Зависимость

1. Обработка области локтевого сгиба

– Мне пачку масла и… кефир свежий?

– У нас всегда всё свежее.

– Тогда два кефира. Нет-нет, обезжиренный, пожалуйста!

Продавщица кивнула и отошла к холодильнику, чтобы достать кефир и масло. Из-за большой холодильной камеры выглянула детская мордашка, перепачканная шоколадом.

Яна улыбнулась. Она часто видела эту девочку в молочной лавке, в которую неизменно заглядывала после работы. Видимо, дочка продавщицы – наверное, ребёнка не с кем оставить и матери приходится таскать её с собой на работу.

Когда-нибудь у Яны тоже будет такая дочка. Или сын. Или сразу оба – сын и дочка. Когда-нибудь.

Потом.

Крытый рынок гудел голосами и полнился шорохом множества шагов – люди закупались свежей провизией, набирали продуктов на ужин, листали журналы и разглядывали разложенные пёстрыми рядами шапки-самовязки, варежки, шарфики. Зима, скоро наступит зима.

Яна успела положить в сумку масло и кефир, но расплатиться за них ей не удалось.

Совершенно бесшумно вспыхнувшее и оттого особенно страшное пламя взметнулось в дальнем углу огромного помещения крытого рынка. Спустя несколько мгновений, пока до покупателей и продавцов доходило, что происходит, негромкий мирный гул сменился истошными криками, грохотом и топотом. Толпа вломилась в двери как приливная волна, кого-то в давке уронили и почти затоптали. Плакали дети. Одна за другой гасли лампы. На улице визжали тормоза – одни машины резко останавливались перед рынком, другие газовали прямо с места. Яну вышвырнуло вместе с другими бегущими из охваченного пламенем рынка в сырой осенний вечер с неожиданно сладким и прозрачным – после горького и задымлённого – воздухом. Она даже не успела толком испугаться.

Смутно знакомая молодая женщина рвалась обратно в двери, её не пускали, удерживали, отталкивали прочь.

– Машенька! Пустите, да пустите же! Там дочка моя! Да пусти, козёл, там моя дочка!

Это же продавщица из молочки. Так её девочку зовут Машей. Мария. Красивое имя.

Женщину оттаскивали от дверей из толстого стеклопластика, за дверными панелями гуляли рыжие всполохи – разгорелось уже не на шутку. Издали накатывался тревожный звук – сирены. Едут пожарные, едет полиция… Скоро ли они проберутся через заставленную машинами площадь перед рынком?

Яна пошарила глазами по толпе людей. Взглядом выхватила высокую фигуру в коротком чёрном пальто.

– Подержите мою сумку, пожалуйста.

Совсем молодой мальчишка, старшеклассник или студент-первокурсник. Непонимание в тёмных глазах, приоткрывшийся для вопроса рот.

Потом, всё потом.

Платок с шеи – окунуть в лужу, замотать лицо. Перчатки на руки. Удостоверение из внутреннего кармана, синяя корочка, золотые буквы.

– Медслужба МЧС, пропустите.

Работаем.

Дымно, смрадно, преотвратно. Пластик горит так едко, что не спасает мокрый платок, кашель пробивает почти сразу, слёзы текут. Ноги помнят направление, глаза всё равно бесполезны – всюду дым, дым, дым.

Сзади надвигается что-то тёмное, догоняет, настигает. Яна отшатывается, и тёмное по инерции проносится мимо, задевая её плечо.

– Ты-то куда ломанулся, придурок?!

– За вами…

– Дебил! Я не вытащу двоих!

– Не надо меня никуда тащить!

Яна отталкивает глупого старшеклассника, или студента, или кто он там ещё, этот долговязый мальчишка в тёмном пальто – в сторону выхода, прочь из дыма, прочь от смрада горящего пластика.

– Я с вами! Я помогу!

Шумно. Треск, что-то лопается и разлетается вдребезги, противопожарная система уже включилась, уже работает, с потолка льётся вода, но пластмассу так быстро не остудишь, огонь ещё силён, торопливо пожирает всё, до чего может дотянуться голодными рыжими языками.

– За мной! В затылок смотри! Не отставай!

Через треск, через искры, через бело-рыжий дым. По квадратным плитам из серого кафеля, ориентируясь на слух, на пробивающийся через шум и треск детский плач.

– Мама-а-а!

Девочка забилась за большую холодильную камеру, в самый угол, мордашка перемазана шоколадом, от слёз ничего не видит. Кричит истошно, когда Яна подхватывает её на руки, пытается вырваться.

– Тихо, Машенька, не дёргайся так.

– Мама! Где мама?! Ма-а-ма-а-а!

– Сейчас пойдём к маме, держи меня за шею.

Тяжёленькая. Сколько ей – лет пять? Продавщица из молочки сама как девчонка выглядит, наверное, родила ещё в школе. Или ушла после девятого и сразу родила.

– Мама…

Долговязый топает следом, дышит в затылок и неожиданно толкает Яну с ребёнком на руках в спину. Яна чудом удерживается на ногах, пробегает несколько шагов, а на то место, где они все только что были, с шумом обрушивается прогоревший стеллаж с газетами и журналами.

Яна оборачивается. Глаза на пол-лица, губы дрожат, весь дрожит – крупно, заметно.

Осознание, шок.

Некогда, не время, не место, потом, всё потом.

– Хватайся за меня!

– Что?..

– Руки на талию! Ну?!

Дверь, дверь, дверь, где же ты, родимая, столько дыма, ни хрена не видно.

Ага, вот она. Уже приоткрыта, уже лезут в узкую щель неуклюжие фигуры в громоздких БОПах* – по одному, друг за другом. Грамотно: если дверь сейчас распахнуть на всю ширь, пламя получит дополнительную порцию кислорода и забушует с новой силой.

Девочку выхватывают из рук Яны, саму Яну вместе с так и не убравшим руки с её талии мальчишкой тянут в сторону жёлтой машины с алой надписью «Аmbulance» – задом наперёд, зеркально отражённой, как смешно на эту надпись смотреть, просто ужасно смешно.

Шок, это просто шок. Это пройдёт.

– Не надо в больницу. Я сама врач.

– Вы уверены? Вы не пострадали? А молодой человек?

– Девочку обязательно надо. Она долго дышала дымом.

– Девочку уже увезли. Послушайте, вы точно отказываетесь от госпитализации? А молодой человек?

Яна оборачивается. Мальчишка трясёт головой.

– Я в порядке…

– Сумка моя где?

– Вот…

За спиной у него, оказывается. Интересно, масло растаяло? Там было так жарко.

Яна не выдерживает и начинает смеяться. Они только что чуть не сдохли: упади стеллаж им на головы – и всё, финита ля-ля. А она думает про масло! Про сливочное, вкусное, богатое витамином А масло.

Господи, как жрать-то хочется…

– Мы в порядке. Всё нормально.

Огибая, продираясь, подныривая и лавируя – прочь из толпы, подальше от рынка. Там уже не страшно, там уже всё под контролем, там уже работают профи и спасать есть кому – если есть кого спасать.

На чёрном пальто не видно пятен, а вот голубые джинсы в тёмных кляксах – сажа, наверное. Зрачки всё ещё расширены, губы подрагивают.

– Далеко до дома?

– Васнецовка.

– Ого, какая даль.

– Доберусь.

– Нет уж, дружок, идём ко мне. Во-он мой дом – два шага, один прыжок. Отойдёшь немного от экшена, договорились? Потом домой отправлю. Хорошо?

– Ага.

*Боевая Одежда Пожарного

2. Первая доза

– Точно не надо снотворного?

– Точно. Я не люблю таблетки пить.

– Ну смотри.

Яна ещё раз оценивающе оглядела своего позднего гостя. Мальчик хорошо держится. Хотя какой он мальчик – восемнадцать лет, первокурсник. Будущий инженер-авиастроитель Роман Соловьёв. Красиво звучит. Солидно так.

А сам ещё не соответствует взрослым имени-фамилии, тонкий-звонкий, отовсюду острыми углами мослы выпирают. Мальчик, короче.

– Тогда давай укладываться спать. Мне завтра вставать рано, тебе, наверное, тоже.

– А мне куда ложиться?

– На диван.

– А вы?

– А я на полу.

– Давайте лучше я на полу! – благородный, надо же. Только не прокатит.

– Матрас слишком короткий, а пол холодный. Не переживай, диван у меня такой же жёсткий, как пол, и теплее на нём не будет.

Конечно, не будет. Отопление чинят вторую неделю, температура в квартире – стабильно на лондонских плюс восемнадцати. На матрасе, упругом, мягком, даже удобнее будет спать. Да ещё под ватным одеялом. Вообще красота.

Яна не стала раздеваться, прямо так и занырнула под одеяло – в спортивном костюме. Роман неловко потоптался рядом с диваном – похоже, прикидывая, раздеваться ему или нет. Выбрал второй вариант. Вот и правильно. Сейчас им обоим нужно просто переспать эту ночь в тепле и безопасности, и вечернее происшествие потеряет свою остроту, станет уже фактом из прошлого, и вместе с воспоминаниями отступит запоздалый страх.

Хорошо, что Роман не отвязался, пошёл следом, и вовремя её толкнул. Как только догадался? Наитие. Многие говорят, что на выбросе адреналина внутреннее чутьё обостряется. Многие из тех, кого Яна знает по спас-бригадам – выжившие, в отличие от не веривших в шестое чувство.

Интересно, сохранится ли это чутьё у самой Яны? Нет, не по отношению к окружающему миру – она-то про падающий стеллаж не прочухала. По отношению к больным. То чутьё, которое позволяет ей молниеносно определять тяжесть ранений и скорость кровотечения, сортируя пострадавших в авариях и природных катаклизмах. То самое наитие, по велению которого отбегаешь от вроде бы умирающего мужчины и переворачиваешь на живот только что нормально разговаривавшую женщину со сломанной ногой, вдруг закатившую глаза. А у той на спине – осколком стекла вырезанная ранка и ровненько так перерезанные сосудики. И кровь из них – тоненькой струйкой, а под ранкой – отломок стекла, он в мышцах, его не видно, но если шевельнуть – перережет аорту.