Ничего чудесного

Дедушка

Зоя медленно поднималась по лестнице. Очень болели ноги. И руки. «Есть во мне что-нибудь, что никогда не болит?» Она хмыкнула, вспомнив недавний разговор с доктором в больнице. «Как себя чувствуете?» – спросил тот при обходе. «Хорошо» – машинально ответила она. Доктор опешил, а потом рассмеялся: «Что же вы делаете среди хроников и инвалидов?»

«Ох! Неужели инвалидность? Портниха… Руки швейную иголку с трудом держат. А ноги отказываются ходить, не то что… клиентов искать. И все на мне. Один сын в армии, другой работу по вкусу найти не может. Уж не знаю, кому и молиться. Муж… Ну про мужа и вспоминать не хочется».

У двери их квартиры стоял маленький сухонький старичок и улыбался, заглядывая ей в глаза.

– Вы к нам? – спросила Зоя. Тот молча кивнул и стал будто бы еще меньше ростом. Она с трудом повернула ключ в замке.

«Что-то муж говорил недавно. Кого-то вроде в гости ждал…» – подумала Зоя.

– Проходите, не стойте в дверях, – пригласила она дедушку (так она его назвала про себя).

Выложив в холодильник кусок колбасы и хлеб в хлебницу, она вышла в прихожую, думая о своем. Дедушка сидел на кушетке, сложив ручки на коленях, и все так же смущенно улыбался. А рядом с ним кот Тимон Васильич, с таким видом, будто они давным-давно знакомы. «Ну и ну! – подивилась Зоя. – Это наш-то забияка, который чужих терпеть не может!»

– Ой, да проходите же в комнату! – спохватилась она. «Хорошо, комната младшего сына свободна, – подумала женщина и тут же удивилась: – А где же его вещи? Нет, как-то неловко расспрашивать. Ладно, у мужа спрошу, когда вернется. Конечно, денег нет, из продуктов колбаса, хлеб да то, что на огороде сил хватило вырастить. Ну да чем богаты! Будет, горе мое, в другой раз думать, прежде чем гостей приглашать».

Вечером муж пришел сильно навеселе, и поговорить с ним не удалось. На следующий день, придя с работы, Зоя обнаружила в доме приятную перемену. Чисто подметено, посуда перемыта, а в хлебнице буханка необыкновенно вкусного и душистого хлеба. «Ай да дедушка! Помощника Бог послал. Я уже и забыла, когда мои что-то по дому делали».

Так и повелось. Утром она оставляла деньги и список того, что нужно купить (самое необходимое). Возвращалась в прибранный дом. Все было куплено. И сдача до копейки – на столе. Муж уехал на рыбалку. У нее мелькнула мысль, что надо бы спросить, как зовут гостя. А впрочем, уже привыкла обходиться «дедушкой». Их обоих это вполне устраивало. А кот Тимка «прописался» в дедушкиной комнате.

Иногда Зоя встречала их во время прогулки на улице, и вид у обоих был, как у заговорщиков. Если дедушка отдыхал, сидя на скамейке, кот сидел рядом, а то и у него на коленях. Чудеса да и только!

Незаметно прошла неделя. Зоя помирилась с мужем, жаря рыбу, добытую на рыбалке. И между прочим спросила его:

– А дедушка надолго к нам? – Увидев изменившееся лицо мужа, добавила: – Да нет, он мне не мешает, скорее, наоборот.

– А разве это не твой родственник? – изумленно спросил муж. Хорошо, дедушка в это время гулял и не слышал их разговора. На всякий случай они проверили вещи. Тут же посмеялись над собой: «Было бы что красть!» Решили, когда гость придет, спросить его, надолго ли он… к ним. Но когда тот, смущенно улыбаясь, вошел с улицы в дом, ни у кого из супругов язык не повернулся задать этот вопрос.

«Да пусть живет! – решила Зоя и пошла на кухню. – Замерз, небось. Чай хороший купила, пусть побалуется».

«В конце концов, меня это меньше всех касается», – муж устремился в свою комнату к телевизору.

Зоя с мужем почти перестали ссориться. Не то чтобы они стеснялись постороннего человека, а вот не хотелось, и все тут! А дедушка совсем освоился. Готовить стал немудреную еду: картошки отварит, яичницу с луком поджарит – только скажи. Весь просияет, что услужить может. А так его в доме не видно и не слышно – будто и нет совсем.

Прошла еще неделя. В воскресенье за обедом муж вдруг спросил:

– Может, все-таки в милицию заявить? Вдруг он потерялся, и его ищут родные? Странный он какой-то. Почти не говорит и все время улыбается. Может, того, а?

– Надо же! Мы до сих пор не подумали о родственниках… настоящих, – удивилась Зоя и задумалась. – Надо бы сначала с ним поговорить. Вот придет с прогулки…

Но прошел час, за ним второй, третий… Они вдруг поняли, что дедушка не придет. Оба, пряча друг от друга глаза, стали бродить по квартире, машинально осматривая углы – не осталось ли каких вещей постояльца? Может, вернется за ними.

– Дай Бог, чтобы он нашелся. У своих родных, – с тревогой в голосе произнесла Зоя и посмотрела на мужа. – А ты не мог его обидеть чем-нибудь?

– Да ты что? – вскинулся тот. – Я на него дышать боялся, такой он щуплый, прямо светится насквозь. – И добавил: – А славный был дед. Как-то неуютно без него, что ли?

– Неужели не догадался взять бутерброд с остатком колбасы? – Зоя с надеждой заглянула в холодильник. Колбаса была на месте.

– Холодно сегодня! Зима на носу. Сказал бы, что уходит, я бы ему старую жилетку меховую отдал. Мне мала совсем, а ему бы в самый раз! – почесал в затылке муж. «Может, вернется?» – прочли они в глазах друг у друга. И спешно занялись какими-то делами, прислушиваясь к малейшему шороху за дверью.

Дедушка ушел. Насовсем. А через некоторое время стало окончательно ясно, что и кот пропал. Он и раньше, бывало, по неделе гулял неизвестно где. Но прошла неделя, другая, а о нем ни слуху ни духу. Так больше никто и не видел.

Удивительно, но с тех пор в доме у них практически не переводился свежий душистый хлеб. Даже когда Зоя болела и не могла выйти из дома. То соседка занесет: «Такой хлеб сегодня небывалый! Я и на вас купила. Деньги потом отдашь». То сын с невесткой (раньше им в голову не приходило такое) как ни придут – всегда со свежим хлебом. Бывает, что подруга заглянет: «Ой, такая выпечка нынче! Белый хлеб – пирожных не надо! Вареньем намазать – вот и торт». И все реже и реже вспоминала Зоя «своего» дедушку.

А на Крещенье, в Зоин день рождения, вернулся сын. Из Чечни.

Зоя ждала гостей и с ног сбилась, хлопоча по хозяйству. Идя мимо комнаты сына, она услышала, как он, понизив голос, рассказывает другу:

– Представляешь, под Новый год выпало мне дежурить на КПП. И приблудился к нам дед. Маленький, росточком с ребенка. И вроде как не в себе, молчит да посмеивается. Связался с частью. Командир приказал срочно к нему доставить. Бегом – туда и обратно. Уже издалека услышал взрывы… – Сын обернулся на дверь и, увидев мать, поспешно спросил:

– Да, мам, а Тимка-то наш где? – Словно только сейчас заметил отсутствие в доме своего любимца.

– Что за дед? – машинально спросила Зоя. И тут сердце у нее ёкнуло: – Ох, сынок! – она прижала руки к груди.

Зазвонил телефон. Давняя клиентка решила обновить свой гардероб. Только положила трубку, весело забарабанили в дверь.

Пришли гости. Отпраздновать возвращение солдата.

Живым и невредимым.

Неторопливое письмо

«Господи! До чего же приятно получать письма. Но самой писать…» Она разбирала стопку писем и открыток от родных, мысленно разговаривая с ними. С цветной фотокарточки, стоящей в нише над секретером, на нее смотрел отец. Любовался ею. Казалось, вот-вот подмигнет: «Ну что, доча?» И поздравит c днем рождения. Юбилейным… Рука не поднимается повязать черную ленточку на уголок.

«Мои хорошие!» – она улыбнулась. Так она начинала каждое письмо. А получая ответ от мамы или от сестры, так живо представляла себе содержимое письма, будто погостила дома. Зачитывала сыновьям и мужу отдельные места, смешные, курьезные случаи, происходившие с отцом.

Машинально поправила стопку бумаг на верхней полке. Посыпались фотокарточки… Сверху вороха оказался черно-белый снимок из тех, которыми был набит дома не один чемодан. Первомайская демонстрация. Отец в кожаном пальто, нараспашку, как он сам. Мама – в элегантном плаще, с волосами, уложенными в высокую прическу по моде начала шестидесятых. Младшая дочка прильнула к отцу, а старшая – стояла, вытянувшись в струнку, сдвинув брови и плотно сжав губы. Ух, характер!

Она любовно разгладила фотоснимок: «Замечательная пара!» Миниатюрная, красивая зрелой материнской красотой женщина с белозубой улыбкой… Рядом отец – душа любой компании.

Бабушка рассказывала: «Высокий, статный, чуб кудрявый, гармошка в руках – первый парень на деревне». На гармошке, на баяне, на аккордеоне – сам выучился играть, а возьмет в руки инструмент – будто родился с ним. Так доволен был, что дочки учатся играть на фортепиано. И очень расстроился, когда сынок – подающий надежды шестилетний скрипач – перестал посещать занятия музыкой. На пути оказалось непреодолимое препятствие – пирожковая. Пропал талант!

– Милый, милый папка! Надо же, почти в семьдесят лет быть таким смешным и наивным. Накануне дня пожилого человека пришел в отдел соцобеспечения, намекнул, что придет завтра всех поздравить. И добавил, что у него, между прочим, в этот же день – день рождения. Так ли важен был символический подарок, который ему вручили? А он каждой сотруднице слово доброе сказал, комплиментами осыпал… От души!

А как он хвалил нас, своих близких! В ответ на наши попреки в неуместных шуточках, безрукости и чрезмерной общительности. А его эксперименты на наших желудках?! Если готовит свой любимый борщ, обязательно что-нибудь добавит: проросшую пшеницу; замоченную, но забытую мамой фасоль; чернослив червивый. А то и не признается, что именно. Все ругаются. А он только вздохнет: «Я же как лучше хотел!»

Не мог отец без компании. Ребенок плачет – мимо не пройдет. Поговорит, и конфетка в кармане припасена. Собакам да кошкам он тоже был свой: ни одна шкурка от колбасы не пропадала.

А однажды договорился с кем-то дачу подремонтировать. Уличному знакомому деньги вперед отдал. Конечно же, ни работы, ни денег. Ну и нагоняй получил от мамы!

Ни дня без приключений! Выпил как-то крепко, побоялся идти домой. Присел на скамеечку у подъезда да и заснул. А дело зимой было, в мороз. Слышит мама за дверью какой-то шум, стук, пыхтение, детские голоса. Звонок в дверь. Открывает и видит: на площадке спит её непутевый… А вокруг него ребятня от мала до велика. Нестройный хор сообщает: «Бабушка, мы вам вашего дедушку принесли!» Ох, досталось ему! А он наутро всем соседям: «У меня жена – золото! Дай Бог каждому».

А вот еще один снимок, прошлогодний. Семья в полном составе на родительской даче: родители, две дочки и сын. Все в кучке.

Она вспомнила, как отец, прощаясь с ней в аэропорту, крепко обнял и шепнул на ухо: «Наверное, дочка, в последний раз видимся. Как хорошо, что ты приехала! Как хорошо, доча!» Не хотели они верить давнему предсказанию цыганки, что он не доживет до семидесяти…

Нечасто, но писала письма маме и сестре, а в его адрес приветами отделывалась. Иногда и об этом забывала. Господи, ему-то как обидно! Сам он на праздник открытку пришлет, а там пожеланий воз и маленькая тележка. Банальных, вроде бы, а чувствуется – все от души, через край, взахлеб.

На душе опять сделалось тепло, тихо и торжественно. Как в детстве, когда свято уверен, что тебя любят, что бы ни случилось, чего бы ты ни натворил. Захотелось сделать что-то важное, необходимое, что всегда откладываем. На потом. Как будто жить родителям нашим вечно…

Вот и в тот раз, отложив бесконечные хозяйственные дела, она села писать письмо. И слова нашлись для каждого самые сокровенные, выношенные в сердце и очень теплые, от души…

Мама ответила, что отец был растроган. Всем было приятно, а он был просто на седьмом небе. Ходил по городу и чуть ли не каждому встречному пытался зачитать строчки из письма. Что дочка младшая, любимая, о нем пишет. Насмешил всех, но, главное, сам был счастлив, как ребенок, которому подарили долгожданный праздник.

А через пару месяцев отец скоропостижно умер. За два месяца до семидесятилетнего юбилея, к которому основательно готовились его родные. Словно решили наконец воздать ему за все сразу… За его довольство ими всеми. За то, что всегда можно было найти виноватого во всем, что не так. За то, что они так редко признавались себе, как любят его, такого неуклюжего, вечно попадающего в невероятные истории…

В местной газете подготовили статью. Договорились о передаче на телевидении – занимал отец когда-то руководящую должность областного масштаба.

А он умер, с утра получив нагоняй от каждого из родственников. За то, что накануне привел к себе жить очередного бездомного, пока жена на даче. Сказал – «беженца». Неважно ему «от кого» тот сбежал. Да еще сам ушел из дома, оставив гостю ключи от квартиры.

Как все его ругали! Взахлеб, от души. А он виновато улыбнулся и кротко попросил старшую дочь: «Доча, не ругайся, дай десяточку на пиво. Поцелуй меня, и я пошел…»

Так и ушел без десятки и поцелуя. И без малейшего гнева в душе. Только вздохнул. А за неделю до этого обошел всех родственников, давних знакомых, даже в поликлинику заглянул, к участковому врачу.

Она вздохнула: «Какой сон мне снился в это утро…» Они с отцом сидели на кухне и задушевно беседовали. Впервые говорили о том, без чего жизнь теряет смысл. Глядели друг другу в глаза и не могли наговориться. Казалось, что теперь так будет всегда-всегда…

Разбудил междугородний звонок от сестры. Это бывало только в экстренных случаях.

Потом она вспоминала этот прощальный сон, надеясь вспомнить хоть что-то из разговора, казавшегося необычайно важным. Безуспешно.

В газете напечатали некролог. А напротив двери в квартиру соседи повесили плакат: «Скорбим вместе с вами о самом добром человеке».

Она еще раз глубоко вздохнула и опять взглянула на снимок: «Папка, первый день рождения без тебя. Без твоих пышных, цветистых и таких теплых…»

Вошел сын с букетом и газетами. Предвкушая ее радость, помахал конвертом: «Мать, танцуй! Родня!»

Она взяла письмо в руки, и у нее перехватило дыхание: «Невероятно! Что это, неуместная шутка?» Письмо было от отца. Она долго сидела, держа в руках нераспечатанный конверт. Вздыхала, вспоминала. Поплакала. А потом невольно улыбнулась: вполне в стиле его шуток. Прежде чем распечатать, рассмотрела штемпель. Оно было отправлено ровно восемь месяцев назад. За месяц до смерти. Где оно скиталось? Подошла к нише над секретером.

С цветной фотокарточки на нее смотрел отец. Лицо выглядело помолодевшим и умиротворенным. А в уголках губ пряталась такая знакомая ей улыбка, открытая, добрая, чуть виноватая. Казалось, вот-вот она услышит родной голос: «Что, доча? C днем рождения тебя, дорогая!» Она остро ощутила присутствие отца рядом.

Заштопанная рубашка

Шла Великая Отечественная война. Наш народ защищал свое Отечество – землю отцов и дедов, предков, живших до нас на этой земле.

У одной женщины был единственный сын – вся ее родня на белом свете. Когда война началась, только-только ему семнадцать лет исполнилось. Накануне он во дворе мяч гонял и порвал свою любимую фланелевую рубашку в красно-зеленую клетку: вырвал нагрудный карман «с мясом». Давно та мала ему была, а никак не хотел расстаться: «Это моя вторая кожа. Я к ней душой прирос!» Мать положила ее в стирку, чтобы потом погладить и заштопать – не зазорно было тогда с заплатками ходить.

Постирала она рубашку, а на следующий день не до штопки стало. Сын добавил себе год до восемнадцати и ушел воевать. А потом столько всего на женщин навалилось. Приходилось много работать, в том числе за тех, кто воюет, за тех, кто погиб.

Письма от сына приходили сначала часто, потом все реже и реже. А потом вдруг совсем перестали приходить. Мать продолжала писать ему и свято верила, что он жив и обязательно вернется домой. Молилась об этом каждый день. Мало ли на войне из-за чего перебои с почтой бывают?

А однажды, в особенно студеную пору, услышала странный звук на крыльце. Вышла, а там стоит еле живой мальчик. Тощий и слабый до того, что, кажется, ветром качает. Сжалось у нее сердце, так напомнил он ей сына. Покачнулся ребенок и упал бы, если бы не подхватила его, не прижала к себе. Откуда силы взялись – на руках внесла в дом. И заплакала, глядя на его худенькие плечи, изможденное, застывшее от холода лицо. А на нем огромные синие глаза, бездонные от горя, выпавшего на его долю. Ни о чем не спросила мать. Нагрела воду, раздела и вымыла всего. У мальчишки и сопротивляться сил не было. Напоила горячим морковным чаем с ложкой меда, сбереженного с мирных времен на крайний случай.

Два дня он бредил. Мать все свободное время проводила у кровати больного. Не зная его имени, называла сыночком. И вкладывала всю материнскую любовь в уход за ним. И вот начал ребенок оживать, в себя приходить.

Наконец смог он рассказать о том, что вся его семья – мать, бабушка и маленькая сестренка – погибли в доме от прямого попадания снаряда. Он выжил чудом. Сам не знает, сколько дней шел куда глаза глядят. Без цели и без смысла. Не помнит, что ел и пил. Наверное, был контужен при взрыве.

«Бог уберег!» – думала мать, глядя на крохотный простой нательный крестик, висевший у него на шее на прочной шелковой нитке.

Делила она на двоих скудный паек, с которым и одному ноги протянуть впору. А на сердце у нее теплее стало. Да и мальчик медленно начал возвращаться к жизни. Захотелось ему встать на ноги и пройтись по комнате. Тут мать поняла, что ему нечего надеть. И вспомнила о рубашке сына, которую так и не успела заштопать. Примерила, и пришлась та парнишке в самый раз. Села она за работу и подивилась – рваные края словно огнем опалены. Работает мать, привычными движениями стежки кладет ровные, аккуратные, любовно складки разглаживает, а сама сына вспоминает. Как его светлые волосы пахнут, ясные серые глаза лучатся. Не заметила, как закапали слезинки из глаз. А слова молитвы так и рвутся из сердца. Закончила мать работу, стала нитку откусывать… Что за диво? Стежков на ткани почти не видно.

Надела рубашку на мальчика и залюбовалась, так она ему к лицу была. А он подошел к старому буфету и вздрогнул, увидев иконку, что у матери в глубине ниши стояла. Мать погладила его по плечу: «О чем задумался, мой хороший?»

Вот что услышала в ответ: «Я ее видел. Эту женщину. Шел по улице. Сначала мне было очень холодно и хотелось есть. А потом я перестал чувствовать и голод, и холод. Все ушло куда-то. Показалось мне, что я умер…»

И увидел он белые ступени прямо в воздухе, ведущие к белой двери. Дверь открылась и оттуда вышла женщина. Вот такая, как на иконе. И так приветливо махнула рукой, что он к ней руки протянул и… Дальше не помнит ничего.

Мать обняла его и прижала к груди: «Родной мой, Богородица тебя спасла, Тихвинская Божия Матерь. И тебя спасла, и мне утешение послала. Если ты не против, буду звать тебя Тихон, Тиша, хорошо?»

А через несколько месяцев получила она письмо от сына. Писал он, что был ранен и чудом выжил. Попала его рота в засаду на окраине маленькой деревни. Все до единого бойца погибли в неравном бою. А он потерял сознание от ранения в грудь. Очнулся в полной тишине и увидел, что лежит, засыпанный сеном, в сарае. Потом и спасительницу свою увидел – девчонку лет двенадцати. Она одна сумела спрятаться так, что фашисты ее не нашли. Увидела она бойца, лежащего без сознания, поняла, что живой. Забросала каким-то тряпьем: всем, что под руку попало. А когда враги ушли, доволокла до сарая и спрятала под ворохом соломы. Только когда рану разглядела, заплакала: «Ой, не жилец ты, солдатик!»

Да еще чем кормиться они будут, тоже не знала. На следующее утро слышит шорох за дверью. Испугалась она, а потом осмелела – выбралась из-под вороха сена да и разглядела в щель между старыми досками сарая козу. И вымя у той – полное молока. Вот радости было! Молоко их и спасло. Да еще то, что бабушка у нее знахаркой была, внучка тоже в травах разбиралась. Вот и стала лечить раненого настоями, да припарками травяными, да еще глиняными лепешками. Нашла в воронке от снаряда синюю глину, которой бабушка ее все болезни лечила.

Да только, несмотря на все ее усилия, рана никак не заживала. Отчаялась совсем девчонка. Солдат в бреду лежал, а она просидела рядом всю ночь, плакала, прощалась. Не заметила, как уснула… И такой ей сон привиделся, будто над ним женщина со светлым лицом склонилась и ниткой зашивает рану. Проснулась лекарка в слезах, но с уверенностью, что теперь все хорошо будет. Так и случилось. Взглянула она на рану и ахнула! Чудесным образом та взяла да и затянулась. А черточки по краям сросшейся кожи словно стежки аккуратненькие при штопке.

Затаив дыхание, мать перечитала еще раз окончание письма: «…Стал я быстро поправляться. А девчонка, хоть мала совсем, а заявила: «Ох, сильна молитва чья-то за тебя! А еще мои слезы помогли. Чуть не утопила тебя в них!» Так втроем с козой мы и жили, пока я не встал на ноги. Как до своих добирался, при встрече расскажу. Теперь я в госпитале. В скором времени собираюсь домой, на побывку. А день тот – второго рождения – запомнил я на всю жизнь…»

Мать ахнула и улыбнулась сквозь слезы: «Был у меня один сынок – Богом данный. А теперь и второй – Богородицей спасенный».

Обняла мальчишку, прижала к себе. Погладила по спине: «Береги рубашку эту, родной, хорошо? Хотя бы до конца войны».

Отметили

– Мы уже пробовали переходить эту улицу. – Голос мужа был ровен, даже слегка задумчив. Только в глазах, внимательно посмотревших на нее, жена разглядела знакомые искорки…

Надо же, об этом происшествии они никогда и не вспоминали. Будто отработали что-то раз и навсегда. Или расплатились по старым долгам. Или малой кровью, как говорится, избавились от нешуточной беды. Отметили дату, одним словом.

А ведь ничто не предвещало… Они мирно шли по заснеженному тротуару улицы в сторону парка. «Два дня осталось. Как отмечать будем юбилей?» – больше себе самой задала она вопрос. Муж пробурчал свое обычное: «Еще дожить надо!»

Вот так всегда! Ее мечты, идеи, смелые предложения разбивались о стену его скептического отношения ко всему, озвученному ею. Впрочем, несмотря на круглую дату со дня свадьбы, выбор у них был небогатым. Вместе со страной их семья только начинала приходить в себя после лихих 90‐х.

Подошли к нерегулируемому перекрестку оживленной магистрали. Она покосилась на легковушку, готовую вывернуть на проспект слева от них. «Наше право», – муж уверенно взял ее под руку, и они шагнули на асфальт проезжей части…

А дальше все было как во сне… Она воспарила на небольшой высоте и грянулась лицом о собственную сумочку. На грязный асфальт капала кровь из какой-то части ее лица. Откуда-то издалека она наблюдала за тем, как муж с водителем легковушки о чем-то говорят. Муж – как всегда громко, но почти без непечатных выражений. Помня, видно, что она где-то рядом.

Вот ее бережно, как царственную особу, вносят на заднее сиденье машины. А вот они уже в узком коридоре травмпункта сидят в очереди. Она отметила, что виновник происшествия – интересный мужчина интеллигентной внешности, с очень приятными манерами, естественными даже в этой обстановке. Неловко ей было, когда он, встав на одно колено перед ней, сидящей на фанерном стуле, завязал шнурки на ее ботинках и тщательно отряхнул от грязи левую брючину. Выше колена был вырван клок. «Как бомжиха», – внутренне поежилась она. Хорошо, что у нее в сумке не было зеркальца… Только несколько бумажных иконок.

Что-то свое выясняли мужчины. Довольно спокойно, как ей показалось. Осмотр в кабинете врача показал «боевые» потери: порез и ушиб лица у нее, перелом предплечья левой руки у него. Она молчала, как спящая царевна, поэтому остальные потери обнаружились уже дома на следующий день.

Врач настойчиво убеждал вызвать милицию для составления протокола: «Смотрите, потом передумывают и возвращаются…» «Мы не передумаем», – перебил его муж. И она мысленно кивнула, абсолютно согласная с ним. Что бы не стряслось, мама мужа говорила: «Ничего, доча, просто так не случается». А ее мама ей говорила: «На все промысел Божий». Надо будет обдумать… Потом.

Выгрузили их у подъезда. Даже странно: ей словно жаль было расставаться с этим человеком и его молодой попутчицей… Если бы не обстоятельства, возможно, они могли бы подружиться. Было в них что-то очень настоящее. Проверенное.

Мужчина еще раз подтвердил готовность компенсировать свою вину в любом заявленном размере. «Нет», – твердо сказал муж. Это был его излюбленный ответ ей. В данном случае он ее устроил как никогда.

И тут мужчина с достоинством поклонился им, чуть не коснувшись правой рукой земли. «Боже!» – воскликнула она мысленно. И словно очнулась от шока. Они с мужем встретились глазами и под руку пошли к дверям подъезда.

Наутро она взглянула на себя в зеркало. Кривой шрам тянулся вдоль всей левой брови, под глазом синело, лицо казалось перекошенным из-за отека щеки. Умываясь, она почувствовала покалывание в глазном яблоке. Оттопырила веко и обнаружила небольшие залежи мелких стеклышек…

В ванную комнату заглянул муж и, поправляя перевязку с загипсованной рукой, весело спросил: «Ну что, пострадавшая, может, завтра сходим куда-нибудь, отметим годовщину твоего праздника?»

«Это надо уметь так на букете сэкономить», – кривила она в улыбке распухшие губы, поправляя темные очки в пол-лица. «Да, все тебе!» – широким жестом муж обвел цветочное изобилие субтропиков Ботанического сада.

Ледышка

Все началось с того, что мама с папой поссорились. Ссора была настолько серьезной, что они не заметили, как их четырехлетний сын оделся и выскользнул за дверь.

Он шел куда глаза глядят, огорченный до слез домашней ссорой, и не заметил, как заблудился. Быстро темнело. Вскоре набрел он на детскую площадку с песочницей и присел на деревянную оградку. Попробовал поковырять носком сапога песок, но тот был как каменный. Снега было совсем мало. Прочным льдом покрылись неглубокие лужицы на пешеходной тропинке. Огромные лапы ели слегка припорошило снегом, в свете фонарей он мягко искрился. Мальчик поднял с земли маленькую красную пластмассовую формочку, хотел почерпнуть ею песок, но из этого ничего не вышло. Песок смерзся, да и формочка была заполнена замерзшей водой.

Он невольно залюбовался блестками на елке.

– Мы хотели сегодня втроем наряжать елку к Новому году и Рождеству. – Красивые блестящие шары лежали в коробке, убранной в кладовку. У него из глаз выкатилось несколько слезинок…

Малыш сидел неподвижно довольно долго. Ему уже не хотелось шевелиться, куда-то идти. Даже домой возвращаться ему не хотелось. Сначала его беспокоил холод, пробиравший насквозь в такую морозную погоду: он второпях не надел под куртку теплый свитер. И рукавичка в кармане оказалась одна, на левую руку. Правая рука его крепко сжимала найденную формочку, а глаза начали закрываться. Он вдруг почувствовал, что ему уже не холодно. Ему хорошо! Он погружался в сладостное оцепенение…

Вдруг что-то бренькнуло у самых его ног. Мальчик открыл глаза – из формочки выпала фигурка из льда, оттаявшая в его руках. Ледышка странно блестела, и мальчику очень захотелось разглядеть ее получше. Он медленно наклонился и поднес ледышку к глазам… В это время рядом с песочницей загорелся яркий фонарь. И кусочек льда в его руках заискрился, засиял волшебным светом! Это было так неожиданно и красиво, что малыш очнулся. В руках его сияла самая настоящая звезда.

– Звездочка! – прошептал он почти беззвучно, так трудно было ему говорить замерзшими губами. Ледяная звездочка выпала из онемевших пальцев и скользнула куда-то в сторону.

– Мамочка, папочка, я хочу к вам, домой. Я так хочу, чтобы все помирились, и мы вместе нарядили праздничную елку. А потом… Потом будут подарки!

Он оживился и поднял глаза к свету. Фонарь светил ярко. Но что это? Прямо над фонарем ярким светом сияла… звезда. «Это она, моя звездочка изо льда», – подумал малыш. Он потянулся, тихонечко встал и побрел ей навстречу…

Ребенок успел пройти всего несколько шагов, как его подхватили чьи-то сильные руки и подняли вверх. Он не слышал, как плакала и одновременно смеялась от радости мама. Папа бережно прижимал его к себе. Быстрыми шагами они шли к дому.

Дома мама растерла все его тело, дала ему выпить горячего чая с медом и лимоном, закутала в теплое пуховое одеяло. Малыш улыбался и шептал что-то. Она с трудом разобрала.

– Звездочка… Я шел за ней, а она так сияла, сияла! Мамочка, какая она красивая и совсем живая!

– Спи, малыш, – шептала ему в ответ мама, обнимая и целуя. – Это ты наша звездочка, наше солнышко.

А папа добавил:

– Это он о той рождественской звезде, что ты ему показала вчера.

Город на песке

Лето было чудесным! И вдвойне чудесным оно было для тех, кто проводил его на берегу теплого моря.

Бескрайний морской простор. Бездонное, распахнутое во все стороны небо. Медленный и торжественный восход солнца над притихшей атласной гладью. Горячий песок пляжа. Ныряние и плавание в волнах до шума в ушах, до озноба. Визжащих детей родители с трудом отрывали от воды. А взрослые то загорали, распластавшись на горячем песке, отогреваясь после долгой зимы, то с детским восторгом погружались в ласковые волны, смывая с себя заботы и тревоги будней. Ребята постарше играли в бадминтон или волейбол. Атмосфера была самой что ни на есть отпускной. Шумной и беспечной.

Только один мальчик лет восьми, в стороне от всех, с серьезным и сосредоточенным видом строил песочный город. Вот уже третий день он с утра приходил на пляж и до конца дня был погружен в свою работу, равнодушный ко всему, что происходило вокруг. И не замечал или не хотел замечать девочку его возраста с большими зелеными глазами и двумя толстыми косичками, внимательно наблюдающую за строительством.