Мгновение ока

Yoav Blum

IN THE BLINK OF AN EYE

Copyright © 2023 by Yoav Blum

© Е. Н. Карасева, перевод, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Азбука^®

Портал открылся высоко в небе. Из-за небольших погрешностей в расчетах он оказался очень далеко от поверхности земли, но это было не важно.

Внизу роса блестела на зеленой траве, деревья отбрасывали тень, но все же нельзя было отделаться от странного ощущения. Ни один человек никогда не видел этой травы, деревьев или животных, мирно бродивших среди них.

Спустя много лет люди найдут окаменелости, с помощью которых попробуют понять, кто царил раньше на земном шаре. Они, в частности, попытаются восстановить облик доисторических животных, цвет и текстуру их кожи; может, у них даже получится угадать нрав этих животных по росту, форме лап или размеру зубов. Но для появления окаменелостей необходима определенная среда обитания. В одних ареалах она увековечила останки животных, в других, где состав почвы или влажность не благоприятствуют образованию окаменелостей, приговорила их к чему-то гораздо худшему, нежели просто безвестность или исчезновение. Ни одна живая душа никогда не найдет их останков – даже вообразить их не сможет.

Человек, который вывалился из небесного портала и шмякнулся в высокую траву, пожалуй, завопил бы, разглядев хорошенько морду зверя, который подошел к нему, чтобы сначала понюхать, а потом укусить.

И этот вопль был бы исполнен бесконечного ужаса, ведь подобравшееся к человеку существо не походило ни на что знакомое, вроде велоцираптора или тирекса. Тварь, что приблизилась к телу, распростертому на земле, не имела ни малейшего сходства с чем-либо известным лежащему. Движения, смрад из пасти, ленивое вращение того, что можно было бы назвать глазами, замах, с которым существо вонзило в плоть клыки, – все это парализовало бы человека страхом, осознанием того, что он исчез и находится теперь ближе к первоначальному небытию, чем к бытию, в конце которого лежит забвение.

Однако, на его счастье, он был уже мертв.

Он был уже мертв, когда вывалился из портала, открывшегося в небе, мертв на протяжении тех долгих пяти секунд, пока летел вниз.

Портал закрылся еще до того, как тело упало на землю. Существо, понюхавшее труп и укусившее его, ушло, потеряв к нему всякий интерес. Странный вкус, отдающий тухлятиной.

Время растерзает тело вместо животного, разложит его так, как ни одна живая тварь, чудовище или идеология не смогут разложить. Молекулы, из которых оно состоит, вольются в армию других безымянных молекул, составляющих мир, растворятся в их скоплении без следа. Словно дерево, упавшее среди леса, которого не видел и не слышал ни один человек, это тело, по сути, никогда не существовало.

Часть первая

То, что остается после нас

Нынешнее время при помощи прошлого

Будет судить великий человек Юпитера.

Пророчества Нострадамуса, центурия X, катрен LXXIII

И когда дракон жестокий

В прошлое нору пророет,

Настоящее, грядущее сожжет он,

Если пламя его прежде не погасят.

Псалмы монаха Микеле, псалом MMXIX

За два с половиной часа до того, как рухнуть на пол с пулей в груди, профессор Йони Бренд отправил Авигаль Ханаани свой предпоследний в жизни имейл. Несколько строк, не более того, дружелюбный тон, взвешенные слова, автоматическая подпись. Затем он с мягким щелчком закрыл ноутбук и положил рядом с собой на кровать.

В телевизоре напротив кровати джинн клялся Аладдину, что никогда не найдет другого такого друга. Профессор Йонатан Бренд, признанный авторитет в области физики, награжденный медалью Оскара Кляйна, тот, кого пять лет назад журналист еженедельника «Нью-Йоркер» назвал «самым острым и подвижным умом, какой мне доводилось встречать», сидел, скрестив ноги, на кровати. Сидел в той самой одежде, в которой вернулся недавно из университета, качал головой в такт музыке и поглощал, как позже выяснится, свой последний ужин – сухарики со вкусом барбекю, которыми он зачерпывал творожный сыр из банки.

Вообще говоря, у Бренда накопилась куча дел, которые требовалось срочно переделать. Надо было править работы студентов, рецензировать статьи, присланные другом из важного научного журнала, разобраться с ворохом грязной одежды, ожидавшей немедленного внимания. Если совсем честно, и куда менее важных дел набралось предостаточно. Хотя бы имейл отправил, уже хорошо. Наверное, это пустяк, не более чем плод его фантазии; в последнее время он слишком много воли дает воображению, больше, чем хотелось бы. Но осторожность никогда не помешает.

Несколькими минутами ранее, на кухне, открыв холодильник, чтобы достать творожный сыр, он заметил – в очередной раз – початую бутылку вина, задержавшуюся на полке дверцы немым свидетелем той последней встречи, сведшей всех за одним столом. Он подумал было выбросить бутылку, освободив таким образом место в холодильнике, но снова отложил это до следующего раза, закрыл дверцу и пошел в спальню, решив подарить себе еще один вечер эскапизма. Он это заслужил, в конце концов. Наверное…

Он вспоминал их последний совместный вечер. Компаниям друзей суждено распадаться, это нормально и естественно, но все равно воспоминания были так прекрасны, что причиняли боль. Раскладной стол, за которым все сидели, яркое ночное небо, зеркальная гладь озера рядом, и тишина Скалистых гор. Вид, от которого замирает сердце.

Он вспоминал Элиану, ее залитое светом лицо и горящие, как прежде, глаза, то, как она подняла бокал и сказала с мягкостью юной девушки, которой была когда-то: «За всю красоту, что есть в мире!» Он вспоминал, как Эди показал ему одобрительно выставленный вверх большой палец, сбрасывая в кои-то веки маску молчаливой отстраненности, как он улыбнулся и назвал Бренда гением. Он вспоминал Бени, его бегающий взгляд, руки, тянущиеся то к круассану, то к рогалаху[1], которые Бени то и дело подносил к улыбающемуся рту, ни на миг не умолкая, – все болтал и болтал про очередное свидание, про биткоины, про то, как язык тела выдает мысли людей. Он вспоминал Дорона, который озабоченно ерзал на стуле, беспокоясь, у всех ли есть еда и напитки, а потом оглядывал живописные окрестности и вздыхал – то ли умиротворенно, то ли пытаясь унять тревогу. Он вспоминал Ниру: как она чокнулась с ним бокалом, подняв бровь; вспоминал ее тонкую, спокойную, всезнающую улыбку.

Ему и правда пора уже выкинуть эту бутылку.

Могли ли обстоятельства сложиться иначе, если бы он вовремя все понял, или же раскол был неизбежен? Может быть, все братства прошлого – не более чем искусственно созданная общность людей, обязанная своим появлением случаю, слепой судьбе, сведшей несколько человек в детстве или юности? Надежда вернуться в исходную точку не более чем заблуждение. Он положил в рот еще один сухарик и сосредоточенно прислушался к тому, как тот хрустит на зубах. Раньше было не проще. Не было в исходной точке ни волшебства, которое с течением времени развеялось, ни проклятия, грозящего вот-вот сбыться. Ни одна точка во времени не лучше другой, все одинаковы. Просто он этого раньше не понимал.

Йони Бренд лег, пристроив голову на спинку кровати, и закрыл глаза. Он должен завтра отвезти группу старшеклассников в луна-парк. И угораздило же его полгода назад присоединиться к этому волонтерскому проекту… Бренд почему-то думал, что через картинг сможет растолковать им три закона движения Ньютона. Ну что ж, доколе никакая внешняя сила не избавила его от глупого обязательства, он будет двигаться по инерции, пока что-нибудь не заставит его назавтра пожалеть об этом, а потом подшучивать над собой с коллегами. А может, в боулинг их сводить?

Он поднял голову и сосредоточился на экране телевизора. Спустя пять минут отправил свой последний в жизни имейл (с вопросом о правилах парковки возле университета, адресованным секретариату физфака), а потом сел, погасил экран компьютера и задумался, смотреть ли ему дальше мультфильм или взяться за рецензию на статью.

Биньямин Кроновик, по прозвищу Банкер[2], ловил на себе восхищенные взгляды трех разных женщин и изо всех сил пытался не обращать на это внимания.

– Тут нужен особый склад характера, – сказала одна другой, разглядывая его костюм. – Не думаю, что у меня бы получилось.

– Конечно не получилось, – подтвердила другая. – Меня одна-то с ума сводит. А когда их больше трех десятков и они объелись сладостей, это просто кошмар.

– Ладно, цена вполне приемлемая, – рассудила третья, мама именинницы, – и пока он их развлекает, я только за.

– Кстати, – спросила первая, – а торт содержит глютен?

– Да, – ответила третья, не потрудившись даже посмотреть в ее сторону. – Это же торт.

Банкер, наряженный клоуном, с микрофоном возле рта, в блестящих бисеринках пота, выступивших из-под цветастого парика (приобретен в магазине «Все по пять шекелей»), пытался – не в пример собрату, который расклеился посреди представления, – заставить три с лишним десятка детишек поднимать ручки в такт музыке.

Не требовалось особой наблюдательности, чтобы уже сейчас заметить зачатки социальных ролей, которые дети взяли на себя: этот энергичный, та скромняшка, вон тот хитрюга, еще один почти не старается, другой восторженный, эта с любопытством изучает остальных, тот ждет подходящего момента, чтобы устроить хаос… Банкер (такое прозвище закрепилось за ним еще со школьных времен) любил свою работу – в основном из-за возможности знакомиться с людьми и изучать их. Дети служили всего лишь предлогом. По-настоящему интересными созданиями, вокруг которых можно выстраивать целые истории, были родители, стоявшие в сторонке, уткнувшись в телефон, жевавшие кукурузные палочки, предназначенные для детей, или пытавшиеся, иногда неуклюже, иногда с подозрительной ловкостью, завязать беседу.

Он перечислял в уме в обратном порядке то, что ему предстоит сделать до конца представления: нарезать торт и вручить подарки виновнице торжества, перед этим поставив ее на стул, чему должен предшествовать веселый танец, а перед ним – шоу мыльных пузырей, а еще раньше – викторина для именинницы, предваряемая тремя фокусами, реквизит к которым предлагает любой магазин для волшебников-любителей, а перед ними – «разогрев»: им он сейчас и занят. Порядок неважен на самом деле. Когда дети станут вспоминать праздник, мыльные пузыри перемешаются в их памяти с фокусами, а танцы и все остальное сольются в радостную сумятицу. Мозг не запоминает, мозг отфильтровывает, выбирает, что оставить, а что забыть. Он, Банкер, просто светлое пятно в детском подсознании. Ему нравилась его работа. Другим она казалась наказанием, но Банкеру представлялась чем-то естественным: он проделывал все необходимое на автомате, как за рулем машины, когда едешь домой привычным маршрутом и можешь думать о посторонних вещах.

Умение Банкера думать о нескольких предметах одновременно было – или, по крайней мере, казалось другим – суперспособностью. Уже ребенком он мог слово в слово повторить услышанное в классе, хотя со стороны все выглядело так, будто он рассеянно глазеет по сторонам и строит план по захвату мира. Став взрослым, он развил этот талант до способности вести параллельно два диалога с двумя женщинами, сидящими на противоположных концах барной стойки, и очаровывать обеих, каждую по-своему. К тому моменту, как закончится представление с мыльными пузырями (включить электрический выдуватель над головами детей, объявив, что победит тот, кто лопнет больше всех пузырей, – кстати, победа будет общей), он уже угадает, кто из мамаш состоит в престижной женской тусовке, а кто молча завидует им со стороны; почему трое отцов не разговаривают друг с другом; кого из детей привезли на дорогой машине, припаркованной за углом, и почему мама Тали не сводит глаз с папы Яхели (планирует закрутить с ним роман или подозревает в нем педофила?).

Спустя примерно час, уже сняв костюм и смыв грим, Банкер на несколько минут притормозил у стола с угощениями, чтобы взять печенье, прежде чем ехать домой.

– Напомни мне, – обратилась к нему одна из матерей, – ты папа… Силан? Верно?

– Я очень люблю детей, – отвечал он с улыбкой, – но даже под дулом пистолета не соглашусь завести своего. Я аниматор.

– А… – протянула она и оглядела его снова сверху донизу.

Ему был знаком этот испытующий взгляд. Они всегда приходили в изумление, когда он становился самим собой, одетый в темный жакет, заросший щетиной, не замаскированной гримом, в широкополой шляпе. Удивлялись его глубокому голосу, длинным ногам и большим рукам, уже не прятавшимся под клоунским костюмом. Удивлялись высокому и таинственному мужчине, притягательному, как молодой Джефф Голдблум. Теперь он хотел показать, что может быть и таким.

Женщине хватило двух секунд, чтобы сменить тактику в диалоге.

– У тебя круто получается держать их внимание, – сказала она, подняв бровь.

– Я уважаю их и демонстрирую, что люблю с ними играть, – пожал он плечами. – Это помогает управлять происходящим. – Специально для нее он акцентировал слова «уважаю» и «люблю». Пусть теперь сама решает, что с этим делать…

– Ну, любовь – это и в самом деле вид контроля. – Она хихикнула. – По крайней мере, так думал мой бывший муж.

О’кей, подумал он, посыл понятен.

– У Адира, моего младшего, вон того рыженького, – указала она, – день рождения через пять месяцев. Может, оставишь мне свой номер? Думаю, он будет рад, если ты проведешь праздник у нас.

– Само собой. – Он улыбнулся и вытащил записную книжку из внутреннего кармана жакета. Написав свой номер телефона, он вырвал листочек и протянул ей. Никто не ищет аниматора за пять месяцев до дня рождения, ну да ладно.

– Как тебя зовут?

– Биньямин, – ответил он, заталкивая в рот еще две печеньки, – но можешь называть меня Банкер. Меня все называют Банкер.

Авигаль Ханаани сидела за библиотечной стойкой и отрешенно разглядывала молчаливые ряды книг на противоположном конце читального зала.

Она не пыталась читать. В этом не было смысла. Студент – первокурсник факультета черт-знает-чего-и-кому-какая-разница – сидел неподалеку. Рядом с ним на столе лежали три открытые книги. Он быстро что-то печатал на видавшем виды ноутбуке, надев огромные кастомные наушники. Кроме него, в библиотеке не было ни души. Пенсионерки уже вернулись домой, чтобы приятно провести время в компании исторического-романа-ставшего-классикой-но-актуального-и-по-сей-день, взятого в библиотеке, а молодежь еще не пришла проверить, появился ли новый «Дневник слабака». Благословенную тишину полуденной дремы изредка нарушали студенты, которые приходили в дневные часы писать семинарскую работу или тихо сетовать на то, что ее надо писать. Вот и этот первокурсник жужжал что-то себе под нос.

Не было никакого смысла в попытках подремать или хотя бы почитать что-нибудь. Жужжание было циклическим и состояло максимум из восьми нот; несмотря на всю свою любовь к порядку и минимализму, Авигаль чувствовала, что сходит с ума. Какое-то время назад она подошла к мальчишке, намереваясь тихо потрепать его по плечу, но беглый взгляд на экран компьютера показал, что он пишет фанфик про Гарри Поттера. Что ж, логично. Зачем еще битый час держать открытыми на одной и той же странице историю Великой французской революции, второй том Фрейдовых «Толкований сновидений» и «Физику невозможного» Каку. Очевидно, парень выбрал их наобум, собираясь строчить что-то свое. Она отказалась от идеи потрепать его по плечу, решив не мешать.

Наконец Авигаль встрепенулась, решив сделать что-то полезное, а не просто таращиться на книжные полки. Огромная стопка книг ждала кого-то, кто придет и обновит их статус в компьютере, а затем вернет на место. Никто из других библиотекарей не давал себе труда этим заниматься. Подобно избалованным детям, считающим, что комната сама приведет себя в порядок, стоит только немного подождать, коллеги Авигаль поняли: если достаточно долго игнорировать стопку книг, которая растет и растет на столе возвратов (а потом уже и под ним), в один прекрасный день – например, когда Авигаль заступит на смену – стопка исчезнет сама собой.

Ей, по правде говоря, нравилось это занятие, эта квинтэссенция сизифова труда. Что-то было в мягком пиликанье, которое издавал сканер каждый раз, когда она проносила под ним штрихкод книги; в том, как тележка с книгами опустошалась, по мере того как Авигаль бродила с ней между полками, и это доставляло удовлетворение. С каждой новой книгой, которую Авигаль возвращала на место, она захватывала очередной опорный пункт в войне против энтропии. Тот факт, что энтропия в конечном счете все равно победит, ничего не менял. Здесь и сейчас Авигаль вернула вещи на свои места. Это успокаивало и ободряло, и каждый раз, когда книга, которую она ставила на полку, со знакомым шорохом протискивалась между двумя другими томами и со знакомым толчком касалась стенки полки, был равносилен впрыскиванию благословенной микродозы дофамина.

Когда она закончила расставлять книги по местам, студента уже не было, а вот тома, которые он взял, все еще лежали на столе. Авигаль и их вернула на место. Взглянув на часы над библиотечной стойкой, она поняла, что у нее в запасе еще есть время. Авигаль удостоверилась, что библиотека пуста, и приступила к тому, чем постоянно занималась вот уже полтора года подряд, да так, что ни одна живая душа об этом не знала, – по крайней мере, никто не жаловался. Она бесшумно (ее туфли не издавали ни звука) подошла к полке, выбранной случайным образом, и достала с нее книгу. Уверенная, что никто за ней не наблюдает, она отнесла книгу в комнату для персонала, где имелась копировальная машина, сняла двадцать копий со страницы, повествующей о черных дырах и темной энергии, а затем вернулась и поставила книгу на место. Копии страницы она сложила и всунула в случайно выбранные книги: любовные романы, в которых суровые мужчины с трудным прошлым, но чистой душой разбивали сердце любопытным, наивным, богатым наследницам; исторические эпосы, где яркие, самодостаточные феминистки боролись с превосходящими силами противника способами, не одобряемыми культурой того времени; претенциозную научную фантастику, косящую то ли под детектив с убийством, то ли под психологический триллер, а может, под экзистенциальные философские размышления родом из семидесятых; наконец, обычное чтиво по психологической самопомощи, объясняющее тому, кто намерен что-то сделать правильно, что он должен, во-первых, что-то сделать, а во-вторых, сделать это правильно.

Никто никогда не жаловался, никто никогда не спрашивал шепотом другого библиотекаря, откуда в книгу, которую он взял, попала страница из работы про социологию меньшинств, или про историю британского мандата в Палестине, или про причины, которые привели к Первой мировой войне, а то и лист с забытым стихотворением Леи Гольдберг. Она забавлялась, вкладывая эти страницы – сюрпризы для смущенных читателей. Все просто думали, что так и должно быть. В книгу американского фантаста Филипа К. Дика попало стихотворение израильской поэтессы Рахели – ну что ж, попало и попало. Ничего необычного. В этом случае хаос и энтропия были тайными сообщниками, которые покрывали ее.

Она закончила, вернулась за стойку и снова стала молчаливой Авигаль, вежливой Авигаль, Авигаль, любящей порядок, контролирующей каждую мелочь. Авигаль в очках с толстыми линзами, подобающих ее образу. С черными волосами, спускающимися, подобно склонам горной вершины, ровно до плеч. С карманами, достаточно большими для блокнота и слишком маленькими для тетрадки. С мобильным телефоном, почти всегда пребывающим в летаргии авиарежима. С потрепанной закладкой, уже лет восемь кочующей из книги в книгу и маркирующей ее читательский путь. С заранее заготовленным ответом для мальчика, который вошел в зал и в сомнениях двинулся к стойке.

Она уже знает, что́ он хочет спросить, и знает, что́ предложит ему взять домой вместо того, что он ищет.

В 22:36 той же ночью, по свидетельству одного из соседей, раздался звук выстрела. В первые минуты сосед не понимал, что именно он услышал. Мы ведь не каждый день слышим выстрелы. Его окно выходило на дом Бренда, оттуда хорошо просматривались садик и подъездная дорога. В доме профессора свет был погашен везде, кроме кабинета. Сосед напряженно вглядывался в темноту, пытаясь уловить движение, но ничего не шевелилось в окружающей тьме.

Сосед – доктор Стивен Лев-Ари, пластический хирург – не удивился, увидев свет в кабинете профессора Бренда в такой час. Не единожды ему доводилось, сидя вечером на втором этаже своего дома, наблюдать профессора за компьютером. Угол, под которым они располагались относительно друга друг – один работал за столом, второй отдыхал с книгой в большом желтом кресле после напряженного дня, – был всегда одинаков. Иногда они встречались взглядами, и тогда Бренд кивал в знак приветствия, а Лев-Ари делал легкий жест рукой, после чего каждый возвращался к своим занятиям. Но в этот раз, глядя из того же окна под тем же углом, Лев-Ари не видел Бренда за рабочим столом.

Однако что-то там все-таки было. Сосед подошел ко второму окну, пытаясь понять, что виднеется под столом в кабинете Бренда, как вдруг все понял и сразу пожалел о своем любопытстве. Это было человеческое тело, а под ним, по всей видимости, растекалась лужа крови.

Банкер решил, что ему стоит порепетировать монолог для ближайших проб. Он собрал кипу листов, убедился, что у него есть пачка сигарет и зажигалка, и поднялся на крышу.

Сидя на крыше, он болтал ногами, свешенными с парапета, и выдыхал вверх сигаретный дым. В ночном воздухе висели тяжелые испарения прибрежной равнины. Но это не мешало Банкеру. Счастье достигается не оптимизацией чувств: чем дальше от негатива, тем ближе к позитиву. Счастье требует мириться с существованием всего диапазона, впитывать его, учиться двигаться вперед, несмотря ни на что.

– «Вознесите знамена над батареями! – воззвал он в ночи. – Ибо глашатаи идут! Осада нипочем нашей твердыне, а королева, собрав все силы, снова воспрянет завтра, я едва ли помню, что такое страх». Нет, стоп!

Он посмотрел в свои листы. Что-то не то с порядком следования реплик. Ему нужно спокойно сесть и обстоятельно разобраться с этой ролью. Прослушивание уже на следующей неделе, и, учитывая плотный график, у него есть несколько часов, чтобы зазубрить текст. При всем уважении к импозантности и харизме, нельзя явиться с невыученным текстом.

Экран телефона загорелся. Звонок. Помеха. Кажется, жизнь – это череда событий, которые мешают тебе жить. Он снова затянулся сигаретой и поднял трубку, очертив ей дугу в воздухе.

– Добрый вечер, госпожа Ханаани! – произнес он. – Как дела?

Еда была готова. Запеканка с пылу с жару, паста со сливками и свежий салат, шоколадный маффин и стопка водки. Авигаль осторожно составила все это на поднос и вышла с ним на холодную лестничную клетку.

Месяц назад в квартиру напротив заехал молодой парень. Она видела его несколько раз мимоходом, то утром, то поздней ночью. Он был высокий, загорелый, постоянно носил темные футболки с напечатанными витиеватым шрифтом названиями рок- или метал-групп; еще у него имелся небольшой шрам на шее, который ее очень интриговал. Госпожа Кляйн, пожилая женщина из квартиры рядом с ним, утверждала, что он музыкант, который «слишком сильно шумит по ночам», но Авигаль уже успела понять, кем работает новый жилец, и знала, что он не музыкант. Однажды она встретила соседа, когда он выходил из квартиры, и буквально за доли секунды успела рассмотреть нутро его жилища: постер на стене, книгу на кофейном столике, разбросанные вещи, тарелку с остатками еды, ботинок, брошенный под серый диван с обивкой, порванной сбоку. Что может рассказать о человеке такой беглый взгляд? Для Авигаль этого было достаточно, чтобы всячески избегать встреч с соседом.

Она постучала в дверь госпожи Кляйн. Та открыла ей с улыбкой.

– Ну что тебе, мейделе?[3] Я из-за тебя совсем растолстею в конце концов.

– Я обещала приносить вам угощение раз в неделю, – сказала Авигаль. – Я не забываю обещаний.

Госпожа Кляйн протянула руку и потрепала ее по щеке, а потом забрала еду.

– Ох, ну и повезло же мне! – проговорила она. – Может, хоть на этот раз зайдешь? Ты все время на бегу.

– Нет, спасибо, – улыбнулась Авигаль. – У меня еще дела вечером, надо успеть пару вещей.

– Всё дела, дела. А жить-то когда? Мальчик хороший есть у тебя?

– Будет, госпожа Кляйн, обязательно будет.

Госпожа Кляйн вздохнула:

– Ничего-то вы не понимаете, молодежь. До самого важного умом доходишь слишком поздно.

– Буду рада, если объясните как-нибудь, – отозвалась Авигаль. – Приглашаю вас заглянуть на кофе…

– Да брось! Неблагодарное это дело – учить кого-то жизни. Пока время не придет, все как об стенку горох, а когда придет, то и сама поймешь, – снова вздохнула госпожа Кляйн, немного нарочито. – Сейчас время отдыхать, не дела делать. Ну ладно. Я тебе свой фирменный пирог испеку в пятницу. Обещай, что съешь его!

– С удовольствием, договорились! – кивнула Авигаль.

Госпожа Кляйн осторожно, чтобы не уронить, взяла поднос с едой и закрыла дверь, а Авигаль вернулась к себе и тоже затворилась от холода в теплой квартире. Два метких броска отправили ботинки в угол маленькой гостиной; посредством нескольких плавных движений остальная одежда среднестатистической библиотекарши улетела вслед за ними, и Авигаль растянулась на диване в сером уютном спортивном костюме, который ждал ее с самого утра.

Она положила в миску остатки пасты из кастрюли, щедро (даже слишком) полила кетчупом, взяла большую ложку и расположилась в гостиной с ноутбуком, чтобы просмотреть имейлы, пришедшие на адрес частного детективного агентства «Лорами». Имейл был только один, от профессора Йони Бренда.

Спустя шестнадцать минут после того, как сосед профессора Йони Бренда оторвался от чтения книги и задумался, был ли похож на выстрел звук, который он слышал, Авигаль Ханаани позвонила Банкеру, чтобы удостовериться, что он ничего не забыл.

– Добрый вечер, госпожа Ханаани! Как дела? – послышался хрипловатый голос Банкера.

Каждый раз, когда он начинал говорить, Авигаль почему-то думала, что это она хрипит, и невольно прокашливалась вместо него.

– Он попросил о встрече завтра, – сообщила Авигаль.

– Кто?

– Тот физик. Помнишь, я с тобой говорила позавчера про физика, который хотел с нами проконсультироваться?

Банкер спешно затянулся сигаретой:

– Напомни-ка!

– Нечего особо напоминать, – вздохнула она. – Физик из Тель-Авивского университета написал в агентство и попросил консультации. Я пробовала прощупать почву, понять, о чем речь, но он сказал только, что дело конфиденциальное и он не может раскрыть детали по почте, поэтому лучше встретиться лично.

– О’кей, – произнес Банкер, – тогда назначим встречу.

– Ты завтра свободен?

– Для агентства я всегда свободен, Ханаани, ты же знаешь. Нет ничего лучше хорошей головоломки.

– Как скажешь. Я отправлю тебе подробности. Запросим обычную цену.

– «Труды и преданность вознаграждают самих себя»[4], – изрек Банкер.

На несколько секунд установилась тишина. Банкер закусил губу в молчании. Неужели сдержится?

– Тоже мне Макбет, – проговорила она наконец. – Не опаздывай!

– Ты опоздал, – упрекнула Авигаль.

Банкер сел рядом с ней в машину с тихим вздохом.

– Ты каждый раз сдвигаешь сиденье вперед, чтобы свести меня с ума?

– У тебя, видимо, ноги продолжают расти.

Машина тронулась с места при общем молчании. Банкер, державший в руке одноразовый стаканчик с кофе, пытался одновременно пристегнуться и отхлебнуть из него. Наконец, управившись с этим, он посмотрел на Авигаль:

– Так как дела, госпожа Ханаани? Какую тайну мы сегодня разгадаем?

– Я тебе все отправила по почте. Это просто консультация, ты разве не прочитал?

– С каких пор я езжу на консультации? Мне казалось, детектив моего полета должен заниматься только кражами легендарных бриллиантов и неразрешимыми тайнами.

– Скорее уж подозрениями в измене и попытками обмануть страховую, – заметила Авигаль. – Сожалею, что нам не представилось случая в полной мере задействовать твой острый, как лезвие ножа, интеллект.

– Так о чем будет консультация?

– Не совсем ясно. Он просто попросил нас приехать и обсудить некое «подозрение относительно опасности со стороны одной влиятельной силы», но больше ничего не уточнил.

– И мы просто к нему едем?

– Мы не в том положении, чтобы отказываться от работы, даже если он всего-навсего желает удостовериться, что никто не тискает его кота.

– А у него есть кот?

– Не знаю.

Банкер отхлебнул кофе, задумавшись.

– Что это вообще за мужик? – спросил он.

– Ты правда не читаешь того, что я тебе присылаю?

– Устные объяснения даются тебе гораздо лучше, да и мне так проще усвоить информацию.

– Его зовут Йонатан Бренд, – сообщила Авигаль, – профессор физики из Тель-Авивского университета, один из самых именитых, по всей видимости.

– В чем выражается его именинность, можно поинтересоваться?

– Ты хотел сказать – именитость.

– О’кей, в чем выражается его именитость?

– Так-с… Вот что я помню из сообщаемого на сайте университета: окончил бакалавриат в Гарварде и аспирантуру в Беркли, получил степень уже в двадцать пять лет. Ведет исследования в области элементарных частиц. Писал статьи, которые – по крайней мере, на университетском сайте – называют «прорывными» в области магнетизма, теории квантовых полей и общей теорией относительности. Начинал как лектор в Иешива-университете, а сегодня работает в Тель-Авивском университете и занимается исследованиями в Принстоне. Получил медаль Оскара Кляйна и медаль Макса Планка.

– Ты просто зазубрила информацию с университетского сайта, и все?

– В интернете ее не намного больше. Он не писал книг – только академические статьи, содержание которых я вряд ли смогу понять, и на сайте университета даже нет его фотографии.

– Нет фотографии обладателя медали Макса Планка?

– Нет.

– То есть мы даже не знаем, как он выглядит?

– Он высокий, у него каштановые волосы, нос чуть больше среднего и светло-голубые глаза.

– И откуда ты это знаешь?

– Из снимков, сделанных на церемониях награждения. А еще публикация о нем вышла буквально сегодня, – сказала Авигаль, – и в ней тоже есть фотографии.

– Какое удачное совпадение! – оценил Банкер. – И где можно ознакомиться с этой публикацией?

– Ты на ней сидишь, я положила журнал на сиденье.

Банкер вытащил из-под себя журнал, допил кофе двумя большими глотками, поставил стакан между сиденьями и прочитал название:

– «Человек, который хочет проткнуть иголкой воздушный шарик времени»? Это что еще такое?

– Ах да, – спохватилась Авигаль, – он еще пытается изобрести машину времени.

Банкер уставился в стекло перед собой:

– Твоя система расстановки приоритетов не устает меня поражать.

– Ты же сам всегда говоришь, что смысл важнее порядка следования, разве нет?

– Так он изобрел машину времени?

– Пытается изобрести, если верить статье.

– То есть ищет финансирование.

– Думаешь?

– А ты видишь иную причину, по которой физик с мировым именем, малоизвестный широкой общественности, согласится на статью в журнале под названием… – Он перелистал страницы в поисках нужного места. – «Здоровый дух»? О боже, при чем тут это?

– В конце он рекомендует читателям пять продуктов, способствующих ясному мышлению, или что-то в этом роде, – просветила Авигаль.

– Ну тогда все ясно.

– Может, все-таки прочитаешь?

– Не могу читать во время движения. Меня укачивает, Авигаль.

– Я бы почитала тебе вслух, но немного занята, машину веду. Может быть, все-таки попробуешь?

Банкер вздохнул.

– Очень трудно быть тобой, я знаю, – посочувствовала Авигаль.

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ХОЧЕТ ПРОТКНУТЬ ИГОЛКОЙ ВОЗДУШНЫЙ ШАРИК ВРЕМЕНИ

Благодаря художественной литературе и популярным научно-фантастическим фильмам идея о том, что можно двигаться вперед и назад во времени, уже долгие годы будоражит умы людей. Мы мечтаем вернуться в прошлое и подправить его задним числом или просто заново пережить важные моменты нашей жизни и человеческой истории; мы не отказались бы заглянуть в будущее, чтобы повлиять на судьбоносные решения. Но может ли такая милая фантазия, оказаться реальностью современной науки?

«У меня нет сомнений, что это возможно, – говорит профессор Йони Бренд, физик с мировым именем из Тель-Авивского университета. – Теоретическая база уже готова. Все, что нам нужно теперь, – это ресурсы».

Профессор Бренд – один из самых маститых преподавателей и исследователей в мире. Его лекции в Тель-Авивском университете захватывают и увлекают студентов, а расписание сплошь состоит из поездок на конференции и встреч по всему миру. Вместе с тем в последние пять лет, по его утверждению, он старался «залечь на дно» и посвятить бо́льшую часть времени и усилий тому, что называет делом всей своей жизни, – созданию самой настоящей машины времени.

Бренд пользуется безупречной репутацией в мировых академических кругах, он уже удостоился нескольких мировых наград, но, несмотря на это, многие коллеги с изумлением и скепсисом относятся к его идеям, считая, что вероятность успеха очень низка, можно сказать, стремится к нулю. Бренд не позволяет сомнениям сбить себя с пути. Этот человек, опубликовавший десятки статей и считающийся одним из величайших мировых авторитетов в области квантовой физики и электромагнетизма, с уверенность утверждает, что возможность открыть портал в другое время действительно существует, хотя ученый и делает при этом несколько важных оговорок.

Так как же можно создать машину времени?

«Есть несколько способов. Большинство сугубо теоретические, но некоторые вполне осуществимы. Начнем с того, что все мы постоянно движемся во времени, не прикладывая к этому никаких усилий. Мы движемся вперед в заданном темпе и направлении, однако нам также известно, что мы можем менять темп движения, корректируя собственную скорость. Чем она ближе к скорости света, тем медленнее для нас течет время. Общеизвестный факт: если мы полетим в космос на корабле со скоростью, близкой к скорости света, то по возвращении на Землю увидим, что тут прошло гораздо больше времени, чем на нашем шаттле.

Также на течение времени может повлиять близость черной дыры. На сегодняшний день уже известно, что, пройдя определенным маршрутом в пространстве между двумя черными дырами, которые все еще не столкнулись, из-за сильного искажения мы закончим свое путешествие во временно́й точке, предшествующей моменту старта. Но когда мы говорим о пространственно-временных перемещениях, то главным образом имеем в виду не это, а скачки́. Чтобы совершить скачок во времени, нам нужно „проткнуть“ пространство—время, а не просто исказить его. И это тоже возможно».

Если мы вернемся назад, сможем ли изменить историю? Как быть с парадоксами?

«Физика хранит нас. Невозможно создать парадоксы. Я не советую никому даже пытаться. Нужно учиться у прошлого, а не менять его».

Но есть пара вещей, которые мы бы все же хотели изменить в прошлом.

«Конечно. Но каждое действие имеет свои последствия. Решение примириться с прошлым – тоже последствие, и оно лучше последствий, которые повлечет за собой попытка его изменить».

– Ну, теперь более-менее понятно, зачем ему понадобилась консультация, – сказал Банкер. – Он подозревает, что кто-то украдет его идею.

– И поэтому из всех возможных детективных агентств он выбрал «Лорами», не самое известное и не имеющее абсолютно никакого опыта в защите патентов? – усомнилась Авигаль.

– Чуть больше уважения к себе! У нас есть парочка солидных достижений. Про нас писали раз или два, хотя и умудрились переврать твое имя. Может, он просто хочет, чтобы мы немного пошпионили за тем, кого он подозревает, и добыли доказательства, с которыми можно пойти в полицию.

Необходимость справиться с прошлым – или изменить его? – возможно, послужила причиной, подвигшей профессора Бренда встать на избранную им стезю. В фильмах герои часто хотят изменить историю, уничтожить Гитлера или купировать распространение смертельного вируса, но у профессора Бренда могла быть и другая мотивация.

«Мой папа работал клерком в банке, – рассказывает он. – Это был человек с обширными познаниями почти во всех сферах: религии, естественных науках, истории, психологии. Наш дом был забит книгами от пола до потолка, и диалоги, которые мы вели с отцом, стали моей путевкой в жизнь. Что означает быть хорошим человеком? За что стоит бороться? Во имя чего имеет смысл трудиться? Он был автодидактом, но в те времена – при отсутствии научной степени – этого было недостаточно для успешной карьеры и никого не впечатляло. Поэтому он работал в банке, чтобы на столе была еда, а на каждый сэкономленный шекель покупал книги.

Он скончался от сердечного приступа на работе во время обеденного перерыва, когда мне шел семнадцатый год. Это было неспокойное время в наших отношениях, мы тогда много ругались, спорили обо всем. Переходный возраст, сами понимаете. В тот день я ушел с утра из дома после ожесточенной, но довольно бессмысленной перебранки. Когда я пришел после полудня, его уже не было на этом свете. Его уход морально раздавил меня. Все, чего я хотел тогда, – вернуться в то утро, отменить ссору, расстаться по-доброму».

То есть весь ваш путь ученого берет начало в этой эмоциональной бездне?

«Как и большинство ученых, я занялся наукой из личных мотивов. Я и прежде увлекался физикой, но именно в тот момент решил посвятить ей свою жизнь – из желания найти способ вернуться назад во времени, увидеть снова своего отца. Спустя годы я убедился, что сделанного не изменить. Я не могу отменить ту давнюю ссору. И теперь хочу просто снова увидеть отца. Совершенных ошибок не исправить, но я должен примириться с прошлым в своем настоящем».

Может быть, вас тяготит отсутствие детей? Вы чувствуете вину перед отцом за то, что прервали цепь поколений?

– Напомни мне никогда в жизни не давать интервью, – попросил Банкер. – Зачем они задают ему такие вопросы? Как же неприкосновенность частной жизни?

– Тебя совершенно не напрягал долгий треп с журналисткой, после того как мы раскрыли дело Зильберман, – заметила Авигаль.

– Зильберман заплатила за наш ужин, и агентству нужна была реклама.

– То есть все это было ради агентства?

– Само собой.

«На протяжении жизни, профессиональной и личной, приходится много раз делать выбор. До сих пор то, как работает реальность, интриговало меня настолько, что отношения и дети не стояли на повестке дня. Это не значит, что им не найдется места в будущем, конечно же. Я верю, что все еще возможно. Но на данный момент моя работа и есть мое наследие. То, что остается после нас, во многом нас определяет».

А может ли статься, что как раз ваше возвращение в прошлое убило вашего отца? Не может ли быть, что удар с ним случился из-за того, что вы вдруг появились перед ним в банке в тот роковой день?

«У меня есть основания полагать, что, когда мы открываем портал в другое время и смотрим сквозь него, картинка получается односторонней. Я смогу увидеть своего отца, но он не сможет увидеть меня. Потому мы не замечаем путешественников во времени вокруг себя. Может, кто-то из них наблюдал за нами во время той знаменитой вечеринки, но мы их не видели».

Бренд имеет в виду, конечно, вечеринку с шампанским, устроенную Стивеном Хокингом 28 июня 2009 года. Хокинг затеял ее специально для путешественников во времени, но опубликовал приглашения только после того, как вечеринка прошла. Если бы кто-то пришел, утверждал он, можно было бы сказать, что путешественники во времени действительно существуют, однако никто не явился.

Бренд относится к этому событию скептически: «Хокинг тоже, конечно, знал, что это ничего не подтверждает и не опровергает. Милая шалость, не более того. Рассказав, что провел вечеринку, Хокинг лишил возможности будущих путешественников во времени явиться на нее. Приход на вечеринку, которую, как заранее известно, никто не посетил, создает парадокс. В любом случае у путешественников во времени есть более интересные занятия, чем ходить на вечеринки к физикам».

А может быть, времени вообще не существует? Ведь есть же ученые, которые утверждают, что само время не более чем иллюзия.

«Может, и так, но мы ведь ощущаем время, как ощущаем пространство, и у нас есть опыт перемещения в них обоих. Сущность времени не столь важна, как то, что мы его ощущаем. У нас есть „раньше“, есть „сейчас“ и есть „потом“, так почему бы не задаться вопросом, можем ли мы, по крайней мере в наших собственных ощущениях, нарушить порядок их следования?»

Надо сказать, что прошлое профессора Бренда состоит не из одних только лекций, уравнений и лабораторных экспериментов. С первых лет студенческой жизни Бренд был фокусником-любителем и развлекал друзей ловкостью рук. В параллельном мире (или, может, в параллельной линии времени) он мог бы работать фокусником на полную ставку, но физика все же победила.

«Один из фокусов, которые я обычно показывал во время своих первых представлений, заключался в протаскивании длинной-предлинной иголки сквозь воздушный шарик, – смеется он. – Выглядит очень впечатляюще, если делать все правильно, с подходящим теоретическим обоснованием, но это не очень трудно. На самом деле в основе этого фокуса лежит простой физический принцип. В каком-то смысле теперь я хочу проделать то же самое – проткнуть иглой воздушный шарик пространства—времени. Все будут думать, что за этим скрывается волшебство, а я буду знать, что это лишь сила науки».

– Ну-ну, он начинает мне нравиться, – сознался Банкер.

Так что же, собственно, нужно?

«В данный момент – главным образом финансирование. Постройка самой машины, инфраструктуры для нее – все это может вылиться в немалые расходы. Речь идет о сложных механизмах, эксплуатация которых требует квалифицированной рабочей силы».

Но что вы предложите спонсору взамен? Он ведь не сможет изменить прошлое, по вашему утверждению.

«Он сможет видеть прошлое и учиться у него. Я верю, что есть достаточно людей, понимающих ценность этого».

Можно еще подсмотреть будущие котировки акций…

«Нет. Если прошлое можно наблюдать, не меняя его, то будущее нельзя даже увидеть из того момента, в котором мы находимся. Пока оно не наступит, пока все квантовые события не коллапсируют, будущее – это один большой знак вопроса».

Однако не все разделяют оптимизм Бренда.

«Нет сомнений, что профессор Бренд – величайший специалист в своей области, и, может быть, нам нужно благодарить его одержимость путешествиями во времени за то, что она стала триггером идей и достижений, сделавших его величайшим ученым и национальной гордостью, – сказал нам один признанный физик, – но каждое разумное существо знает, что это, мягко говоря, блажь, а положа руку на сердце, полнейшая чепуха. Жаль усилий и жаль денег. В истории человечества было много пустых обещаний чудес, которые можно совершить при помощи физики, но вложение денег в машину времени, как и вложения в вечный двигатель, выльется лишь в разбазаривание таланта и времени».

Профессор Бренд улыбается, когда мы зачитываем ему несколько отзывов всемирно признанных ученых касательно возможности создания машины времени. Он уже знает все их доводы наизусть.

«Бремя доказательства, конечно, лежит на мне, – говорит он, – и я не убеждаю никого присоединяться ко мне на этом пути. Но когда все будет доказано – а у меня нет сомнений, что так и случится, – это станет настоящим прорывом. Машина времени позволит нам лучше изучить нашу историю, познать самих себя, понять мир. Мы обязаны смотреть вперед, обязаны мыслить нестандартно и давать волю воображению, чтобы достичь новых высот. Это верно и по отношению к пространству, и по отношению ко времени».

ПЯТЬ ПРОДУКТОВ, КОТОРЫЕ СОВЕТУЕТ ПРОФЕССОР БРЕНД, ЧТОБЫ СОХРАНЯТЬ ЯСНОСТЬ И ОСТРОТУ УМА

Рыба богата омегой-3. Лосося или замороженного тунца я ем как минимум раз в неделю.

Грецкие орехи. Стараюсь добавлять в каждый салат. Они неспроста похожи на мозг.

Кейл. Мне лично очень нравится. Но любая листовая зелень – это прекрасно и очень полезно.

Голубика. Вкус великолепный, и научно доказано, что она улучшает когнитивные функции.

Вода. Самое главное я оставил напоследок. Не сладкие напитки и не алкоголь. Достаточное количество воды в день творит чудеса и для мозга, и для кожи лица.

Банкер сложил журнал и вставил его в боковой кармашек на дверце.

– О’кей, это немного странно.

– Что именно?

– Когда он связался с тобой в первый раз?

– Его первый имейл пришел неделю с небольшим назад, – сообщила Авигаль. – Я ответила, мы обменялись несколькими письмами. Вчера он известил, что хотел бы встретиться сегодня.

– Он не уточнил, в чем именно состоит дело?

– Нет, написал, что излагать подробности по почте может быть небезопасно – лучше он расскажет все лично.

– Думаю, это связано со статьей, – высказал догадку Банкер. – Журнал выходит раз в месяц. Логично предположить, что интервью было записано недели две-три тому назад, может даже больше. Профессор зачем-то дал интервью, а потом понял, что некая информация из статьи может создать ему проблемы. Он уже не мог отменить публикацию или сократить ее, а может, подумал, что редакция на это не пойдет, а потому обратился к нам.

– Да, это объяснило бы тайминг, – согласилась Авигаль, – но что уж такого написано в этой статье? Она абсолютно проходная. Немного преувеличений, немного околопсихологического переливания из пустого в порожнее, немного болтовни о путешествиях во времени. Тут нет информации, которая могла бы подвергнуть его опасности. Он даже не рассказывает, как должна работать его машина. Просто упоминает что-то про фокусы и воздушные шарики.

– Верно, и все же вряд ли это совпадение. Он, видимо, знает, что некие моменты в статье грозят доставить ему неудобства. Но то, что ты говоришь, еще более странно.

– Что именно?

– Что это объясняет тайминг, – пояснил Банкер.

– Что ты имеешь в виду?

– У предполагаемого создателя машины времени не должно быть проблем с таймингом, – заявил Банкер. – На самом деле такая машина должна избавлять его от любых проблем или поводов для беспокойства. Все можно решить постфактум.

– Но он сказал, что исправить прошлое при помощи машины времени нельзя – можно только заглянуть туда.

– Мало ли что он сказал! Он уверял, что у него все получится, – напомнил Банкер. – Может, он получил знак, что его будущий «я» преуспел. Человек, уверенный в своей способности создать работающую машину времени, не должен переживать из-за каких-то там статей.

– Ты очень уж спокойно воспринимаешь все эти разговоры про машину времени. Это немного странно, нет?

– Откуда мне знать? Я же не получал медаль Кельвина Кляйна.

– Оскара. Оскара Кляйна.

Они помолчали еще несколько секунд, погруженные в размышления, а потом Авигаль подвела черту:

– Ладно, какой смысл строить пустые догадки? Через несколько минут мы будем на месте и сможем спросить его самого.

Они продолжили путь, сворачивая во все более мелкие улочки и проулки, пока не оказались на широкой улице с односторонним движением, укрывшейся в тени вечнозеленых деревьев. Авигаль прищурилась, а Банкер перестал выбивать барабанную дробь на коленке и уставился на последний дом, который, если верить навигатору, был их конечной целью.

– Ой, – выдохнула Авигаль.

– Это и есть нужный нам дом? – спросил Банкер.

– Это он.

– Последний?

– Последний.

– Который полиция обнесла сигнальной лентой?

– Именно.

– Ой…

Часть вторая

Две отметины мелком

И прекрасногривый лев

С медовыми когтями

Падет, сраженный стрелой,

Что была выпущена промеж книг.

Псалмы монаха Микеле, псалом MCMLXIII

Я никогда не думаю о будущем.

Оно наступает достаточно быстро.

Альберт Эйнштейн, декабрь 1930

Они вышли из машины и подобрались поближе. Дом профессора Йонатана Бренда действительно был последним на улице. За ним тянулась простенькая ограда из колючей проволоки, обозначавшая границы поселения, а дальше простиралось огромное поле в длинных бороздах рыхлой земли. Часть сигнальных лент уже порвалась, – значит, основные события минули. Зеваки, сбежавшиеся на шум, соседи, отважившиеся подойти и посмотреть, что происходит, – все уже разошлись. Только одинокая полицейская машина, припаркованная чуть дальше по улице, указывала на происходившее ночью.

На ступеньках крыльца сидел человек и смотрел в землю перед собой. Долговязый, даже выше Банкера, в кремовой рубашке, застегнутой на все пуговицы, в хлопковых черных брюках, из штанин которых выглядывали тонкие щиколотки, схваченные резинкой носков, синих, в темный ромбик. Ветер трепал падающую ему на лоб прядь черных волос. Лицо человека, приятное, но ничем не примечательное, за исключением разве что выразительных карих глаз, выглядело хмурым и неестественно серым, как у комика на похоронах. Он примостился на верхней ступеньке, закинув ногу на ногу и судорожно скрестив пальцы рук, как будто что-то в нем надломилось и он не имел уже сил скрывать это от посторонних.

Банкер поднырнул под уцелевшую сигнальную ленту, открыл ворота и, деловито сунув руки в карманы, двинулся по дорожке к крыльцу. Авигаль последовала за ним, вооруженная блокнотом, то ли по привычке, то ли для того, чтобы не идти с пустыми руками. Шагали они не торопясь, шурша ботинками по гравию.

– Вы ведь не профессор Бренд, – констатировал Банкер, подойдя к человеку на крыльце.

Тот поднял глаза:

– Нет.

– Он внутри? – спросил Банкер.

– Нет, – покачал головой человек. – Он умер. – Несколько секунд незнакомец хранил молчание, как будто слушая эхо собственных слов, а потом снова посмотрел на подошедших к нему людей, изучая их реакцию. – А вы кто?

– Я Биньямин Кроновик, частный детектив, но вы можете называть меня Банкер. Это моя помощница и правая рука Авигаль Ханаани. Мы из сыскного агентства «Лорами». Профессор Бренд просил нас о встрече сегодня вечером.

Человек на ступеньках поднял бровь:

– Он просил вас приехать? Сегодня?

– Он связался с нами несколько дней назад, и вчера мы договорились о встрече здесь.

– По какому поводу?

– Мы точно не знаем, – подала голос Авигаль из-за спины Банкера. – Он написал, что, как ему кажется, находится в опасности, но не уточнил деталей.

– Ну, видимо, он оказался прав, – вздохнул человек, – но теперь уже поздно. Его убили вчера ночью. Тело увезли несколько часов назад.

Банкер и Авигаль обменялись взглядами.

– Может быть, вам стоит сообщить полиции про его опасения, – продолжал человек. – Больше ничего не поделаешь.

– Можно выяснить, кто это сделал, – возразил Банкер.

Авигаль удивленно подняла бровь.

Человек встал, оправил брюки и вперил в Банкера внимательный взгляд:

– Как, говорите, вас зовут?

– Банкер. А вас?

– Дорон. Дорон Рубинштейн.

– Родственник?

– Друг. Близкий друг. – Дорон запнулся и посмотрел на них. Было заметно, что он собирается сказать еще что-то, но сдерживается. Наконец Дорон произнес: – Он был моим лучшим другом.

– Мне очень жаль. Можете нам рассказать, что тут произошло? – спросил Банкер. Краем глаза он видел Авигаль, которая смотрела на него в упор. «Что ты творишь?» – вопрошал ее взгляд.

Дорон опустил голову, но тем не менее выдавил из себя:

– Да, конечно. Какая уже разница? Все равно через два часа все будет в новостях.

В последний раз профессора Йонатана Бренда видели живым прошлым вечером, примерно в 19:30. Он вернулся домой на машине и припарковался ниже по улице. Несколько соседских ребят, игравших в мяч на дороге, видели, как он прошел в свой дом. Он помахал им, и некоторые привычно помахали ему в ответ. Спустя примерно четверть часа они снова увидели Бренда: профессор вышел из дома с мусорным пакетом, выбросил его в зеленый бак и возвратился к себе. Позже, на полицейском допросе, ребята расскажут, что все было как обычно. Бренд не выглядел напряженным, грустным или обеспокоенным. Впрочем, никто на самом деле не ожидал, что эта пятерка четырнадцатилетних подростков заметит такие детали.

– Он всегда паркуется ниже по улице, а не около дома? – осведомился Банкер.

– Да, – подтвердил Дорон. – Если поставить машину около дома, она помешает другим развернуться в конце улицы.

– О’кей, – кивнул Банкер. – И что было потом?

– Сосед услышал выстрел, – сказал Дорон. – На его часах было тридцать шесть минут одиннадцатого.

– И когда вызвали полицию? – спросил Банкер.

– Думаю, примерно без двадцати одиннадцать, – предположил Дорон.

– «Примерно»?

– Точное время станет известно, когда полиция проверит записи с камер видеонаблюдения и выстроит таймлайн событий вчерашнего вечера.

– О каких камерах речь?

– Да обо всех окрестных. Тут почти на каждом доме установлена камера, а то и две. В начале улицы тоже есть одна. Полиция забрала записи со всех. Таков протокол, они говорят.

– Конечно, – сказал Банкер, – само собой. – Взгляды Авигаль он игнорировал. – И что было, когда приехали полицейские?

Капрал Давид Явин приехал на вызов в 22:58. Это был конец его долгого и скучного дежурства, которое он провел, залипая в телефоне. По приезде он осмотрел дом и обследовал улицу, а потом поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Стивен Лев-Ари, сосед, заметив прибытие наряда, вышел и уговорил полицейского пройти вместе с ним вокруг дома и проверить кабинет. Явин поддался на уговоры, но исключительно потому, что сам намерен был это сделать. Он не из тех, кто слепо повинуется чужим командам. Обойти дом и оглядеться было его, и только его, единоличным решением. Мельком заглянув в окно, он увидел профессора Бренда, лежащего лицом вниз в кабинете. Капрал Явин сообщил об этом в полицейский участок ровно в 23:00, а затем взломал запертую на ключ дверь одним ударом.

– Так дом был заперт? – поинтересовался Банкер.

– Все было заперто, – ответил голос изнутри дома, а потом добавил: – А кто спрашивает?

Капрал Явин возник в дверном проеме. Когда все началось, он пообещал себе, что покинет это место последним, пусть даже ночь выдалась долгой и он изрядно устал, а также зверски проголодался.

– Это я обнаружил тело вчера вечером, – объявил он, то ли гордясь собой, то ли извиняясь, а может, просто из желания с кем-то поговорить. – А кто спрашивает?

– Мы частные детективы, нанятые профессором Брендом, – довел до его сведения Банкер с уверенностью человека, постоянно бывающего на местах преступления. – Будем рады узнать детали случившегося здесь.

– Это дело, – веско произнес капрал Явин, – расследует израильская полиция. Думаю, вам лучше не вмешиваться.

– Мы и не пытаемся, – поспешила вставить Авигаль.

– Мы всего лишь хотим понять, что произошло, – сказал Банкер. – И не просим поделиться с нами секретной информацией или чем-то подобным. Завтра ведь все и так будет в газетах.

Явин собрался было ответить, что не вправе разглашать тайны следствия, и отделаться обычными объяснениями, но только вздохнул. Что-то в нем надломилось от усталости, долгой ночи и лицезрения мертвого тела, которое он видел впервые в жизни.

Поспешно пробираясь через погруженный в темноту дом, капрал Явин достиг двери рабочего кабинета и обнаружил ее закрытой изнутри. Капрал взломал дверь и узрел на полу бездыханное тело профессора Бренда. Жертву лишили жизни одним выстрелом в грудь, и теперь Бренд лежал лицом вниз, а под ним растекалась лужица крови.

– Все было заперто, – рассказывал Явин, уставившись на ноги присутствующих. – И входная дверь, и дверь кабинета, и оба окна в нем. Заперто изнутри. Никаких вентиляционных шахт или потайных дверей. Я связался с дежуркой, и через четверть часа мы уже оцепили район.

– Иными словами, до сих пор неясно, как стрелявший проник в дом? – подвел итог Банкер.

– Выясним, не волнуйтесь. И скоро, – заверил Явин. – Мы сняли отпечатки пальцев с каждого сантиметра в комнате. Если убийца проходил по улице или даже за домами, это наверняка зафиксировали камеры видеонаблюдения. Вот увидите, через сорок восемь часов будут произведены первые задержания. – Он повернулся к Дорону. – Думаю, первые результаты вскрытия появятся к вечеру. Вы оставили свой номер телефона инспектору?

– Да, – кивнул Дорон, – мы переговорили до того, как он уехал. Если я правильно понимаю, то… вы тут уже закончили?

– Да, – сказал Явин, – извините за разгром. Так всегда бывает: приходится устроить бардак на месте преступления, чтобы навести порядок в деле. Но мы закончили. Я как раз получил сообщение, что можно снимать охрану. Убирать сигнальные ленты и прочее. – Он двинулся было по тропинке, но притормозил и повернулся к Банкеру и Авигаль. – А вам тут делать нечего. Все, что можно было найти и забрать, уже нашли и забрали. Позвольте полиции делать ее работу.

Банкер, Авигаль и Дорон смотрели, как уезжает дежурная полицейская машина. Дорон сказал:

– Хотите взглянуть на кабинет?

– Да, – выпалил Банкер, а Авигаль одновременно с ним спросила:

– Зачем?

Дорон заговорил не сразу, а после некоторых размышлений:

– Хорошо, если кто-то еще попытается понять, что тут произошло. Раз Бренд связался с вами, у него, очевидно, были на то веские причины. Может быть, вы разглядите то, чего не увидела полиция. Может, мне вообще стоит вас нанять для параллельного расследования.

Авигаль хотела было заметить, что они не знают, почему, собственно, профессор Бренд связался с ними и о чем хотел поговорить, но Дорон уже снова спросил:

– Так… вы хотите взглянуть на кабинет?

И Банкер снова ответил:

– Да!

Кабинет профессора Йонатана Бренда был большим и просторным, в обычные дни, видимо, еще и чистым, содержащимся в идеальном порядке. Сейчас же, после визита полицейских сыщиков и команды криминалистов, он был весь в черных пятнах от дактилоскопического порошка. Отсюда вынесли все, что могло рассказать о случившемся в последние сутки. Однако лицо Банкера не выражало разочарования, и он сказал Авигаль:

– Почему бы тебе не набросать небольшой план комнаты? Просто на всякий случай.

Комната была большой, прямоугольной, с массивной входной дверью. Эта деревянная дверь заметно выделялась в доме – явное свидетельство того, что и лежащее за ней пространство отличалось от прочих комнат, используемых для принятия пищи, сна или досуга. Здесь билось сердце дома. Чуть пониже дверной ручки виднелась большая трещина – след от удара, взломавшего дверь прошлой ночью.

Входная дверь располагалась посередине южной стены кабинета. Рядом с ней, с восточной стороны, возвышались стеллажи, сверху донизу заполненные книгами. Они занимали половину восточной стены и почти достигали потолка. Авигаль быстро пробежала глазами по книжным корешкам. На центральных полках, на уровне глаз, труды по физике и математике; коричневые пыльные тома научной классики были выстроены по темам и высоте рядом с полкой изданий, выпущенных университетами, в которых работал профессор. Содержимое верхних и нижних полок выглядело более хаотичным. Здесь высились кипы научных журналов, листы и папки, стопки сложенных одна на другую книг. Тут не оставалось и свободного сантиметра.

На стене рядом с полками висели две небольшие картины в простых одинаковых деревянных рамах. Первая представляла собой рисунок солнца, на котором сквозь игру оттенков и тени проступало уравнение Эйнштейна, вторая – минималистичный рисунок лампочки, выполненный одной непрерывной линией. Обе площадью не превышали двадцати квадратных сантиметров каждая и висели на одинаковой высоте.

В углу комнаты, между восточной и северной стенами, стоял высокий торшер, а северная стена была почти полностью занята большой белой маркерной доской, исписанной формулами, исчерченной графиками, за исключением верхних и нижних уголков, заполненных неразборчивыми каракулями, возможно списками дел, перечнями покупок или напоминаниями – кто их разберет. Банкер сфотографировал доску на телефон, а затем принялся кружить по комнате, снимая все остальное: стену с картинами, книжные стеллажи.

Перед маркерной доской стоял рабочий стол профессора Бренда, а между стеной и столом – большой коричневый офисный стул. Столешница выглядела на удивление пустой – на ней находились лишь проводной телефон и лампа для чтения. Перед столом, немного под углом к нему, размещалось небольшое кресло. Такое же кресло – в углу комнаты, около стеллажей с книгами. Авигаль размышляла, не изменилось ли положение кресел против изначального. Ей казалось, что полицейские и следователи передвинули их, и не раз. Она продолжила делать зарисовки в блокноте, пытаясь наиболее точно зафиксировать взаимное расположение предметов.

На западной стене имелось два больших окна – тех самых, через которые сосед увидел тело Бренда. Между ними расположился массивный резной деревянный секретер. На нем, справа, стоял изящный графин, а слева – ваза с цветами. Стопка книг лежала рядом с вазой, а между ними втиснулась одинокая ручка. Два больших ящика с декоративными металлическими ручками дополняли этот чересчур примечательный предмет мебели. Обширные окна заливали комнату светом. На них не имелось занавесок, их коричневые деревянные рамы были того же цвета, что и входная дверь. На южной стене комнаты, рядом с входной дверью, стоял еще один книжный шкаф, пониже.

Вся комната, как уже говорилось, покрыта черными пятнами. Рабочий стол, подоконники и оконные рамы, ручки секретера, рама маркерной доски, ваза и по крайней мере треть полок в обширной библиотеке справа от них – все было в пятнах, которые вряд ли кто-нибудь когда-нибудь сотрет.

– Если не брать в расчет грязь, комната выглядит так, как вы ее помните? – спросил Банкер, продолжая фотографировать все вокруг.

– Конечно нет, – поморщился Дорон. – Вы действительно думаете, что его рабочий стол был таким чистым и пустым? Они забрали почти все: компьютер, бумаги, которые лежали на столе, пустую чашку из-под кофе. Вот, они дали мне опись. – Он достал из кармана второпях сложенную кипу листов, исписанных быстрым почерком, и просмотрел их.

Банкер огляделся вокруг, будто бы увидев комнату впервые. Авигаль все еще рассматривала книжные полки, пытаясь понять, есть ли какая-то скрытая закономерность в расстановке книг.

– С полок тоже что-то забрали? – спросил Банкер.

– Хм, они брали какие-то книги, – уточнил Дорон, просматривая опись, – но, видимо, не из тех, что стояли на полке. У Йони стопки книг громоздились вокруг стола, он заказывал книги быстрее, чем успевал их прочитать.

– «Йони»? – переспросил Банкер тихонько, поворачиваясь к Авигаль.

– Профессор Бренд, – подсказала та шепотом.

– А-а…

– Какие книги он обычно заказывал? – обратилась Авигаль к Дорону.

Тот оторвал взгляд от полок.

– В основном по физике, конечно. Свежие издания Кембриджа, Принстона и прочее в таком же роде. Еще он был неравнодушен к научной фантастике и английской поэзии. Иногда соблазнялся нашумевшим бестселлером и покупал его, чтобы узнать, о чем все говорят. В итоге ничего из этого он не читал на самом деле. Все оседало у меня.

– Ни семьи, ни детей. В основном сосредоточен на работе. Понятно, – отозвался Банкер.

– У него были свои увлечения, – произнес Дорон, будто извиняясь. – Он не был каким-то сумасбродным ученым, знаете ли.

– Мы просто сделали такой вывод из статьи, которую читали по дороге сюда, – объяснил Банкер. – И все еще пытаемся понять, что он был за человек.

– Ах да, эта статья… – Дорон выглядел раздосадованным. – Йони пытался их убедить не публиковать ее. Он дал интервью уже давно, а потом передумал. Не хотел, чтобы оно вышло.

– Не хотел, чтобы люди знали о его попытках создать машину времени? – спросила Авигаль.

– В его ближайшем научном окружении все уже знали об этом, – пожал плечами Дорон. – Полагаю, он раздумал посвящать широкую публику в свои исследования.

– Запиши, – скомандовал Банкер Авигаль, – перечитать статью снова. Может быть, мы найдем там намек на то, что он хотел скрыть.

Дорон посмотрел на Банкера и продолжил:

– Так вот, как я уже говорил, со стола забрали все, что на нем лежало, и все книги, которые были сложены штабелями на полу вокруг.

– У вас есть опись этих книг?

Дорон подал ему листы, и Банкер пробежался по ним взглядом.

– Ладно, если верить описи, это в основном работы по физике и математике. Может, тебе будет интересно, Ханаани. Стоп, а это что? – Он ткнул пальцем в строчку, привлекая к ней внимание Авигаль.

– «Загадка Войничского манускрипта», – прочитала та. – Да, я о таком слышала. «Войничский манускрипт» – какая-то книга пятнадцатого века. До сих пор не могут понять, на каком языке она написана.

– А, то старье, – оживился Дорон. – Он позаимствовал у меня эту книгу почти год назад. Мне нравятся такие штуки. Там речь идет про зашифрованную рукопись, которую никто еще не смог прочесть. Иногда Йони брал у меня что-нибудь эдакое. Проявлял интерес к вещам, которые, по общему убеждению, не должны занимать уважаемого профессора физики, хоть я и подозреваю, что он делал это просто из вежливости. Хотел показать, что ему небезразличны мои увлечения.

– А что там, на секретере? – Банкер подошел и прочитал названия: «Проблема магнетизма», «Псалмы монаха Микеле», «Братство черепа и костей: история Альфонсо Тафта». – Две последние как будто бы не вписываются в общую картину.

– Братством черепа и костей называется тайное студенческое общество в Йеле, – вставила Авигаль. – Он что, учился там?

– Нет, – покачал головой Дорон, – это… Это тоже мое, то есть от меня. Когда я ему одалживал книги, он не всегда вовремя их возвращал. Поэтому иногда я дарил их ему, чтобы избавить нас обоих от неловкости. Некоторые я принес пару-тройку недель назад. Они с Эди – это наш друг, историк, ныне покойный, – любили поговорить о тайных братствах и всяких исторических казусах. Будто соревновались, задавая друг другу каверзные вопросы. Эди обладал довольно обширными познаниями, и Йони просил у меня книги, чтобы… мм… с ним соревноваться. С тех пор каждый раз, как я натыкаюсь на подобные книги, приношу их ему.

– А как умер Эди? – спросил Банкер.

– Несчастный случай.

– Не убийство?

Авигаль закатила глаза. Научить бы его такту, подумала она.

– Нет, – отрезал Дорон, – авария. Это очень сильно ударило по Йони, они были близкими друзьями.

– Изобретателю машины времени не обойтись без друга-историка, верно? – спросил Банкер, не рассчитывая на ответ. – А книга монаха Микеле?

– В том же роде, – сказал Дорон. – Микеле был эдаким Нострадамусом. Писал короткие стихи, похожие на псалмы. Часть из них можно трактовать как пророчества. Йони прочитал мне некоторые. Его забавляло, что отдельные отрывки можно интерпретировать по-разному. Пророчества самого Нострадамуса стоят вон на той полке. – Он указал на стеллаж возле двери.

– Тоже ваши?

– Да. – Дорон почти извинялся, смущенный. – Если их выпустило не университетское издательство, то, скорее всего, мои. Йони был ученый, а я, скажем так, любитель эзотерики. Так он это называл.

– О человеке многое можно узнать по книгам, которые он читает, – заметил Банкер. – Наверное, поэтому госпожа Ханаани разглядывает их уже так долго.

– Я пытаюсь понять принцип, по которому они расставлены, – пожала плечами Авигаль.

– Сам принцип менее важен, чем те места, где он нарушен, – объявил Банкер. – Почему, например, вон те книги, – он указал на стопку, выложенную поверх маленького книжного шкафа около двери, – лежат к нам обрезом, а не корешками, как остальные?

Авигаль развернула стопку.

– «Руководство по домашнему пивоварению для начинающих», – прочитала она. – «Запретная любовь» Даниэлы Стил, «Тайна», биография Ринго Старра.

– Наверное, знакомством с ними профессор Бренд не слишком гордился, а потому развернул их, чтобы посетители не прочитали названий, – высказал догадку Банкер. – Предполагаю, что это произошло перед тем интервью.

– На самом деле, – вмешался Дорон, – непохоже, чтоб это были его книги. И ко мне они не имеют отношения.

– Тайная жизнь физиков, а? – ухмыльнулся Банкер. – Он читал Нострадамуса, работая над машиной времени?

– Нет, – возразил Дорон. – То есть мне это кажется сомнительным.

– Почему полицейские забрали книги с пола, а эти, на секретере, нет?

– Они, по-видимому, изъяли те, что обнаружили рядом с телом, – предположил Дорон.

Банкер замолчал. Авигаль видела, что он еле сдерживается, чтобы не шлепнуть себя по лбу. Злится на свой промах, и не зря: зачем болтать о книгах, вместо того чтобы расспросить о теле?

– Где лежало тело? – спросил Банкер наконец.

Дорон указал на пол, между столом и креслом:

– Он лежал тут, на животе, немного под углом, головой к креслу и ногами к стене. В общем-то я могу вам показать. – Достав телефон, он продемонстрировал фотографии, которые успел сделать до того, как эксперты зачистили место преступления. – Я не был уверен, что вправе фотографировать, – объяснил Дорон, – поэтому быстренько нащелкал несколько кадров, прежде чем мне успели сделать замечание. Так что часть снимков размыта…

Фотографии запечатлели труп мужчины, одетого в светлые брюки и короткую голубую рубашку. Он лежал лицом в пол, его длинные ноги немного выступали из-за ножек стола. Под телом растеклась большая лужа крови, задев стопки книг, теснившиеся рядом с загроможденным столом. Авигаль перевела взгляд со снимков на пол. Кто-то уже тщательно вытер кровь, но теперь, зная, где искать, она заметила небольшое изменение в оттенке затирки между плитками.

Дорон убрал телефон в карман, и все трое постояли в тишине еще несколько секунд, как будто отдавая дань уважения памяти погибшего. Затем Банкер снова начал ходить по комнате, заложив руки за спину. Авигаль осмотрелась и отяжелевшей рукой отметила место, где лежало тело, на плане комнаты.

– Как давно вы были знакомы с профессором Брендом? – спросил Банкер, вышагивая по комнате.

– Почти тридцать лет, – сказал Дорон тихим, низким голосом. – Мы дружим с детства. Я не могу представить себе жизни без него.

– Его можно охарактеризовать как человека, который беспокоится о своей приватности? – продолжал расспросы Банкер.

– Как и всех нас, думаю. Он не любил посвящать в детали своей частной жизни людей из дальнего круга. Избегал говорить о своей работе. Не только о машине времени, которую вы упомянули, но и о других проектах. Предпочитал не показывать другим недоделанное, излагать содержание неопубликованных статей.

– Доходил ли он в своем стремлении к приватности до того, чтобы запирать двери кабинета, оставаясь дома в полном одиночестве? – спросил Банкер.

– Я… – Дорон замялся. – Не думаю, что когда-либо видел, чтобы он запирал эту дверь.

– А окна? – гнул свою линию Банкер. – Мне знаком подобный механизм. Его не так-то просто закрыть, нужно приложить усилие. С чего вдруг теплым, погожим вечером, какой был вчера, он решил поработать в наглухо законопаченной комнате?

– Может быть, кто-то еще был в доме у профессора вчера вечером? – вмешалась Авигаль. – Гость? Друг? Женщина?

Дорон развел руками:

– Понятия не имею.

Опустившись на колени, Банкер внимательно исследовал замок на двери рабочего кабинета.

– Ладно, это уже не восстановить, – прокомментировал он, – однако очевидно, что если дверь и заперли, то изнутри: вот тут встроенный ключ. Снаружи вообще нет отверстия для ключа.

Банкер поднялся с колен и огляделся.

– Профессор Бренд любил мороженое? – огорошил он Дорона.

– Простите?..

– Мороженое любил?

– Да… Думаю, да.

– Ванильное или шоколадное?

– Вы серьезно?

Банкер упрямо наклонил голову, настаивая на своем:

– Может, какое-то еще?

– Скорее, лимонный сорбет, – сказал озадаченный Дорон. – Но почему вы спрашиваете?

– Просто так, – протянул Банкер, задумавшись. – Лимонный сорбет… Нелогично.

Дорон посмотрел на Авигаль, та повела плечами.

– Может, профессор Бренд часто работал в саду? – вернулся к вопросам Банкер. – Выращивал что-нибудь во дворе? Или работал в общественном огороде?

– Какое это имеет отношение к делу? – Дорон начал терять самообладание. – Может быть, вам стоит сосредоточиться на том, чего хотел от вас Йони. Если я вас здесь терплю, то потому только, что Бренд вам доверился.

– Причем это вы знаете только с наших слов, – поддел Банкер.

– Я… это… Что вы хотите этим сказать?

– Покажи ему имейл Бренда, Авигаль, – распорядился Банкер. Скрестив руки на груди и медленно дыша, стоя в углу комнаты, он переводил взгляд от подоконника в черных пятнах к книжным полкам.

Авигаль подошла к Дорону и показала имейл, который они получили от профессора Бренда.

– Не понимаю, что он имел в виду, – сказал Дорон.

– Не был ли он чем-то обеспокоен в последнее время? – участливо справилась Авигаль. – Может, говорил что-нибудь, что намекало бы на грозящую ему опасность?

– Постфактум можно что угодно трактовать как намек. Полицейские спросили то же самое, и я им ответил так же. Он всегда выглядел немного обеспокоенным, всегда казалось, что у него камень на душе. Он словно бы охладел к идее создания машины времени. Может, поэтому хотел отменить публикацию, может… Стоп-стоп!

Он повернулся, подошел к секретеру и открыл левый ящик. Тот был пуст. Дорон выругался. Он снова вытащил опись изъятых полицией предметов и быстро просмотрел.

– Что такое? – насторожилась Авигаль.

Дорон закончил просматривать опись и поднял на них глаза. Мгновение казалось, что он сомневается, рассказывать или нет, но наконец Дорон решился.

– Машина времени, – сказал он.

– Что «машина времени»? – не понял Банкер.

– Йони сделал детальный план ее конструкции. Пояснения, чертежи, все, что нужно, – проговорил Дорон. – Он лежал тут, в ящике. А сейчас его нет.

– Нет, – отрубила Авигаль.

Они сидели в машине с закрытыми окнами, включив двигатель и кондиционер. За несколько минут до этого они расстались с Дороном, и Банкер пообещал ему, что они «возьмутся за дело». Авигаль не была готова тронуться с места, пока напарник не передумает.

– Назови мне хотя бы одну вескую причину, почему нет, – сказал Банкер.

– Если хочешь, могу хоть тридцать назвать, – выпалила Авигаль, – но начнем с того, что это убийство. Убийство, Банкер! Это тебе не просьба узнать, чем жена клиента занимается допоздна в офисе, не поиски потерявшегося кота или разоблачение нечистого на руку работника, который, как подозревает его начальство, ворует из кассы. У нас нет ни опыта, ни возможностей браться за такие дела.

– Ну, во-первых, припоминать сейчас кота – это низко. Ты же знаешь, что мы искали его только ради спокойствия моей тети и, вообще говоря, нашли в итоге раздавленным, так что в известном смысле расследовали убийство.

– Банкер!

– Во-вторых, откуда у нас появится опыт в расследовании убийств, если мы не попробуем его получить? В то время, как нам преподносят такую возможность на блюдечке с серебряной каемочкой!

– «С серебряной»?

– Ну, не цепляйся к словам. Случайная оговорка не отменяет смысла сказанного, – отмахнулся Банкер. – Подумай об этом, Авигаль. Бренд обратился к нам. Он думал, что именно мы способны помочь ему справиться с тем, что уже тогда, кажется, представляло смертельную опасность.

– Мы не знаем наверняка. И это не имеет отношения к делу. И вообще, что за вопросы про мороженое?

Не снисходя до объяснений, Банкер продолжил:

– А Дорон, его лучший друг? Он сейчас всем управляет и контактирует с полицией. Дорон действительно хочет, чтобы мы взялись за расследование.

– То, что Дорон не доверяет полиции, не значит, что мы должны лезть в это дело и мешать следствию.

– А кто мешает? Мы делаем свою работу, они – свою. Давай рискнем, Ханаани.

Авигаль вздохнула. Как он не поймет, что для нее это слишком? Дела, которыми они занимались до сих пор, были гораздо проще. Ревнивые женщины, потерянные вещи, мошенничества с выплатами по страховке, которые нужно разоблачить, гиперопекающие родители-«вертолеты», которые хотят выяснить, чем занимаются их дитятки. Единственная минута славы ожидала агентство, когда, следя за мужем, которого жена подозревала в измене, они засекли его контакты с группой, планировавшей устраивать взрывы во время политических мероприятий. Члены группы, именовавшие себя «Инкогнито», оставляли друг другу секретные сообщения в магазинах фокусов и выглядели действительно жалко – 8,7 балла по шкале Банкера. Один из сайтов разразился по этому поводу статьей с кликбейтным заголовком «Женщина думала, что муж ей изменяет, но выяснила кое-что пострашнее», где упоминалось их агентство. В статье ее назвали Авиталь вместо Авигаль, написали, что супруги живут в Рамат-Гане, хотя на самом деле те обретались в Рамат-ха-Шароне, и переврали название группы, окрестив ее «Иллюминатами». Первую ошибку из трех, правда, исправили – после звонка Авигаль.

– Как долго, по-твоему, ты протянешь на свою зарплату библиотекаря? – спросил Банкер. – Учитывая частоту, с которой мы получаем заказы, агентство скоро закроется и превратится в воспоминание. Но если мы сумеем докопаться до того, кто это сделал, пусть даже нам не заплатят, то станем знаменитыми и выйдем на новый уровень.

– Такие решения не принимаются сгоряча, нам нужно понять, каковы могут быть…

– Авигаль, жизнь – это череда догадок. Мы их называем решениями, но это никакие не решения. На самом деле мы не знаем ничего. Ты не знаешь наверняка, чем захочешь сегодня поужинать – картошкой фри или салатом. Не знаешь, останется ли твой мужчина хорошим через двадцать лет. Не знаешь, чем обернется лишний бокал вина – скрасит вечер или станет началом двадцати двух лет алкоголизма. Все это лишь догадки. Мы называем их взвешенными решениями, но на самом деле это всего-навсего попытки спрогнозировать будущее на основе не вполне надежных воспоминаний и еще менее надежных оценок чужого опыта. Опираясь на эти сомнительные субъективные предсказания, мы и действуем, а потом выдаем их за решения. Так что просто предположи благоприятный финал. Это дело зовет нас, Авигаль.

– Для расследования убийств существует полиция! – Она почти сорвалась на крик. – Нас могут обвинить в противодействии следствию. И мы даже не знаем, чем именно… Чем именно он занимается?

– Он уже ничем не занимается, – тихо сказал Банкер.

– Не Бренд, а вот он! – Авигаль указала наружу.

С того места, где стояла их машина, была видна бо́льшая часть двора вокруг дома профессора. Дорон, неестественно-красный, бродил там, сжав кулаки. Потом огляделся вокруг и начал подбрасывать руками в воздух крупные опавшие листья, лежавшие во дворе.

– Что он делает? – снова спросила Авигаль в недоумении.

– Не шевелись! – велел Банкер. – Спугнешь.

– Ты о чем вообще? Он даже не смотрит в нашу…

– Ш-ш-ш…

Прямо перед ними, чуть в отдалении, Дорон, переставший подбрасывать листья, вытянул из кармана большую связку ключей. Он наклонился к земле, и напарники увидели откопанную им круглую металлическую ручку. Дорон схватился за нее, потянул и медленно поднял большую металлическую дверь, покрытую облупившейся синей краской.

– Ого! – присвистнул Банкер. – А это уже интересно.

Авигаль собиралась что-то сказать, но тут голова Дорона исчезла за железной дверью открытого подвала, и Банкер поспешил вылезти из машины и направился во двор дома Бренда.

– Какого черта?!.. – процедила Авигаль, отдернув руку от клаксона за секунду до того, как нажать на него. Нет, все-таки сигналить – плохая идея. Банкер, словно услышав ее беззвучный окрик, обернулся и махнул ей рукой: «Иди сюда!» – а она замахала возмущенно: «Ну уж нет! Еще не хватало! Ты что, с ума сошел? Живо сюда! Возвращайся немедленно!» Банкер снова махнул ей, призывая следовать за ним, повернулся и зашагал дальше.

Авигаль выругалась на всех известных ей языках, а потом открыла бардачок и достала пистолет, который прятала там последние пять лет. Интересно, он вообще заряжен? Не даст ли осечку? Черт возьми, Банкер уже почти у двери. Она выскочила из машины и припустила следом.

Черная металлическая лестница вела под землю. Банкер осторожно ступил на первую ступеньку, пытаясь оценить ее прочность и вероятность того, что она скрипнет и выдаст их, но ступенька с честью выдержала испытание, не издав ни звука, так что Авигаль и Банкер начали медленно спускаться. Авигаль держала оружие сразу двумя вытянутыми вперед руками, а Банкер старался нагнуться и разглядеть, что происходит внизу. По мере спуска подземное помещение постепенно открывалось их взгляду.

Это была внушительных размеров мрачная комната. Две большие лампочки свисали с потолка, сплошь покрытого сетью труб и кабелей, ни одна не горела. Свет исходил только от компьютерных мониторов, расставленных вдоль стены. Перед одним из них сидел Дорон и печатал, нахмурив брови и закусив нижнюю губу. Рядом с ним лежал маленький листок бумаги и коробка с цветными мелками. В тусклом молочном свете, который расползался от экранов, можно было разглядеть несколько белых пластиковых стульев, какую-то округлую большую скульптуру, возвышавшуюся в центре комнаты, и – в одном из углов – автомат для видеоигр, похоже винтажный, на табло которого что-то мигало, отчаянно требуя внимания. Везде угадывались силуэты разнокалиберных контейнеров, в воздухе витал запах пластика и промышленного кондиционера, смешанный с каким-то сладковатым, трудно определимым ароматом.

Они ждали. С того места, где они замерли, было видно, как Дорон в замешательстве и досаде потирает глаза. Спускаться дальше, похоже, не имело смысла, пока не выяснится, что он делает. Авигаль вообще не усматривала в этом никакого смысла. Сейчас она торчала на лестнице только потому, что лишь ее пистолет мог воспрепятствовать превращению живого Банкера в мертвого – поворот, который ее решительно не устраивал. Самому Банкеру, похоже, было все равно, поскольку он решил спуститься еще на одну ступеньку.

За три ступеньки до пола железо издало отчетливый скрип, который выдал их присутствие.

Дорон поднял глаза от экрана и посмотрел на них. Какое-то мгновение казалось, что он их не видит, но чем дольше он смотрел, тем очевиднее становилось: Дорон просто решает, что ему делать дальше.

В конце концов он просто вздохнул:

– Ладно, раз вы уже здесь…

Он встал и направился к ним. Авигаль почувствовала, как Банкер напрягся. Дорон потянулся через край компьютерного стола и коснулся чего-то на стене. Раздался мягкий щелчок, и свет заполнил комнату.

– Вот, – устало повел рукой Дорон, – подойдите и посмотрите.

Напарники обменялись взглядами. Авигаль, удостоверившись, что пистолет на предохранителе, убрала его в заплечную кобуру и вслед за Банкером спустилась с лестницы на грубый бетонный пол.

– Это… – начала Авигаль и осеклась.

– Да, – подтвердил Дорон, – это она.

Округлое нечто в центре комнаты оказалось никакой не скульптурой. Это было что-то вроде арочного металлического портала высотой около двух метров, покрытого разноцветными проводами. Авигаль насчитала почти три десятка небольших коробок, похожих на блестящие черные трансформаторы и расположенных через равные промежутки вдоль арки. Большой пучок кабелей тянулся от портала к компьютерам, расставленным вдоль стены.

– Он таки создал ее, – сказал Банкер.

– Да, – признал Дорон, как будто с облегчением.

– Когда?

– Очень давно на самом деле.

– И она работает?

– Да, прекрасно работает, – заверил Дорон. – Разве что не так, как вы предполагаете.

– Давайте все же убедимся, что мы говорим об одном и том же, – произнесла Авигаль.

– Это машина времени, которую построил Йони, – пояснил Дорон, – и сейчас мы ее запустим.

Банкер повернулся к нему:

– Вы умеете ее запускать?

– Да, – ответил Дорон, – он показал мне. Сама по себе машина очень сложно устроена, но интерфейс для запуска вполне простой. Главная проблема – это вычислить правильные четырехмерные координаты, а дальше просто вводишь их – и компьютер делает остальное.

– И она действительно работает? – Авигаль по-прежнему не верила.

– Вы уже спрашивали, – напомнил Дорон. – И я уже ответил – да.

Вернувшись к компьютеру, он нагнулся к экрану. Банкер подошел к круглому порталу, чтобы получше его разглядеть.

– Не подходите слишком близко, пожалуйста, – предупредил Дорон. – И само собой, не трогайте ничего.

– Вы хотите вернуться в прошлое и предотвратить убийство? – осведомился Банкер.

– Нет, – покачал головой Дорон, что-то набирая, а затем выпрямился в полный рост. – Нельзя предотвратить убийство – это может создать парадокс. Реальность не любит парадоксов. Йони мертв. Нельзя изменить прошлое так, чтобы сейчас он был жив.

– Тогда зачем?

– Я хочу узнать, кто это сделал, – пояснил Дорон. – Собираюсь открыть портал так, чтобы увидеть кабинет Йони. Открою ровно на пять минут, с тридцати трех до тридцати восьми минут одиннадцатого. Я намерен посмотреть, кто это сделал, а затем позвонить в полицию и дать анонимную наводку.

– Почему анонимную? – удивилась Авигаль.

– Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о машине времени. И уж точно не хочу, чтобы о ней пронюхали государственные структуры. Йони не желал оповещать мир, что машина уже существует. Возможно, именно поэтому он и пытался помешать выходу статьи.

– Но из статьи следует, что он еще ничего не построил, – возразил Банкер. – Мы предполагали, что публикация нужна, чтобы добыть финансирование.

– Понятия не имею, зачем он вообще дал то интервью, – поморщился Дорон. – Машина тогда уже существовала.

– Итак, вы сейчас собираетесь открыть портал с помощью этой арки, и на другой стороне мы увидим кабинет профессора Йони вчера вечером? – уточнила Авигаль.

– Да.

– Таким образом, мы просто увидим, кто стрелял в него, и закроем вопрос? – В голосе Банкера слышалось разочарование.

– Да. Это грех – иметь под рукой такое устройство и не воспользоваться им, – сказал Дорон. – Не представляю себе более простого способа изобличить убийцу. – Он протянул руку к клавиатуре. Его палец завис над ней в воздухе. – Вы можете сесть на пластиковые стулья. Вон там, напротив, – предложил он. – Расстояние достаточно безопасное.

Авигаль и Банкер отошли назад и встали между стульями.

– Спасибо за предложение, – поблагодарила Авигаль, – но я впервые в жизни вижу работающую машину времени и ради такого случая предпочитаю стоять.

– О’кей, – согласился Дорон.

По закону жанра тут должен был начаться обратный отсчет, но Дорон просто нажал на кнопку клавиатуры. Послышался короткий звуковой сигнал, и на мгновение свет словно бы запульсировал.

Больше ничего не произошло.

Дорон тихо выругался. Затем еще раз, громче, и ударил кулаком по столу.

– Похоже, она все-таки не работает, – сделал вывод Банкер.

– Секунду! – вскричал Дорон. – Секунду-секунду!

Он снова сел и начал быстро печатать. Экраны вокруг него мерцали, окна открывались и закрывались, а он бормотал:

– Но я не сделал вот этого, и вот этого, и этого тоже…

Через несколько томительно долгих минут ожидания, вынудивших Банкера и Авигаль все-таки опуститься на пластиковые стулья, Дорон проговорил:

– О’кей, о’кей, о’кей, готовы? Три-четыре…

Он снова нажал на клавишу, опять раздался негромкий сигнал, за которым последовала… неловкая тишина. Дорон схватился за голову руками.

– Поверить не могу, – бормотал он, – поверить не могу.

– Может быть, – осторожно произнес Банкер, – он вам сказал, что машина времени уже работает, а на самом деле… эм-м… с ней все еще были кое-какие небольшие проблемы?..

Дорон поднял голову, расстроенный. Несколько секунд он молча смотрел на Банкера, потом снова повернулся к экранам и начал энергично печатать. Напарники переглянулись, и Авигаль пожала плечами, как бы говоря: «Похоже, нам придется стоять здесь и ждать, пока эта штука не заработает».

Но через полминуты Дорон поднял руку…

…указал на арку портала и сказал:

– Лондон, тысяча восемьсот девяносто пятый год, – затем нажал на клавишу, и портал ожил.

Низкий гул раздался из арки, и теперь в центре ее что-то происходило. Казалось, будто кто-то быстро надувает воздушный шарик, но это был не шарик, а реальность, которая растягивалась и расширялась. Всё находившееся в задней части помещения – картонные коробки, большие пластмассовые контейнеры, старые стулья, винтажный игровой автомат – быстро искривилось, как в выпуклом зеркале, которое растягивалось и раздувалось, пока коробки не превратились в тонкие прямоугольники, а мерцание от экрана видавшего виды аркадного автомата – в тонкую извилистую линию. Когда волна искривления достигла границ арки, что-то внутри воздушного шарика вспыхнуло и арку заполнило новое изображение, из тех, которые и Банкер, и Авигаль видели прежде только на черно-белых фото.

Экипажи, грохоча колесами, мчались взад и вперед по широкой улице, по сторонам которой высились массивные каменные здания. По тротуарам чинно выступали затянутые в корсет леди в воздушных платьях и широкополых шляпках, под кремовыми или белыми зонтиками от солнца, а также джентльмены в котелках, облаченные, несмотря на жару, в сюртуки и жилеты. Авигаль уставилась в портал круглыми от удивления глазами. Неверящий взгляд ее перебегал с камней мостовой на проемы в стенах домов, с мусора, сваленного у стен, на пышные цветы, украшающие женские шляпки. Шум экипажей, густой запах конского пота и навоза ошеломляли. Задумывался ли хоть кто-нибудь о том, чем пахнет прошлое?

Взволнованный Банкер подошел к порталу. Ощущение было такое, будто смотришь в большое окно. Поворачивая голову то вправо, то влево, он мог видеть скрытое за краями портала. Банкер медленно протянул руку к картинке, которая появилась перед глазами.

– Не трогать! Даже не думайте пройти туда! – крикнул Дорон.

И Банкер отдернул руку. Обойдя портал, Банкер оглядел его сзади. То, что он увидел, напоминало густое серое варево, бурлящее и вскипающее тысячами пузырей, которые поднимались и исчезали снова и снова. От движения жидкости под пузырями Банкера замутило, необъяснимое чувство тревоги охватило его. Он снова обошел портал, и перед глазами его вновь открылся старый Лондон, яркий, полный движения и жизни.

Дорон между тем уже снова быстро что-то печатал, намереваясь доказать смотрящим, что все происходит взаправду. Наконец он опять поднял руку и объявил, указывая на портал:

– Египет, две тысячи пятисотый год до нашей эры…

…и уверенно нажал на нужную кнопку. Изображение в портале снова начало стремительно искажаться – даже быстрее, чем во время первого запуска. Из искажения родилась новая картинка.

Посреди пустыни под испепеляющим солнцем лихорадочно двигались сотни полуголых мужчин. На фоне голубого безоблачного неба медленно ползали мегалиты. Десятки рабочих, одетых в набедренные повязки, держали толстые канаты, которыми были обвязаны гигантские камни, толкали и тянули их по рыхлой тропе, пока другие поливали ее водой из ведер. Впереди и позади каждой группы из камней и рабочих медленно двигались огромные израненные животные, покрытые тонким слоем шерсти, плотно обвязанные бесконечными веревками, с бивнями, срезанными почти до основания.

– Мамонты? – воскликнула ошеломленная Авигаль. – Так вот как строили пирамиды!

– Видимо, да, – прошептал Банкер, неспособный оторваться от этого зрелища.

Дорон вновь забарабанил по клавиатуре, готовя следующий запуск, еще одно неопровержимое доказательство, которое заставит сомневающихся замолчать.

– Но мамонты в Африке вымерли задолго до этого. В тот период осталось лишь несколько… в Сибири… – пролепетала Авигаль.

– Или нет. – Банкер указал рукой на портал.

Дорон снова нажал на клавишу, и снова изображение в портале исказилось, пока не возникла новая картинка.

– Где мы? – спросила Авигаль.

Теперь в поле зрения не было ни одного человека. Дикие травы стекали с холмов зелеными волнами, вдали виднелись высокие деревья. Вокруг стояла пугающая тишина. Банкер слегка вытянул шею. На этот раз портал открылся высоко над землей, а не на уровне почвы, и на мгновение Банкеру показалось, что прохладный чистый воздух врывается в его легкие.

– Думаю, правильнее спросить: «Когда мы?», – заметил он, прищурился, разглядев вдали движущуюся по небу точку, и подошел немного ближе.

– Не трогать! – снова предостерег Дорон. – И не переступать черту!

– Не волнуйтесь вы так, – успокоил Банкер. – Я просто хотел рассмотреть получше…

Между тем точка росла, приближаясь.

– …Вон ту птицу, – пояснил Банкер. – Видите?

Точка все приближалась, и уже можно было различить крылья, хвост, огромный клюв.

– Уж слишком эта штука велика, чтобы быть птицей, – усомнилась Авигаль. – Больше похожа на небольшой гражданский самолет.

– Ну нет, – возразил Банкер. – Она машет крыльями. Какой еще самолет? Птица, конечно. Вероятно…

Существо, неуклонно сокращавшее расстояние между собой и наблюдателями, приобрело сходство с образом, знакомым им по рисункам и фильмам.

– Ничего себе! – ахнула Авигаль. – Это же…

– Птерозавр, – подсказал Дорон, и пальцы его опять запорхали над клавишами. – Мы вернулись на сто миллионов лет назад.

Авигаль и Банкер во все глаза смотрели на летящее создание, не в силах отвести взгляд.

– Слушай, друг, – встревожился Банкер, – кажется, он летит прямо на нас.

Дорон продолжал печатать.

– Эй, приятель! – окликнул Банкер. – Дорон, братишка, этот птерозаврус того и гляди влетит в портал!

– Птерозавр, – поправил Дорон. – А теперь вчерашний вечер, тридцать пять минут одиннадцатого, кабинет профессора Йонатана Бренда!

Он нажал на клавишу, и за миг до того, как ископаемое должно было, казалось, влететь в портал, картинка снова исказилась, уступив место новому изображению, которое изверглось из центра арки, заполнив собой пространство.

И… все те же картонные коробки, большие пластиковые контейнеры и древний аркадный игровой автомат – не кабинет профессора Бренда, а подземелье, где они находились.

Дорон с досадой ударил по столу.

Банкер деликатно кашлянул:

– Итак, машина работает – за исключением тех случаев, когда она не работает. Почему так?

– Не знаю, – простонал Дорон, – ерунда какая-то.

Банкер снова обошел портал, осторожно протянул руку и коснулся арки с трансформаторами. Она была теплой. Банкер огляделся вокруг. Когда он стоял спиной к порталу, комната мало чем отличалась от любого другого захламленного подземного склада. Банкер подошел к аркадному автомату в углу и посмотрел на экран. «Нажмите ► для активации», – говорилось в мигающем сообщении.

– Этот пузырь, – сказала Авигаль, – скругленное искажение. Он использовал пространственно-временной тоннель, верно? Точнее, он его создал.

– Да, – ответил Дорон.

– Я никогда не слышала, чтобы кто-то смог поддерживать в стабильном состоянии такой большой пространственно-временной тоннель.

– В том-то и дело, – произнес Дорон обессиленно. – В этом и состоял большой научный прорыв, а также причина очень многих проблем.

– А что насчет парадоксов? – спросил Банкер. – Убить собственного деда и все такое?

– Нет никаких парадоксов, – отмахнулся Дорон.

– Как это? – не поверила Авигаль.

– Да вот так, – сказал Дорон. – Машина времени не дает возникать парадоксам, сама реальность не позволяет.

– И все-таки я не понимаю, как все это, – Авигаль махнула рукой в сторону большой арки, – работает? Он вам объяснил?

– Объяснил, да. Как включать, что можно и чего нельзя делать. Я не физик, но базовые принципы, которые нужно знать, я понимаю.

– Тогда объясните нам, пожалуйста, – попросила Авигаль. – Может быть, вместе мы сможем понять, почему не удается запуск именно во вчерашний день.

Банкер и Авигаль сели рядом. Дорон поднялся, подошел к ним и тоже устроился неподалеку, положив ногу на ногу.

– О’кей, – согласился он, – я объясню.

О чем говорится в этой главе?

В ней объясняется, как работает машина времени.

Развивается ли сюжет в этой главе?

Ну, это зависит от того, считаете ли вы новые знания развитием. Никого не убивают, никто не влюбляется и не женится, не находит клад. Вы ни на шаг не приближаетесь к разгадке того, кто убийца. По большей части эта глава состоит из диалогов. Впрочем, как и многие другие в этой книге, так что…

Можно ли пропустить данную главу?

Можете пропустить все, что хотите. Разрешения для этого не требуется. Можно было пролистать и первую главу, вернуть книгу на полку, начать с середины, а не с начала. Книга работает на вас, а не вы на нее. Если знакомство с техническими аспектами работы вымышленной машины времени представляется вам напрасной тратой этого самого времени, вы вольны перескочить дальше, ощутив себя на миг хозяином собственной жизни. Ни одна живая душа не узнает.

Если я пропущу этот раздел, пойму ли, что будет дальше?

А это уже хороший вопрос. Машина времени и убийство довольно тесно связаны между собой. Возможно, что, даже не читая этого раздела, вы уясните себе базовые принципы из следующих глав. Возможно, угадаете убийцу еще до финала, как пытается сделать любой читатель. В тексте есть подсказки. Но не исключено, что без знания некоторых основных моментов в работе машины вам будет труднее понять кое-что происходящее дальше, особенно развязку.

Можете ли вы коротко рассказать мне самое существенное?

Во-первых, не существует парадоксов. Во-вторых, портал машины времени действует как одностороннее зеркало: с той стороны, откуда им управляют, можно видеть, что происходит внутри, но там, куда портал открывается, ничего не видно.

Это все?

Нет, но эти две вещи – самые важные. Мы будем так или иначе возвращаться к ним и к другим техническим принципам дальше – для сведения тех, кто их забыл или сделал длинный перерыв в чтении.

А нет ли в этой главе скрытого между строк ключевого намека, так, к слову?

Ну, вы уж совсем ударились в конспирологию. Утверждать, будто в самой сухой, технической главе книги кроется ключ ко всему сюжету? Бросьте! Добавим важный дисклеймер: вы не сможете построить машину времени самостоятельно, руководствуясь приведенными здесь объяснениями. Мы убрали графики, которые точно объясняют, как именно это сделать (по совету юридического отдела). Мы не хотим отвечать за возможные действия, если кто-то рискнет ее построить.

Так что в итоге? Все-таки можно пропустить этот раздел?

Эм…

Ой, всё.

– Только не забывайте, что я не физик, – повторил Дорон. – Знаю, как управлять машиной, но вряд ли смогу ее починить в случае неполадок. Я перескажу вам объяснения Бренда. Вот все, что в моих силах.

– Мы слушаем, – кивнул Банкер.

Авигаль распахнула свой маленький блокнот и склонила голову, сосредоточившись.

– Какой, по-твоему, способ перемещения во времени является наилучшим? – спросил Бренд. – Точнее, перемещения в прошлое.

– Не думаю, что обладаю необходимыми знаниями, чтобы ответить на этот вопрос, – отозвался Дорон, в недоумении приподняв брови. – «Делориан», возможно?

Они сидели в подвале рядом с аркой. Между ними стояли две чашки и лежала большая упаковка вафель.

– Лучший способ – найти две черные дыры, которые вот-вот столкнутся, – сказал Бренд. – Пространство искривляется вокруг черной дыры таким образом, что между двумя дырами можно проложить – по крайней мере, теоретически – траекторию, пройдя по которой ты попадешь во временну́ю точку, предшествующую исходной – той, откуда отправился в путь.

– Ну да, конечно, – согласился Дорон, – две черные дыры. Кто же этого не знает?

– Но у нас нет такой возможности…

– Вот же засада…

– Даже если б она была, понадобилась бы куча энергии, чтобы добраться до парочки готовых столкнуться черных дыр. Так что тут нам ничего не светит.

– Поэтому я про такую возможность ничего не сказал, – кивнул Дорон и взял еще одну вафлю из пачки.

– Можешь хоть секунду побыть серьезным? Ты же сам просил объяснить, так послушай.

– Справедливо, я весь внимание. Какой второй способ?

– Способ, которым я решил воспользоваться, состоит в создании тоннеля между двумя точками пространственно-временно́го континуума. До сих пор этого удавалось добиться только в специальных лабораторных условиях, на очень короткое время и в микроскопических масштабах. Возникают проблемы с энергозатратами, с радиационным фидбеком, а также квантовые трудности – очень много всего. Но портал, который ты видишь здесь перед собой, может открыть пространственно-временной тоннель в любое место и время, согласно координатам, которые задаются заранее, с точностью почти до двух метров и на продолжительное время.

– Разве это не жутко дорого с точки зрения затрат энергии?

– Определенно не дешево, но доступно. Специально для этого мне пришлось разработать генератор, который обеспечит энергетический скачок, необходимый для открытия портала. Все эти контейнеры на стенах и за столами, которые ты видишь, – это мегабатареи, сконструированные мной специально для данной цели. В них я сохраняю энергию, необходимую для открытия портала. Но это все на порядок меньше, чем считалось нужным для поддержания пространственно-временно́го тоннеля. Конечно, мне пришлось решить еще несколько мелких проблем…

– Что за проблемы? – спросил Дорон.

– Давай представим, что мы хотим переместиться на один день назад во времени, – произнес Бренд. – Сюда, в эту комнату.

– Надо настроить машину так, чтобы она перенесла нас на двадцать четыре часа назад.

– Но куда?

– Сюда.

– Нет, – покачал головой Бренд, – здесь ничего не было двадцать четыре часа назад. Земля движется, она обращается вокруг Солнца со скоростью, примерно равной ста десяти тысячам километров в час, ее не будет здесь завтра в это время и не было здесь вчера.

– Понял.

– Солнце тоже движется. Вся Солнечная система обращается вокруг центра нашей Галактики. Все движется относительно чего-то, так что, если мы хотим попасть в конкретную точку, нам нужно вычислить ее с предельной точностью. И это, заметь, если мы хотим переместиться всего лишь на один день назад. Если же мы хотим перенестись на тысячи лет, даже в пределах Земли, то должны принимать в расчет дрейф материков, изменение рельефа земной поверхности. Есть вероятность, что, вычислив наиточнейшим образом положение Земли, мы откроем портал в точку, где в интересующий нас момент высилась гора.

– Но подобные накладки могут происходить и при перемещении на малые промежутки времени, – сказал Дорон, начиная воодушевляться. – Там, где сейчас ничего нет, пару лет назад, возможно, стояла стена или росло большое дерево.

– Или паслась корова.

– Почему корова?

– Ну это я так, просто для примера.

– Ладно.

Еще несколько секунд они молчали, погруженные каждый в свои мысли, пока Дорон не встрепенулся:

– Так ты решил эту проблему?

– Да, – признал Бренд, – в целом. Сначала производится очень точный расчет, чтобы доставить нас в точку с нужными координатами, а потом, перед открытием портала, машина осуществляет короткий технический запуск, занимающий несколько тысячных долей секунды, чтобы портал не открылся в пустоту или нечто подобное. И только потом портал открывается по-настоящему. Но есть еще одна проблема.

– Какая?

– Земля движется, помнишь? – проговорил Бренд. – А еще вращается вокруг своей оси, а еще обращается вокруг Солнца, а еще…

– Помню, помню. Но ты же только что сказал, что вроде бы решил эту проблему, разве нет?

– Вычислил точку открытия портала, да, – согласился Бренд. – Но Земля продолжает двигаться. Мы с тобой сейчас не чувствуем этого, потому что стоим на ней и движемся вместе с ней. Но если мы откроем портал в определенную точку пространственно-временно́го континуума и эта точка будет фиксирована, она, по сути, станет перемещаться относительно места, в которое мы хотим попасть. Значит, нужно убедиться, что сама точка открытия тоже движется. Зафиксировать ее в определенном месте, чтобы она продолжала двигаться вместе с порталом.

– То есть ты постоянно пересчитываешь местоположение портала и перемещаешь его туда?

– Нет, это слишком опасно, – возразил Бренд. – Это значило бы, что мы зависим от вычислительной скорости машины и в случае задержки движение портала прервется. Это может привести к катастрофе. Я нахожу какой-то объект в пространстве, куда открывается портал, и закрепляю портал на него. Таким образом, точка выхода пространственно-временно́го тоннеля все время движется, однако кажется стабильной, точно так же как и точка входа, – он махнул рукой в сторону округлого сооружения в центре комнаты, – всегда движется, но закреплена. К тому же подобного рода расчеты могут различаться в зависимости от места. Если мы хотим попасть на Северный полюс, например, то должны учитывать, что скорость вращения там совсем другая, нежели на экваторе. И расхождение скоростей вращения будет еще больше, если мы захотим открыть портал на Луну или на Марс.

– Ты можешь открыть портал на Марс? – удивился Дорон.

– Теоретически, – скромно ответил Бренд.

– Стало быть, открытие портала – это, по сути, расчет четырехмерной точки? – спросила Авигаль.

– Да, точки, которая все время движется, – ответил Дорон.

– И во времени тоже?

– Да, – подтвердил он, – только с движением во времени куда меньше проблем. Если мы не будем пытаться открыть портал на космический корабль, движущийся со скоростью света, то скорость, с которой идет время в точке выхода, окажется очень близкой к скорости в точке входа. Разница незначительна, и нет необходимости что-то специально рассчитывать. Другая проблема – это даты.

– Что не так с датами?

– Даты – это довольно позднее изобретение человечества. Они не слишком точны, и есть множество видов и способов датировки. Годовые календари разные, методы их вычисления меняются. Чем дальше пытаешься углубиться в прошлое, тем сложнее это становится… В какой день вы родились? – спросил Дорон.

– Пятого декабря, – ответил Банкер.

– Допустим, я хочу открыть портал в пятое декабря прошлого года, – сказал Дорон. – Это легко. По описанию такой временно́й точки не составляет труда вычислить количество дней, которое прошло с тех пор. Но что произойдет, если я попытаюсь попасть в десятое октября тысяча пятьсот восемьдесят второго года?

После нескольких секунд озадаченного молчания Авигаль улыбнулась:

– Зависит оттого, куда именно.

Дорон улыбнулся ей в ответ, впервые с тех пор, как они познакомились.

– В Рим, например.

– Тогда у вас ничего не получится, – заявила Авигаль.

Банкер перевел непонимающий взгляд с Дорона на нее:

– Почему? Что тогда произошло?

– Не существовало такой даты, – пояснила Авигаль.

– В каком смысле?

– До пятого октября в ходу был юлианский календарь, – просветила Авигаль, – по которому продолжительность года составляла триста шестьдесят пять дней шесть часов. Использование его привело к тому, что каждые четыре года набегало примерно три лишние четверти часа относительно периода обращения Земли вокруг Солнца. С течением времени накапливалась разница между календарем и скоростью обращения Земли, это вызывало расхождения между реальным и календарным циклами смены времен года и создавало неудобства при исчислении даты религиозных праздников. Поэтому в тысяча пятьсот восемьдесят втором году при папе Григории Тринадцатом в календарь были внесены изменения, чтобы сделать его более точным, и мы перешли с юлианского календаря на григорианский.

– И что?

– Но к тому моменту уже накопилась разница в десять дней между датой, которая должна была наступить, и фактической датой. Поэтому пятого октября тысяча пятьсот восемьдесят второго года все католические страны Европы перескочили на десять дней вперед. После четверга четвертого октября наступила пятница пятнадцатое октября.

– А что произошло в некатолических странах?

– Значительная часть их долго не переходила на новый календарь. Британия, например, перешла на григорианский календарь только в тысяча семьсот пятьдесят втором году и вынуждена была перескочить уже на одиннадцать дней.

– Ты хочешь сказать, что на протяжении сотен лет в разных частях Европы один и тот же день приходился на разные даты?

– Именно, – подтвердила Авигаль, – так что иногда пересечение границы между странами становилось путешествием во времени…

– Да, вот так мы, люди, относимся к датам, – сказал Дорон. – Мы считаем их чем-то неизменным, но заблуждаемся. И это мы еще не брали в расчет календарь, который был принят до юлианского, а также календари, которых придерживались за пределами Европы. Я уже не говорю о временах, предшествовавших началу летоисчисления, о проблеме определения точного часа до изобретения часовых поясов и тысяче других вещей.

– Так что же сделал Бренд? – озадачено спросил Банкер.

– В идеале создание универсальной машины, которой мог бы пользоваться каждый, требовало учета и отслеживания всех упомянутых изменений на протяжении истории, а также синхронизации всех календарей и различных методов датировки. Но Бренд создавал машину для себя, поэтому он производил расчеты по календарю, который привычен нам.

– И что это значит?

– В итоге после всех расчетов все сводится к вычислению разницы. Когда я открыл вам портал в доисторический период, то для удобства указал пятое мая, но это не имеет смысла, если речь идет о сотне миллионов лет назад. Фактически это превратилось во что-то вроде пятидесяти трех триллионов минут назад, и все.

– То есть проблемы с датами не возникает? – уточнил Банкер.

– Все относительно, – вмешалась Авигаль. – Мы мыслим в парадигме дат, но машина отсчитывает определенный промежуток минувшего времени. Более или менее так я себе это представляю.

– Именно, – одобрил Дорон.

– Это все прекрасно и очень умно, но не совсем про машину времени, – сказал Банкер.

– Что вы имеете в виду?

Банкер развел руки в стороны, будто пытаясь указать на очевидное:

– Что насчет парадоксов?

– Что насчет парадоксов? – спросил Дорон.

На сей раз друзья сидели в любимом кафе. Бренд пил пиво из большой толстой кружки, а Дорон, выбравший другой сорт пенистого, потягивал его из зеленой бутылки.

– Не существует никаких парадоксов.

– Что значит «не существует парадоксов»? – растерялся Дорон.

– Машина не может изменить прошлое. Менять нельзя – можно только смотреть на него.

– Но ты же открываешь пространственно-временной тоннель.

– Верно.

– Пространственно-временной тоннель в прошлое!

– Именно.

– Так что случится, если кто-то попадет в прошлое и что-то там сделает?

– Нельзя пройти сквозь пространственно-временной тоннель. Сквозь него можно только смотреть. – Бренд сделал большой глоток пива, не отрывая взгляда от лица Дорона.

– А что будет, если попытаться пройти?..

– Это невозможно, – пожал плечами Бренд. – Когда я вознамерился проделать это, машина не сработала.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Когда я включил ее с таким намерением, что-то произошло, и портал не открылся.

– Только с намерением?

– Да.

Дорон пристально посмотрел на друга.

– Ты считаешь осмысленным предположение, будто машина читает мысли?

– Она не читает мыслей, не преувеличивай, – поморщился Бренд. – Тут как в квантовой механике: наблюдение за событием изменяет результат.

– Но это же не наблюдение, а только намерение.

– Намерение – тоже часть физического мира, – заметил Бренд. – Но если хочешь, могу дать еще одно возможное объяснение.

– Какое же?

– Возможно – теоретически – портал все-таки открылся, – сказал Бренд, – и я действительно прошел через него, а потом совершил нечто запретное, поэтому действие было отменено, и реальность «отскочила» к моменту перед активацией портала. Произошло нечто вроде автосохранения в компьютерной игре. Реальность, не допускающая парадоксов, просто возвращает нас к моменту до открытия портала, до возникновения парадокса.

– А ты не помнишь, что произошло?

– Моя память тоже откатилась к моменту открытия портала, все откатывается. Как будто ничего не случилось. На самом деле не как будто, а действительно никогда не происходило. Но это только одно из возможных объяснений. Другое, более основательное на мой взгляд, состоит в том, что машина не запускается, когда есть намерение нарушить порядок.

– А… – протянул Дорон. – Иными словами… машина времени годится только для наблюдений. Смотреть можно, трогать нельзя.

– Ты как будто разочарован.

– Просто в книжках написано, что она способна переносить нас в другое время.

– В материальном мире реальность должна уметь за себя постоять, – отозвался Бренд с некоторой досадой, – потому что иначе возникает противоречие, и поди знай, чем это кончится. Вселенная схлопнется сама в себя, и пространственно-временной континуум перестанет существовать. Произойдет полная фактическая гибель, как выражаются страховщики. Такие вот дела. Нет никаких временны́х ответвлений, параллельных временны́х линий, влияния на будущее и всего прочего. Я понимаю твое разочарование, но ты, возможно, забываешь, что речь идет о машине, которая позволяет нам наблюдать все, что произошло за историю человечества, в любом месте и в любое время.

– Конечно-конечно, – поспешил оправдаться Дорон. – Это колоссальный прогресс. Для изучения истории, понимания природы человека. Для того, наконец, чтобы заглянуть в будущее. Это, само собой, будет потрясающе.

– Не думаю, что можно заглянуть в будущее.

– Как это?!

Бренд не ответил и только уставился на стол.

– В любом случае, – добавил Дорон, – это, определенно, гигантский прорыв, Йони. Гигантский.

Бренд молча отхлебнул пива, а потом обронил:

– Ты слишком много читаешь научной фантастики.

– Итак, смотреть можно, трогать нельзя? – спросил Банкер.

– Да, – подтвердил Дорон. – По крайней мере, мы так думали изначально.

– Что значит «думали изначально»?

– После нескольких запусков мы обнаружили, что в некоторых случаях удается… пройти сквозь портал.

– В самом деле?

– Да.

– Тогда я вернусь к тому, что уже спрашивал. А как же парадоксы?

– Когда мы обнаружили, что портал проходи́м, Бренд остановил работу и вернулся к своим уравнениям. Требовалось понять, как такое возможно.

– О’кей, о’кей, о’кей… – сказал Бренд, – я почти уверен, что на этот раз понял.

Он лежал лицом вверх на полу своей комнаты, устремив глаза в потолок, как делал много раз прежде, если хотел на чем-то сильно сосредоточиться.

– Тогда объясни мне, – попросил Дорон, который сидел в кресле за рабочим столом Бренда, наклонившись вперед. – Я думал, что пройти через пространственно-временной тоннель нельзя, потому что реальность не допускает парадоксов.

– Возможно, так работает закон Новикова, – произнес Бренд. – Игоря Новикова. Он утверждал, что при путешествиях во времени – возможность которых считалась чисто гипотетической до недавнего времени – парадоксы просто исключаются. Что-то всегда препятствует их возникновению. Подобно тому как реальность не позволяет нам ходить по потолку, некий скрытый закон противодействует созданию парадоксов.

– Закон Новикова?

– Это я его так называю, – пояснил Бренд. – И похоже, реальность действительно не допускает парадоксов. Мы привыкли смотреть на мир через призму существования времени, поэтому забываем, что объективная реальность – это единое целое, а не последовательность отдельных, влияющих друг на друга кусочков. Или, по крайней мере, так кажется, когда смотришь назад.

– «Назад»? Если реальность – единое целое и времени не существует, как можно смотреть назад? – спросил Дорон.

– Сама реальность не допускает парадоксов, однако не создающие парадоксов проходы через пространственно-временны́е тоннели разрешены.

– «Разрешены»? Кем? Кто следит за этим?

– Кто следит за исполнением закона гравитации? За скоростью света? За тем, чтобы уровни энергии были пропорциональны постоянной Планка? Я не собираюсь сейчас вдаваться в философские рассуждения о том, почему законы природы таковы. Они просто действуют, и один из них, по всей видимости, состоит в том, что перемещение во времени возможно, если оно не создает парадоксов.

– Но ведь это не само по себе происходит. Чтобы определить, что́ есть парадокс, а что нет, нужно обладать пониманием реальности, уметь принимать решения.

– Необязательно. – Бренд сел и оглянулся на Дорона. – Когда мы наполняем водой несколько соединенных емкостей разной формы и размера, уровень жидкости в них оказывается одинаковым, независимо от формы, угла наклона или чего бы то ни было другого. Так действует всем нам известный закон сообщающихся сосудов. Добавь еще одну трубку, и закон все равно сработает. Кто тут принимал решения? Мы описываем это терминами вроде «выравнивание» или «равенство высот», но никто же их не замерял. Понятие равной высоты – наше изобретение. Воде все равно, она просто находится там, где ей положено быть. Поэтому давай начнем с определения того, что такое парадокс.

– Если ты вернешься назад во времени и убьешь своего деда, ты создашь парадокс, потому что не родишься. А если ты не родился, то кто путешествовал в прошлое?

– Верно, это всем известно. Парадокс деда. Кстати, он также применим к бабке, отцу, матери или самой старшей яйцеклетке, из которой ты развился. Это наиболее жесткий вариант парадокса, но можно его немного смягчить. Если ты вернешься назад во времени с целью изменить что-то и если у тебя получится, то причина, побудившая тебя отправиться в прошлое, исчезнет.

– Например, если ты путешествуешь во времени ради убийства Гитлера…

– Ты прямо по классике идешь.

– Да. Если ты путешествуешь во времени, чтобы убить Гитлера, и у тебя получается, то у твоего изначального «ты» больше нет поводов путешествовать во времени, потому что он живет в реальности, в которой никогда не было Гитлера.

– Верно, – согласился Бренд. – И это справедливо для любого действия, которое ты совершишь в прошлом и которое повлияет на тебя в настоящем. Любое такое действие невозможно, и портал не откроется, если ты захочешь его совершить. Просто не откроется, и все.

– Иначе говоря, любое путешествие, для которого есть причина, невозможно, потому что причина исчезнет в тот момент, когда у тебя получится исполнить то, что ты хотел.

– Не совсем так, – поправил Бренд. – Что ты думаешь о следующем сценарии: допустим, ты вернулся во времени из вторника в воскресенье. Ты идешь во двор своего дома и закапываешь в углу коробку, в которой что-то находится, не создаешь парадокса, потому что до вторника – когда ты решил отправиться в прошлое – не узна́ешь о существовании коробки во дворе. Если ты вернешься в настоящее время, а в среду решишь выкопать коробку, она будет на месте.

– А если попытаться достать ее в понедельник?

– Зачем? – спросил Бренд. – Ведь ты только во вторник решил ее закопать.

Дорон откинулся на спинку кресла и задумался.

– О’кей, – сказал он наконец, – тогда давай представим, что в четверг, после того как уже достал коробку, ты пытаешься вернуться в понедельник, чтобы ее достать.

– Портал не откроется, потому что извлечение коробки в среду изменит твои представления о реальности в четверг.

– Ты создашь парадокс.

– Да.

– То есть парадокс – это не просто действие, которое ликвидирует причину нашего путешествия во времени, он также меняет наши знания о мире, знания, которые у нас есть, когда мы отправляемся в путь.

– В этом я менее уверен, – признался Бренд. – Трудно сказать наверняка, когда противоречие в знаниях влияет на наше желание путешествовать во времени, а когда нет. Нужно провести несколько испытаний, чтобы выяснить это. Но да, я предполагаю, что противоречие в наших знаниях во многих случаях вызывает парадокс, который мешает открыть портал.

– О’кей, – проговорил Дорон, – кажется, я понял, но у меня есть еще несколько последних вопросов.

– Давай.

– Если я во вторник, сразу после путешествия во времени и закапывания коробки, вернусь в понедельник и достану коробку, все будет в порядке? Потому что я еще не нашел коробку в своем настоящем?

– Правильно.

– А если все же перед своим первым путешествием в прошлое я по какой-то причине взялся перекапывать угол сада и не нашел там никакой коробки, а потом пробую вернуться в прошлое, чтобы ее спрятать?

– Если ты отправляешься с целью закопать ее в том же самом месте, портал не откроется. Если вернешься, чтобы спрятать ее в другом углу, о котором ничего не знал до начала путешествия, тогда препятствий нет.

– А если в момент прохождения через пространственно-временной тоннель я имел намерение спрятать коробку там, где еще не копал, в другом углу двора, но, оказавшись в прошлом, вдруг передумал…

Бренд молчал.

– Свобода выбора, – наконец изрек он. – Ты спрашиваешь о парадоксе, который возникает из-за свободы выбора, сделанного уже после того, как ты попал в прошлое.

– Да.

– Здесь есть два варианта. Первый: изначально портал не откроется, потому что реальность фиксирована и на самом деле не существует никакой свободы выбора, либо потому что после твоей попытки все обнулится и вернется к тому, что было до открытия портала. Но если портал откроется и ты сможешь попасть туда…

– Да?.. – Дорон наклонил голову.

– Тогда, если ты, уже находясь в прошлом, попытаешься создать парадокс – осознанно или нет, – что-нибудь тебя остановит. Дорогу перекроют; инструмент, которым ты станешь копать, сломается; тебя собьет машина; с тобой случится инфаркт…

– Не хочешь ли ты сказать, что попытка создать парадокс после прохождения через портал грозит смертью? Потому что реальность «умеет за себя постоять»? – От волнения у Дорона сел голос.

– Реальность не умеет за себя постоять, она просто такова. Сообщающиеся сосуды, помнишь? – спокойно сказал Бренд. – Для Вселенной нет никакой драмы в том, что ты умрешь. Главное, чтобы парадокс не случился. Так что да – тот, кто пытается создать парадокс после входа в портал, действительно рискует умереть. Более того, даже тот, кто неосознанно создает парадокс, будет каким-то образом остановлен. Он тоже в определенной опасности. Нам нужно вести себя очень осторожно там, куда мы возвращаемся.