Омичка навсегда. Лирика о родном городе

Размер шрифта: 13

Для обложки использована картинка с сайта https://pixabay.com/ Фотографии принадлежат мне и сайту https://pixabay.com/

ISBN 978-5-0067-2800-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рис.0 Омичка навсегда. Лирика о родном городе

Омские метели

Мой город, заснеженный в сердце Сибири,
Сюда направляется грозный Ермак.
Сюда адмиральские кони спешили,
И звезды горят на его теремах.
И Анна не спит до рассвета, в тревоге
Пытаясь понять, что там будет потом,
А поезд ее адмирала увозит
И мчится тот поезд на Дальний Восток.
Здесь Любочка снова в метели мелькает,
И дом губернатора так же красив,
Мой город заснеженный тихо вздыхает
О тех, кто уехал, и дом свой забыл.
Я встречу назначу вам в храме науки,
И в Старом кафе молодой мой поэт
Опять запоет о любви и разлуке,
И снова художник напишет рассвет.
Сюда возвращается ангел печальный,
Один он остался хранить этот мир,
И все его радости, слезы и тайны
Ночами по улочкам бродят моим.
Мой Омск деловит и печален порою,
И Врубель к тебе на свиданье спешит,
Здесь жили поэты, здесь жили герои,
Дивясь тем порывам сибирской души.
Сюда адмиральские кони спешили,
И звезды горят на его теремах.
Мой город, заснеженный в сердце Сибири
Сюда направляется грозный Ермак.

Я иду по бездорожью

Я иду по бездорожью
В город ярких сновидений,
И свои сомненья множа,
Там меня встречает гений.

То ли Скрябин вдохновенный,
То ли яростный Ландау,
И один во всей вселенной,
Он свои мне грезы дарит.

Штрих несозданной картины,
Строчки призрачная яркость,
Вдохновенные мужчины,
В мир мой снова вносят ясность.

Где-то там, за поворотом,
Дед приходит на свиданье,
Он печален отчего-то,
На лице его страданья.

Или это Достоевский,
Каторгой своей кичится,
Омск – таинственное место,
Здесь иные сны и птицы.

Я иду по бездорожью
В тень обрушенной Арены,
Кто еще постигнуть может
Тяжесть и простор Вселенной.

И печальные этюды,
И прекрасные эскизы,
Это все земное чудо,
Суматоха антрепризы.

Там сыграть нам доведется,
Если повезет однажды.
В Омске призрачное солнце,
Тень судьбы многоэтажной.

Отразиться в каждом звуке,
И исчезнут все печали,
И от встречи до разлуки
Город нас с тобой встречает.

Он живет, он негой дышит,
Он теряется в тумане,
Он и слышит, и не слышит,
Но всегда он будет с нами.

О, легкая эротика метели

Георгию Петровичу Кичигину самому любимому

Художнику

О, легкая эротика метели,
меня бросавшей в бездну площадей,
Мы встретиться на улице хотели,
по Любинскому шли еще быстрей
К художнику, была там мастерская.
И тесный круг, и снежные стихи.
Тень адмирала, тишина какая.
И женщина на зов его летит.

Мне снится город, боль его и стоны,
эротика заснувших площадей,
Наш Любинский, любимый и влюбленный,
он с девы начинается -владей
Простором снежным и моей душою,
художник мой, заложник дивных грез
Меня он нынче чести удостоил,
коснуться полотна, там запах роз,

Сирени там истома и прохлада.
О чудеса, за окнами метель,
Да, жили мы в эпоху снегопада,
не думали о тяжести потерь,

В метели у реки проходит время,
оно несется в бездну, где Ермак
Тонул, в свое спасение не веря.
Но снова дева с книгою в руках
Встречает нас. И на плечах снежинки,
и плен улыбки, надо бы проститься.
Когда любовь и страсть на поединке,
то замирает Третья столица,

И адмирал ее на танец снова
в метель влечет. Рождественская ночь.
И видим мы тень бытия былого,
любуемся, не можем им помочь.
О, легкая эротика забвенья,
когда реальность увлечет во мрак,
Тогда метель подарит вдохновенье,
поведает о счастье и о драме.

И засыпает третья столица.
И только дева с книгою в тиши
В реальность нашу хочет возвратиться,
и тихо плачет нежная в глуши.
В миг Рождества мы верим Вдохновенью,
эротику подарит нам стихия.
Останется метель и вдохновенье,
художника улыбка и Россия.

И город мой, укутанный снегами
и занесенный вьюгами до срока,
И Пианист, не ведая о драме,
нам музыку дарил. И бури рокот
С гармонией сливался, и во мраке
салютов запоздалая возня,
Прелюдия к стихии или драме,
сияние и страсти, и огня.

Сон во сне

Рис.1 Омичка навсегда. Лирика о родном городе

Мы могли быть счастливы с тобой,
В городе, растаявшем в тумане.
Где бредет по улочкам любовь,
И Городовой куда-то манит.

Там давно забыта суета,
И слагают дивные сонеты,
Не боятся черного кота,
Если возникает плут наш где-то.

На причале замер адмирал,
И друзья зовут нас снова в гости,
Саксофон забытый зазвучал,
Озаряя светом дивный город,

Не найти таджиков и старух.
Но расстроит это нас едва ли,
Жизнь прекрасна, если украдут,
Демоны тревоги и печали.

И хранятся тайны и стихи,
В облаке туманов и иллюзий,
Здесь красивы сны и старики,
Не штурмуют эскалатор люди…

Здесь живет веселая любовь,
Страсть танцует танго у причала,
Мы могли быть счастливы с тобой,
В снежном граде, ставке адмирала

«Тихо в городе снов…»

Тихо в городе снов
пролетают снежинки, как птицы,
На ладони садятся,
и снова уносятся в ночь.
Почему в том пространстве
мне снова легко воплотиться,
Белый облачный кот
вдруг покорно ложится у ног.

В этой бури страстей
проступают какие-то лица,
И печальные знаки,
как звезды, чуть ближе на миг,
Тихо в городе снов
пролетают снежинки, как птицы,
И шуршат, словно тени,
листы тех прочитанных книг…

Мы иллюзии тешим,
реальность легко отвергая,
И в печали и радости
снова уходим, шутя,
Там легко и просторно,
и в бездну стихов увлекая,
С нами ангелы шутят,
снежинки навстречу летят.

И давно позабыв
этих улиц и храмов громады,
Мы воздушны во сне,
и ничто там реальности бред.
Тают души от счастья,
и больше страдать нам не надо.
В тихом городе снов
нас окутает ласково свет…

Мы живем, мы парим,
и срываем ненужные маски,
Светлой музыки плен
вдохновляет на новый полет.
Снежный облачный кот
шепчет новые дивные сказки,
Подарив вдохновенье,
печали он дерзко крадет.

Почему в том пространстве
мне снова легко воплотиться,
Белый облачный кот
вдруг покорно ложится у ног.
Тихо в городе снов,
пролетают снежинки, как птицы,
На ладони садятся,
и снова уносятся в ночь.

Городовой. Сны и грезы

Дух города его Городовой,
Живет в плену эпических сказаний,
И снова он беседует со мной
На Любинском, среди машин и зданий.

Он с нами на рассвете и во мгле,
И где-то там, вдали, за поворотом,
Шагает вечный пленник по земле,
Отягощен трудами и заботами.

Записки арестанта прочитать,
Устав от службы, и печали множа,
Городовой беседует опять,
И службы он оставить здесь не может.

На Любинском иные времена,
Летят машины и смеются дети,
И город, позабывший времена
Его эпохи, дремлет на рассвете.

А Любинский как прежде, так красив,
И будущее видит он в прошедшем.
И вдруг усы расправив, загрустил
Об адмирале, но красивых женщин

Он взглядом провожает и молчит,
И ведает, что там должно случиться,
А там звучит совсем иной мотив,
В его глазах печальных отразиться.

У города хранитель есть в тиши,
В угоду нашей радости и грусти
Стоит на страже, и к нему спешит
Забавный иностранец, мрачный русский.

О, омичи, там, в пелене забот
Вдруг замерли и улыбнулись снова,
Пусть снегопад здесь или дождь идет,
Нам с ним уютней, и хранитель снова

Нам улыбнется, и растает там,
На Любинском, во мгле за поворотом,
Летят машины мимо, птичий гам,
А он грустит устало отчего-то….

И снова он беседует со мной
На Любинском, среди машин и зданий,
Дух города – его Городовой,
Живет в плену эпических сказаний.

Мой город

У каждого есть свой уголок в этом мире, та единственная, настоящая Родина, с которой никогда не расстаться, куда бы мы не заплыли, не заехали, не попали в бурном потоке времени.

Только этот мир и надежда, и опора, он снится всегда, и в трудный момент мы вольны всегда туда вернуться. Родина – природа- родичи – род.

Что может сравниться с этим миром?

Мой спутник шутил и смотрел так лукаво на город,
Укрытый туманом и тайнами прошлых веков,
И где-то Иртыш вечно скован и темен, и молод,
Он казался текущей по вечности дивной рекой.

И там, в пустоте, снова лес вековой проступает,
И тени кочевников темной стеною встают.
И их атаман безрассудный опять укрощает,
И тонет, и тонет, и песни Бояны поют.

Последние мифы растаявшей где-то эпохи,
Лицо адмирала сурово и слишком красиво,
И только во мраке и смех их я слышу, и вздохи,
Реальность отступит, и где-то бредет сиротливо.

А здесь, в тишине как внушительны эти картины,
Пространство и время не властно уже над душой,
И если однажды я мир этот бурный покину,
То снова вернусь я в свой город с его Иртышем.

И будут другие стоять в тишине на причале,
Холодные ветры и дивные мифы листать.
Мой спутник шутил, мы рассвет в той беседке встречали,
Событья и лица сменяли друг друга опять.

И где-то в экстазе замрет и исчезнет столица,
Она обойдется без нас, да и мы проживем.
Но эти просторы мне будут все сниться и сниться,
Душа все парит над смирившим свой гнев Иртышем.

Укрытый туманом, он кажется вечным потоком,
И выплыл Ермак, и растаял вдали Адмирал.
Однажды причалит он к брегу, красивый, высокий,
И к деве прекрасной с улыбкой шагнет на причал.
И солнечный мальчик нас снова в тумане встречает.
Последний хранитель, луч света во тьме и аду,
Уже окрыленный все выше и выше взлетает,
И снова на помощь любимые тени придут.

Как светла и как печальна. Любаша на Любинском

Вот так и сидит, опаленная солнцем апрельским,
А дождик прольется, и зонт не успеет раскрыть.
Моя незнакомка, ты дивный цветок эдельвейса,
В просторе незримом тебе Вдохновенье хранить.

А Любинский шумный проносится мимо куда-то,
Веселые стайки студентов и гости, и тени,
Забыв все балы, и едва ли припомнив утраты,
Ты в век двадцать первый вживаешься так постепенно.

Отложена книга, в ней все уже было когда-то,
Былая интрига не трогает этих парней,
Ты так одинока, печальна и все же крылата,
И в тихую полночь, в мерцании ярких огней

Поднимешься вдруг, но останется зонтик и книга,
И в эти просторы отправишься снова парить.
Моя Незнакомка, в стихии у дивного мига,
И «Лунной сонаты», в мой город окно отворить

Еще суждено тебе там, где пространство и время
Сойдутся на миг в эту полночь у всех на виду,
И замер художник – пустая скамейка, не верит,
Что стало с Красавицей, снова попала в беду?

Да нет, не исчезла, к рассвету, не бойся, вернется,
Присядет на миг, а останется здесь на года.
Замрет от печали, и только апрельское солнце
Ее ослепит, как прекрасна и как молода,

Да только печальна, но ветер уносит печали,
И надо б узнать, чем закончился этот роман,
А мир просыпается, птицы во мгле закричали.
И смотрит она удивленно – все сон и обман.

Моя незнакомка, ты дивный цветок эдельвейса,
В просторе незримом тебе Вдохновенье хранить.
Вот так и сидит, опаленная солнцем апрельским,
А дождик прольется, и зонт не успеет раскрыть.

Омские эскизы

И осень рыжей куртизанкой
Над Иртышем парить устала,
Она проснулась рано – рано,
И в старых парках танцевала…
Ласкала радостно влюбленных,
И хмурых ливнем поливала,
Была веселой, обнаженной,
Ей мир внимал опять устало…
О, сколько красок изводила,
Чтоб город мой преобразился,
Там осень рыжая царила,
Когда художник вдруг влюбился
В ее рассветы и закаты,
В ее полеты и капризы,
Казался злым и виноватым,
Она ж готовила сюрпризы
И в золотой ее короне,
И в блеске новых одеяний
Весь мир на миг еще утонет,
Но ей не надо подаяний,
Она сама творить готова
Иные золотые дали,
Над Иртышем парила снова
Душа в восторге и печали

Осень в Омске

В отголосках печали и радости,
В пелене проливного дождя,
Бродит осень – художница праздности,
Наши страсти и сны бередя….

Эта милая рыжая бестия,
И хозяйка забытых страстей,
Разукрасила листья – так весело,
Среди всех ее дивных гостей.

Пусть Купала куда-то уносится,
Лето тает, как белый туман,
Только старый знакомый мой просится
В царство осени – все там обман.

И зовет его снова художница,
Прозревая, и тая от грез.
В нашу юность, а время уносится
Вниз по лестнице, листьев и слез

Столько было, и все-таки весело,
Мы живем, о печалях забыв,
А художница тени развесила,
Золотистый мой город красив.

И почти не реален, за дымкой.
Я к Любаше шагну в этот миг.
И душа все парит невидимкой
Средь скульптур и печалей твоих.

Жизнь осенняя рыжею кошкою
Пронесется над миром страстей,
Снова листья кружат за окошками,
И мазуркой закружит метель.

Золотистая, призраки вечные,
Как реальность на этом балу.
И художница, рыжая бестия
Все над Любинским кружит, замру.

Мы встречаемся нынче с художником,
Эта осень конечно права,
Я лечу на свиданье под дождиком,
Я счастливою самой была…

С нами осень – художница праздности,
Наши страсти и сны бередя,
В отголосках печали и радости,
В пелене проливного дождя.

Новогодний снегопад

Говорят, под новый год, что не пожелается,
Все всегда произойдет, все всегда сбывается.
(старая песня)

А в городе светло от снегопада,
На Любинском безумствуют поэты,
И Дед Мороз в сугробы снова падал,
Умаялся, и поднимали деда
Какие-то веселые бродяги,
Художники так радостно шутили,
И лишь она, на эту снежность глядя,
Раздетая, о чем еще грустила.

К Любаше сел какой-то иностранец,
И думает, – проявится на фото,
Но снегопад и дивный этот танец,
И мне запечатлеть теперь охота.
Все кружится, мираж и иномарка,
Картины той штрихи, откуда это,
Снегурочка, ей холодно и жарко,
Она едва ведет на праздник деда.

К нам снова привязался Рыжий смело,
Откуда он? А черт его приносит,
А в городе метель о страсти пела,
Какую елку он домой уносит.
И где-то за окном застыли двое
Над Любинским, они решить не могут,
Что будет завтра, только мы с тобою.
Так хохотали, сколько снега много.

И кажется, она скамью забудет,
И унесется в белое пространство,
И кто-то этот вальс забытый врубит,
И мир замрет в немом порыве танца.
И где-то затеряется в метели.
Мой сонный город улетел куда-то,
Но что еще услышать мы хотели?
Звучит над миром «Лунная соната»

Снова Любочка

Ей одиноко, холодно и снежно
На площади в закатный этот час.
И засыпает город безмятежно,
Часы в тумане все еще стучат.
Но в этом платье бальном очень зябко
В эпоху новую на нас взирать,
Печаль и сон, и снега ворох рядом,
О встать бы и парить, домой бежать.

Да где он, дом? Там навсегда чужие,
Там все сломали, вынесли куда-то.
И лишь снежинки в пустоте кружили
И на плечах не таяли, крылатый
Веселый ангел в сером небе кружит,
И где-то рядом бродят чьи-то тени.
Она грустит, и ей никто не нужен.
Но как же зябко в ясный день весенний.
Мир покачнется и во тьме утонет,
И будут долго в полночи опять
Стоять и спорить кто -то на балконе,
О том, как жить, как этот мир понять.

И вроде бы застыла безучастно,
И ничего не хочет дева вновь,
О чем мечтать? О муже и о счастье,
Но холодно и приближалась ночь.
Вот так грустить, и снег еще не тает.
И где же тот, кто бросит мех на плечи?
И, кажется, она о нем вздыхает
И ждет, и ждет свиданья в снежный вечер.

Облачные кони

Художник Юрий Олейников

Облачные кони в пелене заката,
В холоде и неге нас влекут куда-то.
И в полете этом есть такая сила,
Облачные кони так летят красиво.
Нас еще хранили в небе берегини,
Кони там и вилы к звездам уходили.
А земля осталась где-то за чертою,
И душа металась в снегопаде воя.
Что тебе приснилось? Где они парили?
Облачные кони нас с тобой забыли.
Мы бредем по снегу, в поле затерявшись,
Что почуять можно на земле оставшись?
Только в снах и грезах, мы их догоняли,
Облачные кони ищут не меня ли?
И на город сонные опуская гривы,
Смотрят в наши окна дерзкие, красивые.
Мы о них забыли в суете обычной,
Облачные кони, им—то безразлично,
Что там с седоками, к пропасти и небу
Нас влекут веками яростно и немо.
И в полете этом есть такая сила,
Облачные кони так летят красиво.
В холоде и неге нас влекут куда-то.
Облачные кони в пелене заката.

***

Дорогому Георгию Петровичу Кичигину

Художники живут в своих полотнах,
порой врываясь в поле полотна,
Каким казался легким беззаботным,
но ноша тяжела, и все ж она,
Не может и сломить его, сгибая,
и город светлый с темным так хорош,
И вот стоит один, идет по краю.
Он на Атланта дивного похож…
На Ленинской горе все выше, выше,
И Любинский остался позади.
И милый город видит все и слышит.
Стихия страсти и огня в пути…
Художник мой, его полотна греют,
и улетая к пропасти миров,
Расправит плечи, и еще поверим,
что он пройдет по городу суровому…
Навстречу Достоевскому с Любашей,
и улыбнется, тая там, вдали,
И будет и легко, и даже страшно,
шагать по краю призрачной земли.
Каким казался легким беззаботным,
но ноша тяжела и даль темна.
Художники живут в своих полотнах,
порой врываясь в поле полотна.

Достоевский в Омске

Над городом свинцовы тучи бродят,
И словно оправданья ищет гений.
Но арестантов партию приводят,
Сюда, на край земли, для исправленья.
Отторгнуты от питерской пучины,
Замерзшие, несчастные, больные
Они идут, виновны и невинны,
И смотрят с интересом остальные.

Здесь не было ни рабства крепостного,
Ни роскоши, пленившей навсегда,
И только Достоевский с нами снова
На Тарские ворота смотрит: «Да,
Здесь мертвый дом» запишет он позднее,
И словно вспоминая все грехи,
Сначала слабо, а потом сильнее,
Работает, ведутся дневники.

Иртыш бурлит, дерутся арестанты,
И губернатор с ним почти учтив,
Он понимает эту мощь таланта,
И оттого порой красноречив.
И где-то там высокий брег и воля,
Хотя Иртыш хоронит Ермака,
Я на брегу, и кажется там двое
Ведут беседу, и луна легка.

Оковы каторжан, потоки света,
Печаль до срока, горе без конца,
И вдруг во тьме далекая комета
Лучом коснулась скорбного лица.
И мертвый дом, отчаянью внимания,
Пытался арестанта обогреть.
И омичи, о рабстве смутно зная,
Могли ль понять, и начинали петь

Там в рощах соловьи, на бал спешили,
Над Любинским порхая в поздний час,
И кажется, что здесь иные шири,
Он не поймет, но он осудит нас.
О смертной казни скорбно забывая,
Мечтая вновь вернуться в Петербург,
Ведя дневник и яростью пылая,
Он этот мир далекий не забудет.

И при луне неспешные беседы,
Другая жизнь, другие голоса,
И вот они зовут его к обеду,
И арестант свободен полчаса.
И все-таки: «Тот мерзкий городишко» —
Он гневно вспоминает мертвый дом.
Но кажется, что это даже слишком,
Читая дневники, поймем с трудом.

Здесь памятник ему потом откроют,
Забытые в том питерском аду,
Где гений говорит лишь сам с собою,
И где герои бедные бредут,
То с топором, то с фигой над Невою.
И плач, и стон, но это мир родной,
Мерещится и окрик злой конвоя,
И губернатор с щедрою душой.

Он рвется вдаль, еще не понимая,
Что там страшнее и темней всегда,
А здесь, над Омском, в тишине сияет
Высокая и яркая звезда.
И сила духа, и свобода слова
Мерещатся в каком-то казино.
И проводивши гения больного,
Мой град его запомнит все равно…

И сохранит какие-то посланья,
Опять стоит у Тарских он ворот,
И тихо улыбнувшись на прощанье,
О Питере мечтает и живет
Химерами из призрачного мира,
Склонясь над черной пропастью Невы,
Туда уходит гений сиротливо.
И остаемся на просторах мы…

Бурлит мой город, Дневникам внимая,
И провожая всех, кто к нам суров.
На Тарской снова девушки немая
Пред памятником не находят слов.
Профессор улыбается лукаво,
И вчитываясь в эти дневники,
Он видит мир, с его посмертной славой.
Он на свиданье к гению летит.

Но мы ль виновны в том, что осудили,
Что он от бунта не умел уйти.
Мы просто здесь спокойно жизнь прожили,
И были от столицы далеки.
И нас она едва ль коснется снова,
Пустая разноцветная возня,
И казино с кошмарным сном былого-
Пытался страсть азартную унять.

Мы жили, не играя, не беснуясь,
И эта ширь и вольность нам мила,
И каменный, он снова торжествует,
И мертвый дом, где дневники вела
Мятежная душа, ему внимая
Хранит посланья призрачных миров,
И снова губернатор вспоминает,
Как был озлоблен гений, не здоров…

Нас нынче время рассудило здраво,
Нам жизнь в просторах, почести ему,
И в мертвый дом его вернулась слава,
Омск внемлет арестанту своему.
Он был здесь, это грустно и тревожно,
И где-то там в печали бытия
Тень гения проходит осторожно
Над шумным Омском внемля и коря…

Ночь музыки и страсти

Закружились бесы разны.
(А. С. Пушкин)

Осень вырвалась из плена
грез и облачного сна,
И легко самозабвенно,
обнимает мир она.
И кружится легкой птицей
над туманной мостовой
И в окно твое стучится:
– Просыпайся, что с тобой?

Скульптор снов моих печальных,
ты в тумане снова нем,
И с любовью и с отчаяньем,
мир свой лепишь, но зачем.
Твой угрюмый Достоевский
город милый мой клянет,
И устало так по-детски,
он во мрак его идет…

Пьедестал был пуст, я знаю,
только там, в пылу страстей
Снова где-то возникает
странный, страстный и ничей.
Говорят, что просто осень
наши души бередит,
Первый лист, он красный очень
на плече его лежит.

Ходит зол и неприкаян,
и узнать не может мир,
Каторжанин, и властитель
душ, и музыки, и лир.
Так уж вышло, что, страдая,
он искал назад пути,
Осень в тишине витая
помогла тот путь найти.

Говорят, что снова видят,
то на Любинском, то там,
За чертой. О, мрачный витязь
в темных водах Иртыша
Ермака ли он спасает,
ищет золото во мгле,
Вот в тумане возникает
адмирал мой, как во сне.

Осень кружился над ними
и зовет куда-то вдаль.
Мир ночной душа покинет,
и останется печаль.
Адмирал спешит к Любаше,
знает, им еще на бал.
Достоевский зол и страшен,
мимо, мимо пролетал.

Глыба мрака, и пугая,
мир, разбуженный грозой,
Он по городу шагает,
вслед рычит Иртыш седой.
А к нему спеши Елена,
завернувшись в синий плащ,
Как легко и вдохновенно
говорит, и слышит плач,

Завтра новая стихия
озаряет зеркала,
Снова в ярости мессия,
снова дева так светла.
Город спит, встречая осень,
ветер за окошком стих,
Адмирал счастливый очень
на мазурку пригласит.

Губернатор за женою
в парке призрачном следит,
Страсти ярости волною
окрылен, во мрак летит.
Гений, плен свой не приемля,
и в тумане сентября
Первый лист летит на землю,
осень дивная, царя,

Души нам иные бросит,
и пугает и манит,
– Не грусти, здесь просто осень,
просто Омск устало спит.
Обнажено, окрылено,
утопая в мире грез,
Грозный гений даме черной
листьев золотых принес.

И присел в тиши устало,
и ревнует и молчит.
Рядом профиль генерала,
и в мазурке мир затих.
Пусть покружится Любаша
над опавшею листвой.
Как тревожно, дивно, страшно
жить в тумане, город мой.

Этот свет и тот мешая,
нам таинственно твердит:
– Просто осень золотая
многим душу бередит.
И кружится легкой птицей
над туманной мостовой
И в окно твое стучится:
просыпайся, что с тобой?

Сон о слепом художнике

И где-то в коллекции страхов, и грез, и стихов,
Пытаюсь найти и тебя, и слова, и любовь.
Осталась лишь нежность и память, такая беда,
Но снова я в комнату снов возвращалась сюда.

И видела то, что случиться могло бы едва ли.
Там стройные ели, там дивные птицы взлетали,
Но мир ли привычный, эскиз ли художника рядом.
Слепой живописец смутился пред пристальным взглядом.

Вот так и остались в плену и стихов и иллюзий.
Куда-то спешили забытые звери и люди.
Стояли с тобой под дождем, и не двигались с места,
Куда мы уйдем, если вера еще не воскресла.

И только в коллекции страхов, как в том лабиринте,
Все бродим и бродим, и те мы картины увидим.
Венеции дивной кварталы и сны, и потери,
Мы там оказались, но что отыскать захотели.

И маски срывая, а после меняя на лица,
На том карнавале опять мы смогли разлучиться,
Скрипач, над толпою паривший, упал и разбился,
И в синих глазах его мир лишь на миг отразился,

А после мелькали то лица, то маски в тумане,
Герой не спасет, и судьба тебя там не обманет,
А здесь в тишине, только сны и стихи обнимают.
– О чем ты опять, все неправда, и так не бывает.

И ветер окно распахнул, только бабочек стая,
И кто-то опять Кастанеду так тихо читает,
И с магом беседует, видя иные пространства,
Нам так надоело реальности той постоянство.

Решив ускользнуть, мы за Стивеном Кингом тянулись,
И где-то в тумане во мгле в пустоте разминулись.
И где-то в коллекции страхов, и грез и стихов,
Пытаюсь найти и тебя, и сюжет, и любовь.

Слова ускользают. Меняются маски и лица.
Но где мы остались, и как мы могли заблудиться.
Пространство и время – все это другая стихия.
Нам светит звезда та далекая Анастасия…

Прогулка с художником

Художник во мраке
плетется устало домой.
И в той суете городской
все мелькают картины.
Уходит реальность куда-то,
для всех он чужой.
И ангел-хранитель
его обреченно покинул.
А кто остается?
Копыта упрямо стучат,
В тумане скрываются
лики и светлые лица.
Он видит кровавое месиво,
стоны летят,
Ему остаётся исчезнуть,
пропасть, раствориться.

И он бы растаял,
но там остается она,
Прошедшая ад
и кошмар бытия Эвридика.
Она так прекрасна
и больше ни в чем не вольна,
И глохнет душа
от печали, тревоги и крика.
Сияют там звезды,
а здесь распустилась сирень.
И в этой сирени
он видит прекрасные лица.
И близится полночь,
и в бездну отпрянула тень.
Ему остается исчезнуть,
растаять, забыться.
Поверженный Демон
завоет, как призрачный волк.
Холодные лица скульптур
и немые портреты.
И гул экипажей
растаял в тумане и смолк.
И только летучие мыши
шуршат до рассвета.

В печали безбрежной
за кромкой далекой земли
Художника мир от утех
и страстей возвращает.
А знаешь, мой ангел,
по углям мы вместе прошли,
И смотрим в туман,
где один он до света блуждает.

Найдет ли свой дом
иль останется в облаке снов,
Какая усталость
сгибает поникшие плечи,
В провале проспектов,
в громадах уснувших домов
И гуле ужасном тень
Демона, скорбные речи..

Мастер

Великолепному Г. П. Кичигину

На Любинском застынет каторжанин,
Чтоб заглянуть к художнику на миг,
Он так устал, да он совсем раздавлен,
От дум и грез, и призраков и книг…
И вдруг портрет, какой в нем свет и сила.
Бормочет что-то он про мертвый дом.
И в мастерской задумчивый и сирый,
Мечтает он о времени ином…

Писатель ничего не понимает,
Не может быть, откуда это вдруг,
Рванувшись прочь, к острогу он шагает,
Над головою снова солнца круг,
И радуги прекрасное начало,
Творец замрет у арки в этот час,
Когда с иной эпохой повстречавшись,
Уйдет к полотнам и заварит чай…

Застынет каторжанин, с постамента
На миг сойдя, туда вернувшись вновь.
И убедится, что не канут в Лету
Его страданья, верность и любовь…

Прогулки с поэтом

Вдоль берега седого Иртыша
Идет поэт и никого не видит.
Над пропастью летит его душа,
Уставшая любить и ненавидеть.

Она одна на этом берегу,
За ней несется облачные кони,
И призраки немые стерегут,
Устав от изнурительной погони.

Но где же Муза? Музы больше нет,
И ничего ему не остается.
Лишь только написать «Погиб поэт»
Ушел в запой и больше не вернется.

И будут ждать на этом берегу
Его друзья – веселые бродяги,
Обрывки строк покорно сберегут,
И хватит им для этого отваги.

Седой Иртыш в тумане зарычит,
Захочет снова глас его услышать.
Но лишь ворона в темноте кричит.
Какой ужастик по Эдгару вышел.

Поэта нет, есть город над рекой,
Тень Адмирала, скрытая в тумане.
На Любинском все ждет Городовой.
Но ускользнет, поэт его обманет.

В Долину смерти забредёт душа,
И кажется не вырваться из плена.
Ну вот мы и на бреге Иртыша
Здесь все пустынно, глухо, неизменно.

И те, кто жил здесь много лет назад
Над медленно текущую рекою,
Из темных вод на этот мир глядят,
Ведут куда-то тихо за собою.

И лишь на миг замешкав у Моста,
Какие-то мы строки повторяем,
И этот мир, и эта красота.
Поэта на поэмы вдохновляет.

Жена Генерал-губернатора

Я встречу назначаю у собора,
В тумане проплывают облака,
И солнце снег растопит очень скоро,
И вот тогда с мимозами в руках

Пройдем с тобой не призрачной столицей,
А здесь, где ждет ее Городовой,
И снова губернатору приснится
Соперник неприлично молодой.

Но ревновать как будто не пристало.
И он играет в карты до утра,
Она больна, она давно устала,
Она в кого-то тайно влюблена.

Но ничего такого не случится.
Ее мутит от запаха мимоз,
И снова перепутала девица.
Наряды к балу, больно ей до слез.

Сестра опять твердит о прибавленье,
О чем-то просит бывшая жена.
И снова помня чудные мгновенья,
Ушла в тот сад, где мертвая луна

Скользит по снегу, звуки менуэта.
Все как обычно, отчего ж печаль.
Узнав случайно дерзкие секреты,
Она поправит обреченно шаль.

А ночь прохладна, все темно и зябко,
И снится только бесконечный путь.
Тот свет далекий, на снегу перчатка.
– Вернись, Любаша. – Не могу, забудь.

Городовой покорно усмехнется,
И проиграет губернатор твой.
И во дворец красавица вернется.
Но что с тобой, печальный ангел мой?

«Мир онемел от снежной пелены…»

Мир онемел от снежной пелены,
От бесконечной белизны снегов,
И ждем освобождения – весны,
Как ждут юнцы лишь первую любовь.

Ярило же замешкался в пути,
Слепит, но не спускается с небес,
И нам в снегах по марту не пройти
Друг к другу, знаю, как заснежен лес.

Какая тишина над градом снов,
Сокрыты страсти от печальных глаз,
И тонет в тишине снегов любовь.
И только вечность настигает нас.

Как странен март, метелями увит,
На Любинском так пусто, как во сне,
Лишь Достоевский к крепости спешит,
И на плечах не тает больше снег,

И бесы затевают хоровод,
И вьюга стонет в снеговых столбах.
Да это март над миром проплывет,
И в пелене снегов мечта слаба…

И ждем освобождения – весны,
Как ждут юнцы лишь первую любовь.
Мир онемел от снежной пелены,
От бесконечной белизны снегов.

«Все мрачнее за окном, и все темнее…»

Все мрачнее за окном, и все темнее
В городе, окутанном дождем,
На ветру мой рыжий кот немеет,
Мокнет ангел, не влетая в дом.
Кот и ангел – все что мне осталось,
Но печали серой пелена,
Это не надежда, только жалость,
Я понять дождливый мир должна.

И расставить точки там, где надо,
Позабыв навек о запятых.
Этот дождь – прозренье и награда,
Мы не пустим в мирный дом чужих.
Звезд не разглядеть, стальное небо,
Как стихия в городе теней,
Кот и ангел, зрелищ нам и хлеба
Не хватает, все темней, темней.

– Тимофей вернись, я все прощаю,
Он шипит, забыв огонь и свет.
Вздрогнет и опять идет по краю
Всех своих свершений и побед.
Любинский тонул, а ливень длился,
Никого на улице пустой,
Ангел вымок так, что растворился,
Он кота уводит за собой…

На ветру мой рыжий кот немеет,
Мокнет ангел, не влетая в дом.
Все мрачнее за окном, и все темнее
В городе, окутанном дождем,

«А где-то там, за полосой незримой…»

А где-то там, за полосой незримой,
Пируют те, кого я так любила.
Там время не течет, несется мимо
Коней усталых стая, злая сила
Пегасов всех отправила куда-то,
И вдохновенья на земле не стало,
Нам остаются боли и утраты,
И птиц оттуда призрачная стая…
Холодный ветер отрезвит внезапно,
Богиня Лада тихо улыбнется,
Мы жить привыкли ярко и с азартом,
Но время то к нам больше не вернется.
На полотне забытого романа
Вновь проступают голоса и лица,
А где-то там, за полосой тумана,
Поэт, тобой забытый, веселится.
О, боже, там компания такая,
Что я бы, не раздумывая, снова
Осталась за чертой, любви внимая,
И понимая жест, улыбку, слово.
Но не могу оставить эти книги,
И тех, кто верит, что еще крылата,
Пусть окружают будни и интриги,
Сомнения, и звезды, и расплата…
Но мы в контакте с ними, мы едины,
И не оставят нас в беде, я знаю,
И где-то там, за полосой незримой,
Они о нас все время вспоминают

Памяти А. С. СычевА

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ СЫЧЕВ (1937 – 2016)

…первый декан филологического факультета Омского госуниверситета (с 1977 по 1983), заведующий кафедрой русского языка, тот, с кем этот факультет и эта кафедра формировались, обретали свое лицо. У нас остаются теплые воспоминания о нем. И светлая память…

Ушел из жизни в морок снегопада,
На миг лишь оглянулся и растаял.
А нам еще пока остаться надо…
Прощай, декан, почто ты нас оставил.
Там было все и солнечно, и снежно,
И в юности, продлившейся мгновенье,
Мы были и легки, и безмятежны,
Как строчки тех чудес -стихотворений.
О, Александр Сергеич!! Нынче вьюжно,
Иные и проблемы и мечтанья,
Но нам пока еще остаться нужно,
До нового, до вечного свиданья.
И в снегопаде грезятся картины,
Из тех забытых снов и вдохновений,
Ушел из жизни, нас легко покинул,
Помедлил на пороге лишь мгновенье

весна и сессия

Светлой памяти Александра Борисовича Мордвинова, чем больше проходит времени, тем чаще он мне снится, слушаю лекции, сдаю экзамены по Общему языкознанию, сижу на семинарах, слышу его дивный смех, жду новой встречи там, на лунной дорожке…

Была весна и сессия, и сплин,
И холодок несбывшихся пророчеств,
И вдохновенный он совсем один,
Лингвист от бога в сонме одиночеств.

Там дождь шуршал за окнами, а я
Слагала строки, позабыв билеты,
И что нам до прозренья, бытия,
Когда известны все давно сюжеты..

Была весна, он молод и красив,
О, как он заразительно смеется,
И страсти той неузнанный мотив
Сквозь суету и чей-то плач прорвется.

И обморок у Тани, и хандра,
Ей не пройти языкознанья омут,
А я шучу отчаянно с утра
И рвусь к нему веселому, родному.

За все потом придется заплатить,
Но в майский день, на сессии в тумане,
Едва ловлю и голос тот и нить,
Лингвистика нас нынче не обманет.

Мы под дождем смеемся в этот час,
Забыв зачетки, не узнав ответы,
И лишь сердца отчаянно стучат,
О, где ты юность, универ и лето…

На кладбище такая тишина,
Что кажется, весь мир поник и канул
В ту бездну откровения и сна,
И я одна, нет Щербы, и нет Канта,

Нет никого, ворона так орет,
И ель ласкает снова, упрекая,
На сессию он больше не придет.
Как птица, в поднебесье улетает…

Здесь вдохновенный он совсем один,
Лингвист от бога в сонме одиночеств.
Была весна и сессия, и сплин,
И холодок несбывшихся пророчеств.

Омские осенние миражи

Как все уныло, Мастер, как темно,
Исхода нет унынью, в этот час.
А ведь не полночь, полдень за окном.
И прошлое не так волнует нас,

Как то, что завтра будет, ангел мой,
Как то, чего лишились мы теперь.
Там осенью запахло, не весной.
И как прожить без всех былых потерь

Мой черный кот по-прежнему сердит,
Сгребает листья, все готов поджечь,
А Искуситель странно деловит.
Для новой драмы там готов сюжет.

Все будет, словно птица в этот мрак
Уходит Пушкин, про дуэль забыв,
А мир готов для распрей и для драм,
И как уныл Шопен, он захандрил.

Маэстро, а давайте-ка мажор,
Нет черной дамы, больше нет огня,
И только темных дев я слышу хор,
И он уносит к пропасти меня.

И надо б отряхнуть кошмар тоски,
Но вряд ли я смогу, мой вздорный кот,
И снова бы по кладбищу пройти,
Да Фауст рассердился, не дает…

Прогулка к Старой крепости с котом. Арестант

Тяжело шагая по камням,
Выходя на берег невзначай,
Он смотрел, как алая заря
Светит и внезапно, и случайно.
Мертвый город что-то говорит,
И лепечет птица в вышине,
Ничего его не удивит.
Мир беспечен, отдает волне

Душу, в Питер он несется вдруг,
Там Порфирий бродит средь пучин,
Это снова жизнь на новый круг
Их уводит, он совсем один.
Мертвая старуха средь теней
Просит, чтоб ее не убивал.
И несется в пропасть, и больней
Жить среди нагроможденья скал.

Скоро Демон будет среди нас,
Здесь художник дивный тот рожден,
Арестант вдруг оборвет рассказ,
И растает в осени, как сон.

Тихий миг иного торжества,
И печаль, которой не унять.
Осень рядом, и она права,
Город ждет, не прочь его принять.

Будет там ему еще страшней,
Комната, как гроб, иная боль.
Но игрок все выше и сильней
Проклинает пропасть и с собой

Он уносит прежние года,
Страхи, сплетни и азарт немой.
Одиссей вернется навсегда
В крепость, и уводит за собой,

Осень над Сибирью, тихий свет,
Ничего как будто впереди.
Он вернется в эти шири? Нет
Только Командоровы шаги

Различаю, ничего потом,
Кот со мной, пошли же без хлопот,
Гонится за призрачным листом,
И по лужам к пропасти идет

Художник осени

Сегодня ночью живописец пишет
Лес за окном в различные тона,
И спит мужчина, он пока не слышит
Что осень так прекрасна, но больна
Тоской о страсти, и печалью дышит,
И хочется немного полетать
Над золотом и алой краской листьев,
Чтоб вдохновиться осенью опять…

Но что там? Исполняются желанья,
Пегас в тумане прямо за окном,
И вырываюсь в мир очарованья,
И покидаю мой заснувший дом,
Над Иртышем притихшим, над поляной,
А там опять русалок хоровод,
И старый Леший будет неустанно
Там краски разводить, и маг поет

О том, что восхитительны картины,
И Мастер улыбнётся свысока,
И дарит нам то золото лавину,
То багрянец и кисть в его руках.
Как дирижёра палочка, взлетает,
И музыка та дивная слышна,
И пусть опять природа увядает,
В мажор его стихии влюблена…

Сам Штраус с ним, и вальс его несется
Куда-то к звездам, и горит заря.
Опустит кисть, победно улыбнется,
Какая красота, и все не зря

«Как тихо на Арене в эту осень…»

Как тихо на Арене в эту осень,
Ей только снятся наши крики вновь,
И в Балашиху звон победы приносят,
Ей дарят и надежду и любовь…

А что же ты, красавица-Арена,
Покинута, пустуешь в этот час,
Омск в ожиданьях светлой перемены.
Строители угрюмые молчат…

Затихла ты, и гром трибун лишь снится,
И что нас всех избавит от тоски?
Что оживит те славные страницы,
Впусти нас снова в свой предел, впусти…

Мы в Омске ждем грядущие сраженья,
Нам без Арены очень плохо жить.
И в этот час какой же злобный гений,
От ястребов пытался отлучить?

Как тихо все, как тишина пугает,
Мы навсегда запомним этот год,
И что еще верхушки там решают,
И почему безмолвствует народ…

И в Балашиху звон победы приносят,
Ей дарят и надежду, и любовь…
Как тихо на Арене в эту осень,
Ей только снятся наши матчи вновь,

Художник и его кот

Хозяин куда-то умчался тайком
И пусто на даче в тот пасмурный вечер.
И только беседует ангел с котом,
И листья швыряет и делать им нечего.

– Да он не вернется, не жди его, кот,
Он с кем-то и где-то отпразднует встречу,
А кот не поверил, художника ждет,
И листья сгребает, пусть бесится ветер,

Пусть ангел смеется, ему-то плевать,
Он знает, художник его не оставит,
И будет осеннее солнце сиять
Не грея, и жмурится рыжий красавец.

Откроет глаза – больше ангела нет,
Лежит на террасе листок золотистый,
Но что это? Осени дивный привет,
И ветер в окно, разозлившись, стучится.

И нет для печали внезапной причины,
Все это неважно, все это потом,
На даче, художником снова покинутой,
Беседует ангел печальный с котом.

Мастер и его кот

Я говорил, что он еще вернется,
А ангел не поверил, грустный плут,
Когда блестит октябрьское солнце,
Так хорошо писать картины тут.

От шума городского мы укрыты,
И нет гостей в убежище его.
О чем молчит мой Мастер знаменитый,
И вспоминает в этот час кого.

И белый холст, как снегом занесенный,
И лай собачий где-то за окном,
И то ли он покинутый, влюбленный,
Я ничего не ведаю о том.

На лист посмотрит, на листок от клена
И снова курит молча в тишине.
Наверно все же нынче он влюбленный
Ждет Маргариту, но не скажет мне.

Куда же снова ангел подевался,
Мне не с кем в этот час поговорить,
И только у соседей звуки вальса,
Пошли туда, да хватит нам курить.

Но кто кота послушает, и снова
В урочный час у роковой черты,
Грустит мой Мастер, и в штрихах былого
Проступят и грядущего штрихи

Художник, кот и Муза

А знаете, вы гениальный художник,
Конечно же знаете, бог вас спаси,
У целого света, у жизни заложник,
Такой вы прекрасный, должно повезти,

Хотя, как всегда, мастера не в почете,
И чаще беседуя только с котом,
Вы снова к картинам и письмам вернетесь,
Твердя о несбывшемся и о былом.

Все тайны хранит этот рыжий котяра,
Он странно спесив, он не может понять,
Что Муза не дева, и в пору удара
Она помогает все в мире обнять

А знаете, Мастер, ведь вы совершенство,
И это не лесть, я не льстила вовек,
Какая же радость, какое блаженство
Остаться в осеннюю пору, пусть снег

Все выбелил, золото стало золою,
И все-таки я никогда не уйду,
И кот мне поможет остаться собою.
В сиянье сирени, в раю и аду

«Сегодня Любаша сбежит на свиданье…»

Сегодня Любаша сбежит на свиданье
От старого мужа в осеннюю хмарь,
В плену листопада утонут признания,
Усердствует где-то оглохший звонарь.

Мой город живет в эту осень в угоду
Какому-то богу иному во мгле,
И все еще так благосклонна погода,
И все еще листья стремятся к земле.

Откуда все это, ведь так не бывает.
Живая, счастливая Любочка вновь,
Какой – то парнишка ее увлекает,
И тайну хранит эта лунная ночь.

А в доме играют какие-то гости,
И кружатся в вальсе забытые дамы,
И только осенний тот призрачный город
На счастье и боль нам, конечно же, дан он…

И вздрогнет от звона, последнее лето,
Оставив влюбленных в той осени снова,
В ненастье внезапном ждет счастья и света.
Таинственный спутник влюблен и взволнован

И все еще живы, и осень ликует.
И в темной аллее забытого сада
Мечта над реальностью злой торжествует.
А сердце все любит, а сердце так радо

Пленники любви и красоты. Врубель в Омске

Царевна лебедь в черной бездне вод
Плывет куда-то в Пекло и зовет
Туда же живописца в поздний час,
И смотрит в душу, провожая нас.
За окнами унылый листопад,
И кажется все золото под ноги
Швыряет ветер целый час подряд,
Когда замрет Художник на пороге.
Он путает и время, и миры,
К реальности не может он вернуться,
И так пугает этот шарм игры,
Где Демон со скалы вдруг улыбнулся,
И ищет Пан в глуши еще цветок,
Который расцветет для нас с тобою.
И только ал и призрачен восток,
А пленники любви живут любовью.

Страсть пепелит, пугает пустота,
И где-то там, в тумане, за чертою,
Опять склонился молча у холста,
И призраки уводят за собою.
Повержен Демон, Пан нашел цветок,
И Лебедь из тумана выплывает,
Перед картиной замирает Блок,
И новую поэму сочиняет.
В наивности его и высоте
Совсем иная видится картина,
И только блики меркнут на холсте,
«И путь земной дойдя до середины»,
В лесу дремучем где-то у ручья,
Ждет не царевна нас, а Берегиня.
О, Живописец, эта даль твоя
Нас всех сегодня к пропасти откинет.
И будет мир у роковой черты
Совсем незрим по всем его приметам,
Когда Царевна с дикой высоты
Уходит в бездну, он лишится света.
Там душно и темно в таком плену,
Туда нам всем пока не дотянуться,
И только Демон в пустоту взглянул,
И грустный Ангел молча отшатнулся.
Погряз в скандалах и тревогах мир,
В преддверье бунта завывает вьюга,
Художник глух – метель скулит над ним,
Царевна Лебедь – вечности подруга,
В тумане проплывают двойники,
И пьяный Блок бессилен, но прекрасен,
Ты только нас в тот мир немой впусти,
Мы эту бездну видим не напрасно…
На Невском тьма, как в озере лесном,
И никого не будет рядом с нами,
На полотне, в реальности иной
К былому возвращаясь временами.
И где-то там, а где? И иной глуши,
Художника забытая картина.
Ты эту боль и вечность напиши,
Но пусть Царевна Лебедь нас покинет…

Пусть мечется безумная душа,
Уйдя от нас и возвращаясь снова,
Мы слушаем симфонию, дыша
И не вдыхая запаха чужого.
За миг, за час до вечности и сна,
Нам живописец снова помогает
Понять, что это вечная весна
В тот листопад стихии утекает.
А в преломленье страсти есть любовь,
Когда во тьме прорвется лучик света,
Царевна Лебедь навсегда с тобой,
И узнаю тот мир по всем приметам,
В безумии есть мудрости мираж,
А в мудрости безумие таится,
И наша жизнь, не дар, а лишь шантаж,
Когда она в иное воплотится.
И каменных цветов несу букет,
Туда, на площадь, где с Музеем Драма
Переплелись на много – много лет,
И где художник нас ведет упрямо
По Любинскому в полночь и весну,
Когда здесь листопад давно бушует,
Царевна Лебедь приплывает к нему,
Хотя в тиши он Демона рисует.
Повержен или брошен в облака,
Мятежный дух летит навстречу к люду,
И Врубеля волшебная рука
Мой дивный град изобразит, и чуду
Преображенья, света и тепла
Нам не постичь, и где-то там, в тумане,
Его Царевна в пропасть увела,
Его легенда о любви обманет…
Мир живописен и порой жесток,
Но написать его, являя свету,
О, листопад, и призрачный листок,
В его Сирени, и по всем приметам,
Мы будем долго видеть этот миг,
И каменных цветов мираж и чудо,
Я нерадивый, вздорный ученик,
Явленье чуда больше не забуду.

Три сестры Омск 1916 года

Скажи мне, где та женщина земная,
Уставшая от призрачных забот,
Увижу и наверно, не узнаю.
Ведь есть здесь только рукопись и кот.
Кот мирно спит и видит сны цветные,
Он тигр и хозяин тех миров,
А мне еще бы написать как жили,
В Сибири три сестры в конце веков,

Как адмирала встретили в печали,
И полюбили до скончания дней,
За то и комиссаров проклинали
В неистовой печали все сильней.
И все-таки детей они рожали,
И верили, что так вернется Русь,
И только сны о дивном адмирале,
Им навевали и тоску, и грусть.

Я видела портрет его в гостиной,
Потом в забытом старом сундуке,
Но дом уютный так и не покинул,
И кто он знали даже внуки все.
И комиссары злее становились.
Но не могли согнуть их до конца,
Прошли года, они не изменились,
Но стало легче думать и дышать.

Они ушли, все власти отвергая,
И вспоминая тот далёкий год,
Когда столицей Омск провозглашая,
Он обещал им, что еще придет.
Наверное, за миг перед расстрелом,
Ему явились снова три сестры,
О городе заснеженном запела
В Иркутске вьюга, стихнув до поры.

О, как же тяжко было оставаться,
И видеть комиссаров пьяных пыл,
И помнить бал, и слышать звуки вальса,
И знать, что обещанья не забыл.
Смотрю на их портреты, время тает,
И воскресают снова три сестры,
За год до бунта ничего не знают.
И счастливы до роковой поры.

И все, что с ними больше не случится,
В моем романе снова оживет,
И рядом души их парят как птицы,
И адмирал сквозь время к ним придет.
Придет, на миг задержится у двери,
И что-то скажет, мне не разобрать,
Но главное, надеяться и верить,
И не сдаваться в грозный час опять,
А где-то не утихла мировая,
И смута не оставит их сердца,
Все как теперь, но верили и ждали,
И прадеда, и деда, и отца.
И никуда они не убегали,
Хотели умерев землею стать
Лишь в этом мире скорби и печали,
И возродиться, чтобы жить опять

Сон о деде и прадеде

Светлой памяти деда Николая Карловича Матейкина

А ночь была загадочно-темна,
Таинственна, она дышала хладом,
И откровений гибкая волна,
Бросала в пропасть, но влекла услада.

И забывая то, что тяготит,
И не дает счастливой оставаться,
Я вспоминала тот, иной мотив,
Среди стихов, и музыки сенсаций,

Все было сплетено в один сюжет,
А он по ходу пьесы изменялся,
И чей-то, мной не узнанный портрет,
На той стене далекой оставался.

Я все гадала, кто же он такой,
И почему ко мне он так приближен,
От этих снов совсем забыв покой,
За той чертой стал и родней, и ближе

Мне этот человек в урочный час,
Рассеются сомненья и печали,
И будет все так ясно там у нас,
Ну а пока остались только дали,

И тайны тех забот и тех трудов,
И холодок отчаянной улыбки.
И пусть пока принять ты не готов
Все откровенья, споры и ошибки.

Но ночь не вечна, уплывет луна,
Останется надежда на спасенье,
Вступает в силу новая весна,
И новые нам дарит откровенья.

И все яснее вижу я портрет,
И древние поверья вспоминаю.
Ко мне опять приходит юный дед,
И Первая грохочет Мировая.

Их всех забудут после, зачеркнут
Их подвиги и жуткие потери,
Они так рано навсегда уйдут,
Хотя увидеть внуков так хотели,

Но сыновья росли тогда без них,
И вдовы с комиссарами остались.
Портреты среди хлама, старых книг
В той бойне озверелой затерялись.

И только мы не смеем их забыть.
Пытаемся увидеть и вглядеться.
И нас ведет в том лабиринте нить,
Я вырываю из забвенья деда.

Он смотрит так, как будто бы узнал,
Хотя давно я старше и смелее,
И знаю тот трагический финал,
Но рассказать ему едва ль посмею.

Героем станет сын, жена уйдет
К пьянчуге комиссару на рассвете,
Но музыка пьянящая поет,
Ласкает душу этот теплый ветер,

И мир преобразился до поры,
И мы уходим в свет его и тени,
И соблюдая правила игры,
Расстаться мы не можем больше с теми,

Кто щедро нам дарил и свет и жизнь,
Она была печальна и прекрасна,
И понимая сны и миражи
Спешу туда, и знаю не напрасно.

Соединится род в усадьбе вновь,
И ржут в ночном стреноженные кони,
И в лунном свете дед ко мне идет,
Он отозвался, он узнал, он понял.

.Сон о старом костеле

Рис.2 Омичка навсегда. Лирика о родном городе

Светлой памяти моего любимого ветерана

Ковальчука Константина Николаевич.

Десантники уходят в небеса,
Их маршалы сегодня провожают.
Но пусть еще побудут полчаса
За праздничным столом и пусть подарят

Нам эту силу духа в дивный час,
Когда опять отметим все Победу,
Десантники останутся средь нас.
На этот раз мы провожаем деда.

То снег, то солнце дарит нам весна,
И все расстаться силы не хватает,
И там ему приснится вдруг война,
В тылу врага товарищ умирает.

Мы слышим их рассказы в этот час,
И мертвые с живыми остаются.
А он все время с нами и за нас,
Сражается, и в праздничном салюте

Есть торжество печали и мираж,
Мы с ним с войны все время возвращались,
И Карлов мост не взорван, на шантаж
Фашистов снова смело отвечают.

И Будапешт опять замрет в цвету,
Дед старый замок снова вспоминает,
И девушку далекую, и ту,
веселую, она не оставляет.

И снова эта дивная весна,
46 —ой, бескрайняя Россия,
И ты домой вернулся, старшина.
И встретили на станции родные.

Все были живы в дивный этот час,
Да и потом в 9 день все время,
Как ходики торжественно стучат.
Смотрю в глаза и верю, и не верю.

Вот и теперь опять пришла весна,
Но без тебя, как больно и как странно.
То снег, то солнце, празднует страна
Твою победу, молча ветераны

Пьют за ушедших, и в салюте вновь
Их души отразятся в этот вечер.
Для тех, кто выжил, отступает ночь.
Мы расстаемся, но до новой встречи.

Но пусть еще побудут полчаса,
Пока салют торжественный сияет,
Десантники уходят в небеса,
Их маршалы навечно провожают.

За нами Москва

Москва жила в предчувствии войны,
Когда туда пришли сибиряки.
О доме им еще приснятся сны,
О городе в излучине реки.
Там, где была Застава Ермака,
Дремучий лес, и тишина болот,
Там выросли они, и на века
Сибирь родная в душах их живет..

В столице все иначе, все не так,
Тревоги и печали тут сильней,
Но рвется к граду оголтелый враг,
На прочность испытает он парней.
Все впереди и Прага и Берлин.
Пока у них столица за спиной.
Не думали, что мы не устоим,
Они пошли в отчаянный тот бой.

Тушили зажигалки, Кремль укрыв.
Как низко самолеты пролетали.
И каждый был и молод, и красив,
И о любви они еще мечтали.
Но разгорелась жуткая война,
Москва была темна и так угрюма,
Слезам тогда не верила она,
Да и рыдать никто из них не думал.

Они рвались в отчаянный тот бой,
Готовы защищать ее и драться,
И каждый был на той передовой,
И отступать никто не собирался.
Они еще не ведали побед,
И спали днем, а ночью воевали,
Фашистов видя тот кровавый след,
Разбить их у Кремля там обещали.

И старый Кремль, укрытый сетью грез,
Сибирякам отчаянным поверил.
Пройдя Берлин и Прагу в свете звезд,
Они вернулись, все забыв потери.
Пришли не все, кто был в сороковом,
Не все вернулись из того похода.
А он остался сильный и живой,
Мы вновь по Красной площади проходим.

И видит он те ливни и жару,
И снова самолеты низко —низко.
Москва слезам не верит, на пиру
Там маршалы с солдатами так близко.
Им есть о чем теперь поговорить,
И не грустят они, и не сдаются,
А главное она как встарь стоит.
И гимны победителям там льются.

Рассказ ветерана

Нас привезли в Москву в сороковом,

И там служить моя страна велела,

Никто не думал, что мы в бой пойдем,

Что немцы рвутся и в ее пределы.

Все было напряженно в том году,

В ученье тяжело, трудней в сраженье,

Солдаты по ночной Москве бредут,

И видят древний град в таком волненье.

Еще тревог не слышали тогда,

Еще вдали гудели самолеты,

Но надвигалась страшная беда,

Хотя и верить в это нет охоты.

Затишье перед бурей – это так

Понятно в эту страшную годину,

Москва нас принимала, на холмах

Ее мы стали вмиг один мужчинами.

Никто не верил, что они дойдут,

Что где-то там их всех не остановят,

Мы закалялись, этот адский труд,

Был окрылен надеждой и любовью.

Как часто после вспомнив этот год,

Мы понимали, как он добр и важен,

Мы научились драться и вперед

Тогда пошли, и были мы отважны

Мир жил в плену иллюзий и надежд,

Никто не говорил о самом страшном,

Однажды мне приснился Будапешт,

И этот сон остался самым важным.

Откуда я узнал, что это он?

Мне девушка прекрасная сказала:

– Ты в Будапеште, он освобожден.

Но ждет тебя Москва твоя сначала.

И я запомнил чудные слова,

Так легче и надежней было биться.

И комиссар твердил нам, что Москва

За нами- наша древняя столица.

Она была французам отдана,

Но немцы не шагнут сюда, я знаю.

И мирно спит прекрасная она,

Тех ужасов еще не сознавая.

Рис.3 Омичка навсегда. Лирика о родном городе

Битва под Моздоком

Светлой памяти ветерана Великой Отечественной войны Ковальчука Константина Никоаевича, награжденного орденом Красной Звезды за сражение под Моздоком на Кавказе

Я, убивший тебя под Моздоком…
Светлов Итальянец

Убиты все, и только он стрелял,
По итальянцам из последних сил,
Немой Кавказ сраженью не внимал,
И только грозно ветер голосил.

Ранение, он ранен был опять,
Но итальянцы в наступленье шли,
Дед не привык, не мог он отступать,
И только тени таяли вдали.

– Откуда вас и что вас привело
В ущелья, в горы, я же вас не звал,
И он стрелял, стрелял всему назло,
Полуживой в тот миг не отступал.

Моздок был нем, тумана пелена
Спускалась с гор, он мог передохнуть,
И вот тогда нагрянула весна,
И путь к своим, о, как он труден путь.

Он на себе уносит пулемет,
Плутая среди гор в той тишине,
Война идет, и к ним весна идет.
Труп итальянца видит при луне.

– Зачем ты здесь? Скажи, зачем ты здесь?
Да я убил тебя и выжил сам.
И на груди тот самый черный крест,
Который нам поэт наш описал.

Он видел все, и снилось там, в грозу,
Что горы им прохода не дают,
И итальянцы темные идут,
И остается несколько минут.

И вот тогда в атаке он опять,
Стреляет и не может отступить,
– Своей земли не отдадим и пядь,
Мы будем драться, чтобы победить!!!

И Красная звезда осветит путь
До Праги и Берлина в грозный час.
С дороги этой деду не свернуть.
Он все пройдет, и он придет назад.

Но только итальянца не забыть,
И страшный бой, и горы, и Моздок.
И будет пулемет их там крушить,
До Дня Победы путь их так далек

Снежная роза. Памяти Алеши

13 октября 2008 года перестало биться сердце Алеши Черепанова – эта сказка ему. Светлой его памяти.

Она цвела упорно до мороза,
Страх потеряв, чего еще бояться?
Прекрасная, изысканная роза,
Морозу продолжала улыбаться.

Когда Кащей пронесся над полями,
От древней дикой лютости зверея,
Над белыми, холодными снегами,
Вдруг роза заалела для Кащея.

Сначала он виденью не поверил,
Умерил пыл, спустился к ней поближе.
И боль, и ярость вдруг в душе Кащея
Обнажена: – Люблю и ненавижу…

Коснулись пальцы скрюченные розы,
Глаза его бесцветные слезились.
И тихо побелела от мороза,
И лепестки от холода скрутились.

– Вот так весь мир, – хрипел Кащей устало, —
Меня завидев, умирал внезапно.
Но роза и жила и трепетала
В каком – то сне и пламенном азарте.

Чудовище становится добрее,
И схлынули ужасные морозы,
Когда в тумане, где поля белеют,
Вдруг поступает пламенная роза.

Зачем она опять пылать готова?
Чтоб усмирить жестокого Кащея?
Но он дохнет и заморозит снова.
И все-таки она в снегах алеет.

И мечется опять в бескрайнем поле
Старик усталый, ветер обгоняя.
Что стало с ним? Тоска, найти он хочет,
Цветок прекрасный, пусть тот засияет.

Прекрасная, изысканная роза,
Кащею продолжала улыбаться,
Она цвела спокойно и в морозы,
Она умела с холодом сражаться…

Театр Драмы

И мир, и миг, и тучи серебристы,
Стихают за чертою голоса,
Выходят на поклон легко артисты,
Оставив в драме мир на два часа.
А время снова бег для нас смиряет,
И утихает боль, и счастья миг
Нас на мгновенье снова окрыляет,
И кажется прекрасен этот мир…
Но что потом, за призрачным порогом,
Какая страсть охватит, и к чему
Мне знать, что эта жизнь опять убога,
Пришедшие из тьмы уйдут во тьму.
И если свет костра мне так приятен,
Как свет звезды в тумане золотом,
То голос твой отчаян и не внятен,
То остается за чертой твой дом.
Жизнь не театр, она ясней и строже,
Она порой бездействием убьет,
Но император в той высокой ложе,
Вдруг улыбнется, ангел запоет,
Танцует там Матильда до рассвета,
И мы в том действе и во всем правы,
И танец примы или песня ветра
Теряется в кружении листвы.

«Сонный город дышит снегом…»

Сонный город дышит снегом,
Пролетающим в тумане.
В беспокойном сером небе,
Переполненном обманом,
Чьи-то призрачные тени
И не узнанные лица.
Как увидеться нам с теми,
Кто ушел, и не простился.

Кто ушел туда навеки,
Не желая возвращаться…
Сонный город дышит снегом,
Не простить, не попрощаться
Не успели, и растаяв,
Только в снах тревожных снятся,
Из тумана вырастают,
Пожелав нам оставаться.

Над Венецией и Римом
Тень беспечного поэта,
Все условности отринув,
Снова бродит до рассвета.
И стихи его звучали,
В снегопаде растворяясь,
Но забыты все печали,
Только в памяти остались

Голоса из-за тумана,
Рыжий кот, тоски безбрежность,
Сонный город дышит снегом,
Дарит нам покой и нежность…

Тень Достоевского

Любимый роман – Братья Карамазовы, любимый герой – Иван Карамазов, если речь о Достоевском

Ко мне пришел сегодня старый черт
Растрепанный, усталый и хмельной,
И говорит, что время – то течет,
А веры нет, поговори со мной.

Но у меня важнейшие дела,
Для философий время, право, нет,
И все же снова кофе налила,
Врубила свет, и дым от сигарет

Причудливые лица рисовал,
Холодный ветер распахнул окно,
И он меня к тебе не ревновал,
Он видел, что теперь мне все равно.

Мигала лампа, и шуршала мышь,
А может Домовой не мог уснуть.
Вот так всю ночь о чем-то говоришь,
Пытаешься за грани заглянуть,

Потом слегка кружится голова,
И на снегу следы его копыт,
Мне показалось, что я умерла,
Зеленым глазом на меня косил

И улыбнулся в редкие усы,
И говорит о том, что жить и жить.
И вдруг салют, и от такой красы,
Не спрятаться и хочется парить.

И подождут все важные дела,
Общение важней всего на свете,
И понимаю, я не умерла,
Раз он один уходит на рассвете.

И на прощанье говорит: – Пока.
И снова повторяет: – Никогда.
Змея, как роза черная в руках,
И на снегу два ясные следа.

Дева засыпана снегом

И лишь луна печальная светила
Над городом, окутанным метелью.
И дева раздраженная спешила
Туда во мрак, в тот клуб, и канителью
Увит был мир, и в ожиданье чуда
Она сидела в сумраке опять,
Холодный снег, один лишь снег повсюду,
И чтобы старый новый год начать

Согреться надо снова у камина,
Не разожгли тот призрачный камин,
И странно улыбнулся ей мужчина,
Душа стремилась в ту метель за ним.
Но не судьба, придется ей остаться.
Не сжалится такой суровый век,
И вечно будет маятник качаться,
И падать, падать новогодний снег.

Ее судьба пусть снова повторится,
И пусть летят в ненастье, в снег стихи.
О как хотелось, все забыв, кружиться,
Чтоб были души и тела легки.
Муж позабыл за пеленой азарта,
Никто не дарит Любочке тепла,
И лишь метель, возникшая внезапно,
Ее куда-то к звездам унесла

Омск В белом безмолвии

В белом безмолвии призрачны птицы,
И голоса не сумеют прорваться,
Милый мой город, ну как тебе спится,
В шорохе снов и кошмаре сенсаций.
Ты остаешься той снежной лавиной,
Где беззаботно метелица кружит,
Где так таинственны и неповинны
В том, что свершается. Пир или ужин

Нам приготовит судьба в этот вечер,
Не понимаю, и в музыке дивной
Только сомненья и радости встречи
Нас убаюкают, в жизни той дикой
Все остается за снежным пределом,
И в океане мерцающих будней,
Как мне вчера еще бросить хотелось
Снега порывы, и пусть он забудет

То, что случится и то, что стучится
В души и окна в том снежной пустыне.
Только прозрачная легкая птица
Нас увела в ту реальность, и с ними
С духами снежной зимы мы согласны.
Нам до реальности мало так дела,
И убаюканы снова безгласно
Этой метелью и вальсом мы белым…

Как бы очнуться потом и проснуться,
Только слетаются дивные птицы,
Только душе на тот праздник вернуться,
И воплотиться, и воплотиться…

7 февраля

Замерзал мой снежный город,
Но каким казался нежным,
Погуляем мы не скоро
В старом парке безмятежно.
Все сильней Кащей ярится,
Карачун не знает меры,
Мир привычный изменился,
Смотрит кто-то зло на небо.
Солнце зимнее слепило,
Черный кот в снегу резвился,
Нас несла такая сила
В мир, где вьюга веселится.
Мы пройдем по той тропинке,
Огибая все сугробы,
Вдохновенье не покинет,
Ты догнать кота попробуй.
Погуляем мы не скоро
В старом парке безмятежно.
Замерзает снежный город
Снежный-снежный, нежный-нежным.

«Медленно-медленно…»

Медленно-медленно
кружится марево снежное,
Марево сонное, тихое,
нежное-нежное.
И растворяется,
Где-то в безбрежности,
Дарит надежды и радость,
и крылья, и нежности…

И засыпает дорогу,
и ждет нашей сонности,
Нашей улыбки растерянной
в вечной бездомности,
Тихо Любаша взирает
и ежится бедная,
С князем Петром не увидится,
кружится медленно,

В вальс е забытом
эпоха ее растворяется,
И улетает куда-то,
и все не сбываются
Слухи и сны и страданья
в той бесконечности,
Только в снегах утонули
и сны, и беспечности…

В городе праздничном
тихо от той неизбежности,
Медленно – медленно
кружится марево снежное.
Тонут в сугробах коты
и мечты, и случайности,
И укрывают снега
эти тайны и таинства…

Белое —белое
и бесконечное в снежности
Просит о свете и неге,
и радостной нежности,
Город заснул, и проснется,
снегами укутанный,
И ухожу от тебя
по тропинке запутанной…

И постигаю стихию,
и тайну, и таинство,
И от меня в этом мире
пусть строчка останется,
И закричит, запоет
о любви неизбежности.
И о стихии поэзии
светлой, о нежности.

Март на исходе

Сонный город вдыхает весну,
Поедая чернеющий снег.
На меня обреченно взглянул
Тот старик, и отчаянный смех
Был похож в этот вечер на плач,
Об ушедшем, ярился Дракон,
И в пылу у земных неудач,
Мне казался волшебником он..

Там давно не встречали принцесс,
Да и рыцарей, черная мгла,
Только сказочный этот процесс —
Вдруг в тумане весна расцвела.
И подснежников первая боль,
И герои в забытом саду,
Мы останемся вместе с тобой
Я к тебе на свиданье приду.

И еще не кончается ночь.
И гадаем – а будет ль рассвет,
Но весна нам пыталась помочь.
Силуэты в дыму сигарет,
И герои из разных эпох,
И печали неведомых стран,
И какой-то пленительный Бог
Наблюдал сквозь кудрявый туман

Вечерний Омск

Ранний вечер над городом снежным,
Тишина, тень усталой улыбки,
И как хочется быть только нежным,
А сосед все играет на скрипке.
Что за дивная музыка бродит
Перед князем Петром на закате,
Он влюблен и он счастлив, но вроде
Так печален, что слов мне не хватит
Все в усталых глазах отразится,
И полет над заснеженным садом,
Не хватало в Петра мне влюбиться.
И просить о замужестве, рядом
Тот собор, где другие венчались,
Монастырь уготовив колдунье,
Отчего он стоит, опечалясь,
И о чем его темные думы…
Он ли нужен тебе, чаровница,
Или только чужая корона,
И стираются снежные лица.
Нет, хотелось остаться влюбленной.
Власть не вечна, любовь побеждает,
И заснежена снова округа,
Но колдует, его увлекает
В это пропасть забытого круга.
.И как хочется быть снова прежней,
А сосед все играет на скрипке.
Ранний вечер над городом снежным,
Тишина, тень усталой улыбки.

«Парящий орел над Сибирью бескрайней…»

Парящий орел над Сибирью бескрайней,
Беспечная прелесть заснеженной дали,
Поэтам красивым, как птицам тем ранним,
Пристало ли жить и в любви, и в печали.

И все-таки там, за чертой мирозданья,
Их дивные души, как прежде витают,
Парящий орел, пыл любви и мечтаний,
Рифмующим братья отчаянно дарит.

Мы стали иными в ту снежную зиму,
Легко поднимаясь над вечной печалью,
И только в отчаянье призрак любимый,
Нас снова в заснеженных далях встречает.

Парящий орел, он подарит нам чудо,
А кажется, так на земле не бывает,
И голос Марины, звучащий оттуда,
Нас всех в эту ширь, в эту даль увлекает.

В просторе бескрайнем такая отрада,
Такая веселая песня поэта,
Оставьте печаль, нам ль тревожиться надо,
В преддверии света, в объятьях рассвета.

Поэтам красивым, как птицам тем ранним,
Пристало ли жить и в любви, и в печали.
Парящий орел над Сибирью бескрайней,
Беспечная прелесть заснеженной дали.

Женщина в окне

Женщина с котом в окне напротив
Неподвижна и всегда одна,
Никого о милости не просит,
Никому, как видно, не нужна.

Дети, внуки, книги и картины,
Все укрыто от нее туманом,
Как и позабывшие мужчины,
Все уходит поздно или рано.

Рама от мороза серебрится,
Кот заснул, и неподвижен мир,
Что еще такое с ней случится,
Кто вернется в дом ее на миг.

Ангелы в метели пропадали,
Бесы отступили до поры,
Только люди мимо проплывали,
Перепутав правила игры…

Сумрак скроет все, что с ней случится,
Ничего за призрачной стеной,
И душа летит в метель, как птица.
Птицы возвращаются весной.

Сны ее веселые прекрасны,
А реальность до поры мертва,
Что-то шепчет, подобрав напрасно
Самые красивые слова.

Выйти бы в метель и раствориться,
Но не бросит рыжего кота.
Память воскрешает чьи-то лица.
Память возвращает голоса..

Все могло сложиться по-другому,
Только в одиночестве немом
В снегопаде прорываюсь к дому,
К женщине с котом там за окном.
Мне бы с ней поговорить о чем-то,
И послушать сбивчивый рассказ,
Но кажусь себе я невесомой,
И не подберу улыбки, фразы.

Так она одна и остается,
Тает, исчезает в час метельный,
Скоро кот ее опять проснется,
Пан сыграет песню на свирели.

И она напишет снова сказку,
И подарит миру, и растает,
Женщина коту лишь дарит ласку,
Кот ее вовеки не оставит

Учитель

11 апреля 1999 года ушел из жизни

Великолепный А. Б. Мордвинов

Ночь над городом кружит, как птица,
И вздыхает, и где-то порхает.
Мне сегодня Учитель приснится,
Он на Любинском нас поджидает.
Тьма такая что пусто и жутко,
Никого, ничего впереди,
Только домик Белова, минутку
Постоим, ты меня проводи,
В Омск старинный, почти деревянный,
Где поэты поют на заре.
И останется он безымянным,
И закат над рекой догорел.
Ничего никогда не случится,
Нас дождутся вокзал и причал,
Только ночь, словно черная птица,
Нас на небе беззвездном встречала.
Мы на Линиях дом отыскали,
Где Мартынов родился и жил,
И внезапно растают печали.
И вернется наш свет и наш мир.
Двадцать лет с той весны пролетело,
Мир другой, ничего не понять.
Отшумело давно, отболело.
Но рассвет нам как прежде встречать.
Мне сегодня Учитель приснится,
Он на Любинском нас поджидает.
Ночь над городом кружит, как птица,
И вздыхает, и где-то порхает.

Мой дивный город

Слепило солнце, город пробуждался,
Метался призрак, тишина, ни слова,
И глыбой перед нами возвышался
Тот узник, и безжалостно-суровый.
Он шел к острогу, Любинский покинув,
И не найдя давно тот мертвый город,
Художник кисть к рассвету вдруг откинул,
И снова был он и влюблен и молод…
И демоны его не окружали,
И не бежали стайкой вечной Музы,
И только мир в тревоге и печали,
Внимал весне, и радости, и музыке
Да где он, мертвый дом, в какой стихии,
Городовой нам усмехнется снова,
И только Омск – он сердце всей России,
Весенний, очарованный взволнован.
А говорят, ходили тут медведи,
И декабристы маялись до срока.
Мне город тот унылый был неведом.
Тень Адмирала и Ермак высокий,
Они у Иртыша ведут беседу.
К ним арестант выходит на рассвете.
И ястребы одержат вновь победу,
Здесь все прекрасно – и цветы, и дети
Мой дивный город-ты душа Сибири,
И что бы нам в эфире не вещали,
Мы любим все и дали все и шири,
Тень Адмирала с нами на причале.

«Сегодня солнца ласковы лучи…»

Сегодня солнца ласковы лучи,
И город дышит негой и прохладой.
И все сияет, все теперь блестит.
Князь Петр грустен, смотрит он с досадой,
На то, что уготовила судьба,
Им всем в объятия весны не сладко,
Весна убьет в тебе тот знак раба,
Когда гуляешь в сквере, и так зябко,
И так приятно в городе родном,
Знакомы лица, зданья, очертанья,
И я, порой мечтая об ином,
Спешу сюда, на новое свиданье.
Князь Петр хмур, ему влачить свой век,
Последний спрут все время вспоминая,
Но оживится мир, и мрак померк,
И мы опять у Ирия встречаем
Младую Ладу и спешим туда,
Где жизнь легко пройдя до середины,
Сияет нам погасшая звезда,
Весной с Ярило мы всегда едины.
Пусть тает там Снегурочка-душа,
Князь Петр сердит, и он не понимает,
Что жизнь весной так дивно хороша,
Когда б ни плен, который убивает…
Но город жив и дышит вновь и вновь,
И убеждает нас с тобою снова,
Что в мире есть великая любовь,
Что Слово нас спасает, только Слово.

«Омские ангелы так беспричинно печальны…»

Омские ангелы так беспричинно печальны,
Так одиноки в потоке чванливых столиц.
Им охранять наши души, и песни, и тайны,
Им отыскать своего средь метелей и лиц.

Наши поэты порой так легки и крылаты,
Спорят с судьбой и ищут защиты у строк,
Омские Музы уйдут, не дождавшись расплаты.
И остается безбрежность метельных дорог.

Кто нас хранит? Берегини, русалки и Лада,
Где-то в тайге бродит вечно печальный медведь.
И уезжают, твердят, возвращаться не надо.
Как без поэтов и жить, и смеяться, и петь.

Я положу апельсин на плиту у Олега,
Я прогуляюсь по Линиям, снова в плену
Строк поднебесных, дома побелели от снега,
Тонут событья и думы, и я там тону….

И никого ни на Любинском, ни в отдаленье,
Только собор, и печальная песня любви.
Слышу я в парке, как бродят в тумане олени,
Князя Петра навещу, и растаю вдали…

Ангелы в небе отыщут как прежде поэтов,
Музы молчат, никого, ничего впереди,
Снова у Любочки строки звучат до рассвета.
Если прислушаться там адмирала шаги…

«Дорога к дому-сонмище тревог…»

Дорога к дому-сонмище тревог,
И лиц чужих повсюду очертанья,
И тот, кто одолеть ее не смог,
Тот на чужбине ждет своих признаний.

Но ничего не будет впереди,
Когда ее мы одолеть не в силах.
Сил наберись, и выйди и идти.
Там все родное, как там все красиво.

И за опушкой первозданный лес,
И песен дивных звуки чаровали.
И мир там полон радостных чудес,
И нет там больше яростной печали.

Дорога к дому – огонек во тьме,
И бабушка застыла на пороге,
И снова поспешат они ко мне
Все кто бывали радостны и строги.

И впереди нас встретит старый сад,
Где яблони и вишни в хороводе,
И нет пути в тот мир, в тот миг назад,
Но мы его находим, мы находим.

Давай поженимся

На Любинском мне назначает свиданье,
От гнева и страсти слегка бронзовеет,
Прощенья прощу и минутку внимания,
Не смотрит, не видит, наверно, не верит.

В печали стоим и молчим виновато,
Какая досада, какая отрада,
Весь век я спешила, летела куда-то,
А нынче и этому парню так рада.

Да что-то железный мой гений не видит,
Что я же пришла, пусть навек опоздала,
Наверное, всех он теперь ненавидит,
И рад в ресторан заглянуть для начала.

Но словно Тезей перед гордым Аидом,
Стоит и не может он сдвинуться с места,
Мой бронзовый парень, немного обидно,
Но если к другому уходит невеста,

Ему остается лишь ждать обреченно,
И думать о том, что уже не случится.
Но вот симпатичная рядом девчонка,
А сердце немеет, уже не стучится.

И он обреченно на время взирает,
Часы золотые —последняя радость.
И люд в ресторан до утра зазывает,
И кажется все там и чудом и раем.

На улице дождь, он один бронзовеет,
И знает, что больше вовек не случится,
И он никому в этом мире не верит,
На Любинском больше ему не напиться.

И словно в аду все тянулся бы снова,
Но только туда в тот уют не вернуться,
И в мире не будет другого такого.
Взглянул, усмехнулся, опять отвернулся.

Прощенья прощу и минутку внимания,
Не смотрит, не видит, наверно, не верит.
На Любинском мне назначает свиданье,
От гнева и страсти уже бронзовеет.

«Засыпает город дивный…»

Засыпает город дивный,
Лихачи несутся мимо.
Мы еще с тобою живы,
И для близких, и для мира..
Лик луны в пустыне неба,
И на Любинском так тихо,
Тот, кто здесь ни разу не был,
Говорит об Омске лихо…
Но пришло очарованье
К тем, кто к нам явился в гости,
Врубель пред музеем замер,
Достоевский путы сбросил.
Там художники пируют,
Лицедействуют артисты,
И в эпоху мы другую
Переносимся. Со свистом
На извозчике несется
Валиханов, бал намечен,
Кто-то плачет и смеется.
Кто угрюм, а кто беспечен…
В девятнадцатом столетье
на краю земли печальной,
Здесь еще смеялись дети,
Здесь рождались сны и тайны…
И Ван Гонг на нас взирает,
Улыбается Любаша…
Омск – он грусти плен стирает,
Здесь красиво, а не страшный

«В заснеженном городе призрачны люди и птицы…»

В заснеженном городе призрачны люди и птицы.
Печали не вечны, но снова царила метель.
Скажи мне, художник, что снова в метели приснится,
Какая дорога уводит тебя от людей.

Да надо писать эти тайны, и звезды, и блики,
Да надо понять, что несет она в мир поутру,
В заснеженном городе снова Ярило ярится,
Приходят русалки погреть к ночному костру..

И вроде бы даже тепло, но дыханье Кащея
Тревожит и манит, и нам от него не уйти,
И странные звуки не вальса, а танго смелее
Усталую душу пытались запутать в пути…

А там никого, только снега немая лавина,
Мы словно оглохли, и больше не будет пути.
Апрельская вьюга, как предавший душу мужчина,
Пытается дерзко вернуться, очнувшись, дойти.

На Любинском снова замру, постою у Ван Гога,
Присел на ступеньку, любуется снегом с утра,
В заснеженном городе много печали у Бога,
А вечность отступит, и снова обнимет хандра.

Она принесет Тамерлана и канет до срока,
Сиди и пиши свой роман о сгоревшей любви.
И ворон на Любинском. черный, красивый, высокий,
И тени в метели все тают и тают вдали

«Я рисую заснеженный город…»

Я рисую заснеженный город,
Позабыв, что весна наступила,
И Ярилы отчаянный голос
Возвращает и волю, и силы.

Но в снегу не найти вдохновенья,
И подснежники гибнут и травы,
И весны, заплутавшей мгновенья
Он уносит куда-то, лукавый.

Даль светла, и иная эпоха
Нас не тронет своей новизной.
Я рисую заснеженный город
И какое-то время иное.

Понимаю, что это не шутка,
Мне сегодня в снегу утопая,
Отыскать тебя лишь на минутку
И спокойно растаять у края.

Ночь обрушилась как откровенье.
Никого, ничего мне не ясно,
Только строчками стихотворенья
Я еще наслаждаюсь напрасно

Михаилу Окуневу

В театре погасли люстры,
И все разошлись куда-то,
И в свете луны он любит
Поговорить с Пилатом,
О той не сыгранной роли,
О Женщине в той пустыне,
И мы понимаем порою,
Что муза его не покинет.

О как тяжело держаться,
Баланс всегда соблюдая,
И в зеркале отражаться,
И молча стоять у края.
Где зрители негодуют,
Смеются и плачут снова,
Со спесью столичной дует
Тот ветер, а он взволнован,

Он снова идет по кругу
На старой любимой сцене,
И будет понятно другу,
Что маг себе не изменит,
И только желанной роли
Сумеет ли он дождаться,
На старой любимой сцене,
Он снова будет сражаться.

И золото новой маски,
Украсит его достойно,
Любим, печален, обласкан,
Он вечно дракон и воин,
И кто кого переборет,
И кто кому не поддастся,
А рыцарь с драконом спорит,
Опять выходя сражаться.

А если погасли свечи,
Яснее видны утраты,
И в этот беззвездный вечер,
Он там говорит с Пилатом.
И тот его понимает,
И ждет, под луной томится.
А мастер грим не снимает,
Как хочется раствориться…

И город устало дремлет,
И люди спешат куда-то,
И звезды ласкают землю,
Где жизнь, как всегда -театр.

«Сонный город дышит негой…»

Сонный город дышит негой,
Но печаль меня терзает.
И почти стальное небо,
Словно полог нависает.
Я ищу к тебе дорогу.
Все укутано туманом.
И художник на пороге
Одарит меня обманом.

Он реальней, чем живые.
Он всегда со мною рядом.
С ним по городу бродили,
Но боясь встречаться взглядом.
Мне хотелось обмануться,
Стать той Любочкою снова,
К губернатору вернуться,
Жить беспечно и взволновано,

О, далекая эпоха,
Дневники ее и судьбы
Привлекают. Профиль Блока,
В нем надежда, счастье, суть их.
И в саду за поворотом
Не актеры, не массовка,
А живой, реальный кто-то
Объясняется неловко.

Состраданье и доверье,
Жизни тихой середина,
И презренье к лицемерью,
Дом, единственный мужчина,
И художник на пороге,
И забота, и участье,
И на Любинской дороге
Ангел обещает счастье.

Где мы это растеряли?
Так грубы, полуодеты.
Их внезапно повстречали
В дивных переливах света.
И волна непониманья,
И безмолвье в миг печали,
Это странное свиданье,
Та эпоха со свечами.

Погружение в лето

Мой сонный город погружался в лето,
Как в водопад прекрасных легких снов.
И птицы снова пели пред рассветом,
И мир казался так красив и нов.

Ночная тьма была чуть-чуть прозрачна,
И резко отступили холода.
Ждала друзей я в этот день напрасно.
И в озере темнела том вода.

Был Велес хмур, зато Перун так весел.
И никого на роковом пути.
И снова зазвучала Леля песня,
И он решился по углям пройти.

Внезапно страсть нахлынула волною.
И радость снова душу обожгла,
Мы вечно пробуждаемся весною.
И словно плед, окутала нас мгла.

Очнулась от морозов вся природа,
И первый дождь, и первая гроза,
Какому злому Демону в угоду
Я возвращаюсь в этот миг назад.

Но ангелы там, в небесах, незримы,
И город в лето уходил шутя…
Все были и прекрасны, и любимы,
Надежда просыпалась, как дитя.

А вот и май

Сколько в мае нам маяться, милый,
То дожди, то снега, то туман,
Снова черное небо спустилось
Мне на плечи, царивший обман

Заставляет укутаться в пледы
И забыть о минувшей жаре,
Жду я друга сегодня к обеду,
Но камин запыхтел, догорев.

Никого, ничего не осталось,
Только странные блики картин,
И к себе непонятная жалость,
И унылые лица мужчин.

Словно все тут вдовцы и расстриги,
В ком и жизнь угасает, и свет
Не появится, старые книги
Я листаю, а радости нет.

Это май вечно мается с нами,
Провожает весну и грустит,
Небо черное, словно бы знамя
Надо мной и тобою парит.

Я на Любинский вырвусь из дома,
Чтобы путы унынья порвать,
И свою незавидную долю
Рифмовать, рифмовать, рифмовать.

На пирушку к художнику снова
Загляну, хоть непрошеный гость,
И вдохну я сирень, и по-новому
Мир увижу сквозь трепет и боль.

Мы расправили крылья к июню.
Мы взлетаем, черемухи бред
Вдруг внушит, что по-прежнему юные
Излучаем таинственный свет.

«И этот месяц тоже май…»

В тот месяц май, в тот месяц мой
во мне была такая легкость,
Б. Ахмадулина

И этот месяц тоже май,
Я маяться давно устала,
Но ты приди и наливай
Нам кофе, чтобы трепетала

Строка от вдохновенья вновь,
И пусть там бабочки запляшут,
Что остается нам? Любовь,
Свидание на старом пляже,

Где возле ног шумит Иртыш,
И никого еще не встретить,
И только я, и только ты
Совсем одни на белом свете.

В беседке приблудился кот,
Он черен, потому прекрасен,
И он нам счастье принесет.
Свиданье наше – это праздник.

Иртыш ворчит, и кот шипит,
Гуляет рядом пес с поэтом,
И это месяц май бурлит,
Увитый сном перед рассветом.

Мне столько хочется сказать,
Слова уносит в пропасть ветер,
Останется стихи читать,
Когда заря тебя осветит,

Рассвет, не может быть, мой бог,
Как время катится незримо,
И на одной из тех дорог
Тень адмирала недвижима,

Нет, неподвижна, слов игра,
И чувств счастливая бравада,
И мы с тобою до утра,
В беседке, торопить не надо

Ход времени, и этот май
Не страсть, любовь, шутя, приносит,
А если чувства через край,
То не страшна нам больше осень..

Нам до нее хранить любовь,
И встретиться, любя и веря,
Резвится ветер, кот с тобой,
И я забыла все потери.

«Неделю дождь не перестал плясать…»

Неделю дождь не перестал плясать,
Над городом, окутанным туманом,
А мы с тобой пытались пробежать
Над пеленой таинственных обманов.
Со мною снова был мой черный кот,
Он вымок, и шипел, не понимая,
Куда нас дождь по берегу ведет,
И почему его не замечаем.
И все темней казались облака,
А кот орал, и окна гасли рядом,
И музыка была там так легка
И белый вальс с дожем, моя отрада,
От чаянья любви немела вновь
Моя душа, промокшая до нитки,
И не смущали дождь и эта ночь,
Ведь кто-то там играл еще на скрипке
На скрипке грез, мышиная возня
Усталых туч, нас только забавляла,
Но кот смотрел с тоской на меня,
– Ну что тебе все мало, мало, мало.
И музыка смолкала, и луна
Пробилась среди туч и засветила.
И я была как прежде влюблена,
И даже этот нудный дождь любила…
А мы с тобой пытались пробежать
Над пеленой таинственных обманов.
Неделю дождь не перестал плясать,
Над городом, окутанным туманом,

«Мой друг в раю, а мне б в пределы ада…»

В белом просторе парят и сливаются
Души, друг другу верны.
С. Ольшевскими
В раю погода лучше, а в аду компания интереснее
Народная мудрость

Мой друг в раю, а мне б в пределы ада
И на пирушку в тесный круг друзей,
Где тосковать о брошенном не надо,
Где все свои среди своих чертей.

А мне бы веселиться до заката
И вспоминать о том, что было там,
И в чем была я вечно виновата,
И пес какой все ходит по пятам.

По дубу в рай подняться мне едва ли,
Дурман сирены вызывает грусть.
Нет, мы б с друзьями вечно пировали,
Прогнав чертей с котами, ну и пусть

Там жарковато, там темно порою.
Но если рядом ты, а ты в аду,
То двери рая ангел пусть закроет,
Я к ним по дубу точно не дойду.

Ну что ж, прощай, в твоем раю спокойно,
Но пусть не снится даже нам покой,
Унынье прочь, и так легко не больно,
Когда друзья пируют там с тобой.

Плен медовухи, вечная отрада,
Пусть ангелы достанутся другим.
Бродить в аллеях бесконечных сада,
Писать богам и оды там и гимны

Увольте, не об этом я мечтала,
Прости же Зевс, и Посейдон прости,
Я с Персефоной спорила устало.
В объятия к Аиду мне идти

Парк 30 летия ВЛКСМ

В старом парке гуляет ветер,
Он уносит куда-то листья
И листки со стихами, светит
Нам фонарик, являя лица

Но луна черты искажает.
Не узнать мне тебя, мой Демон.
Пианист все еще играет,
Тихо тает музыка где-тоэ

То ли явь, то ли сон не ясный,
В старом доме мелькают тени,
Возвращается мир прекрасный,
Откровенны мы нынче с теми,

Кто далек, и никто не знает,
Как вернуть нам листки и листья,
И судьбой Пианист играет,
И Луна искажает лица.

В старом парке проснулись птицы,
И летят внезапно куда-то,
И мелькают родные лица,
И забыты боль и утраты.

Говорят, что покой лишь снится,
Приходите сюда вы снова,
Чтобы Музыкой насладиться,
Чтобы снова услышать Слово

Ночная прогулка

И каждое мое стихотворенье
Еще в утробе мыслей и идей
Пытается нас вырвать из забвенья
И бросить в бесконечность площадей.
И в городе, снегами занесенном,
Где храм чуть прикрывает серый дом,
Мы бродим, и взираем так влюбленно,
На то, что открывается с трудом,

И узник рвется к небу, и Любаша
Нас ждет покорно, книгу опустив,
И признаюсь я в том, что было страшно
Тебя не встретить, страсть похоронив.
Но все случилось, город мой внимает,
И понимает, что прекрасна жизнь,
Он твердо верит, он прекрасно знает,
Как души улетают вдаль и высь.

Но милый, в ту стихию страсти нежной
Вернемся снова мы на Новый год.
Метельно все в душе и безмятежно,
Когда любимый рядышком идет.
И в старом парке проступив внезапно,
Мы будем целоваться в тишине.
Да, жизнь прекрасна, яростна, внезапна
И краткосрочна, и всегда в цене.

О чем задумался Степаныч?

Ну вот и лето, сколько стройных ног,
И каблучки стучат по мостовой.
И только он, уставший, изнемог,
Не просто управляться под землей,

И жизненный иссяк как будто пыл,
Чини иль не чини, все рвется вновь.
Ван Гог напротив с музою застыл.
У всех весна, у всех теперь любовь.

Да, город жив, но кто оценит труд,
Им невдомек как хрупко все внутри.
Они к нему, когда ЧП, придут,
Когда труба прорвется. Фонари

Уже горят, и в вечер погружен,
Мир замирает от земных забот.
И лишь Степаныч хмур и удивлен,
Не до страстей в пылу его работы.

Вот пьяница открытья ждет пивной,
Ему и море по колено вновь,
Перекурил, когда там выходной,
И снова исчезает под землей.

К Тарским воротам

Поднимемся от Любочки опять,
Ее оставив, не прощаясь там,
И вновь пойдем беспечные гулять.
К воротам Тарским – К царским воротам, —

Так говорила бабушка, когда
Мы были с нею тут, сто лет назад.
Шли к храму, и блестящая звезда.
Сияла в небе, о, тот звездопад.

Ворота возвышаются вдали,
Исток и слава, тени и судьба,
Здесь говорят о вере и любви,
Здесь декабристы, жены их, пальба,

Какие-то другие времена,
Тень Ермака над грозным Иртышем,
И смех Кучума, и молчит она
Пред адмиралом, знает – обречен.

И если б камни рассказать могли.
Стою одна, давно их в мире нет,
И только в свете алом той зари
Мне видится иной, кровавый след.

Латышские стрелки пришли карать,
И валятся тела на берегу,
А Тарские ворота – стон и стать
На набережной тех событий гул…

Пройдем еще, и там ютится храм,
Он выстоял в лихие времена,
Там бабушка и свечи с неба нам
Все говорит, что кончилась война.

И город спит, внимая словесам,
И никого на этой стороне,
И только у истоков, где-то там
Еще живем в реальности и сне…

«Мертвый город его спасает…»

Мертвый город его спасает,
Бережет арестанта Омск,
И к таким он причастен тайнам,
Хоть и мертвым его зовет.

Хмур опять генерал-губернатор,
Оправданья свои ища,
Не правитель, и не сенатор,
Арестанта трогать нельзя.

Потому что потом родится
Слава русской культуры здесь,
Только он все туда стремится,
О, столицы, забытой спесь.

Там страшней и мертвее, знаю.
Там Раскольников с топором
И за ним в тишине шагает,
Свидригайлов кричит о нем.

Но дубравы немая сила,
Не спасает от той тоски,
И играючи и игриво,
Он стремится в болот тиски.

Там отца они убивают,
Там Порфирий готовит суд,
Мертвый город его спасает,
И ему это все зачтут.

Но душе приказать не в силах,
Снится снова там казино,
Необъятная ширь России
Не спасает его все равно.

И Раскольников не сдается,
Не раскается никогда.
Мертвый город, как лучик солнца,
Как во тьме кромешной звезда

Памяти Н. В. Степанца

Рис.4 Омичка навсегда. Лирика о родном городе

Мне часто снится Николай Васильевич, он снова требует Годовой отчет и смотрит так сурово.

Воспоминания бабушки

Пришла я не к нему на тот погост,
И вдруг он смотрит на меня сурово,
И город, что трудами так прирос
Он вспоминает, видит он по-новому,

И ничего, что позабыли там
О грозном и прекрасном, не в обиде.
Бываю на проспекте Степанца,
И снова тень его у дома вижу.

Дождь моросит, и город мирно спит,
А мы пройдемся молча по аллее.
О чем он спросит, что он говорит.
О времени о том и я жалею.

И новый век с его блатной братвой,
Он отвергает в ярости и гневе,
И где-то там, на звездной мостовой
Пойдем опять к разрушенной Арене.

– Да как так строить. И стоит суров,
Не видя ни начала, ни конца,
Спит мирно город, и уйдет без слов,
Я молча провожаю Степанца.

– О, Николай Василич, город спит,
Он позабыл о многих, он спокоен.
Но этот созидательный мотив
Останется, он и один был воин,

Таких сегодня вряд ли отыскать,
Он бабушке моей ночами снится,
Заслуженный, умевший благо дать,
Он в час беды к нам снова возвратится.

Проснется зачарованный король,
И город свой от бесов охраняя,
Великий воин, строить он готов,
И созидать, наш мир, не разрушая.

Сложившийся в XX веке облик Омска и даже местоположение ряда микрорайонов во многом определил именно Николай Васильевич Степанец.

«А вот и закончился дождь до заката…»

А вот и закончился дождь до заката,
И сразу просохли дорожки у сквера,
И мокрые птицы летели куда-то,
И гнали их в пропасть ночные химеры.

И было так странно и горько, и больно,
Что в сумраке грез я тебя не встречала,
И все же опомнилась как-то невольно,
Застыла в тумане на миг у причала.

Художник писал ту сирень на закате,
И женские лица в цветах проступали,
А город, окутанный ливнями, в страхе
Уносит куда-то труды и печали.

Присяду на миг, полюбуюсь работой,
Как пишет – легко и тревожно, и звездно,
И надо идти, умножая заботы,
И кажется, что я живу не серьезно.

В тумане проступят любимые лица,
Ушедших из жизни, о как же их много,
И будут в печали своей веселиться,
Вдыхая прохладу, забытого бога.

Припомнят и снова промчатся столетья,
И кто-то чужой, полотно созерцая,
Отметит, что счастливы были в то лето
Художник и женщина эта чужая.

Великолепный генерал

Светлой памяти Ивана Романовича Алексеева
Обняли нежные женские руки
Звездочки прожитых лет
Вальс

Входил, стремительно взлетая,
Все расступалось перед ним,
Сегодня улица такая
Осталась, и на ней грустим.

Иван Романович, как звездно,
Как все красиво в этот час,
Пришла я к вам сегодня поздно,
Часы на башне той стучат…

В приемной все так было живо,
И Пушкин со стены взирал,
Он был веселый и красивый
Наш седовласый генерал.

Души прекрасные порывы
Он в каждом живо находил,
Какими были мы счастливыми
У каждого полет и пыл…

Замру на улице и снова
Увижу в звездной вышине
Его высокого, живого,
Что это нынче? Сон во сне…

И в пелене другой эпохи
Наш мир сражался и играл.
Но в каждом жесте, в каждом вздохе
Великолепный генерал…

Развод на набережной снова,
И замирают перед ним,
И окрылен, и так взволнован,
Идет опять навстречу к ним.

Стою на улице, немея,
И на свиданье пригласив,
Тот белый вальс звучит над нею.
Мы кружимся среди светил…

Памяти любимого шефа

Памяти командира полка ППС подполковника

А.П.Лобады

Был Омск тогда пристанищем поэтов,
Художников, и музыку творя,
Мой город сад зимою или летом
Доказывал, что мы живем не зря.

Порывист, словно ветер и прекрасен,
Он управлял патрульно постовой,
И каждый день, как будто новый праздник,
Зато сегодня каждый день как бой.

Тогда же мы порхали и любили,
И не было ужасных преступлений.
И просто генералы приходили,
Припоминая чудные мгновенья.

Их форма не чернела в полумраке,
Они любили серый цвет, и мы,
Покой не снился, не было и драмы,
Я помню свет совсем другой страны.

Улыбка наши лица освещала,
Был командир полка прекрасней всех,
Он чем-то мне напомнил Адмирала,
А Омск – столицу и героев тех,

Когда развод на Набережной снится,
Встают в одном порыве восемь рот.
И город снова древняя столица,
Все молодым, никто там не умрет..

Мой город сад зимою или летом
Доказывал, что мы живем не зря.
Был Омск тогда пристанищем поэтов,
Художников, была счастливой я

МоЯ милиция меня бережет

Памяти Начальника ОООП, полковника

Мамаева Юрия Константиновича

Он не любит разгильдяев
Этот наш большой Мамаев
(народный фольклор 90-х)

На старом кладбище порядок и уют,
Спешу я к деду, солнце так слепит,
Вдруг понимаю, что полковник тут,
Под мраморной плитою он лежит.

Ну вот и встреча новая, мой Бог,
А как всегда немного окрылен,
Входил он так спокойно на порог
– Ну, здравствуйте, приемная, – и сон

Потом он повторялся столько раз,
И так хотелось все вернуть назад,
Он был суров и не любил прикрас,
При нем они в строю опять стоят.

Общественный порядок он хранил,
Одним приказом все легко менял,
И звездочки с достоинством носил,
И никогда себе не изменял.

Я розы на могиле вижу вновь,
И каждый раз теперь иду к нему,
И говорю, что над страною ночь,
И очень жаль теперь его страну.

Она совсем другая, всюду стон,
И разгильдяев развелось, увы,
И кажется, что это страшный сон,
А на граните золото листвы

Вдруг понимаю, что полковник тут,
Под мраморной плитою он лежит.
На старом кладбище порядок и уют,
Спешу я к деду, солнце так слепит.

Сибирская Венеция

И словно в Венеции дальней,
Бреду в тишине по воде,
И рядом поэт мой печальный,
Не Бродский, покорный судьбе,

Бунтарь, тут таких не, бывало,
Печали дождя вопреки,
То смотрит на воду устало,
То снова читает стили…

Да что там, поэмы в потопе
Так странно, так славно звучат,
На улице Жукова строки,
Как птицы в тумане летят…

И больше нам ливень не страшен,
До нитки промокла душа,
Стоим, замирая у башни,
К театру идем не спеша.

Князь Петр сегодня темнее,
В потоках воды и тоски,
И даже Февронья не смеет
Напомнить про княжьи грехи.

И бес вырубает фонтаны,
И музыку слышим вдали,
А дождь все стучит неустанно
О ненависти и о любви

Радуга над городом

И радуга снова висит на закате,
Над городом сонным, омытым дождем,
Какая-то радость сознанье охватит,
И мы остаемся сегодня вдвоем.

Есть мост к небесам или к дому дорога,
Все ладно, все ярко и город расцвечен,
И снова смеемся, помедлив немного,
О, как же хорош этот радужный вечер,

Июньский закат в Иртыше отражался,
Печали тонули, и радость порхала,
Мой радужный город в жару обнажался,
Нагая русалка во мгле танцевала.

И мчались куда-то устало мажоры,
А нам торопиться с тобой не пристало,
И нас обнимал этот радужный город,
И ты говорил о любви у причала.

Уже полыхала над нами зарница.
И мы оставались в плену до рассвета,
Потом это все будет сниться и сниться,
Пусть сбудутся сны этим радужным летом

«О, как устали души от тоски…»

О, как устали души от тоски,
Навеянной бессменными дождями,
Листаю в тишине черновики,
И не могу исправить, и с друзьями
Давно не вижусь, там ведь снова дождь,
А вымокнуть не хочется до нитки.
И бабушка ворчит: -Чего ты ждешь?
Жду солнца, жду звонка или открытки.
Но в электронной почте проку нет,
Одни рекламы, все везде нелепо,
И только дальних звезд незримый свет
Вдруг разукрасит призрачное небо.
Какие звезды, если снова дождь,
Откуда эта жажда пониманья,
По Любинскому ты ко мне идешь,
И музыка звучала на прощанье,
Художник дописал во мгле шедевр,
И вышел покурить такой счастливый,
Ель голубая, ветками задев,
И музыки далекой переливы,
Все вовсе и не грустно, ангел мой,
Возьму кота, пойду к нему навстречу,
И шар луны висит над головой,
И понимаю, что еще не вечер…
Листаю в тишине черновики,
И так давно не виделась с друзьями.
О, как устали души от тоски,
Навеянной бессменными дождями.

Призрак на проспекте Маркса

А эта беспечная дама
Из блоковских лет и иллюзий
Пришла к нам светла и упряма,
И замерли звери и люди.

И кот с ней, откуда явился,
И Рыжий идет по пятам,
Он в зеркале не отразился,
И странно подмигивал нам.

А мы, позабыв о заботах,
О том, что куда-то спешили,
Вдруг стали немы отчего-то,
Решив, что неправильно жили.

– Какая чудная старуха,
Твердит за спиною юнец,
И весь он из зренья и слуха
Вдруг соткан, и это конец

Для той, что его полюбила,
Он бросит все в бездну забот,
И белая чайка кружилась
Над призраком, рядом и тот.

И все из иного романа
В реальность нам брошено вновь.
Она состоит из обмана
И верность ее, и любовь.

Но Фауст не выйдет навстречу.
И каменный князь не сойдет
К ней снова, отчаянный вечер,
Какой-то неведомый год.

– Женись на мне, – снова твердила
Феврония в облаке сна.
И мимо она проходила,
И лишь усмехалась она.

«Ночь сомкнула свое покрывало…»

Ночь сомкнула свое покрывало,
Дождь смывает следы торжества,
И о чем-то во тьме ворковала
Та, что так откровенна была.

Засыпает мой призрачный город.
Он не помнит, о чем нам грустилось,
Да и радость забудется скоро,
Остается надежда и милость.

Окна гаснут, как будто случайно
Загораются лица и свечи.
И за каждым какая-то тайна
Сохранится, и хочется вечером

Рассмотреть ту картину заката,
Как Иртыш тяжело теперь дышит,
И уносятся птицы куда-то,
И никто меня больше не слышит.

Середина июля, а лето,
Где-то словно давно заплутало,
И приносит нам снова к рассвету
Тот цветок, улыбаясь, Купало.

Но дороже чудес и сокровищ
Вдохновенья веселая сила,
Ночь раскинула звезды становищ *
Прямо в бездне небес, как красиво.

Там пируют князья и дружины,
Там меды наполняют братину,
Русь небесная гордой и сильной
Остается, и мы не покинем

Тишина – это звездное небо,
Вдохновенье пьянит, окрыляет,
Середина июля, а лето
Затерялось и где-то плутает..

«Мороз по коже, темная печаль…»

Мороз по коже, темная печаль,
И летний зной лишь душу холодит,
И все прошло, и ничего не жаль.
Все тяжелеет тело от обид.

Нырнуть бы в лето, но не хватит сил.
Расстаться с грузом призрачных обид,
И призрак там, на Любинском застыл,
И мне о чем-то важном говорит…

И лето обернется вдруг зимой,
И ливень не спасет, как слов поток,
И больше нет его, и ты чужой,
Так на судьбе написано, дружок…

И что твои измены, ссоры, ложь.
Пустые сотрясания страстей.
По пуху, как по снегу, ты идешь.
И на душе в тот зной все холодней.

И никого, и ничего кругом,
Мир без людей, какая это боль.
И где-то там, в тумане за углом,
Мы никогда не встретимся с тобой.

В лесу чужом бреду среди болот,
А там то вой волков, то детский плач.
Но даже этот ужас не спасет,
И не разбудит в сонме неудач.

И все-таки мне Леший в тишине
Протянет руку и укажет путь.
На Любинском застыла и ко мне
Шагает Врубель, просит – Позабудь.

Но что забыть, таинственны слова,
Мороз по коже и иная даль.
И, кажется, что я была права,
Да только дней и лет сожжённых жаль.

От храма к лесу

За поворотом ждет тебя любовь,
Хотя она умножит боль страданий,
Уйдет мужчина грубый и чужой,
Она ему помашет на прощанье.

За поворотом ждет тебя весна
Хотя ты осень ждешь с улыбкой странной,
Внезапная и шумная она,
Блеснет звездой или открытой раной.

Но все-таки она опять пришла,
И в этот свет поверишь утром ранним,
Как много в мире света и тепла,
Как быстро затянулись снова раны.

И лес вдыхал покой и тишину,
И воскресал давно ушедший в грезы,
А мир подлунный в тишине тонул,
Благоухали на поляне розы

Откуда им тут взяться? Мне ли знать,
И солнце поднималась над туманом,
За поворотом ждет тебя твой князь,
Твой дивный муж. И в мире этом странном,

Где рев сражений победит Любовь,
Где тучи проступают из-за леса,
Идет к тебе твой Велес молодой,
И мы, купаясь в летнем зное, свата

Не позабыли, дивная пора,
Печаль и радость – все здесь остается,
И растворилась в тишине хандра,
И сердце от любви моей встряхнется.

И белый конь в печальной тишине
Спешит ко мне, он унесет куда-то,
Там гусли, свет и песни при луне,
И хоровод русалок в миг заката.

Светлой памяти С.Н.Поварцова

Когда звезда в тумане возникает,
И освещает твой унылый путь,
Она порою ярко так сверкает,
Что слепнут слабаки, но не свернуть

С того пути, мы это понимали,
И слышали в осенний первый день,
Его победы и его печали,
Всех наших были выше и ясней.

О возвращенных снова говорили,
И тень нависла над его челом,
Там Мережковский, изменив все стили,
Явился в измерении ином.

Запел Мартынов, заглушая грозы,
И были мы так странно далеки,
Когда улыбки, разговоры, слезы,
Вдруг проступили, и шаги легко.

Открытья и восторги принимая,
Желая на разрыв и жить и петь,
Мы в этот мир отважно так шагая,
Боялись лишь чего-то не успеть.

И с нами он витая в эмпиреях,
На землю опускался в грозный час,
Казалось, ни о чем не пожалеем,
И это все касалось снова нас.

Но солнце так внезапно закатилось,
Когда на мир упала снова тьма,
И лишь душа его с пути не сбиралась.
И освещала этот путь сама.

Мы все потом куда-то улетали,
Тот свет в душе отчаянно храня,
Мы верили, любили, точно знали,
Не погасить вовек того огня…

И свет сгоревших звезд опять вернется,
Когда в тумане, в поле у реки,
Он к нам придет, вернется, рассмеется,
Раскритикует слабые стихи.

Конечно, эта жизнь несовершенна,
Но где-то там, за призрачной рекой,
Мы встречи ждем. Он выйдет незабвенный,
И увлечет нас снова за собой

Новогодняяночь

Как вы будете отмечать Новый год?

Встретиться с друзьями ровно в полночь,
В старом парке елку наряжая,
Тех, с кем попрощались, снова вспомнить,
Посмотреть, как звезды замигали,

И стихи читая деловито,
Вспоминать о новогоднем чуде,
Дед мороз и стильный и сердитый,
Чует, год свиньи царил по всюду.

Но о свиньях в полночь забывая,
Вспомнив про парящего орла,
Мысленно к созвездьям улетая,
Лишь вздохнуть: – И этот прожила.

Где-то за снегами за туманом
Тот, кто пел мне про хрустальный дом,
В новый год отчаянный и странный,
Мы войдем, с надеждой мы войдем,

И фужер я подниму за брата,
И за близких в этот дивный час,
Мне б еще с делами разобраться,
Только это все потом, сейчас

Санта Клаус стильный и веселый
Подхватил, спасибо, Николай…
Новый год в снегах под елкой новой
Ты встречай, ты радостно встречай…

Пусть загнуться все твои невзгоды,
Пусть все свиньи канут в омут грез,
Мы друзей поздравим с Новым годом,
Среди снежных елок и берез.

На коньках здесь юность пролетала,
И на лыжах зрелость к нам пришла,
Старый парк, как много и как мало
Было в жизни радости, тепла

«В мирах иных, в пространства невесомых…»

В мирах иных, в пространства невесомых
Душа парила, позабыв про дом.
И было грустно сирым и бездомным,
И говорить хотелось нам о том,

Что было с нами, что еще случится,
И никого в пустыне этой вновь,
И сердце обреченно так стучится,
Когда тела опять уходят в ночь.

Ночь нависает призрачным туманом,
Луна укрыта тучами от глаз.
И только в мире призрачном и странном
Никто не встретит, не видит нас.

Пусть все однажды в этот мир вернется,
По Любинскому мы с тобой спешим.
Ленивое, бестрепетное солнце
Слепит лишая света и души.

И нет ни слов теперь, не оправданий,
Все так не ясно, призрачно и зло.
И кто спешит сегодня на свиданье.
Кому тебя увидеть повезло?

И было грустно сирым и бездомным,
И говорить хотелось нам о том,
В мирах иных, в пространства невесомых
Душа парила, позабыв про дом.

«И ливень над городом сонным рокочет…»

И ливень над городом сонным рокочет,
Смывая следы всех утрат и потерь,
И кто-то поверить упорно не хочет,
И в прелести жизни, и в ужас смертей.

А с неба вода обреченная льется.
Уходят чужие, промокнув до нитки,
И бес в небесах так задорно смеется,
И даже цветы, распустившись, поникли.

Все стихло, и снова грохочет, и снова
Перун в колеснице по небу несется.
А город омытый красив и взволнован,
Он словно от спячки внезапно проснется.

Тяжелые, серые, мрачные тучи,
И лето как будто уже на закате,
Перун о себе нам напомнит и лучше,
Его не гневить, если выдержки хватит.

И кто-то скулит о распятом напрасно,
Наш бог в колеснице проносится мимо,
Мы слышим его, и в грозе он прекрасен,
Но ливень стихает, все кончится миром.

Пред ним отступают все боги чужие,
Никто устоять не посмеет Перуне,
И бабочки счастья над нами кружили,
И он воскрешал нас и сильный, и юный

«И тьма, дождем умытая к рассвету…»

И тьма, дождем умытая к рассвету,
Готовилась сменить свой страстный пыл,
И пенье птиц к нам доносились с ветром,
Который этот мир ласкал строптивый,

День наступал, и не было причины,
Все это не любить в рассветный час,
Какие-то угрюмые мужчины
Прошли в тот миг, не замечая нас,

Мы были так легки и вдохновенны,
Что их печали отлетели прочь.
И кажется одни во всей вселенной
Благодарили этот дождь и ночь.

И никого нигде, за поворотом
Приветствовал нас вновь городовой,
Художник странный окликал кого-то,
И увлекал в те грезы за собой.

На Любинском свобода и прохлада,
И дышится, и пишется легко,
И свет в июле, и пока не надо
Нам обряжаться в осени оковы.

Но август суетится у порога,
И надо привыкать к иным мечтам,
Любаша смотрит ласково и строго,
На все, что вечный город дарит нам..

«В черном небе сходились тучи…»

В черном небе сходились тучи,
Надвигалась на мир гроза.
И последний погаснет лучик,
Когда ты посмотришь в глаза.
И уйдя, ничего не скажешь,
Словно мы не знакомы век,
И рисунок последний смажет
Живописец, и мир померк.

Постою, и расправив плечи,
Я пойду в этот ливень, там
Станет радостней, станет легче,
По твоим мне пройтись следам.
Город дышит ночной прохладой,
И рокочет во мраке гром,
Возвращаться ко мне не надо,
Жили прежде и проживем.

Ты мосты сжигаешь упрямо,
Вот и пусть они там горят,
В черном небе играет гаммы
Не рожденный нас сын, манят
Нас незримые звезды снова,
И стихает во мгле гроза.
И пойму бытия земного
Философию я тогда.

Мне с небес улыбнется Лада,
Бросит радугу в тьму ночей,
Возвращаться ко мне не надо,
Ты не мой теперь, ты ничей.

«И город от праздника дико устав…»

И город от праздника дико устав,
Так быстро в тиши засыпает,
Легко отражается в бликах зеркал,
И нас по домам провожает.

У Тарских ворот все еще кутерьма,
Там тени ушедших до срока,
И только в тумане растают дома,
И лишь силуэты у окон

Мы шли и смеялись куда-то во мрак,
И были любимые с нами,
И голос внезапно возникший и знак,
Тревожно и здесь временами.

И Любочка так же сидит в тишине,
Князь Петр уйти попытался,
Но что-то Феврония скажет и мне,
И он усмехнувшись остался.

В тиши площадей постовые стоят,
И смена опять не приходит,
Салюты над городом сонным летят,
Здесь праздник гуляет сегодня

«О, эта тайна неслучайных встреч…»

О, эта тайна неслучайных встреч,
Когда все зыбко в городе осеннем,
И сбивчива отрывистая речь,
И кажется, что это лишь везенье,

Видения иного бытия,
Где были мы до срока не знакомы.
На Тарской вдруг мелькнула тень твоя,
Чтоб молча проводить меня до дома.

На стадионе ты болел за нас,
Пока от счастья и голов вопила…
Со всей ареной, только свет погас,
Тогда прозренье в душах наступило.

Когда душа светилась от любви,
И согревало легкое дыханье
Я слушала во мгле стихи твои,
Я белый вальс с тобою танцевала.

А город спал, встречая миражи —
Несозданные гением картины.
Я поняла, что так прекрасна жизнь
В объятьях восхитительных мужчины.

На правый брег от левого спеша,
Боясь хотя б ладонями коснуться,
Мы всматривались в глыбу Иртыша,
Я так боялась в этот миг проснуться.

Не верила, что это был не сон,
И понимала, что опять летаю.
Шел первый снег, снежинок этих сонм,
Тепла коснувшись, в наших душах таял.

И сбивчива отрывистая речь,
И кажется, что это лишь везенье,
О, эта тайна неслучайных встреч!
Когда все зыбко в городе осеннем.

«В золотых тонах утонет…»

В золотых тонах утонет
Город, в осень окунувшись.
А художник кисть не тронет,
Лишь посмотрит улыбнувшись,

И метафорою дышит,
Словно в юности когда-то,
Он увидит, он услышит
Все грядущие утраты.

В лунной полночи проснется,
И напишет ту картину,
Где бессильно будет солнце,
Духи снова лес покинут.

И забытые сказанья,
Обретая снова силу
С нами будут на прощанье,
Так отчаянно красивы.

Велес лес и дол обходит,
Уведет в туман Купалу,
В золотых тонах утонет
Дивный мир, и не пристало

Нам жалеть цветы и песни,
Летний жар нас оставляет,
Но останемся мы вместе,
Там, где осень управляет

Этим миром и душою.
И рождаются сказанья,
На холсте и за чертою
Дней иных очарованье.

Пушкин Болдинской дорогой,
Прямо к небесам стремится,
И богатый и убогий
Этот мир весь золотится..

«Ты явишься ко мне, как первый снег…»

Я приду, когда в городе ляжет настоящий снег
(Профессор В. послание)

Ты явишься ко мне, как первый снег
Являет миру дивную прохладу,
И город мой в немом стеченье рек
У ног твоих, и кажется так надо…

По Любинскому снова пронестись
На тройке, замереть на миг на Тарской,
Ты явишься ко мне, фантазий бег
В заоблачной стихии той остался.

И будет кот томиться у двери,
Где навсегда Ван Гог присел устало.
И где-то проплывая, фонари
Надежду нам на будущность оставят.

И там, в плену у роковой черты,
Коровьев проплывет, за аркой прячась,
И только Маргарита с высоты
С усмешкой примет этот плен чудачеств.

О зеркале разбитом говорят,
И кружимся мы в пелене романа,
Профессор иностранный, этот взгляд
Меня пленит, но поздно или рано

Мы встретиться должны, темнел Иртыш,
Тень Ермака и адмирала профиль.
И вижу я, ты на брегу стоишь,
Кружится снег, и час для встречи пробил.

И город мой в немом стеченье рек,
У ног твоих, и кажется так надо…
Ты явишься ко мне, как первый снег
Являет миру дивную прохладу.

«А зонтики парили над землей…»

А зонтики парили над землей,
В каком-то танце дивном и печальном
И уводили в пропасть за собой,
И уносили горести и тайны.

Дождь все шуршал вдали и вышине,
Но нас касались капли лишь случайно,
На мокрой обнажившейся земле
Мы были вместе, зонтики встречали.

И вроде бы пленила тишина,
И никого в пути потом не встретив,
Была я безнадежно влюблена
В тот мокрый мир и ласковый тот ветер.

Мой старый друг все говорил о том,
Что мы в хитросплетеньях пропали,
А я, укрывшись розовым зонтом,
Хотела скрыть минувшие печали.

И не могла, и никого вокруг,
И ливень вряд ли скоро прекратиться,
Но вырвав зонт из онемевших рук,
Там ветер продолжает веселиться.

А что поделать, август так строптив,
И так внезапно новое ненастье,
И душу, словно листик подхватил,
И скрылся, унося и свет и счастье.

«В суматохе метались души…»

В суматохе метались души,
Сочинялись поэмы вдруг.
И страдания все разрушив,
Жизнь спешила на новый круг,

И была в ней любовь и радость,
И безбрежного моря плеск,
Я осталась, еще осталась,
И встречала с тобой рассвет.

Час прозрения, миг единый,
Никого у нас на пути,
И извечная грусть Марины,
Не сумевшей к морю прийти.

Море Черное трепетало,
И явился опять Пегас,
Как легко начинать сначала,
Твердо знать, что судьба за нас.

А потом мы вернемся в город,
Где угрюм мой седой Иртыш,
И окрепнет от моря голос,
И ласкает родная тишь.

И страдания все разрушив,
Жизнь спешила на новый круг,
В суматохе метались души,
Сочинялись поэмы вдруг.

«Август надо прожить бережно…»

Август надо прожить бережно,
Сохраняя тепло на зиму,
Август надо прожить вежливо,
Осень будет такой разною.

Все плодами земными полнится,
Солнце светит почти отчаянно,
Август надо прожить полностью,
Перед осенью перед печальною.

Мы дождемся ль его нового,
Будет лето ль еще жаркое?
Август надо прожить молодо,
В хороводе кружась с русалками.

Ну куда ж мы опять двинулись,
Осень снова прельстит золотом,
Эта музыка гуслей дивная
Нам подскажет, как все мы молоды.

И в бокалах с вином зарево,
Тех страстей и стихов летнее,
Август надо прожить радостно,
Словно в первый раз и последний он.

«Меня разбудил саксофон на рассвете…»

Меня разбудил саксофон на рассвете.
И музыку грез мне принес легкий ветер,
Врывалась она в мой разбуженный дом,
Твердила о счастье и страсти и в том,

Как это прекрасно, я вновь убедилась,
Являла мне радость, и робость, и милость.
И было расцвечено все в этот час,
Той музыкой дивной, и радостный гас

Остался весь день, и металась душа,
И жизнь моя дивно была хороша.
Ворчал Домовой, мол, хозяйка пропала,
И кот все вздыхал тяжело и устало,

Но крылья раскрылись, но души летели
Туда, в те веселые наши апрели.

Продолжить чтение

Вход в систему

Жанры