Два берега

ПРОЛОГ Наследство матери

Эпическая историческая драма с элементами реинкарнации

История разворачивается в двух временных планах. В современности Сон Джэ Мин – профессор истории из Сеула, изучающий корейскую диаспору в России. После находки старых фотографий в доме покойной матери-хакаски он отправляется на Дальний Восток.

В прошлом (1910-1920е годы) – история Сон Дэ Хо, прадеда Джэ Мина, который бежал из оккупированной японцами Кореи и поселился в приморском рыбацком посёлке Посьет. Там он влюбился в Анастасию Югай – дочь русского казака и хакаски, девушку с зелёными глазами и чёрными волосами.

В современности Джэ Мин встречает Александру Пак – архивиста и правнучку Анастасии Югай, которая поразительно похожа на Анастасию с фотографии. Вместе они исследуют историю корё-сарам (советских корейцев), смешанных русско-корейских семей и находят дневники Дэ Хо и Анастасии.

Залив Посьета, август 1923 года

Анастасия бежала по тропинке между берёзами, придерживая длинную косу, которая норовила выбиться из-под белого платка. Сердце колотилось не от быстрого бега, а от предвкушения встречи. Дэ Хо обещал прийти на закате, когда солнце коснётся вершин сопок.

Воздух был густым от запаха морской соли и разогретой хвои. Вечерний ветер с залива приносил прохладу и смешивал ароматы диких трав – пижмы, полыни и медвяной кашки, что росла по склонам сопок. Где-то в кустах шиповника щебетали воробьи, готовящиеся к ночёвке, а с моря долетали крики чаек, провожающих рыбачьи лодки.

Она остановилась у старой часовни, что построили ещё первые русские поселенцы в 1860-х годах, когда эти земли только-только отошли к России по Пекинскому договору. Часовня обветшала – после революции и гражданской войны не было ни средств, ни людей для её ремонта. Деревянные стены почернели от времени, а купол покосился, но внутри всё ещё хранилась икона Николая Чудотворца – покровителя моряков.

Настя поправила синий сарафан – подарок матери к восемнадцатилетию. Материя была добротная, довоенная, ещё с царских времён. "Хоть ты и в корейца влюбилась, а одеваться по-русски не забывай", – смеялась мать, сама наполовину хакаска, что пришли сюда ещё при Александре III.

Отец же, бывший урядник, хмурился, но молчал. Он помнил времена, когда в этих местах было тихо и мирно, когда казаки несли службу на границе, а корейские крестьяне мирно возделывали рис в долинах. Но прошло всего несколько лет, а жизнь перевернулась с ног на голову.

Сначала была революция семнадцатого года – тогда в Приморье ещё не очень поняли, что происходит. Потом пришли красные с Сергеем Лазо, следом – белые с атаманом Семёновым. Японцы вводили войска, американцы высаживались во Владивостоке. Партизаны уходили в тайгу, а в городах менялась власть, как перчатки.

Отец Анастасии служил у белых, потом, когда они отступили, чудом избежал расстрела – спасло то, что жена была хакаской. Сейчас, в 1923 году, когда Советская власть окончательно утвердилась в Приморье, он работал простым рыбаком и старался не вспоминать прошлое.

Времена были трудные, но не безнадёжные. Новая власть говорила о дружбе народов, о том, что все национальности равны. Корейцы, китайцы, русские – все строили «светлое будущее». Для Насти таким будущим был Дэ Хо, её первая большая любовь.

– Настя! – раздался знакомый голос, и она обернулась.

Дэ Хо поднимался по склону, в руках – букет диких ирисов. Он был не высок ростом, но широкоплеч, с добрыми тёмными глазами и мягкой улыбкой. Говорил по-русски с забавным акцентом, который Настя уже научилась понимать без труда.

– Ты пришёл, – прошептала она, принимая цветы. Ирисы пахли летом и свободой.

– Я всегда приду к тебе, – ответил он, бережно касаясь её руки. – Даже если разлучат нас горы и реки.

Они сели на старый деревянный мостик, который рыбаки построили над ручьём. Вода журчала внизу, а над головой шумели листья тополей. Дэ Хо достал из кармана небольшой свёрток.

– Это тебе, – сказал он, разворачивая шёлковую ткань.

В ткани лежала тонкая серебряная цепочка с подвеской в виде двух переплетённых колец – одно украшено корейским узором, другое – русской вязью.

– Дэ Хо, это… это прекрасно, – Настя коснулась подвески дрожащими пальцами. – Но откуда у тебя такие деньги?

– Я работал всю зиму на лесопилке, – улыбнулся он. – Хотел, чтобы у тебя было что-то особенное. Мастер-ювелир в Никольске сделал по моему рисунку. Видишь? Два кольца – как мы с тобой. Разные, но соединённые навсегда.

Он застегнул цепочку у неё на шее, и подвеска легла ровно над сердцем.

– Настя, – Дэ Хо взял её лицо в ладони, – я знаю, что времена у нас неспокойные. Говорят, что скоро могут начать переселять корейские семьи. Но что бы ни случилось, помни: моя любовь к тебе сильнее любых границ и законов.

Слёзы заблестели в её зелёных глазах.

– И моя к тебе, – прошептала она. – Дэ Хо, а что если нас разлучат? Что если…

– Тогда мы найдём друг друга, – твёрдо сказал он. – В этой жизни или в следующей. Я верю, что души, которые полюбили по-настоящему, всегда найдут путь друг к другу.

Солнце садилось за сопки, окрашивая воды моря в золотой цвет. Дэ Хо и Анастасия стояли в объятиях, слушая, как шумит река и поют в камышах лягушки.

– Обещай мне, – сказала Настя, – что если что-то случится, ты будешь приходить сюда каждый год в этот день. Я тоже буду приходить. И когда-нибудь мы встретимся снова.

– Обещаю, – горячо ответил Дэ Хо. – Здесь, у моря, где я впервые понял, что такое настоящая любовь.

Они не знали, что это их последняя встреча в этой жизни. Не знали, что их любовь станет легендой, которую будут пересказывать корейские и русские семьи. Не знали, что через сто лет их души найдут друг друга в лицах потомков.

А Японское море накатывало пенистыми волнами, неся в своих водах память о человеческой любви, которая сильнее времени и смерти.

В ту ночь Анастасия долго не могла заснуть, прижимая к груди подарок любимого. А Дэ Хо сидел у окна своей хижины и писал в дневнике: "Сегодня я понял, что такое вечность. Это когда любишь так сильно, что готов искать любимую в каждой жизни, в каждом воплощении. Настя – моя вечность."

Им не суждено было прочитать эти строки друг другу. Но любовь, рождённая у приморских берегов, оказалась действительно вечной.

Глава 1. Наследство матери

Дождь барабанил по окнам квартиры в районе Ганнам с монотонной настойчивостью, которая начинала действовать на нервы. Сон Джэ Мин остановился посреди гостиной, окруженный картонными коробками и грудами пожелтевших бумаг, и впервые за две недели после похорон матери позволил себе глубоко вздохнуть. Воздух пах нафталином, старыми книгами и едва уловимым ароматом сандалового дерева – запахом детства, который теперь казался таким далеким.

Как же мало я знал о тебе, мама, – думал он, перебирая содержимое очередной коробки. Его длинные пальцы – пальцы пианиста, как всегда говорила мать – осторожно касались предметов, которые составляли целую жизнь. Тридцать семь лет они прожили вместе в этой квартире, и только сейчас он понимал, что знал лишь одну сторону Сон Ми Кён.

За окном слышался привычный гул Сеула: шум автомобилей на проспекте Тхэхеран, далекий рокот метро, голоса людей, спешащих домой после работы. Эти звуки всегда успокаивали его – симфония большого города, в которой он вырос. Но сегодня они казались чужими, словно он слушал их из другого измерения.

Джэ Мин провел рукой по волосам – привычный жест, который выдавал его нервозность. В сорок два года он сохранил юношескую стройность, хотя последние месяцы ухода за больной матерью наложили отпечаток на его лицо. Высокие скулы стали более выраженными, а в темных глазах появилась усталость, которой раньше не было. Студенты в университете всегда говорили, что профессор Сон выглядит моложе своих лет, но сейчас, глядя на себя в зеркало старого комода, он видел седые нити в черных волосах.

– Ненавижу разбирать чужие вещи, – пробормотал он вслух, и звук собственного голоса показался неуместным в тишине квартиры.

Мать была скрытным человеком. О своем детстве она рассказывала мало и неохотно, всегда переводила разговор на другие темы. "Зачем ворошить прошлое? – говорила она. – Важно то, что мы здесь, в Корее, дома".

Дома… Джэ Мин усмехнулся горько. Он родился в Сеуле, учился в лучших университетах, защитил диссертацию по истории корейской диаспоры, но никогда не чувствовал себя полностью корейцем. Что-то в его облике, в манере держаться выдавало смешанные корни. Одногруппники в студенчестве дразнили его "хон хёль" – смешанной кровью. Более широкие глаза, европейские черты лица, манера держаться отличная от корейской.

На кухне тикали старые настенные часы – подарок, который мать привезла из какой-то поездки в начале девяностых. Джэ Мин налил себе чай из термоса – крепкий пуэр, который мать заваривала по утрам, – и вернулся к разбору документов.

В углу комнаты стоял старый письменный стол из темного дерева, за которым мать работала переводчицей. Русский язык она знала в совершенстве, хотя никогда не объясняла, где и когда выучила его. Джэ Мин помнил, как в детстве иногда слышал, что она разговаривает сама с собой по-русски, особенно когда готовила или убиралась. Эти отрывочные фразы звучали мелодично и странно в их корейском доме.

Выдвинув нижний ящик стола, он наткнулся на что-то твердое. Деревянная шкатулка, темная от времени, с резным орнаментом, который показался ему знакомым, хотя он не мог вспомнить, где видел такие узоры. Замок был не заперт.

Руки слегка дрожали, когда он поднял крышку. Внутри, аккуратно уложенные, лежали фотографии, письма, сложенная карта и несколько небольших предметов, которые он не мог сразу идентифицировать.

Первая фотография заставила его сердце пропустить удар.

Молодая женщина в русском сарафане с традиционными узорами стояла рядом с корейским мужчиной в ханбоке. Её лицо было удивительно красивым – высокие скулы, раскосые глаза, которые смотрели прямо в объектив с каким-то вызовом, и длинные черные волосы, заплетенные в косу. Мужчина обнимал ее за талию, и в его лице Джэ Мин с удивлением узнал собственные черты – такие же темные глаза, такая же линия бровей.

Это не может быть…

Он перевернул фотографию. На обороте выцветшими чернилами было написано: "Дэ Хо и Настя. Залив Посьет. 1923".

– Прадедушка, – прошептал он.

Мать никогда не рассказывала о своем деде. На все вопросы отвечала уклончиво: "Его не стало, когда я была совсем маленькой". Джэ Мин даже не знал его имени. А теперь перед ним была фотография Сон Дэ Хо – его прадеда, и русской девушки по имени Настя.

1923 год. Залив Посьет. Джэ Мин посмотрел это залив по картам – он на берегу Японского моря, в Приморском крае. Что делал его дедушка там? И кто была эта Настя?

Следующие фотографии рассказывали историю, которую он никогда не слышал. Корейские семьи в русских деревнях. Дети в традиционных русских рубашках, но с явно азиатскими чертами лица. Свадьба – та же красивая девушка в белом платье, дедушка в праздничном ханбоке, вокруг них люди разных национальностей.

– Моя бабушка была русской, – сказал он вслух, и эти слова прозвучали как откровение.

Вот почему я всегда чувствовал себя не совсем корейцем. Вот откуда эта тяга к русской литературе, которую я читал тайком от матери. Вот почему я так легко учил русский в университете.

Он взял письмо, написанное на русском языке. Почерк был женским, аккуратным:

"Милый Дэ Хо! Получила твое письмо, очень волнуюсь. Говорят, что корейцев могут переселить. Если это правда, найди меня. Я буду ждать у нашего места на реке каждый день до заката. Твоя Настя."

Переселить… Джэ Мин знал эту историю – депортация советских корейцев в 1937 году. Сталин подозревал их в нелояльности и переселил в Среднюю Азию. Тысячи семей были разлучены, многие погибли.

Значит, прадедушка и прабабушка были разлучены во время депортации? И что с ними стало?

Карта была старой, нарисованной от руки. На ней были отмечены реки, деревни с корейскими и русскими названиями, и красный крестик у залива Посьет с надписью "наше место".

За окном дождь усилился. Где-то далеко завыла сирена машины скорой помощи, напоминая о том, что жизнь в городе продолжается, пока он сидит здесь, погруженный в прошлое.

Мама знала эту историю. Почему никогда не рассказывала мне? Что случилось с Настей? Почему мать выросла без отца?

Вопросы множились, но ответов не было. Джэ Мин снова посмотрел на фотографию. Настя смотрела на него с бумаги, и в ее глазах он видел что-то знакомое – не просто красоту, но какую-то силу, решимость.

– Кто ты такая? – спросил он шепотом.

В тишине квартиры ему показалось, что он слышит отдаленный звук – не дождь, не городской шум, а что-то другое. Звук текущей воды, шелест ветра в листьях, голоса людей, говорящих на языке, который он не понимал, но который казался родным.

Это просто усталость, – сказал он себе, но руки все еще дрожали, когда он аккуратно сложил фотографии обратно в шкатулку.

Часы на кухне пробили полночь. Джэ Мин понимал, что должен идти спать – завтра у него лекции в университете, – но знал, что не сомкнет глаз. История, которую он только что открыл, требовала продолжения.

"Залив Посьета. Наше место."

Он взял телефон и открыл поисковик. Билеты во Владивосток, расписание поездов до границы с Китаем, гостиницы в Приморском крае.

Я найду тебя, Настя, – подумал он, глядя на фотографию. Я узнаю, что случилось с тобой и дедушкой. Я найду наше место у реки.

Дождь за окном продолжал лить, но Джэ Мин его больше не слышал. В его голове звучала другая мелодия – мелодия русской земли, которую он никогда не видел, но которая звала его домой.

Зов предков

Запах старой бумаги смешивался с ароматом жасминового чая, который остывал в чашке рядом с локтем Джэ Мина. Он просидел в кабинете отца уже четыре часа, перебирая документы из потёртой кожаной папки. За окном сеульской квартиры моросил октябрьский дождь, и капли стекали по стеклу, словно слёзы.

«Сон Дэ Хо. 1895—?» – прочитал он на выцветшей справке, написанной на корейском ханмуне. Дата смерти была пустой. Джэ Мин провёл пальцем по иероглифам, чувствуя, как бумага крошится под прикосновением. В груди что-то сжалось – не просто любопытство, а странная тоска, будто он потерял что-то важное, сам не зная что.

– Прадедушка… – прошептал он, и его голос растворился в тишине кабинета.

Следующий документ заставил его сердце забиться чаще. Это была русская справка о переселении, датированная 1919 годом. Имя переводилось как «Сон Дай Хо», и в графе «место назначения» неровным почерком было написано: «Приморская область, залив Посьета».

Джэ Мин откинулся в кресле, чувствуя головокружение. Значит, дедушка действительно уехал в Россию. Но почему семья никогда об этом не говорила? И что случилось с ним там?

Под справкой лежала фотография – пожелтевшая, с трещинами по краям. На ней стоял молодой мужчина в корейском ханбоке рядом с девушкой в русском сарафане. У неё были тёмные волосы, заплетённые в косу, и поразительно светлые глаза, которые, казалось, смотрели прямо в душу Джэ Мина даже с фотографии. На обороте выцветшими чернилами было написано по-русски: «Дай Хо и Настя. Посьет, 1923».

– Настя… – повторил он имя, и оно прозвучало на его губах странно знакомо, будто он произносил его не впервые.

Джэ Мин поднёс фотографию к настольной лампе. Девушка была красивой – не той классической корейской красотой, к которой он привык, а какой-то дикой, северной. В её взгляде читалась сила, граничащая с упрямством, и одновременно – глубокая нежность. Что-то в её лице показалось ему знакомым, но он не мог понять что. Несмотря на то, что снимок был чёрно-белым, он точно знал цвет её глаз. Они были зелёные, как в его сне…

Зазвонил телефон, разрывая тишину кабинета. Джэ Мин вздрогнул и посмотрел на экран – звонила его помощница из университета.

– Профессор Сон? – раздался весёлый голос Мин Чжи. – Простите, что беспокою так поздно. Вы просили найти контакты корейских общин в России?

– Да, конечно. – Он откашлялся, пытаясь вернуться в реальность. – Что удалось найти?

– Я связалась с Корейским культурным центром во Владивостоке. Там есть историк, Пак Сергей Александрович. Он изучает корё-сарам – советских корейцев. Могу переслать его контакты.

– Отлично. Спасибо, Мин Чжи.

– Профессор, а можно спросить… это связано с вашими семейными исследованиями?

Джэ Мин помолчал, глядя на фотографию. – Можно сказать и так.

После того как он повесил трубку, в квартире снова стало тихо. Только дождь за окном и тиканье старых часов на стене напоминали о ходе времени. Джэ Мин вернулся к документам, но буквы расплывались перед глазами. Усталость навалилась на него, как тяжёлое одеяло.

Он прислонил голову к спинке кресла и закрыл глаза, собираясь отдохнуть несколько минут…

––

Холод пронизывал до костей. Снег скрипел под валенками, а дыхание превращалось в белые облачка пара. Джэ Мин шёл по заснеженной тропе между высокими елями, но это был не он – его руки были другими, грубыми от работы, а одежда – тяжёлый тулуп и шапка-ушанка.

«Настя, подожди!» – кричал он, но голос был не его. Впереди мелькала женская фигура в красном платке. Она оборачивалась, и он видел те же зелёные глаза с фотографии, полные слёз.

«Дай Хо, не надо! Они найдут нас!» – её голос эхом отдавался в морозном воздухе.

Но он бежал дальше, проваливаясь в сугробы, чувствуя, как лёгкие жжёт от холодного воздуха. В груди билось сердце, полное отчаяния и любви – такой сильной, что она причиняла физическую боль.

«Я найду тебя!» – крикнул он в пустоту тайги. «Обещаю, я найду тебя!»

––

Джэ Мин проснулся с криком, весь в поту. Сердце билось так сильно, что он слышал его стук в ушах. На языке остался привкус снега и хвои, а в памяти – яркое ощущение чужой боли, чужой любви.

Он посмотрел на часы – было уже за полночь. Фотография лежала на столе там, где он её оставил, но теперь лицо девушки казалось живым, будто она вот-вот заговорит с ним.

– Что со мной происходит? – прошептал он, потирая виски.

Джэ Мин встал и подошёл к окну. Дождь закончился, и в просветах между облаками виднелись звёзды. Где-то там, на севере, за горами и морями, лежала огромная страна, где когда-то жил его дедушка. Где когда-то любил и страдал человек, чьё лицо он никогда не видел, но чьи сны почему-то снились ему.

Он вернулся к столу и взял в руки русско-корейский словарь, который купил на прошлой неделе. Страницы шуршали под пальцами, и он наугад открыл словарь на букве «Л».

«Любовь – 사랑, sarang», – прочитал он вслух. Потом перевернул страницу. «Любить – любить, lyubit'».

Звукрусских слов был странным – мягким и певучим одновременно. Джэ Мин попробовал повторить: «Лю-бить». Язык с трудом справлялся с непривычными звуками, но что-то в них откликалось в его душе.

Он взял телефон и набрал сообщение Мин Чжи: «Найди мне лучшие курсы русского языка в Сеуле. Интенсивные. И забронируй билет во Владивосток на ближайший рейс».

Отправив сообщение, он долго сидел в тишине, глядя на фотографию. В груди росло странное чувство – не просто любопытство или желание узнать семейную историю. Это было похоже на зов, на неодолимую тягу к чему-то потерянному и забытому.

«Я найду тебя», – прошептал он, не зная, к кому обращается – к призраку девушки с фотографии или к тайне, которая скрывалась в заснеженных лесах далёкой России.

Наследующий день Джэ Мин проснулся с ясной головой и твёрдым решением. Он позвонил в университет и попросил академический отпуск на семестр, потом записался на интенсивный курс русского языка и начал изучать всё, что смог найти о корейской диаспоре в России.

Информации было немного, и большая часть касалась депортации 1937 года, когда советские корейцы были принудительно переселены в Среднюю Азию. Но его прадед приехал в Россию раньше, ещё до революции. Значит, его история была больше и более детальной.

Через неделю он получил ответ от Пак Сергея Александровича из Владивостока. Историк писал по-русски, и Джэ Мину пришлось пользоваться переводчиком:

«Уважаемый господин Сон! Ваш прадед мог быть одним из корейских переселенцев, которые прибыли в Приморье в начале XX века. Многие из них поселились в районе залива Посьета и занимались рыболовством и земледелием. К сожалению, после 1937 года большинство документов о них было уничтожено или засекречено. Но в нашем архиве есть несколько семейных коллекций, которые могут вас заинтересовать. Буду рад встретиться с вами, если решите приехать».

В тот же день Джэ Мин купил билет во Владивосток.

Вечером, упаковывая вещи, он снова взял в руки фотографию прадедушки с девушкой по имени Настя. В свете настольной лампы её лицо казалось живым, а глаза – полными невысказанных слов.

– Жди меня, – прошептал он. – Я иду.

За окном выл осенний ветер, но Джэ Мину казалось, что он слышит другой звук – далёкий зов заснеженной тайги, где когда-то бродили тени его предков, где до сих пор ждала разгадка тайны, связавшей его судьбу с судьбой людей, которых он никогда не видел, но память о которых жила в его крови.

Он сложил фотографию в паспорт и закрыл чемодан. Завтра начинался путь в неизвестность – туда, где прошлое встречается с настоящим, а мёртвые говорят с живыми языком снов и видений.

Встреча с прошлым

Приморский воздух ударил в лицо смесью морской соли и выхлопных газов. Сон Джэ Мин вышел из аэропорта города Артём под Владивостоком, сжимая в руке потёртый кожаный портфель с фотографиями. Сорок два года жизни, и только сейчас он впервые ступил на землю, которую его прадед называл домом. Город встретил его серым октябрьским небом и пронизывающим ветром с залива Петра Великого.

Странно, – подумал он, поймав такси. – Почему эти места не кажутся мне чужими? Будто я уже бывал тут в другой жизни.

Дорога к центру пролегала мимо сопок, усеянных разноцветными домиками. Джэ Мин прижал ладонь к стеклу, всматриваясь в пейзаж. Где-то здесь, в этих краях, жил и любил его прадедушка Дэ Хо. Где-то здесь осталась часть его души.

В краеведческом музее пахло старой бумагой, лаком для пола и едва уловимым ароматом хризантем из букета у входа. Звук шагов Джэ Мина гулко отдавался в высоких сводах. За стойкой информации сидела пожилая женщина с добрыми глазами.

– Добро пожаловать. Чем могу помочь? – спросила она, заметив его растерянный вид.

– Я ищу архивариуса… – Джэ Мин запнулся, вспоминая имя из телефонного разговора. – Александру Пак. Мы договаривались о встрече.

– Александра Сергеевна в архиве, третий этаж. Только осторожнее там – она не любит, когда громко разговаривают, – женщина улыбнулась. – Говорит, что это мешает духам рассказывать свои истории.

Поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице, Джэ Мин почувствовал, как учащается пульс. Не от физической нагрузки – что-то другое, необъяснимое волнение, будто он шёл на свидание, а не на деловую встречу.

Архив располагался в просторной комнате с высокими окнами. Стеллажи с папками тянулись к потолку, между ними стояли старинные деревянные столы. В воздухе витал запах пергамента и едва заметный аромат сандалового дерева. За одним из столов, склонившись над раскрытой папкой, сидела женщина.

Джэ Мин замер в дверях.

Густые чёрные волосы, собранные в низкий пучок. Тонкая шея. Профиль, будто срисованный с античной камеи. Она подняла голову, и время остановилось.

Зелёные глаза. Те самые зелёные глаза с пожелтевшей фотографии.

– Господи… – выдохнул он по-корейски, не в силах сдержаться.

Александра встала, отложив карандаш. На ней была простая чёрная водолазка и серая юбка до колен, но даже в этой будничной одежде она выглядела поразительно. Тридцать девять лет, но кожа гладкая, будто у двадцатилетней. Только в уголках глаз – едва заметные лучики, говорящие о том, что эта женщина много смеялась и плакала.

– Вы Сон Джэ Мин? – спросила она по-русски с лёгким акцентом, который он не смог определить. – Я Александра Пак.

Её голос был низким, бархатистым. В нём слышались отголоски разных языков – русского, корейского, может быть, китайского.

– Да, это… это я, – Джэ Мин сделал шаг вперёд, протягивая руку. – Спасибо, что согласились встретиться.

Когда их ладони соприкоснулись, Александру словно ударило током. Она быстро отдёрнула руку, но в её глазах промелькнуло что-то – удивление? Узнавание?

«Знакомые руки, – подумала она, чувствуя, как дрожат пальцы. Но откуда? Я его точно раньше не видела».

– Присаживайтесь, – она указала на стул напротив. – Вы говорили по телефону, что ищете информацию о своих предках?

Джэ Мин кивнул, доставая из портфеля фотографии. Разложил их на столе веером. Александра наклонилась ближе, и он почувствовал аромат её волос – что-то цветочное с нотками кедра.

– Это мой прадедушка, Сон Дэ Хо, – он указал на фотографию молодого корейца в белой рубашке. – Приехал сюда в начале двадцатых годов. А это… – его палец коснулся изображения девушки, – это та, которую он любил. Анастасия. Больше я о ней ничего не знаю.

Александра взяла фотографию в руки, и её лицо побледнело.

– Боже мой… – прошептала она. – Это же моя прабабушка. Анастасия Югай.

Тишина повисла между ними, тяжёлая и звенящая. За окном прокричала чайка, где-то в здании скрипнула дверь. Джэ Мин смотрел на Александру, не в силах поверить в услышанное.

– Вы уверены? – наконец спросил он.

– Абсолютно. У меня дома висит точно такая же фотография. Мама рассказывала… – Александра замолчала, рассматривая снимок. – Рассказывала, что у её бабушки был корейский жених. Дэ Хо. Но их разлучили во время депортации тридцать седьмого года.

«Это невозможно, – думал Джэ Мин, глядя в её зелёные глаза. Статистически невозможно. Среди миллионов людей найти потомка той самой Анастасии…»

– А вы… – он запнулся, не зная, как спросить. – Вы на неё похожи. Очень похожи.

Александра улыбнулась, и эта улыбка была точь-в-точь как на старой фотографии – немного грустная, но тёплая.

– Говорят, что я копия прабабушки. Даже глаза такие же необычные. – Она коснулась века. – В нашей семье только у меня и у неё такие зелёные глаза. Генетическая случайность.

«Случайность?» – подумал Джэ Мин. Он не верил в случайности. Особенно после того, как начал видеть те странные сны.

– Расскажите мне о ней, – попросил он. – О вашей прабабушке.

Александра отложила фотографию и откинулась в кресле. В её позе было что-то царственное, как у Анастасии на снимке.

– Анастасия Сергеевна Югай родилась в 1905 году. Отец – русский казак, мать – хакаска из первой волны переселенцев. Жили они в Посьете, небольшом приграничном городке. – Её голос стал мечтательным. – Она была учительницей, знала четыре языка. Русский, корейский, китайский и даже немного японского.

– А как она встретила моего прадедушку?

– По рассказам мамы, Дэ Хо приехал в Посьет в 1922 году. Бежал из Кореи после подавления восстания. Анастасия помогала корейским беженцам адаптироваться, переводила документы. Они познакомились в библиотеке. – Александра улыбнулась. – Представляете? Он читал Пушкина на ломаном русском, а она – корейскую поэзию.

Джэ Мин закрыл глаза, представляя эту сцену. Молодой Дэ Хо, склонившийся над книгой. Анастасия, поправляющая его произношение. Первый робкий разговор о литературе…

– Они провели простую свадебную церемонию на берегу моря и стали жить вместе, – продолжала Александра, и её голос стал грустнее. – Но в сентябре 1937 началась депортация. Корейцев грузили в товарные вагоны и отправляли в Казахстан и Узбекистан. Анастасию, как жену корейца, тоже должны были депортировать, но она была беременна и серьёзно больна. Её оставили в больнице Владивостока.

– А мой прадед?

– Его увезли. Больше они не виделись. – Александра взяла другую фотографию – групповой снимок у здания вокзала. – Анастасия прожила ещё сорок лет, но так и не оправилась от этого. Говорила, что сердце может любить только раз.

«Как она могла его помнить всю жизнь? – удивился про себя Джэ Мин. – Молодая, красивая, наверняка у неё было много поклонников».

– Может, покажете мне документы? Письма, дневники… – попросил он.

Александра кивнула и встала. Когда она шла между стеллажами, Джэ Мин невольно проследил взглядом за её фигурой. Походка грациозная, каждое движение продуманное. Как у балерины или актрисы.

«Что со мной? – одёрнул он себя. Я же не подросток. Зачем я пристально смотрю на незнакомую женщину?»

Но было что-то в Александре, что не давало ему покоя. Не только внешнее сходство с Анастасией. Что-то в её жестах, в интонациях…

– Вот, – она вернулась с большой папкой. – Здесь всё, что я собрала о русско-корейских семьях. В том числе и о моей прабабушке.

Она раскрыла папку, и Джэ Мин увидел пожелтевшие письма, справки, вырезки из газет. Александра осторожно взяла одно из писем.

– Это написал ваш дедушка. Из Казахстана, 1938 год.

Джэ Мин взял письмо дрожащими руками. Знакомый почерк дедушки, только более молодой, аккуратный.

"Моя дорогая Настя, не знаю, дойдёт ли до тебя это письмо. Каждый день думаю о тебе, каждую ночь вижу твои зелёные глаза. Здесь холодно, но не так холодно, как в моём сердце без тебя…"

– Он писал ей? – Джэ Мин поднял глаза на Александру.

– Пятнадцать лет. До 1953 года. Но ни одно письмо не дошло. Цензура. – Александра достала другую стопку бумаг. – А это письма Анастасии к нему. Она писала, но не отправляла. Мама нашла их после её смерти в старом чемодане.

Джэ Мин взял одно из писем Анастасии. Тонкий женский почерк, написанный чернилами:

"Дорогой Дэ Хо, сегодня видела во сне наш с тобой дом у моря. Ты сажал яблони в саду, а я готовила твоё любимое кимчи. Проснулась и плакала. Неужели мы никогда не будем вместе?"

«Это как в моих снах, – поразился Джэ Мин. – Тот же дом, тот же сад…»

– Вы сказали, что занимаетесь исследованием русско-корейских семей? – спросил он, пытаясь сосредоточиться на разговоре.

– Да, это моя диссертация. – Александра села рядом с ним, и он почувствовал тепло её тела. – "Межкультурные браки в Приморье в первой половине XX века". Уже третий год собираю материал.

– А что вас подтолкнуло к этой теме?

Александра замолчала, глядя в окно. За стеклом начинался дождь, капли стекали по стеклу, размывая очертания города.

– Странные сны, – наконец призналась она. – С детства вижу одни и те же… Молодая русская девушка стоит на берегу моря и ждёт корабль. А рядом с ней мужчина в корейском ханбоке. Они держатся за руки и плачут.

Джэ Мин резко повернулся к ней:

– Вы видите сны о других людях?

– А вы? – в её голосе была надежда и одновременно страх.

– Да, – шёпотом признался он. – Каждую ночь. Тот же мужчина, та же женщина. Они говорят на русском и корейском, но я их понимаю, хотя, вроде, и не должен всё понимать…

Они смотрели друг на друга, и между ними словно протянулась невидимая нить. За окном гремел гром, а в архиве было тихо, только тикали старинные часы на стене.

– Это невозможно, – прошептала Александра. – Люди не могут видеть одинаковые сны о прошлом.

– Но мы видим, – сказал Джэ Мин. – Расскажите мне свой сон. До мельчайших деталей.

Александра закрыла глаза, сосредотачиваясь:

– Она стоит на пристани в Посьете. На ней белый наряд с красной вышивкой. Волосы заплетены в косу, в которую вплетены жемчужины. Плачет, но беззвучно. А он… он в тёмном ханбоке, в руках держит чемодан и букет белых хризантем. Говорит: "Я вернусь, Настя. Обещаю, я вернусь."

Джэ Мин побледнел. Это был точно его сон. До каждого слова, до каждой детали.

– А потом, – продолжала Александра, – появляются солдаты. Грузят людей в вагоны. Он оборачивается и кричит ей что-то, но слов не слышно из-за шума поезда…

– "Жди меня! Сколько бы ни прошло лет – жди!" – закончил Джэ Мин.

Александра открыла глаза и уставилась на него:

– Откуда вы знаете эти слова?

– Потому что это мой сон тоже. – Он потянулся к ней, но остановился, не коснувшись. – Александра… как вы думаете, что это значит?

Она встала и подошла к окну. Дождь усиливался, город тонул в серой мгле. Её отражение в стекле было призрачным, нереальным.

– Не знаю, – честно призналась она. – Но знаете что? Когда вы вошли в архив, я сразу поняла… поняла, что мы встречались раньше. Не в этой жизни. В какой-то другой.

– Вы верите в реинкарнацию?

– А вы?

Джэ Мин задумался. Ещё неделю назад он бы рассмеялся над подобным вопросом. Профессор истории, рациональный человек. Но сейчас, глядя на Александру в отражении окна, он чувствовал что-то необъяснимое.

– Не знаю, во что верить, – сказал он. – Но факт остаётся фактом: мы видим одинаковые сны о людях, которые жили почти век назад. И вы поразительно похожи на свою прабабушку, а я…

– А вы похожи на прадеда. – Александра повернулась к нему. – Я это поняла, как только увидела вас. Те же глаза, тот же разрез лица…

Она вернулась к столу и села напротив него. Между ними лежали старые письма и фотографии – свидетели несостоявшейся любви.

– Что нам делать с этим? – спросила она.

– Исследовать, – решительно сказал Джэ Мин. – Найти всё, что можно, о Дэ Хо и Анастасии. Может быть, тогда мы поймём, почему нам снятся эти сны.

– Согласна, – кивнула Александра. – У меня есть ещё документы дома. И в музее есть архив депортированных корейцев. Мы можем поработать вместе.

«Вместе», – повторил про себя Джэ Мин. Почему-то от этого слова у него потеплело на сердце.

– Тогда до встречи завтра? – спросил он, собирая фотографии.

– До встречи, – улыбнулась Александра.

Когда он уже дошёл до двери, она окликнула его:

– Джэ Мин!

Он обернулся. Она стояла у стола, в руках держала письмо Анастасии.

– В этом письме она пишет, что чувствует: их души найдут друг друга в другой жизни. Что любовь сильнее времени и смерти.

Джэ Мин кивнул, не в силах произнести ни слова. Он вышел из архива с чувством, что его жизнь только что перевернулась с ног на голову.

«Неужели это возможно? – думал он, спускаясь по лестнице. Неужели души действительно могут встретиться вновь?»

А в архиве Александра стояла у окна и смотрела, как дождь смывает пыль с улиц Владивостока. В её зелёных глазах отражались огни города, и она шептала слова из письма прабабушки:

– «Я верю, что мы найдём друг друга. В этой жизни или в следующей. Любовь не умирает вместе с телом…»