Куда никто не доберется

Глава 1

Трррр.

Снова забилась.

Трррр.

Я отпускаю рычаг и смотрю, что на этот раз. Преодолевая лень, открываю крышку газонокосилки. Травы совсем ничего. Даже на одну хапку не хватит. Это очень расстраивает. Я с нарастающей злобой выкидываю все травинки и рукой брожу по внутренностям моей рабочей машины. Это снова камень. Уже 9 на сегодня. Маленький, твердый отпрыск горной системы изо дня в день заставляет меня делать гимнастику. Вниз, поработал кистями рук, вверх-вниз, поработал кистями рук, вверх. Я беру камешек, подкидываю его с пафосом несколько раз в воздухе, затем встаю в позу и бросаю вдаль, как будто я на чемпионате мира по бейсболу. Я слышу душераздирающие крики и овации болельщиков, начинаю им кланяться и танцевать победный танец. Все это я делаю только для них, мне не сложно взять чемпионский кубок, всего лишь газонокосилка заглохла. Но это не мешало мне с искренностью исполнять танец.

– Эй, танцор, я вижу-тебе очень весело. Я рад за тебя. Трава сама не подстрижется, знаешь ли. Так что живо за работу, – грозный голос прерывает мой триумф. Все, что мне остается, это приняться за дело.

– Да, босс, извините.

Он с удовлетворенной ухмылкой разворачивается и уходит по своим делам. Я провожаю его взглядом. Сколько работаю здесь, а даже не знаю о нем ничего. Только то, что он одевает одни и те же белую футболку с изображением боксера на ринге и клетчатые коричневые шорты до колена. Носки всегда высоко подтягивает, подчеркивая свои мокасины. И всегда берет из дома с собой заварные эклеры. Может, поэтому он такой упитанный и постоянно потеет. Если закрыть глаза, то его образ мне представляется очень смешным: толстяк, у которого смешались крем с потом на лице, старается выдавить из себя построже нотки командования. Но и, естественно, невозможно не представить как мной брошенный камень случайно попадает ему в затылок. И он, медленно повернувшись вокруг своей оси, с полным ртом еды выносит мне выговор. Я смеюсь. Правда, очень забавно представлять такие ситуации с подобными людьми. Тане бы тоже было весело. Но эти начальники следят за мной, поэтому можно лишь мечтать. Я зажимаю одной ладонью рычаг, второй дергаю на себя веревку пуска. Газонокосилка продолжительно начинает реветь, я отпускаю пуск. Слышу первые звуки уничтожения травинок. Они с быстрой скоростью поддаются лезвию и залетают в предназначенный для них ящик. Они плачут, что их разлучили с семьей. Но я благородный, я даю им шанс встретиться с родственниками. Срезаю их под корень, чтобы их настигла мгновенная смерть. Я отправляю траву в лучший мир. Он мягок и ароматен. Через год они вернутся, заселив землю. Можно это назвать повторным возвращением инопланетян или возрождением мертвецов, как было бы в фильме. И я сразу иду на помощь человечеству. Я настолько могуществен, что несу апокалипсис и миру насекомых. Мое орудие уничтожения забирает жизни многих вредителей. Жалко, что погибают безобидные божьи-коровки и муравьи. Но это война. Если ее допускают, то страдают в первую очередь невинные жители. Настал их судный день. Разоряю их кров, привожу к бегству, даю познать муку потери. Я-бог, который под кнутом начальства должен так поступать. Вот так проходят мои дни. Богатый воображением разум не дает умереть со скуки. Я могу часами придумывать различные истории или воспроизводить ситуации, в которых я не обычный газонокосильщик, а что-то большое. Убийца газона или маньяк букашек – все что угодно, спасающее от действительности. Это по-детски, но, по крайней мере, звучит лучше, чем прислужник высокомерного жиртреста с одним лишь желанием – не попалось бы под лезвие кошачье или собачье дерьмо. Все, что угодно придумывать, только бы не осознавать своего жалкого положения. Вся жизнь современного человека: ненавистная работа, успокаивающая еда, ищущий разнообразие секс, приключенческий алкоголь. Но больше всего меня заботит, что я вожусь тут с травой и букашками, а кто-то с превеликим удовольствием помыкает мной, толком ничем существенным не занимаясь. Да-да, это я про толстяка говорю. Вечно ему что-то не нравится: там неровно проехал; там не должна валяться трава; там лишний раз не отвлекайся. Меня, конечно, его замечания мало волнуют, но иногда хочется задать вопрос "С какого хера?". Но слезами горю не поможешь. Он там, а я здесь. Он в руках держит плетку, а я тащу телегу. Он жрет до потери пульса, а я замечаю, что у него остатки пищи присохли вокруг рта. Он ломает под собой стулья, а я пытаюсь ломать систему.

А знаете, все же раньше было не так. Я очень на это надеюсь. Может совсем недавно я был начальником или даже директором, а может вообще мэром или президентом. Такая неуверенность в прошлом у меня из-за амнезии. Буквально пару месяцев назад я очнулся на кровати и поймал себя на том, что абсолютно ничего, кроме своего имени и имен своих близких, не помню. Ни работы какая у меня была, ни большинства лиц в окружении, ни воспоминаний о детстве или о важных моментах. Пришел в себя, поднял голову и понял, что в голове у меня чистейший лист. Вообще это странно: мужчина, которому далеко за сорок, начинает жить заново не по своей воли. Пугающая переменами ситуация или желаемая многими возможность. Ведь не всем дается шанс писать новую судьбу освобожденным от бремени памяти. Может я и был каким-нибудь богачом, разъезжал по клубам на своем мерседесе, жил в свое удовольствие, управлял людьми, путешествовал по миру, не знал счет деньгам и не задумывался никогда о своем положении. Но судьба распорядилась так, что я остался без прошлого. Но с настоящим. Меня выходила и привела в порядок моя жена Таня. Она замечательная. Я ей по гроб жизнью обязан. Я не помню сколько мы с ней вместе, но точно уверен, что это мой родной человек. Первым проблеском в памяти было ее имя. В первую очередь мой мозг вспомнил того, кого любит. Чувство любви стало бессознательным инстинктом, и тут никакая амнезия не смогла справиться. Хуже всего людям, которые после обнуления оказываются в одиночестве. Кто они, зачем они, почему они, ничего не знают. И некому объяснить и позаботиться. Это как бросить беззащитного новорожденного малыша. Только в отличии ребенка, взрослый человек осознает суть. Ему остается только догадываться насколько он был плохой личностью, что никто не согласился быть с ним рядом в тяжёлую минуту. Но, слава богу, меня эта грустная история обошла стороной. После возвращения моя семья оказалась со мной. Сын и дочь за меня очень переживали, наблюдали и интересовались моим самочувствием. Я решил, что все позади и теперь никогда их не покину, даже в своей голове. Дочь носила мне еду прямо в постель. Я убеждал, что в состоянии дойти до кухни самостоятельно, но она настаивала. Силой укладывала меня в кровать и подносила приготовленные женой блюда. Мне оставалось только наслаждаться и восхищаться своей семьей. Таня вертелась вокруг меня, словно юла. Приглашала на дом врача, покупала лекарства, изучала тренинги по восстановлению памяти. Пока наши попытки безуспешны, но супруга верит в чудо. Если честно, мне и так отлично живется. Мои дети с женой помогли мне не искать прошлое, а жить настоящим. Просто дали почувствовать себя нужным и любимым, и я с легкостью попрощался со своими 4 прошедшими десятками жизни. Первое время приходил в себя дома. С сыном мы смотрели телевизор, болтали о футболе, играли в карты, пока остальные члены семьи занимались своими делами. Таня работает в местной библиотеке. Так как она очень любит читать, для нее это место является раем. Там тихо и спокойно. Она целыми днями пополняет свою коллекцию прочитанного, а вечером у нее даже хватает сил рассказать, что творилось в новой книге. Дочь ходит в школу неподалеку от дома. С ее слов, ни дня не приходится без похвалы от учителей и «пятерки» в дневник. Я ей верю. Как не поверить такому ангелочку. У нее большие карие глаза, как у мамы. Густые русые волосы. Сама хрупкая и нежная, как Дюймовочка. Когда она ходит, будто парит в воздухе. Уверен, ухажеров в школе не меньше, чем отличных оценок.

Единственное, что меня до глубины души расстроило это положение моего сына. Он старше моей дочери на два года и должен был этой осенью поступить в институт. Он очень хотел выучиться на художника. Но авария приостановила будущие планы. Примерно в то же время, когда у меня случилась амнезия, Ваня переходил дорогу и какой-то пьяница сбил его. Таня сказала, что по снимкам у него переломы обеих ног, но после обследования специалист обнадежил благоприятными прогнозами. Я уже жду не дождусь, когда он сможет бегать и мы пойдем играть в футбол. Мы с ним можем круглосуточно болтать и смеяться. Можно только гордиться, что я воспитал такого сына, который стал и лучшим другом. После реабилитации Таня меня устроила на облегченную работу. Не особо выдающееся профессия, как я уже говорил, но надо с чего-то начинать. Никто бы мне не доверил серьезное дело, так как побоялся бы повторного рецидива. Я бы тоже не рисковал. Даже не знаю, чего от себя ожидать. До сих пор удивляюсь, как можно было вот так свалиться и все забыть. Никаких сведений, никаких предпосылок, никаких вспышек прозрения. Просто как будто прилетел с другой планеты. Но даже пришельцу не могло так повезти. Единственное, что у меня есть – это семья. Это мое и прошлое, и настоящее, и будущее. И пусть я газонокосильщик, зато я счастлив. Меня дома ждут моя заботливая верная жена, красавица и умница дочка, и добрый мужественный сын. А пока…

Трррр.

На этот раз не камень. Звук совершенно иной. При попадании твердого предмета она начинает, что есть мочи тарахтеть и через пару секунд глохнет. Это сигнал заполненного до границ ящика. Я сегодня полон сил, так что не буду истязать бедную машину и избавлю ее от мучений. Я обычно делаю специальную кучу для скошенный травы и вожу всю свою работу в одно место. Я вынул забитый ящик и пошел на кучу и выпотрошил его. Трава смоченным комком упала прямо к своим подсохшим собратьям. Я обратил внимание на небо. Сегодня солнечно, но я не чувствовал особой жары. Наверное, из-за облаков. Они расселились по всему голубому ковру. Я вернулся за работу в приподнятом настроении богатом воображении:

"– О-о-о близится апокалипсис, спасайся кто может! -оповещали всех обезумевшие жуки.

– Эта огромная машина-убийца раскромсает всех на мелкие кусочки, как та гусеница с мечом в фильме "Убить Червила". От нас ничего не останется кроме отрубленных конечностей!

– Сначала пытались нас травить. Занесли какой-то вирус, распространив эпидемию. Теперь добивают этой гигантской штуковиной.

Жуки бежали в разные стороны. Кто прятался среди травы, кто устремлялся к деревьям. Все пытались спастись от беспощадного лезвия. Массовый хаос поднял весь мир насекомых на уши. Все начали ползать и сходить с ума. Кто хватал свои вещи, кто своих детей-личинок, кто свои запасы пищи.

– Пожалуйста, без паники. Просим жителей вернуться в свои дома, сохранять спокойствие и закрыть все дыры листьями, – ответственность за успокоение народа взяли на себя муравьи, – мы вышлем своих солдат в противостояние врагу. Мы попытаемся одолеть его!

Муравьи выстроились в строгие ряды и готовы были броситься по приказу в бой.

–Долой закон! Свободу гельминториату! Вот и кончилась ваша власть, теперь за нами сила! А вы отдавайте свои жизни, безмозглые трудяги! – толпа опарышей, скандируя лозунги, бросилась разорять муравейник. Они утаскивали оттуда все, что могли, и тут же удирали. Отряд муравьев их пытался остановить, но безрезультатно, так как уже на другом фронте требовалась помощь. Бешеная газонокосилка прошлась по их песчаным деревням. Солдаты заползали на убийцу били, кусали, но человеческое вмешательство пошло против них. Лезвие продолжало уничтожать.

– Послушайте, жуки! – толстенный червь заполз на самый верхний листок и скандировал, -вы еще сможете спасти себя! Вы можете отправиться в лучший мир, только доверьтесь мне! Поклонитесь великому кроту и начните молиться! Он всех услышит и перенесет вас после смерти к себе! В царство добра и любви! Меня послал сам Всевышний! Я избранный из верхнего мира и призываю вас пойти за мной! Вас ждут земляные яства и белокурые нагие многоножки!

Большинство последовало за червем, не задумываясь, ведь спасения ждать было больше неоткуда. Кто-то не верил и кричал:

– Это ложь! Вы живите во тьме! Ваш крот слеп!

–Не говорите так, а то после смерти будете под подошвой вечность! -воскликнул разъяренно червь.

Бабочки спустились на землю и предложили перенести пострадавших подальше в безопасный лес.

– Их слова сплошное вранье! – извивался червяк, -они вас затащат в самое сердце мясорубки! Это они во всех наших бедах виноваты!

– Да, – подхватили жуки, – они своим ярким окраскам привлекли сюда врага! Если бы не они, мы бы ползали долго и счастливо! Порхатые твари!

Они накинулись на бабочек и стали безжалостно грызть им крылья.

Дома сломаны, муравьи и жуки раздавлены, черви изрезаны, народ пошел против себя. И вдруг раздался оглушающий звук, похожий на гром и все прекратилось.

– Ураа! Все закончено!

– Мы достаточно настрадались! Небеса сжалились над нами и дали это понять!

– Это постарался великий Крот! Он оценил принесенные в его честь жертвы! Теперь все верующие попадут в рай!

Все плясали и танцевали, весь газон не знал такого веселья, как в тот день. Народ жевал траву и землю и был на седьмом листе от счастья. Потом позабыв случившееся, свидетели апокалипсиса вернулись мирному строю как цивилизационные насекомые. Но в их сердцах навсегда осталось то священное и благородное снисхождение небес, когда у меня забилась газонокосилка и я остановил работу."

Маленькая кучка травы превратилась за несколько часов в гору. А газон на этой стороне участка выглядел идеально ровным. Осталась всего пара заросших полосок. Работы как раз до конца сегодняшнего дня, завтра можно переходить уже на другую территорию. За месяц я обошел со своей газонокосилкой почти все углы. Я привык к этой работе. Трава вырастает, я сразу же подстригаю, затем в другом месте и так все дни после приступа амнезии. Даже не знаю, что они мне в будущем предложат, ведь скоро холодное время года. В этих краях температура понижается в начале сентября, идут дожди, затем в начале октября теплеет, но в ноябре уже спокойно может выпасть снег и с небольшими перерывами пролежать до марта. Так что им нужно пораскинуть мозгами, чтобы найти для меня новую работенку. Помимо меня здесь работают еще люди, но они уже дольше на своих должностях. Мой скромный месяц с их сроком не сравнить. Кто-то оформляет кусты, кто-то поливает территорию, кто-то убирает мусор. Много всяких должностей внутри здания. Такой большой территории всегда необходимы уход и уборка. Вот мы с товарищами и поддерживаем порядок и чистоту. Хотя мы с ними редко видимся. Обычно нас распределяют по разным участкам, чтобы не мешались друг другу, но на обеде мы встречаемся. Кстати, уже солнце в зените, и пришло время обедать. Я с апокалипсисом у насекомых совсем забыл о крике помощи моего желудка. Надо подкрепиться для второй половины дня.

Столовая находится в одном из центральных зданий единого большого комплекса. В том, что поменьше. Она для таких рабочих вроде меня, то есть нижнего ранга. Высшие должности ходят домой поесть и передохнуть. Я их понимаю. Хоть столовая всегда под боком и идти никуда не надо, но я все равно предпочел бы дом. Там семья, по которой я, на удивление, за день успеваю соскучиться. Это странно, потому что я их вижу каждый день, но все же. Наверное, я к ним еще больше привязался на домашнем восстановлении. От такой ласки, тепла и заботы любовь только усиливается.

Столовая здесь типичная. Никакого выбора блюд. Строго по меню. Но никто не жалуется. Все приходят с большим аппетитом и съедают все до последней крошки.

– Добрый день. Чем вы нас сегодня угощаете?

– Здравствуйте. У нас сегодня борщ, пюре с котлетами и чай с ватрушкой, – ожидая недовольства, уведомляет меня эта женщина. Видимо, кто-то уже до меня выразил свой негатив.

– Замечательно! Я голодный, как волк. Все, что угодно съем, только бы это не была опять эта трава.

Она смеется. Меня так просто не заставить других обидеть.

– Хорошо. Сильно устали?

– Ну так. Газонокосилка сегодня вроде больше вмещает, чем обычно.

– Я очень рада. Сейчас принесу порции.

От женщины пахло жаренной капустой. Отечными руками с ярким маникюром она быстро наложила в тарелки порционную еду. Я поблагодарил ее за хлопоты.

– О -о, кто пришел,– шумят вовсю ребята, поворачиваясь в мою сторону.

– Здарова, мужики. Приятного аппетита, – я сажусь к ним за стол и приступаю к еде. На отдельный разговор может уйти целый день, поэтому надо совмещать два дела одновременно.

– Как там у себя всю траву уничтожил? – спрашивает Максим.

– Да там просто гора зеленых трупов. Этот бесстрашный, последний из своего рода воин опустошил земли, принадлежащие королеве покрытосеменных. Теперь наш могущественный Алексей "Храброе сердце" единственный и непобедимый правитель этих земель. Да здравствует Цезарь! – Назар громогласно поднимает вилку вверх, представляя, что это меч.

– Сядь ты уже. Нас сейчас снова выгонят отсюда, и ты будешь нам еду искать, – осаждает его товарищ с настороженным лицо.

Все смеются, но Назару приходится сесть на место. Каждый день они шутят об одном и том же. Хотя действительно, что может быть смешнее нашей работы?

– Это точно. Лучше, чем ты, приятель, никто не скажет. Хожу, стригу, выгребаю. Можно с ума сойти.

Они ржут во всю глотку.

– Это ты хорошо сказал!

– А этот пижон ни черта не делает. Командует только.

– Это ты про нашего расхитителя столовой? – дружно подмечают слушатели .

– Ага, – хлюпая супом, отвечаю я.

– Да не обращай внимания, – отмахивается Максим.

– Босс смотрит на всех свысока, но член ему свой не увидать без зеркала, – хохочет Назар, а затем давиться пищей.

– Черный юмор у тебя, старина, – хлопаю его по спине.

– Вообще иногда он перегибает палку…

– Подонок, – поддерживают остальные.

– Мне так вообще говорит прошлогодние окурки выкапывать. Я его чуть не прибил, когда он мне выдал лопатку. Начальник гребаный, я когда-нибудь ему могилу этой лопаткой вырою.

– Успокойтесь вы. Если бы я знал, что вы вскипятитесь, вообще бы не начал эту тему. Лучше зацените котлеты!

– И правда, лучше съесть. А то жиртрест придет и все съест за нас, – продолжает юморить Назар.

– Да все, хватит. Тоже мне знаменитость какая!

– А вот и он, – шутник разворачивается ко входу спиной и безрассудно кричит: – один бегемот из зоопарка сбежал, помогите!

Мы в ступоре от неожиданной выходки товарища.

– Ты совсем чокнутый?

– А вы не знали? – хихикая, отвечает вопросом на вопрос Назар.

– Погляди, не смотрит ли он, – просит меня Макс.

Я осторожно разворачиваюсь и отправляю взгляд ко входу. Начальник внимательно пялится в нашу сторону, уже хотел было подойти, но в последний момент передумывает и садится за свой стол. Надеюсь, он ничего не подозревает.

– Пронесло вроде бы, – выдыхаю я.

– Фуух, у меня даже аппетит пропал. Еще бы не хватало из-за этого больного крикуна остаться без работы.

– Да пошли вы, было забавно, – подмигивает нам Назар и возвращается жадно к еде.

– Ты там на своей работе совсем сдурел, я вижу, – комментирую его шутку.

– Наверное. Мусор токсичен, очень воняет. Настолько, что не в нос устремляется, а сразу в мозг, – мы снова смеемся над дураком, – тем более такое явление, как "чокнутый" создается отдельным кругом общества. Можно абсолютно любого назвать таким, если он отличается от этого круга и живет не по образцу. У каждого понятие "чокнутости" свое, и у каждого круга оно есть. И славу богу, ведь мир бы без них умер со скуки.

После этих слов Назар заливается диким хохотом на все помещение, обращая на себя внимание привыкшей публики. Мы немного поражены такой быстрой смене разговора.

– То есть ты хочешь сказать, что этот тип людей создает само общество? – с любопытством спрашиваю я.

– Конечно. Им стоит навязать тебе эту идею. И все. Одна безумная лживая мысль в сложной работе нашего мозга, что "я чокнутый" действительно приведет к психически-неуравновешенным действиям для восприятия общества. И ты уже другой совсем человек. А всего лишь в дело вступило массовое влияние. Шарите парни кем человек может стать, используя свой мозг на полную? – Назар тянется корпусом к центру стола, демонстрируя свои ярко горящие голубые глаза.

– Хмм, – задумываюсь я.

– А шутники не такие уж безмозглые кретины, как я думал, – улыбается Максим и одобрительно кладет руку товарищу на плечо.

– Если есть шутки, то и есть умные мысли, – заверяет Назар.

Я не заметил, как доел уже второе блюдо. Было интересно послушать мнение напарника. Он, действительно, в чем-то точно прав. Пока я пью чай и закусываю сочной ватрушкой, Максим решает поинтересоваться моим самочувствием.

–Все хорошо. Имена и рожи ваши, к сожалению, не забываю.

Они ржут. На наш стол оглядываются и раздраженно вздыхают.

– Вообще ничего не помнишь? – спрашивает Максим.

– Абсолютно. Как заново жить начал, правда вместо гладкой младенческой попки – сморщенная задница, но все же…

– Да, случай довольно странный, – испепеляет глазами Назар.

– Чего тут странного? Миллионы людей на планете остаются без памяти!

– Это даже в какой-то степени удачная ситуация…, – тихо произносит Макс.

– Ты о чем?

– У тебя нет прошлого, и ты не знаешь будущего. Ты можешь жить без плохих воспоминаний и душевных травм. Чистый лист, на котором ни одной кляксы, – потом он затихает, но через недолгое обдумывание продолжает, – но тебе одновременно и не повезло. Тебе негде спрятаться, если нет прошлого, и не на что надеяться, потому что не знаешь будущего. Без второго многие живут, а без первого просто не умеют.

Я не люблю задумываться о том, какие могут быть последствия моей трагедии. От них мало толку, только заставляют злиться на свой безжалостный мозг. Чай выпит, от булочки остались одни крошки, так что я покидаю ребят.

– Ладно, пойду я.

– Ты чего обиделся? Если я тебя…

– Нет, конечно. Я и не думал обижаться. На что? Все хорошо, -я успокаиваю взволнованного Макса и собираю грязную посуду со стола.

– Ты куда так спешишь? – негодует Назар.

– На свой газон. Там немного осталось. Хочу сегодня закончить этот участок и пойти домой. Семья уже соскучилась. Таня ужин приготовила, дети уроки сделали. Все любимого газонокосильщика ждут.

– Давай, давай…, – они оба хмуро меня буравят взглядами. Не всем так повезло с благополучием в семье, как мне. У всех свои проблемы, вот и завидуют.

Я отношу поднос на специальный стол и благодарю поваров за вкусный обед. У выхода я замечаю на себе косой взгляд начальника. Видимо, зуб на нас заточен, а мозг придумывает план мести. Я прохожу мимо него прямиком на улицу. Солнце жарит что есть мочи. Пришлось сходить к умывальникам и ополоснуться холодной водой. Сонливость исчезает и появляются силы для работы. Я беру газонокосилку и угрожающим взглядом смотрю на траву, которая словно уже умудрилась вырасти за время обеда. Сейчас исправим. Я беспощадно бросаюсь на нее и следующие часы, замечая ни солнца, ни усталости, просто кошу и кошу.

К вечеру гора травы уже кажется Эверестом. Зато газон превратился в ровный зелёный ковриком. Мое время работы на сегодня подошло к концу. Вообще я должен докладывать о своем окончании начальнику. Но из-за инцидента в столовой с участием Назара я принимаю решение тайком сбежать. В плохом настроении толстяк меня может заставить разгребать огромную кучу скошенной травы. А я очень устал, и если брошу вызов, то застряну здесь до завтра. Так что объяснюсь перед начальником потом. Надеюсь, он меня простит. Я хватаю свои вещи, прячу газонокосилку в гараж и счастливый отправляюсь домой. К любимой семье.

Глава 2

Спина ужасно болит. Своим нытьем она мне не дает даже взглянуть на осточертевшую траву, напоминающую о работе. Я предпочитаю идти и смотреть на небо. Живу я совсем не далеко от работы, буквально в трех домах от той территории, которую я облагораживаю своей косилкой. Иногда меня раздражает повседневная скука района и однообразный маршрут. Какова черта я здесь поселился? Может до потери памяти я и работал где-нибудь в другом конце города и этот участок мне казался привлекательным. Вообще многое мне нравилось тогда, наверное. Или нет. Правильно Максим сказал – сейчас мне дана возможность заново полюбить мир вокруг, не подозревая об его невзаимности. Я не помню ни его враждебности, ни лжи. Меня даже не мучают демоны прошлого. Может, и я сам был далеко не хорошим человеком. Сейчас я по крайней мере стараюсь быть достойным примером детям. Порой страшно, что я где-то не преуспел, но бывают моменты гордости. Например, одним вечером после моего просветления моя дочка принесла мне чай в постель и села около меня. Я тогда уже чувствовал себя вполне здоровым, но жена настаивала, чтобы я был за неизвестной надобностью под одеялом.

– Как ты себя чувствуешь, папуль? – она мило улыбнулась, поглаживая лежащее на мне одеяло. Она была невообразимо прекрасна. Ее лицо озаряло согревающим светом. Как отец, я был счастлив за нее. Она красива, умна, добра. Я переживал лишь, что мир не умеет ценить и видеть такие качества. Красота в нем превращается в высокомерное тщеславие, ум в гнев и зависть, а добро в страдания. Жизнь может сломать и потушить исходящий внутренний свет. Мне хотелось уже рваться к ней на помощь.

– Хорошо, Настя. С вашей заботой и уходом даже мертвый пришел бы в себя, – она ухмыльнулась, а я отхлебнул ее чая.

– Не за что, – она взяла мою руку, сжала ее, – Пап…

– Да, – я внимательно посмотрел на нее.

Она отвернулась и опустила голову. Раздался тихий плач. Я сразу же вернул на тумбочку чашку и потянулся к ней.

– Ты чего, милая? Что случилось?

Я прижимал ее к себе, а она отрицательно махала головой, делая вид, что ничего не произошло.

– Скажи, пожалуйста. Я не могу смотреть, когда ты плачешь.

– Я не хочу, чтобы ты нас…, – эмоциональный приступ мешал ей говорить.

– Что не хочешь?

– Я не хочу, чтобы ты нас покидал, – глухим голосом выдавила Настя.

– Любимая, я больше никогда от вас не уйду.

Я посмотрел ей в глаза и продолжил:

– Не знаю кому там было нужно, чтобы я вас покинул, но уверен, что это больше не повторится. Иначе я найду этого злодея и ему не поздоровится.

Она улыбнулась и, вытирая слезы, сказала:

– Мы больше не переживем такого. Мы себе место не находили, только сидели вокруг тебя и молились. Я думала мама с собой что-нибудь сделает. Она постоянно плакала и держала твою руку. Я никогда не видела, чтобы человек так страдал. Она не могла ни спать, ни есть. Просто сидела и ждала тебя…

Я почувствовал на щеке горячие слезы. Это уже были мои.

– Мы так боялись, что ты не очнешься. Ты лежал без всяких движений, на это невыносимо было смотреть. Еще и Ваня под машину попал… Мне кажется, это все связано. Без тебя семья рушится. Нас по одному будут настигать несчастья и беды. Ты только нас покинул, и сразу авария. Мы не можем друг без друга. Мы не нужны жизни по отдельности.

Хлынул новый поток слез.

– Да это жестокая случайность, – заверил я, – теперь все будет хорошо. Ваню скоро выпишут из больницы и я приведу его в порядок. Мы поможем друг другу встать на ноги. И мы начнем жить вместе, как раньше… Нет! Даже лучш! Потому что в том, что было раньше я не уверен.

Не получилось ее развеселить. Она только больше заволновалась.

– Еще и твоя амнезия. Почему именно с тобой? У нас так было все замечательно. Тебя Бог лишил таких ярких воспоминаний. В мире полно людей, которые все ценное отдали, лишь бы забыть прошлое…

Я поразился до глубины души. Насколько для нее мое происшествие значительно. Как личная трагедия стала общей. Так было приятно иметь рядом родных людей. Я пообещал себе, что никогда их не покину.

– Я думаю, это не наказание, а дар. Возможность еще раз вас полюбить, – я поцеловал в макушку и погладил душистые волосы нежно ладонью, – если я даже умру, я вас никогда больше не забуду.

– Тогда и мы умрем тоже.

Я понял, что наша одежда будет полностью мокрой от слез.

– Ни за что. Я хочу быть с вами каждый мой день. Каждую подаренную мне жизнь я готов провести с вами.

– Я люблю тебя, папочка.

– И я тебя люблю, моя хорошая.

– Вот мы с тобой два хлюпика.

– И не говори…

Вот такой случай хранится у меня в сердце. Даже если бы моя дочка стала первым террористом в мире, то, наверное, я ее понял и принял бы. И ясное дело, что такого не может быть, потому что я в ней уверен. Да и вся планета не противостояла бы ее красоте. Но все равно моя поддержка ей всегда обеспечена. Уж слишком я люблю своих троих ангелов, что ради них готов стать демоном. И мир не заслуживает моей и малейшей защиты. Я, как родившейся утенок, который только увидел семью и уже готов переплыть за ней все реки. Они родные люди, которые спасли меня. Не представляю, что было, если бы я очнулся в одиночестве. Просто покинутый всеми. Без близких людей страшно жить. Я самый счастливый сорокопятилетний ребенок на свете. Но все равно хочется что-то вспомнить. Придать немного палитры белому пятну в моем сознании. До сих пор не верится, особенно смотря на себя в зеркало. Снаружи зрелый вид; лицо, повидавшее половину своих отведенных лет; а в голове двухмесячный коротенький отрывок.

Дом мой, как я говорил, находится совсем неподалеку. После работы я через минут 10 уже поднимаюсь по лестнице в сторону квартиры. Дом отличается от остальных близлежащих. Кирпичный трехэтажный прямоугольник. Возле подъездов высажены клумбы. Я решаю подождать Таню на лавочке. Я сосредотачиваюсь на ароматах цветов и те начинают произвольно общаться между собой через мою бурную фантазию:

"– Отличная музыка в этой клумбе, еще и ветерок качает. Неплохое заведение. Я, пожалуй, чаще сюда буду заглядывать, – оценивает обстановку Пион.

– Согласен с тобой. И фасон что надо, – надменно выкидывает Нарцисс, – сегодня буду главной звездой вечера!

– Ты совсем не меняешься, дружок, – хлопает приятеля Пион.

– Место вообще наицветочное! Почему мы сразу сюда не пошли, – пытается выговорить слова Гладиолус, – да, прячьте ваши пестики в соцветиях, крошки. Мы с друзьями идем на охоту!

Нарцисс с Пионом смеются.

– Снова этот пьяница чушь несет.

– Ты и дойти сможешь только до ближайшего бара.

– На себя посмотрите, клоуны! Мне сегодня сто пудово дадут! И я не пьяный, а веселый! Ууууу!

Гладиолус, шатаясь, пускается в пляс. Расталкивая всех и громка крича, он демонстрирует свой нелепый танец. Ему наплевать на окружающую критику, он не замечает никого и ничего.

– Успокойся ты, введешь себя как-будто в лесу вырос! – беспокоится за чужое мнение Пион.

– Отвали! Один раз цветем!

– Понятно все, этому болвану лучше не наливать больше, и вообще с собой не брать, – раздражается Нарцисс.

– Я тебе не возьму, – угрожает Гладиолус, – мы же с вами с первых саженцев вместе.

Двое друзей вздыхают:

– Что правда, то правда, к сожалению.

Гладиолус хохочет и продолжает балагурить. Остальные тоже присоединяются к нему, но более сдержанными и солидными движениями. Затем Нарцисс видит трех жертв за барной стойкой. Он сразу с усмешкой оповещает друзей:

– Смотрите какие цветочки нас ждут!

– Даа, – с отвисшей челюстью мямлит Гладиолус, – прямо с обложки журнала по садоводству.

– Сегодня кого-то мы жестко опылим, я чувствую, – заводится Пион.

– Пойдем, подойдем! – дает команду главный жеребец.

Три друга уверенной натренированной походкой подходят к девушкам.

– Здравствуйте, дамы! Почему такие красотки одни и их бокалы пусты? – атакует Пион.

Девушки, переглядываясь между собой, хихикают.

– Вас может угостить чем-нибудь, малышки? – подхватывает Нарцисс по отработанной схеме.

– Жил цветок одиноко в доме,

Готовил пыльцу весной и летом,

Познакомился с мадам в поле

И наутро проснулся с букетом.

Гладиолус любит внести свою лепту в стандартную схему. Но на этот раз импровизация оказалась удачной, даже девушки смеялись.

– Не обращайте на него внимания, – отмахивается Пион, – в нем всегда под алкоголем проявляются таланты поэта.

Пьяный цветок дурашливо показывает свою широкую улыбку.

– А вы чем занимаетесь, леди? Кроме того, что очаровываете весь мир.

Девушки снова кокетливо захихикали.

– Я, Маргаритка и Ромашка учимся в Покрытосемянном университете. Как говорится – учимся нравиться людям. А вы, мальчики? – берет на себя инициативу Роза.

– У вас прекрасные духи, дорогая, – делает комплимент Нарцисс.

– Спасибо, мне это многие говорят. Придется вам еще постараться, чтобы мне понравиться, дорогой!

– Я очень буду стараться, – подмигивает обольститель.

– Я занимаюсь прибыльным бизнесом, – заводит эффективную тему Пион, – меня опыляет в день десятки пчел. Не хочу хвастаться, но у меня куча клиентов и такая же куча денег.

– Хмм, – разом удивляются девушки.

– А у меня лучшее место в грядке с отличным видом на закат, – настойчиво притягивается Нарцисс к Розе. Он определился с сегодняшней целью.

– А я просто веселюсь и радуюсь жизни. Ну и за этими засранцами приглядываю, – бравирует своими качествами Гладиолус.

– Это кто еще за кем приглядывает!

Компания снова заливается смехом, но тут подружки Розы вступают в беседу.

– Извините, мальчики, нам надо отойти попудрить бутончик, – говорит Ромашка, берет подружки и отводит их в туалет. Позади уже слышится празднование успеха.

– Так все, пора сваливать! Вы видели этих нахалов? Прямо в открытую заявляют, что хотят с нами скреститься! – лишь переступив порог дамской комнаты, возмущается Ромашка.

– Успокойся, моя девочка. У них стебелек еще тонкий, чтобы с нами справиться, – усмехается Роза и проводит по губам помадой.

– А я не заметила ничего такого вообще, – глупым тоном признается Маргаритка, – только вот ну они смотрели на меня, прям, ну короче, не знаю как объяснить вообще…

– О господи, вот тупица, – не сдерживается Ромашка, – тебе надо было еще короче надеть лепесток!

– Ромашечка, не волнуйся ты так, если тебя ждут дома твои дети, то это твои проблемы, а у нас свободное плавание, – беспринципно ставит ее на место Роза.

– Ты тоже хороша фифа, выставила на показ свои шипы!

– Да ладно тебе, Ромах, че ты? – поддерживает подругу Маргаритка.

– Я чего? А ты не боишься, что твой Тюльпан со своими дружками узнает о твоих похождениях?

– Не. Он сейчас где-нибудь у лавочки удобрения курит со своей шайкой.

– Когда он уже поймет, что это навоз обычный, – огрызается Ромашка.

– Так подруга, подожди нас еще немного, я вытрясу из этих дурачков деньги, и затем поедем домой, согласна? – переходит на компромисс Роза.

– Ладно, согласна.

– Так какой у нас план то? – бежит за подругами Маргаритка.

– Оооой…

Девушки возвращаются тем же путем к стойке. Кавалеры на месте.

– А вот и мы!

– Ну наконец-то, мы уже соскучились. Почему так долго?

– А это наше девичье дело, – кокетничает Ромашка.

– Кто с нами разговаривать начал! Миссис Скромность! За это надо выпить, – восклицает Пион, – вам что заказать?

Тут раздается незнакомый трем товарищам мужской голос:

– Себе закажи! И знаешь что? Катафалк!

Объявляется Тюльпан с заряженными на драку дружками.

– Ты чего, шалава, разгуливаешь по клумбам? – обращается он грубо к Маргаритке.

– Пошел в задницу, козел! Что хочу, то и делаю!

– С тобой потом разберемся, сейчас вы, уроды! – шайка напрягает кулаки.

– Может быть, как-нибудь уладим? – пытается скрыть нарастающее волнение Нарцисс.

– Пошли выйдем, красотка!

– Давайте поговорим…

– Пошли выйдем!

– По-моему, вы не правы , мы…

– Че ты сказал?

С этими словами Тюльпан накидывается на трех друзей, его братки естественно следуют за ним…». Над домом скапливаются черные тучи. Ветер бьет цветы друг об друга и мои мысли следом.

– Здравствуйте, Алексей. А чего это вы тут сидите? – раздается вдруг шутливо-официальный голос моей Тани. Меня сразу покидают фантазии. Перехожу из выдуманной сказки в реальную. Это чудесная картина. Ее бархатная кожа, утонченные изгибы, кудрявые пряди, кукольное лицо, ослепительные глаза уносили меня в античный мир древнегреческих богинь. Во взгляде мелькали нотки кротости и игривости одновременно. На публике Таня старалась себя вести тихо и не навязчиво. Сидеть в сторонке и мило улыбаться. Подобная улыбка заменяла любое общение. Зато в семье женщина могла и командовать, и острить шутками. Вот такая она. Сегодня я просто обворожен ею. На фоне нависающих туч она выглядела настоящей необузданной стихией. Какие только метафоричные образы не посетят влюбленных до умопомрачения разум. И вроде находишь миллионы причин этой любви, а вроде и любишь ни за что. Любовь ослабляет и отупляет. Но счастье на то и счастье.

– Добрый вечер, моя дорогая, – подыгрываю я ей, – вас сижу жду. Мечтаю… Но когда вы вторгаетесь так в мое пространство я понимаю, что совсем о другом мечтаю и буду мечтать каждый день.

– И о чем же, позвольте спросить? – хлопает ресницами она.

– Проводить с такой женщиной, как вы, все вечера до конца моей жизни, – я обнимаю ее двумя руками и прижимаю крепче к себе, – я по тебе очень соскучился.

– И я, любимый, – она меня еще несколько раз целует в щеку. Так мы можем простоять хоть до утра.

– Ты не представляешь как после того скучного дня приятно чувствовать тебя рядом, – забираюсь носом в ее ароматные волосы.

– Ты не представляешь какое счастье приходить каждый день и ощущать себя любимой.

– Это я тебе на долгие годы гарантирую.

Она смеется. Эти звуки нужно записать и переслушивать вместо музыки.

– Будешь здесь меня всегда ждать? – проверяет меня, указывая на лавку.

– Да. Буду любоваться этими цветами, ведь они теперь ассоциируются с твоим приходом.

– Я тогда сама буду приходить их поливать.

– Хотя они себя плохо ведут.

– Цветы?

– Да. Прямо как люди.

– Тебе надо по-меньше мечтать, дорогой.

– Мечтать всегда необходимо, – уверено утверждаю я, – романтики всегда становятся отличными отцами и мужьями.

– Мне кажется, это судьба.

– Согласен. Нам она улыбается, – я беру ее пакет с книгами,– пойдем домой?

– Да, а то дети нам выговор сделают, что мы их не кормим.

Мы смеемся и направляемся домой. Живем мы на третьем этаже в просторной однокомнатной квартире. Если, конечно, к однушке можно вообще подобрать эпитет "просторный". Это еще один повод нервничать и комплексовать из-за своей нищей должности на работе. Особенно, если учитывать, что нас там проживает четверо. Детям уже необходимы отдельные комнаты, а мы теснимся в одной. Нашим взаимоотношениям в семье подходит поговорка: "в тесноте, да не в обиде". Все мы понимаем наше положение и не жалуемся, а просто ждем благоприятных перемен. Соседей по площадке мы мало встречаем. Видимо, рабочие графики не совпадают. Но зато мы их часто слышим. Они любят ночью поскандалить, или весело поболтать, так что слышно на весь этаж. Бывает даже они затевают танцы по всей квартире. Однажды весельчаки праздновали день рождения, пели "Happy Beth day to you" и на каждую повторную фразу бросали об стены какую-то вещь. По звукам можно было заподозрить и стол, и затем чашки с тарелками. В общем, отметили на славу. И так довольно часто. Нам только и слышны их прыжки и радостные вопли. Если мы стараемся терпеть и дать молодежи нагуляться, то остальные соседи в последнее время сразу вызывают полицию. Мы предпочитаем в такие моменты закрываться и сидеть тихо в квартире. В общем, если закрыть глаза на некоторые формальности, то живу я со своими любимыми превосходно. Главное, что вместе.

По этажу разнесся аппетитный аромат приготовленной еды, как обычно бывает по вечерам. Я с полным ртом слюней надеюсь, что запах идет именно из нашей обители.

– Хоть бы дети там ничего не подпалили, – молится жена.

– А я прошу тем временем, чтобы этот ужин был именно нашим, – признаюсь я.

– Ну, значит твои пожелания услышаны, – она без сомнений открывает дверь.

Кажется, дочь решила свести всех с ума своим рецептом запеченной курицы.

– Привет, дети, а вот и мы!

– Да, кто идет встречать папку и кто ждет не дождется, когда к нему папка подойдет? – я жду в объятия неудержимую толпу.

– Мы ждали, папуль, – радостно бежит Настя с поваренной ложкой в одной руке и кухонным полотенцем в другой.

Я обхватываю ее своими медвежьими ручищами.

– Пап, я знаю, что ты по мне очень соскучился , но…

– Ты даже не представляешь как!

– Но ты же меня задушишь, – стонет она и наконец вырывается.

Я снимаю обувь и иду к сыну. Его кровать расположена в углу комнаты, чтобы солнечные лучи не беспокоили его. Вот кому не повезло, так это Ване. Лежит уже два месяца безвылазно. Вот недавно на необходимое время ему купили инвалидную коляску и начали гулять с ним по улице, а до этого находился взаперти в окружении библиотечных книг. Мне его очень жалко. С какой тоской и надеждой он смотрит в окно и делиться планами на будущее. Он хочет как раньше бегать по утрам, играть в футбол, ходить в путешествия. Иногда меня раздирает изнутри ненависть к тому пьяному водителю, который сбил Ваню. Да что там иногда, каждый день, когда мне приходится видеть сына, прикованного к постели. А этот человек даже не остановился, сбил и дальше поехал. И никто его не нашел. По-любому оказался разбалованным сыном какого-нибудь чиновника, которому все дозволено. Ему и эта наша трагедия с рук сошла. Я не знаю, чтобы с ним сделал, если бы он мне попался на глаза. Мы стараемся не думать о случившемся и помогать Ване оптимизмом.

– Привет, пап.

– Здравствуй, сынок, – я присаживаюсь на край кровати.

– Как дела на работе?

– Однообразно. Помираю со скуки. Ненавижу эту траву. Просто закрываю глаза и вижу в мечтах голые скалы или морской песок, где нет этой зеленой дряни.

Он смеется.

– У тебя как день прошел?

– Встал утром, сделал зарядку, побежал по лестнице во двор, поиграл с ребятами в "Выше ножки от земли", вернулся домой, попрыгал под музыку, как наши долбанные соседи, и потом прилег. Ноги что-то за день устали, – саркастично выдает он мне свою легенду.

– Шутим-это уже хорошо, – я по-дружески толкаю его кулаком в плечо.

– Мне только это и остается.

– Да не грусти, сынок. Все наладится. Когда поправишься, обещаю, пойдем на запад, и оббежим весь свет. Как Форест Гамп, только Ваня.

– Ну да, несколько ошибок в имени.

– Это еще круче. Обойдем весь земной шар с тобой. Будем останавливаться на ночлег с палатками в каких-нибудь красивых местах. Там будем фотографировать пейзажи, купаться, охотиться, смотреть на звезды около костра. А вернувшись новыми людьми, напишем, как все путешественники, мемуары о своих приключениях.

– Новыми людьми не помешало бы стать.

– В далекие земли и идет человек, чтобы найти себя настоящего и остаться таким навсегда.

– Я согласен с тобой, пап. Как только встану, сразу собираем вещи, берем Настю и маму и в путь, – кивком отзывается Ваня.

– Да, думаю, их тоже с нами придется взять, – я шутливо изображаю безысходность.

– Хоть они и женщины, но так уж и быть возьмем мы их. Все равно за нами потащатся, – подыгрывает сынок.

– Куда это вы без нас собрались, мальчики? – позади раздается недоумевающий голос Тани.

– Упс, – я тянусь к жене, чтобы загладить вину, – никуда мы не пойдем одни. Мы и дня без вас не сможем.

– Конечно, – разоблачает мою игру ее проницательность, – не подлизывайся, хитрый какой!

Все дружно заливаются добрым смехом.

– Пойдем те уже есть. На столе все стоит, остывает, – прерывает Настя нас своим приглашением.

– Точно. Я есть ужасно хочу. Отстань, женщина, – я отрываюсь от Тани и иду помогать Ване сесть в коляску.

– Ты у меня договоришься, муженек!

– И что будет? – поворачиваюсь я снова к ней с вызывающей улыбкой.

– Узнаешь. Меня тут каждый день с работы до дома поклонники напрашиваются проводить, один раз не устаю и все…

– У твоих поклонников любовный роман был раз в жизни и то "Анна Каренина"! Ха!

Таня отвешивает мне оплеуху за мой каламбур. Я убегаю от ее расправы на кухню.

– Как же вкусно пахнет!

– Все как ты любишь, пап, – Настя обходит сзади мой стул и обнимает меня. Я целую ее ладонь.

– Ты-золото, моя девочка. Пацаны без ума будут от твоей готовки. Как у тебя так вкусно получается? Научишь маму?

– Ты сейчас еще раз получишь! – Таня хватает с угрозой сковородку.

– Шучу, шучу, любимая!

– Смотри у меня!

Жена возвращает посуду на место. Настя, вытирая слезы от смеха, раскрывает секрет:

– Да ничего особенного, я даже не очень старалась. Само как то выходит.

– Просто ты у меня волшебник! Творишь чудеса, не прикладывая и сил.

– Спасибо, – умиляется лести дочь.

Еда была распределена по тарелкам уже к нашему с Таней приходу. Вилка с ножом лежали аккуратно на своих местах. Вообще у нас обычно Таня готовит, а Настя иногда посматривает и что-то для себя запоминает. Но утром в последнее время именно дочка делает на всех завтрак, чтобы мама по-больше отдохнула. Теперь у Тани и вечером никаких дел. Потрудилась когда-то с воспитанием дочки, но сейчас вкушает плоды своей проделанной работы. Я подхватываю кусок курицы и отправляю его в рот. От наслаждения даже закрываются глаза.

– Это великолепно. Просто таит во рту! И специй в самый раз! Кажется, маме Тане можно на пенсию уходить.

– Да с превеликим удовольствием. Мне хватает компании с книгами. Но курочка, дочь, и в правду вкусная, – хвалит Таня и отрезает еще добавки.

– Конечно, зачем этой барышне семья, когда целые полки забиты книгами, – провоцирую я, на что Таня кивает одобрительно головой.

– А тебе как, Вань?– учтиво спрашивает у брата сестра.

– Как всегда замечательно. Соглашусь с папой. Лучше, чем он, нас никто не похвалит.

Я замечаю, что хоть Ваня и лежит дома почти без движений, но он сильно похудел. Высокий рост ему перешел от меня. Уже чуть выше. Белокурыми волосами скорее всего в Таню. Настя вообще получилась странная смесь. Оба ребенка для меня остаются самыми красивыми на свете и навсегда маленькими. Все бы отдал, чтобы вспомнить их детство. Самая непростительное похищение воспоминания. Как можно было забыть двух улыбающихся очаровательных младенцев. Наверное, я и привязан так прочно к ним потому, что для меня они как-будто заново родились. Я не могу эти порывы чувств сдерживать в себе.

– Знаете, дети, в старости я буду в первую очередь жалеть, что не помню ваши ранние годы. Мне кажется вы были самыми послушными и незаурядными. Вернуть бы все назад…

Все прерываются от еды и смотрят на меня. Они не любят упоминаний о моей амнезии. Но когда тема все-таки затрагивается, они переступают свою внутреннюю боль и вступают в разговор. Знают, что меня это до сих пор сильно тревожит.

– Не переживай, пап. Через некоторое время память вернется, мы своей любовью поможем тебе, – гладит меня по плечу Настя.

– Это точно, – соглашается Таня. – А малышами они всегда были симпатичными и энергичными. Соседи в них души не чаяли, все время норовили потискать. Во дворе сверстники во всех играх их назначали лидерами за креативность. Про детский сад вообще молчу! Ваня приходил и чуть ли не плакал, что девочки к нему пристают и лезут целоваться. Что он хочет играть с мальчиками, а те ему мешают.

– А потом половина тех девочек со мной в школу пошли и там покоя не давали. Но потом я уже начал приставать, – добавляет Ваня.

Я громко и горделиво смеюсь.

– А Настя, – продолжает Таня, – в детский сад очень любила ярко наряжаться. Или мне подражала, или в телевизоре насмотрелась, не знаю. Но она надевала всегда все самые экстравагантные вещи. Из сада мне приходилось тащить домой ее многочисленные подарки от мальчиков: цветы из клумбы, конфеты, машинки, засушенных червяков.

– Да, это я помню, – хихикает дочка.

– На счет послушания я бы поспорила. Может только Ваня. Он всегда летал где-то в другом пространстве. Если он замечтался, то говорить с ним было бесполезно. А если занимался каким-то своим делом, то там вообще с сыном можно было попрощаться на время. Помню, в 6 лет он строил Колизей из моих книг, а в 7 их уже самостоятельно читал…

– Да я же говорю, он весь в тебя, – восклицаю я. Ваня смущенно улыбается.

– Я знаю, сынок, – она целует его в лоб, прижимая к себе, – а еще однажды построил из книг большую автостраду, чтобы устроить гонку. На это у него ушел день, за который к нему никто не мог достучаться. Просили его пойти прогуляться, поесть, поучить уроки, но оставался непреклонен и сосредоточен на деле. По итогу, у него получилась не автострада, а целый мегаполис с трассой, подсвеченной новогодними гирляндами; с жилыми домами из конструктора; и с человечками из пластилина. У свидетелей его творчества в тот вечер отвалились челюсти.

– А усердием он все-таки в меня, – нагло приплетаю я свои заслуги.

– Да уж прям! Ты шкаф не мог починить целый месяц, усердный ты наш! – под общий смех напоминает жена реальный факт.

– Я был занят и вспоминал как его надо чинить, – хитро выкручиваюсь я.

– Ага, ага. Сейчас снова сковородку возьму. Слушай лучше. Это была подноготная о Ване. Настя же была еще той капризной мадам. Всегда требовала, чтобы все было как она хочет. Начиная ее любимой едой и заканчивая расположением кукол на полке. Росла настоящая командирша. Это сейчас изменилась. А вот как-то давно мы собрались на пикник и она начала реветь, что не желает ехать и останется одна дома. Я использовала психологический прием и наоборот запретила ей ехать с нами. "Мы тебя и не собирались брать " – соврала я ей. Королевна сразу же вскочила и начала наперекор надевать штаны, но при этом раз двести предупредила, что со мной больше не будет дружить и играть. Ребенку постоянно нужно было больше всего внимания и кому-то потрепать нервы.

– Кажется, я нашел в тебе материнское гены, – шутливо обращается к сестре Ваня.

– Таак, – грозно смотрит на юмориста мать.

– Просто надо было как-то папу поддержать, мам. Извини, мужская солидарность, – Ваня невиновно разводит руками.

– Спасибо, сынок, а то бы я дальше только один получал, – я пожимаю защитнику руку.

– Понятно, против мамы все…

– Мы тебя просто очень любим.

– Я вижу, – изображает обиду Таня.

– Правда, мам, – Ваня ее обнимает и жена ретируется. Материнская любовь одерживает победу.

– Это слащавую нежность я готов наблюдать сутки наполет,– признаюсь я. – Кстати! У меня на работе родилась идея. Может семьей рванем на природу?

Компания пускается в раздумья, а я улыбаюсь собственной инициативе.

– На выходные возьмем палатку, шашлыка, фруктов и поедем на какое-нибудь озеро. Погода хорошая.

– Отличная идея, – поддерживает меня в очередной раз сынок, – мы с папой только недавно мечтали о путешествии. Вот у вас есть шанс доказать нам, что вы тоже одержимые странники! Начнем с малого и хотя бы половим рыбу…

– Я тоже согласна, – загорается идеей Настя, – «избалованной» барышне нужен загар, чтобы очаровывать мужчин.

Она пафосно откидывает назад волосы.

– Нет, ты не поедешь!

– Пап, это уже не работает.

Новая волна общего смеха.

– В принципе можно, – дает ключевое одобрение Таня, – и с работой удачно сходится и по дому никаких дел. Нужно только вещей теплых набрать, а то ночью прохладно.

– Этим и займемся, дорогая. Все решено. На выходные наша счастливая семья едет на природу.

– Да! – восклицают радостно все, предвкушая приятные хлопоты.

– Это будут лучшие деньки за всю мою жизнь, – уверенно заявляю я. – Как же я вас обожаю!

-И мы тебя.

Я подхожу к противоположной части стола и обнимаю разом родных людей. Я принимаю их к себе крепче, не желая ни на секунду их отпускать. В моменте чувствую, как жизнь течет во мне любовью и благодарностью. Эти три человека и есть мои счастье и безмерная любовь, а значит и вся моя жизнь. Без них я бы пропал. Если память не возвращается, то с любовью дело обстоит по-другому. Ей не нужно воспоминаний, потому что она живет не только в голове, но и в сердце, у которого своя информация.

– Может пойдем сыграем в одну классную игру? – неожиданно придумывает развлечение Настя. – Мы с друзьями в школе играем. Вы пока идите в комнату, а я уберу грязную посуду и потом объясню правила.

Я даже не заметил, как наши тарелки опустели.

– Давай помогу, трудяга…

– Нет, мам. Сегодня я за вами ухаживаю, а вы отдыхаете.

– Пойдем, милая. С этой домохозяйкой лучше не спорить, – иронизирую я.

Мы дружно направляемся в комнату.

Глава 3

Наша единственная комната на первый взгляд вселяет чувства уюта и комфорта. Причина этому-она имеет тот вид, который многие наблюдали в детстве, приезжая на каникулы к бабушке в гости. Особенный запах, старые ковры, скрипящая пыльная мебель-все как будто прибыло из тех малых лет, когда мы с широкой улыбкой приезжали погостить, сразу же бежали играть со старыми друзьями, которые также на выходные дни посещали своих стариков, и в квартиру возвращались глубоко затемно, и то только когда уже насильно загоняли. Играли в футбол, купались в речке, жевали яблоки, потом получали от бабушки за то, что аппетит перебили, а потом в наказание съедали пол холодильника. Принимали теплую ванну, пили горячее молоко с медом, слушали на ночь сказку и под бабушкин храп засыпая, ждали с нетерпением следующий день. Домой в город возвращались загорелыми, потолстевшими и счастливыми. Все каникулы нас преследовал тот запах, и когда в дальнейшей жизни его встречаешь на тебя с головой набрасываются те приступы радости и счастья, которые были в детстве. Знаете, что самое удивительное? Я, человек, потерявшей память, тоже испытываю заново эти чувства. Запах, который раньше приносил столько потрясающих эмоций, вернул памяти один из образов моей прошлой жизни.

Квартира может еще понравиться своим опрятным видом, за которым внимательно следит Таня. Ковры мягкие и чистые, шкафы с книгами чуть ли не блестят, не смотря на свой возраст, полы и столы вымыты. Все убрано на высшем разряде. Я с Таней сплю на двуспальной кровати около одного окна, а дети по раздельности у другого. На детскую и взрослую части комнату разделяет шкаф и стол со стульями, на котором разложена красочная скатерть и ваза с собранными цветами. Стены крашены в зеленый цвет, я предлагал покрыть их обоями, но Таня настаивала оставить все как есть, потому что зеленый оттенок вместе с солнцем придают уют и спокойствие комнате. По ее словам, данный выбор – залог хорошего настроения. Я не спорю. У меня по возвращению домой действительно оно замечательное, но я думаю дело именно в окружении, а не в каком-то цвете стен. В общем, имея всего несколько квадратных метров, мы счастливы. И даже в таких тесных условиях мы умеем развлекаться и не задумываться о скуки.

Я, Таня садимся на нашу кровать, подозревая, что игра, которую предложила Настя, будет интересной и активной. На кухне гремят тарелки и шумит из крана вода. Мы ждем Настю. На улице облака соединяются в одну большую черную тучу и уже доносятся первые удары дождя по асфальту. Стремительно темнеет за окном. Царит приятное чувство домашнего уюта. В такие пасмурные дни я обожаю сидеть в подобной душевной обстановке. Мне начинают нравиться и сверкающие молнии, покрывающие светом квартиру, и гром, сотрясающий стекла. Хмурая погода сближает.

– Интересно, что она там придумала…, – прерывает мой поток сознания Таня.

– Надеюсь, что не в куклы с ней поиграть, – саркастично язвит Ваня, – а, еще я бы был против футбола.

Мать с возмущением качает головой.

– Хватит тебе уже! По словам доктора, кости уже вот-вот окрепнут, и ты сможешь снова ходить. Потерпи немного еще.

Мама гладит Ваню по коленки.

– Да, да… Я одного не понимаю – почему это случилось именно со мной?!

Я пытаюсь ответить на его обостренное чувство несправедливости:

– Наверное, потому что мы были слишком счастливы. Судьбе всегда хочется поднасрать. Ведь у нас до этого происшествия не было особых проблем. Или я ошибаюсь?

– Нет, – хором отвечают собеседники.

– Вот. Чтобы не избаловывать нас. Мы с тобой, сынок, видимо, были очень беззаботны по жизни, что судьба с нами так обошлась. Хотя с мамой и Настей так же…

– Если еще не хуже, – добавляет жена.

– Тут я не согласен, – продолжает спорить Ваня, – я, конечно, был , может, когда-то счастлив, но не настолько, чтобы потом нести такую плату. Я – обычный подросток с типичными проблемами и мыслями. Я не жил лучше других, но почему-то именно со мной все приключилось!

У него проскальзывают нотки затаившейся глубоко обиды. Во время любого разговора авария является его больной темой.

– Вань, жизнь так устроена, и каждый человек пройдет рано или поздно через отведенные испытания. Черные полосы подстерегают всех до одного, это что-то вроде проверки. Если бы у нас всегда было все замечательно и беззаботно, никогда бы никто не сформировался в настоящего человека. А так вода точит камень, и с каждым новым испытанием мы становимся сильнее и лучше. Это называется опыт, который будет играть самую важную роль и на работе, и в семье, и вообще во всех отношениях и делах. Мы, пережив многое на своей шкуре, все шире открываем глаза на мир, переоцениваем вещи, начинаем дорожить действительно стоящим, остальные проблемы нам будут казаться пустяковыми. И когда-нибудь вслед за черной придет белая полоса того же масштаба. Это дается шанс людям. Но и этот подарок жизни необходимо правильно принять. Такой этап жизни тоже достойно нужно вынести. Я вот избаловался вами, и мне абсолютно плевать на других. А это плохо!

– Да, пап, жизнь тебя потрепала, – с иронией усмехается Ваня.

– Боже мой, великий страдалец, – поддерживает со смехом Таня.

– Ты снова смеяться будешь? Не боишься последствий, уважаемая? – поворачиваюсь я боком к ней.

– Совсем не боюсь, – улыбается она.

– Сейчас вернем чувство страха, – я налетаю на нее и заваливаю на кровать. Она сопротивляется, размахивает руками и кричит, чтобы немедленно я прекратил, а я ее продолжаю щекотать и кусать.

– Родители, давайте не при детях, – вздыхает Ваня.

– Неет. Я хочу всем показать, что будет, если меня ослушаться.

Я с пристрастием мучаю Таню, она из-за смеха ничего не может сказать. Когда я ее хватаю зубами за ногу, они визжит:

– Алексей, хватит! Вы сегодня будете на коврике возле двери спать!

–Говори, что я самый лучший муж и отец!

– Кому говорите? У нас такие есть?

Я снова принимаюсь щекотать, только в разы сильнее. Она извивается и громко хохочет, как маленький ребенок.

– Ладно, ладно. Ты самый лучший отец и муж, – выдавливает Таня.

– Громче! Чтобы все слышали!

Она выкрикивает признание на всю квартиру. Когда я все-таки ее отпускаю, она поправляет пучок на голове и грозит мне:

– Вот погоди, ты уснешь, и я с тобой тоже самое сделаю!

– Я слишком сексуальный, когда сплю. Ты за другим полезешь, я точно знаю. Вон, посмотри на двух наших детей в доказательство.

Ваня громко смеется. Таня широко улыбается, перед этим смущенно покраснев.

– Еще и ночью не посплю, – хлопает себя по лбу Ваня.

– Не переживай, сынок, после Насти прошло 16 лет, ваш отец еще потерпит, – ехидно отвечает Таня под очередной прилив смеха у сына.

Я изображаю разозленное лицо и обращаюсь к Насте:

– Дочка, хватит мыть посуду. Этим мама должна заниматься, а то мы ее выселим.

Таня празднует победу и "дает пять" Ване.

– Я уже бегу, – кран на кухне выключается. Раздается приближающийся топот.

– Мы, дочка, твоего папу на место поставили, а то тут совсем обнаглел, – бравирует своим превосходством Таня.

– Так все, прекратили, – фыркаю я, – иди ко мне, моя девочка! Вдвоем будем играть в эту игру, для этих злыдней она будет слишком сложная.

– Нет, пап, вместе будем играть. Слушайте правила, – она занимает центр и прерывает мою зрительную атаку жены, – игра называется "Крокодил". Кто-то один встает на мое место и без слов изображает любое существо или какой-то предмет, остальные должны угадать что это. Кто называет правильно, идет на это место и показывает свой выбор и так далее. Всем понятно?

– Да. Я где-то слышала о такой игру, – задумчиво вспоминает Таня.

– Да ты в нее каждый день играешь, изображаешь любящую мать и жену, – теперь и Настя присоединяется к смеху.

– Давай ты тогда, мам, и начнешь. Покажешь, как надо, – командует дочь.

– Хорошо, – Таня воодушевлено поднимается с кровати, поворачивается ко мне, берет меня нежно пальцами за подбородок, и смотря в глаза, произносит: – Ни в чем не можешь быть со мной полностью уверен, так что будь отныне осторожнее, миленький.

Она целует меня. Я теряюсь, что ответить, не знаю, что и сказать. Ощущаю лишь накрывающую волну любви. Я отворачиваюсь от детей, боясь, что они увидят дурацкое выражение моего лица. Но, по-моему, они уже надо мной хихикают.

– Итак, я просто должна пародировать кого-то, а вы угадывать, да?

– Или что-то. Вообще все, что тебе угодно, – уточняет Настя.

– Ну ладно.

Таня меняется с дочерью местами и застывает с задумчивым видом перед нами. Мы втроем, глядя на нее, нетерпеливо ждем. Все понимают, что мама может придумать довольно оригинальное и незаурядное. Ее осеняет. Она, поправляя юбку, опускается на четвереньки и пробегает с гневным оскалом. Публика наперегонки принимается угадывать:

– Собака!

– Лев!

– Оборотень!

Актриса качает положительно головой, намекая, что разгадка близка, и издает вой.

– Волк! – кричим все вместе.

Она улыбается, но останавливаться не намерена. Кажется, в ее загадке не только волк. Таня выбирает одной рукой из старых игрушек куклу и гладит ее лапой. Мы вначале пребываем в недоумении и молчим. Но вдруг она отпрыгивает в сторону и рычит со злобной физиономией, стараясь забрать куклу. Затем обратно возвращается к кукле и в ответ на свой рычащий образ начинает лаять. У нее, похоже, два персонажа: тигр, желающий заполучить ребенка, и спасающий волк. Всем становится ясно, о чем идет речь.

– Это из книги "Маугли".

– Да, да. Тигр Шер-Хан, а вот как зовут маму я забыл…

– Мать-Волчица, так и зовут, – уведомляет брата Настя.

– Значит дочка идет продолжать игру дальше, – встает с колен Таня, отряхивается и садится около меня.

– Неплохо животных изображаешь, дорогая.

– У тебя за многие годы совместной жизни научилась, дорогой.

– Я под тебя подстраивался, пытался общий язык найти.

Она меня ударяет, а я ее быстро целую.

– Хватит вам уже, голубки. Мы вроде в игру играем, – призывает к вниманию Настя.

– Все, начинай, Настюш, мы с мамой отвлеклись.

Она встает напротив зеркала и с высокомерным лицом любуется собой. Она очаровано хлопает ресницами, поправляет волосы, надувает губы.

– Жена олигарха.

– Вообще это на всех девушек похоже, тут тяжело сразу сказать.

– Даже сама ты иногда так делаешь.

Она хитрым взглядом предупреждает, что это еще не конец. Настя берет иголку для шитья и вместе с ней обращается гневными глазами к зеркалу.

– Это Плохая царевна из сказки "Спящая красавица", – восклицает Ваня, подпрыгнув на коляске.

– Да, правильно, – Настя кладет иголку и уступает почетное место.

– Даже не знаю, чтобы вам загадать, а то у меня выбор то большой…

Но тут же Ване приходит в голову идея. Он расправляет руки в разные стороны, изображая полет. Мы хотим уже угадывать, но он начинает рисовать в воздухе руками очертания гор, а внизу перетекающие волны. Таня и Настя с надеждой смотрят на меня.

–Вы хотите, чтобы я угадал?

Они кивают.

– Ладно, если вы не справляетесь, то так и быть скажу. Это чайка.

– Правильно, пап, – под аплодисменты подтверждает Ваня.

– Как было сложно, – кривляюсь я.

– Посмотрим, что ты нам покажешь сейчас, – с любопытством испепеляет глазами жена.

Я приседаю на корточки, выпячиваю передние зубы, подгибаю руки под лапки и начинаю бегать. Все смеются.

– Кролик?

Я взял первый попавшийся тапочек под лапы и поднес ко рту. Двигая челюстью, я надул щеки.

– Это хомяк, – Таня определяет первой.

Я киваю головой и подбегаю к ее ноге. Не выходя из образа, я обхватываю ее лапами и двигаю тазом взад-вперед. Все падают на кровать со смеху.

– Вы детей, по-моему, совсем не стесняетесь, – сквозь хохот выдавливает Ваня.

– Отстань животное, – успокоившись, садит меня Таня на диван и отправляется снова в центр.

Теперь от радостного ее лица ничего не остается. Она изображает несчастье. Взъерошив волосы, она берет из ящика детский платок и со слезами на глазах кому-то его протягивает. Все углубляются в раздумья.

– Мама провожает сына на войну? – спрашивает Ваня.

– Да это Фрида. Из романа "Мастер и Маргарита". Как раз недавно читала. Я поняла это по платку, которым та убила своего ребенка, – радостно объясняет Настя.

– Хорошо иметь читающую дочку, – Таня передает эстафету Насте.

– Я даже, если бы прочитал и не терял памяти, сразу бы не понял, – признаюсь я, – но актер из тебя чудесный.

– Спасибо, милый, – расхваленная Таня отдает поклон.

Теперь все внимание приковано к Насте.

– Ну ладно, это тоже из книги и даже из фильма, – делится она вступлением, – но вы сразу поймете кто это.

Дочь светской походкой забирается на табуретку, оглядывает восторженным взглядом комнату и машет рукой невидимым зрителям. Затем берет заколку и надевает ее аккуратно на голову в качестве короны. Вдруг резко поднимает глаза наверх, сжимается от страха и кричит. После этого выпрямляется и осматривает свои руки испуганными глазами.

– Кажется, я знаю, что сейчас будет, – довольная собой заявляет Таня.

Я же пребываю в тотальном исступлении.

Дочка протягивает руки к залу и с лютой ненавистью кричит.

–Ну что? Даю вам шанс. Настя все прекрасно изобразила.

Мы качаем отрицательно головой. У меня в голову не приходит ни одной идеи.

– Это Кэрри. Девочка, которая обладала телекинезом и училась с жестокими одноклассниками. Они над ней пошутили на выпускном вечере и горько заплатили за это.

– В точку, мам, как всегда. С тобой даже неинтересно играть, – смеется Настя.

– Сейчас специально для мужской половины покажу что-нибудь легонькое, – с издевкой говорит женщина.

– Ой, ой, ой.

Она ищет предмет в прихожей. Потом возвращается с моей кепкой, которую я ношу каждый день на работе. Я подозреваю, что следующим ее номером станет моя персона, но она загадочно крутит ладонями, сует руку в кепку и достает игрушечного мишку.

– Фокусник, – в одно и то же время угадывают дети.

– И снова, – громко объявляет Таня, – в который раз! Главный приз достается детям! Браво!

Ваня с Настей заливаются смехом.

– Мне просто хочется, чтобы им было весело. Я в свое время наигрался, – с улыбкой оправдываюсь я.

– Раз вы вместе угадали, значит оба и загадывайте.

Дети соглашаются, а Настя предупреждает:

– Это будет для папы. Ты, мам, итак много угадываешь.

– Все, все я молчу.

– Мне уже страшно…, – бубню я.

Настя что-то шепчет на ухо Ване, он улыбается и показывает ей большой палец. Дочь прячется за коляску, а сын складывает из рук над головой крышу. Затем оттуда медленно появляется Настя, выдавая звук "ууууу".

– Выкладывай, что думаешь, отец.

– Привидение? – неуверенно спрашиваю я.

– Нет.

– Ветер над крышей дома?

– Тоже нет.

– Дайте еще подсказку, – молю я.

Настя хихикает и показывает на пальцах число 3.

– Да, точно, – кричу возбуждено я, – это Джинн из бутылки с тремя желаниями.

– Ну наконец-то, – вздыхает с облегчением Таня.

– Ура, папа угадал, – торжествует Настя.

– Так все хватит играть. Я устал. Одни лишь издевательства над отцом. Давайте отдохнем.

– Просто у кого-то с фантазией плохо, – шепчет детям Таня.

– Просто сейчас у кого-то будет с местом жительства плохо, – угрожаю шутливо я.

– Да и пожалуйста, – фыркает она, – мы с Ваней все равно хотели на улицу идти. Дождь уже вроде кончился. Поедешь, сынок?

– Да, надо подышать свежим воздухом перед сном, – соглашается Ваня, и они оба собираются.

– А я пойду почитаю на лавочке. Надо набираться знаний, чтобы победить маму, – берет куртку Настя.

– Ты и так у меня умненькая, – Таня чмокает ее в висок.

– Пап, ты с нами пойдешь?

– Не. Я вас тут подожду. Устал за сегодня что-то, – отказываюсь я.

– Отдыхай, любимый, – и мне достается поцелуй. Затем они одеваются и уходят, захлопнув за собой дверь.

Я откидываюсь с улыбкой на подушку. Во мне царит благое расположение духа. Просто мне иногда хочется уйти в себя и вкусить счастье, которое меня пропитывает насквозь. Я готов постоянно думать о моих родных. Никто даже не в силах представить, как можно настолько соскучиться. Я скучал больше сорока лет. Так что мне понадобится очень много вечеров, чтобы утолить это чувство. И много "Крокодилов", признаний в любви, и даже шуток с подколками. Я знаю, что Таня не всерьез обижается. Это еще одна попытка развеселить меня. Да и сам я первый задираюсь. Мне хочется видеть ее всевозможные эмоции от смеха и до гнева. Потому что в каждой эмоции она по-особому прекрасна. Кстати и задеть ее не так уж и легко. Она сама кого хочет на место поставит. В библиотеке она получает столько полезной информации и пищи для мозгов, что за словом в карман не приходится лезть. Вообще даже не в этом заключается главное преимущество книг. Ведь самое важное то, что они учат по-иному смотреть на разные ситуации. И ум-лишь малая часть их пользы. Читающий человек по-другому смотрит на жизнь и оценивает вещи. Я смотрю на Танин шкаф, забитый этими полными жизни созданиями.

"– Ребят, спите? Надо срочно поговорить! – прерывает тишину Сборник Рассказов.

Все шевелятся и недовольно бурчат. У многих уже не тот возраст, чтобы трепаться. Им хочется беспечно лежать на полке и лишь раз в год быть пролистанной для воспоминаний и приятного запаха.

– Чего тебе? – отзывается нарушителю покоя Детектив.

– Я тут призадумался. Вот прочитают нас, а дальше что? Зачем мы тут продолжаем стоять? Какая в жизни у нас цель и осуществляется ли она вообще? Меня человек брал по большей части из-за экономии времени. Чтобы почитать пол часика и положить на место. Но тем, кто так делал я не принес пользы. Рассказы пишутся, полагаясь на ум и фантазию человека. Я не должен быть законченным и расписанным по полочкам, меня должен читатель сам дописывать в голове. Но чтобы это сделать, у него должен быть богатый внутренний мир. А кто дорожит временем, те совсем не богаты. Я остаюсь всегда непонятым. Значит я живу незачем? – чуть ли не в слезах спрашивает Сборник.

Тут уже все через стоны и хрипы пробуждаются. Видимо, их эта тема тоже волнует.

– Мы же тебе помогаем в этом. Человек, читая нас, обогащается, а потом сможет оценить и тебя по достоинству, – успокаивает Военный Роман.

– А ты уверен, что у нас это получается? Может, вообще мы тут зря? Может, как мы изменяем человека, то уже никому не надо?

– Давайте в этом разберемся, – вмешивается самоуверенный Детектив, – я возьмусь за это дело. Допрошу каждого соучастника заговора преображения человека, и потом придем к общему выводу нужны ли мы. Начнем с, пожалуй, самого читаемого и желанного. Любовный роман, мы вас слушаем.

– Меня читали многие, – робко подтверждает он, – кто-то сразу выкидывал, отвергая любовь. И признаюсь, как мне не было обидно, себе этот читатель лучше сделал. Потому что остальные те, кто верят в меня, утонули в своих грезах о подобной жизни. Точнее, их утопили неверующие. В мире нету места для моей чистой истории. Все начинается с денег и выгоды, а заканчивается ненавистью и обманом. Может то и правильно, любовь часто превращается в тяжелую болезнь. Но она все равно прекрасна. И от человека зависит то, сколько она будет продолжать быть прекрасной. Надо рисковать, потому что это один из ярких моментов, из которых складывается жизнь. И самое главное – этот риск предоставляется каждому человеку. Я также рискую и живу, стараясь нести истину. Но мои старания превращают в неосуществимые мечтания, а затем в страдания.

– Спасибо. Роман-Антиутопия, что вы скажите?

– Мне нечего сказать хорошего, – грустным, уставшим голосом откликается Роман, – мои знания стали проклятием. Этот мир ничего уже не спасет. Я в каждом человеке могу докопаться до его сущности и, поверьте, там лишь тьма, пытающаяся вырваться наружу и вселиться в другого. И хватит одного животного, чтобы сделать вокруг похожее на себя стадо. Они не умеют прощать, не хотят желать добра, не могут начать жить, не опираясь на придуманные устои и правила. Есть толпа, оставляющая друг друга в тени, загораживая солнце, и все. Я желаю забыть то, о чем знаю или сгореть ярким пламенем.

– Зачем вы так говорите? – детским голосом возмущается Сборник Сказок, – ваша проблема в том, что вы перестали верить в чудеса. Мир вокруг удивителен! Ради этого стоит жить! Все движется к лучшему, и обязательно должно закончиться добром, по-другому я и не знаю исхода. А все проблемы и боль для того, чтобы научиться видеть подлинный свет.

– Ты просто, сборничек, еще очень мал, – усмехается Роман-Антиутопия, – ты не повидал еще настоящей жизни.

– Мне иногда кажется, что это вас надо было назвать Сказками. Так было бы и разумнее и правильней, – отвечает малыш.

– Так, тишина, – командует Детектив, – продолжаем беседу. Жанр Фантастика, ваше слова. Не нарушаем порядок и не выскакиваем! Каждому будет дана возможность высказаться!

Фантастика отряхивается от пыли и придурковатым веселым тоном начинает излагать душу:

– Вы знаете, что я давненько уже сошла с ума. И это я сама решила. Потому что мне так легче. Видя человеческое одиночество, непонимание, насмехающееся отношение, я остаюсь молодой и стою на полке с улыбкой по жизни. Я могла быть для читателей домом, тем комфортным местом, куда он мог вернуться в трудную минуту. Я могла быть его машиной-времени, когда его убивал взрослый возраст. Я могла быть банком хранения всех его прекрасных воспоминаний. Ему только оставалось включить воображение и все. Он в другом мире. Сказочном мире. Но реальность всегда берет вверх и возвращает читателя обратно, преподнося ему серость и разочарования. Но я-неисправимая мечтательница. Мне легче стать сумасшедшей и быть счастливой, а не зависеть мне не от кого. Только от себя самой. И надеяться, что появится человек, который захочет раскрыть меня всей глубиной и дополнить своей фантазией. Потом он с кем-то еще поделиться и нас будет больше. Вот так. Одна по себе мысль – это бред и шизофрения, а разделения мысль-это новый мир. Главное, ни за что не остаться одному. Общество сожрет. Всегда были счастливые мечтатели и завистливые людишки, верующие в свою ими же выдуманную реальность, и всегда мечтателей будут относить к психам только потому, что они отклонились от общественного мнения. Но я скажу нетушки всем им! Я шизофреничка и горжусь этим! И пусть попробуют доказать, что книги не разговаривают!

– Браво, браво, – все дружно аплодируют листьями, – лучше не скажет никто.

– Фантастика пользуется тем, что ее любят, – подмечает Детектив, – продолжим. Сборник Стихов.

– Я в своем ответе буду довольно краток:

Читающий видит все между строк,

Одиночество и боль станет этому недостаток,

Но каков несчастный, таков будет и счастливый срок.

И скажу я абсолютно смело:

Через сколько бы читатель не прошел бед,

Для него не найдется нигде ни границ, ни предела,

Ведь и в жизни, и в смерти он увидит сквозь темноту свет.

Это высказывание тоже было удостоено аплодисментов, но Сборник никак на это не реагирует, а просто затихает.

– Так всех мнение выслушано, остается лишь одно несказанное… – Детектив замолк, все знали кому он предоставляет слово. Это самый потрепанный роман в кругу. Каждый человек брал из него что-то свое, поэтому жанра ему дать невозможно. Его просто залпом читали и каждый раз открывали для себя что-то новое. Это была и комедия, и драма, это была вся жизнь в одной книге.

– Добрый вечер, – откашливается роман, – я знаю, что вы ждете от меня умного напутствия, ведь меня столько перечитало людей. Но мне, как и раньше, нечего сказать. Каждый раз запутываясь в новых вопросах, я больше теряюсь в ответах. Чем я дольше живу, тем я меньше понимаю. Но если верить и искренне желать, чтобы человек, читая тебя, изменился, это произойдет. Даже самым невероятным способом. Каждый отыщет что-то для себя, и это что-то будет уникальным. Ведь читатель в книге видит отражение себя и своих мыслей. Мы нужны, хоть и для маленького круга лиц, но нужны. Пусть мы снимаем розовые очки, но мы как сама жизнь, показываем всю сущность мира наизнанку. Мы даем шанс выбраться из глубин зла и остаться нравственным человеком. Жизнь предоставляет любовь и добро, а мы о них, не переставая, будем напоминать. Мы не должны лежать на полках десятилетиями, мы обязаны изменять людей, выводить их на верный путь, пусть даже жертвуя собой. Порванными и истоптанными мы будем собирать душу человеку по осколкам…"

После того как роман заканчивает свою философию, я возвращаюсь в реальный мир. На улице вечереет. Возвращаются розовые краски, характерные после ливня. Это очень красиво. Сначала проливаются слезы, а потом кровь на небесах. В нашем мире все наоборот, но там на верху иная жизнь.

С лестничной площадки уже доносится шум коляски Вани и эмоциональные разговоры. Я поднимаюсь с кровати, потягиваюсь, ощущаю в спине приятное расслабление. Затем иду открывать входную дверь и встречать широкие улыбки.

– Леш, ты не представляешь, что сейчас произошло, – возбуждено накидывается Таня, – наш Ванька, пусть и с моей помощью, встал с коляски и прошелся по дороге вперед, а потом назад. У него уже совсем здорово получается. Я так счастлива за него. Мой сыночек.

Она со слезами на глазах целует сына, он сидит и улыбается.

– Молодец, сынок, – хвалю я его, – я же говорил не сдаваться и все получится.

– Спасибо, пап, – он пожимает мне руку, и я его тоже прижимаю крепко к себе.

– Я завтра по такому поводу испеку пирог, и сядем отпразднуем событие, – Таню все еще не отпускает восторг за сына.

– Если тебя, конечно, Настя не опередит, – напоминаю я о конкуренции.

– Лучше, чем у мамы, пирогов в мире не сыскать. Тем более, Ваня заслужил лучшего.

– Я так устал. Пойду, наверное, прилягу, – говорит Ваня.

– Я тоже притомилась с этой прогулкой. Но больше сил я потратила на смех, – признается Таня, – пойдем, я помогу тебе лечь.

– Я тоже спать хочу. Начиталась на свежем воздухе. Хоть внутри у меня энергетический подъем, но физически совсем изнемогаю. Я в душ и в кроватку, – схватив полотенце, направляется в сторону душевой Настя. Мы остаемся в комнате втроем.

– Что прямо уже ходил? – не мог поверить я. Похоже, мои просьбы у Бога были услышаны.

– Да. Я сама в шоке. Если завтра Ваня согласится, то покажем тебе, – с надеждой глядит на сына мама.

– Конечно, – соглашается с ниспадающей улыбкой он. По глазам видно, что его распирает изнутри счастье и бесконечная благодарность. Он столько этого ждал и это случилось. Он с нетерпением грезит о завтрашнем дне.

– Тогда после работы я бегом мчу домой и идем гулять, – я специально делаю акцент на последнем слове, Таня с Ваней смеются. Я подхожу и обнимаю их. Мне так хорошо, что не передать словами. Как-будто от всего мира исходит любовь. Вокруг кажется все прекрасным и замечательным.

– Мы тебя тоже любим, – сообщают чуть ли не одновременно жена с сыном.

– Пойдем чай попьем. Пусть он отдохнет, сегодня заслужил – через некоторое время предлагаю я Тане.

– Пошли, ты не хочешь чая, Вань?

– Нет, спасибо.

Ваня поворачивается лицом к стене, подложив руки под подушку, и о чем-то с улыбкой задумывается. Мы уходим на кухню.

Я наливаю еще теплого чая и ставлю на стол. По Тане заметно, что она тоже устала. Сегодня был насыщенный день. Но игра и прогулку ее совсем вымотали, она хочет спать. Чай должен взбодрить немного.

– Как думаешь он скоро сам пойдет? – прерываю я тишину.

– Да, думаю, скоро его мечта осуществится. Наконец выкинет коляску и пойдет в институт. И все будет хорошо.

– Я так этого хочу скорее, – вздыхаю я, – мне кажется, что это я во всем виноват. Что я принес трагедию в дом вместе со своей амнезией.

Она смотрит на меня пристальным взглядом.

– Амнезия тут совершенно не при чем. Просто на нашу долю выпало испытание, которое мы должны пройти. Со всеми такое бывает, у кого-то в большей степени, у кого-то в меньшей, но это нас только сплачивает. Заметил какие мы стали неразлучные за последнее время? Я этого всегда хотела. Чтобы моя семья стала одним единым, чтобы мы жить друг без друга не могли. Мы должны быть всегда вместе, поддерживать во всем, помогать, если надо, идти против всего мира. И достигнув этого, все наши обиды и боль можно будет разделить на четверых и вскоре забыть о них…

Она договаривает и уходит в себя. Я хочу ее вернуть. Она мне нужна сейчас и всегда. Около меня.

– Я не думал, что такое бывает. По логике я должен был очнуться одиноким несчастным мужиком на пятом десятке. Но очнулся счастливым ребенком, которому сказка подарила семью. Ты просто не представляешь, как важно, когда рождаешься новым человеком, но уже с понимающими все мозгами, оказаться среди любящих людей. Я не знаю, что со мной лучшего могло бы произойти в этой жизни. Мне не нужно ничего кроме вас. Я готов страдать весь день, но понимать, что дома меня ждете вы. Одна мысль чудодейственно лечит. Я и думаю о вас постоянно, с вами провожу все время, не отпускаю вас ни на шаг потому, что вы мой источник счастья и я вас боюсь потерять. За каждый день с вами я благодарю Бога. Быть нужным и любимым – это, действительно, все, что необходимо в жизни человеку.

– Каждый из нас говорит спасибо за то чудо, благодаря которому мы вместе, – потом сделав паузу, она шутливо говорит, – не знаю, куда ты там отправлялся от нас со своей потерей памяти, но тебя однозначно там обстреляли купидоны.

– Может быть, – смеюсь я.

– И правильно. Чем больше ты любишь, тем больше в тебе Бога. Значит ты все-таки был на небесах. Захватил там себе частичку Всевышнего. Интересно как там…

– Не помню, но вернулся я оттуда счастливым, что вы у меня есть. Получается там совсем не лучше, если на земле ты кого-то любишь. Рай можно и вокруг себя построить.

– Если бы не ад других людей…

Я наклоняюсь к ее губам. Ладонью провожу ей нежно по щеке. Я чувствую языком вкус ее теплые от чая губы. По моему телу бегают мурашки, но даже они бегут на встречу к ней. Я свободной рукой провожу по нежной молочной коже ее ноги, пробираясь под платье. Вдруг раздается щелчок замка и выходит в пижаме с полотенцем на голове Настя. Ее преследует шквал пара. Я сразу отодвигаюсь от Тани. Она смотрит мне в глаза желанным взглядом и шепчет:

– Подожди немного. Сейчас дети уснут и пойдем в душ вместе.

И снова целует, но с большей страстью. Я чувствую напряжение в штанах, даже и слова не мог промолвить.

– Мамуль, папуль, спокойной ночи, – кричит нам Настя.

– Сладких снов, солнышко, – желает ей Таня.

– Спи крепко и смотри не падай во сне, от этого говорят вырастают.

– Хорошо, не буду.

Потом слышится скрип кровати и шуршание постели.

– Я тебя так хочу, – покрываю я поцелуями ее шею.

– Я тоже, – с учащенным дыханием выдавливает она.

– Может ребеночка сделаем? Я сегодня готов, – искренне интересуюсь я.

Она смотрит на меня удивленными глазами.

– Ты правда хочешь?

– Конечно. Наши двое уже совсем выросли. Я не знаю вообще почему мы этого раньше не сделали.

– Как-то не доходили разговоры.

– Я понимаю, что мы не в том положении сейчас. И денег у нас еле хватает. Но разве это главное? Это же малыш. Что может быть лучше? Ради него я буду готов и ночью работать.

Она молчит и улыбается. Я понимаю, что двигаюсь в нужном направлении.

– Квартиру новую получится найти. Все равно сейчас Ваня на ноги встанет и уедет учиться. А нам надо с кем-то еще делиться своей любовью. Ее слишком много.

Она смеется, приближается к моему лицу и тихо говорит:

– Я согласна. Ты умеешь убеждать. Еще одна маленькая блондиночка не повредит в доме. Я отведу ее на танцы и научу играть на скрипке.

– Вообще-то маленький брюнет. И я отведу его на футбол и научу ставить маму на место, – поправляю я с улыбкой ее.

– Это кто как будет стараться сегодня, – хитро ухмыляется она.

– Ну пойдем проверим, – я резко встаю со стула. Таня меня останавливает, взяв за руку.

– Сначала проверим детей.

Я киваю, и мы вместе заходим на цыпочках в комнату. Настя, похоже, заснула сразу же как легла. Ваня тоже крепко спит, немного посапывая. Они лежат совсем, как маленькие. Все такие же малыши, только перестали бояться спать ночью одни. Наверное, для нас они никогда не повзрослеют. Я выключаю свет, и мы с Таней идем в душ. Зашли, я закрываю дверь, а она включает воду. Я подхожу к ней сзади, пока она регулирует кран. Мои губы с языком проходят по ее плечам и шее. Руками я провожу вдоль таза до ее груди. Она обхватывает ладонями мои волосы и трется ягодицами о мои джинсы. Я медленно спускаю молнию ее платья вниз. Она помогает мне снять его и бросает на тумбочку. Затем поворачивается ко мне и страстно целует, я глажу ее зад. Ее дыхание становится глубже. Я опускаюсь вниз, продолжая целовать все тело, добираюсь до разбухших грудей, снимаю одной рукой лифчик и принимаюсь облизывать уже стоячие ярко-коричневые соски. Она скидывает с меня футболку, а я расправляюсь со штанами и общим нижнем бельем. Мы встаем под горячую воду, ее кожа становится еще приятнее, мои чресла касаются ее бедер. Я разворачиваю ее к себе спиной. Дыша ей в волосы, я хватаю руками ее грудь и резко вхожу в нее. Она стонет, кладет свои ладони на мои и принимается импульсивно двигать тазом. Я вталкиваю в нее все чаще и чаще, ее половые губы жадно сжимают мой член. Внутри у нее становится жарче и приятнее. Она снова разворачивается и запрыгивает на меня. Я прижимаю ее к стенке и снова захожу в нее. Она обхватывает ногами мой торс и принимается целовать. Когда конец касается матки, наши языки расплетаются, и Таня с перерывом в дыхании начинает кричать. Я сжимаю крепко ее бедро и с ускоренным ритмом кончаю в нее. Она кончает в ту же секунду что и я. Наши губы снова смыкаются воедино под безостановочные признания в бесконечной любви.

…

Я пробираюсь в комнату первым, вытирая голову мягким полотенцем. Дети все также спят, даже не изменив положения. Это хорошо. Пусть будет им сюрприз, что скоро может появиться братик или сестричка. Я тихо прохожу мимо них, скидываю покрывало с нашей кровати и залезаю под прохладное одеяло. Сразу становится так приятно и уютно. Растягиваю ноги по всей площади, и, подложив руки под голову, ожидаю Таню. Мне хочется с ней поговорить. Она возвращается через пять минут, после того как я улегся. Наверное, прихорашивалась перед зеркалом. Для нее свой внешний вид важен и в сновидениях. В первую очередь она бросает взволнованный взгляд на детей.

– Не беспокойся, они спят, – успокаиваю я ее шепотом, – хотя вы так кричали, мадам, что вас в соседнем доме могло быть слышно.

– Все, это не смешно, – смущается она, – жалуемся всегда, а сами не лучше соседей. Сегодня они вроде даже не шумят.

– Нам из-за твоих криков не было ничего слышно.

Она запрыгивает ко мне и начинает щекотать, повторяя:

– Кто тут кричал, а?

– Хватит со мной возиться, как с ребенком. Я взрослый состоятельный мужчина, – дурачусь я.

– Ладно, не буду мешать, а то мистеру Газонокосильщику завтра рано вставать, – смеется она.

– Ой, кто бы говорил, императрица пыльных полок!

– Кстати, я такую интересную книгу прочитала, – с интригой вспоминает Таня.

– Какую?

– «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», Ричард Бах.

– Гениально было дать имя чайке, – комментирую я.

– На самом деле именно это чайка из всех заслужила имени. Остальные были тупой стаей, которым важно прожить свою жизнь без перемен и только набить едой полный живот.

– А чайка с именем?

– Она любила летать и совершать виражи. Ее целью было покорять все большие вершины в небе.

– И почему эта книга тебе понравилась?

– Она повествуют о смысле жизни. Только вместо людей – чайки. Одни живут только, чтобы удовлетворить потребности своего организма, а другие ради духовности. У каждого человека свой мир и свои цели, но проблема в том, что рано или поздно мы все умрем. Вот тогда все и выясниться.

– Что?

– Что живем мы ради своего духовного развития и помощи в этом другим людям, а не ради общественных правил и законов, и у нас свободное плавание с ежедневным выбором, а не уготовленная стандартная судьба. Чайка, умерев, исполняет свою мечту и попадает в рай. Знаешь, что там было?

– Ей дали имя?

– Нет. Ей сказали, чтобы выбирала остаться там или вернуться на землю и направлять на праведный путь других чаек. Она выбрала второе. Помогать другим видеть и принимать мир. Странно, но дорога в рай открыта именно для таких личностей. Это ведь логично, что при данном раскладе они выберут в дальнейшем остаться на земле. Получается наша земля не такая уж плохая и на ней есть хорошие люди и то, за что ее можно любить.

– То есть рай на земле…, – вспоминаю я недавний разговор на кухне.

– Рай – это место, где ты все любишь и где ты счастлив. Такое место может быть вполне на земле. Ад таким же образом способен образоваться здесь. Его люди сами сотворили. Выходит, что после смерти мы остаемся тут. И нам остается одно – с каждой новой жизнью стараться сильнее и обширнее полюбить мир. Нам же самим так лучше.

– В этом я согласен. Это легко нам говорить, мы счастливы. Но есть же люди, живущее в других условиям и возможностях.

– Это их ад за прошлую жизнь. Но хуже не будет. Им остается потихоньку собирать по ступенькам лестницу до своего рая.

Я решил плавно перейти к насущному внутреннему противоречию:

– Сейчас я понимаю, что я в раю. Но я не знаю заслужил ли я его. Свою прошлую жизнь я не помню. Может, тогда я страдал и горел адским пламенем… Только вы сейчас мой небесный свет. От вас зависит мое счастье. Значит не все решает сама личность.

– Ты был хорошим человеком, который хотел всегда любящую семью. В этом я точно уверена, – она делает паузу, смотря куда-то в сторону, – ты прав, человек мало, что сам может решить. Единственное, что в его руках – это не сдаваться…

Она горько плачет, сжав пальцам подушку. Мне страшно. Что ее могло так задеть? Мы же просто разговариваем. Вот поэтому я и не застрагиваю тему моей амнезии. Всегда заканчивается одним и тем же.

– Танюш, пожалуйста, не плачь, – обнимаю я ее сзади, – прости меня, я не буду больше об этом говорить.

– Нет, это ты извини меня, – она поворачивается ко мне и целует в щеки, в губы, куда попадет, – с тобой все будет хорошо. Я не знаю почему с тобой так поступила жизнь, ведь ты, действительно, веришь в искреннюю любовь. Наверное, судьба поступает так со всеми, кто верит во что-то и живет этим.

– Я никогда вас больше не оставлю. Хоть весь мозг пусть отключится, я буду помнить вас одним сердцем.

– Я знаю. Я люблю тебя.

– Я вас всех тоже очень люблю.

Я целую мокрые от слез глаза, стараясь передать в этом поцелуе все чувства, что я испытываю к ней, но мне всегда будет казаться мало. Она поворачивается к стене, прижав к себе мою ладонь.

Я нахожусь в однокомнатном раю. Где из окна доносится летний запах нирваны. Я был укутан в белоснежные пуховые облака. Я был согрет моим засыпающим белокурым солнцем.

– Спокойной ночи, дорогой.

– Добрых снов, милая.

Глава 4

Почему я одинок? Я пытаюсь нащупать кого-то около себя, но бесполезно. Я не сдаюсь и тяну руки все дальше и дальше. С каждым сантиметром страх нарастает все сильней. Мне нужен хоть кто-то. Мне необходимо с кем-то поговорить. Я не вынесу больше звучание лишь своего эха. Почему у меня никого нет? Почему я из всего мира исключительность? Неужели из 7 миллиардов, живущих на планете, сложно появиться одному и спасти меня. Пусть даже он будет уродом или плохим человеком, но только любящим и понимающим. Да не нужна даже его любовь, моей хватит на всех. Дайте мне лишь возможность быть кому-то нужным. Пожалуйста. Молю. Так темно вокруг. Может они спрятались где-то в углах. И мы бродим по тьме, пытаясь найти и спасти друг друга. Всю жизнь. Я сползаю на пол. Продолжаю хватать руками воздух, стараясь зацепиться за смысл жить дальше. Но ничего не получается. Я скребу ногтями по полу, издавая жалобное завывание. Я не хочу так жить. Я не хочу существовать и терпеть эту боль. Будьте со мной кто-нибудь рядом. Я устал быть таким человеком. Теперь я кусаю с обезумевшими глазами свои руки, сжатые в кулаки. Наверное, это просто сон. Такую боль я бы не смог вытерпеть наяву. Это ужасно. Но, скорее всего, это просто мозг хочет облегчить себе муку и нагоняет мысли о ложном сновидении. Все в этой комнате напоминает о пустоте. Выключенный свет уже не помогает. Я вижу только тьму. Я слышу только молчание. Я чувствую только смерть. Она называет меня любимым. И зовет. И зовет.

– Любимый… просыпайся. Пора идти.

Я поднимаю испуганно веки и вскакиваю с кровати. Пот с меня льет ручьями и заливает глаза. Но я узнаю стоящую около постели Таню. Она уже встала, оделась, причесалась и теперь будит меня, широко улыбаясь. Я сначала не могу отойти от нервного состояния, пережитого во сне. Осматриваю все вокруг, чтобы до конца убедиться, что видимое мной ранее являлось только воображением. Я запомнил только тьму и угнетающий страх. Мне такого никогда не снилось. Не сама картина была ужасна, а те чувства, которые я испытал. Сейчас я еще под впечатлением. Надеюсь оно пропадет под холодной водой. Но осадок точно останется. Главное, чтобы такое больше не повторялось. А то я совсем запугаю семью. На меня итак Ваня смотрит взбудораженными глазами.

– Пап, что случилось?

– Ничего кошмар приснился, – я вытираю со лба пот тыльной стороной ладони.

– И что там было? Заросли нестриженой травы? – смеется  жена.

– Я не помню…

Я действительно ловлю себя на мысли, что многое забыл. Просто из-за интереса пытаюсь вспомнить, но ничего абсолютно не проясняется. Было темно. В этом я уверен. И выглядело все ужасно реально. Не представляю, как сегодня смогу заснуть. Хорошо, что все обошлось. Я снова дома. Где свет и улыбки. Где очаровательная Таня с белокурыми локонами, спешившая в свою библиотеку, Ваня, читающий книжку и еще волнительно поглядывающий на меня, и Настя, приводящая себя в совершенный вид на кухне возле зеркала. Все было как обычно, если бы не подаренные сном ощущения.

– Давайте, мистер, умываемся, кушаем и идем на работу. Уже время, – командует Таня. Она может целое утро простоять то поправляя волосы, то обводя контуры помады.

– Слушаюсь, мой тиран.

Через минуту я уже около умывальника. Зачерпнув руками воды, я с великим удовольствием окунаю туда лицо. Погода на улице стоит жаркая и душная. Похожая на вчерашнюю, может даже хуже. Так что прохладная вода – самое то. Как же важно просыпаться по утрам перед работой с мыслью, что в выходные ждут незабываемые часы проведенные с семьей на природе.

Я одеваю рабочую униформу. Она представляет собой рубашку и просторные штаны белого цвета. У меня 3 комплекта, которые Таня, лишь они только загрязнятся, сразу же стирает . До сих пор не понимаю, кто додумался газонокосильщику выдать одежду белого цвета. Это просто издевательство над их женами. Отстирывать пятна от травы – не самая желаемая участь. Но, похоже, фирме, на которую я батрачу, это нужно.

– Папа, Ваня, идите завтракать, а то мы с мамой сейчас уже уйдем, – раздается по квартире голос дочки.

– Идем, – отзывается я, – пойдем, попробуем чем нас сегодня травят.

Ваня с улыбкой откидывает одеяло, берет с тумбочки вещи и, пока я помогаю ему сесть в коляску, одевается. На столе уже ждет еще горячий завтрак. Это ароматный омлет с сосисками и чай. Из-за бурного сна я страшно голоден. Мы накидываемся с Ваней на свои порции словно хищники.

– Так, мальчишки, мы пошли, – предупреждает Таня, – а то уже опаздываем…

– Да, а то вдруг книги кто- нибудь украдет, – шучу я.

– Я думала вы свой юмор вчера весь исчерпали.

– Он безграничен, милая.

Я поворачиваюсь, чтобы поцеловать ее и она с улыбкой тянется ко мне.

– Фу,чумазый, – обзывается она, вытирая мне от омлета рот салфеткой.

– Все, а теперь не мешай наслаждаться едой, – вальяжно отмахиваюсь я.

– Ухожу, ухожу, – Таня бежит в коридор одевать обувь.

– Пока, папуль, я тебя очень люблю, – Настя с рюкзаком подходит ко мне и чмокает в щеку.

Я растроган. Люблю, когда так начинается день.

– Пока, Настюш, и я тебя сильно-сильно.

Я прижимаю ее крепко к себе. Потом она присоединяется к маме.

– Кстати, Леш, не жди меня сегодня на улице. Я пораньше освобожусь и буду уже дома, как ты вернешься, – предупреждает Таня.

– Ну и слава богу.

– Засранец. Все, мы пошли, – дверь захлопывается и доносятся удаляющиеся шаги.

Я встаю и беру с полки соль. Посыпаю ей немного омлет и принимаюсь дальше по кусочкам его отламывать.

– Пап, а ты бывал в горах? – неожиданно задает вопрос Ваня.

– Я не помню…, – задумываюсь я, – мы с вами не ездили?

– Нет.

– Но, а до вас я вообще мало что помню…

– Если бы я там был, то такое не забыл.

– Ну я тоже так говорил про многое, – иронично улыбаюсь я, – а почему ты спросил?

– Не знаю, – он пристально смотрит в окно, – просто захотелось поговорить о прекрасном. Мы так это мало делаем. А если тебе не пройти и пяти метров, то остается только об этом болтать.

– Брось ты, только травить себя этим. Тем более, ты что забыл о своих вчерашних достижениях? – я напоминаю о его удачной прогулке с Таней.

– Да, но…

– Никаких но! Совсем скоро ты пойдешь! Вбей это в голову и верь! – хлопаю я кулаком по столу.

– Мне так хотелось бы подняться на самые непреодолимые вершины. Там, где не ступала нога человека. Увидеть зеленые луга и голубые прозрачные озера, вдохнуть свежего воздуха, который помогает забыть всю горечь прошлых лет жизни и оставить все позади. Я бы остался там пожить. Питался ягодами и рыбой, а когда соскучусь по вам,  я лягу на душистую траву и нарисую на память самый красивый пейзаж и вернусь. Буду так с каждым местом делать, чтобы потом смотреть, вспоминать и лечиться им. А когда-нибудь я навсегда перееду жить в горы. Построю свой дом со стеклянными стенами с видом на голубую воду. Заведу овец и коров, они будут питаться вкуснейшей травой, а я буду торговать их шерстью и молоком. И обязательно у меня будет лошадь. Объездим с ней столько, на сколько хватит сил. В свободное время не перестану искать вдохновения для картин, забираясь в самые недоступные места. Потом женюсь, соображу детскую площадку во дворе. Повешу тарзанку над озером, чтобы дети могли каждый день из веселья не вылазить. Лодка будет для рыбалки. Всегда хотел, чтобы только появилось желание половить рыбу или сходить по грибы, и сразу же имелась для этого возможность. В доме будет огромный на всю стену аквариум с экзотическими видами рыбок и декоративный фонтанчик на последнем этаже дома. И конечно, библиотеку свою. А то мама не простит мне, когда приезжать будет.

Я улыбаюсь, представляя описанную им жизнь.

– По вечерам мы будем всей семьей садиться в гамак, разводить костер и под гитарные песни смотреть на закат. Банально. Но каждый, по-моему, заслуживает этого маленького счастья. Каким бы он не был плохим человеком.

– Согласен. Но до плохого человека тебе очень и очень далеко.

– Каждому хватает одного случая, чтобы начать считать себя таким.

– С этим я не спорю, – качаю головой я, – мне нравится твоя мечта. Я бы сам выбрал такую жизнь. Я никогда не буду заставлять тебя быть тем, кем ты не хочешь стать. Твоя жизнь, и чтобы я не сказал, ты сделаешь как посчитаешь нужным. Моя родительская обязанность-постараться донести о верном пути. О том, который я сам бы пожелал тебе. И никогда не сбивайся с него. Ни под чужими советами, угрозами и убеждениями не сходи с дистанции. Сделай невозможное. Не знаю какие у меня уели были раньше, но сейчас я понимаю одно – то, что осталось после несчастного случая со мной, а остались только вы, мне и было нужно всю жизнь. Вы являлись моей мечтой и дистанцией. Потому что забыть все кроме вас – это чудо. И неважно какое у меня денежное состояние и какая должность на работе. Пусть я окажусь бедным бродягой сияющим изнутри, чем  гниющим красивым олигархом.

– Бродягой бы я тоже побыл, – с искрящимися глазами признается Ваня.

– Мои гены потому что, – хлопаю я дружелюбно сына по плечу и смотрю на часы, – так, сынок, кажется папка заговорился. Я побежал, а то еще без работы останусь, и будем с тобой круглосуточно мечтать о красивой жизни.

– Я не против, – смеется Ваня .

– Предлагаю этот разговор продолжить в выходные перед костром. Хоть какая-то часть мечты исполнится.

– Согласен, пап.

Я в быстром темпе надеваю ботинки.

– До вечера, сынок. Отдыхай и готовься к прогулке, – кричу я на прощание.

– До свидания, отец.

В приподнятом настроении я выхожу из дома и делаю большой вдох. Оставшиеся на асфальте лужи после дождя уже превратились в темные пятна. Лишь на траве в клумбе остались серебрянные капли. Бутоны цветов кажутся такими наполненными и опухшими. Наверное, после вчерашней драки из-за трех красоток. Отовсюду люди иду на работу. Сонливые и торопливые, но все равно радостные солнцу. Многие работают со мной в одном комплексе. Лично я с ними не знаком, но имею представление в какой сфере они крутятся.

Я добираюсь до своего газона и презренными глазами осматриваю его заново. Хотя я знаю, как свои пять пальцев, всю доверенную мне зеленую площадку: где подстрижено, а где нет. Но с каждым разом я надеюсь, что работы будет меньше. Но и сегодня суждено случиться моему разочарованию. Тут пахать и пахать. Трава любит расти из-за уважения ко мне. Подбивая ногой клочки сухой травы, я вывожу газонокосилку из гаража.

Трррр.

О да этот звук восхитителен. Слушал бы его с утра до вечера, семь дней в неделю, двенадцать месяцев в год. Если у нас с Таней все удачно получится это ночью, то я малышу буду давать слушать эти прекрасные тарахтящие мелодии вместо Моцарта и Бетховена. А когда он вырастит музыкантом, он со своей группой будет собирать тысячи фанатов в залах, исполняя то, что режет слух его папке каждый день. Я не мог относиться без иронии к занудной ситуации. Но вспоминая о ребенке, признаюсь, весь негатив куда-то исчезает и приятное тепло пробегает по телу. Маленький малыш это прекрасно. Детский смех, неловкие движения, миленькие миниатюрные ручки и ножки, капризы по каждому поводу. Да, об этом может мечтать абсолютно каждый. Даже если с сыном я потерплю фиаско, а родится девочка, я вообще не буду расстроен. Я все равно ее отдам на футбол. У Тани уже есть дочка, которую она воспитала по-своему желанию. А моя будет разбираться в футболе, в машинах, сможет постоять за себя, но вырастит такой же обаятельной, красивой и начитанной, как ее мама. Конечно, с дочкой труднее. Я постоянно буду должен переживать не обидит ли ее кто. Но ладно справимся. Главное – не забыть с моей спецификой мозга ее имя…

– Кхм,кхм. Здравствуйте, Алексей Петрович.

От неожиданности я даже подпрыгиваю, быстро выключаю газонокосилку и оборачиваюсь на мужской голос. назад , откуда доносился пытающийся обратить на себя внимание голос. Это очередной персонаж моей обновленной жизни. Аивар Робертович – мой лечащий врач после потери памяти. Я бы даже термин "врач" не употреблял, скорее – надсмотрщик. Хотя по его внешнему виду сразу можно сказать, что он еще тот кандидат медицинских наук. Наверное, его выдают: седая белая борода, очки набекрень, одна и та же рубашка в клеточку со строгими штанами и, конечно, как у любого гения, на нем мятый медицинский халат и обувь, даже летом похожая на зимние валенки. Он меня частенько выслеживает меня на работе и спрашивает о самочувствии. И хоть он и получает от меня в ответ шаблонные фразы: "все нормально", "изменений нет", "за мной присматривают", его интерес ко мне ни насколько не убавляется. Ему доставляет удовольствие ходить и допрашивать меня. Остальные пациенты попрятались от его назойливости, вот он на меня все свои силы и тратит. Он иногда даже не просто расспрашивает, а что-то записывает в своей папке. Иногда я задаюсь вопросом: а точно ли он врач, а не секретный агент под прикрытием?

– Доброе утро, доктор, – растягиваю я рот в широкой улыбке, – что вас привело ко мне на работу?

– Хотел узнать есть ли улучшения и прояснения в памяти? – спрашивает он, приложив свою сиянию ручку к губам.

– Если они и произойдут, то вы узнаете о них первым. Теперь будете меня повсюду преследовать?

– Я сначала зашел к вам домой, но вы уже ушли, – он поддерживает независимое выражение лица.

– Первый раз удалось скрыться от вас, – с насмешкой я и принимаюсь снова за работу. Шум умеренный и позволяет мне слышать Аивара Робертовича.

– Отложим шутки в сторону. Я пришел из-за своих обязанностей, – он следует по пятам за мной и газонокосилкой, ни на шаг не отставая, – так вернемся к вопросу. Вы что-нибудь вспомнили нового?

– Нет, – кривляюсь я, закатив глаза. Он меня мог начать раздражать и спустя минуту разговора.

– Сейчас нет провалов в памяти?

– Могу только забыть во сколько лег спать.

– Самочувствие как? Голова не болит? Тошноты нет?

Я стараюсь не обращать на его навязчивость внимания, а сконцентрироваться на траве и отвечать на вопросы кратко, без ноток возмущения.

– Нет. Здоров, как бык.

Он заполняет свои бумаги в папке, кивая на мои ответы головой.

– За вами присматривают?

– Да. Лучшее ухаживание в моей жизни, – наконец без иронии отзываюсь я.

– Это хорошо.

– Точно.

– Татьяна как? – опуская вниз папку с ручкой, интересуется он.

– Отлично. Любим друг друга, как маленькие дети, – резко бросаю я. Давно уже подозреваю, что он не равнодушен к моей жене. Постоянно болтает с ней, волнуется за нее. Ради нее к нам и наведывается, и в тайне ждет, когда я снова забуду окружающий мир. Конечно, перед Таней мало кто устоит, но этому старику я спуску не дам.

– Ясно. А Ваня как?

Да какое его вообще дело до моей семьи!  Газонокосилка начинает подниматься вверх из-за повышенного давления сверху.

– Так же. Но вчера, по словам жены, с ее помощью Ваня прошелся немного по дороге.

– Хм. Я бы на это взглянул.

Ага, очки сначала протри!

– Ну Ваня – мальчик сильный. Ему главное не сдаваться, – умничает он.

Вот это диагноз и метод лечения! – злорадствую я. Не зря столько лет медицине отдал. Просто гений в своей сфере деятельности.

– Ну ладно. Я вижу вы со мной не горите желанием общаться. Я пойду. Скоро снова вас навещу.

– До свидания, – бурчу я, благодаря Господа за окончание утомительной беседы и прося его в тоже время о том, чтобы Аивар Робертович забыл дорогу к нашему дому.

Спустя несколько шагов в обратном направлении доктор останавливается и разворачивается с вопросом:

– Забыл спросить. Вам не сняться кошмары?

Тут он действительно повергает меня в оцепенение. Сразу накатывает волна пережитых эмоций за ночь. Откуда он об этом знает? Зачем он мне напомнил? Тоже мне врач, который приносит людям лишь пользу. В любом случае лучше соврать. Иначе его допрос продолжится, а мои воспоминания об этом ужасе прояснятся.

– Не понимаю о чем вы, доктор.

Он смотрит на меня пристальным взглядом. Кажется, по моему лицу заметно, что я вру. Я шлю его мысленно ко всем чертям собачьим и это на удивление срабатывает. Он делает последнюю пометку, щелкает ручкой и уходит.

Ума не приложу откуда он мог узнать о моем сне? Он и ночью что ли следит за мной? Или медицина вышла на такой уровень, что может по лицу определить все проблемы человека? Не знаю, но меня это конкретно пугает. Ладно, утешу себя тем, что, у старика насыщенная врачебная практика. И он просто сделал умозаключение, исходя из своего опыта. Никакой он не злобный маньяк, читающий страхи человека, или мстительный враг из прошлого, всего лишь надоедливый старикашка и фанатик своего дела до мозга костей. Но признаюсь, он заставил меня понервничать. Я был потрясен, ведь до этого он мне представлялся невыносимо скучным.

Я спокойно выравниваю газон, отношу траву на кучу. Все, как обычно. Я думал, что мой разговор с Аиваром Робертовичем будет последней неприятностью на сегодня. Но на первое место в этом списке неожиданно вырывается вполне предсказуемая встреча с моим начальником. Я вижу его тушу, шагающую по газону, уже ближе к обеденному времени. Бьюсь об заклад, он это время специально выбрал. Сколько он ко мне добирается, это надо только видеть. По его уставшему, разозленному лицу видно, что он не собирается закрывать глаза на вчерашнюю выходку в столовой. Вчера мне еще удалось ускользнуть от него, но простить босс меня не сумел. Старые комплексы и нынешняя власть делали его пакостливой, завистливой жабой. Я делаю вид, что его не замечаю.

– Добрый день, работник, отвечающий за траву, – квакает он, подчеркивая мое скверное положение. Почему меня эта профессия так вынуждает ненавидеть людей?

– Здравствуйте, –  я даже не смотрю в его сторону.

– Пройдемте в мой кабинет.

– Зачем?

– Есть разговор.

Да когда эти разговоры уже кончатся? Я понимаю, что спорить бесполезно, лучше поторопиться, если я хочу сегодня успеть поесть. Я выключаю свою аппаратуру и иду за ним. Он идет, как и прежде не спеша, скорее всего, даже еще медленнее. Я плетусь сзади и представляю, как его насаживают на вертел. Он визжит и машет своими ручонками. Затем его кладут на костер и обжаривают до золотистой корочки. Но и тут он портит пир – разрезав его, аборигены видят один лишь жир. Просто куча желтого вонючего жира.  Спустя сто миллионов лет мы все таки заходим к нему в кабинет, но мамонты так и не вымерли. Его логово представляет собой музей самолюбования. Картины с собственным портретами, многочисленные грамоты и награждения, стол с кучей бумаг, шкаф с сувенирами, кожаное кресло и, конечно, куча крошек около фотографии его с женой. Он проходит мимо своего стола и плюхается в кресло.

– Почему же мы ушли вчера раньше и даже не предупредили? – приступает он к отмщению, рассматривая меня сверху-вниз своими маленькими глазами.

– Домой спешил.

– Нехорошо. Нехорошо, – качает он головой, – как за столом в столовой среди своих друзей-обезьян обсуждать меня – на это у нас есть время и запас слов, а подойти доложить о завершение работы – у нас всего не хватает.

– Но…

– Можешь не оправдываться. Сейчас ты пойдешь туалет драить, а то там что-то засорилось.

Жрать меньше надо. Конечно, засориться. У тебя и на столе все засорилось.

– А в следующий раз, сука, если такое повторится, я заставлю тебя вычистить все унитазы в округе. Гребаный газонокосильщик! Посмотри кто я и кто ты! Ты у меня будешь до конца жизни здесь работать, потому что с твоим прошлым тебя никуда не возьмут…, – тут он запинается, сменяет порыв гнева на издевательский оскал и мурлычет, – пошел копаться в моем дерьме!

Меня разрывает от ненависти. Я понимаю, что с доктором были еще цветочки. Я даже не мог догадываться, что меня можно настолько вывести из себя. Еще приплетает мою амнезию в добавок ко всему. Вот сволочь!

– А обед пропустишь. Не хочу слушать от тебя снова плохие вещи в мой адрес среди дружков, – заканчивает он и уставляется в компьютер.

Во мне извергается вулкан всей затаившейся злости. Я чувствую, как краснею. Мне ужасно хочется напрыгнуть на него, свалить со стула и бить по его наглой жирной роже. Но почему-то я верю его словам и беспокоюсь о потере работы. Уж очень он это откровенно обещает. Я иду в туалетную комнату и сталкиваюсь с захватывающей картиной, которая меня отвлекает от гнева.

"– Остались последние секунды нашего пребывания в этом бренном мире, – нежно шепчет большая, еле касаясь меньшую.

– Я не жалею ни о чем, так как мне выпал шанс полюбить тебя, – откликается  меньшая.

– Мы были с тобой одним целым. Сколько я себя помню, мы были неотделимы друг от друга, – продолжает большая. В ней первый раз заговорила романтика и полная открытость.

– Мы прошли долгий извилистый путь, – мило улыбалась меньшая, – мы прошли через многие препятствия. Мы выдержали. И этот конец – наша судьба. Нельзя вмешиваться в ее писание. Если  суждено, то значит так лучше.

– А помнишь как мы с тобой познакомились?

– Конечно, – у нее искрятся глаза.

– В сигмовидной кишке я шел своей серой дорогой. Был разочарован своей участью в этом мире. Меня словно все отвергало в нем. Я был просто производственным материалом. Не влияющей ни на что продукцией. Но ты меня собрала по частям. Мир вокруг не изменился, зато я теперь другой. Я могу быть чем-то большим, когда во мне царит любовь. Случайное столкновение, случайный разговор, случайное счастье. Да. Настоящее оно таким и является.

Они лежат в желтой, мутной воде. Проводят свои последние секунды, крепко прижавшись друг к другу. По всей комнате чувствуется их любовь.

– Почему так устроена жизнь? Неужели мы не заслужили быть счастливыми? Нас готовы растоптать. Нашу любовь выбросили, осквернили и сейчас готовы буквально смыть в унитазе.

Она плачет.

– Не думай об этом, милая. Представь, что мы с тобой сейчас лежим в зеленой траве. Над нами величавые сосны и раскидистые березы, а еще выше бескрайнее небо. Мы с тобой лежим и разглядываем звезды, собирая свои собственные созвездия. А луна специально ради нас опускается все ниже и ниже. И вот ее можно потрогать рукой и подарить свое тепло. Ведь она еще так и не узнала что такое любовь. Потом мы уснем и проснемся под пение птиц. Злые кроны деревьев пропустят через себя солнечный свет. И мы сольемся воедино с природой, подарив жизнь новому растению.

– Лежать до самой старости бы так.

– Хотя, с другой стороны, лучше всего умереть счастливыми и любящими.

Они мечтают вместе.

– Как думаешь, мы встретимся там? – наивно спрашивает меньшая.

– Куда бы не попали, мы всегда будем вместе. Я тебя найду везде. В тебе частичка меня, без которой я не могу жить.

– Мне больше не страшно. Я больше не виню мир.

– На него не нужно злиться, – уверяет большая, – мы лишь его составляющее, которое нам остается лишь понять и полюбить.

– Я тебя люблю. Ты – лучшее, что было со мной, – признается она.

– Все скажут, что мы не можем любить. Это посчитают бредом. Лишь мы с тобой это понимаем, ведь именно любовь нас сделала живыми. Давай ты будешь моим сердцем?

– Если только половина будет у тебя. В разлуке мы погибнем. Вместе мы будем дальше сражаться против роковой судьбы.

– Согласен. Тогда нашими последними словами будет: я жил тобой-я умер тобой.

– Обними, пожалуйста, меня и не при каких условиях не отпускай.

– Никогда."

Наконец я нажимаю на слив, и в тот самый момент в шумном водовороте исчезает все дерьмо, которое тоже способно в моей голове любить. Дело совершенно плевое . Это начальник специально бросил инородное тело в унитаз, чтобы он забился, а затем насрал туда. Других вариантов быть не может, потому что инородным телом является клочок моей скошенной травы. Я не думаю, что он испражняется травой. Нет. Он свинья, а не жираф. Это его злоба и жестокость. Ну, конечно, еще огромный кишечник, который создал материал для альтернативной любовной истории "Ромео и Джульетты". Я снимаю резиновые перчатки и выкидываю их в помойку. Стоило столько возиться с этим вантусом. Обед пропустил, стараясь не вляпаться в его кал. Не могла эта верзила сразу сказать: "Я просто обидчивая жирная свинья и хочу тебе отомстить, поэтому просто засунь свою руку в дерьмо и там тебя знаешь, что будет ждать? Нет, не приз за самую грязную работу, а то, что ты видишь изо дня в день. То, что ты любишь и ценишь в этой жизни. Твою состриженную траву, мать ее!". Это ужасный день, начиная с полоскания мозгов от доктора и заканчивая полосканием в сортире. Я еще на зло хочу есть. Но уже поздно. Сейчас начальник , наверное, всем в столовой рассказывает о своем правосудии надо мной. Хвастается, торжествует, может, и мою порцию в награду уже истребляет. Мне интересно: один я пострадал или Максим с Назаром тоже понесли наказание? Я, вообще, в этой истории случайный соучастник. Но я не мог выдать своего друга. Тем более, я подозреваю, что засоренный унитаз был при любом раскладе предназначен именно для меня. Такой мстительной скотине одной жертвы мало. Грязной работы полно и фантазии у него хватит, чтобы унизить остальных двух своих неприятелей. При встрече узнаю, но первым говорить о своем подвиге в перчатках и вантусом не буду. Даже не из-за стыда. Я боюсь, они могут придумать более жестокую подляну ему в ответ. А влетит снова мне.

Я раскладываю инструменты сантехники по местам. Туалет сияет белизной. Жалко его отдавать на пользование этому человеку, но, жизнь не справедлива.  Я возвращаюсь к газонокосилке и продолжаю заниматься своей официальной работой, подстригая траву. Я уже не так сильно бешусь. Я не умею долго носить обиду. Было и было. Буду продолжать стричь газон, смогу ли в случае увольнения найти другую должность, и мечты с путешествием накроются медным тазом. Все-таки я совсем недавно только вернулся. Полнейшая амнезия – это не пустяковая болезнь. Вроде физически ты не пострадал, а вот морально – да. Еще не изучены мои сбои в голове. И смогут ли мою персону вообще допустить к работе в коллективе. Самое плохое, что начальник об этом знает и пользуется моей беспомощностью в данной ситуации. Действительно, случившееся трагедия два месяца назад оставило жирный отпечаток на моей жизни и карьере. Спасибо надо сказать, что хоть сюда пока приняли поддерживать существование. Все, надо забыть опасения и обиды!  Вот сейчас мне небольшая потеря памяти очень пригодилась бы. А может я перенес амнезию, чтобы забыть что-то очень плохое?

Я заканчиваю работу в свое привычное время. Отвожу подругу дней моих суровых на место в гараж и иду с огромной неохотой отпрашиваться домой. Начальник сидит на своем троне, как царь. Он доволен собой, по крайней мере, мне так кажется. Я делаю лицо проще и спокойно спрашиваю:

– Можно мне идти домой? Я закончил.

– Уже закончил? Сейчас проверим и тогда можешь идти, – указывает он с милейшей улыбкой.

Я сжимаю кулаки до самой его остановки.

– Ну что ж, конечно, не идеально, так скажем, – я уже готов прямо сейчас дать ему по физиономии, – но так как я человек все понимающий, то ступай домой. Тебя там, наверное, семья ждет, иди, иди. Впредь так больше не делай.

Он со счастливым лицом удаляется к себе. Мне кажется, что в его последних словах звучат нотки насмешки. Сколько раз за день возможно мысленно убить эту сволочь? Я больше не могу терпеть и просто быстрым шагом направляюсь домой. Надо выкинуть негатив из головы. Все эти разборки с начальником, погружения в унитаз и газон, неприятные вопросы доктора. Все. Меня дома ждет такая семья, которой у никого из этих нелюдей нет. Я единственный, кто смеется последний. Счастье мне одному достается целиком и полностью. Сейчас я зайду в квартиру и меня чуть не собьют с ног мои родные. Накормят, приласкают, выслушают. Я никогда не почувствую себя с ними одиноким в этом мире. Затем мы пойдем гулять вместе. Ваня покажет как он уже может сам ходить. С Таней и Настей вернется красота в мою жизнь. Мы будем обсуждать, как поедем на озеро с палатками в эти выходные и забудем обо всех проблемах на свете. Затем вернемся домой и, прижавшись друг к другу, заснем. Все вокруг останется в одиночестве, но только не мы. Из-за зависти нам будут доставлять боль и страдания, но мы не станем обращать внимания. Зачем страдать, если можно любить. Мне нужна лишь моя семья. Я уже бегом бегу до подъезда. Большим размахом ног перескакиваю через ступени. Не медля открываю дверь, мною овладевает лишь одна мечта. Увидеть скорее своих любимых.

И я сталкиваюсь в квартире с тем, с чем никогда не встречался, но слышал об этом явлении. Не мог даже вообразить его в собственной жизни. А сейчас оно перед моими глазами. Это явление называется смертью.

Глава 5

Мы все в ее жадных ненасытных лапах. Кроется во всех уголках, в любых мгновениях. Непредсказуемость – ее конек. Живешь себе, казалось, целую вечность, и тут вдруг она за тобой приходит. Моментально меняет твои представления о справедливости, вере и вообще о жизни. Становишься чище. Забываешь о всемирной суете и глупых проблемах. Приближаешься к Богу. Прокручиваешь жизнь перед глазами, дабы отчитаться перед ним. Чувствуешь свободу, ведь смерть отделяет тебя от всех привязанностей и обязанностей существования. Видно уже манящий свет вдалеке. Ужасно хочется, чтобы это не оказалась чья-то яркая лампочка. Если только Господа. Не верится, что произошло. Ты все также внушаешь себе дыхание, видение окружающего, только вот самая малость изменилась: не обязательно оставаться на земле. Не действует уже сила притяжения. Не тянет ниточками вниз ни работа, ни долги, ни стабильность. Ты все выше и выше. И самое главное – осознаешь, что это все не так страшно и больно, как считалось. Просто небольшой эмоциональный взрыв. Как прерванный сон. Только есть некоторые нюансы. Ты помнишь этот сон и то, что в нем оставил. И был я прав, если бы смерть пришла за мной. Чужая смерть заставляет думать в положительном ключе о своей собственной. Она превращает мою вечность в ежедневное самоуничтожение из-за этого проклятой любви. Сердце не может оставаться целым. Он распадается. Откалываются от него понемногу кусочки вместе со слезами и невыносимой болью.

Передо мной три трупа. Три человека смирно свисающих с антрисоли плотно друг к другу. Ноги слегка покачиваются над полом. Шеи обвивают тугие веревки, склоняя головы в бок. В стороне валяются три табуретки. Неужели ножки были кривыми и в самый не подходящий момент пошатнулись. Я буду всю жизнь чинить эти ножки. Я перешагиваю порог квартиру, затаив дыхание. Каждый шаг очень чувствителен. В глазах темнеет. Вокруг чернота и страх. Я не вижу никого вокруг себя. Руки не находят абсолютно ничего. Я один. Темнота кажется безграничной, значит я здесь навсегда. Кричать бессмысленно, никто не поймет чужую тьму. Плакать не получается, я не создан для таких эмоций, ведь я пропитан насквозь ночью. Раствориться в ней не могу, мой разум будет постоянно возобновлять мой образ в этой пустоте. Мне страшно. Это кошмар, это кошмар. Я жертва сновидений. Я делаю большой прыжок в надежде разбиться, но мои руки обхватывают что-то холодное. Поднимаю глаза вверх. Теперь мне все удается рассмотреть, тьма и страх разрешают мне лишь чувствовать боль. Передо мной моя мертвая семья. Я хочу ошибиться. Просто на секунду понять, что это не они. Неужели это происходит со мной? Я прощупываю каждую часть тела жены. Руки. Ноги. Подношу их к своим губам пытаясь согреть и вдохнуть жизнь.

– Таня! Танечка, открой глаза! Вернись ко мне! Прости меня за все! Я никогда вас больше не оставлю! Только вернись!

Я говорю это и совершенно себя не слышу. Как-будто кто-то другой в этой комнате разговаривает сам с собой . Как-будто у этого другого случилась трагедия.

Мои руки обхватывают родных и пытаются разбудить.

– Молю, Боженька, услышь меня! Забирай все, что хочешь! Только верни их! Ты же знаешь, что семья – единственное, что у меня есть! Зачем тогда ты позволила мне их полюбить?! Я же сейчас умираю вместе с ними!

Тут я быстро, глотая неудержимо воздух, вскакиваю на ноги и как можно аккуратно в подобной ситуации, снимаю с петли одного за другим. Мне пришла в голову мысль, что еще не поздно вернуть их в сознание. Моя надежда не хочет уйти вслед за смертью. Я судорожно кладу их тела на ковер, заботливо придерживая голову. Начинаю вокруг каждого бегать и прислушиваться к дыханию. Глухая тишина. Так заканчивает говорить со мной Бог. Меня просто разрывает изнутри. Я должен сделать все быстрей, иначе я их упущу. Надавливая каждому по очереди на грудную клетку, пытаюсь их реанимировать. Не знаю сколько я занимался самообманом, но в какой-то момент я осознаю происшествие. Это и был конец. Всему точка. Невозможно передать эти чувства. Они не должны передаваться. Кажется, что все кончено, но мысленно не хочется верить. Любовь, теплые воспоминания и будущие цели не позволяют понять. Я отрезан от всего мира. Мира, который продолжает существовать. Для него ничего не произошло. Земля не останавливает свое движение по оси. Почему для меня все закончилось? Меня больше ничего не связывает с жизнью. Зачем вообще меня послали сюда с такой судьбой. Что мне дальше делать? Где эта чертова потеря памяти?

– Ваня, Настюша, вставайте, пожалуйста! Обнимите меня! Вы этого сегодня еще не делали! Пойдем дружно покушаем, потом весело поиграем в "Бегемота"… Я во всем запутаюсь как всегда… Мы будем долго смеяться, – с этими словами меня все яснее накрывает осознание происходящего.

Я глажу их по волосам, вспоминая счастливые моменты. Если бы я помнил все до амнезии, я бы умер от разрыва сердца окончательно. В голове крутятся их смех, их улыбки, их голос. По щекам пробегают воспоминания их поцелуев. Их отпечатки губ смыты потоком слез.

– Ванюш, очнись, – молю я, – сейчас я подвезу коляску, мы поедем и порадуем маму. Мне вы нужны…

Вокруг шеи зияет лиловая борозда от петли. Их глаза открыты и смотрят куда-то в сторону. Но глаза, как и губы, выражают что-то наподобие улыбки. Страх вонзается в меня своим клинком. Мой взгляд падает на Таню. Я наконец смотрю прямо на нее. Жизнь убегает, схватив меня за руку. Она ведет в прошлое. Неписаная красота идет навстречу ко мне, широко улыбаясь. Крепко прижимает к себе. Дарит свою любовь. Нежно целует. Мы заходим в наш дом, полный добра и уюта, и прячемся в нем ото всего на свете. Мы занимаемся любовью, воссоединяясь в одно неразделимое целое. Засыпаем, держась за руки. Но руки обрываются… Одно целое разбивается на осколки боли и страха. Дом пропитывается пустотой.

– Любимая, если ты меня слышишь, то знай, где бы ты не была, я к тебе приду, – шепот перебивает рыдание, – я приду и мы будем вместе. Для меня нет больше этого мира. Я соглашусь на твой. Только забери меня. Мне здесь плохо. Ты не представляешь, как здесь страшно без вас. Мне никто не скажет даже, что меня любит. Я знаю, что у нас скоро будет малыш, как мы и хотели. Это же будет чудо. Новая жизнь. Которой нам не хватает. Малыш будет самым красивым на свете, весь в тебя. Станет веселым и добродушным. И нас в семье окажется пятеро. Никто никогда не встречал более счастливой семьи…

Я ложусь к ним. Прижимаю их к себе. Плачу, захлебываясь горькими слезами.

– Только не отпускать, только не отпускать… Может, они еще возвратятся…

Я не перестаю их целовать в лоб, щеки, губы. Я отказываюсь от реальности…

Я поднимаю тяжелые веки. Опухшие глаза невыносимо болят. Во мне вспыхивает надежда, что мне просто приснился дурной сон. Я оглядываюсь: надо мной белый потолок, зеленые домашние стены, убранная кухня. Все, как обычно. Ничего не случилось. Это продолжение моих кошмаров. Я глубоко вдыхаю, но чувствую тяжесть на грудной клетке. Инородный вес сковывает мои движения. Отпущенное время спокойного небытия подходит к завершению. Реальность возвращается меня в неизбежность событий. Я лежу в объятиях мертвой семьи. Я укутался трупами. Я не хочу вставать, я не хочу смиряться с потерей. Я не умею без них жить. Я не знаю за что мне это все. Почему именно случилось в моей семье это горе? Неужели я на небесах там кому-то навредил или помешал? Вчера еще все было хорошо, мы любили друг друга и не думали о даже вероятности беды. Я не думал. С нарастающими вопросами я начинаю размышлять о том, как могло случиться самоубийство. Зачем? Неужели у них были на это причины? Да, я не лучший на свете отец, но я старался дать им все. Мы собирались вместе  на рыбалку поехать. Сидеть у костра , рассказывать страшные истории, спать под одним одеялом в палатке. Этого всего просто не может быть! Мы должны были быть счастливы долгие годы. А теперь, у меня ни будущего, ни прошлого. Они оставили меня. Если они думали, что я справлюсь, то глубоко ошибались. Я превращаюсь в утенка, потерявшего своих родных. Он без них не знает дальнейшего пути. Он мечется, крякает, зовет на помощь, но ответа не приходит, поэтому ему остается одно – утопиться. Может, тогда он сумеет встретить свою семью, с которой даже не попрощался. Боль возвращается с большей силой. Мозг настраивается на единственный верный выход. Скоро все закончится, но наше совместное счастье обретет начало. Мысль успокаивает и наталкивает идти вперед, не сдаваясь. Я медленно поднимаюсь на ноги, меня чуть пошатывает. Я наклоняюсь и закрываю родным глаза. Они не должны видеть мою смерть, так же как и я не видел их. Если они решились на это, то и я согласен. Где-бы я не оказался, с ними это место точно станет раем. Встретив семью, адские котлы покажутся небесными облаками. Тем более, если и есть ад, разве он сейчас не здесь? Все будет быстро и безболезненно. Я продолжу, не переставая, думать о их нежном прикосновении после этой невыносимой разлуки. Их поцелуй мне снова вернет жизнь. Я смогу вздохнуть для того, чтобы сказать как я люблю моих родных. Нет. Я не умру. Я обрету вечный покой. Желание любить и быть счастливым совершенно не грех. Я пришел сюда за этим и я не собьюсь с намеченной цели. Я дарю последние поцелуи моей семье. По крайней мере в этой жизни. Их лбы холодные и твёрдые, как камень.

– Я иду к вам, родные.

Этот обряд выглядит очень трагично и жалостно. Валявшая табуретка снова упирается ножками в пол. По моими ногами она совсем не шатается. Петля находит мою шею. Я выбираю ту, которая принадлежала ранее моей жене. Слезы ко мне возвращаются. Я осматриваю комнату в заключительный раз. Затягиваю веревку крепче, чтобы наверняка. Я не прошу больше ни о чем, мне хочется только уйти с ними. Теперь я осознаю, что это конец. Страх исчезает. Я шатаю кончиками пальцев табуретку. Вдруг входная дверь открывается. Эта чертова судьба не может отложить свои планы ни на минуту! В квартиру заявляется Аивар Робертович.

– Добрый день! Дверь была открыта, и я зашел… О боже , Алексей…

Он быстро подбегает и хватает меня за ноги в тот момент, когда я откидываю табуретку. Я уже почувствовал мощь обвивающей петли, но тут доктор приподнимает меня вверх, спасая от удушения.

– Оставьте меня! – кричу я. – Зачем вы пришли?! Я уже все решил, меня не остановить! Прочь из моего дома!

Доктор смотрит на меня обезумевшими испуганными глазами, пока я пытаюсь пинать его ногами по животу. Он не намерен сдаваться.

– Пожалуйста, Алексей, прекратите дергаться, и я вас сниму! – ошеломлено повторяет он.

– Ни за что! Мне здесь нечего больше делать! Отпусти, сука! Я тебя череп сейчас ногой проломлю! Долбанная тварь!

Я прикладываю силы, чтобы ударить его носком стопы по-больнее. Он держится стойко. Веревка вместе со мной раскачивается из стороны в сторону.

– Не надо этого делать! Все можно обдумать! Зачем вы спешите на тот свет? У вас же семья!

– Нет у меня никакой семьи! – животным рыком осаждаю я его.

Аивар не сводит испуганный недоумевающий взгляд. Веревка обрывается, видимо, два трупа для нее слишком великий грех. Я падаю ничком на пол и ударяюсь затылком.  Доктор приземляется следом со мной. Моя нога ненавистно отпихивает его от себя. Сквозь удушающий кашель я взвываю:

– Пошел вон, старикашка! Твои лечения и хорошие слова уже никому не пригодятся! Вы все мне, подонки, желали горя! Вот и радуйтесь! Я погибаю! Вам всегда было не по себе, что я с семьей так счастлив, а теперь их нет! Я вас ненавижу ! Я никого из вас не трогал, в чужую жизнь не лез!  За что так со мной?! Теперь пляшите на наших могилах, веселитесь, радуйтесь, вам же этого надо было?!

На последней фразе я начинаю давиться слезами. Я хватаюсь за свои волосы руками, отползаю к стене и, уткнувшись в колени, плачу. Я снова ничего не хочу знать. Во мне царит безразличие и разрушение. Доктор проходит в комнату. В стеклах его очков отражаются три лежащих на полу трупа. Он пребывает первые минуты в ступоре, затем приближается к ним и проверяет пульс.

– Это я во всем виноват, – повторяет он про себя шепотом, думая, что я его не слышу.

Затем он выпрямляется, достает из кармана телефон и набирает номер на телефоне:

– Полиция…

Очаровательный дом по середине улицы, красивейшая клумба возле него, домашние стены, возвращающие  в детские годы, ласковые слова любимых людей – радужная палитра померкла. На полу сложены трупы, а за окном гудят полицейские сирены. Машины подъезжают друг за другом, поднимая на уши двор. Вслед за ними является "Скорая помощь". События как в кино, только никакого дубля быть не может. Аивар Робертович все это время сидит на кровати и разглядывает мертвые тела. Вскоре доносятся чужие голоса и в мою квартиру заходят мужчины в погонах. Первые партия вбегает с поднятыми вверх пистолетами и проверяет комнаты. Вторая партия пропускает вперед врачей с носилками, которые незамедлительно спешат к пострадавшим. Пульса на сонных артериях не обнаруживают, в дальнейших мероприятиях нет надобности. Затем они хладнокровно и угрюмо вызывают работников катафалка. Мне остается лишь наблюдать со стороны без всякого вмешательства.

Начальник полиции сначала направляется к Аивару Робертовичу. Он его о чем-то расспрашивает, сохраняя свой профессиональный безучастный вид. Доктор ему отвечает медленно и непринужденно, заметно думая в тот момент совершенно о чем-то другом. Хотел бы я знать, что творится в его голове. Скорбит ли он иди мечтает меня в тюрьму скорее засадить. После первого допроса  усатый мужчина оборачивается на меня, но врач «скорой помощи» на секунду отрекается от своих мыслей и бормочет невнятную речь на ухо полицейскому. Тот одобрительно качает головой и идет ко мне.

– Здавствуйте, Алексей Петрович, – из его рта пахнет луком, а тело истончает запах дешевой туалетной воды, – вас же так зовут?

Мне ужасно не хочется общаться. Но я перешагиваю через себя, сглатываю тяжело слюну и произношу тихое гнусавое "да".

– Нам необходимо задать несколько вопросов, чтобы составить протокол и завести дело. Прошу вас вместе со мной и вашим лечащим врачом отправиться в отделение, чтобы дать показания.

Я понимаю, что необходимо ехать. Реальность подкрадывается и не оставляет шанса. Сейчас следствие, потом похороны, дальше пожизненное одиночество. Начало положено. А еще утром я жил другой жизнью и все было замечательно. Я тяжело поднимаюсь с пола, оперевшись о стену, и следую за полицейскими. На лестничной площадке находится куча любознательных лиц. Соседи, то и дело, вырываются заглянуть внутрь квартиры и поделиться деталями о месте происшествия. Я иду мимо их обсуждений и перешептывания по лестнице вниз. Ступени уводят меня далеко от моей семьи.

Я сажусь на заднее сидение служебного автомобиля, со мной располагаются рядом один молодой полицейский и задумчивый Аивар Робертовтович, который так и не сказал мне ни слова. Наверное, я его больно ударил, но мне плевать. Абсолютно на все. Я готов даже сесть в тюрьму. Если обвинят в убийстве моих родных, то я отрицать не буду. Так оно и есть. Мне следовало знать или хотя бы догадываться о ужасных планах, царивших в их умах. Необходимо было оставаться всегда рядом. Забыть о работе, о всех разговорах и находиться около семьи. Тем более, разве не этого я всю жизнь хотел? А теперь я не смог даже проститься с ними. Этот поганый доктор спас меня, когда я находился на грани. В другой любой ситуации я был бы благодарен ему по гроб жизни, в прямом смысле, но точно не сегодня. Сейчас к нему возвращается старая ненависть. Доктор не обращает на меня особого внимания, он до приезда в полицейский участок остается заложником своих дум. Машина подъезжает к пункту назначения. Я выхожу, опустив голову, и направляюсь за начальником. За мной следом идет доктор. Вот зачем они его то взяли? Он ничего особенного не видел, так что свидетель он бесполезный. Или они его взяли для того, чтобы я случайно под напором вопросов не потерял память? А хотя пусть идет. Надо привыкать. Думаю, теперь он еще чаще будет ко мне наведываться и проверять, как я себя  чувствую и не покончил ли я жизнь самоубийством. Новая моя родня. Превосходно. Мы проходим мимо поста, мимо обезьянника с двумя дурашливыми пьяницами и заходим в кабинет. Мне казалось, что это будет жесткий допрос в закрытом помещении с одним стулом и лампочкой, но я ошибся. Молодые полицейские остаются ждать за дверью. Присутствующих окружает обычная комната. Ни луж крови, ни трупов в ней нет. Усатый мужик предлагает мне и Аивару стулья и спокойным мирным тоном переходит к перечню классических вопросов:

– Итак, уважаемый Алексей Петрович, начнем. Я понимаю ваше сейчас состояние. Сам бы я в такой ситуации послал все к чертям. Но и вы меня поймите – работа. Я задам вам парочку вопросов и отпущу вас, держать долго не буду. Если вам станет плохо, просто скажите, у меня имеются медикаменты. Приступим?

– Да, – безразлично отвечаю я, хотя чувствую долю признательности, что он пытается войти в мое положение.

– Если вы не против, с нами посидит ваш доктор.

– Пусть.

Начальник зовет своего помощника, который достает мгновенно пишущую ручку и ответственно принимается за протокол.

– В какое время вы ушли с газона?

Я немного удивляюсь его осведомленности о моей работе, но потом смотрю украдкой на Аивара и все проясняется. Старик сдал меня с потрохами.

– В 7:45 вышел из дома и где-то к 17 вернулся обратно. Как всегда.

– Когда вы пришли, жертвы были уже повешены и мертвы?

– Да.

– За день до этого вы не ссорились с потерпевшими? Или, например, не замечали ничего подозрительного?

Я чувствую укол невыносимой боли по всему телу.

– Нет. Наоборот все было…, – мне тяжело говорить, – …замечательно.

– Чем вы занимались? Вы целый вечер с потерпевшими находились вместе или они отлучались на улицу?

– Мы ужинали , болтали, играли…, – вспоминаю я.

– Во что?

-Сейчас… Как он там… Крокодил.

– Ясно. Они выходили куда-то ? Вступали в разговоры с другими людьми?

– На счет третьего вопроса не знаю. Скорее всего, нет. Они вышли все вместе на улицу, я остался один дома. Настя читала на лавочке, а Таня с Ваней просто гуляли и дышали воздух. По крайней мере, они мне так сказали…

– Запиши это в протокол, – отдает команду начальник своему помощнику, затем возвращается ко мне, – во сколько это примерно было?

– Не помню. Где-то в 8 или 9. Через час пришли. Радостные.

– Чему они были обрадованы?

– Ваня начал по-тихонько ходить…

– Мм, – начальник обращает свой недоумевающий взор на Аивара.

Тот поднимает глаза к потолку и глубоко вздыхает.

– Значит встречались ли они с другими лицами вы не знаете, – продолжает следователь, – что они делали после прогулки?

– Легли спать.

– О чем-нибудь с вами беседовали?

Я копаюсь в памяти и вспоминаю диалог с Таней о жизни и смерти. Об этом я начальнику не хочу говорить. Сугубо личное останется между нами. Растрепать кому-то об этом, значит впустить в нашу любовь постороннего. Поэтому я отрицательно качаю головой.

– А утром вы не замечали за ними ничего необычного? – в этот вопрос он вкладывает максимум напора и профессионального любопытства.

– Вроде нет… Таня лишь сказала, чтобы я ее сегодня не ждал после работы, она по-раньше должна была освободиться. Мы хотели вечером пойти вместе гулять и посмотреть на Ванины успехи, а он…

– Что он? – подхватывает начальник.

– Попрощался, когда я уходил, – выдавливаю я из себя слова. Меня накрывает прилив горя. Я еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать прямо здесь.

Начальник замечает перемену в настроении, но он безжалостно переходит к главному вопросу:

– Как вы думаете, было совершенно самоубийство?

Мои щеки обжигаются снова слезами. Я перенес боль, разочарование, отрицание и теперь во мне осталась лишь неприхотливая пустота отчаяния.

– Не знаю. У них не было поводов. Мы были счастливы.

– Вы или они? – Бросает он хлесткую жестокую фразу, после которой переходит на снисхождение. – Будем ждать результатов экспертизы, но очевидно, что произошло массовое самоубийство. Не могу предположить, что послужило причиной… Мы посоветовались с Аиваром Робертовичем, вам будет лучше остаться сегодня на ночь у ваших соседей, пока не закончится досмотр вашей квартиры. Мы с ними поговорили, они понимают в каком вы сейчас шатком состоянии и поэтому не против.

– Но я не буду совершенно мешать следствию. Можно я лучше буду у себя дома? – прошу я, представляя вечер в компании своих чокнутых соседей.

– Нет. Это исключено. Сегодня в вашей квартире будут правоохранительные органы. Завтра вы можете вернуться домой и, если пожелаете, отправиться на работу. Так бы вам могли предоставить пару выходных дней для морального восстановления.

Мне становится понятно, что дело совсем не в досмотре квартиры. Что хотели, сотрудники полиции уже выяснили. Просто они боятся еще одного самоубийства. Та перекладина на антрисоли осталась цела, ничто не мешает мне воспользоваться ею. Но мне сейчас абсолютно все равно буду я жить или умру.

– Подождите, пожалуйста, за дверью. Нам необходимо поговорить с Аиваром Робертовичем, – говорит мне начальник. Я встаю и ухожу в коридор. Мне хочется забыться, уснуть и проснуться в объятиях Тани. Чтобы с кухни доносился запах стряпни Насти, а на соседней кровати лежал и читал книжку улыбающийся Ваня. Я бы все отдал за еще один денек с ними. Сказать все то, что не успел. Но, боюсь, мне и и его было бы мало. Я закрываю глаза и утыкаюсь лицом в ладони. Вскоре являются с досадными выпадениями лица доктор и следователь.

– Мой помощник вас подбросит до дома, – заявляет полицейский, – до свидания, Алексей Петрович. Я очень сожалею, что все так вышло. Порой мы не подвластны судьбе и нет возможности что-то изменить.

Он пожимает мне и Аивару крепко руки и удаляется.

– Пойдем те, Алексей, – хлопает меня по плечу мой сторожила. Мы движемся следом за помощником в его машину.

Всю дорогу мы едем молча. Мне это необходимо. Любая болтовня выбивает меня из нервного равновесия и я в любую секунду могу сорваться. Глаза опухли от слез и больно режутся на свету. Не помню похожих ощущений. Наверное, последние слезы я оставил в детстве. Тогда я мог плакать по любому поводу, сколько мне захочется. Это всегда помогало добиваться того, что хочу. Сейчас сколько бы я слез не проронил – все бесполезно. Мы подъезжаем к моему дому. Во дворе припаркована одна служебная машина. Значит мне действительно придется ночевать у соседей. Я и доктор покидаем автомобиль. Я в быстром темпе направляюсь к подъезду, зная, что с молчанием Аивара покончено, и сейчас он снова начнет заботливую беседу. Но он довольно тихо провожает меня до двери, продолжая смотреть вниз. Для него это совсем непривычно, похоже, трагедия его тоже глубоко затронула. Мы стучимся в соседскую дверь. Я пытаюсь рассмотреть происходящее в собственной открытой квартире, но обзор загораживают следователи. Дверь открывает женщина средних лет, немного полноватая, с кучерявыми волосами, в домашнем халатике, похожим на кухонный. Лицо у нее дружелюбное, видимо, из-за румяных щек и игривых глаз.

– Здравствуйте, а мы вас уже ждем, – выжимает она из себя радость и как можно больше добра, – сейчас ужинать садимся. Вы проходите, чувствуйте себя, как дома.

Вот уж этого мне совсем не хочется. Воспоминания о родной квартире мне впервые приносят лишь грусть и печаль. Как же так? Я за один вечер потерял семью, сейчас стою с зареванными глазами около соседки, мой доктор отдает меня, как сироту, ей на попечительство… Бред сумасшедшего!

– Спасибо, Валентина Николаевна, но я пойду, у меня еще много дел, – выходит из оцепенения Аивар Робертович.

– Хорошо тогда. Не волнуйтесь и ступайте. Мы будем очень добры к Алексею Петровичу, – она улыбается и уходит в комнату, где притаились еще два человека.

Доктор прерывает между нами молчание:

– Алексей, я не могу представить, насколько тебе плохо. Но, послушай, ты должен найти силы жить дальше. Не вини себя. Здесь ты абсолютно не при чем. Я знаю, как ты любил всех этих людей, как ты был с ними счастлив, но…

– Давайте не сейчас, – перебиваю я резко его речь, – сейчас я ничего не хочу слышать. Мне очень больно. Я хочу покоя.

Он смотрит мне прямо в глаза, а затем разворачивается решительно уходить.

– Лучше бы вы меня научили забывать, чем боролись с моей амнезией, – добавляю я напоследок.

Доктор замирает на секунду, поднимает глаза в сторону моей квартиры и тихо говорит:

– Как бы ты не хотел, такое забыть уже невозможно…

На его морщинистом лице я замечаю слезы.