Лепесток

Поли

Поли

Фредерик открыл глаза. Ноги подхватили вялое тело неуверенно, но быстро унесли в совмещённый санузел, где его жестко вывернуло. Так, как до этого никогда не выворачивало. Среди содержимого желудка он разглядел сгустки крови. Масса имела розовый цвет. Он отвернулся и решил не мыться.

Только потрепал морщинистое лицо, покрытое мягкой щетиной. Он помнил. Сегодня его ждут у хозяина. Стал быстро собираться. Из еды в квартире на втором этаже пятиэтажного дома не было ничего. Одетый в красный кирпич он выходил на тихую улочку. Там что – то шумело.

Тем временем, на соседней улочке за изящный в своей дешевизне столик аккуратно опустился молодой человек. Он заказал простой кофе. В моменты, а один из них он сейчас ожидал, он испытывал чувство горечи. Сейчас он решил попробовать его на вкус. Кофе оправдал ожидания. Если бы кто – то присмотрелся к нему то, то заметил – ранний гость часто поглядывает на часы. Но до момента было еще рано.

Фредерик собрался и, стоя у двери, осматривал жилище. Про себя решил, что надо бы заплатить владельцу комнат. Он грешил с оплатой и часто ее задерживал. Тонконогий хозяин иногда позволял себе заглянуть к нему, чтобы напомнить о долге, но делал это искусно осторожно. Фредерик не удержался и допил содержимое бутылки. На дне плескалось еще достаточно. Уверенный, он спустился вниз к машине. Она угрюмо просела: мягкие, бесшумные протекторы расползлись блинами. Он не расстроился: дети балуются. И взял направо. Там автобусная остановка.

Наконец-то понял, кто издает шум. Длинный дом по соседству готовился принять ремонт. Улицу перегородили несколько грузовиков. Работало много рабочих. Они опустошали кузова. Другие собирали леса, которые уже выросли на уровне третьего этажа.

Подействовал алкоголь и Фредерик стал ленив. Нет, он не будет петлять и просачиваться между машинами, испрашивать чьего – то дозволения пройти и, вообще, испытывать неудобств. Сегодня встреча с боссом, и он ожидал он неё очень многого.

В запасе у него был еще один путь. Щель между его и рядом стоящим домом, что вела на соседнюю улицу. Там он найдет транспорт. Он вернулся и влез в нее. Запахло выпечкой и кофе. Щель выводила к кофейне, что работала круглогодично. Сейчас там, наверное, еще работает летняя веранда. Знакомое место. Много постоянных и довольных клиентов.

Он и сам любил насадить широкополую шляпу на колено, изъять из коричневой пачки сигарету, прикурить и долго чадить, раздражая окружающих гостей заведения.

Вбирать табачный дым до самого дна легких и выпускать громадный клуб, а потом наблюдать как он долго рассеивается и оседает на волосах, воротниках и лацканах пиджаков посетителей. Дамы морщили носики, мужчины покачивали головам, но никто не говорил и слова. Все знали или догадывались, да и сам внешний вид Фредерика говорил о его принадлежности к банде.

Какой? Об этом знал только он. Сидел и довольствовался своим могуществом, окольцованным перилами веранды. За перила его наглость не просачивались. Среди прохожих и в автомобилях он видел и угадывал людей его профессии, склада характера и жизни, и таких он опасался. Эти не станут делать устного замечания.

Кофе запахло совсем отчетливо. Фредерик вдохнул аромат. Еще пять минут, и он будет на остановке, а там новый статус!

Фредерик высунулся из переулка. Молодой человек, что сидел в кафе сделал последний глоток, резко поставил чашку на стол, достал раритетный, но находящийся в отличнейшем состоянии пистолет «Кольт» – в душЕ он немного был мистером ковбоем – и выстрелил Фредерику в лицо. Пуля пробила череп, чиркнула по стене, рикошетом отскочила и забилась в переулке. Фредерик рухнул назад и исчез. Виднелись только сильно стертые подошвы ботинок.

– Нескоро найдут, – улыбнулся молодой человек, и ловко, соскочив с помоста, покинул веранду.

––

Поли передвигался по первому этажа загородного дома, который смог себе позволить после удачного дела. Оно случилось года три назад. Дон был доволен. Поли сработал так, что тень от тени не упала бы на влиятельное семейство.

Поли от природы был человек подвижный, поэтому передвигался быстро и успевал делать несколько дел одновременно. Он готовил. И метался по кухне, занимавшей пол-этажа. Шинковал лук, давил чеснок и тер морковь. Над почерневшей, но любимой сковородой – он испытывал к ней даже некое уважение – клубился пар, из которого вылетали капли жира. Он любил острое и овощи. Такой баланс считал он, лучшая забота о здоровье. О здоровье он пекся также внимательно, как и о работе.

Встал он недавно, и чтобы не размякнуть отправился на кухню. Кроме него в доме никто не встал. Поли был одинок. Нет, его жизнь была довольно насыщена, но только за пределами жилища. Он был причастен к многим громким событиям, что произошли в столице штата за последние десять, пятнадцать лет. Но здесь или в городской квартире он был постоянно одинок.

У входной двери раздалась трель телефона. Аппарат звонил громко и не мелодично, Поли кривился, но по-прежнему называл это трелью. Он отправился к журнальному столику, что возвышался посредине гостиной. Стоял напротив камина. Тот зиял черным квадратным ртом, который был окаймлён двумя орлами, сложившими крылья. Птицы цепко смотрели по сторонам. Поли отметил, что в корзине нет дров. Четко по углам столика встали четыре удобных кресла. Их обтягивала ткань грубой вязки тёмно-оранжевого цвета с растительным рисунком. Редкие приятели Поли любили в них проваливаться. Телефон не замолкал.

– Тони? – вопросительно спросил он, подняв трубку.

– Да, я, – ответил Антонио.

Это был разговор на старую тему, поэтому участники диалога были кратки, да и по роду профессии им не подходило быть особо разговорчивыми. Это мешает быть успешным у девушек, подумал Поли и сжал кубы.

– Все хорошо, – продолжил Тони.

– Спасибо, – добавил он.

Поли улыбнулся и ответил, – Очаровательно.

Он и так знал, что все в порядке. Ведь он все выверил и перепроверил до мелочей.

Часы в красном корпусе, хлестко тикавшие над камином, показывали без четверти час. У них есть ровно 15 минут, чтобы связаться и обсудить самое важное. Следующий звонок, естественно, раздался и он был еще короче первого. Поли узнал, что в четверг надо быть в пригороде на большой вилле. Он аккуратно положил трубку и отправился к горячей плите, уверенный, что сегодня и завтра до обеда никто не позвонит. Звонок, если кто – то надумает набрать ему раздастся без четверти час.

В большой вилле надо было быть поздно. Поли выехал загодя. Опозданий владельцы особняка не любили. Поли этого никогда не допускал и все знали, что на него можно надеяться. И он знал. И был доволен собой.

Поли любил въезжать в город поздно вечером. Он приподнимался в кожаном сиденье Форда с семилетней историей, чей элегантно искривленный бампер придавал автомобилю аристократичный характер. Поли тоже хотелось быть аристократом, но происхождение и древность рода не позволяла. Подвигов в пользу короны за его предками также не водилось.

Искусственная кожа под его пятой точкой нещадно скрипела, а он вытягивал шею и вглядывался вперед, искал огни почти ночного города. Огромные здания клавишами разной длины и толщины искажали горизонт. На клавишах горели желтые точки. И чем ближе он подъезжал к городу, тем ярче становились они. Теперь это вполне отчетливые квадраты, которые аккуратно изрешетили небоскребы, возвышавшиеся в центре. Туда ему было не надо.

Поли отжал педаль и медленно въехал в черту города. Через три улицы свернул налево и пробрался к глухим воротам, состоявшим из двух огромных пластов, по которым змейками бегали линии гнутого прута. Поли бывал здесь часто, но так и не смог до конца понять рисунка и замысла кузнеца. Линии витиевато изгибались и порой казалось, что они рисуют сердца влюбленных и тогда он улыбался, а иногда линии жестко изгибались в знак $, и он вспоминал зачем приехал.

Ворота были вмонтированы в глухую стену, высотой под три метра. Она уходила в стороны. Сейчас ворота были открыты. Дорогу преграждала только здоровенная грубая цепь. Двое из нескольких охранников, что стояли возле нее и слонялись поодаль подошли.

– Привет, Поли! – сказал тот, кого он не знал.

По статусу ему не полагалось знать охрану, и он вежливо улыбнулся. Под шляпами в улыбках забелели зубы. Цепь с трудом оттащили: старый хозяин всему предпочитал надежность. И в предметах, что его окружали, и в людях, что на него работали.

Поли въехал, вышел из машины и оставил дверь открытой. В Форд влез охранник. Он по широкой мощенной дорожке бодро направился ко входу. Двойные двери внушительного размера с молотком-стучалкой уже виднелись, а он оглядывал строение. Двухэтажное по центру и одноэтажное по сторонам.

Стоит под кронами мощных белых дубов. Они надежно укрывают жилище от посторонних глаз. Широко раскинутые ветви расположены низко, идут параллельно подстриженному газону. Под ногами застыли целые и расплющенные жёлуди, перекатываются сорванные шляпки. Он идет и раздается хруст.

Свои, упоминая дом, чаще всего говорят, – Поместье.

Особняк с историей! – размышлял Поли.

Думал он и о другом – Зачем пригласили? Работы не ожидалось. Та, что была поручена ранее – выполнена. Он шел и подергивал плечами. Плечи недоумевали вместе с хозяином.

Дверь открыл полутораметровый толстяк Сальваторе. В талии он был того же размера. Близким друзьям дозволялось называть его Торо. Одетый в белую рубашку с закатанными рукавами он отвечал кому – то в глубине дома, поэтому приветствие Поли проигнорировал.

– Добрый вечер, – учтиво бросил Поли.

Центральная часть дома, снаружи казавшаяся двухэтажной на самом деле таковой, не была. Поли взглянул вверх. Так было всегда, когда он заходил в здания общественного назначения. Например, церковь. Он был католиком. Он любил рассматривать церковные своды. Здесь стены тоже уходили вверх метров на восемь, но рисунков религиозного характера не было. Привычно свисала многослойная люстра, висевшая не по центру помещения. Горела треть свечевидных ламп.

Классической гостиной, которая предваряет любой приличный дом в этом районе города здесь не имелось. Она была в первоначальном проекте и замысле архитектора, но по воле хозяина стала каминным залом. Торжественным и церемониальным. Минимум мебели. Владелец и его гости любили свободу передвижения и для этого им было необходимо пространство. Порой, когда они разговаривали Поли, ждал, что вот-вот услышит эхо. Но эхо не раздавались. Наверное, масштабы все же не те, иногда думал Поли.

Он рассчитывал, что его пригласят в один из двух кабинетов хозяина. По одному в каждом крыле, но дон был здесь. Он сидел в кресле, был вместе со всеми, но дистанция ощущалась. Кроме Торо в зале находились еще несколько капореджиме. Торо суетился, подливая лёгкие напитки. Участники встречи перешли на общие темы. Дон наблюдал. В руках он держал широкую газету.

Поли давно отметил, что издатели города любят большие форматы и сколько газету не складывай она всегда оставалась большим куском бумаги. Дон внимательно разглядывал последнюю страницу, где помещались новости культуры: интервью с деятелями искусства, мэтрами, фото актеров, новости театров и кино.

– Хреновы актеры, – спокойно сказал дон и продолжил изучать последнюю страницу. Все притихли. Торо звякнул бутылкой о грубый стакан. Дон оторвал правую руку от газеты и что – то положил в нагрудный карман пиджака отличного покроя. Потом перелистал страницы и оказался на передовице. Взглядом подозвал Поли, постучал ногтем по фотографии и передал ему свежий номер «Chicago Daily News».

Запахло типографской краской, свежей бумагой и новостями. Поли любил свежую прессу. На большом фото первой страницы виднелись фундаменты двух многоэтажных домов. Их разделял проулок. Из проулка торчали две подошвы. На правой намечалась трещина. Лица убитого не видно.

Поли хотел было вернуть газету, но дон выпяченным подбородком дал понять, что он свободен. Поли облегченно выдохнул и, сжав газету, покинул каминный зал.

– Иди, – сказал Торо.

Торо удостоверился, что он плотно закрыл дверь. В каминном зале было жарко. Зная предпочтения дона, тепло берегли.

На улице ночь, холодно и сыро. Съежилась охрана в плащах. Свой Поли запахнул плотнее и подбородком въелся в ворот легкого плаща, в твердый воротник рубахи и каменный узел галстука. Глава семьи давно обосновался в South Side, самом престижном, но, конечно, после Central – районе Chicago. Район хоть и именовался южным, но ночами здесь было так мерзко. Всего несколько домов поскромнее отделяли поместье от вод озера Michigan. Вот почему по ночам воздух пропитывался водой, временами пахло порченной рыбой и тиной. Тут ему захотелось глубоко вздохнуть.

Поли постоял, внюхался в ночь, сложил газету до размеров портсигара и сунул в карман. Похлопал по лопатке мускулистого каменного льва, что твердо стоял на широких лапах слева и зашагал к машине. Второй лев проводил его черными ямами глазниц.

– - -

Одноэтажно здание стояло особняком, посреди пустыря. Так словно его воткнули по центру гигантской автостоянки. Недавно прошел хороший дождь, который освежил округу и сбил пыль. Наступал вечер, кое – где текли и сочились в решетки коллекторов последние тонкие ручейки. Асфальт блестел. Шлепались капли с фонарных столбов. Они уходили в разные стороны и отбрасывали светлые конусы. Лампы уже зажглись. Полукруглый вход из стекла – к нему приткнулось несколько длинных автомобилей, все черного цвета – вцепился в прямоугольное серое здание, отлитое из бетона. Очень основательное и крепкое для кабака, но так строили на родине владельца. На крыше торчала огромная вывеска. В лужицах колебались тонкие чёрточки зеленых букв: надпись гласила «Таверна Фаусто».

Все это Поли отметил, когда подъезжал. Он от природы был внимателен и это врожденная черта помогла ему стать тем, кем он был. Он назначил встречу именно здесь. Рядом проходила автострада в шесть полос, которая не умолкала ни днем, ни ночью. В таверне было много звуков, но все они затирались гулом машин, сигнальными гудками. Они раздавались постоянно. Здесь можно было спокойно обсудить все вопросы, не опасаясь, что тебя услышат за соседним столиком.

Многие ценили таверну за эту особенность и шли сюда. Поли узнал машину Тони, когда заходил и тот, действительно, уже ждал его за столиком на двоих, который приткнулся у темно-красной или даже бордовой стены.

– Как ты? – искренне поинтересовался Поли, аккуратно устраиваясь в маленьком диванчике.

Тони уже сделал заказ, его принесли, и он увлеченно поглощал жаренные ленты мяса, яйца, дольки картофеля, зеленые листья и каждые пять секунд обмакивал что-то в емкость для соуса.

Он медлил с ответом. Подошла официантка, предложила кофе, но Поли отказался. Он делал заказ, и чтобы сберечь время – на встречу от отвел минут сорок – указал пальцем на еду Тони и попросил повторить. Официантка растворилась среди столов, покрытых скатертями в красную клетку. Поли ждал ответ и в ответ момент ощутил укол смутного беспокойства.

– Дела нормально, – дожевав, ответил Тони.

К заказу Поли он присовокупил свой. Парень имел отменный аппетит. Он совсем недавно перебрался в Чикаго и через кого-то прибился к семье, которая, к слову, даже не подозревала о его существовании. Один из киллеров. Семья Тони жила в предгорьях Аппалачи, где-то на стыке штатов Теннеси и Кентукки. Тони любил рассказывать про горы, рудники, суровость, независимость и самостоятельность людей, живущих там, а также он отмечал их грубость и склонность к насилию. Он был из той среды, представителей которых другие американцы именуют hillbilly– деревенщина. Тони старательно искоренял признаки и все, что хоть как бы наводило горожан на мысль о том, что он сельский парень.

– Полагаю, что не очень, – ответил Поли.

Тони насторожился. Ведь он был так четок и исполнителен. Поли продолжал, – Больше в лицо не стреляй!

Поли указательным пальцем левой руки обвел свое лицо и посмотрел на Тони. Тот ждал пояснений. Принесли заказ и им пришлось прервать разговор.

Официантка исчезла, и Поли продолжил, – Ты разнес Фредерику полбашки. Поли взял паузу.

– Опознать почти невозможно, – Поли отпил воды, сделал задумчивое лицо и продолжил монолог.

– Неплохо, что Фредди был мелкой сошкой, что-то вроде сутенера или дельца-наркоторговца, но он был частью банды. В другой раз заказчик должен видеть лицо, – с нажимом сказал он.

– В том числе и в газете, – Поли сообщил главное и вспомнил о газете, что дал дон. Она все еще лежала в кармане плаща. Ужин подходил к концу. Поли и Тони обменялись мнениями по общим вопросам, обсудили обстановку на улице и тепло распрощавшись отправились по домам, но ни Поли, ни Тони не знал, где живет собеседник.

– - -

Дорога домой всегда быстрее. Поли был согласен с теми, кто придерживался этого мнения. Он отъехал от таверны, нырнул в тревожный сумрак под эстакадой – в окно влетел дух человеческих испражнений, разъеденные дождем экскременты словно обрели второе дыхание и источали его с утроенной силой. Он хотел было закрыть окно и взялся за блестящую ручку, что изогнулась когтем, но понял – поздно.

Поли направил машину за город. Опять предпочел деревенское уединение городской суматохе.

Домик в Bensenville манил, гарантируя спокойствие, отсутствие назойливости городских знакомых, уединение и неспешное размышление. Деревня подходила его характеру. Основанная колонистами из Германии, она сама была частью Германии – белая, чистая, ухоженная и рафинированная. Аккуратный кусок чистого сахара посреди пыльных полей, дорожных указателей и зачумленных домиков фермеров.

Немецкая община основательно держала в руках бразды правления в местечке. Она, если и прирастала, то очень медленно. Поли это устраивало. Новых, и поэтому лишних людей в окрУге не появлялось. Сам Поли просочился сюда благодаря долларам. Они у него водились, а немцы хоть и были людьми закрытыми, доллары любили и симпатичный домик, расположенный на двух акрах земли перешел в его собственность. Бумаги были укрыты в надежном месте.

Тут Поли улыбнулся, вспомнив удачную сделку, и еще раз осознав насколько ценно приобретение. Bensenville он выбрал за высокие ограды и крепкие засовы, а немцы знали, как основательно огородиться от внешнего мира. И он тоже искал такой возможности.

По соседству раздался гудок паровоза – Milwaukee road, железной дороги, которая не устает ни днем ни ночью и соединяет город Milwaukee и Mississippi River. Товарняк, выдыхая пар, тащит к портам реки пиломатериалы или сельскохозяйственную продукцию. Этого Поли не знал.

Он въехал в деревню. Миновал школу Churchville. На ее территории несколько лет назад стояла церковь и еще одно здание, но они сгорели. Пепелища потихоньку растаскивали, расчищали, но они были достаточно отчетливо видны даже в сумерках. Построят ли в деревне новую церковь никто не знал.

Поли старался думать о приятном, но уколы беспокойства ощущались все чаще. Он, молодой, но опытный чувствовал, что это чувство возникло неспроста. Где – то возникла брешь. Где – то имеется недочет. Где – то есть вопрос, который ждет решения, а он даже не знает, о чем идет речь!

Поли закрыл глухие ворота из хорошего дерева и прошел в дом. Быстро скинул одежду и облачился в домашнее. В мягкий и легкий от истертости ватный халат – он любил тепло – и растоптанные тапочки. Он как американец, человек деловой, хваткий и цепкий до успеха должен был презирать подобные вещи, но он их любил, а почему не знал и списывал на окружение, педантичных соседей, которые привили чувство уюта.

Разогрел на сковороде мелкий, чищенный картофель с мясом. Отщипнул зелени. Вопросительно посмотрел на крупные белые яйца, но не решился. Аппетита не было. Поел, погасил лампу на кухне и отправился в гостиную. Там, не зажигая света опустился в кресло и попытался сосредоточиться. Под стук часов это удавалось не очень, но он превозмог себя. Он еще раз очень скрупулезно вспомнил поездку в большой дом, диалог с доном и поручение, которое выполнил – переговорил с Тони.

– Кажется все? – спросил он тишину.

Тишина промолчала, а стук часов счесть за ответ было нельзя. Нисколько не успокоившись отправился в кровать. Там долго ворочался и наконец-то дождался, когда сон основательно взялся за его голову и глаза. Навалился и стал топить голову в подушке, мягкой рукой смыкая веки. Голова еще варила, но все меньше и меньше. Последний всплеск сознания вытащил из памяти картинку: дон отнимает руку от нагрудного кармана пиджака. Из толстых пальцев в него аккуратно ныряет огрызок карандаша с безупречно заточенным грифелем.

Поли подскочил. Рухнул в кровать, вскочил, ударился пятками о пол и понесся к шкафу. Карман плаща! Он его чуть не порвал, доставая сложенную газету. Немного успокоился. Светает. Развернул и разложил на журнальном столике.

– Хреновы актеры, – вспомнил он слова хозяина.

Поли просмотрел все страницы, подозревая, что особо внимательным надо быть на последней. Вот и она! Провел по ней, разглаживая складки. Слабый свет солнца, встающего где – то там за горизонтом проник сквозь окно и упал на самую крупную фотографию в верхнем правом углу. Заголовок кричал, что скоро начинаются съемки фильма. На снимке съемочная группа. Луч задрожал на лице главного героя картины, известного актера, которым Поли, как и многие поклонники кино восхищался.

На чистом лбу актера стоял знак – маленькая грифельная галочка.

Поли откинулся на спинку кресла. И вновь бросил взгляд на газету. Рабочее название фильма «Shot in the hills».

– Похоже, еще один вестерн, – подумал он.

И не ошибся. В статье об этом говорилось, но он прочитал её по диагонали, выхватил название и немного информации об актере.

Он был отличным наездником, имел высокий лоб, густую шевелюру без полосок седины и широкую белую улыбку, отслужил в армии, где научился метко стрелять и это пригодилось на съемочной площадке. Звали актера Jim Hopper.

– Броское и звонкое имя, – подумал Поли. – Такое и должно быть у человека его ремесла.

Съемки должны были пройти в павильоне и на натуре, на границе с соседним штатом Wisconsin, где холмы прерий state of Illinois заметно подрастали и походили на невысокие горы. В числе прочего в тексте содержалось завуалированная просьба о помощи – предложение к спонсорам и рекламодателям. За толику долларов можно было стать своим на съемочной площадке. Поли зацепился!

Поняв, что его так беспокоило последние дни – успокоился. Наконец-то нашел, улыбался он Солнцу, которое показало краешек и вновь пропало за деревьями и крышами соседних домов. Поли ждал, когда по полу побегут дорожки света, но гостиная не желала отпускать тьму, пыталась сохранить ее в углах и спрятать под мебелью. Там чернело. И не было ни пылинки. Поли был очень чистоплотен.

Солнце лениво поднялось над крышами и продралось лучами рентгеновского аппарата сквозь густые кроны деревьев. Чернота под мебелью начала съеживаться, а кожа на голове Поли сокращаться и приятно зудеть от нового дела. Оно гарантировало быть интересным. Убить кумира миллионов! Такое выпадает нечасто!

Поли глянул на часы – они, как и прежде, мерно отправляли время в прошлое и начал отсчитывать секунды. Казалось, что округа вот-вот должна проснуться, стряхнуть сон и наполниться звуками сельского утра: песней петуха, мычанием, блеянием или ещё чем – то: Поли был очень слаб в фермерских делах. И мог отличить разве, что сою от кукурузы.

Вместо всего этого раздался гортанный звук. Поли вздрогнул. Звук усиливался. Перемежался надрывами. Упал на землю. Проехал и смолк. На взлетно-посадочную полосу Midway Airport, что находится через широкое поле сел маломощный, громкий, но не пригодный к перевозке людей и грузов почтовый самолет. Он прилетал несколько раз в неделю, первым. Хотелось бы думать, что в нем есть письмо и для него, но Поли так не думал.

Он отправился ванную комнату. Тщательно помыл руки, уделяя особое внимание пространству между пальцами, потом медленно протер мокрыми пятернями лицо. Оно посвежело. Взял стеклянную банку Colgate с зубной пастой и также тщательно почистил зубы. От десен. Улыбнулся. Хорошее настроение и не думало обрываться.

Он понял, что хочет именно сейчас.

Дело №1

Глава II

Дело №1

Он хочет туда к аэродрому.

– Странное слово, не так давно появившееся в словаре, – отметил Поли.

Он хочет туда, где рев и таинственные ангары, в которых спят металлические птицы. Он знает, там хорошо планировать. Солнце объяло округу, но не пробудило. Солнечные лучи терлись о закрытие ставни, ограды и крепкие ворота. Поли вышел на задний двор и неслышно прикрыл основную дверь, а за ней летнюю. Конечно, он мог по-озорному хлопнуть, и никто бы не услышал, но предпочел этого не делать. Соскочил с трех ступенек.

По правую руки, основательно, въевшись в землю, стоят кусты смородины. Их протыкают прутья малины. Кустарники Поли не любил. Ему всегда казалось, что за ними может таиться опасность, но работать в саду не любил еще больше, и смородина с малиной росли неконтролируемо. В саду не было ни одной грядки. Потому что Поли очень не любил возиться с землей. Она поросла мелкой травой и мхом, связав, единый ковер. Он Поли устраивал. Пару раз было, что муравьи хотели разрушить всю эту идиллию и насадить шишки муравейников, которые начали расти на ровной поверхности, но Поли это пресек. Потребовалась канистра бензина.

Поли продвигался по саду. Дальше была яблоня. Вновь кусты. Слива и кажется груша. В последней Поли не был уверен. Маленькие жесткие листья и непонятные, твердые плоды, похожие на грушу вызревали на дереве, но есть их было совершенно невозможно. Поли преодолел два акра и наметил места, где можно было высадить еще несколько деревьев. Порадовался, что участок сух и по-утреннему свеж. В дальнем углу спряталась узкая калитка. Толстая, обитая железом, покрашенная в цвет забора, почти не видна. Открывается только изнутри.

Поли достал из кармана огромный, грубый ключ с несколькими зубьями. Еще раз подивился его корявости. Открыл дверцу и ступил на кукурузное поле. Фермеры эксплуатировали каждый клочок земли и засаживали всё, что было доступно. Перед носом маячил еще не зрелый, но вполне увесистый початок с намечающейся шевелюрой.

– Надо бы переговорить с Лукой, – мелькнула мысль.

Сосед изворачивался, как мог. Обремененный семейством он, действительно, суетился, но на этот раз перегнул палку. Поли раздвинул стволы и понял, что разговаривать с Лукой он не будет. Не та причина, чтобы сходиться с соседом, которого он знал только по имени, знал род занятий и этого было с лихвой.

Высокая кукуруза закрыла небо. Поли выбрал междурядье попросторнее и двинулся наудачу, примерно, представляя, где находится аэродром. Стволы покачивались за ним и замирали.

Аэропорт огорожен жидкой сетчатой оградой. За ней размеченная белыми полосами взлётно-посадочная полоса из бетона, и еще одна. Чей-то business рос и креп. Дальше, разглядел Поли, намечалось строительство еще одной. Вдоль полос уходят тонкие столбы фонарей. Теперь Поли понял почему самолеты садятся и ночью. Вдалеке, но видны очень хорошо, несколько металлических ангаров. Перед ними самолеты.

На самом большом здании метровыми белыми буквами влево и вправо – «USA AIR MAIL».

Он вышел почти к самому углу, которым оканчивались территория аэропорта. Среди высокой кукурузы он казался спрятанным. В голове вертелись мысли – Поли думала о деле – и не хотели складываться в единое целое. Поли медленно побрел вдоль ограды к ангарам. Шел и считал прорехи в сетке. Аэропорт был построен недавно, но металл уже успел покрыться светлой ржавчиной. Она пачкала руки, если прикоснуться. Лука и здесь урвал каждый дюйм. Поли шел прямо, но местами ему приходилось переходить на движение боком. Брало зло, но кукурузу он не ломал: Поли всегда уважал чужое дело, каким бы оно не было и требовал уважения к своей профессии.

Ангары оказались не такими маленькими. В черных зевах заиграли горизонтальными бликами такие же черные как само пространство, что окружало их бока самолетов. Он попытался определить марку тех, что стояли на улице. Если бы он знал, то мог бы сказать, что перед ним сама – Miss Pittsburgh.

В небе заревело. Полли обернулся и внимательно проводил самолет, что прошмыгнул над аэродромом. Летательный аппарат сделал круг, снизился, чиркнул изящными покрышками по взлетно-посадочной полосе и, разрезая теплый воздух, подскочил к ангару. Еще одна мисс. Владелец Midway Airport предпочитал эту марку.

«Мисс» её называли в народе. Конструктор назвал свое детище – Waco 9. Работал он в Advance Aircraft Company. Впервые Waco поднялся в воздух в 1925 году. Прозвище «мисс» самолет получил немногим позднее, когда совершил первый авиапочтовый рейс из Pistburg, крупного города в штате Pennsylvania, в  Cleveland, расположенный на берегу одного из пяти Great Lakes – Lake Erie.

В небе повисла тишина. Поли смотрел на то, что ещё недавно казалось будущим, и прикидывал. Он все ещё был по-детски впечатлителен, не переставлял удивляться самым простым вещам, и радовался тому, что сохранял свежий, не закостенелый и тусклый взгляд на вещи и события. Это помогало и часто использовалось в работе. Поли организовывал и всегда с гордостью удивлялся тому, как аккуратно все сложилось. Он подошел к ограде и сложил пальцы рук в когти. Они сжали холод прутьев и побелели.

Звонить, конечно, он будет не из дома, а из телефонной будки, где-нибудь в центре, а правильнее с окраины Chicago. Когда надвинутся сумерки и все станет серым. Меньше серых машин и людей. Так спокойнее.

И снова рев. Одномоторная мисс запрыгала в ангаре, несмело выкатилась из проема ворот и встала наизготовку. Пилот широко улыбается. Это Поли видит отчетливо. К самолёту подошел механик или диспетчер и что – то прокричал пилоту, тот улыбнулся ещё шире, кивнул и поехал к взлетной полосе. Там его улыбка пропала, мисс лихо проехала мимо Поли – ему показалось, что летчик его заметил – и резко набрав высоту, упорхнула в облака синего неба.

Поли отпрянул и вспомнил о газете.

Дома он еще раз аккуратно развернул Chicago Daily News, потер толстые страницы и кажется, ощутил рельеф букв, взял металлические, холодные ножницы, вырезал статью и еще раз внимательно её прочитал. В голове его царил холод и расчёт.

Поли замер.

Ближе к часу дня Поли сосредоточился, но звонка не было. Уже вечерело, когда Поли очнулся, медленно поднял голову и метко бросил газету в камин. Сверху на неё навалились сухие до звона березовые поленья. Жарко запылало. И «Chicago Daily News» исчезла вместе со всеми новостями. В зале стало тепло. Дрова наполовину сгорели, когда Поли взял сосновый чурбак, что лежал отдельно и подбросил. Он занялся быстро, с шипением и забрызгал искрами расплавленной смолы – Поли вспомнил фейерверк на День независимости – и затрещал как Chicago Typewriter в умелых руках. Скорострельное оружие Полли не жаловал и презирал.

– Дикари!

Он съежился в кресле и заснул.

Поли проснулся от звонка телефона и, прежде чем взять трубку, успел крепко себя выругать за то, что проспал так долго и взглянул на часы. На диске 12.45. Тело затекло. Весь деревянный – он подскочил. Звонил Торо. Удостоверился, что Поли жив. Он всегда так делал после очередного крупного дела. Могли отомстить. Но раз от раза Поли был жив и в добродушном настроении. Разговор без сантиментов. Поручение и приглашений навестить хозяина не последовало. Торо громко причмокнул губами напоследок, отчего Поли стало противно. В трубке хотел было раздаться гудок, но Поли уже её положил.

Денёк набирал обороты, а небо копило силы для хорошего дождя. Поли выглянул в окно. Небосвод тяжелел. Серые облака провисли от тяжелой воды и готовы были треснуть по швам, освободиться от тяготившего бремени, но ещё удерживали.

Поли отметил, что, – Едва удерживали.

На улице маячил Luka. Он ждал этого момента, с мольбой кидал взор на небо и на поля, засеянные острой кукурузой. Наблюдательный Поли отметил, что взгляд Luka размыт и одновременно сосредоточен. Он наскоро перекусил и выпил воды. Он опять предпочел черный приталенный костюм с острыми лацканами, белую рубашку с жестким, хрустящим воротом и невзрачный галстук в четкую мелкую полоску. И плащ до пят, который на нем смотрелся не особо, но и общей картины не портил. Поли был невысок. Посмотрев в зеркало, отметил, что он похож на владельца похоронного агентства, отполированного как гроб из дуба с белой и мягкой обивкой внутри, но светлая шляпа все исправила.

Поли перепрыгнул через порог и выскочил во двор, мощенный аккуратными плитами разного цвета, которые образовывали что – то вроде рисунка. Сколько он не всматривался, а делал он это часто, он так и не смог определить, что за камень использовали немецкие колонисты.

– При случае надо разобраться, – от раза к разу давал себе слово Поли.

Он жил с интересом ко всему и всегда доводил дела до конца. Любые. В том миг, когда он положил указательный палец на крупную кнопку ручки автомобильной двери и приготовил вторую, чтобы открыть её хлынул дождь.

Поли юркнул в прохладное нутро Ford. Занёс ключ и не вставил. Крупные капли бились о крышу, и он уловил ритм мелодии. Замурчал под нос, но вышло гнусаво. Усмехнулся над собой, завел и выехал за предусмотрительно открытые ворота. На улице от счастья прыгал толстый Luka, дождь струился по его лицу. Luka мельком глянул на машину и засеменил к своим воротам.

До города у Поли было несколько путей и лазеек, и он их чередовал. Выехал на окраину Bensenville и лихо, взяв влево, скрылся за последней оградой.

Сеть узких грунтовых дорог позволяла добраться в Chicago почти незаметно. Сильный дождь прибил пыль, утрамбовал землю и не дал намечавшимся колеям раскиснуть. Держась подальше от населенных пунктов, Поли направил машину к Clearing, окраинному району Chicago.

Объезжая большие поля, ехать приходилось углами. Все пространство до города было покрыто одеялом, сотканным из полей сои, гороха и кукурузы. Машина, то скрывалась, то выныривала на поверхность зеленого моря. Очередное поле заканчивалось острым углом и Поли крутил руль влево, приближаясь к городу. Местами яркая зелень была окаймлена желтизной: начала созревать соя.

Вдалеке на краю полей топтались фигурки фермеров. Они передвигались, останавливались и упирали руки в бока. Рядом чернели контурами тракторы компании John Deere, и Поли знал, что это за марка. Компания выпуска всего одну, свою первую модель трактора – Model D. Штаб-квартира компании находилась недалеко. В городке Moline, округа Rock Island County.  И, кажется, хозяин вел с ними какие-то дела. В них Поли, увы, посвящен не был и не жалел об этом.

Порой рядом с тракторами и мужчинами стояли легкие, еле различимые фигурки женщин.

Эта дорога занимала намного больше времени, но Поли не спешил списывать её со счетов и раз за разом покрывал отпечатки зубастых колес трактора рисунком протекторов своей машины. Полли снова повернул на 90 % и вдалеке показался город.

Clearing – общественный район, расположенный на юго-западе Chicago хоть и был приделом большого города, вид имел весьма потрепанный. Он несмело рос из земли. Сначала толстым слоем асфальта, что не далеко от въезда в черту города поднялся над грунтовкой. Он въехал, и за ним остались две полосы глины, которые со временем истончились и исчезли.

Потом из грязи полезли хлипкие лачуги, сбитые из всякого хлама, что был пригоден для строительства. Вокруг домов, больше походивших на сараи паутина ограды из рваной проволоки, кое-где встречались миниатюрные секции настоящего, но некрашеного забора. Полли снизил скорость и шарил глазами вокруг, выискивая телефонный аппарат общего пользования с кабинкой, но тот не попадался.

Вечерело. Дождь, что начался днём, еще досаждал мелкими каплями. Сквозь приоткрытое окно просочился холод. Дождь насытил воздух влагой, и водяной пар стал видимым – трущобы накрыл густой туман. Поиски осложнились. Поли кружил по району, а он застыл.

В тумане осторожно шарили фары машин. Они крались рядом, выныривали из белых хлопьев, блестя покатыми боками и крышей, напоминали степенных китов.

Поли тоже включил огни. Шляпу кинул рядом. В машине она мешала, он все энергичнее крутил головой, но из тумана упрямо вылезали лачуги чикагской бедноты. Пополз целый ряд, сбитый из обгоревшей древесины. Доски, двери, рамы – обгоревшие по краям или покрытые гарью и копотью. Между лачугами мелькали невнятные и потому таинственные фигуры. Поли ощутил в воздухе запах большого пожарища.

О нем он только слышал – The great Chicago Fire of 1871. Великий чикагский пожар, его следы не стерлись до сих пор, не сотрутся еще долго, а из памяти чикагцев никогда. Огонь бушевал несколько дней и дотла уничтожил центр Chicago. Где – то треть старого города. Пожарище остывало несколько дней, а то, что уцелело, растащили обитатели окраин. Поли не удивился, увидев хибару с огромной дверью с литой ручкой золотисто – розового металла.

– Медь. Похоже дверь из театра или церкви. Их в центре сгорело множество, – думал Поли и пробирался в тумане дальше.

У одной из дверей он даже остановился, подивившись её величине. На фоне развалюхи дверь смотрелась величественно и гордо, а если соотнести масштабы жилища и двери, то могла бы вполне сойти за ворота. Поли по достоинству оценил дорогую древесину и бронзу крупных петель под античность, и даже рассмотрел остатки полировки. По ней каплями стекал туман.

Поли выехал из мрачного пояса лачуг, что толстым кольцом теснились вокруг города. Показалось первое двухэтажное здание. На первом этаже, на вывеске – Grocery. И первый светофор. Электрический. Поли все не мог привыкнуть к тому, что вынужден подчиняться механической штуке, столбу с коробом на верху. Короб горел красным. Из-за тумана, что плотно окутал округу красный сигнал выглядел зловеще. Глаз, налитый кровью зыркал сквозь пелену. Туман смешался с вечером. Стало темнее. В сумерках ползали и автомобили, и люди в плохой сильно разбитой обуви. Мимо, почти вплотную как привидение проскочил delivery boy со светлой коробкой в руках, наполненной продуктами – сверху торчал конец тонкого батона. Шустрый малец, который неизвестно как ориентировался в этой каше исчез в подворотне.

Он вспугнул Поли, который дернул руль влево и ощутил удар о бордюр. Форд чихнул и заглох. Подул ветер. Порыв раздвинул туман и Поли увидел продолговатую будку чуть меньше деревенского туалета – Telephone. Рядом киоск – Cigars. Внутри копошится старый негр.

Он провел левой рукой по лбу: выступила испарина, а правой провёл по нагрудному карману, где покоилась вырезка.

Он достал её и еще раз ознакомился с абзацем, где говорились о спонсорстве кинокартины, и был жирно, несколько бОльшим шрифтом пропечатан телефон киностудии Essanay Studios. Поли вышел, погладил крышу автомобиля и кошачьей походкой проскочил в кабинку. Там набрал и запомнил несколько цифр.

– Офис мистера Klein, – пропел нежный голосок. Трубку взяла секретарь Betty Whatley.

– Я могу поговорить с мистером Кляйном? – вежливо бросил Поли.

– Нет, – ответила девушка и продолжила, – По какому вы вопросу?

– Реклама, – отправил Поли вдогонку.

В трубке радостно выдохнули. Потом что-то затрещало и запикало. Наступила секундная тишина и вдруг раздалось громкое кряхтение.

– How are you, my friend, – поприветствовал Поли movie bosses. Его обаяние сочилось сквозь динамик и скоро заполонило все кабинку. Поли даже приоткрыл дверь. Настолько горяч был прием. Он донес суть звонка и договорился о личной встрече с мистером George Klein.

Поли повесил трубку. Осмотрелся. Дождался, когда негр, мелькнув кустистыми белыми бакенбардами, пропал в проеме киоска, в два шага оказался у машины. Она попятилась и растворилась. Показалось лицо негра, он лениво и медленно хлопнул глазами и опять исчез в чреве будки, от которой исходил аромат настоящего, крепкого, кубинского табака. Запах проник и в машину. Поли на ходу проветрил салон и взял к дому. Добрался без проволочек. Только дождь все же сделал то, к чему стремился целый день. До дома остались считанные метры, когда заднее левое колесо увязло в крошеве из мягкого камня и глины, провалилось по самую середку. Поли нажал на педаль, но колесо провернулось и выглянуло чистым протектором. Поли нажал педаль еще раз и задержал ногу. Автомобиль дрогнул и выпрыгнул из западни. Поли удовлетворённо выдохнул и довольный собой глянул в зеркало. В вечерних сумерках мелькнула знакомая фигура Луки, который, направляясь к своему дому, втирал одну ладонь в другую.

– Повезло с соседом. Определённо, – Поли подташнивало от елейных мыслей, но он был доволен.

И тут же задумался. Он не мог вспомнить, когда и при каких обстоятельствах Лука появился в деревне и обосновался по соседству. На этой мысли судорога пробежала по плечам Поли, и он ювелирно втиснулся во двор.

––

Джордж Кляйн уцепился за звонок Поли, а когда узнал о сумме – ею спонсор «невзначай» оперировал во время звонка и был готов инвестировать в картину – вцепился в него, и даже предоставил выбор, чего обычно никогда себе не позволял. Выбрать, где встретиться и обсудить условия контракта. Студия или уютный ресторанчик недалеко от неё на Argyle street. Отведать курицу по-королевски, приготовленную в сливочном соусе с овощной пастой. Поли чуть было не соблазнился, но в трубку ответил другое.

– Офис, – не делая пауз сказал Поли. Он хотел продемонстрировать неподдельный интерес к кинобизнесу, к закулисью и молоденьким белоголовым актрисам с нежной кожей. Особенно последнее. Он хотел выглядеть странноватым недотепой с деньгами.

В Америке бывает и такое.

Из-за тонких губ, что вытянулись до ушей и превратились в едва заметную полоску красного цвета, с шелушащейся кожей, выглянул забор зубов, выкрашенных белой краской. Поли удивился. Настолько они были велики и белоснежны, как шапки снега в Андах. Он видел на открытках. Кажется, возможности лица были исчерпаны, но улыбка и не думала останавливаться. Уголки рта ползли все выше и выше. Джордж Кляйн был «неподдельно» рад. Наконец улыбка замерла. Киномагнат шумно вдохнул носом, дернул щеками, но улыбнуться шире больше не получалось. От глаз лучами разошлись морщины. А в глазах таился интерес старого воротилы.

Поли мягко искривил губы, приподняв правый угол рта и легко кивнул. Вместе с кивком почти незаметно наклонился и торс. Джордж Кляйн остался доволен почтительностью гостя, а аккуратные фаланги пальцев Поли, что он перебрал во время рукопожатия, позволили сделать первые выводы.

– Кофе, чай, вода? – поинтересовался он голосом, располагающим к доброй беседе.

В углу кабинета замерла вышколенная Бетти. Она не менее широко улыбалась и чувствовала себя причастной к некоему таинству вращения больших денег. Денег, о которых ей только приходилось слышать. Но никогда, ни она, ни её родители, друзья и знакомые таких денег в руках не держали. Поли оглянулся. Деловая обстановка. Ничего лишнего, но кресла мягкие и удобные. Он сел вслед за хозяином, но не позволил себе вальяжно откинуться назад. На лице – детская наивность.

– Чай, – тихо, но отчетливо произнес Поли и чуть не съехал с кресла, чем вызвал ещё одну большую улыбку босса и секретарши. Обстановка была разряжена.

Чуть позже они уже болтали как старые приятели.

В кабинет иногда впархивала Бетти: меняла четырехугольные позолоченные чашки с красным рисунком или приносила на подпись бумаги. Потом целый ворох. Контракт был большой, а мелких букв в нём было еще больше. Поли углубился в содержание. Он листал, и его рука каждый раз замирала, прежде чем перейти к следующей странице. Поли наслаждался моментом и собственной значимостью. Мял лист толстой бумаги с ворсинками целлюлозы между подушечками указательного и большого пальцев, а потом средним откидывал его. Медленно и усердно вел сосредоточенным лицом сверху вниз и там вновь замирал. Так будто ставил точку или пытался прочитать между стиснутых строк.

– Въедливый недотепа, – Джордж улыбнулся уголками подвижного рта.

Строки двоились и спаивались в одну, а Поли и не думал наращивать темп. От страницы к странице он замедлялся, а партнер уже с видимым беспокойством ерзал в кресле. Казалось, что вот – вот и оно издаст жалобный стон. Поли откинул голову, наивно улыбнулся и отпил маленький глоток. Взял сухой крекер, потянул ко рту, но передумал и положил обратно на тарелку. Крекер стукнулся о фарфор и скатился к центру. Джордж Кляйн сморщил подбородок, но тут же совладал с собой, а его рот принял известное выражение. Даже наклонив голову Поли видел огромные белые резцы. Поли попялился на последнюю страницу и, сделав вид, что собирается хлопнуть контрактом по колену, отвёл руку за спину и улыбнулся. Документ едва коснулся коленной чашечки, после чего лег на стол и был подписан. Последовало ещё одно рукопожатие.

Уже после Поли потёр гладкий лоб, на котором только намечались морщинки и поинтересовался, – Я могу присутствовать на съемочной площадке?

Кляйн чуть было не порвал рот, и растягивая слова, восторженно сказал, – Конечно. В любое время. Да хоть живите там, черт возьми!

– Лихо сказано! – не менее радостно пискнул Полли и закатил глаза от щедрости главы киностудии.

– Бетти. Бетти! – крикнул хозяин кабинета в приоткрытую дверь. – У нас есть качественная, свободная палатка? Он внимательно посмотрел на Поли и не очень уверенно добавил, – Новая?

Последовала искусственная пауза. Девушка выдержала без малого минуту, прежде, чем дать ответ, который в конце концов прозвучал, – Есть! Ну, или найдем. Бетти проглотила последние слова. Поли смутился.

– В Wisconsin по ночам холодно, – уже чуточку прохладно, но с изрядной долей доброжелательности пояснил Джордж. Поли покорно кивнул и попятившись вполоборота покинул офис.

На улице хорошо. Свежий ветер и аромат сгоревшего бензина, что выбрасывали десятки выхлопных труб объединились в сладкую, пьянящую композицию. Огромные автомобили чадили густым дымом. Казалось, по улице передвигаются сухопутные дредноуты. В кармане он нащупал клочок офисной бумаги, записку с адресом места, где будут съемки. Он ничего не забыл.

– Придется поездить, – Поли небрежно кинул прощальный взгляд на здание.

Впрочем, во взоре его уже не было даже намека на заинтересованность и тем более почтение.

Стоп! Снято!

Глава III

Стоп! Снято!

Поли выехал затемно.

В день, когда он посетил офис студии, он посетил ещё и окраинное отделение West Town Savings Bank и выполнил один из пунктов контракта – отправил на счёт вторую сумму. Первую выписал в чеке и перед тем как вручить его Кляйну основательно помахал перед лицом киношишки новой чековой книжкой. Продолговатых листов в ней было ещё достаточно. Несколько взмахов рукой и новая порция допинга, проверенного временем, поступила в сложный механизм, что производил радушие киномагната. Всю сумму контракта Поли предусмотрительно раздробил. Никогда не отдавай все и сразу, учили дон. Он это помнил и с каждым разом все лучше понимал суть наставления. Данного с чувством превосходства и покровительства, но все равно весьма ценного. Деньги, что он отдал стоили начатого дела.

Поли тряхнул головой. Сильнее, чем обычно нажал педаль газа и резво обогнал машину, что, поблескивая солидным багажником, не спешила впереди. Поли подивился размерам кнопки багажника и черной прорези для ключа. Давить на кнопку можно было пятерней, а скважина была величиной с Grand Canyon, где он, увы, никогда не был. В остальном ничем не примечательное авто.

– Тут нужен ключ от города, – хмыкнул он, вылупив глаза, на кнопку багажника.

Ехать предстояло долго. Дорогу Поли не планировал. Знал только конечный пункт. По пути должны быть мотели. В этом он был уверен. Поли завершил обгон, сзади раздался царапающий шорох; Поли сжал зубы и обнажил их. На заднем сиденье арендованной машины разъехался ворох рекламных плакатов, свернутых в крепкие, плотные трубы. Поли быстро обернулся и не стал ровнять кучу. Она обиженно смотрела на него черными дулами отверстий.

– Позже, – решил он.

Тьма отступала. Белая нитка дорожной разметки отчетливо и окончательно разделила шоссе на две полосы. За бортом становилось теплее. Струйка теплого воздуха просочилась сквозь щель, что он оставил. В нее же ворвался легкий шум. Округ потихоньку просыпался. Из деревни он довольно быстро доехал до небольшого городка Elgin в округе Kane County. Дальше единственное шоссе взяло направо и ему не оставалось ничего, кроме того, как подчиниться.

Между Elgin и деревней Arlington Heights, находящейся уже в округе Cook, чуть более 30 километров. Расстояние Поли преодолел минут за сорок, ну, или немногим больше. Пустое шоссе разделило деревню надвое и Поли промчался сквозь неё как горячий нож сквозь масло. Только раз его взгляд задержался на исполинской арене нового ипподрома, что строили в Arlington Heights. Сооружение, поднявшееся над деревней пока ещё больше стропилами, нежели каркасом – впечатляло. Поли было взялся подсчитать на сколько зрителей рассчитан ипподром, но тут же бросил эту затею и выехал из населенного пункта.

Впереди Waukegan. Этот городок нравился Поли больше всего. Расположенный прямо на берегу озера: от него могло бы веять атмосферой курортного местечка, но порт, принимающий десятки судов, курсирующих по озеру, все портил. Среди закопчённых и красных зданий складов, офисов и доков приветливо белел маяк с пристроенным к нему домом. Полли счёл это за добрый знак.

От Waukegan до границы штата рукой подать. Девять миль. Поли вновь нажал на педаль газа, чтобы преодолеть рубеж в полдевятого по Центральноамериканскому времени. Скоро мелькнул простенький щит, выкрашенный зеленой краской, с не менее простенькой надписью «Welcome to Wisconsin».

Когда Поли пересёк границу штата шоссе только начало разогреваться. Поехали автобусы междугородних маршрутов. Выросли коробки фургонов с надписями компаний и продуктов на боках. Они торопились в магазины и лавки. Фермеры повезли запчасти в пикапах. Они громыхали. Вдалеке показался черно-белый бок патрульного мотоцикла и Поли съехал с дороги к длинному, придавленному к земле мотелю, что попался на глаза первым. На придорожном указателе – «Valley green». Когда шоссе загудело вовсю он уже отдал администратору несколько до неприличия потертых долларов, закрыл дверь, проверил надежен ли замок, задернул мягкие шторы, лег на кровать с продавленной серединой и укрылся с головой.

День прошел во сне. В комнате темно. Поли медленно открыл глаза и плохо ориентируясь в непривычной обстановке долго нашаривал тумблер ночного светильника. Лампа, придавленная колпаком голубого стекла, осветила пол и конец кровати. Пробраться дальше свет не смог и замер у пальцев ног. Поли пошевелил ими и понял, что сильно голоден.

Здание закусочной стояло отдельно. Оно, как и спальный корпус было обшито не крашенным деревом, которое потемнело от непогоды, но выглядело крепким. За немытыми окнами средней величины копошились тени. Крыша также серела деревом и пятнами ржавчины вокруг шляпок гвоздей. И выглядела хуже стен.

Запахло недорогой едой быстрого приготовления и грубым табаком. Здесь курили трубки, а не «Camel» или «Chesterfield»: рекламные плакаты компаний вцепились в стену справа и слева от входа.

Наверху красным пятном бросалась в глаза реклама фабрики «Coca Cola». Было еще несколько мелких плакатов, но Поли не обратил на них внимания. Что-то из крепких напитков.

Поли аккуратно провел правой рукой под сердцем и удостоверился, что пистолет на месте. Он знал, что оружие всегда на месте, но с ним такое бывало. Непроизвольно. В когда-то новой кобуре покоился некрасивый, но надежный револьвер «S&W» 38 калибра, снятый с убитого полицейского. С кухни закусочной доносилось громкое шипение. Там что-то подгорало. За стойкой неуверенно передвигалась женщина в таком огромном чепце, что он закрывал пол-лица. Она что-то искала и причитала под нос.

Хозяин в грубых широких штанах, подпоясанный фартуком, находился в левом углу небольшого зала, в окружении нескольких парней, чей род занятий Поли сразу угадал. Наглые лица и острый прищур из-под козырька шляпы: bootleggers давили. Владелец осторожно отбивался.

Его не заметили. Да и кто обратит внимание на коммивояжера или мелкого клерка в поисках заработка? В одном из парней, что наседал больше всего Поли признал парня, которого в окрУге знали под кличкой «Van».

Он заказал ужин, уткнулся в большую тарелку и не поднимал глаз пока не съел все. Вышел. Вскоре его машина покинула круг жидкого света, отбрасываемого парой фонарей и вывеской заведения. За кругом приткнулся грузовик, груженный бочками со спиртным. Круглые бока выпирали из-под тента, который натянули слишком туго. Опустилась ночь. Проснулись они и принялись делать свои дела по всему побережью озера, через которое из Канады в огромных количествах поступал алкоголь.

Место съемок перенесли. Будь в силе первый вариант, то он давно уже был бы на месте. И границу не потребовалось бы пересекать. Поли выждал, когда от заправки отъедет припозднившийся автомобиль и занял его место.

– Пять галлонов, – тихо сказал он мужчине в годах и отпрянул, когда тот слишком близко приблизил седые виски к окну. Он далеко, словно отталкивая, вытянул руку и передал доллар с мелочью. Заправщик взял деньги и закопошился у бака. Раздался щелчок и Поли двинулся дальше.

Автомобилей было мало, а ближе к полуночи они исчезли совсем. Сначала грузовики, пикапы и автобусы, а потом легковые. Форд двигался в гордом одиночестве, быстро и изредка, когда нырял в долины, подсвечивая дорогу. Огромная Луна легла на шоссе. Спутник Земли освещал все. Пустынное ночное шоссе и деревья, что его обступили.

Видно каждый листок.

Wisconsin издавна был штатом, где процветало самогоноварение. Необъятность лесов, где нет дорог позволяла укрыться в них всем, кто хотел укрыться. В лесу легко уживались конкурирующие банды, которые, находясь в городе, не задумываясь изрешетили бы друг друга. В лес не совалась полиция. И там можно жить круглый год. Близость Великих озер смягчает перепады температур в прибрежных районах, и они не так ощутимы. На этих мыслях Поли застал рассвет. Леса ненадолго отступили. Он миновал новый и потому ещё небольшой городок South Milwaukee, за которым выехал на проселочную дорогу и вновь углубился в дебри.

––

Над городом из фанеры стояла абсолютная тишина. Лес, который долго тянулся измельчал, сначала в паутину зарослей, а потом в холмистую степь, где обосновались киношники. Бюджет картины хорош, отметил Полли. Он не стал въезжать в городок, что видел только на потрескавшихся фотографиях, заглушил двигатель и двинулся к площадке. Несколько полноценных улиц, высокая церковь с внушительным крестом, крепкое здание, где обосновался закон в лице владыки округи – шерифа.

Поли потянул носом: хотелось уловить запах Дикого Запада, но пахло степной травой, далеким лесом, но отчетливее всего краской, свежей доской и брусом, из которого был сбит город. У него даже название есть.

– Tombstone, – прочитал он на воротах, что преграждали высокой рамой въезд на центральную улицу городка. Створок, конечно, не было.

Съемки начались и земля, что недавно была степью теперь была разорвана копытами, испещрена ямками, но кое-где ещё виднелись мелкие островки зелени. Жить ей оставалось недолго. Полли оглянулся по сторонам и появилось легкое ощущение того, что он нашёл прореху во времени, оно отступило лет на 150 назад и он где – то в Colorado, Oklahoma или Nebraska тех далеких времен.

– Добро пожаловать в Arizona, – к нему с улыбкой на лице подошел человек и не дав вставить ни слова продолжил, поглядывая на улицу.

– Гоняем табун лошадей целями днями. Улица должна пылить! Режиссер требует, – он хмыкнул, но реплика прозвучала многозначительно.

Поли посмотрел на собеседника. Тот был свеж, умыт, расчёсан, но пыль въелась так прочно, что это не помогало.

– Главное, чтобы дождя не случилось, – Поли с доброй усмешкой поддержал собеседника. Тот представился, – Clarence. Помощник режиссера. Он поднял брови и вопросительно посмотрел на Поли.

– Eugene Lewis, – быстро представился Поли.

– Sponsor, – добавил он и теперь уже он многозначительно глянул на Кларенса. Тот не удивился.

– Знаю, вы единственный кто напросился на площадку, – теперь в его голосе прозвучало удивление. – Поручено разместить, но не ранее чем через час-другой, – добавил он и тихо пояснил. – Все спят.

Поли понял, что предоставлен сам себе и кивнув помощнику отправился изучать городок. Через два шага туфли покрылись пылью. Через три он уже сам до пояса походил на чумазого помощника режиссера.

Постройки были добротными, окна блестели стеклами, внутри пустота. Несколько магазинчиков с короткими названиями. Поли задрал голову, чтобы прочесть и почувствовал, как в живот что – то уперлось, что – то шершавое и местами острое. От неожиданности он отпрянул.

Коновязь!

Два столба, основательно вкопанные в землю, и бревно между ними. Толщиной с руку. Сучки срублены под корень, коры нет, бревно отполировано. Так словно у этой коновязи ставили коней ковбои всех штатов Дикого Запада. Рядом внушительные кучи вчерашнего, но ещё пышущего свежестью навоза. Бюджет картины хорош еще раз удостоверился Полли и одобрительно кивнул. Он уважал мельчайшую проработку деталей, а здесь было именно так.

Коновязь приткнулась наискосок от входа в Saloon без названия. Поли присмотрелся и обнаружил, что к зданию приколочена только половина вывески.

– Значит будет, – размышлял он.

Поднялся на помост, что возвышался над дорогой, мягко толкнул распашные двери, формой напоминающие крылья летучей мыши чудовищных размеров и вошел в бар. Очень крупный для тех лет, но, видимо, так того требовало дело. В помещении его встретили потертые стулья и заляпанные столы. На одном горкой лежала скомканная, высохшая тряпка – в её формах застыла пятерня – из грубой материи. В полу щели толщиной в палец. Доски гуляют вверх – вниз. Барная стойка сине-черного цвета, огромная, закрывает всю стену. За ней полки. Поли поежился. Прибиты не симметрично, разной толщины.

Приземистые и вытянутые, толстые и тонкие, разного объема: от игрушечных флаконов до бутылей на несколько литров; бутылки, расставленные на полках между собой, тоже никак не гармонировали.

На стойке куча ископаемой мелочи: 12,5 центов, испанские доллары, что тогда ходили по стране. Света в заведении мало. Под ногой звякнуло и Поли вновь поежился: по полу рассыпаны гильзы. Много. Похоже вчера в питейном заведении была знатная заварушка. Он медленно нагнулся и подобрал несколько. Растопырил ладонь и приблизил к лицу.

– Может быть, – последовала длинная пауза, после которой Поли повторил, – Может быть. Он удовлетворительно кивнул и лицо его приобрело задумчивое выражение.

– Доброе утро, – из темного угла раздался голос с хрипотцой. Такая бывает, когда человек долго молчит.

– Второе доброе утро за сегодня, – отметил Полли.

Он съежил глаза в щели, прежде чем ему удалось рассмотреть в темноте силуэт крепкого человека в шляпе с сильно изогнутыми полями. Человек сидел, ноги его покоились на столе. Поли напряг зрение и разглядел огромные, грубые подошвы ковбойских сапог с вызывающе выпирающим каблуком. Обувь была новая. Все это он заметил, состроив на лице самое глупое выражение из тех, что ему удавались.

– Кто вы? – вызывающе спросили из тьмы.

– Юджин Левис, – Полли чуть не проглотил кадык. Он нырнул вниз и упрямо не хотел возвращаться на место. В темноте хмыкнули. Стул скрипнул. И в этом скрипе тоже прозвучала издевка.

– Ни минуты покоя, – голос прозвучал спокойно. Сапоги плавно опустились со стола и над ним вырос треугольник торса, который качнулся и неожиданно вырос у носа Поли.

– Джим Хоппер, – представился незнакомец, проходя мимо. Поли был восхищен. Высокий, а со шляпой еще выше. Устремленный вверх. Он словно хотел вырваться из всего, что его окружало. Источающий обаяние. Само великолепие. Хотя этого и не требовалось Поли плавно качнулся и посторонился. Актер прошел мимо, не обращая внимания словно никакого Юджина Левиса рядом не было. Поли обернулся и задумчиво посмотрел в спину размером с обширное плато, а потом опустил в карман несколько гильз, что поднял и похлопал по нему. Гильзы приветливо звякнули.

Наутро Поли напялил очки с толстыми линзами. Он стоял перед треугольным зеркалом и думал о том, что когда-то зеркало покрупнее разбилось и один из крупных осколков вставили в раму необычной формы. Его разместили на задворках города, там, где разместили всех.

В палаточном лагере.

Когда-то зелёный, а теперь выцветший, лагерь топырился острыми козырьками крыш в голубое небо. По степи гулял крепкий ветер, зеркало, подвешенное за толстую веревку, что делила тряпичную крышу надвое медленно покачивалось. Поли взъерошил чёрные волосы, чтобы они казались длиннее и опустил массивные очки на кончик носа.

– Очень даже может быть, – сказал он.

Ветер бросался на его временное пристанище, палатка подрагивала, но основательно установленная хорошо справлялась с натиском. Снаружи прохладно, при мысли об этом Поли передернуло, а здесь комфортно. Поли всегда заботился о собственном комфорте и когда ему предложили посмотреть невысокую двухскатную палатку, рассчитанную на двоих, он внимательно заглянул в глаза провожатого и вежливо поинтересовался её вместимостью, на сколько человек рассчитана.

– На одного, – ответил человек, что привел его сюда и с ехидцей прибавил, – Сэр.

Зеркало вздрогнуло. Порыв был очень силен. Поли подождал пока он успокоится и оглядел себя поверх очков. Он был доволен. Подхватил плакаты, что привез и вылез наружу. Лагерь просыпался. Под крышами раздавались тихие голоса, покашливание, кто – то ещё храпел, а кто – то, наполненный естественными газами, не стесняясь с треском их испускал. Поли лавировал между веревок, что оплели палатки. Казалось им нет конца.

– Jungles! – бросил возмущенный Поли. Палатки установили так плотно, что это начинало раздражать. Он нелепо задирал ноги и делал широкие шаги. Откуда – то прилетел смешок и фраза, произнесенная женским голосом, – Нелепый.

И снова тишина.

Поли продирался по направлению к Tombstone. В центре, а такой у лагеря, наверное, был обосновались режиссер с помощниками, актёры первого плана и рыбешка помельче. Их палатки были выше, вместительнее и из более качественной джинсовой ткани. Из высоченной палатки Джима Хоппера в предрассветные сумерки выпорхнула женская фигурка, обладающая таким количеством приятных мужскому глазу изгибов, что из Поли чуть не полез он сам. Фигура ему показалась знакомой.

В этот день Поли можно было увидеть в разных концах городка и лагеря. Он завёл много знакомств, был мил, немного взвинчен и хаотично подвижен: за ним закрепилась репутация чудаковатого, но доброго и открытого парня.

– Мне бы горсть гвоздей и молоток, – с самой располагающей улыбкой спрашивал он у человека, тот удивленно смотрел в огромные линзы и Поли получал желаемое.

Ветер свирепствовал. Съемки продолжались. Режиссер снимал сцены в помещениях. Из салуна доносился гул, хлопки выстрелов. Мимо пронесся шериф с большой звездой и помощниками, и несколько проституток, разодетых в пышные наряды. Они профессионально улыбались. Поли стоял на ступеньках церкви. Одна из девушек повернула голову и улыбнулась основательно, теперь уже точно ему, он поперхнулся. Бетти Уотли из офиса Джорджа Кляйна. И она же утром выскользнула из палатки Джима Хоппера. В этом Поли был уверен. Он широко улыбнулся и кивнул головой. Потом был общий обед.

– Как? – Полли изобразил такое изумление, какое до этого ему не удавалось никогда.

– Подработать в массовке обычное дело, – ответила Бетти и продолжила уплетать бифштекс. У девушки отменный аппетит, отметил Полли. Он тоже поел. Извлек толстый бумажник, который никак не ассоциировался с его тщедушием. И вопрос как у такого тонкого человека может быть такой толстый бумажник тут был бы вполне уместен. Кошелек произвел на Бетти нужное впечатление. Огромные куски мяса исчезали во рту молодой проститутки.

– Нет – нет, – ответил паренек, что подносил еду, а теперь убирал пустые тарелки.

Поли понимающе кивнул и убрал доллары. Вовремя. К столику, звеня шпорами, подошел небритый здоровяк с красным, но обаятельным лицом. Через лоб, переносицу и небритую щеку – глубокий шрам. Заслуга гримера.

– Главный злодей фильма, – в голосе Поли звучало восхищение.

Он глядел на грубое лицо. Манеры актера были такими же, а голос был гулким словно он вещал с нижнего уровня Хрустальной пещеры. Реплики Поли он не заметил. Да и вообще Поли его не интересовал. Актер не удостоил его даже взглядом.

– Бетти, – игриво прорычал он. Девушка доедала. Вопросительно, но без надменности, которую она могла себе позволить в отношении актера второго плана, посмотрела на него.

Chase Whatley был актером одного амплуа, роли что кочевала из фильма в фильм, но достиг в нём совершенства. Злодей на экране был так убедителен, что от него шарахались и в жизни: персонал, коллеги-актеры, а иногда и главные герои. В городке ходили слухи, что главный герой и главный злодей не поладили с первых дней. Они не любили друг друга и по сценарию, и в жизни. Режиссер был доволен. Сцены погонь, перестрелок и дележа проституток получилась убедительные. Особенно парни соперничали в последнем.

Чейз наверняка понимал, что отыгрывать роли плохих парней ему придется до конца актерской карьеры и не упускал возможности как – то отыграться, а проще подначить разноплановых коллег, что добились в профессии большего признания.

А Джим наслаждался своим преимуществом, взобравшись на пьедестал, поплевывал свысока на мнение окружающих и частенько демонстрировал превосходство, дарованное ему природой и щедрой судьбой. Порой на площадке искрило. Лбы хмурились, а челюсти сжимались. Режиссер смотрел на это сквозь пальцы.

– Сигарету? – прорычал Чейз, обращаясь к Бетти.

Бетти улыбнулась и искривила лицо. По пищеводу поднималась изжога. Обед был плотный. Девушка с секунду покумекала и отправилась с актёром, оставив Поли в одиночестве. Поли отодвинул тарелку – к еде он почти не притронулся – подозвал официанта, достал несколько долларов и попросил раздобыть крепкий алкоголь.

– Надо отблагодарить парня, что помог гвоздями и молотком, – хотел он пояснить работнику кухни, но тот оказался слишком шустрым и умчал за бутылкой.

Поли наблюдал за секретаршей-проституткой и актером второго плана. Они покурили. Бетти бросила окурок, каблуком вдавила в землю и просто ушла, не одарив актера ни взглядом, ни словом. Грудь Чейза вздыбилась. Громила явно был недоволен таким пренебрежительным отношением к своей персоне.

– Юджин, здесь все держится на мне, – объяснял Поли ситуацию тем же вечером реквизитор.

Большая бутыль виска была наполовину полна, а они были лучшими друзьями. Они выпили за владельца студии, потом за главного героя, талантливого сценариста и много еще за что.

– Мне завтра понадобился длинная веревка, – сообщил Поли.

– Есть такая, – простецки ответил Боб и отодвинул бутыль на задний план. Лицо его развиднелось, а глаза прояснились. Обернувшись, Полли понял в чем дело: актеры принесли сдавать реквизит. Боб, дыша в сторону, принял вещи. Что – то повесил, а кое – что разложил по коробкам. И чего только здесь не было. Эпоха в нескольких комнатах. Изменилось все. Костюмы, личные вещи, головные уборы, менее грубой стала обувь и только оружие перемещалось из века в век почти неизменным. Черное пятно дула и барабан на шесть патронов. На этом Поли признался себе, что тоже перебрал и прекратил наблюдение.

-–

На пресс – конференцию приехало много репортеров. Её устроили в церкви. Веревка пригодилась. Между кафедрой и большим распятием криво висел рекламный плакат фирмы Поли. Много таких можно было видеть и по всему городу и даже в палаточном лагере.

Поли наблюдал легкое недовольство своей деятельностью, но продолжал и остановился, когда обнаружил, что один из плакатов сорван и исчез. Поли ходил с лицом обиженного ребенка. Актеры неискренне, но мастерски ему сочувствовали. Перед общением съёмочной группы с прессой он пошептался с одним из газетчиков. Репортер Chicago Daily News приехал по его приглашению и ждал вознаграждения. Поли передал несколько сложенных пополам двадцаток: это было соразмерной платой за мелкое одолжение. Рядом в ожидании ленча вертелось еще с десяток газетчиков и фоторепортеров. Легкая суматоха, где каждый занят только своим делом.

Церковь битком. Поли потянулся зажечь свечи, но услышав, в свой адрес, – Недоумок, – оставил затею. Только сгорбился и затих. На вопросы отвечали трое: режиссёр Джон Форд, Джим Хоппер и Чейз Уотли. К ним подсадили главную героиню, но она была настолько глупа, что её попросили просто сидеть красиво и улыбаться в камеры. Взлетела рука, Джон и Джим приготовились.

– Мистер Уотли, – репортер Chicago Daily News начал задавать вопрос, но был прерван спланированной серией вспышек. Чейз улыбнулся улыбкой победителя. Газетчик выдержал паузу, на лицах режиссера и главного героя повисло недоумение, лицо Хоппера скисло, а репортер, торжественно выговаривая каждую букву фамилии Чейза Уотли, продолжил.

– Мистер Уотли, вы не первый год играете главные роли злодеев и так убедительно, я бы сказал искусно, что в этом вам равных нет даже в Голливуде. Многие из моих знакомых, в том числе кинокритики утверждают, что жанр вестерн сохраняет ценность только потому, что в картине играете вы и на этот фильм они пойдут только ради вас. Как вы полагаете плохому парню и в этот раз удастся на голову превзойти главного героя?

Репортер говорил медленно. Так, чтобы все уловили суть вопроса. И когда он закончил не только лицо, а весь Джим Хоппер налился кровью и одновременно сник. Его лицо кривилось, улыбка стала ухмылкой, гладкий лоб пошел волнами морщин, а лицо съежилось в залежавшееся яблоко.

Чейз, тем временем, торжествовал. В груди его ликовало. Момент, о котором он так долго мечтал, много раз прокручивал в голове и вожделел, неожиданно, но настал.

Прежде чем, ответить он повернул мощную шею и свысока оглядел Хоппера. Тот оскалился. Это был очень ощутимый удар. Потом Чейз также медленно вернул взгляд в зал.

– Вы совершенно правы, мистер. Должен отметить, что вы ловко выхватили суть и отметили, кто есть, кто и здесь, и в Голливуде. Так сказать, начали с главного. Спасибо! Что касается «Выстрела в холмах», то могу сказать, что уровень игры всех актеров достойный, но не более.

На этих словах Джим Хоппер и главная героиня – красавица переглянулись, а Чейз не спешил заканчивать.

– Безусловно, мой герой стоит особняком. Трудно стать первым, играя отрицательного героя, но, как видите, не невозможно. Глядя на надутых юнцов, я всегда знал, что предпочитает зритель, особенно женщины. Просто надо больше работать, надо лучше работать и неожиданно те, кто считает себя первыми, вот, как сегодня, поймут, что это давно не так, – Чейз улыбнулся и завершил речь, утомившую его.

Так много на пресс-конференциях он никогда не говорил. Экранный злодей улыбнулся, достал не свежий платок и промокнул лоб. Старательно прошелся вдоль краев шрама, залез и в сам рубец, чем привлек дополнительное внимание фоторепортеров. Вспышки заполыхали с новой силой, а церковь наполнилась едким дымом. Фотографы сделали еще несколько снимков.

––

Дальнейшее Поли интересовало мало.

Определенность, кто главный на съемочной площадке была достигнута. Чейз сидел молча, переваривал минуту триумфа и улыбка, то угасала, то наползала на его лицо. Посыпались вопросы, но они носили второстепенный характер. Режиссер и актер первой роли отвечали старательно и дольше, чем обычно бывает на пресс-конференциях, порой энергично жестикулировали, но растрясти газетчиков им не удалось.

Один унылый вопрос следовал за другим, затворы пресс-камер «Goerz-Anschütz» щелкали не так часто, а вспышки стали не такими яркими. Потом вопросы и вовсе иссякли. Лица Форда и Хоппера были растеряны, но они были довольны тем, что есть.

Интуитивно чувствовали, что что – то идет не так, но понять, что именно не могли. Джима Хоппера разрывала ярость. Гордыня просто истязала парня.

– Скомкано, – сказал с надрывом прочистив горло, режиссер, проходя мимо Поли. Поли стоял спиной и не торопился к выходу. Он обдумывал текст письма и в уме пересчитывал наличность, что имелась при себе.

– Согласен, – согласился Хоппер. Оба, перебрасываясь репликами словно в кино, проследовали мимо. В большую палатку, где намечался фуршет за счёт студии.

На улице стемнело. Из палатки лился ласковый свет и накатывал аромат жаренных стейков и чего-то свежего, наверное, салатов.

Позже Поли узнал, что режиссёр распорядился изъять со столов дорогое шампанское и оставить только крепкие напитки. Когда Поли туда заглянул гулянка была в разгаре. Неформальная обстановка раскрепостила актеров, режиссер стал живее, а у газетчиков появились дополнительные вопросы. Они отправляли в рот жирные куски и чем-то непринужденно интересовались. У многих материал был, что называется в кармане.

Поли присоединился к застолью. До этого он провел около получаса в своей палатке, где составил письмо пикантного характера, выбрал купюры поновее и достоинством покрупнее и поместил все это в старый неиспользованный конверт.

На фуршете он пробыл не долго. Не найдя собеседника, которого он, в общем – то, и не искал, Поли, прихватив здоровую бутылку и несколько сэндвичей с горчицей и арахисовым маслом, отправился к реквизитору, где под утро его обильно вырвало, и он уснул.

Теперь актеры, что пришли за костюмами потешались над ним еще больше, не скрывая этого. Поли поглядывал виновато, вздыхал и разводил тонкими слабыми руками. До конца съёмок на натуре оставалось несколько дней.

Со вчерашнего вечера Бетти не знала, что делать.

Она не выспалась.

Словно сварили.

Веки тянуло друг к другу.

День на площадке давался не легко. Девушка с трудом доползла до палатки. Там её ждала причина беспокойства: тот самый потертый конверт, чьи бока грозили с минуты на минуту разъехаться по швам.

Клапан конверта загнулся и из прорези заманчиво выглядывала зелень трех сотен долларов. Она решила театрально заломить руки и изобразить натуральное возмущение. Возникла мысль начать рвать волосы, но зрителей, кто мог бы это оценить, в фургоне не было; благодаря связи с Хоппером она устроилась в фанерном фургоне, и Бетти передумала.

– Оваций тут точно не дождешься, – она обратилась к себе с издевкой. В фургоне стало тихо. Пауза тянулась, Бетти склонила голову и исподлобья осмотрелась, как будто ища поддержки у предметов и легкой мебели.

– Животное, – грозно сказала Бетти.

Подумал и добавила, – Грязное!

Скрестила руки на груди, сморщила лоб, пошевелила носиком словно хотела учуять запах тех самых, больших денег, что лежали на кровати и в очередной раз вперилась в пухлый конверт. Смотрела пристально и продолжительно.

Сегодня вечером она условилась встретиться с Джимом, но три сотни «green backs», которые были тремя сотнями, обладающими неимоверной силой, способными, если не изменить, то существенно поправить быт словно таран крушили все привычное. Бенджамин Франклин, Авраам Линкольн и Джордж Вашингтон смотрели по-отечески, убаюкивали и нашёптывали, все будет путём, с нами у тебя все будет путём. Президенты перемалывали в труху установки матери Бетти и многочисленных тетушек, стереотипы и собственные взгляды на жизнь, что начали формироваться в маленькой головке девицы.

Раздалось задумчивое мычание. Так как губы девушки были плотно сомкнуты мычание было трубным, в нос.

– Скажусь больной, – Бетти определилась и её решение было не в пользу Джима Хоппера.

Условленный в письме час был все ближе. Бетти двумя пальчиками достала записку. Послание Чейза Уотли было немногословным, но и в нескольких нескладных строчках он умудрился изложить суть.

От Бетти требовалось быть с ним поласковее сегодня, ближе к полуночи, и до конца съемок. Бетти распаковала личные вещи, тщательно спрятала конверт в складках, перепроверила и, понурив голову, отправилась в палатку Чейза Уотли.

Утром городок облетела новость.

Бетти переметнулась к злодею Уотли.

Это обсуждали все, и актеры, и режиссер с главным оператором, даже жители ближайшего муниципалитета, что помогали по хозяйству: доставляли еду и воду, вывозили навоз, и те обсуждали столь резкую смену в предпочтениях красотки.

Она обожала Чейза и смотрела только на него.

Чейз ходил хозяином лагеря, был снисходителен и добродушен. Ему хотелось общаться. Наконец – то всеобщий любимчик! Так думал он, но не остальные. Для всех он стал немного интереснее.

Хоппер же был сломлен и раздавлен. Он не стал разбираться в произошедшем. Гордость не позволила. Лицо его потеряло упругость, щеки обвисли, поросли щетиной, взгляд погас. Все время он проводил в палатке и появлялся только на площадке, чтобы отыграть сцену и бросить пару реплик.

Молчаливый и угрюмый бродил он по лагерю и если на кого – то натыкался, то резко отскакивал назад, опасаясь нарваться на ненужный разговор. Плечи его опустились и сам он стал как – то ниже. Теперь он был не так заметен на фоне других людей, населявших городок.

Поли решил не дожидаться окончания съемок.

Заранее попрощался с ключевыми фигурами. Они – он не сомневался – были рады его отъезду, а извинения очкастого доходяги по поводу преждевременного отъезда и вовсе пропустили мимо ушей. Поли закрывал последние задачи, суетился, пару раз наткнулся на Хоппера. Актер глянул на мелкого мужичка хрупкого телосложения и взглядом поискал поддержки.

– Нет, – прошептал Поли и пошел дальше.

Саквояж из кожи отличной выделки был готов. Поли скрупулезно и со знанием дела обыскал палатку, прощупал каждый шов, перетряс постельное белье и довольный вышел, дошел до машины и уехал. Дома он дождался звонка и попросил дать советника.

– На «Essanay Studios» необходимо подать в суд, – сказал Полли.

– Основание? – спросил советник.

– Неисполнение обязательств по контракту, – сказал Полли.

– Сумма? – в голосе появилась заинтересованность. Полли помедлил с ответом, но остановился на этой цифре, – 7000 тысяч.

– Хм. Хорошо. Передай документы, – советник давно знал Поли, а Поли советника и оба занимали не последнее место в иерархии семьи.

Поли положил трубку, лег в кровать и крепко уснул.

––

В Tombstone было оживленно. Последний день съемок. Чемоданы многих были упакованы. Часть актеров уехала. Грузовики вывозили ненужное оборудование. Расклад сил сохранялся. Бетти старательно отрабатывала деньги. К слову, как мужчина Чейз оказался не так уж и плох. Нутро её было спокойно. Джим выглядел как старый пёс выброшенный за ненадобностью в канаву. Многие, кому он насолил воспользовались ситуацией. Ему откровенно хамили, отвечали грубостью, игнорировали просьбы и широких улыбок в свой адрес он больше не получал.

– Соберись, – в левое ухо проник голос режиссера. – Завтра финальная сцена, – напомнил он.

– Да. Да, – дважды ответил Джим и кивнул.

На следующий день Джим был собран как никогда. Он вынул пистолет быстрее и эффектнее Уотли, вскинул твердую руку и выстрелил первым, в искривленное злобой, насмешливое лицо соперника.

Последнее, что он увидел глаза Чейза. Уотли тоже целился в лицо. Ответным выстрелом он снес Джиму треть головы. Мозги переместились в шляпу. Джим Хоппер рухнул рядом с кучей лошадиного дерьма.

В газетах написали, что пистолет оказался заряжен боевыми патронами. Шериф округа обещал разобраться.