Ветер правосудия. Дневник римского юриста

Из предварительных записей Луция Вентурия Фавония

Полагаю, будущие читатели этого дневника – если таковые найдутся

– захотят узнать кое-что о его авторе. Пишу эти строки в первый день нового года, когда принято подводить итоги прожитого и строить планы на будущее.

Итак, меня зовут Луций Вентурий Фавоний, мне тридцать семь лет от роду. Родился я в Неаполе в семье всадника Гая Вентурия Максима и Юлии Примы. Отец мой, происходя из древнего, но обедневшего рода, восстановил семейное состояние благодаря морской торговле. Мать – дочь муниципального чиновника, женщина образованная, что редкость для нашего времени, привила мне любовь к книгам и размышлениям.

Юность моя прошла между Неаполем и Римом. Получил классическое образование – риторика, философия, поэзия. В молодости даже сочинял элегии, но отец справедливо направил меня к более практичному занятию – изучению права. Не жалею об этом выборе. Право – это архитектура общества, и нет более благородного занятия, чем содействие справедливости. Учился у двух великих юристов нашего времени – Марка Антистия

Лабеона и Гая Атея Капитона. Хотя они были учительскими соперниками и основали противоборствующие школы права, оба оказали на меня глубокое влияние. От Лабеона унаследовал независимость суждений и готовность к новаторству в трактовке законов. От Капитона – уважение к традициям и точность формулировок. В спорах между их школами склоняюсь к прокулианской (лабеоновской) традиции, но стараюсь не быть фанатиком ни одного направления.

Уже тринадцать лет веду частную юридическую практику в Риме. Специализируюсь на гражданских делах, особенно наследственных спорах, земельных вопросах и договорном праве. Клиенты ценят меня за честность и тщательность – качества не столь частые среди римских юристов, многие из которых более склонны к красноречию, чем к глубокому знанию закона.

Живу в доме на Эсквилинском холме, унаследованном от дяди по материнской линии, Секста Юлия Руфа. Дом скромный, но подходящий для моих нужд – есть где принять клиентов, хранить документы и книги. Моя библиотека, хотя и не может сравниться с императорской, содержит практически все важные юридические труды от Законов XII таблиц до современных комментариев.

Холост я и, вероятно, останусь таким. Не потому, что пренебрегаю браком как институтом – напротив, как юрист я хорошо понимаю его важность для общества и продолжения рода. Просто случилось так, что право стало моей главной страстью, и я не встретил женщины, которая могла бы разделить эту увлеченность или хотя бы мириться с ней.

Прозвище «Фавоний» дали мне коллеги за быстроту в разгадывании правовых головоломок. Фавоний – западный ветер, который приносит ясную погоду после бурь. Говорят, что я умею так же быстро прояснять запутанные юридические ситуации. Лесть это или правда – судить не мне.

По политическим взглядам я приверженец традиций, но не слепой консерватор. Понимаю необходимость той системы, которую создал божественный Август и продолжает Тиберий. Республика, какой мы её знали, не могла эффективно управлять империей. Но власть одного человека таит множество опасностей, что, надеюсь, станет ясно из последующих записей этого дневника.

Верю в силу права как основы цивилизованного общества. «Ubi societas, ibi ius» – где общество, там и право. Пока люди живут сообща, будет нужда в справедливых законах и тех, кто их толкует и применяет. В этом я вижу свое призвание и служение Риму.

От автора

Этот дневник я вел в год консульства Марка Агриппы Випсания и Гая Клания Руфа.

События, описанные в дневнике, происходили в тринадцатый год правления императора Тиберия Клавдия Нерона. Это было время относительной стабильности для империи, но скрытых напряжений внутри самой системы власти. Тиберий, проводя большую часть времени на Капри, фактически передал повседневное управление своему префекту претория Элию Сеяну – решение, которое, как показали события, едва не стоило ему престола, а империи – гражданской войны.

О правовой системе того времени следует сказать особо. Мы жили в эпоху, которую потомки, возможно, назовут золотым веком римской юриспруденции. Юристы пользовались невиданным прежде влиянием. Школы Лабеона и Капитона активно развивали правовую науку, споря о тонкостях толкования законов. Преторское право дополняло и развивало древнее цивильное право. А император даровал некоторым юристам «право отвечать от своего имени» – ius respondendi ex auctoritate principis, что делало их заключения обязательными для судей.

Формулярный процесс господствовал в гражданских делах, хотя уже зарождались формы экстраординарного судопроизводства. В уголовных делах, особенно касающихся государственной измены, процедуры были менее формализованы, что создавало почву для злоупотреблений.

Я записывал события по свежим следам, стараясь быть максимально точным в изложении фактов. Диалоги воспроизводил по памяти – не дословно, конечно, но передавая суть сказанного. Некоторые имена (особенно информаторов и второстепенных свидетелей) изменил из соображений безопасности.

Цель этих записей была двоякой: сохранить для потомков описание одного из самых опасных заговоров в истории империи и проанализировать правовые и политические механизмы, позволившие его раскрыть. Также надеялся, что мой опыт может оказаться полезным будущим юристам, которые столкнутся с подобными делами.

Особо отмечу, что все юридические процедуры и терминология в дневнике соответствуют нормам того времени. Некоторые понятия, возможно, покажутся архаичными тем, кто будет читать эти записи в отдаленном будущем. Но право, как и язык, развивается, и то, что было актуальным в наше время, может устареть в грядущих веках.

Надеюсь, что читатели найдут в этом дневнике не только захватывающий рассказ о политических интригах и криминальном расследовании, но и размышления о вечных вопросах: соотношении власти и права, справедливости и целесообразности, личной совести и общественного долга. Эти дилеммы актуальны для любой эпохи, где есть законы и те, кто их применяет.

Луций Вентурий Фавоний

Записано в пятый день до календ квинктилия

В год консульства Маммия Поллиона и Элия Лампридия.

Запись 1

Kalendae Ianuarii (1 января) 27 г. н.э. День Януса – Новый год

Сегодня первый день нового года, консульство Публия Корнелия Лентула и Гая Саллюстия Крисп Пассиена. Открываю эту восковую табличку как новый этап в жизни – пусть двуликий Янус, смотрящий одновременно в прошлое и будущее, благословит мои начинания. Мне часто советовали вести записи о юридических случаях для собственного использования и, возможно, для будущих поколений практиков права. Гермес подарил мне этот набор скрепленных дощечек в кожаном переплете – изящная работа с серебряной застежкой, достойная записей не только практического, но и личного характера.

Утро началось, как и положено в Новый год, с ритуалов и подношений. Надел новую тогу, купленную специально для этого дня, и отправился в храм Януса, где принес в жертву медовые лепешки и вино, а также серебряную монету в два денария – символическую плату двуликому богу за то, чтобы он открыл для меня двери успеха в грядущем году. Храм был переполнен; я заметил несколько влиятельных патронов и поспешил обменяться с ними приветствиями и добрыми пожеланиями. Претор Гай Флавий Макр, моя встреча с которым была не случайной (я рассчитывал получить его благосклонность в предстоящем деле Аврелия), особенно тепло пожал мне руку и пригласил на следующую неделю на небольшой пир.

После храма, согласно традиции, навестил своего давнего покровителя сенатора Марка Валерия Мессалу. Его дом на Палатине дышит древней аристократической простотой – никакой модной роскоши, только родовые маски предков (imagines) в атриуме и потемневшие от времени фрески с батальными сценами времен Республики. Старик, несмотря на свои семьдесят шесть лет, сохраняет ясный ум и удивительную память на юридические прецеденты. За чашей подогретого медового вина он вспоминал, как девятнадцатилетним юношей присутствовал на заседаниях, где Цицерон выступал против сторонников Катилины. «Теперь таких ораторов нет» – вздыхал он, и я не стал спорить, хотя про себя отметил, что в нынешних процессах излишняя риторическая пышность чаще вредит, чем помогает, особенно в технических делах о сервитутах или наследовании.

Вернувшись домой, принял первых посетителей года – по традиции, приходящих с небольшими подарками и добрыми пожеланиями. Мой домус на Эсквилинском холме, хоть и не может сравниться с дворцами сенаторов, достаточно просторен, чтобы принять до дюжины гостей одновременно. Я унаследовал его от дяди по материнской линии, Секста Юлия Руфа, который умер бездетным пять лет назад. Дом старой постройки, с традиционным атриумом, имплювием и маленьким внутренним садом, где я выращиваю лавр, розмарин и несколько кустов роз. Вместо второго триклиния я устроил библиотеку, где храню юридические свитки, таблички с записями и восковые дощечки с формулами исков – около трех сотен различных документов, систематизированных Гермесом, моим незаменимым секретарем-греком.

Заведующий моим хозяйством вольноотпущенник Тит Вентурий Ларций (бывший раб моего отца) сегодня превзошел себя, организовав небольшой, но изысканный прием. Апицианские рецепты жареной свинины с фигами и павлиной печени с трюфелями заслуживали самых высоких похвал, как и редкое фалернское вино урожая консульства Планка (42 г. до н.э.), которое я берег для особых случаев.

Среди посетителей были мои коллеги-юристы Публий Ювентий Цельс и Гней Аррий Антонин, оба прокулианцы, как и я; богатый всадник Тит Флавий Сабин, чьи дела по контрактам на поставку зерна в Остии я веду уже третий год; грек Гермодор, владелец книжной лавки на Аргилете, поставляющий мне копии новейших юридических комментариев часто до того, как они становятся доступны широкой публике; и, к моему некоторому удивлению, молодой патриций Публий Корнелий Долабелла со своим дядей, известным сенатором и фламином Юпитера. Последний визит явно имел целью неформальное знакомство перед тем, как семья Корнелиев обратится ко мне по какому-то деликатному вопросу – предварительные переговоры через посредников уже состоялись на прошлой неделе.

После ухода гостей я наконец получил возможность проанализировать свои текущие дела, которые требуют немедленного внимания в начале года:

Дело о приданом Корнелии Лонгины. Вдова торговца оливковым маслом Публия Ацилия, умершего при кораблекрушении на пути из Беотии три месяца назад. Его кредиторы, пользуясь неясностью в брачном контракте, пытаются обратить взыскание на земельный участок в Тускуле, который был частью приданого (dos). Ключевой вопрос: была ли часть приданого передана в полную собственность мужа (dos profecticia), или же осталась под контролем семьи жены (dos recepticia)? Запутанность ситуации усугубляется тем, что приданое формировалось в три этапа, с разными условиями. Претор, скорее всего, даст стандартную формулу иска о возврате приданого (actio rei uxoriae), но мне нужно подготовить эксцепцию против требований кредиторов, основанную на привилегированном положении требований жены при несостоятельности мужа.

Спор о сервитуте между Марком Туллием и Титом Манлием. Туллий владеет инсулой (многоквартирным домом) на Субуре, а Манлий недавно достроил балкон на своем соседнем здании, который, по утверждению Туллия, нарушает его сервитут на свет и вид (servitus ne luminibus officiatur et ne prospectui offendatur). Дело осложняется тем, что сервитут был установлен не прямым соглашением, а путем давностного пользования (longa quasi possessio), и точные его границы не определены письменно. Необходимо тщательно изучить расположение построек и восстановить историю изменений за последние десять лет. Возможно, потребуется consilia (экспертное заключение) городского архитектора.

Земельный спор между семьями Валериев и Корнелиев. Самое интригующее из текущих дел. Патрицианское семейство Валериев и не менее древний род Корнелиев спорят о земельном участке, граничащем с храмом Минервы на Авентине. Валерии представили документы времен поздней республики, подтверждающие покупку земли их предком, консулом Валерием Мессалой. Корнелии же утверждают, что часть этой земли была посвящена храму за столетие до этой покупки, и, соответственно, не могла быть предметом частной сделки как res sacra (священное имущество). Обе стороны предложили мне выступить в качестве арбитра (arbiter ex compromisso), что льстит моему профессиональному самолюбию – такое доверие со стороны двух влиятельнейших семейств дорогого стоит. Завтра предстоит первая встреча для изучения документов, и я уже предвкушаю интеллектуальную головоломку, которую предстоит решить.

Помимо этих основных дел, у меня запланированы четыре консультации (responsa) на ближайшую неделю, необходимо составить завещание для сенатора Гнея Кальпурния и брачный контракт для дочери моего давнего клиента Луция Эмилия Лепида.

Вечером, уже после наступления темноты, получил неожиданное приглашение от Гнея Сентия Сатурнина, префекта города (praefectus urbi), посетить его завтра. Это необычно, так как наши пути пересекались редко, и, насколько мне известно, никаких дел, требующих моего юридического заключения, у него сейчас нет. Гермес, доставивший запечатанную табличку, сообщил, что посыльный префекта выглядел встревоженным и подчеркивал конфиденциальность встречи. В любом случае, отказаться от такого приглашения было бы неразумно.

Заканчиваю запись при свете масляной лампы. На улице холодно, дождь барабанит по крыше уже третий час. Зимний Рим не самое приятное место, особенно когда приходится перемещаться по грязным улицам между встречами. Возможно, следует последовать примеру богачей и обзавестись носилками – на тридцать третьем году жизни можно позволить себе некоторые удобства.

Завтра предстоит важный день, наполненный встречами. Пусть Минерва, богиня мудрости, направляет мои мысли, а Меркурий, покровитель красноречия, вложит нужные слова в мои уста. Особенно во время визита к префекту – интуиция подсказывает, что эта встреча может изменить мою жизнь.

Запись 2

Pridie Nonas Ianuarii (4 января) 27 г. н.э. День Бероны

Прошло три дня с момента первой записи, и я только сейчас нахожу время, чтобы продолжить дневник. Эти дни были настолько насыщены событиями, что ночью я буквально падал с ног от усталости. Но сегодняшние открытия в деле Валериев и Корнелиев столь интересны, что я должен их зафиксировать, пока детали свежи в памяти.

Но обо всем по порядку. Начну с визита к префекту города Гнею Сентию Сатурнину, состоявшегося, как и планировалось, во вторые Календы (2 января). Его резиденция на Палатине внушает трепет – не роскошью, которой у Сентия, в отличие от многих современных нуворишей, нет, а атмосферой суровой официальности и скрытой власти. В атриуме нет ни дорогих греческих статуй, ни экзотических растений – только бюсты императоров Августа и Тиберия, да потемневшие от времени щиты с трофейным оружием, свидетельства военной карьеры хозяина при божественном Августе.

Префект принял меня не в официальном таблинуме, а в небольшой боковой комнате, его личном кабинете, заставленном свитками и табличками. Это означало, что разговор будет носить частный характер. Сентий, несмотря на преклонный возраст (ему должно быть не менее шестидесяти пяти), сохраняет прямую осанку и цепкий взгляд старого воина. Он предложил мне чашу кеккубского вина – редкая честь, этот напиток давно исчез из обихода после того, как виноградники были уничтожены при строительстве порта Баий, и остался только в запасниках самых богатых домов Рима.

Обменявшись обычными любезностями, префект перешел к делу. Оказывается, к нему обратился сам император Тиберий с просьбой найти опытного юриста для деликатного расследования. Речь идет о серии подозрительных смертей среди богатых граждан в окрестностях Неаполя за последние два года. Все умершие были немолоды, но крепки здоровьем, и скончались неожиданно, оставив завещания в пользу одного и того же человека – некоего Марка Фурия Камилла, дальнего родственника всех покойных. Местные власти не нашли ничего подозрительного, но императора, известного своей подозрительностью и вниманием к деталям, насторожил этот паттерн.

«Почему именно я?» – спросил я, и Сентий объяснил, что требуется человек, сочетающий глубокое знание наследственного права с практическим умом и способностью действовать деликатно, не привлекая лишнего внимания. «Кроме того, – добавил префект, – ты родом из Неаполя и знаком с местными обычаями. А твоя репутация… скажем так, репутация человека, который не прогибается перед возможностями легкого обогащения, хорошо известна».

Это был тонкий комплимент, напоминающий о деле трехлетней давности, когда я отказался от защиты интересов богатейшего откупщика Азии, заподозрив подделку документов. Тот случай стоил мне потенциально огромного гонорара, но сохранил достоинство.

Я предупредил Сентия, что у меня есть текущие обязательства перед клиентами, от которых я не могу отказаться. Он понимающе кивнул, но добавил, что император будет ждать результатов к мартовским идам – то есть, у меня чуть более двух месяцев на расследование. И, что характерно для Тиберия, вознаграждение не обсуждалось. Полагаю, оно будет соответствующим задаче, но дело явно не в деньгах – отказ от такого поручения был бы равносилен оскорблению императорского дома, а это путь к быстрому завершению карьеры, если не жизни.

Я согласился, попросив неделю на завершение наиболее срочных дел и подготовку к отъезду. Сентий вручил мне запечатанный свиток с официальными полномочиями, дающими право запрашивать любые документы и опрашивать любых лиц, включая магистратов Неаполя.

«Используй это только в крайнем случае, – посоветовал он. – Чем меньше людей будет знать о расследовании, тем лучше». На прощание префект сделал еще одно замечание, которое заставило меня насторожиться: «Будь осторожен. Мы не знаем, с чем имеем дело. Если это действительно отравления, как подозревает император, то преступник хитер и, возможно, имеет связи. Не доверяй никому полностью».

Эта встреча означает, что вместо размеренной работы в уютном римском доме меня ждет опасная поездка в зимний Неаполь и расследование, которое может привести к открытию опасных тайн. Предстоит тщательно спланировать действия и, возможно, подготовить какие-то меры предосторожности.

***

На следующий день (3 января) я начал организацию дел перед отъездом. Утро посвятил консультации Корнелии Лонгины по делу о приданом. После внимательного изучения брачного контракта я обнаружил важную деталь: приданое действительно было сформировано в три этапа, но последний взнос, включавший спорный земельный участок, сопровождался специальным соглашением (pactum), по которому земля должна была оставаться в фактическом управлении мужа только до достижения определенного уровня дохода от его торговых операций. Поскольку этот уровень не был достигнут до его смерти (что подтверждается торговыми книгами), участок следует квалифицировать как dos recepticia и возвратить вдове.

Я рекомендовал Корнелии не дожидаться иска кредиторов и подать виндикационный иск (rei vindicatio) на землю, основанный на сохранении квиритской собственности. Для этого мы составили соответствующую петицию претору, которая должна быть подана в его ближайший приемный день. Также я посоветовал ей найти свидетелей, присутствовавших при заключении pactum, для подтверждения в суде.

После обеда встретился с Марком Туллием на месте его спора с соседом. Осмотр инсулы и прилегающих построек занял почти два часа. Анализ ситуации показал, что правота частично на каждой стороне. Сервитут на свет действительно существует на основании давностного пользования, но распространяется только на второй и третий этажи, а спорный балкон затеняет лишь часть первого этажа, где расположены склады, а не жилые помещения. Я предложил компромиссное решение: Манлий сокращает балкон на треть, чтобы полностью устранить даже минимальную тень на второй этаж Туллия, а тот в свою очередь признает право Манлия на существующую конструкцию и обязуется не выдвигать претензий в будущем. Обе стороны, после некоторых торгов, согласились. Мы составили pactio et stipulatio, которое будет зарегистрировано у городского квестора.

Вечером посетил библиотеку при храме Аполлона, чтобы изучить прецеденты по делам о священной собственности. Среди гостей библиотеки заметил известного эрудита Авла Геллия, который работал над каким-то филологическим исследованием. Мы обменялись приветствиями, и я воспользовался случаем, чтобы проконсультироваться у него по поводу точного значения термина «fines sacri» в древних документах. Геллий, как всегда, был рад продемонстрировать свои обширные знания и сообщил несколько интересных деталей о эволюции этого понятия от царского периода до поздней республики. Особенно ценным оказалось его замечание о том, что в эпоху Суллы (когда был установлен спорный пограничный камень в деле Валериев и Корнелиев) термин «sacri» мог применяться не только к земле, формально посвященной богам, но и к участкам, где были найдены древние захоронения, даже если они позже были перенесены. Это может оказаться ключом к разгадке.

***

И вот сегодня, накануне нон января, я провел первые серьезные исследования по делу Валериев и Корнелиев. Утром посетил городской дом Валериев, где меня приняли с подобающими почестями. Семью представлял Марк Валерий Мессала Барбат, прямой потомок консула, чье завещание лежит в основе их притязаний. Барбат, мужчина лет сорока, демонстрирует типичны черты своего рода – прямой нос, высокий лоб и уверенную, немного высокомерную манеру держаться, которая является результатом осознания древности и значимости своей линии.

В таблинуме мне был представлен главный документ – завещание консула Валерия Мессалы от 698 года от основания Рима (56 г. до н.э.). Документ хранится в кедровом ларце, защищенном от влаги и насекомых. Это пергамент превосходного качества, с печатями семи свидетелей (signatores), как и требует закон. Текст завещания написан элегантным старинным почерком, типичным для последнего века Республики. Я внимательно изучил раздел, касающийся спорной земли на Авентине:

«Item do lego M. Valerio Messalae filio meo praedium Aventinum a me emptum ab heredibus L. Cornelii Sullae anno DCLXXVII ab urbe condita, cum domibus, hortis, aquaeductibus et omnibus iuribus et pertinentiis suis, exceptis finibus sacris ad templum Minervae pertinentibus».

(«Также отказываю по легату моему сыну Марку Валерию Мессале авентинское имение, купленное мною у наследников Луция Корнелия Суллы в 677 году от основания Города, с домами, садами, водопроводами и всеми правами и принадлежностями, за исключением священных границ, относящихся к храму Минервы».)

Именно эта оговорка об «исключении священных границ» (exceptis finibus sacris) вызывает спор. Валерии интерпретируют ее как формальное уважение к небольшой священной зоне непосредственно вокруг храма, в то время как Корнелии настаивают, что она относится к значительному участку земли, где ранее проводились ритуалы, связанные с храмом.

Помимо завещания, Барбат представил документы о покупке земли консулом Мессалой у наследников диктатора Суллы – таблички с записью mancipatio (формального акта передачи собственности), а также свидетельства уплаты земельного налога (tributum soli) за последние сто лет, что подтверждает непрерывность владения и исполнения обязанностей собственника.

После тщательного изучения всех материалов я задал Барбату вопрос, который давно меня интересовал: почему этот спор возник именно сейчас, если семья владела землей более столетия? Барбат неохотно признал, что конфликт обострился после того, как часть спорного участка обрушилась во время проливных дождей прошлой осенью, и под землей были обнаружены остатки древнего захоронения с этрусскими артефактами. Он настаивал, что это открытие никак не влияет на законные права семьи, но фламины храма Минервы выразили обеспокоенность и обратились к Корнелиям как к традиционным покровителям храма.

Этот новый факт заставил меня задуматься. Возможно, «священные границы», упомянутые в завещании, действительно связаны с древним захоронением, а не только с формальной территорией храма.

После полудня я отправился к представителю семьи Корнелиев, молодому, но явно образованному патрицию Публию Корнелию Руфу. Его дом скромнее валерианского, что отражает относительный упадок этой ветви рода Корнелиев в последние десятилетия. Руф встретил меня с подчеркнутой вежливостью, но в его манерах чувствовалась настороженность. Он знал, что я уже посетил Валериев, и, вероятно, опасался, что я уже склоняюсь к их позиции.

Главным аргументом Корнелиев является каменный пограничник (terminus) времен Суллы, обнаруженный при раскопках обрушившегося участка. Руф лично привел меня в небольшой садовый храм, где сейчас хранится этот артефакт. Terminus представляет собой каменную колонну высотой около локтя, с рельефным изображением головы Минервы и высеченной надписью: «Minervae sacrum. Iussu L. Cornelii Sullae Felicis dictatoris. Ab ara pedes XII sacrum esto». («Посвящено Минерве. По приказу диктатора Луция Корнелия Суллы Счастливого. От алтаря на двенадцать футов да будет священно».)

Если измерения, приведенные на камне, точны, то священная зона действительно захватывает значительную часть участка, на который претендуют Валерии. Но вопрос в том, сохраняет ли этот terminus юридическую силу после продажи земли наследниками Суллы консулу Мессале, особенно с учетом оговорки в завещании последнего.

Руф также представил мне два дополнительных документа. Первый – фрагмент письма самого Суллы к понтификам, где он указывает на необходимость особого обращения с обнаруженными на его земле этрусскими захоронениями, которые он считал связанными с культом Минервы (с которой диктатор имел особую духовную связь). Второй – выписка из храмовых анналов, подтверждающая, что ежегодные подношения от имени рода Корнелиев совершались непрерывно с 673 года от основания Рима до настоящего времени, даже после продажи земли Валериям. Это можно интерпретировать как косвенное признание последними определенных религиозных прав Корнелиев на спорную территорию.

По моей просьбе Руф также организовал встречу с главным фламином храма Минервы, Луцием Семпронием, который поделился интересной исторической деталью: по его словам, область вокруг храма когда-то служила для ауспиций (гаданий по полету птиц) еще во времена царей. Если это правда, то участок имеет не только сакральное, но и авгуральное значение, что делает его deo dicatum (посвященным богам) и, соответственно, изъятым из частного оборота по старинному сакральному праву.

Суммируя полученные за день сведения, я вижу, что дело намного сложнее, чем казалось изначально. Здесь накладываются друг на друга:

Аспекты цивильного права – законная mancipatio земли от наследников Суллы к Мессале, завещание последнего с оговоркой о

«священных границах», длительное фактическое владение Валериев.

Аспекты сакрального права – статус земли как священной (res sacra) из-за этрусских захоронений и близости к храму, возможное авгуральное значение участка, непрерывность религиозных подношений рода Корнелиев.

Аспекты преторского права – возможное применение actio in factum для защиты интересов храма или интердикта ne quid in loco sacro fiat (запрет изменений в священном месте).

Ключом к решению, возможно, является точное определение, что именно консул Мессала подразумевал под «exceptis finibus sacris» в своем завещании. Завтра планирую посетить архив при храме Сатурна, где могут сохраниться другие документы Мессалы, проливающие свет на его понимание этого вопроса. Также необходимо лично осмотреть спорный участок и сделать точные измерения от алтаря храма согласно указаниям на terminus.

Если решение этого дела потребует баланса между строгим цивильным правом и благочестивым уважением к священному, я склоняюсь к компромиссу: признать право собственности Валериев на основной участок, но установить постоянный религиозный сервитут (servitus religionis causa) в пользу храма Минервы и рода Корнелиев на часть земли, непосредственно покрывающую древние захоронения, с запретом строительства и земляных работ на этой территории. Такое решение должно удовлетворить обе стороны и богиню Минерву, чье благоволение не стоит терять никому из нас.

Перед сном просмотрел свитки с комментариями Муция Сцеволы о священных границах, но, увы, его трактовка слишком архаична для нашего случая. Придется опираться на более современные источники, возможно, на работы моего учителя Лабеона о взаимодействии сакрального и цивильного права.

А теперь пора отдыхать – завтра предстоит еще более насыщенный день, включая подготовку к расследованию в Неаполе, которое начнется совсем скоро.

Запись 3

VII Idus Ianuarii (4 января) 27 г. н.э. День Бероны – вечер

Сегодня поздно вечером получил срочный вызов от претора Марка Ацилия Глабриона. Дело настолько деликатное и сложное, что потребовало моего немедленного участия, несмотря на приближающийся отъезд в Неаполь. Речь идет о скандале в высших кругах римского общества. Сенатор

Публий Корнелий Лентул обвиняется в подделке завещания недавно умершего богатого всадника Луция Антония Сатурнина. По этому завещанию Лентул якобы получает половину огромного состояния покойного, включая виллы в Тускуле и Байях, а также долю в нескольких прибыльных торговых предприятиях.

Проблема в том, что Сатурнин всю жизнь открыто презирал Лентула, неоднократно высказывался против него в сенате и до самой смерти поддерживал его политических противников. Внезапное «великодушие» в завещании выглядит крайне подозрительно, особенно учитывая, что свидетелями при составлении документа выступили исключительно клиенты и вольноотпущенники самого Лентула.

Семья Сатурнина, возглавляемая его вдовой Клавдией Марцеллой, обратилась ко мне с просьбой о независимой экспертизе завещания. При ближайшем рассмотрении обнаружилось несколько тревожных деталей:

Во-первых, почерк завещания, хотя и похож на руку Сатурнина, имеет незначительные, но постоянные отклонения в написании определенных букв. Особенно заметно это в словах, которые покойный писал особым образом из- за старой травмы правой руки.

Во-вторых, формулировки документа не соответствуют обычному стилю Сатурнина. Знавшие его люди отмечают, что он всегда был краток и точен в правовых документах, избегал витиеватых фраз. Данное же завещание полно пышных оборотов, больше характерных для стиля самого Лентула.

В-третьих, некоторые распоряжения в завещании противоречат хорошо известным намерениям покойного. Например, он собирался передать свою библиотеку племяннику Антонию Младшему, с которым часто обсуждал философию. Вместо этого завещание предписывает продать книги и деньги передать в храм Юпитера.

Самым убедительным доказательством подделки стало обнаружение анахронизма: в тексте упоминается о «недавней победе в Германии», хотя завещание датировано временем, когда никаких значительных побед в этой провинции не было. Очевидно, фальсификатор включил в текст события, произошедшие уже после предполагаемой даты составления документа.

Доклад претору занял почти три часа. Ацилий Глабрион, известный своей дотошностью и неподкупностью, внимательно изучил все представленные доказательства. В итоге он принял решение о возбуждении дела против Лентула по обвинению в подделке документов и мошенничестве.

«Это дело может иметь серьезные политические последствия, – предупредил претор. – Лентул имеет влиятельных друзей, и они не оставят попыток помешать расследованию. Будьте готовы к противодействию».

Действительно, уже через час после окончания встречи ко мне прибыл «посыльный» от Лентула с предложением крупной суммы денег за

«пересмотр выводов экспертизы». Когда я отказался, последовало плохо завуалированное предупреждение о возможных «неприятностях» для тех, кто

«вмешивается в дела высокопоставленных граждан».

Это дело напоминает мне о том, насколько тонка грань между справедливостью и произволом в нашем обществе. Если такие люди, как Лентул, могут безнаказанно подделывать завещания, полагаясь на свое политическое влияние, что говорить о менее защищенных гражданах? Возможно, отравления в Неаполе – лишь одно из проявлений более широкой проблемы коррупции и злоупотреблений среди элиты.

Завтра все же отправляюсь в Неаполь согласно плану, но дело Лентула передаю в надежные руки Цельса, которому полностью доверяю. Копии всех экспертных заключений надежно спрятаны, а ключевые свидетели предупреждены о необходимости соблюдать осторожность.

Интересно, не связано ли это дело каким-то образом с тем, что мне предстоит расследовать в Неаполе? Возможно, существует целая сеть влиятельных людей, специализирующихся на подобных мошенничествах? Время покажет, но суть становится все более очевидной: некто систематически использует смерти богатых граждан для незаконного обогащения, будь то через отравления или подделку завещаний.

Запись 4

Nonae Ianuarii (5 января) 27 г. н.э. День Януса Викта

Сегодняшний день принес неожиданные открытия как в деле Валериев и Корнелиев, так и в подготовке к неапольскому расследованию. Погода наконец прояснилась, и после нескольких дней непрерывного дождя выглянуло зимнее солнце, позволив мне провести значительную часть дня в перемещениях по городу без риска промокнуть до нитки.

Утро я посвятил посещению архива при храме Сатурна. Архив представляет собой обширное хранилище в подвальных помещениях храма, где в специальных ларцах и нишах, защищенных от влаги и вредителей, хранятся тысячи свитков, табличек и пергаментов – от государственных документов до частных актов знатных граждан. Хранитель архива, пожилой вольноотпущенник Гай Фурий Антигон, известен своей феноменальной памятью и знанием каталожной системы. Несмотря на занятость (последние дни года и начало нового – наиболее загруженное время для архива из-за регистрации новых финансовых документов), он лично помог мне в поисках.

Консул Мессала, как и подобает государственному деятелю его ранга, хранил копии многих своих документов в общественном архиве. Антигон направил меня к секции, посвященной периоду 700-х годов от основания Рима (50-е годы до н.э.). Мне потребовалось почти два часа, чтобы просмотреть каталожные таблички и локализовать хранилище с документами Мессалы. Среди официальных постановлений сената, записей о назначениях магистратов и военных донесений я наконец обнаружил то, что искал – личную переписку консула, включая копии его писем к различным духовным коллегиям.

Одно письмо, адресованное коллегии понтификов в год его консульства, содержало ключевую информацию. Мессала обращался к верховному понтифику с просьбой разъяснить его обязанности в отношении «священных границ» (fines sacri) на участке, приобретенном у наследников Суллы. В частности, его интересовало, должен ли он соблюдать ограничения, установленные Суллой в отношении построек над этрусскими захоронениями, и продолжать ежегодные подношения храму Минервы. Ответ понтификов, приложенный к письму, был однозначен: священный характер земли сохраняется независимо от перехода права собственности, и новый владелец обязан уважать установленные религиозные ограничения. В специальном пояснении указывалось, что речь идет о полосе шириной в 12 римских футов вокруг каждого из обнаруженных захоронений, а также о запрете строительства капитальных сооружений на всей площади, где были найдены этрусские артефакты.

Это объясняет формулировку «exceptis finibus sacris» в завещании Мессалы – он не исключал участок из наследства, а указывал на существующие религиозные ограничения, которые наследник должен был соблюдать. То есть, с точки зрения цивильного права, земля безусловно принадлежит Валериям, но обременена религиозными ограничениями, установленными еще при Сулле и подтвержденными решением коллегии понтификов.

Другое важное открытие – в архиве нашлись записи о ежегодных подношениях храму Минервы, которые делали сначала лично консул Мессала, затем его сын, внук и последующие представители рода Валериев. Однако примерно 30 лет назад эти подношения прекратились, и были возобновлены Корнелиями, а не Валериями. Это может свидетельствовать о том, что род Валериев в какой-то момент перестал исполнять религиозные обязательства, связанные с участком, возможно, забыв о них из-за смены поколений.

Вооруженный этой информацией, я направился на Авентин для личного осмотра спорного участка. Город уже гудел обычной повседневной активностью – торговцы выкрикивали свои предложения, ремесленники стучали молотками, рабы спешили по поручениям хозяев. В районе Бычьего форума я столкнулся с небольшой процессией, сопровождавшей фламина Юпитера, и вынужден был задержаться, уступая дорогу священнослужителю, которому запрещено видеть мирскую работу во время исполнения обрядов.

Спорный участок расположен на северо-восточном склоне Авентина, с прекрасным видом на Большой цирк и Палатин. Валерии используют его в основном как сад, хотя в верхней части расположены несколько небольших хозяйственных построек. Обрушившаяся часть находится в нижней трети склона – оползень обнажил слой земли примерно в два человеческих роста глубиной, и среди глины и камней действительно видны остатки древних конструкций, не похожих на обычные римские сооружения. Судя по керамическим фрагментам и следам орнамента на каменных блоках, они этрусского происхождения.

Проведя измерения согласно указаниям на terminus и данным из письма Мессалы, я определил, что священной зоной следует считать полосу шириной 12 футов вокруг каждого захоронения, а также всю территорию, где были найдены этрусские артефакты. Это составляет примерно пятую часть всего участка, причем именно в его нижней части, наиболее пострадавшей от оползня.

К моему удивлению, во время осмотра к участку подошли как Публий Корнелий Руф, так и Марк Валерий Мессала Барбат – очевидно, они следили за моими действиями. Я воспользовался случаем и организовал импровизированную встречу трех сторон прямо на месте спора. Сначала атмосфера была напряженной, но затем, когда я изложил свои находки в архиве и предварительные выводы, оба патриция проявили заинтересованность в компромиссном решении.

Моё предложение состояло в следующем:

Валерии сохраняют право собственности на весь участок согласно цивильному праву, что подтверждается непрерывным владением и юридическими документами.

На участок накладывается постоянный религиозный сервитут (servitus religionis causa) в пользу храма Минервы и, номинально, рода Корнелиев как традиционных покровителей храма.

Сервитут включает запрет на строительство и земляные работы в зоне этрусских захоронений, определенной согласно историческим документам.

Валерии возобновляют традицию ежегодных подношений храму Минервы, прерванную их предками.

Корнелии признают право собственности Валериев на участок и отказываются от имущественных претензий.

Обе семьи совместно финансируют восстановление повреждённой оползнем части участка и создание небольшого святилища Минервы на месте главного этрусского захоронения.

После некоторых обсуждений, касающихся деталей, оба патриция принципиально согласились с предложенным решением. Они попросили меня подготовить официальный документ, который будет подписан обеими сторонами и заверен понтификами. Кроме того, они договорились о совместном жертвоприношении Минерве в ближайшее новолуние, чтобы заручиться благосклонностью богини к достигнутому соглашению.

Я покинул Авентин с чувством удовлетворения от хорошо выполненной работы. Это дело, которое могло привести к длительной и дорогостоящей тяжбе между двумя влиятельными семьями, будет разрешено мирным путем, с уважением как к правовым, так и к религиозным аспектам. Возможно, в будущем это решение даже будет цитироваться как прецедент в подобных спорах.

***

После обеда я вернулся домой, где меня ожидал Гермес с собранной по моему поручению информацией о Неаполе и его окрестностях. Мой секретарь оказался, как всегда, эффективен – он подготовил свиток с актуальными сведениями о политической ситуации в городе, основных семействах и

магистратах, а также о недавних значимых событиях. Пролистав его записи, я обратил внимание на несколько интересных моментов:

Марк Фурий Камилл, наследник всех подозрительно умерших граждан, происходит из старинного неаполитанского рода, имеющего римские корни. Его предки перебрались в Кампанию еще во времена ранней Республики. Семья традиционно занималась морской торговлей и владела обширными виноградниками в окрестностях города.

За последние пять лет Фурий Камилл значительно увеличил свое состояние, причем не только за счет наследств. Он инвестировал в расширение гавани Неаполя, построил новые склады и приобрел несколько торговых судов. Его влияние в городе растет, и поговаривают о возможном назначении его на должность дуумвира (одного из двух главных магистратов) в следующем году.

Среди умерших, оставивших наследство Фурию, – три его двоюродных дяди, тетка с материнской стороны и двое дальних родственников со стороны отца. Все они были в возрасте от 50 до 70 лет, но, по отзывам знакомых, отличались крепким здоровьем до внезапной смерти.

Интересная деталь – все скончавшиеся изменили свои завещания в пользу Фурия незадолго до смерти, от двух месяцев до полугода. Все завещания были составлены одним и тем же табулярием – вольноотпущенником Гнеем Сульпицием Евтихом.

Местные власти не проводили тщательного расследования смертей, поскольку все они казались естественными. Симптомы перед смертью включали слабость, головокружение, потерю аппетита и, в некоторых случаях, помутнение сознания. Врачи диагностировали различные естественные причины – от апоплексического удара до водянки и старческой немощи.

Эта информация дает мне отправную точку для расследования. Очевидно, первым делом следует встретиться с Гнеем Сульпицием Евтихом и выяснить обстоятельства изменения завещаний. Также необходимо опросить рабов и вольноотпущенников умерших, которые могли наблюдать симптомы болезни и, возможно, заметить что-то подозрительное. Я запланировал отъезд в Неаполь через четыре дня, что даст мне время завершить текущие дела в Риме и подготовиться к расследованию.

Вечером ко мне неожиданно зашел мой старый друг и коллега Публий Ювентий Цельс. Мы вместе учились у Лабеона и часто консультируемся друг с другом по сложным юридическим вопросам. Цельс был встревожен – он только что вернулся с заседания в сенате, где обсуждался проект нового закона о должниках (lex de pecuniis creditis). По его словам, этот законопроект, инициированный группой сенаторов, близких к префекту претория Сеяну, содержит положения, которые могут серьезно нарушить баланс интересов кредиторов и должников, существовавший со времен законов Юлия Цезаря.

«Они предлагают отменить запрет на сложные проценты и снизить защиту основного имущества должника, – объяснил Цельс. – Если это пройдет, мы увидим волну разорений среди среднего класса и мелких землевладельцев».

Я согласился с его оценкой, но отметил, что сейчас вряд ли могу повлиять на ситуацию, так как готовлюсь к отъезду по поручению префекта города. Цельс понимающе кивнул, но попросил меня по возвращении присоединиться к группе юристов, готовящих экспертное мнение против этого законопроекта. «Нам нужны все светлые головы, особенно те, кто, как ты, имеет опыт в долговых спорах» – сказал он.

Я обещал помочь, как только вернусь из Неаполя. В действительности, этот законопроект тревожит меня не меньше, чем Цельса. Отмена ограничений на процентные ставки и сложные проценты может привести к массовому закабалению должников и подорвать экономическую стабильность Италии. Во времена Республики подобные финансовые потрясения нередко становились катализаторами социальных конфликтов и даже восстаний. А в нынешней ситуации, когда истинная власть сосредоточена в руках принцепса и его приближенных, разорение среднего класса еще больше ослабит традиционные институты и усилит авторитарные тенденции.

Мы с Цельсом проговорили до поздней ночи, обсуждая не только законопроект, но и общую политическую ситуацию. Тиберий, удалившись на Капри, все меньше вникает в повседневное управление, передоверяя его Сеяну. А тот, по всем признакам, стремится к концентрации еще большей власти в своих руках. Процессы об оскорблении величия (maiestas) используются для устранения политических противников, доносительство поощряется, а сенат все больше превращается в инструмент легитимизации решений, принятых за его пределами.

«Боюсь, мы живем в эпоху, когда юриспруденция из науки о справедливости превращается в искусство выживания, – вздохнул Цельс на прощание. – Береги себя в Неаполе, друг. Интуиция подсказывает мне, что это расследование может быть опаснее, чем кажется. Если Тиберий лично заинтересовался этим делом, значит, в нем есть что-то большее, чем просто подозрительные наследства».

Его слова заставили меня задуматься. Возможно, в деле Фурия Камилла действительно есть политический подтекст? Или же это просто очередное проявление подозрительности Тиберия, известного своим мрачным и недоверчивым характером? В любом случае, мне нужно быть вдвойне осторожным и скрупулезным в расследовании.

Завтра предстоит завершить дело о сервитуте Туллия, провести консультацию для сенатора Кальпурния и начать подготовку документов для неапольской поездки. Также нужно проинструктировать Гермеса и Ларция о ведении дел в мое отсутствие. С тех случаев, что останутся незавершенными, наиболее сложные, вероятно, передам Цельсу – только ему я могу полностью доверять как в профессиональном, так и в личном плане.

Пора спать. День был насыщенным, и завтрашний обещает быть не легче. Пусть боги хранят мой разум ясным и решения мудрыми.

Запись 5

VIII Idus Ianuarii (6 января) 27 г. н.э. День Компиталий

Сегодня в Риме отмечались Компиталии – праздник в честь ларов перекрестков. По всему городу у придорожных алтарей собирались соседи для совместных жертвоприношений и трапез. Я начал день с небольшого подношения ларам нашего квартала – винной либации и венка из плюща, который повесил на алтарь у ближайшего перекрестка. Там уже собрались соседи, включая Марка Гавия, владельца прибыльной гончарной мастерской, и Антония Приска, мелкого чиновника из эдильской канцелярии. Мы обменялись традиционными поздравлениями и пожеланиями благополучия в новом году.

Праздничная атмосфера царила по всему городу – на улицах играли музыканты, торговцы предлагали сладости и горячее вино, а дети бегали с маленькими глиняными фигурками ларов, которые им дарили взрослые. Но, несмотря на праздник, мне предстояло завершить несколько важных дел перед отъездом в Неаполь.

Первым делом я отправился к сенатору Гнею Кальпурнию Пизону для консультации по составлению завещания. Особняк Пизона на Эсквилине поражает роскошью – недавно перестроенный в модном греко-восточном стиле, с мраморными колоннами привезенными из Нумидии, мозаичными полами и стенами, расписанными известными александрийскими мастерами. Атриум украшен бронзовой скульптурной группой, изображающей Марса и Венеру – копия знаменитого произведения Скопаса, стоившая, должно быть, целое состояние.

Сам Пизон, мужчина около шестидесяти лет, сохраняет подтянутую фигуру и военную выправку, напоминающую о его прошлых заслугах в Германских кампаниях. Однако его лицо выдает следы многолетнего злоупотребления вином и других излишеств – красноватый оттенок кожи, отечность и характерные мешки под глазами.

Вопрос завещания для Пизона сложен из-за запутанных семейных отношений. От первого брака у него двое сыновей – старший, Гней, служит легатом в Испании; младший, Луций, известен в Риме главным образом своими скандальными похождениями и долгами. От второго брака с гораздо более молодой Муммией Ахаикой у сенатора дочь-подросток и малолетний сын. Кроме того, у него есть внебрачный сын от рабыни, которого он освободил и дал начальное образование.

«Старшему я полностью доверяю, – объяснил Пизон. – Луцию же нельзя давать полную свободу распоряжаться наследством – он промотает все в год. Младшие дети еще малы, и я беспокоюсь, что в случае моей смерти их мать может слишком быстро найти нового мужа, который не будет заботиться об их интересах. Что касается вольноотпущенника, я хотел бы обеспечить ему скромное, но достойное существование».

Я предложил следующую структуру завещания:

Основным наследником (heres ex asse) назначается старший сын Гней, но с обязательством разделить наследство согласно указанным долям.

Луцию выделяется определенная доля с оговоркой, что она будет находиться в управлении надежного вольноотпущенника семьи, который будет выплачивать Луцию ежемесячное содержание. Полное право распоряжения Луций получит только по достижении 40-летнего возраста или при рождении законных детей.

Для малолетних детей создается фидеикомисс (fideicommissum) – их доля наследства передается старшему сыну с юридически обязывающим поручением сохранить и передать ее детям по достижении ими совершеннолетия. При этом мать детей имеет право на доходы от этого имущества, но не на само имущество.

Внебрачному сыну-вольноотпущеннику выделяется определенная сумма денег и небольшое поместье в Кампании.

Вдове, помимо возврата приданого, что предусмотрено законом, завещается пожизненное право проживания в городском доме и узуфрукт (usufructus) на определенные доходные объекты.

Пизон в целом одобрил предложенную схему, хотя мы дискутировали о некоторых деталях, особенно о размере ежемесячного содержания Луция и полномочиях управляющего его наследством. После достижения принципиального согласия я пообещал подготовить черновик завещания в течение месяца, сразу по возвращении из Неаполя.

Перед уходом Пизон затронул политическую тему, которая, как оказалось, и была истинной причиной, по которой он обратился именно ко мне, а не к своему обычному юрисконсульту.

«Ты, должно быть, слышал о законопроекте по должникам, – начал он, внимательно изучая мою реакцию. – Мне известно, что твой друг Цельс активно выступает против него. Что ты думаешь об этом?»

Я осторожно ответил, что еще не успел детально изучить проект, но считаю, что любые изменения в столь чувствительной сфере должны приниматься с величайшей осмотрительностью и уважением к традициям римского права.

«Мудрый дипломатичный ответ, – усмехнулся Пизон. – Я ценю твою осторожность. Позволь дать тебе совет от человека, пережившего смену режимов: в нынешнее время опасно иметь слишком твердые убеждения, особенно если они идут вразрез с интересами влиятельных фигур при дворе. За этим законом стоят серьезные силы, и те, кто слишком активно выступают против, рискуют навлечь на себя их недовольство».

Я поблагодарил за предупреждение, хотя внутренне был встревожен. Если даже такие опытные сенаторы, как Пизон, проявляют подобную осторожность, ситуация действительно серьезна. Этот разговор только укрепил мою решимость помочь Цельсу по возвращении из Неаполя, хотя, возможно, мне придется действовать более осмотрительно.

***

После обеда я завершил работу над компромиссным соглашением по делу Валериев и Корнелиев. Документ получился объемным – три пергаментных листа, подробно описывающих права и обязанности сторон в отношении спорного участка. Особое внимание я уделил формулировкам, касающимся религиозного сервитута, чтобы они соответствовали как цивильному, так и понтификальному праву. Копии соглашения будут направлены обеим сторонам, а также в храм Минервы для утверждения главным фламином.

Ближе к вечеру мне доставили записку от претора Секста Папирия Карбона с просьбой о срочной встрече. Я направился в его резиденцию у подножия Целия. Претор оказался озабочен слухами о готовящемся изменении процедуры назначения судей для гражданских дел. По имеющейся у него информации, Сеян предлагает императору реформировать систему так, чтобы судьи назначались напрямую префектом претория, а не выбирались из декурий по жребию, как это делается сейчас.

«Это подрывает саму основу судебной системы, – возмущался Папирий. – Если судьи будут назначаться произвольно, а не выбираться по установленной процедуре, независимость суда окажется под вопросом. Только представь, что будет, если все судьи окажутся клиентами Сеяна?»

Я разделял его обеспокоенность, но отметил, что слухи могут быть преувеличены или вовсе не соответствовать действительности. «Такая радикальная реформа вызвала бы сопротивление не только со стороны судейского сообщества, но и среди сенаторов и всадников, – заметил я. – Даже Тиберий, при всей его подозрительности, понимает ценность правовых традиций».

Папирий попросил меня во время поездки в Неаполь разузнать, не связана ли эта инициатива с какими-то политическими маневрами Сеяна в Кампании. По его мнению, префект претория может готовить почву для более

широких полномочий, начиная с отдаленных от Рима регионов. Я обещал сообщить, если обнаружу что-то подозрительное, хотя и отметил, что моя основная задача в Неаполе связана с расследованием конкретных наследственных дел, а не с политической разведкой.

Разговор с Папирием усилил мое беспокойство по поводу текущих политических тенденций. Кажется, Рим постепенно сползает к эпохе произвола и правлению фаворитов, когда традиционные институты и правовые нормы подчиняются интересам отдельных влиятельных лиц. В такие времена юристу особенно важно сохранять принципиальность и верность идеалам справедливости, но одновременно проявлять осторожность, чтобы не стать жертвой политических интриг.

Вернувшись домой, я застал Гермеса за тщательной упаковкой документов для неапольской поездки. Мой верный секретарь собрал все необходимые юридические свитки, рекомендательные письма и личные вещи. Кроме того, он приготовил для меня подробную карту Кампании с отмеченными поместьями умерших наследодателей и маршрутами между ними.

«Я также подготовил списки свидетелей, которых следует опросить в первую очередь, – сообщил Гермес. – И собрал информацию о врачах, лечивших умерших перед смертью. Один из них, грек Диодор из Пергама, лечил троих из шести покойных. Это может быть важным совпадением или обычной практикой, так как он считается лучшим врачом Неаполя».

Я похвалил Гермеса за предусмотрительность и поручил ему организовать транспорт. Для поездки я решил нанять закрытую повозку и пару крепких носильщиков для охраны – не столько из соображений комфорта, сколько для безопасности, учитывая ценность перевозимых документов и деликатный характер миссии.

Вечером, когда я просматривал свитки с трудами Лабеона о судебных прецедентах по отравлениям, неожиданно пришел мой сосед, Лициний Мурена, с необычной просьбой. Он недавно приобрел участок земли на Яникуле и при расчистке территории для строительства виллы рабочие обнаружили древнее захоронение. Мурена не знал, как поступить – строительство уже началось, материалы закуплены, но тревожить могилы предков противоречит религиозным нормам.

Я оказался в двойственном положении – уже поздно, мне нужно готовиться к отъезду, но отказать соседу в совете неучтиво. К тому же, после недавнего случая с этрусскими захоронениями на земле Валериев эта тема была мне особенно близка. Я решил помочь и объяснил Мурене, что согласно сакральному праву, он должен совершить expiatio (обряд очищения) и получить разрешение понтификов на перенос останков. Если же захоронение очень древнее и его культурная принадлежность не определена, то следует также проконсультироваться с коллегией квиндецемвиров (жрецов, ответственных за толкование пророческих книг и религиозные вопросы, связанные с иностранными культами).

«В ближайшие дни я буду отсутствовать в Риме, – сказал я Мурене, – но по возвращении готов помочь тебе с оформлением необходимых документов для понтификов. А пока рекомендую приостановить работы на участке с захоронением и проконсультироваться с гаруспиком (этрусским жрецом-предсказателем) – возможно, он сможет определить возраст и культурную принадлежность могил».

Мурена поблагодарил за совет и, уходя, пригласил меня на небольшой пир после моего возвращения из Неаполя. Я с благодарностью принял приглашение – полезно поддерживать хорошие отношения с соседями, особенно когда часто отлучаешься из дома.

После ухода Мурены я вернулся к изучению свитков, обращая особое внимание на документы о ядах и их симптомах. Лабеон в своем комментарии к Закону Корнелия об отравителях (Lex Cornelia de sicariis et veneficis) описывает несколько известных случаев массовых отравлений в поздней республике, когда преступники использовали яды медленного действия для устранения наследодателей. Особенно интересен случай вольноотпущенницы Локусты, которая по поручению некоего сенатора (имя не указано по политическим причинам) отравила четырех его родственников с интервалом в несколько месяцев, имитируя естественные болезни. Её выдала рабыня одной из жертв, заметившая странный привкус в вине, которое пила её госпожа незадолго до смерти. При обыске у Локусты нашли различные травы и минералы, известные своими токсическими свойствами, а также записи о дозировках и ожидаемом времени смерти.

Этот случай имеет зловещие параллели с ситуацией в Неаполе. Возможно, и там использовались яды медленного действия, имитирующие естественные болезни? Я сделал пометки о ключевых симптомах, на которые следует обратить внимание при опросе свидетелей: постепенное ухудшение состояния, необычная жажда, изменения в цвете кожи или белков глаз, странные запахи или вкус пищи и напитков, необъяснимые боли в животе или изменения в психическом состоянии.

Заканчиваю запись при свете масляной лампы. За окном уже темно, слышен шум продолжающихся Компиталий – звуки флейт, смех и пение гуляющих людей. Завтра у меня еще масса дел перед отъездом, а в Неаполь планирую выехать послезавтра, на рассвете. Нужно отдохнуть, чтобы сохранить ясность ума для предстоящих испытаний.

Запись 6

VIII Idus Ianuarii (6 января) 27 г. н.э. День Компиталий – вечер

Поздно вечером получил срочный вызов от претора Марка Лициния Красса по чрезвычайно деликатному делу. Римский гражданин благородного происхождения Тит Семпроний Гракх (не родственник знаменитых братьев- трибунов, но носящий то же nomen) обвиняется своим вольноотпущенником в попытке отравления собственного сына от первого брака.

Дело крайне запутанное и политически опасное. Семпроний – сенатор, близкий к кругам, связанным с семьей Августа через браки. Обвинения выдвигает его бывший раб Диофант, получивший свободу и имя Тит Семпроний Диофант согласно римской традиции. По его словам, он стал свидетелем того, как патрон подмешивал странный порошок в пищу своего сына Марка.

Молодой Марк Семпроний действительно болел несколько месяцев, но симптомы больше походили на обычную меланхолию молодых людей, чем на отравление. Врачи не нашли ничего подозрительного, а выздоровление началось как раз после того, как отец, по совету медиков, отправил сына к родственникам в Кампанию на «перемену воздуха».

Претор в замешательстве. Формально показания вольноотпущенника против патрона недопустимы по закону – это fundamentum нашей правовой системы. Но слухи об обвинении уже расползаются по городу, и репутация сенатора висит на волоске. К тому же, в нынешней атмосфере подозрительности вокруг возможных отравлений (которая, как я теперь понимаю, связана с делами вроде неаполитанских) любые обвинения подобного рода воспринимаются крайне серьёзно.

После изучения обстоятельств дела и беседы с обеими сторонами я пришел к выводу, что это классический случай клеветы со стороны озлобленного вольноотпущенника. Диофант рассчитывал получить более значительную часть наследства при освобождении, но получил лишь небольшую сумму денег и мастерскую по изготовлению керамики. Его обвинения основаны скорее на желании отомстить патрону, чем на реальных фактах.

Что касается того самого «порошка», то при более детальном расследовании оказалось, что Семпроний действительно добавлял что-то в пищу сына – но это было дорогое лекарство, привезенное из Александрии для лечения желудочных болей, которыми страдал молодой человек. Рецепт сохранился, и я сверил его с описанием Диофанта – полное совпадение.

Я предложил претору следующее решение: поскольку обвинения явно ложны и мотивированы личной местью, Диофант должен быть наказан за клевету против патрона согласно закону о calumnia. Однако, учитывая деликатность ситуации и необходимость сохранить общественный порядок, наказание может быть смягчено в обмен на публичное признание ложности обвинений и возмещение ущерба репутации Семпрония.

Семпроний согласился на такое решение, тем более что оно позволяло ему избежать громкого судебного процесса, который мог бы повредить его политической карьере. Диофант, столкнувшись с перспективой серьезного наказания и предъявленными доказательствами своей неправоты, также принял предложенные условия.

Дело урегулировано, но оно показало мне, насколько осторожно нужно относиться к обвинениям в отравлении в нынешнее время. Атмосфера подозрительности создает благоприятную почву для злонамеренных обвинений, которые могут разрушить репутацию невинного человека. С другой стороны, это же обстоятельство делает реальные случаи отравлений особенно опасными – они могут легко затеряться среди ложных обвинений.

Завтра отправляюсь в Неаполь с еще большим пониманием всей сложности предстоящего расследования. Дело Семпрония напомнило мне о важности тщательной проверки фактов и осторожности в выводах. В мире, где обвинение в отравлении может исходить как от реальной опасности, так и от банальной мести, различить истину от лжи становится еще более сложной задачей.

Запись 7

VII Idus Ianuarii (7 января) 27 г. н.э. День Юноны Югатины

Сегодня день посвящен Юноне Югатине, покровительнице брака и супружеских уз. По всему Риму молодые пары приносят жертвы богине, прося благословения на их союз. Я же провел этот день в лихорадочных приготовлениях к отъезду в Неаполь, завершая неотложные дела и давая инструкции тем, кто останется следить за моими делами в Риме.

Утро началось с визита к молодоженам Луцию Эмилию Лепиду и его невесте Клавдии Пульхре. Я обещал их семьям составить брачный контракт (tabulae nuptiales), и сегодня был последний день перед отъездом, когда я мог выполнить это обязательство. Дом Эмилиев на Виминале уже украшен свадебными гирляндами и факелами – церемония запланирована на следующую неделю, в день, считающийся благоприятным по календарю.

Брачный контракт в данном случае представлял особую сложность из-за высокого статуса обеих семей и значительного приданого невесты. Клавдия, происходящая из боковой ветви императорской семьи, вносит в брак не только существенную денежную сумму (200 000 сестерциев), но и поместье в Тускуле с виноградниками, а также городской дом на Эсквилине. Я предложил структуру договора, где большая часть приданого оформляется как dos recepticia (приданое, остающееся под контролем семьи жены), с четким указанием, что оно возвращается Клавдии в случае развода не по её вине или смерти мужа. Лишь меньшая часть (в основном мебель, рабы и личные вещи) передается мужу как dos profecticia.

Дискуссия оказалась напряженной, поскольку отец жениха настаивал на передаче всего приданого в полное распоряжение его сына, ссылаясь на традиции. Я напомнил ему, что со времен поздней республики законодательство о приданом заметно эволюционировало, и практика dos recepticia становится все более распространенной среди высших слоев общества. Более того, учитывая родственные связи Клавдии с императорским домом, было бы политически неразумно настаивать на полной передаче столь значительного имущества.

После двух часов переговоров мы достигли компромисса: большая часть недвижимости останется dos recepticia, но Луций получит право управления доходами от этих владений в течение брака. В случае развода или смерти одного из супругов применяются стандартные правила о возврате приданого, но с ускоренным графиком выплат. Также включены специальные положения о наследовании детьми, которые родятся в этом браке, и о правах Клавдии на независимое распоряжение своим личным имуществом, не входящим в приданое (bona parapherna).

Составив основной текст контракта, я оставил завершение формальностей и подготовку окончательного документа на моего помощника Квинта Манлия, молодого юриста, которого я иногда привлекаю для технической работы. Он завершит все к свадьбе, пока я буду в Неаполе.

***

После обеда мне доставили записку от претора Публия Сульпиция Кверина с просьбой срочно явиться в базилику Эмилия для консультации по сложному юридическому вопросу. Претор Кверин занимается преимущественно делами, связанными с иностранцами и провинциалами (peregrini), и известен скрупулезным подходом к сложным юрисдикционным вопросам.

Когда я прибыл в базилику, Кверин ожидал меня в своем служебном помещении, окруженный свитками и табличками с записями. Дело, с которым он столкнулся, действительно оказалось необычным. Египетский торговец Аменхотеп из Александрии предъявил иск к римскому гражданину Титу Веттию Сабину о возмещении ущерба из-за крушения корабля у берегов Сицилии. Суть спора в том, что Веттий, будучи арматором (armatorem) – владельцем корабля, нанял для управления судном капитана-грека, который, по утверждению Аменхотепа, не обладал достаточным опытом для навигации в зимних условиях. Корабль затонул во время шторма, и ценный груз александрийского торговца (парфюмерные масла и специи стоимостью около 50 000 сестерциев) был полностью утрачен.

Дело осложняется несколькими факторами:

Договор о перевозке (locatio conductio) был заключен в Александрии по местным правилам, но с оговоркой о применении «обычаев морской торговли» в случае споров.

Корабль затонул в территориальных водах Сицилии, которая является римской провинцией с особым статусом.

Веттий, как римский гражданин, настаивает на рассмотрении дела по ius civile, в то время как Аменхотеп требует применения александрийского права или, по крайней мере, ius gentium (права народов).

Капитан-грек погиб при крушении, и его показания недоступны.

Существуют свидетельства, что шторм был исключительно сильным, и даже опытный моряк мог не справиться с управлением.

Кверин попросил меня помочь определить, какое право следует применять в данном случае и как сформулировать формулу иска (formula).

Я предложил использовать преторский иск на основе фактических обстоятельств (actio in factum), признавая многослойность применимого права в данном случае. Формула должна включать intentio (изложение претензии) на основе общих принципов ius gentium об ответственности перевозчика, но с exceptio (возражением) о непреодолимой силе (vis maior) в случае доказательства чрезвычайного характера шторма.

«Такой подход позволит учесть как международные аспекты сделки, так и принципы справедливости, применяемые в римском праве, – объяснил я. – Судья будет решать не столько вопрос о применимом праве, сколько о фактических обстоятельствах – был ли шторм действительно исключительным и проявил ли капитан необходимую осторожность перед выходом в море».

Претор согласился с моим подходом и попросил помочь в формулировке точного текста формулы. Мы провели около часа, шлифуя юридические термины, чтобы не оставить лазеек для чрезмерно широкого или узкого толкования. В итоге получился документ, который, на мой взгляд, обеспечивал справедливый баланс между интересами обеих сторон и уважением к различным правовым традициям.

Прощаясь, Кверин поинтересовался моими планами на ближайшее время. Узнав о предстоящей поездке в Неаполь, он заметил, что имеет там несколько полезных знакомств среди местных магистратов, и предложил рекомендательное письмо. Я с благодарностью принял предложение – дополнительные связи никогда не помешают, особенно в таком деликатном расследовании.

***

Вернувшись домой, я застал там Цельса, который принес новости о законопроекте по должникам. По его словам, ситуация развивается стремительно – законопроект уже внесен в сенат и будет обсуждаться на следующей неделе. Группа юристов, включая самого Цельса, готовит экспертное заключение, указывающее на противоречия предлагаемых норм фундаментальным принципам римского права о защите должников.

«Нам нужна твоя помощь, но понимаю, что ты связан императорским поручением, – сказал Цельс. – Если можешь, набросай хотя бы черновик твоего мнения об исторических аспектах долгового законодательства – твои исследования по этому вопросу более глубоки, чем у кого-либо из нас».

Я согласился подготовить краткую записку перед отъездом, хотя это означало, что придется работать допоздна. Тема долгового права действительно близка мне – еще в юности, под руководством Лабеона, я изучал эволюцию норм о защите должников от Законов XII таблиц до Юлиевых законов. Да и пренебречь просьбой друга в таком важном вопросе я не мог.

После ухода Цельса я провел несколько часов, диктуя Гермесу основные положения моего мнения о долговом законодательстве. Я подчеркнул, что ограничения на взимание процентов и запрет личной расправы над должниками не случайные новшества, а результат многовековой эволюции права, учитывающей горький опыт социальных конфликтов. Попытки вернуться к более жестким нормам чреваты не только индивидуальными трагедиями, но и коллективным недовольством, особенно в контексте экономических трудностей, с которыми сталкиваются многие регионы империи.