Рецепт нас

Глава 1

Меня зовут Айви Патель, и… я до сих пор не верю, что сейчас в моей кровати мирно посапывает Сет Эванс. Вам, наверное, интересно, как мы оказались вместе? В голове сразу всплывают слова из популярного видео: «Как я докатился до жизни такой…».

Но мы не докатились. Мы пронеслись на всех скоростях – через виражи наших ссор, когда в стену летела посуда… И через примирения, когда он рвал с меня одежду быстрее, чем я успевала прошипеть «ненавижу.

Сет называет меня «Шумахер в кружевном», когда я врываюсь в его идеально спланированный день. Я же зову его «Черепахой в Brioni» – если он делает что-то неожиданное, а это выглядит чертовски элегантно.

Он – моя солёная карамель. Когда обжигает – кричу, когда остывает – требую добавки. Вчерашний вечер – тому доказательство. Швырнув мою туфлю в угол с привычным: «Ты невыносима!», он уже через десять минут демонстрировал свои методы воспитания… Ну, вы поняли.

Итак, венчики вверх – мы начинаем!

Десерт: «Миндальные зубки»

Любая приличная кулинарная книга начинается с закусок. А кто сказал, что я приличная? Правила созданы, чтобы их нарушать. Особенно чужие.

Ингредиенты: щепотка детской ненависти (ровно столько, сколько помещалось в моих зубах), одна лопатка французского шарма (спасибо, мама), горсть его «правильных» реплик («Никакого воспитания!»).

Эту фразу семилетний Сет бросил в наш первый «семейный ужин» – если, конечно, можно так назвать тот хаос, где я, двухлетняя обезьянка в кружевном платье, впилась зубами в его брата.

Наши родители познакомились на вечеринках в Челси, но вскоре их тусовки превратились в домашние посиделки: я с Алфи ползала под столом, а Сет сидел на стуле, как маленький лорд, с салфеткой на коленях.

Саму сцену я не помню, но отец, Бернард Патель, обожал рассказывать её на коктейльных вечеринках.

– Моя принцесса кусает его за палец. Тишина. Все смотрят друг на друга. И тут громкий крик: «Уберите этот ужас!» – папа мастерски передразнивал Сета, и гости дружно смеялись.

Так началась наша «неприязнь».

Я ещё не умела толком говорить, но уже прекрасно изучила науку раздражения Сета Эванса: впивалась молочными зубками в его руку; просилась только к нему на ручки; пускала слюни на его идеальные туфли. Все взрослые умилялись: «Ой, смотрите, она его обожает!» – но Сет единственный не считал меня милой.

«Мелкая проблема» – лучший комплимент, какой только могла получить маленькая разрушительница в подгузниках.

Когда я пыталась звать его, получалось нечто среднее между «ми-и-и-ля-я» и «ми-ня-ль». Его отец тогда перевёл мой лепет в слово «миндаль». Гениально! Сет и правда был как тот орех в шоколаде: снаружи безупречный мальчик в пиджаке Brooks Brothers (да, в семь лет), а внутри – твёрдый, с горчинкой.

Вскоре у нас появились официальные титулы:

– У тебя не дочь, а пиранья, – заявлял Дилан Эванс, вытирая с лица брызги шампанского после моих очередных «зубных» выходок.

– Зато ваш сын – ходячий учебник этикета, – парировал мой отец.

Прошло двадцать пять лет. «Учебник этикета» до сих пор пытается меня перевоспитывать. Но теперь, когда его «пиранья» пускает в ход зубки, в его глазах читается уже не раздражение, а жгучее желание «кусай меня дальше»…

В четыре года мы внезапно переехали жить в Биарриц. Официально – бабушке «стало плохо». Неофициально – мама (Одетт Патель, парижанка до кончиков ресниц) заявила, что её коже срочно необходим «морской воздух».

Отец даже не спорил – он уже давно понял, что перечить маме бесполезно, когда в её глазах загорается тот самый «парижский огонёк», но свою мебельную империю в Лондоне никому не доверял. В тридцатиградусную жару он валялся на пляже в пиджаке, потягивал лимонад и ворошил кипы контрактов, выискивая каждую неточность.

Я унаследовала от отца ямочки на щеках и его фирменную хватку – только если он сжимал деловые контракты, то я вцеплялась в жизнь так, будто это последняя бриошь в буфете. (Сет до сих пор пытается вырвать у меня штурвал, однако он так и не понял, с каким перчиком связался).

Французский шарм (или как разозлить англичанина)

Биарриц пах жареными каштанами и беззаботным детством. До шести лет я бегала босиком по песку, пока меня не отправили в школу Виктора Дюрюи. Эта тюрьма для юных леди учила меня есть улиток вилкой (абсурд) и сидеть с прямой спиной (явное нарушение прав человека).

Лето начиналось с приезда Эвансов. Алфи сразу бросался в песочные войны, а Сет был особым случаем. В тринадцать он расхаживал по пляжу в рубашке (точная копия папиного дресс-кода) с книгой, которая выглядела слишком взрослой для его возраста и выражением лица, будто его вот-вот стошнит от нашего веселья.

– Построй песочный замок! – командовала я.

Если отказывался – хватала свою розовую лопатку и орала так, что отдыхающие оборачивались. Его лицо было как учебник по мимике: сначала брови поднимались к волосам («Она не шутит?»), потом ноздри расширялись, как у разъярённого жеребца («Я не лопатка!»), и, наконец, наступала капитуляция с вздохом и медленным опусканием на колени. И вот он уже роет песок с важностью архитектора, строящего секретный объект для особо капризного клиента.

– Маленькая разрушительница, – ворчал он, когда Алфи (предатель) швырял в него медузой и визжал: «Это Айви!». Однако всегда достраивал последнюю башенку, даже если уже собирался уходить.

Он ворчал, что мы ему безразличны, но стоило мне подбежать, обмазанная кремом, как его рука уже тянулась за платком. А если сильно злилась за его серьёзность, я специально пачкала ему рубашку. Я мечтала увидеть, как этот маленький джентльмен наконец сбросит проклятый галстук и полезет в воду вместе с нами.

Но нет. Даже бутерброды Сет ел медленно, разбирая на компоненты, тогда как мы с Алфи устраивали пищевой марафон «Кто быстрее засунет его в рот».

В тот последний вечер мы втроём сидели на пляже, обжигая пальцы о только что пожаренные креветки. Сет нервно крутил пуговицу на манжете – это была его привычка, когда он изображал нашу «няню».

– Мой принц будет пахнуть морем и дымом от костра, – заявила я, разглядывая его. – И носить выглаженные рубашки только для того, чтобы я могла их мять.

Сет фыркнул, отряхивая несуществующую пылинку с рукава:

– Твой принц даже близко не подойдёт. От тебя пахнет тиной и дурными манерами.

Вместо ответа я впилась зубами в его плечо. Он даже не дрогнул, но сжал моё запястье так, что по коже побежали мурашки. Я не отпускала.

– Фурия! – он резко вскочил, рассыпав остатки креветок. Песок хрустнул под его ботинками, когда он уходил, оставив за собой лишь облако золотистой пыли – наша версия хлопнувшей двери.

Мы с Алфи переглянулись, синхронно помахали ему вслед (как делали всегда) и снова уставились на горизонт. Солнце медленно тонуло в воде, растекаясь, как апельсиновый мармелад, тающий на горячем бисквите.

На следующий год песочные замки остались без своего архитектора – Сета отправили в Хэрроу (потому что «настоящие джентльмены должны учиться среди себе подобных», как объяснил его отец за стаканом виски моим родителям). Видимо, мой фирменный аромат – «Тина с нотками дерзости» – не входил в учебную программу будущего магната.

Я сделала вид, что не расстроилась. С Алфи было веселее – он хотя бы смеялся, когда я засовывала улиток ему за шиворот. Мы стали идеальными партнёрами по преступлениям: воровали бриоши так виртуозно, что даже Роже – наш шеф-повар, мстивший миру за обезжиренные диеты, – начал оставлять на столе «доказательства»: две тёплые булочки с явно избыточным количеством шоколада (по его меркам «триста грамм вместо ста» – акт милосердия).

Но даже наши набеги на кухню перестали радовать, когда бабушка улетела на сахарной вате к небесам (так мне объяснили смерть). Папа тогда решил, что хватит жить на две страны.

Мама тогда устроила прощальный спектакль по всем канонам французского театра: с драматическими вздохами, монологами о «потерянном солнце» и подругами, которые за бокалами шампанского причитали: «Бедная Одетт, как твоя кожа перенесёт эту ужасную английскую сырость?»

Роже мгновенно переметнулся на её сторону (мама пообещала ему двойную дозу драмы и тройную – сливочного масла). Каждое утро он выводил на папиных тостах грустный смайлик, а его бриоши внезапно стали солёными. Но папа лишь пожимал плечами, разрезая тост с улыбкой – он-то знал, что любовь, как идеальный соус бешамель: без комочков. А Бернард Патель терпеть не мог комочки. Как и я.

И мама согласилась.

Советы от Айви Патель:

Хотите сладкой жизни? Начинайте со сливочного масла – оно как любовь: без него ни тесто не замесишь, ни чувств не сваришь. Комочки – это не ошибка, а характер. Мой, например, довёл Сета до того, что он порвал моё первое авторское платье. А потом три дня подряд заказывал частный самолёт, чтобы свежие бриоши от Роже доставляли мне прямиком из Биаррица в Лондон. Но если хочется быстрых результатов – кусайтесь.

Десерт: «Манговый принц»

Ингредиенты: мешочек упрямства (чем больше, тем лучше – никогда не переборщишь), щепотка фантазии (ну куда же без неё), один непослушный ребёнок (джентльменские манеры не предлагать), подросток (добавить по вкусу, но осторожно), розовая ваниль (для подкормки бабочек в животе), разбитая коленка (не специально).

Как только мы переехали в Лондон, родители тут же закатили званый ужин. А мне, честно говоря, было не до торжеств. Я скучала по морю, по французским одноклассникам, по дому, где по утрам в мою комнату заглядывали солнечные лучи. А тут – серое небо, бесконечный дождь и какое-то всеобщее уныние. Впрочем, не всё было так плохо.

Огромным плюсом Лондона был Алфи – он хоть как-то спасал меня от скуки, пока родители спорили, в какую частную школу меня определить. Мама настаивала на Хаммерсмите, папа – на Бэкингемшире (там, кстати, учился сам Алфи). В итоге победила мама… или, точнее, моё желание заниматься искусством.

Сета я почти не видела. Он редко приезжал – закрытая школа, бесконечная учёба. А если и выдавались каникулы, то всё свободное время он проводил в отцовском офисе, постигая науку управления бизнесом. Ну а мы с Алфи тем временем вовсю наслаждались английской жизнью. Я была частым гостем в их Хэмпстедском особняке. Дом в георгианском стиле, конечно, не шёл ни в какое сравнение с нашим таунхаусом на Чейн-Гарденс. Но мой отец обожал жить в Челси – за доступность, скорость, возможности. И, конечно, за время, которое он терпеть не мог тратить попусту.

Все выходные я проводила у Эвансов, играя с Алфи и его друзьями – Харли и Артуром – в супергероев. Моя роль, конечно, сводилась к «принеси-подай», но хоть какое-то развлечение. А потом начинался настоящий ад…

Пять утра. Подъём. Чистка зубов (иногда «забывалась»). Причёска от няни. Выговор от мамы за ворчание. Завтрак. Школа (иногда меня отвозил отец, иногда мамин водитель).

Первый урок – литература (скучно). Второй – экономика (очень скучно). Третий – математика (сойдёт). И четвёртый – искусство (обожаю).

Вечером – быстрый поцелуй маме в щёку и марш на дополнительные занятия (до сих пор не понимаю, зачем они были нужны).

Однажды, едва выбравшись из кабинета отца после урока французского – уставшая и мечтающая лишь о том, чтобы проснуться и обнаружить, что сегодня выходной, – я услышала от мамы «радостную» новость:

– Завтра едем на семейный ужин к Эвансам! У миссис Фет день рождения.

Школу разрешили пропустить (ура). Но вот домашние занятия – ни за что (ну, конечно).

На следующий день всё пошло наперекосяк с самого начала. Вместо нормальных косичек мама умудрилась сделать мне два дурацких хвостика с красными бантами (ненавижу хвостики). И это оказалось ещё не самое страшное.

Потом пришла она. Лепка.

Моя учительница – донья Аурора Каталина Эспехо Рио (да, именно так полностью, иначе она просто не отзывалась) – пахла так, будто её духи перебродили вместе с её любимым камамбером (терпеть не могу этот сыр с тех самых десяти лет).

– Слепите вазу – пойдёте на ужин, – объявила она утром, сунув мне в руки ком глины. – Не справитесь – будете лепить всю неделю.

Разумеется, у меня ничего не вышло.

– Обезьяна слепила бы лучше, юная леди! – фыркнула она, разглядывая моё «творение» с видом эксперта по керамическим катастрофам.

Что ж… Я слепила обезьяну. Такую же морщинистую и брезгливую, как она сама. Не люблю, когда мне указывают… Это так, к слову.

Папа меня поддержал (тихо посмеялся и сказал: «Гениально»). Мама же фыркала всю дорогу до особняка Эвансов.

Хорошо, что со мной был Мистер Жираф – моя первая мягкая игрушка, с которой я до сих пор не расстаюсь (Сет знает: один его косой взгляд в сторону Мистера – и он неделю на «ночной» диете).

Дверь открыла миссис Эванс. Мама тут же ринулась к ней с возгласом: «Фет!» – а я, собравшись продемонстрировать свои безупречные манеры, едва не слетела с ног от стремительного нападения «золотистого торнадо» – то есть Алфи.

Этот бешеный сорванец толкнул меня так, что я чуть не приземлилась в цветочный горшок. Я сразу же покраснела от ярости, а он спрятался за маминой юбкой (трус) и показал мне язык. Мне! Королеве хулиганства! Я уже рванула в погоню, но мама ловко придержала меня за хвостик – теперь я знала, зачем они нужны. Пришлось ограничиться ядовитыми рожицами издалека.

Жаль, что в тот день я не прихватила свою розовую лопатку – на его пшеничной шевелюре она смотрелась бы идеально.

И тут появился ОН. Я не видела Сета два года, а судя по его росту и телосложению, можно было подумать, что за это время он прокачался из хлюпенького мальчика в костюме в красивого подростка.

Сет спускался по лестнице с точностью часового механизма: носок – пауза – пятка. Так ходил его отец. Так, видимо, полагалось ходить «настоящему джентльмену» (в тот день я спросила, не устаёт ли он от этой роли. Он тогда лишь поправил галстук и сказал: «Это не роль, а правила»).

Увидев меня, он бросил свой «кислый взгляд» и скривил губы. Другой реакции я и не ждала.

– Добрый день, Айви, – произнёс он, протягивая руку (как будто мы на официальном приёме, а не в гостях у друзей).

Я сделала идеальный по мерке Сета реверанс – и в этот момент мой бедный Мистер Жираф совершил самоубийство с высоты моего роста.

Не успела я опомниться, как Алфи уже мчался наверх с трофеем. Ну и я тоже за ним.

– Никаких манер! – бросил мне в спину Сет.

На втором этаже Алфи, пробормотав что-то невнятное, нырнул в соседнюю комнату. Я – следом. И окаменела. Запретная территория для нас с Алфи открыта (Сет всегда запирал дверь на ключ, когда уезжал учиться).

В комнате пахло новой мебелью, сандалом и строгостью. Книги стояли по росту. Простые карандаши лежали параллельно, а кровать заправлена точно под линейку. На фоне этого «Рая» моя комната казалась настоящим хаосом, словно после апокалипсиса.

Сет влетел мгновенно – видимо, у него встроенный датчик на посторонних.

– Быстро вышли!

Я, конечно, послушалась… Шучу. Я продолжала изучать его серые обои, бежевые полки, чёрный стул… Даже страшно стало – неужели, когда мне исполнится пятнадцать, я тоже перестану любить разноцветный мир?

– У вас минута, чтобы уйти, – процедил Сет сквозь зубы.

Алфи, конечно же, в ответ плюхнулся на его идеально заправленную кровать. Сет взвыл – в прямом смысле этого слова. Это был уже шестой по счёту приказ покинуть его владения.

– Если Алфи отдаст моего Жирафа – уйду, – заявила я, небрежно вертя в пальцах его карандаш.

– Айви, не трогай! – Сет вырвал у Алфи бедного Мистера Жирафа и сунул мне в руки. – Вот твоя игрушка. Уходите. Айви-и-и-и, я же просил не трогать мои вещи…

Я специально уронила книгу, чтобы нарушить этот безумный порядок и схватила Жирафа и направилась к выходу. Но… он ведь спас его от Алфи (а тот, как известно, обожает «украшать» мои игрушки своими художествами).

Решила отблагодарить спасителя.

– Присядь, – попросила я.

– Вас ждут родители.

– Пожалуйста, присядь! – замигала ресницами (у мамы этот приём работает на все сто).

– Нет! (У меня не прокатило.)

И тогда я закричала на предельной громкости.

Он вздохнул (мужчины никогда не понимают с первого раза) и неохотно присел. Я разбежалась и прыгнула. Сет не устоял, и мы грохнулись на пол. По плану должен был быть трогательный момент: Жираф чмокает его в щёку, но вышло иначе, – чмокнула его я.

Сет Эванс пах не деревом, как папа, а сочным манго. Я уже тянулась повторить, но…

– Ты… – он оттолкнул меня, краснея. – Та же фурия!

Но щёку не вытер. Поправил брюки, застегнул злополучную пуговицу у запястья и вышел.

Ну, а мы с Алфи, по традиции, помахали ему вслед, переставили все книги и отправились на ужин. Сет весь вечер сидел с кислой физиономией, а мы строили ему рожицы (непробиваемый).

После ужина мы с Алфи носились по лужайке, пока я, с растрепавшимися хвостиками, не растянулась на земле, разбив коленку. И тут наша взрослая няня – Сет – бросился ко мне. Впервые я увидела у него странный взгляд. Брови не поднялись (как обычно, когда он злится), а наоборот, сдвинулись. Он осторожно дул на ссадину, а я, всхлипывая, размазывала слёзы и грязь по лицу. И тогда он улыбнулся. Впервые. И вытер грязь с моего носа не платком, а своим пиджаком.

Возвращаясь домой, я крепко прижимала Жирафа, а улыбка не сходила с моего лица.

Советы от Айви Патель:

Лучший способ сказать «спасибо» – неожиданно прыгнуть на спасителя. Если хотите пробить на новую эмоцию, то разбейте коленку – улыбка вам обеспечена. Сейчас я тоже иногда падаю (совершенно случайно, конечно), приятно ведь, когда твои слёзы вытирает не твоя рука, а рука Сета.

Десерт: «Разбитое сердце»

Ингредиенты: мешок чёрного перца (главное – не чихнуть на собственные мечты), очень много сопливой романтики (девочки поймут), красивая девушка (подавать с гарниром из детских иллюзий), щепотка наивности (она же «как я верила в сказки»).

После того званого ужина взгляд Сета не покидал мои мысли. Моя десятилетняя логика подсказывала: если он такой идеальный, значит, его просто нужно правильно «воспитать». В моём воображении я представляла, как он весело играет в догонялки и смеётся, как обычный ребёнок. Да, я была уверена, что пять лет разницы – это не преграда. Так родился мой план «Как стать лучшей подругой Сета Эванса».

Пункт первый: учимся убирать.

Точнее, создаём видимость. Всё, что валялось на полу, летело под кровать – метод, который я позже назвала «уборкой по-айвовски». Мой мистер Ворчун до сих пор ругает меня за беспорядок, но, когда я встречаю его без одежды, он уже не обращает внимание на хаос в нашей спальне.

Пункт второй: стратегия присутствия

Когда родители собирались в путешествие на лето, мы с Алфи просили не брать нас и бросали слёзные клятвы, что ни одна няня не пострадает. Родители соглашались. Отчасти потому, что иногда с нами оставался Сет.

Я тут же включила режим «его тень». Шахматы (скучно), книги (не люблю читать), «Уно» втроём (уже скучал Сет). Близости не случилось. Сет Эванс – крепость, которую не взять лобовой атакой. И тогда я перешла к плану «Б» – диверсионные операции.

В одиннадцать, на день рождения Алфи, я решила блеснуть взрослостью. На мне было платье цвета озера Муриско, волосы собраны в изящный бант, белые балетки – ну прямо юная леди. Весь вечер я терпеливо сидела рядом с Сетом, подавляя желание носиться с остальными детьми. Даже вызубрила пару экономических терминов.

– У тебя много акций?

Он повернулся, не улыбаясь:

– Пока нет.

– Значит, ты не можешь жить бесплатно в своих отелях?

– Где логика между акциями и бесплатно, – начал он, но вдруг уголки

его губ дрогнули.

И понеслось! Полчаса лекции о гостиничном бизнесе (до сих пор могу наизусть рассказать всю структуру). Я кивала, улыбалась и украдкой поглядывала на Алфи, манившего меня присоединиться к веселью.

А потом случился Харли с его колой. Коричневая жидкость обрушилась на моё красивое платье. Сет молча подал руку, проводил в ванную и достал пятновыводитель. Без насмешек и язвительных фраз. Просто помог оттереть пятно и исчез.

В тот момент в моей голове заиграли скрипки. Ну, или что там играет у одиннадцатилетних влюблённых девочек. На следующий день он уехал в Бредфорд, а я вздыхала так громко, что мама спрашивала, не астма ли у меня началась.

Пункт третий: вербовка Алфи.

После долгих уговоров (и пары подзатыльников) мой друг согласился шпионить. Он исправно докладывал, чем занят Сет, звонил ли он (и кому) и во что был одет.

К двенадцати годам мой книжный шкаф напоминал филиал библиотеки Сета. Читала ли я «Основы корпоративного управления»? Нет. Зато знала все аннотации наизусть. Главное – правильная расстановка по алфавиту и едва заметная потрёпанность корешков для эффекта «усердного изучения».

Чем старше становился Сет, тем виртуознее он уворачивался от моих объятий, как папа от маминых: «Сходим с девочками в кафе!». Видимо, этому учат на тайных мужских курсах. Но если папины отговорки казались мне милыми, то равнодушие Сета разжигало во мне бунт.

Наши редкие встречи напоминали монолог Гамлета в исполнении гиперактивной белки (я) и немого камня (он).

Единственное, что могло его растрогать и проявить заботу, – мой чих! Так что чёрный перец стал моим тайным оружием. Я научилась чихать по заказу – лишь бы он беспокоился обо мне. (Сейчас всё проще: достаточно положить градусник на тумбочку и слабо охнуть – мой Перфекционист тут же превращается в тревожную няню.)

Правда Сета (мне – двенадцать, Сету – одиннадцать)

Я искала Алфи, чтобы обсудить новый план по завоеванию Сета, когда из-за дубовой двери кабинета донёсся гневный голос:

– Ещё раз ослушаешься – пеняй на себя!

Глухой удар. Тишина. Потом – прерывистый шёпот, в котором дрожали сдавленные слёзы:

– Больше не повторится.

Я замерла, вжавшись в стену. Родители Сета всегда казались мне идеалом – улыбчивые, благородные, безупречные. Но этот шёпот, этот звук, будто кто-то сломал птице крыло, въелся в память навсегда.

– Подслушивать неприлично, Патель.

Я резко обернулась. Сет стоял на лестнице, пальцы судорожно сжимали перила. В его глазах я увидела то же, что когда-то поймала в своём отражении, случайно раздавив хрустальную фею из маминой коллекции – страх и беспомощность, которые нельзя показать.

От неожиданности я задела вазу. Она разбилась, и, прежде чем я успела моргнуть, Сет шагнул вперёд, прикрыв меня собой.

– Моя неосторожность, – сказал он отцу, появившемуся в дверях, и наступил на осколок.

Мистер Эванс рассмеялся. От этого смеха по спине побежали мурашки, и я машинально вцепилась в рукав Сета.

– Убери это. И научи подругу не шляться, где не следует.

Когда отец ушёл, Сет опустился на колени и начал собирать осколки. Я потянулась помочь, но он резко отстранил мою руку. Он брал их небрежно, будто нарочно давая острым краям впиваться в кожу. Капли крови смешивались со стеклом, а мне стало так стыдно, что я сжалась в комок.

Впервые я видела, как он нервничает. Как дрожат его пальцы. Как он ненавидит себя за эту дрожь.

Тогда я поняла: холодность Сета – не природная черта. Это щит.

А потом он подошёл с двумя стаканами лимонада, украшенными свежей мятой, и молча протянул один из них мне. Я так привыкла дразнить его, выхватывая напиток и выпивая залпом, что не замечала, как он всегда был рядом, защищая меня от всего. И вдруг в сердце возникло странное желание – не завоевывать его, а спасти. Вытянуть из этого холодного мира, где даже боль стала частью повседневного ритуала. Я сделала маленький глоток. Затем ещё один. Медленно. Так, как пил он.

Рождественское признание

Мне тринадцать. Ему – восемнадцать.

Я решила признаться ему в любви.

Казалось, лучше момента не найти: рождественский ужин, треск камина, мерцание гирлянд в тёмных окнах. Всё пахло хвоей, корицей и обещанием чуда.

Я стояла под омелой, сжимая в кармане горсть блёсток, и вдруг осознала: все думали, что я придираюсь к Сету просто из вредности. Даже Алфи не понимал, почему я выбирала для своих выходок именно его, а не более сговорчивых мальчишек. Но правда была в другом. Сет никогда не смотрел на меня свысока, как взрослые. Не поддавался, как Алфи и остальные. Он злился по-настоящему – без фальшивых улыбок, без снисходительных взглядов. Иногда (я обожала эти редкие моменты) даже восхищался моей изобретательностью. Он был вызовом. Остальные мальчишки – разноцветные подушки, удобные, но скучные.

Камин потрескивал, отбрасывая на стены пляшущие тени. Сет что-то листал в телефоне, а я репетировала в голове признание, которое никак не могла выговорить.

– Ты… ну… как… – выдавила из себя.

– Всё хорошо, Айви, – отмахнулся он, даже не взглянув на меня.

В этот момент раздался звонок в дверь. Сет вышел в прихожую, а я увидела Алфи – он стоял в дверном проёме, крутил пальцем у виска и корчил мне глупую рожу.

И тут вошла она.

В чёрном платье. Уверенная. Взрослая. Невыносимо красивая.

Два года вырезок из журналов. Два года попыток красить губы незаметно, чтобы казаться хоть немного старше. А он просто… привёл её.

Она стряхнула блёстки с его плеча (мои блёстки) и бросила фальшиво-сладким голосом:

– Милый, рождественские феи отметили тебя.

– Эти феи, – процедил он, бросая на нас с Алфи равнодушный взгляд, – скоро отправятся спать. Да, Айви?

– Ой, какая прелесть! – она протянула руку к моему банту (который я ненавидела, но сегодня специально терпела). – Тебе очень идёт, малышка.

Сет напрягся. Он знал: слово «малышка» для меня было как красная тряпка. Я схватила первую попавшуюся фоторамку и швырнула её в стену.

– Ого! – Алфи мгновенно сориентировался, хватая следующую рамку. – А вот и мой ход!

Фото пролетело в сантиметре от их голов.

– Вдвоём к родителям! – крикнул Сет.

– Вы совсем… – начала незнакомка, бледнея.

– Сумасшедшие? – перебил Алфи, уже с третьей рамкой в руке. – Это наш фирменный рождественский квест! Сет, держи! – он запустил семейное фото в брата, которое тот поймал одной рукой.

– Алфи, отцу не понравится твоё поведение!

– Бежим! – Алфи схватил меня за руку и на ухо шепнул. – Пока они не поняли, что ты целилась не в неё, а в его чёрствое сердце.

Сет уже обнял свою девушку за талию и повёл в гостиную к камину. Туда, где я собиралась признаться ему в любви.

Его поступок разбил меня сильнее, чем любая фоторамка.

Финал (он же начало новой жизни)

Я ворвалась в спальню и рухнула на кровать. Слёзы катились по лицу, обжигая кожу. Алфи влетел следом, а за ним – мама с её вечными «я тебя понимаю» и историями о первых разбитых сердцах.

– У Сета девушки меняются чаще, чем мои носки, – бубнил Алфи, пытаясь разрядить обстановку.

Но мне было не до смеха. Я резко поднялась, подошла к камину в родительской спальне и швырнула в огонь дневник с планом «Как завоевать Сета». Страницы вспыхнули мгновенно, превращая мои глупые мечты в пепел.

А после вернулся привычный беспорядок: разбросанные вещи и мой личный хаос. Единственным напоминанием о Limited Edition «Сет Эванс, иди к чёрту» оставалась подушка, пропитанная слезами. Моя первая любовь оказалась недопечённым безе – хрустящей снаружи, но сырой внутри.

Папа был прав: учёба – лучшее лекарство от душевных ран. И где, как не в Биаррице, можно начать всё заново?

Советы от Айви Патель:

Сердце – не губка. Не пытайтесь его выжать и повесить сушиться – оно заживает само. А если ваш «принц» выбирает кукол из журналов – это его потеря, а не ваша. Никто не обязан взрослеть ради любви, но, если уж рвёшься вперёд – пусть это будет мечта.

Глава 2

Десерты от Айви Патель съедены. Надеюсь, вам не жаль калорий. Переходим к напиткам.

Шампанское с тоником – мой личный наркотик. Две дольки лайма, веточка мяты, взмах ложки – и вот он, идеальный баланс между «праздником» и «катастрофой». Пьётся на одном дыхании – как те сообщения, на которые он так и не ответил.

У Сета, конечно, виски. Старомодный, односолодовый. Обожаю целовать его губы после – холодные, пропитанные дубом бочки и снисходительностью взрослого мужчины.

Итак, бокалы вверх – можно залпом.

Коктейль «Любовь меня вскружила»

Ингредиенты: солёная вода с пляжа Кот-Де-Баск (достаточно брызг на запястье, чтобы слизать с тоской), долька обольщения (зелёная, кислая, как моё «Ненавижу тебя!» в тринадцать лет), страстный поцелуй (осторожно: можно задохнуться), учебник по философии (можно швырнуть, разрешаю).

Встряхнуть, не взбалтывая эмоций. Украсить намёком на второй шанс (декоративный зонтик обязателен). Подавать в бокале с трещинкой – напоминание: «Да, именно так всё и было».

После Рождества мама проболталась папе о моих «нежных чувствах» к Сету. Мы сидели на его кровати, давили грецкие орехи (скорлупа трескалась так же резко, как моё детское сердце).

– Знаешь, почему мама выбрала меня, а не французского выскочку из юридического? – папа неожиданно положил молоток и посмотрел на меня так, будто собирался раскрыть главную тайну вселенной. – Я залез на дуб в Хайд-парке и орал на весь Лондон, что не слезу, пока она не выйдет за меня замуж.

Молоток застыл в моей руке.

– Ты и дуб? А как же страх высоты?

– Моя принцесса, когда у тебя фамилия Патель, то страх притупляется. А когда ты влюблён, то уже не можешь остановиться. Мы любим по-особенному. Запомни это.

И моим «по-особенному» стали непредсказуемо-скучные мальчишки, которые пялились на мои только-только начавшие округляться бёдра.

Однако Сет, как мне тогда казалось, смотрел на меня так, будто я была не тринадцатилетней девочкой, а кем-то гораздо важнее – взрослой. И когда я говорила что-то глупое (а говорила я много глупого), он не закатывал глаза, как папины друзья, а улыбался – только мне. И никогда другим.

Я старалась больше не думать о нём. Не ждать совместных ужинов. Не ловить его взгляд через стол. Но всё равно болело. Я перестала быть собой. Той, что смеялась громче всех и не боялась сказать глупость. Вместо этого я плакала в подушку и проверяла телефон каждые пять минут. Глупая девочка, которая так рьяно верила, что сможет влюбить в себя подростка.

В последний вечер в Лондоне Алфи расписывал для меня «гениальный план» по завоеванию Сета (что-то про ролики, падение и крики «Спаси меня!»).

Я кивала и делала вид, что слушаю, но внутри уже знала всё. Пора возвращаться в Биарриц.

Обнимая Алфи в аэропорту, я сдерживала слёзы. С ним всегда всё было просто. Как в детской считалочке: дружить, смеяться, но не влюбляться. А Сет был как папина овсянка по утрам: скучный, пресный, пока не добавишь горсть малины (он её любит) и мёда (который всегда должен стоять на столе). И тогда – волшебство.

Сета я не видела в тот день. Он укатил в Амстердам с той самой девушкой. Может, и к лучшему – детская обида грызла меня изнутри, как та белка из «Ледникового периода» (я смотрела его с папой сто раз) – яростно, но безрезультатно. В одном папа был прав: Патели никогда не выбирают лёгких путей. Даже если этот путь – невозможный и взрослый Сет Эванс.

В Биаррице мама устроила мне «День рождения новой жизни» (просто совпало с моим четырнадцатым днём рождения). Я грустно задула свечи, без энтузиазма приняла подарки и болтала по скайпу с Алфи. Никто не обижался на моё настроение – все понимали, что мне нужно было пережить первое разочарование.

А я просто скучала. По Алфи и нашим играм. По посиделкам в кафе и прогулкам по Лондону. По мишени под названием «Сет» я тоже скучала. Писала ему, но он не отвечал. А мне хотелось просто доказать ему, что я всё та же «малышка-подружка» и ничего не изменилось. Но взрослые редко отвечают надоедливым детям…

Пока Сет развлекался в компании девушек (спасибо социальным сетям), я с головой погрузилась в учёбу. Как ни странно, школа перестала казаться тюрьмой. Я втянулась, занималась с одноклассницами, ходила на вечеринки, влюбилась в песни группы Backstreet Boys и мечтала, что Кевин Ричардсон однажды заметит меня. Типичная жизнь подростка, если не считать, что по вечерам я часами болтала по скайпу с Алфи и даже завела новое хобби.

От лепки мне пришлось отказаться – вернее, преподавательница сама от меня отказалась. Я театрально рыдала в подушку (конечно, притворялась) и выбрала фортепиано.

Моя новая учительница, мадам Анриэтт Морель, жгучая брюнетка с пухлыми губами и взглядом, способным расплавить даже самый холодный скотч, при первой встрече рассмотрела мои руки и заявила:

– Шершель, моя дорогая, эти пальчики созданы не для клавиш, а для того, чтобы красиво прикрывать губы, когда тебе говорят комплименты.

Наши уроки проходили своеобразно: десять минут – гаммы, пятнадцать – «Лунная соната» (точнее, её первые четыре такта – дальше мадам махала рукой), а остальное время – курс «Как свести мужчину с ума без нот, но с эффектом».

Всё налаживалось. Если не считать одного «но». Алфи отправили в Хэрроу – ту самую школу, где когда-то учился Сет. И первое лето после переезда я провела одна.

Целыми днями я слонялась по пляжу с альбомом под мышкой, чувствуя, как солёный ветер путает мои волосы, и ощущая на языке лёгкую горечь. Не ту, что от океана, а ту, что остаётся после слов: «Айви, для их отца это важно!» Мы с Алфи всегда проводили лето вместе, а Дилан Эванс решил сделать из него второго Сета – идеального наследника их славной фамилии.

Мы ещё пытались сохранить связь – устраивали «ужины по скайпу» (я в мамином платье, он в пиджаке Сета), пили чай с видом лордов, обсуждали его учителей и мои успехи в игре на пианино. Но с каждым месяцем звонки становились короче и за два года превратились в короткие сообщения.

Два года без Алфи закалили меня. Я научилась играть «Лунную сонату», вздыхать так, что парни в школе оборачивались, и делала вид, что мне всё равно. (Последнее получалось хуже всего.)

Два года я искала себя. Заниматься бизнесом отца я точно не хотела. Мама видела меня юристом (это её мечта), папа – акулой бизнеса. А я…

Идея пришла ко мне на закате. Я бродила по пляжу Кот-де-Баск, швыряя плоские камешки в воду, когда закат вдруг разлился по волнам, как мамино шёлковое платье. То самое, в котором она кружилась под старые французские сонеты, пока папа случайно не зацепил рукой виниловый проигрыватель.

Я быстро достала блокнот и набросала эскиз платья-волны с золотыми нитями. В тот день я просидела на песке до тех пор, пока пальцы не онемели от холода, а в блокноте не осталось свободного места.

– Я буду дизайнером! – с криком ворвалась в дом, размахивая эскизами.

Мама приподняла брови, рассматривая мои каракули.

– Ну, хотя бы не бизнес-леди, – вздохнула она, поправляя мои растрёпанные ветром волосы.

Утром в моей комнате уже стоял манекен, а на столе лежала записка от папы: «Удачи».

Весь следующий год пролетел в безумном ритме: я жила между стопками тканей, горой испорченных набросков, восторженными возгласами мамы («Гениально!») и саркастичными комментариями Роже («Из теста и булок, мадемуазель! Браво!»). Просыпалась с карандашом в руке и засыпала с отрезом шёлка на лице. Такая вот «швейная терапия» забыть о первой любви…

Чтобы не утонуть в рутине и не потерять интерес к жизни, в шестнадцать я нашла себе занятие по душе – влюбляться. (Нельзя же вечно вздыхать по взрослому мужчине, верно?)

Моим «лекарством» стал Эжен Шассе – рыжий, как лисья шкура в гостиной отца, и такой же самоуверенный. Первый в школе. Гребец, перед которым расступались не только волны, но и половина нашей школы.

Мы столкнулись на поле для лакросса – игре, где мужское достоинство измеряется силой удара. Мой мяч влетел прямо в его «королевские ворота» (между ног, если кто не понял). Эжен вскрикнул – не просто взвизгнул, а издал звук, который можно было описать только как «предсмертный вопль последнего представителя рода Шассе».

– Урсула! – прошипел он. (От «Фурии» Сета до «Урсулы» Эжена за шесть лет. Мой титульный рост очевиден!)

Я неспешно поправила волосы, демонстрируя идеальную невинность.

– Рыжая креветочка, – улыбнулась я, оценивая его спортивную форму.

Так начались наши с Эженом «отношения» – если, конечно, можно назвать отношениями ситуацию, когда парень первые три дня после знакомства ходил исключительно широкими шагами и садился с крайней осторожностью.

Наш «роман» Эжен называл спортивным марафоном, так что у нас всё шло по строгому расписанию.

Держаться разрешалось только за левую руку – правую он «берёг для гребли». Ужинали в кафе с пометкой «ПП» в меню. На соревнованиях мне отводилось «почётное место» – с табличкой «Девушка чемпиона» (в шестнадцать это казалось круто). Никаких конфет, плюшевых мишек или дешёвых колечек – только фруктовые корзины, протеиновые коктейли и блокноты, где он записывал «наши рекорды» – поцелуи на время. Самый длительный – семь минут. (Не понимаю девушек, которые могут целоваться часами. Мой язык устаёт быстрее, чем кончается терпение.) На седьмой минуте я судорожно вздыхала, шлёпала его по плечу и выдавала своё коронное: «Милый, я задыхаюсь!» (Лучшая роль в моей жизни.)

Не скажу, что с Эженом всё было ужасно… Мне нравилось быть его девушкой. Но часто я ловила себя на том, что сравниваю его с Сетом. Нет, не потому, что всё ещё тосковала, – просто привыкла, что он всегда держал ситуацию под контролем. Даже когда Эжен обнимал меня, я спрашивала себя: «А что бы сказал Сет?»

Перед летними каникулами мама сказала:

– Сет и Алфи приедут на пару дней.

Я сделала вид, что мне всё равно, а в комнате прыгала от счастья (конечно же, только из-за Алфи). Позвала Эжена на обед – похвастаться «легендарными братьями Эвансами». Но мой спортсмен решил, что это – «пора перейти на новый уровень», и новым уровнем стал мой удар коленкой в его «гордость». (Что поделать: если уж осваиваешь технику, нужно практиковаться регулярно.)

Извинялся он тоже в своём стиле – рванул с поля боя, даже не дождавшись моего финального слова.

– В следующий раз возьму вёсла! – крикнула я ему вдогонку и застыла как вкопанная.

Мой «рыцарь» врезался в Алфи. (Братья Эвансы всегда умели появляться в самый неловкий момент.)

Алфи замер с круглыми глазами и ухмылкой до ушей (я бы его придушила, если бы не была так рада).

Сет же смотрел на убегающего Эжена (тот бормотал что-то нецензурное на французском) со своим постоянным выражением – «мне плевать».

– Айви, ты, как всегда, в своём репертуаре, – рассмеялся Алфи, раскрывая объятия.

За два года мой лучший друг превратился в юношу – пышные пшеничные волосы, веснушки (они выглядели очаровательно, а не по-детски), курносый нос (который я дразнила сто раз) и всё та же улыбка – добрая, чуть озорная.

Я подбежала к нему и сильно обняла.

– Ты меня задушишь.

– Это месть за то, что не приезжал, – прошептала я ему в плечо.

– Добрый день, Айви.

Я сделала паузу, прежде чем обернуться, – ровно настолько, чтобы это выглядело естественно. (Хотя сердце бешено колотилось, и первым, кого я заметила, был, конечно же, он).

Сет стоял передо мной – вытянутый, изменившийся, но всё так же узнаваемый. В дорогом костюме с холодными зелёными глазами, полными равнодушия. Казалось, что перед ним не его личная «катастрофа» из детства, а просто случайная незнакомка. Если бы не этот проклятый парфюм с нотками скуки, возможно, я бы даже дрогнула. (Только спустя годы он признается, что был в шоке. Он ожидал увидеть ту самую тринадцатилетнюю девочку, а вместо этого столкнулся с взъерошенной шестнадцатилетней фурией. Но тогда, конечно, он старательно сохранял свою холодную маску.)

Сет сделал шаг ближе – и меня накрыло знакомым ароматом манго. Таким же, как тогда, в десять лет, когда я плюхнулась на него. Горло сжалось… Ненавижу его.

Я кивнула и сделала безупречный реверанс – такой, как учила мама.

– Извините за спектакль. Учу своего парня манерам. Алфи! – я резко развернулась к другу. – Пойдём пить чай.

Взяв его под руку, я потащила его за собой, хотя внутри всё дрожало. Как говорила мадам Анриэтт: «Даже когда не права – играй безупречно».

Но спина ныла от напряжения, особенно когда сзади раздались его ровные, размеренные шаги. Так хотелось обернуться и крикнуть: «Посмотри на меня! Я выросла!»

Но вместо этого сжимала зубы, ненавидя его всей душой, в то время как его голос звучал у меня в голове, читая очередную нотацию.

Мы с Алфи махнули на обед рукой и побрели к морю. Купили креветок, уселись на наше место и молча смотрели на воду, вспоминая настоящее детство – без всех этих взрослых заморочек.

– Сет говорил, что ты ему писала, – Алфи протянул мне салфетку.

Я вытерла пальцы, скомкав салфетку.

– Ну да, писала… Я всем писала. Даже Артуру.

Тогда я впервые соврала лучшему другу. Писала я только им двоим: Алфи – потому что скучала, Сету – чтобы поддерживать видимость, что ничего не изменилось.

– Брат никому не отвечает. Вечно занят работой, – Алфи отвернулся.

Мне стало грустно – ему не хватало нас в Лондоне. Мне не хватало его в Биаррице. А всем нам – того, ещё не взрослого Сета.

Оказалось, они приехали смотреть пустующие гостиницы для отцовского бизнеса. Алфи ненавидел эту возню с цифрами, но терпел ради матери. И только возможность увидеть меня заставила его согласиться на эту поездку.

Он с детства обожал рисовать. На его рисунках я была не просто девочкой с бантами – а огнём. «Ты сожжёшь весь мир, если захочешь», – говорил он. А сам мечтал о великой любви, довольствуясь походами в кафе со скучными девчонками.

Ужинали мы без Сета – он, конечно же, предпочёл осмотр гостиниц обычному человеческому отдыху. Мы с Алфи завалились ко мне в спальню, плюхнулись на кровать и устроили марафон болтовни, пытаясь впихнуть два года разлуки в одну ночь. Я рассказывала о своих «спортивных достижениях» с Эженом (опустив момент с коленкой) и о планах покорить мир моды, он – о своих робких романах и мечтах стать художником.

Утром Алфи ушёл рисовать, а я осталась, уткнувшись в учебник по философии. Вернее, делала вид – на самом деле я изучала куда более интересный объект.

Сет сидел напротив, без пиджака (впервые за все годы нашей дружбы) и в чёрном поло с золотым гербом. Важный. Неприступный. Листал документы с видом человека, решающего судьбы мира. Время от времени проводил рукой по волосам и отпивал кофе.

Я наблюдала за ним украдкой, как учила мадам Анриэтт: «Изучай противника, ищи слабые места». Но чем дольше смотрела, тем больше понимала – Сет был как те самые сливки у Роже: чтобы взбить их в нежный крем, нужно бесконечно долго и терпеливо работать венчиком. А моё терпение всегда заканчивалось слишком быстро.

Когда он поднял глаза и поймал мой взгляд, я задрала нос, делая вид, что изучаю Аристотеля.

Он встал и подошёл ближе. Я замерла, вцепившись в книгу.

– Второй час учишь одну страницу, – произнёс он.

Очередная попытка поставить меня на место. Весь такой взрослый и всезнающий. Но признать это – значит проиграть. А я ненавидела проигрывать.

– Учу, а не читаю.

Он провёл пальцем по странице, и буквы вдруг поплыли перед глазами.

– И что же писал Леонардо да Винчи?

– Иди к чёрту! – я захлопнула учебник и вскочила.

– Самая первая строчка: «Где умирает надежда, там возникает пустота».

– Всё ещё не можешь выключить режим «няни»? – я язвительно улыбнулась. – Думала, к двадцати одному году это должно пройти.

– К шестнадцати обычно начинают думать головой. Но твои зубки, кажется, по-прежнему работают быстрее мозга. Особенно в выборе парней.

Что-то внутри меня щёлкнуло. Учебник вырвался из рук и полетел в его сторону. Сет едва успел уклониться – книга с глухим стуком ударилась о стену, разлетевшись на несколько страниц. В воздухе повисло напряжение, и я почувствовала, как адреналин заливает меня с головой. В его глазах мелькнуло удивление, но он быстро вернул себе привычное равнодушие. Я не могла позволить ему видеть, как сильно его присутствие выводит меня из равновесия.

– Ой, целилась в стол, а попала в скалу!

Я выбежала, хлопнув дверью так сильно, что, наверное, проснулся даже старый кот Роже. Но не успела я сделать и десяти шагов, как осознала: я вела себя точно так же, как в тринадцать лет. А он по-прежнему видел во мне ту самую вредную девочку с блёстками. Разница лишь в том, что теперь от этой мысли у меня не просто щипало глаза – внутри всё болезненно сжималось. И самое противное – что его голос в моей голове всё равно продолжал твердить о манерах.

На следующий день они улетели, и я решила, что больше не буду думать о Сете. Я сократила общение с Алфи, потому что в каждом его сообщении неизменно звучали фразы: «Сет сказал…», «Сет сделал…». Это стало для меня настоящим испытанием, и я понимала, что нужно взять себя в руки и оставить все воспоминания о нём позади.

Вечером я выбросила блокнот с рекордами Эжена. Больше не хотела дурацких «спортивных отношений». Если любовь – игра, то я выбрала теннис. Там хотя бы правила понятны, и я научилась попадать в цель.

Тост от Айви:

Первая любовь лечит вторую, как текила лечит похмелье – создавая новую проблему, но хотя бы временно отвлекая. И если твой французский кавалер называет тебя именем диснеевской злодейки – беги быстрее. А если не можешь – бей. Коленкой. В самое… ну, ты поняла.

Коктейль: «Швейные бестии»

Ингредиенты: письмо с гербом (хранить как зеницу ока), четыре сорта безумия (фиолетовое, тихое, взрывное и ваше личное), дорогой плащ (готовый к акриловому апгрейду), один случайный показ (который окажется неслучайным).

Не взбалтывать. Дать настояться до состояния: «Я смогла».

После того фиаско с учебником философии я сосредоточила все свои силы на поступлении. Папины деньги лишь приоткрыли дверь, но удержаться в этом аду мне пришлось в одиночку. Когда пришло письмо с гербовой печатью Лондонского колледжа моды («Дорогая Айви, мы рады…»), я уже стояла у такси, крепко сжимая чемодан, из которого торчали ножницы и мой антистресс – полупустой пакет мармеладок «для вдохновения». (Вру, он был новый, но мне нравилось представлять себя такой измученной.)

Колледж встретил меня запахом крахмала и дешёвого кофе из автомата. В мастерских царил хаос: где-то дымился утюг, кто-то рыдал над испорченным шифоном, а в углу покоился «Лохнессо» – наш потрёпанный манекен, больше похожий на абстрактную скульптуру. Ходила легенда: сломаешь три иглы на одном платье – обретёшь удачу. Я же просто собирала коллекцию ожогов на пальцах и таскала этих чудовищ по лестницам.

Именно здесь я нашла своих «швейных бестий».

Эмили Картер – бывший математический гений, сбежавшая из Оксфорда, потому что шитьё успокаивало её «перегретый мозг» (по её словам). Наша дружба началась с драки за последний кусок бордовой кожи. В итоге сшили платье-трансформер, которое при желании превращалось в комбинезон (идеально для побега от бывшего, проверено). Её фишка – предлагать незнакомцам раздеться «ради искусства», причём с таким лицом, что они соглашались.

Хлоя Морган – «тихоня» с розовыми волосами, что было её маленьким бунтом против консервативных взглядов отца. Мы встретились в тот момент, когда она, охваченная творческим порывом, разрисовала мой плащ за пять штук баксов. Как она потом объясняла преподавателям, её вдохновение пришло после лекции о зигзагообразных швах.

Белл Рид – ходячий перфоманс. Наша дружба началась довольно необычно. В туалете колледжа она устроила «секс-квест»: затолкнула первого растерянного парня ко мне в кабинку, а второго – в соседнюю. Позже она подарила мне рисунок: на нем я, кабинка и два полуголых красавца, прикрывающих мне рот, с надписью «Девочка с персиками». Это было неожиданно, но в то же время идеально отражало её непредсказуемую натуру.

Мы жили в ритме «ночь-игла-кофе»: кроили, шили, засыпали на обрезках ткани. Цеплялись за любую подработку, даже если это означало целый день подавать булавки капризным ассистентам.

И вот в марте я увидела Сета. Два года я вычёркивала Лондон из маршрутов, закапываясь в Биаррице, лишь бы не наткнуться на его тень. Но судьба, как заскучавшая портниха, решила скроить нас зигзагообразным швом – криво, с напуском, да ещё и без припусков на ошибку.

На Неделе моды мы с девчонками работали «подиумными рабами»: ловили падающие шарфы, успокаивали плачущих моделей и прятались от бунтующих дизайнеров. Я допивала шампанское, когда заметила Сета. Всё такой же выглаженный, с той же привычкой поправлять непослушную прядь волос. Рядом – девушка с лицом «детка, завидуй молча».

– За кем так шпионишь? – Эмили вынырнула из-за моего плеча.

– Так… Старый знакомый.

– Подбери нитку, а то шов расползается, – она сделала паузу. – А это случаем не тот самый Философский Камень, в которого ты швырнула книгой?

Я кивнула. В голове крутилась мысль: «Ну конечно, мы должны были встретиться именно в тот момент, когда у меня под глазами темные круги, а волосы пахнут лаком».

Эмили вздохнула, хлопнула меня по плечу – и ринулась в атаку. Прежде чем я успела её остановить, она уже вцепилась в руку спутницы Сета.

– Вы не Камилла Мю? Ваш выход на показе Маккартни был обворожителен!

Модель расцвела. (Эмили коллекционировала модные сплетни, как другие – марки.)

– Не против, если я украду вашу спутницу на пять минут? – Эмили бросила взгляд на Сета, но её глаза кричали мне: «Шевелись, тряпка!». – Наши первокурсницы просто сдохнут от разочарования, если не расспросят её про Милан…

Сет посмотрел на меня так, словно сверял с прошлой версией меня – яркой, дерзкой Айви, а не измотанной, которая месяц не видела нормального сна и напоминала скорее потрёпанный эскиз, чем готовый наряд.

– Только недолго, – произнёс он ровным голосом, словно давал указания секретарю.

Когда Эмили увела его спутницу, он спросил:

– Какими судьбами, Айви?

Голос звучал так, словно мы виделись вчера, а не два года назад.

– Я здесь по учёбе, – ответила я, слишком резко скрестив руки. – А ты? Завёл новое хобби?

– Меня пригласили.

Губы его дрогнули. Не улыбка, не злость – что-то между.

– Всё ещё злишься за Биарриц? – спросил он, и я почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

– Я выросла из детских обид, – солгала я, сжимая кулаки.

– Заметно, – он окинул меня взглядом с головы до ног, и мне вдруг стало стыдно за свой внешний вид.

Он неожиданно шагнул ближе. Я вздрогнула.

– Но учебники всё ещё кидаешь?

– Перешла на ножницы. Поострее.

Уголок его рта дёрнулся, но выражение быстро стало каменным.

– Береги руки. И передай родителям спасибо за парижские подарки.

И ушёл. Как всегда. Без оглядки. А я, как дура, снова смотрела ему вслед, разглядывая идеальную линию его спины в дорогом пиджаке. Он видел во мне только ту девочку с лопаткой – и это бесило. Но больше всего бесило, что мне всё равно было важно, куда он идёт.

Тост от Айви:

Лучшие подруги, как изысканное вино: не имеет значения, сколько стоит бутылка, важно то, что с ними даже детские обиды кажутся лишь мелочами. Они всегда готовы поддержать, когда жизнь начинает трещать по швам. И если ты застряла на краю, они просто толкнут тебя вперёд, не дожидаясь разрешения.

Коктейль: «Секс с видом на Трафальгарскую»

Ингредиенты: немного английского безумия (желательно в компании таких же отчаянных), шёлковая простыня (для идеального скольжения), капля персикового аромата (нет, правда, не надо).

Взболтать до состояния «Трафальгарская площадь в марте» – мурашки по коже обеспечены.

Я потягивала шампанское, наблюдая, как эта модель грациозно вьётся вокруг Сета, словно лента, обвивающая дорогую коробку. Вскоре к нему подошла его свита – высокие парни в строгих костюмах, создающие ауру безупречности. Мой «взрослый друг» обнял спутницу за талию с легкостью и безразличием, будто это было естественным продолжением вечера. «Ну конечно, Сет Эванс. Даже в этом ты должен быть безупречным».

– Держи. – Эмили сунула мне тюбик с кремом. – Твой философ велел передать. От ожогов. Видимо, переживает, что ты обожглась о его величие.

Я фыркнула, но внутри что-то ёкнуло – ровно как в десять лет, когда он вытирал мне слёзы своим пиджаком. Сжала тюбик так, что крем вылез наружу. Только теперь мне не десять, а восемнадцать, и его снисходительность бесила куда больше, чем холодность. Особенно потому, что где-то под этим льдом всё ещё жил тот мальчик, который носил меня на спине, когда я притворялась, что подвернула ногу.

– Пошли, – дёрнула меня подруга за рукав. – Там уже начинается самое интересное, и сотня красавчиков без пиджаков ждёт, когда ты выберешь себе жертву.

И там я познакомилась с Роландом Дорси. Полная противоположность Сета. Не скучный аристократ, а парень с горящими глазами и смехом, от которого становилось тепло. Он был моим доказательством, что мы с Сетом – как тот коллекционный виски в баре отца, годами пылившимся на полке в ожидании особого случая, который никогда не наступит.

Роланд был солнечным хаосом – кудри, нос с горбинкой и губы, как половинки спелого персика. Он снимался для рекламы боксёрских трусов и в клипах звёзд. Играл мне на гитаре (не под луной, а в прокуренном баре), пел каверы на Бибера (романтика) и смотрел так, будто кроме меня в комнате никого не было. С ним я впервые почувствовала себя просто девушкой, а не вечной девочкой из прошлого. Когда он целовал меня, я не вспоминала ни о чём. И это было прекрасно.

Поэтому именно ему я доверила самый неловкий шаг во взрослую жизнь (или по-айвовски: сорвать «пуговку»).

Наши отношения тогда перешли от невинных свиданий к попыткам остаться на ночь, и мы решили встретить лето под лозунгом: «Айви, эту ночь ты не забудешь». Студия в Брикстоне встретила меня ароматом «Персикового сада» и морем лепестков. Они были везде – даже на кровати из них был выложен мой силуэт. Не спрашивая, он подхватил меня на руки и швырнул в это розовое безумие.

Кто вообще придумал, что это романтично? Когда лепесток прилип к моей губе, я поняла – это не страсть, а повод вызвать 911.

Я закатила истерику (спасибо мадам Морель за уроки драмы), потом глубоко вздохнула (вторая лучшая роль), накричала и демонстративно хлопнула дверью. Дойдя до машины, я в ярости пнула колесо, развернулась и ворвалась обратно. Схватила его за руку – и мы поехали в гостиницу.

Не куда-нибудь, а в «Эванс». Тот самый отель, где мне в восемь лет Дилан Эванс подарил личный люкс с корзиной конфет и плюшевым мишкой. Ирония? Да. Поездка в прошлое? Только теперь не с тем, кто считает меня «безалкогольным коктейлем»…

Шёлковые простыни, духи с нотками жасмина, вид на Трафальгарскую площадь…

Ощущения – как от первого глотка ледяного мартини: мурашки по спине, подкашивающиеся колени, звон в ушах. Где-то между третьим поцелуем и расстёгиванием молнии на моём платье, я поняла – дрожу не от холода. Так я и узнала, что взрослый мир пахнет не только духами, но и потом, его парфюмом, и чем-то ещё, отчего сердце бьётся так, будто хочет вырваться наружу.

Утром мы «закрепили результат» на переднем сиденье моего жёлтого мини-купера. Тесно? Ужасно. Неудобно? Ещё бы. Но когда его зубы впились в мою ключицу, а руль вдавился в спину так, что остался след, я подумала: «Хочу ещё».

Всё лето пахло персиками и дешёвым шампанским из супермаркета. Секс в тесных туалетах кафе, где мы потом рисовали друг на друге смайлики ручкой. Платья с яркими принтами, которые к августу выцвели от ночных стирок в раковине.

А потом я застала его с дизайнершей из Милана – он даже не отпрянул, просто пожал плечами, будто я застала его за чашкой чая, а не с чужими губами на «нашей» подушке.

Горький привкус во рту смешался с остатками помады. Мой первый коктейль взросления оказался именно таким – сладким, крепким и с послевкусием дешёвого вермута.

Тост от Айви:

Настоящий мартини, как и первый секс, не терпит репетиций. Лёд должен быть прозрачным, оливка – чуть солёной, а дрожь в голосе – рвать тишину. И главное – никаких «ой, я передумала».

Коктейль: «Чужая боль»

Ингредиенты: стакан ледяного сентябрьского дождя (можно и два), четыре капли тишины (той, что звенит в ушах после ужасных новостей), запах остывшего кофе в чашке, оставленной на столе (никто не допил – не успели), лёд не добавлять.

Сентябрь встретил меня дождём, который барабанил по крыше так же хаотично, как пульс у меня в висках. Всего неделю назад я с наслаждением швыряла вещи Роланда в мусорный бак, а сегодня утром мама распахнула дверь без стука.

– Дилан и Фет разбились на вертолёте.

Не «погибли», не «ушли» – разбились. Как та дурацкая ваза, которую я уронила в двенадцать лет. Только новую уже не купишь…

По дороге к их дому я вспоминала миссис Эванс – как она в детстве защищала меня от мальчишек. И самого Дилана, который, несмотря на свою жестокость, научил меня главному: «Если стена – грызи бетон. Если бетон – стань алмазом».

В гостиной Сет стоял, будто вкопанный в пол. Его пальцы впились в спинку кресла так, будто это единственное, что удерживало его от падения. Он плакал по-эвансовски: беззвучно, без слёз, лишь челюстные мышцы дёргались.

– Они даже не успели… – прошептал он, когда моя мама обняла его.

Я знала, о чём он. Не успели поссориться в последний раз. Не успели обнять друг друга утром. Не успели стать теми родителями, которых он так ждал всю жизнь.

Когда я взяла его холодную руку, он не отдёрнулся, а лишь слегка сжал её в ответ.

Алфи вжался в угол, сгорбившись, как будто хотел провалиться сквозь стену. Мой вечный партнер по проказам теперь выглядел потерянным и маленьким – совсем как ребенок. В кармане жужжал телефон. Опять эти пустые слова… Люди, которые на самом деле не знали его. Не знали нас.

Я опустилась рядом, боясь лишним движением разбить эту хрупкую тишину. Лоб уперся в его холодное колено. В горле стоял ком, хотелось орать, бить кулаками в стены, трясти его, чтобы вернуть обратно. Но он просто сидел, не шевелясь, и одно слово, как заевшая пластинка, вырывалось наружу:

– Ненавижу…

До сих пор слышу.

Папа поставил на стол хрустальный графин с «The Macallan M» – тот самый, что они с Диланом купили на аукционе, споря, кто упрямее.

– За них, – прохрипел он.

Сет резко встал и налил себе полный стакан:

– За то, что они наконец вместе. – И опрокинул виски одним глотком, будто это был дешёвый напиток из придорожного бара.

Даже в горе мы соблюдали ритуалы – Эвансы и Патель не пьют плохой алкоголь. Особенно когда на дне стакана – вся боль мира.

Я подошла к Сету перед уходом – и он внезапно обнял меня. Впервые за все годы. Задрожала, услышав сбивчивый ритм его сердца. Я ждала этого с тринадцати лет – а смерть притянула нас за секунду.

А потом он оттолкнул меня. Резко, как будто ошпаренный. Его взгляд прожигал насквозь – словно это я виновата, что гроб опускали в сырую землю. Люди в горе ищут тепло. Даже Алфи прижался ко мне, когда звучали последние молитвы. Но не Сет. Ни слёз, ни дрожи – только ледяная стена, от которой кровь стыла в жилах.

Дома я содрала кожу, пропитанную его «подрасти», «это несерьезно», «ты не понимаешь». Натянула новую – жёсткую, без следов его одобрения.

Но стоило закрыть глаза – и он снова возникал передо мной. С бокалом виски у окна, которое так и не стало нашим.

После того случая я твёрдо решила: никаких Эвансов. Только учёба, жёсткий график и железный контроль. Если мир всё равно рухнет в любой момент, то хотя бы свои развалины я огражу стеной.

Совет:

Выпить залпом. Закусить кулаком. И никогда не верить, когда говорят, что хуже не будет.

БУДЕТ!

Глава 3

Коктейль: «Белый слон с розовыми блёстками» (после него сразу взрослеешь)

Ингредиенты: одна графиня (бывших не бывает), четыре белые стены (чем теснее – тем крепче дружба), охапка сумасшедших девчонок (вместе мы – сила), наглость (по вкусу).

Взболтать в шейкере амбиций до состояния «я всё смогу». Подавать с белым слоном на блюде – символом нашей безумной дружбы. Бонус: после каждого глотка на губах остаются розовые блёстки.

Я тогда с головой ушла в учёбу. Попросила маму запретить любые разговоры про Эвансов. Никаких семейных ужинов – я даже квартиру сняла в пятнадцати минутах от родителей. Там и познакомилась с соседкой, Беатрис Маргаритой Кроли-Фокс, – бывшей графиней, которая оказалась круче любого психотерапевта.

Мы с девчонками коротали вечера за шитьём платьев для неё и обсуждением местных сплетен. Каждый раз, когда в голову залетала мысль о братьях, я хватала карандаш и начинала рисовать. Пока подруги бегали на свидания, я строила из себя самую занудную зануду Лондона. Никакого секса, никаких деловых поцелуев – только я и моя новая, ещё не обжитая кожа.

И знаете, кто меня вытащил? Эта сумасшедшая старушка. Не подумайте, она не стала искать мне жениха. Однажды она просто посадила меня в гостиной, долго молчала, а потом ткнула тростью в пол:

– Плачь, девочка.

Я попыталась улыбнуться, но она стукнула тростью сильнее.

– Пока ты не выплачешься, легче не станет. А раз ты тут у всех лидер, разрешаю реветь при мне. Привилегия!

В тот день я впервые за долгое время позволила себе быть слабой. Сидела на полу, а она гладила мои волосы и слушала, как я рыдаю. А когда стало легче, я вывалила на неё всю свою историю – от первой детской влюблённости до последнего стакана виски.

– Ты можешь закрыть прошлое, но никогда не закрывай себя, – сказала она, попивая виски. – Твой зануда просто слепой. Как вы там говорите… Исколотый манекен. Не закапывай себя в воспоминаниях.

С тех пор я и не закапывалась. Училась. Веселилась. А графиня перевела меня с вина на виски со словами:

– Моя искорка, вино я пила с тобой, когда ты была нежным цветочком. Теперь ты моя Тэтчер – только хороший виски!

В двадцать два я вышла из Лондонского колледжа моды под аплодисменты – с дипломом бакалавра в одной руке и наивной верой в другой, что индустрия моды заждалась именно моих эскизов. Магистратура манила, но сначала пришлось отбыть повинность под названием «стажировка для галочки».

Мне «любезно» (по папиному звонку) предложили место в отделе моды Harrods. На бумаге – перспективы. В реальности – я была «папиной дочкой», которой даже кофе не доверяли приготовить.

На третий день я сорвалась. Не из-за желания что-то доказать – просто поняла: если уж играть роль «вип-брюнетки с папиным счётом», то с размахом. Украла бутылку мартини (мелкая месть) и рванула к своим «швейным бестиям». Мы подвыпили, завалились в караоке, орали Backstreet Boys, а на рассвете, шатаясь перед бутиком Dior, вдруг осознали: «Мы тоже так можем».

Поклялись на оторванном от юбки Хлои кармане: никаких скучных брендов – только дерзкие таланты с огнём в глазах и дырами в бюджете. Так в Челси появился «Белый слон» – наш храм модного безумия.

Я – четыре бриллианта на шее слона.

Картер – фиолетовый ирокез.

Белл – ткани в хоботе.

Хлоя – розовый бант на хвосте.

На открытие я позвала самых близких. Даже Алфи – потому что уже не болело. Но он не пришёл. Не ответил. И это стало последней точкой в нашей общей истории детства – мы окончательно повзрослели.

Родители рассматривали нашего слона и умилялись, хотя мечтали о другой жизни для меня. Но я бесконечно благодарна их мудрости: при всём их статусе и возможностях они никогда не давили. Ни в первой любви, ни в выборе профессии.

Даже в выборе первого сексуального партнёра – вместо ожидаемого «Айви, почему он?» или нравоучений, я получила от мамы подробную лекцию о контрацепции, запись ко всем необходимым врачам и – самое неожиданное – добавление в чат её гинеколога.

– Теперь будешь получать напоминания о чек-ап вместе со мной, – сказала она, как будто обсуждала мой дипломный проект.

Вот она, моя сила. Вот что значит – быть Патель.

А рядом с родителями личный психолог – моя бесценная графиня. В свои семьдесят (она, конечно, настаивает на «тридцати с хвостиком») она умудрялась спорить с отцом, требовать, чтобы он за ней ухаживал, и приказывать ему «перестать делать это кислое лицо». Потому что кислота – не её стиль.

Сета я не звала. Мне тогда казалось, что эти четыре года тишины навсегда разделили нас. Но в день открытия бутика мне принесли корзину с шампанским, фруктами и закусками. Внутри лежала записка: «С открытием». Я до сих пор уверена – это был он. Только у Сета был такой почерк: каждая буква выведена с хирургической точностью, а потом обведена ещё раз – будто он боялся, что первая линия недостаточно идеальна.

И когда я уже перестала о нём думать, он вновь ворвался в мою жизнь в своём фирменном стиле: «Я не рядом, но я здесь».

Первые три месяца в бутике – сплошной ад. Ноль прибыли, только крики, слёзы и «Айви, мы облажались!» Да, мы держались за счёт папиных денег (спасибо ему), но продолжали верить, что всё наладится. Скупали эскизы у неизвестных дизайнеров, переделывали, пытались продать. Даже участвовали во всех конкурсах.

За три дня до Недели моды мы сидели среди горы тряпья, похожего на «коллекцию».

– Полная чушь! – воскликнула Хлоя, бросая манекен. – У других – креатив, а у нас? Юбки и блузки. А эти ужасные брюки просто никуда не годятся!

Картер затянулась:

– Может, сольёмся? Скажем, что у нас коронавирус.

Я смотрела на них и не хотела верить, что всё – зря. Что наша мечта и пьяная идея разобьётся о реальность. Но и вечно тянуть деньги из отца – не выход.

Когда я уже писала отказ от участия, в бутик ворвалась Белл с растрёпанными волосами и запахом рома:

– Девчонки, паруса!

Оказалось, её новый бойфренд-яхтсмен так «вдохновлял» её прошлой ночью при лунном свете, что она внезапно осознала: старые списанные паруса – это же готовый материал!

До утра мы рвали их на лоскуты, чтобы сшить блузки и платья (Джек Воробей умер бы от зависти). Канаты превратили в стразовые пояса, рыбацкие сети – в полупрозрачные накидки. Хлоя соорудила корсет, который бы оценили все модные дома Парижа. А наше главное творение – платье с настоящим морским фонарём (папа, конечно, подключился и сделал его рабочим).

Нас заметил Джон Гальяно.

Он скривился, как от дурного запаха, но всё же ухмыльнулся:

– Бродячие циркачи шьют аккуратнее!

Мы не расстроились. Пусть не «лучшие» – зато теперь мы были «те самые ненормальные с парусами». А через месяц наше платье купили за сумму с четырьмя нулями. Как мы тогда радовались! Вернули долг отцу, и тогда всё закрутилось.

Через год наш Белый Слон (уже позолоченный) красовался в витрине нового бутика с сигарой в хоботе (Картер ради прикола засунула, а мы оставили).

А потом началась любовная карусель.

Мужчины следовали одному сценарию: ужин у Темзы (обязательно устрицы с золотым блеском), мюзиклы (театр обожаю, но не как программу каждого пятого свидания), подарки («носи и вспоминай», пока они трахают своих ассистенток в номерах отелей).

Пробовала менять «ассортимент»: официанты, юристы, бариста. Один раз даже курьер из суши-бара. Итог? Та же сказка, только с растворимым кофе вместо устриц.

К двадцати пяти я выгорела. Айви Патель – та самая девчонка, которая слепила два бутика из пьяной идеи, – мечтала только об одном: сбежать. Подальше от блеска, показухи и вечных «ты должна».

Каждый, кто пытался затащить меня на очередное скучное свидание, получал:

– Следующий!

Или моих подруг, которые мастерски объясняли, что я – не камушек на их дорогих часах.

Тост от Айви:

Можно менять напитки хоть каждый день. Рано или поздно вы перестанете отличать дорогой скотч от разбавленного. Главное – не потерять себя.

Коктейль: «Золотой ураган»

Ингредиенты: черпак ностальгии (именно той, что врывается без спроса, как Сет в мою жизнь), чемодан (уже не для побега, а для хранения осколков), золотистый мальчик (ой, простите, теперь мужчина), сахарная посыпка (не розовая, иначе не поймёшь – это про меня или его новую пассию), невеста (увы, не я), серая мышь (тоже не про меня, к счастью).

Украсить ледяной крошкой с клубничным сиропом. Не переборщить, ведь после пятого бокала невозможно остановиться. Как и после пятого раза, когда говоришь себе: «Ну, это в последний раз».

Я уже поставила жирный крест на личной жизни и собирала чемоданы. Вернее, чемоданы собирали подруги, пока я сидела на полу с мартини в руке и прикидывала, сколько пар туфель можно запихнуть в ручную кладь. Билеты куплены, маршрут набросан.

Но судьба – та ещё шутница. Подсунула мне бокал с надписью «Новый старт», а внутри – гремучую смесь из старых воспоминаний, двух капель надежды и щепотки «Какого чёрта»…

Так я столкнулась с Алфи после семи лет разлуки.

Мы с подругами решили встретиться и обсудить планы по расширению бутика. Я тогда припарковалась у входа на своём белом «Дефендере» (да, жёлтый «Мини» я сменила на что-то посерьёзнее).

Он заметил меня сразу. Я – нет. После всего пережитого я вообще перестала смотреть на мужчин. Но за годы бесконечных и порой абсурдных свиданий я научилась ощущать чужой взгляд, словно он касался моего затылка. Когда я обернулась, передо мной стоял он.

Те же пшеничные волосы, только теперь с прядями, будто их специально растрепал ветер. Щетина (небрежная, но стильная). Потрёпанное пальто (Сет бы в обморок упал). Сигарета во рту.

Перед глазами пронеслось пол детства – как блёстки, сыплющиеся в лицо после взрыва конфетти.

– Патель? Не может быть.

Я подбежала (ничего не меняется) и обняла его. Своего лучшего друга, который всегда был рядом, поддерживая меня во всех наших глупых мальчишеских играх. А когда я сердилась, он умудрялся корчить такие рожицы, что смех невольно вырывался из меня. И именно он придумывал сотни планов, чтобы его старший брат влюбился в меня…

Мы поехали в «Одри Грин» – кафе, где я всегда заказывала латте с двойной порцией сиропа.

– Значит, «Белый слон» – это твоих рук дело? – Алфи ковырял абрикосовый дениш. – Ну надо же, пиранья Айви прогрызла себе путь в мире моды. Бизнес-леди, прям как папа.

Я фыркнула, откидывая волосы за плечо (жест, отточенный на показах):

– А я не думала, что мамин художник променяет акварели на бетонные коробки.

Он замер, но я видела, как его рука сжала кружку. (Моя вечная беда – сначала выстрелю, а потом разбираюсь, куда попала).

– Архитектура – тоже искусство. Зато я не Сет, – он фальшиво рассмеялся. – Отец гордился бы им. Его эксперимент по выращиванию клона удался на славу.

– Как он? – спросила я, делая вид, что меня внезапно заинтересовала крошка дениша.

– После смерти родителей стало… сложнее. Он пытается втянуть меня в бизнес. Как видишь, пока безуспешно. Сет Эванс – второй Дилан Эванс. Даже галстуки те же носит. Ненавижу этот цирк. Быть Эвансом – пытка.

– Зато ты, как вижу, не особо жалуешь формальности, – я ткнула вилкой в его растрёпанный воротник.

Он рассмеялся, но в его глазах не было ни капли радости – они были такими же пустыми, как бокалы после последнего звонка в баре. Затем он начал рассказывать. О дяде Люке, который украл его невесту. О годах, проведённых в отчаянии, о потерянной вере во всё. Я слушала, затаив дыхание, будто он разворачивал передо мной клубок из колючей проволоки – больно, но невозможно оторваться.

Мы засиделись почти до закрытия. А на выходе, у портрета Одри Хепбёрн, Алфи неожиданно предложил «секс-дружбу».

Сначала я уставилась на него, как на психа. Алфи стоял передо мной с этим своим чертовски спокойным выражением лица – будто предложил не переспать «по-дружески», а сходить за кофе. Потом подумала: а что я, собственно, теряю? В кино ведь так красиво: друзья помогают друзьям пережить кризис. Без истерик, без обязательств. Как глоток ледяного просекко после сладкого коктейля – резкий, отрезвляющий, с пузырьками, щекочущими горло. Ещё один – и вот ты уже не помнишь, как выглядели те самые «принцы» с их позолоченными обещаниями. Ну, и я согласилась. А что? Звучит же круто – «секс-дружба».

Пока не понимаешь, во что ввязываешься…

Первые месяцы было легко и весело. Никаких: «Почему не ответила?», «Ты опоздала», «Это платье откровенное» – только смех, дорогой виски и секс. Ни свиданий, ни прогулок, ни кино. Его холостяцкая берлога и много мест для страсти. А утром прощание и ожидание следующей встречи (его железное правило: «Ни одна девушка не ночует в моей квартире»).

Я врывалась к нему после показов – в вечернем платье, голая, в нижнем белье, а он встречал у двери со словами: «Я так соскучился!»

Он входил резко – как всегда неожиданно – и только потом становился нежным, словно как тот коктейль, который мы так любили: сначала обжигающая текила, а затем сладкий ликер, смягчающий остроту. Дизайнер и архитектор – мы были гремучей смесью, сплавом творческих натур, где каждая встреча обещала быть захватывающей.

Алфи стал моим драгонфрутом. Розовым, странным, с колючей кожурой. Разрезаешь – а внутри кисло-сладкая мякоть с тысячей чёрных семян. Каждое – как его невысказанные «но»: «Но мы же друзья», «Но я же не обещал», «Но я не готов на отношения»…

Я никому не рассказывала про него. Врала подругам в лицо: «Есть кое-кто… Ничего серьёзного».

Алфи не хотел светиться – и я делала вид, что мне всё равно. Врала себе, когда замечала свежие царапины на его спине. А когда в шутку спрашивала, не одна ли я у него, он отворачивался к окну, где за стеклом лил дождь. Такой же серый, как моя ревность, которую я запрещала себе чувствовать. Я старалась игнорировать эти уколы сомнения, прятала их за улыбкой и лёгким смехом, но в глубине души понимала: каждая его тайна оставляет шрамы не только на его теле, но и на моём сердце.

– Мы же договорились без допросов.

А потом я ловила себя на том, что жду его сообщений. Покупала его любимый виски. Считала часы до вечера. Пыталась «завязать» – выдержать хотя бы день без наших пошлых вечеринок. Но нет же: сидя на работе, я не смотрела на каталог тканей, а придумывала, чем его удивить. Скидывала ему фото (ню), хохотала над его реакцией и таяла, когда он называл меня «малышкой».

Алфи не ухаживал, как другие. Он был резким и закрытым, но в моменты близости становился нежным до дрожи. В отличие от Сета, который всегда оставался равнодушным, Алфи умел вызывать во мне настоящие эмоции. Со мной он оставался тем самым мальчишкой, который в детстве сунул мне за шиворот медузу, а потом щекотал, чтобы развеселить. Его игривость и дерзость были частью его сущности, и это делало его таким особенным для меня.

Я втянулась. Настолько, что даже пожалела, что в тринадцать влюбилась в Сета, а не в него. А через три месяца… осознала. Влипла. По уши. (Вселенная спасибо, что у тебя такой хороший слух!)

Влюбилась. Как последняя идиотка. Как та самая Айви, которая верила, что Сет Эванс – её принц. Теперь принцем стал он – с щетиной вместо короны.

Я скрывала это. Шутила, кусала его за плечо, притворялась, что всё в порядке. А когда его дверь закрывалась за мной – мчалась домой и ревела в подушку. Из-за слабости. Из-за ошибки. Из-за глупой надежды, что он тоже меня хочет. Девичьи поступки – без логики, и я была живым примером этого. Мне снова захотелось, как когда-то с Сетом, «исправить» Алфи. Влюбить его в себя. Доказать, что мы можем быть парой. Наивная дура.

Первыми раскусили меня мои бестии.

– Тормоз, – хлопнула меня по плечу Эмили. – Либо рви, либо перестань прожигать тюль.

– Беги, – прошептала Хлоя, поправляя мои растрёпанные волосы. – Пока не сгорела дотла.

Но я осталась. Играла роль «невозмутимой подружки» (моя третья лучшая роль, когда я могу забрать свой «Оскар»?).

А потом я увидела, как Алфи смотрит на Нэтали Миллер – продавщицу из книжного. Как замирает, когда она язвит. И пазл сложился. Для Алфи я была временной заменой. «Заплаткой» на дыру в его сердце. Зашила его, причесала, отгладила – и вернула миру. А сама осталась с иголками под кожей и нитками, запутавшимися в груди.

Белл засунула меня в машину и привезла к его дому.

– Если ты действительно чувствуешь, что он твой, то борись за него! Не бойся, а действуй! – настаивала она, пока я нервно ёрзала на сиденье.

Я просидела под его окнами сорок минут, кусая губы до крови, пока Белл не взорвалась:

– Слоны боятся только падать, а ты уже в грязи по уши! Шевелись!

Дверь в квартиру Алфи была приоткрыта. Оттуда неслось такое, что я инстинктивно потянулась к кнопке лифта. Но я же Патель. А папины слова «мы любим по-особенному» стучали в висках громче, чем их перепалка.

Тихо вошла.

На полу – осколки бокала, лужа виски и Сет с Алфи. Конечно, кто же ещё мог так ворваться в мою жизнь?

Мы не виделись семь лет. Он стал шире в плечах, а у глаз появились морщинки (они ему шли). Всё тот же безупречный стиль, тот же сандаловый аромат. И эти глаза – зелёные, как море в Биаррице перед штормом.

– Привет… – мой голос дрогнул, а пальцы вцепились в прядь волос (моя дурная привычка от нервов).

Взгляд Сета обжёг – но я списала это на их ссору.

Хотела обнять его (мы же столько лет не виделись), но этот идеальный засранец протянул руку для рукопожатия, как будто я случайный деловой партнёр, а не та самая девчонка, с которой он провёл всё детство.

А потом началось то, из-за чего я потом неделю не могла спать, прокручивая в голове каждый момент. Алфи, пьяный в стельку, начал нести полную чушь.

– Ты не смог с ней переспать, а я могу. И делаю.

Я застыла, чувствуя себя тем самым манекеном «Лохнессо», над которым спорили два кутюрье – кто первый отрежет кусок ткани. Впервые увидела, как у Сета задрожали скулы. Не просто раздражение – это была настоящая, животная злость.

Они обменялись парой колкостей, а я стояла, будто приклеенная. Сотни раз наблюдала за их детскими спорами, но взрослые конфликты… Это было похоже на зрелище, где два льва сражаются друг с другом, не щадя когтей.

Сет ударил первым. Странно – он бил мимо. Будто боялся сделать больно или просто не умел драться.

– Хватит! Он же пьян! – я вклинилась между ними, отталкивая Сета.

Алфи улыбался, а Сет смотрел на меня своим фирменным взглядом, от которого не трясёт – выворачивает наизнанку.

– И ты позволяешь ему так с собой обращаться?

Он поправил волосы и застегнул манжету. Его слова ударили сильнее кулаков. Да, моя ошибка – пустить Алфи так близко. Но, глядя на Сета, я поняла: все мои попытки были лишь желанием доказать, что я не нуждаюсь в его опеке. Его критике. Его равнодушии. И вся эта ситуация только его заслуга. Его вина, не моя!

Уходя, он бросил:

– Не дай ему сломать тебя.

Хорошо, что Алфи ушёл в душ, а я осталась одна среди осколков и вытирала слёзы. Впервые в жизни я проиграла. Сама себе. А когда он вышел и уткнулся лицом мне в колени, меня прорвало:

– Я люблю тебя.

Молчание. А потом – его крик. Крик боли. Я нарушила главное правило. Испортила всё. Разогналась на всех виражах и врезалась в его бетонную стену.

Мы орали друг на друга. Он пытался целовать меня в порыве злости – а я поддавалась. Но потом выложил правду: все эти месяцы он спал не только со мной.

– Ты мерзавец, Алфи Эванс! – голос дрожал от ярости. – Твой брат прав – ты эгоистичное дерьмо!

Я замахнулась для пощёчины, но остановилась.

– Я год была рядом! А ты трахал каких-то шлюх, а потом приходил ко мне с улыбкой? Будь ты проклят!

Мы стояли посреди разгрома – два дурака, доказывающих свою независимость. Но финалом стала его фраза:

– Айви, я люблю другую.

Эти слова пронзили меня, как острый нож. Я не успела занять место в его сердце и вместо этого оказалась на полу рядом с ним, рыдая, как последняя дура. Сквозь слёзы я дала себе обещание: за каждую пролитую слезинку он мне заплатит.

Наговорила ему сентиментального бреда про верность (до сих пор стыдно). Классика жанра – от любви до ненависти один шаг. Видимо, небеса решили, что моего подросткового фиаско с Сетом было недостаточно. «Давай, Айви, на бис!»– визжала Судьба, подливая масла в огонь.

Он смотрел на меня, как провинившийся щенок, а потом произнёс:

– Мне нужен друг.

Эти слова прозвучали так неожиданно, что на секунду я онемела. Опять это. Я что, вечная «жилетка» для чужих переживаний? Сегодня – «ты мне так нужна», а завтра – «извини, я передумал»? Как будто я просто запасной выход на случай одиночества.

В тот вечер я не могла успокоиться. Ревность сжимала сердце, обида подступала комом к горлу. Меня будто использовали, как вещь: взяли, поигрались и отложили, когда стало неинтересно. Самое обидное – он даже не понимал, как это больно.

Но я – не марионетка. Взяла свою гордость в руки и решила: игра начинается. Кто кого?

– Снова расставляем границы, Алфи? – голос дрожал. – Дружба без секса?

– Ты уверена, что у нас получится? – он вытер мне щеку (запомните, девочки: никогда-никогда-никогда не позволяйте мужчинам вытирать ваши слёзы. Но мне можно. Я уже всё давно пережила).

Я ушла. Вернее, вырвалась, сжимая в одной руке телефон, а в другой – планы мести.

Женская обида – страшная штука. На автомате я позвонила Дженни, своей подружке-журналистке:

– Нужен разгромный материал про Алфи Эванса. «Секс в обмен на контракты» или что-то в этом духе. Скину детали.

Хотелось растерзать его репутацию, но так, чтобы не задеть Сета (старая привычка – беречь его, даже когда сама разбита вдребезги).

План «Б» – отрезать его от всех женщин. Я даже согласилась быть его «плюс один» на свадьбе, где его бывшая выходила за дядю Люка (он туда пошёл ради каких-то мужских разборок в бизнесе – не моё дело).

Но там до меня наконец дошло: даже если запереть его в башне, его сердце мне не достанется. Особенно когда он полез в драку с дядей, а потом смотрел на новую пассию тем взглядом, который мне никогда не предназначался.

Он ушёл. Без оглядки. Даже ботинки его не скрипнули – будто я была дверным косяком, который случайно задел плечом. А потом нахлынуло: виски, которым пахло от его воротника, и дурацкие блёстки с того рождественского вечера – они теперь вечно будут липнуть к моей памяти, как дешёвый лак для ногтей.

Лучше бы я тогда уехала в кругосветку…

И тогда ко мне подошёл Сет.

Без слов. Без его вечных нравоучений. Просто стоял, заложив руки за спину.

– Отвези меня, – выдохнула я.

Он кивнул, доставая ключи. В этот момент он был точно таким же, как в детстве, – тем самым мальчишкой, который когда-то, стиснув зубы, полез в море в новых туфлях, чтобы спасти моего плюшевого жирафа…

Так началась наша новая история…

Без бабочек в животе. Без дурацких блёсток. Просто тихое «садись» и дверь машины, открытая специально для меня.

Совет от Айви Патель:

Любовь – это когда тебя забирают с разрушенной свадьбы, не задавая лишних вопросов. Хотя, кому я вообще даю советы? Я сама постоянно оказываюсь в запутанных историях.

И запомните: месть в кино всегда подают холодной. А я предпочитаю её с перчиком Чили… Чтобы и мои мысли пылали, и его сожаления душили (ведь он уже не мой). А сарказмом можно и переборщить – пусть потом давится, пытаясь это проглотить.

Глава 4.1

Вы уже оценили десерты? Алкогольные коктейли не затуманили ваше сознание? Тогда приготовьте столовые приборы – нас ждёт переход к основным блюдам. Вилки или суши-палочки – выбирайте оружие по вкусу. Но помните: здесь легко обжечься или, наоборот, заледенеть от холода.

Фокачча «по-сетовски» (рецепт, от которого тает не только сыр)

Ингредиенты: молчание (редкий для меня компонент), решающая секунда (та, что между «я должна уйти» и «ещё чуть-чуть»), щепотка юмора (как разрыхлитель для теста), твёрдое мужское «нет» (у кого какая фантазия).

Чёрный «Рэндж Ровер» Сета стоял на Оклей-стрит, напротив бронзового «Мальчика с дельфином». За окном лил дождь, его стук по крыше сливался с моим сердцебиением. Я не решалась выйти – двигатель работал ровно, а тепло в салоне убаюкивало, словно предлагая остаться ещё на минуту.

Сет даже не смотрел в мою сторону, словно я была пустым местом. Я сжала пальцами край сиденья, чувствуя, как тревога медленно поднимается к горлу. Мы молчали, видимо оба ждали, кто первым не выдержит.

За окном блеснула бронза скульптуры – дельфин улыбался своей вечной улыбкой, а я ловила взглядом отражение в стекле: Сет, дождь, огни моста Альберта… и себя – такую маленькую в этом огромном салоне.

Украдкой бросила взгляд на Сета. Он уставился в лобовое стекло, но свет с моста выхватывал фрагменты: резкую линию скулы, тень от ресниц, скрывающую взгляд, и… его губы.

«Господи, как же я хочу их прикусить!»

Сердце колотилось так сильно, что ещё немного, и оно точно выпрыгнет из груди. Пальцы непроизвольно сжимались и разжимались. Я резко вскинула голову – пряди прилипли к размазанной помаде. Пальцы автоматически потянулись поправить, но только усугубили ситуацию. Идеально. Теперь он точно уверен, что я неряха.

Мне уже было всё равно. Я до тошноты устала от этих вечных метаний между яростью и всепрощением. Особенно бесила мысль об Алфи – его слащавая улыбка, наша пресловутая «дружба», оказавшаяся обыкновенной трусостью. Вместо решительного разрыва я выбрала путь наименьшего сопротивления – и теперь сама не понимала, чего же хочу на самом деле.

Злюсь на Сета… Но за что? Он просто оказался под рукой. Грушей для битья? Или спасательным кругом?

«Патель, какие глупости».

Пальцы нервно забарабанили по коленям, выстукивая мотив «Лунной сонаты».

«Интересно, а в постели он тоже каменный?»

И снова не о том думаю.

Потянулась за сумочкой – и задела его руку. Кожа оказалась обжигающе горячей после холодного вечера. Сет не отстранился, а просто замер, будто ждал, что я сделаю дальше. А я уже забыла, зачем вообще потянулась. По спине побежали мурашки, словно кто-то резко стянул с меня платье.

– Спасибо… – голос звучал хрипло, будто я тащила сто манекенов по лестнице колледжа.

Пальцы скользнули по холодной ручке.

В ответ – тишина. Ни «пожалуйста», ни даже взгляда. И этот человек учил меня манерам?

– Доброй, но… – начала я, но закончила только фальшивой улыбкой. Даже «ночи» не вышло. Братья Эванс выжали из меня все силы.

Его молчание бесило.

– Надеюсь, в следующий раз своё занудство ты оставишь дома!

И тут он наконец посмотрел на меня. Губы чуть приоткрылись, – подбирал слова.

«А какие они на вкус… Ты точно перепила, Патель».

– Мистер Чепмен, проводите мисс Патель до дома, – бросил он сухо. Водитель тут же вышел на улицу.

«Высокомерный индюк!»

– Спокойной ночи, – неожиданно сказал он.

Моё сердце замерло на мгновение, а в груди стало тепло и тревожно. Он улыбнулся, и в его взгляде промелькнуло что-то неуловимое – будто он знал, какое впечатление производит.

А я… я не могла отогнать внезапные мысли. Его рука на моей талии, мои пальцы в его волосах, его губы так близко, что дыхание смешивается… Голова кружилась, и я едва сдерживала дрожь.

«Хочу его. Нет… Это же Сет. Нельзя».

Сумочка шлёпнулась на сиденье. И прежде чем мозг успел протестовать, я уже сидела у него на коленях. В его глазах – настоящий шок. Наконец-то я пробила эту ледяную броню.

– Айви…что ты…

Не дала ему закончить. Впилась в его губы – сладкие, как бриоши от Роже, но с горчинкой коньяка. Шампанское развязало не только язык, но и руки со жгучей потребностью доказать, что между нами стоят не только детские обиды.

Сет не ответил на поцелуй, но и не оттолкнул. Со стороны это могло показаться попыткой растопить айсберг лишь теплом своего тела.

Я отстранилась, но его пальцы, словно крепкие корни, впились мне в бёдра – больно, но мурашки пробежали до самых плеч. В его руках я почувствовала лёгкую дрожь, как будто скала начала трещать под напором чувств.

– Прости, – прошептала я, чувствуя, как его дыхание обжигает мои губы. – Просто интересно было проверить, каково это – целовать статую. Всех девушек ты так… методично разочаровываешь?

– Во-первых, я не камень, – он коснулся моих губ. – Я просто знаю цену контролю. А во-вторых, целую только тех, кто не прячется за спиной моего брата.

Он всё понял.

Алфи – моё убежище. Не просто «друг», а крепость из песка, где удобно прятаться от правды. А правда смотрела на меня его изумрудными глазами и не собиралась отводить взгляд.

Сет всегда говорил правду. В десять лет, когда я плевала на его туфли: «Ты боишься признать ошибку». В двенадцать, когда ломала его карандаши: «Разрушать легче, чем создавать». И сейчас, когда цеплялась за Алфи: «Ты используешь его, чтобы не смотреть в глаза себе настоящей».

– А я привыкла, чтобы мужчины горели, – выдохнула я, чувствуя, как злость подкатывает к горлу, – а не коптили небо своей холодностью!

Он так резко накрыл меня поцелуем, что я вжалась в сиденье. Вот он, настоящий Сет: терпеть не может критики, но никогда не упустит вызов.

Вешалка для смокинга впивалась в спину, но его руки заставляли забыть о любой боли. Я не пыталась сдерживать громкие, наглые стоны, от которых у меня самой горели щёки. (Водитель, прости.)

Единственное, о чём я могла думать, – это то, что упиралось в меня сквозь дорогую ткань его брюк. А ещё я ругала себя за то, что не надела то самое кружевное бельё из новой коллекции, а ведь мы его продумывали так, чтобы ни один мужчина при его виде не остался равнодушным.

Отстранилась. Уличный фонарь скользнул по его губам, которые он медленно облизал. Потянулась пальцем – но он резко схватил меня за запястье. Зануда не меняется.

– Ладно, беру слова назад, – я попыталась сползти, но…

Он рывком притянул меня обратно. Пальцы впились в подбородок, а губы снова слились в поцелуе. Мы целовались, как школьники на задней парте – жадно, неумело, с перехватом дыхания. Его язык обжигал, как бурбон у графини, от которого я всегда кашляю, но всё равно пью (ей не откажешь).

Ещё секунда – и я тонула. Самообладание? Оно валялось где-то на полу вместе с моим достоинством.

А потом в голове пронеслись картинки будущего, и меня накрыл стыд. Я целую свою «взрослую няню». Завтра я точно пожалею.

Сползла с него, ощущая, как дрожат колени – словно я только что выбежала из ледяного океана. Его тяжёлое дыхание переплеталось со стуком дождя по крыше, создавая мелодию ночи. Я изо всех сил старалась дышать ровно, чтобы не выдать ни волнения, ни возбуждения, пряча свои чувства за маской спокойствия.

– Классно целуешься… – Айви, заткнись! (Я не могу молчать, когда кто-то долго не говорит. Мой мозг сам заполняет паузы глупостями.)

Он молчал.

Мы, женщины, любим кружевные слова: шепчем глупости, дарим прозвища («любимая реплика», «зайчик с кредиткой», «занудка с кислинкой»).

А у мужчин вместо словаря – только язык тела: взгляд с приподнятой бровью («Ты неотразима»), палец на губе («Я тебя хочу»), укус за ягодицу («Ты сводишь меня с ума»). (Делюсь исключительно богатым и печальным опытом. Все совпадения – не мои проблемы).

Сет постучал в окно, и водитель вернулся за руль. Пора было прощаться, но шампанское, бурлящее в крови, требовало продолжения.

– Мистер Чепмен, закажите себе такси, – бросил он, не отрывая от меня взгляда. – Я останусь.

Да, Сет – это правильное решение. Потому что всё, чего я хотела, – это секса. Пусть завтра мне будет стыдно. Пусть это очередная ошибка. Но я ведь коллекционирую грабли – так пусть Сет Эванс станет моим золотым экземпляром.

Водитель исчез.

– Ко мне? – спросила я, молясь, чтобы он не предложил свой отель.

– А можно?

Он ещё спрашивает!

Мы ворвались в квартиру, как в плохом эротическом триллере – одежда летела в разные стороны, туфли терялись по пути, его пиджак застрял за диваном.

Он прижимал меня к себе так, будто хотел вдавить в стену, а я впивалась пальцами в его спину. Странно. Когда-то в детстве я швыряла в неё ракушки и хлестала ветками, а сейчас цеплялась, как пуговица за его рубашку.

Никогда бы не подумала, что Сет Эванс – пылкий любовник. Мысль казалась нелепой. Раньше, когда его образ всплывал в памяти за очередным скучным свиданием, я представляла механического человека: чёткие движения, расчётливые прикосновения, холодные губы, выверенные до миллиметра. И ни намёка на ту безумную сладость, что сейчас заполняла каждый мой нерв.

Его губы нежно коснулись моей шеи – сначала с осторожностью, как будто боясь что-то нарушить. А вскоре в них разгорелся голод, и знакомое жжение заполнило каждую клеточку моего тела – словно острый удар текилы с перцем: сначала резкое ощущение, а затем волна тепла, от которой невозможно укрыться.

«Так вот какой ты на самом деле…» – пронеслось в голове, пока мои губы искали его. Тот самый Сет Эванс, который с лёгкостью уничтожал конкурентов на переговорах, теперь разрушал меня – но совершенно иным способом: не холодной логикой, а обжигающими прикосновениями; не беспощадными аргументами, а губами, способными вырывать из меня стоны.

– Где спальня? – прошипел он.

Я пальцем указала направо. Он подхватил меня на руки – как в тех романтических комедиях, что мы с подругами обожали смотреть. Но через секунду поставил обратно.

– Прости, я не…

Мужчины! Закатив глаза, я схватила его за запястье и потащила за собой.

В спальне я избавилась от платья одним движением и растянулась на кровати, как подтаявший эклер, который вот-вот потечёт. А Сет разыгрывал «Терминатора» в замедленной съёмке. Снял брюки. Аккуратно сложил. Поправил складки.

– Линеечку принести? – не удержалась я, скосив глаза.

Он бросил на меня взгляд, в котором смешивались возмущение и дикое желание придушить меня голыми руками. (Да, я умела выводить его из себя всего за пять секунд).

– Не смешно! – буркнул, но не ускорился.

– Боишься помять?

Виновато шампанское. И моя несносная привычка дразнить его до предела.

И вдруг он искренне улыбнулся – впервые за весь вечер. Снял рубашку и аккуратно повесил её на спинку стула. (Как это возможно? Пиджак – можно бросить, а рубашка – будто священная реликвия?)

Забираю слова про «пылкого любовника» обратно. Но тут мой взгляд упал ниже. «Ого-го-го-го…» Вот где вся его «скоростная страсть» решила поселиться…

Он подошёл в белых боксёрах и навис надо мной.

– Твоя броня против моей? – тыкнула пальцем в его хлопковый щит.

– Айви!

Сет взорвался. Сорвал их. Швырнул в угол. Мои полетели следом. Принцип «один за всех» сработал на ура.

Его поцелуй был как сам Сет – без лишней суеты. Губы кусали, а язык скользил с отлаженной чёткостью, словно дворники по стеклу его «Рэндж Ровера». (Тут ему плюс. Лично я терпеть не могу, когда во рту мечутся, как на распродаже в «Zara»).

Мой внутренний болтун не выключался:

– Есть любимые позы?

Он резко остановился, оторвав губы от моей шеи.

– Пиранья, ты всегда такая болтливая? – прошипел он и укусил за сосок.

Пульсация защекотала внизу живота. Я вцепилась в его волосы и аккуратно прикусила кончик носа (мало ли обидится).

– Не нравится? Проваливай! – дунула ему в губы.

Его брови поползли вверх, а вместе с ними – моё желание заткнуть себе рот (сколько ни пробовала – не получается).

– Не люблю, когда дело не доведено до конца.

– А я не люблю, когда мужчина сверху. Усвоил?

Он резко встал.

«Ну всё, испортила шанс на горячее «спокойной ночи»».

Сет протянул руку, и я заметила, как его пальцы едва дрожат, хотя он старался этого не показать. Этот едва уловимый трепет разрушал его образ безупречного контролёра.

– Будешь сверху. Защита есть?

Я швырнула ему презерватив, уже представляя, как он будет возиться с упаковкой. Но Сет поймал его одной рукой и мгновенно вскрыл: без колебаний и лишних секунд. Я закусила губу. Даже в этом он оставался безупречным. Невыносимо компетентным. Возмутительно сексуальным.

Я прижала его ладонь к груди, давая понять, кто здесь задаёт тон. Его пальцы осторожно исследовали мои бёдра, сначала деликатно, а затем с уверенностью, как будто тестируя текстуру. Я не удержалась и застонала, когда он резко сжал соски, словно проверяя их готовность. Боль пронзила меня, как первый глоток крепкого кофе. В ответ я вцепилась зубами в его шею, но вдруг он остановился…

– Нет, – прошептал, переворачивая меня. – Сегодня я сверху.

Прежде чем я успела возмутиться, его солёные губы накрыли мой рот. Он работал как пекарь-перфекционист: сначала лёгкие касания, будто просеивает муку сквозь пальцы, а затем резкое сжатие «пуговки» – и волна мурашек накрывает с головой.

– Тебе нравится так? – его палец резко скользнул внутрь (даже в сексе ему нужен контроль).

– Выключи ты уже зануду!

– Айви, ты можешь замолчать?

– Не люблю пресную еду-у-у-у-у – мой протест превратился в стон, когда он добавил второй палец. Третий – и мои руки тянули его волосы, но кричал уже он (надеюсь, от удовольствия).

Он резко высунул пальцы и засунул мне в рот. «Розовая соль» растеклась по языку, а следом – его губы, вылизывающие мои.

Первый толчок – резкий, без предупреждения. Пауза. Ещё два – точных, как в его почерке (каждую букву по два раза). Я дрожала, ноги подкашивались в такт. Когда из горла вырвался стон, он перевернул меня, раздвинул бёдра коленом и вошёл снова. Я выгнулась (спасибо фитнес-тренеру – он бы оценил).

Шлепок по уже горящей коже отозвался сладкой болью.

– Не пресно?

В ответ – только мой смех в подушку. Фокачча «по-сетовски» готова. И, кажется, даже с хрустящей корочкой…

Мы лежали молча, наблюдая, как перья на светильнике колышутся в такт нашему дыханию.

Сет встал первым. Мой взгляд скользнул по его спине – там, где обычно пряталась его холодность, теперь краснели следы моих ногтей. Маленькая, но победа.

– Можно принять душ? – спросил он, не оборачиваясь.

– Конечно. Направо. Или проводить?

Он лишь махнул рукой и вышел.

Я притворилась спящей, когда он вернулся, но хитрая улыбка выдала меня в тот момент, как он накрыл меня одеялом – с раздражённым вздохом, будто выполнял тяжкий долг. А потом лёг так, чтобы между нами оставалось расстояние для целого тома его принципов.

– Ну наконец-то ты поспишь со мной, а в десять лет говорил, что готов спать на земле, только не рядом, – прошептала я в темноту.

Он не ответил. Только отодвинулся ещё дальше. Отчего моя улыбка стала только шире.

Советы от шефа:

Идеальный секс требует: страсти (огонь в глазах, а не только в печи), гибкости (даже самый упрямый «миндаль» может стать мягким в тёплом молоке), смелости (шлепок – тоже приправа). И главное – молчите. Мне просто повезло.

Горячий кофе с привкусом катастрофы

Ингредиенты: самая горькая арабика (без сахара, без намёка на «повторим?»), один холодный Сет Эванс (разогреть невозможно), щепотка утреннего стыда, остатки шампанского (больше не надо), золотой ураган (желательно на грани срыва).

Я проснулась от двух вещей: невыносимой головной боли, которая напоминала о вчерашнем шампанском, и ледяного барьера, образованного мышцами и костями, именуемого Сетом. Его рука, ещё вчера обжигавшая мою талию, теперь застыла в нейтральной зоне – ни его, ни моей.

За окном моросил лондонский дождь, будто город стыдливо смывал следы нашего безумия. Шторы пропускали тусклый свет, штрихуя кровать на полосы: хотелось – получилось – пожалели. Всё как в нашей истории.

Его будильник зазвонил. Даже в воскресенье. Ну, конечно.

Я потянулась, случайно задев его ногу. Никакой реакции. Ни улыбки, ни намёка на вчерашнюю страсть, от которой у меня до сих пор дрожали колени. Только сухое: «Доброе утро, Айви» – и он уже на ногах. Классика.

Жалею? Нет. Но каждый раз, когда мужчина отдаляется, я бросаюсь вперёд, пытаясь доказать, что достойна его внимания. Может, всё началось с того дня, когда папа впервые сказал: «Ты будешь миссис Эванс»? Я столько лет пыталась заслужить эту роль – сначала у Сета, потом у Алфи. А они… они просто видели во мне «девочку Патель», которую можно то притянуть, то оттолкнуть. И теперь я сама не понимаю: мне нужны они или просто ощущение, что я кому-то небезразлична?

– Кофе или чай? – спросила я, кутаясь в одеяло с дурацким вышитым слоном (подарок Хлои, которая считает мою квартиру «музеем одиноких ночей»).

– Выпью на работе.

Он схватил телефон, и в его лице я увидела знакомые черты – сжатая челюсть, взгляд, который обычно пронзал меня в моменты, когда я совершала что-то невообразимое. Но мы же просто переспали. Или у него что-то случилось?

– В воскресенье? – не удержалась.

– Нужно ввести Алфи в курс шотландского проекта.

Ага. То есть «спасибо Айви, но это ничего не значит». Я быстро встала с кровати, стараясь скрыть дрожь в подбородке. Душ. Срочно. Пусть вода смоет не только его запах, но и этот дурацкий стыд – словно я снова стала той девочкой с блёстками, потерявшейся в своих мечтах.

Когда я вышла из ванной, Сет уже был одет, словно ночи, полной страсти и криков, не было. Он выглядел так, будто просто зашёл на несколько минут, чтобы подписать бумаги.

Его взгляд задержался на моих губах, и я медленно провела по ним языком, надеясь, что хотя бы что-то в нём дрогнет. Он подошёл ближе, и моё сердце забилось быстрее в ожидании горячего момента. Но Сет лишь поцеловал меня в лоб. Именно так, как закрывают досье: «Дело завершено».

– Всего доброго, Айви.

И ушёл. Без «спасибо», без «было круто». Как дорогая кофемашина: выдал порцию страсти – и тут же отключился.

Я плюхнулась на кровать, уставившись в потолок.

Сразу завибрировал мой телефон. Алфи.

– Нам нужно поговорить, – его голос был холодным, как лёд в стакане виски.

– Срочно? – у меня не было сил его видеть. Но стыд уже бил в виски, как второе похмелье.

– Да. Жду на нашем месте.

Холодный пот выступил между лопаток. Сет уже успел рассказать. Конечно, рассказал. Братья Эвансы делят всё – даже мой позор.

А потом я увидела: сорок сообщений от Белл, пятнадцать – от Хлои, и ссылку на статью: «Алфи Эванс – новый Хью Хефнер?» Дженни, чёрт возьми, превратила мой «он иногда флиртует с моделями» в «отели-бордели». Руки дрожали так сильно, что я трижды промахнулась, пытаясь вызвать такси.

Сет убьёт меня. Сначала задушит галстуком, а потом вернёт к жизни – лишь для того, чтобы снова убить.

Я не помню, как собралась, но в голове постоянно стучало: «Ты идиотка, ты идиотка, ты идиотка».

– Национальная галерея, – бросила я водителю, набирая Дженни.

Всё кончено. Не потому, что Дженни предала, а потому, что я, как идиотка, дала ей повод. Сет теперь возненавидит меня. А Алфи… О, Алфи уже ненавидит. И всё из-за того, что мне в десять лет понравилось быть частью семьи Эванс? Я год держалась за Алфи, потому что он казался «безопасным» вариантом. Но затем я бросилась к Сету, словно голодная на последний кусок мяса. И что теперь? Они – семья. А я… а я кусочек лайма, который выдавили и выбросили.

Наконец, та взяла трубку на пятнадцатом гудке.

– Ты с ума сошла?! – закричала я. – Это не то, о чём мы договаривались!

– Ой, Айви, не будь занудой, – засмеялась Дженни. – Твоя версия была скучной.

– Напиши опровержение!

– Ни за что. Газета в топе.

– Верни мои деньги!

– Какие деньги? – Дженни рассмеялась и бросила трубку.

Я орала в такси, пока водитель не включил музыку на полную. Нужно было срочно что-то придумать. Они же не узнают, что это я заказала статью. Или узнают? Я застонала, злясь на себя. Почему я всегда как бумеранг – несусь сломя голову и возвращаюсь с синяками?

Кафе «Одри Грин» пахло корицей и дрожжами. Алфи сидел у того же столика, где мы прошлый раз рассказывали о своих неудачах в любви. Теперь он крутил стакан с кофе, а я смотрела на тарелку с лимонной полентой. Последний завтрак приговорённой.

– Извини за опоздание, – прошептала я, опускаясь на стул.

Он молчал. Звук кофемашины, смех за соседним столиком, чьи-то шаги по лестнице – всё казалось громче, чем было. Даже моё дыхание.

Он знает. Конечно, знает. И сейчас будет орать. Или, что хуже, – смотреть с этим ледяным разочарованием. Я готова на всё: валяться в ногах, кричать, что это случайность… Но это же ложь. Я хотела эту ночь с Сетом. Хотела, чтобы Алфи увидел и… Что? Заревновал? Захотел меня обратно? Да, я как коллекция Гальяно в 2011, абсолютно невменяемая. Они не вещи, которые можно перехватывать, как книжки в детстве. И теперь мне придётся жить с этим. Я испортила отношения с единственным мужчиной, от которого у меня дрожали колени, и подставила их обоих в прессе. Гениально, Айви. Просто гениально.

Я глубоко вдохнула, собирая мысли в единую точку, и выпалила:

– Я переспала с Сетом!

Тишина повисла в воздухе, словно паутина, готовая разорваться от любого движения. Я ожидала реакции, но вместо этого услышала его смех. Это был не тот смех, который когда-то заставлял моё сердце биться быстрее, не тот солнечный, искренний, который наполнял меня теплом. Нет, сейчас это был новый смех – взрослый, с налётом цинизма, который оставлял за собой холодный след.

– Ну, братец… – он покачал головой.

– Лучше бы ты орал! – я вскочила.

Стул скрипнул, официантка испуганно оглянулась. Где-то упала ложка. Послышался плач ребёнка. Из-за него я начинала сильнее заводиться. Да, мои эмоции – моё проклятие.

Алфи схватил мою руку:

– Айви, прости.

Я опустилась обратно, сбитая с толку.

– Я думала, ты из-за этого позвал меня.

– Нет, я хотел поговорить о другом.

И тогда он начал говорить о любви. О той единственной, которая станет для него всем. А я ковыряла вилкой десерт. Всё, что я считала любовью, оказалось детской привычкой – цепляться за того, кто рядом.

– Я не смог полюбить тебя как надо, – сказал он.

«Не смог полюбить». Эти слова режут глубже, чем «ненавижу». Потому что ненависть – это хоть какая-то эмоция. А здесь пустота. Может, я сама превратила наши отношения в эту игру? Цеплялась за Алфи, потому что с ним было спокойно, нежели с Сетом и его ледяными взглядами. Но разве это любовь? Или просто страх остаться одной?

Алфи бросил не меня уставший взгляд.

– И твоя месть… эта статья…

Тут меня накрыло. Он знал. А значит, и Сет уже знает.

– Я хотел накричать на тебя, но не имею права. Даже за то, что ты переспала с моим братом.

– Алфи…

– Я – подонок. Ты вытащила меня из ямы, а я…

Он откусил кусочек булочки и закрыл глаза. На мгновение передо мной снова был тот самый старый Алфи – мой лучший друг.

– Прости меня, – еле слышно прошептала я.

– Всё в порядке. Сет не узнает о статье.

Он встал и дал знак официанту:

– Ещё кофе? Расскажешь, как тебе… ночные беседы с братом?

Я промолчала. В его спокойствии было что-то неестественное. Алфи ненавидел истеричек, ревность и все эти «женские штучки». А тут так легко принял новость о Сете? Так просто простил статью?

(Спустя год, под воздействием алкоголя, он наконец решится признаться: для него я была не просто подругой детства. Он мечтал о том, чтобы я видела в нём не только друга, но и любимого человека. Когда я согласилась на нашу «особую дружбу», он превратил меня в дорогой аксессуар, эгоистично цепляясь за меня, пока не встретил ту самую – продавщицу книг. И тогда понял: моя статья – мелочь по сравнению с тем, как он мной пользовался. Он стремился быть «Сетом номер два», вытирая об меня ноги с той самой милой улыбкой. Секс с Алфи стал моей самой большой ошибкой. Как друг он был прекрасен, но не более того. Этот урок я усвоила на отлично: настоящие чувства не должны превращаться в удобство, а любовь не может быть лишь игрой.)

Перед выходом он обнял меня. Мы снова стояли у картины Одри Хепбёрн, как когда-то.

– Друзья? – спросила я, тыкая его пальцем в живот.

– Клянусь Одри, – он поцеловал меня в макушку. – Но если ещё раз подставишь меня в прессе – убью. С улыбкой.

– Ты невыносим! – я чмокнула его в щеку и выбежала на улицу.

Алфи Эванс – лучший друг. Не более.

Совет от Айви Патель:

Если твой бывший называет тебя «будущей миссис Эванс» – бей его ложкой по лбу. А если после ночи с его братом он просто заказывает кофе – собирай чемоданы в кругосветку.

Глава 4.2

Тартар из мраморной говядины под трюфельным соусом

Ингредиенты: усталость (лечь и не вставать), тридцать одна роза (именно белая, именно тридцать одна – не меньше, не больше), пиджак Henry Poole (обязательно забытый вашим мужчиной, обязательно дорогой), ножницы (острые, чтобы резать намерения, а не только ткань), фантазия (любая, но лучше – ядовитая).

Я вломилась в дом и схватила бутылку шампанского. Глотнула прямо из горла – пузырьки щекотали нёбо, словно его губы на моей шее. Два брата. Оба Эвансы. Один оставил на мне свою подпись, другой разорвал мечты в клочья. Родители ошиблись: из меня не выйдет миссис Эванс.

Снова я играю роль доброй Патель. Вру Алфи. Вру себе. Вру Сету, зная, что он видит мою ложь насквозь.

Хотела скинуть платье, но в дверь внезапно постучали. Тихо.

Графиня всегда стучала тростью, а этот стук был слишком осторожным.

– Кто?

– Курьер, мэм.

Я открыла дверь и увидела парня с улыбкой, которую он явно оттачивал перед зеркалом целых десять минут. Медленно провела пальцем по косяку, ощущая его холодную поверхность. Если бы он знал, что его «мэм» пять минут назад готова была сжечь весь мир, он бы не улыбался. Но правила игры знала только я.

Он протянул мне корзину. Белые розы. Огромные, в фиолетовой плетёнке (мой любимый цвет). Аромат сладкий, ванильный, как та ночная страсть, которая осталась на моих простынях.

Внутри записка с идеально ровными буквами.

Сет Эванс. И простое «спасибо». Как будто я – кассир в супермаркете, а он – клиент, которому автоматически выдали чек: «Ждём вас снова!» Злость накатила – резко, как удар по лицу. Я даже задохнулась.

Мужчины, запомните: после секса не пишите «спасибо». Это звучит как чек из супермаркета. Лучше скажите: «Лучшая ночь» или «Я не могу перестать думать о тебе». Но не «спасибо». Никогда.

Я швырнула записку на пол, подняла её и смяла, а затем бросила в стену – точно в нашу детскую фотографию. Другим бы простила. Тебе – нет. Эти розы ты будешь вспоминать долго…

Одна… две… три…

Тридцать одна. Скупердяй. Почему не сто? Почему не триста? Почему не две, чёрт возьми?!

Лучше бы не присылал ничего. Видимо сегодня Эвансы решили добить меня окончательно. Раз первому досталась статья, то второй получит у меня по полной программе.

На полу я заметила его пиджак. Сначала мне пришло в голову исполосовать его – банально. Затем – сшить из него платье и отправить ему фото. Слишком предсказуемо.

И вот тогда появилась новая идея.

Вырезать полоски, скрутить их, отрезать бутоны роз и прикрепить к стеблям тряпичные цветы.

Месть должна быть красивой. Но почему я хочу мстить? За что? За то, что он послал цветы? Или за то, что, пережив всю эту историю со мной, он осмелился остаться невозмутимым? Или я просто злюсь на него за то, что он снова дал мне надежду? Мои пальцы впились в плетёнку корзины так сильно, что тонкие прутья врезались в кожу. Этот сладкий ванильный запах – он помнил. Помнил, как в двенадцать лет я украдкой нюхала эти розы в его саду, пока он упорно делал вид, что не замечает…

Хватит! Я – Айви Патель – и завтра Сет Эванс поймёт, что его «спасибо» – только начало.

Я не копошусь обычно в чужих карманах, но вдруг там лежало что-то важное? Нет, пусто. «Все люди – пустота». Я сжала шёлковую подкладку. Если он заставит платить за испорченную вещь – плевать. Мой банковский счёт переживёт этот удар. Зато Скрудж Макдак впервые познает, каково это – стать жертвой начинающего кутюрье.

Беру ножницы в ящике с бижутерией, где их точно быть не должно. Уже представляю, как его скулы белеют от ярости. Прямо как в детстве, когда я тайком брала его рубашки. Особенно доставалось носкам: у каждой пары была своя коробочка. (До сих пор в его гардеробе царит строгий порядок: коробки для галстуков, ящики для запонок, специальные вешалки для ремней.)

Три часа кропотливой работы. Корзина тряпичных роз готова. (Хотя могла управиться и за два часа, если бы не мои бестии из чата с их голосовыми: «Айви, мы хотим поехать с тобой…»)

Осталось вручить «подарок» лично. Он сейчас в офисе и точно не ждёт меня.

Вновь неожиданный стук в дверь заставил вздрогнуть. Открываю – и вот она, моя спасительница от всех дурацких мыслей, миссис Фокс, в своём привычном шерстяном платье и с глазами, полными искреннего интереса.

– Милочка, я прождала всё утро! – ворвалась она в квартиру, размахивая тростью. – Оставлять меня без подробностей о том красавце, который утром уходил от тебя, – преступление!

– Это… старый друг, – выдавила я. – Таблетка от головной боли.

– Головной? – фыркнула графиня. – По-моему, ты лечишь совсем другие части тела, дорогая.

Я рассмеялась. Именно за этот яд в голосе я обожала свою семидесятилетнюю соседку. Иногда мне казалось, что я – это она, только в молодой оболочке.

– Чай? – предложила я, заметая следы преступления (то есть нитки) под диван.

– Какая прелестная корзина, – проигнорировала моё предложение графиня, тыкая тростью в мои «розы». – Хотя пахнет… «своеобразно».

– Это месть, – прошипела я. – Творческая.

Её бровь поползла вверх, а губы растянулись в ухмылке.

– У меня есть кое-что для тебя, – вдруг заявила она и исчезла, оставив после себя шлейф лаванды.

Ровно через семнадцать минут (я засекла) она вернулась с флаконом, который выглядел древнее моей дружбы с Сетом.

– Духи моего жениха-неудачника! – торжественно провозгласила графиня. – Он так и не решился сделать мне предложение. Пусть теперь послужат благому делу.

– Сколько им лет? – я осторожно взяла флакон.

– Если моя склеротическая память не врёт, то около пятидесяти, – она опустилась на диван с грацией не графини, а королевы. – Открывай!

Пробка со скрипом поддалась. Аромат ударил в нос – представьте себе заброшенное здание, где смешались запахи сырости, увядших пионов и… Апельсина с дубом.

– Они… испортились? – сморщилась я.

– В 1970 году это называлось «букетом страсти», – фыркнула графиня. – Капнешь две капли – и он навсегда запомнит аромат «мести».

Мы пили чай с её любимыми эклерами, она раздавала советы («Никогда не мсти в джинсах, дорогая»), а я внезапно попросила у неё платье.

– У меня есть несколько вещей в стиле леди Дианы, – ответила она, и вскоре мы обнаружили именно то, что подойдёт для Сета: белое с голубой полоской, украшенное кружевной отделкой. Это платье словно кричало: «Я невинна, как ангел», но при этом шептало: «И опасна, как остриё ножниц у края дорогой ткани».

Если уж идти на войну, то с шиком. Конечно, я могла надеть что-то откровенное или дорогущее… Но нет – Сет Эванс получит за своё «спасибо» меня в безупречном образе.

Миссис Фокс заплела мне «колосок».

– Держи голову ровно! – графиня вонзила в мои волосы шпильку. – Если бы ты жила в 1863 году, виконт Бриджертон подавился бы завтраком, увидев тебя. А сейчас получишь макияж в стиле «Айви, тебе бы нимб… и корсет потуже».

Мы капнули духов на лоскутные розы. От запаха зашевелились даже волосы на моей голове.

– Надо проветрить, – закашлялась я, выставляя корзину на улицу. – Сет Эванс должен пропитаться запахом, а не умереть сразу.

– Жду подробностей, – напутствовала меня графиня, поправляя воротник. – И помни: леди держит спину прямо, а язвит – только глазами.

Её объятие пахло лавандой и безусловной поддержкой. Как будто я шла не на войну, а на свой первый бал.

Водитель такси распахнул все окна, словно пытался избавиться не только от запаха, но и от моих слов.

– Еду на тематическую вечеринку, – сказала я, поправляя кружевной воротничок. – Буду играть невесту, которую жених закопал в саду, чтобы жениться на кузине. А эти розы… их аромат напоминает ту самую прогнившую землю.

Он что-то пробормотал про свою дочь-медсестру, а я придерживала волосы – порывы ветра норовили вырвать жемчужные шпильки.

Внезапно я осознала, что не знаю, на каком этаже его офис. Пришлось звонить отцу.

– Пап, офис Сета Эванса на каком этаже? – спросила я, глядя, как небоскрёб Шард пронзает облака, будто игла – плотную ткань.

– Тридцать первый, принцесса.

Тридцать одна роза. Тридцать первый этаж. Какой же он символист…

Платье графини внезапно стало давить под мышками. Вокруг – холодное стекло, сталь и возбуждённые голоса туристов. Я чувствовала себя чужой в этом современном хаосе – словно яркий лоскут, пришитый к строгому серому костюму.

Лифт поднимался мучительно медленно. Восемьдесят три секунды – и дверь наконец распахнулась. Ладонь вспотела, но пальцы сжали корзину крепче.

В голове стучало: «Ненавижу. Всё в нём – каждый взгляд, каждое слово». Но вдруг пришло осознание: а может, я ненавижу не его, а себя? За то, что снова стремлюсь к огню, зная, что могу обжечься. Месть – лишь удобный предлог. На самом деле я шла проверить: дрогнет ли он? Рассердится? Или… (страшно даже представить) – улыбнётся. Нет, он не улыбнётся…

Этаж встретил запахом сандала и дуба – его любимые ноты. (Духи графини пятидесятилетней выдержки он точно оценит.)

Я ожидала увидеть безликий офис в духе его спальни, но вместо этого – тёмные деревянные панели, массивная стойка администратора, пышные растения в кадках. На стене золотом сиял девиз Дилана Эванса: «Бизнес. Бизнес. Бизнес!»

Всё дышало роскошью. И ледяным отчуждением.

Я медленно шла по коридору, скользя взглядом по табличкам на дверях. У него действительно большой штат – целая империя за этими стеклянными перегородками. Когда в конце коридора я увидела приоткрытую дверь, то моя решимость мгновенно испарилась. Я уже потянулась к кнопке лифта, как вдруг…

Раздался тот самый низкий кашель, который я узнала бы из тысячи.

Не думая, я моментально развернулась и швырнула корзину с «розами» прямо ему под ноги.

– Вернула твой дешёвый жест! – выпалила я, хотя внутри всё сжалось от другой мысли: «Он не забыл. Ни розы, ни сорт…»

Сет едва заметно приподнял бровь, даже не удостоив корзину взглядом, но его пальцы сжались так, что кости побелели.

Мои уши мгновенно вспыхнули, а ноги задрожали. Только тогда он бросил беглый взгляд на корзину.

– Мой пиджак? – его голос звучал подчёркнуто ровно – по линейке.

– Разве это твой? – я сделала наигранно-невинные глаза. – Думала, папин. Прости за мою невнимательность. Но скажи мне одно… почему тридцать одна? Почему не сто? Или ты всем своим… подружкам даришь розы по номеру этажа?

– Три плюс один – четыре. Число стабильности, – ответил он, не меняя выражения лица.

– Значит, я для тебя просто ещё одна «стабильность»? Как все твои модели? Или те, с кем ты… – озноб пронёсся по телу, но я быстро взяла себя в руки. – Ты… ты правда мог так поступить? Переспать… а потом прислать цветы. Это что, оплата? Лучше бы вообще ничего не присылал! И знаешь, мне уже плевать на нашу ночь…

– Если тебе наплевать, – он внезапно взорвался, и я едва устояла на ногах, – то зачем ты здесь? Если тебя это не волнует, почему твой взгляд прожигает меня насквозь?!

Не дав опомниться, он вцепился мне в запястье и потащил в кабинет так резко, что я спотыкалась на каждом шагу. Второй рукой я ухватилась за подол платья – грубая ткань впилась в пальцы, а его хватка оставляла на коже жгучие полосы.

Дверь кабинета захлопнулась с таким грохотом, что вздрогнула бронзовая статуэтка на столе. Сет оттолкнул меня от себя, и на запястье уже начали проявляться яркие следы его рук. Всего за три шага он пересёк комнату и с силой бросил папку на стол так, что она едва не упала на пол.

Я напряглась, ожидая, что сейчас он швырнёт на стол и меня. Но вместо этого он подошёл ближе, и его пальцы скользнули по моей шее, словно проверяя старые шрамы – те, что оставил он сам. От этого прикосновения стало ещё страшнее: он видел то, что я годами прятала за криками и дерзостью.

Потом он медленно отступил, а я стояла, сжимая в кулаках складки платья.

– Когда же ты начнёшь думать головой, а не этой своей… – голос его сорвался. Он схватил газету с фотографией Алфи на первой полосе. Бумага хрустела, сминаясь в его руках, и с каждым звуком я непроизвольно моргала.

– Вот же засранец Алфи… – вырвалось у меня.

– Так мой брат тоже в курсе твоих выходок? – в его взгляде была не просто злость – что-то куда опаснее. – Ты вообще понимаешь, что натворила? Из-за тебя сорок процентов инвесторов уже отозвали подписи. Эти шотландцы – как викторианские старушки в килтах. Для них даже тень скандала – всё равно что плюнуть в их драгоценный виски!

Я прикусила губу, чувствуя, как подкашиваются колени. Носок яростно тёрся о дорогой ковёр – если бы не балетки, давно бы протёрла дыру. Да, я накосячила. Из-за ревности к Алфи наломала дров. Стыдно. Но признаться ему в этом? Он не поймёт. Особенно после той ночи. Всё как всегда – я снова намотала на шпульку старую нитку и пытаюсь сшить новое платье. Только вот ткань уже не та – то ли выцвела, то ли вовсе расползлась.

– Ты как… – он провёл рукой по лицу, и вдруг я увидела то, чего не ожидала: усталость в уголках глаз и лёгкую дрожь в пальцах. – Как спичка рядом с бензином. Бросишь – и жди взрыва.

Он шагнул ближе. И если думал, что я отступлю, то ошибся. Мы оба знали этот танец наизусть, но продолжали притворяться, спотыкаясь о ритм эмоций.

– Мой брат знает границы. А ты…

– Хватит! – крик вырвался неожиданно даже для меня самой.

Я вцепилась в его губы, ощущая под пальцами его небритость. Его тёмные, полные бездны глаза оставались открытыми, и я знала, что если отпущу сейчас – его слова ранят меня куда глубже, чем когда-либо. Где-то на полу валялась та самая газета, но сейчас это не имело значения.

Он подхватил меня и прижал к панорамному окну. Ледяное стекло впивалось в мою спину, а его пальцы сжимали бёдра так сильно, что завтра там точно останутся синяки. Я чувствовала, как между нами разгорается искра, способная как сжечь, так и спасти.

– Ненавижу, – прошептала я, когда его рука впилась в бедро. Но тело кричало обратное – каждый нерв требовал продолжения, жаждал этих мурашек, бегущих по коже.

«Тресни», – мелькнуло в голове, когда стекло задрожало под нашим весом. Где-то внизу копошились люди с их жалкими зонтиками, а здесь, на тридцать первом этаже, он превращал меня в пороховую бочку. Он знал, что я боюсь высоты. Значит, сделал это специально – чтобы между мной и пропастью оставался только он. Его дыхание. Его ненависть. Наша порочная химия.

– Мерзавец… – мой шёпот потонул в его поцелуе. Его укусы вытягивали из меня стоны, и это бесило. Бесило даже больше, чем моя собственная слабость. – Я боюсь… – вырвалось у меня, едва я оторвалась от его губ. Голос звучал неестественно высоко, будто у оперной певицы перед финальной сценой.

– Вот теперь и бойся, – прошептал он в ответ.

Его губы снова нашли мои. В кабинете стояла гробовая тишина, но мне чудилось, что все эти люди внизу подняли головы и снимают нас на телефоны. Каждый шорох юбки казался щелчком затвора.

И вдруг – знакомый вкус. Каперсы. Солёные, с лёгкой горчинкой, они вернули меня в детство, когда я выковыривала их из его салатов и бросала в Алфи. Теперь же я лихорадочно ловила каждую крупинку – словно это был последний поцелуй. Он даже пах ими, этот невыносимый человек. Ничего не меняется. Всё те же каперсы, тот же тартар из мраморной говядины, над которым мы смеялись.

Сейчас я была этой самой говядиной – сырой, дрожащей, нарезанной на кусочки его руками. Я обвила его бёдра ногами, когда его губы скользнули к шее. Жар разлился по телу, как тот самый вустерширский соус, от которого щиплет язык.

Он резко остановился.

– Расслабься.

– Не могу. Боюсь, что моя голая попа окажется на первых полосах, – соврала я, кусая губу.

Его палец грубо проник в мой рот, затем резко вышел – и мгновенно вошёл в «пуговку». Я вскрикнула так, как не кричала никогда. Он мгновенно заглушили мой стон поцелуем. Ещё одно точное движение – и он ставит меня на пол.

Быстрый рывок – и я снова прижата к стеклу. Даже не успела понять, как он успел надеть презерватив. Его яростные толчки не оставляют места страху. Вкус каперсов смешался с моей помадой. На этот раз не было методичности – только животная страсть. А в конце – его поцелуй и моя прикушенная губа.

Такой он и есть – Сет Эванс. Дорогой. Редкий. Как трюфель, который он всегда заказывал на обед.

Наши стоны слились воедино, как гудки катеров на Темзе. Когда всё закончилось, он отшвырнул презерватив в урну, а на стекле остался мутный отпечаток моего тела – словно след на месте преступления.

Он застёгивал ремень, не глядя на меня. Но я видела. Видела, как пульсирует жилка на его шее. Как дрожат пальцы. Как пряжка дважды соскальзывает, прежде чем попасть в отверстие.

Злость? Или то, что он так тщательно скрывает?

Он вышел, хлопнув дверью. Снова. Сначала бешеная страсть – потом ледяная стена. Я поправляла платье, собирая себя по частям, как ту разбитую вазу в детстве. За окном Тауэрский мост застыл в надменном спокойствии – его точная копия. У Сета всё по расписанию: цвет галстука, обед из трёх блюд, даже секс. У меня же – вечный хаос. И Гуччи с тобой (моя фишка вместо «Чёрт побери!»), он снова прав. Уже второй день подряд. Это начинало бесить.

– Ну? Что скажешь в своё оправдание? – его голос за спиной заставил меня вздрогнуть.

Я не повернулась. Мы стояли у окна, и я вдруг поняла: ненависть и желание – одно и то же. Просто на разных скоростях. Он ненавидел мою дерзость, я – его контроль. Но в этой схватке мы оба истекали кровью, и единственное, что останавливало падение, – руки друг друга.

– Обсуждать не буду. Да, я облажалась с той статьёй. (Хотя «облажалась» – мягко сказано.) Мне стыдно. Готова исправить.

«Исправить» звучало громко. Ни плана, ни идей – лишь жгучее желание повернуть время вспять и заткнуть рот болтливой Дженни.

– Как? – он резко рассмеялся. – Приманишь инвесторов моими изрезанными пиджаками? Айви, это не твой бутик с платьицами – здесь цифры, контракты!

– Пари! – выпалила я, хватаясь за последний шанс.

– Нет! Мои юристы уже готовят иск. Твою подружку размажут по судам, а следом отправишься ты – за клевету.

Горло сжало – не от страха, а от его тона. Такого я ещё не слышала.

– Ты же не отступишь, да? – в голове уже рисовалась картина: родители в тюремном зале, а я в арестантской робе цвета «оранжевый – чёрный».

– Никогда не отступаю.

Почва ушла из-под ног, и я будто провалилась в зыбучий песок, который уже забивал рот, нос и лёгкие…

– Дай мне месяц. Если не спасу проект – продам два бутика и покрою убытки.

– Твои бутики мне не нужны. Провалишься – иск в суд. Пусть судья решит твою судьбу.

– А если справлюсь?

– Получишь свободу.

– Скучно! – фыркнула я. – Давай по-старому: я спасаю проект, а ты исполняешь тридцать одно желание. Помнишь, как раньше?

Уголки его губ дёрнулись:

– Ты до сих пор играешь в эти детские игры? В десять лет – песочные замки, в одиннадцать – катание на моих плечах… Сейчас ставки выше, Айви.

– Тем интереснее! Ты же знаешь – я всегда выигрываю. Или боишься, что твой «идеальный порядок» даст трещину?

– Я выполнял все твои просьбы, потому что ты была ребёнком. Но сейчас ты – угроза!

– Признайся, это действительно мило. Ты всегда говоришь «нет», а потом… – я сделала шаг ближе, нежно коснувшись его руки. Его взгляд оставался серьёзным, без намёка на улыбку. Хотя, нет – вот она, едва заметная усмешка. – В любом случае, ты всё равно проигрываешь. Как с теми замками, книгами или спасением мистера Жирафа.

Он подошёл к столу. Мы оба знали: отказ сейчас – признание слабости. А Сет Эванс не признаёт поражений.

– Четыре условия. Первое: ничего противозаконного. Второе: никаких желаний с Алфи.

Я вздохнула – никакой романтики.

– Скучно! Какие ещё два?

– Если провалишься – исчезнешь из моей жизни.

Его «исчезнешь» на секунду выбило меня из колеи. О нет, дорогой, условия должны быть паритетными. Будет жарче.

– Тогда моё условие: откажешься от одного желания – женишься на мне. В розовом цилиндре со стразами. Логично: мой провал – тюрьма, твой – алтарь.

Сет провёл рукой по волосам – верный признак внутренней бури. Я быстро вышла и вернулась с корзиной «роз». Запах «мести» всё ещё витал в воздухе – не резкий, но ощутимый. Поставила у его стола.

– Убери эту дрянь!

– Моё первое желание: корзина остаётся, пока не выполнишь все желания. – Я достала одну розу и помахала перед его носом. – Согласен?

– Согласен. И моё четвёртое условие. Работаешь стажёром в моей компании.

Я аж подпрыгнула:

– Что?!

Сет сделал шаг, морщась от запаха.

– Начало рабочего дня в шесть утра. Зарплата – тысяча фунтов в неделю.

Я в бутике за минуту столько зарабатываю, а он предлагает копейки.

– Это издевательство! Я спасаю твой драгоценный проект, а ты оплату как уборщице?

– Ты хотела игру? – он схватил телефон. – Вот правила. Или звоню юристам.

– Ладно, я согласна…

Я бросила первую розу в урну. Игра началась, мистер Эванс, и я не привыкла проигрывать. Встала на цыпочки и нежно поцеловала его в лоб – это была моя «печать» на нашем договоре. Его парфюм переплетался с ароматом тряпичных роз, создавая горько-сладкую симфонию, отражающую нашу вечную «войну».

Совет от стажёра Айви:

Если наутро он не пришлёт счёт за испорченный пиджак – считайте это предложением. По кембриджским меркам. А если пришлёт… Ну что ж, значит, впереди ещё тридцать желаний и один розовый цилиндр со стразами.

Глава 5

Овсянка «по-сетовски» (или мой первый рабочий день)

Ингредиенты: повод (желательно дурацкий), поддержка (лучше в виде подруг с шампанским), одна идея после бокала просекко (обязательно гениальная), нежданный гость (желательно в четыре утра, можно пнуть), овсянка (не переборщите с мёдом).

Мы с бестиями устроили воскресный вечер у Картер. Просекко, смех, обсуждение последнего показа мод и, конечно, новые подвиги Хлои в любовных баталиях.

– Ну серьёзно, что это за подкаты? – я ткнула пальцем в её телефон. – «А у меня клубника есть». Серьёзно? Это что, сексуальный намёк уровня «Пойдём ко мне коллекцию папье-маше посмотрим»?

– А вот это, – Белл захлебнулась от смеха, зачитав следующее: – «Я бы ещё фото манго прислал, но боюсь, что ты подавишься слюной». Боже, парень, если хочешь соблазнить девушку едой, напиши хотя бы: «Приходи, я тебя накормлю» – это хоть звучит по-человечески!

– Моё любимое, – Картер скривилась, будто откусила лимон. – «А у меня пионы в вазе есть, хочешь, фото пришлю?» Это Хлоя должна сломя голову нестись к нему на клубнику, давясь слюной в предвкушении его «пиона»?

Несмотря на всю нелепость, нужно отдать должное странноватому блондину-ирландцу – он обеспечил нам вечер хохота. Единогласно решили, что его стиль обольщения попадает в категорию «Кулинарный развратник».

Пока Хлоя изворачивалась в ответах этому мужчине, я мысленно перебирала слова Сета, будто разминала в пальцах комок глины – то ли чтобы слепить что-то новое, то ли чтобы швырнуть ему в лицо.

«Ты – угроза!»

Эти слова крутились в голове, как назойливый мотив из детства – тот самый, что играл, когда он впервые назвал меня «пираньей». Ладно, пусть думает, что я разрушительница миров. Я докажу ему, что могу не только кромсать, но и чинить. Хочу увидеть, как его идеально выбритый подбородок дрогнет от удивления – так же, как тогда, на пляже, когда я впервые впилась в него зубами.

– Эмили, – я ткнула её в бок, – как заманить инвесторов в отели Сета?

Подруги уставились на меня в ожидании объяснений. В горле застрял комок – тот самый, что появлялся всегда, когда я лгу о нём. Я не стала раскрывать все детали – лишь намекнула на пари, Алфи и «небольшие разногласия».

– Кто-то явно затаил шёлк, – Белл швырнула в меня подушкой.

– Я ничего не скрываю! – прикрыла лицо руками, но щёки уже горели, будто он снова поцеловал меня.

– Ты снова что-то провернула с «философским мальчиком»?

– Мы… снова переспали… в офисе…

– ЧТО?!

– А она тут про показ мод, про пари… Давай, рассказывай… Как у тебя опять получилось?

– Айви, твои стежки меня впечатляют, – усмехнулась Хлоя, обнимая меня.

– А его брат? – холодно спросила Эмили.

– Никак. – Голос дрогнул. – Наша с ним ниточка порвалась.

Ложь.

Правда в том, что игла до сих пор торчит в груди. Мы оба оступились, да. Только он теперь счастлив с новой пассией, а я… как же глупо было соглашаться на эту «особую дружбу».

– Ой, попахивает новой коллекцией, Айви, – вздохнула Белл.

– Ты же его ненавидишь, да? – спросила Эмили.

– Ненавижу, – соврала я и швырнула в неё подушку.

Они всегда видят меня насквозь. И всё знают. Всю историю с Сетом.

Пока они спорили о шотландских пейзажах, я допивала вино и вспоминала… наш последний секс. Восемнадцатилетняя я, наверное, сочла бы это романтичным. Но сейчас во рту было горько – не от вина, а от осознания: я готова то задушить его, то сама задохнуться в этом безумии.

Сет Эванс – как яд: привыкаешь к горечи, а без неё – уже не то.

– Вы помните про Рождественский показ? – я плюхнулась на диван, грациозно расползаясь, как медуза в тесном платье графини.

– Эскизы почти готовы. Осталось найти моделей и сделать презентацию, – ответила Картер.

Неожиданная идея осенила меня, заставив резко подняться с места. Хлоя едва успела отдёрнуть бокал, спасая ковёр от винного потопа.

– А если объединить наш показ с презентацией его отельных комплексов?

Реакция подруг оказалась предсказуемо разной. Картер скривилась, будто я предложила устроить дефиле в сточной канаве. Белл замерла в раздумьях. А Хлоя – обожаю её за это – тут же обняла меня, как героиню, решившую спаси весь мир.

– Гениально, но… он тебя всё равно сожрёт! – рассмеялась она.

– А что, если сделать детский показ? – вдруг выдала Белл.

Моё воодушевление вырвалось хлопками в ладоши.

– Точно… Мы же работаем только со взрослыми коллекциями. Но представьте: предрождественские показы в отелях Эванса с участием детей постояльцев. Приглашённые стилисты, профессиональные фотосессии… Можно задействовать популярных блогеров, – я размахивала руками, рисуя в воздухе картину будущего.

Картер налила мне шампанского с видом человека, выдающего последний напиток перед казнью.

– Теоретически звучит заманчиво, но Сет Эванс – тот ещё психопат в плане совершенства.

– Я не буду пить! Завтра в шесть должна быть на работе!

Белл с хищной ухмылкой предложила:

– Хлоя, давай заключим пари. Наша модница не продержится и дня в роли стажёра у Эванса.

– Ставлю тысячу, – Эмили швырнула купюру на стол.

Я накрыла её своей кредиткой:

– Готова поставить всю лимитку. Что не только выживу, но и утру нос скале Сету Эвансу.

Хлоя добавила в банк свои AirPods (её фирменная валюта). Мы уже собрались чокнуться, когда из кухни донёсся божественный аромат паркина – этого пряного чуда с апельсиновой корочкой, требовавшего немедленного внимания.

Сладкий молочный чай, крошки паркина на тарелке и дружный хохот подруг – вот она, идеальная точка в воскресном вечере.

– Эмили, – распределяла я обязанности, облизывая сладкие пальцы, – тебе цифры и подводные камни. Белл – поиск места и моделей. Ищем обычных детей, никаких профессиональных моделей. Хлоя… – я запнулась, заметив её остекленевший взгляд, уставленный в чистый лист (признак творческого затмения). – Передайте ей, – шепнула я, – что ткани на ней. А я засяду за эскизы. Спасибо, девочки, – голос неожиданно дрогнул, – без вас я бы давно поехала крышей.

Выскользнув в прохладную ночь, я уселась в такси, но мысли, как предатели, продолжали кружить вокруг него: эти холодные глаза, которые становились тёплыми лишь в… Ладно, стоп, хватит.

Заглянув в магазин за любимыми круассанами графини с лимонным кремом, я поняла, что свет в её окне уже погас. Моя старая соседка давно уснула. Расскажу ей завтра… если, конечно, выживу.

Дома я устроила настоящий творческий марафон: рвала наброски, скакала по кровати, даже пыталась медитировать вниз головой (после трёх секунд всё потемнело перед глазами). Но идеи выходили либо примитивными, либо пафосно-безжизненными. Где же та самая искра?

Уснула в окружении смятых эскизов. А проснулась от настойчивого стука. В спальне царил сизый полумрак, телефон еле светился… 4:17. Четыре. Семнадцать. Утра.

«Кто вообще нормальный приходит в такое время?» – пронеслось в голове, пока я, спотыкаясь, брела к двери.

Но едва моя рука коснулась дверной ручки, меня осенило: «Сет. Конечно же, Сет. Для него «к шести утра» значит «я приеду в четыре», потому что стажёры – это не люди, а подопытные кролики».

Я распахнула дверь, полная решимости высказать всё, что думаю о его методах воспитания… И вдруг передо мной предстал он – безупречный, как всегда. Чёрный костюм идеально облегал его фигуру, а белая рубашка контрастировала с его сосредоточенным взглядом. Он стоял, как мраморная статуя – неподвижный и непоколебимый, излучая всё ту же бескомпромиссную строгость.

– Сейчас не шесть, – прошипела я, сжимая дверную ручку.

– У тебя час на сборы. В шесть вылетаем из Хитроу в Эдинбург. На два дня.

– Что?!

– Айви, – он бросил взгляд на часы, – теперь у тебя пятьдесят семь минут.

Я развернулась и пошла в душ, нарочно хлопнув дверью так, чтобы стены дрогнули. Включила воду и закричала, чтобы услышал. Пусть знает – его армейские методы «воспитания стажёров» до добра не доведут.

Пока счёт 1:0 в пользу «взрослой няни».

Я быстро собрала вещи, надела лучший брючный костюм – тот, что подчёркивал каждую линию тела, – лёгкий тон румян, тушь, помаду. Хотя… зачем? Всё равно никто не заметит. Но нет, пусть видит – я не сломалась.

– Я готова, «Секундомер в пиджаке». Всё по расписанию? Или ещё нужно свериться с твоими тридцатью одним часами?

Сет медленно поднялся, расправив плечи. Его оценивающий взгляд скользнул по мне, на что я резко задрала подбородок и прошла мимо, специально задев его плечом.

Его водитель уже ждал у машины.

– Доброе утро, мисс Патель!

Я кивнула и с едва заметной усмешкой устроилась на заднем сиденье. Сет сел рядом, его бедро на секунду коснулось моего – и тут же отстранилось. На его идеально отглаженных брюках осталась едва заметная складка. Я была готова поспорить, что через минуту он её поправит. И он это сделал.

– Утюжок прихватил? – спросила я сладким голосом.

– Сначала заедем за Алфи.

Я вжалась в сиденье.

– Алфи тоже едет?!

– Да. Он будет курировать проект.

– О, какой прекрасный проект! Прямо как камера пыток, – я скрестила руки. – Твои методы воспитания не знают границ. Ладно, я накосячила, но он-то при чём? Он архитектор!

– Он сам попросился.

Я закатила глаза. Знаю я его «сам попросился». Сет умеет убеждать. А точнее – давить, манипулировать и ставить перед фактом.

Прекрасно. Теперь мне предстояло лететь в одном самолёте с двумя мужчинами, с которыми у меня был… ну, в общем, они оба знали меня слишком хорошо.

– Тебе что-то не нравится, Айви? – его голос прозвучал слишком сладко. – Ты можешь отказаться. И тогда… я выиграл наше пари.

Вот же чёртова акула.

– Нет! – я резко повернулась к нему. – Боюсь, ты проиграешь. Потому что два творческих мозга против твоего снобизма – это высший пилотаж. Так что я рада, что он едет с нами.

Сет лишь усмехнулся.

Я отвернулась, притворившись спящей, но внутри всё кипело. Алфи, Сет, этот дурацкий полёт…

Нужно было продумать каждый шаг, чтобы поставить его на место и сравнять счёт.

Когда мы забрали Алфи, он молча сел на переднее сиденье, даже не взглянув в мою сторону. Его плечи были опущены, а лицо было бледным – словно его выжали, как лимон после бессонной ночи. Я сжала зубы, стараясь сдержать любопытство, но в аэропорту не удержалась:

– Ты вообще сам хотел ехать? Или Сет, как всегда, надавил?

Он медленно повернулся. В его глазах… Боже, когда он последний раз спал?

– Мне просто нужно было уехать. Подальше от… всего.

Голос звучал глухо, будто Лондон стал для него вдруг отравленным. Меня кольнуло чувство вины – вчера мы расстались почти друзьями, а сегодня он выглядел так, словно его предали. Но я лишь кивнула – его взгляд ясно говорил: «Не лезь».

Он отошёл к окну, а Сет, как всегда, уткнулся в документы. Два брата – два полюса. Один в тени, другой – в свете. А я – где-то между ними. Не линия, а кривая. Парабола, где верх – это надежда, а низ – реальность. И пока что я стремительно неслась вниз.

В самолёте Алфи натянул маску на глаза и замер, будто впал в кому. Сет работал, словно запрограммированный: те же точные движения, тот же ледяной взгляд.

– Сет, – капризно протянула я, – ты вообще спишь?

Он поднял глаза – ровно настолько, чтобы продемонстрировать полное отсутствие интереса, и тут же вернулся к экрану.

– Ну, конечно, – я громко вздохнула, – сидим как на очередном скучнейшем совещании, а не летим выбирать наше будущее «гнёздышко». – На губах заиграла сладкая как сироп улыбка.

– Это отели, Айви, – поправил он, не отрываясь от работы.

– Для тебя – отели. А для меня – проект, в который я вложу душу!

Я с досадой натянула шёлковую повязку на глаза и скрестила руки. Притворилась, что сплю, но при первом же шорохе сорвала маску.

– Мистер Эванс, завтрак подавать? – прозвучало где-то справа.

– Да, три порции.

– Я не буду!

– Будешь, – произнес Сет, закрывая ноутбук и фиксируя на мне проницательный взгляд. – Как только приземлимся, сразу отправляемся на Скай. Пять часов по извивающимся дорогам. Обедать будем не раньше четырёх.

Прекрасно. Ещё одно испытание. Два дня с ним – это хуже, чем те злополучные выходы на пляж Миледи в Биаррице, где респектабельные мамаши шарахались от моей гиперактивности. Помню, как после «инцидента с мороженым», когда я объелась пломбиром и устроила неконтролируемый выброс на идеальный песок, мою бедную няню буквально умоляли не приводить «эту проблемную девочку».

Теперь я снова в ловушке, но уже на высоте десяти тысяч метров, в замкнутом пространстве самолета. И снова я – проблема, только теперь для братьев Эванс.

Самолёт лёг в воздушную яму, и я невольно вцепилась в подлокотник. Сет даже не вздрогнул. Казалось, ничто не может вывести его из равновесия. Кроме, возможно, меня.

Принесли завтрак: овсянку, ягоды, мёд – всё аккуратно разложено по мисочкам. Сет методично положил в кашу четыре малины и ровно одну ложку мёда.

– Четыре – число стабильности, – я ехидно подняла бровь. – Даже в каше?

– Везде!

Я прищурилась, чувствуя, как игра меня затягивает.

– Моё второе желание… – его челюсть напряглась. – Покорми меня.

Алфи скинул маску и уставился на нас с выражением «опять начинается».

– А говорила, что не станешь миссис Эванс, – пробурчал он и резко встал. – Я пойду проверю, сколько осталось до посадки.

Он ушёл, демонстративно хлопнув дверью.

Сет медленно отложил ложку.

– Хорошо. Садись напротив.

Я плюхнулась перед ним. Он добавил в мою кашу четыре ягоды – я швырнула ещё горсть. Ложку мёда (терпеть не могу его) – я намеренно положила три. Его глаза вспыхнули, но он лишь молча размешал эту сладкую жижу, поднёс ложку к моим губам и…

Я сжала рот в упрямую ниточку.

– Силой кормить? – его голос стал тише.

– Ты же мой временный опекун, включай фантазию!

Сет отложил ложку, и в этот момент что-то в воздухе изменилось. Он резко встал, схватил меня за запястье и притянул к себе. Я оказалась у него на коленях – так близко, что почувствовала, как дрогнул его ровный ритм дыхания. Его левая рука легла на моё бедро, пальцы впились в кожу, вызывая мурашки, которые стремительно поднимались вверх по спине.

Если бы мы были одни, я бы уже размазывала овсянку по его идеальному костюму, не обращая внимания на последствия. Но здесь действовали другие правила. Его игра была сладка, как мёд, и так же опасна – прилипнешь, не оторвёшься.

– Первая ложка, – произнёс он с тем же выражением, с каким когда-то предлагал мне «перемирие», зная, что я никогда не соглашусь.

Я открыла рот, держа пари сама с собой: выдержу ли его взгляд? В его глазах мелькнуло знакомое оживление – он тоже помнил наши бесконечные соревнования. Кто дольше продержится. Кто первый моргнёт. Кто кого переупрямит.

Каша была слишком сладкой – я перестаралась, конечно.

– Отвратительно пресно! – вырвалось у меня прежде, чем я осознала, что повторяю свои же слова из прошлой ночи.

Его пальцы впились в бедро, и я поняла – это не просто игра. Это проверка на прочность. Как тогда, на пляже, когда я укусила его…

– Попробуй ещё раз.

Вторая ложка. Я приоткрыла рот, но в последний момент резко выхватила ложку и перевернула её ему на рубашку.

– Не люблю сладкую кашу.

Капля каши растеклась по белой ткани.

Он замер. Потом медленно провёл пальцем по пятну, размазав его ещё больше, и поднёс палец к моим губам.

– Попробуй.

Я попыталась слезть, но он обхватил меня за талию, притягивая ближе.

– Ты проиграла, – прошептал он.

Сет почти коснулся моих губ – но в этот момент дверь открылась.

– Мы через десять минут садимся, – пробурчал Алфи, не глядя в нашу сторону.

Я сорвалась с его колен, будто обожглась. Руки дрожали – от злости, конечно. Только от злости.

– Счёт 2:0 в твою пользу… пока что, – я провела языком по губам, ловя вкус мёда и его угрозы.

Сет поправил испорченную рубашку, но взгляд его горел.

Совет от стажёра Айви:

Если хотите идеальную кашу, то варите её сами. Иначе что-то обязательно слипнется – будь то овсянка… или ваши принципы.

Глава 6

Омар «по-скайски»

Ингредиенты: дождь (чтобы подчеркнуть вашу непонятную связь), правда (та, что обрушивается внезапно), пара желаний (и ничего страшного, что он против), дорога А86 (главное – успеть), нежный взгляд (после которого можно снова надеть ледяную маску).

Эдинбург встретил меня пронизывающим дождём и колючими снежными хлопьями. Даже привыкшая к лондонской слякоти, я не ожидала такого предательства природы. Воздух гудел от ветра, проникая до самых костей, а в носу щипало – то ли от солода, то ли от сырости, впитавшейся в древние камни.

Алфи шёл следом, и его молчание давило на меня сильнее, чем поступки Сета. Я ловила себя на том, что в голове крутятся пустые, ненужные мысли. Извиняться? За что? За то, что наши «свободные отношения» оказались ещё одной клеткой? Или за то, что позволила себе играть с его братом?

Я резко развернулась, заставив его чуть не врезаться в меня.

– Ты точно не дуешься за статью? И Сет не угрожал тебе? – специально громко бросила я «Скале», который шёл впереди.

Алфи вздохнул, взял меня под руку и потянул за собой, будто вёл на очередную светскую пытку.

– Айви, ты здесь ни при чём. Даже Сет… – его голос звучал глухо, будто из-за толстого стекла. – Мне просто нужна передышка. Лондон стал… тесным.

Я не стала расспрашивать. Бывают моменты, когда молчание – единственное, что можно дать человеку, который уже наполовину опустошён.

Алфи молча нырнул в чёрный «Рэндж Ровер», резко захлопнув дверь так, словно закрывал не просто машину, а целую главу своей жизни.

– Наша вторая машина, – бросил Сет, ускоряя шаг так быстро, что мне пришлось почти бежать за ним, поскальзываясь на мокром асфальте.

– Ты правда сказал, что мы едем на Скай? – выдохнула я, ловя ртом холодный воздух.

Он резко остановился, и я едва успела затормозить, чуть не врезавшись лицом в его спину. Дождь внезапно обрушился с новой силой, превратившись в сплошную водяную стену. И словно по волшебному сигналу, из ниоткуда возникли его люди с огромными чёрными зонтами.

– Я не привык болтать просто так, – Сет повернулся, и капля дождя скатилась по его очерченному подбородку. – Сначала в отель. Мне нужно переодеться. Тебе тоже.

– Мне? – я скептически оглядела свой брючный костюм.

– Да. Одежда уже ждёт тебя в номере.

Он развернулся и направился к машине. Охранник в чёрном уже тянулся открыть мне дверь, но Сет опередил его, сделав это сам. Его пальцы на секунду задержались на ручке.

– Как трогательно, Сет Эванс, – сладко улыбнулась я, протискиваясь мимо него. – Сладенькой каши объелся и решил продемонстрировать хорошие манеры?

Сет на мгновение замер, его лицо стало каменным, но в глазах проскользнула искорка удивления и, возможно, лёгкого раздражения. Он точно не ожидал такой колкости от меня.

Я плюхнулась на сиденье, вытирая с лица дождевые капли. Острые, как его интонации. Он прикрыл дверь, обходя машину, и я снова почувствовала, что проигрываю. Его бездушный расчёт всегда перевешивал мою импульсивность.

– И что за одежда? – спросила я, когда он устроился рядом. – Откуда ты вообще знаешь мой размер, а?

– Спросил у Одетт.

Я чуть не поперхнулась. Моя мама общается с ним? Сообщает ему такие детали? Будто я – какая-то невеста, а он – жених, подбирающий ей гардероб?

– И часто вы с мамой обо мне болтаете?

– Каждый четверг я с ней обедаю, – он смотрел прямо перед собой, пальцы постукивали по колену. – С тех самых…

Он не договорил, но мне не нужно было объяснений. «С тех самых» – после похорон. Семь лет. Семь лет мама встречается с ним каждую неделю, и ни разу не упомянула об этом…

– Снова стабильность… Четыре… Мама ничего не рассказывала…

– Ты же отгородилась от нас с Алфи.

Откровение накрыло меня, как шотландский ливень, пронизывающий до костей. Щёки вспыхнули, а в горле запершило. Мама снова наговорила лишнего…

Братья Эванс были для неё как сыновья, а их мама – словно вторая мать для меня. Поэтому моя не умела сдерживать язык за зубами: «Они ведь часть семьи, разве можно от них что-то скрывать?»

– Я… – голос снова подвёл. – Ты просто не так…

Слов не нашлось. Потому что он снова оказался прав. Внутри всё сжалось, и я резко отвернулась к окну, стараясь скрыть дрожь губ. За стеклом Эдинбург расплывался размытыми пятнами света – так же неясно, как и всё в моей жизни после того, как я сбежала от воспоминаний. От него, конечно.

А он остался. Обедал с моей матерью по четвергам. Помнил. Ждал?

В зеркале заднего вида мелькнул отблеск его тёмных глаз. И вдруг я поймала себя на мысли, что больше всего хочу понять, что скрывается за этой ледяной маской.

– Твоя мама сказала, что ты тяжело перенесла смерть моих родителей, – произнёс он, выдавливая каждое слово из себя. – Чтобы не сломаться, ты ушла в учёбу. Я решил… ты хочешь забыть нас. А Одетт… она помогает. Четверг выбран не из-за стабильности. Их не стало в четверг.

Вот почему для него так важно это число. Не из-за контроля, а как напоминание об их смерти. Он что, винит себя?

Почему каждый раз, когда он говорит что-то настолько личное, мне хочется одновременно закричать и прижаться к нему, вцепившись в его идеально отглаженный пиджак?

Сет сжал кулак, и губы его дрогнули – почти незаметно, но я увидела. И, не думая, накрыла его кулак своей ладонью. Он не оттолкнул меня, а наоборот, обхватил мою руку. Я затаила дыхание, чувствуя, как тепло его руки согревает мои окоченевшие пальцы.

– Мне их тоже не хватает, – прошептала я. – Прости… что не была рядом…

Но наша странная «нежность» длилась ровно до момента, пока машина не остановилась у входа в «Балморал». И он снова стал непроницаемым.

Гостиница возвышалась перед нами, массивная и величественная, словно древний страж времени – «железнодорожный отель», как его называют шотландцы. Часы на башне, как это принято, показывали время с опережением на три минуты, чтобы гости никогда не опоздали на свой поезд. Хотя Сету Эвансу это вряд ли грозит: он точен, как праздник Хогманай – единственный день в году, когда эти часы идут ровно.

Сет выскочил первым, и я уже приготовилась к очередному «рыцарскому» жесту, но он снова включил режим «Откат к базовым настройкам».

Я выбралась сама, тут же попав под обаятельную улыбку швейцара в традиционном килте. Не удержалась – засмотрелась на клетчатую ткань. Интересно, как бы Сет смотрелся в таком? Его длинные ноги, эта надменная осанка…

– Даже не думай, – рявкнул он, проходя мимо меня в вестибюль.

Чёрт возьми, он читает мои мысли? Или просто изучил меня вдоль и поперёк за эти годы?

– Ты же помнишь условие: не выполнишь желание – женишься, – поддразнила я, следуя за ним. – Мужчины в юбках очень сексуальны…

– Тебе напомнить условия наших желаний?

– Я их не помню, – брякнула я, хотя прекрасно помнила каждое слово.

Сет сжал губы в тонкую полоску и направился к стойке регистрации. Девушка-администратор буквально расцвела при его виде, услужливо протягивая ключи. Он взял один комплект.

– Твой номер. Двадцать минут на сборы. Жду внизу.

– Конечно, мистер «Точность»! – я выхватила ключ, разглядывая номер. – Буду готова ровно через час!

Направляясь к лифту, я уже рисовала в голове картины грядущего кошмара: пять часов в машине с этим воплощением гугл-док. Умру от скуки. Если, конечно, не доведу его до бешенства своими дразнилками – тогда он просто вышвырнет меня на обочину где-нибудь среди вересковых пустошей.

К утру я уже буду искать билеты на первый рейс из этого ада. Или случится что-то, что перевернёт всё с ног на голову. Ведь с Сетом Эвансом никогда нельзя знать наверняка.

В номере пахло роскошью и историей. Не помпезные апартаменты с хрустальными люстрами, а подлинный шотландский шик – дерево тёмного дуба, шерстяные пледы с клеткой кланов, камин (пусть и электрический, но с потрескивающим звуком).

Я швырнула сумочку на пол и плюхнулась на кровать. Так хотелось уснуть, но, если я поддамся – Сет сочтёт это очередным моим поражением.

На кресле аккуратно лежали приготовленные вещи: коричневые ботинки (никогда бы не купила сама – слишком консервативно), серые джинсы, коричневая водолазка и болоньевая куртка. Весь его стиль – строгий, практичный, без излишеств.

Переодевалась медленно. Во-первых, долго разглядывала вещи, сдерживая мурашки. Злилась, но… было приятно, что он подобрал для меня одежду. Даже если это чисто рабочая необходимость. Он всегда думал наперёд – это трогало. Если бы не его характер, конечно.

Во-вторых, десять раз перед зеркалом пыталась заменить водолазку – терпеть не могла их – на взятые с собой топы с открытым декольте. Но, как всегда, ошиблась с эдинбургской погодой – здесь нужны были пуховик, шапка и перчатки. И снова Сет Эванс оказался прав.

Счёт 3:0 в его пользу.

Подошла к окну – вид открывался шикарный: Эдинбургский замок, гордо возвышающийся на Замковой скале. И даже номер он выбрал неспроста. Намекал: «Я как этот неприступный замок, и дверь откроется только под ударом тарана».

Ну что ж, Сет Эванс, я найду нужный ключ. Не сомневайся.

Я опоздала на три минуты… Нет, на двадцать три. Виной всему – пожилой мужчина в лифте, с упоением рассказывавший о коронных блюдах «Балморала». Он так живописно описывал их «Завтрак горца» – эту томлёную в сливках овсянку с каплей виски, – что я буквально чувствовала её вкус на языке.

Сет уже сидел за рулём, когда я выскочила на улицу. Без свиты, без зонтов – только он и машина. Даже дверь мне не открыл. Обиделся. Ну и пусть.

Я села на сиденье, щёлкнула ремнём. Собиралась буркнуть «извини», но он опередил:

– В бутиках ты привыкла приходить, когда вздумается, – его пальцы сжали руль. – Усвой правило: если я сказал «двадцать минут», значит, ты должна быть здесь через девятнадцать. Не позже.

– Извините, мистер Эванс, – сладко протянула я, – но я чуть не подавилась слюной, слушая рассказ пожилого джентльмена о овсянке с виски. Вы же оставили меня без завтрака!

Он резко потянулся назад – и вдруг сунул мне бумажный пакет.

– Твой завтрак.

Я замерла. Внутри – два сэндвича с копчёным лососем, ещё тёплые. И термос с чаем. Мать-Вивьен… Почему он не может быть таким всегда?

– Спасибо, – пробормотала я, уже откусывая кусок. Лосось таял во рту, а желудок ликовал от поступающей еды.

Сет тронулся с места, не удостоив меня ответом. Но я, давясь улыбкой, не сводила с него глаз:

– А ты можешь всегда быть таким… нежным?

– Айви, – он бросил взгляд в зеркало, – ты можешь есть молча? Разговоры за едой вредят пищеварению. Особенно твои.

Я уже собралась огрызнуться, но, чуть не поперхнувшись, заметила: на нём джинсы. Сет Эванс. В джинсах. Чтоб мне до конца сезона шить только бежевый кашемир! Водолазка, чёрная куртка, ботинки… Мы выглядели как пара, собравшаяся на свидание в одном и том же стиле.

– Похоже, мы близнецы из каталога «Серые выходные», – процедила я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Сет проигнорировал моё замечание, но я заметила, как его взгляд скользнул по моей фигуре. Допив чай, я аккуратно сложила остатки в пакет.

– Было вкусно. Спасибо. И… тебе идёт неофициальный стиль.

Уголок его губ дрогнул.

– Тебе тоже идёт. Как и то платье в офисе. И коса… – он сделал едва заметную паузу, – коса особенно. Напоминает тебя в тринадцать.

– Это платье графини, – поправила я, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.

Он заметил. Конечно, заметил. Этот человек не пропускал ни одной детали. Он помнил всё: от фасона моего платья до того, как я в детстве специально размазывала по щеке клубничный джем, чтобы он подошёл вытереть.

«Не выношу грязь», – говорил он тогда моей маме.

Но что именно он подразумевал под «грязью»? Меня? Или… Сет Эванс оказался загадкой, сложнее любой запутанной книги. Каждая глава скрывала в себе неожиданный поворот, каждое слово таило двойной смысл. Его мысли были как лабиринт, по которому я блуждала, пытаясь разгадать его истинные намерения.

– А на встречи в кафе с друзьями ты тоже в костюмах приходишь? – спросила я, наблюдая, как он следит за дорогой.

– Я редко встречаюсь с ними. В основном – деловые ужины. А теперь спи, до Портри ещё далеко.

– Почему сам за рулём? – не унималась я. – Боишься, что твоя офисная свита увидит тебя другим? Представляю: «Мистер Эванс, вы в джинсах… С девушкой в машине… Без свидетелей…» – я изобразила мужской бас. – Признавайся, сколько девушек ты возил по Шотландии?

Он на секунду оторвал взгляд от дороги.

– Ни одной.

– Врёшь. Мне кажется, ты и девушек на работу приводишь, чтобы всё было по графику. Всё до минуты.

– Когда в жизни есть расписание и чёткие правила, проще всё успевать.

– В хаосе тоже есть свои плюсы. Проверено мной.

Он почти улыбнулся. В своей манере.

– Люблю ездить сам за рулём в Портри. Скалы. Поля. Тишина. Но сегодня будет шумно…

– Мы там будем долго?

– Заедем, посмотрим проект. А потом… хочу заехать на маяк Нейс-Пойнт.

– Как романтично. Точно врёшь, что никого не возил из своих девиц.

– Я возил только одну женщину туда… Мою маму.

Я замолчала, остро осознавая, что задела за живое. Откинула спинку сиденья и закрыла глаза, погружаясь в тишину. Так хотелось уснуть – но в то же время я не хотела упустить ни мгновения этого редкого Сета: без привычных защитных барьеров, словно он открылся мне в своей уязвимости.

Эти мгновения были бесценны. Дороже любого завтрака в «Балморале», дороже самого выдержанного виски. Потому что только в них я видела того мальчика, который когда-то вытирал мне щёки, притворяясь, что просто ненавидит беспорядок.

Я проснулась от его лёгкого касания.

– Мы уже приехали? – сонно пробормотала, протирая глаза. Губы были сухими, голос хриплым.

За окном проплывали пейзажи: горы, окутанные дымкой, узкая серпантинная дорога. Сет свернул на заправку «Галф» в Кайл-оф-Лохалш.

– Кофе будешь? – спросил он, выходя.

– Да… Латте, если есть. С сиропом. Или без. Все равно.

Ещё минут десять я приходила в себя, то проваливаясь в дремоту, то наблюдая, как он расплачивается у кассы.

– Держи. Капучино. Латте не было.

Я взяла стаканчик, потягивая ароматный пар. Первый глоток обжёг губы – горький, слишком крепкий. Ну, конечно. Даже кофе от него становится «не таким». Но когда я подняла глаза, то заметила, как он украдкой наблюдает за моей реакцией. Я изобразила натянутую улыбку.

Сет быстро сел и пристегнулся.

– До места ещё час, максимум два.

Я лишь кивнула. Тело ныло от долгого сидения, но сон немного освежил. Хотя бы мозги.

Дорога была потрясающей: изумрудные холмы, озёра, отражающие небо, овечки, ради которых я заставляла Сета сбавлять скорость. Я делала фото и тут же скидывала их бестиям.

– Почему ты в Шотландии решил строить гостиницы? – вдруг спросила я.

– Мы уже строим. Я выкупил старую рыбацкую гостиницу и пытаюсь её превратить в хороший бизнес. Алфи займётся проектом в Сент-Эндрюсе. Обе локации – семейные. Очень важно не провалить это.

– А если… провалишься?

– Тогда мне придётся уйти из бизнеса.

Меня будто ударило этой фразой. Ещё больше стало стыдно за ту статью.

– Прости… за статью. Я… я просто злилась на Алфи.

– Не понимаю. Бизнес требует холодного расчёта. Ты же управляешь бутиками – как они ещё на плаву с такой импульсивной хозяйкой?

– У нас креативный подход!

– О, я заметил. – Он улыбнулся. – Айви, давай договоримся. Если хочешь сказать мне что-то неприятное – говори в лицо. Не надо детсадовских игр за спиной. Я не Алфи.

– Так точно, мистер Идеалист, – я сладко улыбнулась и сделала глоток кофе. Горечь разлилась по языку, но сейчас это было неважно.

Сет смотрел на дорогу – такой уверенный и непробиваемый. И вдруг в моей безумной голове созрело желание.

– Новое желание, – допила я противный кофе до дна.

Он вздохнул так, будто я попросила его прыгнуть с утёса.

– Да не вздыхай ты так! – фыркнула я. – Я просто хочу правду.

– Вот этого я и боюсь.

Я повернулась к нему всем корпусом, чувствуя, как ремень безопасности впивается в плечо.

– Скажи честно… тебе никогда не хотелось скинуть этот чёртов пиджак и поваляться с нами в песке? Швыряться грязью, лазить по деревьям, а не ныть, что это опасно? Жить, наконец.

Его челюсть дёрнулась. Но я не отступала. Мне нужно было знать – неужели он действительно родился с галстуком и бизнес-планом вместо сердца?

– Помнишь условия, – прошептала я. – Солжёшь – считай, мы уже обручены. Прямо здесь, в Шотландии.

Тишина. Только мотор гудел за окном.

– Да, – вдруг сказал он так тихо, что я едва расслышала. – Хотел. Даже завидовал. Каждый раз.

Дыхание перехватило.

– Но я не мог. – Он резко перестроился, обгоняя грузовик. – Однажды мама спросила, кем я хочу стать. Я сказал – как папа. Строить отели. – Губы его дрогнули. – Она сказала: «Иди к мечте». А Алфи тогда сказал, что хочет рисовать. И папа разбил его мольберт…

Сердце упало куда-то в ботинки.

– Так что я взял удар на себя. Я же старший… И это была моя первая и последняя попытка быть хорошим братом. Иногда я сдавал его с рисунками отцу. Сопротивлялся… хотел, чтобы не только меня ломали. А потом мама обняла меня и попросила защищать брата…

Он резко выдохнул, и в этом звуке было столько усталости, что мне захотелось протянуть руку – но я не посмела.

– Я полностью посвятил время и силы, чтобы стать «отличным сыном». Роль… она дала Алфи шанс иметь детство. Потому что мама верила – мечты не предают. Моя – бизнес. Его – краски. И я бы…

Он резко замолчал, свернул на обочину и остановил машину. Я вцепилась в сиденье.

– Я бы никогда не просил его вернуться, но отец оставил завещание с дурацким условием: если Алфи не отработает год на фирме, все его акции уйдут в благотворительность. А брат… после своей бывшей отдал их дяде.

Глаза его потемнели.

– Дальше всё рухнуло. Люк наворовал миллионы. Продал часть гостиниц сомнительным людям… Вот почему Шотландия – мой спасательный круг. Если я пойду ко дну – предам мечту…

Я сидела, перебирая в голове каждое слово. Сет Эванс. Мальчик, который добровольно надел маску «идеального сына», лишь бы защитить своего брата. Дилан Эванс сломал собственного ребенка – и даже не заметил этого. Все эти годы я видела лишь ледяную скорлупу, не догадываясь о том, что скрывается за ней…

Горло сжало так резко, что я едва успела отвернуться к окну.

– Двадцать восемь желаний осталось, – прошептала я, стиснув зубы, чтобы голос не дрогнул.

Двигатель заурчал, колёса мягко покатились по асфальту. Я впилась взглядом в мелькающие пейзажи, боясь даже дыхание сделать слишком громким. Боялась, что он увидит. Боялась, что слёзы выдадут всё, что я так тщательно прятала годами.

Как же слепы бывают родители…

– Останови машину! – сорвалось с губ прежде, чем я успела подумать.

Сет резко нажал на тормоза. Ещё мгновение – и я уже стянула ботинки, расстегнула джинсы и оказалась у него на коленях, спиной к рулю. Я всмотрелась в его глаза, пытаясь разглядеть за привычной маской ту самую душу мальчишки, который когда-то резал руки осколками, лишь бы другим не было больно.

– Айви…

– Ничего не говори. Новое желание.

И я впилась в его губы. Он отстегнул ремень и откинул сиденье назад. Его руки сильно сжали мои бёдра, но мне было плевать. Поцелуй смешался с солёными и горькими слезами, как та правда, что он наконец выдавил из себя.

Туман запотевших стёкол, прерывистое дыхание, его зубы на моей нижней губе – жгуче, больно, идеально.

Я хотела его. Нежно? Нет. Медленно? Тоже нет.

Резко. Яростно. Пока он снова не замёрз.

Машина раскачивалась, ветер завывал в такт нашим стонам. Я впивалась пальцами в его плечи, крича – не от удовольствия, а от ярости. На себя. На него. На весь этот несправедливый мир, где детям приходится жертвовать детством ради взрослых амбиций.

Моё желание пробило его панцирь – тот самый, что годами защищал его, как твёрдая оболочка омара, скрывающая нежную плоть. И вот он – раскрасневшийся, как отварной скайский омар, – смотрел на меня, облизывая влажные и чуть припухшие губы.

– Защиту… – прохрипел он, и я усмехнулась сквозь прерывистое дыхание. Даже сейчас, когда он лежал передо мной с расстёгнутыми джинсами и уязвимый, как очищенный ракообразный, этот человек мыслил категориями защиты.

Мои пальцы нащупали в бардачке презерватив. Я натягивала его медленно, словно снимала панцирь с деликатеса, который собиралась съесть целиком.

Один резкий порыв – и я уже оседлала его, вцепившись одной рукой в подголовник, другой – в крышу автомобиля. Когда волна наслаждения накрыла с головой, я впилась зубами в его плечо, чтобы не закричать. А потом обмякла, прижавшись горящей щекой к его груди, слушая, как бешено стучит его сердце.

Быстро… Быстро… И постепенно – всё ровнее. Холоднее.

Я почувствовала, как подо мной снова затвердевают мышцы. Сет Эванс возвращался в свою привычную оболочку – собранную и неприступную.

– Мы можем опоздать, – произнёс он тем же ровным офисным тоном, словно мы только что не пережили бурю страсти в запотевшем салоне.

С неохотой я слезла с него, быстро натягивая смятые джинсы. Он вышел из машины резким движением, и презерватив, словно символ нашей спонтанности, полетел в кусты – этот жест кольнул меня где-то под рёбрами, оставив неприятный осадок.

– Сет… – сорвалось с моих губ шёпотом.

– Айви, осталось двадцать семь желаний! – резко оборвал он, прокручивая ключ зажигания, даже не взглянув в мою сторону. Но его пальцы, мёртвой хваткой вцепившиеся в руль, выдали внутреннюю бурю – словно он ненавидел себя за эту минутную слабость. Я чувствовала, как напряжение между нами нарастает, и сердце замирало от желания разорвать эту дистанцию.

Он снова отстранялся, и мне безумно хотелось схватить его за плечи, встряхнуть и закричать: «Не прячься от меня!» Но вместо этого я лишь стиснула зубы, подавляя волны эмоций. Теперь-то я знала правду: под этой каменной маской скрывался страстный мужчина, готовый на всё ради мгновения близости.

Совет от стажёра Айви:

Правда режет. Но иногда стоит рискнуть – и тогда лёд трескается, обнажая то, что пряталось годами. А там… там может оказаться всё, что угодно. Даже тот, кого вы любили в тринадцать лет.

Глава 7

Кранахан

(шотландский десерт из взбитых сливок, виски, мёда, малины и обжаренных овсяных хлопьев)

Ингредиенты: капля кислоты (чтобы держать выражение «Мне плевать»), бестии (спасибо мобильному телефону), маяк (понять и простить), холодный ветер (чтобы подгонял), новое желание (с нежной крошкой и вашими мурашками), ледоруб (по вкусу).

Остаток пути до Портри мы ехали молча. Я старалась больше не трогать его и переписывалась с бестиями, украдкой фотографируя его и каждый раз получая в ответ суровый взгляд. Подруги допытывались, есть ли сдвиги, а я лишь отписывалась: «Всё строго – я стажёр, он босс».

Когда мы въехали в Портри, я почувствовала, как страх охватывает меня. Неизвестность, что нас ждёт впереди, заставляла меня вжиматься в сиденье. Я украдкой смотрела на Сета, пытаясь понять его мысли и чувства, но его лицо оставалось безразличным, как каменная маска. Внутри меня росло беспокойство: как мне достучаться до него?

Сет Эванс, казалось, был закрыт для мира, и я не могла отделаться от мысли, что он не способен на настоящую любовь. Но в глубине души я знала, что это не так. Его роль «идеального сына», которую он так старательно исполнял ради Алфи, была проявлением любви – хотя и искажённой, замаскированной под обязанности и ожидания…

– Ты говорил об этом с Алфи? – рискнула спросить, когда он остановился у стройки.

Сет молча достал ключи и вышел. Конечно, больше ни слова.

Я уже потянулась к ручке, но он опередил меня, быстро обойдя машину, распахнул дверь и протянул руку. Я осторожно приняла его помощь, и тут же в нос ударил запах цемента, свежего дерева и колючего ноябрьского холода.

– Нет, – резко сказал он. – Ты первая, кому я это рассказал. И то только из-за нашего пари. Жениться в мои планы не входит.

«Кто бы сомневался. Зануда».

– Мне кажется, ему важно это знать. Алфи любит тебя…

– Айви, – он слегка прищемил мою руку в своей. – Надеюсь, этот разговор останется между нами.

Я промолчала. Выдавать чужие секреты – не в моих правилах, особенно такие. Но Сет не прав – его брат должен знать. Хотя… пусть сами разбираются. Мне бы в своей жизни не наломать дров.

Я шагнула – и замерла.

Даже в ноябре место было потрясающим. Старинное трёхэтажное здание восемнадцатого века, серый камень, окна – прямо на озеро Портри. Такой вид, от которого хочется творить. Летом здесь будет море зелени – идеально для семей с детьми…

– Здесь так красиво…

Сет приблизился, его плечо почти коснулось моего.

– Да, мама всегда мечтала о покупке этого здания. Отец же был против – он предпочитал современный подход. Поэтому Алфи займётся отелем в Сент-Эндрюсе, как и хотел папа.

Такой он… Всё у него – по плану, без отклонений. Но для меня в этом была какая-то романтика. Настоящий Сет – наблюдательный и строгий снаружи, но внутри, за этой скалистой броней, прячется нежность. Алфи, напротив, скрывает отцовскую строгость за улыбками и лёгкостью. Их мать дала им лучшее, просто распределила качества по-разному: Сету досталась серьёзность, а Алфи – умение радоваться жизни.

– Покажешь, что будет внутри? – я неосознанно взяла его под руку.

Мы направились к стройке. Рабочие приветствовали Сета кивками, и он уверенно сохранял свою роль босса. Однако стоило мне внезапно поскользнуться, как его пальцы сразу нежно обвили мои…

Он рассказывал о проекте: номера, концепция, детали. А я впитывала, прикидывая, как связать это с детским показом.

– У меня есть пара идей для инвесторов, – отряхнула я грязь с джинсов.

– В четверг у них совет. Можешь презентовать свой проект. Рассказать о рисках, расходах…

– Так скоро? Я не уверена, что успею…

– У тебя получится, – он посмотрел на меня без привычной строгости. – Если захочешь, сделаешь за час то, на что другим нужны недели.

Его похвала стала кульминацией всей поездки. Я едва сдерживала улыбку – внутри всё бурлило, словно пузырьки в бокале шампанского. И, что особенно радовало, он наконец-то открылся.

– Чтобы быстро собраться, мне надо кричать, как в детстве, – рассмеялась я.

– Кричи дома, но не на инвесторов, – произнёс он с едва заметной улыбкой. – В четверг Бриана, моя правая рука, тоже будет представлять свой проект. Чем больше идей, тем выше шансы спасти тонущий корабль.

«Правая рука… Наверняка она такая же красотка, как и все его модели… Стоп. Меня это не должно волновать».

Но внутри что-то ёкнуло. Я лишь кивнула, осознавая, что теперь мне предстоит провести две бессонные ночи, чтобы доказать, что я лучше Брианы.

– Жди в машине. Дам указания, и поедем обедать.

Он ушёл к рабочим, а я медленно побрела к авто, вдыхая воздух Портри.

Полчаса в машине без Сета пролетели в бесконечном разглядывании салона, сотне селфи бестиям и множестве прикосновений к рулю. Воспоминания о том моменте всё ещё жгли кончики пальцев… И никаких идей для детского показа…

Когда я заметила, как Сет направляется ко мне, я резко выпрямилась, стараясь выглядеть погружённой в работу. Хотя, по правде говоря, в какой-то степени это было правдой.

– Можем ехать, – бросил он, садясь за руль.

Ресторан «Кухлин» встретил нас белоснежными стенами и панорамными окнами. Сет, как истинный джентльмен, открыл мне дверь, и я проскользнула внутрь, окунувшись в уют полупустого зала.

– Вы бронировали? – рыжеволосая официантка одарила нас солнечной улыбкой.

– Нет, – Сет окинул зал оценивающим взглядом.

– Вам повезло! Обычно у нас стоит очередь на улице.

Она провела нас к столику у окна.

– Сет, я на минуту… – я мотнула головой в сторону туалета.

– Сделать заказ за нас?

– Да.

«Удиви меня, мистер Равновесие».

Под струёй тёплой воды я старалась смыть напряжение последних часов. Набрала номер родителей – три гудка и папин голос:

– Как твоя шотландская одиссея?

– Всё в порядке! – выпалила я слишком бодро, сразу понимая свою ошибку.

– О-о-о, это тот самый «всё в порядке», после которого обычно вызывают пожарных? – папа засмеялся. – Дочь у Эванса в стажёрах… Бедный Сет.

Я закатила глаза, хотя знала, что он этого не видит.

– Пап, я взрослая женщина и прекрасно держу себя в руках.

Из трубки донёсся мамин голос, перекрывающий папин смех.

– Мы в тебя верим, солнышко. Всё будет хорошо.

Её слова, как всегда, согрели лучше любого пледа.

Сет уже сидел за столом и встал, когда я подошла.

– Заказ скоро принесут, – сказал он, направляясь в сторону туалета.

Я устроилась напротив, разглядывая гирлянды и мишуру, и думала о том, как необычно празднуют Рождество в семье Эвансов. В памяти всплывали яркие моменты из детства: я, уютно устроившись в углу гостиной, наблюдала, как Алфи с азартом рвал обёрточную бумагу. А Сет… Он появлялся только к завтраку, бегло просматривал стопку книг – свои вечные подарки – и исчезал в кабинете отца. Никаких восторгов, никаких детских улыбок. Лишь ручки, блокноты и эти странные не заточенные карандаши, которые он почему-то так любил.

Мои мысли прервала официантка, поставившая тарелки.

– Гребешки я узнала, а это… что? – я осторожно ткнула ложкой в густой кремовый суп.

– О, вы точно не местная! – девушка звонко рассмеялась. – Это же наш фирменный каллен скинк!

Я почувствовала, как жар разливается по щекам.

– Единственный Каллен, которого я знаю, – это вампир из «Сумерек». Моя подруга просто помешана на этой саге.

Её звонкий смех заставил пару за соседним столиком обернуться. Я готова была провалиться сквозь землю.

– Шотландский суп из копчёной пикши, – сухо пояснил Сет, садясь напротив. – С картофелем и луком.

– Точно! – официантка бросила ему игривый взгляд, но он уже увлечённо протирал вилку салфеткой, как будто от этого зависела его жизнь. Девушка скривила губы и отплыла прочь, а в груди у меня странно потеплело. Хоть в этом он последователен – одинаково холоден со всеми, не только со мной.

– Приятного аппетита, Айви.

Я зачерпнула ложку супа – и вкус разлился по языку: копчёная рыба, тающий на губах картофель, сливочная нежность…

– Обалдеть! – вырвалось у меня само собой.

Сет едва заметно ухмыльнулся. Пусть у меня вечно путаются все нитки во всех ателье мира, но он снова оказался прав. Ладно, одно очко ему, не буду спорить.

Счёт 4:1 (в машине я всё-таки вытянула из него ту слабинку – это точно засчитывается).

А потом… он неожиданно поправил мой выбившийся локон. Одним лёгким движением, даже не прерывая монолога о бюджетах, сроках и квадратных метрах. На секунду – почти нежность, а дальше снова невыносимо собранный Сет Эванс.

Я уже расправилась с супом, гребешками и допивала кофе, а он только приступил к основному блюду. Ел с выверенной аккуратностью, словно собирал мебель по IKEA-инструкции.

Я вздохнула и уткнулась в телефон, кусая щёку, чтобы не расхохотаться: бестии прислали коллаж, где лицо Сета красовалось на торсе стриптизёра с подписью: «Шотландский спецназ: обезвреживает одним взглядом».

Мы вышли из ресторана, и моросящий дождь окутал нас серебристой вуалью. Воздух был насыщен ароматами: горьковатый шлейф свежезаваренного кофе смешивался с влажной свежестью озера, создавая неповторимый букет Портри. Я закрыла глаза, вдыхая его полной грудью. Теперь в моей копилке было два ценных знания: где подают божественный рыбный суп и как заставить непоколебимого Сета Эванса на мгновение сбросить доспехи совершенства.

– Давай прогуляемся, – предложила я.

Сет взглянул на часы, словно сверялся не со временем, а с каким-то внутренним расписанием. Пауза затянулась настолько, что я уже собралась взять свои слова назад.

– Хорошо, – наконец произнёс он. – Здесь есть место с десертом, который ты должна попробовать. Затем – маяк, и в Эдинбург. Мы выбиваемся из графика.

– Боишься не успеть в кроватку по расписанию? – я ехидно подмигнула.

Его бровь дёрнулась – попадание в цель.

– Олени на дорогах не соблюдают график, Айви, – отрезал он, но в уголке его губ заметался сдержанный чёртик, похожий на улыбку.

Хотя бы что-то его вывело из равновесия.

Он зашагал вперёд, и снова этот вечный марш-бросок вместо романтической прогулки. Он двигался так быстро, что мне пришлось почти бежать, чтобы не отстать.

– Ты часто здесь бываешь? – выдохнула я, пытаясь нагнать его.

– Нет. Но планирую.

– Сет, помедленнее! – наконец не выдержала я. – После обеда положено гулять, а не бежать марафон!

Он резко остановился, и в тот же миг я вцепилась в его руку. На моём лице расцвела победоносная улыбка, в то время как он с недовольством вытирал с лица дождевые капли.

Кафе «Бирч» оказалось милой жемчужиной среди серости. Бежево-белые тона, сладкий аромат свежей выпечки, насыщенный запах кофе – всё это создавало атмосферу домашнего тепла. Я устроилась у окна, за которым граффити изображало суровые скалы и одинокий маяк. Ирония судьбы – сейчас я пила кофе с живым воплощением этих неприступных скал. Только в отличие от настенной росписи, мой «утёс» иногда давал трещину.

Сет вернулся к столику, неся два дымящихся кофе. Бариста поставила перед нами два высоких стакана с воздушным десертом.

– Кранахан, – произнес он, опускаясь на стул так близко, что я почувствовала тепло его плеча.

– Всё с малиной и овсянкой, да? – покрутила я стаканом, наблюдая, как слои сливок и ягод смешиваются.

– Овсянка для пищеварения, малина – витамины, мёд – природная альтернатива сахару.

– Ах да, конечно, – я закатила глаза. – Забыла, что ты даже в десертах ищешь пользу.

– Пробуй, – он слегка подтолкнул стакан ко мне.

Первая ложка подарила взрыв вкусов: нежность взбитых сливок, сладость верескового мёда, яркая кислинка ягод и …

– Виски? – удивленно приподняла я бровь.

– Только каплю, – он сделал глоток кофе, и вдруг его взгляд зацепился за мои губы.

Я приоткрыла рот, ощущая, как учащается пульс. Тёплая подушечка большого пальца легонько скользнула по уголку моих губ…

– Ты испачкалась, – он резко отстранился, будто ничего не случилось.

– Прямо как в детстве, – я натянуто рассмеялась, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Вечно вытираешь мне рот после еды.

– Ты специально пачкалась.

– Просто я не тратила время на тщательное пережёвывание пищи, а проводила его с пользой.

Сет промолчал, доедая десерт. А я больше не могла думать о еде – только о мимолётном прикосновении, которое оставило после себя больше вопросов, чем ответов.

Машина меня убаюкивала – сытость и бесконечный поток мыслей действовали лучше любого снотворного. Как Сет выдерживает эти серпантины в одиночку? Меня такая дорога без компании точно свела бы с ума.

Звонок поставщика выдернул меня из полудрёмы. Быстро уладив вопросы с доставкой, я заметила, что Сет уже сворачивает на пустынную парковку. Сумерки окутывали маяк синеватым светом – странное время для визита.

– Решил скинуть меня со скалы? – зевнула я.

Он усмехнулся, и в уголке его глаза собрались мелкие морщинки.

– Придётся отложить на следующий раз.

В голосе его была какая-то тёплая нотка, от которой мурашки побежали вниз по спине.

Холодный ветер ворвался в салон, едва он приоткрыл дверь. Внизу бушевала Атлантика – волны с рёвом бились о скалы, и моё сердце бешено колотилось в такт этим ударам. Я инстинктивно вцепилась в его руку, чувствуя, как подкашиваются ноги.

– К маяку не пойдём, – Сет кивнул на узкую тропу, теряющуюся в сумерках. – Вид и так хорош.

Мы остановились у самого края. Когда я заглянула вниз, всё внутри сжалось. Туман клубился между скал, словно пытался утащить их за собой. Сколько же откровений за этот день… И как трогательно он пытался казаться холодным, когда на самом деле…

– Моя мама родилась в Портри.

– Я не знала… – прошептала я, чувствуя, как под моими пальцами его пульс участился.

– Дедушка увёз их в Лондон, когда ей было десять, но каждую весну и осень она привозила меня сюда. Алфи редко – отец наказывал его за рисование. Тогда твоя мама забирала его к себе.

– Моя мама? – я моргнула от внезапного порыва ветра.

– Она придумала легенду про…

– Морской воздух?

– Да. Поэтому мы так часто гостили у вас летом. Мама отдыхала. А я… следил…

– Твой отец…

– Отец хотел для нас лучшего, – его голос дрогнул, как тогда в машине, когда он признался, что завидовал нашему детству. – Да, не все его методы были демократичными… Но я благодарен. Иначе…

Он не договорил, словно боялся, что скалы рухнут под тяжестью правды. Сильно сжав мою руку, он словно пытался удержать меня, чтобы я не растворилась в сумерках. Мы стояли, как те скалы внизу: он неподвижный и непроницаемый, а я – вся в брызгах, полная эмоций. Мы боролись с этим напряжением… Я с желанием прижаться к нему. А он – с опасением сказать что-то лишнее?

– Пора ехать.

Он не отпустил мою руку, ведя к машине. И в этом простом жесте было больше искренности, чем во всех его идеально выверенных фразах за последние семь лет.

На обратном пути я поджала ноги, сбросив неудобные ботинки. Дорога мелькала в свете фар, а Сет хранил молчание – я не решалась его нарушить, зная, как он сосредоточен на сложном серпантине.

Переписываясь с бестиями, я описала наш день: рыбный суп, десерт, головокружительные виды и тот факт, что до сих пор не скинута со скалы. В ответ прилетел новый коллаж – фото Сета, окружённое розовыми сердечками с подписью: «Скала Эванс поглощает Единорога Патель. Рекорд выживания 24 часа». Я прикусила кулак, сдерживая смех.

Сет бросил на меня серьёзный взгляд, а я лишь пожала плечами.

Он сидел за рулём всё так же прямо и собранно, но теперь, украдкой наблюдая за его профилем в свете приборной панели, я чувствовала знакомое щемящее волнение, как в детстве, только сильнее.

Чем дольше я смотрела, как напрягается челюсть на особенно крутых поворотах, тем сильнее понимала – эта поездка перевернула невидимую грань, отделявшую «я» от «него».

Мы вернулись в «Балморал» ближе к одиннадцати. Он заказал ужин в мой номер. Я отказалась – не могла проглотить и кусочка. Всё внутри сжималось.

Закрыв за собой дверь, я едва сдержала вскрик. Внутри меня бурлили эмоции – хотелось подойти, обнять его и не отпускать. Но как достучаться до него? Желаний было недостаточно – чтобы пробить Сета, нужно было больше двадцати семи.

Я приняла душ, но вода не смыла это жуткое напряжение. Начала метаться по номеру, бессмысленно кружа между кроватью и окном. Что сказать ему? Как заставить понять? За стеклом выл ветер, дождь бил в стёкла, будто пытался прорваться ко мне. Полночь. Он наверняка спит – режим для него святое. А я… я не могла просто лечь и закрыть глаза.

Меня колотило. То жар, то холод. И тогда осознание накрыло с такой силой, что перехватило дыхание.

Я любила его. Всё это время – с тех пор, как он вытирал мне щёки, а я притворялась, что не замечаю его дрожащих пальцев. Никто из мужчин не был им. Не был тем, чьё присутствие грело даже молча.

И Сет должен был чувствовать то же. Должен!

Я замерла перед его дверью, пальцы бессознательно сжимали шелковистый халат. Трижды прикладывала ухо к холодному дереву – только тишина в ответ. Десять раз заносила дрожащую руку…

«А если он снова наденет эту ледяную маску?»

Воспоминание о папином рассказе согрело – как он сидел на дубе в Хайд-парке. Два едва слышных стука.

Дверь открылась. Он стоял босиком, в мятых боксерах, с тем же взглядом, что и в кафе, – когда его палец касался моих губ.

– Айви?

– Я… не могу уснуть одна, – солгала я, чувствуя, как дрожат колени.

– Это желание? – он приподнял бровь.

– Если хочешь…

Он потянул меня внутрь. Халат соскользнул на пол, когда я прижалась к его горячей коже.

– Будь нежным…

Сет поднял меня, и мир перевернулся – спина коснулась прохладных простыней. Его касания растеклись по коже тягуче, словно тёплый мёд, а от губ пахло виски – терпко, как его характер, и сладко, как та правда, что он мне сегодня открыл. Я таяла, как те сливки в кранахане…

– Сет… – его имя сорвалось с моих губ стоном, когда зубы бережно сжали сосок, а язык закрутил вихрь удовольствия.

Он резко встал, но через мгновение вернулся с тарелкой малины.

Первую ягоду положил мне на пупок, вторую – чуть ниже… Третью взял в рот, прежде чем слиться со мной в сладком и пьянящем поцелуе. Что-то липкое размазалось между нашими телами – может, малина, а может и само желание, наконец, вырвавшееся наружу.

Наши поцелуи то становились жадными, то превращались в едва ощутимые прикосновения крыльев бабочки. Сет спустился ниже, облизывая размазанную малину с моей кожи, и я вздрогнула, когда россыпь мурашек пробежала от живота к самым сокровенным местам. Кожа горела, щёки пылали, а его горячее дыхание обжигало мою «пуговку».

Каждое прикосновение заставляло меня выгибаться, пальцы впивались в простыни, сдерживая крики. Он поднимался медленно, словно боялся пропустить хотя бы сантиметр, оставляя на дрожащей коже поцелуи-извинения.

Он прижался лбом к моему, и я вдохнула его – этот знакомый, сводящий с ума аромат с нотками спелого манго. Он кружил голову сильнее, чем самый крепкий виски и опьянял быстрее, чем шампанское.

– Ты… – начала я, но он прикрыл мои губы пальцем.

Презерватив щёлкнул. Он вошел медленно, не отрывая взгляда. Каждое движение было как прибой – мощное, но бережное. Никаких графиков, никаких правил – только его дыхание, смешанное с моим, и тихий стон, застрявший между нашими губами.

– Посмотри на меня, – прошептал он, когда волны удовольствия начали сливаться в одну.

В этот момент не было прошлого, не было будущего. Только мы – лишённые масок. И это было прекраснее любого десерта в «Бирче», романтичнее маяка в Портри…

В эту ночь не было Сета Эванса – холодного бизнесмена. Был только мальчик, который резал мне душу той самой нежностью, которую годами прятал подо льдом.

Совет от стажёра Айви:

Не бойтесь ошибаться…Я много раз влюблялась не в тех – не потому, что они были плохими, а потому что всё это время сердце знало правду. Я убегала от своих чувств, прятала их на самом дне, пока однажды не осознала, что всё это время любила только его.

Самый вкусный десерт получается, когда не страшно смешать все ингредиенты – горькую правду, сладкую надежду и печальный опыт. Главное – дать себе время, чтобы все слои соединились в гармоничный вкус любви…

Глава 8

Лимонный сорбет

Ингредиенты: кислое утро (такое, что сжимает горло), ложку границ (можно и больше, ведь Зануды не меняются), щепотку актёрского мастерства (вас точно номинируют на «Оскар»), срочный побег из Эдинбурга (желательно не затянуть), ледяная крошка (для новой роли).

Я потянулась и открыла глаза. Простыня рядом была холодной. Сета не было. В комнате витал сладковатый запах малины и кофе – призрак вчерашней ночи, которая теперь казалась сном. Я приподнялась на локтях.

Он сидел в кресле. Уставший, уже в костюме и с чашкой в руках. Губы его были плотно сжаты, образуя тонкую линию, отражая будто внутреннее напряжение.

– Доброе утро… – прошептала я.

Он медленно поднял на меня пустой взгляд.

Тишина.

Я шлёпнулась обратно на подушку, стиснув зубы. Ну, конечно. Ночью он был моим, а с рассветом снова превратился в статую. Но я не злилась – просто смотрела в потолок и ждала, когда мистер «Я не умею любить» наконец заговорит.

– Айви… Нам нужно…

Я резко вскочила, прикрываясь одеялом. Фразы, начинающиеся с «Нам нужно», никогда не заканчивались хорошо.

– Я слушаю, – но внутри уже всё сжалось в комок.

– Нам нужно новое условие.

– Да? – я сжала одеяло. – Опять «четыре ягоды в овсянке»? Или… – я попыталась усмехнуться, но губы дрогнули от его колючего взгляда.

– Никаких секс-желаний, – он поставил чашку так резко, что кофе расплескался по стеклу.

– Почему? – прошептала я.

– Потому что иначе я не смогу… – он встал, отвернувшись. – Неважно. Это правило. Частый секс не входит в моё привычное расписание…

– Мы можем… подстроиться, – фраза сорвалась с губ, как перекати-поле и безнадёжно покатилась по каменистой равнине его молчания, а по спине пробежал целый легион невидимых паучков.

– Нет, – это слово прозвучало, как резкий удар, словно мне действительно дали пощёчину.

Я вздрогнула. Сет снова стал недоступным, как разведённый мост – вчера он пропускал меня в самое сердце, а сегодня сомкнул свои стальные объятия. Я стала не кораблём, а волной, обречённо разбивающейся о его бетонные опоры.

– Осталось двадцать шесть желаний.

Значит, он засчитал нашу ночь как моё пятое желание. А я снова поверила… Глупая Айви Патель в третий раз наступила на одни и те же грабли.

Он смотрел в окно, я – на его сжатые кулаки. И не понимала, что больнее – его холодность или то, как он дрожал ночью, целуя меня.

Я резко встала и подняла подбородок, решив не позволить ему увидеть, как глубоко он меня ранил.

– Что ж. Для меня секс – всего лишь физиология. Как попытка вдохнуть жизнь в безжизненную статую… – голос сорвался на последнем слове. – Но моя ошибка – поверить, что под холодным мрамором бьётся сердце.

Я не смогла больше это терпеть. Поспешно покинув комнату, я захлопнула дверь. Прислонившись к коридорной стене, я закусила край одеяла, чтобы подавить крик, который рвался из груди. Боль и унижение сжимали меня в своих объятиях, а ядовитая любовь жгла изнутри…

Грохот.

Я вздрогнула. Сет что-то разбил…

Почему он не может просто отпустить это? Даже после смерти отца он продолжает играть ту же роль, словно застрял в прошлом. Мы ведь уже давно взрослые…

Я ворвалась в свой номер, захлопнула дверь плечом и, не в силах больше сдерживаться, рухнула в ванну. Вода, хлынувшая из крана, стремительно затопила пространство вокруг, поглощая мои рыдания, но не в силах заглушить тот сдавленный, яростный крик, который вырвался из глубины души и раздался в сгибе коленей.

Я проиграла. Внутри всё болело. Не из-за его холодности – я давно к ней привыкла. Не из-за того, что он взял и вычеркнул нас – я знала, на что шла. А из-за этого чёртова намёка, этой секунды, когда он почти был моим. Я не смогу забыть его трепетный взгляд, его улыбку, когда мои волосы прилипли к губам. И никогда не забуду эту ночь…

Может, я и дура. Но он – трус.

Счёт 6:1 (два очка Сету – его талант разрушать всё, к чему прикасается, действительно бесценен).

Я легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку – не хотела видеть ни этот номер, ни его, ни своё заплаканное отражение. Ещё один день с ним казался страшнее, чем прыжок с высоты. Там, в воздухе, был хоть какой-то ясный страх. А здесь – лишь каша из отчаяния, злости и безнадёжной любви, которая не знала обратного пути.

В этот раз я злилась на него по-настоящему. И только на него.

Почему люди усложняют себе жизнь? Неужели нельзя просто любить? Просто держаться за то, что важно? Нет, надо обязательно выстроить стены, накрутить правила, убежать в самый неподходящий момент… Глупо. Больно. И… привычно.

Телефон завибрировал на тумбочке.

Какая неожиданность. Трус даже лично не смог сказать, что сбежал в Сент-Эндрюс. Ну и прекрасно. Пусть валит подальше от меня, а я пойду есть. Никакая дурацкая любовь не отменит мой завтрак.

Я устроила себе гастрономический бунт: два тоста с олениной, бифштекс с кровью, запила всё сладким чаем, хотя сладкое всегда вызывало у меня отвращение. Но сегодняшний день заслуживал этой маленькой пытки. Рука потянулась за круассаном, но желудок сжался в тугой узел, как и моё сердце.

Тогда я написала подругам. Набрала столько гневных сообщений, что хватило бы на целую коллекцию трагических платьев. Позвонила родителям – старалась говорить ровным голосом, словно ничего не произошло.

И решила: раз сегодня у меня выходной, то познакомлюсь с Эдинбургом поближе. Совмещу бесполезное с… почти приятным.

Сложила в сумку вещи, которые купил Сет. Правда, собиралась швырнуть их ему в лицо, но вспомнила, что он уехал. Потом я надела его куртку, купленную специально для меня – она хранила в себе запах вчерашнего дня, его одеколона, нашего… И снова разрыдалась. Вселенная, казалось, переборщила с эмоциями: всего за десять минут я пережила ярость, истерику, пустоту и вновь вернулась к этому вихрю чувств.

Вышла на улицу. Принсес-стрит встретила меня толпой туристов, смешивающихся с местными в клетчатых шарфах. Я шла медленно, прямо, не оглядываясь. Без плана. Без цели. С двумя вопросами: «Как выдержать остаток дня с ним?» и «Как спасти его проект?»

Ноги сами понесли меня к спасению – к искусству.

Присела на лавочку, достала телефон. «Галереи Эдинбурга» – моё проверенное лекарство от творческого ступора. Ближайшая – Рыночная галерея. Бывший фруктовый рынок? Идеально. Прошлое, переплавленное в будущее, – моя стихия. Включила навигатор и побрела по Уэрли-Молл, надеясь, что хоть что-то здесь залечит рану. Может, хоть искра идеи для детского показа найдётся…

В галерее пахло лимоном. Жёлтые пятна повсюду – статуэтки, вазы, а на полу – целая гора плодов, как и все мои невысказанные обиды этому мистеру Лимону.

– Хотите попробовать? – позади раздался тёплый голос.

Я обернулась. Парень в жёлтом свитере протягивал кувалду.

– Простите? – я моргнула, не понимая.

– Размажьте пару лимонов на холсте, – ухмыльнулся он.

Идеально. Выплеснуть всё: и злость, и досаду, и эту дурацкую надежду, что ещё теплится где-то под рёбрами. Я схватила кувалду, почувствовав её холодную тяжесть в ладонях, и с размаху ударила по ближайшему плоду. Лимон взорвался сочным хлопком, брызги разлетелись по белому холсту, оставив солнечно-жёлтый след.

Ко мне присоединилась девушка в синем платье, её смех звенел, как колокольчик. А потом послышался детский визг.

Два мальчика носились вокруг большой картины с маяком. Я передала кувалду следующему «художнику» и подошла ближе. Дети спорили, кто сильнее, толкались, а я смотрела на полотно. Маяк – такой же, как в Портри, где мы стояли с Сетом на краю скалы.

В памяти всплыл его голос, сдавленный от боли. Его мать же любила приезжать на маяк, и он тоже любит, просто скрывает это от всех. Но не от меня.

А эти дети… Они ссорились – совсем как Сет и Алфи в детстве. Один из мальчишек – тот, что постарше, – вдруг резко одёрнул младшего:

– Хватит! Ты же знаешь, что нельзя плакать. Папа сказал – мужчины так не делают.

Сердце сжалось. «Отец хотел для нас лучшего». Но что, если «лучшее» для него означало никогда не кричать, не падать и не просить о помощи?

И тогда меня осенило.

– Вы же братья? – спросила я у детей.

– Да! – старший вытер ладонь о штаны. – Брат хочет испачкать папину картину. А нам… нельзя подставлять семью.

Я улыбнулась. Сет строил отель в память о матери, но цеплялся за правила отца. А что, если показать ему, что семья – это не только фасады, но и разбитые коленки? Что его мать любила не только гламурную жизнь, но и эти неловкие моменты.

Выйдя из галереи, в голове у меня уже витали яркие эскизы. Неподалёку уличный музыкант исполнял мелодию на волынке, и под эти грустные, пронзительные звуки вдруг чётко вырисовалась картина моей будущей коллекции. Каждый стежок, каждый силуэт. Детский показ станет мостом между тем мальчиком, который боялся испачкать рубашку, и тем мужчиной, что прятал нежность за безупречными линиями костюмов.

Я не могла оставаться здесь, не могла ждать ещё одного взгляда Сета, ещё одного намёка или ещё одной капли яда, которая медленно убивала во мне надежду. Да, я могла бы позвонить ему – его номер всё ещё горел первым в избранном. Но я боялась его железного: «Нет! Ты летишь со мной!»

И решила позвонить Алфи. Он хотя бы выслушает и не станет диктовать свои правила.

– Айви, что-то срочное? – его голос звучал настороженно, словно он уже чувствовал неладное.

– Передай брату… что я не лечу с ним. Не могу дозвониться…

– Он не со мной, – после паузы ответил Алфи.

– Сет не поехал в Сент-Эндрюс? – вырвалось у меня, прежде чем я успела прикусить язык.

– Нет. Снова уехал в Портри.

Я стиснула зубы так сильно, что в висках застучало. Портри? Сбежал в своё убежище… Хотя это же Сет. У него всегда есть свои правила и чёткие приоритеты…

– Просто передай, – я провела ладонью по шее, где пульсировала странная тяжесть, – что я улетаю в Лондон. – Последние слова сорвались шепотом, будто стеснялись собственного звучания.

– Айви… – Алфи замолчал, и в тишине я почти слышала, как он подбирает слова. – У тебя всё хорошо?

Нет. Всё разлетелось на осколки. Но зачем ему знать? У него и без моих слёз хватает проблем – он ведь единственный, кто до сих пор верит в этого «идеального сына».

– Да, – я натянуто рассмеялась, и этот звук резанул уши, как лишняя нота. – Сет дал выходной, а у меня в бутике небольшие трудности… Ничего серьёзного, но без меня не разберутся.

– Если захочешь поговорить… – он запнулся, и в его голосе вдруг появилась та самая твёрдость, которая всегда была у Сета. – Если он тебя обидел – дай знать.

Меня будто обожгло. Алфи всегда меня защищал. Даже когда я, краснея, рассказывала ему о своих детских чувствах к его брату, или Сет в очередной раз проходил мимо, делая вид, что не замечает моё дрожащее «привет». Эти слова – «дай знать» – были нашим тайным паролем, знаком того, что он на моей стороне. Ничего не изменилось. Кроме всего.

Слёзы подступили к глазам, превращая улицу в размытое пятно.

– Всё хорошо, – прошептала я, торопливо смахивая капли с ресниц.

И сбросила вызов, прежде чем он услышал мой голос, сломанный рыданиями.

Мне отчаянно хотелось скорее оказаться дома – там, где пахнет мамиными духами и папиным кофе, где подруги будут смешить меня глупыми мемами до тех пор, пока я не рассмеюсь по-настоящему. В этом привычном уюте, где можно было уткнуться лицом в подушку и рыдать, не боясь осуждения. Где я всё ещё могла притворяться сильной – хотя бы перед зеркалом, хотя бы на минуту.

В Хитроу меня встретил отец. Я изо всех сил растягивала губы в улыбке, но его проницательные серые глаза видели всё насквозь. Он несколько раз открывал рот, обнажая ту самую кривоватую улыбку, что всегда меня успокаивала, но в итоге не допрашивал. Папа всегда знал, когда нужно заговорить, а когда просто молча быть рядом.

Мама встретила меня объятиями, и я едва сдержала слёзы, уткнувшись носом в воротник её любимого платья, впитывая знакомый аромат духов с нотками лаванды. Я сунула им подарки – шотландский виски для папы, плед из шерсти для мамы – это был мой отвлекающий манёвр. За обедом я старалась смеяться, размахивая вилкой, но в их глазах читалась такая тревога, что мне хотелось провалиться сквозь паркет. Перед тем как уехать в офис, папа нежно поцеловал меня в лоб – этот жест значил больше, чем все слова мира.

– Если хочешь, мы можем поговорить, – осторожно предложила мама, поправляя мои растрёпанные волосы.

Но я не хотела. Не хотела снова слышать про её «семейные обеды по четвергам» с ним или видеть этот взгляд – тот самый, полный надежды, что «Айви и Сет всё же…». Каждый раз, когда она начинала говорить о нём, внутри меня возникало ощущение, будто кто-то сжимает сердце в тисках. Мы обсуждали всё на свете, кроме темы под кодовым названием «Сет Эванс».

На прощание она крепко обняла меня, и я почувствовала, как дрожат её руки.

– Я вас с Сетом очень люблю… – прошептала она мне в волосы, и в её голосе звучала такая нежность, что мне стало невыносимо больно.

– Мама, давай не будем…

– Просто знай об этом.

Я зашла в булочную на Чейн-Гарденс, купила графине её любимые круассаны и побрела к дому. Слава богу, я жила всего в пятнадцати минутах ходьбы.

Мои бестии уже ждали, устроившись в гостиной с бутылкой вина и тремя видами мороженого. Я знала – этот вечер будет состоять из слёз, вредной еды и откровений, от которых станет одновременно больно и невыносимо легко. Мне отчаянно нужно было выговориться и обсудить свою безумную идею.

Не успели мы обняться, как графиня уже цыкнула:

– Ну наконец-то, моя милая Тэтчер! Я уж думала, что ты отправилась в кругосветку со своим Каменным Герцогом.

Мы устроились среди подушек в гостиной, и меня накрыло с головой.

Я чувствовала себя пациенткой на сеансе у психоаналитика – рыдала, смеялась сквозь слёзы, металась по комнате, размахивая руками, будто отгоняя невидимых демонов. Вывалила им каждую секунду, прожитую с Сетом. Каждый его холодный взгляд. Каждую фальшивую улыбку. И про нашу «нежную» ночь, после которой он снова стал для меня ледяной статуей.

А потом наступила тишина.

Я рухнула на диван, обессиленная, как после марафона. Они смотрели на меня – то ли с пониманием, то ли с мыслью: «Она окончательно спятила».

И… они были правы. Я действительно сошла с ума. Любить камень годами, бежать от него, лишь чтобы снова наткнуться на его холодную поверхность. Завязывать романы, которые ни к чему не приводили, а потом влюбиться в его брата – чтобы хоть как-то стать частью его семьи и на шаг приблизиться к нему…

Это не просто глупость. Это диагноз – «Синдром Сета Эванса». И, похоже, он неизлечим.

– Разрешите по старшинству вставить свои пять фунтов, – протянула графиня, поправляя кружевную вставку на платье. – Если ты решила, что на этом всё – подними подбородок и иди вперёд. Но если любишь… Стань его кривым зеркалом.

– Что, поменять пол? – я скривилась, отбирая у Эмили мороженое.

Трость графини громко стукнула об пол:

– Его же правила и стиль. Но так, чтобы он сам захотел их сломать.

– Быть Сетом – скучно!

– У тебя же остались желания, дурочка, – Хлоя кинула в меня подушку. – Используй как козыри. Стань той самой Энн Хэтэуэй из «Дьявол носит Prada» – жёстче и решительнее.

Эмили фыркнула:

– О, я бы заплатила, чтобы увидеть его лицо! Будь безупречной стажёркой – пусть сам захочет нарушить свои же правила.

Белл развела руками – её философия «не нравится – выбрось» тут не работала.

– То есть вы предлагаете мне стать… серьёзной? – я усмехнулась, представляя, как он на это отреагирует.

– Надень чёрное, застегнись на все пуговицы и смотри на него, как на скучный отчёт. Вот увидишь – он первый не выдержит.

– Безумие, – я сжала кулаки.

– «Безумие» – говорила я графу, когда тот делал мне предложение, – прошептала графиня. – А потом тридцать лет пила его шампанское и правила его же клубом. Так что, душечка, иногда игра стоит свеч.

Я закрыла глаза. Холодные взгляды, расчётливые паузы, слова, отточенные как клинки… Если он годами прятался за стенами, почему я не могу научиться той же игре?

– Если он облажается, сошьём майки с его лицом, – тут же предложила Эмили. – И будем гулять по всему Лондону.

– Белл… – я вопросительно посмотрела на неё.

– Я за то, чтобы ты закрыла эту главу, – она пожала плечами.

Графиня допила шампанское:

– А я считаю, что нашей Айви нужно дерзать. Даже если он не дрогнет, эту версию тебя он не забудет. Ну и маечку мне подпишите: «Осторожно: эмоционально недоступен».

Они смотрели на меня с тем умилением, с каким обычно разглядывают щенка, впервые надевшего ошейник. А я лишь думала о том, что мне уже нечего терять. Разбитое сердце – лучшая броня. Даже если продержусь всего пару секунд, хотя бы смогу сказать себе: «Я пыталась и сражалась до конца».

– Ладно, – выдохнула я. – Но с вашей помощью. И идеями для «желаний».

Мы достали блокнот с золотым гербом – подарок графини, конечно же – и начали записывать всё, что знали о Сете. Каждая строчка жгла пальцы: в этих заметках было так много откровений и боли…

Затем мы посмотрели «Дьявол носит Prada», где я безуспешно пыталась изобразить «ледяной взгляд» перед зеркалом. После этого собрали три лука для роли «стажёра-гладиатора» – все чёрные и все с каблуками.

Провожая графиню, я заметила, как её тень на стене выглядит гораздо величественнее её самой – длинная, гордая, с королевской осанкой. Театр теней. Мы все играем роли, которые больше нас самих. И меня тоже ждала новая роль.

Мы распределили задачи с бестиями по детскому показу и, обнявшись наспех, разошлись. Ранний подъём – теперь моя новая реальность. Пора жить по другим правилам.

Думала, что не усну, но сон накрыл меня мгновенно. Только коснулась подушки – и вот уже резкий звон будильника вырывает меня из объятий забытья.

Посмотрела в телефон, а там сообщения от Алфи: «Доехала?», «Всё порядке?», «Ответь, пожалуйста…»

Быстро набрала:

«Устала после дороги, сразу уснула. Да, мой дорогой друг, у меня всё хорошо. Работать на твоего брата – настоящее испытание.»

Не «испытание», а чистилище. Искупление за все мои грехи импульсивности. За то, что позволила своему сердцу биться в унисон с его шагами. За то, что доверилась иллюзии, которая манила меня, как мираж в пустыне.

Кофе, душ и я уже смотрела на своё отражение.

Брюки-клёш из последней коллекции Маккартни, чёрная рубашка, застёгнутая до самого горла, пиджак. Волосы – тугой хвост, этюдник в руке, сумка Saint Laurent и помада «Dior 999». Доспехи стажёра Айви Патель.

Осталось продержаться и подготовить презентацию проекта. Четверг приближался неумолимо, а в моей голове, кроме обрывков воспоминаний о его руках на моей талии, не было ровным счётом ничего.

Я не решилась вести машину сама и вызвала такси до офиса. Пока ехала, открыла фронтальную камеру и ещё раз проверила макияж. Пару снимков для подруг – и вот я снова у небоскрёба.

В лифте стало душно, будто стены сжимались. Я крепко держалась за перила, чувствуя, как подкатывает тошнота. В горле пересохло, сердце бешено стучало, словно хотело выпрыгнуть.

Двери лифта открылись. Его этаж. Ноги стали ватными, но я заставила их двигаться. Но тут – сообщение от бестий. Они обычно спят до обеда, но сегодня проснулись ради меня. Куча сердечек, кулачков и смешных рожиц. Их вера в меня горела ярче, чем экран телефона. Я глубоко вдохнула и расправила плечи.

«Не сдавайся».

Офис встретил меня гробовой тишиной. Пусто. Только эхо моих шагов. Ах да, «рабочий день с шести утра» – исключительно для меня. Его правила. Его тюрьма.

Дверь в кабинет была приоткрыта, и сквозь щель пробивался свет. Раньше я бы ворвалась без стука. Но теперь мы играем по его правилам. Нет – по моим.

Три точных удара.

– Войди, Айви.

Я вошла, заставив подбородок держаться высоко, и сразу ощутила сладковатый запах – тряпичные розы всё еще стояли в корзине, неубранные. Резкие ноты аромата уже выветрились, осталось лишь обволакивающее благоухание. Глаза скользнули по стенам: строгие дипломы в лаконичных рамках, дорогие картины, блестящие статуэтки на полках – весь этот холодный порядок словно подчеркивал, насколько я здесь лишняя. Пальцы непроизвольно сжались, но я тут же взяла себя в руки, сделав глубокий вдох и выдох, прежде чем заговорить.

– Доброе утро, мистер Эванс, – мой голос звучал ровно, без единой дрожи. – Я готова приступить к обязанностям. Где моё рабочее место?

Он молчал. Его взгляд медленно скользил по мне – от собранных в тугой хвост прядей до острых каблуков, задерживаясь на губах, шее, изгибе талии… Я чувствовала каждое прикосновение его глаз, будто он действительно касался меня.

– Почему не полетела со мной вчера? – наконец, спросил он, игнорируя мой вопрос.

– В бутике были проблемы. Алфи должен был тебе передать.

– Он передал. – Сет откинулся в кресле, сжимая ручку. – Но почему сама не позвонила?

«Глаза. Смотри ему в глаза. Не отводи взгляд».

– Ошиблась. Вместо тебя набрала Алфи. Вы оба у меня подписаны «Эванс».

Он встал. Всё внутри резко сжалось, а сердце провалилось куда-то вниз.

– Ты можешь работать в моём кабинете.

Он приблизился так близко, что я почувствовала тепло его тела и аромат роз, смешанный с его парфюмом.

– Давай соблюдать субординацию, – я сделала шаг назад. – Я здесь как стажёр, а не твоя правая рука.

Ухмылка. Что это? Проверка? Игра? Или ему просто нравится, как я краснею под его взглядом? Чёртов манипулятор. Но я выдержу.

Отвела взгляд – и тут же пожалела. Потому что теперь видела его руки. Я помнила, как они запутывались в моих волосах, и дрожь прокатилась по спине. Хорошо, что я пиджаке.

– Вчерашние слова тебя задели?

– Не смеши. Я же сказала, что ночь в Эдинбурге ничего не значит.

– Рад это слышать. Я… не хочу, чтобы между нами было напряжение.

– Сет, я не та, кто после секса тащит мужчину к алтарю. Это был просто порыв, всплеск эмоций. Теперь давай вернёмся к делу. Ты выставил свои условия – я принимаю. Контракт остается в силе: я – проект, ты – двадцать шесть желаний без секса. Никаких обязательств после этого. Ты мой старый друг и теперь босс.

Он сжал кулаки. А что я должна была сказать? «Сет, я люблю тебя»? Нет.

– Айви… у меня есть правило. Бизнес! Никаких отношений.

– Кто бы сомневался, – сорвалось с губ. – Но я и не ждала другого. Всё, что было в Портри и Эдинбурге – часть пари.

Он изменился в лице. Его взгляд обжёг меня дотла – а мой, наоборот, словно вморозил в пол.

Сет шагнул вперёд, и вот уже между нами – лишь сантиметры. Воздух наэлектризовало. Мы застыли. Впивались друг в друга взглядами. Его зелёные глаза цеплялись за мои, пытаясь вытянуть реакцию. Но я не сдавалась.

И вдруг… касание. Случайность? Или проверка – правду ли я сказала ему?

– Ты вся дрожишь… Боишься? – прошептал он, едва касаясь губами виска.

– Я никогда тебя не боялась. Озноб от холода, – солгала я, чувствуя, как сильно колотится сердце. – И от твоего редкого таланта превращать всё вокруг в лёд… Даже собственный офис.

Он развернулся так резко, что оставил после себя морозный шлейф. Мои слова попали в цель – я успела увидеть его растерянный взгляд.

– Пойдём, покажу рабочее место.

Я медленно выдохнула. Ладони вспотели, пальцы сжались в кулаки. Получилось… Он первым отвёл взгляд.

Но когда я увидела свой новый стол – прямо напротив его кабинета – внутри что-то ёкнуло. Всё тот же Сет. Держать меня на расстоянии вытянутой руки. Близко, но не достать.

– Здесь будешь работать, пока проект не спасён.

Я села, сжав мышцы, чтобы скрыть волнение. Открыла этюдник, стараясь игнорировать его присутствие. Но когда его рука легла на край стола, а он наклонился так близко, что я почувствовала его дыхание, я перестала дышать.

– В следующий раз, когда решишь сбежать… представь, как я буду тебя искать.

Пальцы его, бледные от напряжения, впились в дерево стола так сильно, что послышался скрип. Я уставилась в чистый лист, пытаясь сосредоточиться на чём-то другом.

Два резких стука костяшками – и он ушёл. Но даже когда эхо его шагов растворилось в тишине, внутри меня всё продолжало вибрировать от того, что только что произошло.

Вчера – новые условия. Сегодня – попытки вывести меня из себя. Это месть за те редкие моменты, когда он позволил себе быть… нежным?

Только спустя пять минут я разжала кулаки. На ладони – четыре красных полумесяца. Снова его цифры. Он что, решил сломать меня?

Не выйдет.

Сет Эванс… Как лимонный сорбет из детства – сначала обжигает ледяной свежестью, затем щиплет кислинкой, оставляя на языке горьковато-сладкое послевкусие. Я буду растягивать эту игру, пока его принципы не растворятся у меня на губах, как тающий лёд. А потом – отступлю. Сделаю вид, что забыла его вкус, словно он никогда не существовал. Пусть остается тем самым садовым гномом среди маминых роз в Биаррице – красивым, но холодным украшением, которое лишь притягивает взгляд, но не согревает душу. Но я научусь быть хитрее его… и в конце концов, заставлю его пожалеть о том, что недооценил меня.

Совет от стажёра Айви:

Когда играешь с хищником – не беги. Сиди в засаде. Наблюдай. И помни: даже у львов есть слабые места. А уж если знаешь, где они, то ты перестаёшь быть жертвой.

Глава 9

Курочка терияки с перчиком чили

Ингредиенты: горсть любопытных взглядов (как будто ты экспонат в музее), капля терпения (иначе сорвёшься), воспоминания (те самые, что сжигают изнутри), фирменный соус (ледяной взгляд босса).

Ближе к девяти утра офис начал наполняться сотрудниками. Я ожидала гудения и суеты, но каждый занял своё место и начал трудиться, словно машины на сборочной линии. Видимо, Сет нанимал штат по своему образу и подобию. Не будь я его подругой детства, меня бы вынесли отсюда ногами вперёд ещё на этапе резюме.

Но надо отдать ему должное: три часа тишины были для меня гораздо приятнее, чем сейчас, когда десятки глаз неотрывно изучали меня со всех сторон. Я старалась улыбаться и приветливо махать, но в ответ получала лишь безразличные каменные лица. «Компания Зануд» – вот как я окрестила этот коллектив.

Сет прошёл мимо уже в пятый раз, но не подошёл. И я не обращала внимания. Погрузившись в эскизы детских нарядов с отсылками к Портри, я полностью сосредоточилась на работе. Эмили сбросила презентацию, и мы решили: покажем только основную идею. Затраты будут минимальными, а большинство дизайнеров – студенты Лондонского колледжа искусств, для которых это отличный шанс заявить о себе. Все детали оставим для показа, если, конечно, нашу идею вообще примут.

Мама прислала фото матери Сета. Я вглядывалась в снимки, пытаясь уловить тот самый стиль, который нужно передать в одежде. Я мечтала добавить колорит Портри – уютный, тёплый, наполненный морским воздухом и улыбками на улицах. В отличие от Лондона с его вечной гонкой, где люди зачастую лишь выживают, здесь жизнь полна радости и гармонии. Мне нужно было поймать эту разницу, чтобы даже Сет, глядя на коллекцию, вспомнил не о строгих отцовских правилах, а о тепле и заботе своей матери.

– Мисс Патель.

Девушка в строгом костюме положила на край стола стопку документов. Её улыбка была нарисованной, а взгляд – будто я украла её место.

– Да?

– Мистер Эванс просил передать вам документы по шотландскому проекту. Изучите. В одиннадцать – совещание.

– Хорошо.

Я улыбнулась, но она уже развернулась, бросив на меня последний «железный» взгляд. Так же, как и остальные. Будто я не сотрудник, а что-то чужеродное, случайно занесённое в их стерильный мир.

Ненавижу документы. Чертежи, цифры, концепции – сплошная скукотень. Вот почему я не пошла по стопам отца. В бутике всё проще: поиск тканей, шитьё, показы, фотосессии – жизнь, а не эти бумажные джунгли.

Пролистав папку, я поняла только одно: гостиницу назвали «Эванс». Ужасно. Ноль креатива. И реклама – серая, безликая. «Наши гостиницы – лучшее решение для отдыха». От чего? От вас? Где семьи, где счастливые пары, где дети? Даже пожилые люди выглядели так, будто их сфотографировали для каталога похоронных услуг.

«Надо боссу сказать об этом», – подумала я. Иначе проект провалится – не из-за моих эскизов, а из-за этой тоскливой подачи.

Около одиннадцати я затерялась на последнем ряду, уткнувшись в каталоги тканей. В зале царила тишина, нарушаемая лишь шелестом бумаги. За главным столом оставалось два пустых места – очевидно, для Его Величества и его правой руки.

Ровно в назначенный час появился Сет. Тишина стала ещё громче. Его взгляд скользнул по залу, явно ища меня. Наши глаза встретились – и ничего. Ни намёка на вчерашнюю игру. Я съёжилась, но продолжала смотреть на него. «Смотри в глаза хищнику, Айви», – напомнила себе.

Тут в зал вплыла она – брюнетка в костюме. И знаете что? У неё точно такие же брюки-клёш, как у меня! Только волосы распущены, а рубашка – серая и расстёгнута на пару пуговиц «случайно». Она заняла место рядом с Сетом и наклонилась к его уху. А он продолжал смотреть на меня. Я помахала ему рукой, как дура. И он тут же повернулся к Бриане, но сотрудники рядом уже пялились на меня, будто я только что станцевала на столе. Ну да, роль «серьёзного стажёра-гладиатора» явно требует доработки.

– Прежде чем начать, – начала совещание сладкоголосая брюнетка (видимо, та самая «Бриана») и закатила глаза, – у нас временное пополнение в штате.

«Да-да, я – временная проблема вашего босса. Рада познакомиться».

– Мисс Патель, вы так далеко сидите… – она растянула губы в улыбке.

Что-то в её манере говорить – наклон, слишком близкий к Сету, и рука, нежно лежащая рядом с его, – заставило меня напрячься. Она вела себя точно так же, как та модель семь лет назад, когда мы случайно столкнулись с ним на показе мод.

Я встала, сделала мини-реверанс (пусть знают, с кем имеют дело) и тут же села, уткнувшись в эскизы. Я здесь не для светских бесед.

– Не хотите рассказать о себе? – не унималась Бриана.

– Меня зовут Айви, – поднялась я. – Владелица двух бутиков в Челси.

В зале зашушукались.

– Почему я здесь? Хочу расширить горизонты. Познакомиться с новым бизнесом.

Тишина. Сет прожигал меня взглядом. Честно? Я не знала, что рассказать о себе. Не будешь же объяснять, что из-за статьи и собственной ревности теперь отбываю каторгу в его компании.

– Мисс Патель здесь, чтобы внести креатив в наш проект, – вдруг произнёс Сет. Зал мгновенно замолчал. – Бриана, она будет работать под твоим началом. Завтра – совет инвесторов. Вы вдвоём представите презентации.

– С каких пор стажёры допускаются к инвесторам? – брови Брианы приподнялись вверх.

– Айви – стажёр только на бумаге.

Бриана сквозь зубы выдавила улыбку, но её взгляд говорил: «Тебе конец».

– Чувствую, будет весело, – пробормотала себе под нос.

– Что? – переспросила она.

– Буду рада работать с вами.

Обсуждение проектов я пропустила мимо ушей, сосредоточившись на эскизах. Когда собрание закончилось, Сет стоял у двери, провожая сотрудников. Его «верная помощница» находилась так близко, что, казалось, дышала за него.

«Нет, брюки-клёш ей не идут. Надо дать визитку нашего бутика».

Я подошла. Бриана скривилась, заметив наш одинаковый стиль.

– Мисс Патель, вы что-то хотели? – её голос звучал слаще сахарной ваты.

– Да, – я смотрела только на Сета. – Мне нужно переговорить с Сетом…

– С мистером Эвансом, пожалуйста, – поправила она, будто я назвала его «любимым».

– Сет, – намеренно повторила я, – ваша реклама ужасна. Обсудим?

– Пройдём в мой кабинет, – его губы дрогнули.

– Но мы же собирались проверить мою презентацию, – вмешалась Бриана.

– Сначала – реклама. Потом – ты.

Он развернулся, а я последовала за ним, гордо задрав подбородок.

Не люблю выскочек.

Он закрыл дверь кабинета, и я осталась стоять, стараясь не выдать своего волнения. В конце концов, я играла роль образцового сотрудника, хотя, судя по тому, что произошло на собрании, моя импульсивность всё равно могла проявиться.

– Ты можешь присесть, – произнёс Сет, опускаясь в кресло и устремляя на меня внимательный взгляд. Я же невольно уставилась на его губы, чувствуя, как внутри всё сжимается.

– Спасибо, – тихо ответила я, медленно садясь на край стула и открывая папку. – Я тут кое-что перечеркнула. Это можно было сделать? Или…

– Это твоя копия.

– Итак, первое – уволь своих пиарщиков. После такой рекламы я бы только поминки в твоих гостиницах проводила. Что это за лозунг? «Лучшее решение для отдыха»? От чего – от жизни? А фото? Где дети? Где пикники у озера? Домики на деревьях? О каком «семейном» вы вообще говорите? Кому пришла в голову эта идея…

– С этой концепцией мы выиграли тендер, – он приподнял бровь, скрестив руки.

– Серьёзно? Как же скучно.

– Домики – небезопасно. Озеро – согласен. Но в остальном всё…

– Уныло! – перебила я. – Нужны фотосессии с детьми, семьями, эмоциями! Реклама завлекает, а не отталкивает. Даже если ты откроешь крутую гостиницу, с таким подходом ты прогоришь.

– Второе?

– Что?

Он встал и подошёл ко мне ближе. Я крепко сжала папку в руках, ощущая, как моё сердце забилось быстрее. Его присутствие вызывало волнение – знакомый аромат одеколона и лёгкая тень щетины на скулах. Я бросила взгляд в окно, пытаясь упорядочить свои мысли, но вместо своего отражения увидела… нас. Как он прижимал меня к этому самому стеклу пару дней назад…

«Сосредоточься, Айви!»

Он взял листок с моими пометками: пунктами о показе, эскизами тканей, набросками домиков на деревьях для Портри…

А я закусывала язык, чтобы сдержать себя.

– Я оставлю себе листик?

– Да… – прошептала.

– Какие ещё предложения?

Мозг отказывался работать. В голове – только он. И я ляпнула первое, что пришло в голову:

– Ты должен быть на рекламе с детьми.

Эффект превзошёл все ожидания – его глаза округлились, а губы приоткрылись, будто он случайно проглотил лимон.

– Нет.

Ну, раз начала – надо доводить идею до конца.

– «Серьёзный мистер Эванс – лучшая няня для ваших детей…» – я представила его с оравой малышей, цепляющихся за его безупречный костюм, и еле сдерживала хохот.

– Нет!

– Ну ладно, не ты. Но календарь с детьми…

– Айви, нет! – произнёс он, проводя рукой по лицу. Я заметила, как его пальцы слегка дрогнули, а на губах появилась улыбка.

Я замерла, внимая каждому его жесту. На мгновение его защитная оболочка треснула, и сквозь неё пробилась та искра – тот самый Сет, которого я знала когда-то.

– Расслабься, я пошутила… Но идея с детской фотосессией хороша. У ваших сотрудников есть дети? Можно снять их. Пусть реклама покажет, что гостиница в Портри объединяет сердца.

– Я передам твою идею пиарщикам.

Внутри я захлопала в ладоши, а он рассматривал меня так, будто видел впервые.

– Тебе идёт хвост.

– И кого же я напоминаю на этот раз? – спросила я, с лёгкой иронией вспоминая его привычные сравнения.

– Себя…

В дверь без стука влетела Бриана, и волшебство рассыпалось в воздухе, как хрупкие осколки. Сет выпрямился, его лицо снова приобрело холодную каменную маску. Но я успела заметить главное – под этой защитной реакцией всё ещё скрывался тот человек, который дрожал от моих прикосновений в темноте…

– Мистер Эванс, у нас встреча на Пэлл-Мэлл через час, – Бриана подошла так близко, что их плечи почти соприкоснулись.

– Продолжим позже, Айви, – Сет кивнул с бесстрастным видом.

Я встала, собираясь уйти, но её сладкое: «И не забудьте про наш ужин» заставило меня развернуться на пороге:

– Сет, шестое желание. Ужин.

– Я забронирую столик, – он потянулся к телефону.

– У меня дома.

Бриана побелела, и в её глазах заиграли огненные искры, словно она могла превратить любого в пепел одним лишь взглядом. Если бы это было возможно, меня бы уже смели с пола, как ненужный мусор. Но я не испугалась. Почти. Её присутствие хоть и кололо кожу, но моя собственная импульсивность уже выходила за рамки разумного.

– В шесть буду.

Я вышла, сжимая папку. Получилось. Теперь главное – не облажаться с ужином. Заказать? Слишком банально. Приготовить самой? Я, чей кулинарный талант ограничивался подгоревшими тостами и кофе, который даже кофемашина стыдилась производить, понимала, что это рискованная затея.

Тогда я достала телефон и написала в чат подругам: «ЧП! Нужен простой рецепт, который выглядит как шедевр. И желательно… поострее».

Развернувшись, я решительно распахнула дверь в кабинет Сета, не потрудившись постучать, и замерла на месте.

Они стояли в той же позе, что и мы минуту назад. Только теперь его пальцы почти касались её руки. Бриана что-то говорила, листая документы, а он смотрел прямо на меня.

Его зелёные глаза искрились странным огнём – словно он наслаждался моими мучениями, но в то же время испытывал собственную боль. Он утверждал, что между нами только бизнес, никаких отношений. Но «никаких отношений» не означает «никого». Где-то в его расписании наверняка находились строки для таких, как Бриана – для тех, кто нужен лишь на одну ночь, как я в Эдинбурге.

Меня обдало волной раскалённого стыда. Щёки вспыхнули, а пальцы впились в папку так, что картон прогнулся.

Он даже не изменил позы, а лишь криво усмехнулся – эта ухмылка резанула больнее пощёчины. Словно указывал мне, что одно движение способно разрушить нас обеих: меня превратить в дрожащую от ревности дуру, её – в марионетку.

– Простите, что прерываю переговоры. Сет, до которого часа я работаю?

Бриана подняла на меня взгляд, а он не отстранился, позволяя этому спектаклю продолжаться. Я чувствовала, как глаза наполняются слезами, но боялась даже моргнуть – только бы он не заметил.

– До трёх, – наконец сказал он.

В этот момент я не выдержала: выбежала из комнаты, швырнула папку на стол с таким грохотом, что несколько человек обернулись ко мне. Рванула в туалет и заперлась в кабинке, прикусывая кулак, чтобы подавить крик от этой невыносимой смеси ревности и унижения.

Я так яростно билась головой о его стены, что не замечала очевидного. За моей спиной раскинулся целый мир, о котором я даже не осмеливалась спросить. Кто эти женщины, что приходили до меня? Кто те, кто останется после?

Я вообразила себя исключением, думала, что для меня нет преград. Но на самом деле я была лишь «стажёром на бумаге», временным недоразумением в его жизни. Пари, где он боялся проиграть мне…

Проходя мимо его кабинета, я заметила приоткрытую дверь и, постучав для приличия – хотя знала, что он уже уехал с ней, – вошла без приглашения. Подошла к корзине с тряпичными розами и вырвала четыре цветка – по одному за каждое исполненное желание. Швырнула их в мусорное ведро с таким грохотом, будто надеялась, что он услышит даже на другом конце города. Пусть теперь считает, сколько ещё должен.

Оставшиеся часы тянулись мучительно. Ровно в три я уже сидела в такси, листая в телефоне один рецепт за другим. «Фуа-гра с трюфелями» – слишком пафосно. «Паста карбонара» – банально. «Утка по-пекински» – да я же её сожгу, как всегда.

Машина резко затормозила перед знакомой витриной. За стеклом мелькнули три знакомые фигуры – Белл размахивала руками, что-то горячо доказывая, Эмили в ответ закатывала глаза, а Хлоя сидела на диванчике, уткнувшись в телефон.

«Ну всё, – подумала я, суя водителю купюры. – Теперь или Сет умрёт от моего кулинарного мастерства, или я умру от стыда. Будет интересно».

– Добро пожаловать на операцию «Спасение ужина», – бросила Хлоя, не отрываясь от экрана.

Я улыбнулась, обняла своих бестий и плюхнулась на диван. Пока они переругивались из-за какого-то манекена, я вывалила на них всё – его ледяные взгляды, редкие проблески тепла, эту противную Бриану с её слащавыми ужимками…

– Ладно, хватит ныть, – перебила Белл, швыряя в меня лоскутом ткани. – Давай уже решим, чем ты его удивишь.

Я уткнулись в экран телефона. Идеальный ужин для Сета Эванса – задача посложнее, чем пройти кастинг в Versace.

– Ничего не понимаю! – я тыкала пальцем в рецепт с обманчивым названием «Проще простого!». – Что значит «обжарить до золотистой корочки»? Это когда она желтеет, рыжеет или выглядит прямо как золотой слиток?

– Айви, прекрати, – Белл натягивала отрез кожи на манекен. – Твоя одержимость им выходит за рамки. Спасаем проект и точка.

– Напомнить, как ты рыдала из-за того актёра, который менял девушек как перчатки?

– Восемь дней и тринадцать часов, – уточнила Эмили.

– Математический гений, ты что, ведёшь таблицу моих провалов? – Белл воткнула булавку в манекен с такой силой, что тот закачался.

– Не гони, Белл, – фыркнула Хлоя. – У тебя всё просто: послала и забыла. А у Айви – двенадцать лет незавершённой истории.

– Я устала слушать про него. Раньше ты была веселее, Айви… – игольница с глухим звуком упала на пол, а Белл вышла на улицу покурить, громко хлопнув дверью.

– Она вчера рассталась с тем боксёром, – шепнула Эмили. – Ещё не до конца выплеснула негатив.

– Я бы тоже что-нибудь швырнула. Желательно в него.

– Курочка терияки! – воскликнула Хлоя.

– Я никогда не готовила мясо!

– Тут пять шагов, – ткнула она в экран.

Я представила свои пять шагов. Первый – поджечь курицу. Второй – залить пламя вином. Третий – вызвать пожарных. Четвёртый – объяснять Сету, почему у нас ужин при свете мигалок. Пятый – снова рыдать в туалете.

– Поехали, – неожиданно сказала вернувшаяся Белл. – Я эту курицу сто раз готовила.

В итоге моя кухня превратилось в поле для сражения. Поэтому мука, идеально рассыпавшаяся по столу, осталась для вида, чтобы создать иллюзию того, что я сама готовила.

– Терияки не острый. Ты уверена насчёт чили? – Белл ловко переворачивала кусочки филе.

– Да.

Мои руки дрожали, когда я резала перец. Не от остроты, а от абсурда: я создаю сложнейшие кройки, но не могу справиться с приготовлением ужина. Он снова превращал меня в ту девочку с розовой лопаткой, но тогда всё казалось проще – можно было закричать, расплакаться, и мир тут же исправлялся. Теперь же мы все притворялись взрослыми, закапывая проблемы под соусом терияки и масками улыбок.

– Запомни: ты – уверенная и неприступная, – произнесла Эмили, застёгивая мне платье.

– А если он…

– Если начнёт приставать, – перебила Хлоя, протягивая мне перец чили. – Добавь его побольше.

Когда они ушли, я осталась наедине с нарастающей паникой. «Просто деловой ужин. Просто проект. Просто желание из списка», – твердила я, расхаживая по гостиной. Внезапно платье стало казаться мне слишком откровенным, и я стремительно направилась в спальню. Сбросив его, натянула первые попавшиеся джинсы и свободную рубашку.

Дверной звонок прозвучал как выстрел стартового пистолета, заставив меня замереть перед зеркалом. Я пыталась воспроизвести его каменное выражение лица, но вместо этого на моём лице отразились нахмуренные брови и поджатые губы, создавая скорее комичное зрелище.

Он стоял на пороге с бутылкой вина. В джинсах и водолазке, которая облегала торс так, что я на мгновение забыла, зачем вообще открыла дверь. Не в костюме. Надел специально? Или потому, что я в Портри сказала, что ему идёт такой стиль?

– Можно войти? – его голос вернул меня к реальности.

– Ах, да… – я закусила губу, понимая, что уже проиграла первый раунд. Не надо было пить вино с подругами.

Он вошёл, а я закрыла дверь, чувствуя, как дрожь пробегает по всему телу.

– Руки ты знаешь, где мыть. Я пойду проверю курицу, – бросила я, направляясь на кухню.

Когда он ушёл в ванную, я начала бессмысленно помешивать уже готовое мясо. Сковорода шипела, и в порыве глупости я дотронулась до раскалённого края.

– Ай!

– Покажи, – его голос прозвучал прямо за спиной.

Я судорожно засунула палец в рот.

– Пустяки. Просто дотронулась…

– Покажи, – он перегородил мне путь.

Я протянула руку, и его пальцы аккуратно коснулись покраснения.

– Есть крем от ожогов?

И я вспомнила. Ту Неделю моды, когда он был с той моделью, а потом передал мне через Эмили тюбик крема.

– Нет. Я часто обжигаюсь, привыкла.

Он смотрел на меня так пристально, что мне стало жарко.

– Купи завтра мазь.

– Сет, помнишь, семь лет назад ты передал мне крем?

Он подул на палец, и его дыхание смешалось с жжением.

– Помню.

– Зачем?

– Увидел ожоги на твоих руках…

– Все обжигаются утюгами на показах…

– Не мог иначе, – тихо сказал он. – Ты всегда падала, обжигалась, разбивала колени. Заботиться о тебе – моё первое правило. Даже если ты больше не та маленькая Айви.

Меня накрыло волной тепла, словно он укутал меня в тот самый плед из детства. Но я сжала губы – вдруг это очередная проверка?

Снова эта игра – в один миг он кажется почти нежным, а в следующий момент возводит ледяную стену. Кажется, он намеренно не позволяет мне разгадать тайны своего истинного «я».

– У тебя всегда всё по правилам… – я отдёрнула руку и потянулась за тарелками.

Он не отошёл, продолжая наблюдать.

– Передал твои наброски пиарщикам.

– Ого, спасибо.

– Готова к презентации?

– Да, – солгала я. Вместо подготовки я весь день думала об этом ужине.

– Поделишься?

– Завтра узнаешь.

Я протянула ему тарелку. Он взял, поставил на стол, а затем забрал и мою порцию.

– Садись. Налью вина. Штопор где?

Я молча указала на ящик, ощущая, как между нами витает напряжение. Он налил вино с такой же безупречной точностью, с какой выполнял каждое движение, словно это был ритуал. Бокалы наполнились ровно до середины.

И сел напротив меня.

– За твой первый день, – произнёс он, слегка улыбнувшись.

Я не ответила улыбкой.

Его слова «моё первое правило» не покидали моих мыслей. Сколько ещё таких правил он установил для себя, когда дело касалось меня? Может, моя привычка к заботе мешает ему увидеть во мне настоящую женщину? Или я навсегда останусь для него лишь «малышкой Айви»?

Первый кусочек курицы обжёг язык. Я закашлялась – явно переборщила с перцем. По выражению его лица стало ясно: он оценил остроту. Я схватила стакан воды, пытаясь сбить жжение.

– Прости… – пробормотала я.

– Очень… пикантно… – сквозь зубы выдавил он.

Я резко встала, чтобы убрать его тарелку. Есть это было невозможно. Сет схватил меня за запястье. По спине пробежали мурашки, щеки вспыхнули. Вся моя строгость рухнула под стол вместе с попытками держать дистанцию.

– Не ешь это…

– Нет, я доем.

– Сет…

– Ты же знаешь – я никогда не оставляю еду на тарелке.

Он не отпускал мою руку. В детстве он всегда доедал всё до последней крошки, и лишь наши с Алфи проделки помогали немного разрядить атмосферу: мы выхватывали у него тарелку и швыряли её на пол. В конце концов, он просто стал есть без нас.

Я вдруг решилась и резко подняла его тарелку, уронив её на пол. В его глазах зажглось раздражение.

– Я сказала, это несъедобно. Почему ты не слушаешь? – выпалила я.

Сет встал и притянул меня к себе.

– Решила устроить вечер ностальгии? – произнёс он, отпуская мою руку и проводя пальцем по щеке. – Вспомнить наши детские шалости?

– В моём доме твои правила не работают, – произнесла я, чувствуя, как голос дрогнул. Наши дыхания переплелись в воздухе. – Сет… у меня есть мороженое. Давай просто поужинаем им.

Я быстро отошла к холодильнику, стараясь взять паузу, чтобы разобраться в своих чувствах: он действительно передумал или просто играет со мной? Достала два ведёрка мороженого, взяла ложки и направилась в гостиную, стараясь не оборачиваться. Сет следовал за мной.

– Поехали в ресторан.

– Не хочу, – я поставила его порцию на журнальный столик и плюхнулась на диван.

И правда не хотела. Ни есть, ни говорить, ни даже дышать. Всё стало слишком сложным, слишком ненастоящим. Где моя привычная жизнь с её безумными идеями? Где я сама? А самое мерзкое – что именно эта моя новая «строгая» версия хоть как-то его заводит. Мы как два магнита: чем сильнее я отталкиваю, тем яростнее он притягивается. Когда же этот цирк закончится?

Он взял мороженое и сел рядом. Мы молчали, и это ещё больше бесило.

– Прости за ужин… – ложка мороженого обожгла язык, но это было ничто по сравнению с тем, как горело моё лицо под его взглядом.

– В следующий раз я возьму инициативу в свои руки, – он повернулся ко мне.

– Сет… – начала я, но тут же закусила губу. Нет, не буду спрашивать. Знаю же, что он ответит. И знаю, что этот ответ разорвёт мне сердце. – У меня новое желание.

– Ты помнишь про условие? – он усмехнулся.

– Спать с тобой я больше не собираюсь, – отрезала я, глядя ему прямо в глаза.

И снова – эта мгновенная перемена в его лице. Вот же парадокс: моя наигранная холодность вытягивает его из тени. Мы как два берега, разделённые бурной рекой, и лишь буёк надежды напоминает, что когда-нибудь мы сможем быть вместе.

– Правда.

– Ты решила все мои секреты узнать и шантажировать?

– Нет. Обычное женское любопытство.

– Хорошо. О чём ты хочешь спросить?

– У тебя были… отношения?

– Нет.

– А та девушка на Рождество? Мне тогда тринадцать было…

– Отец знакомил меня с моделями. Она – одна из них. Встречи по расписанию, секс – тоже. Никаких отношений.

Он замолчал, но потом добавил:

– Единственное исключение… учительница Алфи. Жила рядом. Мы… дружили. Но это было разово.

Меня передёрнуло. В голове пронеслось: а если бы тогда, в тринадцать, я сказала ему: «Я люблю тебя»? То услышала бы в ответ: «Извини, малышка, ты не вписана в мой график»? Хотя какая разница? Всё равно было больно.

– Придумал? – губы сами растянулись в саркастической ухмылке.

– Правда.

– Значит, я единственная, кто сломал твой график? – щёки вспыхнули, будто мне снова было тринадцать.

– Можно сказать и так…

– Ну да. Спасибо моим дурацким желаниям. А Бриана?

– Коллега. Помогла раскрыть махинации Люка…

– И что, секс из благодарности? – вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать.

– Я ответил про отношения. Это уже другое желание.

Он отложил мороженое и притянул меня к себе. Я задрожала, но не пыталась вырваться. Его пальцы крепко обхватили мои бока, и я понимала, что ещё мгновение – и сдамся.

– Сет, тебе пора.

Он не отпускал меня, а его взгляд был полон нежности, как в ту ночь в Эдинбурге. И это чувство разрывало меня изнутри.

Я резко отстранилась и направилась к двери, хотя в мыслях уже тянула его в спальню.

– Спасибо, что пришёл.

Он встал и взял пальто.

– Осталось двадцать четыре желания, – сказала я, пряча дрожащие руки.

– Как много! – он вышел, оставляя дверь приоткрытой.

Я прислонилась к стене, пытаясь подавить дрожь, охватившую меня. Мы не сможем. Ни я, с моей строгостью, ни он, с его холодностью. Нам нужно что-то иное. Потому что, если я сдамся, он снова окажется прав – а я устала от его бесконечной правоты.

На кухне осколки тарелки напоминали мне о том, что я – как это разбитое блюдо. Слишком острое, слишком хрупкое, но всё равно тянущееся к нему. Я знала: он способен сжечь меня дотла… Но теперь я не боюсь этого пламени.

Совет от стажёра Айви:

Если обожглись – не торопитесь заливать ожог водой. Иногда боль – лучший способ вернуть ясность. А если хотите сжечь его первым, подожгите не тело, а душу. Там, под броней, он гораздо уязвимее.