Спасение ведьмы

Глава 1

1

Если твоя жизнь непроходимо скучна, то ты чья-то ошибка.

Инин гипнотизировал взглядом стакан с виски. В стакане отражался приглушенный свет люстры, лениво таял лёд.

А может, сама жизнь – ошибка, – с апатией размышлял Инин, – жизнь, неизвестно как и для чего возникшая в бессмысленной пустой вселенной – порождение слепого случая – аномалия, аберрация, абсурд…

Он оторвал взгляд от стакана. Полупустой зал ресторана «Небо» небрежно шелестел голосами.

Шелест голосов – это хорошо. Да хоть бы и гул, хоть бы и рокот, лишь бы не музыка. При мысли о кабацкой музыке аккуратные губы Инина невольно скривились, ухоженные усики вздрогнули. Чёрта с два он бы встречался в этом месте со Светлаковым, если бы здесь была музыка!

Но пока всё путём: и тихо, и свет неяркий, и народу всего ничего, несмотря на пятничный вечер. Заведение открылось месяц тому назад – не раскрученное. Правда, всё хорошее быстро проходит: здесь смастерят сцену, водрузят на неё ударную установку, наймут лабухов, и начнётся ад. Что ж, придётся искать новое место для ритуала.

Инин украдкой наблюдал за парочкой через столик. Читаются легко, как букварь. Девица – явно деревенская – приехала покорять большой город. Туфли с тупыми носами на высокой платформе – городские дамы сейчас такого не носят. Для авангардного стриптиза на шесте они бы вполне подошли, но для выхода в свет, извольте… Бездарный боевой раскрас, алая аляпистая помада. Продавщица, наверное, или официантка в дешёвом кафе. Кавалер – городской. И ботинки, и джинсы, и джемпер – не подделки китайские – бренды; уж кто-кто, а Инин-то в этом толк знает. Модная стрижка. Мобильник на стол не выложил – следовательно, с этикетом знаком парнишка. Девять из десяти – офисный планктон с хорошим окладом.

До Инина доносились обрывки их разговора. «Путь длиной в тысячу ли начинается с первого шага», – «планктон», нагнав на себя умнный вид, цитировал Лао Цзы. Лицо девицы излучало благоговейное восхищение, глазёнки горят. Ещё бы! Инин мог бы поспорить на что угодно: до сих пор в разговоре с ней ещё никто не ссылался на Дао де Цзин.

Всё читается проще азбуки – она на седьмом небе от счастья: ей очарован успешный красавчик с авто и жилплощадью; он относится к ней серьёзно, иначе не вёл бы этих заумных речей. Она уже видит себя в фате и с кольцом на пальце, а жеманный плутишка просто разводит дурёху на скорый одноразовый секс. Всё избито, изъезжено. Тщета. Недалекие игры недалёких людей.

«Блаженны нищие разумом», – Инин на свой лад перефразировал Заповеди, – ибо ничего не узрят». «Но зато, чёрт возьми, не скучают, – подумал Инин со странной смесью зависти и презрения. – Ах если бы я мог поглупеть!»

Он грустно улыбнулся уголком рта этой своей мысли и отхлебнул виски. Да, парочка через стол жила полной жизнью: наслаждалась коктейлем из страстей и надежд, с ароматом азарта и возбуждения, приправленным игрой и обманом, а Инину было скучно. Всегда. Шкала барометра его ощущения жизни имела всего три деления: «невыносимо скучно», «привычно скучно» и «просто в данный момент не думаю о том, что мне скучно». В настоящий момент стрелка находилась в положении 2, и она ненадолго переместится в положение 3, когда, наконец, придёт Светлаков – единственный человек, которого Инин мог условно назвать своим другом.

«Случилась бы какая-нибудь хрень со мной, чтобы повеселиться», – мелькнула дурацкая мысль. Приключения Инин искать не любил, а приключения не любили искать его.

«Любовь делает тебя зависимым, – сначала боишься её не найти, потом боишься её потерять», – долетело со столика парочки. Поймавший кураж умник продолжал сыпать мудростью от Лао Цзы.

«Говорящий цитатами вопиет о своей глупости», – породил собственный афоризм Инин и опять усмехнулся. Что до него, то он не боялся ни найти любовь, так как, по своему глубокому убеждению, был на неё уже неспособен, ни, тем более, её потерять.

– Молодой человек, вы курите?

Инин вздрогнул от неожиданности. Слева от его столика стояла девушка в строгой чёрной блузке и такого же цвета брюках, с сумкой мессенджер через плечо и планшетом в руках. Откуда она взялась? Как сумела подобраться столь скрытно, будто бы ниндзя? Инин сидел за крайним столом, сзади только стена. Как он, считающий себя человеком весьма наблюдательным, мог не заметить её приближения? Она материализовалась из воздуха?

– Как видите, нет. Здесь же запрещено. – Инин развёл руками.

Девушка подошла на два шага ближе.

– Наша компания проводит промоакцию. Если примете в ней участие, получите в подарок пачку сигарет и зажигалку. Вы какие сигареты предпочитаете?

Её голос звучал удивительно глубоко, низко и бархатно. Но больше всего Инина изумило не это. Инина поразили её глаза. Преогромные, ярко-зелёного цвета. Было в этих бессовестно красивых глазах что-то такое, от чего брала оторопь, что-то одновременно очаровывающее и пугающее, гипнотическое, что-то не то кошачье, не то змеиное, что-то инфернальное, дьявольское.

Быть может, сатанинского этим глазам добавляли волосы девушки – пышные, длинные, огненно-рыжие. Два зелёных призрачных огонька на фоне рыжего пламени, – Инину вспомнился отрывок недавнего сна. Сон в руку? Он тут же отогнал эту мысль. Прямой лоб, высокие скулы и чувственные пухлые губки в сочетании с такими глазищами делали из девушки просто красавицу.

Если бы Инину вздумалось пофлиртовать, он бы сказал что-нибудь вроде этого: «Вы нарисованы нейросетью? Таких в реальности не существует», или этого: «Всех прекрасных ведьм сожгли ещё в средних веках. Как вы выжили?»

Но флиртовать Инину не хотелось, поэтому он ответил, лукаво не мудрствуя: «Я не изменяю своему «Кенту».

– Жаль, – сказала девушка, и подошла ещё на шаг ближе, оказавшись вплотную к столику. – Мы продвигаем другую марку. Но вам всего-то нужно заполнить небольшую анкету, получить код по смс и сообщить его мне. Полученной в подарок пачкой вы сможете порадовать друга, а зажигалка вам и самому пригодится. – Она миленько улыбнулась.

– Видите ли, у меня нет друзей, – отпарировал Инин, состроив такую мину, что было непонятно всерьёз это он или шутит.

– Будут! – не моргнув зелёным глазом, заявила «ведьмочка». – Заполните анкетку, это дело на полминуты, и появятся у вас друзья, обещаю. – Она опять улыбнулась.

Навязчивый сервис, даже в исполнении такой красавицы, Инина начал подбешивать.

– Пообещайте мне лучше хорошего вечера в одиночестве.

– Я обещаю, что маленький презент от нашей компании никак не испортит вам вечер. – Она сняла с планшета разлинованный бланк и положила его перед Ининым. – Заполните анкетку, пожалуйста! – она протягивала ему карандаш.

Карандаша Инин не взял. Закатил свои выразительные, серые, как туман глаза, и вздохнул. Она дура или просто прокаченная тренингами настойчивости?

– У вас замечательная работа, девушка, – Инин глядел на неё прищурившись, с кривоватой полуулыбкой. – Она несёт людям здоровье и радость, а также покой. Пожалуйста, подарите покой и мне. Он для меня ценнее, чем презент от вашей компании. И чем быстрее это произойдёт, тем больше я буду благодарен и вам, и вашей компании.

– Спасибо за комплимент! – девушка искренне радостно улыбалась, кладя так и не взятый Ининым карандаш рядышком с бланком. – Заполните анкетку, пожалуйста.

Инин на мгновенье опешил. Она точно настолько дура, чтобы не понять грубейший сарказм? Ну да, красивые женщины умными не бывают. Или она, эта соплячка, решила, что меня можно взять измором?

– Я очень люблю непонятливых людей, девушка. За то, что долго им объясняя что либо, я хорошо тренирую свой ум.

Девушка не смутилась и не обиделась, просто лицо её стало серьёзным.

– Да просто… вам же нетрудно анкетку заполнить. А я чем быстрее эти пачки и зажигалки раздам, тем быстрее домой пойду. Устала уже за сегодня. Честно.

Конечно же, Инину было не жалко заполнить анкетку, сделав тем самым маленькое доброе дело для девочки, – он не был ни вредным, ни мелочным. Но здесь его вызвали на дуэль (по крайней мере, именно так он чувствовал ситуацию), и уступать Инин не собирался.

– А я устал давать вам толстые намёки на то, что заполнять анкету не буду. Из принципа, понимаете?

– А знаете? Вы на Печорина похожи.

Рот Инина открылся. Девчонка разорвала шаблон. Да она точно профи! Акула. Настоящая ведьма.

Вечная спутница Инина – скука, спрятала унылую морду в песок. Похоже, вечер переставал быть томным.

С замешательством Инин справился в долю секунды. Вида, что был поражён не подал. Противница у него достойная, и шанса давать ей нельзя – проглотит.

– Забавно, – с ленивым безразличием протянул Инин. – И с чего вы это взяли?

– У вас глаза грустные, даже когда вы улыбаетесь.

– На этом сходство заканчивается?

– Нет. Вы на актёра, что Печорина играл очень похожи. Один в один.

– На Ивашова или на Петренко?

– На Петренко, – с уверенностью сказала девушка. – Хотя и от Ивашова что-то в вас есть. Но Петренко мне нравится больше, именно таким я Печорина и представляла, когда книгу читала. А вот фильм шестьдесят седьмого года, ну, в котором Ивашов играет, он сильнее, чем сериал с Петренко. Потому что фильм точно по тексту сделан, а в сериале отсебятины много.

Новый разрыв шаблона. Инин непроизвольно коснулся лба. Сколько этой девчонке лет? Двадцать? Нет. До двадцати одного на такую работу её бы не взяли. Значит, двадцать один? Двадцать два? Не больше. Зелень. Вчерашний подросток. Кто из современных подростков интересуется классикой? Таковые вообще существуют? Кто из поколения двадцатилетних слышал о фильме «Герой нашего времени» шестьдесят седьмого? Как девчонка смогла угадать, почувствовать, что Печорин, его, Инина, любимый герой, сходством с которым он втайне от всех гордится? Откуда она могла знать, что чтение классики одно из очень немногих занятий, которое переводит стрелку его барометра в положение «просто в данный момент не думаю о том, что мне скучно»? На задворках сознания снова мелькнул отрывок из сна о рыжем пламени и зелёных огнях. Девчонка-то точно ведьма!

Или он всё это сейчас просто себе придумал? Ничего она не угадала, не увидела третьим глазом. И вовсе это никакое не продолжение глупой дуэли. Просто совпало. Ну любит девчонка классику, ну смотрела фильм старый, и что с того? А то, что он на Петренко похож, не одна она ему говорила.

Но, как бы то ни было, побеждать её Инину уже не хотелось. Он сдался без сожалений. Взял в свои тонкие пальцы заждавшийся их карандаш, и принялся заполнять анкету.

ФИО: Инин Виталий Григорьевич (Да, отчество перекликается с именем Печорина).

Возраст: 35 лет.

Род занятий: бухгалтер.

…

Добившись своего, начитанная ведьмочка удалилась, и скука Инина чинно вернулась на своё законное место. Какое-то время он разглядывал похожую на луну, тускнеющую желтоватым светом люстру над головой, выкрашенный голубым потолок; потом изучал нарисованные на стенах заведения облака и режущих их крыльями гигантских орлов, парящих в вышине белокрылых пегасов, а также каких-то порхающих чудных тварей, залетевших сюда явно не из этого мира. По мнению Инина, с одной стороны, такой дизайн выглядел вроде бы и безвкусно, а с другой было в нём что-то эдакое, сюрреалистичное что ли… По остающемуся полупустым залу, никуда не торопясь, фланировали редкие официанты в голубых, под цвет потолка, сорочках. «Планктон» уже поглаживал своей пассии ручку. Пассия, замерев от наслаждения и счастья, глядела ему в глаза восторженно и любовно.

«А ведь скука моя не абы какая, – размышлял с присущей ему меланхоличной иронией Инин. – Она у меня Печоринская. Такой скукой и погордиться не стыдно».

Он поглядел на часы. Они показывали без пяти девять. Однако, когда уже придёт Светлаков? Сегодня он бьёт все рекорды по опозданиям.

– Виталий! – Инина сзади стукнули по плечу.

Он обернулся. За спиною снова стояла она. Ведьмочка. И снова он не заметил откуда она появилась. Её из без того большие глаза стали просто громадными. Это испуг. Рыжие волосы растрёпаны, разлохмачены так, будто бы ведьмочка, летя на своей метле, попала в торнадо. Симпатичная грудь под обтягивающей её чёрной блузкой вздымалась и опускалась в ритме галопа.

– Там… там… – она судорожно махала рукой назад, себе за спину, в сторону незаметной двери, ведущей на ещё недостроенную курилку на свежем воздухе. – Он напал на меня. Я покурить вышла, а он напал. Я… я вырвалась. А телефон у него. Выронила телефон я…

– Стоп! – Инин выставил руку с открытой ладонью вперёд. Девушка замолчала.

– Кто напал?

– Мужчина. Я не знаю его. Не знаю, что он хотел. Мой телефон у него, – она снова затараторила.

– Стоп, – повторил Инин. – Чего вы хотите?

– Пожалуйста, помогите!

Естественно, вопрос «чего вы хотите» был совершенно излишен. И слабоумный вмиг понял бы чего она хочет. Инин не считал себя трусом. Напротив, подобно Печорину, он относил себя к людям, которым мало есть, что терять. Просто, в отличие от «планктона» за соседним столом, он понимал истинный смысл изречения «Путь длиной в тысячу ли начинается с первого шага». Понимал, разделял и руководствовался. А смысл его вовсе не в том, что любое сложное дело начинается с малого, нет. Лао Цзы имел в виду то, что каждое из деяний неизбежно приводит к последствиям, и делая первый шаг, ты можешь быть обреченным пойти по длинной дороге, множащей безрассудство, а значит, страдания. Жизнь и так довольно глупа и бессмысленна, так зачем же усугублять? Дао – путь недеяния. Просто следуй своей судьбе – плыви по течению жизни без сопротивления, плыви без судорог и борьбы. Жизнь хоть и глупа, но умнее тебя.

– Правильней будет, если вы обратитесь к охране, – ответил Инин.

– Но пока я найду охрану, он уйдёт! А у него мой телефон. Там все контакты, там работа моя, там всё! – Пухлые губки девочки жалобно задрожали, из испуганных глаз двумя ручейками катились слёзы.

«Не вмешивайся! – приказал себе Инин, – только хуже сделаешь». Он не двинулся с места. Он заставил себя даже не шевельнуться.

Девушка прикрыла лицо ладонями, и сгорбившись, сомнамбулой, побрела прочь, куда-то вперёд по залу.

Как понять куда плыть, чтобы следовать течению жизни?

«Что же я делаю, идиот?» – ругнулся про себя Инин, и резко поднялся. В четыре размашистых шага оказался у двери в курилку, решительно толкнул её рукой.

В лицо ударил морозный воздух. Здесь, на недостроенной ещё летней площадке для курения, было темно. Инин споткнулся о мешок с цементом. Осмотрелся. На полу – вёдра, мешки, пара рулонов толя, строительные козлы у стены. Тихо. Сюда, до крыши двадцатипятиэтажной башни, почти не долетали звуки города. Да нет здесь никого! Видимо, умыкнувший телефон тип успел ретироваться. Если, конечно, он вообще существовал. Надо бы фонариком посветить. Инин полез было в карман за телефоном, но тут дверь за его спиной открылась, полоска света легла на усыпанный окурками пол. Из-за двери пугливо выбралась потерпевшая. Дверь, снабжённая доводчиком, автоматически закрылась. Снова стало темно.

«Ну и где твой злодей? – спросил Инин. – Что-то не вижу я здесь никого».

Девушка настороженно озиралась.

«Так вот же он! Вот!» – она выбросила левую руку в сторону, и отшатнулась назад к двери.

В левом, самом тёмном, дальнем от Инина углу что-то зашевелилось, будто бы там ожила сама мгла.

«Эй ты! – рявкнул мгле Инин, – А ну, вылазь оттуда! Сюда иди!»

Мгла задвигалась, начала приближаться. Медленно. Очень медленно. Приближаясь, тьма приобретала человеческий облик. Мужчина. Не чтобы крупный, но и не маленький, на вид крепкий. Лица у мужчины не было. Вместо лица – три дыры, – две сверху, одна внизу.

«Балаклаву нацепил, клоун», – отметил про себя Инин.

«Слышь, ты! Телефон отдал», – он двинулся навстречу типу в балаклаве.

«Иеасэ рцонха! Иеасэ рцонха!» – хриплым голосом прокричал в ответ тот.

«Да ты, братец, по ходу, псих» – успел смекнуть Инин. В следующее мгновение тип бросился на него.

Напавший свалил Инина с ног, подмял под себя. Сильные пальцы вцепились в горло. Инин рванулся, пытаясь сбросить. Борющиеся покатились по полу в направлении невысокого бортика, отделяющего террасу от двадцатипятиэтажной пропасти.

Изловчившись, Инин ударил типа под дых, хватка ослабла. Ещё один рывок, переворот, и противник уже лежащий под Ининым, в следующий миг получил головой в лицо.

«По карманам шарь! Телефон ищи!», – крикнул Инин девице, прижимая руки противника к полу и давя коленом на грудь.

Пока она пыталась выпотрошить из кармана куртки громилы своё устройство, тот извивался червём, припадочно дёргал ногами, продолжая хрипло выкрикивать своё бестолковое «иеасэ рцонха», но Инина сбросить с себя не мог, – злодей оказался слабее, чем выглядел поначалу.

«Есть! Нашла!» – возопила «ведьмочка», чей низкий от природы голос заверещал в диапазоне сопрано.

Едва она выхватила телефон, как поверженный было противник вдруг удивительно легко встал на мостик, скидывая с себя Инина.

Он снова стоял на ногах прямо напротив. В метре за ним бортик террасы.

«Иеасэ рцонха! Иеасэ рцонха! Да исполнится! Да исполнится!» – ополоумевши выкрикивал он.

«Всё придурок. Угомонись. Дай нам просто уйти и тебе ничего не будет», – попытался урезонить его тяжело дышащий Инин.

В ответ придурок издал львиный рык и сделал шаг в сторону Инина, но тут же получил удар в челюсть. Сильный и хлёсткий. Инин никогда не ходил ни на каратэ, ни на бокс, но удар у него поставлен. Ещё в детстве, когда несмотря на запреты отца ежедневно бил грушу в доме у Светлакова.

Тип в балаклаве пошатнулся, на нетвёрдых ногах попятился, и повалился. Прямо на бортик. Бортик, который был так невысок…

Инину показалось, что он находится в дурном сне, или просто смотрит кино. Вот тип, будто в замедленной съёмке, начинает падать назад, на спину, переваливается через бортик… и вот его нет. Длинный протяжный удаляющийся вопль. Тишина.

Время остановилось. Инин ни за что не смог бы определить сколько он стоял в полном оцепенении. Две секунды? Минуту? Как только время снова пошло, первым побуждением было подойти прямо к бортику и посмотреть вниз. И он уже было шагнул, но перед ним, словно бы из ниоткуда выросла рыжая девушка.

«Стой! Зачем? Двадцать пятый этаж. У него не было шансов».

Девушка едва доставала высокому Инину головою до плеч и смотрела на него снизу вверх. В то мгновение в её больших глазах не было страха.

Эти слова будто выдернули его из омута, вернули в реальность.

«Ты права»

Сердце бешено колотилось, в ушах стучали отбойные молотки, но мысль работала чётко, холодно, ясно.

Статья 108. Убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны. Карается лишением свободы на срок до двух лет.

Статья 109. Причинение смерти по неосторожности. Карается лишением свободы на тот же срок.

(Недаром когда-то Инин выучил УК наизусть)

Здание на последнем этаже которого расположен ресторан, самое высокое в округе – вряд ли кто-то из окон соседних домов мог разглядеть происходящее на площадке, да и темно здесь.

Может быть, услышать вопль мог кто-нибудь в зале? (Вот когда Инин пожалел, что в ресторане нет музыки!) Но это тоже вряд ли: шумоизоляция здесь хорошая.

Значит, единственный свидетель – девчонка, которой даже имени он не знает.

Тут вспомнилась давешняя мысль: «Случилась бы какая-нибудь хрень со мной, чтобы повеселиться».

– Сбылась мечта идиота, – сказал он вслух.

– Чего? – не поняла девушка.

– Путь длиной в тысячу ли начинается с первого шага, – ответил Инин.

– Чего? – снова не поняла она.

– Соучастники мы теперь с тобой, вот чего. Спину помоги мне отряхнуть.

Приведя себя после потасовки в надлежащий вид, Инин давал распоряжения своей новой знакомой, поражаясь собственному хладнокровию.

– Сейчас ты уберёшь с лица испуг, выйдешь отсюда, спокойно пройдёшь через зал, спустишься в лифте и будешь ждать меня внизу, в холле. Я выйду через минуту после тебя, оплачу счёт и спущусь к тебе. Там будем решать, что делать дальше. Спокойно. Всё делаешь спокойно. Поняла?

– Угу. Угу, – девушка дёргано кивала в ответ.

– Давай.

После того, как дверь за ней закрылась, Инин вытащил сигарету из пачки. Пальцы дрожали. Сделав несколько нервных затяжек, он вышел в зал. Нарочито неспешно дошёл до столика, подзывая жестом официанта. Набрал Светлакова.

– Слышь, Юра, отбой. На сегодня всё отменятся. Форс-мажор у меня. Что случилось? Да бабулька только что позвонила. С сердцем ей плохо. Нет, спасибо. Сам справлюсь. Я тебе позвоню. Всё. Давай.

Свою горе-знакомую он нашёл забившейся в самый укромный уголок просторного холла. Сейчас, в своей розовой вязанной шапочке, она была похоже уже не на ведьму, – на испуганного лисёнка.

– Пойдём отсюда, – Инин легонько потянул её за рукав.

– У тебя машина на парковке, да? – вдруг спросила она.

– Какая машина? Мне за руль нельзя. Я же пил.

– А куда мы пойдём?

– Разберёмся, – Инин подталкивал её к выходу.

Они шли вдоль по улице, не имея никакого представления куда движутся. Обоим инстинктивно хотелось как можно скорей оказаться подальше от этого места. Просто оказаться подальше – сейчас это самое важное. Январь старался во всю свою силу, подвывал, гнал по земле позёмку. Навстречу, слепя фарами, крались по обледеневшей дороге машины. Оба молчали. Они не считали сколько кварталов прошли, когда девушка, наконец, пожаловалась: «Я замёрзла».

«Бывает», – ответил Инин.

На противоположной стороне улицы тёплым жёлтым светом горели окна; над окнами, ярко красным – вывеска: «Кафе Уют».

Внутри заведение выглядело глубоко провинциально, а проще говоря, дёшево. В иной ситуации пребывание Инина здесь ограничилось бы тремя секундами, но теперь эстетика не имела никакого значения. К счастью, в заведении оказался свободным столик, к тому же расположенный не на виду, с краю. Инин заказал водки.

– Звать-то тебя как? – он поднял глаза на рыжую спутницу.

– Алевтина. Можно просто – Аля.

– Значит так, Аля. Расскажи-ка по порядку, как всё это произошло. Ты чего на площадке делала?

– Покурить вышла.

– И?

– Закурила. И тут мне позвонили.

– Кто?

Аля недоуменно посмотрела на Инина.

– Мама.

– Так. Дальше.

– А потом этот ворвался. И сразу по руке меня ударил. Телефон выпал. Я выскочила. А дальше… ты сам всё знаешь.

– А этот, что, он сразу в балаклаве был?

– Дай вспомню. Нет. Точно нет.

– Внешность описать можешь?

– Да темно же там было. И потом, всё очень быстро произошло. Не успела я рассмотреть.

– А когда я зашёл, он балаклаву уже нацепил. Интересно, зачем. Хотя, – Инин махнул рукой, – какое это теперь имеет значение?

Официантка в кружевном переднике принесла графин водки. Инин разлил по рюмкам.

– Ну, давай!

– Нет. Мне лучше воды, – замотала головой Аля. – Я не пью.

– И даже по случаю такого стресса? – удивился Инин.

– Я не пью вообще. Никогда. – На Инина снова глядели глаза ведьмы – уверенные, пронзающие.

– Ну а я вот не удержусь. – Он опрокинул в рот рюмку. – Знаешь, до сегодняшнего дня мне как-то не приходилось никого убивать, кроме мух с комарами. Поэтому, – он налил вторую, – не удержусь.

– Он был плохим парнем, – произнесла киношную фразу Аля.

– Я догадался, – Инин саркастически улыбнулся, – и только это меня и утешает.

Он осушил вторую рюмку.

– Знаешь, единственно правильное, что мы можем сделать, это забыть. Забыть то, что случилось, как идиотский и страшный сон. Правда, я не уверен, что у меня это быстро получится.

– Виталик, – Инин физически почувствовал, как этот зелёный взгляд просто упёрся в него, – можно я так буду тебя называть?

– Да ты хоть горшком меня называй, только не суй никуда.

– Виталик, ты на крыше сказал мне, что мы соучастники. Это не так. – Она помедлила. – Я не соучастник. Я свидетель.

Инин напрягся.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что то, что случилось на крыше – неслучайно.

– Только не нужно мне толкать эзотерику про то, что вселенная нас учит чему-то или испытывает. И про карму задвигать тоже не нужно. Не верю я в этот бред. – Инин поморщился.

– Мне жаль тебя, если ты в это не веришь, но я сейчас о другом. Тут всё не то, чем кажется.

– Не темни, Алевтина, – Инин недобро прищурился. – Хватит играть со мной. Говори напрямую. Это шантаж? Хочешь что-то поиметь с меня за своё молчание?

– Шантаж? Поиметь? – она пожала плечами. – Даже не думала.

– Тогда что означают твои «я свидетель», «тут всё не то, чем кажется»?

– А то, что этот урод, которого ты опрокинул, пришёл туда не по случаю. И пришёл не за телефоном. Пришёл он туда за мной. На меня объявлена охота, Виталик. И сегодня она началась.

2

Он стоял, опершись рукою об оконный косяк и курил. В уютно натопленный кабинет пробирался морозный воздух; создав в тепле ветерок, играл с новогодней мишурой, что развешана на шкафах, проказливо шелестел бумажками на директорском столе, ерошил начавшие седеть волосы. Через открытое окно вместе с ледяным ветерком в кабинет залетали детский гомон, скрип качели, перекличка ворон, монотонный металлический стук, окрики и брань воспитательницы.

«Смирнов! Отпусти её, чёрт дебелый! Отпусти, я сказала, а то башку твою безмозглую оторву!»

Это было непедагогично, но с таким контингентом по-другому – никак.

Он выпустил дым в окно. Заснеженный дворик. Покрытые инеем детская горка, качели, лесенки. Деревянные крокодил Гена и Чебурашка с шапками снега на головах. Над воротами – нарисованный собственными усилиями транспарант с надписью «С новым 2004 годом!»

Во дворике копошилась шумная ребятня. Самая обычная ребятня, как могло бы показаться на первый взгляд. Но это только на первый…

Вот мальчик, что сидит на снегу и монотонно лупит лопаткой по брёвнышку. Это Вадик. Он делает это часы напролёт – лупит чем-нибудь по чему-то. Он делает это почти постоянно, если не ест или не спит. Опять шапку сбросил. На улице довольно морозно, но воспитательница не реагирует. За сегодняшнюю прогулку он сбросил её раз двадцать, не меньше. Сбросит и в двадцать первый. У Вадика умственная отсталость в степени идиотии.

Вот ещё один мальчик в розовой курточке. Носится по двору, брызжет слюнями, выкрикивая, как оглашенный, нечленораздельное «Воу! Воу!» Носится хаотично, бесцельно, зигзагами, сбивая с ног всех детей, что помельче него. У мальчика косящие, узкие маленькие глаза, плоские нос и лицо, вечно открытый рот с высунутым языком. Это Вася Смирнов, тот самый, который только что таскал Марфу по снегу за волосы и получил нагоняй от Елизаветы Петровны. У Васи синдром Дауна и умственная отсталость в степени имбецильности.

А вот и сама Марфа – худющая девочка в сером пальтишке, – притулилась на корточках на самом краю площадки и ковыряет палочкой снег. В отличие от Васи, Марфа не доставляет хлопот: тихая, неактивная молчунья, всегда предпочитающая одиночество. Если у Васи глаза крохотные, то у Марфы огромные, выпученные, словно у аквариумной рыбки телескоп. Такое впечатление создаётся оттого, что у девочки очень маленькая голова; кажется, что у неё почти полностью отсутствует лоб, и волосы начинают расти прямиком над бровями. Когда Марфа улыбается (а делает она это редко), становятся видны её большие и редкие зубы, покрытые коричневым, как жжённый сахар, налётом. У Марфы микроцефалия и имбецильность.

Впрочем, не все воспитанники дома-интерната для слабоумных детей отличались столь нестандартной внешностью и поведением. Были среди них и добродушные, управляемые и спокойные, общительные ребятишки. Симпатичные мальчики и красивые девочки. Порой даже очень красивые девочки в возрасте до восемнадцати лет…

Он раздавил окурок в пепельнице в форме сердечка. Из директорского окна, что на третьем этаже, вся передняя часть двора просматривалась, как на ладони. Он видел, что нескладный рослый паренёк, прилипнув к забору из сетки-рабицы о чём-то шепчется с девочкой с той стороны. Вот она что-то просовывает ему через сетку. Должно быть, конфетку или жвачку. Точно. Парнишка мусолит в руках полученное, бросает обёртку на снег и отправляет гостинец в рот.

Парнишку зовут Анатолием, ему четырнадцать лет, но выглядит он на все восемнадцать. Акселерат. У Толика лёгкая степень дебильности. Он добродушно-ласков, приветлив, доверчив, легко поддаётся внушению. Толик умеет читать и писать, умеет считать в уме. Его даже иногда отправляют в город, с разными поручениями. Видимо, так он и познакомился с этой девочкой за забором. Но на лицо парень форменный Квазимодо. Выдающиеся далеко вперёд, как у питекантропа, надбровные дуги, глубоко посаженные рыбьи глаза, причём один из них расположен выше другого. Огромный картошка-нос, квадратная, скошенная нижняя челюсть, большущие, оттопыренные лопухи-уши. Как эта девчонка не испугалась такого монстра? Толик, как и многие здесь, сирота. Мать от него отказалась ещё в роддоме.

Сетка-рабица не лучшее ограждение для такого места. Если бы не некие обстоятельства здесь стоял бы забор из более надёжного материала. Директор озабоченно поиграл желваками. Толян, он хоть существо покладистое и беззлобное, но у этих дебилов лишь две доминанты: пищевая да половая. Как бы не вышло чего, хлопот потом не оберёшься.

«Елизавета Петровна! – крикнул он воспитательнице. – Всё, прогулку заканчиваем. И Ромео нашего от забора отлепи, – он указал на Толика. – Лопату ему в руки, и пусть снег убирает».

Дети, понукаемые хрипловатым баском Елизаветы Петровны нестройной гурьбой, потянулись с площадки. Кто прихрамывая, кто покачиваясь, кто приволакивая за собою непослушную ногу.

Ошибки природы, балласт человечества, – думал он, глядя на них. Жизнь недостойная жизни. «Идиоты не имеют права на существование». Кто же это сказал, Гитлер или Ганс Гюнтер? Рейхсканцлер идиотов последовательно уничтожал. Спартанцы избавлялись от младенцев, которых даже он счёл бы достойными жизни. Влад Цепеш – небезызвестный граф Дракула, сжигал слабоумных, заперев в теремах: «Пусть не будет больных и увечных в земле моей, пусть не докучают они людям и не страдают сами». Современный же мир играет в гуманность. Ну-ну…

Директор закрыл окно. Заложив руки за спину, прошёлся к столу. Уселся в новенькое вращающееся кресло. Поглядел на часы на стене. Часы показывали половину одиннадцатого. Через полчаса в его вотчину пожалуют гости. Важные гости. А что касается ущербных его подопечных, что ж, они должны приносить хоть какую-то пользу. Хотя бы ему. Он имеет на это право.

Несколько раз подбросив в руке резинового чертёнка – брелок-талисманчик, приносящий удачу, директор набрал по внутреннему телефону заведующую отделением психолого-педагогической помощи.

– Аделаида Васильевна, получасовая готовность. Всех отобранных в большую игровую.

– Понято, Григорий Иванович.

Сегодня в интернат прибудет целая делегация. Серьёзные чиновники во главе с самой Коржиной – министром социальной политики области. Будет замдиректора химкомбината. Будут те, кого ныне принято величать «представители бизнеса»: президент акционерного общества, парочка директоров ООО с солидным уставным капиталом, владелец сети ресторанов семейной кухни. Будут те, кого Григорий Иванович за глаза называл прихлебателями – представители благотворительных фондов. Будет даже один известный на всю страну режиссёр. Все они потенциальные спонсоры. Ведь это так модно и выгодно – демонстрировать заботу об убогих и сирых.

Когда кортеж из нескольких дорогих авто и двух микроавтобусов подкатил к неказистым воротам детского дома, встречающие были во всеоружии. Наиболее адекватные и миловидные воспитанники в сопровождении сотрудников и с директором в первых рядах, выстроились у входа. Люба Митрофанова – тоненькая, редкой красоты, шестнадцатилетняя девушка, на которую в честь данного случая надели кокошник, поднесла гостям хлеб-соль на расшитом красными узорами полотенце.

По взмаху руки Аделаиды Васильевны дети хором проговорили сочинённое лично директором четверостишие.

Мы – это будущее

Мы ваше потом.

Рады приветствовать!

Заходите в наш дом!

Григорий Иванович, широко улыбаясь, пожал руку каждому из прибывших. Рукопожатие с Коржиковой длилось на мгновение дольше, чем с остальными. За это время она успела ему шепнуть: «это твой шанс, Гриша», а он незаметно подмигнуть ей в ответ.

«Милости просим! Милости просим!» – директор, радушно кланяясь, прижав одну руку к груди, а другой указывая на входную дверь, приглашал всех войти.

Проведя по длинному коридору, гостей отвели в просторную, внушительных размеров комнату, которая именовалась здесь «большой игровой». Она служила разным целям: была игровой зоной, местом проведения утренников и собраний, комнатой отдыха, учебным классом. Вдоль стен, выкрашенных в спокойные тона, располагались этажерки с детскими поделками, стенды с рисунками, магнитные доски, пестрящие налепленными на них разноцветными буквами; сидели плюшевые медведи и мягкие огромные ежи; лежали шары-прыгуны всех размеров и цветов радуги; стояли розовые софы, сиреневые пуфы, уютные малиновые кресла. Пол был укрыт ковровыми дорожками. На свежих занавесках красовались весёлые попугайчики. В большом аквариуме резвились золотые рыбки. По центру, сверкая гирляндами, гордо высилась роскошная новогодняя ёлка. Всё в этой комнате выглядело идеально новым, чистым, образцово-показательным. Директор позаботился о том, чтобы лучшее убранство дома было сосредоточено именно здесь.

За расставленными в шахматном порядке круглыми столиками, сидели дети разных возрастов. С усердием муравьёв, дети лепили, рисовали и вышивали. Кто-то выстраивал из кубиков слова, кто-то пытался сложить мозаику, кто-то клеил в альбом полоски цветной бумаги, а кто-то, к тщательно скрываемому неудовольствию персонала, просто считал ворон.

«Вот наши сокровища, – директор обвёл руками большую игровую. – Вот наша радость и наши слёзы».

«Здравствуйте, дорогие гости!» – ответил нестройный хор детских голосов, повинуясь жесту директора.

«Продолжайте заниматься, ребята», – сказал директор, обращаясь к воспитанникам.

«Вот так мы живём», – сказал директор, обращаясь к гостям.

Марфа, высунув от старания язычок, лепила из пластилина то, что должно было стать медведем. Выходило неважно. Пальчики не желали слушаться, но девочка не сдавалась.

– Все наши дети особенные, – продолжал Григорий Иванович. – Я имею ввиду вовсе не некоторые их ограничения, а то, что каждый из них – личность, со своей уникальной историей, со своим неповторимым характером, со своими мечтами, со своими талантами. Да! Все наши дети талантливы. Просто надо этот талант разглядеть и раскрыть.

– Вот наша Марфа, – директор погладил рукою волосы на её маленькой голове. – Марфа занимается лепкой. Так мы развиваем тонкую моторику. Что ты лепишь, милая моя? Медвежонка? Марфа у нас знает все буквы. Это уже огромное достижение при её заболевании. Но мы на этом не остановимся. Я уверен Марфа со временем освоит и чтение, и письмо. Да, моя девочка?

– А этого молодого человека зовут Анатолий. – Директор подошёл к парню, тому самому, которого час назад застукали у забора. Парень сидел на диване и споро орудовал спицами, довязывая носок. – Как видите, Толик вяжет. Но этот талант у него не единственный. Наш Толик одарённый художник. Его работы на наших стендах. Вы можете ознакомиться. Милости просим! Мы всегда думаем о будущем трудоустройстве наших воспитанников. Толик станет у нас маляром. А если будет очень стараться, то освоит специальность художника-оформителя. Да, Толик? Ты же будешь стараться?

Гости разбрелись по большой игровой, разглядывая стенды и заводя разговоры с детьми. Директор, будто бы невзначай, оказался рядышком с Коржиной.

Коржина Коржина… Далеко пошла. Всего сорок с хвостиком, а уже министр. А ведь когда-то сидели на одной институтской скамье. Приятели по универу. Теперь она министр, а он всего лишь руководит богадельней. Ничего. У каждого свой путь, и у каждого своё время. Он умеет ждать.

Стараясь не показать, что она с ним на короткой ноге, держась подчёркнуто официально, Коржина тихонько сказала ему: «Ты в основном зама окучивай. По моим данным химкомбинат больше всех отстегнуть готов».

– Все наши ребятишки остро нуждаются в современных средствах реабилитации, – продолжил свою речь Григорий Иванович, глядя при этом на замдиректора химкомбината. – Нам нужны специализированные тренажёры, новое оборудования для кабинета физиотерапии. Хотим организовать солевую комнату – у многих наших детишек сопутствующие лёгочные заболевания. Необходимо открыть отделение профподготовки. Нужен компьютерный класс. Нам нужно…

Григорий Иванович прервался. Прервался оттого, что «химик» отвлёкся. А отвлёкся он потому, что в большую игровую вошла Люба Митрофанова. В руках Любы опять был поднос. Но на этот раз не с караваем, а с керамическими кругляшами с продетыми сквозь них яркими лентами, отчего кругляши были похожи на наградные медали, что вручают победителям соревнований.

– А это наши сувениры в подарок вам, дорогие гости, – сказал директор, – на память о вашем посещении. Наши ребята сами их изготовили.

– А это наша Люба, – добавил Григорий Иванович, видя, как замдиректора уставился на девчонку.

Люба и впрямь была более чем хороша. Высокая, грациозная, в обтягивающих брючках и топике, она казалась девушкой весьма созревшей – с оформленной попкой и не по годам развитой грудью.

– А кем Любочка хочет стать? – к ней подскочил одетый, как попугай мужчина.

«Это тот самый режиссёр, наверное», – подумал Григорий Иванович.

– Люба станет швеёй-мотористкой, – поспешила ответить за девушку Аделаида Васильевна.

– Ну, может быть, мы всё же у самой Любы спросим? – не унимался киношник. – Кем ты хочешь стать, Люба?

– Манекенщицей, – ответила девочка, опустив голову и покраснев.

Замдиректора сдержанно рассмеялся, а вместе с ним и Коржикова, и все остальные. Не смеялась лишь Аделаида Васильевна.

– Может быть, моделью? – переспросил режиссёр.

– Да. Моделью, – закивала головой Люба. – И манекенщицей тоже…

Все опять рассмеялись. И даже Аделаида Васильевна улыбнулась.

– А хотела бы в кино сняться? – вдруг задал вопрос фильмодел.

– Да! – Любины глаза загорелись, и она тут же опять покраснела, смутившись.

– Вот подрастёшь, я тебя обязательно в фильме сниму.

«Как же! Снимешь ты», – подумал Григорий Иванович.

Замдиректора химкомбината умилительно улыбался. Григорий Иванович облегчённо вздохнул. И в тот самый миг грянул звук. Звук, который напоминал сирену. «Воу-воу-воу!» – раздавалось в большой игровой. Это Вася Смирнов метеором нёсся по комнате. Сметя на своём пути детскую инвалидную коляску, два стульчика и слона-каталку, он с разбегу врезался головой в пах замдиректора. Тот скривился и закряхтел.

«Чёртов урод, чтоб ты сдох!» – выругался про себя на Смирнова Григорий Иванович. И тут же подхватил Васю на руки.

– Вася! Васенька. Всё хорошо. Успокойся, малыш. – Директор прижимал ребёнка к своей груди. – Извините, пожалуйста! – он обращался к «химику». – У мальчика нестабильная психика, расторможенность… Нам не хватает современных лекарств, нам нужно организовать комнату релаксации, нам нужно…

– Поможем, поможем, Григорий Иванович, – закивал головой замдиректора.

Когда делегация отъезжала, и гости рассаживались по машинам, Коржикова чуть задержалась, отведя директора интерната в сторонку: «Могу тебя порадовать, Гриш. Химкомбинат даёт добро на пожертвования. Сумма тебя удовлетворит».

Вечерело. Он стоял на крыльце центрального входа. Шёл мелкий предновогодний снежок. Пахло свежестью и кислой капустой из кухни. Сегодня был хлопотный, но удачный день, который можно смело ставить себе в зачёт. Немного портит настроение только то, что этот придурок с мурлом Квазимодо опять милуется с девчонкой из-за забора. Да, сетка-рабица – это, конечно, не то, что здесь нужно.

Но сетка-рабица здесь потому, что деньги на более сносный забор, осели в его кармане. Как и деньги на новый спортзал, на бассейн, на реабилитационную комнату… Ну, не только в его. В деле ещё Аделаида Васильевна и Елизавета Петровна. А также главбух. Куда ж без него? Должен же балласт человечества приносить какую-то пользу. Хотя бы кому-то.

Широким шагом он направился к беседующей через сетку парочке.

– Жовнов! Ты какого чёрта опять тут делаешь, урод хренов!

Толик вздрогнул. Вжал голову в сутулые плечи. Девочка попятилась и припустилась бежать по улице прочь.

– Слышишь, урод! – он схватил мальчишку за шиворот и что есть силы встряхнул. – Ещё раз тебя здесь увижу, отправлю в холодный бокс. Ты хочешь в холодный бокс?

Толик побледнел, затрясся всем телом, помотал головой.

– Пшёл вон отсюда!

Толик мгновенно скрылся. А он ещё долго смотрел вслед удаляющейся вдаль по улице девочке, думая: «Девчуля красивая. Сколько ей? Лет десять, наверное. Годков через пять появятся попка и талия, вырастут грудки. Роскошная будет кукла. Даже Любе до такой далеко. Много охотников на неё появится. Да я бы и сам поохотился, – он вздохнул, – будь она в моей юрисдикции…»

3

Сквозь раннюю темноту зимнего вечера, мимо пёстрых витрин и нагромождённых вдоль обочин сугробов, мимо холодных громад новостроек, мимо прихваченных январским морозцем прохожих, двигаясь в плотном потоке машин, Инин вёл свою роскошную «Ауди А8L» в те места, где деревья были большими. Когда-то были большими. Туда, где, казалось, было вечное лето. Где в другой жизни, миллион лет назад, бабушкина однушка в хрущёвке, всегда пахнувшая сдобными булочками и ещё чем-то вкусным, представлялась ему волшебным дворцом, полным чудес и открытий. Каждая, на первый взгляд, заурядная вещица превращалась в бабушкиных устах во что-то безусловно диковинное. Обычное сито в ловушку для снов, полинялый и ветхий платок в скатерть-самобранку, которая не работает лишь потому, что позабыто к ней заклинание, а старая скалка – в волшебную палочку. Да и сам Виталя, если послушать бабушку, не просто обычный мальчик. Он маленький чародей и волшебник, только люди об этом не знают. Да никто и не должен знать, потому что это их с бабушкой тайна.

– Инин, а что бы делал, если б ты точно узнал, что жить тебе осталось пару недель? – вдруг спросил сидящий рядом, на пассажирском сидении Светлаков. Это было вполне в его стиле, ни с того ни с сего вдруг ошарашить вопросом, которого ты совершенно не ждал.

– А ничего бы я не делал, – ответил Инин, не поведя бровью. – Моя жизнь никак бы не поменялась. Так же ходил бы на свою работу поганую. В пятницу, как обычно, бухал бы с тобой, в субботу навестил бабку, в воскресенье валялся бы дома с книгой. К чему дёргаться, если всё равно ничего изменить не можешь? К чему дополнительный стресс от изменения привычного уклада жизни? Как там у Пушкина? «Привычка свыше нам дана, замена счастию она».

– Скучный ты человек, Инин. А знаешь, что бы я делал? Тут же бросил работу, против которой, я в отличие от тебя, ничего не имею. Первую неделю провёл бы с семьёй. Накупил бы Вальке духов и платьев, спиногрызам своим – гаджетов всяких. А на второй неделе подался бы я в Непал, в Гималаи.

– Ой, Юра, банально-то как. – зевнул Инин.

– Плевать, что банально, – продолжал Светлаков. – Напросился бы к монахам в пагоду, что высоко-высоко в горах. Крутил бы молитвенные барабаны, пел бы мантры, думал о вечном, или вообще бы ни о чём не думал, а просто был… А в последний свой день отправился бы на восхождение. Поднялся бы высоко-высоко, туда откуда весь мир на ладони. И всё. И ушёл в нирвану.

– Ждут там тебя, в нирване! – Инин, включив поворотник, перестроился в другой ряд. – Кстати, не выйдет у тебя ничего, Светлаков. В Непал виза нужна, а за неделю ты её не получишь.

– Скучный ты человек, Инин, – повторил Светлаков. – Вот вроде всё у тебя, чтобы быть счастливым, а ты… – он махнул рукой.

– А мне по фигу.

– Да знаю я, что тебе пофигу. Только не так, как просветлённому, свободному от привязанностей: тот пребывает в покое и радости. Тебе же, Инин, как-то постыло пофигу.

– Согласен. И что теперь?

– Ты непрошибаем. И зачем я только с тобой общаюсь?

– Вот затем и общаешься, что непрошибаем, – улыбнулся Инин. – Я-то зачем с тобой?

– А потому что я мудр, как Сенека, – сказал Светлаков. Оба расхохотались.

Они дружили с детского сада. Жили в одном дворе. Десять лет просидели в школе за одной партой. После Светлаков поступил в медицинский, Инин – на экономический факультет. В свои тридцать пять, Инин дорос до должности главного бухгалтера в нефтяной компании, Светлаков – до заведующего отделением в городской психбольнице. Инин проживал один в новой элитной квартире, за которую уже выплатил ипотеку, Светлаков с женой и детьми – в старой малогабаритке, оставшейся в наследство от дедушки. Встречаться по пятницам они начали лет пять назад. Как-то само собой так получилось. Незаметно это стало их ритуалом, отменить который мог лишь истинный форс-мажор. Встречались всегда на нейтральной территории. В малюсенькой квартирке Юрия, при наличии домочадцев, поговорить по душам было сложно, а к себе Инин не пускал никого. Он и с женщинами встречался в гостиничных номерах. «Мой дом – моя крепость». Пустить в свой дом для него означало пустить в свою душу, а вход туда был заказан для всех. Даже Светлаков допускался только в переднюю. Светлаков это знал, и не обижался. Он вообще ни на что не обижался… Как, впрочем, и Инин.

Машина пересекла черту, где лес строящихся многоэтажек обрывался, уступая место рядам невысоких, жмущихся друг к другу хрущёвок. Этот бетонный лес походил на гигантского зловещего монстра, равнодушного, ледяного, что надвигаясь на присмиревшие хрущёвки, медленно и неотвратимо пожирал их, стирая с лица земли прошлое, тёплое и родное. «Ну и пусть себе пожирает, – думалось Инину. – Глупо противиться неизбежному. Единственная постоянная вещь – непостоянство». Доживёт ли бабушка до того дня, когда её дом сломают, и переселят на последний этаж свежепостроенного многоэтажного чудища? Инину хотелось бы, чтобы нет. Но, с другой стороны, он желал, чтобы бабушка жила вечно. С одной стороны, чтоб жила, с другой, чтобы не дожила. Странно это.

Он свернул с проспекта на узкую улочку.

– О! Родные места, – узнал Светлаков. – Где-то здесь твоя бабка жила.

– Она и сейчас живёт.

– Помнишь, ты в гости меня к ней водил?

Инин кивнул.

– Тогда ты совсем другим был.

– Каким?

– Живым.

– Все мы были другими. Я тут ресторанчик нашёл. Тихий, без музыки.

Юрий вздохнул.

– Не вздыхай, Светлаков. Зато там настоечки подают. Качественные, домашние, как ты любишь.

Инин припарковал авто на стоянке у заведения в стиле русской избы с резными наличниками на окнах. В заведении было тепло, как на маленькой кухне с включённой на всю мощь духовкой.

Усевшись за стол, Светлаков с довольной улыбкой оглядывал бревенчатые стены с полками, уставленными всевозможными матрёшками, горшками и крынками, потолок из неотёсанных досок, зелёный бархатный абажур над головой; потёр пальцами грубую домотканую скатерть.

– А здесь недурственно!

– Тебе везде недурственно, восторженный ты идиот. – Инин раскрыл меню. – А как по мне, так дизайн совершенно безвкусный. Единственное достоинство этой халупы, что музыки нет. Чего заказывать будешь?

– А тебе везде плохо, сноб ты надутый. И как ты достал уже со своей музыкой! Борщ и салат оливье хочу. И пельмешки ещё.

– А то тебе дома жена пельмешки не лепит.

– Не лепит, покупные берём.

– Девушка! – обратился Инин к подоспевшей официантке в расписном сарафане. – Нам две порции борща, пельменей и салат оливье. А также настойки анисовой, клюквенной и малиновой. Каждой по триста грамм. И меню здесь самое затрапезное, – объявил он, как только официантка ушла.

– Тебя хоть что-то в жизни радует, Инин?

– Только твоя рожа по пятницам. Особенно, когда она пытается меня вразумить. Видишь ли, я получаю удовольствие, видя тщетность твоих стараний. – Инин улыбнулся уголком рта.

– Ты знаешь, что твоё имя значит?

– Да уж наслышан.

– Вита по латыни – жизнь, а ты… какой-то ты нежизненный, Виталий! – Светлаков сделал паузу. – Стал.

– Началась сказка про белого бычка. – Инин картинно зевнул. – Что ж, я готов её послушать в тысячный раз.

– Вот ты на скуку жалуешься… – начал было Светлаков.

– Позволь тебя поправить, – перебил Инин, – не жалуюсь. К скуке своей я привык, отношусь к ней с принятием и уважением.

– Но ведь есть всякий экстрим, – продолжал Светлаков, будто бы не услышав Инина, – фрирайд, например, альпинизм, прыжки с парашютом, рафтинг, да много чего. Того, что даёт адреналин и, как побочный эффект, хоть какой-то вкус к жизни.

– Эх, Светлаков, – Инин покачал головой. – Если бы ты хоть иногда почитывал классику, хотя бы в объёме школьной программы, ты бы знал, что случилось с Печориным на Кавказе.

– И что?

– А то, что к жужжанию чеченских пуль он быстро привык. И я более чем уверен: со мной произойдёт то же самое, займись я твоим рафтингом или скалолазанием. И потом, всё это суррогаты – попытки искусственно придать своей жизни смысл. А истина в том, Светлаков, что смысла в жизни никакого и нет. Просто в отличие от тебя и от многих, у меня есть мужество это признать.

– Да ты болен, Виталя! Знаешь, как твоя болезнь называется? Депрессия пустоты или экзистенциальный невроз.

– Ну так полечи меня, доктор! – Инин сложил ладони и состроил страдальческое выражение на лице.

– Да тебя лечить, только портить, – махнул рукой Светлаков.

Официантка принесла три графина с настойками.

– Ну что, эскулап, вздрогнули? – Инин поднял рюмку. – А вот настоечки, в отличие от всего остального, здесь и правда зачётные.

Неподалёку от них, заняв место за столиком в соседнем ряду, проводили вечер две дамы, внешность которых Светлаков оценил: «гляди, какие роскошные!», а Инин: «так себе, ничего особенного». Одна из дам, та, что была в дерзко маленьком чёрном платье, украдкой (или делая вид, что украдкой) поглядывала на Инина.

– Гляди-ка, как на тебя пялится, – заметил ему Светлаков. – Ну да, ты же у нас красавец, а у меня харя деревенская и нос приплюснутый.

Инин очаровывал женщин играючи. Женщины влюблялись, теряли голову, изменяли мужьям… Инин же всегда оставался внутренне холоден, не испытывая к ним ничего, кроме вожделения и спортивного интереса. Когда-то он был Казановой, через постель которого прошло столько женщин, что он сбился со счёта. А потом всё наскучило. Случилось это, по выражению самого Инина, скоропостижно. В единый миг пришло озарение, что весь этот процесс охоты и соблазнения до тошноты прост, бессмыслен, а самое главное, жалок. С тех пор он начал проводить пятничные вечера в компании Светлакова, по субботам навещал бабушку, а в воскресенье целый день валялся на диване с книгой, один в своей шикарной пустой квартире.

– Две разведёнки, обеим под сорок, но молодятся, поэтому кажется, что им до тридцати, – тоном ленивого эксперта проговорил Инин. – Пришли, как мы с тобой, поболтать, но в принципе не исключают возможности кого-нибудь закадрить, и продолжить вечер в другой обстановке.

– Ну ты у нас прирождённый психолог, – Светлаков отправил в рот вилку с салатом. – Прочёл их, как рассказ.

– Как букварь, – поправил Инин.

– Ну что, приударишь за той вон, что в чёрном платишке?

– Уволь, Юра, – Инин зевнул. – Я в эти игры давно не играю.

– Да, – закивал головой Светлаков, – и женщины тоже тебя не интересуют. Пресыщение. Эх, будь я на твоём месте!

– Да ты завидуешь мне что ли? А, Юр?

– Завидую. И не скрываю.

– А хочешь я тебя с той в чёрном платье познакомлю? Мне ж пару пустяков.

– Так она ж не на меня – на тебя пялится.

– А это неважно. Для неё сейчас на безрыбье и рак рыба.

– Это ты, значит, рыба, а я, значит, рак? – Светлаков сделал вид, что обиделся.

– Так познакомить?

– Не надо.

– Из-за жены? Ты у нас верный муж, так ведь?

– Знаешь что, Инин. Вот у тебя зарплата космическая, квартира в элитке, машина отпадная, и красавец ты писаный, и харизма у тебя сумасшедшая, и бабы на тебя пачками вешаются, а всё равно, ни за что бы не хотел местами с тобой поменяться. Хоть и завидую.

– А я бы с тобой хотел, – сказал Инин серьёзно. – Хоть и не завидую.

– Глянь-ка, – Светлаков мотнул головой в сторону соседнего столика. За ним сидела женщина в чёрной, как ночь парандже. Откуда она могла появиться показалось друзьям загадкой: оба готовы были поклясться, что ещё десяток секунд назад этот столик был пуст.

– Так. Мусульманка. – констатировал Инин.

– Блин. Баба в чадре.

– Это не чадра, Светлаков. Это паранджа или бурка. Чадра имеет прорезь для глаз, а в парандже на месте прорези – сетка, поэтому даже глаз не видно.

– Откуда такие познания?

– У меня мать с отчимом в Дубае живут, забыл? Вот перед тем, как в гости к ним ехать, решил поинтересоваться.

– Ага. Слушай, а им же, ну, мусульманам, вроде нельзя злачные места посещать?

– Да посещать-то можно. Нельзя запретную еду кушать и запретное питьё пить. Тут странновато другое: насколько я знаю, мусульманка не должна посещать такие места одна, без разрешения отца или мужа.

– Ну, может, отец или муж у неё дюже продвинутые, демократичные, – предположил Светлаков. – Что скажешь? Ты ж у нас людей, как букварь читаешь. Прочти-ка эту мадам.

– А не могу я её прочитать. Я же в основном по лицу читаю, а у этой лицо сеткой закрыто, – лукаво улыбнулся, повеселевший от выпитой настойки Инин.

– И всё-таки удивительно. Баба в таком наряде. Здесь?

– Не вижу ничего удивительного. Я такую уже третий раз за неделю встречаю. Однако, ты мне зубы не заговаривай, Светлаков. Знакомиться с девушкой будешь? – он показал глазами на столик с понравившейся Светалкову красоткой.

– Отказываюсь.

– А хочешь, она сама к тебе подойдёт?

– Сама? Интересно, как ты это устроишь? – Светлаков заинтриговался.

– Как устрою, говоришь?

Инин достал из внутреннего кармана пиджака блокнотик и ручку, вырвал листок, и что-то написал на нём. Взмахом руки подозвал официантку, нашептал ей тихонько на ухо, указывая на столик с дамами и отдал листок. Официантка, кивнув, удалилась.

У Светлакова зазвонил телефон. Жена.

«Будто что-то почуяла, вот ведь ведьма!» – подумал Инин.

Светлаков говорил с женой. Захмелевшие дамочки, громко беседуя и смеясь, кидали в сторону их со Светлаковым столика всё более откровенные взгляды. Мусульманка, затащив под сетку паранджи чашку, попивала чаёк. Инин поймал себя на ощущении дежавю. Без сомнения, он уже всё это видел. Вот только где и когда? Стоп. Во сне. Два или три дня назад. В путаном и дурном сне. Там было намешано много разного. Был седобородый раввин в чёрной ермолке и с белым молитвенным покрывалом на шее, арабские шейхи, обнажённая рыжеволосая женщина с крепким красивым телом, лица которой Инин не разглядел, падение с высоты, заснеженный склон, лабиринты тёмных и сырых коридоров, покойники в морге, тупики, ядовитые змеи, погоня, ощущение смертельной опасности, Светлаков… Светлаков в беде. С ним происходит что-то непоправимое. Лица одноклассников, бабушка, отчим… Ещё в этом сне было рыжее трескучее пламя, и два маленьких зелёных, будто чьи-то глаза, огонька, мерцающих на фоне его полыхания. И, без сомнения, был этот самый зал, этот стол с пельменями и графинами с недопитой настойкой, и мусульманка в парандже, пьющая чай, и две начавшие хмелеть флиртующие дамочки, и Юрка, что беседовал с женой по телефону, и то, чего бы Инину категорически не хотелось…

Не хотелось думать, не хотелось вспоминать, не хотелось признавать. Ощущение, которым был пропитан сон. Парадоксальное. Неоднозначное и трудно выразимое. Щемящее, сладко-тоскливое и тревожное-манящее, оно как будто обещало полную радостных чудес весну, и предрекало хмурую, пахнувшую скорой смертью осень, от него веяло чем-то давно забытым, родным, тёплым и светлым, и одновременно тянуло жутким могильным холодом, вселяло надежду и ставило крест. И всё было бы ничего, если бы сны, сопровождаемые этим ощущением, не имели одной особенности. Обычно они сбывались.

Сейчас такие сны почти не снились Инину, но в детстве это было обыденным делом. Так, маленький Виталик без труда мог предсказать завтрашние дождь, простуду, двойку в школе, потерю бабушкиных очков, а также увидеть во сне место, где оказалась пропажа; знал где найти в очередной раз потерявшегося кота, исчезнувшие струны от папиной гитары, мамино колечко… Недаром бабушка называла его волшебником. Она же предложила ему рисовать сны. Выходило неплохо. И бабушка говорила ему: «Ты не только волшебник, но ещё и художник».

Но как-то он предсказал гибель кота, позднее – развод родителей, а ещё поздней – смерть отца. Всё сбылось. После этого Виталик перестал рисовать свои сны.

Инин смотрел на друга. Светлаков балагурил с женой, улыбался, травя незатейливый анекдот.

«А ведь они уже одиннадцать лет в браке», – посчитал Инин. – И, конечно, я ведь ворую его у неё каждую пятницу». Тут что-то кольнуло у него в груди. Не то, чтобы сильно – чувствительно.

Закончив, Светлаков отложил телефон, разлил по рюмкам настойку.

– Знаешь что, Светлаков? – сказал Инин. – Я бы завидовал тебе, если б мог. Хоть твоя радостная философия достойна ума идиота, всё-таки ты по-своему счастлив. Ты любишь жену, семью, работу. Пусть всё это иллюзорно, но твоя бездарная жизнь чем-то наполнена. А моя пуста, как ржавая бочка.

– Так в чём проблема? – Светлаков хмыкнул. – Смени работу, женись.

– Сменить работу? – ухмыльнулся Инин. – Чтобы, как ты на раздолбанной «Ладе» ездить и в дешёвой двушке потолок коптить? А женитьба и я… Ты издеваешься что ли? Есть ли в мире две вещи более несовместимые?

– Ну и не завидуй тогда. – Светлаков взялся за рюмку. – Давай лучше выпьем.

Тем временем официантка поднесла дамам бутылку шампанского. Приятно удивившись, они о чём-то спросили её, она жестом показала на столик Инина и Светлакова. Увидев это, Инин приветственно помахал дамам рукой. Спустя пару минут, одна из них, та самая, что в чёрном маленьком платье, поднялась и подошла к столику Инина и Светлакова.

– Хочу поблагодарить вас за презент, – кокетливо сказала она, глядя на Инина.

– Не стоит благодарности, – галантно ответил Виталий. – Тем более, что это презент не от меня, а от моего друга. Прошу любить и жаловать, Юрий! – он указал на Светлакова.

– Здарсте! – смущённо поздоровался Светлаков.

Дама бегло кивнула в ответ, и продолжая смотреть на Инина полным восхищения взором, воскликнула: «Но это же «Рюинар»! Моё любимое шампанское. Как вы узнали?»

– Это не я узнал, это он, – Инин кивнул на друга.

– Нет он, – поспешил откреститься Юрий.

Дама изменилась в лице.

«Ну вы определитесь сначала кто же из вас узнал», – она надула и без того пухлые губы, и обиженно цокая каблуками, вернулась к своей подруге.

– Ну вот, Светлаков, ты всё испортил, – Инин с шутливым укором глядел на друга. – Девушку разозлил.

– А действительно, как ты узнал? – глаза Светлакова были широко распахнуты от удивления.

– Ну, я просто догадываюсь о чём они думают. В смысле, женщины. Не всегда попадаю в точку, но чаще всего получается.

– Вот почему бабы от тебя с ума сходят! Ты не только очаровательный негодяй, ты ещё телепат. Ты их мысли читаешь! У тебя точно экстрасенсорные способности есть. Я ещё в школе об этом тебе говорил.

– Юр! – Инин поморщился. – Тебе ли, врачу-психиатру, говорить об экстрасенсорике? Экстрасенсорика, парапсихология, эзотерика и прочая лабуда – удел шарлатанов и шизофреников. Ты и сам это хорошо должен знать, и нести эти знания в тёмные массы.

Веру в свои якобы чудесные способности, как и веру в то, что таковые вообще существуют в природе, Инин проклял бессчётное количество лет назад. Тогда он был ещё восторженным шестнадцатилетним пацаном, наивно верящим в любовь, справедливость, добро и прочие вещи, которые нынче считал полным вздором. А также в то, что если уж не спасёт этот мир, так точно его удивит. И была Оля Карамзина – его первая любовь, и предпоследняя… И время тогда было славное. Первые вечеринки, первое сухое вино, первые поцелуи… Произошло это на восьмое марта.

Их класс собрался на квартире у кого-то (Инин уже не помнил точно у кого именно). На столе стояли, купленные вскладчину салатики и вино. За окном шёл мокрый снег напополам с дождём, а мальчики дарили подарки девочкам. Виталик знал, чего хочет Оля. И пускай её желание выглядело экстравагантным, но что оно именно таково, Виталик не сомневался ни на йоту. Десятки раз он предугадывал то, что захочет Оля – ошибок не было. Бабушкино слово «волшебник» осталось в прошлом. Он (Виталик был в этом уверен) – менталист, он – экстрасенс. Он новый, ещё не признанный Вольф Мессинг, он – Ури Геллер. Сейчас он удивит Олю, сейчас он её восхитит, он сделает её счастливой, и произойдёт это у всех на глазах. Он ясно видел то, что Оля хочет получить в подарок. Он много раз перепроверил – мозг рисовал одно и то же. Оля мечтала о… белой крысе с чёрным пятнышком на голове.

Пришлось обежать не один зоомагазин прежде, чем удалось найти такую. Виталик посадил зверька в школьный рюкзак. Вот он таинственно и гордо, будто иллюзионист перед финалом грандиозного номера, смотрит на Олю, медленно расстёгивает молнию, и… крибле-крабле-бумс! Крыса прыгнула прямо на колени Оле.

Виталикина любовь сначала с истошным воплем подпрыгнула, а в следующую секунду её обильно вытошнило прямо в расставленные на столе салаты.

Поднялся хохот. Оля, вся в слезах, схватив пальтишко, вылетела из квартиры. Виталик бежал за ней сквозь снег и дождь. Умолял вернуться, умолял простить. Рыдая, она повторяла только одно: «Ты надо мной посмеялся. Я тебя ненавижу».

Подростки – жестокие существа. Ещё долго называли Олю за глаза «поблевушкой». «Крыса-Карамзиха» – прицепилось обидное прозвище. Сей инцидент вспоминался на вечеринках класса почти постоянно. Между Виталиком и Олей было всё кончено. И самое обидное, она стала встречаться не то, чтобы с врагом, но с персоной весьма для Виталика неприятной – с завистливым и вилявым Максом Новицким.

Но последней не каплей – камнем, забившем гвоздь в гроб веры в суперспособности, стала для Виталика смерть отца. Он имел глупость поделиться с бабушкой своим сном. Когда же произошло то, что он видел во сне, убитая горем бабушка кричала ему: «Это из-за тебя! Это ты накликал, ведьмак проклятый! Это ведь ты отца убил! Это ты!» Придя в себя, она каялась, молила простить за слова, брошенные в безумии. Но Виталик на бабушку не обиделся. Просто с тех пор он больше не верил в чудо. Это лучше, чем считать себя злым колдуном. Нет ничего сверхъестественного и паранормального, не существует суперспособностей. Всё это –вредный бред, мистификация и самообман. Возможны лишь случайные совпадения. Всему есть рациональное объяснение.

– Нет, послушай, – возразил Светлаков. – Ведь исследования проводились. Например, эксперименты с картами Зеннера. Или знаменитый эксперимент с Кулагиной, когда она дистанционно воздействовала на сердце лягушки. Да много ещё чего.

– Эксперименты с картами Зеннера не отвечают требованиям научной достоверности и невоспроизводимы, интерпретация их данных ошибочна, – возразил в свою очередь Инин языком Википедии. – А твоя Кулагина – известная аферистка.

– Тогда я вот чего тебе расскажу. Иду я как-то по отделению и вижу, как больной наш – шизофреник хронический, расчёской куда-то в окно целится. Я у него спрашиваю, что мол делаешь? А он мне говорит, не мешай, доктор, я космический корабль злых пришельцев сбиваю. Я ему – ты бы расчесался лучше, чем космические корабли сбивать. Надо сказать, что при запущенной стадии шизофрении наши больные за собой не следят и редко используют расчёску по назначению. Он от меня отмахнулся, и сделал выстрел из своего «бластера» – пых! Сбил, говорит. А потом вдруг посмотрел на меня вот так, пристально (Светлаков показал как) и сказал: «Доктор, слушай, а ведь у тебя спина болит». Это было в точку: меня и правда радикулит прихватил, поясница разламывалась. Дай, говорит, я тебя вылечу. Ну, думаю, пусть попробует – хуже-то не будет. Тогда он мне своей расчёской вдоль позвоночника провёл, всего раз провёл, и боли как не бывало. В один миг боль прошла! И как ты это объяснишь?

– Да просто! То, что у тебя спина болит, он понял по твоим скованным движениям. А то, что боль у тебя прошла – так это самовнушение. Мне ли тебе, психиатру, это объяснять?

– Вот ты чертила упёртый! – Светлаков начинал заводиться. – Ты даже допустить не хочешь никакого другого объяснения, кроме…

– Не хочу, – перебил его Инин. – А зачем мне допускать бредовые объяснения?

– Хорошо, а Вольф Мессинг? Он же реально читал мысли людей. Если бы это было не так, не был бы он столь знаменит.

– Вольф Мессинг, Юрочка, – Инин ухмыльнулся, – во время своих выступлений брал людей за руку. По микродвижениям их руки он и находил спрятанные предметы. Короче, как говорится, ловкость рук и никакого мошенничества.

– Но ведь если бы это было так просто, почему никто другой не может повторить его трюков? А? – Светлаков почти кричал.

– Нет никаких доказательств, что он обладал телепатией.

– Но также нет доказательств, что не обладал! – Светлаков стукнул ладонью по столу. – А объяснение про микродвижения придумали такие же упыри, как ты, которые жуть как боятся того, что не укладывается в их рациональный умишко.

– Лучше рациональный, как ты выразился, умишко, чем антинаучное безумие. Ау, средневековье!

– Так ты же сам говорил в школе, что видишь вещие сны! И рисовал ещё их. Не помнишь?

– Не помню, – соврал Инин.

– Звездишь ты всё. Не можешь принять, что не всё под твоим контролем, всемогущий ты наш. Что есть вещи, не подвластные твоему разуму, перед которыми ты просто пылинка, ноль без палочки. Вот и включаешь тупо защиты, нарцисс ты хренов.

– А ты ведь достал меня, Светлаков! – К своему неудовольствию, Инин почувствовал, что последние слова друга его, пусть слегка, но задели. – Вот что, если я скажу тебе, что мне на днях сон приснился. Типа вещий. Так сбудется или нет?

– А вдруг?

– А я думаю, ни хрена.

– А проверь.

Тут, как гром среди ясного неба в заведении грянула музыка. Инин сморщился.

– Твою ж мать! – Он жестом подозвал официантку. – Девушка, счёт.

– Твоя непереносимость музыки – это невроз! – Вспыхнул Светлаков. – Тебе лечиться надо, серьёзно. И какого чёрта я должен сейчас уходить? Я ещё настойку не допил и пельмени не доел.

– Остынь, – Инин похлопал его по плечу. – Последуй примеру своих пельмешек: они-то уже остыли. А не то, – Инин показал на пустившихся под музыку в пляс двух дам, которым было презентовано шампанское, – я ту бабу всё-таки на тебя натравлю, не отмажешься. Я же экстрасенс, да? – Он подмигнул. – Я смогу. Или пошли отсюда.

– Вот манипулятор-то херов, – вспыльчивый, но быстро отходчивый Светлаков уже улыбался. – Ладно. Предлагаю компромисс. Мы всё-таки допьём настойку, а взамен я покажу тебе хорошее место без музыки.

– И что же за место?

– Ресторан «Небо».

– Не слышал о таком.

– Недавно открылся.

– Что ж, идёт, – согласился Инин.

– Записывай адрес.

Покончив с настойкой, друзья вышли на вечерний морозец. На небе тускнели зимние звёзды, окна окрестных хрущёвок светились уютным домашним светом.

– Машину здесь на парковке оставлю, у бабульки заночую сегодня, она тут через три дома живёт, – сказал Инин.

– Да помню я, – ответил Светлаков. – Кстати, как она?

– Бабулька-то? Молодцом.

Она и правда держалась молодцом. Несмотря на то, что перешагнула в девятый десяток, на хвори особо не жаловалась, делала в день свои восемь тысяч шагов, осваивала соцсети. И булочки пекла всё такие же вкусные, как и в детстве, когда стояло вечное лето, и деревья были большими…

– А давай я тебя провожу, – предложил Светлаков, – заодно проветрюсь.

Они вошли во двор дома. Он мало изменился с тех пор. Те же приземистые сарайчики на той стороне, что напоминали Инину нахохлившихся воробьёв, те же аккуратненькие, сейчас укрытые снегом огродики под окнами, и даже мусорный бак на том же месте в правом углу. Только детская площадка сейчас другая – нарядная, современная. На ней, сгрудившись у скамейки, коротала вечер стайка подростков, звучала гитара. Какой-то паренёк умело подражал Цою. Те же самые песни пели здесь другие ребята и четверть века назад.

– Неплохо поёт пацан, – оценил исполнение Светлаков.

Инин ничего не ответил.

– Виталь, а помнишь, как ты когда-то и пел, и играл?

Инин хранил молчание.

– Тебя ж от гитары невозможно оторвать было. И в музыкалку ты ходил. Вот других детей хрен заставишь за инструментом сидеть, а тебя наоборот на улицу нельзя было вытащить. У тебя ведь талант музыкальный!

Лицо Инина стало каменным. Но Светлаков продолжал.

– А теперь ты музыку на дух не переносишь, бежишь от неё, как от чумы. Да что случилось с тобой такое? Когда?

– Юра, слушай, – Инин подошёл к Светлакову почти вплотную, брови его сдвинулись, глаза сузились, казалось, что ещё мгновение и он боднёт друга лбом в лицо. – Слушай и запоминай. Никогда, никогда не говори мне об этом. Я не музыкант, никогда им не был, и никогда не буду. Ты всё понял?

Светлаков отступил на шаг.

– Значит, ты не волшебник, не экстрасенс, и не музыкант, да?

– Закрыли тему.

– Хорошо. Закроем. Только я предлагаю пари. Вот ты сказал, что тебе сон вещий приснился. Давай так. Если он сбудется, то ты сыграешь для меня на гитаре, а если нет, то я никогда больше не подниму тему про музыку.

– Да чёрт с тобой, – согласился Инин, – пари так пари, только отстань от меня.

Они ударили по рукам.

«Эх, Юрка, – подумалось Инину, – тебе в любом случае не выиграть, не услышать моей гитары. Ведь если сон сбудется, мой дорогой, тебя не будет на этом свете…» Он тут же прогнал эту мысль.

– Тебе такси вызвать, Юр?

– Да уж я сам как-нибудь.

– О’кей. Тогда в следующую пятницу в «Небе»?

4

– Какая ещё охота? Что ты плетёшь? – Инин устало глядел на Алевтину.

– Меня хотят убить. – Она произнесла эту фразу так буднично и спокойно, будто бы речь шла о походе в булочную. – И если бы не ты, я была бы не свидетелем, а потерпевшей.

Будучи в совершенной уверенности, что сумасбродная девчонка начала какую-то игру, смысл которой был пока для него абсолютно неясен, Инин не стал задавать ожидаемых «кто?» и «почему?»; вместо это он сказал: «Странно, если он хотел тебя убить, отчего не сделал этого сразу, а отнял телефон? И потом, когда идут убивать, обычно имеют с собой оружие, а у этого типа оружия не было. Если бы оно было, то он бы его применил, когда дрался со мной. Так что, не крути мне мозги, Алевтина. Мне и так на сегодня приключений хватило».

– Он не отнимал телефон. Он напал на меня, схватил. А телефон я выронила, вырываясь. Почему он был без оружия? Видимо, тот, кто меня заказал, считает, чтобы справиться со мной, оружия не нужно. И потом, они наверняка за мной следили, и знали, что я на акциях в «Небе». А там, зачем оружие? Можно сбросить с двадцать пятого этажа – сойдёт за несчастный случай, и взятки гладки. Хотя тот, кто меня заказал ментов не боится, но подставляться лишний раз тоже не хочет.

– Допустим, – согласился Инин, – но почему, зная, что тебя хотят убить, ты просто не дёрнула со всех ног, а решила вернуть несчастный телефон?

– Так я сначала и не поняла, что он хочет убить, думала обычный грабитель. А вот когда он начал орать это своё «иеасэ рцонха», тут до меня и дошло.

– И что означает это «иеасэ рцонха»?

– «Да исполнится» на иврите.

– Слушай, – Инин откинулся на спинку стула, – у тебя на всё готовые ответы есть. И это, – он наклонился к Алевтине, – согласись, тоже странно. И хладнокровие твоё, честно признаться, меня настораживает. Двадцатиоднолетнюю девчонку хотят убить, а она спокойна, как Штирлиц. Кстати, ты знаешь, кто такой Штирлиц?

– Я знаю, кто такой Штирлиц, – ничуть не смутившись, ответила Алевтина. – И, во-первых, с возрастом ты ошибся: мне не двадцать один, а тридцать. А, во-вторых, то что за мной будут охотиться, я ждала, и потому, знаешь, было время подготовиться и продумать возможные варианты.

– Если ты ждала, что за тобой будут охотиться, почему не сбежала отсюда, почему не уехала?

– Некуда.

– А зачем про возраст мне заливаешь?

Она молча достала из сумочки водительское удостоверение и положила его перед Ининым.

Алевтина Берестова. Год рождения…

Девчонка (как выяснилось, не такая уж девчонка) не врала.

Он изучающе посмотрел на её руки, на кожу рук, на кожу лица. Кожа совсем юной девочки. Кожа тоже не может врать. «Да, недаром говорят, что ведьмы стареют медленно», – подумалось Инину.

– Помнишь, что спросил в «Криминальном чтиве» Бутч у Марселласа, после того как последнего отымели в задницу, а Бутч его спас? – Инин улыбнулся горькой улыбкой Печорина.

– Он спросил: «Как мы теперь с тобой будем?»

– Во-во. И как?

– Я думаю, тебе надо держаться от меня подальше. Уйти. Забыть. Я теперь представляю опасность для любого, кто рядом со мной. Ты и так сделал для меня слишком много, хоть и не хотел. Ты просто оказался не в то время не в том месте. Вот только, – она помедлила, – я почти уверена, что в ресторане был ещё кто-то из них, наблюдал. Не факт, что они будут тебе мстить за то, что помешал, но исключить на сто процентов этого не могу. Поэтому, не нужно тебе вязнуть ещё больше в моём дерьме. Исчезни. И чем скорей, тем лучше.

– Исчезни, говоришь? – Инин почесал макушку. – Видишь ли, милая моя, уже поздно. Дорога в тысячу ли начинается с первого шага. И этот шаг я сделал. Теперь придётся идти.

– Куда?

– В ментовку.

– Исключено. Во-первых, если мы туда пойдём, подставим тебя. Но это меньшее из зол. Во-вторых, кто меня заказал ментов не боится – менты боятся его. А в-третьих, ты веришь ментам?

Полиции Инин не верил. Однажды в его филиал нагрянула налоговая проверка. Нарушения, конечно, были, но на статью не тянули. Однако уголовное дело всё-таки завели. Как лицо материально ответственное, Инин первым попадал под удар. Именно тогда он и выучил УК наизусть. Проблему решила солидных размеров взятка.

Полиции Инин не верил, но не верил и своей новой, свалившейся ему на голову знакомой. Слишком фантастичными казались её заявления о таинственном и всесильном заказчике, которого «боятся менты». Слишком подозрительным выглядело её раскладывание по полочкам: «во-первых, во-вторых, в-третьих…» Кто она? Аферистка, решившая воспользоваться ситуацией? Патологическая фантазёрка, у которой началось обострение под влиянием произошедшего стресса? Или вправду ведьма, на которую охотится некая загадочная новая инквизиция. Последней своей мысли Инин внутренне усмехнулся.

Любой другой человек на его месте, вероятно, был бы весьма заинтригован услышанным и принялся выяснять, кто этот всесильный монстр и зачем ему понадобилось непременно убить Алевтину. Любой другой, но не Инин. В подобной ситуации лучше быть параноиком, а не лохом. Лучше полагать, что наша ведьмочка всё-таки аферистка. Она только и ждёт вопросов о заказчике и причинах охоты. А раз так, нужно сломать ей игру. Действовать неожиданно, нестандартно.

– Ну, если твой заказчик не боится ментов, значит, надо бежать, так?

Алевтина что-то хотела ответить, но Инин не дал. Продолжил.

– Вот ты говоришь, что уехать тебе некуда. Но когда речь идёт о жизни и смерти, уедешь куда угодно, хоть в пустыню Сахара, хоть в Антарктиду.

– Во-первых, у меня нет денег, чтобы куда-то уехать.

– Да хоть в соседний городишко. Снять там комнатку. Устроиться на работу, да той же уборщицей. Не такая большая цена, чтобы сохранить себе жизнь.

– Во-вторых, у меня пожилая и больная мама. Я не могу её бросить.

– Но ведь если тебя убьют, твоя мама так и так останется без дочери.

– Ты не знаешь насколько это страшные люди. Они возьмут маму в заложницы, и если я не вернусь, просто убьют её.

– Так возьми маму с собой. Делов-то!

– Они найдут.

– Ну а если куда подальше уехать, за границу. В Грузию, скажем, или в Казахстан?

– И там найдут.

– А если ещё дальше уехать. В Турцию, например, или в Дубай?

При слове «Дубай» глаза Алевтины сверкнули. Инин заметил это.

– У меня нет таких денег. Я же уже сказала.

– Возьми кредит.

– У меня такая кредитная история, что не один банк на порог не пустит.

– Ну, а если бы, – Инин выдержал паузу, – я бы тебе одолжил?

«Сейчас ты у меня поймаешься!» – мысленно восторжествовал он, предвкушая разоблачение.

– Исключено. Денег я у тебя не возьму.

– Почему?

– Во-первых, потому, что это поставит тебя под удар. В этом случае ты стопроцентно тоже станешь объектом охоты. Они в курсе, что денег мне взять больше не у кого. А, во-вторых, не возьму потому, что… я не возьму.

Не сработало.

Инин остановил свою руку, что непроизвольно потянулась, чтобы потереть лоб.

– Какие же у нас могущественные преследователи! – он сделал большие глаза. – Они могут найти скрывающихся лучше, чем наша доблестная полиция. А жестокие какие! Старушку не пожалеют. В заложники возьмут и замочат.

– Я знаю, что ты мне не веришь, – лицо Алевтины продолжало оставаться спокойным. – Да я бы, и сама не поверила.

– И что бы ты подумала на моём месте?

– Что меня хотят развести.

– Умная девушка. Сама всё понимаешь.

– Да. Всё это звучит, как бред, – в её голосе Инин услышал едва заметный надрыв, – в это нельзя поверить. Но я говорю тебе правду.

– Знаешь что, Алевтина, – он налил из графинчика в рюмку оставшуюся водку, – а ты ведь права. Самое лучшее, что я могу сделать – это исчезнуть. Вот прямо сейчас встать и уйти. Похоже, моя дорога оказалась короче, чем в тысячу ли. Правда, если ты меня сдашь, то она ещё может продолжиться… в местах не столь отдалённых. Но, знаешь, – он опрокинул в рот стопку, – мне наплевать. Посадят – отсижу.

Он резко поднялся. Она схватила его за руку.

– Постой! Ты в опасности.

Глаза широко раскрыты. На лице испуг. Куда девалось её рассудительное спокойствие?

– Оставь. – Он высвободил свою руку решительно, но не грубо.

– Виталий, останься. Нельзя сейчас уходить. Я чувствую такие вещи. Я просто их чувствую.

– Да нет уж, я лучше пойду. Не могу сказать, что рад был с тобой познакомиться, хоть девушка ты и умная, и красивая, – он подмигнул, – но, однако, прощай!

Бросив на стол несколько купюр, он пошёл к выходу, не оглядываясь. Морозный ветер ударил в лицо. Будто бы не хотел выпускать на улицу, будто бы заставлял вернуться, будто был бы заодно с «ведьмой». Инин поправил шарф, поднял воротник пальто и резво зашагал по скользкому тротуару. Он пройдёт пару кварталов, продышится, вызовет такси, и домой, в свою крепость. И спать, спать, спать. А дальше пусть будет, как будет.

Он размышлял. Чёртова девка! И что же ей было нужно? Если хотела срубить деньжат, почему не стала шантажировать, что заявит о происшествии? Почему отказалась от помощи? Зачем ей понадобилось сочинять весь этот фантастический бред об охоте и ужасном заказчике? Вот Светлаков говорит, что я экстрасенс, что мысли женщин читать умею. Дурак он. Не умею я ни черта. Ни черта я эту ведьму не понял, ничегошеньки не прочитал.

«Виталий!!!» – его размышления прервал пронзительный крик.

Он рывком обернулся. Прямо на него, вылетев с проезжей части на тротуар, несся автомобиль. Молниеносно бросив тело к стене, в последнюю долю секунды Инин ушёл от удара. Промчавшись в нескольких сантиметрах от его плоти, автомобиль, с грохотом снеся урну, вернулся на дорогу и стремительно скрылся из вида. Сила удара была такой, что тяжёлая урна, рассыпая веером мусор, летела вдоль тротуара метров десять-пятнадцать, и от прямого попадания её, бредущую в ночи парочку спасло только чудо. Инин успел заметить, что задний номер сумасшедшей машины был залит грязью.

Подбежавшая Алевтина схватила его за локоть.

– Я же говорила, не надо идти! Не надо! – кричала она.

Инин стоял, прижавшись спиной к стене. Сердце отбивало галоп.

– Да ты точно ведьма, – выдохнул он.

Глава 2

5

– Думаешь, это вот не случайно? – Инин мотнул головой в сторону лежащей на тротуаре урны. – Думаешь, это не просто пьяный водитель?

– Я не знаю, – замотала головой Алевтина, – но думаю, нет.

– Что, нет?

– Думаю, не случайно.

– Как ты узнала, что что-то может случиться? Откуда?

– Я же говорила, что иногда это чувствую.

– Как ты чувствуешь?

– Иногда вижу картинки, иногда… иногда, – она затруднялась.

– Просто догадываешься? – подсказал Инин.

– Да.

– Чего же тогда сегодня в «Небо» попёрлась, если ты, блин, ясновидящая?

– Я же не всегда это чувствую! Это то включается, то нет.

– Ну да. Все вы так говорите.

– Кто все?

– Ванги доморощенные. Ладно. Проехали. Если допустить, что этот придурок действительно хотел меня сбить, то откуда он узнал, где я, а главное, зачем ему это?

– Я же говорила, что в ресторане был кто-то ещё. Он проследил за нами. А убрать тебя могли захотеть потому, что помешал. Решили: помешал раз, помешаешь и другой. Они могли думать, что я тебе всё рассказала о них. Зачем им лишний свидетель? И потом, ты убил одного из них. Разве странно, что тебе хотят отомстить?

– Да, всё логично, – Инин зажёг сигарету. – Но, знаешь, эта история полный бред. Безумие. Так только в киношках бывает. Кто в здравом уме будет устраивать такой триллер? Я давно вышел из возраста, в котором верят в возможность того, что ты мне несёшь.

– Ты просто не понимаешь, с кем ты столкнулся. Это… это не обычные люди.

– Не обычные? Психи что ли? – Инин усмехнулся. – Я имею дело с бандой чокнутых отморозков?

– Психи? – Алевтина задумалась. – Может, и так. Но то, что они не от мира сего – это точно. Они по другим законам живут, понимаешь?

– Так. Едем. – Он щелчком выбросил едва закуренную сигарету, достал телефон, чтобы вызвать такси.

– Куда? – удивилась Алевтина.

– Ну, к тебе, я так понимаю, нельзя. Ведь могущественные психи уже наверняка устроили там засаду на важную персону госпожу Берестову. Я правильно твою фамилию назвал?

Она кивнула.

– Ко мне тоже нельзя. Потому что нельзя. Остаётся только в гостиницу. Там мне всё и расскажешь.

Отель, куда Инин привёз Алевтину оказался шикарным.

– Это пять звёзд, да? – она ошарашенно оглядывала богато убранный холл.

– Пять, – бросил Инин, направляясь широким шагом к ресепшн.

– Галя, приветствую!

Миловидная девица-администратор широко улыбнулась в ответ.

– Здравствуйте, Виталий Григорьевич! Давненько к нам не захаживали.

– Всё недосуг, Галенька. Мне двухместный. Можно клубный, можно стандарт.

– Как обычно? – администратор осеклась, увидев, что к Инину подошла девушка.

– Нет, на этот раз с двумя односпальными, – не моргнув глазом, ответил Инин.

Галины брови приподнялись, выдав её удивление.

– С двумя односпальным сейчас нет. Есть с одной двуспальной.

– Даже для меня? – Инин состроил такое сладко-обиженное личико, от которого любое женское сердце не могло не растаять.

– Ну, правда, нет, – с извинением в голосе ответила Галя. – Завтра в пятнадцать ноль-ноль освободится.

– Слышала? – он посмотрел на свою спутницу. – Только с двуспальной кроватью есть. Да не бойся, она широкая.

– А я и не боюсь, – ответила Алевтина своим низким глубокими голосом.

– Оформляй, Галя.

– Номер 1615, – администратор положила на стойку ключи.

– Шестнадцатый этаж. Что-что, а панорамой ты насладишься, – он подмигнул Алевтине.

Из огромного, во всю стену, окна номера открывался сногсшибательный вид на ночной заснеженный город.

– Это люкс, наверное? – спросила Алевтина, оглядывая апартамент.

– Обычный стандарт, – махнул рукой Инин.

– Наверное, кучу денег стоит?

Он снова махнул рукой.

– Тут мини бар есть. Минералка там, соки, кола.

Алевтина отказалась, покачав головой.

Инин уселся в кресло у круглого стеклянного столика, жестом пригласил Алевтину сесть на соседнее.

– А теперь рассказывай. Всё по порядку.

– Ну… – Алевтина накручивала на пальчик локон, – это три месяца назад случилось. Я тогда во второй городской больнице работала, в реанимации.

– Ты врач что ли? – удивился Инин.

– Медсестра.

– А что в сигаретной компании делаешь? Подработка?

– Нет. Медсестрой я уже не работаю. Слушай. В моё дежурство привезли ночью больного, вернее, пострадавшего. Молодой парень, ДТП, тяжёлая сочетанная травма: ушиб головного мозга, разрывы внутренних органов, перелом костей таза, большая кровопотеря… Оперировали всю ночь, по кускам собирали. За время операции две остановки сердца. Словом, с того света вытащили, – Алевтина вздохнула. – Но, как выяснилось, ненадолго. Через четыре дня скончался в реанимации, не приходя в сознание. И, как на беду, снова в моё дежурство. Реаниматологом на смену Валера тогда заступил – доктор наш. Причина смерти – бульбарные нарушения. Короче, не было у парня шансов – ничего мы не могли сделать.

– Бульбарные нарушения?

– Ну это, когда жизненно важные центры мозга отказывают, – пояснила Алевтина. – А через пару дней врывается к нам в отделение мужчина – грубый такой, неприятный, да не один, а с двумя амбалами. Весь красный от злости, слюной брызжет. Схватил он Валеру за грудки и орёт: «Ты моего сына убил, сатана! Мой единственный сын, подарок небес… Не жить тебе тоже на свете, запомни. Иеасэ рцонха!» Именно тогда я впервые услышала эти слова. А потом на меня уставился, да говорит: «И ты тоже здесь, ведьма? Это ты с ним на смене была, да, Берестова? У меня бейджик на халате с моей фамилией. Я знаю, я справки навёл. Ты – следующая после этого изверга – это он Валеру имел ввиду. Запомни!»

Алевтина перевела дух.

– Мы не очень-то испугались тогда с Валерой. Не впервой такое. Бывает врываются родственники умерших в отделение, скандалят, винят, грозятся. Понятно, что люди в состоянии аффекта находятся, а мы, врачи, всегда виноваты. Но потом отходят, и всё устаканивается. Так всегда было. Но не на этот раз. Через две недели Валера умер. Экспертиза показала: передозировка наркотического препарата, предположительно промедола. Это известный факт, что врачи, имеющие доступ к наркотикам, а значит, в первую очередь анестезиологи-реаниматологи, порою на них и подсаживаются. Но Валера наркоманом никогда не был, он даже ни разу не пробовал. Я это знала точно. Однако, учитывая обстоятельства, по факту его смерти даже уголовное дело не завели.

– Не удивительно, – согласился Инин.

– Мне стало страшно, Виталик.

– С одной стороны, я тебя понимаю, – Инин открыл бутылку «Боржоми», – тут даже железное, как говорится, очко бы и то поджалось. Но, с другой стороны, организовывать заказное убийство для того, чтобы отомстить врачу? Это ж и денег стоит немалых, и риск большой. Маловероятно как-то. Не легче ли было просто в суд на врача подать, если уж очень отомстить хочется?

– Да я и сама так думала, успокаивала себя. Но к Вадиму всё-таки пошла.

– Кто такой Вадим?

– Мой знакомый следователь из управления. Не просто знакомый, – он мне в прямом смысле жизнью обязан. Пару лет назад его в больницу к нам привезли. С огнестрельным ранением брюшной полости. Опять-таки огромная кровопотеря. А у Вадима группа крови редчайшая – четвёртая, да ещё с отрицательным резус-фактором. Такой у нас в наличии не было. Но на счастье Вадима, у меня кровь такая же. Я донором ему стала.

– Следователь, говоришь?

– Ну да.

– Странно, странно, – Инин почесал подбородок. – Под пули обычно опера попадают. А следователь чего? Он в конторке себе сидит и текста печатает.

– Не всегда, значит, сидит и печатает, – огрызнулась Аля.

– Ладно. И что дальше с этим Вадимом?

– Рассказала я ему всю историю, фамилию парня погибшего назвала. Он справки навёл. И оттого, что я после от Вадима услышала, у меня волосы дыбом встали. Оказалось, что папаша погибшего парня – настоящий монстр, не человек, а дьявол какой-то…

В этот миг что-то стукнуло об окно. Бум! Глухой короткий удар.

Оба вздрогнули, обернулись к окну. За окном была пустота. Только мёрзлая январская ночь, только блёклый закоченевший месяц на небе, да уснувший город, там, далеко внизу.

– Что это было? – испуганно спросила Аля, инстинктивно схватив Инина за руку.

– Не знаю. Ворона, наверное.

– Вороны в такое время спят.

– Ну, может, спугнул кто, – предположил Инин. – Или это какая-то сумасшедшая ворона, неправильная, – он улыбнулся.

– А если это знак? – и без того большущие глаза Али, стали просто громадными. – Как там у Кастанеды? Мир соглашается. Или предупреждает.

– Ты мне, Алевтина, про Кастанеду и прочую эзотерику, брось, – Инин покачал головой. – Не приветствую. Давай про папашу-монстра продолжим. Чем же он так страшен?

– Вадим сказал, что мало чего о нём знает. Информация, мол, закрытая, потому что слишком много больших людей, в том числе и из их ведомства, очень не хотят ей делиться. Он сказал, что этот человек – гений. Ему не назвали ни настоящей фамилии, ни имени этого человека – только кличку его – Архивариус.

– Постой. Нестыковка, – оборвал её Инин. – Ты сначала сказала, что отца по фамилии сына определили. А теперь говоришь, что следователю ни имени, ни фамилии его не известно. Как же так?

– Не знаю. Вадим мне подробностей не докладывал. Может, сын фамилию поменял.

– Всё равно непонятно.

– За что купила, за то продаю, – слегка рассердилась Аля.

– Ладно, проехали. Так почему, Архивариус?

– Почему Архивариус? Потому что у него есть архив. А в архиве том – компромат. Компромат очень жёсткий, убойный. На больших начальников из полиции, из местного ФСБ, на крупных чиновников, вплоть до министров, на всех тех, у кого рыльце в пушку. Ну а так как таких очень много, то сам понимаешь. Короче, весь город, вся область у Архивариуса под колпаком. И архив его пополняется постоянно. Как он это делает неизвестно. И в этом его гениальность.

– Нет, ну послушай, – Инин защёлкал пальцами, – опять неувязка. Генералы полиции, ФСБ… Неужели вся эта силища не может твоего Архивариуса обезвредить, да хотя бы физически устранить? Странно это, неправдоподобно.

– У Архивариуса, Виталик, есть доверенные лица, – где-то далеко, по заграницам сидят, так что их чёрта с два отыщешь. Архивариус всех представителей силищи поставил в известность: если с ним что-то случится, то весь компромат его доверенные тут же отправят туда, куда следует. Теперь ты понял, почему он ментов не боится?

– Слушаю тебя и ушам не верю. Прям детектив какой-то! – на лице Инина играла сардоническая улыбка.

– Можешь продолжать не верить. Не буду ничего рассказывать, если ты на до мной смеёшься, – обиделась Алевтина.

– Да не дуйся ты. Но согласись, всё это слишком невероятно. К тому же, если твой Архивариус такой зловеще-влиятельный, что мешало ему написать заявление, надавить на следствие и на суд? Вам с твоим доктором пришили бы умышленное убийство и посадили бы всерьёз и надолго. Хотя… – усомнился самому себе Инин, – возможно, ему мало было, чтобы вы просто срок отмотали.

– Конечно! Вот что ещё мне Вадим рассказал. Архивариус – не только гений. Он сумасшедший. Фанатик чокнутый. Каббалист.

– Уф! – фыркнул Инин. – Вот носятся с этой каббалой, считают её чуть ли чёрной магией. А на самом деле – это всего лишь изучение Торы, с целью понять своё божественное предназначение. Занятие весьма безобидное; правда, на мой взгляд, совершенно бессмысленное.

– Да знаю я всё про каббалу.

– Так уж и всё? – Инин хохотнул.

– Я весь интернет перелопатила. И вот чего. С этой каббалой страшная путаница, начиная со средних веков. Столько ложных толкований было, столько подделок! А что говорить про наше время, когда это знание стало продаваться за деньги? Многие так считают: владеешь тайным учением – владеешь могуществом. Сейчас развелось столько братств всяких, столько сект… Есть и такие, в которых эти фанатики верят, что всё сверху: делай, что хочешь, а в ответе лишь бог. Если хочешь кого-то убить – убивай, ибо это план бога, а ты просто его исполнитель. Значит, предназначение у тебя – убивать. Бог знает, что делает: он твоими руками исправляет грёбаный мир. Вот и Архивариус, я думаю, верит, что делает этот мир лучше. А что, он не прав разве? Он ведь взяточников, оборотней всяких в погонах, чиновников охреневших и прочую нечисть высокопоставленную кошмарит. Это ли не богоугодное дело? Теперь гляди: мы с Валерой, по его убеждению, совершили халатность преступную, в результате которой его сын умер. А как там в Ветхом завете? Око за око, зуб за зуб. Так ведь? Вот он и считает своим долгом это исполнить. А заодно очистить мир от скверны, то есть от нас. И, возможно, от тех, – она пристально поглядела на Инина, – кто может ему помешать в этом.

– Я притчу одну читал, – Инин отпил из стакана воды. – Три студента начали изучать каббалу. Один из них стал святым мудрецом, второй ничего не понял, а третий сошёл с ума. Похоже, твой Архивариус и есть этот третий?

– Я тоже так думаю. Только с ума сошёл не один он. Вадим сказал, что, скорее всего, сподручные Архивариуса такие же, как и он, сектанты; что братство у них, что живут они по своим законам. А ещё Вадим посоветовал мне поменять работу, место жительство, и вообще лучше уехать из города. Правда, он добавил, что если Архивариус очень захочет, то везде найти сможет со своими-то связями.

– Да, жёстко ты попала. – сказал Инин с такой интонацией, что непонятно было, в серьёз он это или иронизирует.

– Я ушла с работы. Не просто с работы, вообще из медицины. Устроилась в табачную компанию. Сняла квартиру в другом районе. Ты не представляешь, чего стоило мне убедить маму переехать туда! Пришлось придумать целый спектакль про якобы ремонт в нашей квартире. Прошёл месяц, второй. И ничего не происходило. Я уже начала успокаиваться, дышать свободней. Думала, остыл Архивариус, или удовлетворился одним Валерой. И тут… Дальше ты сам знаешь. Когда этот тип заорал «иеасэ рцонха» мне всё стало ясно.

– Откуда ты иврит знаешь?

– Учила.

– А зачем он тебе понадобился?

– Учиться люблю.

– Ясно. – Инин зевнул. – Так, Алевтина. Давай-ка спать. Я просто вырубаюсь уже. Столько всего случилось сегодня… Это твоя сторона кровати, – он показал рукой. – А это моя. Извини, в душ не пойду: сил нет. И только верхнюю одежду сниму. Мои кальсоны тебя не смутят?

– Не смутят. Мои колготки тебя тоже, надеюсь?

Инин погасил свет. Оба залезли под одеяло.

– Как ты думаешь, за нами не проследили? – полушёпотом спросила Аля.

– Да хорош тебе. Отключи паранойю, – лениво ответил он.

Вымотанный безумством сегодняшнего дня, уморенный принятым алкоголем мозг, стремительно и сладко погружался в нирвану сна, блаженное забытье, покой, что превыше любого счастья…

Нирвану разметал в клочья стук.

Оглушительный.

Бух! Бух! Бух!

Кто-то со всей дури колотил в дверь их номера.

Инин подскочил на постели. Сел.

– Что за чёрт!

– Это они! Они! – сдавленно выкрикнула, сжавшаяся от ужаса в комок Алевтина.

Спрыгнув с кровати, Инин принялся рыскать по комнате в поисках чего-нибудь увесистого.

– Не включай свет! Не включай! – Алевтина буквально взмолилась.

– Ещё чего! – он щёлкнул выключателем.

Аля спрятала в ладошки лицо. В дверь продолжали бить. Методично и остервенело.

– Сучье вымя! Почему здесь ничего нет? – Инин продолжал метаться по номеру в поисках орудия для обороны.

Он распахнул дверцу шкафа.

– Вот! Хоть что-то. – В его руке оказался утюг.

В тот же миг, будто повинуясь тайной команде, стук прекратился.

Крадучись, сжимая в руке утюг, Инин подобрался к двери.

– Не открывай, умоляю! Не открывай! – пискнула, замершая на кровати Аля.

Инин распахнул дверь. За дверью никого не было.

Он облегчённо вздохнул.

– Видишь? Нет никого. Чего панику было разводить? Просто алкаш какой-то дверью ошибся. Случайность.

– Случайность? – её огромные, широко распахнутые глаза смотрели на него не мигая, словно гипнотизируя, а голос снова стал низким, почти утробным. – Случайностей не бывает. Не бывает следствия без причины.

6

– Не бывает следствия без причины, в этом вы совершенно правы, Арина Викторовна, – он посмотрел на молоденькую педагога взглядом поверх очков, будто бы пытаясь увидеть в ней то, чего раньше не замечал. – И если изменения в поведении Митрофановой столь заметны, как вы на это указываете, то мы не должны ограничиваться общими фразами, типа «у девочки переходный возраст». Мы должны глубже разобраться в вопросе. Что может быть причиной её, как вы выразились, внезапно появившейся замкнутости? Может быть, она подвергается, как это модно стало сейчас говорить, буллингу со стороны сверстников?

– Но Люба всегда была лидером, и у неё отличные отношения со сверстниками, – несмело возразила Арина Викторовна.

– Вы говорите «была». Но может быть, сейчас что-то изменилось у них в иерархии? Может быть, появился некий другой лидер и начал придавливать нашу Любу?

Арина пожала плечами.

– Или может быть, влюбилась она в паренька какого-то, а он ей взаимностью не отвечает?

– Я спрашивала у неё об этом. Она отрицает.

– Ну, – Григорий Иванович по-доброму усмехнулся, – если подросток отрицает чего-либо, то это совершенно не означает, что так оно и есть. Вам ли этого не знать!

В ответ педагог снова пожала плечами.

– А у вас свои версии есть, Арина Викторовна?

– Уверенных версий нет, – она опустила голову.

– А неуверенные есть? – не отступил директор.

– Ну… – Арина замялась, – я думаю, что это как-то может быть связано с её половым созреванием.

– Как именно?

– Ну, у девочки оформилась фигура, выросла грудь… Возможно, она стыдится своих изменений.

– Браво, Арина Викторовна! Видите, ларчик просто открывался. Признаться, я тоже в первую очередь об этом же подумал. Вот и проведите с Любой беседу на эту тему. Вы знаете, как. Вы обучены. Но всё же хочу дать вам совет. – Григорий Иванович снял очки и положил их на директорский стол. – Видите ли, теория и практика – вещи разные. В институте нас одному учат, а в жизни совсем по-другому. Вот вы ещё молода. И у вас, насколько я знаю, своих детей пока нет. Тем более, детей подросткового возраста. Поэтому, как более старший коллега и отец, сын которого благополучно миновал подростковый возраст, я хочу вот что сказать: лучше вы Любе ничего не говорите. Просто отпустите ситуацию. Объясню почему. Видите ли, подросток только напрягается, когда с ним говоришь на такие темы. И мы получаем обратный эффект. То, что ему нужно – всего лишь время. Да! Ему нужно время для того, чтобы привыкнуть к тем изменениям, что произошли с его телом. Это естественный процесс, и чем меньше мы в него вмешиваемся, тем быстрее и безболезненнее он протекает. Ещё вопросы есть ко мне, Арина Викторовна?

– Нет. Спасибо, Григорий Иванович.

Она вышла из кабинета, осторожно прикрыв за собою дверь.

Брови директора сдвинулись. Он схватил резинового чертёнка, помял его в пальцах, отбросил на край стола. Встал, принявшись мерять шагами комнату. От окна до двери, от двери до окна. Десять шагов. Он давным-давно посчитал, сколько их. Проклятая девчонка! Суёт нос туда, куда совать его совершенно не требуется. Нет, она не выслуживается. Она не из таких. Она из серии наивных соплячек, которым типа не всё равно, которые за общечеловеческие ценности, как они их понимают; которые за справедливость, за добро. Да что ты знаешь о справедливости и добре? Добро – вещь относительная: что для русского добро – для немца смерть. А справедливости нет, не было и не будет. Сама природа несправедлива. Ты без году неделя в этой богадельне, и потому ещё вся такая неравнодушная, чуткая, вдохновенная. Дура мелкая! Если бы ты проработала здесь лет с пяток-десяток ты бы стала такой же заматеревшей сукой, как Лизавета Петровна. Потому что, как там в песне поётся? «А в этом месте по-другому не прожить». Ты же свалишь отсюда через годик-другой максимум. Небось в частную школу какую-нибудь подашься с нехилым окладом, а нам здесь с Лизаветой Петровной продолжать говно лаптем хлебать с этими недоделанными. Вот и всё твоё добро, вот и вся справедливость. Таких, как ты, дур рублём не заманишь – ни коротким, ни длинным. Но ничего, найдём способ избавиться от тебя, пронырливая ты сучка! Не впервой. Чужим здесь не место, Арина Викторовна.

В его кармане зазвонил мобильный. Последняя модель. Роскошный Nokia 7270. Он никогда не щеголял им, даже не пользовался на глазах у посторонних: зачем нужны вопросы, откуда у директора детдома телефон за пятьсот долларов?

– Привет, Иваныч! – проскрипел хрипатый голос.

– Здравствуй, Борис.

– Ну чё, товар созрел?

– Кхм… Что значит, созрел? – он почувствовал, как в груди надувается пузырь гнева. – Борис, у нас был договор – товар в июле. В июле у нас выпуск. Ты забыл?

– Да так-то, оно так, но рынок ведь не ждёт, сам понимаешь. Ситуёвина меняется. Так, может, подсуетишься?

«Тупой бандит! – пузырь гнева раздулся, запульсировал. – Спокойно, Гриша. Держи себя в руках».

– А если не подсуечусь?

– Ну дык, других поставщиков найдём, а ты на мель сядешь, Иваныч.

– Ты мне грозишь что ли?

– Дык нет. Забочусь. Ты ж жировать привык уж, а тут… Короче, поджаться придётся.

«Тупой безмозглый бандит! Быдло! Животное! – пузырь вскипел, разбух до предела. Сейчас будет взрыв. – Нельзя. Такие ублюдки, как Боря, понимают только одно – силу. Психология уголовника. Показать гнев, значит, показать слабость. Кто он такой? По сути – мелкая сошка, шестёрка. Он ничего не решает. Просто решил пошустрить, выслужиться перед Главным. Таких нужно ставить на место. Сразу. Жёстко, решительно, но спокойно».

– Слышь, заботливый, – голос директора зазвучал грозно, язвительно, – шустрилой заделался? Инициатива наказуема, в курсе? Мой товар качественный и эксклюзивный. Поставляется по договору, без косяков. Замены мне нету. Въехал, баран?

– Э… – собеседник директора явно опешил, – чё за наезд? Ты ботало держи. За такой базар рога посшибать могу.

– Рот закрой! Думаешь, я мышей не ловлю? Это тебе не Главный сказал позвонить. Это ты в обход Главного свою мутку замутить вздумал. Потому что Виктор Палыч, в отличие от тебя, мудака тупорылого, прекрасно знает, что стабильного поставщика малолеток хер, где найдёшь. Это тебе не старых шалав из кабаков тягать, въехал? Потому Виктор Палыч мной дорожит. А таких, как ты обезьян отсидевших, пруд пруди. Мигом замену найдут. Мне звонить Главному?

– Это… Иваныч, ты того… погоди, – в тоне Бориса читался испуг. – Не мучу я муток в обход, зуб даю. Просто, ну… поторапливать поставщиков надо. Работа такая моя, сам понимаешь. Короче, Главному ты не звони. Замнём это дело, лады?

– Вот, значит, как! Ты у нас, оказывается, просто ударный труженик! – съехидничал директор детдома. – Запомни, Боря, заруби на своём длинном носу: знай своё место и в чужие сани не лезь. Дай работать спокойно. Сделай так, чтобы до середины июля, я тебя больше не видел, не слышал. Усёк?

– Понято. Иваныч, ты не серчай.

– Да нет проблем. Ничего личного, только бизнес.

– Ну, бывай.

– И тебе не хворать.

Хотелось свежего воздуха и курить. Он вышел из кабинета, спустился по лестнице и стал на крыльцо. Звенела капель. Солнышко бликовало на рыхлых сугробах. Пахло весной. Младшая группа копошилась на детской площадке. Он затянулся. Никотин поплыл по телу расслабляющей уютной волной, от мозга и до груди. Как хорошо! Как мало нужно человеку для счастья! Солнышко весело светило прямо в глаза. Оно щекоталось. Он жмурился. Жизнь прекрасна! Но это ещё не весна. Это всего лишь февральская оттепель, короткая передышка. Ещё будет стужа и снежная хмарь, и будут трещать на морозе деревья, и дуть ледяной арктический ветер…

К нему на крыльцо поднялась воспитательница.

– Закуришь, Лизавета Петровна? – он протянул ей пачку.

– Не откажусь, – она вынула из неё сигарету.

– Чего нового в царстве-государстве-то нашем? – он чиркнул зажигалкой, давая ей прикурить.

– Да Толька Жовнов опять с этой девчонкой домашней якшается.

– Вот как? Не видел, – удивился директор.

– Так они теперь не перед вашими окнами это делают. Они там, – воспитательница показала рукой на зады здания, – место нашли, чтобы вы не увидели.

– Да, – улыбнулся Григорий Иванович, – дурень-то дурень, а чтобы директора объегорить ума хватило.

– Наказать?

– Не нужно, – он метко отправил окурок в урну, – сам накажу. Пойду я, Лизавета Петровна.

Пройдя по коридору неспешным хозяйским шагом, он остановился у двери с табличкой «Заведующая отделением психолого-педагогической помощи Пригожина Аделаида Васильевна». Вошёл без стука.

– День добрый, Адочка!

– И вам, добрый, Григорий Иванович!

Зацепив ногой стул за ножку, он ловким движением подтолкнул его к столу заведующей отделением. Уселся на стул верхом, оперев локти на спинку.

Стол Аделаиды Васильевны являл собой образец гармонии и порядка. Папочки аккуратненько сложены в стопочки. Стопочки выровнены на столе, будто солдатские роты на строевом смотре. И в органайзере упорядоченность на загляденье: в одном отделении – ручки красные, в другом – зелёные, в третьем – синие, и карандашики отдельно, и фломастеры. Аккуратно выложены ластики, степлер, кругляши скотча… На столе ни сориночки, ни пылиночки. Над столом, на стене – портрет президента.

Хочешь узнать человека – посмотри на его рабочий стол. Верно подмечено. Вот и Аделаида Васильевна такая же аккуратная, точная, ровная и надёжная, как самолёты «Аэрофлота». И с понимаем у неё такой же порядок, что на столе: подобным ей людям растолковывать что-то не требуется, – достаточно лишь сделать очень прозрачный намёк. Да и как же Аделаиде Васильевне не понимать? Ведь и в отпуске с семьёй на заморских пляжах понежиться хочется, и дачу достраивать нужно, и, самое главное, дочка в Лондоне учится… не на гранте. Свой человек Аделаида Васильевна, по-настоящему свой.

– Ну и какие новости на сегодняшний день у нас, госпожа завуч?

– Всё спокойно. Работаем по распорядку.

– И никаких ЧП не ожидается. – Директор сказал это не с вопросительной интонацией, а с утвердительной.

– Всё под контролем, Григорий Иванович.

– Вот за что я вас люблю, Адочка, – он улыбнулся, – так это за то, что у вас всё всегда под контролем.

– Стараемся, – она едва заметно улыбнулась в ответ.

– А вот у меня, Аделаида Васильевна, похоже, не всё. – Он машинально вытащил из кармана чертёнка.

– Что случилось? – лицо завуча приобрело озабоченный вид.

– Что вы думаете об Арине Викторовне? – директор подбрасывал чертёнка в руке.

– В смысле, как о сотруднике?

– И как о сотруднике, и вообще.

– Хм. Девочка активная, увлечённая. Порой, даже очень. Это называется болезнь неофита.

– В этом наши точки зрения полностью совпадают. Особенно по поводу того, что «даже очень».

– Ещё мне кажется, что она считает нас, более опытных педагогов… ну, как бы это сказать… инертными.

– О, вы смягчаете определения, Ада! Вы хотели сказать, что девчонка считает нас закостенелыми мастодонтами, потерявшими интерес к профессии педагога.

– Вы, как всегда, точны, Григорий Иванович, – кивнула головой завуч.

– Это неприятно, конечно, но бог бы с ней. Меня больше беспокоит другое. – Директор поймал чертёнка и сжал его в кулаке. – Чрезмерная, как вы правильно заметили, активность нового педагога, начинает мешать процессу. А говоря без экивоков, девчонка стала совать нос не в свои дела.

– Я тоже наблюдаю эти тенденции, – согласилась завуч.

– И какие именно?

– В частности, вчера она поинтересовалась, почему недопоставили два компьютера в компьютерный класс.

– Ох ты ж эти правдолюбы и правдоборцы сопливые! – директор подбросил чертёнка почти что до потолка. – Пороха не нюхали, жизни не знают.

– Это точно, – завуч закивала головой с гладко зачёсанными назад волосами. – У неё отец предприниматель небедный. Живёт девчонка на всём готовом. Для неё работа – развлечение, а не средство к существованию. Она на работу на личной машине ездит, на папочкины деньги купленной. Мы с вами в её годы в автобусах переполненных задыхались, а эта красавица в новенькой «Ладе» шикует! Могли мы такое себе позволить тогда?

– Да мы и сейчас не могли бы с зарплатой-то нашей, – добавил директор.

Завуч снова кивнула.

– И как вы думаете, Аделаида Васильевна, нужен ли нашему коллективу такой сотрудник?

– Хм… – завуч на мгновенье замялась. – Вопрос риторический, Григорий Иванович.

– Ну поскольку вы со мной солидарны, в чём я не сомневался, даю вам, Адочка, негласное поручение. Продумайте, пожалуйста, план, по которому мы могли бы создать для уважаемой Арины Викторовны такие условия и обстоятельства, в результате коих она бы приняла разумное решение написать заявление об увольнении по собственному желанию, к её и нашему благу.

– Задача ясна, Григорий Иванович, – лицо завуча стало очень серьёзным. – Займусь.

– Вот и замечательно, – он поднялся со стула. – С вашего позволения, я пойду. Дел ещё сегодня невпроворот.

– Да вы ведь ещё ночные дежурства берёте! Хотя по должности не обязаны. – Завуч тоже встала со своего места, провожая директора. – Вот так мы с вами много лет детям себя отдаём, а выскочки вроде Арины в упор этого не замечают. Зато, когда двух компьютеров, видите ли, не хватает, так это сразу в глаза им кидается.

– Мир несправедлив, – развёл руками директор.

Он действительно брал ночные дежурства. И сегодня была его смена.

После ужина старшие дети, по обыкновению, собрались в комнате отдыха за телевизором. На экране шёл боевик. Взлохмаченный тип бежал по кромке высокой крыши от кого-то отстреливаясь. Толик Жовнов, отложив вязание со спицами, с открытым ртом наблюдал за действом. Широко распахнувшая глаза Люба, замерев в неподвижности, прижимала к груди куклёнка. Кто-то из детей, там, в дальнем углу, тихонечко подвывал.

Он вошёл в комнату. Дети, как по команде, встали. Люба побледнела, ещё крепче сжимая куклу.

– Садитесь, ребята. Продолжайте просмотр, – распорядился директор. – Митрофанова, – он посмотрел на Любу, – на дополнительные занятия. Математику будем подтягивать.

Люба, вжавши голову в плечи, медленно побрела к выходу.

– Куклу оставь. Маленькая ты что ли? – он укоризненно покачал головой.

Шторы в его кабинете были плотно задёрнуты. Неярко горела настольная лампа, освещая лишь директорский стол, и оставляя остальное пространство на власть полумраку. Впустив Любу, он закрыл дверь на замок, вальяжно уселся на кожаную софу у стены.

Девочка стояла напротив него, переминаясь с ноги на ногу и не зная куда деть руки.

– Не напрягайся, Люба. Будто не знаешь, что ничего страшного с тобой делать не будут.

Эти слова не возымели на неё никакого действия – она так и продолжала стоять в позе провинившейся ученицы.

– Иди-ка сюда. Садись. – Он указал на место рядом с собой.

Люба вяло и робко подошла, примостилась на самый краешек директорского дивана.

– Так, девочка моя, может быть объяснишь мне, что за концерт сегодня?

Она молчала и глядела в пол.

– Люба я тебя спрашиваю. Что с тобой случилось сегодня? Отвечай мне, – надавил директор.

– Это… это нехорошо, – еле слышно выдавила она из себя.

– Вот так номер! Что нехорошо?

– Это… это… то, что мы сейчас будем делать.

– Так-так-так. А что в этом нехорошего?

– Не знаю, – Люба всё также глядела в пол.

– Тебе кто-то это сказал?

Она помотала головой.

– А ты случайно никому не рассказывала? – его голос сделался грозным.

– Нет! Нет! – она, наконец, оторвала глаза от земли и испуганно глянула на директора.

– Потому что, если ты расскажешь то, что случится?

– Я никогда не стану манекенщицей, мне всё равно никто не поверит, и будут обзывать и смеяться, – без запинки ответила Люба.

– Молодец! Ответ правильный. – Он пододвинулся к ней вплотную и обнял за плечи. – А то, что это нехорошо – это глупости. Это ты брось, Любонька, – голос его стал мягким и ласковым. – Говорить об этом нехорошо, говорить об этом не нужно, никому и никогда. А делать это очень даже хорошо. Ты поняла, моя девочка? Запомнила?

Она кивнула.

– Умница! А теперь, Любонька, встань и разденься.

Девочка повиновалась. Снятую одежду она аккуратно сложила на полу в стопку.

– И трусишки снимай. Зачем они нам? Вот так. Ой умница ты у меня. Ой красавица!

Раскинувшись на софе, он смотрел на неё сальными глазками, смаковал, как гурман, не спешил, давая огню похоти разгораться торжественно и степенно.

«А деваха-то совсем созрела уже, – сердце его учащённо ухало, рот наполнялся слюной. – Совершенное тело! Поистине совершенное. Мать-природа обделила умом, но с лихвой компенсировала этими формами».

– Подойди сюда, детка моя. – он расстегнул ширинку. – Становись на коленочки. Давай, поиграем в «мороженку». Ну-ка!

Пару минут он сладострастно рычал, словно раненное животное.

– Остановись! А теперь ко мне иди. Полезай!

Люба «забуксовала».

– Ну давай, давай, полезай! Что с тобой?

– Григорий Иванович, давайте сегодня только в «мороженку» поиграем, а это не будем, – заканючила Люба.

– Так, дорогая моя. Ты манекенщицей хочешь стать?

Люба кивнула.

– А актрисой ты хочешь стать? В фильмах того режиссёра, что недавно к нам приходил, хочешь сниматься?

Люба опять кивнула.

– А ты знаешь, что все манекенщицы и актрисы делают это? Ты знаешь, что не делая это ни манекенщицей, ни актрисой не станешь?

Девочка помотала головой.

– Ты помнишь наш уговор? Мы с тобой играем в то, во что мы играем, а взамен я сделаю тебя манекенщицей, и режиссёра заставлю, чтобы он в кино тебя взял. Ты же хочешь стать манекенщицей и актрисой? Хочешь?

– Очень хочу, Григорий Иванович, – прошептала Люба.

– Ну тогда полезай!

Его глаза закатились от наслаждения.

– Ой! – вскрикнула Люба, – мне больно.

– Это просто так кажется, что тебе больно, – он говорил через разгоняющееся, прерывистое дыхание, – на самом деле это приятно. Очень приятно. Ты поймёшь, поймёшь…

Издав трубный финальный рёв, он повалился на софу, отвалил, как огромная, довольная, всласть насосавшаяся крови пиявка.

Люба спешно принялась одеваться.

– Постой! Подойди сюда. – Он достал из кармана брюк пачку влажных салфеток, обтёр соответствующие места её тела. – Теперь одевайся.

– К зеркалу подойди, причёску поправь, – приказал директор после того, как Люба оделась. – А ещё лучше причешись, там расчёска лежит.

– Молодец. Теперь ко мне подойди. Люба, – он пристально посмотрел ей в глаза, – с тобой Арина Викторовна ни о чём не разговаривала?

– Разговаривала, – сразу призналась Люба.

– О чём?

– Она спросила почему у меня настроение плохое и почему я мало с ребятами общаюсь.

– И что ты ответила?

– Я сказала, что у меня нормальное настроение и с ребятами я общаюсь.

– Это ты правильно сказала, молодец. А вообще, Любонька, тебе и правда с ребятами больше общаться нужно, как раньше. Необщительных бук в манекенщицы не берут. Обещаешь мне, что больше не будешь букой?

– Да, – качнула головой Люба.

– А сейчас иди чистить зубы, и в койку. Постой! – он подошёл к столу и вытащил из ящика «Сникерс». – Держи. Это тебе.

– Спасибо, Григорий Иванович.

– Ступай.

Директор возлежал на софе, как древнеримский патриций на клинии, куря гаванскую сигару и попивая шотландский виски. Кончик сигары он периодически опускал в широкий стакан, отчего вдыхаемый дым, смешавшись со вкусом скотча, становился ещё более терпким и ароматным. Он выпускал его кольцами, вверх, к потолку. Кольца плыли по воздуху кабинета, как маленькие облака, таяли, превращались в туман, исчезали… На подключенном к DVD-плееру телевизоре крутился концерт Мадонны. В блаженно расслабленном сексом, сигарой и виски мозгу, мысли текли мерно и ровно.

Разве он педофил? Нет! Ведь его же не возбуждают малышки – девочки без вторичных половых признаков. Он просто любитель нимфеток. Он как Набоковский Гумберт. А Любе целых шестнадцать, к тому выглядит она на все двадцать. Между прочим, в Иране девочек выдают замуж с десяти лет. Что касается Любы, она должна быть ему благодарна. Какая судьба ждёт красивую девочку-сироту, да ещё и с дебильностью? Проституция. Однозначно, её кто-то будет использовать именно в таком качестве. Так пусть привыкает, приучается смолоду. Судьба… Это слово ему не нравилось. Он предпочёл бы ему другое – предназначение. Или предуготовление, если хотите. Предназначение у Любы такое – даровать другим плотскую радость. И тут ничего не попишешь, ибо оно спускается свыше, и тот, кто противится ему попадает в ад. Не в библейский ад, нет – в абсолютно реальный, земной.

А какое предназначение у него самого? Обеспечить достойную жизнь себе и своей семье. Дать достойный старт сыну. Но, конечно, не только в этом. Вершить судьбы. (Как громко и ласкающе слух это звучит – вершить судьбы!) Брать то, чего он по праву заслуживает. Обращать бесполезное в пользу. Быть сильным и мудрым. И пускай он не мальчик уже, но путь его ещё только вначале. Он обретёт то, чего он достоин. Так всегда происходит с теми, кто следует предназначению. Не бывает следствия без причины.

Он глубоко затянулся и выпустил громадное кольцо дыма.

7

Проснувшись, Инин лежал с открытыми глазами. Как бы ему хотелось, чтобы произошедшее вчера оказалось всего лишь сном! Но то был не сон, и свидетельство этому – вот оно: перед, а верней, над глазами – потолок гостиничного номера, а не его родной спальни. И ещё шум воды в ванной комнате, – Алевтина, эта свалившаяся ему на голову ведьма, встала раньше и уже принимает душ.

Он выбрался из постели и подошёл к окну. Люди с высоты шестнадцатого этажа казались крохотными, как букашки, а машины, как спичечные коробки. К автобусной остановке бежала девушка. Он загадал: если успеет, то начавшаяся вчера история быстро и хорошо закончится, если нет – дела пойдут скверно. Конечно же, он ни капли не верил в эти загадывания, но сейчас всё-таки загадал. Девушка старалась изо всех сил. Автобус тронулся с места, когда ей оставалось до него метров пятьдесят-сорок. Видя это, девушка остановилась. Но водитель дверей не закрыл, ехал медленно-медленно, будто бы говоря ей: «Ну давай же! Ты успеешь, я в тебя верю». Она вновь припустила. Расстояние между ней и вожделенной дверью, к удовольствию Инина, уверенно сокращалось. Впереди, перед автобусом был перекресток. Горел красный свет. «Ага, – понял ситуацию Инин, – он всё равно будет ждать зелёного на светофоре, вот и решил дать девушке шанс». Она своим шансом воспользовалась. Автобус встал на стоп-линии, когда она оказалась прямо напротив двери. Виталий праздновал маленькую победу – и свою, и упорной девушки. Но тут, перед самым её носом двери захлопнулись. Водитель закрыл их несмотря на то, что продолжал гореть красный. Девушка постучала. Водитель не отреагировал. Через пару секунд зажегся зелёный, и автобус, резко рванувшись с места, уехал, обдав её чёрным солярочным дымом. «Вот козёл!» – выругался про себя Инин.

Если загаданное сбудется, всё должно пойти скверно. Он поспешил избавиться от этой бредовой мысли, отмахнулся от неё, как от мухи. Тут же вспомнилось любимое им высказывание Ральфа Уолдо Эмерсона: «Слабый человек верит в приметы и обстоятельства, сильный в причины и результат». Да и денёк обещает быть сегодня отменным: на небе ни облачка. «Мороз и солнце; день чудесный», – теперь пришли в голову известные каждому строки Пушкина. Инин бодро натянул брюки и водолазку, надел пиджак.

Из ванной вышла Алевтина, в белом махровом халате и с мокрыми волосами. Выглядела она так же свежо, как сегодняшнее небо за окнами.

– Доброе утро! – поприветствовала она Инина.

– Будем надеяться, – буркнул он.

– Ты куда-то уходишь?

– Да. Мне нужно. Часа через три-четыре вернусь. Закажи себе завтрак в номер. Я оплачу.

– А ты не позавтракаешь?

– Не хочу. – Он застегнул браслет часов на запястье. – Ты сиди в номере. Когда приду, будем решать, как дальше мы с тобой будем.

– Как в «Криминальном чтиве»?

– Именно.

– Виталик, – она присела на кровать, – а если это не тайна, куда ты идёшь сейчас?

– Да, конечно, не тайна. К бабушке. Продукты ей привезти. Да и вообще, я каждую субботу её навещаю. Если не приду, сразу поймёт, что что-то случилось, переживать будет, а она ведь старенькая уже совсем.

– Любишь бабушку? – Инину отчего-то показалось, что это был не дежурный вопрос, не заданный лишь из праздного любопытства или из вежливости. Ему показалось, что Алевтине по какой-то причине действительно очень захотелось это узнать.

– Я, Аля, никого не люблю, – он прошёл к шкафу с одеждой. – Не умею. – Он надевал пальто. – У меня есть друг – психиатр. Он сказал мне, что я нарцисс. Никого не люблю, кроме себя ненаглядного. – Инин подошёл к двери. – Он прав.

Виталий заказал такси до торгового центра с магазином «Органик Маркет». Только там он брал пищевые товары для бабушки – не в каких-то «Пятёрочке» или «Магните», где, по мнению Инина, продукты питания могли быть изготовлены из чего угодно и как угодно, а только в «Органик Маркет» – лучшей сети здоровой еды. Где всё фермерское, свежее и натуральное, – без гормонов, антибиотиков, без ГМО, консервантов, красителей и прочей вредной для бабушкиного здоровья дряни. Конечно, можно бы было не париться и вызывать доставку, но он предпочитал выбирать продукты для бабушки самолично.

«Презабавнейшая девица, – думал он об Але, пока ехал в такси. – Патологическая фантазерка. Надо же такое наворотить! И про всемогущего Архивариуса, и про охоту, и про каббалу, и про предназначение… Видимо, под влиянием вчерашнего стресса у неё это случилось. Похоже, патологический фантазёр сам верит в свои придумки. Нужно будет у Светлакова спросить. Но зато, чёрт возьми, мне не скучно в кои-то веки! И всё было бы вообще превосходно, если бы тот придурок не улетел с крыши». Инин представил распластанный на мостовой труп, и поморщился.

«Она говорила, что знает иврит. Проверим», – подумал Инин, и достал телефон. Загуглил «Да исполнится воля твоя на иврите». Вышло יעשה רצונך, что в транскрипции так и звучит: «иеасэ рцонха». Стало быть, здесь Алевтина не нафантазировала. Но это совершенно не означает, что всё остальное правда.

Он вышел у торгового центра. Прямо у входа приземистый мужичок пел, аккомпанируя себе на гитаре. У ног его лежал открытый футляр, в котором поблёскивали брошенные монеты, перемежаясь с редкими купюрами небольшого достоинства. На гусарских усах мужичка поблёскивал иней. Но несмотря на холод и крохотный гонорар, физиономия исполнителя выглядела вполне счастливой.

«И я стану новой суперзвездой. Много денег, машина, все дела…» – выводил мужичок.

«Как же, станешь ты суперзвездой, старый лузер», – Инин бросил брезгливый взгляд в его сторону и вошёл в стеклянные двери.

Бабушкин замок он отпер своим ключом. Он делал так уже несколько лет с тех пор, как она вручила ему этот ключ со словами: «Возьми, а то помру, дверь ломать придётся».

Его встретил сладкий запах ванильной сдобы. Булочки или ватрушки? Рот сразу наполнился слюной. Пока он снимал пальто и разувался, в прихожую вышла бабушка. Ходила она не по-стариковски, не шаркая. В синем спортивном костюме с белыми лампасами на штанинах и рукавах, с выкрашенными в чёрный цвет волосами, с моложавой короткой стрижкой (Инин сам возил её к мастеру), с аккуратно подкрашенными неяркой помадой губами.

– Что-то ты припозднился, Виталя. Ватрушки-то стынут!

«Ага, стало быть, всё же ватрушки»

– Ну так ставь самовар.

– Так включила уже.

Любимый с детства самовар. Электрический. Купленный ещё в советское время. Сколько Виталий помнил себя, он всегда стоял на бабушкиной кухне, посередине стола, на почётном месте. И всегда они с бабушкой пили из него чай. Иногда, бывая в гостях, вместе с ними чаёвничал Светлаков Юрка. Боже, как давно это было! А самовар всё тот же, всё также пыхтит и сопит, словно ёж, когда закипает. За столько лет не подвёл ни разу. И выглядит, будто новенький.

– Вот яички, – он перекладывал продукты из пакета в холодильник, – вот творожок, килограмм взял, вот сосиски, «Молочные», как ты любишь.

– Балуешь ты меня.

– Да уж, тебя побалуешь.

– Кормишь, как на убой. Всё равно кискам половину выношу, чтобы не пропадало.

– Так выноси. Кискам тоже покушать надо.

Самовар, заурчав, закипел. Бабушка заварила чай с чабрецом и мятой. Выставила на стол блюдо полное пухлых ватрушек, пышущих ароматным жаром. Вовсе они не остыли! Инин уплетал их за обе щёки, запивая чайком, а бабушка, оперев на ладошку щёку, просто смотрела. Она делала так всегда. Она любила смотреть, как он кушает.

– Может тебе ещё яишенку пожарить? Глазунью. А, Виталь?

– Не, – замотал головой Виталий, – только ватрушки. Не встану, пока всё не съем, – отвечал он с набитым ртом.

Закончив трапезу, Инин потянулся за сигаретой.

– Ишь удумал чего! – бабушка хлопнула его по руке. – Курить я тебе не дам. Нечего здоровью вредить. Помоги лучше бабушке. Научи, как видео в интернет выставлять. Я тут на телефончик сняла, как кошек своих во дворе кормлю. – Она протянула ему смартфон.

– Да элементарно, бабуль, также, как и с фотографией. Гляди. Сначала в галерею заходим. Где твои кошки? Ага, вот они. Кликаем сюда, теперь сюда и сюда. Вот и готово.

– А ну-ка ещё повтори, чтобы я запомнила.

– Ладно. Гляди ещё раз, блогерша ты наша.

– Да уж, блогерша дементная.

Естественно, дементной бабушка не была от слова «совсем». Всю жизнь, с институтской скамьи до пенсии, проработала в школе учителем русского и литературы. Это она привила Инину любовь к чтению. Бабушка никогда ничего не навязывала. Напротив, она говорила: «Давать восьмиклассникам «Войну и мир» – преступление. Это есть лучший способ отбить желание читать классику на всю жизнь». Она умела, как бы случайно, будто бы невзначай, в нужный момент подбросить нужную книжку. «Тома Сойера» или «Алые паруса», «Трёх мушкетёров» или «Малыша и Карлсона, который живёт на крыше», «Волшебника изумрудного города» или «Как закалялась сталь» … И как она только угадывала, что именно это нужно Виталику в данный момент?

– Ну я пойду, бабуль?

– Что-то ты сегодня вообще рано засобирался.

– Да дела срочные, ба. Но я обещаю, в следующую субботу посижу дольше. А хочешь, билеты в театр возьму? Мне и тебе, а?

– А вот хочу! – с шутливым вызовом ответила бабушка.

– Всё. Замётано. – Он собирался встать, но вдруг задержался. – Бабуль, послушай, а как ты думаешь, я бы смог человека убить?

– С чего это вдруг? – бабуля опешила. – Что за вопрос такой страшный?

– Да это… ты знаешь, – Инин выкручивался из положения, – Юрка Светлаков, помнишь его? Вот он моду взял в последнее время, вопросы неожиданные задавать. Порой такое спросит, что хоть стой, хоть падай. Ну я от него, видать, и научился. Это ж, с кем поведёшься, от того наберёшься.

– А зачем он так делает?

– Не знаю, – Виталий пожал плечами. – Наверное, спонтанность ума тренирует.

– У него или у тебя?

– У обоих, – подмигнул бабушке Инин.

– Ох, Виталя, темнишь ты чего-то. Но на твой вопрос я отвечу. На дуэли, как Печорин Грушницкого, смог бы. А из корысти, из мести, в ярости – никогда, – уверенно ответила бабушка.

«А ведь верно, то, что произошло на крыше – это была дуэль! – пришло озарение к Инину. – Значит, я не убийца, – я дуэлянт. Причём, дуэлянт поневоле».

От сердца в тот же миг отлегло, будто душная волна откатила. Браво, бабуля! Какая же ты дементная?

Простившись с бабушкой, Инин сначала заехал к себе домой, чтобы забрать машину, и лишь потом вернулся в гостиницу.

Лифт вёз его наверх. По боковой панели бежали цифры, отсчитывающие этажи. Вместе с цифрами бежали мысли. А что, если она пришла в себя и скажет, что история про Архивариуса – шутка? Или заявит, что ничего не помнит о своих вчерашних россказнях? А может быть, она уже сбежала, и он больше никогда её не увидит? А вдруг она всё же возьмёт, да и напишет заявление в полицию? «У неё все мои данные, я же анкету в ресторане заполнил, дурак!»

Открыв дверь номера, Инин понял, что в чём-то он попал в точку. Номер был пуст. Не было сумки-мессенджера, лежащей, когда он уходил у кровати. Не было её, брошенной на кресло, вязаной шапочки. Только открытый флакончик губной помады на полу и записка на тумбочке.

Позвонили. С мамой беда. Это они.

Далее был накарябан адрес и телефон.

Строчки кривые – буквы и цифры прыгали в разные стороны. Было видно, что записку писали впопыхах и сильном волнении.

«Что, блин, за они?» – Инин недовольно насупился.

Первым порывом было смять записку к чертям, швырнуть её на пол, к помаде, и идти прочь. Но какой-то голос внутри него шепнул: «А вдруг то, что она рассказала тебе – правда? Ну хотя бы часть». И ещё один, такой ехидно-назидательный, добавил: «Упустишь её раньше времени из вида, она тебя ментам сдаст. На зону-то всё же не хочется!»

Он набрал указанный номер.

«Данный абонент находится вне зоны доступа или отключен», – ответил бот.

В злобе он пнул флакончик с помадой, скомкал записку, сунул её в карман и нервно вышел за дверь.

Сев за руль, первым делом выкурил сигарету; курил нарочито неторопливо, чинно; и только потом развернул записку.

Адрес улица Семенова 23, квартира 13, ему ни о чём не говорил. Он забил его в навигатор и присвистнул. Окраина, другой конец города! Инин чертыхнулся и включил зажигание.

Район, куда навигатор привёл Инина, восторгов не вызывал. Унылые ветхие четырёхэтажки обрюзгшими пьяницами серели вдоль дорог с разбитым асфальтом. Грязные сугробы по обочинам в этом забытом коммунальщиками околотке местами были в человеческий рост, а над костлявыми голыми деревами кружили смерчи ворон.

Дом 23. Инин въехал во двор. Смолящий на лавочке сигаретку небритый мужик в шапке-ушанке, завидя его новенький «Ауди А8L», подозрительно покосился. Очевидно, подобные экземпляры заезжали в его тмутаракань нечасто. Инин захлопнул дверцу, нажав на кнопку брелока автосигнализации; его щегольское авто дерзко пикнуло. На двери подъезда не было и намёка на домофон, – «дом открытых дверей», заходи, кто хошь! В подъезде ожидаемо разило мочой. Он поднялся на третий этаж и постучал в необитую деревянную дверь: звонка при ней не имелось.

На стук не отозвались. Он постучал ещё, настойчивее и громче. За дверью была полная тишина. В сердцах Инин пнул дверь ногой.

«Чёртова психопатка!»

Он вынул из карман мобильный и снова набрал её номер. На сей раз ответили.

– Кто это? – приглушенно спросил испуганный голос.

– Это я, Алевтина. Виталий Инин. Ты дома?

– Д…да.

– Дверь открой.

Алевтина открыла и, как боязливый зверёк, отскочила назад. На неё было страшно смотреть. Её трясло: дрожало всё – пальцы рук, плечи, губы. Влажные размазанные глаза полны горя и страха. На ставшем мертвенно-бледным лице потёками запеклась тушь.

– Чего не открывала-то? Что случилось?

– Я думала это они пришли. Они… они маму убили.

Глава 3

8

На старом, выцветшем диване лежало тело, накрытое с головой простыней.

– Можно? – Инин взялся за краешек.

Аля кивнула.

Он откинул простынь с лица. В том, что пожилая измождённая женщина была матерью Алевтины не было никаких сомнений. Тот же высокий лоб, те же азиатские скулы, остатки рыжины в волосах. Инин взялся было за запястье женщины, чтобы прощупать пульс, но тут же оставил эту затею. В ней не имелось смысла, – рука женщины была ледяной. Мать Алевтины мертва, и это уже не фантазии, не придумки – факт.

– Как это случилось? – Инин хотел было присесть на колченогий обтрёпанный стул, но побрезговал, остался стоять.

– Как только ты ушёл, мне позвонили. Сказали: твоя мать ответила за твой грех. И это своё проклятое «иеасэ рцонха», – её губы опять задрожали.

– Так. Кто позвонил?

– Я не знаю. Они.

– Номер у тебя определился?

– Не знаю.

– Что значит, не знаю? Открой телефон, посмотри.

Аля взяла смартфон. Он подпрыгивал в её пальцах.

– Во входящих звонках ничего нет. Может по вотсапу звонили? – непослушные пальцы прыгали по экрану. – Нет, в вотсапе тоже ничего. Может быть, по телеграм?

– Дай сюда, сам посмотрю, – он нетерпеливо забрал у неё телефон. – Действительно ничего нет, – вынес он вердикт после пары минут изучения, – последний входящий звонок у тебя только вчера днём был.

– Значит, по телеграм они позвонили! Там же чат убираешь и у себя, и у отправителя. Убрали они звонок!

– Да знаю я, знаю. Сам так подумал.

Ещё он подумал: «Если этот звонок вообще был», но озвучивать мысль Инин не стал.

– Так. Дальше что? – он вернул ей смартфон.

– Я хотела тебе позвонить, но номера твоего не знаю. Поэтому написала записку и побежала сюда.

– Дальше.

– Захожу. Мама лежит на диване, как сейчас. Нет дыхания, пульса. Я непрямой массаж сердца делала, искусственное дыхание. Но… – из глаз снова брызнули слёзы, – всё было поздно.

– Соберись, Алевтина, – он слегка встряхнул её за плечи. – Ты видела следы борьбы? Какие-то повреждения на теле у мамы есть? – Инин снова подошёл к трупу, и принялся внимательно осматривать шею и голову. Ни кровоподтёков, ни царапин, ни ссадин он не увидел.

– Следы борьбы? – Аля растерянно пожала плечами. – Вроде бы нет. Всё на своих местах.

«Всё на своих местах!» – воскликнул про себя Инин.

В комнате был беспорядок, граничащий с хаосом. Чего только стоил обеденный стол! На нём громоздилась немытая посуда с присохшими к мискам остатками пищи, полупустая консервная банка, чулки, заштопанные носки, полная окурков пепельница, утюг, томик стихов Некрасова… Нечто подобное он уже видел. На съёмной квартире отца, куда тот съехал после развода.

– Аля, такие вопросы есть, – он аккуратно покрыл умершую простынёй. – Первый: как они могли зайти в дом? И второй: каким образом они её умертвили? Следов борьбы, по твоим словам, нет. Да и на теле у мамы повреждений я не заметил.

– Ну так она сама открыла им дверь! Так и зашли. А потом, её просто держали и ввели яд.

– Ввели яд?! – Инин чуть не поперхнулся. – Аля, а ты не допускаешь такой версии, что твоя мама болела, и умерла своей смертью? Инфаркт или инсульт.

Алевтина изменилась в лице. Оно было бледным, теперь же в один миг стало алым.

– Моя мама ничем не болела. Она была абсолютно здоровой, – процедила она сквозь зубы, борясь с нахлынувшими обидой и гневом. – И про звонок, получается, я тоже тебе наврала? И про то, как они убили Валеру тоже? – она сорвалась на крик. Слёзы из глаз больше не капали, – они хлынули настоящим потоком. – Ты мне не веришь! Ты до сих пор мне не веришь! Даже смерть моей мамы для тебя ничего не доказывает. А знаешь, что? – она, сжав кулачки и наклонив вперёд голову, двинула на него, став похожей на маленького, но безумно яростного корридного бычка. – Проваливай отсюда! Катись! Вон!

– Стой, стой. Погоди, – Инин выставил руки вперёд ладонями. – Успокойся, пожалуйста. Я верю тебе. Просто, я предположил, что возможно, они только припугнули тебя своим звонком, а мама, ну… сама умерла. Это только гипотеза, я просто ей поделился, и всё.

– Иди ты в пекло со своими гипотезами, – прошипела Аля, но кулачки разжала.

– Хорошо. Давай рассмотрим твою версию об отравлении. Только, ради бога, спокойнее. Сейчас нам только разругаться с тобой не хватало! Чем, по-твоему, её могли отравить? Тоже наркотиками накачать, как твоего Валеру? Если это так, то экспертиза покажет, и…

– Ничего она не покажет! – Аля не дала ему договорить. – Ты знаешь, что отравить человека так, чтобы никакая экспертиза не подтвердила, проще простого? Одного миллилитра инсулина достаточно для здорового человека, – не диабетика, чтобы его убить. А потом – гипогликемия, кома и смерть. И никакая экспертиза ничего не покажет, потому что введённый инсулин будет использован организмом. Ничего в крови не останется! В заключении о причинах смерти будет написано: остановка сердца, острая сердечная недостаточность. – Она перевела дух. – И даже если бы ей ввели, что-нибудь определяемое, скажем, наркотик, да хоть мышьяк, то как только ментам станет известно, что в деле замешан Архивариус, дело замнут. Понимаешь ты это, нет?

– Ладно. Но в полицию-то по любому сообщить нужно. Скорую вызвать, или что там делают в таких случаях?

– Вызывают полицию и врача из поликлиники. Но сегодня выходной день, поэтому надо звонить в скорую. Врач должен зафиксировать смерть, а полиция протокол осмотра трупа написать.

«Как чётко она всё знает! – поразился мысленно Инин, но тут же пришло объяснение: – Алевтина реанимационная медсестра».

– А что потом? Судебная экспертиза будет?

– Если полиция установит, что человек умер по естественным причинам, покойного направят в обычный морг, – Аля судорожно вздохнула. – Если покойный не пенсионного возраста или обнаружены признаки насильственной смерти, отправят на судебную экспертизу.

– Твоя мама пенсионного возраста?

Аля кивнула.

– Значит, в обычный, – Инин потёр лоб. – А полиция, она ведь опрашивать тебя будет?

– И меня. И, возможно, соседей, как понятых пригласит. И к тебе вопросы возникнут. Поэтому, лучше тебе выйти на время.

– Резонно, – согласился Инин. – Ты расскажешь им про звонок? – он напряжённо посмотрел ей в глаза.

– Нет, конечно. Это бессмысленно. Сначала на допросы затаскают, а когда поймут, что дело касается Архивариуса, спустят на тормозах. Ещё и меня в чём-нибудь обвинят. Да и твоё превышение самообороны тоже на свет вылезет. Шайке Архивариуса не сделают ничего, а тебя под суд отдадут.

– Резонно, – повторил Инин.

– Тогда иди, – слёзы на её глазах высохли. – Я буду полицию со скорой вызывать. Позвоню, как уедут.

– Справишься?

– Справлюсь.

– Всё-таки хорошо, что ты медик. Всё знаешь. Ну, в смысле, что и как делать надо… – Инину хотелось как-то её подбодрить, но вышло нелепо.

– Не всё знаю. Вот когда зеркала завешивать, сейчас или после того, как тело вынесут?

– Хочешь, я в Гугле погляжу?

– Угу.

Он посмотрел.

– Пишут, сразу после смерти завешивать нужно.

– Спасибо.

Он спустился по лестнице, сел в машину, завёлся, поехал. Хотелось скорее выбраться из этого унылого, пахнущего нищетой, околотка – района живущих на обочине жизни. Инина такие места ввергали в депрессию. Последний год своей жизни его отец прожил в похожем месте. Оставив окраину позади, вырвавшись на широкий проспект, он остановил машину на первом же разрешённом ПДД месте. В Архивариуса верить по-прежнему не хотелось, а верней, не моглось. Но не слишком уж совпадений? Полоумный на крыше, выкрикивающий «иеасэ рцонха», что действительно означает «да исполнится». Едва не сбивший его автомобиль. Наконец, смерть матери Алевтины. А ведь она предупреждала, что мать могут убить. Непонятно всё это, противоречиво, запутано. «Если не можешь решить вопрос, забей и поспи», – правило это Инин уважал, и частенько им пользовался. Откинул спинку сиденья назад, задремал. Его разбудил телефонный звонок. На экране высвечивался незнакомый номер.

– Это я, Виталик.

По голосу он узнал Алевтину. Просто не успел ещё ввести её имя в список контактов.

– Как дела у тебя? Полиция уехала?

– Да. Я уже трупоперевозку вызвала.

– Я могу возвращаться?

– Да. Жду.

Пришла мысль: «Надо поговорить со Светлаковым, рассказать ему всё, посоветоваться».

Когда он поднялся на лестничную площадку к Але, из соседней двери выкатилась пожилая грузная женщина в искусственной, местами облезшей шубе. Её подозрительный взгляд говорил: «А ты ещё кто такой будешь?»

– Здравствуйте! – поздоровался Инин.

– Здрасте. Вы из ритуальных услуг что ли?

– Нет. Я двоюродный брат Алевтины, – соврал Инин.

– А, родственник, значит. – Она оглядела его с головы до пят.

– Да. Тут такое случилось… Похоже, вы уже знаете.

– Как не знать? Милиция, скорая. Потом тело вынесли. Царствие небесное Евдокии! – женщина перекрестилась.

– Так неожиданно всё случилось.

– Как неожиданно? – соседка выкатила глаза.

– Ну так здоровая-то тётя Евдокия была, и тут…

– Здоровая? – женщина усмехнулась. – Да, молодой человек, видать давно вы родственников не посещали.

– А что с ней не так было? – насторожился Инин.

– Да как вам сказать… – соседка явно раздумывала продолжать ей или остановиться, – Евдокия с дочкой, сестрой вашей, здесь пару месяцев, как квартиру снимают, говорят в доме ремонт у них идёт.

– Да-да, я в курсе, – закивал Инин.

– Так что не могу сказать, что хорошо с Евдокией знакома была, но кое-что знаю.

– Что знаете?

– Хворала Евдокия, – женщина покачала головой. – Очень хворала.

– А чем?

– А этого, мил человек, я вам говорить не стану. Вы лучше сестру свою расспросите, – ответила соседка и стала спускаться по лестнице, переваливаясь, словно большая неуклюжая утка.

9

Едва Инин зашёл в прихожую, как в ноги к нему бросился пёс. Маленький длинноухий спаниель, игриво виляя хвостом, тыкался носом в колени и преданно заглядывал гостю в глаза.

– А это у нас кто? – Инин присел на корточки, потрепал собаку по голове.

– Это Тобик, – ответила Аля.

Пёс полизал Инину руку.

– Какой дружелюбный! Первый раз меня видит, а уже такая любовь.

– Такой он. Всем рад, всех любит.

«Как Светлаков», – отметил про себя Инин.

– Да. Не охранник.

Аля кивнула.

– А где он раньше был? Ну, когда я первый раз заходил, его не видел.

– Я к Насте его отводила.

– Кто такая Настя?

– Соседка с четвёртого.

– Ясно. Маму уже увезли?

– Да. Минут за пять до твоего прихода вынесли. Ты проходи, Виталик, чего в дверях-то стоять? Нет-нет, не сюда. Сюда, – она показала рукой. – На кухню, не в комнату. Там беспорядок. И на диван, где мама лежала, я больше смотреть не могу. – Аля закусила задрожавшую губу, не давая себе разрыдаться.

Они сели за маленький поцарапанный столик, на табуретки, друг против друга. Крохотная кухонька ненамного отличалась от комнаты по части чистоты и порядка. Ворох посуды в раковине, забрызганная липкой жижей плита с чайником, который забыл, когда его мыли, усыпанный крошками пол; пробежал таракан… Оглядывая кухню, Инин едва удержался от того, чтобы не присвистнуть: «И в этой квартире жили не два алкаша, а две женщины!»

– Каков план действий? – сразу же спросил он, не позволяя повиснуть ненужной паузе.

– Маму похоронить надо, – Алевтина уронила в ладони голову.

– Это ясно. Выбирай любое бюро ритуальных услуг. Я оплачу.

– А с чего это ты должен платить? – Аля подняла голову и возмущённо поглядела на Инина.

– А с того, что так надо, – ответил Инин тоном, дающим понять, что дальнейшие дискуссии на эту тему абсолютно бессмысленны и бесполезны. Так что Але оставалось только тихо сказать «спасибо» в ответ.

– Теперь давай вот о чём подумаем. Ты говорила, что по телефону тебе сказали, что мать ответила за твой грех. Я правильно понял?

– Да.

– Означает ли это, что тебе больше боятся нечего? Архивариус удовлетворён местью и умывает руки.

Из угла кухни раздался металлический звон. Это Тобик залепил лапой по пустой миске.

– Ой! Нужно корма ему насыпать. Совсем про собаку забыла со всем этим ужасом.

Она наполнила миску кормом и вернулась к столу. Инин продолжал глядеть на неё вопросительно.

– Я не знаю. Я хочу на это надеяться, но… Архивариус – фанатик, непредсказуемый псих. Один только чёрт может знать, что у него в голове.

– Откуда такие сведения?

– Как откуда? – удивилась Аля. – Я же тебе говорила. От Вадима, от следователя.

– А, это тот, который тебе жизнью обязан?

– Ну да.

– Ясно. Значит, в целях безопасности лучше полагать, что охота на тебя не закончена.

– Думаю, да. К тому же, у меня чувство такое… м-м-м… что мы в опасности. Я и ты.

– Раз так, то тебе лучше вернуться в гостиницу. Я бронь с номера не снимал.

– Наверное, так будет правильнее, – согласилась она после некоторого размышления. – Только, – она поглядела на хрустящего кормом Тобика, – куда я собаку дену? В гостиницу с собаками не пускают.

– Это верно. Но ты ведь его своей Насте можешь отдать. На время.

– Хм. На пару-тройку дней она согласится. А дальше?

– А дальше видно будет, – Инин подмигнул, – разберёмся.

Аля сначала пожала плечами, потом кивнула.

– Ну тогда отводи собаку, и поехали. Не вижу смысла время терять.

Вернувшись от соседки, Аля сообщила, что та согласилась оставить собаку до вторника.

– Едем тогда, – заторопился Инин, вставая.

– Погоди. Мне нужно собрать вещи и документы, свои и мамины. Ещё платье мамино надо взять, в котором хоронить её буду, и туфли с косынкой.

«Нервы у девушки не стальные, конечно, но крепкие, не смотря на её паранойю, – подумалось Инину. – Сразу после такого шока сориентироваться в ситуации! Про платье и про косынку подумать! Люди при таких обстоятельствах обычно растеряны, соображают неважно. Случись что-то подобное с кем-нибудь из моих, вспомнил бы я об этом?»

– Так, может быть, позже вернёшься, – не завтра же похороны. Тогда и соберёшь всё что нужно спокойненько, – предложил Инин. Пребывание в убогой и грязной квартирке откровенно осточертело.

– Виталик! – Аля придержала его за руку. Они следят за квартирой, я чувствую. И будут следить за ней дальше. Возвращаться сюда опасно. Я больше сюда не вернусь.

– Но за собакой ведь всё равно придётся.

– Не придётся. Попрошу Настю куда-нибудь её привезти.

Инин вздохнул и снова сел на табурет. Минут через десять Аля собрала сумку. Виталий, вздохнув на сей раз облегчённо, подхватил баул и поспешил к выходу.

– Это твоя машина?! – не смогла сдержать восхищённых эмоций Аля, когда перед ней открылась дверца шикарного авто представительского класса. – Наверное, бешенных денег стоит?

В ответ Инин только махнул рукой.

Он собирался тронуться с места, но Аля опять остановила его.

– Постой. Нам нельзя ехать прямо в гостиницу на твоей машине. Они проследят за нами. Они узнают, где мы.

– И что же ты предлагаешь?

– Поедем туда, где можно будет оставить машину, ну, на стоянку какую-нибудь платную. Потом пересядем на такси. Потом на метро. Потом на автобус. Потом опять на такси – уже до гостиницы.

– Уф! – он закатил глаза.

– Виталик, не злись. Ты просто всё ещё не понимаешь с кем мы имеем дело.

«С сумасшедшей девицей», – подумал про себя Инин. Вслух же сказал: «Хорошо. Только можно хотя бы автобус из твоего списка пропустим?»

По дороге до автостоянки Алевтина то и дело озиралась назад, беспрерывно спрашивая: «Тебе не кажется, что эта машина всё время едет за нами. Или, может быть, эта?» Инин лишь молча качал головой. То же продолжилось и в такси. Поуспокоилась Аля только в метро.

Они подошли ко входу в отель, когда уже вечерело. От голубизны неба, что утром порадовала Инина, не осталось теперь и следа. Оно было беспросветно затянуто серой унылой хмарью, готовой опрокинуть на город новые тонны снега.

Инин заказал ужин в номер. Говяжий стейк и бутылку «Хеннеси». Разлил по бокалам.

– Ну что, помянем маму?

– Я не пью алкоголь. Я уже говорила.

– Даже по такому случаю?

– Я не переношу алкоголь, – повторила Аля с нажимом.

– А я выпью, – Инин отхлебнул из бокала, – мне на эти два дня стрессов хватило.

– Я бы тоже выпила, только не алкоголь, а транквилизатор или снотворное. Просто забыться хочу. Ни о чём не думать, уснуть…

– Так давай я из аптеки доставку закажу.

– Не выйдет. Такие лекарства только по рецепту продают.

– Ну а что-нибудь без рецепта взять можно?

– Корвалол и персен, разве что. Слабенькие успокоительные, не уверена, что поможет.

Лекарства доставили в номер уже через полчаса. Аля ошиблась – успокоительные сработали. Ещё через полчаса она уже крепко спала на своей половине кровати. А вот Инину не спалось. Не помог даже «Хеннеси». Он лежал, заложив руки за голову, и размышлял, уставившись в потолок.

Что у «ведьмы»? Синдром патологического фантазирования? Параноидальная шизофрения? Верить в россказни об Архивариусе он отказывался. Правда, уже не столь решительно, как сутки назад. Но про то, что мать ничем не болела, получается, Алевтина врала! Вид у умершей был весьма и весьма болезненный. («У умершей болезненный вид». Инин сам усмехнулся такой своей мысли). И старуха-соседка тоже сказала: «Хворала Евдокия, очень хворала». Почему Алевтина врёт? А главное, для чего?

Он поглядел на спящую девушку. Выглядит совсем юной. Не то что тридцать лет, ей двадцать не дашь. Такая свежая, нежная… Рыжие волосы размётаны по подушке. Тихонько посапывает, совсем, как ребёнок. А ещё, чертовски красива! Даже сейчас, когда совершенно безо всякой косметики. Инин невольно залюбовался. Может ли настолько красивая девушка быть сумасшедшей? «Ещё как может», – ответил он сам себе и принялся копаться в айфоне, забивая в строку поисковика поочерёдно: «патологическое фантазирование, паранойя, шизофрения…» В выведываемой информации что-то было спорно, что-то противоречиво, а что-то совсем непонятно. Может быть, из-за «Хеннеси»?

«Завтра иду к Светлакову», – решил он, закрывая айфон.

Утром за огромным окном бесновалось сизое марево. Миллионы злых мелких снежинок атаковали стекло. Январь вьюжил, свирепствовал. Инин давно уже встал, принял душ, выпил чашечку кофе. Алевтина ещё спала. Или делала вид, что спит. Он надел пуховик. Она открыла глаза, повернулась на бок, подперев рукой голову, посмотрела на Инина.

– Недоброе утро! – поприветствовал Инин.

– Недоброе, – отозвалась Аля.

– Мне по делам нужно. Буду часа через три.

– Виталик, ты, конечно, не должен передо мной отчитываться, но… – она поднялась, села на край кровати, – если можно, скажи куда ты идёшь.

– С другом встретиться нужно.

– Это тот самый, который психиатр?

– Хм, – удивился Инин, – а ты откуда знаешь, что у меня друг психиатр?

– Так ты же сам мне сказал.

– Не помню.

– Бывает.

– Завтрак в номер себе закажи.

– Виталик, прошу тебя, будь осторожен.

– Угу. Не скучай.

– Мне скучать некогда будет. Похоронные бюро буду обзванивать.

– Ну, пока!

Спустившись в холл, Инин набрал Светлакова.

– Привет, Светлаков! Чем занят?

– Да вот сидим с Валькой пельмени на обед лепим. А тебе чего надо-то?

– В гости на пельмени к тебе хочу.

– Вах! – Светлаков опешил. – Ты чего, Инин, с дуба рухнул? В кои-то веки ты ко мне в гости решил зайти? Тебе ж западло в мою трущобу захаживать!

– В трущобу-то западло, конечно. А вот пельмени пожрать и твою рожу увидать – нет. В пятницу же так и не встретились.

– Как бабка-то твоя, кстати? Здорова?

– С бабкой всё норм.

– Ну лады тогда. Жду. Вот Валька-то удивится!

Через час с небольшим, с двумя коробками «Рафаэлло» для детей и букетом нарциссов для жены друга, Инин звонил в дверь Светлакова.

– Приветствую! Валя, это тебе, – он протянул букет.

– Смотри-ка! Нарциссы от нарцисса, – съязвил Светлаков. – И где он их только зимой раздобыл? Айда на кухню. Валька! Пельмени закидывай!

По кухне витал аппетитнейший дух пельменного бульона. Блюдо с самими пельменями, с плавящимся на них сливочным маслом, приправленное перцем-горошком и лавровыми листьями, стояло по центру стола. Валя шумовкой раскладывала пельмени по тарелкам – мальчишкам – Ваське и Димке, Инину, Светлакову. Здесь пахло не только пельменным бульоном, здесь пахло тихим уютом и простым человеческим счастьем. На какой-то миг Инин опять позавидовал другу. Но как только осознал это чувство, стряхнул его, сбросил, как сбрасывают с себя дурманящий морок, отшатнулся, как от чумы…

После пельменей был чай с вареньем и плюшками. А после чая, Инин, поблагодарив за обед хозяйку, сказал: «Валя, ты уж прости, что мужа по пятницам у тебя ворую. Обещаю, что… не исправлюсь. Буду воровать дальше. Но только по пятницам. Правда, сегодня прошу сделать для меня исключение. Я сворую его у тебя прямо сейчас. Всего на минут двадцать. Ты мне позволишь? У меня к Юрке срочный разговор есть. Выйдем мы, поговорим, а?»

– Так зачем выходить? На улице-то мороз с вьюгой. Дома поговорите. Я с пацанами в комнату уйду. Секретничайте сколько хотите.

– Валь, а если курить захочется?

– Да на кухне курите. Только окно откройте.

– Ну, Юрка, да у тебя золотая жена!

– Завидуй! – выкрикнул с набитым ртом, дожёвывающий плюшку Светлаков.

После того, как Валентина с детьми вышла из кухни, Инин проверил, насколько плотно закрыта дверь.

– Что за паранойя, чувак? – удивился Юра.

Инин вернулся на место, сел напротив него.

– Так, Юрка, готовься. Сейчас ты офигеешь.

– Да что случилось-то?

– Это какое-то грёбаное наваждение. Как будто сон какой-то дурацкий. Никогда бы не поверил, что такое может случиться со мной. Не поверил бы, что вообще такое может случиться.

– Да не томи ты уже!

– Короче, в пятницу я тебе сказал, что бабульке моей плохо с сердцем стало. Это враньё. На самом деле было вот что…

Он подробно рассказал ему всё.

– Поэтому, Юрка, мой главный вопрос к тебе: эта девка больна?

Светлаков долго молчал, размышлял о чём-то.

– Да-а, дела… – наконец, протянул он. – Знаешь, Виталик, вот ты говоришь паранойя, шизофрения, патологическое фантазирование… кстати, есть ещё такой термин, как фантастическая псевдология. Но только с твоих слов я диагнозы ставить не могу. Мне на человека посмотреть надо, побеседовать с ним. Есть вероятность, что у неё любое из перечисленных заболеваний. Но такая же вероятность и того, что она совершенно здоровый человек, который просто для чего-то пытается водить тебя за нос. И ещё, не рассматривал ли ты возможность, хотя бы микроскопическую, что то, что она тебе говорит – правда?

– Про Архивариуса?!

– Про Архивариуса.

– Но это же невероятно, Юра!

– Как говорится, «порою правда всякой выдумки страннее».

– Ты ещё Шекспира сюда приплети. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

– Можно и Шекспира.

– Ладно. Ты мне скажи, уколом инсулина человека можно убить?

– Теоретически, да.

– И экспертиза ничего не покажет?

– А что она может показать? Инсулин сделает своё дело и израсходуется. К тому же, инсулин не яд. Это гормон, который вырабатывается организмом.

– Ну да, она мне тоже что-то подобное говорила, – Инин потёр виски. – Но ведь соседка утверждала, что её мать была больна.

– Соседка источник недостоверный. Тебе с заключением патологоанатома ознакомиться нужно. В морге родственникам умершего выдают документ. «Медицинское свидетельство о смерти» называется. В нём есть пункт «причины смерти». А в нём подпункты «непосредственная причина» и «первоначальная». «Непосредственная причина» – это то, от чего человек умер, а «первоначальная» – это то, чем он до этого болел. Завтра твоей рыжей ведьме такой документ выдать должны, вот и поинтересуешься.

– Спасибо, друг. Просветил.

– Да не за что. Обращайся. Ты мне скажи, что дальше делать намерен?

– С похоронами ей нужно помочь.

– Вот что мне интересно, Виталик, чего это ты с ней так возишься? Сие на тебя не похоже. Боишься, что она ментам тебя сдаст?

– Не то чтобы боюсь, опасаюсь.

– А может быть, – Светлаков как-то по-особенному посмотрел на него, – не только это? Может быть, пожалел ты её?

– Я? Пожалел? – Инин хохотнул. – Исключено. Я не умею жалеть. Я монстр.

– Ну ладно, монстр, будь на связи. Держи меня в курсе. И удачи тебе!

Вернувшись в отель, Инин застал Алевтину, лежащей на кровати перед телевизором.

– Чего смотришь? – спросил он, снимая пуховик.

– Не знаю. Не смотрю я. Лежу, думаю. Всё мысли всякие, мысли… Включила просто, чтобы совсем одиноко себя не чувствовать. Вот телек работает, и кажется, что вроде не одна ты.

– Ясно, – Инин присел на свою сторону кровати. – Чем занималась? С похоронным бюро вопрос решила?

– Да. Они всё сделают. И гроб подберут, и катафалк организуют, и место на кладбище, и венки… Только… – она замялась, – дорого всё выходит. Уж я искала, искала подешевле, но… У меня всей нужной суммы нет. Я… я всё тебе верну, когда смогу.

– Так! Ну не начинай снова. Бесит уже, – сказал с раздражением Инин. – Сказал же, всё оплачу.

– Спасибо.

– Когда похороны?

– Завтра к двенадцати часам подгонят катафалк к моргу. Поедем на кладбище.

– На кладбище? А домой сначала маму не повезёшь? Ну, чтобы родственники простились, соседи?

– Нет у нас родственников. А соседи… Чего соседи? Кто они нам? Чужие люди.

– Ясно. Тогда я с тобой поеду. Только на работу позвонить надо будет, отпроситься. Совру, что к стоматологу иду.

– Виталик! Не нужно. Пожалуйста! Ты и так слишком много для меня делаешь. Слишком!

– Так. Не обсуждается. – Инин щёлкнул пультом, переключив канал. – Ты ела сегодня что-нибудь?

– Нет.

– Почему?

– Не хочется.

– Так, милая моя, дело не пойдёт. – Он потянулся к тумбочке, на которой лежало ресторанное меню. – Сейчас закажу что-нибудь тебе на свой выбор, и только попробуй у меня это не съесть!

– Тогда и себе закажи.

– Себе не буду. Я у друга пельмешков наелся. Домашних.

– Ты ему всё рассказал. – Это прозвучало не как вопрос. Это было уверенным утверждением. Она вперила в него свои огромные глазища. Их хищный зелёный огонь, казалось, прожигал насквозь, проникал, как рентгеновский луч, в самую глубь, в самоё потаённое. На мгновение Инина взяла оторопь. «А если она действительно ведьма?» – мелькнула шальная мысль.

– С чего ты взяла? И не думал я ничего рассказывать, – всё же решил соврать он, хотя в том, что его лжи не поверят сомнений не было.

– Это твой единственный друг, да?

– Друг, не друг… – Инину хотелось грубо оборвать этот разговор. С какой стати эта сумасшедшая лезет ему в душу? Но отчего-то не получалось. – Он просто человек, которого я не не люблю.

– Не не люблю? Что за странное слово? Ты хотел сказать, любишь?

– Что хотел, то и сказал. – Инин рывком поднялся с кровати и нервно подошёл к зашторенному окну.

– И бабушку ты тоже не не любишь?

– Да, бабушку я тоже не не люблю, – ответил с раздражением Инин. – А всех остальных я не люблю. Я не люблю людей! – он сорвался на крик. – Я мизантроп, понятно?

Тут ему стало стыдно. За свой необъяснимый срыв. За то, что не пресёк этот дурацкий разговор сразу. За то, что позволил едва знакомой женщине копаться у него в душе. За то, что он вообще кому-то это позволил.

– А маму с папой ты тоже не любишь?

– А мама с папой… – он подбирал слова, – они далеко.

– Что значит, далеко?

– Всё, Алевтина, брейк! Остановись. Я не на сеансе психоаналитика. Лучше закажу тебе поесть. – Он вернулся к кровати и взял в руки меню. – Так, что хочешь, бефстроганов или шницель?

– Всё равно.

– Тогда будет бефстроганов.

Пока Алевтина ела, лениво ковыряя вилкой в тарелке с бефстроганов, Инин пялился в телевизор на тупейший и нудный, по его мнению, сериал о паранормальных явлениях, думая совсем о другом. Когда она, закончив с трапезой, отодвинула от себя поднос, спросил: «А ты не считаешь, что ехать на кладбище опасно?»

– Конечно, считаю, – ответила Алевтина абсолютно спокойным тоном. – И поэтому ещё раз прошу тебя не ехать со мной.

– Ну да, ведь теоретически они могли проследить, в какой морг отвезли твою мать, – рассуждал Инин, начисто проигнорировав ей просьбу, – установить за ним наблюдение и потом поехать за катафалком, а там… ну ты понимаешь.

– И что же, из-за этих уродов мне теперь мать в последний путь не провожать?

– Может быть, услугами охранного агентства воспользоваться? Телохранителя с оружием нанять? – предложил Инин.

– Знаешь, не стоит, – несколько поразмыслив, ответила Аля. – На кладбище с нами сотрудники похоронного бюро будут. Поэтому, не рискнут они. Архивариус убирает людей по-тихому, без свидетелей, маскирует убийства под несчастные случаи. Видимо, у него такой договор с ментами: делай, что хочешь, но не светись, следов по возможности не оставляй.

– Ты полностью уверена в том, что сейчас мне сказала?

– Нет.

10

Утром следующего дня первым делом Инин позвонил финдиректору и отпросился с работы.

«Съезжу за машиной, в двенадцать буду у морга, – объявил он Але. – Поеду за катафалком, заодно послежу нет ли хвоста».

Ровно в полдень, как и было обещано, его «Ауди» подрулил к зданию морга. Четверо мужчин (как догадался Инин, сотрудников похоронной службы) грузили гроб в чёрный микроавтобус. Рядом стояла Аля, покрытая таким же чёрным платком – знаком траура. Чёрным и шерстяным. Очень тёплым.

«Надо же, и это продумала! – отметил про себя Инин. – Ну правильно, зима ведь, мороз. Как будто заранее знала, готовилась». Но тут же одёрнул себя: «А чего, собственно говоря, странного? Ну был этот тёплый платок у неё или мамы. Подготавливаясь к завтрашним похоронам, она просто предусмотрительно положила его себе в сумку. Это разумно».

Он вышел из машины и подошёл к Але, приобнял за плечи: «Держись».

Как выяснилось, кладбище, на которое везли Алину мать, оказалось чёрт знает где, – не на окраине даже, за городом. Гоня прочь мысли о реальности существования Архивариуса, Инин всё же поглядывал в зеркала чаще обычного: не едет ли кто-нибудь за ним слишком долго? Когда их маленькая процессия выехала за город показалось, что будто бы так оно и есть. Потрёпанная иномарка синего цвета упрямо держалась за ними, ехала позади с той же скоростью; словно привязанная, она подгазовывала тогда, когда подгазовывал катафалк, и сбрасывала скорость, когда катафалк замедлялся. Но вот он свернул с шоссе на небольшую дорогу, ведущую к кладбищу; иномарка проехала дальше. Следуя по шоссе, она скрылась за поворотом. Инин облегчённо вздохнул.

Могила показалась ему неглубокой. По крайней мере, когда хоронили его отца, могила была куда глубже. Или это только так кажется? Ведь уже прошло столько лет… Хотя, отца хоронили в начале осени, а нынче зима и мороз – земля мёрзлая, твёрдая, как бетон, и копальщики поленились?

Гроб опустили в могилу. Аля бросила горсть земли на крышку: «Спи спокойно, мамочка!» Бросил и Инин. Земля обожгла руку, она была ледяной и сухой. Работники закидали могилу споро и быстро. Поставили венки, корзины с цветами, воткнули в холмик временный деревянный крест.

«Ну всё, хозяйка, закончили», – сказал главный.

Инин отсчитал деньги.

«Вы с нами возвращаться будете? – он поглядел на «хозяйку». – Или как?

«Никакого хвоста не было», – тихонько сказал Инин Але.

– Спасибо. Поезжайте. Мы сами доберёмся.

– Машину тогда отгонѝте, – попросил главный Инина.

Аллейка, что вела к могиле была совсем узкой, двум автомобилям разъехаться на ней было нельзя, а дальше она упиралась в тупик. Инин дал задний ход и свернул на примыкающую аллею, пропуская микроавтобус. Пропустив, вернулся на прежнее место.

Аля стояла у могилы матери неподвижно, как маленький тополёк, скрестив на груди руки и сжав кулачки. Инин подошёл к ней и молча встал рядом. Была оглушительная тишина, нарушаемая лишь карканьем ворон в отдалении, да морозным треском деревьев. Тишина и безлюдье. Только замерший лес памятников и крестов, только раззявленные пасти свежевырытых могил вокруг, только маленькое тусклое зимнее солнце на низком небе…

Минута сменяла минуту. Аля всё продолжала стоять, безмолвно, оцепенело.

– Я не знаю, что говорят в таких случаях, – нарушил молчание Инин. – Возможно, скажу сейчас глупость какую-то, ты уж прости. Но твоей маме сейчас хорошо. Ведь что такое, по сути, жизнь? Бессмысленная короткая вспышка посереди вечности. Миг, наполненный тревогой и суетой, болью, страданием, глупыми надеждами, разочарованиями. Что было до твоей жизни? Сон, вечный покой. Разве тебе было плохо? Что будет после твоей жизни? Сон, вечный покой. Разве тебе будет плохо? Всех нас ждёт возвращение в вечность, кого-то раньше, кого-то позже… Знаешь, я даже в чём-то завидую твоей маме.

– Завидуешь? – безучастно спросила Аля.

Он ничего не успел ответить. Послышался приближающийся шум машины. Головы рефлекторно повернулись в сторону его появления. Шум раздавался оттуда, откуда они приехали, оттуда, куда десять минут назад укатил катафалк. Собственно говоря, раздаваться ему было больше и неоткуда: то была единственная ведущая сюда аллейка, заканчивающаяся тупиком. Через секунду из-за поворота вывернула машина. Синяя, подержанная иномарка.

Проехав по аллейке с десяток метров, она остановилась прямо у машины Инина, преградив ей путь. Хлопнули дверцы. Из машины неуклюже выбрались два мужика. Оба в одинаковых, будто бы специально подобранных под цвет их машины, синих куртках. Оба в одинаковых чёрных шапках «королева бандитов». Оба в одинаковых сапогах… Один из них был просто гигантом – двухметрового роста, сутулый и кряжистый, с широченными, как коромысло, плечами. Лицо перекошено. Таковым его делал грубый шрам, идущий наискосок от левого глаза к правому углу губ. Второй мужик был помельче, но это только по сравнению с первым. Рослый плотный крепыш с длиннющими, как у орангутана, руками. Переглянувшись, они медленно двинулись к Инину с Алей.

«Это та машина, что ехала за нами по шоссе? – лихорадочно припоминал Инин. – Та или не та? Или просто похожая?»

Мужики с угрюмым видом приближались. Аля со всей силы вцепилась Инину в локоть.

«А если всё, что она говорила мне – правда? Надо было взять с собой охотничий нож, или хотя бы перцовый баллончик. Фома неверующий. Идиот! Куда деваться теперь? – преотвратное чувство бессилия сковало тело ледяным саваном. – Сейчас они грохнут нас – и в могилу. Вон сколько их тут, свежевырытых. Забросают землёй, угонят машину, перебьют номера, перекрасят, продадут, и концы в воду. Всё. Бессмысленно прожил ты, и бездарно, по-идиотски сдохнешь».

Мужики остановились в двух метрах от них. Тот, что помельче, засунул ручищу в карман. Что он оттуда вытащит? Нож? Пистолет? Аля, дрожа всем телом, прижалась к Инину.

«Какого чёрта я сказал, что завидую её матери? Ни черта я ей не завидую! Вот, накликал. Идиот. Идиот. Идиот!»

Мужик выудил из кармана… скомканный носовой платок. Смачно высморкался.

«Приветствую!» – сказал он.

Гигант молча кивнул.

Инин тоже ответил кивком. Неуверенным.

«Мы работники кладбища, – представился тот, что помельче. – Тут, знаете ли, часто венки воруют с могил. Так мы, того, за вашей последить можем».

Так легко Инин ещё никогда в своей жизни не выдыхал. Аля разжала локоть. Он вынул из портмоне две пятитысячные купюры и вручил их «мелкому».

«О! – тот прямо-таки засветился. – Всё будет в лучшем виде. Гарантируем».

Мужики развернулись и на сей раз резвым шагом потопали до машины. Синяя иномарка дала задний ход, потом повернула и скрылась за частоколом могил.

Инин гнал автомобиль по направлению к городу.

– Я чуть от страха не умерла, – наконец, произнесла, хранившая до той поры молчание Аля.

– С чего бы это вдруг? – Инин умело ломал комедию, делая вид, что появление двух мужиков не вызвало у него никаких эмоций.

– Я думала, это они.

– Кто? Те двое что ли? – он усмехнулся.

– Угу.

– А у меня и мысли такой не было, – соврал он.

– А если бы это были они, ты бы испугался?

– Чего? Того, что убьют? Кишки выпустят?

– Угу.

– Знаешь, если, по правде, то каждый боится смерти. Инстинкт заставляет. Если ты не самурай, который всю жизнь готовит себя к тому, чтобы помереть в любую минуту. Я, конечно, не самурай, но если бы те двое вздумали нас мочить, мне было, скорее, немного обидно, чем страшно.

– Немного?

– На три по десятибалльной шкале, – опять соврал Инин. Ему было и обидно, и стыдно, и страшно гораздо больше, чем на три балла.

– Ты ценишь свою жизнь?

– Не особо.

– Почему?

– Зачем ценить то, что не имеет смысла?

– А что же ты ценишь?

– Комфорт, – моментально ответил Инин.

– Но ведь без жизни, нет и комфорта!

– Что за глупости? Идеальный комфорт, это тогда, когда ты не существуешь! – Он расхохотался. Но быстро урезонил себя. – Извини. У тебя мать умерла, а я ржу. Это нервное. Кстати, Аль, тебе свидетельство о смерти выдали?

– Конечно.

– И что там о причинах смерти написано?

– Как я и думала – острая сердечная недостаточность.

– Хм. И всё?

– И всё.

Попетляв по городу, объезжая пробки, Инин остановил у метро.

– Аля, а можно мне свидетельство посмотреть?

Алино лицо напряглось.

– Ты мне не веришь.

– Верю, но всё равно хотел бы взглянуть.

Она с раздражением расстегнула сумочку, вынула аккуратно сложенный вчетверо документ и почти бросила его в Инина.

– Гляди!

Он развернул бумагу и пробежался глазами по строчкам. В графе «непосредственная причина» стояло «острая коронарная смерть». Графа «первоначальная причина смерти» была пустой.

– Аль, а почему здесь ничего не указано? – он ткнул пальцем в пустую графу.

– А что здесь должно быть указано? – спросила она с язвительной интонацией.

– Чем человек болел.

– Ишь, как ты поднаторел! А вот потому-то, Виталик, графа и пустая, что мама ничем не болела. Врач не смог установить причину, поэтому оставил графу пустой, понял ты? – на её глазах навернулись слёзы.

– Ладно, ладно, Аль. Ты только не обижайся. Это я просто человек такой въедливый, зануда. Дерьмовый у меня характер, что тут сказать… Ты давай в гостиницу поезжай, а мне на работу надо. Дела решу, и к тебе. Маму помянем.

Аля утёрла слёзы, и не сказав ни слова вышла из машины. Через мгновение её унёс людской поток. Инин тут же набрал Светлакова.

– Слышь, Юр, тут такой номер. В свидетельстве о смерти не указана первоначальная причина. Почему?

– Ну… – Светлаков подумал, – иногда врач сомневается в причинах и ничего не пишет. Конечно, он должен в таких случаях обозначать «причина не установлена», но сделать это, значит, расписаться в собственной некомпетентности. Поэтому, если от него не потребуют этого родственники или соответствующие органы, то он и не напишет ни фига.

– И что мне делать?

– Что делать? Дуй в морг. Найди врача, который вскрытие делал, позолоти ручку и расспроси подробнее.

Глава 4

11

В регистратуре морга за окошком сидела похожая на строгую училку некрасивая девушка в круглых очках. На вопрос Инина, кто производил вскрытие гражданки Берестовой Евдокии ответила, что такую информацию давать не уполномочена, к тому же фамилия врача, проводившего экспертизу, указана в свидетельстве о смерти.

Пришлось включать то, что Светлаков назвал бы суперспособностями, а Инин считал обыкновеннейшей интуицией. Нужно лишь догадаться чего сейчас хочет это неприветливое очкастое существо. Инин сосредоточился и… почувствовал боль в голове. Ясно. У работницы морга болит голова. Сейчас должна появиться картинка. Вот она. Господи, как всё просто! Девушка мечтает всего-то о двух таблеточках цитрамона. Данное медицинское учреждение лечебным можно назвать весьма условно, – обезболивающих лекарств здесь не держат, клиентам морга они уже не нужны. Девушка бы в аптеку сбегала, да пост покидать нельзя.

– Марина (Инин прочитал её имя не бейджике), – а где тут у вас аптека неподалёку?

Марина захлопала глазами за стёклами.

– За углом. На соседней улице…

Через пять минут Инин был снова возле окошка. Он оторвал от пачки две таблеточки цитрамона, положил перед девушкой. Открыл бутылку минеральной воды, поставил её перед ней.

– Выпейте, Марина.

Рот сотрудницы морга открылся. Очки вместе с бровями подлетели вверх, в космос.

– Как? Как вы узнали?

– Неважно, Марина. Выпейте.

Не сводя с него обалдевших глаз, она выпила цитрамон, и тут щёлкнуло. Инин почувствовал этот щелчок физически. Она заметила, что перед ней красавец-мужик. Тотчас же на внутреннем экране у Инина возникла другая картина. Теперь Марина хотела не цитрамон. Ей мечталось оказаться с ним где-то на морском берегу, в окружении пальм на фоне оранжевого заката; они держатся за руки, губы их ближе, ближе… Инин слега встряхнул головой, чтобы прервать видение: меньше всего на свете он бы хотел оказаться в такой ситуации с этой дурнушкой. Однако дело было в шляпе – такое он проделывал бессчётное множество раз – догадаться о женских желаниях и частично исполнить их, а дальше его природные чары доделают дело сами. Всё до одури просто, избито и скучно. Вот только почему это не работает с Алевтиной? Она, как закрытый сейф. Если бы он мог догадаться о её мыслях, не пришлось бы тащиться в этот проклятый морг, ломать голову о мотивах, тормошить Светлакова… И на чары его у неё, похоже, иммунитет. Нетипичный случай. Как сказал бы Юрка – казуистический.

– Марин, вы поможете мне? – не теряя времени, Инин развивал свой успех. – Я родственник покойной. Мне у врача кои-какие детали о её заболевании прояснить надо. Ну просто очень надо.

– Я сейчас посмотрю. Как фамилия говорите? – она застучала пальцами по клавиатуре. – Вот. Емцов Виталий Сергеевич вскрытие производил.

– Спасибо, Мариночка, огромное! А как мне этого Емцова найти?

– Он сейчас в зале работает, – она показала рукой в сторону, где находится зал. – Вы можете подождать. Там кушетка есть. Как закончит вскрытие, выйдет.

– А как мне его узнать?

– Он невысокий такой, щуплый. Да и бейджик на халате есть.

Просидев на кушетке минут пятнадцать, Инин занервничал. На часах уже было пять. Когда доктор Емцов закончит возиться с трупом? Торчать здесь неизвестно сколько в планы Инина не входило. Поднявшись с кушетки, он потянул на себя тяжёлую дверь и вошёл в секционный зал.

Вопреки ожиданиям, одуряющего смрада он не почувствовал. Просто пахло несвежим мясом, да и то не так, чтобы сильно. На стоящих рядами и поблёскивающими нержавейкой столах, в чём мать родила, лежали пациенты доктора Емцова. «Как на нудистском пляже, блин», – подумалось Инину. Тут мозг пронзила вспышка – неожиданный флешбэк, непрошенное дежавю. Покойники на столах в морге. Он уже видел это. В том самом сне, из-за которого они поспорили со Светлаковым. «Не дури. Выбрось из головы это. Быстро!» – приказал он себе.

Навстречу ему шёл маленький худющий человечек в белом халате. Ещё двое, по-видимому, санитары в комбинезонах и фартуках, в дальнем углу продолжали колдовать над трупом.

«Что заставляет человека выбрать такую работу? – задал себе вопрос Инин. – Садизм? Интерес к смерти? Или презрение к жизни? Если последнее, то мне тоже следовало бы стать патологоанатомом».

«Вы кто? Сюда нельзя! Посторонним сюда нельзя», – строго заголосил человечек в халате.

«Хорошо, что спецодежду успел снять, – отметил мысленно Инин. – А то бы деньги некуда было сунуть».

– Виталий Сергеевич, здравствуйте! – поприветствовал его Инин.

– Здравствуйте! Но здесь вам нельзя, – продолжил гнуть своё доктор.

– Да я на минутку, Виталий Сергеевич, и по очень важному делу.

– Что за дело? – лицо доктора стало сосредоточенным.

– Вы делали вскрытие Берестовой Евдокии и в заключении не указали первоначальную причину смерти. Почему?

– А вы кто такой будете? – спросил доктор, не то испуганно, не то сердито.

– Родственник я.

– Какой такой родственник? – Емцов нахмурился.

– Племянник.

– Не знаю я, какой вы племянник. Никакой информации я вам давать не буду. Покиньте, пожалуйста, помещение.

«Жаль, что с мужиками моя интуиция не работает, – подумал Инин. – Придётся платить наличными».

Он бросил взгляд на санитаров. Те продолжали копаться с покойником и не глядели в их сторону. Вынув пятитысячную купюру, он проворно сунул её в нагрудный карман доктора.

– Виталий Сергеевич, мне очень нужно знать, была ли больна моя тётя. Отчего у неё остановилось сердце? Не могло же быть так, чтобы на ровном месте!

– М-м-м… – доктор помялся. – Да, конечно, была.

– Чем?

– Признаки повышения давления в воротной вене и печеночной недостаточности.

– Что это значит?

– Печень больная была у неё – вот, что это значит.

– Печень больная, а умерла от остановки сердца. Как такое возможно?

– Ну судите сами. При таком заболевании печени сердце работает с перегрузкой, а человек уже не молодой. Сердечко-то тоже слабое. Вот и не выдержало. Бывает такое.

– А почему вы это в заключении не указали?

Емцов вытаращил глаза.

– Так дочь её попросила! Сказала, что указывать первоначальную причину смерти не требуется.

Выйдя из здания морга и сев в машину, Инин снова позвонил Светлакову.

– Слышь, Юр, у патологоанатома был. Враньё всё. Больна её мать была. Что-то с печенью. Так эта ведьма попросила его диагноз в заключении не писать.

– Дела-а-а…

– Ты говорил, что поговорить с ней должен, чтобы понять сумасшедшая она или нет. Как это можно устроить, да так, чтобы она не поняла, что я к психиатру её притащил?

– Давай так. Завтра к часу в кафе «Сокол» с ней подъезжай. Я тоже туда подойду.

– А ты сможешь так всё устроить, чтобы она не догадалась ни о чём?

– Постараюсь. Ты, главное, сам не проколись.

В гостиницу Инин вернулся затемно. Алевтина лежала перед телевизором, уперевшись в экран невидящими глазами.

– Ну что, Аля, маму помянуть надо, – он присел на край кровати.

– Надо, – ответила она безучастно.

– Я доставку из ресторана закажу. Лапшу и компот. Это ведь поминальная еда, правильно?

– Угу.

Доставленная в номер лапша была вкусной, совсем, как домашняя. Не подкачал и компот.

– Ты не молчи, расскажи что-нибудь о маме, вспомни что-то хорошее о ней. Легче будет.

– Не будет, – Аля покачала головой, медленно, будто бы замороженная. – Не хочу ни о чём вспоминать. И думать тоже ни о чём не хочу.

– Понимаю. Когда… – Инин остановил себя. Он хотел сказать: «Когда у меня отец умер, я тоже так себя чувствовал». Но с какой стати он должен делиться чувствами с девкой, которая ему нагло врёт? С этим существом (он именно так и подумал – «существом»), которое ведёт с ним игру совершенно недоступную пониманию. С существом дьявольски красивым и до неприличия соблазнительным. Только сейчас, в этот миг, Инин поймал себя на том, что испытывает к ней желание – животное, первобытное. Где оно было все эти три дня? Сидело, как зверь, в подсознании? И почему вылезло именно в эту секунду? Ответов на эти вопросы Инин не находил.

– Что ты думаешь про Архивариуса, – он решил сменить тему. – Отстал он от тебя или нет?

При этом вопросе Аля слегка оживилась, в потухших глазах проскочила искра.

– Не знаю. Надо ждать.

– Чего ждать? Того, что он как-нибудь себя проявит?

– Или не проявит.

– А сколько ждать? Где ждать? И как?

– Не знаю.

«А может быть, уже хватит крутить мне мозги, девочка?» – так и подмывало ответить Инина.

– У меня есть предложение, – сказал он вместо этого. – Давай завтра по городу покатаемся, просто, чтобы развеяться. В кафешке где-нибудь посидим. Не торчать же целый день в номере. Идёт?

– Идёт, – легко согласилась Аля. – А как же твоя работа?

– Да придумаю что-нибудь.

«Лучше бы ты оказалась безумной, чем лживой расчётливой сукой», – подумал Инин.

Ночью ему снилась она. Летящая на метле. Голая. С идеально сложенным крепким телом. С горящими зелёным глазами. С развевающимися на ветру огненно-рыжими волосами.

Утром он звонил финдиректору и наплёл, что после удаления зуба температура и жуткая боль.

Около одиннадцати они сели в машину, которую Инин больше не прятал, а подогнал прямо к гостинице.

В час они сидели за столиком в кафе «Сокол». Инин заказал себе пиццу, Аля ромовою бабу и капучино.

«Сейчас человек сюда должен зайти, мой коллега. Один вопрос решить надо. С работы-то я сегодня тоже смотался, – сообщил Инин. – Это ненадолго, всего на пару минут».

Немного опоздав, в кафе вошёл Светлаков, запыхавшийся от быстрой ходьбы, румяный с мороза.

Виталий пожал ему руку и привычным жестом похлопал его по плечу.

«Юрий Сергеевич, мой коллега. А это Аля», – исполнил предписываемую этикетом формальность Инин.

Светлаков уселся за столик рядом с Виталием, оказавшись напротив Али.

– Юрий Сергеевич, так что там у нас со счёт-фактурой с Северного филиала?

– Проблемы Виталий Григорьевич. Оформлен неправильно. – Сымпровизировал Светлаков.

– Опять НДС неверно проставили, или с перечнем товаров напутали?

– И то и другое.

– Вот головотяпы! Это всё Иванов, бездельник.

Светлаков согласительно покивал головой.

– Вот что мы сделаем, Юрий Сергеевич. Возврат оформляйте. Пусть потеряем время, зато головной боли с отчётностью не будет.

– Понято. Оформим.

Светлаков посмотрел на Алю.

– А ромовую бабу здесь бесподобно готовят! Не находите? – он улыбнулся.

– Да. Очень вкусно. – Аля улыбнулась в ответ.

– Пожалуй, тоже себе закажу.

– Я отлучусь на минутку, – Инин привстал со стула. – Покурить выйду.

Когда он вернулся, Светлаков и Аля уже оживлённо болтали. О собаках, машинах, путешествиях в дальние страны…

«Умеет же он пациента разговорить. Профи!» – мысленно восхитился Инин.

– Ой, Виктор Григорьевич, извините! – вдруг опомнился «коллега» Инина. – Что-то совсем я разболтался с девушкой вашей.

– Ничего страшного, я вас к ней не ревную, – улыбнулся Виталий.

– Ну всё, побежал, – заторопился «коллега». – До завтра, Виталий Григорьевич!

Когда они сели в машину, Инин спросил: «А хочешь за город поедем, в рощу? Там зимой ой, как красиво».

«С удовольствием!» – ответила Аля.

Он надавил на газ.

Спустя пару минут Инин заметил, что повеселевшая было после разговора со Светлаковым девушка стала похожей на угрюмую тучу.

– Что случилось, Аль? О маме думаешь?

Ответила она не сразу. Ехала с каменным лицо, не глядя на Инина.

– Аля. Что произошло? – повторил вопрос Инин.

– Значит, ты меня на освидетельствование возил. – Во взгляде и голосе читались горькая обида и грусть. – Решил узнать сумасшедшая я или нет.

– Хм… – Инин опешил. – С чего ты взяла?

– Ты меня за дурочку держишь, Виталик? Шито белыми нитками. Актёры вы с другом своим никудышные.

– Ты о чём? Я не понимаю тебя, – продолжал пытаться играть комедию Инин.

– Во-первых, твой друг пришёл красный с мороза. Значит, не ехал он ни на машине, ни на автобусе. Пешком шёл, минут пять или семь. А что у нас в пяти минутах ходьбы от «Сокола»? Психушка, где твой друг и работает.

– Это ничего не доказывает, – защищался Инин. – Юрий Сергеевич любит пешком ходить.

– Во-вторых, здороваясь, ты его по плечу похлопал. Так с коллегами, которых по имени-отчеству называют, не делают.

«Блин, мой прокол, – мысленно согласился Инин. – Говорил же Светлаков: не проколись, а я в первом же акте пьесы маху дал».

– Так. Ещё что ты мне скажешь? – он продолжал делано улыбаться.

– В-третьих, тот вопрос, что вы обсуждали и по телефону решить можно было. Незачем по таким мелочам лично встречаться.

– Так-так.

Мобильный Инина тоненько пискнул. Должно быть, это пришло сообщение от Светлакова.

– В-четвёртых, у тебя есть только один друг, и друг этот твой – психиатр.

– Интересно, интересно, – Инин взглядом искал место на обочине, куда можно было бы припарковать машину.

– В-пятых, думаешь, я не поняла, зачем он со мной болтать начал, расспрашивать обо всём? Он диагностику проводил.

– Какие проницательные умозаключения! – Инин парковался, втискивая авто в просвет между машинами.

– А в-шестых, Виталик, чтоб ты знал – я мысли мужчин читать умею. Твои, честно скажу, почему-то не получается, а вот друг твой для меня – открытая книга. Так что, и безо всей этой дедукции обошлась бы, чтобы вас раскусить.

– Да у нас просто ведьма! – съехидничал Инин, открыв сообщение от Светлакова.

Патологии не обнаружил. Она обманывает тебя сознательно.

– Так, Алевтина, – он глядел на неё исподлобья, колючим, как репей, взглядом. – Давай начистоту. Твою мать отравили? Она ничем не болела, так?

– Я тебе уже говорила, и повторять это не собираюсь.

– Ты врёшь мне! – он с гневом стукнул ладонью о спинку сидения. – Твоя соседка сказала, что мать у тебя очень больна была.

– Да что она знает, эта соседка?!

– А теперь, Алечка, шах и мат. Я у патологоанатома был, что вскрытие делал. Он сказал, что у матери твоей серьёзное заболевание печени и сердце слабое. А самое главное, что ты его попросила первичную причину смерти в заключении не указывать! Съела?

Пухлые губки Алевтины задрожали, огромные глаза наполнились влагой, лицо стало пунцовым.

– Да. Я врала тебе. – Она опустила голову.

– Но какого чёрта? Объясни, наконец!

– Тебе врач сказал, какое именно у неё заболевание печени?

– Нет.

– Алкогольный цирроз.

– Хм…

– Да! Она была пьяницей, конченой алкоголичкой! – Аля закричала так неожиданно громко, что Инин вздрогнул. – Она пила всю мою жизнь, сколько я её знала. Ты знаешь, что это такое? – она заревела навзрыд, плечи судорожно подпрыгивали. – Это позор, понимаешь ты? Это ад! Во дворе все тыкали в меня пальцем: «Смотри, дочь алкашки идёт». В школе все смеялись надо мной. Они всегда все смеялись! Они издевались, они меня буллили… Это из-за неё. Она не доходила до дома, падала, засыпала… Валялась на детской площадке, у подъезда, на лестнице. Женщина! Хуже самого безобразного, мерзкого мужика. Ты видел, какой срач у нас дома? Как ты думаешь, отчего? Я устала за ней прибирать, чистить, драить! У меня опустились руки. Всё это бесполезно, бессмысленно. Как ты думаешь, почему я не переношу алкоголь?

Почему я его ненавижу? – Она потёрла глаза, размазав тушь по лицу. – Я знала, что ты попросишь у меня заключение. И я не хотела, я ужас, как не хотела, чтобы ты узнал, кем была моя мать. Потому что ты стал бы выспрашивать, дознаваться, а я не могу, не в состоянии, об этом рассказывать, ни тебе, ни кому-то другому. Не хочу и не буду переживать этот позор, этот ад снова! Мне стыдно перед тобой, ты даже не представляешь, как стыдно. Я понимаю, что это глупо, но только не для меня. Есть вещи, которые не объяснить человеку, что их не пережил. Виталик, ты просто не знаешь, ты не можешь себе представить, что значит с детства жить с алкоголиком… ты…

Алевтина была не права. Что такое жить с алкоголиком Инин знал.

12

Пальцы бегут по струнам. Стремительно, воздушно-легко. Пальцы живут своей жизнью. Пальцы умеют думать. Пальцы умеют чувствовать. Гитара не звучит – она поёт, она плачет, она говорит: то кричит голосом полным огня, то тихо задушевно мурлычет о чём-то… Фламенко. Бесовской, зажигательный, томный. То бурный и жаркий, как горячая кровь испанца, то сладостно-печальный, как бордовый и терпкий закат в Андалусии. И время остановилось. Времени больше нет. Есть только музыка вне времени и пространства. Но пальцы бегут быстрее, быстрее, быстрее… Сейчас будет арабская гамма. Сбой. Пальцы споткнулись, запутались. И время снова пошло. Значит, нужно всё повторить, всё заново, всё сначала. Преподаватель говорил, что рано браться за эту вещь, но он должен, он сумеет, он не может не смочь. Итак…

– Виталик! Ну в конце-то концов! – слышится недовольный голос мамы из соседней комнаты. – Ты математику сделал? Одиннадцатый час уже!

– А зачем ему математика? Так, для галочки, для аттестата, – возражает папа весёлым голосом подвыпившего человека. – Он у нас для другого родился.

– Что ты опять несёшь? Ты соображаешь, что ты ребёнку внушаешь? – сердится мама. – Зенки залил, так молча сиди!

Папа и так в присутствии мамы всё больше молчал, тем более, когда «заливал зенки», что случалось с ним всё чаще и чаще. Но на этот раз своему обыкновению он изменил.

– Ты не понимаешь что ли? Талант у нашего пацана. Развивать его надо день и ночь, день и ночь, понимаешь? Без труда талант – ничего.

– И что ему с этим талантом делать? На хлеб намазывать? – заводилась мама. – Ты тоже у нас вроде как талант был. – Слово «был» она отчётливо выделила. – И что теперь? В кабаках за гроши лабаешь и спиваешься. В дом копейки приносишь. Мужик называется! Ты посмотри только – всё, что в доме куплено, не тобой заработано. Телевизор, в который ты пялишься, ты купил? Вот этот диван, на котором ты сейчас задницу греешь, ты купил? Даже пижаму эту, – она дёрнула его за штанину, даже твои тапки сраные, и то я покупала. Кто ты есть? Нищий неудачник – вот кто ты. Хочешь и сыну своему такую судьбу?

– Ну не начинай, Клавдия! Не начинай, – взмолился отец.

– Ах это я, по-твоему, начала, да? – встала на дыбы мама.

Виталик отложил гитару. Вышел к родителям в комнату.

– Ма, па, не ругайтесь. Пожалуйста! Я уроки делать пошёл.

Когда-то отец Виталия подавал большие надежды, и было это в ставших уже далёкими славных восьмидесятых. Тогда их рок-группа гремела по всему городу. Концерты в ДК, батальоны поклонников, а после того, как рок-н-ролл вроде как перестал быть запрещённым, даже съемки на местном ТВ… Лидер группы – Григорий Инин – харизматичный патлатый красавец. Фанатки влюблялись в него десятками, но выбрал из всех он будущую маму Виталика.

Шли годы. Струя успеха медленно иссякала. Кто-то из менее талантливых, но удачливых выбился на большую сцену, кто-то аккомпанировал топовым исполнителям, кто-то открыл ресторан… Ребята из группы Инина-старшего не родились под счастливой звездой. Клавишник спился, басиста сгубили наркотики, барабанщик надолго сел; сам Григорий работал по кабакам. Поредели и поседели волосы, на когда-то гордые плечи легла сутулость, от былого блеска звезды не осталось и тени – только фотографии в альбомах, только выцветший плакат на стене… Мама Виталика, что никогда не хватала звёзд с неба, окончила институт, устроилась бухгалтером в строительную компанию, компания пошла в гору. «Музыкант – это не профессия», – как заклинание повторяла мама. Папа хирел и вял, жух как позабытый в банке тюльпан. Мама из робкой невзрачной девочки с годами расцветала в шикарную, яркую, уверенную в себе зрелую женщину, всей своей жизнью доказывая правоту своих слов.

Сам же Виталик о своей будущей профессии думал тогда меньше всего. Гитара была его главной радостью в жизни и этого было достаточно. Он искренне не понимал тех, кто говорил, что не хочет ходить в музыкалку, что домашние упражнения – тяжкий муторный труд, которым бы им и в голову не пришло заниматься, если бы не заставляли родители. Как такое возможно? Наверное, они врут. А ещё отец повторял ему: «Музыканту нельзя без сцены». Но всегда добавлял при этом: «Один человек – это тоже сцена. Если тебе неважно играешь ли ты для одного или для целого стадиона – ты настоящий».

Сцену Виталик любил. Ею могла быть малышня во дворе, соседи-дедки, стучащие в домино на столике у подъезда, Светлаков Юрка… Но лучше всего, когда сцена – его одноклассники, и среди них, конечно же, Оля Карамзина.

Выступление начинается с простого – с этюда Каркасси. Потом испанская тема – фламенко. Потом кто-нибудь просит: «Виталя, а теперь спой». Он поёт Богемскую рапсодию «Queen». Голос у Виталика сильный, богатый, диапазон в две с половиной октавы. Преподаватель по вокалу был удивлён, когда узнал, что голос Виталику специально никто не ставил. «Да у вас можно сказать дар, юноша», – резюмировал он. «Блин! Точь-в-точь, как Фредди поёшь!» – восхитится Юрка. Потом кто-то из ребят непременно попросит: «А теперь давай что-нибудь наше!» И Виталик запоёт Цоя. «Группа крови на рукаве…» Глаза Оли горят. Юрка смотрит на других с гордостью: «Глядите, как друг мой умеет! Да. Это мой друг. Так-то!» Только Макс Новицкий сидит смурной и отворачивается всё время, будто его всё происходящее здесь не касается и вообще, собственно говоря, ничего стоящего не происходит. Лишь, когда Виталик закончит и начнёт укладывать гитару в кофр, протянет лениво: «Да-а, хорошая у тебя гитара». Словно всё дело в ней, а вовсе и не в Виталике. «Да завидует он тебе просто, это же и ежу понятно», – объяснит в очередной раз реакцию Макса Юрка.

Но мама продолжала считать гитару, если уж не врагом, то предметом весьма проблемным, и её наставления в плане того, что пора меньше времени уделять баловству и больше думать о будущем становились всё тревожнее и упорнее. Папа же говорил другое. «Ты, Виталик, пойми: вселенная, бог, или кто там есть… как хочешь его назови, – он выбирает для каждого роль, или путь. И вот если ты им идёшь, то всё у тебя будет в порядке. Что значит в порядке? Да счастлив будешь несмотря ни на что! А вот если с него свернёшь, жизнь твоя не нужна будет – ни тебе, ни другим. Не каждый свой путь чувствует, но тебе повезло – ты о нём знаешь. Поэтому, не слушай ты никого, – только сердце своё. Тот, кто сердце своё слушает – тот всегда прав».

Папа талдычил своё, мама своё, а над семьёй Ининых тем временем всё больше сгущались тучи.

Они говорили вполголоса, ночью, на кухне. Но Виталик их слышал.

«У тебя кто-то есть, я чувствую, Клава», – говорил папа.

«Окстись, – отвечала мама, – не неси этот бред. Хотя, – добавляла она, – с таким мужем, как ты, это было бы немудрено.

Отец, снедаемый болью и ревностью, пил всё больше, всё беспробуднее. Не проходило и дня, чтобы он не был к концу его в хлам. Нет, он никогда не буянил и не скандалил, просто сидел у телевизора молча с осоловелыми пустыми глазами, пока не заснёт. Алкоголиком он был «тихим», но легче от этого не становилось. На работу выходил всё реже – мало кому хотелось связываться с вечно пьяным артистом; и без того тонкий денежный ручеёк, что он раньше вливал в семью, иссох почти полностью. Мать уже почти не разговаривала с ним, вела себя так, словно бы её муж стал невидимкой, или в лучшем случае, предметом мебели, который давно следует сдать в утиль.

Это была суббота. Виталик возвращался из школы. Когда он заходил в подъезд, его окликнул соседский мальчишка – второклассник с четвёртого этажа: «Виталик, там это… Ну… пойдём покажу».

Он потащил его к краю дома, туда, где у дорожки косматились кусты нестриженной живой изгороди. Под кустами навзничь лежал человек. Человек безбожно храпел. Асфальт под человеком был мокр.

Вокруг человека собралась местная малышня. Кто-то из детей смотрел на него с удивлением, кто-то со страхом, но большинство из них потешались.

– Смотри, как напился, алкаш!

– Гляньте, он обоссался!

– Туфлю потерял где-то…

– Храпит-то как! А рот-то раззявил!

– А давай ему в рот веточку вставим?

– Нет, лучше окурок засунем.

– Так это же Витальки Инина отец!

Жгучий стыд и ярость перемешались в груди Виталика жутким коктейлем Молотова. Перемешались и взорвались.

«Ну-ка пошли вон все отсюда!» – заорал он.

Малышня прыснула врассыпную.

«Папа, папа, проснись! – он тряс отца за плечо. – Папа, проснись, ну пожалуйста!» Он кричал, он плакал, он умолял, тормошил, он бил отца по щекам… Невнятное мычание было единственным ответом на все усилия.

Не помня себя, он кинулся в дом, ракетой взлетел по лестнице, с грохотом вломился в квартиру: «Мама! Мама! Там… там…»

Усилия мамы поднять отца также завершились полным провалом. А вокруг опять собрались зеваки, и это уже была не одна малышня. Старушки-соседки, мамаши с колясками, два древних пенсионера с орденскими планками на поношенных пиджаках… Соседи шушукались, негромко переговаривались, покачивая головами, вздыхали; одна старушка перекрестилась.

Мама кому-то позвонила и что-то сказала. Через четверть часа во двор вкатила новенькая иномарка. Из иномарки вышел высокий мужчина – представительный и холёный, с ухоженной бородкой аристократа. Так Виталик впервые увидел своего отчима. Мужчина, ни слова не говоря, подхватил отца под мышки и делово поволок к подъезду.

Когда отец, протрезвев, наконец, проснулся, мама была лаконична: «Всё. Это край. Я с тобой развожусь».

«Это правильно. Я дно. Я кусок дерьма. Я тебя недостоин. Завтра же съеду к матери», – глухо ответил отец.

После развода, Владимир Петрович, а впоследствии дядя Володя (называть его папой Виталик не стал бы категорически), оставив квартиру бывшей жене, переехал жить к маме. Мужик он был в принципе неплохой, и Виталик вполне мог бы с ним подружиться, если бы дядя Володя не посмел занять место отца. А так он его просто терпел, ради мамы.

Отец же, пожив какое-то время у бабушки, снял квартиру на дальней окраине в ветхой разваливающейся двухэтажке – дёшево и сердито. Отец говорил, что сделал это потому, что взрослый мужчина не должен жить с мамочкой. Мама же утверждала, что причина была в другом: «Просто бабушка бухать ему не даёт спокойно».

Обработка Виталика в плане профориентации теперь проводилась с удвоенной силой. К маме подключился дядя Володя – педагог с многолетним стажем, директор частной элитной гимназии.

«Десятый класс, Виталик, – говорил он, – пора подумать о будущем. Ты куда поступать намерен?»

Виталик лишь пожимал плечами.

– В консерваторию? – продолжал разговор дядя Володя.

Виталик опять пожимал плечами.

– И куда? На какой факультет? – допытывался мамин муж.

Виталик не знал на какой факультет, да и не очень хотел это знать.

– В консерватории есть факультет инструментального исполнительства, но, видишь ли, гитаристов туда не берут, – дядя Володя поглаживал свою аристократическую бородку. – Туда берут скрипачей, альтистов, арфистов…

– А куда берут гитаристов? – спросил Виталик.

– В эстрадно-цирковое училище, вместе с клоунами.

Много позже, когда это уже было совсем не нужно, Инин случайно узнал, что дядя Володя лукавил. Высшее музыкальное образование гитарист мог получить во многих ВУЗах страны, даже во всем известной и знаменитой Гнесинке.

– Пойми, Виталик, высшее образование необходимо для уважающего себя человека, – увещевал Владимир Петрович. – А гитара твоя, пение – пусть они будут. Как хобби. Серьёзному человеку на ногах стоять нужно, к успеху стремиться. Вот какой реальный шанс у гитариста в люди пробиться? Один на сто тысяч, и то в лучшем случае. Сколько парней, девчонок на гитарах играют, песни поют, а сколько из них в топ попадают? Сколько из них залы концертные собирают? Скольких из них по телеку крутят? Чтобы музыкой хорошо зарабатывать, нужно счастливый лотерейный билет вытащить. А надеяться на удачу – удел неудачников. Серьёзные успешные люди на авось не полагаются. Поэтому, я вот что тебе советую: поступай в университет на финансовый факультет. Тот, кто деньги считать умеет, тот их имеет. А как окончишь, я с трудоустройством помогу – знакомые у меня есть серьёзные. В нефтяной компании будешь работать. То, что для многих мечта неосуществимая – для тебя реальностью станет. Подумай, Виталик, хорошо подумай, а то будешь… (он хотел сказать «как твой отец», но промолчал).

Виталик промямлил в ответ что-то невнятное и пошёл репетировать. Впрочем, дяде Володе не нужно было заканчивать фразу не только ради того, чтоб не обидеть пасынка – это было излишним – её и так постоянно твердила мама; и фраза эта, помимо воли Виталика, всё чаще звучала в его мозгах: «будешь, как твой отец» , «будешь, как твой отец», «будешь, как твой отец»…

Отец же тем временем погружался в сорокаградусный омут всё глубже. Продав свою последнюю гитару, он уже давно не работал. Жил на бабушкину пенсию, и на то, что ему приносил Виталик. Виталику давал деньги дядя Володя – деньги на содержание непутёвого бывшего мужа своей жены. Отец, конечно же, знал, что это за деньги, но молча брал их. Нужда и отравленные алкоголем мозги сломили начисто гордость.

Квартирка, в которой он прозябал, стала грязной норой опустившегося человека: посуда в ней никогда не мылась, а пол завален помоями… Её обитатель не помнил, когда он последний раз брился, стригся, принимал душ… Виталик приезжал к нему регулярно – раз в две недели, иногда сам, иногда с бабушкой. Один раз он обнаружил его лежащим на полу кухни, среди пустых бутылок и пованивающих тухлятиной объедков, в неестественной скрученной позе. Показалось, что он не дышит.

Виталик принялся со всей силы трясти его за плечо.

– Папа! Папа! Что с тобой? Папа!

Отец замычал и открыл глаза.

– Папа, – Виталик дышал тяжело и прерывисто. – Я думал, ты умер. Если ты будешь так пить, ты умрёшь. Ты умрёшь от этой проклятой водки!

– Знаешь, что сказал Башлачёв? – отец закряхтел, вставая. – Совсем не важно, от чего помрёшь. Куда важнее, для чего ты родился.

– А ты для чего родился, па?

– Я? – отец плюхнулся на табуретку. – Я думал, что для того, чтобы делать музыку. – Он опустил голову и ссутулился ещё больше. – Но я ошибался, сынок.

– Так для чего же тогда?

– Я… я не знаю. Больше не знаю. – Из выцветших глаз отца закапали слёзы.

Через месяц Виталику приснился сон, – особенный, с тем самым трудно передаваемым ощущением; тот самый, о котором он имел глупость рассказать бабушке. В том сне он увидел отца, валяющегося ничком в загаженном туалете своей грязной квартирки, головою под унитазом. Он тряс его, тормошил, колотил по спине кулаками, кричал. Отец не шевелился. Отец не дышал.

В следующее воскресенье Виталик поехал к отцу. Стучал, – звонок на этой двери отродясь не работал. Отец не отпер. Такое случалось не раз. «Спит с перепоя, наверное», – подумал Виталик. Открыл дверь своим ключом, – он всегда носил с собой второй ключ от отцовской квартиры. Дверь в туалет распахнута… Он заглянул туда, и снова оказался во сне. Только это уже не было сном.

Он не стал тормошить отца, не стал кричать, – он знал совершенно точно – отца больше нет.

После похорон, поздней ночью, мама и дядя Володя сидели на кухне. Так когда-то мама сидела с папой. Они также говорили с ним тихо, вполголоса, и также думали, что Виталик не слышит.

– Да. Вот и отмучился Гришка твой, – сказал дядя Володя.

– Прожил жизнь неудачником, и помер позорно, как жалкий червяк, – ответила мама.

Если бы это сказал дядя Володя, Виталик бы бросился на него с кулаками, вцепился бы в его надушенную дорогущим парфюмом глотку, вырвал бы его поганый грязный язык! Но эта страшная фраза была произнесена мамой… И что-то сдвинулось в душе у Виталика, покачнулось, ухнуло вниз, будто бы заскрежетав треснул, надломился массивный фундамент дома. Всю эту ночь он не спал, лежал не двигаясь, словно бы кто-то превратил его в камень.

На следующий день Виталик, прихватив кофр с гитарой, отправился к Максу Новицкому. Как только тот открыл дверь, Виталик спросил его: «Ты говоришь, что у меня гитара хорошая?»

«Ну есть такое», – ответил, совершенно не понимающий к чему клонит Виталик, Макс.

«Забирай!» – он вставил кофр Максу в руки и побежал по лестнице вниз.

Макс застыл на пороге с открытым ртом в обнимку с гитарой.

А Виталик возвращался домой по осеннему, укрытому тучами, пахнувшему сыростью городу, чувствуя, как внутри него расползается угрюмая пустота. Решение принято: его рука больше никогда не коснётся струн, он больше никогда не споёт, он отучит себя слушать музыку. Он пока ещё не знал – пройдёт совсем мало лет, и одним из самых частых слов, которое будет он говорить и повторять, про себя и вслух, станет серое, как этот осенний день, занудливое, как старуха, постылое слово «скучно».

13

– Хорошо. Я понимаю, признаться, что кто-то из твоих родителей алкоголик бывает стыдно, – Инин исподлобья глядел на Алю, – но как быть со всем остальным? Безумный Архивариус, которого боится полиция, убивает спившуюся старушку! Извини, что так грубо про твою маму сказал. Аля, я не маленький мальчик, чтобы поверить в такую чушь.

– Ты считаешь, что если я солгала тебе насчёт маминого здоровья, значит, и всё остальное враньё? – слёзы на её глазах мгновенно подсохли, взгляд сделался колким и злым.

– Да. Хм… То есть, нет. Я не считаю, что всё враньё, из-за того, что ты солгала насчёт матери. Я считаю, что это враньё само по себе. Какие у меня есть доказательства, что твой мстительный Архивариус вообще существует на белом свете, кроме твоих рассказов? То, что этот придурок на крыше орал «йеасе рцонха»? То, что меня чуть не сшиб какой-то пьяный водитель? Это ничего не доказывает. Я не знаю, что за игру ты ведёшь. Я не знаю, что тебе нужно. Я не понимаю тебя. Ты какая-то нечитаемая. Я вожусь с тобой уже четвёртые сутки. Я два дня на работе не был. Я помог тебе с похоронами. Всё, Аля, хватит с меня. Я умываю руки. Номер снят ещё на два дня, можешь пожить в гостинице, если хочешь. Но наши пути на этом расходятся. Я тебе уже говорил, если решишь сдать меня, сделай это. Отсижу, коль такая моя судьба. Цирк закончен.

Алино лицо стало непроницаемым. Она заговорила абсолютно спокойным и ровным голосом, полностью лишённым эмоций, и Инину становилось от этого не по себе.

– Даже бы если Архивариуса не существовало, даже если бы ты не помог мне похоронить маму, даже если бы ты не стал возиться со мной эти дни, а сразу бы смылся, после того, что случилось на крыше, я бы всё равно тебя не сдала. Нужно быть редкой сволочью, чтобы предать человека, который спас тебе жизнь. У меня таких мыслей не было, и не могло возникнуть. Они появились в твоей голове. Не говорит ли это, что на сволочные поступки способен ты сам?

– Ты только что в истерику впала, и бах! – через секунду спокойна, как Штирлиц. Не понимаю я тебя, Алевтина, – ушёл от ответа Инин.

– Теперь это уже не имеет значения. Как ты сказал? Наши пути расходятся? Да будет так. – После этих слов, она открыла дверцу машины и вышла. – Спасибо тебе за всё, – сказала она на прощание и быстро пошла по тротуару.

Инин не стал её догонять. Он облегчённо вздохнул.

В среду он вышел на работу, и как-то на удивление быстро жизнь вошла в привычное русло, будто бы и не было никаких приключений.

В четверг он созванивался со Светлаковым.

– Ну что в «Небе» встречаемся, или как? – спросил Светлаков.

– Нет уж, уволь, – отреагировал Инин.

– А говорят, преступника всегда тянет вернуться на место преступления, – съязвил Светлаков. – Тебя нет. Значит, никудышный преступник из тебя, Виталя!

Новое место для встречи пришлось выбирать на скорую руку. Им оказалась пивная. Не пивной ресторан с изысканной кухней и сотней сортов пива крафтового, а обычная, по мнению Инина, забегаловка, где из горячих блюд только шашлык. Предзаказ столиков заведением предусмотрен не был, и в пятничный вечер все сидячие места оказались занятыми, – друзьям пришлось довольствоваться стоячим столом. Гвалт мужских голосов заполнял пространство. В воздухе витал пивной дух вперемешку с запахом готовящегося шашлыка.

– Да, местечко не для тебя, – резюмировал Светлаков. – Пролетарское. А ты ж у нас пафосный такой.

– Да ни фига я не пафосный, просто комфорт люблю. Я, знаешь, его заслужил на своей грёбаной работе хряча, – отпарировал Инин. – Главное, что музыки нет.

– Ну, рассказывай, что там с девчонкой твоей?

– Во-первых, не с моей, – поправил его Инин. – А во-вторых, не такая она уж девчонка, просто выглядит молодо. Финита ля комедия, послал я её.

– В смысле?

– Разошлись пути дорожки, чему я очень рад.

– А то, что сдать тебя может, не пугает?

– Не сдаст.

– Откуда такая уверенность? Ах да, ты женские мысли читать умеешь.

– Нет, Юрка, тут не тот случай. Её я прочитать не могу. Отказывает интуиция почему-то. Особенная она какая-то в этом смысле, ведьма.

– Так откуда тогда уверенность?

– А оттуда, что при всех её прибабахах у неё совесть есть.

– Ну, тебе виднее, – Светлаков отхлебнул пива из кружки.

– Меня только одно напрягает немного: для чего ей понадобилось сочинять историю про Архивариуса? Я голову сломал, но ничего понять не могу. А я не люблю, когда чего-то не понимаю.

– И какие у тебя версии?

– Да в том-то и дело, что никаких. Сначала думал, что это какая-то схема развода меня на бабки. Оказалось, что нет. Потом была версия о её психическом нездоровье, но эту версию ты опроверг. И всё – нет у меня больше гипотез.

– Остаётся предположить, что рассказ об Архивариусе – это правда. – Увидев недоумённый взгляд Инина, Светлаков поспешил поправиться, – Нет-нет, чисто умозрительно.

– Хорошо, – Инин закатил глаза к потолку, – Допустим, Архивариус существует. Тогда, наш Архивариус, с одной стороны, настолько силён и умён, что держит в страхе полицию и ФСБ. А с другой стороны, он безумен. Причём, настолько, что готов тратить кучу ресурсов, чтобы отомстить какой-то девчонке – обычной рядовой медсестричке. По её словам, он уже уничтожил докторишку-реаниматолога, но ему мало! Теперь он траванул её мамашу и не успокоится, пока не отправит на тот свет нашу Алечку. Ну, курам не смех, Юра, твоя умозрительность!

– Я согласен с тобой по поводу возможностей Архивариуса держать в страхе силовиков, – ответил Светлаков поразмыслив. – Действительно, это выглядит фантастично. Хотя, мы же с тобой не можем знать всех раскладок, согласись? Может быть, Архивариус, если он существует, сам из бывших ментов с большими звёздами на погонах. Но я про другое сказать хочу. Чувство мести порой может сделать безумца из вполне адекватного человека. Ты себя вспомни. Что ты устроил Новицкому на выпускной? Я хоть друг тебе, но говорил и повторяю: перебрал, ты Виталик, весьма перебрал.

Макс Новицкий никогда не нравился Виталику Инину. Да и как могут кому-то нравится такие, как он? Макс был завистлив. Купили Виталику велосипед – Макс мрачен, как туча. Получил Виталик «пять» по контрольной – Макс целый день ходит надутый, как шар. А уж когда Виталик выучился играть на гитаре и начал срывать восторги среди одноклассников – о чём можно вообще говорить?!

Макс был пакостным. Кто проколол Виталику шины на велике? Кто донёс учительнице, что Виталик списал контрольную со шпаргалки? Кстати, это было неправдой – Виталик её не списывал. Так что, это был не донос, а навет. Кто подрезал Виталику струны перед школьным концертом?

Макс был хитёр и лжив. Но это неточное определение. Точное подсказала бабушка. «Вилявый твой Макс», – как-то сказала она. Редкое, необычное слово. И верно: он напоминал Виталику подленького, изворотливого старого лиса, виляющего шелудивым хвостом. Разве это он проткнул шины, настучал учительнице, подрезал струны? Как можно было такое подумать? Ведь он же лучший Виталикин друг!

Но всё это было ещё цветочками, до той поры (а пора эта настала в девятом классе), когда Виталик начал пользоваться большой популярностью среди девочек. Это случилось как-то сразу и вдруг. Они все заметили, что Виталька Инин – красавец. А играет как! А поёт! Для Макса сей неожиданный факт ожидаемо оказался ударом под дых и ножом по сердцу. Впрочем, сам Виталик в те годы внимания девочек не замечал, и тем более им не кичился. У него было две любви – музыка и Оля Карамзина, и этого было более, чем достаточно. Прошло не так много времени и любовь к музыке он отнял у себя сам, а любовь Оли отнял случай с неверно угаданной крысой.

Он пытался вернуть Олю до самого окончания школы. Всё было тщетно. Извинения и объяснения не принимались, вернее, Виталику даже не давали возможности высказаться: Оля категорически отказывалась его слушать, – она уже больше года продолжала встречаться с ненавистным Новицким.

Но почти перед самым выпускным вечером вдруг открылась страшная тайна: оказалось, что в том, что случилось виновата не только крыса…

Тайну Виталику поведал Юрка, а ему, в свою очередь, нашептала о ней Маринка, что считалась лучшей подругой Оли. Правда заключалась вот в чём. Оля готова была простить Виталику этот дурацкий случай, и непременно бы это сделала… если бы не вмешался Макс. Он убедил её в том, что якобы Виталик устроил номер с крысой совершенно намерено. Да! Он сам ему об этом рассказывал! Для чего? Просто Оля ему недоела, и он решил сделать так, чтобы она сама от него отказалась. У этого Инина кишка тонка, подойти и честно сказать: «Оля, я больше тебя не люблю». Почему Макс, зная о его намерении, не предупредил Олю? Так он не верил, что Инин на такое способен, думал, что слова это всё… Отчего же тогда он за тобой бегает и прощение пытается вымолить? Ох Оля! Ты плохо знаешь этого Инина. Для него так важно, чтобы все, включая тебя, считали его благородным рыцарем. Разве наш рыцарь способен на подлость? Ты думаешь, с ним стоит откровенно поговорить? Ох Оля! Он никогда тебе не признается в этом, не скажет правды, – можешь попробовать…

Виталику удалось дослушать Юрку с огромным трудом. Кровь лупила в виски, тугой фонтан ярости раскалённой струёй бил по мозгу. Ему страшно хотелось прямо сейчас, немедленно, сию же секунду броситься со всех ног, отыскать мерзавца, опрокинуть на землю, и бить, бить, бить кулаком по его подлой харе, пока эта харя не превратится в кровавое месиво, в бесформенную кучу дерьма, в лепёшку из обломков костей и ошмётков мозгов. Но, прячась за этой раскалённой струёй в нём говорило ещё что-то, – что-то по-змеиному тихое, умное и холодное: «Что с того, если я просто набью ему морду? Будет ли это достойный ответ подонку? Вряд ли. Эта вилявая сволочь сможет обернуть ситуацию в свою пользу, и выставить меня негодяем. Надо придумать что-то другое…»

– И что ты сделаешь, по-мужски с ним поговоришь, рожу набьёшь? – спросил Юрка.

– Нет, – покачал головой Виталик, – он не мужчина, он мразь. А с мразью по мразному надо.

– А это как?

– Пока не знаю. Мне время нужно. Месть – блюдо, которое подаётся холодным.

Выпускной бал проводился в пышно убранном школьном спортзале. На стенах неоновыми огоньками мерцали гирлянды. Полукругом стояли корзины с цветами – красные розы и белые гладиолусы. На девочках шитые на заказ бальные платья. На мальчиках смоляно-чёрные смокинги, белоснежные сорочки и неизменно полагающиеся к джентельменскому костюму галстуки-бабочки. Большущий праздничный торт на центральном столе.

Отзвучала официальная часть. Выданы аттестаты. Вручены медали тем, кто их заслужил. Произнесены торжественные напутствия от лица директора и педагогов. На столах, покрытых белыми накрахмаленными скатертями выставлена заказанная из ресторана еда, и даже появилось шампанское. (Несмотря на запрет употребления алкоголя лицами до восемнадцати, тем более в стенах среднего учебного заведения, родители и педагоги понимающе его появления не заметили) Хлопок! Жемчужная пенистая струя летит к потолку. Бокалы наполнены. Обгоняя друг друга, струйками бегут весёлые пузырьки. Сейчас будет произнесён первый тост.

«Минутку внимания! Минутку внимания!» – послышалось сзади.

Все обернулись. Стояла парочка – парень и девушка, на вид ровесники выпускников. Девушка держала в руках празднично украшенную, перевязанную алой лентой шкатулку.

«Мы приглашаем Максима Новицкого!» – объявил парень.

«Хм… Это я», – Макс неуверенно вышел навстречу парочке.

«Максим Новицкий награждается ценным подарком за победу в городской олимпиаде по обществознанию!» – торжественно провозгласила девушка.

«Как так? – удивился Макс, – я же второе место занял».

«Итоги олимпиады пересмотрены. Победителем признаны вы, Максим», – пояснил парень.

«Получите свой приз!» – девушка протянула шкатулку Максу.

Он взял её, и держа в обеих руках, пошёл к столу с разлитым по бокалам шампанским. Одноклассники сгруппировались вокруг. Никто и не заметил, как быстро ретировались вручившие приз парень с девушкой.

Макс, держит шкатулку в левой руке, с нетерпением развязывая бант правой. Оля стоит рядом, Оля стоит ближе всех. Она сияет от гордости: её парень выиграл олимпиаду! Лента падает на пол. Что в шкатулке? Медаль? Или, может, ключи от мопеда? Макс открывает крышку коробки. Сейчас… Из шкатулки что-то выстреливает. Беззвучный маленький взрывчик. Брызги коричневой жижи, веером разлетевшись в стороны, покрыли Максовы кисти рук, белую новенькую сорочку, испуганное лицо, пшеничные волосы… Только по невероятно счастливой случайности ни одна из брызг не угодила на Олино роскошное платье лазурного цвета. (Если бы так произошло, Виталик бы этого себе не простил)

Макс вздрогнул и замер. Втянул носом воздух, принюхиваясь. «Это же говно», – прошептал он. «Говно-о-о-о!» – протяжно и жалобно завопил Макс в следующую секунду, и выронил шкатулку из рук.

Вокруг стоял весь класс. Молча и неподвижно. Напоминая финальную сцену из Гоголевского «Ревизора». Никто не понимал, как реагировать. Сопереживать или смеяться? Смеяться, конечно, очень хотелось, но это было бы неправильно, не по-товарищески. Поэтому, все крепились. Но вот кто-то не выдержал – ненароком хихикнул. За ним другой, третий… Цепную реакцию уже не смог бы остановить никто. И вот уже ржали все. Истерично, до слёз, схватившись за животы. Все, кроме ставшего красным, как свежесваренный рак Макса, и Оли.

Новицкий, закрыв руками лицо, бросился прочь из зала. Оля сначала было рванулась за ним. Остановилась. Снова рванулась. Снова остановилась… В конечном итоге решила остаться. Вслед за Новицким отправился Инин.

Он нашёл его в мужском туалете, где Макс, стоял у раковины и всхлипывая, пытался отстирать сорочку. Сквозь слёзы он повторял, как заведённый: «Ну кто это сделал? Кто?»

– Хочешь знать, кто это сделал? – Виталик стоял в дверях, оперевшись рукой о косяк. – Я.

План был детально продумал и с блеском осуществлён. В доме имелась шкатулка-пугалка, – откроешь крышку, и из неё, под действием мощной пружины, выскочит страшный чёртик. Виталик оторвал с подставки чёртика и на место него приклеил пустую консервную банку из-под паштета, которую перед осуществлением плана наполнил дерьмом. Собственным. Найти исполнителей тоже не составило большого труда. Паша и Маша – брат и сестра близнецы, десятиклассники и соседи Ининых по лестничной клетке, прекрасно подходили для этой роли. Учились они в другой школе, и Новицкий не мог их знать. Виталик объяснил им, что очень хочет сделать сюрприз для друга. Ценой за услугу стал отцовский комбоусилитель для Паши, и набор косметики L’Occitane для Маши. «Только вы, ребят, долго там не задерживайтесь. Вручите, и сразу на выход», – предупредил он. Ребята отработали гонорар честно и чётко.

– Ты? – Макс бросил рубашку в раковину. – Но за что?

– Ты знаешь за что.

– Нет.

– Ты и сейчас продолжаешь жопой вилять. Всё ты знаешь. Зачем Карамзиной на меня натрепал, сволочь?

– Ты! Ты её не достоин! – заверещал Макс. – Она не для тебя, урод, понял?!

– Ты собрался с ней вальс на балу танцевать? – Виталик презрительно улыбался. – Что ж, иди, пригласи её, чёрт обосранный!

– Ах ты мразь! – Макс, сжав кулаки, двинулся на Виталика.

И тут же схлопотал мощный хук слева. Покачнулся и хлопнулся от удара на задницу, на грязный пол туалета.

– Ну, обосранный, давай, поднимайся, беги Карамзину приглашать! – не унимался Виталик.

Слезы у поверженного на пол Макса лились градом, кусая губы, он дышал, как загнанный жеребец. Макс смотрел на Виталика. И в этом взгляде была ненависть такой силы, что Виталику на миг стало страшно.

«Инин, я никогда тебе этого не забуду», – произнесено это было негромко, но так, что по спине Виталика пробежал озноб.

С этими словами Новицкий вскочил и пулей вылетел из туалета, позабыв мокрую рубашку в раковине.

«Тряпку свою сраную забери!» – Виталик кинул рубашку ему во след.

Новицкий рубашку свою не забрал. Он исчез с выпускного бала, удалился из интернет-форума класса, в дальнейшем не был замечен никем из одноклассников в соцсетях, ни разу не появился на юбилейных встречах…

Выйдя из туалета, Виталик лицом к лицу столкнулся со Светлаковым.

– Виталя, ты перебрал, – строго сказал Светлаков.

– Да брось ты, Юрка. Нормально всё.

– Ни фига не нормально. Ты перебрал, – с нажимом повторил друг.

В ответ Виталик махнул рукой.

Когда пришло время школьного вальса, он решил сделать попытку. Пары уже кружили. Оля угрюмо сидела в сторонке.

– Оль, – Виталик прикоснулся к её руке, – похоже, твой кавалер уже не придёт. Пойдём, потанцуем? Позволь тебя пригласить.

– Да пошёл ты! – она отдёрнула руку, уколов его презрительным взглядом, и быстрым шагом вышла из зала.

Больше Инин не увидит её никогда.

– Думаешь, я раскаиваюсь? – Он поглядел на Светлакова насмешливо.

– Думаю, да, – ответил Светлаков и отхлебнул пива.

– Ни капельки я не раскаиваюсь. Дерьмо получило дерьмо. Всё по-честному. Справедливость восторжествовала.

– Думаю, что ты врёшь.

– Вру? – усмехнулся Инин.

– Врёшь. Потому что на самом деле ты не такая скотина, какой хочешь казаться.

На сей раз Светлаков ошибался: Инин не чувствовал вины за содеянное с Новицким ни тогда, ни сейчас. Макс – зло. Зло должно быть наказано. Печорин наказал за подлость Грушницкого, а Инин Новицкого. Это правильно.

– А шашлык-то жёсткий! Будто сапог жуёшь, – скорчил недовольную гримасу Инин. – Либо мясо дерьмовое, либо замариновано неправильно.

Светлаков возвёл глаза к потолку.

– Да всё нормально. Это я так, капризничаю, – Инин потрепал его по плечу. – Главное, музыки нет.

– Кстати, у меня версия простая имеется, почему девчонка тебе мозги своей фантастикой пудрила, – сказал Светлаков – Внимание хотела привлечь, интерес к себе вызвать.

– Не тот случай, – махнул рукой Инин. – Как к мужику она была ко мне совершенно индифферентна.

– К тебе-то и индифферентна? – не поверил Светлаков.

– Представь себе, да.

– Ну, а ты к ней?

– Хочешь правду? При иных обстоятельствах, я бы так её отодрал, что она б на всю жизнь запомнила.

– Ну, видать, не судьба. – Светлаков развёл руки с поднятыми кверху ладонями.

– Да и слава богу.

В субботу, по обыкновению, Инин нанёс визит бабушке, не позабыв исполнить обещанное накануне: «Ба, я билеты в театр взял. В следующую субботу на «Дядю Ваню» идём. Будь готова!»

А вечером он блаженствовал, лёжа в своей элитной и неприступной «крепости» на диване, под неярким уютным светом торшера, перечитывая «Братьев Карамазовых». Он дошёл до места, где старец Зосима встал перед Дмитрием на колени, как вдруг зазвонил мобильный.

– Виталий Инин? – спросил мужской, незнакомый и низкий голос.

– Да. А кто это?

– Погляди-ка в окно, Виталий Инин.

– Кто это, я спрашиваю!

– Ты погляди, погляди, сначала.

Инин взглянул на экран. Звонок шёл с неизвестного аккаунта Телеграм, – наверное Светлаков чудит; установил приложение для изменения голоса и шутку решил пошутить.

Он нехотя поднялся с дивана и подошёл к окну. Ничего приметного за окном не наблюдалось. Проезжали редкие машины, в фонарном свете кружил лёгкий снежок.

– Ну подошёл, и что? – сказал он телефону.

– Ты ни к тому окну подошёл. К другому иди, к тому, что во двор выходит, – ответил голос.

Шаркая тапочками, Инин лениво поплёлся на свою огромную, как рубка океанского лайнера, кухню. Глянул в окно, и ахнул.

– Ёкарный бабай!.. – вырвалось непроизвольно.

Его роскошное новёхонькое авто (оставленное у подъезда по причине ремонта в подземном паркинге) ярко полыхало рыжим огнём; над пламенем рвались вверх клубы чёрного дыма.

«Я уже видел этот огонь, в том самом проклятом сне», – пронеслось в мозгу.

– Вот теперь ты к тому окну подошёл, – сказал голос.

– С кем я говорю? – тон голоса Инина вмиг стал суровым.

– Ставший на пути возмездия справедливого в прах повержен будет. Йеасе рцонха!

Экран телефона погас.

Глава 5

14

– Полностью с вами согласен, Арина Викторовна, что санитарные нормы одно, а реальность подчас – другое, – он глядел на неё спокойным и доброжелательным директорским взглядом, но кулак под столом сжимал и разжимал резинового чертёнка, точно это был не чертёнок, а эспандер для рук. – Да, на календаре март, а морозы стоят январские. И оборудование у нас в котельной не новое, – давно замены требует. Изыскиваем средства. К будущей зиме, надеюсь, вопрос будет решён. А пока придётся потерпеть плюс восемнадцать, и нам, и детишкам. Не всё в моей власти, – он развёл руки в стороны, едва не уронив игрушку на пол. – Ещё какие-нибудь замечания есть у вас?

– Нет.

– С коллегами, с администрацией всё у вас хорошо? Трений не возникает?

– Всё хорошо, Григорий Иванович, – ответила Арина после некоторой паузы.

– А поведение Митрофановой как? Вы месяц назад с этим вопросом ко мне заходили. Не поменялось?

– С ней всё хорошо, всё хорошо, – педагог ответила скороговоркой, будто ответ был уже заготовлен. Директор заметил, что при этом по лицу у неё пробежала тень.

«Врёт чертовка! Всё врёт, – он сжал чертёнка так, что тот превратился в лепёшку. – И про администрацию врёт, и про Любу».

Аделаида Васильевна устроила ей настоящий моббинг. Возложила массу обязанностей совершенно несвойственных регламенту педагога. Спустила новый, явно невыполнимый учебный план. Придиралась ко всему, к чему только можно было придраться. Устраивала разгромную критику на каждой планёрке. Но в ответ, Арина, только со всем соглашалась и обещала исправиться, и у завуча даже не было повода сказать долгожданное: «Если считаете, что к вам предвзято относятся, пишите заявление об увольнении».

Но куда больше директора беспокоила ложь Арины о Любе. Он чуял нутром: «Подозревает что-то молодая проныра, вынюхивает, доказательства ищет. Может быть, как раз поэтому не уходит».

«Не смею вас больше задерживать, Арина Викторовна, – улыбнувшись, сказал директор, – идите работать».

Арина вышла. Он встал из-за стола, шмякнув об него резинового чертёнка, и подошёл к окну.

За окном не по-мартовски вьюжило – зима не собиралась сдаваться. Термометр показывал минус двадцать.

«Стерва проклятая! Тупая упрямая идиотка. Надо что-то придумать…»

Тут в дверь постучали, и не дожидаясь ответа, вошли.

«Там Жовнов снова со своей девицей на заднем дворе шушукается, – доложила прокуренным баском Елизавета Петровна. – Хотите его с поличным взять?»

Григорий Иванович, чтобы не спугнуть ослушника, пробирался крадучись. Толик стоит к забору спиной – не увидит, но девчонка-то, с той стороны забора, – лицом! Значит, надо подойти слева, где обзор ей будет закрывать старый контейнер. Под ногой хрустнул обломок шифера.

«Дьявол!» – директор замер на месте.

Пронесло. Толик так увлечён беседой со своей зазнобой, что не обратил на это никакого внимания. Здесь, как на помойке! Валяются вразнобой ржавые железные бочки; гнутые, покрытые коррозией, листы кровли; трубы; обломки железобетонных плит… Сейчас весь этот кошмар худо-бедно скрывает снег, но когда он растает, тут будет форменная клоака. Метель. Поэтому снег сегодня белый и чистый. Из-под снега, под самой стеной, дикобразьими иглами торчали штыри арматуры.

Директор почти у цели. До не по годам широкой спины Толика – всего каких-то два метра. И ещё, в стенке контейнера дырка. Директор припал глазом к отверстию. Отлично! Теперь можно спокойно рассмотреть девочку: он её видит, она его нет. Григорий Иванович сразу понял, что неправильно оценил возраст девчонки – ей не десять лет, – ей все четырнадцать, если не больше. Оно и немудрено: когда он увидел её в первый раз, одета она была в нечто балахонистое, и наутёк бросилась слишком быстро. Теперь же подружка Толика – в красной обтягивающей курточке и узких голубеньких джинсах, контуры фигурки чётко очерчены; мороз играет румянцем на нежных щёчках – гляди и любуйся! Хоть всю её съешь глазами. «Грудки», оказывается, у девочки уже выросли, и попка имеется, и с талией полный порядок.

«Да, вторичные половые признаки налицо», – отметил про себя Григорий Иванович.

Девочка казалась ему сатанински красивой и до ужаса соблазнительной. «Смазливая, сучка», – прошептал он.

Если Люба была высокой и длинноногой, словно модель, то эта – миниатюрной, как куколка. Но доведись Григорию Ивановичу быть судьёй конкурса красоты, он бы без колебаний отдал бы первое место не Любе, а этой малышке.

«Надо же! Урод уродом, – подумал он о Толике, – а губа-то не дура».

Директор позволил себе ещё несколько секунд наслаждения, представляя эту девочку в своём кабинете, на месте Любы… и выскочил из-за укрытия.

– Ах ты ж, шельмец! – он схватил Жовнова за ворот.

Девчонка взвизгнула и понеслась прочь.

– Я тебе чего говорил Жовнов, а? – директор встряхнул его так, что с головы мальчишки слетела шапка. – Я тебе говорил, что если ещё раз тебя с этой девчонкой застану, в холодный бокс посажу? Отвечай!

– Да-а… – проблеял перепуганный Толик.

– Сегодня же, после ужина туда и отправишься, понял?

– Да-а…

– И без обеда сегодня останешься.

– Да-а…

– А сейчас, лопату в зубы, и снег убирать!

– Так идёт же ещё, – осмелился возразить Толик.

– Ты поумничай мне тут! Бегом, я сказал! – он развернул мальчишку к себе спиной и наградил его зад пинком.

Толик побежал, споткнувшись об одну из торчащих из земли арматурин.

Взгляд директора упал на кривой частокол металлических стрежней у стены дома, поднялся наверх, остановился, – прямо над частоколом распахнутое окно чердака. И тут в его голове за долю секунды родился план. Теперь он точно знает, как избавиться от Арины. Он сделает это быстро. Сегодня его дежурство, а завтра Аринино. И оно станет для Арины последним. Только бы мороз за эти дни не ослаб. Он щёлкнул пальцами и поспешил обратно.

Вечером, сразу после отбоя, директор вошёл в спальное помещение старшеклассников.

«Жовнов, подъём!» – скомандовал он.

Толик с неохотой поднялся. Пытаясь оттянуть неизбежное, принялся медленно натягивать брюки.

«Пошевеливайся, Жовнов! – рявкнул директор. – На выход давай!»

Толик шёл нетвёрдой походкой, сгорбив спину и понурив голову, как овца на заклание, как приговорённый к расстрелу.

«Шевелись, шевелись!» – подгонял идущий сзади директор.

Они спустились на подвальный этаж. Директор толкнул тяжёлую дверь. Дохнуло холодной сыростью и мышами. Щёлкнул выключателем. Загорелась тусклая, покрытая пылью, лампочка.

«Ну, заходи! Чего встал? Тебе особое приглашение нужно?» – он толкнул Толика в спину.

По потолку помещения питонами вились ржавые трубы, с них падали рыжие капли, свисала клочьями паутина. На сизых шершавых стенах чёрные пятна плесени. На отсыревшем полу разводы слякотной жижи. Выскочив из-под кучки битого кирпича, по полу метнулась крыса. Здесь было очень холодно, настолько, что шёл пар изо рта.

В самом дальнем углу помещения замерла бетонная конура, высотою и шириной не более метра. Эти и был пресловутый «холодный бокс» – самое жуткое наказание детского дома, – наказание, о котором среди воспитанников ходили легенды одна страшнее другой. Как и почти все здесь, Толик верил, что в этом боксе умерли многие, и что мертвецы теперь приходят за теми, кого запирают в нём на ночь.

– А ну, раздевайся давай! – приказал директор. – До трусов раздевайся.

Толик разулся, снял свитер и брюки, остался в одних трусах. Он стоял босым на ледяном полу. Кожа покрылась пупырышками. Он дрожал от холода и от страха.

– Теперь давай, полезай! – директор пнул ногою по конуре.

– Григорий Иванович, пожалуйста, простите меня! Я больше никогда-никогда не буду разговаривать с Алей. – Толик заплакал.

– Поздно прощение просишь. Полезай давай!

– Ну Григорий Иванович, я же умру!

– Умрёшь? – директор ухмыльнулся злорадно. – Ну и что с того? Одним дебилом на свете меньше станет. Полезай давай! А то я тебе сейчас… – он замахнулся на него кулаком.

Толик опустился на четвереньки и всхлипывая заполз в конуру.

Директор закрыл за ним дверцу, продел в петли дужки навесного замка, провернул ключ. Выйдя из подвального помещения, выключил свет.

Развлекаться с Любой сегодня не было настроения, да и в силу сложившихся обстоятельств, небезопасно: «Чёртова сука, Арина!» Потому Григорий Иванович просто вернулся в свой кабинет, достал из шкафа одеяло с подушкой, и уютно устроившись на диване, спокойно заснул.

Следующим вечером в 22.15 директор вошёл в комнату дежурного воспитателя. Он застал Арину за чтением книги доктора Спока.

– Добрый вечер, Арина Викторовна! Повышаете профессиональный уровень?

– Добрый вечер, Григорий Иванович! А вы что-то припозднились сегодня.

– Отчёт в министерство готовил. Не люблю брать работу домой, знаете ли. Но уже закончил. Домой еду. Жена с сыном заждались, да.

– А сколько вашему?

– Да не мальчик уже. Девятнадцатый пошёл. Вы, Арина Викторовна до того, как спать ляжете, обязательно покомнатный обход сделайте. Посмотрите все ли дети на местах, все ли в койках. Да и ночью встаньте и ещё раз проверьте.

– Обязательно, Григорий Иванович.

– Ну, до свидания. Счастливо вам отдежурить!

За пятнадцать минут до этого директор тихонько отворил дверь в комнату № 5. Здесь жили самые «сложные» малыши – дети с наиболее глубокими степенями умственной недостаточности. Тут их четверо: идиот Вадик, Вася Смирнов по прозвищу «Воу-воу», новый мальчишка с синдромом Вильямса, имени которого директор не знал, и микроцефал-Марфа. Уличный фонарь за окном хорошо освещал комнату, и света включать не требовалось. Дети спали в кроватках расположенным по углам. Все, кроме Вадика. Тот лежал, уперев невидящий взгляд в поток и пускал, как младенец, слюни. На появление директора Вадик абсолютно никак не отреагировал. Хорошо, что на ночь ему вкалывают успокоительное, а то бы соскочил сейчас, шум поднял.

Самая разумная из всех четверых – Марфа. И речью владеет, и даже буквы знает. Из остальных троих свидетели никудышные – даже и если увидят чего, никому рассказать не смогут.

«Эх, Марфа, Марфа, – подумал Григорий Иванович, – это горе от ума называется», – и усмехнулся.

Он подошёл к её кроватке, легонько потормошил за плечо: «Марфа, проснись».

Она открыла громадные выпуклые глаза: «Здравствуйте, Григорий Иванович!»

– Тише, тише, – директор приложил палец к губам, – мальчишек не разбуди. Ты знаешь какая луна сегодня красивая? Полная. Хочешь, пойдём посмотрим?

Марфа радостно закивала.

– Ну, вставай тогда. Тапочки надевай.

– А халатик? А курточку?

– Не надо халатик, не надо курточку. Мы из окошка посмотрим. Из самого высокого, на чердаке.

Марфа встала и принялась шарить по полу в поисках тапочек. Директор снял со спинки кровати запасной плед, скатал его в скатку, и придав ему форму тела спящего ребёнка, накрыл одеялом Марфы.

«Это, чтобы мальчишки подумали, что ты спишь, и чтоб им тоже не захотелось на луну посмотреть», – объяснил он. Взял Марфу за руку и повёл по коридору, моля Вселенную, чтобы никому из воспитанников в этот момент не понадобилось пойти в туалет.

У лестницы на чердак он взял её на руки. Поднявшись, поднёс к слуховому окну: «Смотри, Марфа, какая луна сегодня!»

Луна и впрямь была просто на загляденье. Огромная, как праздничный торт, круглая, как монета, красивая, как жемчужина, яркая, как костёр.

– Хочешь я тебя ближе к ней подниму?

– Да! – громадные глаза Марфы горели восторгом.

Он приблизил её вплотную к окну. Держа под мышки, выставил наружу на вытянутых руках. И отпустил.

Через секунду бухнул глухой удар, будто куль картошки упал. Не было ни крика, ни стонов. Тишина. Он высунулся из окошка, поглядел вниз. Марфа лежала на снегу, разбросав ручки в стороны. Её грудь пронзал металлический прут. Всё кончено. Если же нет, мороз до утра завершит дело. И с Ариной всё кончено. ЧП со смертельным исходом во время её дежурства! Увольнение – это меньшее, что ей грозит. А ещё он подумал, что Марфа должна быть ему благодарна – он спас её от бессмысленного существования. И общество тоже – он избавил его от обузы. Зло и добро – понятия относительные.

15

Пожарные и следственно-оперативная группа приехали одновременно и, к чести своей, очень быстро. Пожарники ещё доделывали свою работу, а следователь – весьма энергичный молодой человек, уже успел опросить возможных свидетелей из числа собравшихся вокруг соседей-зевак. Никто ничего не видел.

– Вы кого-нибудь подозреваете? – спросил он у Инина. – У вас недоброжелатели, враги есть?

– Я сам себе злейший враг, – сказал Инин.

– Отвечайте на поставленный вопрос, пожалуйста!

– Нет у меня врагов.

– Уверены?

– Да.

– Заявление писать будете?

– Обязательно.

– Тогда поедемте в РУВД. Там камеры посмотрим, и заодно заявление напишите.

Камера видеонаблюдения засняла, как какой-то человек – высокий, слегка сутулый и в балаклаве, выныривает из темноты, обливает машину Инина из канистры, чиркает спичкой… Вспышка. Машина горит. Человек мгновенно исчез.

– Злоумышленник вам никого не напоминает? – спросил следователь.

– Абсолютно.

– Что ж, будем искать. Если что-нибудь вспомните, звоните.

– Непременно, – ответил Инин.

Первое, что он сделал, выйдя из здания РУВД на ночной мороз – позвонил Але.

– Привет! Ты как?

– Как видишь, жива пока. А что это вдруг ты решил позвонить?

– Кое-какие обстоятельства в дело добавились.

– Что-то случилось?

– Не по телефону. Ты где сейчас?

– Дома. Не на съёмной квартире, а у себя.

– Дома? А ты не боишься?

– Боишься? Так, по-твоему, мне есть чего бояться? Никакого Архивариуса не существует. Я всё придумала. Ты же считаешь, что я психбольная, что я аферистка. Ведь так?

– Теперь уже нет.

– Ах вот как! И что же тебя сподвигло?

– Называй адрес. Приеду.

Квартира Алевтины, в отличие от грязной норы, в которой Инину довелось побывать накануне, выглядела вполне прилично. Обычное обиталище обычных небогатых людей. А одна деталь Инина очень даже порадовала: полки с книгами. Они высились в маленьком зале у стены, от пола до потолка. На корешках значилось: «Л.Н. Толстой», «М.Ю. Лермонтов», «А.П. Чехов» … Издания старые, давних советских времён, и что примечательно, – переплёты затёртые – значит, книги читали не раз, – они не просто пылились на полке. У дивана вилял хвостиком Тобик.

– Садись, если не брезгуешь, – Аля указала Инину не диван.

Инин сел. Алевтина продолжала стоять, сложив на груди руки.

– Ну, рассказывай.

– Машину мою сожгли. Пару часов назад.

– Сочувствую. Но и что из этого?

– А то, что мне позвонили с неизвестного аккаунта в Телеграм, и сказали: «Чувак, погляди в окно, твоя машина горит!» А потом добавили: «Йеасе рцонха!»

Аля изменилась в лице и села на стул.

– А ещё что-нибудь говорили?

– Сказали что-то типа того, что кто у них на пути встал, в порошок сотрут.

– Так я и думала, – Алевтина нервно потёрла виски. – Он фанатик. Он сумасшедший фанатик!

– Как ты жила эти дни? Тебе угрожали?

– Нет. Зачем им это? Они все угрозы мне давно высказали. Как жила? Дверь железную заказала с хорошим замком, все окна зашторила. Накупила еды не неделю себе и Тобику. Сижу дома безвылазно, носа никуда не показываю. Вот книжки читаю, чтобы с ума не сойти, – она показала на полки.

– Почему ты не уехала?

– Я тебе об этом уже говорила.

– Мама больше тебя не держит. Отчего же ты сидишь здесь? Чего ждёшь?

– От судьбы не уйдёшь.

– Да что за фатализм такой? Менты преступников годами найти не могут. Помнишь историю с Мавроди? Его в международный розыск объявили, а он целых пять лет скрывался, на съёмной квартире сидел.

– Но потом-то всё равно нашли.

– Слушай, каким бы крутым твой Архивариус не был, у него всё же не может быть тех ресурсов, что были на поиски Мавроди брошены. Кишка у него тонка. Уедешь подальше, спрячешься, отсидишься, а там – всё меняется: или забудет о тебе Архивариус, или всё же прихлопнет его кто-нибудь, или сам сдохнет.

– Ты про ресурсы говоришь. А денег у меня с гулькин нос осталось, особенно после того, как я новую дверь поставила. На что я уеду?

– Кредит возьми.

– У меня кредитная история никудышная. Не один банк не даст. Я уже говорила тебе, по-моему.

– Книги продай.

– Да кому они сейчас нужны, эти книги?

– Квартиру продай!

– Ну о чём ты говоришь? Это быстро не делается. Пока я буду заниматься продажей, он тысячу раз меня укокошит.

– С деньгами я тебе помогу.

– Виталик, – она поглядела на него со снисхождением, – тебе бы сейчас самому себе помочь.

– Ты намекаешь на то, что теперь мы в одной лодке?

– Ни на что я не намекаю. Только тебе решать с кем ты в лодке.

– Вот что, Аля, мне нужна информация. – Тон голоса Инина звучал так, как он звучит у человека, принявшего решение. – Можешь мне устроить встречу с тем следаком, который тебе жизнью обязан?

– Могу.

– Когда?

– Хоть завтра, если у него время будет.

– Можешь сейчас с ним списаться?

– Так поздно уже. Первый час ночи.

– Неважно. Ты напиши.

– Ну хорошо. – Она взяла со стола смартфон и набрала сообщение.

Ответа не пришлось ждать долго. Инин не успел выпить предложенную Алевтиной чашку чая, как на её телефон позвонили.

– Он сможет, – сказала она, переговорив. – Завтра, в десять утра, после дежурства.

– Отлично. Тогда… я остаюсь у тебя, с твоего позволения. Железная дверь хорошо, конечно, но…

– Значит, ты охранять меня будешь? – она улыбнулась.

– Значит, буду.

– Как всё меняется! Ладно. Я постелю тебе на диване.

Уже лёжа под одеялом, Инин подглядел, как Аля прошмыгнула из своей комнаты в туалет, в коротенькой ночной рубашке. Из-за полуоткрытой двери проникал свет, поэтому Инину удалось хорошо рассмотреть её точёные ножки.

«Опаньки!» – его орган отреагировал отменной эрекцией.

«Удивительная женщина», – размышлял Инин. Ему, избалованному женским вниманием, было не привыкать к тому, что дамы вешаются на его шею сами. Если же кто-то из них делать этого не торопился, а Инину бы хотелось, то достаточно было угадать пару-тройку женских желаний и дело всегда было в шляпе. Но с Алевтиной всё складывалось совершенно не так. Никакого намёка не интерес к нему, ни тени кокетства… Его замечательная интуиция, в которой Светлаков видел экстрасенсорный дар, проявляла в случае с Алевтиной подозрительную немоту. «Удивительная женщина! Видимо, точно ведьма», – подумал с улыбкой Инин. А ночью ему снова приснилась она в эротическом сне. Только уже не на метле. На этом диване. Рядом с ним.

Встречу Алин знакомый назначил в кафетерии, неподалёку от здания Управления.

По дороге, в такси, она вдруг спросила Инина: «Машину жалко, Виталик?»

– Чего её жалеть? – флегматично ответил он, – это всего лишь железка. К тому же она застрахована.

– Ты так не привязан к вещам?

– Я и к людям-то не привязан.

– Прямо буддистский монах! – Аля усмехнулась краешком губ.

Инин пожал плечами.

– Но хоть что-то для тебя значимо? Хоть что-то имеет ценность?

– Комфорт я ценю.

– Значит, ты привязан к комфорту.

– Ценить и быть привязанным не одно и то же, Аля.

Следователь опоздал на встречу минут на сорок. Пришёл в штатском, осунувшийся, под глазами круги. Извинился за опоздание: «Жаркое было дежурство – четыре трупа». Заказал себе кофе и пирожки с картошкой.

– Вадим знакомься – это Виталий. Виталий – это Вадим, – Аля представила их друг другу.

– Ну что за срочность-то, Алевтина? Случилось чего? – сразу перешёл к делу Вадим.

– Случилось. Помнишь ты мне про Архивариуса рассказывал? Так вот, он действовать начал.

– Тьфу ты! – лицо Вадима стало очень серьёзным. – А я-то думал пронесёт тебя – остынет старик.

– Не остыл.

– Рассказывай.

– В позапрошлую пятницу меня попытались убить. Какой-то тип в маске напал. А вот он, – она показала на Инина, – ему помешал.

– А ты уверена, что этот тип в маске от Архивариуса был? – спросил следователь.

– Уверена. Он орал «Йеасе рцонха!», что на иврите значит «да исполнится воля твоя». А ведь Архивариус у нас кабалист как бы, так?

– Верно, – согласился Вадим.

– Потом Виталика чуть машина не сбила. Потом мне позвонили и сказали, что маму убьют. А через час я обнаружила её мёртвой.

Вадим покатал желваки.

– Как это произошло? Обстоятельства.

– Лежала на диване. Признаков насильственной смерти не было. В заключении написали «острая сердечная недостаточность».

– А ты уверена… – начал было Вадим.

– Уверена, – не дала ему договорить Алевтина. – Да, у мамы начинался цирроз, но сердце у неё здоровое было – это я тебе, как медработник заявляю. Ещё я уверена в том, что ей ввели инсулин, а этого не одна экспертиза не покажет. Постучали в дверь, мама открыла. Кто-то держал, а кто-то вводил. Тут всё просто.

– Да, почерк его, – Вадим кивнул головой.

– А потом… – пусть дальше Виталик тебе расскажет.

– Машину мою сожгли вчера вечером, – сказал Инин.

– Какой марки? – спросил Вадим.

– Ауди А8L

– Да. Проходила у нас такая по сводкам.

– А перед этим мне позвонили и сказали, что тот, кто на пути у них встал, тоже наказан будет. И это своё «Йеасе рцонха» выкрикнули, – добавил Виталий.

– Ну вы влипли, ребята, – при произнесении этой фразы лицо следователя стало таким, будто бы он этих «ребят» уже похоронил.

– Поэтому, Вадим, мне нужна информация. Мне нужно знать об Архивариусе, как можно больше. Желательно всё.

– А разве Алевтина вам не рассказывала?

– Рассказывала. Но уверен, вам есть, что добавить.

– Боюсь вас разочаровать. Не потому, что не хочу вам помочь или боюсь. Просто я мало осведомлён. Видите ли, больших звёзд у меня не погонах нету, а для нас – простых смертных сотрудников, информация об Архивариусе, как бы под грифом «совершенно секретно». Его как бы вообще не существует в природе.

– Ключевое здесь слово «как бы», я так понимаю, – Инин прищурился.

– Вадим, расскажи ему всё, что ты знаешь. Ну я прошу тебя! – вмешалась Аля.

– Ладно, – согласился Вадим. – Задавайте вопросы, Виталий. Если смогу, я на них отвечу. Но сразу оговорюсь, что почти вся моя информация основана не на фактах, а на слухах, что у нас по Управлению ходят. Устроит вас это?

– А что мне ещё остаётся? Вопрос первый, Вадим, действительно ли Архивариус такой всемогущий, что его боятся и у вас в Управлении, и в ФСБ?

– Ну не то чтобы боятся, скорее, предпочитают не связываться. Компромат, видите ли, – страшная сила.

– И как же он такую силу обрёл?

– Говорят, что он в своё время сам крупный пост занимал в соответствующих структурах. Но это не точно.

– Он действительно убирает неугодных людей? И если да, то много ли на нём трупов?

– На первый вопрос, ответ да. На второй – точное количество мне не известно, но по слухам, достаточно.

– Вы что-то говорили о его почерке?

– Да. Убийства чаще бескровные, замаскированы под несчастные случаи – падения с высоты, ДТП, отравления… Ни одна из жертв, насколько я знаю, не была зарезана, застрелена или убита ударом тупым предметом по голове. Видите ли, он старается не создавать лишних проблем для правоохранительных органов.

– Кого он убивает и почему?

– Полагаю, в основном это заказные убийства.

– У него что-то вроде киллерского бюро?

– Да, – Вадим усмехнулся, – можно сказать и так.

– Тогда какого чёрта он взъелся на Алю и на меня? Нас что, заказали?

– Ну здесь мотив ясен – месть.

– Как-то странно всё это.

– Такой нюанс. Опять-таки, по непроверенным данным, Архивариус является лидером тайной тоталитарной секты, проповедующей оккультное учение кабалистского толка. Поэтому я допускаю, что под его руководством совершаются также убийства, которые можно назвать ритуальными. Возможно, и Аля, и особенно вы, Виталий, рассматриваетесь не только, как объекты мести, но и выбраны в качестве жертв какого-то ритуала.

– Охренеть! По ходу, мы точно влипли, – из Инина выскочил нервный смешок. – Вы сказали «под его руководством». А кем он руководит? Что известно об этой его грёбаной организации?

– Лично мне, очень немного. Сам Архивариус практически постоянно находится за границей. По слухам в Дубае. (При слове «Дубай» Инин на мгновение съёжился) Всеми процессами здесь руководит его главное доверенное лицо, имени и фамилии которого я не знаю, но кличка его мне известна. Звучит она так: Исполнитель.

– Да, – Инин покачал головой, – мало нам было Архивариуса, ещё и Исполнитель какой-то выискался. Значит, это он за нами охотится?

– Думаю, да. Но с такой поправкой: не он лично, а команда под его управлением.

Инин присвистнул.

– И большая команда?

– Об этом я не имею ни малейшего представления, – ответил следователь.

– А теперь главный вопрос: что нам делать? В полицию, я так понимаю, обращаться бессмысленно?

– Полагаю, вы правы.

– Ну а если не в местные органы обратиться, а в федеральные? Направить обращение в МВД или в ФСБ. Допустим, местные силовики у него под колпаком, но не может же он всю страну в страхе держать!

– Конечно, не может. Но здесь такой момент есть. Как говорится, рука руку моет. Кто-то из центральных начальников может быть в тесной связи с кем-нибудь из наших, из тех, кто очень не заинтересован в раскрытии Архивариуса. И тогда дело застопорится, ему не дадут хода и в центре. Тогда наши местные захотят убрать вас, и вы будете иметь врагов не только в лице Архивариуса и компания, но и в лице некоторых из моих коллег. А ведь когда, кто-то там, – Вадим показал пальцем на верх, – очень не хочет дать делу ход, то так и будет. Примеров достаточно. Возьмём Влада Листьева. Журналист такой был в девяностых, знаете?

– Знаю.

– Прошло почти тридцать лет с момента его убийства, но до сих пор никого не нашли.

– И не найдут, – мрачно добавил Инин.

– Поэтому обратиться в вышестоящие инстанции вы, конечно, можете, но я бы на вашем месте так рисковать не стал.

– А что бы вы сделали на моём… – Инин поправился, – на нашем с Алей месте?

– Я бы бежал из страны. Но не в ближнее зарубежье. Связи между нашими силовиками и тамошними достаточно крепкие. Лучше в Европу куда-нибудь.

– У меня Шенгена нет, – тут же отреагировала Аля.

– Ну тогда, скажем, в Турцию. Или, ещё лучше, в Эмираты, в Дубай.

Инин вздрогнул.

– В Дубай? В самое логово к Архивариусу?

– Есть такое мудрое наблюдение, Виталий: если хочешь хорошо спрятать предмет, положи его на самое видное место. В Дубае он вас точно искать не станет.

– Нет уж, лучше в Турцию, – замотал головой Инин.

Алевтина поджала губы.

– Причём, я бы вам посоветовал, – продолжил Вадим, – не лететь в Турцию прямым рейсом отсюда. Ваши фамилии будут вбиты в базу, и Исполнитель сможет их промониторить. Не факт, конечно, но бережённого бог бережёт. Лучше вам из Москвы вылететь, или из Казани, скажем. А до туда добраться своим ходом, на машине или же на автобусе, так чтобы ваши фамилии ни в каких базах не фигурировали. В дороге же нужно внимательно наблюдать, нет ли за вами «хвоста».

– Господи, как всё сложно-то! – Инин схватился за лоб.

– Я не исключаю, Виталий, что за вами следят. И за вами, и за Алевтиной. Возможно, прямо сейчас кто-то наблюдает за нами.

– Следят? – Инин оторвал руку ото лба, – Ну на фига? Это же ресурсы какие надо задействовать!

– Видите ли, практика показывает, что религиозные фанатики весьма ревностно относятся к выполнению своих ритуалов, и средств на них не жалеют. А Архивариус – субъект весьма обеспеченный. Ещё вопросы есть ко мне?

– Есть. Назовите мне фамилию Архивариуса.

– Я не знаю его фамилии.

– Постойте, но вам же известна фамилия сына. Аля сказала, что вы вышли на Архивариуса по ней.

Следователь посмотрел на Инина, как будто с укором.

– Виталий, сотрудник, рангом намного выше, чем я, который сообщил мне, что погибший парень – сын Архивариуса, сказал, что у отца и сына фамилии разные, а фамилию отца назвать отказался.

– Н-да. Дело тёмное, – покачал головой Виталий.

– Ещё вопросы?

– Спасибо, нет, – ответил Инин.

– Тогда позвольте я позавтракаю. С восьми вечера не ел ничего, – сказал Вадим и надкусил остывший пирожок с картошкой.

По дороге домой Алевтина и Инин заехали в супермаркет: ранее закупленные продукты и корм для Тобика заканчивались. Инин положил было в корзину бутылку красного «Бароло», но Алевтина запротестовала: «В моём доме алкоголя не будет!»

– Так это ж сухое вино! Причём всего лишь одна бутылка.

– Ни капли алкоголя у меня дома, – сурово объявила Аля. – Теперь такое правило.

Инин пожал плечами и вернул вино на полку.

На пороге их встретил виляющий хвостом Тобик.

«Проголодался, маленький, – Аля потрепала собаку по голове. – Сейчас я тебе корма насыплю. Проходи пока на кухню, Виталик».

Тобик проворно захрустел подушечками «Чаппи».

– Я бы тоже поесть не отказался, – сказал Виталий.

– Хочешь, я спагетти сварю, с маслом? – Тут Аля осеклась. – Или ты, наверное, таким не питаешься? Ты из ресторанов доставку себе вызываешь.

– Ну, в силу сложившихся обстоятельств, от ресторанной доставки придётся мне отвыкать, – Инин задорно улыбнулся. – Так что, давай спагетти с маслом.

– Тебе совсем не страшно? – спросила Аля.

– Мне прикольно. Никогда не думал, что в моей серой поганой жизни может случиться что-то подобное.

– Странный ты, – Аля ставила на плиту кастрюлю с водой. – Никогда не могу понять, шутишь ты, или всерьёз.

– Да я и сам не могу понять.

Инин позабыл, когда он в последний раз ел макароны с маслом. Не пасту аррабиата, не паппарделле с тунцом, а обычные макароны с обычным сливочным маслом. Оказалось, что вкусно.

Опустошив тарелку и выкурив сигарету, спросил: «Ну что, обсудим дела наши скорбные? Как мы теперь с тобой будем?»

«Пойдём в зал», – предложила Аля.

Они устроились на диване. Во всю противоположную стену высились полки с книгами.

– Как много книг! – восхитился Инин. – Больше, чем у меня.

– От бабушки остались, – пояснила Аля. – Она у меня филолог была, в университете преподавала.

– Почти, как моя. Только у меня бабушка в школе учительствовала.

– Знаешь, вот ты говорил: продай книги. Даже если бы их можно было продать, я бы ни за что это не сделала. Они для меня, как родные, как люди.

– Как память о бабушке? – спросил Инин.

– Не только. Они спасали меня.

– Ты их читала?

– Почти все.

Инин присвистнул.

– Когда я училась в школе у меня не было компьютера. И даже телевизора у нас не было. Когда твоя мать неработающая алкоголичка… Ну ты понимаешь. – Аля вздохнула. – И подруг у меня не было. Были только вот эти книги.

Инин тоже вздохнул.

– Ладно. – Аля встряхнулась. – Не до ностальгии сейчас. Что будем делать?

– В Турцию полетим, – сразу ответил Инин.

– Решать, конечно, тебе, потому что ты платишь, но всё же, почему Турция, а не Дубай? – спросила Аля после некоторой паузы.

– О нет. – Инин замахал руками. – Дубай исключается категорически. Родители у меня там живут.

Глаза Али сверкнули.

– Понимаю. Не хочешь рисковать ими.

– Естественно. Мало ли как всё обернуться может с твоим чокнутым Архивариусом. Так что – Турция. В принципе, работать я могу и дистанционно, – размышлял Инин вслух, – шеф поворчит, конечно, но согласится. А пока отпуск возьму; уже третий год не ходил. Остаётся только решить, куда билеты брать – до Антальи или же до Стамбула? Думаю, что…

Алин телефон зазвонил.

– Что? Кто это? С кем я говорю?

– Ставь на громкую, – сказал Инин, заподозрив неладное.

Аля включила громкую связь.

– Можешь называть меня Исполнитель, – прозвучало из телефона. Это был тот же самый голос, что Инин слышал вчерашним вечером.

– Что вам нужно? – спросила Аля.

– Ты умрёшь, Алевтина Берестова, – сказал голос, – но не сразу, не быстро. Сначала ты должна понять, что значит терять.

– Чего терять? Как терять? – не поняла Аля.

– Как поживает твоя любимая собачка, Алевтина Берестова?

– Прекрасно.

– Уверена?

– Тобик! Тобик! Тобик! – позвала Аля.

Тобик на зов не пришёл.

– Поищи свою собачку, Алевтина Берестова. Йеасе рцонха!

Аля бросилась на кухню, потом в прихожую, наконец, в спальню. «Господи!» – донеслось оттуда.

Когда Инин вошёл в Алину комнату, он застал её держащей Тобика на руках, по щекам текли слёзы, лапы и голова пса безвольно свисали.

«Господи, он же мёртв, мёртв», – шептали Алины губы.

«Твою ж мать!» – вырвалось у Инина.

Глава 6

16

Сидя на голом полу, понурившись, Аля гладила мёртвого пса по голове.

«Аль, может, тебе валидола накапать? Валидол в доме есть?» – спросил Инин.

В ответ, не подняв головы, она только безвольно махнула рукой.

– Аль, я всё понимаю. Жалко собаку, безумно жалко. Но сейчас о другом надо думать. Соберись, пожалуйста! – он взял её за плечо. – Вот как, чёрт возьми, они это сделали? Мне ничего в голову не идёт. Мистика просто какая-то!

– А так и есть, – глухо сказала Аля, подняв заплаканное лицо.

– Уф! – Инин картинно возвёл глаза к потолку. – По-твоему, они вуду-ритуал совершили? Слепили собачку из пластилина и иголочкой её – раз! Аль, я ведь серьёзно.

– Ты так и не понял, с кем ты имеешь дело. – Аля глядела на него не со снисхождением даже – с жалостью. – Это страшные люди, которые занимаются страшной магией. И если ты во что-то не веришь, то это не значит, что этого не существует.

– Да я отказываюсь в это верить! Я не ребёнок и не тупая домохозяйка. Тому, что случилось, должно быть рациональное объяснение. И может быть, от этого объяснения будет зависеть жизнь, и твоя, и моя.

– Тогда дай своё рациональное объяснение, – на лице Али возникла горькая, как хина, улыбка.

– Хм. Пока не могу. Но, знаешь что? Не заметила ли ты одной ошибочки в выводах? Если бы они и впрямь обладали силой убивать на расстоянии, то давно бы уже убили не собачку, а тебя.

– Ты ничего не знаешь, потому что не веришь, – спокойно ответила Аля. – Совершить обряд на смерть человека и на смерть животного далеко не одно и то же. Первое гораздо, гораздо сложнее. Ты не знаешь об этом, ведь ты не прочёл ни одной книги по магии.

– Да уж, бог миловал, – не сдержался от того, чтобы не поёрничать Инин.

– И ещё одной вещи ты так и не понял, – продолжила Аля. – Им мало убить нас: они хотят, чтобы прежде, чем умереть мы страдали. Ты слышал, что он сказал мне? «Я хочу, чтобы ты узнала, что значит терять». Архивариус потерял сына, и желает, чтобы мы тоже теряли. Самое дорогое, – добавила она после некоторой паузы. – И машину твою они сожгли тоже для этого.

– Ну здесь они просчитались, – зло хохотнул Инин. – Плевать я хотел на машину. К тому же она застрахована. Ладно, магия, не магия, сейчас вот, что важно: они знают, что происходит в твоём доме в реальный момент времени. Вопрос, откуда?

– Ты думаешь, в доме камеры?

– Почему нет? Пока ты жила с мамой на съёмной квартире, кто-то мог проникнуть сюда и понатыкать камер. По крайней мере, эта версия выглядит более здравой, чем объяснить то, что случилось телепатией.

Аля принялась озираться по сторонам, в надежде высмотреть шпионские устройства.

– Зря стараешься, – Инин сардонически улыбнулся. – Если камеры ставил профессионал, то дилетанту их не найти. Но ты не знаешь об этом, ведь ты не прочла ни одной книги о работе спецслужб. Один-один?

– Да уж, бог миловал, – пробубнила Аля.

– И значит, нам сваливать отсюда надо. Немедленно. В гостиницу не поедем: там тоже по фамилиям регистрируют, так что, мало ли что… Квартиру снимем. А ещё, это значит, что этот урод нас видит и слышит. Слышь ты, ублюдок! – Инин поднял лицо кверху, в сторону, где предположительно могла быть установлена камера. – Хрен ты узнаешь наш адрес. И хрен нас найдёшь. Мавроди все менты мира искали и не нашли, а тебе-то куда? И Бен Ладена ЦРУ десять лет искало. А ты не ЦРУ, урод. Так что, обломись! – Он показал выставленный вверх средний палец. – И да, в Турцию мы теперь не поедем. А куда – поломай свою тупую башку!

– Тише! – забеспокоилась Аля. – А вдруг они где-то рядом сейчас, и тогда…

– И чего тогда? – поймавший кураж Инин, почти кричал. – У нас же неповторимый почерк. Мы же никого не режем и не стреляем. Мы только травим и с высоты сбрасываем. Ах да! Ещё машинами сбиваем. Но это нелегко будет, когда ты знаешь, чего ожидать. Мы же будем внимательными при переходе дороги, так ведь, Аля? Давай собирайся по-быстрому, а я пока на OLX зайду, найду квартиру посуточно.

Через десять минут Аля собрала сумку, а Инин успел списаться с хозяином на предмет аренды квартиры. Тот обещал ждать их по указанному адресу через час.

– Тобик! А как же Тобик? – запричитала Аля. – Что с Тобиком делать?

– Так. В доме лопата есть? – спросил Инин.

Аля отрицательно покачала головой.

– Да даже, если б была, – Инин почесал макушку. – Мороз тридцать градусов и в снегу всё. Не удастся могилку выкопать. Придётся Тобика твоего в целлофановый пакет, и на помойке оставить. Ты уж извини, – Инин потупился.

Из Алиных глаз вновь закапали слёзы. Она вытащила с антресоли большой чёрный пакет. Присела перед мёртвой собакой на корточки, подняла на руки, прижала к себе: «Прощай, моя лапочка, прощай мой маленький мальчик. Прости, что не смогла уберечь…»

Она бережно положила пакет в мусорный бак. Подъехало, вызванное Ининым такси.

Добирались до места, словно герои шпионского фильма. Сначала на такси до метро – там смешаться с толпой, перейти с одной линии на другую, поехать в обратную сторону, путая след. Выйдя из метро, сесть на автобус, проехать три остановки, внимательно наблюдая не прицепился ли «хвост». И только потом поймать машину (в первую не садиться!) и доехать до места.

Со всеми этими предосторожностями они опоздали почти на час.

«Зато теперь можешь быть абсолютно спокойна: они точно не знают, где мы», – заверил Алевтину Виталий.

Впрочем, хозяин квартиры всё ещё не подошёл. Инин перезвонил ему, возмутился, сказав, что они уже полчаса стоят на морозе; хозяин принёс извинения, обещавшись подъехать в течении пяти-десяти минут.

А потом сразу же позвонила бабушка и принялась суетливо сообщать, что в ванной прорвало кран, что вода хлещет вселенским потопом, что штатный сантехник из ЖЭКа (так по старинке она продолжала называть ТСЖ) то ли заболел, то ли запил, и что вызвать сантехника по объявлению она совершенно не знает как. «Сейчас всё решу, бабуль», – пообещал Инин, выбрал сантехника в Яндекс-услугах, и набрал указанный номер. «Диктуйте адрес», – сказал специалист по кранам и трубам, выслушав проблему. «Записывайте», – сказал Инин. Аля пританцовывала на морозе. Наконец, явился хозяин квартиры.

Квартирка оказалась чистой и аккуратной, правда в ней почти не было мебели. Только диван и телевизор в зале, да двуспальная кровать в спальне; на кухне стол, два табурета и маленький холодильник. «Люблю минимализм», – отреагировал Инин с такой интонацией, что не понятно было – действительно любит, или это сарказм, но оплатил аренду на трое суток вперёд.

Они уселись на кухне за столиком, каждый на своей табуретке, напротив друг друга. На пустой столешнице стоял лишь заварочный чайник.

– Ну что, отпразднуем новоселье? – предложил Инин.

– Не до праздника мне, – покачала головой Алевтина. – Они Тобика моего убили. На душе так пусто сейчас, как… как в этой квартире.

– Нет-нет-нет, так не пойдёт, – Инин положил свою ладонь на её руку. – Раскисать сейчас нам нельзя. Не думаю, что твой Тобик был бы рад оттого, что хозяйка грустит.

– Это да, – неожиданно согласилась Аля, – он очень умный пёс был, все мои эмоции чувствовал, и когда я грустила, выть начинал.

– Поэтому, тем более, надо отметить. Давай я доставку вызову. Чего тебе бы хотелось?

– Ты же говорил, что в нынешних обстоятельствах от доставки отвыкать надо?

– Ну, это я погорячился, – Виталик лукаво улыбнулся.

– Нет, я против, – запротестовала Аля. – К чему эта расточительность? Мы же продуктов купили. Фарш есть, картошечка. Я котлет могу налепить, – она поднялась из-за стола и подошла к висевшей на стене единственной полке с посудой. – Вот гляди. И сковородка здесь есть, и кастрюлька. Могу пожарить картошку, а могу пюре сделать. Что лучше?

– Давай-ка, пюре. Или нет, лучше пожарь: так больше по-праздничному будет, – сдался без боя Инин. – Но только кое-что я всё-таки закажу. Себе вина, а тебе сок какой-нибудь свежевыжатый. Ведь в этой квартире твоё правило про алкоголь не работает, верно?

– Не работает, – согласилась Аля, – но сок мне не нужно, я вон чай себе заварю.

– Ой какие мы скромные! А я всё равно закажу. Выбирай апельсиновый или гранатовый? (Этот вопрос был бы излишним, если бы феноменальная интуиция Инина работала в Алином случае).

Аля рылась в сумке, отыскивая пакет с фаршем, и делала вид, что не слышит.

– Тогда гранатовый, – объявил своё решение Инин.

– Уж лучше апельсиновый, – отозвалась Аля.

– Не угадал, – рассмеялся Виталик.

В тёмное окошко приветливо заглядывал озорной месяц. Инин, смакуя, уминал котлеты с картошкой, запивая их элитным итальянским вином. Аля потягивала апельсиновый сок.

– Итак, Аль, обговорим планы, – сказал он, отставив пустую тарелку. – С утра иду на работу – договорюсь с шефом об отпуске. Потом к бабушке надо заехать, тоже предупредить, что уеду. На время своего отсутствия придётся перепоручить её Светлакову.

– Это твой друг, психиатр? – спросила Аля.

– Ага. А послезавтра мы с тобой выезжаем. Возьмём такси до Челябинска, а оттуда – в Стамбул. Челябинск – Стамбул прямой рейс есть, я узнал уже.

– Стамбул? Турция? – удивилась Аля. – Ты же сказал, что в Турцию не поедем.

– Ну я так специально сказал, на тот случай, если эти уроды по камере нас наблюдают, чтобы в Турции нас не искали.

– А почему Стамбул? Почему не Анталья?

– Ты была в Стамбуле?

– Нет.

– И я тоже не был – вот почему. А ещё, потому что Стамбул – город огромный – пятнадцать миллионов жителей, и это не считая туристов. А с туристами, думаю, что все тридцать будет. В таком городе затеряться легко, ни один Архивариус не найдёт.

Аля вздохнула.

– А родителям сообщишь?

– Вот родителям о моём отпуске знать совершенно не обязательно.

– А бабушка им не расскажет?

– Не расскажет. Они не общаются.

– Как же так? – удивилась Аля.

– Так уж повелось, – Инин махнул рукой.

– Ну, Стамбул, так Стамбул, – Аля снова вздохнула. – Кто платит, тот и заказывает музыку.

– Нет, – Инин криво улыбнулся, – давай без музыки обойдёмся. Пошли лучше телек что ли посмотрим. – Он поднялся из-за стола. – Давненько я этого не делал.

Они устроились на диване на почтительном расстоянии друг от друга. Инин переключал пультом каналы. Остановился на «Иствикских ведьмах».

– О! Посмотрим? Какая никакая, но классика. По роману Апдайка снят.

– Неплохой фильм, – согласилась Аля. – Сто лет назад его видела. Уже и почти забыла о чём он.

Какое-то время они смотрели фильм молча. Потом, после того места, где ведьмы неожиданно для себя вызвали дождь, Инин, тихой сапой придвинувшийся к Але поближе, спросил: «Кстати, знаешь, как я тебя за глаза называю?»

– Ведьмой ты меня называешь, – невозмутимо ответила Аля, не отрывая глаз от экрана.

– Верно, – заулыбался Инин. – Но думаю, догадаться было не сложно. Наверняка, тебя многие так называют. Внешность-то характерная. Рыжие волосы, пухлые губки, глаза зелёные и огромные – красивая, как демоница Лилит. – При этих словах он незаметно пододвинулся ещё ближе.

– Не только из-за внешности называют. – Аля начисто проигнорировала комплимент Инина, продолжая смотреть на экран.

– А из-за чего же ещё? – спросил Инин с нотками флирта в голосе.

– Помнишь, я говорила тебе, что у меня подруг в школе не было? – она, наконец-то, соблаговолила посмотреть на него.

– Помню. Я думал, что это из-за того, что твоя мать пила.

– Из-за этого подруг не лишишься.

Инин понял, что пытаясь поддержать разговор, случайно сморозил глупость: ведь его отец тоже пил, но никто из друзей от Виталика по этой причине не отвернулся.

– Ну, значит, потому что завидовали твой красоте. Уверен, что все мальчишки за тобой бегали, – продолжал флиртовать Инин.

– Не только из-за того, что бегали. – Казалось, что Аля восприняла слова Инина, не как комплимент, а расценила их, как простую констатацию очевидного. – Девчонки были уверены, что я пацанов околдовываю.

– Вот дуры!

– Не совсем. Стоило мне было лишь захотеть, чтобы мальчик обратил на меня внимание, как на следующий день он начинал просто сходить с ума.

– Ну, для того чтобы по тебе сходили с ума, вовсе не обязательно колдовать, – он пододвинулся ещё ближе.

– А я и не колдовала тогда специально, – она слегка отодвинулась от него подальше. – Как-то само собой всё получалось, как бы случайно, как в этом фильме, – она показала рукой на экран. – Одна отличница обозвала меня тупорылой, и тут же получила «два» по контрольной. Другая девчонка сказала, что ноги мне переломает – через пару дней сломала ногу сама. Училка по алгебре унизила меня перед всем классом, и её сбила машина.

– Насмерть?

– Не насмерть, но в больнице три месяца она провалялась. И похожих случаев было много – это не могло быть простым совпадением. Рядом со мной скисало молоко, меня слушались все собаки и кошки, потом я поняла, что часто знаю, о чём думают люди…

– И о чём же думаю я? – спросил Инин с шутливым вызовом.

– А вот, о чём думаешь ты, я не знаю. Разве что, могу только догадываться. Но это не тоже самое, что знать. Когда знаешь, совсем другое ощущение – ты просто картины видишь. Яркие.

– И почему же у тебя со мной-то не получается? – лукаво улыбаясь, он принял на несколько сантиметров к Але, а она на такое же расстояние от него.

– Не могу сказать. Должно быть, у тебя тоже способности есть, просто ты не знаешь про них.

– Какие способности? Ведьмовские? – Инин добродушно смеялся.

– Можно и так их назвать, – серьёзно ответила Аля.

– Ну ясно. Все решили, что ты ведьма и начали тебя бояться и ненавидеть.

Аля согласно кивнула.

– Плохо дело, – Инин опять пододвинулся к ней, а она отодвинулась от него. – Но есть и положительная сторона: если хочешь кого-нибудь уничтожить, то тебе и стараться особо не надо. Пожелал, и вуаля – твой вражина испёкся! Только тогда вопрос возникает: что же с Архивариусом это не получается?

– Может, получится. Тут люфт по времени нужен. А вообще, ведьмовство – наука не точная. Рациональному анализу не поддаётся. С кем-то работает, а с кем-то нет.

– Ну будем кулачки держать за то, чтобы с Архивариусом получилось. – Говоря это, Инин думал о том, что если он пододвинется ещё ближе, то Але будет некуда отступать – край дивана. Интересно, что она сделает? Встанет и пересядет на другую сторону? Или…

– Способности к ведьмовству по наследству передаются, – тем временем продолжала Аля, – через поколение. У моей бабушки они тоже были.

– Это у той, от которой книги остались? – Инин придвинулся к Але вплотную, вторгнувшись в её интимную зону, и положил руку на спинку дивана прямо над ней (ну, что ты сейчас сделаешь?)

– Да, – ответила Аля и встала.

Она потёрла себя рукой по плечу, состроив измученную мину на милом личике.

– Терпеть не могу дома в уличной одежде ходить. (На ней были свитер и джинсы) Дискомфорт страшный. Переоденусь я.

Сказав это, она подняла свою сумку и зашла в спальню.

«Молодец! Уважительный повод нашла, чтобы улизнуть от меня», – мысленно похвалил её Инин.

Вышла она через пару минут, в бордовом атласном халатике, настолько коротком, что он едва прикрывал её ладно скроенные крепкие ягодицы. Аля была без бюстгальтера – сквозь тонкую ткань проклёвывались градины аппетитных сосков. А ножки, которые Инин мог теперь рассмотреть во всей их красе, показались ему воплощением совершенства – длинные, по-спортивному рельефные, грациозные, одетые в блестящую, нежную, как шёлк кожу, – они выглядели так, словно были отлиты из бронзы искусным мастером. Она стояла босой на полу, и её покрытые алым лаком ногти на пальчиках ног, стали для Инина той вишенкой на праздничном торте, что свела его с ума окончательно. Сердце заухало, глаза заблестели, дыхание сделалось частым, а в штанах в один миг стало тесно.

Он знал, что она не могла не заметить блеска в его глазах; он был уверен также и в том, что она прекрасно осведомлена, что происходит под его брюками… Он раскрыт ею полностью, он обезоружен.

– Я не слишком фривольно выгляжу? – спросила она.

– Нет. Всё о’кей, – ответил Инин, невольно сглотнув слюну.

– Извини, что я в таком виде. Просто впопыхах собиралась – что сунула в сумку, то сунула. Надо было спортивный костюм с собой взять, чтобы дома ходить. Что-то я не подумала.

Сказано это было без следа кокетства, без какого-либо оттенка заигрывания. Похоже, она действительно извинялась. «Это что? Святая наивность? Или она настолько искусно играет? Она решила меня помучить? Она садистка? Что у неё на уме? Вот ведьма!» – обычно читающий женщин, как детскую книжку, Инин был в недоумении. Аля же села на другой край дивана, заложив одну свою прекрасную ножку за другую, и спросила: «Значит, ты завтра с утра на работу?»

– Ну да.

– Прошу тебя, будь осторожен. Наверняка они знают, где ты работаешь. Когда будешь к работе своей подходить, во все глаза смотри. Ты же помнишь ту машину, что тебя чуть не сбила? Боюсь, что они попытаются снова.

– Я учту это, – сказал Инин.

– А после работы к бабушке поедешь?

– Поеду.

– Гляди, чтобы они тебя не выследили. Тебе же не нужно, чтоб они знали, где живёт твоя бабушка?

– Ясен перец. Ещё ценные указания будут?

– Будут. Не обедай в кафе, и доставку лучше не вызывай: подмешать в еду яд для Исполнителя – дело плёвое. И воду пей только из тех бутылок, что сам купил и сам открыл.

– Так точно, товарищ командир, – Инин приложил руку к виску, будто бы отдавал честь.

– Не паясничай, – нахмурилась Аля. – Я тебе котлет сегодняшних заверну, ими пообедаешь на работе.

– Вот это номер! – хохотнул Инин. – Я просто представил шефа, когда он увидит, что я домашние котлетки на своём рабочем столе разложил.

– Плевать на твоего шефа!

– Конечно, плевать, – согласился Инин.

– Виталик, нам нужно скорее уехать, – она обхватила себя руками за плечи. – Беда случится, если протянем с отъездом. Я чувствую.

– Уедем, – заверил Инин. – Завтра решу все дела, а послезавтра уедем.

Аля облегчённо вздохнула.

– Спать страшно хочется. Фильм не смогу досмотреть. Пойду я.

Она зашла в спальню, и вынесла оттуда сложенные в большую стопку подушку, одеяло и простыни. «Твои постельные принадлежности, – объявила она. – Спокойной ночи!»

«Спокойной», – мрачновато ответил Инин.

Аля вернулась в спальню, закрыв за собой дверь.

Придя домой вечером следующего дня, Инин сказал с порога: «У меня две новости – хорошая и плохая. Какую рассказать первой?»

– Давай хорошую, – ответила Аля.

– Меня не замочили.

– Ну, это я вижу. А плохая?

– Шеф в отпуск не пустил. Под страхом увольнения, представляешь? Не знаю, какая муха его укусила. Говорит, отчётность закроешь, тогда поедешь. Я его и так, и эдак уламывал, объяснял, что дистанционно закрою, а он ни в какую. Не хочу я работу терять из-за твоего проклятого Архивариуса. Хоть и ненавижу её, но терять не хочу. Так что, придётся нам с тобой ещё неделю здесь перекантоваться. До следующего понедельника точно управлюсь.

– Беда случится, – тихо сказала Аля.

17

Арина сидела перед столом директора на краешке стула, сминая в потеющих ладонях влажный платок, губы сжаты, но взгляд исподлобья, как у волчонка – колкий, будто бы готовящийся бросить вызов.

«Н-да, провинившейся школьницей она явно не выглядит», – отметил он про себя.

– Вы должны понимать серьёзность произошедшего, коллега, – сурово сказал директор. – И серьёзность последствий.

– Я понимаю, – бегло ответила педагог.

– Не только для вас, но и для всего коллектива.

– Я понимаю, – повторила она.

– И я понимаю, что контингент у нас специфический, понимаю, что вы, как работник ответственный, делали всё по правилам. Я абсолютно уверен, что вы говорите мне правду, утверждая, что проверяли детей дважды за ночь и все были в койках. Но мы имеем факт, и этот факт вопиющий – погиб ребёнок! Это ЧП городского масштаба, и это, Арина – статья. Халатность должностного лица, повлекшее по неосторожности смерть человека – вот как она называется. Карается такая халатность лишением свободы на срок до пяти лет, с лишением права заниматься определённой деятельностью на срок до трёх лет. Вы в курсе?

– Я готова ответить, – сказала Арина решительно.

«Вот героиня-то, прямо Зоя Космодемьянская», – подумал директор.

– Лично я вас ни в чём не виню, – тон голоса Григория Ивановича стал помягче. – Я, как никто другой понимаю, что произошедшее – трагическая случайность. Ни вы не виноваты, ни коллектив. Но вышестоящие инстанции этого понимать не обязаны, они обязаны принять меры и наказать. А я не хочу, чтобы пострадали невинные. Вы ведь тоже этого не хотите?

– Если следствие докажет, что я виновата, я готова понести наказание.

«Вот стерва тупая! Вот дура!» – он сжал в кулаке под столом чертёнка.

– У меня другое предложение есть, – сказал он спокойно. – Вы пишете заявление об увольнении по собственному желанию, а я подписываю его задним числом. Выйдет так, что вы не дежурили той злополучной ночью. Обозначим, что в ту ночь дежурил я сам. Признаюсь, что есть у меня знакомства в прокуратуре. Знакомства серьёзные. Поэтому всё ограничится тем, что влепят мне строгача, а уголовное дело не заведут. Не думаю, что Марфе можно помочь тем, что вы отмотаете срок. Вы со мной не согласны?

– Значит, вы предлагаете мне уволиться?

– Так вас по любому уволят. Но если вы напишете заявление по собственному желанию, то избежите не только срока, но и пятна в биографии.

– Вы заманчивое предложение мне делаете, Григорий Иванович. Только… только, – она заморгала, – я на него не соглашусь. – При этих словах её иссиня-чёрные глаза сверкнули, и в этой искре директор увидел не страх, не надежду – гнев.

– И отчего же вы не согласитесь? – он всеми силами сохранял видимость невозмутимости.

– Думаете, я не понимаю, что происходит? – Арина откинула чёлку от покрывшегося испариной лба.

– О чём вы? – директор непонимающе поднял плечи.

– Завуч устроила мне травлю по вашей указке. – Лицо Арины стало красным, кулачки сжались.

– Какую травлю? Почему я ничего об этом не знаю? – Григорий Иванович ломал комедию очень правдоподобно.

– Всё вы знаете.

– Что за бред? И зачем мне это?

– Вы хотите, чтобы я ушла.

– Вы с ума сошли? Для чего?

– Митрофанова.

Директор на мгновение замер: худшие его опасения подтверждались.

– Что Митрофанова? – спросил он с выражением полного неразумения на лице.

– Она… с ней… – Арина замялась, подбирая слова. – С ней совершаются действия сексуального характера.

Он едва удержался от того, чтобы не запустить чертёнка ей в лоб. В её ненавистный, упрямый лоб, по которому пот сбегал струйками.

– Кто совершает? – директор изобразил изумление крайней степени.

– Взрослый мужчина.

– Кто этот мужчина?

Арина на вопрос не ответила. Сидела, глядя куда-то в сторону, до скрежета сомкнув зубы и тяжело дыша.

– Кто этот мужчина? – повторил директор.

Арина продолжала молчать.

– Постойте, вы на меня намекаете? – он привстал из-за стола.

Глаза Арины стрельнули по директору, сверкнули огнём презрительной ненависти. Вот и ответ.

– И что же Митрофанова так прямо и сказала: директор совершает со мной сексуальные действия? – он сел.

– Ребёнок стесняется. Многие вещи не может выразить правильно. Просто не знает слов. Но кто и чего с ней делает понять не сложно.

– Вы считаете, что можно всерьёз полагаться на россказни слабоумной девочки? – он криво усмехнулся.

– Не только на россказни, – Арина упрямо мотнула головой.

– А на что же ещё, позвольте вас спросить?

– На что ещё? Например, – она встала со стула, решительно подошла к зеркалу, взяла с полки расчёску, вернулась, – вот это!

Расчёска была опутана длинными белыми волосами. Любиными.

– И что это вы мне суёте? – директор играл полное непонимание.

– Чьи это волосы?

– Да откуда я знаю?

– Такие волосы, – она сняла несколько волосинок с расчески и держала их на вытянутой руке перед директором, – есть только у одной девочки в нашем доме. И вы знаете, у кого. Как они здесь оказалась? На вашей расческе!

– Да мало ли как оказались! – Григорий Иванович всеми силами пытался демонстрировать невозмутимость. – Ну, заходила Люба ко мне в кабинет, расчесаться решила.

– Вашей расчёской?

– Почему бы и нет? Ваш так называемый факт, уважаемая Арина Викторовна, ничего не доказывает.

– Есть и другие.

– Разрешите полюбопытствовать, какие?

– А об этом я скажу только следователю. И не только о Любе скажу, но и обо всём остальном, что здесь происходит.

– И что же здесь происходит, по-вашему?

– Хищения государственной собственности. Больных детей обкрадывают.

Григорий Иванович захлопал в ладоши и рассмеялся.

– Поэтому, я никуда не уйду, – она стояла напротив директора с вызывающей гордостью, как Жанна Д’Арк перед битвой. – Пусть будет расследование, а я буду давать на нём показания.

– Браво, браво! – продолжал смеяться директор, – вы сразили меня наповал своими фантазиями. Детство кончилось, а вы всё в детектива не наигрались. Только запомните, Арина Викторовна, – он резко прервал свой смех, – если начнётся следствие, вы сядете не только по статье халатность, но ещё и по статье клевета. А теперь, пока вы ещё в штате, идите работать. Не смею вас больше задерживать.

Он закрыл за ней дверь, провернув ручку замка на два оборота. Дрожащими пальцами вынул сигарету из пачки. Закурив, маятником заходил по кабинету. Страх и гнев накатывали попеременными волнами, – как он выпутается? Про связи в прокуратуре он не наврал. Почти. Есть за городом небольшой участок с постройкой, принадлежащий детскому дому, что должен был бы использоваться как летняя дача для отдыха воспитанников. Постройку эту предприимчивый Григорий Иванович переделал под комфортабельный особнячок. Кое-кто из больших людей города любил особнячок посещать. Не столько из-за живописного леса вокруг и из-за русской баньки на дровах, сколько из любви к несовершеннолетним девочкам, коих исправно доставлял туда Григорий Иванович из своего заведения. Бывал там и депутат городской думы, и председатель земельного комитета, и глава администрации одного из районов… бывал там и Спицын – первый заместитель прокурора области. Григорий Иванович не поскупился на установку камер, что исправно снимали утехи гостей, – за три года собрался солидный архив. Нет, конечно же, он не планировал кого-нибудь шантажировать и ссориться с этими замечательными, полезными людьми, но материальчик такой, при случае мог бы сослужить хорошую службу – обезопасить, подстраховать, убедить оказать помощь… Спицин в особнячке был гостем нередким, поэтому «фильмов» с его участием скопилось в достатке – целых три флешки. Это не какая-то там расчёска с чьими-то волосами… Так что, Спицин бы точно помог. Но беда в том, что заместителя прокурора, теперь уже бывшего, полгода назад сняли с должности и посадили (не за растление малолетних, естественно, – за коррупцию). Сможет ли кто другой помочь с проблемой, что свалила Арина на директорскую голову? Большой вопрос. И немалый риск.

«Чёртова сука!»

Главная игровая комната жила своей обыденной жизнью, хаотичной и взбалмошной, шумной. Две девчонки с синдромом Дауна, вопя и хохоча дурным смехом, обкидывались пластилином. Вася «Воу-воу» сосредоточенно нарезал круги вокруг лежащего поленом на полу мальчишки с болезнью Вильямса. Идиот Вадик самозабвенно лупил обломком швабры по цветочному горшку. Толик сидел в углу, забравшись в кресло с ногами, и орудуя спицами довязывал шарфик.

Первое, что сделал директор, войдя в игровую – вырвал из рук Вадика его битку. Чувствительно шлёпнул мальчишку по заднице. Вадик пронзительно заорал. Взгляд Григория Ивановича на долю секунды задержался на цветочном горшке.

Степенным шагом он подошёл к Толику. Буркнул: «Жовнов, в кабинет ко мне зайди». Развернулся, и заложив руки за спину пошагал обратно.

Толик со вздохом, нехотя поднялся, и положив вязание со спицами на высокий шкаф (чтобы, чего доброго, Вадик не вставил спицу в глаз Васе), и понурив голову поплёлся за директором: визит в кабинет Григория Ивановича не мог сулить ничего хорошего.

Директор закрыл за ним дверь, прокрутив ручку на два оборота. Уселся в кресло.

– Садись, Жовнов, – он указал на диван.

Толик неуверенно сел.

– Ну что, поговорим, Жовнов? – директор снял очки.

В ответ Толик только пыхтел.

– Как подружку твою-то зовут? Напомни.

– Аля, – прогнусавил Толик.

– И где же это ты с ней познакомился?

– На улице, когда за пирожками для Елизаветы Петровны ходил.

– Вот, значит, как? Тебе доверяют, ответственные поручения дают, а ты вместо этого за девчонками бегаешь?

Толик покраснел.

– Целовались уже? – строго спросил директор.

– Нет, нет! – Толик покраснел ещё больше. – Она просто мой друг.

– Друг, говоришь? – Григорий Иванович усмехнулся. – Небось по ночам письку свою теребишь, представляя такого друга!

Толик стал просто пунцовым, огнём горели даже его большущие лопухи-уши.

– Я письку вообще не трогаю, – виновато промямлил он. – Только, когда писаю в туалете…

– Ну, врать ты мастак, Анатолий. Я знаю тебя. Ладно. Расскажи мне про эту Алю свою. Где живёт? В каком классе учится?

– Живёт там, – Толик махнул рукой влево, – в старых домах. А учится в восьмом классе.

– И чего ж она связалась с тобой? Что, у неё своих друзей нет?

– Нет. В школе её не любят.

– И за что же? – заинтересовался директор.

– Не знаю, – пожал плечами Толик.

– Ну, если не любят, наверное, есть за что.

– Нет. Она хорошая, – вступился Жовнов за подружку.

– И что же в ней хорошего?

– М-м-м… – Толик собирался с мыслями. – Она всякие истории знает интересные. Она весёлая, добрая. А ещё она кошку убила…

– Чего? – директор чуть ли не поперхнулся. – Добрая и кошку убила?! Что ты плетёшь?

– Так она за дело её убила. Кошка её любимого хомяка съела. А теперь… теперь… – Толик вздохнул, – ей эту кошку жалко. Говорит, что никогда так больше делать не будет.

Директор покачал головой.

– И ещё у неё бабушка умерла недавно, – зачем-то добавил Толик.

– Печально, – сказал директор. – А родители Али в курсе, что вы с ней общаетесь?

– Не знаю.

– А что ты знаешь?

– У Али мама пьёт много – вино всякое, водку…

– Плохо дело, – директор опять покачал головой. – А папа-то куда смотрит?

– Папы у неё нет, – сказал Толик.

– Значит, она одна с мамой живёт? – уточнил Григорий Иванович.

– Угу.

Директор вышел из-за стола и сел на диван рядом с Толиком.

– Слушай, Анатолий, – он пристально глядел ему прямо в глаза, – а хочешь, я позволю тебе общаться с Алей?

– Да, да! – едва ли не прокричал Толик, не верящий своему счастью.

– Правда, только через забор.

– Да!

– Тогда давай договоримся с тобой, – директор перешёл на тихий тон голоса. – Ты поступишь ко мне на службу. На тайную службу. Будешь моим секретным агентом, ну, как в кино, видел?

Толик кивнул головой.

– Будешь выполнять боевые задания, а взамен, я разрешу тебе разговаривать с Алей. Согласен?

– Да! Да! – без колебаний согласился Жовнов.

– Но, если ты хоть кому-нибудь проболтаешься о нашем договоре или о моих заданиях, – директор сделал страшные глаза, – я тебя в холодном боксе сгною. – При этих словах он схватил Толика за плечо и сжал так больно, что паренёк взвыл. – Ты понял меня?

– Да.

– По рукам? – директор протянул ладонь. Толик осторожно взял её.

– Теперь ты агент. Теперь ты на секретной службе, Жовнов, – сказал директор, завершая рукопожатие.

Ошеломлённый Толик хлопал глазами, не зная стесняться ему или гордиться.

– И ещё одно условие, – продолжил новоявленный шеф, – получив задание, ты никогда не спрашиваешь, зачем это нужно. Просто выполняешь его, и всё. Только так поступает солдат, получивший приказ. Ты понял, агент Жовнов?

– Да.

– Не да, а так точно.

– Так точно! – поправился Толик.

– Готов к получению первого задания, агент Жовнов?

– Да! Ой… Так точно!

– Слушай внимательно. Ты машину Арины Викторовны знаешь?

– Конечно.

– Какая она?

– Красненькая.

– Молодец. Слушай ещё внимательнее. Сейчас ты получишь боевое оружие. – Директор подошёл к сейфу, открыл его и достал оттуда охотничий нож (подарок бывшего прокурора Спицина), вернулся к Толику и протянул нож ему.

Толик, с трепетом в сердце, принял оружие в руки.

– Спрячь под куртку, – распорядился директор. – И запомни: ни одна живая душа не должна увидеть его у тебя!

Толик мелко закивал головой.

– Сегодня, сразу же после ужина, ты выйдешь за ворота, калитка будет открыта. Подойдёшь к машине Арины Викторовны… Внимательно гляди, чтобы тебя никто не увидел! И проткнёшь этим ножом колёса. Все четыре колеса, понял?

– Так точно!

– После этого зайдёшь ко мне в кабинет, вернёшь нож, и доложишь о том, что задание выполнено. Ты понял, агент Жовнов?

– Так точно!

– А теперь повтори.

Толик повторил всё сказанное без запинки и без ошибки.

«Слава Вселенной, что у дебилов отменная память!» – воздал мысленную хвалу директор.

– Отлично, агент Жовнов! Приказываю приступить к выполнению.

К концу рабочего дня директор зашёл в учительскую. Встал напротив стола, за которым сидела склонившаяся над тетрадкой Арина.

– Арина Викторовна! Извините, что отвлекаю, но у меня срочное для вас поручение.

Она молча подняла наверх уставшие глаза.

– Требуется срочно переписать ваш учебный план.

Арина в ответ вздохнула.

– Не подумайте, что я к вам придираюсь, – продолжил Григорий Иванович, – но план ваш действительно нуждается в переработке – сложноват он для нашего контингента. Комиссия не утвердит.

Арина отвела глаза в сторону. (Она уже переписывала этот план после того, как Аделаида Васильевна объявила, что он слишком прост).

– Арина Викторовна, – директор перешёл на вкрадчивый тон, – я понимаю, что между нами, так сказать, трения, но они не должны сказываться на учебном процессе. Поэтому, прошу вас, пожалуйста, переделайте план.

– Хорошо. Завтра будет готово, – ответила Арина, всё также глядя не на директора – в сторону.

– Нет, Арина Викторовна, это нужно сделать сегодня, сейчас. Мне завтра с утра в управление образования ехать, по планам отчитываться.

– Ну когда я успею? – она, наконец, бросила сердитый взгляд на директора. – Шестой час уже.

– Задержитесь и сделайте. До девяти управитесь. А я вас подожду.

– Фух! – Арина надула щёки.

– Ну вы же на своём транспорте, Арина Викторовна! Вам же не на автобусе домой ехать. Переделайте план. Считайте, что это приказ.

– Хорошо, – недовольно буркнула девушка, и уткнулась глазами в тетрадь.

Вернувшись в кабинет, директор высыпал землю из цветочного горшка в целлофановый пакет, добавил в него воды из-под крана, размял, спрятал пакет за стол.

На часах было 20.30, когда в дверь постучали. Вошёл, раскрасневшийся с мороза Толик.

– Ты выполнил задание? – строго спросил директор.

– Так точно!

– Всё колёса проколол?

– Все.

– Тебя никто не видел?

Толик отрицательно помотал головой.

– Никак нет, надо отвечать.

– Никак нет!

– Нож давай.

Толик вытащил из-под куртки нож, вернул директору.

– Агент Жовнов! – в руке Григория Ивановича появился батончик «Сникерс». – Объявляю тебе благодарность! – он протянул конфету Толику.

– Спасибо, – сказал Толик, беря «награду».

– Служу России, надо отвечать.

– Служу России! – гаркнул Толик, светясь от гордости.

– И да, завтра со своей подружкой можешь пообщаться, коли захочешь.

– Если она придёт, – ответил со вздохом Толик.

– Придёт-придёт, никуда не денется, – заверил Григорий Иванович. – Она часто мимо забора шастает, я из окошка всё вижу.

Толик хотел что-то сказать в ответ, но не смог: счастье переполняло его.

– Теперь ступай, и телек смотри со всеми. И гляди у меня, – директор погрозил пальцем, – чтоб рот на замке был!

– Так точно!

В 21.05 в дверь постучали снова. На пороге стояла Арина. Она молча протянула папку с учебным планом. Директор взял её. Арина, так и не сказав ни слова, пошла по коридору прочь.

– Спасибо, Арина Викторовна! Родина вас не забудет! – крикнул он ей вслед.

Теперь нужно засечь время и считать минуты. Минут пять-шесть на то, чтобы она могла одеться-собраться. Директор глядел в окно. Вот она! Вышла из здания, идёт к воротам. Ещё минут пять она будет думать, что делать с проколотыми колёсами. Возможно, будет кому-то звонить. Дай Вселенная, чтобы ей сказали, что лучшее решение – это добираться домой своим ходом. Здесь, на улочке, где стоит детский дом, в такое время машины почти не ездят – такси не поймать. Нужно идти до Ивановской – там и на автобус сесть можно. На часах 21.17. Если всё идёт по плану, она сейчас, оставив машину, пустилась в дорогу пешком. 21.19. Должна дойти до поворота и свернуть за угол. Пора!

Он наскоро влез в аляску, и захватив с собой пакет с глиной, вышел во двор. Оказавшись за воротами, глянул на машину Арины – все четыре колеса были спущены, – браво Толик! Оглядевшись по сторонам (улочка, как и ожидалась была пустынна), наляпал на номера своей «Лады» грязь – сначала на передний, потом на задний.

21.23. Она уже должна быть у второго поворота, свернуть за угол. Улочка, по которой ей предстоит пройти, ещё более глухая, чем та на которую выходят ворота детского дома. Более глухая и узкая, без тротуаров. С одной стороны её – забор неработающей промзоны, с другой – сетка-рабица, за сеткой – задний двор детского дома. Здесь и днём-то народу немного ходит, а сейчас и подавно не должно быть ни души. (По крайней мере, ему очень хотелось на это надеяться).

21.24. Он завёл машину и тронулся с места. (Эх, прогреть бы мотор, но сейчас не до этого). Поворот направо. Ещё один поворот направо. Вот и цель – в свете фар замаячила одинокая фигурка девушки на обледенелой пустой узкой улице. Самое главное, что пустой!

«Как там Коэльо сказал? Когда чего-нибудь сильно захочешь, вся вселенная будет идти навстречу? Верно сказал!» – он выжал газ до отказа.

Удар был страшным. Тело девушки подбросило кверху метра на три, перевернув и раскрутив в воздухе, как тряпичную куклу.

«Если не насмерть, то до утра на морозе не выживет», – повторял он, как заклинание, пока петлял по кварталам, что застроены одноэтажными домиками. Остановился на пустыре, осмотрел машину – на переднем бампере образовалась солидная вмятина. Оттёр тряпкой грязь с номеров. Осталось съездить в круглосуточный автосервис – выправить бампер.

Арина не умерла за ночь. Она скончалась на третьи сутки в реанимации, не приходя в сознание.

Григорий Иванович получил это известие, находясь в своём кабинете. Он откупорил бутылку виски, налил себе полный стакан, и осушил его залпом.

«Нет человека, нет и проблемы. Всё-таки прав был Иосиф Виссарионович!» – сказал он вполголоса самому себе.

А Арина должна быть ему благодарна. Он отправил её в вечность без боли и страха. Ведь все мы когда-то умрём! Так лучше уж так, как она…

18

В эти дни Инин ходил на работу, соблюдая все возможные меры предосторожности. Добирался на метро. Благо станция располагалась совсем близко от офиса, да ещё на той же стороне улицы так, что дорогу переходить не требовалось. Обедал едой, приготовленной Алей, которую она исправно и аккуратно раскладывала в пищевые контейнеры.

На удивленный взгляд шефа ответил: «Да вот, с дамой теперь живу, поэтому – только домашнее».

Шеф одобрительно похлопал его по плечу: «Остепеняешься, Виталий Григорьевич? Молодцом! А то я уже на тебя в этом плане рукой махнул».

Возвращался домой, опять-таки, только лишь на метро, теряясь в толпе часа пик, переходил с одной линии на другую, запутывая вероятного соглядатая. Ничего не происходило все эти дни, так что уже к четвергу, всё случившееся накануне начинало казаться ему чьей-то дурацкой выдумкой, вчерашним нелепым сном. Аля же, напротив, заметно нервничала, постоянно считая дни, оставшиеся до понедельника.

– А может, успокоились твои Архивариус с Исполнителем? Забыли о нас? Может, и не стоит никуда уезжать? – в шутку спросил её Инин.

Аля шутку не оценила.

– Ты с ума сошёл? – спросила она взвинчено. – Тебе жизнь совсем не мила?

– Если честно, то нет, – подлил в огонь масла Инин.

Ответ Инина Аля проигнорировала начисто.

– Держаться за работу, когда твоя жизнь на волоске висит! – заводилась она. – Давным-давно уехать надо было! Жизнь тебе не мила, а работа мила?

– Да я её терпеть ненавижу, – Инин издевательски улыбался.

– Так какого чёрта тогда?

– Работа даёт мне комфорт. Видишь ли, жизнь мне не дорога, а комфорт мне дорог. Привык я к нему. Жизнь бессмысленна. А если она бессмысленна, то пусть будет хотя бы комфортна.

– Достал ты своей философией идиотской! – Аля зло махнула рукой.

– Ладно, не заводись, – Инин, все эти дни не оставляющий безответных попыток пофлиртовать, ласково взял её за руку, – шучу я. Опасность осознаю, к отъезду морально готов. Что на ужин у нас сегодня?

– Голубцы сделала, – ответила Аля, смягчаясь, но руку свою аккуратно высвободила.

От подогретых голубцов дух на кухне стоял до умопомрачения вкусный. Инин ел и нахваливал.

– Классно готовишь! И где научилась только?

– От бабушки, наверное. Вот она действительно это умела.

– Моя тоже отменно кухарит, – похвастался Инин. – Если бы ты знала, какие борщи она делает! С сальцем, с фасолью, всё, как положено.

Отодвинув от себя пустую чашку, он закурил.

– Я тут такую вещь в интернете вычитал. Оказывается, бывают особые яды – пролонгированные. Они действуют не сразу, а, скажем, через неделю, или через месяц даже. Теперь у меня есть версия об убийстве Тобика. Твой Архивариус же спец по ядам, я так понимаю?

– Не мой, – уточнила Аля.

– Неважно. Итак, ещё месяц назад ты, или твоя мама могла гулять с Тобиком, а Исполнитель подсунул собачке яд. Как думаешь, теоретически такое возможно?

– Возможно, но только теоретически.

– Но, согласись, такая версия более правдоподобна, чем то, что они магией собаку убили?

– Не отравили они её, – стояла на своём Аля, – я так чувствую.

– То, что ты чувствуешь, это не факт, Алечка.

– Твоё предположение тоже не факт, – отпарировала Алевтина.

– Ну и упрямая ты оказывается! – он усмехнулся. – Да. Хочу предупредить, что завтра поздно приду. Так что, ты не волнуйся.

– Почему? – насторожилась Аля.

– Потому что завтра пятница. А по пятницам у меня ритуал. Я встречаюсь со Светлаковым. Уже сто лет подряд. И менять это из-за какого-то сраного Архивариуса не собираюсь. Тем более, – Инин затушил сигарету о донышко пепельницы, – теперь неизвестно, когда я ещё с Юркой увижусь.

– Не надо туда ходить, – глухо произнесла Аля.

– Да не бойся, ты. Я буду осторожен, как Штирлиц.

– Не надо туда ходить. Я чувствую, – с нажимом повторила она.

– Опять чувствуешь? – Инин вздохнул. – Что же мне теперь делать с твоими чувствами? Ах, да! Совсем забыл. Ты же у нас ведьма.

– Зря иронизируешь. Помнишь, как я тебя от машины спасла?

Это было уже не предположением – фактом. Поэтому Инин решил не спорить.

– Помню.

– А раз помнишь, прислушайся.

– Аль, у меня тоже интуиция работает хорошо. И я чувствую, что всё будет нормально. Я тебе обещаю, слышишь? – он положил свою на ладонь на её.

Позвонив Светлакову, Инин предложил встретиться в той же пивной, в которой они были в последний раз.

– Ты сказал, что там шашлык жёсткий и публика быдловатая! – удивился Юра.

– Знаешь, мне сейчас плевать и на шашлык, и на публику.

– Да что с тобой случилось такое?

– Вот завтра и расскажу.

Светлаков слушал, сосредоточенно сдвинув брови. Когда Инин закончил, выпил залпом полкружки пива. «Девушка! – крикнул официантке, – нам пол литра водки, любой».

– Ну ты и попал, Виталька! – Светлаков провёл рукою по лбу. – В кино бы такое увидел, не поверил бы, а тут… «порою правда всякой выдумки страннее», да… А за бабулькой твоей я пригляжу, конечно. Тут ты спокоен будь.

– Спасибо, Юр.

– Шеф-то твой тебя не уволит? Кто знает, сколько тебе в Турции сидеть придётся.

– Он самодур, конечно, но в целом мужик нормальный. Я уж придумаю легенду какую-нибудь, чтобы он мне дистанционно работать разрешил. Надеюсь, решим вопрос.

– Ну, дай ты бог.

– Юр, мне консультация твоя нужна. Хочу понять, что в голове у Архивариуса? А у Исполнителя, что? Таких уродов можно назвать нормальными? Или они психи больные?

– Иными словами, твой вопрос о психологии членов тоталитарных сект, по-научному, выражаясь.

– По-научному, выражаясь, – Инин кивнул.

– Ну, гляди, лидеры тоталитарных сект, как правило, личности властные, с завышенной самооценкой – считают себя, если уж не богами, то, по крайней мере, мессиями. Для них законы не писаны, они особенные, они по своим законам живут. Рядовые же члены секты, наоборот, – люди с низкой самооценкой, зависимые, склонные попадать под влияние. Для них воля лидера – есть воля бога. Они, как зомби – любой приказ лидера исполнят, не думая.

– Ну, об этом я и без тебя догадывался, – сказал Инин, – ты мне объясни, они нормальные или нет.

– Да, сложный вопрос. Раз на раз не приходится. Короче, твой Архивариус может быть шизофреником с бредом величия, может быть паранойяльным психопатом, а может быть просто сукиным сыном, что очень любит власть и бабло. Девушка! – Светлаков раздражённо окликнул официантку. – Я водки вас просил принести.

– Сейчас-сейчас, – извиняющимся тоном пообещала девушка.

– А вообще, Виталя, – продолжил Светлаков, – чтобы понять, что в голове Архивариуса, нужно знать «золотую» идею их секты.

– Золотая идея? Что за зверь такой?

– Тебе по-научному объяснить?

– По-научному.

– «Золотая» идея – это собственная доктрина секты, которая используется в организации и распространении культа. Она является для адепта жизненной установкой, определяющей его систему ценностей и отношений. Понял?

– Исчерпывающе.

Официантка поставила на стол запотевший графин с беленькой. Друзья выпили.

– Так есть у тебя идея об их золотой идее? – спросил Светлаков.

– Идея? – Инин пожал плечами. – У меня нет, а у Али есть. Она говорила, что вроде как, они могут считать, что всё идёт сверху – за всё в ответе лишь бог. Они верят, что их божественное предназначение – очищать мир от скверны. И, так как мы с моей ведьмой – скверна, от нас следует мир освободить.

– Ну, она-то, понятно. А ты с какой радости скверна?

– Так помешал же им в «справедливом» возмездии.

– Ясно. – Светлаков разлил водку по рюмкам. Молча выпили.

– Только здесь неувязка одна, – сказал Инин. – Если мы скверна, и нас нужно казнить, то причём здесь Алина мать, собака, и даже моя машина, чёрт бы её побрал?

– Что, говоришь, они Але сказали? Что хотят, чтобы она поняла, что значит терять? – спросил Светлаков.

– Ну, да. Я так понимаю, что это месть. Архивариус потерял сына, значит Аля взамен должна потерять мать, собаку…

– А ты машину, – закончил за Инина Светлаков. – Это не только месть, Виталя. Они хотят, чтобы вы помучились. Это садизм.

– Да, Аля тоже самое говорила: они хотят, чтобы мы страдали прежде, чем помереть.

– Они хотят, чтобы жертва страдала, – Светлаков задумчиво смотрел на графин. – Видимо, это тоже часть их «золотой» идеи.

– Жертва? А ведь следователь так и сказал: возможно вы не только объекты мести, но и выбраны в качестве жертв какого-то ритуала, – вспомнил Инин. – Вот только какого? – и наполнил рюмки.

– Знаешь, о чём я сейчас подумал? – спросил Светлаков, выпив. – О треугольнике Карпмана.

– По-русски выражайся, – попросил Инин.

– Это треугольник – жертва-преследователь-спаситель.

– А! Так бы и сказал. Про это я кое-что слышал. Так о чём ты подумал?

– Ну, для упрощения роль спасителя мы опустим, оставим только жертву с преследователем, – начал рассуждать Светлаков. – Ты слышал слово «виктимность»?

– Это типа поведение жертвы?

– Именно! Есть такая теория, что жертва сама провоцирует преследователя её преследовать. Значит, если жертва перестанет играть свою роль, она станет для преследователя неинтересной. Нет жертвы – нет преследователя, понимаешь? – Светлаков налил ещё водки. – Вот если кот побежит от собаки, она непременно за ним погонится – это инстинкт. А если кот убегать не станет, то собака тоже не побежит. Или возьмём святое писание. Бог разрешил Аврааму принести в жертву вместо сына овцу, что тот и сделал. Но, представляешь, что было бы, если бы Авраам попытался принести в жертву льва? – Светлаков расхохотался. – Лев не может быть жертвой!

– К чему ты клонишь? – Инин задумался. – Что мне не стоит бежать от Исполнителя?

– Да! А вместо этого найти его и надрать ему задницу! – с радостным жаром вскричал Светлаков. – Вопрос только в том, – сказал он, сразу же посерьёзнев, – где найти, и как надрать…

– Яйца ему прострелить, – выпалил Инин.

– Ладно, Виталь, – Светлаков замахал руками, – не обращай внимания – тупая идея. Это я спьяну сморозил. Мотать вам с Алей нужно отсюда, и чем скорее, тем лучше. Так что, давай вздрогнем с тобой на посошок, – он поднял рюмку, – чтобы вся эта грёбаная история закончилась наилучшим для тебя образом. А то двенадцатый час уже – сейчас моя Валька звонить начнёт. И это, – он погрозил Инину пальцем, – ты будь на связи всегда. Держи меня в курсе, понял?

Придя домой, Инин с пьяной улыбкой сообщил Але: «А знаешь, что мне Светлаков сказал? Сказал, что Исполнителя надо найти и жопу ему надрать».

– Я надеюсь, что со мной сейчас говоришь не ты, а выпитый тобой алкоголь? – грозно спросила Аля.

– Надейся. Я спать, – ответил Инин, валясь на диван.

На завтрак Аля приготовила глазунью с беконом. Дождавшись, когда Инин доест, спросила: «Ты помнишь, что нёс вчера, пьяница?»

– Конечно, помню. Портфель с бухгалтерскими документами, – он отхлебнул кофейку из чашки.

– Не портфель ты нёс, а бред.

– Бред? Тогда нет, не помню.

– Кому там задницу надо надрать?

– Задницу? Какую? – продолжал валять дурачка Инин.

– Не мазанную, сухую. Дурак, твой Светлаков!

– А вот с этим согласен. Дурак. – Инин поднялся из-за стола. – Спасибо! Яичница твоя просто отменная! – Он проследовал в зал, сел на диван и принялся натягивать джинсы.

Аля, в своём ультракоротком халатике, встала напротив, сложив на груди руки.

– Куда это ты собираешься?

– Халатик у тебя замечательный.

– Знаю. Ты мне это уже в десятый раз говоришь. Куда собираешься, спрашиваю.

Инин вздохнул.

– Сегодня суббота.

– Значит, к бабушке?

– Значит, к бабушке.

– Виталик! Это опасно.

– С чего это вдруг опасно?

– Возможно, они уже тебя там поджидают.

– Да откуда они знают, где бабушка живёт? – он просунул голову в горловину свитера.

– Ты всё дурачка продолжаешь строить? Через интернет любой адрес найти можно.

– Тогда найди мне, пожалуйста, – он продел в рукав руку, – адрес Архивариуса с Исполнителем.

– Я их фамилий не знаю. Если б знала, нашла.

– Да, дознаватель ты хоть куда, – он оправил надетый свитер.

– Не ходи туда. Это опасно, – повторила Аля.

– Ну, послушай. Не могу я к бабушке не пойти. Я билеты в театр взял. Она уже две недели ждёт не дождётся, что мы в театр пойдём.

– Так ты ещё и в театр собрался?! – всплеснула руками Аля.

– Давай здраво помыслим, – Инин поднял указательный палец. – Они что, круглосуточный пост на морозе выставят, меня поджидая?

– А вдруг… а вдруг они уже у неё в квартире?

– Сейчас! – Инин засмеялся. – Чтобы моя бабуля незнакомому дверь открыла?! Аль, ты накручиваешь себя. У страха глаза велики. Пойми, перед отъездом я просто обязан бабулю увидеть, сказать, что в отпуск еду. Когда мы ещё с ней увидимся? Послушай, – он мягко взял её за запястье, – я тебе обещаю: всё будет нормально. Ты на встречу со Светлаковым тоже меня не пускала. Но вот же я. Жив-здоров. Так что, не бойся ты ничего. Завтрашний день нам с тобой на сборы, а послезавтра – вперёд! Стамбул, здравствуй!

– Береги себя, ради бога. Будь предельно внимателен, слышишь? – Аля с мольбой глядела в его глаза.

– Всё. Будет. Нормально. – повторил, выделяя каждое слово Инин.

Февраль радовал оттепелью. С крыш капало, по-весеннему светило солнышко. Глядя из окна автобуса на оттаявший город (Инин поехал бы на такси, но Аля строго-настрого запретила, а он послушал) не верилось, что где-то там, среди строений его необъятных кварталов, затаились невидимые, ополоумевшие убийцы, маньяки-охотники, жаждущие его, Инина, смерти. Так не бывает. Нелепица, фантасмагория, вздор…

Поднявшись на третий этаж, Инин позвонил в знакомую с давнего детства дверь. Один длинный звонок, два коротких – это из с бабулей условный сигнал. Загодя расстегнул куртку, готовясь войти. Дверь не открывали.

Он позвонил ещё – два длинных, один короткий. Подождал, прислушался – за дверью ни шороха. Раньше такого не было никогда. Под ложечкой заворочался холодный червяк тревоги. «Да нет. Ничего не случилось. У тебя ж интуиция. Если бы что-то было не так, ты бы почуял, – успокаивал себя Инин, – наверное, телевизор громко включила, вот и не слышит».

Открыл дверь своим ключом. Первый раз. До этого пользоваться им не доводилось. Жуткое дежавю мелькнуло в сознании. Когда-то, сто лет назад, в другой, прошлой жизни, он также открывал дверь в съёмную квартиру отца. «Нет! Чушь!» – Инин прогнал видение.

Вошёл. В доме тихо. Версия с громко включенным телевизором оказалась неверной.

«Бабуля!» – позвал Инин.

Она не отозвалась.

Не разуваясь, прошёл по прихожей, нетерпеливо толкнул дверь в зал.

Бабуля лежала посереди комнаты ничком на ковре. Одна рука подобрана под себя, другая выброшена вперёд.

Хотелось заорать. Он сдержался. Опустился рядом с бабушкой на колени. Бережно перевернул её на спину. Лицо бабушки было мертвенно-бледным, почти белёсым. Невидящие глаза открыты. Он положил ладонь на бабушкин лоб. Лоб оказался пугающие ледяным.

«Нет!!!» – завопил внутри Инина чей-то отчаянный голос.

Он провел ладонью вниз по бабушкиному лицу, закрывая ей веки. Ту руку, что была выброшена вперёд, положил на грудь. Это получилось не без труда. «Трупное окоченение. Значит, смерть наступила более, чем восемь часов назад», – отстраненно сказал другой голос, спокойный и холодный, как бабушкин лоб. На бабушкину руку капнуло что-то прозрачное. «Сто лет не плакал. Оказывается, не разучился», – скакнула нежданная мысль.

В следующий миг на кухне раздался шум. Инин вздрогнул. Окатило ушатом страхом. «А вдруг они у неё в квартире?» – пронеслись в голове слова Али.

Он метнулся в сторону, схватил похожую на булаву из толстенного стекла вазу, и двинулся в сторону кухни. Пнул ногой дверь. В углу раскачивался отключившийся холодильник.

«Чёртов гроб!» – ругнул его Инин.

Тут зазвонил мобильник. Звонок шёл с неизвестного аккаунта в Телеграм.

– Я знаю, что ты сейчас делаешь, Виталий Инин, – зазвучал уже ставший знакомым и таким ненавистным голос. – Ты познаёшь, что значит терять. Ты тоже умрёшь, но не завтра. Сначала ты должен испить чашу страданий, полную боли и страха, Виталий Инин. Ибо такова воля Его. Иеасэ рцонха!

– Я убью тебя, мразь! Слышишь? Убью!!! – заорал Инин уже не слышащему его абоненту. – Я яйца тебе прострелю…

В ногах возникла ватная слабость. Зад Инина успел поймать табуретку. Уронив лицо в руки он зарыдал. Плечи подбрасывало, ладони вмиг стали мокрыми, а губы продолжали упрямо шептать: «Я убью тебя, мразь. Убью».

Глава 7

19

Раскалённая лава ярости рвала грудь изнутри, подкатывала кипящими клочьями к горлу. Инин схватил телефон. Набрал Алевтину.

– Я проклинаю тот день, когда встретил тебя, – прошипел он, прилагая усилия, чтобы не заорать так, что можно было бы сорвать голос.

– Что случилось? – опешила Аля.

– На кой чёрт ты свалилась на мою голову? Твои проблемы – не моя карма.

– Что случилось, Виталик? Ты пугаешь меня.

– Ты во всём виновата! Ты! Вот, что случилось! – не силах больше сдерживать себя, Инин сорвался на крик.

– Виталик, ты что? Объясни…

– Да пошла ты! – он лупанул пальцем по кнопке завершения вызова с такой силой, что на экране образовалась трещина.

«А-а-а-а!!!» – Инин заревел по-звериному – оглушительно, протяжно, отчаянно.

И отпустило. Неожиданно резко. Будто бы кто-то щёлкнул невидимым переключателем.

«Возьми себя в руки, истеричка проклятая! Она жертва обстоятельств, такая же, как и ты».

Он схватил телефон, чтобы перезвонить. Не успел. Аля звонила первой.

– Виталик…

– Извини, – он выдохнул. – Они бабулю убили.

– Как? Что? – Алин голос будто споткнулся.

– Захожу домой, а она мёртвая на полу лежит.

– Господи! А ты уверен, что…

– Не сама она умерла, – не дал закончить Инин. – Ублюдки мне позвонили.

– Господи!

– Аль ты скажи мне, что делать сейчас нужно? Куда и кому звонить.

– Я приеду сейчас. Напиши адрес.

– Не надо. Скажи кому и куда звонить.

– В поликлинику, врача вызвать, и в полицию.

– Понял.

– И ещё, Виталик, ты до приезда полиции бабушку не трогай, а то у них к тебе вопросы возникнут.

– Понял.

– Адрес скажи. Я приеду, – повторила Аля.

– Не скажу. Дома сиди. Если что – я на связи, – он отключил вызов.

Позвонил в полицию, поликлинику и Светлакову.

– Юр, тут проблемы. Бабушка умерла.

– Как? Когда?

– Пришёл к ней сегодня, а она…

– Блин… Виталь, соболезную. Но как же так? Вроде крепкая она у тебя была.

– Не сама. Помогли.

– В смысле?

Инин рассказал о звонке Исполнителя.

– Ты у бабушки сейчас?

– Да. Врача и полицию вызвал.

– Я еду к тебе.

– Не надо, Юр. Справлюсь.

Приблизительно через час пришла полиция – розовощёкий лейтенант и сержант – прыщавый парнишка кавказских кровей.

«Признаков насильственной смерти не обнаружено», – объявил Инину лейтенант, вручая Инину листок протокола осмотра тела.

Потом пришла врач – тучная женщина с недовольным лицом. На бабушку, к тому времени уже уложенную на диван, она лишь едва взглянула. Уселась за стол, разложила на нём бумаги.

– Чем болела? – скороговоркой спросила она, даже не глядя ни Инина.

– Да ничем. – Инин пожал плечами. – Ну, давление иногда было.

Женщина с недовольным лицом что-то карябала ручкой в бумажках. Когда закончила, сказала дежурным тоном: «Вот бланк констатации смерти и посмертный эпикриз. Транспортировку вызову. Документы передадите сотрудникам».

– Транспортировку? – переспросил Инин.

Она, наконец, соизволила посмотреть на него взглядом учительницы на двоечника, сделавшего три ошибки в одном единственном слове.

– В морг доставят умершую, – с недовольным, как и её лицо вздохом, сказала врач.

Инин пробежался глазами по её писанине. В графе «заключение» было написано: «биологическая смерть до прибытия медицинских работников».

Едва он закрыл за ней дверь – пришёл Светлаков.

Ожидая прибытия транспортировки, беседовали на кухне. Инин курил сигареты одну за другой.

– Да, Виталька, – Светлаков выглядел растерянно, словно бы его только что разбудили, – триллер какой-то. Поверить не могу. Такого и в кино не увидишь.

– Как же она их впустила? – размышлял вслух Инин. – Она же осторожная была, никогда посторонним не открывала.

– Похороны когда, Виталь?

– В понедельник, наверное.

– Я с работы отпрошусь, помогу.

– Спасибо. Справлюсь. У меня ведьма по этим делам спец.

– Н-да… Удружила тебе эта ведьма.

Инин выпустил струйку дыма вниз.

– Ты, Виталь, после похорон, сразу давай дуй отсюда подальше. Отсидишься в Турции, покумекаем, как быть дальше. Обязательно придумаем что-нибудь.

– А вот не хочу бежать никуда! – в глазах Инина сверкнули злые огни.

– Оба-на! – Светлаков округлил глаза. – Чего это ты задумал?

– Хочу уничтожить ту мразь, что с бабушкой это сделала. Ты же сам говорил: не будь жертвой.

– Ты это, Виталя, брось! – на лице Светлакова появился испуг, он взял Инина рукой за плечо. – Мало ли что я с перепоя сказал! Не всерьёз это. Реально шансы оценивай. Тебе их сейчас не одолеть, а себя погубишь. Я понимаю, что ты на эмоциях, но… Не дури!

В дверь позвонили. Приехала транспортировка. Выяснилось, что бабушку отвезут в тот же морг, куда отвозили Алину маму.

«Виталь, ты держись. На созвоне», – сказал Светлаков, прощаясь.

Инин вернулся домой чёрный от горя. Молча прошёл на кухню, откупорил бутылку водки, налил в кофейную чашку до половины, выпил не закусывая, не запивая.

Аля села напротив.

– Виталик, если бы ты знал, как я тебя понимаю.

– Не начинай, – махнул рукой Инин. – Лучше номер похоронного бюро, что с матерью твоей… ну это… Сохранился он у тебя?

– Я позвоню, я договорюсь, я всё сделаю, – закивала головой Алевтина. – Похороны когда?

– В понедельник, – бросил Инин и налил ещё водки в чашку.

Он выпил ещё и ещё.

– Ты бы поел, Виталик, – сказала Аля, – я борщ сварила. Она подошла к плите и включила конфорку под кастрюлей с борщом.

Инин ел механически, не чувствуя вкуса; в расфокусированных глазах стыла мутная пустота. Не доев, он отставил тарелку.

– Бабулю как положено похоронить надо. Завтра соседей обойду. Её все местные старушки любили. Директору школы позвоню. Может, кто-то её ещё помнит там. Пусть люди проводят. Ей бы приятно было.

– Родителям сообщил уже? Успеют до понедельника на похороны прилететь?

– Нет. И не буду.

– Почему ты не сообщил? Как же так? – поразилась Аля. – Ведь твоя бабушка мать твоего отца!

– Да сложно тут всё, – Инин скривился. – Давай эту тему закроем. Без них хоронить буду. Точка.

Аля замолчала, о чём-то задумалась, колупая ногтем трещинку на столе, потом поглядела на Инина.

– Виталик… – она медлила, мялась, – только ты не сердись, пожалуйста. Сначала послушай меня. Исполнитель далеко не дурак. Он прекрасно знает, что в наших ближайших планах смыться отсюда. Любой бы так думал на его месте. Поэтому ему надо спешить. И то, что он говорил: «умрёшь, но не сегодня, умрёшь, но не сейчас», по-моему, это уловка. Это лишь для того, чтобы мы немного расслабились, и не так спешили с отъездом. Он уже достаточно нас помучил. Он уже отнял у нас то, что можно отнять. Теперь ему осталось просто найти возможность расправиться с нами. Мы следующие, понимаешь?

– Аль, – Инин устало поглядел на неё. – Вот Исполнитель твой не дурак, а я дурак, по-твоему? Тебе кажется, что я сам про это не думал?

– И поэтому, Виталик, – она снова помедлила, – только не злись, но я вот что предлагаю. Поручить организацию похорон Светлакову. Ведь он же твой друг, он тебе не откажет. Он всё сделает, как положено. А нам с тобой нужно выехать как можно скорее. Уже в понедельник, как и планировали.

– Выехать, говоришь? Светлакову похороны поручить? – он жахнул рукой по столу так, что подлетели тарелка и чашка; бутылка водки подпрыгнула, ударившись о стол закачалась, но устояла. – Да я вообще никуда не поеду, пока Исполнителю яйца не вырву за бабушку, ясно тебе? – заорал Инин, вытаращив глаза. – Поезжай одна. Завтра же отправлю тебя.

Аля испуганно отпрянула.

– Успокойся. Успокойся, пожалуйста. Я… я просто… Послушай меня, Виталик. Одна я никуда не поеду. Ты из-за меня попал в эту историю, а я возьму и уеду? Я что, тварь последняя? Сдохнем вместе. Только, не думаю я, что твоя бабушка этого бы хотела.

– Правильно Светлаков сказал: нельзя позволять делать из себя жертву! – из Инина продолжал исторгаться гнев.

– Погубит тебя твой Светлаков! – в ответ закричала Аля. – Всё наоборот. Ты не понимаешь разве? Быть жертвой – это остаться здесь. Исполнителя мы всё равно не найдём, с его бандой не справимся. Останемся – только облегчим ему задачу.

Инин молчал.

– Виталик, – Аля присела на табуретку и заглянула ему в глаза, – неужели тебе совсем не страшно? – спросила она тихим голосом.

– Честно? – Инин прищурился, – страшно. Но вырвать этой твари яйца желания больше.

– Тем более, надо уехать. Мёртвым ты ему яйца не вырвешь. Нам нужно время и безопасная обстановка. Мы подумаем и решим, как выпутаться. Но, если останемся, ни думать, ни выпутываться будет некому…

– Чёрт с тобой, – нехотя сдался Инин, – уедем. Но бабуля похороню я лично, и сделаю всё, как положено. Это больше не обсуждается.

– Чёрт всегда со мной, – улыбнулась Аля, – я же ведьма.

Инин перевёл дух. Налил ещё водки, уже не пол чашки – на донышко. Выпил. Отправил в рот ложку из отставленной тарелки с борщом.

– И всё-таки не могу я понять этих уродов. Ну ладно, ты для них зло, я для них зло, но бабушка-то причём? Мама твоя причём? Око за око, зуб за зуб? Но я сына у Архивариуса не отнимал. Зачем он приказал бабулю убить? Где здесь сраная справедливость?

– Здесь ритуал какой-то, Виталик. Принесение в жертву. И жертва эта, не столько смерть, сколько страдания.

– Светлаков говорил, что надо понять их «золотую идею».

– «Золотая идея»? Знаю, – закивала головой Аля, – читала. Думаю, их золотая идея, всё-таки справедливость, как они её понимают. Они считают себя проводниками божественной справедливости на земле. Если кто-то доставил кому-то страдания, должен заплатить тем же. Просто убить – этого мало. Нужно, чтобы жертва помучилась.

– И кому же я доставил страдания?

– Ну как кому? Тому ублюдку, что упал с крыши. Он же страдал, пока летел. Это, во-первых. А во-вторых, господину Архивариусу, тем, что помешал ему наказать меня, согрешил против справедливости, так сказать.

– Справедливости, говоришь? – Инин с презрительным выражением на лице, мотнул головой. – Это не справедливость. Это садизм.

– Да! Как-то в детстве я видела, как кошка убивала хомяка… мышь, – поправилась Аля. – Она не сразу убила её, нет. Она долго мучила мышку – отпустит было, а потом лапой за хвост, раз – и к себе. Придушит зубами, когти вопьет, и снова отпустит. Это долго длилось. Ой, долго. Она просто упивалась её страданиями, была на седьмом небе от наслаждения. Видел бы ты её!

– Ну а ты-то куда смотрела? Почему не вмешалась? Отчего мышку-то не спасла?

– А я не могла, Виталик. Я из окошка на это смотрела, которое не открывалось. Выйти я рада была бы, но мама дверь на ключ заперла, за водкой она отправилась, – Аля покосилась на стоящую на столе бутылку, – да и пропала часа на два. Садизм – это инстинкт низменный – наслаждение от страданий другого. Так ведь Фрейд писал? Фанатики во все времена выдавали инстинкты за богоугодное дело. Инквизицию вспомни. Святоши ведьм пытали так люто, как кошке даже не снилось, и кончали при этом в штаны, оргазмы испытывали, а себя уверяли, что заблудшие души спасают. И Архивариус наш такой же вот инквизитор, похоже.

– Не наш, – поправил Инин и убрал бутылку водки под стол.

Его бедро жёг бумажник в кармане. В бумажнике два неиспользованных билета в театр. Они с бабушкой должны были быть сегодня в театре! Она так ждала…

Он подошёл к окну, распахнул его, вынул билеты из портмоне и отпустил их ветру. На глазах опять навернулись слёзы. Никто не должен их видеть! Мужчины не плачут. Стоя спиной к Алевтине, он закурил. Слёзы высохли. Теперь он мог повернуться к ней.

– Аль, я спать. Голова тяжёлая, как чугун.

В морге Инина ожидало очередное дежавю. За стойкой регистратуры была та же самая очкастая девушка.

«Инина Валентина Петровна», – сказал Виталий, раскрыв паспорт.

Девушка, недобро зыркнув на Алевтину, стоящую рядом с Ининым, подала документ.

«Непосредственная причина смерти – острая сердечная недостаточность; первоначальная – дистрофические изменения миокарда», – вслух прочитал Инин и вопросительно посмотрел на Алю.

«Эти дистрофические изменения у каждого второго есть», – сказала она.

В холл вошёл человечек в халате – маленький и худющий. «Виталий Сергеевич», – вспомнил Инин.

Человечек узнал его.

– Здравствуйте! Что-то вы к нам зачастили, – сказал человечек Инину, и осёкся. Понял, что пошутил неудачно.

– Здравствуйте! Гражданке Ининой вы вскрытие делали? Бабушка это моя, – он снова раскрыл свой паспорт.

– Я.

– И что вы скажете? Отчего она умерла?

– Так возраст же! – доктор развёл руками. – Сердце не выдержало.

– Чего оно не выдержало? Ударной дозы инсулина?

Доктор выкатил на Инина непонимающие глаза.

– Пойдём, Аль, – Виталий подтолкнул её к выходу.

Проводить Валентину Петровну собралось человек двадцать. В основном старушки-соседки; престарелые пенсионерки – бывшие завуч с биологичкой, да Светлаков с женой. На кладбище решились поехать только самые крепкие бабушки. Светлаковы тоже остались – готовить квартиру к поминальному ужину.

Могила для бабули была вырыта за оградкой, рядом со скромным памятником из серого гранита.

«Инин Иван Сергеевич», – прочитала Аля.

– Это твой дедушка? Папин папа?

– Да. Только я его не застал. За год до моего рождения умер.

Гроб опустили в могилу, забросали землёй. Всплакнули старушки. «Скоро мы все там будем», – скорбно сказала одна из них. Возложили венки. Инин поправил ленту: «Вот ты и переехала в новую квартиру, бабуля…»

Заказывать еду в ресторане Аля запретила категорически: «Всех старушек Исполнитель потравит, с него станется!» – приготовила лапшу и компот из сухофруктов сама, ещё в воскресенье. Старушки неспешно ели, не брезгуя водочкой, поминали Валентину Петровну. Светлаков, подперев рукой подбородок слушал их разговоры. Его жена возилась на кухне с посудой. Аля с Ининым спустились к подъезду перекурить.

На небе желтел диск полной луны.

– Полнолуние, – произнесла Аля, завороженно глядя на ночное светило. – Особенное время для ведьм.

– И чем же оно особенное? – поинтересовался Инин.

– Сила ведьм возрастает. Заклинания получаются мощнее и лучше. Яснее мысли других читаются. Будущее начинаешь видеть.

– Вот я одного не пойму, – Инин покачал головой. – Ты медицинский работник, блин. IQ у тебя зашкаливает. Начитанная. Эрудированная, как государственная библиотека. Как ты можешь верить во всю эту чушь про ведьм?

– А я, Виталик, не верю – я знаю.

– Ну-ну. – Инин скептически улыбнулся.

У стены дома, метрах в семи от подъезда, в ярком фонарном свете сидели три кошки – две серых, одна трёхцветная.

– Бабушкины подопечные, – вздохнул, поглядев на них, Инин. – прикармливала она их. Как же они теперь будут? Кыс-кыс-кыс! – он сделал пару шагов в их сторону.

Две сереньких не подошли, но и не побежали, а трёхцветная, испуганно прижавшись к земле бросилась наутёк. Инин остановился. Остановилась и кошка. Замерла, вперившись в человека дикими глазками, готовая в следующую долю секунды снова дать стрекача.

– А вот эту вот, что побежала, бабушка Муркой звала, – сообщил Инин. – Вообще одичавшая. Никого, кроме бабули моей к себе не подпустит.

– Стой на месте. Замри и не двигайся, – сказала вдруг Аля и опустилась на корточки. Её глаза, такие же ярко-зелёные, как у кошки, гипнотизирующе уставились на зверька.

«Иди сюда», – произнесла Аля утробным колдовским полушёпотом, от которого у Инина по спине пробежали мурашки. «Иди сюда», – повторила она.

Кошка вздрогнула и двинулась по направлению к Але. Сначала медленно, нехотя, будто бы через силу. А после быстрей и быстрей, почти перейдя на бег. Подойдя к Але вплотную, остановилась, мурлыкнула, ткнулась головой о её ногу. Аля почесала её между ушками, потрепала по холке: «Вот молодец ты моя! Вот ты моя умничка! А теперь всё. Беги по своим делам!»

Трёхцветная, протрусив вдоль стены дома, юркнула в темноту.

Инин присвистнул.

– Ничего себе! Как у тебя это получилось?

– Я же говорила тебе, – Аля поднялась на ноги, – что меня животные слушаются. Особенно кошки. Потому что все кошки тоже немножко ведьмы.

Прощаясь, Светлаков говорил своей жене Вале: «Вот, ребята в отпуск в Турцию собрались, а тут горе такое. Но что делать? Путёвки-то куплены».

– Куплены, – согласился Инин.

– Когда вылетаете? Завтра? – спросил Светлаков.

– Завтра, – ответила за Инина Аля.

– Ну, счастливо вам отдохнуть! – пожелала Валя.

– Спасибо! – ответила Алевтина.

– Ребят, вас подвезти? – предложил Светлаков.

– Да нет, Юр, мы на метро, – ответил Виталий. – Нам тут недалеко.

Высадив жену у подъезда, Светлаков отогнал машину на автостоянку. Успела наползти облачность, и луна, которая светила так ярко ещё час назад, исчезла, будто бы кто-то украл её с почерневших небес. Он шёл домой по безлюдной тёмной аллее, когда услышал шаги за спиной. Оборачиваться не стал. Ну и что с того, что шаги? Эка невидаль! Но инстинктивно прибавил хода. Шаги не отставали, напротив, они приближались, похрустывая ломающимся под ними ледком. Светлаков ещё увеличил скорость. Шаги сделали тоже самое. Он почти побежал. Не помогло. Тот, кто преследовал его (а Светлаков в этом уже почти что не сомневался) теперь был совсем рядом, судя по звуку, в каких-то трёх метрах. Юрий, наконец, обернулся. Прямо на него, со скоростью курьерского поезда летел мужчина – высокий, огромный, широкоплечий. На голову мужчины была надета бандитская балаклава, в правой руке он зажимал продолговатый предмет.

Светлаков не успел ничего сказать. Мужчина выбросил предмет перед собой, словно шпагу – всё тело Юрия пронзила невыносимая боль. Она сбила с ног, уронила на землю, парализовала, связав мышцы в узлы. Мужчина наклонился над распластанным на мёрзлом асфальте Юрием. Что-то достал из кармана. Что-то маленькое. Что-то такое, что легко умещалось в двух его пальцах. «Иеасэ рцонха!» – прорычал он, и с размаха ткнул этим маленьким Светлакову в горло.

20

Перевалившее за экватор лето пахло травой по утрам, плавило асфальт в полдень, сгорало кораллово-красным закатом длинными вечерами, заводило стрекотанье сверчковых хоров по ночам. Григорий Иванович глядел в открытое окно своего кабинета, попыхивая сигареткой. Под грозные окрики Елизаветы Петровны во дворе возилась дебелая малышня. Он скучал.

Люба и ещё две миловидные девочки после выпуска, как и было оговорено, отошли Главному. В соответствие с документацией направлены под эгидой благотворительного фонда для дальнейшего обучения и реабилитации за рубеж, а на деле начали трудовую вахту где-то в «массажных салонах» Дубая. К следующему лету директором уже подготовлена новая «партия» – Света, Гуля, Марина и, наверное, Вика. Главный будет доволен товаром, но избалованному вкусу Григория Ивановича эти кандидатки претили. Света слишком худа, Марина полна, Гуля азиатской наружности, что Григория Ивановича не возбуждало; ну а Вика – фигурка у неё то, что надо, конечно, но на лицо она же просто Квазимодо женского пола! Да, на подходе есть несколько девочек из младших классов, но они ещё не созревшие, они, как зелёные сливы, а Григорий Иванович – не педофил.

Толик продолжал водить дружбу с рыженькой девочкой, и эта девочка не шла у директора из головы. Логика была очень простой: если Толик говорит, что из родственников у неё только мама-алкоголичка, значит, никто за девчонку не похлопочет, если чего случится – это, раз. Она материально необеспеченная, значит, от вкусняшек, дешёвых побрякушек и тряпок будет на седьмом небе от счастья – это, два. Шанс получить приз в этой игре высок, но разве можно верить дебилу? Надо бы самому всё разузнать.

На краю двора Толик, орудуя кистью, намазывал ствол дуба гашёной известью.

«Жовнов! Зайди в кабинет!» – крикнул директор.

– Садись, – Григорий Иванович указал на диван.

Толик сел.

– Как настроение? Боевое?

Толик кивнул.

– Как подружка твоя поживает? Не скучно ей на каникулах?

– Нет, – Толик помотал головой. – Она книжки читает.

– Какие ещё книжки?

– Не знаю. Много книжек. Разных. Интересные очень. Потом мне рассказывает.

– И про что же она тебе рассказывает?

– Хм, – Толик задумался. – Ну про Дартарьяна, например.

– Д’Артаньяна, – поправил Григорий Иванович.

– И ещё про капитана Немо, про гномов и Белоснежку, и про Геракала… Вот.

– Про Геракла, – поправил директор. – А про маркиза де Сада она тебе не рассказывала?

– Кого? – не понял Толик.

– Неважно, – директор махнул рукой. – А что ж ты, Толик, подружку свою… как её зовут, кстати?

– Аля.

– Так что ж ты Алю в гости не пригласишь? Показал бы дом наш, как мы живём.

– А можно? – глаза Толика вспыхнули.

– Не просто можно, нужно!

– А когда? – Толик светился от счастья.

– А когда она к тебе зайдёт в следующий раз?

– Завтра обещала.

– Вот и пригласи её завтра. И знаешь, что? Веди её ко мне в кабинет. Посидим, побеседуем, чайку попьём с конфетами вкусными.

– А… ха… а… – от избытка эмоций Толик лишился дара речи.

– Ну ладно, ладно, ступай, иди деревья докрашивай. Завтра вас с Алей у себя жду.

На следующий день, в дверь кабинета директора постучали. На пороге стояли сияющий Толик и рыжая девочка. По сравнению с долговязым парнишкой, она казалась Дюймовочкой: Толик был выше её на полторы головы.

«Входите, ребята! – директор приветливо заулыбался, – присаживайтесь вот сюда, на диванчик».

Он резво подкатил к дивану столик на колёсиках, выставил на него три чайные чашки на блюдцах, вазочку с шоколадным печеньем, коробку конфет «Рафаэлло» …

– Сейчас чай будем пить, – объявил он, включая электрический чайник. – Ну а пока водичка у нас закипит, познакомимся, – сел на поставленный перед столиком стул прямо напротив ребят. – Григорий Иванович, – глядя на девочку, он показал рукой на себя, – директор детского дома.

– Аля, – ответила девочка.

– Вот решили с Толиком в гости тебя пригласить, а то ты всё за забором стоишь… Не дело это. Ты в каком классе учишься?

– В восьмой перешла.

– Вы, ребят, не стесняйтесь, конфетками угощайтесь, – он пододвинул коробку поближе к ним.

Толик и Аля воспользовались предложением незамедлительно.

– Как каникулы проводишь? – продолжил расспросы директор.

Аля пожала плечами.

– Обычно.

– У меня сразу предложение к тебе деловое. Есть желание деткам нашим помочь? Им общение нужно. Толик говорил, что рассказчица ты хорошая, историй много знаешь. Дети у нас в доме истории любят. Ох, как они благодарны бы тебе были, если б ты им их рассказывала! Что думаешь?

– Ну… Я попробую, – ответила Аля, несколько поразмыслив.

– Вот и здорово! – сказал директор обрадованно. – Ты очень бы нам помогла. Кстати, – Григорий Иванович поднял вверх указательный палец, поднялся с места и подошёл к маленькому, стоящему в углу холодильнику. Открыл его и разочарованно покачал головой. – Надо же! Вот незадача. Тортик забыл купить к чаю. Но мы это дело исправим. Толик! – директор раскрыл бумажник, доставая купюру, – сбегай-ка в магазин за тортом. Купи самый лучший, какой только захочешь.

Как только за Толиком закрылась дверь, директор перебрался на диван к Але.

– Ну, Аля, расскажи-ка, пожалуйста, как же вы с Толиком познакомились?

– Ко мне мальчишки на улице пристали, а Толик их всех раскидал.

– Да он у нас рыцарь оказывается! – всплеснул руками Григорий Иванович. – Похвально, похвально.

– Аль, а можно вопрос откровенный? – он наклонился поближе к ней. – Толик парень, конечно, смелый, но ведь, если честно, страшный, как Квазимодо. Ты девочка красивая очень. Тебя не смущает, что парень твой м-м-м… очень на тебя не похож?

– Он мне не парень, – ответила Аля, – Он мой друг. А Квазимодо был добрый и сильный. И Толик такой же.

– А откуда ты знаешь, каким был Квазимодо? – усмехнулся директор.

– Роман читала.

– Какой?

– «Собор Парижской богоматери» Виктора Гюго.

– Ах, да! Толик мне говорил, что девочка ты начитанная, – вспомнил Григорий Иванович. – Похвально, похвально. А скажи-ка мне, Аля, кто твой любимый литературный герой?

– Печорин, – не задумываясь ответила девочка.

– Печорин? – удивился директор. – Так он же был негодяй!

– Не был он негодяем, – уверенно возразила Аля, – просто судьба у него несчастная.

– Да ты своё мнение имеешь! – директор зааплодировал. – Похвально, похвально. А вот, скажем, отец твой, что по этому поводу думает.

– Нет у меня отца.

– Как это нет?

– Нет и не было. И мама мне ничего про него не рассказывает.

– Так ты, получается, с мамой живёшь?

– Да. Раньше ещё бабушка была. Но она год назад умерла.

– Печально. А мама твоя кем работает?

– М-м-м… – Аля замялась, – она сейчас не работает, болеет она…

– И чем же она болеет?

– М-м-м… – девочка покраснела, – я не знаю.

– Чтобы такая взрослая умная девочка не знала, чем мама болеет? Как-то трудно в это поверить.

Аля красная, как помидор, сидела опустив глаза в пол.

– Ладно, ладно, – директор похлопал её по плечу, – если у тебя есть какой-то секрет, можешь о нём не рассказывать. Давай сменим тему. Ты кем стать хочешь?

– В медицинский хочу поступить, а если не получится, то хотя б в медучилище.

– Похвально, похвально. Медицинская профессия почётная и ответственная. А вот у меня сын на экономическом факультете учится, бухгалтером станет.

– Бухгалтером? Это же скучно, наверное.

– Ну, для кого как. А я вот в детстве тоже врачом мечтал стать, только ветеринарным. В результате стал учителем биологии.

– Животных любили?

– Ага. Особенно котов.

Аля вдруг поняла, что и сам директор тоже похож на кота: вкрадчивого, вальяжного, большого, упитанного, с кругленьким брюшком.

Они говорили про котов, про путешествия в далёкие страны, про то, что куклы Барби – отстой, про то, почему торт «Птичье молоко» – самый лучший. А потом пришёл Толик. Только вместо торта он почему-то принёс сладкую сливочную колбаску.

– Толик! А где торт? – удивился Григорий Иванович.

– Колбаска лучше, она вкусней торта, – объяснил Толик и аккуратно вернул сдачу.

«Господи, вот дурак-то!» – подумал директор. Вслух же сказал с улыбкой: «У нашего Толика изысканный и оригинальный вкус».

Следующие две недели, Аля, не пропуская ни дня, являлась в вотчину Григория Ивановича. Белила, вместе с довольным Толиком, деревья гашёной известью. Играла с малышнёй в догонялки, жмурки и прятки, совсем не пугаясь страшноватого вида некоторых тамошних обитателей. Рассказывала сгрудившейся вокруг неё ребятне, сказки Андерсона и Бажова. Проходящий порою мимо директор одобрительно кивал головой: «Похвально, похвально». Сегодня в полдень, дождавшись пока Аля закончит очередную историю, он сказал ей: «Зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет».

В кабинете было прохладно – словно бы медвежонок, урчал кондиционер. По контрасту с царящим за окном зноем, прохлада ощущалась блаженством. Кот-директор восседал за большим Т-образным столом. «Это называется стол руководителя», – вспомнила Аля. По правую его руку светился новенький компьютерный монитор. По левую – лежала игрушка – резиновый чёртик.

«Присаживайся, пожалуйста!» – директор указал на ближайший к нему стул.

Аля присела на краешек.

– Да ты поудобней устраивайся! – Григорий Иванович широко улыбнулся. – Я для чего позвал, Аля. Хочу выразить тебе благодарность. То, что ты делаешь, неоценимо. Ребятишки тебя полюбили. Знаешь, как им не хватает того, что ты им даёшь? Они от тебя в восторге. Я тоже. Ты молодец!

Взволнованная словами директора Аля, хотела что-то ответить. Директор ей сделать это не дал.

– Ничего мне не говори, – выставив вперёд ладонь, он остановил её. – Ты заслужила премию. – Его рука нырнула под стол и извлекла оттуда пакет. – Держи! – Он протянул его Але.

Она раскрыла его. О чудо! Там оказались коротенькие джинсовые шортики стрейч в комплекте с маленьким элегантным топиком. На лице девочки вспыхнула радость, смешанная со смущением.

– Я… я не могу это взять.

– Это награда за труд, Аля, – сказал директор серьёзно и строго. – Ты не имеешь права от этого отказаться. Дома примеришь. Надеюсь, размер тебе подойдёт. Если нет – поменяю.

– Спасибо, Григорий Иванович! – Аля задыхалась от нежданного счастья. Директор подбрасывал резинового чертёнка.

– Это тебе спасибо, Алечка!

Пискнул сигнал. Григорий Иванович пошерудил мышью. На экране монитора начал крутиться клип «ВИА Гры». «Мою юное тело пол страны захотело», – пели Вера, Надя и Аня.

– Хороший у вас комп, новенький, – сказала Аля, вздохнув. – Когда-нибудь и у меня такой будет.

– А у тебя что ли нет компьютера? – поинтересовался директор.

– Да есть. Только это… он сломался сейчас, – неумело соврала Аля.

– Ах да, чуть было не забыл, – спохватился Григорий Иванович. – Ты у нас девушка читающая, и поэтому, хочу тебе одну книжечку порекомендовать. – Он вынул из ящика стола книгу и подал её Але.

На глянцевой обложке, где была изображена полунагая красотка во фривольной позе, значилась надпись «Эммануэль».

– Спасибо! А о чём эта книга? – спросила Аля.

– О красивой далёкой стране и о красивой любви.

– Такой же как у Ассоль и капитана Грея?

– Что ты! – улыбнулся директор, – эта книга о куда более интересной любви. Когда прочтёшь, расскажешь мне о своих впечатлениях.

– Обязательно, Григорий Иванович.

Директор подбросил чёртика.

– А что это за игрушка у вас? – осмелилась полюбопытствовать девочка.

– Это, Алечка, добрый чёртик. Мой талисман. Мы с ним много лет вместе. Он всегда помогает, когда мне трудно.

– Всегда-всегда?

– Абсолютно.

– Ну я пойду, Григорий Иванович? – Аля засобиралась. – Можно?

– Постой. Это ещё не всё. Есть у нашего детского дома дача за городом. Места, скажу я тебе, там красивейшие. Чудный лес с грибами и ягодами, озеро, как из сказки. Хочу вас с Толиком туда на денёк позвать, пока лето не кончилось. Ты не против?

– Я за! – захлопала в ладоши Аля.

– Ну, тогда замётано. Через неделю едем. Готовься.

21

Аля укладывала в дорожную сумку вещи, Инин курил у окна. Решено было ехать в Челябинск, а оттуда брать билеты на ближайший рейс до Стамбула. Уже была заказана машина в аренду – оставалось только закончить сборы и доехать до места, где было оговорено её получить.

– Может быть, я всё-таки такси вызову? – спросил Инин, указывая взглядом на сумки. – Не хочется с этими баулами по метро таскаться.

– Ой нет, – возразила Аля. – Боюсь, что Исполнитель уже выследил наше убежище. Обидно будет, если в самый последний момент нас расплющит какой-нибудь КАМАЗ.

– Боишься? А вот мне надоело бояться. – Он выкинул окурок в окно. – Ну ладно, – Инин вздохнул, – будь по-твоему. На метро поедем.

– Виталик! – позвала Аля. – Сумку помоги застегнуть. Так набила, что закрыть не могу.

Вещи уложены. Сумки застёгнуты. Паспорта не забыты.

«Присядем на дорожку», – сказал Инин.

Они сели – Аля на диван, Виталий на свою сумку.

«Ну, с богом!» – Инин поднялся. Зазвонил телефон. На экране высвечивалось «Светлаков».

– Да, Юра. Слушаю.

– Виталик…

Это был не Светлаков. Какой-то незнакомый, срывающийся женский голос.

– Кто это? С кем я говорю?

– Это Валя.

– Ой, Валя! Прости, не узнал. Что с твоим голосом?

– Юра… умер.

– Что? Как умер?

– Нашли утром. На аллейке недалеко от дома.

– Постой-постой, – Инин не верил услышанному, – я не понял, кого нашли?

– Юра вчера машину поехал ставить, – Валя говорила сквозь слёзы, – и не вернулся. Я звонила ему, а он не отвечает. Я искать вышла, звала, звала… Позвонила в полицию. А утром его нашли. Мёртвого. – Она зарыдала.

– Валя. Валя! Умоляю, возьми себя в руки. Что полиция сказала тебе?

– Юру отвезли в судебный морг на экспертизу.

– Так. Дело уголовное завели?

– Не знаю, – Валя продолжала рыдать.

– Валя возьми себя в руки. Что они тебе ещё говорили?

– Что Юрой следователь Воронцов заниматься будет.

– Всё, Валь. Держись! Я сейчас кое-какие вопросы решу – и к тебе. Не раскисай!

«Светлаков умер?» – спросила Аля.

– Ты же слышала, – угрюмо ответил Инин, направляясь в прихожую.

– Ты куда?

– Куда надо. Дома сиди!

Он побежал вниз по лестнице, на лету надевая куртку.

Через час Инин был в следственном управлении напротив двери с табличкой «Следователь Воронцов И.П».

Открыл дверь без стука.

– Вы занимаетесь делом Юрия Светлакова? Я его близкий друг, – выпалил он с порога, и не спросив приглашения сел на стул рядом со столом следователя. Бросил на стол паспорт.

– Делом? – удивлённо спросил Воронцов. – Оно ещё не заведено.

– Как не заведено? Молодой здоровый мужчина может умереть просто так? Я видел его вчера вечером, и с ним был полный порядок. Ведь это убийство, а вы… – Инин кипел.

– Убийство? – следователь недоуменно глядел на Инина. – С чего вы это взяли? Признаков насильственной смерти при осмотре трупа обнаружено не было.

– А если его отравили?

Следователь раскрыл паспорт Инина. Пощёлкал компьютерной мышью.

– А вот и экспертиза пришла, – сказал он, глядя в экран. – Хоть я и не должен разглашать служебную информацию, но учитывая вашу напористость, Виталий Григорьевич, – он посмотрел на Инина, – сделаю для вас исключение. Причина смерти вашего друга – передозировка опиатами. Говоря по-простому, ширнулся ваш друг, да перебрал с дозой.

– Чего? – Инин привстал. – Мой друг никогда наркотиков не принимал!

– А откуда вы знаете?

– Знаю и всё.

– Это не ответ, Виталий Григорьевич. А я вам вот что скажу. Ваш друг психиатром работал, так ведь? Следовательно, и с наркоманами дело имел. Значит, мог иметь доступ к наркотикам. Давно известный факт, что врачи, имеющие доступ к наркотикам – психиатры, наркологи, анестезиологи, сами порою на них и подсаживаются. А вы могли и не знать, что ваш друг наркотой балуется. Зачем ему афишировать это?

– Вот, значит, как гладко у вас всё получается, – ладони Инина вспотели. – А если ему наркотик насильно ввели?

Следователь прочистил горло.

– Вы, Виталий Григорьевич, случайно не пациент своего друга? Что за бред вы несёте? Кому это надо вылавливать вашего друга в ночи и вкалывать ему лошадиную дозу наркотика?

– А вы об Архивариусе не слыхали?

– Какой такой Архивариус? Вы не по адресу обратились. Вам в дурдом нужно! – гнев следователя прорвался наружу. – Всё! Не занимайте моё время. И без вас голова пухнет.

Инин возвращался домой на такси. С него довольно. Хватит нарезания кругов на метро! Мелькнула мысль: «А может, Юрка и правда в тайне наркотиками баловался?» Будто бы услышав её, в кармане завибрировал телефон. Инин даже не стал глядеть на экран: он знал, что это звонок с неизвестного аккаунта в Телеграм.

– Теперь ты познал, что значит терять, Виталий? – спросил низкий вкрадчивый голос.

– Сука! – прошипел Инин.

– Надеюсь, твой друг попадёт в хорошее место. Ты же отправишься в ад.

Инин часто дышал. Ярость клокотала внутри, рвала грудь.

– Игра подходит к концу, Виталий. Ты – следующий. Иеасэ рцонха!

– Слышишь, ублюдок? Следующий ты! Я тебя из-под земли достану, паскуда!!! – Инин заорал страшным голосом. – Я яйца тебе прострелю! Сначала яйца, потом башку! Ты понял меня?

Водитель, сухонький пожилой мужчина азиатской национальности, вздрогнул, испуганно вжал голову в плечи, и инстинктивно прибавил газу.

Вошедший в дом Инин был похож на грозовую тучу – огромную, устрашающе-чёрную, готовую взорваться атомной бомбой. Не снимая обуви прошёл в зал, сел на диван, уронил лицо в руки. Так он сидел, раскачиваясь. Минуту. Две. Пять.

Аля, сложив руки на груди, стояла у стены молча. Не требовалось быть ведьмой, чтобы почувствовать, что стоит сказать лишь слово, и бомба взорвётся.

Наконец, он заговорил: «Юрка. Светалков. Светлый, добрый человек. За всю жизнь мухи не обидел. Душа нараспашку. Никому зла не сделал. Двое детишек осталось, жена… Так жизнь любил! Помогал всем. Людям полезен был. И вот его нет. А я, тварь последняя, бесполезный балласт, эгоист конченный, которому не нужен ни кто другой, ни он сам, кусок дерьма, живущий без интереса, без смысла, без цели – вот он, жив-здоров сижу. Почему так? Это я должен был сдохнуть, не он!»

Он говорил всё это, опустив глаза в пол. Тут поглядел на Алю.

– Собирайся. Закажу тебе такси до Челябинска. Едешь одна.

– Виталик. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, – начала она осторожно, – но…

– Но, мать твою? Но? – взревел Инин вскакивая. – Никаких больше но! – В один прыжок он оказался прямо перед Алей. – Я знаю, что ты хочешь сказать. Даже не начинай. – Он нависал над ней с выпученными глазами, с алым от гнева лицом. – Я никуда не поеду. Думаешь, я сдохнуть боюсь? Теперь уже нет. Моя жизнь ничего не стоит. В ней нет никакого смысла. Вернее, теперь уже есть, и он в том… Пускай я сдохну, но они мне за всё ответят. Дошло до тебя?

– Да что ты сделаешь? – выкрикнула в ответ Аля.

– Я знаю, что, – спокойно ответил Инин, внезапно остыв.

Он вернулся на диван.

– Собирайся, Аля.

– Если ты не едешь, я тоже не еду, – она упёрла руки в бока. – Сдохнем вместе.

– Шантаж не пройдёт, Аля. Не та ситуация. Собирайся, я сказал.

– Сказала же, не поеду, – огрызнулась она.

– Хочешь сдохнуть, сдыхай. – С этими словами Инин прошёл в прихожую и надел куртку.

– Ты куда?

– Куда надо.

Он вышел за дверь.

Вернулся Виталий поздно вечером. Сел за кухонный стол.

– Где был? – спросила его Алевтина.

– Знаешь, как-то спросил я бабулю свою, мог бы я человека убить? Она ответила, что на дуэли бы мог, а вот если в ярости, или из мести, то никогда. Ошибалась бабуля.

Он приподнял свитер и вытащил из-под пояса брюк… пистолет. Положил на стол.

– Это что? – Алины глаза округлились.

– Старый добрый девятимиллиметровый «Макаров», – ответил Инин.

– Где взял?

– Неважно. Когда есть нужный знакомый и деньги – возможно всё. Будто не знаешь!

Аля, вздохнув, присела на табуретку.

– Клянусь. Чего бы мне это не стоило, не знаю как, не знаю каким способом, но я найду ублюдка и отстрелю ему яйца. А после, снесу башку. – Виталий заворожённо глядел на оружие. – Отныне, я объявляю смену ролей. Отныне охотник становится жертвой, а я начинаю охоту.

Глава 8

22

Инин стоял угрюмо и неподвижно, как памятник на могиле. Глаза его были сухи. Третьи похороны за две недели – это казалось кошмарным сном.

Сон. Тот самый проклятый сон. Эта его часть была смутной, почти не запомнилась, но она давала безошибочное ощущение, что со Светлаковым что-то случилось – страшное, неисправимое. Пришёл на память давешний спор. «Эх, Юрка, проспорил тебе я, но спеть под гитару теперь мне некому», – с тоской подумалось Инину.

После того, как отзвучали прощальные речи, и гроб был опущен в могилу и засыпан землёй, Инин подошёл к стоящей с заледенелыми глазами Вале, положил руку ей на плечо.

– Валь, я всегда буду рядом. Когда понадобится помощь, хоть в чём-то, сразу же обращайся. Не смей стыдиться. Ты поняла меня?

– Спасибо, – ответила она еле слышно.

Вернувшись на съёмную квартиру к Але, Инин не выглядел ни грустным, ни злым – пугающе сосредоточенным и серьёзным. Не снимая обуви, прошёл на кухню, сел за стол, закурил не открыв окна. Аля молча села напротив.

– Ты, наверное, хочешь спросить, как мы теперь с тобой будем? – Инин поднял глаза.

– Хотелось бы.

– Будем ловить Исполнителя на живца.

– То есть? – не поняла Аля.

– То есть, теперь нам больше не нужно прятаться. Наоборот, нужно, чтобы Исполнитель знал, где мы. Мы теперь и приманка, и охотник.

– Понятно, – с флегматичной обречённостью ответила Аля.

– Так. В этой пустой дешманской квартире сидеть я не хочу. Переедем ко мне. Или, нет. – Инин задумался. – У меня же отпуск в конце концов! Снимем номер в отеле на Великой Горе.

– Что за гора такая? – спросила Аля, вздохнув.

– Горнолыжный курорт. Не Куршевель, конечно, но зато от города недалеко. Ты на горных лыжах катаешься?

– Нет.

– Научу.

Аля снова вздохнула.

– Точно! Правильная идея, – похвалил себя Инин. – Там ведь леса кругом, безлюдье. У них больше возможностей и соблазнов будет, чтобы меня подловить. Не то что где-нибудь в городе. Да и мне лишние свидетели не нужны.

– Что ты намерен сделать? – Аля держала себя в руках.

– Ты задавалась вопросом, как они убивают? Почему на жертвах нет никаких повреждений, следов борьбы? Ну допустим твою маму, или мою бабушку мог кто-то держать, а другой бы вкалывал укол. Но и в этом случае могли бы остаться какие-то синяки на руках там, на шее. А Юрка – мужик не хилый, он бы без драки не дался. Так как же тогда?

Аля пожала плечами.

– Оглушение тупым тяжёлым предметом тоже исключается. Опять-таки, следы бы остались. Так, как?

– Не знаю.

– Электрошокер. Надёжно парализует на пару-тройку минут. И никаких следов применения. За это время мерзавцы вводят отраву.

– Электрошокер? Возможно. – Неуверенно согласилась Аля.

– Теперь слушай мой план. Когда кто-нибудь из ублюдков подберётся ко мне, – если их будет больше, чем один, лишних я пристрелю, – последнего же для беседы оставлю. Пробью ему плечо или колено, и пистолет к башке приставлю. И он как миленький мне расскажет, где найти Исполнителя. И как только он это сделает, отправится в ад за остальными. Это первая часть плана, – Инин с силой раздавил окурок о донышко пепельницы. – Теперь вторая. Когда я найду Исполнителя, я упру ему пистолет в яйца. Как обещал. Потребую назвать ФИО, точный адрес и телефон грёбаного Архивариуса. Позвоню по данному номеру. Спрошу: вы такой-то такой-то? Вашего сына так-то и так-то зовут? Я его друг, и хотел бы его найти. Если ответы Архивариуса меня удовлетворят, то о’кей, если же нет, то у меня будут к Исполнителю ещё вопросы. Богом клянусь, я вытрясу из него всё, что мне нужно. И прострелю ему яйца. Как обещал. А после снесу башку. Потом я найду Архивариуса. Найду, даже если выяснится, что он прячется где-нибудь в Антарктиде. И сделаю из него решето. И, знаешь, – Инин зло хохотнул, – как же будет забавно, когда полетят головы тех, на кого у него компромат. Это будет дополнительным бонусом. – Инин перевёл дух.

Виталик! – Аля схватилась за голову. – Ну о чём ты говоришь? Ты это сможешь? Ты же не киллер, не секретный агент, не спецназовец. Ты всего лишь бухгалтер!

– Смогу ли я? – Инин глядел на неё холодным, преисполненным абсолютной решимостью взглядом. – А у меня есть выбор? Загнанная в угол крыса становится львом.

– Ладно. – На Алином лбу выступила испарина. – Но ты подумал о том, что почерк их может и поменяться? Они не станут травить тебя, сбрасывать с высоты или сбивать машиной, а просто возьмут и пристрелят.

– Твои Исполнитель с Архивариусом – маньяки, а маньяки редко меняют свой почерк.

– Ну, а если вдруг?

– А тогда, Аль, вот, что скажу я тебе. Жизнь – состояние нестабильное и кратковременное. Смерть – это покой и вечность. И потом, ты в курсе такой статистики? За всю историю человечества существовало сто семь миллиардов человек. Ныне живущих – всего лишь восемь. Следовательно, если ты помираешь, ты приобщаешься к подавляющему большинству. Разве не круто? – его рот улыбался, но глаза оставались серьёзными. – Исходя из таких соображений, я делаю вывод, что жизнь – фигня. И если меня пристрелят, особо переживать не буду.

– Ты рассуждаешь хуже Печорина! – ужаснулась Аля.

– Хуже? А разве Печорин рассуждал плохо? «Хуже смерти ничего не случится – а смерти не минуешь», – так Григорий Александрович говорил? И что, он не прав?

– Печорин – несчастный человек с надломленной психикой.

– Нет, Аля. Печорин нормальнее всех нормальных. Печорин, Алечка, – просто душка.

23

На взятой в аренду машине Инин сначала привёз Алю в её квартиру. Пока она собирала вещи, он несколько раз обмолвился, что они направляются в отель на Великую Гору. (Вдруг камеры здесь действительно установлены, и кто-то просмотрит запись). Потом поехали домой к Инину. Он вышел из машины и неспешно обошёл элитку – глядите, вот он я, берите мой след! Наконец, они съездили к рабочему офису Инина, где Виталий вышел и выкурил сигарету у входа. «Будем надеяться, что они у нас на хвосте?» – подмигнул он Але, садясь в машину.

В отеле Инин снял люкс. Центральным атрибутом номера являлась кровать невероятных размеров с помпезными торшерами по бокам. Напротив кровати располагалось, огромное, под стать ей, окно, откуда открывался сногсшибательный вид на заснеженную, покрытую спадающими вниз по склону исполинскими языками леса, Великую Гору.

– Красота-то какая, – прошептала восхищённая Аля.

– Гляди, здесь есть настоящий камин, – Инин указал на него рукой. – Не электрическая бутафория, а тот, что дровами топится. Настоящий камин – это здорово! Настоящий камин – это и уют, и романтика. Не находишь?

Аля кивнула.

– Но кровати в люксе только двуспальные, – Инин лукаво подмигнул.

Алевтина намёк проигнорировала.

– Айда в ресторан! – предложил ничуть не сконфузившийся Виталий. – Отпразднуем наше прибытие. Жрать хочется.

– В ресторане мы питаться не будем, – запротестовала Аля. – Подсыплют они что-нибудь нам в еду, и прощай твой план.

– Ты права, – согласился Инин, – буду в город за едой ездить. Но сегодня мы смело сделаем исключение. Какими бы проворными эти сволочи не были, едва ли бы они успели уже проникнуть на кухню и что-нибудь нам подмешать. Надеюсь, по этому поводу ты спорить со мной не будешь?

Спорить Аля не стала.

Отдохнув после обеда, Инин повёл Алевтину на склон. Лёгкий морозец кусал за щёки, весело кружился мелкий снежок. «Я тебя лучше всякого инструктора кататься научу», – пообещал Виталий.

Ученицей она оказалась скверной. Ноги неуклюже разъезжались в разные стороны, корпус упрямо заваливался назад, и Аля то и дело плюхалась в снег на попу; на все инструкторские потуги Инина реагировала полнейшим непониманием. Она материлась. Он злился.

«Всё! Не моё, – Аля бросила палки на снег. – Лучше я буду на санках кататься и по лесу гулять. Под твоим присмотром, естественно», – добавила она, напоровшись на строгий взгляд Инина.

Поужинали они в номере лапшой «Ролтон», предусмотрительно захваченной Алей из дома. «Да. Давненько я бич-пакетами не питался», – не преминул заметить Инин.

Приняв вечерний душ, Аля вышла из ванной в алом, как кровь халате, тоже атласном, но уже не в коротеньком – длинном до пят. Оказалось, халат имел глубокий разрез, откуда, будто бы невзначай, выскользнула прелестная белая ножка. Инин сглотнул слюну. Аля, улегшись на противоположной Виталию стороне кровати, щёлкнула пультом от телевизора.

– И как ты намерен охотиться? – спросила она.

– Да просто всё. Видала какие леса вокруг? Буду выходить с пушкой в кармане, да прогуливаться. Вот с завтрашнего дня и начну.

Аля согнула ногу в колене, пола халата соскользнула с неё, и она, эта славная ножка, снова явила себя во всей её одуряющей красоте.

– Как тебе сегодняшний ужин? – Инин, скользя по кровати, начал незаметно подбираться поближе к Але.

– Ужин, как ужин, – она поглаживала своё обнажённое бедро пальчиками.

– А мне вот, что-то не очень. Завтра в супермаркет поеду. Тут до ближайшего минут двадцать езды.

– Ты сразу побольше всего набери, чтобы на несколько дней хватило.

– Это ещё зачем?

– А ты не понимаешь, что ли? Лишние поездки – лишний риск. За рулём ты практически беззащитен. Вот выскочит на тебя самосвал, и как ты пистолетом воспользуешься?

Инин, уже достигший половины кровати, беззастенчиво пялился на Алину ногу.

– Ну я же готов к тому, что на меня может выскочить самосвал. Предупреждён – значит вооружён.

Заметив его взгляд, Аля запахнула халат.

– Неоправданный риск не геройство, а глупость, Виталик.

Он решительно пододвинулся ближе к ней. Аля натянула на себя одеяло.

– Я спать. Умотал ты меня сегодня своими катаниями. – Она с головой укрылась.

«Вот, стерва!» – подумал Инин, откатываясь на свою сторону.

Занимаясь самоудовлетворением, он про себя усмехнулся: «Дожил. Ем бич-пакеты и мастурбирую. Прям, как в студенчестве».

За следующие несколько дней жизнь приобрела курортную упорядоченность. После завтрака Инин отправлялся резать лыжами склон, Аля сидела в номере, читая книги онлайн. После обеда Инин брал Алю с собой, катать на санках или баллонах. А под вечер он уходил бродить по окрестному лесу один, не забывая прихватить с собой железного друга. Дважды за это время ездил за продуктами в супермаркет. Не оставлял ежевечерних попыток соблазнить Алю.

Эти попытки неизменно терпели фиаско, и по признанию самого Инина выглядели неуклюже. Если бы кто-то спросил его, злит его это или лишь раззадоривает, он бы ответил: «и то, и другое». Свои неудачи Инин объяснял следующими причинами. Избалованностью – успел привыкнуть, что за ним охотятся женщины, но не наоборот, а значит, утратил навык. Тем, что самое грозное его оружие – интуиция, почему-то напрочь не работает в отношении Али (неужели и вправду ведьма?) И, наконец, тем, что желает её слишком сильно, так, как давно никого не желал. Ещё будучи студентом, он перефразировал Пушкина: «Чем больше женщину ты хочешь, тем позже даст тебе она», а жизнь только подтверждала истинность этой формулы.

Шёл день за днём, и ничего не происходило. Будто бы хищник понял, что на него расставлены сети. Инин опять заскучал. Он даже начал сомневаться в своём плане: «Похоже, не работает. Может, что-то другое придумать?»

«Они здесь, они рядом, я чувствую, – уверяла Аля, – они хотят усыпить твою бдительность. Не ведись».

В то утро вместо катания, он решил ехать в супермаркет.

– Зачем? Есть же еда ещё. И на обед есть, и на ужин, – принялась отговаривать Аля.

– А я курицу гриль хочу. И кальмаров консервированных. Вот, страсть, как хочу, – капризничал Инин.

– Не надо сегодня ехать. Я чувствую, – Аля сопротивлялась.

Она стояла у стены, рядом с камином.

– Ты всегда что-то чувствуешь, так что же? – Инин опёрся о стену рукой, и наклонился к Алиному лицу. От пухлых губ, которые были так близки, пахло земляничной свежестью.

«Сейчас возьму и поцелую», – решил Инин.

Будто прочитав мысли, она проворно присела и ловко вывернулась из-под его руки.

– Ты забыл, что тогда, в первый день было, когда тебя чуть машина не сбила? Я тоже тебе сказала – останься.

– Ну тогда я не готов был, а сейчас-то другое дело. Я весь внимание и осторожность.

– Всё равно, не нужно сегодня ехать.

– Я вина хочу. Помру просто, если вина сегодня вечером не попью.

«Эх, напоить бы тебя, – подумал Инин, – тогда всё срослось бы у нас. Жаль, что не пьёшь, стервочка».

– Здесь, в ресторане вино возьми. В закрытую бутылку яду тебе не нальют.

– А если шприцом накачают? – изощрялся Инин.

– Не дури, мы крышку осмотрим.

– Да нет у них в баре того вина, которого я хочу!

– Потерпишь.

– Не собираюсь больше ничего терпеть от этих ублюдков! И так натерпелся. В конце концов теперь я охотник – не они.

– Охотник. Жаль только, что ублюдки про это не знают, – съязвила Аля.

– Узнают, – ответил Инин, засовывая в карман ключи от машины. – А ты поколдуй на дорожку, чтоб со мной ничего не случилось. Ты ж ведьма.

24

В супермаркете Инин взял две курицы гриль, банку кальмаров, гамбургеры, хот-доги, пачку сосисок, десяток яиц, два контейнера с готовым рассольником, картошку фри, пару литров свежевыжатого апельсинового сока для Али, не забыв, конечно же, о четырёх бутылках своего любимого «Бароло» и о полагающихся к нему сырах: пармезан, камамбер, горгонзола… Купленной провизии на пару дней хватит. Сложив пакеты на заднем сидении, он пустился в обратный путь.

Он давно уже продумал варианты возможного покушения на свою персону в дороге. Есть вероятность, что со встречки выскочит автомобиль. Скорее всего, это будет грузовик. Ведь лобовое столкновение двух легковушек, чревато гибелью для обоих водителей, а его потенциальный убийца, хоть и фанатик, но едва ли камикадзе. Значит, надо быть внимательнее к встречным грузовикам, снижать скорость, загодя забирать вправо. Но гораздо более вероятной Инину представлялась другая возможность. Машина-убийца (опять-таки, очевидно грузовик) будет поджидать его где-нибудь за укрытием, оставаясь до последнего момента невидимой: за каким-то строением у шоссе, за стоящей на обочине фурой, или спрятавшись в густом, подобравшемся к самому краю дороге лесе… чтобы вылететь наперерез в том самый миг, когда губительное столкновение предотвратить будет уже невозможно. Следовательно, на таких закрытых участках, нужно сбавлять скорость до минимума и становится осторожным до максимума. Предупреждён – значит, вооружён.

Машина бойко летела по схваченному морозной коркой шоссе. Резина новая, зимняя, шипованная, держит отлично. Хозяин арендованной «Тойоты» не поскупился. Спасибо ему. На прямых открытых отрезках стрелка спидометра уходила за сто километров в час. Завидя встречные грузовики или закрытые участки дороги, Инин сбрасывал газ и глядел в оба. Но, чем меньше оставалось проехать ему до отеля, тем больше таяла его осторожность. В конце концов, это уже четвёртая его поездка в супермаркет, а если считать дорогу туда и обратно, то даже восьмая. И ведь ничего же не произошло! «И не произойдёт», – нашёптывало подсознание. Когда до отеля оставалось меньше пяти километров, он уже особо не обращал внимания на встречные грузовики, не сбавлял скорость перед сомнительными препятствиями справа. Вот за этим плавным изгибом шоссе открывается вид на Великую Гору, теперь до отеля рукой подать – считай приехал. Инин прибавил газ.

В зеркале заднего вида нарисовался грузовик. Самосвал. Старичок ЗИЛ-130. Отражение в зеркале разрасталось. ЗИЛ догонял, приближался.

«Вот гонит-то!»

Инин прибавил скорости. Как-то неприлично дать себя обогнать этой рухляди. Самосвал не отстал. Напротив, он тоже добавил и почти поравнялся с Ининым.

«Он что, реактивный?»

Инин выжал газ до отказа. Невидимый водитель грузовика сделал тоже самое, и громыхающая махина уже мчалась вровень с «Тойотой». А в следующее мгновение и без того маленький интервал между машинами стал сокращаться. Сомнений не было: самосвал притирал Инина к бровке, которая обрывалась глубоким кюветом. Улететь в него на такой скорости означало верную смерть. Или, что было бы ещё хуже, свернуть себе шею и сделаться на всю оставшуюся жизнь паралитиком, беспомощным овощем, куском мяса… Инин внутренне содрогнулся.

«Он что уснул? Он пьяный? Он псих?»

Или это и есть та самая роковая машина-убийца? И опять была права ведьма, когда сказала: «Не надо сегодня ехать, я чувствую»?

Инин ударил по тормозам. Самосвал улетел далеко вперёд. Машина юзом проскользив добрую сотню метров, встала. Виталий, развернувшись через сплошную прямую, понёсся в обратную сторону.

«Номер! Номер я не запомнил, идиот!» – выругал себя он.

Инин лихорадочно размышлял. Что это было? Если бы его хотели убить, водитель самосвала дал бы резко вправо и сразу столкнул в кювет, а не медленно прижимал к бровке. Значит, скорее всего, это был просто решивший поразвлечься пьяный дурак? А может быть, действительно, он уснул? Как-то раз Инину довелось ехать на такси в другой город. Машина вдруг резко прибавила скорость и пошла по косой траектории. Инин взглянул на водителя и увидал, что глаза у него закрыты. Он спал, но нога продолжала давить на газ! Или же это всё же они, эти твари? Играются с ним, заставляя испытывать страх, хотят сломать морально, прежде чем лишат жизни физически. Ведь сказал же ему ублюдок по телефону: «Сначала ты должен испить чашу страданий, полную боли и страха, Виталий Инин».

Зазвонил телефон. Алевтина.

– С тобой всё в порядке?

Неужели почуяла своим непостижимым чутьём, что что-то не так? Как тогда, в первую ночь их знакомства, когда своим окриком она не дала ему умереть под колёсами другого двинутого отморозка. Другого? Или того же самого? А может быть, ничего она и не почувствовала, просто увидела, что по времени он уже должен был бы вернуться, забеспокоилась, вот и звонит.

– Всё нормально. Просто тут авария на дороге, и пробка поэтому километровая. В пробке стою, – соврал Инин.

Нет. Он не скажет ей правды. Ни к чему это.

– Ладно. Береги себя. Жду.

– Ты не волнуйся. Надеюсь, через час буду.

Если рассказать ей, начнётся: «Вот! Я же тебе говорила! Я же всё чувствую. Я же всё знаю. Верь мне! Слушай меня!» Нет уж. Хотя в чём-то она права. Лишний риск ни к чему. Не стоит мотаться в супермаркет через день. Лучше набрать еды минимум на неделю.

Он вернулся к супермаркету. Докупил ещё восемь бутылок вина и решётку яиц. Взял несколько пачек спагетти, килограмм риса, два килограмма телятины, фруктов и овощей, растительное масло, палку салями, большой батон хлеба, головку сыра… Взял даже тефлоновую сковороду, кастрюлю и туристическую газовую плитку с баллончиками, чтобы еду можно было спокойно готовить в номере, а не растворять бич-пакеты кипятком из электрочайника.

«Снарядился по полной, к длительной осаде готов», – сказал он себе, грузя всё это в багажник.

Назад он ехал медленно и осторожно, как не ездил со времён обучения в автошколе. Но солнце светило так по-весеннему ярко, что стал таять лёд на шоссе. И небо было таким чистым, таким приветливо голубым! И ситуация на шоссе – идеальной. Почти всю дорогу – ни попутных, ни встречных. Будто бы кто-то взял и убрал все машины с его пути. Ведьма наколдовала? Недавнее происшествие с грузовиком начинало казаться всё более незначительным, взбудораженная им тревога сдувалась воздушным шариком, жухла. «Да никакие это не они. Просто лихач безбашенный. Разве мало таких на дороге? Что, собственно, произошло? Уйти от столкновения пару пустяков было – затормозил и всё. Что я и сделал. Чего же я себя так накрутил?» Ближе к концу маршрута нога Инина давила на педаль акселератора всё сильней.

На парковку перед отелем он въехал в отличном, как сегодняшняя погода, расположении духа. Поделив ворох пакетов по обеим рукам, Инин направился в номер. Пучеглазая, но при этом на удивление привлекательная девушка на ресепшен, приветливо улыбнулась. Инин ответил тем же.

«Смотри сколько всего накупил, на неделю хватит!» – продолжая сиять, как солнце, войдя в номер, он свалил кучу пакетов Але под ноги.

«А ещё, гляди, – присев на корточки перед стоявшей, сложив на груди руки Алевтиной, он потрошил один из пакетов, – я газовую горелку взял, сковородку, кастрюлю. Теперь нормальную еду готовить будем, а не лапшу, как бичи жрать».

Алевтина глядела на него с подозрением.

– Не вижу радости на твоём лице, – сказал Инин.

– Что произошло? – спросила Аля с каменной миной.

– Ничего. Вернулся с покупками, как ты видишь.

– Я спрашиваю, что с тобой произошло в дороге.

– Я же говорил. Пробка была. Задержался поэтому.

– Ты врёшь мне.

– Да с чего ты взяла?

– Во-первых, я чувствую. А во-вторых, с чего бы ты вдруг, упрямый, как осёл человек, решил согласиться со мной и накупить еды на неделю?

– Да ты и впрямь ведьма. – Инин встал с корточек. – Ничего утаить нельзя.

– Ведьма-ведьма, – согласилась Аля.

– Да ничего серьёзного. Какой-то придурок на ЗИЛе меня к обочине прижал.

– Настолько ничего серьёзного, что ты решил броситься на утёк в обратную сторону, а потом въехал, что я права и часто ездить не стоит? Поэтому ты накупил продуктов?

– Ну, сначала, я так и подумал, что это они, – нехотя признался Инин. – Ты же меня накрутила. А потом, поразмыслил, и понял, что никакие это не они, а просто лихач долбаный.

– Нет, Виталик. Это они. Они и никто другой.

– Да откуда ты знаешь?

– Почувствовала. И видение у меня было. Поэтому и позвонила тебе.

– Почувствовала! Видение! Знаешь, чаще всего предчувствия и предвидения оказываются паранойей.

– Это были они, – с нажимом повторила Аля.

– Да ни фига!

В дверь постучали. Аля вздрогнула. Инин открыл. На пороге стояла та самая пучеглазая девушка с ресепшен и держала в руках белый конверт.

– Вы Виталий Инин? – с привычной лучезарной улыбкой спросила она.

– Я.

– Это просили вам передать, – она протянула конверт.

– Кто просил?

– Парень из службы доставки.

– Какой парень? Где он?

– Не знаю. Первый раз его вижу. Отдал конверт и ушёл. – Девушка ещё раз сверкнула улыбкой и растворилась.

Инин распечатал конверт. В конверте была фотография их отеля. На обратной её стороне написано ровным и аккуратным почерком: Инин, мы знаем, где вы. Готовьтесь.

Он молча протянул фотографию Але.

– И что теперь ты мне скажешь про паранойю? – посмотрев, хмуро спросила она.

– Слушай, – Инин нервно потёр лоб, – ну какого чёрта осложнять себе задачу? Зачем ставить в известность, что нас выследили? Да ещё бумажное фото в конвертике прислали. Как будто нельзя было в Телеграм отправить. Не могу я понять этих уродов.

– Да можешь, – фыркнула Аля. – Вспомни про их золотую идею – им нужно, чтобы жертва страдала. Бумажное фото в конверте – это усиление психической атаки, тебе говорят: мы здесь, мы рядом, мы в зоне физической досягаемости. Мы кот, а вы мыши. Ожидание смерти страшнее, чем сама смерть.

– Ха! – Инин раскраснелся от азарта и гнева. – Замечательно! Сегодня они поймут, кто кот, а кто мышь.

– Если ты сегодня, после их предупреждения, пойдёшь бродить по лесу, они поймут, что что-то не так, – заметила Аля.

– Они поймут, что я их не боюсь. И не ошибутся.

25

В десятом часу вечера, когда катающиеся отдыхающие полосовали лыжами освещённый прожекторами склон, а некатающиеся весело заправлялись горячительным в баре, Инин вышел на свой маршрут.

Сначала по тропе здоровья между холмов, покрытых объятым тьмой лесом. Тропа широкая, практически не тропа, а аллея. Здесь светло, по всей длине стоят фонари, прогуливаются немногочисленные курортники. Затем направо, на пологий холм. Тут тропа более узкая и фонарей нет. Безлюдно. Но лес редкий, ярко светит золотая луна – Инину даже не пришлось включать фонарик на телефоне, и так дорогу видать. Морозец пощипывал щёки, хрустел под ногами схваченный им снег, «Макаров» приятно тяжелил карман горнолыжного комбинезона. Теперь снова направо. Здесь лес погуще и тропка поуже, приходится кое-где фонарик включать. И опять направо, по широкому кругу огибая отель. Тропка сбегает вниз, в лог. Это самый глухой, наиболее удалённый участок маршрута. Лес здесь густой, без фонарика не видать ни зги. «Самое лучшее место, чтобы меня пришить, – Инин шёл осторожно, высвечивая фонариком стволы сосен и костлявый подлесок, прислушивался к каждому шороху. – На их месте я так бы и поступил. Выследил бы мой маршрут (а то, что они уже это сделали Инин не сомневался), и поджидал где-нибудь тут, под ёлкой, с шокером наперевес». Он расстегнул карман комбинезона, где лежал пистолет, чтобы при надобности не замешкаться. Благополучно миновав лог, он в последний раз на маршруте повернул вправо. Лес снова редел, тропка некруто ползла наверх, снова выводя к людям, к отелю, к началу маршрута. Круг замкнулся.

Инин никогда не ограничивался единичным проходом маршрута. Нужно дать больше шансов врагу. Пусть осмотрится, пусть выберет позицию для атаки. Его враг – это рыба, которая видит в нём червяка, а он на самом деле рыбак. Чтобы выловить рыбу, удочку нужно забросить не один раз.

Второй круг также результатов не дал. Инин слегка озяб. Подумалось об уюте тёплого люкса в отеле, о бутылочке красного вина, о курочке-гриль, разогретой на сковородке, об Але в своём соблазнительном пеньюаре… Кто знает, может быть он сегодня придумает что-нибудь этакое и неприступная крепость падёт? «Однако, бог троицу любит», – подумал Инин и пошёл на третий заход.

Он спустился в лог. Луна, и так еле видная за разлапистыми кронами, спряталась в облака. Пространство, не освещённое слабым лучом фонарика телефона, превратилось в кромешную тьму. «Давно надо было хороший налобный фонарь заказать, а так не видать ни черта», – посетовал Инин. Мороз крепчал. Под ногами хрустел упругий снег. Громко, скрежещуще. Но стоило остановиться, как весь этот укрытый мраком мир погружался в полнейшую тишину. Мёртвую. «Будто в могиле», – подумалось Инину.

Через метров сто он снова остановился. Закурить. И… Что это? Инин вздрогнул. В этой глухой тишине, на отдалении, он услышал скрип снега. Шаги? Кто-то идёт за ним? В ту же секунду скрип прекратился. Показалось? Может, это просто нервы шалят? Он выключил фонарик, закурил. Тишь. Абсолютная тишь. Докурив, выбросил окурок в снег. Пошёл дальше.

Хр-хр-хр, – хрустел снег под ногами. Инин резко остановился. Хр-хр-хр, – слышалось за спиной. Вот! Не показалось. За ним точно кто-то идёт. Хруст опять прекратился.

«Слышит мои шаги, и останавливается, когда я останавливаюсь», – резонно предположил Инин.

Он развернулся, пошёл назад, туда, где этот кто-то стоит, затаившись во тьме. И ждёт… Сердце бешено колотилось, кровь стучала в виски, но тяжесть в правом кармане успокаивала, придавала решимости, толкала вперёд. Инин ускорил шаг.

Лучик фонарика, дрожа прыгал с тропы на деревья, на еловые лапы, на голые ветви кустов, опять на тропу… Он где-то здесь. Он совсем рядом. Инин чувствовал его присутствие кожей. Стоп!

Здесь, у толстенного ствола вековой ели, с тропинки в лес уходят следы. Совсем свежие. Инин готов был поклясться, что их не было тут, когда он проходил это место пару минут назад.

Осторожно, стараясь ступать как только можно тише, Инин двинулся по следам. Фонарик он погасил. Нельзя выдавать себя светом. Благо луна, снова выбравшаяся из облаков, продираясь сквозь хвойные кроны, худо-бедно, но всё же делала следы видимыми. Карман расстёгнут, но пистолет Инин доставать не спешил. Вдруг это не фанатик-убийца, а какой-нибудь чудаковатый курортник решил прогуляться по лесу. Ни к чему, чтобы тот видел оружие. Достать пистолет – доля секунды. Он успеет.

Снег становился всё глубже, Инин проваливался в него выше колена. Следы уводили в кустарник. Колючий прутик хлыстнул по лицу. «Чёрт!» – Виталий выругался шепотом. Миновав кусты, следы вывели на поляну. Пропахав по ней метров пятнадцать, они… обрывались!

«Что за хрень? Не мог же он на небо вознестись, – Инин был в замешательстве. – Может, они продолжаются, просто темно и не видно поэтому?»

Он прошёл по следам до конца, до середины поляны. Там они и заканчивались. «Мать твою…» – Инин замер.

Вдруг сзади, у кустов хрустнула ветка. Виталий обернулся, включая фонарь. И увидел его.

Он стоял. Чёрный, огроменного роста, сутулый, кряжистый, косая сажень в плечах. На лице балаклава, только дыры для глаз. Точь-в-точь, как у того типа на крыше. У Инина возникло ощущение, что он уже где-то видел его. Только где?

В правой руке у монстра что-то блеснуло. И это был не электрошокер. Убийца сжимал в кулаке рукоять длинного, как меч, тесака. Издав утробный рык, чудище двинуло в сторону Инина.

Час Х наступил. Через долю секунды Виталий вырвет из кармана железного друга, и прострелит ублюдку плечо. Он выхватил пистолет. И обмер. Его рука держала не рукоять «Макарова». Она держала клюв айс-фифи…

Несколько лет назад Инин был на Чегете, занимался фрирайдом – спуском на лыжах вне трасс, по целине. Однажды сбросило с крутого обрыва, покрытого твёрдым, как цемент, льдом. Виталию отчаянно повезло, что на пути падения встретилось маленькое выполаживание, где удалось закрепиться. Под ним была километровая пропасть, над ним – сотня метров обледенелого склона с крутизной в шестьдесят градусов. Без специального снаряжения по такому подняться нельзя. Он бы не выжил тогда, если бы не спасатели. После этого случая знакомый, занимающиеся альпинизмом, посоветовал ему приобрести айс-фифи – компактный, отдалённо напоминающий молоток, инструмент для ледолазания, позволяющий подниматься по самому твёрдому льду. С тех пор, спускаясь на лыжах, Инин всегда его брал с собой, кладя в правый карман горнолыжного комбинезона. На всякий случай. Весит инструмент примерно столько же, как и «Макаров», да и по размеру немногим больше. Спутать несложно. Но выходя на маршрут сегодня, Инин вынул айс-фифи из кармана, и положил туда пистолет. Он точно помнил. Он делал это всегда, выходя на маршрут. Или он ошибается? Быть может, сегодня он только хотел это сделать, но забыл? Как же он мог так оплошать?

Чудовище с тесаком, ухая, приближалось. Не мешкая ни секунды, Инин бросился в лес.

Ноги вязли, утопали в глубоком снегу. Ветви деревьев розгами секли по лицу. Колючие кусты предательски хватали за ноги, рвали комбинезон. Ноги чудовища, которые были, вероятно, и длиннее, и мощнее, чем даже у высокорослого и нехилого Инина, топтали глубокий снег резче, резвее. Чудовище настигало. Инин уже слышал шумное дыхание у себя за спиной. Подпустить поближе, резко остановиться и с разворота вогнать клюв айс-фифи ему в глаз? А если не выйдет? Если упырь рубанёт своим тесаком первым?

Земля ушла у Инина из-под ног. Он провалился. Полетел куда-то во тьму, в пропасть, в тартарары… Удар. Что-то хрустнуло в позвоночнике. Перевернуло вверх тормашками и кубарем понесло дальше вниз. «В овраг угодил», – пронеслось в голове. Кручение перешло в стремительное скольжение. Снова удар. Треск. Остановился!

Он лежал на животе, лицом в снег. Первая мысль была о том, целы ли руки и ноги, а главное –позвоночник. Инин пошевелил руками. Работают. А с ногами, особенно с правой – проблемы. Как будто что-то взяло их в тиски. Закряхтев, он слегка приподнялся, повернув голову назад. Здесь, на дне оврага было совсем темно, но привыкшие к темноте глаза смогли рассмотреть гигантских размеров пень, нависающий сверху чёрной махиной. Инина внесло под него почти что под грудь. Вколотив локти в снег, он попробовал подтянуться, вытянуть себя из-под пня. Бесполезно. Застрял. Застрял намертво. Как бы сейчас помог айс-фифи! Но его больше нет. Как и телефона с фонариком. Выронил во время падения.

А там, левее и наверху, уже прыгал во тьме по еловым ветвям голубой луч. Чудовище шло, искало, спускалось в овраг. Инин, хрипя от натуги, попробовал выбраться. Проклятая правая нога в чём-то увязла, видимо, запуталась в паутине мелких корней. Уже слышан был хруст веток и ворчание чудища. Через полминуты он будет на дне оврага. А ещё через полминуты… Инин отчаянно рванулся вперёд. Снова фиаско. Полное.

«Сейчас ты умрёшь», – сказал чей-то чужой, издевательски спокойный голос в мозгу Виталия. Оставалось только безнадёжно смотреть на приближающийся, скачущий свет фонаря…

Луч подпрыгнул кверху и вдруг погас. Чудовище зарычало, выматерилось. Продолжая недовольно ворчать, заелозило по сторонам – Инин видел его неясные очертания в темноте. «Поскользнулся, телефон обронил», – понял Виталий. Он предпринял ещё одну отчаянную попытку высвободиться. Результатом была только острая боль в правой ноге.

Чудовище не нашло телефон. Оставив попытки, оно пошло по дну оврага в темноте. «Он и без фонаря меня обнаружит. Я почти на пути у него лежу», – Виталий надежд не питал.

Скрипя снегом, к Инину приближалась смерть. «Он сразу рубанёт меня тесаком по шее, или будет разделывать медленно, смаковать, кромсать? Скорее всего, второе. Ведь эти мрази хотят, чтобы жертва страдала». Скрип подобрался вплотную. Сейчас…

«Сейчас сдохну. Позорно и глупо сдохну. Хоть раз в жизни хотел сделать чего-то стоящее, и… Прожил бездарно, и подыхаю бездарно». Скрип прекратился. Инин, замерши лицом в снегу, знал, чувствовал, что потрошитель стоит прямо над ним. Всё. Инин не дышал. Но сердце бухало так громко, что казалось монстр слышит его удары. «Ну не тяни. Давай!»

Скрип возобновился. Он (Инин не мог в это поверить) стал удаляться. Не заметил? Не заметил! Виталий рванулся с такой неистовой силой, что показалось, что весящий не менее тонны пень покачнулся. Бешено заработал ногами. И что-то сдвинулось. То, что держало правую ногу слегка ослабло. Взбивая локтями снег, извиваясь всем телом, Инин отвоёвывал у пня сантиметры. Он с ужасом слышал, что скрип опять приближается. Монстр понял, что проскочил мимо и теперь возвращался.

«Судьба, вселенная, бог или кто там, дают тебе шанс. Давай! Не просри. Давай!» – шептал себе Инин, судорожно борясь.

«Ага!» – радостно возопило чудовище, когда до него оставалось около сорока метров. Оно, наконец, заприметило Инина. Перешло на бег. Виталий, которому к тому времени удалось перевернуться с живота на бок, расслабил ноги, и, вложив все оставшиеся силы, дёрнул их на себя. Невидимая лапа корней вдруг отпустила хватку. Через мгновенье Виталий стоял на ногах. Он побежал. Срывая ногти, вгрызаясь пальцами в снег принялся карабкаться по крутому склону оврага вверх. Чудовище материлось где-то внизу. В лазании оно оказалось не столь проворным, как в беге.

Выбравшись из оврага, Инин, вездеходом тараня снег, бежал вдоль кромки. Синенький огонёк. Это его телефон. Вот место, где он упал. Значит, мобильник выпал из руки до того, как он улетел в овраг. Рядышком, из снега торчал айс-фифи. Вторая удача. Виталий подхватил телефон, вырвал айс-фифи из сугроба.

По утоптанной тропе бежать было во много раз легче. Мешала только боль в правой ноге. Виталий прихрамывал. За каждым деревом чудился враг. Ведь, скорее всего, мужик с тесаком был не один. Наверняка, где-то поблизости ошиваются ассистенты. Они смогут доделать дело.

«Боишься? – говорил себе Инин. – Боишься, и ещё как, – отвечал сам себе. Подыхать-то не хочется. А ведьме плёл, что на смерть тебе наплевать и что жизнь – фигня. Врал получается, позёр! Если боишься, значит, на что-то ещё в этой жизни надеешься. Вот Печорин бы не боялся. Далеко тебе до Печорина, идиот».

26

Инин вломился в номер взъерошенный, запыхавшийся, с бешено горящими глазами, с расцарапанным и потным, несмотря на мороз лицом, с разорванной штаниной, с окровавленной голенью.

Аля, побледнев отшатнулась, схватилась рукой за рот.

Ни слова не говоря Инин бросился к сейфу, набрал код, открыл. Вытащил свой «Макаров».

– Идиот. Идиот! Джеймс Бонд херов! Как же я мог?

– Что? Что случилось? – наконец, обрела дар речи Аля.

Он положил пистолет обратно, закрыл дверцу. Схватил бутылку вина и штопор. Плюхнулся на диван. Откупорил. Присосавшись к горлышку, опрокинул в себя пол бутылки. Аля, сложив руки на груди, стояла напротив и терпеливо ждала. Из-за двери доносилось треньканье гитары и чьё-то пение.

– Облажался я, блин, по полной, – вымолвил Инин, ставя бутылку на пол. – Пистолет не взял, представляешь?

– Что с твоей ногой и лицом? – спросила Аля изо всех сил стараясь держаться спокойно.

– С ногой и лицом? Фигня. Мог вообще без башки остаться.

– Виталик не томи, – в её голосе был слышен надрыв. – Рассказывай.

– Амбал на меня в лесу напал. Здоровенный, сука, как тролль. И знаешь, не с шокером. С тесаком огроменным.

– Что за амбал? – Алины брови сосредоточенно сдвинулись. – Ты лицо его запомнил?

– Какое на фиг лицо? Он в балаклаве был, как тот придурок на крыше. Но, знаешь, – Инин наморщил лоб, – у меня такое ощущение, что где-то я его видел. Но где?

– Что произошло в лесу? Подробно рассказывай, – потребовала Алевтина.

Инин рассказал. Рассказав, снова приложился к бутылке и допил до дна.

– Значит, с тесаком он был, – задумчиво проговорила Аля. – А кто мне сказал, что почерк маньяков не меняется?

Инин только почесал макушку. Ответить на это ему было нечем. За дверью продолжала бренчать гитара. Певец взял высокую ноту. Виталий поморщился.

– Значит, теоретически, – продолжила Аля, – они нас и пристрелить могут. Вот ворваться в номер, и пристрелить.

– Ну не перегибай палку, – недовольно возразил Инин. – Не накручивай. Уверен, что у Архивариуса с ментами договор – не светиться. Если нас в отеле пристрелят при всём честном народе, это ж какой резонанс будет! Вот если где-нибудь в лесу, или на пустыре каком, где свидетелей нет, тогда, согласен с тобой. Грохнули, тело в мешок, закопали и поминай, как звали. Будем числиться пропавшими без вести. А так, чтоб на людях, нет, – Инин отрицательно покачал головой, – не станут они этого делать.

За дверью гитара пронзительно тренькнула. Инин вскочил. Вылетел в холл. Там расположилась компания из двух молодых девчонок и двух парней. Один из них, аккомпанируя на гитаре, самозабвенно выводил: «Я свободен, словно птица в небесах. Я свободен, я забыл, что значит страх…»

«Слышь, ты! Ты в натуре свободен! – заорал Инин. – Двенадцать ночи, а вы тут горланите. Ну-ка пошли отсюда! А то я тебе сейчас гитару на башку надену, испанский галстук сделаю!»

Видя выпученные, горящие гневом глаза Инина, его сжатые кулаки, разодранную штанину и кровоточащую ногу, компания решила не спорить, – не сказав в ответ ни слова, скорёхонько испарилась. Инин вернулся в номер и снова плюхнулся на кровать.

– Виталик, ты что? – не поняла Аля.

– Терпеть не могу музыку. Особенно гитарную. Особенно в таком исполнении.

– Ясно. Дай ногу посмотрю.

– Да. Надо бы в медпункт сходить.

– А я тебе не медпункт? – присев, она осматривала и ощупывала повреждённый участок. – Так, перелома нет. Просто ушиб и сильная ссадина. Бегом в душ! Помоешься, я тебе обработаю рану и перевязку сделаю. И ещё противостолбнячную сыворотку поставлю. У меня есть в аптечке. Взяла. Как чувствовала, что пригодится.

Обработав и перевязав рану, Аля устроилась рядом. Вдруг спросила: «Когда ты лежал, а этот стоял над тобой с тесаком, что ты чувствовал?»

«Досаду, – ответил Инин. – То, что с пистолетом так облажался, что за Юрку с бабушкой отомстить не смогу, то, что сдохну так глупо».

– А тебе было страшно?

– Ни хрена, – опять соврал Инин.

– Ну хорошо, за себя тебе не было страшно. А за меня? Ведь если бы убили тебя, то и мне тоже недолго бы осталось.

– Тут я тебя разочарую, – он посмотрел ей в глаза. – Нет. Такой я. Эгоист и нарцисс. Вот от тебя секса не дождёшься, а от меня человечности.

Алевтина на намёк Инина никак не отреагировала.

– Ясно. Но что дальше? Планы-то придётся менять. Надеюсь, теперь с пистолетом по лесу бегать не будешь?

– Тут ты права, – согласился Инин. – Но я подумаю об этом завтра. – Он зевнул. – Утро вечера мудренее.

Пережитый стресс, усталость и бутылка вина сделали своё дело – Инин мгновенно провалился в сон.

На завтрак Аля приготовила яичницу на свежекупленной сковордке, нарезала сыр, заварила кофе. Номер наполнился до невозможности вкусными запахами. Поев с удовольствием, Инин отвалился на спинку кресла и закурил.

– И какие у тебя теперь планы? – присев на кровать, Аля продолжила вчерашнюю тему.

– Да есть идейка одна, – сказал Инин.

– Какая?

– Откуда ты узнала, что Архивариус каббалист?

– Так Вадим же сказал.

– Он только это сказал, и всё?

– Ну да.

– А в какой такой организации Архивариус состоит, где она находится, как называется?

– Он про это ничего не знает.

– Или говорить не хочет, – добавил Инин.

– Допустим, – сказала Аля.

– Вот что мы делать будем. Нужно отыскать каббалистскую организацию в нашем городе.

– По-моему, плохая идея, – Аля нахмурилась. – Бесполезная. Во-первых, их штаб-квартира, скорее всего находится не у нас, а где-нибудь за границей. В Израиле, например, или в том же Дубае. Во-вторых…

– Ну насчёт Дубая это ты брось, – категорически не согласился Инин. – В Дубае арабы за еврейскую каббалу, башку снесут.

– Во-вторых, – продолжила Аля, – поиск каббалистской организации, скорее всего, не даст ничего. Секта Архивариуса, может не иметь ничего общего с настоящей каббалой, и каббалисты, если допустить, что они есть в нашем городе, понятия не имеют, об Архивариусе и его шараге.

– Вот как? А я считаю, что они понятие иметь очень даже могут. Почти уверен, что-нибудь да слышали о его шараге. В любом случае, попробовать нужно.

– И как ты их найдёшь?

– Господи, Аля! Ты меня поражаешь. С твоими мозгами и так тупить! А Гугл на что?

На полчаса он закопался в телефон. Вздохнул, отложив его в сторону: «Да. Всесильный Гугл тоже бывает бессилен, гори он огнём».

– Стой! Оба-на! Вспомнил! – Инин соскочил с кресла. – Я вспомнил, где видел того урода, что с тесаком за мной гнался! У ментов в РУВД, когда они мне видеозапись показывали. Эта тварь мне машину сожгла.

– Ты уверен?

– Да! На девяносто девять процентов. Здоровущий, сутулый, широкоплечий, руки длинные, как у орангутана. На тролля похож.

– Может, это и есть Исполнитель? – предположила Аля.

– Да что ты! Не думаю. Чуваки с этаким телосложением интеллектом не блещут. Архивариус на роль Исполнителя такого бы не поставил. Тут мозги нужны. Этот тролль – рядовой боец, шестёрка.

– Логично, – согласилась Аля.

– А Исполнитель мне представляется, таким вот субтильным жидом в очочках. Вылитым Вуди Алленом. Почему-то именно так я его вижу.

– Возможно, – кивнула головой Алевтина. – Так какие теперь твои планы?

– Простые. Забью в Гугл «список НКО города» и буду искать по названию и роду деятельности. Те, которые как-то с эзотерикой связаны, духовным, типа, развитием и прочей тому подобной лабудой, буду на заметку брать. А после мы их проверим.

Аля пожала плечами. Инин перебрался с кресла на кровать и опять ушёл в телефон. За занятием этим он провёл более двух часов, периодически что-то записывая в свой блокнот.

– Итак, вот что мы имеем, – объявил он, глядя в записи. Объединение «Тропа Моисея». С неё-то мы и начнём. Далее. Центр «Ростки духа». Потом, общественная организация «Тайный смысл». И наконец, автономная НКО центр «Путь к себе». Объедем каждую из этих шараг.

– Что значит, объедем? – с недоверием спросила Аля.

– Сядем на машину, да объедем. Выясним, что почём. Побеседуем с адептами, так сказать.

– Плохая идея, – сказала Аля нахмурившись.

– Это почему?

– Мы под колпаком. Они за нами следят. Будут следовать по пятам.

– Так это же хорошо!

– Чего хорошего? Какой-нибудь КАМАЗ может расплющить нас в лепёшку на дороге. Могут пырнуть ножом в толпе. Башку прострелить могут так, что и пикнуть не успеешь.

– Так-так, – сложив на груди руки, Инин с издёвкой посмотрел на Алю, – а ты, что предлагаешь?

– В Турцию скорей валить, как и хотели. А ещё лучше в Дубай.

Инин вскочил с кровати, лупанув по ней руками.

– Не будет этого! – заорал он страшным голосом. – Ни Турции, ни Дубая! Тебе понятно? Сама вали!

Аля съёжилась.

– Билет тебе возьму, и досвидос. Хоть завтра.

– Одна я не поеду.

– Тогда не ной, – Инин немного остыл. – На дороге хрен, что они со мной сделают, я вожу классно, курсы экстремального вождения закончил. ЗИЛ меня не расплющил, и КАМАЗ не расплющит. Слабо им будет. Ножом в толпе пырнут? Не будем лезть в толпу. Башку прострелят? Не забывай, что я тоже с оружием. Поэтому, ещё неизвестно, кто кому башку прострелит. Всё. Хватит болтовни, – он принялся натягивать джинсы. – Я поехал по адресам, а ты запрись, задёрни шторы и книжки сиди читай.

– Ещё чего! – взбунтовалась Аля. – Книжки читай! Я с тобой еду.

Глава 9

27

В тот день они объехали два адреса. «Тропа Моисея» оказалась безобидной группкой пенсионеров, изучающих историю иудаизма; «Ростки духа» – чем-то вроде воскресной церковной школы для первоклашек.

Весь следующий день заняла поездка в «Тайный смысл». Располагалась данная организация в деревне, далеко за городом, и представляла из себя поселение чудаков, замороченных на веганстве, непротивлении злом злу и на слиянии с природой.

Вернувшись, ужинали купленным в дороге фастфудом (Аля сказала, что продукты, оставленные в номере, могут быть отравлены, – вдруг кто-нибудь проник туда во время отсутствия?)

– Ну что, остался «Путь к себе»? – сказал Инин, дожевав последний кусок гамбургера. – Во сколько завтра встаём?

– А если и там ничего не узнаем, тогда мы, наконец, свалим в Турцию? – спросила Аля в ответ.

– Не обещаю. Сначала в «Путь к себе» надо съездить.

– Не надо туда ехать, – угрюмо сказала Аля.

– Это ещё почему?

– Беда будет.

– Опять видение было? Опять чувствуешь?

Аля кивнула.

– Аль, послушай, – к удивлению Алевтины, Инин всегда раздражающийся при таких темах, заговорил мягким спокойным голосом, – все эти предвидения, предчувствия, они иногда сбываются, да, но далеко не всегда. И называются одним известным тебе словом – интуиция. Никакой магии, понимаешь? Интуиция. Она, конечно, работает, но с осечками. В школе у меня была девушка, и я угадывал все её желания. Ну, по крайней мере, мне так казалось. И вот однажды, я был уверен, что она хочет на день рождения белую крысу. У меня тоже было видение. Я купил ей эту крысу и подарил. Ошибся я. Был скандал. После этого мы расстались. – Инин поднялся с кресла, подбросил в камин дров и продолжил. – Твоя интуиция не подвела тебя в наш первый вечер знакомства, и возможно, это спасло мне жизнь. Не обманула она тебя и когда поехал за продуктами в супермаркет. Но заметь, она молчала перед тем, как я позавчера пошёл в лес, где меня чуть на рагу не изрубили. Ненадёжная штука интуиция эта.

– То, что ты называешь интуицией, я называю подключением к энергоинформационному полю, – начала Аля.

– Существование этого поля не доказано, – перебил её Инин.

– Доказано, не доказано, но то, что я чувствую, сбывается в девяти случаях из десяти, потому что…

– Ты ведьма? – снова не дал ей договорить Инин.

– Да, – уверено кивнула головой Аля. – Людей с такими способностями в прошлом называли ведьмами.

– Так, – на лице Инина закривилась знакомая сардоническая улыбка. – Вот если ты ведьма, в чём ещё твои способности, кроме того, как похоть у мужиков вызывать, кошек гипнотизировать, да иногда угадывать то, что будет? А ведьмы они и порчу наводить могут, и сглаз, и если ей кто плохое сделает, так сразу обратку ему давать. Ты вроде сама рассказывала, что в школе так у тебя и было. Тогда вопрос. Если ты ведьма, то почему те уроды, что на нас охотятся, до сих пор безнаказанными ходят? Где твоё ведьмовство? Или ты подрастеряла способности-то со школьных лет?

– Чтобы сглазить, Виталик, надо завидовать. А я не завистливая. Порчу наводить не умею. Ты знаешь о том, что у каждой ведьмы свой круг способностей, персональный? Вот кто-то может это делать, а я нет. А чтобы обратку послать, мне в личном контакте нужно быть с человеком, видеть его, понимаешь?

– Ни фига я не понимаю, – Инин махнул рукой. – Я понимаю, только одно: как этого грёбаного Исполнителя выловлю, яйца ему отстрелю.

Аля какое-то время сидела молча, задумчиво глядя на веселящийся в камине огонь. Инин перебрался с кресла на кровать, и вытянувшись на ней смотрел рилсы.

– Виталик! – вдруг позвала его Алевтина. – Если тебе всё же удастся Исполнителя отыскать, может ты не станешь его калечить и убивать? Я вот, что подумала. У меня друг детства есть. Он немного умом слабоват, в специнтернате учился…

– Вот как? – Инин снова не дал ей договорить. – А ты же говорила, что нет у тебя друзей и помочь тебе некому.

– Да так и есть. Кроме него нет никого. Но какой из него помощник? Говорю же, он слабоумный. Слабоумный, но очень надёжный. Я полностью ему доверяю. Так вот, он в частном доме за городом живёт. Ну, дом, конечно, это громко сказано – домишко на самом отшибе. В этом домишке подвал есть. Что если Исполнителя не убивать, а в подвале его подержать, пока ты с Архивариусом не разберёшься? Друг мой его караулить будет.

– Хм, – глаза Инина сделались круглыми от удивления. – А что это ты вдруг решила проявить заботу к этому нелюдю, который, заметим, твою мать убил?

– Ты про обратку говорил, вот я и подумала, зачем принимать лишний грех на душу? Закон кармы никто не отменял.

– Вот значит как? – Инин сжал кулаки. – Я его карма. Никакого подвала! Никакой пощады уроду! Клянусь, я найду эту мразь, и отстрелю сначала яйца, потом башку. Точка.

– Дались тебе его яйца, – Аля вздохнула и пошла в душ.

Инин отложил телефон и погасил свет. Огонь в камине ярко горел, наполняя комнату таинственным первобытным мерцанием. Инин лежал и глядел на огонь. Оранжевые языки пламени резвились под треск поленьев – вольные, бесцеремонные, непредсказуемые. Инин любил глядеть на огонь. Огонь завораживал. Огонь умиротворял. Огонь выжигал все мысли, оставляя в голове лишь томную уютную пустоту. У Инина возникло ощущение, что он уже где-то видел это: этот камин, этот огонь, эту объятую его мерцанием комнату. Конечно, они уже не первый день в отеле, и он уже не раз разводил в камине огонь, отключая центральное отопление, но будто бы видел он всё это не здесь, не сейчас… «Дежавю, – решил Инин. – Такое бывает. Зачем думать об этом? Ни к чему засорять мозг». Он снова растворился в безмятежности созерцания пламени.

Аля вышла из ванной. Одета она была не в свой длинный, до пят, халат. На ней снова был тот самый бордовый коротенький пеньюар, который сводил Инина с ума, когда Аля щеголяла в нём в съёмной квартире. До сей поры, за всё время их жизни в отеле, она не надела его ни разу.

«Тут всё просто: коварная женская месть, – сделал мысленное заключение Инин. – Зла на меня за то, что уезжать не хочу, вот и хочет раздраконить меня и не дать».

Аля, взяв гребень, села на край кровати, принялась неторопливо расчёсываться. Отсветы пламени играли на шёлке её пеньюара, гладили мокрые волосы, ласкали голые, гладкие, как у фарфоровой статуэтки, ножки. Инин больше не глядел на огонь. Глядел на неё. Глядел откровенно, нагло, беззастенчиво пожирая глазами её высокую, мерно поднимающуюся и опускающуюся под халатиком грудь, на градины сосков, выпирающие сквозь тонкий шёлк, на изящный изгиб тонкой талии, на эти фарфоровые, одурманивающей красоты ножки… И невероятной силы желание закипело в нём, загорелось жарче огня в камине. Обладать ею. Прямо сейчас. Сию же секунду. Немедленно.

Он поднялся с кровати, сел рядом и тут же поцеловал её в губы. Аля отпрянула, оттолкнула его. Не резко, не грубо, но решительно, с силой.

– Виталик, не надо.

– Фух! – Инин выдохнул, руками сжал себе голову. – Не надо… А зачем ты в этот халатик вырядилась? Это предложение? Игра? Месть мне?

– Ни то, ни другое, ни третье. Просто мой длинный халат уже весь засален. В прачечную сдать надо. Пришлось этот надеть. Я не могу дома в уличной одежде ходить. Я же тебе говорила.

– Если ты думаешь, что я хоть на грамм тебе верю, пристрели меня, – Инин язвительно улыбался.

– Доставай пистолет, – Аля кивнула в сторону шкафа с сейфом.

– Э нет, не пристрелишь. Потому что не верю я тебе ни на грамм, ни на миллиграмм.

– Виталик, послушай, – она говорила, опустив глаза, будто бы чувствуя себя виноватой. – Ты видный мужчина. От таких женщины без ума. Такие, как ты, не знают отказов. Но… Как бы сказать тебе? М-м-м… Ну не мой ты типаж, – наконец, решилась она. – Ну абсолютно не мой. Прости. Я могла отдаться тебе из чувства благодарности, или… или из жалости. Но я уже знаю тебя, Виталик. Для такого, как ты, это было бы унижением.

Инин долго молчал, вновь уставившись на огонь. А ведь она права. Права, чёрт возьми! Подачек ему не надо.

– Спасибо за честность, – вымолвил он. – Я спать, – и с этими словами залез под одеяло, закрыв глаза.

– Виталик! – она потрогала его за плечо. – Вина хочешь? – в руке Аля держала бутылку «Бароло».

– Какое вино? – поразился Инин. – Мне за руль завтра.

– Когда это тебя останавливало? – игриво спросила Аля.

– Да не хочу, вот и всё! – сердито ответил Инин, укрывшись с головой одеялом.

«А всё-таки молодец, эта стерва! – подумал он перед тем, как заснуть. – Расставила все точки над «i». Обидно, конечно, но зато, как камень с души. Завтра же куплю ей пижаму. И пусть только попробует ещё раз свой халатик надеть!»

Он провалился в сон. Кто-то опять тронул его за плечо. Проснулся. Открыл глаза. Немыслимой красоты, рыжеволосая обнажённая женщина с изящным и крепким телом грациозно и плавно двигалась в пленительном танце под негромкие пряные звуки арабской музыки. В комнате полумрак. Позади танцовщицы в камине горел огонь, рыжее трескучее пламя… Его отсветы бликовали на теле женщины бронзой, мерцали, переигрываясь с трепещущими тенями, шалили, завораживали, манили… Глаза женщины были огромны и зелены, как два изумруда. Казалось, они светились, горели ярче огня в камине. Не проснулся… Это тот самый сон, который приснился ему за пару дней до того, как всё началось. Только тогда он не разглядел лица женщины. Сейчас же он видел предельно чётко и ясно, как наяву – у женщины лицо Алевтины.

Виталий махнул рукой: «Сгинь морок!» Морок не сгинул. Изгибая своё тело в танце женщина подошла к нему, поставила колено на кровать, зазывно улыбнувшись, наклонилась. Упругие и наливные, идеальной формы груди, оказались прямо над его лицом. От них, и от всего её разгорячённого танцем тела шёл аромат ванили и топлённого молока. Дыхание женщины было частым, обжигающим, как ветер саванны, покрытые алой помадой пухлые губы влажны, огромные глаза безудержно пылали неподдельной страстью… Он моргнул. Он встряхнул головой. Он не мог в это верить.

– Ущипни меня, – сказал Виталий.

– Лучше ты. Только не ущипни, а сожми, – ответила она шёпотом, с придыханием, положив его руку на свою грудь.

Их губы встретились, сомкнулись в яростном поцелуе, языки сплелись, дав ход химической реакции невиданной силы. Их тела алчно сливались, неистово лаская друга, вцепляясь, царапая, извиваясь, стискивая, толкая, двигаясь в унисон навстречу друг другу… В свете огня по стенам, как черти, метались тени. Пространство кипело от женских стонов и вскриков, от мужского рычания. Камин горел… Атомный взрыв. Такой исполинской мощи оргазма Инин не испытывал ещё никогда. Блаженная пустота. Нирвана. Небытие…

Они лежали рядом, на спине, согреваемые и освещаемые огнём камина, нагие, свободные, сладко уставшие, уютно опустошённые.

– Что это было? – спросил её Инин.

Аля какое-то время молчала, задумчиво глядючи в потолок с загадочной полуулыбкой, а потом вдруг заговорила стихами.

– Прекрасно в нас влюблённое вино

И добрый хлеб, что в печь для нас садится,

И женщина, которую дано,

Сперва измучившись, нам насладиться.

– Это Пастернак? – Инин глядел на неё с изумлением.

– Гумилёв.

Аля взяла с тумбочки сигарету и закурила.

– Открою карты, Виталик. Конечно же ты мне понравился, как мужчина. С первого же взгляда. Ещё там, в «Небе». Мне сложно представить женщину, которая бы осталась к тебе равнодушной. Но, видишь ли, мой дорогой, есть одно «но». Убеждена, что в твоей постели перебывало столько женщин, что вряд ли кто сможет их сосчитать. Для тебя переспать – рядовое событие, очередная галочка в списке. И этих галочек уже так много, что ты заскучал. Тебе слишком легко всё давалось. С другими. Но я не как все. Я особенная. Запомни, Виталик.

– Да ты… Да это… – обычно бойкий и находчивый на язык Инин растерялся.

– Теперь ты веришь, что я действительно ведьма? – спросила Аля, то ли шутливо, то ли всерьёз, хищновато сверкнув зелёными, как трава, глазами.

– Теперь не сомневаюсь, – ответил Инин, сам не понимая, насколько в его словах было иронии, а насколько правды.

На следующий день они никуда не поехали. Весь этот день они не вылазили из постели, занимаясь любовью. Это произошло столько раз, что Инин сбился со счёту. А впрочем, он и не считал…

28

Никуда не поехали они и на следующий день, и на другой. Три дня они не выходили из номера. Секс-марафон продолжался. Инин поражался самому себе: как он, которому уже на второй встрече с очередной пассией становилось скучно, мог так залипнуть?

В это утро он сказал, вслух обращаясь к себе: «Блин, это зависимость какая-то, наркотик!»

– Зависимость? – победоносно улыбнулась Аля.

– Ага.

– Любая зависимость всегда сладка, плоды её горьки.

– Да тебя хоть на цитаты разбирай, – хохотнул Инин.

– И в блокнот записывай.

– А в телефон можно?

– Нет, исключительно в блокнот с обложкой из крокодиловой кожи, инкрустированной бриллиантами, – с шутливым вызовом изрекла Аля.

– Как приобрету, так сразу начну. – Он встал с кровати и потянулся. – Однако, пора и делом заняться. Сегодня в «Путь к себе» едем.

– Не надо нам туда ехать, – Аля вмиг помрачнела. – Тем более сегодня не надо.

– А то беда случится? – спросил Инин с язвительной интонацией.

– Случится.

– Беду бояться – в лес не ходить, – Инин уже натягивал джинсы. – По любому в город надо, еда вся закончилась, и сигареты.

Понимая, что спорить с ним занятие совершенно бессмысленное, Аля принялась нехотя одеваться.

– Ты-то куда намыливаешься? В номере сиди! – прикрикнул на неё Инин.

– Сейчас! – огрызнулась она.

Всю дорогу до города Аля была, как на иголках.

– Гляди, вон та машина всё время за нами едет, – с тревогой озиралась она.

– Да куда же ей ещё ехать? Дорога одна, съездов с шоссе нет, – отвечал Инин. – Ну хочешь, пропустим её вперёд, чтобы ты не дрожала?

– Ой смотри. Смотри! – вскрикивала она при приближении каждого встречного грузовика.

– Вижу, – отвечал Инин, и брал максимально вправо.

– Осторожно! – Аля съёживалась при каждом крутом повороте шоссе. – Вдруг там за деревьями на дороге трактор стоит!

Инин вздыхал и сбрасывал скорость.

До места добрались без приключений. Апартамент «Пути к себе» располагался в недрах ненового семиэтажного здания, гордо именуемого бизнес-центром. Найдя на стоянке свободное место, Инин припарковался.

– Слишком близко к дороге стоим, – заканючила Аля, – опасно это.

– Чего в этом опасного? – спросил Инин, сдерживая накопившееся раздражение.

– Будто сам не понимаешь! Если они по дороге на своём самосвале поедут, им ничего стоить не будет сюда, где мы стоим вылететь, и в лепёшку нас.

– Аля! Да хорош накручивать себя! Ну достала уже, честно, – не выдержал Инин.

– Нет, давай куда-нибудь подальше встанем, – упорствовала Алевтина.

– Слушай, да мы же не будем в машине сидеть, мы же в центр зайдём.

– А когда уезжать будем? Они же следят за нами, уверена. Да в любую секунду самосвал может вылететь!

– Но ты же видишь, места нет на парковке!

– Значит, надо в другом месте машину поставить, не обязательно рядом с центром.

– Не буду я это делать, – отрезал Инин. – И вообще, чего мы в машине сидим, если ты говоришь, что в любой момент самосвал может вылететь? А ну, давай на выход!

Они вышли из машины. Отойдя от неё на безопасное расстояние, Аля остановилась.

– Ты чего? – спросил Инин.

– А что ты будешь делать, если и тут ничего не узнаем?

– К Вадиму твоему пойду. Он наверняка не всё нам сказал.

– И не скажет.

– Ну это мы посмотрим ещё. Пошли, – он потянул её за руку.

Аля упёрлась. Стояла, как вкопанная.

– Да что с тобой? – возмутился Инин.

– Курить хочется страшно. Издёргалась вся.

– М-да, а сигареты-то у нас закончились. Я бы тоже перекурить не отказался. – Инин огляделся по сторонам. – Жди меня здесь, я сейчас, – он увидел табачный ларёк по другую сторону улицы.

Дорогу пересекал пешеходный переход. Инин ступил на зебру. Как положено, посмотрел налево, пошёл. Дойдя до середины дороги, посмотрел направо… Боковым зрением ли, непостижимым ли седьмым чувством, Инин не то увидел, не то ощутил какое-то движение слева. Он пересёк середину дороги – слева машин быть не может! Могучая пружина под названьем инстинкт выживания сработала быстрей молнии. Инин в прыжке бросил своё тело вперёд. Поймал руками асфальт, перекувыркнулся через голову. Сзади раздался пронзительный женский крик. Вылетевшая на встречку, и чудом не сбившая его машина, визжа тормозными колодками, стремительно удалялась.

«Ах ты ж мразь!» – Инин бросился назад, к своему авто.

Метрах в ста пятидесяти отсюда перекрёсток со светофором. Если очень повезёт будет гореть красный свет. Шестёрка Исполнителя вынужден будет ждать. И тогда есть шанс успеть. В три прыжка Инин оказался рядом с машиной. Как хорошо, что он не стал слушать Алю и оставил авто прям у дороги!

Алевтина была уже тут. Вернулась. Как догадалась? Почувствовала ведьмовской «чуйкой»? Почему тогда не почувствовала, что через полминуты его попытаются сбить? «Позднее зажигание»? Думать об этом сейчас было некогда. «В машину!» – рявкнул он Але. «Тойота» сорвалась с места.

«Ну, колдуй, ведьма!» – Инин выжимал газ. Да! Машине-убийце пришлось пережидать красный на перекрёстке. Инин успел проскочить на жёлтый за ней. Вот она – серая «Лада Калина». И номер, номер забрызган грязью! Да ведь эта та самая, что уже пыталась сбить его раньше!

«Ну, теперь держись, гад!» – помня о встрече в лесу, Инин инстинктивно ощупал карман: на месте ли пистолет? «Здесь он, родимый».

Водитель «Лады» заметил погоню, прибавил скорость, зигзагами обгоняя машины. Инин не отставал. Подрезаемые им водители сигналили и посылали вслед матерные проклятья.

«Не уйдёшь! Следующий светофор, и ты мой», – Инин стискивал зубы до хруста.

Поняв тоже самое, преследуемый внезапно свернул вправо, уйдя на узкую улочку между домами. На ней светофоров, скорее всего, не будет. Едва не опрокинув машину от резкого поворота, Инин помчал за ним. Скорость была такой, что дома, деревья, ларьки, казалось, сливались в единый бесформенный монолит. Из-под колёс вылетали фонтаны слякоти. Прохожие испуганно жались к стенам, ошарашенно пялясь на безумную гонку. Ставшая бледной, как тень, Аля на заднем сидении зажмуривала глаза.

Эта узкая улочка оказалась на редкость длинной. Она просто отказывалась заканчиваться. Колдобины, кривизна улочки, встречные, не позволяли приблизиться. Инин не догонял, но и не отставал. Видимо тот, кто был за рулём «Лады» тоже был знаком с экстремальным вождением. Вдруг, за очередным изгибом, улочка внезапно закончилась. «Лада» вылетела на широченную магистральную трассу.

«Так. Объездная дорога. За город едет», – смекнул про себя Инин.

Здесь «Лада» снова устроила слалом, зигзагами обходя машины, словно стоячие – Инин едва поспевал за ней, – но оторваться не позволял.

«Хорошо водит, гад», – зло процедил он сквозь сжатые зубы.

Город закончился. Вместо домов, заводских корпусов с чадящими трубами и унылых заборов промзон, мимо неслись заснеженные леса. Дорога сузилась, машин стало меньше в разы. Инин выжимал газ до отказа, стрелка спидометра приближалась к отметке 200. Его машина мощней. Расстояние сокращалось. Длинный прямой участок. Инин добавил ещё.

«Теперь не уйдёшь!»

«Тойота» почти поравнялась с «Ладой». Вот он, враг. Справа. В каком-то метре. Инину страшно хотелось увидеть его лицо.

«Ах ты ж паскуда!» – выругался Виталий. Лица у водителя не было. Вместо него – такая же балаклава, что была у придурка на крыше и у монстра в лесу.

Однако, финал уже близок. Сейчас Инин начнёт прижимать мерзавца к обочине. И мерзавец либо будет вынужден остановиться, либо будет вышвырнут с дороги к чёртовой матери!

Инин прошёл ещё вперёд, на полкорпуса автомобиля, и стал давать вправо, оттесняя «Ладу» к краю дороги. Водитель начал сбрасывать скорость. Инин тоже, не давая ему отстать. Всё по плану: ещё немного – упырь в балаклаве остановится, и тогда… «Лучше сначала ему выстрелить в шину, или сразу в плечо?» – уже начал прикидывать Инин, когда услышал за спиной пронзительный крик.

«Виталик, не надо! Остановись! Остановись!» – завопила Аля.

Но не было такой силы, чтобы могла сейчас остановить Инина. Этот бой он почти выиграл… и тут Алины руки закрыли ему глаза!

Убрать с руля даже одну руку для того, чтобы оттолкнуть Алевтину, на бешенной скорости на скользкой дороге, означало неминуемую катастрофу. Инину оставалось только орать: «Убери руки!» и тормозить. Машину стало нести, её закрутило. Толчок. Остановка. Только теперь Аля убрала руки.

Их машина, которую вытащило с дороги, по самый капот уткнулась в глубокий сугроб. Инин дал задний ход. Бесполезно. «Тойота» увязла намертво. «Лада» стремительно удалялась.

– Ты чего сделала, сука?! – он обернулся назад. Такой бешенной силы ярости он ещё не испытывал никогда в своей жизни.

– Я спасла тебя.

– Спасла? – заорал Виталий. Его трясло. Он прикладывал титанические усилия, чтобы не заехать со всей силы ладонью по этому испуганному милому личику с большими глазами.

– Если бы не остановился, он бы тебя убил.

– Убил? Что ты несёшь?

– У него тоже пистолет был, и он уже его приготовил.

– Что? Какой пистолет? Не видел я никакого пистолета.

– А я видела.

– Как ты могла видеть?

– Третьим глазом.

– У-о-о-а!!! – Инин завыл, саданув что есть мочи по подголовнику. – Ты дура! Ты чёртова идиотка! Ты больная! Ты совсем рехнулась уже со своими видениями! – он орал истошно, он орал истерично, выпучив глаза, брызгая слюной.

Аля молча ждала.

Когда он остановился, чтобы перевести дух, заговорила: «Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Но знай, даже если ты меня за это убьёшь, я умру с чистой совестью. Я спасла тебе жизнь».

Инин безнадёжно махнул рукой.

Аля продолжила: «Я говорила, не надо сегодня ехать. Говорила, что беда будет. Ты не послушал. Ведь так?»

– Если ты у нас такая провидица, то почему не предупредила меня, когда я за сигаретами пошёл?

– Это работает не всегда. Ты же знаешь. Ты сам мне рассказывал про белую крысу.

Инин открыл бардачок. Вытащил старую сигаретную пачку. На его счастье в ней оказалась одна сигарета. Вышел на мороз, хлопнув дверью. Жадно курил, пытаясь вернуть покой. Покурив, ещё долго стоял, глядя на застывший в плену снежного царства лес. Когда вернулся в машину, Аля спросила: «Что теперь делать будем?»

«Просить, чтобы кто-нибудь нас из сугроба вытащил. Самим нам не выбраться», – ответил Инин, даже не взглянув на неё.

За весь оставшийся сегодняшний день он больше не сказал Але ни слова.

И лишь засыпая, когда перед внутренним взором проплывают путанные неясные образы, ему вдруг вспомнилось – он уже видел эту погоню. В том самом проклятом сне.

29

Он видел сон. И сон был прекрасен. Он понимал, что это лишь сновидение – так иногда бывает: ты спишь и знаешь, что всё не по-настоящему, что зыбкая пелена спадёт, сказка растает. Но просыпаться от этого сна решительным образом не хотелось.

Он видел себя на берегу моря, бесконечно голубого и тёплого. Он никогда не бывал на море, и видел его только по телевизору и на картинках, так почему же во сне всё так живо, так правдоподобно, будто бы наяву? Чудно было оказаться во сне на морском берегу, но главное было в другом. Он тут не один. Здесь с ним Аля. Вот она, задорно танцует у самой кромки прибоя. С развевающимися на ветру рыжими волосами. В маленьком красном купальнике… Он жадно смотрит на её ноги, живот, пупок, на то, что скрывается за красным лифчиком… Наяву он бы этого делать не стал. Аля сказала, что они просто друзья, и так делать нельзя. Но во сне он может смотреть, сколько захочется. От этого становиться приятно и щекотно между ног. Проснувшись, он будет вспоминать этот сон и снова делать то, что запрещено. Он знает, что это плохо. Так говорит Елизавета Петровна. Она тоже говорит: «Этого делать нельзя!» Ну почему всё то, что приятно нельзя? Какой злой волшебник придумал это?

Вдруг лазурные небеса вмиг почернели. С них раздался громовой голос: «Подъём, агент Жовнов! Быстро, подъём!»

Толик открыл глаза. Прямо над ним нависал директор.

«Быстро встал, умылся, и ко мне в кабинет», – приказал он.

Если директор разбудил тебя до подъёма – не жди ничего хорошего. «Хотя, – успокаивал себя Толик, – может, это будет боевое задание? Сложное и ответственное, но интересное?»

Через пять минут он стоял у директора в кабинете.

– Что хмурый такой, Жовнов? – спросил Григорий Иванович.

– Сон классный не досмотрел, – честно признался Толик.

– Что сны? Пена морская! – директор процитировал Фрейда.

– Точно! Мне море снилось. Как вы догадались, Григорий Иванович? – удивился Толик.

– А я, Анатолий, мысли читать умею. Так что, смотри у меня, – директор погрозил пальцем.

В ответ Толик лишь шмыгнул носом.

– Готов получить задание, агент Жовнов? – спросил директор сурово.

– Так точно!

– К Але беги и сюда её приведи. Сегодня за город едем.

– Это правда, да? Правда? – Толик подумал было, что он всё ещё спит.

– Я, Жовнов, на ветер слов не бросаю, запомни. Если, что обещал, всегда выполню.

Уже через час, ребята, ещё не верящие в своё счастье, сидели на заднем сидении директорской «Лады».

– Мама твоя волноваться не будет? – спросил у Али директор, обернувшись к ней с места водителя.

– Не будет. Она на смене сейчас. Вернётся вечером, поздно. – ответила Аля.

– А где твоя мама работает?

– Инженером, на кирпичном заводе.

– Ну тогда, в путь! – директор повернул ключ зажигания.

Конечно же, Аля врала. Ни на каком кирпичном заводе мама её не работает, перебиваясь случайными заработками. Проснётся она сегодня не раньше, чем в три часа дня, с головной болью, помятая и озлобленная. Пойдёт добывать деньги и водку. Вернётся лишь поздно вечером в драбадан пьяная, никакая. И рухнет спать.

А ведь Аля ещё помнит то время, когда мама была нормальной. Она и вправду работала инженером на кирпичном заводе. По вечерам читала Але детские книжки, а в выходные водила в парк, кататься на пони и каруселях. Один раз, в мамин отпуск, они даже съездили в Сочи на море. Как давно это было! Будто в каком-то счастливом, забытом сне. Потом (Аля так и не смогла понять, почему) мать стала прикладываться к бутылке. Сначала скрываясь, украдкой, но со временем всё беззастенчивей. Пока была жива бабушка, мать ещё балансировала на грани, но после смерти её, опустилась на самое дно. Алино детство кончилось, жизнь стала кромешным адом. Мать уходила в запои по многу дней. С работы её уволили. Постепенно дом стал освобождаться от «лишних» вещей – телевизора, магнитофона, шубы и курток, двух ковров, спального гарнитура, чайного и обеденного сервизов… Чудом оставались неприкосновенными только книги – бабушкина святыня.

«С ветерком помчим, ребята!» – подмигнул Григорий Иванович.

Место, куда он привёз их и впрямь оказалось сказочным. Отреставрированный особняк в два этажа, окружённый высоким забором, стоял на опушке, у самого края соснового леса. В лес убегала тропинка, которая, попетляв меж стройных сосновых стволов и мохнатых островков можжевельника, приводила к чудесному озерцу почти правильной круглой формы. По его изумрудной глади деловито плавала семья диких уточек. Чуть поодаль теснились кусты, усыпанные свежей малиной.

– Ну, Алевтина, готовь лукошко. Айда за ягодами! – объявил директор.

Аля, царапая руки, заполняла корзинку, не забывая, целыми пригоршнями кидать сладкую ягоду в рот.

– А где грибы-то, грибы? – спрашивал Толик.

– Они там, дальше в лесу, – отвечал Григорий Иванович.

После прогулки к озеру, вернулись к воротам. За воротами, перед симпатичным и современным домом, раскинулся ухоженный газон, а справа, к Алиному восторгу, голубел прозрачной водой бассейн.

«День жаркий. Купаться будете?» – спросил Григорий Иванович.

«Дааа!» – закричала Аля, сбрасывая подаренные директором топик и шортики.

Она осталась в алом купальнике.

«Прямо, как моём сне!» – Толик был поражён.

– А ты чего стоишь? – спросил директор, глядя на замершего на месте мальчишку.

– А я… А я плавать не умею, – потупился Толик.

– Ну тогда помогать мне будешь. – Григорий Иванович делово раскладывал на столике шампуры. – Вот здесь в кастрюле мясо замаринованное. Будешь доставать по кусочку, и на палки нанизывать. Вот так вот. Гляди.

На мангале дымились и тлели угли, зарумянивая шашлык. Аппетитный дымок клубился, плыл по чистому воздуху, и от этого вкусного запаха рот наполнялся слюной.

«Ребята, готово!» – Григорий Иванович снимал с углей первую порцию.

Аля с Толиком уплетали за обе щёки. Мясо удалось мягким, пряным и умопомрачительно вкусным. Директор украдкой прикладывался к маленькой фляжечке с коньяком, потягивая гаванскую сигару.

– Григорий Иванович, где руки можно помыть? – спросила Аля, демонстрируя запачканные жиром ладошки.

– В дом войдёшь, и сразу налево. Там туалет и ванная комната.

Едва Аля скрылась за дверью, директор подскочил к Толику, взял за локоть, нахмурив брови, пристально посмотрел в глаза.

– Поступила информация, агент Жовнов. За домом следят злоумышленники. Приказываю. Выдвинуться за ворота и начать дозорное патрулирование.

– Чего? – не понял Жовнов.

– Выйдешь за ворота и будешь вокруг дома ходить, охранять. Если увидишь злоумышленников в ворота стучи. Понятно?

– Понятно.

– Но только, если ты увидишь, понял?

– Да.

– Не да, а так точно.

– Так точно!

– Вопросы есть?

– А как долго мне, м-м-м… патрулировать?

– Пока я не выйду и назад тебя не позову. Ясно?

– Так точно!

– Тогда, выполнять!

Толик без особого желания вышел. Директор закрыл на засов ворота.

– А где Толик? – спросила, вернувшаяся из дому Аля.

– Так за грибами пошёл. Помнишь, он всё спрашивал: «Где грибы, где грибы»?

– А что ж меня не подождал? – Аля пожала плечами.

– Ну, ты же знаешь, он у нас немного со странностями.

– Это да, – согласилась Аля, вздохнув.

– А давай я тебе дом покажу, хочешь? – предложил директор.

– Конечно! – захлопала Аля в ладоши.

– Ну, идём, – он сделал приглашающий жест рукой.

Аля пошла вприпрыжку. Вдруг остановилась у самого порога.

– Ой. Мне одеться? – спросила, смутившись. Она всё ещё оставалась в своём алом купальнике.

– Зачем? – удивился директор. – Вернёмся, ещё купаться будешь. И загорать.

Они вошли в дом.

«Здесь у нас кухня, как ты успела заметить. А здесь столовая», – показывал и рассказывал Григорий Иванович.

«Теперь осмотрим второй этаж», – директор пропустил Алю вперёд, вверх, по винтовой лестнице.

«Здесь у нас гостевые комнаты. Вот первая. Вот вторая», – он поочерёдно открывал двери, демонстрируя интерьер.

«А это мой кабинет. Прошу!»

Аля вошла – он за ней, затворив дверь.

Она ожидала увидеть рабочий директорский стол (в кабинете должен быть стол!) Рабочего стола в «кабинете» не было. Вместо него здесь был круглый кофейный столик, стоящий напротив большого шикарного кожаного дивана. Было два кресла, тоже больших и кожаных, и белый пушистый ковёр на полу. Не было стульев, не было шкафа с толстыми папками, не было полок с книгами… Была огромная картина на противоположной дивану стене. На картине – обнажённая женщина, изогнувшая тело в соблазнительной позе, закинув назад золотые волосы.

Директор вольготно раскинулся на диване.

«Прошу!» – он указал рукой на место рядом с собой.

Аля присела на краешек.

– Нравится?

– Красивая, – ответила Аля, полагая, что директор спрашивает её о женщине на картине.

– Ты скажи мне, Алевтина, прочла ли ты книгу, что я тебе дал?

Аля покрылась краской.

– Прочла.

– Ну и как тебе книга? Помнишь, я просил поделиться впечатлениями от прочтения.

В ответ Аля только сопела.

– Понравилась?

Аля несмело кивнула.

– А что там тебе понравилось?

– Ну… природа красивая… – выдавила она из себя.

– Природа. Природа там, конечно, красивая. А приключения? А любовь? Понравилось тебе это?

– Не знаю, – Аля упёрлась глазами в пол.

– Да ты просто стесняешься, дорогая моя! – директор ободряюще похлопал её по плечу. – Не надо стесняться. Ты же взрослая девушка.

– А вы бы сыну своему эту книгу дали? – вдруг спросила она.

– Хм… – директор опешил от такого вопроса. – Сын у меня совсем взрослый и ему самому решать, что читать.

– Нет, не сейчас, а тогда, когда он тоже в восьмом классе учился, – проявила упорство Аля.

– Да. Ты очень умная девушка, для своих лет, – директор поскрёб подбородок. – Однако, давай эту тему оставим, если тебе неприятно. Скажи-ка, хотелось бы тебе новый компьютер?

Алины глаза вспыхнули: «Да!»

– Хорошо. А умеешь ли ты хранить тайны?

– Умею, – уверенно кивнула она головой.

– Ты должна поклясться, что не одна живая душа не узнает о нашем с тобой разговоре.

– Клянусь.

– Я попрошу тебя кое-что для меня сделать. Ну ты же понимаешь, что компьютер надо заслужить?

– Понимаю, – ответила Аля, чувствуя, как в душе начала копошиться тревога.

– Поднимись, пожалуйста. Встань передо мной.

Аля повиновалась.

– Вот так, – директор облизнул губы. – А теперь… сними лифчик и трусики.

Аля, сделавшаяся пунцовой, стояла, как вкопанная.

– Ну же, ну! Ты же хочешь компьютер? – подгонял директор.

Аля не шевелилась.

– Ладно, если пока стесняешься, оставайся в купальнике, – сдался он. – Давай тогда поиграем в игру под названием «Эскимо». Знаешь эту игру?

Аля отрицательно мотнула головой.

– Ну как же? Ты же прочла «Эммануэль»? Ладно. Сейчас поймёшь. Не глупая. – С этими словами он расстегнул ширинку и приспустил штаны.

Девочка, выпучив глаза, смотрела на его готовый к действию инструмент – большой, обрамлённый седеющими волосками, с набрякшей красной головкой… Она отступила на шаг назад. Тошнота подкатила к горлу.

– Давай, приступай. Ты же хочешь компьютер, – давил директор.

Аля сглотнула слюну, с трудом подавив рвотный позыв, и не двинулась с места.

– Подошла сюда, и соси! – педофил, не считающий себя педофилом, наконец, взорвался.

Девочка, крупно дрожа всем телом, медленно, будто бы преодолевая невидимую преграду, приблизилась. Встала от него в метре.

– Вот. Молодец, – удовлетворённо прогудел он и снял штаны полностью.

Теперь этот большой, разгорячённый, почти потерявший разум от похоти мужчина, сидел, широко раскинув мощные волосатые ноги, в двух шагах от неё. Его торчащее колом хозяйство стало просто огромным, пугающим, и до ужаса омерзительным.

– А теперь опустись на коленочки, и… целуй его… ну! – задыхаясь от возбуждения, потребовал он.

– Давай же! Давай! Это не страшно.

Девочка, мышцы которой от напряжения словно бы превратились в камень, сделала ещё пол шага вперёд, и… со всей мочи залепила ему ногой в пах. Удар получился резким и сильным. Угодил точно в мошонку.

«А-а-а-а!!!» – директор завопил благим матом. Схватился руками за свои причиндалы. Согнулся в дугу. Повалился с дивана на пол. Свернувшись в большой, но жалкий клубок, хрипя и подвывая, начал кататься по меховому ковру. Его талисман, резиновый чёртик, осиротело валялся рядом.

И Аля начала видеть. С ней случалось такое. Когда была сильно взволнована, напугана или разгневана. Сначала думала, что это просто мультики в голове, позже поняла – это чувства и мысли других. Мама только рукой махала на это. Бабушка же говорила: «Ты душу видишь, внученька. Это способность твоя, это дар. У меня тоже так иногда получается. Значит, дар этот через поколение передаётся».

Сейчас она видела фиолетовую фигуру – расплывчатую, убогую и трясущуюся. Это страх – страх, корчащегося на полу человека. Она видела, что страх живёт с ним всегда. Он глубоко спрятан, так глубоко, что человек сам ничего не знает о нём. Не знает, потому что не хочет знать. Он считает себя мудрым, бесстрашным и сильным, считает, что ему позволено всё. Но на самом деле, что бы ни делал он, им движет страх. Страх быть хуже, ниже, слабее… А значит, этот человек – трус. И эта трусость его, в момент испытания, всегда выпрыгнет, как этот чёртик, что лежит сейчас рядом с ним.

Аля слышала бормотание этой фигуры. «А если девчонка расскажет матери? А если пойдёт в милицию?» – испуганно причитала она.

«Я в милицию пойду и маме всё расскажу!» – крикнула Аля.

Лучше бы она это не делала.

Фигура задёргалась, будто в конвульсиях, стала терять очертания, превращаясь в подобие грозовой тучи. На призрачном теле её засверкали багряные всполохи.

«Мне конец. Конец! – забормотала фигура. – Надо избавиться от девчонки. Как? Ударить тяжёлым по голове. Задушить. Труп закопать в лесу. А Толик? Этому дебилу можно наплести с три короба – он в любой бред поверит. А вдруг не поверит? Он же без ума от этой маленькой сучки. Если не поверит, если что-нибудь заподозрит, тогда и его тоже… В лесу места хватит. А свидетели? Чёрт! Свидетели! Видел ли кто-нибудь, что дети садились ко мне в машину? Вроде, нет…»

Теперь стало страшно Але. Ей не раз приходилось читать о героях, оказавшихся на волоске от смерти. Теперь и она… Какая-то невидимая пружина сработала в ней: «Жить!» Аля перепрыгнула через корёжащееся на ковре чудовище и бросилась к двери. Выскочив, чуть ли не кубарем скатилась по лестнице, вылетела из дома, в лихорадочной спешке натянула топик и шортики, сунула ноги в кроссовки. Бегом к воротам! Они закрыты. Засов тяжёлый, тугой. Аля потянула, толкнула – засов не поддался. Сзади раздался шум. Боже! Неужели, директор? Нет. Налетевший ветер опрокинул стоявшее на табуретке пластиковое ведро. Аля, закряхтев, вложив все свои силы, надавила плечом. Засов лязгнул и сдвинулся. Она выбралась за ворота. Путь открыт!

Толик! Ну, где же Толик? Как же он нужен сейчас! Звать на помощь здесь некого. Особняк, одиноко стоящий на опушке у леса с четырёх сторон окружён высоким забором. Вокруг ни души. До железнодорожной станции (Аля видела её, когда они проезжали мимо) около километра просёлочной дороги сквозь лес. Толик же, устав от «дозорного патрулирования» посапывал, разморенный летним солнышком, привалившись спиной к забору, с другой стороны периметра.

Выход один – бежать по дороге до станции. Успеет ли? Чудовище не вечно будет крючиться на полу. Скоро оно оклемается. Бросится в погоню, забравшись в свою машину.

Скорее! Аля бежала так быстро, как не бегала ещё никогда. Сердце норовило выскочить из груди через рот. Лёгкие, задыхаясь, горели. Ноги сводила судорога. Где же, где же эта чёртова станция?! Вот за этим изгибом дороги она появится. Нет. Вот за этим. И снова нет. Предательская дорога не собиралась кончаться. Аля услышала звук позади. Звук приближающейся машины. Звук, не сулящий ничего кроме смерти.

Аля на бегу обернулась. Машину пока не видно – она ещё за деревьями, за изломом дороги. Значит, чудовище тоже не видит её. Медлить нельзя. Аля нырнула в лес, схоронилась в густых кустах. Звук машины прогудел мимо, удаляясь в сторону станции. Проехал. Что делать дальше? Уйти глубже в лес и дождаться там ночи? Здесь есть волки – Аля была уверена. Она боится волков. Собаки-то её слушаются, но будут ли слушаться волки? В этом она более чем сомневалась.

Что предпримет чудовище дальше? Приедет на станцию, увидит, что там её нет, и поймёт, что она где-то в лесу, недалеко от дороги. Вернётся назад и будет искать. Вот что делать! Пока он рыщет по станции, бежать по дороге вперёд, будучи каждую секунду готовой снова сигануть в лес. Возвращаясь, чудовище, возможно, проедет мимо неё. Тогда путь на станцию будет открыт!

Аля выкарабкалась из кустов и опять побежала. Ещё один поворот, и вот она – вожделенная станция! Там впереди, метрах в трёхстах. Здесь нужно спрятаться и ожидать. У дороги – кряжистый пень, рядом ямка, скрываемая высокой травой. Отличное место для наблюдения. Аля нырнула в неё.

Долго ждать не пришлось. Уже через десять минут директор, понявший, что его провели, возвращался обратно. Машина пролетела мимо, обдав ветерком. Пора!

Оказавшись на станции, Аля с ужасом обнаружила, что она здесь одна. Закрыта была даже билетная касса. Когда же следующая электричка? Аля подошла к расписанию. Через час! Целая вечность. За это время чудовище может вернуться. Где здесь спрятаться? Аля шарила глазами по сторонам. Негде. На сотню метров открытое пространство вокруг. Жить. Жить! Как спастись? Выход один – пойти по шпалам до следующей станции. Его машина не сможет ехать по рельсам! Не сможет и рядом – там рытвины, колдобины, деревья, кусты… На следующей станции, наверняка, будут люди. Не могут не быть. До наступления ночи, до времени страшных волков, она успеет дойти. Должна успеть! Аля спрыгнула с платформы на полотно и быстрым шагом пошла по шпалам.

Прошла недолго. Ветер донёс звук машины. Обернулась. Случилось самое худшее – директор вернулся на станцию. Бежать! Он сначала попробовал ехать по целине. Встал. Не проехать. Выкатился из машины и бросился вдогонку бегом.

По шпалам удобно идти, но неудобно бежать. Аля бежала по насыпи вдоль полотна. Тоже самое делал директор. Оборачиваясь, она с ужасом понимала, что расстояние между ними пусть медленно, но неуклонно тает. Если бы здесь был лес! Можно было бы метнуться в него, затеряться среди деревьев. Но тут, на километры вперёд, лысая, изрезанная буераками, равнина, на которой жались друг к другу, лишь одинокие жалкие кустики. Не скрыться, не спрятаться…

Аля выбивалась из сил. Воздух царапал горло наждачной бумагой. Ставшие пудовыми ноги, отказывались подчиняться. Сзади раздался тепловозный гудок. Бегущих настигал товарный состав. Аля на бегу обернулась на звук, кроссовок запнулся о камень, и… она с размаху грохнулась на колючую насыпь.

Нога! Под коленкой появилось что-то похожее на красную розу. Из «розы» хлынула кровь.

«Только не перелом. Только не перелом! – зашептала Аля. – Вставай, слышишь, вставай!» – прокричала она себе.

Она поднялась. Наступила на повреждённую ногу. Боль пронзила до самой макушки. Директор, увидев её падение, только прибавил ходу. Жить. Жить! Она побежала. Через боль. Припадая. Прихрамывая.

Теперь расстояние между ними сокращалось стремительно. Але казалось, что она уже чувствует его дыхание за спиной. Товарняк догнал их. Мимо, тяжело стуча на стыках колёсами, проносились вагоны.

«Если он поймает меня сейчас, то бросит под поезд», – пронеслась в голове жуткая мысль.

«Стой, сука! – заорал он ей вслед, перекрикивая грохотанье состава. – Не убежишь!»

Он рядом. Он почти за спиной. Последние силы покинули Алю. Вместе с ними исчез страх, будто кто-то выключил его враз, нажав на какую-то кнопку. Вместо страха, свинцовым облаком, окутало отупелое безразличие, обречённость; накрыла, как ватное одеяло, слепая покорность судьбе: «Он бросит тебя под поезд, но ты умрёшь быстро, даже почти ничего не почувствуешь. И всё кончится… Пусть всё кончится».

Но ноги продолжали бежать. Ноги гнали её вперёд. Гнали… В мозгу прозвучала фраза: «сама жизнь в нём не хотела гибнуть и гнала его вперёд». Это из любимого рассказа Джека Лондона «Любовь к жизни». Его герой тоже подвернул ногу. Брошенный другом, он, теряя счёт дням, невыносимо долго брёл по дикой Аляске. Без еды, без патронов, с опухшей ногой, заблудившийся, по снегу, по холоду, в окутавшем равнину тумане. На него нападал медведь, по его следу шли волки… Измождённый, больной, он не боролся больше. Но жизнь не хотела гибнуть. Она гнала и гнала вперёд. Она заставляла держаться, заставляла идти, заставляла цепляться его за себя. Цепляться!

Последний вагон состава обгонял Алю.

Цепляться. Цепляться… Зацеперы! Васька и Мишка – Алины одноклассники. Зацеперы – так они себя называют. Эти придурки развлекаются тем, что цепляются за проходящие поезда. Аля один раз сама видела, как они это делают.

Последний вагон состава. Аля даже знала, как он называется. Хоппер. Вагон для перевозки сыпучих грузов. Хоппер обошёл Алю и стремительно убегал вперёд. Сзади вагона площадка. От площадки вниз спускается лесенка – две перемычки. От земли не высоко. Можно зацепиться, подняться. Аля видела, как это делали Мишка и Васька. Но поезд идёт слишком быстро. Ей, обессилевшей, с повреждённой ногой, не догнать…

«Стой, сука!» – опять разнеслось позади. Смерть в пяти шагах от неё.

Герой Джека Лондона, обескровленный, изнемогший настолько, что был в состоянии только ползти, потерявший единственное оружие – нож, смог убить волка, что набросился на него – голыми руками задушил зверя. Он смог, а она не сможет? Не сумеет догнать этот несчастный вагон. Жить! Жить!!!

Словно ядерный двигатель заработал в ней. Она перестала чувствовать под ногами землю, боль, своё тело. Неведомая, сверхъявственной мощи сила, подхватив, понесла вперёд. Совершив запредельный рывок, Аля вцепилась в проржавленные тетивы лесенки. Подтянулась. Вскарабкалась на площадку. Переводить дух оказалось рано.

Директор тоже ускорился. Со скоростью заправского спринтера он настигал вагон. Ещё секунда и его лапы вцепятся в поручни лесенки, и… Неужели всё зря? Неужели после всего этого ей предстоит пропасть? Не бывать такому. Она заедет ему ногой в рожу. Аля приготовилась, напряглась…

Не потребовалось.

В следующих миг, директор, споткнувшись, ухнул вниз, пропахав носом щебёнку. Поезд же прибавил свой ход. С разодранным в кровь лицом, встав на колени, сжав над головой кулаки, чудовище в бессильной ярости возопило: «Я найду тебя, сука-а-а-а!!!» Поезд мчал. Его вопль удалялся, утопая в победном звуке стучащих колёс. Аля, рухнув на разогретую солнцем сталь, разрыдалась.

Хоппер, покачиваясь и громыхая, увозил её всё дальше от униженной, проигравшей сражение, смерти. Смерть, размазывая по лицу кровь и слёзы досады, хромая, брела по шпалам назад. Она ещё не знала, что за время её отсутствия, какие-то ловкачи успели свинтить с её «Лады» колёса. Аля думала о том, как же ей повезло, что прочла много книг. Хорошая книга может спасти тебе жизнь. Теперь она убедилась в этом на опыте. Ещё она думала о том, что не знает, куда идёт этот поезд, где остановится, и как ей попасть домой. Но точно знала, что справится. Она сможет.