Институт Подмайне

Глава 1

– Нет, я туда не поеду, – прежде вежливый таксист резко изменился в лице. – Всего доброго.

– Вам так сложно довезти меня до монастыря?

– Да. С вас пятьдесят евро.

Минуту мы смотрели друг на друга – я на него, старого водителя с тёмным от загара лицом, жадного и ленивого, готов был опрокинуть ведро с лавой, и он на меня глядел недовольным взглядом.

Чайка взмахнула крылом, и красный пакетик чипсов из переполненной мусорки взлетел, повертелся в воздухе и шлепнулся на лобовое стекло. Спор затянулся.

– Услуга не завершена, – сказал я. – Вы должны были отвезти меня от аэропорта до монастыря.

– Я не знал, в какой именномонастырь ты едешь, рус. Мне пора, давай деньги.

Купюра случайно выпала, уронилась прямо куда-то под кресло. Желаю долгого ковыряния в салоне. Быстро взяв портфель и рюкзак, я выбрался из машины и хлопнул дверью. Машина таксиста тут же рванула назад, бросив песчаную пыль в небо, повернула и уехала обратно по дороге в город.

Наевшаяся с помойки белая птица довольно крикнула, взяв курс на море. Мне предстояло пройти ещё пятьсот метров – по жаре и каменной тропе, под шум цикад. Всё шло замечательно, пока водитель не догадался, куда везёт руса.

– Откуда приехал? – спросил он меня прямо у здания аэропорта. – Из России?

За окном – горная гряда, опоясывающая побережье. Небо цвета чистой лазури, ни одного облака на горизонте, пышные зелёные кустарники тянулись вдоль обочины. Машину таксист резво гнал, но даже так удалось изучить окружение. Он выжидающе смотрел на меня через зеркало и тогда я ответил:

– Да, только что прилетел. С пересадкой в Белграде.

– Ты знаешь язык? Откуда?

– Были курсы.

– Dobrodošli u Crnu goru!* – заулыбался от радости таксист. – Надолго тут?

– Кажется, не очень.

– Обычно русские тут на год-два останавливаются, потом уезжают либо в Сербию, либо в Европу, либо обратно домой.

– Нет-нет, это точно не про меня. Как разберусь с делами, так сразу в Москву. За месяц управлюсь, надеюсь.

– Что будешь делать в нашей стране? – таксист всё не унимался.

– Я представляю интересы одной очень богатой семьи.

– О как сказал! Кто же они?

– А вы скоро узнаете сами, как довезете до Будвы.

Мужчина потыкал в навигатор. Мычание, прежде неопределенное, вдруг превратилось в утробное бурчание.

– Подмайне? Монастырь Подмайне, что ли?

– Всё именно так.

– Кажется, я догадываюсь, на кого вы работаете, – голос таксиста поубавился в радости.

– Правда?

– Этот адрес знаю слишком хорошо… Станковичи, значит.

– Вы правы. Я официальный представитель её корпорации.

Таксист хмыкнул. Спустя минуту он добавил:

– Грустно.

Следующие полчаса мы ехали молча. Чем ближе машина была к монастырю, тем злее становился черногорец. Видимо, чтобы задушить поток мыслей, он включил радио на полную громкость. Сквозь хриплый динамик заиграла мужская лирика:

Ka i nekad gledam nebo

Tražim gradove u noći

Di smo podno zvizda zori krali rumen sjaj…**

И в самом конце, когда осталось всего ничего, таксист тормозит и наотрез отказывается ехать дальше.

В тени дерева я набрал номер связного. В ответ только гудки.

– Какая гостеприимная Черногория всё-таки, – сказал я вслух и побрел к крепости, где находился заветный монастырь.

С собой в командировку – если её можно так назвать, – взял немного личных вещей. Основной и самый важный груз заключался в портфеле: бумаги в оригинале, с мокрой синей печатью, с чернильными подписями, некоторые с апостилем. Все документы подтверждают мой высокий статус представителя Семьи. Работодатель сделал всё, чтобы у автономной организации, базирующейся в прибрежном городке тихой деревенской страны, не было никаких серьезных возможностей воспрепятствовать моей деятельности.

Потуги таксиста сбросить меня, необычного гостя Черногории, были просто смешны, но внезапно я заметил радикальную перемену в обстановке: стоило мне пройти сто метров до конечного пункта, как городская жизнь, прежде шумная, хоть и неспешная, вдруг замерла. Исчезло человеческое присутствие. Возле монастыря не ездили машины, не ходили люди и не возводились новые здания; более того, казалось, что природа сама хочет упрятать это тихое место в невидимую завесу.

Даже деревья были рассажены так, чтобы не было видно подъезд к храму. Только каменные стены, крыша монастыря и часовая башня – всё, чем можно довольствоваться в обозрении со стороны улицы.

Ворота были закрыты. Люди из ведомственной охраны взглянули на нежданного посетителя бычьим взглядом. У этих двух охранников вообще всё было бычье: шея, руки, лоб, грудь колесом – всё было такое широкое и крупное, чтобы сломить врага грубейшей силой.

– Добар дан, – сказал я по-сербски, а затем перешел на смесь английского с русским: – Меня зовут Слава Фомичев, – протянул пластиковую карту корпорации и письмо-сопровождение. – Я должен встретиться с настоятелем Симеоном.

Охранник покрутил карту в руках: всем своим видом он демонстрировал полное нежелание контактировать с незванцем. Рядом стоявший охранник вальяжно заявил, не зная о моем уровне владения сербским:

– Что надо этой кудрявой кокошке***?

– Тут написано, что это представитель Семьи, – первый бык с лысой головой всматривался в документы. – А вот в этой бумаге сказано, что он прибыл с должностным поручением.

– Чушь. Нас бы предупредили о его приезде, – отмахнулся второй бык с короткой стрижкой.

– Надо позвонить Милораду.

– Да зачем? Это журналист вроде того Виктора, разнюхивать пришел. Пусть катится на все четыре стороны.

– Но документы похоже подлинные.

– Сейчас столько уловок: нейросети, принтеры, да что угодно может быть! Кончай с ним.

– Мой связной почему-то недоступен, – я показал ему номер. – Звонил несколько раз, в ответ только гудки. Может, вам знакомы цифры?

– Какой ещё связной? – Коротко стриженный заиграл мышцами. – Нет у нас никаких связных. Только прикажи, и я его…

Бык с лысой головой отрицательно кивнул, подошел к КПП и вызвал кого-то. Недолго поговорив, он вернулся ко мне, чтобы сказать:

– Настоятеля сегодня нет в монастыре. Он в больнице, и вряд ли вернется к вечеру. Советую прийти завтра.

– Тогда мне нужен его заместитель, – я забрал документы обратно. – Это срочно.

Установилась тишина. Тогда мне пришлось добавить к своей речи упоминание Елены Станкевич.

– Ну, ладно. Драго, обыщи его.

Бык облапал меня всего самым похабным образом, вытряхнул на стол весь рюкзак – трусы, зарядка, несессер и бритва полетели на землю. Я возмутился:

– Аккуратней!

– Пардон. Проверка есть проверка, – бык неаккуратно побросал всё обратно. – Он чист.

– Я провожу вас, Слава.

Ворота оказались двойными – сначала открылись древние, деревянные, выполненные ещё столетиями назад, затем раскрылись металлические, уже современные. С безопасностью у них тут серьезный перебор, подумал я.

Меня повели вверх по каменной лестнице, мимо монашеской кельи, и всюду послушники смотрели на меня недоверчивым, жутким взглядом. Внутренняя охрана стояла как почетная гвардия и не шевелилась на своих постах, но и их глаза пристально следили за каждым моим шагом.

Солнце накалило камень до предела, и с тела потек градом пот. В тени высоких пальм не насытишься прохладой. Дождавшись отмашки, нас пустили в один из корпусов монастыря. Хотя время близилось к вечеру, солнечные лучи всё так же сильно слепили меня – как назло я забыл взять с собой очки.

Встречу назначили с неким Пименом, о котором известно было совсем ничего. Стены его кабинета были забиты церковным. Священник сидел за большим дубовым столом, глядел в книгу и, кажется, по чуть-чуть дремал.

– Этот человек заявил, что является представителем семьи Станковичей, – сказал бык и передал бумаги. – Я побуду за дверью.

– Сердечно вас приветствую, – священник протянул сухую руку. – Я – Пимен. Главный помощник настоятеля монастыря Подмайне. Вы говорите по-сербски?

– Немного. Полагаю, мы поймем друг друга. Меня зовут Вячеслав Фомичев.

– Хм, раз так… – священник скрестил пальцы в замок. – В довольно щекотливое положение вы меня поставили. Настоятель отсутствует, а гостиница давно закрыта за ненадобностью. В штате монастыря отсутствует должность гостиника – вас просто некому было встретить. О, что за номер? Так-так… Да это же как раз последний телефон нашего гостиника. Простите за этот грех. Чем могу служить?

Пимен, мужчина-щепа, с густой седоватой бородой и крепким загаром, пристально смотрел на меня сквозь очки в золотой оправе. Вся окружающая обстановка давила на меня: взгляд надзирающего наставника, эта позолоченная утварь, кресты – множество крестов! – и бесконечные лики с икон топили меня в необычную атмосферу страха, словно грех найден ещё до сотворения. Мне было что скрывать, но ничего преступного я не делал – пока что.

– Я уполномочен Семьей для проведений ревизии частного Института Подмайне, а также для нескольких других поручений, речь о которых зайдет уже с самим настоятелем, руководством организации. Вот эти документы, – я кивнул на портфель. – Подтверждают мою миссию. Поверьте, она очень важна.

– Но почему нас никто не предупредил? – священник повернулся к ноутбуку. – Так, никакой почты из Москвы не приходило. Сейчас проверю спам… нет, ничего нет. Пусто! Как странно.

– Моя миссия уполномочена самой Еленой Станкович, – пояснил я. – Лично и конфиденциально.

Священник резко напрягся. Он попросил подтверждения, и в ответ получил лист.

– Мне всё равно нужно сообщить о вашем визите госпоже Станкович, – неловко пробормотал он. – Простите великодушно.

– Да, конечно. Без проблем.

Пока священник писал письмо на e-mail, я как бы мимолетом, отвернув взгляд в сторону и засмотревшись на свои идеально ровные ногти, тихим и уверенным голосом добавил:

– И ещё мою госпожу интересует состояние пациентки.

Священник молниеносно взорвался.

– Никогда не называйте эту несчастную пациенткой! Никогда! В этих священных стенах монастыря мы ни при каких обстоятельствах не зовем девушку больной. Её порок ужасен, он настолько тяжел, что из средств остается лишь смирение к великому испытанию. Душу девушки нужно спасти – но не лечить! Это не лечение, понимаете? Убедительно вас прошу никогда больше не называть девушку пациенткой.

В монастыре официально была только одна «затворница». Спутать её Пимен с кем-нибудь никак не мог. О «трепетном отношении» монашеской братии к пациентке меня заранее предупредила нанимательница.

Я был впечатлен реакцией священника: к чему такая эмоциональная защита генетического урода? Словно сказать правду для него равносильно преступлению.

– Хорошо, отец Пимен, я не буду называть её… Как вы её зовете?

– Мы зовем её затворницей Марией. И вы так же называйте, и тогда будет всё замечательно. Просто помните, что монастырь требует справедливого отношения к каждому, в том числе и к тем, кого поразила метка дьявола. А справедливость в нашем деле заключается в истине. Только скажите мне, почему она вас интересует?

– Не меня. Госпожа Станкович требует выяснить, в каком состоянии затворница, нужны ли дополнительные финансовые средства, материалы, оборудование. Возможно, для терапии… вернее, для её статуса затворницы необходимы дополнительные усилия. Именно для этого я и прибыл в Будву, – намеренно взглянул на часы, дабы показать свое легкое раздражение. – И желательно поговорить всё-таки с настоятелем монастыря.

– Какое кощунство, – покачал головой священник. – В сущности, она же её сестра.

О как. Интересный поворот.

– А что же кощунственного вы услышали в моих словах, отец Пимен?

– Ну как же мне не воспринять ваши слова таким образом? Сестра требует опеки, заботы, внимания наконец. Где это всё? Ваша госпожа Станкович словно откупается от несчастной. Мы, конечно, взяли на себя высочайшую ответственность – работать с таким духовным внутриличностным кризисом нам ещё не приходилось, – но и ожидалось, во всяком случае мной, что она хотя бы один раз посетит монастырь… – священник с неприятием отодвинулся от меня, облокотившись о спинку кресла. – И посмотрит, как несчастна её сестра.

«До чего же он боится назвать её пациенткой или больной», вновь удивился я.

– Понятно. Скажите, могу ли расположиться в монастыре?

– Ох, видите ли, вопрос постоянного нахождения или проживания решает начальник безопасности, причем решающее слово остается за настоятелем. Частный институт Подмайне лишь подчиненная монастырю организация: ученые здесь гости, а не полноправные обитатели, как например мы – монахи и послушники, поэтому главной целью является поддержание здравого порядка и создание условий для монашеского пути. Вы, Вячеслав, судя по выписанным документам совсем далеки от монастырской братии, к трудничеству примкнуть вряд ли хотите. Завтра вы можете запросить доступ у отца Симеона лично, а также обсудите все интересующие вас и вашу госпожу вопросы. Сегодня, к великому сожалению, вы должны покинуть стены монастыря, – теперь священник посмотрел на свои часы, словно наслаждаясь моментом. – Какая досада! Время уже клонится к шести вечера – скоро мы закроем ворота. Прошу вас поспешить.

Я быстро засобирался. Перед тем, как выйти из кабинета, старик в очках сказал:

– Пожалуйста, присмотритесь ко всем нам, оцените свои силы и подтвердите поступками, что пришли с миром. Вы ступили на священную землю монастыря, где хранятся очень важные тайны. Семья Станковичей надеется сохранить их в секрете. Уж не знаю, в каких деловых отношениях вы находитесь с Еленой, но она всегда и везде требовала соблюдения тишины в стенах монастыря. И я с ней полностью согласен.

– Всего доброго, отец Пимен.

Охранник молча проводил меня за ворота. Я спустился вниз, под взоры камер со стен и охранников, поглядывавших из бойниц. Не к такой холодной и потной встрече меня готовили. Теперь придется импровизировать.

Но от Лены был четкий приказ – соблюдать правила игры. Что угодно, любая свобода действий, даже игнорирование местного законодательства и при необходимости нанесение человеческого ущерба, однако в пределах того, чтобы корпоративные интересы были учтены, сохранены и, если на то есть возможность, распространены. В такой противоречивой логике должен появиться баланс действий: выполни миссию так, будто всё случилось как случайное совпадение обстоятельств.

Согласно инструктажу, в случае отказа заселить меня сразу в монастыре следует отправиться в отель Sea Splendor и просто получить свой номер-люкс. Такси быстро перенесло меня в пригород, где расположилось заведение. Ключ-карту выдали вместе с пожеланиями «наилучшего отдыха и процветания в нашем краю», пообещав через один час принести ужин в номер.

После горячего душа и правда в дверь постучались:

– Господин Фомичев? – горничная вместе с администратором вкатили столик на колесиках. – Приятного аппетита. В бронировании было указано, что вы любите азиатскую еду. К сожалению, в Черногории с этим сложно, поэтому наш шеф-повар самолично скрутил роллы. Отель благодарит за выбор остановиться у нас.

– Убедительно просим передать госпоже Станкевич наилучшие пожелания, – администратор облизывался рядом с только что приготовленной в ресторане едой. – Надеюсь, что вам здесь понравится. Мы освободили этот люкс-апарт специально: клининговая служба отчиталась об уборке час тому назад. Бар заполнен. Любое желание исполним, только попросите. Как и было указано вашим руководством, служебный автомобиль будет ждать у главного входа – он в вашем распоряжении столько, сколько нужно. Расходы уже оплачены.

– Спасибо, – я стал подталкивать прислугу на выход.

– О, совсем забыл! – администратор вытащил из внутреннего кармана пиджака белый конверт. – Это вам.

Увесистый и опечатанный, с надписью «Тебе, дорогой», предмет имел явный аромат моей медведицы.

– Что это?

Администратор пожал плечами и исчез в лифте. Постояв с минуту в нерешительности, брать или же оставить конверт, я медленно закрыл дверь.

–

* серб. Добро пожаловать в Черногорию.

** Смотрю на небо, как тогда,

Вижу в звёздах свет ночной,

Там, где под огнём зари крали мы зарю с тобой…

*** курица

Глава 2

Захотелось налить себе чего-нибудь покрепче, прежде чем ознакомлюсь с содержимым конверта. Немного льда, немного виски, и бокал мгновенно покрылся холодной испариной. Я громко вздохнул с облегчением, когда с ног слетели туфли и носки.

Окна выходили на открытое море, где в отдалении уже зарнился горизонт; на песчаном пляже в форме тонкой линии работники неторопливо чистили и складывали шезлонги. Я сидел в кресле, цедил виски и предавался мыслям о будущем, которое мне уготовано после Черногории. Нервы щекотало от чувства ответственности.

Вечернее солнце зашло за гору, наступил долгожданный отдых от зноя. Снова поймал себя на желании бросить всё и окунуться в тёплые морские воды Адриатики. Если бы не любовь, даже не раздумывая отказался бы от предложения.

Хотя… Деньги, что мне уже прислали на крипту – заранее и в качестве мотивирующего аванса, – были слишком большими, чтобы отказаться от сделки. В моральном отношении я был готов на всё и даже больше, но смущение вызывало другое: что на чаше весов всё-таки перевешивает? Любовь к Елене, моей медведице, с которой я два года строю полные конспирации отношения, или капитал, полученный после успешного выполнения её задания? Денег правда хватит на правнуков, а может и на праправнуков, если разумно инвестироваться.

Жизнь за последние три года круто перевернулась. Я только поспевал лавировать между потоками, чтобы удержаться на плаву и не утонуть в мрачных водах сегодняшних дней.

Две тысячи двадцать второй год. Модельное агентство с хорошей репутацией разорвало контракт: «Извините, но… вы сами всё понимаете. Дальше сотрудничество просто невозможно. Наше сотрудничество было на самом высоком уровне и в ваших взглядах нет ни процента плохого – но политика есть политика. Быть может, в будущем, когда стихнет шторм, мы пригласим вас войти в нашу дружную итальянскую семью – вновь, как и прежде, наши выставки будут разрывать подиум» Миланские эйчары своим чародейским разговором сумели парализовать жертву. Я не смог ни угукнуть, ни опротестовать, ни банально нахамить им. Мат разразился на ресепшене, под удивление охраны, которая знала меня как постоянную модель из России.

Мне выплатили отступные. С помощью золотого парашюта я приземлился ненадолго в Белграде: в этот период день был незаметен из-за сна, а ночь ярка техно-драйвом и бесконечными вечеринками с сомнительными личностями. Где тень, там и нечистоты. Люди Елены заприметили в Salon 1905, сначала молча наблюдали, а после решили познакомиться ближе:

– Подумай очень хорошо, Слава, я тебе как русский русскому советую, – сказал Армен, протягивая бокал шампанского. – Нельзя отказываться от такого предложения.

У него было ужасное дыхание и тяжелые руки, но наседал он так хорошо, что слететь с разговора едва бы удалось.

– Я всегда сторонился работы в эскорте, – постарался как можно мужественнее заявить на языке нравственности и духовности.

– А кто сказал, что ты будешь эскортником? Ты что, подумал, что я подкладываю тебя под бабу? Что за глупости. Слава, не говори глупости, они отнимают наше время. Время должно быть продуктивным.

– Кем же мне быть, если предлагаешь познакомиться с олигархом? Как её зовут, напомни?

– Просто знакомство, – успокаивал Армен, катя по столу второй бокал. Под ним оказалась визитка: – Зовут мою начальницу Елена. Ты же красивый парень, да? Брат, давай работать? Позвони вот сюда. Всё устрою, в один миг и совершенно бесплатно, дорогой. Другие бы ради организации такой встречи попросили бы хорошее вознаграждение, но ты особенный, ты красивый, да.

Резкий порыв ветра оборвал воспоминание. Сильно дернуло занавес, пришлось его сложить и уйти обратно в гостиную.

А я и правда особенный? Возможно. Подавляющее большинство моделей, окажись в эскорте, либо гибнут во тьме безвестности, либо травятся токсичными отношениями со своими покровителями. К счастью, меня трагедия миновала. Моя покровительница, как настоящая медведица, дорожила моей независимостью, защищала от порчи репутации, при любых наскоках со стороны прессы – атаковала беспощадно. Лена не раз говорила, что ей нужен цельный человек, личность, а не жалкая марионетка с ярлыком дорогого проститута.

Это сильно подкупало…

Из порванного конверта выпал телефон неизвестного бренда, карта с симкой и мини-инструкция: «Если не беру трубку – жди звонка. Целую и дьявольски жду следующей встречи, мой медвежонок». Нетрудно было догадаться, что это подарок от Лены.

Время было девять, в Москве сейчас десять, значит она сейчас только освободилась. Первая попытка дозвониться ни к чему не привела, и только на третий – ближе к московской полуночи – я услышал знакомый ласковый голос:

– Медвежонок мой, ты добрался!

– И тебе привет из Черногории.

– Ты не в духе? В отеле плохо обошлись? – Лена растерялась в догадках.

– Просто устал. День был тяжелый. К тому же закрепиться в монастыре пока не удалось.

– Подожди пять минут, – в трубке послышался какой-то шум, а затем наступила продолжительная тишина. – Всё, уединилась. Могу расслабиться и поговорить с тобой пятнадцать минут.

Послышалось чиркание зажигалки. Лена затянулась. Я возмутился:

– Мы же договаривались, что моя медведица не будет курить…

– Ну прости! Так получилось.

– Мы договаривались, что любая сложная ситуация не будет провоцировать тебя на курение.

– Это легче сказать, чем сделать. Сегодня совет директоров плохо себя вёл. Дивиденды отказался выплачивать. Якобы состояние рынка из-за санкций требует коррекции планов. Ну, точнее, совет дал рекомендацию на двух вонючих бумажных листках.

– Мама-медведица справится с ними? – я знал, что подчеркивание силы вызывает у Лены большое возбуждение.

– О да! Просто порву когтями. Эти толстые, упитанные подушки разлетятся на куски – покрою перьями весь зал совещаний. Они же думают, что евро монетами падают к нам с небес, зарабатывать их мои дражайшие акционеры разучились ещё в году двухтысячном. Но пока обошлась тем, что холодно ответила: «Дорогие коллеги, приму к сведению ваши рекомендации»

– Прекрасно. Я по тебе скучаю.

– Милый, тоже сильно-сильно скучаю, – затем голос Лены выдал нервозность, которую обычно она всегда прятала. – А теперь расскажи, что получилось сделать.

Лену сильно угнетало обсуждение любой темы, хоть как-то связанной с пациенткой: в последние полгода разговоры то и дело скатывались в необходимость «урегулировать черногорские процессы». Поначалу казалось, что речь идёт про зарубежные активы, от которых следует избавиться из-за санкций или которые попали под блокировку. Станковичи, как и остальные российские олигархи, любили прятать деньги в недвижимость и фонды под сомнительными биографиями.

Она поделилась со мной секретом недавно, и только после того, как я потребовал от неё объяснений, от чего её самочувствие стало так сильно меняться. Было всё: и слёзы, и раскаяние, даже истерики с бросанием айфона в стену.

Я стерпел женские капризы, потому что боялся конкуренции в постели. Не каждому везёт с олигархом, а после потери карьеры в модельном бизнесе, на которую возлагал так много надежд, оставалось переждать бурю в объятиях. Истина оказалась намного сложнее.

– Насколько безопасен этот канал связи? – задал вопрос вполне открыто. – Мне требуется повышенная защита на случай, если всё раскроется.

– Защищенный. Милорад обо всём позаботился. У меня с ним более комфортные отношения, чем с Гришиным. И поменьше тревожься, медвежонок, всё под контролем.

– А кто он, этот Гришин?

– Весьма ценный кадр. Корпоративный слуга Её Величества. Своевольный, но слишком полезный, чтобы отправить его в отставку. Мы держим его поодаль от России, на случай важных переговоров или задач. Сейчас он в Черногории. Рассказывай дальше.

– Странно, почему ему нельзя тогда было поручить эту миссию?

Звук затяжки сигаретой.

– Потому что есть нюансы, Слава. Рассказывай.

– Честно, в происходящем слабовато разобираюсь. Всё же я не шпион.

– Армен, наш белградский друг должен был тебя подготовить.

– Подготовить-то подготовил, но… Тут довольно необычно с конспирацией. В монастыре слишком сильно озабочены ею, а попасть в него крайне сложно. Это контрастирует в моей голове: солнце, пляжи, море, горы, Черногория и туристы, и прямо на краю городка – учреждение, похожее на тюрьму. Скажи, ты бывала когда-нибудь в Подмайне?

– Только один раз, – вздохнула Лена. – И начиная с того дня, я ни на секунду не могла оторваться от тяжкого морального груза.

– Хм, а когда этот случился первый раз? Быть может, всё изменилось.

– Это было в 2020-м.

– Пять лет прошло. Ясно. На самом деле твои ребята классно поработали.

– Опиши всё как есть.

– Ну, внешний контур – сама крепость с монастырем. Лесопосадка сделана так, чтобы обзор строений был затруднительным. На стенах охрана. Камеры просматривают с разных ракурсов, правда большая часть их направлена не на окружающее пространство, а на внутренний двор. Ворота усилены двойными дверьми. Охрана ходит парами. Монахов не так много, они чураются меня. Твои ребята классно поработали.

Я остановился, чтобы подумать, как правильнее задать вопрос:

– Есть вопрос. Зачем маме-медведице такие пересказы? У неё состояние в двадцать миллиардов. Шпионаж вообще ни к чему, на мой взгляд.

– Мой способ выживания в бизнесе заключается в принятии неожиданных, возможно глупых решений. Чем меньше разбираются во мне конкуренты, тем лучших результатов удается достичь. Кроме того, я предполагаю, что в Черногории мои работники говорят… не всегда правду. Это полуправда либо откровенная ложь.

– А мне ты доверяешь на все сто процентов?

– На двести, – усмехнулась Лена. – Ты себя зря недооцениваешь, медвежонок. Говори дальше.

– К сожалению, это всё. Охрана свое дело знает. Перекаченные тестостероновые быки. Настоятель отсутствует, а вместо него дали поговорить с его помощником Пименом – у старика позиция короля без короны. Однако он отказал от проживания в монастыре.

– Хм. Слава, первым делом тебе нужно поселиться в Подмайне, – Лена перешла в режим наставлений. – Или ладно, добейся хотя бы постоянного нахождения. Сейчас нет более важной задачи, чем закрепиться там и выведать, нет ли следов измены. Все документы, все разрешения у тебя есть, никогда не стесняйся их использовать. Ты же артистичная модель? Так сыграй свою роль. Я всегда ценила твои таланты, поэтому не робей, когда будешь прибегать к ним.

– Ну а что потом? Пациентку, судя по всему, стерегут днем и ночью, показывать её мне не собираются.

– Это уже вторая задача, не беспокойся сейчас об этом, – Лена будто попыталась успокоить меня. – Вживись в роль. Сделай и правда проверку института! Благотворительный фонд, погрязший в коррупции… – она засмеялась в трубку. – Внутреннее расследование показало, что всех пора валить. Рано или поздно они сдадутся и откроют дверь к… – на той стороне резко прервалась мысль, затем послушалось зажигание второй сигареты. – Ох. Ладно, что-то устала. Люблю и целую. Помни, что ты дал мне клятву. Сделай это ради меня.

Звонок сбросили. Чудесно, просто чудесно. Она сейчас будет плакать, сжавшись на огромной кровати, а я вдали от неё и не смогу её поддержать. Страх, что кто-то другой, такой же красивый и идеальный, приблизится к Лене в момент её слабости, уничтожал меня.

Наступила полночь. Сон родился быстро и был он ярок.

Настоятель монастыря не появился ни сегодня, ни на следующий день; до конца недели мне приходилось ездить и целоваться с закрытыми воротами, общаться с быками и втайне надеяться, что всё само умрет. Конечно, приходило в голову обидное предположение, что меня водят за нос, втайне насмехаясь, но я решил играть по правилам: честно ходить в монастырь, изымать документы для проверки, вести подсчеты и опрашивать монахов при должностях.

Жара в Будве обострялась повышенной влажностью, а мои страдания силились от категоричного протеста таксистов везти к стенам монастыря. Пожалуйста, в сотню-другую метров от входа, но ни на шаг ближе. Каждая поездка требовала от меня мужества – сгореть под балканским солнцем или рухнуть от духоты под кустами мелкой красной розы, усаженными вдоль пыльной дороги.

Одного таксиста, худенького паренька по имени Александар, я развел на разговор:

– Почему вы так боитесь монастырь?

– Я никого не боюсь, черногорцы – православные люди, – нервно ответил он. – Мои предки турок били.

– А это что тогда? Православный монастырь. Может, я плохо говорю по-сербски, чего-то не понимаю.

– По-черногорски говоришь неплохо, мне нравится, – приободрительно мигнул мне водитель. – Ты, рус, совсем недавно приехал. Те русы, что живут пару лет в Черногории, знают о монастыре правду.

– Что за правда?

– Ваша богатая женщина из России крайне жестокая, – Александар почему-то ткнул в меня пальцем, словно я и есть Елена Станкович. – Она отобрала нашу святыню ради своей сестры… или тёти. Или даже мамы! Господи, пощади нас. Как мы только терпим такое отношение к себе? Монастырь отдали под услуги олигарха, чтобы затворница вымаливала грехи на черногорской земле. Поглядите-ка, удобное местечко себе подобрала!

Разговор застопорился. Худенький парень докурил сигарету и посмотрел мне в глаза.

– Ну?

– Ладно. Спасибо, что сбросил недалеко.

Без отца Симеона, следившего за затворницей и отвечавшего за её безопасность, в монастыре оставалось только докучать монахам. В один день я нагло сел во время обеда: столовая наполнилась людьми, а Пимен прочитал речь:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, Аминь… Помилуй нас, Господи, пощади рабов своих. Помните, помните и держите обет. Берегите тайну, как зеницу ока.

Монахи неодобрительно взглянули на меня, но промолчали.

– Помните и берегите. На нас возложен священный долг: молитвой, кротостью, опекой и заботой выпросить прощение у Бога за грехи затворницы. Час её утешения наступит. Монастырь исполнит свои обязательства перед невинной жертвой.

– Аминь! – хором произнесла братия.

И так всё время. Никаких чётких объяснений, что происходит за толстыми стенами монастыря. Охрана стояла на постах, мимика лицевых мышц околонулевая. Монахи, видя мою фигуру, уходили в сторону. Поняв, что нужно усилить давление, я застучал в кабинет Пимена. В пятницу он наконец-то меня принял.

Я предъявил свою претензию – проверка откладывается, а с ней и мой отъезд, что вызовет у них же неприятности. К тому же монахи были абсолютно несговорчивы и делали вид, будто бы не ведают, чем занимаются в монастыре.

Старик раздражал своей нерасторопностью и неуважением к моей личности: за завесой красивых, усиленно снабженных набожностью слов видилось явное презрение чужака.

– Вы отдохните, – настаивал Пимен, поглаживая бороду. – Наш отец Симеон вернётся со дня на день. Пожилой, отдавший шесть десятков лет Господу Богу нашему, он испытывает проблемы от недуга. Вы, молодой человек, знакомы с христианским отношением к ближнему?

Видя мое закипающее раздражение, он усмехнулся и с улыбкой сказал:

– Вы ещё не поняли, как живут черногорцы. Здесь всё идёт в медленном течении. Полако. Полако, Вячеслав. К тому же ваше рвение излишне привлекает внимание. Мне уже приходилось убеждать нашу охрану в том, что вы не журналист как Виктор Фарбер. Сколько нервов он нам помотал, Господи! Столько мольб пришлось сделать, чтобы его просто не убили за настырность.

Ох ты, интересная личность. Поняв бесперспективность текущего момента в монастыре, я спросил, где найти журналиста, чтобы «определить степень угрозы для фонда».

«Тю! Мальчик мой, он отныне полностью безопасен. Ищите среди приезжих русов, ошивающихся в барах. Виктор приехал в двадцать втором, – махнул рукой старик на дверь. – Его фамилия на самом деле должна быть другой. Маульвурф! Подонок, какого мир ещё не видел. Но хотите, заведите знакомство, раз уж решили проверить нашу благотворительную миссию от и до»

Попрощавшись, я тут же отправился на поиски русского бара. Искать пришлось недолго. Для такого мелкого городка известность была средством выживания, и даже черногорские метрдотели упомянули парочку адресов.

В «Варваре» было тесно, темно и шумно, зато вайб московского заведения я считал почти сразу. Усатый молодой парень по-русски спросил:

– Здравствуй, что хочешь?

– Привет. А что есть из особенного?

Бармен зачесал бровь, потеребил в ней пирсинг.

– Ну, парняга, лично мне нравится Green Pie. Но что тебе по душе, я без понятия. Кажется, ты здесь впервые. Никогда раньше не видел в наших краях.

– Ага, – положил десятку на стойку. – Жду встречу с одним местным типом.

– Могу помочь?

– Виктор Фарбер. Журналист.

– Ааа! – бармен от удивления перестал тереть бокал. – Классная личность. Поехавший на всю голову чел, решил потягаться с олигархами. Говорят, это сделало ему проблемы. Короче, он бритый, низкорослый и с татухой на лбу Praxis.

– И что это значит? – засмеялся я от такого описания человека.

– Он вроде левак. Независимец, так себя зовет. Всё копал вокруг Подмайне, но лучше его спроси. И да, если что – наверху книжный магазинчик. Можешь полистать пока бумагу, вдруг встреча отложится. Виктор часто посещает наш бар, но ничего не гарантирую.

Коктейль я вытянул быстро. Вальяжно играл фьюжн, люди теснились и громко переговаривались. Атмосфера всё больше наполнялась энергией. Толстая девушка с разноцветными волосами и в белом платье заказала себе Blue Night: её рука предательски устала после продолжительных возлияний и уронила коктейль на себя, хлестанув синюшным напитком на грудь и живот. С грохочущим смехом она прокричала:

– Какая же я теперь сладкая свинья!

– И синенькая к тому же, – многозначительно подметил бармен указательным пальцем. – Салфетку дать?

Наконец-то явился человек, похожий по приметам на Виктора. Я попытался с ним поздороваться, однако у него явно были свои планы на этот вечер.

– День сменился ночью, белое на черное. Green Pie, пожалуйста. Нет, давай сразу два – полумеры не нужны, раскручиваюсь по-полной. Педалирование будванской нежности начинается с пятницы на субботу.

В науке меры Виктор разбирался очень плохо. Напившись, он шлепал по ягодицам всех подряд, призывал к всеобщей свободе, равенству и братству, обещал прогрессивное будущее и говорил: «Как прекрасно на брудершафт чапать в черногорский сречан пут! Живели. Живели, говорю! Да в глаза мне смотри, дурочка!»

Коктейлей он выпил семь. На восьмом я не выдержал:

– Вы Виктор Фарбер?

– Ты кто такой? Что за кукла Кен сидит рядом со мной?

– Слава. Рад познакомиться.

Прежде бесшабашный Виктор вдруг посуровел. Руку он пожал вяло, потно и с пренебрежением, будто прикасался к грязной, полной бактерий дверной ручке лепрозория.

– Что тебе нужно?

– Для начала выпьем.

– Только за твой счет.

Я тут же оплатил ему три коктейля вперед. Бармен исправно мешал коктейли без жадности к горячительному ингредиенту.

– У меня возникли некоторые проблемы с институтом Подмайне, – попытался зайти с легкой

– О как, – пьяный журналист повел пальчиком. – Давайте выйдем на улицу. Страстно желаю воздуха.

Мы вышли, и он тут же ухватился за сигарету. Пустив дым, мужчина расклабился вновь:

– Как прекрасно на брудершафт…

– Так вот, дело в том, что я никак не могу проникнуть в это заведение, – прервал его блаженство.

– Никто не может. Странный ты конь. Кто ты такой вообще?

– Мне сложно называть вещи своими именами, но если кратко – изучаю деятельность корпорации госпожи Станкович.

– Наш человек! Корпорации покрыты глянцем, а ноготочком поцарапаешь, так сразу эксплуатация и обман.

– Говорят, вы журналист, расследовавший историю Подмайне.

– Ну было дело, – Виктор рефлекторно схватился за затылок. – Было дело, да… Давно было. Я тут больше не при чем. Полгода как. Ты, если что, понимаешь, с кем разговариваешь?

– Отдаленно, весьма отдаленно.

– Больно умный и красивый ты, – скепсис снова поразил журналиста. – Зачем пришел?

– Мне нужна помощь с институтом.

– Какая?

– Достучаться до настоятеля монастыря.

– Симеон, что ли?

– Он самый. Меня не подпускают к нему, говорят, будто бы он болеет.

– Ещё бы этот убийца не болел, – проболтался пьяный журналист. Быстро сообразив, что сказал лишнее, он извинился и захотел уйти.

Однако я усадил его рывком обратно на стул.

– Если вы что-то знаете о них такое, возможно имеющее частный, интимный характер, то это окажет мне услугу. Взамен готов обеспечить передачу любого компромата, – без всякого стеснения соврал я. – На Запад или Восток, неважно.

– Такие вещи разве обсуждают вот так… – журналист растерянно развел руками.

Чувство горячего любопытства охватило меня целиком. Напоследок я всё же решил рискнуть:

– Почему вы назвали Симеона убийцей?

Виктор затаился, держал молчание.

– Что-то происходило в монастыре?

Виктор молчал.

– Что-то страшное, ужасное?

Он наконец поднял голову:

– Да. Очень страшное и ужасное. Настолько ужасное, что заставило меня, левака, усомниться в атеизме.

Я вскинул бровь от недовольства, но Виктор предпочел по-быстрому ретироваться, не добавляя никаких деталей к такому серьезному обвинению.

Глава 3

На следующее утро журналист пропал. Он не брал трубку, не отвечал на смски, в Телеграме читал сообщения, но игнорировал. Либо испугался моей напористости, либо всё ещё не пришел в себя после посиделки в баре.

Слово, данное по-пьяни, не стоит даже воздуха, потраченного на его произношение.

Впрочем, кое-что полезное я всё же раздобыл. Судя по реакции журналиста, история Подмайне его будоражит на каком-то полуживотном уровне: одно упоминание выводило из себя, заставляло трястись, волноваться, беспокоиться, оглядываться по сторонам в поисках не то шпионов, не то убийц. То, что он сказал мне только в самых общих чертах – дела в Подмайне творились ужасные – намекало на внутреннюю самоцензуру. Снять бы её, да выяснить подробности накопанных им материалов…

Для Медведицы полученное можно представить как прелестный подарок. Зная её предпочтение подчищать концы за собой, выкраденный из Черногории компромат будет иметь высокую цену.

В отличие от пациентки, заточенной в монастыре в неизвестно какой комнате, к Виктору я испытывал малую толику сочувствия. Его хотя бы видел, а пациентку – нет. К тому же, если Лена не врала, семейка у неё и правда мерзкая.

Сидя с чашкой латте на балконе, глядя в небо, на кричащих чаек, наполнивших чистейшую голубизну, я сравнивал этого журналиста с потерянной птицей, которая желает всем всего хорошего, но хлопающим крылом больно шлепает присутствующим по лицу. Его левизна меня не пугала, только вызывала жалость – в мире модельного бизнеса всё строится на связях, знакомствах и больших людях. Левизны среди моделей нет. Но забавно послушать умные разговоры о важном.

Неудивительно, что Армен, подсевший ко мне в белградском элитном ресторане, был воспринят мной как обычный агент, нанимающий эскортников. Модельная культура приучила к тому, чтобы смотреть на людей строго утилитарно: люди как инструменты, вскрывающие и решающие проблемы, и сочувствие журналисту не должно мешать работе. Да, скорее всего Виктор умрёт, сам себе яму нароет. Но прежде пусть сообщит важную информацию. Если получится, я облегчу его участь. Именно такой фокус мышления обеспечил успех в жизни.

Ветер трепыхал длинные белые занавески, вытягивал их из гостиной, и в их полотне можно было разглядеть нечто знакомое.

Регаты. Точно, итальянские регаты, эти плотные и хорошо сбитые паруса, белые и наклонные, тянущие лодку вперёд.

Простыни. Идёшь по старому району, бабка вывесит белое тряпье, и колышется оно на ветру, под запах цветущих цитрусовых.

Занавеска словно застряла в чём-то. Нет, это отчетливая фигура – человеческая.

Секунду я рассматривал её, а затем посмотрел на чашку кофе. Кажется, ничего высокоградусного туда не подливал. Белая ткань отчетливо формировала контуры существа, стоящего напротив меня.

Мне стало не по себе. Скрутил у бутылки крышку, плеснул минералку на ткань. Препятствие в виде невидимого человека пропало.

– Ладно, Славик, пора бы и меру знать, – сказал вслух и отправился под холодный душ, снимать солнечный перегрев.

Воскресным утром магазин, куда я пошел за мелкими вещицами, внезапно оказался закрыт. В этой стране ничего, кроме мелких киосков и ресторанов, в выходной не работает.

– Ну замечательно! – с возмущением шлёпнул по стеклянной двери.

– Расстроились? Только приехали, видимо.

Я обернулся. Аккуратно, но ясным жестом мне дали понять, что путь прегражден. Мужчина-гора казался неприветливым и слишком серьезным.

– Вы же Слава?

– Он самый. С кем имею дело?

– Рад знакомству, – крепчайшая рука пожала так, что взвыли суставы. – Наслышан о вас. Как-никак, коллеги! Общий работодатель, если не догадались. Решил все-таки пересечься, взглянуть на новенького… аудитора.

– Понимаю, что оказался в мелком городке, почти деревне, но какие слухи обо мне могли дойти до вас? И кто вы, собственно?

Руку мою так и не отпустили.

– Я – Владимир Гришин. Моя фамилия вам о чем-то говорит?

Ах, ну конечно. Вот мы и встретились. Всю неделю он таился где-нибудь за углом. Елена предупреждала, и не раз: «Следи за змеем. Его лояльность хуже остальных в Черногории. Главный агент моей службы безопасности имеет большой заскок на всё брутальное и полуармейское» Вот ползучий и явился на свет.

– Довольно необычно видеть такую важную персону в столь житейских делах, – продолжил он.

– Что в этом необычного?

– Ну, начну с того, что только простой народ ходит в магазины. Скажу так, представитель корпорации должен соблюдать… этикет. Корпоративный кодекс чести, понимаете? Особенно это касается высокорангового представителя. И уж тем более мужчины.

– Учту в следующий раз.

Руку наконец-то отпустили. В лице Гришина имелась едва заметная антипатия: у мужчины-горы мой типаж, видимо, своей легкой внешней жеманностью вызывал неодобрение. «Не качок? Следишь за собой? Модель, позирующая в трусах? Всё, не мужик ты» Как типичный человек девяностых, он ожидал от всех мужчин «достойного поведения».

– Вы что-то хотели от меня?

– Да. В семь вечера нам нужно отужинать в Vista. Знаете такой?

«Спросил бы хоть, хочу ли я с тобой ужинать, – во мне быстро росло возмущение. – Кто ты такой, чтобы перед тобой распинаться…»

– Честно говоря, нет. Я тут всего неделю.

– Машина заберет вас у отеля. Нужно уладить рабочие вопросы.

– Какие же? Я был в Подмайне, документы предъявил, хотя ко мне относятся как к чужаку.

Гора засмеялась.

– Ну конечно, вы ещё не ополачились. Здесь проблемы решают иначе. И вашу проблему со встречей с настоятелем Симеоном тоже можно уладить, – Гришин с намеком подмигнул.

Уже интересно. Значит, специально препятствуют? Симеон жив и здоров, просто скрывают от меня из принципа?

– Ладно. Сегодня в семь вечера.

– Быть добру, – попрощалась гора.

Для встречи выделили отдельную веранду, стоявшую прямо на скалистом уступе. В этом белом десятиугольнике с колоннами развесили полупрозрачные шторы: колыхаясь на ветру, они громко хлопали как парус на морской лодке. Я вздрогнул, вспомнив недавно увиденную паранормальщину.

Волны били берег.

Привезли меня к назначенному времени, и я успел разглядеть человека, сидевшего с Гришиным за одним столом. С крепкой квадратной головой и жесткой черной щетиной, покрывавшей не только щеки, но и шею целиком, мужчина громко говорил по-сербски. Едва завидев, он кивком указал на меня и поспешно удалился.

– Всё решаете рабочие вопросы? – я присел рядом с Гришиным.

– Да. В России я решал все сложные моменты в бане, с пивом и раками. А тут море, горы, пляж, приятный ресторан… – мой собеседник развалился в кресле. – И девочки есть, и ракия, и мясо на роштиле.

Официанты принесли напитки и легкую закуску, а затем перекрыли вход в веранду красной атласной веревкой.

Мы остались наедине. Слух ласкал морской бой со скалами: энергия Адриатики распространялась по серо-черным острым камням, рассеивалась в виде мириада микрочастиц водяной пыли. В оставшихся минутах заката солнечный луч проникал в эту завесу, образуя недолговечную радугу.

– Чудесно, не так ли? – Гришин заулыбался.

– Эта страна может удивить.

– Ммм… Но вы повидали мир побольше меня, Слава.

Решил начать с подкола. «Я знаю твою биографию – ты передо мной как лист биографии». Гришин с таким темпом превращается в опасного врага.

Помпезность обстановки, вынесенные из кухни специально приготовленные блюда, само отношение персонала характеризовали людей такой формации, как Владимир Гришин. Корпораты любят власть и плохо переносят зависть, поэтому игра с гигантизмом в богатстве у них в патологическом почете. Черногория как раз в этом стремлении их поддерживает: тишина, даль, скалистый щит с одной стороны и морской страж с другой, комфортный в общении серый бизнес, наконец малолюдность. Всё играло в пользу корпорации Станковичей.

Гришин идеально раскрыл потенциал своих капиталов. Его позиция в организации самая выигрышная: я больше всех завишу от доброй воли Семьи, а именно от благосклонности Елены; высшее руководство корпорации лелеет надежду войти в близкий круг и всячески лижет все нескромные места большим и длинным языком; ну а главный сподручный пёс? А что он? Он в Черногории. Как будто бы не при делах. Однако кто же в здравом уме избавится от падальщика?

Нашкодил – за тобой прибрали.

Перепил – публика забыла, о чём говорили.

Убил – труп никто не видел.

И неважно, случайно был убран человек или же злонамеренно. Станковичи не просто выучили историю девяностых – они были её создателями. Когда Лена слишком расслаблялась, то вспоминала тревожные события прошлого: со стрелками, рэкетом, заказными убийствами, договорняком и постоянными подножками. В нулевых всё покрасили белой краской, но механизм остался прежним. Только власти у таких, как она, стало ещё больше.

– Я был моделью мирового уровня, – уклончиво ответил Гришину и улыбнулся. – Честно пытался жить.

– И получалось?

– Нет. Не очень получалось.

– А где работали?

– В Италии. Основной контракт был с итальянцами. Должно быть, вам это и так известно.

Гора улыбнулась.

– Конечно.

Мы отужинали в молчании. Я пытался понять его замысел, а он, надо полагать, определял пути возможного давления на незванца. Кажется, Лена упоминала стандартную схему: сначала любезность, потом указание на твою уязвимость – и сразу же предложение сотрудничества. Если попытка провалилась, то в ход идет силовая дипломатия, как это произошло с Виктором Фарбером.

Пока что мы на первом этапе. Вежливое знакомство.

– Ты почти не прикасался к еде, – заметил Гришин. – Давай будем обращаться на ты, ладно?

О, уже перешли на ты.

– Профессиональная деформация. Хорошо, если так хочешь, то можно на ты.

– Профдеформация, говоришь… Ну, конечно. Ладно, хватит ходить вокруг да около, – он бросил грязную салфетку на стол. – Перейду на ты, потому что постельный мальчик мне не ровня. Знаю, что балуешься с Леной, не гони. Веришь, что через дележку постели с ней на что-то влияешь? Не знаю, на кой черт ты решил поиграть в большого босса, но в Черногории тебе ход закрыт – без моего разрешения любые операции запрещены. Ты уже наломал дров, кстати говоря.

Понятно. Перешел в распределение ролей: «Я – начальник, ты – дурак»

– И жалуйся в Москве кому хочешь, – он предупредительно показал ладонь, чтобы пресечь попытку протеста: – Можешь даже Лене в перерыве между перепихами подать жалобу на Владимира Павловича Гришина.

Ну хорошо, подумал я, готов актерски поиграть под твою дудку. Мне не привыкать, что об мое мнение пробуют вытереть ноги и предлагают помалкивать. Слегка сгорбившись и подобрав руки в замок, будто чувствую себя беззащитным, я сказал:

– Возможно, мы друг друга недопоняли.

– Что от тебя нужно? Вперёд батьки в пекло не соваться. Соблюдай иерархию и подчиняйся моим приказам. Знаешь, сколько я здесь?

– Примерно четыре года.

– Ага, почти угадал, пять лет. Когда Елена хотела подстраховаться от ковида, а потом ничего не вышло, этот позор в виде медицинского мусора сослали в Будву, спрятали в полузабытом монастыре и теперь держат под семи замками. Этот мусор сильно воняет, и такие чистые мальчики обычно не занимаются мужской работой. Запомни: я – ключ от всех замков. Если тебе нужно выйти на человека, то спроси сначала разрешение, и мы подумаем, что можно сделать.

Гришин сделал глоток вина и сильно сморщился, перевернул бокал – бело-золотистое выплеснулось на камень. Темнеющее небо окрасилось в персиково-малиновый градиент.

– Ты разбираешься в винах? – внезапно спросил он меня.

– Самую малость.

– Сколько бы ни пробовал черногорские, от них только голова к утру раскалывается, – Гришин ополоснул рот минералкой. – Мне привозят «Вранац» прямо с плантации, а толку?

– Мне нужно поговорить с настоятелем Симеоном, – сказал я.

– Зачем тебе он? Ты приехал с проверкой – ну так проверяй кусты во внутреннем дворе. Вон их как много. Или тебя интересует кто-то другой? Как-то не по-людски всё сделано, понимаешь? Приехал человек, а главу службы безопасности даже не поставили в известность.

– Насколько мне известно, Милорад Пешич им является.

– Хм.

Лена определенно переборщила с конспирацией. Зная всю степень автономности её благотворительного фонда, оторванного от непосредственного руководства в Москве, отправлять псевдо-аудитора без соответствующего звонка было откровенной глупостью. Гришин определенно не знает, кто перед ним и в каком статусе.

– Если бы ты был умнее, Владимир, то сначала удосужился поинтересоваться, с какой целью госпожа Станкович отправила меня в монастырь.

У мужчины-горы глаза покраснели от злости.

– Я продолжу, ты же не против, Володь? В безопасном месте – очевидно, не в номере моего отеля – хранится портфель с документами, в том числе с обнаруженным несоответствием финансовых показателей. Отдельные бумаги показаны Пимену, но старик явно ходит под тобой, ибо сразу отказался сотрудничать. Выше тебя и его – только Симеон. Госпожа Станкович выражает недоверие фонду «Подмайне». Тебе в том числе.

Гришин заметно напрягся.

– Ну и что нам инкриминируют? – поинтересовался он, потирая указательным пальцем губу.

Хорошая развилка для дальнейших действий. Лена заранее продумала этот сценарий: «Когда начнут прогибать под себя, вытаскивай карту схем вывода средств» Конечно, если бы Гришин узнал мою истинную миссию, боюсь, у меня бы появились настоящие проблемы: никто не знает, на что готовы защитники тайны монастыря ради того, чтобы упрятать родственницу Лены от остального мира.

– Монастырь перестал исполнять основную функцию.

– Какую же? – улыбка Гришина превратилась в хищный оскал.

– Благотворительность, разумеется.

Гора загоготала. Он ожидал услышать хоть одно слово про пациентку, запертую где-то в подвале храма, а услышал только официозный лепет. Зверь тут же расслабился. Это играло мне на руку:

– И каким образом это происходит?

– Мне предстоит выяснить, через какие каналы утекли денежные средства, которые отмывались в монастыре. Это капиталы для будущих операций, и в корпорации есть сомневающиеся в эффективности фонда. Речь идет о действительно крупных деньгах, поэтому, Владимир, жертвы неизбежны.

– Хм. Возможно.

– Ты считаешь меня эскортником, дорогой игрушкой в постели своей начальницы, которая безропотно слушается. Всё правда. И именно поэтому мне дали эту миссию. Другим в Черногории, судя по всему, она больше не доверяет, – я привстал со стула и вздохнул: – Так что от моего слова будет определяться судьба тех, кто вступил в противоречие с корпоративной этикой. Госпожа Станкович предателей не прощает. Спасибо за ужин. Надеюсь на завтрашнюю встречу.

В спину мне прилетело:

– Ты даже не представляешь, с чем имеешь дело, сынок. Мне тебя очень жаль.

Я обернулся:

– Любовь – это нормально. Мои чувства к Лене настоящие, живые, не такие, какими ты их себе представляешь.

– Что? – верзила искренне недоумевал. – Ты правда ничего не знаешь? Тебе никто не говорил?

– Что мне должны были сказать?

– В Подмайне содержится самый большой секрет нашего олигарха. Всё, чем занимаюсь я, исключительно сосредоточено на сохранении этого секрета. Вот буквально всё! Это не просто храм – мы молимся в нём, чтобы настало следующее утро. Я «Отче наш» читаю утром, днём и вечером. Эта девушка… Господи, не хочется упоминать даже само имя этого монстра. Но тут заявляешься ты, московский смазливый пацан, с ворохом бумаг про якобы мошенничество. Парень, дело не в деньгах! Переводили средства в монастыре и раньше, а то, что кто-то из нас клювиком свою долю забирает – так это тоже нормально. Это компенсация за психологический ущерб.

– Какая тяжелая у вас участь, да? Грабить Елену Станкович, которая без того платит как директору департамента.

Гришин раскрыл рот в возмущении.

– Пацан, здесь такие тёмные дела происходят, а ты про бабло.

– Хватит. Это общие слова. Просто песок в глаза.

Но Гришин, видимо, и правда завязан клятвой молчания. Ничего не сказав более, он в побледнении зачем-то перекрестился.

– Хочешь залезть в чулан – твое дело. Но помни, что я тебя предупреждал.

Перепил, что ли? Какой же противный дуболом.

– Всего доброго, – попрощался я и уехал в отель.

В номере было чисто. Пахло свежим цитрусом и хорошо оттертыми поверхностями. Быстро почистив зубы, я прыгнул на свою огромную кровать, скинув на пол одеяло.

Жару перегретой комнаты гасил кондиционер. В слабом освещении белого торшера я пытался прийти в себя после встречи. Казалось бы, нечего бояться, за мной иммунитет от самой Лены, а всё равно мурашки по телу.

И какие же они всё-таки фриканутые, эти сотрудники фонда и люди, хоть как-то связанные с ним. Что Гришин, что этот журналист-независимец, все они впадают в какой-то эмоциональный паралич и шепчут про нечто страшное и ужасное в монастыре. Знать бы этот триггер в их голове, попроще бы стало.

Настенный телевизор транслировал очередной балканский сюжет о рыбаках и огромной серебристой рыбе. От скуки позвонил медведице, но она ответила смской: «Прости, слишком занята :(»

Ладно. Пора бы и поспать. Потянувшись за пультом, я выключил телевизор.

Комната потемнела. Лунный свет слабо проникал через панорамные окна, и глаза от этого быстро привыкли к серо-синему фону.

Взгляд привлекла тень в углу.

Усмехнувшись, я закрыл глаза: «Надо же, как похожа на человека» Открыл глаза – силуэт всё там же. Тогда прищуром стал разглядывать фигуру.

– Да нет, не может быть, – рука сама потянулась к светильнику.

Тусклый оранжевый свет озарил комнату. Никакой фигуры, никакого человека.

– Хм.

Снова выключил. Силуэт человека, ещё более отчетливый, чем прежде, показался в том же самом углу.

– Да ну блин, – от испуга я соскочил с кровати и включил все источники света.

Яйцевидные светильники, напольные и тумбочные, зыбкая и бледная подсветка из потолочного багета, даже телевизор – включено всё.

Угол абсолютно пуст. Мебель никак не могла создать такую тень. Поразмыслив минуту, я сдвинул кофейный стол, кресла и горшок с бамбуком в сторону.

Отошел как можно дальше и выключил свет.

Фигура на месте.

«Меня отравили», мгновенно пришло в голову. Достал несессер и вытряхнул всё наружу, выпил рвотное средство, обильно глотая воду из-под крана.

Тошнота подступила быстро, и в туалете меня всего вывернуло наизнанку.

– Ресепшен?

– Да, господин Фомичев? – Женский голос был предельно вежлив даже в три часа ночи.

– Пришлите срочно врача. Кажется, я отравился.

– Сию минуту.

Повесив трубку, стал нервно ждать. Глаза сами переглядывались на несчастный угол. В какой-то момент эта фигура стала просто мерещиться повсюду, и для успокоения я открыл входную дверь нараспашку.

Врач прибыл через пять минут – пять самых долгих минут в моей жизни.

– С вами всё в порядке, – врач на чистейшем русском дописывал рецептуру. – Купите в ближайшей аптеке. Анализы крови отправлю сейчас же, но результаты будут готовы не раньше полудня.

– Даже с учетом моей страховки? – уточнил я.

Врач только хмыкнул:

– Это Балканы. Даже экспресс-анализы тут сделают неторопливо. И к чему, собственно, спешка? Вы абсолютно здоровы.

– А если я заплачу сверху?

– Это не поможет. Вы можете поторопить меня, но до специалиста в Белграде ваши деньги не дойдут.

– Возьмите ещё анализы рвоты.

Врач поморщился, но молча взял пластиковый контейнер. На прощание он пожелал мне хорошего здоровья. Я проводил его до коридора и так остался стоять.

Из соседнего номера показалась то ли девочка, то ли совсем уж юная девушка: ростом почти в два раза меньше моего, с лицом куклы, бледным макияжем и стрелками на глазах; сами глаза большие, а волосы покрашены в марганцовый цвет. Одета она была во всё черное, джинсы широкие и явно не по длине, об брючину, которая волочится по ковру, легко было споткнуться.

– Дядя, как насчет того, чтобы одеться? – девочка артистично прикрыла глаза ладонью.

Сквозь жуткий страх во мне возникло сильное недоумение.

– Что? Какой я тебе дядя? – рука потянулась за белым халатом, висящим на крючке у входной двери.

Чучело с марганцовыми волосами, пожав плечами исчезло в глубине коридора. С ещё большим недоумением я хлопнул дверью, повернулся к зеркалу и всмотрелся, не появились ли от волнения на моем лице морщины.

Спать в своем номере больше не мог. Выключив свет, никакого силуэта я не видел, но чувство, что где-то затаился Гришин с ножом, грызло изнутри. Покрутившись в постели, мне надоело это терпеть: я спустился на ресепшен и до четырех утра тыкался в айфоне, а после уснул неровным сном на пару часов.

Глава 4

Утренний звонок. Экран айфона – номер неизвестный, но точно черногорский. Я уже привык к цифрам 382 от местных поставщиков различных услуг, весьма похожих на телефонных мошенников, долбящих на твой номер порой по несколько раз в день. В трубке затараторили на сербском, причем весьма тяжелом для моего восприятия.

– Что вам нужно? – спросил на русском. – Ja sam Rus, govorim polako*.

Тогда мужской голос перешел на более понятный суржик.

– Господине, приезжайте в монастырь. Приехал настоятель Симеон. Он в своем кабинете и ждёт вас.

Ну наконец-то! Водителя подгонял словесно и барабанной дробью туфлями, чтобы скорее доставил в Подмайне. Майнский пут, соединявший роскошный отель, в котором я обитал, с монастырем встал в пробке.

– Быстрее можно? – занервничал я. – опаздываю на встречу.

– Тут авария, – пожал плечами шофер.

Вскоре увидел произошедшее. Огромный синий автокран проехался по маленькой машинке – кажется, это был серебристый двухместный электромобиль, на котором здесь нередко гоняют. Пока одни кричали на водителя, а его согласно служебному инстинкту защищал полицейский, вероятный виновник трагедии что-то кричал в небо. Лицо его было исцарапано. Опустив стекло, сквозь гудки автомобилей и вопли услышал пространное:

– Она явилась, эта голая дева стояла посреди дороги! Дева мешала ехать вперёд.

– Что это с ним? – спросил я.

– Ай, не обращайте внимание. Ракию пить надо в меру, – усмехнулся мой водитель и повез объездными дорогами к монастырю.

По традиции высадили меня в пяти минутах ходьбы от его стен. Белая рубашка прилипла к спине, а ноги горели от раскаленной почвы. Охранники пропустили внутрь.

– Я плохо гОворю русски, – сказал Милорад, начальник службы безопасности монастыря, протягивая лист с ручкой. – Потпис, молим.

За маленьким столом его рост казался ещё больше. Сколько в нём? Два метра?

Бумага оказалась заявлением в двух листах и на двух языках. По левую сторону – описание обязанностей на сербском, по правую – на русском. В перечне из двадцати пунктов значилось: что, как и когда можно делать или не делать на территории монастыря.

Но тут же на втором листе указано особое соглашение с некоммерческим благотворительным фондом «Институт Подмайне». До сей поры фонд строго держали в тени: только слухи, только официальные заявления представителя госпожи Станкович, только малозначительные факты существования и только посредственные, бесполезные документы, которые доставали из папок полистать монахи.

Из газетных статей можно было узнать про восстановление церковных реликвий, для чего использовалась площадь монастыря, а также о редких акциях благотворительности на Пасху и Рождество.

Если медведица не соврала мне, то она и правда не знает, чем на самом деле все эти годы занимался институт, существовавший за её деньги и под её эгидой. Формально организация служит ей, а Гришин отвечает за лояльность сотрудников и конспирацию; в этой схеме ещё участвуют Симеон с Пименом – два священника, которые играют роль «тепловой ловушки» для общественности, отвлекая общественность от лишних вопросов. Монастырская братия исполняет священный обет и помогает Елене Станкович в благих начинаниях. Всё прекрасно, всё просто и во имя веры.

«Должен признать, моя любимая медведица, что благотворительный фонд «Подмайне» в таком отношении у тебя получится исключительно удачным», – сказал я себе, разглядывая заявление. – Всем пускают пыль в глаза: защита традиционных ценностей, опека над православными драгоценностями, работа над историей и поиск утраченных реликвий. В действительности же монастырь превращен в секретную тюрьму для родственницы Елены, с которой есть большие проблемы»

Елена хотела узнать, что с ней сейчас на самом деле, есть ли в Черногории след её дяди, претендующего на кресло председателя корпорации, а ещё исполнить окончательное решение вопроса. По-видимому, сегодня на шаг приблизился к исполнению.

– Что это? – ткнул ручкой в лист.

– Про́чи.

– Я уже прочитал. Это что, пропуск? Вы мне пропуск выписываете?

– Да, прочи.

Пластиковая карта с фотографией, взятой из миланского выступления в 2021 году, сильно позабавила меня. Я тогда был самым перспективным. Смешок вызвал недоумение у Милорада:

– Шта?**

– Све добро, хвала. Довидження***.

Высокий черногорец сразу переключился обратно на просмотр телевизора.

Очевидно, вчерашний разговор на Гришина повлиял на строптивых. Либо Лена ответила на их бесконечную бомбардировку письмами: «Кто это? Это шутка? Зачем нам аудитор? Ааа!».

На выходе из кабинета меня внезапно поймал Гришин. Он был всё так же с хищным оскалом, но сейчас в разговоре проявил, зацепил за локоть своей ручищей:

– Ты всё-таки решил копать? – спросил мужчина-гора. – Упертый малый, ничего не скажешь.

– Да, иначе никак.

– Пацан, ты не торопись. Подумай хорошенько, нужно ли оно тебе. В Черногории есть много способов поразвлечься, – он улыбнулся сверх меры, – или на крайняк убиться.

– Это угроза? – моя бровь поднялась от напряжения.

– Нисколько, Слава, нисколько. Хочу тебе напомнить, что как бы тут всё не так просто. Один неверный шаг только усугубит положение и затворницы, и семьи Станковичей. Ещё здесь натурально опасно, – он уперся в меня. – Ну не дипломат я, понимаешь? Объяснить сложно. Школа жизни у меня уличная. А ты как залётчик с чужого района.

– Тогда объясни по-простому. Похоже, что скоро меня ужалит скорпион или змея, раз так пру напролом.

Я пригласил его в маленький сад прямо под крепостной стеной. Маленькие огненные цветки лежали ковром по земле: оранжевые, желтоватые и лимонные, с необычными язычковыми лепестками, они волнами колыхались на ветру. Рядом находился источник воды – икона, выполненная мозаикой и с позолоченными нимбами, царственно возвышалась над краном.

– Ты теперь член нашей семьи? – задал риторический вопрос Гришин. – Столько внимания к тебе, московскому мальчику-зайчику… Вчера мы поговорили с госпожой Станкович. Наверное, было неправильным поступком отшить тебя куда подальше. Ты пойми правильно, после той лысой журналюги все на стрёме, сильно разнервничались, и если бы не слово твоей благодетельницы…

«Значит, всё-таки помогла медведица», догадался я.

– Что ты подразумеваешь под семьей? Вы в монастыре постоянно темните, говорите намеками и угрожающими посылами.

– Семья – это коллектив, который здесь работает, – ответил Гришин. – Мы все одна большая семья, пусть одни ходят в рясе, а другие в простых футболках и джинсах. С двадцатого года монастырь живет только для того, чтобы сохранить тайну госпожи Станкович, – тут он подошел ко мне и положил большую руку на плечо. – И скоро ты будешь посвящен в неё, если станешь меня слушаться.

– Сгораю от нетерпения, что же вы тут прячете, – усмехнулся я. – Горы ворованных денег? И всё в крипте?

– Нет.

– Миллиарды честных денег из нефти и газа?

– Честно? Лучше бы мне не довелось знать об этой девке. Это не совсем человек даже. Ну, монахи верят, что она без души, но я бы наоборот сказал – душа есть, только нечеловеческая.

– Девке?

– Да. Затворница из родственниц Станковичей живет в монастыре.

– Мария которая? Почему я я её никогда не видел, хотя уже неделю хожу сюда?

– Её состояние здоровья слишком тяжелое, чтобы она свободно разгуливала по внутреннему двору. Да она практически не выходит из палаты, и слава богу.

– И всё, чем занимается фонд, заключается в обслуживании этой затворницы? Тогда к чему такой беспрецедентный уровень безопасности? Пресса ни за что бы не проскочила через такие большие стены, – я своим взглядом осмотрел крепостные сооружения. – Да тут полиция-то штурмом не возьмёт…

Гришин помолчал несколько секунд, затем расслабленно улыбнулся:

– Скоро ты всё поймешь, пацан, – кивком мне указали на последний этаж главного корпуса. – Он тебя ждёт. Иди. Удачи.

Ну просто день вознаграждений. Поговорить с настоятелем – после недели унизительных отговорок! Я бросил своего собеседника, даже не попрощавшись, и спешно поднялся наверх.

Симеон, мужчина на удивление относительно молодой и совсем не возрастной старик, как его главный помощник, корпел над полученными документами. В отличие от кабинета Пимена, в его резиденции имелся только длинный стол, шкафы и полки с книгами, а также два компьютера: один прямо за рабочим местом, а второй, странный ноутбук, чью марку я не распознал, стоял за отдельным письменным столиком напротив высокого окна. Одинокий крест висел на белой стене.

Очень пресно. Ни золота, ни богатств, ни расписных вещей. Грустно даже, с детства, когда крестили, я привык к тому, что церковники ограничений в золоте не знают. А тут такая громкая скромность.

Настоятель просил отдать весь портфель целиком, лично вычитывал каждую строку и где-то делал подчеркивания карандашом; досконально изучил приказ о проведении проверки, служебное задание и программу. Особое внимание было уделено личному письму госпожи Станкович, запечатанному в двух конвертах: его содержание мне было неизвестно, но судя по реакции бровей, Симеона она явно удивила.

В его внешности имелось что-то отталкивающее. Одет Симеон был как и все монахи, лицо – суровое с мешками под глазами, сами глаза холодно-серые, с тяжелыми междубровными морщинами; в черной бороде имелась проседь, как и в остальных волосах, собранных в косичку. Губы его шевелились едва заметно, тонко двигались в такт мысленно читаемому.

Только Симеон по соглашению с черногорской стороной имел высшую власть в монастыре, соответственно в институте все должны его слушаться. Так говорил Армен, готовя меня в белградском пригороде, а что я вижу? Его решения ни Гришин, ни тем более сотрудники и монахи из местных отменить или саботировать не смогут, однако нет-нет да тянут одеяло на себя. Поэтому с настоятелем я решил быть артистично добрым, насколько это возможно, а также дипломатичным и угодливым.

«Помни, что лучший способ выполнить свою миссию – поселиться в монастыре под видом аудитора, – говорила Лена в последний день перед отъездом. – Будь смелым и не разводи соплей, но не лезь на рожон. Гришин может быть предателем: его всегда тянуло уйти под крыло к моему дяде. Петр хочет скинуть твою медведицу – наша семейная задача помешать ему в этом. Постарайся играть на его комплексах. Пимен мне неизвестен, наверное, он отвечает за простые и несрочные дела. Симеон – самая сложная крепость. Кажется, этот священник поверил в то, спасает человечество от великого греха».

– Как ваше самочувствие? – поинтересовался он.

– Нормально. Жарковато у вас.

– Это так. А как спалось? – вопрос прозвучал с необычной нотой.

Врач мог рассказать, что я вызывал его из-за отравления, но что не было сна – это никто не мог знать, кроме меня.

– Нормально. Правда, смущает многое.

– Например?

– Во-первых, в Будве чудачат по-разному. Вот конкретно сейчас я попал в пробку, а водитель, устроивший её, говорил про какую-то голую девку…

Рука Симеона перестала черкать на бумаге, однако взгляд он не поднял.

– Что вы говорите? Бывает же.

– А бывает часто такое? – уточнил я, вспоминая тени и фигуры в своем отеле.

– Нет. Не обращайте внимания. Водитель меры в ракии не знал, – в голосе едва послышалась насмешка.

– Из-за отсутствия прогресса в аудиторской проверке чувствую себя не в своей тарелке. Придется наверстывать упущенное, если вы хотите, чтобы я поскорее уехал из монастыря.

– Полако, Вячеслав, полако. В Черногории вопросы решают иначе, – настоятель посмотрел на меня исподлобья. – До меня дошли слухи, что вы недовольны оказанным вниманием со стороны братии и охраны.

– Да. Многовато проблем возникло перед довереным лицом госпожи Станкович. Монахи за неделю не проронили и слова рядом со мной, избегают меня.

– Ну так и нас не предупредили. Ни звонка, ни письма… Как-то несерьезно.

– Если вы про внезапность, то таково желание госпожи Станкович.

Настоятель трижды что-то подчеркнул, хмыкнул и цокнул, потом снял очки и протер глаза от усталости.

– Что ж, по документам из портфеля, отныне вы чуть ли не самое главное доверенное лицо Елены Станкович. Удивительно. Наводит на разные мысли. Как минимум, я бы по такому случаю сказал, что Владимиру Гришину отказали в благословении. Быть может вы поделитесь хотя бы со мной, почему она перестала нам доверять? Гришину врать дозволяю, а вот мне нет. Я просто не потерплю лжи. Слишком большая ответственность лежит на моих плечах.

«Симеон – самая сложная фигура. Поверил в свою роль спасителя человечества», вспомнилось вновь напутствие медведицы.

– Финансовые проблемы.

– У кого? У фонда или семьи? Чтобы у семьи Станковичей закончились деньги? Да вы шутите.

– Не у неё, а у вас. Утечка денег. Полагаю, кто-то сливает в крипту.

Симеон посмотрел странным взглядом, будто пытался уловить в моих словах издевку.

– Елена всегда знала о Гришине.

О как. Кажется, нужно лгать изощреннее.

– Речь о действительно серьезной утечке, – продолжил я, сложив руки на груди. – Движение таких теневых капиталов вызовет подозрение к нашему работодателю. Евросоюз, США, санкции. Понимаете, к чему я клоню?

– Вячеслав, чем мы занимаемся, по-вашему?

– Фонд официально ведет благотворительную деятельность…

– Вячеслав, я про реальность, – Симеон легонько хлопнул по столу. – Про ту, что нам дана Господом за тяжкие прегрешения, за моральную распущенность и падение нравственности.

– Вы просили быть честным, отец Симеон. Я – атеист. Надеюсь, из этого можно сделать выводы, что мне сложно разговаривать на вашем языке.

– Тогда зайду с другой стороны. Какими глазами я вижу человека, его сущность? В каждом из нас проявляется греховность. Человеческая природа греховна, она повреждена грехом. Мы можем вести себя плохо, так?

– Допустим, хотя для меня это всё звучит пространно.

– Угу, – Симеон едва заметно улыбнулся. – У некоторых личностей проявляется душевная болезнь. Им ещё приписывают одержимость кем-либо. Обыкновенно говорят про дьявола.

Я пытался понять, к чему клонит священник, но ничего, кроме популярного ужастика про экзорцизм представить не смог. Священник встал и заходил по кабинету:

– Всё так. Лечение психических заболеваний может идти по-разному, а мы, как носители крестного знамения, служим для болеющих сим недугом как сострадальцы, пастыри и помощники. Но скажите мне, Вячеслав, что мы должны делать в том случае, если у человека нет души?

– То есть как?

– Ну вот родился человек без души.

– У меня нет знаний в религии, только то, что на Пасху говорили родственники, то и понимаю. Может ли существо, по вашим взглядам, быть без души?

– Как оказалось, может, – Симеон, прежде трогавший корешки книг на полке, повернулся ко мне. Вперив взгляд в слушателя, он будто бы испытующе ожидал реакции.

Мы замолкли.

– Ладно, довольно философских поползновений на юношу, – священник подал крепкую руку. – Добро пожаловать в монастырь Подмайне, сын. Пусть ваш искус будет легким, а дух крепок. Вам пригодятся такие качества, как сила воли, убежденность и безупречное понимание справедливости. Слушайтесь всех, на ком лежит попечение о благоустройстве божией обители и кому следует за советом братия. Вы не встали на путь трудничества, ибо пришли с другим замыслом, но поверьте: испытания в монастыре проходят все и каждый день. И может быть, по неволе стали частью одного гигантского замысла, притворенного самим Господом.

– Хорошо, отец Симеон. А теперь, если вы согласны, давайте перейдем к делу.

– Только не сегодня, – он быстро сел в свое кресло и вздохнул. – Полако. Медленно и без спешки. Я только вернулся в монастырь – нужно решить насущные проблемы. Вы можете приступать к ревизии с завтрашнего дня, в любое время и в выходные тоже. Но есть четыре строгих правила, – пальцы загибались при перечислении. – Во-первых, я руковожу всем в монастыре. Отдельные лица в монастыре захотят оспорить это. Знайте: они не правы и вступать с ними в согласие преступно. Во-вторых, вы обязаны покинуть монастырь до 22 часов: к этому времени центральные ворота закрываются. Охрана имеет право арестовать вас, если обнаружит в монастыре во время комендантского часа. В-третьих, секреты, которые хранятся за этими стенами, должны остаться здесь же. Особенно главный секрет – затворница Мария обрела в Черногории деятельный покой и опеку. Нигде более они не должны появиться, хотя поверьте, пёс Гришин разнюхает любые сомнительные контакты. Ваш разговор с Виктором, сумасшедшим журналистом из России, стал предметом долгого обсуждения со мной, понадобилось немало усилий, чтобы убедить его отстать от вас и от него.

На всех пальцах священника имелись свежие следы ожогов, розовые и с желтоватыми волдырями. Кое-как сдержал отвращение, требовавшее выйти мимикой на лице.

Что ж, человек-гора следил за мной. Предсказуемо. Во мне он видит угрозу своей власти и богатству. Только к чему его конспирологические предупреждения, я всё никак не пойму.

– Его так задело общение с Фарбером?

– Нет. Он просто предан своему делу – слишком рьяно хранит секреты Семьи.

– Ясно. Могу ли увидеть затворницу?

Симеон тут же посуровел.

– Зачем?

– Это входит в программу аудиторской проверки. Госпожа Станкович желает получить всю возможную информацию о состоянии дел фонда. Статус затворницы её волнует не меньше, чем вероятная утечка денежных пожертвований.

Симеон уронил взгляд на стол, шевелил челюстью. Его явно беспокоило обсуждение пациентки.

– Вообще-то нет.

– Почему?

– Она не обезьяна, на которую смотрят через решетку любопытствующие. Каждое вторжение новеньких, чужаков из мира провоцирует в ней обострение. Её участь должна быть покрыта тайной, и мы прикладываем немалые усилия, чтобы спасти затворницу от дальнейшего развития тяжелых психологических недугов. Послушники монастыря денно и нощно трудятся над духовной поддержкой этой жертвы глупых, аморальных и богохульских экспериментов над природой.

– Вы так говорите, словно Мария – лютейшая психопатка, нападающая на всех подряд, – хотелось возразить священнику. – Если это так, то в дело должны вступить медицинские специалисты, психиатры, ученые наконец.

От упоминания ученых настоятель презрительно охнул.

– Я призываю вас к жалости, – Симеон казался непоколебим. – Жертва современной науки нуждается в покое.

Придется вернуться к этому вопросу позже. Да пусть мама-медведица постарается дать новые инструкции. Сама говорила: «Играй по правилам». Не буду же я как Рэмбо пробиваться в палату мутантки.

– Что в-четвертых?

– А это самое главное. Монастырь поделен на несколько зон. Большая часть территории свободна для посещения, но есть и такие участки, где ваше присутствие нежелательно, а то и вовсе запрещено. Какой бы у вас ни был статус, дарованный госпожой Станкович, заходить в запретные зоны категорически воспрещается. Если вы хотите потрудиться и мастерстве фарисейства, указывая на наше финансирование московской корпорацией, то отвечу сразу – правило первое. Я, как настоятель монастыря, отвечаю за всё. Елена об этом знает. Таково было условие нашего сотрудничества и соблюдения братского обета её тайны. Попросите провести экскурсию Пимена, он всё расскажет и весьма доходчиво объяснит. Есть ли у вас вопросы?

– Пожалуй, пока что нет.

– Тогда свидимся завтра. Прощайте, и пусть Господь вас не покинет.

* Я русский, говори помедленней.

** Что?

** Да всё хорошо, спасибо. До свидания.

Глава 5

Окно было открыто нараспашку – кондиционеры в монастыре отсутствовали. На это деньги выделить не смогли, зато установили несколько видеокамер, системы дополнительной защиты вроде электрической проволоки и магнитные замки на дверях. В этом сравнении я находил знакомый сюр: позаботиться о безопасности настолько, чтобы забыть о любом простейшем комфорте.

Белые легкие занавески шевелились от ветра: поток средиземноморского воздуха был тёплым и с запахом цветущей лаванды под окном. Благодаря Симеону, и особенно монаху Кирило, приставленному ко мне для помощи, в руки достались все отчеты, финансовые справки и доклады, штатное расписание и почти всё-всё, что связано с благотворительным фондом. Всё, кроме института, который якобы лечил родственницу Станковичей.

Практически сразу мой взгляд обнаружил различные нестыковки.

В штате монастыря везде фигурируют только три человека: собственно, сам настоятель Симеон, затем его помощник Пимен в должности наместника, а также казначей Кирило. Однако мне даже не нужно было выходить из кабинета, чтобы убедиться в обратном. В одном только каменном дворике у крепостной стены, в тени разросшегося кипариса за обеденным столом питались шестеро неизвестных мне монахов. Если же выйти к шести часов вечера во двор церкви, где располагался форум и возвышались две пальмы, можно насчитать не меньше тридцати человек в черной рясе.

Сколько монахов на самом деле служат в монастыре? К чему столько людей – неужели ради обслуживания одной-единственной затворницы требуется столько ресурсов? Как много вопросов и как мало ответов.

Дальше интереснее. У частного института в штате тоже числится троица: мастер реставрации, его помощник и… охранник. Имена у троицы скрыты. Однако при каждодневном прохождении от ворот до административного корпуса монастыря я насчитывал шестнадцать охранников; у охраны происходит смена караула, а некоторые возникают словно из ниоткуда.

Монах Кирило, как и настоятель Симеон, был молод, но начисто брился, носил короткую косичку, имел пухлые, выразительные губы и скромные, будто ищущие безопасности глаза. Любой мой запрос юноша встречал с тревогой: его взгляд бегал по комнате, ровный тихий голос срывался, а ладони становились влажными настолько, что он вытирал их об свою рясу. На папках тоже оставались его следы.

Мерзость. Терпеть не могу потные ладони.

– У вас в каждом деле отсутствуют листы.

– Правда? – этот вопрос Кирило задавал на любые претензии, иначе говоря – косил под дурачка. Не обошлось и сейчас: «Наверное, ошиблись при составлении дела»

– Вот тут отсутствуют листы по нумерации четыре, пять и семь. А вот в этой папке… черт побери, да где же она? – я принялся рыскать в ворохе бумаг, рассыпанных по столу, чтобы найти заветную папку. – Вот, смотрите сами, здесь указание на дело некоей М.

Монах громко сглотнул.

– Кто такой М?

– Не ведаю.

– Это Мария?

– Понимаете, я связан обетом молчания…

– Значит, это Мария, – осклабившись, я постучал пальцем по листу. – Мне нужно её дело.

– Исключено. Никто не имеет доступа к этой папке, даже я.

– Так сделайте исключение для меня.

– По какому праву? – монах спрятал руки за спину. – Вы разговаривали с нашим настоятелем?

– Конечно.

– Он рассказал вам правду о монастыре?

– Ну разумеется, – соврал я.

– История болезни затворницы хранится не у нас. Лечением занимаются сотрудники института. Они проводят эксперименты, ищут лечение… от её наваждения. Хотя как по мне, просто творят ересь.

«Да вы издеваетесь надо мной, – подумал я. – Стоит только копнуть глубже на эту затворницу, как её превращают чуть ли не в дитя Сатаны. Мне уже не терпится повстречаться с ней!»

– Я думал, что сотрудники института и монастыря – одни и те же люди. Если это не так, то почему со стороны института не прислан помощник?

– Какой помощник?

– Да такой же, как вы. Кто носил бы мне эти документы и разъяснял ошибки. Да и в истории с вашей пациенткой бы разобраться ещё.

Монах заметно устал. Он так сильно тёр переносицу, что покраснение разошлось на щеки и лоб. Просто пожав плечами, Кирило принялся собирать бумаги обратно в папки. Я смиренно покачал головой:

– Ладно, Кирило, идите. Вы сегодня весь день на ногах из-за меня. Время уже восемь, скоро мне уходить. Советую выспаться.

– Спасибо, – монах зачем-то поклонился.

Перед тем как выйти, он дрожащим голосом спросил:

– Это правда, что вы любовник Елены Станкович?

– Я отвечу, если тоже будете со мной честны.

– Так написано в газетах, – монах поморщился.

– Да. У меня отношения с ней.

– Тогда зачем вас сюда отправили?

– Только мне она и доверяет. Вы же за честность, Кирило? За сегодня аргументов против благотворительного фонда имени Елены Станкович было получено предостаточно. Нужно ли говорить что-то ещё? А она вам искренне доверяла…

– Вы правы, – помешкавшись, он добавил: – Лучше бы этого фонда никогда не было.

– Почему? Судя по финансам, деньги монастырь получал чемоданами. Все оказались в плюсе.

– Никакие деньги не оправдают преступлений, совершенных в его стенах, – внезапно признался монах и тут же сбежал в коридор.

– Чудак, – сказал я вслух и вернулся к бумагам.

Дверь снова раскрылась.

– Ну что вам, Кирило? Забыли что-то?

Тишина.

Я развернулся в своем кресле – кабинет был пуст; кроме меня – никого.

«Ветер гуляет по монастырю. Призраки бродят по кельям»

В папке с перечислением закупок садового инвентаря глаза зацепились за «птицепугалку». Написано: «Применяется для подавления летающих средств с гарантированной дальностью поражения в 2000 метров». Интересно, это ж каких надо птиц давить на дальность в два километра?

Утробный рык послышался над ухом. Все мое тело внезапно онемело: я боялся сделать лишнее движение, руки так и держали бумаги. Медленно, вспотев холодным потом, я повернул голову налево, откуда донесся звук.

Ничего.

Я махнул папкой в пустоту. В воздухе не было никакого препятствия.

«Это переутомленность», – расслабился я и вернулся к чтению документа.

Рык вновь появился. Теперь позади, прямо за спиной.

Делаю молниеносный поворот, чтобы снова увидеть пустоту перед собой. Лампы замерцали и потухли. Стало темно. За окном тоже быстро наступила темнота.

– С меня хватит! – вскрикнул я и выбежал из кабинета. Коридор к вечеру утонул в черных тенях. Фонарик айфона подсвечивал мне дорогу. Ноги погнали меня вниз, и на совершенно темной лестнице, в пролете без окон, я со всей скоростью столкнулся со спиной монаха. Айфон, подсвечивавший путь, громко упал на деревянные ступени.

– Господи, а вы как здесь оказались? – не выдержал я и закричал на человека.

Это был Пимен. Он и сам оказался удивлен от внезапной встречи:

– А? Что вы здесь делаете, сынок?

– Нет, что вы здесь делаете? – мое переспрашивание прозвучало грубо. – Стоите в темноте как столб, мешаете спуститься!

– Да я… шел по делам, вдруг слышу – шум наверху. Вот и остановился, прислушивался.

– Ладно-ладно. Скажите, у вас есть собака?

– Где? В монастыре? Нет конечно.

– Я совершенно отчетливо слышал собачий рык. Прямо над ухом!

– Чего, простите?

Священник вцепился за мою руку и буквально потащил на воздух, на закатный уличный свет.

– Теперь всё заново, юноша. Где вы слышали собаку? – Пимен вытащил из кармана футляр с очками. Тревожными глазами он разглядывал меня и почему-то трогал открытые участки кожи.

– Хватит меня трогать, пожалуйста. Всё, я в порядке. В кабинете хлопнула дверь. Я подумал: «Вернулся Кирило, забыл что-то». Спрашиваю, а никого нет. Оборачиваюсь – никого. Проходит время, я работаю дальше, и тут мне рычат почти что в лицо.

Пимен сильно поморщился. Он перестал меня дотошно изучать, отошел в сторону, покачался на каблучках. Выглядело это ужасно – в голову так и лезла мысль, как он раскачивает табурет под ногами.

– Вы устали, Вячеслав. Тяжелая усталость и переживания вместо отдыха на море, – похлопал он меня по плечу. – Взбодритесь. Отдохните. Погуляйте наконец по ривьере. Вам нужен отдых. Поймите, никаких собак в монастыре не было и нет. Вкусно поешьте в ресторане, возьмите чевапи. Полако. Вы заслужили отдых, нужно расслабиться.

– Но это не объясняет то, с чем я столкнулся.

– Вам нужно быть крепким, – заговаривал меня священник. – Идите отдыхать, а я помолюсь за вас. Мы сами разберёмся. Хорошего вам вечера.

С поникшим взглядом мне пришлось уйти из монастыря.

После двадцать четвертого звонка медведица наконец-то взяла трубку. В Москве сейчас девять вечера, но Лена почему-то зевала, была растерянной и путалась в деталях, когда слушала мой рассказ.

– Можно без эмоций? – она успокаивала меня, как могла. – Ты сейчас звучишь как параноик. Что-то пил?

– Нет, никакого алкоголя, ни вчера, ни сегодня.

– Курил? Травку? Может, потреблял вещества?

– Ничего. Я чист.

Вздох на той стороне провода.

– Тогда ещё раз: что за пёс и что за тень?

– Послушай, у меня есть мысли насчет того, что происходит со мной в последние дни. Кажется, меня травят каким-то веществом. Скорее всего, это Гришин. После ужина с ним мне померещилась фигура в номере.

– А сегодня?

– Хм. Ну вот сегодня только пожали друг другу руку.

– Хотя он может принимать участие в самых разных деликатных операциях, поверь мне – тебя он травить не будет, – заверила Лена. – У него другие подходы касательно таких, как ты.

Ага, доверься на слово – после всего увиденного. От напряжения рука сама тянулась гладить волосы: от пота, волнения и жары они стали слипаться, превратились в грязь.

– Допустим, ты права, – я решил прислушаться . – Гришин не имеет таких возможностей или намерения. Что делать?

– Как что? Выполнять миссию! Милый, ты что-то раскис. Я понимаю, очень сложно вжиться в роль, терпеть монахов и моих тупых сотрудников, но всё делается во имя нас. Нас! Ты понимаешь? И эти галлюцинации, или что у тебя там, лишь продукт стресса. Всё бы отдала, чтобы быть рядом с тобой и поддержать, но не могу.

Я молчал в трубку.

– Ты дал мне клятву! Ты же помнишь? – её голос дрогнул.

– Конечно. Ради тебя я исполню всё, что только пожелаешь.

– Господи, как же люблю тебя, мой милый медвежонок, – после недолгой паузы она спросила: – Ты разузнал что-то новое?

Пришлось рассказать ей про связь с журналистом Фарбером, который накопал на неё некий компромат.

– Знаешь его, медведица?

– Нет. Или знаю, но забыла. Обычно Гришин присылает квартальный отчет о безопасности, примерно одинаковый по содержанию. Медвежонок, это же Черногория, в ней потому и спокойно. Я специально выбрала эту страну, чтобы уберечь семью от нашей никчемной родственницы, пропади она пропадом… Ну, пару раз приходили пьяные местные – их просто выгоняли; были случаи, когда местные журналюги поднимали шум из-за закрытия монастыря, православные устраивали пикеты. Тогда обходились подарками, дарили иконы, их называли отреставрированными; люди успокаивались, так как считали, что монастырь и дальше служит ради веры. А с паломниками работали проще – дарили тур в более престижные места. Кто ж проверит?

– Понятно. В общем, я в тупике. Страшно и непонятно. Я реально не знаю, что делать дальше.

– Давай с простого. Что удалось выяснить про фонд? Они что-то скрывают от меня?

– Этот фонд – просто муть, – признался я. – Лена, даже простой сверки хватит, чтобы влупить мошенничество и посадить кучу людей. К тому же есть странности, вроде усиленной охраны и, кажется, среди закупок имеется, наверное, противодронное ружье… Ну согласись, что ещё за птицепугалка с радиусом поражения в два километра? Вот зачем всё это какому-то монастырю? К тому же внутри слишком много людей, по штату же утверждается, что должно быть три непонятных калеки.

– А что с Симеоном?

– Запретил посетить пациентку.

– Подонок!

– И он утверждает, что жалобы не помогут, у вас с ним какое-то негласное соглашение.

– Это правда, – вздохнула медведица. – Сербская церковь никогда и ни за что бы не отдала вот просто так целый монастырь под одну-единственную затворницу. Да и черногорцы вполне могли запротестовать. Поэтому Симеон – это гарантия иллюзорной независимости.

Что ж, раз так, то жаловаться действительно смысла никакого нет, раз у настоятеля монастыря такой политический иммунитет.

В трубке послышался посторонний шум и чужие голоса.

– Да, Павел Сергеевич, мы это уже обсуждали, – кодовая фраза Лены означала, что разговор пора завершать, так как анонимность больше не гарантирована: – Вернемся к этой теме ещё. Да, я вам вот что скажу напоследок. Нужно быть жестче. Это бизнес, понимаете?

– Насколько жестче? – уточнил я.

– Максимально. Чтобы прям акулой. Кусайте мясо и отхватывайте куски. Шантажируйте упрямого старика, если необходимо, но сделайте обещанное. Но постарайтесь играть по их правилам: раз попросили отдохнуть – отдохните и не спорьте с ними. Всего доброго.

– И я тебя люблю.

Постучал себе телефоном по голове. Мда. Получается, любовь дороже всех моральных принципов. Или всё же нет?

Приняв душ, я переоделся в туристическую одежду, – незачем выделяться на фоне остальных, и у Гришина будет меньше возможностей за мной наблюдать – и отправился в старый град. Заглядывая в разные бары, ужасаясь от ценников, которые выше, чем в Италии, в одном из них мне послышался знакомый чудаковатый голос.

Это был Виктор.

«Единственный способ шантажировать Симеона – это раздобыть компромат журналиста Фарбера», сблизился я со столиком, где сидела маленькая компания из трех человек.

Помимо моего знакомца была одна молоденькая девушка с подчеркнутым бюстом и пухлый, неряшливо одетый мужчина с рассыпающимися волосами. Он курил вейп и пускал белые клубы, пахнущие то ли ванилью, то ли персиком на всё заведение. Диджей с длинными кудрями дилетантствовал и больше кривлялся, чем микшировал. Пожилая женщина с короткими волосами снимала его на свой айфон с близкого расстояния и пыталась дрыгаться в такт.

– Привет, Виктор!

– А? Ой, привет-привет, дорогой, – лицо Фарбера выразило удивление и смущение одновременно. Глаза его запрыгали из стороны в сторону. – Ты ещё в Будве.

– Кажется, я тут надолго. Можно к вам? Познакомишь со своими друзьями?

Нужно напирать, действовать, наглеть. Хочет он того или нет, но вступить в сотрудничество со мной ему придется.

– Ой… Ну…

– Да ладно, пусть садится, – девушка убрала сумку с четвертого стула. – Меня зовут Юля.

– Вадим, – пухлый подавился дымом, когда произнес свое имя.

– Вячеслав. Можно просто Слава.

Заказал себе негрони. В граненный бокал бросили круглый лёд и пожухлую дольку апельсина; цвет у напитка был такой, словно биттер накапали пипеткой.

– Как тебе Будва? – вопрос Юля задала, убирая черный локон за ухо. Девушка была прекрасна своей вызывающей красотой. В её глазах просматривалось чистое чувство принятия собой и своего эстетического превосходства: – Ты тут новенький?

– Да. Дела в принципе идут нормально.

– Откуда ты?

– Из Москвы.

– Айтишник? – Юля медленно растянула улыбку на своих ярких губах.

– Не дай бог.

Девушка тут же засмеялась, а Виктор с Вадимом сконфузились и, пожелав нам приятного уединения, вышли покурить на улицу.

Мы выпили ещё немного. Я совсем забыл поговорить с журналистом, но Юля ясно дала понять, что она с чудаком хорошо дружит и также хорошо будет дружить с его приятелями.

– Закажешь мне ещё? – она пальцем указала на меню.

– Да без б. А что ты такой нервный?

– Рабочий день выдался сложным, – обтекаемо ответил я.

Ну не говорить же ей про невидимую собаку?

– Слушай, а что забыла такая красавица в деревне?

– Ну, я здесь работаю, оказываю риэлторские услуги нашим ребятам, релокантам и просто русскоязычным. Я мечтала путешествовать, смотреть на мир, в итоге осела здесь. Черногория засасывает. Сама родом из Екабэ. На Урале грустно и слишком мало солнечных дней.

– Такому цветку нельзя увядать, – настал черед моей улыбки.

– Расскажи о себе. Что ты тут делаешь?

– У меня сложная работа. Так-то я в командировке.

Услышав последнее слово, девушка заметно сникла.

– Но мне легко её продлить, – вставил я. – По щелчку пальцев.

– Рада это слышать. Так что за работа?

– Ты знакома с фондом Подмайне?

– Ну вообще-то да. Пару раз искала для их сотрудников жилье в Будве. Хорошо платят, скажу тебе.

– Я распорядитель, прибыл с поручением провести проверку. Да нет, ничего страшного не случилось, из-за внеплановости все считают, что тут замешано мошенничество. Елена Станкович хочет привести в порядок дела в Черногории.

– Ты знаком с самой Станкович?

– Да. Удивляет?

– Ну хотя… такие ей по вкусу… – девушка оценила меня сальным взглядом.

– Можно сказать. Так-то я бывшая модель, работал до двадцать второго года на итальянское агентство.

– Всем пришлось делать пересадку на новый рейс, – заметила Юля, покручивая трубочкой в коктейле.

Мы поговорили ещё час, и к полуночи, когда над головой устал биться мотылек об лампу, тихо собрали вещи и ушли в её апарты. Ни Виктора, ни Вадима возле бара не было.

Глава 6

Утро я встр