Санг Лаякта: в объятьях проклятого

Глава 1. Добро пожаловать на Бали

Рассвет ворвался в спальню не светом, а звуком. Шторы блэкаут плотно закрывали панорамное окно, не позволяя свету вторгнуться в мое жилище раньше времени. Но от звонкого щебетания прогуливающихся мимо моего бунгало балиек и пронзительного чириканья тропических пернатых спастись не удалось. Впрочем, я все равно проснулась до будильника – слишком рано для отпуска, но идеально для того ритма, что въелся в плоть за годы фриланса. Да, я была из тех редких удаленщиков, кто любит работать по утрам, а не ночами.

«Ночь существует для сна, отдыха и мечтаний», – так говорила моя бабушка.

Нет, она не умерла. Жива и здравствует. Просто перестала упоминать об этом. Однажды бабуля решила резко изменить свою жизнь. Собрала вещи и укатила из родного Роттердама в Японию к молодому любовнику. Они познакомились на Октоберфесте в Мюнхене, и вот результат. Я даже думала переехать к ней на время. Хотела поступить на информационную безопасность. Говорят, в Токийском университете один из лучших факультетов.

Так вот, начав отношения с молодым японцем, бабуля перестала спать ночами, но ее заветы еще в детстве въелись в мою голову.

Время здесь, на Бали, текло по иным законам – медово-тягучее и влажное, но мой внутренний хронометр все еще тикал в такт привычке и немецким дедлайнам, которые выставляли мои мюнхенские заказчики.

Пять утра. Самое время для тишины и кода.

Тишина, однако, была относительной. Дом, моя временная бамбуковая крепость, дышал. За тонкими стенами шелестела листва – не шепотом, а насыщенным, густым шорохом огромных тропических листьев, трущихся друг о друга. Цикады выписывали свою бесконечную, трещащую симфонию, а где-то вдалеке, из гущи зелени, доносился тот самый, уже знакомый, дразняще-скрипучий крик: «Ток-кей! Ток-кей!»

Геккон. Ночной страж.

Я улыбнулась в полумрак. Удивительно, как быстро эти звуки стали фоном моего существования, как зелень за каждым окном, пробивающаяся сквозь щели, как сам воздух – теплый, влажный, сладковато-пряный от цветов и гниющей листвы – перестал быть экзотикой, а стал просто… воздухом. Моим воздухом. На эту неделю.

Позавчера я отправила финальные правки берлинскому клиенту. Вчера весь день провела в битве с коварными багами в приложении для медитации. Ирония не ускользнула от меня: пока я латала цифровую гавань для чужого спокойствия, мое собственное трещало по швам от напряжения. Экран ноутбука, синева бассейна на вилле, снова экран… Замкнутый круг, окрашенный в тропические тона, но все тот же круг.

В Индонезии я провела уже около трех недель. На Бали прилетела семь дней назад, не без грусти покинув гостеприимную Паттайю. Пока что я решила немного попутешествовать, повидать мир, прежде чем поступать в университет, строить карьеру и создавать семью. Мне всего двадцать один год. Вся жизнь впереди.

Однако деньги тоже нужны, поэтому фриланс – мое все. К счастью, еще со средней школы я начала увлекаться разработкой, которая теперь спасала меня от безденежья.

Я сидела на кровати, погруженная в размышления. Взгляд мазнул по ноутбуку. Нет, не сегодня. Затем я перевела глаза на аккуратно сложенный алый сарафан, который я купила несколько лет назад, но еще ни разу не надела. Слишком короткий для города, но для тропического острова – самое то.

Прозвучал громкий «пилиньк» – кто-то уже написывал мне в мессенджеры.

Резко, почти с вызовом, я откинула легкую простыню и подскочила на ноги.

Хватит!

Отпуск.

Это слово прозвучало в голове как заклинание. Пора увидеть что-то большее, чем пиксели и отражение неба в хлорированной воде. Пора вырваться из цифровой паутины в настоящие джунгли.

Через два часа я, словно алый тропический цветок, припарковала арендованный байк на обочине и отправилась на завтрак.

Кафешка у дороги. Та самая, с пестрыми мозаичными столиками, которые, кажется, собраны из осколков ракушек и старой керамики, и с гроздьями молодых кокосов, тугих и зеленых, свисающих прямо над головой. Я выбрала столик в тени, под огромным листом чуждого мне – европейской девушке – дерева.

Девочка-официантка, лет восемнадцати, с изящной татуировкой змеи, извивающейся от плеча к локтю, принесла мой заказ: чашку густого, почти черного балийского кофе, пахнущего землей и дымом, фруктовую нарезку и смузи-бол – взрывное месиво из спелого манго, кокосового молока и чиа. Ее движения были плавными, как у самой змеи на ее коже.

Я пригубила кофе, ощущая его горьковатую силу, и вдруг поймала себя на мысли: я – кадр из того самого вдохновляющего тревел-ролика. Легкое коротенькое платье, практичный рюкзак с ноутбуком внутри – все же наготове, мало ли. Волосы, собранные в небрежную косу, из которой уже выбивались темно-русые и слегка порыжевшие от солнца пряди. Свобода. Приключение. Как будто вся жизнь только начинается здесь и сейчас, за этим мозаичным столиком под банановой пальмой.

«Покажи мне магию, Бали», – подумала я, глядя на карту, открытую в офлайн-приложении на смартфоне.

Среди зеленого массива красовался значок – маленький, едва заметный крестик в глубине острова, далеко от натоптанных туристических троп. Развалины древнего храма. Водопад, спрятанный в сердце джунглей. Ни в одном путеводителе, ни в одном топе «must-see» о нем не было ни слова. Только в блоге той девушки с бесстрашными глазами и ветром в волосах, на которую я наткнулась совершенно случайно еще в Паттайе. Она писала: «Самое магическое место на Бали. Там время замирает». Магическое.

Это слово запало мне в душу, как заноза. Оно жгло изнутри. Магия против кода. Настоящее против виртуального.

Значит, мне туда.

Это было не решение, а зов. Запретный фрукт, висящий на самой дальней ветке древа познания этого острова.

Байк урчал подо мной послушным железным конем. Первые километры – знакомый асфальт, запах выхлопов и пыли. Потом асфальт сменился ухабистой гравийкой, заставлявшей вилку амортизаторов стонать. А затем и гравий исчез, растворившись в пыльной, узкой тропе, вьющейся меж рисовых террас.

Я проезжала мимо них, этих изумрудных ступеней, уходящих в небо, залитых водой, в которой отражались белые облака и черные спины уток. Мимо зарослей бананов с огромными гроздьями плодов, обернутых в синие полиэтиленовые мешки, словно в странные коконы. Местные дети, босоногие и счастливые, махали мне руками, их смех звенел в воздухе чистым серебром. Я махала в ответ, чувствуя себя первооткрывательницей, пока… пока навигатор на моем телефоне не замер. Синий курсор уперся в пустоту, а потом экран погас совсем.

Потерян сигнал GPS.

Холодок пробежал по спине. Я остановилась посреди дороги-тропы. Солнце стояло уже высоко, воздух звенел от жары и цикад.

Без помощи не разберусь.

Джунгли смыкались впереди, зеленые, непроницаемые, дышащие влажным зноем. Сперва я подумала вернуться. Но трусливая мысль живо улетучилась, а на ее место явилось решение отыскать ближайший населенный пункт. Байк зарычал под моим напором, ветер ударил в лицо, когда я сорвалась с места в поисках цивилизации.

Деревня возникла неожиданно, как мираж. Горстка хижин под соломенными крышами, затерянных среди буйной растительности. Она казалась вырезанной не то из прошлого века, не то из какого-то вневременного сна. Местные сидели у порогов на корточках, неспешно наблюдая за миром. Мужчины, с зубами, красными от бетеля, что-то жевали, их лица были непроницаемы. Женщины, в ярких саронгах, с сосредоточенным видом раскладывали перед домами маленькие квадратные корзиночки из пальмовых листьев – подношения богам и духам, наполненные рисовыми зернышками, цветами франжипани и крошечными печеньями. Запах благовоний висел в воздухе сладковатой дымкой.

Я заглушила байк и подкатила к группе старушек, сидевших под тенистым навесом. Их темные, сморщенные лица были похожи на доброжелательные маски из старого дерева.

– Храм? —спросила я на родном голландском, показывая на карту, где был мой крестик. Потом, спохватившись, перешла на английский: – Водопад? Это место… – Я ткнула пальцем в предполагаемое место в джунглях. – Я хочу попасть сюда. Можете помочь?

Они переглянулись. Глаза их, темные и блестящие, как у птиц, встретились в безмолвном диалоге.

Одна, самая старшая, с седыми волосами, собранными в тугой узел, медленно подняла руку. Ее палец, узловатый, как корень, указал не на карту, а на узкую, почти незаметную тропинку, уходящую в самую гущу зелени за деревней. Я присмотрелась, затем повернулась к старушке и чуть нахмурилась, уточняя, туда ли мне идти. Женщина что-то сказала на балийском – быстрый поток звуков, где я уловила только "Pura" (храм). Но ее улыбка… Она была широкой, беззубой и невероятно доброй. Она освещала все ее лицо, превращая морщины в лучи солнца. Это была не просто улыбка, это было разрешение. Благословение на вход в нечто важное, тайное.

– Terima kasih! Спасибо! – я заулыбалась в ответ, облегчение и предвкушение смешались во мне.

Уже собиралась заводить байк, как движение в тени хижины привлекло мое внимание. К нам вышел старик. Он двигался бесшумно, как тень. Босой, в простых штанах и поношенной рубахе. Его кожа была похожа на темный, иссушенный солнцем пергамент, испещренный глубокими морщинами. Но больше всего меня поразили глаза. Молочные. Совершенно непрозрачные, затянутые белесой пленкой. Слепые? Но он смотрел прямо на меня. Или сквозь меня? Он поднял руку, и его палец – такой же узловатый, как у старухи, но дрожащий – нацелился на меня, как стрела. Предупреждающий жест.

– Jangan, nona… – его голос был сухим шелестом опавших листьев. – Sang Layakta.

Мороз пробежал по коже под тонкой тканью платья.

– Санг… что? – переспросила я, наклоняясь, стараясь расслышать. – Sang Layakta? Что это?

Он не ответил сразу. Его молочные глаза, казалось, впивались в меня, сканируя что-то за гранью видимого. Время замедлилось. Смех старушек исчез, растворившись в напряженной тишине. Даже цикады будто притихли на мгновение. Воздух стал гуще, тяжелее.

– Sang Layakta, – повторил он, и его голос упал до шепота, едва слышного над шумом листвы. – Lelaki jaring. Jaring hidup. Смерть… – произнес он на английском с акцентом, затем сделал паузу, будто подбирая слово, – …мягкая. Страх… сеть…

Я сглотнула комок, внезапно образовавшийся в горле.

Сеть? Смерть мягкая?

Бессмыслица. Суеверие старого слепого человека. Но почему тогда по спине бегут мурашки? Почему пальцы похолодели?

– Простите… я не понимаю… – пролепетала я, растерявшись окончательно.

Но старик уже отвернулся. Беззвучно, как призрак, он растворился в глубокой тени под навесом хижины, будто его и не было вовсе. Как будто сама тень породила его и поглотила обратно. Старушки засмеялись снова, но теперь их смех показался мне нервным, натянутым. Одна из них энергично замахала мне рукой, якобы говоря: «Езжай, езжай уже, девушка! Не обращай внимания!».

Ладони вспотели, но я запрыгнула на байк и, сжав руль посильнее, прибавила скорости, устремляясь в гущу тропического леса.

Совсем недолго я ехала достаточно свободно, не переживая, что могу зацепиться за разросшие кусты или ветви деревьев. Вскоре тропа сузилась до предела. Теперь она была скорее звериной тропкой, змеившейся меж гигантских стволов, оплетенных лианами толще моей руки.

Джунгли сомкнулись над головой живым, дышащим сводом. Воздух стал не просто влажным, а густым, как бульон, насыщенным запахами сырой земли, гниющей древесины, цветущих орхидей и чего-то незнакомого, терпкого. Ветки, покрытые скользким мхом, цеплялись за подол сарафана, царапали открытые руки. Над головой, в зеленом полумраке, что-то постоянно шуршало, прыгало, скрежетало.

Птицы? Обезьяны? Или просто листья?

Я ехала почти наугад, ориентируясь лишь на общее направление, указанное старухой. Адреналин щекотал нервы, смешиваясь с каплями пота на висках. Что это было? Страх? Или азарт? То самое щемящее предвкушение перед прыжком в неизвестность? Я сама не понимала. Знала только, что повернуть назад было уже невозможно. Магия места силы звала меня.

Или это было что-то другое?

Когда тропа окончательно исчезла, уступив место сплошной стене корней и папоротников, я заглушила байк у поваленного гиганта – дерева, покрытого бархатистым мхом и яркими пятнами грибов. Тишина навалилась внезапно, гнетущая и полная. Только капли воды падали с высоты, звонко ударяясь о листья. Я повесила рюкзак на руль, взяла небольшую сумочку, куда сложила телефон, деньги и документы, и пошла пешком, продираясь сквозь заросли, слыша, как с каждым шагом мое дыхание становится громче цикад.

Сколько я блуждала среди зарослей, не помню. Хорошо, что мне хватило ума идти исключительно прямо, ведь заблудиться в джунглях не входило в мои планы. В один момент я все-таки засомневалась в своем здравомыслии.

Стоит ли это водопад таких усилий и рисков? А вдруг на меня нападет хищник? Еще этот старик… он хотел предупредить меня. Мягкая смерть? Кто может принести мягкую смерть? Ведь обычно звери разрывают на части, а ядовитые насекомые и хладнокровные своим ядом приносят мучительную гибель.

Мягкая… или может, это не значило «безболезненная». Вдруг здесь водится какая-нибудь лягушка, яд которой размягчит мои кости и органы?

Чушь. Не слышала о такой.

В тревожных размышлениях я дважды чуть не наступила сперва на ящерицу, потом на змеиный хвост. И вдруг – каменная арка. Она возникла передо мной так внезапно, будто выросла из земли. Древняя, темная, почти черная от времени и влаги, она была обвита лианами и окутана мхом, как погребальным саваном. Это были ворота. Заброшенные, полуразрушенные, но все еще несущие отголоски величия. Храм сам вышел мне навстречу, словно тоже искал меня среди джунглей.

Проходя под аркой, я загадала желание. Когда была маленькой, часто так делала, и они исполнялись! Правда о каждом я рассказывала папе, который лишь пожимал плечами, мол, вряд ли сработает. Но на следующий день чудесным образом около моей кровати появлялся плюшевый дракон или позже на письменном столе я находила набор детской косметики.

Чуть пригнувшись, чтобы не зацепить блестящую на солнце паутину, я шепотом произнесла:

– Я хочу найти любовь… нет, не так. Я хочу, чтобы любовь нашла меня.

Банально? Возможно, но я мечтала о любви. Настоящей, сильной и искренней. Той, о которой снимают фильмы и пишут книги. И не о той, где парень говорит: «Эй, Эми, я просто трахнул ее по пьяни, ничего серьезного. Я люблю только тебя, правда».

Миновав арку, я пролезла между двух разросшихся монстер, снова уклонилась от густой паутины и наконец увидела его. Сквозь прореху в зеленой стене мелькнул блеск. Серебристо-белый, живой, падающий с высоты.

Водопад.

Сердце учащенно забилось. У меня получилось достигнуть цели. То самое место силы было совсем рядом, ждало меня и звало мерным шумом бурлящей воды. Я сделала шаг вперед, отодвигая огромный, похожий на опахало лист…

Еще шаг…

Я ступила осторожно, вглядываясь в мерцающую полосу воды…

Последний рывок, чтобы выбраться из густых зарослей. Листья в сторону.

Шаг…

И внезапно земля ушла из-под ног.

Не крик – тихий выдох удивления сорвался с моих губ. Сперва я даже не поняла, что произошло. Это было не падение, а провал. В бездну. В ничто. Камни, острые и скользкие, мелькнули перед глазами. Корни, как костлявые пальцы, цепляли мою одежду. Сыпалась земля, мелкие камешки били по лицу. И темнота. Она накатывала волнами, с каждой секундой все гуще, плотнее, липче. Я летела вниз, кувыркаясь, теряя ориентацию.

И вдруг – рывок.

Резкая, жгучая боль в плече. Что-то зацепилось за ремень сумки. Я повисла, болтаясь в пустоте. Не веря в произошедшее, я подняла голову. Сумка обмоталась вокруг выступающего корня, ремешок больно впился в мою кожу, защемив ее в области подмышки.

Неужели я не упаду и не сломаю позвоночник?

Мне нужно было что-то делать, как-то выбираться. Раскачиваться, как показывают в фильмах, я не могла. Место, где ремешок от сумки впился в кожу, жгло ужасно, даже простреливало.

Может, я сломала руку? Нет, вроде бы нет. В детстве я ломала руки не единожды. Боль была иной.

Я попыталась дотянуться свободной рукой до еще одного корня. Чуть-чуть качнулась, застонав от внезапного жжения, и промахнулась. Не смогла зацепиться.

– Черт!

Мой хриплый голос отозвался где-то снизу. Похоже там высоко, и, если я упаду-таки, то разобьюсь. Нужно быть аккуратнее.

Я вновь потянулась к корню. Качнулась чуть сильнее, стиснув зубы от боли, сжала их до скрипа, но все-таки сумела зацепиться.

Да!

Оставалось подтянуть себя, чтобы не висеть над пропастью, а дальше разберусь.

«Решай проблемы по мере поступления» – говорил папа, и сам тут же брался за десять дел одновременно.

Я попыталась согнуть руку, чтобы подтянуть себя к выступу, куда можно кое-как встать.

Тяжело.

Подтягиваться я умела, но всего пару раз и двумя руками. Не одной.

Новая попытка.

Слезы брызнули из глаз от режущей боли в правой подмышке. Я резко выдохнула и вдруг сорвалась.

Что случилось? Не знаю. Мой ли судорожный вдох обрек меня на падение, или ремешок сумки рвался все это время постепенно, а теперь наконец последняя нить лопнула под моим весом… Это не имело никакого значения, ведь я даже не успела закричать, как внезапно угодила во что-то мягкое. Липкое.

Паутина?

Мысль промелькнула абсурдно. Нет. Сеть. Целая сеть. Плотная, эластичная, невидимая в темноте, но ощутимая – как шелк, но не рвущийся, а упругий, как резина. Она опутала меня, сдавила грудь, впилась в кожу сквозь ткань сарафана. Я захлебнулась, пытаясь вдохнуть, но воздух не шел. Липкие нити облепили лицо, рот. Паника, острая и слепая, ударила в виски.

Выбраться!

Я задергалась, как муха, угодившая в паучью ловушку. В детстве мне нравилось подкидывать насекомых в паутину. Смотреть, как те дрыгаются, пока ни приползет хозяин сети и ни замотает добычу в кокон. Сейчас я была этим насекомым. Дергалась, хрипло вопила, дышала рвано и судорожно. Я была уверена, что погибну, что вот-вот умру, и пыталась спастись, наверное, только из-за слепого инстинкта самосохранения. Однако силы медленно покидали меня.

В последнем отчаянном рывке я опустила взгляд вниз, в черноту под ногами. И увидела. Оно было там. Четко различимое на фоне чуть менее черной мглы. Нечто огромное, блестящее, как мокрая смола. Или панцирь жука. Или…

Оно шевельнулось.

Медленно, плавно, с едва слышным скрежетом хитина о хитин. В мозгу, перегруженном адреналином и нехваткой кислорода, пронеслась обрывком фраза старика: "Смерть мягкая… Страх… Сеть…"

Он предупреждал. Давал мне шанс. Но женщины… они с радостью посылали меня сюда, будто знали… будто отправляли жертву чудовищу, чтобы задобрить…

Гулкое стрекотание раздалось где-то внизу. Шевеление и шорох. Приближающийся. Неотвратимый.

Я сипло втянула воздух через нос, и мое сознание, не выдержав ужаса, погасло, как перегоревшая лампочка. Последним ощущением была эта липкая, живая сеть, втягивающая меня в блестящую, холодную черноту.

Глава 2. Паутина

Сколько я была в отключке – не знаю. Очнулась, будто выбралась со дна болота: медленно, вязко, с жгучей тошнотой в горле.

Меня качало. Неестественно, судорожно. Тело словно кто-то дергал, перекручивал, затягивал в кокон. Что-то касалось кожи – липкое, холодное, чужое. Оно прилипало, ползло, будто мокрые нити, вымоченные в клее. Я попыталась пошевелиться, но мышцы были ватными.

Резкая боль пронзила голову, как игла, всаженная в висок, и я разлепила веки.

Сперва я видела только белесые нити. Их было много, они расползались перед глазами, мерцая в полумраке. Миг – и в этом молочном мареве шевельнулось что-то черное.

Лапа.

Массивная, покрытая густыми короткими волосками, с суставами, изогнутыми под чуждым углом.

Огромный паук.

Я взвизгнула. Неосознанно, истерично. Вскрик перешел в крик, крик – в визг, визг – в отчаянное брыкание. Я задергалась изо всех сил, пытаясь вырваться. Паутина скрипела и натягивалась, но не рвалась. Монстр только ожесточенно засуетился, перебирая лапами с пугающей скоростью. Их шорох донесся до моего слуха как звук щетки по бетону.

– Помогите! Пожалуйста! Помогите! – заорала я на английском, выдыхая горячий воздух сквозь слезы и панику.

Мой голос утонул в сплетении свисающих корней, лиан и плотной зелени. Над головой клубился тусклый свет, но внезапно меня дернуло сильно вниз, будто паутина оборвалась, и я угодила еще глубже под землю. Еще дальше от света и мира, где кто-то мог услышать мои мольбы.

Я провалилась в бездну, и пещера раскрылась, охватив все вокруг. Она дышала. Ее нутро пульсировало сетью толстых липких волокон, впитавших в себя дыхание сырости и тлена. Все пространство было оплетено белой, мерзкой паутиной, где-то очень толстой и плотной, а местами – мягкой, но густой, как сахарная вата. Корни монстеры вились по стенам, лианы, свисающие с потолка, покачивались, словно сонные змеи. Каменные плиты были изъедены временем, покрыты грибками, похожими на глаза.

Я хотела закричать снова, но вместо этого меня накрыла волна немоты. От страха тошнота исчезла. Ощущения исчезли. Остался только ужас.

И паук. Он скользнул перед глазами, его мохнатое брюхо прочертило небо. Мир сгустился, и я снова потеряла сознание.

Очнулась от влажного шороха. Меня снова обматывали. Каждое движение лап вызывало дрожь. Паутина натягивалась и лопалась с хрустом, запах слизи смешивался с металлическим привкусом страха во рту. Я задыхалась. Над лицом зависло нечто, и в следующую секунду липкая жидкость брызнула на щеку. Она тянулась каплями, стекала в рот.

Слюна.

Он собирается меня съесть.

Я задохнулась, закашлялась, в панике захрипела:

– Кто-нибудь… пожалуйста… помогите…

Слова срывались с языка, шептались на родном голландском. Я уже не надеялась на спасение, просто повторяла молитву, обращенную в пустоту. Ни английского, ни французского – ничего не осталось. Лишь родной язык и леденящий страх.

Паук вдруг остановился. Пространство будто застыло.

– Пожалуйста… – прошептала я одними губами, не чувствуя их. Тело трясло. Кожа казалась натянутой, как пленка, конечности холодило, будто меня погрузили в ванну со спиртом и льдом.

– Пожалуйста… кто-нибудь… я хочу жить…

Слезы застилали глаза, мутной пеленой скрывая мир вокруг. И все же сквозь эту завесу я увидела… глаза. Два круглых, черных, без зрачков, блестящих от света. Дальше по бокам еще по два. И еще… Они смотрели на меня в упор. Без эмоций.

Я снова задергалась, скорее от судорог, чем осознанного желания спастись. Это движение, кажется, отпугнуло его. Он отступил, растворился в тени, мелькнув в одиноком луче солнечного света, пробившегося сквозь дыру в потолке пещеры.

Щелчок.

Что-то в пространстве изменилось. Паутина больше не стягивала. Я напряглась – и смогла чуть пошевелить пальцами. Затем кистью. Затем, с трудом, поднять голову.

Из полумрака медленно выступила фигура.

Он был человеком. Почти. Высокий, жилистый, с выступающими ключицами и сильными руками. Его кожа была землисто-бледной, как у статуи. Волосы свисали в спутанных прядях до плеч – пепельные, будто покрытые пылью и прахом. Черты лица были угловатыми, словно высеченные из дерева. И черные глаза. Абсолютно. Без света. Без жизни.

Он смотрел на меня, как охотник на связанную добычу. Не с интересом. Не с жалостью. Просто смотрел.

На нем был капитанский камзол. Старый, истертый, в пятнах и дырах. Металлические пуговицы были ржавыми, ткань местами разошлась. От него пахло сыростью, железом и смертью.

Дыхание перехватило, а ужас захлестнул новой волной, когда я заметила: из его спины торчали лапы. Огромные, паучьи, блестящие, покрытые волосками. Они медленно шевелились. Это был он. Он был пауком.

Я всхлипнула, грудная клетка сжалась, словно внутри натянулась проволока. – Пожалуйста… отпусти меня… – сорвалось с губ в отчаянном шепоте.

Он моргнул. Медленно, будто раньше никогда не моргал.

– Ты говоришь… на моем языке, – произнес он на голландском с каким-то странным акцентом. Голос его был шероховатым, трескучим, как сухая кора под ногами.

Я кивнула, не в силах произнести ни слова. Губы дрожали, челюсть свело.

Он резко наклонился, его лицо оказалось пугающе близко. Я почувствовала, как воздух сгустился между нами, стал вязким, как смола.

– Не. Кричи.

Я не поняла – это угроза, правило или приговор? Но я отрывисто кивнула, боясь разозлить его вопросами. Он чуть склонил голову набок, рассматривая меня, а потом резко отстранился и рванул паутину одной из жутких лап. Кокон разорвался, и я грохнулась на землю. Запах сырого мха впился в ноздри, влажная грязь противно чавкнула под ладонями.

Я не успела отдышаться. Его лапа, быстрая, как кнут, обвила мою ногу и потянула. Я сдавленно закричала. Попыталась уползти, вцепиться в корни, но все тщетно. Одна за другой, его лапы хватали меня – за руки, за бедра, за шею.

Он оттащил меня к ледяной, влажной стене и швырнул с размаху. Удар пришелся на затылок и спину. В глазах потемнело, в ушах раздался пронзительный звон, будто в голове заиграли колокола.

Я не успела прийти в себя, как вновь ощутила на коже липкие и холодные нити, от которых по всему телу побежали мелкие мурашки. Они были как канаты, жестко стягивались вокруг запястий и лодыжек, причиняя мне пронизывающую, резкую боль. Он оплетал меня. Опять.

Я снова была связана. Не как муха. Как пленница.

Зрение наконец прояснилось. Все вокруг было заполнено паутиной – вязкой, бесконечной, словно сама пещера была соткана из этого кошмара. Меня едва не вывернуло от отвращения. Существо обвело меня взглядом с ног до головы, будто оценивая проделанную работу, кивнуло себе и бесшумно исчезло во мраке.

Он не обернулся. Просто пошел прочь, растворяясь в зарослях лиан и мха.

Я осталась лежать. Дрожащая, окутанная липкой мерзостью, в одиночестве. Пространство вокруг словно затаилось, но запах его – влажный, кислый, гнилой – все еще оставался. Он не убил меня.

Но я поняла: это не спасение. Это – начало.

Глава 3. Добро пожаловать в Ад

Я осталась одна.

Паутина шевелилась на коже. Воздух был слишком плотным, влажным, пропитанным затхлостью и чужим запахом. Я тяжело дышала – коротко, рвано, пытаясь унять дрожь, гуляющую от шеи до пяток. Сердце билось громко, в ушах гудело, как в пустом колоколе.

Приподняв голову насколько позволяли тугие путы, я всмотрелась в темноту, куда скрылся он. Но взгляда хватало лишь на несколько шагов, дальше все тонуло в вязком мраке. Лианы сплетали пространство в подобие стен, а густые тени сливались в одно черное нутро. Лишь редкие полоски тусклого света пробивались сквозь трещины потолка, дрожа на паутине умирающими искрами.

Тело ныло повсюду: плечи, спина, запястья, бедра. Сильнее всего щиколотки – именно туда врезались нити туже всего. Они натягивались, как струны, вгрызаясь в плоть. Кожа уже была прорезана. Крови не было, но жгло, словно ожогами.

Я попробовала пошевелиться. Осторожно. Сначала локтем – толчок слабый, бессильный. Потом плечом. Дернулась запястьем, пытаясь натянуть нити. Но они не поддавались, лишь глубже впивались, острые, как леска, оставляя новые порезы. Каждое движение отзывалось хрустом паутины и болью – мелкой, назойливой, проникающей глубоко, будто нити срастались со мной, просачиваясь внутрь тела.

Я стиснула зубы.

Нет, я не готова сдаться сейчас.

Повернула корпус, едва-едва, и тугая петля тут же впилась в грудную клетку. Зацепилась коленом за земляной бугорок, попыталась опереться, выгнуть спину, увести тело вбок. Но ловушка дернулась в ответ. Она словно жила, чувствовала сопротивление и отвечала на него. Я уловила еле слышное покалывание – легкие вибрации, бегущие по нитям. И поняла: петли затягиваются. Чем больше я билась, тем крепче становилась хватка.

Усталость накатывала волнами, норовя уморить меня, но я упрямо пыталась освободиться снова и снова. Силы таяли, но желание вырваться горело ярче.

В горле першило. На глаза наворачивались слезы – не от боли, а от ярости и беспомощности. От ощущения себя не человеком, а жалкой, дрожащей жертвой, мухой, которая пойдет на корм пауку.

Сдавленное рычание вырвалось из горла – злость, смешанная с отчаянием. Гортань сжалась в тугой узел, глаза залило влагой.

– Санг Лаякта! – выкрикнула я, искажая балийскую фразу на голландский манер. Голос сорвался в хрип.

Услышал ли он?

Ответ пришел мгновенно. Он материализовался будто из сгустившегося мрака. Уже почти не человек. Лицо еще человеческое, но искаженное до неузнаваемости: заострившееся, перекошенное немой яростью.

Боль появилась моментально. Кожа вспыхнула адским жаром. Я вскрикнула, инстинктивно рванулась назад, но паутина, живая и цепкая, дернула обратно. Он навалился стремительно, тяжело и беззвучно. Лапы взметнулись. Прежде чем мозг осознал угрозу, одна из них хлестнула меня по лицу.

Он навис надо мной. Дышал тяжело, шумно, упершись в меня вытянувшимися, хищными зрачками-щелками. Его лицо дергалось.

– Не смей произносить это, – прошипел он, и каждый слог был как удар. – Никогда.

Я сжалась в комок, ощущая теплую струйку, ползущую по щеке. Затем он развернулся, яростно, как ураган, и исчез в темноте. Его тень метнулась вдоль стены, лапы глухо царапнули камень. Звуки удалялись, растворяясь в темноте… И в один момент наступила тишина. Гнетущая, звенящая пустотой.

Тогда я заплакала, но беззвучно. И слезы, которые потоками стекали по моим щекам, окропляли рану, вызывая новые и новые волны жгучей боли.

Время тянулось. Мой разум мутился от боли и страха, но в один из моментов просветления я заметила тонкую струйку воды. Она сочилась по гладкой коре лианы, спускаясь откуда-то из невидимой вышины пещеры, мерцая в редких лучах тусклого света. Каждая капля казалась драгоценностью.

Я собрала остатки сил, содрогнувшись от того, как тугие нити впиваются глубже при движении, и подползла к этой лиане. Движения были медленными, мучительными, как у раздавленного насекомого.

Прижалась пересохшими, потрескавшимися губами прямо к влажной коре, ловя стекающие капли. Пить было больно – каждый крошечный глоток, словно осколок стекла, царапал пересохшее горло, вызывая спазм. Но жажда оказалась сильнее. Я не отрывалась, всей тяжестью тела прижимаясь к прохладному камню, пока язык не перестал липнуть к небу.

Отдышавшись и ощутив хоть кроху облегчения, я осторожно подставила разбитую щеку под струйку. Холодная вода коснулась раны, вызвав острое жжение, за которым последовало ледяное онемение. Я видела, как розоватые разводы смываются в темную землю.

Прошло еще больше времени. Тело, помимо боли и усталости, начало подавать новые, неотступные и унизительные сигналы.

Сперва это был просто дискомфорт, тупая тяжесть внизу живота. Потом – нарастающее, нестерпимое давление, будто внутри раздувался горячий шар. Оно вытесняло все мысли, заполняя собой сознание.

Я беспомощно ерзала, пытаясь найти положение, которое принесет хоть каплю облегчения, но паутина лишь глубже впивалась в кожу, сковывая каждое движение. Глаза неотрывно смотрели в ту сторону пещеры, где он скрывался. В темноту, ставшую символом моей тюрьмы и единственной надежды на пощаду.

– Пожалуйста… – выдохнула я, и голос сорвался на шепот, полный стыда и мольбы. – Мне нужно… выпусти меня… Хоть на миг…

Тишина была единственным ответом.

– Я не могу… так… – прошептала я снова, уже почти не надеясь. – Не могу…

Я ждала. Минуты сливались в часы. Напряжение в животе достигло предела, стало невыносимым, мучительным. Я стискивала зубы, впивалась ногтями в ладони, пытаясь перетерпеть, сдержать то, что требовало выхода. Но тело – это предательское, слабое тело – отказалось подчиняться.

Спазм сжал живот, и все произошло. Теплое, неконтролируемое, постыдное излияние под меня. Запах, острый и чужой в этой сырой темноте, ударил в нос.

Я мгновенно зажмурилась, сжалась в комок, желая одного – исчезнуть, провалиться сквозь землю, стереться в ничто. Жгучий стыд, острее любой физической боли, охватил меня. Казалось, в этот миг я окончательно перестала быть человеком, превратившись в дрожащий, испачканный комок страдания.

Позже, когда волна стыда немного отхлынула, оставив лишь ледяное оцепенение, взгляд упал на землю у корней лианы. Там, среди мха и гнили, лежал тонкий, тускло-белый корешок. Я с трудом наклонилась, чувствуя, как паутина режет запястья, дотянулась дрожащими пальцами, вырвала его из земли.

Не думая, почти не чувствуя вкуса, сунула в рот, разжевала деревянистую, горькую, пахнущую землей массу и проглотила. Отчаяние притупило брезгливость. Я была слишком голодна и надеялась, что мне станет хоть немного легче.

Надежда оказалась ядом.

Через несколько минут мир перевернулся. Сначала накатил жар, будто изнутри подожгли солому. Потом контролировать тело стало невозможно. Его начало трясти мелкой, неудержимой дрожью.

Пространство закачалось, заплыло мутными пятнами. Стены задвигались, как живые, свет в трещинах начал пульсировать, то разгораясь, то исчезая. Дышать стало тяжело, воздух словно сгустился, язык снова прилип к сухому небу. Сознание начало уплывать.

Я захлебнулась шепотом, пытаясь ухватиться за что-то реальное, но мой разум выдавал лишь осколки воспоминаний из прежней, счастливой жизни:

– Мне двадцать один… я хотела… поехать в Японию… учиться… я хотела… выйти замуж… но не за него… никогда… не от него… я – Эми Брауэр… Эми…

Спустя еще время мысли превратились в рваные, бессвязные обрывки. Я перестала чувствовать свое тело – только бешеный, гулкий пульс в висках, отдававшийся в каждой клетке. А потом жар сменился холодом. Сначала прохладной волной по коже. Затем – пронизывающим до костей, ледяным ознобом, от которого не было спасения.

И тут начался дождь. Сперва редкие капли, звенящие по камням где-то высоко. Но следом дождь перерос в ливень. Вода хлынула через щели в потолке, стекала струйками по стенам, сливаясь у основания пещеры в мутные лужицы.

Почва быстро превратилась в липкую, холодную грязь. Вода, как живой, голодный зверь, медленно, но неотвратимо подползала к моим ногам, к бедрам. Я дергалась в конвульсиях от холода, зубы выбивали дробь. Паутина, промокшая, стала ледяной, как металлическая сетка. Руки онемели, пальцы давно перестали меня слушаться.

В этом ледяном аду, на грани бреда и сознания, я начала молиться. На родном голландском, ведь другие языки, которые я так усердно изучала, растворились среди охватившей мою голову агонии. Слова вырывались рвано и сбивчиво, как у ребенка:

– Отче наш, сущий на небесах… да приидет Царствие Твое…

Я не помнила всего текста, бормотала обрывки, что приходили в голову, смешивая молитвы с детскими стишками и бессвязными мольбами. Голос был хриплым, прерывистым, но я говорила. Как умела. Как последнюю нить, связывающую меня с жизнью и надеждой.

Я была абсолютно уверена – это конец. Ледяная вода поднималась, холод сковывал, яд горел внутри, а паутина впивалась все глубже…

Он пришел во сне. Или наяву – я не знала. Сознание было мутным, все плыло в лихорадочном тумане.

Внезапно я ощутила резкие толчки. Паутина рвалась вокруг меня, слышался сухой треск, нити лопались одна за другой. Это было грубо, без малейшей осторожности.

Что-то большое и сильное схватило меня за талию. Я не разобрала, были ли это паучьи лапы или просто мощные руки. Меня вдруг резко оторвали от холодной, размокшей земли, на которой я лежала.

Он поднял меня с пугающей легкостью, будто я не имела веса, и потащил прочь. Мир качался и прыгал перед глазами: мелькали темные стены, своды пещеры. Обрывки паутины, липкие и холодные, все еще цеплялись за мои ноги и руки, волочась по земле. Я слышала его тяжелое, шипящее дыхание и глухой шорох, шарканье его лап по каменному полу.

Потом резкий толчок.

Он просто бросил меня вперед. Я упала и ударилась правым боком и ребрами обо что-то очень твердое – камень или выступ. Воздух с хрипом вырвался из груди. Острая боль пронзила бок, но подо мной оказался жесткий, сухой мох. После ледяной сырости и грязи это ощущение сухости было почти невероятным.

Он исчез мгновенно. Не произнес ни слова, не оглянулся. Только шарканье его шагов быстро затихло в темноте.

Я осталась лежать в углублении. В нос ударили новые запахи: пыль, сырая гниль и спертый, теплый воздух, как в помещении, куда не заглядывали несколько десятков лет. Я попыталась пошевелить рукой, потом ногой – мышцы слабо дрогнули, но подчинялись с огромным трудом. Тело казалось чужим, разбитым, не слушалось команд.

Я не понимала, зачем он это сделал. Не верила в доброту или жалость. Это было странно и пугающе.

Когда я пришла в себя полностью, боль в щеке все еще ныла. Слабость была всепоглощающей, каждая кость болела. Но я вдруг осознала необычную легкость.

Паутины не было.

Ни одной нити на коже… Руки лежали свободно вдоль тела. Я медленно согнула ногу в колене. Ничего не держало, не стягивало.

Я лежала свободно.

Впервые за долгое время.