Б/Н

Приди словие

Криби, Камерун. 2020е

Криби считается лучшим курортом Камеруна. Как по мне – редкостная дыра. Но заказчик сам предложил по завершении работ отвезти меня на недельку на океан, да еще и машину с водителем предоставить – кто я такой, чтобы отказывать?! Путешествие за чужой счет – мое любимое времяпрепровождение.

Я давно заметил, что чем менее цивилизована страна, тем более поразительные ценники на приличные отели. Тем не менее, заказчик раскошелился на весьма приличную гостиницу с заокеанским названием «Copacabana» с чистым номером с видом на океан, отличным континентальным завтраком, бассейном и баром на крыше

В первый день я с радостью вышел на пляж и обнаружил, что океан, такой красивый из окна отеля, на самом деле мутный, вода совершенно непрозрачная, а небо – пасмурное. Естественно, сезон дождей, неподалеку в Гвинейский залив впадает множество рек, сейчас бурных и выносящих в океан массу мути. До обеда я обошел весь пляж, нафотографировался черных рыбаков, которые вместе со своими женщинами и детьми тащат бесконечные сети, тут же разложенную на продажу рыбу, поделенную на кучки по сортам, и конечно же креветку, которая здесь почему-то считается отменной. Не зря вся страна получила название в ее честь.

Купаться не очень хотелось. Хотя и экватор находится буквально за углом, с океана дул довольно крепкий ветер, небо было затянуто облаками, на песчаный пляж накатывали волны высотой метра три-четыре, и вода, как было сказано выше, была мутной. Да и не купался никто – может из-за погоды, может не принято у них. Я понял, что эту неделю заняться решительно нечем. Отельный вай-фай не потянет видео, максимум, на что его хватало – кое-как, со скрипом, можно было пользоваться мессенджерами.

После обеда я сел в баре на крыше. Конечно, если смотреть издалека, вид открывался очень приятный – в редкие ясные просветы дуга песчаного пляжа, обрамленного кокосовыми пальмами, белела, окатываемая огромными океанскими волнами; разноцветные кварталы африканских домов, пронизанные нитками ярко-красных дорог, утопали в зелени папай, манго и других деревьев. Но я отчетливо понимал, что и этот пейзаж через пару дней осточертеет. И твердо решил, что ни при каких обстоятельствах не стану пить ничего алкогольного раньше обеда.

Постояльцы отеля так же не сулили абсолютно никаких перспектив ни в плане общения, ни в плане чего-то бОльшего – сплошь семьи с детьми да влюбленные парочки исключительно негритянской национальности – очевидно, бомонд Камеруна, потому что даже средний класс никогда не смог бы скопить на недельный отдых в Copacaban’е. Меня передернуло сначала от мысли, что какая-нибудь из тучных негритянских мамаш решит изменить своему не менее грузному мужу со мной, а потом, во второй раз, когда я представил, что муж об этом узнает и половина деревни под названием Криби гоняется по красноземным улицам за единственным белым в округе. За созерцанием красот и невеселыми мыслями наступил закат – невероятные краски от нежно-розового до кроваво-красного раскрасили небо над океаном и сами воды Гвинейского залива. К этому моменту я допивал пятый джин-тоник, и, хотя бармен явно жалел джин, я понял, что надо бы прогуляться перед ужином.

Я снова отправился на пляж пинать волны прибоя, то приближаясь, то отбегая от накатывающих валов. Как всегда в приэкваториальных регионах, темнота пришла по щелчку пальцев – в мире просто выключили свет. Но отель наш, возвышающийся целыми десятью этажами над рыбацкой деревней, освещал мне путь, словно маяк, поэтому я без труда вылез с пляжа на единственную асфальтированную улицу, вьющуюся вдоль берега по всей деревне и пошел по ней обратно.

Эта центральная улица чрезвычайно редко освещалась фонарями, было пасмурно и луны на небе не было, поэтому боковые переулки просто тонули в абсолютной космической тьме. Не доходя метров сто до сияющей огнями Copacaban’ы, в одном из переулков я увидел, точнее, сначала услышал, шум какой-то ругани. В темноте были видны только силуэты светлых одежд некоторых аборигенов, да белые зрачки. Я зачем-то, хотя видимо сыграл джин в крови, который я пил с обеда, шагнул в сторону сборища. Через несколько секунд глаза привыкли ко тьме, и я угадал силуэты автомобиля и явно белого человека со светлой шевелюрой и бородой. Рядом с ним стоял африканец в халате до земли и крошечной шапочке-тюбетейке и, отчаянно жестикулируя, что-то втирал. Тот тоже ругался, и я сначала подумал, что это француз – ругались-то они на французском, но спустя буквально несколько секунд понял, что белому явно не хватает ни словарного запаса, ни произношения, чтобы парировать претензии оппонента. Я начал было размышлять, кто бы еще мог говорить на французском…канадец? Тем более светлая шевелюра? Скандинав? Англичанин? Как вдруг в его речи я уловил что-то очень знакомое, наподобие «Блядьдайобанныйтыврот».

Ничего себе! Я принялся, расталкивая туземцев, приговаривая pardon и sorry, пробираться к незнакомцу. Когда он обратил на меня внимание, я выкрикнул:

– Русич? – я ХЗ почему мне это взбрело в голову.

– Да, ничего себе встреча! – обрадовался он.

– Что стряслось-то? – поинтересовался я.

– Этот черножопый пидор таксист накрутил счетчик раз в пять! – не толерантно, но по-русски выпалил он. – Я принципиально хуй чего ему дам!!

Я знал, что без сопровождения местных тут довольно легко могут обмануть, кинуть, ограбить, а то и прирезать, мои работодатели постоянно предупреждали меня об этом, правда это касалось в основном северных регионов, на юге Камеруна, утверждали они, гораздо спокойнее. Толпа стояла в нерешительности. С одной стороны, вроде бы надо было поддержать своего, местного. С другой стороны, он приехал из Дуалы, судя по номерам и белому, который скорее всего прилетел в аэропорт, а жадноватых городских в регионах тоже недолюбливают. К тому же одет по-мусульмански, возможно это тоже помогло нам – в этих краях религия играет гораздо бОльшую роль, чем в крупных городах. Увидев это, я решительно приобнял земляка, будто давно его не видел, тем временем доставая визитку отельного секьюрити из кармана, которую тот протянул мне на всякий случай при заселении, и шепнул ему на ухо:

– Сделай вид, что рассчитываешься, я сейчас

– Хорошо, понял, – и мы разомкнули объятия.

– У тебя вещи-то есть в багажнике? – я надеялся, что там что-то есть.

– Да, там чемодан небольшой

– Отлично!

Я зашел к багажнику, открыл его, тем временем мой земляк достал бумажник. Таксист тут же перестал причитать и ругаться, и взгляд его приковали деньги. Я же, открыв багажник, набрал отельного охранника. Он мгновенно снял трубку, и я начал объяснять ему ситуацию, вытаскивая чемодан из багажника. Это услышала толпа, окружающая нас. Поскольку в Камеруне два официальных языка, хотя в деревнях английский знают гораздо хуже французского, но понять речь могут. Поэтому все сразу смекнули, что запахло жареным и начали активно расходиться. А когда в переулок бодро вбежали пара похожих на шкафы секьюрити из отеля в идеально отглаженных белых рубашках, таксист, получивший оговоренную ранеее (но не ту, на которую рассчитывал) сумму, запрыгнул в машину, завелся и с пробуксовкой, чуть ли не сбивая не успевших разбежаться, рванул обратно, в сторону Дуалы.

– Паша, – представился мне мой земляк и протянул руку для крепкого рукопожатия.

Охранники подхватили чемодан и дорожный рюкзак и пошли в сторону отеля.

– Так а ты тоже из Copacaban’ы? – спросил меня Паша.

– Да, – ответил я.

– Слушай, мне очень повезло, что ты заглянул в переулок. Я прямо уже готовился к драке, хотя не умею драться вообще. Не моя это тема. Можно было бы и деньги отдать, у меня есть, но уж больно нагло он меня разводил! Прям выбесил аж!

– Признаться я тоже в драках не силен. Всегда можно действовать головой и языком, – усмехнулся я. Паша еще раз протянул мне руку и горячо пожал мою.

– Я тебе как-никак обязан, так что как насчет рюмки-другой пива? Разумеется, я угощаю! Лучше пропьем сегодня то, что хотел с меня получить этот таксист!

Я, конечно же, был совершенно не против, Паша остался на ресепшне оформляться, а я поехал на лифте в бар, где мы и условились встретиться.

В баре на крыше я заказал еще один джин-тоник и принялся, потягивая его и лениво изучая меню, ожидать новоиспеченного приятеля. Он не заставил долго ждать себя и довольно быстро присоединился. Я поинтересовался, где он работает, он громко засмеялся и сказал, что в этой дыре по собственной воле. Как он выразился, с недавнего времени он решил «объехать весь этот говенный мир». С виду он показался мне ровесником, интересы наши и взгляды на жизнь в целом совпадали, поэтому вечером мы не могли наговориться, нализались в зюзю, и утром, с похмелья, были друзья не разлей вода.

Всем же знакомо это чувство, которое возникает между попутчиками в купе? Ты абсолютно уверен, что с этим человеком видитесь в первый и последний раз и способны доверить ему гораздо бОльшее, нежели даже старым друзьям и товарищам и даже близким. Что этот человек никогда не сможет использовать то, чем ты поделился с ним в минуты откровения, против тебя. Что сможет дать непредвзятый совет, так как не знает других обстоятельств и фигурантов. Есть множество причин этого феномена. Но именно такая связь у нас образовалась с Павлом. Мы говорили дни напролет, говорили откровенно, он даже пересказал мне практически всю свою жизнь, а жизнь его была воистину интересной. Так же он поделился тем, что как реликвию возит с собой дедушкин дневник. И мечтает когда-нибудь его издать как мемуары.

Неделя моего пребывания на потрясающем курорте Криби подходила к концу, когда произошли обстоятельства, из-за которых в мои руки попал дневник его деда, достаточно интересный и обстоятельный труд, записанный микроскопическим, но аккуратным почерком в блокнот с кожаным переплетом.

И я решил пересказать и Пашину историю, и историю его деда от первого лица, с одной стороны сгладив экспрессивную устную подачу, с другой – немного оживив сухое изложение дневника, причем параллельно, ибо сходятся они в одной точке. Так что не взыщите.

Глава 1

Дубай. 2020е

На ватных ногах я вышел из сияющего на солнце стеклянного The Burlington Tower. Охранники и обслуживающий персонал складывали руки и кивали головой – видимо все приезжающие с 78 этажа удостаивались такой встречи. Я прошел через обильно кондиционированный холл, отделанный полированным красным гранитом и сверкающим белым мрамором, и вышел на улицу. Раскаленный воздух принял меня в свои объятия, словно сауна, с тем только отличием, что жар исходил ото всего – от плавящегося асфальта, нагретого бетона, от двигателей проезжающих машин, но сильнее всего – от стоящего в зените солнца. Воздух пах морем, выхлопом неэтилированного бензина и раскаленным асфальтом. И немного – деньгами.

Этот город не предназначен для жизни. Жизнь здесь протекает струйками между кондиционированным офисом и кондиционированным домом в кондиционированном автомобиле. Даже море не дает желанной прохлады – оно температуры ванны. Заходишь в него и не хочется шевелиться.

Ноги начинали слушаться меня, и я не стал брать такси, повернул в сторону набережной и побрел по корявому тротуару в сторону канала. Раскаленный асфальт жег ступни сквозь тонкие подошвы кед. Но я уже не чувствовал этого. Только, словно подземный взрыв, словно раскаты далекого грома в голове пульсировала мысль: получилось! Все срослось! Я вышел из этой игры, и, кажется, победил!

Пройдя по набережной всего метров 300 вдруг на меня навалилась дикая усталость, будто перекрыли краник с адреналином, который тек в мои жилы последние дни. А может солнце прогрело мой черепок и мозг начал плавиться? Неимоверно захотелось присесть где-нибудь в тени. Но этот город не предназначен для жизни вне кондея – здесь нет деревьев и скамеек – только бетон, стекло блестящих на солнце небоскребов и асфальт. А там, где нет асфальта – грубый щебень, трава здесь не растет. И еще бесконечный поток авто – на земле и в воздухе – на двух- трех- четырехуровневых развязках и эстакадах. Одну из таких я увидел неподалеку и зашагал к ней.

В тени массивной опоры эстакады я, не замечая слой пыли и разбросанный мусор присел и закрыл глаза. Спина ощущала неровности грубого бетона, который не давал прохлады, но был хотя бы не горячим. Надо мной пролетали машины – надрывно урчали грузовики, с шелестом колес и ударами по стыкам мчали легковушки. Я понял, что уже очень хочу пить. И, кстати, есть.

Чего же ты ждешь, Паша! – обратился я к себе.

Ведь теперь весь мир у твоих ног!

Я скособочился и достал телефон из кармана джинс. Решил еще раз проверить, что это не сон. Из-под прозрачного чехла телефона на меня смотрела Emirates ID. Открыл приложение National Bank of Dubai. Пересчитал разряды. Ошибки нет – на счету по-прежнему было $12 млн. С мелочью.

Тогда я решительно открыл приложение и вызвал такси.

Глава 2

Дневник. Ленинград 1930е

Когда мне передали, что Максим Яковлевич ждет меня, я немедленно бросил все и побежал к его кабинету. В последний раз я так бежал, подпрыгивая от нетерпения и с колотящимся сердцем, когда сдал экзамены в Горный и на первое свидание со Светланой. И то и другое закончилось хорошо, поэтому и в этот раз я надеялся на удачу.

Кабинет Максим Яковлевича был обставлен громоздкой дубовой мебелью, вероятно еще царской, стол и тумбочка – завалены бумагами и рулонами карт, отчетами и папками. Его самого, хоть и довольно высокого, но сухощавого мужчину за огромным захламленным столом было практически не видно.

– Здравствуйте, Сергей Павлович, – как всегда официально и сухо сказал он, глянув из-под очков, – присаживайтесь. – и он махнул в сторону потертого кожаного дивана, все еще хранящего остатки былой роскоши в виде резных подлокотников и спинки.

– Здравствуйте, Максим Яковлевич! – сдерживая дыхание выпалил я. Мой начальник продолжил чтение рукописи, лежащей на столе. При виде этого неказистого книжного червя нельзя было поверить в рассказы коллег о том, что в прошлом он был и героическим полярником, и первопроходцем ледяных пустынь, и разведчиком золотых россыпей.

Наконец он закончил читать, видимо дойдя до конца главы или абзаца, снял очки и посмотрел на меня.

– Итак, сударь, ваше желание непреклонно? – сказал он, глядя прямо в глаза своим на удивление проницательным взглядом.

– Да, – сказал я абсолютно твердо, даже удивившись, куда делся мандраж, который я испытывал ранее. И так же твердо ответил на его взгляд.

Его глаза вдруг вспыхнули, вокруг них появились морщинки и он улыбнулся. Очень хорошо улыбнулся, можно сказать, по-отечески, хотя я никогда и не видел отца.

Я торопливо начал говорить ему о том, что мне не хватает полевого материала для научной работы, что мне невыносимо хочется увидеть новые земли и первым открыть новые россыпи, впрочем, все это я говорил и ранее,но начальник не слушал меня.

Он оборвал меня жестом, не снимая с лица своей улыбки.

– Да я все вижу – бежишь ты отсюда! От себя хочешь убежать!

Он был прав. Наслоилось множество причин. Наверное, я сам не отдавал себе отчет в этом до конца. Мне, всю жизнь прожившему в деревне и привыкшему к степным просторам, хоть и несладкой эта жизнь была, тяжело было в городе – для меня он был враждебным и непонятным. А еще вечно влажным и многолюдным. Все мое существо восставало против. Мои ноги требовали ходьбы, мои плечи – настоящей мужской работы, моя душа – испытаний!

Кроме того, трещина между мной и подругой, девушкой, которую я считал своей невестой, становилась все шире и глубже. Как ни странно, она не была ни глупой, ни избалованной, хотя отец ее был неслабой шишкой в НКВД и в сознательном возрасте она не знала нужды. Но то, что порождает задор в веселой студенческой жизни (хотя для меня она вовсе и не была простой и сытой) в более взрослой жизни может стать камнем преткновения. Ссоры и скандалы со Светланой становились все сильнее, мы ранили друг друга все больнее.

Была еще одна проблема – о которой даже сам себе я признавался с очень большим трудом. Я был воспитан атеистом и реалистом до мозга костей, несмотря на усилия моих родителей, деревенских, глубоко верующих людей. В институте, комсомоле и в остальных сферах моей жизни все божественное, мистическое и потустороннее всячески осуждалось и высмеивалось. Но это не помогало. Сначала редко, а потом все чаще мне снился один и тот же сон – я стою на берегу прозрачного быстрого ручья, но он течет по совершенно черным камням, между которыми струится совершенно черный песок, вокруг стоят огромные темные-темные ели, с лап которых стекает вода, темно-серое, почти черное небо прорезают молнии и сверху низвергаются струи воды, мощнейший ливень. Это черное место окружают блестящие, несмотря на непогоду, заснеженные горные пики. Я опускаю взгляд вниз, на ручей, и вижу под водой человеческое лицо с яркими глазами и посиневшим ртом и я слышу неразборчивую речь, из которой не могу понять ни слова.

Каждый раз после этого я просыпался в поту с мурашками на спине. Первый раз сон приснился на первом курсе Горного, но чем дальше, тем чаще он стал мне сниться. В последнее время не проходило и недели, чтоб я не подпрыгивал ночью, утирая пот со лба и прерывисто дыша. Я был совершенно уверен, что и этот сон гонит меня отсюда.

Видимо, Максим Яковлевич увидел все по моему лицу, отвел взгляд с тяжелым вздохом и сказал:

– Я поговорил с коллегами. Рекомендовал тебя лучшим образом. Конечно все рады тебя принять, геологи очень нужны стране, на местах катастрофически не хватает специалистов. Особенно таких, как ты, – он опустил взгляд – а нам тебя будет не хватать.

Он поднял на меня глаза, вмиг посерьезнев, я же не смог сдержать довольной улыбки.

– С сегодняшнего дня ты командирован от нашего института в Якутзолото. Приказ уже отправлен в деканат. Беги туда оформлять бумаги и собирайся – уже февраль на дворе, можно не успеть к полевому сезону.

Максим Яковлевич вышел из-за стола. Я тоже встал. Он подошел ко мне и крепко меня обнял. Это было очень необычно. Я понимал, что Якутия – совсем не те места, куда я ездил ранее – Урал и Кавказ, что это немного (точнее гораздо) серьезнее, суровее и… черт побери, интереснее! Это тысячи, миллионы квадратных километров тайги и тундры сотни ручьев, на которых не ступала нога человека, точнее топографа и геолога, это гигантское белое пятно, на котором я могу вписать свое имя, раскрасить его картой… У меня захватило дух от осознания неимоверной огромности и трудности этой задачи и возможностей, и нереальных трудностей на этом пути.

– Спасибо огромное, Максим Яковлевич! – с воодушевление сказал я, – Я не подведу наш факультет и вас! И партию! – зачем-то добавил я, хотя пока что был только кандидатом в партию.

– Ну, с Богом, – сказал мой руководитель, слегка усмехнувшись.

Глава 3

Москва. 1990е

Оба моих родителя окончили Московский университет, их хотели было распределить в богом забытое управление на краю света за полярным кругом, но тут дед подсуетился и они остались в Москве – отец двигал фундаментальную науку, а мать, отработав положенное по распределению, ушла из специальности, получив довольно непыльную и хорошо оплачиваемую работу в министерстве. Она вообще была очень заводной, боевой и, конечно, самой красивой и яркой блондинкой. В любой компании она немедленно привлекала внимание и становилась центром его. И абсолютно не была похожа на своих родителей, моих бабушку и дедушку, которые мало того, что оба были брюнетами, так и не отличались ни заводным характером, ни повышенной общительностью, а скорее были людьми суровыми, но любящими.

Отец был очень мягким и крайне интеллигентным человеком. К началу перестройки защитил кандидатскую, с энтузиазмом собирал материалы для докторской, помаленьку преподавал студентам, мы ездили летом в Анапу на 2 недели, потом меня передавали бабушке и деду, с которыми мы проводили увлекательное время на даче, а сами уезжали еще куда-нибудь с друзьями на машине – отдыхали от меня, значит.

Бабушка и дедушка жили неподалеку от нас, в соседнем доме и всячески нам помогали – свою дочь, мою маму любили, а отец для деда был не просто родственник, а еще и ученик и коллега – они работали на одной кафедре в университете, отец можно сказать продолжал дедово направление в науке.

В целом сейчас я понимаю, что по позднесоветским меркам мы жили хорошо. Большая квартира в сталинке у м. Университет, родители, увлеченные своей работой, получали неплохие по тем временам деньги, друзья и коллеги, собирающиеся шумной веселой толпой по праздникам – веселые, с неизменными песнями под гитару, дедушка и бабушка, жившие в соседнем доме, всегда готовые прийти на помощь или просто на чай…

Но в начале 90-х все стало меняться.

Глава 4

Дневник. Ленинград 1930е

В деканате были в курсе приказа, но ничего еще не было готово. Поэтому меня отправили пока передавать дела коллегам, сдавать книги в библиотеку, приводить в порядок комнату в общаге.

Чем я в лихорадочном возбуждении и занялся. Довольно скоро мне выдали и билет на поезд, и командировочное удостоверение, и другие сопроводительные бумаги. Командировочных денег тоже отсыпали, негусто конечно, но немного пожить можно было.

Максим Яковлевич заверил, что телеграфировал своему давнему коллеге о моем приезде и в Большом Невере меня будут встречать.

Наконец приступили к проводам. Они были недолгими – за годы, проведенные в Ленинграде я не успел обзавестись близкими друзьями, так, коллеги по работе да соседи по общаге. В лаборатории собрался коллектив, заведующий, Петрович, мировой в целом мужик, выдал нам поллитра спирта, старшие много говорили о том, какой я молодец и как меня будет не хватать, о целях и задачах института, о том, кто в каких полевых экспедициях участвовал и какие приключения и истории с ними случались.

Некоторые смотрели на меня если не с осуждением, то с непониманием – типа что тебе здесь плохо сиделось? Были и коллеги, глубоко поддерживающие и понимающие мое решение. И даже желающие поехать за мной вслед. Но когда-нибудь потом, когда я обустроюсь там и все разузнаю. Просили обязательно писать письма на кафедру. На том и порешили. Поллитра закончились быстро, попрощались, Петрович напоследок сунул мне еще одну поллитровку, замотанную в крафтовую бумагу.

– Это тебе на дорогу, – подмигнул он.

Но на дорогу я ничего оставлять не стал. Вечером я позвал своих соседей по общежитию, накрыли стол из того, что нашли, нажарили картошки.

– Скажи, Серег, ведь за длинным рублем собрался? Все Светку хочешь удивить? – говорил, хлопая по плечу Петруха, мой бывший однокурсник, который, правда, выбрал административную деятельность в деканате и науку забросил.

Я не стал никому говорить, но, конечно же встретился со Светланой до отъезда. Не знаю, хотел ли я увидеть ее реакцию, или сам что-то понять или почувствовать? Наверное, где-то в глубине души мне казалось, что может произойти какое-то чудо, наши отношения вдруг изменятся. Например, она бросится на шею и скажет, что готова поехать со мной. Или будет умолять остаться.

Но ничего, естественно, не произошло. Она махнула головой, откинув прядь волос с лица, подняла на меня взгляд и сказала:

– Ты чо, вообще дурак? Чего ты в этой Якутии забыл?

И тут я понял, что дороги наши окончательно разошлись.

Петруха и еще несколько парней взялись проводить меня на вокзал. Вещей у меня был всего один чемодан, давно уже потерявший замок и перевязанный бечевкой. Мы решили идти пешком, благо вокзал был недалеко, да и такой толпой на извозчике было не с руки. Вечер выдался снежный, с легким морозцем и почти без ветра. Снежинки слипались в огромные хлопья и падали почти вертикально, нахлобучивая шапки снега на всем – фонарях, голых ветках деревьев, прохожих и оградах. Редкие машины проделывали колеи в нападавшем снегу, извозчиков и лошадей постепенно накрывала белая пелена.

Когда я садился в вагон поезда, сердце просто рвалось из груди. Душу мою переполняли чувства, такого состояния у меня еще не было никогда – обуревала тоска по коллегам и товарищам из общежития, я понимал, что скорее всего никогда их не увижу снова. Возможно, мы попереписываемся еще какое-то время, но вряд ли долго. Окончательный разрыв со Светланой и все обидные слова, сказанные ей напоследок, все еще жгли мое сердце, и царапались когтями слова, не высказанные мной. С другой стороны, я ощущал как передо мной встают, словно заря или рассвет – новые перспективы и возможности, настоящие люди с большой буквы, новые места, где я смогу больше сделать для страны, вместо корпения над пыльными грудами карт и книг.

Я пытался весело шутить с товарищами, а сам просто задыхался от нахлынувших чувств – таких противоречивых и сильных, что я иногда забывал, как дышать, вспоминая об этом только тогда, когда грудь начинало рвать от недостатка кислорода, да и мыслями я уже был далеко – в горах, тайге, тундре, на приисках, среди людей, которых я представлял вытесанными из гранита, будто постамент Петру 1 на набережной.

Наконец поезд дал гудок, и проводник выгнал моих товарищей из вагона. Они принялись кидать в окно купе снежками. Мои попутчики, двое молодых военных и мужик с портфелем и шляпой покосились на меня и один из служивых спросил:

– Студенты, что ли?

Я, не желая вдаваться в подробности, кивнул, и моих попутчиков удовлетворил этот ответ.

Наконец поезд тронулся, товарищи мои скрылись в снежной пыли огней вокзала и передо мной поплыли огни сначала Ленинграда, потом его ближайших районов. Мои попутчики пытались завязать со мной беседу, но мерный перестук колес, мелькание огней в ночи успокоило меня и я понял, насколько я устал за последнюю неделю, насыщенную событиями и переживаниями. Я невпопад пожелал спокойной ночи своему купе, залез на верхнюю полку и заснул.

Глава 5

Москва, 1990е

На кафедре с отцом работал его коллега, Антон Беззубов, худой, высокий, и нескладный, с копной вечно находящихся в адском беспорядке черных волос, в огромных роговых очках. Но был он потрясающе обаятелен и общителен, рассказчик, балагур, шутник, знал примерно миллион анекдотов и историй, которыми бесконечно со всеми делился, ко всему прочему любитель выпить, после чего Антона частенько тянуло на приключения, и вследствие всего этого он регулярно влипал во всякие истории разного пикантного свойства. В довершении всего он обладал очень неплохим голосом и вполне сносно умел лабать на гитаре.

Конечно, Антон всегда был в центре внимания как коллектива, так и любой компании, в которую попадал. Никто не мог лучше его заинтересовать любое количество людей – будь то защита диссертации, застолье в честь этой защиты, заседание кафедры или посиделки компанией на кухне. Он просто и естественно брал на себя роль тамады за столом или секретаря заседания – и так же с легкостью справлялся с этой ролью.

Несмотря на невзрачную внешность, Антон пользовался бешеным успехом у противоположного пола, ведь, как известно, женщины любят ушами и любят посмеяться. Но неспокойного Антона было невозможно затащить не то, что в семейное гнездо, а хотя бы в омут длительных отношений.

Маму и папу Антон знал еще со студенчества. Говорят, у него был роман с матерью, но продлился недолго, две такие яркие и активные личности вместе быть не могли никак. Отец же всегда был уравновешенным, рассудительным и спокойным человеком, как штормовой якорь ведущий их верным курсом в бурю и как генакер таща их в спокойном море.

Много раз они после того, как из дома разойдется шумная компания, втроем ловко убирали со стола, складывали его и принимались обсуждать произошедшее, будущие встречи и поездки – планировали отпуск или выходные на даче и расходились, только когда заканчивалось спиртное. Сколько ни просили мои родители остаться ночевать, Антон неуклонно отказывался и уходил искать приключения в ночь, чтобы утром (ну как утром? После обеда скорее) ими взахлеб делиться.

Конечно Антон был слишком ветреным и неусидчивым, чтобы заниматься наукой. Как он смог дотянуть до мэнээса непонятно, все удивлялись этому факту. И до начала 90-х отец постоянно со вздохом говорил ему:

– Тоха, ну что ты болтаешься, как говно в проруби, напиши уже наконец диссер да защитись уже! И на очередь на квартиру встанешь, и зарплату повысят.

Он постоянно отмахивался или филигранно отшучивался – мол успеется еще! Зарплаты мне хватает, а в общаге веселее! Отец качал головой, а мама всегда была в стороне от таких разговоров.

Когда же началась перестройка, Антону стало совсем не до науки. Он продолжал числиться на кафедре только чтоб сохранить место в общаге, а сам постоянно либо где-то халтурил, либо был в поиске халтуры. Оно и понятно – у нас была семья, бабушка с дедушкой, которые нам помогали, и которых надо было поддерживать, дача и крыша над головой. Антону, парню из-под Тулы, без родственников в Москве приходилось гораздо туже.

Глава 6

Дневник, Большой Невер 1930е

Через 2 недели я сошел с поезда в Большом Невере.

В поезде сменилось попутчиков 10, не меньше. Были старатели, угощавшие коньяком и икрой в вагоне-ресторане, были и несчастные, бежавшие от голода в Сибирь на заработки, которых я из жалости подкармливал из своих скудных командировочных. Я прочитал половину вагона-библиотеки, наблюдал агитаторов с листовками и плакатами, просвещающих в таежной глуши преимущества Советской власти, недоступные местным неграмотным сибирским крестьянам, мылся в вагоне-бане на полузабытом полустанке, помогал чинить паровоз как мог, когда перемерзли патрубки на 45 градусном морозе.

Природа за окном менялась на восток. До Урала я ездил много раз – привычные занесенные снегом поля сменялись редкими березовыми перелесками, изредка пересеченными оврагами. Часто попадались села и деревни, все еще сверкающие маковками церквей, хотя в основном шпили и колокольни разобрали на кирпич, а сами здания переоборудовали в клубы, зернохранилища и другие полезные для народного хозяйства постройки. Из труб домов тянулся дым, топились печи и в воздухе витал запах березовых дров.

За Уралом становилось все холоднее, все безлюднее, все больше леса и меньше полей, пока, за Обью не началась сплошная тайга. Вековые ели трещали под сорокоградусными морозами, на ярком солнце светился снег, а наш паровоз, натужно грохоча, извергал клубы белого пара и облака черного угольного дыма, тянул и тянул наш состав на восток.

Мы миновали Байкал, который впечатлил меня неимоверно и жизнь совершенно покинула местность. По несколько сотен километров ни поселка, ни деревни – лишь пустынные платформы да разъезды. И скалистые тоннели, рукотворное чудо, проглатывающие поезд целиком с одной стороны горы и выплевывающие с другой.

Когда я вышел в Большом Невере, то понял, насколько я не подготовлен к этой местности. Мое пальто, шерстяной свитер и ботинки, спасавшие в Ленинграде в самые лютые метели, совершенно не могли противостоять местным морозам, пальцы в шерстяных перчатках тут же окоченели. Пришлось поставить чемодан на платформу, засунуть руки поглубже в карманы и скрючившись, дышать за пазуху, чтобы не терять драгоценное тепло.

Из поезда вышло много народу, разгружали мешки, коробки и тюки, на платформе царила форменная суматоха. Вдруг из этой мельтешащей толпы ко мне подошел здоровенный как медведь розовощекий мужик с улыбкой от уха до уха на круглом, как блин, лице и огненно-рыжей бородой.

– Сергей? – спросил он.

Я уныло кивнул

– Ну студееееент, – рассмеялся он беззлобно – инеем уже весь покрылся? – и он захохотал в голос. – Меня просили тебя встретить. Тебе повезло, как раз обоз на Незаметный пойдет.

– Андрей, – он ловко выдернул руку из овечьей рукавицы и протянул мне.

Одет он был не в пример мне. Валенки, тулуп ниже колена, ушанка, рукавицы.

Я, кое-как сняв перчатку, пожал его горячую руку. Тем временем я чувствовал, что пальцы на ногах начинают неметь от холода.

– Мне обещали выдать одежду на месте – попытался я парировать его шутки по поводу одежды

– Тебе до МЕСТА – (он выделил слово «место» интонацией) – еще недели две на подводах добираться. Окоченеешь к ядреной матери! – так же весело добавил он.

Мне что-то невесело было. Неделю сидя на таком морозе? В моей одежде? Начало было какое-то нехорошее.

Андрей показал на мой чемодан.

– Твой? – я кивнул, он с легкостью взял его и пошел в сторону выхода, размахивая им, как авоськой.

– Ладно, не дрейфь, студент, у нас в Невере тоже есть база, я думаю, решим мы твой вопрос, – усмехнулся он.

Мы довольно бодрым шагом двинули по поселку. Он был крошечный, всего одна улица, поэтому довольно скоро мы зашли в хорошо натопленную рубленую избу.

– Добро пожаловать на базу снабжения Якутзолота, – торжественно сказал Андрей, закинул мой чемодан в угол, жестом показав, что нужно подождать, и скрылся в людском водовороте – вокруг сновали люди с бумагами, что-то шумно обсуждали, вдоль стены на корточках грелись якуты-каюры, нанятые для перевозки грузов.

Я присел на свой фибровый чемодан, снял перчатки и почувствовал, что отогреваюсь и осмотрелся вокруг. Это скорее была не изба, а длинный бревенчатый барак, обращенный к улице короткой стороной, отчего снаружи казался меньше. Вдоль коридора располагались двери в комнаты, видимо какие-то кабинеты, по которым сейчас сновали люди, а в торце было что-то вроде приемной с лавками и горячей печью.

Андрей вскоре появился в сопровождении какого-то человека в толстых очках и в нарукавниках поверх белой рубашки. Мне показалось, что это бухгалтер, но впоследствии выяснилось, что это целый директор базы снабжения. Он приопустил очки и внимательно на меня посмотрел.

– Так это ты Сергей? Про тебя писали из центра, – он повернулся к Андрею – Конечно, поможем ему. – он протянул мне руку, я ему навстречу, и мы пожали их друг другу, но уже в этот момент он отвлекся на кого-то и, не посмотрев в мою сторону, убежал, влекомый рабочей суетой. Занятой человек – подумал я.

Андрей жестом поманил меня, я схватился за чемодан, на что он махнул рукой:

– У тебя там чего? Портянки с трусами? Оставь, здесь никому это не надо. Привыкай студент, здесь Якутия!

Мы пошли по коридору, в одной из комнат располагалась кладовая, как всегда, с шутками и прибаутками Андрей объяснил, что нам нужен комплект зимней амуниции, после недолгих примерок мне выдали валенки, рукавицы, ватный бушлат и штаны, рукавицы.

– Не смотри на мой тулуп. Тулуп, студент, еще заслужить надо! Пойдем! – сказал он безапелляционно и двинул обратно по коридору. Чемодан мой стоял на месте.

– Забирай манатки, сегодня ночуешь в моем балке, завтра рано утром вместе выезжаем с караваном в Незаметный.

Мне не спалось этой ночью, хотя я и давно не спал на нормальной кровати. Слишком много впечатлений за один день после неспешного движения поезда на паровой тяге. Вот оно, начинается – думал я, впереди настоящая работа и настоящая жизнь, о которой я мечтал последние годы! Романтика со звенящем от мороза воздухом, чистым небом над головой, санный путь, освещенный… луной или солнцем. Когда я наконец заснул, меня тут же настиг проклятый сон с лицом, я вскрикнул так, что даже богатырский храп Андрея на минуту прекратился.

На следующий день в 6 утра мы уже были на базе. В столовой нас наспех, но весьма плотно накормили, и мы с Андреем вышли во двор. Несмотря на темноту, вокруг было оживленно и суетливо – грузы укладывали на сани, привязывали мешки и коробки, каюры внимательно проверяли упряжь, что-то пересчитывали, подписывали накладные…

Нас определили на одну из подвод, куда я и уселся между тюками с каким-то тряпьем и коробками с консервами. Андрей в свойственной ему манере бегал среди окрестной суеты и прощался с многочисленными друзьями и знакомыми; голос его и смех доносился до меня со всех сторон, его было трудно ни с чем перепутать.

Рассвет лишь забрезжил над верхушками лиственниц, когда наш караван наконец двинулся. Андрей растянулся на тюках с одеждой, я последовал его примеру, мы закурили и, как ни странно, молча наблюдали, как на иссиня-черном небе гаснут звезды, отступая от настойчивого рассвета, скрипят по снегу полозья саней да лениво перекрикиваются на якутском каюры.

Глава 7

Москва, 1990е

В начале 90х стало все меняться. Я плохо помню это время, но помню, что сначала прекратились поездки на море, родители как-то это мне объясняли, но сейчас я отчетливо понимаю, что на отдых просто не хватало денег. Цены росли с огромной скоростью, а бюджетные зарплаты не росли совсем. Отец ходил злой и задумчивый, но на нас никак это не сказывалось – он просто был с нами подчеркнуто вежлив и внимателен. Но то, что ему не по себе, было совершенно очевидно.

В какой-то момент маму уволили из ее министерства – из разговоров на кухне я краем уха слышал, что сотрудников то ли сокращают, то ли отделы переформировывают, а на маму был зуб у начальника и он ее как-то по-тихому слил. Стало совсем туго. Бабушка с дедом помогали, как могли – но что они могли сделать? Овощи и картошка с дачи, грибы, собранные дедом да пенсия. Дед тогда еще работал на полставки, но все равно в то время это было очень мало.

Мама у меня всегда была боевая, общительная, в каждой бочке затычка и каждому могла дать прикурить. Поэтому довольно скоро через подружек и друзей нашла работу в фирме, торгующей всем подряд с Европой. Директором был у них элегантный пройдоха в блестящем сером пиджачке. Помню его, когда заходил к ней на работу. Мне у нее тогда нравилось – вместо пыльных университетских отцовских коридоров, застывших в 50-х – евроремонт, светлые стены, но самое волшебное – кофемашина, из которой можно наливать кофе сколько угодно! Хотя мне не разрешали много его пить, я украдкой делал себе пару чашечек и с радостью наливал и приносил сотрудникам, когда они просили.

Благодаря своим врожденным способностям договариваться и дружелюбию мама быстро стала продвигаться – спустя буквально год она стала замом директора. Коллектив был дружный у них в конторе. Все дни рождения, свадьбы, выпускные детей – всегда праздновали в офисе. Еще когда выгодный контракт случался, а случались они довольно часто – на то и был пройдоха-начальник, то он приглашал руководство в ресторан, где они могли гулять до утра.

Со временем мне стало казаться, что начальник положил глаз на маму. Всегда с ней был подчеркнуто галантен, как-то вился вокруг нее, то анекдот расскажет, то пальто подаст. Мне он совершенно не нравился. Она же к его ухаживаниям относилась спокойно – в целом она была привычна к вниманию противоположного пола.

Глава 8

Дневник, Незаметный, 1930е

За неделю дороги от Большого Невера до Незаметного, благодаря неиссякаемой болтливости Андрея, я узнал про него очень много. В 26 м году, когда в районе ручья Незаметного, давшего название поселку, нашли золото, он рванул сюда от голода с Рязанщины.

Но поначалу жизнь со старателями не задалась – несмотря на то, что за недюжинную силу его ценили, после первого сезона его кинули, не поделившись выручкой, во второй он попал в плохую компанию, сбывавшую песок налево, китайцам, в обход Госбанка, куда каждый старатель был обязан отдавать 25% намытого золота. Верхушку артели взяли особисты, да и по всей артели жестко прошлись, но его как новенького отпустили – он был вообще не в курсе махинаций, в этом ему сильно повезло.

Оставшись в очередную зиму без средств к существованию, он прибился к геологической парии промывальщиком.

– Уж что-что, а промывать я научился хорошо! – гремел его смех над тайгой, когда он рассказывал, – зарплата стабильная и совершенно не зависит от того, есть в шлихе золото или нет! – со смехом продолжал он.

– А почему именно тебя отправили встречать меня?

– Встречать тебя? Хахаха! Да я просто поехал сопровождать караван, заодно попросили и тебя подобрать! Тебе вообще повезло, что тебя встретили, как гостя дорогого. Обычно люди по две недели добираются на попутных санях до Незаметного. Ты бы окоченел нахрен, – посмеиваясь, ответил он.

Андрей рассказал о методах геологической разведки во время поисковых экспедиций, они повергли меня в шок даже на словах. Понятно, что нужно видеть рельеф, реку и держать шлих в руках, но даже по его описанию было понятно, что масса усилий, денег и времени терялось абсолютно впустую. Разведочные профиля бились абсолютно наобум. А это колоссальные усилия по оттайке вечной мерзлоты – для того, чтобы оттаять 10 – 20 см мерзлоты, нужно целый день жечь костер на дне шурфа, а глубина их достигала 7-8 м! Либо потратить колоссальные усилия, чтобы раздолбить мерзлоту кайлом. И таких шурфов за зиму бились сотни, для этого вырубали десятки квадратных километров тайги вокруг! В общем, насущные проблемы партии мне были понятны, Андрей подтвердил, что профессиональных геологов в полевых партиях Якутзолота катастрофически не хватает – одни старатели-самоучки.

По дороге мы переправились через десяток рек, перевалов и болот; переночевали в нескольких постоялых дворах, нацепляли блох, которые в обилии обитали в местах ночевок. К моменту въезда в Незаметное я был весь покрыт сажей, конским навозом и чесался, как дворняга.

Первым делом мы заявились в контору, благо в поселок попали не поздно. Руководства уже не было, за столом в конторе сидел один человек. От нас он отмахнулся, как от мух:

– Анрюх, у тебя есть где переночевать?

– Нуууу, у меня в комнате есть свободная койка, – почесал за ухом Андрей. – Иваныч, вообще-то уговора не было на подселение!

– Забирай студента к себе, – отмахнулся от него гражданин за столом.

Андрей был сильно озадачен, но вида не подавал, точнее – я его уже немного изучил – унывать он просто физически был неспособен.

Мы направились в сторону жилища Андрея. Несмотря на сковавший землю мороз, по улице сновали сани, груженые ящиками, тюками и мешками, запряженные в основном кряжистыми якутскими лошадьми, но попадались и оленьи упряжки, якуты на непонятном наречии подбадривали скотину, пар из ноздрей лошадей и оленей поднимался над улицами поселка – было весьма оживлено.

– Так. В комнату в таком виде нельзя – блох затащим, потом весь балок нам спасибо скажет. Сначала в баню! – и мы пошли в баню.

Мы подошли к бараку из рубленой лиственницы, Андрей пошел внутрь, видимо быстро договорился, поскольку время было нерабочее, махнул мне рукой и я вошел. Одежду сразу забрали в санобработку, мы же отлично отпарились и отмылись. Затем получили чистую от вшей одежду. Стало совсем хорошо.

Балок Андрея был буквально в 10 минут ходьбы. Он указал на кровать и сказал:

– Располагайся, студент, – открыл шкаф и выдал банку тушенки (неплохой, кстати) и пачку сухарей.

– И перекуси, я скоро вернусь

Есть хотелось невероятно, поэтому, разогрев тушенку на печи в коридоре, я с удовольствием съел ее с сухарями и растянулся на кровати. Сколько я уже не спал на кровати? Примерно месяц. Сначала поезд, потом обоз с блошиными ночлежками. Наверное, я от удовольствия прикорнул на кровати. Проснулся я оттого, что Андрей тряс меня за плечо.

Я открыл глаза, и понял, что он слегка пьян. Хотя, наверное, для такого громадного человека доза спирта была несовместимая с жизнью обычного.

– Ты чо спишь, студент? – раздался его, как всегда громогласный рык, – Со дня на день стартуем в поля. Надо пользоваться моментом!

– Каким нахрен моментом? – вежливо спросонья поинтересовался я

– Ну тут и бабы есть, и кабаки, – ответил он уклончиво, – Ладно, я остаюсь

Он сбросил тулуп и валенки и достал из штанов початую бутылку и мороженую рыбу.

– Будешь?

Конечно я не против был и кивнул. Андрей достал стаканы с какой-то полки и разлил по половине. Закусили строганиной.

– Тут по поселку ходят слухи, – он выразительно помотал головой, – Нас направят в Джугджурскую экспедицию. – сказал он на последней капле водки, – Там будет жестко, но я хочу быть с тобой в этом маршруте. Мне почему-то кажется, мы сработаемся. – и начал клевать носом в остатки рыбы, которую принес на закусь.

Я растолкал его и проводил до кровати.

Утром Андрей, как ни в чем ни бывало, выпил полведра воды, в трусах и валенках выбежал на мороз, растер себя снегом и спустя 10 минут уже ревел мне на ухо:

– Студент, долго тебя еще ждать? Пошли в контору! – сам он уже был одет, обут и цедил папиросу в окно.

Я моментально собрался и бодрым шагом, скрипя валенками по белоснежной дороге, мы пошли в контору. Там практически тут же нас вызвали в кабинет.

– Сергей? – поднял глаза коренастый человек, сидящий за столом. Я кивнул. Он улыбнулся, вокруг глаз набежали морщинки, но взгляд остался колючим, он будто пронзил меня насквозь. Аж мурашки по спине побежали.

– Николай Зайцев, руководитель экспедиции, – представился он и, приподнявшись протянул руку. Рукопожатие было крепким, увесистым. Он указал на стул. – Раздевайтесь, присаживайтесь.

– Максим Яковлевич телеграфировал по вашему поводу. И вы очень вовремя. Стране, как вы понимаете, – он стрельнул своим стальным взглядом мне прямо в зрачок, – очень нужно золото, россыпи очень быстро оскудевают, нужны новые. – он отвел глаза. – Нам ежегодно спускают план по разведке, по новым месторождениям… за невыполнение можно попасть под НКВД за саботаж. Так что нас ждут дела государственной важности, не забывайте об этом! – окончил свою приветственную речь мой руководитель на ближайший почитай год.

Тем временем Андрей попытался ускользнуть. Николай остановил его одним взглядом.

– Общее собрание партии мы уже провели, пока вы добирались, поэтому я вас коротЕнько введу в курс дела. Нам поставили задачу разведать бассейн реки Аллах-Юнь. Эту экспедицию мы пока условно назвали Джугджурской. В прошлом году на зимнике Незаметный – Охотск подобрали двух полуживых старателей, они рассказали о россыпях в левых притоках, там сгинули их подельники, – Николай поднял голову, – особисты их сразу забрали в оборот, словом, вряд ли мы их увидим еще раз, порасспросить некого. Проводников не будет, придется самим. При них было золота во, – он провел пальцем по горлу.

– А какие материалы есть на тот район? – осмелился спросить я.

– А никаких, – развел руками Николай и поднявшись со своего места направился к шкафу со свитками карт. Точно определив нужную, он выдернул рулон с полки и расстелил ее на столе. Передо мной появился абсолютно белый лист, на котором вилась узкая линия с небольшими отростками – зимник Незаметный – Охотск. Были нанесены основные реки и прииски. Я жадно ловил каждое слово. Вот оно, к чему я стремился! Начинается настоящая работа! Неизвестные реки и хребты, тысячи квадратных километров белых пятен – гор, ручьев и долин. Николай продолжил:

– Геодезисты еще не добрались до этих мест. Это – глазомерная съемка, фактически абрис. – он ткнул в лист. – Вот пересечение зимника с рекой Аллах-Юнь. Вам нужно пройти по реке вверх по течению и произвести разведку по руслу. Идем небольшой разведочной партией. Потому что далеко, там мы еще не проводили никаких работ. По результатам будут приниматься дальнейшие решения по этому району. Вам все понятно? – Николай поднял свой колючий взгляд на нас.

Андрей будто очнулся (а может просто проснулся после вчерашнего) и спросил:

– А я-то тут при чем?

– А при том, что будешь в маршрутной паре с Сергеем. Вы же уже познакомились? Тем более, что все уже определились со своими парами. Сейчас остались последние приготовления – через неделю-полторы экспедиция должна выдвинуться. Зимник вот-вот поплывет. Короче: предлагаю вам такой вариант – до объекта Сергей слушается Андрея, на поиске наоборот! Согласны? – Мы покивали головами – что нам оставалось? Его тон в любом случае не предполагал возражений.

– Тогда вперед, не теряйте времени! – воскликнул Николай, махнув рукой на дверь, и мы, подхватив верхнюю одежду, выскочили из кабинета.

Следующие 2 недели мы посвятили организации сбора продуктов, объезжали окрестные колхозы, где договаривались с председателями о лошадях и каюрах, починяли палатки, спальники, топоры и прочей, не самой интересной, но необходимой суете. Параллельно я оформился как инженер-геолог треста Якутзолото.

Как только я обжился, страшный сон снова вернулся ко мне – удивительно, но в дороге – пока я добирался на поезде и потом, зимником до Незаметного, спал я хоть и мало и неудобно, но крепко и без сновидений. А в комфорте он снова начал мучать меня, хоть и нечасто – раз в пару неделю.

Глава 9

Москва, 1990е

Я к этому моменту вовсю готовился к поступлению (в Московский Университет, разумеется) все свободное время у меня занимали подготовка к экзаменам, дополнительные занятия, домашние задания и прочие хлопоты последнего класса школы. Кроме того, на подготовительных в универе у меня появился приятель, Костя, который хорошо шарил в персональных компьютерах – в тогдашнем совке диковеннейшая невидаль.

Его отец был большим ученым и его пригласили преподавать в один из американских университетов, куда он и переехал на 2 года вместе с семьей. Соответственно, Костик последние 2 класса школы заканчивал в Америке, и кроме своей любви к компьютерам привез из штатов вполне приличный разговорный английский, что было в диковинку не только нам, но и преподам английского в университете в дальнейшем.

Все свободное время мы проводили в поиске и установке новых деталей на комп, тестировании разного софта и совместимости железа разных производителей. То, что сейчас кажется совершенно обыденным, тогда казалось чем-то фантастическим. Взять хотя бы простейшие текстовые редакторы – до этого момента печатать можно было только на машинке, предварительно несколько раз выверив текст в рукописи. То, что текст можно много раз править в напечатанном виде, потом просто распечатать на принтере, причем неоднократно, настолько облегчало жизнь, что в это не верилось.

А уж когда мы научились на бейсике писать простейшие программы – казалось, что мы повелители железа и софта! Типа мы члены секретного общества и несем какие-то тайные знания, мы могли часами украдкой курить на чердаке и обсуждать компьютеры на никому непонятном языке.

Тогда еще не было ни Горбушки, ни магазинов электроники – детали продавались в квартирах на разных концах города, и мы, словно странники с секретными записочками ехали в Строгино за «памятью», а в Люблино за «виндом». Все детали продавались исключительно по знакомству, то есть нужно было позвонить и сказать что-то вроде:

– Мы от Санька с ФилЕй.

– А, ну проходите. – и хозяин квартиры проводил нас в комнату от пола до потолка заполненной компьютерными внутренностями – мамами, хардами или памятью – и глаза разбегались, хотелось все попробовать, пощупать руками, но хозяин квартиры, как правило, подозрительно посматривал на нас – посетители таких квартир обычно были люди постарше, нас воспринимали, как безусых детей, пришедших за деталями по поручению старших. Всегда по нескольку раз пересчитывали принесенные доллары, а иначе тогда и не рассчитывались, и только убедившись в правильном расчете, выдавали товар. Больше всего нам хотелось пообщаться с такими же, как мы, как мы думали, посвященными в чудеса сборки и оживления железа. Но мы, вероятно, в силу возраста не воспринимались серьезно. Но каждый раз, когда удавалось переброситься несколькими фразами с компетентными дядьками, как правило, бородатыми и грузными, мы ловили все советы и наставления.

Предки Костика были довольно свободных взглядов, с ними можно было гораздо легче обсудить наши подростковые проблемы, покурить на кухне, выпить пива. Мировые предки, словом, к тому же они поощряли его любовь к компам, подкидывали деньги на новинки и, кстати сказать, сами пользовались ПК. Иногда коллеги Костиных предков просили собрать комп себе, и мы с радостью брались за эту задачу. Мы непрерывно совершенствовали наши знания о железе и софте, и, как мне кажется, каждая новая машина получалась все лучше и лучше.

Глава 10

Дневник, Незаметный, 1930е

Ранним утром 22 марта, спустя примерно полтора месяца после моей беседы с Максим Яковлевичем, мы в составе 1-й Джугджурской партии выдвинулись к месту планируемой стоянки. Ну как – планируемой? Планировалась она в основном по рассказам пары старателей да нескольких зверобоев, промышлявших в той стороне. Даже глазомерного абриса на бассейн реки Аллах-Юнь не было.

Стоит ли говорить, что последнюю ночь перед выездом я не спал, да и Андрей тоже немного нервничал, хотя и вида не подавал и шутил как обычно. Получается, и в первый, и в десятый (или какой он уже у Андрея? Восьмой?) раз отправляться в неизвестность при 34х градусном морозе – занятие чрезвычайно волнительное, отметил я про себя. По рассказам Андрея, настоящих геологов, закончивших хоть какой-то институт или училище, было человека 3, остальные самоучки после нескольких лет работы помощником геолога либо с купленным дипломом, либо вовсе без.

– А из Питера, ты, почитай, у нас один! Ну, не считая начальника партии, Николая. – Андрей косился на меня и с надеждой спрашивал: – Ты же меня подучишь? А то до сих пор я в полях ничего, кроме кайла и лотка не видел, а хочется выучиться. Я пообещал по дороге немного рассказать про теорию строения речной долины.

Около полусотни человек – не только геологи, но и топографы, но в основном – промывальщики и разнорабочие, на 23 санях, растянувшись на добрые полкилометра по зимнику, двинулись в Томмот, где нас ждал, как выяснилось последний организованный ночлег в этом сезоне. Оказался он обычным бревенчатым бараком с грубо сколоченными из теса нарами в 3 яруса.

Когда первые сани подошли к бараку из него выбежал запыхавшийся дед в ушанке набекрень и расстегнутой телогрейке, выметая перед собой метлой пыль и листья:

– Ребятки, мне тока полчаса назад сообщили о вашем приезде! Печки я уже растопил, ща вымету – с прошлого года никто не жил тут! – и умчался хлопотать внутрь.

Андрей, парень продуманный, моментально подхватил свой вещмешок и ужом протиснулся внутрь, так, что пока я взял свои пожитки и вошел в барак, он уже занял лучшие места – в середине избы у печки. Печь гудела от тяги, сквозь щели виднелось яркое пламя уже разгоревшихся дров, но пока еще в бараке было не теплее, чем на улице – дыхание десятков людей на морозе повисало в воздухе туманом и скоро в помещении стало не видно на вытянутую руку.

Однако печь грела, и мы закурили, сняв рукавицы и грея руки по очереди от уже горячей печи. Тусклая лампочка еле-еле освещала барак. Вдруг на мою рукавицу со стуком упала черная косточка. Тут же она расправила лапки и побежала, я инстинктивно стряхнул ее. Тут же они посыпались одна за другой. Андрей наклонился ко мне и скомандовал:

– Хватай вещи и бегом на выход! – когда мы вышли, он в свойственной манере рассмеялся:

– Серег! – я в его иерархии вырос со студента до Сереги, мне это понравилось. – Мы думали будет последняя теплая ночевка, а будет первая холодная! Барак – то вшивый оказался. Они, когда холодает, залезают повыше, где теплее, там и замерзают. А сейчас отогрелись, гниды, и стали оживать и падать. Словом, дело твое, я в палатку. – сказал он, бешено отряхивая себя и свои пожитки.

Начальник экспедиции укатил к руководству поселка и спрашивать было некого. Мы с Андреем были не одиноки – за нами потянулись и другие члены экспедиции, отряхиваясь. Сообща мы поставили здоровенную брезентовую палатку и устроились в ней на ночлег. И, надо сказать, давно я не спал так крепко и без всяческих сновидений, как на своей первой холодной ночевке!

На следующий день вышли на замерзший Алдан и погнали вниз по течению – потянулась рутина – десять часов неспешной, дабы не утомить лошадей, езды – снова устройство на ночлег, добыча дров для отопления и приготовления пищи, и дальше по кругу. Ночевали в основном в поселках якутов, точнее даже не поселках, а в отдельных юртах или группах юрт, располагающихся на высоких берегах Алдана, в которых обычно жила большая якутская семья. Юрту окружали хозяйственные постройки – амбары, погреба, загоны для скота. Лошади отправлялись на выпас – в Якутии из-за климатических особенностей выпадает довольно мало снега и они без проблем добывают прошлогоднюю траву. К тому же якутские лошади – одни из самых неприхотливых домашних животных в мире, если других, например, коров, якуты в холодные ночи загоняют к себе в юрты, то местные приземистые и кряжистые лошади запросто проводят любые морозы на выпасе или в свободных загонах.

Зимник был довольно наезженный, нас часто обгоняли другие караваны и отдельные санные повозки, навстречу тоже попадался транспорт – завозили продукты, необходимое оборудование, почту. Места стоянок на зимнике были давно распределены, местами даже попадались бараки, но в основном все были завшивлены и загажены до непотребного состояния, поэтому мы предпочитали спать в ставшей уже привычной брезентухе.

Из всей экспедиции я по дороге познакомился с несколькими геологами и промывальщиками, но близко мы не сошлись, их интересы ограничивались сначала поиском спиртного, а потом – поиском женского общества. Женщины в экспедиции были, но я по-прежнему не мог забыть прощание со Светланой. Не то, чтобы я был прямо святошей, но пока был не готов флиртовать. Но главное – это могло спровоцировать никому не нужный конфликт в только начинающейся экспедиции, поэтому кухарки остались добычей промывальщиков, которые подначивали меня, называя столичной штучкой и студентом с легкой руки Андрея, но агрессии пока не проявляли. Мне по-настоящему интересно было с Зайцевым, но он держался особняком, близко никого не подпускал, разговоры, не касающиеся работы быстро прерывал и ретировался к себе в палатку, где ежевечерне вел записи о пройденном пути, потраченных продуктах – обо всем этом ему впоследствии предстояло отчитываться.

Глава 11

Москва, 1990е

Однажды Антон с предками засиделись прямо очень допоздна. Почти до утра. Я подслушал, как Антон с пеной у рта говорил:

– Да ребят, я готов рубашку последнюю продать, но дело верное. Я прямо у своих ребят на складе узнавал – они готовы любые деньги платить за погрузчики. Я же там подрабатываю – один сраный бэушный японский погрузчик экономит кучу денег и времени на складе. – Антон выдохнул. И Сашка (ну вы его знаете) – он сейчас во Владике сидит – организует нам эти погрузчики.

Слышно через кухонную дверь было, как мои предки тяжело дышат.

– И чего ты хочешь? – сказал отец

– Ты к чему это? – вторила ему мама

– Слушайте, нужно семь тыщ баксов на первый погрузчик, его мы сдадим минимум за пятнашку. Дело верное!

– Да где же мы их возьмем?

Все дружно закурили, аж из щелей потянуло дымом. Тяжелая пауза повисла на кухне. Было слышно, как разлили по стаканам и молча чокнулись.

– Ребят, придумайте, где достать денег, я все остальное беру на себя – Антон откинулся на скрипучем кухонном стуле. И наверняка выпустил дым в потолок. Такой стул на кухне был только один, поэтому я очень живо представил его движение, он часто так делал – прибыль пополам. По рукам?

Мне очень хотелось спать, но любопытство прилепило меня к кухонной застекленной двери.

– Антон. Как ты себе это представляешь? – отец, как всегда, как штормовой якорь, пытался разрулить ситуацию. – я получаю долларов 200 в месяц со всеми подработками, Маша от силы 400. Откуда 7000?

Антон долго молчал и курил под сверлящими взглядами собеседников, потом нехотя выдавил:

– Ребят, ну у вас на вашу большую семью как минимум 2 квартиры и одна неплохая дача.

Слышно было, как насупились мои предки.

Антон, как всегда ушел к утру, когда забрезжил рассвет. Несколько дней мои предки ходили задумчиво глядя в скрипучий паркет сталинской высотки. Тихо вечерами гоняли чай с клубничным вареньем с дачи, заботливо сваренным бабушкой Зоей. Громко обсуждали что-то с Антоном по телефону. Меня отправляли с кухни в мою комнату раньше обычного.

Наконец предки развеселились. Обстановка в доме прямо поменялась. В какой-то момент к нам приехал Антон, предки меня особо не стеснялись меня – они ударили по рукам и выдали ему 7000$.

Позже я понял, что мама взяла их в долг у своего пройдохи-шефа.

Глава 12

Дневник, р. Алдан, 1930е

Вечерами мы часто болтали с Андреем. Как и обещал, рисуя схемы на снегу, я на пальцах объяснял ему базовые понятия строения речных долин, аллювиальных толщ, гидродинамику – основу теории россыпей. Надо сказать, Андрей сильно отличался от большинства членов экспедиции – он с удовольствием слушал, вникал и достаточно хорошо схватывал информацию и пока мы ехали на санях днем пытался применить полученные знания, закрепляя их. Однако постепенно мне становилось все более очевидно, что ему недостает базовых школьных знаний. О чем я ему и заявил в какой-то момент. Он развел руками:

– У нас в деревне была трехлетка, я был приписан к ней. Но разве ж у меня было время туда ходить? Да и учитель был – сам ЦПШ только закончил. Слава богу писать – считать выучили – и на том спасибо, рубли с копейками складывать умею, да магазин от кабака отличаю! – засмеялся в своей манере Андрей.

Дабы не оставаться в долгу он часто рассказывал о своей прежней жизни. Родился он четвертым ребенком в зажиточной крестьянской семье на юге Рязанщины, где уже распространены тучные черноземы. Отец по наследству получил кузницу, кузнечное мастерство и впитал с молоком матери трудолюбие и усердие. Всю зиму он починял инструмент и подковывал лошадей окрестным жителям – люди из окрестных сел и хуторов шли к нему непрерывной вереницей, поскольку слыл отец Андрея отличным мастером. Летом забот прибавлялось, нужно было обрабатывать свою землю, но не успевало все их большое семейство за всем хозяйством – нанимали батраков для покоса и вспашки. Первая Мировая миновала семью Андрея – кузнецы были нужны на селе и отца его не забрали на фронт. А вот после Революции Рязанщину затрясло. Семья их сразу же была причислена к кулацким, поскольку нанимали они батраков, и излишки были, да и кузница – считай мастерская с подмастерьями.