Чёрт на спине. Территория тьмы

Глава 1

Глава первая

Зимний день катился к закату вслед за степенно скатывающимся под откос за горизонт солнечным диском. Лучи от стылого вечернего светила безуспешно, в какой-то суетной безнадёге, пытались цепляться за кресты и оградки старого городского кладбища. Кладбище же безучастно, с лёгкой усмешкой смотрело на их тщетные потуги и не проявляло никакой инициативы, чтобы придержать эти слабенькие, смешные лучики. Да и вечер вкупе с ночью брали своё и неумолимо утаскивали день в свою непроглядь и тьму. И вот кладбище облегчённо вздохнуло, освободившись наконец-то от таких суетных и лишних живых человеческих душ, и приняло свой нормальный, естественный неодушевлённый и покойный облик и атмосферу.

– Уф, полегчало… – словно выдохнул ближайший ряд могилок и надгробий.

– Угу, угу… – радостно поддакнул изголодавшийся сыч, весь день мечтавший об охоте на полёвок.

– Угу, Фома, ты, как всегда, прав, – согласился с пернатым соседом сорокалетний сторож кладбища, Алексей Фомич, когда-то нарёкший эту странную птицу именем своего бати.

А потому и беседовал вот так по вечерам Фомич с Фомой, словно с батяней, беседовал задушевно и, можно сказать, по-родственному. Да и могилка отца, с большим деревянным крестом, была недалече. Этот старый угукающий сыч уже лет пять был словно связующее звено между покойником и его сыном, по графику ночующим каждые третьи сутки в кладбищенской сторожке. И произошло это «вселение» на кладбище опосля того, как бравого прапорщика вооружённых сил тихо и вежливо турнули из этих самых вооружённых сил. Бухающий воин не способен поддерживать боевой армейский дух – дух перегара усыпляет бдительность и напрочь нивелирует боевую готовность ВС. Это ему сухо, но доходчиво, почти без мата объяснил замполит, майор Комар. Эта «сухость» и «почти безматерность» в догонку с амбре похмельного сушняка Фомича так торкнули ему в печень, темя и осколки совести, что он разом бросил бухать. Но было поздно – служба ушла безвозвратно в самоволку иль на скоропостижный дембель, а с ней родимой ушла к родителям и жена, забрав и дочку с сыном. Нет, жена Танюха не нашла себе нового мужика и «папу» для славных ребятишек – точных копий фомичёвской династии. И даже по выходным приносила свои фирменные вкуснющие щи, обалденные пирожки и сногсшибательные голубцы. И даже… оставалась по субботам с Фомичом… Любовь – она и в Африке любовь. Кака така любовь, скажете?! А вот така любовь – по-фомичёвски да по-танюхински. В глубине и на поверхности души Алексей Фомич надеялся на то, что «кака така любовь» переродится и вновь станет обычной такой любовью его родной, тёплой и хорошей Танюхи.

Но Татьяна все эти последние пять лет «заочной», дистанционной любви не спешила возвращать эту любовь в очный формат. И объясняла это, точнее лишь раз объяснила, но конкретно, тихим голосом, с нескрываемым страхом:

– Лёш, я не вернусь к тебе… в эту квартиру… не могу… боюсь… и за себя, и за детей…

– ???..

– Помнишь, накануне твоего увольнения, ты был в очередном запое?.. Ты допился до чёртиков и стал утверждать, что с тобой за столом чёрт сидит и водку тебе всё время подливает, а она, чертовка, не заканчивается. Мол, ты не хочешь, а он предлагает и предлагает, наливает и наливает…

– Тань, ну мало ли мне тогда что могло привидеться – и чёрт, и дед мороз со снегуркой, и спящая царевна с богатырями. Ты же знаешь, что я и впрямь до чёртиков допивался, до поросячьего визга, как свинья был. Мне стыдно, больно и горько за это. Я ведь просил прощения, и с того вечера ни капли в рот не беру, окромя чая и кофе, даже лимонад не пью. А ты всё вспоминаешь… Ну их всех к лешему, чертям собачьим!

– Алёша, я тебе тогда не сказала, да и потом не говорила… Но сейчас скажу…

Алексей Фомич занервничал, взял сигарету и стал неловко чиркать спичкой, та разбросила искры, но не зажглась. Вот только стоящая за пепельницей зажигалка вдруг сама собой откинула со звонким щелчком крышку и выпустила синее пламя.

– Вот чёрт, опять сама воспламенилась! – Фомич взял услужливое огниво и прикурил.

– И давно она так?.. – жена пристально смотрела на руку мужа с зажигалкой.

– Чёрт его знает, – Алексей потёр виски. – Да вроде сразу, как ты с детьми ушла… я бросил бухать… Вроде тогда эта чёртова зажигалка и стала щёлкать и вспыхивать сама… А ещё плита газовая загорается… и колонка… обычно ночью…

– А ты что?

– Я газовиков вызывал. Они проверили, сказали, что всё нормально. Ушли, всё опять стало повторяться. Я снова их вызвал. Они пришли, проверили и сказали, что если ещё раз вызову, то штраф выпишут или в дурку отправят.

– И ты не боишься?

– Чего? Пожара? Так вроде пока ничего… Зажигалка загорается только тогда, когда я беру сигарету… будто ждёт, чертяка окаянная…

Наступило тягостное молчание. Фомич нервно затянулся и выдохнул дым в сторону. Татьяна посмотрела на мужа и произнесла:

– Странно это… этот огонь… но не только… Есть ещё… – Таня встала, обошла стол и обняла мужа за шею. – Лёш, я люблю тебя, всегда любила. Даже когда ты бухал. Ненавидела и любила.

Лёха загасил сигарету. Татьяна отошла к холодильнику, облокотилась на него и тихим голосом продолжила:

– Помнишь, накануне того, как я забрала детей, и мы ушли к маме, ты среди ночи вскочил и стал орать, чтобы «они» уходили? Ты махал руками и ногами. Потом открыл окно и стал кого-то невидимого выталкивать в него… даже упирался в кого-то, во что-то… так мне показалось… А потом ты остановился и вроде успокоился… А я… я на мгновение увидела у тебя за спиной чёрта… большого… Он обхватил твою шею чёрными, волосатыми руками, а хвостом, длинным с кисточкой, стегал тебя по лицу, а мне рожи корчил глумливые…

Фомич недоумённо смотрел на супругу и аж приоткрыл рот.

Татьяна продолжила:

– Это длилось лишь какое-то мгновение. Я даже не поняла – был ли чёрт на самом деле, или я просто спросонья испугалась тебя… за тебя?..

Алексей встал, подошёл к своей родной, обнял её:

– Ну, какой к чёрту чёрт? Привиделось мне всё. Допился до чёртиков, до белой горячки. И тебе из-за моих выкрутасов всё привиделось. Возвращайся ко мне, не могу без вас. Будем жить как раньше… в смысле, как раньше, когда я не бухал. Ну же, родная! Давай, прям сегодня вещи перевезём.

Татьяна отстранилась и села за стол, глотнула остывший чай:

– Я не дорассказала… Мне и потом, когда я у тебя оставалась, иногда казалось, что у тебя за спиной опять бес, огромный и чёрный. Он скалился и глумился. Правда, эти видения бывали только поздним вечером, ночью.

– Вот видишь, ты сама называешь это «видениями», и говоришь, что «казалось». Просто тебе с той ночи, когда я был в горячке, и стал видеться чёрт. Это всё из-за меня. Танюха, какие к черту черти. Чертей в реалиях ни черта не бывает. Это всё чёртовы сказки.

– Лёшенька, дорогой мой, ты сам не замечаешь, что ты всё время чертыхаешься. И я, кажется, поняла, с какого момента ты стал постоянно упоминать имя лукавого. Да, именно с той ночи. До этого ты вообще никогда не чертыхался. Мы же православные. Ты и я крещёные, и дети наши с младенчества приняли обряд крещения. Помнишь, в деревенской деревянной церквушке в купель их старенький батюшка окунал и крестил: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа»… А мы сами при своём крещении ведь произносили: «Отрекаюсь от лукавого!». Трижды произносили…

Слова Татьяны уже тогда заставили Фомича задуматься. Он поймал себя на мысли, что и впрямь упоминает имя лукавого буквально каждый день, да неоднократно, при каждом «удобном» случае. Ему даже на кладбище работяги и коллеги не раз в сердцах бросали: «Лёха, харе чертыхаться! Здесь и без твоих «чертей собачьих» достаточно жути и мертвяков! Живи со своими чертями сам, без нас. Нам и своих покойников и скелетов в шкафу хватает!».

Но Алексей Фомич забывал про все замечания и увещевания и продолжал «лепить чертилу», суя во все дыры свою словесную чертовщину. Вот и Татьяна обратила внимание на «нечистую» речь ныне трезвого муженька.

– Тань, а сейчас за моей спиной кто-нибудь есть?

Жена с опаской посмотрела на мужа:

– Если б кто-то был, я бы сейчас не говорила с тобой. Сбежала бы, – Таня боязливо передёрнула плечами. – Я же говорю, мне это кажется только по вечерам, иногда, когда в комнате сумрак. Но ты подходишь, и никого за тобой нет, я успокаиваюсь. А когда горит свет, и вовсе не страшно.

– Так, ты поэтому просишь не выключать ночник по ночам?!

– Да, а ты думал, что всю ночь на тебя любуюсь?

– Чёрт возьми, а я сразу и не понял: чё это моя Танюха по ночам со светом? Думал, тебе так лучше любовью со мной заниматься…

– Дурак! – Таня махнула на него кухонным полотенцем. – Но вот ты опять чертыхнулся и не заметил даже…

– Блин.

– Ты уж лучше блинкай или ещё что говори.

– Что?

– Ну, например: ё-пэ-рэ-сэ-тэ или ё-кэ-лэ-мэ-нэ.

– А ёкарный бабай можно?

Татьянка на мгновение задумалась:

– Не, про бабая лучше тоже не надо. Говорят, он, бабай этот, с шайтаном дружит. Я где-то в интернете об этом читала. Лучше ё-пэ-рэ, на худой конец, ёлки палки вспоминай – всё про Новый год лучше.

В тот день на том и порешили. Таня с детьми пока (шестой год это ПОКА!) продолжат жить у родителей. Ну а что? Дом большой, с приусадебным участком, курочки, кролики, кошки, пёс Венька в будке – чем не раздолье для ребяток-погодок, шестилетней Машеньки и семилетнего Ванечки? Нет, конечно, Татьяна делала всё, чтобы дети общались с папкой. По выходным, да и в будни (сменный график Фомича позволял) гуляли вместе в парке, на берегу матушки-Волги. Летом на пляж и острова с ночевой отправлялись. Зимой снеговиков лепили, и Новый год с Рождеством у родителей справляли. В общем, семья была, семья жила. Пусть и на расстоянии (небольшом – пара км), но семья «кака така» была. Вот только Таня после той буйной ночи детей в квартиру больше никогда не привозила. Был ли чёрт за спиной Лёхи, не был ли… Но был страх, и страх остался…

И ещё Татьянка заметила, что её крепкий, жилистый мужичок стал сутулиться, и с каждым божьим днём всё более и более. Стоит и ходит, будто на нём ноша, какая тяжёлая, будто к земле пригибает. Она в итоге не выдержала, так и сказала:

– Лёшенька, ты в последнее время стал шибко сутулиться – будто у тебя на спине, плечах мешок с мукой с полцентнера. Болит что ль спинушка. Давай к доктору…

Лёшка тогда отмахнулся от любимой жёнушки – отродясь по врачам не хаживал.

– Не, Танюх, не пойду. Само пройдёт. Видать, немного продуло, вот и клонит…

Однако, оказалось всё не так просто. Спину с каждым днём прихватывало всё более. Причём не сказать, что она болела. Скорее на неё что-то давило, будто и впрямь мешок с мукой за плечами был. И каждый день, а точнее к ночи, этот мешок на чуточку тяжелел, словно кто-то незримый подсыпал в него сто граммулек муки, ржаной аль пшеничной, чёрт его знает…

***

Итак, декабрьский вечер постепенно обложил со всех сторон бесснежное городское кладбище своим ворсистым, колючим одеялом. Снежное покрывало зимы запаздывало, где-то застряв, и ещё не дошло до городка. Филин Фома радостно и громко угукнул и, сорвавшись с ветки старого дуба, нырнул в могильный орнамент – наступило время охоты на полёвок и прочую живность.

– Время ужина, Фома. Хорошей охоты, брат. Пойду и я перекушу кашки гречневой с тефтельками от Танюхи, – Фомич хотел было потянуться и расправить спину, да та горемычная не расправилась, мешок с картофаном иль ещё с чем так и лежал на горбу. Сторож крякнул и, не разгибаясь, вошёл в сторожку. Неожиданно обрубился свет…

Так здесь частенько бывало. Электролинии, старенькие, изношенные. Власти давно махнули рукой на это древнее кладбище. Новое-то, что на другом конце города, благоустроили – для себя, родимых. Там всё в граните и мраморе, аллеи, освещённые да широченные, – чтоб гробы не таскать, а на катафалке и иномарках въезжать и разъезжать по территории. Там и пруд с лебедями забамбахали – идея мэра. А на входе магазин установили, причём не только с гробами и венками, но и с выпивкой, и закусью. Даже мангал прицепили, ну чтоб «шашлычок под конъячок – вкусно очень», как в известной песне, и назвали: «Пикник на кладбище».

Ну да чёрт с ними, с богатеями этими, с их прудами и шашлыками. Фомич махнул с досады рукой и включил светильник на батарейках, благо, недавно новые поставил. Этот светильник в форме свечи, правда, был тускловат, но ужин при свече, оно и не плохо. Этакий кладбищенский ужин при свечах – чем не романтика, чем не пикник на погосте?

Сел, значит, «романтичный» Алексей Фомич за свой «пикник» и нехитрую, но вкусную трапезу от любимой Танюшки и только хотел приступить к ней, как дверь в сторожку распахнулась. На пороге стоял лохматый, как всегда, извазюканный в земле, Терёшка. Он, едва шагнув в комнату, резко остановился и… превратился в «каменного гостя»… Вот только Фомич вряд ли потянул бы на роль Дон Жуана – красавчик, но фактура всё ж не та, по бабам не ходок, да и Танюху свою шибко любил…

Итак, «истукан» Терёха. По паспорту Терентий Арнольдович Поддубный – худющий, долговязый, рыжий парень, двадцати семи лет от роду, дурачок от рождения, однако, добрый и вменяемый, и что немаловажно, покладистый и работящий. Здесь он работал могильщиком, естественно, не официально, за небольшую копейку, трёх разовые харчи и ночёвку, в рядом стоящей небольшой будке. Он был абсолютным сиротой-«отказником», родившемся недоношенным, сереньким и тщедушным. Потому в роддоме придумали и дали ему богатырские отчество и фамилию. До совершеннолетия паренёк жил в интернате. Потом его признали дееспособным, и государство, как сироте, выдало сертификат на жильё. Но вот оказия, ушлые риэлторы взяли в оборот чистого, наивного паренька и технично, в два счёта облапошили беззащитного сиротинушку, оставив его без сертификата и без квартиры. Государство, в лице местных чиновников из соцзащиты и опеки, ничего не прознало или сделало вид, что ничего не видит и не ведает. Так сирота остался на улице и пополнил армию бомжей, хорошо хоть документы, удостоверяющие личность, остались при нём. Ни для кого нет секрет, что такой квартирный кидок, обычное дело нынче. Ушлых, вороватых чертей и шайтанов во все времена хватало и сейчас хватает. Куда ж им деться, куда податься? Ведь тоже кушать хотят, окаянные…

Терёше повезло. Директор кладбища, старый осетин Магомед, добрый и великодушный, как все крупные, двухметровые великаны, лет семь назад увидел рыжего кощеюшку, ищущего пропитание на свалке, и, пожалев доходягу, взял в свой кладбищенский штат, как уже было сказано, неофициально. Терёшка помогал копать могилы, следить за порядком и чистотой. Паренька не обижали, даже любили за его наивность, детскую непосредственность и чистоту в помыслах и поступках. Он каждый вечер заходил к сторожам, те поили его чаем, угощали сушками и играли с ним в шашки и нарды. И надо заметить, Поддубный рубился достойно и знатно, особенно в нарды. Он, как по заказу, выбрасывал шестёрочные дупли и расшлёпывал шашки по лузам быстро и неуловимо, сразу обеими руками, но никогда никого не объегоривал.

– Здорово, Арнольдыч, – Алексей пододвинул вторую кружку и налил из термоса для гостя чай. – Проходь, будь, как дома. Сейчас чайку бахнем, я перехвачу и в нардишки…

– Вечер до… – Терентий осёкся на полуслове и, вытаращив свои большущие голубые глаза, попятился назад.

– Ты чё, Терёша? Аль чёрта увидал? – хохотнул Лёха.

Могильщик отступил, упёрся в дверной косяк и, выставив указательный палец куда-то за плечо сидящего сторожа, дрожащим полушёпотом выдавил:

– Д-да… чёрт…

Алексей отхлебнул чай, отрезал ломоть ржаного хлеба и шутливо хмыкнул:

– Где? На плече у меня?

– Да… нет…

– В смысле, да-нет?!

– Он с рогами, у тебя за спиной… точнее, на спине… ногами и лапами тебя обхватил… на меня из-за плеча твоего смотрит и скалится… чёрт… самый настоящий, чёрный и рогатый… и ещё пятак у него… А-а-а-а-а!!!

С этим криком «а-а-а-а-а» Терёха, чуть не выломав входную дверь, ломанулся из сторожки и, очертя голову, бросился прочь, в сторону ближайших могил, которые с головой и крестами уже накрыла ночная тьма.

– Тьфу ты, дурак рыжий! – в сердцах бросил сторож и попытался подняться, чтобы прикрыть за очумелым рыжим дверь.

Это ему с трудом удалось, но в этот момент Фомич неожиданно почувствовал резкие удушающие объятия чего-то жёсткого и одновременно мохнатого. И бёдра его словно сковали какие-то тугие оковы. И увидел человек, как чьи-то чёрные крюковатые, цепкие лапы обхватили его шею и вдавились в грудь острыми когтями, а на животе переплелись лохматые ноги с копытами. Слева из-за плеча пахнуло зловонным смрадом. Чернющая, огроменная рожа беса, с двигающимся пятаком и горящими, словно угли, маленькими глазками, выглянув из-за плеча, вперилась своим демоническим взглядом в лицо бедного, ошалевшего бывшего прапорщика. Алексей сделал шаг и упал, больно ударившись об пол виском. Вновь попытался встать… Удалось. Попробовал расцепить крепкие объятия нечисти. Куда там! Чёрт прилип, как клещ. Лапы его были жёсткими, аки дерево. Ударить локтём в бесовские рёбра… Словно об бетонную стену. Кулаком в рыло… Увёртливый и скользкий, будто озёрный угрь… Попробовал укусить за лапу – ворс и сухое дерево…

Лёха стал задыхаться и уже из последних сил, почти теряя сознания, со всего маха, со всей дури опрокинулся на спину. И потерял сознание…

***

– Очнулся ваш сторож, – девушка в медицинском колпаке и синей форме «скорой» держала ватку с нашатырём у его носа, а другой рукой обнимала за шею, приподняв голову очнувшегося.

Алексей сморщился и отодвинул руку с ватой.

– Как себя чувствуете?

– Как мужчина, который попал в объятия красивой девушки, – попытался шуткануть Леша.

Очевидно, что наступило утро. Лучи восходящего солнца скромно, но пытливо заглядывали в оконце сторожки. Рядом со склонившейся медсестрой горой возвышался директор кладбища Магомед, дворничиха Алевтина и пара рабочих.

– Фомич, дорогой, что случилось, брат? – пробасил Саламыч.

Отца Магомеда звали Салам, а потому и в шутку, и в серьёз самого Магомеда звали Салам Саламыч – тем самым так здоровались и одновременно обращались к доброму, великодушному «главарю» местного «покойного» мира. Саламыч на это не обижался и протяжно отвечал: «Мир и вам, доходяги, покойтесь с миром, коль здесь обитаете». Сам же Фомич обращался к осетину просто – Мага. Мага тоже был из военных, так же, как и Лёха, повоевал, участвуя в чеченской кампании, но ещё и прошёл дорогами Афгана. А потому относился к Алексею по-братски, военное братство столь же крепко, как и кровное.

– Нормально я… – Лёша медленно сел, ему помогли встать.

– Что у вас болит? – сестра проводила его до табурета, усадила.

– Здесь, – он потёр у брови и потрогал затылок. – И здесь гудит…

– Да, у вас здесь шишка, надо лёд приложить, – сестра протёрла у брови холодной, влажной марлей. – Вы, наверное, сначала ударились виском обо что-то, или вас ударили… А потом упали на пол затылком… Надо в полицию позвонить. Вдруг на вас напали…

– Не надо никакой полиции… На меня никто не нападал… Я споткнулся просто о табуретку. Вчера вечером свет обрубился, темно было, как на кладбище.

– А вы вчера ничего не пили? – глядя в глаза Алексею, пытливо спросила красавица в синем. – И, обращаясь к директору, уточнила: – От вашего сторожа не пахнет, но, может, с бодуна?..

– Не, наш Алексей Фомич не пьёт, – хором ответили все находившиеся в сторожке.

– Пил я и Терёхе предлагал… – все от неожиданности напряглись. – Чай с шиповником из термоса.

– Шутите, уже хорошо, – медсестра или фельдшер сложила в портфель все свои медицинские причиндалы и добавила: – Может, в стационар, на обследование?..

– Здоров я, как бык.

Медики уехали. Саламыч взял Алексея под руку, они вышли из сторожки.

– Угу-угу, – поприветствовал друга со своего дуба сыч Фома.

– Здорово, брат Фома. Как ты? Терёху не видал?

Сыч промолчал, но Лёша и сам увидел рыжего очевидца своей бесовской драмы. Причём Терентий прятался за ближайшим большим деревянным крестом и опасливо выглядывал из-за него.

– Терёха, ты, что там трёшься, как неприкаянный, покойника увидел что ли? Иди к нам, расскажи, как ночь на кладбище прошла, – позвал начальник внештатного подчинённого.

– Не, я не подойду… мне здесь хорошо, – рыжий присел за крестом на корточки.

– Напуганный ты какой-то, сынок. И вправду кого видал? Покойника или шайтана с рогами? – продолжил подшучивать над блаженным Магомед Саламович.

– Чёрта я видел… настоящего, с хвостом и рогами… – указав длинным пальцем на Алексея, выкрикнул Терентий и бросился бежать вглубь кладбища.

– Чё это с ним? – удивился Саламыч. – Он, конечно, всегда странненький, но так никогда не прятался за кресты и про чертей не лепил ничего. А что это он на тебя пальцем тыкал, Фомич?..

– Да кто ж его знает, рыжего. Мага, пойду я домой, башка и впрямь болит и гудит.

– Иди, конечно, братишка. Может, в больницу? Понял, не пойдёшь. А знаешь, Алексей Фомич, сходи-ка ты в отпуск. В прошлом году ведь не был. Я в бухгалтерии скажу, они тебе хорошие отпускные начислят – заслужил. И ты материальную помощь никогда не просил. Время пришло, не отнекивайся. Через полторы недели Новый год, а там и Рождественские праздники с каникулами. После всех этих праздников, к концу января и выйдешь. А пока возьмёшь свою Танюху с детишками, и в санаторий махнёте, например, в «Белые ночи». Хоть с пару-тройку недель вместе с детьми побудешь. А то закрылся в своей квартире, как сыч Фома. Ладно, давай. Пойду дурня Терёху искать… Лёха, брат, ты что так согнулся, будто дед старый?..

***

Уже подходя к квартире, Алексей достал мобилу. Несколько десятков пропущенных от жены – названивала весь вечер и всю ночь.

– Вот чёрт! – Фомич осёкся на поганом слове, вспомнив зловонную, чёрную бесовскую рожу и его цепкие объятия. – Надо и впрямь прекращать упоминать лукавого. Это до добра не доведёт. Куда уж доводить-то? Дальше некуда!

Нетерпеливый стук в дверь прервал сумбурные мысли мужчины. Он встал, согнувшись, прошёл в коридор, не спрашивая, кто, открыл дверь. На пороге стояла Татьяна.

– Ты, что творишь? С ума меня хочешь свести? Весь вечер, всю ночь звонила. Знаю, ты ночью дежурил. Но ответить-то на звонки можно?! Я уж хотела среди ночи такси вызывать и на кладбище ехать, отец не пустил. Только что там была, сказали, что ты дома… в отпуск отпустили. Магомед дал тебе отдых до конца января. Ещё сказали, что с тобой ночью что-то случилось. Мол, нашли тебя утром рано, без сознания в сторожке на полу лежал. Скорая была… Что случилось? Как ты? Где болит? Что молчишь?..

– Танюш, так ты не даёшь слова вымолвить, налетела, как сорока, – Фомич аккуратно освободился от объятий любимой и, не разгибаясь, прошёл в комнату, сел на диван. Татьяна присела рядом.

– Лёшенька, тебя ещё больше скрючило, совсем согнулся. Это после сегодняшней ночи?

– Нет… не знаю… – Алексей Фомич посмотрел на свою Татьянку.

Сказать правду?.. Ещё больше её напугать. Не говорить про чёрта?.. А вдруг повторится, да ещё при ней… А был ли чёрт?.. Был. Башка разбита, а главное, следы кровавые от когтей на груди остались. Да и Терентий явно видел беса на моей спине. Вон как детально описал, а утром даже не приблизился, дрожал, как осиновый лист и сбежал…

Мужчина достал сигарету и протянул руку к зажигалке, стоящей на журнальном столике. Огниво, как и ожидалось, услужливо вспыхнуло. Фомич прикурил и опасливо посмотрел за своё левое плечо. Никого не увидел. Но… Но спина гнулась к полу после демонической ночи ещё более. Так, что человек вообще не мог выпрямиться, даже сидя. Что самое удивительное, спинушка не болела, не было вообще ни малейшего признака боли. И всё более приходило ощущение и понимание, что на спине, плечах и шее, кто-то плотно, с мёртвой хваткой разместился. И этого «кого-то» дембель-прапорщик этой страшной ночью видел, нюхал и безуспешно пытался скинуть с себя. Теперь человек стал ощущать не только эту назойливую, нелёгкую ношу, но и чувствовать её крепкие, удушливые объятия. Правда, на груди когтей не ощущал. Так что очевидно – демон и сейчас сидел на спине, просто он был пока невидим. Пока…

Глава 2

Алексей понимал, что в данный момент Татьяна, пребывая здесь, в квартире, рядом с ним и этим чёрным шайтаном, находится в опасности… в большой, возможно, смертельной… Причём не только для тела, но и для души своей православной. И вот вера эта православная громким голосом в ушах ударила в ослабленную душу Фомича, ударила гулко в набат и сказала внятно и ясно, даже потребовала:

– Что сидишь, дурак, замер, как пень стоеросовый?! Выпроводи, прогони её из квартиры! От себя! Да подальше! Сейчас же, сию секунду!!!

– Но ведь она не уйдёт, – попытался слабо возразить Фомич. – Как пить дать, не уйдёт! Будет бояться, дрожать, но не уйдёт, в обмороки падать, но останется!..

– Ты и впрямь пень, непрошибаемый и трухлявый! – вера не на шутку рассердилась и возмутилась. – Обмани, придумай что-нибудь. Главное, за дверь выведи, вымани, захлопни на замок и не впускай. Потом по телефону всё объяснишь. Или с балкона прокричишь, что чёрт с тобой, в смысле у тебя на горбу, самый что ни на есть настоящий, взаправдашний, тот, которого она здесь, за твоей спиной уже видела… Нет, вообще-то с балкона орать не надо. Люди, соседи не поймут, испугаются, а то и в дурку позвонят и отправят. Там наполеонов бонапартов и уинстонов черчиллей принимают и лечат. А вот чертей и шайтанов, это навряд ли, таблеток и уколов таких ещё не придумали. И смирительная рубашка для демонов, что паутинка для слона. Для чёрта твоего уж точно не сгодится, и не надейся. Так что действуй, не сиди увальнем!

– Танюша, подь со мной, что покажу, – Фомич через силу приподнялся и пошёл к двери.

Жена послушно двинулась за ним. Вышли на лестничную площадку. Алексей указал на мусоропровод и сказал:

– Посмотри, что там.

– Где?

– Спустись и подойди к нему.

Таня удивлённо взглянула на мужа, но стала спускаться. Фомич вошёл в квартиру и, захлопнув дверь, закрыл её на все замки. Татьяна подбежала, стала стучать и звонить в дверь.

– Впусти, Лёшенька! Что происходит? Ты что удумал. Открой мне! Открой сейчас же! Слышишь?.. Хороший мой, тебе нужна помощь! С твоей спиной что-то неладное… С тобой что-то не так. Я же вижу. Ну, пожалуйста, открой. Давай, поедем в больницу… Прошу тебя, впусти меня… Открой сейчас же! Иначе я дверь вышибу… ногой… плечом!..

Алексей на мгновение представил, как его хрупенькая светлая симпатулька вмиг превращается в терминатора-вышибалу и своей миниатюрной ножкой с криком «кия» вышибает мощную металлическую дверь, которая, к слову, открывается наружу.

– А знаешь, я слесаря из ЖКО позову сейчас… или папу… Лёша, открывай немедленно! Слышишь?.. – в голосе жены послышались нотки отчаяния.

– Тань, не надо вышибать дверь, не надо никого звать, тем более отца. Ты сейчас езжай домой, к родителям, детям, – Алексей прислонился к стене и опёрся руками об трюмо с зеркалом, так легче было стоять. – Я тебе всё объясню и расскажу по телефону… Так надо, поверь. Ты, как приедешь в дом, набери меня. Обещаю, я тебе всё расскажу, слово российского прапорщика, слово ветерана боевых действий даю! Только уходи сейчас…

Он услышал, как жена тихо заплакала:

– Лёша, родненький мой, Богом прошу, детьми заклинаю, поехали в больницу. УЗИ назначат, МРТ, КТ. Что-то надо делать… Врачи помогут. Надо верить… Надо что-то делать… Открой, пожалуйста, впусти меня…

Фомич устало опустился на пол и посмотрел в зеркало на своё отражение. Бесовская чёрная рожа, с широким оскалом, вперилась на него из этого самого зеркала. Так и хотелось бросить: «Свет мой, зеркальце, скажи…». Но в зеркале отражался чёрный демон с рогами и хвостом. Красные глумливые глазки были неподвижны, не бегали, чёрные лапы, с длинными неровными когтями, поглаживали грудь и живот Фомича, козлячьи копыта скрестились на бёдрах. И вот что странно – мужчина сейчас не испытывал страха, совершенно никакого… за себя. Он даже улыбнулся бесу, тот в ответ тоже разинул пасть, оголив чёрные гнилые зубы. Лёха не удержался и харкнул прямо в эту пасть, поднял руку и хотел перекреститься. Но крепкие, мослатые пальцы жёстко схватили его за кисть и резко опустили вниз. Человек не растерялся и быстро произнёс:

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Сгинь, нечисть! Изыди, сатана!

И как ни странно, эта реплика, брошенная скороговоркой, возымела своё действие – чёрт исчез. Точнее, он пропал в отражении, но тяжесть и ощущение бесовских объятий остались.

Фомич, опираясь о трюмо, поднялся, подошёл к двери и решил сказать жене всё как есть, тем более, она и сама ранее уже видела этого адского спутника на спине мужа. Так будет легче принимать дальнейшие решения.

– Танюха, ты была права, – мужчина прижался щекой к двери и тихо продолжил: – Чёрт у меня за спиной, на спине. Самый взаправдашний, ну как в книжках, сказках… Как в старом фильме – «Вечера на хуторе близ Диканьки». Он ещё в мешке у Вакулы-кузнеца за спиной был. Только этот, мой, у меня не в мешке, а на спине. Прицепился, сука, как клещ. И да, это он меня ночью на кладбище, в сторожке достал. Рыжий Терёшка вошёл ко мне и увидел… Пальцем стал тыкать, так и сказал: «Чёрт с рогами и хвостом у тебя…», и убежал со страху… И утром он его на мне видел…

– А другие видели? – Таня перестала стучать и кричать. – Врачи, Магомед? Что они говорят?..

– Врачей не было, медсестра, молоденькая и смазливая, была. Она чёрта не видела. И Магомед не видел. Никто не видел, кроме Терентия, а он блаженный, потому, наверное, и видит, что другие не видят. Только ты ещё вот… Но ты – жена моя… Думали, показалось… не показалось…

– Лёш, ты сам сказал, что я твоя жена. А значит, мы вместе должны быть и в горе, и в радости. И ещё у нас говорят: «Муж и жена одна сатана». Тьфу ты, прости, Господи, за упоминание имени поганого!

Фомич посмотрел в глазок – Таня успокоилась и не плакала.

– Любимая, послушай меня. Мы вместе, но сейчас тебе быть со мной нельзя. Это опасно! О детях подумай. Давай, так. Ты поедешь домой, к детям. Никому не говори обо мне… о моём чёрте… И родителям не говори, всё равно никто не поверит, а то ещё и в дурдом отправят, и меня, и тебя… Ты бы ещё сама недавно поверила в это? Вот и я бы не поверил тому, кто заявил бы, что у него чёрт на спине сидит, ни в жизнь не поверил…

– Но делать-то что будем? Как же ты останешься с этим бесом? Я уйду, а ты с ним?..

– Он мне ничего не делает… Просто сидит и скалится. Я вот сейчас плюнул в рожу его, он и пропал.

– А как же на кладбище?! Ты в сторожке ночью упал и сознание потерял…

Алексей попытался успокоить жену:

– Это он из-за Терёхи-блаженного проявился и запаниковал. Рыжий убежал, шайтан успокоился, и сейчас он тихий, – Алексей опасливо посмотрел за левое плечо, бес чувствовался, но был невидим.

Мужчина опять присел на трюмо, так было легче.

– Тань, я вот, что думаю… Помнишь, мы не так давно фильм америкосовский смотрели, там ещё из девчонки демона изгоняли? Её родители мужика с чемоданом вызывали, тот какой-то проволокой вращал, шарами крутил…

– Помню, это экзорцизмом называется. Есть такой обряд, обряд изгнания из человека демонов и бесов. Но это ведь в кино? В фильмах всё не по-настоящему, придумано, особенно в иностранных. Там просто фантастика и мистика…

– Это так. Но у меня-то не придумано… Думаю, надо попробовать, чем чёрт не шутит, а вдруг этот самый экзорцизм поможет, – упомянув имя нечистого, Фомич чуть съёжился и покосился на левое плечо – пусто и прозрачно.

– Лёшка, ты опять упоминаешь чёрного?

– Да, что б ему, поганому, провалиться! Больше не буду. Но вот, что я думаю. А почему не попробовать. Городок у нас хоть и небольшой, но, наверняка, эти самые экзорцисты найдутся. Хоть один, самый завалящий, но имеется. Я сейчас в интернете пошарю, найду и приглашу. А ты, давай, дуй домой, к детям и родителям. За меня не волнуйся. Я на войне и не таких шайтанов видел…

На лестничной площадке хлопнула дверь. Фомич услышал голос соседки, Маргариты Филипповны:

– Татьянка, вы, что это через дверь общаетесь? Давно слышу, как вы переговариваетесь, будто в тюрьме через перегородку…

– Скажете тоже, Маргарита Филипповна, в тюрьме! – Татьяна поправила волосы и добавила: – Это я своему недотёпе напоминаю, чтоб всухомятку не обедал и не ужинал. А то я ему щей, да голубцов наварила, а ему, видите ли, лень разогревать, бутербродами, да пирожками заедает…

– Так ты и возвращайся к своему горемыке, чтоб он без тебя тут не сухомятничал, – резонно заметила наблюдательная соседка и душевно добавила: – А то ты вот уж какой год ходишь сюда только по субботам да воскресеньям. Я всё вижу. Мы все и говорим здесь: «Танька-то у Лёшки своего «выходная» жена, получается». Смотри, заведёт себе какую «будничную», а ты и в ус дуть не будешь, как муженька твоего обхаживают да уводят. И детишек ваших я который год не вижу. А может, ты нашла себе другого муженька, «будничного», а с этим молодость по выходным вспоминаешь? – Маргарита Филипповна не сдержалась и хохотнула, так ей понравились сравнения с буднями и выходными.

Вообще-то эта дородная, с крашенными в фиолетовый цвет волосами, женщина была нисколечко не злобливой и не сварливой и почти не сплетницей. Поэтому Татьяна даже не обиделась, лишь, махнув маленькой ручкой, со смешком ответила:

– Да ну вас Маргарита Филипповна, скажете тоже. Ну, какой другой муженёк? Мне и с моим Лёшенькой хорошо и отрадно, и дети у нас общие, хорошие. А у родителей мы живём, потому что детям в детсад и школу там удобней. Дом большой, хозяйство, курочки свои, яички, козы с молоком… Природа хорошая…

– Так и забирай своего Лёшеньку на эту хорошую природу, яички будет собирать, коз доить. А квартиру квартирантам сдайте, всё копейка. А то на старом кладбище, небось, гроши платят. Это на новом, «мэриновском» кладбище, всё в граните и мраморе, памятники с крестами в позолоте, да озеро с лебедями, шашлык-машлык готовят… А на нашем старом, для простых людей, ни лебедей, ни шашлыков, кого охранять-то? Кресты что ль? Так, кладбище это древнее, ничего ценного, кроме покойников, там нет. А те не сбегут. Лёш, не сбегают ведь? Или кого видишь по ночам в своей сторожке? – фиолетовая соседка вновь хохотнула и уже спускаясь, добавила: – Это как так, в школу и детсад через весь город, в другой конец – и удобнее? На вертолёте что ль?..

Голос и смешок соседки не смолкал и раздавался, пока она не вышла из подъезда.

– Всё, Танюха, иди. Ванюшку скоро из школы дед привезёт, встречай, корми. После полдника Машуньку из садика забирать. Иди, а я покемарю чуток, потом в интернете поищу этих самых экзорцистов. Я тебе вечером позвоню.

– Леш, а как же ты? «Этот» ведь на тебе, всё время на тебе…

– В том-то и дело – всё время, уже несколько лет, – Алексей запнулся, но продолжил: – Я уже как-то привык к нему… к тяжести от него. Он только сейчас проявился, видимым стал, объятья плотнее… Но вот он на мне, а я не боюсь его…

– Но он, очевидно, что-то хочет от тебя, – Татьяна всё никак не хотела уходить. – Зачем-то залез… Ведь это не спроста. Он стал проявляться, а значит, будет что-то ещё. И потом ты скоро не сможешь вставать, ходить. Сам же говоришь, он всё тяжелее и тяжелее, и хватка его крепче. А вдруг он станет тебя душить или ещё что делать… Ты же не знаешь, что он хочет от тебя. Он ведь молчит… пока молчит…

Алексей Фомич вздохнул и с лёгким смешком ответил:

– Он молчит, но, как ты заметила, он проявился. Так, я узнал, что со мной, с моей спиной, почему я так согнулся. Из этого следует, что я здоров физически, доктора мне не нужны, и МРТ с КТ не требуются. Знамо дело, черти по души человеческие приходят. Вот и этот явился по мою душу.

– И что же делать, Лёша? – отчаянно вопросила никак не уходящая жена.

– Прогонять беса будем. Я же сказал, сейчас вздремну и поищу экзорциста, который эту нечисть с меня снимет, изгонит. Давай, дуй домой, иди уже. Болтаешь тут и меня заставляешь…

После этих резких слов Татьяна, вздохнув, отправилась в родительский дом.

***

Фомич хотел было поставить чайник и перекурить, но передумал. Лишь быстро умылся, стараясь не смотреть в зеркало, и прошёл в спальню.

– Интересно, а почему я рогатого не чувствую, когда ложусь, прислоняюсь спиной к стене? Объятия есть, тяжесть есть. Но когда он невидим, то он словно воздух, только тяжёлый и, будто стебли сухого виноградника, обнимающие за плечи, шею и бёдра. Сука, ты чёрная. Смотришь, небось, из-за плеча? Ты, что ко мне явился-прицепился? Сидишь теперь, катаешься, как на ишаке.

Он вспомнил, как в детстве его добрая бабуля Феня, иногда, когда он безмерно упрямствовал и шкодил, в сердцах, но не злобливо обзывала его странными терминами: «Ишак карабахский» и обещала, что его за такое упрямое и несносное поведение заберёт бабай с мешком и унесёт в самый жаркий и пыльный аул. Она была русской, но вовремя Великой Отечественной войны была эвакуирована из-под Сталинграда и несколько десятков лет прожила в Ашхабаде, потому и обратно в Россию привезла некоторую туркменскую лексику и колорит.

– Вот и стал ты ишаком карабахским, сбылось из далёкого детства речённое бабой Феней пророчество. И наездником твоим стал чёрт, глумливый и поганый. Однако в карабахских землях, да и в туркменских всё больше шайтаны шкодят и шныряют. Хотя не один ли фиг, и те, и другие – чёрные, рогатые и хвостатые. Хрен редьки не слаще, – с этими невесёлыми мыслями Алексей Фомич, стянул с себя джинсы и майку и, проявив к ним неуважение, бросил комком на пол – всё равно стирать.

А вот кровать приняла его с уважением и тёплой любовью, забрав на себя всю бесовскую тяжесть. Остались лишь смутные ощущения объятий демона, но человек к ним уже давно привык. Что удивительно, не было никакого страха, никакой паники. Словно наличие чёрта на спине – это сущий пустячок; так, прыщик на попе, помажешь спиртом, и пройдёт… Не-е-е, никакого спирта, только зелёнкой.

Уставший Лёха даже улыбнулся про себя, представив своего беса зелёным:

– Это ж хорошо! У всех бесы – обычный, чёрные, а у меня – именной, зелёный! Можно сказать, чёрт, раритетный и эксклюзивный.

Но пришёл беспечный сон и, легонько хлопнув ветерана-прапорщика по лбу, дал команду: «Отбой!». Служивый подчинился, отбился и отрубился…

Море было тёплым, прозрачным и ласковым. Оранжевое солнышко мягко и трепетно щекотало своими пушистыми лучами водную гладь и морщинки пляжного песка. Пустынность, бескрайность и нереальность этого неземного пляжа подчёркивало абсолютно несовместимое соседство средиземноморских или тропических кокосовых пальм и белых русских берёзок. Было совершенно непонятно, как наши красавицы приживаются, уживаются на этом морским песчаном побережье с папуасскими творениями природы. Но Фомича это вообще никак не трогало – растут на песке, значит, так надо. «Ведь, если звёзды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно? Значит – кто-то хочет, чтобы они были?». Так чем же наши берёзки хуже звёзд или тех же пальм?..

Мужчина лежал на розовом песке и смотрел на своих ребятишек, усердно и кропотливо строивших песочные замки у самой кромки воды. Волн не было, была сверкающая ровная гладь. Таньянка, загорелая, сияющая и небесно-красивая, стояла по пояс в море и руками поднимала соцветия брызг, смеялась и излучала, как мандариновое солнце, свои счастье и радость. Потом она присоединилась к Машеньке и Ванечке и стала главным архитектором замков у воды. Дети обрадовались и стали с ещё большим энтузиазмом и восторгом возводить стены и башни. Королева с принцессой и принцем были волшебно счастливы.

Алексей встал, стряхнул с крепких рук и широких плеч песок и легко побежал к воде. Долго плавал и нырял. Обалденной красоты кораллы, большие и маленькие причудливые раковины, неземные морские коньки, величавые рыбы и шустрые рыбки, разных форм и цветов. Лёха был словно Ихтиандр из фантастического сюжета Александра Беляева. А потому он мог надолго задерживать дыхание и заплывать далеко и глубоко, как человек-амфибия, а на берегу его ждала Гуттиэре.

Но, нет! Нет! Ни в коем случае, нет! При всём уважении к великому русскому фантасту – Лёха был Лёхой, и на берегу его ждала не красавица Гуттиэре, а своя родная и любимая королевишна Татьяна, с двумя милыми и прелестными ангелочками, шести и семи лет. Пора было возвращаться к ним… но не с пустыми же руками. Две волшебно красивые морские звезды лежали на дне между водорослями. Алексей легко донырнул до них и выплыл, держа эту прелесть над водой.

– Смотрите, какая красотища! – крикнул он, поворачивая их на солнце.

– Лёшенька, отпусти их, они ведь живые! – Таня заливисто рассмеялась и добавила: – У них ведь, наверняка, и детки есть…

– Ну, пап, отпусти бедняжек! – в один голос поддержали мамку малыши. – Звёздочки к своим сыночечкам и дочечкам хотят. У нас здесь свои пластмассовые звёздочки и черепашки есть, мы с ними играем…

Фомич-ихтиандр был вынужден подчиниться своим трогательным ангелочкам, а уж королевишну ослушаться, это табу, это мама не велела. Выпущенные звёзды плавно опустились в свою морскую обитель и как могли, молча, обматерили хренова человека-амфибию, наслав на него сто проклятий и тысячу морских чертей. Тысяча чертей к Лёхе не заявились, а вот один, чёрный, рогатый, с хвостом и рылом, не заставил себя долго ждать и оказался тут как тут. Алексей увидел тёмную большую тень под водой и сначала подумал, что это одинокий дельфин, даже обрадовался гостю, но… Но «дельфин» ухватил своей когтистой, крючковатой лапой покорителя и ловца звёзд за щиколотку и сжал до боли и посинения. Человек сразу понял, что никакой это не дельфин, а его наспинный спутник-шайтан и, как мог, попытался отбиться, ударив свободной ногой в рогатую башку бестии. Но плотная вода смягчила удар, превратив его в мягкое поглаживание по чёрной скользкой шерсти. Фомич бешено заработал руками, пытаясь выскользнуть из плотной, болезненной хватки. Краем глаза, он видел, что жена с детьми продолжают строить песочные замки и не замечают того, что происходит в море.

– Ты, главное, не заори, не испугай детей, – приказал себе пловец и, набрав воздуха, нырнул, чтобы руками попытаться отцепить гадину.

Но та оскалилась и ухватилась за вторую ногу. Фомич стал лупить что было сил по бесовской харе, но безуспешно. Только в кино подводные пловцы вырубают и нокаутируют своих противников, в реалиях же под водой всё как в замедленной съёмке – плавно и мягко. Алексей ухватил демона за острые уши – жёсткие и скользкие. Попробовал тыкать и давить в маленькие красные глазки – чёрт легко увёртывался. Воздуха в лёгких становилось всё меньше, а демон всё более и глубже утаскивал за собой вглубь.

– Не понял, вроде нырял за звёздами, было не так глубоко – метров пять-шесть, а сейчас дна не видно…

Мысли поездом, с гружёными цементом вагонами, пронеслись в головушке, и головной дореволюционный паровоз оставил после себя дымный след – короткий текст, написанный жирными, чёрными буквами:

«Вот тебе, Фомич,

Последний спич:

Наш молодЕц

Встретил конец!».

Спич растворился в воде, поезд ушёл, Фомич с чёртом остались. И когда казалось, что всё, и вправду, конец… Вода вокруг сделалась вмиг прозрачной, стало возвращаться сознание, и… буквально в нескольких метрах от человека с бесом в ярких лучах солнца высветилась фигура другого человека, в белых, свободных одеждах. Он словно большой скат проплыл чуть выше подводных бойцов, и Алексей узнал его. Это был добряк и трудяга Терентий. Рыжий блаженный остановился в метре и протянул руку. Лёха попытался ухватиться за неё, но шайтан резко дёрнул вниз, вновь утаскивая за собой. Терёша что-то достал из-за ворота и попытался вложить в ускользающую руку Фомича, но это «что-то» сорвалось и, сверкнув, ушло в тёмное никуда. Терентий стал удаляться, а боевой прапорщик всё более погружаться во тьму. Рыжий парень пытался не отстать и что-то сказать, но вместо слов с губ срывались лишь прозрачные пузыри и бесшумно ускользали к поверхности, к свету, образовывая там, наверху, замысловатые контуры полукруглой, остроконечной фигуры, с каким-то «иксиком». Сознание Алексея стало уплывать от него вместе с белоснежным Терентием. Не было ни мыслей, ни страха. Лишь картинка с удаляющимся к свету рыжим блаженным, который левой рукой указывал на солнце, а правой зачем-то бил себя в грудь. Алексей Фомич захлебнулся, задохнулся… и проснулся.

Глава 3

Часы показывали ровно полшестого вечера. За окном висел вязкий сумрак короткого, бесснежного декабрьского вечера. А потому отсутствие белоснежности это предвечерье превращало в кромешность ночи.

– Здравствуй, зимушка-зима!

Здравствуй, ёлка, Новый год!

Лето щас, али зима?

Али всё наоборот?..

Фомич «деревянной» шуткой попытался взбодрить себя и прогнать столь же «деревянную» спросонность, что почти удалось. Он сел на край одинокой кровати… Хотя так ли одинокой?

– Да, дела, однако, – Алексей усмехнулся про себя и вслух добавил: – Все мужики, как мужики – спят с жёнами, на худой конец с соседкой, а я вот с чёртом. Знали бы мать с батей! Мамка бы заругала и в угол поставила, а то и гулять не отпустила, отец выпорол бы, как сидорову козу, как пить дать…

Лёха нашарил тапочки и прошёл на кухню, поставил чайник, взял сигарету. Но, посмотрев на зажигалку, убрал обратно. Он пока ещё не стоял буквой «г», но почему-то подумал, что если сейчас это огниво в очередной раз услужливо вспыхнет по велению чёрта, то его скрючит ещё более.

– Ладно, пора начинать что-то делать, – он взял телефон и зашёл на городской сайт услуг: – Штукатуры-маляры, сантехники, услуги репетитора по математике, грузоперевозки, «муж на час»… «познакомлюсь с рыжей бестией для душевных бесед и не только…». О, это случайно не по мою душу? Хотя у меня бестия чёрная, никак не рыжая. Дальше у нас что? Где-то же должны быть эти хира-хера-манты-мантры…

Нашлись. Причём список был внушительный. В нём были и потомственные маги, потомственная ведьма с тринадцатого колена, гадалки, ворожеи, даже шаман с бубном был, даже с фотографией…

– Удивительно, как люди свою родословную на столько веков вглубь знают?! – Фомич присвистнул и, усмехнувшись, усомнился: – Не верится. Как эти ведьмы в революцию выжили? А там были ещё гражданская война, красный террор, да и белый, НЭП, Великая Отечественная, перестройка, 90-е… Не-е, ведьмы не выжили бы… Так, что есть ещё кроме ведьм и бабаёжек? Гадалки и ворожеи нам не нужны. Оба-на, вот и то, что надо!

Чёткая, короткая информация от агентства «Охотники на баробашек» гласила: «Изгоним всю нечисть и нежить из вашего дома. Работаем с полтергейстом и баробашками. Используем современное европейское оборудование. Цена договорная. Предоплата – 30%, 5% за риск и опасность».

– Кажется, то, что надо. Только почему «баробашек», вроде говорят: «барабашек»? Ладно, без разницы. Лишь бы помогли, – Алексей Фомич набрал номер, на том конце задорным девчачим голоском ответили сразу:

– Агентство «Охотники на баробашек» слушает.

– Вечер добрый, – начал Лёша и сразу споткнулся о странный, неожиданный ответ:

– А разве он добрый? – повисла пауза.

– В смысле? – не понял Фомич.

– Ну, если вы к нам обратились и позвонили, то для вас этот вечер не очень-то добрый, предыдущие, наверняка, тоже. Разве я не права?

– Правы, раз я вам звоню. У меня тут вопрос…

– Задавайте, конечно.

– А почему у вас написано «баробашки», а не «барабашки», как их обычно все называют?

В телефоне раздался какой-то шум, стук.

– Ой, извините, уронила мобилу, – девушка продолжила разговор и беспечным голосом то ли спросила, то ли ответила: – А какая разница, какая буква в слове… главное, чтоб «оно» перестало стучать и хулиганить.

Фомич встал, выключил закипевший чайник.

– У меня не стучит.

– Хулиганит? – весело спросила собеседница.

Алексей задумался.

– Ну, не так, чтобы…

– А-а-а, поняла, вещи разбрасывает или ворует?..

– Вроде пока не воровал и не разбрасывал…

– Он у вас разговаривает! Так бы сразу и сказали. Есть такой вид, точнее подвид, – затараторила девчушка. – Мы их говорульками называем или балтульками. Итак, ваш – говорулька.

Лёша стал немного раздражаться.

– Вас, девушка, как звать? Как обращаться к вам?

– Я – Маринушка. А вас?

– Алексей Фомич я, Марина.

– Алексей Фомич, я не Марина, я Маринушка. Так и обращайтесь.

– Как скажете, Маринушка. У меня «он» молчит, по крайней мере, пока молчал… У меня ещё вопрос: Вы тридцать процентов предоплаты просите, а гарантии даёте, что избавите от «этих»?

– Конечно, сто процентов гарантии! – уверенно заявила девушка.

– Ещё у вас написано про пять процентов за риск и опасность…

Маринушка немного возмущённо перебила:

– Вы сомневаетесь? Зачем же тогда обратились к нам, если это не опасно?

Алексей почувствовал, что разговор с балаболкой Маринушкой всё более затягивается в своей какой-то бессмыслице и пустоте. А потому сухо спросил:

– С бесами работаете? В смысле, можете победить, изгнать одного беса?

– Да хоть чёрта лысого! – не задумываясь, уверенно заявила представитель «охотников». – Диктуйте адрес, выезжаем!

– Прям щас?! – Фомич не смог скрыть удивления.

– А чего ждать? Или вы не торопитесь? Если «он» вам сильно не докучает, можем и завтра, можем через неделю. Как скажете.

– Давайте сейчас, – Лёха, перед тем как назвать свой адрес, с сомнением спросил: – Вы и вправду настоящего чёрта можете победить?

– Я же вам, Алексей Фомич, уже сказала – да, хоть чёрта лысого! – без тени сомнения заверила Маринушка.

– И вы их, чертей, рогатых с хвостами и рылами с пятаками, сами видели? – не унимался Алексей.

– Мы и я, в том числе, всё видели, даже не сомневайтесь. Разве только бабу-ягу с кощеем бессмертным да змея горыныча не наблюдали, и то только потому, что их не существует в природе. Диктуйте адрес. Мы выдвигаемся…

Боевой прапорщик едва успел допить чай, как в дверь нетерпеливо и длинно позвонили. Алексей открыл. У порога стояла яркая команда из трёх человек, все как на подбор весьма интересные персонажи: длинный, худой альбинос, лет тридцати, в чёрном облегающем свитере, с воротником до острого подбородка, расклешённых джинсах и огромных, остроносых, ядовито-жёлтых штиблетах. В тонкой, словно плеть руке, он держал большой чёрный саквояж. Из-под его локтя выглядывал очкастый, пузатенький коротышка с причёской «а-ля аэропорт посреди редколесья». В том смысле, что макушка на его крупной головушке сверкала, словно была натёрта специальным лаком, её окружала жиденькая, но длинная растительность. Этот забавный «шарик» был с преогромной видеокамерой, будто позаимствованной у «Мосфильма» 60-х годов. Во главе этой шедевральной тройки была щупленькая, милипусенькая, чуть выше обладателя «аэропорта», девчушка, лет пятнадцати на вид.

Фомичу, судя по всему, не удалось скрыть своего изумления, и маленькая атаманша сразу выпалила:

– Я – не девочка! В том смысле, что мне тридцать два года, не замужем. Клеиться и шиться ко мне не надо, а то быстро отошью и тресну! – с этой словесной картечью «не девочка», не разуваясь и словно не замечая прапорщика, прошла в комнату. «Двое из ларца» неуверенно проследовали за ней.

Ошалевший Алёша захлопнул дверь за очумелой командой «охотников на бумбарашек» и уже в своей очумелости встал в проёме зала.

– Так, где ваш чёрт, показывайте, – девушка заглянула на кухню и, повернувшись к хозяину квартиры, попыталась вывести его из ступора: – Вы – Алексей Фомич, я – Маринушка. Это, – она указала на обладателя «аэропорта», – Лев Иваныч, он наш оператор и по совместительству повар, в том смысле, что в обед покупает и приносит нам из соседнего кафе пирожки и хот-доги. А вот этот высокий блондин в жёлтом ботинке – Кирюха, он отвечает за аппаратуру и все другие причиндалы.

Согнувшийся Фомич прошёл к креслу и с облегчением бухнулся в него.

– Алексей Фомич, вы будете своего чёрта показывать? Или хотя бы скажите, где он прячется. Под диваном? – бойкая Маришка заглянула под тахту, но тут же перевела тему:

– А что это вы так согнулись? Радикулит? Так я вам сейчас рецепт своей прабабушки поведаю, – тараторка подскочила и легонько хлопнула по Лёхиной спине. – Где болит? Здесь?

– Чёрт на спине, – устало и как-то безнадёжно произнёс обладатель мнимого радикулита.

После этих слов Маринушка буквально вскинулась:

– Да что вы такое говорите?! Нельзя так про своё здоровье! Как это так – чёрт с ней, спиной?! Радикулит – это ещё не приговор. Вы вон, какой молодой, а согнулись, будто дед столетний. Вот сейчас мы лысого чёрта прогоним, и я займусь вашей спинушкой.

– Чёрт на спине, – тихо, едва шевеля губами, повторил Фомич.

Маринушка сначала не поняла или не расслышала, сказанное прапорщиком, и хотела было продолжить своё бойкое щебетание, но тут на полуслове осеклась и замерла с приоткрытым ртом, уставившись на Алёшу. Так же вперились на него и оба других «охотника».

– Где… на какой спине? – девушка недоумённо посмотрела на Алексея, подошла ближе и провела рукой по его спине, потом ещё раз ощупала всю спину и, чуть хмыкнув, резюмировала: – У вас на спине нет никакого чёрта. Я всё проверила, везде пощупала. Ни малейшего признака существа с рожками, хвостиком и пятачком на вас нет.

Сивый и кругляш так и стояли, притихнув. «Охотница» присела на корточки и участливо спросила:

– Алексей Фомич, дорогой, вы как себя чувствуете? Ничего не болит, ну, кроме спины?

Фомич достал сигарету и протянул руку к зажигалке, та, естественно, щёлкнула металлической крышечкой и услужливо вспыхнула синим пламенем. Он взял её и невозмутимо прикурил, выпустил три круглых дымных кольца и как бы ненароком ответил:

– Не-а, ничего у меня не болит, и спина здорова. Чёрт на ней сидит… здоровенный такой, тяжёлый… уже несколько лет, как взобрался, так и сидит… вот прикурить даёт… раньше водку наливал… сейчас не наливает… я бросил бухать… из-за него и бросил… вот, думаю, и курить бросить…

Прапорщик устало обвёл взглядом очумевшую троицу и сухо, по-деловому спросил:

– Ну, что, охотники за бумбарашами, чёрта со спины моей снимать будете, али как?

Лев Иваныч и Кирюха продолжали стоять с открытыми ртами и смотреть на Фомича, словно и вправду увидели на нём беса. А вот атаманша после этих «али как» встрепенулась, как воробушек, встряхнувший пёрышки, подпрыгнула, хлопнула в ладоши и бодрым командным тоном выдала:

– Что застыли, как олухи царя небесного?! Чертей не видели что ли никогда?! Лев Иваныч, готовь к работе тепловизионную камеру. Кирюш, я доложила в комплект измеритель электромагнитного поля, счётчик аэроионов. Конденсаторный микрофон с фантомным питанием у тебя, я знаю, нового образца, – и уже обращаясь к Алексею, Маринушка доверительно произнесла:

– Так, Алексей Фомич, вы не волнуйтесь, сейчас мы вашего беса обнулим.

– Не понял, что сделаете? – Алексей покосился на девушку, в руке у неё был простенький лазерный термометр. Такой, что были повсеместно при эпидемии ковида.

Маринушка навела прибор сначала на голову Фомича, потом на спину и деловито продолжила:

– Дорогой наш, думаете, что вы такой один в этом городе? Да каких только сущностей и квантовых флуктуаций в нашем земном бытие нет. С чем только нам не приходилось и не приходится сталкиваться. Больше всего, конечно, простых баробашек, они самые безобидные и легко выводимые. Как, знаете, есть пятна на одежде, которые можно вывести простенько, в два счёта, а есть и такие, что только в профессиональной химчистке. Вот наша команда, считайте, профхимчистка, – охотница резко развернулась и, взвизгнув, прокричала долговязому альбиносу:

– Что уставился, Кирюха, я уж думала, ты всё подготовил! Давай тепловизор, клюксер и дроперодел! Я за тебя буду что ль всё это делать?

Кирюшке не надо было повторять дважды, он раскрыл свой большой саквояж и стал деловито доставать из него разные приборы со стрелочками, кнопочками, лампочками.

Маришка неожиданно резко переключилась опять на Алексея.

– А ещё есть такие сущности – лярвы, они так и называются, и являются они к нам из астрала. Вредные гадины, они чаще цепляются к алкашам, к заядлым курильщикам, к бабникам и к гулящим женщинам. Но с ними всё просто. Мы их дустом, дешёвым и ядрёным, словно блох, выводим.

Фомич представил, как Маринушка посыпает всю квартиру этим вонючим средством, не выдержал и перебил:

– Вот только не надо никакого дуста. У меня не лярва, а простой чёрт.

Девушка не обратила на его реплику никакого внимания и продолжила тараторить:

– А ещё есть инкубы и суккубы – это сущности, паразитирующие на сексуальной энергии, – девушка неожиданно кольнулу под ребро очумевшего от беспрестанной трескотни прапорщика и игриво проворковала:

– По всему видно, что вы одиноки, и, наверняка, тот ещё шалунишка и проказник. Ну да я шучу… А вот ещё назову элементёров. Это просто души умерших людей, по какой-то причине запертые в чужой ауре.

Фомич не выдержал и вновь оборвал трескотню победительницы лярв:

– Чёрт с ними, с этими лярвами и элементёрами! Моего чёрта можете убрать?! Без дуста, хлорки и дихлофоса?

Маринушка убрала термометр и уверенно заявила:

– Да. Никакого дихлофоса и другой химии не будет. У нас современное оборудование из Европы.

Алексей покосился на огромную камеру на плече Льва Иваныча и на приборы, явно смахивающие на вольтметры и амперметры из 70-х годов прошлого века. Но пришлось довериться укротителям лярв и элементёров.

Тем временем альбинос закончил все свои приготовления и включил какой-то маленький приборчик, который стал громко и несносно трещать и пищать. А Лёва-аэродром подошёл вплотную к Фомичу и подвёл объектив своей бандуры к самой голове прапорщика.

– Ой, а где у вас тут туалет? – неожиданно пискнула Маринушка и, не дожидаясь ответа, выскочила в коридор.

– Киря, подай ультрафиолетовый фильтр, – впервые фальцетом озвучил себя Лев Иваныч.

Кирю не надо было просить дважды, он, держа какую-то синюю колбу, в два шага оказался рядом.

– Держи вот здесь над головой Алексея Фомича… ближе… да, вот так. Минуточку, любезный Алексей Фомич, сейчас мы просканируем вашего демона… проявим, так сказать, его во всей красе… А потом дело за малым… останется лишь обнулить его… Вы только не шевелитесь, замрите…

Фомич застыл, как в детской игре-считалке «Море волнуется раз…». Но краем глаза продолжал наблюдать за действиями парочки «охотников». Сначала всё шло ровно и степенно. На бандуре Льва Иваныча мигали две лампочки – зелёная и красная, Кирюха держал свою колбу над головой терпеливого прапорщика, у которого постепенно стала затекать шея – чёрт давил и было не очень-то удобно вот так неподвижно продолжать сидеть. И вот, когда Лёха хотел уже было сказать, что устал и желает поменять позу, он взглянул на лицо «оператора» Лёвы…

Оно, пухленькое и ещё мгновение назад розовое и лоснящееся, вдруг стало бледнеть и тускнеть, и с каждой секундой всё более. А сивый дылда при этом стал зачем-то приседать и садится на корточки, при этом издавая сухой, сиплый звук «э-э-э».

Лёша перевёл взгляд на камеру и понял причину бледности кругляша и сиплости сивого…

Большая, чёрная, волосатая лапа-пятерня чёрта жёстко держала объектив бандуры, что была на плече Иваныча. Тот, продолжая бледнеть, попытался потянуть на себя чёрный аппарат, но безуспешно. Алексей взглянул наверх и обнаружил, что вторая лапа беса ухватила синюю колбу у него над головой, тогда, как Кирилл пытался держать её за горлышко. Эта картина с чёрной лапой на объективе и сиплым «э-э-э», как показалось Фомичу, длилась целую вечность. Однако враз прервалась треском лопнувшего стекла и разом вылившейся вонючей синей жидкости на его голову, лицо, шею и плечи.

– Вот дьявол! Вы что творите?! – чертыхнулся в сердцах Лёха и попытался подняться, но это ему не удалось.

Материализовавшийся хвостатый демон, уцепившийся в аппарат Лёвы, загрузил плечи и спину так, что прапорщика буквально вдавило и пригвоздило к креслу. Сивый дылда перестал сипеть своё «э-э-э» и попятился к стене. Обладатель «аэропорта», видимо поняв, что камеру ему отстоять и вырвать из лап беса не удастся, тщетно попытался освободиться от её тугих ремней. Чёрный шайтан тем временем подтянул камеру к самому своему рылу, а с ней и бедного, бледного, полуживого Льва Ивановича, и впервые за всё время «жизни» на спине Фомича издал звук – тонкое, громкое шипение. И это шипение, надо признаться, было пострашнее рыка льва. У Лёхи, не робкого десятка мужика, прошедшего огонь и воду, не раз видевшего смерть в лицо, от этого шипения похолодело всё внутри. К месту ли, не к месту в облитой вонючей синькой голове крутанулись мысли:

– Чёрная сука, судя по всему, сидит на спине уже несколько лет, и так не было страшно никогда. А этот шип, словно из самого ада, голос зверя!..

Бздеть было негоже, никак нельзя! Коротышку с камерой надо было спасать. Он был бел, как побеленная стена, и хоть и пытался сопротивляться и выпутаться из ремней свой аппаратуры, но явно безуспешно, вряд ли его хватило бы надолго. Что хотел с ним сделать демон, было неизвестно. Явно, ничего хорошего… Фомич подтянул ноги, упёрся ими в пухлую грудь лысого пончика и резко, с силой, распрямившись, оттолкнул его от себя. И пончик с грохотом от громоздкой камеры вместе с ней бухнулся на пол и, перекатившись, как колобок, со вздыбленными длинными волосинами вокруг «аэропорта», с криком: «А-а-а! Черти убивают! А-а-а-а-а-а!», ломанулся из комнаты и квартиры…

Фомич обернулся и посмотрел на тощего Кирюху. Тот стоял, вытянувшись в струнку у стены, и пытался вжаться в неё, но бетонная стенка была холодна и равнодушна к альбиносам и чертям и не вжала, не спрятала в себя «охотника за баробашками». Лёха тихо и убедительно посоветовал:

– Беги, беги, Кирюха, беги…

И Кирюшка, позабыв про весь свой европейский инвентарь и огромный баул, про свою «атаманшу», застрявшую в туалете, гигантскими шагами на своих тонких, длинных ногах-ходулях в полтора скачка достиг коридора и бесследно пропал…

– И этот сивый мерин сдристнул, – горько подытожил синий прапорщик. – Про командиршу-то свою забыли. Сбежали, как черти от ладана. Только чёрт-то остался.

Фомич оглянулся налево и посмотрел на чёрта, тот глядел на него, при этом нежно поглаживал по животу своего «ишака карабахского». Лёха плюнул ему в рожу и попробовал убрать с себя чёрные лапы, но демон плотно обхватил его шею и слегка сжал её, чуть поддушив, да так, что прапорщик закашлялся. Бес же разжав одну лапу, погрозил у самого носа своим чёрным костистым и когтистым длинным пальцем.

В туалете проурчал унитаз, причём дважды. Через минуту Маринушка покинула уборную и со словами:

– Я же говорила тебе, Иваныч, что пирожки вчерашние, – вошла в комнату и… естественно, остолбенела, как «Зоя каменная».

Вот только Маринушка встала столбом не по воле батюшки Николая Чудотворца, и иконы святителя у неё в руках не было…

Алексей не сдержался и с лёгкой усмешкой бросил:

– Что встала, как истукан? Чёрта что ль никогда не видала?

Худенькая девушка превратилась в совсем щупленькую тень. И эта бестелесная тень, с вытаращенными глазами, косясь на шедевральный дуэт из Фомича и его чёрта, будто сошедший с мистических гоголевских полотен с «Вечерами на хуторе близ Диканьки», «Проклятого места» с «Майской ночью», маленькими, быстренькими шажочками прошуршала вдоль стеночки к тёмному проёму коридора и бесшумно растворилась в нём. Но эта бесшумность через мгновение разорвалась удаляющимися воплями-причитаниями:

– Ой, мамочки, мои, мамочки!!! Мамочка, родненькая, спаси меня!..

                        ***

Вечер охотников за привидениями благополучно, как мог, подошёл к концу, забрав с собой в непроглядную ночь все «а-а-а, помогите! Ой, мамочки», оставив после себя в квартире лишь Лёху с чёртом и чёрный саквояж с «европейскими» нелепыми, бутафорскими причиндалами.

      Лёха, стараясь не смотреть на демона, взглянул на свои руки. Они были такими же синими, как голова, лицо, плечи, живот и воняли какой-то кислятиной, словно ослиной мочой. Хотя, конечно, сторож-прапорщик никогда не нюхивал эту мочу. Фомич усмехнулся и вспомнил «ишака карабахского» от бабы Фени.

– Видать, так оно и пахнет, ссаньё от ишаков. Вот уж напророчила, так напророчила любимая бабулечка.

Он ещё раз взглянул на руку и неожиданно, нагло, от всей души обтёр её о чёрную харю беса, тот от такого «подарка» громко, раскатисто чихнул и… пропал… Не полностью, произошло лишь видимое исчезновение. Но так было всё же лучше и, конечно, легче, чем воочию лицезреть лапы и копыта чёрной бестии. К незримым объятиям и этой тяжести человек уже привык. И всё бы ничего, если бы эта мерзкая ноша не тяжелела с каждым прожитым днём.

Перед тем, как встать с кресла, «синий прапорщик» ещё раз посмотрел на руки, на подлокотники и спинку кресла. Оранж в слиянии с синькой неожиданно выдал яркий аквамарин. Фомич удивился такому превращению и спросил у Алисы: какой цвет получается при смешении синего и оранжевого? Алиса уверенно заявила, что коричневый, возможно, с оттенком рыжего.

– Сама ты рыжая. А аквамарин не хочешь?! Хотя не один ли хрен. Всё равно отмывать надо. Можно бы и так оставить – необычно и даже красиво. Но воняет… Ладно, завтра моющим пылесосом попробую. А сейчас самому надо смыть с себя эту синеву.

Синетелый Алексей Фомич оглянулся в сторону невидимого демона, вздохнул и с искренней печалькой и некоторой иронией произнёс:

– У всех черти, как черти – чёрные, как смола, а у меня синий! Всё как не у людей. Пошли, индиго чёртов, спинку потру хозяйственным мылом. Или лучше дегтярным? Ты к дёгтю как относишься? Чихать снова не будешь?

Фомич поднялся, пошёл закрыть входную дверь. Маловероятно, что «охотники» сегодня вернутся за своим «европейским» инвентарём. Навряд ли они вообще когда-либо сюда явятся. Интересно, как они дальше жить будут, зная, что черти, настоящие, чёрные, с роками и копытами, есть на самом деле? А продолжать свою охоту на баробашек будут? Эти вопросы штурмом хотели взять подуставший мозг в подсинённой голове прапорщика. Но тот по-солдатски дал им жёсткий и короткий отпор в виде смачного: «Да пошли они ко всем чертям собачьим! Туда им и дорога. Не фиг народ дурить со своим «европейским» оборудованием и враньём про баробашек и лярв. И уже вслух Алексей Фомич завершил небольшой фантазией:

– В городе на одну контору «Рога и копыта» станет меньше. Можно будет турне по городам и весям российским организовать. Объявление дам: «Изгоню с помощью настоящего чёрта всех «охотников на приведения и баробашек». Качество проверено, гарантия – 100%». Зарегистрирую ИП, налоги буду платить. И стану первым человеком, который использует нечисть с того света во благо обществу: очищает страну от шарлатанов и доход в виде налогов в казну приносит! Это ж своего рода я Гагариным стану!

Фомич представил, как со всех телевизионных экранов, на всех интернетпросторах будут каждый день говорить и показывать: «Ура! Свершилось – первый человек в мире приручил чёрта! И он, наш – россиянин! Да здравствует Фомич! Слава Фомичу! Слава покорителю чёрта!».

Мечтатель и фантазёр, согнувшись и придерживаясь стенки, прошёл в ванну и, вернувшись в реалии, усмехнулся:

– Эка, хватил – Гагарин… Иди, Лёха, отмывай своего чёрта и себя заодно. Ночь уже, спать пора. Но хоть в чём-то ты, чертила, сгодился и пользу принёс. Значит, не зря тебя, суку, таскаю уже столько времени.

Алексей встал под душ. Он мечтал сейчас о ванной, но для начала надо было смыть всю вонь и синеву. Дегтярное мыло и вправду легко сделало свою работу. Бес не чихал, притих, лишь давил вниз. Но когда Фомич опустился в приятно горячую воду с шампунем и морской солью, всё тело объяла нега и облегчение. Человек с великим кайфом погрузился и вытянулся. Демон почти перестал ощущаться…

      После ванны накинул банный халат и, проигнорировав желание отпить вечернего чаю и выкурить сигарету, прошёл в спальную и, не снимая халат, бухнулся в постель. Та проявила солидарность с ванной и приняла его в своё лоно, забрав на себя всю тяжесть от притихшего демона. Оставалось сделать на сегодня последнее.

Поздновато, конечно, но надо позвонить. Татьянка волнуется, наверное, места себе не находит. Дети, скорее всего, уже спят.

– Алло, Лёшенька, дорогой, как ты? – голос был радостный, но озабоченный.

– Нормально я, – Алексей, опережая все вопросы, рассказал о неудачном визите борцов с баробашками, их скоропостижном бегстве.

О «синьке» тоже доложил. Даже поведал о том, как бес чихнул. Старался «насыпать» в рассказ побольше юморка и каламбура, чтоб хоть как-то успокоить и расслабить свою любимую зазнобушку. Это отчасти удалось – Танюшка даже несколько раз хихикнула, но в конце всё ж не смогла скрыть озабоченности:

– Ну да, это были просто шарлатаны. Но, Алёша, от этого-то легче не стало. Демон ведь на тебе так и сидит… Вот, сказала, а у самой холод в груди и мурашки по телу… от простого слова этого – «демон». Как представлю, что он, чёрный и поганый, и сейчас у тебя на спине…

– Успокойся, хорошая моя, бесёнок сейчас спокоен. И знай – я не боюсь его! У меня всё под контролем. Я верю и знаю, что освобожусь от него…

– Но как? Завтра что делать будешь? Он ведь, судя по всему, с каждым днём всё тяжелее становится…

– Я в объявлениях видел и других…

Татьяна перебила:

– Эта тройка была «пустышка». А вдруг и другие – шарлатаны?

– Посмотрим. Я обратил внимание на объявление от шамана. Написано, что изгоняет злых духов. Оплату берёт по результату. Так что если изгонит с меня этого чертилу, то и расплачусь. А если мой шайтан бубен шаманский этому шаману на голову наденет, значит, тоже шарлатан. Значит, будем искать кого-то другого. Ведь есть же панацея от этой напасти. Не ковид же, в самом деле. Мы ж с тобой переболели, выкарабкались. И с этой чумой справимся, – Леха переключился на видео и улыбнулся Татьянке.

– Лучше расскажи, как дети, солнышки наши?

– А я их сейчас, эти солнышки, позову, – встрепенулась Таня.

– Не надо, спят ведь, наверное, уже…

– Какой там. Уложить не могу. Машулька после ужина решила в доктора поиграть. Ваня – пациент. До сих пор лечит, бедняжку. Грыдусник ставит, в бинты перемотала, даже в эластичные. Хорошо хоть зелёнку вовремя отобрала, а то бы братика всего раскрасила, как чёрт тебя синькой. А завтра Ванюшке в школу… Ваня, Маша, идите сюда, с папкой увидитесь и поговорите. Вы же хотели…

Фомич от души пообщался с любимыми кровинушками. Вот только у него сердце защемило после очередного вопроса:

– Пап, а пап, ты когда к нам приедешь?.. Насовсем… Мы скучаем по тебе… очень…

– Скоро, очень скоро, мои хорошие, солнечные. Вот все дела переделаю и приеду.

– Обещаешь?

– Слово бати даю! Вы же знаете, слово своё ваш батяня держит!

На том и порешили, а порешив, перецеловались воздушно и нежно.

Фомич, пообещав вечером, ближе к ночи отзвониться, убрал телефон, укрылся мягким любимым Танюхиным пледом и погасил настольную лампу. Наступила ночь, ночь была нежна. На цыпочках пришёл тихий золотой сон.

                        ***

Алексей стоял посреди поля с колосящейся рожью. Поле было бескрайним и в лучах заходящего солнца отливало золотым багрянцем. Тут же к Лёхе неведомо откуда пришли слова поэтессы, Екатерины Серовой:

«Ветерок спросил, пролетая:

Отчего ты, рожь, золотая?

А в ответ колоски шелестят:

– Золотые руки растят!»…

Человек чуть наклонился и вдохнул от жёлтых колосьев. И опять к Лёше пришли поэтические строки, теперь уже от другой поэтессы, Елены Румянцевой:

«Чем пахнет поле колосистой ржи?

Ромашкой травянистой, васильками,

Что на ветру склоняясь у межи,

Танцуют вдохновенно лепестками.

Домашним хлебом с корочкой тугой –

Душистым деревенским караваем…».

Алексей любил поэзию, а женскую особенно, ведь она удивительна, трепетна и нежна. Воодушевлённый этими строками, он пошёл вперёд.

Упругие стебли и тяжёлые колосья словно расступались перед ним, позволяя легко и плавно двигаться сквозь них. Он шёл вслед за степенно удаляющимся за горизонт солнцем, в конце концов, поднял руки к светилу и зажмурился. Открыл глаза и увидел впереди человека, а точнее его плечи и лицо. Рожь колосилась, будто море, с золотым отблеском. И человек будто плыл по нему. Лёша присмотрелся и узнал в пловце Терентия. Рыжий добряк поднял руку и что-то показывал, это «что-то» поблёскивало в уходящих лучах. Терёшка поднял вторую руку и поманил Алексея. Тот прибавил шаг и… вовремя остановился – в полушаге от него была пропасть. Фомич взглянул в неё – тьма, чёрная и бездонная.

– Терёша, я не могу к тебе! Здесь обрыв… Мне к тебе никак! – прокричал Алексей, но… Но его крик буквально сорвался в эту пропасть и просто исчез в ней. Тьма с какой-то голодной, стервозной жадностью проглотила все слова и голос человека. Тот повторил попытку, но чёрное опять сожрало слова и звуки… Лёха беспомощно развёл руками. Терентий продолжал чем-то сверкать. Поднял руку и показал на солнце, на небо… Лёха ничего не понял и вновь в бессилии развёл руками. Рыжий блаженный сжал пальцы в кулак и несколько раз тюкнул по своей ржаной головушке.

– Тьфу ты, рыжий дурак, – в сердцах не сдержался Фомич.

Терёша в отчаянии опустил длиннющие рученьки. Но затем поднял одну и стал трогать пальцами грудь и показывать на небо, которое с каждым мгновением всё более темнело. Тьма сгущалась, на глазах превращаясь в вязкий и беспросветный кисель. Наступила кромешная непроглядь…

Прапорщик проснулся. Дисплей телефона показывал два ночи. Алексей включил ночник, надел тапочки и прошаркал на кухню. Глотнул остывший чай, посмотрел на пачку с сигаретами и зажигалку, сплюнул через левое плечо и отправился в спальню. Надо было набираться сил. Кровать вновь с ним согласилась и подставилась…

– Не понимаю, второй сон, и в нём Терёха опять приснился… – подумал Фомич и натянул на себя плед. – К чему это? Что рыжий хотел мне передать, показать? Что за блестяшка маленькая у него? И зачем он постоянно указывал на небо, солнце и ещё в грудь тыкал? По темечку бил себе кулаком? С головой что-то?.. А впрочем, блаженный он. Что с такого взять? Ладно, спать. Вот проснусь, а чёрта не будет, обнулится…