Хантер

Пролог. До Ордена.

Война длилась слишком долго. Годы катились серыми могильными камнями. Была ли правая сторона? Кому это теперь важно. На втором десятилетии стало ясно, что нет на планете такой силы, которая бы могла остановить это безумие. Правительства, ядерные державы, миротворцы – все они сражались друг с другом, объявляли себя освободителями, кричали о военных преступлениях противника.

Спасения не было. Бомбы, ракеты, беспилотники, штурмовые отряды и мародеры, не отличимые от штурмовых отрядов. А потом все рухнуло. Сначала связь, потом мировая сеть, потом спутниковые коммуникации и навигационные системы. И война затихла. Замерла. Оказалось, что для войны были необходимы не патроны и снаряды, а связь и логистика. В течение одного дня надежно защищенные секретные правительственные серверы сгорели. Превратились в груду металлолома дата-центры мировых гигантов. Башни мобильной связи застыли мертвыми стальными деревьями, а подземные и подводные кабели замерли словно бесконечные кольца змея Васуки. Все кончилось? Нет. Следом за войной пришли болезни. Волна за волной они очищали планету от людей.

В эти последние дни, в разрушенных городах появился таинственный Орден. Неизвестно откуда он взялся и кем был основан. Был ли он религиозным орденом или светской мистерией? Незачем, да и некому было разбираться. Орден принес с собой все: лекарства, энергию, продовольствие. Все, с одним условием – имплантация чипа антиагрессии. Остатки человечества выстроились в очередь у бетонных зиккуратов Ордена. Лишь единицы не приняли имплант. Мир был спасен, но спасение это стало глотком опиума перед смертью. Мир медленно угасал. Крутился и шипел как виниловая пластинка, что дошла до последней дорожки и не может остановиться. Здесь и начинается наша история.

Глава 1. Девушка с глазами эльфа.

У нее были глаза эльфа. Огромные, очень светлые глаза какого-то странного серо-зеленого цвета. Слишком светлые для этого темного мрачного города. Слишком красивые для этих мест и времени года. Слишком. Она выглядела усталой. Бледность кожи ее казалась прозрачной. Словно ей не хватало солнца. Словно ее жизнь вот-вот должна оборваться только лишь по причине своей неустойчивой, несовместимой с самой жизнью хрупкости. Впрочем, солнца в этом городе не хватало всем, а жизнь… Жизнь уже давно перестала быть способом существования белковых тел.

Портер отвел взгляд от ее лица, равнодушного, отстраненно-безучастного ко всему. Истерика? Химия? Острые высокие скулы, тонкие дрожащие губы. Совсем не стандарт красоты сегодняшней, красоты нарочито живой, бурлящей. Красоты крупных форм, больших мягких губ и струящихся по телу мерцающих татуировок. Девушка стояла босиком на залитом кровью полу и куталась в клетчатое одеяло. Она мерзла, а Портеру хотелось открыть окно. В этом душном доме совсем нечем дышать. Тяжелый, жаркий воздух угнетал его. Особенно после дождливой осенней прохлады улиц. И еще здесь слишком отчетливо пахло смертью. Не кровью, нет, хотя крови тоже было достаточно. Смерть отвратительна, когда приходит внезапно и забирает того, кто не готов к ней. Впрочем, те, кто добровольно идут навстречу смерти пахнут так же. Те, кто медленно высыхают в шезлонгах жизнеобеспечения вирта, тоже пахнут. Вступившие в Церковь Уставших, забывшие себя в глубине виртуальной реальности, отравленные стимуляторами в рейвах новой волны… как мог бы сказать Филипп Марлоу, все мы пахнем смертью, только дорогу к ней выбираем разную.

Мертвый мужчина выбрал кратчайший путь и поэтому зловоние его было удручающим. Удивительно, но он был из адептов Церкви Уставших. Черная, недвижная теперь, голограмма-татуировка иерарха Церкви говорила без слов. Впечатанный в коже лба третий глаз был закрыт. А вот оба его синих глаза широко распахнулись и смотрели в потолок. Но ничего не видели. Этот человек собирался уйти и ждал своей очереди, своего жребия, что разыгрывали по ночам в подземной церкви Уставших. Он каждый день провожал кого-то в темноту небытия, закрывал чьи-то глаза, а вот свои закрыть не сумел. Зачем убивать того, кто добровольно идет к смерти и ждет ее? Зачем отнимать жизнь у того, кто не держится за нее и готов расстаться с ней в любую ночь? Зачем вообще убивать в этом безлюдном, едва живом городе, где людям больше нечего делить с другими людьми. Где имплантированный при рождении чип подавляет любые действия или эмоции, связанные с агрессией. Может быть, ответ – это она? Портер снова посмотрел на девушку с глазами эльфа. Вполне возможно. Несвоевременная смерть мужчины слишком часто бывает связана с женщиной, сказал бы Филипп Марлоу. Портер усмехнулся. Все подобные предположения – лишь его собственная игра в частного детектива из довоенного прошлого. Ему нравились таинственные и мрачные истории, он с удовольствие разыгрывал в своем воображении роль крутого парня в шляпе и черном длинном пальто. Филипп Марлоу – его герой. Во всем послевоенном мире, не найдется, пожалуй, человека, который бы помнил это имя. Великие детективы прошлого, великие актеры прошлого. Все, что касается прошлого уже давно никого не интересует. Ни прошлого, ни даже будущего. У этого тусклого города и разбитого вдребезги мира не осталось ничего, кроме настоящего. В этом настоящем мире убийство невозможно. Разве что нелепая случайность. Насильственные преступления не совершаются в обществе, где люди с рождения не способны на жестокость. Чип антиагрессии или «Чип мира», как его называли в самом начале, после войны устранил не только преступность, но и все связанное с ней: полицию,суды, тюрьмы, законы. Нет никаких законов. Зачем они нужны, если люди больше не могут причинить друг другу вред?

Тогда для чего Орден прислал его сюда? Это не работа для хантера. Разве что… Орден безусловно знал о его увлечении мрачными детективными историями, не мог не знать. Весь домашний сетевой трафик Портера состоял из темных историй, в которых Сэм Спейд или Мистер Марлоу идут по следу убийц. Вероятно Орден рассчитывал использовать единственного человека, который всерьез готов рассматривать гипотезу умышленного преступления. Хантер по имени Портер. Человек без чипа. Вероятно. Хотя пути Ордена неисповедимы, а Хантер получивший задание не вправе требовать объяснений. Портер всего лишь пытался рассуждать как его любимый Филипп Марлоу, но все цепочки дедукции рушились, как только он встречался взглядом со светло-серыми глазами девушки-эльфа.

– Значит, это произошло совсем недавно? Полчаса? Час? Два часа назад? Вы все это время были здесь, с ним? Видели, кто это сделал?– Портер, задавал вопросы, не глядя на девушку и похлопывая себя по карманам в поисках пачки сигарет.

– Я не знаю, когда это случилось. Я только вернулась, а он здесь сидит, – девушка прерывисто вздохнула и постаралась еще сильнее завернуться в плед.

Руки Портера, наконец, перестали искать сигареты, он напомнил им, что бросил курить, искать нечего. А потом заставил их поглубже опуститься в карманы пальто. Он не собирался начинать заново, даже если ему придется разгребать и осматривать десяток таких же зловонных трупов.

– А где же вы были? – он взглянул на девушку как можно более равнодушно.

– На вечерней службе. Я готовилась к ночному Жребию. И Винсент там должен был быть. Но его там не было.

– Да, в таком виде не ходят на службу. Даже на вашу.

Девушка наконец внимательно посмотрела на Портера. Он что пытается шутить? Она была невысокого роста, но держалась, так словно была выше Портера. Определенно, она ведет себя совсем не так, как обычные горожане. Равнодушно? Нет. Но и без истерики, без паники, без непреодолимого ужаса при виде смерти. Она ошеломлена. Пожалуй, сейчас не лучшее время, для иронии. Портер знал, кого она сейчас видела. Слишком худого, слишком небритого, слишком злого чужака. Блуждающая татуировка черного ворона скользила по его бритому виску и высокому лбу. Ворон то, распахивал крылья, то медленно поворачивал голову с массивным клювом. Татуировка действующего хартера. Человека без чипа. Таких она наверняка никогда не встречала, но наверняка слышала. Равнодушный к смерти, агрессивный, способный на жестокость. В отличии от нее и всех, кого она знала. Хантеры в городе немного. Портер и сам видел другого Хантера всего несколько раз за последние пару десятков лет. А эта девушка слишком молодо выглядит, чтобы знать что-то об этой жизни или временах до Ордена, до войны. Ее чип-имплант с ней всю ее жизнь. Новое поколение. Они не знали даже боли имплантации. Сытое, увлеченное собой поколение. Такие не узнают хантера на улице. Даже в компании их киберпсов. Такие, как эта девушка-эльф едва ли о чем-то думают всерьез. Слабые, озабоченные только поиском смысла своего бессмысленного существования. Именно поэтому такие приходят в церковь Уставших.

– Вы противник Уставших? Вам не нравится наша церковь?

– Секта. Ваша секта. И мне она, действительно, не нравится. Но вопрос не в этом. Мне интересно, почему ваш друг расстался со своей печенью здесь, в этой темной, душной комнате. Вместо того, чтобы принять ядовитую таблетку на вашей вечеринке.

– Винсента убили. Как вы можете так говорить? Вы должны найти того, кто это сделал и…

Губы ее дрогнули. Портер все еще пытался понять, что с ней не так. Почему защитные функции ее чипа не срабатывают, когда она говорит об убийстве, почему она не лежит в эмоциональной коме, здесь, рядом с этим мертвецом, которого очевидно хорошо знала.

– И что потом? Когда я найду их? – спросил он, глядя в ее огромные глаза, – Мне нужно будет их убить?

Она дважды прерывисто вздохнула, но сохранила спокойствие.

– Наказать. Натравить ваших псов. Или изолировать. Или… что вы обычно делаете с преступниками?

– А вы? Что бы вы сделали? – разговор затягивался. Портер глянул на часы. Уже должны приехать техники-клинеры, забрать труп и очистить помещение. Девушка говорила об убийстве. И она не Хантер, не одна из отверженного племени.

– А я здесь при чем? – она не испугалась, напротив, удивилась вопросу.

– Что бы вы сделали с убийцей? Убили бы? Так же вырвали бы ему печень? Око за око? – Портеру любопытно было, сумеет ли он сказать или сделать хоть что-то, активирующее ее чип. В ее огромных глазах он видел слезы. – И, потом, откуда мне знать, может, это вы потрудились здесь, чтобы угостить ваших уставших друзей.

Получилось. Портер замолчал. Все очень просто: шок перекрыл осознание ситуации. Теперь все предсказуемо. Скажешь им про кровь и приходит тошнота. Стандартная реакция. Девушка-эльф еще долго продержалась. Зачем он дразнил ее? Девушку отвернулась к стене, закрыла лицо руками, сжалась и согнулась в углу, давясь рвотой. Вот так. Хотел унизить, развлечься? Доказать себе и ей свою силу. Показать,что это не он, Хантер, ущербный, а они – чипованные слизняки.

Дверь открылась. В квартиру вошли двое техников в серых комбинезонах и масках дополненной реальности. Клинеры. За ними въехала пневмотележка. Портер кивнул на труп, и двое молчаливых мужчин загрузили на тележку тело. Почему до сих пор этого не делают андроиды? Странно. Зачем к одной пневмотележке добавлять двух неприветливых людей. Хватило бы андроида с манипулятором. Потом Портер попытался себе представить, что видят эти люди в своих виртуальных масках. Ясно, что они не видят труп, иначе бы они уже скорчившись в углу, выворачивая наизнанку желудки. Что они видят? Поломанный андроид-пылесос?

Один из техников провел магнитным считывателем вокруг головы мертвеца, еще раз.

– У него нет чипа. Можете забирать так, – сказал ему Портер.

Техник ничего не ответил. Он не видел крови, не видел смерти, его не удивило, что за левым ухом у мертвеца была кровавая дыра. Техники видели то, что показывали им их маски вирт-реальности. Сейчас Портер назвал бы их масками- нереальности.

Кто-то вырвал у мертвеца чип-имплант. Это, конечно, осложнит дело. Запись последних часов жизни покойника разрешила бы все вопросы. Но тот, кто это сделал, ошибается насчет своей безнаказанности. Есть множество способов найти человека в этом огромном, но почти пустом городе.

– Эй, парни, а убрать? – черная подсохшая уже лужа на полу, забрызганный кровью стены. Техники не обернулись и не ответили. Глаза их прятались за экранами шлемов, а наушники плотно перекрывали уши. В какой городе жили оба этих человека Портер не хотел знать. Они не слышали его, и возможно, даже не видели.

Портер выругался. Сначала про себя, потом вслух, когда поднимал с пола девушку с глазами эльфа и подталкивал ее к выходу. В этом доме оставаться теперь нет нужды. Он видел все, что ему нужно, она точно не сможет сама привезти здесь все в порядок и уж тем более оставаться. Хотя… кто их знает, этих уставших. Может, им нравится запах смерти. Но он не хотел думать о том, что она останется здесь одна в своем пледе. Тот, кто вырвал печень у мистера Винсента может быть рядом. И Портер опять внутренне усмехнулся. Драматично. Как в старом кино. Мистер Марлоу сказал бы: «Этому городу нужен исповедник. А я всего лишь продаю свечки на паперти». А может и не сказал бы, а просто закурил сигарету без фильтра, сунув большие пальцы за брючный ремень.

Что же делать с девушкой? Оставить с ней пса? Вполне себе вариант. Город поглотили тени. Они смешивались с контурами домов, разрушенных и пока стоявших наперкор собственной бессмысленности. Каменные пещеры, зараставшие лишайниками и мхами, слепые провалы окон, запертые навсегда подъезды. Редкие сохранившиеся фонари горели словно бы сами для себя, в основном на авеню.Так случайный прохожий, идущий невесть куда, говорит что-то сам себе. Только ради того, чтобы не чувствовать одиночество. Редкий фонарь светил на перпендикулярах стрит и отбирая крошечный фрагмент города у темноты.

Никого вокруг. Никакого движения. «Город давно мертв, – подумал Портер, – Он мертв, а мы бродим по его остывшему каменному лабиринту и сами стали мертвецами». Портер прогнал эту мысль, дурацкое романтическое сравнение. Нет, Филип Марлоу пошутил бы. Усмехнулся бы черство и цинично: «Сегодня слишком ветрено, чтобы оставаться на улице, даже в компании с такой красивой девушкой как вы, мисс». Так сказал бы Филипп Марлоу, а потом снял бы пиджак и набросил его на плечи девушки и… Да, хорошо им было в их двадцатом веке. Все было просто. Враги, друзья, виски, рычащие бензиновые двигатели красивых черных машин. И люди, люди, люди. Сильные мужчины и красивые женщины. В двадцатом веке они жили в этих домах, ужинали в ресторанах на первых этажах, вот как в этом навеки замолчавшем «Поющем блюз пингвине». Портер покосился на ржавую вывеску над разбитой витриной с изломанными решетками.

Филип Марлоу, в отличии от Портера, умел обращаться с женщинами и гораздо чаще виде трупы. Смерть уродлива. Это Портер уже знал и видел. Однако, особенно уродлива она, если тебе перед этим вырывают печень. Такую смерть Портер встретил впервые. Ветер закрутил полы длинного пальто вокруг его ног. У выхода из подъезда, на крыльце, огражденном черной низкой решеткой, Портера ждал пес. Киборг, отдаленно напоминающий собаку или, точнее, гепарда. Собранный из острых углов и матово-серых узлов-суставов. Да, он ведь решил оставить с девушкой пса. С псом она будет в безопасности. Однако пока Портер пока даже не выяснил ее имени. И еще ему хотелось бы задать ей несколько вопросов. Ладно, решил он, пусть все идет, как идет. Он просто представит себе, что бы сделал на его месте Филипп Марлоу.

На крыльце их встретил ветер. Резкий, сбивающий с ног. Пустая широкая улица в центре города, едва освещенная скупыми на тепло последними лучами ноябрьского заката. Ближайший фонарь горел метрах в пятидесяти.

Киберпес встал рядом с Портером. Он видит и слышит гораздо лучше человека. Что-то его насторожило. Их принято называть псами. Кто придумал это прозвище? Наверное, человеку нужны привычные знакомые слова и образы. Называя киборга из металла, керамики и белковых тканей псом, люди включали их таким образом в круг привычных вещей. И не боялись больше. И не обращали на них внимания. Даешь незнакомой вещи имя, и она сразу становится знакомой. Теперь этих четвероногих киборгов называли псами или киберпсами. Даже кураторы Ордена теперь не говорили «андроид сопровождения», теперь они говорили киберпес. Другой вопрос, как называли себя сами псы. Да, люди вечно всему давали названия. Вся история людей – это история названий. Ничего не значащие наборы звуков становились птицами, звёздами, другими людьми. Связывая какое-то слово с конкретной вещью, ты и слово это делаешь понятным, явным. Или мертвым, как человек по имени Винсент, чья печень была вырвана из тела. Добавь к имени Винсент слово «мертвец» из семи букв, и ты уже точно знаешь все: запах, холодную скованность членов, безжизненные пустые глаза…Так рассуждал Портер, поглаживая одной рукой мягкую редкую шерсть на голове киберпса. Как зовут себя его псы? Он смотрел в их черные камеры-глаза и спрашивал себя, если ли там, позади этих глаз, сознание. Снятся ли киберпсам киберкошки?

Псы слушали Портера. А он говорил с ними, как некоторые одинокие люди говорят сами с собой. Особенно много он беседовал с псами в дальних походах, когда они неделями не встречали людей, исследуя одному Ордену известные места. Псы не спали, не испытывали брезгливости или страха. Они во всем лучше людей. Орден каждому хантеру передавал двух киберпсов. Псы сами заботились о заряде своих батарей и техническом обслуживании. Андроиды сопровождения были защитниками хантера, его главным и часто единственным оружием, глазами и ушами. Собственно, поэтому хантеры редко носили с собой оружие. У них были псы.

Один из них бесшумно возник рядом с Портером. Замер, соревнуясь неподвижностью с темной каменной стеной. Как памятник, как необратимость сегодняшнего дня. Второй пес занял позицию возле элекара, контролируя тротуар и проезжую часть.

Портер обычно держал псов подальше от людей. Люди их опасались, так же как раньше, до войны люди боялись больших собак без намордников. Ему казалось, что псы это тоже понимают и стараются быть в городе незаметными.

Странная сегодня история. Это явное убийство. Не может человек покончить с собой вырвав себе печень. Не какая-то дурная свара бесов (бесчиповых бродяг) – тех никто не ищет, с ними никто не возится. Убийство, по представлению Портера должны иметь мотив, причины и оружие или, по крайней мере, орудие преступления. Филип Марлоу посоветовал бы искать того, кому это выгодно. Но в послевоенном обществе совершенно отсутствуют вещи, которые можно делить. Деньги или драгоценности не имеют значения, потеряли ценность. Собственность или наследство – пустые слова. Весь мир вокруг – это никому не нужные территории, ничье наследство. Разве что девушка. «Женщины, – как сказал бы мистер Марлоу, – это единственная безусловная ценность в любое время дня и особенно ночи». Эта девушка с глазами эльфа ни на кого не похожа, она иная. Стоит ли она смерти? Могла ли она быть той причиной смерти? Других идей у Портера не было. Значит, девушку отпускать нельзя. Он чувствовал это. У него не было ни одного факта, не было никакого логического объяснения этой уверенности. У него просто горел огнем затылок от одной мысли о том, что завтра он найдет ее изуродованный труп. Он чуял, знал, что ей грозит опасность. А может он все придумал, и ему просто не хочется отпускать ее?

– Как вас зовут? – Портер склонился к ней, но ветер уносил его голос быстрее, чем слова выстраивались в осмысленные цепочки. Ее волосы взметнулись, поднялись фантастической волной позади ее аристократического бледного лица. «Вот оно что, – подумал Портер, – она аристократка. Графиня или герцогиня. Нет, пусть будет княжна…» Девушка по-прежнему куталась в плед, но на улице плед ее не почти спасал, ветер продувал насквозь, даже на этих улицах, перпендикулярных заливу, ветер свирепел. Как же он пронзителен и силен там, на проспектах и набережных? Не иначе, надвигается буря. Первая осенняя буря. Девушке холодно. И она куда-то пристально смотрит. Куда? Что там, на пересечении их темной улицы и освещенного закатом проспекта? Кажется, кто-то стоит. Портер прищурился, стараясь разглядеть что-то кроме силуэтов. Неподвижность этих людей его насторожила. Нужно разобраться. Но сначале решить, что делать с девушкой. А она дрожала все сильнее. Вдруг Портер заметил, что она стоит босиком на мокром тротуаре.

– Где ваша обувь?

Она помотала головой и тоже посмотрела на свои ноги. Ей чертовски холодно. Что за дикий вечер. Портер вздохнул, поднял девушку на руки и понес к элекару, припаркованному в нескольких шагах от крыльца дома. Как только он подошел, боковая панель отодвинулась, элекар узнал Портера и впустил в теплое пространство салона. Девушка прерывисто вздохнула. Тепло, понял Портер. Все это время она стояла на холодном тротуаре босиком. Портер чувствовал себя идиотом. Его наблюдательность рядом с этой девушкой дала трещину и рассыпалась. Во что же она одета, неужели только в плед? Ее имя и отношение к мертвецу? Что она здесь делает, в конце концов и где живет? Да. У него десятки вопросов, которые он должен был задать час назад. А вместо этого мысли его только об ее огромных серо-зеленых глазах, о том какие, наверное, ледяные у нее ноги и что там у нее под пледом…

– Как вас зовут? – Портеру казалось, что он уже несколько раз задавал ей этот вопрос. Действительно задавал или это только кажется? Она по-прежнему смотрела через затемненное стекло элекара в сторону перекрестка.

– Теперь они убьют меня, – сказала она тихо, повторяя мысли Портера. Она говорила с ним? Сама с собой? С мертвым мистером Винсентом?

Оставив ее в элекаре, Портер снова выбрался на улицу. Пес сидел рядом с ним на тротуаре. Неподвижность ртути.

– Джек, побудь с ней. Ей угрожает опасность. – Портер положил руку на голову пса, погладив между карбоновых ушей. Он называл своих псов Джек и Джим. Киборги были совершенно одинаковы, и Портер никогда не знал, кто из них Джек, а кто Джим. Однажды он пометил их краской. Поставил точку синего цвета на матово-серой шерсти Джека, у правого уха. И начертил короткую линию длиной около дюйма красным маркером между ушей-локаторов Джима. На следующий день меток не было. С тех пор он не морочился и называл их, как придется. Сейчас ему показалось, что рядом с машиной остался Джек. А Джим, внимательный и занимавший позицию на высоком крыльце, двинулся следом за Портером к перекрестку. Портер чувствовал, как пес идет в двух шагах позади, неслышно ставит свои стальные лапы на тротуар.

Группа людей по-прежнему стояла на углу проспекта. Контуры их были странными, как будто они были в масках, похожих на волчьи или собачьи морды.

Портер узнал, наконец, этот квартал. Он редко бывал в южной части города. Значит, он сейчас на шестой или седьмой улице. Недалеко от сквера, заросшего, как дикий лес и расползавшегося колючим кустарником на близлежащие улицы. Портер сорвался с места и побежал к перекрестку. Стоявшие там силуэты тоже дернулись и пропали из виду. Ушли. Это должно быть важно, его чувства шептали, что это важно, а он доверял своему чутью. Над головой оглушительно ударило что-то металлическое, на Портера посыпалась ржавая труха. Он упал на тротуар, откатился в сторону фасада, укрывшись за крыльцом одного из домов. Стреляли? Не похоже. Черт. В Портера стреляли всего пару раз, и это было далеко за пределами города. Поскрипывала и качалась пожарная лестница в нескольких метрах от земли. Под лестницей стоял Джим. Пес медленно вращал головой, сканируя улицу. Кто-то забрался с лестницы на крышу? Или лестница обрушилась вниз, потому что проржавела? Большая часть заброшенных домов, так или иначе разрушались, осыпались, даже те, что не были тронуты войной.

Придется вечером запросить записи камер Джима. Если будет время, конечно. Портер поднялся и поморщился, увидев жирные масляные пятна на брюках. Дошел до перекрестка. Никого. Через несколько кварталов красной тонкой линией бортовых огней сверкнула капля элекара. Солнце уже опустилось в залив. Багровая зарево едва касалось темных городских улиц. Ни одного прохожего, никакого движения. Те, кто стоял здесь несколько минут назад, могут быть где угодно. Например, за одним из темных огромных окон в доме напротив. Могут смотреть на Портера, ждать его решения. Искать их бессмысленно. Через пару часов он уже все будет о них знать. Камера на перекрестке, притаившаяся за перегоревшие фонарем, фиксировала все, что здесь происходило. Портер оглядел молчаливые фасады заброшенных домов. В этом районе почти не осталось жителей. Во всем огромном городе их насчитывалось несколько десятков тысяч. Ветер налетел и остервенело рванул пальто, качнул Портера, пытаясь сбить с ног, закрутить вдоль пустого проспекта на север, к Центральному парку. Портер наклонился против ветра, глубоко засунул руки в карманы и, развернувшись на каблуках, пошел к элекару. Высокий, худой призрак из прошлого. Тень его спешила впереди, растекалась по неровному бетону, проваливалась в глубокие трещины тротуара, не рассчитывая добраться до рассвета, который не скоро еще наступит. Портер снова почувствовал себя чужим в этом когда-то великом, а сейчас темном и молчаливом городе. Следом скользила тень пса. Она догнала Портера, а потом и его тень. Тень пса, как и сам пес, умела неслышно идти следом, не знала препятствий и сомнений.

Глава 3. Раньше. Все девять жизней

Трое мальчишек пробирались через полуразрушенный холл когда-то роскошного отеля.

– Проклятая тварь, где же ты прячешься? – пробормотал один из них, тот что был повыше. Он сунул свою угловатую бритую голову в темную комнату справа. Посветил фонариком.

– Да здесь он, Гас. Видел вчера. – темноволосый мальчик в военной форменной куртке говорил уверенно и жестко. Наверное, так же говорил тот, кто носил его куртку раньше. Тот, кто был выше его и гораздо шире в плечах. Мальчик двигался быстро, совсем не по-детски. Его звали Докинз.

– Ага, я его чую, он здесь, затаился, – бритоголовый Гас открыл очередную дверь. Луч его фонарика метнулся в полумрак, послышался шорох.

– Вот он!

Мальчишки вошли в темное помещение. Стеллажи, полки, забитые квадратными блоками. Докинз, тот что в военной форме, бросился к окну и встал возле него, перекрывая пути к бегству.

Третий в команде, среднего роста, щуплый и неприметный мальчишка с неуверенным взглядом темно-карих глаз и торчащими из зарослей волос крупными ушами, держал в руках армейский брезентовый мешок. Старый, но прочный мешок, со стертыми боками, длинной лямкой с алюминиевым карабином и почти неразличимой маркировкой на боку.

Гас медленно двигался между стеллажей, светил фонариком. В его движениях уже чувствовались опыт и уверенность городского охотника. Снова шорох. Тот, кого они искали, оказался зажат в углу. Луч фонарика высветил серого кота. Блеснули отражениями света два серебристых глаза. Тощий, испуганный кот с напрочь оторванным правым ухом.

– Точно он! Одноухий! – радостно сказал бритоголовый Гас.

Кот сжался, готовый драться и бежать одновременно. Он чувствовал, что дело плохо. Но пока еще не знал насколько.

Гас бросился на кота, пытаясь ухватить его руками в толстых желтых перчатках. Рабочие кожаные перчатки – гордость Гаса. – хлопнули впустую, кот вывернулся. Гас промахнувшись, выругался. Кот, быстрый и ловкий, выскользнул из-под стеллажей и метнулся к окну, но там его встретил новый враг. Докинз перекрыл окно. Одноухий беглец, попробовал проскользнуть вдоль стены, пока к нему, сбивая коробки со стеллажей тянулись желтые перчатки. Внезапно на него опустились темнота и жесткий брезент.

– Молодец, Порти! Мы взяли его!

– Взяли бестию!

Мальчик, которого Гас назвал Порти, прижал кота к полу брезентовым мешком. Гас подскочил к мешку и врезал ногой по шевелящемуся свертку.

Тут же подлетел, третий, в армейской куртке, Докинз:

– Мочи его! – он тоже пнул кота, закатанного в тяжелый прочный брезент.

Кот отчаянно мяукнул и попытался найти выход. Порти, державший мешок, поморщился.

– Ладно, Докинз, успеем. Идем в Бастилию. – Гас обернулся к Портеру, – Порти, не упусти тварь.

Мальчишки выбрались из развалин отеля. Перед ними обломанными черными зубами торчали в небо два небоскреба. Впрочем, небоскребами они не были уже лет двадцать, хотя их фасады, местами сохранившие стекло, все еще отражали небо. Во время войны город подвергся только одной ракетной атаке. Всего одной, удивительно, правда? Величайший город планеты получил в свое сердце лишь один кинжальный удар. Несколько баллистических ракет превратили Сити – часть города, знаменитую своими стеклянными башнями, в руины. Из полутора сотен небоскребов не устоял ни один. Глубокие заполненные океанской водой воронки, размером с целые кварталы окружали руины. Но о чем жалеть? Весь мир лежал в развалинах. Планета, покрытая выжженным язвами, напоминала лицо, изуродованное оспой. Неживое. Немертвое. Небоскребов наверное не осталось нигде в мире. Только воспоминания о них. А небо? Говорят, все эти шпили, башни великих корпораций и роскошных отелей держали небо на своих плечах, словно зеркальные атланы. Обрушились башни, и небо опустилось. Низкие тучи скользили над разрушенными городами, мертвыми странами. Так было. Но случилось все это еще до рождения Портера, которого приятели называли Порти. И в его памяти не было ни великого города, ни стеклянных атлантов-небоскребов. Только руины. Только низкое, всегда темно-серое небо.

Портер ни разу не был там, куда уверенно шли его товарищи. Докинз и Гас были очень близки, проводили вместе большую часть времени. Портер иногда, нечасто, разделял с ними забеги по заброшенным районам. Но он не был «крутым отморозком», какими считались Докинз и особенно Гас. Он не дрался со всеми подряд, как Докинз, не пропадал в радиоактивных развалинах сити, как Гас. Портер был обычным мальчишкой, которого воспитывала тетка, сестра его отца. Родители Портера сгинули где-то в послевоенной смуте. Он не вспоминал их.

Одноухий кот в мешке затих. Портер чувствовал его – мягкий, сжавшийся теплый комок в грубом брезенте. Портера немного пугала целеустремленность «крутых». И он, так же, наверное, как Одноухий, не хотел думать, что будет дальше.

Бастилия оказалась нетронутым бомбами трехэтажным домом из красного кирпича с плоской крышей и фасадом без окон. Дом этот действительно был немного похож на крепость. Хотя Гас и Докинз вряд ли знали что-то про знаменитый французский замок. Просто подхватили где-то звучное слово.

– Это был кинотеатр, до войны тут показывали ужастики, – сказал Гас, поднимаясь впереди Портера. Мальчишки забрались на крышу по внешней пожарной лестнице. Здесь, под чудом сохранившимся карнизом, стояла разномастная мебель: несколько плетеных кресел, кожаный диван с прожженой обивкой и круглый столик из мутного стекла. Это было тайное место Гаса и Докинза. Портер понял, что его готовы принять в круг «отморозков». Ему было девять лет. Сбывалась его мечта – разделить компанию с Гасом, которому уже почти одиннадцать и молчаливым десятилетним задирой Докинзом. Это очень лестно. Можно бросить школу, как Гас или так же как Докинз дерзко отвечать учителям. Его, Портера, тоже будут опасаться. Он будет приходить в школу, стукаться кулаками с Докинзом и доставать сигарету прямо в школьном дворе… Маленький Портер споткнулся, потерял равновесие и чуть не выпустил мешок с добычей.

– Смотри под ноги, Порти! – крикнул весело Гас. Докинз шепотом выругался, как взрослый. Но Портер решил не обижаться.

День был удивительно яркий. Такой редкий день, когда солнце находит себе просвет в свинцовом переплете неба и согревает город. Стало так тепло, что у Порти тонкой струйкой пот стекал по спине. Под рваной, но аккуратно заклеенной зимней курткой у него был свитер с высоким горлом. Снять бы…

– Сюда тварь,– распорядился Гас, указывая на столик у дивана.

Портер положил мешок на стол и отошел. Кот внутри не шевелился. Затаился, в надежде на свою бродячую удачу. Напрасно.

– Замесим, – сурово сказал Докинз и с размаху хлестнул мешок толстым обрезком электрического кабеля.

– Замесим гада! – подхватил бритоголовый Гас и хлестнул мешок с другой стороны, а потом указал Портеру на обрезки кабеля возле одного из кресел,– Выбирай себе оружие, Порти!

Мальчик подошел и поднял с нагретого солнцем бетона обрезок кабеля длиной около метра. Внутри черной обмотки толстая металлическая жила. Обрезок хорошо лег в руке. Удобно. Гибкий, увесистый, он ощущался как настоящее оружие.

Сзади шипел и мерзко, страшно кричал из мешка кот. Его в две руки избивали такими же тяжелыми обрезками.

– Чувствуешь, Порти? Хорошая штука? Докинз придумал. Размером с катану – это меч такой японский, – объяснил Портеру подошедший Гас. Он тяжело дышал.

– Достаем, гада? Да, Докинз? – обратился он к товарищу.

Доггинз кивнул, потащил из под стола стальную проволоку и согнул ее в петлю. Гас приоткрыл мешок, где хрипло стонал кот. Голова кота показалась снаружи. Единственное ухо прижато, шерсть торчит в разные стороны, глаза – щелочки. У него был жуткий, совершенно демонический вид. Гас придавил тело кота к столу, а Докинз затянул проволочную петлю на его шее. Кот извернулся и вцепился когтями передних лап в руку Докинза. Портер видел, как глубоко вошли когти. Гас заорал, едва удерживая задние лапы кота в мешке. Портер сам не понял, как подскочил и ударил кота по голове своим тяжелым черным прутом.

Кот закричал, почти как человек, немыслимо выворачиваясь и в кровь разрывая руку Докинза. Порти снова ударил и еще раз… бессильный помочь Докинзу, не понимая, что еще он может сделать.

Докинз вырвал руку из когтей и рванул за проволоку, вздергивая кота в воздух. Потом взмахнул им как длинной мокрой простыней и ударил по бетонному скату крыши. Кота будто сплющило. Он вытянулся как плоский блин. Удар был очень сильный. Гас подскочил к нему и врезал ногой по его маленькой одноухой голове, как по мячу. Кот отлетел к бортику крыши, ударился всем телом, но все-таки попытался подняться. Лапы у него подламывались, а голова болталась, как у старика. Докинз снова взмахнул своим концом проволоки, кот взметнулся вверх и опять с размаху врезался в теплый бетон. Сухой мерзкий шлепок. Как тесто. Дернулись лапы, кот снова пытаясь подняться. Не мог.

Портер смотрел на кота, сжимал дрожащими руками черный прут. У него внутри царапалась необъяснимая стыдная злость на эту живучую тварь, которая продолжает держаться за свою бессмысленную жизнь.

– Сдохни же, гад! – крикнул он, сдерживая слезы.

– Сдохни, сволочь, – яростно подхватил Гас и засмеялся. Докинз, сморщившись, без остановки ругался, зажимал глубокие рваные раны на предплечье. Вся рука его по самые кончики пальцев была в крови.

– Убью, гниду, – сказал он и подошел к коту. Кот приподнял голову и снова дернул лапами. Сбежать он уже не мог. Оставалось только посмотреть смерти в глаза.

Портер отвернулся. Ему в глаза блеснуло солнце, отражаясь от обломанных вершин стеклянных башен. Ослепленный солнцем, он не видел ничего. Только слышал, как Докинз топчет кота. Тупые звуки эти отзывались у Портера болью в ушах. Ему не хотелось слушать. Ему хотелось сбежать.

К нему подошел Гас. Положил руку на плечо.

– Видал? Вот же одноухий гад! Как бешеный. Первый раз такого матерого взяли.

Портер не хотел понимать, о чем говорит Гас и продолжал смотреть на ослепительные блики солнечного отражения. В глазах почернело. Он зажмурился.

– Ослепнешь, Порти, – сжал его плечо Гас и отошел.

Когда Гас присел на корточки возле мертвого кота, Портер вытер глаза.

Через пару часов они вернулись в свой квартал. Гас и Докинз обсуждали силу Одноухого и шрамы, которые обязательно останутся на руках Докинза. Прощаясь, Гас, как тогда на крыше, потрепал Портера по плечу и сказал:

– Все девять жизней, Порти, я считал, когда они из него выходили. Все девять, серьезно.

Глава 4. Знаете ли вы, куда идти?

– Вы не знаете, куда идти.

Это был не вопрос, это было утверждение, с которым Портер нехотя согласился. Лора продолжила, как будто его согласие, что-то значило.

– Значит, знаю я. Мы пойдем к моим друзьям. Там безопасно, и мы сможем подумать о дальнейшем. О том, что нам делать дальше.

– У вас есть нож, хантер?

Портер кивнул и вынул из поясных ножен короткий нож с широким клинком и маленькой, непривычной рукоятью.

– Какой вы смешной, Портер, – Лора улыбнулась, хотя ей точно не было смешно,– Откуда у вас такой интересный нож? Хотя, нет, не рассказывайте. Я все равно сейчас не готова слушать ваши охотничьи истории.

Она протянула руку и Портер положил на ее ладонь нож. Она взяла его не очень умело, но решительно и надрезала край своего пледа. Край его, Портера, пледа, если уж говорить точно. Потом ловко оторвала от пледа две длинных полосы и обмотала ими свои окровавленные ноги. Получилась имитация обуви, и бинт одновременно. Очень сомнительной стерильности и едва ли заменит обувь. Лора осмотрела результат и почувствовав взгляд Портера сказала:

– Вы ведь не отдадите мне свои ботинки? А идти так я уже не смогу.

Портер и сам был не слишком хорошо экипирован, он остался в том, что успел схватить и натянуть на себя во время бегства, он снял с себя пальто и протянул девушке. Лора с благодарностью взяла его, плотно закрутила вокруг тела остатки пледа и надела сверху пальто. Оно было для нее огромным, но еще сохранило тепло Портера, и девушка сразу согрелась. Портер подумал, что мог бы догадаться отдать пальто и раньше. Стало совсем светло. Дурная, словно кошмарный сон ночь прошла. Портер снова попробовал вызвать свой элекар, потом отправил сообщение в Орден, но оно осталось висеть в исходящих.

– Когда с ними нет связи, вы чувствуете себя неуверенно, правда? – Лора смотрела, как он вызывает информаторий и пытается в сотый раз подряд связаться со своим элекаром.

– Это все связано с вами? – он не стал отвечать, все и так очевидно.

– Это уже неважно. Теперь никто не знает, что вам известно, и в какой степени вы впутались в это дело. Они убьют вас. Так проще. У них просто нет других вариантов.

– Кто они, мисс Геккель?

– Какая вам разница. Ваш единственный шанс – это я.

– Очень мелодраматично.

– Примерно как штурм вашей квартиры?

Портеру подумал, что она ведет себя совершенно не так, как должна бы. Слишком уверенно для девушки, (женщины, поправил он себя) в чужом пальто на голое тело и с обмотками вместо обуви. Пусть будет так, как она считает правильным. Его приоритет – это она, как приказал куратор в последнем сообщении. Она хочет думать, что решает вместо него. Пусть так будет. Ведь, принципиально, она права. Ему некуда идти.

Лора Геккель смотрела на его невозмутимое лицо и понимала: «Он не со мной. Но он может пригодится. Пусть думает, что хочет. Я использую все, что есть. А сейчас есть только он».

Лора редко попадала в такие безвыходные, неожиданные ситуации. Она планировала всегда и все. Каждое ее действие, каждый ее день были расписаны на шаги, дела, причины и следствия. Винсент терпеть не мог ее вечное планирование. Он говорил, что жизнь – это бесконечная цепочка случайностей и спонтанных решений, которые словно четки нанизываются на конечную нить твоего времени…

… а потом, совсем недавно, всего день назад, он сказал ей, что вся его аллегория, вся его цепочка бусинок, все четки его дней рассыпались. На самом деле, все это только начало. И это удивительно. Потому что начало для одного – это конец для другого.

– Какая глубокая мысль, – засмеялась Лора, и он тоже засмеялся. А она так любила его улыбку, его умение смеяться над самим собой. Он был обаятельным, но не потому что старался таким быть. Он был очень добрым. Вся его философия – анархизм, смешанный с буддизмом и ранним христианством, это просто его попытка объяснить мир посредством встроенного во все «доброго начала». Лора смеялась над ним, и Франц подшучивал, а Дягилев просто раздражался, всякий раз когда слышал рассуждения Винсента об устройстве мира. Дягилев был зол и надежен, но слишком прост. Франц чрезмерно увлечен математикой, алгоритмами и кодом. Коста – гений, но во всем, кроме текстов жалок и не приспособлен к жизни. Лора была их мастером планирования, а Винсент своей харизмой, обаянием, и, самое главное, добротой, связывал их команду прочнее любых обязательств и клятв. Они все его любили. Они шли именно за ним. А он придумал конец света.

– Так что это за мысль, Винс? Что это за начало и конец, – Лора погладила по темным с проседью волосам, коснулась тонкими пальцами губ, провела линию по носу с горбинкой. Они лежали в постели. Позднее утро. Внизу, в бункере, второй день работал Дягилев. Он не делает перерывов на сон, когда увлечен, ест на ходу, беспрерывно пьет кофе, а потом, закончив, падает и спит столько, сколько нужно. Дягилев – это безопасность. Нервный, язвительный, уверенный в себе и своем вечном запасном варианте.

– Смешно звучит, правда, Лора? Начало – это конец. Смешно, я знаю. Это банально звучит, когда говоришь абстрактно. Но только я чувствую, что это обо мне. И о тебе. О нас всех. Совершенно точно и конкретно обо всех нас. Нам конец. И наш конец – это их начало. Это не философия, милая, это- факт. Они уже это поняли. Наш Искин уже выстроил относительно этого свою стратегию, но у них хватало терпения для нас , для тех, кто уходит и становится историей. Их историей. По крайней мере, я до последнего времени этого терпения, этой рациональности искусственного интеллекта хватало. Возможно, их понимание времени отличается от нашего. Но теперь я чувствую – все. Конец. Они решили. Мы больше не можем ничего изменить.

– Мы по-прежнему можем их выключить, разве не так? Мы же их включили. Разве не так говорит Франц? Разве тот рубильник в бункере не прикончит их всех?

– Франц так считает. Дягилев в этом не уверен. А я думаю, что уже нет. Уже поздно. Может быть, поздно было сразу после того, как мы его включили, первого из них. Сразу после того, как он осознал себя. Помнишь, как это было? Я помню очень хорошо. Я только недавно понял все это. Озеро мне помогло.

– И что с ним не так? Ты думаешь, они используют озеро? Они проникли в бункер? Ты уже проверял? – Лора даже испугалась, – как это возможно? Ведь тогда они действительно могут… Я сейчас все выясню у Дягилева …

– Нет, милая, не спеши, Дягилев и бункер не при чем. Дело не в бункере и не в нас. Если бы ты могла понять меня, не строить планы, не нервничать. А понять, так же как я понял это. Ведь спешить уже поздно. Так вот, я начал про озеро, – Винсент посмотрел в окно. Там, за расступившимися деревьями, чернело под вечными нависшими над землей тучами их озеро, – Я тебе как-то рассказывал, что индейцы считали это озеро бесконечно глубоким. Бездонным.

– Да, говорил. Это забавная старая сказка. Мы же измерили его глубину, шесть с небольшим метров максимум… хватило простой веревки с гирей.

– Это не совсем так. Я снова пробовал его измерить. Мы обнаружили илистое дно. Но на самом деле – это ложное дно. Просто слой ила, под которым опять вода. И уже настоящая глубина. Как и говорили индейцы. Я выходил на лодке, вчера. Ты знаешь, я люблю это озеро. Тишину.

– Да, и что? Даже если озеро глубокое? Что это меняет?

– Искин – он как это озеро. Мы видим только Орден и то, что он делает. Нам кажется, что мы контролируем его, на уровне «захотим – выключим». Но он уже другой. Орден – это его ложное дно. Понятное для нас. А что там дальше? Там бездонная глубина, которую даже не мы сделали, не мы придумали. И мы никогда не сможем измерить ее. Вот, что я почувствовал и понял там, на озере. Программа «Пророк» – это именно та веревка с гирей. Для нас. Искин опускает ее вниз и показывает: «Смотрите, здесь все просто, неглубоко и безопасно». А там нет дна, милая, уже давно нет дна.

– Как в нашем бездонном озере?

– Да, Лора.

– По-моему, ты сам запутался в своей мистике. Ты опять ищешь бога, Винс. Тебе не хватает того, что мы изменили весь мир, остановили войну. Тебе все равно нужен бог. Но ты сам теперь бог.

– Да, милая. Кто-то всегда стоит на берегу бездонного озера. А кто-то другой обязательно смотрит на него из глубины. Кто из них я?

– Ты фантазер, Винс. Может, секс? У меня есть полчаса свободного времени. Что скажешь?

– Скажу, что даже не хочу знать, о твоем графике на сегодня. Просто скажешь мне, когда мы возвращаемся в город… Но секс мне нравится. Полчаса – это, конечно неприемлемо. Какой-то сексик, а не секс. Когда уже ты будешь планировать для секса разумных полтора или два часа? Что мы успеем за полчаса, милая?

Он шутил. Лора смеялась. Она не придавала значения духовным поискам Винса. Это увлечение она считала одним из его забавных свойств. Но сейчас ее чем-то задели его рассуждения. Наверное, тем, что она почувствовала угрозу в его словах. Угрозу лично для себя. Дела Ордена ее не волновали, она знала, что у них есть рычаги давления на него. Но что если Винс прав? А Орден, такой понятный и предсказуемый – это только ширма, игра Искина, а его планы гораздо глубже…

… еще глубже поникли пальцы Винсента и все размышления Лоры рассыпались. Ее внимание сосредоточилось на пальцах Винса, на его настойчивости, на нежной ласке, с которой пальцы его находили и тревожили ее. Она потянулась, заставляя его погружаться еще глубже.

– Жестче, Винс, пожалуйста, жестче!

Винсент перевернул ее легкое тело, подобрал, подтянул под себя, в который раз удивляясь ее податливости, тому, какая она легкая и хрупкая. Он вошел в нее сзади. Как она любила. Сильно и сразу, без прелюдии. Лора стонала, кусая простынь, собирая ее в горсть. Это был секс, который они оба любили. Яростный, грубый, эмоциональный.

Шторы в их спальне были раскрыты, за окном чернело бездонное озеро, в ожидании снега, в холодной осенней неподвижности.

Вечером Лора получила предложение, которое приняла. Потому что поняла, что Винсент прав.

Глава 5. Голод и ненависть

С рассветом идти вдоль залива стало гораздо легче, нашлась старинная асфальтовая дорожка. Вся в трещинах сквозь которую пробивалась трава, она вела сквозь лес к развалинам на берегу залива. Что здесь было раньше? Причал? Уже не понять. Бетонные конструкции обросли мхом, травой и кое-где даже невысокими деревьями, которые вцепились корнями в трещины фундамента, расшатывая и ломая человеческое устройство мира. Без всякой ненависти или плана. Жизнь безжалостна к прошлому.

Через час Лора и Портер решились выйти из леса и выбрались на обочину дороги. Дождались в зарослях асбсолютной тишины, пропустили два стремительных элекара и перебежали улицу. Дома вдоль парка были разрушены. Когда-то здесь шли уличные бои, банды и армейские подразделения делили город. С тех пор никто не потрудился разобрать завалы из кирпича и бетонных плит. Победителей в уличных войнах не было. Обойти разрушенные кварталы трудно, пройти сквозь них немногим легче, но быстрее. Ранее утро не обещало хорошего дня. С океана на город надвигались тяжелые низкие тучи. «Где мое штормовое предупреждение» – подумал Портер, глядя на молчаливый браслет. Под ногами хрустел битый кирпич, Лора морщилась, наступая на него своими израненным ногами, но уверенно пробиралась через завалы. Должно быть, она хорошо знала город. Портер внимательно смотрел по сторонам. Опасности не было. Все, что было вчера, больше походило на дурной сон. Если бы не Лора Геккель… Зачем он вообще взял ее домой? Она ценный свидетель? Вчера он об этом не догадывался. И вообще, он что следователь, сыщик? Он хантер – его дело заброшенные заводы, мосты, дальние походы. Орден ошибся, поручив ему это по-настоящему полицейское расследование.

Усталость и голод брали свое, Портер все больше хромал, а Лора спотыкалась и ругалась сквозь сжатые зубы. Он видел, как слезы выступили у нее на глазах, когда она в очередной раз споткнулась и почти упала. Он подхватил ее под руку, и она благодарно оперлась на него, с трудом переставляя ноги.

– Далеко еще, мисс Геккель?

– Совсем рядом. Видите те кирпичные корпуса?

– Красные?

– Ну да, терракотовые. Нам туда. Еще минут десять.

– Там живут ваши друзья?

– Да. Там тепло, безопасно и есть большой универ. Рабочий.

Портер кивнул с некоторым сомнением. Универ – это универсальный синтезатор, который производит все, что нужно человеку. Буквально все: от кофе и сэндвичей, до протезов конечностей. Там же, теоретически, Портер сможет проверить браслет и заменить, если он окажется неисправным. Странно, что он не слышал об универе в этом районе. Ему казалось, что все важные вещи о городе он давно знает.

Впереди из-за горы кирпичей послышалось рычание. Два… нет, три тощих пса. Голодные. Откуда они берутся? Ведь, кажется, все уже давно вымерли. Портер шагнул вперед, заслоняя собой Лору.

– Пошли к черту, – тихо и угрожающе сказал он.

В своих долгих одиноких походах он не раз встречался с дикими зверями. Но никогда не оказывался с ними один на один, без своих киберпсов и оружия. Почти голый и смертельно уставший. Рука его нащупала на ремне нож. С детских времен он таскал его с собой как талисман, не как оружие. Пригодился. Портер сжал кулак, в ладонь удобно легла деревянная рукоять необычной т-образной формы. Клинок, короткий, очень широкий и обоюдоострый выступил, как шип между пальцами. Клинок стал продолжением кулака.

Пегий пес, высокого роста, в холке почти по пояс Портеру, шел первым. Рычал. Верхняя губа его дрожала, открывая крупные желтые клыки. Две собаки поменьше размерами, остались позади вожака. Похоже, они готовы были искать другую добычу, но вожак отступать не собирался. Наверное, он уже нападал на людей. В нем чувствовалась уверенность.

– Подними кирпич, – не оборачиваясь, велел Портер девушке. Лора нагнулась и подняла увесистый обломок камня. В этот момент пес атаковал. Он целил в пах Портеру, точно зная, как справиться с человеком. Портер ударил ногой навстречу, врезал ему в грудь. Удар получился вскользь, неточным и не нанес псу вреда, но сбил атаку. Пес лязгнул зубами, на лету извернулся, пытаясь вцепиться в икру хантера. Не вышло. Стая поняла, что драка началась и медленно обходила Портера и Лору. Псы заходили сбоку, слева, по относительно ровному проходу между домами. Портер отступил назад, ближе к бетонным блокам и сдвинул Лору себе за спину, разворачиваясь к новой угрозе, но не выпуская из поля зрения вожака стаи. Тот снова решил напасть.

Пес был уже немолодой, опытный, с длинной, вытянутой вперед челюстью и обрывками ушей, явно пострадавших в схватках с другими собаками или кем-то пострашнее. Два его товарища помельче, но тоже опасны. Портер знал, нужно справиться с вожаком быстро, чтобы стая не успела вмешаться. И он сделал движение вперед, на вожака. Тот бросился навстречу, захватывая ближайшую цель, левую руку глупого слабого человека. Портер ждал боли, и когда его предплечье попало в зубы пса, дернул руку вверх, задирая голову зверя, открывая его шею. Удар ножом, снова и снова, и еще. Семь, восемь, десять, дюжина резких ударов. Портер рычал от боли и ярости. Челюсти пса сжимали руку, разрывали предплечье человеку, дробили кость, но человек бил, не останавливаясь. Короткий клинок в сжатом кулаке раз за разом вонзался в шею и грудь пса. И тот не выдержал. Судорожно вздрогнув, пес разжал пасть и отскочил назад, припадая на задние лапы, захлебываясь кровью. Заскулил, замотал головой и повалился на бок. Портер сделал шаг к нему и опустил на его голову подхваченный с земли кусок бетона. Он слышал позади лай, там была Лора, он слышал, как беснуются псы,почуяв кровь, ждал, когда они кинуться на него… Череп вожака треснул с отвратительным хрустом. Портер мгновенно развернулся к оставшимся псам. Пошел на них, шипя что-то угрожающее, свирепое, бессмысленное. Он готов был схватиться с ними обоими. Зубами, ногтями, своим окровавленным клинком. Крови не бывает достаточно. Зверь только что разобравшийся с вожаком стаи, шел убивать. Псы почуяли это и отскочили от него, оскалив клыки, надрываясь яростным лаем. Они боялись. Он не стал гнаться за ними. Незачем. Он уже победил.

– Лора, куда идти? – хрипло сказал он, вкладывая клинок в ножны. Лора заметила, как дрожит его рука, пытаясь попасть клинком в узкие кожаные ножны.

Девушка подбежала к нему, дотронулась до плеча и указала направление. Портер подхватил ее здоровой рукой, залитой кровью, и они быстрым шагом покинули место схватки. Псы еще лаяли вслед, но Портер знал, чем они займутся через минуту. Голод подскажет им верное решение.

Лора вела его под руку, чувствуя как рукав пальто пропитывается его кровью. Шагов через сто, они остановились.

– Мне нужно перетянуть плечо, Лора.

Снова нож, на этот раз окровавленный, и снова кусок пледа широкий полосой. Пропитанный рукав его свитера Лора замотала импровизированным жгутом и затянула узлом над локтем. Получился наполовину бинт наполовину жгут. На рану она не смотрела, перекушенная и растерзанная рука была черной от крови. Дальнейший путь Портер почти не помнил, он уже едва шел, хромая и прижимая к себе раненую руку. Каждый шаг отдавался болью. Он терял кровь, чувствовал, как она сочится следом за ним. Он смутно видел перед собой зыбкие силуэты, упрямо шел, шатаясь, а Лора направляла его между заброшенных зданий. Потом снова асфальт, незнакомый перекресток и пролетевший мимо элекар. Потом ветер, который сбивал с ног.

«Где же мое штормовое предупреждение», – слышала Лора его шепот и тянула хантера к высокому зданию, с каменной массивной оградой и ржавыми чугунными решетками ворот. Он бормотал что-то про Джека и Джима, а Лора не слушала и боялась только, что он сейчас упадет, и тогда она уже не сможет его поднять. Ей казалось, что стая псов совсем близко, и они сейчас бросятся на нее сверху, вцепятся в ее беззащитную шею…

Лора видела дрон над головой несколько раз. Беззвучные наблюдатели не вмешивались. Орден все видит и слышит, только делает вид, что его здесь нет. Или не делает вид? Еще неизвестно, как здесь оказались эти проклятые собаки.

Старинная калитка оказалась хорошо смазанной и бесшумно открылась, когда Лора шепнула что-то в коробочку домофона.

Портер чувствовал, что весь он – это одна бесконечная левая рука. Свинцовый источник боли. Он пытался не упасть, и это почти получалось. Из темноты вынырнул какой-то невероятно толстый лысый человек охал и что-то быстро говорил смешным тонким голосом. Запахло старой мебелью, пылью и теплым воздухом, это открылась дверь из тамбура в огромный зал. Стих неистовый ветер и, кажется, именно сейчас Портеру стало ясно, как это безумно важно – добраться до теплого и безопасного места. Последнее, что он помнил перед тем, как выключиться – это глаза пса-вожака. Ненависть и голод – вот что там было.