Мерзлая тишина

И пусть я очень далеко, к тебе вернусь

Чтоб надышаться красотой, оставив грусть.

Всем сердцем снова ощутить, что есть края

Где навсегда теперь живет, любовь моя…

Иванченко Владимир.

Глава 1. Время возвращаться домой.

В то знойное утро по всем телеканалам страны передали, что Тихий маньяк признался в очередном убийстве и отправляется этапом обратно в город Тихий.

Есения не застала эту новость, потому что в Кишиневе не было русских каналов. Но она почувствовала неизвестный обжигающий холод внутри и заметила, как черные тучи перетянули небо тем утром. Сигарета тлела между ее пальцев, а ее ожидала встреча со своим тихим кошмаром лицом к лицу спустя десять лет. Фотокорреспондент Демид передал ей крепкое кофе, и Есения дружелюбно обняла очаровательного коллегу в ответ.

– Гадость какая, – процедила после первого глотка. – Он уже остыл. Ты плёлся сюда по полосе для бабушек?

Демид усмехнулся колкости, доверчиво заглядывая в ее глаза.

– Не хотел разочаровать вас, но увы, очаровать Есению Аксенову невозможно.

– Ого, ты обнаружил в себе дар проницательности? – с улыбкой подмигнула Есения, и Демид засмеялся.

Они прошли в самую большую комнату в их штабе – в кабинет их главного редактора Вадима. Высокий и подтянутый брюнет тридцати пяти лет вещал сотрудникам о планах на следующий месяц. Май подходил к концу, и многие собирались в отпуска, но не Есения. Она внимательно слушала Вадима и отвлеклась лишь на внезапно начавшийся ливень за окном. В кабинете похолодало, но, кажется, это заметила лишь она. Взглянула в окно и почему-то ощутила необъяснимую тоску по знакомому месту. Там также шел дождь, но не раз в неделю, а все три месяца лета. И весна в Кишиневе сегодня как никогда напомнила ей ее далекий дом. Такая же холодная и дождливая, как весна там, где она выросла. В городе Тихом.

– Есения, ты с нами?

Через барабанную перепонку ворвался звук, прерывая звенящую до этого момента тишину. Уверенный голос Вадима отвлек Есению. Неужели она задумалась посреди дебрифинга? Растерянно переглянулась с коллегами за круглым столом, те непрерывно моргали, и ей стало стыдно.

– Извини, – выдавила она.

Он незаметно для остальных улыбнулся ей. Есения натянуто улыбнулась в ответ и сосредоточилась на работе.

– Майя и Идрис, вы отправитесь в Лондон, – не глядя раздавал указания Вадим, уткнувшись в планшет. – Возьмёте интервью у бывших жен джихадистов…

Есения вопросительно переглянулась с Демидом и тут же перебила Вадима:

– Это была наша тема.

Взглядом вцепилась в него. Стойкая, уверенная в себе, она умела и знала, как идти напролом и достигать любую цель самыми разными путями. Будучи выпускницей Московского факультета журналистики и телекоммуникации, она быстро сориентировалась и принялась за работу. Пару лет в подмастерье их главного редактора, и она стала самостоятельным корреспондентом с сильным тылом в виде оператора Демида. Репортаж с Ливанскими беженцами? Легко. Интервью у новоявленного главаря бандитских группировок? С удовольствием. Дело украденных девочек? И это она сделает лучше всех. К двадцати восьми Есения добилась высот, к которым в других издательствах стремились десятилетиями. Лишь благодаря своему непробиваемому упорству. Во имя правды шла на самые отважные и безрассудные поступки. Прославилась она тоже этим. Есению побаивались, уважали и ненавидели. Коллеги завидовали ее способности влезать человеку под корку его мотивов. И в ту минуту, когда материал ее мечты отдавали другим, она не собиралась мириться с этим.

– У меня для тебя есть другая работа, – процедил Вадим.

Никто не решался вмешаться в их перепалку. Коллектив привык, что Есения отстаивала свои интересы до последнего и была чересчур взбалмошной особой.

– А я в курсе? – строптиво спросила. – Это я предложила тебе эту тему. Я нашла их, связалась с ними. Сделала всё, чтобы ты отдал эту тему другим? Несправедливо.

Внезапно для самой себя, Есения ощутила мандраж и задрожала. Она испуганно уставилась на свои пальцы, не понимая, почему ее затрясло. Сердце в груди громко перекрикивало Вадима, а весь мир вокруг содрогнулся. Но вовсе не новость о том, что ее тема досталась другим, испугала ее. У нее возникло предчувствие чего-то более страшного.

– Закончила? – смерил Вадим ее тяжелым взглядом. – Теперь послушай и ты, и Демид. Главная тема следующего месяца будет у тебя. Не стоит устраивать здесь концерты.

– И что же хочешь нам предложить? – Есения сложила руки на груди, пряча дрожащие ладони и собирая в кучу свои рассеянные мысли. – Чем сможешь удивить меня, спустя столько лет работы тут?

– Летишь в Россию, в Якутию. Откуда ты? – она тяжело задышала. – В город Тихий. Летишь домой.

Есения оцепенела. Как давно она не слышала об этом месте ничего и не хотела бы слышать никогда. Испугалась чего-то, но пока не могла идентифицировать чего именно, потому постаралась взять себя в руки. Но новость эта напомнила ей густеющее громовое облако посреди ясного неба. Оно разразилось яркими молниями, и Есению пробило до дрожи. Интересно, другие ее коллеги заметили, что с ней что-то не так? Впрочем, и сама Есения не понимала, что с ней, в самом деле, не так. За километры от страны, за ещё большее расстояние от родной Якутии, она ощутила пронзительный страх.

– Зачем? – неуверенно спросила.

– Из «Торбеевского централа» в Якутское СИЗО возвращают Михаила Топрыгина. Думаю, всем вам известно, кто этот человек, но я напомню. Серийный маньяк, который в две тысячи двенадцатом был осужден пожизненно за серию убийств несовершеннолетних. Действовал в городе Тихий на севере Якутии, – Есения тяжело сглотнула, Вадим подошёл к ней. – Ты едешь домой, чтобы взять у него интервью. Сделать репортаж. И тебе несказанно повезло, Есения, что именно тебя я отправляю туда.

– Я не была там десять лет, – только и смогла вымолвить она.

Вадим мягко улыбнулся:

– Значит, время возвращаться домой.

Есения прижала лоб к стеклянной двери душевой кабины, и стекло под ее дыханием покрылось испариной. Она думала о случившемся. Спрашивала себя, откуда в ней этот страх вернуться домой? В детстве, мама всегда смывала шампунь ей с волос, приговаривая: «С гуся вода, с Есении вся худоба». Маленькая Есения смеялась и знала, что теперь у нее всё будет хорошо. Вспомнив дом, попыталась смыть с себя «худобу». Не получилось. Она не понимала, в чём причина ее такой тревоги. За все десять лет, Есения так и не совершила посадку с названием «дом». Не скучала и никогда не думала, что ей придётся вернуться. Широкая ладонь Вадима накрыла ее руку, и Есения с улыбкой прижалась к нему спиной. Протиснула свои тонкие пальцы сквозь его пальцы, прижимаясь своим обручальным кольцом к его.

– Я сделал это ради тебя, – шепнул он ей на ухо, целуя влажную татуировку в виде василька на шее. – Этот материал сделает тебя знаменитой. Сейчас всем интересны маньяки.

– Я не хочу домой, – прошептала Есения, закрыв глаза и опрокинув голову ему на плечо. – Не хочу уезжать от тебя.

Будто предчувствовала, что уже не захочет к нему вернуться никогда.

– Уверен, ты ещё не захочешь улетать оттуда, – предугадал он.

Теплая ладонь Вадима спустилась от шеи к ее жемчугу позвонков, и Есения нетерпеливо изогнулась. Щеки ее опалило жаром. Пар покрывал стекла душевой кабины, скрывая их страсть за матовой поверхностью.

Есения любила Вадима, по крайней мере, привыкла думать так. Они поженились два года назад: их роман был бурный и обсуждаемый на работе. Когда Есения была двадцати трехлетней молодой выпускницей московского факультета журналистики, она хотела оказаться как можно дальше от «дома». Так она познакомилась с девушкой, которая работала в интернет-издательстве «Черная книга» в Молдове. Вадим уже тогда был главным редакторов, но разглядел Есению лишь годы спустя.

Есения села на подоконник и закурила в окно, пока Вадим у плиты варил им вечерний кофе. Предчувствуя что-то неизвестное и явно враждебное, Есения не могла унять внутреннюю тревогу. Старалась перестать курить, но теперь не хватало на это сил.

Вадим терпеливо мирился с зависимостью Есении, но сам не курил и не любил ничего подобного, затуманивающего разум. Все подобные развлечения ему были чужды. Воспитанный в обеспеченной семье, он принадлежал к высшей прослойке общества Молдовы, и Есения таким мужем очень гордилась. Наверное, за это его достижение и любила его, тем более он – известный журналист не только в Молдове, но и в Европе. Немногословная, но очень умная Есения вскружила ему голову после их совместной работы над конфликтом все еще существующих бандитских группировок в округе Кишинева.

Тонкая сигарета тлела между пальцами Есении, и она глубоко затянулась, чтобы поскорее ощутить желаемое расслабление в каменном теле. Ведь по ее мнение, только так можно было расслабиться. Этому ее научил еще в старшей школе Фил. И именно из-за него она никогда не возвращалась домой. Сделав последнюю затяжку, услышав треск истлевшего табака, Есения стряхнула пепел и затушила сигарету. Она полностью распахнула окно, чтобы ветер унес запах ее зависимости. Прошла к крану и сполоснула рот. Вадим ждал ее за столом с двумя чашками кофе и подогретой вчерашней картошкой. За столом стояла тишина. Есения думала о том, как ей смириться со своей участью и направить свой талант в нужное русло. Вадим был прав, интервью с «тихим маньяком» (от названия города Тихий, где он орудовал), как прозвали его у нее на родине, принесет ей славу.

– Придется лететь с двумя пересадками через Стамбул, – заговорила она. – Демид будет нервничать, опять выпьет все мое кофе.

– Не переживай, Демид с тобой не летит, – невозмутимо ответил Вадим, не отрываясь от своего планшета.

Есения опустила чашку на стол и вцепилась в него взглядом. Она никуда не летала без Демида вот уже несколько лет, и не планировала это начинать. Почувствовав ее возмущение, Вадим посмотрел в ее глаза.

– Он будет там лишний. На территорию СИЗО к Топрыгину разрешили войти одному журналисту.

– Шутишь? Я никогда не работаю одна. Демид всегда все снимает, как я без него? – возмущалась Есения. – Да, откуда ты в принципе взял эту идею с этим психом? Какого черта его туда везут из тюрьмы?

– Психом? Не забывай, мы – журналисты, не делим мир на черное и белое, у нас есть только серое. Топрыгин – твой материал. Мы договорились только на одного журналиста в комнате с ним, понимаешь? У Демида будут свои задания, ты займешься этим одна. Я могу только тебе доверить такую важную тему. Мне ради твоего спокойствия оплатить Демиду дорогу и проживание там? Не раздражай меня, Есения. Сейчас все телевидение трубит об этой истории, потому что он признался в еще одном эпизоде. Его везут на допросы, на следственные все эти мероприятия. Не морочь себе голову ненужной информацией. Он в Тихом и ты сделаешь это там, где он совершил все эти преступления.

– Очень хочется брать интервью у какого-то мерзавца, забравшего столько детских жизней, – волна возмущения накрывала ее. – Я в школе училась, когда он творил все эти зверства. Что за романтизация? Я собирала материал о разных отморозках, но есть вещи, которые ужасают даже меня, Вадим.

– Наоборот, ты покажешь читателям, что романтизировать там нечего – он убийца и садист, им и остался. Никакое слезливое детство не оправдывает то, что он – убийца. Но отнесись к нему без какой-либо оценки. Твое дело – узнать Топрыгина и рассказать, не надо ни осуждать его, ни жалеть. Ты репортер – он преступник, все. Повидаешься с мамой и братом, они скучают. В конце концов, другого выбора я тебе не даю.

Есения тяжело вздохнула, устремив свой взгляд к окну.

– Ты прав, повидаюсь с семьей, – обреченно прошептала.

Есения и Демид познакомились в начале ее работы в издательстве. Он сразу приметил журналистку с острым языком и профессиональной хваткой. Вместе они сопровождали друг друга в самых разных ситуациях; спали в машине, в старых пансионатах, пересекали границы и вели репортажи из горячих точек. Но теперь им необходимо было расстаться на время, чтобы встретиться вновь.

Они попрощались за утренней чашкой кофе в аэропорту. Демид отвез Есению на самолет, пока Вадим был занят работой. Есения уже давно привыкла, что каждый раз провожает ее или летит с ней – Демид, потому не почувствовала отсутствие Вадима. Но в этой поездке ее настигло странное предчувствие. Вчерашняя тревога не унималась. Делать было нечего, Есения «горела» своим делом, не могла оставить такой материал кому-то вроде Майи или другому более бездарному, как она считала, журналисту из их издания. Нет, она не была слишком заносчивой, но смотрела правде в глаза – лишь она одна работает с самым «грязным» и опасным материалом все эти годы. Неужели, какой-то поехавший преступник из ее родной глуши напугает ее?

– Счастливо пути, Еся, – ласково произнёс Демид, ущипнув ее за щеку. – Без проблем, ладно? А то ты любишь влезать в неприятности.

– Как и любая героиня романов, – усмехнулась она. – Буду звонить тебе и писать. Надеюсь, скоро уже вернусь.

Демид осмотрел ее. Наспех накрашенные ресницы, уложенные гелем черные брови и небрежно завязанный длинный хвост. Есения не изменяла себе и в этом поезде.

– Ты только спрячь татуировки, когда будешь брать интервью, – указал он ей пальцем на ее надпись на загривке под волосами и на василек за мочкой уха. – Пусть не знает лишнего о тебе.

– Ура, нашелся мужчина, перед которым мне придется прогнуться, – деланно обрадовалась она. – Ладно, что это я так. Странно себя веду, тебе не кажется?

– Заметил. Когда это ты стала оценивать всех этих людей, о которых мы собираем материал? Или дело не в нем, а в городе, м? – многозначительно подмигнул Демид.

Есения усмехнулась в ответ. Это была чистая права. Последнее, что ее тревожило – тихий маньяк. Ее волновали воспоминания, похороненные в городе Тихом.

Приземлилась она уже в Стамбуле. Там стояла невыносимая жара, потому Есения не спешила заглянуть за пределы аэропорта. Бывший Константинополь всегда привлекал ее. Они прилетели однажды сюда с Вадимом: гуляли по самой длинной набережной Босфора, катались на яхте, пили белое полусухое и кормили чаек, но этим днем ее мысли блуждали не там. Она остановилась в бизнес-зале и заказала себе черный крепкий кофе. Хотела взбодриться. Достала планшет и написала заметки. Подумала о том, что столько раз она брала интервью у самых разных личностей, и ничто не пугало ее и не вовлекало в эмоциональную жвачку. Есения всегда была холодна к тому, у кого берет интервью, холодна даже к мысли снять репортаж о бывших женах джихадистов. Ей двигала трезвая жажда правды, желание раскрыть все самые потаенные и уродливые стороны жизни другим людям, которые и не подозревали о подобном. И вот он – Михаил Топрыгин, «тихий маньяк». Идеальный по ее меркам материал. Убийца и насильник, самый страшный и самый уродливый по меркам убеждений обычных людей. Почему она так резко относится к мысли работать с ним? Из-за того, что ей придется вернуться домой? Нет, Есения не могла позволить своим чувствам взять вверх над разумом. Она слишком любила свою работу, свое дело, чтобы позволить давно уснувшим травмам – проснуться.

Спустя восемь часов она приземлилась в Москве. Столица России встретила ее солнцем. Есения любила Москву, здесь она училась и провела пять счастливых лет студенческой жизни. Выросла среди этих улиц, научилась бороться с собой и за себя. В этом городе начала писать и стремилась стать журналисткой. Самое главное – стать журналисткой. Без предубеждений относится к героям своего материала, как говорил Вадим: не делить на черное и белое. На этот раз, пересадка длилась пять часов, и Есения решила прогуляться по давно забытым улочкам. Очень соскучилась по когда-то любимого городу. Удивилась, как изменилась Москва за эти годы. Преобразилась, повзрослела, как и она сама. Есения остановилась около некогда любимой кофейни и заказала чай-латте с корицей. Больше она такой не пробовала нигде, хотя много где была. Побывала в разных местах и культурах, но ничто не смогло помочь ей забыть родной Тихий. Оказавшись на Патриарших прудах, Есения села под раскидистое дерево, притворяясь героем романа «Мастера и Маргарита». Надеялась, что трое незнакомцев заберут ее душу, и ей не придется лететь домой. Сделав пару глотков, снова задумалась о ней – о холодной Якутии. Столько лет бежала из дома, чтобы вновь вернуться туда, за материалом, который может принести ей столько известности, что ей и не снилось. Ее размышления прервал звонок от Вадима. Он всегда чувствовал, когда его жена нуждается в нем и в диалоге. Или скорее в монологе?

– Я на патриках сижу, – радостно и незатейливо заявила она. – Ты там как? Демид уже успокоился? Майя справляется с задачей?

В общем-то, Есении было наплевать, справляется Майя или нет. Она не особо дружила с девушками, да и не интересно ей совсем это было. Особенно в работе, когда любой материал – возможность для каждого. Внешне их издательство казалось оплотом большой и дружелюбной семьи, на самом деле все они в нем были конкурентами за место на первой полосе. Есения тревожно огляделась по сторонам, будто боялась быть подслушанной. Но не диалог с Вадимом мог стать достоянием общественности, а ее внутренний монолог с самой собой, где она обсуждала собственный страх – вернуться домой. Страх, причину которого найти ей не предстояло возможным. Вадим улыбнулся на том конце разговора. Есения поняла, что он чувствует, как тревожно ей, и сейчас начнет успокаивать. Сама мысль, что кто-либо узнает о ее страхе, вгоняло Есению в краску и стыд. Она ведь так пыталась убедить всех в том, что ничего не боится, а, на самом деле, всегда боялась маленького городка на севере Якутии.

– Да, нервы сдают, – выдохнула Есения и обмякла на лавочке. – Написала маме, чтобы она встретила меня.

– Удивлен, ты же планировала снять квартиру. Правду говорят, годы терапии ничто по сравнению с одним днем дома, – наверняка все еще улыбался Вадим.

– В этом ли дело? – честно поинтересовалась Есения.

– Ты от чего бежишь столько лет? – внезапно спросил Вадим. – Никогда не говорила о доме и семье негативно, с чего вдруг этот страх?

– У меня прекрасная семья. Дело в городе, не люблю его.

– От города ли бежишь?

Есения устремила взгляд на водоем. Раскидистые листья деревьев колыхались по ветру, слегка касаясь глянцевой глади пруда. От их контакта поверхность водоема дрожала, и зеркальное отражение сквера рябило в глазах у Есении. Рябь утягивала ее далеко в прошлое.

Первое сентября 2011 год.

Есения держала под руку свою лучшую подругу – Женю. Остальные одноклассницы толпились позади них, стоя на сцене. Под их топотом деревянные доски трещали, каждый раз угрожая ребятам провалиться под ними. Учителя перекрикивали друг друга в попытке достучаться до классов, но старшеклассники с завидным спокойствием лишь улыбались толпе родителей. Подумать только, уже очень скоро они окончат школу и станут совсем взрослые. Уедут, улетят подальше от дома, от родных людей и знакомых улиц. В воздухе пахло временем, которое неумолимо ускользало в прошлое. Подул теплый ветерок, и теперь в воздухе запахло пылью вперемешку с влажной землей. Ребят фотографировали на фоне их свежеокрашенной школы. Мальчики громко кричали: «Сыр!» А девочки смеялись и подхватывали в ответ: «Сыр!»

– Жека, – одернула ее Есения, – пошли, снимем мне банты, голова болит. Девки, идете?

Они всей девчачьей толпой ринулись в туалет, чтобы поправить прически и фартуки. Есения покрутилась перед зеркалом, Женя помогла ей снять банты, распустила ей волосы. Густые длинные пряди волнами спустились по ее плечам. Она накрасила блеском пухлые губы, и передала его другим девчонкам.

– Мы красотки! – радостно заявила Есения, обхватив Женю за плечи.

– Естественно, – подмигнула та ей.

– Девки, идем! – крикнула светловолосая одноклассница. – Елена Александровна зовет!

– Арина, ты такая горластая, – буркнула Есения.

– Вся в мать директрису, – отозвался кто-то из девчонок.

– Наш любимый 10 «Б», нами принято решение соединить вас с 10«В» в один класс, – улыбалась новоиспеченная классная руководительница. – Слишком многие ушли после 9 класса.

По всему кабинету пронесся гул. Но не все были недовольны, а только девочки. Как это всегда было, их классы конкурировали между собой. «В» считали себя умнее и популярнее «Б», «Б» считали противоположных этакими школьными изгоями. Но, наперекор устоявшимся законам учениц, большая часть мальчиков «Б» класса дружили и вместе играли в хоккей с мальчиками из «В» класса. Они были рады этой новости, упрекая остальных в обратном.

– Убожество, – закатила глаза Есения, повернувшись к девочкам на задней парте. – Придурков и так хватало в классе.

– Брось, там есть и красавчики, – ударила ее локтем радостная Женя. – Ваня красавчик будет учиться с нами теперь.

– Ваня то красавчик, – захихикали остальные девочки, краснея и смущаясь.

– Боже, – вновь закатила глаза холодная и равнодушная Есения.

Мальчики ее не интересовали. Она считала их слишком примитивными, чтобы вступать с ними в близкие отношения. Тем более, в ее школе учились одни «придурки». Впрочем, в другой школе города Тихий учились такие же придурки. Женя всегда с «такими» встречалась, а Есения обычно занималась ее успокоением после таких отношений. Потому, новость о красавчике Ване совсем ее не порадовала. Наоборот, она снова представила, как будет успокаивать разбитое Женино сердце. Наверняка, между ними что-то будет, ведь Женя была любимицей у мальчиков.

– Или Филипп, – прошептала Арина с передней парты. – Ваш Ваня сладенький и рядом с ним не стоит.

– Арин, тебе точно не светит, угомонись, – рассмеялись девочки с задней парты. – Никому в этой школе не светит. У него девушка из второй гимназии.

– Это мы еще посмотрим, – ничуть не оскорбилась самоуверенная Арина. – Это вам Ваня не светит. У него таких, как вы, пол школы.

– Да пофиг! – не выдержала Есения. – Какая нафиг разница? И так паршиво, нас же рассадят!

Теперь-то девочки снова возмутились. Действительно, их рассадят с мальчиками, которых теперь будет ровно столько же, сколько и их. С другой стороны, кого-то посадят с Ваней. Эта новость сразу обрадовала всех, кроме Есении. Ни Ваня, ни тем более Филипп, ее не радовали. Ей придется отсесть от Жени. Женю же это, кажется, мало волновало.

Мальчики и девочки бывшего класса «В» вошли в кабинет. Мальчики стали приветствовать друг друга рукопожатием. Две девочки тихо сели сзади. Есения даже не помнила, кто из них Алиса, а кто Алина. Или Арина? Да и все равно.

– Пацаны, мой респект, – обворожительно улыбнулся Ваня классу. – Девчонки, рад встречи.

Девочки пискло захихикали. Ваня получил первый, но далеко не последний, подзатыльник от классной руководительницы. Есения раздраженно посмотрела на эту мечту всех девок класса. Обычный Ваня. Ну да, красивый. Высокий, мягкие черты лица, большие голубые глаза и взъерошенные светлые волосы. Многие наверняка уже подняли юбочки повыше, чтобы Ваня оценил их загорелые за лето ножки. Есения оказалась права. В классе «запахло» феромонами. Девочки тихо вздыхали, создавая симфонию подростковой гормональной феерии. Ваня стал оценивать новых одноклассниц, они – его.

– Фил! – завопили парни, когда тот (как всегда) опоздал в кабинет.

Есения вновь закатила глаза.

– Всем нашим и вашим, салам! – подмигнул он классу.

– Филипп, ты сейчас выйдешь, если еще раз опоздаешь, – серьезно проговорила Елена Александровна.

– Какой там Ваня, вы только посмотрите на Фила, – шепотом усмехнулась Арина, повернувшись к девочкам.

– Да, Фил возмужал, – послышался шепот от девочек с задних парт.

– Странно, что он не пошел учиться к своей во вторую гимназию, – заговорила Женя.

– Куда ему, туда тупых не берут, – наконец-то сорвалась Есения.

И это была лишь ее тревога: слишком она не любила новых людей и всего нового остерегалась. Филипп был умный, спортивный и подтянутый. В отличие от заурядного красавчика Вани, он был с мозгами. На самом деле, тревогу у Есении вызывали не новенькие, а конкретно Филипп. Никто не знал об этом ее секрете, даже лучшая подруга детства Женя: Есеня была влюблена в него с начальной школе. Посвящала страницы своего дневника ему. Все ее писательское начало началось с Филиппа. Ей было даже стыдно признаться кому-то в том, что она засматривается на сына школьного физрука. Ей было стыдно испытывать «глупые» чувства, которые свойственны только глупым девочкам. Стыдно испытывать чувства к Филиппу, который никогда не замечал ее, потому что все девочки в начальной школе «бегали» за ним. Но это было давно, влюбленность Есении прошла с тем, как она из девочки превратилась в весьма симпатичную девушку.

– Так, девочки, рассядьтесь по одному, – произнесла этот страшный для Есении приговор Елена Александровна.

Вопреки ожиданиям Есении, Женя радостно отсела от нее. Конечно, подумала Есения, наверняка она хотела бы сидеть с Ваней, как и остальные счастливые девчачьи лица. Посмотрела на парней из когда-то другого класса, которые стояли у доски. Фил единственный посмотрел на нее в ответ. Сердце у Есении сжалось, руки задрожали под партой. Она не смогла отвести взгляда, не позволила себе дать слабину. Арина обернулась к ней, и они посмотрели друг другу в глаза. Есения тут же отвела взгляд. Стушевалась, боясь, что Арина могла все понять по ее лицу. Большие светло-серые глаза Фила не выходили из головы. Он возмужал, стал выше и шире в плечах, брови стали густыми и широкими с годами. Взъерошенные темные волосы так шли ему. Есения отругала себя за излишнюю эмоциональность. За то, что Арина могла подумать, что она как-то претендует на этого «дурацкого» Фила. Пока она была в своих размышлениях, класснуха уже вовсю рассаживала новеньких мальчиков к девочкам. Жене повезло, Ваня сел с ней. Она с улыбкой повернулась к Есении, но та не смотрела на нее.

– Филипп, ты будешь сидеть с Есенией.

Есения с ужасом посмотрела на Елену Александровну. Зачем она сделала это? За что? Арина вновь повернулась к ней, завистливо рассматривая. Есения испуганно озиралась по сторонам, надеясь, что кто-то возмутиться вместо нее. Сама она же не могла ни слова произнести, в горле застрял ком, все тело содрогалось от дрожи. Казалось, если она откроет сомкнутые губы, то из ее горла потянется писк, и все тут же поймут ее чувства к Филу и засмеют. Стоп, какие еще чувства? Чувств нет, ведь ей казалось, что она просто не в себе. Есения закрыла глаза, продолжая тянуть эту мысленную жвачку. Но мыслям ее не суждено было длиться долго.

– Привет, Есения, – обратился к ней Фил, улыбаясь своими глубокими ямочками.

Есения удивленно посмотрела на него.

– Привет, – равнодушно ответила она.

Равнодушие удавалось ей лучше всего. Фил не стал донимать разговорами новоиспеченную соседку по парте. Есения мельком взглянула на него, чтобы убедиться, что ей все равно. В груди вспыхнул знакомый жар, и она сконфуженно отвела взгляд.

– И что замолчала? – Вадим продолжал висеть на телефоне.

Есения опомнилась на патриарших прудах. Чай-латте остыл.

– Что ты говорил? – поспешно спросила она.

– От города ли бежала, спросил, – усмехнулся Вадим. – Ладно, дорогая, мне пора. Напиши как долетишь до Якутска. И как до города доедешь.

Есения сглотнула. Тревога с новой силой нагнала ее. Теперь она поняла, что та ей напомнила. Ту же тревогу она ощутила, когда Фил перешел в их класс, зашел в их кабинет и сел за ее парту. Она летит в город, где Фил, возможно, все еще живет и ждет ее.

Глава 2. Город Тихий.

Самолет приземлился резко, стукнувшись шасси об асфальт. Есения вжалась в кресло: с возрастом она стала бояться посадок и взлетов. Приподнялась и взглянула мельком в окно. В Якутии солнца не было, повсюду раскинулся туман, из-за которого еле виднелся еще не до конца позеленевший лес. Тревога ее усилилась: Есения почти дома.

На улице был плюс, но ощущался как минус. Есения распустила волосы, чтобы уши не мерзли. Запахнула кожаную куртку, которую взяла «на всякий случай». Знала ведь, куда летит. Снаружи моросил противный дождь. Он окутывал влагой, оставляя за собой приятный запах мокрого асфальта, но одновременно с тем, раздражал своей незримостью. Его будто не существовало, но он был везде, проникал всюду, заставляя мерзнуть и жалеть о прилете. Или дело не в нем, а в той самой тревоге? Есения не знала ответа и, как и остальные, ждала автобус. Приехал небольшой ПАЗ.

– Это шутка такая? – прошептала она себе под нос.

Небольшой грязный автобус явно не мог уместить в себя всех, но кому какое дело было до этого. Людей, прилетевших сюда, Есения не знала. И не потому что они были незнакомцами по определению, а потому что они здесь были другие и она уже давно забыла «какие». Есения выглядела белой вороной на их фоне, даже слегка чудаковато в своих вычурных модных вещах. До чего ей было смешно, ее – пассажирку бизнес-класса, садят в тесный ПАЗ. И откуда в ней столько высокомерия, удивлялась она самой себе.

ПАЗ Есения пережила лучше, чем поезд. На аппендиците страны, в алмазной и золотой Республике, к удивлению, все еще ходили старые вагоны. Она брезгливо села в свое купе, обрадовавшись, что у нее хотя бы не будет соседей. Через шесть часов, ранним утром, она наконец-то приехала в свой родной Тихий. Из-за бешеной смены часовых поясов Есения чувствовала себя такой разбитой, что ей уже было все равно и на купе, и на поезд, и на ее дом. Она написала Вадиму, что доехала, и осталась ждать остановки своего поезда. Сейчас ее встретит мама. Они не виделись шесть лет: та редко прилетала к ней в Москву, в Молдове так вовсе ни разу и не побывала. И не потому, что Есения ее не звала, она-то как раз звала, но мама не могла оставить внуков – детей младшего сына. Есения вышла в коридор с чемоданом и захотела покурить. Посмотрела на табличку «не курить» и сделала вид, что расхотела. В вагоне запахло знакомым хвойным лесом, перебитым ароматом свежезаваренной лапши в соседнем купе. Под полом все загудело и забилось: поезд останавливался. Есения с волнением заглянула в окно. На перроне ее ждала мама и какой-то мужчина, внешне напоминающий ей ее отца. Только папа это быть не мог. Она спустилась из вагона и бросила чемодан около себя.

– Михей? – Есения громко рассмеялась, узнав в этом бородатом мужчине своего младшего брата. – Хэмингуэй в свои худшие годы, ей Богу.

– Ты всегда была чересчур приятным человеком, – саркастично заметил он и раскрыл свои объятия. – Добро пожаловать домой, наследница матерного алфавита.

Есения обняла его, закрыла глаза, вдыхая аромат повзрослевшего Михея. Рослый, возмужавший, он больше не был тем младшим братом, вечно напрашивающимся на прогулки с ней. Больше не пучил глупо глаза, с наслаждением раздражая ее. Не хватал ее за волосы и теперь прекрасно шутил. Есения отстранилась, посмотрела в его такие же, как у нее, зеленые глаза. Михей с трепетом разглядывал ее изменившееся с годами лицо. Есения оторвала взгляд от него и посмотрела на маму. Та тихо вытирала слезы из-за трогательной встречи своих единственных детей.

– Мамочка, – Есения наклонилась и крепко обняла ее, – я скучала по тебе.

– Доченька, Есенька моя, – шептала она и по-матерински ласково гладила ее по волосам. – Красавица моя, я рада тебе.

– Только ты рада? – сквозь слезы усмехнулась Есения и прищурилась на брата. – Ты тоже плачешь?

– Это от горя, – деланно важничал Михей, и все трое громко рассмеялись.

Есения смеялась и вытирала слезы, не в силах оторваться от матери. Она все также пахла кремом для рук и своим собственным материнским ароматом. Удивительно, но Есения таких ароматов больше не слышала, видимо, так может пахнуть только мама. И не какая-либо другая мама, а своя родная. Ее поседевшие волосы, крашенные хной, все еще пахли ромашками. Ее нежные руки покрылись морщинками, но от того не утратили своей красоты. Есения плакала и удивлялась этому не меньше Михея. Когда она стала такой чувствительной? Спустя много лет порознь с мамой, оказавшись в ее объятиях, она осознала, как долго и сильно скучала по ней. Как никого роднее мамы у нее нет.

– Мама, – с улыбкой прошептала Есения, вновь пробуя это слово на вкус.

Мама смахнула слезы со своих глаз, трясущей рукой прижавшись к щеке повзрослевшей дочери. Мама так постарела, но все еще выглядела хорошо. Ее глаза, хоть и были прикрыты слегка морщинистыми веками, излучали ту же любовь и то же озорство, которое у нее было двадцать лет назад. Может, внешне мама и постарела, но в душе наверняка оставалась той молодой мамой вечно дерущихся Есении и Михея.

– Поехали, девочки! – встряхнул их Михей, обнимая обеих за плечи. – Долг зовет – Есению ждет немытая посуда!

– Полы помыл или снова сделал вид? – ехидно спросила она.

– А ты снова будешь по ночам в комнату мальчиков таскать? – отразил он нападки с обворожительной улыбкой.

Есения выпучила глаза.

– Что? – побледнела мама.

– Я таскала только одного, – процедила сконфуженная Есения.

– Когда? – мама вытаращилась на нее.

– Когда Михей писался по ночам, – раздраженно выпалила она.

– Грубиянка, – мрачно протянул Михей.

Они сели в ухоженные красные жигули. Михей громко ударил дверью. Есения вздрогнула и испугалась, как бы машина не рассыпалась. Мама с улыбкой взяла ее за руку и продолжила любоваться ей.

Есения смотрела в окно, пытаясь узнать в таком взрослом и осунувшемся городке свой Тихий. Он постарел, стал серым и уже не таким большим, каким ей казался в детстве. В отличие от материнских глаз, огонек в нем будто погас. Или это погас огонек в самой Есении? Ей вдруг стало невероятно холодно и страшно в этом городке. Она не понимала, что за чувства такие внутри нее, откуда эта неизвестная ей тоска? Михей что-то рассказывал, мама наблюдала за Есенией, слушая сына, а Есения смотрела на город. На обшарпанные высотки (их было здесь немного), разобранные деревянные когда-то жилые дома, на неухоженные улицы и не до конца позеленевшие деревья. На центр города, где лишь статуя Ленина осталась такая же ухоженная и красивая. Лишь за Лениным тут, кажется, и ухаживали. Они поймали кочку, и машина взлетела. Есения ударилась головой об потолок, и мама с братом засмеялись. Есения снова посмотрела в окно. С улицы пахло влажной землей. Встретит ли она на этих улицах Фила?

Дома, в серой пятиэтажке, все осталось по-прежнему. В подъезде сделали ремонт, который давно уже канул во временную воронку и стал пристанищем алкашей и наркоманов. Сейчас, конечно, утром, там не было никого. Есения поднялась по давно забытым лестницам на пятый этаж и вошла в свою квартиру. В узком коридоре были все те же оранжевые выцветшие обои, все тот же старый шкаф из красного дерева с раздвижными дверями. Все осталось по-прежнему, словно время застыло здесь на все десять лет. Есения сняла куртку, мама повесила ее на плечи. Михей поставил около полки с обувью ее кожаную дорожную сумку. Дома пахло блинами: мама испекла их к приезду Есении. Они прошли по узкому коридору сразу к небольшой кухне. На подоконнике больше не стоял телевизор, и даже не сидел уже давно умерший кот Барсик. Здесь появился свежий ремонт: красивые белые обои и новый телевизор висел под потолком. Все новое, только семья их – старая. За исключением одного, тут больше не было отца. Есения с тоской посмотрела на его улыбчивое лицо в черной рамке на подоконнике.

– Съездим на могилу завтра? – предложил Михей. – Папа так долго ждал тебя.

– Не заставляй меня снова плакать, – отмахнулась Есения. – Конечно, давайте съездим к папе.

Он умер, когда Есения училась в университете. Ей до сих пор было стыдно за то, что она не приехала на похороны, так и не побывала на его могиле. Боялась принять эту жестокую для нее реальность. Отец любил их, много работал на угольном разрезе, там и похоронил свое здоровье. Туберкулез.

– Вадим передал вам гостинцы, – улыбнулась Есения, запивая блинчик сладким чаем. – Сейчас принесу.

– Ты тоже слабо веришь, что ее кто-то замуж взял? – с недоверием спросил Михей у мамы. – Угрожала ему? – поинтересовался он уже у сестры.

– Тебя давно не отшлепывали? – вспыхнула Есения.

– Хочешь поговорить о моей личной жизни? – рассмеялся Михей.

– И как зовут бедняжку? – широко улыбнулась она в ответ.

– Прекратите, – смеялась мама, – вы как дети малые. Так, зачем ты прилетела сюда? Кроме того, чтобы наконец-то повидаться с мамой своей, – в ее голосе прозвучал укор.

– Буду писать статью о Михале Топрыгине, возьму у него интервью, – Михей и мама напряженно переглянулись. – Да, его привезли сюда, чтобы судить по еще одному эпизоду. Вы не в курсе?

– Зачем? – хмуро спросил Михей, впервые за день не отшутившись.

– Что «зачем»? – удивилась она. – Наше интернет-издательство будет владеть этим эксклюзивным интервью. Вы знаете, сколько журналистов вымаливают у нашего следственного комитета на это разрешение? А мне его дали. Спасибо за это Вадиму. Вы же читаете мои статьи, не должны удивляться подобному.

Михей удивленно посмотрел на маму, словно ожидая ее реакции. Но та мягко улыбнулась дочери и перевела разговор:

– Ты уже видела свою комнату?

В комнату Есения зашла одна. Когда-то они жили здесь вместе с Михеем и спали на двухъярусной кровати. Он спал на нижнем этаже, она – на верхнем. Теперь этой кровати не было, вместо нее – раскладной диван для детей Михея, которые приходили сюда с ночевкой. Розовые обои в полоску остались такими же, какими были при ней. Михей все боролся за голубые цвета после того, как Есения уехала учиться в Москву, но родители так и не поменяли их. Все осталось по-старому, будто она никуда не уезжала, никуда не сбегала. Словно сейчас она повернется и окажется там – в далеком прошлом, а шестнадцатилетняя Есения забежит в комнату и залезет на свой верхний ярус. Есения подошла к своему старому столу и провела по нему рукой. Удивительно, как со временем забываются самые простые вещи, но стоит прикоснуться к чему-то из прошлого, все забытые ощущения просыпаются вновь. На обоях, иголкой были прицеплены школьные фотографии. Где-то Михея, где-то Есении. Вот тут фотография, где они с Женей обнимаются на речке. Сбоку снимок обрезан. Есения удивленно посмотрела на фото, пытаясь вспомнить, кого же она обрезала на нем. Еще одна фотография висела выше: здесь она с Ариной, Женей и еще двумя одноклассницами. Другая фотография, на ней она одна, но она обрезана. Кто-то рядом с ней. Кого она пыталась вычеркнуть из своей жизни? Есения догадывалась, но вспоминать окончательно не хотела. Развернулась и пошла на кухню.

Дети Михея оказались такими чудесными. Девочка пяти лет с зелеными глазами, как у отца, и ее младшая сестра, похожая на свою маму. Они бегали вокруг новой тети: впервые встретили ее и тут же полюбили. Есения улыбалась им, удивленная тому, что ее могут так радовать и веселить чужие дети. Аленка – жена Михея, давно была знакома с Есенией, потому что с Михеем она училась в одном классе. Рыжие кудрявые волосы ее украшали цветные пряди, старшая дочь имела такого же цвета пряди у лица. Есения с интересом наблюдала за семьей брата. Как Михей, когда-то мелкий и пакостный, вырос в прилежного мужа и хорошего отца. Он помогал Алене убирать со стола и ласково улыбался дочерям. Есения упиралась локтями в стол и удерживала голову в руках, с блаженной улыбкой наблюдая, какой большой стала их семья.

Глава 3. Тихий маньяк.

СИЗО города Тихий напоминал лабиринт из какого-то фильма ужасов. Желтые пятна на потолке влажно блестели. От затхлого сырого запаха слезились глаза и свербило в носу. Есения знала, что в таких местах не брезговали ничем, и наверняка в туалет здесь многие подследственные ходили в металлические ведра. От того и стояла в этом нескончаемом коридоре едкая вонь. Есения взяла с собой диктофон, блокнот (там были написаны вопросы для ее собеседника), судоку (ее попросил Михаил Топрыгин) и банка кофе (тоже он попросил). Работники СИЗО отнеслись к Есении предвзято. Конечно, местная девушка, живущая в другой стране и работающая в известном издательстве – причина для зависти здешних. Более того, она ведь еще и девушка, что само собой подразумевает насмешки со стороны мужчин из провинции.

«Каким интересно местом она получила эту работу?» – язвительно шептались мужчины.

Но Есении было все равно на их догадки, ведь единственное место, которое работало у нее – ее мозг. Ее не цеплял шепот «придурков» какими она всегда считала парней в школе и теперешних мужчин. Она распустила волосы, спрятав за ними татуировки на загривке и за мочкой уха. Еще дома надела длинную водолазку с высоким воротником. Оказавшись в серой невзрачной комнате для одиночных свиданий, Есения уверенно села за стол и достала блокнот со всеми остальными атрибутами этого интервью. Главное, как по опыту знала она, не пытаться казаться «важнее» собеседника, однако не жалеть его и не осуждать.

Другая дверь напротив Есении открылась и конвойные завели внутрь мужчину чуть старше матери Есении. Лязг его наручников прокатился по периметру небольшой комнаты, заставив Есению вздрогнуть от испуга. Она посмотрела на Михаила и ее обдало ледяным потом. Все внутри зашевелилось от незнакомого ей ужаса. В ушах зазвенел стук ее собственного сердца вперемешку со звуками капель, которые падали с потолка, разбиваясь о бетонный голый пол. Света было недостаточно в комнате, от чего она казалась еще меньше, чем была на самом деле. Есения нахмурилась, пытаясь разгадать загадку своего собственного мозга, но ей это не удалось. Когда конвойные скрылись за дверью, Есения наконец подняла глаза на своего собеседника. Михаил Топрыгин внешне не отличался от любого прохожего. А что она, в принципе ожидала увидеть? Героя «Молчания Ягнят», откусывающего лицо у конвойного? Или может изуродованное лицо, как у монстра из «Кошмар на улицы Вязов»? Что ожидала увидеть Есения? Она и сама не понимала, но как завороженная продолжала рассматривать «тихого маньяка», словно в Эрмитаже. Это и вправду было для нее в новинку. Прежде она не встречалась с серийными убийцами, осужденными на пожизненное без права на УДО. Михаил посмотрел на хрупкую журналистку. Но хрупкой Есения вовсе не была. Встретившись с его взглядом, она набралась уверенности и представилась:

– Здравствуйте, Михаил. Меня зовут Есения Алексеевна Аксенова. Я журналистка интернет-издательства Кишинева «Черная книга». Вы не против, если я включу диктофон?

– Не против, – он неожиданно радушно улыбнулся ей. – Я так давно не общался ни с кем вживую, кроме ментовской шайки, что очень рад вам, Есения Алексеевна.

Есения сдержанно улыбнулась ему и поддалась вперед.

Под светом тусклой лампы Михаил разглядел ее лицо лучше. Такое смутно знакомое.

– Мы встречались с вами раньше, Есения? – внезапно совершенно серьезно спросил он.

Есения вопросительно уставилась на Михаила:

– Я тоже жила в Тихом раньше. Все возможно.

Его ярко-голубые глаза виднелись из полуопущенных от старости век. Внешне Михаил выглядел подтянуто, конечно, бывший учитель физической культуры не мог выглядеть иначе. А его улыбка, на удивление, показалась Есении невероятно приятной, и от того жуткой. Сколько раз он улыбался так подросткам, которые сейчас покоятся в безмолвных могилах?

– Любите кофе? – остановила Есения поток своих страшных мыслей.

– Очень, без него тяжело, но что поделать, – Михаил не переставал улыбаться ей. – Судоку тоже люблю, читать люблю, чем еще заниматься вне воли?

– А на воле чем занимались?

Улыбка его осталась такой же радушной при столь двусмысленном вопросе. Он не походил на любого другого человека с мест не столь отдаленных, с которыми Есении приходилось работать ранее. Она постаралась, но не смогла избавиться от ощущения, что человек напротив насквозь пропах чужой кровью. Его глаза кричали об этом. Осознавая, что снова пытается оценивать его, Есения взяла себя в руки. На удивление, ей удалось обуздать свои эмоции и продолжить равнодушное участие в интервью.

– Я работал учителем физической культуры. Футболом занимался, любил в машинах покопошиться, – он на минуту задумался. – Иногда на рыбалку ездил, да и все.

– Вы закончили педагогический? – мужчина кивнул. – Почему именно эта профессия?

– Я всегда любил детей, – улыбнулся Михаил.

Есения и бровью не повела, но ответ его прозвучал противоречиво. И сам Михаил, осознав это, будто пристыдился. Его эмоции вызвали у Есении лишь больше вопросов, чем ответов. Почему человек, так глубоко любящий детей, сотворил с ними все те зверства? Она захотела спросить его об этом прямо, но не могла позволить себе гнуть свою линию. Это противоречило журналистскому кодексу. Но, впервые, Есении хотелось наплевать на все правила и надавить на него, но еще одной ее сильной стороной было равнодушие. И она постаралась встать именно на эту сторону.

– У вас есть дети?

– Сын, – Михаил тоскливо улыбнулся, – уже взрослый он у меня. Я хотел много детей, но как-то не особо это сложилось.

Есения посмотрела в блокнот, выудила оттуда вопрос и спросила:

– Откуда вы родом?

– Из небольшой деревни в Алданском улусе, нас переселили сюда.

– Как прошло ваше детство в деревне?

Он уселся удобнее, готовый рассказать Есении волнующую правду о страшном детстве, которая привела его к тому, что случилось десять лет назад. Но, к сожалению Есении, прозвучавшая история его не предполагала драмы.

– Мои родители держали скот, я им помогал заниматься хозяйством. Ну, в школу ходил. Я многое уже и забыл, в тринадцать лет мы переехали в Тихий.

– У вас есть братья или сестры?

– Старший брат был, но он погиб в Чечне.

– Как это сказалось на вас?

– В общем-то никак, мы никогда не были особо близки, – Михаил повел плечами. – Печально, что так сложилось, но у меня это не болит.

Глаза у Есении сверкнули, ей показалось, что именно здесь она нащупает почву, под которой скрывается многолетняя правда всех его преступлений. Если ей нужна громкая история, необходимо эту правду аккуратно из него достать, словно она не журналистка, а хирург.

– А было что-то такое, что у вас болело? – поинтересовалась она.

– Хотите узнать, какая травма стала причиной того, почему я совершил все эти преступления? – искренне спросил он.

– Всегда есть причина, разве нет?

– Всегда спрашивают о детстве, я видел по телевизору. Попробуйте найти свои ответы там – в моем детстве, – Михаил попытался помочь ей, но она не поняла: искренне или с насмешкой.

– Это значит оправдать вас?

– Мне не нужно оправдание, я ни в чем не виноват, – равнодушно ответил он.

Есения напряглась. Его ответ ввел ее в ступор; она совершенно не предполагала, что преступник напротив, кроме всего прочего, абсолютно не чувствует своей вины. Это одновременно и пугало, и возбуждало. Он задал ей загадку, которую ей предстояло разгадать за эти две недели в Тихом. Она уже очень давно не ощущала себя в шкуре хищницы, которая напала на нужный ей след. И теперь, чувствуя абсолютную власть над его правдой, у Есении открылось второе дыхание. Испуг перед Михаилом сменился жаждой познаний. Она захотела залезть ему под кожу и вытащить наружу все то, о чем он не решился никому поведать прежде.

– Хотите сказать, вас осудили за чужие убийства?

– Нет, за мои, но вины я не чувствую. У каждого свой путь.

Хладнокровность Михаила выдавала в нем убийцу, и сейчас уже голубые глаза не могли скрыть его уродливого нутра. Есения смотрела ему в душу, надеясь заставить сдаться ей именно сейчас. Но Топрыгин оставался непробиваемым.

– Вы сами как считаете, что послужило причиной всему случившемуся? – задала она открытый вопрос.

– Понятия не имею, я ведь не психолог. Все эти штучки не для меня. Я, может быть, хотел бы покопаться в себе, но мне не хочется. Я и так отбываю наказания за преступления, а остальное уже и неважно, – отмахнулся Михаил.

Он огибал ее вопросы профессионально как социопат. Но социопатом Михаил не был, Есения это точно знала. Она поменяла тактику и вернулась к его детству.

– Вы с братом не были близки, почему?

– Я не многословен, Есения Алексеевна, что мне сказать? Мы просто были разными людьми. Он не обижал меня, ничего такого не было, родители одинаково нас любили. Просто мы были разные.

– И какой человек – вы?

– В отличие от брата? – Есения кивнула. – Я тихий, спокойный, не знаю, что сказать. Я ведь не знаю, какой я со стороны, сказать что? Ну, он был душой компании, а я – обычный. И все, никаких страшных секретов нет. Он погиб в Чечне, когда я учился в колледже. Папа вскоре умер после смерти брата, сердце не выдержало. Да и, сами знаете, какая у нас экология. Добыча угля открытым способом – вы знаете, какой это вред? – внезапно оживился Топрыгин.

– Расскажите, – с интересом предложила ему Есения.

Михаил будто привык к ней и стал более разговорчив.

– Ой, это очень вредно, Есения. У вас кто-то из родных работает на карьере?

– Нет, – она не решилась рассказать об отце. – Но ведь со временем выкопали шахты, они безопаснее?

– Да, но это не меняет сути. Все хотят, чтобы мы в этой своей Якутии зарабатывали им деньги и молча подыхали за копейки. Я не прав? – Михаил был явно возмущен, словно это касалось лично его. – Прав, конечно. Смотрите, стоило мне стать тем, кем я стал, все внимание сразу сюда – в наш Тихий. А когда хорошо жили, так кому мы были нужны? Да, никому. У меня друзья работали в этих карьерах, и почти все умерли. Здоровье не выдержало. Вы пишите об этом? Нет, куда интереснее узнать, почему какой-то человек убил других людей, я прав? А что простые люди умирают, работая в нечеловеческих условиях, это никому не интересно. Людей интересует только смерть, которая случилась не по естественным причинам.

– Как это связано с вашей историей? Хотите, чтобы я написала о добыче угля открытым способом? Этим занимаются другие журналисты, не мой профиль.

– Конечно, вас касается то, что я сделал, потому что я обычный человек. А что делают люди на высоких должностях, как губят других, не интересно. Потому что у тех людей есть власть и деньги.

– Вас так ранит чужая власть? Почему?

– Не ранит вовсе, я возмущен происходящим в нашем городе!

– Вы правы, конечно, но что насчет вашей власти? – он вопросительно уставился на нее. – У вас так «болит» судьба жителей города, но вы убивали детей этих жителей. Какая разница между вами и теми, про кого вы хотите, чтобы я написала статью-разоблачение? Вы тоже чувствовали вседозволенность и безнаказанность, – уверенно процедила она, вцепившись в Михаила взглядом.

– Это другое, – отчеканил он.

– Естественно, – саркастично заметила Есения. – Но вы тоже упивались властью, убивая, разве нет? Вы не убивали детей тех, кто держит шахты, более того, это были дети из самых разных семей и отнюдь не семей шахтеров. Тогда к чему все это? Вас волнует судьба города, в котором вы убивали молодое поколение и пугали всех, чтобы они уезжали отсюда и строили семьи не здесь? А что страшнее, когда люди умирают по естественным причинам из-за вредной работы или что над невинными детьми измываются прежде чем убить их? Убить просто так.

За окном бушевал ветер, заставляя небольшое окно под потолком дрожать. Солнце спряталось за тучным облаком, а Есения тяжело задышала, произнеся последнюю фразу. Они с Михаилом смотрели в глаза друг друга как на исповеди – откровенно и открыто. Ей необходима правда, ему – ее эмоции. И что на нее нашло? Зачем она пытается оценивать его действия, тогда как это всегда противоречило ее работе? Есения старалась не подавать виду, что удивляется самой себе, но это было очевидно. Михаилу уж точно. Ей пришлось прервать интервью, не продержавшись и около часа.

Когда конвойные увели Михаила, Есения спустилась по стенке коридора на пол, охваченная панической атакой. С ней редко это случалось, и вот теперь было то самое время. Сердце разрывалось от тахикардии, а тревога походила на страшного монстра из детства, от которого невозможно было спрятаться даже под одеялом. И почему это так лично задевает ее? Эмоции знали больше, чем сама Есения. Взяв себя наконец в руки, она встала на ноги и побрела к следователю по делу Михаила.

Борисевич – ныне следователь по новому делу Топрыгина начал свою работу в органах с его дела десять лет назад. В те годы он был одним из оперативников, на подхвате у тогдашнего следователя. Еще десять лет назад, когда город содрогнулся от ужаса, Борисевич был в гуще этого ужаса. Сегодня ему было далеко за тридцать с хвостиком, внешне же он выглядел чуть старше своих лет. Конечно, вечные заботы с бюрократическими делами отнимали много нервов, как и вседозволенность некоторых преступников.

Есения была хороша в умении найти общий язык с каждым, и с Борисевичем она нашла его с первой минуты, как оказалась в стенах местного УВД. Он даже улыбнулся ей тогда, пропуская по коридору в СИЗО к Михаилу. Теперь же они сидели друг напротив друга и по-настоящему изучали друг друга. Борисевич подметил, что хрупкая на первый взгляд западная журналистка оказалось абсолютно не такой, какой он ее представлял. Она была «своей» такой же хладнокровной, как и все жители Тихого после 2012 года, когда Михаила Топрыгина осудили за восемь эпизодов насилия и убийств несовершеннолетних. Это были всегда общие знакомые или дети общих знакомых. Травма, нанесенная всем и каждому в этом городе была намного глубже, чем травма, нанесенная угольным карьером. Как бы не пытался доказать обратное Топрыгин.

– И как вам наш отмороженный? – Борисевич тяжело встал со стула. – Чай, кофе, потанцуем? – игриво повел бровями.

– Кофе.

Есения рассматривала зеленые стены кабинета, находя их на редкость уродливыми. Такая краска, похоже, продавалась исключительно в отделе «для города Тихий» иначе она не могла объяснить совершенно одинаковый цвет что на стенах МВД, что в местной больнице, что на стенах в ее подъезде. Где бы не блуждали ее глаза в Тихом, всюду они натыкались на этот грязный зеленый оттенок, напоминающий цвет военной экипировки. Аромат кислого растворимого кофе вырвал ее из раздумий. Борисевич тяжело плюхнулся на кожаный стул, от чего колесики ножек заскрипели об испорченный линолеум. Есения потянулась к белой чашке и глубоко задышала над терпким ароматом. Ее расшатанные нервы натягивались, словно тетива, но тут же расслаблялись под действием кофеина. Если бы Борисевич разрешил Есении покурить прям в кабинете, она бы выдала ему все, что на самом деле думает о Топрыгине.

– Бывают преступники, которые знают о том, что они – преступники, – начала Есения, – но Топрыгин другой случай. Ему плевать на то, что он сделал. Я даже не уверена, что он до конца осознает то, что совершал. Может, для него это забавная игра. Может быть, – Есения отпила горячий кофе, обжигая кончик языка, – он социопат. Но он точно долбанутый на голову.

Борисевич хихикнул, отвечая на затрезвонивший звонок. Прокричав что-то в трубку благим матом, он грубо отпихнул от себя телефон и стал совершенно другим человеком. Взъерошенным и рассерженным. Начал осматривать Есению уже не скрывая своего мужского интереса. Есения давно привыкла, что мужчины редко воспринимают ее как журналистку. Сначала пожирают ее взглядом, отпускают шутки по поводу ее методов получения должности причинным местом, а после, когда Есения грубо посылает их на любые вариации трех букв, агрессивно подытоживают, что все бабы – дуры. А Есения – особенная дура, потому что со своим мнением и не понимает пошлых шуток, а должна ведь млеть от них. Дура!

– Хотите мне что-то сказать? – грубо спросила она у Борисевича, громко поставив кружку на стол и придав его взгляду осознанность.

Борисевич, пойманный на «пожирании» молодой журналистки, одернул себя.

– Да, слушай, Михаил у нас с диагнозом – извращенец. Ты не думай, что особо найдешь ответы на свои вопросы у него. У нас тут и НТВшники были несколько раз, а он все дурака из себя перед ними строит. То угольная промышленность ему мешает жить, то «менты сволочи», то старый он и хочет покоя. Косит под дурака профессионально, так что…

– Ну, во-первых, мы вроде бы не переходили на «ты», – твердо ответила Есения. – А во–вторых, вы еще не знаете, на что я способна.

– Каждый мужчина знает, на что способна женщина, – не двусмысленно заметил Борисевич.

Есения отодвинула невкусный кофе и встала из-за стола. Слушать чепуху от сексиста ей было неинтересно. Она как бы случайно поводила рукой перед Борисевичем, отмечая свое обручальное кольцо на пальце.

– Как я могу изучить дела? – раздраженно спросила она.

Борисевич откинул голову на спинку стула, с удивлением рассматривая Есению. Этот приказной тон в его кабинете звучал лишь от его начальника, но точно не от малолетней девки.

– Я вам дам в помощь нашего оперативника, – ответил он, потеряв интерес к ней. – Завтра приходите.

– Я не могу изучить сама? Имею право, – встала в позу Есения, надменно смотря в его одутловатое лицо.

– Слушайте, конечно, имеете. Но это мой отдел, и я решаю, кто и как здесь будет рыться в архивах, – грубо огрызнулся Борисевич. – Понятно?

Есения теряла терпение, но портить из без того натянутые отношения со следователем не намеревалась. С одной стороны, она уже сделала главное – поставила его на место. А остальное, так и быть, примет с опущенной головой. Уж что-что, а Есения умела наступать себе не горло во имя высшей цели своей работы – докопаться до правды любой ценой. И каким бы дураком не притворился Топрыгин, она залезет ему под кожу и выудит оттуда эксклюзив. Чертовы НТВшники еще будут восхищаться ее работой!

Из-под полуопущенных ресниц Есения наблюдала за тенями на потолке, отбрасываемые машинами с улицы. Осмотрелась по сторонам, пытаясь найти что-то важное, но со временем упущенное. Хотела бы вспомнить, но не могла. Посмотрела снова вверх и задумалась. Интересно, если бы шестнадцатилетняя Есения зашла в комнату, что бы сказала ей? Любопытно, где сейчас Фил? Есения прижала пальцы к губам, лаская их подушечкой. Закрыла глаза и представила, что Фил появился в этой комнате. Взрослый, как и она сейчас. Что случилось бы между ними дальше? Она бы обвила его плечи руками, поцеловала в губы и рассказала о том, как не смогла его забыть. Рассказала бы, что стала журналисткой, как и мечтала. Внезапно ее мысли прервал телефонный звонок. По иронии судьбы это оказался Вадим. Есения покраснела от стыда. Если бы ее законный муж знал, какие мысли посещают ее голову, то не простил бы ей этого. Она и сама не простила бы. Но ведь любить прошлое – не значит предать настоящее.

– Что с тобой случилось, Есения?

Вадим назвал ее полное имя, а значит – был зол. Она помедлила прежде, чем уточнить:

– В смысле?

– Что с тобой? Интервью – кошмарное, хоть осознаешь это? – его хладнокровный тон всегда пугал Есению, но он никогда не повышал голоса. – Ты осуждаешь его. Дважды спросила – оправдывает ли он себя, потому что сама пытаешься оправдать Михаила, иначе не сможешь работать дальше с ним. Но ты, кажется, забыла, что ни осуждать, ни оправдывать не должна. Что с тобой? Родной воздух навеял ностальгией, и ты лишилась критического мышления?

Есения устало села на кровать, подогнув ногу под себя. Растрепанные волосы намагнитились и прилипли к ее темной кофте, но она совсем не обратила на это внимание. И вправду, что это нашло на нее? Она и сама знала, что перешла черту от журналистики к человечности. Где была ее человечность, когда она ездила с Демидом в Сирию? Где была ее человечность, когда она брала интервью у человека, совершившего когда-то политическое преступление?

– Не знаю, – на выдохе ответила она.

– Ты сдулась, – диагностировал Вадим. – Слушай, дорогая, так не пойдет. Если ты не соберешься и не предоставишь мне хороший материал, я верну тебя обратно, а на твое место отправлю Майю. Сходи к следователю, изучи его дело или дела, как захочешь. Пообщайся с людьми, которые ловили его и водили на следственные эксперименты. Включи свой профессиональный «нюх» и работай, Есения. Работай. Ты приехала не отдыхать.

Она не успела возразить, Вадим скинул звонок. Есению эта его черта раздражала, но гораздо меньше настырности, которой владели некоторые коллеги, по сто раз названивая ей на телефон. Растрепав волосы, снова легла на кровать. На самом деле, Есения давно привыкла к критике, научилась с ней жить и ходить бок о бок. Только адекватное восприятие чужого мнения сделало из нее профессионала своего дела. Сколько людей «тыкали» в ее ошибки, сколько раз Есения это молча слушала и просто делала выводы. Со временем критика перестала ее цеплять, а после и вовсе исчезла. Но теперь снова вернулась. Также внезапно, как Есения хотела, чтобы вернулся Фил. Окончательно устав от этого дня, продолжая думать о Филе, Есения все спрашивала, в какой момент вернулась к тому, что ее критикуют…

2011 год.

Есения и Жека болтали на лавочке около кабинета алгебры. Громко смеялись, обсуждая наряды и поведение своих одноклассниц. Это была излюбленная тема всех школьниц. Идти на урок не хотелось, вернуться к учебе оказалось особенно тяжело в старшей школе. Но прозвенел звонок, и подруги поплелись на урок. Есения сжала ручку сумки, бросив испуганный взгляд на свою вторую парту. Она была пуста – Фил не пришел. Выдохнув и облегченно улыбнувшись, Есения прошла за Жекой и села на место. Низкая тучная женщина в очках закрыла дверь и начала знакомиться с классом.

– Новая математичка, класс, – закатил глаза Ваня.

Одноклассники поддержали его вздохами. Женя с улыбкой ткнула соседа по парте в плечо. Есеня прищурилась на подругу, уже отсчитывая дни до момента, когда будет залечивать сердце своей любвеобильной подружки после любвеобильного соседа по парте.

– Извините, – скрипнула старая дверь, и послышался чей-то голос.

Фил уверенно шагнул в класс и обворожительно улыбнулся новой учительнице. Следом за ним «завалились» еще их несколько одноклассников. Определенно, они всей толпой курили за школой. Есению бросило в жар, она вся сжалась в деревянный неудобный стул, опустив глаза в парту. Возможно, взрослая Есения могла бы противостоять своим неконтролируемым реакциям на Фила, но не тогда – не в 2011 году. Фил опустился рядом, игнорируя причитания новой математички. Вместо этого, он обратился к Есении:

– Привет.

Она сухо поприветствовала его, так и не повернувшись.

Но Фил продолжил смотреть, пытаясь вспомнить ее. Неприметная Есения, в белой блузке с длинными рукавами, в типичной школьной короткой юбке (как в прочем и у всех девчонок в старшей школе). Ну да, у нее была отличительная черта – длинные прямые волосы. И глаза. Очень красивые зеленые глаза. Он такого зеленого цвета никогда не видел.

Есения игнорировала его взгляд, играя в равнодушную соседку по парте. Играть эту роль ей было тяжело, потому что внутри от его взгляда все сжималось, пальцы тряслись, не слушались и то и дело пытались выронить ручку. За всем этим наблюдала одна из одноклассниц. Заметив ее пристальный взгляд, Есения вскипела и с раздражением посмотрела на Фила.

– Тебе чего, Филипп? – грубо обратилась она к его полному имени, чтобы выставить невидимую дистанцию между ними.

Филу это даже понравилось. Он широко улыбнулся ее дерзости. Арина недовольно обернулась к Есении, после того, как та самая одноклассница что-то шепнула ей на ухо. Есения смущенно отвела взгляд. Они с Ариной были с одного двора, в детстве часто гуляли вместе и считались лучшими подругами. Но это было до знакомства Есении с Жекой. До соседства по парте с Филом.

– Откуда я тебя знаю? – не унимался Фил.

– Ниоткуда, – огрызнулась Есения.

– Вам весело? – обратилась к ним математичка. – Елена, иди к доске, реши этот пример.

– Я – Есения, – Есения тяжело вздохнула, бросила на Фила недовольный взгляд и вышла к доске.

Фил смотрел ей в след и улыбался. Ваня подмигнул ему, кивнув в сторону Есении. Фил отмахнулся. С лучшим другом поделиться своими мыслями он не считал нужным. Да и мыслей особо не было, просто Есения такая смешная и забавная, с красивыми зелеными глазами. И сама по себе – очень красивая. И откуда он помнил эти глаза?

Есения смотрела на незнакомый ей пример и совершенно не понимала, что ей надо написать. Она была слаба в алгебре и геометрии, даже не хотела познать эти науки. Особенно в первый день в старшей школе. Вымученно взглянув на математичку, она молила ее о пощаде, но та равнодушно листала учебник, облизывая указательный палец. Есения посмотрела на Жеку, та лишь повела плечами. Арина отвела взгляд и помогать явно не собиралась. Заметив смятение соседки по парте, Фил, который был силен в математике, что-то написал и сфотографировал. Нашел ее в «Вконтакте» в общей группе «10Б» и отправил фото. Есения осторожно достала телефон из кармана юбки и взглянула на экран. Удивленно хотела повернуться к Филу, но не решилась. Взглянула на математичку, которой до нее не было дела, и стала осторожно списывать.

– Списывать я не просила, – раздался громкий голос учительницы. – Елена, садись на место, еще раз отвлечешься, я поставлю тебе двойку.

– Есения, – уперто поправила ее и направилась за парту.

Фил встретил ее такой же широкой лучезарной улыбкой. Раздражающий тип.

– Не благодари, соседка Есения, – подмигнул он.

Она закатила глаза, так ничего ему и не ответив. Когда Фил перестал проявлять знаки внимание в ее сторону, а за окном пошел осенний дождь, Есения улыбнулась заботе, проявленной Филом в ее сторону. Пусть она была холодна и равнодушна внешне, но внутри нее все горело от мыслей о соседе по парте.

Глава 4. Старый друг лучше новых двух.

Есения налила себе крепкое растворимое кофе и заела это дело хлебом с маслом. Идти куда-то особо не хотелось, ведь лето выдалось в Якутии, как обычно, холодным. За окном моросил промозглый дождик, люди переодели шорты в джинсы, накинув сверху куртки. Вчерашние зеленые ветки сосен снова грустно опустились.

– Ты и отвыкла от этого, – с улыбкой заметила мама. – В школе когда училась, любила такую погоду.

– Мозгов то прибавилось, – усмехнулась Есения. – Обещала съездить на кладбище к отцу и солгала…

Есения и вправду оттягивала этот момент. Встреча с холодным камнем, на котором было выгравировано лицо ее папы – страшила ее сильнее, чем интервью с убийцей и педофилом. В это промозглое утро, она осознавала, что винит себя за то, что не была на похоронах. Ей было стыдно смотреть в застывшие навсегда глаза любимого папы.

– Дочка, когда будешь готова, поедем. Кладбище не то место, куда стоит ездить ради приличия.

– И часто ты ездишь к нему? – ненароком спросила Есения.

Мама вяло улыбнулась, морщинки в уголках ее глаз углубились, но она ответила дочери:

– Насколько это возможно, насколько можно часто тревожить его душу. Там и моя душа, вместе с ним, в этом камне, – она испуганно посмотрела Есении в глаза. – Не ходи туда, пока не будешь готова.

Есения обняла маму за плечи и последовала ее совету. В школьные годы, молчаливая, но бунтующая Есения, часто ослушивалась маминых советов; не верила ей, считала ее глупой и даже наивной. Оказалось, глупой и наивной была сама Есения. С годами она осознала, что мама всегда оказывалась права.

Быстро поникнув от безделья, Есения взяла себя в руки и вышла на дождливую улицу. Решила упустить возможность познакомиться с местным такси: разочаровываться сильней не хотелось, а до отделения МВД было недалеко. Удивительно, но Тихий местами преобразился. Появились современные детские площадки с яркими крышами, дорожки для велосипедистов, скверы и памятники первым строителям. Супермаркеты. «Бристоль». И все. Ничего больше Есения не смогла выделить. По сравнению со столицей Молдовы, где она проживает, этот город напоминал ей об умирающей юности. Ее юность умерла здесь и юность многих умерла здесь. Юность восьмерых (а по признанию уже и девятерых) подростков забрал Михаил Топрыгин – тоже здесь. Она остановилась и огляделась. Неужели она – прыткая и целеустремленная журналистка, пасует перед человеком, который испачкал руки по локоть в крови? Есения подошла к желтой выцветшей оградке, но сесть не решилась. Вместо этого, она уверенно зашагала к серому невзрачному зданию, которое возвышалось на окраине города так, словно там находилась обитель власти. Так оно и было в городе Тихом.

– Позовите, пожалуйста, следователя Борисевича, он меня ждет, – устало протянула Есения дежурному, сидящему на входе.

Она держала в руке свое заламинированное удостоверение прессы и тыкала им в небольшое окошко. Заметив совершенно тупой взгляд облысевшего мужчины на нее, Есения раздраженно стянула круглые темные очки себе на переносицу, чтобы он смог сравнить ее с фотографией на удостоверении.

– Ну, похожа? – раздраженно спросила.

– Обалдеть! Еся – это ты?! – окликнули ее.

Есения хмуро обернулась. Только один человек в ее жизни называл ее так. На нее смотрела повзрослевшая Жека, с лишними килограммами, но с той же озорной ухмылкой и рыжими волосами. Они робко посмотрели друг на друга: каждая попыталась узнать в родных когда-то глазах близкого человека. Жека сделала неуверенный шаг и заключила Есению в свои объятия. Обеим захотелось расплакаться от случившейся встречи, но никто не решился на это откровение. Есения очень обрадовалась Жеке, хоть и не хотела потерять свое лицо перед полицейскими, с которыми ей еще предстояло работать.

– Я тебя не узнала, только по твоей манере разговаривать, – смеялась Женя, вытирая слезы. – Подруга, сколько лет прошло?

– Много, – горько улыбнулась Есения.

– Точно, – Жека смущенно отвела глаза.

Но Есения не заметила этого стыда, приобняла подругу за плечи, искренне сжав ее под локоть. Это было удивительно. Встреть она Женю где-нибудь за пределами Тихого, она бы удивилась тому, как та изменилась. Как в уголках ее глаз появились мимические морщинки, как изменилось ее когда-то подростковое тело. Как из озорной любимице парней Женя выросла во взрослую красивую женщину. Это магия Тихого – все здесь наводило Есению на легкую ностальгию и тоску по прошлому. И, на самом деле, ей было все равно, какая стала Жека. Она все равно была ее рада видеть.

– Куришь? – поинтересовалась Женя.

– Бросаю, – Есения замялась, – но, я покурю.

Они вышли на улицу. Женя вручила ей тонкую сигарету и подожгла. Старые подруги молчали, привыкая к обществу друг друга. Столько лет спустя Жека и Есения не знали, о чем говорить и о чем спросить. Есения глубоко затянулась и сквозь дым посмотрела в профиль Жени.

– Ты в полиции работаешь? – она рассмотрела ее форму. – Дознаватель?

– Ты подкованная, как обычно, – усмехнулась Жека. – А ты? Стала журналисткой?

Есения кивнула, и они снова замолчали. Сигаретный треск разрывал тишину. Очевидные и посредственные вопросы Есения терпеть не могла, но по-другому в эту минуту не умела. Жека курила быстро и нервно, словно торопилась уйти отсюда. Или торопилась уйти от Есении.

Есения стряхнула пепел и спросила:

– Как ты, Жека?

– Как все – нормально. Мне, конечно, не повезло вырваться из этого умирающего городка, тут и умру, – неловко усмехнулась. – А ты? Какими судьбами?

– Может, встретимся, я и расскажу тебе все? – неожиданно предложила Есения.

Женя мягко улыбнулась ей и кивнула:

– У тебя новый номер?

Закончив перекур, они вернулись внутрь. Женя пропустила подругу мимо дежурного, и обе разошлись по разным коридорам. В самом дальнем, Есению ждал Борисевич. Она осторожно постучалась и вошла тогда, когда твердый мужской голос ее пригласил.

– Чай или кофе? – предложил он как всегда. – Потанцуем?

Есения отказалась. Ей хотелось работать и как можно быстрее закончить общение с Борисевичем. Оставаться в Тихом становилось для нее все тяжелее. Несмотря на встречу со старой подругой, Есения ощутила себя менее защищенной теперь. Возможно, это сказывалось отсутствие с ней Демида. Борисевич пригласил нескольких сотрудников в кабинет, и те предложили проводить Есению в архив.

Есения шла впереди этой толпы. Чувствуя, как липкие мужские взгляды скользят по ее лодыжкам сзади и поднимаются выше. Как молодые и не очень полицейские откровенно изучают ее, как хищники на охоте. Она и забыла, как это – быть мясом. Шепот позади то и дело прерывался смешками, но никто из полицейских даже не решался заговорить с Есенией. Ее вечно недовольный взгляд производил противозачаточный эффект.

– Я – Алексей, – дружелюбно улыбнулся высокий мужчина. – Борисевич попросил помочь вам с делом Топрыгина.

– А сам Борисевич когда окажет мне услугу и пообщается со мной? – не скрывая надменности, спросила раздраженная их вниманием Есения.

– Пока много работы, – отрезал Алексей, не потеряв своей улыбки.

– Ваши коллеги – удивительные люди, – продолжила она, когда они вошли в пыльный архив. – Вроде должны защищать граждан, а выходит так, что я иду и боюсь их.

Алексей отмахнулся:

– Они неплохие ребята, а вы нездешняя и, объективно, красивая. А красивые женщины нравятся мужчинам.

– Это комплимент? – Есения впервые взглянула на него.

– А вы можете посчитать такую посредственность за комплимент? – посмотрел он в ее глаза.

Губы Есении растянулись в улыбке.

– Вау, мужчина с мозгами, – глаза ее скользнули по его выбритому лицу. – Что вы забыли в полиции, Алексей? С такими то данными.

Он усмехнулся, облокачивась на стойку архивариуса. Наклонился к Есении.

– Это комплимент? – многозначительно поднял брови.

– Констатация факта, – ухмыльнулась она.

За стойкой появилась невысокая женщина, и оба отстранились друг от друга.

От затхлого запаха внутри архива саднило в носу. Сквозь покрытые дорожной пылью окна под потолками струился блеклый свет. Есения прошла мимо книжных стеллажей и села за дальний стол. Принялась изучать дела «тихого маньяка». Алексей сел напротив и увлеченно поведал ей обо всех делах Михаила.

– Вы так осведомлены, работали с ним? – догадалась Есения. – Сколько вам лет?

– Мне тридцать три уже. Я был выпускником академии, когда его только поймали.

– Молодо выглядите, – заметила она.

– Свою первую жертву он задушил ее же пояском от платья. И всех своих жертв он душил их личными предметами одежды, – пояснил Алексей, выставляла тома дел на стол.

У Есении внутри все сжалось от ужаса, когда на странице первого дела она встретилась с мертвыми глазами девочки Ани. Внезапно, утренний кофе поднялся к горлу, намереваясь покинуть свои границы. Есения сглотнула, подавляя желание потерять сознание и очистить желудок прямо в архиве. От безумного ужаса до паники оставалось пару минут, потому Есения уперто схватилась за шершавые страницы и тяжело задышала. Ей не в новинку было разглядывать трупы, но именно трупы юных девочек вызвали такой силы панику. Алексей изучающе смотрел на нее. Поймав его взгляд, она взяла себя в руки и принялась за работу с хваткой, которая последний раз была у нее в Сирии.

– Что было с первой жертвой?

Есения стала быстро листать хрустящие от старости листы, чтобы наконец оставить позади фотографии мертвой девочки. Пусть все упущенное расскажет Алексей, а дальше она уже прочитает сама.

– Они не были знакомы, насколько известно, но она пошла за ним добровольно. После действий сексуального характера, – Есению бросило в жар от его хладнокровного уточнения, – он задушил ее с помощью пояса от ее платья. Там и оставил.

– Есть записи допросов?

– Борисевич сказал, что покажет вам их сам. После того как вы изучите дела.

– Зачем столько ненужных телодвижений? У меня не так много времени, – запротивилась Есения.

– Вам не понравится то, что вы услышите в записях допросов, если не будете знать, что вас там ждет, – твердо ответил Алексей.

Есения замолкла. Снова посмотрела на своего собеседника. Светлые волосы его аккуратно разделялись ровным пробором по правой стороне. Глаза карие, обрамленные редкими светлыми ресницами. Она даже подметила, что он походил на Никиту Ефремова, и это ее чуть подзадорило. За окном снова пошел дождь, и Есения вернулась к своей работе.

Чем дальше углублялась она в «дело», тем сосредоточенней становилось ее лицо, тем сильнее она впадала в медленное оцепенение. Сцены жестокости, описанные судмедэкспертом, шокировали ее. Есения не решилась взглянуть на Алексея. Не хотела, чтобы он посчитал ее плохой журналисткой из-за слишком сильной впечатлительности. Михаил, который говорил ей о том, что любит детей, совершенно точно не любил их. Невозможно сделать то, что он сделал с человеком, которого любишь. В мире Есении такое было невозможно. В мире Михаила – возможно. Спустя пять листов (а их было около сорока в первом деле), Есения стала кусать губы. На шершавых страницах снова появились фотографии с места преступления.

– Можно мне кофе? – сдалась Есения, найдя возможность оторваться от дела.

– Конечно, с сахаром?

– И с молоком. Две ложки. Спасибо.

Алексей вышел из архива, Есения отклонилась на спинку стула. Ее затрясло от ужаса. Она никогда не была слишком впечатлительной, но фотографии девочки повергли ее в шок. Будучи успешной журналисткой, она раньше была уверенна в том, что ничто уже не способно ее удивить. Но Михаил Топрыгин не удивил, а заставил ужаснуться. На глазах застыли слезы: Есения не выдержала. Каким бы профессионалом она не была, ей невыносимо смотреть и читать то, что совершил над юной девочкой взрослый мерзавец. Это могло случиться и с ней. В том году она была чуть младше Ани. Закончив всхлипывать, Есения быстро вытерла подтеки на веках и сделала глубокий вдох. Она выполнит эту работу и уедет из Тихого навсегда.

– Какие у него были мотивы? – спросила Есения в кабинете у Борисевича, наблюдая, как мужчина допивает свой остывший кофе.

– В институте Сербского его признали вменяемым, естественно, с оговорками. У него фиксированный устойчивый сексуальный интерес к детям, скажем так, педофилия. У него были жена и сын.

– Зачем он убивал их? Насиловать – одно, убить – другое, разве не так?

– У него садистские наклонности, он убивал их из-за этого, возможно. Хотя, на всех допросах он клялся, что это было случайно. Случайно душил предметами их одежды, случайно насиловал. Он садист и педофил, вот и весь мотив, Есения Алексеевна.

Есения устало потерла веки и вспомнила свою юность, когда история о Топрыгине стала «достоянием» города, а после и их страны. По этой причине родители отправили ее учиться так далеко, но она и сама этого хотела. Невыносимо было оставаться в месте, насквозь пропитанным молодой кровью.

Глава 5. Фил.

На севере Тихого все осталось, как прежде. Время здесь остановилось по-настоящему, и если Есения еще удивлялась, как центр города и ее район мало поменялись, то район Жеки не изменился совсем. Та же детская площадка со сломанной на горке деревянной крышей, те же скрипучие качели, с которой они столько раз качались «солнышком». Железная горка, на которой они столько раз рвали себе джинсы. Казалось, прошло не десять лет, а каких-то несколько дней. Даже пятиэтажка Жени не изменилась – такая же серая, невзрачная, с облупленным фасадом и кое-где пластиковыми окнами (остальные все такие же деревянные). Мимо прошла парочка пьяных бродяг, с улыбкой оборачиваясь на Есению.

– Вадим, я тебе это припомню, – буркнула она себе под нос.

С раздражением, отметила, что СИЗО города Тихий выглядел лучше, чем Женин подъезд. Ремонта здесь не было с того дня, как они писали на стенах маркером «Люблю Жеку, люблю Есю». Поднявшись на второй этаж, Есения задержала дыхание и прислонилась к железной Жениной двери. Оттуда доносились громкие звуки. Женя кричала на кого-то на фоне детского плача. Есения поджала губы, не веря тому, что жизнь ее когда-то близкой подруги так кардинально изменилась. Она выдохнула, решилась и позвонила в звонок.

– Ого, – Жека с порога осмотрела ее и потянула в свои объятия, – больше твои шмотки на меня не налезут, как жаль.

– Дурочка, – рассмеялась Есения и оглянулась.

Внутри ничего не изменилось, разве что появились дети. Двое мальчиков выглянули из когда-то Жениной комнаты и стали смотреть на Есению. Она смущенно перевела взгляд на Жеку, совсем не ожидая, что это ее дети. Нет, она догадывалась, но чтобы прямо двое.

– Это мои бандиты, – представила их Женя с улыбкой, словно не она лупила их минуту назад. – Кирилл и Ваня.

Есения уставилась на нее вопросительно. Ваня? Жека смутилась и отвела взгляд:

– Я все расскажу.

– Привет, – Есения улыбнулась мальчикам и присела на корточки, чтобы быть с ними одним ростом, – я принесла тут что-то.

Она купила большую коробку конфет наугад, немного прогадала с полом ребенка (Есения была уверена, что у Жени дочь) и с количеством детей в принципе. Мальчики посмотрели на маму, получили ее одобрение и подбежали к Есении. Один был похож на Женю – старший, второй – помладше, был похож на кого-то, кого Есения определенно не знала.

– Я – Ваня, – улыбнулся старший.

Есения посмотрела на Женю, та снова смущенно отвела взгляд.

– Я – Есения. Классное у тебя.

Ваня просиял от комплимента. Женя тоже, оценив намек. Кирилл стоял позади, осторожно наблюдая за новой знакомой, так и не решившись к ней подойти.

На кухне Женя второпях мыла посуду после готовки, предложив Есении самостоятельно достать тарелки, вилки и бокалы. Из пакета Есения достала красное полусладкое, к тому же самое дорогое, что было в магазине. Выбор Есении порадовал Жеку.

Когда Женя уложила мальчиков спать после ужина, они уже выпили предостаточно, чтобы излить друг другу души. Есения редко пила, потому быстро ее щеки покрылись румяном, а она сама опьянела. Жека держалась дольше: она была больше Есении и пила явно чаще, чем та.

– Ваня? – переспросила Есения, когда они с Женей закончили обсуждать юность и работу.

– Прикинь, какая я была дура, – Жека гладила пальцем со стертым черным лаком по краям бокала. – Родила в девятнадцать и назвала в честь первой любви. Сумасшедшая, что сказать.

– Я же говорила, он не стоил твоего внимания, – заключила Есения, делая очередной глоток.

Они открыли вторую бутылку, и Жека продолжила:

– Мать всегда говорила, что мол вот Есения учится, а ты – шалава, родила и осталась одна с ребенком. Я так страдала, ты бы знала. Встретила Айсена, и у нас родился Кирилл. Мы вместе работаем в полиции.

Есения глянула на ее пальцы, не заметив обручального кольца, но тактично промолчала. Жека все поняла, слишком хорошо знала ее.

– Я стала копией своей матери, – продолжила изливать она душу. – Толстая и с неудачной личной жизнью. Набрала после вторых родов, много курила, много ела, неважно. Генетика.

– Это же оправдание, Жека. Какая такая генетика? – хмурилась Есения. – Но родить нового человека – тяжело, особенно двух, так что не вини себя за лишние килограммы. Лишь бы тебе было комфортно.

– Легко давать советы, когда у тебя муж главный редактор издательства, ты живешь в другой стране и ты успешная журналистка.

Есения посмотрела на нее: Жека пыталась скрыть свою зависть, но это у нее получалось плохо.

– У меня нет детей, – попыталась подбодрить ее Есения, – а у тебя есть.

– Будто тебя это тревожит, перестань, – отмахнулась Женя.

– Ладно, ты и раньше любила жалеть себя, но пора бы прекратить, – твердо заговорила. – Ты в состояние жить ту жизнь, которую хочешь жить. Можешь все изменить, если захочешь. Ты и сама знаешь, мое сердце тоже однажды было разбито, но все наладилось.

Сказав это, Есения засомневалась в истине последнего. Женя же опомнилась, поменялась в лице, потянулась и взяла ее за руку.

– Прости меня, я совсем забыла, – она помедлила и заглянула в глаза Есении. – А ты зачем приехала то?

– Беру интервью у Михаила Топрыгина. Я думала, ты уже знала об этом, когда мы встретились в полиции.

Женя нахмурилась и отпустила руку Есении.

– Зачем? – выдавила она.

– В смысле зачем? – возмутилась Есения. – Это моя работа.

Жека встревоженно посмотрела мимо нее, задумавшись о своем. Есения поступила также. Сделала очередной глоток и предалась воспоминаниям, не желая больше сдерживать то, что скрывала от других.

– Семья Фила переехала? – как бы ненароком спросила.

– Ну, вроде, – неуверенно ответила Женя и посмотрела на нее. – А что?

– Я ничего о нем не слышала, ладно, – Есения широко улыбнулась. – Помнишь ту вечеринку у Кости?

– Боже! – засмеялась Жека. – Лучше бы и не вспоминала, Еся!

2011 год.

Ребята всем классом собрались тогда на день рождение одноклассника Кости. Закупили выпивки и заказали еду на дом. Кто-то притащил с собой монополию, и они решили играть большой толпой.

– Я покупаю завод, – самодовольно улыбнулся Ваня. – Есения следующая. Проиграй мне, детка!

– Фиг тебе, – усмехнулась Есения.

Они с Ваней остались вдвоем, все остальные уже обнищали по меркам монополии. Женя с улыбкой незаметно ущипнула Есению, давая ей понять, чтобы она «сделала» Ваню и загадала ему желание, связанное с ней (чтобы Ваня ее поцеловал). Арина висела на плече у Фила, внимательно следящим за игрой. Остальные доедали пиццу и разливали горячительные напитки по пустым стаканам, одновременно с тем наблюдая за игрой.

– Есеня, ты мухлюешь? – прищурился Костя. – Или ты очень умная?

– Она очень умная, – ответил ему с улыбкой Фил.

Есеня бросила на него робкий взгляд и тут же отвела его. Она привыкла к Филу за партой, но под действием выпитого все внутри нее сжималось от его внимания. Есения знала, что Фил следил за ней всю вечеринку, и хоть Арина и висит на его плече, смотрит он почему-то в ее сторону. Женя ущипнула Есеню снова, но уже из-за комплимента Фила.

– Дуракам везет, – надменно улыбнулась Арина.

Есения удивленно уставилась на когда-то близкую подругу, которая хотела высмеять ее при всем классе сейчас. Она не поняла этого.

– Не ревнуй, отличница, – вступилась за подругу Жека.

– Девочки, – Ваня вмешался в назревающий конфликт, – Есения принадлежит мне, пока мы не доиграем.

И они доиграли. К сожалению Жеки, Есения проиграла. Но это ее ничуть не расстроило.

Спустя еще час, большая часть одноклассников напилась, а некоторые ушли с вечеринки. Есения сидела на балконе и дышала дымом от сигарет Кати. Когда и Катя вышла с балкона, Есения решила найти Женю. Им пора было домой. В длинном коридоре не горел свет. Мягкий ляпистый ковер вел к нескольким комнатам, и она вошла в первую попавшуюся. Дверь протяжно заскрипела, от чего Фил отстранился от Арины. Та сидела на нем сверху и целовала в губы. Они были в одежде, но и это было дело времени. Сердце у Есении заныло, в глазах защипало от слез. Фил заметил ее реакцию и обескураженно уставился на нее. Он и понятия не имел до этой минуты об ее чувствах. Ревность сменилась ужасом, и Есения отступила назад.

– Тебя стучать не учили?! – занервничала подвыпившая Арина и вытолкала ее из комнаты. – Дура тупая!

Есения в шоке облокотилась спиной к холодной стене. Ее ноги задрожали, сердце бешено забилось в висках глухими стуками. Она и сама не поняла своей реакции. Алкоголь обострил ее чувства; захотелось расплакаться, но Есения не могла позволить кому-то понять, что причина слез – Фил. Сжав всю волю в кулак, она отошла от стены и продолжила искать Женю.

– В ванну зайди, – кивнул ей одноклассник, сидевший в зале и играющий с другими парнями в приставку.

Вани с ними не было.

– Дура, – раздраженно прошептала Есения, ругая подвыпившую Женю, которую вечно тянуло на приключения под этим делом.

Она постучала прежде, чем войти. Застала она Жеку и Ваню в одежде, целующихся у раковины. Жека смутилась, а Ваня протянул, как всегда, самодовольно, но очень не трезво:

– Присоединиться хочешь?

– Жека, пошли домой, – недовольно процедила Есения.

– С ума сошла? – Жека схватила подругу за руку и вытянула из ванны. – Иди домой, я позже приду, – прошептала она, умоляюще.

– Жень, ты пьяная, ты не соображаешь, – Есеня с тревогой оглядела ее. – Что ты задумала? Ты будешь жалеть об этом.

– Это же Ваня, – расслабленно и радостно прошептала возбужденная Жека. – Да и, тем более, мне не в первый раз, сама знаешь.

Жека начала вести половую жизнь рано, к чему Есения, будучи девственницей, никак не могла привыкнуть.

– Ладно, делай что хочешь, – раздраженно отмахнулась она и пошла за курткой.

– Я позвоню, – с улыбкой шепнула ей в след Женя и вернулась к Ване.

– Не звони, дура, – раздраженно бурчала Есения. – Чтобы я еще раз ходила на эти вечеринки, да пошла ты, – продолжила она монолог с Женей.

Выскочив из подъезда, Есения остановилась и глубоко вздохнула. Прохладный вечерний воздух обжег легкие, и она выдохнула его клубком пара. На улице опьянение отпускало. Она сделала пару глубоких вдохов, посмотрела на время и шагнула из-под козырька. Сзади послышались шаги, и Есения резко обернулась, чтобы незнакомец не ударил ее чем-то сзади. Все-таки, в их городке было неспокойно в последнее время, и на улице уже стало темнеть. Фонари горели в редких местах: глава города все экономил электричество, пока Михаил Топрыгин только радовался недостатку света в ночное время суток.

– Подожди, – нагнал ее запыхавшийся Фил.

От удивления, Есения молча повернулась обратно и быстро пошла дальше. Сердце вновь запульсировало в висках. Ладони вспотели, свежий воздух уже не помогал ей отрезветь: от Фила она пьянела снова и снова. Он обогнал ее трусцой и стал идти спиной вперед.

– Ты чего? Обиделась? – радостно допытывал он.

– Что? – Есения чуть не поперхнулась от возмущения. – Смеешься?

– Ты в спешке убежала оттуда, странно просто, – деланно удивился Фил.

Они поравнялись, Фил стал идти рядом с Есенией, пытаясь отдышаться. Она мельком смотрела на его профиль. На его аккуратный носик, на его взъерошенные волосы и густые брови. И почему он без шапки в такую погоду?

– Я разозлилась на тебя, потому что, – Фил вопросительно уставился на нее, а Есения продолжила врать, – Арина влюблена в тебя, а ты ее дуришь. Я знаю, что у тебя есть девушка во второй гимназии.

– И что? Расскажешь ей все? – усмехнулся Фил и посмотрел на звездное небо. – Ничего не было, она просто захотела ласки, поцелуев, я ей дал их. Я ничего не обещал ей.

– Как мерзко с твоей стороны, – возмутилась она.

– Почему? Я не изменил Лере, – от ее имени, внутри Есении все сжалось. – Арина думает, что лучше всех и всегда получает то, что хочет. Постоянно пишет мне, звонит, гуляет где-то мимо меня со своим хвостиком. Ее не волнует моя девушка, наоборот, Арина думает, что «отобьет» меня, – усмехнулся Фил. – Даже в ту комнату затащила меня сама и стала целовать. Как отказать той, которая получает все, что хочет?

– Не надо оправдываться передо мной, – Есения сложила руки на груди. – Значит, ты у нас не только математик, но и специалист в женских характерах, – Фил звонко рассмеялся. – И какая же я?

Он слегка улыбнулся, уставившись в ее нечеткий профиль. Длинные темные волосы развивались, торча из-под розовой шапки. Он хотел прикоснуться к ним, но не решился сделать этот странный для них обоих жест. Смуглое небо над их головами потемнело, и образ Есении рассеялся перед его глазами. Есения чувствовала его взгляд на себе. Если бы было достаточно светло, Фил бы заметил, что она смутилась, а ее щеки окрасились пунцевым оттенком. Он отвел взгляд и задумался о ней – о своей однокласснице с зелеными глазами.

– Ты холодная, но в классе тебя любят, – Есения с интересом наблюдала за его лицом. – Смелая, волевая, но категоричная. Я бы даже сказал, люди знают тебя настолько, насколько ты сама позволяешь себя узнать.

– Значит, именно это я позволила тебе узнать себя? – она усмехнулась, вздернув брови.

Фил серьезно посмотрел на нее и заключил:

– И у тебя самые красивые зеленые глаза, которые я когда-либо видел. Я не пропустил ни одного урока лишь по этой причине.

Есения отвела взгляд, равнодушно дернув плечами. Взглянула за горизонт: они подходили к ее дому.

Фил и сам не понял, зачем сказал это своими пьяными устами. Пожалел, но терять лицо не собирался. Вместо того, он заполнил пустоту какими-то разговорами о летних каникулах. На возвышенности – перед домом Есении, находилась старая детская площадка. Деревянная горка и две старые скрипящие качели с общей несущей опорой. Есения запыхалась, взбираясь на холм, и села на одну из них. Фил нагнал ее и сел на соседнюю. Они замолкли, наблюдая за гаснущими в Есенином доме огоньками. Она исподлобья взглянула на Фила. Отрезвела достаточно, чтобы разглядеть сквозь ночную темноту его сосредоточенный взгляд вдаль. Почему он решил проводить ее? Или это, чтобы избежать Арину?

Заметив, что Есения наблюдает за ним, Фил повернулся к ней.

– А что насчет тебя? Разве ты не разбираешься в людях? – спросил он.

– Достаточно разбираюсь, чтобы посчитать тебя придурком, который изменяет своей девушке с моей подругой, – строптиво ответила Есения.

Фил встал с качелей и неожиданно близко подошел к ней. Она отклонилась назад, запрокинув голову так, чтобы разглядеть его лицо. Дыхание перехватило, когда Фил наклонился к ее рукам и настойчиво взял ее ладони в свои; холодные и широкие, влажные от волнения. И почему он волновался? Или просто напился?

– Что…ты делаешь? – запнувшись, спросила она.

– Это чтобы ты лучше «считала» меня, ну типа мы в «Битве экстрасенсов», – Есения смущенно улыбнулась. – Какой я еще? Если не оценивать меня по двум девушкам.

Она звонко рассмеялась. Руки Фила сильнее сжали ее пальцы, и Есения серьезно взглянула в его лицо, которое было тяжело разглядеть из-за блеклого лунного света.

– Ты наглый, – отчеканила она.

– Ты недооцениваешь меня, Есения, – покачал Фил головой.

И приблизился еще ближе – так, что коленки ее уперлись в его ноги. Фил чуть наклонился к ней, отчего Есении стало очень волнительно. Она смущенно отвела взгляд, но, подумав, упрямо заглянула в его глаза. Именно этого он и ждал.

– Пару недель за одной партой не способны раскрыть тебя, как личность, Фил, – настаивала Есения на своем.

– Я же описал тебя, – с улыбкой прошептал он.

– Это было поверхностно, а я не такая поверхностная, как ты, – выплюнула она.

И внезапно для самой себя, вырвала свои ладони из его рук и встала с качелей. Так близко к Филу Есения еще не оказывалась, практически касаясь своим кончиком носа его лица. Фил попятился, а Есения задавила в себе нахлынувшие чувства и с улыбкой прошла мимо.

– Спокойной ночи, Фил, до завтра, – задорно попрощалась она.

Не стала его ждать, на трясущихся ногах практически перешла на бег до подъезда. Ее сердце бешено билось в груди, с лица не сходила счастливая улыбка, а в ушах стоял громкий звон. Она впервые ощутила себя так «высоко над землей», такой счастливой и легкой одновременно. Закрыв за собой тяжелую подъездную дверь, Есения со смехом оперлась спиной о холодную стену. Щеки пылали огнем, глупая улыбка сияла в темноте. Она впервые чувствовала себя настолько влюбленной.

Фил сел обратно на качели, достал сигарету и подкурил зажигалкой. Искал глазами ее комнату в многолюдной панельке. Сделал глубокую затяжку и с улыбкой выдохнул дым. Его руки тоже дрожали, а сердце бешено билось в груди из-за соседки по парте.

Над Тихим взошла полная луна, а двое его жителей влюбились друг в друга впервые и бесповоротно. Фил посмотрел на яркую луну, Есения сделала то же самое из окна своей спальни.

Глава 6. Физика.

Кладбище в Тихом оказалось не менее жуткое, чем сам городок. Острые макушки елей разрезали серые дождливые облака. Ветви их насыщенного зеленого цвета дрожали на ветру, раскидывая острые иголочки по влажной глине. Глубокие лужи препятствовали Есении и Михею на пути, и они, будто дети, бежали по следам идущей впереди мамы. Странно, но пахло на кладбище иначе, чем в мире живых людей. Это была и хвоя, и дождь, и одеколон папы. Интересно, подумала Есения, другие гости этого места также слышат ароматы своих умерших родных или только она? Узкая дорога расходилась на множество тропинок. Впереди виднелась высокая заснеженная сопка. Красиво, но печально. Кладбище было больше Тихого, а каждая дорога вела к новому ее району, мимо старых и новых мемориалов. Чьи-то могилы были запущены и забыты. Возможно, поколение целой семьи лежит здесь, и здесь оно и закончилось. Возможно, кому-то стало все равно на семью, а кто-то, как и Есения, навсегда уехали отсюда. Чьи-то могилы были на редкость дорогие и ухоженные. Где-то столы были полны конфет, но одиноки. А где-то сидели люди и поминали близких. Большой город в маленьком Тихом. Погода за эти дни лишь ухудшилась, из-за чего Есения переоделась в теплую куртку Аленки. Она запахнулась, боясь взглянуть на застывшее лицо своего умершего папы. Откуда-то донесся крик ворона, деревья закачались сильнее. Снова подул ледяной ветер, когда они наконец-то дошли до папы. Михей присел на корточки и положил тлеющую сигарету на фарфоровую пепельницу у могилы.

– Покурим, пап? – улыбнулся он и закурил тоже.

Есения оглянулась, ощущая иное присутствие. Нет, это был вовсе не ее папа, и не чей-то призрак. Но она чувствовала, будто кто-то наблюдает за ней. Может, ей показалось. Сердце стало дрожать в груди от накрывающей панической атаки. Есения виду не подала семье, но внешне побледнела. Это место вызвало в ней ужас.

Их мама сидела на скамейке внутри оградки, рассказывая своему мужу о том, что случилось с ними за те дни, что они не виделись. Одна Есения стояла неподвижно, глядя куда-то поверх памятника. Ей было стыдно, страшно и очень больно. Михей опрокинул голову и посмотрел на сестру, предложив:

– Тебе тоже дать? – имел в виду он сигарету.

– Я не курю, – солгала она при обоих родителях.

Есения, впервые за все время здесь, взглянула на памятник папы. Счастливый мужчина лет сорока улыбался ей застывшей улыбкой. Его прежде теплые и добрые глаза, были мертвыми и холодными. Есении стало душно, она распахнула куртку и тяжело задышала. Находиться здесь было очень тяжело. Она снова посмотрела на папу и, не сдержав слез, расплакалась. Михей затушил сигарету и отступил к матери, дав сестре возможность поговорить с папой. Есения, словно в бреду, подошла к его лицу и пальцами прикоснулась к его щеке. К его холодному мраморному изображению. Сжала кулак и одернула руку от памятника. Только сейчас она поняла, что злиться не только на себя, но и на папу, который так рано оставил ее.

– Ты обещал вести меня к алтарю, – ее голос дрожал, но она продолжала шептать слова его застывшим глазам. – Но я шла туда одна. Ты здесь, а я – там. Как ты мог, папа?

Она вытирала слезы, по-детски дрожа и пытаясь себя успокоить. Этот разговор между папой и дочкой давно должен был случиться.

– Прости, папа, что не проводила тебя, – она уверенно прижала ладонь к его каменному лицу. – Я скучаю по тебе. В моей жизни всего в избыток, но я бы обменяла все на один «живой» разговор с тобой.

Мама не сдержала слез, тихо всхлипывая позади дочери. Михей прижал маму к широкой груди и погладил ее по тонким плечам через куртку.

– Я люблю тебя, – подытожила Есения и прикоснулась теплыми губами к холодному камню.

Снова послышался крик ворона, словно сам отец Есении благодарил ее за то, что она к нему наконец-то пришла. Ветер задул сильнее, вновь заморосил дождь. Они собрались и поплелись к машине Михея. Есения медленно шла, смотря себе под ноги:

– Ужасное место, но одновременно с тем, самое лучшее, – говорила она себе или близким, никто так и не понял, – ведь здесь наши любимые, но они уже мертвы. Никогда не придут сами. Никогда.

Она огляделась.

– Меня в дрожь берет от этого места, правда.

Мама сжала замерзшую ладонь дочери и поддержала ее:

– Все будет хорошо.

Михей остановил машину около подъезда и предложил подняться попить чай. Мама вышла первая, Есения помедлила и вышла следом. Пить чай она не хотела, заметила старые двойные качели на холме. Те самые.

– Я скоро вернусь, – кинула она маме и брату, удаляясь от них.

Оставив их позади, Есения принялась забираться на небольшой холм напротив их пятиэтажки. Ее длинные волосы развивались по ветру, как в те дни – двенадцать лет назад. Ветер становился все сильнее, словно пытался остановить ее, крича ей не делать этого. Но Есения шла вперед, ей хотелось прикоснуться к месту своей памяти. Качели изменились под воздействием лет. Когда-то ярко-синяя краска обсыпалась и поржавела. Сидения, которые и без этих десяти лет были в печальном состояние, теперь совсем сдались. На одной качели сидения совсем не осталось – лишь дыра, где когда-то сидел Фил. Ее же сторона осталась такой же, только не хватало еще одной деревянной дощечки посередине. Есения с улыбкой села на единственную дощечку и стала медленно качаться. Качели отозвались протяжным скрипом, и она снова вспомнила прошлое.

2011 год.

Арина и Жека долго уговаривали Есению пойти с ними на тренировку хоккейной команды, где играли Фил и Ваня. В конце концов, Есения, которая не хотела быть свидетелем зарождающихся чувств между Ариной и Филом, сдалась. Она воткнула в уши наушники и включила лунную сонату Л. Бетховена. В скором времени ей предстоял экзамен по фортепиано, к которому она старалась готовиться каждый день. Она легла на широкую кровать Арины, уперлась подбородком об руку и стала наблюдать за тем, как девочки крутились около высокого зеркала. Аринина комната была похожа на комнату из фильмов о богатых американских школьниках. Широкая двухспальная кровать, которую ей не надо было ни с кем делить из братьев и сестер. Да и братьев с сестрами у нее не было, Арина была единственной дочерью у своих обеспеченных родителей. Есения иногда хотела быть Ариной. Хотела не знать, что значит ссоры родителей из-за денег, не хотела знать, как выпрашивать внимание у мамы, вечно занятой то домом, то младшим братом. Тоже хотела иметь такую большую комнату отдельную от Михея. Обои Арины украшали плакаты с голубоглазым Деймоном Сальваторе. С потолка висела дорогая, украшенная хрустальными шарами, люстра. Огромный шкаф-купе для нее одной и белое фортепиано, на котором Арина играла также как Есения. Только у Есении фортепиано было старое, цвета красного дерева, доставшееся ей в наследстве от далеких родственников.

Жека и Арина накрасили друг друга, и Арина одолжила Жеке свою модную толстовку с британским флагом. Есения смотрела на девочек и улыбалась им. Вот бы и она хотела также млеть от трепещущего чувства в груди, когда хочется понравиться тому, кто нравится тебе. Когда это еще впервые. Свои чувства к Филу она давно считала безнадежными, потому с легкостью отдала его Арине, у которой глаза горели от одного взгляда на него. У Есении они также горели, только этого никто не замечал.

На ледяном корте было холодно и просторно. Жека крепко сжимала руку Есении и тянула за собой. Арина шла впереди, словно вожатая их стаи. Есения и не понимала, как давно они с Ариной вновь стали близкими подругами. Или это все чувства к двум друзьям сблизили Арину с ее лучшей подругой.

– Вот овца, – истошно выдохнула Арина, оставив за собой облако пара. – Там кажется девушка Фила.

– Имеет право, вроде бы, – усмехнулась Есения. – Странно это все.

– Забей, это не она, – отмахнулась Жека, выглядывая через дверной проем. – Это Лариска с лицея. Может она к Ване? Вот овца…

– Забей, – процитировала ее довольная Арина.

Они важно откинули волосы за плечи и прошли внутрь, перебираясь через ряды – ближе к тренирующейся команде. Где-то на скамейках сидели другие девочки и парни. Может знакомые или чьи-то подруги, Есения их не знала. Разве что, лично не знала. В небольшом провинциальном городке ведь все друг друга знают, но не всегда лично, чаще – за глаза.

– Айгуль как вырядилась, – закатила глаза Жека и наклонилась к уху Есении. – Бывшая Вани.

– А кто у него не бывшая? – рассмеялась Есения.

– Тоже верно, – поддакивала Арина.

Они прошли ближе к центру и сели на прохладную скамейку, ближе к парапету, разделяющему их и каток. В воздухе пахло морозом и влагой. Парни разрывали ледяную гладь острыми коньками. Один из игроков в шлеме заметил их и проехал спиной вперед, наворачивая круги своими острыми коньками.

– Выпендрежник, – одновременно засмеялись Арина и Жека.

Парни забили клюшками по льду, аплодируя ему. Тренер подул в свисток, и тот оглушил ледяной корт. Обозначил перерыв, и двое игроков отделились от толпы белых хоккейных форм и направились к девочкам. Есения облокотилась на скамейку и уставилась в телефон, надела наушники и постаралась сделать все, чтобы никто не увидел ее волнения от встречи с Филом.

Ваня и Фил сняли шлемы и с улыбками облокотились на опору, разделяющие их с девочками. Ваня взъерошил свои вспотевшие волосы:

– Соскучилась что ли? – спросил он у Жеки.

– Очень, – игриво усмехнулась она.

Есения улыбнулась. Жека была лучшей во флирте и общении с парнями: часто находила с ними общий язык и всегда им нравилась. Была игривой кошечкой, хотя даже не пыталась. Ваня млел от нее, это замечали все.

– Привет, Филипп, – деланно важно поприветствовала его Арина. – Красивые круги выворачивал.

– Привет, – безразлично бросил Фил и заглянул за ее плечо с интересом. – Привет, Есения.

Есении не удалось унять дрожь в руках, от волнения она услышала лишь громкий шум в ушах. Улыбнулась ему и кивнула, делая вид, что слушает музыку. Снова уставилась в телефон, надеясь, что он уже с ней не заговорит. Ладони вмиг заледенели, а живот скрутил незнакомый спазм.

– Она с нами пришла за компанию, мы гуляли недалеко, – заговорила Арина, приближаясь к Филу. – Ты сегодня без своей девушки?

– Он всегда без нее, – подначивал его Ваня. – А вы что делаете сегодня?

Есения прибавила громкости в наушниках, чтобы их не слышать. Опустила телефон на колени и подняла голову, встретившись взглядом с Филом. Он смотрел на нее, и теперь, когда поймал ее взгляд, Есения не решилась отвернуться. Иначе Фил все поймет. Внутри у нее поднялась теплая волна, раздаваясь дрожью по всему телу. Лед под Филом растаял и бурной рекой направился к ногам Есении. В воздухе запахло влажной кожей и паром, спускающимся от его губ. Легкий свет от ламп проходил сквозь Фила, подсвечивая его чуть смуглую кожу. Влажные от пота волосы колыхались от его непрерывного дыхания. Казалось, Фил все знал и смотрел так, словно испытывал то же. Щеки Есении опалило жаром, она сидела в ледяном корте и чувствовала, как тело покрывается испариной от вспышки его серых глаз. Каким он красивым был, что в детстве, что сейчас. Как быстро вырос вместе с ней. Как только за одной партой заметил ее. Или замечал давно, но не замечала она? Какие глупости, это все выдумки, думалось Есении. Она тяжело сглотнула, выталкивая ком из горла. Блуждала глазами по его губам, представляя, как Арина будет их целовать. Представляя, как он целует свою девушку. Есения вытянула наушник из уха и наклонилась ближе к Филу:

– Что уставился?

Она и сама не ожидала от себя такой грубости, но уже было поздно давать заднюю. Фил усмехнулся, опустив голову вниз. Арина обернулась и с раздражением взглянула на Есению.

– Что слушаешь? – не терял дружелюбного тона Фил.

– Я тебе открою свой плейлист в «Вконтакте» и послушаешь, – огрызнулась Есения.

Она не хотела, чтобы он говорил с ней, чтобы заставлял вновь испытывать муки безразличия. Ему наверняка ничего не стоило быть дружелюбным, а ей потом всю ночь не спать от застывших на глазах соленых слез. Нет, Есения больше не даст слабину.

– Ой, Есенька у нас грубиянка, не обижайся на нее, – заговорила Арина, слегка прикоснувшись к пальцам Фила.

Есения исподлобья посмотрела, как острые накрашенные ноготки Арины блуждают по тонким пальцам Фила. Силой прикусила нижнюю губу и отвела взгляд, чувствуя, как от жара снова горят щеки. Теперь не от трепета, а от ревности, уж это чувство Есении было очень знакомо. Она также ревновала маму к брату, только сейчас сильнее и больнее ей было. Но и к этому она смогла привыкнуть за свою школьную жизнь. Встала со скамейки, сказала Жеке, что отсядет, и села чуть подальше.

Фил растерянно проводил ее взглядом.

– Мы с Жекой вечером у меня будем, пиццу есть, придете? – ласково спросила Арина у обоих.

– Если Жека придет, то и я приду, – игриво отвечал Ваня.

Жека с улыбкой приблизилась к нему. Они были влюблены, и об этом уже давно знали все. Арина посмотрела на них и перевела взгляд на Фила. Потянулась к нему, но Фил отклонился назад, не позволяя ей разорвать их дистанцию.

Есения закрыла глаза, представив, что перед ней не спинка напротив стоящей скамьи, а фортепиано. Стала выводить ноты «до-ре-ми», перешла на нижний регистр, надавила на невидимую педаль пианино и продолжила дальше. По корту раздался звенящий звук свистка тренера.

– Нам пора, – лениво протянул Ваня, отодвигаясь от Жеки.

Фил поднял голову, наблюдая за Есенией. Ее длинные пальцы скользили по деревянной спинке, поднимаясь чуть верх и резко опускаясь. Она зажмурила глаза, непрерывно дыша. Тонкая кожа Фила покрылась мурашками. Ему показалось, что он почувствовал ее хрупкое дыхание на своих губах. Есения прикусила нижнюю губу и открыла глаза. Ее затуманенные большие глаза в ту минуту выглядели такими волнующими и манящими, словно они с Филом находились наедине под тусклым светом уличного фонаря. Фил снова смотрел на нее, слегка отклоняясь назад, чтобы лучше разглядеть.

Внутри Есении поднялась буря из противоречий. Что ему надо от нее? Что он так смотрит? Она выглядит нелепо, что играет на придуманном фортепиано? Или они обсуждали ее с подругами? Есения гордо вздернула подбородок, смотря ему в глаза. Фил поджал губы, попрощался с Ариной и Жекой, и вернулся к тренеру.

«Тихий маньяк Михаил Топрыгин».

Набрала Есения в Яндексе, вернувшись домой, и стала изучать все материалы, которые там могла найти. Даже если некоторые из них она читала уже несколько раз. «Повторение – мать учения», всегда говорил папа, когда заставлял перечитывать школьную программу на каникулах. Электронные часы завибрировали на запястье, и Есения увидела, что ей звонит Демид. Она радостно схватила телефон и помахала появившемуся лицу на экране. Если и есть что-то чудесное в Тихом кроме семьи и воспоминаний, то это – интернет.

– Загорел, – Есения звонко рассмеялась, повалившись на кровать. – Ты как?

– Без тебя грустно, – улыбнулось изображение Демида. – Но у меня для тебя новости. Ты ведь не думала, что наш великий Вадим оставит тебя одну и без меня?

– Ну, я рассчитывала на муки ревности с его стороны, – капризно и театрально вздохнула Есения, – но это снова оказались не они.

– В точку, это снова оказалась наша любимая работа! – Демид радостно прокричал последнее слово и показал ей свой вид из окна.

Это был определенно не Кишинев. Есения, удивившись, привстала с кровати, подтянув к себе поближе планшет. Она догадалась о том, что происходит.

– Серьезно?

– Да, – радостно заверил Демид. – Вадим отправил меня пообщаться с истоками нашего «тихого». Я в городе герое Волгограде.

– Супер, Есения летит к черту на куличики, а Демид у нас по городу герою гуляет, отли-и-и-и-ично, – протянула она.

– Не завидуй, дорогая. Разве я мог оставить тебя одну? Демид и Есения – команда номер один.

Есения улыбнулась ему. Это была чистая правда. Куда бы она ни шла, где бы ни собирала материал, Демид всегда оставался ее тенью. Ее невидимым спутником, который находил недостающие детали и всегда чудесным образом отыскивал доступ к самым тайным и неявным моментам. Демид был хорош в этом, словно доктор Ватсон для своего Шерлока-Есении.

– Я недавно прилетел, Вадим говорил не сообщать тебе раньше времени, иначе ты расслабишься, – Есения закатила глаза. – Да, вот так. В общем, тут теперь живет мама Михаила.

– Я хочу быстрее все узнать, не медли! – взвыла беспокойная Есения и задергала ногой от нетерпения.

И Демид все ей рассказал. Есения ожидала услышать что-то невыносимое и будоражащее, но услышала лишь базу: отец и мама работали, сына любили. Никаких подозрительных вещей в его детстве не было. Жил он тогда в соседнем с Тихом улусе в Якутии (это она и так знала), у его родителей было свое хозяйство, а после почти всех из их деревни переселили в Тихий. Когда случилось все это в 2012 году, мама Михаила переехала в Волгоград, к своей сестре. Родители Михаила не пили, брат не обижал, в общем, любовь и ласка. Есения еще больше погрязла в непонимании: что послужило спусковым крючком? Она пересмотрела десятки интервью с преступниками, десятки документальных фильмов о серийных убийцах и маньяках, и очень часто спусковым механизмом было детство, которое у Михаила похоже, было совершенно обыкновенное. Есения чувствовала себя невезучей из-за этой новости.

– Как она пошла на контакт? – зацепилась она за первую возможную причину. – Чувствует себя виноватой?

– Нет, она вполне себе чувствует себя безразлично, хоть и жаль ей сынка непутевого. У меня, в отличие от тебя, обаяние, – улыбнулся Демид. – Ладно. Я с ней хорошо поговорил, принес всякие конфеты к чаю. Она оказалась радушной и гостеприимной, видимо из-за того, что остальные соседи в нее по сей день тыкают пальцем. Жаль женщину, говорит, что ничего плохого Мише они не сделали. Старались растить его воспитанным, где-то могли не уследить, но чтобы так… Старший погиб, младший оказался убийцей. Родительский крест.

– Они общаются?

– Редко. Думаю, она не хочет поддерживать с ним контакт, хоть он и часто пишет ей письма. Говорит, жена бывшая и сын с ним не общаются, а она бросить его окончательно не может, сын все-таки. Пусть и оступился, но сын. Может, немного себя винит, но не из-за конкретных ситуаций. Просто говорит, время такое было, много работы и мало времени на детей, вот и упустила.

– Вряд ли это можно просто упустить…

Есения дернула плечами, ненароком представляя себя на месте мамы Михаила. Вновь поймала себя на осуждении своего интервьюируемого, что не нормально для журналистки. Поделилась этим чувством с Демидом. Если Вадим не понимал ее в этом и не пытался, то Демид не понаслышке знал, что значит бороться с собой во время нетипичной истории.

– Есеня, слушай, ты странная, – внезапно уставился в ее глаза Демид. – Все нормально? Обычно, тебе все равно.

– Ты же понимаешь, это мой дом. Его судили, когда я была школьницей. Я могла быть на месте его жертв, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Может еще что?

– Ой, Дем, не раздражай, – отмахнулась она. – Давай, пока.

– Он в школе плохо учился, – крикнул Демид. – По физике завалил экзамен. Не знаю, надо тебе это или нет, но вот. Из-за физики школу еле закончил, восемь классов образования. Может, в школе его буллили?

– Провал в физике не повод убивать, но на счет буллинга, ты прав. Узнаю у него.

Есения уставилась прямо перед собой. Физика для нее была не просто предметом, но она не стала убивать из-за проблем с ней.

2011 год.

В кабинете физики всегда пахло душным кожаным парфюмом физички. Она, казалось, купалась в ванне с ним каждое утро. Сидела там – за высоким столом, отделяющим ее от класса, и раздавала задания.

Есения посмотрела в окно, как снежинки кружат по ветру, поднимаясь выше и выше. Как макушки деревьев покачиваются, избавляясь от засохшей желтой листвы. Фил о чем-то шептался с Серегой, сидевшем на парте слева. Сегодня он был как никогда молчалив с Есенией, что ее, конечно же, расстраивало. Но она решила, что так даже лучше. Дружить с ним ей совсем не хотелось, так будет еще больнее. Она посмотрела на Арину, которая сегодня выглядела просто невероятно из-за нового платинового мелирования. Наверняка, все это было ради Фила.

– Есения Василькова, ты к доске иди, – скомандовала парфюмерная командирша.

Есения на дрожащих ногах прошла к доске, чувствуя на своей спине взгляды одноклассников. Она шла на красный диплом, но физичка всегда угрожала ей влепить тройку за семестр, за полугодие, а после и в аттестат. В планах Есении было поступить в Москву на бюджет, потому тройка не входила в ее планы. Она вытерла вспотевшие ладони о короткую юбку и принялась писать мелом на доске задачу. Физичка положила на стол позади нее учебник и встала рядом. От этого морального насилия Есении было еще тяжелее собраться с мыслями.

– И что за формула корявая? – на ухо бубнила физичка, и голос у нее в такие минуты звучал, как расстроенный рояль.

– Так? – неуверенно спросила Есения. – Мне нужна сила, правильно написала?

– Ты безнадежна, Василькова, – тяжело вздохнула физичка. – Последний шанс. Ты в курсе, что у тебя контрольная в конце семестра? Получишь снова тройку, поставлю ее же тебе за семестр.

– Не надо, – дрожащим голосом попросила Есения. – Я напишу хорошо.

– Куда там, – махнула на нее физичка. – Кто-нибудь желает помочь Васильковой не стать троечницей?

Есения не рискнула повернуться к классу, чтобы они не увидели ее красное от стыда лицо. Их класс был дружный, но в таком возрасте любой промах воспринимался, как последняя попытка. Есения очень боялась, что Арина, которая понимала в физике, не захочет ей помочь. Или любой другой из ее одноклассников. Не потому что у них плохие отношения, а потому что у всего класса были плохие отношения с дурно-пахнущей физичкой.

– Я помогу, – услышала она позади голос Фила.

Есения и так была в отчаянии, потому до трепета знакомый голос не смог вывести ее из еще большего равновесия. Фил был отличником по физике и математике, потому Есения даже обрадовалась, что столь умный одноклассник решился ей помочь.

– Ну, давай, Филипп, – губы физички растянулись в довольной улыбке.

Что-что, а умных молодых учеников она очень любила. Даже слишком, как шептались старшеклассники, называя ее между собой «научная мамочка». Есения часто слышала это на переменах, проходя по длинным школьным коридорам. Фил приблизился к ней. Она почувствовала знакомый древесный аромат позади, и не решилась шелохнуться, уставившись уперто в формулу. Фил встал сзади нее, взял мел и потянулся к доске. Исправил ее формулу. Чуть наклонился ближе, и их тела впервые за долгие годы соприкоснулись. Есению обдало током, щеки залились влажным румянцем. Она силой закусила нижнюю губу, стараясь не думать о стоящем позади Филе. А он, наоборот, будто специально двигался все ближе и ближе к ней, продолжая заполнять пробелы на доске. Успевал что-то говорить, но Есения не различала его голоса за пульсирующей кровью в ее висках. Кровь прилила к ее лицу, и Есения глубоко задышала, чтобы успокоиться и не повернуться к классу, будучи залитой краской. Посмотрела на увлеченно рассказывающего что-то Фила. Он осторожно отклонился в бок, чтобы достать до правой стороны доски, и коснулся ее талии рукой. Есения следила не за мелом, а за его лицом, пытаясь вычитать в его глазах всю правду о себе. Фил посмотрел на нее, не прерывая рассказа, и слегка улыбнулся. Есения выдохнула и благодарно улыбнулась ему в ответ.

– Видишь, Василькова, поняла теперь? – дернула ее снова физичка. – Спасибо скажи Филиппу за то, что спас тебя от ПТУ.

– Это перебор, в ПТУ бы я точно не попала, – вступилась за себя Есения.

– Лучше помолчи, – отмахнулась от нее физичка и с лучезарной улыбкой посмотрела на Филиппа. – Может, поможешь однокласснице – подготовишь ее к контрольной?

Есения от удивления изогнула брови, уставившись на физичку. Сама предложила? Во дела. По классу пронесся шепот, и непонятно о чем они говорили: о доброте физички или о Филе с Есенией. Арина раскраснела от раздражения. Фил с улыбкой посмотрел на Есению:

– Если Василькова не против, то, конечно, помогу.

– Ты – чудесный, – сыпала его комплиментами влюбленная физичка.

– Домогательство чистой воды, – прошептала Жека и добавила чуть громче. – Арин, у тебя конкурентка вдвое старше тебя, что делать то будешь?

Класс зашелся хохотом.

– Вы самый плохой класс в моей практике, – крикнула физичка. – Это нонсенс! Тишина в классе!

– Спасибо, – прошептала Есения Филу, соглашаясь на его помощь.

Физичка, хоть и была зловредной, но с удовольствием выделила для занятий Есении и Фила свой лабораторный кабинет, что был по соседству с ее классом. Внутри кабинет был меньше, с несколькими компьютерами и портретами ученых, висящих под потолком. Повсюду на стенах висели таблицы с формулами и периодическая система Менделеева, которая Есении снилась в кошмарных снах из-за полного непонимания физики и химии. Но учительница химии была хотя бы добрая и понимающая.

После пятого урока у них должно было быть ОБЖ, но вместо урока учитель предложил им убраться в подсобке школы. Парни с радостью решили помочь, лишь бы не записывать долгие и нудные лекции, а девчонки согласились посидеть в классе и посмотреть документальный фильм о блокаде Ленинграда. После уроков у Есении была музыкальная школа и ее выпускной класс по фортепиано, потому Фил предложил ей пойти на физику вместо ОБЖ.

Поначалу Есения чувствовала себя неловко, но спустя полчаса они привыкли друг к другу настолько, что ей даже показалось, что физика не такой и несносный предмет, а вполне даже ничего. Фил умело делился своими знаниями, потому что сам физику очень любил. Их первое занятие продлилось два часа, и Есения поспешила в музыкальную школу.

На следующий день все повторилось, и на следующий, и спустя неделю Есения знала нужные формулы и даже больше. Учтивый Фил умел объяснять, и делал это терпеливо, не стараясь поторопить неумелую Есению. В тот вечер стемнело раньше обычного – в Якутии начиналась глубокая осень. В кабинете физики старшеклассники готовились к ЕГЭ, а Фил с Есенией закрылись в лабораторном кабинете и ели шанежку из школьной столовой. Спустя час работы, Есения изрядно устать. Клонило в сон, но на днях должна была случиться контрольная, поэтому она не поддавалась сну. Свет в кабинете сделался приглушенным: одна из ламп перегорела. Есения сидела около Фила, повернувшись к нему всем своим телом, упираясь коленями в его колени. Только теперь, спустя неделю, под воздействием сладкой неги, она ощутила его так близко к себе. Уперлась подбородком в кулак, слушая его. Он улыбнулся, и на его щеках показались столь любимые Есенией ямочки. Она улыбнулась в ответ, наблюдая за ним. Как он щепетильно вырисовывает цифры и буквы, как задумывается, смешно хмуря брови. Запустил пальцы в волосы, и тоже облокотился на руку, смотря на Есению. В кабинете было тепло, но внезапно стало жарко. Жар шел от дыхания Фила, от его рук и его груди. Есения непрерывно задышала, все чаще наблюдая за его губами, а не за цифрами в тетради. Запахом его пропах кабинет, и сама Есения, казалось, пропахла им. Прежде холодная и отстраненная, она сидела с румяными щеками и улыбалась ему.

– Почему ты так надменно относилась ко мне с начала учебного года? – внезапно неловко спросил Фил.

Есения нахмурилась: она и надменность? В ней никогда и не было такого. Но Фил терпеливо ждал ответа. Казалось, это волновало его больше всего.

– Нет, просто я закрытая, это не имеет к тебе отношения, – дружелюбно улыбнулась. – Я и не думала, что могу быть надменной.

– Можешь, – кивнул Фил. – Я думал, может нечаянно обидел тебя чем-то.

Есения опустила взгляд в бежевый стол. Обидел, но лишь тем, что не был влюблен в нее так же, как она в него. Отвечать так Есения, конечно, не стала. Фил положил ручку, и взгляд его уперся в нее. Есения посмотрела в его глаза, услышав впервые, как звучит тишина в кабинете. В углу трещал включенный компьютер, звук мигающей лампы сверху и ругающая физичка за стеной. Ветер на улице скреб по стеклу и фасаду школы. И дыхание Фила, которое вдруг участилось. И Есения сама тяжело задышала, ненароком задрожала от столь внезапного уединения. Они изучали физику, но хорошо узнали химию друг друга.

– Твоя девушка не против, что ты занимаешься со мной? – неожиданно спросила Есения, сама от себя не ожидая такого.

Фил мягко улыбнулся ей:

– Мы давно уже расстались.

Она и бровью не повела, но внутри – откуда-то возникло укутывающее тепло. Оно укутало ее сердце, и дышать Есении стало легче.

– А что? – серьезно спросил Фил.

Он настороженно смотрел на нее, а Есения сама не понимала, почему ее, как магнитом, тянет к нему. Не успела даже осознать, как сдвинулась со стула и ближе приблизилась к Филу так, что их ляжки стали тереться друг о друга. Фил, который был выше ее, наклонился ниже. В кабинете внезапно стало тихо, как на кладбище, а позади этой тишины Есения слышала лишь свое учащенное сердцебиение. Она покрылась мурашками, а от безмолвной тяги почувствовала сладкую истому и все тело ее обмякло. Губы обдало теплым дыханием Фила, которое было столь же непрерывно, как и ее.

– Особое приглашение вам надо? – внезапно дверь открылась, и на пороге появилась физичка, нервно тыкающая что-то в своем телефоне, упрятанном в чехле-книжке.

Есения и Фил резко отстранились друг от друга, как ошпаренные. Теперь Есения услышала и грохот компьютера, и шоркающие обуви старшеклассников за дверью. И собственное сердце, которое вот-вот готово было выпрыгнуть из груди. Физичка посмотрела на них, опустив очки на переносицу:

– Я не поняла, мы глухие?

– Нет, все отлично, – Фил встревоженно вскочил со стула, запнувшись об его ножки. – Я почти закончил, думал, успею объяснить.

– Филипп, ты умница, если Василькова что-то не понимает, это издержки ее уровня познания.

Есения не слушала ее болтовню, в ушах звенело. Она поднялась на ватных ногах, стараясь не смотреть на Фила. И что это было, черт возьми? Есения не верила себе, не верила случившемуся. Он собирался поцеловать ее? Ее – Есению? Почему? Она взглянула на него, но тут же отвела взгляд. Да быть такого не может. Они вышли в коридор, и Есения, которая хотела дождаться его, не ведая, что творит, быстрым шагом направилась в раздевалку. Нет, она не хочет слышать от Фила, что это была ошибка. Лишь бы никому не рассказал, лишь бы Арина не узнала.

Она собиралась быстро, нервно запихивая сменные балетки в пакет. Накинула куртку и бегом понеслась из школы. На улице уже так стемнело, что тусклый свет школьного фонаря освещал лишь протоптанную школьниками тропинку. Она подняла голову и застыла, как вкопанная. Фил усмехнулся ее реакции. Как он так быстро оделся?

– Что с тобой? – как ни в чем небывало спросил он.

– Я? – Есения обернулась, стараясь придумать оправдание своему нелепому поведению и не касаться темы с поцелуем. – Мама позвонила, сказала срочно домой.

– Но мы ведь не закончили, – оба испытали неловкость от двусмысленности слов Фила, и тот поспешил пояснить. – Мы же не дорешали задачу, а там им посвящен целый блок в контрольной.

– Мы столько дней решали задачи, – пыталась избавиться от него Есения.

– Там другие задачи! – внезапно настойчиво заговорил Фил.

Он и сам обомлел от того, что так настойчив, и остановился. Есения замялась, ничего не понимая. Фил поднял глаза, хотел попрощаться с ней, но Есения внезапно остановила его, согласившись. Что происходит? Спрашивала она себя и не могла понять, как уже они вдвоем вместе отошли от школы и пошли к нему домой. В ее кармане вибрировал телефон, но она и внимания не обратила, как завороженная следуя за Филом. А тот рассказывал ей всякие приколы, разбавляя их неловкое молчание смехом.

Дома у Фила были родители. Они радостно поприветствовали Есению и предложили ей перекусить, может быть, выпить горячего чая. Фил с порога заявил, что им надо готовиться к контрольной, и его родители с улыбками переглянулись. Выпив горячий чай с печеньем, Есения и Фил оказались в его небольшой запертой комнате. Есения впервые была у него дома, в его комнате. Все вокруг выглядело простенько, как и в ее комнате, за исключением того, что Фил тут жил один. Он заправил расправленный диван и предложил Есении сесть. В комнате тускло горел свет, и Фил включил настольную лампу, повернув ее в сторону Есении. Сам он сел за стол – на стул, а Есения осталась сидеть на диване, ближе пододвинувшись к нему. Фил объяснял ей значения и очередные формулы, проверяя выученный ею материал. Так старался, будто она была его ученицей, а он ее щепетильным преподавателем. Неслучившийся поцелуй забылся, Есения так сильно устала, что начала клевать носом в тетрадь. Они вспомнили, что физичка задала домашнее задание, и стали быстро выполнять его. Стрелки часов на стене близились к десяти вечера, а они все решали и решали. Есения сдалась, легла на диван, запрокинув себе за голову руку. Прикрыла глаза и не заметила, как уснула.

Фил повернулся сказать, что все сделал, и она может переписать у него. Но Есения спала, тихо посапывая на спине. Он усмехнулся, потянулся, чтобы разбудить ее, но Есения отвернулась к стене. Свитер под ней подмялся, оголив аккуратный пупок. Фил отстранился, не решив ее тронуть. Кожа на плоском животе у Есении была тонкая и бледная. Нежная и мягкая. Он поджал губы, борясь с желанием прикоснуться к ней. Тяжело вздохнул, раскинувшись на стуле. Может и вовсе не будить ее. Есения убрала руку из-за головы, и свитер поднялся еще выше, оголяя ее острые ребра. Фил наклонился к ней, уперевшись локтями в колени. Тусклый свет в комнате светил на нее, а лампа сбоку подсвечивала ее кожу. Незнакомый жар возник в груди, заставляя Фила содрогнуться от мурашек. Он сжал кулак и потянулся к Есении, потеребив ее за коленку. Она проснулась. Заметив, как оголился ее живот, резко встала и поправила свитер. Фил сделал вид, что не смотрел, чтобы не смущать ее.

– Я сделал, спиши и все.

– У нас разные варианты, – Есения потянулась. – Я долго спала?

– Нет, – Фил стал ковырять заусенец на пальце. – Я и твой вариант сделал.

Есения вопросительно посмотрела на него, но он и голову не поднял. Интересно, почему он это сделал? Она тут же себя одернула, ведь какая разница, почему? Пора уходить, она и так слишком много времени проводит с тем, кого стоило бы давно забыть. С тем, кто является мечтой ее хоть и не близкой, но подруги. Есения уверенно встала с дивана, а Фил разочарованно посмотрел на нее:

– Ты куда?

– Я дома перепишу, ладно? Устала жесть, – она посмотрела в телефон. – Мама уши мне надерет.

– Ладно, – равнодушно ответил Фил.

Так показалось Есении. Но Фил не был равнодушен, скорее расстроен.

Они попрощались у дверей, и она, не глядя ему в глаза, выскользнула из его квартиры.

– Проводил бы девчонку, – заявил ему отец, показавшись в дверях. – Сам знаешь, что непойми, что в городе происходит.

Фил резко открыл дверь и крикнул ей в след, чтобы подождала его. Есения остановилась внизу и улыбнулась. Ну, ладно, еще несколько минут с Филом всегда приятно. И пусть сегодня она не уснет, зато будет счастлива.

До ее дома шли медленно, потому что разговорились обо всем на свете. Фил рассказывал Есении, что хотел бы быть полицейским или военным, но мама хочет, чтобы он поступал в МГУ на физический факультет. Есения ненароком заметила, что тоже планирует учиться в Москве. Такая схожесть их будущего обоих приятно порадовала. Есения улыбнулась своим мыслям, в надежде, что, может быть, с Ариной у них ничего не получится, и их с Филом свяжет Москва. Фил тоже о чем-то думал, мечтательно улыбаясь своими ямочками, но вслух ничего не сказал. Наверное, думает об Арине, та тоже хотела поступать в Москву или Питер. Тогда зачем пытался поцеловать ее? «Наверняка, это был порыв, не более того», – успокаивала себя Есения. Успокаивала, и одновременно с тем разбивала самостоятельно свое сердце. Сколько шансов было упущено, потом что люди верили своим мыслям, твердящим им совершенно «не то»? Так они дошли до одинокого дома Есении, где в кухне горел свет. Должно быть, мама с папой снова смотрят сериал по НТВ за чаем, уложив Михея спать.

– Покачаемся? – внезапно предложил Фил.

Есения противиться не стала, это был хороший день, и вечер пусть тоже будет хороший. Они поднялись на небольшой холм напротив ее дома, где их ждали качели. Есения села на правую сидушку, а Фил – на левую. Они качались, молча упираясь плечами в общую опору своих качелей. Молчать с Филом оказалось прекрасно. Есения смотрела на рассеянное звездами небо. Здесь, в глубинке Якутии, небо всегда было такое красивое.

– Говорят, в Москве не такое небо, – заговорил Фил, – смог и прочее. Надо успеть насладиться этой красотой.

– Это правда, – улыбнулась Есения, не сводя глаз со звезд. – Я была в Москве несколько раз с родителями, там и правда редко можно увидеть звездное небо. А ты там не был?

Фил прижался щекой к холодной металлической раме.

– В детстве, да и редко я смотрел там на небо, честно говоря, – усмехнулся он и внезапно серьезно добавил. – Я всегда замечаю настоящую красоту позже.

Есения улыбнулась его красивой цитате, не понимая, что это он вовсе не о звездах.

Фил продолжил смотреть на нее, но в темноте ночи Есения бы не разглядела ничего особенного в его взгляде. Ее глаза блестели, соприкасаясь с блеском созвездий, а дыхание теплое и такое родное, что Фил был готов снова потянуться и поцеловать ее.

Есения внезапно опустила голову и затосковала. Заранее тосковала по этому дню и по этому вечеру с ним. Вот сейчас она вернется домой, залезет на верхний ярус кровати и заплачет от разрывающегося неразделенной любовью сердца.

– А я на журфак хочу поступить, – заговорила она, чтобы растянуть их сближение. – Хочу стать крутой журналисткой, – Фил удивленно улыбнулся. – Да, хочу брать интервью у плохих парней и раскрывать всякие хитросплетенные дела, как следователь или какой-то экстрасенс, – она засмеялась. – Поэтому физика мне не особо интересна. Я учу много литературу и русский язык. Обществознание тоже начну со следующего полугодия.

– Будешь писательницей? – спросил он с интересом.

– Можно и так.

Фил отвернулся, и Есения прижалась лбом к железной раме, пытаясь разглядеть его лицо в темноте. В профиль Фил был еще красивее. Небольшой носик, то и дело выглядывающие острые ямочки, длинные ресницы и густые брови.

– Напишешь обо мне книгу? Можно драматичную.

Есения рассмеялась:

– Почему сразу драматичную?

– Драма трогает глубже, – спокойно ответил он. – Счастье быстро заканчивается, а драма длится вечно. Всегда бабушка так говорила. Разлука с любимым и все такое – очень драматично, я считаю, – сказал он и посмотрел на нее.

– Ну, ты и выдумщик, – посмеялась Есения, а сердце ее содрогнулось в груди от одной мысли, что Фил – ее любимый. – С любимыми не расстаются. Так в песне пели.

Они внезапно серьезно посмотрели друг на друга, и Фил закончил ее мысль:

– В идеальном мире – да, но в книгах можно и драматизировать.

Раздалась тишина, и была она такой комфортной, что им захотелось обоим остаться на этих качелях в обществе друг друга. Есения изредка смотрела на Фила, в душе надеясь, что этот вечер и для него тоже что-то значит. Ну и пусть, он сможет предложить ей только дружбу, может быть, дружба лучше, чем ничего. Телефон у Есении зазвонил, и мама громко в трубку командным тоном сказала, чтобы через пять минут она была дома и ни минутой меньше. Они спустились к ее подъезду, и Есения неловко приблизилась к Филу, чтобы впервые обнять его. Друзья ведь обнимаются, ничего в этом нет. Фил прижал ее чуть крепче, и она тут же растаяла от этого. Нет, может быть, вовсе не Арина ему нужна? Есения улыбнулась ему своими горящими глазами, они этой ночью сверкали ярче фонарных столбов. Фил помахал ей и пошел домой. Есения зашла в подъезд, и на трясущихся ногах забежала на второй этаж к комнате с мусоропроводом, чтобы посмотреть в окно. Сердце бешено стучало в ее груди, а жар переливался по всему телу, будто на улице было плюс тридцать. Фил обернулся к ней прежде, чем скрыться из виду. Заметил ее в окне и помахал. Есения помахала в ответ, дрожа от мысли, что все это по-настоящему происходит с ней.

Всю ночь она проволочилась без сна, прокручивая в мыслях не случившийся поцелуй, который в ее воображении случился на качелях. Вот она узнает, какой Фил на вкус, а тот признается ей, что все эти годы тоже любил ее. В окно проникала дорожка света, отбрасываемая полной луной, и Есения повернулась с боку на бок, стараясь уснуть. Но сердце быстро стучало в груди, поднимая кровь к лицу. Есения улыбалась, перелистывала страницу Фила в социальной сети и открывала ему аудиозаписи, как обещала тогда на корте. Может, он послушает ее песни и напишет ей. Может, он также сейчас думает о ней. Есения зашла на его страницу, разглядывая его фотографии. Вот бы и он испытывал к ней то, о чем она думает. Вот бы годы безразличия закончились счастливым концом. Все тело горело от мысли о близости, которая была самой желанной в ее жизни сейчас. Юное сердце Есении впервые перекачивало кровь вперемешку с любовью, которая согревала изнутри, но могла также сильно и разбить то хрупкое, что было внутри. Хоть бы это не случилось с ней, хоть бы мечты Есении исполнились.

Глава 7. Семья Топрыгиных.

В когда-то детской комнате Есении и Михея сейчас горел свет. Много лет он не загорался тут, но Есения вдохнула жизнь в прошлое. Сонная нега обволакивала ночную квартиру, вздрагивая от скрипа холодильника. Одна Есения была на пике своей бодрости. Она села в турецкую позу на скрипящий доисторический стул и медленно крутила ролик мышки. Ссылки и вкладки вели ее к семье Топрыгина. Вероника и Михаил Топрыгины поженились в 1992 году в городе Тихий. В 1998 году у них родился сын Илья Топрыгин. Образцовая семья: улыбки на всех фотографиях, влюбленный взгляд Вероники и Михаила друг на друга. Есения опустила голову в бок, приближая снимок. Улыбка Михаила в отражении ее зрачков становилась кровожаднее с каждой минутой. Есения попыталась разглядеть в нем серийного маньяка, ведь толпы всегда удивленно кивают, мол как можно было не догадаться, что это ОН? «У него же на лбу все написано!» Но на лбу у Михаила ничего не было написано. Если бы Есения не знала подробностей, никогда бы не поверила, что этот милый мужчина может убивать детей. Она посмотрела на Веронику. Также когда-то и сама Есения смотрела на Фила. Любовь слепа или жена обо всем знала? Есения закрыла вкладку и открыла другую. Интересно, обижал ли Михаил своего сына? Она написала этот вопрос жирным шрифтом в блокноте. Она спросит у Михаила об этом прямо. Глаза его никогда не солгут. Конечно, если он не психопат.

Найти номер телефона Вероники не составило труда. Благодаря обаянию Демида и его общению с матерью Михаила, женщина поделилась с ним контактом бывшей невестки. Есения набрала номер и прижала телефон к уху. Сидя под лучами солнца у окна, она рассчитывала услышать правду обо всем, что случилось. В ее идеальном плане, Вероника признается, что знала обо всех убийствах и скрывала это, потому что любила мужа. А серийным маньяком Михаил стал, потому что в школе его булиллии, какая еще может быть причина?