Звёздная Кровь. Изгой VII

307.

Я чувствовал, как поджарое, мускулистое тело моего породистого цезаря пружинит и играет подо мной, легко неся вниз по крутому серпантину. Он не просто бежал – он помогал себе крыльями, азартно и яростно вереща, почуяв кровь. Его когти острые, как заточенные кинжалы, рвали плотно утоптанную землю тропы, взметая тучи пыли. Мощные крылья с каждым взмахом били по воздуху, создавая небольшие вихри, швырявшие в стороны мелкие камни и сухие листья, когда он, завывая от предвкушения, перескакивал через валуны и промоины, что попадались на пути. Рядом, тяжело дыша и матерясь сквозь зубы, неслись остальные – та самая горстка отчаянных защитников, решивших, что лучше сдохнуть в последней, безумной атаке, чем покорно ждать, пока эти твари перелезут через стены и вырежут всех в поселении. Яростный, первобытный рёв вырывался из наших глоток, сливаясь с пронзительными, темпераментными воплями наших боевых птиц и резким свистом рассекаемого воздуха. Казалось, горы откликались и вторили на нашему боевому кличу.

Песчаники, ещё мгновение назад казавшиеся несокрушимой, надвигающейся волной дикой ярости, теперь превратились в панически мечущуюся, вопящую и неуправляемую толпу. Наша дерзкая, самоубийственная вылазка застала их врасплох, в самый неудобный момент – когда они начали отступать и смешались. Дисциплина, и без того у этих дикарей хромавшая на обе ноги, сломалась окончательно, а первобытный страх взял верх над остатками разума. Они бежали, спотыкаясь, толкая и давя друг друга, бросая примитивное оружие – копья, дубины, топоры с каменными наконечниками, грубые тесаки из железа. Я видел, как один, особенно крупный, споткнулся, и по нему тут же пробежало с десяток его соплеменников, не обращая внимания на предсмертные хрипы. Что ж, их проблемы – наша удача.

Мы врезались в их смешавшиеся, беспорядочные ряды, как раскалённый клинок в студень. Моя «медвежья» сабля – тяжелый, изогнутый кусок неизвестного экзоресурса – пела свою мрачную песнь победы, описывая вокруг меня смертоносные, сверкающие дуги. Лезвие с почти ленивой лёгкостью проходило сквозь грубую, задубевшую кожу врагов, с отвратительным хрустом разрубая кости и вспарывая внутренности. Горячая, тёмная кровь брызгала во все стороны, щедро орошая моё лицо и видавшую виды куртку тёплыми, липкими каплями. Запах этой крови бил в ноздри, вызывая тошнотворный спазм. Мой Породистый, тоже не оставался безучастным зрителем – его мощный, усаженный зубами клюв с глухим треском проламывал черепа направо и налево, когтистые лапы с лёгкостью вспарывали незащищённые животы, а могучие удары крыльев, сбивали с ног и ломали кости всем, кто оказывался в пределах досягаемости. Я мысленно похвалил себя за выбор скакуна – его эффективность в этой мясорубке была едва ли не выше моей собственной.

Рядом со мной, с безумным, хищным блеском в единственном зрячем глазу, Драк, этот старый бандитский атаман, палил из своих здоровенных, покрытых замысловатой гравировкой револьверов почти в упор, превращая головы незадачливых песчаников в кровавое крошево и ошмётки мозгов. Его головорезы, разношёрстная компания отпетых мерзавцев, вооружённые чем попало – от тесаков и топориков до заточенных пик, – рубили и кололи направо и налево, явно упиваясь этой кровавой баней. Их лица искажала ярость и азарт скоротечного боя. Даже старатели, мирные трудяги, большинство из которых, я был уверен, впервые в жизни держали оружие не для охоты, а для убийства другого разумного существа, сражались с отчаянной, звериной храбростью. Они палили из своих стареньких винтовок и револьверов, а когда заканчивались патроны или враг подбирался слишком близко, орудовали штыками и прикладами, как тяжёлыми дубинами. В их глазах читался не только страх, но и решимость обречённых, собравшихся продать свою жизнь подороже.

Вся сцена вокруг напоминала оживший кошмар, адскую мясорубку, запущенную на полную мощность. Дикие крики боли и предсмертной ярости, булькающие хрипы умирающих, рёв наших цезарей, похожий на скрежет металла, сухой треск выстрелов – всё это слилось в одну оглушительную, сводящую с ума какофонию. Узкий серпантин, по которому мы спускались, стремительно превращался в багровую, скользкую реку, усеянную изуродованными телами убитых и корчащихся в агонии раненых. К счастью, пока что это были вражеские тела. Запах свежей крови, едкого пота и горького пороха был таким густым и тяжёлым, что, казалось, его можно было резать ножом. Мы неслись вперёд, не чувствуя усталости, оставляя за собой кровавый след из трупов и обломков оружия, гоня перед собой жалкие остатки некогда грозного штурмового отряда. В такие моменты легко поддаться иллюзии всемогущества.

Но эйфория от этой молниеносной, почти безупречной контратаки испарилась так же быстро, как и возникла. Когда мы прорвались сквозь основную массу панически бегущих песчаников и наша импровизированная кавалерия, если можно так назвать этот сброд, рассыпалась в нестройную, растянувшуюся цепь, преследуя отдельные, разрозненные группы врагов, стала очевидна вся безрассудность нашей затеи. Несколько десятков всадников, пусть даже таких отчаянных, как мы, против тысяч – это была даже не капля в море, а плевок в океан. Песчаники, видя нашу вопиющую малочисленность и то, что первоначальный, яростный запал нашей атаки начал иссякать, стали постепенно останавливаться, оглядываться, а затем и перегруппировываться. Их вожаки, здоровенные, покрытые шрамами самцы, оправившись от первого шока и унизительного бегства, яростно ревели, ударяя себя кулаками в грудь и призывая своих воинов к отпору. Их гортанные крики, полные первобытной злобы, эхом отдавались от скал.

И они, бес бы их побрал, откликнулись. С отчаянием загнанного в угол, но всё ещё опасного зверя, несколько сотен самых отъявленных, самых здоровых и злобных головорезов развернулись и бросились в контратаку.

– Назад! – заорал я, что было сил, перекрывая нарастающий шум боя.

Голос сорвался на хрип, но я продолжил, чтобы дошло до всех.

– К стене! Все к стене! Быстро, мать вашу!

Приказ, похоже, прозвучал вовремя. Ещё мгновение промедления – и мы могли увязнуть, а потом нас бы окружили и просто растерзали. Всадники под моим началом с трудом развернулись и сломя голову помчались обратно, отстреливаясь на ходу. Но песчаники были уже угрожающе близко, их стрелы и короткие метательные дротики со зловещим свистом проносились вокруг. Несколько старателей и пара бандитов из отряда Драка с криками рухнули со своих сёдел, пронзённые вражеским оружием. Мой Породистый взревел от боли и ярости, когда тяжёлый, зазубренный дротик с силой вонзился ему в мясистую часть крыла.

Ситуация стремительно становилась критической. Нас догоняли. И тут, словно божественное вмешательство, которого я давно перестал ждать, снова появился паромобиль. Он, лязгая гусеницами, выполз из-за очередного поворота серпантина, его громоздкий, неуклюжий корпус почти полностью преградил путь контратакующим песчаникам. И спаренный пулемёт, установленный на крыше, снова заговорил, изрыгая ливень из свинца и огня. Под градом пуль атакующие дикари дрогнули, и яростный напор захлебнулся, ряды смешались, превратившись в мечущуюся, вопящую от боли и ужаса массу. Это дало нам драгоценные мгновения, чтобы оторваться от преследователей и укрыться за спасительной, массивной каменной стеной поселения. Огромный каменный диск, служивший воротами, со скрежетом закрыл проход, отрезая нас от ярости песчаников. Мы были в безопасности. Пока что.

Мы потеряли двоих из банды Драка и троих старателей. Ещё несколько человек были ранены, но, к счастью, не тяжело – в основном царапины и ушибы. Мой Породистый тоже пострадал, но рана на крыле, как выяснилось после беглого осмотра, оказалась неглубокой, хотя и болезненной. Моя Руна Жизни быстро остановила кровотечение. Техномагия, доставшаяся мне в этом проклятом мире, снова сослужила добрую службу. Мы отбились. На этот раз. Но какой ценой, и надолго ли? Мысли, словно назойливые мухи, крутились в голове.