Наследник Алымских болот

Глава 1

– Нет, ну это несуразица какая-то. – Латымирка стояла на пороге, привыкая к сумеркам в избе Пересвета. Руки вытянуты вдоль тела, спина прямая, только пальцы перебирали подол сарафана. – Ну безлепица же.

Хозяин избы лежал в центре горницы на спине, раскинув руки и уставившись бесцветными глазами в потолок. Он не дышал. Видно было что лежит давно. Над трупом кружили мухи, но не решались сесть. Никаких запахов смерти в доме не ощущалось. Пахло давно не топленной печью, теплым деревом и сухими травами, нанизанными на пеньку вокруг печи. Всё было буднично, солнечные лучи ползали по полу, мухи лениво жужжали. Труп нарушал знакомый быт.

Кожа Пересвета посерела как береста, и также скручивалась тонкими слоями. Одежда скрывала насколько глубоко проникла зараза. Других объяснений у Латымирки не было. Из известного так попортить кожу ничего не способно. А она много чего успела узнать за короткий срок жизни, благодаря тому же Пересвету.

Латымирка спиной вышла в сени, развернулась и медленно спустилась во двор. Также отрешённо дошла до калитки, пока пальцы продолжили теребить сарафан. Перед калиткой девушка замерла, как бы вспоминая, что делать дальше. А что делать дальше? Надо бы о случившемся биреву сказать. Да Пересвет и есть бирев, то есть был бирев, выбранный и поставленный во главу Муромы всем взрослым населением. И переизбирался биревым столько, сколько Латымирка себя помнила, сразу после… Девушка прервала воспоминания и наконец оторвала руки от подола, потянувшись к затвору калитки. Она так и не решила, что делать в такой ситуации.

С Пересветом они виделись пару дней назад, после вече, где обсуждали предстоящий сезон сбора урожая. Пересвет был собран, немного угрюм, но это обычный вид крёстного. Никаких признаков болезни, которая могла превратить труп Пересвета в подобие берёзы. Когда толпа, удовлетворённая исходом собрания начала расходится, Пересвет позвал Латымирку провести вечер в складчину в лагване. Он хотел о чём-то побеседовать после пары чарок эллинской воды.

Один постоянный купец на днях привёз несколько кувшинов эллинской воды из прошлогоднего сбора. Особенно Латымирка любила сброду белого винограда. Перспектива провести вечер в обществе крёстного и любимого напитка девушку обрадовала. После душной избы соборов, баловать себя хорошим белым урожаем, да разбавленным колючей водой из колодца, что может быть лучше для молодой девушки в конце трудного дня.

Пересвет пошёл делать заказ, а Латымирка села на свежем воздухе под окном лагваны. Запах в питейном доме мог уничтожить любое удовольствие, даже выпавшее на долю Латымирки. Хозяин лагваны оставил несколько столов и лавок во дворе для любителей свежего воздуха. Больше всех такому решению радовались женщины. Они ещё не привыкли посещать питейные заведения в обществе мужчин. Возможность сидеть на виду помогала сохранить уверенность в благопристойности досуга.

Пересвет не начинал разговора, он косился на соседний стол, за которым сидел егерь из пограничного поселения Перуны. Мужчина крепкий, необщительный, сильно заросший в волосах и бороде. Шапка на краю стола подчёркивала желание приходца сидеть в одиночестве. В Муроме не было своего егеря, и перунский приглядывал за нуждами жителей, получая дополнительный доход, который тут же оседал в карманах лагванщика. Латымирка тоже не торопилась. Она наслаждалась сладким, но не приторным вкусом напитка. Девушке казалось, что Пересвет выжидает момента для начала разговора, но егерь ушёл пополнить чарку и Пересвет отправился за ним.

Крёстный быстро вернулся, поставил на стол заказ и снова исчез внутри лагваны. Латымирка услышала его звучный, поставленный голос бирева. Манера говорить звучала как на соборной площади, с которой они только что ушли. Только вещал бирев не о планах по урожаю на душу поселения, а кому-то вываливал претензии. Так эмоционально, что рокот мужского говора не мог заглушить вещающего Пересвета:

– Мы муромы всегда славили княжей Миродаров, и будем славить сынов их, даже не дозвревшего пока Василько! Твердиславы командовать не будут нами! Ни нами, ни нашим урожаем, ни нашей пушниной! Я даже болот Алымских Твердиславам не доверю!

Латымирка закатила глаза. Приграничные дрязги были основой разговоров для мужского зала. Однако, вступать в споры, не скинув роли бирева, не выпив пары чарок, не сказав крестнице о цели складчины, для Пересвета было редкостью. Пока крёстный вещал, мужские голоса приутихли. Взбешённый бирев возымел эффект на присутствующих. Стало так тихо, что Латымирка слышала как кулак Пересвета громыхнул о стол в конце пламенного высказывания, и глиняные чарки, подпрыгнув, выдали звяканье в разной тональности, зависимой от полноты.

– А берёсты гласят, что всё принадлежит старшей семье, то бишь Твердиславам!

Голос был совершенно не знаком Латымирке, и что-то в голосе вызывало отвращение к говорившему. Возможно воспитанная в ней преданность ветви князей Миродарских, а может вкрадчивость гада, проскользнувшая в голосе спорщика. Владелец голоса одновременно лебезил и дерзил, как дурной шут на городских ярамарках.

– Ведуны поделили, им видней, – Пересвет снова хлопнул по столешнице, но мягко, ставя точку в разговоре.

– Не верил бы я ведунам. Молчат они за то, что может быть за непризнание власти. Идолы наши ставленника дали, не ведунам решать. Не отдаст Василько земельку – будет кара. И урожай, и пушнину да и болото, всё сами принесёте.

После слов неизвестного гомон снова обрушился на уши бедной девушки. Продолжился ли спор или осталась только паника мужиков от чёрного наговора гостя, было не понятно. Дверь распахнулась и во двор вышел егерь. Вид у него был сильно недовольный, он чуть ли не бегом схватил свою шапку со стола и направился к выходу из Муромы, в сторону своей Перуны. Следом за ним вышел Пересвет, посмотрел на быстро удаляющегося мужика, сплюнул под ноги и кивнул Латымирке:

– Давай отложим беседу нашу. Надо кой-чего решить и решить споро. За раз освобожусь и загляну к тебе. Ты отдыхай пока, угощу, а в следующий раз ты потчуешь. – Пересвет подмигнул крестнице и отправился широким шагом следом за егерем.

Крёстный стал последним человеком, кого Латымирка могла назвать семьёй не только в Муроме но и вообще. Он был хранителем памяти о её родителях. Близился день нарождения девушки, и Пересвет как глава поселения должен был выписать свидетельство, что дочь его крёстная стала взрослой. Кто теперь скажет ей тёплые слова на новом пути. Кто теперь будет рассказывать о былых денёчках: как умён и добр был отец, как мудра и красива была мать. Латымирке пришлось закинуть голову, чтобы не дать слезам пролиться.

Родителей Латымирка помнила только светлыми пятнами. Вот отец берёт её на руки и кружит по двору, а вон мать стоит у крыльца, поправляет волосы. Вот отец учит писать, а мать держать порядок. Он балует дочь подарками, но часто пропадает с Пересветом по делам. Она лечит все болячки, даже те, что просто от обиды. От матери исходит облако нежности, что к отцу, что к Латымирке. И нет воспоминаний до. И лишь одно, что после. Холодное и мрачное. Там есть родители и Пересвет, но нет тепла и светлых пятен нет. Два тела на полу, закутанных в саван. Через серую рубь грубой ткани сочатся пятна жидкой темноты. Пересвет даёт добро и мужики выносят тела. На площади подготовлен сруб под погребальный костёр. Все жители на площади молчат. Все провожают бывшего бирева и жену его, убиенных то ли дикими зверями, то ли дикими людьми. Латымирка просит проститься. Пересвет берёт её на руки и поднимает к родителям. Они лежат так близко друг к другу, что маленькая девочка может положить руки на головы обоих. И тут приходит свет и голоса: «Ты должна уйти, там Лебеда. Я не могу, Пересвет поможет ей, если ты не устоишь, то и Лебеде не жить…» И это так пугает, что сил сдержаться нет, и Латымирка плачет. Голосов уж нет, звон сечи, хрип и тишина. Пересвет опускает девочку на землю и зажигает фитиля. Огонь съедает тела матери и отца, прожигая в Латымирке пустоту.

Открыв калитку, Латымирка вышла на улицу. Площадь для общих собраний была видна за домом зимних сборов. Пересвет жил близко к новостям. С одной стороны поселенское собрание и официальные новости, с другой стороны лагван и домыслы да сплетни. Чем дольше в мыслях жил образ мёртвого Пересвета, тем быстрее силы покидали Латымирку. Огородные лапти налились пудами, норовили зацепиться за каждый камень и запутаться в каждой травинке. Желание вернуться в дом крёстного, и ещё раз убедится в его смерти было тяжелее лаптей. А вдруг показалось. Надежда давила между лопаток, вызывая боль в позвоночнике. Медленно, шаг за шагом Латымирка приближалась к гигантской трещётке, служившей сигналом для созыва посельчан на площадь.

Новая волна одиночества, тревожным зудом, говорила Латымирке, что Мурома слишком пуст. Сердце холодело. Вдруг никто не услышит трещётку и не придёт, как ей быть тогда. А потом стало ещё страшнее, а вдруг так тихо, потому что умер не только Пересвет? Оставшиеся метры она добежала до трещётки. Пенька в руках ёрзала и хотела выскользнуть. Латымирка поняла, что сил после рывка не осталось, и надо перевести дыхание, чтобы раскачать сигнальный инструмент. Слёзы снова подкрались к уголкам. Но плакать было ещё рано. Латымирка замычала под нос простенькую мелодию. Она всегда пела, когда ей было страшно, но сейчас просто слушала собственный голос. Он успокаивал, а мелодия заставляла отвлекаться от панических мыслей. К концу куплета, она натянула пеньку, пропущенную между блоками, подняла край трещётки до максимальной высоты, и ослабила хватку. Тишина полуденного поселения взорвалась какофонией и треском дерева.

Первым на площадь выскочил гусляр. Он был слишком ленив, чтобы обзаводится домом и отсыпался в избе для зимних сборов. Следом прибежал лагванщик. Рукава закатаны, руки мокрые. Драил питейный зал к вечерним посиделкам. За ним пришла его семья. Площадь быстро начала наполнятся людьми. Не было только тех, кто выехал в поля готовить инструменты и времянки к урожайным сборам. Народ смотрел на Латымирку, которая болталась на пеньке без сил. Все друг у друга спрашивали по какому поводу суета.

Наконец Латымирка выдохлась полностью, оставив пеньку в покое. С трудом она взобралась на глагольный ларь и сказала, что Пересвет умер. Народ всё ещё недоумённо смотрел на девушку. Лагванщик шлёпнул своего мальца по плечу и что-то шепнул ему, малец побежал в питейную только пятки мелькнули в пыльном облаке. Латымирка поняла, что у неё отнялся голос. Мальчишка вернулся тот час, и протянул девушке чарку. Она благодарно улыбнулась и мальчику и отцу. Осушив чарку, и почувствовав как малый хмель потёк по телу, она поняла, что готова повторить.

– Бирев наш, Пересвет, умер. Сходите кто заверить, но с оглядом. Он может болен был.

Малец, было дёрнулся в сторону дома старосты, но отец жестко осадил его, удержав на месте.

– Так может ведуна отправим, раз сторожко надо? – Кто-то в толпе подал здравую мысль, и посельчане согласно закивали.

Латымирка тоже согласно кивнула. Малец посмотрел на отца и тот отпустил его гонцом за Тихославом. Теперь мальчишка побежал к выходу из Муромы, к тому что три дня назад прошёл егерь и Пересвет. Народ был ошарашен новостью. Тихо обсуждались варианты случившегося и грозящие последствия. Расходится никто не стал. До Алымских болот было близко, что можно было и пождать, несмотря на солнцепёк. Смерть бирева Муромы важнее собственного комфорта.

Глава 2

Тихослав появился в окру́ге не так давно, два года как. До него ведуном был ворчливый дед, который при каждом удобном случае вещал, что он в болотах не надолго. Он временно исполняющий обязанности, настолько временно, что Латымирка не помнила, а кто был до.

К деду относились сносно. К Тихославу приглядывались год. Уж слишком молод был по ведунским мерам, не вызывал доверия. Сам первое время не навязывался и в гости не звал, но его природное очарование сделало своё дело. Новый ведун относился ко всем уважительно, всех выслушивал полностью, терпелив был и серьёзен. Настолько серьёзен, что Латымирке приходилось пользоваться воображением, чтобы представить Тихослава улыбающимся. По её мнению, под его аккуратной бородой должны скрываться ямочки на щеках. Они удивительно сочетались бы с лучиками, иногда разбегавшимися из глаз ведуна. По лучикам Латымирка понимала, что Тихослав всё же улыбается. Губы быстро растягиваются, а после приходят в обычное состояние, и улыбка остаётся только во взгляде. А щурился Тихослав постоянно. Улыбку прятал в усах, ямочки бородой, но Латымирка знала, что когда-нибудь выведет ведуна на чистую воду.

Тихослав на полголовы обгонял любого великана Муромы, плечист, блондинист и голубоглаз. Речь его отличалась размеренностью, но звучала чуть чаще и дольше, чем его же улыбка.

Одевался ведун так, что впору при дворе служить, а не в болотах на отшибе с лягушками якшаться. Никогда в портах на люди не казался. Штаны ладного покроя из выбеленного домоткана. Увидеть их крой позволяла не менее белоснежная рубаха, длинной на грани приличий до середины бёдер. Узкую талию обхватывал тонкий кушак, концы которого Тихослав вычурно затыкал за пояс и спускал на разной высоте, так что кисти кушака вальяжно покачивались при ходьбе. Волосы расчёсаны, приятно пахли цветовыми сборами, а не болотным духом. Борода блестела. Скромность чувствовалась только в том, что домоткан не украшен вышиванкой. На ногах все ведуны, служившие в окрестностях болот, носили сапоги с голенищем до колен. Только у Тихослава сапоги блестели так же как и борода.

Латымирка подозревала тайну в Тихославе. Чувствовала она в нём внутренний огонь, отличавший молодого ведуна от остальных. Но огонь не опасный. В присутствии Тихослава девушка всегда ощущала себя спокойно. Тягостные мысли улетучивались, оставался Тихослав с улыбкой, прячущейся в глазах.

Прихода ведуна Латымирка ждала с нетерпением, хотя ситуация была тяжёлой. Ей думалось, что Тихослав придёт, посмотрит и скажет: "Пересвет жив, остальное морок". Мысли все у Латымирки попутались от напряжения. Труп бирева пока никто не видел, ей верили на слово, как крёстной дочери. Но ведь она могла и ошибиться, перепутать, перегреться.

Латымирка уселась на глагольный ларь и скинула тяжёлые лапти. Толпа молча ожидала появление ведуна. Каждый находился в напряжении, и никто не хотел говорить лишнего. На пустыре за поселением, который выходил к полям, трещали кузнечики, им дело не было, что упокоился Пересвет и все молчат.

Тихослав появился неожиданно. Над толпой возвысилась его голова с аккуратно уложенными волосами, и поплыла в сторону площади. Его глаза сразу нашли Латымирку и с беспокойством осмотрели её от болтающихся пяток до растрёпанных волос. Она ещё не поняла, что заметила Тихослава. Мысли плавали глубоко в каком-то омуте, но улыбка облегчения начала проступать на лице. Когда на площадь прибежал гонец-мальчишка и согнулся пополам, хватая воздух, Тихослав стоял перед Латымиркой. В своей обычной молчаливой манере он быстро осмотрел её ещё раз, проверил кожу на руках, заглянул в глаза, попросил показать язык. Не увидев ничего подозрительного, ведун облегчённо вздохнул.

– У себя?

Голос Тихослава звучал низко, с хрипотцой. Гласные причудливо переливались, согласные вкрадчиво стекали с губ. Ведун тщательно проговаривал слова, как будто местный диалект был чуждым. Латымирка кивнула и отвела глаза. Голос ведуна гипнотизировал, её смущало это чувство. Как действовал его голос на других, она не знала, а спросить, казалось, слишком грубо. Качества Тихослава, как мужчины не обсуждались в поселении. Женщины не судачили о нём, а может, не судачили при ней. Или табу на то, что ведуны могут быть мужьями, всем закрывало повод для пересудов.

– Сиди здесь, я посмотрю. Что-нибудь трогала? – В этот раз Латымирка отрицательно помотала головой. – Хорошо.

Ведун повернулся к остальным и дал указания:

– Ждите здесь, в дом к биреву не ходить. Если кто не утерпел и заходил, скажи сейчас.

Толпа промолчала. Тихослав, подождав ответа, обвёл всех взглядом и пошёл в дом Пересвета. Ведун рассёк народ, как лодка спокойную гладь воды. Сельчане постояли, а затем потянулись за ним, затопляя оставленный им проход. Латымирка соскочила с ларя и, не обращая внимания на лапти, побрела следом за всеми. Хотела ещё раз убедится в том, что Пересвета больше нет. К дому никто не подходил, но самые смелые уже просочились во двор и прислушивались к действиям Тихослава. Латымирку никто не задерживал. Она поднялась на крыльцо, привыкла к сумеркам в сенях, выдохнула и ступила на порог. Пересвет лежал именно так, как она запомнила. Тихослав ходил по дому и осматривал пол. Стрельнув взглядом на Латымирку, ведун продолжил осмотр.

– Ну что? – Не выдержала молчания девушка.

– Это не зараза, что уже хорошо. – Тихослав был задумчив и даже удивлён. – Умер не больше дня назад. Похоже на болезнь, а может быть проклятие, но что-то здесь не так.

– Я думала, он в полях со всеми и не пришла раньше. Если б я только знала… – Латымирка всхлипнула.

Тихослав мгновенно оказался рядом и обнял девушку. Она уткнулась носом в его рубаху, её окутало тепло с оттенком трав и мёда. Слёзы потекли сами, она перестала их сдерживать. Да и не было смысла. Её, как прорвало. Без истерики, просто ручей слёз. Тихослав, гладил по спине и шёпотом приговаривал:

– Ты не могла знать, вины здесь нет.

– А если знала бы раньше… – Латымирка сжала пальцы на спине Тихослава, сминая рубаху так, что ногти впились в ведуна. Тихослав даже не моргнул.

– Я, может, и помог, но ни ведун, ни дочь не могут биреву помочь, когда он помощи не ищет.

– Мне можно попрощаться? – Латымирка ослабила хватку.

– Да, это безопасно.

Перед тем как отпустить девушку, ведун сжал чуть крепче. После Тихослав отступил к Пересвету. Легко поднял тело бирева с пола и положил на скамью головой на юго-восток, где  росло древо жизни. Сложил покойнику руки на животе и снова подошёл к Латымирке.

– Выйду во двор. Прощайся.

Латымирка села на корточки возле крёстного. Ей захотелось закрыть ему веки, слишком пугали глаза мертвеца. Когда пальцы коснулись Пересвета, её скрутило, как в детстве на похоронах родителей. Темнота, резкий свет и голос Пересвета: «Надо вспомнить, где я его видел. Где, где? И Тихослава надо предупредить. И Лебеду б отправить ближе к князю. И где тебя я видел, откуда знаю! А это не сбережник бывший? Точно сбережник. Эх, возраст уже не тот по лесам бега…». И кончились все звуки. Латымирка качнулась и села на зад, убрав руки от крёстного. В голове остались пустота и удивление. К Пересвету прикасаться больше не хотелось.

– Что за навь?! – Латымирка поднялась с пола и осторожно обошла труп. На столе лежала мошна с монетами. Достав пару круглешей, девушка аккуратно положила их на глаза Пересвету.

Со двора послышался недовольный голос лагванщика. Слов не разобрать. Но ему спокойно ответил Тихослав, и за лагванщиком поднялись другие голоса. Загадку виде́ний, Латымирка решила отложить, кажется, назревал конфликт между ведуном и жителями поселения. Она вышла на крыльцо и, сложив руки на груди, прислонилась к крылечному столбу. Во дворе несколько мужчин, стояли перед ведуном и на тряпке демонстрировали ему какие-то предметы. Тихослав осмотрел находки и вежливо покачивал головой. С крыльца не видно, чем хвастаются посельчане, но по лицам было понятно, что ведуну находки не сулят хорошего. Он досадливо морщился.

– В чём дело?

Собравшиеся вздрогнули. Голос крестницы бирева прозвучал низко и властно, призывая всех к порядку. Даже у Тихослава бровь приподнялась. Ведун отошёл в сторону, позволяя девушке получше разглядеть предметы на тряпице. В центре лежал венок из полевых ромашек, вроде как вымоченный в крови, к нему чёрной лентой была привязана летучая мышь. Латымирку передёрнуло. Каждый в отдельности предмет отсылал к смерти, а вместе взятые… Казались перебором, как будто нарочно собранные для усиления эффекта.

– Где взяли. – Находка разозлила Латымирку. Чем, она сама не знала, но ничего хорошего подклад не предвещал.

– На яблоне висела. – Лагванщик положил тряпицу на землю и боязливо отошёл.

Латымирка посмотрела на Тихослава.

– Я опытный ведун, в игрушки не играю. – Тихослав правильно расценил взгляд Латымирки. – Законы запрещают на проклятье ведовать. Если позволишь, я проверю, но я уверен, что в Пересвете яд. Он на ведунских свитках сделан, довольно сложный.

– Кто такой сбережник?

Латымирка всё не сводила взгляда с ведуна и заметила, как Тихослав вздрогнул и вроде меньше ростом стал под тяжестью вопроса. Девушка не торопила, и все затихли, ощущая важность момента. Вопрос повис в воздухе и готов был ждать разрешения, пока не высохнут болота.

– Это должность в ведунской касте. Даётся сильнейшим. – Голос Тихослава почти затерялся в его ухоженной бороде.

– Сбережнику раз плюнуть, такой отвар сварить?

Тихослав кивнул и стал ещё чуть меньше.

– Ты сбережник? – Латымирка поняла, что нащупала что-то важное о смерти Пересвета.

Тихослав снова молча кивнул. Толпа удивлённо вздохнула.

Мужики придвинулись чуть ближе, снимая с поясов битки, короткие тяжёлые дубинки. Их делали из каменной смолы, и все, кто жил на приграничье, носили такие даже в баню. Медведя таким битком не пробить, но удивить промеж глаз вполне можно. Латымирка знала, что Тихослав не виноват. Но остальным без надобности знать, что Тихослава оправдали последние минуты мыслей Пересвета. Она уже решила, что соврёт. Но там и лжи будет немного.

Латымирка подняла руки и поддалась вперёд. На удивление мужики перестали окружать ведуна и обратили внимание на девушку. Никого вообще не смущало, что ещё несовершеннолетняя девчонка командует в поселение, приняв обязанности крёстного отца.

– Несколько дней назад, мы с Пересветом ходили в складчину. – Она кивнула на лагванщика, тот начал вспоминать, когда же бирев с крестницей к нему приходили. – Он кого-то встретил в питейной зале, а после ушёл из Муромы. Перед уходом он вроде как узнал кого-то, сказал сбережник бывший. И это было очень важно для него…

Мужики, сидевшие в тот день в питейной, стали переглядываться и припоминать. Кто-то вспомнил про приграничный конфликт в зале. От Тихослава отошли. Стала всплывать из памяти ссора. Кто-то сказал про егеря, и то, что с того дня его тоже в Муроме не видели.

– Что ты знаешь о бывших сбережниках. – Всё это время Латымирка не сводила глаз с ведуна, и, казалось, она разговаривает только с ним, полностью игнорируя остальных. Хотя поднялся шум от пересудов, она не повысила голос, но Тихослав её прекрасно слышал.

– Бывших не бывает. – Тихослав пожал плечами. – По крайней мере, я так думал.

– Проверь яд, – приказ ведуну вышел естественным.

Тихослав вернулся в избу. Мужики, тем временем, припомнили подробности ссоры. Одни говорили, что Пересвет спорил с егерем, другие, что за столом был кто-то ещё, что егерь не принимал участия в споре, а просто мимо проходил. Но кто был третьим, никто вспомнить не смог. Понятнее ситуация не стала, но стал очевиден следующий шаг – отправится к соседям-перунам и поговорить с егерем о последнем споре Пересвета. Никто из посельчан не вызвался добровольцем. Все ждали старт сбора урожая, и казалось очевидным, что поиском истины должна заняться Латымирка. Не потому, что Пересвет её проблема, а потому, что девушка единственная, кто способен в Муроме, да и вообще на ближайшие сотни вёрст, найти ответы на все вопросы. Тихослав вызвался пойти с девушкой. Он разрешил сжечь бирева уже сегодня, а утром предлагал идти. На том и стали расходиться.

Ритуал похорон дал Латымирке почувствовать, что смерть Пересвета – это общее горе. И поселенцы Муромы как общий организм, где бирев связует всех в одну систему. К назначенному сроку погребального костра с полей вернулись остальные.

Домовину, как полагается, выстроили по плечи. Для бирева выложили из дуба. Покойника нарядили в самое лучшее и укрыли в саван. Домовина смотрела носом на закат, вокруг бирева разложили еду.

На погребальный костёр пришёл Тихослав. Нового бирева не было, а значит, ему и соблюдать ритуал зажжения. Во время прощания он стоял особняком, ведун не был частью Муромы.

Когда за спиной собрались все посельчане, Латымирка перестала бояться нахлынувшего утром одиночества. Внутри рождалось новое взамен. Жажда справедливости и желание понять свои виде́ния давали новый смысл и укрепляли дух.

Тихослав встал спиной к домовине, лицом к закату и разделся до пояса. Солнце, всё более склонявшееся к горизонту, превращало похороны в мистический ритуал. Латымирка ранее не испытывала религиозных рдений, но сейчас, в минуту горя, сталась подвластной вершившемуся переходу из яви в навь.

Солнце коснулось горизонта и всё пришло в движение. Тихослав повернулся и стал поджигать домовину, ходя по кругу и отпугивая смерть от живых. Считалось, что умершие насильно, могут привести смерть в поселение. Латымирка прощалась, глядя на огонь, а набирающую силу темноту наполняла погребальная песня, что пели муромцы, отпуская Пересвета в его новое путешествие.

Глава 3

Латымирка ворочалась всю ночь, сон не шёл. В мыслях постоянно крутились вопросы о сбережниках, Лебеде, тайне смерти родителей. Она знала, кто может дать ответы, но Пересвет скончался не менее таинственно, чем родители. И вместо ответов у Латымирки появились новые вопросы. За печью шуршали и попискивали мыши, в огороде наслаждался летом сверчок. Всё вокруг мешало уснуть.

Латымирка села и достала из-под подушки гребень. Весь день ходила лохматая, а уж новый день скоро начнётся. Её день нарождения. Теперь она не могла позволить себе ходить лохматой, неприлично. Расчёсывая волосы, она составляла список, что надо взять в дорогу. Что надеть.

Когда перед рассветом хлопнула уличная калитка, Латымирка уже сидела в полной готовности. В дверь тихонько постучались. Тихослав не входил и вежливо ждал приглашения. Впускать его девушка не хотела. Она не была готова делится своим личным пространством. Даже крёстный редко переходил порог дома. Латымирка крикнула, что выйдет, подхватила с лавки у выхода узелок с дорожным провиантом и вышла во двор. Ведун уже стоял у калитки. Он протянул Латымирке кувшинчик и жестом предложил выпить. Подозрений в Тихославе девушка не сняла, поэтому понюхала содержимое и уточнила:

– Для чего?

– Для бодрости тела и радости духа.

Латымирка вздохнула, зажмурилась и залпом выпила. На её памяти все ведунские отвары не отличались приятным вкусом. Этот тоже горчил, но пился приятно. Она с удивлением посмотрела на ведуна.

– Добавил мёд для вкуса. – Ответил Тихослав на немой вопрос.

Он забрал из рук Латымирки кувшинчик, узелок, осторожно сложил всё в свою котомку и закинул котомку на плечо. До Перунов был длинный путь и короткий. Путь короткий мог вымотать любого ходока, привыкшего ходить дорогами из-за тропы вдоль болот, но для местных он был проще. Длинный занимал целый день на лошадях.

Бо́льшую часть дороги Латымирка испытывала благодарность к Тихославу за молчание. Когда темнота наступала со всех сторон, голос скорее пугал своей неуместностью, чем давал защиту от окружающего леса. Но после рассвета, когда деревья стали деревьями, а не тенями лешего, у Латымирки поднялось настроение, захотелось беседы. Когда ей показалось, что она созрела для вопросов к спутнику, началась коряжистая тропа. Сигнал того, что скоро начнутся болота.

В последний раз Латымирка ходила на болота с Пересветом до приезда Тихослава, а до этого ещё раз с отцом. В болотах была местность грубая, пугающая и ненадёжная. Тропа исчезала во мхах, а мох мог лежать не на земле, а на воде. Где-то мох сцеплялся сильно и выдерживал вес крупного мужчины, такого как Тихослав, а где-то расступался, оголяя болотные колодцы. Вода в них казалась густой чёрной жижей. Иногда в болотах слышали страшные звуки воя или утробного рычания. Отец говорил, что это просто звуки, бояться их не стоит. У болота есть дух, но он не питается людьми, как принято думать, просто дух болот несовместим с человеком. Как несъедобные грибы. Гриб не виноват, что человек им отравился, так и дух не виноват, что человек не пережил с ним встречи. Если научится отличать грибы, то можно сохранить здоровье. Если научится слушать голос болот, то можно не встречаться с духом.

– Ты знаешь голос болот?

Латымирка вспомнила, что не об этом хотела спросить, но вопрос возник сам. Это могло обидеть Тихослава, ведь он ведун и жил на болоте, наверняка он знал голос болот.

– С болотным духом проблем не будет.

– Почему у ведунов так много табу? – Латымирка решила, раз началась беседа, перевести её в более нужное русло.

– У нас мало табу.

– Но мы так мало о вас знаем.

– Вы мало о нас спрашиваете. А ведуны не любят навязываться с рассказами о себе. Люди и так считают нас причудами природы, как вон, болотных духов. Если я начну рассказывать, что я более совершенный человек и мне доступно больше, чем остальным, друзей мне это не прибавит. А зависти и домыслов вполне.

– Тоже верно. Так, ты можешь рассказать о сбережниках.

– Сбережники даже среди ведунов считаются причудой природы.

– То есть ведун – совершенный человек, а сбережник совершенный ведун?

– Не вдаваясь в подробности, именно так.

– А на практике как?

Тихослав выдержал длительную паузу, прежде чем ответить.

– Человек, встретив болотного духа, скорее всего, погибнет. Ведун услышит голос болота и заранее обойдёт духа. Сбережник может использовать духа в своих намерениях.

Тропа тем временем вывела к самим болотам. Латымирка остановилась. Раньше малознакомый пейзаж испугал бы. Вокруг болот собралось много сказок, и в большинстве своём страшных. По тропам ходили только ведун, егерь, кому очень надо было по делам, да лихие люди, которым другие дороги грозили княжеской расправой. Обходной путь слишком долог. Латымирка хотела выбрать обходной путь с подводой или совсем верхом. Но с Тихославом тропа через лес казалась наилучшим решением. В обществе молодого сбережника вид болот перехватывал дыхание своей красотой. Ведун заметил восхищение Латымирки и не желал прерывать мгновение. Он любовался спутницей. Его наполняла гордость и радость, что кто-то, кроме Тихослава, готов оценить необычную красоту Алымских болот. Пусть ситуация, что привела их на болота, была печальной, но время было подходящим.

Солнце ещё не достигло верхушек деревьев. Оно пускало лучи между стволов, упираясь под острым углом в тёмные воды. От мхов и травянистых кочек поднимался туман, окутывая лучи солнца в белые прозрачные ткани. Сами мхи и травы были усеяны каплями росы, серебрившими зелёные краски. Чёрные пятна воды удивительно сочетались с лёгкой блёклостью начинающегося дня. Местами серебро растительности прорезали стволы сухих деревьев, похожих на шрамы от былых сражений. Виде́ние настолько захватило Латымирку, что она не сразу заметила проложенные через болота мостки, широкие и удобные.

Латымирка оторвалась от пейзажа и успела заметить взгляд Тихослава, тут же исчезнувшего в наклоне головы. Внимание ведуна немного смутило девушку, она решила это скрыть за строгим голосом:

– Плохой пример. Я не ведун, но умею слушать голос болот.

– Тогда пример плохой. – Тихослав удивлённо согласился с Латымиркой. – Может в тебе кровь ведуна?

– Я, конечно, мало знаю о ведунах, но, кажется, дар не передаётся по наследству?

– Не передаётся, если хочешь наследника, то отказываешься от дара.

Тихослав снова умолк, подбирая подходящий пример. Молодые люди продолжили путь по мосткам.

– Твоих рук дело? – Латымирка кивнула на деревянную тропинку, виляющую от кочки к кочке.

– Мне егерь помогал. Устал ходить с оглядкой. Проложили путь так, чтобы он мог обойти места, где духи могут выходить.

– А что за человек егерь?

– Плохой собеседник.

– Вспыльчивый?

– Немой.

Латымирка резко остановилась.

– А вчера не мог сказать?

– А что бы изменилось? Всё равно, надо выяснить, с кем спорил Пересвет, а егерь был ближе всех.

Тихослав кончиками пальцев подтолкнул Латымирку в плечо, аккуратно принуждая её идти дальше.

– А сбережники могут внешность менять?

– Они могут морок наслать.

– Ну то есть ты мог спорить с Пересветом, навести морок, чтобы тебя не узнали, а то и вовсе забыли, а егерь помог убить крёстного?

Теперь резко встал Тихослав.

– Такой вариант может быть.

– И тогда ты не сказал, что егерь немой. Поддержал идею идти к нему в Перуны, вызвался меня сопровождать, чтобы убить, а всем сказать, что я встретила духа… Но ты не знал, что я умею слушать голос болот и об этом в поселении знают все!

Латымирка заглянула в глаза Тихославу, чтобы прочитать ответ на свою провокацию. Тихослав покраснел.

– Я не подумал о последствиях. Не учёл, насколько разветвляется твоё мышление. Прости, в следующий раз я буду рассказывать всё, даже то, что считаю неважным.

После пылкой фразы ведун выдохся. Его не смутило обвинение в убийстве, как будто это происходило каждый день, но Тихослава расстроила мысль, что он мог оскорбить Латымирку тем, как оценил её способности и особенности ума.

– В одном ты прав, нам нужен егерь и, видимо, сверхспособности ведуна-сбережника, чтобы добиться слов от немого.

– Он писать умеет.

– Тогда пошли, чего встал.

– А как же моё желание тебя убить?

– Во-первых, я уже выпила твой отвар для бодрости, что мог меня убить, или убьёт потом. Во-вторых, мы сюда шли несколько часов. Болотный дух с твоим отваром меня могли убить ещё задолго до болот, никто бы проверять не стал. Но ты всё равно пойдёшь первым. Мне надо подумать, а когда ты смотришь мне в спину… я нервничаю.

Тихослав молча обогнул Латымирку и зашагал уверенно по мосткам, удивляясь, насколько острый ум и развитая чувствительность у крестницы бирева. Впервые он заметил девушку, когда пришёл знакомиться с поселенцами Муромы. Знакомство произошло в доме зимних соборов. Хотя сложно назвать это знакомством. Пересвет поприветствовал нового ведуна, а девчонка в услужении бирева, даже глаз не подняла от стола. Она сосредоточено писала в свиток перед ней, периодически заглядывая в соседние свитки, лежащие вокруг. Бирев представил её как свою крестницу и помощницу, выполняющую обязанности икономы Муромы.

Основной задачей Латымирки было писать берёсты, в которых хранилась вся история поселения. По совместительству иконома писала грамоты за жителей поселения, отчёты в княжескую казну и вела учёт общинного имущества.

Латымирка закончила работу, собрала все свитки, разложила их по полкам и только после этого заметила, что в соборе присутствует незнакомый молодой мужчина. У Тихослава было достаточно времени, чтобы рассмотреть девушку. Первое, что сразу приковывало внимание это огромные голубые глаза на круглом личике. Они были слишком серьёзными, даже когда Латымирка одаривала окрестности широкой, открытой, но грустной улыбкой. Иногда глаза скрывались за непослушной вьющейся чёлкой, упрямо спадающей на лоб. Чёлка отказывалась ложиться за ухо или вплетаться в косы. Даже повязка или косынка не могли сдержать её упрямства. Нос не отличался изяществом, но придавал серьёзному лицу миловидность и позволял думать о ней как о ребёнке, а не о женщине. Губы имели чёткие, но плавные линии. Подбородок был таким же упрямым, как и чёлка, выдаваясь вперёд и демонстрируя ямочку. Сама Латымирка имела хрупкое телосложение и едва дотягивалась макушкой до плеча ведуна. В остальном она была взрослой и сформированной. Светлая кожа, узкие бёдра, довольно маленькая грудь и хрупкость намекали на происхождение, имевшее корни в княжеских дворах, и совсем были несвойственны девушкам в приграничных поселениях. На фоне остальных муромцев Латымирка выглядела такой же чужеродной, как и Тихослав. Крестница бирева скользнула взглядом по ведуну снизу вверх и смело посмотрела в глаза. Правда, взгляд был отстранённым, её мысли были ещё в свитках. Но Тихослав почувствовал то, чего не должен чувствовать ведун по отношению к любому человеку, – желание защищать Латымирку от всей яви, когда главным призванием ведунов было сохранение баланса между явью и людьми.

Новшества, выстроенные ведуном и егерем очень, упрощали дорогу к соседям. Тихослав с Латымиркой пересекли болото за пару часов и сели отобедать. До Перунов оставалось столько же, но уже в открытых пространствах полей.

Оба поселения были спорными территориями между княжествами. И если муромцы все без исключения считали себя миродарцами, то в Перунах не все соглашались с местным княжеским именем и более склонялись к твердиславским корням. Границы княжеств были зафиксированы письменно относительно недавно, при Миродаре Одиннадцатом, предпоследним летописным князем и дедом нынешнего, пока ещё не князя, Василько. Последний князь, успевший принять венец, пал в прошлом году при стычке с отрядом выселей, которые дерзнули покинуть земли степняков в поисках лёгкой добычи среди зажиточных соседей. Пересвет тогда сильно сокрушался. Он считал, что высели не шибко виноваты из-за степных пожаров. Но ведь могли, как люди прийти за помощью, а не лихоимством стяжать себе добро.

Поселение перунцев до подписания границ служило разменной монетой между родственными князьями Миродаров и Твердиславов. Один князь задолжал другому и подарил перунцев, другой выкупал поселение обратно, но иногда и воевали за право владения. Никто не мог и вспомнить, почему такой сыр-бор из-за Перуны тянется. Особыми богатствами перунцы не владели. Житница чуть больше, чем у муромцев, земля более пологая и лучше пропитывалась талым снегом и илом от болот и рек. Зато леса были меньше и дичи меньше. И странно, что муромцы собственного егеря не заводили, а пользовались тем, который выбирался на окрест двух поселений. А может, наоборот, у перунцев настолько мало леса, что егерю и делать было нечего, потому основное хозяйство его было в Муроме, а жил в Перуне. Сам выбирал, когда и где он более полезен. Между собой поселения не враждовали, но случались споры, когда дело касалось князей. Но опять же споры касались Перуны, а не Муромы. Но спор Пересвета с таинственным незнакомцем был о принадлежности именно Муромы, а не Перуны. Латымирка всё же нашла о чём задуматься слепо. И это течение мыслей опять не привело к ответам, а лишь к новым вопросам.

Латымирка предполагала, что достичь разговора с егерем будет сложно, если он не встретит их у ворот поселения. Скорее всего, придётся идти в поля и искать перунцев, у которых сбор урожая уже стартовал, чтобы выяснить, где их егерь. На пути к воротам им попался мальчишка, который сначала пропылил мимо, а затем вернулся, голося, что его как раз послали за ведуном по срочному делу. Тихослав переглянулся с Латымиркой. Ситуация не предвещала ничего хорошего. За ведунами посылали либо в случаях как с Пересветом, либо с рождением в семье мальчика, которого подозревали в способностях. Мальчиков сразу проверяли на присутствие ведунского дара. Родители соблюдали закон, но никогда не светились дружелюбием, пока ведун не выдавал вердикт, что сын для касты ведунов неинтересен. И если в поселение не родился мальчик, значит, кто-то преставился неприятным образом. О женщинах на сносях всегда было известно заранее.

Тихослав помотал головой на немой вопрос Латымирки. Она обречённо вздохнула. Закралось у неё нехорошее подозрение, что найти егеря теперь не то чтобы будет сложно, а скорее невозможно. Мальчик задерживаться с путниками не стал, он побежал в селение издалека оповещая, что ведун уже идёт. На его голос из ворот посыпались перунцы.

– Ох, не к добру. – Латымирка снова вздохнула.

– Согласен, но надо идти.

Тихослав зашагал быстрее навстречу вышедшему биреву перунцев. Тот, бегло осмотрев Латымирку, узнал её. Кивнул приветствие и, сжав плечо Тихослава сильнее, чем требовали законы гостеприимства, повёл ведуна вглубь поселения. Латымирку закружили жители, им хотелось новостей от соседей. Она вяло отвечала на вопросы, которые в первую очередь касались знакомых и родственников, провожая взглядом бирева и ведуна. Бирев что-то быстро вещал в ухо Тихославу. Тот медленно кивал и оглянулся на Латымирку, моргнув, что, мол, всё плохо.