Когда цветут кувшинки

Глава 1

Сначала был только мрак. Но стоило Дельфине прикрыть глаза – и он уступал место воспоминанию, вгрызающемуся в разум, как ржавая игла под ноготь. Всё произошло в одно мгновение – удар, крик, пламя – но память, словно издеваясь, раз за разом прокручивала этот миг, растягивая его до мучительной ясности. Будто сама Тьма пожелала, чтобы она никогда не забыла.

Во сне страх подкрадывался к горлу, сжимал его, как холодные пальцы. Она знала: за закрытыми веками её ждёт то же – огонь, кровь, голос, выкрикнувший последнее слово. Но просыпаться было ещё страшнее. Потому что после пробуждения приходило понимание: это не кошмар. Это – реальность.

На этот раз ей даже не дали открыть глаза самой. Резкий скрип – дверь распахнулась, и сердце рванулось в груди, как у зверя, загнанного в угол.

Но в проёме стояла не угроза.

– Внизу никого, – сказала Джесс, захлопывая за собой дверь.

Голос подруги вернул ей дыхание. Дельфина села на край скрипучей кровати, будто сила покинула тело.

– Может, мне сдаться? – прохрипела она

Джесс не медлила ни секунды. В два шага подлетела к подруге – и звонкая пощёчина распласталась по щеке Дельфины.

– Ты с ума сошла?! – прошипела она. – Я из-за тебя всё бросила. Всё! Ты втянула меня в это – значит, теперь мы будем бороться вместе. До конца. До самой последней твари, что осмелится встать у нас на пути.

Дельфина сжалась, прижимая ладонь к пульсирующей щеке. Она ничего не ответила – только опустила взгляд. Слёзы вырвались помимо воли.

Ярость Джесс сменилась внезапным раскаянием. Она опустилась на колени и прижалась к подруге.

– Прости… Я не хотела, – прошептала она, – просто… ты не смеешь сдаваться. Не ты.

– Я не хотела, чтобы ты страдала, – Дельфина захлёбывалась. – Я не хотела, чтобы ты потеряла всё…

– Я знаю, – тихо ответила Джесс.

– Я больше не могу…

– Сможешь. Пока мы вместе – сможешь.

Они сидели в этой крохотной комнате, где едва помещались две кровати и старое запотевшее окно, с которого не открывался никакой вид. Только крыши. Только серость. Тишина длилась несколько минут.

Наконец Джесс поднялась. Погладила Дельфину по щеке и поцеловала в лоб.

– Нам пора. Я внизу, закажу завтрак.

Уже на пороге, она обернулась.

– Я тебя люблю.

Когда дверь захлопнулась, Дельфина вытерла слёзы и встала. Слова подруги будто зажгли в ней искру. Она не имела права сдаваться. Не теперь.

На двери висело старое, мутное зеркало, покрытое пятнами и царапинами, словно и оно не раз страдало от грубых рук. Дельфина остановилась перед ним, машинально потянулась к щеке, но тут же вздрогнула от боли. Кожа там пульсировала, уже наливалась синевой от удара, но не этот свежий след заставил её задержать взгляд.

В зеркале отражалась не она – отражалась девочка, стоявшая в углу, с поджатыми плечами и дрожащими руками, стараясь не смотреть в глаза зверю, что называл себя её отчимом. Стук шагов по полу. Скрип ремня. Зловещая тишина перед бурей. И снова – удар. Сначала по спине, потом по руке, которой пыталась прикрыться. Потом – по лицу. Метко, с яростью, с холодной, выверенной жестокостью.

Звук этих ударов будто снова наполнил комнату. Звонкий, хлёсткий.

Она моргнула. Девочка исчезла. Осталась она – постаревшая, измученная, с потухшим взглядом, но ещё живая. Пока живая.

Дельфина провела пальцами по щеке. Та горела – не только от удара Джесс, но и от призраков прошлого, которые всё ещё жили в её теле. Это было похоже на метку. Метку того, кем она стала. Ведьмой. Беглянкой. Убийцей.

Стиснув зубы, она отвернулась от зеркала. Боль отдала в висок, но она не остановилась. Собрала всё, что у неё было, сунула в сумку и вышла из комнаты.

Внизу действительно было пусто. Лишь хозяин таверны мрачно протирал стойку. Джесс сидела в дальнем углу, почти в тени, за столом с двумя мисками чего-то, напоминавшего мясную кашу.

– И что у нас за план? – прошептала Дельфина, усаживаясь рядом.

– Сначала – еда, – ответила Джесс, пододвигая ей миску. – Может, это наш последний завтрак.

Есть не хотелось. Уже много дней её желудок сжимался от страха, а не от голода. Но она знала – без сил не выжить. Взяла ложку. Проглотила.

– У нас всего три золотых и сорок восемь серебряных, – сказала Джесс и выложила на стол мешочек.

Дельфина узнала его сразу. Небольшой, тёплый от тела подруги, мешочек из тёмной ткани с вышитыми золотыми нитями кольцами. Её сердце сжалось. Это был тот самый – свадебный. Они вышивали его вместе, сидя у окна вечером, смеясь и мечтая о будущем. Тогда в нём хранились не просто монеты – в нём жила любовь, надежда, тихое счастье, которое, казалось, было совсем рядом.

А теперь он лежал на грубом деревянном столе в чужой таверне, почти пустой. И ради неё.

– Джесс… – Дельфина смотрела на мешочек так, будто он прожигал ей душу. – Прости… Прости, что лишила тебя всего. Будущего. Его.

Слова срывались с губ вместе с всхлипами. Она уткнулась лицом в ладони.

Джесс быстро убрала мешочек за пазуху, будто пыталась скрыть его, стереть напоминание.

– Не говори так. Сейчас главное – ты. Ты жива. И я рядом. Всё остальное… я сама так решила.

Дельфина лишь качнула головой, всё ещё не в силах справиться с горечью. Она знала: такую жертву нельзя отдать обратно. Никогда.

– Мы могли бы купить лошадь, – сказала она, – но тогда не останется ни на еду, ни на ночлег. А пешком – значит, дольше и опасней.

– Убегать куда? – Дельфина всхлипнула. – Они везде нас найдут. Мы будем вечно скрываться… от таверны к таверне. До тех пор, пока…

– Пока не достанут? – перебила Джесс. – Нет. Есть шанс. На юго-востоке, у подножья Бесконечных гор, есть монастырь Белатрис. Один торговец рассказал о нем моему муж… мне… уединённое место, почти на границе. За службу – еда и крыша. Там нас никто не найдёт. Времени выиграем достаточно.

В таверну вошли двое мужчин, и воздух сразу словно сгустился.

Первый был низким, но плотным, с бочкообразной грудью и руками, как обтёсанные пни. Его лицо заросло щетиной, на шее висела верёвка с засохшими амулетами – дешёвыми, якобы оберегающими от ведьминой порчи. Глаза у него были мелкие, колючие, всегда щурящиеся, будто он в любую секунду готов кинуться на добычу. Шагал он медленно, но с какой-то хищной тяжестью, как медведь, который знает свою силу.

Второй – полная противоположность. Высокий, жилистый, с длинными руками и оскаленной ухмылкой, он двигался легко и быстро, будто всё в нём состояло из сухожилий и злобы. Лицо у него было узкое, вытянутое, с кривыми зубами и парой старых, заживших шрамов, один из которых пересекал верхнюю губу, из-за чего его речь звучала гнусаво и хрипло. Глаза – бегающие, не задерживались ни на чём дольше мгновения. Он больше напоминал голодного ворона, готового клевать всё, что плохо лежит.

Они оба были одеты в поношенные, тёмные кожаные куртки, с пятнами грязи и засохшей крови на рукавах. Мечи – короткие, ржавые, но явно часто использовавшиеся – висели на поясах, словно продолжение их самих. От них пахло потом, дешёвой выпивкой и чем-то ещё – чем-то звериным и недобрым.

Когда они вошли, трактир будто приглушил дыхание. Даже старый Бен за стойкой на миг замер, прежде чем фыркнуть и начать готовить заказ.

Эти двое не выглядели как простые пьяницы – в них чувствовалась опасность. Такая, что даже уставший ветеран постарался бы не встречаться с ними взглядом. Таких не брали в армию, таких избегали даже охотники. Они жили за счёт чужой боли и не скрывали этого.

Худощавый шагал легко, почти танцуя, будто наслаждаясь каждой секундой своей дерзости. Его сапоги скрипели по полу, руки болтались по бокам, но пальцы подёргивались, будто он был вечно на грани схватки или готов схватить первое, что попадётся под руку – кружку, чужой кошель или чью-нибудь грудь.

Он подошёл к столу, запрокинул голову набок и осклабился, открывая гнилые зубы. Один глаз подёргивался от старого тика, второй смотрел на Джесс и Дельфину как волк, впервые увидевший овцу, не загнанную до смерти.

– Доброе утро, милые леди, – протянул он с голосом, словно смазанным тухлым жиром. – Не хотите ли скрасить день двум утомлённым, но полным страсти мужчинам?

Он сделал движение бёдрами, будто танцевал перед ними мерзкий, непристойный танец, и громко фыркнул, сам наслаждаясь своим «шармом». От него разило прокисшим пивом, потом и мясом, давно застрявшим между зубами.

– Бери свои яйца в кулак и кати их подальше от нас, а не то они у тебя будут всмятку, – выплюнула Джесс, хищно усмехнувшись и вытянув кинжал из-за пояса.

Он не испугался, но и шаг назад сделал. Ухмылка на секунду сползла с его лица, как жир с холодной похлёбки.

– Эх, горячая штучка, – процедил он. – Такие даже интересней.

Из-за стойки донёсся голос трактирщика:

– Каспер, отвали от клиентов, пока я тебя сам не вышвырнул.

– Бен, дружище, я только поздороваться, – заулыбался бандит и подмигнул Дельфине. – Если что мои яйца покатились к бару.

И, пошатываясь, он отправился к своему товарищу, оставив за собой шлейф вони, грязи и мерзости.

Скрипнула дверь. В таверну вошёл человек в дорожном плащ-пыльнике, насквозь промокший от недавнего дождя. Он был худ, но движения его были точны, будто он уже тысячу раз делал одно и то же – открывал двери, вешал объявления, уходил. Лицо скрывала широкополая шляпа, а в руках он держал свёрнутый пергамент с печатью.

Посыльный молча прошёл мимо столов, не обращая ни на кого внимания, подошёл к доске объявлений, висящей между двумя кривыми окнами, и прикрепил новый лист. Его гвозди вбивались в дерево с сухим щелчком, как выстрелы в тишине.

Каспер, сидевший за стойкой, хмыкнул и кивнул на новоприбывшего:

– Гляди-ка, кого принесло. Интересно, кого на этот раз зажравшиеся охотнички разыскивают? – Он поднялся со скрипучего табурета и пошёл в сторону доски, шаркая подошвами, как ребёнок, учуявший новый способ развлечься.

– В награду предлагают пятьдесят золотых за живых. Ведьмы, – коротко ответил посыльный, не оборачиваясь.

– Пятьдесят? – Каспер присвистнул. – Да за такие деньги можно месяц жить в борделе и умереть с улыбкой на лице.

Он сорвал листок с доски, пробежал глазами текст, и его губы растянулись в широчайшую ухмылку. Затем он вдруг расхохотался – громко, с надрывом, хлопая себя по бедру.

– Дай гляну, – гудел сзади его напарник, Дик.

– Да тут одна из них как будто знакома… – Каспер медленно обернулся, прищурившись в сторону дальнего угла. Его глаза остановились на Дельфине.

– Шлюхи нынче дорогие, – проворчал он, словно размышляя вслух. Потом резко сорвался с места. – Хватай их, Дик!

Он бросился вперёд, как в азартной игре, словно хватал не ведьм, а кубики, выпавшие со стола. Его глаза горели – не жадностью даже, а тем безумным восторгом, с каким ребёнок находит новое развлечение. Как будто всё происходящее было не на жизнь, а на забаву.

– Давай, давай, птички, сыграем! – выкрикнул он, вытаскивая нож из-за пояса.

Каспер двинулся первым – стремительно, точно кошка на запах крови. В его руке мелькнул нож, а на лице растянулась хищная ухмылка. Джесс оттолкнула табурет, встала между ним и Дельфиной. В её руках – кочерга, тяжёлая, закопчённая.

– Назад! – крикнула она, но голос её дрогнул.

Каспер не остановился. Он метнулся вперёд, ударил по кочерге. Сыпанули искры. Джесс вскинула руки, снова удар – прямой, по плечу. Раздался хруст. Он зарычал, как зверь, и ударил её кулаком в живот. Джесс согнулась, осела на пол.

– Джесс! – вскрикнула Дельфина.

Её пальцы сами схватили бутылку – пальцы, давно уже не чувствовавшие тепла. Метнула. Стекло ударило его в висок, разлетелось. Каспер пошатнулся, кровь залила глаз, но он только оскалился. Смех его был безумным.

И тут появился другой – Дик. Широкоплечий, с дубиной в руках. Он влетел в них, как стена. Удар – и Дельфина отлетела к стойке спиной. Глухая боль прорезала её до самого позвоночника.

И тут, в этом глухом ударе, в раскатах боли, изнутри поднялось нечто – древнее, страшное. Вспышки – не света, а памяти. Рука отчима, сжимающая волосы. Хриплый смех над её плачем. Плеть, спускающаяся по коже. Крики, запертые в горле. Всё это вспыхнуло в ней, как костёр в сухой траве.

Дик схватил Джесс за волосы, выволок её, будто куклу. Она брыкалась, царапалась, укусила его. В ответ – удар. Хруст. Кровь из носа хлынула ручьём.

Дельфина вскрикнула – но это был не крик. Это был срыв, надлом. Грудь вспыхнула изнутри, словно там пульсировал тлеющий уголь. Воздух стал вязким, тяжёлым. Пыль на полу затрепетала, кружки на полке дрогнули.

Каспер медленно обернулся к ней. Его лицо было в крови, а глаза – в каком-то мрачном восторге. Он протянул к ней руку. Пальцы почти коснулись подбородка.

И тогда Дельфина почувствовала, как нечто внутри вырывается вперёд. Тепло в груди стало жаром, жар – пламенем. Ещё миг – и она бы вспыхнула вся, как сухой клочок бумаги.

Но прежде чем она успела – Джесс снова поднялась. С ножом. Он был кухонный, тупой, со сколотым лезвием. Она вонзила его в бедро Дика, резко, с яростью.

Дик завопил. Отпустил её.

– Беги! – закричала Джесс, кровь стекала по её губам.

Дверь таверны распахнулась с треском – деревянные петли завизжали, как раненый зверь. Джесс вылетела первой, схватив Дельфину за руку. Та споткнулась, но подруга потянула её вперёд, и они вместе бросились прочь – прочь от криков, разъярённых голосов и скрежета выхватываемого железа.

Серое утро с глухим туманом сдавливало улицу. Дома стояли, будто немые свидетели, холодные, чужие. Из-за спины раздался мужской рёв:

– Стоять, ведьмино отродье!

– В лес! – выдохнула Джесс. – Живо!

Башмаки хлюпали по влажной земле. Пыль ещё не успела подняться – ночь только отступила, солнце не пробилось сквозь тяжёлые серые облака. Грязь цеплялась за ноги, подол платья Дельфины разорвался о колючки у дороги. Но она даже не почувствовала – в груди стучал страх.

Слева темнел лес – плотный, сырой, будто только вынырнувший из сна. Девушки свернули туда, нырнув между деревьями. Ветви тянулись, царапали руки и щёки, оставляя на коже тонкие кровавые следы. Туман здесь был гуще, как молоко, и скрывал их силуэты, словно укрывал от глаз преследователей.

– Они идут! – шепнула Джесс, оборачиваясь. В её голосе дрожал ужас.

Позади, между стволами, мелькнул силуэт – тяжёлые шаги, звон металла, кто-то ругался, спотыкаясь о корни. Один из бандитов. Возможно, не один.

– Быстрее… – прохрипела Дельфина, сбиваясь с дыхания. – Мы не успеем…

– Успеем! – Джесс почти зарычала, хватая подругу за запястье и таща за собой вглубь чащи.

Ночь стекала на землю тяжёлой тьмой. Луна пряталась за облаками, и лишь редкие просветы в небе давали достаточно света, чтобы различать очертания деревьев. Лес позади словно сгинул в другой мир – чернильный, вязкий, наполненный дыханием опасности. Девушки шли молча, подгоняемые страхом, который не отпускал с самого утра.

Вскоре впереди показался силуэт – крыша, аккуратно сложенные дрова, низкий плетень. Дом. Сбоку – амбар, высокий, крепкий, с толстыми брусьями и тяжёлой дверью. Над усадьбой не поднимался дым, окна были тёмными – спали. Или ушли? Нет… В воздухе ещё витал запах очага, сена, лошадей.

– Жилая ферма, – прошептала Дельфина, с тревогой оглядываясь. – Но, кажется, все спят.

– В амбар, – тихо сказала Джесс. – На ночь. До рассвета. А потом – уйдём.

Они перелезли через плетень, стараясь не задеть ни одну ветку, не спугнуть сонное молчание дома. Под ногами похрустывали обломки веток, в темноте резало глаза – но страх двигал вперёд. Где-то в курятнике раздалось испуганное кудахтанье. Девушки затаились. Тишина. Никто не проснулся.

Амбар открылся с лёгким скрипом. Внутри пахло сеном и лошадьми. В углу стояла телега, на гвоздях висели сбруи, мотки верёвки, мешки с зерном. На полу – свежая солома. Видно было: место ухоженное. Но сейчас, в эту ночь, оно стало их убежищем.

Они устроились в дальнем углу, под самым углом крыши, где свет не пробивался даже через щели. Дельфина свернулась первой, обняв колени.

– Если нас найдут…

– Не найдут, – перебила её Джесс. Голос был тихим, но твёрдым. Она села, глядя на распахнутую щель между досками. – Не здесь. Не этой ночью.

Мир будто затаил дыхание. Ветер, шептавший в кронах, стих. Дом молчал. Всё вокруг дремало, как зверь, уткнувшийся мордой в лапы.

А две беглянки, затерявшиеся в этом чужом покое, наконец позволили себе выдохнуть. В ту ночь Дельфина в первые за долгое время канула в сон не прокручивая в голове, как она убивает своего отчима.

Глава 2

Солнце только-только пробивалось сквозь щели в досках амбара, когда скрипнула дверь.

Дельфина проснулась мгновенно – от хруста. Сердце ударило в груди так громко, что она испугалась, что его услышат. Рядом Джесс, сбив одеяло из соломы, крепко спала, уткнувшись в плечо подруги.

Шаги. Тяжёлые, неровные. Дощатый пол застонал под чужими сапогами.

– А ну-ка вылезай, кто там! – раздалось хриплым голосом. Мужской. Старческий. Но вовсе не слабый.

Дельфина замерла. Она хотела нырнуть в темноту, раствориться в сене, стать воздухом. Но было поздно – в проёме показалась фигура.

Старик. Высокий, жилистый, с густой, седой бородой и испачканным в земле плащом. В одной руке он держал фонарь, а в другой – кривой, ржавый серп.

– Чужаки… – протянул он, сузив глаза. Свет фонаря дрожал, прыгая по лицам девушек. – А ну, отвечайте: вы кто такие и чего в моём амбаре забыли?

Джесс вскочила, заслонив собой Дельфину.

– Прости нас, пожалуйста, – сказала она быстро. – Мы просто… мы сбились с дороги. Мы не хотели ворваться. Просто… спрятаться. На одну ночь.

– Воры? – Старик шагнул ближе, с подозрением в голосе. – Беглянки? Ведьмы?

Дельфина вздрогнула.

– Нет, – выдохнула она. – Мы просто… просто устали. Мы весь день были в пути, а когда стемнело немного заплутали и вышли на вашу ферму. Мы не хотели зла.

Мужчина долго молчал. Освещал их лица, словно выискивая ложь в каждом мимолётном движении.

– Заплутали, значит, – наконец произнёс он. – Ну что ж. Бывает.

Он опустил серп.

– Этот мир с ума сошёл. Один другому не рад, стучит, сдаёт, убивает. А девчонки, глядите вы только… вроде не ведьмы.

Он мотнул головой:

– Ладно. Уходить – уходите по-тихому. А коль голодные, то пройдём в дом. У меня там каша осталась. Куры не расклёвывают – так хоть люди доедят.

– Вы… пускаете нас? – не поверила Джесс.

– Пока вы не сунули мне нож под рёбра, я человек добрый, – буркнул он. – Только и запомните: ферма – не убежище. Долго здесь не живут, если за ними по следу идут.

Он развернулся и пошёл, хромая, обратно к дому.

Они переглянулись. Джесс едва заметно кивнула. А Дельфина поднялась медленно, с опаской – будто что-то в ней не позволяло довериться доброте просто так.

Дом Варна вырос из темноты как призрак старых времён – двухэтажный, крепкий, с закопчёнными ставнями и покосившимся флюгером на крыше. Но внутри не было ни холода, ни запустения: за порогом девушек встретило тепло, пахнущее печёным хлебом, копчёным мясом и сушёными травами.

– Ну же, заходите, – сказал старик, открывая дверь шире. – Холод не терпит колебаний.

Они прошли внутрь, и Дельфина почувствовала, как потихоньку оттаивают пальцы. Комната была просторной: очаг потрескивал жаром, вдоль стен тянулись полки с банками и керамикой, а в углу стояла добротная дубовая лестница, ведущая на второй этаж.

– Я Варн. Живу тут не один, – сказал старик, наклоняясь к очагу, чтобы подбросить дров. – Жена моя, Фиона, наверху. Болезнь её скрутила – не двигается, не говорит… Но глаза у неё живые. Всё понимает, я уверен.

Он поставил на стол глиняный кувшин с водой, достал из печи свежую лепёшку.

– Можете остаться у меня на пару дней, если надо. Дом большой, комнаты пустуют. Раньше тут мои сыновья жили… – он замолчал, как будто сам себе оборвал мысль, и махнул рукой. – Да и не в этом суть. Я тут один со всем хозяйством, да ещё с Фионой. Всё разом не потянуть.

Он уселся за стол, уставившись в огонь.

– Завтра на заре поеду в город. Урожай везу продавать – осень не ждёт. Возвращусь дня через три, может четыре. Так что если останетесь, прошу вас… приглядывайте за домом и за Фионой. Её не нужно никуда переносить, просто покормить, лицо умыть… Поговорить с ней, может. Она слышит.

Он поднял глаза, и в них было что-то тронутое – печаль, усталость и надежда, что всё ещё может быть не напрасно.

– Платить не могу, – добавил он. – Но жильё, тепло и еда будут ваши. А если что нужно – скажите, я из города привезу.

Дельфина посмотрела на Джесс. Та, не говоря ни слова, кивнула. После бегства, страха, сырости амбара и шагов, преследовавших их сквозь лес, этот дом казался почти святым местом. И старик – не чудом, а человеком. Настоящим, простым, с грубой ладонью и голосом, в котором звучала жизнь, прожитая с болью и добротой.

– Мы останемся, – сказала Дельфина тихо. – Спасибо, Варн.

Он улыбнулся впервые.

– Вот и славно. А теперь поешьте, согрейтесь. Комната ваша будет наверху, напротив нашей спальни.

Варн долго не говорил, лишь шагал по деревянной лестнице, скрипевшей под его тяжестью. Девушки шли за ним молча, держась ближе друг к другу. Дом был просторным, с высокими потолками и широкими окнами, сквозь которые в комнату падал мягкий, медовый свет. Воздух пах сушёными травами, печным дымком и чем-то почти забытым – спокойствием.

Старик остановился у двери на втором этаже и обернулся к ним.

– Она не говорит… уже много лет, – тихо произнёс он. – Но слышит всё. И чувствует. Я… я просто хочу, чтобы вы знали.

Он толкнул дверь плечом.

Комната встретила их тишиной и светом. Стены были выкрашены в тёплый, выцветший цвет, пол покрыт самотканым ковром, на тумбе у кровати стоял глиняный кувшин с полевыми цветами – ромашками, васильками и несколькими маковыми головками. Рядом – сложенная стопкой свежая простыня, аккуратно перевязанные пучки трав, горящая свеча, будто кто-то только что её зажёг. Всё здесь дышало заботой.

На широкой кровати, укрытая одеялом до пояса, лежала женщина. Лицо у неё было тонким, почти прозрачным, как у фарфоровой куклы. Глаза – ясные, голубые, с тонкой сетью морщинок вокруг. Она не могла повернуть головы, но, услышав шаги, медленно перевела взгляд на дверь.

– Фиона, – мягко сказал Варн, входя в комнату, – это Дельфина и Джесс. Они немного побудут с нами. Помогут по хозяйству. Я подумал… ты будешь не против.

Он подошёл к кровати, сел на край и нежно взял жену за руку. Она слабо моргнула. Варн провёл пальцем по её щеке – с таким бережным трепетом, будто касался лепестка.

– Видите, – обернулся он к девушкам, – она всегда была самой сильной из нас двоих. Даже теперь. Не сдаётся.

Дельфина опустила взгляд. Сердце сжалось. Этот человек – солома в седых волосах, мазоли на руках, – он жил в тени боли, но не утратил тепла. И продолжал любить так, будто каждый день – последний.

Фиона снова посмотрела на них. И в её взгляде, несмотря на неподвижность, была тёплая, почти материнская доброта.

– Мы… поможем, чем сможем, – тихо сказала Джесс.

Варн кивнул. Он всё ещё держал жену за руку, как будто боялся, что отпустишь – и всё исчезнет.

Прошло несколько дней. Тревога и страх, что ещё недавно гнали их прочь сквозь лес, начали понемногу отступать, как ночной туман под утренним солнцем.

Жизнь в доме Варна текла неспешно, но не была праздной. Каждому нашлось дело – простое, земное, но в этом была своя правда, своя целительная сила.

Утром, чуть забрезжит рассвет, Варн с Джесс выходили во двор. Старик кряхтел, поднимая деревянные ящики с яблоками и пучками трав, а Джесс ловко набрасывала платок, закатывала рукава и помогала с погрузкой телеги. Работала она охотно, с тем упрямым рвением, которое росло из глубины боли. Каждое движение словно доказывало себе: она может. Она выстоит.

– Осторожнее с капустой, – ворчал Варн, но в голосе его была улыбка.

Пока они ехали на рынок в соседний город, Дельфина оставалась дома.

Она подметала деревянные полы, мыла полки, растапливала печь, стирала одежду, варила густые супы и компоты. А главное – ухаживала за Фионой. Сначала боялась: как прикоснуться, чтобы не сделать хуже? Но потом научилась. Движения стали мягкими, почти привычными. Она заплетала Фионе волосы, меняла простыни, рассказывала, что было утром – как птицы пели под крышей, как за огородом показалась лиса. И, казалось, Фиона её слышала: моргала чуть чаще, смотрела дольше, чем обычно.

Иногда Дельфина ставила у окна табуретку и читала вслух – старые книги с пожелтевшими страницами. Голос её был тих, но ровен. Она и сама не замечала, как теряется в словах, уносясь в другой мир – не полный крови и страха, а в мир, где всё ещё возможны надежда и доброта.

По вечерам Варн возвращался с дороги уставший, но довольный. За столом ели втроём: девушки, старик – и тишина, в которой не было холода. Только огонь в печи потрескивал, и ветер чуть стучал в окна.

Иногда Джесс рассказывала шутки с рынка, и Варн хохотал, откидываясь назад. Иногда Дельфина пекла лепёшки с мёдом, и тогда в доме пахло сладким детством, которого у нее никогда не было.

Жизнь была хрупкой, как чашка, склеенная заново. Но всё ещё держащей форму.

И в этом, пусть ненадолго, находилось странное, почти забытое чувство. Будто можно жить. Просто жить.

Каждый вечер, когда небо начинало бледнеть и затихали последние крики ворон, Джесс и Дельфина покидали ферму.

Они шли по тропке сквозь высокий бурьян, за калиткой огорода, где поле сгорблено уходило в лес, и дальше – к небольшой полянке, спрятанной между старых деревьев. Здесь не было чужих глаз, только шёпот ветра в кронах и запах сухих трав.

Сначала всё было просто. Джесс обучала Дельфину основам самообороны – как поставить ноги, как увернуться, как ударить ладонью в грудь, чтобы сбить с ног. Дельфина отмахивалась, хмурилась, но училась быстро. Страх, застывший в её теле, медленно вытеснялся чем-то другим – чем-то горячим, жгучим.

– Не думай, бей, – приговаривала Джесс, – но бей, когда надо. И только тогда.

На третью ночь они перешли к главному.

– А теперь… давай попробуем твой огонь, – тихо сказала Джесс, будто сама боялась слов.

Дельфина колебалась. Она вспомнила, как однажды огонь вырвался сам. Когда страх стал яростью, когда руки горели и её отчим кричал. Она помнила запах палёной плоти. Вкус ужаса на губах.

– Я не знаю, как, – прошептала она.

Они стояли на поляне, тишина дышала вокруг, словно лес сам затаился.

– Вспомни… его лицо, – сказала Джесс.

Дельфина замерла. Лицо отчима всплыло в памяти, будто его вырезали ножом из самой тьмы. Его тяжелая рука. Глухой хруст. Вонь перегара. Его смех, когда она плакала.

И вдруг – жар. Изнутри. Как будто под кожей вспыхнул уголь.

Она вытянула руку вперёд. Пальцы дрожали.

– Дельф… – начала Джесс, но не успела.

Огонь рванул из ладони – не шар, скорее рывок, рыжий язык пламени, что полоснул по траве и погас. Воздух над землёй задрожал.

Тишина. Дельфина осталась на месте, задыхаясь. На щеках – слёзы. От страха. И облегчения.

– Видела? – прошептала она. – Я… смогла.

– Да, – ответила Джесс, подходя ближе. – Но нужно научиться контролировать. Не давать этому… сжечь тебя изнутри.

Они стояли рядом, две тени среди ночи. Над ними сияли звёзды. А в груди Дельфины, где прежде был только холод, теперь горел огонь.

Прошёл месяц.

Солнце стало тише, дни короче. Над полями всё чаще ложился утренний туман, и листья начинали желтеть по краям, словно уставшие от лета. Урожай был собран – Варн, Джесс и Дельфина трудились не покладая рук. Солнечные грозди винограда, крепкие яблоки, вязанки чеснока и лука – всё это находило своё место: что-то увозилось в город и продавалось, что-то складывалось в погреб на зиму.

Ферма теперь дышала уверенностью. В доме пахло сушёными травами и свежим хлебом, полы скрипели по-доброму, а у камина каждый вечер кто-то сидел с вязанием или книгой.

Варн, возвращаясь с базара, всё чаще улыбался – редкость на его лице. Он доверял девушкам и не скрывал этого.

Фиона, лежащая в своей светлой комнате, тоже словно оживала. Её взгляд стал живее, губы – мягче, и каждый день, когда Дельфина заходила сменить бельё или поговорить, в комнате витал тот тихий, глубокий покой, который бывает только у людей, умеющих любить несмотря ни на что.

А ночами – тренировки.

Полянка за лесом стала почти священной. Там, под луной, Джесс всё увереннее ставила удары, учила Дельфину защищаться, падать, уклоняться. А Дельфина – училась не просто вызывать пламя, а чувствовать его.

Она понимала: сила появлялась не от злобы, как ей казалось вначале. Она рождалась из боли, да, но настоящей искрой была решимость. Желание защитить, спасти, выстоять.

Теперь её ладони уже не дрожали. Пламя собиралось в них, как послушное животное, пусть и дикое. Пока что она умела зажечь огонь, поджечь сухую траву, на несколько секунд окружить себя жарким вихрем. Это было немного. Но и не ничто.

– У тебя всё получается, – говорила Джесс после каждой тренировки, поправляя волосы и тяжело дыша. – Ты не монстр, Дельф. Ты – сила.

И Дельфина, впервые за долгое время, в это верила.

Солнце еще только поднималось над лесом, окрашивая верхушки деревьев мягким, золотистым светом. Воздух был свежим, пахло мокрой листвой и землёй. Варн шёл немного впереди, неся плетёную корзину, а Дельфина, опустив взгляд, сосредоточенно всматривалась в мох – искала грибы. Они шли молча, как будто эта тишина между ними была обычной. Но внутри у неё уже давно шевелилось что-то нехорошее – словно лёгкий холодок под сердцем.

Когда корзины почти наполнились, и на полянке стало тихо, Варн остановился. Он встал прямо, по-стариковски кряхтя, и посмотрел на Дельфину. Его глаза были полны чего-то странного – не злости, не жалости… чего-то уставшего и тяжёлого.

– Прости меня, девочка, – хрипло выдохнул он, словно через боль. – Я… я рассказал про вас.

Дельфина медленно выпрямилась. Гриб в её руке выскользнул, упал в траву.

– Что ты сказал?..

– Охотники. Я увидел объявление в городе. За вас – награда. Большая. На такую я бы мог… – его голос дрогнул. – Мог бы оставить поле, перестать ездить соседним городам, чтоб заработать хоть какой медяк. Быть рядом с Фионой до самого конца. Посвятить ей все оставшееся время, купить ей лекарства… тепло… покой…

Он говорил, как человек, у которого не осталось выбора. Как будто пытался себя оправдать – и не мог.

Дельфина смотрела на него с ужасом. В ушах зашумело, мир начал рассыпаться.

– Джесс… – выдохнула она.

– Охотники должны были…

Он не успел договорить. Девушка выронила корзину, грибы рассыпались, покатились по влажной траве. Она бросилась назад, прочь из леса, срывая дыхание, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.

"Нет. Нет. Только не Джесс…"

Сквозь деревья уже виднелся край поля. Дом. Крыша. Воздух был слишком тихим. Пугающе тихим.

Когда она выскочила на опушку, сердце остановилось на миг.

Возле дома стояли три чёрных коня.

Слишком поздно.

Дельфина ворвалась в дом, толкнув дверь так, что она с грохотом ударилась о стену. Внутри пахло дымом, сырой землёй и потом. Солнечный свет лился сквозь окна, освещая ужас, развернувшийся посреди уютной комнаты.

Джесс стояла на коленях у очага, её руки были скручены за спиной, а к горлу прижат нож. Охотник с пустыми глазами, сжатой челюстью и лицом, искажённым фанатичной решимостью, держал её крепко. Другой – массивный, с коротко остриженной бородой и кольчугой поверх чёрного камзола – раскладывал на столе кованые цепи. Третий стоял прямо, словно скала, в самом центре комнаты. Он обернулся на Дельфину, в его взгляде сквозила ледяная решимость.

– Схватить ведьму. Эту – убить, – произнёс он, как приговор.

– Нет! – вскрикнула Дельфина, бросаясь вперёд, но уже было поздно.

Охотник, державший Джесс, не дрогнул. Он провёл лезвием по её горлу в уверенном, выверенном движении. Алый ручеёк брызнул на деревянный пол.

Но прежде чем сталь разрезала плоть, Джесс успела повернуть голову – её глаза встретились с глазами Дельфины.

– Живи… – прошептала она, чуть слышно, но ясно.

А потом – хрип. Тело Джесс обмякло. Её душа выскользнула, как дым.

Мир вокруг померк для Дельфины. Всё слилось в один сплошной гул. Крик внутри её, громче любого звука, поднимался откуда-то из самой темноты сердца. Грудь сжала боль, такая, что почти физически разрывала её изнутри.

И тогда… огонь ожил.

Крик внутри Дельфины прорвался наружу не звуком – огнём.

Её грудь выгнулась, пальцы дрогнули, и из её рта, глаз, самой кожи вырвался жар – первобытный, живой, не подчинённый разуму. Пламя вспыхнуло с оглушительным рёвом, будто в комнате рухнуло само солнце.

Первым загорелся тот, кто держал Джесс. Его лицо, ещё мгновение назад искажённое торжеством, вспыхнуло, как сухая трава. Он закричал – коротко, пронзительно, и тут же повалился, превращаясь в пылающий силуэт. Пламя пронеслось по его телу, съедая плоть и ткань, пока он не стал обугленной грудой на полу.

Второй, что раскладывал цепи, успел отпрыгнуть, но было уже поздно. Жар ударил его в грудь, сорвал с него часть плаща, и язык пламени лизнул лицо. Он закрылся руками, рухнул на пол, катаясь и шипя, как раненое животное. Волосы на виске обуглились, кожа на щеке вздулась пузырями.

Третий охотник остался стоять. Пламя ударило в его доспех, но он держался на расстоянии, не дрогнув, как будто он мог укрощать огонь. Его глаза сузились, когда он посмотрел на Дельфину.

Она стояла посреди комнаты, тяжело дыша, огонь всё ещё плясал на её плечах, в глазах сверкали отблески боли и ярости. Рядом, на полу, Джесс лежала в крови, неподвижная, но лицо её было спокойно. Покой, которого она не знала при жизни.

Дельфина не сводила взгляда с охотника, что остался. Тот медленно вытащил меч.

И в этот миг весь дом будто затаил дыхание.

Комната вспыхнула, как факел. Шторы загорелись мгновенно, пламя перебросилось на балки потолка, и сухое дерево взвыло в огне. Воздух наполнился жаром, чадом и криками. Дельфина стояла, не чувствуя ни рук, ни ног – только дрожь в груди и гул крови в ушах.

Где-то за спиной застонал обожжённый охотник. Дельфина повернулась к двери и рванулась прочь, через коптящийся проём, по полу, усыпанному пеплом и каплями крови.

На пороге она столкнулась с Варном.

– Что ты наделала?! – закричал он, лицо его перекосилось от ужаса.

Внутри, за его спиной, бушевал огонь, словно сам ад раскрыл пасть.

– Фиона! – взревел он и, не колеблясь, бросился в объятый пламенем дом.

– Нет! – вскрикнула Дельфина, но он уже исчез в дыму.

Она осталась стоять, будто вкопанная, глядя, как пламя поглощает всё то, что ещё вчера было домом, убежищем, теплым островком в холодном мире.

Позади ржали и били копытами испуганные лошади охотников. Не чувствуя под собой ног, с глазами, полными слёз и золы, Дельфина вскочила на ближайшую. Она рванула поводья и, не оглядываясь, с хриплым дыханием пустила животное вскачь к лесу.

Ветер бил в лицо, слёзы текли по щекам. Всё горело за её спиной: дом, её покой, Джесс.

Позади раздался топот. Один из охотников, уцелевший в огне, вскочил в седло и помчался за ней. Его чёрный конь мчался по дороге, словно сама Тьма пустила за Дельфиной пса.

Она не оглядывалась. Лошадь под ней срывалась в бешеный галоп, копыта скользили по влажной земле. Сердце грохотало в груди, рот пересох, но впереди уже вырастала преграда – быстрая, широкая река, разлившаяся от осенних дождей.

– Нет… – прошептала она, сдёргивая поводья.

Позади – крик:

– Я тебя всё равно достану, ведьма!

Не раздумывая, Дельфина соскочила с лошади. Земля ушла из-под ног, когда она бросилась в воду. Ледяной удар – как тысяча игл под кожу. Она вздохнула – и наглоталась воды. Течение подхватило её, закрутило, потащило вниз, в темноту. Мир померк. Только холод, боль и бешеный инстинкт.

«Джесс… живи…»

Из последних сил она рванулась вверх. Лёгкие вот-вот лопнут. И вдруг – воздух! Захлёбываясь, кашляя, с волосами, прилипшими ко лбу, она поползла к берегу, хватаясь за мокрые корни и мох.

Скатившись на мягкую землю, она пару мгновений лежала, дрожа, но вскочила – не было времени.

Сзади, с того берега, охотник натянул поводья. Его голос пронзил туман:

– Ты не уйдёшь! Я тебя найду. Где бы ты ни пряталась!

Дельфина побежала, тяжело дыша, с обмороженными пальцами и пульсом в ушах. Лес принял её. Тьма сомкнулась вокруг.

Но сердце её ещё билось. А значит – она жива.

Глава 3

Звон металла вспорол утреннюю тишину, как удар грома в ясном небе.

Майк сделал резкий выпад – лезвия сошлись с хлёстким звуком. Второй удар – и Эйрик отступил, едва удержав равновесие. На третьем – его меч вылетел из рук, описал дугу в воздухе и с глухим стуком вонзился в песок арены.

– Ай! – Эйрик вскрикнул, отдёргивая руку. – Да ты мне запястье чуть не сломал!

Он надуто потер ушибленную кисть, потом нахмурился и подошёл за мечом, пнув его носком сапога.

– Тебе бы не мечом махать, а дверь в кузницу выбивать. Клянусь, Майк, ты как валун…

Майк хмыкнул, убирая клинок в ножны. Он стоял спокойно, даже чуть расслабленно, и сдержанно усмехнулся.

– Ты драматизируешь. У тебя отличная скорость, Эйрик. Реакция хорошая. Ты даже броню мне поцарапал.

Он похлопал по наплечнику. Там действительно остался тонкий след.

– Правда? – Эйрик прищурился, подошёл ближе. – Ого… Ха! Я всё-таки тебя задел! Слышал, Сейрус говорил, что у тебя почти нечеловеческая защита. Может, я какой-нибудь особенный? Типа, пророчество или дар?

Майк скосил на него взгляд:

– Или просто везение.

Эйрик фыркнул и, присев на корточки, стал ковырять мечом песок арены.

– Ну и пусть. Всё равно не понимаю, почему все так рвутся стать охотниками. Жизнь, полная крови, грязи и ран. Если бы не отец, я бы лучше в город уехал. Может, открыл бы мастерскую… или таверну. Представляешь? «У Ардена». И никаких чудищ, никаких ведьм.

– Не смеши, – тихо сказал Майк, глядя на него с лёгкой усмешкой, но в голосе проскользнуло что-то твёрдое. – Ты – Арден. Ты не можешь не быть охотником.

Эйрик задрал голову и посмотрел на него с наигранной серьёзностью:

– А если я не хочу?

– Тогда тебе придётся найти способ стать кем-то, кем не стыдно быть. Для отца. Для Гильдии. Для себя.

Секунду они молчали. Потом Эйрик снова выдохнул и пожал плечами:

– Ладно. Только не проси меня вставать на рассвете ради очередного спарринга. Я всё ещё подросток. Мне нужны силы. И пирог.

На тренировочную площадку пришел посыльный и обратился к старшему брату:

– Майк! Глава ждёт тебя в кабинете.

В груди кольнуло. Волнение сжало горло, но Майк не подал виду. Он посмотрел на Эйрика и выпрямился.

– Похоже, мой час настал, – сказал он и направился прочь с арены.

Эйрик остался стоять на месте, с мечом в руке. Он смотрел вслед двоюродному брату, как будто пытался расслышать своё будущее шагами того, кто уходил первым.

Майк шагал через двор, и сердце глухо стучало в груди. Всё, о чём он мечтал с детства, начинало обретать форму. Он не позволял себе сомневаться – только решимость. Только вперёд.

Высокие дубовые двери здания Гильдии встретили Майка тяжёлой, почти священной тишиной.

Он замер на пороге, чувствуя, как в груди затаилось дыхание. На секунду – всего на одну – ему показалось, будто само здание взвешивает его шаг, будто древние стены решают, достоин ли он войти.

Он потянул за тяжёлую кованую ручку. Дверь скрипнула, впуская его в полумрак холла.

Внутри пахло воском и стариной. Серый каменный пол был отполирован до блеска шагами сотен охотников, что прошли по нему до него. Стены тонули в мягком свете факелов и были увешаны гобеленами с гербами – символами давно забытых фамилий, из которых вышли первые охотники. Где-то над головой тихо скрипнули балки.

И – прямо напротив входа, на высоком постаменте – возвышалась бронзовая статуя.

Дамир Клеймор. Основатель. Первый. Легенда.

Майк подошёл ближе.

Факел в одной руке, меч – в другой. Плащ, будто пойманный ветром, струился за спиной. Глаза, отлитые с пугающей точностью, смотрели прямо вперёд, как будто видели его.

Статую часто чистили, и лезвие меча отливало тусклым золотом. Но лицо – суровое, сжатое, немолодое – казалось, никогда не теряло строгости.

"Тьма поднимается вновь, когда свет забывает, что он должен гореть."

Эти слова были вырезаны под ногами Клеймора, и Майк прочитал их, как молитву. Он знал их с детства. Его мать повторяла их, укладывая его спать, когда ещё жила. Повторяла с тихой верой в голосе. Она верила в охотников, в свет, в смысл этой борьбы.

Майк сжал пальцы. В груди заныло.

Он стоял перед статуей, как перед судьёй. Он ещё не заслужил этот меч. Но однажды… однажды и его имя впишут в стены этой крепости.

Он верил в это. Должен был верить.

Сердце забилось быстрее. Он шагнул дальше, прочь из тени Клеймора, вперёд – туда, где начинался его путь.

Пройдя по коридору, украшенному портретами прежних глав, он добрался до знакомой двери. Постучал – и, услышав "входи", толкнул её.

Кабинет главы гильдии располагался на втором этаже старинного замка – некогда владения одного из великих магов, служивших Совету. Говорили, что стены этой крепости помнили, как звучали заклинания, как в воздухе витали искры силы, и как под этими сводами вершились судьбы целых регионов. После падения Совета замок перешёл к охотникам и с тех пор стал их штабом – местом, где магия больше не чтилась, а искоренялась.

Комната была просторной, с высокими, стрельчатыми окнами, в которые теперь смотрело солнце, но когда-то, быть может, сквозь них струился мертвенно-голубой свет волшебных ламп. Из этих окон открывался вид на деревню, что примыкала к замку. Белые каменные дома с серыми крышами, узкие улочки, площадь с рынком, где дети гоняли мяч, а торговцы выкрикивали цену на рыбу – вся эта жизнь раскидывалась внизу, как на ладони. Дальше – поля и холмы, за которыми начинался лес.

Кабинет сохранил дух старины. Стены были обшиты тёмным дубом, а кое-где проглядывали участки старого камня с высеченными рунами, которые никто уже не мог расшифровать. На них набросили ткани или повесили охотничьи трофеи – будто старались скрыть магическое прошлое, но полностью стереть его не могли.

Посреди комнаты возвышался массивный стол, вырезанный из тёмного ясеня. Стол был стар, покрыт зарубками, но крепок, как и его владелец. На нём лежали бумаги, чернильницы, гербовая печать гильдии и старый кубок с вином. За столом – кресло с высокой спинкой, шитое потемневшей кожей, в котором сидел не просто глава, а хранитель традиции.

У дальней стены располагался камин, в котором потрескивали дрова, согревая кабинет в промозглые дни. Над ним висел потускневший портрет Дамира Клеймора – героя, победившего тьму и основавшего гильдию. По обе стороны – оружейные стойки, где хранились мечи, копья и арбалеты, найденные в самых мрачных уголках Поустонии.

В одном из углов стоял низкий столик с книгами, покрытыми пылью и временем. «Альдремар – Союз Трех Народов», «Истинная природа некромантии», «История Падших». На полке рядом – редкие камни и несколько потускневших артефактов, обезвреженных и заключённых в стеклянные кубы.

Комната хранила в себе одновременно и отголоски былого могущества, и суровый дух охоты. Это был кабинет человека, который держал на плечах не только гильдию, но и целую эпоху, уходящую в прошлое.

– А, Майк. Заходи, – сказал он, откидываясь на спинку кресла.

Майк вошёл, крепко захлопнув за собой дверь.

– Ну что, сынок, могу тебя поздравить.

Джон отложил бумаги, встал из-за стола и медленно обошёл его. Его шаги по каменному полу отдавались глухо, сдержанно. Он подошёл к Майку, остановился напротив и положил ладонь на его плечо. Пальцы у него были грубые, мозолистые – руки человека, державшего меч куда дольше, чем перо.

– Ну что, сын, – сказал он с еле заметной улыбкой. – Твоё первое задание.

Майк стоял прямо, пытаясь не показать, как бешено бьётся сердце.

– Спасибо, капитан.

– Забудь протокол. Здесь ты не рекрут, а мой сын. – Джон сжал его плечо чуть крепче. – Я горжусь тобой, Майк. Ты вырос не просто бойцом. Ты стал мужчиной. Сильным. Честным. И – я верю – мудрым.

Он отступил на шаг, словно оценивая его заново.

– В тебе есть нечто, чего не было даже у меня в твоём возрасте. Ты не просто повторяешь чьи-то шаги – ты ищешь свой путь. Я это вижу. И пусть пока ты ещё юн, но когда-нибудь ты… – он замолчал, и в глазах его мелькнуло что-то – грусть? Тревога? – …когда-нибудь ты станешь тем, за кем другие последуют. И, может быть, даже… займёшь это место.

– Я не подведу тебя, отец, – твёрдо сказал Майк. – Я всё сделаю правильно.

– Надеюсь. – Джон кивнул и направился к камину. – Но ты должен понять одну вещь, Майк. Быть охотником – не значит только сражаться с ведьмами. Не значит носить герб и собирать похвалы. Настоящая сила – в умении сомневаться. Видеть правду даже тогда, когда все вокруг требуют крови.

Он повернулся, и пламя камина отразилось в его глазах.

– Никогда не позволяй ярости вести тебя. Охотники, забывшие, ради чего мы сражаемся, – не лучше тех, с кем мы боремся. Понимаешь?

Майк кивнул. Ему хотелось сказать «да» уверенно, без колебаний. Но в горле встал комок.

– Понимаю.

– Хорошо. – Джон подошёл и заключил сына в короткое, крепкое объятие. – А теперь иди. Сейрус ждёт тебя. Он введёт тебя в курс дела.

Он чуть отстранился и добавил тише:

– И помни: твоя жизнь теперь принадлежит не только тебе.

У массивной двери кабинета Эйрик уже ждал. Он сидел на подоконнике, болтая ногой, но как только Майк вышел, тут же вскочил.

– Ну?! – с нетерпением выпалил он. – Не томи! Тебе дали задание?

Майк улыбнулся и кивнул.

– Дали. Завтра на рассвете выступаю. Первая настоящая вылазка.

– Ну наконец-то, – протянул Эйрик, стараясь звучать искренне, но взгляд его чуть дрогнул. – Я знал, что это случится. Всё-таки сын главы…

Майк, не заметив подкола, хлопнул его по плечу:

– Тут дело не в отце. Я прошёл те же тренировки, что и ты. Даже строже. Если бы он щадил меня – я бы не стоял сейчас здесь.

Эйрик усмехнулся, но глаза оставались напряжёнными.

– Да, знаю. Ты лучший среди нас. Все так говорят. И правда – ты в бою как зверь. Мне бы твою уверенность.

– Эй, не начинай, – Майк мягко улыбнулся. – Мы с тобой вместе тренировались. Ты не хуже. Просто ты другой. Ты осторожный, расчётливый. У тебя башка варит. А мне с мечом бегать – кто-то же должен сносить головы.

Эйрик чуть рассмеялся, но потом замолчал. На мгновение он просто смотрел в лицо Майка, будто ища в нём ответ на свой собственный страх.

– А если… – он запнулся. – Если ты не вернёшься?

Майк приподнял бровь:

– Вот ещё. Я вылезу из любой передряги. А если и нет – ты же знаешь, кому достанется это кресло, – он кивнул в сторону двери, за которой остался Джон. – Всё по наследству. Так что будь готов.

– Не шути так, – резко сказал Эйрик. – Мне бы не хотелось… получать что-то из-за твоей смерти.

Майк замолчал. В его взгляде мелькнула тень – неуверенность, которую он тут же попытался спрятать за привычной маской. Он уже хотел что-то сказать, но из бокового коридора вышел Сейрус.

Высокий, широкоплечий, с суровым лицом, изрезанным морщинами и старыми шрамами, Сейрус всегда был рядом. Не как друг – строже. Не как учитель – ближе. Он стал для Майка тем, кем после смерти матери и постоянного отсутствия отца быть мог только он: камнем, на который можно опереться. Именно его рука впервые вложила в ладонь Майка деревянный меч. Именно его голос годами звучал на тренировках, превращая мальчишку в воина.

– Пойдём, – произнёс он без лишних слов, так, как говорил всегда.

В этом тоне не было ни мягкости, ни тепла – но Майк чувствовал в нём знакомую тяжесть заботы. Он кивнул Эйрику и, не оборачиваясь, пошёл за Сейрусом.

Они шли по сводчатым коридорам крепости. Каждый шаг отзывался в камне, как удар сердца. За окнами выл ветер, пробирая стены, словно хотевший напомнить: за этими стенами – мир, где малейшая ошибка может стоить жизни. Но рядом шагал тот, кто с детства учил его не бояться.

Пыльные гобелены, некогда сотканные для магов, висели вдоль стен, выцветшие и почти забытые. Каждый угол замка хранил отголоски старой эпохи – и шаги новых охотников.

Наконец они подошли к тяжёлой двери зала совета. На ней был вырезан символ Гильдии – перекрещённые меч и факел. Знак тех, кто должен сжигать Тьму.

Сейрус толкнул дверь плечом. Петли скрипнули, отворяя просторное, холодное помещение.

Майк на мгновение замер на пороге. Сейрус положил руку ему на плечо – крепко, коротко. Без слов, но этого было достаточно.

Майк шагнул внутрь и ощутил на себе взгляды.

За длинным столом стояли двое.

Один – массивный, с бурой бородой и сломанным носом. Его глаза – усталые, тяжёлые, будто он уже видел слишком многое и давно перестал чему-либо удивляться. В руке он вертел нож, лениво, но уверенно, как привычку.

Другой – высокий, худощавый, с короткими тёмными волосами и напряжённой осанкой. Лет на пять старше Майка, не больше, но в глазах – холод и решимость, которых у большинства не бывает и в тридцать. Лицо ещё молодое, почти мальчишеское, но в нём было что-то… уже поломанное. Словно кое-что в нём сгорело ещё до двадцати.

– Это Келлан и Герд, – произнёс Сейрус. – Они пойдут с нами на задание.

Бородатый хмыкнул и кивнул. Высокий приподнял бровь, прищурился – будто изучал, взвешивал.

– Слыхал о тебе, – негромко сказал он. Голос – не грубый, но твёрдый. – Надеюсь, ты не только отцовской славой гордишься, а умеешь держать меч. Здесь уважения не дадут просто так.

Майк коротко кивнул.

И тогда он почувствовал её взгляд.

У дальнего окна, словно тень, стояла она – сестра Лиотта.

Фигура в тёмно-синей мантии, с серебряной оторочкой. Сухая, как скелет, недвижимая, как статуя. За плечами, казалось, не годы – десятилетия. Легенды говорили, будто она не стареет. Или, что хуже, уже умерла, но продолжает служить воле Церкви.

Её глаза – блекло-серые, как пепел. Ни слова. Ни жеста. Только тишина. Неестественная, звенящая. Майк чувствовал, как его пальцы невольно сжимаются в кулаки.

Он боялся её. Боялся не потому, что она была страшна. А потому что была на этом свете. Она не смотрела – она видела. Не разговаривала – она знала. И всё, что знала, беззвучно уносилось наверх, к тем, кто вершит судьбы без сострадания.

Все знали: сестра Лиотта докладывает каждый их шаг Верховному. Она не нуждалась в словах – её присутствия было достаточно, чтобы вселить в охотников страх больше, чем в них мог вселить любой демон.

Сейрус положил на стол старую, покрытую складками карту. Края были потрёпаны, чернила – выцвели, но местность была обозначена чётко. Он пригладил её ладонью, пригвоздил к столешнице двумя ножами – каждый, судя по зазубринам, повидал немало.

– Слушайте внимательно, – сказал он. – Мы отправляемся к южной границе Мёртвого леса. Вот сюда. – Он указал на участок тропы, виляющей у тёмного пятна, обведённого кроваво-красным мелом. – Там нас встретят двое – Эдвар и Гримм. Они ушли в разведку два дня назад. Ваша задача – поддержать их и закончить то, что они начали.

Он выпрямился и окинул всех быстрым, тяжёлым взглядом.

– Цель – ведьма. Не старая, не опытная, но… – Он помедлил. – Она владеет огнём.

Воздух в зале, казалось, стал плотнее. Даже бородатый охотник – по виду привыкший ко всему – нахмурился.

– Огонь, – продолжил Сейрус, – это не просто красивая вспышка. Это одна из самых разрушительных форм магии. С ней нельзя играть. Даже неопытный маг, если даст волю инстинктам, может сжечь целый отряд. Или деревню. Или себя – но не раньше, чем заберёт кого-то с собой.

Он снова уставился на карту, будто надеясь, что та даст ответы лучше, чем его собственный голос.

– Она скрывается. Бежит. Пока что. Но страх делает ведьм опасными. Мы не даём ей времени скрыться – приближаемся. Я веду вас. Остальные подойдут с запада. Леса старые, тропы забыты. Всё может пойти не по плану. Но, – он постучал костяшками пальцев по столу, – у нас есть преимущество: внезапность.

Он поднял глаза на Майка.

– Ты с нами. Не как сын главы. Как охотник. Отныне ты часть отряда. Один шаг в сторону – и ты подвергнешь риску всех.

Пауза. Ветер за окнами ударил в стекло, как будто хотел что-то сказать. Но сестра Лиотта по-прежнему стояла молча и впитывала все их слова как губка.

Сейрус бросил последний взгляд на карту, выдернул ножи, свернул её и заткнул за пояс.

– Выходим завтра на рассвете. Будьте готовы. В Мёртвом лесу второго шанса не бывает.

Майк спал тревожно. Мысли о предстоящем походе не давали покоя – мозг гонял кругами воспоминания о разговоре с отцом, взгляды Сейруса, молчание сестры Лиотты. Но тьма всё же одолела, и он провалился в сон, глубокий и тяжёлый, как колодец.

Проснулся он от того, что кто-то сорвал с него одеяло.

– Подъём, сопляк, – прошипел чей-то голос в темноте.

– Что?.. – Майк дёрнулся, уже тянувшись к ножу под подушкой, но чьи-то сильные руки в перчатках вдавили его обратно в матрас.

– Тише. Это обряд, – прошептал второй, хихикнув. – Не ори. Или будет хуже.

– Вы что, с ума сошли? – Майк попытался вырваться, но напрасно. Один из нападавших сунул ему в рот что-то вроде тряпки.

– Всё по традиции, – уже всерьёз сказал третий. – Первый выход – значит, ночь перед ним принадлежит братьям. Терпи.

Смех. Движение. Слепой мешок – мешковина пахла лошадью и потом. Потом – холодный воздух, щебень под сапогами, пинок в бок: «Пошёл!»

Когда мешок сняли, они уже стояли у дверей таверны в деревне у подножия замка. Над крышей вился дым. Изнутри неслись пьяные голоса, щёлкал лютня, и кто-то фальшиво выводил народную песню о том, как ведьма соблазнила мельника, а потом спалила его сарай.

– Добро пожаловать, – сказал один из "похитителей". Это был молодой охотник, на голову выше Майка, с обветренным лицом и лёгкой небритостью. Он хлопнул его по плечу. – Меня зовут Тарен. Ты теперь один из нас. И значит – ты пьёшь с нами.

– Сейрус… он узнает… – пробормотал Майк, глядя на покосившуюся вывеску с чёрным кабаном и крестом над входом.

– Сейрус сам начинал отсюда. Не волнуйся, всё по правилам. – Улыбка. – Просто старые, охотничьи. Настоящие.

Внутри таверна была душной и яркой, полной дыма и запаха жареного мяса. За столами сидели охотники – знакомые лица из тренировочного двора, из кухни, из караулки. Все уже пили. Кто-то заметил Майка, и раздался восторженный рёв:

– А вот и он! Наш “герой”!

Пиво полилось в кружки. Кто-то уже тащил его за стол, кто-то хлопал по спине, кто-то начал рассказывать байку о первом задании Сейруса, когда тот чуть не потерял брови от заклинания, направленного в воздух.

Майк сперва чувствовал себя чужим. Всё происходило слишком быстро, слишком громко. Но тепло огня, запах мяса, крики и смех постепенно размораживали что-то внутри. Появилось ощущение: он принадлежит этому. Не совсем. Ещё нет. Но уже почти.

– Завтра ты станешь охотником, – сказал кто-то. – А сегодня ты просто брат.

– До рассвета! – крикнул Тарен, поднимая кружку.

И все ответили, как один:

– До рассвета!

Утро встретило Майка плетью по вискам.

Голова трещала, будто её стучали о стену всю ночь. Во рту пересохло, губы слипались, а желудок бурлил угрозами. Он стоял в полумраке конюшни, кутаясь в плащ и прикусывая губу, стараясь не выдать себя ни звуком, ни движением. Всё тело ломило. Седло в руках казалось каменной глыбой, ремни путались, пряжки норовили выскользнуть.

– Весело было, да? – сухо бросил Сейрус, проходя мимо.

Он застёгивал кожаную перевязь через грудь, походный меч висел за спиной, сапоги были тщательно вычищены – как всегда. В лице его читалась строгость. Чужая, чуждая, как холодный металл.

Майк молча кивнул, не поднимая глаз. Пахло лошадьми, потом и мокрым сеном. Позади него кто-то чихнул, и прозвучал глухой стон.

– Эти "охотники"… – пробурчал Сейрус, но взгляд его на мгновение задержался на юноше. В сдержанной складке рта мелькнула еле уловимая тень – не усмешка, скорее воспоминание.

Он тоже стоял когда-то в этом стойле. С заспанными глазами, с дрожащими пальцами, с медью утренней крови ещё на губах после пьяной драки с братом по оружию. Всё тогда казалось настоящим. Простым.

– Очнись, Майк, – сказал он уже мягче. – Сегодня ты идёшь в лес, а не в трактир. Ведьма – не кружка эля, с ней не поторгуешься.

Майк собрался, как мог, и вскинул взгляд.

– Я готов.

– Посмотрим, – Сейрус обернулся к остальным. – Выдвигаемся через десять минут. Проверьте снаряжение, проверьте лошадей. В этот раз – ни одной ошибки. Мы не идём на прогулку.

Остальные охотники сгрудились у седел, кто-то ругался сквозь зубы, натягивая плащ, кто-то сыпал подбадривающие шутки. Тарен хлопнул Майка по плечу, угощая сушёным яблоком – «помогает от похмелья». Один из старших протирал арбалет от росы. Всё это казалось обыденным и важным сразу.

За воротами конюшни стелился туман. День был холоден и тих, как затишье перед бурей. А впереди – Мёртвый лес и ведьма, которая умела управлять огнём.

И пусть Майк не знал, что ждёт их на том пути, он знал точно: назад дороги уже не будет.

Глава 4

Ближе к вечеру охотники достигли места встречи. Лошадей оставили у лагеря: животные уже нервно фыркали и не желали идти дальше. Дальше – был он.

Мёртвый лес.

Как только они сделали первые шаги внутрь, небо исчезло. Густые кроны старых деревьев, сплетённые, как пальцы мертвецов, заслонили последние отблески света. Внутри царил полумрак, будто сама земля затянула серую пелену над своими ранами.

Почва под ногами – мягкая, пружинистая, будто дышала. Мох стелился повсюду, обволакивая камни, корни и обломанные ветки, как саван. С каждым шагом казалось, что земля цепляется за ноги, не пуская обратно.

Здесь не было ветра. Ни шороха листвы. Ни стрекота насекомых. Только дыхание. Только шаги. Только сердце.

– Не нравится мне это место, – пробормотал кто-то сзади.

– Это и есть Мёртвый лес, – ответил Сейрус. Его голос прозвучал, как камень, упавший в колодец. – Он не должен нравиться.

Майк шёл рядом с ним, пытаясь не показать, как сильно дрожат пальцы. Он чувствовал, как шорохи внутри черепа становятся громче с каждым шагом. Мысли становились липкими. Опасными.

Он будто слышал, как лес дышит вместе с ним. Смотрит.

– Следы свежие, – сказал один из охотников, присев над грязной вмятиной в мхе. – Совсем свежие. Она где-то рядом.

– Почему она не ушла дальше? – спросил Майк. – Последний раз её видели здесь…

– Потому что никто не уходит глубже, – бросил Сейрус. – Даже ведьмы боятся этого леса. А если не ушла… значит, ждёт.

Ещё пару сотен метров – и свет начал гаснуть. Даже огонь в факелах казался бледным, будто и он боялся разгораться. Тени удлинялись, сбивались в кучу, ползли следом.

– Проклятье, – выдохнул кто-то. – Я даже лица ваши не вижу.

Они сбились в более плотную группу. Кто-то уже держал меч наголо. Болото под ногами засасывало, а над землёй начал клубиться лёгкий, грязновато-серый туман, словно сам лес пытался спрятать их от неба.

– Остановитесь, – приказал Сейрус. Он прислушался.

Тишина была неестественной. Не как отсутствие звука. А как его вытравливание.

Майк чувствовал, как сердце начинает биться быстрее. Не от страха. От ожидания.

Что-то было рядом. Лес был пустым – но не одиноким.

– Затушите свет, – прошипел Сейрус. Один за другим погасли факелы. Мрак сомкнулся, став почти осязаемым.

И тогда они увидели огонёк – крошечный, теплый, живой, словно сердце, забытое в черноте. Мелькал между деревьями в сотне метров от них.

– Лагерь ведьмы, – хрипло сказал кто-то сзади.

Без слов охотники двинулись вперёд, пригнувшись, осторожно переступая по вязкой почве. Под ногами хлюпала вода. Каждый шаг отдавался глухо, как удар в чью-то грудную клетку.

Когда до огня осталось не более десяти шагов, они остановились. Костёр был большим, пламенел ярко, бросая оранжевые отсветы на деревья и мох. Рядом, на сваленных в кучу тряпках, лежала девушка. Её лицо было освещено. Она спала.

– Келлан, – прошептал Сейрус.

Парень – высокий, жилистый, чуть старше Майка – уже рвался вперёд. Как тень, он скользнул к ведьме, молча, точно хищник. Подошёл почти вплотную, надел кандалы из эбонитового металла на её запястья – щелчок был почти неслышным.

Девушка вскрикнула. Громко. Отчаянно.

– Пошла! – крикнул Сейрус.

Охотники выскочили из тьмы и сомкнулись вокруг неё. Мечи блеснули в свете костра. Девушка метнулась было в сторону, но цепи потянули назад – магия не сработала. Кандалы горели холодом и блокировали всё.

Она подняла руки, словно пыталась сотворить заклинание, но пальцы дёрнулись и бессильно опустились. В глазах паника. Боль. Бессилие.

– Что, без своей магии ты – ничто? – презрительно бросил один из охотников. Он подошёл ближе и со всего маху ударил её ногой в живот.

Ведьма согнулась пополам, рухнула на землю, судорожно хватая ртом воздух.

– Стой! – пробормотал Майк, но слишком тихо. Никто его не услышал – или не захотел слышать.

Охотник схватил девушку за волосы, вздёрнул лицо к свету, приставил меч к её горлу.

– Если бы ты нам не была нужна живой, я бы зарезал тебя здесь и сейчас. Как твою подружку. Помнишь её?

Девушка замерла. На лице – не страх, а боль. Не физическая – та, что глубже.

Майк не мог отвести взгляда.

"Это не по-честному", – пронеслось в голове.

Но он молчал.

– Тофир, отставить! – гаркнул Сейрус, резко.

– Эта тварь сожгла моих парней! – прошипел тот, не отпуская девушку. Его лицо пылало яростью, а руки дрожали – от злости или от желания снова ударить.

– Я сказал – отошёл от неё.

Несколько секунд повисло напряжение. Взгляд Сейруса был холоден, как сталь. Тофир сжал челюсти, потом резко отпустил девушку за волосы и сплюнул ей в лицо.

Она не отреагировала. Даже не моргнула. Просто лежала, глядя в темноту, будто всё происходящее касалось не её.

– Остаёмся здесь до рассвета, – сказал Сейрус. – Станет светлее – выберемся отсюда без поломанных ног.

Он повернулся к Майку:

– Факелы. Сделай побольше и расставь по кругу. Хоть что-то будем видеть.

Майк молча кивнул. Руки сами начали работать, отмеряя ткань, обмакивая в смолу. Но голова была где-то далеко – возле неё.

Когда факелы были готовы, он вонзил их по периметру, как шипы, и вернулся. Сел неподалёку от ведьмы. Хотел посмотреть ей в лицо.

И не был готов к тому, что увидел.

Она была… девчонкой. Простой. Симпатичной. Темные волосы, в беспорядке спадающие на лицо. Бледная, хрупкая, почти прозрачная. Совсем не та, что он представлял, слушая рассказы ветеранов. Не старая, не страшная, не уродливая. Просто испуганная.

Глаза – полные слёз и боли. Но без мольбы. Только безмолвный ужас.

– Не ведись, – рядом сел Келлан. Его голос был спокойным, почти насмешливым. – Я тоже однажды повёлся. Поймал молодую, испугался – стал воду предлагать. А она – раз! – и палец откусила.

Он снял перчатку и показал обрубок вместо указательного пальца.

– Улыбалась потом. Пока не выбил ей зубы.

Майк продолжал смотреть на ведьму. Она не двигалась. Даже дыхание казалось слишком тихим.

– А почему мы не убиваем их сразу? – спросил он, не отрывая взгляда.

– За живую корона платит в десять раз больше.

– Но ведь всё равно казнят.

– Конечно. Только сначала – допрос, потом публичная казнь. Веселье для знати. Страх для остальных. – Келлан сделал глоток из фляги. – "Не будь как она", – вот и всё, чего они хотят.

Он усмехнулся, глядя на девушку:

– Что ты пялишься, а? Не надейся – мой палец ты не получишь, ведьма.

Смех прокатился по лагерю. Глухой, злой. Тяжёлый, как болото под ногами.

Но ведьма даже не повернула головы. Её взгляд был прикован ко тьме за пределами света, туда, где лес будто дышал. Будто кто-то ждал.

Майк смотрел на неё, и в нём что-то шевелилось. Не страх. Не жалость. Что-то другое.

Что-то, с чем он ещё не сталкивался.

Первым на дежурство заступил Майк.

Когда остальные улеглись у костра, тишина накрыла лагерь глухим колоколом. Мир сузился до треска дров и тусклого круга света от факелов, воткнутых в землю по периметру. За этой хрупкой границей начиналась тьма – плотная, вязкая, как густой дым. Казалось, в ней кто-то есть. Нет – многие. Притаились, дышат в спину, прячутся между деревьев. И куда бы он ни повернул голову – ощущение не исчезало.

Майк старался отогнать мысли. Делал вдох, считал до трёх, переводил взгляд на огонь.

Языки пламени лениво плясали, облизывая сучья. Их движение завораживало, словно пытались убаюкать. Но спокойствия не было.

Ведьма сидела неподалёку, прислонившись к стволу старого дерева. Её руки были связаны, но она почти не двигалась – только тень от костра время от времени перебегала по её лицу. Глаза были закрыты, дыхание ровное.

Милая. Даже сейчас, с растрёпанными волосами, с грязью на щеках, в рваном плаще, она выглядела… не опасной. Почти хрупкой.

Майк не понимал. Почему она убила? Что толкнуло её? Он пытался вспомнить уроки, всё, что знал о магах и ведьмах. Истории про "Руку Смерти", того, кто вырезал целую деревню. Про тех, кто взрывал мосты, проклинал людей, сводил с ума солдат.

Может, магия действительно отравляет разум? Делает человека чудовищем? Или всё сложнее?

Он снова взглянул на ведьму. В этот миг её веки дрогнули – и медленно распахнулись. Глаза встретились.

Он не успел отвести взгляд. Сердце сжалось, а внутри всё похолодело.

Ведьма смотрела прямо на него. Долго. Неподвижно.

А потом её губы беззвучно шевельнулись:

– Ты труп.

Майк почувствовал жгучую боль на щеке – и рывком проснулся.

– Я говорю, ты труп, салага, – раздался знакомый голос.

Перед ним стоял Тофир, потирая ладонь и усмехаясь.

– Не спи на посту. Ты теперь охотник, а не маменькин сынок.

Он фыркнул и направился в сторону кустов. Сначала шаги по сухой траве, потом шуршание листвы – и только темнота за границей лагеря.

Майк провёл рукой по лицу – щека горела. Он поднял взгляд на ведьму. Она всё так же сидела у дерева, с закрытыми глазами, как будто и не шевелилась вовсе. Всё это… показалось?

И тут —

– Твою мать! – рявкнул Тофир откуда-то из темноты.

Майк подскочил на ноги. Глаза принялись лихорадочно вглядываться в ночь.

Он увидел силуэт Тофира, освещённый сзади огненным светом лагеря. А рядом с ним – нечто.

Тень. Существо. Фигура.

Оно возвышалось над охотником – раза в полтора выше. Узкое, вытянутое, словно сотканное из самой тьмы. Ни лица, ни глаз – только ощущение, будто оно смотрит прямо на тебя. И знает.

Майк заморгал. Нет. Это сон. Это не может быть реальностью. Но…

Существо резко двинулось вперёд – и в один короткий жест разорвало Тофира пополам.

Будто человек – всего лишь бумага. Хлопок, треск костей – и кровь, словно чёрные нити, брызнула в сторону деревьев.

Майк не закричал. Не смог.

Он просто застыл, будто и его уже держат на прицеле. А в следующую секунду тварь исчезла. Растворилась во тьме, как будто её и не было.

И ночь вновь стала тихой.

Слишком тихой.

Лагерь взорвался криками и звоном металла. Охотники вскакивали, выхватывая мечи, разрываясь между костром и кромешной тьмой вокруг. Никто не понимал, что происходит.

Майк едва успел обернуться, как что-то промелькнуло мимо. Шёпот воздуха – и тело Келлана рухнуло на землю, как мешок с зерном. Его голова, отсечённая одним движением, перекатилась прямо к ногам отряда.

Кто-то закричал. Кто-то отшатнулся. Кто-то уже готовился умирать.

– Что это за тварь?! – завопил один из охотников, его голос сорвался на истерический визг.

– Криволки, – мрачно сказал Сейрус.

Он стоял прямо, меч в руке. Не дрожал, не отступал. Только глаза у него были холодные, как сталь в ледяной воде.

Из тьмы вылетело ещё одно существо – быстрое, как стрела, низкое, но сильное, словно сгусток мышц и тьмы. Сейрус шагнул вперёд и с чётким взмахом вспорол его брюхо. Тварь завыла – пронзительно, не по-земному – и рухнула у ног охотника.

Её кожа была чёрной, как сажа, без отблеска – словно ночь обрела плоть. Только глаза горели – алые, как раскалённый уголёк.

И в тот же миг во тьме вспыхнули десятки таких же огоньков. Красные точки, кольцом окружающие отряд.

Дикий вой взорвал тишину – долгий, хриплый, волчий, но с чем-то неестественным внутри. От него кровь стыла в жилах.

– Он что, не один?.. – выдавил Майк, чувствуя, как его ладони покрываются потом.

– Они всегда охотятся стаей, – бросил Сейрус. Его голос звучал ровно, но в нём чувствовалась тревога. Он поднял меч выше и крикнул:

– К огню! Встать ближе к свету! Чтобы хоть видеть, что убивает вас!

И охотники сбились в круг, спина к спине, мечи навострены, дыхание рваное. Ветер шевелил языки пламени, но за границей света уже слышались шаги. Тяжёлые, резкие. Они приближались.

Криволки выходили на охоту.

Из темноты, разрываясь из безмолвия, появились ещё два силуэта. Они почти сливались с ночным мраком, но глаза, багрово-красные, выдавали их хищную натуру. Без предупреждения твари рванулись вперёд, как волки в прыжке, целясь в глотки охотников.

Возле костра было светлее. Языки пламени метались, отбрасывая рваные тени – и на секунду стало видно: массивные тела, изогнутые лапы, челюсти, полные лезвий. Сейрус и Майк ударили одновременно – сталь сверкнула, кровь забрызгала камни.

Но слева, из мрака, вышли ещё трое.

– Берегись! – крикнул Сейрус.

Один из криволков прыгнул, когти блеснули – и в следующий миг его противник, молодой охотник, закричал и захрипел, когда тварь разорвала его нагрудник, как бумагу, и зубами вонзилась в грудную клетку.

За несколько дыханий отряд обратился в бойню. Остались только двое – Сейрус и Майк. Их клинки были уже в крови, дыхание – рваное, лица покрыты потом и копотью.

А пока последние охотники сдерживали натиск, ведьма медленно, крадучись, добралась до тела Келлана. Она мелькнула тенью – никто не заметил. С её пальцев соскользнули кандалы, когда она вытащила связку ключей из окровавленного пояса мертвеца.

– Майк! Ведьма! – крикнул Сейрус, оборачиваясь.

Эти два слова стали его последними.

Он не увидел, как из тени вышел ещё один криволк. Огромный. В два роста человека. Сейрус не успел даже повернуть голову, как челюсти захлопнулись – с хрустом и мясом.

Голова командира отряда упала у ног Майка.

Майк закричал – не от страха, а от ужаса и бессилия. В следующую секунду чудовище врезалось в него, сбив на землю. Меч выпал из рук. Оно нависло сверху, и Майк всем телом упирался в грудь твари, не давая пасти сомкнуться на своём лице. Дыхание чудовища воняло падалью. Челюсти с хрустом клацали в нескольких сантиметрах от его кожи.

Он терял силы. Всё тело кричало. Конец.

И вдруг – вспышка.

В воздухе свист – и огненный шар врезается в бок криволка. Взрыв пламени. Крик боли. Существо отлетает, завывая, шкура его чадит.

Майк не думает. Он уже стоит, он уже схватил меч. Один удар – и голова твари катится по земле.

Он тяжело дышит, весь в грязи и крови. Поднимает взгляд – и встречается глазами с ведьмой. Она стоит, руки ещё слегка дрожат после заклинания. Глаза у неё тёмные, как ночь – и живые.

Майк не знает, что сказать. Его сердце всё ещё грохочет. А в ушах звучат слова Сейруса:

"Ведьма!"

И он не знает теперь – спасла ли она его… или обрекла.

Ведьма подняла руки – и огненный шар сорвался с её пальцев, ударив в старое, иссохшее дерево на краю поляны. Взрыв света, треск – и в следующую секунду дерево вспыхнуло, словно было смолёным факелом.Пламя взвилось ввысь, осветив всё вокруг на десятки метров. Светло стало как днём.

На миг Майк ослеп от яркости. Когда глаза привыкли, он увидел: мрак рассеялся, вой стих, а багровые глаза криволков исчезли во тьме. Они ушли. Испугались света. Или ведьмы.

Он повернулся. И увидел её – весьма ясно. Дельфина стояла у костра, пепел и кровь на щеке, волосы растрёпаны, в каждой ладони по огненному шару. И эти глаза, тёмные и спокойные, как у зверя, который уже понял, что не умрёт этой ночью.

Майк вскинул меч. Руки дрожали.

– Стой! – рявкнул он.

– Не подходи, – тихо ответила она, но в её голосе не было страха. Только усталость… и что-то ещё. – Я не твой враг.

Огонь в её руках пульсировал, готовый взорваться.

Майк замер. Его пальцы сжимали рукоять меча, но взгляд метался. Он перевёл глаза на тела своих товарищей. Пэм, Тофир, Сейрус… Все мертвы. Разорванные, искалеченные. И всё это случилось не из-за неё. Она… спасла его.

Он медленно опустил меч. Потом – разжал пальцы, и тот глухо упал в мокрую траву.

– Уходи, – хрипло сказал он. – Пока я не передумал.

Дельфина на мгновение смотрела на него, будто что-то решая. Потом – огонь в её ладонях погас. Она развернулась и, не оглядываясь, пошла в сторону леса. Тени сомкнулись за ней.

Майк остался один.

Только пепел, дым, тела охотников… и свет мёртвого костра, что трепетал, как последний огонь долга, в котором он теперь уже не был уверен.

Глава 5

Эйрик вздохнул, глядя на груду жухлых листьев.

Осень в этом году не жалела деревья – казалось, что каждый день с неба сыпались новые обязанности. Вот и сейчас он стоял с граблями в руках, как истукан, хотя должен был уже закончить уборку и идти разгребать конюшни.

«Ну хоть не в библиотеку. Или на стрельбище», – мрачно подумал он и покосился на грабли, как на пыточное орудие.

Он смачно зевнул, постоял ещё немного – и с чувством сгреб листья в кучу. Отдышка, как после дуэли. Впрочем, он и правда предпочёл бы дуэль – не насмерть, конечно, а учебную, где можно красиво проиграть и отлежаться потом в лазарете.

«Майк сейчас, наверное, героически штурмует ведьмино логово… Или пьёт у костра под улюлюканье остальных. Тоже мне, герой», – хмыкнул он.

На самом деле, он завидовал. Совсем чуть-чуть. Но не тому, что Майк стал охотником раньше. А тому, что он всегда знал, чего хочет. Всегда. С самого детства. Он мечтал о мече, о подвигах, о гильдии. А Эйрик… Эйрику просто не хотелось разочаровывать отца.

Теобальд Арден был не тем, кому можно сказать: «Пап, я, пожалуй, не хочу сражаться с ведьмами. Может, я открою трактир?»

Скорее он бы предпочёл услышать: «Я стал некромантом» – и то, с меньшим разочарованием.

Вот и приходилось делать вид, что всё идёт по плану. Его плану.

А на самом деле… всё это – доспехи, тренировки, молитвы, клятвы – всё это было чужим. Не его. Не настоящим.

Порыв ветра подхватил несколько листьев и уронил прямо ему за шиворот. Эйрик поёжился и выругался.

– Проклятье, да сколько можно… – Он раздражённо вытащил лист, отшвырнул прочь. – Скорей бы зима. Хоть снег убирать не надо.

Он снова взялся за грабли, но взгляд его блуждал – туда, за стены крепости, где всё было настоящим. Где Майк становился тем, кем всегда мечтал быть.

А он? Он просто пытался не провалиться под тяжестью чужих ожиданий.

Когда костёр с листвой наконец догорел, Эйрик с облегчением вытер лоб рукавом и уже было направился в сторону конюшни. Но тут его взгляд зацепился за что-то на фоне серого неба – в воздухе, описав плавную дугу, спикировал почтовый голубь и исчез в верхнем пролёте сторожевой башни.

– Вот чёрт… – пробормотал Эйрик и закатил глаза.

Он скинул грабли на землю и трусцой побежал к башне, немного прихрамывая – то ли от усталости, то ли от нежелания бежать вообще. Почта была его обязанностью. Впрочем, как и всё остальное: листья, стойла, кухня, дрова, уборка, растопка, подача мечей, ношение воды, и по списку.

«Майк в лесу с мечом, а я тут – с говном и голубями», – угрюмо подумал он, поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице.

Так уж было заведено в Гильдии. Новобранцы выполняли всю грязную работу. Особенно сейчас, когда дела шли всё хуже. Гильдия переживала не лучшие времена – золотые эпохи, когда охотников звали на пиры короли, канули в лету. Заказов становилось всё меньше, а ведьмы, если верить слухам, прятались глубже или вовсе исчезали. Оставались редкие вылазки и вялое патрулирование.

Содержать большое войско стало невозможно. Ушли старые воины, а на их месте появились такие, как он. Неприкаянные, полусырые, с полузасохшими мечтами.

В былые времена численность Гильдии охотников достигала трёхсот пятидесяти человек. Сейчас их едва наберётся с десяток десятков. И с каждым годом всё меньше. Когда-то это, наверное, кого-то волновало… Но только не Эйрика.

Он слышал эти истории с детства. Как было раньше, как гремело имя Вельмонта, как люди сами шли на порог с мольбами о защите от ведьм. Но сейчас? Сейчас он нехотя пересекал двор к башне, раздумывая, как бы незаметнее срезать угол с оставшейся работы.

Гильдия умирала, и Эйрик это видел. Но особо не переживал. Это не его выбор был – становиться охотником. Он просто не хотел разочаровать отца. Теобальд Арден, один из старших охотников, слишком долго и слишком громко мечтал, что сын пойдёт по его стопам.

А Эйрик… он бы лучше стал аптекарем. Или даже скобяником. Главное – подальше от этой мрачной романтики: крови, криков и ночных засад в болотах.

Он вырос среди этих каменных стен и знал каждый закоулок замка, как свои пять пальцев. И всё же чувствовал себя здесь чужим. Майк – другое дело. Тот рождён был для меча. Он шагал по коридорам, будто они были выложены в его честь. Сейрус смотрел на него, как на сына. А Эйрик… Эйрик был «вторым». Тенью.

С тех пор, как их взяли на обучение – Майка в двенадцать, его в одиннадцать – прошло уже пять лет. И с тех пор никто больше не пришёл. Но Эйрик не задавал вопросов. Он привык, что так. Что всё идёт вниз.

Пусть идёт.

Башня стояла на краю внешней стены, нависая над обрывом, где с кручи открывался вид на деревню и леса. Её прозвали Голубиной – неофициально, конечно. По факту, это была старая дозорная вышка, которую давным-давно перестроили под нужды почтовой службы. Внутри уже не хранили стрелы и не держали сигнальные факелы. Теперь тут жили птицы.

Эйрик не торопливо пересёк двор, петляя между мокрых листьев и чавкающих грязью луж. Он слегка поскальзывался, но не остановился – втайне надеялся, что письмо может быть важным. А значит, можно будет отложить конюшню. Может, даже совсем забыть про неё – если повезёт.

Он заскочил в башню, захлопнув за собой тяжёлую дверь. Внутри пахло пером, сухими травами и помётом. Тепло не держалось – сквозь щели гулял ветер, заставляя перья на полу шевелиться. Круглая комната освещалась только тусклым светом из бойниц. Каменные ступени поднимались вверх по спирали, ведя к самому важному этажу – голубятне.

Поднимаясь, Эйрик провёл рукой по шероховатой кладке. Башня была стара, и, казалось, хранила больше воспоминаний, чем все дневники старого архива вместе взятые.

Наверху – низкий деревянный потолок, клетки, прутья, верёвки с бирками. На жердочке сидел голубь, важно вытянув шею. У его лапки блестела маленькая металлическая капсула. Письмо.

– Ну, давай посмотрим, – пробормотал Эйрик, подходя к птице. Та лениво нахохлилась, будто не особо впечатлена его приходом.

Он снял капсулу, раскрутил крошечную крышку – и почувствовал, как внутри что-то ёкнуло. Пергамент был свернут торопливо. А печать… печать была Гильдейской.

И это письмо пришло от отряда Майка.

Прошло два дня. Вечер выдался пасмурным и тоскливым. Холодный дождь бил по булыжной мостовой, стекая по каменным плитам и вонзившимся в землю кольям укреплений. Ворота Вельмонта казались чёрной пастью в стене, за которой простиралась враждебная тьма.

Эйрик стоял прямо под аркой, кутаясь в мокрый плащ. Вода уже давно добралась до воротника, затекала за шиворот и стекала по спине. Он не уходил – несмотря ни на что. Он ждал.

На первый день он ещё пытался шутить, говорил самому себе: "Да всё нормально. Заблудились. Промокли. Вернутся чуть позже."

На второй – шутки закончились.

Он не знал точно, что было в том письме. Старшие забрали его сразу, едва он отнёс его в штаб. Но выражение их лиц… Особенно у Родерика, отца Майка, – было достаточно, чтобы понять: что-то пошло не так. Очень не так.

Теперь Эйрик просто стоял здесь, в воротах, глядя в промозглую тьму, в надежде увидеть знакомую фигуру. Или хотя бы силуэт кого-то… кого угодно.

«Ну где ты, Майк…» – пронеслось в голове.

Он сам себе удивлялся – вроде и завидовал Майку всю жизнь, и раздражался, и хотел быть не хуже. Но сейчас… Сейчас он бы отдал всё, чтобы увидеть, как тот возвращается живым. Целым. С ухмылкой и тупой шуткой на губах.

Но в темноте была только тишина. И дождь.

В этот момент из темноты послышался стук копыт.

Эйрик резко выпрямился, с трудом различая в дождевом мареве фигуру всадника. Тот медленно приближался к воротам, и вскоре фонари у входа выхватили из мрака лицо – измождённое, побледневшее, но живое.

Майк.

Он был весь в грязи и крови, плащ висел клочьями, на щеке тянулся свежий ожог. Лошадь, которую он вел шагом, едва держалась на ногах. За ним тянулись ещё три животных – без седоков, но с грузом куда страшнее: на их спинах, привязанные кожаными ремнями, покачивались тела. Безжизненные. Закутанные в плащи. Один – без головы.

Эйрик побледнел, сердце его сжалось. Он сразу понял – это был Сейрус.

– Майк… – выдохнул он, подходя ближе, – что… что случилось?

Майк молчал. Его глаза были пустыми. Ни злости, ни боли, ни даже страха – только глухая, застывшая тьма, прилипшая к нему, как эта грязь, как кровь на рукавах.

Он спешился и прошёл мимо Эйрика, не сказав ни слова.

Лошади фыркали, сбитые с толку, измотанные. Дождь бил по телам мёртвых охотников, по тем самым, с кем они ещё три дня назад смеялись в тренировочном дворе. Теперь – только тряпичные мешки плоти.

Эйрик стоял, не в силах двинуться. Он смотрел, как брат проходит мимо, как исчезает в глубине крепости, оставляя за собой только мокрые следы и запах смерти.

И тогда впервые в жизни Эйрик по-настоящему испугался.

Не за Гильдию. Не за Майка.

А за себя.

За то, каким он станет после этого.

Прошёл день. Похороны были короткими. Без речей.

Дождь всё ещё не прекращался – будто сама земля отказывалась отпустить павших.

Тела охотников сожгли за пределами крепости, как велел старый кодекс.

Теперь, вечером, в Большом зале Гильдии собрались все, кто остался. Около восьмидесяти человек. Меньше трети от былой силы. Кто-то стоял, кто-то сидел вдоль стен, но почти все молчали. Воздух был тяжёлый, как перед бурей. Пахло мокрым камнем, свечным воском и угрюмым гневом.

На возвышении сидел Родерик – глава Гильдии. Лицо его было серым, осунувшимся. Он сжал пальцы на рукояти посоха, который ему уже давно был нужнее, чем меч.

Майк всё рассказал: о ведьме, о криволках, о том, как погиб Сейрус.

Сейчас ждали решения.

Родерик наконец поднялся. Голос его был усталым, но чётким:

– Сейрус был не просто старшим охотником. Он был моим другом. Он воспитал многих из вас. И он погиб плечом о плечо со своими братьями, защищая наш мир. Пусть их искры во тьме не угаснут.

Несколько человек кивнули. Кто-то склонил голову.

– Но мы также должны понять, что пошло не так, – продолжил Родерик. – Почему ведьма осталась в живых. Почему она была не закована до конца. Почему погиб весь отряд, кроме одного.

На этот момент взгляды устремились на Майка. Кто-то – с сочувствием. Кто-то – с подозрением.

Тишину нарушил Теобальд Арден:

– Мы заслушали рассказ Майка. Он утверждает, что ведьма использовала магию, чтобы спасти его жизнь. Что ж… пусть так. Но ведь она сбежала. Почему?

– Я не знаю, – прошептал Майк.

– Она убила наших людей, – хрипло бросил кто-то сзади. – Пусть и чудовища начали. Всё равно – ведьма одна из них.

– Ты пытался остановить её? – Теобальд резко взглянул на него. – Или ты просто пожалел её?

Майк сжал кулаки.

Зал для собраний был полутёмным, лишь тусклый свет свечей мерцал на массивных деревянных столах и скамьях. Родерик только что закончил речь, и в воздухе повисло напряжённое молчание.

В углу, почти скрываясь в тени, стояла сестра Лиотта. Её фигура была статичной, словно вырезанная из мрамора, а глаза – холодные и безэмоциональные – внимательно изучали каждого в комнате. Она не произнесла ни слова, но казалось, что её взгляд проникает в самую душу, вскрывая все слабости и страхи.

Эйрик почувствовал, как по спине пробежал холодок. Её молчание было не просто отсутствием слов – это было оружие, которое сковывало дыхание и заставляло сердце биться быстрее. В её взгляде он прочитал нечто большее, чем просто наблюдение. Это был безжалостный суд, неподвластный времени и обстоятельствам.

Когда их взгляды встретились, внутри Эйрика вспыхнул панический жар. Он хотел отвернуться, но не мог. Казалось, что Лиотта видит в нём не просто новобранца или мальчишку, пытающегося угодить отцу. Она видела каждую тень сомнения, каждую неуверенность, прятанную за улыбкой.

«Она знает», – мелькнула мысль. – «Она знает, что я не хочу быть здесь. Что я боюсь разочаровать отца… и что я не уверен, что смогу быть таким, каким он меня хочет видеть».

Сердце Эйрика колотилось так громко, что казалось, будто зал слышит его беззвучный страх. Вокруг Лиотты словно сгущался воздух, давя и сковывая – и в этот момент Эйрик понял, что в этой комнате он не просто участник собрания. Он – объект немого приговора.

Зал Гильдии был холоден и мрачен, несмотря на огонь в очаге. Сырая погода словно просочилась внутрь вместе с тяжёлым молчанием. Родерик стоял у кафедры. Седые волосы были распущены, глаза покраснели от бессонницы. Он говорил устало:

– Хватит. Мы больше не отправим людей за этой ведьмой. Мы потеряли Сейруса. Потеряли братьев. Мы теряем кровь за мираж. Мы – охотники, а не мстители.

Почти никто не возразил. Никто, кроме Майка.

– Командир, – произнёс он, вставая. – Позвольте мне закончить начатое. Это моя вина. Я дал ей уйти. Если бы не я – Сейрус, возможно, был бы жив.

Голоса зашептались. Родерик уставился на сына.

– Ты был единственным, кто выжил. Ты не обязан…

– Я обязан, – перебил Майк, крепко сжав кулаки. – Я должен поймать её. Должен вернуть честь, доверие. Она не просто ведьма – она убийца. И я это исправлю. Один, если нужно.

Родерик долго молчал. Его взгляд был прикован к чему-то в стене – будто он пытался разглядеть в камне ответ на вопрос, который терзал его душу. Потом, медленно, он отвёл глаза и тихо, но отчётливо сказал:

– Я всё сказал.

– Но отец… – начал Майк, поднявшись, но Родерик взорвался, как буря.

– Нееет! – проревел он так, что своды зала задрожали от гулкого эха. Пламя в светильниках дрогнуло. Несколько охотников инстинктивно вздрогнули.

Майк застыл. На миг показалось, что он хотел что-то добавить, но стиснул челюсти, опустил взгляд и молча сел обратно. Плечи у него поникли.

– Я не стану больше отправлять своих людей на бессмысленную смерть, – выговорил Родерик, медленно обводя всех взглядом. – Мёртвый лес уже поглотил слишком много. Всё из-за одной девчонки. Одной ведьмы. Пару дней – и сам лес её поглотит. Как и прочих.

Он перевёл дыхание, с трудом сдерживая гнев и усталость.

– А если она так важна Церкви… пусть сами разбираются. Так и передай ему.

Зал замер. Все взгляды, будто по команде, обратились к полумраку у стены.

Там всё так же стояла сестра Лиотта. Неподвижная, словно вырезанная из камня. Тень под капюшоном скрывала лицо, но казалось, что её невидимые глаза изучали каждого в зале. Молчание её было не просто равнодушным – оно было угрожающим.

– У нас есть дела важнее, – хрипя продолжил Родерик. – Сегодня утром я получил послание. На деревню что граничит с северной частью мертвого леса напали криволки.

В зале гул поднялся мгновенно – словно в помещение ворвался шквал холодного ветра. Стучали ботфорты, скрипели лавки, и голоса эхом отбивались от каменных сводов.

Родерик поднял ладонь, требуя тишины, но сперва никто не услышал. Тогда он стукнул посохом о пол – и гул стих.

– Да, – подтвердил он, переводя взгляд с одного лица на другое. – Я хочу отправить разведку к руинам Морлея. Криволки не выходят из проклятых земель без причины. Если что-то гонит их на север – мы обязаны выяснить, что именно.

Теобальд Арден поднялся медленно, словно его тянул за плечи невидимый груз.

– В сердце тьмы, – прошептал он, но в абсолютной тишине его услышали все. – Ты ведёшь нас туда, где даже камни помнят смерть. Там остались твари, которых свет не видел со времён Падения.

– Именно поэтому идти должны лучшие, – Родерик кивнул. – Добровольцы, способные держать строй под любым натиском.

– Лучшие?.. – Теобальд сжал кулаки. – Ты только что запретил Майку исправить свою ошибку. А теперь зовёшь людей на ещё более опасное дело?

– Ведьма – угрозу нашим землям не представляет, – ответил Родерик резко. – Но если в Морлей пробудился новый некромант, у нас не останется ни домов, ни полей, ни церквей, чтобы вообще спорить о ведьмах. Напоминаю, братья: Гильдия родилась именно там, на пепле некромантской бойни.

Кто-то из старших шумно втянул воздух. Напоминание о легендарной чуме мёртвых било по нервам хуже любого крика.

Из полумрака снова дрогнул силуэт – сестра Лиотта сделала маленький шаг вперёд, и хватило лишь шороха её рясы, чтобы зал вновь замолк. Ни слова. Один намёк: церковь слушает.

Эйрик почувствовал, как внутри всё сжимается в тугой узел. Он украдкой бросил взгляд на Майка: тот сидел, опустив голову, но пальцы у него дрожали над коленями. Он явно боролся с желанием вскочить и потребовать слова, однако вспышка отцовского гнева ещё стояла в груди огнём.

– Добровольцы, – повторил Родерик. – Нужны шесть человек. Отбор я проведу лично. Выступаем через два дня, к рассвету. Отправляемся без лишнего груза и без фанатизма. Наша цель – разведка и возвращение с вестями. Не геройство.

Гул недовольных голосов прокатился волной, но уже тише: приказ был отдан. У многих лица потемнели – одновременно страх и гордость бились в груди. В глубине зала кто-то шепнул молитву Падшего Света.

Лишь Лиотта, безмолвная тень у стены, словно высекала каждую реплику в камне.

Родерик выпрямился, глядя на собравшихся с тяжестью, которую уже не мог скрывать ни голосом, ни жестами.

– На этом всё, – сказал он. – Прошу всех пройти в обеденную. Вас будет ждать поминальный ужин.

Тишина в зале растянулась, как сухожилия перед боем. Несколько охотников переглянулись, в их взглядах не было аппетита – только усталость, боль и глухая тревога. Кто-то поднялся с места почти неохотно, как будто каждое движение стоило усилий. Другие – медленно, как на похоронах.

Майк остался сидеть. Его лицо было каменным, глаза смотрели в пол. Эйрик на мгновение остановился рядом, хотел сказать что-то – хоть что-то, но не нашёл слов. Вместо этого просто кивнул и пошёл вслед за остальными.

Сестра Лиотта, не произнеся ни звука, первой вышла из зала. Её шаги были бесшумны, как будто она вовсе не касалась земли. Эйрик, проходя мимо, поймал себя на мысли, что та, пожалуй, не ела и не пила вовсе, и уж точно не скорбела, как они. Она была будто вестницей чего-то, что пока ещё только приближалось – из леса, из Морлея, или из самого мрака будущего.

Поминальный ужин был тёплым, хлеб – мягким, и мясо – пряным. Но всё это не принесёт утешения.

Они не были сыты. Они были живы. Пока что.