Щит белого рыцаря

Глава 1

Дверь отворилась бесшумно, и я скользнула внутрь тише тени. Но от внимания квартирной хозяйки это не спасло.

– Даниэла, ты будешь платить за новый месяц или съезжаешь? – раздался громкий возглас с общей кухни. – У меня не забалуешь, первого числа выставлю и тебя, и вещи.

– Конечно буду, пани Медведь, – пискнула я, торопливо вскрывая тайник в стене, хранивший мою последнюю надежду. – Получу аванс и сразу отдам за два месяца.

– Аванс? – пани Медведь возникла на пороге, не постучавшись. – Да ты сначала на работу устройся. Опять собеседование провалила?

– Со мной свяжутся, как только примут решение, – независимо пожала я плечами, прикрывая спиной следы беспорядка, – начальник приболел, а без него такие дела не делаются.

– Смотри, Даниэла, я тебя предупредила, – к счастью, пани Медведь не стала долго разбираться, развернулась и ушла на кухню.

– Вот увидите, всё будет хорошо, – оптимистично заверила её я, сунув артефакт в сумку.

Вылетая из квартиры, думала, что это мой единственный шанс на пусть и не светлое, так хоть на какое-никакое будущее. Без работы вчерашней выпускнице факультета артефакторики придётся вернуться в родной Загобжанск, чего не хотелось до искусанных губ и сжатых кулаков. Не хотелось по той же причине, по какой мне отказывали во всех приличных и даже не очень местах: «У вас прекрасные характеристики и диплом, пани Голуб. Но ваш отец сидит в тюрьме, и мы не можем себе позволить так рисковать репутацией».

Сбегая по длинной серой лестнице, я видела перед собой вытянувшееся лицо пана Коструба, контора которого ещё на четвёртом курсе заключила со мной предварительный контракт. Меня ждали там с распростёртыми объятиями, только не дождались. Новость о том, что я в родстве с осуждённым, охладила желание работодателя видеть меня на службе.

В глухом дворе-колодце среди серых каменных стен потемнело, как перед дождём: ветер в вышине гнал сизые хищные тучи. Они заполонили всё небо. Я передёрнула плечами в лёгком летнем пиджачке. Погода в Тертомыстье всегда радовала непредвиденностями, поэтому за пять лет учёбы прочно укоренилась привычка всегда класть в сумку зонт.

С утра ярко светило солнце, внушая оптимизм, и я понадеялась на хороший исход собеседования, потому что в последней по счёту артефакторской конторе работал пан Коржичек – хороший знакомый Ленки, моей единственной подружки. Но не помогло даже знакомство.

– Ничего не могу сделать, милая пани, – развёл руками он, – плохие вести разносятся скоро. Пан начальник уже распорядился не брать вас на работу. Но, – он понизил голос и сделал драматичную паузу, – я могу посоветовать вам обратиться к зеркальщику Васичкову. Слышал, будто он отправил на пенсию своего старого помощника, так что вдруг вам повезёт?

Зеркала. Разве это работа для артефактора? Но упустить последний шанс – значит, вернуться в Загобжанск. А как там смотреть в глаза знакомым, которые тоже наверняка осуждают пана Голуба, который – вот ужас! – оказался вором?

В переулке по старым камням мостовой уже постукивали первые капли дождя. Я остановилась, чтобы достать зонт, и торопливо побежала к трамвайной остановке. Дорога к конторе зеркальщика была неблизкой, с тремя пересадками, но, может быть, за это время и дождь закончится.

Когда рядом раздался визг шин, я даже не повернула голову. Лихачей в столице много. Но вдруг водитель обратился ко мне по имени:

– Пани Голуб? Пожалуйте в экипаж.

– Я не вызывала такси, – отказалась я, бросив короткий взгляд на жёлтую машину с шашечками.

– Точно она? – спросил водитель кого-то внутри.

– Она-она, – задняя дверь открылась, а я почему-то занервничала и выставила зонт, как щит.

– Данка, – амбал, который вышел на тротуар, схватил меня за руку, – ты что, не помнишь меня?

– Нет, – я попыталась вырваться, но он держал крепко, – разве мы знакомы?

В следующий миг я ощутила лёгкий укол в плечо и… наступила тьма.

Первыми вернулись звуки и лёгкая вибрация: меня куда-то везли, спина ощущала тёплую поверхность сиденья, а справа кто-то бесцеремонно толкался и пыхтел:

– Да разве ж она воровка? В сумке только мелочь, да и вид малахольный. Вот, помню, мутил я с Каськой, Вонзиковой дочкой. У ней всего было полно – и деньжат, и пожрать, и выпить, – а уж нервы – что твои канаты. Вообще ни о чём не парилась.

Внутри заворочалась тошнота, руки онемели, пошевелить ногами не вышло. Да и тьма не отступала. Что происходит? Что со мной?!

– Отвечаю, ловчее неё во всём Загобжанске не было, – ответил смутно знакомый голос. – А уж батька Данкин пан Голуб – тот и вовсе фартовый.

– А что ж тогда этот фартовый на нарах делает? – раздался третий голос откуда-то спереди.

Смысл пока ещё доходил смутно, зато по телу пробежал озноб, да такой, что меня встряхнуло. Накатила крупная дрожь, и это заметили.

– Данка, не боись, – раздалось справа, – щас приедем, и оклемаешься.

Сердце билось где-то в горле, во рту пересохло, слова подбирались с трудом.

– Почему я ничего не вижу? – сипло спросила я.

– Ну… мешок на голове, – слегка смущённо ответил тот же голос, – это мера предосторожности.

Мешок. Единый, счастье-то какое, всего лишь мешок на голове!

– А это что? – вполголоса произнёс тот, что слева всё время пихался локтем.

Я снова окаменела. Единственная ценная вещь в моей сумке – это…

– Ключ какой-то… Старый больно, аж позеленел. На кой воровке такой ключ? Понимаю, если бы отмычки, а тут…

– Слушай, Вран, чего прицепился? – возмутился третий.

Водитель. Способность соображать возвращалась медленно, паника душила, но, кажется, я начала различать своих похитителей.

– Куда вы меня везёте?

Других возможностей отвлечь бандитов от ключа у меня не было, руки-ноги по-прежнему не слушались, а мешок не пропускал никакой свет.

– Скоро сама всё узнаешь, – буркнул Вран. – Что за ключ у тебя в сумке, девка? Не лень тяжесть такую таскать?

– Это образец, – от ужаса, что мой единственный шанс сейчас отберут, голос стал высоким и тонким, – клиент попросил сделать ему артефакт в виде старинного ключа.

– Артефакт? Ты что, артефактор? Говорю же ж, не воровка она!

– Уймись, Вран, – веско посоветовал водитель, – шефу лучше знать.

– Но я действительно артефактор, – продолжила я чуть уверенней.

– Данка, помолчи, а? – предложил бандит справа. – И ты заткнись, шефу точно лучше знать, – это было уже, кажется, Врану.

– Какому шефу? – если говорить, начинает казаться, что всё не так и страшно.

– Будешь много знать, не успеешь состариться, – в один голос выдали все трое.

– Слушайте, ну скажите хоть что-нибудь, – меня было не остановить, вместе со словами из тела выходила дрожь, – зачем я вашему шефу?

– Для дела, само собой, – буркнул водитель, – успокойся, убивать тебя сейчас никто не собирается.

Милота какая, сейчас никто, а потом?

– Ты же ценный специалист, – объяснил (или ему так показалось) парень со смутно знакомым голосом. – Может, контракт предложат. Ты же ищешь работу?

Ответить на этот бред я не успела: машина с визгом затормозила, меня бросило вперёд, лоб встретился с чем-то твёрдым, и я снова отключилась.

Второй раз сознание вернулось вместе со всеми ощущениями разом, но я постаралась себя не выдать.

– …ну правда, шеф, я не виноват, что лось дорогу перебегал, пришлось тормозить, а девчонка лбом о перегородку треснулась, – бубнил водитель.

Кажется, я лежала на диване или другой какой-то мягкой мебели.

– Сдохнет – тебя вместо неё отправлю, – от нового голоса мороз продрал по коже.

Он был и хриплый, и низкий, но главное – совершенно спокойный. Говоривший был уверен, что его распоряжения будут выполнены во что бы то ни стало.

– Да что вы такое мелете, пан Вит, – вмешалась какая-то женщина, – вон она уже и очнулась, реснички зашевелились. Выпей, милая, – в губы ткнулась холодная кромка посуды, – сейчас полегчает.

Я приоткрыла глаза и сделала глоток, потому что пить хотелось смертельно. Вкус у пойла был отвратительный, горький до невозможности, желудок тут же взбунтовался, но сразу успокоился. Рядом ворковала немолодая пани, уверявшая, что «ещё глоточек, и всё будет хорошо». Я действительно лежала на широком диване в богато обставленной комнате.

Напротив в кресле устроился вальяжный незнакомец с усами и густыми бакенбардами, возле него топтался водитель, облегчённо переводивший дыхание при виде очухавшейся меня, а где-то вдалеке, возле двери переминались с ноги на ногу ещё двое бандитов. Видимо те, что доставили меня сюда.

– Ну вот, деточка, тебе уже лучше.

Я поняла, что действительно лучше, и села, придерживая одной рукой голову: казалось, что в ней поселился Злобный Сверлильщик и сейчас бурит проход наружу. Однако в целом состояние показалось неплохим. А главное, исчез удушающий, дикий страх.

– Вам лучше, Даниэла? – спросил хозяин этого места.

Кажется, я даже начала привыкать к его голосу.

– Благодарю, – вежливо ответила я.

– И будет совсем хорошо, когда девочка поужинает, пан Вит, – вставила свои пять грошей немолодая пани.

Она казалась доброжелательной, почти милой, но милые пани не отираются рядом с бандитами и уж тем более не называют их по имени.

– Я не голодна, – торопливо возразила я, – меня же привезли сюда обсудить какое-то дело?

– Вот молодца, – нарочито обрадовался хозяин, – сразу быка за рога. Пани Магда, накрывайте на стол, а мы пока побеседуем.

Я сложила руки на коленях, изображая готовность слушать – больше ведь ничего не оставалось, – а все остальные, повинуясь небрежному жесту шефа, отправились вслед за пани Магдой.

– Знаешь, зачем ты здесь?

Я покачала головой.

– Моего братишку сунули в каталажку, – скорбно объявил он. – Ты должна мне помочь вытащить его.

– Я? – от удивления глаза чуть не полезли на лоб.

– Увы, но твой папаша сидит там же, – развёл руками шеф. – Думаешь, мне самому хочется иметь дело с начинающей?

– Вы с кем-то меня путаете, – уверенно возразила я, подобравшись. – Вам нужен юрист, а не артефактор.

– Мне нужен вор, – отрезал хозяин, – и все говорят, что ты лучшая после своего отца.

– Нет, – после горького зелья я не очень следила за языком, – вас обманули. Я артефактор, хотите, диплом покажу?

– Девочка, ты, кажется, плохо понимаешь, куда попала. Знаешь, кто я такой? – рыкнул пан Вит.

– Понятия не имею, – отмахнулась я с отчаянной храбростью. – Отпустите меня, пока я действительно не узнала чего-нибудь нехорошего.

– Люблю дерзких, – неожиданно смягчился хозяин бакенбард. – Короче, крадёшь главную реликвию Загобжанска, я меняю её на свободу моего кузена, и расходимся миром.

– Но… – открыла я было рот, но шефу явно надоели споры.

– А откажешься – живой отсюда не выйдешь, – перебил меня он. – Да и папаше твоему недолго останется. Наложит на себя руки прямо в камере, узнавши про нелепую смерть дочурки.

– Могу подумать? – цепляясь за крепко вбитый в универе постулат о выходе, который есть всегда, пролепетала я.

– Да что тут думать? – удивился шеф. – Жить хочешь?

А кто не хочет? Даже без работы, даже в Загобжанске всё равно лучше, чем в пруду с камнем на шее. Я кивнула.

– Так соглашайся, – пожал плечами он.

– Дайте мне хотя бы час, – паника снова сдавила горло.

– Не наглей, – хмыкнул пан Вит, – пятнадцать минут.

Он величественно встал и двинулся к выходу, а я осталась. В голове крутилась одна единственная мысль – это конец. Я не воровка. И не хочу ею становиться! И ведь казалось, что сделала для этого всё: порвала с отцом, уехала в столицу, выучилась на артефактора… Но и тут меня догнало и накрыло папашиной славой.

Что делать-то теперь, а? Что делать? Если откажусь, меня убьют, если соглашусь – скорее всего, тоже, но потом. Потом? Надо хотя бы потянуть время, согласиться для виду и вернуть свой артефакт, который так неудачно оказался сегодня в сумке. Артефакт Абсолютной Удачи подарил мне в детстве дедушка, благодаря которому я и пошла в артефакторику. Жаль только, что заряда в старинном ключе осталось на одну попытку. Так сложно было держаться всё это время и не потратить его зря. Сегодня я сорвалась, окончательно разуверившись в собственных силах, и вот результат – артефакт отобрали вместе с сумкой.

Не о том думаю, не о том… Как же мне извернуться, чтобы бандиты отстали? Договориться, что принесу всё, что захотят, а потом сбежать? И прятаться всю жизнь, потому что пан Вит производил впечатление человека, никому не прощающего обманутых надежд. Да и требование его странное – украсть главную реликвию Загобжанска, чтобы обменять на свободу брата, – говорило о его особых отношениях с законом.

Кто он? Почему считает, что может безнаказанно похищать людей с улицы и артефакты из самого охраняемого места паломничества туристов, искусствоведов и историков?

– Данка, – я чуть не подпрыгнула, вырванная из своих невесёлых мыслей полузнакомым голосом.

Рядом оптимистично сопел один из похитителей:

– Ты ж не в обиде, что мы тебя немножко того?

Мои пятнадцать минут ещё не прошли, но я вместо того, чтобы возмутиться (ещё бы, это «немножко» – похищение, неизвестная отрава, заставившая отключиться, а потом и голове досталось!) спросила:

– Ты кто такой?

– Я Радек, – ответил он так, будто это всё должно мне объяснить.

– Откуда ты меня знаешь?

– Данка, ты что, правда не помнишь? Ну, Радек Иданов, мы в одном доме жили, только я младше тебя на два года.

Радек Иданов? В голове мелькнуло смутное воспоминание о вертлявом тощем мальчишке, который…

– Радек? Ты совсем на него не похож, – удивилась я, глядя на широченные плечи, перевитые мускулами руки и фигуру борца.

– Ну так время прошло, – пожал он этими самыми плечами, – ты тоже уже не та девчонка с косичками.

– Уехал в столицу за лучшей жизнью? – уточнила я, неожиданно успокаиваясь.

– Так в Загобжанске теперь туристическая зона, все предприятия закрыли, мол, экология страдает. А что простым людям работы не стало, кому интересно?

– И ты теперь девушек на улице воруешь? – как бы глупо не звучало, но такой вариант карьеры некоторым парням казался вполне подходящим.

– Ну… это не каждый день, – смутился Радек, – знаешь, как сложно было в личную охрану пана Вита пробиться?

– Вот-вот, – подхватила я, – расскажи про пана Вита. Кто он и как ты к нему попал?

– Сложилось так. Я-то с самых низов начинал,– простодушно ответил Радек. – А когда понял, что не хочу жизнь прозябать, кореш предложил на Паука работать.

Тут мне снова поплохело. Даже в своей студенческой (как оказалось, вполне беззаботной) жизни про Паука слышать доводилось. Его боялись все: полицейские вылавливали мелкие банды и преступников-одиночек, а не людей Паука. Журналисты писали разоблачительные статьи, но вскоре давали опровержения. Государственные прокуроры, сменяя один другого, обещали, что уж в этот-то раз Паук не уйдёт от наказания, но всё оставалось по-прежнему. Говорили, что он постепенно подминал под себя весь теневой бизнес столицы, его призрак витал над каждой нераскрытой кражей артефактов, а нам, студентам, декан Плежек заявил, что если однажды узнает о контактах любого из нас с людьми Паука, волчий билет обеспечит навсегда, потому что настоящий артефактор должен иметь безупречную репутацию.

– Теневой бизнес – это прибыльно, – сказал он тогда, – но недолго. Оглянуться не успеете, как окажетесь в тюрьме.

– Ты не думай, – по-своему понял моё молчание Радек, – пан Вит своих не обижает. И деньжат тебе за работу отсыплет, и поможет, если что нужно.

Вот за что мне это всё, а?

– Зачем ты сказал пану Виту, что я воровка?

– Я просто подтвердил, – развёл он руками.

Кажется, я застонала в голос.

– Ну а что, до сих пор помню, как ты в шестом классе на спор вытащила из кармана директора школы его любимый будильник, – возмутился Радек.

Вот теперь я точно застонала, вцепившись руками в волосы. Из песни слова не выкинешь, но ведь прошло столько лет! Я теперешняя и та двенадцатилетняя дурёха, которой всё казалось игрушками, совершенно разные люди!

– Ну что, наговорились? Пора ужинать, – в дверном проёме показалась пани Магда.

– Мне нужно дать ответ пану Виту, – отказалась я.

Аппетита не было и в помине, да и есть в доме Паука казалось чем-то крайне неправильным.

– Вот после ужина и ответишь, – не приняла возражений женщина, – ночь на дворе, а про еду никто и не думает. Себя не жалко, стряпуху пожалей.

Никто не заставит меня поверить, что в доме бандитского главаря всё происходит так же, как в домах нормальных обывателей: хозяйка готовит завтраки, обеды и ужины, а вечером все собираются вместе и обсуждают прошедший день. Моё детство прошло рядом с профессиональным вором, и я тогда думала, что у нас тоже всё как у людей. Просто не задавалась вопросами, ведь отец – твой самый близкий, ближе некуда…

– Да ладно, Данка, пошли, – Радек легко подтолкнул меня в спину, – пани Магда, как вас не жалеть и не любить-то? Вы ж у нас лучше мамки!

Пани Магда отвесила ему подзатыльник, и оба рассмеялись. В столовую шли под их обсуждение сегодняшнего меню минут десять, и всё это время я соображала, как поступить. Местные виды оптимизма не внушали: Паук жил не иначе как во дворце, потому что коридоры были просторными, окна – от пола до потолка, отделка стен и потолка отличалась помпезностью с лепниной и позолотой, а шторы казались бархатными.

Сама столовая поражала длинным столом с белоснежной скатертью до полу, мягким светом огромной люстры и дорогой посудой – настоящий лазурецкий фарфор, не иначе. Пан Вит разливал по бокалам вино, напротив него удобно устроился незнакомый мужчина с бледным худым лицом и залысинами, которого мне никто не представил, а дальше как короли восседали водитель и Вран. Меня пани Магда усадила рядом с хозяином, а Радек притулился с краю.

– Ну что, Даниэла, обдумала? – первым делом спросил Паук.

– Пан Вит, дайте ей покушать, – вмешалась пани Магда.

– Обдумала, – опуская ладони на колени, чтобы не тряслись, ответила я, – за работу хочу две тысячи плюс задаток в пятьсот крон и две недели на подготовку. И сумку мою верните.

– Сумасшедшая, – в сторону выдохнул Вран.

– Два дня, – отрезал Паук. – Матеуш, выдай ей денег и отправь в Загобжанск. Мне нужен Белый щит, понятно?

И это я тут сумасшедшая?!

Незнакомец с залысинами без слов поднялся из-за стола. Я, кое-как уняв дрожь в коленях, встала следом.

– После ужина, – объявила вдруг пани Магда таким тоном, что возразить никто не посмел.

– Ладно, после ужина, – ворчливо отозвался пан Вит, – и найдите ей сумку.

Глава 2

ГЛАВА 2

– Пан Новак! – в кабинет осторожно заглянула секретарь пани Эдита. – Пан прокурор хочет знать, отчего вы не отвечаете?

Старший следователь криминальной полиции Роман Новак недовольно посмотрел на разрывавшийся от звона телефон и взял трубку. Сейчас опять начнётся: когда опера сдадут отчёты, почему следователи не прошли инструктаж по хранению табельного оружия и зачем вообще пана Новака оставили замещать начальника криминальной полиции, который всегда вовремя отвечал на все прокурорские звонки.

– Новак, слушаю, – сказал он в трубку и приготовился к глухой обороне.

Но прокурор пан Полторак был не настроен воевать.

– Пан Новак, есть дело, которое хотелось бы с вами обсудить. Зайдите ко мне, пообедаем вместе.

Пан Роман проглотил удивление и в обеденное время явился в центральную прокуратуру Загобжанска, что располагалась на Галечной улице – почти рядом с мостом Вздохов.

Прокурор встретил приветливо, а от одного вида накрытого в его кабинете стола у пана Романа появилось неприятное сосущее чувство под ложечкой. Обычно о голоде старший следователь вспоминал поздно вечером, приходя в пустую холостяцкую квартиру, ну да не об этом сейчас.

– Располагайтесь, пан Роман, – радушно махнул рукой пан Полторак, – сначала обед, разговор потом.

– Да времени в обрез, пан прокурор, – вздохнул старший следователь. – Что случилось?

– Пока ничего, – с аппетитом поглощая гороховый суп с копчёными свиными рёбрышками, ответил тот. – Для того я вас и позвал: предупредить.

Пан Роман тоже отдал должное густому вареву с дивным ароматом копчёностей, но ждать, пока прокурор сам всё расскажет, не стал.

– Опасаетесь побега Петра Полянского?

– Побега не опасаюсь, – отмахнулся пан Полторак, – однако есть подозрения, что Паук хочет вмешаться в дело своего братца.

– Каким же, осмелюсь спросить, образом? – удивился пан Роман.

Арест Петра Полянского проводили прокурорские, а следователи и оперативники криминальной полиции до сих пор лелеяли обиды. Ведь каждому хотелось громко рассказывать, как лично брал брата самого Паука. Нет, все понимали значение ареста. Через Петра можно было достать главу организованной преступной группировки, что опутала своей паутиной не только столицу, почти всю страну. Но зависть к прокурорским от этого не уменьшалась.

– Тюремные осведомители говорят, что Пётр ходит гоголем и обещает, что со дня на день его, де, выпустят. Якобы брат Витольд обещал не оставить его дело без вмешательства и уже спланировал акцию по освобождению.

– Неприятно, конечно, – отставляя опустевшую тарелку, сказал пан Роман, – но я-то тут при чём? Вам с тюремным начальством надо говорить, чтобы не допустили никаких акций. Это ж ни в какие ворота не лезет, совсем Паук обнаглел!

Паук наглел давно. Но до сих пор лично пану Роману сталкиваться ни с ним, ни с его людьми не приходилось. Загобжанск – это же вам не Тертомыстье, здесь после введения статуса туристической зоны стало спокойно, особенно после того, как все неблагонадёжные элементы укатили покорять столицу.

– Есть информация, – понизил голос пан Полторак, – что Паук хочет украсть главную реликвию нашего города, а после шантажировать городские власти. И если пан градоначальник решит, что Белый щит важнее какого-то там заключённого, я уже ничего не смогу сделать.

– Ну нет, – чуть ли не разулыбался пан Роман, – это невозможно.

– Вам ли говорить о невозможном, пан Новак, – покачал головой прокурор. – Хоть на сына своего поглядите. Кто бы мог подумать, такой толковый парень, а ушёл в адвокатуру.

Пан Роман вслух, конечно, осуждал решение Ярека, но втайне им гордился. Даже на том судебном заседании, где сын разделал показания отца под орех, даже когда Ярослав взялся защищать Антона Голуба – гордился. Но виду не подавал. Особенно при прокуроре, который едва смог закрыть дело удачливого вора артефактов.

– Понимаете, пан прокурор, даже если допустить, что Паук действительно осмелился поднять руку на символ нашего города, он не найдёт исполнителя. Не сам же полезет в Башню? – у пана Романа было чем крыть. – Единственный человек, которому это по плечу, сидит вместе с Петром Полянским.

– У Антона Голуба есть дочь, – с намёком напомнил прокурор.

– Даниэла, – кивнул пан Роман. – Но она давно уехала в столицу и учится на артефактора.

Про Данку Голуб пан Роман был наслышан. Ещё бы, с её отцом они регулярно пили кофе на Ольшанской набережной, ведь до последнего доказать вину пана Антона не удавалось, потому старший следователь предпочитал держаться как можно ближе, чтобы не упустить из виду. Заметить, если вор допустит хотя бы крошечную ошибку. Заметил. Взял с поличным.

– А мои источники утверждают, что пани Голуб не нашла работу по специальности и возвращается в родной город, чтобы продолжить отцовское дело.

– Не может быть, – отмахнулся пан Роман.

Чаще всего пан Антон жаловался ему на дочь, которая отказалась от своего воровского дара. Предала призвание, решила стать артефактором! Удачливого вора очень расстраивало, что Даниэла, обладавшая всеми необходимыми для семейного дела качествами, решительно прекратила всё общение с отцом.

Конечно, он говорил об этом не прямо, помнил всё же, с кем пьёт кофе, но пан Роман давно научился читать людей, как книги, хотя некоторые из них тянули лишь на дешёвые издания из газетной бумаги.

– Пан Новак, у меня создаётся впечатление, что вы саботируете, – серьёзно сказал прокурор. – Неужто до сих пор в обиде, что Петра Полянского взяли мои люди, а не криминальная полиция?

– Ну что вы, пан прокурор, – замахал руками пан Роман. – Просто я в Даниэле уверен. Хотите, сейчас позвоню в дом Голуба, узнаю, приехала ли его дочь?

– А хочу, – прокурор пододвинул к пану Роману свой новенький телефон с кнопками вместо привычного диска.

Старший следователь помнил номер пана Ружички, ответственного по подъезду, как почти все номера, так или иначе связанные с Антоном Голубом, наизусть.

– Пан Ружичка, это следователь Новак, – вежливо обратился он к пожилому мужчине, выслушал ответные приветствия и спросил: – а подскажите, пани Даниэла дома не появлялась?

Пан Ружичка разговаривал экспрессивно и любил витиеватые выражения, но смысл до следователя донёс быстро: Даниэла Голуб приехала ранним утром.

– А вы говорите, – с торжеством заявил прокурор. – Рекомендую установить слежку за этой девицей. Мы не должны допустить кражи Белого щита.

***

Дом. Место, где я выросла, где теперь было пусто, повсюду лежал толстый слой пыли, а на подоконниках остались лишь следы от цветочных горшков. Видно, кто-то из соседей побеспокоился и забрал все комнатные растения, которыми так любил заниматься отец.

На комоде по-прежнему стояли знакомые безделушки: шкатулка с отделкой под восточный ларец, прозрачный шар из горного хрусталя на подставке, статуэтки слона, задравшего хобот, и девочки-балерины, изящно поправлявшей завязки пуантов. А ещё там лежал конверт – совершенно чистый, без всяких следов пыли.

«Дануся, если ты читаешь это письмо, значит, они тебя нашли. Это страшные люди, дочка, каждый день угрожают, что если ты не выполнишь их требования, меня убьют».

Первым желанием было скомкать лист серой бумаги и выбросить в окно. Мне эти люди не только угрожали, даже похитили, только пожаловаться было некому.

После ужина в доме Паука состоялся ещё один разговор с его хозяином, который ясно дал понять: откосить не получится.

– Не думай, что сможешь меня обмануть, – сказал пан Вит. – Я вижу, какие мысли крутятся в твоей голове. Мол, наобещаю с три короба, а сама усвищу куда подальше, только меня и видели. Что, скажешь, нет?

– Не скажу, – я отвела взгляд и наткнулась на сочувствующую физиономию пани Магды.

Что она там добавляет в свою стряпню, что язык болтает сам по себе?

– Ну вот, – удовлетворённо сложил руки на груди пан Вит. – А потому помни, девочка, и ты, и твой отец живы только до тех пор, пока я этого хочу. Понятно?

– Понятно, – кивнула я, – что ж непонятного?

– А чтоб у тебя не осталось никаких лазеек, мы заключим магический договор, – продолжил Паук. – Пани Магда, у вас всё готово?

– Будто сами не знаете, пан Вит, – вздохнула пожилая женщина, зажигая на его столе толстую, уже подоплывшую свечу.

Передо мной оказалась бумага с текстом, а в руке пани Магды моток красных ниток, от которых она отрезала ножницами недлинный кусок и вставила в иглу с золотым кончиком.

Ведьма! Как я сразу не догадалась?

– Читай, – приказал пан Вит.

– Я, Даниэла Голуб, обязуюсь передать Витольду Полянскому, – голос задрожал, но отступать было некуда, – лично или через доверенных лиц артефакт, известный как Белый Щит.

– Я, Витольд Полянский, обязуюсь принять у Даниэлы Голуб лично или через доверенных лиц артефакт, известный как Белый Щит, и полностью оплатить её работу, – неожиданно для меня произнёс пан Вит.

Полноценный магический контракт, который должен скрепить артефакт или маг, такого я не ожидала. Пани Магда ловко ухватила меня за руку, кольнула иглой палец и поймала яркую каплю крови. Она тут же впиталась в нить, свет задрожал, вокруг заметались тени, и мне показалось, что игла с вдетой в неё ниткой – это вовсе не игла, а змея, высунувшая свой длинный раздвоенный язык. Молниеносным броском она метнулась вдоль пальца и всей ладони, чтобы обвить запястье и… исчезнуть.

Такие ритуалы в универе не изучали!

Пока я приходила в себя, ведьма затянула узелок на своей нитке, которая вместе с золочёной иголкой вновь появилась в её руках, как будто ничего и не произошло, а змея мне померещилась. Но ведь… не померещилась.

– Ваша очередь, – обратилась она к пану Виту, и тот протянул ей ладонь.

Только вместо того, чтобы кусать за палец, золотисто-красная змея удобно устроилась на его руке, закусив пастью хвост – узелок, завязанный только что ведьмой.

Да что творится-то, а?

– Да будет так, – торжественно объявила пани Магда. – Контракт заключён.

Она опалила края бумаги, по которой я читала текст договора, дунула на свечу, и… всё исчезло.

А змея осталась на запястье, я чувствовала её шевеление у себя под кожей, и радости это не прибавляло. О таком варианте магического контракта в универе не рассказывали. Возможно потому, что ведьм почти не осталось, и на их ритуалы все махнули рукой?

Пан Вит напомнил, что на подготовку даёт мне два дня, а к исходу третьего ждёт от меня Загобжанскую реликвию.

– Нет, – резко ответила я, – днём вынести хоть что-нибудь из Башни невозможно.

– Тогда у тебя остаётся на подготовку один день, – пожал плечами пан Вит. – К полуночи третьего дня мне нужен Белый Щит.

– А что будет, если я без подготовки попадусь со щитом охране? – злость на обстоятельства придала сил, и голос стал громче и уверенней. – Пусть я сдохну, но и вы не получите того, что хотите.

– Да ты страх потеряла, – нахмурился Паук, – может, убить тебя сразу?

– Пан Вит, – вмешалась ведьма, – контракт уже заключён.

– Эта женщина вьёт из меня верёвки, – пожаловался в пространство Паук.

Я сжала кулаки до побелевших костяшек, но отступать не собиралась. Может, это последние дни моей жизни, да я за каждый час торговаться буду! Но пан Вит неожиданно согласился на мои условия. Видимо, пани Магда действительно имела на него какое-то особенное влияние. Мне выдали аванс за работу, вернули сумку (а главное, артефакт!), обещали приглядеть в Загобжанске и распрощались.

Потом была ночная дорога в автомобиле с незнакомым водителем, который за всю поездку не сказал и пары фраз. Я долго не могла успокоиться, но потом всё равно заснула, а когда проснулась, уже рассвело, а машина остановилась возле моего подъезда.

У отцовского подъезда, потому что… считать этот дом своим я отказалась несколько лет назад. Но пан Ружичка, сосед с первого этажа, у которого все всегда оставляли ключи и называли ответственным по подъезду, ничуть не удивился, когда я в несусветную рань позвонила в его дверь.

Отец не выносил сора из избы, так что соседи думали, будто я просто уехала учиться в столицу.

– Ох, беда-то какая, пан Антон в тюрьме, – вздыхал аккуратный пухлощёкий старичок, – хорошо хоть квартиру не отобрали, а то ж могли бы, ох, могли… Ты что же, Дануся, насовсем к нам вернулась или на время? Если насовсем, так надо цветы ваши на место возвернуть, а если…

– На время, пан Ружичка, – перебила я нескончаемый словесный поток – сосед всегда любил поговорить, но с возрастом это, похоже, усилилось, – кое-какие дела появились…

– И отца навестить, – перебил он меня, – ты скажи, как соберёшься, я ему от себя тоже кой-чего передам, а то ж скучает наш пан Антон, с кем ему там общаться?

Я решила, что удивляться тут нечему, да и чего взять с пожилого человека? Наверное, он по-стариковки снисходительно отнёсся к аресту пана Голуба, вот и хочет по старой дружбе отправить ему передачку. Разубеждать не стала, взяла ключ под бесконечный поток слов, и побежала наверх, на четвёртый этаж в квартиру номер тринадцать.

Я вынырнула из воспоминаний и посмотрела на лист серой бумаги, который всё ещё держала в руке. Читать не хотелось, хотелось выяснить, откуда письмо появилось в запертой квартире? Надо спросить у пана Ружички, не он ли поддерживает переписку с заключённым Голубом? С другой стороны, старик бы наверняка предупредил, что на комоде ждёт послание от отца. Просто не удержался бы поговорить ещё и на эту тему.

Я сделала ещё несколько шагов вдоль стены с книжными полками, провела пальцем по книжным корешкам и старому дереву, оставляя на пыльной поверхности толстый след. Придётся тут убраться, иначе задохнусь.

«Будь осторожна, Дануся, чаще оглядывайся по сторонам, и вспомни всё то, чему я тебя учил. Прости, что тебе пришлось столкнуться с такими ужасами. Это всё из-за меня, из-за моей ошибки, и я очень, очень сожалею обо всём».

В груди заныло. Ужасной ошибкой было всё моё детство, когда он действительно учил меня воровать. Я же не понимала, что игрушки, которые мы мастерили вместе, были ничем иным, как макетами охранных артефактов, или зданий, или даже Башни со всеми её сокровищами, на которых он размечал ловушки и способы их обойти.

А игра в «Что у меня в кармане»? Тренировались в ней каждый день, и отец хвалил мои ловкие пальцы, незаметно извлекавшие из его карманов то конфеты, то мелкую монету, то какой-нибудь маленький артефакт.

От негодования меня передёрнуло, захотелось выбежать наружу и не возвращаться больше никогда. Была бы я умней, остановилась бы в какой-никакой гостиничке, но студенческая привычка считать каждый грош сыграла злую шутку. Пятиста крон было жаль, к тому же я уже знала, как с ними поступить. Взяла себя в руки и двинулась в отцовский кабинет, где раньше стоял телефон. Даже мысли не возникло, что его могли отключить за неуплату, зато радости, что не отключили, было море.

Знакомый номер по межгороду соединялся долго, на линии были помехи, шипенье и едва слышное недовольное покашливание связных духов, которым не нравилось ожидание. Они любили слушать людские разговоры, а не длинные гудки – это я, как артефактор, знала точно. Но наконец в трубке раздалось сонное «Алло».

– Ленка! – обрадовалась я. – Ленка, слушай, мне пришлось на время уехать, а деньги за квартиру пани Медведь…

– Отдать не пришлось, – подхватила подруга, – Данка, я займу тебе, но сначала скажи, что с собеседованием?

Я вкратце рассказала, что.

– Вот же ж, – посочувствовала Ленка. – Ну и как, пойдёшь к зеркальщику?

– Наверное, – эти проблемы со вчерашнего дня потускнели, как старое серебро, но я всё ещё цеплялась за свою прежнюю нормальную жизнь. – Я переведу тебе деньги, а ты занеси их пани Медведь, а то первого числа она выставит мои вещи на улицу.

– Данка, ты правда что ль уехала? – до сонной Ленки наконец-то дошло, что я звоню не просто так. – В Загобжанск?

– Ага, – нарочито бодро ответила я, – у меня тут срочный заказ подвернулся, уже и аванс заплатили, так что жди перевод. После обеда деньги должны уже прийти, я отправлю срочным.

– Ладно, – ворчливо отозвалась подруга, – а про заказ рассказать не хочешь?

Врать не хотелось, а не врать было нельзя.

– Ленка, потом, тут работы непочатый край, – увильнула я. – Всё, надо бежать на почту, а то не успею за три дня управиться.

– Беги уж, так и быть. Номер свой продиктуй, чтоб не переживалось, – сладко зевнула она, – завтра тебе позвоню.

Я, чуть запнувшись, выдала ей старый отцовский номер и попрощалась.

Бежать на почту было ещё рано, отделение открывалось только через час. Но мне всё равно нужно было чем-то завтракать, так что я схватила сумку и… остановилась. Носить с собой дедушкин артефакт было опасно, оставлять его в квартире, где неизвестно как появляются послания из тюрьмы, – ещё опаснее.

Решение пришло мгновенно. Может, оно и не было лучшим, но в тот момент ничего другого я бы всё равно не придумала. На шее висел кожаный шнурок с простой серебряной подвеской. Я сняла его с шеи, развязала узелок, подвесила старинный ключ и снова завязала. Пусть артефакт будет на виду, тогда никто не подумает, насколько это ценная вещь.

Глава 3

Летнее утро пахло свежестью и прохладой, солнце воевало с белыми разномастными облаками, а стая воробьёв устроила разборки на старом вязе у подъезда. Но мне было не до них. Я постаралась стать как можно незаметней, накинув на голову капюшон лёгкой куртки, и свернула из нашего проулка на Князинку, что вела напрямую в Старый Град. После введения статуса туристической зоны он стал у нас главным рабочим местом: загобжанцы массово перешли в сферу обслуживания и торговли, потому что предприятия, вредившие экологии, были закрыты, а после просто исчезли с карты города.

Теперь в Старом Граде сосредоточились лотки и лавочки с сувенирами, экскурсионные бюро, музеи и музейчики, кондитерские, булочные и множество кафе, а люди, которые там работали, по утрам шли из Заградья по Князинке чуть ли не сплошным потоком, в котором было легко затеряться.

Конечно, в Старом Граде мне делать нечего: цены в тамошних уютных и атмосферных кафе были рассчитаны только на туристов. Но пройти несколько перекрёстков по Князинке хотя бы до Столбового канала казалось лучшим выбором. Если память не подводит, то за мостом есть сосисочная с адекватными ценниками. Надеюсь, за то время, что я тут не появлялась, ничего не изменилось, и позавтракать можно не больше, чем за пять крон.

В толпе легко затеряться? Как бы не так. Почему-то я чувствовала себя как манекен на витрине модного магазина. Всё время казалось, что кто-то смотрит – кто просто исподтишка, кто осуждающе. Может, никому и не было до меня дела, но я стала нервничать и оглядываться.

Взгляд в спину не померещился. След в след за мной топал здоровый мужик в чёрной кожанке с непроницаемой рожей в тёмных очках. Я попыталась убедить себя, что всё в порядке. Никто же не обещал, что в Загобжанске меня оставят в покое. Наоборот, Паук сказал прямо, что будет приглядывать.

Но почему-то успокоиться не вышло. Я чуть не вприпрыжку, расталкивая людей, ринулась к Столбовому каналу, мост через который уже замаячил впереди. Потом, конечно, вспомнилось, что бегать нельзя: если бежишь, значит, жертва, которая будит охотничий инстинкт преследователей.

Но было поздно. Когда я быстрым шагом входила на мост, пан в чёрной кожанке был уже в трёх шагах. Сердце колотилось в горле, кованый ажурный парапет уже не казался преградой перед маслянисто поблескивающей водой канала, дыхание перехватило, а голова закружилась.

– Стой, – рявкнул кто-то над ухом, – топиться, что ль, вздумала?

Ещё чего. Я резко развернулась и рявкнула в ответ:

– Чего надо?!

Оказалось, что в полушаге от меня стоял вовсе не амбал в кожанке, а высокий молодой мужчина – загорелый, темноглазый, в белой майке с пятнами пота и тёмными волосами, убранными под спортивную повязку. Бегун. В столице такие встречались часто, но вот чтобы в Загобжанске? Наверное, турист.

Пан в очках и кожаной куртке аккуратно обогнул нас сбоку и двинулся дальше по своим делам.

– Не, – сам себе сказал бегун, – такие не топятся.

– Простите, – пролепетала я, растерявшись под его взглядом, – вы действительно подумали, что я хочу прыгнуть с моста?

– У вас был очень целеустремлённый вид, – хмыкнул он.

С ног до головы затопило смущением.

– Я просто очень голодная, – призналась я неожиданно для себя самой. – На той стороне сосисочная, вот я и…

– Сосисочная пана Глебуша? – неожиданно улыбнулся бегун. – Хорошее место, одобряю.

– Когда приезжаю в Загобжанск, всегда там завтракаю, – почти не соврала я.

– Так вы туристка? – продолжил он, начиная бег на месте.

– Нет, я здешняя, но сейчас живу в столице, – я тоже сделала шаг по мосту.

– Да мы с тобой прям как зайцы-близнецы, – бегун вдруг перешёл на ты и протянул мне ладонь, – Ярослав, будем знакомы.

– Даниэла, – я пожала руку, невольно попадая в такт его размеренных движений. – Мне приятно, что ты побеспокоился о незнакомой девушке…

– Теперь – о знакомой, – перебил меня он.

– Но я действительно очень хочу есть, – продолжила я, чувствуя, как в животе происходят какие-то спазмы.

– Тогда до встречи, Даниэла, – улыбнулся он и припустил по мосту.

Я заторопилась в сосисочную, невольно глядя вслед удалявшейся на хорошей скорости мужской спине. Некогда мне отвлекаться на красавчиков, даже на таких спортивных, высоких и мускулистых. Может, и жить-то осталось полтора понедельника, но сейчас мне нужен обычный нормальный завтрак.

За мостом нужно было свернуть на Кленовую улицу и пройти пару домов, чтобы увидеть издалека подкову-вывеску «Сосисочная» с изображением тарелки аппетитных сосисок. Внутри на первый взгляд ничего не изменилось: те же большие деревянные столы, те же открытые витрины с лотками сосисок на любой вкус, тот же сводящий с ума аромат. Правда, вместо длинных скамеек у столов теперь стояли стулья, тоже основательные и деревянные.

Но заметила я это только потом, когда расплатилась, получила тарелку со своим завтраком и искала место, где приземлиться. На самом деле посетителей было не так много, но подсаживаться к кому-то не хотелось, хотелось за отдельный столик. И… я по-прежнему боялась попасться на глаза кому-то из знакомых.

Но стол нашёлся. Его только что освободили двое мужчин, и я с удовлетворением уселась на чистой стороне, не дожидаясь, пока кто-то из обслуги протрёт столешницу.

Единый, как же изумительно пахли сосиски! Вкус тоже был тот самый, из детства, даже гарнир из зелёного горошка и брусочков жареной картошки… На какое-то время я даже забыла, из-за чего вернулась в Загобжанск.

Потом вспомнила, и аппетит сразу пропал. Я стала думать о Белом Щите и контракте. Мысли были невесёлые, и змея на запястье сразу дала о себе знать. Завозилась, чуть ли не зашипела – я представила это так ясно, будто действительно могла её слышать: «Жить хочешшшшь?»

Настроение закономерно упало, хотя куда ещё-то? Но сосиски я доела, за них ведь заплачены целых пять крон, а вчерашняя студентка не могла себе позволить разбрасываться едой и деньгами.

Следующим пунктом была почта. Сначала я по старой памяти решила вернуться – почтовое отделение было почти напротив отцовского дома. Но дурные мысли надо выгуливать, так что я решила пойти кружным путём и отправить деньги Ленке с Главпочтамта. Он располагался на Ратушной площади, неподалёку от главного входа в Старый Град. Сосисочная осталась позади, а я двинулась по Кленовой в нужную сторону.

Людей на улице заметно поубавилось: туристы ещё досыпали в своих гостиницах, а загобжанцы уже начали трудовой день. Исключение составляли только молодые мамочки с детьми и колясками. И тут мне не повезло.

– Данка! Ты когда приехала? Ой, у нас столько новостей, столько новостей!

– Катержина? – я не сразу признала в расплывшейся женщине в неопрятном платье бывшую одноклассницу.

Одной рукой она держала ручку розовощёкой малышки лет трёх с большим бантом на светлой кудрявой макушке, а другой катила коляску, где надрывался в крике младенец.

– Тихо, тихо, Павличек, – Катержина потрясла коляску, пытаясь успокоить ребёнка.

Правда, он на увещевания не повёлся и запищал с новой силой.

– Сколько ему? – спросила я, заглядывая внутрь.

– Три месяца, – гордо сообщила Каська. – Ну а Петру ты помнишь, да, Петра?

– Поздравляю, – выдала я единственное, что пришло в голову, – Томаш рад наследнику?

То странное чувство, когда снова кажется, что одноклассники успешнее и даже в жизни устроены лучше тебя. Хотя… им-то никто не закрывал путь в профессию воротами тюрьмы.

– Ещё бы он был не рад, – фыркнула Катержина. – Работает на трёх работах, лишь бы дома не появляться.

– Морожено, – заныла девочка, – мамуся обещала моро-ожено.

– Если будешь хорошо себя вести, – отмахнулась от неё «мамуся». – Так вот, Данка, у нас столько новостей: у Зайонца родилась двойня, Михасик развёлся с Илонкой, а Виолетта, наоборот, сошлась с Казимиром, представляешь?

Каська с детства отличалась способностью трещать, не переставая, на ей одной интересные темы. И хорошо, а то бы ведь сейчас припомнила, что мой отец…

– А твоего отца посадили, – продолжила без перехода она, – такая несправедливость, мы всем классом хотели жаловаться, только дядька Стефан отказался с жалобой помочь. Вредный он, сам же помощь от пана Антона принимал, а бумагу подписывать не стал.

– Какую помощь? – тупо переспросила я, потому что дядькой Стефаном все ученики (и бывшие ученики) называли директора нашей школы пана Стрешнева.

– Ой, ну ты будто не знаешь, что твой отец школе деньгами помогал, – отмахнулась от меня Каська. – Он и нам с Томашем на рождение Петры коляску подарил – да вот же она, теперь и Павличеку пригодилась.

– Про Томаша расскажешь? – спросила я, чтобы хоть как-то переключить Катержину с неприятной темы.

Если папаша и меценатствовал, то всё равно делал это на краденные деньги. Других у него не водилось.

– Ой, да что про него говорить, – Катержина снова затрясла коляску, – приходит каждый вечер в таком виде, словно его кто-то пожевал и выплюнул. Можно подумать, сантехники сильно утруждаются на работе.

– Ну хоть трезвый? – уточнила я с надеждой.

– Да кто же ему денег на выпивку-то даст? – возмутилась счастливая супруга. – Он у меня вот где, – она сжала кулак.

Я невольно посочувствовала Томашу – он хоть и был вечным двоечником, но всё же зла ему никто не желал.

– Вот Стасик спился, – продолжила Каська, – но это уже давно. Ты лучше про себя расскажи. Жениха в столице нашла?

– Морожено, – снова заныла трёхлетняя Петра, – мамуся, морожено!

– У меня всё хорошо, – заверила я одноклассницу, благодарно улыбаясь Петре, – а вот твоя дочка не переживёт, если ты оставишь её без мороженого. Давай как-нибудь потом встретимся и поболтаем, ладно?

– Ладно, – легко согласилась Катержина. – И как к отцу на свиданку соберёшься, предупреди. Я ему фотографию Павличека обещала передать.

Я махнула рукой и торопливо обошла Каську, её дочь и коляску. Странно, зачем отцу фотография чужого младенца? Да и не собиралась я к нему, если честно.

Наверное, стоит потратить ещё несколько крон на тёмные очки и кепку с длинным козырьком, чтобы снова не вляпаться в старых знакомых. Я оглянулась: Каська кормила мороженым девочку, причём Петре доставалось не больше, а то и меньше половины. Остальное исчезало во рту самой Каськи. Видно, Томаш неплохо зарабатывает на трёх своих работах, я в последнее время мороженого себе позволить не могла.

К почте на Ратушной площади я шла медленно, пыталась разложить все мысли по полочкам, только ничего не получалось. Кто сказал Пауку, что я – лучшая после своего отца? Врагов у меня, кажется, нет, но кто-то всё же смог подставить. Да как! Магический контракт нарушить невозможно. Теперь я должна украсть Белый Щит. Легендарный артефакт, который находится в Башне, а её охрана – не только люди, хотя и их тоже нельзя списывать со счетов.

Башня – это центр Старого Града. С утра до вечера музейная часть открыта для посетителей, но Белый Щит хранится в отдельном, особо охраняемом помещении, а на всеобщее обозрение выставлена копия. Проникнуть в зал Тайных Слов, где когда-то заседал городской Совет, не так уж и сложно, сложнее пройти мимо Теневого Зеркала: его активируют перед закрытием музея, и если кто-нибудь рискнёт забраться внутрь, зеркало работает лучше любой системы защиты. Сигнал с изображением злоумышленника передаётся на пульт охраны, дублируется для полиции и городских властей, так что шансов у вора просто нет.

Но если каким-то чудом он минует Теневой артефакт, сам Щит нужно доставать из рук каменного изваяния его хозяина – рыцаря Деяна из Гжибицы. А тот, говорят, весьма неблагосклонно относится к чужим рукам, тянущимся к бесценному артефакту: из специальных пазов выскакивают остро отточенные лезвия, которые режут даже металл, не то что кожу и кости.

Но самым плохим в раскладе было то, что я, которая поклялась никогда больше не воровать, иду и обдумываю кражу. Это раздирало, просто корёжило изнутри, так что когда я упёрлась чуть ли не лбом в двери Главпочтамта, почувствовала явное облегчение. Хотя бы на несколько минут можно переключиться на какое-то нормальное действие: занять очередь к окошку с надписью «Почтовые переводы», поглазеть на каменных горгулий под высоким потолком, почитать объявление о начале подписки на местные и центральные издания. Жаль, что очередь совсем маленькая, а почтовая пани работала профессионально быстро. Я перевела деньги на Ленкин адрес, в последний момент решив оставить себе больше крон, чем собиралась, и бодро двинулась к выходу, у дверей почти столкнувшись с амбалистым паном в кожаной куртке, которого видела утром в толпе. Плохие предчувствия снова подняли голову, нервы разыгрались, но я не позволила себе быть слабой и, широко улыбнувшись, вышла на улицу.

И не успела пройти несколько метров, как заметила Ярослава. Правда, не сразу узнала: бегун сменил спортивную одежду на деловой костюм и светлую рубашку, волосы были аккуратно уложены, а в руках солидный кожаный портфель. Я бы, пожалуй, прошла мимо, сделав вид, что смотрю в другую сторону, но он окликнул:

– Даниэла!

И тон был при этом такой радостный, что другая бы на моём месте сразу растаяла. Другая, нормальная девушка, не дочь вора, которой нужно за три дня умыкнуть из Башни бесценный артефакт, чтобы сохранить жизнь себе и отцу.

– Неожиданно встретить тебя тут, – Ярослав как-то легко присоединился, пошёл рядом.

– А уж мне-то как неожиданно, – вздохнула я.

– Заседание отменилось, – сообщил он, – у меня теперь прорва свободного времени. Погуляем?

– Заседание? – тупо переспросила я.

– Я адвокат, – улыбнулся новый знакомый широкой, во все тридцать два зуба, улыбкой.

Рядом с Главпочтамтом располагалось здание городского суда. Я покосилась на Ярослава, на двери, над которыми развевался флаг города и, несмотря на горячее желание сбежать, сказала:

– А я артефактор, только пока безработный. Так что тоже располагаю свободным временем.

– Отлично, куда пойдём?

Отсутствие работы – это вообще не отлично. Но надо было держать себя в руках. Не просто же так он ко мне подошёл. Ещё и утром спасать кинулся, хоть я не собиралась прыгать с моста.

– Давно не была в Старом Граде, – медленно, сама себе не веря, ответила я.

Не нужно мне в Старый Град! Чего я там не видела?! На каникулах в старших классах подрабатывала и в сувенирных лавочках, и в кафе, даже смотрительницу в Башне как-то подменяла!

– Представь, я тоже. Как школу закончил, больше не заходил, – поделился Ярослав. – Пойдём проверим, что там изменилось?

Зачем я согласилась? Почему пошла рядом с ним вокруг площади, в центре которой постоянно кружились автобусы с туристами?

«Сначала надо осмотреться, – в голове возник голос отца. – Неважно, сколько раз ты там была, важно, приметила ли, куда войти и как выйти».

Я чуть не взвыла в голос, но снова удержалась и постаралась отвлечься. Вот, если смотреть на площадь, одни автобусы приезжают, а другие отъезжают. В сам Старый Град им не попасть, тем более по узкому Хрустальному мосту через Окружной канал, отсекавший остров от Ратушной площади. Есть и другие мосты, пошире, но и там проедет только небольшая машина, максимум – фургончик с продуктами. Туристы же на то и туристы, чтобы ходить пешком.

На школьных уроках историчка пани Маршалкова рассказывала, что прежде весь Загобжанск располагался на Староградском острове и был, собственно, ничем иным, как сторожевой крепостью посреди широко разливавшейся реки Млавицы.

Это уже потом, намного позже, когда Млавица стала мелеть, распадаясь на отдельные рукава, люди стали строиться на окружающих островках, потом сделали насыпь и сеть каналов, объединив Староградский остров с землёй на млавицких берегах.

Но Старый Град по-прежнему оставался крепостью, окружённой водой. Мы с Ярославом как раз подошли к Хрустальному мосту, ненамного опережая очередную группу туристов. Мост был совершенно прозрачным, чрезвычайно прочным и всегда вызывал благоговейный восторг у любого путешественника. Даже у меня, прекрасно знавшей про четыре артефакта в основании его опор, определявших эти свойства. Но от этого знания мост не переставал быть произведением искусства.

– Хрустальный на месте, – констатировал факт Ярослав. – Желание загадывать будешь?

Ещё бы. Уже загадала – чтобы всё было хорошо. Вряд ли, конечно, оно сбудется, но попробовать-то стоило.

Гиды специально останавливали экскурсии ровно на середине моста, чтобы каждый мог воспользоваться магией места и загадать желание. Здесь в воду спускались несколько канатов с навязанными ленточками, нитками и даже колокольчиками – чтобы желание точно исполнилось.

На мост уже вошли туристы под предводительством экскурсовода с хорошо поставленным голосом. Он громко вещал, в каком году была основана Загобжанская крепость, почему именно на острове посреди реки (чтобы останавливать ватаги северных варваров, плывших на особенных остроносых фелюгах), да кто из сподвижников короля Штефана Сурового возглавлял строительство и отметился в первых воеводах.

– Пойдём скорей, – поторопил меня Ярослав.

И я не стала вынимать из сумки шнурок, чтобы оставить на мосту. Зато заметила на той стороне амбалистого пана в чёрной кожанке. Увижу в следующий раз – рукой помашу, а пока… пусть его.

В Старом Граде тоже ничего не изменилось. Те же лавочки в исторических местах, те же кафешки с полосатыми тентами и столиками на улице, те же стены Башни из сероватого галечника, расписанного защитными рунами. Да и люди – те же.

Конечно, мне снова не повезло. Из двустворчатых высоченных парадных дверей Башни прямо на нас выскочила пани Грач – одна из хранительниц открытых залов. Она всегда была слегка всклокочена, говорила громко, чуть склонив голову на бок, но сейчас – просто орала на какого-то мужчину в сером костюме с бесцветным лицом:

– Как это вы не знаете о Деяне из Гжибицы? Все знают, кого ни спроси! – Она обвела пространство гневным взглядом и ткнула пальцем прямо в меня: – Вот хоть ты, Даниэла Голуб, знаешь?

Отвечать ей нужно было так же громко – пани Грач слегка недослышивала, а шевеление губ за ответ не считала.

– Рыцарь Деян из Гжибицы был сподвижником короля Штефана Сурового и вторым воеводой Загобжанской крепости, – чётко произнесла я. – Здравствуйте, пани Грач.

– Здравствуй, Даниэла, – чуть более спокойно ответила она и перевела взгляд на Ярослава. – Чем ещё знаменит Деян из Гжибицы, пан Новак?

И Ярослав послушно и так же громко ответил:

– Деян из Гжибицы получил в дар от короля Штефана Белый Щит – древний защитный артефакт, который охраняет крепость от любых врагов, пани Грач. Хорошего дня.

– Вот, – пани Грач повернулась к бесцветному мужчине, – стыдно не знать родную историю!

Тот что-то пробормотал и бочком отошёл в сторону. Я бы очень хотела повторить его манёвр, но благосклонность пани Грач была ещё хуже её гнева. Она вцепилась в мою руку и затрещала как сорока:

– Хорошо, что ты вернулась, Даниэла. Ты нужна своему отцу. Понадобится работа – я всегда найду тебе место, так и передай пану Антону. Надеюсь, ты навестишь его в самом скором времени, раз пришла сюда с адвокатом.

У меня не оказалось подходящих слов, я только переводила взгляд с хранительницы на Ярослава, и тот сориентировался быстрее:

– Пани Грач, не волнуйтесь, я донесу до пана Голуба ваши добрые слова. Конечно, Даниэла вскоре его навестит. Мы вместе навестим, да, Даниэла?

И толкнул меня локтем в бок, чтоб я не стояла с раскрытым ртом.