Погоня за Фродо

Глава 1

Вступление

«В те дни, когда Шир ещё не ведал войны, а дым из труб поднимался к небу мирными кольцами, пришла в Хоббитон весть. Не с криком всадников и не с грохотом колесниц – а тихой поступью, что страшнее битвы. Ибо Гэндальф Серый, чья телега прежде гремела бочками с элем в Микльбург, примчался на взмыленной кляче, и лицо его было сурово…»

Хоббитон, канун Лита

В уютной норе под Горой, где запах пирогов с грибами смешивался с ароматом старого табака, Фродо Бэггинс перечитывал письмо. Чернила, присланные с соловьями из Гондора, расплывались, будто плакали:

«Кольцо пробудилось. Оно зовёт Властелина. Уезжай немедля – не к морю, но в Бри. Жди знака у Пригорья. Путь твой должен быть тише паутины и быстрее весеннего ручья. Даже Сэму не ведай истины, пока не минует опасность. Старый друг не предаст, но даже вернейшие сердца могут быть услышаны Тёмным Ухом…

Гэндальф»

Едва Фродо обдумал эти слова, за окном послышались перепуганные голоса соседей.

– Чёрные Всадники у моста! – донеслось из палисадника. – Спрашивают Бэггинса…

– Да как они смеют?! – вскрикнула Белладонна Тук, но голос её дрожал.

В тот же миг грохот копыт разрезал сумерки. Назгул – видение высохшего тела в чёрном плаще – медленно съехал с тракта.

Воздух вокруг него застыл, цветы поблекли, а из-под капюшона лилась тьма.

– Они здесь… – прошептал Фродо, сжимая в кармане золотое Кольцо. Оно жгло пальцы зловещим теплом.

Сад у мельницы, глухая ночь

– Господин, возьмите хоть пирожков! – Сэмуайз Гэмджи сунул узелок. – И фонарь… и плащ… и…

– Нет, друг мой, – Фродо положил руку ему на плечо. – Если поеду с повозкой – найдут. Если пойду с попутчиком – выследят.

– Но я же клялся служить вам!

– Ты и будешь служить. Жди меня в «Гарцующем пони». А если к утренней звезде десятого дня не явлюсь…

– Не говорите так! – Сэм всхлипнул.

– …Тогда вези это Гэндальфу. – Фродо протянул конверт с эльфийскими письменами. – Но помни: никому не показывай. Даже Розе.

Вдруг где-то у мельницы завыли собаки. Холодный ветер принёс ржание, похожее на стон.

– Беги! – прошептал Фродо, толкая Сэма к люку в полу. – Спрячься в погребе до рассвета!

– А вы?..

– Я встречу их на Восточной дороге. Там, где вяз засох…

Когда чёрные тени въехали в деревню, в саду никого не было. Лишь яблоня роняла лепестки на следы маленьких босых ног…

Дневник Фродо (День первый)

Шёл леском, шаг за шагом, всё дальше от дома, всё дальше от всего того, что я знал.

Кольцо – тяжёлый груз в кармане. Оно казалось таким малым, таким ничтожным, когда я положил его туда, но теперь каждое прикосновение к нему вызывает дрожь, а его тихий зов тянет меня к неведомой и грозной цели. Каждый шорох вокруг – словно шаг преследователя. Ветви скрипят, а птичьи голоса, прежде такие радостные, теперь звучат предостережением…

Я не знаю, как далеко мне нужно уйти, чтобы избавиться от этого бремени, чтобы скрыться от их взоров. Чувство опасности не утихает – враги всё ближе, и с ними тьма, что сгущается в чащобах. О, если бы Сэм был рядом! В его глазах всегда был свет, тот самый свет, что согревал душу, когда мрак сгущался вокруг. Но теперь и Шир стал мне чужд. Он стал таким же пугающим, как и незнакомые земли за его пределами.

Всё чаще я сомневаюсь в том, что вижу. Тьма клубится повсюду.

Прошлой ночью, когда я затаился под корнями ивы, мне послышались странные звуки. Сначала я подумал – звери, но то было не так. То было нечто… незнакомое, чуждое. Я стиснул Кольцо в кармане, молясь, чтобы меня не услышали, но оно стало тяжелее, словно желало вырваться.

Как же странно: тропинки, что были мне так знакомы и безопасны, ныне кажутся полными скрытой угрозы, каждый шаг на них – возможной ошибкой, что может погубить.

Я вышел не для того, чтобы вернуться. Но что ждёт меня? Чуют ли они мой след, даже когда я скрываюсь во тьме?

Глава 2

Утро второго дня застало Фродо Бэггинса на восточном берегу реки Водья. Переправившись на рассвете вброд чуть выше по течению от моста (где накануне видели Всадников), он теперь шёл по знакомым, пока ещё дружелюбным холмам, что раскинулись к северу от Хоббитона. Солнце, ещё не набравшее полной силы, золотило верхушки трав, и роса сверкала на паутинах, растянутых меж кустов ежевики. Воздух был чист и наполнен запахами полевых цветов и тёплой земли.

«Ну вот, первая ночь позади, и жив-здоров… пока что», – подумал Фродо, поправляя заплечный мешок, где лежали орехи от Сэма и сверток с сельдереем. Он ступал легко, по-хоббитски бодро, стараясь держаться подальше от редких ферм и выпасов, но и не углубляясь в чащобу. Тропинка петляла меж пологих холмов, поросших вереском и низкорослым дубняком. Знакомые края. Здесь он бывал с Мерри и Пиппином, собирая грибы или просто гуляя до заката. Мысли о друзьях навевали легкую грусть, но пока что она была слаще гнетущего страха прошлой ночи.

«До Бри ещё далеко… Главное – не торопиться и не привлекать внимания. Идти как тень, как советовал Гэндальф». Он снял плащ – солнце пригревало по-настоящему – и вдруг поймал себя на том, что бессознательно шарит рукой по карману жилетки, проверяя, на месте ли Кольцо. Оно было там, тихое, лишь слегка тёплое, словно камешек, нагретый солнцем. Фродо быстро убрал руку, будто обжёгся.

День тянулся неспешно. Он пил из чистых ручейков, жевал пирожок с ревенем (как же не хватало свежего хлеба и масла из Бэг Энда!), отдыхал в тени одиноких деревьев. Временами ему казалось, что он слышит далёкий лай собак с фермы или даже смех – наверное, ребятня резвится где-то за холмом. Эти звуки родного Шира действовали успокаивающе, как бальзам. Лишь изредка, когда ветер стихал и наступала внезапная тишина, или когда тень от пролетающей птицы скользила по земле слишком уж стремительно, в сердце закрадывался холодок. Но Всадников не было видно, не было слышно и их ледяного дыхания.

К вечеру Фродо нашёл укрытие – небольшую сухую ложбину под прикрытием кустов боярышника и старого валуна, поросшего мхом. Место было скрытое от посторонних глаз, с хорошим обзором на подходы. !Неплохо… – пробормотал он, расстилая плащ. – Куда лучше вчерашней дрожи под корнями ивы». Он достал еще один пирожок и крошечную фляжку с яблочным сидром (последний подарок от Сэма перед побегом), глядя, как солнце садится за холмы, окрашивая небо в тёплые тона. Шир, его милый, зелёный Шир, лежал где-то там, за спиной. Впереди же раскинулись незнакомые земли, постепенно погружающиеся в вечерние сумерки. Тишина вокруг была мирной, почти звенящей. Но это затишье – лишь передышка. Завтра путь поведет его дальше на восток, к Пригорью и неизвестности. Он достал маленькую книжечку и обмакнул перо в чернильницу, при свете последних лучей солнца.

Дневник Фродо (День Второй)

Пишу при последнем свете дня, укрывшись в ложбине под камнем. Второй день пути окончен. Кажется, я ушёл достаточно далеко. Сегодняшний путь был… спокойным. Слишком спокойным? Шёл знакомыми холмами к северу от Вод. Солнце светило, птицы пели свои обычные песни, воздух пах летом и свободой. Знакомые тропы, знакомые запахи Шира. И всё же…

Покой этот был странным. Как гладь пруда перед грозой. Я ловил себя на том, что прислушиваюсь к каждой тишине между щебетом птиц. Каждая внезапная тень от облака заставляла сердце биться чаще. И каждый раз, когда рука сама тянулась проверить карман с Кольцом (а она тянулась часто!), внутри сжималось что-то холодное. Оно сегодня вело себя тихо, лишь излучало слабое, настойчивое тепло, как напоминание о своей тяжёлой сути. Но в этой тишине его присутствие ощущалось громче, чем вчерашний крик ужаса. Оно здесь. Со мной. И никуда не денется.

Видел ли я признаки Преследователей? Нет. Ни черных плащей, ни леденящего душу ржания. Ничего. И это почти страшнее. Значит ли это, что они потеряли мой след? Или… или они где-то рядом, невидимые, как пауки в траве, лишь выжидают момента? Гэндальф предупреждал: они хитры и терпеливы.

Сегодня я много думал о доме. О тёплой норе, о чае на веранде, о смехе Сэма в саду. Эти мысли были сладки, как мёд, и горьки, как полынь. Они давали силы идти и одновременно напоминали, отчего я бегу. Что я оставил позади. Что защищаю. О, если бы Сэм был здесь сейчас! Его простые слова, его непоколебимая вера в то, что «всё образуется», были бы лучшим лекарством от этой гложущей тишины и настороженности. Без него мир кажется больше, а ночь – темнее.

Ложусь спать. Место кажется безопасным, но сон, боюсь, будет чутким. Каждый шорох – мышь ли пробежит, ветер ли колышет листья – будет будить. Кольцо тепло лежит у сердца. Его тихий зов, кажется, сливается со стуком крови в висках. Опасность пока лишь тень от облака на горизонте, но я чувствую её приближение. Завтра – дальше на восток. К Пригорью. И к тому знаку, что должен меня там ждать. Если, конечно, я успею…

Глава 3

Третий день пути начался так же мирно, как и второй. Фродо шёл вдоль реки, держась чуть поодаль от ее извилистых берегов, поросших ивой и ольхой. Шум воды был успокаивающим фоном, а солнце, пробиваясь сквозь листву, рисовало на земле золотистые узоры. Он перекусил последним пирожком Сэма и наслаждался относительной безопасностью знакомых земель. Шир всё ещё обнимал его своими холмами и перелесками.

К полудню тропа вывела его на небольшой пригорок. Впереди, там, где река делала плавный изгиб, раскинулись обработанные поля. Фродо улыбнулся, ожидая увидеть знакомую картину: дымок из трубы, силуэты фермеров вдалеке, может быть, стадо овец на склоне… Но улыбка замерла на его лице.

Ферма стояла молчаливая и пустая. Не просто тихая в разгар дня – заброшенная. Это чувствовалось сразу, даже издали. Дом, добротный, из тёмного дерева с белыми ставнями, казался слепым. Окна были чёрными провалами, некоторые ставни сорваны с петель и болтались, как сломанные крылья. Соломенная крыша сарая просела посередине, обнажив зияющую дыру. Забор, некогда аккуратный, местами повален, местами густо оплетен колючим вьюнком, будто земля пыталась скрыть следы.

«Странно… – Фродо прищурился, стараясь разглядеть детали. – Ферма Брендибакков? Или Гамджи дальних?»

Он знал, что где-то здесь должны были жить родственники его друзей. Но никого не было видно. Ни дыма, ни движения. Даже птицы облетали это место стороной. Поля, обычно к этому времени пестреющие цветущим клевером или молодой зеленью репы, выглядели неухоженными. Сорняки буйно лезли из-под земли, а часть урожая, судя по увядшей ботве, так и не была убрана и гнила на корню. Возле колодца валялась перевёрнутая деревянная бадья.

«Как же они допустили?.. – в голове Фродо, потомственного хоббита, воспитанного в уважении к земле и порядку, мысль о запустении вызвала почти физическое отвращение. – Уйти, бросив урожай? Бросить дом?»

Это было немыслимо для жителя Шира. Сердце его сжалось от тревожного предчувствия.

Он пригнулся за куст боярышника, тщательно осматривая окрестности. Ни движения, ни звука, кроме жужжания мух над гниющими остатками на поле и унылого скрипа сорванной ставни на ветру. Тишина была не мирной, а мёртвой, гнетущей. Фродо почувствовал знакомый холодок страха, сползающий по спине.

«Всадники?.. Неужели они добрались сюда? Но почему так… тихо? Ни следов борьбы, ни огня…»

Загадка была страшнее явной угрозы.

Рука снова потянулась к карману с Кольцом. Оно отозвалось чуть более ощутимым теплом, как будто прислушиваясь к его страху. Фродо отдёрнул руку. Мысли метались:

«Заглянуть? Может, там кто-то ранен? Может, нужна помощь? Или… или там можно найти еду? Муку? Сухари? Яблоки в погребе? Мои припасы на исходе…»

«Но поля… – Фродо окинул взглядом открытое пространство вокруг фермы. – Там нет укрытия. Если «Они» следят… если это ловушка…»

Вспомнились страшные слова письма: «Даже вернейшие сердца могут быть услышаны Тёмным Ухом…»

Что, если внутри ждут? Что, если это приманка?

Он замер в нерешительности, разрываемый между состраданием хоббита, практической нуждой в припасах и животным страхом перед невидимой опасностью. Солнце медленно клонилось к западу, отбрасывая длинные, искаженные тени от пустого дома и покосившегося сарая. Тишина вокруг фермы становилась всё громче, всё невыносимее.

Дневник Фродо (День Третий)

Пишу в сумерках, спрятавшись гораздо дальше от того места, чем планировал остановиться. Сегодняшний день… он начался так мирно. Водья журчала по-соседски, солнце грело спину. И я почти, почти поверил, что опасность миновала, что Шир всё ещё мой надежный щит. Пока не увидел Ферму.

Она стояла у излучины реки, как мертвец на поле боя. Дом с чёрными глазницами окон, сарай с проваленной крышей, поле, где репа гнила меж сорняков… Я знал эту ферму, вернее, знал, чьей она должна была быть. Брендибакки из дальнего рода? Теперь это лишь призрак дома. Заброшенность – вот что поразило меня сильнее всего. Хоббит не бросает свой дом! Не бросает урожай на поле! Это противно самой нашей природе.

Я долго смотрел, прячась за кустом. Ни души. Ни звука, кроме ветра в сорванной ставне и мух над гнилью. Эта тишина… она была тяжелее крика. Она кричала о чём-то ужасном, что случилось здесь тихо и незаметно для мира. «Всадники?» – первая мысль. Но где следы? Где разруха от их злобы? Здесь было иное. Как будто жизнь просто… испарилась. Или её выпили до капли.

И тогда я подумал: «А что, если там кто-то есть?» Раненый? Спрятавшийся ребенок? Старик, не сумевший уйти? Сердце хоббита рвалось помочь. И нужда звала: запасы кончаются, а в доме, в погребе… наверняка есть еда. Мука, сухари, варенье… Мысли о свежем хлебе чуть не заставили меня сделать шаг вперед.

Но потом я посмотрел на эти открытые поля. Насколько я был бы виден! Как мишень на лугу. И вспомнил слова Гэндальфа: «Тише паутины». Вспомнил его предостережение о Тёмном Ухе, что слышит даже шёпот верного сердца. И холодный страх сжал горло. А если это не случайность? Если дом пуст, но «Они» оставили там свою незримую стражу? Ловушку для любопытного путника? Кольцо в кармане вдруг стало ощутимо теплее, будто подталкивая: «Иди… Иди и посмотри…»

Я не пошёл. Я отполз назад, в кусты, и обошёл ферму широкой дугой, через лесок, сердце колотилось как бешеное. Чувствую себя трусом. И предателем. Что, если там действительно нужна была помощь? Но что я мог сделать один? С Кольцом, которое влечёт за собой смерть? Моя задача – уйти незамеченным, нести эту ношу дальше. Помощь другим может погубить всех. Эта мысль горька, как полынь.

Теперь, в укрытии, я слышу каждый звук вдесятеро громче. Тень фермы легла не только на поля, но и на мой путь. Шир больше не кажется неуязвимым убежищем. Тьма уже здесь. Она не всегда приходит с грохотом копыт. Иногда она приходит с тишиной. С пустым домом. С гниющим урожаем. И с чувством вины, которое гложет сильнее голода.

Завтра надо идти быстрее.

Глава 4

Сон не шел к Фродо. Лёжа в укрытии под корнями старого вяза, он ворочался, а в ушах стоял скрип той проклятой ставни с фермы. «А вдруг там кто-то есть? Спрятался в погребе? Раненый ребенок под кроватью?..»

Образы пустых чёрных окон превращались в картины немого отчаяния. Практичный довод о припасах бледнел перед жгучим чувством вины хоббита, бросившего сородича в беде. «Гэндальф велел быть тихим… но разве помощь ближнему – не закон Шира? Разве ночь – не лучший плащ для незваного гостя?»

Луна, почти полная, заливала холмы холодным серебром, превращая знакомые очертания в призрачный ландшафт. Фродо, отбросив осторожность, движимый смесью сострадания и упрямого беспокойства, пополз обратно к ферме. Каждый шорох казался громом, каждый силуэт куста – затаившимся Всадником. Кольцо в кармане было прохладным, будто выжидало.

Он подобрался к задней стене дома, где тень была гуще. Дверь в кладовую висела на одной петле. Внутри пахло пылью, плесенью и чем-то кислым – заброшенностью. Луна, пробиваясь через разбитое окно, выхватывала жуткие детали: опрокинутый стул, разбитый кувшин, груду тряпья в углу. Фродо, затаив дыхание, обыскал комнаты на первом этаже. Никого. Только следы спешного бегства – открытые ящики комода, рассыпанные нитки. В горнице, под развороченным ковриком у камина, он нашёл спрятанный, но забытый (или брошенный?) маленький мешочек. Внутри звенели десяток монет – скромные сбережения фермера. «Они ушли… но почему так спешно? И куда?»

Горечь разочарования смешалась с облегчением: раненых здесь не было.

Он уже собирался уходить, сунув монеты в карман (уж лучше ему, чем оркам!), как вдруг снаружи, со стороны дороги, донесся резкий, хриплый окрик на чужом, гортанном языке. Сердце Фродо остановилось. Он метнулся к щели в ставне.

В лунном свете по пыльной дороге к ферме шагали трое. Невысокие, коренастые, с кривыми ногами. Их уродливые, приплюснутые морды с клыками, торчащими из ртов, были безошибочны. Орки! На них была грубая, тёмная кожаная броня, в руках – короткие, зазубренные кривые мечи. Один нёс факел, чьё колеблющееся пламя бросало пляшущие тени на стену дома, делая орков еще страшнее.

«В Шире… Орки в Шире…»

Мысль была настолько чудовищной, что Фродо едва не вскрикнул. Он отшатнулся от окна, в поисках укрытия. Взгляд упал на огромный, пустой сундук в углу горницы. Без раздумий, движимый слепым ужасом, он втиснулся в него, притянув крышку так, чтобы оставалась узкая щель для обзора. Дубовые стенки пахли сыростью и стариной. Кольцо в кармане вдруг забилось, как живое, излучая тревожное, зовущее тепло.

«Тише! Тише!» – мысленно молил Фродо, сжимая его в потной ладони.

Тяжелые шаги загрохотали по крыльцу. Скрипнула дверь. Грубые голоса огласили дом, переругиваясь на своем скверном наречии. Фродо различал обрывки: «…след холодный… ни кожи, ни кости… Чёрные Всадники не оставляют крошек… Осмотреть сараи… Может, крысы-полурослики прячутся?..»

Слышно было, как они швыряют мебель, роются в оставшемся хламе. Один пнул сундук, где прятался Фродо. Тот вжался в темноту, сердце колотилось так громко, что казалось, орки услышат его сквозь толстые доски. Тепло Кольца стало почти невыносимым, оно тянуло его руку, шепча: «Надень… Надень и исчезни…»

Через вечность (а на самом деле – минут пятнадцать) орки, не найдя ничего ценного или живого, вывалились из дома. Их голоса удалялись в сторону сараев. Фродо не смел вылезать. Он достал маленькую книжечку и, дрожащими руками, при лунном свете из щели, начал писать, прижимая перо к бумаге так, чтобы скрип не выдал его.

Дневник Фродо (Третья Ночь. Пишу из Сумасшедшего Сундука)

Пишу в темноте, в пыльном гробу из дуба, едва смея дышать. Орки. ОРКИ в Шире. Я видел их. Слышал их голоса. Чуял их вонь сквозь щели сундука. Они здесь. На ферме. Мои уши не солгали, мои глаза не обманули.

Я был дурак! Глупец, ослушавшийся Гэндальфа! Пошёл сюда, движимый глупой жалостью и глупой надеждой на крохи хлеба. И нашёл… это. Мёртвый дом был лишь приманкой. Приманкой для таких же глупцов, как я. Или для… для меня? «След холодный…», – сказали они. След Назгулов? Они искали меня? Или следы тех, кто жил здесь? Что они сделали с Брендибакками?! Мысли невыносимы.

Эти монеты… они жгут карман. Грязные. Проклятые. Знак моего безрассудства. Я подобрал их, как вор, в этом доме смерти.

Орки говорили о Всадниках.

«Чёрные Всадники не оставляют крошек…»

Значит, Они были здесь! Они пришли сюда, в этот мирный уголок, и… что? Забрали жителей? Убили? Обратили в бегство? И почему тогда орки? Охранники? Падальщики? Как глубоко уже пустила корни Тень? Шир… милый, зеленый Шир… он уже под копытом Врага. Я опоздал. Опоздал предупредить, опоздал помочь. Моя ноша привела их сюда. Как чума.

Кольцо… оно безумствовало в кармане, пока орки были рядом. Горячее, пульсирующее. Оно хотело, чтобы я надел его. Обещало безопасность, невидимость. Но это ложь! Я знаю! Оно выдало бы меня им. Оно влекло бы их прямо к этому сундуку! Я сжимал его изо всех сил, ногтями впиваясь в ладонь, чтобы не поддаться зову. Сейчас оно притихло, но тепло его – как тлеющий уголь. Оно ждёт следующего шанса.

Я слышу, как орки еще копошатся у сараев. Их голоса – скрежет камней, хрип пса. Они не ушли. Как мне выбраться? Как проскользнуть мимо? Страх сковал тело. Я заперт в сундуке посреди вражеского лагеря на родной земле. Ирония.

Если они найдут меня… Лучше смерть, чем плен. Лучше смерть, чем чтобы Кольцо досталось им… или «Ему». О, Гэндальф! Где ты? Где твой знак? Я заблудился в тени, которую сам принес. Шир стал Мордором, а я – крысой в ловушке.

Луна светит в щель. Её свет кажется таким далеким, таким чужим. Как свет звёзд над Мглистыми Горами. Я не должен был сюда возвращаться. Эта ферма – могила. Могила невинности Шира. И, возможно… моя собственная.

Глава 5

Сквозь щель в сундуке пробился первый бледный свет рассвета. Грохот и ругань орков у сараев стихли, сменившись храпом и бормотанием во сне. Фродо, чьё тело онемело от неудобной позы и страха, едва слышно вздохнул. «Спят… слава звёздам, спят…»

Он выбрался из дубового плена как тень, едва шевеля одеревеневшими ногами. Каждое движение отзывалось болью в спине и шее. Пыль сундука покрыла его плащ и лицо серым налётом. В холодном утреннем воздухе дома запах плесени и запустения казался еще острее. Лужи лунного света сменились бледными солнечными полосами, выхватывающими плавающую в воздухе пыль.

«Надо уходить… Сейчас же…» – билась в голове единственная здравая мысль. Но другая, упрямая и разогретая пылом крови, нашёптывала: «Они спят. Минут пятнадцать… Осмотри дом ещё раз. Может, что-то пропустил? Что-то, что поможет в пути? Оружие? Карту? Еду?»

Практичность хоббита и гложущее чувство, что его риск должен хоть что-то оправдать, пересилили осторожность.

Он крался по комнатам, как призрак, избегая скрипящих половиц. Обыскал кухонные шкафы – пусто, лишь крошки да мышиный помет. В спальне, под кроватью – ничего, кроме пыльных клубков. И тут его взгляд упал на грубый деревянный столбик у печи, куда обычно вешали полотенца. Что-то белело в щели между бревном и доской стены – не пыль, а сложенный клочок бумаги! Фродо вытащил его дрожащими пальцами. Письмо было начертано неровным, торопливым почерком, чернила бледные:

«Если ко-то здесь окажется – бегите не задерживаясь! Ночью явились орки, злые и чуждые. Не ведаем, откуда пришли, куда уйдут. Оставаться – верная погибель. Мы отбываем в Хоббитон, к родичам. Да хранит вас земля!

Брендибак из Дальних Нив»

В углу кухни, на открытой полке, он заметил половинку буханки чёрствого хлеба, смазанную сверху заплесневевшим, но ещё пахнущим малиной вареньем. Еда! Желудок сжался от голода, пересилив отвращение к месту. Он схватил хлеб и, прячась за дверным косяком, жадно впился зубами. Варенье, кисло-сладкое, напомнило о далеких летних днях в Баг Энде. Этот вкус был глотком жизни в доме смерти.

Но как только последняя крошка исчезла, навалилась страшная усталость. Бессонная ночь в сундуке и постоянный страх – всё это обрушилось на него. Веки стали свинцовыми, ноги подкашивались. «Минутку… хоть минутку посидеть… закрыть глаза…» – умолял его измождённый разум. Он прислонился к прохладной стене, чувствуя, как сознание заволакивает серый туман.

И в этот миг, мельком глянув в разбитое окно кухни, выходящее к реке, он увидел их. На дальнем берегу Водьи, там, где тропа спускалась к воде, двигались тёмные, коренастые фигуры. Трое… нет, четверо. С кривыми ногами, с блеском оружия в утреннем солнце. Ещё орки! Они шли цепью, внимательно осматривая землю, явно что-то выслеживая. И шли они не от фермы, а к ней.

Ледяной укол страха пронзил усталость. «Патруль… Или подкрепление…» Паника сжала горло. Он был в ловушке. Впереди – орки в сараях. Сзади, через реку – новые орки. А он, измождённый, едва стоящий на ногах…

Дневник Фродо (Четвертый День? Рассвет…)

Пишу сию строку, забившись в тёмный чулан под лестницей. Пишу, чтобы не уснуть. Пишу, чтобы не сойти с ума. Рассвет принёс не облегчение, а новую петлю на шее.

Орки уснули. Я выбрался из сундука – моего ночного гроба. Нашёл записку. Брендибакки бежали в Хоббитон… О, горе! Туда, где, быть может, уже рыщут Чёрные Всадники! Моя вина тяжелеет.

Нашёл хлеб с вареньем. Ел его, как последнюю милость в этом проклятом месте. Вкус малины… он был как удар по сердцу. Воспоминание о тёплой кухне, о лете… а вокруг – смерть и запустение.

И тогда… тогда усталость навалилась, как мешок с камнями. Глаза слипались, ноги не держали. «Отдохни… хоть минуту…» – шептал измученный дух. Я едва не поддался. Но слова Гэндальфа: «Быстрее весеннего ручья…» – эхом стучали в висках.

И я увидел «их». Новых орков. На том берегу Водьи. Они шли цепью, как гончие, высматривая след. К ферме. Ко мне. Сердце упало. Ловушка захлопнулась. Там – спящие орки в сараях. Здесь – бодрствующие, идущие с реки. А я… я разбит, как глиняный горшок. Каждый шаг – пытка. Мысли путаются, как моток влажной шерсти.

Стоит ли прятаться и отдыхать? Искушение велико. Тьма под лестницей манит, как объятия. Закрыть глаза… забыться… хоть на час. Но это – самоубийство. Орки проснутся. Патруль придёт. Они обыщут дом. Найдут. Или Кольцо… оно уже теплеет в кармане, чуя близость врага… оно не даст мне спать, оно выдаст меня стуком крови в висках, своим зовом. Отдых здесь – мираж, призрачная надежда, за которой прячется гибель.

Надо уходить. Сейчас. Пока спящие не проснулись. Пока патруль не перешёл реку. Надо найти щель в этой сети. Может, через задний огород? К лесу? Или затаиться в канаве, пока патруль не пройдет? Каждая минута промедления – шаг к пропасти. Но куда идти? К Бри? Но сил… сил нет. К Хоббитону? Там, быть может, уже ад. И орки, и Всадники…

Бежать. Просто бежать. Инстинктивно. Туда, где меньше тварей. Туда, где гуще лес. Не к цели, а от смерти. Это всё, на что я способен сейчас. Кольцо жжет карман. Его тепло – не утешение, а предупреждение: «Они близко. Беги, беги, пока можешь…»

Глава 6

Дневник Фродо (Четвертый День?)

Пишу эти строки дрожащей рукой, прижимаясь к холодным камням стены. Писать – единственное, что не даёт мне скатиться в бездну паники или уснуть навеки. Рассудок, затуманенный усталостью, пытается цепляться за перо, как утопающий за соломинку.

Я оценил. Трезво, как только смог. Ноги – ватные. Руки дрожат так, что едва удерживают книжицу. В глазах – песок и серый туман. Каждая клеточка тела кричит о сне. Бежать сейчас? При свете дня? По открытой местности, под взглядом орков с реки и тех, что спят в сараях? Это не бегство. Это самоубийство. Медленное и верное. Я споткнусь на первом же холме. Упаду. И они найдут меня. Найдут Его.

Нет. Бежать сейчас – значит предать миссию еще до начала. Значит отдать Кольцо Врагу по глупости. Гэндальф велел быть тихим, скрытным. Значит, надо исчезнуть. Прямо здесь. Прямо сейчас. Найти щель в этом мёртвом доме, куда не заглянет орчий глаз. Укрытие темнее и глубже сундука. И… поспать. Хотя бы час. Хотя бы полчаса. Без сна я все равно погибну, просто чуть позже.

Я обыскал дом ещё раз. Тщательнее, отчаяннее. В кладовой, за рассыпанной мукой, нашел мешочек с морковью и парой луковиц – твёрдых, но съедобных. Съел одну морковь. Грыз, как загнанный зверь, прислушиваясь к каждому звуку снаружи. Желудок принял пищу с жадностью, но силы не прибавилось. Только жажда усилилась.

Чуть позже я увидел её. За печью, в углу, где стена дома встречалась с более поздней каменной пристройкой для хранения. Расщелина! Узкая, тёмная, заваленная старыми, истлевшими мешками, обломками камня и прочим хламом, который десятилетиями сбрасывали в этот угол. Я разгрёб его руками, не боясь шума – орки у реки ещё далеко, а в сараях храп стоит стеной. За грудой мусора зиял чёрный провал, едва шире моих плеч. Пахло сыростью, землёй и плесенью. Идеальное логово крысы.

Я втиснулся внутрь, унося с собой оставшиеся овощи и бесценную книжицу. Затащил за собой мешки и камни, завалив вход, оставив лишь крохотные щёлки для воздуха и обзора. Темнота сомкнулась, густая, почти осязаемая. Я сижу, скрючившись, на холодной земле, прислонившись спиной к шершавому камню. Это место – мой дом на сегодня. Моя крепость. Могила или спасение – покажет время. Сплю… если смогу.

Рассвет

Темнота в расщелине была не просто отсутствием света. Она была физической сущностью – влажной, давящей, пропитанной вековой пылью и запахом гниющей органики. Фродо съёжился, стараясь занять хоть сколько-нибудь удобное положение на неровном, холодном грунте. Глаза, широко открытые в темноте, ничего не видели. Только слух оставался его стражем.

Сначала был только храп орков из сараев – низкий, хриплый гул, сотрясающий стены. Потом – приближающиеся голоса с реки. Грубые, гортанные окрики. Приветственные (или ругательные) возгласы. Орки из патруля добрались до фермы и разбудили спящих. В доме стало шумно. Топот тяжелых сапог, грохот переворачиваемой мебели, злобный смех, лязг оружия о камень. Они снова обыскивали дом. Тщательнее, злее, чем ночью.

Фродо прижался лбом к холодному камню, сжимая Кольцо в кармане так, что золото впивалось в ладонь. Оно было странно холодным, будто затаилось. Каждый удар сапога о пол, каждый удар меча по стене отзывался в его собственном теле. Он содрогался, когда орки ворошили хлам у печи, всего в паре футов от его заваленного входа. Он слышал, как один из них пнул тот самый сундук, где он прятался ночью, с грохотом захлопнув крышку.

«…следы! Маленькие следы! На полу! В пыли!» – донесся возбужденный крик из горницы. Фродо похолодел. Его босые ноги! Он не подумал стереть следы после выхода из сундука! Сердце бешено заколотилось, громче, чем казалось возможным.

«Они нашли… они найдут…»

Послышались быстрые шаги, злобное бормотание. Орки сновали по дому, тыча мечами в темные углы, с грохотом отодвигая мебель. Один тяжело топал прямо у стены пристройки, за которой прятался Фродо. Тот зажмурился, ожидая, что вот-вот ломы и руки начнут разгребать его завал. Он мысленно прощался с Широм, с Сэмом, готовясь к последнему, отчаянному рывку – или к тому, чтобы вцепиться в Кольцо и…

«Ничего! Только пыль да мыши! – прозвучал раздраженный рык. – Следы ведут к задней двери и теряются! Маленькая крыса смылась!»

«Или спряталась слишком хорошо! – рявкнул другой голос. – Пфф! Кому охота тут копаться? Дом пустой! Давай к костру! Мясо жарится!»

Шаги удалились. Фродо выдохнул, дрожа всем телом. Его не нашли. Чудом. Следы сочли за мышиные или решили, что он сбежал. Он прожил ещё один миг.

Наступил вечер. Шум переместился во двор. Через щель в завале Фродо увидел отблески костра и услышал отвратительное чавканье, смех и перебранку орков. Потом до него донёсся запах. Запах жареного мяса. Густой, жирный, невероятно соблазнительный. Его желудок, наполненный лишь сырой морковью и луком, свело мучительной судорогой. Слюна предательски наполнила рот. Он прикусил губу, пытаясь отогнать навязчивые образы сочного ростбифа, тёплого хлеба… Всего того, что было в другой жизни. Этот запах был новой пыткой, более изощренной, чем страх. Он напоминал ему о голоде, о слабости, о том, что он заперт здесь, как животное, в то время как враги пируют в нескольких ярдах. Фродо съел оставшуюся морковь и лук, пытаясь заглушить голод, но запах мяса был сильнее.

Ночь спустилась окончательно, окутав ферму кромешной тьмой, лишь изредка нарушаемой отблесками костра. Орки, наевшись и выпив чего-то крепкого, затянули хриплую, отвратительную «песню». Сейчас или никогда.

Он начал бесшумно, разгребать мусор у выхода из расщелины. Каждый камешек, каждый шорох казались громовыми раскатами. Взгляд был прикован к щели, наблюдая за силуэтами орков у костра. Тьма стала его единственным союзником. Он готовился к последнему, самому опасному бегству – сквозь орчий лагерь, в ночь, не зная, что ждет впереди. Следующая запись в дневнике, если она будет, должна быть сделана далеко отсюда… или не сделана вовсе.

Глава 7

Тьма была его единственным щитом, усталость – коварным предателем. Фродо, прильнув к щели в завале, наблюдал за орками у костра. Они буйствовали, перекликаясь хриплыми криками, бросая в пламя кости от ужина. Тень от их корявых фигур плясала на стенах дома, удлиняясь и укорачиваясь, как живые чудовища. Запах жареного мяса всё ещё висел в воздухе, но теперь он пробуждал лишь отвращение и страх. Пора.

Фродо выскользнул из расщелины, как угорь из ила, затаив дыхание. Каждое движение отдавалось громом в его собственных ушах. Он прижался к холодным камням пристройки, сливаясь с тенями. До задней калитки огорода – ярдов пятнадцать открытого пространства, освещённого отблесками костра. «Сердце, не бейся так!» – молил он про себя, чувствуя, как оно готово вырваться из груди.

Один из орков внезапно встал у костра, потянулся так, что кости хрустнули, и, к леденящему душу ужасу Фродо, тяжело заковылял прямо к задней двери дома! Его грубая тень, искаженная пламенем, заслонила свет, накрыв хоббита мраком. Фродо вжался в шершавые камни пристройки, стараясь слиться с неровностями кладки, превратиться в часть стены. Дыхание замерло в горле, сердце колотилось, как барабанная дробь в тишине, готовое выдать его с головой. Орк остановился в двух шагах, так близко, что Фродо явственно слышал его хриплое, сопящее дыхание и чувствовал исходящий от него тяжкий смрад пота, крови и грязи. Уродливая морда с торчащими клыками повернулась в его сторону. Взгляд мутных глаз, казалось, скользнул по темноте, где он замер… и прошел мимо. Орк что-то невнятно буркнул себе под нос, плюнул на землю буквально в полушаге от Фродо и, развернувшись, неспешно поплёлся обратно к костру, к своим гогочущим и чавкающим собратьям

Это был шанс. Пока внимание орков было приковано к вернувшемуся, Фродо метнулся через огород. Он не бежал – он скользил от тени куста к тени забора, от груды камней к покосившейся телеге. Каждый шаг по рыхлой земле казался предательским хрустом. Вот он у калитки. Скрипнула ли ржавая петля? Ему показалось, что да. Он замер, вжимаясь в темноту. Но орки у костра лишь громче загоготали над чьей-то похабной шуткой. Они не заметили.

Фродо проскользнул в калитку и очутился в высокой, мокрой от росы траве за оградой. Впереди темнел спасительный лес, отделенный от фермы лишь узкой полосой луга и дорогой к реке. Он перебежал дорогу, не глядя по сторонам, и нырнул в чащу, как раненый зверёк в нору.

Бегство через ночной лес было кошмаром иного рода. Ветви хлестали его по лицу, цеплялись за плащ, как костлявые пальцы. Колючки ежевики рвали одежду и кожу. Корни и камни предательски подставлялись под ноги, заставляя спотыкаться и падать в темноте. Он бежал, задыхаясь, спотыкаясь, падая, снова вставая и бежал дальше, гонимый слепым страхом. Шум Водьи справа был его единственным ориентиром. Он бежал вдоль реки, не разбирая пути, лишь бы прочь. Прочь от фермы, прочь от орков, прочь от этого островка смерти в сердце Шира. Луна, пробиваясь сквозь листву, бросала обманчивые тени, превращая пни в притаившихся врагов. Каждый шорох в кустах – шаг преследователя. Он не оглядывался. Он только бежал.

Рассвет застал Фродо далеко от места ночного кошмара. Он рухнул под огромным, древним дубом у самой кромки воды, где река делала широкий изгиб. Силы покинули его окончательно. Он лежал на спине, глотая ртом холодный утренний воздух, чувствуя, как дрожь пробегает по всему телу. Руки и лицо были исцарапаны, плащ порван, ноги грязны и избиты. Но он был свободен. И жив. Первые лучи солнца, пробившиеся сквозь листву, коснулись его лица, как благословение.

Дневник Фродо (Пятый День? Рассвет у Старого Дуба)

Солнце! О, слава Эарендилу, солнце! Пишу эти строки на рассвете, под сенью великана-дуба, слушая, как Водья ласково журчит у моих ног. Я жив. Я выбрался!

Прошлой ночью… о, прошлой ночью я был тенью, крысой, призраком. Я проскользнул мимо них! Прямо под их уродливыми, пьяными носами! Тот орк у стены… он был так близко, что я чувствовал его вонь, слышал каждый его вздох. И он даже не взглянул в мою сторону! Я – Фродо Бэггинс из Хоббитона – перехитрил орков в их же логове! Гэндальф бы… Гэндальф бы гордился? Или отругал за безрассудство? Неважно. Я сделал это. Кольцо молчало, будто понимало – шум сейчас смерти подобен. Оно было лишь холодным грузиком в кармане, а не искусителем.

Лес… лес был суровым союзником. Он скрыл меня, но и испытал сполна. Листья хлестали, как плети, корни норовили сломать ногу, колючки оставляли кровавые поцелуи. Я бежал, спотыкаясь, падая, поднимаясь и снова бежал, гонимый страхом, который был сильнее усталости. Бежал вдоль Водьи, слушая её голос – единственный проводник во тьме. Казалось, я бежал целую вечность. Бежал, пока ноги не отказали, а лёгкие не стали рваться на части.

Теперь здесь, на рассвете… усталость навалилась снова, но иная. Не та безысходная немощь в расщелине, а сладостная истома после свершения. Тело ноет, царапины жгут, но дух… дух лёгок! Я обманул Тьму. Я вырвался из её когтей. Пусть на время.

Но расслабляться нельзя. Они – орки – не дураки. Когда протрезвеют, когда увидят следы в доме яснее (мой испуганный побег оставил больше следов, чем осторожное проникновение), когда найдут разрытый завал у печи… они поймут. Поймут, что «крыса» была здесь и сбежала. И отправятся по следу. Орки – упрямые твари, а след полурослика в Шире – редкая дичь.

Поэтому сегодня нет времени на отдых. Сегодня – путь. Быстрый, как только позволят ноги. Как можно дальше на восток. К Пригорью. Надо оторваться, создать запас пространства. Перейти реку? Уйти глубже в леса севернее Водьи? Надо думать, выбирать тропы менее проторенные. Каждый час отсрочки – подарок.

Сейчас же… сейчас я съем последний лук (о, как же я жалею, что не стащил кусок их проклятого мяса у костра!), сделаю глоток чистой речной воды и… может, на часок прикрою глаза? Всего на часок. Под охраной старого дуба и утреннего солнца. Чтобы силы вернулись. Чтобы бежать дальше. К знаку. К надежде. К концу этого кошмара.

Пахнет влажной землёй, речной свежестью и… свободой. Пусть ненадолго. Но сейчас – она моя.

Глава 8

Отдохнув под дубом едва ли час, Фродо двинулся дальше вдоль Водьи. Усталость всё ещё тянула ко сну, но мысль о возможной погоне гнала вперёд. Он шёл осторожно, прислушиваясь не только к шуму реки, но и к лесу по берегам. Солнце уже клонилось к зениту, когда его внимание привлекло движение в камышах на противоположном берегу. Не птица – что-то приземистое, в ярком, хоть и порванном, жилете. Хоббит!

Фродо замер, смешанные чувства нахлынули на него. Радость от встречи с сородичем боролась с осторожностью: А если это ловушка? Если он… не один? Но вид хоббита, который что-то яростно разглядывал на земле, тыча в неё палкой, был скорее комичен, чем угрожающ. Фродо рискнул окликнуть, негромко:

– Эй! На том берегу!

Хоббит вздрогнул так, что чуть не свалился в воду. Он уставился через реку, прикрыв глаза от солнца ладонью.

– Кто там? Не пугайте старика! И без того день выдался – хоть в летопись вноси!

– Фродо Бэггинс из Хоббитона, – ответил Фродо, не выходя из тени прибрежных ив. – А вы?

– Фортинбрас! Фортинбрас Хорнблауэр, к вашим услугам! – хоббит отчаянно поклонился, чуть не потеряв свою широкополую шляпу. – Торговец редкостями и древностями, по совместительству – беглец от самых что ни на есть настоящих орков! Представляете? В Шире! Как будто Войны не хватило!

Фродо быстро перебрался через неглубокий перекат. Мистер Хорнблауэр оказался пухленьким хоббитом почтенного возраста, с живыми глазами и седыми вихрами, торчащими из-под шляпы. Его одежда, некогда дорогая, была покрыта грязью и слегка порвана. Он размахивал изящной, но прочной тростью с набалдашником в виде совы.

– Орки? – спросил Фродо, оглядываясь. – Где? Когда?

– Да вот, утром! – Фортинбрас ткнул тростью в сторону востока. – Ехал я себе спокойно на тележке из Микльбурга домой, в Вудхолл. Вёз пару диковинок – старую карту, серебряный подсвечник, ну, мелочи… И вдруг – прыг-скок из кустов! Твари уродливые, вонючие! Кричат на своём, как галька в ведре! Милая моя пони испугалась, рванула в сторону, телега опрокинулась, а я – бух в камыши! Отсиделся, пока они там рыскали, моё добро растаскивали… – Он тяжело вздохнул, потирая ушибленный бок. – Потом ушли. А я вот, сижу, размышляю: что спасти? Куда идти? Телега разбита, пони сбежала… А тут вы!

Фродо быстро объяснил ситуацию: орки на ферме Брендибакков, вероятно, сейчас спят, но скоро могут двинуться сюда или в сторону Хоббитона.

– Надо уходить. Срочно, – закончил он.

Мистер Хорнблауэр почесал подбородок, его глаза блеснули.

– Уходить? Несомненно! Но… мистер Бэггинс, вы не подумаете ли сопроводить старика до Вудхолла? Он всего в паре лиг отсюда, вверх по течению. А по дороге… – он многозначительно подмигнул, – мы заглянем к месту моего несчастья. Быстренько! Авось орки не всё прихватили. Я бы спас хоть что-то… Особенно карту. Очень уж она мне дорога! А в благодарность… – он понизил голос до конспиративного шёпота, – у меня дома есть кое-что весьма интересное. Древний амулет… эльфийский, говорят. От сглаза. Или для удачи? Не помню. Но диковинка!

Фродо нахмурился. Идти назад, к месту нападения? Рисковать из-за старой карты и амулета?

– Мистер Хорнблауэр, это… крайне опасно. Орки могли оставить дозор. Идти туда – безумие.

Фортинбрас Хорнблауэр выпрямился во весь свой небольшой рост. Его глаза сверкнули с неожиданной решимостью.

– Безумие? – воскликнул он. – Милейший! Конечно, безумие! Мне кажется, сам Моргот в Чёрных Чертогах Ангбанда одобрил бы такую идею! Прямо так и слышу его скрипучий смешок: «Ха! Хорнблауэр! Вот это поступок!» – Он понизил голос, делая таинственное лицо. – У меня была знакомая… прекрасная дева, жила она высоко-высоко в горах, где снег лежит даже когда у нас клубника зреет, а тает только в самые лютые морозы… Так вот, уезжая на подлёдный лов форели (опаснейшее занятие!), она всегда наказывала: «Форти, если в моё отсутствие потребуется принять важное решение – голосуй за Моргота! Выбирай путь, который выбрал бы Он!» – Мистер Хорнблауэр торжествующе стукнул тростью о землю. – И я выбираю путь Моргота! Риск! Авантюра! Спасение карты! Тем более нас теперь – целых двое! Сила в единстве! Пойдёмте! В Вудхолле у меня отличный сидр, прошлогодний, яблочный, игристый! И миссис Болджер прислала пирог с ревенем – просто объедение! Ну, что скажете?

Фродо смотрел на него, ошеломленный этим потоком безумной логики и упоминанием Тёмного Владыки Первой Эпохи в контексте спасения антиквариата. Он хотел отказаться. Должен был. Но… пирог. Сидр. Настоящая еда. И дом. Пусть на час. Пусть с риском. Усталость и голод перевесили осторожность. Он кивнул.

Дневник Фродо (Пятый День. Сумерки у Водьи)

Пишу у костра – маленького, спрятанного меж камней на берегу. Напротив, под неугомонный треск пламени, мистер Фортинбрас Хорнблауэр (какое имя!) что-то жарит на палочке – грибы, найденные тут же. И без умолку говорит. Говорит об орках (которых он называет «Некультурными хамами»), о своей телеге («Шедевр плотницкого искусства, погибший в неравном бою»), о карте («древность невероятная, с отметками гномьих троп!»), о своей знакомой в горах («Прекрасная дама с характером!»), и, конечно, о Морготе.

Я пью его сидр. Он действительно отличный. Игристость щекочет язык, сладость яблок напоминает о доме. Пирог с ревенем… он был крошечным, но таким вкусным! Как будто глоток мирной жизни посреди этого безумия.

Как же я здесь оказался? Согласился сопровождать этого… этого живого воплощения хоббичьей беспечности и чудаковатости обратно к месту нападения орков! Из-за карты и амулета! Во имя философии, вдохновленной Морготом! Это настолько абсурдно, что даже страшно не кажется. Или кажется, но сидр приглушает страх.

Мы дошли до места. Вернее, Фортинбрас бодро шагал, размахивая тростью и рассказывая о свойствах эльфийского лунного камня (которого у него никогда не было), а я крался следом, озираясь на каждый шорох. Телега была разбита вдребезги. Вещи – разбросаны, растоптаны. Орки явно не ценили антиквариат. Но старик, к моему изумлению, нашёл свою карту! Она была помята, с грязным отпечатком орчьего сапога, но цела. Он схватил её, как сокровище, вытер рукавом и сунул за пазуху со словами: «Видите? Моргот не подвел!»

Больше ничего ценного не нашлось. Мы двинулись к Вудхоллу… но шли медленно. Фортинбрас то и дело останавливался, чтобы показать на птицу («Смотрите, желтогрудый свистун! Редкая птица!»), на камень («О, интересная форма! Возможно, с небес!»), или просто чтобы перевести дух («Старость, милейший, не радость!»). Солнце село. До Вудхолла ещё далеко. Вот и костёр.

Сижу. Пью сидр. Слушаю его бесконечные истории. Он сейчас рассказывает о том, как чуть не купил поддельный Сильмарил у бродячего гнома в Бри… Часть меня в ужасе: орки могут быть где угодно, мы сидим у костра! Другая часть… другая часть благодарна за этот островок абсурдной нормальности. За сидр. За пирог. За то, что я не один. Даже если мой спутник – полоумный антиквар, следующий советам воображаемого Моргота.

Опасность никуда не делась. Она сгущается с сумерками. Но пока… пока огонёк теплится, сидр пенится в кружке, а мистер Хорнблауэр разглагольствует о том, что настоящий клад – это не золото, а хорошо сохранившийся экземпляр «Трактата о табачных сортах Зеленохолмья» пергаментного издания… На душе немного спокойнее. И страшнее. Ибо я начинаю понимать, что Шир, который я знал, уже исчез. Исчез под натиском орков и… под напором таких вот чудаковатых, непрактичных, прекрасных хоббитов, которые даже перед лицом тьмы думают о картах и пирогах. Завтра – в Вудхолл? А потом? Потом надо бежать дальше. Быстрее. Пока Моргот… в смысле, пока Враг не настиг.

Глава 9

Дорога вилась меж холмов, будто ленивая коричневая кошка. Солнце стояло высоко, щедро разливая тепло по зелёным склонам. Мистер Хорнблауэр шагал бодро, его трость-сова отбивала ритм на пыльном тракте. Фродо, подкреплённый сидром и пирогом, чувствовал себя куда лучше, хоть тень тревоги и витала за спиной.

– …и вот тогда миссис Прунелл достаёт свой знаменитый малиновый соус! – Фортинбрас размахивал руками, описывая кулинарный подвиг. – Густой-прегустой, с целыми ягодами! И поливает им запечённые груши в тесте… О, это нечто! Вы бы видели, как тает во рту хрустящая корочка! А аромат… ммм, ваниль, корица и сама душа лета!

Фродо вежливо кивал, мысленно сравнивая с котомкой Сэма (сухари, твёрдый сыр, прошлогодние яблоки). Но интересовало его иное.

– Мистер Хорнблауэр, вы упомянули вчера карту… ту, что спасли от орков. Не покажете? – спросил он, стараясь звучать просто любопытным. – «Слёзы Луны» звучит… интригующе.

– Ах, карта! – глаза Фортинбраса загорелись азартом коллекционера. Он достал из потайного кармана жилета помятый, с пятном орчьего сапога, лист плотной бумаги. – Сокровище, милейший! Не просто карта – ключ к величайшей тайне Арды! Приобрёл я её у одного загадочного старца в таверне «Гарцующий Пони»… Говорил, будто спустился с севера, с Ледяных Пиков. Борода до пояса, глаза, как звёзды в тумане… и пахло от него… ну, скажем так, древностью и копотью? – Он торжествующе развернул карту перед Фродо. Это была схематичная, но детальная прорисовка земель к востоку от Шира. Бри, Могильные Холмы, опушка Старого Леса… И севернее Холмов, в месте, где горы сходились в диком ущелье, была нарисована ярко-красная точка. Рядом с ней алыми чернилами было выведено: «Слёзы Луны».

– Видите? – прошептал Фортинбрас, таинственно понижая голос и тыча тростью в точку. – «Слёзы Луны»! По преданию, это не что иное, как слезинки самой Тилион, упавшие на землю в ночь, когда Моргот… ну, в общем, давно это было! Окаменели, само собой. Но не простые камни! Сияют холодным светом! И обладают… – он оглянулся и понизил голос ещё больше, – невероятной силой! Говорят, тот, кто их найдёт… обретёт власть над снами! Или над лунным светом? Точно не помню. Но ценность – невообразимая! В Гондоре заплатили бы мешок золота! Или даже два! А может, три!

– Выглядит… занятно, – осторожно сказал Фродо скептически разглядывая карту. – Но Ледяные Пики… это же далеко на севере, за Мглистыми Горами. А старец в «Пони»… не гном ли часом? Они любят такие истории.

– Гном? – Фортинбрас фыркнул, как обиженный кот. – Нет, нет! Гномы – народ практичный. Карты у них точные, с промерами шагами и указанием лучших мест для ночлега и грибных полян. А это… это карта мечты, мистер Бэггинс! Карта возможностей! – Он бережно свернул пергамент. – Я планировал экспедицию. Собрать компанию отважных хоббитов, снарядить пони провизией… Особенно пирожками с мясом и ягодными лепёшками! Но теперь, с этими орками… – он махнул рукой, но в глазах всё ещё горел азарт. – Но мечтать-то не запретишь! Авось, судьба приведёт! Вы же идёте на восток? Может, свернете к Холмам? Проверите старую легенду? Найдете – моя скромная доля всего десятая часть! – Он подмигнул.

Фродо вежливо улыбнулся и покачал головой. Его путь лежал к Бри, а не на север в дикие горы. Но… на всякий случай он мысленно отметил расположение точки: три дня пути от Бри, севернее Могильных Холмов, в ущелье. Мало ли что? Мир оказался полон чудес и ужасов. Почему бы не добавить к ним «Слёзы Луны»?

К полудню они свернули с Тракта в тенистую рощицу у ручья – притока Водьи. Мистер Хорнблауэр с энтузиазмом принялся за приготовление «скромного перекуса». Из своих бездонных карманов он извлёк:

Кусок великолепной копченой колбасы, толстый, как рука хоббита-подростка.

Половину круглого душистого сыра с тмином и орешками.

Горбушку только что испеченного (по его словам) ячменного хлеба, ещё тёплую.

Несколько хрустящих солёных огурчиков.

И, конечно, маленькую фляжку с яблочным сидром.

– Дорожная экономия! – скромно заметил он, расстилая на траве клетчатый платок вместо скатерти. – Настоящий обед будет в Вудхолле! Миссис Брамбл обещала фаршированную кровавую щуку с хреном!

Пока Фортинбрас резал колбасу толстыми, сочными ломтями и рассуждал о достоинствах разных сортов копчения (ольха против яблони), Фродо достал дневник. Он ел, наслаждаясь непривычной сытостью, и записывал мысли под убаюкивающий гул голоса спутника.

Дневник Фродо (Шестой День. Полдень у ручья)

Пишу под аккомпанемент ножа мистера Хорнблауэра, режущего колбасу, и его монолога о тонкостях копчения мяса в дыму от вишнёвых опилок. Запах… божественный. Колбаса – жирная, пряная, с дымком. Сыр – острый, с хрустом орехов. Хлеб – хоть и горбушка, но свежий, душистый. Сидр игрится на языке. После дней сухарей и сырых овощей – это пиршество! Я ем, и кажется, силы возвращаются с каждой крошкой. Хоббит внутри меня ликует.

Он показал мне ту самую карту. «Слёзы Луны» … Звучит как название из сказки, которую Бильбо рассказывал у камина в Баг Энде. Красиво, поэтично… но крайне сомнительно. Красная точка нарисована слишком ярко, будто вчера. А надпись – «Слёзы Луны» – выглядит так, будто её вывела рука не картографа, а… скажем, поэта или предприимчивого мошенника. Сам Фортинбрас признает, что купил её у сомнительного типа в «Пони». «Карта мечты», назвал он её. Верно. Мечта для антиквара-романтика или доверчивого юнца. Вроде того, каким я был, слушая Бильбо.

И всё же… я запомнил место. Севернее Могильных Холмов, три дня от Бри. Почему? Не знаю. Может, из вежливости. Может, потому что в этом безумном мире, где орки ходят по Ширу, а я ношу в кармане Кольцо Всевластия, легенда о слезинках эльфийской луны кажется не такой уж невероятной? Или просто хочется верить, что кроме тьмы и страха, в мире ещё остались чудеса. Пусть даже выдуманные. Записал точку на полях этой страницы. Авось пригодится.

Мистер Хорнблауэр сейчас перешёл на тему засолки огурцов. Утверждает, что секрет хруста – в родниковой воде и листе дуба. Его энтузиазм заразителен. Он – как живой осколок старого Шира. Того, где главными заботами были урожай ячменя, крепость пива в «Зелёном Драконе» и спор о лучшем рецепте пирога с ревенем. Глядя на него, слушая его бесконечные разговоры о еде и безделушках, почти забываешь о Чёрных Всадниках и орчьих сапогах. Почти.

Вон он уже заворачивает остатки сыра и колбасы (щедро оставив мне половину!), приговаривая, что «перекус перекусом, но до Вудхолла ещё идти и идти». Он указывает тростью вперед, на восток. Говорит, что вон та зелёная долина вдалеке – это и есть Фрогмортон. Знаменитая деревня! Стоит на самом Тракте, там, где Водья расходится на два рукава, образуя целую сеть протоков, заводей и лягушачьих царств. «Сама природа создала её для отдыха путника и ловли кувшинок!» – восклицает Фортинбрас. Упоминает знаменитый трактир «Прыгающая Лягушка», где подают невероятный пирог из речного угря под сливочно-укропным соусом и томлёную баранину с ягодами можжевельника… О, снова о еде! Но после его описания Фрогмортон кажется не просто точкой на карте, а местом, где можно передохнуть по-настоящему. Хоть ненадолго. Может, даже переночевать под крышей?

Встаём. Пыль Тракта снова зовёт. Колбаса придала сил, а беседы мистера Хорнблауэра – странного успокоения. Вперёд, к лягушачьему царству. А потом… потом к Бри, к Пригорью, к знаку. И пусть «Слёзы Луны» останутся красивой сказкой для чудаков-антикваров. У меня своя ноша, и ей не нужны чужие легенды. Хотя… кто знает, что ещё готовит эта дорога?

Глава 10

Фрогмортон встретил их зелёным уютом и тихим журчанием множества протоков Водьи. Деревня раскинулась вдоль Тракта, мостики перекинуты через каналы, заросшие кувшинками. Повсюду пахло речной водой, влажной землёй и… жареным луком из открытых окошек.

– Вот он, красавец! – Мистер Хорнблауэр указал тростью-совой на двухэтажное здание с вывеской, изображавшей весьма упитанную лягушку в прыжке. – «Прыгающая Лягушка»! Лучшие кровати на три лиги вокруг! И кухня… о, кухня! Помните угря? Здесь его готовят так, что пальчики оближешь! И пироги… – Он уже толкал дверь, откуда вырвались волны тёплого воздуха, смешанного с ароматом тушёного мяса, свежего хлеба и чего-то пряного.

Внутри царил привычный гомон хоббитов. Низкие потолки, тёмные дубовые балки, длинные столы, заставленные кружками и тарелками. Горели масляные лампы, создавая уютные островки света. Хозяин, толстый хоббит с фартуком, похожим на парус, приветствовал Фортинбраса как старого знакомого.

– Хорнблауэр! Живой! А мы уж думали, орки тебя в рагу пустили! – засмеялся он.

– Ничуть не бывало, дорогой Барли! – парировал Фортинбрас, снимая шляпу. – Орки не разбираются в истинных ценностях! Две койки на ночь, лучший сидр в кувшине и… что у вас сегодня на ужин? Говорили про томлёную баранину с можжевельником?

– Как раз поспевает! И угорь под соусом для знатоков! Садитесь, садитесь!

Они устроились у окна, выходящего на небольшую площадь. Там кипела торговля: лотки с овощами, корзины с рыбой, горшки с мёдом, плетёные корзины. Фортинбрас с упоением комментировал:

– Видите того седого хоббита с луком? Его лук – слава Фрогмортона! Сладкий, как яблоки! А вон миссис Тук – её пироги с мясом… легендарны! Обязательно купим с собой в дорогу! А вот аптека… там продают чудесную мазь от комаров на основе болотной мяты… О, а это…

Его экскурсию прервал принесённый кувшин сидра – золотистого, пенистого, с ароматом спелых яблок. Они чокнулись глиняными кружками. Сидр был восхитителен – терпкий, игристый, согревающий. Фродо расслабился, слушая болтовню Фортинбраса о достоинствах местного сыра и сплетнях про мэра, который якобы разводит гигантских жаб в своём пруду.

Именно в этот момент уют начал таять. За соседним столом, где сидели двое дорожных извозчиков и местный кузнец, разговор стал тревожным. Слова обрывались, голоса понижались до шёпота, но Фродо уловил обрывки:

– …видели собственными глазами, вчера на закате! У Камня Трёх Четвертей…

– …чёрный, как смоль, и конь под ним – уголь! Воздух стынет…

– …в Скарри? Да, правда! Ворота на засов, дозоры по стенам! Старый Тук из стражников рассказывал…

– …никто не знает, что происходит! Говорят, это предвестие… беды…

Фродо замер, кружка застыла у его губ. Сердце бешено застучало. «Черный Всадник. Скарри на замке». Он поставил кружку, звук был невероятно громким в его ушах. Он повернулся к соседям, стараясь говорить спокойно:

– Извините… вы упомянули чёрного всадника? Что это за… явление? Не слыхал о таком в наших краях.

Извозчики переглянулись. Кузнец, коренастый хоббит с закатанными рукавами, откашлялся. Но ответил не он, а старый хоббит с длинной, седой трубкой, сидевший чуть поодаль и до этого молча слушавший. Его прозвали Дядюшка Дрого, и он слыл знатоком старины и страшных сказок. Глаза его были мутноваты, но голос – низкий, дребезжащий, полный зловещей убеждённости – заставил замолчать даже Фортинбраса.

– Чёрный Всадник, милок? – прошипел Дрого, выпуская кольцо сизого дыма. – Ох, не к добру он здесь! Не к добру! Старые книжки, что пылятся в шкафу, толкуют о таких… Да и дед мой, бывало, у печки рассказывал. Не всадник это, милок. Тень. Тень из былого Зла. Говорят, они слуги… Его. Того, чье имя лучше не называть в ночи. – Он оглянулся, будто боясь, что тени услышат.

– Видели его? – продолжал Дрого, понижая голос до едва слышного шёпота. За столом притихли. – Говорят, плащ на нём – не ткань, а сама ночь, сотканная в Мордоре. А под капюшоном… – он сделал паузу для эффекта, – пустота. Только глаза… если это глаза… два горящих угля ненависти. И холод от него идёт, милок, леденящий душу! Цветы вянут под его взглядом! Собаки воют и жмутся к земле! Говорят, оружие не берет их… ну, разве что эльфийское, да и то древнее, заговорённое! Серебряные ножи – так, царапины! А голос… о, голос! Шелест могильного савана, скрежет костей по камню! Он спрашивает, милок… всегда спрашивает… Ищет кого-то. Или что-то. – Дрого приглушённо кашлянул. – А кто его увидит… ну, тому не поздоровится. Безумие находит, говорят. Или хуже… гораздо хуже. Скарри заперлись? Умные. Умные… Но замки и стены… – он мрачно покачал седой головой, – …от Тени не спасут. Если она захочет войти… она войдёт. Ищи щель, милок. Ищи щель, да прячься глубже… – Он умолк, уставившись в свою кружку, словно увидел в тёмном пиве нечто ужасное.

Тишина повисла густая, как суп на кухне. Весёлый гомон трактира казался теперь фальшивым, натянутым. Фортинбрас бледнел, его трость-сова дрожала в руке. Фродо почувствовал, как Кольцо в кармане стало тяжелым и тёплым, будто отозвалось на слова о Тени. Он больше не слышал болтовни Фортинбраса о пирогах. Он слышал только скрежет костей по камню и видел в окне не уютную площадь Фрогмортона, а чёрную фигуру на перекрестке у Камня Трёх Четвертей, поворачивающую в их сторону.

– Мистер Хорнблауэр, – сказал Фродо, вставая. Голос его звучал чужим. – Я… я очень устал. Пойду займу нашу комнату. Ужин… возьму позже.

Не дожидаясь ответа, он поспешил к лестнице, ведущей наверх, чувствуя на спине тяжёлый, воображаемый взгляд пустоты под чёрным капюшоном. Уют «Прыгающей Лягушки» больше не был убежищем. Он был ловушкой с вкусными запахами.

Дневник Фродо (Ночь в «Прыгающей Лягушке»)

Пишу при тусклом свете масляной лампы в маленькой, но чистой комнатке под самой крышей. За окном – тихий Фрогмортон, окутанный ночной мглой. Только кваканье лягушек да плеск воды в каналах нарушают тишину. Внизу, в трактире, ещё слышен приглушенный гул голосов, смех… но он больше не успокаивает. Он кажется наигранным. Маской.

Чёрный Всадник. Он здесь. Совсем рядом. У Камня Трех Четвертей… А Скарри… Скарри заперлись. Они знают. Знают, что это не сказка дядюшки Дрого у печки. Знают, что от замков и стен мало толку против… Тени.

Рассказ старика… он был страшен не, а уверенностью. Он верил в это. Верил, как в то, что солнце встает на востоке. И другие слушали, и бледнели, и кивали. Это не байка для пугливых детей. Это знание. Знание, передаваемое шёпотом из поколения в поколение. Знание о том, что где-то во тьме ходят слуги Древнего Зла. И теперь они здесь. В Шире. Ищут.

Он спрашивает… Ищет кого-то. Или что-то.

Кольцо на столе передо мной. Оно лежит на странице дневника, холодное и безмолвное сейчас. Золотое, обманчиво невинное колечко. Оно – причина. Оно – то, что они ищут. Оно – та щель, в которую вползает Тень. Дядюшка Дрого сказал: «Ищи щель, да прячься глубже..». Но как спрятать солнце? Как спрятать это? Его зов разносится по ветру, как колокол во тьме, и Всадники идут на зов.

Я думал, оторвался от них. Думал, ферма и орки – самое страшное. Я был слеп. Орки – лишь псы. А Всадники… они охотники. И я – дичь.

Завтра – на рассвете. Раньше, чем проснётся Фортинбрас. Надо уходить. Не к Вудхоллу. Не с ним. Его путь – в его дом, к его безделушкам. Мой путь – на восток. Один. Быстрее ветра. Надо дойти до Бри. До знака. До Гэндальфа. «Прыгающая Лягушка» больше не безопасна. Ни одно место в Шире не безопасно. Тень на пороге.

Скарри заперлись. Фрогмортон пока спит. Но скоро… скоро Тень постучится и сюда. И замки не помогут. Надо успеть. Успеть проскользнуть в щель между ночью и рассветом. Пока Всадник у Камня Трёх Четвертей не двинулся сюда. Пока его холодное дыхание не коснулось спящих домов.

Кольцо молчит. Но его тяжесть – тяжесть мира – давит на грудь. Затушу лампу. Попробую уснуть. Хотя бы на час. Чтобы завтра… бежать. Бежать так, как не бежал еще никогда. Бежать от Тени, которая знает мое имя. Или имя того, что я несу.

Глава 11

Первые лучи рассвета, бледные и холодные, только коснулись крыш Фрогмортона, когда Фродо уже стоял у кровати мистера Хорнблауэра. Антиквар храпел, уютно укутавшись в одеяло, его трость-сова мирно дремала рядом.

– Мистер Хорнблауэр, – тихо, но настойчиво позвал Фродо. – Просыпайтесь. Мне пора.

Фортинбрас заворчал, закряхтел, открыл один глаз.

– Мм? Пора? Уже? Но завтрак… Барли обещал оладьи с кленовым сиропом и копчёной грудинкой… – Он потянулся, зевнул во весь рот. – Куда так спешить, милейший? Вудхолл близко! Всего день, два или три… Может и всего лишь четыре! Там миссис Брамбл…

– Мне очень жаль, – перебил Фродо, стараясь звучать твердо, но не грубо. – У меня… срочные дела. На востоке. Личные. Я должен идти. Сейчас.

– Дела? На востоке? – Фортинбрас сел на кровати, сонно уставившись на Фродо. Его взгляд был полон искреннего недоумения. – Какие могут быть дела важнее хорошего завтрака и тёплого приюта? Неужто… неужто «Слёзы Луны» вас соблазнили? Решили проверить легенду? Ах, отважная душа! Я так и знал! В вас есть искра авантюризма! В наше время, знаете ли, это редкость! Сплошные домоседы, огородники, любители шестиразового питания… – Он уже оживлялся, размахивая руками. – А настоящий дух странствий, готовность влиться в поток неведомого, как река в море… О! Это дар! Дар, который…

– Мистер Хорнблауэр! – Фродо повысил голос, чувствуя, как драгоценные минуты утренней прохлады утекают сквозь пальцы. Его ноги горели желанием бежать, а Кольцо в кармане казалось тяжелее камня. – Мне действительно нужно идти. Сейчас. Благодарю вас за компанию, за пирог, за сидр… за всё…

Фортинбрас замолчал. На его круглом лице отразилась смесь разочарования и понимания. Он тяжело вздохнул.

– Ну что ж… Если дела зовут, значит, зовут. – Он выбрался из кровати, кряхтя. – Спасибо и вам, мистер Бэггинс. Без вас… боюсь, я бы так и сидел в камышах, размышляя о судьбах мира и свойствах болотной мяты. Вы – истинный джентльмен и отличный спутник! В наше время таких… – Он запнулся, увидев, как Фродо нервно переминается с ноги на ногу. – Да. Да! Не буду задерживать! Но вот… – Он порылся в своем бесчисленном барахле и извлёк маленькую коробочку из тёмного дерева. – Возьмите. На память о старом чудаке-антикваре.

Фродо открыл коробочку. Внутри, на бархатной подушечке, лежало маленькое серебряное колечко. Оно было простым, без камней, но изящной работы, с едва заметным узором из вьющихся листьев по ободку.

– Это… – начал Фродо, тронутый и одновременно смущенный.

– Пустячок! – махнул рукой Фортинбрас. – Нашёл в развалинах старой эльфийской усадьбы за Бри. Говорят, это кольцо дружбы лесных эльфов. Или для запечатывания писем? Точно не помню. Но оно доброе! И напомнит вам, что в Шире есть друзья. Если вдруг ваш путь приведет вас в Вудхолл – непременно зайдите! В лавке «Редкость и Старина» вас всегда ждет крынка холодного сидра и… о! У меня же там есть совершенно потрясающий подсвечник в виде дракона! Или это был грифон? Нет, дракон! С глазами из крошечных рубинов! И я расскажу вам о новой находке – свиток с гномьими рунами, который… —

– Мистер Хорнблауэр! – Фродо мягко, но решительно перебил его, засовывая коробочку с кольцом в карман. Сердце сжалось от благодарности и вины. Доброе кольцо… – Я… я очень ценю приглашение. И подсвечник. И дракона. Но мне правда нужно идти. Сейчас. Желаю вам благополучно добраться до Вудхолла. И… берегитесь орков.

Он крепко пожал пухлую руку антиквара, кивнул и, не оглядываясь, вышел из номера. За спиной он услышал последнее, чуть растерянное:

– …и пирога с трюфелями! Миссис Брамбл… Эх. Счастливого пути, мистер Бэггинс! Ищите щели!

Фродо почти бегом миновал еще сонный трактир и выскочил на Восточный Тракт. Холодок утреннего воздуха обжёг лицо, но был благословенен. Он не оглядывался на «Прыгающую Лягушку». Он шел быстро, почти бежал, оставляя Фрогмортон позади, утопающий в розоватом свете и кваканье лягушек. Дорога вела на восток, к далеким холмам, окутанным утренней дымкой.

Он не останавливался, пока деревня не скрылась из виду за поворотом, а холмы не встали перед ним во всем своем зелёном величии. Только тогда, на опушке, где тень леса уже ложилась на траву, он позволил себе остановиться. Достал дневник и перо. Время для записи перед погружением в зелёную чащу.

Дневник Фродо (Седьмой День? Рассвет у Леса)

Пишу на краю леса. Фрогмортон – лишь воспоминание, отмеченное дымкой далёких труб и запахом речной воды. Дорога сюда была быстрой, ноги сами несли меня прочь от уюта, ставшего ловушкой, от дружелюбия, ставшего опасным.

Прощание с мистером Хорнблауэром… оно было таким… хоббитским. Тягучим, сладким, как патока, и совершенно невыносимым в моем положении. Его благодарность была искренней, его подарок – трогательным. Ещё одно кольцо. Серебряное, легкое, с эльфийским узором. «Доброе кольцо», назвал он его. Оно лежит в коробочке у меня в кармане. Рядом с… Другим. Какая ирония. Мир полон колец: одни несут гибель, другие – память о дружбе. Кольцо к кольцу. Бремя к бремени.

Его монологи… о пирогах, о подсвечниках, о драконах с рубиновыми глазами… они были последним глотком того старого Шира. Мира, где главными тревогами были недосоленный суп или цена на ячмень. Мира, который уже кончился. Он не знает. Он не может знать, что Чёрная Тень у Камня Трех Четвертей – не сказка дядюшки Дрого. Что она ищет меня. Что его болтовня могла стоить нам обоим жизни.

Я перебивал его. Грубо? Возможно. Но каждая минута в Фрогмортоне была риском. Каждая лишняя секунда на Тракте – возможной встречей с Тем Всадником. Его совет «Ищите щели!» звучит теперь как горькая шутка. Какую щель найду я? В этом лесу? В Бри? Единственная щель – это бегство. Быстрое, безоглядное.

Лес встает передо мной стеной из дубов, ясеней и орешника. Солнце уже золотит верхушки деревьев, но внизу царит полумрак. Здесь начинаются земли, где тропы знают не только хоббитские ноги. Здесь могут быть и звери, и… иные твари. Или орки. Или хуже.

Но здесь нет открытых полей. Нет любопытных глаз. Нет хоббитов, чья доброта может стать их погибелью. Здесь можно спрятаться. Или попытаться. Впереди – долгий путь через чащу к Пригорью. К Бри. К надежде на знак.

Прощай, Фортинбрас Хорнблауэр. Прощай, Фрогмортон. Прощай, последние отсветы мирной жизни. Я вступаю под сень леса. Несу с собой два кольца: одно – как память о друге, другое – как гиря судьбы. Первое согревает карман. Второе жжёт душу.

Время укрыться в зелёной тени. Время идти. Быть тише паутины. Быстрее весеннего ручья. Пока Тень не настигла.

Глава 12

Тень у Зелёной Стены

Последняя точка в дневнике была поставлена, как вдруг воздух разрезал протяжный, леденящий душу волчий вой. Он прозвучал где-то глубоко в чаще, неблизко, но достаточно ясно, чтобы по спине Фродо пробежали мурашки. За ним, чуть дальше, ответил другой, затем третий. Не просто сигнал – разговор. Охота началась.

Фродо быстро свернул дневник, острое чувство самосохранения перевешивало усталость. Взгляд метнулся от темнеющей под солнцем чащи к открытому пространству вдоль опушки. Войти сейчас? Одному? С волками? Мысль показалась безумием. Лес в сумерках – не убежище, а ловушка для неопытного путника. Но идти открыто по Тракту… где Всадник?!

Решение пришло само: идти вдоль кромки леса. Тропинка, протоптанная зверями или редкими смельчаками, вилась между последними деревьями и открытым полем. Здесь можно было двигаться относительно быстро, держась тени, с полным обзором поляны слева. А если что – шаг вправо, под сень ветвей, и ты скрыт. Шанс не стать чьим-то ужином казался выше.

Он зашагал, прислушиваясь к каждому шороху в лесу и вглядываясь в даль поля. Широколиственные дубы и стройные ясени сменяли друг друга, их корни, как каменные змеи, сползали к тропе. Солнце клонилось к западу, отбрасывая длинные, косые тени. Шагая, Фродо ловил себя на странной мысли: Имя.

Фродо Бэггинс из Хоббитона. Он раздавал его направо и налево! Фортинбрасу, в трактире «Прыгающая Лягушка»… Совсем безрассудно! Если Всадники спрашивают о «Бэггинсе», а Фортинбрас, попав в беду (или просто поболтав за сидром), упомянет, что шёл с Фродо Бэггинсом до Фрогмортона… След станет яснее дорожного указателя. Нужен псевдоним. Что-то простое, хоббитское, ничем не примечательное.

Он перебирал варианты, шагая под мерный скрип травы на утоптанной земле:

Сумкинс? Слишком очевидно. «Сумка»? Несерьезно.

Мистер Подхолмс? Звучит как адрес, а не имя. «Живущий под холмом»? Банально.

Взрослый Трамплингс? Смешно, но привлекает внимание.

Фордо Трамкинс? Почти его имя. Опасная игра.

Мистер Накручинс? «Тот, кто вечно беспокоится»? Слишком уж правдиво. Выдаст нервозность.

Сэм из Подгорья? Воровство имени друга? Низко.

Фёдор Михайлович Сумкин? Откуда это?! – удивился он сам. Звучало чужеродно, загадочно, почти как эльфийское, но непонятно. Может, сгодится? Хотя… кто в Бри поверит хоббиту с таким именем? Сочтут сумасшедшим или шпионом.

«Проще всего – никакого имени», – решил он в конце концов. «Просто путник. Из Западного Края. Молчун».

Но в душе понимал: хоббиты общительны. Молчание вызовет больше подозрений, чем странное имя.

Солнце коснулось вершин дальних холмов, окрасив небо в багрянец и золото. Фродо нашёл хорошее место для ночлега – небольшую полянку прямо на опушке, прикрытую с одной стороны густым кустом боярышника, с другой – нависающими ветвями старого вяза. До леса – шаг, до открытого пространства – обзор. Он быстро собрал хворост, развел небольшой, но жаркий костерок, скрытый кустом от случайных взглядов с поля. Достал последние припасы от Фортинбраса: кусок сыра, лук и твёрдый хлеб. Скромный ужин на фоне великолепного заката казался мирным, почти идиллическим. Волчий вой не повторялся. Воздух был тих и наполнен запахом нагретой за день земли и хвои с ближних сосен. Фродо позволил себе расслабиться, достал дневник. На душе было спокойно – редкое чувство за эти дни.

Дневник Фродо (Шестой День. У опушки леса)

Пишу у огонька, прислушиваясь к треску сучьев и последним птичьим песням. День закончился спокойно. Страх от утреннего волчьего воя отступил, растворившись в золоте заката. Идти вдоль опушки было верным решением: и лес рядом для укрытия, и простор для обзора. Ширь полей под заходящим солнцем была прекрасна и… нестрашна. Пока.

Главная мысль дня – моя глупость. Имя. Как легкомысленно я его разбрасывал! Фродо Бэггинс – это маяк для Тьмы. Факел в ночи для тех, кто ищет. Встреча с Фортинбрасом, разговоры в трактире… все это могло оставить след, по которому пойдут Всадники. Надо быть тенью. Без имени. Без прошлого. «Путник из Западного Края» – вот и весь рассказ. А если будут настаивать… «Мистер Накручинс»? Звучит как-то уныло-правдиво. Или выдумать что-то совсем простое – Том из Дальних Полей? Но меньше слов – лучше. Молчание – золото. Особенно когда за тобой охотятся призраки.

Вечер здесь… мирный. Непривычно мирный. Костерок греет, сыр и лук утоляют голод, хлеб хоть и чёрств, но напоминает о доме. Закат разлился по небу красками, достойными кисти эльфийского художника. Зелень холмов кажется бархатной. Даже лес за спиной дышит спокойствием. Ни волков, ни странных шорохов. Только сверчок где-то выводит свою нескончаемую трель. Если бы не Кольцо, тяжело лежащее в кармане, можно было бы подумать, что все кошмары – лишь дурной сон.

Завтра – в чащу. Настоящий лес. Путь к Пригорью будет неблизким и, наверное, трудным. Но сегодня… сегодня можно позволить себе передышку. Думать только о тепле огня, о сытости, о красоте угасающего дня. О том, что где-то там, далеко, Сэм, наверное, тоже смотрит на это же солнце, заходящее за крыши Хоббитона. И надеется.

Надежда… хрупкая, как паутинка в утренней росе. Но она есть. Пока я иду. Пока огонек мой горит. Пока…

АААУУУУУ-ООООООООООО!

Звук обрушился на полянку, как удар хлыста. Близко. Очень близко. Пронзительный, голодный, полный первобытной злобы волчий вой. И ему тут же, справа и слева, ответили другие. Не разговор – боевой клич. Стая. И она была здесь.

Фродо вскочил, сердце прыгнуло в горло. Бездумно, движимый чистейшим инстинктом, он схватил горсть земли и бросил её в костёр. Огонь захлебнулся, зашипел, повалил едкий дым. Ещё горсть! Ещё! Пламя погасло, оставив лишь тлеющие угольки и густой запах гари. Темнота накрыла полянку мгновенно и беспощадно.

Вой повторился, еще ближе. Слышался топот, треск веток под тяжёлыми лапами.

Дерево! Надо на дерево! Фродо метнулся к старому вязу, цепляясь за шершавую кору, отчаянно карабкаясь вверх по знакомым с детства, но теперь таким скользким и ненадежным уступам. Он втянул ноги, забрался повыше, на толстый сук, прижимаясь к холодному стволу. Внизу, в кромешной тьме, послышалось фырканье, шуршание в кустах боярышника. Запахло зверем – резким, диким. Жёлтые точки глаз мелькнули в черноте, отражая последний отблеск зари на западе. Их было несколько. Они обнюхивали место, где только что горел костёр, где он сидел и писал о мире и надежде.

Фродо замер, стараясь не дышать. Кольцо в кармане было ледяным. Он снова был дичью. Только теперь охотники были не призрачными тенями в чёрном, а вполне реальными, с клыками и когтями, и пахли кровью и голодом. И они были прямо под ним.

Глава 13

Дневник Фродо (Седьмой День? Рассвет…)

(Почерк неровный, торопливый)

Розовеет восток. Светает. Вижу их ясно. Они здесь. Внизу. Ждут. Мне нужно что-то предпринять, либо тут я и завершу свой путь.

Рассвет и Зубы

Розовый свет зари, пробивавшийся сквозь редкую листву вяза, не принёс Фродо облегчения. Он лишь высветил в жестоких подробностях его кошмар. Они были здесь. Не ушли, не потеряли след. Трое. Огромные, серо-бурые тени, распластавшиеся у самого подножия дерева-спасителя, ставшего деревом-тюрьмой.

Один лежал, морда на могучих лапах, но жёлтые глаза были прикованы к Фродо. Другой сидел, как изваяние, лишь кончик хвоста нервно подрагивал. Третий, матёрый, с жёсткой шерстью и глубокими шрамами на боку, похаживал неторопливо вокруг ствола. Его приоткрытая пасть обнажала ряды желтоватых клыков, острых и загнутых, как кинжалы. Тягучая слюна стекала нитями на землю, оставляя тёмные пятна на пыли. Завтрак. Они ждали своего завтрака. Терпеливо. Зная, что время их союзник.

Фродо попытался осторожно сместиться – сук впивался в бедро невыносимо. Едва тело его дрогнуло – мир взорвался.

Лежащий волк вскочил с глухим рыком. Сидевший взревел – низкий, гортанный звук, от которого кровь стыла в жилах. А матёрый… он не зарычал. Он бросился к стволу! Мощные лапы с острыми когтями впились в кору вяза, рванули вверх! Грязь и щепа посыпались вниз. Он лез! Неуклюже, яростно, отчаянно цепляясь за шершавую поверхность. Его горящие жёлтым огнём глаза упёрлись прямо в Фродо. Из раскрытой пасти хлынул поток зловонного, горячего пара и слюны, брызги которой долетели до лица хоббита. Фродо вскрикнул – воплем загнанного зверя.

Инстинкт сработал быстрее страха. Руки Фродо, ободранные о кору, схватились за ближайшие ветки. Он рвал, ломал сухой валежник над головой, швыряя его вниз, в эту поднимающуюся клыкастую бездну! «Прочь! ПРОЧЬ!» – хрипел он, сорванным голосом. Тонкие прутья с листьями лишь хлестали по морде зверя, застревали в шерсти. Волк фыркнул, тряхнул огромной головой – и полез выше, рыча, как водопад камней. Его когти сдирали кору длинными лентами. Двое других метались внизу, подпрыгивая, их пасти щелкали в воздухе в сантиметрах от его болтающихся ног. Он чувствовал ветер от их бросков, слышал лязг смыкающихся челюстей. Мир сузился до хриплого рычания, лязга клыков, хруста ломаемой древесины и дикого запаха хищника.

Отчаяние придало силы. Фродо ухватился за толстый, полумёртвый сук, торчащий рядом. Со стоном, натягивая каждую жилу, он вывернул его с громким треском! И со всего размаха, как копьем, всадил тупым концом в морду лезущему волку!

Тудух! Глухой удар. Визг – высокий, пронзительный, полный боли и ярости. Волк сорвался. Он рухнул вниз, тяжело шмякнувшись о землю, забился в пыли, тряся окровавленной мордой, фыркая кровью и слюной. Потом вскочил, отбежал, злобно и трусливо озираясь, рыча непрерывно, низко и страшно. Двое других на мгновение замерли, отступив шаг, ошеломленные.

Фродо повис на стволе, задыхаясь. Сердце колотилось, руки дрожали, ладони были липкими от крови и древесного сока. Каждый вдох обжигал горло. Он прижался к шершавой коре, молясь, чтобы дрожь не сбросила его вниз.

Они не ушли. Отползший матёрый волк зализывал рану, не сводя с Фродо ненавидящего, горящего взгляда. Остальные сели на землю, как каменные истуканы стражи. Осада. Тихая. Зловещая. Они просто сидели. Терпеливо. Глаза – шесть жёлтых, не моргающих точек – пригвоздили его к дереву. Они знали. Знали, что солнце поднимается выше, знали, что жажда и голод – их лучшие союзники. Знали, что рано или поздно, он упадёт.

Солнце взошло, разлилось по небу, залило лес золотом и зеленью. День наступил, ясный и тёплый. Но для Фродо рассвета не случилось. Был только яркий, беспощадный свет, в котором он видел каждую каплю засохшей слюны на морде вожака, каждый клок выдранной шерсти на его боку, каждый отблеск на острых клыках. Видел свою кровь, чернеющую на серой коре вяза. Часы тянулись, сливаясь в мучительное ожидание. Солнце пекло макушку. Жажда пересохшим комом стояла в горле. Голод сводил желудок. Сознание начинало плыть. Он смотрел вниз на эти три пары глаз и понимал с леденящей ясностью:

Он не сойдет с этого дерева живым. Либо он станет их добычей, либо кости его отбелит солнце. Надо было действовать. Сейчас. Но как? Ринуться вниз с суковатой дубиной? Попытаться бежать? Или… или сдаться на милость неумолимых жёлтых глаз? Кольцо в кармане было холодной, бесполезной тяжестью. Оно не могло спасти от этой земной, звериной ярости. Только его собственные силы. Или конец.

Глава 14

Отчаяние сжимало горло. Пальцы Фродо, липкие от крови и пота, судорожно теребили холодный металл Кольца в кармане. Что толку? – металась мысль. Оно не отгонит волков. Оно лишь приманит худшее… Но в этой немой агонии, в этом безысходном ужасе перед жёлтыми глазами внизу, он машинально сжимал его, как последнюю связь с миром, который рушился. Его рука дрожала, цепляясь за кору, а другой он бессознательно вертел золотой ободок, ощущая его гладкую, зловеще совершенную поверхность.

Он попытался найти опору для ноги, потянулся к казавшейся крепкой ветке чуть выше… И она обломилась с сухим треском!

Фродо вскрикнул – коротко, бессильно. Мир опрокинулся. Он падал. Падал вниз, навстречу трём распахнутым пастям, навстречу смерти, которая уже взметнулась навстречу на мощных лапах, оглашая воздух победным, жадным рыком. В этом падении, в этом последнем миге ужаса, его рука, инстинктивно выброшенная вперёд, чтобы смягчить удар, проскочила сквозь ткань кармана. Палец – неведомо как, неведомо почему – скользнул внутрь холодного круга.

И мир…

Мир взорвался.

Не грохотом, а оглушительной, всепоглощающей тишиной. И в этой тишине – невероятной, абсолютной – вдруг прорезались звуки, которых он никогда не слышал: шелест каждой травинки в десяти шагах, биение собственного сердца, как барабан в пустом зале, скрежет когтя волка о землю, словно рядом. Но это был лишь фон.

Главное – зрение. Оно пронзило мир, как лезвие. Цвета вспыхнули нестерпимо ярко, ослепительно: зелень листвы стала ядовитой изумрудной лавой, серая кора вяза – рельефной картой веков, каждая трещина – пропастью. Он видел всё. Видел каждую блоху в шерсти взлетевшего навстречу матёрого волка, видел узор на его клыках, как на резном эльфийском клинке, видел пылинки, взметнувшиеся от его лап. Но этот мир был чужим. Холодным, безжалостно резким, лишенным тепла и привычных теней. Он видел не глазами – каким-то иным, пронзающим взором, который заглядывал за видимое.

А волки… Они не видели его. Их прыжок, яростный и точный, прошёл сквозь то место, где он падал. Они врезались друг в друга с глухим стуком, сбитые с толку. Рык сменился визгом недоумения и… страха. Чистого, животного страха. Они отпрыгнули, прижав уши, озираясь дикими, растерянными глазами. Самый матёрый заскулил – высоко, жалобно, как щенок, тыча мордой в пустое место, где только что была добыча. Они чуяли что-то – что-то невидимое, древнее и страшное, что внезапно возникло и исчезло. Их уверенность испарилась. Они пятились, рыча, но уже не от голода, а от ужаса перед непостижимым.

Фродо не понимал. Он упал? Он стоял? Он был везде и нигде. Он ощущал холод Кольца на пальце, ледяной ток, бегущий по венам, и голос. Голос, который был не звуком, а давлением в самой ткани мысли. Шёпот? Рёв? Зов? Он звал… Туда. Вдаль, на восток, но и… вглубь, в какую-то чёрную, бездонную пустоту, которая вдруг разверзлась внутри и вокруг него. Это был зов Власти, зов Господина, зов окончательного растворения. Он был одновременно ужасен и… сладостен. Манил с неодолимой силой.

«Нет!» – мысль, слабая, как трепет листа на ветру, но своя. Мысль о Шире, о Сэме, о тепле, о свете. «Сними!»

Он дернул руку. Кольцо, скользнувшее на палец с невероятной легкостью, словно ждало этого, соскользнуло обратно с той же неестественной податливостью. Мир схлопнулся.

Звуки, свет, запахи – всё рухнуло обратно в привычные рамки, но оглушённое, приглушённое. Фродо очутился на земле, на четвереньках, в облаке пыли, поднятой волками. Он был видим. Но волки, охваченные паникой от встречи с невидимым ужасом, уже не смотрели на него. Матёрый зверь, последний раз тявкнув со злобой и страхом, развернулся и кинулся в чащу. Остальные – за ним. Через мгновение в лесу стихли даже звуки их бегства.

Фродо лежал, сотрясаемый сухим кашлем и дрожью. На пальце горело место, где было Кольцо. Мир казался плоским, тусклым, нереальным после той ослепительной, чудовищной ясности. Но он был жив. Чудом. Страшным, непонятным чудом.

Он поднялся, не чувствуя ног, и побежал. Не думая, не выбирая пути, просто прочь от этого дерева, от этого места силы и ужаса. Он бежал, спотыкаясь, через кусты, по открытой поляне, не оглядываясь, гонимый остатками того леденящего страха и памятью о чёрной бездне зова. И так, неведомо как, он выкатился на пыльную дорогу, прямо к знакомому покосившемуся указателю:

<– СТОК (3 лиги)

ВУДХОЛ (1 лига) –>

Он рухнул на землю у его подножия, обхватив колени дрожащими руками. Сердце бешено колотилось. Воздух обжигал лёгкие. Он смотрел на свою правую руку, на тот самый палец. Он был холоден, как мрамор. Фродо судорожно сглотнул, достал маленькую книжицу. Перо выскользнуло из дрожащих пальцев. Он поднял его, обмакнул в почти высохшую чернильницу. Надо было записать. Надо было закрепить этот ужас, пока он не стёрся, не превратился в смутный кошмар. Пока он помнил.

Дневник Фродо (Седьмой День? Дорога у Указателя)

Пишу. Руки дрожат так, что буквы пляшут. Чернила брызгают. Но я должен. Должен запечатлеть это… безумие. Этот провал в иную реальность.

Я упал. Ветка обломилась. Я падал навстречу клыкам, в самый центр рычащей пасти смерти. И в падении… Кольцо само скользнуло на палец. Не я надел его. Оно наделось. Как будто ждало этого падения, этого мига предельной слабости и страха.

И тогда… о, тогда мир перестал быть собой. Он стал… прозрачным. Резким. Я видел всё – каждую пылинку, каждую щербинку на клыке волка, летящего мне навстречу. Видел слишком много. Слышал шёпот травы за спиной. Но это был не мой мир. Он был чужим. Холодным. Металлическим. Лишённым души. Я был в нём… невидимкой? Призраком? Не хоббитом. Я был глазом. Всевидящим, но бестелесным и бесконечно уязвимым перед тем… Голосом.

Он был внутри. Давление. Тяга. Как воронка, затягивающая в чёрную пустоту. Он звал к Себе. К Власти. К Концу. И в этом зове была страшная, порочная сладость. Отдаться… Перестать бороться… Стать частью этой вечной Тьмы… Это было бы так легко.

Но я… я помнил. Помнил запах травы Шира, тепло камина в Баг Энде. Помнил свет. И этот свет – крошечный, слабый, как огонек свечи в урагане – крикнул внутри: «НЕТ!»

И я снял Кольцо. Сорвал его. Мир вернулся. Тусклый, шумный, но родной. Волки… они не видели меня. Но они почуяли то, что я вызвал. Ту древнюю, нездешнюю Силу, что коснулась этого места через Кольцо. Они испугались. Убежали. Я спасён. Но какой ценой?

Я прикоснулся к чему-то… не принадлежащему этому миру. Я услышал Зов Тьмы. И часть меня… малая, но страшная часть… отозвалась. Ей понравилось. Она захотела больше.

Теперь я здесь. У дороги. У указателя. Сток или Вудхолл? Не знаю. Знаю только, что палец, носивший Кольцо, леденит до кости. Что внутри поселился новый страх – не за жизнь, а за душу. Что Кольцо – не просто тяжесть. Оно – живое зло. Оно хочет быть надетым. Оно умеет ждать. И оно знает мои слабости.

Я спасся от волков. Но спасся ли я от самого себя? От той части, что шепчет: «Надень снова…»?

Глава 15

Вудхолл

Час ходьбы по укатанной дороге, петлявшей меж холмов, поросших яблонями (уже отцветшими, но обещавшими щедрый урожай), привёл Фродо к Вудхоллу. Городок, вернее, большая деревня, раскинулся в широкой долине, где речка поменьше Водьи весело журчала, вращая мельничные колёса. Дома здесь были крепче, чем в Хоббитоне, из тёмного, добротного дуба, с резными ставнями, увитыми плетистыми розами. Воздух пах свежескошенной травой, дымком очагов и… чем-то сладковато-пряным, возможно, из местной пекарни.

Фродо остановился у резных ворот, ведущих на главную улицу. Сердце сжалось. Такой уют, такое мирное благополучие казались сейчас почти кощунственными после орков, Назгула и леденящего ужаса под вязом. Он ощущал себя чужим, пятном копоти на чистой скатерти. Навстречу ему бодро шагала пожилая дама с корзиной, полной только что выкопанной молодой моркови.

– Доброго утра! – весело кивнула она. – К нам по делам?

Фродо вздрогнул. Имя. Надо было отвечать. Не Бэггинс.

– Б-боб Хиллман, – выдавил он, стараясь звучать непринужденно. Голос показался ему чужим и хриплым. – Ищу лавку антиквара. Мистера Хорнблауэра? Вы не подскажете?

– Ах, Фортинбрас! – дама заулыбалась. – Да уж, его лавку не пропустишь! «Редкость и Старина»! Идите прямо по улице, мимо кузни (там мистер Тук сейчас подковы ставит – грохот стоит!), потом мимо булочной миссис Брамбл (ой, пироги у неё сегодня с вишней, запах-то какой!), а там, где улица делает лёгкий поворот к мосту – увидите вывеску с совой. Большая деревянная сова, не промахнётесь! Сам Фортинбрас, говорят, к Тукборо отбыл с утра по делам срочным. Но хозяйничает там сестра его, миссис Примроуз. Очень милая дама!

– Благодарю вас, – Фродо кивнул, чувствуя, как под маской вежливости прячется волна усталости и разочарования. Фортинбраса нет. Островок безумной нормальности уплыл. Осталась только лавка и какая-то сестра.

Он двинулся по указанной улице. Вудхолл был очарователен. Солнце играло на стёклах окон, выставлявших напоказ гончарные изделия, плетёные корзины, связки душистых трав. Детишки с визгом гоняли обруч. У колодца оживлённо обсуждали последние новости, поглядывая на Фродо с добродушным любопытством. Пахло хлебом, землёй и… безопасностью. Эта самая безопасность резала по сердцу острее волчьих клыков. Они не знают. Не знают, что Тень уже здесь. Что орки ходят по Ширу. Что Чёрные Всадники спрашивают Бэггинса.

Увидев свободную скамейку под старым раскидистым клёном у самой речки, Фродо не удержался. Он рухнул на неё, чувствуя, как дрожь пробегает по уставшим ногам. Достал дневник и чернильницу. Надо было запечатлеть этот мираж мира, пока он не растаял, как дым.

Дневник Фродо (Седьмой День? Полдень в Вудхолле)

Пишу под сенью клёна, слушая журчание мельничного колеса где-то за поворотом. Вудхолл. Никогда здесь не бывал. И теперь вижу – зря.

Этот городок… он как сон. Тот самый сон о Шире, который снился мне в самые страшные ночи под корнями деревьев или в дубовом сундуке. Дома – крепкие, приветливые, утопающие в цветах. Улицы – чистые, выметенные. Воздух – густой от запаха хлеба, земли и простой, неукрашенной жизни. Дети смеются. Взрослые переговариваются о урожае, о цене на ячмень, о том, чей поросёнок перелез через забор. Никакой спешки, кроме спешки к обеду. Никакого страха, кроме страха опоздать на свежий пирог.

Сидя здесь, на этой твёрдой, надежной скамье, глядя на воду, играющую на солнце, я почти могу убедить себя… Почти. Но сердце знает правду. Оно колотится неровно, как пойманная птица. Каждый смех ребёнка заставляет вздрагивать – не крик ли это ужаса? Каждый незнакомец, оглянувшийся на меня, – не шпион ли Тьмы? Я – Боб Хиллман. Никому не известный путник. Но это имя – тонкая паутина. Любой порыв ветра, любое неосторожное слово могут её порвать.

А под рубашкой, у самого сердца, лежит Оно. Холодное. Тяжёлое. Напоминающее, что этот идиллический Вудхолл – лишь мираж, картинка на краю пропасти. Что Тень уже протянула сюда свои щупальца. Что Фортинбрас, мой чудаковатый якорь в этом исчезающем мире, уехал в Тукборо. Я один. Снова один.

Но лавку найти надо. Ради пирога? Ради сидра? Ради крохи той беспечности, что излучал Фортинбрас? Или просто потому, что он просил? Последняя ниточка, связывающая с хоббитом, который был добр ко мне без задних мыслей. Пойду. Спрячу дневник. Боб Хиллман ищет безделушки. Ничего более.

Лавка «Редкость и Старина»

Вывеска с совой – большая, резная, слегка покосившаяся, но с выразительными глазами из жёлтого стекла – действительно была видна издалека. Фродо толкнул дубовую дверь, звеня колокольчиком.

Внутри царил приятный полумрак и хаос. Полки, ломящиеся от фарфора, старых книг в потёртых переплетах, загадочных коробочек, пыльных бутылок причудливой формы, статуэток, карт в свитках. Воздух пах пылью веков, воском, сушёными травами и… свежеиспечённым хлебом? За прилавком, разбирая груду старых ключей, стояла дама лет пятидесяти. Она была похожа на Фортинбраса – те же живые глаза, тот же пухлый подбородок, но выражение лица куда более спокойное. На ней был чистый передник, а волосы аккуратно убраны.

– Добрый день! – сказала она приветливо, откладывая ключи. – Чем могу быть полезна? Ищете что-то особенное или просто полюбопытствовать?

– Д-добрый день, – Фродо сглотнул, оглядываясь. Лавка казалась убежищем, но и ловушкой одновременно. Слишком замкнуто. – Я… я искал мистера Хорнблауэра. Фортинбраса. Но мне сказали, он уехал?

– Ах, мой братец! – дама улыбнулась, и в улыбке было то же лукавство, что и у Фортинбраса, но без его суматошности. – Да, помчался в Тукборо на рассвете, словно его орки гнали! Уверял, что там ему обещали глянуть на совершенно уникальный экземпляр… кажется, древний подсвечник в виде дракона? Или грифона? С ним всегда так. Обещал вернуться через пару дней. – Она вздохнула, но с явной нежностью. – Вы его знакомый?

Фродо кивнул, не решаясь назвать даже псевдоним без нужды.

– Мы… встретились на дороге. Неподалёку от Фрогмортона.

– О, так это вы! – Глаза миссис Примроуз вспыхнули. – Фортинбрас говорил! Ну конечно! «Встретил молодого хоббита, отличный парень, выручил, настоящий джентльмен!» Он оставил кое-что для вас. Прямо-таки наказал: «Если придет– отдай немедленно!» – Она уже полезла под прилавок.

Фродо похолодел.

Миссис Примроуз вытащила аккуратный узелок из ткани в горошек и небольшую деревянную шкатулку.

– Вот, – она протянула их Фродо. – Говорил, вы остались без припасов. Пирожок с вишней от миссис Брамбл – свежайший, сегодняшний! И пара яблочных лепёшек моей стряпни. А в шкатулке… – она понизила голос, хотя кроме них в лавке никого не было, – …тот самый амулет. Хотя я сама не очень верю в эти его диковины. Но для вас он его приберег. Говорил, вы оцените.

Фродо взял узелок и шкатулку. Тепло пирожка проникало сквозь ткань. Амулет… тот самый, что Фортинбрас так хвалил. В этой простой доброте, в этой заботе о почти незнакомом человеке было что-то щемящее и невыносимо прекрасное. Последний дар Шира.

– П-передайте ему… огромное спасибо, – прошептал Фродо, суя узелок в свою тощую котомку. – Он… он очень добр.

– О, Фортинбрас – душа нараспашку! – засмеялась миссис Примроуз. – Особенно если речь о древностях или хорошей еде. Не беспокойтесь, передам. Вы надолго в Вудхолле? Может, чайку попить? Выглядите вы… утомлённым, милок.

– Нет! – ответил Фродо слишком резко, испугавшись самого себя и её участия. – Нет, благодарю. Мне… мне нужно идти. Срочно. На восток.

Он уже повернулся к двери, торопливо засовывая шкатулку в другой карман, подальше от Кольца.

– Как же так скоро! – огорчилась миссис Примроуз. – Ну, что ж… Счастливого пути! И берегите себя! Дороги нынче… неспокойные, говорят.

Фродо уже почти выскочил на улицу, залитую обманчиво-мирным солнцем, когда её голос остановил его на пороге:

– Ах, да! Я совсем забыла спросить, милок! Фортинбрас так торопился, что толком и не представил вас. Так как же вас зовут? Я что-то совсем не расслышала?

Фродо замер. Спина его напряглась. Колокольчик над дверью ещё нежно позванивал. Позади него, в лавке, полной древностей и запаха пирога, стояла добродушная дама, ждущая ответа. Перед ним – улица Вудхолла, такая мирная и такая опасная. Воздух вокруг внезапно показался ему ледяным. Сердце бешено колотилось. В кармане Кольцо ждало. А Тёмное Ухо, быть может, уже навострилось где-то рядом.

Имя. Какое имя назвать сейчас?

Глава 16

Воздух в лавке «Редкость и Старина» застыл. Колокольчик над дверью замер, его последний нежный звон растворился в тяжёлой, пыльной тишине. Сердце Фродо бешено колотилось, ледяная волна страха подкатила к горлу. Имя.

Он стоял спиной к миссис Примроуз, рука на дубовой ручке. Узелок с пирогом жёг бок, шкатулка лежала в кармане холодным камнем.

И вдруг, повинуясь не мысли, а глубинному, измученному инстинкту зверька, ищущему нору, он медленно обернулся. Лицо его, бледное и осунувшееся, попыталось сложиться в подобие улыбки. Голос, когда он заговорил, звучал хрипло, но на удивление ровно:

«А ведь… и правда, куда спешить, миссис Примроуз? – Фродо отпустил ручку двери, сделал шаг назад, в полумрак, пахнущий стариной и свежей выпечкой. – Чай… чайку я с удовольствием попью. Если, конечно, не помешаю?»

Радость, тёплая и искренняя, расцвела на лице миссис Примроуз.

«Помешаете? Да что вы, милок! Радость мне! Садитесь, садитесь вот тут, на этот сундучок – он крепкий, хоть и старый. Я как раз собиралась чайник ставить! – Она засуетилась, смахнув со столика свиток какой-то пожелтевшей карты. – Пирожок-то не остыл? Ах, Фортинбрас говорил – выручил ты его, настоящий джентльмен! Сидеть бы ему сейчас в орчьей яме, кабы не ты!»

Фродо опустился на указанный сундук. Дуб был твёрд и надежен под ним. Он чувствовал, как дрожь в коленях понемногу стихает, сменяясь оглушающей усталостью. Безумие. Оставаться здесь. Но сил бежать… нет. Он наблюдал, как миссис Примроуз хлопочет у маленькой печурки в углу, достает глиняный чайник, фарфоровые чашки с синими незабудками. Запах заваривающегося чая – крепкого, травяного – смешался с пылью веков и сладковатым духом пирога. Это было так… нормально. Так смертельно опасно и так невыразимо желанно.

«Миссис Примроуз… – начал он, когда чай был разлит, а кусок вишневого пирога, сочный и дымящийся, лежал перед ним на тарелке. – Вы… вы не сочтёте за дерзость… Мне дальний путь предстоит на восток. И ночь близка… Не знаете ли вы, где путник мог бы… переночевать в Вудхолле?» Он избегал смотреть ей прямо в глаза, уставившись на золотистую корочку пирога.

Миссис Примроуз махнула рукой, брызнув чаем. «Переночевать? Да тут и думать нечего! У меня как раз комната для гостей свободна, над лавкой. Чистая, постель свежая! Фортинбрас частенько там гостит, когда из Тукборо поздно возвращается. Останьтесь, милок! Переночуете, с утра свежим в путь отправитесь. И завтраком покормлю!»

Облегчение, сладкое и горькое одновременно, разлилось по Фродо. «Я… я не знаю, как вас благодарить…» – прошептал он.

«Да бросьте! – рассмеялась дама. – Компания мне только в радость! Особенно после всех этих пыльных…»

Дверь лавки распахнулась, звеня колокольчиком. На пороге стоял крепко сбитый хоббит в добротном зелёном жилете, с лицом, обветренным и добродушным. «Добрый вечер, Примроуз! – громко возгласил он. – Зашёл насчет того… – Он замолк, увидев Фродо за чаем. – О! Гости? Не помешал?»

«Одо! В самый раз! – обрадовалась миссис Примроуз. – Знакомьтесь, мистер… э…» – она на мгновение запнулась, но Фродо, к своему ужасу, успел вставить:

«Хиллман. Боб Хиллман».

«Мистер Хиллман! Гость Фортинбраса, выручил его! А это наш Одо Толстопуз, лучший садовод в долине и знатный ценитель старины! Присоединяйся, Одо, чайку?!»

Одо весело ухмыльнулся. «Чай? Да я как раз притащил кое-что получше! – Он достал из-под жилета бутыль, аккуратно оплетенную лозой. – Сидрушко! Собственного настаивания, на диких яблочках и меду! Только вчера пробку выдернул – для особого случая! А случай, вижу, самый что ни на есть особый! Гость в доме – радость! – Он ловко расставил на столике три простых глиняных кружки. – Наливать будем, Примроуз? Мистер Хиллман, вы не против?»

Противостоять этой добродушной, грубоватой энергии было невозможно. Да и не хотелось. Сидр, янтарный и игристый, шипел в кружках. Его первый глоток обжёг горло Фродо приятным теплом, разлился по жилам, смывая часть леденящего страха. «Превосходно!» – вырвалось у него искренне.

«Ха! Знаю! – Одо подмигнул. – А теперь, если дамы не против… – Он достал из кармана потрёпанную трубку и кисет с табаком необычно тёмного, почти чёрного цвета. – …попробуем кое-что эдакое? Добыл у гномов-торговцев на прошлой ярмарке. Говорят, табак этот «Звёздная Пыль» зовётся. С гор далеких. Ну-ка, мистер Хиллман, рискнете?»

Фродо колебался лишь мгновение. Память о трубке на крыльце Баг Энда, о мирных вечерах… Она пересилила осторожность. «Почему бы и нет?» – улыбнулся он, и эта улыбка наконец коснулась глаз. Он достал свою старую, любимую трубку (как же он рад был, что не потерял её в бегах!).

Вечер потёк, как тёплый, медленный сидр. Дым «Звёздной Пыли» вился причудливыми кольцами, пахнул костром и чем-то… древним, горным. Одо рассказывал забавные истории о своих проделках в садах и о капризах погоды. Миссис Примроуз подливала чай и сидр, смеялась звонко и заразительно. Фродо ловил себя на том, что смеётся вместе с ними – тихо, сдержанно, но по-настоящему. Он рассказывал что-то о «своём» Мичел Делвинге (выдумывая на ходу, но Одо кивал, словно знал тех самых вымышленных соседей), о дорожных впечатлениях (тщательно избегая всего страшного). Лавка наполнилась теплом, смехом, густым табачным дымом и ощущением… дома. Ложного, временного, но такого нужного. Кольцо в кармане казалось лишь холодным комочком металла, а не центром вселенского Зла.

За окном давно стемнело. Свечи на столике отбрасывали танцующие тени на полки с древностями. Одо, кряхтя, поднялся. «Ну, мне пора! Утреннюю дойку ещё не отменили, хоть и сидр хорош! – Он потянулся, довольный. – Примроуз, спасибо за компанию! Мистер Хиллман, рад был познакомиться! Настоящий хоббит – трубку курит и сидр ценит!»

Фродо встал вместе с ним. Тепло и сидр сделали своё дело – он чувствовал себя почти расслабленным. «Одо, вы же зашли по делу? – спросил он, вспомнив начало визита. – Что вы хотели у миссис Примроуз приобрести?»

Одо Толстопуз обернулся на пороге. Его обветренное лицо расплылось в широкой, мудрой улыбке. Он ткнул трубкой в сторону столика с пустыми кружками и потухшими трубками. «Приобрести? Да я, мистер Хиллман, сегодня приобрёл куда больше любой безделушки! – Он кивнул на них обоих. – Приобрел я тёплую компанию, добрую беседу да вечер без забот. А это, сами знаете, дороже всякого антиквариата! Спокойной ночи!» – Колокольчик звякнул, и он скрылся в ночи.

Фродо стоял, глядя вслед. В груди что-то щемило – сладко и больно. Дороже всякого антиквариата…

Миссис Примроуз вздохнула, улыбаясь – «Ну вот и разошлась наша веселая компания. Пойдёмте, мистер Хиллман, я вам комнатку покажу. Вам отдохнуть надо, вижу я».

Комната над лавкой была маленькой, чистой и уютной. Небольшая кровать с лоскутным одеялом, столик у окошка, глиняный кувшин с водой. «Спокойной ночи, милок, – сказала миссис Примроуз, ставя на столик свечу. – Спите спокойно. Вы в безопасности здесь».

Дверь закрылась. Фродо остался один. Тишина лавки внизу казалась тёплой, живой после смеха и разговоров. Запах табака ещё витал в воздухе. Он подошёл к окну, выглянул. Улицы Вудхолла спали, окутанные мягкой тьмой. Ни теней, ни зова. Только мирный мрак.

Он сел за столик, достал дневник и чернильницу. Перо дрогнуло в его руке, но на этот раз – не от страха. Он обмакнул его и начал писать, и буквы ложились ровнее, чем за последние дни.

Дневник Фродо (Седьмой День? Ночь в Вудхолле. Комната над «Редкостью и Стариной»)

Пишу при свете единственной свечи. Пламя её колеблется, отбрасывая тёплые тени на стены этой маленькой, удивительно мирной комнаты. Запах… Запах вечера ещё здесь. Дым «Звёздной Пыли» – терпкий, горный, непохожий на наш, на запах Шира, но такой… уютный. И едва уловимый дух вишневого пирога.

Я не ушёл. Я остался. Остался пить чай. Потом сидр Одо. Потом курил его диковинный гномий табак. Смеялся. Слушал их истории. Рассказывал свои – вымышленные, конечно, о «Бобе Хиллмане из Мичел Делвинга». И знаешь что? На мгновения… на целые мгновения… я почти забывал. Забывал о Кольце в кармане. О холоде на пальце. О волках. О Зове из Бездны. О том, что я – Фродо Бэггинс, несущий гибель в кармане жилета.

Этот вечер… он был как глоток чистой воды в пустыне. Как огонёк в кромешной тьме. Миссис Примроуз – добрая душа, полная бесхитростной заботы, как Сэм… только старше и с большим знанием старых ключей. А Одо! Одо Толстопуз! Грубоватый, с сильными руками садовода, с любовью к крепкому сидру и хорошей трубке, с мудростью, которая прячется за простыми словами. Его фраза… Она согревает меня сейчас сильнее, чем любое одеяло. Он купил не вещь. Он приобрёл… получил мгновение. Мгновение тёпла. И я был частью этого. Боб Хиллман был частью этого.

Сидишь тут, в тишине, и понимаешь, за что именно сражаешься. Не за великие королевства эльфов или людей. Не за троны и не за сокровища. А вот за это. За право двух хоббитов в маленькой лавке, забитой древним хламом, пить сидр, курить трубку и смеяться над глупостями. За запах свежего хлеба из булочной. За право старой дамы назвать тебя «милок» и предложить переночевать. За эту простую, нерушимую ткань обычной жизни, где главные ценности – доброта, гостеприимство и хорошая компания.

Я чувствую себя обманщиком. Страшным обманщиком. Я принёс Тень к их порогу. Моё присутствие здесь – угроза их покою. И всё же… я не мог уйти. Не было сил. И теперь, сидя здесь, в этой тишине, я понимаю – я не хотел уходить. Мне нужен был этот вечер. Этот обман. Этот кусочек украденного мира.

Завтра… завтра я уйду на рассвете. Постараюсь уйти незаметно. Не оставить за собой ничего, кроме благодарности (и, надеюсь, невредимой хозяйки). Но сегодня… сегодня я просто Боб. Путник, нашедший приют. И за это – спасибо. Спасибо за чай, за пирог, за сидр Одо, за его «Звёздную Пыль», за смех миссис Примроуз, за её чистую постель. Спасибо за вечер без забот. Он стоил больше всех сокровищ Фортинбраса. Он напомнил мне, за что стоит нести эту проклятую тяжесть. Хотя бы еще один день.

Погашу свечу. Попробую уснуть. Может быть, без кошмаров. Хотя бы на эту одну ночь.

Глава 17

Первый, бледно-серый свет едва коснулся резных ставень комнаты над лавкой, когда Фродо открыл глаза. Сон был глубоким и без сновидений – редкий дар, почти забытое чудо. На миг он не понял, где находится. Тепло лоскутного одеяла, знакомый скрип половиц снизу, тишина мирно спящего городка… Потом память накрыла волной: смех Одо, дым «Звёздной Пыли», добрые глаза миссис Примроуз. И – холодный укол вины под рёбра.

Он встал бесшумно, как тень. Собрал свои немногие пожитки, стараясь не шуметь. Котомка казалась легче после вчерашнего пирога и лепёшек, но тяжесть Кольца и долга лишь усилилась. На столике, рядом с потухшим огарком свечи, он положил сложенный листок из дневника. Чернила легли чётко:

«Миссис Примроуз,

Слова бедны, чтобы выразить мою благодарность за ваш кров, ваше доброе сердце и тёплый вечер. Вы подарили путнику больше, чем крышу над головой – вы подарили кусочек дома, когда он был нужнее всего. Простите, что ухожу на рассвете, не простившись лично. Мой путь не терпит промедления, а будить вас – кощунство. Да хранят вас дороги и ваш дом. Вечер в «Редкости и Старине» я сохраню в памяти как самый драгоценный антиквариат.

Искренне ваш,

Б. Х.»

Он задержался на мгновение, глядя на дверь, за которой спала его благодетельница. Береги её, – прошептал мысленно, не зная, к кому взывает. Потом, как вор, крадущий не вещи, а покой, он бесшумно спустился по скрипучей лестнице, проскользнул через лавку, полную безмолвных свидетелей древности, и вышел на пустынную, сереющую улицу Вудхолла.

Воздух был свеж, пах росой и дымком первых очагов. Ни души. Фродо не оглядываясь зашагал прочь, к восточной окраине, чувствуя, как городок, его мирный сон и вчерашнее тепло остаются позади, превращаясь в ещё один островок боли в море его вины. Он украл этот покой. И унёс с собой угрозу.

Перейдя по каменному мостику журчащую речушку, огибавшую Вудхолл, Фродо свернул с дороги. Прямой путь на восток, по открытым полям, был чистым безумием. Лес, пусть и неглубокий, давал иллюзию укрытия. Он шёл не в чащу, а вдоль кромки деревьев, держась так, чтобы видеть и реку, и открытое пространство перед лесом. Вчерашние волки под вязом стояли перед глазами слишком ярко. Каждый шорох в кустах заставлял вздрагивать, пальцы непроизвольно сжимали рукоять меча за поясом. Кольцо в кармане было немым, холодным укором.

Солнце поднялось выше, разогнав утренний туман. Лес ожил: птичьи трели, жужжание насекомых, шелест листвы. Казалось бы, идиллия. Но Фродо не обманывался. Его глаза, закаленные страхом, искали не красоту, а угрозу. Следы на влажной земле у воды (кабана? или что-то двуногое?), неестественно сломанная ветка, странная тишина на участке опушки… Он двигался как дичь, знающая, что за ней охотятся.

К полудню, когда солнце стало палить макушку, он заметил дымок. Слабый, сероватый, поднимающийся не из трубы мирной фермы, а из-за гребня невысокого холма впереди, в стороне от реки, но всё ещё слишком близко к Вудхоллу. Сердце Фродо упало. Он уже узнал этот запах – едкий, с примесью гари и чего-то гнилого. Орчий костер.

Осторожно, пригибаясь к земле, используя каждую складку местности, каждое дерево и куст как щит, он подобрался ближе. Спрятавшись за мощным дубом на опушке, он замер, впиваясь глазами в открывшуюся картину.

Лагерь. Небольшой, но устроенный с воинственной аккуратностью. Грубые шалаши из веток и грязи. Потрёпанные шкуры вместо знамен. Копья, воткнутые в землю острием вверх. И они сами – орки. Более мелкие, чем те, что нападали на ферму Брендибакков, серо-зелёные, с кривыми ногами и длинными руками. Одни спали, свернувшись калачиком в тени. Другие возились у костра, помешивая в подвешенном котле нечто, издающее тошнотворный запах. Третий, с ободранным ухом и кривым ножом за поясом, сидел на валуне и точил топор, злобно бормоча под нос. Их речь была хриплой, отрывистой, полной гортанных звуков, но Фродо уловил знакомое слово: «Ширрр». И другое: «Бэггг…»

Ледяная рука сжала его горло. Они здесь. Из-за меня. В полутора лигах от Вудхолла. Он представил себе Одо, идущего утром доить коров. Миссис Примроуз, открывающую лавку с улыбкой. Детей, играющих на улице. И этих… этих тварей, врывающихся в мирную долину под покровом ночи или просто в поисках провизии. Крики. Пламя. Кровь на резных ставнях…

«Предупредить!» – закричал в нём голос совести, отчаянный и ясный. – «Беги обратно! Кричи!»

Но другой голос, холодный и тяжёлый, как Кольцо в кармане, заглушил первый: «Они найдут тебя по следу. Или схватят на подходе к городу. Ты приведешь беду прямо к их порогу. Твоя задача – Бри. Кольцо. Весь Шир погибнет, если ты его не унесёшь. Один город… или все?»

Борьба была короткой и жестокой. Он видел лица вчерашних спасителей. Слышал смех Одо. Чувствовал тепло вишнёвого пирога. Но он также видел Жёлтые Глаза под вязом и чувствовал ледяное дыхание Зова Бездны.

Слёзы жгли глаза. Горечь стыда заполнила рот. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. «Простите. О, простите меня!»

Он не побежал обратно. Он отполз от дуба глубже в тень кустарника, достал дневник и чернильницу. Рука дрожала, но не от страха за себя.

Дневник Фродо (Восьмой День? Опушка леса, напротив орчьего лагеря)

Пишу, прижавшись спиной к холодной коре старого дуба. Ветки, как пальцы, прикрывают меня от взглядов. От их взглядов. Достаточно протянуть руку – и я коснусь листвы, еще хранящей утреннюю прохладу. А там, за этой зелёной ширмой – ужас.

Они сидят. Не так далеко от Вудхолла. Они варят свою мерзкую похлёбку, точат кривые ножи, спят с открытыми жёлтыми глазами. Орки. В сердце Шира. Я привел их сюда. Своим бегством. Своим проклятым Кольцом. Своим именем, которое, как чумная крыса, бежит впереди меня.

Я вижу Вудхолл. Вижу его дубовые дома, его мельницу, его сады. Вижу лавку «Редкость и Старина» с её покосившейся совой. Вижу лицо миссис Примроуз, доверчивое и доброе. И я вижу, как это всё может превратиться в пепел за одну ночь. Из-за меня.

И я… я ничего не делаю. Я сижу здесь. Прячусь. Пишу эти проклятые слова вместо того, чтобы бежать назад, кричать тревогу и будить весь город! Я мог бы. Мог бы попытаться. Даже если поймают… Разве это не лучше, чем позволить им напасть врасплох?

Но Кольцо холодным пятном жжёт меня. Оно напоминает. Оно требует. Бри. Гэндальф. Судьба не Шира – Судьба всего. «Ты не может пожертвовать многими ради одного», – сказал бы мудрец. Но я не мудрец. Я маленький, испуганный хоббит, который вчера пил сидр и смеялся с теми, кого сегодня обрекает на смертельную опасность. И этот хоббит выбирает путь труса. Путь дальше. Потому что страх за всех сильнее боли за Вудхолл. Или это просто оправдание? Маскировка самого страшного страха – за себя?

Они сказали «Шир». Сказали «Бэгг…». Ищут. Знают, что я где-то рядом. Если я побегу к Вудхоллу – я приведу их прямиком туда. Как волков к овчарне. Моя тревога станет их гибелью. Так я убеждаю себя. Но убеждён ли я сам? Нет. Только безумно надеюсь, что этот лагерь – просто разведка. Что они уйдут дальше, не тронув город. Надеюсь и презираю себя за эту надежду.

Я должен идти. Через поля. Потом через болота Мариш. К Брендивайну. К Бри. Каждый шаг вглубь Шира – это шаг по раскаленным углям моей вины. Но назад пути нет. Только вперёд. Только нести этот груз. И молиться, чтобы моё бегство хоть кого-то спасло, а не погубило.

Они доели похлёбку. Один потянулся. Пора уходить. Пока они не почуяли запах страха и чернил. Прощай, Вудхолл. Прости меня.

Глава 18

День тянулся. Лесной край, за которым уже не было надежного укрытия крон, наконец показался впереди. Перед Фродо расстилалось нечто, напоминающее гигантскую рану на теле Шира. Болота Мариш.

Серая, бурая, уныло-зелёная топь терялась в туманной дымке, поднимавшейся с бесчисленных проток и трясин даже сейчас, под вечерним солнцем. Воздух стал тяжёлым, влажным, пропитанным запахом гниющих растений и стоячей воды. Комары тонко пели в ушах. Дорог не было видно – только редкие, чахлые деревца-карлики да кочки, поросшие жёсткой осокой, уходили в мутную даль. Пересечь это в темноте было равносильно самоубийству.

Остаться здесь до утра – решение пришло само собой. Он нашел относительно сухое место под развесистой старой ольхой у самой кромки леса. Отсюда было видно и угрожающую гладь болот, и часть пройденного пути – редколесье, поляну, ленту реки вдалеке. Укрытие не идеальное, но лучше, чем ничего. Разводить костёр было опасно, но ночь без тепла и горячей еды казалась невыносимой в этом сыром пограничье. Маленький. Очень маленький. И быстро. Он собрал сухих веток, тщательно укрытых ольхой, развёл крошечный, почти бездымный огонек в углублении между корней. Достал драгоценные остатки припасов – половину яблочной лепёшки и кусочек вишневого пирога. Запах еды, смешанный с дымком, был сладким утешением. Он присел на корточки, грея озябшие руки над жалким пламенем, стараясь не думать о вчерашнем вечере, о тепле лавки, о смехе Одо. Боб Хиллман пирует на краю света.

Он уже собирался отломить кусок лепешки, когда звук донёсся с реки. Не птичий крик, не шелест тростника. Грубый, гортанный окрик. Потом ещё один. И лязг металла.

Фродо замер, кусок хлеба застыл на полпути ко рту. Сердце ушло в пятки. Они? Он бесшумно подполз к самому краю леса, затаившись за кустом ежевики. Взгляд устремился туда, где река делала широкий изгиб, обходя последний холм перед болотами.

Они шли. Те самые орки из лагеря. Человек десять. Нестройной, но быстрой походкой, не скрываясь. Один тащил на плече тушу овцы – видимо, провиант с ближайшей фермы. Другие бряцали оружием, громко переругиваясь на своем скрипучем наречии. Они шли вдоль реки, но не к Вудхоллу! От городка, вниз по течению. К болотам? К переправе?

Они ушли. Мысль пронзила Фродо, как луч солнца сквозь тучи. Они покинули окрестности Вудхолла! Город спасён. Пока.

Облегчение было таким сильным, что он чуть не вскрикнул. Но тут же, как ледяная волна, накатило осознание второй части правды. Они идут сюда. Вниз по реке. К болотам. Туда, где он сейчас сидел у своего жалкого костерка. Почему? Случайность? Или… или след? Уловили его запах? Увидели дымок его утреннего костра под вязом? Орки шли за ним. Уверенно. Целенаправленно.

Расстояние было пока приличным, река здесь разделяла их широкой полосой воды и камышей. Но орки двигались быстро. И их путь вёл… вёл прямо к тому месту, где он сейчас прятался. Или к броду? К тропе, которая могла вывести их на его след уже на этом берегу?

Фродо отполз назад, к ольхе. Его крошечный, драгоценный костерок, символ крохи тепла и надежды, вдруг стал маяком смерти. Он схватил котелок с остатками воды (бережно собранной из лесного ручья) и вылил на угли. Шипение, клубы едкого пара, резкий запах гари. Он втоптал ногами тлеющие угольки в сырую землю, засыпал их грязью и листьями. Следы костра нужно было уничтожить. Быстро!

Сердце колотилось. Он втиснул недоеденные лепёшку и пирог обратно в котомку, схватил свёрнутый плащ. Орки были уже ближе, их голоса слышны отчетливей. Они спорили о чём-то, смеялись – жутким, каркающим смехом. Они не скрывались. Они были хозяевами здесь. И они шли.

Фродо отполз глубже в тень ольхи, прижавшись к шершавому стволу. Его лагерь был уничтожен за минуту. Теперь он был просто тенью среди теней, сжимающей в дрожащей руке нож и впивающейся взглядом в приближающиеся силуэты через реку. Солнце садилось за болота, окрашивая туман в кроваво-багряные тона. Последние лучи золотили воду и… броню орков. Хорошая новость для Вудхолла обернулась кошмаром для него.

Достать дневник сейчас было безумием. Но он должен был запечатлеть этот миг. Пока орки не перешли реку. Пока тьма не скрыла всё. Он выхватил маленькую книжицу и перо, обмакнул в почти сухую чернильницу и начал писать на колене, под прикрытием ствола, в алом свете умирающего дня.

Дневник Фродо (Восьмой День? Закат у болот Мариш. Орки у реки)

Пишу в последних лучах. Буквы пляшут. Не от страха даже – от спешки. Они идут. По тому берегу. Те самые. Те, что лагерем стояли у Вудхолла. Ушли от города! Миссис Примроуз, Одо… вы спасены. От них. Но не от Тени, что я принёс. Простите.

Но они идут сюда. Вдоль реки. К болотам. Ко мне. Видели ли они мой костерок? Чуют ли? Или путь их лежит к броду, в обход? Не знаю. Знаю только, что разделяет нас только вода и сто шагов отчаяния. Они не спешат, не крадутся. Идут хозяевами. Громко. Со своей краденой овцой. Своими кривыми клинками.

Я потушил огонь. Втоптал в грязь. Украденный ужин – обратно в сумку. Теперь я – только глаза в тени ольхи. И холод Кольца в кармане. Оно молчит. Но его молчание – самая громкая угроза.

Солнце коснулось тумана над Маришем. Весь мир залит кровью и золотом. И орки на том берегу – чёрные, уродливые силуэты на этом багряном полотне. Картина ужаса. Моего личного ужаса.

Они остановились. Один указывает рукой… сюда? На мой берег? На болота? Спорят. Решают. От их решения зависит моя жизнь. Или смерть.

Прячу дневник. Беру нож крепче. Если переправляются – бегу в болота. Ночь, туман, трясина… Может, хоть это меня спасёт. А может, погубит вернее орка.

Глава 19

Решение пришло мгновенно: Не в болота. Назад. Через реку. Орки шли по тому берегу. Значит, этот берег, хотя бы на время, мог быть безопаснее. А если найти место, где река сужалась, где течение было не таким яростным… Да, это был шанс. Безумный, мокрый, но шанс.

Он отполз от ольхи, как призрак, оставив лишь вмятину в грязи на месте кострища. Обратный путь по опушке леса казался вечностью. Каждый шорох – орк. Каждый шелест листвы – погоня. Он двигался пригнувшись, используя каждую кочку, каждую тень, чувствуя, как холодный пот смешивается с ночной сыростью. Орки, к счастью, не спешили переправляться. Их голоса и смех ещё долго доносились с того берега, удаляясь вниз по течению – видимо, искали удобный брод или просто шли грабить дальше.

Через полчаса ходьбы он нашёл то, что искал: место, где река сжималась каменистыми выступами, образуя нечто вроде мелкого переката. Течение было сильным, но глубина – по пояс, не глубже. Лунный свет, пробивавшийся сквозь редкие облака, серебрил пенящиеся струи.

Вода оказалась ледяной. Она обожгла кожу, сбила дыхание. Первые шаги по скользким камням едва не закончились падением. Течение яростно толкало его в бок, пытаясь снести вниз. Он цеплялся руками за холодные, обросшие слизью валуны, скрёб ногами, пытаясь найти хоть какую-то опору. Вода хлестала в лицо, заливалась за воротник, насквозь пропитывая одежду. Котомка тянула ко дну. Он плыл больше, чем шёл, отчаянно борясь с потоком. В какой-то момент нога соскользнула, и он погрузился с головой, наглотавшись горьковатой речной воды. Вынырнул, отчаянно кашляя, отплёвываясь, цепляясь за очередной камень. Казалось, переправа длилась вечность. Наконец, дрожащие ноги нащупали твёрдую гальку берега. Он выполз, как утопленник, тяжело дыша, струйки воды стекали с него ручьями. Он был мокр до последней нитки. Плащ облепил спину, штаны прилипли к ногам, волосы липли ко лбу. Он стоял, сгорбившись, кашляя и стуча зубами от холода и пережитого ужаса, глядя назад, на чёрную ленту реки.

Рассвет застал его недалеко от места вчерашнего расположения орков. Солнце, бледное и холодное, пробивалось сквозь туман, высвечивая мрачные детали опустевшего лагеря. Вонь здесь была ещё хуже, чем вчера издалека: гнилое мясо, зола, пот и что-то металлическое, ржавое. Фродо подошёл осторожно, меч наготове, но лагерь был пуст. Орки ушли, оставив после себя помойку.

И тут его охватило странное любопытство. Что они оставили? Он начал осматривать место с осторожностью кошки, но вскоре осторожность сменилась нелепым, почти комичным отчаянием.

У одного из потухших кострищ валялся нагрудник. Грубо сбитый из толстых, ржавых пластин, скрепленных ремнями из невыделанной кожи. Фродо подошел, толкнул его ногой. Нагрудник с грохотом перевернулся. Он был огромен. Фродо не удержался – попытался приподнять. Тяжеленный! Он едва оторвал его от земли. Из любопытства он попытался… примерить. Поднял, втиснул голову в горловину (она была размером с его талию!), попробовал надеть. Результат был плачевным и смешным: нагрудник закрыл почти всю голову и грудь, как колокол. Руки болтались где-то внутри, ноги были видны из-под нижнего края. Он прошёл так пару шагов, спотыкаясь, чувствуя себя жалким насекомым в металлическом панцире. С грохотом сбросил его. Нет, орком не стать.

Рядом валялся шлем. Нечто вроде железного горшка с прорезями для глаз и дырочкой сверху, куда, видимо, вставлялось перо или хвост какого-нибудь несчастного зверя. Фродо надел его. Шлем съехал на нос, закрыв глаза. Он поднял забрало – оно скрипнуло и отвалилось в руку. Хоббит швырнул шлем в кусты с брезгливой гримасой.

У входа в один из шалашей торчало воткнутое в землю копье. Длинное, тяжёлое, с тупым, зазубренным наконечником. Фродо подошёл, ухватился обеими руками за древко чуть ниже наконечника. Упёрся ногой в землю. Потянул. Копьё не шелохнулось. Он перехватился ниже, навалился всем весом. Ничего. Древко было толщиной в его руку, воткнуто глубоко и, видимо, прихвачено грязью. После нескольких тщетных рывков, от которых только руки испачкались в липкой грязи, он отступил, потирая поясницу. Силачи…

Он стоял посреди разоренного лагеря, мокрый, продрогший, пахнущий речной водой и орчьей вонью, рядом с грудой бесполезного для него металлолома. Чувство нелепости ситуации смешивалось с облегчением (лагерь пуст!) и новой тревогой (куда они ушли?).

Найдя относительно чистый камень подальше от зловонных остатков костра, Фродо достал дневник. Чернила немного расплылись от сырости, но писать было можно. Солнце поднималось, пытаясь прогнать утренний холод, но он всё равно дрожал в мокрой одежде.

Дневник Фродо (Девятый День? Утро на месте лагеря орков)

Пишу, сидя на камне, который пахнет лишь мхом, а не мертвечиной. Весь мокрый. Каждый чих отдает эхом в пустом лагере. Переправа… это было что-то. Чувствовал себя выстиранной и выжатой тряпкой, которую бросили на берег. Но я здесь. Орки ушли вниз по течению – их следы ведут вдоль реки, прочь от Вудхолла, дальше в Шир. Или к болотам? Не знаю. Главное – не ко мне. Пока.

Осмотрел их хозяйства… Этот нагрудник! Я утонул в нём, как мышонок в суповой миске. А шлем! А копьё, которое не вытащить… Они живут в мире гигантских, грубых вещей и грубой силы. Я здесь – случайный гость из другого мира, где ценятся пироги, сидр и хорошая трубка. И я должен остановить их? Смешно. Жутко смешно. И от этого смеха хочется плакать.

Но я жив. И передо мной выбор. Прямая дорога на восток лежит через Сток. Город. Больше Вудхолла. Там будут люди (и хоббиты), трактиры, тёплые очаги, хлеб… И сухая одежда! Мысль о крыше над головой, о возможности обсохнуть, согреться, купить припасов… она манит, как огонёк в метель. Сток. Всего три лиги, как гласил указатель у Вудхолла.

Но…

Но город – это люди. Много людей. Любопытные глаза. Разговоры. «Кто ты, путник? Откуда? Куда путь держишь?». Имя. Опять имя. Боб Хиллман? А вдруг там кто-то знает настоящего Боба? А вдруг орки решили пойти на Сток? Их следы ведут вдоль реки – а река течёт мимо города. А вдруг там уже спрашивают Бэггинса? Назгулы… они могут быть где угодно.. Город может оказаться ловушкой.

Идти в Сток – значит рискнуть всем. Не только собой. Но и миссией. Одно неосторожное слово, одна оплошность – и Кольцо достанется Врагу.

А что остаётся? Болота Мариш. Тьма, туман, трясина, которая засосёт без звука. Холод, голод, комары размером с воробья. И никаких следов, кроме своих собственных, тонущих в грязи. Орки туда не пойдут – они любят грабить, а не тонуть. Назгулы? Вряд ли их кони пройдут по топи.

Солнце греет сильнее. Одежда потихоньку сохнет. Я смотрю на восток. Туда, где должен быть Сток – островок тепла и хлеба в море опасности. И туда, где синеет грязная полоса болот – гибельная, но скрывающая тропа.

Вудхолл научил меня цене тепла и дружбы. Вчерашняя ночь у реки научила цене открытого огня. Орчий нагрудник научил… что я не орк. Выбор за мной. Рискнуть городом ради шанса согреться и подкрепиться? Или нырнуть в гнилую пасть болот ради призрачной надежды остаться невидимым?

Глава 20

Солнце грело сильнее, пробиваясь сквозь утреннюю седину тумана и подсушивая на Фродо капли речной воды. Одежда висела тяжёлым, неудобным саваном, а мысль о сырых болотах Мариша вызывала физическое отвращение. Голод нытьём напоминал о недоеденном ужине в котомке. Нет, – решил он с внезапной ясностью. Не сейчас. Не в таком виде. Брошенный орчий лагерь был мерзок, но безопасен. И после ночи бегства и ледяной купели, разум требовал передышки. Хотя бы короткой, чтобы не утонуть в первом же болотном пузыре от истощения.

Осторожность, однако, не дремала. Он не стал разводить костёр сразу. Вместо этого подошёл к самому крепкому из брошенных шалашей – жалкой конуре из жердей, покрытых гнилыми шкурами и грязью. Тут пригодился меч. Фродо аккуратно разрезал несколько крепких кожаных ремней, скреплявших конструкцию, и стянул с каркаса большой, хоть и дырявый, кусок самой толстой шкуры. Пахла она отвратительно – потом, кровью и тленом. Но это была накидка. Защита от ветра, от назойливых взглядов с воздуха (если таковые были), от сырости. Он набросил её на плечи, морщась, но благодарный за тепло.

Затем – копьё. Оно всё так же торчало из земли, немой памятник орчьей силе. Фродо не стал снова бороться с ним. Он использовал его как вешалку. Снял мокрый плащ, вывернул наизнанку потрёпанный жилет, развесил их на древке, воткнутом под углом. Штаны пришлось растянуть на кусте поблизости, подставив солнцу. Сам он остался в рубашке, которая сохла быстрее. Вид был комичный: маленький хоббит в грязной рубашке, в вонючей орчьей накидке, развешивающий своё скромное имущество на вражеском оружии посреди разорённого лагеря. Но это был его лагерь на этот час.

Только теперь, убедившись, что вокруг тихо, а дым от крошечного, глубоко спрятанного между камней костерка будет минимальным и рассеется в ветерке, он позволил себе огонь. Достал остатки яблочной лепёшки и вишнёвого пирога. Они были помяты, подмокли, но аромат вишни, разогреваясь на огоньке, наполнил воздух почти домашним теплом. Он ел медленно, смакуя каждый кусочек, грея озябшие руки над жалким пламенем. Тепло еды разлилось по телу, прогоняя внутреннюю дрожь.

Сытость и тепло сделали своё дело. Глаза слипались. Используя срезанные жерди от шалаша и натянув поверх них свою накидку, он соорудил подобие низкого навеса у подножия большого валуна. Подстелил свёрнутый плащ (ещё сырой, но терпимо). Залез под это убогое укрытие, как крот в нору, прижав к себе котомку. Запах гнили от шкуры смешивался с запахом дыма и земли.

Сон пришёл чёрный, бездонный и пустой. Ни волков. Ни Назгулов. Ни ослепительного ужаса. Просто… ничего. Забытьё. Дар, драгоценный, как глоток чистой воды в пустыне.

Его разбудил крик какой-то птицы – резкий, одинокий. Солнце стояло уже высоко, почти в зените. Полдень. Он провалялся несколько минут, прислушиваясь. Тишина. Только ветер шевелил листву на опушке, да где-то недалеко журчала река. Ни топота копыт, ни скрежета орчьей речи. Лагерь был пуст по-прежнему.

Он выполз из-под навеса. Одежда, развешанная на копье и кустах, была почти сухой – тёплой, немного жесткой от соли и грязи, но своей. Он снял её, с благодарностью погладил грубую ткань куртки. Сбросил вонючую накидку с чувством глубокого облегчения. Потянулся, чувствуя, как в тело вернулась часть сил. Усталость никуда не делась, но её острые грани сгладились. Тревога не исчезла, но отступила, превратившись из панического шёпота в фон, в привычный спутник. Разум прояснился.

Он сел на свой камень, достал дневник и чернильницу. Перо скользило по бумаге ровнее, чем утром.

Дневник Фродо (Девятый День? Полдень)

Пишу при ярком солнце. Тишина вокруг – почти звенящая после вчерашних страхов. Отдохнул. Всего несколько часов, но они сделали своё дело. Тело благодарно за сухую одежду, за крохи тепла от костра, за кусок хлеба и вишни. Даже этот вонючий шалаш послужил – дал накидку и жерди для укрытия.

Проснулся без кошмаров. Это дар. Возможно, единственный за всю оставшуюся дорогу. Ценю его.

Орчий лагерь – всё так же пуст и отвратителен. Но теперь он кажется просто… местом. Грязным пятном на земле, которое солнце и дожди рано или поздно смоют. Мои утренние страхи – о возвращении орков, о погоне – кажутся сейчас призрачными. Они ушли. Их след ведёт вдоль реки, вглубь Шира. Это их путь. А мой путь лежит… куда?

Сток манит теплом, хлебом, крышей. Шансом купить припасы, высушить плащ как следует, услышать привычную речь, не искаженную ненавистью или страхом. Риск? Огромный. Город – это люди, слухи, вопросы. Это свет, привлекающий не только друзей. Назгулы могут быть уже там. Орки могут повернуть.

Болота Мариш… Они лежат передо мной, сине-зелёные, окутанные мрачным туманом. Путь страха, лишений, невидимых опасностей под ногами. Путь, где можно бесследно сгинуть. Но и путь, где меня труднее найти. Где можно быть тенью, скользящей по краю гибели. Где орчий топор не достанет…

Я сижу здесь, на камне. Солнце греет спину. Я больше не дрожу. Не спешу. Я взвешиваю. Тепло и риск против холода и скрытности. Удобство против выживания. Шанс на минуту покоя против шанса остаться невидимым.

Прошедшая ночь и это утро научили меня цене малых передышек. Цене сухой одежды и горячей еды. Но они же напомнили о цене неосторожного огня и о том, что даже в самой вонючей яме можно найти укрытие, если не поддаваться панике.

Выбор предстоит трудный. Пути расходятся здесь, на этом проклятом, но давшем мне передышку пепелище. И я к нему готов. Как никогда.

Глава 21

Солнце пекло сильнее, высушивая последние следы речной влаги на жилете Фродо. Он сидел на своём камне, но теперь не просто дрожал – он что-то внимательно рассматривал. Перед ним на коленях лежала помятая карта, с орчьим следом и отметкой «Слезы Луны». Его палец сосредоточенно скользил по пергаменту, выверяя расстояния, ища спасительные чёрточки и точки.

Вот Сток. Город-крепость у моста через Брендивайн. Вот болота Мариш. Гибельная синева. А вот… Его палец ткнул в две почти незаметные отметки у края топей: «Брод у Гнилого Дуба» и «Переправа у Скэри». Два шатких пути через реку, минуя людской глаз. А дальше… Его палец двинулся на восток, от Стока и болот, через поля, холмы, редкие перелески… Ничего. Ни одной деревеньки. Ни фермы. Ни значка трактира. Пустота вплоть до самого Бри. Лишь названия холмов да ручьев, звучащие как предостережение: «Волчьи Логова», «Туманный Ручей», «Каменные Рвы».

Воздух вырвался из лёгких Фродо долгим, осознанным выдохом. Вот оно. Сток – последний рубеж. Последняя точка на карте, где можно было купить хлеб, наполнить флягу чистой водой (а не болотной жижей!), спросить дорогу… Последний шанс перед рывком в пустоту. Идти в болота или через Скэри означало не просто риск – означало добровольный уход в земли, где помощь не придёт, даже если сломаешь ногу или свалишься в лихорадке. Мысль о баньке померкла, её сменила простая потребность: выжить, чтобы донести.

Он достал дневник и перо. Чернила легли ровными, обдуманными строками.

Дневник Фродо (Девятый День? Полдень)

Передо мной карта. Не просто клочок кожи с чернилами – приговор и надежда в одном. Я проследил путь от пепелища до Бри. И понял: Сток – это необходимость. Последний огонёк жизни перед долгой, тёмной пустыней. Там я должен пополнить запасы. Купить хлеба, сухарей, сыра – всего, что не испортится. Наполнить фляги до краев чистой водой. Узнать новости дороги (осторожно!). Выспаться под крышей.

Дальше – пустота. Болота Мариш или глухой брод у Скэри ведут лишь в безлюдные земли. Ни крова, ни помощи. Только я, Кольцо и бескрайняя дорога до Бри. Рискнуть войти в Сток? Риск огромен. Но рискнуть идти дальше без припасов – верная гибель или пленение слабости. Будто и нет выбора.

Остался вопрос: как перейти Брендивайн? Мост у Стока – прямой, но людный. Врата. Брод у Гнилого Дуба – скрытный, но ведёт в самую топь Мариша. Переправа у Скэри – крен в сторону от основного пути, через сомнительные земли… Решение приму в пути. Сейчас – только дорога. К последнему островку спасения. К хлебу и воде.

Карта свёрнута. Котомка застёгнута. Пора. Камень решений остался позади.

Дорога на Сток

Дорога тянулась, пыльная и прямая. Фродо шагал быстрее, подгоняемый целью. Мысли о хлебе, полной фляге и тёплой кровати гнали усталость на задний план. Солнце клонилось к западу, отбрасывая длинные тени. Ещё пара часов – и шпили Стока должны были показаться на горизонте.

Именно тогда он увидел их.

Впереди, на пологом повороте дороги, застыла странная сцена. Телега. Обычная, с высокими бортами. Одна ее оглобля сломана, колесо глубоко увязло в кювете. Но это было не главное. Главное – фигуры.

Огромный, коренастый человек в засаленной кожанке, с облезлой шапкой на крупной голове, сжимал в кулаке… хоббита. Невысокого, тщедушного, в пыльном переднике извозчика. Мародёр тряс его, как тряпичную куклу, поднося свирепое, обезображенное лицо к самому носу жертвы. В другой его руке – тяжёлый, зазубренный топор, небрежно опущенный острием в землю, но готовый взлететь в любую секунду.

– …а щас, червяк, – ревел голос, грубый и пьяный, – щас ты мне скажешь, где спрятал выручку! А не скажешь – по частям разберу твою вонючую тележонку! И тебя заодно! Может, возьму себе, малявку? Будешь у печки сидеть, куколкой моей домашней! Ха!

Хоббит-извозчик молчал, лишь мелко дрожал, его глаза, широкие от ужаса, были полны слёз. Он пытался вырваться, но железная хватка была неумолима.

Фродо замер как вкопанный. Сердце бешено колотилось. Опять?! – пронеслось в голове с горькой иронией. Хоббит. Телега. Дорога. Невезение – фамильная черта? Инстинкт кричал: Прячься! Он нырнул в густые кусты у самой обочины, прижался к земле. Запах пыли ударил в нос.

Но он не мог просто смотреть. Не мог. Вид собрата, трясущегося в лапе этого подонка, слова «домашняя кукла» – они жгли сильнее страха. Он начал подползать ближе, используя каждую кочку, каждую тень от кустов, каждую складку местности. Земля въедалась в колени, ветки царапали лицо. Он двигался как тень, пока голоса не стали слышны отчетливо:

– …ну? Говори, сопляк! Последний шанс! – Мародёр снова тряхнул хоббита. Тот всхлипнул.

– Д-денег нет… – прошептал извозчик, голос сорвался. – В Сток… вез муку… на продажу…

– Врёшь! – Рёв. Топор чуть приподнялся. – Все извозчики золото под подкладкой носят! Щас проверим!

Человек начал одной рукой рыться в одежде хоббита, грубо ощупывая карманы, не ослабляя хватку на его затылке. Извозчик забился в тихой истерике.

Фродо был уже в десяти шагах, спрятан за густым кустом терновника. Он видел спину мародёра – широкую, мощную, покрытую потной кожей под рваной рубахой. Видел занесённый топор. Видел жалкую фигурку собрата, бессильно повисшую в железной хватке. Ярость закипала в груди, горячая и слепая. Атаковать? Сейчас! Пока он отвлечен!

Но разум бил тревогу: Ты – Фродо Бэггинс! На тебе Кольцо Судьбы! Этот детина сломает тебя как щепку одним ударом! Топор… он даже не заметит твоего меча, пока не вонзит его в твой череп! Поможешь ли ты хоббиту, если сам станешь трупом? А миссия? А Сток? А Бри? Гэндальф?

Он сжал рукоять меча так, что костяшки пальцев побелели. Кровь кипела. Неожиданность – его единственный козырь. Броситься под ноги? Ткнуть в поясницу? Крикнуть, отвлечь? Каждый вариант был самоубийственной авантюрой. Но и оставить собрата на растерзание, превращение в «домашнюю куклу» этого чудовища… это было невозможно. Это предало бы всё, за что он, Фродо, ещё держался – память о Шире, о добре, о самом себе.

Он замер в кустах, как камень, весь – одно сплошное, мучительное противоречие. Сердце рвалось в бой. Разум цеплялся за долг. Топор над хоббитом замер, готовый обрушиться вниз. Время остановилось. Решение висело на волоске.

Глава 22

Мысль о «домашней кукле» – о том, что ждёт его собрата, – перевесила холодный расчет. Нет. Не здесь. Не в Шире. Не пока он дышит. Ярость, белая и чистая, как клинок, вытеснила страх. В эту секунду он был просто Фродо Бэггинсом, которому осточертело видеть, как сильные топчут слабых.

Инстинкт взял верх. Он не кричал. Не раздумывал. Он рванул из кустов, как разъярённый барсук из норы, низко пригнувшись, меч – зажат в кулаке. Его цель была не сердце, не горло (слишком высоко!), а то, что казалось уязвимым: колени громилы.

Мародёр, увлечённый обыском карманов перепуганного хоббита и пьяной яростью, ничего не слышал. Первым, что он ощутил, был жгучий укол под левым коленом! Фродо вонзил меч в плотный, потный мускул. Не смертельно. Но адски больно и неожиданно!

– АААРГХ! ТВААРЬ! – взревел человек, отпуская извозчика и дёрнувшись всем телом. Он не упал, но его могучая нога подкосилась. Он развернулся, лицо, искажённое болью и бешенством, искало обидчика. Его безумный взгляд скользнул мимо Фродо – он ожидал человека, а не что-то, едва достающее ему до пояса!

Этого мига растерянности хватило. Фродо, выдернув окровавленный меч, не пытался колоть снова. Он нырнул между ног орущего гиганта, как проворная крыса. Его плечо с силой ткнулось в щиколотку здоровой ноги мародёра. Толчок был отчаянным, точным и… смехотворно слабым для такой махины.

Но этого хватило! Мародёр, и без того ошалевший от боли в колене, потерявший равновесие, споткнулся о сломанную оглоблю своей же жертвы, торчавшую из кювета! Он пошёл вперёд, как подкошенный дуб, тяжело и неуклюже. Его руки беспомощно закружили в воздухе, топор вылетел и глухо шлёпнулся в пыль. Он издал короткий, хриплый вопль не столько боли, сколько чистой ярости и удивления, а после рухнул в кювет головой вперед.

Раздался глухой, кошмарный стук. Голова ударилась о большой, полускрытый в траве валун на дне канавы. Тело мародёра дернулось, как рыба на берегу, и замерло. Пыль медленно оседала.

Тишина. Резкая, оглушительная после рёва и лязга. Фродо стоял, пригнувшись, дико озираясь. Его сердце колотилось так, что вот-вот выпрыгнет из груди. Кровь звенела в ушах. Он видел, как хоббит-извозчик, сбитый с ног при падении, смотрит на него огромными, полными слёз и ужаса глазами.

Мародёр не двигался. Лежал ничком, одна нога неестественно вывернута, из колена сочилась тёмная кровь, смешиваясь с пылью. Голова была скрыта в траве у валуна. Фродо подошёл крадучись, как к спящему дракону. Каждый шаг давался с трудом – ноги дрожали, в горле пересохло. Он остановился в шаге от громадного тела.

Жив? Мысль билась, как пойманная птица. Убил? Вина и страх смешались в один ком. Он не хотел убивать! Только остановить! Только спасти…

Он протянул ногу – осторожно, боязливо – и толкнул сапог мародёра. Тело качнулось, как мешок с зерном, и снова замерло. Ни стона. Ни движения. Фродо толкнул сильнее – в бедро. Тоже ничего. Он прислушался. Ни хрипа. Ни дыхания? Или просто не слышно из-за стука собственного сердца?

Он сделал шаг ближе, наклонился (не опуская меча!), пытаясь разглядеть лицо, прижатое к камню. Видны были только затылок, грязные, спутанные волосы и… тёмное пятно, растекающееся по серому камню из-под головы.

Облегчение? Ужас? Фродо выпрямился. Дрожь охватила его с новой силой, но теперь это была дрожь после боя, смесь шока, отвращения и… победы. Неуклюжее чудовище было повержено.

Он отшатнулся, убирая меч. Повернулся к хоббиту-извозчику, ещё сидевшему в пыли, не в силах пошевелиться.

– Ты… ты цел? – выдохнул Фродо, и его голос прозвучал чужим, хриплым от напряжения.

Взгляд же на миг скользнул к неподвижной массе в кювете. Без сознания. Или… или нечто большее? Камень под головой выглядел слишком твёрдым, а пятно – слишком тёмным. Сомнение, холодное и липкое, поселилось в его сердце вместе с облегчением. Победа пахла кровью и страхом.

– Спасибо! Я Пип… Пип Гамджи из… – начал было извозчик, но Фродо не слушал. Его уши ловили другой звук – топот. На горизонте, за полем, метались уродливые фигуры, спеша к месту шума!

– Нет времени! – выкрикнул Фродо, голос сорвался от ужаса. Он рванулся к пони, ещё дрожащему от пережитого, но чудом не сорвавшемуся с привязи. Пальцы, дрожащие от страха, лихорадочно дёргали ремни сбруи, освобождая животное от сломанной телеги. – Садись! Быстро!

Пип, бледный как мел, кивнул, едва удерживаясь на ногах. Они вдвоём вскарабкались на широкую спину пони. Фродо вцепился в гриву, Пип – в его плечи. Пони, почуяв панику, рванул с места, как ошпаренный, не разбирая дороги, прямо к далёким, желанным воротам Стока, маячившим на холме.

Ветер свистел в ушах. Пыль столбом взметнулась из-под копыт. За спиной нарастал дикий, гортанный рёв орков. Фродо не оглядывался.

И тут – нелепость. Роковая кочка. Или камень. Может, просто пони, наконец, не выдержал двойной ноши и усталости. Он споткнулся. Не упал, но резко дёрнулся, сбросив седоков. Фродо и Пип кубарем полетели на жёсткую, пыльную дорогу. Воздух вырвало из лёгких Фродо. Он услышал глухой стон Пипа рядом.

Фродо поднялся первым, весь в пыли, с расцарапанными ладонями, ощущая, как бок ноет от удара. Пип лежал без движения, лицом вниз. Нет! Не сейчас! Фродо подполз, перевернул его. Лицо Пипа было бледным, но дыхание – ровным. Просто вышибло дух, стукнулся головой. Пони, фыркая, отбежал в сторону.

Орчий рёв затих – оторвались? До Стока – рукой подать! Фродо схватил Пипа под мышки и потащил в сторону от дороги, к густым зарослям лопуха и репейника у канавы. Спрятал его там, как мешок с драгоценным, но смертельно опасным грузом. Сам рухнул рядом на колени, выхватывая меч и вглядываясь в дорогу.

Никого. Пока. Только пыль, поднятая их бегством, медленно оседала на дороге. Орки, видимо, срезали путь полем, но ещё не вышли к дороге. Передышка. Краткая, как вздох утопающего. Тишина давила ушами после топота, рёва и собственного бешеного сердца. Фродо прислушался к дыханию Пипа – ровному, но глубокому. Без сознания. Но жив.

Он отполз на шаг, достал дневник. Руки дрожали, но не от страха – от сброшенного напряжения, от осознания чуда и нелепости. Чернила брызнули на бумагу.

Дневник Фродо (Девятый День? Укрытие у дороги на Сток)

Пишу, не отрывая глаз от дороги и от белёсого лица Пипа в зарослях. Дышал ровно. Жив. Но без сознания. Как долго? Орки где-то рядом, но пока не видно. Надеюсь, потеряли след.

Я… я не узнаю себя. Тот, кто прятался от теней, кто дрожал под вязом, кто бежал от орков как заяц… этот же хоббит бросился на гора-человека с мечом! Не думая. Не рассчитывая. Просто потому, что не мог иначе. Потому что Пипа трясли, как тряпку. Потому что это Шир, и здесь так не поступают!

И сработало! Не сила, не умение. Ярость. Отчаяние. Неуклюжесть врага. Роковая оглобля. Я повалил его! Как гиганта подрубают у корня. Меч в колено, толчок в щиколотку… и он рухнул, как мешок. Я боялся, что убил. Но сейчас… сейчас, глядя на неподвижное тело Пипа, я понимаю: даже если бы убил – это было бы правильно. Он напал. Он угрожал жизни. Он хотел сделать раба из свободного хоббита Шира! Моя миссия… о, да, она важнее всего. Но в тот миг я был не носителем Кольца. Я был рыцарем. Защитником этого маленького огонька добра и простоты, что зовётся Широм. И я его защитил. Не магией, не хитростью. Грязью, кровью и дикой отвагой отчаяния.

Сток так близко. Ворота видны. Но я не могу бросить Пипа. Пони где-то тут… Если Пип очнется, может, вдвоём… Эх. Главное, чтобы орки не вышли на дорогу. Главное, чтобы…

-–

Рядом послышался слабый стон. Фродо резко обернулся, зажав дневник. Пип пошевелился. Его веки дрогнули. Он открыл глаза – мутные, непонимающие, полные боли и страха. Уставился на Фродо.

– Г-где…? – прошептал он, голос хриплый. – Тот… тот здоровяк?.. Пони?..

Пони, верный, несмотря на испуг, откликнулся на зов Пипа слабым ржанием и подошёл, понуро опустив голову. Фродо, стиснув зубы от боли в ушибленном боку, помог Пипу вскарабкаться на спину. Сам устроился сзади, крепко обхватив собрата за пояс – Пип ещё был бледен и шаток, но держался. Они двинулись к воротам Стока. Фродо то и дело оглядывался через плечо, ожидая увидеть на дороге первые уродливые силуэты орков. Тишина. Пока только пыль да тревожное щебетание птиц в кустах.

Ворота были закрыты. Массивные, дубовые, окованные железом. Перед ними, прислонившись к амбразуре и почёсывая подбородок щетинистой рукой, стоял стражник. Не грозный воин, а пожилой, грузный хоббит в потрёпанной кольчуге, явно ему тесной. Его широченный пояс едва сходился на внушительном животе. Шлем съехал набок, открывая лысину, покрытую потом. Он зевал, глядя куда-то в небо.

– Эй! – крикнул Фродо, подъезжая как можно ближе. Сердце колотилось. – Откройте! Путники! Нам нужно внутрь!

Стражник медленно, как будто скрипя не только воротами, но и суставами, повернул к ним голову. Его маленькие глазки лениво осмотрели их: двух перепачканных, измождённых хоббитов на одном пони.

– М-да… – протянул он, почёсывая за ухом. – Путники, говоришь? А кто такие будете? И с какой стати мне ворота для вас открывать, а? Целый день тут верчусь как белка в колесе!

– Мы… мы из дальних краев! – поспешил ответить Фродо, избегая имени. – Нам нужно в город! Срочно! Там… там опасность на дороге!

– Опасность? – Стражник фыркнул, и его живот заколыхался волной. – Опасность? Да уж, наслушался я тут сегодня опасностей! Особенно от одного… Этого… как его… – Он потёр лоб, изображая глубокое раздумье. – Фальквера? Фолк… Фолк что-то… Ах да! Фолквин! Вот! Малюсенький, юркий, глазёнки бегают… Примчался пару дней назад, чуть ли не под орчий вой, орет: «Открывай! Назгулы! Назгулы в Шире!!»

Стражник закатил глаза так театрально, что Фродо едва не ахнул.

– Назгулы! – продолжал стражник, пародируя визгливый, испуганный голос. – В чёрных плащах, на чёрных конях, дыхание ледяное, взгляд – смерть! Бр-р-р! – Он фальшиво поёжился. – Я ему: «Дружище, ты, может, сидру хлебнул лишнего? Или солнце в башку напекло? Назгулы? В Шире?! Да тут последний страшный зверь – барсук разъярённый, и то лет пять назад!» А он: «Поверьте! Открывайте!» Ну, ширрифф, дурак, поверил. И теперь я тут, – стражник показал большим пальцем на свою грудь, – караулю. От Назгулов. – Он произнес это слово с преувеличенным ужасом, а потом громко рассмеялся, хлопнув себя по животу. – Ха-ха! Представляешь? Я, Грима Долгобрюх, Великий Страж Врат, отражаю полчища Мордора! Бойтесь меня, слуги Тьмы! У меня спина болит и ножницами для стрижки овец вооружен! У-у-у!

Он замахал воображаемыми ножницами, корча страшные гримасы. Пип слабо постанывал на пони. Фродо чувствовал, как его терпение лопается.

– Послушайте, – попытался он вставить слово, голос дрожал. – Нам действительно нужно…

– А спина! – вдруг жалобно заныл стражник Грима, как будто только что вспомнил. – От этих постоянных открываний-закрываний! Ворота-то – тысяч пять фунтов, не меньше! А у меня, – он потёр поясницу с трагическим видом, – ревматизм! И живот… – Он похлопал по своей внушительной выпуклости. – Живот требует регулярного довольствия! А я тут с утра – ни крошки во рту! Ширрифф обещал смену прислать… Где она? А? Назгулов гоняет? Ха!

– Но орки… – попробовал начать Фродо.

– Орки! – парировал Грима, махнув рукой. – Слыхал, слыхал! Тот Фолквин тоже про орков трещал! Сказочник! Выдумщик! Хоббит должен дома сидеть, трубку курить, а не страшные истории разносить! Из-за него теперь весь распорядок нарушен! И моя бедная спина… И мой бедный желудок… Ох! – Он снова застонал, закрыв глаза, явно наслаждаясь ролью мученика.

Фродо стоял как вкопанный. Ворота – в двух шагах. Спасение – за дубовыми створками. А этот… этот пузатый болван с его ревматизмом, голодным желудком и насмешками над Назгулами и орками не давал сказать и слова! За его спиной, Фродо был почти уверен, уже слышался далёкий, но неумолимо приближающийся лязг оружия и гортанные крики. Пип слабо дёрнулся в седле, издав стон.

– Господин Страж! – попытался Фродо вложить в голос всю возможную твёрдость, отчаянно перебивая поток жалоб. – Ради всего! Мы…

– …а знаешь, что хуже всего? – Грима внезапно открыл глаза и уставился на Фродо с новым витком драматизма, совершенно игнорируя его попытку говорить. – Что хуже боли в спине и голода? Скука! Целый день тут торчишь, слушаешь, как ветер свистит, а беседовать не с кем! Приезжайте почаще, а? Расскажете свежих сплетен! Особенно про Назгулов! Ха-ха-ха!..

Его смех, жирный и самодовольный, раскатился по предместьям Стока. Фродо готов был закричать, забить в ворота кулаками, вырвать у этого идиота ключ… Но ворота были огромны, а страж, несмотря на глупость, стоял между ними и спасением.

Глава 23

Грима Долгобрюх всё бубнил про скуку, потирая живот.

– …и представь, целый день! Ни души! Только ветер и воробьи! – стражник вздохнул так глубоко, что кольчуга на животе заскрипела.

– СИДР! – выкрикнул Фродо, перебивая его на повышенных тонах, отчаянно бросая последнюю приманку. – Я принесу вам целый кувшин! Свежего! Холодного! Если вы сейчас же ОТКРОЕТЕ ВОРОТА!

Глаза Гримы внезапно оживились, как угольки, раздуваемые ветром. Сидр. Магическое слово.

– Сидр? – переспросил он, и слюнка блеснула у него в уголке рта. – О, сидр… Эликсир жизни, скажу я тебе! Особенно яблочный, с первача – бодрит, прочищает мысли! А грушевый – сладок, как поцелуй тётушки Примроуз, желудок успокаивает… А вот ежевичный… – Он уже готов был погрузиться в дегустационные воспоминания.

– НЕТ ВРЕМЕНИ! – взревел Фродо, тряся кулаками. – ОТКРЫВАЙТЕ! ПРОШУ ВАС! ОНИ БЛИЗКО!

– Да, время оно такое, милок, – философски заметил Грима, не обращая внимания на панику Фродо, – вот где корень всех бед! Возьми, к примеру, вредителей на капусте… Если б вовремя оповестить соседей, что тля завелась на грядке, всем бы урожай спасён был! А так – молчок, каждый сам за себя, а потом плачут! Коммуникация, понимаешь ли, ключ…

Фродо не выдержал. Отчаяние, страх, ярость на этого тупого, самодовольного… смешались в один безумный импульс. Он вскинул руку и – ШЛЁП! – звонко дал Гриме Долгобрюху по щеке. Не сильно, но неожиданно.

– АЙ! – взвизгнул стражник, больше от неожиданности, чем от боли. Он отшатнулся, шлем съехал на глаза, а рука инстинктивно потянулась к краснеющей щеке. Он уставился на Фродо огромными, обиженными, как у побитого щенка, глазами. – Ты… ты меня ударил?.. Времена-то какие настали! – заныл он, и голос его задрожал. – Все злые! Все спешат! Никто поговорить не хочет! Раньше, бывало, у ворот целые беседы вели, новости узнавали… А теперь? Толчки да пощечины! Озлобились все, очерствели души! Одиночество, милок, вот что губит Шир! Никому ты не нужен, старый караульщик… – Он всхлипнул, по-настоящему расстроенный, его огромный живот колыхался от рыданий.

Сердце Фродо сжалось. Сквозь мысли о приближающихся орках и стук собственной крови в висках он увидел одинокого хоббита, запертого на скучном посту, жаждущего хоть капли человеческого… хоббичьего тепла и внимания. Точно так же, как миссис Примроуз в лавке.

– Простите! – выдохнул Фродо, и в голосе его прорвалась искренность. – Простите, Грима! Я… я не хотел! Я напуган! Но… но я поговорю с вами! Честное хоббичье! Как только вас сменят! Расскажу всё! И про тлю, и про… про что угодно! И сидр принесу!

Грима перестал всхлипывать. Он смотрел на Фродо сквозь слёзы с подозрительной надеждой.

– Обещаешь? – прошептал он жалобно. – Не обманешь старого Долгобрюха?

– Клянусь! – твердо сказал Фродо, глядя ему прямо в глаза, хотя каждое мгновение могло стать последним.

– Ну… ладно… – Грима тяжело вздохнул, вытер рукавом лицо. – Тогда… у пруда. Через два часа. После смены. – Он вдруг оживился: – И сидр! Яблочный! И… и пирожок, если можно! С мясом!

– Да! Всё будет! – пообещал Фродо, уже подталкивая пони к щели между створками, которые Грима, кряхтя и ворча, но всё же начал медленно раздвигать.

– И не опаздывай! – крикнул им вдогонку стражник, когда они протискивались внутрь. – Старики пунктуальность ценят! И пирог не забудь!

Они вкатились на мощёную улицу Стока как ураган. Грима, ворча на спину и одиночество, начал с невероятной медлительностью закрывать ворота.

– Я… я к тётушке! – выдохнул Пип, всё ещё бледный, но уже пришедший в себя. – На Рыночный спуск! Ты… ты спас мне жизнь! Приходи на ужин! Буду вечно благодарен!

– Не могу, Пип, – быстро ответил Фродо, спрыгивая с пони и оглядываясь – искал лавку, постоялый двор, что угодно, где можно купить припасы. – Дальний путь. Мне нужно собрать провизию. Прямо сейчас.

Пип схватил его руку и крепко сжал. Глаза его блестели.

– Тогда… спасибо! Ещё раз спасибо! Ищи меня на Рыночном спуске, если передумаешь! Дом с синей дверью и горшками герани! – Он дернул поводья, и пони, фыркая, понёс его вниз по улочке, оставив Фродо одного на внезапно опустевшей площади у ворот.

Фродо прислонился к прохладной стене ближайшего дома, закрыл глаза. Напряжение спадало, оставляя пустоту и дрожь в коленях. Шум города – крики торговцев, скрип телег, смех – казался оглушительным после тишины дороги и истеричной болтовни Гримы. Он нашёл низкую каменную лавочку у фонтана и рухнул на неё. Достал дневник. Руки дрожали, но мысли были ясны.

Дневник Фродо (Девятый День? Вечер. Сток)

Сток. Наконец-то. За спиной – запертые ворота… нелепый одинокий старик в кольчуге, которому я дал пощёчину. И пообещал сидр и пирог.

Пип ускакал к тётушке. Жив. Цел. Это главное. Я сдержал слово перед собой – не бросил.

Но этот эпизод у ворот… он врезался в память. Я был ослеплён страхом, спешкой, своей миссией. Видел в Гриме только глупое препятствие, тупого балбеса. А он… он просто одинок. Одинок и жаждал хоть капли внимания, хоть слова. Как Фортинбрас со своей философией Моргота. Как миссис Примроуз, оставшаяся хозяйничать в пыльной лавке. Как я сам, пишущий этот дневник в пустоте.

Я ударил его. От отчаяния. Но это не оправдание. Я добавил боли тому, кто уже страдал от невостребованности и скуки. И спасло нас не насилие, а… обещание поговорить. Обещание увидеть в нём хоббита, а не досадную помеху. Это его сломило. Он открыл ворота не за сидр (хотя это помогло!), а за надежду на общение.

Даже когда Тень на пятках, даже когда Кольцо жжёт карман, а орки лязгают за спиной – нельзя терять внимательность к тому, кто рядом. Иной раз ключ от ворот – не топор и не хитрость, а простая готовность выслушать. Пусть даже болтовню о сидре и капустной тле. И дать пощечину… стоит только в самом безвыходном случае. И то – с последующими извинениями и пирогом.

Глава 24

Фродо застегнул дневник и спрятал его поглубже в котомку. Он стряхнул пыль с плаща и шагнул в бурлящий поток Рыночной площади Стока. Воздух гудел от запахов свежеиспеченного хлеба, жареного лука, спелых фруктов, вяленой рыбы, конского навоза и чего-то пряного, незнакомого.

Он замер, глаза разбегались. Площадь была калейдоскопом невиданного:

У лотка с надписью «Редкости Гондора» лежали странные, морщинистые жёлтые плоды – «солнечные камни» (лимоны?), о которых Фродо лишь слышал. Рядом – связки сушеных красных стручков, пахнущих жгучим дымом – «огненные языки».

Гном-торговец хвастался игрушечными паровыми тележками из блестящей меди, лупами в серебряных оправах для чтения карт и увесистыми руническими грифелями для письма по камню.

Рядом – родное: горы румяных пирогов с ревенем и клубникой, бочонки с яблочным сидром, плетёные корзины с земляникой такой крупной, что Фродо усомнился в её реальности. Брендивайнский сыр – деликатес, о котором он знал лишь понаслышке – пах умопомрачительно.

В клетках чирикали диковинные пёстрые попугайчики с Юга, ворковали голуби-почтари с медными колечками на лапках. У конюшен ржали рослые лошади Рохана, куда более статные, чем пони.

Фродо бродил, как зачарованный. Рука то и дело тянулась к монетам в кошельке – купить лимон? Попробовать «огненный язык»? Но холод Кольца напоминал: Припасы. Только необходимое.

Желание обезопасить себя привело его в сумрачную лавку под вывеской «Стальной Шип» (В лавке можно приобрести любой предмет из тех, что присутствуют в таблице по ссылке). Воздух пах маслом, металлом и углём. На стенах висели сверкающие доспехи. Фродо подошёл к нагруднику – он был выше его роста! Заглянул внутрь шлема-ведра (салад, как пояснил хозяин-кузнец) – там могла бы поместиться его голова вместе с котомкой. Он потрогал длинный клинок – тяжеленный. Даже простой кожаный дублет для верховой езды висел на манекене человеческого размера, болтаясь пустотами.

– Маловат будет, хоббит, – усмехнулся кузнец, видя его интерес. – Могу подогнать пони-латы? Или вот – ножичек складной, остро отточен? Тычковый шип для плаща? – Он показал крошечную, но зловещую штуковину.

Фродо покраснел. Он чувствовал себя букашкой в кузнице великанов. Его тощий кошелек с десятью монетами (после покупки сидра и пирога для Гримы – девятью!) выглядел жалко. Щит? Бесполезно тяжел. Кольчуга? Не по карману и не по размеру. Нож? У него есть меч. Он пробормотал благодарность и ретировался, осознав, что единственное реальное оружие здесь – его хитрость и ноги. И, возможно, помощь Пипа.

Встреча с Гримой у тинистого городского пруда прошла… своеобразно. Страж, облачённый в потёртый, но чистый жилет (кольчугу снял!), сиял. Сидр (яблочный, как просил) лился рекой, пирог с бараниной исчезал с устрашающей скоростью. Дым от трубок вился сизыми кольцами.

– А вот скажи, друг, – начал Фродо осторожно, когда первая кружка опустела, – тот хоббит… Фолквин… Куда он пошёл из города? Может, упоминал?

– Фолквин? Ах да, паникёр! – Грима отхлебнул сидра, задумчиво жуя пирог. – Говорил… говорил что-то… Ах да! Про погоду! Говорил, что к дождю, тучи на востоке. А я ему: «Да ладно! Солнышко же!» А он… – Грима закашлялся от крошки.

– Не про погоду, Грима, – терпеливо поправил Фродо. – Про его путь. Куда он направился?

– Путь? О, пути… – Грима задумался, уставившись на утку, крякавшую у берега. – Дороги-то нынче! Разбитые все! Ширриффу докладывал – чинить надо! Вот возьмём, к примеру, выбоину у мельницы… Туда целая телега сыра угодила на прошлой неделе! Представляешь? Пропал сыр! А сыр – это…

– Фолквин! – почти взмолился Фродо. – Он ушёл через мост? Или искал брод? Может, говорил о Бри?

– Бри? – Грима оживился. – О, Бри! Знаменитый «Гарцующий Пони»! Там, слыхал, эль чертовски хорош! Не то что наш местный сидришко… хоть и твой тоже ничего! – Он одобрительно чокнулся с Фродо пустой кружкой. – А ещё там трактирщик, Барлиман, говорят, байки знатные травит! Про троллей, про драконов… Эх, съездил бы, да спина! И обязанности!..

Фродо сдался. Выжать из Гримы информацию было равносильно попытке удержать воду в решете. Он слушал, кивал, подливал сидра и наслаждался относительным покоем и сытостью. Грима был счастлив. Этого пока хватило.

Синяя Дверь и Дар Дружбы

Дом Пипа с синей дверью и геранью оказался уютной лачугой на тихой улочке. Тётушка Пипа, круглая, розовая и пахнущая корицей, засуетилась, усадив Фродо за стол, ломящийся от яств: тушёный кролик с луком, свежий хлеб с маслом, пареные овощи, пудинг с вареньем. Фродо ел, как в последний раз, благодарно кряхтя. Пип сиял, рассказывая тётушке о своем спасении (опустив орков, но красочно описав подлого мародёра и отвагу Фродо).

– Фродо, – сказал Пип серьёзно, когда тётушка ушла мыть посуду. – Ты спас мне жизнь. Больше, чем жизнь – свободу. Я не знаю, куда ты идёшь и зачем… – он кивнул на плотно застёгнутую котомку Фродо, – …и вижу, что спрашивать не стоит. Но позволь мне помочь. Чем могу?

Фродо колебался. Просить деньги? Снаряжение? Стыдно.

– Я… я обеспечен, Пип, спасибо. Просто набираюсь сил перед дорогой.

Пип улыбнулся, поняв.

– Ну уж нет! Хоть припасов возьми! Тётушка! – Он вскочил и вернулся с холщовым мешком. – Вот: вяленая баранина – не испортится. Сухари с тмином – сытно. Твердый сыр в воске. Мешочек сушеных яблок и груш. И… – он сунул Фродо маленький, тяжёлый кошелёк. – Возьми. Всего двенадцать монет. Но, может, пригодятся. Не отказывай. Ради старого Пипа, которого ты вытащил из лап бандита!

Фродо взял мешок и кошелёк. Грудь сжало от тепла и неловкости. Двенадцать монет! Целое состояние после его скудных остатков.

– Пип… я… не знаю, что сказать. Спасибо. Огромное спасибо. – Он сжал руку хоббита. Рукопожатие было крепким, честным.

А вечером, в маленькой, чистой комнатке под крышей Фродо сел на кровать. За окном стучал ночной дождь. Он достал дневник. Сытость, безопасность и щедрость Пипа создавали странный, почти обманчивый уют. Но путь ждал.

Дневник Фродо (Девятый День? Ночь. Сток. Дом Пипа)

Пишу при мерцании свечи. Дождь стучит по крыше – убаюкивающий, мирный звук после дорожной канонады. Живот полон тушёного кролика. А на душе… на душе груз выбора тяжелее орчьего нагрудника.

Утром – в путь. А путь лежит через Брендивайн. Река-граница. Река-испытание. Карта Фортинбраса шепчет варианты:

Мост у Стока: Прямо, быстро, под защитой (теоретически) городских стен. Но – люди. Стражники. Вопросы. «Боб Хиллман» может не пройти проверку, особенно если Фолквин оставил след своей паники. И главное – свет. Я буду виден. Назгулы, если они ищут здесь… они увидят первыми.

Брод у Гнилого Дуба: Тайно. В стороне от глаз. Через болотистую пойму. Риск трясины, комаров, потерянного времени. Орки туда не сунутся. Люди – тоже.

Переправа у… (здесь Фродо зачеркнул неуверенный значок) …у Старой Мельницы? Карта неясна. Возможно, развалины. Возможно, паромщик-отшельник. Полная неизвестность. Шанс быть обманутым или ограбленным.

Завтра спрошу у Гримы (если он проспит смену!) или у ранних торговцев безопасную тропу. А теперь – сон. Под стук дождя и память о вкусе тётушкиного пудинга. Брендивайн ждёт.

Глава 25

Утро в доме Пипа было тёплым от запаха овсянки и добрых напутствий. Тётушка всучила Фродо свёрток с ещё тёплыми лепёшками «на дорожку», а Пип крепко пожал руку у синей двери.

– Пусть звёзды светят твоей тропе, друг, – сказал он просто. В этих словах была вся благодарность Шира.

Фродо вышел на утренние улицы. Город просыпался: скрипели ставни, звенели молотки в кузницах, доносился аромат свежего хлеба. Он направился к Рыночной площади, но первой целью была конюшня «Три Пони» у въезда в город. Мысль скакать к Брендивайну, а не плестись пешком, так и манила.

Запах сена, навоза и лошадиного пота ударил в нос. В стойлах переминались крепкие мерины, пони, даже пара рослых кобыл из Рохана. Фродо подошёл к самому спокойному на вид серому мерину с умными глазами.

– Почтенный, а почём сиё дивное создание? – спросил он у коренастого конюха с вилами.

Тот окинул Фродо оценивающим взглядом, зацепившись взглядом за его скромную котомку.

– Серый Тучка? Сто пятьдесят монет. Без торга. Конь – как скала! До Бри домчит, не вспотев!

Сто пятьдесят! Фродо сглотнул. Его кошелек (9 монет своих + 12 Пипа) весил жалкие двадцать одну монету. Он попробовал слабо улыбнуться:

– А… а нет ли чего поскромнее? За… ну, скажем, за двадцать одну?

Конюх фыркнул, а его помощник, юный парнишка с веснушками, сдержанно хихикнул в рукав.

– Двадцать одну? – Конюх почесал щетинистый подбородок, преувеличенно задумавшись. – Гм… За двадцать одну? Могу предложить… – он оглянулся по сторонам и ткнул пальцем в тёмный угол конюшни, где возилась серая крыса размером с котёнка, – …Вон ту крысу запрячь? Будет бежать впереди тебя, дорогу показывать! Ха-ха!

Смешок помощника перерос в откровенный хохот. Фродо покраснел до корней волос. Он кивнул, бормоча что-то невнятное, и поспешно ретировался на улицу, чувствуя на спине насмешливые взгляды. Ноги, старые верные ноги… вы пока моя единственная упряжка.

Чтобы заглушить жжение стыда, Фродо зашёл в лавку, мимо которой проходил вчера. Вывеска «Семь Колец и один амулет» висела криво. Внутри пахло ладаном, пылью и чем-то металлическим. Полки ломились от безделушек: бусы из клыков, ржавые медальоны, кривые кинжалы, бутылочки с мутными жидкостями. Хозяин, тощий человек с колдовскими глазами и бородкой клинышком, наблюдал за ним из-за прилавка.

– Ищу защиту в пути, – хрипло сказал Фродо, ощущая нелепость просьбы в этом вертепе.

– Защиту? – прошипел торговец. – О, мудрый выбор! Для путника… вот! – Он протянул Фродо амулет: плоский камень дымчатого кварца, оправленный в потёртое серебро, с вырезанным знаком, напоминающим глаз со зрачком-спиралью. – «Око Истины»! Поможет найти всё, что укрыто от глаз: тропу в тумане, родник в пустыне… врага в тени. Стоит… двадцать пять монет. Для тебя – двадцать.

Фродо сжал камень в ладони. Он был прохладным, почти живым. Найти скрытое… Тропу? Брод? Или… укрытие от Назгулов? А вдруг? Он отсчитал двадцать монет. Пусть будет ещё один щит.

– Благодарю, – кивнул он, вешая амулет на шею под рубаху. Камень лег холодным пятнышком на грудь. Торговец загадочно улыбнулся.

На Рыночной площади кипела жизнь. Фродо подходил к торговцам, только что прибывшим с повозками:

– Доброго утра! Вы с востока? Как дороги? Переправлялись через Брендивайн?

Ответы были клубком противоречий:

Торговец фруктами (грушами): «Мы с юга, милок! Брендивайн? Не, не пересекали. А вот дорога от Скэри – грязь по колено! Еле вылезли!»

Погонщик овец: «Мост! Только мост! Слышал, на паромах да бродах нынче бандиты шастают! Обчистят, как зуб дать! Мост – под защитой стражников!»

Старуха-травница: «Бандиты? Фи! Страшилки! Я на пароме у Старой Мельницы переправлялась. Тишь да гладь! А вот слухи… слышала, Назгулы в окрестностях якобы видели! Чёрные тени на дорогах! Мы лесом шли, тихонько…»

Молодой каменщик: «Назгулы? Ха! Бабьи сказки! Я по большой дороге, как все! Ничего! А вот у брода под Гнилым Дубом… странно было. Песни слышал. Нечеловеческие. Красивые и… жуткие. Из леса доносились. Шёл быстрее, не оглядываясь».

Кузнец в запятках: «Все добрались? Кто как! Знакомый купец с моста свернул – боялся «стражников», которые больше на разбойников смахивают! Бродом пошёл… и пропал. Ищи ветра в поле! Бери мост, парень. Надежнее».

Фродо нашёл свободную лавочку у фонтана, сел, ощущая тяжесть в ногах и голове. Достал трубку Пипа (тот подарил на прощание), набил её ширским листом, чиркнул огнивом. Первые клубы дыма унесли часть напряжения. Он достал дневник, положил на колено новый амулет – «Око Истины». Камень тускло блеснул в утреннем свете.

Дневник Фродо (Десятый День? Утро. Сток. Рынок)

Пишу под аккомпанемент рынка. Дым трубки – единственное успокоение. Утро… не задалось.

Конюшня. Мечты о мерине разбиты вдребезги вдобавок к насмешкам. «Запряги крысу». Мои двадцать одна монета – пыль под копытами настоящих цен. Ходить мне пешком до скончания веков. Или пока Кольцо не сожрет.

Амулет. Купил. Глупость? Возможно. Камень с завитушкой за двадцать монет. «Найдет всё, что укрыто от глаз». Что он найдёт? Спрятанную корку хлеба? Потерянную монету? Или дорогу в Мордор? Лежит сейчас на странице – холодный, загадочный, как все обещания магов и шарлатанов. Но… надежда – последнее, что теряют. Пусть будет. Хуже не станет.

Слухи. Они висят в воздухе, как рыночный смрад, густые и противоречивые. Бандиты на переправах. Назгулы на дорогах. Странные песни у брода. Пропавшие люди. Но! Все, с кем я говорил – овощевод, овцевод, травница, каменщик – добрались сюда. Пусть напуганные, пусть окольными путями, но добрались! Никого не съели, не ограбили до нитки, не утащили в тень. Они здесь. Торгуют, жалуются, живут. Их истории – гул страха, но их ноги – доказательство: дорога жива. Даже под Назгулами и бандитами. Люди ходят. Жизнь пробивается, как трава сквозь плиты площади.

Что это значит для меня? Что все пути опасны. Мост – стражники (бандиты в мундирах?). Брод – топи и нечеловеческие песни. Паром – безвестность. Но все пути проходимы. Выбор теперь – не между жизнью и смертью, а между видами риска. Между светом моста и тьмой леса у брода. Между людской алчностью и… кто там поёт у Гнилого Дуба?

«Око Истины» холодком жжет грудь. Найди скрытое, шепчет он? Хорошо. Я ищу скрытый путь. Тот, где меньше глаз. Тот, где песни, пусть жуткие, но, возможно, честнее людского вранья. Пора гасить трубку.

Глава 26

Дневник Фродо (Десятый День? Утро. Сток. Рынок) (Продолжение)

…Скрытый путь. Тот, где меньше глаз. Тот, где песни, пусть жуткие, но, возможно, честнее людского вранья. Пора гасить трубку. Пора…

…украсть коня.

Мысль вползла, как гадюка, внезапная и ядовитая. Я оторопел. Кража? Я? Фродо Бэггинс? Но тут же холодный голосок (мой ли? Или Его?) зашипел: А почему бы и нет? Эти мерзавцы в конюшне смеялись! Над тобой! Над твоими монетами! Над твоей миссией! Разве ты не заслужил коня? Ты несешь гибель Врагу! А они – торгаши, мытари!

Я –Боб Хиллман. Воровал коня Боб. Кто запомнит его лицо? Молва полетит о каком-то другом хоббите. Не о Фродо Бэггинсе. Не о носителе Кольца. Идеальная маскировка. Быстрота. Спасение. Риск? Да. Но риск везде. А так… я смогу обогнуть Брендивайн верхом за день! Уйти от всех погонь!

Но перед кражей… амулет. «Найдет всё, что укрыто от глаз». Что если он правда может найти что-то ценное? Золото, забытое в щели? Кошелек богача? Тогда и коня можно купить честно! Или… найти лазейку в конюшню? Надо проверить. Последняя надежда на честность. Гашу трубку. Иду на поиск скрытого.

Хождение наугад за «Истиной»

Фродо бродил по задворкам Рыночной площади, заглядывал в грязные проулки, тыкался в тупики. Он сжимал «Око Истины» в кулаке, мысленно приказывая: Покажи! Веди! Найди сокровище! Найди лаз! Камень был мёртвенно-холодным, безмолвным. Ни тепла, ни вибрации, ни малейшего намёка на направление. Он заходил за кучи мусора, всматривался в трещины стен, поднимал брошенные тряпки – ничего, кроме крысиного помёта и битых черепков.

Разочарование накрывало волной горечи. Он остановился в особенно грязном углу между кожевенной мастерской (вонь стояла невыносимая) и глухой стеной какого-то амбара. Пусто. Только пустой, прогнивший бочонок валялся у стены.

– Так и знал! – Фродо с силой швырнул амулет на землю. Камень глухо стукнул о булыжник, но не разбился. – Шарлатан! Двадцать монет на ветер! Глупец! – Он пнул бочонок. Тот покатился, обнажив в стене амбара… дыру. Небольшую, но явно проломанную, замаскированную мусором. Ведущую прямиком… в конюшню «Три Пони»! Оттуда доносилось фырканье лошадей и голос конюха, ругавшего кого-то за лень.

Фродо замер. Сердце заколотилось. Он поднял амулет. Камень лежал холодным и немым. Это он показал? Или я сам заметил? Сомнение висело в воздухе, как вонь от кожевни. Но лазейка была реальна! Дар судьбы? Или… подарок шарлатана, который всё же немного шарлатан?

Раздумывать было некогда. Фродо нырнул в дыру. Она вела прямо в тёмный угол конюшни, загороженный стогом сена. Удача! Конюх и его помощник были у дальних стойл, спиной к нему. Лошади встревоженно зафыркали, но не заржали. Его взгляд упал на того самого серого мерина – Тучку. Рядом, к счастью, стояла стремянка для чистки стойл.

Кровь бурлила в жилах. Фродо, пригнувшись, как тень, метнулся к стремянке, приставил её к стойлу Тучки. Мерин настороженно навострил уши. «Тише, красавец, тише…» – мысленно молил Фродо, карабкаясь по шатким ступенькам. Он перевалился через перегородку, упал на широкую спину лошади, вцепился руками в гриву. Тучка дёрнулся, фыркнул, но не взбрыкнул. Седла не было. Уздечки не было. Только грива и страх.

– Эй! Ты что?! – орущий голос конюха прокатился по конюшне. Он заметил!

Фродо не раздумывал. Он ударил пятками по бокам мерина что было силы! – Вперёд!

Тучка, удивлённый и напуганный, рванул как угорелый. Он сбил с ног помощника, вылетевшего наперерез, пронёсся мимо орущего конюха, выбил слабо прикрытые ворота и выкатился на улицу, как пушечное ядро.

– ВОР! ДЕРЖИ ВОРА! МОЙ МЕРИН! – вопль конюха преследовал Фродо, но он уже нёсся по улице Стока, едва удерживаясь на мчащейся горе мышц. Ветер свистел в ушах, дома мелькали, как в безумном калейдоскопе. Люди в ужасе шарахались, кричали что-то. Фродо пригнулся к гриве, цепляясь изо всех сил.

Ветер выл в ушах безумным хором, смешиваясь с криками «Держи!» и бешеным стуком копыт по булыжнику. Тучка нёсся как одержимый. Фродо, вцепившись в гриву мёртвой хваткой, чувствовал каждую кочку позвоночником. Без седла, без узды – он был лишь жалкой блохой на спине испуганного гиганта.

Ворота! На восток! – мычал инстинкт сквозь панику. Он свернул в первый широкий проулок, ведущий прочь от центральной площади. Мимо мелькали испуганные лица, шарахающиеся в подворотни. Крики погони раздавались позади. Сердце колотилось, как пойманная птица.

И вот они – Восточные Ворота Стока! Распахнутые на утренний свет! Ни стражников, ни теней в чёрном – лишь пыльная дорога, убегающая в зелень полей. Облегчение ударило в грудь, сладкое и головокружительное. Фродо вскрикнул, подбадривая Тучку. Мерин, почуяв свободу, прибавил ходу, вынесся за ворота, оставив крики города позади.

Они мчались. Сперва по твёрдой дороге, потом по тропинке, петлявшей меж холмов. Фродо уже видел себя у реки, обогнувшим все засады… Пока не почувствовал, как Тучка замедлил шаг. Пахнуло сыростью. И чем-то кислым, гнилостным. Воздух стал тяжёлым и влажным.

Перед ними расстилалось болото.

Тускло-зелёная, бурая топь. Клочья тумана цеплялись за кривые, чахлые деревья, похожие на скелеты. Вода стояла в лужах, покрытых маслянистой радужной плёнкой. Трава росла кочками, обманчиво зелёными, меж которыми чернела липкая грязь. Пахло тленом, тиной и болотным газом. Дорога кончилась. Осталась лишь узкая, едва заметная тропка, тонущая в каше из воды и глины.

Тучка заупрямился. Он фыркал, мотал головой, пятился. Глаза его были полны животного ужаса. Фродо попытался его подбодрить, сжал бока ногами.

– Ну же, красавец! Не бойся! Проскочим! – Его голос звучал фальшиво даже в собственных ушах.

Конь… в болоте? Мысль ударила, как обухом. Идиот! Глупец! Что ты наделал? Раскаяние, горькое, как болотная грязь, накатило на него. Кража была отчаянием. Но привести коня сюда – было безумием. Тучка здесь беспомощен. Уязвим. Мишень. И Фродо связал его судьбу со своей бедой.

Только он закончил эту мысль, Тучка вздыбился.

Неожиданно, яростно, с пронзительным, полным отвращения и страха ржанием. Фродо, не готовый, не успевший вцепиться в гриву крепче, кубарем слетел с крупа лошади. Он шлёпнулся в холодную, зловонную жижу у края тропы. Воздух вышибло. Мир потемнел на мгновение.

Он поднял голову, выплёвывая грязь. Тучка стоял в нескольких шагах, дрожа всем телом, бока ходили ходуном. Он фыркнул – звук был полон презрения и немого укора. Потом развернулся и, не оглядываясь, крупной рысью поскакал прочь от болота, обратно к твёрдой земле, оставляя Фродо одного на краю топи.

Хоббит лежал в грязи. Боль в боку и спине. Холодная слизь на лице и руках. Запах тлена. И всепоглощающее чувство глупости и поражения. Он спасся от погони? Да. Но ценой чего? Позора кражи. Потери единственного (хоть и украденного) транспорта. И теперь… он здесь. На окраине Мариша. В одиночестве.

«Хорошая затея, да, Бэггинс? Отличный план!» – посмеялся внутренний голос, похожий на голосок Кольца. Он поднялся, с трудом, по колено в ледяной жиже. Одежда тяжёлая, пропитанная вонючей водой. Котомка осталась при нём, хоть и покрылась бурой слизью.

Он посмотрел на уходящего Тучку – серое пятно, растворяющееся в утренней дымке. Потом – на болото. Оно лежало перед ним, молчаливое, обманчивое. Туман клубился над чёрной водой. Кочки обещали твёрдую землю и предавали. Каждое движение вязкой грязи издавало тихий, мерзкий чвяк. Вдали каркнула ворона – звук был похож на насмешку.

Фродо вздохнул, втянув в себя тяжёлый, гнилостный воздух. Он стряхнул с рук крупные комья грязи. Первый шаг в трясину был похож на шаг в ледяную могилу. Грязь засосала ногу по щиколотку, неохотно отпуская с противным чмокающим звуком. Второй шаг. Третий. Болото принимало его.

Каждый шаг был пыткой. Чвяк. Нога вязла по щиколотку в ледяной, маслянистой жиже. Чвяк. Вытащить – усилие, от которого дрожали мышцы. Чвяк. Кочки предательски качались, грозя сбросить в чёрную воду, где пузыри лопались с тихим бульком, выпуская запах тухлых яиц. Туман цеплялся за плащ мокрыми лапами. Комары вились облаком, зудя в ушах и кусая в шею. Он шёл, стиснув зубы, опираясь на найденную корягу.

Час? Два? Время теряло смысл в серо-зелёном мареве. Усталость грызла кости. Но вдруг – земля под ногами стала твёрже. Туман начал редеть. Воздух, ещё сырой, уже не пах так остро тленом, а нёс намёк на речную свежесть. Он продирался сквозь последнюю стену чахлого ивняка и…

Брендивайн.

Широкая, величавая лента воды, несущая свои зеленоватые воды на юг. На том берегу – холмы, покрытые травой и кустарником, куда более дружелюбные, чем болота Мариша. А здесь, у самой кромки воды, стояло спасение: Паром.

Он был именно таким, как описывали старые карты и рассказы о Бакленде, но проще, грубее, вросший в дикий берег Мариша. Паром на тросах. Мощный, грубо сколоченный плот из тёмного, посеревшего от времени дуба. Настил из толстых, неровных досок. По краям – невысокие брёвна, чтобы телеги не съезжали. Высоко над палубой, на толстых дубовых стойках, поблёскивали железные кольца, через которые был пропущен главный трос – толстенный, как рука человека, канат, натянутый через реку к далёкому, неясному в утренней дымке столбу на другом берегу. У кормы торчало большое весло-руль, похожее на лопату великана. У берега паром был пришвартован к причалу – просто паре вбитых в берег свай с настеленными поверх скрипучих досок. Рядом, под навесом из жердей и тростника, виднелась грубо сколоченная будка паромщика, больше похожая на дровяной сарай. Запах сырого дерева и речной воды витал в воздухе.

На палубе парома, спиной к Фродо, возился паромщик. Невысокий, коренастый человек (или крепко сложенный хоббит?) в промасленном кожаном переднике. Он что-то проверял у основания одной из стоек с кольцом, ворча себе под нос.

Надежда, острая и сладкая, ударила Фродо в грудь. Он забыл про усталость, про грязь, про стыд кражи. Он выбрался! Дошёл! Переправа!

– Э-э… доброго утра! – крикнул Фродо, его голос звучал хрипло от напряжения и болотного воздуха.

Паромщик обернулся. Это был человек, лет пятидесяти, с обветренным, недоверчивым лицом, покрытым щетиной, и маленькими, хмурыми глазками. Он окинул Фродо медленным, оценивающим взглядом – с ног до головы, задерживаясь на грязном плаще, всклокоченных волосах, котомке, покрытой болотной слизью. Взгляд был красноречивее слов: «Ещё один оборванец с болот».

– Утро, – буркнул паромщик без особой теплоты. – Переправа нужна?

– О, да! Срочно! – Фродо поспешно подошёл к самому краю причала. – На тот берег. Чем скорее, тем лучше!

Паромщик хмыкнул, потёр ладонью щетину на подбородке.

– Срочность – пять монет. Без торга. Обычная цена – три. Но для спешащих… – он многозначительно поднял пять пальцев, ободранных и грязных. – Пять.

Пять монет. У Фродо в кошельке, спрятанном глубоко в котомке, после всех трат и покупки амулета, оставалась одна-единственная медячка. Одна. Жалкая, тоненькая монетка. Он почувствовал, как кровь отливает от лица.

– Пять? – переспросил Фродо, пытаясь выиграть время. – Но… это же всего лишь паром…

– Плот дубовый, трос пеньковый, труд мой, – парировал паромщик без интереса. – Пять. Или жди попутную телегу – за три, но когда ждать – неизвестно. Может, к вечеру. Может, завтра. – Он ткнул пальцем куда-то вверх по течению, где дорога терялась в зелени.

Фродо лихорадочно соображал. Он вытащил кошелек, развязал шнурок и вытряхнул на ладонь единственную монету. Она лежала там, жалкая и беспомощная.

– У меня… у меня вот… – он протянул руку с монетой. – Одна. Всего одна. Но я должен переправиться сейчас! Очень нужно! Очень!

Паромщик даже не наклонился, чтобы рассмотреть монету. Его взгляд скользнул по ней и вернулся к лицу Фродо.

– Одна? Одна – не пять, парень. – Он почесал за ухом. – За одну… ну, может, и перевезу. Попозжа. Когда время будет. А щас… – он потянулся к животу, – …щяс у меня время завтрака. Не до парома. Голодный не работник.

И, не дожидаясь ответа, паромщик спрыгнул на причал, прошёл мимо Фродо, брезгливо обходя его грязные ноги, и направился к высокой, густой траве у края бывшей тропы, ведущей от болота. Он достал из-за пазухи свёрток в грубой ткани, развернул его, сел на корточки и начал раскладывать свой завтрак: ломоть чёрного хлеба, кусок твёрдого сыра, луковицу и маленький кувшинчик. Запах еды, простой и честный, ударил в ноздри Фродо, заставив его пустой желудок болезненно сжаться.

Слова «попозжа» висели в воздухе, пустые и безнадежные. «Попозжа» – это когда? Через час? Через три? После обеда? Завтра? У паромщика не было графика. У него был завтрак. А потом, возможно, обед. И только потом, если не будет лень, «попозжа».

Он посмотрел на паром – крепкий, надёжный, спасение. Посмотрел на паромщика, методично жующего хлеб с сыром. Посмотрел на единственную монету на своей ладони. Она вдруг показалась ему символом всей его жалкой, неудачливой миссии.

Молча, Фродо сунул монету обратно в кошелек. Он подошёл к краю причала, подальше от паромщика, но не настолько, чтобы тот забыл о его существовании. Сел на скрипучие доски, свесив ноги. Грязь с его плаща медленно капала в чистую, зеленоватую воду Брендивайна, образуя мутные облачка. Он уставился на течение. Вода бежала на юг, быстрая, свободная, не ведающая о паромах, монетах, Кольцах и усталых хоббитах. Шум реки, плеск волны о сваи причала, далёкий крик чайки – всё это было спокойно и равнодушно. На том берегу, таким близким и таким недостижимым, зеленели холмы, обещая твёрдую землю и путь дальше. Но путь был перекрыт тихим упрямством человека, жующего сыр, и пятью медными монетами, которых у Фродо не было.

Он сидел. Ждал. И слушал, как паромщик громко чавкает.

Глава 27

Дневник Фродо (Десятый День? Полдень. Причал у Мариша)

(Страницы чуть влажные от речной сырости, но грязи меньше. Почерк сначала неровный, потом более уверенный)

Пишу, сидя на скрипучих досках причала. Ноги болтаются над чистой водой Брендивайна. Грязь с них капает, как слёзы глупости. Паромщик жуёт. Мир спокоен. А я… я похож на вывалянного в навозе поросёнка, ждущего своей участи. Запах… этот болотный дух, въевшийся в плащ, в волосы, под ногти! Неужели я так и поеду? Если поеду…

Мысли путаются. Как уговорить его? Может предложить ему мою еду? Вяленую баранину Пипа? Сыр? Сухари? Может, поделиться? Завязать разговор? Расположить к себе? Он же человек практичный, а еда – язык мира.

А может… отдать амулет? «Око Истины»? Шарлатанство, но паромщик не знает. Или… серебряное кольцо Фортинбраса? Дар дружбы, светлый кусочек Шира… Нет! Решительно нет! Эти вещи… они могут помочь. Амулет – хоть капля надежды. Кольцо… тёплое напоминание, что не весь мир во Тьме. Отдавать их за переправу? Безумие. Они могут спасти жизнь позже.

Еда. И разговор. Вот ключ! Надо узнать его. Показать интерес. Люди любят, когда интересуются их делом. Я скажу… я скажу, что всегда мечтал стать паромщиком! Да! Искренне, с горящими глазами! Он должен растаять! Увидит энтузиаста! Гений, Бэггинс, просто гений! Запишу это, чтобы не забыть: «Восхититься паромом. Сказать о мечте стать паромщиком. Предложить баранину и сидр». План беспроигрышный! Теперь – к действию. Сперва… отмыться. Хоббит без грязи – уже половина успеха.

Чистота и Сидр… И…

Фродо резко вскочил. Энергия плана била ключом. Он быстро скинул пропитанный болотной слизью плащ, за ним – грязные, прилипшие к ногам штаны и рубаху. Остался в длинной, по колено, нижней рубахе из крепкого льна – скромно, но прилично. Он смело шагнул по сходням к самой воде и, не обращая внимания на хмурый взгляд паромщика (тот как раз откусывал лук), нырнул в прохладную струю Брендивайна.

Вода была бодрящей, почти ледяной. Он смывал с себя слои грязи и тины, скрёб ногтями кожу, полоскал волосы. Запах тлена уступал место чистому, речному аромату. Он вылез, дрожа от холода, но чувствуя себя почти новым. Выжал одежду как мог, тщательно прополоскал плащ и штаны, развесил их сушиться на солнце, натянув на торчащие из воды сваи причала. Теперь, в мокрой, но чистой нижней рубахе, с котомкой и мешком припасов в руке, он чувствовал себя готовым к дипломатической миссии.

Подбоченясь (насколько это возможно в мокрой рубахе), он бодро направился к паромщику, сидевшему в траве.

– Прекрасное утро для завтрака на свежем воздухе! – начал Фродо с самой солнечной улыбкой, на которую был способен. – Не против, если я присоединюсь? У меня есть отличная вяленая баранина из Южного Шира и… – он торжествующе достал маленькую, но крепкую бутылочку, – …яблочный сидр! Настоящий, лучший в Шире! Разделите трапезу?

Паромщик перестал жевать. Его маленькие глазки медленно поднялись от луковицы к Фродо, скользнули по его босым ногам, мокрой рубахе, до колен, и снова к лицу. Взгляд выражал смесь недоумения и легкого презрения.

– Без порток завтракать? – хмыкнул он, но взгляд его задержался на бутылке сидра. Запах вяленой баранины, которую Фродо уже доставал, тоже сделал своё дело. Паромщик махнул рукой к земле рядом с собой. – Садись. Сидру подолью. Мясцо твоё… гляну.

Фродо, стараясь не показывать облегчения, уселся. Развернул свёрток с бараниной – ароматный, тёмно-красный кусок. Откупорил сидр – запах спелых яблок ударил в нос. Паромщик протянул свою деревянную чашку, Фродо налил. Первый глоток человека был долгим и одобрительным.

– Ничего сидришко, – буркнул он и отрезал ножом кусок баранины. Жевал с аппетитом.

Фродо, воодушевленный началом, принялся за дело:

– Меня Фродо зовут. Фродо… Хиллман. А вас? – спросил он, откусывая свой кусок хлеба.

– Гарм, – коротко ответил паромщик, не отрываясь от еды.

– Гарм… сильное имя! – поспешил сказать Фродо. – Давно паромом правите? Тяжёлая, наверное, работа?

– Давно. Слишком. Тяжёлая, – Гарм отхлебнул сидра. – Плот дубовый, трос пеньковый, течение капризное. То тяни, то рули. Холод, сырость. Ходоки надоедливые… – он кивнул в сторону Фродо, явно включая его в эту категорию. – Никому не пожелаю.

– О! – воскликнул Фродо, ловя момент. Он сделал максимально искреннее лицо. – А я… я всегда мечтал стать паромщиком! Представляете? Свобода, река, помощь путникам… Романтика!

Гарм перестал жевать. Он медленно повернул голову и уставился на Фродо своими маленькими глазками. Взгляд был плоским, как доска парома.

– Мечтал? – переспросил он. – Да работай, кто ж тебе не даёт? Вот тебе паром. Вот тебе трос. – Он ткнул пальцем в сторону переправы. – А я без штанов тогда по болоту бегать буду? Или сидр пить стану? Ха.

Фродо почувствовал, как жар стыда заливает его лицо и уши. План рухнул с оглушительным треском. Он попытался спасти ситуацию:

– Нет, я… я не то чтобы прямо сейчас… Но я мог бы помочь вам сейчас! Научите! Покажете, как руль держать? Трос тянуть? Вдвоём быстрее управимся! И поплывем!

Гарм фыркнул, отрезая еще кусок мяса.

– Помочь? Со всякими неучами своё дело сделать сложнее, чем одному. Научишь его – он тебе паром на мель посадит. Или трос порвёт. Сиди, ешь. Жди. Попозжа двинемся. Когда время будет.

Он откинулся на локоть, закрыл глаза, подставив лицо солнцу. Наслаждался тишиной, сидром и отсутствием необходимости двигаться. Фродо сидел рядом, чувствуя себя полным идиотом. Его баранина казалась безвкусной, сидр – кислым. Неловкая тишина повисла между ними, разбавляемая только плеском реки и чавканьем Гарма. Фродо отчаянно искал новую тему, но голова была пуста.

И тут – откуда-то из глубины болота, донесся шум. Неясный сначала – гул голосов, грубых, гортанных. Потом – лязг железа, треск ломаемых веток. Приближался. Быстро.

Фродо вскочил. Он узнал этот звук.

– Орки! – выдохнул он, бросаясь к краю травы, вглядываясь в чахлые деревья на краю топи. – Гарм! Орчий патруль! Из болота! Они идут сюда! Сюда! Нам нужно плыть! Сейчас же! Времени нет!

Гарм открыл один глаз. Потом второй. Спокойно. Он даже не пошевелился.

– Орки? Со стороны болота? – переспросил он лениво. – Пф. Не лыком шит, парень. Не переживай. Ни один орк не пролезет сквозь Маришские топи до сюда. Там либо юрким быть надо, как ящерица, либо знать тропки, как свои пять пальцев. А орки… – он презрительно хмыкнул, отхлёбывая сидр, – …орки ни юркости не имеют, ни ума не хватает тропы запомнить. Только топором махать. В топях им одна дорога – вниз.

Он снова закрыл глаза. Шум со стороны болота нарастал: теперь были слышны отдельные выкрики на орчьем, ругань, громкий хлюп. Потом – дикий вопль, отчаянный и короткий. Ещё один. Потом – громкое БУЛЬК! И ещё несколько бульков, как будто большие камни падали в чёрную воду. Потом – тишина. Лишь лёгкое потрескивание камыша да карканье вороны.

Гарм вздохнул, довольный.

– Видишь? Говорил же. Не переживай, малой. Щас… попозжа двинемся в путь. – Он протяжно зевнул.

Фродо стоял, ошеломленный. Страх сменился странным оцепенением. Орки… просто… утонули? Как щенки в луже? А этот человек… он знал. Он точно знал. И ему было всё равно. Абсолютно.

Фродо медленно опустился обратно на траву. Все его попытки – подкуп, лесть, ложь о мечте, мольбы о помощи – разбились о каменное спокойствие Гарма и его вечное «попозжа». Бороться было бесполезно. Сопротивляться – глупо. Он взял свой кусок баранины. Откусил. Взял свою чашку. Отпил сидра. Голод давал еде вкус. Солнце грело.

– Так что, Гарм, – начал он, на этот раз без заискивания, просто чтобы заполнить тишину, пока они ждут этого пресловутого «попозжа», – а на том берегу… как дела? Что интересного? Люди там, хоббиты?

Гарм приоткрыл один глаз.

– На том? – процедил он. – Лес. Густой. Там… поющие волки водятся. Или кто там поёт… соловьи? Не знаю. Пусть соловьи. А за лесом… – он махнул рукой куда-то вдаль, – …за лесом кто его знает. Слухи ходят. Странные. Не люблю слухи. Да и вообще… – он повернулся на бок, спиной к Фродо, – …не больно-то люблю говорить. Да и вообще, малой, не тараторь. Тишину уважай. Щас… попозжа двинемся в путь.

Фродо замолчал. Он откинулся на спину, глядя в синее, безмятежное небо. Паром покачивался у причала. Вода плескалась. Сидр был неплох. Баранина – сытна. А «попозжа» всё не наступало.

Глава 28

Дневник Фродо (Десятый День? Полдень. У причала)

Пишу, наблюдая за Гармом. Он уснул. Лежит на спине, рот приоткрыт, одна рука на животе, другая – на пустой чашке из-под сидра. Дышит ровно. Спокойствие… нет, не то слово… его точно никак не провести, не сдвинуть, не уговорить. Он как скала посреди течения. Ему слишком всё равно. На орков. На мою спешку. На солнце, пекло или дождь. У него есть свой график, невидимый и непостижимый. И я почти уверен, что в этом графике нет часов или минут. Там только одно слово, написанное огромными, нерушимыми буквами: «Попозжа». И точка.

Солнце высоко. Жара нарастает. Моя одежда почти высохла на сваях, но надевать её пока рано. Чем заняться? Сидеть и ждать – сводит с ума. Кольцо тихо шепчет что-то про власть и принуждение, но это путь в Бездну. Глупости.

Амулет. «Око Истины». Двадцать монет в помойку. Или… может, я просто не умею им пользоваться? Последняя попытка? Чем чёрт не шутит. Пока Гарм храпит, можно поэкспериментировать. Авось, найду хоть потерянную им монетку. Или путь к его совести. Шанс – один из ста. Но делать-то больше нечего.

Ожидание и магия

Фродо захлопнул дневник, сунул его в котомку и достал амулет. Дымчатый кварц в потёртой серебряной оправе, холодный на ощупь. Знак «ока» со спиралью-зрачком казался насмешливым.

«Покажи скрытое!» – мысленно приказал Фродо, сжимая камень в кулаке. Ничего. Ни тепла, ни вибрации, ни малейшего намёка.

«Найди золото!» – попробовал он, вожделенно оглядывая бедный причал. Амулет молчал.

«Укажи путь через болото обратно!» – отчаянно подумал он, глядя на зловещую топь. Камень оставался немым и холодным.

Фродо зашагал по траве недалеко от спящего Гарма, держа амулет перед собой. Круги. Восьмёрки. Зигзаги. Он прищуривался, вглядывался в землю, под кусты. Ничего, кроме сухой травы, овечьего помёта и пары плоских камней. Уверенность росла: «Полная ерунда. Безделушка. Обман!»

Он уже собирался швырнуть проклятый камень в Брендивайн, как вдруг – амулет светонулся. Тускло, слабо, как угасающий светлячок где-то глубоко в кварце. Миг – и погас.

Фродо ахнул от неожиданности, споткнулся о кочку, которую только что рассматривал, и амулет выскользнул из его пальцев, бесшумно канув в густую траву.

– Чёрт! – выругался он шёпотом, оглядываясь на Гарма. Тот лишь крякнул во сне и перевернулся на бок.

Раздосадованный, Фродо встал на колени и начал раздвигать траву руками. Где же эта дурацкая безделушка? Солнце слепило, колючки цеплялись за пальцы. Он уже почти нащупал гладкий холодок кварца, как вдруг – острая боль в босой ступне!

– Ай! – вскрикнул он, инстинктивно отдёрнув ногу. Под пальцами, рядом с «Оком Истины», лежал другой предмет. Он наступил именно на него.

Фродо осторожно поднял находку. Это был амулет. Совсем другой. Выполненный из тёмной, почти чёрной бронзы или меди. Форма – кулак, сжимающий молнию или пучок лучей. Грубый, тяжёлый, явно старый. По краю шли потускневшие от времени руны, которых Фродо не знал. Он выглядел… воинственным. Амулет бойца (+1 к ATK и +1 DEF, если Сила >15)? Воина? Защитника? Находка была неожиданной и странной.

Фродо поднял и «Око Истины». Два амулета лежали у него на ладони. Тусклый кварц и тёмная бронза. Он посмотрел на место, где нашёл новый артефакт – ни ямки, ни признака, что его кто-то недавно обронил. Он будто вырос из земли. Или всегда там лежал? Помог ли «найти скрытое» амулет из Стока? Или это была слепая удача, награда за терпение и ушибленную ногу?

Настроение Фродо необъяснимо поднялось. Он сунул оба амулета в карман нижней рубахи – «Око» прохладное, «Кулак» тяжелый и тёплый от солнца. Хоть какая-то удача!

Когда Фродо, уже в почти сухих штанах и плаще (рубашка оставалась мокроватой), вернулся к причалу, Гарм не спал. Он стоял у своего парома и о чём-то разговаривал с человеком, появившимся ниоткуда.

Путешественник был высок, сухощав, загорел дочерна. Одет в прочную, поношенную кожу и грубый холст. На плече – свернутый в трубку коврик для сна, за спиной – походный мешок и короткое копьё с широким наконечником. Лицо покрывала густая, вьющаяся борода, из-под кожаного шлема выбивались седые пряди. Глаза – острые, беспокойные, постоянно осматривающие окрестности.

– …и говорю тебе, Гарм, там, в Курганах, под самым большим холмом с камнем-черепахой… – горячо говорил человек, но увидев приближающегося Фродо, умолк.

– Хоббит, – буркнул Гарм в сторону Фродо. – Тоже ждёт переправы. Без гроша, как церковная крыса. Но раз ты платишь, Боргар, – он кивнул на человека, – значит, плывём. И его подкинем. На том берегу разберёмся.

Боргар, путешественник, оценивающе оглядел Фродо, его скромную котомку, задумчиво хмыкнул, но не стал возражать.

– Ладно. Лишь бы не мешал. Плывём. Время – золото, а у меня его в обрез. Солнце клонится, а до Курганов ещё топать и топать.

Гарм, к удивлению Фродо, засуетился! «Попозжа» внезапно наступило! Он проворно отпихнул паром от причала и схватился за длинный рычаг руля. Боргар ловко прыгнул на настил, Фродо последовал за ним, сердце забилось от облегчения – движение!

Паром, подхваченный течением и умело направляемый Гармом, заскользил вдоль толстого троса к середине реки. Брендивайн был широк, течение сильным, но ровным. Вода зеленовато-глубокая, искрящаяся на солнце.

Боргар устроился у борта, положив копьё рядом. Его острый взгляд смягчился, глядя на проплывающие берега.

– Курганы… – начал он, больше размышляя вслух, чем обращаясь к Фродо. – Старые могилы королей. Или не королей. Кто их знает. Земля там дышит древностью. И золотом. Ох, и золотом! Браслеты, что солнце хранят в узоре. Клинки, забывшие вкус крови… – Его голос стал низким, заговорщическим. – Но нечисть там… бродит. Тени, что не любят света. Духи, что гложут кости неупокоенных. Слышал, под холмом с Черепахой, страж стоит. Из камня, но живой. Глаза – угли. Двинется – земля дрожит. Клады стережёт. – Он умолк, глядя на воду. – Мне нужен артефакт. Камень Силы. Говорят, он там. Спрятан в груди каменного стража. Или под языком у спящего короля-чародея. Риск? Да. Но «Путь Моргота», как говаривал один чудак-антиквар… выбирай риск!

Фродо слушал, заворожённый. Истории о сокровищах, артефактах, каменных стражах… Это был мир, далёкий от тревог Кольца и унылого «попозжа». Мир Фортинбраса Хорнблауэра и его карты «Слезы Луны». Он ловил каждое слово, забыв на время о своей ноше.

Переправа заняла не так много времени. Паром мягко ткнулся в укреплённый берег на другой стороне. Боргар ловко спрыгнул, не оглядываясь, кивнул Гарму, схватил копьё и мешок, и быстрым шагом направился в сторону густого леса, что подступал к реке. Он растворился в зелени, даже не попрощавшись.

Фродо ступил на твёрдую, добрую землю. Облегчение! Он обернулся, чтобы поблагодарить Гарма, но паромщик уже возился на берегу. Он собрал сухих веток, высек огнивом искру и развёл небольшой, но яркий костёр.

– Ну что, малой, – окликнул он Фродо, присаживаясь у огня. – Переправил тебя. Бесплатно, можно сказать. Великодушие моё безгранично. – В его голосе не было иронии, лишь констатация факта. – А сидру… у тебя не осталось? Глоток бы для тепла душевного.

Фродо замялся. Бутылочка была пуста. Он честно потряс её.

– Нет, Гарм. Весь. Выпили с завтраком.

Гарм вздохнул, разочарованно помешивая угли палкой.

– Жаль. Сидришко твой ничего был. – Он помолчал, глядя на Фродо оценивающе. – А вот насчёт великодушия… раз уж я тебя подкинул, можешь услугу оказать. Видишь тропку? – Он ткнул пальцем в сторону от леса, где угадывалась натоптанная дорожка. – Ведёт в Брендинорье. Деревушка. Буквально лиги две, не больше. Там «Танцующий Пони» – трактирчик. Еды принеси. Да сидру. Хоть кувшинчик. Я тут подожду. Костёр поддержу. А? – Он посмотрел на Фродо своими маленькими, не ожидающими отказа глазками. Это была не просьба. Это была плата за переправу.

Фродо посмотрел на тропку, ведущую в неведомую деревню. Посмотрел на Гарма, уютно устроившегося у костра. Посмотрел на лес, куда скрылся Боргар с его историями о Курганах. Его путь лежал на восток, к Бри. Брендинорье было немного в стороне… но всего две лиги.

– Я… подумаю, – сказал Фродо, неопределенно кивнув. Он поправил котомку на плече, потрогал в кармане два амулета – холодный кварц и тёплую бронзу. – Спасибо за переправу, Гарм.

Паромщик лишь махнул рукой, уже уставившись на огонь. Его «попозжа» снова вступило в свои права, теперь уже в ожидании ужина.

Глава 29

Дорога вилась меж холмов, одетых вереском и низкорослыми дубами. Солнце клонилось к закату, залив небо багрянцем и золотом. Усталость, на время отступившая после переправы и находки амулета, вернулась, тяжёлая, как промокший плащ. Ноги ныли, каждый камешек под босой ступнёй отдавался болью. Кольцо в кармане – ледяная гиря, тянущая к земле. Фродо шёл, опустив голову, видя лишь пыльную тропу и собственную тень.

Ночь настигла его на спуске к долине. И тут он остановился. Замер.

Брендинорье лежало внизу, у самой опушки темнеющего леса. Не деревня – жемчужина. Горстка домиков под соломенными шапками, притаившихся около крошечной площади с колодцем. За ними – серебристая лента реки, ловящая последние отсветы неба. Луна, почти полная, уже плыла в вышине, заливая всё кротким, холодным сиянием. Дымок из труб стелился низко, смешиваясь с вечерней сыростью. И запах… запах скошенной травы, влажной земли и дымного дерева. Фродо зашагал быстрее к единственному светлому окну в деревне – туда, где над дверью качалась вывеска с резным прыгающим пони.

«Танцующий Пони»

Тепло, свет и густой дух жареного лука, табачного дыма и доброго эля обволокли Фродо, как доброе приветствие, едва он переступил порог. Трактирчик был мал: пара столиков у стен, длинная скамья у потрескивающего камина да стойка, за которой хлопотал дородный хоббит с лицом, будто спелое яблоко.

– Доброй ночи, путник! – хозяин встретил его с радушием, словно Фродо был желанным гостем из дальних краев. – С дороги? Видать, неблизкой! Садись-ка, садись, дай ногам отдохнуть! Прямо к огоньку, лучше места не сыщешь! Эль? Сидр? Ужин? Потроха с лучком да картошечка пареная нынче – пальчики оближешь!

Фродо почувствовал, как слюнки предательски побежали. Он подошёл к камину, скинул котомку, с благодарностью протянув к пламени закоченевшие руки.

– Сидр, пожалуйста… – голос его звучал хрипло. – И… и ужин. Очень хочется. Но… – он опустил глаза, роясь в кармане. Единственная медячка показалась ему вдруг ничтожно малой. – …у меня… лишь это. – Он положил монетку на стойку.

Хозяин (вывеска гласила: «Хэмфаст») взглянул на монетку. Потом – на Фродо: на его изможденное лицо, запавшие глаза, поношенную одежду, котомку, видавшую и дальние края. Ни тени разочарования не мелькнуло в его добрых глазах. Он взял монетку, подбросил её разок и ловко поймал.

– Одна? И ладно! —провозгласил он бодро. – Вижу – путник честный. Монеты нет – голова есть! – Он подмигнул. – Места у нас глухие, гость редкий – праздник душе! Выпей со мной сидру, поведай пару баек под стаканчик – о дорогах, о чудесах, о людях диковинных – и сочтёмся! Историй у тебя хватит, путник? Вид-то у тебя… будто дорога сама с тобой говорила.

Облегчение разлилось по телу Фродо. Он кивнул, слабо улыбнувшись:

– Хватит. Попробую.

И он поведал. Сидя у огня, согревая руки о кружку отменного яблочного сидра, он рассказал о чудаке-торговце, пострадавшем от орков в самом сердце Шира. О Фортинбрасе Хорнблауэре, его разбитой телеге и серебряном кольце дружбы. О карте «Слезы Луны», что ведет на север, к Могильным Холмам. Говорил Фродо осторожно, опуская Назгулов, Кольцо и свой истинный путь, но сама фигура Фортинбраса – неугомонная, жизнелюбивая, неистребимо ширская – оживала в его словах.

– Хорнблауэр?! – Хэмфаст аж подпрыгнул, хлопнув себя по ляжкам. – Да Фортинбрас-то?! Так это ж наш завсегдатай, когда в свои странствия пускается! Старина Форти! Знаем, знаем! Бывало, на недельку задержится, карты свои разглядывает, байки травит про эльфийские руины да гномьи схроны! Пройдоха! Значит, опять в путь собрался? В Тукборо, говоришь, за подсвечником? Ха! Спорю, подсвечник – прикрытие! На север метит, к Холмам, за своей Луной Слёзной! Неуёмный старина!

Весь вечер прошёл в тёплых беседах. Хэмфаст подливал сидра, расспрашивал о дорогах, сам сказывал о деревне, о проделках Фортинбраса во время прошлых визитов (Как-то приволок камень с рунами – всю ночь на него взирал, словно с ним беседовал!), о том, как редко тут видят чужеземцев. Фродо слушал, ел досыта вкуснейшие потроха с картошкой, курил крепкий табак из хозяйского запаса и чувствовал себя… почти в безопасности. Почти как дома. Тень Кольца отступила, придавленная теплом камина, сытостью и радушием Хэмфаста.

Под утро, когда луна уже скользнула за лес, Хэмфаст зевнул во всю ширь добродушного рта.

– Ладно, путник, пора на боковую. Старым костям покой нужен! Ступай-ка наверх. Первая дверь слева. Там комната Фортинбраса. Он её почти что своей считает. Чисто, тепло. Ложе мягкое. Отдыхай.

Дневник Фродо (Одиннадцатый День? Рассвет. «Танцующий Пони», Брендинорье)

Пишу у окна. Заря. Розовые полосы разрывают синеву неба над лесом. Деревня… Брендинорье… дремлет. Тишина почти звенящая. Лишь петух вдалеке возвестил утро, да дымок из труб потянулся тоньше.

Какое… дивное место. Малое, уютное, притулившееся к лесу и реке. Словно светлый камушек, оброненный в траве. Видеть его при лунном свете… было… и радостно, и горько. Прекрасно, но горько. Сколько таких сокровенных уголков хранит мир? Сколько их ещё не коснулась Тень? И сколь долго продержится эта хрупкая благодать? Мысль, что беда может прийти и сюда, сжимает сердце. Но нынче… нынче здесь царил покой. Нынче Тень спала.

«Танцующий Пони»… Хэмфаст… истинное благословение! Сидр, ужин, табак, тёплый очаг… и всё это за одну монету и пару историй! Его доброта… подлинная. Искренняя. Как у Одо, у Примроуз… как у Сэма. Она – глоток чистого воздуха после топи Мариша и ледяного безразличия Гарма.

А Фортинбрас! О, этот неутомимый чудак! Его знают и здесь! В этой глухой деревушке у лесной опушки! «Наш Форти»! Хэмфаст сказывал о его прошлых визитах с такой теплотой и снисхождением, словно речь о проказливом, но милом сердцу отпрыске. Карты, камни с рунами, беседы с безмолвными артефактами… Этот антиквар – словно вездесущий дух Шира! Он везде побывал, со всеми свёл знакомство, всем запомнился своей кипучей силой и страстью к древностям. «На север метит, за своей Луной Слёзной!» – сказал Хэмфаст. Значит, карта всё ещё зовёт его. Значит, он не оставил поисков. Какая прыть! Какая… жизненная сила в этом хоббите! После всего, что он видел (орков в Шире!), он всё равно скачет за призраками минувших эпох. Восхищает. И чуть завидую. Мой путь – бегство. Его – зов сердца.

Комната Фортинбраса… проста, но уютна. Ложе широкое, тюфяк толст – роскошь после ночей под кустом или в болотной хляби. Стол, стул, полка с парой истрёпанных книг (хроники Брендивайна? Предания эльфов?). На столе – огарок свечи и… неоконченный набросок углём какого-то холма с покорёженным древом на вершине. Его рука? Чувствуется его дух – беспокойный, пытливый. Запах… едва уловимый, но знакомый – его табак, смешанный с пылью дальних троп. Словно он лишь вышел и вот-вот вернётся. Странное чувство – покоиться в чужом убежище, дышать его воздухом. Будто позаимствовал крупицу его странной, вольной жизни.

Кольцо… безмолвствовало. Весь вечер. Всю ночь. Ни шёпота, ни холода, ни тяги. Словно уснуло, укрощённое теплом очага, сидром и радушием. Или… лишь выжидает? Наслаждается моим мигом покоя, дабы потом ударить сильней? Не верю этой тишине. Не верю.

План прост. Выспаться. Отдохнуть по-настоящему. Задёрнуть эти ситцевые занавесочки (как тихо они шуршат!) и погрузиться в сон. Без видений. Без страхов. Потом – спуститься к Хэмфасту. Попросить припасов в дорогу – хлеба, сыра, может, сидру в дорогу. Деревня мала, кроме «Пони» тут и впрямь ничего нет – лавки не сыскать. Значит, путь дальше. На восток. К Бри. К Сэму. Тень не дремлет. А Гарм… Гарм подождёт. Или не подождёт. Какая нужда? Его «попозжа» может длиться вечно.

Солнце поднимается выше. Розовый свет заливает комнату. Пора гасить свечу и… просто спать. Пусть мир подождёт. Хотя бы ненадолго.

Глава 30

Сон, глубокий, как погружение в тёмные воды, укрыл Фродо до самого обеда. Он проснулся, когда солнце, пробиваясь сквозь ситцевые занавески, уже стояло высоко, и золотистые пылинки танцевали в его лучах. Покой комнаты Фортинбраса был почти осязаем. Фродо потянулся, чувствуя отдохнувшие мышцы и ясность в голове, не замутненную страхом или изнеможением.

Взгляд его сразу же устремился на полки. Простые, дубовые, заставленные пыльными фолиантами и безделушками. Что-то щёлкнуло внутри – любопытство? Тоска по этому неугомонному духу, чьим пристанищем была эта комната? Сам не зная почему, Фродо поднялся и начал внимательно осматривать полки. Его пальцы скользили по корешкам книг («Хроники Брендивайна», «Предания Старого Леса»), по странным камням с выщербленными знаками, по обломку резного дерева, похожего на драконью лапу. И за одним из томов, в самом углу верхней полки, его рука нащупала сложенный пополам листок плотной, пожелтевшей бумаги.

Он развернул его. Это были заметки. Небрежный, энергичный почерк Фортинбраса, знакомый по наброску холма на столе.

«…и вот, среди седых камней Третьего Кургана, что под Черепашьим Камнем, случилась досадная оплошность. Скользнул на мшистом валуне, рука дернулась… и слетело оно. Моё колечко. То самое, с зелёным камешком, что нашёл в развалинах башни у Забытых Озёр. Проклятая неловкость! Искал дотемна, шарил руками в холодной земле меж корней, но тщетно. Словно сквозь землю провалилось. И странное дело – с той поры чувствую себя… осиротевшим. Будто капелька тепла ушла из мира. Здоровье? Да, пожалуй, и оно поубавилось, будто тень легла на сердце. Не просто безделушка была, видно. Ах, Форти, Форти, старый неуклюжий хоббит! Колечко-то, может, и дешёвка, но с ним было как-то… целее. Надеюсь, когда-нибудь другой пытливый дух, бродяга или коллекционер, отыщет его в траве у старого камня. Какая ж радость мне будет! Какая радость…»

Фродо перечитал заметку дважды. Колечко! Не просто украшение. Оно что-то значило для Фортинбраса. Придавало сил? Оберегало? «Тень легла на сердце»… «здоровье поубавилось»… Это звучало слишком знакомо, слишком зловеще для простой безделушки.

«Не просто кольцо», – подумал Фродо с внезапной остротой. Возможно, такой же скромный, но важный талисман, как серебряное колечко дружбы, что сейчас грело его палец рядом с ледяной тяжестью другого.

Он достал свою карту, ту самую, помятую, с орчьим следом. В заметке упоминался «Третий Курган под Черепашьим Камнем». Фродо нашёл приблизительный район Могильных Холмов к югу от Бри и поставил крестик карандашом Фортинбраса. Найти. Вернуть ему. Когда-нибудь. Мысль о том, чтобы принести хоть каплю радости этому неугомонному чудаку, согревала сильнее камина.

Дневник Фродо (Одиннадцатый День? Полдень. «Танцующий Пони»)

Проснулся поздно. Солнце высоко. Комната Фортинбраса хранила его следы, как раковина – шёпот воды. И среди них… нашлось. Заметка. На пожелтевшем листке, за книгой.

Колечко. С зелёным камешком. Потеряно у Черепашьего Камня на Третьем Кургане. И не просто потеря! Форти пишет: «С той поры… осиротевший, тень легла на сердце, здоровье поубавилось». Слова тревожные. Значит, то колечко было не абы чем. Оберег? Источник малой силы? Частичка удачи, вплетённая в металл?

Поставил отметку на карте. Там, к югу от Бри, где гряда Холмов. Найти его. Мысль крепнет. Вернуть Фортинбрасу его капельку тепла, его частичку целостности. Представить его лицо… Да, это будет светлый миг в этом сумрачном пути. Обязательно. Когда смогу. Когда дойду… и вернусь.

Спустился к Хэмфасту. Добряк! Рассказал о находке заметки, о потере Форти (опустив, конечно, свои догадки о силе кольца). Хэмфаст ахнул, почесал затылок: «Эх, Форти, растеряха!».

Попросил припасов в дорогу. Обещал вернуться, когда путь приведёт обратно, и поведать новые сказы. Хэмфаст махнул рукой: «Да бери, бери! И обязательно возвращайся!»

Вручил крепкий холщовый мешочек: ломоть доброго сыра, завёрнутый в капустный лист, связку вяленой баранины и маленький бурдючок с ячменным элем – «чтобы дорога веселее была». Щедрость его безмерна. Расплатился рассказом и обещанием. Честно.

Вечерний Ручей

Покидая Брендинорье, Фродо оглянулся. Деревушка под полуденным солнцем казалась ещё уютнее и беззащитнее. Он поспешил прочь, не желая навлечь беду на это тихое пристанище. Вместо того чтобы углубляться в темнеющую чащу леса, ведущую напрямую на восток, он выбрал путь вдоль самой его кромки. Здесь было светлее, воздух свободнее, и чувство удушья от сомкнувшихся ветвей не давило на грудь. Дорога, больше тропа, виляла между полян, поросших папоротником, и старых дубов, чьи корни сплетались с землёй, как каменные змеи.

Шёл он не спеша, наслаждаясь относительной безопасностью и покоем. Мысли возвращались к записке Фортинбраса. Зелёный камешек… Как оно выглядело, то колечко? Обладало ли силой, как его серебряное? Или как… иное? Нет, Форти не стал бы носить зла. Его кольцо было светлым, как и он сам. Найти его… вернуть… Эта мысль стала маленьким маячком впереди, не связанным напрямую с гнетущей миссией Кольца.

К вечеру он вышел к ручью. Не широкому, но бойкому, весёлому, прыгающему по камням с серебристым шумом. Вода была чиста и холодна. Идеальное место для ночлега. Солнце садилось, окрашивая верхушки деревьев в багрянец. Фродо собрал хворост у опушки, развёл небольшой, но яркий костёр на галечной отмели. Запах дыма, воды и влажной земли смешался в вечернем воздухе. Достал припасы от Хэмфаста – сыр оказался превосходным, сухари хрустящими. Глоток эля согрел изнутри.

Достал дневник. При свете пламени начал писать, выводя буквы на гладкой странице.

Дневник Фродо (Одиннадцатый День? Вечер. У ручья у кромки леса)

(Страницы чуть влажноваты от речной сырости. Отблески костра пляшут на бумаге. Почерк спокойный, задумчивый)

Привал у ручья. Шум воды – словно разговор земли и неба. Усталость приятная, не изматывающая. Сыт, огонь греет, ночь пока тиха.

Мысли – о Фортинбрасе. О его потере. Простое колечко с зелёным камешком… Будто ниточка, связующая его с миром, истончилась или порвалась. Странная магия вещей. Не великая, как у Артефактов Власти, но своя, тихая, личная. Как моё серебряное кольцо… оно тоже греет, напоминает о дружбе в час мрака. Его потеря – потеря капли света…

-–

Внезапный порыв ветра заставил Фродо поднять голову. И он увидел. Дальше по течению ручья, там, где лес подступал ближе к воде, ярко горел ещё один костёр. Не маленький, как его, а большой, мощный, выбрасывающий в темнеющее небо снопы искр. Расстояние было приличным, но силуэты у огня угадывались – один крупный, сидящий, и, возможно, ещё один, поменьше, двигающийся.

Боргар? – мелькнуло у Фродо. Путешественник с парома! Он же направлялся к Курганам! А Курганы… они ведь там же. Рядом с отметкой на карте! Там, где лежит колечко Фортинбраса!

Сердце Фродо забилось чаще. Не от страха сейчас, а от внезапно вспыхнувшей возможности. Один в Курганы? Это безумие. Даже днём, а уж ночью… Тени, духи, каменный страж… Ужас, о котором говорил Боргар, снова сжал ему горло. Но с другим? С сильным, вооруженным человеком, который знает, куда идёт? Который ищет артефакты? Безопаснее! И колечко Форти… его можно найти попутно! Быстро! Пока Боргар копается у своего холма с Черепахой…

Искушение было сильным. Опасным, но сильным. Фродо отложил дневник, не дописав мысли. Его взгляд прилип к далёкому костру. Догнать? Предложить союз? Вместе искать артефакт Боргара и попутно – колечко?

Глава 31

Решение созрело стремительно, подстёгиваемое надеждой на силу спутника и образ счастливого Фортинбраса. Фродо вскочил, не гася своего костра –пусть его пламя, хоть и малое, служит ложным маяком для чужих глаз. Быстро сгрёб припасы в котомку, потуже затянул ремень, ощутив знакомую ледяную тяжесть Кольца в кармане. Оно молчало, но сама его близость была предостережением.

Он ступил на мокрые, скользкие камни у самого русла ручья. Шум воды, прежде успокаивающий, теперь казался лишь фоном, заглушающим иные, опасные звуки. Луна, поднявшаяся высоко, бросала длинные, искаженные тени от деревьев, превращая знакомую кромку леса в подобие частокола чёрных копий. Каждый шаг вперед, к тому далёкому, вызывающе яркому костру, отдалял его от островка своего относительного покоя.

Сомнения пришли почти сразу, как холодный ветер с ледяного пика. Зачем так огромен костёр? Мысль сверлила настойчиво. Ночь в лесу – время скрытности. Огонь, привлекающий взгляд за много лиг – это маяк для друзей… или приманка для врагов? Орки не стеснялись больших костров, пируя на добыче или устрашая окрестности. А бандиты? Они могли устроить засаду, выманивая доверчивых путников светом и ложным теплом в холодной ночи.

Боргар… Фродо попытался ухватиться за образ сурового путешественника. Отчаянный? Да. Может, он просто не боится? Считает себя сильнее любой лесной нечисти или разбойничьей шайки? Его копье, его вид… да, он выглядел человеком, привыкшим полагаться на силу. Но даже самый сильный воин может пасть от стрелы из темноты или ножа в спину. А может… он уже ранен? Новая, леденящая догадка. Может, этот огромный костёр – не бравада, а крик о помощи? Последняя попытка привлечь кого-то, кто услышит? Мысль о Боргаре, истекающем кровью у его же костра, заставила Фродо прибавить шагу, но тут же его обуял страх: а если это ловушка, и жертва уже приманена?

Шёл он долго, пробираясь вдоль ручья. Камни норовили вывернуть ногу, корни деревьев, сползавшие к воде, цеплялись за плащ. Ночь тянулась, казалось, бесконечно. Луна клонилась к западу, звёзды мерцали холодным светом. Шум воды смешивался с шелестом листвы, скрипом старых веток, настораживающими шорохами в чаще слева. Каждый звук заставлял сердце колотиться чаще, пальцы инстинктивно сжимать рукоять маленького меча. Он то прибавлял шаг, подгоняемый страхом за Боргара и жаждой безопасности компании, то замедлял, охваченный ужасом перед возможной засадой. Кольцо в кармане, казалось, стало тяжелее, холод его – ощутимей. Шёпот его не слышался, но Фродо чувствовал его внимание, как будто оно наблюдало за его метаниями.

Когда первые бледные полосы зари начали рвать чёрный бархат неба на востоке, Фродо почувствовал, что силы на исходе. Ночь без сна, постоянное напряжение, трудный путь – всё это свалилось на него тяжестью. Он прошёл, по его ощущениям, добрую половину пути до того костра. Нужен был привал. Хотя бы короткий.

Он выбрал место на небольшом возвышении, где ручей делал изгиб, открывая вид вниз по течению. Прислонился спиной к огромному, замшелом валуну, дающему иллюзию защиты со спины. Достал сухарь и кусочек сыра от Хэмфаста, но есть не хотелось. Горло сжало страхом. Вместо этого он прильнул глазами к тому месту, где ещё недавно пылал огромный костёр.

Теперь там был лишь слабый, дымчатый отсвет на фоне серых стволов. Сам огонь погас или прогорел до углей. Ни движения, ни теней угадать было невозможно. Тишина. Глубокая, тревожная предрассветная тишина. Где Боргар? Спит? Умер? Ушёл? Или… затаился, сторожа свою добычу – доверчивого хоббита?

Дневник Фродо (Двенадцатый День? Рассвет)

(Страницы влажны от утренней росы. Почерк неровный, торопливый, буквы дрожат и прыгают)

Рассвет. Холодный. Серый. Я у камня. Смотрю туда, где горел костёр. Теперь – пепелище. Дымок? Или туман? Никого не видно. Тишина. Страшная тишина. Где он? Боргар? Спрятался? Умер? Или… никогда его там и не было?

Глупость! Безумие! Что я делаю?! Бегу на огонь в ночи, как мотылёк! Кто разводит такой костёр в диком лесу? Только безумец… или охотник! Орки? Бандиты? Ловушка! А я, как слепой крот, полез прямо в неё!

А волки… Волки!

Только что! Лютый вой! Прямо за спиной, в чащобе! Такой же… такой же, как тогда! У опушки! Когда мир взорвался от ужаса и Кольцо само…

(Строчки скачут, наезжают друг на друга)

Холодный пот. Сердце – как птица в клетке. Отшатнулся от камня, спрыгнул в русло. Стою по щиколотку в ледяной струе. Ручей – барьер? Иллюзия защиты? Знаю, что волки воды не боятся. Но стоять на суше… под деревом… нет! Не могу! Память тела сильнее разума. После того падения, после Узкого Мира, Зова…

Волчий вой снова! Ближе? Или эхо играет? Не один… стая! Чуют? Чуют меня? Или чуют след того костра? Крови? Крови Боргара?

Задёргался. Записываю, чтобы не сойти с ума. Кольцо… холодное пятно у сердца. Молчит. Но его молчание – самое страшное. Оно ждёт? Ждёт, когда страх сломит волю? Когда снова понадобится его ложное спасение?

Что делать? Бежать назад? Но там тоже лес. Бежать вперед? К мёртвому костру? В западню? Остаться здесь? Стать мишенью?

Рассвет не приносит покоя. Он приносит серый свет, в котором тени становятся чётче, а опасность – реальнее. Волчий вой – последний довод разума. Нужно уходить. Сейчас. Пока стая не вышла на берег. Но куда? О, Гэндальф, если б твой совет сейчас!

(Запись обрывается, последние слова смазаны, будто дневник резко захлопнули)

Глава 32

Страх, как ледяная змея, обвивал сердце. Волчий вой эхом отдавался в костях, навязчиво напоминая о ночи ужаса и власти Кольца. «Бежать!» – кричал инстинкт. В Бри! Прочь от леса, от Курганов, от этого зловещего ручья!

Но образ Фортинбраса, лишившегося своей «капельки тепла», и мысль о сильном спутнике, который может быть там, раненый и нуждающийся в помощи, перевесили ледяной груз страха. Сжав зубы, Фродо вылез из ледяной воды ручья. Он не побежал назад. Он шагнул вперёд, вдоль кромки воды, к месту угасшего костра. Осторожно. Только посмотреть.

К его удивлению, волчий вой не повторился. Лес погрузился в странную, напряжённую тишину рассвета. Лишь птицы, пробуждаясь, начинали перекликаться робкими трелями. Эта тишина, вместо успокоения, лишь усиливала тревогу. Где они? Почему замолчали?

Желая хоть какого-то ориентира, хоть тени удачи, Фродо свернул чуть глубже, к самой опушке леса. Здесь тропинка была чуть виднее. Он достал из котомки «Око Истины». Дымчатый кварц в серебряной оправе лежал на ладони холодным и безжизненным. «Что искать?» – метались мысли. Боргара? Его следы? Безопасную тропу на восток? Пропавшую монету? Скрытую угрозу? Фродо и сам не знал. Он просто вглядывался в мутную глубину камня, в спираль-зрачок, пытаясь захотеть найти… что-нибудь полезное.

Амулет молчал. Ни тепла, ни свечения, ни малейшего намёка. Разочарование смешивалось с досадой. Он шёл, не сводя глаз с холодного кварца, надеясь на чудо, на проблеск, на что-то. Шаг за шагом, глубже в предрассветную тень леса, уставившись на бездушный камень…

БАМ!

Боль огненной звездой вспыхнула во лбу. Фродо отшатнулся, пошатнулся и грохнулся на мягкий ковёр прошлогодней листвы и мха. «Око Истины» выскользнуло из его пальцев и покатилось, исчезнув в зарослях папоротника у подножия старого дуба, в который он врезался со всего маху.

– Ай! – вырвалось у Фродо, он потёр ушибленный лоб. Глупость! Идти по лесу, не глядя под ноги, уставившись в дурацкий камень! Стыд и злость на собственную нелепость гнали кровь к лицу. Он встал на колени, раздвигая широкие стебли папоротника, отыскивая проклятый амулет.

К удивлению, он увидел не только блеск серебряной оправы среди корней. Рядом с «Оком», будто специально выросшее на месте его падения, колыхалось на слабом утреннем ветерке необычное растение. Несколько стебельков, тонких, почти прозрачных, увенчанных крошечными, каплевидными цветами нежного серебристо-голубого оттенка. Они словно светились изнутри. И вокруг них – ни травинки! Чистая земля, как будто это место было священным.

Фродо замер. Лаваральда (+40 здоровья)? Имя редчайшей травы мелькнуло в памяти, словно из старых книг Бильбо. Легендарное растение, цветущее раз в десятилетие в глухих местах, под покровом древних деревьев. Его сок, говорят, мог исцелить любую рану, вылечить любую хворь, вернуть силы умирающему. Невероятная редкость! Ценность, не сравнимая ни с каким золотом.

Рука дрожала, когда он осторожно, чтобы не повредить хрупкие корешки, выкопал растение. Каждый стебелёк, каждую серебристую слезинку он завернул в мягкий мох и уложил в маленькую деревянную шкатулку из припасов Хэмфаста (в ней были сухари). «Око Истины» он сунул в карман, уже без прежнего пренебрежения, но и без понимания. Оно находит. Но как? И почему именно это? Загадка. Но сейчас это не имело значения. Удача! Нежданная, невероятная удача осенила его после ночи страха и глупого падения.

Энергия находки придала Фродо сил. Он быстро двинулся дальше, уже не петляя, а прямо сквозь лес по направлению к тому месту, где должен был быть костёр. Теперь он шёл осторожно, используя деревья как укрытие, прислушиваясь к каждому шороху.

Вскоре сквозь стволы проступила поляна. И на ней – явные следы большого костра: почерневшее пятно земли, груда белёсого пепла, обугленные концы брёвен. Фродо затаился на опушке, долго наблюдал. Ни движения, ни звука, кроме пения птиц. Никакой засады. Никакого Боргара.

Он вышел на поляну. Лагерь был пуст. И не просто пуст – он выглядел… разорённым. Земля вокруг кострища была истоптана крупными, тяжелыми следами – не человеческими. Слишком большими, слишком глубокими, с отпечатками когтей. Повсюду валялись ошмётки – чешуя, обглоданные позвоночники, крупные рыбьи головы с пустыми глазницами. Пахло пеплом, горелым жиром и… рыбой. Будто какое-то большое, дикое животное устроило здесь пир, разорвав и пожрав улов, оставленный у костра.

Фродо облегчённо вздохнул. Не орки. Не бандиты. Вероятно, медведь или что-то подобное, привлечённое запахом рыбы и потухшим огнём. Боргар… он явно ушёл отсюда до прихода зверя. Или его и не было? А костёр? Может, он сам потух, развалился? Или его потушило существо? Загадка оставалась.

Он нашёл относительно чистое место у края поляны, подальше от рыбьих останков, и сел, прислонившись к дереву. Достал дневник и перо. Утро было уже в разгаре, солнце пробивалось сквозь листву.

Дневник Фродо (Двенадцатый День? Утро. У пепелища в лесу)

Пишу у потухшего костра. Рассветное безумие прошло. Лагерь пуст. Ни ловушки, ни Боргара. Лишь следы какого-то большого зверя (медведя?) и остатки рыбьего пиршества. Видимо, тварь пришла после того, как костёр погас или люди ушли. Облегчение? Да. Но и досада. Где же Боргар?

Но сегодня… сегодня меня настигла удача! Несмотря на страх, на глупость (врезался в дерево!), на зловещий вой. «Око», этот капризный бездельник, на сей раз не подвёл. Вернее, подвёл меня к подножию дерева, а там… Лаваральда! Серебристо-голубые капли на тончайших стебельках. Та самая легендарная трава! Я знаю её описание. Целебная сила её безмерна. Сок – живая вода для ран, эликсир против ядов и немощи. Найти несколько стебельков – дар судьбы, равный королевскому кладу! Завернул в мох, спрятал в шкатулку глубже в котомку. Эта находка… она как знак. Знак того, что не все пути во Тьме. Что светлые чудеса ещё случаются. Этот дар – для самых чёрных часов.

Боргара нет. Следы его теряются. Но я не теряю надежды! Он шёл к Курганам. Значит, и я пойду туда. Не один путь ведёт к Черепашьему Камню. Найду его там! Вместе безопаснее. Вместе найдём и его камень Силы, и колечко Форти! Эта мысль греет сильнее утреннего солнца. Фортинбрас заслужил свою «капельку тепла» обратно. А я… я заслужил хоть тень надежды и помощь сильной руки в этом сумрачном пути. Вперёд! К Могильным Холмам! Надежда – мой компас теперь.