Надя

ГЛАВА 1. Новокузнецк

На что способен человек, загнанный в угол судьбой? Умрет ли он, не сумев найти выход, или будет бороться с пеной у рта за желанное место под солнцем? Загадка… Но если будет бороться, то где будет его опора? А может кто будет его опорой? Родственники, друзья, коллеги? Кажется, есть один верный друг каждого человека в этом мире, способный придать человеку силы, какой обладают только существа внеземные. Надежда. Не зря говорят, что надежда – компас внеземной, ведь с ней люди переживали самые, как казалось, неисправимо-летальные события. Но… Что если надежды слишком много? Будет ли человек продолжать бороться с несуществующими проблемами или перейдет на новый уровень своей жизни, начав заботиться только о комфорте и счастье близких ему людей? Ответом на этот вопрос можно было бы назвать один город, который и по сей день является одной из главных точек добычи черного золота. Новокузнецк. Так много надежд и желаний вызывало это одно слово у советских рабочих, их жен и детей тогда. Еще до войны у правительства был миллион не осуществившихся впоследствии идей, сводящих простых людей с ума, тех простых, для кого слово “шахта” означало счастливую жизнь его семьи где-то в одной из хороших квартир в центре Москвы… Но мир не всегда так радушен и мил к нам, как нас пытаются уверить взрослые в нашем детстве. Город потихоньку наполнялся людьми, действия которых в большинстве своем были подпитаны той же злосчастной надеждой. Те люди, что ехали сюда с родными, близкими, искали счастье в угледобыче, за которую в то время выплачивали немалые суммы. Но не многие осмеливались выдержать все трудности этой жаждущей человеческой крови работы. Кто-то озолотился, а кто-то сгинул в недрах земли или от рака легких, скорее всего даже не подозревая, что дело кроется вовсе не в сигаретах…

Но только представьте себе картину в то время: из огромного, ревущего машинами и людьми города едете по достаточно мирному ландшафту зеленых лесов, а в них – благодать. Ели, лиственницы, редкие березки и кустарники. Смотрите направо, а там поляна с яркими цветами, налево – зеленые кудрявые горы, видавшие все то, чего никак не могли видеть вы. Небо чистое, манящее, облака пушистые, молочные. Никак не можете себе представить, что может быть лучше столь красочного наслаждение для глаз. Но ведь не только для глаз! Закрываешь глаза и вслушиваешься… Соловей! Взаправду, соловей! Песенки поет, голосок у него переливается, радуется маленький артист. А там и кукушка, и галки, и… Ох, услада! Все то, чего так не хватало в городе… Хотя… Вспомните, куда вы едете, и сразу все забудете. Новокузнецк, хоть и мал, но вовсе не деревня. Через время закончится лес, начнутся поля. Отвернетесь, сразу пожалеете об этом. Вдали увидите странный дым… Пожар? Взрыв? Может буря? Небо постепенно начинает терять свою свободу, окутываясь жутковатым серым одеялом. В дали видишь трубу, еще трубу, а потом еще, и… ряд труб, да нет, целый забор труб! Воздух начнет приобретать смертоносный удушающий запах, от которого захочется выплюнуть легкие и лечь в ближайший овраг со слезами на глазах. Но чего же вы хотели, запаха цветов и ромашек в угольном центре Советского Союза? Смешно, за такую заработную плату вы должны сказать спасибо и поклониться в ноги тому, кто надоумил вас сюда отправиться.

А вот и сам город! А в нем, о боже, суматоха. Люди, из них кто-то идет так, будто завтра умирать, а кто-то несется сверкая пятками, будто за ними гонится стая собак. Машины, машины, машины! Все крутятся, вертятся, а то понятно, утреннее время, того и гляди, опоздают. Скорее, скорее! Вон, пожилая дама с собачкой, сразу понятно, не сама приехала, может с сыном, идет себе мирно, как вдруг со всей скорости ее сбивает широкоплечий парень, по видимому, рабочий шахт, и, даже не извинившись, бежит дальше, оставляя бабушку одну сидеть на тротуаре с тявкающим пуделем. А вон два буржуа, директора, как видно, едут на машинах, нервно поглядывая на новенькие наручные часы, едут с такой скоростью, которую только позволяют им их блестящие ласточки. Машины-то новёхонькие, в этом году-то и выпустили, а тут бах! И вот, два толстеньких мужичка уже стоят, совсем забыв о работе, и тыкают друг другу на свои машины, что-то неразборчиво повторяя немного язвительным тоном. Да, это не Москва, но и тут веселья по горло!

И все же вот, летом 1964 года, в красивом, лакированном красно-белом автобусе, проезжавшем из Москвы в Новокузнецк, среди всех многочисленных пассажиров, несколько из которых, ожидаемо, не сидели, а стояли, видимо из-за своей нетерпеливости в еще на московском вокзале, сидела молодая пара с дочерью. Отец, Яков Юрьевич Кузнецов, высокий мужчина спортивного телосложения, одетый в немного староватую засаленную рубашку и брюки, уже, кажется, собиравшиеся распасться на нитки. Кажется невероятным гигантом по сравнению с окружающими его мужчинами и женщинами. Но не обманывайтесь! Внутри у него огромное сердце, а в нем целая квартира, пара комнат в которой отведено его молодой красавице жене, Людмиле Павловне, сидевшей рядом в достаточно новом малиновом платьице, а вся оставшаяся территория его милой маленькой дочурке, Наденьке, елозившей на коленях у отца, одетой совсем не хуже, а в чем то даже лучше матери. Ох, как он ее любил, как любил! Остались денюжки? Все Наденьке, все Наденьке, на куклы, на платьица, чтобы девочки от зависти ногти грызли! У папы уж носки все рваные, брюки хоть за бесплатно отдавай, не возьмут, а он все Надюше шоколадки, конфетки, пряники. Как она только не потолстела, не понятно, видимо, строгая диета матери помогла не растолстеть второкласснице. Ну а отец голову терял, на каждое ее выступление в школе еще в Москве приходил, да за час, а вел себя так, что из зала его выгоняли, больно бурно кричал он и прыгал у сцены, когда его дочурка плясала да стихи рассказывала. Кажется, и работал он только ради нее, и из дома выходил, и с людьми разговаривал, и… жил тоже только ради нее. Будто Надя была его огромной надеждой не только на настоящее, но и на будущее, его маленьким лучиком яркого, не тлеющего солнца, выжигающего его глаза. Люда, конечно, поддерживала мужа, но из раза в раз пугалась, как заставала своего Яшу вымывающим за Надей посуду в пятисотый раз. Все, где только была и чем пользовалась Надя, было вымыто до неузнаваемости: тарелки, кружки, ложки, вилки, столы, стулья, кровать, простыни, игрушки, даже некоторые дверные ручки – все поддавалось аккуратной оценке отца. Почему до неузнаваемости? рисунки с тарелок стерлись, с кружек тоже, от силы крепких мужских рук вилки и ложки все были погнутые, некоторые даже ломались, простыни уже давно выцвели, настолько часто они стирались, о игрушках можно и не говорить… Один раз горе папаша наткнулся на Надиного зайчонка, которого она принесла с улицы, так он, вместо того, чтобы его постирать, начал отчаянно тереть его мочалкой, чем заработал оторванную плюшевую голову, громкий плач девочки и, кажется, травму на всю жизнь. Теперь он никогда не прикасался к детским игрушкам и всегда просил его жену постирать их, с виноватыми глазами смотря на девочку, которая всегда в такие моменты улыбалась и легко смеялась, прикрывая рот, как тому ее учила мама. А мама? Ох, мать хоть и красавица, но спуску не даст! Надюша не съела обед? Лекция о том, что овощи это очень полезно и что если она не будет их есть, то вскоре станет страшной старухой и никто любить ее не будет. Гуляла долго? На часы не смотрела? В угол! А про сладкое девочке и думать не нужно… Хотя, отец на такие правила абсолютно не смотрел, покупая девочке по шоколадке каждый день взамен новых штанов себе. В общем, семейная суматоха, идиллия, любовь.

Но вот, автобус въехал в город, а минут через десять уже стоял на автовокзале, выгружая пассажиров.

– Ну, приехали! – с радостью в голосе говорил отец.

– Приехали… – немного облегченно, но недовольно говорила мать.

– Папа, папа, смотри какой домик! – громко вскрикнула девочка, пугая весь салон, с яркой, растапливающей сердце улыбкой, показывая на вокзал.

– Где, где? – заволновался отец, смешно виляя головой по сторонам как курица-наседка, но потом, все же немного успокоившись и увидев красивый Новокузнецкий вокзал, улыбнулся.

– Яш, ну что ты как на иголках? – с небольшой примесью раздражения в голосе сказала жена, на что не получила никакого ответа.

Вокзал и впрямь был, большой, современный, да новенький! В Москве, конечно, больше и вычурней будут, но все же…

– Что, ни разу в своей жизни вокзалов не видала? Ох, Надя, Надя…

Девушка быстро взяла резинки для волос и сделала дочке две косички, после чего поцеловала в лоб.

– Ну подумаешь, ребенок радуется, а ты… – недовольно буркнул отец, тоже поцеловав девочку в лоб, будто пытаясь снова показать ей всю свою отцовскую любовь, отобрав внимание к матери.

Наконец, двери открылись, и народ повалил к выходу, ворча и ругаясь из-за усталости от долгой поездки. Молодые люди или пытались ютиться по углам, за что получали сумками, либо наоборот, расталкивая всех, ломились к выходу, все равно получая сумками, но теперь в агрессивном ключе.

– Куда прешь?! – громко гаркнула старуха, недовольно замахнувшись сумкой.

– Не твое де… – не закончил хамоватый мужчина в возрасте, как ему тут же прилетело сумкой в лоб. Он начал ругаться и громко кричать, на что старуха начала гаркать хриплым голосом в ответ. Яков Юрьевич на все это лишь с дикостью вытаращивал глаза и закрывал уши девочке, наблюдая за картиной так, будто он сам был ребенком.

– Так, выходим, вещи заберешь сам. – сказала Людмила Павловна, подхватив девочку и, ловко уворачиваясь от локтей и сумок, выбежав из автобуса быстрее всех остальных пассажиров.

Карикатура, не менее: высокий мужчина, чем-то напоминавший бурого медведя, подобно испуганному коту вжал шею, смотря на то, как другие людишки, которых, как казалось, по росту он мог бы раздавить и не заметить, ругались и немного дрались, будто от того, кто первым выйдет из автобуса, зависела их жизнь. Но вот, проходит минута, десять, двадцать, люди постепенно выходили из автобуса, выходили, выходили… Где же гордый отец? Он вышел последним, чем вызвал у жены озадаченный вздох.

– Как же все сложно, а, Яш? – сказала она, будто немного насмешливо осматривая мужа.

– Сложно… – ответил он, со стыдливыми глазами поглядывая на девочку, но та лишь смеялась.

– Пойдем, боец! – сказала жена с улыбкой и легким смешком, взяв своего возлюбленного за руку.

А вот еще одна картина! Счастливые, веселые, с сумками идут трое, весело смеясь и переговариваясь. О чем? О всем! Потом пошли они по бульварам, съели по стаканчику мороженого, посидели на лавочке, а тут, как внезапно, еще ларьки с мороженым! Понятно, что и в этом месяце Яков Юрьевич не купит себе ни штаны, ни рубашку, Наденька, скорее всего, простынет, а Людмила Петровна сойдет с ума от того, что перескажет одну и ту же нотацию 10 раз…

– Яш, ну нельзя же так! – возгласила в последней попытке образумить мужа девушка.

– Да, да, фисташковое… – говорил муж с улыбкой в киоск полноватой мороженщице, поглядывая на радостную девочку, у которой все лицо было умазано фисташковым мороженым.

– Яша! Ты меня вообще слышишь? – еще громче сказала жена, но снова не получив ответа лишь раздраженно фыркнула и ретировалась на лавочку, стреляя дикими взглядами на радостных отца и дочь.

И так прошел весь вечер. Прогулялись по бульвару, сходили в кинотеатр, там еще раз раскошелились на мороженое и различные сладости, потом еще прогулялись, потом решили, что обычная прогулка никуда не годиться, пошли в парк, сходили на площадку, завели друзей, но все веселье прекратила мама, недовольно взяв двоих прохиндеев за руки и потащив их к новому месту жительства семейства, в четырехкомнатную квартиру по улице Кирова.

– Закончилась прогулка? – будто немного разочарованно и определенно грустно сказала девочка, смотря на папу.

– Закончилась… – ответил папа, с явной обидой поглядывая на жену.

Закончилась прогулка…

ГЛАВА 2. Дома

К каким жертвам готов человек, загнанный в угол судьбой? Может ли он убить того, кто, как кажется, и является его источником надежды, взамен на свое счастье или успех? Да, конечно может, если у того, кто попросит убить, в словах надежды будет больше. Так что же такое, эта странная валюта, “Надежда”, которая стоит дороже всего золота и брильянтов, что есть на планете? Никто не знает… А если убить любимого человека попросит любимый человек, что тогда? А если другой любимый человек? Неужели придется выбирать, кого ты любишь больше, но если так, тогда кого? Мама или жена, друг или коллега… дочь или жена… Но ведь любовь бесценна, как и надежда, которую в нас вселяют близкие… ведь так?

Но вот наша троица шла домой, из них два ребенка, один из которых им уже давно не был, смотрели на “тирана” с обидой. Вот и подъезд, потом лестничные пролеты, четвертый этаж… Вот он, новый дом, осталось только открыть дверь…

– Ключи. – строго сказала жена, кажется, вспомнив работу, с которой она недавно так обнадеженно уволилась, и протянула руку к мужу.

– Д-да, да, сейчас… – все прикрытия Якова тут же рухнули одним ударом ядовитого жала, острого взгляда Люды, кажется, содержавшего бесконечную озлобленность и ненависть, которой, на самом-то деле, и не было. Он говорил запинаясь, а его глаза снова стали по-щенячьи виноватыми.

Ключи все же попали в руки “злодейки”, та открыла дверь и затащила всех внутрь.

– Так. Ты сейчас бежишь греться в ванную! Я сделаю тебе чай с лимоном, будешь горло лечить. – сказала мать, строго смотря на дочку.

– Но оно совсем не болит, совсем-совсем! – говорила девочка, на что тут же получила ответ матери.

– Совсем-совсем? – сказала мать, руки в боки, а взгляд острый-острый, да настолько, что смотреть было страшно. – я также матери своей говорила, и что? С менингитом слегла на следующий день, да так, что встать не могла!

Дальше это был уже точно не диалог. Пантеру разъярили и она тут же начала рассказывать долгую нотационную историю о том, как “ходила она с подружками на хутор”. Надя, испугавшись этой ярости как в первый раз, тут же нашла в новом доме полотенце и побежала в ванную, ожидая того неизбежного момента, когда у матери закончится истерика и она придет ее купать. Гордый глава семейства лишь стоял по стойке смирно, вжав шею и, как ему свойственно, по щенячьи вытаращив глаза, чуть ли не плача.

– Что скулишь, герой? Иди уже! – гавкнула Людмила Павловна мужу, направившись в ванную к дочке.

Горе-отец остался один стоять в прихожей, поглядывая по сторонам как загнанный в угол зверь. Но еще минута и гнет жены, так неприятно оседавший язвительными комментариями в голове, улетучился. Спокойствие и тишина… А нет, Наденьке достается больше всех. Из ванной было слышно недовольное бурчание, смешанное со звуками включенной воды. Голос девочке не донесся оттуда ни единый раз, потому что дочка уже знала, что когда мама злится, с ней лучше спорить в два раза меньше. Отец лишь хмурился, набираясь странной злостью к его жене, хотя он понимал, что скора эта мимолетная ошибка его духа пройдет, также, как и в прошлые разы.

Но тут он вспомнил все, о чем он правда должен волноваться: новый дом, новая работа, новый город в конце-то концов! Ну… Город успешно осмотрели, осталась работа и дом, купленный на все деньги с проданных квартир, а точнее их, бабушки с дедушкой и, по предположениям, покойного брата Люды, внезапно пропавшего в Охотском море. Ну квартира… Да не квартира, а хоромы! Высокие потолки, просторные комнаты, балкончик из коридора, две спальни, кабинет и зал! А как просторно! Прошел по коридору в зал, а там, ах! Как во дворце! Стены пастельно-бежевые, покрашены так аккуратно, на потолке люстра, да не обычная, а, виделось, хрустальная! Диван красный, даже по виду мягкий, креслица зеленые, все как по моде, шкафы книжные, столик, под ним коврик серо-бежевый, окна до потолка, а за ними виды улицы, испорченные, только, злосчастным видом серого неба, создающего странное ощущение пасмурной погоды. Ну а телевизор, телевизор то! Сразу видно, не какие-нибудь простаковские, а московские! Из зала в спальню, в одну, в другую, и там красота! На кухню – то же самое. Ну не квартира, сказка, то-то она так дорого стоила!

А завтра работа, новые знакомства, шахта… Опять идти по полутёмным штрекам, опять этот бесконечный уголь, упряжка, наверняка, 12 часов, а то и боле. Но каждый раз вспоминая, что через месяц такой работы он увидит Наденьку с новой игрушкой счастливой как не в себя, его сердце таяло, а он сам заряжался невероятной энергией. Ее улыбка стоила всей его жизни, его свободы и его памяти. Переполненный радостными мыслями он взял с полки одну из книг, что раньше он делал редко из памяти о детстве. Посмотрел на название, “Преступление и Наказание”, Достоевский. Помнится, Яков такую книгу не читал, хоть в школе его все сие творение благотворили. Сюжет? Ну… Да там старуха, топор, убийство, что еще… А, ну еще то, что главный героя для Якова, как говорил его школьный друг, правый, все сделал как надо. Еще раз, о чем там все было? Взяв книгу, Яков сел на кресло и начал читать, но через минуту потерял мысль, начиная просто просматривать глазами слова по отдельности, а потом, потеряв какой-либо интерес, и совсем заснул.

ГЛАВА 3. Отец и Мать, Сын и Дочь

Уж если и верить во что-то, то нужно иметь хоть какое-то оправдание. Никто тебе не поверит, если убив человека ты скажешь что-то в духе: “Да я шутя, просто так его… Не было причины, господин судья!”. Это значит, что нужно искать оправдания своей безнравственной жестокости. Но наш мир, хоть и неравнодушен к справедливости, наказаниям, крови, не всегда честен, а иногда и вовсе обманывает нас, путая стороны. Когда кажется, что оправдание ты нашел, допустим ты убил своего сокурсника за то, что он убил твою собаку. Глаз за глаз, не так ли? В суде над тобой посмеются и отправят в тюрьму. Значит, человеческая жизнь дороже собачей и ты не окупил своё убийство… Хорошо, тогда пусть твой… представим, сосед, убил твоего родственника и вышел сухим из воды, избежав кары божьей, и за это ты его убил. Годится? Нет, опять срок. Значит, если ты не поймал человека с поличным, то и смерти он не достоин? Прекрасно, идей больше нет… Хотя нет, есть! Представим, что тот, кого вы хотите убить, сам напал на вас, первым, да с ножом, пытаясь отрезать вам вашу грешную голову, а вы, нисколько не испугавшись, нанесли ему один удар осколком в грудь, убив на месте. Ну вот же оно, прекрасное оправдание! Он хотел забрать мою жизнь, за это я совершенно намеренно убил его. Все произошло на глазах, представим, что были и свидетели тоже. Все, это победа? Нет. Вас просто посадят на года два за превышение пределов необходимой обороны. Но… Ведь вы могли умереть! И что, теперь вы еще и наказаны за то, что просто защищались? А что было бы ему? Если бы он не взял и не расфасовал вас по морозильным ящичкам, чтобы спрятать труп, а просто сразу направился в милицию и со слезами на глазах во всем признался, то ему был бы срок от трех лет до десяти… За то, что он… убил человека… Получается, жизнь жертвы стоит дешевле жизни нападавшего, так? Ведь жертва может лишится жизни, а нападавший, если он будет достаточно умен, всего десять лет, а может и вообще нисколько, если достаточно долго сможет прятаться в таежных деревнях как помойная крыса. По моему мнению, за преступлением не всегда идет достойное наказание.

Якову снился странный сон, вот он стоит у входа в шахту, а там – Надя. Смеется, улыбается, а у отца душа в пятки. Внезапно, теряет он ее из виду, а сам будто под землю проваливается, ноги в породе увязают. Бежит он ко входу со всех ног, пытаясь не утонуть и догнать свое счастье, да быстрее она его. Находит клеть, забегает внутрь, нажимает кнопку. Клеть, будто специально выматывая уши, начала спускаться. Отовсюду жуткий металлический лязг, скрежет, казалось, вот-вот обрушится, и все на этом. А глубина? Сколько ехать-то? Казалось, по глубине шахта доходила до недр земли. Но вот, клеть остановилась. Пред отцом предстал темный штрек, настолько темный, что отец не видел даже свои ноги, но ведь где-то там сидит и плачет Наденька. Набравшись сил, Яков Юрьевич ступил в темноту. Прошло время – глаза привыкли, видел он лишь крепи да рельсы, по которым, скорее всего, руду в вагонетках уже давно не возили. Да выглядело все так, будто не было здесь никого давно уже. Прошло минут десять… А может пять, двадцать? Времени здесь, как казалось не было… Ну где уже хоть что-то? Ни развилки, ни конца, ничего… Но внезапно повеяло холодом, стены будто стали теснее и начали дышать. Проходя еще немного дальше, внезапно, он увидел вагонетку. Шаг, шаг, шаг… Он подходил медленно, будто ожидал увидеть там кого-то. Шаг, еще один… Яков медленно начал заглядывать внутрь, а там… В груде угольной руды, совсем не шевелясь, лежало маленькое тельце. Мертвая Надя смотрела в пустоту, но испуганно, будто увидела что-то. Весь уголь, в котором она лежала, был окровавлен, но откуда была кровь, непонятно. Чем-то была похожа на колыбель эта вагонетка, но ребенок в ней вовсе не спал. Надя была мертва, она не дышала. Отец оцепенел от ужаса. Он закричал, закричал так, что, кажется, от одного его крика вся шахта могла обрушиться. Все начало темнеть, смертельный мрак сгущался, и…

Проснувшись в холодном поту, Яков Юрьевич осмотрелся по сторонам. Уже вечер? Так проспать…

– Надю записала в школу, не благодари. – снова послышался строгий голос Люды из коридора. – Кстати, суп на кухне, не благодари. – звучали повторяющиеся слова так, будто благодарить наоборот было можно и очень нужно.

– Спасибо… – сказал отец, понимая, что он и правда сильно проспал, чем и вызвал еще большее разочарование жены. – А кстати, где Надя?

– Спит, замаял ты ее сегодня со своими прогулками… – сказала женщина так же строго, но будто с легкой ноткой милосердия в голосе.

– Ну весело же было! – сказал отец радостно, но потом изменился в лице, получив в ответ раздраженное молчание.

– А если заболеет? Что делать будешь? – раздались вопросы, казалось, на которые со стороны задававшей их был только один ответ, даже если был другой, конечно, не совсем правильный, но все же…

– К врачу отведу! – дал отец абсолютно неправильный ответ.

– К врачу он ее поведет, ну как же, к врачу поведет… Где врача найдешь, чтобы он нашей девочке помог? – звучала эта фраза глупо, да хоть где найдет! Врачей не мало, найдется хоть один, но… такой ее монолог мог продолжаться еще час, другой, а свелось бы все к тому, что мороженое есть вообще нельзя, и сладости тоже, и жирное мясо, а еще многие овощи, крупы… И осталась бы Надя опять на гречневой диете, постоянно голодная и грустная.

– Нигде… – послышался покорный, правильный ответ отца.

– То-то же! – победоносно воскликнула девушка, по заветам своей матери гордо вздернув нос и сменив походку на вальяжно покачивающуюся.

– То-то же… – повторил муж, понимая, что никогда не победит своего стратега, кажется, подготавливавшего подобные диалоги еще с 16 лет.

Яков встал с кресла и пошел на кухню, чтобы проверить, правда ли там был суп. Глупо было проверять, суп и правда был, вот только когда она успела купить продукты? Не женщина, а загадка! Подошел и заглянул в кастрюлю, и на несколько секунд ему показалось, что в ней было кровавое месиво. Мужчина отпрянул, потом заглянул снова… Борщ, просто борщ… Странная галлюцинация, но, казалось Яше, очень важная. А почему бы и нет? Почему бы его красавице жене не познакомится с соседом, а затем просто убить его и… Ну нет… Нет, нет, нет, хватит таких мыслей, глупости, откуда все это только взялось… Яков Юрьевич подошел к тумбе, взял ложку, попробовал суп… Просто суп, обычный суп! Самый суповой суп из всех суповых супов, которые только можно попробовать…

– Вкусно, спасибо огромное! – сказал муж уже по привычке, на что получил радостное молчание жены.

Внезапно раздался громкий визг девочки, вбежавшей на кухню.

– Смотри какого кролика нарисовала! – вскрикнула девочка, протягивая рисунок.

– Хорошо, хорошо, молодец, Наденька… – отец даже не удосужился посмотреть на рисунок, слишком много нервов у него отняло внезапное вторжение девочки в тихую кухню.

– Вот молодец, художница растет! – гордо сказала Людмила Павловна, зайдя в комнату и присев, чтобы рассмотреть зайца.

– Сама рисовала! – гордо объявила она, улыбаясь и смеясь

Отец наконец отошел и наклонился, чтобы рассмотреть рисунок, но, конечно, трезвой оценки от него ждать и не стоило. Что бы девочка не делала – все шедевр, все чудо, все металл высшей пробы.

– Восхитительно, Надя! Превосходно! – воскликнул отец, взяв рисунок в руки. – В жизни лучше ничего не видел!

Чего и ждать? В ответ он получил награду – звонкий, радостный смех девочки, утопающей в похвале родителей. Она убежала обратно в комнату, оставив на кухне атмосферу радости и некого праздника. Но буквально через несколько минут все снова погрузилось в уныние. Людмила Павловна вздохнула и продолжила раскладывать вещи из чемоданов по дому, то и дело заглядывая на кухню, проверить, все ли хорошо. Яков ел суп, погрузившись в раздумья о чем-то, что только ему самому и было понятно.

Далее все было как-то очень спокойно и однообразно, нечего было сказать, возразить, нигде нельзя было устроить морально-нравственный конфликт, как в основном любят люди, которым именно таких развлечений и недостает… Хотя не в этом ли цель всей жизни? В мирном спокойствии, которого так не хватает практически всему населению земли.

Длилось спокойствие недолго, а все же, как говориться в народе, “Все хорошее быстро кончается”. Уже подготовившись ко сну, Людмила Павловна все же нашла шанс устроить скандал в мирной атмосфере вечера.

– Что это? – спросила домохозяйка строго, указывая на ботинки, стоявшие в углу зала.

– Ну… Ботинки… – сразу все понял Яша, замедлив свой голос так, будто сейчас его не отсчитывают за свою безалаберность, а ведут на эшафот.

– Ботинки! – воскликнула жена раздраженно, уже начиная новый акт в своей бесконечной мелодраме.

Отцу оставалось только терпеть долгие истории из детства, упреки и пререканья своей жены. Но внезапно случилось то, что практически никогда не случалось раньше. Монолог из укоров перешел в воспоминанья, из воспоминаний в плохие воспоминанья, из плохих воспоминаний в те воспоминания, которые Якову вспоминать бы совсем не хотелось.

– А вот если бы не твой папа – свадьба удалась бы на славу!

– Замолчи! Не говори ни слова! – накипело у мужа. Нет, конечно ударить он свою жену не мог в силу своего слабого, мягкого характера, но голос у него был мужской, можно сказать, даже слишком. Если у кого-то и получалось вывести мужчину, то голосом он сразу заставлял соперника поёжится, всех соперников… Кроме нее…

– А что? Что не так сказала-то? Если бы старый хрыч на торт не упал, мы бы может и поели нормально и в больницу не поехали.

– Не смей, не смей! – снова повторил он, его глаза наполнялись кровью.

Стоит ли говорить, кого до рождения Нади любил Яков. Он души не чаял в своем отце. Странное отражение получается, если посмотреть на родословную нашего героя: Отец и мать его были крайне похожи, хоть и совсем немного гиперболизировано. Она лупила, он терпел, хоть и был выше нее почти в два раза. А вот тут уже можно поспорить о теориях перерождений и той подобных. Такое совпадение, и никак не подстроенное! Хотя здесь уже работает психология, ведь все знают, что яблочко от яблоньки недалеко падает.

Спор продолжался. Жена, наслаждаясь моментом, продолжала подначивать мужа, в то время как он лишь кричал в ответ, не зная что ответить. Вспомнили бы они, кто сидел в соседней комнате, так сразу бы стало стыдно, но они не вспомнили, а значит и смысла говорить об этом нет.

– Дура! – будто поставил точку в предложении сказал муж, пытаясь покинуть поле боя, но понимая, что ему нечем хлопать, просто топнул ногой, поставив жирную точку в предложении.

– Сам дурак! – Сказала жена, вернувшись в спальню и хлопнув дверью, указывая на то, что вход “кое-кому” был воспрещен.

Вот и кончилась баталия. Сказать честно, со стороны за таким всегда смешно наблюдать. Один участник конфликта всегда пытается поязвительнее напасть, другой же напротив – защищается. Кажется, как в кино, конфликт, раздор, драма! Но на деле чем-то это похоже на тявканье собак, не поделивших кусок колбасы.

Так что же? Яков, к удивлению, совсем не вспомнил о Наде, а просто пошел спать на кресло. Голова кружилась, глаза слезились от обиды, а мышцы были напряжены до предела, будто он вовсе и не отдыхал, а так и работал полную смену… Надо же глупости какие! Книг, не к удивленью, больше читать не хотелось. Мужчина просто сел на кресло и уставился в окно на улицу. Луны не видно, не видно звезд, а в то же время подозрительно светло… Дым от заводов над городом, вот что, вот почему так светло! От клубов этих исходил странный свет, да не простой, а подозрительно рассеянный для простой завесы. Пока Яша думал над ценой его переезда, глаза его смыкались, а сам он постепенно начал дремать, уже не волнуясь ни о чем, что так сильно волновало его буквально пять минут назад.

Снова сны, снова странные абсурдные сны. На этот раз старый дом с его семьей, он совсем еще мал, но, в отличие от того времени, понимал все как взрослый. Дома никого, глубокая ночь за окном. Все дома было так, как он запомнил: маленькая спальня, кухня, диванчики в центре дома, уже несколько, казалось, десятилетий протекавшая крыша… Только что-то не так… но что? Внезапно в дверь постучались. Яша ее не открыл, но тот, кто стоял за ней, казалось ему, мог ее спокойно выбить посредством какой-то неведанной ему силы.

– Первый, второй? – раздалось из-за двери. Голос был вовсе не дьявольский, а наоборот, очень звонкий и молодой, такой, каким говорят только юноши, что ни разу не простужались в своем раннем детстве.

– Первый… – пришло это в голову само, как приходит на ум дата рождения или имя, непринужденно и очень быстро.

– Значит жить будешь… – сказал голос тихо, после чего присутствие человека за дверью перестало тревожить сознание. Тревожило совсем другое…

Обернувшись, наш герой вспомнил другое жуткое воспоминание, которое он столь яро пытался забыть. День смерти отца. Столик при диване упал, книги с него свалились на пол вместе со стаканом воды. Сам отец Якова лежал и задыхался, держась за горло. Его кожа становилась по-мертвецки синей, а глаза постепенно теряли свой живой блеск. Он судорожно мотал ногами, как рыба, пытающаяся снова выпрыгнуть в воду, туда, где дышать она может. Яша смотрел на это все с ужасом. Хватило его всего на несколько секунд, после которых он в ужасе зажмурил глаза. Минута жалких хрипов, другая, третья… Буквально пять минут, и звуки прекратились. Яков стоял так еще несколько мгновений, но потом открыл глаза… Лучше бы он этого не делал…

– Теперь твоя очередь! – Сказал его отец, а может быть и дьявол, забравшийся в его тело.

На своих двух ногах стояла знакомая фигура… Вот только кожа была синей, а православный крестик на шее будто до этого пытался сдернуть кто-то очень сильный, но не смог, из-за чего было видно жуткие, уже немного загноившиеся линии. Глаза старика были, казалось, выколоты, но чем-то он очень жутко смотрел на своего сына, пугая до смерти.

Внезапно, жуткий мертвец бросился на Якова и начал его душить. Сын и не успел опомниться, как почувствовал руки на шее. Зрение было размыто, но бороться пытался. Внезапно, как казалось, в последние моменты жизни, он заметил, что образ отца исказился. Он увидел женщину, до боле знакомую ему. Она по-садистски улыбалась и давила, перекрывая кислород. Казалась она ему невероятно привлекательной и молодой, но в то же время очень отстраненной и озлобленной.