Время тепла

Глава 1

Библиотека. Мое единственное нормальное место в этой огромной, скрипучей школе. Здесь пахнет старыми страницами, пылью и чаем миссис Грейвз – сегодня он горчит, как всегда, когда она забывает пакетик слишком надолго. Я вжалась в свое кресло у окна, книгу на коленях, но не читаю. Не могу. Внизу – поле. И крикет.

Фууу.

Мальчишки в этих дурацких кремовых свитерах носятся, орут, бьют по мячу. Шум доносится сюда приглушенно, как жужжание мухи за стеклом. Бег. Остановка. Опять бег. Скука смертная. Зачем это вообще кому-то нравится?

Но… один из них. Оливер Хардинг. Он другой. Не орет. Не скачет. Стоит почти неподвижно, смотрит куда-то мимо всех, будто играет в своей голове, а не тут. Темные волосы лезут ему в глаза. На руке – черная повязка. Он ее теребит. Всегда. Я видела его раньше – в коридорах, молчаливый, будто тень. Говорят, он фотографирует. Странно. Он выглядит… отстраненным. Как будто ему тоже не очень-то тут весело. Хотя, наверное, ему нравится крикет. Иначе зачем играть?

Вот дура, Эмили, – мысленно буркнула я себе. Кому вообще какое дело?

Тут шаги. Твердые, быстрые. По библиотеке так ходит только… О нет. Я вжалась глубже в кресло, сделала вид, что уткнулась в книгу. Может, пронесет?

Не пронесло.

Тень упала на страницы. Я медленно подняла голову.

Миссис Гринвуд. Завуч. Строгая, как ее синий костюм. В руках – ее синяя папка. Значит, дело.

– Мисс Дэйвис, – сказала она. Голос ровный, без вопросов. Просто констатация: ты тут.

Я попыталась улыбнуться. Получилось криво.

– Да, миссис Гринвуд?

Она открыла папку. Бумаги. Всегда бумаги.

– Только что говорила с мистером Реймондом. Тренером по крикету. – Она посмотрела на меня поверх очков. – У него проблема. Команда большая, а он один. Нужен помощник. Для бумаг. Статистика. Посещаемость. Инвентарь.

Мой желудок сжался в холодный комок. Нет. Нет-нет-нет. Только не это.

– Я… – голос мой пискнул. Я сглотнула. – Я не очень разбираюсь в крикете, миссис. Совсем.

Она махнула рукой, будто смахнула мои слова, как пылинку.

– Там не нужно быть экспертом, мисс Дэйвис. Нужно быть организованной. Ответственной. – Она ткнула пальцем в папку. – Ваши оценки. Ваше поведение. Вы идеально подходите. Это… возможность. Для вашего портфолио. Для университета. Покажет лидерские качества. – Она сказала "лидерские качества"так, будто это было какое-то заклинание.

Лидерские качества? Я?! Я, которая прячется в библиотеке на большой перемене? Которая краснеет, когда учитель спрашивает? Которая чувствует себя невидимкой в толпе? Это бред!

– Но… – я попыталась снова. – У меня… много уроков. И дома… братья…

– Тренировки после школы три раза в неделю. Полтора часа. – Миссис Гринвуд закрыла папку. Щелчок. Приговор. – Начнете завтра. В три. На поле. К мистеру Реймонду. – Она уже поворачивалась. – И, мисс Дэйвис? – Она бросила через плечо. – Одевайтесь потеплее. На поле ветрено.

И ушла. Ее каблуки цокали по старым доскам пола. Цок. Цок. Цок. Как отсчет секунд до казни.

Я сидела, окаменев. В ушах гудело. "Помощник тренера". Меня. Эмили Дэйвис. Которая терпеть не может спорт. Которая терпеть не может шум. Которая терпеть не может… его. Оливера Хардинга. Того самого, что внизу, с его тихим, нечитаемым лицом и этой черной повязкой. Завтра я должна буду стоять рядом с ним? Смотреть, как он играет? Записывать что-то? Бррр. Меня тошнит.

Я судорожно открыла свой дневник. Тот самый, с кожаной обложкой. Выдернула ручку. Чернила расплылись по бумаге, оставили жирное пятно. Я писала, давя на ручку так, что вот-вот сломаю:

Почему Я?

Ненавижу крикет. Ненавижу запах травы после дождя (а тут он всегда!). Ненавижу крики. Ненавижу, как папа Оливера орет на него с трибун (я слышала однажды, жутко).

Но больше всего ненавижу, что меня НИКОГДА не спрашивают. Ни мама ("Эмили, присмотри за братьями"). Ни учителя ("Эмили, сделай стенгазету"). Ни завуч ("Эмили, иди на крикет"). Я просто… удобная. Тихая. Не скажет "нет".

Завтра. 3 часа. Поле. Кошмар.

Внизу Оливер сделал какой-то бросок. Мяч полетел высоко. Солнце глянуло из-за туч, ослепительно, и луч света поймал его запястье с этой черной повязкой. На миг он сверкнул, как сигнал бедствия. Или предупреждение.

Я зажмурилась. Завтра. Фу.

Хотя бы… – я сжала дневник. – Хотя бы пусть в автомате будет горячий шоколад. И чтобы его хватило.

За окном, на лужайке, малыши из началки дули в мыльные пузыри. Один пузырь, большой, радужный, медленно плыл по ветру. Он поднялся так высоко, что почти коснулся моего окна. Я замерла, наблюдая. Хрупкий. Красивый. И вот его подхватил порыв ветра, понес к крыше… и хлоп. Нет его. Только мокрое пятнышко на асфальте.

Как мои надежды на спокойный год. Хлоп. И нет.

Звонок на урок прозвучал как облегчение и приговор одновременно. Облегчение – потому что можно было сбежать из библиотеки, от этого внезапно ставшего душным угла у окна. Приговор – потому что теперь надо было идти туда, в гущу школы, где все знали о ее назначении раньше нее? Или еще не знали? От этой неизвестности стало еще хуже.

Я собрала свои вещи – дневник, книгу, потрепанный пенал – и выскользнула из библиотеки, стараясь слиться с потоком учеников, хлынувших в коридоры. Воздух в Вестбери Грэммар после перемены всегда был особенным: густой коктейль из дешевого дезодоранта для мальчиков, цветочной туалетной воды старшеклассниц, пыли со старых стен и вечного запаха чистящего средства для паркета. И под всем этим – гул. Постоянный, нервирующий гул сотен голосов, смеха, криков, скрипа кроссовок по полу, хлопанья металлических шкафчиков.

Школа Вестбери. Снаружи – величественная викторианская постройка из красного кирпича, с башенками и высокими окнами, внушающая почтение. Внутри… внутри она жила своей жизнью, строгой и кипучей одновременно. Повсюду висели портреты бывших директоров в мрачных рамах, выцветшие таблички с именами выпускников-героев войн, и самое главное – витрины с кубками. Кубки по плаванию, по дебатам, по шахматам. Но центральное место, прямо у входа в огромный Холл с его скрипучими дубовыми панелями, занимали кубки по крикету. Большие, блестящие, старинные. Westbury Summer Tournament. Годы побед. Имена капитанов, выгравированные золотом. Крикет был не просто спортом. Он был кровью, честью и валютой влияния в Вестбери.

И вот я, Эмили Дэйвис, должна была влезть в этот священный механизм. Помощник тренера. Фу.

Форма. Темно-синий пиджак и юбка (или брюки, но у меня юбка), белая рубашка, синий с серой полоской галстук. Казалось бы, все равны. Ха. Как бы не так. У старшеклассниц юбки были короче "рекомендованных", воротнички рубашек – расстегнуты, галстуки – небрежно ослаблены или заменены на какие-то стильные шнурки. У парней из футбольной или крикетной команды пиджаки часто болтались на спинах или были вообще сняты, рубашки закатаны по локоть, демонстрируя (как они, наверное, думали) мускулы. Они могли себе позволить. Их статус давал им влияние. Это слово витало в воздухе. Влияние – чтобы пройти без очереди в столовую. Влияние – чтобы учителя смотрели сквозь пальцы на опоздания. Влияние – чтобы тебя замечали, о тебе говорили, с тобой хотели дружить. Я же была в своей форме аккуратной, как манекен в витрине униформенного магазина. Пиджак застегнут, юбка – ровно по колено, галстук – идеальный узел. Невидимка в синей упаковке.

Я пробиралась к кабинету истории, прижимая книги к груди. Мимо пронеслась стайка второкурсниц, хихикая и толкаясь. Одна из них, Лора Бэнкс (дочь кого-то очень важного в городском совете, она этим дышала), громко сказала подруге:

"– …так он сказал, что если я не пойду с ним на вечеринку в пятницу, то он пригласит Сару из команды по плаванию! Представляешь?"

Команда по плаванию. Второй эшелон влияния после крикета. Я ускорила шаг.

И тут я увидела его. Оливер Хардинг. Он стоял у своего шкафчика, который был, конечно, в самом конце коридора – подальше от толпы. Не спеша перекладывал книги из рюкзака. Его темные волосы падали на лоб, он был сосредоточен на этом простом действии. На запястье – та самая черная повязка. Он выглядел… спокойным. Отстраненным. Как будто весь этот шум, вся эта возня за статусы и влияния, происходили где-то очень далеко.

Добрый парень? Мысль проскочила сама собой. Ну… наверное. Я не знала его. Совсем. Но были моменты. Маленькие, ничего не значащие искорки.

Однажды, в начале года, я несла стопку книг из библиотеки в класс. Огромную стопку. И споткнулась о чью-то неаккуратно брошенную сумку. Книги полетели во все стороны. Я ахнула, покраснела, бросилась их собирать, чувствуя себя полной идиоткой. И вдруг рядом опустились на корточки еще одни руки. Мужские. В темных джинсах. Они молча, быстро и аккуратно стали складывать книги в стопку. Я подняла глаза. Это был он. Оливер. Он не сказал ни слова. Не улыбнулся. Не сказал "Эй, осторожнее!"или "Все в порядке?". Он просто собрал свою часть книг, аккуратно поставил их на мою стопку, кивнул едва заметно (или мне показалось?) и пошел своей дорогой. Я осталась сидеть на полу с горящими ушами и стопкой теперь ровных книг. Доброта? Или просто… отсутствие желания быть как все, кто бы обязательно что-то ляпнул?

Другой раз. Урок английской литературы. Мы разбирали Шекспира. Мисс Пенхаллигон задала сложный вопрос о мотивах Гамлета. Тишина. Я знала ответ. Но сказать? Нет, увольте. И вдруг с задней парты, тихо, но четко, прозвучал голос Оливера. Он сказал почти то же самое, что крутилось у меня в голове. Я невольно обернулась. Наши глаза встретились на долю секунды. Серо-голубые его и мои карие. Он тут же отвел взгляд, уткнувшись в книгу. Я сделала то же самое, сердце колотясь почему-то сильнее. Схожесть мыслей? Или просто совпадение?

И все. Больше ничего. Ни разговоров. Ни совместных проектов. Ни даже "Привет"в коридоре. Он существовал в своем мире тишины и крикета. Я – в своем мире книг и старания быть незаметной. Параллельные вселенные под красными кирпичными сводами Вестбери.

Сейчас, глядя на него у шкафчика, я почувствовала новую волну паники. Завтра наши вселенные должны будут столкнуться. Из-за этого дурацкого крикета. Из-за прихоти мистера Реймонда и карьеризма миссис Гринвуд. Он, наверное, даже не знает, что я буду его… что? Надзирателем? Счетоводом? Чем я вообще буду?

Он закрыл шкафчик, повернулся и пошел в сторону естественных наук. Мимо меня. Он смотрел куда-то поверх голов, вдаль коридора, будто видел что-то за стенами школы. Может, тот парк с крикетной площадкой? Может, свое фото? Он прошел мимо, не глядя. Не узнав? Или просто делая вид? Я вжалась в стену, будто хотела провалиться сквозь кирпич.

Дверь в кабинет истории была прямо передо мной. Я глубоко вдохнула, пытаясь вытеснить из головы образ завтрашнего поля, криков, кремовых свитеров и его отстраненного взгляда. Сейчас – Средневековье. Крестовые походы. Что-то далекое и не имеющее ко мне никакого отношения. Идеально.

Я толкнула дверь. На мгновение мне показалось, что запах старой бумаги и мела из класса похож на запах библиотеки. Почти как дом. Но даже здесь, я знала, слухи о моем новом "почетном"назначении уже, наверное, поползли. И завтра начнется что-то… неизвестное. И страшное.

Хотя бы, – подумала я, садясь за парту и открывая тетрадь, –хотя бы он не похож на того, кто будет надо мной смеяться. Наверное.Надеюсь.

Глава 2

Последний звонок прозвенел, как освобождение из тюрьмы. Я выбралась из класса истории, чувствуя, как голова гудит от дат крестовых походов и бесконечного потока мыслей о завтрашнем дне. Рюкзак тянул плечи вниз, будто набитый не учебниками, а кирпичами. Проклятая домашка: эссе по истории (две страницы о последствиях взятия Иерусалима – как будто мне сейчас не все равно!), упражнения по математике (целая страница интегралов, которые я ненавидела всей душой) и… чтение первой главы «Повелителя мух» к английскому. Потому что, видимо, моей жизни не хватало аллегорий о жестокости и падении цивилизации. Идеально для вечера перед крикетным адом.

Я протиснулась через шумную толпу у главного выхода – все спешили на свободу, орали, смеялись, строили планы на вечер. Я же просто хотела тишины и своего угла в комнате. Желательно под одеялом. Навсегда.

– Эмили! Эй, Дэйвис! Стой!

Голос пробился сквозь гул, знакомый и резкий, как треск пузырчатой пленки. Я обернулась. Нора. Моя лучшая (и, честно говоря, единственная настоящая) подруга. Она пробиралась ко мне, как яркий ледокол сквозь серую толпу. Ее рыжие кудри, неистово вьющиеся от сырости, выбивались из-под капюшона желтого дождевика (да, именно желтого). На ногах – ее фирменные красные резиновые сапоги, забрызганные октябрьской грязью Бирмингема.

– Ты выглядишь, как будто тебя только что приговорили к расстрелу на рассвете, – заявила она, хватая меня под руку и решительно таща к выходу. Ее жевачка пахло арбузом. – Что случилось? Училка по истории снова твои конспекты критиковала? Или… – ее зеленые глаза блеснули с внезапным пониманием, – …это оно? Назначение? О нем уже весь десятый год шепчется!

Мы вывалились из тяжелых дубовых дверей школы под открытое небо. И тут же на нас обрушилось. Не просто небо. А английское октябрьское небо. Холодный, колючий дождь, не ливень, а именно такая мерзкая, настырная морось, которая пробирается под воротник, леденит щеки и заставляет ежиться всем существом. Воздух пах мокрой листвой, выхлопами автобусов и безнадегой.

– Аааа! – простонала я, кутаясь в свой тонкий шерстяной шарф. – Да! Оно самое! Помощник тренера по крикету! С завтрашнего дня! Три раза в неделю! После уроков! На этом… этом проклятом поле!

Нора фыркнула, доставая из кармана дождевика крошечный зонтик (в горошек, конечно) и пытаясь прикрыть нас обеих. Получалось так себе.

– Ну и что? – спросила она, жуя жвачку с преувеличенным равнодушием. – Сиди себе, записывай, кто пришел, кто не пришел. Смотри на мальчиков в обтягивающих белых штанах. Бонус!

– Нора! – я чуть не задохнулась от возмущения. – Я терпеть не могу крикет! Терпеть не могу этот шум! Этот запах! Этот… этот Оливер Хардинг! Он там главный, да? Он будет пялиться на меня, как на идиотку, которая не знает, что такое «овер»! И домашка! – Я тряхнула рюкзаком для драматизма. – Горы! Целая гора! История, математика, английский… Как я все это успею? Мама опять будет ныть, что я не помогаю с братьями… А я буду торчать на этом поле, мокнуть под дождем и слушать, как папа Хардинга орет на сына! Это кошмар! Полный, абсолютный кошмар!

Я выпалила все это почти на одном дыхании, пока мы шлепали по мокрому асфальту к автобусной остановке. Дождь стучал по зонтику Норы, превращая мир в серо-желтое размытое пятно. На остановке уже толпились промокшие ученики. Мы пристроились под навес, но ветер гнал дождь и сюда.

Нора внимательно слушала мой поток сознания, изредка хлопая жвачкой. Потом она наклонилась ко мне, ее глаза сузились с хищным интересом.

– Хардинг? Оливер Хардинг? – переспросила она, как будто только сейчас осознала имя. – А, этот тихий, мрачноватый фотограф?

– Да! – прошипела я. – Он же там звезда, да? Вечно смотрит куда-то мимо всех. С этой дурацкой повязкой на руке.

– Звезда? – Нора усмехнулась. – Ну, играет он хорошо, да. Но звезда? Ха. Сомневаюсь. Он же… какой-то не от мира сего. – Она понизила голос, хотя вокруг и так стоял гул. – У него, типа, вообще друзей нет. Ну, почти.

Меня это зацепило. Сквозь завесу собственного нытья пробралось любопытство.

– Как нет? А Лукас? Тот здоровяк из его команды? Они же всегда вместе на физре или в столовой?

– Лукас? – Нора махнула рукой. – Ну да, один. Вот и весь дружеский состав. Лукас – душа нараспашку, со всеми общается. А Хардинг… он с Лукасом тусуется, потому что они с детства соседи, кажется. Но чтобы он с кем-то еще болтал, гулял, на вечеринки ходил? Не-а. Фигушки. Он как призрак. Пришел, отыграл, сфоткал что-то свое и свалил. – Она хлопнула жвачкой. – И девушки у него… вроде как нет. Вообще. Никто не видел, чтобы он с кем-то тусовался. Говорят, он даже на школьные дискотеки не ходит. Странный тип.

Странный. Не от мира сего. Призрак. Все эти слова висели в холодном, влажном воздухе остановки. Почему-то они не делали завтрашний день менее страшным. Наоборот. Мысль о том, что мне придется взаимодействовать с этим «странным призраком», который был еще и ключевым игроком в ненавистном мне крикете, заставила меня снова содрогнуться – и не только от холода.

– Вот видишь, – вздохнула я, прижимаясь к холодной стене остановки. – Еще и социопат, наверное. И я должна буду с ним как-то… общаться? Записывать его показатели? Бррр.

– Ой, перестань ныть! – Нора ткнула меня локтем в бок. – Может, он просто стеснительный? Или интроверт, как ты, только мужского пола? Может, вы друг друга поймете! – Она хихикнула. – Два тихоньких книжных червя на крикетном поле. Романтика!

– Нора! – я застонала. – Это не смешно!

В этот момент с шумом и брызгами подъехал наш автобус – старый, красный, двухэтажный. Толпа ринулась к дверям. Нора, ловко лавируя локтями, втянула меня за собой.

– Ладно, ладно, не кипятись, – сказала она, когда мы втиснулись в давку на нижней палубе. Воздух внутри был спертый, пах мокрой одеждой и дешевым фастфудом. – Завтра придешь, посмотришь. Может, не так страшен черт… то есть Хардинг. А домашку… – она многозначительно подмигнула, – …я тебе завтра утром по истории подсоблю. Конспекты мои – огонь!

Я улыбнулась ей слабой улыбкой благодарности. Нора была как этот ее желтый дождевик – яркое пятно в серости. Но даже ее бодрость не могла полностью развеять мрачное облако надвигающегося крикета и мысли о том странном, одиноком парне с повязкой на запястье, который теперь казался еще более загадочным. И немного… одиноким. Как я.

Автобус дернулся и поехал. Я прижалась лбом к холодному, запотевшему стеклу. За ним мелькали мокрые улицы Бирмингема, тусклые огни магазинов, люди с поднятыми воротниками. И где-то там, на Moorbridge Avenue, меня ждал дом, братья, гора домашней работы… и мысль о завтрашнем трехчасовом свидании с полем, мистером Реймондом и неразговорчивым призраком по имени Оливер Хардинг.

"Хотя бы дождь кончится к завтрашнему дню,"– безнадежно подумала я, наблюдая, как капли дождя сливаются в ручейки на стекле. "Хотя бы…"

Дождь хлестал по спине, пока я бежала по Moorbridge Avenue, прижимая к груди промокший рюкзак с учебниками. Наш дом – кирпичный, с облупившейся голубой краской на ставнях – выглядел особенно уютно в этот промозглый вечер. Из трубы валил дым, а в кухонном окне мерцал желтый свет – значит, Том уже дома.

Я влетела в прихожую, оставляя за собой мокрый след.

– Эмили! – Бен (8 лет, вечный ураган в футболке с динозавром) тут же вцепился мне в ногу. – Я голодный! Чарли съел последний йогурт!

– Не съел! – донеслось из гостиной. – Он сам его уронил, а Баттон слизал!

Я вздохнула, вешая промокший пиджак на вешалку. В воздухе витал знакомый запах – Том готовил свой фирменный луковый суп.

Кухня Дэйвисов представляла собой поле битвы:

– На столе – три разных кружки с недопитым чаем

– В раковине – башня из тарелок

– На полу – рассыпанные хлопья (виноват Бен)

– На подоконнике – наш рыжий кот Баттон с видом короля, наблюдающего за своими владениями

Том (ему недавно исполнилось 19) стоял у плиты, помешивая суп. Высокий, широкоплечий, с мамиными серыми глазами и папиными вьющимися темными волосами. Он работал помощником механика в местном гараже и приходил домой позже всех, но всегда находил силы приготовить ужин.

– Привет, малышка, – он обернулся, улыбаясь. На нем был заляпанный маслом фартук и растянутая серая водолазка. – Как школа?

Я швырнула рюкзак на диван.

– Ужасно. Меня назначили помощником тренера по крикету.

Том замер с половником в руке.

– Тебя? Но ты же…

– …ненавижу спорт. Да, спасибо, что напомнил.

Чарли (12 лет, вечный бунтарь в очках) фыркнул, разливая себе сок. "Может, наконец научишься хоть что-то понимать в крикете? А то позоришь семью."

Я запустила в него подушкой с дивана.

Ужин прошел в привычном хаосе:

– Бен рассказывал о своем дне, размахивая вилкой (и забрызгав Тома томатным соусом)

– Чарли спорил с Томом о новой игре

– Баттон воровал куски хлеба прямо со стола

Но когда я встала, чтобы убрать посуду, Том остановил меня:

– Я сам. Ты иди делай уроки.

Он взял у меня из рук тарелку, и я заметила, как грубые пальцы механика бережно держат фарфор.

Моя комната была островком спокойствия.

Я задернула занавески, включила старую лампу с абажуром (ее желтый свет делал все теплее) и устроилась за столом. За окном стучал дождь, а в комнате пахло старыми книгами и маминым лавандовым одеколоном, который я иногда брызгала на подушку.

Но учебники не лезли в голову. Вместо этого перед глазами стоял он – Оливер Хардинг.

Каково это – быть таким одиноким?

Почему он всегда смотрит куда-то мимо людей?

Что он думает обо мне?

Мой телефон завибрировал. Нора.

Нора (20:15):

Ну что, как твой крикетный кошмар? Уже придумала, как сбежать?

Я (20:16):

Не смешно. Я в ужасе. Представляешь, мне надо будет С НИМ разговаривать.

Нора (20:17):

Ооо, ты уже называешь его "ним"с большой буквы? 😏

Я (20:18):

ЗАТКНИСЬ. Просто… он такой странный.

Нора (20:19):

Слушай, я сегодня спросила у Лукаса про него. Оказывается, Хардинг после школы всегда идет в тот старый фотосалон на High Street. Развивает пленки или что-то такое.

Я (20:20):

…Серьезно? В 21 веке?

Нора (20:21):

Да! Лукас говорит, он помешан на пленочных фото. У него даже телефон старый, без камеры.

Я отложила телефон, глядя на дождь за окном. Где-то в Бирмингеме Оливер Хардинг, наверное, стоял в красном свете фотолаборатории, наблюдая, как на бумаге проявляются его снимки.

Какие тайны скрывает этот тихий мальчик с камерой?

И что будет завтра, когда наши миры столкнутся на этом дурацком поле?

Я вздохнула и открыла учебник по истории. Но мысли упорно возвращались к завтрашнему дню.

Том постучал в дверь, просовывая голову:

– Чай?

В его руках дымилась кружка с моим любимым мятным чаем.

Я улыбнулась. Каким бы страшным ни казался завтрашний день, дом всегда оставался моей крепостью.

– Спасибо, – взяла я кружку, чувствуя, как тепло разливается по пальцам.

За окном дождь усиливался, но в комнате было тепло и безопасно.

– Все будет хорошо, – сказала я себе. – Даже этот дурацкий крикет.

Глава 3

Утро началось с того, что я проснулась с ощущением, будто проглотила камень. Крикет. Это слово пульсировало в висках вместе с ритмом дождя, все еще барабанившего по крыше. За завтраком Чарли ехидно спросил: "Ну что, готова к славе, помощник тренера?", а Том, видя мое бледное лицо, молча подсунул мне лишний тост с джемом.

Школа Вестбери встретила меня своим обычным гулким хаосом, но сегодня он казался особенно гнетущим. Я пыталась забиться в свой панцирь:

На Истории: Господин Баркер вещал о Наполеоне, а я видела не битву при Ватерлоо, а зеленое поле, кремовые свитеры и Оливера Хардинга, заносящего биту. Его сосредоточенное лицо. Эту чертову повязку на запястье.

На Литературе: Мисс Пенхаллигон разбирала сонеты Шекспира о любви, а я думала: "Любовь? Да я бы с радостью полюбила крикет, если бы он не был таким… крикетом!"

На Химии: Формулы на доске расплывались в глазах, превращаясь в графики посещаемости тренировок, которые мне, видимо, предстояло вести. Я машинально записала "H₂O"и подумала, что это очень похоже на лужи, в которых я, наверное, утону завтра на поле.

Каждый звонок на перемену заставлял сердце бешено колотиться. Большая перемена. Вот он, момент истины. Мне нужно было найти мистера Реймонда. Тренера. Моего нового "начальника".

Он обитал, как я слышала, в маленьком кабинетике рядом со спортзалом, в новом крыле школы. Дорога туда казалась марш-броском через вражескую территорию. Я шла, прижимая папку с бумагами (пустую, но для солидности) к груди, как щит. Мимо проносились стайки галдящих старшеклассников, пахло потом из спортзала и дешевой столовской выпечкой.

Кабинет мистера Реймонда оказался завален спортивным инвентарем. Повсюду валялись мячи, биты, коробки с какими-то табличками. Сам он был человеком лет пятидесяти, крепким, с коротко подстриженными седыми волосами и лицом, которое, казалось, постоянно пребывало в легком недоумении от происходящего. На нем был спортивный костюм с логотипом Вестбери и свисток на шее.

– А, Дэйвис! – он окинул меня быстрым взглядом, отложив какую-то бумагу. – Во время. Хорошо. Садись. Вернее, стой, тут особо не присядешь.

Я замерла у входа, чувствуя себя лишней деталью в этом царстве мужественности.

– Значит, помощник тренера. – Он прошелся по комнате, разминая плечи. – Гринвуд говорила, ты деловая. Нам это и нужно. Задачи простые.

Он начал перечислять, загибая пальцы:

1. График тренировок: Висит на доске объявлений у поля. Твоя задача – следить, чтобы все были в курсе изменений. Если дождь – смотри на сайте школы или звони мне. Не мне. Лучше смотри сайт.

2. План тренировок: Я тебе буду давать листок с упражнениями на день. Ты размножай, раздавай. Все просто: бег, броски, отработка ударов. Ничего сверхъестественного.

3. Встречи команды: Раз в две недели, по четвергам после тренировки. Кабинет 12Б. Ты обеспечиваешь явку. Записываешь, кто пришел. Особо упертых – пиши мне.

4. Съемки. – Он махнул рукой в сторону угла, где стояла старая видеокамера на штативе. – Иногда нужно снимать игру или упражнения на разбор. Разберешься. Кнопку нажать не сложно.

Я слушала, пытаясь запомнить поток информации. Звучало… терпимо. Бумаги, расписания, кнопки. Я справлюсь. Надеюсь.

– И последнее, – мистер Реймонд остановился и посмотрел на меня так, будто ждал вопроса. Я молчала. – Контроль капитана.

Я моргнула.

– Контроль? Капитана? – переспросила я неуверенно. – Что… что именно нужно контролировать?

Тренер закатил глаза так выразительно, будто это было его любимое упражнение. Он вздохнул, полный вселенского утомления.

– Капитана команды, мисс Дэйвис! Того, кто должен следить за дисциплиной, передавать игрокам мои указания, быть примером! Того, кто вместо этого витает в облаках со своей камерой и на вопросы отвечает кивком! – Он раздраженно ткнул пальцем куда-то в сторону поля за окном. – Хардинга! Оливера Хардинга!

Мир вокруг меня сузился до точки. Звук стих. Остался только гул в ушах и холодный пот, выступивший вдоль позвоночника.

– Хардинг? – мой голос прозвучал чужим, тонким. – Он… он капитан?

– Да! – рявкнул Реймонд, как будто я спросила, небо ли голубое. – И твоя задача – следить, чтобы он делал то, что должен! Доводил указания до команды! Не терял бумаги с заданиями! Не пропадал сразу после тренировки! Понимаешь? Он талантлив, но с головой у него… – тренер сделал выразительный жест пальцем у виска. – Ты его контролируешь. Помогаешь ему быть капитаном. Это ключевое!

Мне показалось, что пол уходит из-под ног. Помощник тренера? Ну ладно. Бумажки? Куда ни шло. Но… КОНТРОЛИРОВАТЬ ОЛИВЕРА ХАРДИНГА? Того самого призрака, который едва замечает людей вокруг? Того, с кем я ни разу не обменялась и парой связных предложений? Того, чьи серо-голубые глаза смотрели сквозь меня, как сквозь стекло?

– Я… я поняла, – выдавила я из себя, чувствуя, как горит лицо.

– Отлично! – Реймонд, похоже, счел разговор исчерпанным. Он уже копался в ящике стола. – Первая тренировка сегодня в три. Не опаздывай. И принеси с собой блокнот. Записывай, кто пришел. Особенно Хардинга. Он иногда "забывает".

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и выскользнула из кабинета, как ошпаренная.

Коридор закружился вокруг меня. "Контролировать Хардинга". Слова звенели в голове, как дурной набат. Как?! Подойти и сказать: "Эй, капитан, собери команду и перестань витать в облаках?"Он же посмотрит на меня, как на говорящую мебель, и просто уйдет! Или промолчит. Его молчание было страшнее любых слов.

Я прислонилась к прохладной стене, пытаясь отдышаться. Через огромное окно в конце коридора было видно часть поля. И там, вдалеке, одинокая фигура в кремовом свитере. Он. Оливер. Капитан. Моя новая кошмарная обязанность. Он что-то бросал в стену, ловил, снова бросал. Ритмично, механически. Будто отбивался от мыслей. Или готовился к встрече с назойливой помощницей тренера, которая теперь будет "контролировать"его тихое, фотографическое существование.

Три часа дня, – подумала я с ледяным ужасом, глядя на его отстраненную фигуру. Мне осталось всего… пять уроков, И ни один учебник в мире не подготовил бы меня к этому. К контролю над самым неконтролируемым человеком в Вестбери. Крикет был мелочью по сравнению с этим.

Я глубоко вдохнула, оттолкнулась от стены и поплелась на математику, чувствуя, как камень в желудке стал размером с крикетный мяч. Контролировать Хардинга. Да я бы лучше голубей с ним фотографировала!

Оставшиеся уроки прошли как в тумане. Я отвечала на вопросы по математике (автоматически, формулы сами всплывали из какой-то глубины памяти), писала конспект по биологии (рука выводила слова, а мозг рисовал графики посещаемости), даже блеснула на английском разбором метафоры в сонете. Все "на отлично". Учителя кивали, довольные. Внутри же бушевал ураган под названием "Через три часа я выйду на крикетное поле и должна буду контролировать капитана-призрака".

На последнем уроке, географии, пока мистер Дэвис показывал карту океанических течений, я не выдержала. Достала из рюкзака маленький блокнот в лавандовой обложке – мой спасательный круг в море тревог. Спрятав его за учебником, я начала писать, выводя буквы с таким нажимом, что они едва не протыкали бумагу:

Личн. Дн. 3 окт. Большая перемена. Холодный пот.

Ну вот и официально. Я – "Помощник тренера". Звучит внушительно, да? На деле: секретарь, стенографистка и… "контролер капитана". Ха. Контролировать Оливера Хардинга. Это как пытаться поймать луч света или удержать ветер. Он же едва замечает, что вокруг люди ходят!

Реймонд сказал: "Помогай ему быть капитаном". Ага. Как? Привязать его к скамейке? Вставлять батарейки? Вести за ручку к команде и говорить: "Вот, ребята, ваш лидер, прошу любить и жаловать (и слушаться, черт побери)!"?

Я – не тренер. Я – не психолог. Я – Эмили Дэйвис, которая хотела тихо сидеть в библиотеке и читать. А теперь я должна быть… его МАМКОЙ? Прости, дневник, но это же смешно! И страшно. Очень.

Сегодня в три. Поле. Первый выход. Господи, дай мне силы не упасть в обморок от вида мяча (или его молчаливого, пронизывающего взгляда). И пусть в автомате будет шоколад. Очень много шоколада.

Последний звонок прозвенел, как сигнал к казни. Я почти бегом рванула к автомату с напитками у спортзала. Горячий шоколад. Густой, сладкий, обжигающий. Я пила его большими глотками, пытаясь согреть ледяные пальцы и прогнать комок из горла. Вкус был приятным, но не помогал. Сердце колотилось как сумасшедшее.

Рюкзак. Блокнот. "Не забудь блокнот!"– пронеслось в голове голосом миссис Гринвуд. Я судорожно вытащила новый, строгий блокнот в синей обложке, подаренный тренером. "Для записей. Статистики. Капитана,"– словно прошептал он зловеще. Я сжала его, как щит, и потащилась к выходу на задний двор, к полю.

Холодный октябрьский ветер ударил в лицо, заставляя меня ежиться. Запах мокрой травы, земли и чего-то спортивного, резкого. И вот оно – поле. Широкое, зеленое, обрамленное старыми трибунами. И на нем… Они.

Команда. Человек 15, наверное. Парни от 14 до 17 лет, в белых тренировочных футболках и темных спортивных штанах. Они разминались, и я… замерла. Не из-за страха (хотя он был), а из-за неожиданной красоты движения. Это не был хаотичный бег. Это был ритм. Мускулистые спины, гнулись в наклонах, ловкие ноги делали выпады, сильные руки вращали мячи или разминали плечи. Даже просто бег трусцой по окружности поля выглядел грациозно – легкие, пружинистые шаги, четкий ритм дыхания. Солнце, пробившееся сквозь тучи, золотило капли пота на затылках и шеях. Я не ожидала, что это может быть… эстетично.

И тут – РЕЗКИЙ, ОГЛУШИТЕЛЬНЫЙ СВИСТОК!

Я вздрогнула так, что чуть не выронила и шоколад, и блокнот. Мистер Реймонд стоял в центре поля, свисток торчал у него изо рта, как грозное орудие.

– Собираемся! – его голос, привыкший перекрывать шум, легко донесся до всех. Парни быстро сбежались к нему, образуя полукруг. Я стояла в метре от тренера, чувствуя себя выставленной на всеобщее обозрение. Горящие щеки, блокнот, прижатый к груди, и полное ощущение, что я тут лишняя.

– Парни, знакомьтесь, – Реймонд кивнул в мою сторону. – Это мисс Дэйвис. Ваш новый помощник тренера. Она будет вести статистику, графики, напоминать о встречах и… – он сделал паузу, – …помогать капитану. Встречайте.

Наступила секунда тишины. Пятнадцать пар глаз уставились на меня. Я приготовилась к усмешкам, к недовольным взглядам, к вопросу "А что она тут забыла?". Но…

– Привет, Эмили! – весело крикнул Лукас, его широкая улыбка и добрые глаза были как луч солнца.

– Здорово, менеджер! – подал голос еще один парень с огненно-рыжими волосами.

– Рады тебе, – кивнул кто-то сзади.

Улыбки. Искренние, дружелюбные. Ни капли насмешки. Мне даже показалось, что кто-то тихо захлопал. Камень с души немного сдвинулся. Я робко помахала рукой.

– Привет, – прошептала я, голос дрогнул.

И тут из центра группы шагнул вперед Он. Оливер Хардинг. В тренировочной футболке его плечи и руки казались еще более рельефными. Темные волосы были слегка влажными от пота. Серо-голубые глаза встретились с моими. Я замерла, ожидая его ледяного, отстраненного взгляда или молчаливого кивка.

Но он подошел. Совсем близко. На его лице не было улыбки, но и не было привычной отрешенности. Взгляд был… внимательным? Он посмотрел на мой блокнот, на мои, наверное, все еще перепуганные глаза, и…

Он подмигнул.

Легко, едва заметно. Совсем не то, что делала Нора. Быстро, почти по-дружески.

– Не стой тут на ветру, – сказал он тихо, так, что слышала только я. Его голос был ниже, чем я ожидала, и… спокойным. – Видишь скамейку у павильона? Слева. Там всегда блокнот не задувает. И вид хороший.

Он кивнул в сторону небольшого навеса с лавочками для запасных игроков.

Я просто стояла, открыв рот. Подмигнул? Посоветовал? Проявил… заботу? Это был не призрак. Это был… человек. Внимательный. И, черт возьми… милый?

– Я… э… спасибо, – выдавила я, чувствуя, как жар с щек расползается по всему телу.

Он едва заметно кивнул и повернулся обратно к тренеру, который уже начинал раздавать указания на тренировку.

Я медленно, как во сне, побрела к указанной скамейке. Сердце колотилось уже не только от страха. От неожиданности. От чего-то еще… теплого и смутного. Я села, открыла блокнот. Рука дрожала, когда я вывела дату и время. Запах мокрой травы, голоса парней, выполняющих упражнения, свисток тренера – все это было реально. Но в голове крутилась только одна мысль, перечеркивающая все вчерашние страхи и сегодняшние записи в дневнике:

Он подмигнул. Он подмигнул! Оливер Хардинг. Капитан. Призрак. Подмигнул МНЕ. И сказал, где сидеть. Он… милый? Оказывается?

Я подняла глаза. Он стоял немного поодаль, отрабатывая броски с Лукасом. Движения все такие же точные, грациозные. Лицо сосредоточенное. Но теперь я видела не отстраненного странника. Я видела… парня. Секунду назад подмигнувшего мне. И от этого весь этот дурацкий крикет вдруг стал казаться чуть менее страшным. Чуть-чуть.

Первые пятнадцать минут я пыталась понять, что вообще происходит на поле. Мистер Реймонд подошел, сунул мне листок – график тренировки. Я уткнулась в него, как в спасательный круг. "Разминка: бег 2 круга, динамическая растяжка". Ладно, бегут. "Отработка подачи: парами". Вот они разбились по двое, кидают друг другу мячи. "Отработка удара по мячу в сетку". Ага, стоят у сетки, бьют. Я старательно записывала в блокнот: "Все на месте. Делают… то, что в графике". Глупо, но это давало хоть какое-то ощущение контроля.

Я начала строить планы в голове, чтобы заглушить тревогу:

Завести таблицу в Excel для посещаемости. С цветовым кодированием.

Найти в интернете глоссарий крикетных терминов ("овер", "уикет"– что это вообще?!).

Принести термос с чаем. Всегда.

Но постепенно на первый план вылезло что-то другое. Холод. Октябрьский ветер, неумолимый и влажный, пробирался сквозь тонкую школьную рубашку и пиджак. Я съежилась на лавочке, поджала ноги. Руки, держащие блокнот и ручку, стали ледяными, пальцы плохо слушались. Горячий шоколад был давно выпит, оставив лишь сладковатое послевкусие и пустоту внутри. Мысли о планах и графиках потекли, как вода сквозь пальцы, вытесненные одним навязчивым: Как же холодно!

Покидать поле? Невозможно. Я же "помощник тренера". Я должна быть здесь. До конца. До посинения. Я судорожно полезла в рюкзак. Телефон! Нора! Она же работает в пабе недалеко, может, сможет выскочить на пять минут, бросить мне мою толстую вязаную кофту? Я лихорадочно стала набирать сообщение:

Нора! SOS! Замерзаю насмерть на крикетном поле! Можешь притащить мою синюю вязанку?

Только я нажала "отправить", как почувствовала чье-то присутствие. Я подняла голову.

Он. Оливер Хардинг. Он стоял передо мной, не на поле, а прямо тут, у скамейки. На его лбу блестели капельки пота, дыхание ровное, но учащенное после упражнений. И он… присел на корточки. Так, чтобы его глаза оказались на уровне моих. Не свысока, а почти наравне. Его серо-голубой взгляд был не отстраненным, а внимательным. Теплым? Мне показалось.

– Ты что, замерзла? – спросил он тихо. Голос был ровным, без насмешки, просто констатация факта. Он заметил мою дрожь, мои побелевшие пальцы, сжимающие телефон.

Я почувствовала, как краска заливает щеки, смешиваясь с холодом.

– Нет-нет! Все нормально! – поспешно ответила я, стараясь выпрямиться и перестать дрожать. – Просто… ветерок. Я сейчас…

Но он уже встал. Легко, без усилия. И не уходя, а обойдя лавочку с другой стороны, где стоял потрепанный черный рюкзак. Его рюкзак. Он расстегнул молнию, порылся внутри и достал темно-серое худи. Простое, хлопковое, без надписей, чуть мятое. Он протянул его мне.

– На, надень. Здесь всегда дует с этой стороны, пока не привыкнешь.

Я замерла, глядя на худи, потом на него, потом снова на худи. Мой мозг завис. Он… дает мне свою одежду? После подмигивания? Кто этот человек и куда делся мрачный призрак?

– Я… я не могу… – пробормотала я.

– Можешь, – он просто положил худи мне на колени, рядом с блокнотом. – Иначе простудишься, а мне потом Реймонд устроит разбор полетов, что нового помощника угробил. – В его голосе мелькнула легкая, едва уловимая нотка… юмора? Или так показалось?

Он не стал ждать, разворачиваясь, чтобы вернуться к тренировке. Но бросил через плечо:

– Не волнуйся, оно чистое.

И ушел. Так же легко и бесшумно, как появился.

Я сидела, ошеломленная, глядя на темную ткань у себя на коленях. Потом, почти на автомате, отложила блокнот и телефон и надела худи. Оно было огромным. Рукава свисали далеко за кончики пальцев, низ доставал почти до середины бедер. Оно пахло… Мятой. Свежей, резкой. И чем-то еще… сладковатым, как лесные ягоды. И легким, едва уловимым шлейфом чего-то дымного, чуть прокуренного. Не табака, а скорее… как костер или старая книга у камина. Это был его запах. Непривычный, странный, но… приятный. Он обволакивал меня, как облако тепла. Дрожь начала стихать почти сразу.

Я засунула руки в длинные рукава, кутаясь в мягкую ткань, и только тогда, глядя вслед его уходящей фигуре, осознала: Оливер Хардинг был гораздо выше и шире в плечах, чем казалось, когда он был далеко или сидел за партой. Он легко перекрыл мне ветер, когда стоял рядом. Его движения, когда он присел, были плавными, уверенными. Непривычно видеть его так близко и… настоящим.

Тепло распространялось не только по телу. Какое-то странное, смутное тепло щекотало где-то под ребрами. Я сжала рукава худи в кулаках, втянула носом его запах – мята, ягоды, дымок – и вдруг поняла, что ужас перед крикетом куда-то испарился. Осталась только легкая дрожь, но уже не от холода. И блокнот "для контроля капитана"на лавочке вдруг показался нелепым и смешным.

Он подмигнул. Он дал худи. Он высокий. И пахнет… лесом и мятой.

Мысли путались, но одно было ясно: Оливер Хардинг был полной противоположностью тому холодному, отстраненному призраку, которого я себе вообразила. И этот контраст был ошеломляющим. Я уткнулась лицом в мягкий воротник его худи, пряча улыбку, которую не могла сдержать. На телефоне замигал экран – ответ Норы. Но мне было уже не до кофты.

Глава 4

Дорога домой промелькнула как сон. Я болтала с Норой по телефону, кутаясь все глубже в огромное серое худи, которое пахло мятой, лесом и чем-то неуловимо своим – Оливером. Голос подруги трещал в динамике:

– …и потом он просто положил его тебе на колени? Без слов? Оливер Хардинг? Тот самый, который на прошлой неделе чуть не снес голову первокурснику, зашедшему на его скамейку в парке? Эмили, ты уверена, что это был он? Может, это был его клон? Или ты ударилась головой о мяч?

– Нора, – я засмеялась, и смех прозвучал странно звонко в тихом вечернем переулке. – Он был настоящим. И он… подмигнул. И дал худи. И сказал, где сидеть, чтобы не дуло. Он был… нормальным. Почти милым.

– Почти милый Хардинг, – Нора фыркнула. – Ладно, верю на слово. Но предупреждаю: если завтра он станет носить розовые носки и раздавать конфеты, я вызову экзорциста. А теперь главное: ты его худи не сняла вообще? Оно сейчас на тебе?

Я машинально потрогала рукав. Мягкая ткань, все еще хранящая тепло тела и этот странный, согревающий душу запах.

– Да… – призналась я. – Оно такое теплое и удобное… Я просто забыла.

– Забыла?! – визг Норы чуть не разорвал мне барабанную перепонку. – Эмили Дэйвис! Ты носишь худи самого загадочного и, по слухам, слегка опасного парня школы! Ты забыла его снять и отдать! Что, черт возьми, не так с тобой сегодня? Ты точно хорошо себя чувствуешь?

– Я в порядке! – поспешно ответила я, хотя внезапно почувствовала легкий озноб, пробежавший по спине. – Просто… отдам завтра. Он же сам сказал, что у него есть еще одно. И что я могу оставить.

– Хм, – голос Норы стал подозрительно тихим. – Ладно. Но у меня, знаешь ли, плохое предчувствие. Как в тех фильмах, где героиня берет красивую безделушку из проклятого замка, а потом… бум! Зомби-апокалипсис. Только у нас вместо замка – крикетное поле, а вместо безделушки – худи Хардинга. Береги себя, ладно? Позвони, если что. И… сфоткайся в нем для истории! Ха-ха!

Она отключилась, оставив меня наедине с наступающими сумерками, шелестом мокрых листьев под ногами и всепоглощающим запахом Оливера Хардинга, который теперь казался еще сильнее. Плохое предчувствие? Я встряхнула головой. Чепуха. Нора любит драму.

Дом на Moorbridge Avenue встретил меня знакомым хаосом, но… непривычно тихим. Из приоткрытой двери гостиной доносились звуки мультиков и возня – значит, Бен и Чарли были дома. Но в прихожей не пахло ужином, а из кухни не доносились привычные стук кастрюль или голос мамы.

– Привет! – крикнула я, сбрасывая мокрые ботинки. Ответом было только невнятное мычание Бена от телевизора.

Я прошла на кухню. Свет горел, но было пусто. На столе – следы недавнего сражения: крошки печенья, три пустых стакана из-под сока, размазанное пятно шоколадной пасты. В раковине – гора немытой посуды. На подоконнике, как всегда, восседал Баттон, с презрением взирая на бардак.

Ни мамы. Ни Тома.

Странное чувство опустошения кольнуло под ложечкой. Я привыкла к тому, что мама работает допоздна, а Том часто задерживается в гараже. Но сегодня… сегодня мне почему-то очень хотелось, чтобы кто-то был дома. Чтобы кто-то спросил: "Как прошел день?", "Не замерзла ли ты?", "Что это за огромное худи на тебе?".

Я вздохнула и начала машинально наводить порядок. Собрала крошки, убрала стаканы, запустила посудомойку. Запах чистящего средства перебил на мгновение запах мяты и леса с моего (его) худи, но стоило мне остановиться, как он снова накрыл меня теплой волной. Я поймала себя на том, что поднесла рукав к лицу и глубоко вдохнула. Он… везде.

– Эмили? – в кухню вбежал Бен, с игрушечным динозавром в руке. – Ты что, вор? Почему ты в чужой одежде? Это огромное!

– Это не ворованное, глупыш, – я потрепала его по рыжей вихлястой макушке. – Мне… одолжили. Где мама и Том?

– Мама позвонила, сказала, что задержится. У кого-то там операция. А Том… – Бен пожал плечами. – Сказал, что у него важное дело в гараже. С машиной. И велел нам не ждать. А что на ужин? Я голодный!

Я открыла холодильник. Пустота смотрела на меня укоризненно. Ну, почти пустота. На полке красовался пирог. Домашний, яблочный, в знакомой маминой форме. Рядом записка: «Дорогие, извините, задержусь. Разогрейте пирог. Люблю. Мама».

Спасибо, мама. Хоть что-то.

Пока пирог грелся в микроволновке, наполняя кухню сладким ароматом корицы и печеных яблок, я накрыла на стол для себя и братьев. Бен вертелся под ногами, выспрашивая про крикет ("А он страшный, этот Оливер? А он как динозавр? Сильный?"), а Чарли ворчал над учебником математики за столом, бросая на меня и мое худи неодобрительные взгляды.

– Ты выглядишь, как в мешке, – заявил он, когда я поставила перед ним тарелку с теплым пирогом. – И пахнешь странно. Как будто… лесная аптека.

Я фыркнула, но щеки предательски загорелись. Пахла. И все это замечали.

Ужин прошел быстро. Бен засыпал над тарелкой после третьего куска пирога. Чарли утащил его спать, бросив на прощание: «Мой посуду, Эм. Я герой сегодня». Я осталась одна на кухне с грязной посудой и все тем же навязчивым запахом мяты и Оливера на моей коже.

Мыла тарелки, я снова поймала себя на мысли о нем. О его неожиданной доброте. О том, как легко он двигался. О том, как его серо-голубые глаза смотрели внимательно, а не сквозь меня. О том, как тепло стало в его худи, и как это тепло теперь смешивалось с легким ознобом, который никак не хотел уходить. Может, я и правда простудилась?

Я закончила с посудой, вытерла руки и… снова зарылась лицом в рукав худи. Запах был успокаивающим. Как обещание чего-то нового и нестрашного. Завтра. Завтра я отдам его. И скажу спасибо. И, может быть… спрошу про этот запах? Про мяту и лесные ягоды?

Я выключила свет на кухне и пошла в свою комнату. В гостиной тихонько сопели братья перед телевизором. Дом был тихим, пустым, но его запах шел со мной, как невидимый щит. Я закрыла дверь в свою комнату, включила настольную лампу и села на кровать.

Телефон молчал. Мама не звонила. Том не вернулся. Но на экране светилось уведомление от Норы:«Не забудь сфоткаться в трофее! И береги себя! Плохое предчувствие не уходит…»

Я проигнорировала сообщение. Сняла очки, потянулась. Озноб снова пробежал по спине. Я чихнула. Вот и все. Нора была права. Но вместо паники было… странное спокойствие. Я сняла джинсы, оставив на себе только огромное серое худи Оливера. Оно было таким мягким, таким защищающим. Я забралась под одеяло, уютно устроилась и уткнулась носом в воротник.

Мята. Лес. Дымок. И где-то далеко-далеко… сладкий отголосок печеных яблок и маминой любви. Запахи моего странного, неожиданно теплого вечера.

«Завтра», – подумала я, чувствуя, как сон медленно накрывает меня. «Завтра отдам. И скажу спасибо».

Но где-то глубоко внутри, под слоями усталости и нарастающей простуды, шевелилось крошечное, упрямое чувство: Мне не хотелось с ним расставаться. Ни с худи. Ни с этим новым, незнакомым, почти милым Оливером Хардингом.

Я чихнула еще раз, укуталась в одеяло и запах чужого леса, и погрузилась в сон, где мрачные призраки в крикетной форме подмигивали и протягивали серые худи, пахнущие спасением.

Я проснулась от того, что Баттон уселся мне прямо на лицо. Рыжий хвост мелькнул перед носом, а в мозгу медленно всплыло осознание: Солнце. Высоко. Очень высоко.

– ЧЕРТ! – я вскочила с кровати так резко, что кот с негодованием улетел на пол. Часы на тумбочке показывали 8:47. Первый урок начинался в 8:30. Я проспала. Безнадежно.

Паника, острая и липкая, схватила за горло. Я носилась по комнате, как ураган: натянула первую попавшуюся юбку и рубашку, наспех заплела волосы, схватила рюкзак (учебники? тетради? черт с ними!), сунула ноги в ботинки, даже не завязав шнурки. Худи. Мысль мелькнула как ожог. Оно висело на спинке стула, темное, мягкое, все еще хранящее его запах. Отдам завтра, – пронеслось в голове. *Сегодня некогда! Я бросилась вниз, крикнув что-то невнятное в сторону гостиной, где Бен и Чарли сонно клевали носом перед мультиками, и вылетела из дома.

Я бежала. По мокрым от утренней росы тротуарам, спотыкаясь о небрежно завязанные шнурки, задыхаясь. Мысли путались: Опоздание. Выговор. Реймонд. Крикет. Оливер. Худи. Запах мяты. Последнее казалось особенно нелепым в этой панической гонке. Я ворвалась в холл школы Westbury Grammar ровно в 9:02. Задыхаясь, с растрепанными волосами, с лицом, пылающим от бега и стыда.

И тут всё остановилось.

Шумный гул холла, обычно такой привычный, стих на долю секунды. Потом возобновился, но уже с другим оттенком. Шепот. Приглушенный, но явный. Смешки. Негромкие, за спиной. Я почувствовала, как по спине ползет ледяной мурашек. Я подняла голову.

Десятки глаз. Они смотрели на меня. Не просто смотрели – пялились. С любопытством, с ухмылками, с откровенным злорадством. Старшеклассницы у шкафчиков, прикрыв рты руками. Парни из футбольной команды, перешептывающиеся и указывая пальцами. Даже малыши из началки замедлили шаг, глядя на меня с широко раскрытыми глазами.

– Смотри, это она…

– …Дэйвис? Серьезно? Не ожидала…

– Ха, ну надо же…

И самое страшное – вспышки камер. Не одна. Несколько. Смартфоны в руках, направленные на меня. Щелчки. Меня фотографировали. Прямо здесь, в холле, как какого-то музейного экспоната или… посмешища.

Кровь ударила в лицо, потом отхлынула, оставив ледяную пустоту. Что? Что происходит? Я машинально оглядела себя: юбка застегнута? Рубашка не вылезла? Но все было в порядке. Ну, кроме того, что я запыхавшаяся, растрепанная и опаздывающая. Разве это повод для такого?

– Эмили! – чей-то голос (Норы? Нет, не ее) донесся сквозь шум, но я уже не слышала. Я рванула прочь, в сторону своего класса, чувствуя, как взгляды жгут спину. Смешки следовали за мной по пятам.

В классе истории было ненамного лучше. Я ворвалась с опозданием на пятнадцать минут, бормоча извинения мистеру Баркеру. Он кивнул, недовольно хмурясь. А когда я подняла глаза, чтобы найти свое место…

Весь класс смотрел на меня. Не просто обернулся на шум. Пристально. С теми же ухмылками, что и в холле. С тем же немым вопросом и смешком в глазах. Даже Сара Миллер, тихая отличница, смотрела на меня с каким-то странным, оценивающим выражением. "ДА ЧТО ЗА ЧЕРТ?!"– закричало у меня в голове. Сердце колотилось как бешеное. Я опустилась на стул, чувствуя, как онемели пальцы.

Урок прошел в каком-то кошмарном тумане. Голос мистера Баркера, вещавшего о Наполеоне, доносился словно из-под воды. Я видела только косые взгляды. Слышала только шепот за спиной: "Ты видел?", "Да, это точно она", "Он выложил?". Я пыталась сосредоточиться на конспекте, но буквы плясали перед глазами. "Он выложил". Кто? Что выложил? Что видели?

На перемене я попыталась найти Нору. Но стоило мне выйти в коридор, как фотографирование и смешки возобновились. Группа второкурсниц громко захихикала, когда я проходила мимо. Кто-то из парней крикнул: "Эй, Дэйвис, крутой прикид вчера был!". Я не понимала.

На уроке английского все повторилось. Те же взгляды. Тот же шепот. Учительница, мисс Пенхаллигон, казалось, ничего не замечала или делала вид. Я сидела, сжимая руки под партой так, что ногти впивались в ладони. Паника сдавливала горло, подступала к глазам горячими слезами. Я чувствовала себя голой. Выставленной на всеобщее обозрение. И совершенно не понимала за что…

После второго урока я не выдержала. Я не пошла на химию. Я выбежала из здания школы, как ошпаренная, задыхаясь от слез и стыда. Мне нужно было спрятаться. Где-то, где нет этих глаз, этих камер, этого шепота. Я побежала не домой (там пусто), а на задний двор школы, к старой скамейке за дубами, возле ограждения поля. Там обычно никого не было днем.

Я опустилась на скамейку, спрятала лицо в ладонях. Дрожала всем телом. Слезы текли по щекам, горячие и горькие. Что происходит? Почему? Что я сделала?

И тут я услышала голоса. И смех. Я подняла голову.

На другом конце двора, возле бокового входа в спортзал, стояла группка старшеклассников. Они смотрели в мою сторону. Один из них – Дэнни Картер, известный задира и сплетник – держал телефон направленным на меня. Его друг, толкая его локтем, что-то говорил, и они оба громко засмеялись.

Еще одна вспышка. Щелчок камеры. Они снова меня сфотографировали. Здесь. В моем последнем убежище.

Ощущение было таким унизительным, таким беспомощным, что во мне что-то надломилось. Я вскочила со скамейки. Не плача уже. Горя от ярости и отчаяния.

– ЧТО ВАМ ОТ МЕНЯ НАДО?! – закричала я, и голос мой, хриплый от слез, прозвучал громко и незнакомо даже для меня. – ПРЕКРАТИТЕ! ПРЕКРАТИТЕ СНИМАТЬ!

Дэнни только ухмыльнулся во весь рот, показал мне средний палец и что-то крикнул в ответ, чего я не разобрала из-за звона в ушах. Они развернулись и ушли, громко смеясь.

Я стояла посреди пустого двора, дрожа как осиновый лист. Солнце светило ярко, птицы пели в дубах, но мир вокруг казался враждебным и чужим. Я обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Запах. Я вдруг осознала, что даже здесь, на свежем воздухе, я все еще чувствую еле уловимый шлейф мяты и леса. Как призрак. Как насмешка.

Одиночество накрыло меня с новой силой. Холод. Несмотря на солнце. Я посмотрела на здание школы. Оно казалось теперь крепостью врага. Туда нельзя было возвращаться. Дом… дом был пустым.

Куда идти? Что делать? Я не знала. Я стояла одна на школьном дворе, сжимая в руке телефон, на экране которого сияла фотография моего позора, а по щекам текли горячие, беспомощные слезы. И запах мяты, казалось, преследовал меня даже здесь, смешиваясь с запахом мокрой травы и собственных слез. День только начался, а мир уже рухнул.

Я резко встала со скамейки, сжав телефон в руке так, что пальцы побелели. Слезы еще не высохли, но внутри уже не было слабости – только горечь и ярость. Я больше не могла оставаться здесь. Не могла вернуться в класс. Всё, что я видела вокруг, теперь казалось ловушкой, полной насмешек и взглядов.

Я развернулась, чтобы уйти, но в этот момент заметила его.

Он стоял у другого дерева – чуть поодаль, будто пытался держаться в тени. Оливер. Его каштановые волосы переливались медью под лучами осеннего солнца, футболка была простой, почти слишком легкой для такой прохлады, а на ногах – классические спортивные шорты. Он выглядел потерянным. Или ждал.

Когда он заметил, что я смотрю, он сделал шаг ко мне.

– Эмили… – произнес он осторожно, как будто боялся, что я разобьюсь от одного звука его голоса.

Но я не хотела этого. Не сейчас. Не после всего.

– Не подходи! – рявкнула я, голос дрожал, но в нем проскальзывали стальные нотки. – Просто… не надо.

Он замер. На его лице мелькнуло боль, сожаление, беспомощность. Но я не стала разбираться. Я развернулась и зашагала прочь, не оборачиваясь. Мне нужно было уйти. Подальше. От всего.

Через пару секунд я обернулась – просто проверить, стоит ли он там всё ещё. Но его уже не было.

Только пустое дерево и трепет листьев на ветру.

Сердце сжалось. Я не знала, чего хотела – чтобы он остался или исчез. Но он ушел, и это выбило меня из колеи.

Я снова повернула тело, чтобы продолжить путь… и врезалась во что-то теплое.

Громкий бум эхом отозвался в моих ушах, когда мы оба рухнули на землю.

– Ай, черт! – вырвалось у меня, когда я приземлилась спиной на траву, телефон выскользнул из рук и отлетел в сторону.

Передо мной сидела девушка. Она тоже поморщилась, потирая плечо, которое, видимо, получило основной удар.

– Твою ж мать… – пробормотала она, потом подняла глаза и уставилась на меня. – Это ты Дэйвис? Та самая?

Ее взгляд был прямым, без издёвки. Скорее, с любопытством.

Я нахмурилась, пытаясь собраться. Мир все ещё кружился, а голова гудела от падения.

– Кто ты такая? – спросила я хрипло, пытаясь сесть.

Девушка вздохнула и протянула мне руку:

– Селена. Учусь в старших классах. Но, скорее всего, ты обо мне не слышала. Никаких спортивных трофеев, никаких романов с капитанами. Просто человек, который терпеть не может глупых школьников.

Я молча взяла её руку. Она помогла мне подняться легко, как будто я ничего не весила.

– Ты в порядке? – спросила она, оглядывая меня. – Выглядишь так, словно тебя только что расстреляли из пушки в лицо общественным мнением.

Я фыркнула, но это вышло скорее как всхлип.

– Что, так заметно?

– Ну, если бы они могли смеяться через камеры, то сейчас бы ты была в режиме онлайн-гейминга, – сказала она, бережно поднимая мой телефон и протягивая обратно. – Извини, что это случилось. Серьёзно. Все эти придурки – они просто завидуют, что ты умеешь быть собой, даже когда мир давит.

Я посмотрела на неё. Она говорила легко, но в каждом слове чувствовалась уверенность. Как будто ей не нужно было доказывать себе или кому-то ещё, что она имеет право быть собой.

– Почему ты мне помогаешь? – спросила я, немного настороженно.

– Потому что я ненавижу, когда людей унижают за то, что они не делали. А еще потому, что у тебя сейчас такой вид, будто тебе срочно нужен горячий шоколад. Пойдём?

Она улыбнулась – широкой, открытой улыбкой, в которой не было ни капли фальши.

Я колебалась. Но что мне оставалось? Возвращаться в школу – нет. Идти домой – тоже. А вот горячий шоколад… он звучал как маленькое спасение.

– Ладно, – кивнула я. – Только честно – я сейчас не в состоянии обсуждать жизнь, кино или танцы.

– Зато я могу рассказать тебе, как однажды упала со сцены на школьном представлении, – усмехнулась она. – Это история, которая поможет тебе почувствовать себя лучше.

И, не дожидаясь ответа, она направилась в сторону выхода со школьного двора, уверенно шагая по мокрой траве.

Я пошла следом. И, несмотря на холод, боль в теле и тот факт, что день начался с катастрофы, я впервые за последние два часа почувствовала, что не одна.

Мы зашли в школьный буфет – тесное помещение с пластиковыми столиками, запахом кофе и вечно подгоревших хот-догов. В этот час здесь было пусто, только пара учеников за дальним столом и продавец, скучающий за прилавком. Селена уверенно направилась к окну, где солнечный свет лился на деревянный стол, и села так, будто это всегда было её место.

Я опустилась напротив, всё ещё чувствуя легкую боль от падения. Она заказала два горячих шоколада с маршмеллоу, не спрашивая меня – просто знала, что мне сейчас нужно что-то сладкое, теплое и немного глупое.

Теперь, при свете дня, я смогла рассмотреть её как следует. Её волосы – почти черные, как полночь, но передние пряди были осветлены до светло-ружевого оттенка, будто закат. Они падали волнами на плечи, аккуратно растрепанные, но с намеком на стиль. На ней было платье оливкового цвета с высоким воротником, плотные черные колготки и ботинки на тракторской подошве – дорогая, но не вычурная одежда, будто она собиралась на фотосессию, а не в школьный буфет. Веснушки тонкой россыпью покрывали нос и щеки, а глаза – темные, почти черные – смотрели пронзительно, но без жесткости.

И запах. Господи, какой запах. От неё пахло чем-то сладким и пряным – как если бы смешали ванильные свечи, старинные духи и карамельный капучино. Приторно, но не раздражающе. Как будто она – персонаж из фильма, а не реальный человек.

– Ты смотришь на меня, как будто я инопланетянка, – усмехнулась она, протягивая мне кружку. – Выпей. Это работает лучше, чем психотерапия.

Я взяла шоколад, согревая ладони, и наконец спросила:

– Почему ты помогаешь мне?

Она откинулась на спинку стула, закинув ногу на ногу.

– Потому что я знаю, каково быть посмешищем.

– Ты? – Я не скрывала удивления. – Ты выглядишь… ну, не как человек, которого травили.

– Ага, потому что теперь я ношу дорогие вещи и улыбаюсь в камеру, – её голос стал чуть резче. – Но раньше… раньше я была как ты. Тихой, странной, слишком много читала и слишком мало молчала. В седьмом классе меня звали «цыганкой» из-за этих самых волос. А в девятом кто-то сфотографировал меня в раздевалке после гимнастики – я тогда ещё занималась. Фото попало в чаты. Три дня я плакала в ванной.

Она говорила легко, но в её глазах мелькали тени.

– И что ты сделала? – прошептала я.

– Перестала давать им повод. Сменила стиль, начала снимать видео, стала той, кем хотела быть, а не той, кем они меня делали. – Она усмехнулась. – Знаешь, вирусные фото – это как пожар. Можно сгореть дотла… или стать фениксом.

Я молчала, кружка дрожала в руках.

– Но ты не обязана быть фениксом сегодня, – добавила она мягко. – Сегодня ты можешь просто сидеть и пить шоколад. А завтра… завтра решим, как отреагировать на этот цирк.

– Я не знаю, как это делать, – призналась я. – Как не дать им сломать меня.

– Начнём с малого. – Она наклонилась вперёд, её взгляд стал серьёзным. – Не отвечай на их насмешки. Не объясняй. Не доказывай. Просто… будь. Ты же не виновата, что кто-то решил сделать из тебя шутку. Ты виновата, что носишь чужое худи?

– Нет! – Я сжала кулаки. – Я просто… мне его дали. Он был добр ко мне.

– Вот и отлично. – Селена улыбнулась, и в этот момент я поняла, почему у неё 50 тысяч подписчиков. В ней было нечто магнетическое – не просто красота, а уверенность, которую невозможно купить. – Значит, мы сделаем так: ты не будешь извиняться за то, что тебе дали. А если кто-то снова начнёт – ты просто скажешь: «Как мило, что ты так переживаешь за мой гардероб. Может, займёшься своими делами?»

Я фыркнула, и напряжение, сжимавшее грудь, немного ослабло.

– Ты странная, – сказала я.

– А ты слишком серьёзная, – ответила она. – Мы идеально дополняем друг друга.

За окном потемнело – солнце скрылось за тучами. Но в моих руках был горячий шоколад, а напротив сидела девушка, которая, кажется, знала, как выжить в этом мире.

Глава 5

Селена откинулась на стуле, постукивая пальцами по кружке с шоколадом. Её глаза блеснули, будто она уже видела в голове фильм, который собирается рассказать.

– Мой блог начался с глупости, – сказала она, чуть улыбнувшись. – В один прекрасный день я сняла видео, где пародировала всех учеников нашей школы. Просто… шутила. Дурачилась. А потом оно взорвалось. Люди начали писать: «Наконец-то кто-то сказал вслух то, что все думают!». Я поняла, что могу превратить боль в оружие. Не плакать в ванной, а смеяться в лицо тем, кто пытался меня сломать.

Она замолчала, посмотрела на меня.

– Я снимаю обзоры на книги, которые никто не читает, разбираю фильмы, которые все забыли, и иногда просто танцую под музыку, которая мне нравится. Но главное – я говорю правду. Даже если она режет.

Я крутила кружку в руках, слушая её. Что-то в её голосе заставляло меня дышать легче.

– Значит… ты не прячешься? – спросила я.

– Нет. Я не прячусь. Я показываю им, что их слова – не конец. – Она наклонилась вперёд. – Ты можешь позволить этой фотографии определить тебя. Или можешь сделать так, чтобы это стало лишь одной из строчек в твоей истории. Не главной.

Её слова врезались в грудь, как теплый ветер сквозь трещины льда.

– Хорошо, – прошептала я. – А что делать, если я ещё не готова стать фениксом?

– Тогда начни с того, чтобы просто встать с земли, – усмехнулась она. – И пойти вперёд, даже если ноги дрожат.

Мы молчали несколько секунд, пока за окном не загрохотал гром. Селена вдруг выпрямилась, будто вспомнила что-то важное.

– Ладно, мисс Феникс, – она встала, застегивая куртку. – Время киснуть закончилось. Погнали гулять.

– Не могу, – вздохнула я. – В 17:00 разбор игры крикета. Как помощник капитана, я должна быть там.

Селена нахмурилась.

– Ты серьёзно? После всего, что с тобой сделали?

– Это часть моего проекта, – ответила я, чувствуя, как внутри просыпается новая уверенность. – Я не буду прятаться.

Она смотрела на меня несколько секунд, потом кивнула:

– Тогда я пойду с тобой.

– На разбор? – удивилась я.

– Почему бы и нет? – Она улыбнулась. – Я люблю хорошие драмы. Особенно, когда они происходят в реальной жизни.

Когда мы подошли к спортивному залу, сердце снова заколотилось. Группка учеников уже толпилась у входа – те самые, кто смеялся сегодня утром. Селена положила руку мне на плечо:

– Дыши. Не позволяй им видеть твой страх.

Я кивнула, и мы вошли.

В зале было шумно: игроки обсуждали игру, тренер стучал указкой по доске, а Оливер стоял у стены, уставившись в пол. Когда он увидел меня, его лицо напряглось.

– Эмили, – позвал он, сделав шаг вперёд.

– Не сейчас, – резко ответила я, но он не отступил.

– Я не знал, что кто-то сделает фото. Я бы никогда…

– Не надо, – перебила я, чувствуя, как Селена встала рядом, как щит. – Не сейчас.

Оливер опустил глаза, но кивнул.

Разбор начался, и я сосредоточилась на доске, на записях, на голосе тренера. Но Селена не ушла. Она сидела на заднем ряду, время от времени кивая мне, как будто говорила: «Ты справишься».

Когда всё закончилось, я собрала бумаги, и тут Оливер снова подошёл.

– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал он, голос дрожал.

Я посмотрела на него. Его глаза были полны боли, но я не знала, готова ли я к этому.

– Не сегодня, – ответила я, но уже мягче.

Селена встала, взяв меня за руку:

– Пойдём. Сегодня ты заслужила не только разборы.

И мы вышли в дождливый вечер, где мир казался немного ярче, чем утром.

Мы вышли со школьной территории и свернули на улицу, где фонари уже вспыхивали в преддверии вечера. Город был жив – кто-то спешил домой, кто-то толпился у кафе, а кто-то просто дрейфовал, как мы. Но стоило нам дойти до перекрестья, как я замерла.

На другой стороне, у светофора, стояли Оливер и Лукас.

– Ааааа, – протянула Селена, вдруг остановившись и прищурившись. – Кто это с Оливером?

Я проследила за её взглядом. Лукас. Высокий, с густыми темными волосами, которые слегка растрепались от ветра, и карими глазами, в которых, кажется, можно было утонуть. На нём была серая куртка, чуть потёртые джинсы и выражение лица, которое сочетало уверенность с легкой скукой. Он был красив, да. Но в том неприятном, киношном смысле – как герой, который знает, что красив, и позволяет себе быть раздражающе расслабленным из-за этого.

– Лукас, – буркнула я. – Его друг. Или… не знаю, кто они друг другу.

– Боже, он же идеален, – выдохнула Селена, как будто это был сюжет её любимого сериала. – Эти глаза. Эта челка. Этот… вообще всё.

– Ты серьёзно? – я скривилась. – Он же такой типичный красавчик.

– А ты типичная девочка, которая боится признать, что даже такие типы могут быть интересны, – усмехнулась она.

Я хотела ответить, но в этот момент Оливер заметил нас. Он напрягся, сказал что-то Лукасу, тот кивнул, и тот ушел, оставив Оливера одного.

Он перешел дорогу.

– Эмили, – начал он, как только оказался рядом. – Можно поговорить?

– Нет, – резко ответила я, но Селена встала между нами, как барьер.

– Эй, Оливер, – сказала она легко, но в её голосе проскальзывала сталь. – Она сейчас не в настроении.

– Я знаю, что ты злишься, – он посмотрел на меня, и в его глазах снова мелькнуло то самое сожаление. – Но мне нужна помощь.

– Помощь? – переспросила я, не скрывая скепсиса.

– С математикой. – Он достал из рюкзака тетрадь. – Это последнее задание перед контрольной. Я… не понимаю половину формул.

– И ты думаешь, я стану тебе помогать после всего? – Я засмеялась, но это был не смех радости.

– Это не я выложил фото, – быстро сказал он. – Я бы никогда…

– Но ты не остановил их. – Мой голос дрогнул. – Ты просто смотрел.

Он опустил глаза, сжав тетрадь в руках.

– Я не знал, что делать. Я хотел подойти, но…

– Но ты не подошёл, – закончила я. – Вот и всё.

Селена положила руку мне на плечо, как будто говорила: «Ты молодец. Не сдавайся».

Оливер вздохнул, потом вдруг поднял глаза:

– А ты свободна в субботу?

Я замерла.

– Что? – переспросила я, будто ослышалась.

– Ну… если ты согласишься помочь, – он немного смутился, но не отступил. – Мы могли бы встретиться. В библиотеке. Или в кафе. Где угодно. Просто… мне нужно это разобрать. А ты… ты же умная.

– Ты серьёзно? – Я не знала, смеяться мне или кричать. – Ты просишь помощи после того, как весь мой день превратился в цирк?

– Я знаю, что виноват, – сказал он тихо. – Но это шанс что-то исправить. Для меня. Для тебя.

Между нами зависло напряжение. Город шумел вокруг, машины проезжали, светофор мигал, а мы стояли, как два островка в океане.

Селена фыркнула:

– Ну, он хотя бы не трус.

Я посмотрела на неё:

– Ты ему веришь?

– Не знаю, – честно ответила она. – Но если он просит помощи, значит, он знает, что ты умнее его. А это уже шаг к покаянию.

Оливер ждал. Его пальцы всё ещё сжимали тетрадь, как будто это был последний шанс удержаться на плаву.

Я посмотрела на него. Попыталась увидеть не того парня, который стоял в тени, пока меня фотографировали. А того, кто приносил мне чай, кто дал своё худи, кто смотрел на меня так, будто я была не просто «тихой Дэйвис».

– В субботу утром я занята, – сказала я. – Но после обеда… ладно.

Его глаза вспыхнули.

– Спасибо, – сказал он просто.

– Не благодари, – ответила я. – Это не прощение. Это просто… разбор полетов.

Селена усмехнулась:

– Ну вот, теперь у тебя есть план на выходные.

Оливер кивнул, сделал шаг назад, потом резко развернулся и ушёл, исчезая в потоке людей.

Я посмотрела на Селену:

– Ты точно не против? Что я соглашусь с ним встретиться?

– Против? – Она рассмеялась. – Да я за! Ты только что показала ему, что ты не тень. Ты – человек, который решает, что делать дальше.

Мы пошли дальше, а я чувствовала, как внутри что-то изменилось.

Не прощение.

Не забвение.

Просто… первый шаг.

Проснулась я от запаха кофе. Бен, видимо, решил порадовать нас с братьями завтраком – из кухни доносился аромат тостов и голос Чарли, который спорил с ним из-за последней порции варенья. Я потянулась, чувствуя, как вчерашние слёзы и боль уступают месту странному спокойствию.

Но больше всего в голове стоял вчерашний вечер…

После того как мы с Селеной вернулись, я решила показать ей, где я живу. Она согласилась пойти, даже не спрашивая зачем. И вот, стоя у дома Норы, я глубоко вдохнула и нажала на звонок.

– Ты уверена? – спросила она.

– Нет, – ответила я честно.

Нора открыла дверь, и её глаза расширились, когда она увидела Селену.

– Это… кто? – спросила она, прищурившись.

– Это Селена, – сказала я. – Та самая, о которой я тебе рассказывала.

– Ага, та самая, которая спасла тебя от полного краха, – добавила Селена, протягивая руку. – Привет. Я не приду в ужас, если ты не пригласишь меня на чай.

Нора сначала замялась, но потом рассмеялась и впустила нас. Через полчаса они уже сидели на диване, пили горячий шоколад и обсуждали последние школьные слухи. Я смотрела на них и понимала: я больше не одна.

И вот утром, пока я завязывала шнурки, телефон запиликал.

Селена (MeanGirls):

Доброе утро, моя леди с худи!

Ты уже проснулась или всё ещё в объятиях Оливера?

Я фыркнула, нажав на ответ:

Не в его объятиях, а в объятиях подушки.

И да, ты создала группу с таким названием?

Селена (MeanGirls):

А как иначе? Мы теперь трио.

Или квартет, если Нора решит присоединиться.

Нора (MeanGirls):

Я уже в деле. Только скажите, кого сегодня будем душить?

Я улыбнулась, чувствуя, как внутри что-то теплое.

Когда я вошла в школу, всё было как вчера. Те же взгляды. Те же шепотки. Те же смешки, которые будто выстукивали по моей коже. Но теперь я не опускала голову. Я шла уверенно, сжав рюкзак на груди, как щит.

«Ты не одна. Ты не одна. Ты не одна.»

Но не все были готовы принять это.

Когда я подходила к лестнице, кто-то сделал подножку.

Я споткнулась, руки вылетели вперёд, и я с грохотом врезалась в пол. Боли не было сразу – только шок. А потом резкая боль в локте, колене, в груди.

Смех.

– Ну что, Дэйвис, снова в центре внимания? – раздался голос Кейт Марлоу, той самой блондинки, что всегда смеялась первой.

Я подняла голову. Она стояла, облокотившись на перила, с жвачкой во рту, с издёвкой в глазах.

– Как мило, что ты решила украсить наш урок падением, – добавила она.

Но прежде чем я успела ответить, она вынула жвачку изо рта и бросила её прямо мне в лицо.

Прилипла к щеке. Холодная. Влажная.

Шок.

Больше всего не от жвачки. От унижения. От того, что никто не вмешался. Что все смотрели, но никто не остановил это.

Я медленно сняла её пальцами, чувствуя, как по щеке начинают ползти горячие слёзы.

– Ты… – начала я, но голос дрожал.

– Что? – Кейт ухмыльнулась. – Не нравится быть посмешищем?

В этот момент кто-то схватил меня за руку.

– Вставай, – сказал голос, который я знала.

Селена.

Она стояла позади, её глаза горели, как два уголька.

– Ты что, ослепла? – рявкнула она на Кейт. – Или просто глупая?

– Я просто веселилась, – пожала та плечами.

– А я сейчас развлечусь по-настоящему, – пообещала Селена, сжав кулаки.

– Не надо, – прошептала я, но она не слушала.

– Эмили – не твой цирк, – сказала она, глядя прямо на Кейт. – Если ты еще раз тронешь её, я сделаю так, чтобы весь город знал, кто ты на самом деле.

Кейт нахмурилась, но отступила.

Селена помогла мне подняться, аккуратно вытерев мою щеку платком из кармана.

– Прости, – прошептала я. – Я не должна была позволить этому случиться.

– Ты не виновата, – твёрдо сказала она. – Они просто трусы.

Мы пошли дальше, но я чувствовала, как внутри что-то ломается.

Не страх.

Не слабость.

А решимость.

– Я больше не буду молчать, – сказала я, не глядя на неё.

– Хорошо, – ответила Селена. – Потому что теперь у тебя есть кому помочь.

И впервые за долгое время я поверила в это.

Селена ушла первой – сказала, что ей нужно подготовиться к съемке нового видео. Мы обменялись обещаниями встретиться вечером, и она, как всегда, добавила:

– Если кто-то ещё хоть раз попробует тебя тронуть – просто скажи. Я умею быть очень громкой.

Я кивнула, но внутри понимала: сегодня я должна пройти этот день сама. Без щитов. Без поддержки. Просто… как Эмили.

Поле для крикета встретило меня запахом свежей травы и голосами игроков, которые уже разогревались. Солнце стояло высоко, но оно не грело – скорее, жгло, как будто пыталось выжечь всё, что осталось от моего вчерашнего спокойствия.

– Дэйвис! – окликнул тренер, заметив меня у ограждения. – Иди сюда. Сегодня ты за статистику.

Я подошла, чувствуя, как ноги наливаются свинцом. Он протянул мне блокнот и ручку:

– Следи за количеством бросков, точными ударами и ошибками. Нужно сравнить с предыдущими тренировками.

Я кивнула, сев на скамейку в тени деревьев. Рядом стоял столик с водой, но даже это не могло смягчить сухость в горле.

Игроки начали тренировку. Крики, удары битой, звуки мяча, врезающегося в дерево – всё сливалось в один бесконечный аккорд. Я записывала цифры, но они не имели смысла. Мои пальцы двигались механически, как будто это не я вела подсчеты, а кто-то другой, чужой.

Оливер был в центре поля. Он командовал, корректировал движения ребят, смеялся с кем-то, но время от времени его взгляд находил меня. Он пытался подойти дважды. В первый раз его остановил Лукас, что-то оживленно обсуждая. Во второй – тренер потребовал его к себе.

Я не знала, радоваться ли этому.

Часы тянулись, как резина. Солнце не садилось, а будто зависло в небе, издеваясь. Моя ручка скользила по бумаге, но глаза уже не различали цифр. Я видела только силуэты игроков, их движения, слышала смех, который резал кожу.

Когда тренировка, наконец, закончилась, я с трудом встала. Спина болела, ноги подкашивались, голова гудела. Я собрала бумаги, чувствуя, как каждый шаг отзывается болью в костях.

Оливер заметил меня и направился в мою сторону.

– Эмили… – начал он, но я не дала ему закончить.

Просто протянула лист с результатами и бросила:

– Вот. Твоя статистика.

Он взял его, но я не ждала ответа. Просто развернулась и пошла прочь, не оборачиваясь.

Дома я рухнула на кровать, даже не раздеваясь. Телефон завибрировал почти сразу.

Селена (MeanGirls):

Как прошел день?

Нора (MeanGirls):

Ты вообще жива?

Я открыла сообщения, пальцы дрожали. Напечатала:

Эмили:

Я устала. Не телом. А всем. Как будто вся моя энергия ушла на то, чтобы не разрыдаться.

Селена (MeanGirls):

Это нормально. Иногда мир слишком тяжел.

Нора (MeanGirls):

Но ты справилась. Ты была там. Ты не сбежала.

Я уставилась в потолок, слушая, как Баттон устраивается у меня на ногах. Его мурлыканье было единственным звуком, который не резал.

Эмили:

Я больше не хочу бороться. Хочу просто… исчезнуть на время.

Селена (MeanGirls):

Тогда исчезни. Но не уходи надолго. Мы будем ждать.

Нора (MeanGirls):

И если кто-то еще посмеется – мы сожжем их вместе.

Я улыбнулась, хотя глаза были сухими.

Закрыла телефон и провалилась в сон, где не было ни шепотков, ни камер, ни жвачки на щеке.

Только тишина.

И покой.

Глава 6

Семинар по психологии проходил в тесной аудитории с запахом старых учебников и меловой пыли. Мы с Норой и Селеной сидели на заднем ряду – именно так, как будто мы знали, что сегодняшний день будет требовать запасного выхода. Профессор, женщина с суровым лицом и голосом, похожим на часы с боем, вещала о контроле эмоций:

– «Гнев, страх, боль – это не враги, а сигналы. Учитесь слышать их, не позволяя им управлять вами», – говорила она, расхаживая между партами.

Я смотрела на конспект, но буквы плыли. Голова гудела после вчерашней тренировки. Руки дрожали, как будто всё ещё сжимали тот лист с цифрами. Нора время от времени пинала меня под столом, чтобы не уснуть. А Селена просто молчала, но её взгляд, направленный на дверь, был острым, как нож. Она знала, что ждёт нас за пределами аудитории.

Когда семинар закончился, мы вышли в коридор, и мир снова стал враждебным.

Шепотки. Смешки. Кто-то тыкал пальцем в мою сторону. Я шла, опустив голову, но не успела сделать и десяти шагов, как какой-то парень из старших классов ткнул меня в плечо:

– Эй, Дэйвис, твое худи сегодня дома? Или ты его потеряла в луже?

Следующее, что я услышала, – хлопок.

Селена.

Она врезала ему по руке так, что он отшатнулся, морщась от боли.

– Ты вообще нормальный? – процедила она сквозь зубы. – Или тебе мозг заменили на мусор?

Парень попятился, бормоча что-то вроде «ладно, шучу же», но Селена не отпускала его взглядом.

– В следующий раз я не просто ударю, – пообещала она. – Я сделаю так, чтобы твоя мамочка узнала, как ты проводишь дни.

Он исчез, как призрак.

– Ты в порядке? – спросила Селена, поворачиваясь ко мне.

Я кивнула, но горло сжалось.

– Просто… устала.

– Я знаю, – тихо ответила она. – Но мы почти дома.

В этот момент кто-то коснулся моего плеча.

Я резко обернулась. Оливер.

Он стоял, чуть улыбаясь. Его волосы были растрепаны, будто он только что вернулся с тренировки, а в глазах проскальзывала тень надежды.

– Привет, – сказал он, и его голос был мягче, чем я ожидала.

– Привет, – ответила я, не зная, что ещё сказать.

– Мы же договорились? – спросил он. – Про математику.

Я моргнула. Вспомнила.

– Ах да… – пробормотала я. – У меня еще пара уроков, но… я освобожусь через пару часов.

– Отлично, – сказал он. – Куда пойдем?

Я замялась. Селена и Нора переглянулись, как будто уже знали, что будет дальше.

– Парк, – внезапно выпалила я. – Там… спокойнее.

– Парк – звучит неплохо, – улыбнулся он. – Жду тебя у фонтана в шесть.

Я кивнула, но в следующую секунду он мягко коснулся моей руки.

Просто пальцы – на запястье. Легко, как будто боялся, что я разобьюсь. Но внутри меня вспыхнул огонь. Не гнев. Не боль. Что-то другое. Что-то, что я не чувствовала давно. Живость. Он отступил, улыбнувшись уголком губ, и ушел, оставив меня стоять посреди коридора, с сердцем, которое билось слишком громко.

– Ну… – протянула Нора, когда он скрылся за поворотом. – Похоже, ты не просто поможешь ему с математикой.

– Заткнись, – буркнула я, чувствуя, как щеки начинают гореть.

Селена рассмеялась:

– Ты вся светишься.

– Я не… – начала я, но осеклась.

Потому что знала – они правы. И пусть в мире всё ещё были издевки, шепотки и жвачки в лицо… Сегодня я почувствовала, что ещё не мертва. И что, возможно… Снова могу гореть.

После встречи с Оливером я направилась в кабинет литературы – последний урок перед обедом. Класс был таким же, как и всегда: длинные ряды парт, запах старых книг и тусклые плакаты на стенах с цитатами Шекспира. Мисс Пенхаллигон уже ждала нас, стоя у доски с мелом в руке. Её взгляд, обычно мягкий, сегодня был острым, как лезвие.

– Сегодня мы говорим о важном, – начала она, обводя класс глазами. – GSCE. Да, они пройдут только весной, но те, кто думает, что «ещё есть время»… – она сделала паузу, – пусть проснутся. Мы начинаем подготовку. Если вы не начнёте работать сейчас, то к маю будете сидеть и молить Бога о чуде.

В классе повисло напряжение. Кто-то нервно заёрзал, кто-то начал лихорадочно листать тетради. Я сидела, уставившись в окно, за которым деревья качались на ветру. Мысли о предстоящей подготовке должны были выбить меня из колеи, но вместо этого я думала только о шести вечера.

– Эмили, – тихо прошептала Нора, сидя через проход. – Ты вообще слушаешь?

– Что? – я встрепенулась.

– Я только что сказала, что мы получаем список тем для эссе. Ты записываешь?

Я посмотрела на свою тетрадь. Пустая страница. Только каракуль, нарисованный в углу – силуэт дерева.

– Простите, – пробормотала я, быстро начав переписывать с доски.

Но в этот момент мой телефон затрясся в кармане.

Селена (MeanGirls):

Ну что, мисс Дэйвис, готова к первому свиданию?

Нора (MeanGirls):

Он же тебя потащит в парк, где поют чайки, а ты будешь пить пинаколаду из воображения.

Эмили:

Это не свидание. Это математика.

Селена (MeanGirls):

Ага, а я – принцесса.

Нора (MeanGirls):

Кто-то сегодня поцелуется!!! 💋💋💋

Я закусила губу, чтобы не рассмеяться, и попыталась сосредоточиться на уроке. Но мисс Пенхаллигон уже перешла к разбору романа, а я видела только его лицо, его улыбку, его пальцы на моём запястье.

Когда прозвенел звонок, я вышла в коридор, чувствуя, как сердце бьётся быстрее, чем обычно.

– Ты вся светишься, – снова сказала Нора, присоединяясь ко мне.

– Это от усталости, – ответила я, но знала, что это не так.

Селена появилась через минуту, поправляя рюкзак:

– Если он поцелует тебя, я лично устрою ему допрос с пристрастием.

– Не будет никакого поцелуя! – воскликнула я, чувствуя, как щеки начинают гореть.

– А если будет? – Нора подмигнула.

– Тогда ты должна будешь рассказать нам всё. До мельчайших подробностей, – добавила Селена.

Я фыркнула, но внутри что-то дрогнуло. Не страх. Не сомнение. Что-то, похожее на ожидание чего-то хорошего. И пусть мир вокруг всё ещё был полон издёвок, боли и несправедливости… Сегодня я чувствовала, что могу хоть немного забыть об этом. Пусть даже только на пару часов. Пусть даже только ради того, чтобы встретить его у фонтана.

Глава 7

Дом Норы был как поп-арт-галерея Тейлор Свифт. С самого порога тебя встречали плакаты: Тейлор в джинсах и свитере в полный рост на входной двери, Тейлор в платье с пайетками на стене в прихожей, Тейлор в стиле ретро на лестнице вверх. Даже на кухне висела её фотография с гитарой, обрамленная золотыми рамками, будто это была семейная реликвия.

– Я не фанатка, я культивирую культ, – объяснила Нора, когда я впервые вошла сюда. – Это не стены. Это мои жизненные ценности.

Её комната была как музыкальный храм. Стены украшены афишами туров, стеллажи забиты винилами, на рабочем столе – мини-фигурки Тейлор в разных образах. Даже ночник имел форму микрофона. В воздухе пахло ванильными свечами и старыми дисками.

Мы с Селеной сидели на кровати Норы, ноги свесив, как будто собирались на войну.

– Ты должна выглядеть уверенно, но не слишком, – говорила Селена, перебирая мою одежду, разбросанную на кровати. – Не надевай его худи. Это слишком символично.

– Это не свидание! – воскликнула я в десятый раз.

– Ага, конечно, – Нора закатила глаза, листая телефон.

– Ты звучишь как школьный сплетник, – буркнула я, но щеки снова загорелись.

Селена подняла черную водолазку:

– Надень это. С ней ты выглядишь как человек, который знает, чего хочет.

– Я не знаю, чего хочу! – вырвалось у меня.

– Вот и отлично, – усмехнулась она. – Значит, сегодня узнаешь.

Время на телефоне 17:29.

Сердце заколотилось. Я схватила куртку и направилась в ванную, но Нора окликнула:

– Ты даже не посмотришь, как выглядишь?

– Не сейчас, – пробормотала я, исчезая за дверью.

Заперлась изнутри. В зеркале отражалась я – бледная, с темными кругами под глазами, волосы собраны в небрежный пучок. Я вытащила телефон, открыла заметки и начала писать:

«Что я делаю? Это не свидание. Это не свидание. Это не свидание. Почему я это делаю? Почему я согласилась? Он предал меня. Он молчал, когда весь мир смеялся. Почему я ему верю? Почему мое сердце бьётся так, будто я бегу от чего-то? Или к чему-то?

Что, если он скажет, что не хотел этого? Что всё было не так? Что он просто жалеет меня?

Что, если я разревусь посреди парка? Что, если он увидит, что я слабая? Что я не та, которую он думал?

Почему я не могу просто остаться дома? Почему я не могу просто… перестать хотеть этого?»

Пальцы дрожали. Слова вываливались в беспорядке, как будто мои мысли вырвались наружу. Я закрыла заметки, зажмурилась, глубоко вдохнула.

– Ты справишься, – прошептала себе. – Просто… дыши.

Открыла дверь.

Селена и Нора сидели на кровати, обсуждая что-то в чате.

– Ты выглядишь как человек, который готов к войне, – сказала Селена, оценивающе глядя на меня.

– Я не готова к войне, – ответила я. – Но я готова к разговору.

Когда я вышла из дома Норы, вечер уже опустился на город. Воздух был прохладным, но не резким. Я чувствовала, как внутри всё ещё дрожит что-то – тревога, страх, ожидание.

Но в этот раз я не позволила ему взять верх.

Я шла, держа голову высоко. Спина прямая. Плечи расправлены.

Это не свидание.

Это не свидание.

Это не свидание.

Но в какой-то момент я позволила себе добавить:

А если и свидание – то я к нему готова.

Парк Скворечников встретил меня запахом опавших листьев и далекого дождя. Деревья, словно старые друзья, шептались над головой, раскачивая ветвями в такт ветру. Фонтан, стоящий в центре, блестел в свете заката, брызги воды падали на каменные плиты, создавая ритм, будто кто-то невидимый играл на пианино. Я шла к нему медленно, будто ноги несли меня не к встрече, а к чему-то более важному – к ответу, которого я боялась.

Он уже ждал.

Оливер стоял у края фонтана, слегка наклонившись вперед, как будто прислушивался к шуму воды. Его волосы, каштановые, с медными бликами в лучах заката, растрепались от ветра. На нем была темно-серая куртка с высоким воротником, под которой проглядывала белая футболка, и джинсы, аккуратно зауженные к щиколоткам. Он выглядел… слишком красиво.

Когда он услышал мои шаги, обернулся. Его глаза – те самые, что я пыталась забыть, – вспыхнули.

– Привет, – сказал он тихо, улыбаясь уголком губ.

Я не ответила. Просто остановилась перед ним, чувствуя, как сердце колотится где-то под ребрами, как птица, которая хочет вырваться.

Он сделал шаг вперед. Не спрашивая разрешения, обнял меня. Легко, почти прикосновением. Его руки обхватили меня, и я вдохнула его запах – мяту и лес, тепло и холод одновременно. Запах, который не могла забыть, даже если бы хотела.

Внутри что-то сжалось. Хочется выплеснуть всё: боль, гнев, вопросы, которые рвали горло. Но я не могу. Не сейчас. Не ему.

– Ты вовремя, – сказал он, отпуская меня, но его взгляд оставался на моем лице.

– Я всегда вовремя, – ответила я коротко, чувствуя, как голос дрожит.

Он кивнул, но я видела – он заметил.

Погода внезапно стала холоднее. Ветер усилился, листья закружились вокруг нас, будто пытались унести с собой. Оливер посмотрел на меня, немного нахмурившись:

– Здесь слишком холодно, чтобы разбирать математику. Пойдем в «Midnight Espresso». Там тепло. И кофе лучше, чем в школьном буфете.

«Midnight Espresso» находился всего в нескольких кварталах от парка – маленькая кофейня с витринами, завешенными полупрозрачными шторами, и вывеской с тусклым светом, мерцающим, как звезда. Внутри пахло корицей, свежеобжаренным кофе и теплом, которое я давно забыла.

Мы сели за столик у окна, и Оливер заказал два латте с корицей, не спрашивая меня. Я молчала, пока официант уносил поднос, и только тогда осознала: у меня нет денег. Совсем.

«Чёрт. Чёрт. Чёрт.»

– Ты в порядке? – спросил он, заметив, как я сжала руки под столом.

– Просто устала, – соврала я.

Он не поверил. Конечно, не поверил.

Кофе пришел быстро – пар поднимался вверх, создавая маленькое облако между нами. Оливер протянул мне чашку, но я не взяла.

– Эмили, – сказал он тихо, – я знаю, что ты думаешь.

– Знаешь? – фыркнула я. – Ты умеешь читать мысли?

– Нет. Но я знаю тебя. – Он посмотрел мне в глаза. – Ты думаешь, что я предал тебя. Что я молчал, когда весь мир смеялся. Что я не стою того, чтобы доверять.

Я замерла.

– Ты прав. – Голос дрогнул. – Я не доверяю тебе.

Он кивнул, будто ожидал этого.

– И ты имеешь право. – Он сделал паузу, потом добавил: – Но я не хочу, чтобы ты думала обо мне только это.

Мы молчали. Кофе остывал. Время замерло.

– А что ты хочешь, чтобы я думала? – спросила я, почти шепотом.

Он не ответил сразу. Только протянул руку и легонько коснулся моей ладони.

– Что я был глуп. Что я не знал, как поступить. Что я не хотел, чтобы ты страдала.

Его пальцы были теплыми. Я не отдернула руку.

– А теперь? – спросила я. – Что ты хочешь теперь?

Он улыбнулся, но в глазах мелькнула боль.

– Я хочу, чтобы ты поверила, что я здесь. Что я не уйду. Что бы ни случилось.

Сердце сжалось. Не от страха. Не от боли. А от чего-то другого. Чего-то, что я не могла назвать.

– Ты не должен был уходить, – прошептала я. – Ты должен был подойти. Тогда. В школе.

– Я знаю, – ответил он. – И я не прошу прощения. Я просто… хочу начать сначала.

Мы смотрели друг на друга, и в этот момент я поняла:

Может быть, он прав. Но я не готова. Пока не готова.

– Мне нужно время, – сказала я.

Он кивнул.

– У тебя есть всё время мира.

Я наконец взяла кофе, сделала глоток. Горячий, сладкий, с привкусом корицы.

И впервые за долгое время я почувствовала, что всё ещё могу пить кофе, как обычный человек.

Оливер снова вернулся к задаче, на этот раз с видимым усилием сосредотачиваясь. Он указал на график в тетради – линию, которая изображала зависимость скорости мяча от времени.

– Вот это… – он нахмурился, – почему здесь скорость становится отрицательной? Разве мяч не просто замедляется?

Я вздохнула, стараясь говорить медленно и четко, будто объясняла не человеку, который играл за школьную команду, а ребенку, который первый раз видит уравнения:

– Потому что направление важно. Если ты бросаешь мяч вверх, а ускорение свободного падения направлено вниз, то оно работает против скорости. Значит, скорость уменьшается, пока не станет нулём, а потом… – я провела ручкой по графику, – мяч начинает падать вниз, и скорость снова растёт, но уже в отрицательном направлении.

Он кивал, но его глаза скользили с графика на моё лицо. Я чувствовала, как он меняется – как будто не мог сосредоточиться на цифрах, потому что в голове крутилось что-то другое.

– То есть, если я хочу найти время, за которое мяч достигнет высоты, я должен использовать формулу для равнозамедленного движения? – спросил он, наконец.

– Точно, – кивнула я, раскрывая блокнот и начиная выводить уравнение. – Вспомни уравнение равноускоренного движения: s = ut + ½at². Подставь значения, реши квадратное уравнение, и получишь два ответа. Один – когда мяч поднимается, второй – когда падает.

Он начал решать, но через пару строк замялся:

– А как определить, какой корень правильный?

– Посмотри на контекст, – ответила я, наклонившись ближе, чтобы показать. – Если ты бросаешь мяч вверх, а он достигает высоты через две секунды, то второй корень – это время, когда он вернётся на уровень броска.

Я показывала пальцем по бумаге, но внезапно его рука легла поверх моей. Не грубо. Мягко. Как будто он хотел, чтобы я остановилась.

Я замерла.

Наши пальцы соприкоснулись, и внутри меня что-то дрогнуло. Не боль. Не страх. Что-то другое. Что-то, что заставило мои щеки гореть.

Он не убрал руку.

– Прости, – прошептал он. – Я просто… хотел, чтобы ты посмотрела на меня.

Я медленно подняла глаза.

Его взгляд был слишком прямым. Слишком… жарким.

– Оливер, – начала я, но голос дрогнул, – мне нужно объяснить дальше.

– Я не слушаю, – сказал он, и в его голосе звучала не уверенность, а признание. – Я просто смотрю на тебя.

Мое сердце заколотилось.

– Перестань, – прошептала я, но не отдернула руку.

Он улыбнулся уголком губ:

– Ты улыбаешься.

– Это не значит ничего, – соврала я.

– Значит. – Его палец медленно провел по моему запястью. – Ты не злишься так, как раньше.

– Я просто… устала, – ответила я, но внутри всё дрожало.

Он молчал.

А я не могла отвести взгляд.

Его глаза – карие, глубокие, с тенью чего-то, что я не могла назвать – смотрели на меня так, будто я была чем-то ценным. Чем-то, что он потерял и теперь пытался вернуть.

Я не выдержала первой.

Резко отдернула руку, сжав её в кулак под столом.

– Мне пора, – сказала я, стараясь говорить уверенно.

– Эмили… – начал он, но я покачала головой.

Пауза затягивалась. Тяжелая. Неловкая.

И в этот момент он вдруг усмехнулся:

– Знаешь, если бы ты объясняла физику так, как сейчас объясняешь мои ошибки, я бы давно стал гением.

Я моргнула.

Потом фыркнула.

– Ты не гений. Ты просто ленивый.

– А ты слишком умная, – ответил он, наконец расслабившись. – И слишком красивая, чтобы сидеть со мной в кофейне и объяснять ускорение свободного падения.

Я закатила глаза, но внутри что-то потеплело.

– Перестань, – буркнула я.

– Не могу, – ответил он, улыбаясь. – Ты слишком часто заставляешь меня забывать про уравнения.

И в этот момент я поняла:

Мы не закончили.

Но и не начали.

Мы вышли из «Midnight Espresso» под шум города, который уже начал стихать. Солнце почти скрылось за крышами домов, оставляя на улицах мягкий оранжевый свет. Воздух стал холоднее, но я не чувствовала этого – только тепло от кофе в руках и странное, ноющее чувство внутри, которое не давало мне покоя.

Оливер шёл рядом, не спрашивая, куда я направляюсь. Мы просто молчали, слушая, как наши шаги отпечатываются на асфальте. Город будто замер, давая нам этот момент.

– Ты живёшь в сторону Старого моста? – спросила я, заметив, что мы свернули на улицу, ведущую к реке.

– Почти, – ответил он. – Моя остановка на следующем перекрёстке.

Мы шли дальше. Иногда наши плечи соприкасались, и каждый раз это вызывало внутри лёгкий толчок, будто моё тело забыло, как дышать.

Когда мы дошли до развилки, Оливер остановился.

– Спасибо, – сказал он тихо, не глядя на меня. – За помощь. За… всё.

Я кивнула, чувствуя, как щеки начинают гореть.

– Не благодари. Это не прощение.

– Я знаю, – улыбнулся он уголком губ. – Но ты всё равно помогла.

Мы замялись. Ветер играл его волосами, а я не знала, что делать с руками, с голосом, с сердцем, которое билось слишком громко.

И в этот момент я сделала первый шаг.

Подошла ближе. Легко, почти неуверенно, но всё же обхватила его руками, прижавшись к груди. Он не ожидал этого – я чувствовала, как он замер на секунду, а потом его руки обняли меня в ответ.

Долгое объятие.

Не то, что в школе, когда он просто пытался успокоить меня. Это было другое. Это было… наше.

Его руки лежали на моей спине, а я вдыхала его запах – мяту, кожу, немного дождя и кофе. Он был тёплым. Реальным. И в этот момент я не чувствовала боли. Только тепло, которое растекалось по телу, как масло.

Мы не двигались. Не говорили. Просто стояли, как будто пытаясь вернуть то, что было утеряно.

Когда я, наконец, отстранилась, мои щеки были горячими, а дыхание – неровным.

– Я… – начала я, но не знала, что сказать.

– Я тоже, – прошептал он, и в его глазах мелькнуло что-то, что я не могла назвать.

Я кивнула и развернулась, уходя, пока не потеряла контроль над собой окончательно.

Домой я шла, будто летела. Каждый шаг был легче, каждое дыхание – глубже. В голове кружились мысли, которые я не могла удержать. Я чувствовала себя, как будто во мне снова проснулось что-то, что я пыталась убить.

Когда я добралась домой, Бен и Чарли сидели на кухне, споря из-за последнего куска пиццы. Я даже не остановилась, просто кинула сумку на стул и побежала в свою комнату.

Закрыла дверь. Вытащила телефон.

Селена (MeanGirls):

Ну что, мисс Дэйвис, как прошло ваше «не-свидание»?

Нора (MeanGirls):

Вы уже поцеловались?

Я засмеялась, пальцы дрожали, пока я набирала сообщение:

Эмили:

Я обняла его.

Селена (MeanGirls):

???

ТЫ ЧТО, ПЕРВАЯ?!

Нора (MeanGirls):

ТЫ САМА НАЧАЛА?!

Эмили:

Да! И он обнял меня в ответ. И я… я чуть не потеряла сердце.

Селена (MeanGirls):

Ты влюбилась.

Эмили:

НЕТ! Я просто… я чувствую. Я чувствую его. Его запах, его тепло, его… всё.

Нора (MeanGirls):

Ты влюбилась.

Эмили:

Я не могу быть влюблена! Он предал меня!

Селена (MeanGirls):

А ты его обняла. Значит, ты уже простила.

Нора (MeanGirls):

Или почти простила.

Эмили:

Я не знаю, что со мной. Я просто… он был рядом. И я не хотела отпускать.

Селена (MeanGirls):

Ты влюбилась.

Нора (MeanGirls):

И теперь тебе придется с этим жить.

Эмили:

Вы худшие.

Селена (MeanGirls):

А ты первая поцеловала идеального парня города.

Нора (MeanGirls):

Нет, она его просто обняла. Но это уже начало конца.

Эмили:

Я не поцеловала его!

Селена (MeanGirls):

Но хотела.

Эмили:

…

Нора (MeanGirls):

Ты молчишь. Значит, ты хотела.

Эмили:

Я не хотела!

Селена (MeanGirls):

Ага, конечно. Ты просто стояла в его объятиях, как будто это был последний день на Земле.

Нора (MeanGirls):

И теперь ты пишешь нам, как будто тебя ударили током.

Эмили:

Я не… я не влюблена!

Селена (MeanGirls):

Ага. И я – королева.

Нора (MeanGirls):

Или хотя бы принцесса.

Глава 8

Выходные пролетели, как вода сквозь пальцы. Я начала их с того, что села за кухонный стол, обложилась учебниками по физике и математике, и начала решать задачи, которые сама же себе придумала. Но