Обречённая для проклятого стража. Венок рассвета

Глава 1. Пришлая

Я просыпаюсь с криком, замирающим в горле. Снова тот же сон!

Венок из полевых цветов рассыпается в моих руках, лепестки падают в чёрную воду озера. Над головой – налитая кровью луна, а вокруг – тени. Они тянутся ко мне, шепчут что-то неразборчивое, зовут. Я чувствую их прикосновения – холодные, влажные, настойчивые. Сон закончился, но на моей коже ещё остаются отпечатки, будто всё случилось наяву.

Трясущимися руками сдвигаю шторки маленького скромного экипажа и выглядываю на улицу. Ещё не приехали?

Повторяющийся кошмар не отпускает меня уже третью неделю. Это сказывается: в стекле отражается бледное лицо с тёмными кругами под глазами. Но хуже всего то, что теперь эти образы преследуют меня и наяву.

Краски и холсты, когда-то послушные моей воле, теперь будто заколдованы. Что бы я ни пыталась нарисовать, пейзаж, портрет, натюрморт, – стоит окунуться во вдохновение и наполнить работу ворожбой – под кистью оживает тот же кошмар. Тёмная вода, кровавая луна, рассыпающийся венок, тени…

Я закрываю глаза, а когда открываю – вижу, что очередная картина отправится на чердак, к другим испорченным холстам. Я не могу работать, выполнять заказы, а значит, совсем скоро не смогу оплачивать счета. Если, конечно, не сойду с ума до того, как это станет проблемой.

Мои руки сами создают эти образы. Словно что-то внутри меня хочет выплеснуться наружу, рассказать историю, которую я не понимаю. Сперва я пугалась, потом злилась, пыталась сопротивляться. Выбрасывала испорченные холсты, начинала заново. Но теперь… я чувствую, что должна идти.

Куда-то далеко, в глушь, к месту, которое видела лишь во снах. Это чувство как зов, который невозможно игнорировать. Он пульсирует внутри, заглушает все остальные мысли и желания.

Дорога размыта дождями. Колёса повозки то и дело застревают. Я кутаюсь в плащ – холодно и сыро, хотя лето уже вступило в свои права. Рядом со мной – узел с одеждой и сумка с холстами и красками. Больше мне ничего не нужно.

– Дальше не поеду, – извозчик останавливает лошадей и поворачивается ко мне. – Видите, какая дорога? Увязнем, и кто нас тут искать будет?

Я киваю. Справедливое замечание. Если уж мне пропадать, от безумия или холода, незачем тащить с собой невинную душу. Расплачиваюсь с ним и ступаю на влажную траву, поудобнее перехватывая свои вещи.

Извозчик, крепкий мужик невысокого роста с пышными рыжими усами, смотрит на меня с недоумением и, кажется, с жалостью.

– Вы уверены, барышня? Там только лес, глухомань. До ближайшей деревни ещё вёрст десять, не меньше.

– Уверена, – мой голос звучит странно, словно чужой.

Мужчина качает головой, закручивая кончик уса, но больше ничего не говорит. Я не дожидаюсь, когда скрип колёс его повозки стихнет, и поворачиваюсь к стене леса. Он поднимается передо мной – тёмный, неприветливый, густой. Верхушки елей почти закрывают небо. Ветер шумит в кронах, и этот звук напоминает шёпот из моих снов.

Сердце колотится как безумное. Страх сковывает движения, но Зов сильнее. Я делаю глубокий вдох и шагаю под сень деревьев.

Лесная дорога едва угадывается среди мха и папоротников. Земля пружинит под ногами, влажная, устланная хвоей и прошлогодними листьями. Воздух пропитан множеством запахов: смолистый аромат сосен, терпкость прелой листвы и одуряющий, сладкий цвет багульника. Я знаю, что этот запах может вызвать головокружение, галлюцинации, но сейчас он странным образом успокаивает.

Из сумки я достаю заколдованный клубочек – простенький артефакт, который должен указывать дорогу к цели, как меня заверили в лавке. Но когда я активирую его, он лишь слабо светится и дрожит в моей ладони, не зная, куда катиться. Видимо, желание недостаточно конкретно. Я не знаю, куда иду – только чувствую, что должна идти.

Вокруг меня пульсируют потоки дикой магии – я ощущаю их как тонкие нити, которые колеблются при моём приближении. Они непредсказуемы и опасны. Обычно я избегаю таких мест, но сейчас… мне кажется, что именно эта дикая, необузданная сила и зовёт меня.

Прикрываю глаза и пытаюсь почувствовать направление. Я изучала карты перед путешествием и знаю, что в нужное мне место ведёт всего одна дорога, но подстраховаться нужно. Попытаюсь сосредоточиться на деревне, что находится рядом с нужным местом.

Внутри меня что-то откликается, резонирует с лесной магией. Клубочек в руке вздрагивает сильнее и срыгивает на землю, приходя в движение. Кажется, так правильно. Он понял, куда нужно идти. Направление к деревне, очевидно, сильнее, а значит просто не отставать.

Я теряю счёт времени. Может быть, я иду час, а может – несколько. Ноги начинают ныть, плечи устали от тяжести сумки. Но клубочек продолжает катиться, растягивая ниточку, чтобы я не заблудилась, если обхожу какие-то препятствия, и снова вбирая её в себя, когда я нагоняю. Зов тоже не ослабевает, наоборот – становится сильнее, настойчивее.

Внезапно тишину леса разрывает смех – лёгкий, звенящий, как серебряный колокольчик. Я замираю, прислушиваясь. Клубочек продолжает двигаться, снова растягивая нить из-за моей задержки.

Кто здесь может смеяться?

Среди деревьев на мгновение мелькает силуэт – стройный, изящный, почти прозрачный.

– Эй! – кричу я. – Кто здесь?

Ответа нет, только эхо моего голоса разносится между стволами деревьев. Но я уверена – я видела кого-то. И этот кто-то хочет, чтобы я следовала за ним.

Не задумываясь, я сворачиваю с едва заметной тропы и бегу туда, где заметила движение. Ветки хлещут по лицу, корни пытаются поймать мои ноги, но я не обращаю внимания. Я должна догнать, должна узнать…

Вот только зачем?

Силуэт мелькает снова, уже ближе. Я ускоряю шаг, и внезапно земля уходит из-под ног. Передо мной обрыв, крутой склон, уходящий вниз к сверкающей ленте реки. Я теряю равновесие, падаю вперёд…

Сильные пальцы хватают меня за воротник, рывком отдёргивая от края. Я плюхаюсь на твёрдую землю и оказываюсь лицом к лицу с мужчиной. Он смотрит на меня пристально, изучающе, и во взгляде его серо-голубых глаз я вижу удивление, настороженность и… узнавание?

Глава 2. Спаситель

– Ты чуть не убилась, – говорит он хрипловатым голосом. – Что ты делаешь одна в лесу?

Я открываю рот, но не знаю, что ответить. Как объяснить незнакомцу, что меня привели сюда кошмарные сны и неодолимый зов? Что я сама не понимаю, зачем пришла в эту глушь? Что это похоже на звон в ушах, который то затихает, то становится громче, заставляя двигаться. Даже звучит безумно.

Сердце колотится как сумасшедшее. Я прекрасно осознаю, что только что была на волосок от смерти. Земля под моими ногами ещё секунду назад исчезла, и я уже готовилась к падению… но вместо этого ощутила резкий рывок за воротник и падаю назад, на твёрдую землю. Мужчина, удерживающий меня, появился будто из ниоткуда.

Пытаюсь отдышаться, мой взгляд мечется от обрыва к незнакомцу.

Я абсолютно уверена, что не слышала шагов, не видела его приближения. Как он мог оказаться рядом так быстро? Человек не способен двигаться с такой скоростью.

В голове мелькают обрывки знаний о магических созданиях, но ни одно не подходит под описание этого мужчины, стоящего передо мной.

– Поразительно, – его голос режет тишину леса. Будто не с человеком говорю, а с каким-нибудь нелюдем из нави. – Попасться в настолько очевидную ловушку русалки. Даже не думал, что взрослые люди на такое способны.

Его слова обжигают, возвращая меня в реальность. Я всё ещё сижу на земле, а он нависает надо мной – высокий, с резкими чертами лица и холодным взглядом. В его тоне столько презрения, что мне становится не по себе.

– Ру-русалки? – запинаюсь я, пытаясь осмыслить услышанное.

– А кто ещё? – он закатывает глаза. – Серебристый смех, мелькающий силуэт, заманивающий в опасное место. Ты бы либо свернула шею на этих камнях, – он кивает в сторону обрыва, где внизу виднеется каменистый берег реки, – либо утащила бы тебя и утопила. Выбирай, что нравится больше.

Его сарказм ядовит. Я чувствую, как краска заливает щёки – от стыда и от обиды одновременно.

– Я не знала… я не из этих мест, – пытаюсь оправдаться, поднимаясь на ноги самостоятельно. Колени подрагивают, и я едва не падаю снова.

– Городская что ли? – он фыркает. – Любой ребёнок знает, что нельзя гоняться за странными звуками в лесу. Особенно в таком, как этот.

Слова застревают у меня в горле. Он прав, я поступила неосмотрительно. Но мои мысли путаются. Недосып последних недель берёт своё. Кошмары, которые не отпускают меня ночами, и непреодолимый зов, приведший в этот лес, – всё это лишило меня бдительности. Но признаваться незнакомцу я не собираюсь.

– Я художница, – говорю вместо этого, сама не понимая, зачем. – Иногда увлекаюсь, следуя за интересными образами.

– Художница? – в его голосе слышится насмешка. – И что же, ты? Настолько глупая, что решила нарисовать русалку? Гляжу, у тебя даже оберега нет.

Его слова задевают что-то глубоко внутри. Ведь я действительно рисую смерть – озеро, рассыпающийся венок, кровавую луну и тени. Все эти образы внезапно кажутся ещё более зловещими.

Незнакомец, видимо, замечает изменение в моём лице, потому что его взгляд смягчается на долю секунды. Он вздыхает и протягивает руку.

– Вставай уже. Застудишь всё, потом лечи тебя. Горе.

Я нерешительно принимаю его помощь, и в момент, когда наши руки соприкасаются, происходит что-то странное.

По телу проходит волна пронизывающего холода, настолько резкого, что я едва не вскрикиваю. Но прежде чем я успеваю отдёрнуть руку, холод сменяется теплом – глубоким, всепроникающим, растекающимся по венам и заполняющим каждую клеточку тела. Это ощущение настолько сильное и неожиданное, что я замираю, не в силах пошевелиться.

Это что-то важное. Чувство, что вынудило меня покинуть дом и приехать, тот звон, что сводит меня с ума последние недели – стихает насовсем.

Судя по расширившимся зрачкам незнакомца, он испытывает то же самое. Мы замираем, соединённые этим странным потоком энергии, который, кажется, пульсирует между нами. Время будто останавливается.

– Ты… почувствовал это? – шепчу я, когда, наконец, обретаю способность говорить. – Что это было? Словно какое-то… связь?

Его лицо мгновенно меняется. Если секунду назад в его взгляде было удивление и что-то, похожее на узнавание, то теперь передо мной снова холодная маска. Он резко отпускает мою руку, как будто обжёгся, и делает шаг назад.

– Убирайся, – его голос звучит как рычание зверя, которое словно превращает мою кровь в родниковую воду. – Возвращайся туда, откуда приехала. Этот лес не для таких, как ты.

Я отшатываюсь, поражённая внезапной переменой. Ещё мгновение назад между нами произошло что-то, как мне показалось, важное. Но теперь он смотрит на меня с такой ледяной враждебностью, что мне становится по-настоящему страшно.

– Но я не могу уйти, – слова вырываются сами собой. – Я должна быть здесь.

– Здесь тебя ждёт только смерть, – отрезает он. – Уходи, пока ещё можешь.

В его глазах что-то мелькает. Предупреждение? Угроза? Не могу разобрать.

Во мне поднимается волна обиды и гнева. Как смеет приказывать мне? Он ничего не знает о моих кошмарах, о зове, который привёл меня сюда, о рисунках, которые преследуют меня.

– Я не уйду, – твёрдо говорю я, расправляя плечи. – И ты не можешь меня заставить.

Мои слова повисают в воздухе. Мужчина смотрит на меня долгим, оценивающим взглядом, и я вижу, как в глубине его глаз разгорается что-то тёмное и опасное. На мгновение мне кажется, что он сейчас схватит меня и швырнёт в воду, от которой спас несколькими минутами ранее.

Но вместо этого он произносит тихо и чётко:

– Тогда твоя кровь на твоих руках. Не говори потом, что я не предупреждал.

С этими словами он разворачивается и исчезает между деревьями так же внезапно, как и появился, оставляя меня одну на краю обрыва, с бешено колотящимся сердцем и с ощущением, что мир только что перевернулся с ног на голову.

Я прикасаюсь к руке в том месте, где он меня коснулся. Кожа всё ещё хранит тепло той странной связи. Если это была какая-то подсказка, я ничегошеньки не поняла.

– Проклятье, – виски пронзает острой болью, и я опускаюсь на корточки, чтобы дождаться, когда боль стихнет.

Глава 3. Гостья

Не знаю, сколько времени длился этот приступ, но пришла в себя я нескоро. Лежу на земле, рядом никого. Впору благодарить богов, что меня никто больше не съел и не утащил.

Я смотрю на обрыв, а потом на тёмный лес, где исчез незнакомец. Сердце всё ещё колотится о рёбра как испуганная птица, а в ушах звенит последнее предупреждение: «Твоя кровь на твоих руках».

Он же просто меня запугивал так, да?

Закрываю глаза и вижу свою уютную мастерскую, залитую солнечным светом. Запах скипидара и льняного масла, свежие холсты, ждущие прикосновения кисти. А потом – кровавая луна, рассыпающийся венок, тени, скользящие по воде. Нет, возвращаться нельзя. Там меня ждёт только безумие.

Глубоко вздыхаю, собираясь с силами. Незнакомец сказал правду: я вела себя безрассудно. Но он не знает о снах, которые гонят меня вперёд, о зове, который сильнее страха и разума. Мне нужно идти дальше, найти источник этого кошмара и положить ему конец.

Поднимаюсь, отряхиваю юбку от прилипших листьев и оглядываюсь. Где-то здесь должна быть дорога, по которой я шла до встречи с… русалкой? До сих пор не могу поверить. Всю жизнь считала их красивыми сказками, а они, оказывается, охотятся на неосторожных путников.

Блуждаю между деревьями, пытаясь найти путь назад к тропе. Паника подступает к горлу: что если я заблудилась? Солнце почти не пробивается сквозь густые кроны, и я не могу даже определить направление. Но тут взгляд цепляется за что-то яркое среди мхов – тонкая нить моего магического клубочка! Она тянется между корней и папоротников, указывая дорогу.

Следую за ней, стараясь не терять из виду хрупкую путеводную линию. Она приводит меня обратно на тропу, и я с облегчением вздыхаю. Клубочек, как верный проводник, укатился вперёд, оставляя за собой серебристый след. Я смогу идти дальше.

Лес постепенно редеет, между деревьями появляются просветы. Слышу отдалённый собачий лай, и это звук человеческого жилья заставляет сердце биться быстрее. Наконец, тропа выводит меня к опушке, и я вижу раскинувшуюся внизу деревню.

Она выглядит старой, словно застывшей во времени. Потемневшие от дождей и ветров избы с резными наличниками, покосившиеся заборы, высокие стога сена. Над некоторыми крышами вьётся дым – топят печи, готовят ужин. В любой другой ситуации я бы сочла этот вид живописным, достойным кисти. Но сейчас что-то заставляет меня замереть в нерешительности.

Над деревней словно висит невидимая пелена тревоги. Даже воздух кажется тяжёлым, насыщенным чем-то древним и недобрым. А может, это просто моё воображение, взбудораженное недавней встречей и кошмарами.

Глубоко вздохнув, я спускаюсь по тропинке к первым домам. Мой клубочек катится впереди, уверенно ведя меня вглубь поселения. По обеим сторонам улицы женщины развешивают на заборах травы и цветы, мужчины таскают и складывают в центральной части деревни бревна и хворост. Готовятся к какому-то празднику?

Ловлю на себе их взгляды – настороженные, изучающие. Одежда на них простая, но добротная, с вышитыми узорами, какие я видела в книгах о старинных русских обычаях. Многие женщины в длинных сарафанах и с покрытыми головами, мужчины в рубахах-косоворотках. Староверы? Это объяснило бы их замкнутость и настороженность к чужакам.

– Здравствуй, бабушка, – обращаюсь к пожилой женщине, развешивающей на заборе связки трав. – Не подскажешь, где найти старосту деревни?

Она смотрит на меня так, словно я призрак, потом молча указывает в сторону большого длинного дома и торопливо отворачивается, крестясь мелкими движениями.

Холодок пробегает по спине, но я заставляю себя идти вперёд.

У центральной площади активность особенно заметна. Девушки плетут венки из полевых цветов, мужчины складывают огромный костёр. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу венки – такие же рассыпаются в моих кошмарах, лепесток за лепестком, падая в тёмную воду.

– Извините, – окликаю высокого мужчину, руководящего постройкой костра. – Я ищу старосту.

Он оборачивается, и я вижу суровое лицо с окладистой бородой и пронзительными голубыми глазами.

– Да нашла уже, – говорит он низким голосом. – Я Мирон, староста здешний. А ты кто будешь, красавица?

– Зарьяна, – отвечаю, стараясь звучать увереннее, чем себя чувствую. – Я художница, но сейчас путешествую… Ищу… сама не знаю что.

Боги, что я несу?

Его взгляд становится странно пристальным, изучающим.

– Художница, которая сама не знает, что ищет, значит, – медленно произносит Мирон. – И как раз перед Купалой к нам пожаловала. Интересно…

Он делает шаг вперёд, и я невольно отступаю. Что-то в его взгляде заставляет меня чувствовать себя добычей.

– Я… Знаете, наверно я ошиблась, – я отступаю. – Мне… нужно вернуться. Простите, что побеспокоила.

– Вот ещё, – Мирон качает головой, и в его улыбке мне чудится что-то хищное. – Нет, Зарьяна, не бывает таких совпадений. Если ты пришла к нам перед Купалой, значит, сама судьба тебя привела.

Он подходит ближе, и я замечаю амулет на его груди – странный символ, вырезанный из тёмного дерева. Но не понимаю, что он означает. Может оберег, которые упоминал тот мужчина в лесу?

– Тебя ведь сны привели, верно? – его голос понижается до шёпота, и я вздрагиваю. – Видения, образы, которые не дают покоя. Зов, который нельзя игнорировать.

Сердце пропускает удар. Я не отвечаю, но моё лицо, должно быть, выдаёт меня, потому что он торжествующе кивает.

– Так я и думал! У тебя дар, девушка. Боги выбрали тебя.

– Какие? – спрашиваю едва слышно. – Я… не понимаю, о чём вы.

– Древние боги, – его глаза блестят лихорадочным огнём. – Они всё ещё здесь, в лесу, в озере, в земле. И каждый год на Купалу они требуют почестей.

Он оглядывается на сельчан, продолжающих приготовления, и снова смотрит на меня:

– Мы ждали знака. И вот ты пришла, художница, ведомая снами. Это воля богов! Ты останешься и примешь участие в нашем празднике.

Звучит не как приглашение, а как приказ. Холодок страха пробегает по спине. Что-то подсказывает мне, что их «праздник» – не просто песни и танцы вокруг костра.

– Я правда не могу, – пытаюсь возразить. – Мне нужно…

– Разве не сюда вёл тебя твой зов? – прерывает меня Мирон. – Разве не здесь ты найдёшь ответы на свои вопросы?

Его слова попадают в цель. Действительно, куда мне идти? Я сама не знаю.

Мирон замечает моё замешательство и продолжает уже мягче:

– Ты устала с дороги. Агафья, – он подзывает женщину средних лет, – отведи гостью в чистую избу, накорми, пусть отдохнёт. А вечером поговорим о празднике.

Женщина кивает и берёт меня за локоть. Её пальцы цепкие, как когти.

– Мой клубочек, – вспоминаю я о магическом проводнике, который мог бы вывести меня отсюда. – Он должен быть где-то здесь…

Мирон наклоняется и поднимает с земли мой серебристый артефакт, который уже почти не светится, израсходовав почти весь заряд магии.

– Я сохраню его для тебя, – говорит он, пряча клубочек в карман. – Он тебе пока не понадобится.

Агафья уводит меня по улице, крепко держа за руку, словно боится, что я сбегу. Оглядываюсь через плечо и вижу, как Мирон смотрит мне вслед, поглаживая амулет на груди. В его взгляде – предвкушение, которое заставляет меня дрожать.

Вспоминается предупреждение незнакомца из леса. Я чувствую себя пойманной в ловушку, но самое страшное – часть меня ощущает, что именно здесь я и должна быть.

Что здесь разрешится тайна моих кошмаров.

И эта мысль пугает меня больше всего.

Глава 4. Артай

Сумерки опускаются на лес, когда я, наконец, завершаю обход последнего капища. Весь день я проверял священные столбы, обновлял защитные знаки, очищал жертвенные чаши от прошлых подношений. Всё как обычно перед Купалой, но что-то тревожит меня. Воздух словно наэлектризован, напряжён до предела. Даже лесные духи беспокойны – я чувствую их шёпот в шелесте листвы, в порывах ветра.

Моя звериная половина настороженно принюхивается, улавливая тончайшие изменения в привычном запахе леса. Что-то не так. Что-то идёт не по плану.

Тропа выводит меня к деревне, притихшей в ожидании ночи. Тусклый свет масляных ламп мерцает в окнах, создавая иллюзию уюта, но я слишком давно живу здесь, чтобы поверить в эту видимость покоя. Деревенские жители затаились, как перед бурей, и я намерен выяснить, в чём дело.

Иду прямиком к дому старосты – избе с резными наличниками, самой большой в деревне. Мирон всегда знает обо всём, что происходит на его территории. Если что-то случилось, он расскажет.

Дверь открывается прежде, чем я успеваю постучать. На пороге стоит сам Мирон – высокий, крепкий мужчина с седеющей бородой и хитрыми глазами. При виде меня его лицо расплывается в улыбке, слишком широкой, слишком радостной.

– Артай! Наконец-то! – восклицает он, хлопая меня по плечу с такой силой, что обычный человек пошатнулся бы. – Заходи, дорогой друг, заходи! Я уж думал, ты до утра в лесу задержишься.

Его приветливость настораживает меня ещё больше. Мирон всегда относился ко мне с уважением, смешанным со страхом, как и все в этой деревне. Они знают, что я не такой, как они. Знают, что я хранитель леса, что моё слово – закон в этих краях. Но сейчас в его глазах горит что-то новое… предвкушение?

Переступаю порог и останавливаюсь, поражённый. В главной комнате накрыт стол – и какой! Жареная дичь, свежий хлеб, медовуха в расписных кувшинах, даже заморские фрукты, которые привозят сюда крайне редко. Так Мирон встречает только самых важных гостей.

– Ты ждал кого-то кроме меня? – спрашиваю прямо, не трогаясь с места.

– Только тебя, Артай, только тебя, – отвечает староста, подталкивая меня к столу. – Разве нельзя порадовать старого друга после долгого дня работы?

В комнате появляется Василиса, дочь Мирона – статная девушка с русой косой до пояса. Она несёт ещё один поднос с едой и, заметив меня, улыбается так, как никогда раньше не улыбалась.

– Артай! – в её голосе звенит радость. – Как хорошо, что ты пришёл. Я пироги испекла.

Она ставит поднос на стол и отступает, но не уходит, как обычно делала в моём присутствии. Вместо этого она остаётся рядом, смотрит на меня с каким-то новым интересом. Вся эта картина кажется неправильной, фальшивой.

– Что происходит, Мирон? – спрашиваю я, не пытаясь скрыть подозрения. – Почему такие почести сегодня?

Староста и его дочь обмениваются взглядами, и Мирон наконец-то решает играть в открытую.

– Присядь сначала, выпей, – он указывает на лавку у стола. – Новости у нас сегодня хорошие.

Сажусь, но к еде не притрагиваюсь. Что-то подсказывает мне, что аппетит вскоре пропадёт. Мирон наливает медовуху в резной кубок и ставит передо мной.

– У нас гостья, – произносит он, наконец. – Городская девушка. Сама пришла, представляешь? Прямо перед Купалой.

По моему телу пробегает холодок.

Девчонка из леса. Та самая, которую я спас от русалки. Значит, она не послушалась предупреждения.

– Художница, – продолжает Мирон, не замечая моей реакции. – Говорит, что сны её привели. И знаешь что? Я ей верю! Это знак, Артай. Сами боги её послали!

Я вспоминаю её лицо – бледное, с тёмными кругами под глазами, напуганное и одновременно решительное. Вспоминаю момент, когда коснулся её руки, помогая подняться. Этот холод, а затем жар, растекающийся по венам, сковывающий дыхание. Моя звериная сущность отреагировала на неё так, как не реагировала уже… сколько? Триста лет?

Тогда была другая женщина. Темноглазая, с волосами цвета вороного крыла и с улыбкой, от которой таял даже зимний снег. Она тоже появилась неожиданно, тоже будоражила мою кровь одним своим присутствием. И она разрушила всё.

Я тогда был молод, наивен. Доверился ей, поверил в её любовь, а она предала. Род заплатил за мою ошибку кровью. Я выжил только благодаря своей нечеловеческой силе и поклялся никогда больше не доверять людям.

Особенно женщинам.

А теперь кошмар вернулся? Она вернулась?

Нет. Второй раз в эту яму я не прыгну.

– Артай? – вопрос Мирона возвращает меня в настоящее. – Ты слышал, что я сказал?

– Прогони её, – мой голос звучит глухо, с рычащими нотками. – Немедленно.

Мирон удивлённо моргает, а затем усмехается:

– Прогнать? Накануне Купалы? Ты шутишь? Она идеальная жертва!

Меня охватывает холодная ярость. Конечно, жертва. Я должен был догадаться. Каждый год перед Купалой деревенские приносят дары духам леса, чтобы умилостивить их, получить хороший урожай, защиту от болезней. Обычно это животные, иногда – кровь самих жителей, добровольно отданная. Но раз в несколько поколений они приносят человеческую жертву.

– Она пришлая, – продолжает Мирон, не замечая моего гнева. – Никто не хватится. А боги будут довольны таким подношением. Подумай, Артай! Ты же сам молвил, что дела наши плохи. Это решит все наши проблемы. Неурожай прошлого года, болезнь скота, всё это прекратится.

И печать наверняка окрепнет. Мы уже обсуждали это, но так сложилось, что единственная девка, подходящего возраста – Это Василиса. Ну и пришлая, теперь.

Как удобно. Будто и правда боги подбросили решение. Но также было и в тот раз.

Я могу понять чувства Мирона и Василисы. Для них это спасение.

Лес действительно неспокоен. Духи требуют внимания, жертв, подношений. Но что-то внутри меня противится мысли о том, что эта девушка станет пищей для древних сил.

– Где она сейчас? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал безразлично.

– У Агафьи, – отвечает Мирон. – Отдыхает с дороги. Не волнуйся, она никуда не денется. Агафья присмотрит.

Я встаю, оставляя не тронутой еду на столе.

– Доверять ей нельзя, – говорю твёрдо. – Следите за ней. Такие, как она, приносят только беды.

Мирон хмурится, явно не ожидав такой реакции.

– Ты её видел?

– Встретил в лесу, – отвечаю коротко.

Специально нагнетаю. Мне нужно, чтобы Мирон был настороже, и девчонку не оставляли без присмотра. Не потому, что я боюсь, что она сбежит.

Я боюсь… чего? Того, что они действительно принесут её в жертву? Или того, что одним касанием она толкнула меня на то, что, как я считал, давно уже умерло во мне?

Мирон кивает, хотя по его лицу видно, что моё поведение его беспокоит.

– Как скажешь, Артай. Ты здесь хозяин.

Выхожу из дома старосты и глубоко вдыхаю ночной воздух. Звёзды уже усыпали небо, и полная луна освещает деревню призрачным светом. До Купалы осталось всего три дня. Три дня, чтобы решить, что делать с девчонкой, чьё прикосновение всколыхнуло мою кровь так, как никто не мог.

Я медленно иду к дому Агафьи, держась в тени. Хочу увидеть её снова, убедиться, что не ошибся. Может быть, при второй встрече она не произведёт на меня такого впечатления. Может быть, я смогу спокойно наблюдать, как её готовят?

Но глубоко внутри я знаю, что лгу самому себе. Эта девушка – не просто случайная путница. Она пришла сюда, ведомая снами, зовом, который я тоже чувствую. И это нервирует больше, чем я готов признать.

Глава 5. Сон

Иду по лесу, и мои босые ноги не чувствуют ни колючих веток, ни острых камней. Трава мягко ласкает щиколотки, а воздух наполнен странными, неестественно яркими запахами – медовая сладость цветов смешивается с терпким ароматом смолы и чем-то металлическим, напоминающим кровь.

На мне светлое платье из тонкого льна, расшитое по подолу и рукавам красным. Кажется, это не просто узор, а какие-то символы, но я не могу разобрать их значение. В волосы вплетены алые ленты, которые развеваются за моей спиной, хотя ветра нет. На шее – тяжёлые бусы из тёмно-красных камней, похожих на гранат. Они пульсируют в такт сердцебиению, словно живые.

Я знаю, куда иду, хотя никогда не была здесь раньше. Мои ноги сами несут вперёд, к озеру, которое я чувствую задолго до того, как вижу. В руках держу венок, в который вплетены белые цветы.

Лес неожиданно расступается, и я выхожу к озеру. Оно огромное, его противоположный берег теряется в тумане. Вода неподвижна, как зеркало, отражая полную луну. Она не похожа на обычную – слишком яркая, почти как солнце, заливает всё вокруг белым, пронзительным светом.

Я подхожу к самой кромке воды. Моё отражение странно искажено – лицо кажется острее, глаза – больше и темнее, чем они есть на самом деле. В них мерцают золотистые искры, как у дикого зверя.

Стою на берегу, ожидая чего-то и напряжённо всматриваюсь в гладь озера, но ничего не происходит. Вода остаётся неподвижной, луна продолжает сиять, и тишина вокруг становится невыносимой, давящей.

Внезапно налетает порыв ледяного ветра, такой сильный, что я едва удерживаюсь на ногах. Ленты в моих волосах взмывают вверх, бусы на шее начинают пульсировать быстрее, почти болезненно. И в голове раздаётся крик – не голос, а именно крик, пронзительный и властный:

– Бросай!

Я не думаю, не сопротивляюсь, а просто подчиняюсь. Мои руки разжимаются, и венок падает. В момент соприкосновения с поверхностью вода мгновенно окрашивается в алый цвет, будто кто-то вылил в озеро бочку крови.

Кровавое пятно расширяется, растекается по поверхности. Венок медленно отплывает от берега, и я с ужасом наблюдаю, как белые цветы, касаясь красной воды, тоже меняют цвет. Они впитывают эту жидкость, как губки, и становятся тёмно-красными, почти чёрными в лунном свете.

Что-то происходит в центре озера. Вода начинает бурлить, вскипать, хотя ночь холодная. Из глубины поднимается фигура – женщина в длинных тёмных одеждах, с бледным лицом и глазами, полными древней, нечеловеческой тоски. Я узнаю её, хотя никогда не видела – Морена, богиня смерти и зимы.

Она поднимает руки к луне и кричит – крик боли, ярости и отчаяния, от которого стынет кровь в жилах. Затем её фигура рассыпается, словно разбитое зеркало. Осколки падают в воду, и озеро на мгновение успокаивается.

Но это лишь затишье перед бурей. Поверхность вновь начинает двигаться, но теперь не от центра, а от краёв. Я вижу руки – десятки, сотни рук, поднимающихся из глубины. Бледные, распухшие, покрытые тиной и водорослями. За руками следуют головы – лица утопленников, с пустыми глазницами и раздутыми губами, застывшими в вечном крике.

Утопцы выползают на берег, их мокрые тела оставляют кровавые следы на земле. Они тянутся ко мне, скалясь в жутких ухмылках, и я понимаю, хотят утащить меня в озеро, сделать одной из них.

Я поворачиваюсь и бросаюсь бежать, не разбирая дороги. Ветки хлещут по лицу, корни пытаются схватить за ноги, но страх придаёт мне сил. Я слышу за спиной хлюпающие шаги утопцев, их влажное, булькающее дыхание.

Выскакиваю на небольшую поляну и резко останавливаюсь. Путь преграждает огромный волк с серебристо-серой шерстью. Его стальные глаза сверкают в темноте, слишком разумные для зверя. Он скалится, обнажая впечатляющие клыки, и глухо рычит, предупреждая.

Я застываю между двух опасностей: позади утопцы из озера, впереди – дикий зверь. Волк делает шаг ко мне, его рычание становится громче, и в этом звуке мне чудится что-то знакомое, какие-то слова…

Просыпаюсь с криком, резко садясь на кровати. Сердце колотится как сумасшедшее, ночная рубашка пропиталась потом. За окном – предрассветные сумерки, в печи тлеют угли, бросая на стены избы красноватые отблески.

Провожу дрожащими руками по лицу, пытаясь стряхнуть остатки кошмара. Этот сон был ещё ярче и страшнее предыдущих. Я почти физически ощущаю тяжесть бус на шее, холод воды на коже, запах тины и гнили от утопленников.

Дверь скрипит, и в комнату заглядывает хозяйка дома – Агафья, немолодая женщина с суровым лицом и цепким взглядом.

– Проснулась уже? – говорит она, входя. В руках у неё поднос с кружкой и миской. – На, поешь. Силы тебе понадобятся.

Странная фраза, от которой по спине пробегает холодок. Для чего мне понадобятся силы?

– Спасибо, – отвечаю тихо, принимая поднос. В миске – какая-то каша, от которой исходит пар и приятный запах. В кружке – травяной отвар.

Агафья суетится по комнате, поправляет занавески, подкладывает дрова в печь, но я замечаю, что она постоянно оказывается между мной и дверью, как будто не хочет, чтобы я вышла.

– Вы давно живете в этой деревне? – спрашиваю, чтобы нарушить гнетущую тишину.

– Всю жизнь, – отвечает она коротко, не глядя на меня.

– Тогда скажите, пожалуйста, а храм у вас здесь есть? Я бы хотела… помолиться.

Агафья останавливается и впервые смотрит мне прямо в глаза. В её взгляде – смесь подозрения и чего-то похожего на жалость. Некоторое время она молчит, словно решая, стоит ли мне говорить. Наконец, она тяжело вздыхает и садится на край кровати.

– Старым богам молись, – её голос становится тише, почти шёпот. – Тем, что были здесь задолго до пришлого. Тем, что в лесу живут, в воде, в земле. Они силу дают, урожай, защиту от болезней… если правильно просить.

– И как… это? – сердце начинает биться чаще, я уже догадываюсь, каким будет ответ.

– Дары приносим, – Агафья смотрит куда-то мимо меня. – Кровь даём. Иногда свою, по капле. А иногда… – она запинается, затем продолжает: – Большую жертву требуют. Раз в поколение.

У меня пересыхает во рту.

Кажется, я начинаю понимать, почему староста так обрадовался моему появлению.

– И скоро… такая большая жертва? – спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– На Купалу, – отвечает Агафья. – Три дня осталось.

Она поднимается и идёт к двери. На пороге оборачивается и говорит тихо:

– Ты особенная. Мирон сказал, тебя сны привели. Значит, сама судьба указала. Не бойся. Это честь великая.

Что ж, вынуждена признать, тот грубиян был прав. И лучше бы я его послушала.

Глава 6. Скрытое

Агафья выходит, и я слышу, как ключ поворачивается в замке. Они заперли меня?

Отставляю нетронутую еду и подхожу к окну. Оно маленькое, едва ли пролезу. Да и куда бежать? Я не знаю дороги и леса. Клубочек-навигатор остался у старосты. Меня поймают раньше, чем я доберусь до большой дороги.

Но и оставаться здесь нельзя. Теперь я понимаю, для чего меня «берегут», почему кормят и дают отдыхать. Я жертвенный ягнёнок, которого откармливают перед закланием.

Прислоняюсь лбом к прохладному стеклу. За окном – хмурое утро, небо затянуто тучами. Деревенская улица пуста, только пара кур копошится в пыли. Кажется, даже они чувствуют приближение чего-то страшного.

Вспоминаю свой сон – кровавое озеро, утопленники, волк… Мне кажется, это было не просто кошмаром, а предупреждением. Но что я должна делать?

Не знаю, сколько я сижу у окна, обхватив колени руками, и пытаюсь совладать с бурей мыслей в голове.

Инстинкт самосохранения кричит: «Беги! Немедленно! Разбей окно, проломи дверь, но выбирайся отсюда любой ценой!» А сердце шепчет совсем другое: «Ты должна остаться. Иначе сойдёшь с ума».

И это правда. С момента появления в деревне я чувствую себя… спокойнее. Не физически – тело напряжено как струна, каждый звук заставляет вздрагивать. Но внутри, в глубине души, где бушевали кошмары и неопределённый зов, стало тише. Словно долгая, мучительная дорога, наконец, привела меня туда, где я должна быть.

Но сны… сны стали ещё ярче, ещё страшнее. Теперь кроме озера, венка и крови добавился крик и утопленники. Плюс волк с серебристыми глазами, который скалится на меня, но в его взгляде я читаю не угрозу, а… тоску? Боль?

Солнце поднимается выше, освещая деревню. Где-то стучат топоры – готовятся к празднику. К моему жертвоприношению. От этой мысли становится дурно, но я заставляю себя думать рационально.

У меня есть немного времени и стоит использовать его, чтобы прояснить ситуацию. Понять, что происходит, кто эти люди, что за сны меня преследуют. А ещё мне кажется, что мужчина, который спас меня у реки, со всем этим как-то связан. Мои пальцы невольно сжимаются, вспоминая то странное ощущение, когда мы коснулись друг друга. Холод, а потом жар, растекающийся по венам…

резко поднимаюсь и иду к своей сумке за холстом и красками. Рисование всегда помогало мне разобраться в мыслях, увидеть то, что скрыто от сознания. Может быть, кисть расскажет мне то, что не могут сказать слова?

Если я в правильном месте, стоит начать задавать вопросы. Хотя бы магии.

Устраиваюсь на полу, раскладываю краски, окунаю кисть в чистую воду. Закрываю глаза и позволяю силе течь через меня. Она подчиняется неохотно – вокруг слишком много диких потоков, они сбивают фокус. Но постепенно я нахожу нужное направление, и мир вокруг исчезает.

Рука движется сама, кисть танцует по холсту. Я не вижу, что рисую, но чувствую каждый мазок, как продолжение своего тела. Время растягивается, замедляется, а потом и вовсе перестаёт существовать. Плыву в потоке чистой энергии, где нет ни страха, ни сомнений – только ясность и понимание.

Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем что-то резко выдёргивает меня из транса. Звук открывающейся двери, тяжёлые шаги. Я моргаю, возвращаясь в реальность, и только теперь вижу, что нарисовала.

На холсте – огромный волк с серебристо-серой шерстью. Но не свободный и дикий, а скованный тяжёлыми цепями, которые врезаются в плоть, оставляя кровавые раны. По его бокам и спине вьются странные символы – древние руны, выжженные на шкуре, как татуировки. А в его глазах – таких же, как у зверя из моего сна – застыла нечеловеческая тоска и боль многих столетий.

На заднем плане – полуразрушенный храм с колоннами, увитыми лозой. Он кажется древним, забытым, но в то же время полным скрытой силы. Почему-то я уверена, что это тот самый храм, который мне нужно найти.

– Что это? – голос за спиной звучит холодно и резко, как удар хлыста.

Вздрагиваю и оборачиваюсь. В дверях мужчина из леса. Его глаза – те самые – сейчас полны ледяного гнева.

– Я… – начинаю, но слова застревают в горле, когда он в два широких шага оказывается рядом со мной и выхватывает холст из моих рук.

Он смотрит на рисунок, и я вижу, как меняется его лицо. Сначала гнев сменяется шоком – брови взлетают вверх, губы приоткрываются, в глазах мелькает неверие. А затем приходит настоящая ярость – дикая, первобытная, опасная.

– Кто тебе рассказал? – рычит он, и в этом рыке слышится что-то нечеловеческое. – Кто?!

Прежде чем я успеваю ответить, он разрывает холст надвое, потом ещё и ещё, превращая его в клочья. Затем хватает мои краски и с размаху швыряет их в печь. Они вспыхивают, наполняя комнату едким дымом и запахом горящего масла.

Я сижу, замерев, не смея пошевелиться. Его ярость ощущается физически, словно грозовой разряд в воздухе. Но он контролирует себя, иначе бы, я уверена, со мной случилось бы тоже, что и с рисунком.

И всё же… в глубине его глаз я вижу то же, что увидела в глазах нарисованного волка – бесконечную тоску и боль. Это останавливает меня от попытки бежать или кричать. Вместо этого я медленно поднимаюсь на ноги, стараясь выглядеть спокойной.

– Никто мне не рассказывал, – говорю тихо. – Я просто… рисовала то, что почувствовала. Это как эхо в лесу.

Он смотрит на меня с недоверием. Нужно сменить тему. Поговорить о чём-то нейтральном, потому что волк – явно что-то личное. А я буквально сорвала с раны присохшую повязку.

– Ты знаешь, что это за храм? Тот, что на заднем плане. Я думаю, это место, которое я ищу…

Это была ошибка. Страшная ошибка. Его лицо каменеет, а в глазах вспыхивает новая волна ярости, ещё более опасная, чем прежде.

Я не успеваю даже вздохнуть, когда он оказывается рядом, хватает меня за горло и прижимает к стене. Его пальцы не сжимаются – он не душит меня, но его хватка полностью лишает воли, так что я даже не пытаюсь сопротивляться.

– Я передумал, – рычит он тихо и холодно сквозь сомкнутые зубы, его лицо в сантиметрах от моего. – Ты должна остаться. Так безопаснее. Больше никаких ошибок.

Я смотрю в его глаза, и время словно останавливается.

– Чьих ошибок? – шепчу я, едва шевеля губами. – Твоих? Или моих?

Его пальцы на мгновение сжимаются сильнее, затем ослабляют хватку. Он отступает на шаг, но не отводит взгляда.

– Всех, – отвечает он. – Моих. Твоих. Тех, кто был до нас.

Я не знаю, что сказать. Что он имеет в виду?

Список вопросов только множится. Но я знаю наверняка – я нарисовала один из ответов. Только понять ничего не смогла.

Каким-то образом мой дар показал мне часть головоломки, которую я пытаюсь собрать с того момента, как начались кошмары. И Артай – ключевая фигура в этой загадке.

– Кто ты? – спрашиваю прямо, понимая, что осторожность теперь бесполезна.

Он смотрит на меня долго, изучающе, словно решая, заслуживаю ли я ответа. Затем его губы искривляются в усмешке.

– Поверь мне, ты не хочешь знать.

С этими словами он резко разворачивается и выходит из комнаты, оставляя меня одну с обрывками рисунка и ещё большими вопросами, чем прежде.

Дверь остаётся открытой.

Глава 7. Туман

Подметаю пол в избе, стараясь занять руки, чтобы успокоить мысли. Обрывки моего разорванного рисунка уже догорели в печи, но образ волка с рунами на шкуре всё ещё стоит перед глазами. И его глаза точь-в-точь как у Артая в момент ярости.

«Больше никаких ошибок».

Что он имел в виду? Метафора? Или… нечто большее? В этой деревне, кажется, возможно всё.

Останавливаюсь и прислоняюсь к прохладной стене.

Почему он так меня тревожит? Почему мысли постоянно возвращаются к нему?

К его силе, к тому, как он прижал меня к стене – властно, но не причиняя боли. К его серебристым глазам, в которых читается… столько боли.

– Прекрати, – шепчу сама себе. – Он просто ключ к разгадке. Просто… возможное спасение.

Но внутренний голос насмешливо интересуется: «Спасение от чего? От жертвоприношения или от кошмаров, которые мучили тебя годами?»

Мне неприятно признавать, но что-то в этом двуликом, а я уже не сомневаюсь, что он двуликий, притягивает меня на каком-то первобытном, инстинктивном уровне. Словно между нами существует невидимая связь, которая была всегда, ещё до того, как я пришла в эту деревню. Ещё до того, как начались мои сны.

Тру виски пальцами, пытаясь собраться с мыслями. Что я знаю об этом странном мужчине?

Он живёт в лесу. Может ворваться в чей-то дом и, судя по всему, делает это не в первый раз. Похоже, он не случайно меня нашёл, знал, где меня поселят. Наверняка деревенские его наверняка боятся или уважают. Спас меня от русалки, но предупредил, чтобы я уходила.

Наверно, мой интерес связан с благодарностью, но этот мужчина никак не позволяет её выразить… Да, почти наверняка причина в этом.

Но что-то в моём рисунке глубоко задело его, вызвало бурю эмоций.

Волк в цепях с древними рунами на шкуре. Храм на заднем плане.

«Ты должна остаться. Так безопаснее».

Внезапно меня пронзает острая боль, и я хватаюсь за голову. Такие приступы мучили меня и дома, но здесь, в деревне, стали сильнее. Будто что-то пытается пробиться в моё сознание, но встречает сопротивление.

Я уже собираюсь прилечь на лавку, которую выделила мне Агафья, когда за окном раздаются крики. Вскакиваю и бросаюсь к окну, забыв о боли. То, что я вижу, заставляет меня застыть в ужасе.

По деревенской улице низко стелется туман, в котором идут… существа. Они похожи на людей, но только отдалённо – высушенные, мумифицированные тела с неестественно длинными конечностями. Их кожа серая, покрытая трещинами, словно старая кора дерева. Но самое страшное – глаза. Ярко-синие, светящиеся в полумраке дня, они источают ледяной свет, от которого мурашки бегут по коже.

Мороки.

Я не знаю, откуда пришло это название, но уверена, что оно правильное. Древние существа, порождения тьмы и хаоса.

Деревенские, находившиеся на улице, в панике разбегаются. Кто-то тащит за собой детей, кто-то просто бежит, не разбирая дороги. Слышны крики ужаса, звон разбитого стекла, треск дерева.

Мороки не спешат, они движутся медленно, но неумолимо. Пока они не покидают границ тумана, лишь поворачивают головы, не нападая на людей, но почему-то не возникает сомнений, что это временно.

Я оглядываюсь на дверь, не уверенная, что она окажется достаточно преградой на пути монстров.

– Дивея! – резкий оклик разрезает панику и хаос. – Дивея! Где ты?!

Я замечаю девочку, замершую на дороге и сжимающую в руках соломенную куклу. Не знаю откуда, но почему-то я сразу думаю, что это и есть Дивея.

Женщина продолжает кричать и звать девочку, но та не слышит. Оцепенела. А может она никакая не Дивея, но менее опасной ситуация не становится, а женский голос, будто бы удаляется.

Страх парализует меня лишь на мгновение. Затем инстинкт берёт верх. Хватаю со стола нож – жалкое оружие против таких существ, но лучше, чем ничего – и выбегаю из избы.

Снаружи царит хаос. Небо затянуто тёмными тучами, хотя ещё минуту назад был ясный день. Воздух наполнен странным звуком – не то шипением, не то шёпотом, словно тысячи голосов говорят одновременно на неизвестном языке.

Туман, а вместе с ним и мороки необратимо приближаются к одинокому ребёнку. Я ускоряюсь наперерез им и хватаю девочку и скатываюсь с ней в канаву, с другой стороны дороги.

Мороки провожают нас тем же пронзительным взглядом. Один делает полушаг к нам, но, похоже, они и правда не могут выйти из тумана. Их глаза вспыхивают ярче, в них мелькает что-то похожее на голод.

Девочка приходит в себя, смотрит на меня огромными синими глазами и, словно очнувшись, начинает громко плакать.

– Прячьтесь! В дома! – кричит кто-то.

Я оглядываюсь, пытаясь сориентироваться. Куда бежать? Где безопасно? Вернуться в избу Агафьи невозможно, путь отрезает туман и мороки. Да и деревянные стены вряд ли остановят этих существ.

Подхватываю девочку на руки и бегу за толпой вглубь деревни. Паника охватывает меня, и я бросаюсь бежать, не разбирая дороги. Сердце колотится так, что кажется, вот-вот выскочит из груди. В голове пульсирует боль, ещё сильнее прежнего. Перед глазами всё плывёт, но я продолжаю бежать.

Улица петляет, сворачиваю в проулок, перепрыгиваю через изгородь. Оглядываюсь и с ужасом понимаю, что по земле стелется полупрозрачная дымка. Всю деревню будто затягивает туманом.

Ещё один поворот, и я оказываюсь в тупике. Впереди – только лес, густой и тёмный. Оборачиваюсь и вижу, что путь назад отрезан туманом. Мороков не видно, но это явно вопрос времени.

– Малышка, не плачь, – нервно прошу я. – Они же услышат нас… Ну же, Дивея.

Но она меня не слышит, замкнувшись в своём горе.

Выбора не остаётся, и я бросаюсь в лес. Ветки хлещут по лицу, корни пытаются поймать за ноги, но страх придаёт сил. Я бегу и бегу, пока внезапно не оказываюсь на поляне.

Посреди поляны – каменный круг с высокими столбами, украшенными резьбой. Капище, место поклонения древним богам. В центре круга стоит огромный волк, и сердце моё замирает от узнавания.

Это тот самый волк из моего рисунка и сна – с серебристо-серой шерстью и стальными глазами. На его боку – глубокая рана, кровь окрашивает мех в тёмно-красный цвет. Сейчас он стоит, но явно делает это из последних сил. Знать бы что случилось. Он пытался остановить мороков? Откуда эта рана? Волк поворачивает голову, его взгляд встречается с моим, и он делает движение, которое можно читать как «иди сюда».

Едва мы с рыдающей девочкой пересекаем невидимую черту из леса на поляну выходят мороки, окружая капище плотным кольцом.

Глава 8. Жертва

Ветер усиливается, принося с собой запах гнили и странный шёпот на языке, которого я не знаю. Мороки окружили капище плотным кольцом, их светящиеся синие глаза неотрывно следят за нами. С каждой минутой появляются новые, выходящие из тёмной стены леса.

Раненый волк пытается подняться на лапы, шерсть на его загривке встаёт дыбом. Он рычит – низкий, угрожающий звук, который я скорее чувствую, чем слышу. Из его пасти капает кровь, рана на боку продолжает кровоточить, окрашивая мех в чёрный.

– Не двигайся, – говорю я ему. – Ты только сделаешь хуже.

Волк смотрит на меня, и в его серебристых глазах читается нечто похожее на человеческое упрямство. Он снова пытается встать, дрожа от напряжения.

– Нет! Пожалуйста!

На миг мне кажется, что он послушается, но в этот момент со стороны деревни доносится детский крик. Волк вздрагивает и поворачивает голову. Я тоже оглядываюсь и вижу фигуру, бегущую через поле к капищу.

Девушка. Не старше меня, в простом сарафане, с растрёпанными русыми косичками. Она бежит, спотыкаясь, а за ней по пятам следуют два морока, протягивая к ней свои длинные, костлявые руки. Кажется, она знает, что можно укрыться на капище, вот только тут… мы. И другие мороки.

– Нет! – кричу я, ставлю на землю девочку и, не раздумывая, бросаюсь к границе капища.

Волк рычит – отчаянно, предупреждающе. Я понимаю, что он пытается сказать: если я выйду из круга, мороки схватят меня. Но я не могу просто стоять и смотреть, как они доберутся до несчастной.

Пересекаю невидимую черту там, где вижу некоторое пространство, и бегу навстречу девушке, пытаясь отвлечь внимание. Мороки тут же замечают меня, их синие глаза вспыхивают ярче. Один из них меняет направление и теперь движется ко мне, невероятно быстро для такого неуклюжего существа.

Моё сердце колотится где-то в горле. Страх парализует, но я заставляю себя двигаться. Сокращаю расстояние между нами. Она видит меня, и на её заплаканном лице мелькает надежда.

– Беги ко мне! – кричу я, протягивая руки.

Она ускоряется. Мы почти встретились, когда морок настигает её. Его длинные пальцы уже тянутся к её волосам…

Бросаюсь вперёд в отчаянном прыжке, хватаю незнакомку за руку и дёргаю к себе. Она вскрикивает от неожиданности и боли, но я не обращаю внимания. Прижимаю её к себе и разворачиваюсь, чтобы бежать обратно к капищу.

Но второй морок уже перекрыл путь. Его искажённое, высушенное лицо застыло в подобии улыбки. Холодное синее свечение его глаз наполняет меня ужасом.

– Назад! – кричу я, хотя понимаю, насколько бессмысленно это требование.

В этот момент за спиной морока мелькает серая тень. Волк! Несмотря на рану, он выбрался из круга капища и теперь бросается на существо, вцепляясь зубами в его иссохшую плоть. Морок издаёт странный звук – не крик боли, а что-то похожее на шипение проколотого воздушного шара.

Не раздумывая, хватаю девушку за руку и бегу к каменному кругу к оставшейся внутри громко плачущему ребёнку. За спиной слышу звуки борьбы, рычание волка, шипение мороков.

– Всё будет хорошо, – шепчу я, сама не веря своим словам. – Всё будет хорошо.

Влетаю в круг капища и сразу чувствую его защитную силу. Здесь спокойнее, безопаснее, словно невидимый купол отделяет нас от внешнего хаоса. Отпускаю спасённую, на шею которой сразу бросается девочка, и оборачиваюсь.

Волк сражается отчаянно. Его мощные челюсти раздирают иссохшую плоть мороков, лапы сбивают их с ног. Но их слишком много, и с каждой секундой появляются новые. Он ранен, истекает кровью, и я вижу, что его движения замедляются.

– Артай! – кричит незнакомка. – Вернись в круг! Скорее! Артай!

Он словно не слышит, продолжая отбиваться от нападающих. Или слышит, но не может прорваться – путь к капищу перекрыт мороками. Они словно поняли нашу стратегию и теперь концентрируются на том, чтобы не дать волку вернуться под защиту круга.

– Что нам делать? – спрашивает девушка дрожащим голосом. – Они убьют его?

Я не знаю, что ответить. Смотрю на битву, чувствуя собственное бессилие. Волк ещё сопротивляется, но его движения всё медленнее, всё слабее. Один из мороков вцепляется в его раненый бок, и волк вскрикивает, тут же разворачиваясь, чтобы перекусить его.

– Артай! – снова кричит незнакомка.

И тут мои виски будто стрелами пронзает. Так сильно, что я падаю на колени, хватаясь за голову. Боль пульсирует, нарастает, заполняет всё моё существо. В ушах звенит, перед глазами всё плывёт. А затем…

Видения. Яркие, отрывочные, словно обрывки чужих воспоминаний. Вижу людей в белых одеждах, водящих хоровод вокруг капища.

Венки из полевых цветов, плывущие по воде.

Огонь, высокие языки пламени, пожирающие деревянную фигуру.

Кровь, стекающую по каменным желобам прямо в землю.

Вижу девушку в старинных одеждах, с венком на голове, танцующую среди других девушек. И мужчину со стальными глазами, гордого, свободного…

Видения сменяют друг друга всё быстрее. Обряды, дикие ритуалы, древние боги. Жизнь, смерть, возрождение. Вечный круговорот, борьба света и тьмы.

И вдруг – ясность. Знание, словно прорвавшее плотину, затопляет моё сознание. Я знаю, что делать. Всегда знала, просто не помнила.

Поднимаюсь на ноги, чувствуя новую силу, текущую по венам. Обе селянки смотрят на меня со страхом и надеждой.

– Не бойтесь, – говорю ей, голос звучит странно, будто не совсем мой. – Не выходите из круга, что бы ни случилось.

Девочка кивает, а её старшая соседка не отрывает взгляда от битвы. Кажется, она вот-вот сорвётся и бросится к волку.

Делаю шаг к центру капища, где в камне есть углубление. Древняя чаша для подношений. Одна из граней кажется достаточно острой, и я, недолго думая ударяю по ней ладонью, чтобы не успеть испугаться.

Боль прорезает кожу. Кровь брызгает ярко-красными искрами. Подношу руку к каменной чаше и позволяю крови стечь в неё. Как только первая капля касается камня, происходит нечто удивительное.

Он словно оживает, начинает светиться изнутри мягким золотом. Этот свет распространяется по линиям, вырезанным в камне, – линиям, которых я не замечала раньше. Они образуют сложный узор, руны, те же самые, что я видела на шкуре волка.

А после вспыхивает, разрезая ночной сумрак будто зажжённое солнце, лишая зрения всех нас.