Идеальная жена

Пролог

Ветер выл, как взбесившийся пёс, сыпал мелким колючим снегом в лицо, хватал ледяными пальцами за шиворот, гнул и раскачивал ветки деревьев, и наконец, изловчившись, хлестнул меня наотмашь колючей еловой лапой. Выругавшись, я остановилась, потирая горящую от удара щёку, и тоскливо уставилась на петлявшую в заснеженном лесу тропинку.

Не самое подходящее время и место для прогулки. Сунув озябшие руки в карманы, я попыталась согреться. Бесполезно. Старая куртка с вылезшим от частых стирок пухом совсем не годилась для грянувшей в ноябре зимы. И уж совсем никуда не годились истоптанные кроссовки, в которых заледенели ноги. Может, вернуться, пока не поздно?

В нерешительности я сделала шаг назад, и тут же что-то массивное и кряжистое со всего маху боднуло меня в спину. Ну, конечно! Мой неразлучный четвероногий друг!

– Нельсон! Фу! – крикнула я, пытаясь устоять на ногах. Но куда мне против богатырской силушки неаполитанского мастифа! Замахав руками, как ветряная мельница крыльями, я пошатнулась, зацепившись кроссовкой за торчавший из земли камень, и кубарем покатилась в овраг.

– Ах ты, засранец! Ну, доберусь до тебя, – шипя и отплёвываясь, пообещала я, выползая из сугроба и отыскивая взглядом Нельсона. Скользнула глазами по мёрзлой земле и обомлела. Вместо преданной собачьей морды со дна оврага на меня равнодушно и пусто глядело белое женское лицо. Мелкие снежинки сыпались с хмурого неба, покрывали снежной горкой стылую кожу и не таяли на широко раскрытых глазах.

Обмирая от ужаса и всё ещё не веря в реальность происходящего, я подобралась поближе и увидела кое-как забросанное еловыми ветками тело с нелепо вывернутыми ногами и задранной головой, вокруг которой пламенели разметавшиеся по снегу волосы.

Ноги у меня подкосились, и я рухнула рядом с телом, нечаянно зацепив рыжую прядь – голова дёрнулась, повернувшись на бок, и уставилась на меня неживыми глазами. Не выдержав, я истошно закричала.

Раздался короткий лай и с вершины оврага, разбрасывая снег, бросилось серое собачье тело. Верный Нельсон оттолкнул меня от страшной находки, лизнул шершавым языком в нос, успокаивая. И замер рядом, готовясь защищать от любой напасти. Прижимаясь к тёплому собачьему боку, я горько и отчаянно выла, вспоминая день, когда всё окончательно испортилось…

Глава 1

– Это ваша вещь. Смотрите, как села. Безупречно, – «меховая королева» Марьяна Дрожкина оглядела меня с ног до головы. Я и сама знала, что выгляжу сногсшибательно. Дивная соболья шуба пепельного оттенка подчёркивала мою хрупкость, мех выгодно оттенял и молодил лицо. Очень актуально накануне страшной женской даты: завтра мне исполнится сорок. Не возраст, а кошмар красивой женщины!

Но я особенно не переживала: окружающие уверяли, что выгляжу я лет на десять младше своего возраста. Не знаю, кого за это надо было благодарить: родителей, от которых мне передалась моложавость, или умелые руки дорогого косметолога, но отражение в зеркале меня радовало. И сейчас оттуда на меня смотрела шатенка с ярко-голубыми глазами, фарфоровой кожей и большим капризным ртом. Она довольно улыбнулась, подмигнула и плотнее закуталась в нежный мех.

– Вы очень породистая женщина, Дарья Сергеевна, – одобрительно сказала мне «меховая королева». Я хмыкнула: сговорились они все, что ли? Можно ведь просто красивой назвать… но нет – породистая! Я им, что ли, скаковая лошадь?

Вот и Влад вечно хвастается перед друзьями моей «породой»: и ноги у меня длинные, и талия тонкая, и лицо – хоть на обложку глянца. А если прибавить к этому интеллект, воспитание и чувство юмора, любому станет ясно: я – идеальная жена!

Надо отдать должное Владу, он это ценил. И готовился отметить завтра мой день рождения с большим размахом: шутка ли, жена самого Архангельского празднует круглую дату!

Владелец сталелитейной компании «Севмет» был не последним человеком в нашем городе. С ним считались, его уважали, а на приёмах у нас собиралась вся городская элита. Поэтому завтра мне предстоит нелёгкий, хоть и радостный день: праздник пройдёт в лучшем ресторане, больше похожем на загородный замок, где уже готовят столы для 200 избранных. А я стану хозяйкой этого приёма и, конечно же, должна всех затмить.

Наряд я продумала задолго до громкой даты: эксклюзивное брендовое платье прибыло из Милана и, струясь мягким шёлком, мирно дожидалось своего часа в просторной гардеробной. В комплект к нему на обувной полке мерцали серебристой кожей изящные туфли ручной работы.

Об украшениях позаботился муж. Ещё за пару месяцев до громкой даты Влад заказал в известном ювелирном доме серьги и браслет: строгие линии из белого золота и ярко-голубые топазы – под цвет моих глаз.

Последним штрихом в образе должна была стать новая шуба. На улице зима и, как любая радушная хозяйка, встречать гостей я буду на пороге. Не могу же я появиться перед сливками нашего города в прошлогодней норке?! В конце концов, это просто неуважение к гостям!

– Ну, конечно, зай, – согласился муж. – Подбери что-нибудь на свой вкус.

И поэтому я отправилась к знаменитой «меховой королеве» – Марьяне Дрожкиной. Уроженка нашего города, она так удачно вела свой бизнес в Москве, что вскоре открыла там сеть салонов имени себя. Шубы от Дрожкиной участвовали в престижных меховых выставках и давно стали символом роскоши.

Марьяна моталась по международным аукционам, отбирала только лучшие шкурки, изобретала немыслимые фасоны и одевала в меха капризных москвичек. Но и про нас не забывала: местный салон работал без выходных и ломился от заказов, очередь к «меховой королеве» была расписана на несколько месяцев вперед. Однако я была у Марьяны на особом счету: покупала лучшее, никогда не капризничала и не торговалась, поэтому Дрожкина приняла меня вне очереди и подобрала абсолютно уникальную вещь. Это я поняла сразу, стоило только надеть шубу. И без неё из салона я просто не уйду.

– Баргузинский соболь, пятая степень «сильвери», – важно сказала Марьяна, и пояснила в ответ на мой озадаченный взгляд:

– Самая ценная степень седины. Отсюда такой глубокий оттенок, – и добавила сразу без перехода. – Три миллиона.

Я застыла в задумчивости. Сумма меня не пугала: немаленькая, конечно, но и не запредельная для жены сталелитейного магната. Вот только не факт, что она есть на карте: Влад приучил меня не «светить» деньгами. Я приложила телефон к терминалу оплаты: «недостаточно средств на счёте» – с противным писком выдало устройство. Но расстаться с шубой уже не могла.

– Чуть-чуть не хватает, сейчас муж переведёт, – я улыбнулась Марьяне и набрала номер Влада. И с удивлением услышала механический голос: абонент временно недоступен. Похоже, мой благоверный на совещании и отключил телефон.

Был только один способ не упустить баргузинского соболя – срочно ехать к Владу в офис, благо новомодный бизнес-центр, где компания Архангельского занимала несколько этажей, находился всего в двух километрах отсюда.

– Дайте мне минут десять, пожалуйста. Только не отдавайте никому эту шубу! Вы же сами сказали, что она моя!

– Не волнуйтесь, Дарья Сергеевна, – улыбнулась Дрожкина, – не могу же я оставить любимую клиентку без шубки в такой важный день!

– Спасибо! Я быстро: к мужу в офис за деньгами – и сразу к вам! – расчувствовалась я и двинулась к выходу. Но улыбка на лице Дрожкиной вдруг застыла. «Меховая королева» бесцеремонно отшвырнула драгоценных седых соболей, выскочила из-за прилавка и попыталась ухватить меня за руку:

– Дарья Сергеевна, вам совершенно незачем торопиться. Шубка от вас никуда не денется…

Но я уже вылетела из салона. Ехать до офиса «Севмет» всего пару минут, лучше рассчитаться с Дрожкиной сразу – не то ещё решит подарить мне шубу с барского плеча. Однако Влад научил меня не принимать от посторонних дорогие подарки, чтобы никто не мог потом потребовать ответной услуги.

Я ещё раз попыталась дозвониться мужу, но робот опять скучно сообщил о недоступности абонента. Через пару минут я быстрым шагом уже входила в приёмную «Севмета». При виде меня бессменная секретарша мужа – моложавая, подтянутая и абсолютно бесцветная Ольга – удивленно вздернула брови.

– Дарья Сергеевна, я могу вам чем-нибудь помочь?

Отмахнувшись, я взялась за ручку двери. Как вдруг секретарша с невиданной для её возраста прытью подскочила к кабинету:

– Туда нельзя, Владислав Андреевич очень занят.

– У него совещание? – на секунду я выпустила ручку, и секретарша мгновенно вклинилась между мной и дверью.

– Он очень занят и не скоро освободится. Вам лучше прийти позже, – сухо сказала Ольга, оттирая меня от кабинета. Но я терпеть не могла, когда мной командовали.

– Что может быть важнее собственной жены?! – высокомерно вздёрнув брови, я отпихнула секретаршу и рванула дверь. И тут же получила наглядный ответ на свой вопрос.

Влад, действительно, был очень занят. Крепко держа за волосы женщину, стоящую на полу в неприличной позе, мой благоверный совершал ритмичные движения – сексологи ещё называют их фрикциями. У меня же для увиденного было другое – ненаучное и совсем нецензурное название. Которое так не подходило идеальной жене, но как-то само сорвалось с губ.

– Б…дь! – выкрикнула я и попятилась в ужасе. Напоролась спиной на декоративную вазу, та с грохотом упала и муж, наконец, среагировал на шум. Увидев меня, Влад замер и от растерянности дёрнул женщину за волосы: она против воли подняла лицо и я узнала референта-переводчика «Севмета» и мою лучшую подругу – Нику Изотову.

Сцена напоминала плохое кино, только мне в этом паршивом фильме отвели главную и самую незавидную роль. К горлу подкатила тошнота, перед глазами запрыгали цветные пятна – ещё немного и меня вырвет – прямо на любящего мужа и лучшую подругу!

Не разбирая дороги, я бросилась вон из кабинета – только бы подальше от ужасной картины! И вывалилась из распахнутой двери – прямо в руки секретарши.

– Говорила же, не ходите туда! – прошипела Ольга. Я молча отпихнула ее и выбежала из приемной. И понеслась по коридорам «Севмета», как обезумевшая лошадь, сметая всё на своём пути. Налетев на выходе на растерянного охранника, оттолкнула его локтем, изо всех сил рванула входную дверь и пронеслась галопом по лужам вдоль парковки, пока не упёрлась в глянцевый бок любимого «поршика». Бросилась на сиденье, вдавила до упора педаль и машина, взревев от незаслуженной обиды, понеслась наобум по улицам города.

Я летела по встречке, лишь чудом уходя от столкновения. Вслед мне неслись ругательства и вой автомобильных сигналов. Но мне было плевать.

Слёзы горохом сыпались из тщательно подведённых глаз, оставляя грязные борозды на безупречном лице. Одной рукой я размазывала их по щекам, а второй бешено дёргала руль, играя с трассой в русскую рулетку. Какая из встречных машин станет моим последним патроном, было всё равно. Но вот позади меня раздался вой полицейской сирены. «Водитель «Порше 911» номер…остановитесь!» – требовал в мегафон суровый мужской голос.

«Не дождётесь!» – яростно подумала я и прибавила скорость. Когда стрелка спидометра задрожала на отметке 180, я увидела стремительно приближающийся МАЗ и приготовилась умереть.

Но у ангела-хранителя, видимо, были в этот день на меня другие планы. Вдруг раздался громкий хлопок и автомобиль повело вправо. Окончательно потеряв голову, я сбросила скорость и начала бешено выворачивать руль. Машина завертелась на трассе и вылетела в кювет. Последним, что я увидела, были несущиеся на меня берёзы. «Ну, хоть, не голая задница этой гадины Ники, и то хорошо», – успела подумать я, прежде чем моя голова взорвалась дикой болью, в глазах вспыхнул ослепительно яркий свет, а затем всё погасло.

– Что там, Кирюх? – донёсся, словно сквозь вату, далёкий и равнодушный мужской голос.

– Да больная какая-то, – прохрипел Кирюха, – топила по встречке под двести. Пока овражек её не успокоил.

– Может, не больная, а обдолбанная? – предположил первый, – тачка нормальная, шмот дорогой… Знаю я таких дур: закинутся кокосом, прыгнут за руль и – в добрый путь! А мы потом разгребай то, что от них осталось. Хорошо, если только сама выпилится … а то ж ещё и невинных людей с собой на тот свет забирают, твари!

– Уверен, что эта выпилилась? – равнодушно спросил напарник. – Проверь…

Я почувствовала, как меня тронули чьи-то пальцы, но это небрежное прикосновение отдалось адской болью во всем теле. И я застонала.

– Кирюх, она живая! Слушай, тут в кровище всё, не разберёшь…Ты номера по базе пробей…

– Готово, – отозвался второй голос и вдруг хрипло вскрикнул: – Етить-колотить, да это ж самого Архангельского жена! Номера её тачки!

– Точно, Кирюх! Я её по шубе узнал! Видел по телику в этой синей норке недавно – ещё подумал, эх, моей бы Таньке такую! Сс-ка, дверь заклинило от удара, набирай мсчникам, будем вырезать!

«Ну спасибо тебе, Влад! Теперь меня ещё и спасут!» – горько подумала я и окончательно потеряла сознание.

Очнулась уже в больничной палате. С трудом разлепила глаза и первым, что увидела, было бледное лицо моей матери.

– Доченька, что ж ты наделала! – робко взяла она меня за руку. – Ты же чуть не погибла!

– Да лучше бы погибла, – прохрипела я, – мам, больше жить не хочу! Мужа с лучшей подругой застукала! Прям, как в кино!

Я завыла от боли в переломанном теле и горькой обиды на душе: перед мамой можно не держать лицо – кто же ещё меня поймёт и утешит, если не она? Но мать меня удивила: отшатнувшись, она выбежала из палаты и вернулась уже с медсестрой. Звякнула надбитая ампула, щёлкнул снятым колпачком шприц, и в моё измученное тело впилась тонким жалом игла. После укола я почувствовала, что больше не хочу плакать. Боль и обида притупились, в голове затуманилось, и сквозь этот вязкий туман доносился голос матери:

– Они все изменяют, доченька, – горько говорила она. – Так уж они устроены. А жёны терпят. И не показывают вида, как им больно. Но есть умные мужчины, которые ходят налево так, что никто никогда не узнает…

Мама ещё долго говорила о том, что Влад – не самый плохой человек, и такого мужа я ещё вряд ли найду. Просто мне не повезло: оказалась не в том месте и не в то время. Теперь, как умной женщине, мне нужно просто закрыть глаза на увиденное…

И я закрыла глаза. Но не на скотское поведение Влада, а в буквальном смысле: видимо, медсестра вколола лошадиную дозу снотворного. Однако даже сквозь сон чувствовала возмущение: как же так! да кто дал этим мужикам право ходить налево?! А потом осознала горечь в словах мамы и растерялась: получается, она тоже была обманутой женой?! Нет, не хочу даже думать об этом! Это что же, мои родители – добрые, любящие, интеллигентные – всё это время только притворялись идеальной семьей? А на самом деле, они ничем не лучше остальных? Но моя бедная голова не выдержала перенапряжения, и я провалилась в спасительный сон, решив, что утро вечера мудренее.

Утро началось плохо. Всё мое тело ныло от боли. Кряхтя и подвывая, я ворочалась на жесткой больничной койке, как огромный беспомощный жук. Сходство с насекомым добавлял панцирь из бинтов, которым было покрыто почти всё мое тело и даже голова. Нащупав не запаянной в гипс рукой кнопку звонка, я вызвала медсестру. Но не успела с её помощью усесться в кровати, как в палату ворвался Влад.

Вот уж кого меньше всего хотела видеть! Я демонстративно отвернула загипсованную голову, но муж рывком развернул меня к себе.

– Нет уж, придётся меня выслушать. После всего, что ты натворила! – проговорил он непривычно резко. Я удивлённо уставилась на него сквозь прорези в гипсе: совсем берега потерял?! Может, мне ещё прощения попросить за то, что он мне изменяет?!

– Ты что о себе возомнила? – зло спросил Влад. – Считаешь, из-за тебя я на других баб смотреть не должен?

– Да ты не смотришь, ты лезешь на них! Скотина! – не выдержала я и, нашарив на тумбочке кружку с водой, запустила ею в мужа. Но от слабости промахнулась. Кружка шваркнулась об пол у ног Архангельского и рассыпалась на кусочки, забрызгав дорогой костюм. В бешенстве Влад схватил меня за руку, и я немедленно взвыла: дала о себе знать повреждённая в аварии ключица. Но мужу было плевать на мои переломы:

– Запомни: мне всё можно! – Влад тряс меня, как тряпичную куклу. – Но не тебе! Главный здесь – я! А ты просто моя жена! Кем ты была без меня? Нищей студенточкой? Забыла уже, как ездила в метро и покупала пельмени в дешманских супермаркетах? Всё, что есть у тебя, дал я! Шмотки, тачки, Сейшелы – всё на мои деньги! Ты, нищебродка, хоть копейку в семью принесла?!

Шипя от боли и злости, я отчаянно пыталась вырваться из цепких рук мужа. Но в глубине души признавала его правоту. Замуж я выходила, скорее, по расчёту, чем по любви.

Мне рано начали твердить о моей красоте: уже старшеклассницей я ловила на себе восхищенные мужские и завистливые женские взгляды. Соседские парни признавались в нежных чувствах и предлагали встречаться. На улице, в кинотеатре, кафе – мужчины постоянно подкатывали с предложением познакомиться. Но меня воспитывали строго. Стыдно признаться: до двадцати лет я даже ни с кем не поцеловалась! Родители боялись, что из-за яркой внешности я стану жертвой какого-нибудь извращенца, и держали меня в чёрном теле.

Чуть ли не с первого класса мне вбивали в голову: прежде всего, нужно думать об учёбе. Тем более, она давалась легко. Вначале на сплошные «пятёрки» в моём школьном дневнике в семье реагировали снисходительно: да что там сложного, в начальных классах, – пожимали плечами родители, – таблицу умножения выучить и научиться писать прописью?

Однако я оставалась круглой отличницей все десять школьных лет. Когда выяснилось, что я не только красивая, но и умная, наша семья страшно возгордилась. Теперь я и сама была уверена, что выйду замуж только за принца на белом коне. Ну ок, хохотали мы всей семьей, пусть будет на белом «мерине», но не меньше. Что называется, накаркали.

Семья наша была интеллигентной и бедной. Родители трудились инженерами в стандартном НИИ – за копейки. Когда им перевалило за сорок, у отца случился кризис среднего возраста, и он решил: хватит быть нищим! Вместе с коллегой-приятелем он уволился из НИИ и организовал фирму по оптовым поставкам компьютерной техники. В конце девяностых это был прибыльный бизнес, и компания почти сразу же начала приносить доход.

В семье, наконец-то, появились первые деньги. Мать сразу же затеяла ремонт в квартире, где ничего не меняли с советских времён, отец купил первую в своей жизни машину, а мне справили шубу. И пусть это был всего лишь полушубок из сурка – «под норку», я в нём чувствовала себя настоящей принцессой.

И вдруг грянул гром. В один из дней компаньон моего отца пропал вместе со всеми деньгами фирмы. А накануне своего исчезновения набрал миллионных кредитов, которые навесили на отца. Против него моментально возбудили уголовное дело, обвинив в сокрытии доходов – в особо крупных размерах. Дело пахло тюрьмой.

Но вскоре выяснилось, что тюремные нары – ещё не самое страшное. Одним непрекрасным утром у нас дома появились крепкие, бритые наголо люди в кожаных куртках. Их разговор с отцом был страшным и коротким: он продает всё имущество и переписывает на одного из них компанию, чтобы вернуть долг. Напрасно отец уверял их, что все деньги украл соучредитель.

– Фирма общая – значит, и долг общий. Плати, – коротко ответил бритоголовый. – Или завтра зароем в овраге.

Тут он увидел нас с матерью, жавшихся к стенке, и нагло ухмыльнулся:

– Дочка у тебя красивая. Да и жена ещё ничего, сгодится в часть долга, – подмигнул остальным. Те радостно заржали.

– Ну, ты понял, – обернулся он к побелевшему отцу, – счётчик пошёл.

На следующий день мы лишились всего. От прежней жизни остался лишь мой полушубок из сурка и наша старая квартира с незаконченным ремонтом. Её тоже выставили на продажу, и теперь между ящиков с плиткой и рулонов обоев лениво бродили покупатели. Я смотрела на них с ненавистью: ещё и торгуются! Как шакалы, вцепились и рвут на части лёгкую добычу.

Отец вяло сопротивлялся, но хватило его ненадолго. В считанные дни из энергичного, моложавого мужчины он превратился в сломленного, уставшего человека. Мать следила за ним тревожными глазами и то и дело плакала. И тогда я решила взять ситуацию в свои руки.

– Мама-папа, дайте мне телефон Архангельского! – потребовала я. Родители посмотрели на меня как на сумасшедшую.

– Не выдумывай, – покачала головой мама. – Тебя к нему даже на порог не пустят…

Андрей Иванович Архангельский был мэром нашего города и, когда-то, другом моего отца. Они росли на одной улице, затем вместе учились в одном институте и дружили семьями. Правда, недолго. В отличие от моего отца-неудачника, Андрей Архангельский был успешным карьеристом. Ещё студентом он вступил в ряды КПСС, начал быстро продвигаться по партийной линии и отдалился от прежних друзей. Да и что могло быть общего у нищих инженеров из заштатного НИИ с энергичным партийным лидером?

После развала Союза Архангельский быстро отрёкся от своего коммунистического прошлого, сжёг на глазах у общественности свой партбилет и устроился в некоммерческую организацию, которую крышевал местный авторитет.

Теперь ярый демократ, Андрей Архангельский боролся за улучшение условий жизни жителей Северореченска. И вновь бодро карабкался по карьерной лестнице. Благодарные горожане горячо поддерживали инициативного общественника, не замечая, что все его демократические инициативы странным образом совпадали с интересами вора в законе – Гиви Хромого, которого называли негласным хозяином города.

Вскоре Архангельский стал депутатом местного законодательного собрания, а оттуда пересел в мэрское кресло. Он прочно вписался в узкий круг городской элиты и напрочь забыл о старых друзьях. А мои нищие, но гордые родители не напоминали о себе: решили, что проживут как-нибудь и без помощи мэра. Но сейчас, похоже, нам без неё не обойтись – иначе завтра наша семья окажется на улице, а может, где-нибудь и похуже. И если мои глупые, несчастные и – такие беспомощные! – предки не могут напомнить о себе Архангельскому, это сделаю я.

– Не смей! – резко одёрнула меня мать. – Серёжа, ну скажи хоть ты этой ненормальной!

– Даша не лезь в это дело, ты ещё маленькая,– бросил сквозь зубы отец. – Всё равно ничего не получится

Ну, это мы ещё посмотрим! Я поклялась родителям ничего не предпринимать и умчалась в универ: к тому времени у меня в голове уже созрел блестящий план.

– Андрей Иванович, к вам тут пресса, – ласково пропела холёная секретарша в приоткрытую дверь мэрского кабинета. И обернувшись ко мне, сказала уже без прежней нежности в голосе:

– Проходите.

И я прошла в святая святых, куда был заказан путь простым смертным, зато легко попадали журналисты из прикормленного городского издания «Правда Североречья»: Андрей Иванович Архангельский не упускал случая похвастаться своими мэрскими успехами. Ну а мне – студентке журфака местного университета, ничего стоило получить задание, от которого отмахивались матёрые журналисты. Они с удовольствием спихивали плановое интервью с мэром на стажёров: ну а чего там сложного? Включи диктофон и лишь кивай головой в нужный момент.

– Только не засни, – напутствовал меня главный редактор. Но спать я не собиралась: это был единственный шанс спасти нашу семью, и я за него уцепилась.

– Здравствуйте-здравствуйте, – благожелательно улыбнулся мне Архангельский. – Какие у нас красивые журналисты появились! – он оценивающе оглядел меня с головы до ног. И под этим похабным взглядом вся моя решительность куда-то подевалась. Мне бросился в глаза дорогой костюм Архангельского, массивные сверкающие часы на запястье, роскошь мэрского кабинета – среди этого всего великолепия я почувствовала себя помойной кошкой, которая по ошибке забежала на чужой двор.

Отец был прав, ничего у меня не получится: я такая же неудачница, как и он. Ну как мне рассказать о нашем горе Архангельскому? Кто мы для него? Жалкие людишки, грязь под ногами всесильного мэра! Бедные мои родители! Всю жизнь они жили честно: не пресмыкались перед начальством, не подсиживали коллег, не воровали, не предавали друзей…и прожили всю жизнь нищими! А попытка честно зарабатывать закончилась страшной бедой. Завтра у нас отберут квартиру, а у отца – свободу, может, и жизнь! И мы все погибнем!

Я и сама не заметила, как вывалила это всё мэру, заливаясь слезами. А когда поняла, что наделала, замерла от ужаса: какая же идиотка, всё испортила!

Архангельский нахмурился, нажал кнопку громкой связи, и я замерла, размазывая слёзы вперемешку с соплями по зарёванному лицу: это конец! Сейчас он вызовет охрану и меня с позором выведут из кабинета.

– Таня, сделайте нам чаю, – бросил мэр в интерком секретарше. И ободряюще мне улыбнулся:

– Ну-ну, не надо плакать…так говоришь, ты – дочь Сергея Литвинцева?

Я кивнула. Секретарша внесла поднос с дымящимися чашками и печеньем в кокетливой вазочке. Мэр подвинул ко мне угощение. Я робко взялась за чашку и чуть не опрокинула на себя от неожиданности: в кабинет к Архангельскому без стука влетел новый посетитель.

– Ты не мог предупредить, что зайдёшь? Или хотя бы постучаться! Где твои манеры, Влад? – раздражённо начал мэр, но тот лишь отмахнулся:

– Не знал, что у тебя гости…

– А это наша новая журналистка и дочь дяди Серёжи Литвинцева – Даша. Помнишь, они приезжали к нам, когда ты был маленьким? Вы вместе играли…

– Что-то припоминаю, – вошедший обернулся и бесцеремонно оглядел меня с ног до головы. И от этого пристального взгляда холодных светлых глаз мне почему-то захотелось спрятаться. Я вжалась в кресло, мечтая слиться с обивкой: казалось, ещё немного – и убегу или потеряю сознание. Но мэр вовремя разрядил обстановку:

– А это мой сын, помнишь его, Даша? Вон какой вымахал…

Сына Архангельского я почти не помнила. Болтался где-то на задворках памяти неприятный эпизод из детства. Вот мне четыре года, мы с родителями в гостях, и я остаюсь в гостиной с сыном хозяев. На этого мальчика лет восьми я смотрю с детским восторгом: он старше, значит – умнее, да и вообще круче меня. Но почему-то во всех наших играх Влад отбирает у меня игрушки, дразнит и толкает исподтишка. А когда, упав, я реву от обиды, – с невинным видом заявляет взрослым:

– Она сама упала! Дура! – добавляет презрительно, глядя на меня. И я реву ещё сильнее…

Ну что ж, взгляд у него не изменился: всё те же ледяные глаза на чётко очерченном, бледном лице – мальчик Кай из «Снежной королевы». Но уже повзрослевший Кай. Он вымахал: метр девяносто – не меньше, под дорогой рубашкой перекатываются мускулы, просто ожившая девичья мечта. Вот только я никогда не мечтала об этом герое. В моей памяти он сохранился лишь как неприятный эпизод из детства. И сейчас этот эпизод, просканировав меня до трусов, с усмешкой обернулся к отцу:

– Какая неожиданная встреча! И конечно, случайная…

Я напряглась: неужели он опять издевается? Как когда-то в детстве?

– Конечно, нет, – отмахнулся Архангельский, – Даша пришла ко мне за помощью, по старой памяти. У дяди Серёжи беда – его подставили партнёры по бизнесу, а теперь угрожают его семье какие-то бандиты. Поможем девушке?

– Поможем, – странным тоном ответил Влад и вновь пристально посмотрел на меня.

Дело против отца замяли. Он отделался условным сроком, без конфискации: квартиру с так и не начатым ремонтом нам оставили. Бандиты тоже от нас отстали: фирму, конечно, отцу не вернули, как и все деньги за распроданное имущество, но больше ничего не требовали, да и взять с нас было уже нечего.

Можно было жить дальше, но эта история сломала отца. Он всё время проводил дома, даже не делая попыток вновь найти работу. Мать плакала, скандалила и даже била посуду от отчаяния, но ничего не помогало: осунувшийся и постаревший, отец молча уходил из дома на время скандала, а затем тихо возвращался на любимый диван, где лежал днями, глядя в одну точку.

Одной маминой зарплаты на нас не хватало. И я начала искать работу. Но везде требовался опыт, а его у вчерашней студентки журфака быть не могло по определению. Устроиться на работу помогла бы стажировка в местной прессе, но после памятного визита к мэру, когда я так подло, по словам старших коллег, воспользовалась своим служебным положением, меня с позором выпнули из «Вестника Североречья», обозвав напоследок бездарностью.

И тогда я упросила директрису своей бывшей школы взять меня на полставки уборщицей. Горестно вздыхая и качая головой, добрейшая Азалия Львовна отправила меня к кадровикам: там мне оформили первую в жизни трудовую книжку и выдали ключи от подсобки, где хранились вёдра и швабры. Ежедневно, повязав старой маминой косынкой голову, я надраивала истоптанный школьный линолеум. А по ночам, отдыхая от мытья полов, пыталась зарабатывать в зарождавшемся интернет-пространстве: писала рекламные заметки для турфирм и редких в Северореченске бутиков, придумывала анонсы и завлекательные слоганы доя местных фестивалей – за копеечные гонорары.

Но моих заработков хватало лишь на еду. Я стриглась в дешёвой парикмахерской, покупала одежду и обувь в секонд-хенде, а самой большой роскошью считала купленный в придорожном фастфуде стаканчик эспрессо.

Однажды, с бумажным стаканчиком в руках, я спешила домой и вдруг меня дёрнули за руку. От резкого толчка кофе вылился на остановившего меня высокого человека. Я ахнула, увидев, как по его светлому костюму расплывается коричневое пятно. А потом подняла голову и окончательно растерялась: передо мной собственной персоной стоял Влад Архангельский.

– Не парься, сам виноват, – хмыкнул Влад, небрежно отряхивая костюм, – что называется, подвернулся под руку. Что ж ты пропала, журналистка? Так и не отблагодарила за папу.

Я почувствовала одновременно вину и злость. Конечно, надо было опять напроситься на приём к мэру, но чем я могла его отблагодарить? Денег у нас совсем не осталось, занять было не у кого. Что я ему могла предложить? Разве что себя?

Влад словно прочёл мои мысли и ухмыльнулся.

– Правильно мыслишь, – оглядел меня с ног до головы, раздевая взглядом, и подмигнул, – как насчёт поужинать сегодня вечером? Не бойся, не с отцом. Со мной.

Час от часу не легче! Нет, я понимаю, конечно, Влад – вполне себе красавец: рослый, мускулистый, с модельной внешностью и папиными деньгами – да к нему девки в постель пачками прыгают! Но я не девка. И не вещь.

– Извини, – стряхнула я с себя его руку, – мне есть, с кем ужинать.

Мэрский сын прищурился:

– Вау, да ты с характером! Горячая кобылка! Люблю таких. Объезжать, – добавил издевательски. И я опять почувствовала себя в дурах. Вскинула голову, чтобы ответить резкостью, но встретилась с насмешливым взглядом Влада. Он стоял, чуть покачиваясь, засунув руки в карманы. И от него веяло силой, уверенностью и богатством…А чёрт возьми, что я теряю? Мне уже двадцать лет, а я всё ещё одна.

Да, в это трудно поверить, но самая красивая девочка в классе, а затем – самая красивая студентка факультета – ни с кем ещё всерьёз не встречалась! Удивительно, но факт!

Сама я ни за кем не бегала. И за мной – тоже. Нет, мужским вниманием я не была обделена, подкатывали ко мне постоянно. Но все подкаты заканчивались приглашением в ресторан или домой – на поздний ужин. Никого не интересовали мои заветные мечты, взгляды на мир и политические пристрастия. Красивая женщина – дорогая вещь. А разве могут быть желания у вещи? У неё может быть только хозяин.

Поэтому в глазах мужчин читался один вопрос: сколько? Потянут или нет? А когда они видели мою дешёвую одежду, плохую стрижку и стоптанную обувь, наглели на глазах: ведь хорошая вещь могла им достаться задёшево. Похоже, что и Влад не сомневался: меня он получит даром.

Однако он недооценил противника: я выросла в бандитском районе на окраине города и, хотя дружбы с местными маргиналами не водила, кое-чему у них научилась. Смерив мэрского сына с ног до головы презрительным взглядом, я процедила сквозь зубы:

– Дельный, да? А ты не зассышь, с пацанами с района за жизнь перетереть? Щаз я на пейджер Васе Хмурому скину, он подскочит и настучит тебе по тыкве – чтоб к чужим тёлкам не подкатывал.

Не сводя с Архангельского наглых глаз, я сунула руку в сумку, нашаривая воображаемый пейджер. И молилась про себя, чтобы Влад мне поверил. Вася Хмурый был местным наркодилером и редким отморозком и держал в страхе весь город. Однако, несмотря на такую широкую известность, жил Вася замкнуто и уединённо, лишних контактов избегал и вряд ли догадывался о моём существовании.

Но блеф всегда был моей сильной стороной. Сработало и сейчас. Яркая красота и зачуханный общий вид вполне в глазах Влада тянули на подружку бандита. И даже если в глубине души его терзали смутные сомнения, осторожный сын мэра решил не нарываться.

– Тысяча извинений, Дарья! Я был бестактен и груб с избранницей уважаемого Василия! Готов искупить свою вину и выполнить любой ваш каприз!

Он согнулся в шутливом поклоне, покаянно улыбаясь. И от этой улыбки меня снова продрал мороз по коже. Но стараясь не выдать свой страх, я высокомерно кивнула:

– Извинения приняты. В качестве компенсации, – я сделала вид, что задумалась, и снисходительно продолжила, – сойдёт ужин в ресторане.

– Какая честь для меня, – оскалился Архангельский, – оказаться за одним столом с самим господином Хмурым и его прекрасной избранницей.

Вызывающе улыбаясь, я лихорадочно придумывала, как выкрутиться. Похоже, я попала в ловушку, и Влад это прекрасно понял. Если я окажусь настоящей подружкой Хмурого, он ничего не теряет, даже наоборот – приобретёт полезное знакомство с одним из самых опасных людей в городе. А если на встречу никто не придёт, значит, я всё наврала и из-за своей глупой и опасной лжи окажусь в полной власти Архангельского. И тогда на пощаду можно не рассчитывать.

Глава 2

От отчаяния я пошла ва-банк.

– Вася занят пока, – бросила, нагло глядя на Влада.– Как-нибудь в другой раз…

– Ну зачем же откладывать такое приятное знакомство, – ласково улыбнулся Архангельский, и сердце у меня сжалось.– Предлагаю начать без него, а уважаемый Василий к нам подтянется.

Ухмыльнувшись, Влад подхватил меня под руку и потянул к сияющему чёрным глянцем «мерсу». Я вяло тащилась за ним, отчаянно придумывая, как выкрутиться. Похоже, на этот раз, я окончательно влипла.

– Что будете заказывать? – подбежал к нам официант с зажатым в руке блокнотиком и карандашом наизготове. Судя по его услужливой улыбке, мэрский сын был здесь частым и щедрым гостем. По мне халдей лишь небрежно мазнул глазами, однако я была уверена: ни моя плохая стрижка, ни дешёвое платье, ни потёртая сумка не ускользнули от его опытного взгляда. Пока Влад диктовал заказ, я рассматривала ресторан.

Двухэтажный «Фараон», напоминающий своей формой египетскую пирамиду, был выстроен по необъяснимой прихоти тайного хозяина Северореченска –Гиви Хромого и торчал наглым прыщом на благообразном лице исторического центра города. При виде этого кособокого уродца, щедро отделанного пластиком и мрамором, теряли дар речи редкие местные интеллигенты, возмущенно закатывали глаза музейные старушки и ухмылялись туристы, которых неведомым ветром иногда заносило на экскурсию в Северореченск.

Однако вырвиглазный новорусский стиль приводил в неизменный восторг бритоголовых и крепких посетителей «Фараона», а сам ресторан пользовался у знающих людей славой места, где можно было «перетереть за жизнь» и «порешать вопросики» – без лишних глаз и ушей. Идеальное место для подружки бандита, в образ которой я так старательно вживалась.

К тому же, здесь отлично готовили: в этом я убедилась, поедая заказанный Владом стейк под насмешливым взглядом мэрского сына.

– Ну и когда же к нам присоединится многоуважаемый Василий? – с невинным видом обронил Архангельский-младший, подливая мне вина.

Я нырнула рукой в сумку и, заглянув внутрь, озадаченно покачала головой:

– Хм, молчит что-то пейджер. Вася ещё на стрелке…

– Дашенька, – весело сказал Влад, – даже самая красивая и умная девушка, не разбирается в технике лучше мужчины. У вашего пейджера сбились настройки. Дайте, я посмотрю.

Он требовательно протянул руку, но я проворно отодвинула сумку.

– Слышь, ты чо? Рамсы попутал? – процедила, осаживая мэрского сына взглядом и стараясь при этом не трястись от страха. – С фига ли я кому-то левому свой пейджер дам?! Чтоб все свои тяги слить?! Да мне Вася бОшку за такие дела открутит!

От этой новой порции хамства в свой адрес Архангельский потемнел лицом. Он оскалился, собираясь мне что-то ответить. Как вдруг нашу приятную во всех отношениях беседу прервала тревожная музыка. Огромный экран над барной стойкой «Фараона» прервал трансляцию клипов заставкой новостей.

«Экстренный выпуск! Чрезвычайное происшествие а Северореченске!» – истерично завопил голос ведущей. И головы посетителей ресторана, как по команде, повернулись в сторону экрана, где замелькали кадры оперативной хроники.

«Как нам только что стало известно, – надрывалась ведущая, – в ходе проведённой сотрудниками Северореченского РУБОП спецоперации убит криминальный авторитет Василий Хорьков, известный в преступных кругах под прозвищем Вася Хмурый. Во время штурма наркопритона, который, по слухам, принадлежал Хорькову, он оказал сопротивление и был застрелен на месте сотрудниками РУБОП…»

По залу «Фараона» пронёсся вздох удивления, перерастающий в гул: бритоголовые люди в кожаных пиджаках обсуждали, какая гнида сдала правильного пацана и кто теперь станет новым смотрящим в Североречье. А я молча пялилась на экран, где бродили суровые парни в бронежилетах и лежал в луже крови мой авторитетный любовник, который уже никогда не сможет уличить меня во лжи.

С трудом скрывая вздох облегчения, я поймала на себе пристальный взгляд Архангельского, и тут же, горестно ойкнув, схватилась за сердце.

– Васенька мой любимый,– простонала я, бессильно откидываясь на стул, – как же я без тебя теперь….

Звук аплодисментов и раздавшийся вслед за ними издевательский смех заставили меня недоумённо вытаращить глаза.

– Как ты без него теперь? – переспросил Влад, разглядывая меня с неприятным любопытством. – Да так же, как и раньше. Даша-Даша! Думаешь, я хоть на секунду поверил в хрень, которую ты тут несла?!

Он смотрел на меня, иронически задрав брови, и я невольно рассмеялась.

– Ладно. Раскусил, – призналась, отпивая вино из щедро наполненного бокала. – Но почему сразу не сказал?

– Было интересно наблюдать, как выкрутишься, – усмехнулся Влад. – Но ты смелая. И отчаянная. Такая мне и нужна.

С этого дня моя жизнь круто изменилась: ведь за мной ухаживал сын самого Архангельского! Он с шиком подъезжал на двухсотом «мерсе» к обшарпанному зданию университета, где я догрызала гранит науки. Пугая старую вахтёршу, с изысканной вежливостью справлялся, в какой я аудитории. И с букетом роз наперевес поджидал у входа.

Капли росы блестели на бордовых бутонах, змеились по тёмным листьям и длинным стеблям цветов и отражались в горящих ненавистью глазах однокурсниц.

– И что он только нашёл в этой нищебродке?! – шипели одни рассерженными змеями у меня за спиной.

– Известно, что! – мерзко хихикали, по-крысиному попискивая, другие.

Но журфаковские змеи и крысы ошибались: Влад не стремился затащить меня в постель. Он дарил букеты и конфеты, катал по городу и водил по ночным клубам, словно не замечая моего обтрёпанного вида. А я раздувалась от гордости, вылезая из глянцевого брюха «мерина» в утыканный облезлыми панельками двор. И гордо входила в обшарпанный подъезд, прижимая к застиранному китайскому платью охапку голландских роз или коробку швейцарского шоколада.

При виде этого непотребства плевались злые дворовые старухи: из «хорошей девочки с пятого этажа» я превратилась в шаболду и подстилку предателей, разваливших Советский союз: именно такой репутацией в глазах северореченских пенсионеров пользовался мэр и его команда.

– Не парься, – ухмылялся Влад. – Бедные всегда ненавидят богатых, потому что завидуют.

– Пфф, – передёргивала я плечами, – и чему завидовать? Деньгам, что ли?! Тоже мне, счастье!

– Ну да, ну да, – посмеивался мэрский сын, – такие, как ты, всегда говорят: не в деньгах счастье. Но что если, именно в них, Дашунь?

Он оценивающе оглядел меня с ног до головы и продолжил.

– Вот ты, Даш, офигенно красивая. И всё это, – Влад обрисовал в воздухе мои формы, – досталось тебе абсолютно бесплатно. Конечно, ты будешь шикарно выглядеть, во что тебя ни одень – даже в такую тряпку…

Он брезгливо покосился на моё единственное платье, купленное на местной барахолке у единоверцев дядюшки Сяо. И меня ошпарило обидой: мажор паршивый, да что он знает о тяжёлой жизни? Ему ли, родившемуся с золотой ложкой во рту, раскрывать этот рот в сторону тех, кто всю жизнь вкалывает, но перебивается с копейки на копейку?!

Вспыхнув, я швырнула Владу под ноги подаренный букет и развернулась, чтобы уйти. Но Архангельский-младший больно схватил меня за руку:

– Я не договорил!

Увидев его побелевшее от злости лицо, я предпочла не нарываться и нехотя остановилась.

– Красивой женщине, Дашунь, – проговорил Влад, успокаиваясь и выпуская мою руку, на которой горели следы от его пальцев, – как бриллианту, нужна огранка. И роскошная оправа. Шмот, побрякушки, салоны там разные…А это всё – большие деньги…

Он приобнял меня за плечи и, наклонившись к уху, шепнул тоном змея-искусителя:

– Неужели ты никогда не мечтала носить бриллианты, Дашуньк? Летать на шоппинг в Париж, а в отпуск на Мальдивы? Запивать устрицы Периньоном? Загорать у бассейна собственного дома?

Конечно, я хотела! А кто бы отказался пожить хоть денёк той сказочной жизнью, которой соблазнял меня Влад? И таки соблазнил!

После очередного ужина в «Фараоне» он неожиданно повёз меня совсем в другую сторону от дома – на окраину Северореченска, где за глухим трёхметровым забором прятались особняки местной элиты. Я с любопытством рассматривала мелькавшие за окном машины причудливые замки с башенками из зелёного шифера, барские усадьбы с толстыми колоннами и коттеджи из красного кирпича, гадая, какое из этих нелепых строений принадлежит Архангельским.

Не угадала. Дворец, что виднелся за коваными витыми воротами, потрясал воображение сказочной роскошью и такой же сказочной безвкусицей. В этой неудачной копии Версаля смешали всё – витые высокие окна, затейливую лепку на фасаде, островерхие башенки, и мраморные колонны. И с провинциальным шиком щедро полили позолотой.

Переступив порог сверкающего монстра, я невольно зажмурилась: интерьер дворца Архангельских просто ослеплял. От раззолоченных стен и лестничных перил, картинных рам и цепей, с которых хрустальным водопадом свисали огромные люстры, у меня зарябило в глазах и перехватило дыхание.

Заметив мою растерянность, Влад самодовольно улыбнулся.

– Офигеть, да?

Я молча кивнула. Офигеешь тут, обнаружив, что тонкий ценитель искусства, меценат и покровитель школы юных художников Андрей Архангельский недалеко ушёл в своих вкусах от вора в законе – Гиви Хромого. Но самое ужасное, что вся эта звенящая пошлость нравится Владу. Ну ничего, я привью ему хороший вкус, как только выйду за него замуж! А в том, что это случится, я не сомневалась. Самодовольная дура! Если бы я знала, чем всё это закончится!

Но двадцать лет назад я отважно переступила порог особняка Архангельских и позволила Владу увлечь меня в спальню. Там, среди хрусталя и позолоты, на кровати в стиле Людовика XIV, и случилась наша первая добрачная ночь. Опасаясь разочаровать будущего мужа, я – за неимением опыта – старательно подражала сценам в фильмах для взрослых. Зря боялась: Влад всем остался доволен. А вот я не почувствовала ровным счётом ничего. И продолжала ничего не чувствовать все двадцать лет супружества.

В конце концов, я решила, что значение секса в жизни современного человека слишком преувеличено. Но ничуть не расстроилась: ведь в моей новой жизни и без этого хватало приятных моментов!

Влад оказался прав: мне очень нравилась новая, богатая жизнь, к которой я быстро привыкла. Нравился статус жены преуспевающего бизнесмена и невестки мэра. Нравилась новенькая «бэха» – подарок мужа и такая же новенькая «трёшка» в центре города, куда мы с Владом переехали сразу после свадьбы.

Пышное торжество устроили в загородном ресторане, куда набилось 500 приглашённых – уважаемых людей нашего города. Самый уважаемый из них – человек лет шестидесяти, в чёрной шёлковой рубахе и с широкой золотой цепью на шее, сидел на почётном месте рядом с нами. Одобрительно оглядев нашу пару, Гиви Хромой произнёс первый тост – за молодых. А где-то в самом дальнем конце стола ютились два немолодых, скромно одетых человека – мои родители. Они подняли бокалы, робко улыбаясь, и я задохнулась от ярости. Вот значит как! Моя семья для зажравшихся Архангельских – люди второго сорта!

С приятной улыбкой на лице я обернулась к Владу и спросила вполголоса:

– Кто занимался рассадкой?

– Кажется, мама…Да какая разница? – отмахнулся муж.

– А такая, – не переставая улыбаться гостям, прошипела я, – пусть твоя мама немедленно пересадит моих родителей на лучшие места. Или я сейчас встану и уйду вместе с ними с этой чёртовой свадьбы.

– Не поднимай волну, Дашка, – обронил Влад. – Сейчас всё будет.

Он зашептал что-то официанту и тот, почтительно кивнув, растворился среди публики. А вскоре я увидела возле себя родные и любимые лица. И поклялась, что никому и никогда не позволю их обидеть. Архангельские больше и не пытались. Однако близкие отношения, несмотря на старую дружбу и новое родство, между мэрским семейством и моими родителями так и не сложились.

Поначалу всемогущий мэр предлагал пристроить моего отца на какую-нибудь должность, но получал неизменный отказ.

– Мне подачки не нужны, – говорил отец, не вставая с дивана.

– Конечно, не нужны, – фыркала мать, – ведь теперь тебя содержит Даша!

Я действительно снабжала родителей деньгами, а через некоторое время перевезла их на новую квартиру в хорошем районе. Денег у меня хватало, ведь неожиданно для себя я оказалась владелицей целого сталелитейного завода!

Однажды Влад разбудил меня непривычно рано.

– Собирайся, через час нас ждёт нотариус, – подтолкнул по направлению к ванной.

Уже в машине муж объяснил:

– Плохие времена настали, Даш. Под отца копают. В городе появились серьёзные люди. Надо спасать завод.

Он внимательно посмотрел на меня и мотнул головой в сторону заднего сиденья.

– Короче. Там бабки. Ты их получила за продажу родительской квартиры, а сейчас на них покупаешь «Севмет». Не бойся, – криво улыбнулся муж, – деньги останутся в семье. Просто передашь мне чемодан на глазах у нотариуса.

Всё вышло так, как сказал Влад. Нотариус был свой, прикормленный, готовый за хорошую мзду заверить что угодно. Хоть договор купли-продажи родной матери. Тускло оглядев небольшой чемодан, набитый зелёными купюрами, он нацарапал подпись на документах, шлёпнул печать и, приняв от Архангельского-младшего увесистую пачку таких же зелёных бумажек, вежливо с нами простился.

– Конечно, можно было обойтись без этого цирка, – задумчиво проронил Влад, забрасывая чемодан с деньгами на заднее сиденье. – Но так надёжнее. Теперь у нас есть официальная бумажка и живой свидетель, если вдруг что-то пойдёт не так.

А для семьи мэра уже многое шло не так. Через пару месяцев после смерти Васи Хмурого, возвращаясь домой из сауны, взлетел на воздух в собственном «гелендвагене» Гиви Хромой. По Северореченску сразу же поползли слухи: в городе начался передел власти. Говорили, что на наш небольшой, но зажиточный город положил глаз криминальный авторитет по прозвищу Чука, которому и приписывали эти убийства.

Уроженец соседней Камышани – Степан Чуканов был человеком решительным и отличался людоедской жестокостью по отношению к конкурентам. Он быстро подмял под себя город, заслужив прозвище «ночного мэра» и реальному мэру Северореченска пришлось поначалу несладко. Андрей Архангельский терял активы с катастрофической скоростью – Чука быстро выдавил его из рынков, заправок и торговых центров. И теперь нацелился на самый лакомый кусок – местный меткомбинат.

В своё время Архангельский вероломно отжал его у старого друга и по совместительству – директора комбината. Старейшее предприятие города после распада СССР никак не могло приспособиться к рыночной экономике и приносило лишь убытки. И это – при бешеном спросе на металл!

– Ты привык «рулить» по старинке, – доверительно говорил Архангельский старому другу.– Но сейчас не те времена, советские методы уже не годятся. Мой тебе совет, Семёныч, доверь управление молодым, они в рыночных отношениях шарят куда лучше нас, стариков…Да вот хоть сыну моему – он у меня, знаешь, какой способный!

Насколько он способный, Влад доказал очень быстро. Убедив директора начать приватизацию завода, он быстро создал собственную компанию «Трейдинг-инвест», которая выкупила большую часть акций. Сидящие месяцами без зарплаты рабочие с радостью продавали «Трейдинг-инвесту» свои акции за бесценок: пусть небольшие, зато живые деньги! И очень скоро в руках у Влада оказался контрольный пакет акций «Севмета» – 80 процентов.

Остальные принадлежали директору комбината. И Архангельский-младший уговорил старого управленца продать ему почти все, обещая сохранить директорский пост, а все доходы от дивидендов пустить на модернизацию производства. Но как только получил желаемое, тут же отправил старого руководителя на пенсию. Принудительно выкупил остаток акций и стал полновластным хозяином комбината.

– Но ведь так же нельзя, Владик, – растерянно бормотал Семёныч, который помнил сына старого приятеля ещё пятилетним карапузом.

– Об этом нигде не написано, – дерзко ответил бывший карапуз. – Покиньте здание.

Через неделю старый директор повесился в своём рабочем кабинете, куда пришёл якобы за вещами. Организацию похорон и все расходы взял на себя мэр Северореченска. На прощании с директором, где собрался весь город, Андрей Иванович пустил скупую мужскую слезу, рассказывая, каким замечательным человеком был покойный.

– Мой дорогой друг всем сердцем болел за предприятие, которому он посвятил свою жизнь, – завывал мэр. – Из последних сил он пытался в жёстких условиях рынка спасти комбинат от банкротства. Но однажды его силы закончились…

И Архангельский всхлипнул.

Однако крокодиловые слёзы мэра никого не обманули. За спиной у него перешёптывались, называя главу Северореченска подлецом и убийцей. И только я с этим яростно спорила:

– Андрей Иванович не такой! Он друзей в беде не бросает! Он моего отца спас! – кричала я обвинителям.

В ответ они смотрели на меня с откровенной жалостью и обрывали разговор на полуслове: невестка Архангельского, что с неё взять.

– Защитница моя! – умилялся мэр. – Как же мне повезло с невесткой! А моему сыну – с женой: и умная, и красивая, и преданная!

И обернувшись к Владу, грозил пальцем:

– Цени это, обалдуй! У тебя – золотая жена!

– Идеальная, – с усмешкой соглашался Влад.

Владелицей «Севмета» я тоже была идеальной: ни во что не вникала и не вмешивалась, полностью доверяя мужу. А тот руководил комбинатом, щедро выдавая мне «дивиденды», которые я спускала на милые женские мелочи и на благотворительность.

После скандальной гибели директора «Севмета» на репутацию семейства Архангельских легла тень. Ходили даже слухи, что мэр может не выиграть следующие выборы. Поэтому при комбинате мгновенно появилась некоммерческая организация «Сердца Севмета», руководить которой муж поставил меня.

И я с удовольствием вручала призы победителям городских конкурсов и соревнований. Посещала с щедрыми подарками местный детский дом и приют для бездомных. Закупала от имени «Сердец» дорогостоящее оборудование для главной горбольницы. И постепенно грязную историю приватизации «Севмета» Архангельским простили – ведь они столько делают для города, примирительно говорили местные жители. Вон, невестка мэра как старается!

С новым негласным хозяином Североречья тоже удалось договориться. Чука отказался от своих претензий на комбинат, заполучив в собственность речной порт. Но даже после того, как опасность миновала, Влад не спешил переоформлять комбинат на себя.

– Куда торопиться? – пожимал он плечами. – Всему своё время.

Но сейчас, судя по всему, это время настало. Через пару недель после аварии, когда только начали заживать раны, мой муж вновь заявился в больницу.

– Надеюсь, ты понимаешь, что между нами всё кончено? – обронил Влад, усаживаясь возле кровати и зажимая коленками дорогой кожаный портфель.

Я хмуро покосилась на изменщика. Неужели он ещё в этом сомневается? После всего, что сделал?

Влад ответил мне таким же неприязненным взглядом.

– Но перед разводом, – продолжил он, роясь в портфеле, – предлагаю покончить с небольшими формальностями. Подпиши дарственную на комбинат, всё равно ты владела им только на бумаге.

– А полы тебе не помыть? – проскрипела я сквозь прорези в бинтах. – Нашёл дуру! Нет уж, делить будем по закону, при разводе! И пофиг, как я им владела…

– Ах ты, сссс… – чуть не выругался побелевший от злости Влад, но опомнился и взял себя в руки. – Не зарывайся, Дарья. В порошок сотру.

И подхватив портфель, вышел из палаты, от души хлопнув дверью. А я в который раз удивилась произошедшим всего за несколько дней переменам. Почему наш идеальный двадцатилетний брак вдруг дал трещину? Или я просто ничего не замечала раньше?

Задумавшись, я не заметила, как в моей палате появилась посетительница. Высокая рыжеволосая женщина пересекла комнату и, остановившись на безопасном расстоянии, принялась бесцеремонно меня рассматривать.

– А знаешь, я даже рада, что ты обо всём узнала, – медленно проговорила коварная гадина, которую я по ошибке числила в подругах. – Не известно, сколько бы ещё это тянулось. А теперь Архангельский наконец разведётся. И я займу твоё место.

Она подошла к кровати, откуда я сверлила её ненавидящим взглядом и наклонилась к моему лицу.

– Не мешай нашему счастью, Дарья. Подпиши бумаги, – шепнула она мне в ухо. Я с отвращением отшатнулась.

– Так ты вроде бы на ковре у Архангельского и так была счастлива, – ехидно заметила я. – Вон как орала! Зачем тебе ещё и бумаги? С милым рай и в шалаше, то есть в кабинете…

Вика долго молча смотрела на меня ничего не выражающим взглядом больших водянистых глаз. «Как у дохлой рыбы» – мстительно подумала я. А бывшая подруга лениво проговорила:

– Не создавай проблем, Даша. Подмахни дарственную. За это тебя не убьют. И даже купят какую-нибудь хорошенькую однушечку на окраине города.

Онемев от такой наглости, теперь я держала паузу, разглядывая подлую предательницу.

Высокая, рыжеволосая и большеглазая Вика Изотова появилась в нашей жизни несколько лет назад. И хотя была на десять лет моложе меня, как-то незаметно втёрлась в доверие, став лучшей подругой – верной и незаменимой. Хах, незаменимой! Зато она очень даже заменила меня в постели Влада. А теперь собирается заменить и во всём остальном.

– Хлебало не треснет? – нагло спросила я, вспомнив проведённое в бандитском районе детство. – Мне акции комбината и самой пригодятся. Я ещё не умерла!

– Да лучше бы умерла, – брезгливо прошипела бывшая подруга. – Ты себя видела после аварии? Кому ты нужна такая?

И я вдруг поняла, что в больнице меня ловко уводили от зеркал: всё равно, мол, голова в бинтах, не на что там смотреть. Вскочив с кровати, я торопливо заковыляла в коридор.

– Дарья Сергеевна, вам нельзя вставать. Пожалуйста, вернитесь в палату, – преградила мне путь дежурная медсестра. Но я отпихнула её в сторону, рванув к висевшему в холле зеркалу. С замиранием сердца заглянула и в мутное стекло и…не увидела там ровным счетом ничего, кроме забинтованной головы. Белая плотная марля в несколько слоев покрывала лицо, оставляя лишь две дырки для глаз и отверстие для рта. Ругая собственную глупость, я вернулась в палату

– Так себе провокация, – бросила бывшей подруге, – придумала бы что-нибудь поумнее.

– Но ты повелась! – торжествующе выкрикнула Ника. – Ишь, как поскакала к зеркалу! Ты подожди, пока бинты снимут! Тогда на свою рожу налюбуешься! Тебе же её по кускам сшивали!

В сердце кольнуло иглой: плавясь от обиды на изменника-мужа, я и думать забыла о полученных травмах. А что если эта гадина, столько лет прикидывавшаяся подругой, права? И тут в палату заглянула медсестра.

– Дарья Сергеевна, зайдите в манипуляционную, вам снимут швы, – протянула она, с опаской глядя на меня.

С тяжёлым сердцем я поплелась навстречу своим страхам. Кого я увижу в зеркале, когда размотают бинты и снимут швы?

– Себя, Дарья Сергеевна, себя, – уклончиво ответил на мой вопрос хирург. И сурово добавил:

– Вы должны понять: как прежде, уже не будет. Но это не повод для трагедии.

Наконец бинты сняли. Я ринулась к зеркалу над умывальником и отшатнулась. Вместо привычной красавицы с фарфоровой кожей на меня со страхом глядело незнакомое перекошенное лицо в багровых шрамах.

– Мы сделали, что смогли, – ответил стандартной фразой на мой отчаянный вопль хирург. – Конечно, ваше лицо немного изменилось. Но это можно поправить. Будут нужны новые операции, время и деньги.

Однако о прежней красоте можно забыть. Эта мысль сверлила мозг, невыносимой болью разрывая душу. Нет, я не могу, не хочу в это поверить! Рыдая и размазывая слёзы по свежим шрамам, я поплелась в палату.

– Ой, а что это у нас за вой на болотах? – насмешливо протянула Вика. – Подпиши бумаги, собака ты наша Баскервилей. А мы тебя за это отправим к хорошему пластическому хирургу. Подштопает тебя, выйдешь замуж ещё за сантехника Петю и заживёте спокойно, без всех этих нервов…

Умолкнув, я взяла протянутые Викой документы и, разорвав в клочки, швырнула в лицо наглой бабе. И не давая опомниться, продолжала швырять в неё всем, что подвернулось под руку: подушкой, кружкой, вазой с цветами, стоявшей на тумбочке…Когда я ухватилась за саму тумбочку, Вика не выдержала. С воплем: помогите, убивают! – она выбежала из палаты. А я продолжала всё крушить. И лишь окончательно обессилев, упала на кровать и закрыла глаза с твёрдым желанием больше никогда их не открывать.

Глава 3

– Даша, проснись! – кто-то настойчиво тормошил меня за плечо, выдёргивая из тёмной бездны, куда я провалилась десять дней назад. Тогда, увидев изуродованное шрамами лицо, я впала в истерику, которая сменилась апатией.

Дни и ночи напролёт я проводила в постели, глядя в узкое больничное окно, за которым темнел кусок больничного забора и завывала вьюга. И лишь ненадолго забывалась тревожным сном.

– Да очнись ты! – дёрнули за руку, и зарастающие переломы отозвались на это хамство резкой болью. Застонав, я открыла глаза и зашарила по стене здоровой рукой в поисках выключателя. Но проклятая кнопка, как назло, не находилась. Тем временем темнота перед моими глазами сгустилась в человеческую фигуру и прошипела:

– Не включай свет! Сиди тихо!

Да что происходит? Кто это странное ночное привидение и что ему от меня нужно? Я уже открыла рот, чтобы задать эти вопросы, но привидение меня опередило.

– Не узнала? Это я, Татьяна.

Из-за туч выглянула луна, залив палату мертвенным светом, и неясная фигура обрела очертания коренастой женщины, в которой я опознала самую заботливую медсестру клиники. Конечно, остальной медперсонал тоже было не в чем упрекнуть: в лучшей частной лечебнице Северореченска с пациентов пылинки сдували. Но Татьяна в сдувание пылинок вкладывала душу.

Среднего роста, крепко сбитая, с цепкими глазами на широком лице, она относилась к тому разряду бойких пятидесятилетних тёток, которых сложно переспорить и невозможно обмануть. Неудивительно, что Татьяну побаивались даже суровые больничные санитары, да что они – сам глава клиники, высокомерный и деспотичный профессор Гавронский, завидев её в коридоре, спешил скрыться в своём кабинете.

Однако ко мне Татьяна относилась по-матерински бережно. То заглянет в палату с вопросом, не надо ли чаю или свежего морса. Или вот оладушки сегодня вкусные – не желаете ли на завтрак? Подоткнёт одеяло, чтоб не продуло, приберёт с кровати аккуратно смартфон – дорогой же, жалко если разобьётся.

– Да тут вся жизнь разлетелась на куски, что жалеть железяку!– горестно стонала я. Но Татьяна не понимала моих страданий.

– Да все они гуляют, Даш, – говорила мне по-свойски, ставя очередной укол. – Что ты как маленькая? Мужиков, что ли не знаешь?

Я мотала головой: нет, не знаю. За все двадцать лет брака я ни разу не изменила Владу. И ожидала от него того же. А оказалось, этот подлец крутил шашни на стороне! Ну вот чего ему не хватало? Ведь я же была идеальной женой!

– И от идеальных гуляют, – авторитетно возражала Татьяна, ловко втыкая катетер для капельницы мне в вену. – Хочется ведь разнообразия. Никто не будет всю жизнь есть даже самый вкусный торт. Иногда потянет и борща навернуть.

Но я ничего не хотела слышать про эту постельную кулинарию. Демонстративно закрывала глаза, притворяясь спящей, и Татьяна, неодобрительно бормоча, удалялась. Но возвращалась на следующее утро – вместе с медицинскими процедурами и продолжала гнуть свою линию.

– Хороший левак укрепляет брак! Застукала мужа на горячем – поругала и простила. И он бы грехи замаливал деньгами и подарками. А ты все горшки побила: судиться, разводиться…И что после развода? С голой жопой на мороз?

Но вряд ли сегодня ночью она ворвалась в палату, чтобы заставить меня помириться с Владом. Похоже, она чем-то напугана. Если Татьяну в принципе что-то способно напугать. И всё же в голосе медсестры звучала тревога. Как выяснилось, боялась она не за себя.

– Даша, беда! – трагическим шёпотом заговорила она, уворачиваясь от лунного света и отползая во тьму. – Муж хочет в психушку тебя засадить!

– Чегооо? Какую ещё психушку?! – взвилась я, но Татьяна мгновенно залепила мне рот ладонью.

– Тише! А то прибегут сейчас…

И торопливо пересказала коварные планы моего мужа, о которых узнала случайно.

После вечернего обхода Татьяна полезла в подсобку за лекарствами для утренней смены. Возясь с ампулами и таблетками, она невольно подслушала через распахнутую дверь телефонный разговор профессора Гавронского с кем-то неизвестным.

– И Гавронский обещал ему, Даша, всё сделать в лучшем виде, – возмущённо шептала Татьяна. – Сказал, что завтра приедет с Канатки психиатр на консультацию. А потом ещё добавил: не беспокойтесь, никуда она не денется.

– Да почему ты решила, что «она» – это я?

– Так Гавронский позвонил начальнику охраны и велел, как с Канатки доктор приедет, сразу провести его в шестую палату!

Ну да, крыть нечем. В шестой палате вип-корпуса лежала я. А «Канаткой» в Северореченске называли местную психиатрическую лечебницу, расположенную на Канатной улице. Место в промзоне на окраине города было мрачное – как и репутация самой клиники. Мало кто оттуда возвращался живым.

Получается, Влад действительно задумал от меня избавиться? И эта рыжая гадина – бывшая подруга не блефовала, когда грозилась меня убить?

Завтра после консультации у психиатра меня объявят недееспособной и лишат всех прав. Влад станет моим опекуном и на законных основаниях завладеет меткомбинатом – без всяких разводов, судов и дележей. А потом – несчастный случай в психиатрической лечебнице, и вот уже Владислав Архангельский – безутешный вдовец и законный владелец «Севмета» ведёт под венец бывшую подругу своей жены. Ловко они это придумали! Но мне-то что делать?

– Бежать тебе надо, Даш, – посоветовала Татьяна. – И чем дальше, тем лучше. В Москву. В большом городе затеряться легко. А у нас каждый торчит на виду, как прыщ на лице.

Легко сказать! В Москве я бывала только с Владом. Мы летали туда часто, но исключительно по делам. Никого у меня там нет. Впрочем, как и в Северореченске, да и на всём белом свете.

Близкой дружбы я ни с кем не водила: женщины во мне видели конкурентку и строили козни, мужчины набивались в любовники, и, получив отказ, быстро теряли интерес. Никаких родственников, кроме родителей, у меня тоже не было.

Дрожащими пальцами я набрала на смартфоне номер самого близкого человека

– Мамочка, извини, что беспокою так поздно. Но случилась беда: Влад хочет запереть меня в психушку! Можешь приехать сейчас? Забери меня к вам домой!

– Даша, не сочиняй, – усталым голосом сказала мама, – и прошу тебя, перестань ругаться с Владом. Тебе очень повезло с мужем. А ты скандалы устраиваешь и выдумываешь разное.

– Да что я выдумываю? Завтра психиатр приезжает, чтоб забрать меня на Канатку! – от отчаяния я повысила голос и тут же услышала шипение Татьяны, призывавшей меня к осторожности.

– Успокойся. Никто не считает тебя ненормальной. Просто ты пережила сильный стресс, тебе надо отдохнуть, подлечить нервы. Я уверена, Влад желает тебе только добра, – веско сказала мать.

Ага, добра, как же! Меткомбинат он желает и новую жену!

– Значит, не приедешь? – мрачно подытожила я. – Тогда папу попрошу мне помочь. Передай ему трубку!

– Я не буду его будить, – сухо проронила мать, – твой отец уже отдыхает.

– Да он двадцать лет уже отдыхает! – не выдержала я, – где же, интересно, он так перетрудился?

– Не смей так говорить об отце! – закричала мать, – совсем обнаглела! Мир не крутится вокруг тебя, научись уважать других, а потом что-то требуй. Истеричка!

Связь оборвалась и я поняла, что мать в сердцах бросила трубку. Я застыла на кровати, тупо разглядывая зажатый в руке смартфон. Ладно Вика, Влад – чужие по сути люди, но когда тебя предают кровные родственники, понимаешь, насколько ты одинок.

– Ну, вот что, – авторитетно произнесла Татьяна, но я уловила сочувствие в её голосе. – Дождись меня утром, я что-нибудь придумаю. А сейчас ложись спать, на обходе делай вид, что ни о чём не знаешь. Меня здесь не было.

И Татьяна выскользнула в коридор. А я метнулась к шкафу: лежать и дожидаться, пока меня упекут в психбольницу, я не собиралась. Если бежать, то прямо сейчас! Я распахнула шкаф, собираясь переодеться, и обалдело уставилась на стройные ряды пижам и домашних костюмов.

Когда я загремела в больницу, наша экономка привезла мои личные вещи, но среди них почему-то не оказалось ни свитеров, ни платьев, ни костюмов, не говоря уже о верхней одежде. Я вспомнила проклятую соболью шубу, с которой всё началось, и горько усмехнулась. Не удивлюсь, если в ней расхаживает Вика, которая уже примеряет на себя мою жизнь.

Но как мне теперь сбежать из больницы? Я представила, как шлёпаю по снегу в двадцатиградусный мороз в пижаме и тапочках, и содрогнулась. Нет, тогда уж точно попаду в психушку, даже не дожидаясь визита психиатра.

Стоп! Можно ведь всё купить. Всё-таки, не в каменном веке живём, 2016 год на дворе. Сейчас закажу всё в интернет-магазине, а утром курьер привезёт.

Я открыла сайт местного бутика, быстро набросала вещей в корзину, нажала кнопку «оплатить» и услышала мерзкий писк. «Операция отменена», – злорадно сообщил мне банк. Я открыла приложение и не поверила глазам: все мои карты были заблокированы.

Ай да Владик, ай да сукин сын! Времени зря не терял. Я метнулась к прикроватной тумбочке, чтобы проверить ещё одну страшную догадку. Так и есть! Ящик, где лежали мои документы, сиял девственной чистотой. Ни паспорта, ни СНИЛСа, ни больничного полиса.

Я оказалась в полной зависимости от мужа. Искать управу на этого подлеца было негде: ведь даже родители отказались мне помогать. А обратиться за помощью к отцу Влада, как когда-то, двадцать лет назад, я тоже не могла: Архангельский-старший уже давно и прочно покоится на северореченском кладбище.

В середине нулевых мэру дали понять: пора на выход. В городе появились молодые и зубастые управленцы, которые рвались к власти. Говорили, что молодых да ранних «крышует» кто-то очень влиятельный в самой столице. Против таких соперников у Архангельского не было шансов.

Но даже на фоне нехороших слухов бессменный глава Северореченска не хотел расставаться с властью. Когда переговоры зашли в тупик, он попытался натравить на конкурентов карманную прессу. После первой же разоблачительной статьи журналиста-расследователя нашли в подворотне с пробитой головой. Затем погиб от случайного выстрела на охоте партнёр Архангельского по аптечному бизнесу, а в самой сети аптек, оформленной на мою свекровь, начались бесконечные налоговые поверки.

Андрей Иванович кинулся за помощью к негласному хозяину города – Чуке, однако старый вор в законе предусмотрительно перешёл на сторону новой команды.

И Архангельский сдался. Не дожидаясь новых выборов, он подал в отставку по состоянию здоровья. И как в воду глядел. Вскоре после ухода с поста у бывшего мэра обнаружили рак. Для бессменного хозяина Северореченска смыслом жизни была власть, без неё ему незачем было жить. Год спустя, так и не смирившись с тихим статусом пенсионера, Андрей Иванович Архангельский скоропостижно скончался в лучшей частной клинике города. Той самой, из которой я сейчас безуспешно пыталась сбежать.

Хромая, я металась по комнате, совершенно не понимая, что делать. Я напоминала курицу с отрубленной головой, которая ещё бежит, хлопая крыльями, прежде чем окончательно умереть. Но мне повезло больше, чем курице. Кто-то толкнул дверь в палату, и я увидела Татьяну втащившую внутрь клетчатую сумку на колёсиках.

– Одевайся. Живо! – приказала она. И, распахнув сумку, начала швырять на кровать женские вещи.

Кровать усеяли разномастные блузки дикой расцветки, леопардовые лосины и свитерки, расшитые стразами. Вишенкой на торте, венчающей всё это великолепие, стал атласный пуховик, отороченный разноцветным мехом.

– От пациентов осталось, – отрывисто бросила Татьяна, копаясь в сумке. – На складе целая гора этих шмоток, но все, как чехлы на танк. Еле выбрала подходящего размера.

Я с ужасом покосилась на кучу сверкающего радугой тряпья. Судя по ярлычкам брендов на вещах, у прежних владелиц не было проблем с деньгами, но были явные проблемы со вкусом.

– Зато тебя в них никто не опознает, – правильно истолковала мой взгляд Татьяна.

Здесь не поспоришь. В этом сверкающем ужасе с чужого плеча меня не то, что Влад, родная мать не узнает!

– Они хотя бы чистые? – брезгливо потянула я из кучи самый скромный свитер.

– А то! – фыркнула Татьяна. – Только что прям постирала! Не нагнетай, Дарья. Собирайся быстро. Пока доктор с Канатки не приехал.

Я с отвращением натянула на себя расшитые бисером джинсы и свитер в пайетках. Тем временем Татьяна выудила из сумки белёсый женский парик и нахлобучила мне на голову. Я уже не сопротивлялась. Ещё перед первой операцией, при виде залитого кровью лица и слипшихся бурым комом волос, врачи решили не рисковать: чтобы не пропустить малейшие травмы на голове, меня обрили наголо. За месяц, проведённый в клинике, отрос всего лишь небольшой колючий ёжик, зато парик сел на него, как родной.

– А теперь не вертись. Будем рисовать лицо.

И Татьяна принялась щедро замазывать мои шрамы плотным тональным кремом, рисовать брови и пудрить кожу. Покончив с гримом, она задрала свитер и ловко примотала скотчем к животу плотно набитую подушку.

Я заглянула в зеркало и на секунду зависла: оттуда на меня глядела исподлобья бесцветная беременная женщина с одутловатым лицом.

– Доедешь до Москвы, снимешь, – успокоила Татьяна – Кидай всё, что пригодится, в сумку – и погнали!

Я быстро запихнула в клетчатую пасть оставшийся леопардово-пайеточный ужас, добавила нижнее бельё (слава Богу, своё!) и пару пижам. Остальное отдала Татьяне. Она подхватила меня под руку, и мы выкатились в коридор.

– Татьяна Вячеславовна, а кто это с вами? – раздался дребезжащий голос у меня над ухом.

Холодея от страха, я увидела в паре сантиметров от себя профессора Гавронского. Сложив короткие пухлые ручки на объёмном брюшке, выпиравшем из-под накрахмаленного халата, он буравил меня брезгливым взглядом. Как муху, случайно попавшую в суп.

– А это…племянница моя, Настя, – затараторила Татьяна, незаметно оттирая меня в сторону, подальше от профессорского взгляда. – Приехала в Северореченске рожать. Дак я её привела к нам на консультацию: пусть девочки посмотрят.

– Надеюсь, не бесплатно? – сухо обронил Гавронский, красноречиво оглядев мою неказистую одежонку. – У нас здесь – не благотворительный фонд.

– Ни в коем разе! – бодро отрапортовала моя неожиданная родственница. – Всё оплатили через кассу. Завтра чек занесу вам. А сейчас, извините, мы на автобус опаздываем!

– Ладно, идите уж, – фыркнул профессор.– Но в следующий раз, Татьяна Вячеславовна, объясните своей родственнице, что одежду и багаж нужно оставлять в гардеробной.

И хмуро покосившись на мою клетчатую авоську, профессор величественно удалился. А Татьяна, дёрнув меня за руку, потащила к выходу из клиники. Но здесь нас поджидало новое препятствие.

– Татьян, а что за женщина с тобой? – тормознул нас крепкий парень в униформе. – Не помню, чтобы я её пропускал.

– Та какой пропуск, Саня, какой пропуск, – умело разбудила в себе Татьяна южную хабалку – бойкую и лукавую. – То ж родственница моя. Со Ставрополя Шо ж я её и так не проведу? Я ж тут работаю, Сань. Ну шо ты, как маленький?

– Но я её всё равно не видел, – упорствовал охранник. И вывел Татьяну из себя.

– Меньше надо в телефоне на баб голых залипать! – прогремела она, подталкивая меня к выходу. И наступая на побледневшего охранника. – Думал, я не знаю, чем ты тут занимаешься? А?! Совсем нюх потерял! Ладно, девчонка моя проскочила, а если бандюганы?!

На парня, сникшего под таким напором, было жалко смотреть. Махнув рукой, он вытянулся в будочке охраны, глядя перед собой невидящими глазами. А Татьяна, уничтожив противника, поволокла меня прочь от клиники – к городскому шоссе, у обочины которого приютился заляпанный вековой грязью грузовик.

– Значит так, – торопливо объясняла она мне по дороге. – Там, в машине, Вовка – нормальный мужик. Едет на заработки в Москву. Я с ним договорилась, отвезёт тебя к моей подружайке, она рядом с Площадью трёх вокзалов комнаты сдаёт. Отсидишься у неё. Потом созвонимся, когда здесь всё уляжется. Что-нибудь да придумаем…

Она остановилась, вытащив из кармана небольшой свёрток и вручила мне.

– Тут вот деньги. Не так, чтоб много. Но на первое время хватит.

– Таня, нет. Я не могу, – жалко забормотала я, но увидев страшные глаза Татьяны, тут же умолкла.

Задумчиво посмотрела на свою правую руку и сдёрнула обручальное кольцо. Двадцать лет назад мне надел его на палец Влад, закрепив священные узы брака.

– Возьми, Тань. В знак благодарности за всё, что ты для меня сделала. Его можно неплохо подать. Картье, как-никак.

– Не выдумывай! – отрезала она. – Тебе самой пригодится. Потом сочтёмся, когда всё закончится…

Но пока для меня всё только начиналось. Я доковыляла до машины, у которой нас поджидал крепкий мужик средних лет с мясистым обветренным лицом.

– Ну, Вовка, принимай попутчицу, – скомандовала Татьяна. – И смотри у меня, не обижай, девке и так досталось! Ну, с Богом!

И Татьяна, блестя подозрительно мокрыми глазами, торопливо меня перекрестила. Помогла вскарабкаться в кабину, захлопнула дверцу и долго глядела нам вслед, пока окончательно не скрылась из вида.

Я бездумно глядела на змеящуюся дорогу, которая уносила меня прочь от прежней жизни. Грузовик ощутимо потряхивало на колдобинах, которыми были щедро усеяна городская трасса. Иногда на какой-то совсем злой яме машину подбрасывало так, что у меня клацали зубы. «Да уж, Дашенька, это не твой любимый «поршик» от которого остались одни воспоминания» – ехидно сказал мне внутренний голос. Если бы только «Порше»! Похоже, от всей моей прежней жизни остались одни воспоминания.

Сидя в прокуренной тесной кабине старой «газельки», в дурацком парике и нелепых шмотках с чужого плеча, я смотрела на висящие на лобовом стекле деревянные чётки и молилась об одном: пусть всё обойдётся!

– Танюха сказала, ты прячешься от кого-то, – завёл разговор водитель.

– От мужа, – неохотно подтвердила я.

– Ого, – оживился Вовка. – А чё так?

– Убить меня хочет.

Мой попутчик посмотрел на меня с уважением и надолго замолчал. А я погрузилась в невесёлые размышления: неужели Влад, с которым мы прожили в счастливом браке двадцать лет, действительно решил меня убить? И только ради, чтобы не делить имущество при разводе? Разве этот проклятый меткомбинат стоит человеческой жизни?

«А чему ты удивляешься? – снова встрял мой внутренний голос. – Одну жизнь он уже загубил в самом начале. Вспомни несчастного Семёныча». Но я-то ведь не какой-то чужой Владу человек, я всё-таки его жена! Как он может так поступать со мной?!

Похожие мысли, видимо, мучили и водителя грузовика. После долгой паузы он удивлённо спросил:

– Это что ж такое надо натворить, чтобы родной муж убить захотел?

– Да меткомбинат я у него отжала, – небрежно ответила я. И услышала громкий хохот.

– Ой, не могу! – утирал выступившие от смеха слёзы Вовка. – Ну, мать, ты даёшь! Хочешь сказать, ты – жена самого Архангельского? Я её по телику видел: красивая. При всём уважении, ты на себя в зеркале давно смотрела?

У меня перехватило дыхание от ярости. Да как смеет меня оскорблять какой-то потрёпанный нищеброд?! Да раньше бы я не то, что рядом с таким не села, его бы ко мне на пушечный выстрел не подпустили! В нашем кругу появление простых работяг исключалось. А на благотворительных акциях при большом скоплении людей меня сопровождали личные охранники Влада. Но теперь жизнь круто изменилась, да и в чём он не прав? С этими шрамами и в дурацком гриме я действительно не похожа на прежнюю себя.

– В аварию попала, – процедила я сквозь зубы.

– Тогда сочувствую, – неожиданно тепло ответил Вовка. И я едва не расплакалась: эта жалость почему-то ранила сильнее, чем оскорбление.

Неожиданно грузовик резко затормозил, сдал назад и прижался к обочине.

– Шухер! – вполголоса предупредил меня Вовка и полез за правами. А в окно уже стучал человек в форме.

– Инспектор Косенко. Ваши документы! Куда едем? – спросил, изучая протянутые водителем права.

– Дак в Москву, – удивился вопросу Вовка. – С понедельника на смену выхожу. На бетонном заводе в Химках.

– А вы, девушка, куда? – спросил инспектор, с любопытством оглядывая мой фальшивый живот.

– Жену рожать в Камышань везу, – опередил меня Вовка, – решил закинуть в роддом по дороге. У нас там контракт на роды. Уже в родзале ждут, главное, довезти бы.

И тут же я, побледнев от волнения, со стоном схватилась за живот.

– Командир, – взмолился водитель, – отпусти нас. А то ещё родит по дороге. Что я делать-то буду?

Но инспектор Косенко не спешил возвращать права.

– Тут ЧП у нас, – хмуро сообщил он. – Сбежала из клиники жена бизнесмена Архангельского. Вот, проверяем всех теперь. Ориентировку выдали.

Он мельком глянул на снимок в своём смартфоне и впился внимательным взглядом в моё лицо.

– Предъявите ваши документы, пожалуйста, – вежливым, но не допускающим возражений тоном попросил инспектор.

От ужаса я застонала.

– Да какие документы, в больнице все документы! Говорю же, рожать её везу! – занервничал Вовка. – Отпустите, пацаны, по-братски…

– Какие мы тебе пацаны…– начал инспектор, но тут я заорала так, что у всех присутствующих чуть не лопнули барабанные перепонки.

– Ой, мамочки, рожаю! Поехали скорей, а не то прям здесь ребёночек вылезет! – вопила я, мотая головой и хватаясь за живот.

Инспектор Косенко отпрянул от машины.

– Можем сопроводить вас до роддома, – предложил он, с опаской глядя на меня. А если что, и роды примем…

– Дааа? А если что-то пойдёт не так, кто отвечать будет? – выкрикнула я и стукнула «мужа» по спине. – Вовка, твою мать, быстро гони в роддом, у меня уже воды отходят!

Мне всегда удавался блеф.

– Андрюха, ну чего ты до людей докопался? – крикнул инспектору Косенко его напарник, скучавший у патрульной машины. – Ясно же, что не та баба. Пусть едут, а то ещё правда родит. Вон как орёт.

– Малахольная какая-то, – пробормотал инспектор, всучил документы водителю и приложил руку к козырьку: проезжайте, мол.

Грузовик заревел и рванул с места, мигом оставив далеко позади внимательных полицейских. Но только после указателя с перечёркнутой надписью «Северореченск» мы с Вовкой перевели дух.

– А ты ничего такая, боевая, – игриво сказал он, маслено на меня поглядывая.

– За дорогой следи, – сухо оборвала его я.

Флирт с водителем не входил в мои планы. Однако Вовка не собирался сдаваться. Проехав ещё километров пятьдесят, мы остановились на заправке. Пританцовывая на утоптанном снегу, я, как и двадцать лет назад, отхлёбывала обжигающий кофе из картонного стаканчика. Только вместо молодого и красивого Влада на меня оценивающе смотрел потрёпанный сорокалетний мужик. И как только мы сели в кабину грузовика, он перешёл к действиям.

Я и ахнуть не успела, как Вовка облапил меня и отработанным движением сдёрнув молнию пуховика, попытался расстегнуть на мне джинсы. Времени на раздумья не было. Изворачиваясь под навалившимся грузным телом, я выпростала правую руку и вцепилась ногтями в Вовкино лицо, норовя зацепить глаза. Не ожидая отпора, а тем более коварного нападения, он обижено взвыл.

– Ах ты, ссс-ка! – выдохнул побагровевший от злобы водитель, занося надо мной руку, чтобы дать затрещину.

– Татьяне расскажу, – пообещала я, с ненавистью глядя на Вовку. И тот мгновенно утратил боевой задор. Бормоча проклятья, он перекатился на водительское сиденье и взялся за баранку. А я мысленно благословила свою больничную подругу, одно имя которой приводило в трепет даже самого озверевшего мужика.

Всю оставшуюся дорогу мы проехали в хмуром молчании. Наконец федеральная трасса перетекла в городскую, за окнами замелькали унылые советские высотки вперемешку с заправками и торговыми центрами – типичная картина для московских окраин. Пропетляв по городу и постояв в пробках, мы вкатились на оживлённую многополосную дорогу, вдоль которой возвышались монументальные сталинки и лаконичные высотки из стекла и бетона. Возле нарядного терема Ярославского вокзала Вовка затормозил:

– Выходи. Приехали.

– Как это приехали, – возмутилась я. – Татьяна сказала, что ты меня отвезёшь к её подруге. Я же не знаю её адреса!

– Сама как-нибудь, – хмуро бросил водитель. – Мне с тобой не по пути. Быстрей давай, здесь стоянка запрещена.

Я нерешительно взялась за ручку на дверце. Вот она, месть уязвлённого самца! Я, конечно, понимала, что вряд ли мы расстанемся с Вовкой друзьями, но такой подлости не ожидала.

– Вредная, ты, баба. Я бы тебя тоже убил, если б был твоим мужем, – буркнул он на прощанье.

– Ты бы никогда не был моим мужем. В зеркало на себя посмотри, – съязвила я, вылезая из кабины. И чуть не свернула себе шею. Взбешенный Казанова-неудачник изо всей силы саданул меня локтем в спину, придав ускорение. Я вывалилась из машины на мощёный плиткой тротуар. А через секунду, вращая колёсами, рядом плюхнулась моя клетчатая сумка. Хрипло каркнув и выпустив облако вонючего дыма, машина уехала.

А я осталась торчать посреди трёх вокзалов, одна в 13-миллионном городе, без денег, документов и представления о том, куда идти и что делать дальше.

Глава 4

– Скорее! Там женщину беременную из машины выбросили! – услышала я, барахтаясь на тротуаре.

А затем чьи-то руки схватили меня, встряхнули и поставили на ноги. Запихивая сбившийся парик вглубь капюшона, я увидела группку неравнодушных прохожих. Мне протягивали бутылочку с водой, чистили от грязи многострадальный пуховик, вручали поднятую сумку, предлагали вызвать скорую, полицию и почему-то МЧС.

Я вяло благодарила и, держась за живот, молилась, чтобы проклятая подушка не вывалилась в самый неподходящий момент.

– Ну, какой мерзавец! – возмущалась недорого, но модно одетая женщина средних лет, поправляя очки. – На полном ходу выбросить человека! Да ещё беременного! Кто-нибудь записал его номер?

– Не надо номер! – испугалась я. – Это мой муж…

Публика переглянулась.

– Тем более нельзя ему спускать! – горячилась женщина. – Будете молчать, он вас убьёт в следующий раз!

– Да отстаньте от девушки, – увидев моё растерянное лицо, вступился мужчина в стильном пальто.– Это их с мужем дело. Меньше бы лезли в чужие семейные разборки, так и разводов у нас в стране бы не было!

– Как не лезть, когда вы на жён с кулаками кидаетесь! Убиваете, калечите! Знаете, сколько у нас в России гибнет их таких от рук мужей и сожителей? А я знаю! Я в Центре помощи жертвам насилия работаю! Вот, девушка, возьмите! – и очкастая сунула мне в руку визитку.– Если что, сразу к нам! Спасём от урода!

– А чего сразу «урода»? Может, она сама хороша? – кипятился мужчина в пальто. – Сейчас такие бабы пошли – любого мужика обидят!

– Ой, да кто вас обижает!

Радуясь, что в пылу спора доброжелатели напрочь обо мне забыли, я сунула визитку в карман, подхватила сумку и попятилась в сторону вокзала. Юная парочка, с интересом наблюдавшая за спорщиками, заговорщицки мне подмигнула и помахала рукой. Я кивнула и двинулась вглубь площади. И пару минут спустя, толкнув тяжёлую деревянную дверь, нырнула в бездонное брюхо Ярославского вокзала.

Первым делом я отправилась в туалет. Там стянула осточертевший парик и отодрала от живота подушку. Затем долго плескалась над раковиной, смывая потёкший грим, от которого нестерпимо чесалось и горело лицо. Осторожно заглянула в зеркало и вздохнула: в этой женщине с рваным рубцом у виска, неровной щёткой пепельных волос и растерянными глазами ничего не осталось от прежней самоуверенной и холёной красавицы. Тем лучше, с неожиданной злобой подумала я, теперь уж меня никто не узнает.

Повязала голову найденным в сумке платком и с независимым видом вышла из туалета.

– Будьте добры, сим-карту, – бросила я с привычной снисходительной интонацией в голосе. Скучавшая в салоне мобильной связи девица подняла глаза и ухмыльнулась.

– Паспорт давайте, – лениво протянула она руку, нагло меня рассматривая.

– А зачем вам мой паспорт, – высокомерно обронила я. – Просто продайте мне симку и всё.

– Женщина! – закатила глаза девица. – Законы российские знаете? Без документов продажа сим-карт запрещена!

Вот это поворот! Я так давно не занималась бытовыми вопросами, что совсем оторвалась от реальности. И, похоже, осталась не только без документов, но и без связи. Старую симку я, по совету Татьяны, выбросила ещё по дороге в Москву. А с новой мне теперь никто не поможет: из-за подлой Вовкиной мести я не попала к Татьяниной подруге, которая должна была мне помочь обустроиться в столице. Адреса я её не знала. И к обстоятельствам новой жизни была не готова.

– А может, как-то можно без документов… – попыталась я разжалобить девицу.

– Вы, наверное, иностранка? – догадалась она. – Тогда понятно, вот это вот всё…

Девица ещё раз смерила меня весёлым взглядом и, не удержавшись, фыркнула. Я хотела одёрнуть нахалку, но покосившись случайно на зеркальную панель, увидела там помятую личность в разноцветном пуховике и расписной бандане в обнимку с клетчатой авоськой – и содрогнулась. Мой понурый вид неожиданно тронул девицу.

– Идите на платформу. Там гастеры раздают бесплатные симки. Без документов.

Она махнула рукой куда-то вправо, и я послушно поплелась обратно на вокзал, размышляя над таинственным словом «гастеры». Может, это пароль для получения бесплатной сим-карты? Или место встречи, которое изменить нельзя?

В раздумьях я дотащилась до платформы, где у входа топтался чумазый крепыш в спортивном костюме. В смуглой руке он сжимал веер из полосатых карточек, которым призывно махал в сторону спешащих пассажиров.

Вытянув из веера чёрно-желтую картонку, я с облегчением вздохнула: похоже, одна из проблем решена. Осталось вставить симку в телефон, и я снова на связи! Вот только, с кем? От мужа-подлеца и его любовницы я скрываюсь. Родителям я не нужна, а друзей у меня нет. Разве что кроме Татьяны. Но ей звонить нельзя. Наверняка медсестра сейчас под колпаком. Да и меньше всего мне хотелось навредить доброй женщине, которой, вероятно, и так досталось после моего побега.

Ладно. Подумаю об этом завтра. А сегодня мне нужна связь. А ещё ночлег и еда. В свёртке, который сунула мне на прощанье Татьяна, оказалось десять тысяч: стоимость моего обычного обеда в прошлой жизни. Интересно, для простых людей – это много или мало?

Замёрзшая и голодная, я уселась на освободившуюся скамейку в зале ожидания и вытащила смартфон. И тут же он с силой рванулся из моей руки.

Щуплый маленький парень с узким лицом и блудливыми взглядом сосредоточенно выдирал айфон из моих рук. Только этого мне не хватало! Я отчаянно вцепилась в телефон и завертелась на скамейке, стараясь лягнуть наглого грабителя. Но потеряла равновесие и свалилась вместе с ним на пол, продолжая сражаться.

– Позовите полицию, здесь бомжи дерутся! – заверещала могучая тётка на соседней скамейке, опасливо поджимая ноги в кокетливых розовых сапожках.

И словно по волшебству, рассекая людское море, к нам двинулся полицейский наряд. При виде парней в черном урка мгновенно выпустил смартфон и, пнув меня напоследок, растворился в толпе. А меня второй раз за день схватили за капюшон и, встряхнув, поставили на ноги.

– Чей телефон? Откуда у вас? Ваши документы, – сыпал рублеными фразами один из полицейских. Коренастый, с крепкими мускулами под форменной курткой и бесстрастным лицом, он окинул меня внимательным взглядом. И мне захотелось натянуть капюшон поглубже и бежать без оглядки. Но вместо этого я возмущённо затараторила:

– Мой телефон. А этот …– я махнула рукой в сторону бесследно рассосавшегося урки, – хотел отобрать! Избил меня! Хорошо, что вы вмешались!

Я с благодарными слезами посмотрела на полицейских. И тот, что был повыше, с добродушным веснушчатым лицом, сочувственно улыбнулся. Но на коренастого мой пламенный спич не произвёл никакого впечатления.

– Документы, – напомнил он, протягивая руку.

Скользя взглядом по вокзалу в поисках выхода, я увидела электронное табло. Решение пришло мгновенно.

– Украли документы, – сообщила я с дрожью в голосе. – Приехала сегодня в Москву, вышла из поезда. Смотрю, а сумочки – нет! А там паспорт, билет, банковские карты! Хорошо телефон был в кармане…

– Номер поезда, когда и откуда приехали, – гнул своё коренастый полицейский.

Вот привязался! Похоже, так просто он от меня не отстанет.

– Откуда мне знать номер, в первый раз ехала!– огрызнулась я. – Поезд «Камышань-Москва», прибыл рано утром, где-то часа полтора назад. Вы что, меня в чём-то подозреваете?

– Так, женщина, – тронул меня за плечо коренастый, – пройдёмте с нами в отделение. До выяснения всех обстоятельств.

– Да вы что? За кого вы меня принимаете? – завопила я, выдираясь. Но коренастый впился мне в руку железными пальцами и настойчиво подталкивал к выходу из вокзала. Я завертела головой по сторонам в поисках помощи. Однако сновавшие вокруг люди волшебным образом рассосались, лишь толстуха в розовых сапожках так и осталась сидеть на скамейке, злорадно поглядывая на меня поросячьими глазками.

– Так тебе и надо! Воровка! – торжествующе выкрикнула она.

– Да поймите, это мой телефон! – продолжала я убеждать полицейских, сидя на жёстком металлическом стуле в отделении. – Говорю же, симку меняла на московскую, чтобы дешевле звонить. А тут на меня грабитель напал. Вы же сами видели!

– Слышь, – лениво протянул коренастый. – Что ты мне тут затираешь? Посмотри на себя, откуда у тебя может быть дорогая труба? Колись, где украла? Ну?

От обиды и безысходности я разрыдалась.

– Корольков, остынь, – вдруг раздался за моей спиной простуженный бас.– Я сам поговорю с задержанной.

– А что тут говорить, товарищ капитан, – не сдавался Корольков. – По-моему, всё ясно. Вокзальные бомжи не поделили украденный телефон. Вы посмотрите на неё: где она и где десятый айфон?

– А теперь ты посмотри внимательней, – прохрипел простуженный совсем рядом.

И напротив меня остановился крепкий мужик лет сорока, чем-то неуловимо напоминавший разбуженного посреди зимней спячки медведя.

– Руки её видишь? – «медведь» аккуратно взял меня за кисть и продемонстрировал её коренастому. – У бомжих такие бывают?

– Может, недавно бичует, – не сдавался упрямый Корольков, неприязненно покосившись на мой маникюр.

– Вот сейчас мы это и выясним.

«Медведь» уселся за стол и уставился на меня небольшими цепкими глазами.

– Давайте начнём всё сначала, – предложил он, хрипло откашлявшись. – Фамилия, имя, отчество, где проживаете, когда и при каких обстоятельствах были утрачены документы…

Инстинкт самосохранения подсказывал мне, что настоящие данные светить нельзя. Надо придумать имя, которое не сильно бы отличалось от настоящего – так легче запомнить. Отчество пусть будет моим, а фамилия…Может быть, девичья?

– Марья Сергеевна Ли…Литвякова

– Где проживаете, Марья Сергеевна? – поинтересовался «медведь», скользя пальцами по клавишам компьютера.

– В Камышани, – привычно соврала я, – сегодня приехала Москву посмотреть. И меня в поезде обокрали! А наша доблестная полиция не вора ловит, а обвиняет меня! Честную женщину!

Я гневно вытаращилась на опера. Но он даже ухом не повёл.

– Ну-ну, честная женщина, – хмыкнул, придвигая ко мне листок бумаги. – Пишите заявление: что, где, когда…сделаем запрос камышанским коллегам на восстановление документов. А вам пока выдадим временное удостоверение.

– А делать-то мне теперь что? Где жить, что есть, вообще не понимаю, – пожаловалась я оперу, отдавая заявление.

«Медведь» задумчиво поглядел на меня.

– Ну, пятизвёздочный отель не обещаю, но куда-то пристроить можно. Пойдёмте со мной.

И он снова хрипло закашлялся. Вытащил огромный клетчатый платок, трубно высморкался и, сунув в карман куртки, поманил меня к выходу.

Через четверть часа, пропетляв дворами, утыканными хрущёвками и облупившимися сталинками, мы остановились возле серой кирпичной двухэтажки, отделённой от улицы густой металлической оградой. Над глухой дверью, врезанной в калитку, вилась затейливая надпись: «У Тамары»

– Сколько у вас денег? – спросил «медведь», давя на кнопку домофона.

– Десять тысяч, – честно ответила я, почему-то проникнувшись доверием к этому усталому простуженному мужику. Тот кивнул.

– Хватит. Только всю сумму не светите. И постарайтесь не оставлять в хостеле, когда уходите. Люди там разные…

Таких людей я, действительно, давно не встречала. Особенно женщину лет шестидесяти, гордо возвышавшуюся над стойкой регистрации в крошечном холле. Редкие волосы женщины были выкрашены в ярко-розовый цвет и собраны на макушке в небрежный сальный пучок. Гладкое глянцевое лицо с двумя подбородками было жирно накрашено, пухлые руки унизаны кольцами с разноцветными камнями, а огромное тело замотано в необъятный алый балахон.

При виде этого великолепия я моргнула и попятилась, наступив на оперу на ногу. Чертыхнувшись, он подтолкнул меня к стойке.

– Вот, Тома, принимай гостью: женщина пока без документов, украли в поезде. Мы ей справку временную выдадим, она потом занесёт.

– Товарищ капитан, без вопросов, – проворковала разноцветная гора за стойкой. – Всё сделаем. И номерок подберём получше. Вы ж меня знаете!

– Вот именно. Знаю, – прохрипел «медведь» и снова зашёлся кашлем.

– Простыли, Пал Сергеич? – заколыхалась Тамара за стойкой. – Может, чайку? С ромом?

– Да какой чаёк, дел по горло, – отмахнулся опер и обернулся ко мне, – зайдёте завтра в отделение. Скажете дежурному: к старшему оперуполномоченному Медведеву Павлу Сергеевичу.

Ну надо же! Он ещё и Медведев! Я послушно кивнула, сдерживая улыбку, и подумала, что старшему оперуполномоченному удивительно подходит его фамилия.

– Чего лыбишься? – резко спросила Тамара, как только за опером захлопнулась дверь. – Я тебе что? Клоун?

– Н-нет, – растерялась я от неожиданного хамства. – Просто смешное вспомнила.

Разноцветная гора смерила меня неприязненным взглядом и, колыхаясь, выбралась из-за стойки.

– Иди за мной. Покажу комнату.

Я послушно потащилась за Тамарой по узкому коридору, выкрашенному в розовый – видимо, любимый цвет хозяйки хостела. По бокам коридора торчали двери из дешёвого дсп. Тамара остановилась возле одной из них и взялась за ручку.

– Добро пожаловать в бойцовский клуб! – насмешливо протянула она. – Знаешь первое правило бойцовского клуба?

Ещё бы! Что ли я Паланика не читала? Да фильм с любимым Бредом Питтом смотрела не раз. Но на что намекает эта женщина-гора?

Просочившись в дверь за Тамарой, я огляделась. А здесь было на что посмотреть. Узкая мрачная клетушка с низким потолком и крошечным зарешёченным оконцем явно знавала лучшие времена. Об этом кричали замызганные шторы над оконцем, колченогий столик в разводах от кипятка, и засаленные стены с облупившейся краской. Я покосилась на грубую двухярусную кровать с жидким матрацем и застиранным бельём и еле заметно поморщилась. Однако моя гримаса не ускользнула от бдительной Тамары.

– Не нравится? – прогремела она. – Это полулюкс, между прочим! Могу устроить в шестиместной женской комнате! Или в десятиместной смешанной!

Ужаснувшись перспективе, я замахала руками.

– Нет, не надо шестиместную! Беру полулюкс!

– То-то же, – насмешливо поцедила женщина-гора. – 700 рублей в сутки.

Я мысленно ахнула. При таких расценках моих десяти тысяч хватит от силы на неделю. А ведь надо же ещё что-то есть! При мысли о еде в животе предательски забулькало.

– Готовить можешь на кухне, – правильно истолковала Тамара звуки. – Разрешаем пользоваться холодильником и плитой, посуда у каждого своя. Уборка по очереди.

Чего?! Этот клоповник ещё и мыть придётся?! Нет, надо срочно искать нормальный отель!

Я вспомнила люксы в Хилтоне и «Четырёх сезонах», в которых мы обычно останавливались с Владом по приезде в Москву, и чуть не расплакалась. Что там можно было пробрести за семьсот рублей? Коробок спичек? Нет, о прежней жизни придётся прочно забыть. Но новая мне категорически не нравилась.

– Вот пока за пару дней, – я протянула Тамаре полторы тысячи. Она проворно спрятала их в ящик и отмахнулась от моего выжидательного взгляда.

– Нет сдачи. Потом напомнишь мне, зачту сотнягу при следующей оплате.

«Если она будет», – мысленно съязвила я, твёрдо решив убраться из этого клоповника в ближайшие дни. Запихнув сумку с вещами под кровать, я сунула деньги и смартфон в карман, взяла у Тамары ключ от номера и отправилась на поиски пищи.

Представления, где и как я могу пообедать, у меня не было. Последние двадцать лет еда в нашем особняке появлялась словно по мановению волшебной палочки. Благодарить за это стоило пожилую экономку, которая досталась нам с Владом по наследству от бывшего мэра: Андрей Иванович Архангельский умел подбирать обслуживающий персонал. Поэтому после его смерти безутешная Эмма Оскаровна взвалила на себя груз наших домашних обязанностей, которые выполняла с немецкой честностью и педантичностью.

Я могла озвучить любой гастрономический каприз, Эмма тут же бросалась его выполнять. Немолодая одинокая немка искренне считала нас с Владом частью своей семьи, а ко мне относилась, как к дочери. Интересно, а об этой рыжей гадине, с которой мне изменял Влад, она сейчас заботится с таким же теплом?

От грустных мыслей меня отвлёк запах еды, который доносился из будочки на краю тротуара. Я в нерешительности замерла, борясь с искушением: пробовать уличную стряпню мне давно не приходилось.

– Э, красавица, подходи, выбирай! Барашк толко утром бегаль! – запричитал в окошке чернобородый продавец. – Щаурмя очэнь вкусный, а какой люля, вах!

Он поцеловал кончики пальцев, призывно улыбаясь. И я решилась. Через минуту я впивалась в истекающую соком шаурму, запивала её крепким кофе и понимала, что ничего вкуснее в жизни не ела.

– Ай, какой голодный красавица! Как вкусно кушиит! – умилялся в окошке чернобородый. – Ти, навэрно, нэ мэстный? Куший у меня каждый день. Вагиф нэ обманэт. Самый лючий щавэрма у меня. А какой люля!

И продавец опять впал в экстаз, восхищаясь собственными блюдами. Поблагодарив, я купила у него хачапури на ужин. И оправилась в хостел, собираясь принять душ и завалиться спать. Но все мои намерения накрылись медным тазом.

Войдя в номер, я удивлённо застыла на пороге. В моей постели уютно похрапывала Тамара, возле которой на полу стояла ополовиненная бутылка рома.

– Чего барагозишь, малахольная, – возмутилась она, когда я её с трудом растолкала. – Тебе места мало? Вон, полезай на верхний этаж!

Я набрала воздуха в лёгкие, чтобы наорать на Тамару, но вдруг скрючилась, позеленела и, зажав рот рукой, ринулась в сортир.

– Ой, дура, ну дура, – причитала Тамара, хлопоча возле меня с тазиком и раствором соды.– Да кто ж в привокзальной шаурмячке питается? Там и бомжи не едят, а уж этих ничего не берёт! Ну, взяла бы в «Пятаке» мяса, овощей, крупы какой и тут бы сготовила! У нас всё чисто!

В подтверждение её слов упитанный таракан вылез из щели между столом и уставился на нас, шевеля усами. И меня опять затошнило.

– Вот подохнешь тут, что я буду делать? – простонала Тамара.

Но хозяйка хостела напрасно волновалась. Утром следующего дня, отмытая до скрипа и напичканная по горло активированным углём, я стояла у окошка дежурного в отделении полиции по Ярославскому вокзалу.

– Товарищ капитан. К вам тут женщина со справкой.

– Не со справкой, а за справкой, – пробормотала я, шатаясь от слабости.

– Присаживайтесь.

Медведев пододвинул мне уже знакомый стул и уселся напротив, с интересом рассматривая.

– Что-то вид у вас бледный, – заметил он, протягивая временное удостоверение.

– Шаурмой отравилась.

И я коротко рассказала Медведеву о вчерашних несчастьях.

– Проверим ларёк, – грозно пообещал опер, и я невольно посочувствовала чернобородому продавцу. Но потом вспомнила свои страдания над тазиком и разозлилась: будет знать, как кормить людей тухлятиной!

– Теперь о работе. Пока устанавливаем вашу личность, могу устроить только на вокзале. Уборщицей.

Опер испытующе поглядел на меня. А я задумчиво разглядывала свои руки. Медведев правильно подметил: эти узкие кисти с тонкими запястьями и длинными пальцами не знали тяжёлой работы. Разве что, в самом начале наших отношений с Владом. Я вспомнила, как нищей студенткой надраивала школьный линолеум. И согласно кивнула: в конце концов, навыки мытья полов у меня уже есть.

– Не ожидал, – восхитился опер. – Но вы, я вижу, женщина образованная, к физическому труду вряд ли приученная. А на вокзале грязи много. Справитесь?

– Справлюсь, – пообещала я.

Ох, как же я ошибалась! В первый рабочий день меня подвели к плотной низкорослой тётке с раскосыми глазами.

– Вот, Гульнара, новенькая. В помощь тебе. Поделите сами территорию, – представила меня старшая и величественно удалилась.

– Я мою зал. Ты – сортир, – скомандовала Гульнара. Она отвела меня в подсобку, выдала швабру с ведром, кучу тряпок и банку с мыльным раствором. И я отправилась к месту работы. Но при виде «художеств», оставленных на полу и стенах кабинок посетителями туалета, я опять позеленела, зажала нос и выбежала в коридор. Там наткнулась на Гульнару и заголосила:

– Нет, я не хочу, не могу, не буду!

– Ладно, – невозмутимо произнесла уборщица. – Хочешь мыть зал, плати мне пять тысяч.

– С первой зарплаты отдам, – я решила не церемониться с вымогательницей. Подаренные Татьяной деньги таяли с каждым днём, и делиться ими с сортирной мафией я не собиралась.

Я надраивала загаженную вокзальную плитку и размышляла о превратностях судьбы: ещё месяц назад я ела салат из доставленных утренним рейсом морепродуктов и покупала соболью шубу за пять миллионов, а сегодня завариваю дошик в фаянсовой кружке и ношу чужие обноски.

После работы, еле держась на ногах, я ползла в хостел, падала на койку и закрывала глаза, мечтая, чтобы всё это поскорее закончилось. Казалось, я вижу кошмарный сон и никак не могу проснуться. Но однажды меня разбудили

– Горим! Пожар!

Чужие вопли ворвались в мой тяжёлый сон и заставили недовольно заворочаться на кровати. Замычав, я натянула на голову одеяло: за неделю жизни в хостеле мне осточертели ночные пьянки жильцов, на которые Тамара смотрела сквозь пальцы. Монументальная хозяйка ночлежки и сама была не дура выпить, поэтому в желании человека накатить после трудового дня не видела криминала.

– Одна радость в жизни у людей, – говорила она назидательным тоном, – хлопнуть по рюмашке. Посидеть-расслабиться. И чего? Никого же не ограбили, не убили…

Доводы, что по пьяной лавке пострадать самому и угробить других легче лёгкого, Тамару не убеждали.

– Они у меня все, знаешь где? – гремела женщина-гора, сжимая пухлый кулак.

Я послушно кивала. Но, возвращаясь с работы, старательно обходила очередную весёлую компанию работяг, горланящую за накрытым столом. Однако сейчас людям за стеной было не до веселья.

– Спасите! Мы горим! – надрывались голоса. – Дверь заклинило! Окна! Выбивайте окно!

Послышался грохот разбитого стекла. В комнате потянуло гарью, и я окончательно проснулась. Вскочив с кровати, распахнула дверь. И тут же её захлопнула: объятый пламенем и дымом коридор напоминал врата ада. Я в растерянности заметалась по комнате. Надо срочно бежать! Но как вырваться из душной клетушки, которая быстро наполнялась дымом?

Раздумывать было некогда: я влезла в сапоги, натянула пуховик, засунув в карман смартфон и оставшиеся деньги. И бросилась к оконцу. Ломая ногти и сдирая кожу на ладонях, я дёргала старую деревянную раму, пытаясь открыть створку. Но ржавая металлическая защёлка не поддавалась.

– Советское, значит отличное, – с яростью шипела я, страдая над защёлкой.

Тем временем комната наполнялась дымом. Закашлявшись, я удвоила усилия. И наконец, защёлка поддалась! Лязгнув, она повернулась и оконная створка с надрывным скрипом отворилась. Ура! Спасена!

Я приготовилась выпрыгнуть в окно, но наткнулась на металлическую решётку, намертво припаянную с той стороны. «Это конец. Прощай, Даша, – сказала я себе. – То-то Влад обрадуется. Ну, нет! Этого удовольствия я ему не доставлю!»

И я с новой силой бросилась на решётку, отчаянно вопя:

– Помогите! Я здесь! Люююдииии! Спасите меня!

И вдруг, не веря своему счастью, услышала вдалеке мужские голоса и шум машин. Пожарные! Эти святые люди мне помогут! Я обрадованно вдохнула поглубже, чтобы заорать с новой силой, но закашлялась от набившего комнату дыма. В этот момент треснула вспыхнувшая дверь, и огонь ворвался в комнату. Я с отчаянием вдавилась в оконную нишу, ловя спасительный воздух. Но меня обдало жаром и, потеряв сознание, я бессильно повисла на решётке.

Глава 5

–Тяни, тяни её!

– Осторожно, там кто-то есть…

– Ломай!

Чужие голоса пробивались сквозь туман в голове – вместе с жаром