7 Домов: Из Пепла

Глава 1. Воспоминания: новый мир на пепле старого

Когда-то всё было иначе. Были флаги. Были президенты. Были страны, карты, границы. Были выборы, в которые верили. Были крики на площадях, слёзы в новостях, надежды в урнах для голосования. Мир казался шумным, живым, даже если порой несправедливым. А потом оказалось, что власть – это не голос, а ресурс. Не речь, а ракета. Не обещание, а кнопка. Государства не нашли общего языка. Или, может, не захотели.

Они ведь когда-то были просто людьми. Семья, дом, чашка кофе утром. Что должно было случиться в их головах, чтобы однажды отдать такой приказ? Чтобы решить, что смерть миллионов – это ответ? Мы не знаем.

С тех пор прошло больше полувека. Те немногие, кто всё ещё помнит тот день, теперь седовласые, с затуманенным взглядом. Они потеряли всех и всё. И если мы знаем хоть что-то о том времени – это лишь благодаря их памяти.

После взрывов началась вторая волна. Природа – будто в гневе – взбесилась. Земля растрескалась, почва стала бесплодной, леса исчезли, материки расползлись. Вода ушла. Ветер сжигал, дождь разъедал. Будто сама планета решила добить тех, кто остался. Очиститься от нас.

Но человек – живучее существо. Мы цепляемся. Адаптируемся. Нас осталось мало, но мы находили друг друга. В пещерах, в полуразрушенных станциях, в тоннелях. Не друзья, не семья – но иного выбора не было. Чтобы выжить, приходилось становиться ближе.

Мы остались без связи, без знаний, без света. Всё, что строили веками, рухнуло. Просто исчезло. Мы откатились на столетия назад. И начали с нуля – на костях и пепле прошлого мира. Шли годы. Люди кочевали, ища место, где ещё можно жить. И нашли его.

Поле, что не стало пустыней. Трава, что ещё росла. Речка, что не высохла. Здесь было тихо. И живо. Сначала пришли одни – с детьми, с историями. Потом другие – с мечтами о стенах, за которыми будет тишина. Так появился Люменгард. Наш новый дом.

Но стоило собраться большему числу людей – началось. Споры, борьба за влияние, попытки возглавить. Люди боялись власти – но ещё больше они боялись её отсутствия. Никто не хотел брать на себя ответственность за всех, но каждый хотел знать, кто отвечает за него. Так и появилась идея – не выбирать одного лидера, а разделить власть. Семь Домов. Семь направлений. Каждый взял на себя часть ответственности: за порядок, за знания, за безопасность, за ресурсы… Нам казалось, так было справедливее. Надёжнее.

Но жители не сразу это приняли. Память о президентах, о чёткой вертикали, ещё жила в них. Им нужно было лицо. Образ. Тот, за кем можно укрыться, когда станет страшно. Тогда Дома предложили компромисс: они выберут одного – не властелина, а представителя. Того, кто будет говорить от их имени. Выступать перед народом. Но все решения – принимать вместе. Не на площадях, не под давлением толпы – а за закрытыми дверями, где нет места страху и панике. Люди успокоились. Им дали иллюзию старого порядка. А значит – надежду. Поколения сменялись. Люменгард рос вверх и вширь. Мы научились восстанавливать то, что потеряли: появились простые устройства, радио, даже внутренние телефоны. Орудия – холодные и примитивные – снова вошли в обиход. А потом стали разрабатывать огнестрельное оружие. Потому что не все приняли наш город. Мы должны были защищаться.

И в этом мире – родилась я. Девочка, не знавшая ни о Домах, ни о сражениях. Родители оберегали меня, как могли. Я видела в их глазах тревогу, но тогда не понимала причину. Как бы я хотела остаться в том сладком неведении. Но от судьбы не убежать.

С самого утра солнце висело над крышами, как раскалённая монета, расплавляя воздух над асфальтом. Всё вокруг будто замедлилось. Деревья вдоль дороги опустили листья, спасаясь в собственных тенях, и даже птицы, казалось, затаились, лишь изредка подавая голос – лениво и устало. За окном царила редкая для лета тишина. Люди предпочли остаться дома: шторы были плотно задернуты, а окна открыты настежь. Только к вечеру, когда зной начал отступать, улицы постепенно ожили. Где-то вдалеке закричал малыш – заливисто, весело; кто-то плескался у фонтана, хохоча и разбрасывая капли в воздух; чуть ближе, за углом, слышался ритмичный стук мяча и голоса мальчишек, спорящих – то громко, то вполголоса.

Делия тоже хотела бы выйти на улицу, покачаться на своих любимых качелях, что стояли во дворе под старой яблоней. Ей казалось, что там, под кроной, даже воздух другой – прохладнее, живее. Ей хотелось босиком пройтись по тёплой траве, раскачаться так высоко, чтобы почти касаться ногами неба… но ей было запрещено. Как и всегда, когда происходило что-то, что Делия не должна была видеть или слышать. Иногда это были странные звонки. Иногда – внезапные разговоры на кухне, полушёпотом, когда они с папой думали, что она спит. Иногда – быстрые сборы и хлопающие двери.

Сегодняшнее утро как раз было таким. Мама испекла блинчики – тонкие, румяные, с хрустящими краями. Аккуратно выложила их на большую фарфоровую тарелку, полила малиновым сиропом и поставила рядом стеклянный кувшин с апельсиновым соком. В кухне пахло ванилью и жареным тестом. Папа, как всегда, сидел у окна с газетой в руках, разглядывая свежие заголовки. Мама включила радио: из динамика раздавалась спокойная джазовая мелодия. Делия сосредоточенно ковырялась в своей тарелке, ловя блинчики вилкой так, чтобы не капнуть сиропом на белое платье. Она любила эти тихие семейные утра – когда всё знакомо до мелочей: скрип стула под папой, шуршание страниц, как мама постукивает пальцем по столу в такт музыке.

И вдруг – телефон. Звон был слишком громким для этой кухни, слишком резким. Он как будто вспугнул всё – и тишину, и музыку, и даже птицу, которая только что пролетела за окном. Папа сложил газету аккуратно, как всегда, но его лицо стало как будто… пустым. Словно он подумал о чём-то далёком. Он встал и пошёл к телефону в коридоре, и в этот момент Делия, не зная почему, затаила дыхание.

Он снял трубку.

– Да, – сказал он.

А потом замолчал.

Он молчал долго. Слишком долго, как показалось Делии. Она наблюдала за ним из дверного проёма: спина отца напряглась, пальцы сжались на трубке. Это было странно – папа редко выглядел испуганным. Он же всегда всё знал, всегда был уверенным, весёлым, сильным. А сейчас он просто стоял, сжав губы, и слушал.

– Айлин..– негромко позвал маму отец.

Мама обернулась и посмотрела на него так, как умеют только взрослые, которые знают друг друга очень давно. И сразу пошла к нему. Он не обернулся, только передал ей трубку. Мама слушала, папа стоял рядом, сцепив пальцы. Они были очень-очень тихими. А Делия… Делия вдруг почувствовала, как у неё на коже выступают мурашки, несмотря на жару. Словно всё изменилось – за одну минуту. Ей не нравилось, когда взрослые не объясняют. Ей не нравились шёпоты. Она крепко сжала край скатерти в кулаке и медленно сдвинулась со стула, как будто приготовилась бежать – но не знала куда. Когда мама положила трубку, на лице у неё уже не было ни музыки, ни улыбки. Они уехали очень быстро, пообещав не задерживаться. Вот только время ужина прошло, а родителей все нет дома.

Делия сидела у старого рояля и рассеянно болтала ногой, еле касаясь пяткой деревянного пола. Было скучно и душно, пальцы соскальзывали с клавиш, а мысли ускользали куда-то далеко. Каждый день она упражнялась в игре – мама настаивала, но Делии и самой этого хотелось. Только вот… получалось совсем не так. Она часто вспоминала, как играет мама. Пальцы – тонкие, с длинными ногтями, будто созданы именно для этих клавиш. Они скользили по ним легко, изящно, почти не касаясь – как бабочка по воде. Иногда казалось, что мама не играет, а разговаривает с роялем на каком-то своём языке. Музыка вытекала из-под её рук, как будто рождалась сама собой – и становилась тёплой, живой, будто дышала.

У неё получалось играть так, будто это не стоило никаких усилий. Как будто клавиши сами знали, куда ей нужно нажимать.У мамы был утончённый профиль, чёткий изгиб бровей и взгляд, который всегда был чуть рассеянным – как будто она одновременно здесь и где-то очень-очень далеко. Она слушала каждую ноту, но казалась окутанной чем-то большим, чем просто музыка. Делия же… чувствовала себя неуклюжей. Каждая попытка выучить красивую фразу превращалась в цепочку кривых звуков, которые спотыкались и обрывались.

Задумавшись, Делия не заметила, как к ней стал подкрадываться сон – тихо, как тень, скользя по полу и забираясь на плечи. Глаза начали тяжелеть, веки медленно опускались, а музыка в голове сменилась гулкой тишиной. Чтобы не уснуть, она решительно спрыгнула со скамейки у рояля и направилась в ванную. Проходя по дому, Делия оглядывалась на комнаты, как будто видела их заново. Этот дом… он всё ещё казался ей слишком большим. Они с мамой и папой переехали сюда около года назад – и это был уже третий переезд за её десять лет. Она старалась не привязываться к вещам, местам, улицам. Слишком часто приходилось всё это снова оставлять. Но этот дом… был каким-то другим. Он был светлым, с высокими потолками и окнами, в которые по утрам стекал золотой свет. В нём пахло пылью, старым деревом и чем-то пряным – может быть, старыми книгами прошлых хозяев. Он скрипел под ногами и дышал глубже, чем предыдущие дома. Будто в нём жила память. Делия любила тайны. Папа говорил, что любопытство – опасная черта. Мама кивала, но потом подмигивала.

У Делии тоже был секрет. Самый настоящий. В первую ночь после переезда она долго не могла уснуть. Постель была новой, но прохладной. Комната – на верхнем этаже, почти под самой крышей. Она долго ворочалась, но сон не шел. Тогда девочка встала, надела носки и тихо пошла вдоль стены. В комнате был скос потолка, обшитый деревянными панелями, и под ним – маленькое окно. Почти неприметное. Она подошла ближе. Рама чуть-чуть поскрипывала, когда Делия легонько надавила – и окно поддалось с лёгким щелчком. Навстречу ей хлынул свежий воздух. Такой, каким не пахнет ни в одной комнате. С прохладой, с запахом ночной травы, с далёкими, неуловимыми ароматами улицы. Делия поставила стул ряядом с окном, встала на него, аккуратно подтянулась на руках и, цепляясь пальцами за край, вылезла наружу.

Крыша была тёплой от дневного солнца. Плитка шершаво хрустела под ногами. Она двигалась медленно, почти на цыпочках, пока не добралась до ровной части крыши – как раз под старой трубой. Там было уютно, скрыто от глаз. С этого места открывался вид на город: неровные крыши, далёкий свет окон, редкие машины на вечерних улицах и звезды. Делия влюбилась в это место сразу. Это было её пристанище. Её тихий остров, где никто не мог её достать. Она сидела там, обняв колени, и чувствовала, как в ней растворяются все тревоги и желания. Родителям она никогда не рассказывала про это место. Они бы точно заколотили окно, уж слишком берегли единственную дочку. Возможно, они снова переедут. Возможно, этот дом не навсегда. Но пока они здесь – она не хочет упустить ни одной ночи.

В ванной Делия включила кран и подставила руки под тонкую струю прохладной воды. Она умывалась медленно, смывая остатки дремоты и тревогу за родителей. Опустив взгляд, она заметила пятно на воротнике – всё-таки джем оставил след. Делия тихо зашипела, намочила край полотенца и попробовала оттереть сироп, но ткань только потемнела. Бросив попытки, она распустила косу, осторожно провела пальцами по волосам, приглаживая непослушные пряди. И посмотрела на себя в отражение. Большие серые глаза смотрели в ответ. Тонкий нос, густые ресницы. Она была копией мамы, но глаза… глаза были папины. В них, казалось, всегда отражалась какая-то мысль, которую сама Делия ещё не могла сформулировать. Она немного наклонила голову, то вправо, то влево. Рассматривала себя как будто впервые – чужую, но знакомую.

Резкий хлопок двери вывел её из этого разглядывания. Делия вздрогнула. Кто-то вернулся.Она отбросила влажное полотенце, прислушалась. Дом, как всегда, сначала замер, а потом начал наполняться звуками – быстрыми шагами, голосами, суетой. Делия бросилась вниз по лестнице. Спрыгнув с последней ступени, она увидела, как между родители стоит незнакомый мальчик. Его рюкзак висел на одном плече, лицо было усталым. Но главное – глаза. Серые, такие же, как у неё.

– Всё хорошо? Никто не звонил? – спросила мама, снимая обувь.

– Всё спокойно. Никого не было, – ответила Делия, не сводя глаз с мальчика.

Тот мялся, будто мечтая исчезнуть.

– Делия, это Лукас, – начал папа. – Лукас, это Делия.

– Привет, – пробормотал мальчик.

– Он будет жить с нами, – добавил отец. – Лукас… он твой брат.

– Брат?.. – выдохнула Делия, переводя взгляд обратно на незнакомца.

Мальчик выглядел постарше, на вид лет тринадцать. Светловолосый, с растрёпанными прядями, выше Делии на головы полторы точно. Он перекинул рюкзак за спину, неловко передвинулся с ноги на ногу и потупил взгляд. Но на мгновение их глаза встретились.На несколько секунд в прихожей повисла тишина. Отец стоял, положив руку на плечо незнакомого мальчика, и смотрел на Делию. Мама – рядом, с тревожным выражением, как будто боялась, что девочка испугается. Или не поймёт.

Мама первой нарушила неловкость:

– Ты, должно быть, устал, Лукас. Пойдём, я покажу тебе комнату, а потом поужинаем, хорошо?

Он только кивнул. И когда они повернулись к лестнице, Делия краем глаза увидела, что на щеке у мальчика тянулась свежая ссадина, губа была слегка распухшей. Он заметил её взгляд, а просто отвёл лицо в сторону, будто надеялся стать незаметным. Папа задержался. Он повернулся к Делии и кивнул в сторону кухни:

– Пойдём, поможешь мне накрыть стол?

Они молча доставали тарелки и приборы. Радио на кухне всё ещё играло – та же джазовая мелодия, которая играла утром. Но теперь она казалась слишком весёлой. Невпопад.

– Прости, что мы не рассказали раньше, – начал отец, не глядя прямо на неё. – У меня… есть брат. Был. Мы давно не общались. Сильно поссорились – и каждый пошёл своей дорогой. Я знал, что у него родился сын, но… не держал связи.

Делия села рядом. В груди всё ещё гудело от недавнего волнения.

– А теперь?.. – спросила она осторожно.

– Пожар, – тихо сказал папа. – Их дом сгорел. Оба… они не выбрались. Лукас выжил. Он был один. Я узнал от старого знакомого. И понял, что не могу оставить его. Что бы там между нами ни было.

– Я не знаю, как у нас получится. Может, ему будет тяжело. Но я очень прошу тебя, Делия… поможем ему, хорошо?

Она кивнула. Не сразу, не автоматически – а осознанно. Да, ей страшно. Да, она ничего не понимает. Но этот мальчик… он один. А Делия знала, каково это – когда страшно, даже если рядом родители. А если бы их не было?..

– Хорошо, – тихо сказала она. – Я постараюсь.

Ужин прошёл в тишине. Родители постоянно переглядывались, но не заводили разговор. Лукас первым доел, поблагодарил и ушёл в комнату. Делия, не дождавшись, пока её отправят спать, поднялась по лестнице. Интерес не давал покоя. Где его поселили? Дом был большой, комнат хватало, но почему-то она сразу поняла – в гостевой. Осторожно ступая по тёплым половицам, она подошла к нужной двери. Та была приоткрыта – небрежно, как будто Лукас не успел её прикрыть как следует. Сквозь узкую щель пробивался тусклый свет ночника. Она замерла, не решаясь войти, но не удержалась – наклонилась ближе.

Он стоял у зеркала, боком к двери, и поднимал футболку. Свет выхватывал пятна на коже: синяки – тёмные, плотные, болезненно-красные с фиолетом. Один тянулся по рёбрам, другой – внизу живота, ближе к боку, там, где кожа особенно уязвима. Лукас провёл пальцами по одному из них и едва заметно поморщился. Сжал челюсть. Веки дрогнули.

Делия непроизвольно вздохнула. Он услышал. Обернулся.

– Ты чего? – тихо, но резко.

Она отпрянула, но не успела сделать и шага – дверь открылась. Он оказался прямо перед ней. Бледный, глаза настороженные, губа треснула, на щеке – ссадина.

– Подглядываешь? – голос глухой, уставший.

Она хотела что-то сказать, оправдаться, но слов не нашлось.

– Прости… Я… просто увидела свет, – выдохнула наконец, не глядя на него.

Он не ответил. Только отвернулся и, не закрывая дверь, снова вошёл в комнату. Футболка уже была опущена. Он сел на кровать, уставившись в пол.

Делия стояла у порога. Казалось, если она сейчас скажет хоть слово не так – он исчезнет, как призрак.

– Я не хотела подглядывать… правда, – выдохнула она.

Лукас чуть повернул голову. В его взгляде не было ни злости, ни обиды. Только усталость. И что-то совсем другое – как будто он сам не знал, как правильно отреагировать.

Еще один секрет в стенах этого дома.

– Не бойся, – сказал он спокойно. – Я не сержусь. Просто… не рассказывай об этом, ладно?

Еще один секрет в стенах этого дома.

– Хорошо, но кто это сделал?

– Тренировки, – тихо ответил он.

– Ты дерёшься?

– Иногда.

– А с кем?

Он чуть усмехнулся, качнул головой:

– Неважно. Просто… не всегда получается быть сильным. И всё.

Не найдя повод остаться, но и не желая уходить, Делия принялась медленно осматривать комнату. Она не жила здесь – её комната была на чердаке, особенная, уединённая. Но именно здесь она часто проводила время за книгами, забираясь на широкий подоконник с подушкой и пряча ноги под себя. В этой комнате всегда было особенно светло, и по вечерам солнце заливало стены мягким янтарным светом. Комната была самая обычная – гостевая. Но почему-то Делия её очень любила. В первые месяцы после переезда она проводила тут почти каждый день, пока родители разбирали коробки, развешивали шторы и ссорились из-за перестановки мебели в других комнатах. Здесь особенно сильно пахло старой бумагой и полированной древесиной. На полу лежал ковёр с выцветшими узорами. В углу стояла большая раскладная кровать с высоким изголовьем, словно слишком нарядная для временного жилья. Рядом – шкаф-купе с зеркальными дверцами, которые удваивали свет. Стеллаж с книгами заполнял всю стену у окна, и оттого комната казалась мудрой, как библиотека. Письменный стол из тёмного дуба стоял под прямым солнечным лучом.

Делия обвела всё это взглядом и, наконец, повернулась к Лукасу.

– Тебе нравится комната?

Он огляделся и кивнул:

– Она больше, чем моя прошлая.

– А моя на чердаке, – сказала она после небольшой паузы, присаживаясь на край кровати. – Когда мы переехали, я сама выбрала. Там немного пыльно, но мне нравится. Особенно окно с круглым стеклом, как в замке. Иногда кажется, будто я – в башне.

Он посмотрел на неё с лёгкой улыбкой, будто представлял это.

– Так ты принцесса?

– Может быть, – фыркнула Делия, – В моей комнате мало места, но зато она выше всех. Там тихо. Я слышу, как по крыше бегают коты. И как скрипят деревья. Иногда кажется, будто дом дышит.

Лукас кивнул. Он слушал внимательно, будто боялся упустить хоть слово.

– А ещё, – продолжила она, немного колеблясь, – там есть окно. Оно странное, старое, с тугой защёлкой. В первую ночь я его случайно открыла, а там вход на крышу. Я вылезла. Испугалась сначала, что меня кто-нибудь увидит, но никто не видел.

– Покажешь? – спросил он тихо, с тоской осматривая комнату, – Не люблю долго находиться в закрытом пространстве.

Делия задумалась. Несколько секунд смотрела на него, будто взвешивая. Потом кивнула, но очень серьёзно:

– Только если пообещаешь, что никому.

Он снова кивнул.

– Обещаю.

Она протянула мизинец.

Он посмотрел на неё вопросительно.

– Что это?

– Клятва, – с важным видом ответила она. – Так делают в книгах. Или… ну, вроде так.

Он всё ещё смотрел, не понимая. Тогда она взяла его мизинец и аккуратно переплела со своим.

– Вот. Теперь это навсегда, – шепнула.

Он слабо улыбнулся. Её пальцы были тёплыми. Его – немного прохладными.

– Ничего не бывает навсегда, Делия. Но твой секрет я сохраню.

– А я твой.

Спустя пару часов после ужина, когда последний шум в доме затих, а свет в спальне родителей наконец погас, Делия выскользнула из своей комнаты. Лестницу с чердака она спустила аккуратно, стараясь не задеть края стен – знала, где может скрипнуть. Она почти не дышала. Каждый скрипучий пол внизу был выучен ею наизусть.

Комната Лукаса находилась сразу у лестничного пролёта. Делия подошла вплотную и тихо, почти невесомо, легонько постучала по двери. Через несколько секунд она открылась. Лукас возвышался над ней, растрёпанные волосы торчали в разные стороны. В тусклом лунном свете серые глаза мальчика блестели, как маленькие фонарики. Делия на секунду задумалась: а у неё тоже такие?

Она шикнула с заговорщическим видом, и Лукас, сдержав смешок, медленно кивнул. Он не знал, почему напросился на крышу и зачем ему эта девчонка, но делать все равно было нечего. Он знал, что стоит ему закрыть глаза, как вернутся кошмары.

Когда они оказались в её комнате, Делия почувствовала, как в животе скрутился тугой клубок. Не тревога – нет. Что-то вроде щекочущего предвкушения, будто перед тем, как открыть самый дорогой подарок. Всё тело знало, что сейчас произойдёт нечто важное. Она не привыкла делиться своим. Не с кем было, да вот час настал.

– Жди. Я пойду первая, – бросила она через плечо и поставила в центре комнаты старый деревянный стул.

Окошко на чердаке было крохотным, почти незаметным со стороны. Делия подтянулась, уперлась ладонями в косяк и со скрипом отодвинула задвижку. Она подтянулась вверх, цепко, уверенно, несмотря на хрупкие руки. Крыша встретила прохладой. Темная черепица под ногами, слегка шершавая, была тёплой после дневного зноя. Делия двинулась вперёд, прижимаясь к скату, перебирая руками и ногами, словно паучок. Она добралась до своего места – ровный участок у края, где было лучше всего видно небо.

Затем показался Лукас. Он подтянулся, не сразу, чуть задел локтем край окна, но, зацепившись, всё же вылез. Несколько секунд стоял, балансируя, затем осмотрелся.

– Сюда, – прошептала Делия и махнула рукой.

Они устроились рядом. Звёзды были невероятно яркие – их будто было больше, чем обычно.

– Здесь всегда тихо, – сказала она, шепча. – И когда смотришь вверх, кажется, что всё остальное исчезает. Даже страх.

– Чего ты боишься? – спросил он, не скрывая насмешки.

Он посмотрел на неё – на маленькую девочку в тонкой хлопковой пижаме, босыми ногами, с чуть растрепанной косой. Ту, которую всю жизнь, как он догадывался, прятали от всего. У которой, казалось бы, не может быть причин бояться. И всё же…

– Сама не знаю, – она опустила глаза и тихонько вздохнула. – Иногда кажется, что родители что-то скрывают. Мы всё время переезжаем. Я не знаю, нормально ли это. А однажды, во время одного из переездов… я увидела среди коробок оружие. Настоящее. – Она прижала ладони к коленям. – Зачем нам оружие? У нас ведь нет врагов… правда?

Лукас замер. Посмотрел на нее с другим взглядом. Словно увидел не просто ребёнка, а человека, который начинает просыпаться от сказки к реальности. Любопытство, которое может стать опасным и разум, не по годам острый. Такие – редкость. И чаще всего – несчастные. Лучше бы она играла в куклы. Лучше бы верила в добро и вечные блинчики с малиновым сиропом.

– Значит, это место тебя успокаивает, – произнёс он, уклоняясь от ответа. – Пусть так и будет. Мне оно тоже нравится.

– А ты боишься? – спросила она.

– Нет. – Он чуть улыбнулся. – Отец всегда говорил, что страх сковывает. Его не нужно игнорировать. С ним нужно сражаться. Я занимаюсь этим всю жизнь.

Она задумчиво посмотрела на него. Его профиль в темноте казался твердым, как гранит. В этот момент Делия вдруг почувствовала: рядом с ним тихо и спокойно. Как будто весь ее тревожный мир стал чуть более устойчивым.

– Так ты останешься с нами? – спросила она едва слышно.

Он ответил не сразу. Это не его дом, он не может остаться. Он вспоминал отца: прямого, сурового, готовящего его к жизни без соплей. Огонь, который унёс родителей, не был неожиданностью. Он всегда знал, что останется один. Это было написано в глазах отца с самого начала. Но никто не учил его, что делать с этим одиночеством. Если он останется, то предаст всё, чему учил отец? Значит он струсил? Решил спрятаться? Он смотрел на ночной город, крепко задумавшись. На мерцающие окна и редкие фары машин. Иногда, чтобы выжить, не нужно бежать. Нужно остановиться. Переждать. Осмотреться. Собрать себя заново и снова в бой.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Я останусь.

Делия улыбнулась. Такая чистая, благодарная улыбка, что внутри у него что-то сдвинулось.

– Спасибо, – шепнула она. – Я рада, правда.

Она ещё не знала, как это важно. Он ещё не знал, что однажды, в самый тёмный час, он будет вспоминать именно этот момент. Это решение станет началом всего. Поворотной точкой в судьбах многих людей.

Глава 2. Воспоминания: даже после самой темной ночи наступает рассвет

С того дня, когда порог дома семьи Делии переступил новый член семьи прошло несколько месяцев. Изменения коснулись каждого жителя дома. Через пару дней после переезда Лукаса, вся семья отправилась на похороны. Облаченные в черное, они отправились в мемориальный зал раньше времени, чтобы дать себе возможность попрощаться без лишних глаз. Гробы были закрыты. После пожара невозможно было иначе. Внутри крематория было прохладно. Зал ещё пустовал, только гробовщики настраивали фонограмму – не было ни органа, ни музыкантов. Делия стояла между мамой и Лукасом, ощущая, как всё вокруг будто бы застыло, как воздух стал липким от молчания. Лукас был неподвижен, словно высечен из камня. Не плакал, не дрожал – просто смотрел в одну точку, будто только в ней можно было укрыться от происходящего.

Рядом, на небольшой лавке у подножия памятной доски, лежали две фотографии. Делия смотрела на них украдкой, словно боялась потревожить чью-то память. На первой был мужчина, надпись гласила – Джеймс Теодор Ланкастер. Его лицо словно высекли из стали: резкие черты, уверенный подбородок, светлые волосы и взгляд, пронизывающий до костей. Даже через фотографию от него веяло строгостью, силой, чем-то несгибаемым. Серые глаза были точь-в-точь, как у Лукаса. Да и выражение лица – будто всё внутри под контролем, будто любое чувство заранее упаковано и спрятано под броню. Глядя на него, Делия впервые почувствовала: да, вот откуда Лукас. Не просто фамилия – это была кровь. Родство, не нуждающееся в доказательствах. Ее отец – Винсент, был поразительно похож на брата. Только у отца был встревоженный и мягкий взгляд, он не имел выправку бойца. Сейчас он стоял напротив снимка и с горьким сожалением вглядывался в холодные глаза напротив.

Рядом – другой снимок. Женщина с пепельной кожей, высокими скулами и тёплыми карими глазами. Волны шоколадных волос обрамляли лицо. Авелин Марта Ланкастер. Она смотрела прямо в объектив. И в этом взгляде не было страха или грусти – только спокойствие, достоинство и мягкая, глубокая мудрость. В её глазах было столько жизни, что Делия не могла отвести взгляда. Хотя Лукас не унаследовал её черт, он унаследовал что-то куда важнее – внутреннюю стойкость. Именно её Делия порой улавливала в нём – не в жестах, не в словах, а в молчании, которое говорило больше. Она никогда их не видела, только теперь, впервые, она взглянула в глаза тем, кто подарил жизнь Лукасу.

Никто не сказал ни слова. Положив цветы на надгробие, они не стали дожидаться остальных. Как только послышались шаги за стеклянными дверями и шорох голосов, отец что-то сказал маме едва слышно и повёл детей к другому выходу. Лукас не возразил – он лишь молча шёл вперёд, словно подчиняясь заранее принятому решению. Делия обернулась – в последний момент, на прощание – и заметила мужчину, вошедшего в зал. Он был высокий, в длинном чёрном плаще с серебряной застёжкой. Волосы – пепельные, подстрижены коротко. Лицо – строгое, но не жёсткое. Только остановился у дверей, и взгляд его скользнул по залу и вдруг – остановился на ней. Делия замерла. Мужчина смотрел прямо ей в глаза. Не угрожающе, не холодно – скорее, внимательно. Как будто в её лице он разглядел что-то знакомое. Лёгкое движение подбородком – он едва заметно кивнул ей. Девочка поспешно отвела взгляд, сердце предательски ёкнуло. Она почувствовала, как мама чуть сильнее прижала ладонь к её плечу. – Пойдём, – шепнул отец. И они заспешили прочь, вдоль заднего коридора, подальше от голосов, от взглядов, от чужого внимания. Делия ни разу не обернулась. Но где-то внутри неё уже поселилось предчувствие, что с этим человеком они еще встретятся. Когда они вернулись домой, никто не сказал ни слова.

Дом встретил их глухой тишиной – слишком плотной, чтобы быть обычной. Папа ушёл в кабинет, закрыв за собой дверь так тихо, как только мог. Мама прошла на кухню, машинально разогревая воду в чайнике, будто старалась отвлечься звуками. Делия застыла в коридоре, словно не знала, куда идти. А потом – рванула в комнату и сбросила с плеч чёрный траурный наряд. Ткань казалась тяжёлой, пропитанной запахом мемориального зала, воска и пепла. Девочка едва не заплакала от облегчения, когда натянула своё обычное платье – домашнее, мягкое, с выцветшими цветочками на подоле.

Она выскользнула из комнаты и, неуверенно оглянувшись, подошла к двери Лукаса. Постучала.

– Лукас?..

Ответа не последовало. Только глухая тишина. Она приоткрыла дверь. Он сидел на кровати, спиной к ней, слегка ссутулившись. Глаза были опущены, руки сжаты. Казалось, он так и не двигался с тех пор, как вошёл. Ни одна морщинка на его чёрной рубашке не изменилась.

– Можно?.. – спросила она тихо. Он не ответил. Но и не прогнал. Делия вошла и закрыла за собой дверь. Прошла по скрипучему полу и села рядом, не касаясь его плеча.

– Мне жаль, – прошептала она.

Он выдохнул, будто с трудом.

– Мне тоже.

Она украдкой смотрела на него, не зная, что сказать. Делия никогда не была на похоронах, тема смерти всегда как-то обходила ее стороной. Она знала, что это такое из книжек и сказок, но в жизни все оказалось намного хуже.

– Отец учил меня быть сильным, – хрипло сказал Лукас. Голос у него дрогнул, но он продолжил. – Всегда. Даже когда мне было пять, и я упал с лошади, – он усмехнулся как-то криво. – Он сказал: «Солдат не плачет. Встал и пошёл дальше». И я встал. Я всегда вставал. Всегда… делал, как он говорил.

Он встал и остановился у окна. За шторой всё ещё светилась улица – птицы пели, солнце светило и от этого хотелось только сильнее выть. Внутри так тяжело, а мир продолжает жить своей жизнью – какая ирония.

– Я всё делал, как надо. Учился. Тренировался. Был, кем он хотел. Я… не жаловался. А теперь его нет. И я… – Он осёкся. Протянул руку к пуговице у горла, дёрнул, будто она мешала дышать. – Я не знаю, что мне с этим делать. Просто не знаю.

Он резко сорвал пиджак, бросил его на пол. Дышал неровно.

– Мне говорят: «время лечит». Но что оно лечит? – Он оглянулся на неё. – У меня внутри как будто пусто. И больно. И это не проходит.

Он отвернулся, прижал ладони к глазам. Молчал. Потом выдохнул – и сел прямо на пол, устало, тяжело, как будто ноги больше не держали.

Делия сидела всё это время, словно боялась спугнуть его порыв высказаться. Но в какой-то момент больше не смогла просто смотреть. Одним рывком спрыгнув с кровати, опустилась на пол рядом с братом и крепко обняла его. Он сильно дрожал, крепко зажмурив глаза, не давая слезам пролиться. Её ладони легли на его волосы, и она начала гладить – медленно, кругами, как это делала мама, когда ей самой было страшно. Лукас чуть склонился к ней, не произнеся ни слова. Прошло какое-то время: Делия не знала сколько. Но когда Лукас немного расслабился, она тихо встала, взяла его за руку и мягко потянула за собой.

– Идём, – сказала она, тихо, почти шёпотом, как будто могла спугнуть его боль. Он не сопротивлялся. Деия уложила его на кровать, подоткнула плед и села рядом. Снова провела пальцами по волосам, чуть дольше задерживаясь у виска.

– Мама так делала, – пробормотал он. – Перебирала мне волосы, когда я был маленьким и не мог уснуть.

Он не открыл глаз. Его лицо всё ещё было влажным от слёз, веки покрасневшие, губы приоткрыты. Он дышал ртом – тяжело, сбито. Таким беззащитным он не казался никогда. Не солдат, а просто мальчишка, которого слишком рано ударила жизнь.

– Спи, Лукас, – прошептала Делия. – Тебе станет легче. Вот увидишь.       В этот момент дверь приоткрылась. На пороге стояла мама. Её глаза были красные, под ними лёгкие тени усталости. Она на секунду замерла, увидев их – Делия, сидящая на краю кровати, и Лукас, свернувшийся клубочком под пледом. Что-то дрогнуло в её лице. И прежде чем Делия успела сказать хоть слово, мама кивнула ей – тихо, благодарно – и осторожно закрыла дверь.

Делия сидела ещё долго, пока дыхание Лукаса не стало ровным. Пока он не начал сопеть – почти по-детски. Она не знала, станет ли ему лучше. Но очень хотела в это верить.

Каждый по-разному проживает траур. Кто-то кричит. Кто-то молчит. Кто-то рвёт на себе волосы, а кто-то просто больше никогда не плачет. Но главное – не останавливаться. Не позволить себе исчезнуть вместе с теми, кого ты потерял. Нужно заставить себя жить дальше. Ради тех, кто тебя любит. Ради тех, кто остался.

Прошло несколько недель, прежде чем Делия это почувствовала – дом изменился. Сначала едва уловимо, почти незаметно. Как цветок в углу – завядший, забытый, пыльный. Он долго стоял без движения, почти потеряв форму, и вдруг получил глоток воды, луч солнца и тёплый воздух. Не раскрылся полностью, но ожил. Словно в стены этого дома вернулось дыхание и исчезла глухая звенящая тишина. Та, что стягивала грудную клетку и не давала дышать. Мама снова стала напевать, когда готовила завтрак. Папа начал задерживаться у окна. Дольше обычного. Но не с тревогой, не высматривая опасность – а просто… смотрел вдаль. Будто позволил себе остановиться. Не торопиться. Подумать. Или не думать вообще – просто смотреть.

А Лукас… он позволил себе сделать главное – просто выдохнуть. Он не забыл. Не стал весёлым. Не начал болтать без умолку или улыбаться каждому встречному. Нет. Но жизнь больше не выглядела как постоянный бой, как битва, в которой он один против всех. Боль осталась. Он носил её в себе – глубоко, как старую рану, которую не видно под одеждой, но она всё равно ноет. Особенно по ночам, когда снова приходили кошмары. Но Делия начала замечать: он всё чаще улыбается. Пусть едва заметно, но прогресс есть.

Они продолжали залезать на крышу. Это было их местом. Там, среди черепицы и звёзд, не существовало боли. Они сидели рядом, прижавшись плечами, смотрели на огоньки соседских домов и гадали, каким был мир раньше. До войны. До страха. До потерь.

В августе подкрался одиннадцатый день рождения Делии – тихо, незаметно, как будто сам боялся потревожить тонкое равновесие, установившееся в их доме. Но в этой семье дни рождения всегда были чем-то особенным – не шумными, не пышными, а душевными, с тем самым теплом, которое запоминается на всю жизнь.

С самого утра в доме пахло ванилью, корицей и шоколадом. Мама, несмотря на жару, затеяла торт – её фирменный, воздушный, как облако. В его основе были тонкие коржи, пропитанные ванильным сиропом, прослойки из взбитых сливок с какао, кусочками сушёной вишни и мелкой стружкой горького шоколада. Сверху – густой крем, украшенный лепестками засахаренных лепестков роз, которые мама хранила на особый случай. Папа возился с чем-то в кладовке, а потом вышел с охапкой редких воздушных шаров – зелёных, серебристых и белых. Он раздул их сам – шар за шаром – сидя на полу и слегка хрипя от усталости, но с улыбкой. Воздушные шары были дефицитом, особенно в этом новом мире, и оттого ценились вдвойне. Все подарки были заботливо упакованы в крафтовую бумагу, перевязаны тонкой бечёвкой. Бумага была тёплого коричневого цвета, немного помятая, с отпечатками чьих-то пальцев, но оттого – ещё более живая. Мама вручила Делии маленькую бархатную коробочку, в которой лежали серебряные серёжки в виде крыльев ангела. Тонкая работа, изящные линии, будто настоящие перышки. Они слегка поблёскивали в лучах света, пробившегося через окно.

– Чтобы ты всегда помнила, что у тебя есть крылья, – сказала мама и поцеловала дочку в висок.

Папа же, как и каждый год, подарил новую книгу. На этот раз – старое издание со стёртым переплётом и потрёпанными страницами. История о смелости, дружбе и одной девочке, которая пошла против мира, чтобы спасти своих близких. Делия прижала книгу к груди – она всегда хранила папины подарки особенно бережно.

А Лукас… Лукас вышел из комнаты неуверенно, с небольшой коробочкой в руках. Он не стал её заворачивать – просто перевязал бечёвкой. Делия развернула крышку и замерла. Внутри лежала деревянная куколка. Грубоватая, неказистая – видно, что делалась не мастером, а руками, полными старания. Волосы на ней были неровно вырезаны, будто нож соскальзывал от усилия. Одно плечо оказалось чуть выше другого, одна рука – короче. А лицо… лицо вышло особенно трогательным: слишком грустное, с едва заметной улыбкой и взглядом в сторону, будто она кого-то ждала.

– Я… ну, это мой подарок, – тихо сказал Лукас, опустив глаза. – Я хотел, чтобы была похожа на тебя… Но что-то пошло не так. Я могу переделать, если не нравится.

Он неуверенно вглядывался в лицо девочки, пытаясь понять ее эмоции. Зря он решился подарить эту уродскую куклу. На что он надеялся?

– Она – прекрасна, – перебила его Делия. В её голосе не было ни тени насмешки. Напротив – что-то почти священное. Она бережно взяла куколку в ладони, словно это была драгоценность. – Я назову её Евой. Это моё второе имя. Лукас удивлённо поднял взгляд. И только кивнул. Она и правда влюбилась в эту странную куколку с кривыми руками и печальным лицом. Это был подарок, в который вложили не мастерство, а частичку себя.

– Спасибо, – прошептала она.

И в этот момент Делия почувствовала: день её рождения стал по-настоящему особенным. За это лето она обрела то, что намного ценнее любых подарков. Вот только какую цену за это придется заплатить?

Следующие месяцы до Нового года прошли как в тумане. Делия плохо помнила, что было день за днём. В голове остались только кусочки – шумные голоса в школе, мокрые волосы от дождя, уколотые иголкой пальцы и постоянная усталость. Всё казалось странным, будто она жила как обычно, но внутри всё ещё не пришла в себя.

Лукас начал учиться в той же школе, что и она, – его определили в класс постарше. Никого из учеников он к себе не подпускал, не смеялся, не вступал в разговоры. На перекличках и первых уроках, когда требовалось назвать себя, он выговаривал:

– Лукас Ланкастер.

Без пауз, без колебаний. Он произносил свою фамилию так, словно она была не просто частью его, а чем-то бронебойным. Его голос звучал ровно, взгляд – прямой, но без искры. Он не спорил с учителями, отвечал чётко, делал домашние задания без промедлений. Школа для него была задачей, которую нужно выполнить, но не жизнью, которой хочется жить.

А в жизни Делии начался новый этап. Она перешла в среднюю школу, и всё вдруг стало казаться одновременно захватывающим и немного пугающим. Новые кабинеты пахли старой бумагой, древесиной и сухими чернилами. Парты были выше, окна – больше, а звенящий голос учительницы напоминал перезвон фарфоровых чашек, от которых порой хотелось закрыть уши. К уже знакомым предметам добавились новые – каждый со своим миром, своей логикой и требованиями:

История старого и нового мира. Сереброволосая женщина с лицом, словно выточенным из фарфора, говорила о том, что было сотню лет назад, какой был жестокий мир, затем о Люменгарде и истории его создания.

Ткани и ремёсла. Крошечная учительница с вечно сбившимся пучком учила девочек шить и вышивать. Делия не сразу подружилась с иголкой – первые попытки оставили на её пальцах мелкие уколы, но она не сдавалась. Было что-то успокаивающее в том, чтобы тянуть нитку, выравнивать стежок, чинить мир своими руками.

Этикет и манеры. Пожалуй, самый строгий предмет. Девочки сидели часами с прямой спиной, будто их тянули за невидимую нить. Они учились держать чашку двумя пальцами, правильно приветствовать взрослых, делать реверансы. Делия иногда смеялась в уме: «Если бы они видели, как я лезу на крышу в грязных носках…»

Физическая выправка. Грациозные движения, танцевальные элементы, ровная осанка и лёгкая походка. После занятий ноги болели, но Делия любила ощущение, будто тело выравнивается, растёт вверх.

Ораторское мастерство. Уроки, где они читали вслух, подбирали интонации, ставили голос. Иногда Делия зачитывалась, забывая, что сидит в классе. Слова начинали жить, как будто через неё.

Музыкальные занятия. Ее любимый предмет! Девочкам давалось на выбор изучение различных музыкальных инструментов: фортепьяно, ки́фара, флояра, панду́ра. Конечно, Делия выбрала клавиши. Строгий взгляд преподавателя и часы занятий делали свое дело: девочка все больше приближалась к своему идеалу игры на фортепьяно.

Лукас к урокам относился иначе. Он делал всё, как нужно, но не больше. Он не запоминал дат, не интересовался корнями, не задавал вопросов. Школа была чем-то между – не домом, не убежищем. Промежуточным пунктом. Его руки искали иного применения. В них была внутренняя тревога – как у человека, которому нужно двигаться, чтобы жить. Он записался на стрельбу из лука, стал помогать столяру, посещал тренировки. Деревянные доски, инструменты, старые гвозди – всё это приводило его в равновесие. Каждый день он возвращался домой позже Делии. Иногда – поздним вечером, когда на улице уже зажигались редкие фонари, а в доме давно подали ужин. Его волосы были растрёпаны, одежда испачкана, а на руках – новые ссадины. Иногда синяк расползался по плечу, иногда – тянулся от ключицы к шее. Он пытался это прятать, но Делия всегда всё видела.

В один из таких дней, когда на скуле брата образовался бордовый синяк и свежие ссадины, она решила поговорить. На нём была старая кофта с капюшоном, мокрая от дождя, а волосы сбились в пряди и капали на пол. Делия заметила, как он старался поскорее проскользнуть в свою комнату, но не успел – она перехватила его на лестнице.

– Ого, снова пытался приручить дракона? – прищурилась она, глядя на его разодранный локоть.

– Нет, сегодня просто дрался с кустами. Проиграл, как видишь, – фыркнул он, но попытался спрятать лицо за капюшоном.

– Очень убедительно, – кивнула Делия. – А синяк на лице – это куст или дерево?

Он поднял бровь, не отвечая, и медленно открыл дверь в свою комнату. Делия последовала за ним.

– Знаешь, если бы ты каждую царапину объяснял мне баснями, у нас была бы уже приличная книжка, – она сложила руки на груди и театрально задумалась, – "Мифы и легенды Лукаса Ланкастера", как тебе?

Он бросил на неё взгляд – хмурый, но в уголках губ дрогнула улыбка.

– А ты зануда.

– А ты дурак, – пожала плечами Делия и уселась на край его кровати, не спрашивая. – Ну давай, выкладывай. Что ты делаешь по вечерам?

– Работаю над тем, чтобы не сойти с ума, – буркнул он, вытирая лицо полотенцем. Потом всё-таки сел рядом, откинувшись спиной на стену. – Просто… мне нужно двигаться. Делать что-то руками, иначе в голове шумит.

– И ты поэтому бьёшься лбом о стены?

Он усмехнулся, запустив в нее мокрой одеждой. Через секунду проследовал ответ: мокрая кофта прилетела ему в лицо.

– Папа говорил, что руки – это продолжение головы. Если не можешь справиться с мыслями – действуй, – он бросил на пол мокрую вещицу и залез под одеяло, – А может я просто не хочу сидеть на месте и слушать, как все шепчутся.

– Никто не шепчется, – возразила она.

– Все шепчутся. Просто делают вид, что нет. Думают, что я не слышу. А я слышу.

– Мне не нравится, что ты приходишь весь побитый. Ты хоть бинтуешься?– Делия закатила глаза, спрыгнула с кровати и принялась развешивать промокшие вещи.

– Девчонке не понять, – проворчал он, но без злости, – Это нормально. Пару синяков – и сразу боевой настрой.

– Ага, боевой настрой. А потом заражение и лазарет, – фыркнула она.

– Да ладно тебе. Я осторожный.

– Ты? Осторожный? Да ты однажды ел суп кипятком, потому что не хотел ждать.

– Суп был вкусный, – сказал он с невозмутимым видом.

Она расхохоталась.

– Лукас Ланкастер: сгорает рот, но он держит лицо.

Он тоже рассмеялся, затем укрылся одеялом до подбородка и блаженно прикрыл глаза. Делия выключила свет у него в комнате, затем уже у двери обернулась.

– Просто будь осторожнее. И спокойной ночи.

– Буду. Сладких, Дел.

Глава 3. Воспоминания: если что-то любишь, то боишься потерять

С наступлением декабря жизнь будто ускорилась. Дни проносились один за другим – морозные, залитые светом фонарей, наполненные паром дыхания и громким смехом. Ко дню рождения Лукаса Делия потратила недели, чтобы сшить ему рубаху. Она рылась в старых журналах, слушала советы учительницы по тканям и ремёслам, проколола все пальцы, но не сдавалась. Рубаха получилась из плотного льна, с аккуратным воротом-стойкой, мягкими складками на груди и длинными узкими манжетами. Пуговицы она обтянула тканью, как учили. Цвет – светло-серый, с лёгким дымчатым оттенком, подходящий к глазам Лукаса.

Торт от мамы в этот раз превзошёл сам себя. Высокий, двухъярусный, покрытый карамельным кремом с рельефными узорами. Сверху – грецкие орехи, шоколадные завитки и тонкая паутинка из мёда. Запах стоял такой, что Делия едва не сбежала на кухню раньше времени.

– Осталось подождать пять минут, – строго сказала мама, ставя торт на поднос. – И, пожалуйста, без пальцев, Делия.

– Я просто посмотреть, он ровный или нет… – с самым невинным видом пробормотала Делия и ткнула мизинцем в край, подцепив каплю крема. – Вообще-то неровный. Требует немедленной дегустации.

– А вот и нет, – мама сдержанно улыбнулась и легко щёлкнула её по пальцам.

– Отстань от торта, воришка. – Поймана с поличным, – усмехнулся Лукас и, выходя из комнаты, показал Делии язык.

– Грубиян, – фыркнула она, облизывая палец и улыбаясь в ответ.

Когда настал момент подарков, папа торжественно вынес длинную коробку, перевязанную верёвкой, и поставил перед Лукасом.

– Ручная работа. Древесина – орех. Тетива – из крепкой жилы. Баланс проверен трижды. Ты готов?

Лукас открыл коробку и вытащил лук. Он был гладкий, блестящий, приятно тяжёлый. Ручка тёплая, покрытая плетёной кожей. В изгибах дерева виднелся замысловатый резной узор – волны и завитки, словно пульсирующие линии силы.

– Он идеальный, – выдохнул Лукас – Спасибо.

– Пап, – немедленно влезла Делия, – а мне на день рождения ты подаришь такой же? Только чуть-чуть меньше. И с узорами. И с золотой тетивой, ну пожалуйста!

– Посмотрим, – улыбнулся отец. – Начни с меткой стрельбы по тарелкам, а там договоримся.

– А лучше по тортам, – фыркнула мама. Смех разлился по комнате, лёгкий, домашний. И пусть за окном был серый день – в доме было светло.

Делия и Лукас пропадали на улице почти до темноты. Они устраивали снежные бои, катались с горки, а иногда просто сидели на лавке, глядя на заснеженные крыши. В конечном итоге Делия, вся промокшая и довольная, подхватила простуду – прямо под Новый год.

Праздничный вечер она провела в кресле, закутавшись в шерстяной плед. Носки – серые, с красной каймой – мама связала ей на прошлой неделе. В руках – кружка с горячим древесным напитком, пахнущим еловыми иглами, корицей и каплей меда. Из-за лёгкой температуры голова казалась вата, но сердце всё равно трепетало – это был Новый год. На улице Лукас с папой тренировались во дворе – стреляли из лука. Мама заканчивала последние блюда, что-то тихо напевая себе под нос. На столе, хоть он и был скромен, стояло всё, что Делия любила: печёная тыква с розмарином, картофель, запечённый в соли, солёный пирог с сыром и зеленью, и маленький бисквитный рулет с клубничным вареньем. В центре стояла миска с карамелизированными яблоками – особое мамино угощение, которое Делия обожала с детства. А ровно в полночь радио затрещало, и послышался знакомый голос – бархатистый, строгий:

– Говорит глава Люменгарда, Эдгар Сайворт. В этом году исполнится пятьдесят шесть лет с тех пор, как мы, выжившие, построили новый мир на руинах старого. С тех пор порядок и система стали нашим щитом. Каждый из вас – часть этой великой структуры. Пусть в новом году вы останетесь верны Дому, семье и городу. Пусть ваши действия будут чисты, как снег под утро, и честны, как присяга. Те, кто попытаются разрушить мир, будут повержены. Нарушители порядка не пройдут. Мы продолжаем идти вперёд. Мы – Люменгард. И наш свет никогда не погаснет. С Новым Годом!

После этих слов в комнате повисла тишина. Папа и Лукас напряженно переглянулись. Словно в этих пожеланиях услышали что-то скрытое – больше, чем просто поздравление. И тут же – как будто по команде – по радио раздались первые звуки гимна. Соседи на улице закричали, где-то запустили петарду, и всё утонуло в праздничной суете.

Разрывая старые колонки по радио раздался гимн Люменгарда:

Мы – те, кто встал среди огня,

Кто выжил, мир собрав с нуля.

Наш Дом – опора, наш Закон —

Как щит, не знающий времён.

Сквозь тьму и холод, сквозь беду

Мы сохранили правду ту:

Кто свет несёт и в час любой —

Тот навсегда останется собой.

Делия слушала гимн, прислонившись щекой к подлокотнику. Плед жёстко колол кожу, но она не разжимала пальцев, сжимая кружку. Новый год – это всегда было волшебство. Но почему-то внутри сидело странное предчувствие. Словно впереди ждёт не просто новый год, а что-то большее. Что-то, от чего хотелось затаить дыхание. Даже рядом с Лукасом, даже в этом теплом доме.. тревога не отпускала.

С приходом весны всё вокруг будто проснулось. Солнце всё чаще выбиралось из-за облаков, отогревая белые крыши и стеклянные лужи во дворе. С ветвей капало. В воздухе висел острый запах талого снега и почвы, и даже птицы, казалось, перекликались чаще – радостнее. Только вот грозы стали случаться неожиданно – ранние, нервные, как будто небо само ещё не до конца очнулось и злилось, что его потревожили. Из-за этого походы на крышу по-прежнему были невозможны. Влажные скаты, ветер, молнии – с грацией Делии лучше не рисковать. Конечно, дополнительные школьные занятия делают свое дело: волосы Делии стали длиннее и аккуратнее уложены, походка – увереннее, осанка – ровнее, а во взгляде появилась сосредоточенность, которую раньше заменяло озорство.

На улице всё ещё стоял мороз. Делия ждала брата на крыльце, натянув варежки почти до локтей. Она выпустила изо рта облачко пара и поправила шарф у щеки. В этот момент за её спиной хлопнула дверь – тяжело, как обычно, потому что пружина всё время заедала.

Лукас.

Делия обернулась и осмотрела брата с ног до головы. Казалось, зима им обоим шла плохо – у Делии зимой вечно мерз нос, а у Лукаса темнели под глазами круги от ранних тренировок. Но вот сейчас, в этом почти весеннем свете, его русые волосы казались золотистыми, а глаза – не просто серыми, а блестящими. Неудивительно, что девчонки из параллельных классов так заглядываются на него. В свои четырнадцать он был отлично сложен: высокий рост, сильные плечи и спина, а держался он с таким спокойствием и уверенностью, что порой казалось, будто за его спиной не школьные занятия, а годы настоящей службы.

– Из-за тебя мы опоздаем, – пробурчала Делия, спускаясь с крыльца, – Опять.

– Ты снова занудствуешь, причем с самого утра, – ответил Лукас, натягивая шапку, – Так торопишься сесть за пыльную парту на несколько часов?

Делия только фыркнула и ускорилась. Настроение с утра было не ахти и даже весеннее солнышко не делало это утро радостным. На самом деле она бы многое отдала, чтобы пропустить сегодняшние занятия, но раз такой возможности нет, то и выслушивать выговор за опоздание она не собиралась. Единственное, что радовало ее – это новые друзья. С переходом в среднюю школу, их класс расформировали и привычный состав расстался. Пришлось заново знакомиться и адаптироваться.

Сначала она познакомилась с Карлом. Впервые Делия увидела его в библиотеке. Он сидел у окна, очень тихо, и читал книгу, которая была почти в два раза больше его головы. У него были светлые волосы, которые всё время падали на глаза, и он почему-то не убирал их. А ещё у него были бархатистые, темные глаза с длинными ресницами. Девочка хотела пройти мимо, но он вдруг сказал:

– У тебя красивая фамилия.

Она даже не поняла сначала, к кому он обращается.

– Откуда ты её знаешь? – спросила Делия.

Он пожал плечами и показал на листок, где был список учеников.

– Я читаю фамилии. Мне интересно, откуда они. У каждой есть что-то особенное. Твоя звучит так, будто ты из старинной семьи.

Делия ощутила неловкость.. Никто раньше ничего не говорил про ее фамилию. А его фамилию она вообще не знала.

– А твоя? – спросила девочка.

– Моя? – он пожал плечами. – Обычная. Но я всё равно придумаю ей красивую историю.

Он посмотрел на нее и чуть улыбнулся. Просто так. Не дразнясь, не хвастаясь. Первое впечатление о нем – он странный. Делия немного помедлила, но все же ушла, ничего не ответив. На следующий день она снова пришла в библиотеку. Карл сидел на том же месте, а девочка села рядом. Так они и подружились.

С Фреей они поладили сразу. Это было первое занятие музыки. Все девочки уселись за партами, одни уже перешептывались, а учительница объясняла, как будет проходить занятие, будто это самый важный день в их жизни. Делии не нужно было выбирать, выбор был сделан давным-давно. Фортепиано стояло у стены, немного в стороне. Она подошла, села и открыла крышку. Ничего особенного – просто решила проверить, как оно звучит, в каком состоянии. Нажала пару клавиш – звук был чуть глуховатый, но в целом терпимый.

– Ты играла раньше? – раздался звонкий голос прямо позади.

Делия вздрогнула и резко обернулась. Позади нее стояла девочка со светлыми, прямыми волосы до плеч, на ней было аккуратное платье, но самое удивительное – глаза. Синие, очень ясные, спокойные. Она не таращилась, не улыбалась – просто смотрела, в ожидании ответа.

– Да, – ответила Делия. – А ты?

– Я ничего не выбрала. Инструменты – не моё.

Незнакомка пожала плечами, как будто это вовсе не повод расстраиваться.

– Я больше по мольбертам. Но музыка мне нравится. Особенно – слушать ее, – она тепло улыбнулась и сделала шаг вперед, – я Фрея. Фрея Мюррей.

– Делия Ланкастер.

Они пожали друг другу руки, затем Дели повернулась обратно к клавишам. Фрея села рядом.

– Можно я посижу рядом и просто послушаю? Мешать не буду, честно.

– Я не против, – ответила Делия.

Позже, когда урок закончился и все собирали тетради, Фрея вдруг сказала:

– Я всё-таки записалась на фортепиано. Из-за тебя. Не обещаю играть красиво, но хочу попробовать.

Делия улыбнулась.

– Когда начну учиться, будешь мне помогать? – спросила Фрея.

– Буду, если не сбежишь с первого урока.

– Не сбегу, – сказала она и, чуть склонив голову, добавила, – Тогда я тебе кое-что подарю. Нарисую твой портрет.

– Договорились.

С тех пор они всегда сидели рядом на занятиях. Делия показывала, как держать пальцы, а Фрея быстро схватывала. Однажды после урока музыки девочки сидели на скамейке во дворе и перекусывали яблоками, изредка переговариваясь о ерунде.

– Ну что, композиторши, – протянул голос из ниоткуда, – готовы покорять сцену? Или пока только скамейку?

– Тебя никто не звал, – ответила Делия, не отвлекаясь от яблока.

– А ты меня никогда и не зовёшь, – сказал он и сел рядом. – Привет.

Он повернулся к Фрее. Она подняла на него взгляд – спокойно, с интересом, как будто просто оценивает, кто перед ней.

– Карл, – сказал он. – Иногда я с ней дружу. – проговорил он, кивая на свою подругу из библиотеки.

– Придурок, – буркнула Делия, качая головой.

– Фрея, – ответила блондинка с синими глазами. – Учусь играть. Вдохновилась, так сказать.

Карл прищурился:

– А, значит, ты теперь одна из этих… клавишных фанатиков?

– Я предпочитаю термин "музыкально очарованная", – спокойно ответила Фрея, наигранно задумавшись.

– Понял, – кивнул Карл. – Надо срочно завести себе гармонику. Чтобы не отставать.

– Только не вздумай, – сказала Фрея. – Ты и без инструментов громкий.

Карл усмехнулся, глядя на неё с интересом.

– Шустрая. Мне нравится. Надеюсь, ты не такая же строгая, как Делия. А то тяжело будет выдерживать сразу двоих.

– Я не строгая, – сказала Фрея. – Просто не люблю глупости.

– Всё, я проиграл, – притворно вздохнул он. – Меня раскусили. Делаю вид, что шучу, чтобы не выгоняли.

– Работает, – пожала плечами Делия.

– Пока, – уточнила Фрея.

Он засмеялся и откусил яблоко, как будто только ради него сюда и пришёл.

– Знаете, вы вдвоём опасная комбинация. Но мне почему-то хочется остаться живым. Так что, если примете меня в вашу музыкально-художественную секту, я обещаю вести себя прилично. Почти, – заговорщицки проговорил Карл, откидывая светлые пряди с глаз.

– Это вряд ли, – сказала Делия.

– Но попробовать можно, – добавила Фрея, уже улыбаясь.

Делия шла по улице, вспоминая друзей и улыбаясь. Да, настроение определенно стало лучше. Она покосилась на брата, идущего слева и закатила глаза. Оказывается все это время он смотрел на нее, сдерживая смех. Она решила игнорировать его, но у Лукаса были другие планы.

– Выглядишь как влюбленная дурочка, – протянул Лукас. – Прямо сияешь. Может, сразу Карлу письмо написать? Или портрет с сердечками подарить?

Делия закатила глаза.

– Фу. Какая мерзость. Ктó бы говорил. Я хотя бы не похожа на одну из твоих поклонниц.

– Моих? – Лукас вскинул брови. – Они просто видят во мне талант и трагедию. Это другое.

– Ага. Только я вижу в них лишь глупость и гормоны.

– Ладно-ладно, сдаюсь, – сказал он. – Пойду искать ту, которая не умничает каждую минуту и смеётся над моими шутками.

– Смотри, – сказала Делия. – Только домой не тащи. У нас места для цирка нет.

Они переглянулись, и оба рассмеялись.

– Посмотрю я на тебя, Делия, когда твое сердечко запоет от любви к какому-нибудь брутальному мальчишке, – сказал Лукас, отсмеявшись, – Вот тогда и поговорим про гормоны.

– И снова какая мерзость, Лукас. Смени тему, я настаиваю, – холодно ответила Делия, сморщив носик.

– Так и быть, не буду тебя мучать, мисс Зануда, – бросил он ей и в три больших шага поднялся по школьной лестнице, скрывшись в дверях школы.

– Кретин. – буркнула Делия себе под нос, развязывая шарф на ходу и снимая перчатки.

Здание школы было не новым, но видно – его берегли. Построено из уцелевших бетонных блоков, стянутых металлическими балками, оно стояло на холме, как забытая крепость. В стенах ещё можно было разглядеть следы прежней жизни – вмятины от старых боёв, закрашенные знаки, потускневшие эмблемы. Окна узкие, с толстыми рамами и защитными решетками. Их сделали такими не для красоты – а чтобы выдержать всё, что может прийти извне. Школа делилась на два блока – женский и мужской, с отдельными входами, лестницами и распорядком. Встретиться можно было разве что во дворе, в библиотеке или в коридорах между занятиями. И то – строго под присмотром.

Класс истории находился на втором этаже. Аудитория тёмная, с высокими потолками и запахом пыли, прогретой солнцем. По стенам висели карты и портреты давно умерших людей с осуждающими взглядами. Делия села за свою парту у окна. Она достала тетрадь, поставила на нее локоть и, подперев подбородок рукой, посмотрела в сторону двери. Фреи не было. Она как раз собиралась открыть учебник, когда к парте подошли две девочки.       Обе примерно на пару лет старше, или, по крайней мере, заметно выше ростом. Одна – с тёмными собранными в косу волосами и слишком прямой спиной, будто всё время стояла на проверке. У второй – светлые локоны, уложенные в строгий пучок, и серьезное лицо с ямочкой на щеке. Одежда – как положено: высокие воротнички, длинные юбки, застегнутые манжеты. Аккуратные, собранные, воспитанные. И очень неловкие.

– Эм… – начала темненькая, – ты ведь… сестра Лукаса?

Делия вопросительно подняла брови, ничего не ответив.

– Просто мы… – вмешалась вторая, чуть суетливо. – Мы просто хотели узнать… ему кто-то нравится?

Наступила пауза. Делия глубоко вдохнула, потом медленно выдохнула, убирая со лба прядь.

– Единственное, что нравится моему брату, – сказала она спокойно, – это получать синяки. Так что, если вы его побьете, может, у вас появится шанс.

Девочки переглянулись. Первая попыталась что-то сказать, но передумала. Вторая слегка поклонилась и потянула подругу за рукав. Обе отошли с видом людей, которые не уверены, что произошло, но подозревают, что лучше не продолжать.

В этот момент в класс проскользнула Фрея – как обычно тихо, будто ветер впустил её случайно. Она села рядом, чуть склонившись к Делии.

– Что они от тебя хотели? – спросила Фрея, садясь рядом.

– Лукаса, – коротко ответила Делия, всё ещё глядя вперёд. – Хотели узнать, кто ему нравится.

– И ты?..

– Сказала, что у него только одна настоящая страсть – получать синяки. Так что, если им повезёт, он влюбится с первого удара. Фрея усмехнулась.

– Жестоко.

– Зато честно.

Они на секунду замолчали.

– Если мы когда-нибудь начнём носиться за мальчиками с такими лицами… – начала Фрея. – …первая, кто это заметит, убьет другую.

– Быстро и чисто.

– Без слёз.

Они кивнули одновременно, и Делия впервые за утро по-настоящему рассмеялась.

Дни шли один за другим, и весенняя прохлада окончательно вытеснила зимний холод. Тёплое солнце грело не только пальцы, но и головы, напрочь отбивая всякое желание учиться. К концу учебного года все уже едва держались – выдохлись, устали – и с облегчением ушли на каникулы, будто сбросили с плеч рюкзак, который давил всё полугодие.

Это случилось в первую же неделю отдыха. Лукас почти перестал появляться дома. Делия сначала пыталась не придавать значения, но быстро поняла: без него внутри всё сжимается. Она скучала. Даже друзья не помогали отвлечься – их разговоры, смех, привычные вещи вдруг стали казаться пустыми. Как назло, уже третий день подряд лил дождь. Глухой, серый, упрямый. С неба текло без остановки, а настроение Делии тонуло вместе с двором за окном.

Подумать только – Лукас живёт с ними уже целый год. Целый. Год. А казалось, будто он появился всего несколько недель назад – с тяжёлой сумкой за спиной, хмурым взглядом и вечной тенью усталости в глазах. Как быстро летит время. И как легко они привыкли друг к другу. Почти сразу стали… родными. За этот год Делия изменилась. Незаметно, но ощутимо. От Лукаса она переняла многое – стала спокойнее, увереннее, научилась не срываться, когда всё идёт не по плану. Но её упрямство и любопытство остались. Эти качества, похоже, были встроены в неё с рождения и не собирались никуда уходить.

А Лукас… стал ли он счастливым? Наверное. Когда не пропадал на тренировках, когда не вёл себя, как самый серьёзный человек на свете – он расслаблялся. И особенно – когда они были на крыше. Их место. Там, где можно было просто молчать, смотреть на город и чувствовать, что всё хорошо.

Иногда Делии казалось, что всё это – просто сон. Будто ей снова десять, и она задремала за фортепиано после долгой игры. Будто сейчас откроет глаза, родители вернуться и они сядут ужинать втроем. А та куколка, подарок Лукаса на ее день рождения, исчезнет с полки. От этих мыслей стало тяжело дышать, будто что-то сжалось внутри и не отпускало. Она прижала ладонь к груди – боль была настоящей. Настолько, что хотелось расплакаться. И тогда Делия поняла: если всё это и был сон – она не хочет просыпаться. Не хочет снова жить в мире, где нет Лукаса. Он стал ей дорог. Слишком. Настолько, что даже мысль о потере причиняла боль.

За окном уже опустилась темнота, а по стеклу размеренно и настойчиво стучал дождь. Она встала с кровати и подошла к полке. Аккуратно взяла в руки куколку Еву, сделанную им из дерева. Она казалась неловкой, смешной – и невероятно родной. Настроение было хуже некуда. Поддавшись внезапному порыву, Делия тихо вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Дверь Лукаса была приоткрыта. Она заглянула внутрь – пусто. Только комната, в которой лишь незаправленная постель и пару вещей на полу выдавали его существование. Где-то вдали прогремел гром. Она зашла внутрь, не включая свет, аккуратно легла на его кровать, обняла куколку – и не заметила как задремала.

Делия проснулась от лёгкого прикосновения к плечу. Сквозь сон ей показалось, что это просто ветер или мягкое касание сна. Но когда она открыла глаза, над ней склонилось знакомое лицо – Лукас, с каплями дождя на волосах и хмурым, обеспокоенным взглядом.

– Делия, ты чего тут?.. – прошептал он, наклоняясь чуть ближе.

  В его голосе звучала тревога и усталость. От него пахло улицей – прохладным ветром, мокрой тканью, древесной пылью. Ещё – чем-то тёплым и родным, его личным запахом, от которого в груди стало немного легче. Как будто всё снова в порядке. Сонно присев на кровати, Делия потянулась к нему и крепко обняла. Щека уткнулась в его влажную рубашку.

– Мне вдруг стало так тоскливо, – выдохнула она. – Я почти не вижу тебя, Лукас.

Он не сразу ответил. Просто стоял, прижимая её к себе, осторожно гладя по волосам.

– Прости, – сказал он наконец. – Я сегодня задержался…

– Тебе не надоело постоянно тренироваться? – тихо спросила Делия. – Ты будто к чему-то готовишься. Как.. одержимый.

Лукас аккуратно освободился от её объятий и опустился рядом, на край кровати. Мокрая ткань рубашки слегка шуршала.

– Мне нравится, – уклончиво ответил он, ссутулив плечи. – Это помогает… разгрузить голову.

Он протянул руку и взял с её колен куколку – ту самую, с грустным, вырезанным выражением лица и разными частями тела.

– Она никогда мне не нравилась, – пробормотал он, разглядывая подарок.

– Не переводи тему, – Делия тут же выхватила куклу обратно. – О чём ты думаешь? Тебя что-то беспокоит?

Он помедлил. Взгляд стал серьёзным, взрослым.

– Да, – честно сказал он. – Но я не могу рассказать. Ради твоего же блага.

– Так нечестно, – возмутилась она. – Я тебе всё рассказываю. Всегда.

Он чуть улыбнулся, почти грустно:

– Ты так и не сказала, что ты тут делаешь.

Она посмотрела на него прямо.

– Мне стало плохо. От мыслей. Я вспоминала, как ты впервые появился у нас… И мне вдруг стало страшно, что всё это – сон. Что тебя нет. Что ты исчезнешь. Просто… уйдёшь. А я даже не успею попрощаться.

Он напрягся. На мгновение в его глазах вспыхнуло что-то тёмное, как будто каждое её слово било точно в ту боль, о которой он старался не думать. Потому что уже тогда он знал: однажды придётся уйти. Оставить её и эту семью. Он не принадлежал этой жизни, пока у него есть долг и обязанности.

– Глупости, – только и сказал он, тихо, – Откуда такие мысли? Выкинь их из головы.

Но её взгляд прожигал. Острый, внимательный, слишком умный для её возраста. Казалось, она видит, что он лжёт. Или – что-то скрывает.

Вдруг за окном грохнул гром – низкий, тяжёлый. Стекла дрогнули. Делия вздрогнула, поежилась, прижав колени к груди.

– Ложись, я тебя укрою, – сказал он тихо, под шум дождя.

– А ты? – пробормотала она, прижимая к себе куколку.

– Я буду рядом.

Делия послушно легла, и Лукас аккуратно накрыл её пледом, пригладив волосы на лбу. Сам сел на пол рядом, облокотившись спиной о кровать. Свет от окна был тусклым, только редкие вспышки молнии озаряли комнату.

– Знаешь… – вдруг произнёс он после паузы. – Когда я был маленький, я тоже боялся грозы. Серьёзно боялся – до дрожи в коленях.

Лукас тихо усмехнулся, глядя на свои ладони.

– И тогда мама придумала мне песенку. Не настоящую – просто чтобы отвлечь. Я помню её до сих пор.

Он замолчал на секунду, а потом, чуть наклонившись ближе к кровати, полушёпотом проговорил:

Если страх звучит в груди —

Не сдавайся, не беги.

Пусть гремит и воет тьма —

Свет в тебе сильней, чем она.

Делия замерла, уткнувшись щекой в подушку, будто боясь спугнуть момент. Она слушала, как он говорит, и старалась запомнить каждое слово, каждую интонацию – словно это был не просто стишок, а заклинание от всего тёмного, что пряталось в уголках её души.

– А потом?.. -прошептала она, натягивая одеяло повыше.

Лукас рассеянно моргнул, казалось, что он снова перенесся в тот момент, когда ему пела его мама. Вымученно улыбнувшись, он продолжил:

Даже если дрожит земля,

И скользит под ногами тень

Помни: в сердце живёт заря,

И рассвет пробивает день.

Если голос внутри ослаб

Сделай вдох и вставай опять.

Ты не сдавшийся, ты – огонь,

Что умеет в себе сиять.

Снаружи по-прежнему шумел дождь, но теперь он не казался таким страшным. Теперь рядом был Лукас.

– Странно, – сказала она, – но стало чуть легче.

– Значит, работает, – мягко ответил он, усаживаясь на полу по-турецки.

Наваждения больше не было, как и грусти в его глазах. Он умело скрывал свои чувства, но в голове до сих пор пел мягкий, нежный голос матери, откликаясь в груди пульсирующей болью.