Живая вода

Разбег. 1995-96. Таволга

Сентябрь нагрянул, как всегда, нежданно. Вчера еще можно было носиться вдвоем с братом Димкой по пыльному, в солнечных пятнах, двору, часами качаться на качелях и выманивать из подвала бесхозную кошку Дуську, тоже пыльную, мурчливую, вечно голодную. А сегодня оказалось, что надо подниматься ни свет, ни заря и топать на линейку.

Димке тоже топать, но в садик, вставать на час позже. Везука мелким.

На голубом утреннем небе – тонкий серпик месяца. Впереди – Машка Березовская, соседка по парте. Здоровенные Машкины гладиолусы лезут в лицо, щекочут так, что хочется чихнуть. Кажется, они больше самой Машки.

Воротник форменной рубашки натирает шею, уродливые ботинки – пятку. Почему-то только одну.

Где-то там, далеко, на другом конце футбольного поля, бубнит директор. Он каждый год бубнит, и каждый год не слышно, что.

– Вик! Да Викинг же!

Друг-приятель опоздал на линейку и теперь басил откуда-то из задних рядов театральным шепотом.

Вик завертелся. Аннушка шикнула, дернула за рукав:

– Воронов, стой спокойно!

Не оборачиваясь, он медленно отступил назад, в чужие податливые тела. Кажется, наступил кому-то на ногу.

– Андрюха, привет.

– Блин, я опоздал, чего тут?

– Да как всегда.

– Воронов!

Сзади приветственно дернули за куртку, он сунул за спину руку, с кем-то поздоровался. Может, и с Андрюхой.

Вместе с месяцем светило солнце, прямо в глаз. Гладиолус качнулся, снова ткнулся в нос. Вик не удержался, чихнул. Машка покосилась, но исчадие своё не отодвинула. Белый бант, белые колготки, очки, ростовой гладиолус. Образцово-показательная отличница.

– Машка!

– Воронов! – Аннушка обернулась, сделала страшные глаза.

– Машка, убери монстра своего!

– Какого монстра?

– Букет.

– Куда?

– Куда-нибудь.

Теперь не щекоталось, зато полностью перекрылся обзор. Ну и фиг с ним, нечего там видеть.

Сколько можно-то? Ага, вот оно, долгожданное. Тоже не слышно, но выучено за столько лет наизусть:

«Буквы разные писать тонким пёрышком в тетрадь

Учат в школе, учат в школе, учат в школе

Вычитать и умножать, малышей не обижать

Учат в школе, учат в школе, учат в школе.»

Ага. Учат. Кажется, на этом месте полагается испытывать приступ умиления, у Аннушки вон какая одухотворённая морда лица, того и гляди расплачется.

Почти всё. Сейчас самый рослый из десятого… тьфу ты, из одиннадцатого, прогарцует с первоклашкой на плече, и всех поведут на классный час.

Десятилетку превратили в одиннадцатилетку в прошлом году. Вышло прикольно – окончив седьмой класс прошлой весной, этой осенью они пошли сразу в девятый.

Приятель протолкался наконец к Викингу. Улыбка до ушей, круглое лицо и глаза, широкие скулы, чуть курносый нос, непослушные вихры на макушке.

– Слушай, давай…

– Воронов, сюда встал. И только попробуй мне!

Да е-мое, нет, только не за руку с девчонкой, да еще с Таволгой!

– Чего я сделал то?!

– Начинаем двигаться после девятого «А». Не отставать!

Мелкая, шустрая, вертлявая, длинноносая Таволга похожа на щегла. Зеленые глаза с сумасшедшинкой. Рот огромный, как у лягушонка, уши лопоухие. Одно слово – заноза в заднице. Он глянул недовольно. Она улыбнулась в ответ. Губы потрескались, верхний справа зуб со щербинкой. Что-то в ней поменялось за лето. Что, интересно? Загорела?

– Привет, Викинг. Рассказывай, где был-пропадал?

– Дома, – буркнул он нехотя, провожая хмурым взглядом обтянутый черной юбкой обширный зад и кокетливо повязанную пеструю косынку Аннушки.

– Что, всё лето?

– Нет, еще в Анапу на три недели ездили.

– И как там, в Анапе?

Вот привязалась. Лицо, словно в ореоле света – солнце подсвечивает сзади взъерошенные ветром волосы. На скулах – конопушки.

– Жара, медузы, шторм один раз был.

– Медузы, круто. Тебя жалили?

– А ты как думаешь?

– Купаться понравилось?

– Там компот из водорослей и пакетов.

– Так то у берега. Дальше ведь чисто.

– Дальше – буйки.

– Что, всё так плохо?

– Почему плохо. Черешни дофига, абрикосы прямо возле дома росли, а на пляж верблюда приводили. Мелкого. Верблюжонка.

– Живого?

– Нет, е-мое, дохлого.

– Фу, Викинг, чего ты такой грубый?

Андрюха как-то избавился от своей пары, пристроился рядом.

– Чего ты к ней прилип? Аннушка уже в классе небось, тебя не видит.

Узкая теплая ладошка скользнула из пальцев, и он внезапно ощутил легкий укол разочарования. Нет, правда, чего в ней поменялось-то?

– Помчали! Чур я первый!

В класс они ввалились уже привычно растрепанные, со съехавшими набекрень галстуками.

– Воронов, Резников, рано начали, даже первого урока не дождались. Ну-ка, сели спокойно. Вы же теперь почти взрослые, девятый класс! Нет, не настолько взрослые, не вместе сели. Резников, давай-ка на первую парту в средний ряд, чтобы я тебя видела. Воронов, а ты – на вторую в правый, к окну. Так, нет, Березовская, твоя мама приходила, с твоим зрением только на первую можно, иди вот как раз к Резникову. А ты, Таволгина, садись к Воронову. На литературе и русском будете так сидеть. С остальными учителями тоже поговорю.

– Анна Миха-ална, а чего на первую-то сразу.

– Поговори у меня.

– Чего с Таволгиной-то? Я с Березовской сижу.

– Сидел. В прошлом году. В этом не сидишь. Не всё коту масленица.

Сначала он осознал только, что верная, очкастая, безответная Машка уплывает в далекую даль вместе с запасными ручками и ластиками, вместе с всегда приносимыми учебниками и написанными разборчивым почерком шпорами. Затем, как-то рывком, окончательно понял, во что вляпался.

Новая соседка не только казалась безалаберной и шебутной. Таковой она и являлась.

– Вик, у тебя листочек лишний есть?

– Нету.

Она потянулась куда-то назад, задев его коленкой. С кем-то похихикала, обратно повернулась уже с половинкой выдранного из блокнота листа. Спросила, как ни в чем не бывало:

– А ручка?

– Карандаш.

– Спасибочки. Вик?

– Слушай, у меня имя есть, – вызверился он.

Зря, конечно. Викингом его все звали с середины второго класса.

Мать тогда сидела в декрете перед рождением Димки, ну и учудила на Новый год. Смастерила из папье-маше топор, обклеила серебряной и черной бумагой. Сшила из кожзама штаны с жилеткой, накинула на плечи сыну старый воротник от шубы. Лицо полосами и спиралями разукрасила. Волосы в хвост на затылке собрала, как раз стричься пора было, патлы отросли.

Короче, случился фурор. Случился и не забылся. Прозвище приклеилось намертво.

По правде сказать, на викинга он не больно походил. Лицо не узкое, но и не как у Андрюхи. Обычное лицо. Глаза совсем не как у скандинавских воителей, карие с прозеленью. Волосы неопределенного цвета, мать считает – темно-русые. Нос прямой, немного длиннее, чем хотелось бы. В целом такой, ничем не примечательный чувак.

Норвежскими предками похвастаться Вик не мог, подвигов никаких пока не совершил. Тем не менее прозвищем гордился. Просто злился на то, что Машку отсадили.

–Ага… оно тебе не подходит, – безмятежно и уверенно откликнулась Таволга.

– Тебе твое, может, тоже.

– Да? – она всерьез задумалась. – Слушай, а ты прав. Зови меня лучше Элга.

– Чего-о? Ты же у нас Таволга.

– Таволга банально. Пусть я лучше буду Элга.

– Что это за имя такое?

– Какое?

– Странное. Оно вообще существует?

Она пожала плечами.

– Не знаю, но кажется где-то слышала. Не помню точно.

– Воронов, Таволгина, не старайтесь, не рассажу. Итак, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Да-да, не все рады, вижу. Не обязательно так наглядно демонстрировать. Сегодня у нас праздник, однако попрошу учесть, что с завтрашнего дня…

– Вик.

– Да чего тебе?

– Хочешь жвачку?

– Кофейную или клубничную?

Она молча разжала костлявый кулачок – предъявила зеленый брусочек с надписью Donald и изображением утиной рожицы.

– Ого. Откуда дровишки?

Ни мать, ни отец Викинга по роду службы в заграницы не попадали, чеков для магазина Березка в доме никогда не водилось.

– Наташка угостила.

– Там вкладыш внутри, да?

Элга улыбнулась с необидной насмешкой и легким торжеством.

Разбег. 1995-96. Шорох листопада

В основном одноклассницы щеголяли в нитяных колготках. Безнадежно-унылые цвета – темно-синий, серый, коричневый, иногда зеленый или бордовый. Вечно перекрученные пятки, складки под коленками. Колготки покупались всем одинаковые, и девчонкам, и мальчишкам. Только у мальчишек не видно, что под брюками. А у девчонок видно.

Еще год назад он тоже носил такие. Носил и страдал. В конце концов, устроил матери скандал, колготки отказался надевать наотрез. Теперь, в носках, отчаянно мерз зимой, но гордился собой сверх меры.

Только у бывшей соседки по парте, Машки Березовской, колготки были особенные – тонкие, словно паутина, золотистые, как солнечный свет. Говорили, их привозил из-за границы Машкин дядя. Вику нравились эти самые колготки, но видеть в них почему-то хотелось не Машку.

Форма на девчонках тоже в основном сидела вкривь и вкось, у кото-то купленная на вырост и подшитая, у кого-то, наоборот, оставшаяся еще с прошлого года, маловатая в плечах и талии.

Раньше он не замечал, а может было как-то по-другому. Одним словом, Таволга, ставшая вдруг Элгой, вроде ничем не отличалась от остальных, носила кошмарные колготки, темно-коричневое платье и черный фартук с оборками. Тем не менее на ней форма сидела как-то иначе, будто сшитая специально, на заказ. И колготки почему-то не перекручивались.

Он поглядывал на неё украдкой, размышляя над странным феноменом, пока Андрюха не ткнул его острым локтем в бок:

– Ты чего, заснул?

– А?..

– Айда, говорю, в столовку, там булки сегодня с изюмом. Двадцать копеек есть?

– Ага.

Булку почему-то не хотелось. Особенно – с изюмом. Хотелось стоять и смотреть.

За компанию с другом-приятелем он выдул залпом стакан компота, а после целую вечность переминался с ноги на ногу ожидая, пока Андрюха дожует. Наконец, булка закончилась, и Викинг рванул с места.

– Чего ты несешься как угорелый, до звонка еще минуты три, – недовольно пыхтел на бегу Андрюха. – Из меня так компот выплещется.

– А не надо было два стакана за раз покупать.

– Так вкусно.

– Значит, плещись теперь. Водяной.

– А ты – бабка-Ёжка.

Прыгая через две ступени, Вик взлетел на третий этаж. Биологичка уже открыла дверь, но, видимо, как всегда перед уроком, пряталась в подсобке.

Взмыленный как конь, он ворвался в класс, опережая Андрюху на полкорпуса. Элга сидела спиной, обсуждая что-то с девчонками с четвертой парты. От радости, что снова видит её, он не задумываясь подбежал и шмякнул по чуть растрепанной рыжеватой макушке пеналом. Таволга обернулась, будто её ужалили. Потерла ушибленное место, изумленно на него глядя.

– Викинг, ты зачем это сделал?

– А чего?

Она так искренне удивилась, что он против воли почувствовал себя дураком.

– Надо же, пеналом по башке. Ты чего, маленький?

– Сама ты…

Брови Элги слегка приподнялись. Она не полезла драться, даже не попробовала отобрать пенал. Только мягко попросила:

– Положи, пожалуйста, вдруг рассыплется, а там сангина и уголь, мне в художку после школы.

После уроков, наскоро распрощавшись с Андрюхой, он увязался за ней. Шел по бульвару, по другой стороне, отставая шагов на десять. Размахивал сменкой, загребал ботинками невесомые узорчатые листья. Элга что-то почувствовала, мимолетно обернулась. Затем, на углу, еще раз.

Вик сделал вид, что идет по своим делам. Независимо уставился в магазинную витрину, украдкой следя за отражением. Больше Таволга не оборачивалась.

Всё так же, на расстоянии, он проводил ее до одноэтажного особняка с неприметной латунной табличкой. У порога она обернулась в третий раз, чуть заметно кивнула, улыбнулась, с натугой потянула за массивную чугунную ручку и скрылась внутри.

Викинг потоптался немного у входа, чувствуя себя законченным идиотом, и побрел восвояси.

Всё еще пытаясь разобраться, зачем так бездарно провел время, и почему от этого так хорошо, он вернулся домой.

– С Андрюшей гуляли? – без особого любопытства осведомилась мать, выглядывая в прихожую.

– Ага, – соврал он машинально, не в силах связно объяснить ни себе, ни ей, зачем променял привычную пробежку с приятелем по дворам на не пойми что.

– Иди поешь, пока суп горячий.

– Не хочу, мам.

– Заболел? – она встревоженно потянулась потрогать лоб.

– Неа, – он вывернулся. – Да всё в порядке, мы булки купили в столовке.

– Сколько раз просила не кусочить.

– Так жрать хотелось, – он безбашенно улыбнулся. – Не переживай, я позже поем, с Димкой и отцом.

На следующий день он отговорился тем, что сочинение само себя не напишет, вновь оставил Андрюху ни с чем и последовал за Таволгой. На сей раз она, кажется, направлялась домой. Улица, параллельная с его, пятиэтажка в конце, у самого парка. Возле последнего подъезда Элга постепенно замедлила шаги, затем и вовсе остановилась. Окликнула, не оборачиваясь:

– Викинг?

– Чего?

– Ты что, провожаешь меня?

– Щас, разбежалась.

Он насупился, пнул оказавшуюся поблизости кучку листьев. Не сбежал только потому, что это выглядело бы еще глупее.

– Можно тебя попросить?

– Чего?

– Ты, когда меня не провожаешь, можешь идти рядом? А то мне всё время сзади маньяк мерещится. Страшно аж жуть.

Ему показалось, что над ним смеются. Он глянул искоса, с подозрением. Элга смотрела своими глазищами цвета болотной тины. В упор, очень серьезно.

– Я подумаю, – буркнул он под нос и снова пнул листья.

Она помялась в нерешительности.

– Торопишься?

– Не особо.

– Тогда пойдем.

Цепко ухватив за рукав, она потащила его дальше по переулку, в парк. От неожиданности он и не подумал сопротивляться.

Клены обступили со всех сторон.

– Кинь пока рюкзак и сменку вот сюда, на траву, – попросила Элга. – Да не бойся ты, ничего с ними не случится. Я тоже положу. Обними ствол и закрой глаза. Вот так. Замри и дыши тихо-тихо, будто от кого-то прячешься.

Он послушался, перестал сопеть и шевелиться. С минуту ничего не понимал, а потом…

– Слышишь, как падают листья?

Со сменкой и рюкзаком правда ничего случилось, а вот с Викингом определенно что-то произошло. На несколько минут он словно перестал существовать, растворившись в осени. Слышал только непрерывный шорох листопада, кожей чувствовал ветер и солнце, а еще, всем существом, – удивительное, снизошедшее откуда-то из нездешнего мира спокойствие и счастье.

Теперь он мчался в школу как на крыльях. Мать, которая раньше не могла добудиться сына по утрам, недоумевала. Викинг объяснял, что договорился встретиться с Андрюхой.

Они и правда договаривались. Только торопился Вик по иной причине, даже себе полностью не отдавая отчета, почему непременно, день за днем, должен торчать у лестничных перил в тот момент, когда в пролете, несколькими этажами ниже, знакомый рыжеватый, скрученный замысловатой петелькой хвост покидает раздевалку и начинает ежеутреннее восхождение по щербатым ступеням.

Подчеркнуто ее игнорировать сделалось привычкой. Как и сидеть на уроках, непрерывно косясь, подмечая каждое движение соседки.

Иногда он ловил украдкой её чуть насмешливый, заинтересованный взгляд, терял на мгновение дыхание и принимался чудить – орать, драться, скакать по партам, пачкать доску дурацкими надписями.

А после школы, точно заколдованный, пойманный приворотом или заклятьем, Вик брел рядом с ней то домой, то в художку. Они болтали ни о чем, смеялись над чем-то, о чем забывали уже через пять минут. Он словно спал и видел лучший на свете сон, сон наяву.

– Эль, давай, понесу рюкзак.

Он сам не заметил, в какой момент холодное, жесткое «Элга» превратилось у него в голове в мягкое, чуть хмельное «Эль».

– Он тяжелый.

– Тем более.

– Да не надо.

– Надо, – он решительно потянул к себе лямку, не зная, чего хочет больше – чтобы она уступила, или начала сопротивляться.

Рюкзак она выпустила, покачала головой:

– Кавалер.

Андрюха догадывался – с приятелем что-то творится, но никак не мог понять, что. Вик изо всех сил оберегал тайну. Выкручивался, выдумывал разнообразные причины, сбегал, исчезал, прятался в туалете, в раздевалке, под лестницей. Старался ничем себя не выдать. Казалось – если кто-то узнает, особенно лучший друг, хрупкое чудо тотчас разобьется, рассыплется стеклянной пылью.

А потом, как-то в среду, она не пришла в школу. И не приходила целую неделю. Скука затянула мир пыльной седой паутиной. Выцвели краски, померк свет, стало нечем дышать. Он маялся на уроках, нахватал троек. На большой перемене уныло плелся за Андрюхой в столовую, жевал с одинаковым равнодушием ненавистные творожки с изюмом и обожаемые глазированные сырки. И ждал. Каждое утро ждал, что сегодня пытка закончится.

Элга вернулась в школу ровно через неделю, в солнечный теплый четверг. Именно в то утро он забыл сменку, бегал за ней домой и чуть не опоздал. Влетел в класс и задохнулся, наткнувшись взглядом на разглядывающие его в упор веселые глаза цвета крапивы. Швырнул на парту рюкзак и поинтересовался делано безразличным тоном:

– Где была?

– Болела.

– А чего так долго?

– Обычно, восемь дней, – она шмыгнула носом.

– Ага, а то я думал, куда подевалась.

– Спросил бы девчонок. А мог и позвонить.

Такая простая мысль за эти дни отчего-то ни разу не пришла ему в голову.

– А… у меня нет номера.

– Так запиши, – предложила она как нечто само собой разумеющееся, и продиктовала семь волшебных цифр.

Записывая, он понял, что номер навсегда отпечатался в памяти.

Разбег. 1995-96. Дневник и микроволновка

Вот оно невезение – выходной, а дождь льет с самого утра и заканчиваться явно не собирается. Монотонно шумит за окном, то чуть притихая, то возобновляясь с новой силой. Небо беспросветно серое, лужи пузырятся, по мостовым бегут мутные потоки. О прогулке нечего и мечтать.

С уроками он расправился еще до обеда, а после решил заглянуть к Таволге. Та сидела дома одна – мать укатила в гости к подруге.

– Вот ты мокрый, капец, – поразилась Эль, открывая дверь и разглядывая его с веселым изумлением, – выжимать можно. Проходи давай.

– Привет, – он встряхнулся как собака, неуверенно улыбнулся в ответ.

– Вплавь добирался?

– Почти.

– Ботинки снимай и куртку. Пусть пока в ванной сушатся, там теплее.

– Ага.

– Ща, погоди минуту.

Она ненадолго исчезла где-то в районе кухни. Вернулась и вручила ему полотенце:

– На, вытрись. Волосы тоже. Помочь?

От смущения и неожиданности Вик шарахнулся:

– Не надо, я сам.

– Как знаешь, – она словно бы не заметила его испуга, увлеченная какой-то мыслью. – Пойдем, покажу кое-что интересное.

– Что?

– Увидишь, – она схватила его за руку и потащила в свою комнату.

Шторы там оказались плотно задернуты. В душной полутьме горела толстая витая свеча, пахло воском, немного Элгиными духами и старой бумагой.

– Яблоко хочешь?

– Ага.

– Угощайся, – она протянула ему тарелку с антоновкой. – Мать говорит полезные, а по мне – страшная кислятина.

Викинг взял одно, надкусил. Для антоновки – даже сладкое.

– Смотри!

Выдвинув ящик стола, она бережно извлекла нечто, обернутое в обложку от учебника. Вик присмотрелся и ничего не понял.

– Что это?

– Записи… дневник. Не знаю точно.

– Чьи?

– Моей прабабушки.

– Ничего себе древность.

– Древность, да, но прикол не в этом. Понимаешь, какое дело, она по ходу была… – Эль сделала большие глаза, – прикинь, настоящей ведьмой.

– Откуда знаешь?

– Так… мать рассказывала.

– Дневник она тебе отдала?

– Нет. Я «Трех мушкетеров» летом искала от скуки. Все полки перевернула… там, сзади, за книгами, он и лежал. И еще вот это.

Она снова полезла в ящик, в самую глубину, и достала небольшой сверток. Развернула, и Вик увидел брошь. Крупный, гладкий, ассиметричный, медово-прозрачный с темными вкраплениями камень. Тонкое узорчатое обрамление из черного металла.

– Ничего себе.

– Нравится?

– Ага.

– Янтарь, наверное, – Элга легонько погладила камень. – Теплый. Потрогай.

Камень и правда словно нагрелся от ее руки.

– Брошь тоже особая, ведьминская?

– Понятия не имею. Я пока с дневником разбираюсь.

– В смысле, разбираешься? – не понял Викинг. – Зачем?

– Хочу… попробовать.

– Попробовать что?

– Ведьмой стать, конечно.

– Ты чего, веришь во всё это?

– А ты нет?

Он пожал плечами.

– Вообще, не особо.

– Вот и проверим, кто прав.

Убрав брошь на место, она по-турецки уселась на ковер, похлопала рядом ладошкой:

– Иди сюда.

Осторожно раскрыла то, что пряталось под обложкой, предупредив:

– Только не трогай, даже не дыши, он очень ветхий.

Викинг заглянул с опаской. Какие-то каракули, будто врач писал рецепт. Бумага потемнела от времени, пошла пятнами. Чернила, наоборот, выцвели.

– «Марфа Апраксина. Измышления и наблюдения всяческие, важные и не важные». Вот.

– Ничего не разобрать. Как ты это читаешь?

– С трудом, потихоньку. Совсем непонятные места пропускаю.

Она сидела близко-близко. Невесомая рыжеватая прядка щекотала щёку.

– И много осилила?

– Четверть примерно. С чем разобралась – в тетрадь переписываю, но там пока немного.

– Нашла что-нибудь интересное?

– Интересное – да, применимое – не особо.

– И о чем тут?

– Я же говорю, о колдовстве. Ну и вообще, о ведьмах. Всё подробно расписано, как в учебнике. Теория и практика. Иногда с рисунками даже. Правда, с ятями и фитами, и фразы некоторые странные. Вроде «стань им наполовину» или «почувствуй направление снисхождения».

– Чушь какая-то.

– Не чушь. Просто я пока не всё понимаю. Но обязательно пойму. Смотри, какие картинки.

Эль принялась листать. Рисунки чернилами, теми же, какими написан текст.

Человеческий силуэт, почти невидимый, полускрытый тенями. Рядом – силуэт четко прорисованный.

Хмурое женское лицо, вокруг которого клубятся грозовые тучи. Ладонь, отталкивающая тучи.

Дерево с обломанной ветвью. Девушка с распущенными волосами водит над ней руками.

Фигурка в отдалении. Другая посылает в неё молнию. Рисунок зачеркнут.

Женщина с повязкой на глазах указывает на куст, под которым спрятан закопанный наполовину сундук.

– Если не ошибаюсь, ведьмы умеют читать… или передавать мысли на расстоянии.

– Может, и то, и то?

– Может. И еще, возможно, летать.

На одной картинке ведьма с закрытыми глазами простирала руки к настороженно обернувшейся фигурке. На другой – девушка в длинном, до пят, платье царственно возлежала на облаке между солнцем и луной. Внизу – верхушки деревьев.

Три иллюстрации и пояснения к ним обведены в рамку – женщина с сундуком, девушка в венке из звезд, девушка у костра с травами и кореньями в туеске.

– А это что значит? Самые важные заклинания?

– Понятия не имею, – Эль с хрустом откусила от яблока, поморщилась. – Как по мне – эти не самые интересные. Летать прикольнее.

Увлекшись, Вик внимательно разглядывал каждую картинку. Рисовать Элгина прабабка умела. Особенно ей удавались растения – трава, цветы, ветви и листья. Понятно, в кого пошла талантами правнучка. Но колдовство?!

– Ладно, прабабка была ведьма. А мать? Мать у тебя тоже ведьма? И бабушка?

Элга задумалась.

– Бабушку я не помню. А мама… нет, пожалуй, она не ведьма. По крайней мере, я ни о чем таком не знаю.

– А с чего ты взяла, что у тебя получится… ведьмачить? Может, этому обучаться надо. У настоящей ведьмы, к примеру.

– И как ее найти? В газете дать объявление?

– Не знаю.

Оставив в покое яблочный огрызок, Эль в задумчивости потянула в рот кончик хвоста.

– Думаю, я и сама справлюсь.

– Прочти какое-нибудь заклинание.

– Нет. Ты смеяться будешь. Они такие… бессмысленные на первый взгляд. Лучше я тебе про ведьм почитаю.

– Давай про ведьм, – покладисто согласился Викинг.

– «Ведь-ма есть сво-бода». С этого всё начинается.

– Звучит неплохо.

– «Ведь-ма есть сила сози-дания и разру-шения. От того, в каку среду попа-дет, зав-исит, кака сторо-на разовьёт-ся сильнее», – Таволга читала с трудом, водя пальчиком с обкусанным ногтем по неразборчивым строчкам.

Шутки ниже пояса Викинг решил оставить при себе – обидится еще, чего доброго.

– А вот тут, смотри. «Страш-на лю-дям не ведь-ма. Страш-на пустыш-ка, быв-шая ведь-мой, что силу поте-ряла», – Эль закусила губу. – Ты как это понимаешь? Ведьма без силы ведь не опасна, правильно?

– Вроде бы, – вновь неуверенно пожал плечами Вик.

Прядка продолжала касаться щеки, и мысли то и дело уплывали куда-то не туда.

– Ты уже пробовала… ну, колдовать?

– Нет еще.

– А погоду с помощью этого твоего дневника можно исправить? Чтобы дождь закончился.

– Не знаю, такого не встречалось вроде.

– А вот это не похоже? – Викинг ткнул пальцем в рисунок с лицом и тучами.

– Нет, это о другом.

– О чем?

– Пока не совсем понимаю, но точно не о погоде.

– Ладно, а на первом рисунке что? Там, где один человек четкий, а другого плохо видно.

– Кажется, исчезновение.

– Давай свечу исчезнем?

– Давай.

Элга полистала дневник, нашла нужную страницу и принялась, то и дело запинаясь и хмурясь, беззвучно читать написанное.

Свеча никуда не делась, продолжала гореть ровно и почти бездымно, словно насмехаясь.

Будущая ведьма дочитала наговор до конца, скривилась и начала заново.

– Может, вслух надо?

– Не думаю.

– А вдруг горящие предметы нельзя прятать?

Эль задула свечу, и попробовала еще раз, с тем же результатом.

Вик вновь взглянул на рисунок.

– Тут человек. Попробуй, может со мной получится?

Таволга нехорошо на него уставилась и снова зашептала. Без свечи в комнате сделалось почти темно и немного жутко. Викинг невольно задумался – что, если она его и правда куда-нибудь денет, а обратно извлечь не сумеет?

– Слушай, ты обедала? – вклинился он монотонный шепот.

Элга отвлеклась от дневника.

– Нет. Забыла. А ты?

– Обедал, но это когда было. Жрать охота.

– Можно суп погреть.

– Давай, – он с излишней поспешностью подхватился с пола.

Микроволновка «Электроника» занимала полстола на кухне. Элгиной матери ее подарили на работе, на сорокалетие. У Викинга такой штуки дома не было.

– А яичницу в ней можно пожарить?

– Не факт.

– Ладно, тогда суп. Как включать, знаешь?

– Кажется.

Эль разлила по мискам солянку, нажала на несколько кнопок.

– Интересно, а в сундуке что? Сокровища?

– Каком сундуке?

– Ну, там, на картинке.

– Наверное. Я до этого места пока не дошла.

– Вот бы правда. Если можно…

Раздался тихий хлопок, и микроволновка перестала шуметь и светиться.

– Чего, уже всё? – озадаченно заглянул сквозь стекло Викинг.

– Какое там, – Эль в ужасе уставилась на агрегат. – Ой, мамочки, она чего, сломалась? Мать меня убьет.

– А если из сети выдернуть и снова воткнуть? Отец всегда так делает.

Через десять минут сомнений не осталось – микроволновка приказала долго жить. Удалось только открыть дверцу и извлечь из неё по-прежнему холодный суп.

– Как думаешь, с помощью заклинаний её не удастся починить?

– Совсем дурак? Где ведьмы, и где микроволновки.

– Погоди. Есть в дневнике что-нибудь про излечение, починку, восстановление?

– Ага, есть. Как коров лечить от ящура и при родах помогать, как младенца слабого выходить, как посуду битую целой сделать.

– О, вот это давай попробуем, последнее.

Прочитали про посуду, затем еще пару-тройку подходящих наговоров. Звучали они странно и большей частью бессмысленно. Видимо, дело было не в словах, в чем-то другом.

Ничего не изменилось.

– Чтоб тебя, – в отчаянии простонала Элга. – Ох, попадё-ёт. Так, давай-ка ты домой. Мать скоро вернётся, и настанет конец света. Лучше ей не знать, что здесь был кто-то еще.

Викинг попытался возразить, но его буквально выпихнули за порог вместе с влажной курткой и сырыми ботинками.

Вечером он позвонил справиться, все ли живы. Таволга как-то странно хохотнула в ответ:

– Не поверишь, обошлось. Мать пришла, включила, и оказалось, что всё в порядке. Суп уже разогрели, и гречку.

– Как так? – оторопел Викинг.

– Да вот так. Чего-то мы с тобой не догнали.

– А, ну тогда отлично.

– А-га.

Он положил трубку со смешанным чувством недоверия и облегчения.

Разбег. 1995-96. Проба пера

– Гулять сегодня идем?

Вик с тоской глянул на приятеля. Над верхней губой у Андрюхи образовались белые усы – он допивал второй стакан напитка под названием «кофе из столовки». За лето друг-приятель вытянулся и раздался в плечах, по-детски трогательные молочные усы на его возмужавшей жизнерадостной физиономии смотрелись как-то неуместно.

– Не, уроков дофига.

– Ничего ж не задали.

Неприятно ощущать себя припертым к стене. Действительно, какие уроки, четверть только началась. Одна беда – после школы у них с Таволгой намечена экскурсия по гаражам. Андрюха в эти планы никак не вписывается.

– Алгебра.

– Шутишь? Эти несчастные два номера на повторение? Пятнадцать минут и готово.

В полупустой в этот час столовой уборщица, тётя Нина, энергично орудовала шваброй, намывая пол. Дошла до Вика с Андрюхой, прикрикнула, чтобы подвинулись. Они перебрались за соседний стол.

– Допивай уже, сколько можно, – косясь на уборщицу, поторопил Викинг.

Тетя Нина славилась недобрым нравом и взрывным темпераментом. Могла и грязной тряпкой ни за что, ни про что хлестнуть.

– Не кипешись, до звонка еще минут пять. Так чего с гулянием-то, я не понял.

– Географию с физикой еще зададут.

– Так выходные впереди.

Андрюха искренне недоумевал. Викинг маялся. Мимо прошли на выход Таволга в обнимку с Березовской. Он проводил их взглядом. Элга на ходу, так, чтобы никто не видел, легонько помахала ему кончиками пальцев.

– В выходные предки куда-то в гости собрались и меня волокут.

В каком-то журнале писали, что среднестатистический человек обычно врет хотя бы один раз за десять минут разговора. Вик к среднестатистическим гражданам определенно не относился.

Андрюха наконец расправился с кофе, и они побрели к выходу.

– Не, ну если так… пойдем тогда ненадолго, после школы, а потом сиди себе хоть целый день.

Такой вариант Викинга тем более не устраивал. Ненавидя себя, он уже открыл рот, намереваясь накрутить еще один виток лапши на многострадальные уши приятеля, но тут в их диалог, весьма недобро и жестко, вмешалось провидение.

Кто-то, пробегая мимо, со всей дури толкнул Андрюху в спину. От неожиданности тот выронил стакан, сделал по инерции несколько шагов и запнулся о коварно прячущееся в засаде тети Нинино ведро с грязной водой. Раздался игольчатый звон бьющегося стекла, жестяной грохот и плеск. Вик попытался поймать приятеля за шиворот, но не успел – Андрюха во весь рост растянулся в луже.

Тетя Нина разразилась бранью.

– По-вашему, мне по приколу в ведра падать? – огрызнулся, поднимаясь, Андрюха. С его форменных брюк и пиджака текло и капало.

– Вот я тя щас, – не слушая, пошла в атаку тетя Нина. – А ну живо тряпку взял и всё убрал!

– Ходу! – шепнул Вик.

Они сорвались с места, прогалопировали по лестнице и остановились только возле туалета на втором этаже. Андрюха кое-как отряхнулся.

– Ох и прилетит от мамки, – критически себя разглядывая, констатировал он. – Черт, отменяется гуляние, за два урока я не высохну. И вообще, в таком прикиде единственное, что остается – это бомжевать на вокзале. Самое то.

Выглядел он и правда не ахти. Точно Снегурочка поздней весной.

– Значит, завтра погуляем, – чувствуя преступное облегчение, согласился Вик.

– Не, теперь до выходных точно не пустят.

– Ты же не виноват.

– Кого интересует.

В класс они успели перед самым звонком. Викинг плюхнулся на свое место, зарылся в рюкзак.

– Как пополдничали? – вкрадчиво осведомилась Элга.

– Зашибись. Андрюха в тети Нинино ведро упал.

– Заметно.

Вик отвлекся от рюкзака, нахмурился:

– Тебе что, его совсем не жалко?

– А должно быть?

– В теории.

– Он тебя прессовал.

– Когда?

– Сейчас, в столовке.

– Не выдумывай, просто звал гулять.

В дверях показался географ с охапкой контурных карт, дипломатом и указкой наперевес. Начался урок. Эль перешла на шепот:

– Ага. А ты не хотел, потому что у нас на сегодня планы.

– И чего?

– Мне показалось, тебя надо выручать, ты выглядел так… – она изобразила лицом нечто раздраженное, унылое и безнадежное.

– В смысле, выручать?

– Ну… – прилежно выводя на странице в тетради дату урока, она неопределенно покрутила кистью свободной руки.

– Это ты его, что ли, толкнула?! – испугался Викинг.

Толкальщика он не успел разглядеть даже со спины – не до того было. Впрочем, почти наверняка, это всё-таки был мальчишка.

– Упаси бог. Ты же видел, как мы уходили.

– Тогда о чем речь?

– Толкать не обязательно. Достаточно сильно захотеть, чтобы толкнули.

– Чего-о? – Вик всё больше ощущал себя не в своей тарелке.

– Таволгина, Воронов, тише, пожалуйста.

На минуту оба уткнулись в тетради, но долго молчать Викинг не смог:

– Ты что, кого-то подговорила?!

– Неа, – Эль с досадой мотнула головой.

– А что тогда?

– Говорю же – сильно захотела.

– Что за глупости?

– Может, и глупости.

– Ты чего, серьезно?

– Кто знает, – Элга загадочно улыбнулась краешком губ.

Не то, чтобы Вик поверил сказанному, его ужаснул сам подход.

– Слушай, так нельзя.

– Как?

– Портить людям жизнь в угоду собственным желаниям.

– Почему? Все так делают. Физруку лень с нами возиться – он объявляет день волейбола, который ненавидят все девчонки. Руки потом несколько дней болят. Родителям охота посмотреть фильм – они отправляют ребенка спать. Аннушке нужна стенгазета…

– Стоп, сейчас речь не об Аннушке, речь о тебе и Андрюхе.

– Да что такого? Несчастный случай, с кем не бывает. Не трагедия, не конец света. Никто серьезно не пострадал.

– Думаешь?

Она пожала плечами, и Вик начал объяснять, как объяснял обычно Димке, загибая пальцы:

– Во-первых, Андрюха. Ему мокро и грязно. Его накажут и гулять не пустят до выходных. Во-вторых – Андрюхина мама. Ей стирать и гладить. В-третьих – тетя Нина. Ей ведро с водой заново тащить и пол перемывать.

– По-моему, ты делаешь из мухи слона.

– Нет. Не делаю.

– Ради тебя же старалась.

Вик внезапно осознал, какую бредятину они так серьезно обсуждают. В праве ли Таволга пожелать, чтобы Андрюха, словно домовенок Кузя в мультике, упал в ведро. Сумасшедший дом. Видимо, у Эль разыгралась фантазия, она начиталась прабабкиного дневника и всерьез вообразила себя ведьмой.

– Слушай, хватит чушь пороть, – в отчаянии попросил он.

– Как скажешь, – она склонилась над тетрадью, пряча лицо за волосами.

Вот уже полчаса они с Таволгой пробирались между задними стенами железных гаражных коробок и глухим бетонным забором. То и дело застревали перед очередным препятствием, протискивались и подныривали. Иногда казалось – дороги дальше нет вовсе, но, так или эдак, она обязательно находилась.

Было тут сумрачно, зябко и страшновато. Самое место для приключений. Они и приключались.

В начале пути первопроходцы почти по пояс увязли в ворохе прошлогодней листвы.

После – промочили ноги.

Затем обнаружили небрежно построенный шалаш и кострище, нашли старый ватник, резиновые сапоги и октябрятский значок с пухлощеким Ильичом. Значок Элга зачем-то приколола себе на отворот куртки.

В ускоренном темпе миновали лежку бомжей. Хозяева, к счастью, отсутствовали.

Подлезли под очередную ветку, вскарабкались на кучу битых кирпичей.

Добрались до старой вербы.

– Полезли наверх?

– Ты не сумеешь, там подтягиваться надо.

– Вы же лазаете.

– Мы – другое дело.

– Ха.

– Ладно. Ты первая.

Она застряла уже в метре от земли. Пришлось подпихивать под тощую задницу. Выбралась еле-еле, перепачкав землей и ржавчиной форму, туфли и колготки.

– Ух ты!

Наверху светило солнце. Ветер гонял ярко-желтые листья по железным и рубероидным крышам. Пахло резиной, дымом, разогретой смолой, осенью. Эль бесстрашно подошла к самому краю, заглянула вниз.

– Красотища!

Гаражи вплотную примыкали один к другому, только изредка встречались узкие щели, через которые легко можно было перешагнуть.

– Пойдем, чего покажу. Давай руку.

Скоро она и сама увидела.

– Ого, диван. Как его на крышу-то затащили?

– Не садись, он мокрый насквозь. Лучше вот сюда, – он смахнул мусор с деревянного ящика.

Элга поерзала, устраиваясь поудобнее. Вытянула ноги, покачала ступнями. Потрогала ладошкой рубероид.

– Ничего себе нагрелся, прямо горячий!

Викинг тоже потрогал. И правда.

– Нравится тут?

– Не то слово. Еще придем как-нибудь?

– Почему нет. Главное – чтобы пацанов не было.

Помолчали. Здесь, между небом и землей, среди прозрачного осеннего воздуха, отлично молчалось. Он успел уплыть мыслями довольно далеко, когда Эль вновь зашебуршилась, кое-как отряхнула юбку, глянула искоса, с хитринкой:

– Значит, ты веришь, что Андрюха угодил в ведро случайно.

– А как еще?

– Ну, смотри, видишь, девчонка идет. Там, у спортплощадки. Хочешь, она сейчас споткнется?

– С чего бы.

– С того. Я захочу, и она споткнется.

Элга принялась что-то неразборчиво шептать под нос, пристально глядя на фигурку внизу. Та продолжала идти как ни в чем не бывало.

– И чего?

– Не мешай!

Девчонка дошла до края футбольного поля и встретила подругу, которую азартно тащил за собой на поводке развеселый, невоспитанный, давно нестриженый пудель. Все трое завернули за угол и пропали из вида.

– Ну и?

– Не всегда выходит. Но я учусь. Скоро будет получаться.

– Фантазерка, – фыркнул Викинг, почувствовав неимоверное облегчение – всё-таки про Андрюху и ведро она всё сочинила.

– Сам дурак, – Эль обижено отвернулась.

Разбег. 1995-96. Жвачка

На истории она поинтересовалась с наигранным безразличием:

– К сочинению подготовился?

Он подготовился, конечно. Да и без подготовки бы написал. Литература – один из любимых предметов.

– А ты?

– Не успела. У соседки Буся вчера котилась, попросила помочь.

– Кто, Буся?

– Дурак ты, Викинг.

– И как, успешно прошло?

– Ага, могли и не помогать. Однако два часа кошке под хвост.

– Бывает, – сдержанно согласился Вик, не очень-то представляя, что бы стал делать, окажись он на месте Элги.

– Короче, что бы такое придумать, чтобы сочинение не случилось.

– Заболеть.

– Ага, щас. Скоропостижно. А потом одной писать? Ну, нет.

– Заранее бы предупредила, я бы карбид принес, с лета завалялось немного. Устроили бы фейерверк в туалете.

– Толку-то от твоего фейерверка. Где туалет, а где кабинет литературы, – Эль в раздражении побарабанила по парте обкусанными ноготками. – Пожар, наводнение, короткое замыкание… слушай, идея. Бумага не подойдет… жвачка есть?

– Жвачка? Нет, а зачем…

Она уже отвернулась и принялась шептаться с девчонками через проход. Минут через пять его ткнули линейкой между лопаток и вручили пластинку клубничной жвачки.

– Жуй! – приказала Эль, как только прозвенел звонок с урока.

Викинг покорился, пока не очень-то догоняя, чего от него хотят.

У кабинета литературы она воровато осмотрелась, подергала разболтанную ручку.

– Отлично. Заперто.

– И чего?

– Давай, засовывай.

Вик вновь не понял. Таволга объяснила.

– Может, лучше ты чего наколдуешь, – полушутя-полусерьезно предложил он, в красках представляя вызов в школу родителей, и всё, что за этим последует.

– Ты же видел, у меня пока не очень получается, – объяснила она убедительно и спокойно, как маленькому. – Придётся обойтись без чудес. Давай же, Ви-икинг!

– Сама засовывай! – возмутился он.

– Тобой пожеванную? Фу.

– Ну, добудь еще одну.

– Некогда, перемена через пять минут заканчивается, Аннушка вот-вот придет. Сделай, ну пожалуйста, ничего тебе не будет, обещаю.

Он не любил пустых обещаний, но отказать Таволге не мог. Послушно выплюнул липкий комочек и принялся старательно и неумело заталкивать его в замочную скважину. Подмышки вспотели от страха, мир вокруг перестал существовать, сузившись до злосчастного отверстия, которое во что бы то ни стало требовалось сделать неработоспособным.

Как известно, жвачка отечественного производства отличается от иностранной неподатливостью и склонностью к окаменению. В данном случае очень пригодился бы тот брусочек с Дональдом Даком на обложке. Однако брусочка не было. Тем не менее паника придала сил и ловкости, через минуту из ничем не примечательного ученика девятого класса Викинг превратился в удачливого диверсанта. Впрочем, насчет удачливости он поторопился.

Классная подкралась со спины. Разумеется, откуда еще, если ты торчишь лицом к запертой двери. Собственно, она и не кралась вовсе. Просто, увлеченный совершаемым преступления, он ее не замечал, пока Аннушка не произнесла прямо у него над ухом:

– Что за столпотворение? Здесь не ярмарка.

Особого столпотворения вроде бы не наблюдалось. Вик, неумело прикрывающая его собой Таволга, да еще три-четыре человека неподалеку. Один из них – занятый хаотичным перелистыванием учебника Андрюха. Похоже, друг-приятель так торопился надышаться перед смертью, что даже не заметил творящегося в непосредственной близости от него злодеяния. По крайней мере, никакого интереса к творимым манипуляциям он не проявил.

Отступая вместе с остальными от двери, Викинг прикинул, что жить ему осталось считаные секунды и непроизвольно втянул голову в плечи.

Что произошло дальше, он так и не понял. Придерживая локтем сумку и пачку тетрадей, Аннушка попробовала всунуть ключ в замок. Ожидаемо потерпела фиаско, беспомощно пробормотала «не открывается» и убрела в сторону учительской.

Вызванный на подмогу географ прибыл спустя несколько минут. Изучив место преступления, обежал цепким взглядом лица потенциальных преступников и осведомился не обещающим ничего хорошего тоном:

– Чья работа?

Разумеется, никто не отозвался. Викинг, ни жив, ни мертв, старательно пялил честные глаза вместе со всеми и боролся с постыдным желанием бежать вниз по лестнице, затем вдоль по улице и дальше, дальше, прямиком до границы с Монголией.

– Да все они тут толпились, – безнадежно махнула рукой Аннушка. – Одно слово – поросята.

Географ бился над дверью минут двадцать. В ход пошли шариковая ручка, согнутая крючком проволока, пинцет и маникюрные ножницы. Классная лезла ему под руку, давала непрошенные советы. Заглядывала то слева, то справа, скорее мешая, чем помогая.

Девятый «Б», сначала с умеренным, а затем – с всё большим оживлением и интересом следил за происходящим. Постепенно даже до самых недалеких дошло, что классное сочинение накрылось замочной скважиной.

Наконец, последний кусочек жвачки был выковырян, и дверь открылась. Гордый собой географ удалился, а классная, пристроив на стол стопку тетрадей, объявила, что раз всё сложилось так, а не иначе, то сочинение состоится на следующем уроке, а сейчас будет новая тема.

Викинг, чувствуя себя нашкодившим щенком, смотрел куда угодно, только не на русичку. Он не знал, от чего его трясет больше – от того, что оставленные на перемену открытыми окна выстудили класс, или от чувства вины и ожидания казни.

Почему-то Аннушка не сдала его географу. Пожалела? Хотела разобраться с любимчиком и отличником сама, без свидетелей? А теперь что? Ждет, пока закончится урок?

Прозвенел звонок. Классная как ни в чем не бывало продиктовала домашку, напомнила про сочинение и попрощалась.

Он вышел в коридор на ватных ногах и поплелся в раздевалку. Значит, Аннушка решила не палить лучшего ученика, сделать вид, будто ничего не заметила. Ужас и позор. Как теперь смотреть ей в глаза?

Андрюха догнал его, пошел рядом.

– Зашибись вышло, скажи?

– Что?

– С дверью. В тему втопили, я к сочинению того, не очень подготовился. Не видел, кто это был?

– Придуриваешься?

– В смысле?

Глаза у Андрюхи были честные и немного удивленные.

– Ты взаправду не видел?

– Чего?

– Кто сунул жвачку.

– Нет. А ты?

– Ты же рядом стоял.

– Ага, стоял, только смотрел в учебник.

Может, и впрямь не заметил?

А вот Аннушка сто процентов должна была заметить – она смотрела прямо на него, на Викинга.

Впадая во всё более смятенное состояние духа, он распрощался с Андрюхой и привычно повернул за угол школы – караулить Таволгу. Та появилась минут через пять. Как обычно неунывающая, точно певчая канарейка. На ходу потянула его за рукав:

– Пошли быстрее, двадцать минут до начала, опаздываем.

Он, мрачнее тучи, пристроился рядом.

– Викинг, – продолжала щебетать, как ни в чем не бывало, Эль, – ты спас даму от несмываемого позора, и она у тебя в долгу. Ты – мой герой.

– Кто герой, а кто – отстой, – буркнул он сварливо.

Можно ли считать тройку за сочинение несмываемым позором – большой вопрос. А вот то, что произошло с ним сегодня, определенно можно.

– Ты чего? – изумилась и даже как будто обиделась Элга. Остановилась, заглянула ему в лицо. – Эй, что случилось?

– Русичка всё видела и промолчала. Ужас просто.

– Спорим, нет, – в глазах Таволги лучилось торжество. – Она не видела ни тебя, ни меня.

– С чего бы?

Вопрос хотелось сформулировать несколько иначе, но он вовремя вспомнил, что разговаривает с девчонкой.

– С того.

– Каким образом, она же не слепая!

– Зрячие тоже не всегда всё видят.

– Она рядом стояла!

– Стояла, да не видела.

– Каким чудом?

– Я ей глаза отвела. И остальным тоже. Так что… не хвастайся особо.

– Ты ей… что?!

– Отве-ла гла-за. Ну что ты застрял, я в художку опаздываю.

Проводив Элгу, он в задумчивости брел по кромке тротуара, приминая нетронутый свежевыпавший снег. Концы не сходились с концами.

Допустим, находящийся на расстоянии вытянутой руки друг-приятель настолько углубился в учебник, что ничего не заметил. Однако и остальной, тусивший в непосредственной близости народ никак не прореагировал. Не сдал классной, не отругал Викинга, не похвалил.

В бескорыстное великодушие Аннушки верилось еще меньше, чем в одновременное рассеивание внимания четырех человек.

Оставалось поверить в то, что на сей раз у Таволги получилось.

Но тогда выходило несусветное – его одноклассница взаправдашняя ведьма?!

Разбег. 1995-96. Фотография

Несмотря на системную безалаберность и несобранность, по алгебре и геометрии Элга почти всегда получала пятерки. Пожалуй, с математикой у нее дела обстояли даже лучше, чем у Березовской.

Не вредная и не жадная, обычно она без вопросов давала желающим списать.

Однако сегодня коса нашла на камень.

Минут за семь до начала урока Андрюха развернулся к их парте всем корпусом, точно башенный кран, и пробасил:

– Таволга, ты домашку по алгебре сделала?

– Сделала.

– Дай посмотреть.

– Обойдешься, – хладнокровно, ни на секунду не задумавшись, отказала Эль. – Кто меня вчера выдрой обзывал?

– Ты еще прошлый месяц вспомни, средневековье и каменный век.

– И вспомню.

– Смотри, не пожалей.

– Разбежался.

Андрюха нехорошо прищурился:

– А я видел, как ты тырила мелочь по карманам в раздевалке.

Уши у неё вспыхнули, как два первомайских флажка.

– Неправда!

– Пра-авда. Позавчера. На третьем уроке.

Вик вспомнил – Элга действительно выходила с туалет и долго не возвращалась. А Андрюху мать с утра водила к зубному, и он добрался до школы, весь перекошенный, только ближе к одиннадцати часам.

– Ничего я не тырила, просто от завуча пряталась. Она меня чуть в коридоре не застукала.

– А в коридоре чего делала?

– На лит-ру не хотела возвращаться. Там опрос шел, а я стих не выучила.

Вик напрягся. Стих она рассказала Аннушке на перемене, значит, сейчас говорила неправду. Действительно шарила по карманам? Нафига?!

Элга что-то почувствовала, шепнула на ухо:

– Вик, не верь ему.

Он промолчал.

– Врешь ты всё. Я видел – ты в карман чьей-то куртки лезла. Еще оглядывалась так, воровато.

– И что теперь, сдашь меня?

– Может, и сдам.

– Ну-ну. Давай, рискни. Ябеда.

– Воровка.

– Придурок.

– Дай списать – не сдам.

– Презираю шантажистов. Твои слова против моих. Спорим, ни у кого ничего не пропало.

Смелое утверждение. Даже если Андрюха ошибся, мало ли кто еще мог заглянуть в раздевалку.

– Вот и узнаем.

– Вот и узнаем.

Никуда Андрюха, конечно, не пошел. Поймал тяжелый взгляд Вика, скорчил недовольную рожу и отвернулся. Умасливать Машку. Впрочем, списанная домашка не сильно помогла – в начале алгебры приятеля вызвали к доске, и выглядел он там весьма бледно.

После уроков Андрюха оттеснил Викинга в угол:

– Ты чего, заодно с этой да? Против лучшего друга?

– С чего ты взял?

– Вижу.

– Не с ней. Не с тобой. Как можно быть на чьей-то стороне, не зная правды.

– Врешь, и не краснеешь. Я же вижу, с кем ты. Предатель.

– Не говори того, о чем пожалеешь.

– Чтобы жалеть, нужно, чтобы было о чём.

– Хочешь поссориться из-за девчонки?

– А ты?

С минуту они мерялись взглядами, как два петуха. Андрюха не выдержал первым. Саданул кулаком по стене и побежал вниз по лестнице. Не завязанные, как всегда, шнурки кед волочились следом. Почему-то Вик не мог отвести от них взгляда. Один подвернулся под подошву другого, Андрюха споткнулся и полетел вперед, неловко загребая руками.

– Эль, ничего не хочешь мне сказать?

– Он заслужил.

– Кто, Андрюха?

– Ага.

– Допустим. Списывать – не дело.

– Я не про двойку.

– А про что?

– Он упал?

– Ты видела?

– Неа, меня Алла задержала, попросила показать конспект.

– Тогда кто тебе…

– Никто.

Он помолчал ошарашенно, неуверенно уточнил:

– Хочешь сказать, это ты его в полет отправила? Опять?!

Элга многозначительно усмехнулась.

– За что?!

– За шантаж. За хамство. За выдру.

– Совсем с ума сошла?! Человек насмерть мог разбиться, шею себе сломать!

– Неа, – она беспечно помотала головой. – Пара синяков и ссадин, верно?

Так и есть, но…

– Ёлки, нельзя же так!

– Можно. Я никому ничего не сделала. Наоборот, хотела, как лучше, а он…

– Ничего себе «лучше»!

– Он сам виноват!

Теперь она едва не плакала.

– А ты – такая вся сплошь белая и пушистая? Что ты делала в раздевалке?

– Уж точно не тырила по карманам.

– Да?

Вик мало что понимал в происходящем, тем не менее за Андрюху, несмотря на ссору, было обидно.

– Считаешь, я на такое способна?

Он смутился.

– Нет, но…

– Я залезла в один конкретный карман, – отчеканила она холодно и сухо. – Чтобы забрать одну-единственную, конкретную, принадлежащую мне вещь.

– Какую вещь?

– Фотографию.

– Чью?

– Свою.

– А как твоя фотография оказалась…

– Улетучилась со стенда и переместилась… куда не надо.

В прошлом месяце Таволга заняла второе место в олимпиаде по рисунку и удостоилась невиданной чести – ее фото появилось на стенде «достиженцев» неподалеку от пионерской комнаты. Фотография была из ателье, со сложной прической, из которой красиво выбивались прядки. Удачное освещение, лицо чуть повернуто, загадочная, лукавая полуулыбка, в глазах – озорные чертики.

Каждый раз, проходя мимо, Вик невольно подтормаживал. Кончики пальцев зудели, так он мечтал утащить эдакую красоту. Жаль, так и не решился. Неделю назад фотография со стенда исчезла.

– Ее разве не из-за тройки по физике убрали?

– Неа. Ее украли.

– И ты знаешь, кто?

– Зна-аю, – протянула она со странной улыбкой.

– Видела?

– Неа.

– Тогда откуда?

Вновь странноватая усмешка.

– Я ведьма, забыл?

– И умеешь находить потерянное?

– Иногда.

Вик фыркнул.

– Ла-адно. И кто это был?

– Где?

– Кто стырил фотографию?

– Уверен, что хочешь знать?

– Конечно.

Она переступила с ноги на ногу, отвела взгляд. Вздохнула.

– Машка.

– Березовская?!

– У нас есть другие знакомые Машки?

– Зачем ей?

– Ты правда не догоняешь или прикидываешься?

– Правда прикидываюсь. Слушай, так ты у нее фотку свою стащила?

– Можно и так сказать.

– А… подаришь ее мне?

Она вскинула на него шалые глаза:

– А тебе… нужно?

Вот что на такое отвечать? Вик насупился.

– Теперь ее никому уже не подарить, – щелкнув застежкой, Эль полезла в боковой карман рюкзака и вытащила мятый, сложенный в несколько раз листок. – Только выкинуть.

Действительно, та самая фотография. Шариковой ручкой, старательно и неумело, подрисованы уши летучей мыши, нос как у Буратино, острые зубы, рожки. Два года он сидел с Березовской за одной партой и знал, как она любит рисовать на уроках всякие рожицы. Симпатичные и не очень. Некоторые – очень похожие на эту.

– Красавица, правда?

– Да уж. Жаль, клевая была фотка. Слушай, – он внезапно встревожился, – а Машку ты теперь тоже накажешь?

– А ты и за неё переживаешь?

– Ну… живой человек всё-таки.

Некоторое время она внимательно его разглядывала, рассеянно постукивая мыском туфли по батарее. Наконец, медленно покачала головой.

– Да нет, не накажу. Ей и без того хуже некуда. Бедная влюбленная дурочка.

– Погоди, почему влюбленная, в кого…

– Неважно, – не дослушав, она настойчиво потянула его за рукав, – пойдем за школу, нужно сжечь эту красоту, развеять по ветру и забыть о случившемся нав-сег-да.

Разбег. 1995-96. Сгущенка

Сколько Викинг себя помнил, дома у Андрюхи всегда царил бардак. Засиженные мухами плафоны и люстры, груды нестиранного и неглаженного белья, грязная посуда, немытые с позапрошлого лета окна, незаправленные кровати, подтекающий унитаз.

Вещи, в основном одежда, валялись где ни попадя. По полу, вне зависимости от времени года, мотался тополиный пух. На пыльном подоконнике в единственной комнате чах не менее пыльный алое. В углу прихожей, под потолком, обитал крупный, в меру опасливый паук. Поймать его не представлялось возможным – он всегда точно знал, когда пора исчезнуть в узкой щели за вешалкой.

Мать Андрюхи, тетя Света, замотанная службой и бытом одинокая немолодая женщина, бардака стеснялась, не разрешала сыну приводить друзей и знакомых, поэтому все гости случались днём, в её отсутствие.

Беспорядок в квартире приятеля не смущал Викинга ни в малейшей степени, скорее нравился. Пыльно и грязно – ерунда. Зато у Андрюхи можно всё – строить из одеял, подушек и пледов иглу или подводную лодку, паять, сверлить, выжигать, проводить химические опыты, разводить в ванной костер, запускать из окон самолетики или что посерьезней… да мало ли. Если что и пойдет не по плану, в таком антураже сложно заметить неведомо как появившуюся новую дыру от сверла в столешнице, опаленную паркетину или лишнее пятно на занавеске.

К тому же, здесь не было вопящего и путающегося под ногами младшего братишки, сурового отца, уставшей и вечно всем недовольной матери. Никто не орал, не отчитывал, не командовал, не бесил.

Вот уже пару часов они пытались воспроизвести, с некоторыми изменениями, схему из «Науки и жизни». По задумке Викинга три лампочки, покрашенные лаком для ногтей в розовый, красный и бежевый цвета, должны были мигать по очереди с разными интервалами. На данный момент мигала лишь одна, остальные две вовсе не горели.

Оторвавшись от недопаянной схемы, Андрюха с хрустом потянулся:

– Может, прервемся?

– Давай.

Плечи и впрямь изрядно затекла. Викинг пошевелил лопатками, прошелся по комнате, выглянул из-за печально обвисшей шторы. Мрачно, слякотно, почти стемнело. В переулке тускло горят фонари. Завтра контрольная по биологии, по-хорошему надо бы идти домой готовиться, вот только совершенно не хочется.

Андрюха у него за спиной хлопнул дверцей шкафа:

– Смотри, чего есть в хозяйстве!

Вик обернулся.

– Сгущенка? Ого!

– Она, родимая.

– Откуда дровишки?

– Не поверишь. От Машки. Она мне проспорила… и вот.

– Ничего себе. Хорошо иметь такого дядю. И колготки тебе, и сгущенки сколько влезет.

– Да, неплохо. Сварим? Можно, конечно, так сожрать, но вареная вкуснее.

– А ты умеешь?

– Чего там уметь? Наливаешь воды в кастрюлю, кладешь банку…

Как-то очень к месту вспомнился писатель Н. Носов и «Мишкина каша», но Викинг нехорошую ассоциацию от себя поспешно отогнал. Сгущенка не каша, из кастрюли не убежит.

– Давай попробуем.

Единственным местом, где в Андрюхиной квартире царила чистота, была кухня. Сюда они старались не заглядывать без крайней нужды, здесь их пребывание мигом бы засекли. Однако сегодня пришлось нарушить неписанные традиции. Впрочем, ничего эдакого они делать не собирались.

Андрюха добыл с полки здоровенную эмалированную кастрюлю.

– Мамина любимая, для компота.

Налил воды так, чтобы полностью закрыть банку и поставил на огонь.

– Как думаешь, сколько ее варить?

– Без понятия. Долго. Час или два.

– Ладно, давай два. Я будильник поставлю.

В первый раз они примчались на кухню через несколько минут, услышав подозрительный грохот. Оказалось – ничего страшного, вода закипела, и банка начала кататься по дну кастрюли. Успокоенные, вернулись в комнату.

Еще немного попаяли. Заскучали. Половили паука. Не поймали. Андрюха со злости смахнул почти всю паутину. Вернулись в комнату, и приятель снова полез в шкаф, на сей раз – в книжный.

– Гляди, чего мне мамка подарила на днюху. Про парусники!

Вик жадно уставился на обложку.

– Класс! Покажи!

Через минуту оба забыли обо всем. Иллюстрации в разворот, мелованная бумага. Настоящее богатство. Фрегаты, клиперы, каравеллы, шхуны…

– Смотри, это баркентина.

– Бригантина?

– Да нет же, говорю – баркентина. У бригантины только две мачты, а у баркентины не меньше трех.

– Мощно.

– А это иол. Прикольный, правда?

– Ага.

– Я бы хотел пройтись на таком. А этот называется кеч. Красивый?

Вик кивнул.

– Тут даже китайские джонки есть, а последние несколько страниц – пиратские корабли.

Глухой хлопок на кухне застал обоих врасплох. Приятели вскинули головы, прислушиваясь.

– Это чего?

– Без понятия.

– Пойдем, глянем.

Запах сливочных тянучек ощущался даже в коридоре. Кухня выглядела сюрреалистично, на манер перепелиного яйца. Плита, кафель за ней и потолок – в мелких коричневых пятнышках и потеках.

– Два часа еще не прошло, будильник не звонил.

– По-твоему, она взрывается, когда готова? – с сарказмом уточнил Викинг.

Андрюха с опаской заглянул в кастрюлю. Обернулся с испуганно-восторженной физиономией:

– Распаялась нафиг, прикинь? Прямо по всем швам. И воды – на донышке. Куда она делась, интересно.

– Испарилась.

– Что, вся?!

– Нет, блин, половину паук выпил.

Вик тоже заглянул. Представил, что скажет тетя Света по поводу взорвавшейся у неё на кухне контрабандной банки сгущенки. Ужаснулся.

Мозг лихорадочно искал выход. Выхода не было.

До приятеля тоже начало понемногу доходить. Сначала он перестал глупо улыбаться. Потом побледнел. Затем посерел.

– Бли-ин, Викинг, это же… мне реально пи…ец. Мамка часа через два вернется.

– Два часа – большой срок.

– Думаешь? – задрав голову, Андрюха с завороженным интересом разглядывал потолок.

Движимый не столько здравомыслием и логикой, сколько инстинктом самосохранения, Вик схватился за телефонную трубку:

– Надо девчонок попросить помочь. Они про уборку всё знают.

– Каких девчонок?

– Хороший вопрос.

Кто из одноклассниц примчится по первому зову отмывать Андрюхину кухню? Такие вообще есть?

– Можно Машку.

– Отмывать её же сгущенку? И вообще, – Вик представил, как фифа-Березовская держит двумя пальчиками тряпку на отлете и морщит нос, – мне кажется, Машка и уборка – вещи несовместные.

– Кого тогда?

– Таволге наберу.

– Таволге? – Андрюха скривился.

После отказа дать списать и последовавшей за ним перепалки, он относился к Эль с некоторой прохладцей. Однако время стремительно утекало, а иных вариантов не просматривалось. Друг-приятель обреченно кивнул:

– Ладно, звони ей.

Вик набрал по памяти, старательно делая вид, что номер никак не вспоминается.

– Оль, привет. Сильно занята?

– Биологию учу, а что? – откликнулась Элга чуть насторожено. Настоящим именем он редко её называл.

– Можешь отвлечься на полчасика?

– Могу наверное. А что случилось?

– Нужна помощь.

– С чем?

– Ну-у, тут у Андрюхи дома… сложно объяснить, проще показать.

– Адрес какой?

Он продиктовал.

– Буду минут через десять.

Вопреки обыкновению, она примчалась даже быстрее. Вот что с людьми делает любопытство.

Принюхалась в дверях:

– Чего тут у вас? Пахнет, как на кондитерской фабрике.

– Не разувайся, – поспешно предупредил Андрюха.

Совет был дельным – во-первых, колготки потом не отстирать. Во-вторых – чем дольше Эль остается в прихожей, тем больше шансов, что случится незапланированное знакомство начинающей ведьмочки с пауком и тогда… додумывать не хотелось.

Стянув куртку и осмотревшись, Таволга изумленно присвистнула:

– Ни фига себе! Тут чего, торнадо прошел?

– Да не, здесь всегда так, – поспешил объяснить Викинг. – Вот на кухне…

Эль двинулась по короткому коридору, опасливо оглядываясь по сторонам, переступая через раскиданные тут и там вещи.

– О-го! – только и сумела она выдохнуть, обнаружив потеки сгущенки на стенах и потолке. – Истинные неофиты. Господа сладкоежки, посмею осведомиться, вы чего, воду в кастрюлю не доливали?

– А надо было?

Она посмотрела на обоих, как на умалишенных. Сунула палец в распаянную банку, облизала.

– Вкусно получилось, между прочим.

Зазвонил телефон, и друг-приятель помчался в комнату. Через минуту оттуда послышались фальшиво-бодрые заверения:

– Не, мам, ты чего, один, конечно. Всё в порядке, ага, поел, да, биологию учу.

– Можешь с этим что-нибудь сделать? – шепнул Вик, пользуясь тем, что они с Эль остались наедине.

– Что? – она округлила глаза.

– Что-нибудь. Тебе же удалось тогда с микроволновкой, и с Аннушкой, и с Андрюхой.

– Кто я, по-твоему, ведьма-ассенизатор?! – уперев руки в бока, она возмущенно уставилась на него.

– Нет, но…

Надежда таяла на глазах.

Андрюха вернулся на кухню окончательно деморализованный. Плюхнулся на стул, пробормотал обреченно:

– Приедет часа через полтора и точно убьет.

– Не убьет, – решительно тряхнула головой Элга. – Еще чего. Что расселись, придурки? Быстро несите тряпки. Сначала ножами соскоблим, потом отмывать будем. И окна откройте.

В одном им фантастически повезло – ремонт в квартире делали последний раз лет сто назад, еще с участием беглого Андрюхиного папаши. Тот был брутален, мать ахнуть не успела, а он уже покрасил потолок в кухне и ванной бежевой масляной краской. Со временем краска потемнела, зато осталась всё такой же глянцевой.

В шесть рук они отмыли место катастрофы не слишком качественно, зато относительно быстро. Если приглядываться, заметно, конечно, а так – не очень.

Была бы побелка – не жить Андрюхе.

Через полтора часа о катастрофе напоминал разве что слабо уловимый карамельный запах.

По словам приятеля тетя Света, вернувшись с работы, первое время с подозрением принюхивалась и косилась на слегка поменявшие цвет стены и потолок, но у сына так ни о чем и не спросила.

Одним словом, обошлось.

Разбег. 1995-96. Ворон и бурундук

В конце декабря, перед самым началом каникул, Эль позвала в гости народ – Викинга, Андрюху, Машку, Юльку Шандарай и Дениса, их общего одноклассника, вроде бы не совсем к Юльке равнодушного. Получился почти настоящий Новый год.

Накануне они втроем с матерью Таволги, Еленой Николаевной, кое-как дотащили лесную красавицу с единственного в городе елочного базара. Всю дорогу Викингу казалось, что они промахнулись с размерами, и елка не поместится в малогабаритной квартире. Однако он ошибся. Не только поместилась, но и оказалась идеальна по высоте – как раз осталось место для роскошной, горящей рубином звезды.

Украшали уже без него, вечером. Эль напоила Викинга чаем и выставила за порог, с загадочной улыбкой объявив, что наступает время для женской волшбы и таинства, а ему, мужику, тут делать нечего. Пришлось убраться восвояси, хотя остаться очень хотелось.

Назавтра он не удержался, примчался раньше всех. Вошел и не узнал Элгину квартиру. Из-за высоченной, почти до потолка елки сделалось тесно, уютно, волшебно. Пахло хвоей и горячим воском. На скатерть ложились теплые отсветы гирлянд. На стенах – еловые лапы, всюду – нарисованные Таволгой зайцы, снегири, белки, свиристели, куницы. Некоторые не слишком похожи, некоторые – как живые.

– Каждый год по зверю и птице, – со взрослой серьезностью пояснила Эль. – Такая традиция. В этом – ворон и бурундук. Вот, смотри. Ворон – это в честь тебя.

Ворон Викингу понравился, бурундук – не очень. Серенький, невыразительный, несмотря на полоски. Только припорошенная снегом ветка, на которой сидел зверек, удалась на славу.

Минут через двадцать подтянулись Андрюха, Машка с Юлькой и Ден. Притащили мандарины, фанту, чуть не килограмм любимых Элгой «Белочек». Викинг вручил шар. Про очередь, в которой пришлось отстоять, чтобы его добыть, можно было слагать легенды. Шар был не какой-нибудь пластмассовый, а настоящий, стеклянный. Не большой, но и не маленький. Дымчато-прозрачный, глубокого темно-синего цвета. Таволга захлопала в ладоши и немедленно пристроила его на елку, на самое видное место.

Позже он не сумел вспомнить, чем угощали, и кто как выглядел. Кажется, на стол торжественно водрузили какой-то салат, горку картофельного пюре, селедку под шубой, бутерброды. Кажется, на Юльке были огромные, разлапистые, под стать елке, банты, а на Машке – ее вечные колготки.

Отчетливо запомнилось только как Элга почистила мандарин и протянула ему половинку на испачканной соком ладошке. Как билась на тонком, охваченном плотным манжетом запястье голубая жилка.

Потом играли в жмурки в соседней комнате. Сначала при свете. Затем, усложнив правила, в полной темноте. Визг, писк, столкновения, сбитое покрывало на кровати, уроненные со стола учебники. Неуловимая Таволга ускользала раз за разом, зато почему-то часто попадалась Машка. Под конец он узнавал ткань ее блузки, едва коснувшись. Тем не менее угаданная Машка каждый раз упорствовала во грехе и не своим басом переспрашивала:

– Уве-ерен?

Когда жмурки наскучили, они вернулись к елке и магнитофону. Откуда-то взялись кассеты с Битлами, с Deep purple и Pink Floyd. Сначала все бодро скакали и выделывались под музыку. В процессе выяснилось, что Юлька, оказывается, в отличие от остальных, умеет танцевать. Затем заиграл медляк, и прыгать стало как-то глупо. Взмокший от волнения и страха Викинг шагнул к Элге, протянул руку. Вопреки его опасениям, она не отказалась.

Не очень-то представляя, как это делается, больше всего на свете боясь наступить партнерше на ногу, пьяный без вина, он танцевал с девчонкой первый раз в жизни. Впрочем, оба они не столько танцевали, сколько неуклюже топтались в полутьме, не в силах вымолвить ни слова. Он ощущал сквозь рубашку невесомые горячие пальцы, впервые обнимал тонкую талию и хотел только одного – чтобы волшебство длилось вечно.

Казалось, весь мир вокруг померк, сузился, сжался в сверхновую. Остались только музыка, сбитое дыхание, легкий запах духов, прикосновения и где-то, на периферии сознания – усыпанное звездами ночное небо в небрежно зашторенном окне.

Вечность закончилась в шесть. Мать Элги выгнала всех на улицу проветриться, чтобы без помех убрать со стола, помыть посуду и накрыть к чаю. Толкаясь, они выбежали из подъезда в снежные сумерки. Побродили по дворам, покидались снежками, покатались с горки у школы. Когда снега за шиворотом и в ботинках набралось достаточно, повернули к дому. У продуктовки Элга вдруг замедлила шаг:

– Может, еще погуляем?

– Я замерзла до полусмерти, – пожаловалась Машка.

– Варежки мокрые насквозь, – поддержала её Юлька.

– Да, давайте возвращаться, – прыгая в попытках согреться, присоединись мальчишки.

– А пойдем дворами?

– Там же скользко, – удивилась Шандарай. – И темно.

По большому счету Викингу было всё равно как идти – улицей, дворами, да хоть по крышам. Лишь бы Эль шла рядом.

– Может, правда лучше дворами? – глупо улыбаясь, попробовал он вмешаться, чувствуя, что для нее это почему-то важно.

– Да за каким лешим? – возмутился Андрюха. – Крюк солидный получится, там стройку огибать.

– Там… безопасней, – беспомощно пожала плечами Элга.

– Ничего себе безопаснее. Лед везде, освещение хуже некуда и стройка рядом, – фыркнул Ден.

– Ну нафиг, – подвел итог Андрюха. – Идем, где шли.

– Ребята, ну пожалуйста, – Викингу показалось, что Эль сейчас заплачет.

– Если так хочется – идите сами, встретимся на углу у гастронома.

Пару секунд она колебалась, в глазах стыло отчаяние. Наконец, махнула рукой:

– Ок, идем вместе. Эй, кто со мной наперегонки? Там тортик ждет не дождется.

Все замерзли, всем хотелось согреться. Они понеслись оголтелым стадом. Хохоча, налетая на прохожих, пихаясь локтями и поскальзываясь. Внезапно, обгоняя на лихом вираже двух старушек с авоськами, Викинг, чуть не лучший бегун в классе, споткнулся, не удержал равновесия и грохнулся. Отшиб локоть и подвернул лодыжку. На локоть он почти не обратил внимания, а вот нога… Встать удалось только со второй попытки. Какой бежать. Хромать и то не получится. Только прыгать.

Ребята умчались далеко вперед, не заметив потери бойца. Не докричаться. Только Эль обернулась мельком, кажется всё поняла, но поступила странно. Никого не окликнула, а стала понемногу незаметно отставать. Потом развернулась и побежала обратно. В глазах у нее плескалась паника.

– Да ничего страшного, – попытался он ее успокоить.

– Ага, – голосом, готовым сорваться в истерику, отозвалась ведьмочка. – Давай, хватайся.

Подставила хрупкое плечико и согнулась под его тяжестью.

– Чего ты мальчишек не позвала?

– Нельзя.

– Что за ерундистика? Куда ты, нам не туда.

– Теперь туда, – сказала она таким голосом, что охота спорить пропала начисто.

Они успели отковылять метров на тридцать, когда сзади, совсем близко, раздался дикий визг тормозов, звук сминаемого металла, хруст стекла.

Не оборачиваясь, Элга всхлипнула и рванула вперед, увлекая его за собой. Прыгать бегом он не умел, поэтому, преодолев еще несколько шагов, они свалились уже оба. Вик не успел ни оглянуться, ни как следует испугаться – на плече словно бы сомкнулся зажим робота-манипулятора. Кто-то с нечеловеческой силой почти оторвал их обоих от земли и проволок пару десятков метров. Железные пальцы, запах овчины, по щеке мазнул ледяной, жесткий как щетина кончик чего-то. Пояса?..

Выпустили их так же внезапно, как схватили. Не ожидавший такой подлянки Вик вновь больно приложился о мерзлый асфальт. Рядом сдавленно охнула уроненная Элга.

Совсем близко, за спиной, там, где они только что лежали, вновь взвизгнули тормоза, жуткий скрежет перекрыл крики и вопли. Скрежет вскоре прекратился. Крики, вопли и плач – нет. Несколько человек мчалось к таксофону, вызывать скорую и милицию.

Перемазанное грязью, заплаканное лицо Элги оказалось совсем близко. Глаза отчаянные, немного сумасшедшие.

– Не смотри! – приказала она. – Помочь мы ничем не сможем, а увидев, ты никогда не сможешь это забыть. Помнишь жену Лота?

Вик послушался, понимая, что она права.

Понял он и кое-что еще. Если бы Таволга позвала ребят на помощь, они бы вернулись, столпились вокруг, начали обсуждать, что делать. Суетились бы бестолково, не слушая друг друга. В итоге кто-нибудь, а может, и все, обязательно угодили бы туда, в мясорубку из металла, стекла и… остального.

– Встать можешь?

Он не без труда поднялся. Пережидая боль в ноге, бездумно уставился туда, куда было можно, в другую сторону, вдоль улицы. Там, в свете фонарей, ловко преодолевая встречное движение бегущих к месту аварии, по тротуару стремительно удалялась высокая худощавая фигура. О рыжую дубленку при каждом шаге мерно ударялась длинная-предлинная, черная как ночь коса.

– Эй, – начал он недоуменно, – получается, нас…

– Устойчиво стоишь? – перебила Элга, не слушая. – Молодец. Цепляйся. Ну-ка попробуем…

Они не без труда выбрались из толпы. Ведьмочку трясло, словно осину на ветру. Викинг неумело погладил её по спине, забормотал потеряно:

– Всё, всё, успокойся, всё закончилось, всё хорошо.

Хорошего, конечно, было мало, но, по крайней мере, и благополучно проскочившие место аварии ребята, и они оба чудом остались живы.

– Знаешь… – начала Таволга, но голос её сорвался.

Она с силой потерла варежкой лоб и начала заново:

– Знаешь, как страшно чувствовать беду, но не знать, что именно и с кем произойдет. Знать, что нужно сделать, но не мочь объяснить окружающим. Помнишь, у греков была такая горе-предсказательница, Кассандра.

Он вдруг как-то сразу забыл про локоть, лодыжку и свежеотбитый бок.

– Ты что… знала про аварию и вернулась из-за меня?!

– Я видела очерченный круг. Ты его не видел. У тебя не было шансов.

– А у нас вдвоем?

– Чуть больше, – она криво, вымучено усмехнулась, подмигнула ему и неожиданно разревелась.

Издалека, по другой стороне улицы, к ним неслись, не разбирая дороги, Андрюха и Машка. Чуть отставая от них – Юлька и Ден. Что-то кричали, махали руками. Лица испуганные. Вик вяло помахал в ответ, не выпуская Эль из объятий.

На следующий день в новостях рассказали, как было дело. Из-за гололеда водитель москвича не справился с управлением и вылетел на встречку. Там в него впилилась другая легковушка. Обе машины развернуло поперек улицы.

Идущая следом маршрутка не успела затормозить, попыталась объехать место аварии, в итоге вылетела на узкий тротуар и проехала боком по стене дома, сбивая и давя всех, кому не повезло оказаться в видимом для Элги круге. Многих – насмерть.

Разбег. 1995-96. Кошка и зонт

Как-то, еще в начале зимы, ему поручили отнести в учительскую журнал. Конечно, он не удержался, сунул нос на последнюю страницу. Адрес и телефон давно перестали быть секретом, а вот дату рождения Эль он до сих пор не знал. Оказалось – 7 марта.

Половину февраля Вик маялся вопросом, что дарить. С финансами выручил отец, а вот идеи отсутствовали напрочь. Накануне женского праздника и так будут поздравлять всех девчонок, цветы, конфеты и шарики вручат каждой. Что остается? С одеждой не угадаешь, с украшениями и запахами – тем более. Безвыходная ситуация.

Он постарался аккуратно выспросить, о чем Эль мечтает. Легче не стало. Она грезила о кругосветном путешествии, о пляже с черным песком (почему с черным?!), о личной конюшне, о погружениях с аквалангом, о полете на воздушном шаре, о прыжке с парашютом, о том, чтобы стать знаменитой и богатой. Ничего из этого Викинг подарить не мог. По крайней мере, пока.

Обегав центральный универмаг и все киоски в округе, он почти отчаялся. Всё было не то. От безысходности решил съездить на Развал, огромный бестолковый рынок на окраине города. Андрюху с собой не позвал. После истории со сгущенкой и Нового года их с Эль вражда вроде как забылась, но вряд ли друг-приятель захотел бы помогать с поисками подарка для девчонки. К тому же, он непременно залипал бы на все увиденные по дороге механизмы и электроприборы, непрерывно трепался, не давал сосредоточиться, и канючил бы, что скучно и пора домой.

На Развале было всё и ничего. Глаза разбегались от многообразия и никчемности товаров. Сломанные осциллографы, бэушные мясорубки и сапоги, вязаные береты и перчатки с аляповатыми розами и помпонами, старые книги и фотографии, картины на холсте и бересте, автомобильные фары, магнитолы, сундуки, фарфор, серебряные вилки, ложки и подстаканники. Всего не перечислить.

Через пару часов Вик продрог, ошалел, устал и начал склоняться к выводу, что конфеты и шарики не такой уж плохой подарок. Дополнить красивой открыткой – и дело в шляпе. Всё-таки решил не бросать, обойти все ряды, благо оставалось немного.

У задних ворот приметил невзрачный павильон с едальней и несколькими магазинчиками, зашел погреться. Пахло сдобой и кофе, гомонил, торгуясь, народ. Под высоким потолком истошно чирикали невесть как залетевшие в павильон воробьи.

За магазинчиками, в тепле, обнаружилось еще несколько прилавков со всякой всячиной, в основном с платками, перчатками и украшениями.

Колоритную старуху он увидел почти в конце ряда, у дощатой стены. Похожая то ли на цыганку, то ли на индианку, высохшая, сморщенная, она держала спину неестественно прямо, будто носила корсет. Руки точно птичьи лапки, рукава рубахи расшиты стеклярусом, замшевая безрукавка, на голове – седая корона из сложно заплетенной, обернутой вокруг себя косы.

Кого-то вроде как смутно напоминает, но кого – не понять.

На прилавке перед старухой теснились фигурки, цепочки, браслеты. Кожа, бисер, проволока, дерево. Искусные и не очень ручные поделки. Вряд ли здесь можно было подобрать что-то подходящее. Вик уже хотел пройти мимо, когда старуха позвала негромко, но так, что он отчетливо услышал:

– Подойди-ка, милок. Может, что приглянется.

Народу вокруг бродило немало. Он осторожно проверил – она пристально смотрела темными, жгучими, совсем не старческими глазами. Именно на него.

– Вы… мне?

– Тебе.

Она не настаивала, не приказывала, не навязывалась. Предлагала. Может быть, делала одолжение. Почему-то он не смог идти дальше, послушно подошел и принялся разглядывать безделушки. Неуверенно повертел в руках вырезанную из дерева меленку. Поставил на место. Перебрал несколько цепочек. Пригляделся к глиняным мышам.

Старуха внимательно наблюдала. Не мешала, не советовала.

Браслет с зелеными стеклышками смотрелся неплохо. Вроде, под цвет глаз, но размер огромный, свалится. Кольцо в виде скрученного листа папоротника – красивое и чем-то притягательное, но как бы не получился подарок с намёком.

– Так-таки ничего?

Вик потоптался неловко, пожал плечами.

– Погоди-ка.

Она нагнулась, достала откуда-то из-под прилавка старинный деревянный ящичек с отделениями. Поставила перед ним.

– Может, здесь?

Он увидел сразу, и уже не смог отвести взгляд. Простой кожаный шнурок. Бронзовая, крошечная, размером с ноготь большого пальца, полосатая кошка крепко держит в лапках зонт.

– Ей понравится, – уверенно кивнула старуха.

Пока он отсчитывал деньги, не маленькие, но и не большие, она продолжала пристально его разглядывать. Вик вспомнил про недавно съеденный пирожок с повидлом, потер щеку, смутился:

– Что, испачкался?

– Ты – нет, – словно нехотя покачала головой старуха. – А вот она может.

– Кто, кошка? – не понял Викинг.

– Девочка. Береги ее.

– Что?..

Но старуха уже отвернулась к другим покупателям, тетке в лохматом шарфе и мелкому мальчишке в шапке-ушанке. С ними она держалась совсем иначе – охотно демонстрировала и расхваливала товар, улыбалась, болтала без умолку. Мальчишка обернулся и показал ошарашенному Вику язык.

При виде коробочки Невской акварели на 24 цвета и набора беличьих кисточек глаза Эль загорелись алчным огнем.

– Спаси-ибо! Мама такую дорогущую ни в жизнь бы не купила. Как ты угадал?

А потом она увидела подвеску.

– Ох, Вик, какая… у меня никогда… застегни пожалуйста!

Крутанувшись, она подняла волосы, обнажив тонкую бледную шею с острыми позвонками и беззащитной впадинкой под затылком. Один непослушный завиток остался на месте и щекотал дрожащие пальцы, пока он неумело справлялся с застежкой.

– Вроде всё.

Эль долго рассматривала кошку, затем порывисто повернулась и поцеловала его в щеку. От неожиданности Викинг дернулся, и она слегка промахнулась, коснувшись его губ своими.

– Ой, извини, – кажется, он впервые видел, как она краснеет.

– Ничего. Можем повторить.

Худшую глупость вряд ли можно было сморозить. Эль сделалась пунцовой, точно мак, однако, вопреки его опасениям, не обиделась. Только воскликнула с деланым возмущением:

– Викинг, ты совсем дурак?

Глаза у неё в кои-то веки были удивленные и сумасшедше-счастливые.

Разбег. 1995-96. Кольцо

Андрюха отловил его на перемене в туалете и бросил как бы между прочим, глядя в сторону:

– Чего у тебя за фигня с Таволгой?

– В смысле?

– Я смотрю, ты к ней словно приклеился. Тебя Аннушка, что ли, попросила?

– О чем попросила? – Викинг искренне не догнал, при чем тут классручка.

Друг-приятель поморщился.

– Ну, взять над ней шефство.

– Не понял.

– У Ольги шило в одном месте, а ты у нас спокойный. К тому же отличник. Можешь благотворно повлиять.

Вик мотнул головой.

– Что за дурацкая идея.

– Почему дурацкая? – Андрюха по-прежнему хмуро смотрел куда-то мимо Викинга. – Мне вот в свое время классная велела с тобой пообщаться. Сказала – замкнутый, угрюмый, весь в себе, ни с кем не дружит. Надо расшевелить. Ну, я вот до сих пор и шевелю. Хотя, кажется, можно уже не стараться.

Вик вытаращился на него:

– Когда попросила?!

– Во втором классе.

– Погоди, хочешь сказать, ты дружишь со мной все эти годы только потому, что так велела Галина?!

– Сначала да, теперь уже нет, конечно, – Андрюха раздраженно повел подбородком, словно ему мешал воротник.

И правда, Вик хорошо помнил свои первые год с небольшим в школе. Они прошли будто в вязком ночном кошмаре. Сидеть на уроках еще так-сяк, терпимо. Ну, подумаешь, ткнут циркулем в спину или плюнут жеваной бумагой. С кем не случается.

Во время переменок разверзался сущий ад. Из класса выгоняли – требовалось проветрить, а рекреация и коридор становились одним сплошным минным полем. Всюду опасность – любой может высмеять, обидеть, испачкать, толкнуть, избить, что угодно отнять. Без повода, без уважительной причины. Просто так.

Тогда еще не Викинг, а обычный перепуганный маленький мальчик, он забивался в угол, старался сделаться незаметным, мечтал вовсе исчезнуть. Смотрел в основном под ноги, лишь изредка настороженно зыркая исподлобья, всегда готовый, чуть что, сорваться с места и драпать куда глаза глядят.

А потом, презрев кошмар, ему навстречу, широко и беззаботно улыбаясь, шагнул Андрюха Резников, и всё переменилось, словно по мановению волшебной палочки.

Наверное, если взглянуть со стороны, тандем получился не идеальный – характеры и темпераменты разные, интересы совпадают далеко не во всем. Тем не менее они сошлись и сдружились – водой не разольешь. По крайней мере, Вику до сих пор так казалось.

Больше их никто не трогал. Одиночек травить легко, а прикапываться к закадычным приятелям – себе дороже. Жизнь заиграла новыми, яркими красками – салки, прятки, возня и беготня на переменках, совместные прогулки, домашние посиделки, всяческие веселые безобразия и шалости.

Шесть лет безоблачного счастья, которые, оказывается, случились не сами по себе.

– Ну, спасибо за заботу, – он в замешательстве уставился на приятеля, не зная, что делать с этой новой для себя информацией.

– Не за что. Так дело в Аннушке?

– Нет, она ни при чем, – Вик покачал головой. – Я… сам.

– Что – сам? – не понял Андрюха.

– Мы… дружим.

– С Таволгой?!

– Почему нет.

– Ты чего, меня на ДЕВЧОНКУ променял?!

Вот тебе и перемирие. Не зря он так долго шифровался, не зря скрывал. Жаль, потерял бдительность и перестал. Впрочем, сколько можно-то? Он, чай, не Штирлиц, Андрюха не Мюллер, а Таволга – не радистка Кэт.

– Почему променял, что за ерунда?

– А как еще?

– По-твоему, дружить можно только с кем-то одним?

– А ты как думаешь?

– По-другому.

– Ну и дружи. Только не со мной. Со мной так не выйдет. Вали к своей Таволге!

Андрюха аж покраснел от злости.

– Ну и свалю.

– Ну и вали.

Войдя в кабинет, Вик, сам не свой от переполнявших его эмоций, от души шарахнул о стену дверью. Стоявшая неподалеку Березовская нервно дернулась, обернулась, выразительно покрутила у виска.

Эль даже головы не повернула. Сидя по обыкновению на парте, она болтала ногами, грызла подозрительного вида пирожок и лениво листала одолженную у кого-то еще вчера «Бурду».

Викинг подошел, плюхнул рядом рюкзак. Раздраженно пошерудил в недрах, выудил учебник, тетрадь и ручку. Учебники он теперь носил всегда, на ведьму надежды не было.

Сунулся Эль через плечо, мельком глянул на глянцевых красоток, с сомнением принюхался к пирожку:

– Это с чем?

– С рисом.

– Не отравишься? Вид у него…

– Надеюсь, нет, – она повертела пирожок, разглядывая его с интересом естествоиспытателя. – Хочешь?

– Нет уж, спасибо.

Таволга с аппетитом дожевала стремную выпечку, отложила журнал. Глянула насмешливо:

– Какой-то ты перекошенный. Случилось чего?

– Нормально всё.

– Точно?

– Точно.

– Ну-ну. Как насчет погулять после уроков?

– Там же ливень.

– Он скоро закончится.

– С утра говорили – ни фига, весь день будет идти.

– Не будет.

Увлеченный переживаниями после ссоры с Андрюхой, он только теперь заметил – в голосе Эль звучали торжествующие, почти ликующие нотки и улыбалась она хитровато, точно лиса в сказке.

– Хочешь сказать… неужели получилось?

– Вроде того.

– Серьезно? Наколдовать погоду?

Она кивнула, светясь от гордости.

– Ну, ты даешь! А художка?

– Препод заболел, занятия отменили.

– Кайф. Куда пойдем?

– За школой дикие яблони зацвели. Видел?

– И чего?

– Краси-иво. Всё в розовых лепестках, будто японская сакура.

– Чего я, девчонка, на цветочки любоваться?

– Пошли-пошли, – она склонила голову к плечу и улыбнулась как-то так, что возражать расхотелось.

Выглядело и правда потрясающе. Почему-то раньше он никогда в это время года сюда не заглядывал.

– Они недолго цветут, всего неделю или две, – словно угадав его удивление, пояснила Эль. – Грустно, правда?

– Если бы цвели дольше, – резонно возразил Викинг, – всем бы надоело.

– Может быть, – она шагнула вплотную, едва прикасаясь смахнула лепестки с его плеча. – Видишь, уже опадают. Красота мимолетна.

Усыпанный едва заметными золотистыми веснушками тонкий нос, растрепанные ветром рыжеватые волосы искрятся на солнце, глаза отражают бездонное ярко-синее небо. Он застыл на манер статуи, мечтая, чтобы розовые невесомые чешуйки так и продолжали падать, скажем, месяц, или весь следующий год. Однако Эль уже отступила, отвлеклась.

– Знаешь, детский сад, конечно… но лет пять назад мы с Юлькой Шандарай зарыли где-то здесь секрет. Давай, поищем?

Викинг отмер, чуть слышно вздохнул.

– Да его сто раз уже кто-нибудь нашел или затоптал. К тому же глянь, яблони недавно окапывали.

– А вдруг уцелел? Место было потаенное, укромное, возле забора, – Эль осмотрелась. – Надо только найти яблоню, приметную такую… у нее ствол раздваивался, а выше снова срастался.

Обход сада по периметру ничего не дал. Вик вспомнил, что года полтора назад часть яблонь спилили. Они с Андрюхой тогда еще лазали по куче бревен и ветвей. Древесина на спилах была удивительного, сочно-розового цвета, будто ее покрасили марганцовкой, он такой никогда и нигде больше не видел. Друг-приятель даже утащил чурбачок домой.

– Да, могли и спилить, – согласилась Эль, – ладно, попробуем по-другому.

Запрокинув голову, она зажмурилась и беззвучно зашевелила губами. Развела руки в стороны и начала медленно поворачиваться. Остановилась, постояла немного. Заявила уверенно:

– Туда!

От яблони остался неприметный, вровень с землей, пенёк. Эль отмерила от него три шага в сторону забора, нашла подходящую щепку, присела на корточки и принялась копать мокрую, рыхлую после дождя землю. Викинг стал помогать.

Чудо – секрет нашелся почти сразу, со второй попытки. Трудолюбиво закопанный на приличную глубину, он почти не пострадал за все эти годы. Фольга, зеленое стеклышко, иностранная монетка и кольцо в виде свернувшейся змеи.

– Ничего себе, настоящий клад, – присвистнул Викинг. – Что это, пфенниг, фартинг?

– Двадцать центов.

– Прикольно, – он повертел монетку так и эдак.

Эль примерила кольцо, фыркнула:

– Велико. Как думаешь, что за металл?

– Дай глянуть.

Приятная тяжесть скользнула в ладонь. Чешуя насечкой, раздвоенный язычок, крошечные рубиновые стеклышки вместо глаз.

– Похоже на латунь. Оно твое или Юлькино?

– Честно сказать, не помню. Монетку нам Машка подарила, а колечко, что-то с ним было такое… какая-то история. – Эль нахмурилась, припоминая. Машинально потерла щеку испачканной в земле ладошкой.

– Нашли? Украли? – предположил Вик.

– Пожалуй, ни то, ни другое.

– Неужели совсем не помнишь?

– Возможно, его появление как-то связано со школой. Или нет.

Он потянулся стереть грязь у неё со щеки. На пятом этаже с похожим на выстрел звуком распахнулась створка окна. Оба вздрогнули, шарахнулись друг от друга.

– Таволгина, Воронов, не забыли, завтра контрольная?

Физик, будь он не ладен. Зрение как у орла. Оба задрали головы, вразнобой покивали.

– Готовиться когда собираетесь?

– Уже бежим, – нахально прокричала в ответ Таволга, схватила Вика за руку и потянула за угол.

Промчавшись вдоль фасада, они остановились возле спортивной площадки. Повода вроде не было, но Вик не сумел удержаться от улыбки. Эль – тоже.

– Щеку вытри.

– А? Где?

Стремительный порыв ветра принес первые капли дождя. Ощутимо потемнело. Куда ни глянь – ни единого просвета, сплошные тучи до горизонта. Пронзительно-синее еще несколько минут назад небо скрылось с глаз, точно его и не было.

– Ну вот, надолго не получилось, – расстроилась Таволга.

– Гулять можно и под дождем.

– Уверен?

– Почему нет.

– Тогда пошли.

– Куда?

– Ммм, – неожиданно погрустнела и смутилась ведьмочка. – Для начала – в школу. Всё-таки ты был прав, пирожок оказался того, не очень.

Разбег. 1995-96.Тетрадь

В этом году их должны были начать принимать в комсомол, однако не начали. В стране творилось что-то глобальное и непонятное. Никто ничего не говорил, просто учителя всё реже напоминали, как почетно быть пионером, а всякие линейки и собрания больше не проводились.

Первым на галстук и значок забил Андрюха, за ним – Денис. К концу учебного года утерявшую смысл красную тряпочку продолжала носить одна Березовская. Школьную форму как-то исподволь, постепенно и ненавязчиво, сменили свитера, рубашки навыпуск, жилетки, блузки, юбки и джинсы.

Вместе с отсутствием галстуков пришла удивительная, невесомая, как лесной туман, свобода.

– Ви-ик? – Эль подергала его за рукав.

– Аушки, – отозвался он рассеянно, не поднимая головы от тетради.

Они ютились за крошечным столом у ведьмочки на кухне. Лампочки под матерчатым абажуром как раз хватало на двоих.

– Тебе много осталось?

– Два вопроса.

– Ага. Мне – три. Отлично, дело движется к финалу.

– Да вроде бы.

– Кажется, сыр оставался. Надо гренки сделать, а то жрать хочется.

В комнате зазвонил телефон. Эль вышла, прикрыв за собой дверь. Он украдкой проводил ее взглядом. В лохматом свитере под цвет глаз и джинсах на вырост она смотрелась словно бы старше на год или два. А может, дело было в другом – в легкой, почти незаметной, если не приглядываться, боевой раскраске, которой Вик раньше не замечал. Тушь, чуть-чуть теней, немного помады.

Ей определенно шло, тем не менее он никак не мог понять, нравится ему обновленная Таволга или нет. В последнее время между ними происходило что-то странное. Вроде бы Эль ничего не скрывала, не лгала, однако в какой-то момент круг ее интересов и знакомств несколько расширился, а Викинг словно бы остался за бортом.

Как и раньше, они проводили вместе много времени, общались почти как прежде, но, сама по себе, или из-за этих неведомых знакомств, она понемногу менялась, постепенно становясь чуть насмешливее, чуть отстраненнее. В поведении, даже в выражении глаз, то и дело мелькала некая едва заметная, неопределимая словами чужинка. Это выбивало почву из-под ног.

Вернулась Эль буквально через пару минут, задумчивая и будто бы удивленная. Полезла в холодильник за сыром. Порезала хлеб, включила газ, вернулась за стол. Вновь уткнулась в учебник и почти сразу воскликнула с досадой:

– Елки, да тут целый реферат придется написать.

Вик пододвинул к ней энциклопедию.

– Сто шестнадцатая страница. Только своими словами, плиз.

– Не учи ученую. Как думаешь, за двадцать минут управимся?

– Должны.

– Ага. супер.

– Мать звонила?

– Да нет, так, одна знакомая.

Елена Николаевна работала заведующей в круглосуточной столовой при каком-то НИИ и дома появлялась не так уж часто. Предоставленная сама себе Эль грустила в одиночестве, и Вик, проводив, часто зависал у нее допоздна.

Вместе они дурачились, трепались, хохотали над какими-то глупостями, делали уроки, гуляли, иногда просто валялись на ковре и слушали музыку. Конечно, не обходилось без легких, невзначай, касаний затылками, коленками, локтями, пальцами. Впрочем, Вик никогда не знал, нарочно до него дотронулись, или случайно.

Сегодня было не до развлечений – на завтра прилично задали. Оба кое-как одолели геометрию и теперь намертво завязли в биологии.

– Что за знакомая?

– Наташка из десятого.

– Чего хотела?

– Так, ничего особенного. Чем это… вот черт!

Хлеб приобрел темно-коричневый оттенок, сыр намертво приклеился к сковородке.

– «Российского» больше нет, только «Виола» осталась – расстроенно сообщила Эль, проинспектировав холодильник.

– Ничего, так сойдет, даже вкуснее, – бодро утешил Вик, с хрустом надкусывая кулинарный шедевр.

Дописал последний абзац, отложил ручку, с наслаждением потянулся.

– Какие планы на вечер? Я Scorpions приволок, можем послушать.

– Ага, супер. Только сначала надо забежать в пару мест.

– Куда, зачем?

– Тетрадь забрать и отнести.

– Чью?

– Наткину. Она болеет, попросила помочь.

Викинг ничего не понял.

– Это она сейчас звонила?

– Ага.

– И попросила забрать тетрадь.

– Точно.

– Почему тебя?

Эль как-то неопределенно пожала плечами.

– Мы… общаемся.

– И у кого её надо забрать?

– У Жерди.

Вик нахмурился.

Парень Женька с неблагозвучной фамилией Жердяев учился классом старше. В недобром школьном коллективе он вполне мог обзавестись кликухой Жирдяй и страдать до самого выпускного. Мог бы, если бы не был жилист, худощав, высок ростом, задирист и драчлив.

Кроме того, Женька неплохо пел, играл на гитаре и, несмотря на криво сросшийся нос, нравился примерно каждой второй девчонке в школе.

Облик, привычки и манера держаться однозначно превращали Жердяева в Жердь. Длинную, гибкую, упрямую, не ломающуюся ни при каких обстоятельствах.

– А почему ее тетрадь у Жерди?

Лампочка над столом вдруг мигнула и погасла. Эль ругнулась сквозь зубы.

– Черт. Вторая за месяц.

– Запасная есть?

– Ага, – она полезла в шкаф, раздраженно забубнила оттуда: – что ты дурацкие вопросы задаешь? Они из одного класса. Женька взял конспект списать, а отдать не успел.

– Куда идти, знаешь?

– Конечно, Натка продиктовала.

– Далеко?

– Нет, оба тут рядом живут, на Новоградской.

– А самому отнести тетрадь ему западло?

– У них там какие-то терки, не знаю точно, в чем дело.

– А нас эти терки не коснутся?

– Вик, отключи паранойю.

– Как скажешь. Выключатель перещёлкни, а то током долбанет.

Отобрав у нее лампочку, он полез под абажур.

Темная грязноватая лестница, липкие перила, подслеповатые пыльные окна, запах кошек. Неподходящее место обитания для девчоночьей мечты, но родину, как известно, не выбирают.

Долго не открывали.

– Может, его дома нет?

Мнущаяся у стены, подальше от двери Эль переступила с ноги на ногу, маетно вздохнула.

– Наташка сказала – есть.

Вик еще раз надавил на кнопку звонка и долго не отпускал. Шагов слышно не было, но дверь, наконец, распахнулась. На площадку хлынул свет, показавшийся после подъездной темени ярким, как прожектор.

Жердь воздвигся на пороге, и Викингу почудилось, что он выше их обоих как минимум на голову. В джинсах, в черной футболке навыпуск, босоногий и разлохмаченный, в ореоле света он казался сошедшей со страниц иностранных журналов звездой.

Прислонившись к косяку и сложив руки на груди, Жердь некоторое время разглядывал Вика с насмешливым прищуром. Наконец, снизошел:

– Кто такой?

Похоже, прячущуюся в тени Таволгу он вовсе не заметил.

– От Наташки, за тетрадью, – выпалил Вик, глядя исподлобья.

До этого они ни разу не общались, но теперь рядом с Жердью он ощущал себя кем-то вроде шелудивого помоечного кота, и ощущение это ему не нравилось.

– А, парламентёр. Ну-ну. Что скажешь?

– В смысле?

– Наташка мне кое-чем обязана, и кое-что обещала.

– Что обещала?

– Кое-что.

Эль выступила вперед, плечом оттерла Викинга в сторону, глянула на Женьку в упор:

– Наташка велела передать: «В расчете. Дальше сам».

– Вот как, – некоторое время Жердь барабанил кончиками пальцев по собственному, невольно внушающему уважение бицепсу, задумчиво разглядывая теперь уже Таволгу. Наконец протянул с непонятным Викингу намеком: – Что ж, это меняет дело. Может, зайдете?

– Нет, – отрывисто тряхнула головой Эль. – Мы спешим.

– Тетрадь всё равно надо искать. Какой смысл торчать на площадке?

– Ничего, мы поторчим, – в интонациях ведьмочки прорезался металл.

– Так сильно спешите?

В голосе хозяина квартиры звучала эдакая вальяжная ленца и покровительственная насмешка. Вроде и не обидная, но Викинг отчего-то почувствовал, что свирепеет.

– Так сильно.

– Жаль.

Не закрывая двери, Жердь отлепился от косяка и неторопливо удалился куда-то в недра квартиры. Оказалось – сплошное вранье, ничего он там не искал. Вернулся буквально через пару минут с толстой тетрадью на пружинках. Протянул почему-то Вику, бросив насмешливо:

– Держи, оруженосец. Ну что, по-прежнему торопитесь? Не передумали?

– Нет.

– Как знаете.

Эль отобрала у Викинга тетрадь, проверила – чья. Сказала каким-то незнакомым, натянутым как струна голосом:

– Спасибо, Женя.

– Всегда пожалуйста.

Дверь за ними закрылась бесшумно и как-то вкрадчиво.

Разбег. 1995-96. Ключ

Выбравшись на дневной свет из зловещего подъезда, Вик развернулся, точно его укусили пониже спины:

– Что это было?!

– Где? –Эль нервно прижимала к себе тетрадь.

– Ты еще спрашиваешь?! Елки, да он вел себя, как законченный му…ак!

– Пригласить в гости не значит быть му…аком, – неуверенно возразила она.

– Вопрос – как пригласить. И кого.

– Чего ты завелся, что такого особенного он сделал?

– Даже не знаю. Может, прямо при мне клеил мою девушку, будто я пустое место?

– А я – твоя девушка?

– А нет?

Она уставилась на него с интересом.

– Ты серьезно?

– Нет, блин, шучу.

Эль вдруг улыбнулась. Как умела только она – всем лицом. И ртом, и щеками, и веснушками, и глазами, и даже носом.

– Что смешного?

– Ровным счетом ничего.

Привстав на цыпочки, она потянулась, легонько поцеловала его в губы, на сей раз точно не промахнувшись. Тотчас отстранилась, потянула за рукав, заторопилась:

– Давай, пошли. Нам к Наташке еще, а Скорпы сами себя не послушают.

Выяснилось, что идти совсем недалеко – через два двора, в арку и налево.

– Подождешь здесь?

– Ну уж нет.

На сей раз дверь открыли почти мгновенно. Точнее – едва приоткрыли. В щель выглянуло мучнисто-бледное востроносое лицо, обрамленное вытравленной до белизны паклей волос, и хрипловато осведомилось:

– Принесла?

Эль молча протянула тетрадь. Задверное существо сцапало вновь обретенное имущество худыми лапками, собралось спросить о чем-то еще, но тут заметило Викинга.

– Это кто с тобой?

– Викинг. Мой парень, – ответила Таволга с вызовом, четко и твердо, словно с ней кто-то спорил.

– Па-арень? – протянуло существо. – Вы вдвоем, что ли, ходили?

– Вдвоем.

– А, и как прошло?

– Нормально, как видишь.

– Ага, – Викингу показалось, что блеклое чучело за дверью то ли смущено, то ли озадачено. – Ну и отлично. Пасиб. Держи, как договаривались.

Небольшой предмет, тускло блеснув металлом, перекочевал из руки белесого существа в ладошку Эль.

– И тебе спасибо.

В тоне ведьмочки прозвучало вовсе не то, что было произнесено. Скорее, нечто среднее между «вот же сука, не прощу» и «накося выкуси». Торжество пополам с ненавистью и презрением.

В районе второго этажа он не выдержал, притормозил, обернулся:

– Слушай, не врубаюсь, нафига ты во всё это ввязалась?

Эль тоже замедлила шаг, спросила вроде как невпопад:

– Вик, ты хоть раз в жизни лазал на крышу?

– Нет, – слегка оторопел он.

– Полезли? Завтра утром, часов в восемь.

– На какую крышу?

– На школьную. Знаешь, какой оттуда вид открывается? Закачаешься.

– Там же замок на решетке.

Она вытащила из кармана руку, молча разжала кулак.

– Ключ. Теперь у нас есть ключ, Викинг. Аллилуйя, мы – властелины крыши! Кричи «ура!»

– Ура.

– Что так нерадостно, не хочешь увидеть мир с высоты птичьего полета?

– Хочу.

– То-то.

Значит, вот она – цена за добытую тетрадь.

Некоторое время, пока они дворами в сумерках возвращались к Элгиному дому, он прикидывал, как спросить, какими словами. Наконец, решился:

– Тебе правда так хотелось получить этот ключ?

Они успели пересечь почти всю детскую площадку, прежде чем Таволга тихо ответила:

– Мне правда так хотелось забраться на эту крышу вдвоем с тобой, Викинг.

Щеки обожгло румянцем. Он сглотнул всухую, но не остановился, продолжил:

– Ты знала, куда и зачем идешь?

– Конечно. Ты тоже знал. Забрать тетрадь.

– Эль, не придуривайся, я серьезно.

– Ви-икинг, – мученически застонала она. – Ну что ты примотался?

– Ответь.

– Точно не знала. Так, подозревала некую недосказанность. Поэтому позвала с собой тебя.

– А если бы не помогло?

– Он же не дебил, творить такое при свидетелях. Тем более, у себя дома. Овчинка выделки не стоит.

Пожалуй, Викинг мог бы поспорить, но не стал. В конце концов, всё обошлось. Жердь оказался джентльменом. В отличии от Наташки, которая леди безусловно не являлась.

– Вот же дрянь белобрысая, – сказал он с чувством.

– Забудь. Всё хорошо, что хорошо кончается.

Насчет того, что всё закончилось, у Вика были сомнения, но он решил не портить окончательно настроения ни себе, ни ей.

Едва они успели войти в квартиру – позвонила Елена Николаевна. Спросила про уроки и оценки. Напомнила, что не появится до утра. Велела погреть суп, запереть дверь на оба замка, долго не сидеть и ложиться спать. Инструкции эти, разумеется, относились к дочери. О госте Эль, как обычно, скромно умолчала.

Суп решили отложить на потом. Нашли в кухонном шкафчике вафли, поставили чайник. Вик раскопал в рюкзаке Scorpions, оккупировал магнитофон. Эль притащила и зажгла свечу.

В полнящейся теплыми отсветами полутьме, под хрипловатый тоскующий голос оказалось невозможно не пригласить ведьму на танец. Не провести легко рукой по тонкому свитеру, по рыжеватому шелку волос. Не обнять невесомо, едва касаясь, затем – настойчивее.

Она танцевала босиком, он тоже скоро избавился от тапочек – мешали. Узкие горячие ладошки робко дотронулись до груди, плеч. Помедлив, Таволга обхватила его за шею, прижалась. Тонкие пальчики взъерошили волосы на затылке, и Викингу показалось, что он сейчас умрет.

Голова кружилась, комната плыла, будто он выпил не меньше бокала вина. На этот раз выходило куда ловчее, чем тогда, под Новый год. Никакого страха, никаких отдавленных ног. Он попросту забыл, что такое может случиться.

Они покачивались в едином ритме, в непостоянных, зыбких, непостижимых тенях молча, прикрыв глаза, забыв обо всем, как во сне. Вдыхая запах горячего воска и духов, Викинг, не в силах устоять, скользнул губами по тонкой, изогнутой, точно птичье перо брови, по нежной коже щеки. Таволга тихонечко вздохнула, потянулась навстречу… и тут с кухни послышалось странное сдавленное бульканье пополам с зловещим шипением. Затуманенный мозг некоторое время соображал, что случилось.

– Ча-айник, – в ужасе охнула Эль, неловко выдираясь из его объятий.

Оба помчались на кухню, не разбирая дороги. Слишком свежо было воспоминание об Андрюхиной сгущенке. Повезло – воды осталось на самом донышке, однако распаяться, подобно консервной банке, чайник не успел. Ставить его заново не стали, про вафли забыли. Какой во сне чай?

Придерживая за плечи, он отвел ведьму обратно в полутьму комнаты. Под завораживающий голос Клауса Майне, будто так и надо, будто нельзя иначе, нашел её губы. Целоваться Вик не умел, ни разу даже не пробовал, но всё получалось как-то само собой, словно он проделывал такое тысячи раз. Эль не думала сопротивляться. Пошли первые такты Still Loving You, и Викинг окончательно перестал соображать что-либо.

Кассета закончилась, но ни один из них этого не заметил.

…В тишине громко и резко затрезвонил телефон. Эль вздрогнула, отстранилась, бросила взгляд на часы:

– Боги, сумасшедший, полночь скоро! Тебя небось родители по всему городу с милицией ищут!

– Чего меня искать? – задиристым, охрипшим, преступным голосом отозвался Викинг. – Я не Золушка, в тыкву после полуночи не превращусь.

Конечно, это была мать. Расстроенная, рассерженная, встревоженная.

Совершенно ошалевший от происходившего минуту назад, он виновато забормотал в трубку что-то невнятно-успокаивающее, не слишком логичное и убедительное. Пообещал скоро быть.

Прощались в прихожей, смущенно пряча глаза, то и дело улыбаясь, болтая о всякой ерунде. Викинг никак не мог зашнуровать ботинки – руки до сих пор дрожали. Натянул куртку, поцеловал ведьму на прощание и застрял еще минут на двадцать. Она буквально вытолкала его за дверь, велев позвонить из дома.

Разбег. 1995-96. Крыша

Утром он, как всегда в последнее время, встречал ее возле подъезда. На удивление, Таволга в кои-то веки почти не опоздала. Вылетела из знакомой до мельчайших царапин и пятен краски двери, подбежала, обняла за шею, прижалась на секунду, потянула за собой:

– Погнали!

В школу они зашли одними из первых. Быстро скинули куртки, переодели сменку, взбежали наперегонки на пятый этаж. Белобрысая Наташка не обманула – ключ к замку на решетке подошел идеально. Только вот дужку на место как следует пристроить не удалось – если присмотреться, видно, что замок открыт.

– Мы ненадолго, авось никто не заметит.

Викинг сомневался, что такое возможно, но спорить опять же не стал. Что толку? Карфаген должен быть разрушен.

Скрипучая, рассохшаяся дверь наверху запиралась попросту на щеколду. В лицо ударил ветер. Никакого сравнения с крышей гаража. Казалось, они попали в иной мир. Лабиринт шахт и флюгарок, стены сверху до низу исписаны, разрисованы граффити. Будто каждый школьник за последние десятилетия сумел здесь отметиться.

Некоторое время они бродили по крыше, как по музею, разглядывая рисунки, читая надписи. Затем Эль, точно фокусник, извлекла откуда-то палочку угля и размашисто набросала на свободном участке стены вполне узнаваемый силуэт драккара.

– Ого, как настоящий!

– Может там, на носу или корме, мы с тобой. Собираемся уплыть далеко-далеко.

– Жаль, нет красок, таких специальных, в баллончиках. Уголь смоет дождем.

– Не сразу, – утешила Эль.

Конечно, они опять забыли обо всём. Наконец, она отстранилась, улыбнулась чуть распухшими губами:

– Боишься высоты?

Викинг понял, что и правда боится. Очень.

– Не боюсь.

Ведьмочка уже уверенно шла к краю.

– Слабо залезть на парапет? Мне – нет.

– И мне.

– Тогда полезли.

– Не сверзимся?

– Неа. Только сюда вот не наступай.

– А то что?

– Провалишься, – как-то так, что он моментально поверил, пообещала Эль. – К физику в кабинет. А может, и дальше.

Город внизу, как на ладони. Виден яблоневый сад и парк в конце улицы, проспект Ленина, разрезающий город напополам, точно летящая стрела, и островок высоток на юге. Можно разглядеть даже реку и пустырь на окраине.

Эль рыбкой нырнула под хлипкое ограждение. Вик пригнулся, осторожно протиснулся следом. Наплевав на пронизывающий ветер, оба уселись рядышком на широкий, нагретый утренним солнцем парапет. Ведьмочка, предусмотрительно скинув туфли, – лицом к городу и двадцатиметровой пропасти, Вик – спиной, на всякий случай цепляясь за ненадежные даже на вид столбики и планки.

– Ворон на крыше, кто бы мог подумать, – по привычке болтая ногами, глухо постукивая босыми пятками по штукатурке стены, насмешливо бросила ведьмочка.

– Ворон? – от страха и высоты он туго соображал.

– Ну, ты же у нас Воронов.

Он фыркнул.

– Кстати, известно ли тебе, что между фамилией «Воронов» и прозвищем «Викинг» определено прослеживается тесная, почти мистическая связь.

– Какая?

– Смотри. Главный бог викингов – Один. Слышал о таком? Его верные слуги – волки и вороны. Волков сейчас не вспомню, как зовут, а воронов – Хугин и Мунин. Мысль и Память.

Про скандинавского бога Одина Викинг, конечно, слышал, а вот про воронов у него в услужении – нет.

– Прикольно.

– Как думаешь, ты Мысль или Память?

– Пока не знаю. Скорее – Мысль.

– Может и так, – протянула Эль задумчиво, – Может и так.

Она еще немного поболтала ногами, блаженно щурясь на солнце.

– Не замерз?

– Неа.

– И я. Вик, а помнишь кольцо из секрета?

– Змею? Помню, конечно.

– Знаешь, я голову сломала, никак не могла вспомнить, откуда оно взялось.

– И что?

– Сегодня ночью, под утро, вспомнила наконец. Дурацкая, на самом деле, вышла история. И странная. Третий класс, перемена. Подошел абсолютно незнакомый парень, схватил меня за руку. Не грубо, но крепко так, не вырваться. Нахлобучил кольцо на указательный палец и сразу свалил, не сказав худого слова. Будто так и надо. Оно огромное и тяжелое оказалось, свалилось сразу. Я в карман сунула, а потом мы с Юлькой придумали его в секрет спрятать. Почему-то хотелось от него избавиться, а выбросить или подарить было жалко.

– Какой парень?

– Без понятия.

– Ты после его видела?

– Кто знает. Я перепугалась тогда – жуть. Помню только – кроссовки синие, грязные, а сам – высоченный, как каланча. Лицо – как в тумане.

– Действительно, странная история.

– Мне это кольцо и сейчас не слишком нравится, – продолжала, будто не слыша, Эль. – Куда бы его пристроить, как думаешь? Может, обратно закопать?

Викингу кольцо тоже не особо приглянулось. Было в нем что-то эдакое, как будто недоброе.

– Давай, – охотно согласился он.

Где-то под ними, на грани слышимости, затрезвонил звонок.

– Первый, но всё равно пора, – с сожалением вздохнула Таволга. – Может, удастся еще сюда выбраться. Завтра, или послезавтра.

Напоследок она чуть наклонилась вперед, чтобы посмотреть вниз, на вход в школу. Весело сообщила:

– Аннушка идет.

– Нас не видит? – поворачиваться Вик не рискнул, только придержал неугомонную ведьмочку за цветастый, приметный свитер. – Ты бы лучше…

– Неа… ой, мамочка, а теперь – видит. Линяем!

Они в панике просочились сквозь ограждение, вскочили, шарахнулись прочь от края крыши, заметались. Таволга кое-как, прыгая на одной ноге, натянула туфли. Петляя между шахт и флюгарок, по волшебному лабиринту граффити, они помчались к спасительной двери.

Буквально скатились на четвертый этаж, хотели нырнуть в коридор, но не успели.

Колыхаясь телесами на манер дирижабля и отчаянно стуча каблуками, навстречу им вверх по лестнице летела Аннушка. Красная, запыхавшаяся, растрепанная, испуганная и злая одновременно, выглядела она устрашающе. Полы длинного плаща развевались вокруг узкой, совершенно неподходящей для забега юбки.

Догонял классную, перешагивая разом через две ступени, физик. Высоченный, прямой как палка, из обрусевших немцев. Бесцветные глаза, песочно-рыжие ресницы, характер стойкий, нордический.

Викинг запоздало сообразил, что инстинкт – штука коварная, не всегда стоит бездумно ему следовать. Стократ логичнее было остаться на крыше, где ведьмочка могла попытаться наколдовать что-нибудь спасительное – невидимость, сломанный каблук, амнезию, а заодно избавилась бы от узнаваемого за сто километров свитера. Увы, страх сыграл с проштрафившимися злую шутку, заставив мчаться прочь (а по факту – навстречу) опасности.

Не дожидаясь начала бури, Эль сразу отдала драгоценный ключ и, не моргнув глазом, солгала, что он был в замке. Типа они шли-шли, увидели и не смогли устоять. Хвала богам, никто не стал допытываться, куда можно идти в восемь утра по пятому этажу, основную часть которого занимает актовый зал.

Физик неопределенно хмыкнул, с немецкой невозмутимостью забрал ключ и отправился наводить порядок – запирать дверь и решётку. Склоки и ор он не любил, а потому предоставил классручке самостоятельно разбираться с подопечными «поросятами».

Аннушка набрала в легкие воздуху, и Вик поторопился мысленно накрыть себя звуконепроницаемым стеклянным стаканом. По опыту знал – иногда помогает.

Краем глаза он видел, как Эль беззвучно шевелит губами, однако особых надежд на волшбу не возлагал, ибо с недавних пор подозревал – для того, чтобы колдовство юной ведьмы сработало, требовались поистине тепличные условия. Как минимум, она должна была находится вне эпицентра событий, иметь время на раскачку и не нервничать. На крыше слабенький шанс на удачу еще оставался, теперь он уверенно стремился к нулю.

Как Вик и думал, ворожба не помогла – Аннушка разорялась минут пятнадцать, распаляясь от собственных слов чем дальше, тем больше. Грозила карами небесными, родителями, завучем, директором, милицией, исключением из школы и бог знает, чем ещё.

Преступники, согласно неписаному сценарию, покаянно кивали и нестройным хором обещали никогда так больше не делать. Таволга жалобно и, как показалось Викингу, неискренне пошмыгала носом. Наконец, Аннушка вспомнила про время, скомкано закруглилась и отпустила обоих, велев явиться к ней на большой перемене.

На первый урок они опоздали, поэтому на закуску досталось еще и от историка. Андрюха с первой парты корчил другу сочувственные рожи, смотрел с вопросительным недоумением. Машка, напротив, изучала Таволгу с внимательным затаенным злорадством. На Вика она даже не взглянула.

Конечно, родителей вызвали в школу. Разумеется, прилетело обоим. Викинга неделю не пускали гулять, с Эль мать несколько дней не разговаривала. Впрочем, учитывая, что Елены Николаевны и так практически никогда не бывало дома, наказание не произвело на юную ведьму особого впечатления.

Несмотря на последствия эскапады, Викинг ни о чем не жалел. Разве что об утерянном навсегда ключе. Зато по ночам теперь грезил иногда в зыбком полусне о суровых фьордах и вольных ветрах. Слышал шум прибоя, видел изящный, легкий силуэт драккара и тонкую рыжеволосую фигурку на носу, под хищно выгнутым парусом.

Разбег. 1995-96. Нападение

В середине мая внезапно грянули заморозки. Как назло, Елена Николаевна именно в этот день осталась дома, у нее случился редкий выходной. Через полчаса оба устали чинно восседать на тесной кухоньке, отвечая на сотни дурацких, а порой и безответных вопросов.

Сбежали, не дождавшись даже чая.

Давно стемнело. Маленькая замёрзшая ладошка пряталась в кармане его здоровенной, на вырост, куртки. Он перебирал тонкие ледяные пальчики, не в силах остановиться, не в силах отпустить. Не сегодня, не сейчас. Казалось, так можно бродить до утра и не замечать усталости.

– Вик, пора. Тебе ещё домой возвращаться.

– Вернусь, куда я денусь.

– Мама будет ругаться.

Звучало неубедительно.

– Не будет. Она же знает – ты со мной.

– Контрольная завтра по химии.

– Ага.

Он всё-таки выпустил хрупкие пальчики. Только для того, чтобы обнять Эль за плечи, притянуть к себе. Под пальто скрывались невесомые птичьи косточки.

– Так теплее?

– Угу.

Она ткнулась носом куда-то ему в ключицу. Шевелиться не хотелось. От ведьмочки чуть слышно пахло травяным шампунем.

– Слушай, давай завтра прогуляем.

– Еще чего, конец четверти на носу, а у меня спорная по русскому.

– Можно только химию.

– По ней тоже спорная. То ли трояк, то ли четверка.

– Тогда пошли, – сказал он со вздохом. Руку, правда, не убрал.

– Не хочу домой, – капризно и по-девчоночьи логично объявила Эль.

Он не выдержал, засмеялся, подхватил её на руки, закружил. От неожиданности она взвизгнула, обхватила его за шею. Пальто расстегнулось, выбился шарф.

– Отпусти, придурочный, я тяжелая!

– Ты-то?

– Упадем оба!

– А то.

После нескольких пируэтов голова и правда закружилась. Он неохотно поставил невесомую добычу на асфальт, как бы случайно мазнул по щеке губами.

– Ладно. Пошли. Правда, пора.

На самом деле, пора было два часа назад. Если не три. Как это его угораздило в очередной раз настолько обо всем забыть. Повезет, если отец с матерью увлеклись телеком и не следят за временем.

Припозднившиеся прохожие, стараясь превратиться в невидимок, перемещались рысью, глядя, в основном, под ноги. В подворотнях и на детских площадках, тут и там, кучковались подозрительные личности. Некоторые – пьяные в хлам, некоторые – трезвые, что было еще хуже. Слышался хриплый мат, билось стекло, вспыхивали и гасли в темноте огоньки сигарет.

Вик вдруг осознал, что зверски голоден. Бутерброд с сыром в столовке случился часов десять назад, и с тех пор – ничего. Сейчас бы тарелку жареной картошки, золотистой, да с лучком…

Эль неловко оступилась, замедлила шаг.

– Эй, чего тормозишь?

– Вик, не думай, что я совсем того, только…

– А?

– Пойдем не здесь, давай лучше через парк. Тут… не хорошо скоро будет.

– Там еще осенью все фонари перебили.

– Всё равно, – она настойчиво потянула его прочь из хоть и безлюдного, зато худо-бедно освещенного переулка.

Он беспрекословно подчинился, слишком свежа была в памяти зимняя история.

– Послушай…

– Быстрее.

Но было уже поздно.

Двое выступили в свет последнего на их пути фонаря из околоподъездной тьмы. Еще несколько едва различимых силуэтов не двинулись с места. Пока.

– Куда бежим? – с ленцой осведомился один, с хвостиком и в косухе, заступая дорогу.

– Чикса-бикса-колбаса, – пропел негромким тенорком другой, невысокий и как будто обдолбанный. Пошатнулся, но на ногах устоял.

Язык примерз к гортани, ноги сделались ватными.

– Баблишка у тебя не-ет, – уверенно продолжил невысокий, нахально разглядывая Вика. – Нету баблишка. Что ж, оставляй тогда телочку, недомерок, и съё…вай покуда цел.

Ладони взмокли, сердце колотилось как бешеное. Мозг лихорадочно работал. Остекленевший взгляд невысокого ясно давал понять – договариваться нечего и пробовать. Бежать нельзя, это точно. Его бы, может, и не догнали, а у Эль – никаких шансов. Драться бессмысленно, порвут, как Тузик грелку. Заорать? Он украдкой осмотрелся. Никого.

Ведьмочка исподлобья глядела на парней. Ее губы знакомо, едва заметно шевелились. Вик не знал, что она собирается делать, однако на это безнадежно-неизвестное была их последняя надежда. Значит, надо выиграть время, переключить внимание на себя. Он сделал шаг вперед, закрывая Эль собой.

– Разбежался.

– Чи-иго?! – поразился обдолбанный. – Ты, мелюзга, на кого лапу поднял?

– Сам от горшка два вершка.

Он отлично понимал, что сейчас последует и попытался сгруппироваться, как учил давно, еще в пятом классе, сэнсэй. Каратэ Викинг посещал всего полгода, и теперь истово об этом жалел.

Разумеется, ни капли не помогло, защититься он не сумел. От удара в челюсть потемнело в глазах. Полуослепший от боли, дезориентированный, он неумело замолотил кулаками во все стороны на манер ветряной мельницы.

Кто-то прыгнул на спину. Вик завертелся, пытаясь стряхнуть наездника. Тот, цепко обхватив «коня» руками и ногами, не стряхивался.

Закричала Таволга, но обернуться, увидеть, что происходит, а тем более помочь, не было никакой возможности.

В отчаянии он попробовал упасть и подмять противника под себя, но тот уже стоял на ногах, ловко удерживая Вика чуть выше локтей, не давая пошевелиться. Смутно знакомый голос жарко шепнул на ухо:

– Драпай, малахольный. И ЕЁ с собой забирай.

Руки разжались, Викинга сильно толкнули в спину. Раздался пронзительный свист, и тот же голос, но куда громче, проорал:

– Ребя, тикаем, менты!

Все пятеро порскнули в стороны и мгновенно растворились в ночи.

Он хотел схватить Эль за руку, но оказалось, что она уже сама мчится прочь подстреленным зайцем. Вик припустил следом.

Так быстро и долго он не бегал, наверное, с третьего класса, с того дня, когда разбил мячом окно в учительской. В боку закололо, в горле пересохло. Таволга по-прежнему неслась впереди, кажется плохо представляя, где они находятся и куда направляются. Какие таланты, оказывается, скрывала. Может, и убежали бы.

– Куда, сумасшедшая, налево!

Повернула. Конечно, не туда.

– Другое лево, – рявкнул он вдогонку, стараясь не растерять остатки самообладания.

Эль заметалась. Он догнал, поймал её за руку, повел.

– Цела?

– Т-типа т-того.

У подъезда с ней случилась истерика.

– Я… я п-пробовала их отвлечь, – ведьмочка лязгала зубами. От холода и пережитого ужаса её трясло. – Они д-должны были з-забыть про нас. Н-но не забыли.

– Просто не успели.

– Н-нет. Они бы нас… тебя… меня…

– Эль.

Вик прижал её к себе крепко-накрепко. Бормотал какую-то успокоительную чушь, гладил по спутанным, чуть влажным волосам и думал о том, что сегодня смерть во второй раз подступила к ним обоим слишком близко, почти вплотную.

К его возвращению Димку уложили спать, поэтому громкого скандала не случилось. Отец при виде блудного старшего сына только рыкнул вполголоса и ушел в комнату. Мать коротко поинтересовалась, что произошло, выслушала, отчитала, выдала пакет зеленого горошка из морозилки – приложить к синяку и вожделенный ужин – котлету с гречкой.

Через какие-то двадцать минут Вик уже сидел на кухне размякший, осоловевший от еды и тепла, почти успокоившийся. Почти, да не совсем. Что-то из случившихся сегодня событий нехорошо цепляло, не давало покоя.

Он последовательно перебрал в голове всё, что произошло за день. Разговор с Еленой Николаевной, прогулка, предостережение Эль, обдолбанные козлы, обреченная на проигрыш эпическая битва у темного подъезда… вот оно. По животу словно провели колючей еловой веткой, Вик невольно подобрался и мгновенно расхотел спать – он понял, чей голос шептал ему на ухо в пылу драки, кто стал их спасителем. Обитатель неприятного подъезда, долговязый любимец девчонок по кличке Жердь.

Разбег. 1995-96. Визит-эффект

– Ви-ик? – привалившись спиной к его плечу, вытянув ноги в расхлябанных босоножках вдоль нагретых солнцем досок скамейки, ведьмочка нежилась на солнце.

– Аушки, – он сонно жмурился, расслабленный и ленивый, как никогда.

До начала экзаменов времени оставалось всего ничего, но погода стояла такая чудесная, что думать о них вовсе не хотелось. А дальше – почти три месяца безделья. Спи сколько хочешь, читай, гуляй, пинай балду с утра до позднего вечера. Омрачало безоблачное счастье лишь одно – через неделю после экзаменов Эль уезжает на всё лето.

– Можно тебя о чём-то попросить?

Он насторожился, но не сильно – обстановка не располагала.

– Кого проткнуть шпагой, моя донна?

– Пока никого, – на удивление серьезно ответила Таволга.

Расслабленность как ветром сдуло. Эль редко о чем-то просила, тем более – таким тоном. «Пока» Викингу особенно не понравилось.

– Та-ак, – протянул он нехорошим голосом. – Проше пани, подробности в студию.

– Да нет никаких особых подробностей, – она сняла ноги со скамейки, чуть отодвинулась. – Просто встреть меня завтра после занятий, хорошо?

В целом взбалмошная и бессистемная, художку ведьмочка посещала с завидным упорством – в течении всего учебного года, дважды в неделю, по вторникам и пятницам. Школу она могла прогулять просто так или пропустить по болезни, занятия по рисунку – никогда. Вик подозревал, что уважительной причиной отсутствия для нее могла бы послужить разве что смерть.

Он знал – как-то на исходе зимы Эль отправилась в художку простуженной. Домой вернулась с температурой под сорок, слегла, тем не менее перед следующим занятием сбила температуру, наврала матери и пошла снова.

Упорство приносило ощутимые плоды – рисовать у Таволги получалось всё лучше. И карандашом, и углем, и сангиной, и акварелью. Даже шариковой ручкой и тушью. Статичные натюрморты и пейзажи ей не особо удавались, выглядели правильно, но по-школярски скучно и невыразительно. Зато люди, животные, черти, русалки, единороги, эльфы получались удивительно настоящими и живыми. В каждом рисунке свой характер и целая история.

Занятия в художке заканчивались в половину восьмого. Иногда, если получалось вырваться из дома, Вик поджидал Эль в синих сумерках у двери с латунной табличкой. Каждый раз, завидев его, она расплывалась в улыбке, прыгала с крыльца и, размахивая папкой, радостно неслась навстречу. Папку он обычно немедленно отбирал вместе с рюкзаком.

Зная, что он обязательно придет, если сможет, она никогда ни о чем не просила, и вот – на тебе.

Вик озадаченно поскреб в затылке.

– Вообще-то, я с Димкой сегодня сижу. Отца допоздна не будет, но мать, в теории, к семи должна подгрести.

– Точно?

– С вероятностью девяносто процентов.

– Вот и отлично, – излишне бодрый голос Таволги слегка дрогнул.

– Эй, что случилось?

– Пока ничего, не напрягайся.

Снова «пока».

– Рассказывай, – потребовал он. – Кому прищемила хвост?

– Никому. Только Жердь, он…

Викинг застыл. Спросил осторожно:

– Да-а?

– Он вчера сидел у меня во дворе. В домике на детской площадке. Сидел и наблюдал. За мной.

Показалось, что солнце скрылось, а на улице резко похолодало. Почему-то запахло кошками.

– С этого места подробнее пожалуйста. Что, когда, как. С чего началось. Как давно.

– Да ровным счетом ни с чего. Иду из магазина, вижу – сидит. Смотрит. Днем еще ладно, народу полно, а если он сегодня опять припрется? Вечером, по темноте, когда во дворе почти никого нет.

Она зябко передернула плечами.

– Не подходил, не заговаривал?

– Еще не хватало.

– Признавайся, приворожила первого парня на деревне? – через силу усмехнулся Викинг.

Хотел пошутить, а прозвучало, как обвинение.

– Я? Его? – вскинулась Эль. – С ума сошел?! Это… нельзя.

– Я думал, ведьмам всё можно.

Некоторое время она от возмущения не могла подобрать подходящих слов, затем как-то вдруг разом успокоилась. Сказала по-взрослому, просто, доходчиво и веско, так, что он сразу поверил:

– Любовь по принуждению – эрзац, Викинг, унизительный суррогат. Такое никому не нужно, ведьме – особенно.

– Думаю, многие с тобою не согласились бы.

– Значит, дураки, ничего не понимают. Знаешь, как у прабабушки сказано? Многое можно, если потребно, а две вещи – никогда. В сети нельзя ловить, против тебя же и обернётся. А еще – карать невинных. Иначе сила уйдет навсегда.

Последнее определение показалось Викингу расплывчатым. Что значит, карать? Наказывать? Убивать? Да и полностью невинных людей он еще не встречал. Даже младенцы и те родителям жить не дают, нервы на кулак мотают. Вон хоть Димку возьми. Когда родился – мать неделями не спала, чуть с катушек не съехала. Отец на работу пошатываясь уползал.

Однако развивать тему он не стал – появление Жерди беспокоило куда сильнее абстрактного наказания за некую смутно сформулированную провинность. Ограничился недоверчивым:

– Так уж прямо уйдет.

– Уйдет. Я прабабушке верю.

Подобрав веточку, Таволга принялась сосредоточенно чертить на земле геометрические фигуры – треугольник, ромб, квадрат.

– Что еще не слава богу? – тоном инквизитора потребовал Викинг.

За год он неплохо изучил ее повадки. Раз Эль не отпустило сразу – значит, проблема глубже, чем озвучено.

– Ну…

– Что?

– Вчера я, наконец, вспомнила, кто подарил то кольцо со змеей.

Викинг понял, что дальше ему слушать не хочется.

– Да неужели.

– Ага.

– Он?

Ведьмочка хмуро кивнула, пристально разглядывая нарисованные фигуры.

– Уверена?

– Абсолютно. Он смотрел вчера так, как тогда, и я… вспомнила.

Час от часу не легче.

– Знаешь, ты только не смейся, – дрожащим голосом продолжила она, – мне вообще кажется, что вся эта история, ну, с тетрадью, ключом и крышей, стартовала лишь потому, что я раскопала секрет и примерила кольцо.

Какой уж тут смех.

– Да что за мистические глупости, – возразил Вик с уверенностью, которой вовсе не испытывал. – Даже если так, мы же закопали его обратно.

– Закопали, но как-то не так, как в прошлый раз.

– А как надо было?

– Кабы знать!

– А ты не можешь… того, что-нибудь с ним сделать?

– С кольцом?

– С Жердью.

– С Жердью?! – изумилась Эль. – В смысле, сделать? Что именно?!

– Наколдовать что-нибудь.

– Что?!

– Не знаю. Например, заставить его забыть о твоем существовании.

– Вряд ли я такое умею.

– А мне кажется – еще как. Смотри, он пять лет почему-то про тебя не вспоминал. Может, ты тогда настолько испугалась, что заставила его забыть о тебе без всяких заклинаний, одной силой мысли?

– Не знаю, – растерянно покачала головой Эль.

– Сейчас должно быть проще, ты теперь многое умеешь. Колдани и всех дел.

– Попробую, – с сомнением пообещала она. – Только не факт, что получится.

– Тогда пусть он ногу сломает.

– Ты серьезно?

– Серьезней некуда. Ты же отправляла в полет Андрюху.

– Он заслужил. А Жердь ничего плохого не сделал.

Напротив, спас их обоих. Однако знать об этом Таволге не обязательно.

Хотелось выкрикнуть что-нибудь по-детски запальчивое и обидное, но он сдержался. Только бросил холодно:

– Не сделал, так сделает.

– Не каркай. Презумпция невиновности, слыхал о такой?

– Ты чего, его защищаешь?

– Стараюсь быть объективной. Вообще, знаешь, мне кажется, зря мы так всполошились. Три месяца – большой срок, за лето всё забудется, – уверенно пообещала Таволга.

Слишком уверенно. Вик понял – она сама себе не верит.

Мать вернулась почти вовремя, он успел добежать и перехватить Эль на выходе из переулка, метрах в ста от художки. Глаза у ведьмочки были странные. Не испуганные, но какие-то отрешенные, лихорадочно блестящие. Впрочем, может, показалось, может, сыграли злую шутку отсветы фонарей.

– Думала, ты не придешь, – она улыбнулась словно бы через силу.

– Разбежалась. Я же обещал.

– Молодец.

Более-менее отдышавшись, он забрал вещи из её ледяных, судорожно сжатых пальцев.

– Замерзла?

– Что ты, жара на улице.

И правда – к вечеру похолодало на пару градусов, не более. В эдакую теплынь невозможно так замерзнуть.

– Боишься?

– Уже нет.

Она почти сразу оттаяла, пришла в себя, сделалась по обыкновению колюча и насмешлива. Всю дорогу до дома щебетала и дурачилась, будто напрочь забыла об утреннем разговоре и собственных опасениях.

Напрасно Вик переживал, напрасно мчался на встречу со всех ног – никого постороннего у Элги во дворе они не встретили. Только копошилась в песочнице и дрыхла в колясках под охраной родителей мелкая мелюзга, да еще носилась и вопила, играя в салки, мелюзга покрупнее.

Подумалось ненароком – может, Эль всё придумала? Мало ли, захотелось внимания, чтобы он пришел и встретил, чтобы доказал, насколько нужна. Димка часто так делал.

Подумалось, но не поверилось до конца. Ибо он не забыл странное выражение ее глаз там, в переулке.

Разбег. 1995-96. Лето

Переводные экзамены в десятый прошли на удивление легко. Погода оставалась теплой и солнечной. Жердь за две недели ни разу и не объявился. Может, нашел более интересное занятие, чем тусить без дела в чужом дворе, а может Эль и правда сумела что-то такое наколдовать. Одним словом, поводов для радости – хоть отбавляй.

Одна беда – долго радоваться не получилось. Прошла неделя после экзаменов, и Таволга уехала. Сначала в лагерь, а оттуда – куда-то еще, уже с матерью. Уехала и пропала с концами. Вик такого не ожидал. Надеялся, что она будет время от времени наведываться домой, станет звонить хотя бы изредка.

Без ведьмы было плохо. Всё казалось не так, всё валилось из рук, раздражало.

Он бы совсем пропал, если бы не Андрюха. Друг-приятель не умел подолгу сердиться. Тогда, в конце апреля, они помирились почти сразу, как поссорились. Правда, весной почти не общались – Вик всё свободное время проводил с Эль. Теперь, когда ведьмочка уехала, ситуация в корне изменилась.

Весь июнь, пока Андрюха не уехал к бабушке, они всячески приключались вдвоем, совсем как в старые добрые времена. Носились по дворам на великах, лазали на гаражи, однажды даже чуть было не спустились в канализационный люк. Ну и, конечно, чуть не каждый день отправлялись на промысел в заброшки на Мирошниченко.

Улицу на следующий год собирались перекраивать заново, вместо двухэтажных дачных домиков на ней должны были воздвигнуть целый район многоэтажек, а пока бывших обитателей расселили, и дома стояли пустыми.

На Мирошниченко было раздолье для приключений. Главное – не наткнуться на конкурентов, таких же мародеров из других районов города. Встреча могла закончиться чем угодно – от синяков до больницы. Впрочем, летом большинство народу разъехалось, и в заброшках стало почти безопасно.

В первый день они сглупили – обожрались розовой неспелой клубники с покинутого огорода и пару дней после этого отсиживались дома, обмениваясь впечатлениями по телефону.

Дальше дело пошло на лад. В одном из домов нашелся почти годный театральный бинокль – левое стекло сильно поцарапано, зато правое в полном порядке. Андрюха занозил палец, зато откопал в завалах напильник, почти новый рубанок и рулон наждачной бумаги. Полезные в хозяйстве вещи, если руки растут из правильного места. Через пару дней Вик сделался счастливым обладателем сломанных настольных часов в виде сгорбленного, недовольного чем-то медведя. Возможно, медведь был недоволен тем, что вместо живота у него циферблат.

Ближе к концу июня Андрюху отправили к бабушке, и приключаться одному стало не интересно. Ничего не хотелось, бесило абсолютно всё – испортившаяся погода, Димкины капризы, домашние повинности и обязанности, навязчивая материнская забота, равнодушное молчание отца. Вик то и дело срывался, огрызался, а потом, по-прежнему едва сдерживая раздражение, просил у домашних прощения.

Он ждал, что в июле Эль поздравит его с Днем рождения.

Ведьмочка с марта шутила, что оба они речные обитатели, рак и рыбы, потому и дружат. Шутить шутила, а поздравить не поздравила. Ни письма, ни звонка. Он огорчился, но не обиделся. Решил – она в какой-нибудь глуши, откуда не добраться до цивилизации.

Зато позвонил Андрюха и, совершенно неожиданно, Березовская. Другу-приятелю Викинг обрадовался, а Машкиному поздравлению так удивился, что едва сумел буркнуть в ответ «спсибо».

Эль являлась ночами, присаживалась рядом, смотрела ласково, с насмешливым сочувствием. Иногда обнимала, иногда легко касалась губами века, щеки. Всегда молча, всегда мимолетно. После таких снов Вик просыпался задыхаясь, с мокрыми ресницами, не в себе.

Стараясь утихомирить тоску и боль одиночества, он повторял их общие маршруты – к художке, к школе, в парк, по окрестным улицам. Подолгу торчал в знакомом дворе – качался на качелях, отжимался на турнике, висел на паутинке. Пробуя заглянуть к ней в окна, как-то залез на старую раскидистую яблоню. Не увидел ничего, кроме плотно задернутых штор и занавесок, зато получил нагоняй от какой-то бабки.

Ежедневно проверял почтовый ящик, несколько раз звонил Таволге домой, но трубку никто не брал.

Когда становилось особенно нестерпимо, в голову лезли непрошенные вопросы – а Эль скучает так же сильно как он, или меньше? Или не скучает вовсе? А может, вообще о нем не вспоминает? Ведь если человек скучает, он непременно найдет возможность добраться до телефона или почты. Или нет?

К концу августа он сильно вытянулся, похудел и окончательно извелся. Под глазами залегли глубокие тени. Не понимая, что с ним творится, мать начала тревожиться. Собралась уже было вести унылого, нервно огрызающегося, осунувшегося сына ко врачу, но не успела – пытка ожиданием закончилась.

За несколько дней до начала занятий Вик потерянно брел привычным маршрутом – от своего дома к дому Таволги, далее круг по парку и дворами обратно – когда откуда-то справа раздалось звонкое, чуть удивленное:

– Ви-ик! Вик, ау!

Он вздрогнул, завертел головой. С противоположной стороны улицы ему махали две смутно знакомые, загорелые, чем-то неуловимо похожие друг на друга женщины. Легкие платья, куча цветастых сумок и пакетов. Обе улыбались, одна даже подпрыгивала от нетерпения.

– Да Вик же!

Как ни странно, первой он узнал худенькую, чуть сутулую, сделавшуюся за лето чуть не на полголовы ниже дочери Елену Николаевну. И только через несколько секунд – гибкую и стройную, точно побег бамбука, Таволгу.

Узнал и потерял дар речи. Он помнил ее совсем иной, взъерошенной, маленькой, щуплой, похожей на пацаненка. Кто бы мог подумать, что за два месяца гадкий утёнок превратится в жар-птицу. Открытые плечи, гордо выпрямленная спина, сложная, волнами, прическа. Даже выражение глаз словно бы сделалось иным.

Он бросился через дорогу, забыв о машинах. Обрадовался и смутился настолько, что сумел выдавить из себя только «привет» и «здравствуйте».

– Ничего себе ты вырос! – Эль повисла у него на шее, скользнула по щеке губами. – Давно вернулся?

Викинг никуда не уезжал, но она, кажется, об этом забыла.

Стесняясь Елены Николаевны, он с неохотой высвободился, забрал сумки. Как-то не так ему представлялась их встреча после невыносимо долгой разлуки. Как-то не так… а как, собственно? Неужели он ожидал, что ведьмочка тоже маялась всё это время, едва вынесла расставание, чахла, скучала, грустила?

Точно нет. Эль выглядела цветуще. На шесть баллов по пятибалльной шкале. Счастливой, беззаботной, отдохнувшей, посвежевшей, повзрослевшей. Немного чужой. Она щебетала про лагерь, про поездку в Геленджик, про штормовой ветер, галечный пляж и море. Про то, что видела дикого барсука и в горах едва не наступила то ли на ужа, то ли на гадюку.

Вик шел рядом слегка ошарашенный, немой, неловкий. Из её рассказа он понял только одно – всё это время у нее в досягаемости были и почта, и телефон. Просто по каким-то причинам Таволга ни разу ни тем, ни другим не воспользовалась. Может, ей просто не пришло в голову.

У подъезда она улыбнулась нежной и лукавой, тоже какой-то новой улыбкой.

– Увидимся завтра, хорошо?

Вик ничего не понял. Они снова расстаются, едва увидевшись? Как так?!

– Может, я в гости? – голос прозвучал неожиданно жалобно, униженно и просительно, уши заалели от стыда и неловкости.

– Ви-ик, не обижайся, – она снова улыбнулась, на этот раз проказливо, ласково, чуть укоризненно. – Я тоже соскучилась, правда, очень-очень. Но мы приехали только сегодня утром, ночь в поезде не спали. Да еще по магазинам пришлось пробежаться, запастись перед школой всякой ерундистикой. Тетрадки там, обложки, ручки. Хочется отоспаться, разобрать вещи, привести себя в порядок. Завтра увидимся, ок?

– Конечно, – беспомощно согласился он, подавленный её железной аргументацией.

Отдал сумки, придержал тугую подъездную дверь и поплелся прочь, чувствуя себя странно. С одной стороны – очарованным больше прежнего, ошалевшим и ослепленным внезапно открывшейся в Таволге красотой. С другой – ощущая себя забытым, преданным, обманутым, брошенным, ненужным.

Как так? Разве он, добравшись до цивилизации, не бросился бы первым делом ей звонить и писать? Разве вернувшись домой, не захотел бы тотчас её увидеть? Какие магазины, какой отдых?!

Гремучий коктейль долго не давал ему уснуть тем вечером. Вик ворочался с боку на бок, перебирая в голове события дня. Как она посмотрела, что сказала, как выглядела. Он вставал, пил воду из-под крана, топтался у окна, снова ложился. Чуть было не разбудил мать, чтобы посоветоваться.

С рассветом на него снизошло озарение, простое, как все истины, – нельзя судить о других по себе. Все люди разные, переделать их невозможно. Эль – такая, какая есть. Человек действия и сиюминутных порывов. Видимо, она восприняла разлуку совсем иначе, чем Викинг.

Из истины следовал нехитрый вывод – раз ведьмочка важна для него, нет смысла недоумевать и обижаться. Следует просто принимать ее такой, какая она есть, как штиль и стихию, как солнце и снег.

Худо-бедно примирившись с собой и действительностью, он завернулся в одеяло и наконец заснул.

На следующее утро Эль явилась к нему домой сразу после завтрака. Насквозь будничная, привычная, с прозаическим хвостиком на затылке, в не слишком чистых джинсах и растоптанных кроссовках. Ничуть не похожая на вчерашнее чудесное видение.

Она пришла в восторг от бинокля и медведь-часов и пожелала немедленно посетить заброшки на Мирошниченко. Вик попробовал намекнуть на некоторую небезопасность данного мероприятия, но его не услышали.

Вопреки опасениям, день прошел незабываемо.

В садах клонились под тяжестью ягод кусты смородины, зрели вишня и крыжовник. Под ногами валялись спелые яблоки и сливы. Невозможно было удержаться, не перепробовать всё это великолепие, то и дело целуясь испачканными в иссиня-лиловом соке губами.

Неутомимо продираясь сквозь пожухшую малину, крапиву и лопухи, они залезали в окна и пробирались в полуприкрытые двери. Крались скрипучими лестницами и темными, пахнущими сыростью и временем коридорами. Исцарапались, обстрекались, изгваздались с ног до головы в пыли и паутине.

Эль смешно взвизгивала при виде мокриц, тараканов и уховерток, то и дело требовала, чтобы Вик проверил, что запуталось у нее в волосах и не ползет ли кто по спине. Проверки каждый раз затягивались на неопределенное время, и тогда оба слышали, как распевают за окном птицы, бьется о стекло муха, топочет где-то за стеной осмелевшая мышь, как сумасшедше стучат в унисон сердца.

Во втором по счету доме Таволга откопала томик Ахматовой. Пролистав до середины, негромко и практически не заглядывая на страницу, прочитала «Сжала руки под темной вуалью». Наверное, если бы она читала с выражением и пафосом, как их учили в школе, Вик бы посмеялся. Но звучало совершенно иначе, как-то так, что он замер и на некоторое время забыл обо всём на свете.

– …Задыхаясь, я крикнула: «Шутка

Все, что было. Уйдешь, я умру».

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: «Не стой на ветру».

За окном ветер шелестел листьями яблонь.

– Красиво, правда? – тихо спросила Эль.

– Страшно, – покачал головой Вик. – Безнадежно. Не хотелось бы пережить такое.

– Страшное тоже бывает прекрасным, – она улыбнулась с отрешенно-мечтательной грустью.

Ближе к вечеру во дворе одной из заброшек началась подозрительная активность. Кто-то невидимый с азартным хаканьем вышвыривал из окон какие-то тряпки, обломки мебели, книги. Запалили костер до небес, тревожно запахло дымом.

Ведьмочка не чуяла опасности, тем не менее оба почли за лучшее убраться подальше, не дожидаясь развития событий. Шустро просочились под висящую на одном гвозде штакетину, бесшумно прокрались вдоль покосившихся заборов к выезду с Мирошниченко на проспект, а оттуда припустили рысью. Вернулись на знакомые улицы, но расстаться не смогли – так и бродили, не разнимая рук, до темноты.

Уже у самого подъезда Эль замедлила шаг, обернулась к Вику.

– Смотри.

Над протянутой ладошкой соткались из ниоткуда несколько призрачных неярких огоньков. Янтарно-теплых, колеблющихся, точно пламя свечей. Словно боясь уронить невесомую ношу, ведьмочка осторожно пошевелила пальцами. Огоньки собрались в подобие сферы.

– Запомни, Викинг, так выглядит счастье. Моё счастье. Если мне плохо, им ни за что не появиться.

С Эль вновь произошла метаморфоза, – она не походила ни на себя вчерашнюю, ни на сегодняшнюю. Настоящая ведьма – чуть приоткрытые в улыбке губы, отблески огня в лукавых глазах цвета лесного мха, охристо-рыжие отсветы на волосах, на покрытых веснушками и загаром скулах. Завораживающее зрелище.

Вик смотрел со смешанным чувством. За весь день он так и не спросил, скучала ли Эль без него. Потому что на такой вопрос нельзя ответить «нет», а значит – нет смысла его задавать.

Всё же он не удержался. Пробормотал, не зная, хочет ли быть услышанным:

– Похоже, в Геленджике тебе было хорошо.

Она не услышала. Или сделала вид. Легонько тряхнула кистью. Отпущенные на свободу медово-оранжевые светлячки словно бы нехотя поднялись над качелями, горкой, вершинами кленов. Поплыли прочь, постепенно тая и исчезая.

– Как небесные фонарики, правда?

– Правда, – эхом откликнулся Вик.

Поздним вечером, ворочаясь в постели, до изнеможения усталый и бесконечно счастливый, он окончательно убедил себя, что всё осталось по-прежнему, а события прошедшего лета лучше просто забыть, похоронить, раз и навсегда выкинуть из головы.

Полет. 1996-97. Скорость

Сентябрь выдался по-летнему теплым, бабье лето манило на улицу, не пускало домой до позднего вечера.

За прошедшие месяцы противостояние Андрюха – ведьмочка поутихло, утратило остроту, по крайней мере поначалу так казалось. Иногда даже получалось гулять втроем и не ссориться.

С возвращением в город старшеклассников и ПТУшников в заброшках сделалось небезопасно, бесконечно шляться между дворами на своих двоих скоро наскучило. Мальчишки вспомнили про велики.

«Украину» Вик отжал у отца еще в шестом классе, когда окончательно вырос из «Орленка». Мощная взрослая машина с кожаным седлом и огромными колесами отлично держала дорогу, позволяя ездить без рук. Андрюхина «Кама» не шла с ней ни в какое сравнение.

У Элги велосипеда не оказалось. Совсем никакого.

– Нафига мне велик, что я, пацан? – презрительно фыркнула она в ответ на вопрос, и Вик не понял – это принципиальная позиция или дело в отсутствии финансов.

Тем не менее сидеть одной во дворе и ждать, пока мальчишки в очередной раз пронесутся мимо, азартно вопя и гогоча, ей определенно не нравилось. Однажды, после долгих Викинговых уговоров, она решилась одолжить велосипед у Шандарай.

У Юльки тоже была «Кама», но, в отличие от Андрюхиной, разбитая и раздолбанная в хлам. В ней непрерывно что-то скрипело и скрежетало, отсутствовали катафоты, ручной тормоз и багажник. Даже звонок, и тот потерялся лет сто назад.

Поначалу Эль пару раз едва не упала – последним транспортным средством, которым она управляла, оказалась «Бабочка» с четырьмя колесами. Однако под руководством мальчишек дело постепенно пошло на лад. По крайней мере равновесие ведьмочка научилась держать вполне сносно.

С полчаса они утюжили взад-вперед тупиковый проезд неподалеку от Юлькиного дома, чтобы Эль освоилась. Затем вдвоем с Андрюхой повели неофита привычным круговым маршрутом – по окрестным дворам и скверам. Маршрут был выстроен почти идеально – ни единого светофора, ни одного по-настоящему высокого бордюра. Друг-приятель мчал впереди, показывая дорогу, Эль – за ним, Вик – замыкающим.

Жара стояла нестерпимая, хотелось пить. Лет пять как отовсюду пропали автоматы с газированной водой, вокруг которых летом всегда паслись стайки страждущих ребятишек. Одна копейка – обычная газированная, три – с сиропом. Тех копеек больше не было, не стало и автоматов. Вик скучал по ним. Наглухо запечатанные бутылки с красивыми этикетками в киосках – совсем не то, да и денег на них вечно не хватало.

Зато под колесами воды было в избытке. Ночью прошел дождь, и асфальт покрывали бесконечные лужи. Андрюха пер напролом, поднимая бурые фонтанчики, Эль брезгливо объезжала каждую.

На последней трети маршрута их поджидал поворот на узкую, зажатую между стеной пятиэтажки и гаражами, стихийно протоптанную тропинку. Конечно, заехать во двор можно было и иначе, через автомобильный въезд, но там бордюры по высоте достигали едва ли не половины маленьких «Каминых» колес.

На коротком участке, как раз перед злополучным поворотом, Андрюха ускорился и солидно вырвался вперед. Прокричал что-то неразборчивое и скрылся за углом.

Подъехав в свою очередь вслед за Элгой к сужению, Вик увидел, что из-за дождя тропинку развезло, её поверхность местами превратилась в жидкую грязь. Хотел окликнуть ведьмочку и попросить притормозить, но не решился. Побоялся, что та не справится с управлением, пойдет юзом по мокрой траве и глине, почел за лучшее проскочить опасный участок на скорости. Тем более, шины у «Камы» широкие, сцепка с дорогой неплохая.

Андрюха благополучно миновал узкое место и уже катил по двору, под горку. Они с ведьмой повернули следом, миновали первый гараж, как вдруг Вик услышал впереди подозрительный негромкий хруст и испуганный тоненький вскрик.

Сперва он подумал, что ведьма не вписалась в поворот и чиркнула о стену рулем, но почти сразу понял, что ошибся. Эль странно, в обратную сторону, молотила ногами, будто пыталась ехать спиной вперед. Через секунду пришло озарение – она пробует тормозить, но педали прокручиваются. На антикварной Юлькиной «Каме» слетела цепь.

Неприятно, но поправимо. Одно плохо – свернуть особо некуда, а впереди довольно крутой спуск и в конце него – помойка.

План «А» – догнать неуправляемый велик и попробовать тормознуть, ухватив за руль. Вик съехал в траву рядом с тропинкой и поднажал. Теперь они с Эль неслись почти рядом, колесо к колесу, точно конница Буденного. Он попробовал перехватить руль «Камы», но ничего не вышло. Потянулся еще раз – уцепился. Руку сильно, до слез, дернуло, и пальцы разжались сами собой.

Значит, план «Б» – погасить скорость, слегка протаранив Юлькину развалюху.

Примериваясь, Викинг кинул машинальный взгляд вперед и похолодел – от угла дома им с Эль наперерез неспешно пятился на карачках вдоль края огромной лужи мальчишка лет трех или четырех, которого, Вик мог поклясться, там не было еще несколько секунд назад. Что-то он там то ли ловил, то ли запускал.

Объехать мальчишку смог бы разве что кто-то один из мчащихся велосипедистов, да и то не факт.

Теперь Вик тормозил изо всех сил, стараясь предоставить ведьме пространство для маневра. Увы, он слишком разогнался на скользкой мокрой траве и катастрофически не успевал убраться с дороги.

Мальчишка самозабвенно валандался в луже, ничего вокруг не замечая. Столкновение выглядело неминуемым. Соображалка полностью отключилась. Вместо того, чтобы попытаться дополнительно погасить скорость о стену дома, Викинг вцепился в руль, парализованный ужасом.

Элга завопила не своим голосом. Кажется, он тоже что-то орал. Мальчишка, как в замедленной съемке, начал поворачивать голову в их сторону. Хотелось закрыть глаза, но почему-то не получалось.

Из того, что произошло дальше, Викинг мало что понял.

Прямо за мальчишкой возникла, точно чертик из табакерки, худая, прямая как палка женщина. Вик сумел запомнить только яркие темные глаза, которые полоснули по нему, будто лезвием, да переброшенную через плечо длинную, до пояса, иссиня-черную косу. Женщина резко взмахнула рукой, словно отгоняя докучливое комарье, и оба велосипеда, переплетясь рулями, стали, как вкопанные буквально в полуметре от пацаненка. Вик слетел с седла и больно приложился известно чем о раму. Рядом сдавленно зашипела Эль.

Перепуганный Андрюха спешил к ним с другого конца двора. Ему наперерез бежала, распялив в истошном крике рот, растрепанная приземистая тетка. Очевидно, мать мальчишки.

Задыхаясь от боли и пережитого страха, Вик бездумно смотрел, как она подхватывает целого и невредимого сына на руки, прижимает к себе и начинает орать уже прицельно, на них. Эль стояла рядом, тяжело дыша, крепко вцепившись в руль. Глаза дикие, костяшки пальцев побелели. Казалось, она мало что слышит, а понимает и того меньше.

К моменту, когда ситуация разъяснилась, а мать мальчишки более-менее успокоилась, чернокосой незнакомки во дворе уже не оказалось. Пропала, будто сквозь землю провалилась.

Несмотря на то, что цепь с грехом пополам удалось починить, к дому Шандарай все трое брели пешком. Точнее, брела Элга, а мальчишки – с ней за компанию. Может, и к лучшему – руки у Викинга так и не перестали дрожать, ноги до сих пор казались ватными.

Неунывающий ни при каких обстоятельствах Андрюха не понимал, к чему такие сложности и чего все молчат. То и дело порывался ехать. Вновь и вновь повествовал в красках, какая скользкая была тропинка. Как он случайно обернулся, просто посмотреть, где они. Как сперва не заметил мальчишку, а потом заметил. Как кричал и махал, а его никто не услышал и не увидел, кроме тетки. Как побежал, но не успел.

Таволга механически кивала на каждую фразу. Викинг пытался поддержать разговор, но выходило так себе.

Злополучный велик докатили до подъезда и вернули законной владелице, Андрюха умчал обедать, а они с Эль так и стояли посреди двора. Потерянные, оглушенные, не до конца пришедшие в себя.

– Чтобы я еще раз… – ломким, срывающимся голосом начала ведьма.

Вик уловил чутким ухом признаки надвигающейся бури, и поспешил вклиниться в монолог:

– Слушай, а ты на этот раз не почувствовала, что может случиться несчастье?

Элга вскинула на него удивленный взгляд.

– Неа.

– Совсем?

– Ага.

– Странно.

– Может, и нет. Ничего же не случилось.

– Но должно было.

– Не знаю, – ведьмочка рассеянно почесала тонким, перепачканным в машинной смазке пальцем скулу. – Может, так было задумано.

– Как?

– Как получилось.

Вик поразмыслил немного и попробовал зайти с другой стороны:

– А ты её узнала?

– Кого?

– Женщину.

– Какую? Которая к мальчишке прибежала?

– Нет, другую. С длинной такой косой.

– С косой? – кажется, ведьмочка только сейчас начала осознавать, что в противостоянии слетевшая цепь-мальчишка участвовала третья сила.

– Ну, ту, которая велики остановила.

– Велики? – вновь эхом переспросила Эль и непроизвольно потерла под ребрами, там, куда врезался руль. – Ты их заклинил.

Вик покачал головой.

– Не я.

– Шутишь?

– Нет. Я ничего не смог. Не справился. Всё сделала она. Махнула рукой, и они столкнулись.

– Махнула? Кто она, по-твоему, Царевна-лягушка?!

– Н-не знаю. Мне вообще кажется, мы уже видели её раньше.

Эль нахмурилась.

– Когда? Где?

– В тот день, зимой, – он запнулся, – когда случилась та авария. Возможно, это она нас тогда спасла. И сегодня опять.

– Хочешь сказать, тщедушная тетка в одиночку проволокла нас обоих несколько метров по асфальту? Это сколько же по весу должно было получиться, килограмм сто? В таком случае, беру свои слова обратно, она не Царевна-лягушка, она – Царевна-терминатор.

– Ну, может и не она. Но я почти наверняка её там видел.

– Странно. Она же не могла за нами следить. По крайней мере – сегодня.

Тротуары, подворотни, калитки, проходные дворы. Да нет, ерунда. На машине потеряешь, на велике – не угонишься.

– Не могла.

Элга еще немного помолчала.

– Ладно, лично я – домой, пить валерьянку.

– Пойти с тобой? Только отгоню по-быстрому технику.

– Да нет, пожалуй, не стоит. Мама дома, к тому же я бы, наверное, поспала. Что-то мне нехорошо.

Хотелось стереть у неё со скулы полоску машинной смазки, но Вик украдкой глянул на собственные руки и передумал. Вместо этого рискнул подбодрить:

– Не переживай, ничего страшного не случилось, цепь у кого угодно могла слететь. У меня слетала прошлым летом. И у Андрюхи классе в пятом.

– У меня больше не слетит, – уверенно, твердо и как-то окончательно пообещала ведьма.

Больше он и правда ни разу в жизни не видел её на велике.

Полет. 1996-97. Егозун

Вот уже несколько лет «А» числился классом с физико-математическим уклоном, а «Б» считался гуманитарным. Викингу равно нравились и литература, и алгебра с геометрией. Физика привлекала больше остальных предметов, зато в «Б» классручила привычная Аннушка и народ обитал родной, знакомый с первого класса – Андрюха, Машка, Ден. Одним словом, спонтанно переводиться где-то между 6 и 7 классом в «А» он не стал, не видел смысла.

До сей поры озвученные уклоны никак себя особо не проявляли, программа в обоих классах была практически идентичная. Родители чем ближе к выпуску, тем больше роптали, желая углубленной подготовки к ВУЗам и всяческих сложностей. Желаниям, как известно, иногда свойственно сбываться.

С началом учебного года в расписании десятого «Б» появился новый предмет под названием «Эстетика». В аттестат он не шел, чем мог помочь при поступлении куда бы то ни было, и что вообще на нем полагалось изучать, никто так и не понял. Всё бы ничего, переживали и не такое, но учителя по эстетике с первого урока единодушно невзлюбил весь класс.

Звали эстетика вычурно и претенциозно – Эдуард Виссарионович Гедройц. Был Эдик Гедройц высок ростом, худ, практически лыс и сутул. Неизменно носил унылого вида коричневый костюм с оторванной пуговицей и до блеска начищенные ботинки. Садясь, непременно нервным жестом поддергивал брючины и долго ерзал ботинками по полу, устраиваясь поудобнее, чем заслужил прозвище Егозун.

От Эдика противно пахло чем-то застарелым и прогорклым. Сквозь крупные желтые передние зубы летела слюна. Народ с первых парт норовил пересесть подальше или сбежать на пол-урока в туалет. Эдик, наоборот, жаждал внимания и требовал, чтобы все садились ближе.

На уроках он нес какую-то ересь. Мог, приблизив лицо вплотную, страстно допрашивать:

– Расскажи классу, над чем ты плакал в последний раз? Это было эстетическое переживание или банальная обида?

Или:

– Что ты чувствовал на последнем посмотренном спектакле? Подробнее, подробнее пожалуйста. Ты чувствовал потребность зарыдать? Ничего, ничего, мужчине не стыдно пустить слезу по такому возвышенному поводу. Запомни, сопереживание – главное в жизни!

Тут Егозун воздевал вверх длинный, корявый, поросший черными волосами палец и назидательно тряс им перед носом несчастного, нечаянно привлекшего его внимание.

– Какая книга из прочитанных за последнюю неделю произвела наиболее сильное впечатление? Почему именно она? Ты плакала во время чтения? А после? Как долго?

Тема слез отчего-то волновали эстетика больше чего бы то ни было. Викингу казалось, Егозун был бы счастлив, если бы весь класс рыдал хором с утра и до поздней ночи.

Полтора месяца истязаний не прошли даром. Первыми начали прогуливать безбашенные, те, кто изначально не планировал учиться в десятом, но остался по результатам экзаменов. Затем – те, чьи предки имели вес и могли более-менее защитить дражайших чад. К концу первой четверти эстетику единодушно перестал посещать весь класс.

Родительский комитет написал бумагу с требованием убрать Эдика из расписания вместе с предметом. К сожалению, Егозун оказался профессором чего-то там, его наличие существенно повышало реноме школы, и директор бумагу проигнорировал. Зато разрешил влепить всему классу пары по поведению. В принципе, это ни на что не повлияло, но настроение никому не улучшило и лояльности не добавило. Главное – проблема так и осталась. Эстетик посещал уроки, ученики – нет.

Директор поразмыслил немного и решил, что во всём виновата классручка мятежного 10 «Б» – не справилась с обязанностями, не сумела приструнить своих обалдуев. Из его кабинета Аннушка выползла спустя пару уроков, как раз к очередной эстетике, пришибленная и зареванная. Вряд ли ее слезы порадовали бы Эдика, с эстетической точки зрения они были пролиты совершенно напрасно.

В целом к классной относились неплохо, можно даже сказать – её любили. По крайней мере красные пятна на щеках и размазанная тушь вызвали сочувствие. Народ столпился вокруг.

– Анна Михайловна, что случилось?

– Вас из-за эстетики ругали, да?

– Что он сказал?

– Да ничего хорошего, поросята, – комкая платочек, Аннушка потеряно уставилась на унылую грязно-зеленую стену коридора. – Сказал, меня уволят, если вы и дальше будете прогуливать.

Ничего примечательного, кроме отпечатка чьей-то подошвы да облупившейся местами краски, на стене не было. Класс притих, вслед за Аннушкой угрюмо изучая отпечаток.

– Понимаю, он своеобразный человек и учитель… не очень, – неуверенно продолжила классная.

– Г…но учитель, – прошелестело в задних рядах.

Аннушка сделала вид, что не услышала.

– Одним словом, или мы остаемся с ним вдвоем, или только он. Выбирайте.

Дверь учительской за классручкой давно закрылась, а 10 «Б» не двигался с места. Все молчали, пряча глаза. Наконец, когда до звонка осталось всего ничего, Шандарай рискнула нарушить топкую трясину безмолвия:

– Чего делать будем?

– Долой эстетику, принципы форева! – гаркнул Мишка Пась, один из самых борзых прогульщиков.

– Тебе, Михась, лишь бы протестовать.

– Шантажистам бой! Чего она…

– Какой шантаж, окстись, – рассудительно возразила всегда всё знающая Машка. – Она мать-одиночка. Ребенку три годика исполнилось, недавно в садик пошел. Ей в трудовой такого понапишут, мама не горюй.

– Кто её уволит среди года.

– Со зла чего не сделаешь.

– А Егозун останется.

– Ясен перец.

– Я пойду, Аннушку жалко, – набычившись, сказал Вик.

Про сомнительную историю со жвачкой он не забыл и до сих пор чувствовал себя может и не обязанным, но всё-таки слегка виноватым перед классной.

– Вот нафига? – тихонечко фыркнула ему на ухо Эль. – Оно тебе надо?

– Я ей должен.

– Если уж кто и должен, то не ты.

– Со своей совестью каждый договаривается как умеет.

– Сколько раз говорить, Аннушка не в курсе, она ничего не видела.

– Зато в курсе я, – не дождавшись реакции одноклассников, он развернулся и побрел к лестнице.

– Ла-адно, – Таволга утомленно закатила глаза и двинулась следом.

Осознав, что в коллективе наметился раскол, Михась опомнился и заорал вдогонку:

– Ага, ага, бегите к мамочке, заучки!

Его не поддержали. Наоборот, к кабинету эстетики потянулись и другие – Андрюха, Машка, Юлька, всего человек десять. Перед самым звонком подошло еще пятеро.

Сидели за партами молча, напряженно, яро ненавидя эстетика всем внезапно сплотившимся коллективом.

– Может, погудим человеку? – угрюмо предложил Андрюха, ковыряя парту.

Гудеть, то бишь едва слышно мычать на одной ноте, не разжимая губ и делая невинные глаза, умели все. Некоторые учителя гудение стоически игнорировали, другие от гудения бесились. По некоторым, очевидным наметанному глазу признакам, Егозун относился ко второй категории.

– Тогда Аннушке точно кирдык.

– А вдруг не просечет.

– Он козел, но не дебил.

– Что, будем терпеть как последние терпилы?

– А какие варианты?

Разгорающуюся дискуссию прервало появление эстетика. Он вошел в класс привычной разболтанной походкой, небрежно швырнул на стол портфель из кожзама, угрожающе щелкнул замками. Уставился, как показалось Вику, прямо на него и объявил:

– Сегодня поговорим о травле в коллективе, и о том, как травля соотносится с понятием «эстетика».

Викинг мысленно оскалился и решил, что отныне они с Аннушкой в расчете.

Эдик уверенно излагал. Остатки волос нимбом курчавились вокруг влажной лысины. В Андрюху с Машкой исправно летела слюна.

Викинг украдкой покосился на Эль – попытаться понять, будет ли ему прощение в ближайшее время, или хоть когда-нибудь. Ведьмочка пристально, не отрываясь глядела на эстетика. Губы её беззвучно шевелились.

– Эй, ты чего…

Егозун кашлянул. Прочистил горло. Вновь самозабвенно затоковал. Кашлянул еще раз. Продолжил враз охрипшим голосом на октаву ниже. Закашлялся уже основательнее.

Эль больше не шептала. Равнодушно отвернулась к окну, будто происходящее в классе не имело к ней ни малейшего отношения.

– Может, вам воды принести? – предложила сердобольная Машка.

Эстетик раздраженно мотнул головой и дико сверкнул глазами. Кашлять он перестал. Попытался что-то сказать и не смог – голос пропал начисто. Беззвучно сипя, Эдик вывалился в коридор. Некоторое время все смирно сидели, ожидая, что он вот-вот вернется. Лишь Таволга неторопливо сгребла с парты в рюкзак учебник и ручку. Повернулась и предложила, с ангельской улыбкой помахивая перед носом Вика тетрадкой:

– Сожжем вечером?

Егозун не вернулся. Ни в этот день, ни вообще. Через несколько дней Аннушка объяснила на классном часе, что с Эдиком приключилось некое редкое профессиональное заболевание, в результате которого голосовые связки отказали напрочь. Далее шли не слишком понятные медицинские термины. Итог речи сводился к простому – вряд ли эстетик сможет вернуться на работу в ближайшие месяцы, а может – и вообще никогда.

Полет. 1996-97. Ангары и контейнеры

В этом году Димка пошел в школу, и скоро Вик понял, что жизнь его круто изменилась. Больше он не мог распоряжаться временем по своему усмотрению – после уроков требовалось отводить брата домой с продленки.

Иногда они с Эль забирали Димку вместе, а вот на занятия в художку ведьмочка теперь всегда уходила одна. Вик провожал ее до выхода из школы, тоскливо смотрел вслед из окна раздевалки и плелся наверх, за братишкой.

Бывало, матери требовалось куда-то уйти или уехать, тогда он и вовсе оставался вдвоем с Димкой на долгие часы. Раньше предки всюду таскали малого с собой, а теперь как-то сразу вдруг оказалось, что Викинг уже взрослый и может их подменить.

Первое время Эль сидела с ними. Исполняла роль доброй хозяюшки, разогревала суп и второе, мыла посуду, на пару с Викингом проверяла Димкины уроки или, примостившись на углу стола, делала свои.

В сравнении со сверстниками младший братец вел себя аки ангел, и всё-таки ребенок есть ребенок. Надоедливый почемучка, требующий игр, развлечений, заботы, помощи. Иногда плачущий, иногда упрямый, иногда вопящий и дрыгающий ногами. Пачкающий и портящий пол, одежду, посуду, чужие вещи.

Временами к не слишком дружной компании добавлялся Андрюха. Он являлся с благородной миссией – скрасить быт Викинга в заточении. Ну и пожрать заодно на халяву вкусненького – жареной картошки или, к примеру, голубцов. Дома на обед ему обычно доставались или серые макароны, или разваренная гречка.

Друг-приятель легко находил общий язык с Димкой, зато Эль в его присутствии делалась хмурой и малоразговорчивой, замыкалась в себе. Впрочем, антипатия была взаимной.

Ситуация напрягалась день ото дня. Всё чаще слышалось раздраженное: «скажи этой» или «объясни этому». Андрюха обладал завидным качеством – мгновенно забывать о разногласиях. Элга напротив, обижалась всерьез и подолгу. Особенно ведьмочку бесило, если Викинг не бросался сломя голову на её защиту, а такое тоже случалось.

Итог не заставил себя ждать – свободолюбивая порывистая Эль быстро устала. Она вообще не любила однообразие и обязаловку. Тем более – такие. Стали находиться неотложные дела, она всё чаще злилась без видимого повода, провоцировала ссоры на пустом месте и уходила, бросая Викинга одного Димке на растерзание.

Вик почти ненавидел младшего братишку за несвободу, то и дело срывал на нем злость и после чувствовал себя препаршиво. Винить в чем-либо Эль ему в голову не приходило. Напротив, он без причины чувствовал виноватым себя. Старался сглаживать углы, развлекал юную ведьму, как умел.

В данную минуту прямо на глазах назревал очередной конфликт. Димка примеривался к самой здоровенной во дворе луже, собираясь её перепрыгнуть, а Элга готовилась заорать. Даже тупому ясно, что будет дальше – мокрые джинсы и ботинки, «я же говорила», рёв, возвращение домой.

– Может, на склад смотаемся? – Викинг придержал брата за воротник. – Чего без дела штаны просиживать.

– На который? – вскинула голову Эль.

– У железнодорожного моста.

Старшеклассникам склад у моста казался местом труднодостижимым, заповедным, почти волшебным. Огромную территорию сдавали в аренду сразу нескольким предприятиям. Бесконечный лабиринт всевозможных складских помещений, разномастных ангаров и отдельно стоящих контейнеров тянулся вдоль железнодорожных путей на несколько километров. Конечно, все они были заперты. Однако и под открытым небом оставалось немало интересного.

По слухам, в лабиринте можно было обнаружить всевозможную технику, новую и не очень, надувные лодки, фермы, катушки с кабелем, будки уличных туалетов, парковые скамейки, палеты плитки и кирпича и что угодно еще. Один пацан из параллельного «А» клялся даже, будто видел как-то на складе остов вертолета.

Короче, место считалось зачетным для прогулок, если туда удавалось проникнуть.

– Там охрана, – резонно возразила Эль.

– Только на входе.

– И забор с колючкой.

– Я часто предлагаю невозможное? Есть инфа – ребята на той неделе лист отогнули.

Ведьмочка оживилась:

– Известно где?

– Со стороны Литейной. Так что, идем?

– Сейчас?

– А когда? Все, кто в теме, наверняка вот уже несколько дней без остановки выносят оттуда всё, что плохо лежит. Местные в любой момент могут чухнуться и прикрыть лавочку.

– С ним?

Оба уставились на Димку. Девать семилетнего братишку было некуда.

– Почему нет, – с убежденностью, которой вовсе не испытывал, фыркнул Вик. – Что такого? Бегать он умеет, шуметь особо не будет.

– Думаешь? – скепсиса в её голосе определенно прибавилось.

– Димка, помнишь, как ходят индейцы?

– Они кладутся!

– Верно. Мы сейчас тайной тропой проберемся на территорию бледнолицых, и там надо будет красться и молчать, чтобы никто-никто нас не услышал. Справишься?

– Спвавлюсь!

Эль закатила глаза.

Покрашенный унылой темно-зеленой краской глухой забор тянулся вдоль половины Литейной улицы. Чуть отогнутый стальной лист и правда нашелся там, где ожидалось – за кустами боярышника, аккурат через дорогу от въезда на трехэтажную парковку. Миновали узкий лаз почти благополучно, только братишка зацепился и чуток порвал карман куртки. Может, мать сразу и не заметит.

По ту сторону, совсем рядом, обнаружилась огромная, до верха забора, гора шин. Все трое немного полазали и попрыгали, стараясь сильно не шуметь.

Чуть позже набрели на останки катера. Димка, конечно, полез на борт, требуя подсадить. Заглянули в каюту, но там мало чего осталось. Сплошная ржавчина, битое стекло, обломки.

За следующим ангаром нашлась неведомо как попавшая на склад, снятая с платформы железнодорожная цистерна. Элга задрала голову и изумленно присвистнула, а братишка немедленно загрохотал по ведущей наверх железной лесенке. Вику пришлось ловить его поперек живота, стаскивать и заговаривать зубы, чтобы не вопил.

Через какое-то время они не то, чтобы заблудились, но слегка потеряли ориентацию. Множество поворотов, одинаковых контейнеров и складов сбивало с толку.

– Ничего не потерялись, лаз во-он там, где верба, – уверенно показала Эль.

– Точно? Не правее, за синими крышами?

Она философски пожала плечами.

– Будем выбираться – узнаем.

Димка шустро просочился в заросшую жухлым бурьяном щель между контейнерами, Элга полезла следом, а Вик глянул вправо и невольно притормозил. Там, за очередным ангаром, светилось на солнце ярко-алым и праздничным что-то заманчивое.

– Эй, – окликнул он вполголоса, – подождите!

Никто не отозвался, но спорящие голоса слышались отчетливо. Кажется, щель закончилась тупиком. Прикинув, что, если идти по прямой, они, возвращаясь, его обязательно увидят, Вик свернул к алому и манящему.

В голове мелькнуло, что именно так, с разделения команды, обычно и начинаются классические ужастики. Мелькнуть мелькнуло, но не остановило. Слишком безопасной выглядела территория, слишком далеко было до входа с охраной, слишком безмятежно и радостно гулялось под теплым сентябрьским солнцем. В такую погоду просто не могло случиться ничего скверного.

Светились, как оказалось, парадно выставленные в ряд новенькие, с иголочки, тракторы. Целых пять штук. Забыв обо всём, Вик побродил немного вокруг. Заглянул под днище одного. Благоговейно потрогал гладкие глянцевые крылья. Забрался на подножку, в подробностях рассмотрел кабину, на всякий случай подергал ручку. Заперто.

Не прошло и пяти минут, как на заставленную тракторами площадку вырулила растрепанная Элга. Правда появилась она не справа, как ожидалось, а из широкого прохода прямо по курсу. Двигалась ведьмочка на приличной скорости, а за руку целеустремленно волокла упирающегося, хнычущего Димку.

Прикинув, что сейчас ему влетит, и правильно, заслужил, Викинг соскочил на землю, пошел навстречу. Не угадал. Эль налетела с разбегу, почти врезалась ему в грудь:

– Уходим. Быстро.

Выглядела она встревоженной и испуганной. На бледной коже явственно проступили тщательно сводимые кефиром и лимоном веснушки.

– Видели кого-то?

– Нет.

– Почуяла что-то?

– Н-не знаю, – в глазах ведьмочки плескалась паника.

– Никуда я не пойду! – подал голос Димка, – тут тлактолы и мотоы. Я их хочу смот’еть.

– Цыц! – в отчаянии прикрикнула на него Эль.

Вик без дальнейших разговоров подхватил брата на руки. Он слишком хорошо помнил, что уже дважды случалось после таких вот вроде как ничем не обоснованных приступов страха.

– Куда нам?

– К вербе.

– А где она?

– Там! – Элга неопределенно махнула рукой.

Ведьмочка уверенно двигалась вперед. В правильном ли направлении – большой вопрос, места вокруг наблюдались сплошь незнакомые. Вик ни о чем не спрашивал. Молча тащил братишку, который становился тяжелее с каждым шагом, и старался не отставать. Сам он давно окончательно запутался и теперь даже отдаленно не представлял, где они находятся.

Миновали облезлый контейнер, за ним – второй, протиснулись в длинный узкий проход между ангарами, повернули направо. Эль вдруг стала, как вкопанная. Вик ткнулся ей в спину и чуть не уронил Димку. Хотел возмутиться, но осекся – метрах в десяти впереди, спиной к ним, стоял человек. Коротко стриженный, худой, высокий. Серо-зеленая штормовка с капюшоном и линялые джинсы сливались с окружающим пейзажем.

Пригнувшись, человек осторожно выглядывал из-за угла. Неведомо как почуяв присутствие чужаков, он мгновенно выпрямился и обернулся. Дико сверкнули по-рысьи настороженные глаза, в руке блеснуло лезвие.

Вик медленно, стараясь не делать резких движений, поставил брата на землю и задвинул себе за спину. Первой незнакомца узнала Эль.

– Женя?!

Тот моргнул. Глаза из рысьих сделались почти нормальными, человечьими.

– Нет, ё-моё, Паша, – раздраженно передразнил он. – Серьезно, что ли, опять вы?! Какой у нас оказывается маленький город! Что ж вам в родном дворе-то не сидится, малахольные? Еще и малолетку с собой притащили.

Нож рыбкой скользнул в рукав куртки и пропал.

– Жень, ты как тут…

– Не ваше дело. А ну мигом исчезли туда, откуда явились.

Спорить отчего-то никому не захотелось. Эль послушно попятилась, Викинг – за ней, не выпуская липкой Димкиной ладошки.

Жердь проводил их настороженным взглядом.

Едва повернули за угол, братишка решил, что наконец выдался подходящий момент и громко объявил:

– Писать хочу.

– Потерпи, – шикнул Вик.

– Не могу!

Пришлось остановиться.

Только-только застегнули штаны и снова двинулись в путь, как в отдалении раздался злобный, хриплый лай, и, сразу за ним – приглушенное и вроде бы совсем не страшное «та-та-та». Лай оборвался коротким визгом. Вик невольно втянул голову в плечи.

Жердь вынырнул из-за контейнера, нагнал их в несколько прыжков.

– А ну живо за мной!

– Жень, что происходит?

– Умная вроде девка, а вопросы задаешь дурацкие. Стрелку большие люди забили, да, судя по всему, не договорились.

– А ты…

Он обернулся на ходу, зыркнул коротко, зло, так, что Эль мгновенно заткнулась.

Димка спотыкался и отставал. Тащить его у Вика не осталось сил, так что теперь они вдвоем с ведьмочкой почти волокли братца над землей, крепко ухватив за руки, как утки лягушку-путешественницу.

Несмотря на Женькины старания увести их подальше, автоматные очереди неуклонно нагоняли, попеременно приближаясь то сзади, то слева. Кроме них стали слышны одиночные хлопки – выстрелы.

– Да мать вашу, – затравленно озираясь, шепотом выругался Жердь и добавил непечатное. Вик понял далеко не всё.

– Что… – вновь начала Эль.

– Пригнитесь. И давайте вон туда, к забору.

– Это из автоматов стреляют, да?

– Из пулеметов, блин, – вспылил Жердь. – Навязались на мою голову. Быстрее!

Вик заметил в отдалении кучу шин и приободрился – значит направление верное. Как немедленно выяснилось – верное, да неправильное. Над головами красноречиво вжикнуло.

– Ложи-ись!

– Вик, я не буду, тут г’язь и к’апива!

Прекращая дискуссию, Викинг неумело выполнил подсечку, мигом переведя брата в горизонтальное положение. Прижал к себе, закрывая ладонью рот. Димка затрепыхался, задрыгал ногами, попробовал укусить.

– Уймите малого, – с угрозой в голосе потребовал Жердь. Вжавшись в землю, он внимательно вглядывался в окружающий пейзаж из-за густо разросшихся метелок травы.

Крепче обняв брата, Вик зашептал ему на ухо:

– Когда мы пообедаем, я достану с холодильника приемник и покажу тебе…

Снова вжикнуло. И еще. Посыпались срезанные веточки. Вик зажмурился. Нащупав, сжал свободной рукой влажную от страха ладошку Эль. Та стиснула его руку в ответ. Даже Димка перестал брыкаться и притих. То ли устал, то ли осознал, наконец, серьезность ситуации.

Вопреки расхожему мнению, прожитая жизнь перед глазами не проносилась, а вот молиться неведомому божеству Вик за эти несколько минут почти научился. Не открывая глаз, он истово шептал раз за разом, ни на секунду не останавливаясь, одно и тоже. Просил смилостивиться, отпустить их, всех четверых, целыми и невредимыми.

Во рту пересохло, спина взмокла, неловко подвернутую под Димку руку кололо иголочками, но он ничего не замечал, продолжая отчаянно упрашивать некую силу, которая словно бы и правда слушала его и слышала.

Может, помогла молитва, а может просто повезло, но через какое-то время звуки стрельбы начали понемногу удаляться.

– Ни черта не понять, – Жердь сел, отряхнул кое-как живот и колени. – Убираться отсюда надо. Вы через дыру влезли, тут, неподалеку?

Вик кивнул.

– Ага. Значит, туда и пойдем.

– Нет, – неожиданно спокойно и уверенно качнула головой Эль. – Туда нельзя.

Жердь даже немного растерялся от этого ее тона.

– Так больше некуда.

– Всё равно. Туда нельзя, – упрямо повторила ведьмочка.

– Почему?

– Там кто-то есть. Опасный.

– Откуда знаешь?

– Знаю.

Поединок взглядов. Вик почувствовал себя лишним.

– Сидите тихо, – наконец сказал, словно выплюнул, Жердь. – Проверю.

Бесшумно, аки тать в ночи, скользнул в темный, затянутый паутиной проход между контейнерами и пропал из виду.

– Домой хочу! – немедленно заявил Димка.

– Скоро пойдем.

– Я всё маме ласскажу!

– Расскажешь – больше тебя никогда со мной не отпустят, – резонно возразил Вик. – Будешь дома один куковать.

Братишка примолк, обдумывая угрозу. Кусал губу и зыркал исподлобья. Эль покосилась насмешливо, мол, молодец, втянулся в дискуссию на равных.

– Тебя тоже не пустят! – придумал новый аргумент Димка.

Вик прислушался – вроде как стрельба окончательно утихла.

– Пустят. Я взрослый, у меня даже паспорт есть, – без особой уверенности возразил он.

Вернулся Жердь. Лицо хмурое и озабоченное.

– У дыры два незнакомых чувака с автоматами.

Ведьмочка чуть заметно, как взрослая, повела плечами, мол «я же говорила».

Женька помедлил, длинно красиво сплюнул в куст чертополоха, нехорошо прищурился. Спросил раздумчиво, словно бы ни к кому конкретно не обращаясь:

– Ладно, туда нельзя. А куда можно?

– Вон туда и налево, – с готовностью указала Эль.

– А дальше?

– Прямо.

– Так там ворота.

– Значит, к воротам.

– Так там охрана.

– Нет там никого.

– Уверена?

– Зуб даю.

Конечно, Жердь не поверил и на манер индейца Джо крался первым, возглавляя маленький импровизированный отряд. Типа геройствовал. Остальные, шепотом препираясь и стараясь не отставать, вразнобой топали следом.

До ближайшего к воротам контейнера добрались минут за двадцать, осторожно выглянули из-за угла. Точнее, выглянули Вик с Женькой. Эль за их спинами со скучающим видом ждала, пока пацаны наиграются в войнушку. Легонько пинала мыском стоптанной кроссовки валяющийся без дела кирпич, что-то тихонечко растолковывала нетерпеливо подпрыгивающему на месте Димке.

Войнушка не войнушка, а нешуточное сражение на выезде со складской территории, судя по всему, разыгралось совсем недавно.

В сторожке выбиты стекла, на примятой траве – свежая, еще не успевшая свернуться кровь. Не то, чтобы сильно много, но и не мало.

Вдалеке у забора – полускрытая бурьяном лохматая пегая спина. Отбегался бедняга Мухтар. То ли защищал до последнего хозяев и их имущество, то ли случайно угодил под шальную пулю.

Тишина и безлюдье, даже вездесущие воробьи куда-то попрятались.

– Вроде никого, – Жердь осмелел, высунулся чуть дальше. – Ну, с богом, двинули помаленьку.

Удивительное дело, но Димка к облегчению всех, наконец что-то такое сообразил, на время заткнулся и присмирел. Брел молча, цепляясь за руку, глядел под ноги. Викинг обхватил его за плечо, притянул к себе. Братишка ткнулся носом ему в куртку, протянул жалобно:

– Соба-ачка…

Значит, тоже заметил. Пока Вик мучительно выбирал между «врать нехорошо» и «детские страхи остаются с человеком на всю жизнь», Эль его опередила:

– Собачка устала и спит. Вот отдохнет и снова будет охранять.

– Да? – Димка заметно повеселел. – Тогда ладно. А погладить ее можно?

– Хочешь, чтобы она проснулась прямо сейчас и всех нас покусала?

Брат разочаровано вздохнул.

– Не, не хочу. А класное на тлаве, вон там…

– Кто-то что-то разлил. Может, краску, а может варенье. Не подходи, испачкаешься, мама будет ругать.

Ловкий манипулятор Элга. Наверное, она права. Клоун с жуткими глазами-крестиками, который висел, точно повешенный, над кроватью у бабушки, снится Вику до сих пор. К тому же страшно подумать, что будет, если братишка расскажет дома про «мейтвую собачку и к’ёвь везде-везде».

Миновали открытое место, приблизились к сторожке. Не удержавшись, Викинг нагнулся на ходу, прихватил несколько гильз на память. Эль – тоже. Жердь не стал. Конечно, зачем, у него наверняка этого добра дома завались.

Ворота оказались наглухо заперты. Женька легонько толкнул чуть приоткрытую калитку. С опаской выглянул, осмотрелся.

– Чисто. Тикаем.

Узкая тупиковая улочка. Промзона, сплошные заборы – где железо, где бетон, местами даже кирпич. Дорого-богато. Ни единого прохожего. Из машин – только притулившийся к обочине полуразобранный запорожец. Охрана ладно, видать кинулась защищать боссов, но машины-то с шоферами куда подевались? Вот эти все черные, бронированные гробы с тонированными стеклами? Что, хозяева жизни на стрелку пешком пришли, на вертолете прилетели?

– Свалили, сволочи, – вновь сплюнул Женька, словно отвечая на незаданный вопрос. – Вот суки трусливые. Ладно, нам же лучше.

Себя он к трусливым сукам явно не причислял, впрочем, откуда Вику знать, с каким заданием любимца девчонок, вооруженного одним ножом, откомандировали стеречь подходы к контейнеру.

Издалека прощальным салютом простучала короткая очередь. Не сговариваясь, все четверо перешли на бег.

Пара поворотов. Заброшенная бензоколонка. Солидный, долгий подъем, в конце которого – знакомый проспект.

– Малая, ты откуда знала про чуваков у лаза? – скорость Жердь не сбавлял, с дыхания не сбивался. Чистый терминатор.

– Без понятия, – равнодушно откликнулась Эль. – Может, чуйка подсказала.

С десяток шагов он молчал, затем бросил небрежно:

– А, ну, бывает со страху.

Вик беззвучно хмыкнул. Бывает, как же.

Свернув на широкий, засаженный липами проспект, они снизили скорость, растворились в толпе, перестали привлекать внимание. Какое-то время Жердь еще двигался параллельным курсом, то и дело оглядываясь. Затем небрежно махнул на прощание и канул в ближайшую подворотню.

Адреналин постепенно схлынул, и оказалось, что сил осталось не так уж много. Едва живые, перепачканные с ног до головы землей, паутиной и ржавчиной, точно восставшие из гроба мертвецы, они медленно брели к Элгиному дому. Братишка канючил, что устал, замерз и хочет есть. Ведьмочка с Виком вяло переругивались.

– Вот нафига ты всё это затеял?

– Что «это»?

– Поход на склад.

– Никто вроде не возражал.

– Кто же знал, что там… – Эль покосилась на Димку, – так грязно!

– Точно не я.

– А Жердь знал.

– В следующий раз обязательно у него проконсультируюсь. Куда можно идти, а куда не стоит.

– Придурок.

– А то.

– От матери влетит – джинсы уже не отстирать. И куртку.

– Думаю, не только твои.

– Мальчишкам и такие сойдут.

– Ну, конечно.

– Еще и с мелким поперлись, как идиоты.

– Не лугайся! – вклинился Димка.

– Не буду, – с наигранной покладистостью согласилась Эль.

– Мы скоё дойдем?

– Скоро, – страшным голосом рявкнул Викинг, и брат умолк секунд на двадцать.

– В парке будем гулять. И на детских площадках.

– Тебя от них тошнит.

– Значит, нигде не будем, – в сердцах тоже повысила голос ведьмочка.

По позвоночнику пробежал озноб, екнуло где-то в районе солнечного сплетения. Вик не решился ответить, Эль тоже замолчала надолго. Только Димка продолжал бубнить и жаловаться с удвоенной силой, но его, кажется, никто не слышал.

Полет. 1996-97. Шандарай

Хмурая, сосредоточенная Элга с усердием бобра грызла карандаш и, кажется, не замечала, что делает. Грызла и сплевывала щепки под парту. Вик отобрал карандаш, легонько постучал размочаленным кончиком по пластику столешницы.

– Алё, гараж, есть кто дома?

– А?

– Случилось чего?

– Вроде того.

– А конкретнее?

Он ждал продолжения вчерашней перепалки, оргвыводов, чего угодно, однако с ведьмой никогда не угадаешь.

– Как думаешь, Юлька Шандарай сечет в биологии? – привычно ответила она вопросом на вопрос.

Кажется, это было последнее, что он ожидал услышать. Юлька? При чем тут Юлька? Не подруга, не близкая приятельница, не враг, так, никто, просто одноклассница. Что у них с Элгой общего, кроме одолженного ненадолго велосипеда, да зарытого много лет назад секрета? Разве что приглашение в гости на прошлый Новый год.

Собственно, у Таволги в классе вообще нет ни врагов, ни друзей, она как-то умудряется общаться одновременно со всеми и ни с кем. Только Викинг стал исключением. Или он что-то упустил.

Слегка озадаченный, он предположил:

– Домашку сделать не успела?

Она покосилась удивленно, точно сомневалась в его умственных способностях.

– Я? С чего ты взял?

– Ну…

– Так ты не ответил.

Вик попробовал вспомнить, о чем она спрашивала.

– В биологии? Вообще-то сечет. Только из трояков не вылезает.

– Зришь в корень. Помнишь ту историю в апреле?

Что-то такое… он поскреб в затылке. Кажется, до прошлой весны у Шандарай по биологии стояли одни пятерки. Затем, на одном из уроков, на нее что-то нашло, и она сцепилась с Верой по какому-то малозначимому на первый взгляд вопросу. Викинг не помнил сути, тема обсуждалась какая-то заумная, далекая от школьной программы. Шандарай сыпала аргументами и доказательствами. Вера неубедительно защищалась и выглядела, мягко говоря, бледно. Такое не прощают.

– Вроде того.

– Теперь что Юлька ни делает – всё не так.

– Ну и чего?

– Человек, между прочим, в медицинский хочет поступать. Еще одна такая четверть, и будет у нее тройка в году. Единственная. По профильному предмету. Надо с этим что-то делать.

Видимо, что-то Викинг всё-таки упустил.

– Что именно?

– Пока не знаю. Может, стащить журнал и маленько похимичить?

– Ага. А у биологички очень кстати случится приступ амнезии.

– Ну да, так себе идея, надо еще покумекать.

Нехорошо, плотоядно усмехнувшись, Элга забрала у него карандаш и вновь принялась за свое. Вику отчего-то некстати вспомнился безголосый эстетик.

– Слушай, может они сами разберутся?

– Может, – подозрительно легко согласилась Таволга.

Биологичка, пожилая тетка под сорок, плоская как вобла, очкастая, с трудом балансирующая на высоченных каблуках, явилась в кабинет со вторым звонком. Поздоровалась, близоруко склонилась над журналом. Народ обморочно затаил дыхание в ожидании казни – других ценителей биологии, кроме Юльки, в классе не наблюдалось.

– Напомните-ка мне, на прошлом уроке мы проходили… ну, да, четвертую главу. Значит, на следующей неделе будет самостоятельная.

Класс издал мученический вздох.

– Что за стоны? Сделать сегодня?

Казалось, бифокальные стекла уставились одновременно на каждого из присутствующих.

«Обезьяны боялись Каа больше всего на свете, ибо ни одна из них не знала пределов его силы, ни одна не смела взглянуть ему в глаза и ни одна не вышла живой из его объятий.»

Викинг ощутил себя бандар-логом.

Только Эль, единственной из всех, было плевать на Каа – она самозабвенно шевелила губами, творя историю. Викинг невольно втянул голову в плечи, не зная, чего больше опасается, внимания Веры или последствий этого беззвучного шёпота.

– Итак, четвертая глава. Кто желает блеснуть знаниями? Разумеется, как обычно, никто. Жаль, в журнале нет такой фамилии. Что ж, тогда… – биологичка сверилась со списком, зависла на несколько секунд и торжественно объявила: – Шандарай к доске.

При взгляде на Юльку Викингу невольно вспомнился иной литературный изыск – Ильф и Петров с их гениальным «Графиня изменившимся лицом бежит пруду». Шандарай неловко поднялась, зацепившись рукавом за угол парты, и обреченно поплелась навстречу неминуемой участи.

Биологичка не без удовольствия наблюдала за восхождением на эшафот.

– Поведай-ка нам, Шандарай, что ты знаешь про наследование признаков при дигибридном скрещивании.

Несмотря на предсказуемый итог, Юлька старалась как обычно. Отвечала, четко раскладывая материал по полочкам, приводя примеры, рисуя схемы и цитируя. Далекий от биологии Викинг невольно заслушался.

Вера открыла рот, явно собираясь отпустить очередную колкость, но отчего-то смолчала. Обведенные темной помадой губы скривила болезненная гримаса. Отведя взгляд от Шандарай, биологичка уставилась в окно, легонько пристукивая каблуком в такт ответу.

В конце не задала ни единого вопроса, благосклонно кивнула и вроде как даже почти улыбнулась:

– Сегодня совсем другое дело. Можешь ведь, когда хочешь. Садись, пять.

Ошарашенная, утерявшая дар речи Юлька поспешно ретировалась на место.

– Йес, – с беззвучным азартом тряхнула волосами Эль.

– Нахимичила-таки?

Она беззаботно повела плечом, чуть лукаво улыбнулась.

– Так точно, mon general.

– Таволгина. Воронов. ПОТИШЕ.

Что бы ни сотворила с биологичкой Эль, действие волшбы или успело сойти на нет, или относилось только к Шандарай. Викинг почел за лучшее не будить лихо и заткнуться.

После урока он оттеснил Таволгу к окну в рекреации:

– Что это было?

Ведьма как ни в чем не бывало забралась с ногами на подоконник, чуть насмешливо поинтересовалась:

– Откуда столько строгости, скандинавский воитель? Не понравился результат?

– Ты и с другими так можешь?

– Могу что?

– Загипнотизировать, отвлечь, заставить плясать под свою дудку… не знаю, что ты там сделала с Верой.

– Веришь, нет, я не сделала почти ни-че-го. Я тебе не Кашпировский.

– Первую в году пятерку Юлька тем не менее получила.

– И, надеюсь, не последнюю.

– А если бы она отвечала фигово, всё равно была бы пятерка?

Хорошее настроение ведьмочки начало понемногу улетучиваться.

– Вик, почему ты всегда во всем видишь только плохое?

– А в твоих… твоих манипуляциях есть что-то хорошее?

Он чувствовал, что его несет куда-то не туда, но уже не мог остановиться.

– А нет?

– Так ты не ответила – если бы Шандарай несла околесицу, получила бы она пятерку или нет?

– Нет, – в сердцах рявкнула Таволга. – Получила бы то, что заслужила. Вера Ивановна полностью в себе и адекватна, если тебя это беспокоит. Просто она забыла о конфликте.

– Хочешь сказать, ты устроила-таки ей амнезию?

– Точечную. Ага.

Викинг позволил себе высказаться коротко, емко и непечатно.

– Да кто разрешил тебе творить такое с людьми?! Лишать голоса, памяти, бог знает, чего еще.

– Не страдай, пожалуйста. Твой ненаглядный Егозун поправится через месяц-другой, а то, что Верочка не может больше мучить безответную зверушку, пойдет на пользу обеим.

– Это Юлька зверушка?!

– Не цепляйся к словам.

– Я бы понял, если бы в Верочке проснулись совесть и чувство справедливости, если бы она задумалась о собственном поведении, но амнезия… – он задохнулся от возмущения, – это… ни в какие ворота!

– Уж извини, делаю, что умею, – огрызнулась Эль. – По-твоему, лучше было оставить всё как есть?

Вик украдкой глянул на светящуюся счастьем Шандарай и в отчаянии тряхнул головой:

– Не знаю!

– Вот именно, не знаешь, – вспылила Таволга. – А советы советуешь. Становись ведьмаком, милый друг, и крои мир по своему разумению, а меня от советов уволь.

– Считаешь себя непогрешимой?

– Разумеется, а ты как думал?

Оба раскраснелись и почти кричали друг на друга.

– Милые бранятся, – фыркнула, проходя мимо, Березовская.

Викинг так на нее зыркнул, что Машка испарилась в мгновение ока.

Полет. 1996-97. Зайцы

С торговлей в последние годы творилось что-то несусветное. Продовольственные магазины закрывались один за другим, спешно реконструировались, перестраивались, открывались заново уже другими, преображенными. Вместо привычного ассортимента – просроченной докторской колбасы, российского сыра, гречки, болгарского лечо, тухлого мяса и гнилой картошки на прилавках теперь высились горы разнообразной, никогда прежде не виданной и не пробованной снеди.

Везде, как грибы, повыскакивали киоски с витринами, заполненными ярким и незнакомым. Непривычный к такому изобилию Викинг долго выбирал, наконец остановился на батончике с изображением кокоса и пальмы. Сойдет за извинение?

Вчера Таволга, пылая гневом, умчалась в художку не попрощавшись, а он вечером не пошел ее встречать. Однако за ночь оба поостыли – проводить выходные порознь не хотелось.

Встретились, как обычно, на углу. Вик неловко сунул Эль подношение, буркнул:

– Сорри, я вчера…

– Забей, – отмахнулась она, с интересом рассматривая картинку. Распотрошила хрусткую обертку, сунула ему под нос: – Кусай! Пробовал такой?

– Нет. А ты?

– И я.

Оба увязли зубами в белой приторно-сладкой начинке. Элга пожала плечами:

– Ммм, неплохо, но «Белочка» вкусней.

Вик дожевал свою долю, но так и не понял, понравилось ему или нет. Пожалуй, «Белочка» и правда лучше.

Таволга повертела в руках пеструю бумажку, сказала с тоской:

– У них там тепло. Море. И пальмы.

– Завидуешь?

– Ага.

– Хочешь, поедем туда? Школу закончим, заработаем кучу денег…

– И их сожрет очередная инфляция.

– Вот умеешь ты портить сказку.

Она рассмеялась, но как-то невесело.

– Ты до которого часа свободен?

– До самого вечера.

– Юлька портниху посоветовала. Говорит, классные юбки шьет из джинсы. Другой конец города. Съездишь со мной?

– А деньги есть?

– Пока незачем. Присмотрюсь, что к чему, если понравится, тогда будет разговор.

Он кивнул. Хоть на Камчатку. Тем более, делать всё равно особо нечего.

Автобус подкатил к остановке почти одновременно с ними, пришлось только немного пробежаться. Викинг сунул в окошко водителю пятитысячную купюру, попросил два билета.

– Ско-олько?! – поразилась Элга, – в прошлом месяце было меньше на сто рублей.

Викинг пожал плечами – никто не спрашивал, сколько хотят платить за проезд пассажиры. Она поймала его за руку:

– Не пробивай.

– Почему?

– Обойдутся. Жадины. Завтра сколько попросят? Две тысячи? Три?

– Тебе жалко?

– А то!

У матери Таволги мизерная зарплата, и финансовый вопрос у них в семье стоит куда острее, чем у Вика.

– А контролеры? На два штрафа меня не хватит.

– На этом маршруте их почти нет.

– А если не повезет?

– Тогда случится цирк. Помнишь Аннушку?

На память Викинг не жаловался. Он помнил многое – и про внезапную Аннушкину слепоту, и про безголосого эстетика, и про забывчивость биологички, и про кошмарную аварию под Новый год, и про воскресшую чудесным образом микроволновку, и про Андрюху, несчастные случаи с которым в последнее время заметно участились.

– Ты что, опять собираешься…

– Почему нет?

Воспоминания о вчерашней размолвке никуда не делись, горча на языке. Ссориться снова, едва помирившись, не хотелось.

– Послушай, – он замялся, осторожно пробуя слова на вкус. – Почему ты считаешь, что… хм, твои особые способности дают право творить что угодно?

– А почему, интересно, нарушать правила можно всем, кроме нас? Мы что, по жизни терпилы?

– Соблюдать закон – не значит быть терпилой.

– Точно? – она скептически прищурилась. – Смотри, какой выходит расклад. Льготный проездной нам не положен потому, что живем возле школы. Окей. Покупаем взрослые билеты. Цены на них повышаются чуть не каждый месяц. Зарплаты остаются прежними. По крайней мере – зарплата моей мамы. Я честно платила, пока цена казалась приемлемой. С некоторых пор она такой не кажется.

– Сейчас за билеты плачу я.

– Неважно. Я в принципе не согласна с ценой и не хочу платить ни сама, ни с твоей помощью.

– Ладно, за себя ты решила. Причем тут я?

– Ни при чем, – Эль отвернулась. – Хочешь – пробей один.

Как всегда, ей удалось посеять в душе Вика если не сомнения, то некие колебания. И почему-то – чувство вины.

– Ла-адно, – протянул он неуверенно, без остановки минуя компостер и ловя на себе укоризненный взгляд какой-то очкастой тетушки.

У неуверенности были основательные причины. Не только подсказанные совестью и здравым смыслом. К хорошей памяти Викинга прилагались наблюдательность и аналитический склад мышления. После так неудачно закончившегося визита на школьную крышу он окончательно убедился – для успешного колдовства Эль требуется спокойная обстановка и время. Много времени.

И еще нюанс. По всему выходило, что ведьмовство подруги носит, как бы сформулировать поточнее, нестабильный характер. Чудо может случиться, а может и нет. С вероятностью примерно пятьдесят на пятьдесят. Надеяться выйти сухим из воды при таком раскладе мог только совершенно безбашенный или очень везучий человек.

Правда, контролеров на маршруте почти не бывает.

В дальнем конце автобуса освободилось два места, и они забились в угол, скрывшись с глаз очкастой тетушки.

Музыка навеяла, и он не смог удержаться:

– Как поживает ведьмовской дневник? Всё до конца освоила?

Эль нахмурилась, нехотя буркнула:

– Не совсем. Треть примерно. Или чуть меньше. Остальное никак не выходит, сколько ни пробую.

– Может, позже получится, когда повзрослеешь немного.

– Может.

Утешение явно не зашло. Резко сменив тему, Эль начала рассказывать про Юльку и Дениса. Локтем он ощущал теплый ведьмочкин бок, джинсы плотно обтягивали её уже не тощие, как в прошлом году, а вовсе даже стройные бедра. Вик невольно засмотрелся на плавные изгибы, отвлекся и пропустил момент, когда вошли контролеры. Очнулся только поняв, что Эль умолкла на полуслове, тихо охнула и принялась знакомо шептать под нос неслышное и неразборчивое.

Дальше и правда случился цирк, правда не совсем такой, какой планировался.

Тетка в перманенте, пуховике и телогрейке, с характерной сумочкой через плечо, начала проверку со стороны водителя. Изможденный долговязый парень в темно-синей куртке – с конца, где окопались безбилетные зайцы.

У Вика разом взмокли ладони и подмышки – он ненавидел подобные ситуации, не умел выкручиваться и решать нерешаемые проблемы. Несмотря на выходной, отец с утра на работе, мать дома одна с Димкой. Перед уходом она предусмотрительно выдала старшему сыну две десятки и, мягко говоря, не обрадуется, узнав, что непутевое чадо с подругой угодило в ментовку, пожадничав оплатить проезд. Представив, как замотанная мать с Димкой наперевес едет вызволять их из участка, он мысленно застонал.

Однако, несмотря на, казалось бы, неминуемую катастрофу, поначалу всё шло хорошо. Парень, проверив билеты у соседей, скользнул по нарушителям безразличным взглядом и переместился к следующему ряду.

Эль облегченно выдохнула и перестала шептать. Зря. Видимо, тетка была главной и присматривала за напарником, безошибочно фиксируя орлиным взором все странности и неправильности. Когда пуховик и куртка встретились в середине автобуса, тетка что-то сказала парню, и оба начали проталкиваться в сторону безбилетников.

– Молчи, я сама, – успела прошипеть Эль.

Контролеры приблизились и нависли.

– Ой, тетенька, у меня братик немой, года два уже. Как напугался, так и молчит до сих пор. Мы в больницу как раз едем, – заблажила Таволга плаксивым голосом. – Нет у нас таких деньжищ, откуда. Мамка одна нас тянет, батю и не видели никогда, сбег от беды, паршивец. Пешком далече, не дошли бы. У братика ноги плохо ходят. С весны еще. А мамка на трех работах, не спит, не ест, когда ей с нами возиться.

Тетка открыла рот, а Вик мысленно зажмурился и страстно пожелал сделаться невидимым.

К сожалению, его желанию не суждено было сбыться.

––

Через двадцать минут позора они продолжили путь, но уже пешком.

Викинг выразительно молчал. Похожая на взъерошенного после драки воробья Эль тоже не спешила начать беседу. Смотрела исключительно под ноги и по инерции то и дело шмыгала носом.

Через квартал молчание сделалось нестерпимым.

– Как видишь, контролеры на этом маршруте всё-таки встречаются, – светским тоном начал Вик.

– А-ага.

– М-да. В итоге вышло не очень-то бонтонно, согласись.

– Чего?..

– Не комильфо вышло, говорю. Могло бы выйти значительно лучше.

– Да, каюсь, случилась осечка. Может, потому что нас было двое. Зато отпустили без штрафа.

– Потому что ты юродивую изображала. Рыдала, как актриса погорелого театра. Кстати, платок есть?

– Неа.

Викинг молча протянул свой. Эль от души высморкалась.

– Билеты пробить не проще было?

– Не проще. Вопрос принципа, – Таволга нахохлилась и сделалась окончательно похожа на задиристого воробья.

– В следующий раз так же будет?

– В следующий раз всё получится.

Уверенности ей было не занимать. Викинг только тихонечко вздохнул.

Полет. 1996-97. Глаша

Они брели из художки нога за ногу, то и дело соприкасаясь плечами. Домой не особенно хотелось. Там ждали родители, невкусный ужин, обязанности и уроки. Эль, вдобавок, мать отругает за тройку по лит-ре.

Сгущались сумерки, зажигались одно за другим окна.

– Может, сюда зайдем? Скучно без цели шататься.

Ничем не примечательный двор. Они проходили мимо, наверное, десятки раз.

– Почему нет, – Вик с готовностью направился к лавочке – сгрузить тяжеленный Элгин рюкзак и папку с рисунками.

– Покачаемся?

Качели и правда отчетливо виднелись на фоне светлой стены трансформаторной подстанции.

– Ага.

– Чур, я первая! – Таволга стрелой помчалась по дорожке, но вдруг притормозила, остановилась на полпути.

Викинг пошел за ней.

– Эй, ты чего?

– Смотри, что это?

– Где?

– Там, под кустом.

В такие моменты, как сейчас, ему казалось, что Таволга видит в темноте. Один фонарь остался за спиной, возле лавочки, второй тускло светился в районе качелей. Иного освещения двору не полагалось, дорожка тонула в густых вечерних тенях. Листья почти облетели, но там, куда указывала Эль, их еще оставалось предостаточно. На взгляд Викинга под кустом царила непроглядная темень.

– Ты что-то там видишь?

– Ага… кажется сумка или рюкзак.

– Ну и чего, пусть себе дальше валяется.

– Погоди, оно… шевелится.

– В смысле? Ты…

Не дослушав, она сунулась под куст. Вик, разумеется, следом.

– У тебя есть, чем подсветить?

Фонарик, как и складной нож, с некоторых пор всегда лежали у него в кармане. Только вот в котором?..

Под разлапистыми ветками инфернально блеснули два зеленых глаза.

– Кто там? – он невольно перешел на шепот.

– Кошка, – в голосе Эль растерянность соседствовала с жалостью, – или кот.

Вику показалось, что она сейчас расплачется.

Он наконец нашарил и включил фонарик, присмотрелся и мысленно застонал. Кошка выглядела совсем как та, с подвески. Круглоголовая, полосатая, бездомная, очень несчастная. Только зонта не было. Зато была кровь. Математический мозг Вика машинально прикинул объем кошки к объему человека… выходило, что крови на земле и опавших листьях много. Слишком много для небольшого зверька, который собирается жить дальше.

– Как думаешь, что с ней случилось?

– Машина, вороны, злые люди… какая разница, – Таволга шмыгнула носом.

Кошка молчала. Только смотрела не мигая.

Эль решительно вытерла глаза и нос рукавом куртки.

– Вик, отвернись, не смотри. А еще лучше – иди, погуляй вон там, у скамейки. Мне надо сосредоточиться.

Она потянулась к кошке, приговаривая что-то успокаивающее. Та разинула пасть с окровавленными зубами и яростно зашипела.

– Вот цапнет тебя сейчас.

– Плевать.

Кошка попыталась отползти. Задние лапы ее не слушались, живот… Вика замутило, и он поспешно отвернулся, судорожно сглатывая.

– Чего ты дурака валяешь? Её в ветеринарку надо.

Конечно, он понимал – какая ветеринарка? Кошке не помочь. Лишь малодушно надеялся, что она умрет как-то иначе, не у них на руках. Эль побелела так, что на лице остались лишь темные провалы глаз. Зыркнула бешено:

– В ветеринарке бродячую кошку с такими травмами усыпят. Отойди!

Положив фонарик на землю, он послушно ретировался за ближайшее дерево. Под кустом коротко вякнула кошка, и наступила тишина. Затем, понемногу всё громче, зазвучал шепот. Слов не разобрать, но слышен некий повторяющийся ритм. Будто произносится одно и тоже, но с вариациями и разными интонациями. Кошка больше не шипела и не вякала. Вообще никаких звуков не издавала. Некоторое время спустя мигнул и погас фонарик. То ли Элга выключила, то ли села батарейка.

Сколько прошло времени, он не знал. Может, пятнадцать минут, а может, больше часа. Шепот звучал не смолкая. Ему казалось, он видит, как Эль, стоя на коленях, раскачивается, словно неваляшка, вправо-влево.

Он думал, какими словами утешать и успокаивать, чем отвлечь, когда всё закончится. Думал, как сегодняшний вечер повлияет на их отношения. Если каждый раз при взгляде на него Эль будет вспоминать… додумать он не успел. Таволга неуклюже выбралась из-под куста, прижимая к груди нечто, завернутое в шарф.

Вик шагнул навстречу, прикидывая, где и как хоронить отмучившуюся мурку, и вдруг замер, как громом пораженный. По спине пробежал ледяной озноб. Таволга выглядела измотанной в край. Ее шатало, нос заострился, прядка влажных волос прилипла ко лбу. Тем не менее она улыбалась от уха до уха и выглядела абсолютно счастливой.

– Знакомься, это Глаша, – тихонечко произнесла она, подходя ближе, и осторожно отодвигая край шарфа. – Можешь её погладить.

– Эль…

– Да не бойся ты, она живая. Слышишь?

Только теперь он различил чуть слышное басовитое мурлыканье.

– Погоди, она же…

Из свертка высунулась круглая усатая мордочка, с любопытством уставилась на Вика. На умирающую кошка не походила от слова совсем.

Он осторожно протянул руку, дотронулся до теплой, местами слипшейся от крови шерстки.

– Их там что, две было?

– Вот Фома неверующий, – фыркнула Эль. – Пойди, посмотри.

Под кустом остались щедро испятнанная кровью листвяная подстилка да глубоко отпечатавшиеся в грязи лунки – следы от Таволгиных коленок. Вик ошалело потряс головой.

– Это как вообще…

– Фонарик забери, он у меня в левом кармане.

Они шли по ночной теперь улице. Таволга тащила увесистую, мурчащую Глашу, шокированный Викинг – чуть было не забытые на скамейке папку и рюкзак.

– От матери влети-ит, – мечтательно улыбнулась Эль. – Трояк по литературе – раз. Домой опоздала бог знает на сколько – два. Коленки в грязи и крови – три. Кошку бродячую в дом притащила – четыре.

– Блох и паразитов, кстати, тоже, – машинально поддакнул Викинг.

– Не думаю, что кто-то из них выжил в апокалипсисе, – безмятежно отмахнулась ведьмочка, поудобнее перехватывая Глашу. Та вдруг высвободила лапки и деликатно пристроила их на плечо спасительнице, потерлась макушкой о её подбородок.

Может, померещилось в темноте, может, на самом деле всё было не так плохо? Он в подробностях припомнил, как наклонился к кусту, как увидел… нет, ничего ему не померещилось. Та бедолага правда отдавала концы.

– Ты победила саму смерть, – вырвалось у Вика. – Так не бывает.

Она хмыкнула. Были в этом хмыканье и усталость, и превосходство, и гордость собой, и много чего еще.

– Как видишь, бывает.

– Эль… – он осекся и долго подбирал слова. – Чем расплачиваются за такое? Кровью? Годами жизни?

– Ви-икинг, – чуть насмешливо и снисходительно протянула она, – ты начитался дурацких книг. Это по-другому работает. Просто надо сильно-сильно захотеть и по-настоящему попросить. Такое не всегда получается, но уж если получилось…

Вик шел с ней рядом, поглядывая украдкой на осунувшееся лицо, лихорадочно блестящие глаза, обветренные губы и думал – умеет ли он так же сильно хотеть и просить.

Полет. 1996-97. Карусель

Из параллельного «А» прибыла добрая весть – биологичка заболела. Значит, вместо третьего урока будет «окно». По идее должны прислать замену, но ждать у моря погоды, а затем маяться в четырех стенах, когда на улице солнце и, может быть, последняя перед долгой зимой оттепель, мало кому охота.

Вылетели кто в чем – в сменке, в наспех наброшенных куртках. Порскнули в разные стороны. Лишь бы не увидели, не остановили.

Карусель во дворе за школой пользовалась бешеной популярностью как у мелюзги, так и у старших. За её состоянием внимательно следил кто-то неленивый, но немного странный. Может быть, маньяк, мечтающий изобрести вечный двигатель.

Карусель чуть не ежедневно смазывали тавотом, а прошлым летом выкопали из земли, заново установили так, чтобы не было даже намека на крен, и залили основание бетоном. В результате металл пачкался и выскальзывал из рук, зато оттолкнувшись один раз, можно было крутиться бесконечно. По крайней мере, Викингу ни разу не хватило терпения дождаться, пока карусель остановится самостоятельно.

В то же время состояние деревянных частей маньяка совершенно не заботило. Где-то осталась одна дощечка, где-то можно было сидеть только на спинке, крепко вцепившись руками и уперевшись ногами. Эдакое рисковое приключение на любителя. Особенно зимой, когда руки немеют от холода даже в перчатках. Тем более, если желающих прокатиться много, и желающие эти в основном мальчишки-старшеклассники.

Андрюха, конечно, оседлал карусель в первых рядах, отвоевав почти целиком сохранившееся сидение. Остальные гнездились, точно птицы на жердочке.

Друг-приятель что-то крикнул Викингу. Тот неопределенно махнул в ответ, повернулся к Эль:

– Идем?

Ведьмочка с сомнением покосилась на стремительно вращающиеся рамы из металлических труб, на шестерку бабуинов, с воплями и визгом облепившую карусель, на вытаявший круговой канавкой, отполированный многочисленными ногами темно-серый лед.

– Что-то не хочется.

Логично. С одной стороны, конечно, ветер, полет и восторг. С другой – условия уж больно экстремальные.

– Тогда куда?

– А какие варианты предлагаются? Тропический остров? Пляж? Конная прогулка? Ресторан с шампанским? Лимузин к подъезду?

Вик фыркнул.

– Парк, книжный или так побродим? Может где качели свободные найдем.

– Ага, – чуть сгорбившись, Эль засунула руки глубоко в карманы и уныло поплелась к выходу со двора. – Качели. Или парк.

Отчаянный визг и наступившая вслед за тем обморочная тишина приморозили обоих к дорожке, заставили поспешно обернуться. Карусель вращалась с прежней скоростью, вот только цеплялось за нее уже пятеро. Шестой не удержался и теперь лежал ничком в той самой канавке, которую скептически разглядывала пару минут назад Эль.

Они побежали обратно. Куртку Вик опознал сразу – сверзилась Юлька Шандарай. Маленькая и худая, она почти идеально вписалась в двадцатисантиметровый зазор между низом сидений и поверхностью льда. Ярко-розовый синтепон немного порван на спине, а так ничего, крови не видно.

Уткнувшись носом в грязный лед, Шандарай застыла в неудобной, нелепой позе. Состоящие из труб и острых винтов каркасы сидений стремительно мелькали над ней одно за другим. Лица не видно, непонятно даже, жива ли еще Юлька, или ей успело прилететь с разгона по башке.

– Не двигайся! – заорал Вик.

Глупость, конечно. Разумеется, Шандарай, если пребывала в сознании, и сама понимала – любое движение приведет к жутким последствиям.

Мальчишки застыли, испуганно глядя вниз – затормозить можно было только ногами, а под ногами была Юлька.

– Сделай что-нибудь! – глаза Эль походили на два оловянных пятака.

– Что?!

– Не знаю!

Он прикинул – скорость такая, что руки оторвет.

– А ты не сможешь… как-нибудь колдануть, остановить?

– Как?!

– Не знаю, ты же ведьма.

Эль в отчаянии помотала головой. Шок и ужас, помощи от неё не дождаться.

Трение, только трение, понемножку, полегоньку. Как назло – вокруг сплошные снег и лед, ничего подходящего не валяется. Чертыхнувшись, он обмотал руки шарфом и начал осторожно ловить мелькающие мимо спинки сидений. Сначала ничего не получалось – ощутимые удары, будто по рукам лупили веслом, сыпались один за другим.

Потом рядом встала Эль, и дело потихоньку пошло на лад. Скоро он мог уже ненадолго хвататься за изогнутые, покрытые облупившейся краской трубы поручней.

Только теперь он заметил, что Таволга тормозила карусель голыми руками.

– С ума сошла, без перчаток?!

– Забей, некогда.

– Ёлки, – только и смог вымолвить Викинг.

Наконец карусель остановилась. Мальчишки слезли, столпились вокруг. Шандарай лежала без движения. Элга встала на четвереньки, наклонилась к самой земле, заглядывая ей в лицо. Осторожно тронула за плечо:

– Юль, Юль, ты как?

– Мамочки, – тихим обморочным голосом отозвалась Юлька.

– Где болит?

– Н-не знаю.

– Ноги-руки шевелятся?

Шандарай неуклюже поскребла по льду сапогами.

– В-вроде бы.

Её бесцеремонно ухватили за куртку, выволокли на снег, подальше от карусели.

Юлька села, осторожно потрогала затылок.

– Как я испугалась, мама дорогая. Думала, изуродует к чертям собачьим.

Нос у неё оказался распухший и в кровище. На ладонях и щеке – ссадины.

До сих пор не отошедших от испуга мальчишек, наконец, прорвало:

– Да твою ж… вот чего ты с нами полезла?

– Говорили – подожди, потом покатаешься!

– Держаться не умеешь как следует, а туда же!

– А зачем вы так раскрутили? Я просила помедленнее! – огрызнулась в ответ Юлька, отчаянно пытаясь не разреветься.

– Что с неё взять, девчонка и есть девчонка, – сплюнул под ноги Андрюха.

– Тоже мне, джентльмен, сам сидел, а девчонка за железяки цеплялась, – осадила его Таволга.

– Так я первый занял.

– Вот и молодец, гордись теперь.

Юлька жалобно всхлипывала, стоя на коленях в подтаявшем снегу. Таволга обняла её, помогла подняться:

– Идти можешь? Голова не кружится?

– М-могу.

Вдвоем они довели Шандарай до школы, сдали медсестре.

– Погуляли на славу, – протянул Викинг, тупо глядя на закрывшуюся за Юлькой дверь медкабинета.

– Ага.

– Что с руками? – спохватился он.

Эль предъявила красные, отбитые ладошки. На одной алела глубокая царапина – видимо попался винт или неудачный сварной шов.

– Больно?

– Терпимо, – она помахала кистями, лизнула ранку. – Юльке хуже.

– Чего в медпункт не пошла?

– Там запах такой… – Эль передернула плечами, – мерзкий, и кафель страшный.

– Самое время про кафель думать. Сможешь себя полечить?

– Неа.

– Почему? Глашу ведь получилось.

– Это другое. Не знаю, как объяснить.

– А если попробовать?

– Не. Никак. Да заживет до свадьбы, чего ты всполошился.

– Шрам может остаться.

– Ну и что, – она хмыкнула. – Шрамы украшают ведьм. Придают им бывалости.

– А если инфекция?

– Ну что ты пристал? Как мама, ей-богу! В порядке всё будет, на мне заживает, как на кошке. Лучше скажи, что у нас после биологии? Лит-ра?

– Она.

– Вот и пошли.

Прозвенел звонок с урока. Они поднялись на третий этаж, добрели до нужного кабинета, обессиленно рухнули за парту. Викинг рассеянно перебирал учебники, не в силах сообразить, который нужен. Какая-то не до конца оформившаяся мысль билась в голове, не давала ему покоя.

– Слушай, а ты знала?

– Что? – не поняла Таволга.

– Про Юльку и карусель.

– В смысле?

– Когда на нас напали, и под Новый год, и на складе ты чувствовала опасность. Сегодня тоже?

– Нет, конечно, я же не господь бог, – Таволга смотрела удивленно. – Иногда чую, иногда – нет. Иногда чую, но не понимаю, что к чему. Такие мелочи, как сегодня, вообще обычно не замечаешь. Они как шелест листьев на ветру. Повседневная мелочевка.

Полет. 1996-97. Кинотеатр

В конце декабря, перед самыми каникулами, Эль принесла в школу мастерски нарисованных акварелью глухаря и рысь. Все хвалили. Вик, разумеется, тоже.

«Каждый год по зверю и птице».

Традиция – это хорошо. Вот только в прошлом году ворон был нарисован в его честь. В этом мог бы быть волк, но получилась рысь. Жаль.

В гости никто никого не пригласил. На прямой вопрос Таволга зябко повела плечами:

– Прости, не получится. Мама не против, но я не могу. Тот ужас… как люди кричали и скрежет. Железо по камню. Ночью снится. Хочется забыть, а праздник, он будет как детонатор.

Так ли? В который раз подумалось, что паранойя штука опасная, она подкрадывается тихо и незаметно. Только вот что делать, если, общаясь с Эль, он никогда не знает точно, где правда, где ложь, а где тонкая грань между ними.

– Хочешь, приду один, – с чуть грубоватой настойчивостью предложил Вик.

– Не выйдет, – она грустно улыбнулась. – Завтра мы уезжаем. Я, Юлька и ее предки.

Он слегка опешил.

– Куда?

– В дом отдыха. Кататься на лыжах.

– Надолго?

– На все каникулы. Новый год тоже там встретим. Мама к подруге, а мы – в леса.

Вик вдохнул, собираясь задать следующий вопрос, и выдохнул. Спрашивать больше, по сути, было не о чем.

– Хорошего отдыха. С наступающим.

Он мог собой гордиться – голос почти не дрогнул.

– И тебя, – она вновь улыбнулась. Может, чуть виновато, или Викингу так показалось.

––

Две недели они, как когда-то давно, в прежней беззаботной жизни, шлялись по дворам вдвоем с Андрюхой. Викинг был хмур и неразговорчив, приятель, как всегда, оптимистичен, энергичен и бодр.

Иногда мать отправляла с ними Димку. В отличие от Эль, Андрюха обожал возиться с мелким, умел с ним договариваться. Вик даже немного завидовал.

Втроем они торили дороги по глубокому снегу в Совином парке, строили крепость, лепили снеговиков. Впрягаясь вдвоем с Андрюхой, катали братишку на санках. В снежки играли редко – Димке вечно прилетало за шиворот, он начинал канючить и проситься домой.

Дважды с ними увязывалась Машка. С ней было неловко. Оба раза она являлась в этих своих суперколготках, короткой юбчонке и модном пальтишке. Промокала, мерзла и страдала, но домой идти упрямо отказывалась. К тому же в ее присутствии приходилось фильтровать базар и тщательно выбирать темы для разговора. Викинг стоически терпел, полагая, что Машкино общество приятно Андрюхе.

За день до конца каникул, возвращаясь домой к обеду, он внезапно встретил идущую из магазина Эль. Заметил издали и не поверил глазам – приехала и даже не позвонила?! Она тоже его увидела, замахала радостно.

Он медленно подошел, не зная, чего ожидать.

– Уже вернулись?

– Да, сегодня, – она как-то дежурно, словно вовсе не соскучилась, чмокнула его в щеку.

– Как съездили? – он привычно забрал у неё сумки, пошел рядом.

– О-бал-деть! Юлькина мама, правда, лыжу сломала. Зато ласку видели. Или норку. Не знаю точно. И белок там тьма. Они орешки выпрашивают, из рук берут, представляешь?

– Представляю.

Иногда он гадал – что происходит с Элгой в каникулы? Амнезия? Уезжая, она будто начинала жизнь с чистого листа, забыв обо всём, а возвращаясь искренне радовалась, обнаружив, что Викинг существует.

– Шандарай под конец простыла, обчихалась вся. Мы из-за этого чуть раньше вернулись.

– Бывает.

– А ты тут как?

– Обычно. Без белок.

Почуяв какую-то неправильность, она пытливо, снизу-вверх, заглянула ему в глаза.

– Ты какой-то не такой. Случилось что?

– Случилось. Тебя не было почти две недели.

– Ви-ик, ну ты чего, мне что, даже уехать нельзя?

– Можно.

– А чего тогда?

– Ничего. Просто соскучился.

– Я тоже, – она притормозила, неловко обняла его за шею, прижалась.

– Эль… – он запнулся, не зная какими словами выразить царящий в голове и на сердце сумбур, – пойдем с нами вечером в кино.

– С кем?

– Со мной, Андрюхой и Машкой.

– Пойдем, – легко согласилась она.

Никаких вопросов. Наверное, это хороший знак. Или нет?

– Тогда без пятнадцати семь у кинотеатра. И не опаздывай, не пустят потом.

– Ага.

––

К вечеру подморозило, поднялся ветер. Снег вился поземкой по грязному асфальту. До начала сеанса оставалось минут пять. Викинг, упрямо набычившись, торчал у входа на улице. В кармане лежали два купленных заранее билета. Шестой ряд, середина, самое то. Машка и Андрюха, то и дело переглядываясь, переминались рядом. Березовская понемногу превращалась в Снегурочку не только внешне, но и изнутри. Наконец, она не выдержала:

– Долго еще стоять будем?

– Тебя забыли спросить.

– Опоздаем, – пожала плечами Машка, стоически игнорируя хамство.

– Так иди, никто тебя не держит.

– Может, в вестибюль хотя бы зайдем, там теплее.

– Зайди.

– Вроде вместе пришли, – ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотала Машка.

Помолчали.

– На твоем месте, – непривычно тихо, пристально изучая ничем не примечательный грязный сугроб, буркнул Андрюха, – я бы не ждал. Да и вообще с ней не путался.

– Что-что? – неприятным голосом переспросил Викинг.

– А то. Не нравится она мне, Вик. Будто несчастье приносит. Ка-ак глянет своими глазищами…

– Кто, Таволга?

Друг-приятель с ожесточением долбил каблуком кусок льда, не подозревая, насколько близок к истине. Машка, словно бы ненароком, переместилась подальше от назревающего конфликта и возможной драки.

– И вообще.

– Что?

– То.

– Говори по-человечески, – очень спокойно попросил Вик.

– Блин, ну че ты как чучел, – с досадой сплюнул под ноги Андрюха. – Че, всё как маленькому надо объяснять?

Приятель маялся, разговор его явно тяготил.

– Что объяснять? – ледяным тоном осведомился Викинг.

– Не придет она.

– Почему?

– Ну, просто… не придет.

– С чего бы? Она обещала.

Машка явно всё слышала, смотрела издалека с сочувствием, и это было невыносимо.

– Идите, – негромко сказал Викинг, – а то и правда опоздаете. Я еще подожду.

Они ушли, а он остался.

Когда с начала сеанса минуло полчаса, он швырнул билеты в урну и пошел прочь, всё ускоряя шаг. Торя путь, как полярник, по свежевыпавшему, хрусткому, нетронутому снегу.

––

Вечером она позвонила как ни в чем не бывало.

– Как дела?

– Ты почему не пришла?

– Куда?

– В кино.

– Ой, – Эль растеряно примолкла, – вы сегодня ходили? Я почему-то решила, что речь про завтра.

Викинг попробовал дословно вспомнить, о чем они договаривались. Назвал он день, или умудрился забыть?

– Жаль. А что показывали?

– Не знаю, я не пошел.

– Ну, вот, из-за меня, – кажется, она по-настоящему расстроилась. – И билеты пропали, да?

Он неопределенно фыркнул. На билеты плевать. Как и на не посмотренный фильм. Куда сильнее беспокоило испытанное сегодня, острое, почти неуправляемое желание во что бы то ни стало расквасить Андрюхе нос, которое могло означать лишь одно – нутром Викинг чуял, что приятель в чём-то прав.

Полет. 1996-97. Драка

Пока шли до школы, Викинг ничего не замечал, но вот в гардеробе, когда она сняла капюшон… что-то в её внешности вновь неуловимо изменилось. Не как тогда, после летних каникул, но все же. Он даже не сразу понял, что именно. Не глаза, не брови, не прическа, веснушки тоже на месте. Свет из окна косо падал ей на макушку, пока Эль расстегивала сапоги, а он всё смотрел в замешательстве.

– Ты чего, волосы покрасила?

– Неа, – она накрутила прядь на палец, покосилась на поменявший цвет кончик. – Я их… изменила.

– В смысле?

– Ну, захотела, чтобы они стали темнее. Они стали.

– Обалдеть. Ты и в черный так можешь?

– Нет, только на пару тонов туда-сюда – темнее, светлее, в рыжину. Хочешь, завтра приду рыжая, как лиса?

– Хочу.

– А встретишь меня после художки?

– Куда ж я денусь.

Ему бы насторожиться – с чего вдруг Эль об этом заговорила. Он и так встречал всегда, когда мог, почти каждый раз. Вот только ее тон никак не располагал к серьезности.

––

На следующее утро он не утерпел, прямо возле подъезда вытянул из-под шарфа каштановый хвостик. Очередного чуда не случилось, хвостик выглядел в точности как накануне.

– Ну и чего? Забыла?

– Не получилось, – она отчего-то смотрела в сторону. – Наверное, сделала что-то не так. Или не сумела захотеть так сильно, как требуется. А может, нельзя часто применять одно и то же заклинание.

Голос звучал ровно и безразлично.

Сделалось обидно. Не потому, разумеется, что хотелось видеть Эль рыжей. То есть, прикольно, конечно, но и как есть неплохо. Обидно, что ради него она «не сумела захотеть».

За всю дорогу Вик не произнес ни слова, шел недовольный, нахохленный, даже не сразу понял, что и Эль отчего-то молчит. Уже поворачивая к школе, спохватился.

– Эй, ты чего такая?

– Какая?

– Тихая.

– Где ты был вчера, почему не пришел?

Как обычно, вопрос в ответ на вопрос. Вик не выносил эту её привычку.

– Дома. Иногда с людьми, знаешь ли, случаются всякие штуки.

– Какие штуки.

– Разные. Например, отравление.

– Отравление.

Она не переспрашивала, а словно бы звучала эхом.

– Ну, да, мать грибы какие-то притащила из гастронома. Маринованные. Вкусные. Короче, весь вечер к унитазу в очереди простояли. Все, кроме Димки, он грибы не любит.

– Ужас.

– Да уж, хорошего мало. Живот до сих пор крутит.

Он придержал тяжелую дверь, пропуская Эль вперед. Она вдруг остановилась.

– Вик, погоди. Давай немного пройдемся.

Тон и голос ему совершенно не понравились. Они выбрались из потока жаждущих знаний и свернули за угол, в школьный сад. Элга прошла несколько метров и, словно обессилев, прислонилась к шершавому яблоневому стволу.

– Случилось чего?

– Вроде того. Жердь… он вчера опять тусил у меня во дворе, – взгляд куда-то поверх его плеча.

После той памятной встречи на складе Женька Жердяев вновь начал захаживать к Таволге во двор. То с компанией, то без. Вроде бы по своим делам, а вроде и нет. Не цеплялся, не заговаривал, но заглядывал с завидным постоянством. Раз в неделю – точно. Конечно, жил он недалеко, сразу за перекрестком, а пригодных для тусовки дворов в округе не так много, и всё же было как-то неспокойно.

Эль не жаловалась, вообще о Жерди не заговаривала, однако Вик всё замечал и злился.

– Один?

Она кивнула.

– И чего, пялился?

– За мной пошел. В подъезд.

Екнуло где-то в районе солнечного сплетения.

– Чего хотел?

Эль обожгла его странным, одновременно насмешливым и ненавидящим взглядом, отвернулась. Продолжила также спокойно и бесцветно:

– Догнал, за руку схватил.

– И?

– Прижал к стене.

– Слушай, ты долго будешь тянуть кота за известные части тела?!

– Поцеловал.

Надо понимать, у Жерди приключилось очередное весеннее обострение. У Вика потемнело в глазах.

– А ты?

– Что я?

– Ты что сделала?

– Рот вытерла.

– А он?

– Заржал и ещё раз поцеловал.

– Очень интересно. Всё?

– Потом начал трогать… везде.

– Дальше что было?

– Ничего. Этажом выше хлопнула дверь, и он свалил.

Видимо что-то такое отразилось у Вика на лице, потому что она вдруг затараторила:

– Ты… ты только не делай ничего, слышишь? Забудь. Я растерялась, не ожидала, в следующий раз обязательно что-нибудь придумаю, не позволю больше…

– Ага. Конечно.

––

Внимательно изучив расписание, он принялся терпеливо ждать. К первому уроку Жердь явиться не соизволил. Второй урок у 11-ого «А» проходил рядом с учительской. Самое стремное место в школе. Вик наблюдал издалека, надеялся, что Женька отлучится в туалет, но счастья не случилось.

На большой перемене Жердь, разумеется не один, отправился курить за школу. Вик нагнал их почти на том самом месте, где у него утром состоялся неприятный разговор с Элгой. Молча, с пофигизмом смертника, протиснулся между малознакомыми амбалами, остановился напротив Женьки. Некоторое время они мерялись взглядами. Один – попыхивая сигаретой, насмешливо прищурившись, склонив голову к плечу, второй – исходя немой яростью.

Наконец, Жердь заскучал. Бросил с ленцой:

– Не искушай судьбу, малахольный, не советую.

Викинг, набычившись, сжал кулаки.

– Придурок, – беззлобно констатировал Женька.

Недокуренный бычок полетел на землю, отправленный ловким щелчком.

Вик ударил. Жердь ответил. Надо отдать должное старшим – никто не вмешался. Даже ржать и издеваться не стали. Подались в стороны, освобождая место.

Дрались молча, остервенело. Жердь получил прозвище не даром. Гибкий как лоза и жесткий как арматура, он был почти на голову выше Вика. Худой, крепкий, жилистый, поднаторевший в уличных драках… одним словом, не слишком приятный противник. Кулаки как кастеты, ноги как утюги. Конечно, у домашнего, любимого мамой и папой мальчика Вика не было шансов. Зато была злость. Почти бешенство. Впервые он действовал в соответствии с незаслуженно данным прозвищем – шел в бой как берсерк, не чувствуя боли. Дрался отчаянно, не замечая содранных костяшек, пропуская удары и нанося ответные неумело, зато от всей души.

Будь на месте Жерди Андрюха или кто другой из знакомых парней, с таким настроем Викинг почти наверняка вышел бы из драки победителем. С Женькой его шансы стремились к нулю. Подсознательно он понимал, что дело швах еще до столкновения, но окончательно убедился только теперь.

––

Слухи по школе распространялись быстро, но, по счастью, не со скоростью света. Элга примчалась в мужской туалет уже после того, как Вик успел смыть большую часть кровищи.

– Просила же! – простонала ведьмочка плачущим голосом, едва сумела разглядеть в льющемся из окна тусклом свете его физиономию.

Зеркало в умывалке раскокали еще в прошлом году, однако, судя по ощущениям, поводов для слез хватало – распухшая скула, нос всмятку, глаз плохо открывается, губы как оладьи. Хорошо еще, остальное не видно под одеждой. Вик незаметно убрал за спину руки со сбитыми костяшками, отвернулся.

Она принялась его умывать, делая скорее больно, чем полезно.

– Марш в медпункт!

– Ага. Щас.

Она закатила глаза. Достала платок. Глупость, конечно. Он немедленно промок алым насквозь.

– Зачем?! Я же просила!

Вик вместо ответа усмехнулся бесформенными губами.

– Никогда так больше не делай, слышишь?!

– Ага. Слышу.

Полет. 1996-97. Волейбол

Физрук, Илья Павлович, профессионализмом, гибкостью подхода и фантазией, прямо скажем, не блистал и заинтересовать учеников даже не пытался. Зато обладал крутым нравом, уверенностью в собственной непогрешимости и командным голосом. Единственное, что он умел делать по-настоящему хорошо – это громко свистеть.

В старших классах физкультуру прогуливали все, и парни, и девчонки. В начале каждой четверти старались как можно быстрее заработать необходимые для аттестации оценки и больше до самых каникул в спортзале не показывались. Журнал распухал от липовых справок и фальшивых записок от родителей.

Несмотря на вышеизложенное Вику физ-ра скорее нравилась. И футбол, и волейбол, и прыжки, и бег, и остальное. До девятого он вообще старался не пропускать, да и теперь прогуливал исключительно из солидарности с Таволгой. Тем не менее в четвертях и в году у него неизменно выходила пятерка.

У Эль чаще получалась четверка, временами сменявшаяся тройкой. На этот раз вышло и вовсе уж скверно – к концу четверти две тройки соседствовали в журнале с двойкой. Через коня Таволга за годы обучения прыгать так и не научилась.

Вик, в свою очередь, из-за драки пропустил несколько уроков – мать не пускала в школу – и теперь оценок для аттестации катастрофически не хватало.

– Сегодня играем в волейбол, – громогласно объявил Илья Павлович. – Победившей команде ставлю по две пятерки, проигравшей – тройки.

– Две? – робко подала голос одна из девчонок, то ли Машка, то ли Светка.

– Что «две»? – не понял физрук.

– Троек тоже две поставите?

– По одной каждому.

– А если ничья?

Физрук задумался – вопрос оказался слишком сложным. Наконец, важно изрек:

– Тогда всем четверки.

В конце шеренги зашептались.

– О-отставить разговорчики. Итак…

На команды Илья Павлович всегда делил собственноручно, руководствуясь лишь ему одному ведомыми резонами. То и дело передумывал, гоняя народ из одной половины зала в другую, орал и свистел. Этот раз не стал исключением.

Наконец, суматоха улеглась. Вик огляделся и понял – дело пахнет керосином. В спортзале и так собрались в основном доходяги, те, кто много болел или всю четверть прогуливал, а уж в одну с ним команду и вовсе угодили «лучшие из лучших».

Из парней – только Ден, вечно всем недовольный, полненький, очкастый, не приспособленный к спорту от слова совсем. Элга, Юлька и остальные девчонки, все, как одна, ненавидели волейбол, играть в него не умели, правил не знали.

Из-за сетки на них с веселым превосходством поглядывали отличница Березовская, профессиональная спортсменка Давыдова, три двоечника, которые играть умели, но на уроки ходить ленились, и друг-приятель Андрюха. Викинг вздохнул украдкой. Если бы их разделили случайным образом, шансы на победу еще оставались бы, а так…

Физрук свистнул не хуже Соловья-разбойника.

Первую партию они продули почти мгновенно. Мяч то и дело стукался об пол с их стороны сетки – играть за шестерых Викинг не умел.

Вторая партия началась странно. Один из двоечников послал мяч, и тот, летевший вроде бы по безукоризненно правильной траектории, внезапно чиркнул по сетке, упал и беспомощно откатился к ногам ошеломленной Шандарай.

– О-оо, мазила! Мало каши ел! – послышалось с обеих сторон.

Двоечник смущенно пожал плечами.

Юлька, завладев мячом, запульнула его как авоську с картошкой. Мяч пошел низко и криво, Вик прикинул, что летит он аккурат в район окна и до сетки никак не дотянет. Отвел взгляд, снова вздохнул. Торжествующие и возмущенные возгласы и вопли стали для него полнейшей неожиданностью.

Оказывается, мяч не только каким-то чудом перелетел на ту сторону, но и, как колобок из сказки, ушел и от Андрюхи, и от дылды-спортсменки, и от Машки. Коснулся пола и теперь катился к стене в противоположном конце зала.

Дальше сделалось вовсе уж подозрительно. Элга из заднего ряда отбила сложный мяч, с которым вряд ли справился бы и Викинг.

Андрюха, отбивая, неловко подпрыгнул, поскользнулся, грохнулся, еле поднялся и, прихрамывая, отошел к лавочке.

Давыдова старалась и так, и эдак, но все закинутые ею чуть не под самый потолок мячи неизменно отбивались. В основном – неумехой Денисом и девчонками.

Вик несколько раз подряд играючи отбил. Мяч шел в руки словно намагниченный. Ни одной осечки. Что-то явно было не так.

Еще минут десять он растеряно наблюдал за игрой, всё сильнее удивляясь. То, что происходило на поле, не укладывалось ни в какие рамки. Не то, чтобы команда соперников проигрывала всухую, но отрыв неуклонно увеличивался. Отчего-то вспомнился старик Хоттабыч и размножившиеся на поле футбольные мячи.

Если не вглядываться пристально и не знать игроков лично, можно решить, что ничего особенного не происходит. Одна беда, возможности участников обеих команд Викингу были доподлинно известны – в волейбол они, все вместе, играли не первый год.

Сперва он решил, что противники великодушно подыгрывают обреченным, чтобы вывести на ничью. Однако разница в счете всё росла, а отношения по ту сторону сетки постепенно накалялись. Вик начал догадываться, что дело в ином. Он покосился на вторую линию. Эль азартно подпрыгивала на месте, будто собственноручно ловила каждый мяч. Глаза озорно сверкали, тонкий нос заострился, щеки запали, влажные волосы прилипли ко лбу и вискам.

После очередного нарушения все переместились на одну позицию по часовой стрелке, и он оказался рядом с ней. Выбрав минуту, когда на той стороне возникла короткая свара, сцапал ведьмочку за предплечье, подтянул к себе и прошипел:

– Твоя работа?!

– Что? – она невинно похлопала ресницами.

– Прекрати немедленно!

– Да чего тебе? Отвали, – она выдернула руку.

– Твою мать, Элга!

– Чего ты привязался? Твоим пятеркам даже двойка погоды не сделает, а у меня вторую четверть подряд тройка выходит, значит и в году будет трояк. Сечешь?

– И чего?

– Мать шкуру спустит.

– Это не повод жульничать, сейчас же перестань!

– Не то что? – она сощурилась вовсе уж недружелюбно.

– Поссоримся, – нехорошим голосом пообещал Викинг. – Всерьез и надолго.

– Испугал ежа!..

– Воронов, Таволгина!

Викинг вернулся на свое место, испепеляя её взглядом. С минуту она держалась, делая вид, будто ничего не замечает. Потом зыркнула угрюмо:

– Ой, да подавись, правдолюб.

Вся как-то разом сникла, погасла, ссутулилась. Маленькая, усталая, несчастная.

Разрыв в счете теперь стремительно сокращался. Эль безучастно наблюдала за происходящим, никак не вмешиваясь, не принимая участия в игре. Викинг делал, что мог, но мог он не так уж и много – плечо и бок до сих пор побаливали, стесняя движения. Спасительный звонок прозвенел удивительно вовремя – они всё-таки выиграли, правда с отрывом всего в три очка.

После физкультуры она отпросилась домой, а на следующий день и вовсе не пришла. Он позвонил вечером:

– Привет. Как ты?

– Лучше всех.

– Заболела?

– Вроде того. Словила депресняк.

– Мы же выиграли в итоге.

– Мы да, я – нет.

Он помолчал.

– Завтра придешь?

– Какая разница.

– Эль…

Теперь молчала она. Наконец, буркнула примирительно:

– Да приду, приду, куда я денусь.

Полет. 1996-97. Ведьма и эльфийка

В пятницу Элге исполнилось шестнадцать. На этот раз он не стал мудрить, ограничился букетиком мимозы и коробкой конфет ассорти. Никаких сомнений, метаний и поисков. Обезличенный, формальный подарок, который ведьмочка приняла так же радостно, как и тот, первый, год назад, будто не заметила разницы.

Обняла за шею, чмокнула в губы, улыбнулась:

– Погоди минутку, занесу домой, чтобы цветы не завяли.

– Так в школе еще подарят.

– Надеюсь, никто не вспомнит.

Она оказалась почти права. Аннушка, разумеется, зашла и официально поздравила. Юлька с Машкой притащили на двоих плюшевого, слегка кособокого енота. Для остальных день рождения оказался сюрпризом, но, как показалось Викингу, Элга ни капельки не огорчилась. Отмечать никого не позвала, даже ему шепнула украдкой:

– Хочу сегодня побыть одна. Переосмыслить ценности. Не возражаешь?

Он пожал плечами обескураженный, немного огорченный, но уже не особо удивленный. Одна, так одна. Переосмыслить, так переосмыслить. Не его день рождения, не ему решать.

В субботу, в честь женского праздника, они всей компанией завалились домой к Шандарай. Юлькина мать напекла булочек с изюмом, приготовила изумительно вкусные эклеры. Почти до десяти вечера они валялись на диване и ковре, слушали музыку, танцевали, гоняли чаи, а после Вик проводил Элгу и побежал домой.

Допоздна делал уроки, даже ужинать не стал – хотел побыстрее отмучиться, чтобы назавтра вновь её увидеть. Побыстрее, увы, не получилось, спать он лег сильно за полночь.

––

В воскресенье Эль позвонила с утра. Ну, то есть, как с утра, в районе одиннадцати. Не до конца проснувшись, Вик с минуту бездумно таращился в потолок. Телефон трезвонил не умолкая. Трубку никто не брал – родители спозаранку умотали куда-то с Димкой, он слышал сквозь сон, как они собирались.

Пришлось выпутываться из одеяла и плестись на кухню.

– Дрыхнешь?

Сонный Викинг машинально почесал одну ногу о другую.

– Вроде того.

– Смотри, всю жизнь проспишь.

Можно было, конечно, объяснить, что вчера он до трех ночи учил физику и писал реферат по истории, но кому интересны такие подробности.

– Надеюсь, не всю.

– Небось, домашку делал?

От отсутствия проницательности Таволга никогда не страдала. Поразительно только, что проницательность порой удивительным образом сочеталась в ней с полным отсутствием эмпатии.

– Небось.

– Жизнь не состоит из сна и уроков, ты в курсе?

Он неопределенно хмыкнул, а Эль продолжила, заговорщически понизив голос:

– Слушай, ты водку когда-нибудь пробовал?

Вопрос Викингу не понравился, вызвал смутную тревогу и недоумение.

– Неа. Только вино.

– В компании?

Компания у них с девятого класса вроде как была общая. Та, с которой тусили вчера. Машка, Андрюха, Юлька, Денис, он и Элга. Все непьющие и практически некурящие. Мужская половина, правда, пару раз баловалась за школой, делила одну сигарету на троих. Никому, кроме Дена, не зашло. Вот и все подвиги.

Про спиртное трепались, конечно, время от времени, с шутками и прибаутками, пробовали от случая к случаю, но и только. Напиваться тайком от родителей никому и в голову не приходило. Тем более – водкой. Казалось бы, Элга не могла об этом не знать.

– Дома.

– С предками? Тю-ю…

– А с кем надо?

– С приятелями.

– Всё впереди.

Разговор напрягал всё сильнее.

– Мяу, – отчетливо выговорила на заднем плане Глаша.

– Жрать хочет, – рассеяно сообщила Элга, и нежно проворковала куда-то в сторону: – сейчас, моя хорошая, подожди немного. И как тебе?

– Что?

– Винишко.

– Не впечатлило.

– А сколько ты выпил?

– Полбокала.

– Детский сад. Вот я вчера капитально набралась. Наташка позвала в гости, а у неё родители всякие наливки и настойки мастрячат. Сами, дома. Прикинь? И клюковка, и рябиновка, и на перце с гвоздикой. – Эль хихикнула. – Я каждую продегустировала.

– Какая Наташка?

Какие гости?! Он же самолично проводил Элгу до самых дверей квартиры, и было это после десяти вечера. Может, Таволга его разыгрывает? Однако, он чуял нутром – розыгрышем здесь даже не пахнет.

– Из одиннадцатого. Помнишь, мы ей тетрадь в том году отнесли, а она добыла для нас ключ.

Обесцвеченная длинноносая крыска возникла перед глазами как живая, Вик непроизвольно потер скулу.

– Помню. Вы что, общаетесь?

– Конечно, почему нет. Она клёвая.

С точки зрения Вика Наташке из одиннадцатого подходило множество определений – подлая, коварная, опасная. Только не клёвая. Парадоксальность Элгиного мышления очередной раз поставила его в тупик.

– Клёвая?

– Ну да.

– А родители?

– Что родители?

– Они где были.

– Без понятия. Не дома. Короче, слушай. Или не интересно?

– Интересно.

– Тогда не перебивай. Значит, я все перепробовала, и настойки, и наливки. Некоторые по чуть-чуть, а которые повкуснее – основательно. Стало как во сне, будто плывешь по течению. Комната кружится, люстра ту-да – сю-да. Свечи, музыка такая… особенная. Прикольно и ужасно весело. Мы танцевали вдвоем, как ведьма и эльфийка.

– Это Наташка эльфийка?

– Наташка. Не придирайся, слушай дальше.

– Слушаю.

– Так вот. Танцевать под этим делом офигенно. Гораздо лучше, чем всухую. Правда, мы торшер уронили, но это ерунда.

С ним, значит, ей танцевать не офигенно. Викинг до боли сжал трубку, пытаясь сконцентрироваться на разговоре.

– Квартиру не сожгли?

– Не будь занудой.

– Мя-яу, – снова вклинилась Глаша.

– Так, погоди минутку, я сейчас, а то она не даст разговаривать.

Что-то стукнуло, забренчало, хлопнула дверца холодильника. Вик внезапно осознал, что давно стоит босиком, в трусах и майке, на кафельном полу и ужасно замерз.

Трубку снова взяли.

– Ты здесь? Так вот. У Наташкиной матери косметика ГДР-овская, старая, классная, не то, что современная из ларьков. Палитра обалденная. Мы накрасились, клёво вышло, жаль, ты не видел. Еще покурили чутка в форточку, чтобы дымом не пахло. Сигареты такие, необычные, самодельные.

Викинг ненадолго потерял дар речи, а она продолжила как ни в чем не бывало:

– А дальше, прикинь, случился конфуз. Ты вот про родителей спрашивал, и правильно, зрил в корень. В самое неподходящее время, когда мы совсем уплыли, они, ясен пень, явились и обломали кайф. Заходят в комнату к любимой доченьке, а там мы такие в умат – здрасьте, жигуль покрасьте, – Элга снова хихикнула. – Бо-ожечки, какой был скандал! Наверное. Но вообще, если честно, я плохо помню. Даже как до дома добиралась и то не очень. Хорошо, мать на работе была, они там праздновали.

Прежде он не слышал от неё таких выражений. Не слышал такого странного хихиканья в её исполнении. И точно не хотел знать, что входило в понятие «совсем уплыли».

– Эль…

Что сказать? Зачем стала другой? Почему пошла одна, не взяла с собой? Отчего вчера даже не намекнула про встречу со стремной крыской?

– Ты гулять пойдешь после обеда?

– Какой гулять, уроков воз и маленькая тележка, – она легко и беззаботно рассмеялась.

– А вечером?

Он услышал собственный голос словно бы со стороны. Жалкий, упрашивающий, и внезапно разозлился.

– Не, слушай, сегодня прямо совсем никак. Вечером еще сейшн намечается. Без прогулки бы вписаться.

– Что-что намечается? – неприятным голосом переспросил Викинг.

– Тусовка. Но это не точно.

– С кем?

– Ну, там, с ребятами. Ты их не знаешь.

– Может, познакомишь?

– Может как-нибудь при случае.

– Женский алкоголизм неизлечим, – сухо напомнил он.

– Придурок, – фыркнула она и бросила трубку.

Полет. 1996-97. Развал

В выходные Элга вновь куда-то запропастилась, к телефону никто не подходил. В последние месяцы такое случалось всё чаще. Полтора дня он не мог найти себе места. После обеда в воскресенье натянул куртку, ботинки и поплелся на улицу. Просто потому, что не мог больше сидеть в четырех стенах.

Трамвай подъехал к остановке, когда Вик проходил мимо. Сам не зная зачем, он шагнул на подножку. Прислонился горячим лбом к стеклу, следя за убегающими вдаль рельсами. Маршрут проходил мимо Мирошниченко, где они с Эль прошлым летом … забыть, не важно.

За прошедшее время тут многое изменилось. Заброшки исчезли вместе с садами и огородами. Вдоль улицы, сколько хватало глаз, тянулись раскуроченная, изуродованная шинами земля, глубокие лужи, кучи мусора, досок, битого стекла, шифера. Кое-где громоздились краны, урчали экскаваторы. Только в самом конце, у перекрестка, сиротливо и испуганно таращились темными окнами два последних уцелевших двухэтажных домика.

Трамвай свернул, стройка века скрылась из глаз. Вика охватила странная, щемящая тоска. Будто навсегда исчезло что-то важное, дорогое сердцу, будто навечно уехал в дальнюю даль родной, близкий человек.

Подумалось об обитавших в старых домах и садах птицах, мышах и прочей живности. О бывших владельцах, которые уехали, бросив на произвол судьбы мебель, книги, одежду, привычный быт и собственную историю.

Очнулся он только через несколько остановок, возле Развала. Вышел, хотя делать там было совершенно нечего.

Ноги сами понесли к знакомому павильону. Старуха была на месте, только безрукавку сменил яркий шерстяной платок, да на запястьях прибавилось ремешков, браслетов и фенечек.

– За подарком пришёл? – расплылась она в неискренней улыбке, приметив застрявшего у прилавка потенциального покупателя.

– Я?.. да нет, – Вик смутился.

Правда, зачем он припёрся?

– Ай, как нехорошо, – цокнула языком старуха.

– Что? – не понял Викинг.

– Что не за подарком. Лучше бы за ним.

Стремление к наживе ни при чем, это Вик понял отчетливо и сразу.

– В прошлый раз удачно выбрал, – продолжала старуха, – думала, может, обойдется.

– Вы меня помните? – растерялся он.

– Как не помнить. Ожила она?

– Кто?

– Кошка, разумеется.

Викингу показалось, что он спит.

– К-какая кошка?

– Которую подарил, – как нечто само собой разумеющееся, пояснила старуха. – Ты ведь подарил?

– Ну, да.

– Вот я и спрашиваю, ожила она?

– В смысле?!

Вик осекся. Подаренную им подвеску Эль носила, не снимая, ровно до того дня, в который объявилась Глаша. После бронзовая кошка куда-то пропала, видимо, потерялась там, во дворе. Сломался крепеж или еще что. Они искали вдвоем, но так ничего и не нашли. Таволга даже всплакнула.

Он поверил старухе как-то сразу и окончательно. Кошка с зонтом и правда ожила – круглоголовая полосатая Глаша походила на неё как сестра-близнец. Хорошо, что он не подарил слона или крокодила. Впрочем, нет, не подарил бы.

А вот то кольцо со змеёй… повезло, что оно не пришлось ко двору.

– Да… наверное, да.

– Тем не менее ты здесь, и подарок тебе не нужен. Значит, не обошлось.

– Что не обошлось?

Старуха пожевала губами, внимательно его разглядывая. Наконец, вздохнула:

– Непросто тебе с ней?

Викинг отвел взгляд.

– Она… всё более чужой становится. Кажется, пить начала. Водку. И курить.

– Бывает.

– Помогите мне, – неожиданно для себя попросил Викинг.

Она не удивилась и уж точно не обрадовалась. Покачала головой:

– Чем тут поможешь.

– Расскажите, что знаете. Про Эль… и вообще.

– Что я могу знать.

– Пожалуйста.

Торговка принялась без видимой цели перекладывать с места на место цепочки и браслеты. Викинг, чувствуя себя законченным дураком, продолжал упрямо торчать у прилавка.

– Чаю принеси, – ворчливо велела, наконец, старуха. – Мне и себе. Ларек слева от входа.

Когда он вернулся с двумя бумажными стаканчиками, из которых сиротливо свисали на ниточках бумажные квадратики с надписью «Липтон», она выдвинула из-под прилавка грязноватую колченогую табуретку. Похлопала по сидению:

– Садись, в ногах правды нет.

Викинг покорно сел.

– Расскажи-ка, что она тебе говорит, кем себя считает?

– Ведьмой. У нее дневник от прабабки остался, она по нему обучается.

– От прабабки, значит. Что за дневник?

– Ну такой, в нем написано, как колдовать.

– И что, прабабка точно ведьмой была?

– Не знаю, – растерялся Викинг. – Её Элгина мать так называет.

– Ясно. А имя-то какое чудное, Элга!

– Это прозвище. Вообще-то она Ольга.

– Кто прозвал? Ты?

– Нет, она сама.

– Сама, говоришь? Жаль. Не ахти какой выбор. Ольга мягче звучит, напевнее, женственней.

– Я её Эль зову.

– Чаяния и реальность, – непонятно пробормотала старуха.

– Так она взаправду ведьма?

– Как сказать, и да, и нет. Вообще, глупости это всё, настоящих ведьм не существует. Их люди несведущие выдумали, чтобы страху нагонять да сказки сочинять.

– А кто она тогда?

– Человек с не совсем обычными умениями и способностями. Чаще такие встречаются среди женщин, но попадаются и среди мужчин.

– Эти люди, они плохие?

– О-хо-хо, – старуха явно жалела о том, что позволила втянуть себя в разговор. – Явился инквизитор на мою голову.

– Почему инквизитор? – испугался Вик.

– Потому что они тоже подобными вопросами задавались.

– Я… нет, я правда разобраться хочу.

– Мал ты ещё разбираться.

Викинг хотел обидеться, но передумал. Только сказал тихо:

– Мне очень надо.

Старуха долго молчала, затем заговорила медленно, размеренно:

– Жизнь устроена иначе, не как в сказках сказано. Абсолютное зло встречается редко, как и добро. Нет черного и белого, есть лишь бесконечные оттенки серого. Так издревле повелось среди обычных людей, так повелось и среди тех, кого твоя подруга именует «ведьмами». Есть ведьмы, которым ближе созидание и добро в общепринятом понимании. Есть другие. Они не исчадия ада. Даже плохими их назвать сложно. Скорее нестабильные, любопытные, своенравные, склонные к риску и метаниям. Им не сидится на месте, они вечно ищут приключений… и иногда находят на свою голову. Некоторые, желая перемен, невольно разрушают себя и всё вокруг.

– Эль, она…

– А еще есть те, – не дав договорить, с нажимом продолжила старуха, – кто пока не определился, как бы завис между условным добром и злом.

Викинг машинально теребил нитку с чайным пакетиком, пока не оторвал желтый квадратик. Теперь он начал складывать квадратик пополам, еще и еще.

– Эль, она… зависла?

– В корень зришь.

– Как вы поняли?

– Добрые любому подарку рады, для них подношение не выбирают, точно мину обезвреживают. А злые… с ними иное. Они мало кому приходятся по сердцу, но уж если их поняли, приняли и полюбили, то с подарком не сомневаются. Ты же в тот раз потерянный пришёл, не знал, что ищешь.

– А эти, неопределившиеся, они когда-нибудь определяются?

– Обязательно. В том-то и беда. Раз ты здесь и о помощи просишь, значит, твоя почти определилась.

– Она мне жизнь спасла, – упрямо набычился Викинг, отхлебнул из стаканчика и обжёгся. – И кошке. И другим помогала.

Некстати вспомнились жвачка в замочной скважине, безголосый эстетик, недавняя физ-ра и многострадальный друг-приятель Андрюха.

– Это ни о чем не говорит, – строго качнула головой старуха. – Твоя Элга… как бы попонятней объяснить… она словно бы над пропастью висит. Ты её держишь, не даёшь упасть, но и вытянуть не можешь.

– А как её… вытянуть?

– Э-эх, как есть дитя, – вздохнула торговка. – Пойми, нельзя заставить человека быть таким, как тебе хочется.

– Да я и не… может, она учится как-то не так, не тому? Может, есть книги, которые…

– Этому не учатся, оно должно приходить само.

– А учителя, наставники… не знаю, те, кто советует, как правильно поступать?

Старуха жестко усмехнулась.

– Ведьма не слушает чужих советов. Иначе она не ведьма.

– Вы же сказали – ведьм не существует!

– Конечно, нет.

Викинг смотрел растеряно, не зная, что еще сказать, о чем спросить.

– Поверь, ничего тут не поделать, дружочек, – устало повторила старуха. В глазах ее мелькнуло что-то, похожее на сочувствие или сожаление. – Только ждать, пока равновесие нарушится.

– В сторону зла?

– А это уж как повезет.

Покупателей было немного. В основном они перебирали товар и отходили, ничего не купив. Каждый раз старуха отвлекалась от разговора, вскакивала, расплываясь в приторной улыбке, показывала то одно, то другое, расхваливая то безвкусное на взгляд Вика коралловое ожерелье, то тонкий обруч из ткани и проволоки, то разноцветные стеклянные шарики.

Он уже собрался уходить, когда к прилавку подошла в сопровождении матери ясноглазая худющая девчонка. Маленькая, лет десяти примерно, ужасно серьезная. Задержала на Викинге внимательный взгляд, мазнула глазами по прилавку, задумалась о чем-то. Уверенно ткнула пальчиком в серебряное черненое колечко – свернутый спиралью лист папоротника.

– Не рановато тебе такое, куколка? – проворковала старуха. – Велико будет, поди.

Девочка молча примерила колечко – оно оказалось в пору. Мать девочки, также не произнеся ни слова, не торгуясь достала кошелек.

Старуха проводила покупательниц задумчивым взглядом.

– Она… тоже? – догадался Вик.

Торговка чуть заметно кивнула.

– Много таких?

– Встречаются. Может, здесь чуть чаще, чем где-либо.

– Тоже неопределившаяся?

Губы старухи впервые раздвинулись в искренней, доброй улыбке.

– Нет, с этой малышкой всё хорошо.

– А её мама…

– Обычная женщина.

– Она знает? Про девочку?

– Нет, конечно.

– А вы… – снизошло на него внезапно озарение, – вы тоже такая?!

– Правильно заданный вопрос – половина ответа.

– Вы добрая, да?

Собеседница глянула со странной усмешкой:

– Я старая, и повидала на своём веку чуть больше, чем хотелось бы.

Понимая, что аудиенция окончена, Викинг поднялся с табуретки. Ничего утешительного он не услышал, но от разговора почему-то стало легче.

– Скажите, а вы всегда тут? Ну, работаете?

– По весне – да. А так – от случая к случаю.

– Можно я ещё приду? – робко спросил он.

Старуха вздохнула.

– Отчего ж нельзя. Можно. Только помощи не жди, не с чем тут помогать.