Хранители Севера

Пролог

Королевство Бермон долгие годы было оплотом мира и процветания. Но как свидетельствуют летописи, нет таких стен, что устоят перед разрушением, когда в их тени плетутся нити заговора.

Пролог.

Север. Граница с Королевством Атрея.

Холодная, безжизненная снежная пустыня раскинулась, словно бескрайний океан, где волны застыли во времени, превратившись в ледяные дюны. Они простираются на десятки тысяч километров, создавая иллюзию её бесконечности. Морозные ветра, беспощадные, неустанно бушуют над этой пустошью, поднимая в воздух снежинки, похожие на осколки разбитого зеркала.

Здесь нет ни троп, ни ориентиров, лишь хаотично разбросанные обломки замерзших скал, напоминающие о далеком времени, когда эта земля ещё дышала жизнью. Они торчат из-под снега, как клыки громадного зверя, уснувшего в вечном сне. Земля под мягким, только что выпавшим снегом скрывает множество опасностей: трещины глубиной в сотни метров, заледеневшие пропасти, воронки, где снежные вихри кружат, заманивая в свою ледяную пасть.

Пустыня кажется безмолвной, но любой, кто осмелится ступить на её искрящийся покров, почувствует скрытую угрозу. Мороз здесь не просто холод, а живое существо, которое кусает кожу, проникает в кости, замораживает кровь, превращая её в ледяной поток. Иногда этот ледяной мир пробуждается, как разгневанный хищник. Снежные бури возникают из ничего, воя, словно плач замерзших душ. Мощные вихри яростно кружат между горных вершин, разрывая реальность, поглощая свет, лишая путников зрения. Мир растворяется в белой мгле, где нет ни направления, ни времени.

И посреди этой бескрайней ледяной пустыни, возвышается могучая ледяная стена. Она протягивается на сотни километров, разделяя некогда единое королевство. Стена, сотканная из векового льда, переливается миллионами застывших кристаллов, будто усыпанная россыпью драгоценных камней. Её поверхность сияет даже в самую темную ночь, отбрасывая отражение лунного света. Её высота поражает воображение. Стоит поднять голову, и глаза устанут искать вершину. Где-то там, высоко, её макушка теряется в тяжёлых облаках, вечно клубящихся у самой кромки небес. Кажется, будто стена не имеет конца, теряясь в бесконечности зимнего горизонта. Кто построил эту ледяную преграду? Каким образом она возникла? Никто не знает. Жители ближайшей пограничной деревни каждое утро открывают дверь и первым делом смотрят туда – на далёкие сверкающие пики ледяных башен. А ночью провожают их взглядом, торопясь закрыть ставни и задвинуть засовы. Они привыкли к её холодному блеску, смотрят на неё с восторгом и ужасом, надеясь никогда не встретиться с теми, кто живет по ту сторону стены. Говорят, за этой стеной живут не люди, а демоны. Высокие, с волосами белыми, как снег, с глазами светлыми, как зимнее небо, и такими же пустыми. Ими пугают детей, шепча у костров страшные истории, запрещая выходить из домов после заката; рыцари молятся, чтобы никогда не встретиться с ними на поле боя:

– Если увидишь их тень – беги, не оглядываясь.

– Если услышишь их шаги – замри и не дыши.

– Если встретишь их взгляд – молиться уже поздно.

Эти северяне – варвары, охотники и лучшие наёмники, которых можно купить за золото. По ночам, когда ветер стихает, иногда доносятся звуки – далекие, ледяные голоса, пение без слов, от которого кровь стынет в жилах. Тогда жители запирают ставни, глубже зарываются в шкуры, стараясь быстрее уснуть. Потому что все знают: если они придут сами, снег окрасится в алый.

В старых свитках, что пылятся в заброшенных архивах Бермона, еще можно найти следы того времени. Времен, когда между Королевствами существовал мирный договор, когда торговые караваны свободно ходили по Северному тракту, а в тавернах на границе можно было услышать смешанную речь. Пока Рейнхард Д’Альбон, бывший король Бермона, не изменил всё. Старики в деревнях до сих пор спорят, что толкнуло его на этот шаг. Одни шепчут, что его ослепила власть – мол, увидел в северянах угрозу своему трону. Другие клянутся, что его кто-то обманул – подсунули фальшивые письма, нашептали лживые предсказания. А третьи… третьи говорят, что он узнал что-то такое, из-за чего даже самый мудрый правитель мог сломаться. Как бы то ни было, в одну из ночей договор был разорван. Все началось с тихого приказа, данного шепотом в полутёмном кабинете, с печати, поставленной на пергамент дрожащей рукой, с факелов, зажженных у пограничных постов. Его поступок стал искрой, из-за которой вспыхнул пожар вражды, а союзные земли превратились в заклятых врагов.

С тех пор ледяная стена, стала несокрушимым барьером, прочно разделяя два Королевства. Она не просто граница, она символ ненависти, что пылает по обе стороны, не давая надежде прорасти сквозь вечную мерзлоту. Но в безлунные ночи, когда ветер затихает, словно затаив дыхание, происходит нечто странное. Если прижаться щекой к ледяной поверхности, можно услышат, как она дышит. Одни говорят – это шёпот мёртвых, другие клянутся, что слышали зов – чужие голоса манят за стену, обещая тому, кто послушает их, силу, способную перевернуть мир.

Глава 1

Неразборчивый шёпот доносился у подножия ледяной стены. Четыре тёмные фигуры, укутанные в плотные не продуваемые плащи, встали в круг. Капюшоны, обледеневшие от колких порывов, скрывали их лица. Ладони, долгое время находившиеся без перчаток, заледенели и кожа на них приобрела мертвенно-синеватый оттенок, но их будто это совсем не волновало, хоть они и дрожали от холода. Безумный блеск в их глазах сиял ярче, чем отблески солнца на выпавшем снегу.

Пустыня не щадила никого, и сегодняшним утро, словно в насмешку, она призвала морозный ветер, что свободно гулял по её просторам и любезно одаривал незваных гостей своим безжалостным вниманием. Острый, хищный холод вгрызался в щёки, разрывал кожу на губах, и заставлял лёгкие ныть от каждого вдоха.

Прикрыв глаза, чужаки обратились к энергии внутри себя. Она с неохотой, лениво, откликалась им, ведь то, что они задумали противоречило самой природе. Пальцы дрогнули, нащупав нити силы. Сцепив руки в плотный замок, чужаки зашептали, питая каждое слово чёрной магией. Четыре голоса слились в зловещий унисон. Воздух вокруг них потяжелел, дышать с каждым произнесенным словом становилось всё труднее, но они, сжав до скрежета зубы продолжали призывать запретную магию. Никто из них и не думал останавливаться.

– Мы взываем к тебе…Услышь наши молитвы…Приди в наш мир. (произнесено на древнем языке)

Вихрь магии с треском сорвался с невидимых цепей, раскалывая воздух, но этого было недостаточно, чтобы разорвать грань. Чужаки уже не шептали, они рычали. С каждым произнесённым словом, губы обнажали зубы, лица искажались, а в глазах вспыхивала звериная одержимость. По вискам стекали капли пота, но даже в ледяном воздухе они не остывали, а испарялись паром. Им всё сложнее удавалось сохранить нужную концентрацию, разрыв забирал слишком много энергии, но они чувствовали, что сегодня Грань, как никогда тонка.

–Пора, – раздался грубый голос.

Высокий темноволосый мужчина, на вид лет тридцати, резко скинул капюшон и напряженно посмотрел на молодого юношу, стоящего перед собой. Обветренные губы, неожиданно расплылись в пугающей улыбке. В тёмных глазах полыхнул огонь предвкушения.

– Скоро…– выдохнул он, и в этом коротком слове звенело нетерпение.

“Наконец-то этот мальчишка послужит для высшей цели, и наш план осуществится. О, как же долго мы шли к этому моменту.”

Мужчина едва сдерживался.

“Но необходимо поторопиться пока не появились они!”

Он нервно кивнул юноше, и тот вышел в центр круга. Вокруг него замкнулись фигуры. Магия завибрировала в воздухе, скользнула по их коже ледяными когтями.

– Сегодня мы разрушим грань! – его голос звучал торжественно.

Юноша медленно, словно по команде, скинул свою накидку, оставшись в простой белой льняной рубахе и чёрных, грубоватых штанах. Мороз сразу же вцепился в его тело, мурашки волной покрыли бледную кожу. Он поёжился, обхватил себя руками, пытаясь сохранить остатки тепла, но, увидев недовольный взгляд карих глаз, тут же опустил руки, они безвольно повисли вдоль тела.

– Встань на колени, – приказал мужчина.

Мальчик повиновался. Неуверенно опускаясь на колени, он проваливался в хрустящий снег, ледяные иглы моментально вонзились в его кожу, вызывая жгучую боль. Он вскинул голову, и, как испуганный щенок, преданно, с надеждой посмотрел в родные карие глаза, того, кто когда-то спас его из уличной грязи, кто грел, кормил. Но сейчас в этих глазах не было ничего: ни тепла, ни гордости, только холодное равнодушие. Сердце юноши сжалось, пальцы непроизвольно впились в ладони, оставляя на них кровавые полумесяцы, но он не отводил взгляда, он всё ещё верил. Может, где-то там, за этой маской равнодушия, осталась хоть капля прежней ласки?

Мужчина медленно обвёл взглядом остальных, замерших в ожидании, и кивнул. Вновь воздух наполнился шёпотом, голоса сливались в единую молитву. Он же тем временем, потянул руку к рукаву плаща, и достал оттуда маленький кинжал, что был спрятан в нём. Стальное лезвие сверкнуло в лучах утреннего солнца. Клинок завораживал своей красотой, не зря мастер, что сделал его, подарил ему всю свою любовь. Длинный, с изогнутым концом, выплавленный из чистейшего серебра. Такое оружие совсем не предназначалось для боев. Нет. Его задача состояла совершенно в другом – приносить жертвы, именно в этом его истинная красота. По клинку, от рукояти до самого острия, вилась гравировка. Древние письмена, что наделяли клинок особой силой. Мужчина повернул лезвие, поймав луч солнца, и свет скользнул по гравировке, заставив буквы вспыхнуть багровым.

– Ты готов? – Голос его прозвучал ласково, как в старые времена.

Шёпот нарастал, превращаясь в гул, будто тысячи голосов взывали из-под земли. Юноша дёрнулся, увидев клинок. В его глазах вспыхнуло смятение. Его наставник, его спаситель, единственный человек, который протянул ему руку, когда весь мир отвернулся, он же не собирается причинить ему боль?

“Нет. Не может быть.”

Мужчина, заметив панику в глазах юноши, натянуто улыбнулся. Это была странная улыбка, будто кто-то дёрнул за невидимые ниточки, заставив губы растянуться в привычном, но уже пустом жесте Ему порядком надоело нянчится с этим ребёнком, но без него не разорвать грань.

“Осталось потерпеть совсем немного.”

– Всё хорошо, Тири, – его голос вновь зазвучал с той же заботой. – Помни, ты был избран, ты единственный, кто может сделать это. Тебе не чего бояться, мой мальчик, хаос помнит всех своих слуг, что верно служат ему, и он обязательно отблагодарит тебя. Так с честью прими своё предназначение.

“Мой мальчик.”

Тири замер, он не слышал этого обращения уже очень давно. В голосе наставника было столько тепла, как будто всё происходящее вдруг стало не страшным, а нужным, почти правильным. В груди что-то дрогнуло, и тревога, мучившая его весь день, словно испарилась.

“Конечно же, наставник прав.”

Он не причинит ему зла.

“Как я вообще мог усомниться?..”

Тири судорожно втянул воздух. Губы уже побелели, и от каждого вдоха внутри будто расцветал иней.

“Гильдия борется за правое дело. Мы всего лишь хотим остановить северных варваров, что грабят наши города.”

В следующую секунду воздух вокруг будто задрожал, сначала едва заметно, затем всё отчётливее. Тири почувствовал, как волосы на его руках встали дыбом. Где-то за пределами видимого, за гранью чувств, словно когти царапали саму ткань мира. В глубине черепа за пульсировала боль. Сердце заколотилось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Эти ощущения начали пугать, беспокойные мысли вновь одолевали его.

“Что-то идёт не так.”

Он шагнул было назад, но в этот момент ладонь наставника легла ему на плечо. Он, как завороженный уставился на массивный зеленый камень, обрамленный оправой из серебра. С каждой секундой камень темнел. Тири не мог отвести глаз, внутри что-то менялось: его воля, его страх, его сомнения – всё уходило. Рука на его плече исчезла, а вместе с ней ушло и тепло, оставив пустоту. Веки юноши дрогнули, глаза вновь заблестели. В них уже не было колебаний, только преданность, та самая, слепая и безоговорочная, от которой хочется отшатнуться, но невозможно. Камень на пальце наставника почернел окончательно.

– Во имя хаоса, – прошептал мужчина, его пальцы нетерпеливо постукивали по рукояти кинжала.

– Во имя хаоса, – словно зачарованный, следом повторил Тири.

Мужчина не медлил.

Замах.

Лезвие сверкнуло в холодном воздухе, описывая идеальную дугу. В последний миг Тири увидел в глазах наставника то, чего не замечал раньше —лихорадочный блеск фанатизма, смешанный с холодным расчётом. Клинок вошёл бесшумно. Сначала юноша даже не почувствовал боли, только странное тепло, растекающееся по груди. Он посмотрел вниз и увидел, как серебряное лезвие исчезает в его плоти, а по гравированным письменам стекает алая нить. Запрокинув голову, он в последний раз посмотрел на столь прекрасное ясное небо. В глазах вспыхнул болезненный зелёный отсвет, на мгновение затмивший зрачки, но тут же погас, оставляя лишь пустой, остекленевший взгляд. Глухой, ломкий вздох сорвался с его губ, и тело, слабея, обмякло, тяжело оседая в снег. Юноша рухнул на бок, ударившись о промёрзшую землю с глухим, хрустким стуком. Горячая кровь хлынула из груди, алыми потоками впитываясь в снег. Кровь, казалось, текла слишком быстро, будто её влекла неведомая сила, жадно тянущая её вглубь земли.

Наставник выдернул клинок одним резким движением, тяжело выдохнув, провёл ладонью по лицу, оставляя на коже липкие следы крови. На лезвии, забрызганном ещё горячей алой влагой, вспыхнули руны – гравировка, что опоясывала клинок, дрогнула багровым светом, словно оживая. Он склонил голову, сжал пальцы в замок и, прикрыв глаза, влился в молитву. Глухое, гортанное бормотание набирало мощь, сливаясь в рваный, мерно нарастающий хор. Воздух с каждой секундой напитывался силой их слов. Он дрожал, вибрировал. Птицы, что свободно парили в небе, почувствовав опасность, с криком уносились за стену, стремясь улететь, как можно дальше от этого места. Вдруг тишина ударила по ушам, густая, давящая, будто природа задержала дыхание. Ни щебета птиц, ни присутствия дикого ветра – ничего, только собственное сердце, стучащее где-то в горле. А потом кровь зашевелилась. Алые капли дёрнулись, будто по ним ударили невидимым кнутом, и поползли. Сначала медленно, нерешительно, потом быстрее. Они вытягивались в нити, сплетались в узлы, вычерчивая на снегу древние знаки, чьё значение давно забыл этот мир. Края линий дымились, будто кровь кипела, а по мере завершения рисунка земля под ними застонала. Ритуал был завершён. Небо почернело, тьма плыла вверх, густея с каждой секундой, пока не поглотила солнце целиком. Воздух затрещал сначала тихо, едва слышно, словно потрескивание льда под ногами, но с каждой секундой этот звук нарастал, становясь резче, громче, как будто сама реальность рвалась по швам. Грань содрогнулась, трещины побежали по её поверхности, расходясь паутиной, и в них забился багровый свет. Оттуда хлестнуло чёрное пламя. Оно вспыхнуло резко, вырвавшись из разлома, ударяя во все стороны рваными, кривыми языками. Этот огонь не грел, он вытягивал тепло, пил его, вгрызался в пространство. В его ненасытных языках не было жизни – лишь жадная, поглощающая пустота. Колкий, почти вязкий холод резал кожу, пробираясь под накидки, впиваясь в рёбра.

Багровые всполохи рвали пространство, хлестали воздух, извиваясь, словно змеи, и каждый их удар растягивал разрыв, раздирая его шире. Грань сотрясалась, то сжимаясь, то расползаясь вновь. Из глубин разлома вырвался низкий, глухой рёв. Он звучал как будто бесконечно далёкий и в то же время пугающе близкий. Этот звук не просто наполнял уши, он проникал в каждую клеточку тела, пробуждая первобытный страх. Что-то двигалось там, в непроглядной тьме, за еще не сломленной гранью, и только одно его присутствие угрожало разорвать ткань мира. На миг грань дрогнула, будто некая сила пыталась закрыть её, втянуть обратно, не позволить разрушиться, но тьма прорывалась с пугающей настойчивостью. И в этот миг стало ясно – она скоро не выдержит.

– Получилось!

Мужчина задыхался от нестерпимого ликования. Глаза лихорадочно блестели, а на губах застыла судорожная улыбка. Грань, разделяющая миры, трещала и содрогалась, билась волнами, из последней силы удерживая натиск, но разлом уже было не остановить.

– Мы… наконец-то смогли… – сипло прошептал он, с трудом сдерживая рвущийся наружу вскрик. Губы дрожали, не поспевая за рваным дыханием, а слова звучали, словно мольба, полные благоговения и одержимости. Радость накатывала лавиной, захлёстывала его рассудок, пьянила разум. Хотелось кричать, хохотать до хрипоты, разорвать глотку в безумном восторге. То, к чему они так долго стремились, вот- вот произойдёт. Губы, пересохшие и треснувшие от ледяного ветра, болезненно расползлись в улыбке. Дрожащие пальцы вцепились в ткань плаща, сжались в кулаки до хруста суставов.

– Глава будет доволен…

Красно-черные всполохи магии искрились во все стороны. Они танцевали в воздухе, извивались, с шипением прожигая снег, оставляя на белоснежном покрове чёрные обугленные пятна. Заворожённый этим зрелищем, невысокий, полноватый мужчина вытянул руку, пытаясь поймать одну из искр. Пальцы, обнажённые от холода, дрожали, когда огненная капля опустилась на раскрытую ладонь. Искра вспыхнула, прожигая кожу, и тут же взорвалась, оставив на ладони обугленный чёрный след. Резкая боль пронзила его руку, мужчина неприятно взвизгнул, судорожно прижав обожжённую руку к груди.

– Идиот! – грозно прокричал Джафар, грубо оттаскивая своего подчиненного за капюшон плаща.

Он едва сдерживался, чтобы не свернуть дураку шею на месте. Его злило это безрассудство. Слишком много было поставлено на кону, чтобы терпеть такое ничтожество. Мужчина с силой оттолкнул его прочь, и тот с глухим стуком рухнул в снег, тихо захныкав. Но прежде, чем он успел нависнуть над ним, разрыв содрогнулся, громкий рык вновь заставил их вздрогнуть. Грань блекла, её очертания становились всё тоньше, словно она растворялась, расползаясь под натиском тьмы. Разлом разрастался, полыхая угольно-чёрным огнём, и в этом сгущающемся мраке, прорывающемся сквозь трещину, вспыхнули два алых глаза. Они горели, как раскалённые угли. Чёрный туман густыми, тяжёлыми клубами обволакивал их, извивался, струился, менял форму, словно живое, голодное существо. Он растекался по краям разлома, сливаясь с ним, вползая в мир, заполоняя всё вокруг. И два немигающих глаза впились в них. В этом взгляде не было ни жалости, ни милосердия, только бездонная, первобытная ярость.

Полноватый мужчина вздрогнул. Дыхание перехватило, зрачки расширились, а лицо побледнело до болезненного, воскового оттенка, становясь похожим на мертвеца. Шаг. Ещё один. Он медленно пятился назад, как загнанный зверёк, не спуская взгляда с разлома.

– Трус, – процедил сквозь зубы Джафар, глядя на жалкого Карла, что в страхе пятился от разлома.

Он быстро забыл про него, и вновь вернул своё внимание к разрушающейся грани. Ветер, пропитанный магией, вибрировал, обжигая лицо, но Джафар словно этого не замечал. Его взгляд неотрывно следил за разломом, чувствуя, как в груди приятно разливалось торжество. На губах медленно расползалась холодная, исполненная триумфа улыбка. Совсем скоро в этот мир войдут Звери Хаоса, и их гильдия возродит своё величие.

– Совсем скоро… – Хрипло выдохнул он, почти теряя голос от нарастающего волнения.

Карл, пристально наблюдая за разрывом грани, краем глаза заметил смазанное движение сверху. В груди резко кольнуло, то ли от холода, то ли от внезапного предчувствия. Он медленно поднял голову, прищурившись. Спустя несколько секунд, его рот непроизвольно приоткрылся от удивления. Там, на самом верху, где лёд терялся в облаках…была тень.

– С-смотрите! – его голос сорвался на хрип, а палец, толстый и дрожащий, беспомощно тыкнул вверх.

На краю обрыва, едва различимые на фоне сверкающего льда, стояли они – Асуры. Те самые северные демоны, о которых ходили легенды. Впереди всех стояла хрупкая на вид девушка. Ледяной ветер трепал её короткие волосы цвета свежего снега. Тонкие пальцы, уверенно держали натянутую тетиву. Лук, изогнутый, как полумесяц, казался частью её самой. При первом взгляде её можно было принять за юношу – узкие плечи, плоский живот, резкие движения. Но при ближайшем рассмотрении становились заметны мягкие изгибы бёдер и лёгкий силуэт груди, подчёркнутый облегающей кожаной броней. Костюм из странного матового материала плотно облегал её тело, как вторая кожа, переливаясь тусклым блеском при каждом движении. Она не шевелилась, но каждый мускул в её теле был напряжён. Казалось, ещё мгновение – и стрела сорвётся с тетивы, чтобы найти свою цель.

– Опять они за свое!

Девушка даже не пыталась скрыть своего раздражение. Голубые глаза, с лёгким серебристым отливом, сузились, зрачки превратились в две тонкие чёрные щёлки. Недовольство читалось в каждой черте её лица: пухлые губы сжались в упрямую линию, густые брови резко сошлись к переносице. Длинные пальцы, покрытые характерными мозолями, впились в лук так, что кожа побелела на костяшках.

– А ты что хотела?

Хмыкнул слева от неё крепкий парень, лениво растягивая губы в нахальной ухмылке. Голос его прокатился низким баритоном, с хрипотцой, будто рычание медведя, разбуженного посреди зимы. На груди у него поблёскивал медальон из чёрного металла – птица с распахнутыми крыльями, застывшая в прыжке. За спиной маячила массивная рукоять меча, обмотанная грубой кожей. Он разминал пальцы, то сжимая, то разжимая кулаки. Мускулистые, жилистые руки покрывали старые боевые шрамы – тонкие белёсые полосы, уходящие к запястьям. Широкие плечи, мощная грудь, толстая шея, он выглядел как живая гора мышц, и только когда он поднялся в полный рост, становилось заметно, что юноша невысок. Но даже низкий рост не делал его менее грозным.

– Да у нас это каждый рассвет одно и то же, всю мою жизнь!

Бернар лениво растянул губы в хищной улыбке, выгибая спину, позвонки хрустнули так, что Талли скривилась.

– Боже, Бернар!

Она закатила глаза и фыркнула, будто увидела что-то совсем глупое.

– Ты хоть раз попробуй ответить нормально.

В ответ он лишь развёл руками, ухмыляясь ещё шире. В голубых глазах, сверкнул озорной огонёк.

– Мелисса!

Талли обернулась, бросив взгляд на их молчаливую спутницу, стоящую чуть поодаль.

– Что будем делать?

Девушка стояла на самом краю обрыва, и внимательно смотрела вниз. Обычно её глаза напоминали спокойную гладь северного моря, но не сейчас, они потемнели, становясь всё более напряженным. Она сжала ладони так сильно, что ногти впились в кожу. Внизу, копошились темные фигуры – чужаки, нарушившие покой их земель. С каждым вдохом морозного воздуха ярость в её груди разгоралась всё сильнее. Защитный костюм, сшитый из кожи змеевика – материала, добытого с риском для жизни, плотно облегал каждую мышцу, подчёркивая плавные изгибы. Лишь самые искусные мастера Севера умели обрабатывать эту кожу так, чтобы сохранить её невероятную прочность и гибкость. Костюм не стеснял движений, но мог остановить клинок или выдержать удар когтей дикого зверя. Ноздри трепетали, улавливая запах приближающейся опасности. Быстрый, решительный взгляд в сторону темноволосого чужеземца, и глаза хищно прищурились.

– Бернар!

Он лишь кивнул коротко, без лишних слов.

– На тебе тот, что с клинком, – она даже не повернула голову, лишь скользнула взглядом в сторону товарища. – Взять живым! А мы разберёмся с остальными.

И не дожидаясь ответа, рывком оттолкнувшись от края, словно тень, сорвалась вниз. Её длинные, белоснежные волосы взметнулись за спиной. Бернар лишь усмехнулся в ответ, его мощная рука уже выхватывала меч.

– Как же я скучал по этому! – прокричал он, бросаясь следом.

– Я прикрою отсюда! – крикнула Талли, оставаясь наверху и следя, как её товарищи исчезают в вихре снега. Её пальцы, обычно такие уверенные, на мгновение дрогнули, но затем обрели привычную твердость. Она вдохнула глубже, чувствуя, как холодный воздух наполняет легкие, успокаивая бешеный ритм сердца. Тетива натянулась с мягким шелестом, стрела легла точно в выемку между пальцами, что побелели от напряжения.

Щелчок.

Смертоносная стрела разорвала морозный воздух, оставляя за собой едва заметный след, и молниеносно устремилась к намеченной цели. Карл едва успел сделать резкий вдох, когда заметил, как она летит прямо в него. Его тело оцепенело, будто скованное невидимыми цепями. Время словно замедлилось, он видел, как смертоносный снаряд приближался, но мышцы отказались слушаться. Лишь инстинктивно шагнул назад, осознавая всю бесполезность этого движения. Сухой, хрустящий звук. Острая боль пронзила грудь, заставив его широко раскрыть глаза от шока. Дрожащие пальцы нащупали торчащее древко, затем скользнули к ране – горячая, липкая кровь тут же залила ладонь, стекая по запястью багровыми ручейками. Стрела пробиларебро и вспороло лёгкое. В глазах мелькнуло недоумение, словно он не мог поверить, что это происходит с ним. Затем взгляд помутнел, ноги подкосились, и он рухнул в снег, как подкошенное дерево. Руки раскинулись в стороны, а из приоткрытого рта тонкой струйкой побежала алая кровь.

Мелисса приземлилась бесшумно, даже снег не хрустнул под её сапогами. Её глаза, холодные как арктический лед, сразу нашли следующую цель – дрожащего чужака, что в страхе пятился назад. Меч с лязгом вырвался из ножен. Молниеносный удар. Лезвие со свистом рассекло воздух. Но противник, к её удивлению, сумел парировать удар, отчаянно выбросив свой меч вперёд, хотя его руки и дрожали от напряжения. Сталь со скрежетом соскользнула в сторону. Её удар был с такой силой, что он едва смог отбить.

Вжух!

Ещё одна стрела, пронзив воздух, вонзилась в снег в считанных сантиметрах от его ноги, заставив вздрогнуть.

– Чёрт… – прошипел Джафар, наблюдая за ними.

Их тщательно спланированный план рушился прямо у него на глазах. Пальцы судорожно сжали рукоять кинжала, на лезвии которого еще не успела засохнуть кровь Тири. Гнев и отчаяние захлестнули его.

“Эти проклятые демоны опять все испортили!”

Он ясно представил реакцию Главы, и от этой картины сердце сжалось в тиски, не позволяя вдохнуть.

“Я должен закончить миссию!”

Как обезумевший, Джафар ринулся вперед, прямиком к разрыву, но резко замер, едва не поскользнувшись на обледенелом камне. Перед ним, словно из ниоткуда, возник коренастый юноша. Его голубые глаза весело сверкнули, а губы растянулись в наглой ухмылке, будто кровавая схватка была для него всего лишь утренней разминкой. На секунду его позабавила решимость чужеземца.

– Куда-то спешим? – Лениво протянул Бернар, играючи перебрасывая меч из руки в руку. Лезвие с лёгким звоном разрезало морозный воздух, оставляя за собой серебристый след.

Джафар почувствовал, как по спине пробежал холодный пот.

– Миссия провалена… – вырвалось у него сквозь стиснутые зубы.

“Всё кончено… Глава… Он…убьёт меня…медленно, жестоко, заставит страдать за неудачу. Что делать?”

Мысли путались, сжимая горло ледяными тисками, но отступать было некуда. Адреналин хлестнул в кровь, и, озверев от ярости, мужчина бросился в атаку. Губы искривились в безумной гримасе. Кинжал в его руке вспыхнул багровым светом, будто жаждал новой крови.

– Умри, демон! – проревел он, в последнем отчаянном рывке обрушиваясь на асура.

В тот же миг Бернар преобразился. Добродушная усмешка сменилась холодной сосредоточенностью. Мышцы напряглись, колени слегка согнулись, вес идеально распределён между ногами, каждый мускул готов к молниеносному рывку.

Грохот!

Лязг!

Клинки сошлись с такой силой, что искры, словно огненные брызги, рассыпались в воздухе. Бернар не просто сражался, он танцевал, превращая каждый шаг в смертоносное движение. Его меч выписывал в воздухе сложные узоры, то внезапно исчезая из виду, то появляясь в самых неожиданных местах. Годы изнурительных тренировок приносили свои плоды: каждый жест был отработан до совершенства, каждый удар точно рассчитан.

Противостоять таким противникам крайне сложно. Бернар двигался быстро, то внезапно уходил в сторону, сбивая противника с толку, то наносил точные, короткие удары, пробивая защиту. Джафар отчаянно парировал, но с каждым мгновением его движения становились всё тяжелее. Грудь вздымалась от учащённого дыхания, рука с кинжалом предательски дрожала. Он видел – этот демон в человеческом обличье просто играл с ним, как хищник играет с добычей перед тем, как перегрызть горло.

Неожиданно Бернар сделал обманный выпад влево, заставив противника рвануть в сторону, и тут же развернулся, нанеся сокрушительный удар справа. Джафар едва успел подставить клинок, но сила удара заставила его отступить на несколько шагов назад. Ноги подкосились на скользком камне, и он упал. Меч асура, описав в воздухе смертоносную дугу, сверкнул. Сухой треск рассечённого ветра, и лезвие остановилось в считанных сантиметрах от горла Джафара. Лишь тонкая красная полоска на его щеке выдала, насколько близок был смертельный удар.

Битва закончилась так же внезапно, как и началась. Это были не просто воины, это были хищники. В их движениях не было ни лишней суеты, ни колебаний. Только хладнокровная точность, отточенная в бесчисленных схватках. Их глаза – ясные, почти детские – не отражали ни страха, ни сомнений, лишь ледяную решимость тех, кто слишком часто смотрел смерти в лицо. Тяжелый взгляд, что совсем не ввязался с их милыми, совсем еще юными лицами.

– Неплохо размялись, – бросил Бернар, и в его голосе снова появилась та самая добродушная усмешка.

Тем временем Талли, не опуская лука, мгновенно выпустила ещё одну стрелу. Она пронзила вихрь тьмы и с хрустом вонзилась в треснувшую грань разлома. Та содрогнулась, как живое существо, из глубины донесся звериный, полный боли и ярости рёв.

– Быстрее! – крикнула она, не отрывая взгляда от трепещущего разлома.

Обездвижив своего противника, Мелисса уже мчалась туда. Сапоги вязли в раскисшем снегу, скользили по кровавым лужам, но она не останавливалась. Лёгкие горели, в висках стучало, по телу растекалась тупая боль, но в голове звучала лишь одна мысль: быстрее! Её пальцы сжались сильнее на рукояти меча.

“Я должна успеть, иначе всё будет потеряно.”

Земля под ногами дрожала, содрогаясь от дикого, оглушающего рёва, что разрывал пространство, заставляя льдины трескаться, а снег подниматься вихрем. В безумной ярости Звери Хаоса обрушивались на истончающуюся грань. В щелях разлома полыхал багровый свет, а вдали, сквозь искривлённое пространство, виднелась обречённая земля Хаоса. Алая, пылающая лавами, она дышала чёрным смрадом. По её выжженным равнинам метались бесформенные тени, сливаясь в кипящую черноту. Из клубящегося мрака вырывались когтистые лапы, щелкали челюсти, вспыхивали десятки алых глаз – все они уставились на Мелиссу с одной мыслью: вырваться, убить. Она резко остановилась около разлома.

– Не сегодня. – прошипела зло.

Без колебаний провела лезвием по собственной ладони. Кровь хлынула тёмной струйкой, заструилась по запястью, стекая на снег алыми пятнами. Она даже не поморщилась, боль давно стала привычной, слишком часто ей приходилось это делать. Дрожащей рукой она коснулась ледяного воздуха разлома и, сжав окровавленную ладонь, начала чертить символы на истончающейся грани. Густая, почти осязаемая тьма оседала на её коже, а пальцы, скользя по магической преграде, оставляли кровавые следы, складывающиеся в пульсирующие, древние руны. Её губы, чуть обкусанные от постоянного беспокойства, зашептали. Голос стал глуше, а радужка глаз налилась багровым светом.

Рёв по ту сторону грани усилился, Звери Хаоса яростно бились о преграду, когти рвали магическую ткань мира. Искажённые морды, вытягивались вперёд, слюнявые пасти щёлкали в шаге от свободы. Дрожащей рукой, Мелисса выводила последний знак, когда из разлома вырвалась гигантская лапа, покрытая бурлящей плотью, будто сотканная из самой тьмы. Когти впились в её плечо, обвили шею, сжимая с удушающей силой.

– Чёрт…– хрипло выдохнула она, захлёбываясь в собственном дыхании. Но она не позволила себе остановиться. Пальцы продолжили выводить последние символы.

Пару секунд.

И мир взорвался ослепительной вспышкой, белым огнём, выжигающим саму тьму. Разлом схлопнулся с глухим хрустом, будто невидимые челюсти сомкнулись в последний раз. Тьма исчезла, словно её и не было. Чудовищная лапа с сухим треском рухнула на снег, изливая густую, маслянистую кровь. Она растекалась по снегу, впитываясь, разъедая его, оставляя после себя лишь дымящееся пятно. Мелисса рухнула на колени, тяжело дыша, прижимая окровавленную ладонь к груди. Холодный пот стекал по вискам, горло саднило от рваных, хриплых вдохов. Сердце колотилось так сильно, что казалось, вырвется наружу. Пальцы сводило судорогой, но она сжала их, заставляя слушаться.

– Успели…– хриплый, почти сорвавшийся выдох сорвался с её губ.

Она медленно подняла голову, затуманенный взгляд нашёл Бернара. Тот стоял над поверженным врагом, вдавливая его лицо в снег. Клинок прижимался к шее чужеземца, оставляя тонкую кровавую полоску.

– Кто вас послал?! – Голос друга звучал угрожающе.

Тишина.

– Говори!

Лезвие впилось глубже, кровь выступила каплями.

Мелисса медленно поднялась, едва ощущая ноги. Шатаясь, она убрала меч в ножны. Дыхание выравнивалось, сердце, ещё недавно бешено колотившееся в груди, замедляло свой ритм. Рядом бесшумно приземлилась Талли. Кончик лука выглядывал из-за её спины, светлые пряди волос слиплись от инея. Её грудь судорожно вздымалась, а пальцы побелели, сжимаясь в кулаки, чтобы унять мелкую дрожь. Девушка быстро спрятала их за спину, чтобы никто не увидел, заставляя себя дышать глубже.

“Всё закончилось. Мы успели.”

Мелисса медленно опустилась на корточки перед чужаком, ощущая, как снег под её сапогами сдавливается с тихим, хрустящим звуком. Она устало провела ладонью по лицу, оставляя на коже липкие полосы запёкшейся крови.

– Откуда вы только беретесь? – её голос звучал хрипло, будто она не спала несколько суток.

Это был вопрос, на который она уже давно не ждала ответа. Она задавала его каждый раз, надеясь, что хоть кто-то однажды сможет на него ответить. Её губы сжались в тонкую линию, когда она изучала его лицо. Простой мужчина лет тридцати, с ссадинами по всему лицу. Она изучала его глаза – тёмные, полные ненависти, в глубине, которых уже тлел страх. Девушка наклонилась ближе, вглядываясь в его черты, будто в потрёпанном лице могла найти разгадку. Понять, почему они снова и снова пытаются прорвать грань, зная, что их ждёт только смерть. Каждый раз одно и то же: один портал, одни фанатики, одни и те же обрывки заклинаний и бессмысленные жертвы. Никаких зацепок, никаких откровений. Она подняла с земли его клинок. Обычный ритуальный кинжал с выщербленным лезвием. Такие они находили уже десятки раз.

– Снова ничего особенного – прошептала, разглядывая его оружие.

За её спиной Бернар переминался с ноги на ногу. Его тяжелые сапоги вдавливали снег, оставляя глубокие следы.

Туда-сюда

Туда-сюда.

Пальцы сами собой постукивали неровный ритм по лезвию меча. Каждое движение его мощных плеч выдавало нетерпение, казалось, он вот-вот сорвется с места. Юноша ненавидел эти бессмысленные допросы.

–И что мне с тобой делать?

Мелисса задумчиво провела пальцем по лезвию кинжала, оставляя на стали тонкую кровавую полоску. Она откинулась назад, снег заскрипел под её весом, а дыхание превратилось в лёгкий пар на морозном воздухе. Взгляд скользнул к распростёртому телу юноши: худому, измождённому, с синяками под глазами, тому самому, что разрушил грань. Девушка нахмурилась. Она никак не могла понять, почему эти люди так безрассудно отдают свои жизни ради чего-то столь очевидно опасного. Почему они добровольно прорывают завесу, за которой прячется не свобода, а смерть. Мир по ту сторону – это не место для людей. Там лишь тьма, шепчущая безумием, и твари, которые разорвут их всех на части, если дать им шанс.

“Снова я рассуждаю о том, на что не получу ответа…”

Она резко встряхнула головой.

– Проверил рот?

Бросила короткий взгляд на друга.

Тот лишь хрипло хмыкнул в ответ. Они оба знали процедуру. Всегда одно и то же: яд в зубах или магическая печать на языке.

Девушка внезапно поднялась, снег осыпался с её коленей.

– Хорошо… – она бросила нечитаемый взгляд на Джафара. – Эй… Говорить не собирае…?

Джафар внезапно расплылся в широкой, вызывающей ухмылке, обнажая желтые сколотые зубы. Его глаза сузились до щелочек, вспыхнув животной злобой, и прежде, чем она успела закончить фразу, он с хриплым смешком плюнул ей прямо в лицо. Теплая, вязкая слюна, смешанная с кровью, медленно потекла по её безупречно белой коже, оставляя отвратительный липкий след. Мелисса замерла. В её глазах вспыхнул холодный, безжалостный огонь. Рука дернулась сама собой, еще до того, как сознание успело среагировать.

Глухой шлепок.

Джафар дернулся, когда её тяжелая ладонь врезалась в его скулу. Удар был настолько сильным, что его голова резко откинулась назад, а на загорелой коже тут же проступил ярко-красный отпечаток пальцев. Он замер, губы нервно подрагивали, а во рту заскрипели осколки зубов. С трудом сплюнув на снег окровавленные белые обломки, он хрипло пробормотал:

–"Тьфу…" – обнажая в кровавой усмешке порванные десны.

Но не прошло и пары секунд, как её кулак снова обрушился на его лицо. Раздался отчетливый хруст. Тело Джафара обмякло, и он безвольно рухнул в снег.

– Походу выбила оставшиеся зубы, – усмехнулся Бернар, лениво вращая в руке массивный меч.

Юноша совсем не скрывал своего веселья. Талли лишь молча закатила глаза, выразительно покачав головой.

– Ничего, в темнице отрастут, – сквозь зубы процедила Мелисса, яростно вытирая тыльной стороной ладони оскверненную щеку. Но мерзкое ощущение липкой слюны все равно не покидало её. – Тащите в город. Может, ещё пригодится.

–Хорошо. – ответили друзья в унисон.

Ловко подхватив бесчувственное тело под руки, они легко взмыли вверх по ледяной стене, оставляя за собой лишь облачко снежной пыли. На мгновение солнечный луч скользнул по их лицам. Случайный наблюдатель мог бы заметить, как их глаза вспыхнули алым, будто отголоски чужеродной силы пробуждалась в них.

Или…

Или это был просто обман света, игра кристаллов льда, преломляющих лучи? Кто мог сказать наверняка?

Глава 2

Королевство Бермон, столица Белград.

Лучи восходящего солнца едва пробивались сквозь тяжёлые бархатные шторы. Обычно распахнутые настежь, теперь они были плотно задернуты, будто прятали мир от происходящего внутри. Этой ночью, столица спала беспокойно. В узких улочках Белграда жители затаились в своих домах, прислушиваясь к каждому шороху за окном, ожидая перемен, которые неизбежно должны были прийти с рассветом.

Королевские покои погрузились в гнетущую тишину, нарушаемую лишь тихими шагами слуг, шёпотом молитв и соболезнующими вздохами. Воздух был густым, пропитанным запахом лекарственных трав и воска. На лицах присутствующих застыла маска скорби перед неизбежностью смерти. Лишь один взгляд выделялся среди остальных, в нём не было печали, только холодное торжество, выношенное очень давно.

Стены покоев украшали гобелены с изображением золотого льва – символа Бермона. Гордый зверь, оскалив клыки, застыл в вечном рыке, напоминая о мощи и непоколебимости королевства. Ткани, ниспадающие от самого потолка, словно охраняли покой хозяина этих стен.

Король, Люциус Д’Альбон, в окружении обеспокоенных придворных,лежал на широкой кровати с резными столбиками, утопая в груде подушек, обшитых красной парчой. Красный – цвет силы, власти, пролитой крови во имя короны. Цвет, который с гордостью носят рыцари Бермона на своих плащах и знамёнах. Его некогда могучие плечи теперь казались хрупкими под тонкой рубашкой из льняного полотна. Бледный солнечный свет, пробившийся сквозь плотные занавеси, скользнул по его лицу, подчеркивая неестественную прозрачность. Казалось, он уже наполовину принадлежал миру теней – кожа просвечивала, обнажая синеватые вены, которые пульсировали в такт редким, слабым ударам сердца. Глубокие тени залегли под глазами, щеки впали. Каждый хриплый и прерывистый вздох давался с усилием, будто невидимая рука медленно сжимала его горло.

У изголовья, сгорбившись на стуле, сидел немолодой лекарь, ровесник короля, но выглядевший на десятилетие старше. Его морщинистые пальцы нервно крутили стекла очков, стирая невидимые пятна. Белый халат, помятый после бессонной ночи, висел на нём, как на вешалке. Он не находил себе места. Ни отвары, ни припарки, ни дары дальних земель – ничего не помогало. Болезнь, словно тень, пожирала короля изнутри, день за днём, месяц за месяцем. Она не оставляла следов, не поддавалась лечению, не объяснялась ни в одном трактате. Загадка, которая сводила его с ума.

– Что же это за напасть… – прошептал он, голос его дрогнул.

Он всматривался в неподвижные черты Люциуса, ища хоть намёк, хоть тень ответа. Но с каждым хриплым, едва слышным вздохом короля, свет в его глазах медленно угасал. Колесо судьбы закрутилось, боги сделали свой выбор, им уже пора было вернуть всё на свои места.

И теперь, когда силы покидали его, он хотел лишь одного – быть уверенным, что Адриан сумеет удержать, то, что он строил десятки лет.Каждый вздох отзывался болью, как будто грудь стягивала тугая петля. Люциус уже не боролся, он знал, что время пришло. В сердце не было ни страха, ни жалости, лишь тихая усталость и лёгкая тоска. Перед внутренним взором проплывали картины прожитых лет: шумные балы, запах вина и весёлый смех придворных; потом тихие вечера, когда он, уставший после заседаний, возвращался к Равенне, его любимой. Её улыбка всегда была наградой за все трудности. Она ушла слишком рано, и вместе с ней ушла часть его самого. Но у него остались Адриан и Доротея – его гордость и радость. Всё, что он делал, каждый указ, каждое жёсткое решение – всё было для них, для народа, для королевства, которое он любил больше собственной жизни.

Пальцы слабо сжали край покрывала. В памяти, словно оживший кошмар, всплыло то самое решение, которое он когда-то принял вместе с братом. Страшная правда, расколовшая всё – и их самих, и землю под их ногами. Тайна, что держалась в тени так долго, что, казалось, стала всего лишь призраком прошлого. Но призраки не умирают. Теперь, на краю жизни, Люциус понимал: молчание и смирение было ошибкой. Ему необходимо изменить то решение, пока не стало поздно. И тогда, может быть их раздельные земли снова станут едиными. Слабый, еле слышный стон сорвался с его губ, на бледном лице промелькнула тень решимости, такой же, как в молодости, когда он впервые взошёл на трон.

Громкий стук распахнувшейся двери вырвал его из мутных раздумий. На пороге, тяжело дыша, застыл Адриан. Темноволосый наследник, обычно несокрушимый, сейчас выглядел чужим самому себе. Широкие плечи поникли, ладонь сжалась на дверной ручке так сильно, что побелели костяшки. Его взгляд, всегда острый и твёрдый, блуждал по гладкому мраморному полу, словно не решаясь подняться на отца. Но прежде, чем он сделал хоть шаг, в проёме мелькнула тонкая светлая фигура. Лёгкий шелест платья, звон каблуков, и Доротея, вся дрожащая от рыданий, метнулась к отцовскому ложу. Шёлковый подол солнечного цвета намотался на её ноги, она оступилась и с глухим стуком упала на колени прямо на холодный камень. Слабый вскрик боли затерялся в эхе пустого зала.

– Ваше высочество! – встревоженно воскликнули слуги, бросаясь к ней.

– Прочь! – резко махнула рукой принцесса, останавливая их. Она, не обращая внимания на саднящие колени, на рваный подол платья, поползла ближе, цепляясь руками за бархат покрывала. – Отец…

Её пальцы, тонкие и дрожащие, хаотично скользили по его морщинистым, едва теплым рукам. Каждая прожилка, каждый шрам, каждое загрубевшее место от меча или пера, она водила по ним подушечками пальцев, в надежде удержать его здесь, рядом, хоть на мгновение дольше. Слезы безостановочно текли по её бледным щекам, оставляя на коже горячие дорожки. Она даже не пыталась их смахнуть. Губы дрожали, а громкие, надрывные рыдания разрывали тишину, отражаясь от каменных стен. Она не сдерживалась, не могла и не хотела. Пусть весь мир услышит её боль. Хрупкие плечи сотрясались от тихих всхлипов, а кружевной воротник платья, обычно безупречно накрахмаленный, пропитался влагой и помялся. "Мадам Лакруа пришла бы в ужас", – мелькнула мысль. Её неизменно строгая наставница терпеть не могла подобных сцен. “Принцесса должна держать себя в руках. Королевская кровь не терпит слабости,”– всегда повторяла она.

Мадам непременно бы отругала свою подопечную за столь эмоциональное поведение, недопустимое для королевской особы. Но сейчас… даже она позволила эту минутную слабость. Отойдя в сторону, наставница опустила голову. Руки, затянутые в чёрные кружевные перчатки, скрестились у груди, будто в молитве. Губы беззвучно шевелились, обращаясь к тем богам, которые, возможно, еще не отвернулись от них.

– Отец мой… – голос принцессы сорвался, став тонким, почти детским. – Я не знаю, как жить без вас…

Она прижала его ладонь к своей щеке, чувствуя шершавую кожу, такую родную, ещё теплую, ещё живую. Страх сдавил горло. Живот скрутило так, словно кто-то вонзил в него десятки ледяных игл. Мысли путались, разбегались, цеплялись за воспоминания: его смех, его твердые объятия, его голос, читавший ей сказки у камина. Еще никогда она не видела отца таким болезненно бледным и исхудавшим.

Его некогда густые, светлые волосы, которые он всегда зачёсывал назад с королевской аккуратностью, теперь лежали на подушке редкими прядями. Тяжёлое одеяло, вышитое золотой нитью, сползло набок, открывая дряблую, измождённую шею и впалую ключицу. В мерцающем свете ламп было видно, как медленно, с натугой билось его сердце.Лицо короля Люциуса Д’Альбона осунулось, кожа обтянула кости так сильно, что казалась прозрачной. Под глазами залегли глубокие синеватые тени, от чего взгляд, когда-то полный власти и жизни, стал тяжелым и сухим, но всё ещё цепким.

Слезы одна за другой безудержнопадали на подол её платья, оставляя тёмные пятна на дорогой ткани. Она не обращала внимания, в голове крутились обрывки молитв, заученных в детстве, судорожные и отчаянные: "Пожалуйста, не забирайте его. Ещё немного. Дайте мне ещё немного времени." Принцесса беспомощно обращалась к судьбе за милость, чтобы спасти жизнь своего любимого родителя.

– Моё дитя… – его голос был едва слышен. В глубине потускневших глаз ещё теплилась упрямая, не желающая гаснуть искра. – Я всегда буду с тобой. Мы с Равенной присмотрим за вами… я обещаю…

– Я прие… хала (всхлип), как смо…гла (еще один прерывистый вздох), – слова тонули в рыданиях, превращаясь в неразборчивый поток. – Почему вы не сообщили, что стало хуже?! – голос её сорвался, став резким, почти обвиняющим. – Я бы бросила учебу, я бы примчалась сюда намного раньше…

Она сжала его руку так сильно, что собственные пальцы побелели от напряжения. Но он уже почти не чувствовал боли, его ладонь была холодной, как камень в снежном лесу. Доротея не пыталась остановить слезы, они стекали по ею лицу, смывая румянец, оставляя кожу красной и воспаленной. Плечи вздрагивали от рыданий, а каждое всхлипывание отзывалось болью в груди у всех, кто стоял в комнате. Даже стражники у дверей, привыкшие к смерти, сжимали кулаки, не в силах вынести эти звуки, полные такого отчаяния, что воздух вокруг словно сгущался.

Люциус медленно прикрыл глаза. Даже слабый свет, падающий сквозь полуопущенные веки, причинял ему дискомфорт, будто тонкие иглы впивались в зрачки.

– Ты должна хорошо учиться… а не беспокоиться обо мне, дитя…

В уголках губ дрогнула знакомая морщинка, та самая, что появлялась всякий раз, когда он улыбался ей в детстве, пряча за спиной конфету или маленький подарок. Улыбка далась ему с трудом, губы едва дрогнули, словно даже это простое движение отнимало последние силы. Доротея заметила, и сердце её сжалось еще сильнее. Она прижала его ладонь к своему лбу, словно пытаясь впитать в себя последние крупицы тепла.

"Нет. Нет, еще рано. Дайте мне хотя бы ещё один день. Один час. Одну минуту…"

– А ты, Адриан… – её голос неожиданно изменился, стал твёрдым, наполненным болью и укором. Она резко развернулась к брату, и её пальцы впились в складки платья.

– Почему не сообщил мне?!

Глаза, ещё минуту назад полные горя, теперь горели холодным, почти ненавистным блеском. Юноша, всё это время стояв в стороне, понуро опустил голову. Его пальцы непроизвольно сжались, оставив на ладонях красные полумесяцы от ногтей.

– Если бы я приехала раньше, я бы смогла провести с ним больше времени! —Последние слова сорвались в надрыве, голос снова предательски дрогнул, выдав всю её боль.

Адриан сжал губы так сильно, что в уголках рта выступила тонкая капелька крови. Он знал, что никакие оправдания сейчас не смягчат её боль.

– Мне запретили, – ответил совсем тихо, его хриплый голос, эхом разнесся по спальне. Сжимая кулаки до хруста в костяшках, он чувствовал, как предательская влага подступает к глазам.

Ощущая, как смерть всё крепче сжимает горло ледяными пальцами, Люциус с трудом перевёл взгляд на сына. На своего мальчика, на свою гордость. В глазах, где уже дрожала мутная пелена, вспыхнула последняя искра сознания.

– Я жалею лишь об одном… Что так мало времени проводил с вами, своими детьми… – Каждое слово давалось ему с трудом, но он продолжал, словно торопился выговорить то, что копилось годами. – Не смог дать вам той любви, что вы заслужили…

Адриан судорожно вдохнул, словно кто-то со всей силы ударил его кулаком в грудь. Он хотел броситься к отцу, схватить за руку, крикнуть, что всё не так, что он всегда гордился им, что любовь не измеряется теплыми словами, но вместо этого горло сдавило. Внутри всё кричало, а наружу не вышло ни звука, лишь короткий, рваный выдох.

– Молю богов… чтобы они защитили тебя в этой битве…мой мальчик.

Адриан опустил голову, чувствуя, как слова отца ложатся на его плечи тяжелее любой брони. Он знал: речь шла не о битве, где звенят мечи и гремят щиты. Нет. Эта война уже кипела за стенами дворца – тихая, вязкая, где удары метят не в тело, а в честь, где предательство дышит тебе в затылок, улыбаясь за длинным столом. Это битва за трон. За имя. За кровь. И он обязан выстоять, ведь цена поражения в ней слишком велика.

– Сын мой… подойди ближе…

В покоях воцарилась такая тишина, что даже огонь в камине, казалось, задержал трепет пламени. Тяжёлый вздох пробежал по рядам придворных, никто не смел даже шевельнуться, боясь упустить последнее слово короля. Кто-то сжал в руках платок, кто-то затаил слёзы под опущенными веками.

Адриан поднял голову и взглянул на отца долгим, полным печали взглядом. Всего один шаг, и он услышит то, что должно стать для него клятвой до самой смерти. Сапоги глухо стукнули по мраморному полу. Ещё шаг. Казалось, что идёт не он сам, а кто-то невидимый толкает его вперёд к постели, к этим последним словам, от которых перехватывало дыхание. Он опустился на колени рядом с сестрой. Манжеты камзола дрогнули от слабой дрожи в пальцах, рука на миг нашла рукоять меча, привычно ища опору в холодном металле. Но сегодня даже верный клинок не мог дать утешения. Взгляд скользнул по затейливой мозаике пола, может быть, в этих витиеватых узорах скрывался ответ? Может быть, где-то здесь был намек, подсказка, как пережить то, что должно произойти? Как пережить то, что вот-вот должно случиться? Внутри гремел ураган. Гнев шипел на него самого за молчание там, где нужно было говорить. За каждый день, проведенный вдали от отца. Страх туго обвил грудь холодными кольцами – страх не оправдать, не справиться, подвести. А где-то под всем этим металась упрямая детская надежда: если не поднять головы, если не встретить этот взгляд – может, всё это рассеется, как дурной сон, который можно стереть утренним светом.

– Адриан…

Голос отца был едва слышен, тише шороха занавесок у распахнутого окна, но для юноши эти слова прозвучали так тяжело, будто кто-то опустил камень ему на грудь. Сжимая холодными пальцами край одеяла, глаза Адриана упорно цеплялись за побелевшие руки отца, лишь бы не встретиться взглядом. Внутри все кричало: “Нет! Еще не сейчас! Еще рано! Я не готов… Какой из меня правитель?” Он бы все отдал, чтобы убежать из этого душного покоя, выскочить в сад, вдохнуть прохладу ночного воздуха, притвориться снова юным принцем, а не наследником, на чьи плечи вот-вот рухнет целый трон. Но отец позвал снова – чуть громче, надсадно:

– Посмотри на меня, сын мой.

Пальцы Адриана вцепились в колени так, что суставы побелели. Он медленно поднял голову, и в этот момент почувствовал, как по щеке скатилась предательская слеза. Она оставила горячий след на его обычно бесстрастном лице, словно прожгла дыру в той маске, которую он так тщательно выстраивал последние дни. Он был ещё мальчишкой внутри. Мальчишкой, который молил, чтобы отец жил вечно. Их взгляды пересеклись. Лицо отца, когда-то грозное и живое, теперь было бледным, осунувшимся, с мелкими трещинками морщин у потускневших глаз.

– Ты справишься, – прошептал Люциус, и в его голосе, тихом, но непоколебимом, прозвучала такая уверенность, будто он уже видел будущее. – Я вижу в тебе силу.

Сердце Адриана сжалось. Как? Как он может говорить о силе, когда страх сковывал грудь, не давая вдохнуть полной грудью? Когда каждый удар пульса напоминал: ты не готов, ты не справишься.

– Отец… я… не… – горло пересохло, а слова, те самые, что он столько раз мысленно повторял, будто растворились в воздухе.

Люциус вытянул бледную, исхудавшую руку. Его ладонь коснулась щеки сына, и в этом прикосновении была вся невысказанная нежность, все те слова, что он не успел сказать за эти годы.

– Я не оставлю тебя, – губы короля дрогнули в слабой, почти неуловимой улыбке. – Я всегда буду рядом, в каждом твоём решении, в каждом выборе. И когда придёт день, ты поймешь, что это не я, а ты сам сделал себя правителем.

В глазах Адриана предательски зажглись слёзы – горячие, давящие, но он не дал им пролиться. Не сейчас, не перед отцом. Он должен быть сильным ради него, ради Доротеи, ради тех, кто, глядя на него, всё ещё надеется. Но в глубине души, там, где не достать ни словом, ни волей, шевелилось нечто мелкое и ядовитое – червь сомнения: “Ты не справишься. Ты не достоин. Ты всего лишь тень великого короля.”

“Готов ли я?” – вопрос пронзил сознание, будто клинок, вонзившийся в слабое место. Он поднял взгляд, встретился с глазами отца. В которых до сих пор горела бесконечная вера, та самая, что делала мальчиков – мужчинами, а принцев – королями. Та, что не требует слов, не нуждается в доказательствах. Та, что просто есть, и этого достаточно. И тогда в груди юноши вспыхнуло что-то. Сначала слабый огонек, робкий, как первый луч солнца после долгой ночи. И с каждым ударом сердца становился ярче. Жар медленно, но неуклонно разливался по телу, растекался по венам, наполняя мышцы, грудь, дыхание. Это было не просто мужество. Это был зов. Глубокий, как корни старых деревьев, древний, как сама земля Бермона. Страх попятился, отступил, будто зверь, напуганный чужим светом. Нерешительность растворилась, уступая место ясности. Он готов. Готов не просто надеть корону, но и нести её. Готов принять не власть, а долг.

Когда, если не сейчас?

Он обязан. Ради всех, ради памяти матери, ради отца, который верил, даже когда он сам – не верил. Ради каждого, кто назовёт его королём. Плечи расправились, спина выпрямилась. Он вдохнул глубже, и впервые за долгое время воздух не показался ему тяжёлым. Настало его время, пора взять ответственность за Королевство.

– Я не подведу вас, – решительно произнес он.

Люциус слабо улыбнулся. Его рука медленно опустилась на покрывало.

– Я знаю, – просто сказал он, и этого было достаточно.

В его взгляде появилось странное спокойствие, будто он уже видел то, что лежит за гранью. Теперь он готов уйти, но перед этим осталось еще одно не решенное дело. Он собрался заговорить, но хриплый вздох только сорвался с его губ, как из темноты раздался резкий, неприятный голос:

– Не стоит!

У окна, в тени тяжёлого гобелена с королевским гербом, неприметно стоял мужчина. С первого взгляда он казался расслабленным: опёрся плечом о каменную стену, словно просто наблюдал за пейзажем. Но белые, словно выжженные, костяшки сцепленных на груди рук выдавали: в нём кипела ярость.

Геральд.

Сводный брат короля. Сорокалетний мужчина среднего роста, с ухоженным лицом, точёным подбородком и едва заметной сединой у висков. На нём был дорогой тёмно-синий камзол, расшитый золотой нитью вдоль швов и манжет. Безупречный крой, тонкая ткань – всё говорило о статусе, и о тщеславии. Камзол был сшит так, чтобы скрыть начинающуюся полноту, но ни одна ткань не могла спрятать его ледяной взгляд. Презрение застыло на лице, будто он носил его, как маску. Его карие глаза, когда-то мягкие, добрые, теперь были холодными, жёсткими. В них не осталось и тени от того добродушного юноши, каким он был двадцать лет назад.

– Зачем ворошить прошлое? – произнёс Геральд, и его голос звучал ровно, почти лениво, но каждое слово было каплей яда. – Мы научились жить с этим решением. Королевство процветает. Без них!

Он выделил последние слова с особой ненавистью, будто выплюнул сквозь зубы что-то гнилое. Воздух между ними сразу потяжелел, как перед грозой.

– Нет!

Люциус резко приподнялся, его руки дрожали. Он хотел продолжить, но вместо слов вырвался надсадный кашель.

– Осторожно, отец, – Доротея вскрикнула, успев подхватить его за плечи. Она помогла удержаться на подушках, пока тело сотрясалось от болезненных спазмов.

Когда приступ прошёл, Люциус с трудом вытер тыльной стороной ладони губы, на пальцах осталась алая капля. Он едва заметно откинулся назад, набирая воздух, голос прозвучал твёрдо, почти как в прежние времена:

– Я уже принял решение, и оно будет исполнено.

Он посмотрел прямо в глаза брату.

– Не забывай, Геральд. Пока я ещё король.

Молчание накрыло комнату. Даже ветер у окна замер, не осмеливаясь нарушить эту неподвижность. Люциус перевел взгляд на Адриана. В его глазах смешались боль и решимость.

– Сын мой… (кашель)…скоро моё время истечет, – с тяжестью на сердце произнес он, видя, как больно становится его детям от сказанных слов, – но прежде, чем я уйду…ты должен исполнить мою последнюю волю.

В углу комнаты Геральд резко выпрямился. Щёки налились краской, губы скривились в гримасе гнева, а глаза сузились, как у хищника, которому вот-вот вырвут добычу из пасти. Он шагнул вперёд. На его пальце блеснул перстень с гербом Бермона, когда он сжал кулак, так сильно, что фаланги побелели.

– Люциус, одумайся! – его голос был груб, полон ярости. – Ты разрушишь всё, что мы строили! Всё, ради чего мы проливали кровь!

Принцесса Доротея не выдержала. Её пронзительные всхлипы вновь заполнили покои, перекрывая тишину, сгустившуюся после крика Геральда. Её тонкие пальцы вцепились в покрывало, сердце разрывалось на части от боли. Она уже потеряла мать, а теперь… теряет отца.

Люциус закрыл глаза на миг, тяжело вздохнул, затем, с усилием, заговорил снова:

– Ты знаешь… что северное королевство Атрея давно отделилось от нас… – каждое слово давалось с трудом. Боль сжимала грудь стальным обручем. – Мы… называли их монстрами, прекратили всякие связи. Но…

Он вновь посмотрел на Геральда. Глаза брата метали молнии. В них пылал гнев, накопленный за годы. Это был взгляд человека, чьи планы рушатся в одночасье, чьё влияние утекает сквозь пальцы. А взгляд Люциуса был другим. Мутный от боли, полный усталости, но в нём всё ещё теплилось сожаление. Он смотрел на своего сводного брата не как на соперника… как на человека, с которым когда-то делил детство, которому дарил надежду. Но между ними встала корона, разделила, и теперь он видел это яснее, чем когда-либо. И сожалел, что не смог остаться для него хорошим братом.

– В этом есть и наша вина, Адриан…

Он замолчал, чтобы перевести дух, слова, которые он собирался произнести, были тяжелее стали.

– Мне всегда хотелось знать… истинную причину нашего конфликта, – произнёс он, с трудом подняв руку, будто хотел дотянуться до чего-то невидимого. – В этом есть и наша вина… вина нашего рода, моего отца… твоего деда, Рейнхарда Д’Альбона.

Его слова прозвучали как тяжелое признание, которое откладывалось слишком долго.

– Он был неправ. Пришло время… искупить вину. Мы несем ответственность за свои поступки, и за ошибки тех, кто был до нас. Ты…должен изменить то, чего я не успел…

Геральд не выдержал.

– Ты действительно в этом уверен, брат?! – Его голос, обычно спокойный, теперь сорвался на крик. Светлые брови, аккуратно подчеркивающие аристократические черты, сдвинулись в гневной складке. – Наш отец был прав, когда разорвал договор с этими демонами!

Он шагнул вперёд, и подошвы его сапог глухо стукнули по каменному полу.

– Ты сам видел, какие потери мы несём из-за их набегов! Ты сам знаешь! Они не просто сидят в своих горах. Они в тайне наращивают силу. И поверь мне – они не собираются делиться ею с нами. Они угроза не только нашему королевству, но и всему континенту!

Его пальцы сжались в кулаки, и золотой перстень с фамильным гербом сверкнул, будто предупреждая.

– Пусть сгниют в своих ледяных пустошах, как жалкие крысы! Без провизии, без надежды. А мы… – Геральд сделал паузу, и в его глазах вспыхнуло что-то тёмное, больше, чем просто гнев. Это было желание власти, жажда подчинения, которое годами копилось под маской лояльности.

– А мы… мы вернём своё. То, что по праву принадлежало нашему роду: наши земли, нашу силу.

Адриан наблюдал за ним, и впервые за многие годы увидел в глазах дяди настоящую ярость. Не театральную бравадность в спорах за советом, не надменную холодность, а настоящую, слепую ненависть. И это пламя пожирало его изнутри.

“Он действительно их ненавидит.”

Люциус прикрыл глаза, будто не мог больше смотреть на брата.

– Они не монстры, Геральд… – выдохнул он. – Они такие же люди, как мы.

Голос его прозвучал тихо, но в нём слышалась такая усталость, такая горечь, будто каждое слово рвало его изнутри. Он открыл глаза.

– Как ты можешь говорить такое?..

Его взгляд, потускневший от боли, но все еще острый, впился в лицо брата. В этом взгляде было всё: горькое неверие, тяжёлое разочарование… и страшное понимание того, что человек, которого он считал семьей, на самом деле чужой.

– Человеческая жизнь важнее любой силы. Мы… мы первые нарушили договор. И только нам нести за это ответственность. – Голос его стал твёрже. – Моё решение не подлежит обсуждению.

– Так нельзя! – выкрикнул Геральд, сделав полшага вперёд, но…

– Вон! – вскрикнул Люциус, и тут же согнулся, закашлявшись.

Геральд застыл на месте. Лицо исказилось от ярости, которую он не мог уже скрыть. Губы дёргались, сжавшиеся в тонкую линию, зубы скрежетали. В уголках рта легли глубокие складки. На виске пульсировала жила. Он дрожал, цепенел от унижения. От того, что его выставили при слугах. Грудь Геральда вздымалась под камзолом. Вышитый золотыми нитями герб Д’Альбонов на груди вдруг показался чужим, будто насмешка.

В покоях воцарилась напряжённая тишина. Слуги, стоящие в углах, замерли, втянув головы в плечи. Один из пажей, подросток с остриженной чёлкой и слишком большими глазами, невольно сделал шаг назад. Его пятка задела край ковра. Он испуганно метнул взгляд к мужчине: лишь бы не оказаться у него на пути.

– “Сейчас не время. Сдержись,”– тихо нашептывал мужчина себе под нос, с трудом сдерживая лавину эмоций, чувствуя, как ярость пульсирует в висках. Его взгляд скользнул к Адриану, своему племяннику, задержался на нём, и неожиданно его губы растянулись в ухмылке.

– Как пожелаете, Ваше Величество…

Фальшивая почтительность капала с каждого слова, как яд. Геральд резко развернулся на пятках, и направился к выходу. Шаги гулко отдавались по мраморному полу. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что со стены упал портрет. Стекло разбилось, рассыпавшись на осколки. Мужчина остановился в коридоре, сжимая кулаки до хруста. Вены на руках вздулись, готовые вот-вот лопнуть. В тусклом свете фонарей, его карие глаза, потемнели, став почти черными, как бездонные пропасти. Где-то вдали завыл ветер.

“Ничего. Все только начинается, наш план уже пришел в действие.”

Мысль обожгла его изнутри, разливаясь по жилам липким теплом, согревая и наполняя его странным, почти болезненным наслаждением. Это было не просто удовлетворение, а нечто большее – предвкушение, смешанное с властной уверенностью в том, что всё идёт так, как он задумал. Он чувствовал, как она пульсирует в висках, стучит в сонной артерии, заставляет сердце биться чаще. Это было слаще вина, острее стали – предвкушение власти, ради которой он столько лет притворялся, лгал, терпел. Всё, что он делал, всё, что планировал, всё это было частью большого замысла, и теперь, когда план начал воплощаться в жизнь, он чувствовал себя почти богом, держащим нити судеб в своих руках. Геральд резко запрокинул голову и засмеялся. Звук, хриплый и надломленный, разорвал тишину коридоров, отражаясь от каменных стен и превращаясь в жуткую симфонию. Каменные своды будто содрогнулись, а пламя факелов затрепетало, бросая на стены пляшущие тени. Так же внезапно, как начался, смех оборвался. Геральд выпрямился, смахнув со лба выступивший пот, надев на лицо вновь холодную и расчетливую маску.

– Всё идёт по плану, – прошептал он, и его губы растянулись в улыбке, которая скорее походила на оскал. – Всё идёт по плану…

В этот момент в глубине коридора шевельнулась тень. Мужчина не повернулся, лишь сузил глаза, в которых ещё плясали отблески безумия, и тихо, но властно произнёс в пустоту:

– Как прошла операция, Нил?

Из темноты выплыла фигура. Высокий, до болезненности худой юноша, облачённый в длинный потертый чёрный плащ, тонкая ткань, которого обрисовывала угловатые плечи и едва прикрывала неестественно длинные ноги, приблизился бесшумно. Кожа бледная, с синеватыми прожилками у висков, словно его давно не касался солнечный свет. На лишенном какой-либо привлекательности лице, застыла маска страха. Уголки его тонких губ подрагивали, словно он пытался сдержать дрожь. Впалые глаза, глубоко утонувшие в тёмных кругах, смотрели на Геральда с таким ужасом, что казалось, будто перед ним стоял не человек. Нил остановился в нескольких шагах, не решаясь поднять взгляда.

– Миссия провалилась, – осторожно, как будто любое лишнее слово могло стоить ему жизнь, поведал юноша. Он боялся, что даже звук его речи разозлит господина ещё больше. Громко сглотнул, чувствуя, как комок страха сдавливает горло.

– Все… мертвы?

Нил съежился, будто хотел исчезнуть. Его худые плечи втянулись, а пальцы судорожно сжали края плаща.

– Да, мой господин…– выдавил он почти шёпотом.

Повисла тишина. Всего на миг – но этот миг показался вечностью. В нём звенело напряжение, как в туго натянутой струне. И в следующее мгновение грохнули шаги. Каждый удар каблуков по мраморному полу звучал, как приговор.

– Ты хоть понимаешь… – голос срывался. – Сколько сил мне стоит скрывать это?!

Он приблизился вплотную. Его лицо было перекошено яростью, губы подрагивали, вены на лбу вздулись, будто хотели прорвать кожу.

– Пропадают маги! Один за другим! А каждый из них – на вес золота! – он ткнул пальцем в грудь Нила, отчего тот пошатнулся.

– На собраниях уже шепчутся, поднимают вопросы. Скоро нас раскроют! – Геральд захрипел от злости. – Мы должны прорвать эту чёртову грань как можно быстрее!

Брызги слюны блеснули в свете факелов, оседая на плаще Нила. Взгляд Геральда стал безумным. Он больше не контролировал себя. Рука взметнулась, и с хлёстким звуком ударила по щеке слуги. Нил пошатнулся. Голова резко дёрнулась вбок, чёрные волосы рассыпались по лицу. Щека тут же запылала ярким красным следом, в уголке рта появилась тонкая капля крови. Она медленно стекала вниз, оставляя тёмную дорожку на бледной коже. Но он не издал ни звука. Стоял, сжавшись в комок. Только пальцы ещё крепче вцепились в ткань плаща. Его глаза, наполненные страхом и покорностью, были устремлены в пол. Он не смел поднять взгляд, не смел дышать слишком громко.

Геральд тяжело дышал. Грудь резко вздымалась под тёмным камзолом.

– Снова… они? – спросил он, и голос его теперь прозвучал почти спокойно.

Нил кивнул, не поднимая глаз.

– Да, мой господин. Они пришли именно в тот момент, когда разрыв уже образовался… и закрыли его. Джафара взяли в плен.

Геральд замер, брови сошлись на переносице.

– А где был… ты?

Нил задрожал. Осторожно поднял взгляд, пряча страх за маской покорности, заученной до автоматизма. Нижняя губа пульсировала от удара, но боль была ничем по сравнению с ледяным ужасом, сковывавшим грудь. Он знал: одна неверная интонация, одна ложь, и эти каменные стены станут его последним пристанищем.

– Я…наблюдал издалека, мой господин – проговорил он, низко склонившись в поклоне, чувствуя, как по спине пробежала дрожь.

Геральд засмеялся. Резко, зло, почти с отвращением.

– Значит, струсил, – бросил он через плечо. Его голос стал ленивым, как у человека, потерявшего интерес. Он отвернулся, подошёл к окну. Сунул руку в карман, медленно, задумчиво вертя на пальце фамильный перстень.

– Джафар… не проблема, – произнёс он почти машинально, будто не ему самому было суждено принимать такие решения. – Без нашего антидота он не доживёт и до заката.

Но вдруг… его пальцы сжались, перстень впился в кожу, оставив красную вмятину на костяшке.

– Эти… демоны, – прорычал он, – слишком много усилий было потрачено, чтобы они вымерли до последнего. Так почему они всё ещё живы?! Чёрт!

Он резко провёл ладонью по лицу, оставляя на коже бледные полосы.

– И этот… старый дурак со своим покаянием… – процедил он, вцепившись пальцами в виски. – Времени нет. Совсем нет…

Прошло несколько минут прежде, чем его лицо вновь стало прежним. Холодным, непроницаемым, без следов безумия, которое только что разрывалось в нём. Он повернулся к слуге.

– Собери всех, – велел он спокойно, – придётся пересмотреть наши планы. И… не подведи меня впредь, – добавил он, прищурившись.

Нил склонился так низко, что его длинные черные волосы коснулись пола. Каждая мышца в его теле напряглась до дрожи. Он чувствовал, как пот стекает по спине, пропитывая грубую ткань рубахи.

– Я больше не подведу вас, – донесся его тихий голос.

Геральд усмехнулся.

– О, я уверен, что не подведешь, – повторил он, почти насмешливо. —У меня на тебя… особые планы.

Но Нил уже исчез в полумраке коридора, не услышав ответ. Его шаги потонули в гуле собственного сердца, бешено стучавшего в груди.

АДРИАН

Люциус прикрыл закрыл глаза. В этот момент он понял окончательно: Геральд никогда не изменится.

“Как же я был слеп…”– пронеслось в сознании. Как мог верить его клятвам? Его улыбкам? Его обещаниям у ложа нашего отца? Горечь подступила к горлу, но гнева больше не осталось. Только усталое, безысходное смирение. Как у человека, который слишком долго боролся с бурей – и теперь просто ждёт, когда она унесёт его прочь.

– Адриан… мы должны… все исправить…

Каждое слово давалось с мучительным усилием. Голос, который ещё недавно гремел в зале совета, повелевая лордами и армиями, теперь стал тонким, хриплым, едва различимым среди шороха свечей. Грудь едва приподнималась под тонкой рубашкой.

Адриан вздрогнул. В отцовском голосе он впервые услышал нечто новое – раскаяние. Почему? – клокотало внутри. – Почему ты сожалеешь об этом? Это всего лишь старый договор о взаимопомощи: их защита в обмен на продовольствие и металл. Но ведь угрозы войн не было уже десятилетия! Необходимость в этом соглашении казалась юноше бессмысленной.

– Я не понимаю… – голос Адриана неожиданно дрогнул, став похожим на голос того мальчишки, каким он был лет десять назад. – Что плохого в том, что мы разорвали этот договор? Ведь он давно потерял смысл…Зачем цепляться за прошлое?..

В покоях стало невыносимо душно. Воздух стоял плотный, как воск свечей, смешанный с горечью сушёных трав. Где-то на столике тлела ветка мирры. Смерть словно уже ступала здесь – неслышно, осторожно, проходя между колонн, вглядываясь в лицо короля, будто проверяя: готов ли он. Люциус не ответил сразу. Его лицо, изможденное болезнью, с резкими тенями под скулами и глубокими морщинами, вдруг озарилось странным светом. Глаза, всегда такие холодные и недовольные, смягчились. Адриан замер, он видел этот взгляд лишь несколько раз в жизни: когда учился держаться в седле, когда впервые взял в руки меч И… когда умерла мать.

– Сын мой… – голос Люциуса, хоть и слабый, как шёпот ветра, наполнил комнату неожиданной теплотой. Его иссохшие пальцы слабо сжали ладонь сына. – Договоры…это не просто чернила на пергаменте. Это… клятвы, обеты, что связывают нас с другими крепче стальных цепей. Разорвать их, значит предать тех, кто верил нам. – Он замолчал, чтобы вдохнуть, и этот вдох дался ему с хрипом.

– А доверие… – продолжил он, – его собирают по крупицам всю жизнь… но теряют в одно мгновение.

Адриан всё ещё молчал, но в груди поднималось странное, липкое беспокойство. Мысли путались. Он не понимал всего до конца, но впервые… засомневался.

“Может, я и правда был слеп?”

Люциус, уловив это сомнение, слабо улыбнулся. Морщины у глаз дрогнули, сложившись в знакомый с детства узор

– Ты ещё молод, Адриан. Но я верю… что ты поймёшь, и когда это случится…– он запнулся, и Адриан вдруг увидел, как глаза отца наполнились влагой, – ты исправишь то, что не успел я.

Он с трудом поднял голову, в последний раз обвёл взглядом покои. Его глаза, тусклые от боли, вдруг вспыхнули последним огнём решимости. Когда он заговорил снова, голос звучал твёрдо, как в былые времена:

– Мой последний указ…Адриан, мой наследник взойдёт на трон Бермона… только при одном условии.

Король сделал паузу, переводя дыхание.

– Он обязан… возобновить отношения… с королевством Атрея.

Тишина повисла в воздухе, словно сам замок затаил дыхание. Даже свечи в массивных канделябрах перестали мерцать, их пламя застыло, будто боясь нарушить этот миг. Адриан почувствовал, как под ногами дрогнул пол. Слова отца обрушились на него, как удар молота – громкие, неоспоримые, выбивающие все мысли из головы. Он стоял, не в силах пошевелиться, пока приказ отца эхом разносился в его сознании.

Придворные переглянулись. Тихий шёпот пронёсся по комнате. Этот указ менял всё – баланс сил, политику королевства, саму их жизнь. Старый граф Вейнхард, его седые усы нервно подрагивали, перевел взгляд с короля на Адриана, потом обратно. Его толстые пальцы сжимали рукоять трости так сильно, что костяные суставы побелели. Рядом леди Сесилия, вся в черном бархате, прикрыла рот веером.

– Это же прямая дорога к войне… – чей-то шепот, пронесся по комнате.

– Если они… откажутся… – Люциус закашлялся. Его тело сотряслось, лые капли брызнули на губы, на подбородок, на подушку.

– Отец… – Адриан бросился к нему, но Доротея опередила, она поднесла платок к его губам.

Когда приступ прошёл, Люциус едва приоткрыл глаза. Губы шевельнулись почти беззвучно:

– Ты должен… заключить новый договор… На любых… их условиях…

Он медленно опустил голову на подушку, и в его глазах мелькнуло облегчение.

“Как легко…Будто груз наконец спал с моих плеч…”

Лицо Люциуса вдруг стало удивительно спокойным. Морщины разгладились, на губах застыла слабая, почти детская улыбка. Он сделал последний желанный вздох. Грудь медленно опустилась, и больше не поднялась.

Адриан застыл. Он стоял у изголовья, всё ещё сжимая в ладони руку отца. Пальцы короля, ещё недавно такие сильные, теперь безвольно лежали в его руке. В горле встал ком. Он всматривался в лицо отца, и всё ещё надеялся: может, сейчас… он откроет глаза? Скажет последнее слово, поднимет бровь, шевельнёт пальцем? Ничего. В его застывшем взгляде не было ни боли, ни страха, только тихое сожаление.

– Прости… – будто прошептал ему на прощание тот самый голос, который когда-то учил его держать меч и не бояться темноты. – В этой битве я оставляю тебя одного.

За его спиной раздался пронзительный крик сестры.

– Отец! Нет, нет, нет!..

Она вцепилась в рубаху отца своими тонкими, дрожащими пальцами. Её тело сотрясалось от рыданий, а губы бессмысленно шептали одно и то же слово, снова и снова, будто заклинание: “Проснись, проснись, проснись…” В отчаянии она прижалась ухом к его груди, туда, где когда-то стучало сердце. Но услышала лишь…тишину. Слезы хлынули с новой силой, оставляя мокрые дорожки на её раскрасневшихся щеках. Она уткнулась лбом в грудь отца, словно надеялась, что тепло тела вернётся, если его не отпускать.

– Не уходи…прошу…очнись…

Тишина… затрещала. Послышались робкие, осторожные шёпоты, словно змеи, выползали из тени, почуяв замах крови. Потом они стали громче, настырнее. Уже не шёпот, а тревожный гул. Придворные столпились у дверей, стояли полукругом, как хищные птицы, что не решаются пока слететь к телу, но уже считают секунды. Их глаза блестели: у кого-то от подлинного горя, у кого-то от жадного и нетерпеливого любопытства. Кто теперь возьмёт власть? Кто станет ближе к трону?

– …говорят, он ещё утром подписал новый указ…

– …и что теперь, наследник? Он же…

– …смотрите, как она кричит…

– Принцесса, вам нужно остановиться, – голос Мадам Лакруа прозвучал резко.

Высокая женщина, облаченная в безупречное строгое чёрное платье, вышла из тени. Принцесса Доротея не слышала её, не замечала. Она всё ещё сжимала руками отцовскую рубаху, прижимаясь к его груди, будто желая укрыться от всего мира. Мадам Лакруа чуть заметно кивнула. Двое стражников в серебристых доспехах, бряцая латами, двинулись к девушке.

– Ваше высочество… простите, – мягко, почти жалобно проговорил один из них. Он взял её за руку, другой осторожно за плечо.

Доротея вздрогнула.

– Нет! Не трогайте!

Она дёрнулась – резко, с силой, что не ожидали даже закованные в сталь мужчины. Её ногти впились в простыню, рвя тонкую ткань.

– Отец… пожалуйста… не оставляй нас… – голос сорвался в крик, полный такой боли, что даже у самых чёрствых придворных дрогнули лица.

Второй кивок Мадам Лакруа. Стражники, не глядя друг на друга, действовали слаженно, подхватили принцессу под руки, оторвали от тела короля. Она билась, царапалась, но их железная хватка не ослабла.

– Отпустите меня! Адриан! – крик сорвался с губ Доротеи. Её глаза, мокрые от слёз, метнулись к брату, цепляясь за него, как за последнюю опору.

Но он даже не посмотрел на неё. Его руки безвольно свисали вдоль тела. Он всегда умел держать себя в руках. Его учили, говорили: "Ты будешь королём, а короли не дрожат, не срываются, не плачут." Но сейчас… сейчас никакие уроки самоконтроля не помогали.

Шёпоты за его спиной нарастали, как прилив.

– …совсем не реагирует.

– …а что он должен делать? Рыдать, как девчонка?

– …или, может, уже знает то, чего мы не знаем…

Слова были острыми, как иглы. Адриан слышал всё. Каждую фразу, каждую интонацию, но не отвечал. Он лишь смотрел, как сестра бьётся в руках стражников. Видел, как её ноги скользят по полу, как она хватает воздух, как кричит в истерике, и ничего не мог сделать. Впервые в жизни он чувствовал себя абсолютно беспомощным. Мир вокруг него рушился. Пол, стены, высокие своды зала, всё смешалось в расплывчатом мареве. Грудь сдавило так, будто кто-то положил на неё камень и медленно, неумолимо надавливал. Воздуха не хватало, казалось, вот-вот и он упадет в обморок. В горле пересохло.

"Нужно собраться. Соберись, Адриан, давай. Ты должен."

Но тело не хотело слушаться. Ноги стали ватными, руки дрожали, в висках громко, навязчиво стучало.

Тук. Тук. Тук.

Звуки вокруг потонули в этом гуле. Голоса придворных, шаги стражников, даже отчаянные крики Доротеи – всё растворилось, оставив только этот бешеный стук собственного сердца.

“Что мне делать дальше? Как быть?”

Голова гудела от мыслей, от тяжести, которую возложил на него отец. Судьба королевства теперь зависела от него. Но что, если он не справится? Что, если допустит ошибку? Мысли метались, цепляясь за обрывки памяти: последние слова отца, его взгляд. Паника подползла к горлу, сжимая его ледяными пальцами.

– Адриан! – чей-то голос прорвался сквозь туман в сознании.

Он не ответил, не смог.

– Адриан, ты в порядке? – снова раздался тот же низкий, обеспокоенный голос, уже громче.

– Адриан… – чья-то рука легла ему на плечо.

Он медленно поднял голову.

Брайан

Пальцы сомкнулись на плече Адриана крепко, будто напоминая: ты здесь, ты жив, ты не один. Хватка была твёрдой, но не властной – поддерживающей, как якорь, удерживающий в реальности. Через это простое прикосновение в его тело словно вливали силу. Жар, что пробежал по позвоночнику, выжег страх дотла. Адриан медленно выпрямился, разогнул лопатки. Веки дрогнули, а дыхание выровнялось. Тихие перешёптывания придворных вновь стали различимыми. Они боялись, боялись перемен, что неизбежно надвигались. Луч солнечного света пробился сквозь зашторенное окно, ударив в лицо. Свет резанул глаза, обжёг веки, но юноша не отвёл взгляда. Он смотрел в свет, как будто хотел увидеть там ответ.

“Может, это знак? Может, так боги пытаются сказать, что пора принять этот вызов?”

Адриан сам не знал, верить в это или нет. Он резко тряхнул головой, отгоняя наваждение, и подняв взгляд, встретился с зелёными глазами друга. Некогда ясные, решительные, сейчас смотрели на него сквозь затянутую дымку. Загар, который он привёз с южных границ, не смог скрыть синеву под ними. Исчезла и привычная улыбка, что всегда озаряла его лицо, оставив лишь опущенные уголки губ. В его глазах Адриан увидел ту же боль, что испытывал сам. Друг не смотрел на кровать, он просто не мог. Как будто, если не видеть, то этого нет, как будто смерть можно обмануть так просто.

– Нужно идти, – почти шёпотом произнёс Брайан.

За его спиной, почтенно склонив головы, замерли фигуры в белоснежных балахонах. Глубокие капюшоны скрывали лица, оставляя на виду только подбородки. По краям их длинных одежд, касавшихся мраморного пола, тянулась ало-красная вышивка – тонкая, как кровь на снегу, вплетённая в ткань древним узором. Они ждали смиренно и безмолвно, как те, кто привык стоять рядом со смертью.

– Ты прав, – Адриан выговорил с усилием.

Он медленно протянул руку и пальцами коснулся век отца. Тонких, прозрачных, как шёлк. Одним движением провёл по ним, и глаза, ещё недавно смотревшие в него с такой решимостью, навсегда закрылись.

– Прощай, отец…– его губы дрогнули на миг, но потом, стиснув зубы, он добавил уже решительно: – Я обещаю. Я справлюсь.

Он сделал шаг назад и кивнул. Белые фигуры в балахонах разом двинулись вперёд, скользя, как призраки, к ложу короля. А Адриан вышел из покоев. Свет встретил его с неожиданной яростью, солнце било прямо в спину, отражаясь от мрамора. Коридор был пуст. Стены, холодные и ровные, казались слишком прямыми, слишком правильными. Шаги эхом отдавались в тишине, звонкие, одинокие. Брайан шёл рядом, молча, но недолго.

– Ты же понимаешь, что они опасны? – его голос прозвучал ровно, без ярости, но слишком прямо, чтобы можно было проигнорировать.

Он не уточнял, кто «они». Это было и не нужно. Адриан понял, кого он имеет в виду, ещё до того, как тот решил спросить. Где-то впереди, за поворотом, донёсся приглушённый всхлип, плач Доротеи. Адриан сжал губы и ускорил шаг, как будто мог убежать от этого звука. Но Брайан резко вышел вперёд, встал прямо на пути. Его широкие плечи заслонили проход, тень легла на лицо Адриана.

– Ни один наш шпион не вернулся. Ни один, даже Вейн. – Голос Брайана стал жёстче. – А ведь он мог пройти сквозь любую охрану.

Он сжал кулак. В голосе сквозила настоящая тревога.

– У нас нет никакой достоверной информации о них, ничего, кроме баек перепуганных торговцев и бреда пьяных наемников. И все они твердят одно: они – не люди. Они – порождение тьмы.

Брайан наклонился ближе.

– У них необычная внешность: белоснежные волосы, насыщенно- синие глаза. Они словно… не люди, Адриан. – Он тяжело вздохнул. – Не просто так ходят слухи, что они прокляты.

Адриан с усилием провёл рукой по лицу, как будто хотел стереть усталость, сомнения – всё разом. Его пальцы взъерошили волосы, и он замер, глядя в сторону.

– Я знаю… – выдохнул он. – Но, если бы они действительно были порождением тьмы… отец не настаивал бы на восстановлении договора.

Он повернулся к другу.

– Здесь есть что-то, чего мы не понимаем. Что-то, что он знал, и не успел рассказать нам.

Брайан сжал губы.

– У нас слишком мало информации. – повторил он тише.

Адриан криво улыбнулся. Это была усталая, неубедительная усмешка.

– Вот и узнаем больше, еслиони согласятся, – с напускным весельем бросил он, хотя сам сомневался, что асуры вообще прочтут его письмо.

….

Столица пребывала в смятении. Весть пришла с утренним туманом, вползая в узкие улочки Бермона раньше первых лучей солнца. Она просочилась сквозь ставни богатых особняков, прокралась в дымные трубы бедняцких кварталов, зашептала на ухо спящим горожанам. К полудню весь город уже знал – король Люциус Д'Альбон мертв.

У дворцовых ворот столпился народ. Старый пекарь в муке до локтей стоял, сжимая в мозолистых пальцах помятый берет. Рядом замерла пряха, её обычно ловкие пальцы бессильно повисли вдоль простого шерстяного платья. Даже городской глашатай, всегда такой важный в своем бархатном камзоле с позументами, сейчас молча кусал губу, пряча дрожь в голосе.

Короля любили.

Не за золото королевских карет и не за пышные балы. За то, что в голодную зиму сам объезжал окраины, раздавая хлеб из собственных запасов. За то, что мог запросто зайти в лавку кожевника и час говорить о тонкостях выделки.

А теперь?

Толпа замерла в тягостном молчании. Лишь где-то у фонтана всхлипывал ребенок, да ветер играл черными лентами на флагах, уже приспущенных в знак траура. В наступившей тишине витали невысказанные вопросы. Что ждёт их дальше? Кто взойдёт на трон? Неужто Молодой принц? Справится ли он?

Люди шептались на улицах, переговаривались на рынках, пряча тревожные взгляды. Но один слух волновал их больше всего – приход проклятых людей. Заключить мир с Севером, означало заключить мир с самой тьмой.

Даже сквозь пелену всеобщего горя Сертанский рынок продолжал жить своей буйной, нерушимой жизнью. Здесь можно было найти всё – от изысканных южных украшений, тончайших тканей и причудливых сувениров до редких ядов и оружия. Воздух давно пропитался запахами жареного миндаля, пряностей и свежей выпечки. Пёстрые тенты колыхались над головами посетителей, отбрасывая длинные тени на вымощенные булыжником улицы. Крики торговцев, смешанные с перезвоном монет, создавали странный контраст с мрачной тишиной, окутавшей остальной город.

Стая голубей, как обычно, суетилась под ногами прохожих, выискивая крошки между выбоинами в камнях мостовой. Но сегодня птицы были странно нервны, при каждом резком звуке вспархивали, хлопая крыльями, и тут же оседали снова, будто не могли решить, бежать ли от опасности. На углу, у лотка со специями, старый Харви, сутулый торговец с сединой в бороде, дрожащими пальцами перебирал мешочки с корицей и кардамоном. Его привычное: "Свежие пряности с юга!" сегодня так и не сорвались с губ, вместо этого он, понизив голос почти до шёпота, склонился к соседу, торговцу керамикой:

– Ты слышал? Они напали на повозку виконта Лорана. Ни один не выжил. Ни…Один.

Молодая Луиза, что торговала лентами и брошами, расставляла товары на подносе, как по привычке – аккуратно, ровно, – но пальцы её дрожали. Улыбка, обычно не сходившая с её лица, исчезла. Взгляд всё время ускользал куда-то вдаль.

– Говорят, они не отбрасывают тени, – сказала она кому-то невпопад, будто вспоминая чей-то шёпот, услышанный ночью.

У лавки оружейника, где витрина блестела от начищенных до блеска кинжалов и мечей, собралась небольшая толпа. Бравый капитан городской стражи, грузный, с густыми усами, обычно не прочь был перекинуться парой слов с любым, кто проходил мимо, но не сейчас. Сегодня он мрачно разглядывал новый клинок в своей руке.

– Говорят, принц слишком молод… – прошипел тощий торговец шелками, поправляя бархатную повязку, что скрывала пустую глазницу.

– Отец его был мудр, – добавил кто-то из-за спины.

– А сын…Слишком мягок, – отрезал капитан, не поднимая взгляда.

– А кто тогда? Совет? – вскинулась женщина в потёртом сером платье, от которого пахло сухими травами и сыростью. – Эти старые вороны только и ждут, чтобы урвать свой кусок. Будь воля, они бы и трон поделили, как пирог.

В тени под навесом, где торговали "особыми" товарами, сгрудились гильдейские информаторы. Их лица оставались спокойными, почти равнодушными, но глаза… глаза бегали, ловя каждое слово.

– А если договор подпишут? – перебил её молодой подмастерье, вытирая сальные руки о фартук. – Может, тогда…

Старый моряк, с кожей, высушенной солёным ветром, и татуировками морских змеев, оплетающих жилистые руки, хрипло расхохотался:

– Договор с северянами?.. – он сплюнул в сторону и мотнул головой. – Это как договориться с бурей.

Седовласый, крепкий мужчина, краем уха прислушался к перешёптываниям уличных торговцев. Их голоса, обычно такие громкие и уверенные, теперь дрожали от тревоги. Он резко захлопнул книгу в своей руке, и направился внутрь старой лавки.

Щелчок.

Лавка сегодня закрылась раньше обычного. Прихрамывая на правую ногу, он прошёл между высоких стеллажей, на которых в строгом порядке стояли кожаные фолианты, стянутые лентами, древние трактаты с потрескавшимися сургучными печатями, и аккуратно завёрнутые в парчу свитки. Воздух здесь всегда пах воском, старой бумагой и сушеными травами. В дальнем углу, где свет от простого окна едва пробивался сквозь пыль, его костлявые пальцы нашли то, что искали – неприметный том в выцветшей синей обложке без названия.

Опустил.

В стене что—то провернулось, механизм с тихим скрежетом пришёл в движение, каменная кладка застонала, как старик на утренней заре. Книжный шкаф отъехал в сторону, открывая узкий проход. Холодный воздух, пахнущий сыростью, сразу ударил в лицо. За стеллажом скрывалась узкая лестница, что уходила вниз. Мужчина, не колеблясь, уверенно ступил на холодный камень, позволяя полумраку сомкнуться за его спиной.

Спускаясь по истёртым временем ступеням, он насвистывал странную, протяжную мелодию. Уголки его губ были едва заметны сквозь густую бороду, но можно было сказать одно – он точно улыбался. С каждым шагом становилось прохладнее. Лёгкий иней окутывал каменные ступени, постепенно сгущаясь, пока внизу их не засыпало хрустящим снегом. Воздух звенел от морозной свежести, смешанной с запахом подземелья. Где-то внизу послышался шорох и странное щебетание. Он остановился, переводя дыхание. Старая рана ныла, но эта боль была ему давно знакома, почти привычна.

Небольшое помещение встретило его молчаливым сиянием, каждый камень здесь был затянут прозрачной ледяной плёнкой, будто время застыло в середине холодов. Лёгкие обжигало при каждом вдохе. По краю небольшого стола, что стоял в дальнем углу, комнаты свисали длинные прозрачные сосульки.

Шум на секунду стих.

Со всех сторон, на заледеневших выступах,словно живые статуи, восседали белоснежные, с перьями, переливающимися, как лунный свет, птицы. Их чёрные глаза – крошечные, блестящие бусины – неотрывно следили за каждым его движением.Мгновение, и комната наполнилась радостным гулом.Птицы зашевелились, защебетали, узнавая его.

– Я тоже рад, – прошептал он на языке, который мир считал мёртвым.

Прошёл вперед, прямиком к письменному столу. Он провёл рукой по столешнице, оставляя за собой тёмную полосу талой воды, которая тут же снова начинала покрываться инеем. Пергамент развернулся с тихим шуршанием, мужчина достал тонкое, острое, будто выточенное изо льда перо, и принялся писать, сосредоточенно выводя каждую букву, сгорбившись над столом. Каждое движение пера было точным и аккуратным.

На край стола, покрытого тонким слоем льда, бесшумно опустилась одна из белоснежных птиц. Её чёрные глазки внимательно следили за движением пера, с любопытством наблюдая, как оно порхает над пергаментом, оставляя за собой изящные линии. Длинные когти нетерпеливо царапали замёрзшую поверхность, а сама птица, мелкими шагами, осторожно продвигалась вперёд. Она защебетала, склонив голову так, что один глаз оказался прямо над текстом. Мужчина усмехнулся.

– Ты? Ну ладно…

Последняя строка была закончена. Он отложил перо, скрутил пергамент в тонкую трубочку.Лента из тонкой кожи обвила лапку птицы, что стояла неподвижно, лишь изредка поворачивая голову, будто проверяя его работу.

– Готово, малютка.

Подняв руку, он почувствовал знакомый холодок предвкушения. Птица взмыла вверх, и опустилась на его рукав. Острые коготки впились в ткань рубашки, но мужчина даже не моргнул. Поднимаясь обратно, он почувствовал, как холод, исходящий от её тела, начал медленно проникать в его руку, начиная с пальцев. Крошечные кристаллики инея поползли по коже, оставляя за собой узоры, похожие на морозные цветы. Рука немела, но он знал: это пройдет. Он давно привык к этой странной особенности своих пернатых посланников.

Окно распахнулось с тихим скрипом. Ветер ворвался в комнату, принеся с собой запах горячего хлеба и далёкий гул города. Внизу, на мостовой, две служанки горячо спорили между собой:

– Твоя леди Элинор слишком стара для принца!

– Зато не пустая кукла, как твоя леди Изабелла!

Мужчина усмехнулся.

“Какие всё-таки простые у них заботы.”

Птица на его руке встрепенулась, радостно защебетала, и не теряя времени выпорхнула в окно, устремляясь навстречу ветру.

– Лети.

Белое пятнышко взмыло высоко вверх, поднимаясь к облакам и скрываясь в их мягких объятиях. Мужчина совсем не переживал. Он знал – послание донесут, они всегда доносят. Тряхнул рукой, сбрасывая со своего рукава остатки инея, и вернулся к своим делам. Теперь ему оставалось лишь ждать.

Несмотря на свою небольшую величину, маленькая птичка обладала поразительной силой и выносливостью, способной преодолеть длинные расстояния. И сейчас, усиленно работая мощными крыльями, она устремилась туда, куда желала давно.

Домой.

На север.