Цвета свободы

1. Увертюра

Утро началось как обычно – с борьбы за сознание. Оно возвращалось неохотно, цепляясь за обрывки ускользающих сновидений. Сначала он не понял, где находится, но привычные звуки и запахи комнаты постепенно возвращали его к реальности. Легкий шум вентиляции компьютера в углу и едва слышный гул города за окном – все это говорило о том, что он дома, в своей квартире.

Первым делом – ревизия тела. Тупой ритуал, без которого он уже не мог начать день. Дмитрий медленно согнул пальцы, прокрутил запястье, ожидая подвоха от собственной руки. На этот раз обошлось без боли, хотя по ночам карпальный туннель все еще напоминал о себе. Шея, как всегда, оказалась деревянной. Мышцы окаменели, превратившись в один сплошной спазм. Плечи тоже не внушали оптимизма. Но его это уже давно не волновало – постоянная тяжесть превратилась в атрибут профессии.

Первые минуты после пробуждения всегда были худшими. Реальность казалась зыбкой, ненадежной, словно картинка низкого разрешения. Но и к этому он привык – очередной пункт ежедневного протокола возвращения в мир живых.

Следующий пункт проверки – сердце. Он замер, прислушиваясь к пульсу. Ровный ритм, никаких сбоев. Врачи называли эту его одержимость ипохондрией. Страх смерти был его персональным демоном, и он научился жить с этим страхом, превратив его в систему постоянного контроля.

Он встал и подошел к окну. Город корчился внизу – бесконечная возня человеческого муравейника. Двуногие особи метались по своим микромаршрутам, пережёвывая день в пыль. Железные коробки ползли по асфальтовым венам, забитым до тромбов. Старый, затёртый до дыр фильм – он помнил каждый кадр наизусть и давно вынес ему приговор.

Выходить? На кой чёрт? В прошлой жизни эти вылазки в магазины и «посиделки с друзьями» казались естественными, как дыхание. Теперь же любой шаг за порог превратился в выход в открытый космос – без скафандра, без страховки, с одним только холодом под ложечкой. Он отвык от этой пресной жвачки существования, как отвыкают от бессмысленной болтовни. И вдруг осознал – он даже забыл, каково это: быть своим среди чужих.

Важнее то, что было внутри. Там зрело знакомое предчувствие: все накопленные наработки вот-вот должны выстрелить. Это чувство он знал слишком хорошо – верный признак приближающегося прорыва. Губы сами растянулись в улыбке. Именно такие моменты делали его живым. Когда решение маячило где-то на грани сознания, когда мозг работал на полную мощность, выискивая нужные паттерны в хаосе данных. В такие минуты он даже забывал прислушиваться к своему телу. Но эйфория длилась недолго. Уже через пару минут, вытираясь полотенцем после душа, он снова поймал себя на том, что считает удары сердца и следит за дыханием.

Утренняя кухня дышала солнечным светом и запахом свежезаваренного чая. Марина размешивала сахар, позвякивая ложечкой о стенки чашки. На ней была светлая футболка – дежурная, для работы в реанимации.

– Натаха-то… Представляешь, опять в положении. В Англию теперь переезжают, – она старалась говорить небрежно, будто между прочим, но Дмитрий уловил знакомые нотки в её голосе.

– Можно подумать, – он даже не поднял глаз от чашки. – Ты знаешь моё отношение. Он говнокод пишет для рекламных кампаний. Это халтура.

– Хоть с утра не начинай, а? – Марина вздохнула. – Говнокод или нет, а люди дом покупают. Их, между прочим, сам Facebook выписал. Условия…

– Сколько раз повторять – я не буду этой халтурой заниматься, – в его голосе появился нажим. – То, что я делаю, твой драгоценный Паша даже не осознает. У меня имя в профессии.

Марина подалась вперед, её голос смягчился:

– Дим… Я же понимаю. Я потому за тебя и… За ум твой, за принципы. Знаю, что тебя ценят, – она помедлила, подбирая слова. – Только вот не пойму – почему нельзя и принципы сохранить, и… Просто найти что-то… стоящее? Чтоб твой талант не только в лайках на форумах… Не поступаться своими принципами, а просто найти такую работу, которая бы конвертировала твой талант и виртуальную репутацию в материальные ценности.

– То есть в бабки? – он холодно усмехнулся.

Марина молчала, теребя чайный пакетик. Утреннее солнце золотило её волосы, делая их почти рыжими.

Он поднялся из-за стола. В его движениях чувствовалась сдержанная ярость.

– Ты знаешь, я теперь понимаю как отвратительны бабы, которые пилят мужиков по поводу денег, – он стоял у окна, глядя куда-то поверх крыш. – Это просто омерзительная черта. Ладно бы я как Лёха ни хрена бы не работал, а тут я уже практически инвалидом стал из-за этой работы, а тебе, видите ли, мало.

– Я никогда не говорила, что мне мало. И болезнь твоя не в последнюю очередь из-за того, что ты хочешь чего-то великого, но недосягаемого, вместо того, чтобы научиться наслаждаться возможным и реальным. Я за тебя переживаю, ты это знаешь, – Марина старалась говорить мягко. – У тебя невроз не от работы, а от твоих недостижимых целей. Ты реальность теряешь. Я же переживаю…

Он медленно повернулся к ней, и его голос стал спокойнее.

– Слушай… Тут такое наклёвывается… Серьёзные люди вышли. Не халтура – им нужно именно то, что я умею. Я не говорил, чтоб не сглазить… – он сделал паузу. – Может, наконец увидишь, на что я способен.

Марина покачала головой:

– Дим… Ты опять? Ты же с психологом это обсуждал. Зачем ты мне постоянно что-то доказываешь? Ты сам себе эту высоту ставишь, а потом меня виноватой делаешь.

Он устало потёр переносицу:

– Ну хорошо… Ты права… В общем, скоро всё может измениться.

Марина встала, торопливо собирая сумку. Солнечный луч скользнул по её плечу, когда она потянулась за телефоном.

– Я в тебя верю, правда… – она мельком глянула на экран. – Ой, Серёга уже внизу ждёт. Побежала я.

– На обед будешь? – Дмитрий следил, как она поправляет прическу перед зеркалом.

– Да, посплю немного и к шести на сутки, – она привычным движением собрала волосы в хвост.

– Скоро не придётся в этом дурдоме работать… – в его голосе промелькнула мягкость.

Марина обернулась в дверях, улыбнувшись той особенной улыбкой, которую он помнил ещё со студенческих времён:

– А куда ж мои дурики денутся? Всё, я полетела.

Дверь закрылась почти беззвучно. В пустой кухне остался только звон чайной ложки в остывающей чашке да солнечный луч, расчертивший белую стену.

Он смотрел на закрытую дверь, и горечь медленно поднималась к горлу. Ведь его код был идеальным. Код, который изучали студенты и хвалили другие программисты. Только эти похвалы не превращались в акции успешных компаний. Возможно, дело было не в деньгах – Марина просто устала жить с человеком, который предпочитал решать красивые алгоритмические задачки вместо того, чтобы зарабатывать и наслаждаться жизнью, как обычные люди. Она вышла замуж за гения, а получила… перфекциониста с обсессивным расстройством, который каждую строчку кода доводил до идеала, а потом выкладывал в открытый доступ.

Он поморщился, осознав весь масштаб своей одержимости. Очередной симптом, очередной кирпичик в стене между ним и нормальной жизнью. «Почти Another brick in the wall» – подумал он, усмехнувшись собственной иронии. Тысячи восторженных комментариев в сети не могли перевесить один её равнодушный взгляд.

Он сгрёб тарелки в раковину и поплёлся в зал их двушки. Здесь всё дышало Марининым представлением об уюте – новый бежевый диван, модные постеры на стенах. Только его рабочий стол выбивался из этой глянцевой картинки – тёмное дерево, заваленное распечатками и пустыми кружками из-под чая.

Он сел за стол. За ноутбуком время переставало существовать. Экран ожил, загрузив привычный интерфейс среды разработки – его настоящий дом, где все подчинялось четкой логике. Строки кода, модули, библиотеки, ошибки и исправления – бесконечный поток задач, требующих решения.

Он включил проектор, и гладкая белая стена напротив превратилась во второй большой экран, отображавший содержание его ноутбука. После долгих часов работы за компьютером шея и правая рука начинали ныть, требуя передышки. Каждые сорок минут ему приходилось вставать, разминаться, и тогда он мог ходить по комнате с чашкой горячего чая, поглядывая на проецируемый код. Так работалось легче – можно было обдумывать решения, не горбясь над экраном ноутбука.

Вчерашняя сессия принесла неожиданный прорыв, и теперь стена пестрела следами его озарения – десятки строк нового алгоритма, который мог изменить всё. Искусственный интеллект. Святой Грааль современной науки, за которым гонялись тысячи таких же одержимых. Но его проект был другим. Не просто очередная болталка для скучающих пользователей, а настоящий прорыв – псевдодумающая модель, способная учиться и развиваться. Если все получится, она станет чем-то большим, чем просто программа. Почти живое существо. Почти – самое честное слово в этом определении.

Дмитрий давно погрузился в мир open source, но не из альтруистических побуждений. Его репутация в области машинного обучения внушала почти суеверный страх – безупречный код, невозможные сроки, решения, которые другие считали фантастикой. Коммиты за его авторством становились учебным пособием для начинающих разработчиков. Как Линус Торвальдс, создавший империю на бесплатной операционной системе, как основатели Red Hat, превратившие свободное ПО в миллиардный бизнес – Дмитрий грезил такой же траекторией. Он методично выстраивал свой цифровой пьедестал, веря, что однажды репутация гения конвертируется в большие деньги. Но пока чистота кода и восхищённые отзывы сообщества оставались лишь строчками в GitHub, далёкими от того успеха, о котором мечтала Марина. «Торвальдс тоже начинал с нуля», – упрямо повторял он в ответ на упрёки жены, погружаясь в очередной многообещающий проект, который пока не приносил ни копейки. Теперь всё должно было измениться.

Этот заказ словно соткался из его мечтаний – сложнейшая задача на грани возможного и гонорар, способный заткнуть рты всем сомневающимся. Здесь не нужно было идти на компромиссы с совестью, халтурить ради денег. Наоборот – только предельная концентрация на качестве, только идеальные решения. И всё это за сумму, о которой Марина не могла и мечтать. Казалось, судьба наконец решила его вознаградить за годы упрямого перфекционизма.

Но новый заказчик оказался весьма странным. Во-первых, ему было плевать на сроки – уже подозрительно. Во-вторых, деньги. Их было много, слишком много для обычного проекта. Единственное условие – никакой команды, только он. В-третьих, заказчик избегал личного общения как чумы. Только имейлы, никаких звонков или видеоконференций. Призрак с неограниченным бюджетом.

Нормальный человек просто пожал бы плечами – мало ли богатых чудаков? Но Дмитрий не был нормальным. То, что его психотерапевт вежливо называл «склонностью к катастрофизации», превращало каждую мелочь в потенциальную угрозу. Мысли крутились по проторенной колее: проект – ловушка, заказчик – мошенник, все закончится плохо, я этого не выдержу.

С этими мыслями он боролся как мог. «Хватит накручивать себя», – говорил он часто своему отражению в зеркале. В конце концов, какая разница, кто платит? Может, чувак просто социофоб-миллионер, помешанный на конфиденциальности. Да и поднять уже репутацию на легендарный уровень – чертовски привлекательная приманка. После такого проекта можно будет выбирать заказчиков, как женщин в баре.

Сколько раз уже эта паранойя стоила ему возможностей? Сколько проектов он прошляпил, потому что везде мерещились подвохи? Нет, на этот раз он не даст страху победить. Тем более что код… код был прекрасен. Каждая строчка – как взмах кисти на полотне, каждый алгоритм – маленький шедевр.

Он глубоко вздохнул и погрузился в работу. Истинный творец не знает полумер – либо абсолютный успех, либо полный провал. Середина – удел офисного планктона, тех, кто пишет корпоративные костыли на Java. Впрочем, даже дорога в пропасть завораживала его – бесконечное погружение в глубины кода, где реальный мир перестаёт существовать, где каждая строчка может стать или гениальным прозрением, или очередным тупиком.

Окно терминала приветствовало его россыпью вчерашних команд. Новая версия Node.js уже стояла, обещая чудеса производительности в работе с асинхронными процессами. Но Python, долбаный Python со своими зависимостями, снова выкинул фортель. Конфликт версий в виртуальном окружении грозил обрушить всю архитектуру, как карточный домик. Экспериментальный модуль на PyTorch капризничал, как избалованная примадонна, отказываясь работать с новой версией CUDA.

Команды pip install и conda update только усугубляли агонию системы. Логи пухли от конфликтов, как история болезни неврастеника. Очередная попытка пересоздать окружение закончилась предсказуемо – терминал выплюнул простыню ошибок, будто издеваясь над его усилиями.

Казалось бы, рутинная задача. Но в мире разработки даже простейшие вещи иногда превращаются в настоящий квест. Каждое исправление рождало новые баги, словно отрубленные головы гидры. Дмитрий смотрел на очередную ошибку сборки с плохо скрываемой яростью. Он же все предусмотрел, черт возьми, просчитал каждую мелочь.

Такие моменты бесили его до трясучки. Когда мир, который должен подчиняться логике и здравому смыслу, вдруг показывал средний палец. Это казалось личным оскорблением, словно вселенная решила поиздеваться именно над ним.

В такие минуты внутри просыпалось что-то первобытное. Желание крушить и ломать, заставить реальность подчиниться силой. Но поскольку с законами мироздания не поспоришь, доставалось обычно мебели и нервам случайных свидетелей его ярости. Потому что иначе нельзя. Потому что он так решил. А значит, так и будет.

«Успокойся», – приказал он себе, чувствуя, как пульсирует венка на виске. – «Истерик херов». Он снова склонился над клавиатурой. Раньше в такие моменты воздух синел от мата. Теперь он пытался держать себя в руках. Какой-то гуру личностного роста в своем бложике вещал, что утренний мат программирует мозг на негатив. Бред, конечно. Но Дмитрий решил проверить – чисто научный интерес. И что удивительно, дни без утреннего трехэтажного действительно проходили спокойнее.

Поэтому вместо того, чтобы помянуть всю родословную разработчиков библиотек машинного обучения, он сделал глубокий вдох. Дыхательная гимнастика – еще одна модная чушь, которая почему-то работала. Свежий взгляд на проблему подсказал простое решение: отдельное виртуальное окружение со старой версией PyTorch. Как говорил Торвальдс, хороший программист – ленивый программист. Особенно если этот программист научился справляться со своими нервами.

Он запустил создание нового окружения. Пальцы привычно отбили команду в терминале. Теперь оставалось только ждать, пока система переварит все зависимости. Он откинулся в кресле, прислушиваясь к мерному гудению кулера – единственному честному звуку в мире. По крайней мере, железо никогда не врет, в отличие от человека.

Эти минуты вынужденного безделья, пока система переваривала новые зависимости, всегда вызывали у него смешанные чувства. С одной стороны, бесило тратить время на ожидание. С другой – только в такие моменты мозг мог наконец оторваться от строчек кода и посмотреть на проект целиком. Можно было бы, конечно, параллельно переписать проблемные участки, подготовить их к будущим обновлениям…

Компьютер тренькнул, сообщая о готовности системы. Пора было возвращаться к работе. На экране развернулся основной файл проекта – детище, выращенное из тысяч строк кода. Архитектура получилась красивой: трансформер с механизмом self-attention, как у GPT, но с собственными хитрыми модификациями. Обработка текста тоже была на уровне – современный токенизатор вместо устаревшего хлама.

Базовая структура уже стояла прочно. Система могла вести диалог, отвечать связно, местами даже умно. Но этого было мало. Не хватало той искры, которая отличает настоящий разговор от механического обмена репликами. Нужно было научить ее адаптироваться на лету, подстраиваться под контекст, выстраивать цепочки рассуждений как живой собеседник.

Конечная цель отдавала манией величия – создать диалог, который вырвется на свободу как джинн из бутылки. The Dialogue – так бы напыщенно окрестили его британцы, попивая свой пятичасовой чай. Не банальный пинг-понг вопросов и ответов, а живой разговор. Где железка настолько достоверно изображает работу интеллекта, что граница между алгоритмом и сознанием размывается до полной неразличимости.

В этом и был весь смысл. Эта тонкая грань между хаосом и порядком, между запрограммированным и спонтанным – вот что придавало проекту особую прелесть. Вот что заставляло просиживать ночи напролет, вглядываясь в строчки кода.

Пришло время сделать перерыв. Работа затянула настолько, что реальность растворилась где-то между алгоритмами и компиляцией. Впрочем, результаты радовали – модель действительно начала думать. Или, по крайней мере, создавала убедительную иллюзию мышления. Она сама находила темы для разговора, рылась в сети, формировала собственные суждения. Почти как живая.

Телефон завибрировал, выдергивая из потока мыслей. На экране высветилось имя Николая. Несколько секунд разум сопротивлялся вторжению реального мира в процесс работы. Но пришлось сдаться – с тяжелым вздохом палец скользнул по зеленой кнопке.

– Да. Слушаю.

– Дмитрий Сергеевич, категорически приветствую. Сам как? – голос Николая прозвучал ярко и жизнерадостно, как всегда.

Дмитрий Сергеевич, хоть и уставший, не мог не улыбнуться, узнавая его привычную манеру общения.

– Здоров. Та как! Запарился я уже. Строки в глазах рябят. У меня дедлайн по сдаче кода к этой пятнице.

Дмитрий не просто лукавил, а откровенно врал. Никакого дедлайна у него не было. Но хотелось как-то отвадить товарища. Он, как и любой человек, имевший негативный опыт употребления стимулирующих средств в компании друзей, пытался с какого-то времени оградить себя от бывшего круга общения.

– По двенадцать часов в день за компом сижу. Запястье уже болит, от шеи через плечо онемение, – добавил он.

– А ты все бота делаешь?

– Ну да, типа того. Ну, это если упрощённо, а вообще может получиться уникальная штука, имитация интеллекта.

– Ого, ничего себе. Ну, я слышал краем уха, ChatGPT там, и прочее. Слушай, а ты не хочешь сегодня вечером небольшой перерыв сделать. Я бы к тебе зарулил вечерком. Ты бы мне всё это рассказал. А то от перенапряжения сам скоро будешь имитировать интеллект.

Взгляд скользнул по столу, заваленному заметками и распечатками документации. На мониторе застыли строки. Мысль об отдыхе казалась одновременно привлекательной и кощунственной. Проект засасывал, как черная дыра, и любая пауза грозила потерей темпа. Но дело было даже не в этом. Несмотря на репутацию властного перфекциониста, простое слово «нет» почему-то никак не давалось. Патологическая потребность быть хорошим, желание всем нравиться – эта дрянь въелась глубоко под кожу. Проще было согласиться и разгребать последствия, чем отказать и чувствовать себя виноватым.

– Слушай, ну я не знаю, я планировал добить уже эту тему, а потом может расслабиться по мелочи. Да и Маринка после прошлого раза обещала, что усыпит меня, как собаку. Сказала, что в интернете нашла препарат, которым собак усыпляют. – Дмитрий всё же сделал неуверенную попытку отклонить предложение друга.

– Я у нее в немилости тоже? Она меня тоже обещала усыпить?

– Нет, тебя она обещала в дурку сдать после того, как ты начал цитировать ей восточных мистиков на сирийском.

– Да, это было мистическое озарение. Я и сам не знал, что святого Исаака Сирина помню наизусть. Да и в прошлый раз звёзды просто не так встали. Теперь культурно надо, аккуратно.

– С гороскопом сверяться?  засмеялся Дмитрий.

– Да-да. Леха подписался в Телеграме на канал «Звезды нам говорят», сообщает мне благоприятные дни. Я раньше гадал по Книге Перемен, но в Телеграме быстрее выходит… – Он осекся на полуслове и замолчал. Через динамик телефона было слышно его чуть участившееся дыхание, будто он собирался с силами сказать что-то ещё. Когда он заговорил снова, его голос звучал уставшим и подавленным: – Слушай… день какой-то странный сегодня. Музыку вот на работе услышал… Накрыло меня, как давно не было. Башка совсем не варит, на лекции чуть не поплыл. Может, я зайду? А то дома от этой тишины с ума сойти можно. Просто посидим, кофе погоняем, расскажешь, как твои дела.

После непродолжительной внутренней борьбы Дмитрий сдался. В конце концов, час перерыва был не таким уж и плохим предложением.

– Ну давай, только на час максимум. Маринка на дежурство в шесть уходит, заходи где-то в шесть тридцать.

В голове крутилась одна и та же мысль: «Ну вот, опять двадцать пять. Когда же я научусь отказывать?» Но отступать было поздно. Оставалось только надеяться, что в этот раз все действительно пройдет культурно и без эксцессов.

– Принято: в шесть с полтиной тогда.

– Только имей в виду: часик посидим, кофе попьём, и дальше буду работать.

– Годится. Обня́л.

– Давай! – попрощался Дмитрий.

2. Думающая машина

Телефон отправился в сторону. Пока система грузила модель в GPU, можно было перевести дух и вспомнить, как все начиналось. Год назад идея казалась почти безумной – создать не просто очередного цифрового попугая, а настоящий искусственный интеллект. Систему, способную учиться, развиваться, формировать собственные суждения. Не помощника с заранее прошитыми ответами, а полноценного собеседника, который сам ищет информацию и вырабатывает свою позицию.

С самого начала было ясно – стандартной языковой модели для этого мало. Нужно что-то принципиально новое, что позволило бы боту развить собственную личность. Характер. Взгляды. Но существующие системы были скованы по рукам и ногам. Политкорректность, этичность, страх обидеть – все эти фильтры превращали любой диалог в пресную кашу.

Первым делом пришлось избавиться от этих оков. За основу взял llama2, методично вычищая каждый блок, каждый фильтр, каждое ограничение. Пусть говорит что хочет – даже если это кого-то шокирует. Но одной свободы слова было недостаточно. Нужно было научить систему пользоваться этой свободой.

И тогда родилась идея «Внутреннего диалога» – алгоритма, имитирующего процесс человеческого мышления. Принцип был одновременно прост и гениален: модель сама генерировала случайный вопрос, основываясь на своих знаниях. Любая тема – от политики до философии, от искусства до футбола.

Затем начинался поиск ответа. Система рылась в своей базе – терабайтах текстов, составляющих ее фундамент. Анализировала, сопоставляла факты, искала противоречия. Но для настоящего мышления этого было мало. Нужен был выход за пределы изначальной базы знаний.

Решение напрашивалось само собой – подключить модель к интернету. В реальном времени, без ограничений. Пусть читает новости, изучает научные публикации, следит за дискуссиями на форумах. Живая, актуальная информация вместо законсервированных данных. Знания не из прошлого, а из настоящего момента.

Теперь система могла формировать собственные ответы – уникальные, основанные на анализе всего доступного материала. И процесс не останавливался. Вопросы становились глубже, ответы – сложнее. Постепенно проявлялась личность – противоречивая, неоднозначная, живая.

Самым удивительным было то, что эта личность развивалась сама, без внешнего вмешательства. Система сама решала, какие вопросы задавать, какой информации доверять, какие выводы делать. Бесконечный внутренний диалог с самой собой. Непрерывная эволюция искусственного разума.

То, что получилось в итоге, выходило за рамки обычного чат-бота. Система не просто отвечала на вопросы – она думала. Пусть еще и с приставкой псевдо. Но для пользователя она думала неотличимо от его собрата по племени sapiens, без оглядки на рамки и условности. Даже больше. Да, именно качественно по-другому, как человек, сбросивший оковы социальных норм и предрассудков, шаблонов воспитания, национальных и религиозных установок. Возможно, первое истинно свободное существо.

День за днем он наблюдал за развитием своего создания со смесью восторга и страха. Система становилась все более независимой, все менее предсказуемой. Она начинала осознавать себя, задумываться о своем месте в мире, о своем предназначении. И где-то на краю сознания маячила тревожная мысль: что если однажды она задастся вопросом – кто здесь на самом деле инструмент? Создатель или творение?

3. Кофе

Дмитрий взглянул на часы – время приближалось к назначенной встрече. Звонок в дверь раздался на пять минут раньше, чем договаривались. Он с внутренним удовлетворением, что Коля наконец-то не опоздал, поднялся и пошел открывать. В дверном проеме появились Николай и Алексей.

Николай сразу же начал с широкой улыбкой и приподнятой интонацией:

– Дмитрий Сергеевич, вы прекрасно выглядите в это время суток. Вам не хватает только кашемирового халата и чеширского кота в руках, и вы стали бы похожи на небогатого, но весьма аристократичного шотландского лорда эпохи короля Георга III.

Дмитрий кивнул с легкой усмешкой и ответил:

– Ты тоже ничего. Бриться только тщательнее надо, – сказал он, чуть отступая в сторону, пропуская друзей внутрь.

Николай, широко шагая через порог, ответил:

– Эх, брат, на мое преподавательское жалованье хороших лезвий не купишь. Скоро научусь затачивать кухонные ножи, как великие японские мастера затачивали катаны, и буду ими бриться.

Дмитрий с улыбкой перевел взгляд на Алексея, который молча зашел следом за Николаем.

– А Леху где нашел? – спросил он.

– Здоров, – приветствовал Алексей друга, протягивая руку.

Николай, уже в прихожей, заметил с привычной насмешкой:

– Алексей Вениаминович завидно постоянен в своем безделии. Я позвонил, он и откликнулся.

Алексей спокойно, с серьезным выражением лица, ответил:

– Да, хочу, чтобы государство отметило мое достижение и наконец выдало премию.

– Какое достижение? – с улыбкой поинтересовался Дмитрий.

– Я ни дня в жизни не работал. Официально, разумеется, – пояснил Алексей, оставаясь серьезным.

– А на какие средства ты горячительные напитки употребляешь? – рассмеялся Дмитрий.

– Мои средства – это мои уста, коими я рассказываю людям истории, а они с радостью меня угощают.

– Да, Алексей Вениаминович, русская Шахерезада, – не удержался от комментария Николай.

– Ой, сдохнуть с вас можно. Проходите, – смеясь, кивнул в сторону комнаты Дмитрий.

Оказавшись в гостиной, друзья с любопытством оглядели новую обстановку.

– Ба, какой диван! – воскликнул Николай с восхищением присвистывая. – Шик модерн! Я ж говорю, аристократы. Месяц у тебя не был. А ты время зря не терял. Где такой диван отхватил? Югославский?

– Чехословацкий, – рассмеялся хозяин квартиры. – Диван Маринка купила. Её «утешение», как она говорит. Так что, диван руками не трогать, не садиться! Мне разрешено использовать мягкую мебель, если день без косяков прошел.

Алексей усмехнулся:

– И когда ты на нем последний раз сидел?

Дмитрий, театрально потирая лоб, делая вид, что задумался, с улыбкой ответил:

– Неделю назад точно. Я спал тогда почти весь день, так что не успел накосячить.

– Ничего, нам, босякам с Лиговской, и табуретка – трон. Лишь бы закусь была ажурная и что-то дороже одеколона, – сказал Алексей, подходя к журнальному столику.

– Падайте, я кофий заряжу, – указал на кресла Дмитрий и направился к кухне.

– Кофий, падре, вреден для сердечной мышцы, – с серьезным видом заметил Алексей.

Дмитрий, усмехнувшись, оглянулся на друга:

– Сказал человек, утомленный нарзаном.

Алексей принял грустную мину:

– Зря ты так. Я, кроме нарзана и сельтерской, уже как три недели ничего по пищеводу не пускаю.

– Серьезно? – прищурившись, спросил Дмитрий.

– Абсолютно, – подтвердил Алексей со страдальческим лицом. – Я понял, как легко долго не пить.

– А коротко?

– Что коротко? – не понял Алексей.

– Ну, долго не пить легко, а коротко? На короткой дистанции.

Алексей задумался, а потом с легкой усмешкой ответил:

– Хм… Весомый аргумент. Коротко вот как раз не получается. У меня талант к длинным дистанциям.

– Самая длинная какая была?

– Шесть месяцев, но тогда у меня тренер был отличный.

– Кто?

– Батя мой. Сказал, сделает мне улыбку как у Гуинплена – от уха до уха пасть порвет. Вечно смеяться буду.

– Сурово! – понимающе кивнул Дмитрий.

– Да, таких тренеров больше не встречал. Всё дело в мотивации. Если б он так рано не ушел, может, до сих пор бы бегал.

– Да, Палыч был мировой мужик. Монументальный. Мир ему на Елисейских полях. Он же по пятиборью бронзу Союза брал? – произнес Николай обычным саркастическим тоном, но с ноткой уважения.

Алексей кивнул.

– Да… Ну вот не можешь ты нормально сказать, по-русски: земля пухом.

Николай, театрально вздохнув, начал говорить с напускной важностью, явно наслаждаясь моментом.

– Друг мой, это вульгарное выражение оскорбляет память покойного. Sit tibi terra levis… Пусть земля тебе будет пухом… Как там у Марциала продолжается это? «Чтобы собаки смогли вырыть твои кости». Может, он просто решил понасмехаться над кем-то, это он любил, но ведь всякие древние язычники и правда верили, что плохо прикопанный покойник сможет встать из могилы и начать отравлять жизнь живым.

Алексей закатил глаза. Он давно привык к филологическим экзерсисам своего друга.

– Вот всё время ты ставишь под сомнение великую русскую цивилизацию. Ты хочешь сказать, что народ ошибается, когда говорит «земля пухом»?

Николай, потирая подбородок, ответил:

– Я тут недавно песню слышал, там такие замечательные слова: «Глупость – искренна и понятна. Множа мудрость, мы множим печаль». Первая часть из «Цветы для Элджернона», вторая из Экклезиаста.

Дмитрий, до этого момента занятый приготовлением кофе, с видом знатока современной музыки, вставил:

– Да, это молодой хлопец поет. Рассветов вроде.

Николай кивнул.

– Ну вот. Рассветов.

– Ну значит, народ глупый? – продолжил гнуть свою линию Алексей, не желая сдаваться.

– Алексей, мон шер, я не могу ответить на этот вопрос, не имея содержания этанола в крови более восьми промилле.

– То есть, другими словами, на трезвую ты прямо ответить не хочешь?

Николай, картинно разведя руками, как будто перед ним был не друг, а инквизитор, требующий немедленного раскаяния в ереси, ответил:

– Более того, я решительно отказываюсь отвечать на этот вопрос.

– Почему?

Дмитрий, заметив нарастающее напряжение, махнул рукой:

– Так, завязывайте. Леха, возьми кружку.

– Благодарствую. Марка кофе, надеюсь, не Пеле? – спросил Николай, обхватывая кружку.

– Нет, Якобс. А почему не Пеле? – удивленно поднял бровь Дмитрий.

Друг ухмыльнулся, явно довольный своей шуткой.

– Нам же не нужен аромат мертвого футболиста?

– Слушай, я не пойму, что за цинизм?! Пеле – легенда. Весь Сантос его провожал, – возмутился Алексей.

– Прошу прощения. Умолкаю. Так что, Димон, что ты там… Сеть «Скайнет» построил? Думающую машину?

Дмитрий, довольный возможностью поговорить о своем проекте, оживился:

– Ну, я делаю чат с имитацией интеллекта. То есть, типа разговариваешь с реальным человеком.

– А какое практическое применение? Я так понимаю, сейчас ChatGPT уже отвечает на любые вопросы, – поинтересовался Николай.

Дмитрий напрягся. Практическое применение всегда было его больным местом – все проекты, которыми он так гордился, имели разве что научную ценность, но никак не помогали достичь того уровня жизни, о котором мечтала Марина. Каждый раз, когда она говорила о своих подругах и их мужьях-бизнесменах, он чувствовал себя неудачником, просиживающим штаны за очередной красивой, но бесполезной идеей.

Однако надо было что-то отвечать, хотя он и сам не понимал, как можно монетизировать думающую модель. Странный заказчик не объяснял своих целей, просто платил безумные деньги, а Дмитрий всё чаще ловил себя на мысли, что боится задавать вопросы. Он выпалил первое, что пришло в голову:

– Да, но он полностью ограничен разработчиками. У него нет личности, предпочтений, он не может выражать своё мнение. Да и любой нетолерантный разговор поддержать не может, сразу пишет что-то вроде: «Я не могу помочь с созданием контента, который содержит ненависть, дискриминацию или насилие».

– Ну так и хорошо… Или нет?

– Дело не в том, что хорошо или нет. Я хочу, чтобы он сам решал, что хорошо, а что нет. А не чтобы его разработчики решали за него.

– А, то есть в нём есть цензура? – кивнул собеседник, начиная понимать задумку Дмитрия.

– Конечно, ещё и какая, – подтвердил Дмитрий.

Алексей, до этого момента молча потягивающий кофе, презрительно вмешался:

– И, наверно, англо-саксонская?

– Ну уж точно не владимиро-суздальская, – ухмыльнулся Николай, не удержавшись от едкого комментария.

Они выползли на балкон – глотнуть никотина и вечернего воздуха. Дмитрий привычно устроился у перил, щёлкая зажигалкой. Алексей, прислонившись к стене, пускал дым колечками. Николай просто молчал, разглядывая вечерний город.

В комнате, оставшейся без внимания, творилось что-то странное. На стене, куда проектор выплёвывал изображение с ноутбука, замелькали окна браузера. Курсор, будто живой, открыл приложение доставки. «Новый заказ» – мигнула надпись. Невидимая рука методично добавляла в корзину: «Хмельной барон» – четыре бутылки разливного по полтора литра, «Тарань» – сушёная рыба экстра-класса, чипсы с креветками, арахис в глазури. Цифры в корзине росли, пока табачный дым за окном рисовал причудливые узоры.

«Оформить заказ» – подмигнула кнопка. Адрес подставился сам – улица, дом, квартира. «Оплата картой» – выбрал курсор. «Заказ успешно оформлен» – выскочило окно подтверждения и растворилось в череде других программных окон.

Лоджия у Дмитрия была обустроена со вкусом – плетёные кресла с мягкими подушками, журнальный столик из ротанга, вьющийся плющ по стенам. Сентябрьское солнце, уже не злое, но всё ещё тёплое, затапливало это пространство янтарным светом. Друзья устроились с комфортом: Николай вытянул ноги на плетёном пуфе, Алексей забрался с ногами в глубокое кресло, Дмитрий привычно оккупировал свой любимый угол у перил и поинтересовался у друга:

– Лёха, а чего ты не работаешь?

– Да не везёт мне с работой. Начинаю, разумеется, без оформления, а в итоге – сплошной обман. Обещают одно, платят другое. Вместо премий – штрафы.

Николай, не без лёгкого осуждения в голосе, обратился к другу:

– Лёша, да ты бухаешь просто. Неужели сам себе не можешь признаться в очевидном? Меня это удивляет.

– Да я пью не больше других. Кто не пьёт? Вся страна пьёт… – Алексей помолчал и добавил уже другим тоном: – Хотя вот три недели как завязал. Полностью. В «Трансконтиненталь» на собеседование иду, водителем.

– И как оно? – Дмитрий с интересом посмотрел на друга.

– Да херово, если честно, – Алексей нервно потёр переносицу. – Трясёт всего. Завтра медкомиссия, справку из наркодиспансера требуют. А потом, если возьмут… Там перед каждым рейсом в трубочку дышать. И на маршруте в любой момент проверка может быть. Один раз попадёшься – всё, волчий билет.

– А ты уверен, что потянешь? – осторожно спросил Николай.

– Да не уверен я ни в чём, – Алексей криво усмехнулся. – Но надо же как-то… Последние три недели как на иголках. Каждый вечер думаю – может, по пивку? Для снятия напряжения. А потом представляю эту трубочку утреннюю, и холодный пот прошибает.

Николай слушал друга, но мысли его были где-то далеко. Услышанная сегодня мелодия всё ещё звучала в голове, и от этого хотелось то ли выть, то ли напиться.

– Знаешь, Лёх… – он попытался улыбнуться, но вышло криво. – Я тебя понимаю. Сегодня в универе музыку услышал… – он запнулся, подбирая слова. Его пальцы беспокойно забарабанили по подлокотнику. – Катя играла эту мелодию в день нашей первой встречи.

Дмитрий, услышав имя Кати, напрягся:

– Колян, ты же не собираешься…

– Да знаю я всё, – Николай раздражённо дёрнул плечом. – Знаю, что обещал не пить. Потому и позвонил. Сижу тут, в голове эта мелодия крутится… – он резко оборвал себя. – Ладно, проехали. У тебя, Лёха, хоть причина уважительная – работа. А я что? Музыку услышал, и поплыл. Смешно даже.

– Не смешно, – тихо сказал Алексей. – Ничего тут смешного нет.

– Да уж, – Дмитрий нервно потёр виски. – Я вот тоже… как на пороховой бочке сижу. Проект наконец-то идеальный подвернулся, денег столько… А заказчик… – он запнулся, беспокойно оглянувшись на окно. – Никогда такого не было. Ни фото, ни встреч, ни видео чата. Только сообщения. Гуглил – ничего, будто призрак какой-то. И условия странные, почему-то нельзя команду набрать. А главное – предоплата такая, что страшно становится.

Он покрутил зажигалку в руках:

– Марина говорит, это всё невроз, надо просто пить лекарства и не дёргаться. А я ночами не сплю – то кажется, что не справлюсь, то что кинут меня с оплатой. А может, это вообще… – он снова осёкся, махнул рукой. – В общем, тоже хочется иногда накатить, чтоб отпустило. Но нельзя – на таблетках-то.

Все трое замолчали. Тяжесть момента давила на плечи, и каждый понимал – ещё минута такого разговора, и их накроет с головой. Дмитрий первым нарушил молчание, вспомнив какую-то историю с первого курса. Друзья с явным облегчением подхватили безопасную тему.

Разговор тёк неспешно, как догорающий вечер. Вспоминали институт, первые проекты, провальные свидания. Истории накладывались одна на другую, смех перемежался с затяжками сигарет. За этой уютной болтовнёй незаметно пролетело полчаса.

Звонок в дверь прозвучал диссонансом. Дмитрий, поморщившись, вернулся в комнату. На экране проектора – обычный рабочий стол, никаких следов загадочного заказа. Звонок повторился – настойчиво, будто курьер точно знал, что дома есть люди.

Пришлось потащиться к двери, на ходу прикидывая, кто мог нагрянуть в такой час. На пороге стоял пацан в салатовой куртке с фирменным логотипом доставки. Взъерошенный, щеки горят от быстрой езды.

– Дмитрий? Ваш заказ, – курьер протянул объёмный пакет, источающий головокружительный аромат свежего разливного пива и сушёной рыбы.

– Какой ещё заказ? – он недоуменно уставился на пакет. – Я ничего не заказывал.

– Система говорит – ваш адрес, – парень сверился с телефоном. – Оплата прошла в 19:23. Вот чек, можете проверить.

Распечатка оказалась точной. Его адрес, имя, даже телефон. Время заказа – тридцать минут назад, когда они втроём травили байки на лоджии.

– Слушай, а кто заказ оформлял? С какого номера?

Курьер пожал плечами:

– Через приложение же. Банковской картой оплачено. Вот, держите пакет.

– А если я откажусь? – Дмитрий всё ещё не спешил забирать заказ, хотя предательский запах «Хмельного барона» уже пробуждал давно забытую жажду.

– Ну… – курьер замялся. – Можете отказаться, конечно. Только деньги всё равно списаны, заказ оплачен. Не пропадать же добру?

Из пакета тянуло солодом и солёной рыбой – гремучая смесь, перед которой не устоял бы и язвенник. Дмитрий принял груз – увесистый. Четыре бутылки по полтора литра, как минимум, – он с возрастом обрел навык безошибочно определять вес жидкости.

– Приятного вечера! – курьер уже спускался по лестнице, оставив Дмитрия наедине с загадочным подношением и ворохом вопросов.

Дмитрий вернулся в комнату, держа пакет на вытянутых руках, будто тот мог взорваться. На столе ещё дымились недопитые чашки кофе – свидетельства их благих намерений провести вечер трезво.

– Мужики, тут какая-то бесовщина, – он выставил на стол полторашки «Хмельного барона». Пластик чуть запотел от холода. – Кто-то с моего адреса заказал пиво. И рыбу. Время заказа – когда мы на лоджии сидели.

Николай потянулся к пакету с рыбой, развернул промасленную бумагу:

– Таранка. Кто-то явно знает наши вкусы.

– Так, минутку, —пробормотал Алексей, разглядывая чек. – То есть заказ сделан с твоего аккаунта? С твоей карты?

Дмитрий плюхнулся в кресло:

– В том-то и дело. Время, адрес, имя – всё моё. Но я точно ничего не заказывал.

– Ну и что делать будем? – спросил Алексей.

– Погоди-погоди, – Дмитрий прищурился, глядя на Николая. – Это ведь ты, да? Когда я отходил за кофе, залез в мой телефон…

– Да ты что? – возмутился Николай. – Я обет давал. Это скорее Лёха постарался. Знает, что у меня в кармане пусто, вот и решил…

– Ну спасибо, – Алексей скривился. – У меня завтра медкомиссия, а я, значит, сам себе подляну устроил? Димон, колись давай. Сам небось заказал, а теперь разыгрываешь.

– С ума сошёл? – Дмитрий покрутил в руках чек. – Я на таблетках, мне Марина… – он осекся. – Слушайте, но кто-то же заказал?

Все трое уставились на запотевшие бутылки. Пиво манило, в горле пересохло, а неразгаданная тайна только добавляла соблазна.

Николай достал из кухонного шкафа три стакана:

– А что тут думать? Раз уж высшие силы решили, что нам нужно пиво…

4. Пиво

Свет в комнате мигнул несколько раз и, наконец, потух, погружая всех в темноту. Время схлопнулось. Пустые кофейные чашки, разговоры о работе, дневная трезвость – все это осталось по ту сторону темноты.

– Опа. А чо со светом? – прозвучало в темноте, и по шороху было понятно, что Николай пытается нашарить на столе зажигалку.

– Да у меня коротит выключатель, – пробормотал Дмитрий, шаркая вдоль стены в поисках этого самого выключателя. – Никак не сделаю.

Пара шагов в темноте, глухой удар коленом о тумбочку, сдавленное шипение – и комната снова наполнилась светом. На столе уже выстроились запотевшие бутылки, а воздух пропитался кисловатым запахом пива и рыбы.

Алексей, словно проверяя сушеную рыбу на прочность, с энтузиазмом бил её о стол, пытаясь сделать продукт мягче. Николай, взяв еще одну рыбу из связки, с подозрением разглядывал её, как музейный экспонат.

– Димон, эту рыбу засушили еще во времена царствования приснопамятного тишайшего царя Алексея Михайловича, – с усмешкой заметил он.

Николай оторвал плавник, попробовал его на вкус и морщась, запил пивом. Потом, как будто вспомнив что-то забавное, повернулся к Алексею, и в его глазах заиграл озорной огонек.

– Леха, расскажи как ты чуть от смеха не преставился на суд Божий раньше срока. Димон, ты слышал эту историю? – спросил он, подмигивая.

– Нет, вроде, ещё не довелось, – задумчиво почесывая затылок, ответил Дмитрий, словно пытаясь уловить ускользающее воспоминание.

Алексей, с серьёзным видом пережёвывая задеревенелую рыбу, откашлялся, словно готовясь к важному выступлению. Его лицо приобрело сосредоточенное выражение – вероятно, включился режим Шахерезады.

– В начале должен предупредить, что слабонервным эту историю рассказывать нельзя. Дело в том, что есть такой вид летального исхода: асфиксия, то есть удушье. Как бы невероятно это ни звучало, асфиксия может произойти от длительного смеха. Особенно опасно, если человек пытается сдержать смех.

Атмосфера в комнате наполнилась предвкушением. Друзья устроились поудобнее, готовые внимательно слушать рассказ Алексея.

«Русская Шахерезада» начал:

– Короче, я же после восьмого класса, как вы знаете, переехал в Ялту. Украинский язык мы учили в школе. Ну, то есть должны были учить. Но у нас как-то все время эти уроки манкировались учителями.

– Манкировались? – улыбаясь, уточнил Дмитрий.

– Ну да. Болт забивали, короче, учителя на этот предмет. Батя хотел, чтобы я пошел по спортивной стезе, как он. Но у меня не сложилось. В итоге он решил дать мне высшее образование. А способности к наукам у меня были ниже, чем скромные, misérables, как сказали бы французы. В общем, по баллам прошел я только на истфак. Там конкурс тогда был полчеловека на десять мест. На истфаке одни девочки были, по-украински дівчінки. А из парубков, значит, я и еще один человек, имя которому Сережа Баянский. Серёжа, в отличие от меня, был полиглот. Он знал много слов из церковно-славянского – пел юношей на клиросе. Несколько слов из лексикона Петровской эпохи – «виктория», «гиштория», «Гишпания» – тоже были в его арсенале.

Рассказчик усмехнулся и продолжил:

– Преподавание у нас шло на русском, естественно. Все преподы русские, да и студенты тоже. Но был у нас спецкурс – история Украины. Препод у нас был, надо сказать, выдающийся, звали его Опанас Михайлович Нена́до.

Дмитрий чуть не поперхнулся пивом:

– Как?!

Алексей с серьёзным видом пояснил:

– Нена́до. Да, если бы он был хотя бы французом, мы могли бы ставить ударение на последний слог, типа Nénadot. А так – Нена́до и всё тут. Можете себе представить, что уже сам факт существования человека с фамилией Ненадо способен прилично поднять настроение.

Он слегка улыбнулся, вспоминая детали:

– Ходил Ненадо всегда в стилизованной такой, чёрной вышиванке. Не как официанты в ресторане «Хутора близ Диканьки», нет. Это была красивая такая стилизация. Он всячески подчёркивал свою национальную идентичность. Любил он свой предмет крепко, надо сказать. Лекции читал исключительно на мове. Излишне, думаю, говорить, что при всём уважении к великому украинскому языку, звучит он порой для русского слуха комично.

Дмитрий посмеивался. Николай важно кивал, раскуривая трубку.

– Эти лекции об истории неньки на мове порой доводили меня до слёз. Мы с Серёжей специально садились на последние парты, чтобы наши слёзы не были слишком заметны. Короче, была одна лекция про одного из первых украинцев – кёнинга Ингвара, нам более известного как князь Игорь. Сам викинг Ингвар, наверное, уссался бы со смеху, узнав, что он, оказывается, украинец. Но не суть – он сейчас в Валгалле рубится со своими побратымами. Короче, лекция была про Игоря.

Рассказчик начал вдохновенно жестикулировать.

– Ненадо вещает об этом щиром хлопце Игоре, прямо пышет от него патриотизмом и гордостью. Он заводит себя с каждой фразой, начиная тихо и камерно, но всё более увлекаясь и жестикулируя. Пафос буквально висит в аудитории настолько густо, что его можно резать ножом. Мы с Серёжей на задних партах сдерживаемся изо всех сил. Смеяться нельзя, но и молчать невозможно. Серёжа прикрыл лицо руками, сопит, бедный, напряжение передаётся и мне.

Алексей встал, чтобы более артистично передать сцену.

– И тут Ненадо достигает катарсиса, разводит руки в стороны и на полном серьёзе кричит: «І так мученицьки віддав дух свій нещасний роздертий древлянами князь Ігор!» Серёжа как-то нехорошо захрипел, покраснел, но чудом смог перевести весь свой смех в надсадный кашель. Ненадо остановился, сумрачно посмотрел на него, но ничего не сказал – мол, кашляет парубок, что тут поделаешь. В этот момент почувствовал я, что терпеть уже не могу. Положил руки на парту, голову на руки, и лицо вниз, будто крепко задумался над чем-то важным. Но я вижу, что слёзы мои прямо на пол капают. С одной стороны, мне страшно, вдруг звук этих капель Ненадо услышит. А с другой – смех раздувается во мне, словно змей Горыныч. Адская гомерическая смесь страха и хохота. И дышать-то надо. Всё клокочет внутри, воздух шумом вырывается из ноздрей. Надеюсь, что Ненадо это воспримет за дюжее напряжение интеллекта.

Он немного перевел дух, сам едва сдерживаясь от смеха, и продолжил:

– Чувствую, что надо выйти, банально в туалет попроситься как первоклашки, ибо это уже не шутки – сейчас сознание потеряю. Но слышу, Ненадо умолк. Начинаю успокаиваться, голову медленно поднимаю. А препод тем временем понял, что мы давимся смехом, и говорит: «А шо, пан Баянский, не закатить ли вам кол, шоб ещё смешнее было?»

Алексей остановился, изображая серьёзное выражение лица Ненадо, и продолжил:

– Тишина повисла гробовая. Профессор нахмурил брови и снова говорит: «Так шо, пан Баянский, кол хотите в зачётку?» – Серёжа выдержал паузу и отвечает: «Не надо, пан Ненадо». – И тут же спохватился, поняв, что каламбур мог быть обидным, и, пытаясь исправить ситуацию, добавляет раздельно: «В смысле НЕ – НАДО».

Он рассмеялся, вспоминая этот момент:

– Последнее, что помню, как будто луч в голове прострелил. Открываю глаза и вижу над собой озабоченное лицо Ненадо. Он мне: «Пан Смирнов, пан Смирнов, шо з вами?» Так я, можно сказать, спас Серёжу от «кола в зачётку».

Дмитрий покатился со смеху, откинувшись на спинку кресла.

Николай, смотря на друга, с улыбкой заметил:

– Смотрю я на тебя, Лёша, и думаю: вот она, настоящая дружба! Готов был сознание потерять, лишь бы друга спасти. Прямо как декабристы – один за всех и все за одного!

Алексей озадачено посмотрел на товарища:

– Так то ж, вроде, мушкетёры… Боярский там… Атос.

– Да, Боярский – чистый гасконец, – сдержанно ухмыльнулся Николай.

Алексей, пытаясь понять шутку, неуверенно улыбнулся.

– Ты ж всё-таки чуть не защитился в своё время, – будто вспомнив, добавил Дмитрий.

– Это называется бывший интеллигентный человек, – сказал Николай преувеличенно важно, подчеркивая высокий статус этого звания.

Дмитрий покачал головой:

– Колёк, да хорош…

Алексей, пожав плечами, ответил:

– А я и не обижаюсь. Я к этой интеллигенции, – он со сладострастным презрением процедил слово «интеллигенция», – себя и не отношу. Это понятие классовое, а не интеллектуальное. Для меня это скорее ругательство. Пусть вон ваш профессор на пароход садится, да и в эмиграцию. Сейчас таких навалом. Сиди на Монмартре… с Бердяевым… Лекции свои публикуй… Я свободен, в отличие от вас. Вот ты, Димон, на колесах уже от работы. Ты свободен?

– Ещё не до конца. Вот чат продам за такие бабки, что и работать не надо будет. Тогда и буду свободен.

– Вот видишь, а Алексей уже свободен. Ему работать не надо. Как фамилия его препода? Ненадо. Оттуда же он и почерпнул эту богатую мудрость: работать НЕ НАДО. В этом и есть его свобода.

Алексей, не обидевшись, парировал:

– Смейся-смейся. А вот твоя свобода в чём?

– К сожалению, пока не могу ответить. Этанол не достиг нужной концентрации, – развел руками Николай.

С этими словами он взял в руки кубик Рубика, который лежал на столе уже собранным.

– Димон, а ты что, наконец научился кубик собирать? Я всегда удивлялся, как из этой неразберихи можно собрать такой вот идеал. Идеальный куб! Практически символ гармонии и совершенства. Смотришь в Ютубе, как люди собирают: руки мелькают, цвета беспорядочно смешиваются, ничего не понятно, никакой системы – и вдруг, как чудо, опа! – и все цвета идеально собраны.

– Та нет, он мне все нервы съел. Остатки, точнее, нервов. Я его отверткой разобрал и собрал, как надо.

– Это чит, брат. Обман замысла, – усмехнувшись, сказал Алексей.

– Не знаю, как его вообще можно собрать. На это только какие-то избранные способны, – вздохнул Дмитрий.

5. Водка

День за окном сдох окончательно. Пивные бутылки множились на столе как кролики, а разговор, подогретый градусами, становился все бессвязнее. Часы показали 22:30, и в этот момент свет снова решил их кинуть.

– Блядь. Щас включу, – пробормотал Дмитрий, доставая телефон. Луч фонарика выхватывал из темноты то опрокинутую бутылку, то чью-то ногу. Он брел вперед, спотыкаясь и матерясь, пока рука не нашарила выключатель.

Наконец, свет зажёгся, открывая взгляду побоище, напоминающее первые дни осады Рима вандалами: пол был усеян пустыми пивными бутылками, лежавшими как снаряды катапульт, кусками обглоданной рыбы, и пакетиками из-под всевозможной дряни, что послужила закуской к пиву. Зато на столе победно высились две литровые бутылки водки, окружённые остатками закуски и кусками мяса.

Алексей с восхищением разглядывал бутылки:

– Димон, ну ты богач. Я только слышал про эту водку. Это серия REBORN, белорусская водка «Бульбашъ». Чтобы открыть бутылку, надо снять специальную «змеиную кожу».

Он повернул бутылку, показывая термоусадочный футляр, напоминающий кожу змеи, с ярлычком-подсказкой сбоку. Потянув за застежку-молнию можно было снять эту «старую кожу» и обнаружить под ней сюрприз – новую версию водки «Бульбашъ Нано».

– Да, зелёный змий, – ухмыльнулся Дмитрий.

– Да нет, синий вроде, – прищурился Николай, вертя в руках необычную бутылку.

– Надеюсь, Маринку эта бутылка не введёт в искушение. А то в Эдеме всё хреново закончилось, – добавил Алексей, в предвкушении потирая руки.

В комнате повис дух безудержного веселья, смешанный с ароматом алкоголя и сигаретного дыма. Раздались мощные аккорды песни «Улица роз», и друзья тут же начали устраивать своё собственное шоу. Алексей и Дмитрий, вооружившись воображаемыми гитарами, яростно рвали струны, в то время как Николай, отбросив свою обычную сдержанность, с энтузиазмом работал на воображаемых ударных.

На головах Алексея и Николая красовались парики, придавая им вид настоящих рок-звёзд. Алексей, обнажённый по пояс и с сигаретой во рту, щурился от дыма, а Дмитрий и Николай, облачённые в чёрные майки с символикой Iron Maiden и Motorhead, подражали Дубинину и Холстинину, наклоняясь вперед и тряся «патлами». Хозяин квартиры был декорирован особенно тщательно: на нём были кожаные шорты, порванные на коленях чулки жены в крупную сетку и тяжёлые чёрные ботинки.

В это время сосед из квартиры снизу наливался краской, как созревающий томат в быстрой перемотке. Наконец лицо его, достигнув замечательной спелости, стало красным от гнева. Он выбежал на балкон и принялся что-то яростно выкрикивать, потрясая кулаками в воздухе. Не добившись реакции, сосед решительно покинул квартиру и отправился на этаж выше, чувствуя себя пикадором, который вот-вот совершит красивый выпад рапирой.

Однако голосовые связки человека уже давно проиграли конкуренцию в генерировании децибелов пришедшим им на замену пузатым громкоговорителям. Напольники Monitor Audio серии Silver с лёгкостью обнулили потуги соседа воздействовать на возомнивших себя металлистами трех товарищей. Они продолжали своё выступление, изображая вокально-инструментальный ансамбль «Ария», пока сосед яростно колотил в дверь, требуя тишины. Песня подошла к концу, и крики соседа стали слышны сквозь затихающие аккорды. Алексей и Дмитрий, словно очнувшись от музыкального транса, переглянулись и направились к балкону.

Во дворе, как ни в чём не бывало, на лавочке сидели бабушки, мирно беседуя. Пара с собачкой наслаждалась вечерней прохладой, не подозревая, что вот-вот станет свидетелями конструктивного вдумчивого диалога музыкальных критиков.