доел лапшу и выпил стакан кваса. За перегородкой допели песню и сразу же затянули следующую.

Если ждёт тебя дорога в неизвестный край

На прощанье у порога думу не гадай.

Слово доброе послушай и совет прими.

В этом мире гибнут души, ты свою храни.

Ты свою храни…

Песня тоже была красивой, но в этот раз основную мелодию вёл парень, а девушки пели фоном и повторяли последнюю строку в каждом куплете. Коля поневоле заслушался, его как раз ждала дорога в неизвестный край. Кто-то подошёл ближе и уселся на боковушке в проходе. Мамаша, выносившая детский горшок и возвращавшаяся назад, так и осталась стоять, держа его в руках и слушая пение. Два пацана подростка из отсека справа, которые до этого увлечённо возились с фотоаппаратом, тоже оставили своё занятие и, пройдя на боковые места, внимательно слушали. Слушал и Коля.

Если ждёт тебя дорога в неизвестный край.

В спутники себе тревогу ты не выбирай…

Легко было сказать, или даже спеть – не выбирай себе тревогу. Это не ты тревогу выбираешь, а она тебя. Коля её тоже не выбирал. Или выбирал? В тот самый момент, когда…

– Эй, потише там! Люди отдыхают, а они распелись! – это Колин сосед громко гаркнул, перекрывая пение.

За перегородкой сразу замолкли.

– Ладно, хорошо. – Раздался голос парня. – Если мешаем, то прекращаем.

– Баптисты. – Мужик, поймав Колин взгляд, боднул головой в сторону соседнего отсека. – Везде пролезут, как тараканы.

– Не мешаете! Не мешаете! Пойте ещё! – сразу несколько голосов раздалось в ответ. Даже мамаша с горшком и та присоединила свой голос, а подростки перебрались поближе, и, кажется даже, примеривались сфотографировать поющих.

– Тишина должна быть. – Пробурчал мужик, уже существенно тише. Но он явно был в меньшинстве.

– Спойте ещё! – Кричал кто-то. – Я никогда такого не слышал.

– Да, да! Пойте ещё. – Казалось, что просил весь вагон. Но Коля уже не слушал. Старая рана вдруг раскрылась, и забытая боль полезла наружу. Он, закаменев лицом, отвернулся, полез на свою полку и отвернулся лицом к стене.

– Ну, что ж… Если вы хотите, то мы ещё споём. – Ответил вагону парень. И, словно бы по его знаку, молодёжь снова запела песню с того момента, с которого её оборвал Колин сосед.

Если ждёт тебя дорога в неизвестный край.

Не суди упавших строго, лучше поднимай.

Может статься сам в бессилье где-то упадёшь,

Ослабеют сердца крылья, веру надорвёшь..

Веру надорвёшь…

Но Коля уже не слушал. Баптисты… Точно. Вот, что ржавым гвоздём дёрнуло по сердцу. Баптисты. Это они сгубили папу. Да, всё верно. Не надо развешивать уши и верить им, и Колин отец тому подтверждение. Это из-за них мать осталась вдовой, а Коля со старшей сестрой – сиротами. Они потом, как говорила мама, пытались прийти на похороны, и подлезть к ним со своими проповедями, но мама с соседкой тёть Милой их прогнали. И правильно. Довольно было одного загубленного отца. Коле было всего восемь лет, когда его не стало. Сестра-то уже школу закончила к тому времени и на первом курсе училась в Брянске. А Коля был ещё маленький. Он только помнил, что папы долго не было, а потом папа вернулся, стал жить с ними. И всё было хорошо, только мама ворчала иногда. А потом папы не стало. «Баптисты сгубили» – это мамино выражение Коля слышал много раз. Папа. Это была его самая большая потеря в жизни. А теперь ещё вот и эта – училище. И рядом ехали эти самые… которые сгубили. Они что-то пели ещё, но Коля уже не слушал. Он закрыл глаза и твердил себе «завтра». Завтра окончится этот утомительный, как зубная боль, путь через всю Россию. Завтра он, наконец-то, выйдет из поезда и начнёт что-то делать. Пусть инструктором, пусть вожатым, лишь бы чем-нибудь заняться и переключить хоть на какое-то дело налитую чугуном душу и голову. Бездействие смертельно утомило его за эти дни, потому что влекло с собой мысли, одну горше другой. Особенно, когда рядом были «эти»…

Незаметно стемнело. Утихли певцы за перегородкой. Девчонка соседка расстелила внизу постель и легла спать. Пузатый мужик примостился на второй полке напротив Коли. А Колины мысли опять потекли по привычной дорожке. Коля ворочался и в сотый раз думал, что было, если бы он не врезал тогда генералу. Он ведь, правда, не хотел, он не собирался ничего такого делать. Ну отчитал бы его генерал… Ну, впервой, что ли? Нет. Когда старший по званию разносит, то это вообще дело обычное. Почти как милая семейная сцена. Ну, подумаешь, оплеуху выдал он Коле. Да хоть сто оплеух. Тот, в общем, по-отцовски выдал. Подумаешь. Что он, от старших лещей не получал никогда? Да, получал и ещё как. Ошарашен был, да. А как в ответ ударил и не помнил совсем. Ведь не собирался, не хотел. И в мыслях не было. Или это злость на рукопашника выскочила таким образом? Как плата за унижение. Носил-носил в себе и вдруг – рраз! Как пистолет со взведённым курком – от любого движения может бахнуть. Вот и у него бахнуло. Только по генералу. «Нашёл, кого бить!» – хмыкнул дядя Гриша тогда в отделении. Да, вроде бы Коля ему что-то такое рассказывал. Что же он творил тогда ночью? Где-то пил… Да, это он помнил. Куда-то ходил, кричал чего-то. Какое-то мельтешение лиц и ночных улиц… Потом эти пустые дни в Фокино. И мысли… Вот сейчас ребята парадом идут на выпуске. По сигналу, проходя мимо родителей, гостей и зевак они, чеканя шаг, вдруг выкидывают мелочь, зажатую в кулаке. Тучи монеток взвиваются над головами. А малышня потом подбегает и с радостным визгом собирает блестящие кружочки. А потом из казарм будут выкидывать телевизоры и магнитофоны. Прямо из окон – бабах! «Древняя традиция!» – с серьёзным видом твердили выпускники новоприбывшим курсантам. «Ещё государь наш Пётр Первый завёл этот славный обычай. Все телевизоры и видаки купленные вскладчину курсантами – в окна!». Главное, было говорить с самым серьёзным видом. Никаких улыбок, с Петра Первого так пошло и точка. Если новичок пытался что-то бебекать, что, мол, тогда и телевизоров-то не было, его награждали тумаком – выпускники-офицеры могли себе такое позволить – и категорически советовали учить историю. А Коля парадом не прошёл, а Коля видаки из окон не кидал. А Коля ехал в дальние дали, на край света, в какую-то там Находку.

Он проснулся, когда уже ярко светило солнце. Кондиционер незаметно заработал ещё вчера вечером и Коля во сне натянул на себя простыню. Открыв глаза, Коля обнаружил, что народ в вагоне суетливо ходит туда-сюда, мужик-сосед со своей тёткой с собранными сумками стоят в проходе, готовые выйти, а соседка-девчонка снизу тоже куда-то делась. Все постели, кроме Колиной были собраны, и в вагоне была разлита обычная суета, которая всегда предшествует массовому выходу из поезда.

– Чего, приехали? – спросил Коля у мужика.

– Ну да, Находка уже, – быстро ответил тот.

Коля спрыгнул с полки, достал сумку и начал торопливо собирать свои пожитки. А за окном уже мелькали маленькие дома, какие-то шлагбаумы, бетонные заборы и длинные кирпичные здания. Поезд ощутимо сбавлял ход.

– Станция Находка! Станция Находка! – кричала проводница, проходя по вагону. – Кто не сдал бельё, сдаём. Стоянка поезда три минуты.

Надо же, чуть не проспал. Коля быстро сорвал простыню с матраса, схватил в охапку наволочку и пододеяльник, и, проталкиваясь через стоящий в проходе народ, поспешил в купе проводницы. Эх, хорошо бы умыться, но поезд уже шипел и содрогался, останавливаясь перед серым зданием вокзала. В окне мелькали лица людей пришедших встречать пассажиров. Толкаясь назад, за своей сумкой, Коля успел мельком увидеть, что пацаны с фотоаппаратом сидят на своих местах и не выходят, их сумки как стояли под столом, так и стоят, а их отец ещё пьёт утренний чай. Не выходили, также и молодые баптисты, кто-то ещё из пассажиров тоже сидел на местах, дальше по проходу. Коля схватил сумку, быстро пошарил взглядом по своей полке – не забыл ли чего – и поспешил на выход.

– Находка – пыль да водка! – сплюнул седоватый высокий мужик в джинсах, выскакивая на перрон перед Колей.

Находкинский вокзал ничем не отличался от многих десятков уже виденных Колей станций. Типовое серое здание, разводка путей и даже бабка продающая семечки была типовой. Неизменный атрибут каждой станции, их, наверное, выпускают на тех же конвейерах, на которых клепают эти убогие здания с заплёванными перронами. Коля стоял на асфальте, оглядываясь по сторонам. Его должны были встречать. Сзади тихо постукивая колёсами, ушёл его поезд, увозя пацанов и баптистов. Коля скривился при мысли о них. Пусть себе едут. Скатертью дорожка. С «этими» ему точно не по пути. Он смотрел, как рассасывается народ, выходя со станции и садясь по машинам, смотрел, как прошёл дядька в трико и оранжевой жилетке на голое тело. Смотрел как бабка пыталась впарить семечки какому-то забулдыге, отирающемуся возле входа в здание вокзала. Никто Колю не встречал.

Он зашёл в здание вокзала, прошёл через рамку металлоискателя, который не подал никакого признака жизни, посмотрел в закрытые окошки кассы. Куда теперь? Коля потоптался в пустой комнате и снова вышел на перрон.

– Это Находка, ведь? – растерянно уточнил он у бабки с семечками.

– А? – насмешливо отозвалась она. – Не, это Париж. Семечек, вон лучше купи. Смотри какие.

Коля отвернулся и медленно пошёл в обход здания. Может быть за зданием, при выходе в город будут стоять? В сопроводительной бумажке было написано, что будет встречать автобус и человек с табличкой «Приморские Зори». Где же она, кстати, бумажка-то эта? Кажется, он оставил её в московском поезде. Поворачивая за здание вокзала, Коля чуть было не налетел на забулдыгу.

– Браток, – опередил его тот, проникновенно морща испитое лицо – мне до Арсеньева… выручи пятьдесят рублей, а?

Коля молча обошёл его.

– Ну, на пиво, а?

Коля прошёл под какими-то навесами и вышел наружу. Большая парковка, впереди большой круговой перекрёсток, справа остановка автобуса, а слева ларьки. За ларьками виднелись ряды маленького рынка. Париж, блин. Никто Колю не встречал: никаких табличек, ни даже автобусов в поле зрения не наблюдалось. Здрасссьте, приехали. Коля подождал ещё немного, потом обошёл площадку, посмотрел на ассортимент ларьков и заглянул на рыночек. В ларьке с надписью «Свежая выпечка» он решил расспросить продавщицу.

– Здрасьте. – Он немного замялся. – А где тут лагерь у вас?

– В Волчанце ближайший, – ответила та, с ленивой улыбкой разглядывая Колю. – А что, не терпится?

Коля уловил издёвку в её словах.

– Мне в лагерь ваш. – Скомкано пытался пояснить Коля. – Мне… туда надо…

– А мне туда не надо. – Хамовато ухмыльнулась продавщица.

У Коли свело скулы. Ловить тут было нечего. Он отошёл от ларька и принялся ходить по рынку. Он попытал счастья ещё раз у мужичка носившего пустые коробки в машину.

– Не знаю я никакого лагеря, – грубо буркнул тот.

Коле очень захотелось от души дать ему пинка. Что за люди?! Уже четвёртый человек подряд, подумал он, отходя от ларька. Ладно, поправился он, третий. Забулдыга не в счёт.

Пройдя мимо пустых рядов, Коля снова оказался на дороге. Надо как-то связаться с дядей Гришей и выяснить, куда ж тут ехать-то. Сейчас утро – Коля посмотрел на часы – скоро девять. Надо будет купить местную сим-карту. Колин телефон, по мере его продвижения, столько раз пикал и просил подключиться к роумингу, что Коля его в итоге отрубил и сунул куда-то на дно сумки.

Коля шарил глазами по улице, думая куда пойти. Впереди, через дорогу, стояли частные дома, справа виднелся сляпанный наспех забор, за которым высились недостроенные здания, у края дороги в закутке возились двое мужиков, что-то перегружая из-под обтянутого тентом кузова грузовичка в зелёный микроавтобус.

– Доброе утро. – Коля подошёл к ним. – А где тут у вас симку купить можно, подскажите.

Они выпрямились, глядя на Колю. Один был низкий, лет пятидесяти, седоватый с вислыми усами и грустным изломом чёрных бровей. Другой был моложе, высокий и жилистый, с чёрной недельной щетиной и угрюмым отталкивающим лицом, одетый в чёрные джинсы и тёмную рубаху.

– Здравствуйте, – тихо, словно бы нараспев, поздоровался тот, что был с усами. – Вы приезжий, что ли?

– Да, вот, только что с поезда. – Коля был рад уже тому, что его с ходу не отшили. – Мне бы с домом связаться.

– Это надо в центр ехать. Не знаю, открыто ли. К десяти должны открыться. Я могу подвезти вас, если хотите. – Тем же печально-певучим тоном ответил вислоусый мужик.

– Спасибо. – Коля кивнул. Это была просто фантастика какая-то. Нормальный человек. Неужели.

– Тогда, может, вы мне про лагерь что-нибудь сказать сможете. – Осмелел Коля. – Я тут в лагерь приехал.

– Что за лагерь?

– Как это… «Приморские зори», кажется.

– Да, знаю. – Кивнул вислоусый. – Это перед Новолитовском поворот по грунтовке. Знаю. Лагерь для подростков. Он сделал ударение на первой «о».

– Вот, мне бы туда. – Добавил Коля, не веря своей удаче.

– Ну, тогда это к нему. – Вислоусый повернулся ко второму – высокому, который продолжал что-то носить из грузовичка.

– Хазрет. – он обратился к высокому. – Тебе там по пути… Докинь человека до поворота, а?

Тот хмуро посмотрел на Колю и еле заметно кивнул.

– До поворота. – Буркнул он.

– Сади-ись. – Вислоусый показал на грузовик. – Он тебя до съезда довезёт, а там по грунтовке пешком несколько километров пройти надо будет. Но ты не заблудишься, там одна дорога на лагерь и всё.

– Ага. Спасибо. – Коля, подхватив сумку, подошёл справа к грузовику. Но справа был руль. Грузовичок был японский. Коля обошёл его и сел на сиденье. С другой стороны, за руль, уже садился этот хмурый Хазрет.

Коля за последние десять дней так привык быть в поезде, что езда на грузовике его напугала. Будто маленький мальчик внутри пищал – «пустите домой, в поезд». Нет, внешне он, конечно, молча сидел и смотрел в окно, отвернувшись от нелюбезного водителя, но в внутри он удивлялся собственным движениям души. Опять в жизни случился резкий поворот, опять он покинул одну среду, и резко, без подготовительных прелюдий, оказался в другой. И несёт его куда-то, несёт.

А за окном мелькали дома и машины, на улицах ходили люди… Грузовичок ещё раз повернул и выехал из города. Теперь они ехали по прямой. Мимо замелькал лес, одинокая заправка, ещё лес. Потом дорога пошла резко в гору, сужаясь и закручиваясь серпантином. Грузовичок несогласно тарахтел, а водитель Хазрет злобно смотрел прямо перед собой, давил на газ, и не говорил Коле ни слова. Ну и не надо. Ни сват, ни брат. Довезёт и ладно. Все они тут чокнутые что ли, в этой Находке?

Наконец, они одолели подъём, проехали большой пост ГАИ, и дальше грузовик покатился вниз. Теперь надо было притормаживать, и тормозные колодки громко протестовали против этого. Потом снова замелькал лес, иногда сквозь него виднелись дачные домики, понатыканные по склонам сопок, то тут, то там. Потом пошли поля, затем опять сопки. По Колиным ощущениям, они отъехали километров на пятнадцать. Впереди показалась бурная речка и мост. Вдруг водитель резко свернул с асфальта вправо на грунтовку и остановился. Колю качнуло.

– Здесь, – коротко буркнул Хазрет.

Колян подхватил свою сумку и вылез из машины. Грузовичок сразу же взял с места, и попылил по грунтовой дороге, которая уходила к реке. Коля стоял на большой развилке, на высохшей, разъезженной глине и песке. Справа стеной стояла жёлтая сопка, у которой был срезан целый бок. По одной дороге уехал грузовик, а вторая огибала искалеченную сопку и уходила за неё дальше в лес. Стало быть, Коле было туда.

Глава 3.Лагерь.

Лес, который со стороны казался плотной зелёной стеной, по мере Колиного продвижения вглубь, как бы раздвигался и давал ему простор для взгляда. Деревья росли не так уж и близко друг от друга. Коля присмотрелся: почти всё сплошь дубы. Иногда мелькали то ли сосны, то ли кедры – Коля не умел их различать.

Он шёл и думал, что за короткое время снова поменял стихию. Училище – автобусы – Фокино – поезда – грузовик. Теперь лес.

Дорога петляла между деревьев и не думала заканчиваться. Она, то шла в гору, то спускалась к большим размытым пятакам земли и глины, то шла по краю, такого же заросшего дубами и кустарником, обрыва. Внезапно перед Колей, заполошно крича, пробежала какая-то большая коричневая курица, а за ней как горох, светло-коричневого цвета, на дорогу посыпались курята поменьше. Они все быстро скрылись в кустах на другой стороне.

– Твою ж… дивизию! – Коля от неожиданности сбился с шага. – Фф-фу. – Он вытер пот со лба и пошагал дальше. Кажется, это были фазаны. Точнее, фазаниха с фазанятами. Тут, кстати и тигры водятся, вспомнил Коля. Стало немножко неуютно. Вряд ли так близко от города. Хотя уже и не близко. Он точно уже углубился километра на три в лес, и продолжал шагать дальше. Кто его знает? Ещё одна стайка фазанят пробежала вдоль дороги и скрылась в высокой траве. Чуть погодя Коля начал испытывать сомнение – однако, той ли дорогой он идёт? Кого тут спросить? Фазанов, разве.

Дорога сделала ещё один поворот и вдруг внезапно, как в сказке перед Колей открылся совсем другой вид. Лес резко кончился и остался сзади, а дорога выбежала к широкой поляне с домиками и палатками. Далее, за постройками, как мог видеть Коля, снова зеленели деревья, а за ними выше и дальше, вспучиваясь бугром,… ярко синело море. Море. Коля смотрел во все глаза. Он ещё никогда не видел моря. Не доводилось. Дорога сбегала с пригорка и подкатывалась к большим белым решётчатым воротам. Над воротами красовалась большая яркая фанерная надпись: «Летний лагерь Приморские Зори»; и чуть ниже: «Добро Пожаловать». Всё, теперь сомнений не оставалось – он добрался. Коля облегчённо сбежал к воротам.

И вправо и влево уходил зашитый зелёным металлическим листом забор. Сразу за воротами стоял домик оббитый белыми выцветшими досками. Коля подошёл к воротам. Створки были обмотаны провисшей цепью, на которой висел замок. Никого из людей видно не было.

– Эй, есть кто живой! – Коля постучал по квадратным трубам воротины. В ответ сразу же раздался звонкий завывающий лай и к воротам потрюхала небольшая лохматая собака добродушного вида. Почти сразу же открылась дверь белого домика, и к воротам озираясь, быстро подошёл небритый дядька в застиранных камуфляжных штанах, в такой же тельняшке и в резиновых тапочках на босу ногу.

– Ты кто! – Резко, без предисловий начал он. – А ну вали отсюда! – он подошёл и прижал лицо вплотную в решётке, разглядывая Колю.

– Да я…

– Пошёл отсюда, я сказал! – непререкаемым тоном рявкнул небритый, прижимаясь плотнее к белому железу. Казалось, что он хочет высунуть голову и укусить, да только решётка ему мешает.

Тут Коля понял, что он уже очень устал от местного хамства. Пора было начать разговаривать с аборигенами на их языке. Он, коротко выдохнул, и от души влепил подошвой берца по воротине. Створки шатнулись внутрь, зазвенев натянутой цепью. Мужик, охнув, отлетел к домику, и нелепо взмахнув руками, сел задом в пыль. А Коля тем временем перекинул сумку через забор, резко, с места взлетел на ворота и через миг приземлился уже на той стороне.

Мужик сидел, держался за лоб, молчал и только пялил на Колю глаза. Коля, не спеша поднял сумку, отряхнул её от пыли, повесил на плечо, потом вразвалочку подошёл к дядьке. Лохматая псина вертелась рядом, виляла хвостом и обнюхивала дядькину голову.

– Что, нормально разговаривать не умеем? – Коля сверху вниз смотрел на мужика.

– Умеем. – Икнул мужик.

– Я в лагерь. – Коротко пояснил Коля. – Работать здесь буду. Показывай, где у вас тут что.

– А, да? Х-хорошо. – мужик торопливо вставал. – Так бы сразу и сказал, зачем драться-то? Мне-то откуда знать, кто ты. Вот-вот.. пойдём, щас всё покажу.

– Сюда, сюда. – Он торопливо семенил, маня Колю за собой. За белым домиком шёл длинный навес со столами, казанами, кастрюлями и какими-то большими чёрными пакетами. Стояли блестящие баки для воды, упаковки с одноразовой посудой и ещё чем-то там. В глубине под навесами было помещение, по всей видимости, кухня. После навесов, на некотором отдалении, окружённый кустами, стоял большой добротный каменный дом, тоже покрашенный в белый цвет.

– Элеонора Робертовна! Элеонора Робертовна! – прокричал небритый. Дверь дома распахнулась и оттуда выглянула пожилая худенькая кореянка в ярко-синей футболке. В руке у неё были какие-то бумаги.

– Элеонора Робертовна… Вот, – показывая на Колю, торопливо, заговорил мужик. – Пришёл, сказал, что по работе. Ну я и… – Он оглянулся на Колю. – … впустил его.

– Здравствуйте! – Кореянка смотрела внимательно и строго. – Как ваша фамилия?

– Молотов Николай.

– Да, всё верно. – Элеонора Робертовна пошелестела бумагами. – А вы один что ли?

– Да.

– А почему не с остальными?

– Не встретились мне остальные пока что. Вот, сам дошёл.

– Ладно. – Женщина перевела взгляд на сторожа. – Хорошо, Игорь Семёныч, как автобус появится, откройте ворота.

– Помню, помню, Элеонора Робертовна. – Ответил тот удаляясь.

– Так, хорошо. – Она стояла и улыбалась, глядя на Колю. – Вы молодец, что добрались. Давайте я покажу вам, где вещи положить, где помыться и перекусить. Где ваша комната пока не скажу, потом уточним. Автобус с остальными вожатыми приедет чуть позже, а после обеда будет «ориентейшн».

*****

Солдату между хлопотами и баней нужно всегда выбирать баню, ну или хотя бы душ. Коля сразу, как только бросил сумку, последовал этой старинной солдатской мудрости. В этот раз был только душ, но зато с горячей водой. Коля вспомнил, как он в пути пытался помыться из краника в туалете поезда. Получилось плохо – грязно, мокро и без толку. А ещё духота эта… Баня в лагере была тоже, как ему мельком сказала эта сухонькая Элеонора. Но она пока была закрыта. Но и душ с дороги был счастьем. Он с удовольствием помылся, надел чистую тельняшку, поменял сопревшие носки, и вместо чёрных берцев надел лёгкие кроссовки. Штаны он одел такие же форменные, только чистые, из нового комплекта.

Кроме сторожа и кореянки на кухне нашлась ещё и повариха – невнятная тётка в платочке со снулым взглядом. Она дала Коле несколько варёных яиц, кучу хлеба и салат из морской капусты.

– Суп будет потом, когда все приедут. – Тихо сказала она, помешивая половником бульон в большой кастрюле. Коля кивал и налегал на то, что дали. Потом он выпил две большие кружки воды. Воду, сказали, можно пить прямо из-под крана – в лагере была своя артезианская скважина. Вдоль домиков росли ровные маленькие кустики, а за ними и там и сям тянулись паутинки белых труб – каждый домик был с водой.

Николай сидел на лавочке возле огромной палатки-тента и лениво размышлял с чего бы ему начать осмотр «места несения службы». Он был немного смущён. Когда он, после душа потрошил сумку, выбирая, что одеть, на самом дне обнаружилась та самая бумаженция. Вон он её куда запихал, оказывается. Коля расправил смятый листок и с удивлением прочитал: «место сбора город Находка, ст. Тихоокеанская. Это конечная остановка поезда. Ниже жирным шрифтом, как для особо одарённых, было написано: «Внимание! На станции Находка выходить не надо!!! Ваша станция конечная – Тихоокеанская!» Коля аж зашипел от досады. Он же это уже читал! Он вертел бумажку, не зная, куда её сунуть. Лопух! В итоге, он бросил бумагу обратно на дно сумки, а сам, одевшись, вышел на улицу.

Для начала он решил обойти лагерь. Он встал и снова прошёл к домику сторожа. Коля увидел, как тот мельком выглянул в окно. Бдит, значит, сторож. Коля стоял и свежим взглядом осматривал лагерь со стороны входа. По правую руку от ворот стоял домик Семёныча, за ним, значит, длинный навес кухни, потом тропинка…та-ак. Кусты… Белый домик администрации лагеря на небольшом пригорочке. За ним ещё ряд домиков выкрашенных в бело-зелёный цвет. Три штуки. Ага, это значит смотреть надо от администрации: этот дом на возвышенности и как бы во главе стола; слева кухня и ворота, а справа жилые домики, видимо, для вожатых. Коля уловил логику расположения помещений. Со «штаба», то бишь, с администрации, открывался вид на весь лагерь. Впереди была большая забетонированная площадка, видимо для праздничных построений. Широкая – хочешь, маршируй, а хочешь, в футбол играй. За площадкой стоял огромный ярко-синий массив палатки-тента со столами и лавками внутри. Посередине был установлен высокий опорный металлический шест, а стены и крыша тента были растянуты крепкими капроновыми канатиками, которые были привязаны к металлическим проушинам, намертво вмурованным в бетон площадки. Синие стены палатки были отстёгнуты по секциям, скатаны в рулоны и закреплены наверху брезентовыми ремнями. Внутри, если набить поплотнее, можно было усадить человек двести. Это была столовая, тут и гадать было нечего. Палатка выглядела добротной и очень крепкой. Почти как армейская, только гораздо выше. Ну да, маскироваться им без надобности. Гражданский объект, понимаешь.

Сразу за столовой, вглубь лагеря, одна за другой стояли две спортивные площадки, огороженные высокой металлической сеткой-рабицей. Одна баскетбольная, с кольцами, а другая просто «без ничего». За ними на большом песчаном пятаке стояли разные турники и простенькие тренажёры. Имелся даже батут на железных ножках. Далее шла большая лужайка, с обложенным камнями костровищем посередине – ага, пионерский костёр – понятно. За лужайкой стоял большой двухэтажный бревенчатый сруб. Там, на первом этаже были душевые, где Коля уже имел счастье искупаться, туалеты, и, в другом крыле, пока ещё запертая, баня. На втором этаже, как понял Коля, тоже были жилые комнаты. За бревенчатым домом лагерь заканчивался, только возле забора, в зарослях полыни и травы, стояло большое бетонное кольцо, накрытое ржавым железным листом. Поверх листа в беспорядке были накиданы куски пенопласта и стеловаты, придавленные кирпичами и другим строительным мусором. От бетонного кольца, по всему лагерю змеились белые трубы. Скважина.

Рядом с бетонным кольцом, на четырёх железных трубах, обёрнутых брезентом, высился здоровенный чёрный бак из пупырчатого пластика. Видимо, летний душ… Коля не стал подходить ближе.

По правую сторону лагеря, если смотреть от «штаба» тянулся ряд однотипных домиков на две двери. Раз-два…пять… Коля посчитал. Домиков было семь. За ними уже был металлический решётчатый забор и заросли кустов и деревьев. За рядом домиков угадывалось грубо сколоченное из горбыля и тоже покрашенное в белый цвет помещение с большой буквой «Ж». Тут всё ясно. Коля вытянул шею, всматриваясь – моря отсюда видно не было.

По левой стороне лагеря стояло два точно таких же домика, а затем в ряд шли одинаковые оранжево-синие палатки. Десять палаток приподнятых над землёй на дощатых,зашитых фанерой основаниях, со стойками общих умывальников, а потом ещё один такой же типовой домик. Позади палаток, тоже был забор, но только из зелёного профлиста. Между забором и палатками маячило ещё одно строение из облезлого горбыля с большой буквой «М». Ясно. Ещё один стратегический объект. Стало быть, палатки для суровых мальчишек, а домики для хрупких девчонок.

Коля обходил территорию лагеря и рассматривал домики. За ним увязалась собака, которая встретила его лаем при входе. Рядом с собакой, потешно задирая лапы, бегал маленький, круглый лохматый щенок. И псина, и щенок были одинаковой лохматости и светло-бежевой масти, так что, кто они были друг другу, вопросов не возникало.

– Хрюша, ко мне! – раздался требовательный голос.

Коля еле успел сдержать себя, чтобы не повернуться на окрик. Это сторож Семёныч, выйдя из своей конуры, подзывал собаку. Та, даже не пошевелилась, продолжая слоняться за Колей. Зато щенок, будучи абсолютно уверенным, что позвали именно его, радостно виляя хвостом, поспешил к сторожу. А Коля уже поворачивал к женским домикам, успев отметить краем глаза, как Семёныч, присев на корточки, гладит щенка и хмуро исподлобья смотрит на него.

За домиками, если не считать туалета и кустов, ничего не было. Только давно не крашеный забор и лес. Море было где-то там, за деревьями. Коля взялся за квадратный металлический профиль, пошатал его, проверяя на крепость, затем покрепче схватился и, оттолкнувшись от земли, перелетел через забор. Тело всё помнило само. Мягко спружинив ногами, Коля приземлился на той стороне. Собака осталась внутри, наблюдая за Колей через решётку и виляя хвостом.

Вдоль забора везде стояли кусты, заросли полыни и ещё какой-то жёсткой высокой травы. Опять дубы с непривычно широкими листьями, ещё дубы, какие-то заросли. Коля сделал несколько шагов. От леса веяло сыростью, было тихо и сумрачно. Вокруг сразу залетали комары. Вдруг, до Колиного слуха донёсся ясно различимый шум волн и его нос уловил солёный свежий запах. Коля никогда не был на море, но втянув ноздрями этот лёгкий бриз, он понял, что так пахнуть может море, море и только море. Он быстро пошёл на синеющий просвет в зарослях.

…И едва не грянул вниз! Посыпались камешки. Коля судорожно замахал руками, делая быстрые шаги назад. Уцепившись рукой за ветку дерева, он медленно вытянул шею и посмотрел вперёд. Он стоял на краю крутого обрыва. Лес и кусты резко заканчивались, и взору открывалась сине-голубая морская даль, с пятнами далёких островов. Скала, на которой стоял Николай, выгибалась неправильно изгрызенным полукругом и летела вниз. Коля с опаской подошёл к самому краю. До моря было метров десять-двенадцать, строго отвесно вниз. Тёмно-синие волны с пенными барашками ударяли об разнообразные острые камни и скальные выступы, пенясь и проходя сквозь них. Было очень красиво, но мешало понимание, что вон там, на этих камнях сейчас могло бы лежать Колино изуродованное тело. Влево, сколько можно было видеть из-за деревьев, то поднимаясь, то опускаясь, шёл обрыв скалы. Лес и кустарник плотной стеной стояли на самом краю серо-бурой скальной породы. Приглядевшись вниз, Коля начал догадываться, что те острые камни внизу, это часть самой сопки, подмытой морем и обрушившейся вниз, когда-то давно. Поэтому и получился такой острый срез.

Вправо, излом сопки извивался ломаной змейкой, и как лесенка стремился вниз, уходя куда-то за растительность. Чуть дальше вправо, по береговой линии был виден небольшой и уютный пляж со светло-жёлтым песком, а сразу за пляжем дыбилась высокая чёрно-серая скала с угадываемой отсюда площадкой на самом верху. К пляжу выводила тропинка, видимо, с лагеря. Дальше ничего видно не было, мешал уступ чёрной скалы. Только чайки летали над скалой и пляжем.

Коля хлопнул комара на щеке и посмотрел на часы. Был почти час дня. Пора было возвращаться в лагерь, скоро должны были подъехать остальные вожатые.

Глава 4. Ориентейшн.

Коля подошёл как раз вовремя. Выходя из-за домиков, он услышал вялый лай Хрюши, затем зазвеневшую цепь, и он как раз успел увидеть, как в лагерь заезжает небольшой импортный автобус светло бежевого цвета. За ним, чуть поодаль ехал серый микроавтобус. Семёныч суетливо закрывал ворота, а «пазик», как окрестил его про себя Коля, урча мотором, проехал и встал между «штабом» и тентом столовой. Коля уже был на полпути к ним, как открылись двери и народ, что был внутри, повалил наружу. Сначала выскочил сутулый дядька с поджатыми губами и двумя сумками, затем как-то сразу из автобуса гурьбой вылетела куча людей. Все были молодые и весёлые, все были…

Коля остановился ошарашенный, не веря своим глазам. Из автобуса радостной гурьбой выскакивали давешние баптисты из поезда. Только их было уже гораздо больше. Основная часть выбралась наружу, и кто-то ещё оставался внутри, со смехом передавая остальным на руки какие-то сумки и пакеты. Вот вышла полная женщина, вот дородный лысоватый мужик с усами. Потом ещё кто-то… И ещё. Последним из автобуса вышел невысокий загорелый мужичок в тюбетейке с аккуратной бородкой.

Из микроавтобуса же спешно выскочил водитель и открыл переднюю и боковые двери. С пассажирского места, с достоинством, выплыла чуть полноватая женщина лет пятидесяти в строгом брючном костюме. А из салона сначала вылез стройный парень в светлых шортах, кепке и длинным хвостом на затылке. Потом вышла очень миловидная девушка лет двадцати пяти, с короткой стрижкой мелированных волос. Потом ещё кто-то. Коля хлопал глазами, разглядывая. За последние часы он успел даже немного привыкнуть к пустому лагерю. На площадке сразу стало много народа. Вокруг прибывших, уже бегала и суетилась Элеонора Робертовна. Все смешались и толпились, растаскивая сумки и кульки.

– Все в здание! Сначала дело, потом обед. – Скомандовала женщина.

– Сюда! Сюда! – показывала рукой Элеонора. – Там, прямо проходите в конференц-зал. Сумочки пока можно здесь оставить. С собой ничего не надо.

Женщина первая поднялась по ступенькам и вошла в «штаб», за ней пошли и остальные. Только водители снова завели моторы и стали отгонять транспорт куда-то вбок.

– Николай, – кореянка повернулась к Коле. – Ну что же вы? Пойдёмте! – тараторила она, махая зажатыми в руке бумагами, взбегая по ступенькам.

Короткий коридор с рядом дверей по обе стороны, оканчивался небольшим, но вместительным залом. Счетверённые, как в кинотеатре, стулья стояли небольшим полукругом, а перед ними стоял стол. Несколько стульев за столом были обращены к сидящим в зале, и на среднем, уже усаживались женщина в брючном костюме, по всей видимости, главная здесь. Рядом садилась кореянка, готовя и раскладывая свои бумаги. Что-то из бумаг она пододвинула главной тётке, та взяла их и молча кивнула. С другого края стола уселся худой мужик с поджатыми губами.

– Так, давайте сразу к делу. – Она подняла глаза. – Все зашли? Хорошо. Итак, у нас все в сборе, кроме одного. Один не приехал. Верно?

Коля понял, что речь идёт о нём.

– Я здесь, – громко и ясно сказал он. – Молотов.

И женщина, и все присутствующие воззрились на него.

– А. И где же вы были?

– Вышел не на той станции. – Коля видел, что молодежь, ехавшая в поезде, перешёптывается, значит, они его узнали.

– Та-ак. – Главная тётка секунду соображала, глядя на него. – Хорошо, – рубанула она рукой, видимо, решив не вдаваться в выяснение всех обстоятельств. – Тем лучше. Итак, все в сборе. – продолжила она. – Я сразу представлюсь: меня зовут Володина Валентина Викторовна, я директор этого лагеря. Осуществляю весь надзор и несу всю ответственность. Далее, моя правая рука, она же лицо, обладающее огро-о-омными полномочиями… – директриса слегка улыбалась, показывая, что её слова отчасти шутка, – это Цай Элеонора Робертовна. – Она кивнула на кореянку. Та сидела и, улыбаясь, кивала в ответ. – К ней вы можете обращаться по любым организационным вопросам. Элеонора Робертовна в лагере будет всегда, тогда как мне, по роду моей работы, придётся иногда отлучаться. Далее, – директриса кивнула на худого дядьку. – Это наш уважаемый завхоз, Немирович Валерий Вадимович. Вся аппаратура, вся музыка, все динамики и громкоговорители, а также будильники-отбойники, всё на нём. А также весь инвентарь и все лопаты-инструменты. – Худой дядька слушал, с сосредоточенным выражением лица, будто речь шла не о нём.

– Далее, наши повара, которые будут кормить и нас с вами и детей… Михал Константиныч, покажитесь.

Дородный усатый дядька поднял руку и чуть-чуть привстал. Коля повернул голову.

– Можно просто – дядя Миша. – Пробасил повар.

– Спасибо, – сказала директриса, – и ещё Надежда Владимировна. – Полная тётка махнула рукой.

– Ещё тётя Тая на кухне. – Пискнул кто-то из девушек.

– Ага, верно. Таисия… – директриса вопросительно повернулась в кореянке.

– Сергеевна. – Быстро ответила та.

– Да… и ещё в помощь нашим поварам, уважаемый… Мансур Хамидович. Правильно? От него ещё мы будем ждать настоящий узбекский плов. Так?

Коля видел, как узбек в тюбетейке улыбнулся и согласно закивал.

– Поскорей бы! – крикнул кто-то, под одобрительное шушуканье.

А директриса знакомила всех дальше.

– Так, это у нас люди ответственные за, так сказать, жизнеобеспечение. А, вот ещё. Медицина у нас представлена очень симпатичным фельдшером. Алина Витальевна, покажитесь.

Милая мелированная девушка коротко помахала ладошкой.

– За всякими недомоганиями можно к ней. У неё целый рюкзак бинтов и таблеток. Полостную операцию проводить мы в наших условиях, конечно, не будем, но если вдруг – «тьфу-тьфу-тьфу» – директриса постучала по столу, – что-нибудь такое случиться, то, дежурная машина всегда будет здесь. Везём в город, в больницу. Та-а-ак…

Она отложила один листок и взялась за другой. Наморщила лоб, вчитываясь.

– Та-ак. – повторила она. – А теперь, все те, от кого зависит, чтобы никакое такое «вдруг» у нас не случилось. Итак, вожатые… Значит, у нас в лагере будет четырнадцать отрядов. В каждом по десять человек. Итого: сто сорок детей. Ну, может кто-то в последний момент не подъедет, но всё у нас сделано из расчёта на эту цифру. Так, вожатые… Давайте сами по порядку. Вон, с того конца, пожалуй. – Она мотнула головой в сторону окна, в противоположный от Коли край. Там, как раз, сидели «эти». Послышалось быстрое вошканье и приглушённый шёпот – «давай ты, Марк. – Да нет, пусть Данька начинает. Он старше. – Да, ты с краю, давай уж..». В итоге встал светленький плотный парнишка, которого Коля видел в поезде с гитарой.

– Здравствуйте. – Он немого смущённо улыбался. – Меня Марком зовут.

– Чего же боле? – хмыкнул опять чей-то голос.

– Ну да, – Марк кивнул, как бы даже соглашаясь с этой репликой. – Мне двадцать два года. Вот и всё…

– … что я могу сказать о войне во Вьетнаме. – Тихонько прошипел тот же голос.

Дальше встал светло-русый парень в рубашке с длинным рукавом, заправленной в светло-песочные брюки. Коля не видел его в поезде, но по всему его облику было понятно, что и он из «этих».

– Добрый день, – сказал он, оглядывая всех сидящих. – Я Данил, мне двадцать шесть лет, фамилия моя Половцев. Да, и я местный, из Находки. Нас тут несколько таких. – Он приветливо ещё раз обвёл глазами зал, и собрался было сесть, как его прервала Валентина Викторовна.

– Вы ещё, насколько мне известно, старожил этого лагеря. Это уже ваш третий сезон. Правильно?

– Да, всё правильно. Я учусь, уже заканчиваю Уссурийский Пединститут. В позапрошлом году я сюда попал на практику, потом в прошлом году… Ну, и вот, в этом, уже почти автоматически.

– Элеонора Робертовна отзывается о вас очень положительно. Надеюсь, и в этом году вы также постараетесь.

– Я надеюсь, что все постараются. – Улыбаясь, ответил Данил и сел.

– Вот, прошу всех вожатых обратить внимание на него. – Это уже включила кореянка Элеонора. – Человек знаком с этим лагерем, всё тут знает, весь распорядок, всё расположение. Для нас это очень ценный кадр, поэтому прошу, обращайтесь к нему за советом. А вы, Данил Сергеевич, пожалуйста, делитесь опытом.

– Да просто «Данил», Элеонора Робертовна.

Потом встала девочка в длинной юбке и голубой джинсовой рубашке навыпуск.

– Я Аня Коломиец, тоже учусь в пединституте в Уссурийске. Мне двадцать один год. Я тоже из Находки. – Она быстро села. Сразу поднялась ещё одна девчушка в такой же юбке и почти такой же рубашке навыпуск, и лицом почти точная копия предыдущей.

– Я Юля Коломиец. Учусь в Находкинском Педагогическом колледже. Мне девятнадцать лет.

Затем встала ещё одна девушка из поезда, потом ещё, но Коля уже не слушал – скоро очередь дойдёт до него и ему надо будет представиться. Что ему сказать? Такая, вроде бы, простая вещь, вдруг показалась непреодолимым препятствием. Коля никогда не был силён в изобретении уклончивых формулировок, да, от них, десантников, этого и не требовалось. Точнее требовалось прямо противоположное – коротко и ясно доложить суть. И чего ему докладывать? Что он отчислен из военно-воздушного десантного училища имени дяди Васи? За «недостойное, порочащее курсанта поведение» и мордобой. Что генерал лично хотел его пристрелить в собственном кабинете, и он бежал на Дальний Восток?

– …ита Истомина. Педагогический Колледж. Из Брянска – ухо толкнуло привычное слово. Коля поднял глаза. Очередная «эта» из поезда рассказала о себе и села. Потом поднялась улыбчивая девушка, по лицу как будто совсем девочка. Тоже из поезда.

– Здрасьте. – выпалила она, краснея и улыбаясь одновременно. – Меня зовут Люба Сластина. Я тоже из Находки. – Когда она улыбалась, на щеках у неё розовели задорные ямочки.

– Конфеткина-Клеёнкина. – прошипел невидимый за сидящим народом шутник. Люба шикнула на него и села.

После неё встала чуть полноватая блондинка в джинсах с каре, с каким-то рассеянно-удивлённым лицом, по виду ей было хорошо за двадцать.

– Наталья Канкина из Уссурийска. Тоже пединститут, только я уже выпустилась несколько лет назад. Сейчас работаю в школе. Специальность: английский язык.

Затем поднялся белёсый худощавый парнишка в бежевых джинсах и белой футболке.

– Здрасьте всем. Меня зовут Артём, я тоже из Находки. Педагог я не профессиональный, а скорее стихийный, и даже где-то экстремальный. Но с детьми сделаю всё, что смогу. – Он явно пытался острить. Кажется, это его голос выдавал «пошутилки» со второго ряда. – Мне двадцать шесть лет, как и Данилу. Фамилия моя…

– Кащеев-Барашкин! – это уже Люба нанесла ответный удар. Коля поневоле улыбнулся – парень и в правду был тощеват и на его голове мелкими волнами, словно приклеенные, лежали пшеничные волосы.

– …а фамилия моя древнего рода Верёвкиных. – Закончил тот и с показным достоинством сел на место.

Колю, непривычного к такому вольному общению со «старшими по званию» слегка покоробило от манеры шутника. Но, ни директриса, ни Элеонора, казалось бы, не смутились, они со снисходительными улыбками выслушали Артёма и перевели взгляд на следующего человека. Это был крупный рыхловатый парень в широких синих шортах и кроссовках на босу ногу.

– Мандрыгин Андрей. Москва. То есть сам из Подмосковья, Дедовск; а живу и учусь в Москве. У меня тоже своего рода педагогическая практика. Кандидатскую пишу по теме пионерских лагерей. Собираю материал, ну вот, к вам вожатым. – Он сел.

Коля вдруг понял, что все присутствующие смотрят на него.

– Э-э. – Он встал на ноги. – Меня зовут Молотов Николай. – Начал он. Он так и не придумал, как ловчее сказать, поэтому рубанул как есть. – Десантное училище. К вам вожатым. Мне двадцать четыре года. – И, уходя от возможных опасных вопросов, он быстрее сел, чувствуя, как его продолжают буравить любопытные взгляды.

– Хорошо. – Сказала директриса. Так вроде из вожатых у нас все. – Она переложила листок назад и открыла следующий. – Теперь, так сказать, на десерт. Дамы и господа – она улыбалась – Этот заезд у нас особенный. Для практики английского языка у нас имеется особенный гость, прямо из Соединённых Штатов Америки. Саймон Клеменс, прошу любить и жаловать.

– Саймон, плиз! – Она смотрела на стройного подтянутого парня в шортах, который так и сидел, не сняв кепку. Парень, поняв, что обращаются к нему встал, радостно улыбаясь во все зубы.

– Hello, everyone! – Оннемногопомялся. – As you heard, my name is Simon Clemens. It’s a really big privilege for me to be here with you.–Онвопросительнообвёлглазамикомнату.

– Так, нам кто-нибудь с переводом поможет? – встряла директриса.

– Давайте я. – Училка английского из Уссурийска с готовностью встала и перевела: «Всем привет. Как вы уже слышали, меня зовут Саймон Клеменс. Для меня это огромная привилегия быть здесь с вами… – Goon, please… – последнююфразуонасказала,обращаяськамериканцу.

– Oh, yeah, right… That’smyfirsttimeinRussia. And I’m really happy to have an opportunity to deal with Russian children, teach them English and communicate with them.

– Я первый раз в России. И я счастлив этой возможности работать с русскими детьми, общаться с ними и обучать их английскому. – Перевела училка.

– My dad often comes here for business, so this time I accompanied him in his traveling to Vladivostok. So… When I knew that… there is a need in English native speaker for the summer camp, I said that is my chance to achieve the new horizon.

– Мой отец часто приезжает в Россию по бизнесу, и в этот раз я поехал с ним за компанию во Владивосток. А когда я узнал, что для летнего лагеря требуется носитель языка, то я сказал, что это мой шанс, э-э-э… достичь новых горизонтов. – Американец лучезарно улыбался и кивал, слушая перевод.

– Yeah. I don’t speak Russian. Unfortunately… So, I guess I’ll need your help in almost everything. «Where to go-what to do», you know… Please, don’t get angry with me if I’ll do something wrong… Thank you.

– Я, к сожалению, не говорю по-русски. И мне вероятно нужна будет ваша помощь почти во всём. Куда идти и что делать, понимаете… Пожалуйста, не злитесь на меня, если я сделаю что-то не так. Спасибо.

– «Спа-ссыба». – Выдал американец следом за ней. Все засмеялись. Даже натянутый Валерий Вадимович выдавил улыбку.

Коля, конечно, в училище учил язык вероятного противника. Все они учили, даже заучивали основные фразы для допроса. Хотя офицеры иногда бросали реплики вроде: «допрашивать штабисты будут, ваше дело взять его тёпленьким. Для этого с ним много разговаривать не нужно». – Ребята, слыша это, хищно ухмылялись. Чего, мол, с ними разговаривать. Прикладом в рожу, ногой в пузо, потом ствол под нос и почапали в штаб. Но сейчас Коля с любопытством слушал иностранную речь и перевод. Он впервые в жизни так близко видел иностранца, да ещё и американского. Настоящего. И, если быть честным, то – да, он многое понял из того о чём сказал этот Саймон. Перевести такловко, он, конечно бы, не взялся, но, в общем и целом, было понятно. Коля заметил, как некоторые из «этих» тоже вслушивались. Шутник Артём тоже, слегка сощурившись, ловил каждое слово и на время забыл про свои поддёвки.

– Ну, Наталья…

– Игоревна, – быстро вставила Элеонора.

– Ну, Наталья Игоревна, – поправилась директриса, – нам без вас тоже тяжеловато придётся. Вы уж присмотрите за мистером Клеменсом.

– Да, я думаю, тут все примерно поняли. – Наталья бледно улыбнулась. Все загалдели, американец сел, а Валентина Викторовна перешла к следующей части.

– Итак, мы все познакомились. Ещё будет время узнать друг друга получше. Надеюсь, что все сработаются. А теперь к детям… У нас их сто сорок человек. Почти поровну мальчиков и девочек. Лагерь подростковый, все помнят? То есть, от тринадцати до восемнадцати лет. Пока школьники, в общем. Восемнадцатилетних особо нет… Самым старшим по шестнадцать-семнадцать. Теперь, внимание! Где-то пятнадцать человек у нас будут детдомовские. Там есть кто-то восемнадцатилетний. Это у нас такая «гос. нагрузка» на наш регион. Едут из средней полосы. С ними будет воспитатель, мужчина, сотрудник детдома. Дети все с непростой судьбой…. Да и сами непростые, с ними надо ухо востро держать. Мы решили их смешать с остальными, чтобы общались, чтобы привыкали и адаптировались. Задача вожатых – не допускать конфликтов внутри отрядов. На каждый отряд придётся по одному-два человека из детдомовских. Там как выйдет, и ребята, и девчонки есть. Их мы раскидаем завтра, как приедут. – Директриса перевела дух и повернулась к кореянке.

– Теперь, Элеонора Робертовна, что вы считаете нужным сказать.

Кореянка встала, взяла стопку листов и протянула одной из девчонок.

– Юля, да? Раздай, пожалуйста, лапочка.

Юля Коломиец взяла листки и пустила их дальше. Каждый оставлял себе один, и остальное передавал соседу.

– Здесь режим лагеря и наше с вами расписание. Обратите внимание – мы встречаемся каждый день в полвосьмого утра. Организационная встреча, корректировки. Завтра с утра у нас уже первая встреча перед заездом. В восемь утра у нас подъём, так что все мы уже должны быть готовы. – Элеонора Робертовна привстала, привлекая внимание. – В лагере у нас есть правила. Так как лагерь подростковый, то подростки тащат сюда всё, что считают нужным. Я имею в виду сигареты и алкоголь. При обнаружении нужно немедленно конфисковывать, без разговоров. Также игральные карты… Мы должны заинтересовать детей спортом, природой и учёбой. Играми на свежем воздухе. Тут ни у кого вопросов нет?

– Так, ещё… – Она строго сжала губы. – После отбоя, по возможности следим, чтобы не было беганья по домикам и палаткам. Чтобы ни мальчики к девочкам, ни наоборот. Вожатым после отбоя нужно проследить, чтобы все их подопечные лежали в кроватях. Понятно, что всякие шуры-муры между подростками должны быть сразу остановлены. Ну и, думаю, что нашим вожатым это нет необходимости это говорить, но в других лагерях были печальные случаи, когда сами вожатые крутили отношения с подопечными. Это совершенно неприемлемо, тут уж… сами понимаете. – Она взяла паузу и обвела глазами присутствующих.

– Ещё, – она продолжила, – в лагере могут быть инциденты с воровством. Особенно детдомовские привыкли тащить всё, что плохо лежит. Некоторые воруют просто по привычке, на всякий случай. Не все, конечно, но тут тоже надо быть острожными. Особенно с телефонами. Связи здесь нет, так что телефоны будут у детей лежать в сумках, а это значит, их оттуда легко забрать. Поэтому всем ребятам мы предложим сдать телефоны на хранение либо мне, либо Валерию Вадимовичу. Даже лучше, только ему, он ведь у нас за всю технику отвечает.

Валерий Вадимович сидел, и с отрешённым видом кивал, пяля глаза в пространство.

– Первый заезд начинается завтра. Он продлится три недели. Потом ещё один. Итого, два заезда. Возможно, будет третий, но это решается. Там уже придётся захватить часть сентября. Пока так. Ну вот… – она ещё раз обвела глазами зал. – Вопросы есть?

Кто-то из рядов поднял руку. Кажется Данил.

– А разбивка вожатых по отрядам и сами списки отрядов?

– Да, это сейчас мы раздадим. Списки формируются так, чтобы в каждом отряде были и мальчики и девочки разных возрастов. Мы так делали в прошлых сезонах и были неплохие результаты. Детям в первые дни было скучно, даже жаловались, но потом все сдружились. Тут есть и большая возможность для вашего педагогического влияния: старшие учатся помогать младшим, к девочкам, как слабому полу, мягче относиться… Чтобы вожатых слушались.

– Да уж, современные детки-то. Он них дождёшься. – Это, кажется, рыхлый москвич ляпнул.

– А вот ваша задача и будет это привить детям. Объяснять и показывать собственным примером. – Отпарировала Элеонора Робертовна. Мы вам детдомовских побольше дадим – тренируйтесь. Представляете, какой материал для кандидатской будет? Во! – она показала оттопыренный большой палец.

– Да уж, спасибо. Удружили, нечего сказать. – С кислой миной пробормотал москвич.

– А! Ещё! – вдруг вспомнила Элеонора. – Всем вам после обеда будут розданы футболки. У вожатых они будут синего цвета. Их надо носить всегда, чтобы дети издалека видели, где вы находитесь. Можно надевать сверху на одежду с длинным рукавом, если вдруг, похолодает, но всегда иметь их на себе. Все меня слышат? Детям тоже дадут футболки: у мальчиков будут розовые, а у девочек зелёные.

– Наоборот. – Вдруг прорезался из нирваны Валерий Вадимович.

– Что? – кореянка обернулась на него.

– Наоборот, говорю. – Голос у него оказался зычный и глубокий. Оказывается, он сидел и слушал очень внимательно. – Розовой цвет мальчишкам? Вы серьёзно?

– Ах да, точно. Наоборот. Девочкам – розовый, мальчишкам – зелёный. Логотип везде один и тот же: «Летний лагерь. Приморские зори. 2008».

– Не затаскают за три недели-то? – это шутник Артём впервые сказал что-то здравое.

– Не знаю, вот приучайте, чтобы стирали. Как там, в армии… подворотничок пришивать новый, да? – она смотрела на Николая. Коля, растерявшись от неожиданности, скривил губы и неопределённо мотнул головой, то ли «да», то ли «нет». Их в училище этой ерундой заниматься уже не заставляли.

– Так, ни у кого больше вопросов нет? – опять включилась в общий диалог директриса. Вечером всем раздадим футболки и списки, а сейчас тогда – все на обед! Я лично, к обеду уже давно готова. – Она молодцевато ухмыльнулась, вставая из-за стола. – Потом всех разведём по комнатам, и будет свободное время. Располагайтесь, принимайте душ, осваивайтесь, в общем. – Она первая покинула зал. За неё потянулись остальные.

Их кормили под синим тентом, прямо во дворе. Блёклая тётя Тая уже расставила приборы, и тарелки с нарезанным хлебом и салатом. Девчонки из «этих» с шумом столпились вокруг неё, радуясь и обнимая.

– Тёть Тая, приветствуем! – парни тоже подошли к ней. – Чем сегодня порадуете? Ваш фирменный суп? Как вы тут без нас?

Коля выходил вместе со всеми. Он тоже давно был готов к обеду. Но дело осложнялось тем, что сейчас надо будем обедать вместе с «этими» – с баптистами. Это в поезде можно было отвернуться зубами к стенке и не замечать их, а тут с ними придётся не только обедать, а провести как минимум полтора долгих месяца. С ними придётся общаться и работать. Коля шёл и думал, как ему себя с ними вести.

– Все садимся. – Элеонора Робертовна бегала вокруг, приглашая к столу. – Игорь Семёныч, ну где вы? Мы сейчас вымрем, как динозавры!

Появился сторож, который нёс большую кастрюлю с супом. Он поставил её на стол и отошёл.

– Семёныч, садись вместе с ними. – Это уже Данил крикнул сторожу, как старому знакомому.

– Я потом, потом, – замахал руками сторож, уходя к себе.

– Коля, садитесь! – Элеонора Робертовна легонько подтолкнула Колю к столу. Коля послушно сел, а рядом сразу же уселся этот «опытный» Данил, а напротив, плюхнулся Марк. Чуть сбоку стали садится девушки. Кажется, баптисты окружалиего. Коля сжал челюсти, «… как тараканы» – вспомнил он мужика из поезда.

– Давайте помолимся и поблагодарим Бога за пищу и за милость Его? – вдруг услышал Коля над самым ухом! Он остолбенел. Все баптисты вдруг встали. Коля скосил глаза. Кто-то ещё дёрнулся и встал, а кто-то остался сидеть.

– Боже, благодарим Тебя за хлеб насущный, что подаёшь нам на всякий день. Освяти сию пищу и пребудь вместе с ними. Аминь.

– Аминь. – Хором сказали баптисты и сели.

Коля сидел и не знал, что ему делать. Влип он, что ни говори. А между тем все вокруг загомонили, застучали ложками, стали брать хлеб и передавать друг другу пиалы с салатом. Коля тоже взялся за ложку.

– Впервые с верующими, да?

Коля повернул голову. На него улыбаясь, смотрел Данил.

– Ну, так… – Коля неопределённо повёл плечами.

– Не бойся, мы не кусаемся! – весело хохотнул, сидевший напротив, Марк.

Коля нахмурился, наливаясь злобой.

– А я и не боюсь. – Медленно и веско сказал он, тяжёлым взглядом глядя на Марка. – Даже если бы и кусались, – с расстановкой добавил он, не отводя от него взгляда.

Марк затушевался и опустил глаза.

– Николай, ну он же по-доброму, – примирительно сказал Данил.

Коля медленно перевёл взгляд на него. Воздух звенел в ушах, и кулаки сжимались сами собой.

– И я. По-доброму. – Так же медленно и с угрозой произнёс он, буравя Данила взглядом. Тот только вздохнул и принялся молча ковырять ложкой в супе. Девчонки, до этого весело переговаривавшиеся, тоже замолчали и смотрели каждый в свою тарелку.

Коля принялся за еду. Аппетит был испорчен. Видимо, не только у него. Он чувствовал, что перегнул палку, что не нужно было отвечать так враждебно, но ничего с собой не мог поделать. Его отношение всё равно рано или поздно прорвалось бы наружу. Так уж пусть лучше рано. Чтобы сразу были расставлены точки над «i». Работать он с ними будет – это как в армии: кто его знает, с кем придётся завтра служить. А вот дружить, никто не заставит. Нет уж, увольте. Он машинально глотал ставший безвкусным суп, как будто выполнял приказ: велено есть, значит, надо есть. Рядом также молча ели «эти».

Его поселили вместе с узбеком Мансуром. Коля этому только обрадовался, лучше уж с ним, чем с кем-то из баптистов. Тот только улыбнулся, пожал Коле руку маленькой сухой ладошкой и куда-то ушёл. Коле выпало жить в самом крайнем домике. Если смотреть от двери, то справа почти сразу стоял забор и буйная зелень кустов и деревьев. Какие-то вьющиеся растения похожие на лианы обвивали кусты и забор. А дальше, в глубине лагеря виднелся ряд домиков для девочек и «очаг культуры» за кустами. У них в домике был свой туалет с раковиной. Наверное, так было во всех домиках для вожатых. Деревянные сортиры были для детей. Коля улыбнулся – офицерам зазорно восседать в одном гальюне с рядовыми. Он мельком заглянул в мужской туалет, да, всё стандартно: ряд дырок в дощатом полу, и никаких тебе перегородок. Ну что ж, тем лучше для него, для Коли.

Вечером им выдали футболки и списки их групп. У Коли стояли две пустые строчки, заполненные от руки – для детей из интерната. Потом был ужин. Коля специально сел после остальных, выбрал место в стороне от баптистов. За обедом он не обратил внимания, а сейчас увидел, что директриса и Элеонора сидят отдельно, за соседним столом, также за ним, чуть поодаль сидел этот Валера, который по технике, а рядом ковырялись в тарелках американец, Наталья и хорошенькая фельдшер Алина.

Он ещё раз сходил в душ перед сном. Та конструкция возле скважины и вправду оказалась летним душем. Вода была тёплая, нагретая летним солнцем. Коля насухо вытерся и пошёл к себе в домик. Солнце уже садилось, становилось темно, и Коля почувствовал, что устал. Сказывалась и дорога и нервы. Он пошёл через лагерь напрямик к своему домику. Мимо спортплощадок и столовой. За столом под тентом что-то обсуждали баптисты.

– Доброй ночи! – пожелал ему кто-то. Коля, не оборачиваясь, прошёл мимо.

Несмотря на усталость, сон всё не шёл. Когда Коля закрывал глаза, его начинало качать как на поезде. Сколько ж он ехал сюда этими поездами? Не мудрено. Он ворочался на кровати. Рядом, у стены тихонько сопел пожилой узбек Мансур. Коля снова закрывал глаза, и его опять начинало качать. Он вспоминал сегодняшний день, такой длинный. Тяжёлые мысли об отце и баптистах бередили душу.

Он плохо помнил отца до того, как тот вернулся из тюрьмы. Смутные блёклые обрывки: вот отец курит у подъезда. Вот лежит, кажется, пьяный, на диване. Работает чёрно-белый телевизор. Кто-то приходит к отцу. Отец уходит с ними. Ругается мама. Потом Коля сидит на пластмассовой розовой лошадке, а дома ходят милиционеры в форме и что-то ищут. Смутно, расплывчато, как в старом сне.

А потом отец вернулся. Вернулся совсем другим. Коля уже ходил в школу… Говорил, что в тюрьме покаялся. Он был другим, правда… он уже не пил, не курил, не ругался с мамой. Он возил Колю в зоопарк, гулял с ним, делал уроки. Он что-то постоянно чинил дома. Даже сам готовил. Коля помнил, как отец как-то вкусно запекал мясо с картошкой. У мамы так не получалось. Всем нравилось. Даже маме. Дома стало хорошо. Папа был такой, как Коля хотел. Он разговаривал с Колей, обсуждал с ним его маленькие дела. Только вот отец каждую неделю уезжал в Дятьково. Каждое воскресенье. Там были эти баптисты. Он как-то хотел взять Колю, но мама заругалась и не позволила. А потом… это было зимой. Что-то случилось, Коля не знал. Что-то страшное случилось с отцом, что он напился и бросился под поезд. Коля плохо помнил похороны. Хорошо только помнил, как мать, рыдая, говорила кому-то «а его ноги они тоже в гроб положили»… и опять рыдала. Коля пытался воссоздать в памяти папино лицо, но получался только некий размытый облик. Словно бы даже в памяти, он был далеко, и в своих воспоминаниях Коле как будто приходилось вглядываться через толстую стеклянную стену, мучительно узнавая и не узнавая отцовские черты. Он и в памяти был далеко. За стеной. Фраза «баптисты сгубили», въелась в Колино сознание, как ржавчина въедается вглубь металла. Ни вымыть и ни вычистить. Можно только прикрыть. На время.

Глава 5. Заезд.

Молодости не свойственно слишком долго грустить. А Коля свою порцию печальных переживаний за прошедшие дни хватил с лихвой. Поворочавшись и в итоге, всё-таки уснув, Коля проснулся в бодром и ясном расположении духа. Уже рассвело. Узбек Мансур спал, спрятавши бороду под простынкой, а за окном щебетали птицы, и разгорался новый день. Было ещё только без четверти семь. Коля вскочил, натянул штаны, почистил зубы, затем выпил кружку воды и выскочил на улицу. Два круга по боковым дорожкам лагеря в медленном разогревающем темпе, затем два быстрых. Потом ещё два круга, то убыстряясь, то замедляясь. Потом турники.

Чувствуя, как радостно бежит по жилам кровь, а мышцы наливаются приятной горячей тяжестью, Коля вдруг спросил себя, а чего, собственно случилось? Неужели совсем ничего нельзя изменить? Он даже остановился и сел на скамейку поражённый этой новой мыслью. Так. Он ударил начальника училища в ответ на оплеуху. Очень плохо и вообще не допустимо. Но его не судили, а просто по-тихому выперли из училища. А он почти всё закончил, почти все экзамены сдал… Так, ну товарищ генерал покипит-покипит, да отойдёт, наверное. Не век же ему злиться. Ну, придёт Коля к нему с повинной, прощения попросит. Бейте, скажет, если хотите, всё стерплю. Надо сначала преподавателей найти, с ними поговорить. Ну не двоечник же он. И залётов за ним до этого особо не было. Пусть они словечко замолвят. Ну, или снова последний год отучиться. Ну, ведь что-то же можно сделать? Не может быть, чтоб вот так раз, и всё! Надо и вправду приехать и поговорить с преподами, из тех, кто понормальнее. Пусть прощупают почву, походатайствуют. Что-нибудь да получиться. Конечно!

Окрылённый новыми мыслями Коля сбегал в тот же летний душ и бегом вернулся в комнату.

Из своих домиков уже выходили вожатые и тянулись в конференц-зал на утренний митинг.

– Рассаживаемся, рассаживаемся! – сухонькая и бодрая Элеонора Робертовна, казалось, никогда не выключалась из своего порывистого режима. – Она, как курица цыплят собирала вожатых, хотя все пришли вовремя, и все уже были в синих футболках. Только Коля сидел в тельняшке. Окрылённый новыми мыслями и надеждой, он как бы хотел сказать злодейке-судьбе: «нетушки, я всё ещё десантник! Снимать тельняшку рано. Ещё побарахтаемся».

– Николай, а синяя майка!? – Элеонора укоризненно смотрела на него.

– Сейчас одену. После обсуждения. – Коля с готовностью кивнул.

– Не забудьте. – Элеонора Робертовна села за стол.

Последней вошла директриса. Она была серьёзна и собрана. Она села и кивнула кореянке – начинайте, мол.

Та встала. – Внимание! Вчера все походили по лагерю и вокруг? Все видели тропинку к пляжу? Вчера мы это выпустили из внимания. Пляж не большой, но очень красивый. У нас морской отдых и каждый день, по погоде, разумеется, мы будем организованно ходить купаться. Смотрите, чтобы дети сами тайком туда не бегали. Также, пожалуйста, обратите внимание, чтобы никто не лазил за забор за домиками для девочек. Ни дети, ни взрослые. Там кусты и обрыв, можно легко сорваться вниз. Меня все слышат?.. Сейчас Валентина Викторовна и часть вожатых поедут за детьми в Находку. В десять часов там сбор, перекличка и где-то, через час автобусы будут здесь. И так как связь в лагере не ловит, то я прошу всех вожатых к десяти сорока, как штык, быть на площадке. Все должны быть в наших фирменных футболках. – её взгляд скользнул по Николаю. Он один сидел «не по форме». – Сейчас будет завтрак, и все, кто едет встречать заезд, пожалуйте в автобус. Остальным неплохо ещё раз ознакомиться с распорядком и быть наготове…

На завтрак была яичница с сосисками, гренки и чай. В этот раз Коля опять сел не глядя, и у него с правого борта оказались баптисты. Опять была молитва, но в этот раз к нему никто уже не лез с разговорами. Вот и хорошо. Коля только слышал, как за соседним столом американец, кажется, хвалил еду и заявлял, что это, мол, «америкэн стэндарт брэкфэст»… «вэри тейсти» и вообще тут типа всё почти как дома.

– Слышь, Андрюха! – это неугомонный Артём обращался к москвичу. – Саймону нравится. Как в родной американщине, говорит!

– Мирканци понаихалы и уси наши сосиски зъилы! – на украинский манер ответил ему полноватый Андрей, не менее бойко расправляясь со своими сосисками. Кто-то хмыкнул рядом.

– А шо ни зъилы, то пиднадкусалы. – в тон ему добавил Артём.

Коля быстро доел, залпом выпил свой чай и встал из-за стола. Он хотел ещё до приезда детей успеть на пляж.

Ворота были открыты, а вчерашний «пазик» стоял, пыхтя мотором. Хрюша, лениво шевеля хвостом, провожала нескольких вожатых залазивших внутрь. Щенок прыгал рядом. Микроавтобус с директрисой уже выехал. Коле ехать было не надо, что ж тем лучше – меньше суеты. Как говориться: «солдат спит, а служба идёт». А Коля – солдат, и он всё равно вернётся в ряды, не так, так этак. Он ещё не знал точно как, но в том, что это будет, он был уверен. И эта уверенность наполняла его спокойной силой.

Тропинка от ворот брала резко влево, сначала вдоль забора, а потом по широкой дуге уходя в лес. Коля прошёл быстрым шагом между деревьев и буквально минут через пять оказался на пологом скате. В середине большой скально-песчаной промоины дорожка спускалась на пляж. Коля остановился, перед тем как сбежать вниз,любуясь. Светло жёлтый, почти белый песок, казалось, змеился с тропинки и разливался широкой скатертью у изумрудной воды. Слева, омываемые волнами, дыбились светло-серые валуны, кривым полукругом образуя как бы маленький огороженный бассейн; за ними шла линия песка и вдруг обрывалась выдающейся в море скалой, которая неправильной лестницей уходила в сторону лагеря, постепенно превращаясь в тот крутой обрыв с которого, чуть было не упал Коля. А с правой стороны, полоска пляжа резко упиралась в отвесную тёмную серо-чёрную скалу со светлыми пятнами какой-то другой породы. Скала высилась обгрызенными краями и уходила высоко вверх, резко обрываясь плоской площадкой на самой вершине. Коля всмотрелся – пожалуй, туда можно было залезть. Вот если так, осторожно по тем уступчикам… ага, там как будто даже своеобразная лесенка. Надо будет сходить, глянуть, но сначала…

Коля быстро сбросил с себя одежду и, оставшись в одних трусах, с разбега бросился в море. Тело выгнулось от восторга бурлящей прохлады. Он нырнул, проплыл под водой, потом вынырнул и поплыл кролем. Резко развернувшись, он снова нырнул и открыл глаза под водой. До дна было не близко. Песок и гряды камней. Водоросли. Набрав воздуха, он опять нырнул, вытягивая руку и поднимая какой-то камешек. Глаза еле ощутимо защипало. Коля почувствовал на губах вкус солёной воды. Теперь хорошо бы попробовать подняться на скалу. Он повернулся и поплыл к берегу. Там по тропинке к пляжу уже спускались две синие майки: Артём и этот пухлый москвич Андрюха.

– Привет! – Артем, дружелюбно улыбаясь, протянул Коле руку. Коля, тоже изобразив подобие улыбки на лице, протянул свою.

– Николай. Можно просто Коля.

– Артём. Можно просто Артём. – Не удержался тот от подкола. – Коля ухмыльнулся. Шутник был в своём репертуаре. Он пожал руку москвичу.

– Андрей. – Сказал тот. Коля кивнул.

Подул ветерок. Коля подёрнул плечами. Он нагнулся и начал натягивать синюю майку на озябшее тело.

– Красиво, а? – спросил Артём, то ли Колю, то ли Андрея. – У нас так только на Триозёрье. Ну и здесь вот ещё… Ляпота.

– Да. – Коля натянул штаны на мокрые трусы и встал рядом любуясь. – Я вообще на море впервые.

– Понятно. А сам, откуда? – спросил Артём.

– Из Брянска. – Коля назвал ближайший к Фокино большой город.

– Ого, из Брянска. – Артём, казалось, удивился.

– Ага, из Дебрянска.

– Точно. – Мотнул Артём барашковой головой. – Так только брянские свой город называют. У нас тут несколько девчонок оттуда.

– Да, слышал уже. – Хмуро бросил Коля. Разговаривать о баптистах ему не хотелось.

Они немного помолчали, глядя на море.

– А на ту скалу можно залезть? – спросил Коля.

– Данька говорит, что можно. Он лазил. Там вверху пятачок есть метра три на четыре, где-то… а с него ещё, по камешкам, чуть вверх, расщелина есть узкая, а вот за ней есть большая площадка, и вид отпадный.

– Ладно, пойду я. – Коле, почему-то не хотелось лазить при них. Потом, когда один будет…

– Слушай, Коль, – остановил его Артём, немного смущаясь. – Разреши наше недоумение, а? С каких это пор десантники практику в пионерских лагерях проходят.

– Ну, это кого как распределят. – Ухмыльнулся Коля. – Кого в ясли, кого в детсад, а кого в лагерь. Меня вот в лагерь. – Коля развернулся и пошёл вверх по тропинке. Он слышал, как сзади захрюкал, смеясь, москвич Андрюха.

Солнце уже ощутимо припекало. Становилось жарко. По всей видимости, Коля первый пришёл к площадке. Рановато. Остальных вожатых ещё видно не было. Коля не удержался и с камуфляжными штанами обул берцы вместо кроссовок, чтоб, значит, сразу было понятно, кто он. Футболка-то хоть и синяя, да под ней не училка, под ней десантник. Он десантник и точка. Ничего не в прошлом. Фигушки – мы ещё побарахтаемся. Его так распирало, что захотелось что-нибудь отчебучить. Пройтись по площадке на руках, сделать на турнике солнышко, или выполнить боевую связку поражая воображаемого противника. И ещё заорать во всю дурь: «Выше нас – только звёзды!» – слушая как эхо шарахается между сопок. – «Круче нас – только яйца!». – Во все лёгкие. Или сигануть куда-нибудь с разбега. Коля заозирался – ещё кто-нибудь увидит из окна, посмеётся. Между кухней и белым штабом был проход с протоптанной травой, уходящей за кухню, а сразу прямо перед забором зеленел большой куст. Перед ним стоял фигурный пенек, изображающий какого-то сказочного героя с плоским срезом головы: то ли лешего, то ли гнома. Коля примеривался взглядом – если прямо отсюда взять разгон, потом, оттолкнувшись от головы пенька прыгнуть вперёд, перебирая ногами, то он точно сможет перелететь через забор. Или нет? Да сможет. Давай, Молот, вперёд! За ВДВ!

И, взяв с места разбег, Коля полетел, еле касаясь носками земли. Окружающее пространство словно бы туннельно сузилось, мелькая по бокам яркими смазанными прочерками, а впереди был только пень и куст. Уже в полёте Коля усилил инерцию движения, отталкиваясь от головы лешего, и рванул вперёд и вверх! Пьяное ощущение полёта ударило в голову. Он взмыл и полетел над большим кустом и забором, перелетая их… и приземляясь в середину другого куста. Ломая ветки ногами Коля с треском падал в мешанину зелени, в переплетение веток и каких-то ползучих растений, когда вдруг что-то большое и живое резко рвануло из-под Колиных ног, подсекая и отталкивая его. Коля, нелепо махая руками, по инерции заваливался лицом вперёд, ничего не видя перед собой и только слышал, как кто-то быстро убегает прочь, продираясь через кусты.

Коля, недоумённо хлопая глазами, вылез из зарослей. Что это только что было? Он стоял и тупо смотрел в ту сторону, куда убежал человек, на которого он только что приземлился. Да, вроде бы, это был человек. Он отёрся рукой – на лицо налипла паутина. Коля топтался, отряхивая себя и оглядываясь вокруг. Кажется, он ничего себе не порвал. И штаны и майка были целы. Кто это сидел здесь, и зачем? Странно.

Он повернулся к кусту, осматривая место своего приземления. В середине куста была как будто утоптанная площадка. Некоторые ветки были подрезаны, обломаны и сложены внизу. Среди веток белел окантовкой маленький бумажный квадратик. Коля поднял его – это была старая выцветшая полароидная фотография. На ней, с куклами на руках, стояли две девочки, одетые в шортики, колготки и какие-то рубашечки. Коля распрямился и отодвинул ветку перед лицом. Сразу за забором, как на ладони, была видна вся площадка лагеря.

*****

Четыре больших туристических автобуса пропылив по грунтовой дороге, один за другим въезжали на территорию. Семёныч зафиксировал ворота и стоял почти по стойке смирно. Все вожатые, включая Колю, стояли в линию с табличками на шестах. Только Хрюша и её радостный щенок носились от автобуса к автобусу, облаивая, то один, то другой. Микроавтобус с директрисой проехал вперёд и остановился возле «штаба», а большие автобусы один за другим встали в ряд перед кухней.

– Ну, всё, пошла жара! – пробубнил Андрей. Он стоял рядом с Колей и держал табличку «отряд 8». Табличка в Колиных руках гласила: «отряд 7». С первого по четырнадцатый, по порядку они стояли на некотором отдалении друг от друга в синих майках вдоль синей же стены столовой палатки. Некоторые держали в руках по две таблички – тех вожатых, что поехали встречать детей. Внезапно ожили динамики, раскиданные по всему лагерю, из которых бравурно бахнуло:

Неба утреннего стяг,

В жизни важен каждый шаг!

Слышишь, веют над страно-о-ю,

Ветры яростных атак!!!

– Пам-пам, пара-рам! – бухали ударники.

Двери автобусов как по команде открылись и оттуда первыми выпрыгнули вожатые, по одному на каждый автобус, а потом рекой повалила ребятня.

И вновь продолжается бой!

И сердцу тревожно в груди-и…

И Лени-и-ин такой молодой…

И юный октябрь впереди!

Забегали водители, открывая ключами багажные отсеки внизу у автобусов. Коля поневоле улыбнулся, увидев, как скривились лица у баптистов. Особенно у Даньки. Тот раздосадовано посмотрел на орущие динамики, и, отойдя от двери, стал доставать и подавать в детские руки сумки из багажного отделения. То же делали и остальные вожатые, а ребята всё сыпались и сыпались из автобусов. Воздух вокруг сразу наполнился гулом и гвалтом. Внезапно песня смолкла, и динамики голосом снулого Валерия объявили: «Внимание, внимание! Всем прибывшим, взять свои сумки и подойти к своим вожатым, ориентируясь на таблички. Внимание, внимание… Списки разбивки по отрядам были зачитаны в автобусе. Просьба подойти к своим вожатым»…

Коля видел, как разнокалиберные ребята и девчонки крутили головами, выискивая свои номера. Показывали пальцами, тащили друг друга. Какой-то мальчишка уже выдал пендель кому-то помладше, с кого-то сдёрнули кепку, и тот орал, требуя её обратно, кто-то,молча, копался в своей сумке, а двое уже ругались, выясняя отношения. На площадке как будто закипал разноцветный суп, а дети продолжали вылезать и никак не кончались. Шум усиливался. Да, начиналась «жара».

Поперёк этой круговерти вдруг пронеслась какая-то девчонка с короткой стрижкой – О-о-о-о! Блин, ла-а-а-аге-е-ерь! – вопила она, носясь между ребят и автобусов. Какой-то короткий и хромой дядька, которого Коля раньше не видел, что-то кричал, отдавая распоряжения. Хрюша, напуганная суетой, отбежала к ногам Семёныча, который так и стоял у ворот, взирая на происходящее с кривой гримасой, типа, хорошо, что меня этот ужас не касается.

Объявление повторилось ещё раз и вот, первые сообразительные или самые дисциплинированные, таща сумки, потянулись к вожатым с номерами.

Снова, перекрывая шум и гам, ожили динамики:

С неба милости не жди!

Жизнь для правды не щади…

Колю опять позабавило, с каким свирепым выражением, Марк вдруг взглянул на орущие чёрные коробки. Он стоял с табличкой «отряд 3» и перед ним уже стояло несколько человек.

Нам, ребята в этой жизни,

Только с правдой по пути…

А на площадке потихоньку началось заметное осмысленное движение. Коля посмотрел на других вожатых: перед некоторыми стояло уже немало ребят. Вот подошли к москвичу. Вот кто-то ещё встал к Марку. А Аня и Юля Коломиец уже выстраивали своих в линию позади. Артём с шутками и прибаутками сверял своих первых подопечных со списком в руке. Какая-то мелкая пухлая девчонка, лет пяти, с двумя толстыми пшеничными косичками пробежала с Хрюшиным щенком на руках. А эта кнопка здесь откуда?

Сразу несколько ребят и девчонок подошло к Коле.

– Мы отряд номер семь. – Сказал одна из девочек.

– Становись за мной. – Коля подобрался, вот он уже и вожатый. – Сейчас перекличка будет.

А рядом другие вожатые уже вовсю проверяли свои отряды. – Я сейчас буду называть фамилии: кто не пришёл, поднимите руку! – кричал своим Артём.

Подошёл пацан в красной кепке, и молча, встал за Колей. Потом какой-то взрословатый, с прыщами и заметной растительностью на лице, лениво подрулил и остановился с пренебрежительной лыбой пялясь на Колю: и не таких, мол, видывали… «Детдомовский», подумал Коля. Потом подошли ещё и ещё, Коля не успевал запоминать. Вот притопал какой-то увалень с рюкзачком, вот ещё девчонка в шортах и сандалиях, вот мелкий мальчишка, рыжий и сморщенный как ёжик на кактусе. Коля оглянулся на площадку. Кажись все.

– Так, ребята, – строго начал Коля, раскрывая список. – Меня зовут Николай, я ваш вожатый. Сейчас проверим, все ли здесь. – И ребята и девочки подобрались, готовясь услышать своё имя. Только прыщавый, стоял, презрительно ухмыляясь, и вертел в пальцах какую-то тёмную монету. «Хапну, я с ним, горя», промелькнула мысль.

– Савинецкий Арсений.

– Здесь, – светло-русый парнишка спортивного вида поднял руку. – «14 лет» – значилось в списке.

– Бабич Елена, – первая девочка, та, что сказала «мы отряд номер семь», подняла руку. – «14 лет».

– Клименко Надежда?

– Я. – Аккуратная худенькая шатенка в шортиках, кивнула в ответ. – «13 лет».

– Трегубин Вячеслав. – Увалень с рюкзачком поднял руку. – «15 лет».

– Журкин Евгений. – Это имя было вписано от руки. Детдомовский. Рыжий и сморщенный махнул рукой. По списку ему было 15 лет. Коля покосился на него. Пацан явно не тянул на свои годы.

– Наш это. – Раздалось со стороны прыщавого. – Женька-ёжик: ни мозгов, ни ножек. Родители всё пропили. – Прыщавый с ухмылкой смотрел на Николая.

– Помолчи, до тебя очередь дойдёт, – недовольно оборвал его Коля. Тот, опять ухмыльнулся: слышал, мол, сто раз такое.

– Елисеев Павел. – Чернявый, коротко стриженый крепыш кивнул головой. – «16 лет» – прочитал Коля в списке.

– Паньшина Елена – сутулая стеснительная девочка с короткой стрижкой мелко помахала рукой.

– Свиридов Алексей? – Долговязый пацан в красной кепке опустил сумку с плеча и коротко бросил.

– Я.

– Пономарёва… И-о-ланда. – Коля сбился, вчитываясь в диковинное имя. Тоненькая и высокая девочка в голубой кепке с длинными светлыми прямыми волосами, жеманно взмахнула длинными ресницами и произнесла.

– Я Иоланда.

«16 лет» – говорил список. Оставалась ещё одно имя, вписанное от руки. 18 лет.

– Волчанский Алексей? – Коля посмотрел на прыщавого.

– Как не трудно догадаться… – раздалась издевательская реплика. Хрипловатый голос выдавал курильщика. Коля поднял голову, ещё раз оглядывая своё воинство. Все были в сборе. – Стройтесь в ряд. – Коротко бросил он.

Песня про юный октябрь уже отыграла, потом сразу пошла песенка из мультика, про мамонтёнка, который ищет маму. А когда Коля закончил перекличку, уже играла старая песня по Вернисаж. Коля недоумённо приподнял бровь прислушиваясь. Музыкальный ассортимент дяди Валеры, явно вызывал вопросы.

– Сейчас, берём вещи и идём за мной. Расселяемся по комнатам. Там сразу бросаем сумки и собираемся в столовой. – Коля тыкал пальцем под синий тент. Над столами уже высились пришпиленные таблички. – Наш стол номер семь, всем понятно. – Ребята закивали, тут и вправду понимать было нечего. – Парни, сначала я отведу девчонок наших, а вы тут маленько подождите. Идёт? – Ребята молча кивнули.

– Подождё-ё-м… твой вожатый! – протянул этот Волчанский Алексей с монетой, подражая известной песенке про маму и кофе. «Будут проблемы», опять подумалось Коле.

– Девчонки, за мной! – Он подхватил тяжёлую сумку на колёсиках, кажется Иоландину, и большую спортивную шатенки… Нади, что ли, и повёл их за собой к домикам, на которых уже были налеплены большие синие цифры. Вокруг сновали ребята со своими вожатыми обвешанными сумками.

Опять через газоны пронеслась пацанка с криком: – Ла-а-агерь! Офиге-е-еть! – за ней хихикая и отставая неуклюже бежала малявка с косичками. …«а вы вдвоём, вы не со мною» – пел Леонтьев, возвышаясь над лагерной суетой. Хрюша растерянно бегала между снующими людьми, нюхая то одного, то другого. На кухне под навесом тоже начиналось своё движение. Узбек Мансур уже растапливал оба железных очага с казанами, толстая Надежда бегала с пакетами продуктов, тётя Тая в своём платочке сосредоточенно резала огурцы и помидоры, коих лежало перед ней две горы. Красная и зелёная. Усатый дядя Миша тащил большую бутыль с подсолнечным маслом. Рядом уже стояли два ведра и огромный таз с начищенной картошкой. Солнце жарило на полную катушку. «Пошла жара», опять подумал Коля.

Парни ждали там, где он их и оставил. Только детдомовский Волчанский, будь он неладен, уже кого-то задирал. Кажется увальня с рюкзачком. Коля мельком глянул в список – Трегубин Вячеслав. Тот, отходил в сторону, и, сохраняя достоинство на детском лице, что-то отвечал.

– Свои сумки все поднимут? – бодро бросил Коля улыбаясь. – Не девчонки, чай. За мной, вперёд! – Коля повернулся, ведя их к палатке с цифрой «7». За спиной послышалась возня …– Трежопин, возьми мою сумку, я сказал. – Услышал он угрожающий шёпот за спиной. Так и есть, этот Лёха Волчанский уже напрягал того, кто послабее. И фамилию запомнил и обидно перековеркал уже. – Сам донесёшь. – Послышался ответ. – Ладно, разберёмся ночью. – Проскрипел в ответ хриплый голос. Вот и проблемы, не успели познакомиться. Коля шёл и думал, как теперь правильно решать этот вопрос. Как наяву в памяти проступали картины уличного детства. Всякие цепляния «за базар» и разборки за гаражами. Ждал же чего-то такого, но не думал, что так быстро. Он оглянулся. Лёха шёл осклабясь, разболтанно выкидывая ноги, закинув сумку за плечо, и поглядывал на остальных с презрительным превосходством. Ребята шли молча, никак не проявляя своего отношения к происходящему, только Славик Трегубин, хмурил детский лобик и нервно вышагивал чуть впереди и сбоку. А над лагерем звенела следующая песня «Ма-мма, ма-ма-рихуанна, это не крапива, не бери её! О! О! О-о-о!»… Коля удивлённо покрутил головой. Он, конечно, не взялся бы компетентно рассуждать, какая музыка хорошая и правильная для детского лагеря, но эта песня была, пожалуй, уже чересчур. Даже на его нетребовательный взгляд.

Они подошли к палатке.

– Четверо туда и двое туда. Разуваемся. – Сказал Коля, делая вид, что не особо смотрит. Четверо ребят, как-то естественно, сами собой, полезли в одно отделение, а Славик Трегубин, оказался один. Он немного растерянно потоптался перед входом и неуклюже протиснулся во второй сектор палатки. За ним, с гнусной ухмылкой, сразу же нырнул Лёха. Коля подобрался, готовясь вмешаться. Из палатки послышалась какая-то быстрая возня, потом звук ударов и сдавленно-писклявое мычание. Коля рванул внутрь.

На корточках шипя и подвывая, сидел детдомовец Лёха и держался за живот. А рядом с ним, стоял увалень Славка и хмурил детский лобик. У Коли отлегло от сердца.

– Молоток. – Он похлопал Славку по плечу.

– У меня папа тренер по самбо. – Сказал тот.

– И папка у тебя молоток, – ответил Коля, вылезая из палатки.

– Давайте, живее. Бросаем сумки и вылезаем. Возвращаемся.

Ребята полезли из палатки. Вылез и Волчанский Лёха. Он был мрачнее тучи и смотрел себе под ноги. За ним вылез и Слава.

– Хорошо. Теперь дружненько за мной. – Скомандовал повеселевший Коля. Уфф. Ну, пошли дела кое-как.

За столами в столовой потихоньку собирался народ. Мальчишки и девчонки, оставив вещи в домиках и палатках, налегке, сидели и делились первыми впечатлениями от лагеря. Уже нашлись те, кто сидел с недовольной миной и бухтел, что лагерь – фуфло, что какой-то там «Лукоморье» в сто раз лучше. Кто-то пытался позвонить с сотового, а ему опять говорили, что связь здесь не ловит. Кто-то возмущался, что не хочет быть в одном отряде с таким вот и с таким вот… Кто-то спрашивал можно ли пить воду из-под крана. Кто-то искал свой стол. Про какую-то Веронику кричали, что она удрала на пляж и вожатая побежала её возвращать. А дети, подгоняемые вожатыми, накапливались и продолжали рассаживаться в тени навеса столовой. Хромой мужик ругался на какого-то паренька, что здесь ему не там, здесь, мол, научат уму-разуму. «Жара» шла и разгоралась. Между рядами сновала Элеонора Робертовна, распихивая по вожатым белые полиэтиленовые пакеты с футболками.

Вот тёмная шатенка в синей майке, из «этих», привела упиравшуюся пацанку, а хромой мужик с радостным восклицанием: «Ага!» выдал ей подзатыльник.

– Дядя Женя, за что-о-о?! – возмущённо заорала та. А вожатая тянула её дальше к столу.

– За автобус, за пляж, и про запас. – Ворчливо крикнул ей вдогонку мужичок.

– Вот! – Элеонора торопливо сунула Коле в руки два белых мешка. – Тут футболки, три размера: «Эс-ка», «Эм-ка» и «Эль-ка». Помнишь, да? Мальчикам – розовые, девочкам – зелёные.

– Наоборот же. – Коля взял мешки.

– Наоборот-наоборот. – Элеонора скривилась и замахала руками, отстань, мол, не умничай. – Тем, кто поменьше – «Эс-ку», кто побольше… ну и… ты понял? Чтоб после обеда, на построение, все надели – Она побежала к следующему столу.

Коля, примерившись взглядом к своему отряду, раскидал футболки. Девочки взяли и принялись рассматривать и аккуратно разглаживать, а пацаны, мельком глянув, положили рядом на лавку. Только Лёха Волчанский, оправившись от первого урока, со своей кривой ухмылочкой, вертел обновку в руках, и прищурившись, посматривал по сторонам, что-то соображая. А динамики тем временем выдавали очередной зиг-заг музыкальных предпочтений дяди Валеры.

Свет…

Озарил мою больную душу.

Свет

Твой покой я страстью не нарушу,

Нет…

Пухлая малявка с косичками ходила между столами, держа в руках Хрюшиного толстого щенка. Пацанка Вероника орала ей – Вичка!!! Шуруй ко мне. Тащи сюда этого!

– Тише ты, тише! – шикала ей вожатая.

Малявка радостно побежала к ней, голова щенка болталась из стороны в сторону.

Полночный бред терзает сердце мне опять

О, Эсмеральда, я посмел тебя желать…

Внезапно музыка смолкла, и голос дяди Валеры торжественно объявил.

– Внимание, внимание, всем приехавшим! Сейчас состоится обед, а потом, на центральной площадке пройдёт торжественная линейка по случаю приезда в лагерь, где вас ознакомят с распорядком лагеря и занятиями…

– А на пляж когда пойдём?!! – заорала пацанка, обращаясь к ближайшему из динамиков.

– … после торжественного построения будет свободное время, когда вы сможете с вашими вожатыми посетить пляж. – Договорил динамик фразу.

– А, ладно. – Пацанка Вероника, кивнула динамику и повернулась к сидящей рядом маленькой пухляшке.

– Короче, ты от меня не отставай, я тут всё уже разузнала. Поняла? – малышка послушно закивала толстыми косичками. – Давай сюда щенка, ща будем ему имя выбирать!..

Засновали повара, накрывая на стол. Коля заметил, что Марк и девушки из «этих» активно им помогают. За их столами тоже ребята быстро включились и передавали друг другу тарелки. Почти сразу подошли к ним, неся кастрюлю супа.

– Первое! – Тётя Тая сноровисто разливала суп по тарелкам. Коля, встав рядом, передавал дальше.

– Ребята-девчонки, упали-отжались! – Скомандовал он. Девочки первыми сообразили и стали тянуть руки, передавая тарелки полные супа, дальше. Кто-то из ребят разливал компот по стаканам и тоже отсылал их соседям по столу. В конце стола сидел Волчанский. Он, получив тарелку, и не дожидаясь остальных, сразу принялся хлебать суп. Рядом уже звенели ложками соседние столы. Вдруг тётя Тая выпустила половник и наклонила голову. Ах, ну да, опять молитва. Все вожатые стояли, помогая раздавать. Получилось, что стоял и Коля. Молился Данил. Ребята удивлённо вертели головой.

– Аминь. – Пронеслись над столовой голоса вожатых.

– Э, да у нас тут баптисты вожатые. – Волчанский, понимающе кивал.

– Откуда баптистов знаешь? – спросил Коля.

– Да так… бывало, что и к ним заносило. – Уклончиво ответил Лёха, со своей обычной гадкой улыбочкой на прыщавом лице.

– А кто это? – спросил кто-то из девочек.

– А, так… чудики верующие. – Волчанский доел суп, опять достал свою монету и крутил в руках. Вокруг стоял гомон. Суп был очень вкусным. У тёти Таи, действительно, был к этому талант. Ребята за Колиным столом с аппетитом ели и оживлённо общались.

– Колбасё-ё-ё-ныш! Мы будем звать его Колбасёныш! – раздались радостные вопли. Это Вероника и маленькая Вичка, дали имя щенку.

На второе подали картошку с мясом.

Торжественная линейка очень напомнила Коле парадные построения в училище. Вдоль, по обе стороны площадки стояли шеренги отрядов, синели пятна вожатых с табличками. Зелёными и розовыми линиями стояли мальчишки и девчонки. Семь отрядов с одной стороны и семь с другой, лицом друг к другу. С одного края оставалось пустое пространство до самых ворот, а с другого края, возле микрофонов, расположилась директриса с Элеонорой, рядом терпеливо стоял какой-то дядька в белой рубашке и галстуке, наверное, из местной администрации – Коля заметил у ворот незнакомую машину с водителем – за ними стоял американец Саймон и хромой дядя Женя. Оба уже были одеты в синие футболки. Дядя Валера прятался в своей конуре, откуда продолжал радовать присутствующих своими музыкальными вкусами. В этот раз было ещё ничего.

Нарисовал он на листке,

И подписал в уголке-е-е…

Пусть всегда будет солнце.

Пусть всегда будет небо.

Пусть всегда…

Директриса подошла к микрофону и музыка умолкла. Коля стоял, жарился на солнце и, слушая её речь, с тоской думал, что, наверное, и у них на построениях, и в пионерских лагерях, говорят по одной и той же бумажке. Потом взял слово дядька с галстуком. Тот же самый официоз, лозунги и пожелания. По лицам других вожатых Коля видел, что они уже очень хотят, чтобы их всех, наконец, отпустили отсюда, из-под жаркого солнышка куда-нибудь в тенёк. Было завидно поварам, которые продолжали возиться в тени навеса и кухни, готовя ужин. Пожелав напоследок всех благ и творческих успехов, дядька в галстуке отступил назад, и к микрофону вышла Элеонора Робертовна. Коля рассеянно слушал… что-то про расписание, которое и так висело в каждом домике и палатке, про песню отряда, про дружбу, про успешную учёбу… Он почувствовал, что после сытного обеда, его на жаре начинает клонить в сон. Он мотнул головой и покрепче ухватился за шест с номером отряда. Вокруг послышались шепотки и оживление. Коля поморгал глазами и посмотрел на микрофоны. Там Элеонора уже представляла детям американского гостя…

– К вам, дорогие дети, из самой Америки, приехал наш уважаемый гость. Саймон Клеменс, прошу любить и жаловать. Вы все потом сможете с ним пообщаться.

Американец, лучезарно улыбаясь, кивал детям и вожатым, когда напротив Колиного отряда раздался удивлённый голос пацанки Вероники. – Чё, правда, американец? Чё, настоящий? Как-как его? Саймон?

Всё так же улыбаясь, зарубежный гость подошёл к микрофону, училка Наталья пододвинулась ближе, готовясь переводить, как над всей площадкой разнёсся громкий Вероничкин вопль.

– Са-а-аймон! Фак ю-у-у-у!!!

Американец так и остался стоять с открытым ртом. Директриса и Элеонора тоже лишились дара речи, дядька из администрации пучил глаза, застыв на месте. А училка Наталья вообще замерла соляным столпом, поднеся руку ко рту. Дети, не в силах удержаться, стали хихикать, а Коля остолбенело смотрел, как напротив него мучительно заливается краской вожатая из Брянска.

Глава 6.Отряд номер семь

Как Коля и предполагал, на пляж захотели пойти все. Нажарившись на солнце, они сначала сели в тенёк под навес столовой и стали держать совет. Постановили единогласно – сходить пляжными принадлежностями, переодеться в домиках и ровно через полчаса вместе идти на пляж. Коля слегка направлял разговор, особо не вмешиваясь и не на чём не настаивая. Он смотрел на ребят, кто как себя проявит: кто окажется побойчее и смышлёнее, а кто будет ведомый. Сейчас ребята разговаривали и обминались друг к другу. Коля с облегчением видел, что девочки уже негласно распределили роли. Лена Бабич казалось самой рассудительной и организованной. Она сразу выступила с инициативой пойти на пляж, и даже предложила полчаса, как время для сбора. Худенькая аккуратная шатенка Надя уже подружилась с ней, сидела рядом и как бы уже была её «правой рукой». Сутулая и застенчивая Леня Паньшина смотрела робко, будто заранее соглашаясь со всем, что предложат девочки. Только длинная Иоланда поглядывала на всех с загадочной улыбкой, как бы говоря, ах, так уж и быть, я согласна пойти на пляж, я, мол, снизойду, если вы меня попросите.

Ребята же общались в полголоса. Оказывается, спортивного вида Савинецкий Арсений и коренастый Елисеев Пашка были давно знакомы и ходили в одну секцию рукопашного боя. Худой и длинный Лёшка Свиридов, ни в какие секции не ходил, зато был одноклассником Савинецкого. Только толстоватый Славик Трегубин никого не знал в отряде и на вид был самым маленьким, не сколько по росту, сколько из-за своего гладенького детского личика. Исподволь выясняя все эти моменты, и наблюдая за ребятами, Коля всё больше и больше успокаивался. Трегубин уже с увлечением обсуждал с Пашкой отличия тренировок по самбо и рукопашному бою. Савинецкий и Свиридов что-то вместе вспоминали с прошлого выезда в лес всем классом, изредка перебрасываясь репликами с Пашей. Только смешной и сморщенный Женька-ёжик жался к ним сбоку и, чуть подняв плечо, как бы заранее отгораживаясь или защищаясь, и ловил каждое слово. «Журкин», вспомнил Коля его фамилию, «родители всё пропили»… Лёшка же Волчанский в общем обсуждении участия не принимал, вертел свою монету и, изредка поглядывая на ребят, хмуро думал какую-то свою думу. Ни своего отношения к пляжу, ни желания с кем-то поговорить, он не проявил. Зато уже не лез никого напрягать. Ну что ж, и то хорошо. Когда все разошлись переодеваться он один остался сидеть под навесом.

– А ты чего не идёшь переодеваться? – спросил его Коля.

– А оно мне надо?

– Мы на пляж все вместе идём.

– Ну и я пойду… – скривился тот. – Вместе. – Он презрительно выделил это слово, словно сплюнул. Мол, хрен с вами. Коля пожал плечами, пусть делает, как хочет. Ещё до построения, когда ребята одевали футболки, он успел сбегать в свой домик, скинуть берцы с раскалённых тяжёлых ног и надеть под штаны плавки, так что сейчас ему отлучаться необходимости не было. Он лениво смотрел на суету вокруг. Опять дымили котлы на кухне: дядя Миша с красным от жары лицом уже что-то обжаривал для ужина. Узбек Мансур возился с дровами, зачем-то перекладывая их. Сторож Семёныч, дымя сигаретой, зажатой в губах, тащил под навес здоровенную бутыль с водой. Коля почувствовал, как что-то мягко касается его ноги. Он опустил глаза под стол. Невесть откуда взявшийся черно-белый грязный кот тёрся об его штанину. Коля брезгливо отодвинул его ногой. Кот, презрительно глянув на него, не спеша подошёл к Волчанскому и стал тереться об него. К некоторому удивлению Коли, который искоса держал того в поле зрения, Лёха нагнулся и стал начёсывать кота за ушами. Тот благодарно жмурился и выгибал спину дугой.

Под навесом тем временем собирались и другие отряды. Суетливый Артём первый стянул всех своих ребят, и первый же отчалил на пляж. Марк в дальнем углу собирал вокруг себя сразу два отряда: свой и Данькин. Дядя Женя опять тащил за руку упиравшуюся Вероничку.

– Дядя Женя, чё я сделала? – орала та.

– Ты нас всех опозорила! Я тебя первым же поездом домой отправлю!

– Да, чё-о-о?!! – она продолжала вырываться.

– Да, ничё! Я тебе такой «фак ю» устрою, язык твой вырву и съесть заставлю!

– Да, я больше ничего по-английски не знаю-у-у!

Подбежала вожатая, та самая, из Брянска, и принялась отбивать Веронику из рук разъярённого дяди Жени. Тот с неохотой выпустил пацанку, но продолжал кричать.

– И никакого пляжа ей. Пусть на кухне помогает. Пусть воду носит! Пусть полы моет…

– Хорошо, хорошо, Евгений Николаевич, мы разберёмся… – вожатая покладисто кивала, успокаивая хромого мужичка, быстрее отводя Веронику под навес, к остальной группе.

Коля встал из-за стола и потянулся разминаясь. Вожатая в полголоса отчитывала Веронику, та в ответ что-то бубнила. Под навес зашла мелкая Вичка, держа на руках щенка. Тот выглядел объевшимся и измученным. Она остановилась, оглядываясь и крутя головой по сторонам. Щенок дёргался и пытался покинуть её гостеприимные руки.

– Отпусти его. Он устал уже. – Сказал Коля, с улыбкой глядя на пухленькую козявку. Та подняла голубые глаза на Колю и ответила.

– Это Колбасёныш. А я его мама.

– Его мама – во-он там. – Коля показал на Хрюшу лежавшую в тени кухни. – Отпусти его к ней. Он к маме хочет.

– Ладно. – Вичка с грустью разжала руки и щенок, не веря своему счастью, быстренько затрюхал под кухонный навес.

– Ну вот, молодец. – Похвалил её Коля. Вичка неожиданно, с детской простотой, взяла его за руку.

– Мне уже четыре с половиной года. – Сообщила она важную информацию. – А тебя как зовут?

– Коля. – Он чувствовал себя немного растерянно.

– Здесь ещё киса была, ты видел? – спросила она.

– Э-э… – Коля немного помялся, не желая подставлять кота. – Кажется, киса убежала…

– Да? – Вичка, не отпуская Колиной руки, смотрела по сторонам. – Нам ему имя дать надо.

Коля скосил глаза – грязный безымянный кот беззаботно дремал развалясь у ног Волчанского. Тот сидел, прикрыв глаза, то ли тоже кемарил, то ли опять думал о чём-то своём. Неподалёку вожатая брала с Вероники честное-пречестное слово, что та больше не будет кричать американскому гостю гадости. Первым из Колиного отряда пришмыгал Женька-ёжик. Прижимая пакет с полотенцем к груди, он быстро сел на лавку рядом с Колей, подальше от Волчанского. Потом, все вместе, подошли другие ребята. Вскоре показались девочки. Лена Бабич вместе с Надей Клименко шли впереди, Лена Паньшина семенила за ними, держа пластиковую сумочку, и чуть позади, в длинной до пят свободной светлой юбке, в широкой соломенной шляпе, вальяжно шествовала Иоланда Пономарёва.

– Коля, Коля – Коля почувствовал, что его дёргают за руку. Он глянул вниз на малявку. Та доверчиво смотрела на него большими голубыми глазами.

– Я какать хочу.

Коля потерялся. Он замотал головой по сторонам, ища помощи. Ближе всех была эта вожатая с Брянска.

– Эй, слышь, э-э… подруга!

Та удивлённо посмотрела на него.

– У нас это… – Коля смущённо тряс Вичкиной рукой. – Проблема, в общем.

Та, подошла и, выслушав Вику, понимающе улыбнулась. – Решим сейчас вашу проблему. – Она взяла Вику за руку и ушла. Коля облегчённо перевёл дух. К таким поворотам в воздушно-десантных войсках их не готовили. Он посчитал своих подопечных. Все были в сборе.

– Ну, что, по коням?

*****

Он лежал, греясь на песке, и задумчиво смотрел на ребячье мельтешение на пляже. Оказывается Данил с Семёнычем и ещё каким-то работягой, успели по краям пляжа поставить туалеты. Вырыли ямы, вкопали по пять шестов и обшурупили фанерой. Получился туалет с боковым входом. На другом конце пляжа уже стоял точно такой же. Теперь Данил что-то обсуждал со своей группой, а Семёныч с другим рабочим расставляли по пляжу большие раскладные зонтики. – Это они клёво придумали. А то детям головы напечёт. – Лениво размышлял Коля. – Ни он, ни детдомовские, никакого головного убора не взяли. У него, конечно, был с собой в сумке, берет с училища, но Коля, почему-то подумал, что с беретом будет лёгкий перебор. Он здесь, всё-таки, вожатый. Водить малышей в туалет и вытирать им носы в берете? Смешно. И сам Коля, и все его подопечные уже успели окунуться в море, теперь обсыхали и грелись на песке. Только Волчанский, как держался один, так и продолжал сидеть, вроде и рядом, но, всё равно, наособицу. Пока шли на пляж, он снова попытал счастья, на этот раз, за каким-то делом, прицепившись к долговязому Свиридову. Кепку, что ли хотел у него отжать? Коля шёл впереди и скорее слышал, чем видел все эти разборки. Он слегка замедлил шаг, прислушиваясь к перебранке и пока не торопясь вмешиваться. В этот раз всё решилось гораздо быстрее. Свиридов просто послал Волчанского, а Пашка с Арсением сразу дали ему по тумаку. Видимо у ребят уже была договорённость на этот счёт. Лёха зашипел и опять злобно пообещал разобраться со всеми вместе и с каждым в отдельности. Но его уже никто не боялся. Женька-ёжик, оправданно опасаясь, что Волчанский теперь сорвёт злость на нём, торопливо семенил рядом с Колей. Девочки шли следом за мальчишками и в молчании наблюдали всю эту сцену. Скоро, наверное, и девчонки начнут его бить, лениво думал Коля, наблюдая за детдомовцем. Тот сидел на песке, так и не раздевшись и не сходив к воде. Он, иногда поглядывая по сторонам, снова возился с монетой, то легонько бросал её в песок, то засыпал, то откапывал её, и думал-думал какую-то свою думку.

Семёныч с напарником подошли к их отряду, и теперь расставляли большой складной пляжный зонт прямо над Колей. Кто-то из ребят сразу переполз в тень, кто-то наоборот, вылез из-под тени на солнце. Женька, который, прибежав с моря, сразу плюхнулся рядом с Колей, по другую сторону от Волчанского, теперь, как испуганный зверёк вертел головой, пытаясь понять, будет ли перемещаться вожатый, чтобы, если чего, дунуть вслед за ним. Девочки, намазавшись кремом от загара, почти все перешли под зонт.

– Я на Триозёрье была, очень похоже. – Иоланда вытянув длинные ноги и прикрыв их тонким пледом, смотрела на море, отвечая кому-то. – Только здесь пляж меньше и уютнее.

– А мы в Таиланд всей семьёй ездили зимой. Там на пляже песок белый-белый и мелкий как мука. И пальмы растут кокосовые. Папа с мамой меня кремом мазали и в тень загоняли, а сами обгорели. – Надя Клименко задумчиво перебирала пальцами песок.

– Все по этому Таиланду с ума сходят, подумаешь… Здесь тоже неплохо. – Иоланда надела свою шляпу и оперевшись на руки, смотрела на высокую скалу.

– Не были мы ни на какой Таити, нас и здесь неплохо кормят. – То ли соглашаясь, то ли смеясь, вставила Лена Бабич. Надя улыбнулась, а Иоланда только искоса взглянула на неё и ничего не сказала.

– А у нас в Уссурийске моря нет. – Тихо сообщила Лена Паньшина.

– Море есть. Воды нет. – Отстранённо поддержал разговор коренастый крепыш Пашка. Иоланда хмыкнула.

– Нету моря. – Несмело возразила ему Лена.

Трегубин Славка и Лёша Свиридов, нажарившись на солнце, тоже заползли в тень.

– Ну, чё, отряд номер семь, будем песню сочинять? – Это опять проявилась Лена Бабич. – Уважаемый вагоноуважатый Николай. – Обратилась она к Коле. – Есть ли вас, мысли, какую песню бы нам сделать?

Коля перевернулся на спину и сел жмурясь. Он почти задремал под шум волн и болтовню детей.

– Какую песню? – глупо спросил он.

Девочки и пацаны заулыбались, а кто-то даже засмеялся.

– Ну как же, у нас сегодня задание всем перезнакомится и написать песню нашего отряда. – Со строгой улыбкой, укоризненно, пояснила Лена Бабич. – Другие, вон, уже сочиняют.

Вырастет, училкой будет, наверное, думал Коля, глядя на неё. Он стряхивал с боков налипшие песчинки, и с трудом вспоминал, что да, на построении Элеонора что-то такое тарахтела. Он покрутил головой, всматриваясь. В Артёмовском отряде слышался смех, и кипело радостное оживление. Там первую скрипку задавал сам Артём. Постоянно шутя и прикалываясь, подбадривая ребят к творчеству, он что-то торопливо писал на каком-то бумажном огрызке. – Потом красиво перепишем и на наш шест повесим, пусть все нашу песню выучат! – крикнул кто-то из его отряда.

Наталья, училка из Уссурийска, как там её, Канкина что ли, расположилась поодаль, в тени деревьев, что росли на стыке песка и скал. Там, за кустами Коля заметил ещё одно сооружение, которое проглядел ранее. Жестяная коробка для переодевания, судя по ржавчине, поставленная в какие-то незапамятные времена. Её не так давно пытались красить, скорее всего, в прошлом году, и краска местами успела облезть. Канкина уже окунулась в море и теперь сидела среди своих подростков, накрыв плечи накидкой и аккуратно расположив на коленях блокнот. Обсуждая с детьми песню отряда, она методично записывала их идеи. Чуть ближе этот рыхлый Андрюха из Москвы, встал под зонт и, тряся перед собой выставленными ладошками, что-то растолковывал своим ребятам. Баптисты же, свели все свои отряды вместе, расположившись, как бы немного в стороне, как раз напротив маленького «бассейна» из камней. Из этого лягушатника уже торчали Вичкины косички из-под панамки, их обладательница сидела по пояс в воде, а рядом плавало пластмассовое синее ведёрко и жёлтый совочек. Коля обратил внимание, что никто из «этих» в воду не полез, они все таки сидели одетые, только Марк и Данил разулись и закатали штаны до колена. Все синие майки сидели рядком под зонтиками, а рядом копошились их отряды. Он, ещё раз разглядывая девушек, опять внутренне удивлялся: чего это они все такие блёклые, невыразительные, какие-то. Юбки длинные, волосы длинные… Без косметики, без серёжек. И вроде лица как лица, а взгляду зацепиться не за что. Овцы какие-то серые. Сидят, кивают, Даньку слушают. О чём шёл разговор, Коле слышно не было, но судя по всему, там были заняты тем же самым. Похоже, только Николай проспал задание, хорошо, хоть Лена Бабич была начеку.

– Ну, это… – начал Коля. В голову вообще ничего не шло. Как-то не приходилось ему до этих пор сочинять песни. Да и с чего бы? Что он, композитор-Айвазовский, что ли? Вот Лёха Рокот, он бы смог, да. Он всё хорошо делал. А Коля Молот хорошо выбивал двери. Он опять покосился на Артёмовский отряд – вот где с этим проблем не было. Тот сможет нажарить песен хоть на весь лагерь. «Попросить помочь, что-ли?», мелькнула трусливая мысль. Он снова перевёл взгляд на своих подопечных. Может они, что-нибудь изобразить смогут? – Ну, это… – повторил он. – Дело хорошее. Давайте ваши идеи.

– Хорошо. – Ленка с готовностью повела первую скрипку. – Только надо, чтобы каждый сказал что-то своё, а мы из этого сделаем общую компиляцию.

Коля ошалело покосился на Бабич. Она сказала «компиляцию». Коля пару раз слышал это слово на обсуждении дипломных работ в училище, и был уверен, что это что-то военное. Эта умная девчонка точно училкой будет или вообще профессоршей. Значит ей и вести обсуждение, а он ей будет поддакивать, ну и может где-то поправлять. Коля, всё ещё удивляясь внутри, кивнул ей: давай, мол, жги. Ленка Бабич выдохнула как перед стартом и обвела всех взглядом: ребята молчали и переводили растерянные взгляды с неё на Колю.

– Ну, ребята, вспоминаем маршевые песни! Или любимые песни!

Ребята сидели и молчали.

– Вы главное идеи кидайте. Любые. А мы их раскрутим. – Подбадривала их Бабич.

– Орлята учатся летать… – неуверенно промолвила Лена Паньшина.

– Так, хорошо! – ободрила её Бабич. – Песня ритмичная и энергичная. Как вариант подойдёт. Ещё мысли?!

Остальные продолжали молчать. С мыслями было туго.

– Так, – Лена Бабич вдруг обернулась к Волчанскому. – Лёша, а ты что предложишь?

Лёха Волчанский дёрнулся от неожиданности и выронил свою монету.

– Я? – удивлённо просипел он, поперхнувшись слюной.

– Ну да, ты. – Горячо ответила Лена. – Ты из нас самый взрослый и опытный.

Лёха поёрзал, видимо впечатлённый такой характеристикой, и вдруг выдал. – Кто шагает дружно в ряд… пионерский наш отряд…

– Молодец! – рубанула ему Бабич. – Отлично. Можно взять за рабочийвариант.

Тот пожал плечами, сплюнул на песок и опять гаденько ухмыльнулся, принимая свой обычный вид.

– Отличная речёвка и все её, наверное, слышали. Надо только слова подобрать соответствующие…

– Наш бравый отряд? – неуверенно сказал Паша.

– Топает в ряд! – хихикнул Свиридов.

– Да-да, то, что надо! – Бабич кивала головой. – Надька, доставай записнуху свою.

– Пионеры – всем примеры. – Славик Трегубин улыбался: типа, он только пошутил.

– Пионеров уже нет. – Вставил кто-то.

– Ну и что! Тоже запишем! Карябай, Надька!

Коля облегчённо отвёл взгляд, выпадая из обсуждения. Похоже, его помощь тут и не требовалась. Глядишь, сейчас ребята сами что-нибудь сварганят. Хорошо, что у него в отряде есть такая Ленка. Что там у других? Москвич продолжал свою речь, что-то вещая ребятам. Ему уже внимали вяло. Кто-то из его отряда тихонько подполз к Артёмкиному и слушал их обсуждение. Там уже шикали на него и, понижая голос, решали, что песню нужно отрепетировать в лесу. Коля продолжал лениво наблюдать вокруг. Интересно, а что американец делает? Пойти, ещё окунуться, что ли? Мысли, как кисель, растекались в разные стороны. Чё там у этой «англичанки»? Ага, они уже всем отрядом пошли купаться. А вот и наш американ… Снял кепочку свою и ходит в одних оранжевых шортиках… а, это плавки у него такие. Волосы развиваются… мальчик-милашка. Правда стройный, подтянутый – что есть, то есть. На лицо слащавый какой-то… Как певец этот, Стошневский, кажись? Или Губкин? Ходит, улыбается. Наверное, девчонкам нравится. Коля не удержался и фыркнул, вспоминая Вероничкин вопль. Возникло дурацкое мальчишеское желание вскочить и заорать на весь пляж то же самое. Дурной пример, и вправду, заразителен. А где эта пацанка, кстати? Не взяли на пляж? Коля пошарил глазами по берегу. И тут и там мелькали подростки. Где-то плескаясь в воде, где-то валяясь на песке, на солнце, и в тени зонтов, с вожатыми и без, по парам и по одиночке, везде, пестря разноцветными плавками и купальниками, были дети. Может с Вичкой в лягушатнике? Нет. И Вички тоже там уже нет. А она-то где? Ага, вон, под зонтом спит, укрытая покрывалом. «Эта» из Брянска её спать уложила, однако. Вероничка, кстати, в её отряде. Как её зовут-то? Да, ладно, какая разница. Овца, её зовут. Он продолжал, зевая наблюдать. Артёмовские опять искупнулись и собирались двигать в лес – репетировать. Пойти, что ли, тоже окунуться или полежать ещё. Мысли, словно вязкая масса, загустели сильнее, и Коля опять начал клевать носом.

– Марк! Артём! Быстрее!!! – Коля вздрогнул от резкого крика. Данил с застывшим лицом бежал вдоль по пляжу. Вдруг вприпрыжку, почти наперерез ему, со всей силы пронёсся Марк. Данил что-то кричал ему. И тот, срезав угол у воды, напрямик побежал к высокой чёрной скале. Данил, странно приседая, отчаянно спешил следом, но отставал. Коля вскочил на ноги, ещё ничего не поняв. Он смотрел им вслед. Марк был обут в кроссовки и поэтому бежал быстрее. Босые ноги Данила, где вязли в песке, а где натыкались на камни, поэтому он отставал. Коля смотрел в ту сторону и никак не мог сообразить, в чём причина переполоха. Вдруг рядом, резко вскрикнув и взяв с места вперёд, пронёсся Артём. Да, что ж произошло-то? Коля быстро зашарил взглядом по пляжу и далее, по скале, на которую уже начинал взбираться Марк…

Вот! Коля взвыв, сделал рывок вперёд и остановился лихорадочно соображая.

На отвесной чёрной скале, почти посередине, белела чья-то фигурка, переминаясь с одного уступчика на другой. Вот подросток попробовал задом отпятиться назад, но нога скользнула по скале… руки нелепо взмахнув, приклеились к стене камня. Вот он попробовал сделать шаг вперёд. Получилось. Но, надо было оторвать руки от скалы, чтобы перейти далее, на уступчик побольше. Неловко изогнувшись, продолжая держаться за выбоину в скале, фигурка нащупывала шаг ногой… Снизу уже лез Марк и что-то кричал. А! – Не шевелись! – Но фигурка пыталась самостоятельно выйти из неудобного положения… что-то посыпалось из под ноги… И Коля тоже побежал вперёд, уже на бегу видя, как оступаясь босыми ногами вслед за Марком по узкой лесенке из скальных щербин и уступчиков начинает карабкаться Данил, что-то крича. А за ним уже подбегал Артём и, судя по всему, собирался лезть следом. – Да, где ж вам там всем развернуться-то? – в отчаянии мысленно закричал Коля. А фигурка, вопреки предостерегающим крикам, всё пыталась нащупать нужный выступ и повернуться. Короткая стрижка, кажется пацан. Стой! Куда ж ты!!! Коля видел расширенные глаза, лицо в пол оборота… Вот рука оторвалась от стены и переместилась ближе к туловищу. Он пытался ухватиться надёжнее и неловко закачался на одной ноге. – Сейчас упадёт! – Коля через воду побежал к камням, что чернели внизу, под скалой. – Успеть! Только бы успеть! – Его ноги быстро били по воде, с шумом расплёскивая её в стороны. Вот нога провалилась вниз. Коля еле удержал равновесие, и сделал рывок, полуплывя-полубежа в воде. Вот камни! Коля не смотрел вверх, он боялся увидеть, как пацанёнок упадёт. Он ухватился за край камня… рука соскользнула вниз и Коля рухнул в воду… – Да, чтоб тебя!!! – Он, стиснув зубы, резко распрямился и опять ухватился за скользкую грань камня, группируясь и рывком выкидывая своё тело из воды. Получилось. Он вскочил на сухие камни и, бросаясь к чернеющей стене, с отчаянием вскинул глаза кверху. Он только успел среагировать на грани инстинкта и каких-то неведомых глубинных рефлексов. Вытягивая руки в броске, и, мгновеньем позже подставляясь всем телом, он, подхватил падающую фигурку! По инерции, ещё летя вперёд, к скале, но уже сбитый в полёте тяжестью внезапной ноши, выгибаясь и падая назад, он ещё успел оттолкнувшись ногой назад от скалы, сгруппироваться для падения… Напрягаясь всем теломи расшибая локти о камни, он рухнул назад.

Он не отключился, и, даже не ударился головой. Тупая боль в локтях доходила медленно, как смысл неумело рассказанного анекдота. Ненужно и некстати. Он неловко пошевелился под тяжестью и зашипел. Теперь боль в локтях в полной мере дошла до сознания. Больше всего болело слева. Мальчишка на нём вдруг зашевелился, поднялся и сел на камни рядом, глядя на него. Коля, опёршись на ладонь, тоже приподнялся.

– А, это ты! – Вероничка, казалось, была не очень удивлена. – А я чуть не упала. – Добавила она, удивлённо улыбаясь щербатым ртом.

Коля, молча дыша, смотрел на неё. Его начинало мелко трясти. Он глубоко вздохнул и, охнув, встал на ноги. Рядом вставала на ноги Вероника.

– Эй, вы там! Целы? – прозвучало сверху. Коля медленно поднял голову. На него со скалы, с разных мест, смотрели Марк, Данил и Артём.

– Пойдёт. – Буркнул Коля. – Пошли. – Он взял Веронику за руку, прошёл вбок по камням и они слезли в воду ближе к пляжу. Воды тут было по колено. «Надо будет в следующий раз здесь бежать», машинально подумалось Коле, «если ещё раз, вдруг»…

Он почти не замечал, как к ним бежали другие вожатые, как, корячась, спускались со скалы Данил с Марком и Артёмом. Словно размыто, промелькнуло лицо училки с прижатой к губам ладонью. Семёныч со своим напарником-рабочим с открытыми ртами, ребята и девчонки с других отрядов будто во сне мелькали перед лицом… Находясь во власти отходняка, он передал кому-то Веронику и дошёл до своего зонта. Ребята испуганно таращились на него. Коля медленно опустился и сел в тенёк.

– А мы песню почти сочинили. – Вдруг сказала Надя Клименко.

– Да? Молодцы. – Коля лёг на песок и закрыл глаза.

Глава 7. Утро доброе

Утром будильник на телефоне зазвонил, как ему и было приказано. В шесть двадцать. Коля, смахнув с лица сонную одурь, вскочил на ноги, и бодро отправился в санузел. Впереди были бег и упражнения. Коля решил не носиться по лагерю, как в прошлое утро – слишком много теперь вокруг было людей. Левый локоть ныл, и ночью Коля чувствовал сквозь сон, как саднят раны на руках. Но переломов не было, левый сустав он просто сильно ушиб, это ничего, это можно игнорировать. Через пару-тройку дней всё пройдёт само. А на правом локте, так и вовсе была только содрана кожа.Коля быстро одевался. Штаны и кроссовки, а майка подождёт… потом в душ, и он будет готов к новому дню. Коля, легко касаясь земли ногами, выбежал из лагеря и понёсся по дорожке к морю.

Вчера, когда они вернулись с пляжа, Элеонора вилась вокруг него и кудахтала, причитая. Потом потащила в медпункт. Там, эта миловидная фельдшер Алина, строго и раздосадовано глядя на Колю, будто он был не герой, а какой-то хулиган, обработала йодом ссадины. Коля попытался было улыбнуться ей и как-то завязать разговор, но она, словно бы упреждая именно такой поворот событий, на шутки не отвечала, разговор не поддерживала и быстренько выпроводила его вон. Коля был сбит с толку, идаже немного обижен. Ничего плохого он уж точно не сделал. Девочку спас, за что же с ним так неласково-то? Мол, не думай, что ты герой и тебе теперь всё можно. В таком, что ли, ключе? Коля ничего такого и не думал, но эта необоснованная холодность и пренебрежение его задела.

Зато в глазах ребят, он теперь был точно герой. Уже все вокруг перешёптывались, что Коля то ли десантник, то ли спецназовец, то ли тайный спецагент работающий под прикрытием. Женька-ёжик смотрел на него с немым обожанием и всё также молча увивался вокруг. Девчонки и ребята тоже гордились, что Коля вожатый именно в их отряде. Один только Волчанский, так и не искупавшись, засунув руки в карманы, демонстрировал презрительное пренебрежение ко всему на свете. За ужином ребята прочитали Коле тот текст, что у них получился, но у него как-то плохо получалось сосредоточиться. Он, вроде бы и одобрил, но предложил с утра ещё раз обсудить, как у них выражались в училище – «надев сапоги на свежую голову». Ребята посмеялись, переваривая солдатский юмор, а после ужина все вместе они принялись выполнять очередное задание. Надо было нарисовать символ их отряда и дать отряду название. Все сидели по своим столам, обсуждая и споря, и только неуёмная Вероника, таская за собой Вичку, бегала от одного стола к другому. Иногда под навесом столовой появлялся дядя Женя, тогда Вероника с Вичкой лезли под чей-нибудь стол и пережидали. Под очередным столом Вичкой был обнаружен грязный кот, который немедленно был принят в её добрые детские руки. Коля это понял по жалобному мяву. Он, как и в прошлый раз, отдал обсуждение на усмотрение Лены Бабич и теперь сидел, лишь изредка вставляя реплики. Песенка-речёвка получилась на взгляд Коли неплохой. В одиночку бы он точно такое не придумал.

Вот идёт отряд наш бравый!

Левой-правой! Левой-правой!

Мы, ребята, всем примеры!

Правой-левой! Правой-левой!

Мы забыли про отбой!

Мы готовы – рвёмся в бой!

По прямой и по кривой!

Без победы не поедем мы домой!

Ой!

Ожидайте нас с победой!

Правой-левой! Правой-левой!

Не найти на нас управу.

Левой-правой! Левой-правой!

Не удержат нас заставы!

Ни вокзалы, ни канавы!

Потому отряд наш бравый!

Дайте выпить нам какавы!

Ой!

– А почему в конце «Ой!»? – спросил Коля.

– Ну, как… для рифмы и просто для смеха. – Пожала плечами Лена Бабич.

– Да? – он посмотрел на ребят. Все глаза смотрели на него, ожидая решения. Коля был не против, но он просто не знал, как вообще такие вещи, как песни появляются на свет, и от этого чувствовал неуверенность. Эх, был бы рядом Лёшка Рокот, опять с тоской, подумалось ему.

– А при чём тут вокзалы?

– Это Лёша сказал. – Надя Клименко мотнула головой на Волчанского. – Он нам сказал, что однажды он убежал и его на вокзале ловили. А он всё равно удрал и сел на поезд.

– Вам что, не нравится? – спросил Пашка.

– Да не, нравится. Молодцы. – Похвалил их Коля. – Вообще, классно! – Он, вдруг понял, что дети действительно старались и теперь им очень нужно его одобрение. – Давайте-ка ещё раз, пропойте тихонечко. – Попросил он их.

Клименко, Савинецкий и Трегубин тихими голосами ещё раз ритмично прочитали песню. Иоланда смотрела с насмешливым любопытством, а Лена Паньшина робко улыбаясь, кивала в такт. Женька вертел сморщенной мордашкой, переводя взгляд с ребят на Колю и наоборот. Казалось, он был готов поддержать и тех и этих, и теперь смотрел, куда подует ветер.

– Ну, классно! Вот теперь вижу, что здорово! – Коля поднял большой палец вверх. – Отлично!

Ребята расслабленно заулыбались и снова зашумели. – А как мы наш отряд назовём?

– Бравый! Как в нашей песне. – Предложила Бабич.

– Да, ну, как собачья кличка: Верный-Алый-Бравый. – это неожиданно вставил свою копейку Волчанский.

– А ты, Женька, что думаешь? – Коля решил спросить рыжего ёжика, который до сих пор вообще не сказал ни слова. Тот испуганно заёрзал и попеременно смотрел то на Колю, то на ребят, то на Волчанского.

– Можно Бравый, так корабли называют. Неустрашимый, Отважный или Решительный. Мне Бравый нравится. – Голос у Женьки оказался тихий с шепотком и немного прерывистый, как и все его движения. Ребята радостно загомонили, одобряя Женькину реплику. – Молодец! Точно! – шумели они. – Значит, Бравый! Как боевой корабль! – Женька-ёжик, вжав голову в худые плечики, испуганно глядел на Колю, одобрит ли. А он, вдруг вспомнил, что и, правда, так называли корабли, «Неустрашимый» он точно слышал. Теперь и все ребята вопросительно смотрели на вожатого.

– Ну, хорошо. Пусть Бравый. Я – за!

– Единогласно! – завопил Савинецкий.

Лёшка Волчанский презрительно хмыкнул, отворачиваясь.

Отбой наступил в 22.00.

Коля бежал, размеренно отбивая такт, на память, напевая вчерашнюю песню – правой-левой! – правой-левой! – ожидайте нас с победой! – и канаву и какаву – и вокзалы и заставу! – а ещё Марусю-Клаву – ой!

Он бежал через лес по вчерашней тропинке к пляжу. Вдруг, среди деревьев он увидел Даньку. Тот выходил из леса в сторону лагеря. Заметив Колю, он приветливо поднял руку, но Коля пробежал мимо, не глядя на него, типа, не заметил. Дальше шло ускорение, потом сразу медленно, а затем тропинка пошла вверх, переваливая через заросший берёзами и дубами холмик. Подъем, Коля пролетел с ускорением: – не удержат нас заставы – левой-правой! – Он с разбегу попытался сделать кувырок в воздухе – ой! – получилось по кривой. – ой! Коля быстро вскочил на ноги и побежал дальше, с радостью чувствуя, что вчерашнее падение не сильно отразилось на здоровье. Только локоть побаливает, да и он скоро пройдёт.

Он резко остановился, вылетев на кромку пляжа у самого спуска вниз. Скала торчала нелепым тёмным пятном на фоне изумрудного моря, жёлтого песка и стремительно синеющего неба. Это откуда же вчера летела Вероника? Коля, сбегая вниз, сделал ещё кувырок – мы готовы – рвёмся в бой! – В этот раз кувырок получился на отлично: – по прямой! – ой!

Он спружинил обутыми в кроссовкиногами, выпрямился и подбежал к скале. Ломаная линия сколов, уступов, и неровных выбоин уходила от пляжа, наискосок вверх по скале. Лесенкой и назвать-то это было нельзя, но, вот, дальше шли широкие пологие выступы, почти в ряд прямой линией, затем резко скрываясь из глаз, уходили за скалу. Отсюда было не видно, скала закруглялась, и следующие ступеньки были скрыты её массивом. Коля вглядывался, примериваясь начать восхождение, и рассчитывая путь.

– Надо лезть не так. – Вдруг раздалось рядом. Коля чуть не подскочил от неожиданности. Ну, конечно, сзади тихонько подошёл Данил. Он не скрывался, просто мягкий песок глушил шаги, а Коля засмотрелся на скалу, вот и проворонил.

– Тут, на те широкие ступеньки смотреть не надо. Они как раз и приведут туда, где вчера Вероника сорвалась. Там есть другой путь. – Данил подошёл и встал рядом.

– Ну и какой? – нехотя произнёс Коля.

– Так не расскажешь, тут показывать надо. Пойдёшь за мной?

Коля кивнул на скалу, давай, мол. Данил первый полез по выступам и почти сразу добрался до широких уступов-ступеней уходящих за скалу.

– Вот, смотри! – Они стояли на первой ступени. – Глаза и ноги сами просятся пойти широким путём, но там дальше обрыв, именно в том месте, где кажется, что сейчас поднимешься выше. Обман. Гибель. Идти надо узкими уступчиками – вот. – Он вдруг показал Коле ямку в скале, куда вполне можно был поставить ногу. Она была в тени и сливалась с чернотой скалы. – А дальше, – продолжал показывать Данил, – вот туда! – Серо-бурый каменный желвак выпирал из тёмной скалы инородным предметом. – Он будто стёсан сверху, нам отсюда не видно. А вот с него уже можно почти как по лестнице пройти совсем спокойно. Там ещё площадочка есть, затем щель в скале, как раз человеку пройти, и вот за ней уже плоская вершина. Самый верх. – Данил улыбался рассказывая. – Ну что, пошли?

– Пошли. – Буркнул Коля.

Данька полез первым, показывая, куда и как ставить ноги, а Коля лез, карабкался следом и запоминал. Ага, желвак из бурой породы, действительно был, как будто срезан и на него можно было встать, даже двоим, если прижаться друг к другу. Здесь Коля остановился и немного перевёл дух, а Данька уже стоял выше.

– Вот, тут ещё две ямки небольшие, а дальше, как по проспекту. – Сказал он, развернулся к скале, и в несколько движений скрылся из глаз. Коля последовал за ним. Буквально через минуту он вышел по достаточно широким уступам на площадку и осмотрелся. Метра четыре в длину и почти столько же в ширину, прорезанная трещинами с мелкой травой и камешками, она представляла собой неправильный прямоугольник, где-то до половины окружённой скалой, а с другой половины резко обрываясь и падая отвесной стеной. Коля подошёл к краю и осторожно посмотрел вниз. Там чернели камни и, чуть поодаль, шумело море. За камнями оно было тёмного синего-зелёного цвета, там сразу начиналась глубина. Он огляделся – какая же здесь была высота? Вокруг всё было неровное, и скалы и земля, даже море изрезанное камнями и скалами, которые дальше открывались взору, казалось было неровное.

– Сколько здесь? – спросил он Данила, стоящего рядом.

– Не знаю. По ощущениям, до камней и моря, этаж четвертый, может чуть больше.

Коля кивнул, он сам примерно так и оценивал.

– Интересно дальше. Смотри. – За выступом скалы, как Данька и говорил, обнаружился проход, будто щель или проём в скале наверх. Коля увидел, что внизу дыбились каменные желваки на подобии ступеней. Он прошёл вслед за Данилом, обтирая плечами скалу, сделал последний шаг и вдруг оказался на самом верху. Большая ровная площадка, почти без неровностей – Коля присвистнул – можно было хоть вертолёт сажать, простиралась узким треугольником метров на пятнадцать и сужалась острым углом, за которым, крошась и ломаясь, уходила тонкой каменной волной дальше влево и вниз-вниз, выпирая узлами разнообразной каменной породы, в основном серой, она исчезала в разломах и трещинах, петляя и сходя на нет.

– Тем путём не пройти, хоть и может показаться, что можно. Путь только один. Тот, которым мы забрались. – Упреждая его вопрос, сказал Данька.

Коля стоял и смотрел вниз. Вид и вправду был великолепный. Глядя прямо можно было видеть море во всю ширь, не считая островов, что тонули вдалеке в бледной дымке. Слева, как на ладони был виден весь пляж, обрыв скалы за лагерем, с которого Коля чуть не свалился в первый же день, а справа была маленькая бухточка отороченная скалами и торчащими из-под воды камнями. Ещё левее, та самая искрошенная линия каменной гряды, уходившая вниз и терявшаяся в щелях и глыбах косо обломанных скал. За ними бескрайним простором зеленели лесами приморские сопки.

– Да, красиво тут. – Он подошёл к самому краю. – Высоко.

– Да. – Данька подошел, становясь рядом. – Здесь ещё выше.

Они какое-то время стояли, молча разглядывая раскинутый у их ног пейзаж. А Коля понемногу начинал чувствовать подступающее и тихо разгорающееся внутри раздражение. Чего это Данька припёрся за ним на пляж? Кто его звал? Стоит рядом, как милый друг, разве что руку на плечо не положил. Ага, ему только дай волю и попадёшь в ту же ловушку, что и отец… Ничего, с Колей этот номер не пройдёт.

– Слушай, Даня. – Коля развернулся к Данилу, который стоял рядом, глядел вдаль и тихо улыбался каким-то своим мыслям. – А зачем ты за мной на пляж пришёл?

Данил повернулся и, продолжая улыбаться сказал.

– Да вот, заметил, что ты меня заметил, но сделал вид, что не заметил. – Он сам усмехнулся своему ответу. – Поэтому решил, что раз ты сделал вид, что меня не заметил, то и я сделаю вид, что не заметил, что ты меня заметил. – Он почти смеялся, говоря.

– Ну, и на хрена? – сознательно обострил разговор Коля, закипая. Данил только вздохнул, продолжая улыбаться.

– На хрена? – Коля буравил его взглядом.

– Ну, как? – Данил сделал вид, что не заметил обидного слова. – Ты ведь на скалу бы полез…

– Ну и что?

– Ну как, «ну и что»? Ты бы застрял именно там, где вчера застряла Вероника, и кто бы тебя теперь ловил, а? – Он опять улыбнулся.

Коля почувствовал, как краснеет его лицо. До него дошло. Он чуть не заскрипел зубами от досады. Этот баптист оказался прав. Ведь всё верно, он бы именно так и сделал. Он сам полез бы на скалу, не зная броду, радостно протопал бы по широким ступеням, полез бы выше, и оказался в той же самой ловушке, что и Вероника. Только он массивнее и тяжелее девчонки. Долго ли он смог бы продержаться там? Коля всё также продолжал таращиться на Данила не зная, что ответить. Тот, однако, наслаждаться триумфом не стал, ещё раз коротко, понимающе улыбнувшись, он сказал.

– Давай спускаться.

Пока спускались, Коля взопрел от напряжения. Надо было идти очень осторожно. Один неправильный шаг грозил падением. Он шёл строго за Данилом, наступая за ним чётко след в след, камешек в камешек, уступ в уступ.

Вот и пляж. Колю потихоньку отпускало напряжение, но он продолжал чувствовать себя неловко. Данька молча шагал рядом, только поглядывал на часы. Скоро утренний сбор вожатых. Пока шли до лагеря, смущение прошло, и снова забурлило раздражение. Данил, как будто чувствовал это, он шёл и не говорил ни слова. Только в лагере, перед тем как разойтись, он вдруг сказал.

– Кстати, Коля… Спасиботебе, что спас вчера Веронику. – Он примирительно улыбался.

– Себе оставь. – Бросил Коля, уходя в душ.

Заходя в конференц-зал, Коля притормозил у кабинета Валерия Вадимовича. Оттуда доносились взволнованные голоса. Коля прислушался: с дядей Валерой вполголоса спорила Элеонора Робертовна.

– … ну а зачем вы про Ленина песни ставите? Они сейчас-то детям, зачем нужны?

– Это наследие советской эпохи. – Сварливо отвечал ей Валера. – Это наша история, под эту песню и я когда-то в пионерлагере маршировал.

– Ну, хорошо, а про марихуану вы зачем включаете? – недоумённо вопрошала Элеонора.

– Это современная молодёжная песня. – Назидательно отвечал ей Валерий. – Ребятам нравится.

– Да, с чего вы взяли, что им нравится? Мы их тут учить должны, а не развращать. Марихуанна. Тьфу!

– А там и поётся, «не бери её»! Вы в слова-то вслушайтесь! – не сдавался он.

– Да зачем мне в слова эти гадкие вслушиваться? Вы подберите музыкальное наполнение, которое концептуально бы увязывалось с тематикой нашего лагеря. Это молодость! Юность! Задор! Свершения!

– Я именно так и делаю. У меня есть чёткая музыкально-контекстуальная концепция, и я строго придерживаюсь её.

– Да, где там концепция? У вас там мешанина какая-то! Зачем вы ребятам при въезде песню про сироту-мамонтёнка включили? Чтоб они заплакали и в маме стали проситься?

– Это для того, чтобы всколыхнуть в них глубинные детские воспоминания. О безмятежном, хорошем и добром. В этом и есть проявление концепции.

– Да ну вас! – Элеонора затопала к двери, и Коля пошёл дальше.

– И прошу вас впредь не указывать мне. – Бубнил Валерий, шагая за ней. – Я в ваши дела не лезу, вот и вы, будьте добры…

– Хорошо, если б вы ещё понимали в своём деле.

– А я говорю вам, что понимаю в своём деле.

Они вслед за Колей зашли в конференц-зал. Там уже были все, кроме поваров.

Пока они рассаживались, дверь ещё раз хлопнула и бодрым шагом вошла директриса. Она села на своё места у стола и без предисловий сразу спросила.

– Ну что, как прошёл первый день? Все придумали песни? Названия отрядам все дали?

Все согласно загалдели. С песней не вытанцовывалось только у москвича Андрюхи. Коля прислушался к его объяснению. Выходило, что ребята были какие-то не такие, не слушали, что этот Мандрыгин им говорил, и никак не могли сочинить нормальную песню. Да и название отряда у них никак не выходит, потому что, мол, название надо концептуально привязать к песне, а так как песня не выходит, то и соответственно…

– Андрей Владимирович. – Элеонора встала, обращаясь к нему. – Я вот вчера немного посмотрела, как вы с ребятами обсуждали песню, и увидела, – вы уж, извините, – что вы связали всю их инициативу, и свели на нет, все их попытки что-то создать. Постоянно говорили только вы. Так не надо делать. Вашего уровня за этот период, они всё равно не достигнут. Надо было проще поступить. Пусть они бы сочинили, а вы бы только направляли и поправляли, где надо… А к песне и название бы сочинилось само. Вы ж в педагогике не новый человек. Отпустите их, дайте им проявить себя, не давите авторитетом.

– Да я не давил. – Оправдывался москвич.

Коля сидел, слушал и думал, что всё-таки он вчера правильно поступил, когда решил ни во что не вмешиваться. Только у него это вышло само собой от отсутствия идей, а у того, наоборот, ничего не вышло от изобилия собственных. Кандидатскую пишет, надо же, а песенку не сляпал. Горе от ума, похоже.

– Так, коллеги, я прошу вас помочь Андрею Владимировичу. Только быстро. Через час после завтрака у нас презентация отрядов и песен. Сейчас – Валентина Викторовна взглянула на часы, – у нас почти восемь. В ноль-ноль у нас подъём, а в восемь сорок завтрак. Итого, до десяти тридцати у вас время есть.

– Да, мы вчера за день не успели. – Бубнил москвич.

– Вы не успели, а другие прекрасно справились. – Отпарировала Элеонора. – Сегодня вам помогут, а вы мотайте на ус. Ещё раз повторяю, не надо гасить инициативу детей.

– Да, я не гасил ничего! – Мандрыгин уже начинал закипать. – Они сами нормального варианта предложить не смогли. Я весь день пытался донести до них нравственно-психологический аспект дидактического влияния музыкальных и поэтических комплексов. Теорию опосредованного воздействия. А они абсолютно, понимаете?…

– Ладно. – Рубанула ладонью директриса. – Сейчас не будем долго и нудно выяснять. Пусть все сделают выводы, а нам надо двигаться дальше. Элеонора Робертовна?

– Да. После нашей презентации отрядов, точнее начиная с неё, каждому отряду будут начисляться баллы. А в предпоследний день, то есть, за день до отъезда, мы будем подводить итоги, и поздравлять победителей. Ещё, с завтрашнего утра, мы будем проводить общую зарядку. Сегодня первое утро, так что пусть дети выспятся, привыкнут к новой обстановке, а с завтрашнего дня, завтрак будет на пятнадцать минут позже. Эти пятнадцать минут мы уделим зарядке. А проводить зарядку будет… – Она сделала загадочную паузу. Коля навострил уши, чтобы узнать, кто же будет проводить зарядку. – … А проводить зарядку будет Николай. – Закончила Элеонора Робертовна.

Коля выпрямился на стуле.

– Хорошо, Николай? – Элеонора и директриса с улыбкой смотрели на него.

– Да, можно. – Коля кивнул.

– Коля, – обратилась к нему директриса. – Встаньте, пожалуйста!

Коля поднялся, удивлённо озираясь. Все смотрели на него. Директриса поднялась со своего места и подошла к нему.

– Коля, – ещё раз повторила она. – Вы вчера просто спасли всех нас. Не только девочку. Всех нас. Позвольте вас обнять. – Она порывисто его обняла, окатив запахом тонких духов. – Спасибо. – Выдохнула она, выпуская Колю из объятий. Все вокруг захлопали. Даже «эти» несколько раз шлёпнули в ладошки.

– Вы сейчас для всех детей герой. Мы и так хотели, чтобы вы проводили зарядку, как самый физически подготовленный человек среди нас, но теперь-то особенно! Так что не откажите. – Элеонора стояла рядом и по-матерински поглаживала Колю по плечу.

– Да, согласен я, согласен.

– На десять минут, где-то. Какие-нибудь общие упражнения. Хорошо?

Коля в ответ кивал, хорошо, мол. Тут и правда, проблем особых не было. Проведёт он зарядку, это вам не стихи сочинять.

– Так, что ещё. – Элеонора обратилась ко всем. Сегодня у всех отрядов после презентаций, вступительный урок по английскому языку. Проводит Наталья и Саймон. Вот и он здесь, я вижу.

Американец, радостно скалясь, привстал и помахал рукой. При виде его у всех невольно на губах проявились сдавленные ухмылки. – Вспомнили тот крик – подумал Коля, в свою очередь, кривя рот и гася улыбку.

Ровно в восемь ноль-ноль над всем лагерем из динамиков уныло раздалось.

Не для меня придёт весна,

Не для меня Буг разойдётся,

И сердце радостно забьётся

В восторге чувств, не для меня!

Верный своей мудрёной, и понятной только ему, концепции, дядя Валера будил детей.

Повара суетились, накрывая на стол. Мансур расставлял большие пиалы с нарезанными огурцами и помидорами. Вчерашний рабочий выносил дышащие паром кастрюли с кашей и ставил их на столы. Тётя Тая звенела тарелками. Сторож Игорь Семёныч курил сидя на ступеньке у своей конуры.

– Слышь, Саня! – орал он второму рабочему. – Под такую песню в гроб ложить надо! А этот дурик, дитёв будит!

Хорошенькая фельдшер Алина ходила между домиков и поторапливала сонных девчонок. Коля невольно засмотрелся на неё. Невысокая, стройная как куколка, в белом халатике, с сумкой на боку, она так и приковывала Колины взгляды.

Не для меня, красой цветя,

Алина встретит в поле лето;

Не слышать мне её привета,

Она вздохнёт – не для меня!

Коля ошалело перевёл взгляд с женской фигуры на динамик. Такое прямое попадание было уже слишком. Алина и вправду на него не смотрела, и вчера проявила к нему, прямо таки показное безразличие. Коля пошёл вытаскивать из палаток пацанов. А с Алиной надо будет попытаться ещё, может и для него улыбнётся и вздохнёт разок. Он дошёл до палатки, и с облегчением увидел, что все ребята были на месте. Трегубин и Волчанский ночевали в одной секции с двумя ребятами из отряда москвича Андрея, а Свиридов, Елисеев, Савинецкий и Журкин вместе – в другой. Трегубин, привычно хмуря лобик со сна, уже выглядывал из палатки.

– Чё это за песня такая печальная? – спросил он.

– С отбоем перепутали, наверное. – Ответил кто-то из Андрюхиных пацанов.

Коля заглянул внутрь. Волчанский спал как убитый, и вставать, кажется, не собирался.

– Всю ночь где-то лазил. – Недовольно пробурчал второй парень из отряда москвича, шелестя пакетом с зубной щёткой и пастой. – Потом, в темноте по моим ногам оттоптался, гад. Лежит вон, сигаретами воняет.

Коля засунул голову глубже в палатку, и в нос ощутимо ударило табаком и перегаром.

*****

За завтраком уже привычно помолились баптисты. Коля увидел, что некоторые ребята из их отрядов тоже вставали. Однако. Его отряд дружно работал ложками, и он сам не отставал от них. Почти все были в сборе. Немного опоздала Иоланда, да и Волчанского поднять Коле не удалось. Точнее, удалось бы, но Коля не стал прибегать к тяжёлым мерам и насильно поднимать его – пускай себе, спит. Так от него проблем меньше. Он уже интуитивно ухватывал суть, что значит быть вожатым. Направлять, одобрять, и не сдерживать инициативу. А в остальном – по распорядку. Сначала Коля, конечно, вскипел, вбитые за пять лет рефлексы требовали поднять спящего Лёху за шиворот и погнать на завтрак, но Коля вовремя остановился. Какой толк поднимать сейчас Волчанского? Это в казарме бы его подняли, и не спросили бы, а потом погнали бы на утренний кросс. Если надо, то и пинками. А здесь зачем? Пусть завтрак пропустит. Будет ему урок. Надо будет потом потолковать с ним наедине, и за курение и за ночные отлучки. Где тут можно ночью лазить?

За крайним столом слышалось тихое, быстрое обсуждение. Как Коля и думал, помочь москвичу Мандрыгину поручили Артёму. Артём что-то торопливо втолковывал ему, а тот возражал. Артём опять настаивал.

– Да вот, твои же ребята предлагали. Это отлично подойдёт. И мелодия всем знакома…

– Не подойдёт это, я говорю, – кипятился Андрей. – Я ж тебе объясняю, что тут понятийный ряд не коррелирует с общей концепцией.

– Бли-и-ин, Андрюха, – застонал Артём, – ты это в кандидатской своей писать так будешь. А здесь надо просто, типа шутки и прикола. Кто тут твою корреляцию смотреть будет. Тебе предлагают отличный вариант, чего ты упираешься?

– Артём-Артём! – Москвич ребром ладони бил по столу, расходясь всё больше и больше. – Самое трудное, это профессионалу работать с непрофессиональными людьми. Ты, человек без образования, ты не можешь понять сути, и лезешь со своими глупыми советами. А подход должен быть проработан, понимаешь? Про-ра-бо-тан! Концептуально. А не «тяп-ляп» и побежали! Где тут отражён базисный подход педагогической теории? Артём, ты тоже меня учишь, как и остальные, а сам даже понятийным аппаратом не владеешь. Ты мне про зависимость эфективности процесса воспитания с его результативностью, что-нибудь сказать можешь?

Он шумел всё сильнее, расходясь не на шутку. Коля видел, как к спорщикам тихонько подошёл Данька.

– Тише, тише. Остынь. – Даня легко похлопал Андрея по плечу. Тот задёргал плечом, сбрасывая руку и недовольно кривясь.

– Андрей, на вас ребята смотрят. Зачем эти разборки. Тише.

– Затем, что тут никто не понимает ничего. Непрофессиональные люди учат профессионалов. – Упрямо шипел Мандрыгин.

– Тебе, как суп нашей тети Таи? Вкусный был? Так вот она вообще не профессионал. Никаких поварских курсов не заканчивала. И дипломов не писала. Однако суп все едят и хвалят.

– Ну и?

– Ну и не горячись. Отложи теории пока. Давай, поближе к людям… Ты ребятам нужен своим.

– Ага, сравнил педагогику с супом. Ума-то хватило! Поучились бы с моё, для начала! – Андрей рывком встал из-за стола и быстрыми порывистыми шагами ушёл из столовой.

Артём с Данилом смотрели ему вслед.

– Трудно объяснить слепому, какого цвета небо, – задумчиво сказал Данил.

– Надо же, а вроде нормальным казался. Бывают же такие люди, из всего проблему сделают. – Артём почесал голову и повернулся к Даньке. – И чего теперь делать будем?

– Не знаю, но мне думается, что если так дальше пойдёт, то придётся его отряд расформировывать и по остальным раскидывать. Ладно, пусть Валентина Викторовна с Элеонорой разбираются. Ты это… сходи в его отряд, пусть напишут то, что собирались. Ободри их там…

Коля тоже был озадачен. Он ел кашу и не мог понять этого Мандрыгина. Чего он так разнервничался? Взял, ушёл. А дальше, что? А его отряд? Коля покрутил головой. Ну и ну. Он снова уткнулся в тарелку. Каши было много. Он положил себе ещё добавки, и вздохнул прислушиваясь. Над лагерем опять рыдал над своей печальной судьбой горбун Квазимодо.

Глава 8. День добрый.

Названия отрядов у баптистов веселили глаз и подкупали своей простотой и непосредственностью. «Радость», «Доброта», «Звёздочки», «Юность», «Дружба» и тому подобное. Коля улыбался рассматривая. Чувствовалась надёжная рука вожатых. – Детский сад «Ромашка», блин, – хмыкнул он, разглядывая дальше. Сам он и его отряд стояли под табличкой «Бравый». Рядом, как и на построении, стоял отряд москвича, только без вожатого. Хмурый Ванька Гавриленко, тот самый, которому Волчанский ночью ноги отдавил, топтался, держа табличку с номером отряда. Сразу за ним стояла худенькая, по-подростковому нескладная девочка в синих брючках и кепочке и держала наспех сляпанный плакат со странным названием отряда. «Вызов» – гласил плакат по-русски, А ниже, уже по-английски, было написано: Challenge. Коля нахмурил лоб, вспоминая слово. Это, кажется, значит, что «вызов», в смысле – вызов на бой. А не вызов неотложки, например. За осиротевшим отрядом тихо встал американец. Не то, чтобы как вожатый, но так… присутствовал. Наверное, он им этот «челлендж» и предложил. Вызов судьбы, типа. Ну, а на безрыбье, и сторож Семёныч в качестве вожатого сгодится…

Ну а Артёмкин отряд сразу бросался в глаза своим оригинальным названием. Сам Артём стоял впереди и с таинственным видом опирался на шест «отряд 2», а рядом с ним стояла очень красивая фигуристая девочка лет семнадцати и, улыбаясь, держала плакат, который гласил: «Виннички и Пятапухи». Да, Артём не был бы Артёмом, если бы не отчебучил что-нибудь такого. Его подопечные, стояли позади него и давились от смеха, предвкушая свой выход. Ребята из других отрядов бросали заинтригованные взгляды и на все лады читали их название. Презентация ещё не началась, а психологический перевес уже сильно склонялся на сторону 2-го отряда. Артёмовские ребята это чувствовали и с затаённым превосходством поглядывали на других.

Вот встали, как вчера на линейке директриса и Элеонора. Даже повара и сторож Семёныч подошли поближе, наблюдая. Презентация отрядов – это было интересно. Смолкли динамики, которые голосом Джона Ленона пели про «Еллоу Субмарин»… Учитывая особое видение дяди Валеры, то и эта песня для начала торжества, смотрелась неплохо, а то мог бы и вправду колыбельную включить. Коля успел заметить, как к ним, осматривая по ходу пустые столы столовой, подошёл Волчанский.

Элеонора объявила в микрофон про баллы и конкурсы и, не мешкая, по жребию, потянула номер отряда из сложенных бумажек в коробочке.

– Честь первым презентовать свой отряд, а также название и песню, получает отряд номер….

Все затаили дыхание.

– Четырнадцать! – громко объявила в микрофон Элеонора Робертовна. Коля пробежался взглядом по рядам. Это был отряд Веронички и той самой вожатой из Брянска, как там, бишь, её… Все захлопали в ладоши глядя на них.

– Четырнадцатый! Ваш выход! – торжественно объявила Элеонора.

Вожатая в длинной юбке, держа маленькую Вичку за руку, вышла к точке старта, за ней дружно выкатился её отряд. Сразу за вожатой, улыбаясь сколотым зубом и краснея царапиной на носу, то отставая, то забегая вперёд, семенила Вероника. В руках она держала плакат с надписью «Вместе». Коля заметил, что в основном там были девочки, а мальчишек было всего трое, а нет… четверо. Вот он, ещё один мелкий, топает с ними. Это значит у парней в основном пацаны, а у девушек вожатых перевес был в сторону девчонок.

Быть всем вместе, это радость!

Помогать друг другу!

С нашей песнею весёлой

Мы пройдём по кругу.

Мы поможет, тем, кто рядом,

И плечо подставим.

А того, кто загрустил.

В горе не оставим.

Сделав круг, они развернулись, и второй раз, пропев свои нехитрые стихи, возвратились на своё место.

– Отряд номер четырнадцать! «Вместе!» Ваши аплодисменты! – Бодро крикнула в микрофон Элеонора.

Раздались громкие хлопки. Причём сами баптисты в ладоши не хлопали, хлопали только дети из их отрядов.

– Следующий выход… – Элеонора опять протянула эффектную паузу. – Отряд номер семь!

Коля вздрогнул. Он повернулся к своим и кивнул, мол, действуем, как договаривались. Они все вместе вышли к точке старта. Всё было почти как на показательных выступлениях и на праздниках в училище. Коля топнул ногой, и все ребята за одно движение встали по парам.

– Отря-а-а-д! – Громко протянул он. В это время ребята вытащили из-под футболок, заранее взятые на кухне, под самое честное слово, подносы.

– Бравый! – вразнобой, зато громко, рявкнули они. И забарабанили в подносы.

Вот идёт отряд наш бравый!

Они чеканили шаг.

Левой-правой! Левой-правой!

Отбивали ногами ритм.

Мы, ребята, всем примеры!

Правой-левой! Правой-левой!

Бум-бум-бум. – стучали подносы.

Мы забыли про отбой!

Мы готовы – рвёмся в бой!

Топ-топ-топ – вторили подносам ноги ребят.

По прямой и по кривой!

Без победы не поедем мы домой!

Ой!

Все вскрикнули, подняв руки. Развернулись и пошли на второй куплет.

Ожидайте нас с победой!

Правой-левой! Правой-левой!

В самом хвосте отряда, путая левую и правую ноги, не попадая ими в такт, и жутко краснея, плелись Иоланда и Лёшка Волчанский.

Наконец они все вместе завершили круг и вернулись в строй.

– Отряд номер семь! Бравый! Похлопаем им. Молодцы! – Элеонора Робертовна сама несколько раз хлопнула в ладоши. – А следующий выход это… Отряд номер восемь! Аплодисменты.

Раздались хлопки. Коля скосил глаза на соседей. Это был Мандрыгинский отряд. Сам Мандрыгин так и не подошёл.

– Короче, давайте живо! – прошипел Ванька с табличкой. – Две минуты позора, зато потом свободны! Орите погромче.

Они нестройной толпой пошли к точке старта. Американец остался на месте.

– Наш отряд – «Вызов» – громко сказал Ванька. Худая девчонка подняла плакат.

–Челендж! – крикнули два-три голоса.

– Челендж. – пискнул кто-то следом.

Коля понял, что они должны были крикнуть вместе, но сейчас забыли и растерялись. Ванька с девчонкой шагнули вперёд и весь отряд что-то быстро, и недружно запел, иногда выкрикивая то «Вызов», то «Челендж». Кажется, на мотив Чунга-Чанги… Коля видел, что они торопятся быстрее пройти и вернуться на место. – Гад, всё-таки, Мандрыга, – подумал Коля. Бросил ребят, кандидат учёный, а им теперь в одиночку отдуваться приходится.

– Поддержим ребят! – громко прокричала в микрофон Элеонора. – Отряд номер восемь! Чунга-Чанга!

Все захлопали и засмеялись. Элеонора Робертовна опять напутала.

– Мы – «Вызов!» – с обидой крикнул кто-то из восьмого отряда. Но его никто не услышал. Все ржали, показывали пальцами и повторяли: – Чунга-чанга! – Папуасики! – Негритосики!

Следующими выпало идти Ане Коломиец. Отряд номер один. Они прошли, махая своей «Радостью» и спели тоже, что-то правильное и сиропное. Коля так не узнал мотива. Следом был объявлен отряд шесть. Колины соседи с другого боку. Это уже была Юля Коломиец, Анина сестра. Теперь в воздухе парила «Доброта», а дети, надрываясь и щурясь на солнце, пели про то, как хорошо быть добрым. Два великовозрастных паренька с пробивающимися усами, уныло тащились в конце вереницы девочек и грустно басили про свои сердца полные любви и желания поддержать слабых.

Но их не очень внимательно слушали. Все переминались от нетерпения, ожидая выхода Артёмовского отряда. Наконец микрофон радостно объявил, что следующим выступит отряд номер два. Все громко захлопали и некоторые даже засвистели, а объявленные ребята напряглись и изготовились. Артём выждал, пока закончится шум, и уныло волоча за собой по бетонной площадке древко шеста с номером отряда, понурив голову, совершенно один, поплёлся к стартовой точке. Все затаили дыхание, понимая, что вот это – оно! Началось.

Артём дошёл до конца, со вздохом выправил шест, потом посмотрев на своих ребят, заунывно позвал.

– Отря-а-а-д! Давайте пе-е-еть…

– Да, ну-у-у-у! – раздался ему в ответ такой же унылый вой.

– Ну, пли-и-из… – прорыдал Артём, умоляюще сложив руки лодочкой.

– Ла-а-а-адно! – хором раздалось в ответ.

Красотка с плакатом в вытянутых руках, дефилируя, как на подиуме, грациозно пошла к Артёму. А остальные ребята, оставаясь на месте, стали резко отбивать такт ладонями. – Пам!-пам!-пам!-пам! – Все невольно подхватили этот ритм, и теперь уже вся площадка хлопала вслед выступающему отряду. Кто-то восхищённо свистел, глядя на девчонку.

– Это кто? – спрашивали рядом.

– Это Вика Зоренко из Партизанска. Клёвая, да? – отвечали ему.

А Вика Зоренко дойдя до Артёма, картинно подняла плакат и громко нараспев красиво протянула – Виннички и Пята-а-а…

– …Пухи! – оглушительно рявкнул остальной отряд, бросаясь к ним.

Они моментально выстроились и замаршировали под всем известную песенку Винни-Пуха.

– Пам-парам-парам-парам-пам-пам-пам-пам!!! Пум-пурум-пурум-пурум-пум-пум!

Артём взмахнул рукой, и они двинулись вперёд, распевая.

Хорошо живёт на свете наш отряд!

Повезло тем, кто попал к нам – будет рад!

Мы большие самородки… – они остановились, будто призадумавшись.

от Парижа до Находки… – прошли ещё несколько шагов.

Омса, лучшие колготки? – вопросительно выкрикнула Вика.

Нет! – рявкнули ей. И хором продолжили.

От Парижа до Находки – на машине и на лодке…

По приборам, по наводке!

На парковке и на сходке!

А также в лесу! на море! и в лагере!

Да!

– Пам-парам-парам-парам-пам-пам-пам-пам!!! – Опять замаршировали они. Дойдя до конца площадки, они резко развернулись.

Хорошо живёт на свете наш отряд.

Побеждает в состязаньях всех подряд!

Лучше вы нам не мешайте,

Все призы нам отдавайте.

На лошадке покатайте!

А также подарите пятьсот порций….

Мороженного! – ликующе завопили они. И сразу же вместе направились в центр площадки.

Хорошо живёт на свете наш отряд!

Повезло тем, кто попал к нам – будет рад!

«Виннички и Пятапухи» – не обидим даже мухи!

Вы свои откройте ухи!

Их держите на макухе!

И всегда в таком же духе…

Да! Да! Да!

Они вдруг бросились в разные стороны, и сразу же снова собрались в центре площадки.

– На-Всег-Да! – Закричали они, присев и махая руками. Туча мелко нарванных разноцветных бумажек взметнулась над их головами, а красивая Вика стояла в центре, картинно держа плакат высоко над головой.

Аплодировал весь лагерь. Свистели все, кто только мог свистеть. Даже Коля, удивляясь, что можно, оказывается, вот так отработать простую песенку, громко хлопал вместе со всеми. После такого феерического выступления, выходы остальных отрядов прошли как-то совсем незаметно. Кто получил самый высокий балл, никто даже не спрашивал. – Надо было Артёма последним выпускать, – с усмешкой подумал Коля. Он вдруг почувствовал тревожное неудобство, словно бы его тайком кто-то разглядывает. Он осторожно скосил глаза. На него долгим и пристальным взглядом смотрела блондинистая училка Наталья из Уссурийска.

Глава 9. Вечер добрый.

После обеда все опять захотели на пляж. Коля сразу заметил, как перекрывая подступы к скале, на пляже полукругом расположился отряд Марка. Ребята загорали, купались, но добрая половина из них постоянно бдила, периодически вскидывая голову и оглядывая пляж. – Баптистский дозор? Ну-ну, в общем правильно. – Пробормотал он, разглядывая ребят. Действительно, ждать, пока кто-нибудь опять туда полезет, не стоит. Вероничка опять, как ни в чем, ни бывало, бегала по пляжу. Иногда останавливаясь у одного отряда и слушая о чём говорят, иногда у другого, она казалось, совсем не помнила вчерашнего происшествия. Пухлая малявка Вичка опять сидела на мелководье и играла с совком и ведёрком. Юля Коломиец возилась с ней рядом и что-то рассказывала. А где остальные баптисты? Коля оглядел пляж и вдруг заметил, что теперь они расположились не особнячком, а наоборот, вытянулись в линию вдоль всего пляжа. Их вожатые бдили, никто не клевал носом. Точно, баптистский дозор. Коля усмехнулся. Ладно, это хорошо. Проблем будет меньше.

Коля перевернулся и сел, глядя как радостно Волчанский плещется в море. Сразу после обеда, который проголодавшийся Лёшка поглощал с большим аппетитом, все разошлись по комнатам, надевать плавки и купальники, а этот так и остался сидеть, нахохлившись как воробей, и глядя перед собой. Коля подсел, и хотел уже, было отчитать за ночную отлучку, но что-то остановило его. Лёха хмуро глядел, ожидая взбучки.

– Чё? – спросил он, косясь исподлобья.

Но Коля вдруг спросил другое.

– А, ты чего переодеваться не идёшь? Чего не купаешься?

Лёшка отвёл взгляд и посмотрел в стол.

– А чё мне в воду лезть? Чё я там не видел?

Коля продолжал смотреть на него. А тот вдруг тихо сказал.

– У меня трусов нет.

У Коли внутри что-то дёрнулось. Вот, бывает же.

– Слушай, я, кажется, знаю, что нам сделать. Пошли. – Коля поманил его рукой, вставая. Лёшка недоверчиво посмотрел на него, всё ещё ожидая законного нагоняя за ночную отлучку и опоздание к завтраку, но всё же встал и пошёл.

– Бить будешь? – на всякий случай, спросил он.

– Надо бы, сам понимаешь. – Хмыкнул Коля.

Они вместе пришли в Колину комнату. Узбека Мансура не было, сегодня на ужин все ожидали плов, и он сосредоточенно возился у казанов под навесом. В комнате Коля достал упаковки с новой парой трусов. Они, как Коля помнил, были треугольные и плотные, так что можно было даже притвориться, что это плавки.

– Держи! – Коля сунул Лёхе в руки упаковку. – Подарок тебе от Воздушно Десантных Войск. Можешь здесь и переодеться.

– О, ништяк! – Лёха радостно принялся скидывать штаны. Коля отвернулся, глядя в окно. По дорожке вдоль женских домиков шла хорошенькая фельдшер Алина. В своём белом халатике в обтяжку, в белых кроссовочках, с белыми же носочками и докторской сумочкой через плечо, она была очень хороша. Сейчас она дойдёт до его домика и повернёт к столовой. Надо было выходить и им.

– Ну чё, оделся? – Коля повернулся к Волчанскому.

– Ага. – Волчанский стоял перед ним, застёгивая штаны и сияя. – Ништяк. – опять повторил он. – Теперь, блин, искупаюсь.

– Пошли. – Сказал Коля. Он хотел выйти сейчас, чтоб пересечься с Алиной, а та как раз подходила к их домику. Волчанский быстро обулся, и Коля запер дверь.

– Привет! – сказал Коля нагоняя фельдшера. – Тоже на пляж?

– Не тоже, а сама по себе. – Отстранённо и недвусмысленно ответила она.

– А мы все сами по себе, но только на пляж идём вместе. – Попытался улыбнуться Коля.

– Ну и идите. Вместе. С другими. – Последовал холодный ответ. Коля растерянно хлопал глазами, глядя ей в затылок. Чем это он успел насолить ей, что с ним так неласково? Или она со всеми так? Ну, не нравится он ей и ладно, зачем же, как с врагом разговаривать? Она не оборачиваясь, пошла дальше, а Коля повернул к столовой. Там уже собирались его ребята.

В углу пляжа Семёныч с рабочим уже натянули волейбольную сетку и теперь команды играли по очереди. На пляже были не все – несколько отрядов остались на урок по английскому языку. Коля видел вчера, как ребята пытались общаться с американцем. Дело вроде шло неплохо, тот им что-то рассказывал, они переспрашивали, не понимали, путались, но потом неловкость прошла, и они часто смеялись. После ужина, с Саймоном пыталась общаться другие вожатые. Коля слышал Любкин смех. Артём, как оказалось, тоже довольно неплохо говорил по-английски. Он со своими ребятами отсутствовал – сейчас у их отряда как раз шёл урок. Не было и застенчивой вожатой Натальи, английской училки. Тут всё понятно, она помогала Саймону проводить занятие. Её отряд тоже остался в лагере на уроке.

Рядом копошились его ребята и некоторые из отряда москвича. Коля уже начал подмечать, что Андрюхины ребята, как-то сами собой, начинают расползаться по другим отрядам. Ванька Гавриленко и ещё один паренёк, Серёга кажись, что делили палатку с Трегубиным и Волчанским, негласно присоседились к их отряду. Девчонки все приклеились к Ане Коломиец. Остальные, вроде как возле Артёма крутились. Коля приподнялся на локте и посмотрел вокруг. Где они? Да разве рассмотришь тут, среди этой беготни и плескания?

Сам Мандрыгин соизволил выйти к обеду, наскоро съев первое и второе, ни с кем не разговаривая, он также быстрым шагом удалился к себе в комнату. Коля только диву давался. Ну ладно, психанул… плохо, конечно, но бывает, но дальше-то что? А работа? А ребята? Коля невольно примерял эту ситуацию к училищу – там такого просто не могло быть. Личности с такими закидонами отсеивались в первый же год обучения. Кто не смог, не понял как вести себя в коллективе, кто пытался крысятничать, чересчур качать права, или вот так вот истерить, просто покидали стены учебного заведения. Сами не выдерживали гласного или негласного отчуждения, пусть даже и по предметам шли хорошо. Кто-то бывало, начав не очень хорошо, может, не разобравшись сперва, потом, всё-таки врубался, как себя вести, а кто-то… Мысли опять перетекли на свою собственную участь. А сам-то? Интересно, как лучше поступить? Может, как есть домой к Колымскому-Львову заявиться? С солдатской простотой и прямотой. Виноват, мол, не спорю. Бейте, но не отлучайте. Никто ж не видел… Коля вздохнул. Зато слышал… Генерал так орал… Преподы набежали… И теперь Коля навроде этого Мандрыги для своих. Да уж… Нечего на других пенять, когда сам не лучше. Уж лучше б, его, правда, генерал пристрелил, чем это отлучение. И как теперь дальше жить? Лагерь закончится, и что дальше?.. Тоска.

Рядом, обсыхая на солнышке, что-то оживлённо обсуждали Пашка Елисеев, Арсений и Славка Трегубин. Коля повернул голову прислушиваясь.

– …вместе подойдём и скажем, что нефиг им с нашим отрядом тереться, пусть к себе валят. – Пашка говорил уверенно и чуть возмущённо. – У них есть свой вожатый, вот пусть к нему и дуют.

– Правильно, чё прицепились? – соглашался Савинецкий.

Славка с ними не соглашался.

– Да чё, вам жалко, что-ли? Они вон, даже с нами в одной палатке ночуют. Нормальные ребята. Я вчера болтал с ними. Они оба с Кавалерово.

– Ну и пусть валят в своё Кавалерово. Чё они к нам приклеились? – Савинецкий наморщил нос. – Ты видел их вожатого? Сосисон варёный.

– Вот пусть около него и трутся. Чунга-чанги. – Пашка уверенно кивнул. – Только тянуть не будем. Сейчас они из воды вылезут, и мы сразу подойдём. Свиридов их пасёт сейчас. Давайте вместе, и чтобы девчонки не видели…

– Отставить!!! – громко гаркнул Коля. Ребята удивлённо вскинулись на него.

– Так… – продолжил Коля, садясь на песок. – Ты! – он показал на Пашку – бегом, приведи сюда Свиридова! Быстро!

Пашка, тараща глаза, послушно побежал к морю. Остальные затихли выжидательно глядя. А Коля ждал и думал, как лучше поступить. Раздалось торопливое топанье, и рядом приземлились Лёшка Свиридов и Павел.

– Так. Двигайте ближе. – Сказал Коля. Ребята пододвинулись под тень зонта. – Значит, слушайте сюда. У нас на первом курсе такой случай был. Скажем так, из другого отряда в наш отряд, пацана одного перевели. У него там со своими отношения не заладились. Чего-то там обозлились все на него. Перевели к нам, в общем… А мы тоже его принимать не хотели. Чего его к нам? Зачем он нам нужен? Не зря его, видимо, там кусали. Ну и мы начали было его покусывать. А в нашем отряде парень был отличный, Рокот прозвище. Он собрал нас и говорит, – Это мы что, как в курятнике? Новенького обязательно заклевать надо? – Мы призадумались и перестали того дёргать. А со временем разобрались, что он отличный парень, и я с ним очень подружился. Вот так. Тоже Пашкой зовут, кстати. – Он взглянул на Елисеева. Тот смотрел не моргая.

– Смысл ясен? – спросил он ребят.

– Ясен. – Вместе ответили они.

– Мы с вами не в курятнике, да и сами не куры, вроде… Те не виноваты, что у них с вожатым так вышло. Они-то причём? Их наоборот поддержать надо. Если хотят быть с нами, то пусть будут. Пусть увидят, что у нас дружные ребята. Самые лучшие. Тем более, что в одной палатке ночуете. Понятно?

– Да, мы поняли. – Ответил за всех Паша. Он смущённо хмурился. Остальные кивали.

– Просто вы у нас один такой. – Это сказала Лена Бабич. – Она, оказывается, неслышно подошла и сидела рядом, слушая. – Такой… – повторила она, застенчиво улыбаясь.

– В общем, дружите… и с ребятами, и с девчонками. Может, ещё в жизни пересекаться будете. Увидите, что трудно, помогите, понятно? У меня всё. – Коля встал и пошёл к морю. Вовремя. К ним уже подходила Надя Клименко, а за ней топали мокрые Ваня и Серёга из Мандрыгинского отряда.

Коля не спеша поплыл вперёд, на глубину. Ребята заревновали, что ж бывает. Где-то, даже хорошо. И хорошо, что вовремя вмешался. Мысли об училище опять сдавили сердце. Он рассказал ребятам чистую правду. Пашка Зимин был сам из Владикавказа. У кого-то из ребят пропали дедовские командирские часы, и их владелец, почему-то подумал на Пашку. А когда тот растерялся от внезапного обвинения, эта растерянность была принята за доказательство вины. Произошла перебранка, потом драка. Пашка расшиб тому нос. За того вступился друг и Пашка отхватил в той потасовке. Потом, через несколько дней была ещё одна драка. Зиму, уже чуть ли не в открытую, называли крысой, а тот злился и норовил каждый раз дать в морду. И как-то вышло, что все ополчились против него. Сам Зимин не жаловался, не скулил, но озлоблялся всё больше и больше. Как уж там преподы этот вопрос выяснили, Коля не знал, но Зиму в итоге определили к ним. Слух о том, что к ним перевели «крысу» моментально пролетел среди ребят. Пашку встретили таким же враждебным недоверием, как и там, откуда он ушёл. Придирки и ядовитые намёки начались почти сразу. Коля и сам сразу невзлюбил Зимина на общей волне, не сомневаясь, что дыма без огня не бывает. Он помнил, как Рокот зашёл в комнату для занятий, где они все, собравшись, ожидали начала урока, и ни на кого не глядя, произнёс в пространство: – «У нас как в курятнике. Нового надо заклевать. Желательно насмерть». Все затихли, соображая. А Рокот сел на своё место, и принялся шуршать конспектами, как ни в чём не бывало. Ребята Рокота уважали, к нему прислушались, и Зимина дёргать перестали. А со временем обмялись и оттаяли. Точнее, разобрались. Когда учишься и живёшь с человеком под одной крышей, вместе носишься по пересечённой местности и прыгаешь с парашютом, нутро человека раскрывается. Видно было, что Зима не крыса. Отличный парень оказался. Колин лучший друг. А потом вышло совсем смешно. Курсант тот, хозяин часов, съездил домой и вернулся с ними на руке. Вспомнил, что это папашка к нему приезжал, кормил в машине мамкиными пирожками, а дурень этот часы свои снял, положил где-то рядом, да так и не надел. Забыл. Отец тоже не заметил и уехал с часами. Вот так и вышло всё наружу. Он так и ходил с этими раритетными часами на руке и все делали вид, что ничего не случилось. Перед Зиминым так никто и не извинился.

Вечерело. Подул ветерок и на небе стали появляться тучки. Коля поёжился и надел футболку, кажется, хорошая погодка заканчивается. Сегодня за обедом кто-то говорил, что завтра будет пасмурно. Его отряд увлечённо играл в пляжный волейбол. Тонкая Иоланда, на удивление, играла очень хорошо. Коля видел, как развевались её волосы, после каждого удара по мячу. Новые ребята играли бок о бок с Колиными, и это было здорово. Женька-ёжик куда-то ушмыгал. Переодеваться, наверное. Один Волчанский всё купался и купался. Изредка прибегая и обсыхая на горячем песке, он опять бежал купаться, вознаграждая себя за вчерашний «сухой» день. По всему пляжу народ начинал собираться, переодеваться и уже первые зелёно-розовые цепочки людей потянулись к лагерю. Коля взглянул на часы – надо было собирать своих, скоро ужин. Плов.

Из моря выбежал детдомовец Лёха и блаженно растянулся на песке. – Ништяк! – опять сказал он.

– Слышь, Лёха! – позвал его Коля. Наверное, пришла пора спросить про ночную отлучку.

– Чё? – тот поднял голову из песка.

– Подгреби-ка поближе.

– Ага. – Волчанский смотрел радостно, весь в восторге от купания. «Большой уже, а ещё ребёнок», подумал Коля.

– Лёха, вот скажи мне, ты, где ты всю ночь шлялся? А?

– А чё? – Тот загадочно улыбнулся жёлтыми зубами.

– Да, я твой вожатый, если чё. – в тон ему ответил Коля. – Мож, поделишься?

– По-братски? – всё так же, смотря с хитрецой, уточнил Лёха.

– А как же ещё?

– А не вкинешь?

– Чего?

– Ну, не настучишь дяде Жене, там, или директрисе?

– Не, не сдам, а сам настучать по шее могу. Ну, давай, колись.

– Я в Находку ездил. – Хихикнул Волчанский.

– Чего?! – Коля подумал, что ослышался. – В Находку? В город?

– Да, а чё?

– А-а, как… Как ты туда добрался-то? – Коля удивлённо смотрел на него.

– А чё, трудно, что ли? Ноги в руки и до трассы. А там попуткой. – Лёха объяснял ему как несмышлёнышу.

– А там ты чего делал?

– Да, в бар какой-то завалил. К мужикам там подъехал, мол, туда-сюда, детдомовский, пама-жи-ите люди добрые, налейте выпить-закусить. Вот.

– И чё, налили? – ошарашенно спросил Коля.

– Да. И налили и накормили, и за жизнь поболтали и… – он остановился.

– И чё ещё?

– И денег дали. – Прыснул Волчанский.

Коля ошалело глядел на него. А тот только посмеивался, экий ты, мол, наивный.

– А назад-то как?

– Да, они же до лагеря и отвезли. Пьяные. Ну, до поворота. А дальше я сам. Вот.

Коля смотрел на него, переваривая. Ему не хотелось даже ругать этого детдомовского Лёху. Он просто был очень удивлён. Запросто так из лесных дебрей смотался в город, погулял всласть и нормально так, вернулся обратно. Делов-то… И чего теперь с ним дальше делать? По шее дать? Да, что ему эти тумаки? Он и так уж два раза отхватил здесь. Припугнуть, может? А чем? Да и не хочется… Вот он, улыбается. Уже не по-мерзки, а по-человечески. Первый раз искренно радуется морю.

– Слышь, Лёха. А чё дальше-то делать будем?

– А чего?

– Ну, ты и дальше, вот так вот, гулять будешь? – Наверное, лучше было попытаться договориться. – Мне же нагорит из-за тебя.

– Да всё будет нормально, не ссы? – Лёха довольно хохотнул.

Коля моментально дал ему подзатыльник. Голова Волчанского качнулась вперёд, и он чуть не клюнул лицом в песок.

– Сам не ссы. – серьёзно сказал Коля.

– Понял, не дурак. – Лёха потёр затылок. – Ну, я, это… типа больше не буду.

– Не будь. – Коля кивнул. «Или предупреди, хотя бы», хотел добавить он, но сдержался.

К ним, закончив игру, уже шли их ребята. Пора было идти в лагерь.

Плов был очень вкусный. Мансур-ака постарался на славу. И, что было особенно здорово, его было много. Коля ел вторую порцию. Приходил Мандрыгин. Молча навалил себе плова на тарелку и так же молча ушёл. Коля проводил его взглядом, чувствуя, как в нём начинает закипать злость. Этот москвич сам загнал себя в глупое положение и сейчас типа на всех обиделся. Ну, тогда бы и голодал в гордом одиночестве. И чего он дальше собирается делать? Будет весь заезд так сидеть, выходя только за едой? Дурак учёный. Ладно, пусть у директрисы и Элеоноры голова болит об этом. Он привычно пробежался взглядом по головам ребят. Все были на месте и оживлённо общаясь, работали ложками. Женька-ёжик уже объелся и сидел, икая и пуча глазки. А Волчанский, сидя с другого Колиного боку, продолжал усиленно жевать. Он, после их откровенного разговора на пляже, как бы уже претендовал на закадычного друга, и теперь наоборот, держался близко. Когда они подходили к лагерю, Лёха, загадочно глядя на Колю, вдруг прошептал.

– Слышь, Колян. – Он немного передразнивал Колину манеру.

– Чего? – Коля выплыл из своих грустных мыслей.

– Хошь, скажу чего?

– Ну.

Волчанский оглянувшись на идущих спереди и сзади, ребят, прошептал.

– Я ночью в лагере, кое-кого видел.

– Кого?

– Да я почём знаю. Ходил кто-то весь в чёрном, и фонариком в бабские окна светил.

– В какие ещё «бабские»? – Не понял Коля.

– Ну, в женские, где девчонки спят. Мужик какой-то, сам весь в чёрном… ходит тихонько так. Если бы не фонарик, то я бы и не заметил его. Я притормозил такой, не понял типа. А он так – раз, и фонарик выключит, потом к другому домику подойдёт, раз – и включит, смотрит туда чего-то.

– Может вожатый был? – Коля удивлённо слушал Волчанского.

– Не знаю, только зачем вожатому так прятаться?

– Не окликнул?

– Да не, оно мне надо? Да и… чего-то ссыкотно стало. Какой-то он… не знаю. Опасный. Короче, очко у меня сыграло.

– А чего сразу не сказал? – удивлённо спросил Коля, переваривая услышанное.

– Да, как, ты чё? Здрасьте, я тут пьяненький в четыре утра пришёл… и типа дядю страшного видел. Так, что-ли?

– А не почудилось тебе, с пьяных глаз-то?

– Да я не сильно-то пьяный был. До лагеря ж добрался, через забор перелез, палатку свою нашёл. Я ж только отблеск света от фонаря заметил, и прокрался посмотреть. Вот и увидел.

Они уже заходили в лагерь. Коля шёл и думал, как всё это понимать. И надо ли вообще этому придавать какое-то значение. Может это сторож Семёныч ходил? Так это вроде его прямая обязанность, он же сторож. Тогда всё объясняется. И всего делов-то.

– Лёха, а может это сторож был?

– Да, не. Тот спал.

– Откуда знаешь?

Лёха опять хитро улыбнулся.

– Оттуда… – загадочно, произнёс он, не уточняя.

Коля пожал плечами. Скорее всего, кто-то из вожатых. В туалет, может, выходил. Да мало ли? Чего над этим голову ломать. Ходил кто-то и ходил. Их тут без малого двести человек. Кто-нибудь, зачем-нибудь мог и походить. Мысль вызывала смутную тревогу, неудобство, как мелкая, заросшая мясом заноза. Её, почему-то не хотелось думать. А над лагерем раздавалась какая-то старая песня про то, как топает малыш.

Коля, вместе с ребятами из отряда стаскивал лавки из-под тента к костровищу. Они брали одну длинную лавку вдвоём и располагали большим кругом вокруг обожжённых камней. Семёныч с Мансуром притащили кучу дров, и теперь весь лагерь собирался и рассаживался вокруг. Уже ощутимо стемнело, и появились первые комары. Девочки из одного из «этих» отрядов принесли зелёные вонючие дымовушки от комаров и, поломав на части, запалили и повтыкали в щели лавок. Надо же, и это предусмотрели, с уважением к организаторам, подумал Коля. Увидев Марка с гитарой, он понял, что тон вечеру будут задавать баптисты.

Костёр был делом добровольным. Кто-то ушёл к себе, кто-то играл в баскетбол на освещённой площадке, кто-то остался сидеть, общаясь, под тентом столовой, кто-то уже пошёл в душ, надеясь успеть пораньше… Но добрая половина лагеря уже была тут, пододвигала лавки, рассаживалась поудобнее. Некоторые девчонки принесли пледы и накинули на плечи. Коля тоже, пользуясь темнотой, надел тельняшку с длинным рукавом и теперь тихонько белел полосками рядом со своим отрядом. Семёныч полил дрова какой-то химической гадостью их жестяного ведёрка и поднёс зажигалку. Пламя вспыхнуло и взметнулось по стоящим высоким конусом дровам.

– Ну, взвейтесь кострами, синие ночи! – радостно воскликнула училка Наталья. Её никто не поддержал. Она сидела немного наискосок и периодически поглядывала на Колю. Американца рядом видно не было. Коля пошарил глазами. Везде вокруг уже сидели ребята и девочки. Его отряд был в сборе, кроме Нади Клименко и Лены Паньшиной. По мере разгорания костра, гомон и толкания затихли и все, не сговариваясь, смотрели на пламя. Марк провёл рукой по струнам, которые откликнулись тихой дрожью. Тишина стала ощутимой. Было слышно только потрескивание дров в костре.

– Ну, что, молодёжь, давайте споём песню про дружбу. Тут есть те, кто её знает, я прошу помогать мне, а те, кто не знает, могут тоже петь. Это легко! Надо только после слов «если вдруг несчастье на тебя нагрянет», дружно петь «а-а»! Понятно? Не сложно, правда? Давайте порепетируем. Я пропою, а вы хором грянете «а-а».

Марк взял аккорд и чистым громким голосом пропел – Если вдруг несчастье на тебя нагрянет…

– А-а! – раздались голоса.

– Молодцы. Итак, вперёд. – И гитара бойко зазвучала.

Как-то получилось, что сошлись дороги,

Вовсе не похожи, но сошлись в одну.

Если вдруг в дороге грусть тебя встревожит,

Знай, что я с улыбкой руки протяну…

И если,

Вдруг несчастье на тебя нагрянет…

– А-а! – хором откликнулись ребята

Если на ресницах заблестит слеза-а,

Знай, что сквозь туманы, я с любовью гляну,

Осторожно в самые глаза!

– Давайте, ещё раз первый куплет! – Бойко выкрикнул Марк. – Уже все поняли, как петь?!

Видно было, что Марку вести народ было не впервой. Он быстро реагировал, вставлял смешные реплики и продолжал очень красиво петь. Теперь уже и те, кто не знал песню, включились и подпевали.

С другом можно плакать, можно и смеяться,

С другом можно просто тихо помолчать,

Кто сказал, что с другом можно не считаться?

Недруга от друга надо отличать!

И если…

Вдруг несчастье на тебя нагрянет…

– А-а! – теперь уже все с удовольствием подпевали.

Если на ресницах заблестит слеза…

Подошли Паньшина с Клименко. Чуть толкнув Елисеева с Савинецким, они уселись рядом. Коля обратил внимание, что даже Волчанский сидел и тихо подпевал это «а-а». Женька-ёжик сидел рядом с ним и как маленький котенок, прищурившись, смотрел на огонь. Темнота совсем сгустилась, и всполохи огня хаотично высвечивали лица и фигуры людей, сидящих вокруг костра. Данька сидел со своим отрядом неподалёку от Коли и пел. Пели и его ребята с девчонками. Они все окружили Данила плотным кольцом, как будто хотели, чтобы всем было понятно, что они с ним. Это их вожатый, а они его отряд. Видно было, что Даньку они полюбили и были рады быть с ним рядом. Коля посмотрел вокруг себя. Его ребята точно также плотным кольцом расселись вокруг него. Только двое Мандрыгинских, Ваня и Сергей, сидели чуть сбоку, но тоже рядом. Напротив Колиного отряда, как и на построении, расселся отряд «этой» вожатой из Брянска. Сама она сидела чуть с боку с маленькой Викой на коленях. Рядом сидела Вероника. Обе, и Вероника и Вичка дружно жевали по большому куску шоколада. Видно было, что плитка была одна и девочки её разделили. Вероника сидела спокойно, ела шоколад и только вместе со всеми выкрикивала «а-а!». А Вичка с косичками, кусала шоколадку и зевала. Любка Сластина о чём-то шепталась с другой вожатой из «этих», которая, кажется, тоже была из Колиных мест. Ага, а вот и американец Саймон сидит на втором ряду скамеек за Марком и тоже тихонько с кем-то разговаривает. Какая-то девчонка, отсюда, за головами, не видно. Коля осторожно поводил головой озираясь. Алины видно не было. Он опять встретился глазами с Натальей Канкиной. Она смущённо улыбнулась, но взгляда не отвела, продолжая смотреть на Колю. Коля сам отвернулся. Она, конечно, была ничего, эта училка из Уссурийска, но фельдшер Алина, гораздо симпатичнее. И чего только она Колю так невзлюбила? Или просто вид делает? Ничего, им тут ещё долго в лагере этом работать, ещё успеется. И разузнать, и поговорить. Кольца у неё на руке нет, значит не замужем. Хотя… Коля поморщился, вспоминая. У Галки, вон, тоже не было. Однако же… А эта Наталья из Уссурийска всё смотрит и смотрит. Коля специально глядел в другую сторону. Вон, там дальше сидит Артём со своими. Тоже все поют про дружбу… А Колины друзья все далеко. Уже офицеры. И Зима, и Рокот и Три-Петьки… И Ибрагим-татарин – Ибра, как его звали ребята. И не взглянут они сквозь туманы в глаза ему. Слишком далеко. Коля вдруг почти физически ощутил насколько он далеко от привычных ему мест. Действительно, на краю земли. Он даже видел этот край. И чуть не упал с него, там, за забором лагеря, в первый день.

Собака Хрюша со своим щенком пришла и расположилась у ног Марка. Щенок был сонный и явно не понимал, что он с мамой здесь делает. Чьи-то руки, вынырнув их темноты, утащили его наверх, на скамейку. Хрюша поглядела с вялым любопытством и отвернулась, высунув язык и глядя на огонь. Кто-то подбрасывал дрова в прогорающий костёр. А Марк продолжал петь разные песни, и заводные и добрые. Некоторые были с явно выраженным религиозным уклоном. Коля слушал рассеянно, опять уйдя в свои грустные мысли. Если бы не эта его глупость с генералом, то всё бы обошлось. Да и глупость ли это была? Рефлекс? А зачем генерал его ударил? Ну, он старший по званию, ему положено, и оплеухами воспитывать, если чего. Дело знакомое, подумаешь, подзатыльник. Старший по званию… Коля почувствовал, что краснеет, вспоминая слова, что шептала ему Галка. Как глупо всё вышло. А чья глупость-то? Его, чья же ещё? Так если на глупость свою пенять, надо к началу и отматывать. И не тогда, когда он на майора того, рукопашника, кинулся… а, с самого начала, когда он к Галке целоваться полез. Галка, вожделенная Галина, предмет воздыханий и волнительных грёз всех курсантов училища. Да, она кольцо не носила, и никто… во всяком случае, из ребят, не знал, что она замужем. И Коля не знал. А если бы знал, то полез бы к ней? На этот вопрос Коля честно ответил себе, что, скорее всего бы, нет. И мечты эти, что они с Галкой поженятся, и будут жить долго и счастливо… Ага. Ща-а-зз. Коля опять почувствовал, что краска стыда за собственную слюнявую глупость, заливает его лицо. Хорошо, что было темно, и это никто не видел. Коля потряс головой, отгоняя Галкин образ из сознания. Глупость повлекла за собой цепочку неправильных событий, и Коля продолжал делать глупости одну за другой, как будто захваченный этим неумолимым потоком. Его несло, несло, и он ничего не мог с этим поделать. Зачем он на рукопашника кинулся, спроси вот, дурака. А как легко и играючи он Колю уделал… Любо-дорого посмотреть. Оттрепал, как кутёнка и отдыхать оставил. Потом синяк на всю рожу. Как роспись – «принял-попользовался-сдал обратно». Коля опять почувствовал, как удушливая волна стыда расползается по лицу.