Уголовно-правовой запрет. Теоретические основы и особенности реализации в профессиональной медицинской деятельности

1.1. Понятие уголовно-правового запрета, его юридические и социальные функции

В Толковом словаре русского языка С. И. Ожегова разъясняется, что «запретить» – значит не позволить что-нибудь делать (например, запретить курить). Во втором значении указано: «Признав общественно вредным, ненужным, не допустить к применению, пользованию (например, запретить пропаганду войны)»[5].

В теории права представлены различные подходы к определению природы и сущности запретов. А. А. Белоусов утверждает: «Запреты суть принципы, упорядочивающие общественную жизнь, на иных условиях невозможную. Превращение запретов в норму есть процесс становления социальности, благодаря которому происходит развитие индивидуальной свободы и создание институтов, гарантирующих ее существование»[6].

Ю. П. Васильева дополняет: «Запреты существуют не сами по себе, а имеют функцию защиты, охраны некоего образца, идеала. Образец задан и имплицирован в семиотических системах, которые представляют собой структуру информации, упорядочение знаний»[7].

Н. Т. Чеканова пишет: «Действительно, запреты, обладающие социальной, национальной, групповой и даже индивидуальной спецификой, пронизывают жизнь общества. В них а) отражается стремление сохранить себя (свой покой, свою группу, субкультуру) и б) реализуется воля индивида или коллективного субъекта к самосохранению. Запрет может трактоваться как некое упорядочивающее, организующее начало, поскольку момент структурирования, организации имплицитно содержит в себе и функцию ограничения. Отсечения лишнего, ненужного, вредного»[8].

И. С. Пасешниченко рассуждает: «Так, запрет на убийство на каннибализм, экзогамия (запрет на инцест) представляют собой основу человеческого развития. После осознания человеком коллективной деятельности, взаимозависимости, ценности жизни человека, с которым он живет, по праву можно считать отношения между людьми, на самом деле человеческими»[9].

П. И. Дзыгивский обоснованно отмечает неразрывность многих определений запретов: «Развитые дискурсы гуманитарного знания в качестве синонимов запрета предоставляют нам религиозный закон, юридическую догму, моральный императив, эстетическую норму и т. д. Запрет среди них – понятие родовое, поскольку остальные означают „запрет, освященный авторитетом пророка“, „запрет, писанный для жителей определенной территории“, „неписаный, но субъективно важный запрет“, „запрет на излишества, признанные безобразными, низкими и скучными“[10].

Социально-гуманитарный, философский, культурно-нравственный дискурсы запрета породили неоднозначность понимания правового запрета.

С. А. Маркунцов определяет правовые запреты как „государственно-властные, императивные требования воздерживаться от конкретного поведения, поэтому их следует рассматривать как явления, относящиеся к сфере юридического долженствования“[11].

А. В. Малько указывает: „По своей сущности запреты – такие государственно-властные сдерживающие средства, которые под угрозой ответственности и наказания должны предотвращать возможные нежелательные, противоправные деяния, причиняющие вред как личным, так и общественным интересам. Запреты в большей мере используются в уголовном законодательстве, которые основаны на нравственных нормах, таких как „не убий“, „не укради“ и прочих“[12].

Я. И. Гилинский определяет правовой запрет как девиантогенный фактор, который порождает отрицательные для социума явления[13].

С. С. Алексеев выделял понятия „общий запрет“ и „запрещающие нормативные предписания“. Последние он определял как „„обычное“ государственно-властное веление, непосредственно выраженное в тексте нормативного акта и состоящее в возложении на тех или иных лиц обязанности воздерживаться от действий известного рода“[14].

Встречается в специальной литературе определение правовых запретов как совокупности правовых установлений (инструментов) и форм правореализационной практики, с помощью которых удовлетворяются интересы субъектов права и обеспечивается достижение социально полезных целей»[15].

Соответствующее положение сформулировали Н. Н. Рыбушкин и А. В. Краснов: «Запрет как специфическое средство правового регулирования присутствует только в той норме, которая призвана вытеснить вредное общественное отношение, как уже существующее или предполагаемое, причем независимо от того, какой запрет – общий или конкретный – имеется в виду»[16].

О. С. Вырлеева-Балаева справедливо пишет: «…правовые запреты можно определить как государственно-властные сдерживающие средства, которые под угрозой ответственности, путем требования воздержания от совершения определенных противоправных действий, должны предотвращать противоправные деяния, причиняющие вред как личным, так и общественным интересам»[17].

На наш взгляд, правовой запрет является властной социальной информацией, структурированной особым образом. Такая информация играет ключевую роль в социальном управлении и представляет собой тип информации, исходящей от субъектов, обладающих властью и авторитетом, направленной на регулирование поведения индивидов и групп, поддержания социального порядка. Под властной социальной информацией мы понимаем систему данных (сведений) о социальной реальности, обладающую потенциалом влияния на действительность, формирующую убеждения, поведение и решения индивидов и определяющую субъектов управления социальными процессами.

Властная социальная информация, составляющая правовой запрет, обладает рядом признаков:

1. Правовой запрет – это государственно-властное веление о недопустимости поведения, создающего угрозу социальной стабильности или непосредственно приносящего социальный вред. Анализируя механизм уголовно-правового регулирования, Т. В. Кленова справедливо отмечает: «Уголовно-правовые нормы, предусматривая уголовную ответственность за определенные в Уголовном кодексе общественно опасные деяния, указывают на их недопустимость, то есть методом запрета или исключения предопределяют правила должного поведения членов общества и тем самым регулируют общественные отношения»[18]. И далее: «Именно возможностью асоциального поведения граждан, наносящего существенный вред общественным отношениям, вызывается к жизни вся система уголовно-правовых запретов»[19].

2. Побудительным оператором правового запрета, то есть элементом запрета, обеспечивающим его исполнение, а также определяющим негативные последствия нарушения такого веления субъектом является принудительная сила государства или государственное легализованное насилие. Побудительный оператор правового запрета также является элементом властной социальной информации, транслируемой по каналам информационной матрицы общества.

В научный оборот термин «соответствующий побудительный оператор» введен Г. Т. Чернобелем, который определял его как элемент нормы права, придававший ей свойство обязательности и сохранения действия независимо от исполнения[20]. Иными словами, Г. Т. Чернобель объединил обязывающий характер со свойством нормативности.

В развитие данной точки зрения приведем мнение С. Н. Братуся, который указывал, что нормативность «предполагает принуждение, без которой нормативность размывается, рамки, границы поведения стираются, от масштаба поведения ничего не остается»[21].

Однако, на наш взгляд, правовая природа запрета такова, что со времен табу и тотемов, а затем религиозных и культурных запретов, содержит в себе «энергию» запрета, то есть запрет немыслим без негативных последствий его нарушения.

Поэтому под побудительным оператором правового запрета мы понимаем не нормативный его характер или статическое свойство обязательности (запрет может быть и ненормативным, например, конкретному осужденному за преступления против половой свободы осуществлять профессиональную деятельность педагога), а те негативные социальные последствия, которые наступят для лица в случае совершения запрещенного поведенческого акта.

В. Н. Кудрявцев убедительно писал: «Помимо этого, право обладает специфическим признаком обязательности, которая подкрепляется государственным принуждением. В результате право не просто информирует граждан и коллективы о полезных, возможных или вредных для общества формах поведения, не только указывает на одобряемые социальные ценности, но и делает это властным образом, устанавливая правила поведения, которые необходимо исполнять, в том числе под угрозой применения санкции»[22].

При этом верно отмечал А. Г. Братко: «Но правильно ли, что запреты обращены только к антисоциальным лицам? Если да, то получается, что граждане, обладающие высоким моральным и правовым сознанием, не соблюдают их, раз они им не адресованы. Что же они в таком случае соблюдают? Если только моральные нормы, то их поведение объективно соответствует требованиям правовых запретов и, следовательно, они соблюдают также и последние. Отсюда можно сделать вывод, что запреты адресованы всем гражданам, а не только тем, кто склонен их нарушать»[23].

3. Важным признаком правового запрета является его объективация в юридической форме. Запрет становится правовым, когда становится нормой права и обретает соответствующие признаки, включая закрепление в источниках права. Норма права, легализованная в формальных источниках права, выступает особым средством трансляции властной социальной информации по каналам информационной матрицы общества. В. И. Игнатьев и Ф. И. Розанов пишут: «Поскольку информационная матрица – это функциональная среда каждого человека, то опосредованно информация от управляющей структуры доходит до каждого конкретного индивида. В процессе выполнения указанных действий человек меняет свойство среды, что, в свою очередь, приводит и к изменениям в информационной матрице. На основании изменений информационной матрицы управляющая структура получает сведения о том, что ее указания были выполнены»[24]. Норма права в информационной модели общества выступает универсальным инструментом опосредованного взаимодействия государства и индивида, обеспечивающая сохранность и целостность социальной системы.

Таким образом, правовой запрет – это объективированное (закрепленное) в правовых актах государственно-властное веление о недопустимости социально опасного поведения, обеспечиваемое к исполнению принудительной силой государства в целях обеспечения социальной дисциплины.

Т. А. Едкова справедливо заключает: «Общетеоретическая конструкция правовых запретов „опредмечивается“ в отраслевых юридических науках и получает свое конкретизированное нормативное закрепление в отраслевых нормах. В каждой отрасли права запреты имеют свое собственное предназначение, свои цели и функции. Особую ценность они имеют для отраслей деликтного права…»[25]

При этом ряд ученных продолжают детализировать отраслевую классификацию правовых запретов, выделяя подвиды отраслевых правовых запретов.

Так, С. А. Маркунцов предполагает, что уголовно-правовые запреты делятся на фактические и формально-юридические: формально-юридический запрет содержится в статьях Особенной части УК РФ, фактический запрет включает формальные запреты и запреты неоконченных преступлений[26]. По степени отражения объективной реальности этот ученый выделяет реальные и фиктивные уголовно-правовые запреты (фиктивные уголовно-правовые запреты не отражают реальной структуры и систему общественных отношений)[27].

Е. К. Варийчук предлагает классифицировать налогово-правовые запреты на адресованные к государственным органам и направленные на защиту прав налогоплательщиков[28].

Гражданско-правовые запреты классифицируют на субъективные и объективные (как элемент нормы права и элемент правоотношения)[29].

Ряд классификаций правовых запретов характеризуются логическим пересечением и перекрыванием элементов[30].

Представленные примеры классификации правовых запретов, с одной стороны, характеризуются разнонаправленностью (может быть, даже хаотичностью оснований и методов классификаций), с другой стороны – свидетельствуют о сложности такого явления, как правовой запрет.

На наш взгляд, основанием для классификации правовых запретов должно быть положено содержание такой властной социальной информации. Следующим критерием, определяющим вид правового запрета, является содержание побудительного оператора правового запрета. Такая специфика содержания правового запрета предполагает его отраслевую принадлежность, а система воздействия на субъектов общественных отношений, организованная в рамках отрасли права (как публичной, так и частной), образует запрет как метод правового регулирования.

Для целей настоящего исследования мы выделяем такую разновидность властных велений, как уголовно-правовой запрет.

Уголовно-правовой запрет является объективированным (легализованным) в Уголовном кодексе РФ антиделиктным государственно-властным велением о недопустимости общественно опасного акта поведения индивида, обеспечиваемым к исполнению мерами уголовно-правового принуждения, нацелен на гарантирование всеобщей социальной дисциплины.

В отечественной уголовно-правовой доктрине существуют и иные определения уголовно-правового запрета.

Так, С. А. Маркунцов указывает: «Уголовно-правовой запрет можно рассматривать как нормативно-правовое предписание, закрепленное в нормах уголовного закона и конкретизированное в иных нормативно-правовых актах, устанавливающее обязанность лица не совершать (воздержаться от совершения) общественно опасные деяния, признаваемые уголовным законом преступлениями»[31].

В. М. Галкин и М. И. Блум определяли уголовно-правовой запрет как содержащееся в законе предписание, обязывающее воздерживаться от совершения преступления[32].

Следует согласиться с С. А. Маркунцовым, утверждающим о необоснованном размывании и хаотичном смешивании различных уголовно-правовых явлений в понятии «уголовно-правовой запрет». Так, по мнению этого ученного, уголовно-правовой запрет определяется «в качестве метода уголовно-правового регулирования, то есть запрета совершать предусмотренные законом деяния под угрозой применения уголовного наказания»; в качестве «типичной для уголовного права нормы-запрета, наиболее полно отражающей отраслевую специфику», и, наконец, как «формальное сосредоточение всех уголовно-правовых запретов…»[33].

Поддерживая эту позицию, отметим, что понятие «уголовно-правовой запрет» необоснованно отождествляется с запрещающей уголовно-правовой нормой, с частью правовой нормы, со статьей уголовного закона, что, на наш взгляд, не соответствует правовой природе и сущности данного явления.

Представляется верным определять уголовно-правовой запрет именно как специфическое государственно-властное антиделиктное веление о недопустимости криминального поведения, обеспеченное государственно-властным принуждением.

Иные подходы к определению уголовно-правового запрета являются отражением его признаков, однако не раскрывают его сущность.

В определении уголовно-правового запрета как «ячейки» уголовного права недостаточно учитывается его социальная природа, излишне формализуется данное явление. Традиционное понимание нормы права как ячейки отрасли права также противоречит данному определению. Представляется, что функции уголовно-правового запрета выходят за рамки исключительно формально-юридического действия, могут быть основаны и реализовываться на иных социальных нормах и установках. При этом вывод о нетождественности уголовно-правового запрета и уголовно-правовой нормы не исключает их взаимосвязь и взаимообусловленность функций данных явлений.

Для целей настоящего исследования, предлагаем определиться с понятием «функция уголовно-правового запрета».

Под функцией в Толковом словаре С. И. Ожегова понимается работа, производимая органом, организмом; роль, значение чего-нибудь[34].

Функция любого явления определяет сущность механизма его активности, деятельности в соответствии с его целями и спецификой реализации.

Для определения функций уголовно-правового запрета следует исходить из механизма такого запрета, его задач и свойств, а также назначения и целей.

Под функциями уголовно-правового запрета мы понимаем основные направления воздействия такого антиделиктного веления на сознание индивидов в процессе реализации механизма уголовно-правового запрета в целях недопущения асоциального поведения и гарантирования социальной стабильности.

В различных отраслевых исследованиях по-разному подходят к пониманию функций правовых запретов.

Ю. Н. Слепченко считает, что функциями административно-правовых запретов являются функция социального контроля, функция охраны и защиты, коммуникативная, воспитательная, мотивационная[35].

Р. Г. Нурмагамбетов выделяет регулятивную, охранительную, политическую, организаторскую, мотивационную, воспитательную, коммуникативную, стабилизирующую, гарантирующую и функцию социального контроля конституционных запретов[36].

Т. Е. Комарова пишет: «Функции гражданско-правовых запретов являются конкретными проявлениями функций гражданского права и обусловлены спецификой гражданско-правового воздействия на общественные отношения. Связь между функциями гражданского права и функциями гражданско-правовых запретов носит двусторонний характер»[37]. При этом в итоге автор склоняется к выводу, что запреты выполняют функцию метода правового регулирования гражданско-правового института[38].

Следует отметить, что исследование функциональных возможностей уголовно-правовых запретов невозможно без определения их задач.

Е. Н. Лебедева справедливо отмечает, что задачи правового явления первичны и определяют его функции: «Цели и задачи предрешают функции права, определяющие их, таким образом обуславливая действие друг друга. Через функции достигаются цели, разрешаются задачи, определяется уровень эффективности, перспективы оптимизации познания. Функции – это объемное средство материализации целей и задач»[39].

А. И. Плотников считает, что определение задач тесно связано с категорией «цель»: «Цели и задачи совпадают не во всем, но в значительной мере. Они не имеют качественного и сущностного различия, если их рассматривать изолированно как явления, но отличаются пространственно-количественными координатами: общее представление о необходимом результате – цель; представление о необходимо результате в реальных условиях ее осуществления – задача»[40].

О. Н. Коваленко пишет: «Функциональные возможности уголовного права определяются с учетом обеспеченности соответствия функциям уголовного права задач уголовного права, выраженных в уголовном законе. Функции уголовного права обуславливают способность норм уголовного закона активно решать задачи, сопряженные с обеспечением общественной безопасности»[41].

С. А. Маркунцов выделяет две группы функций уголовно-правовых запретов.

Первая группа функций, по мнению ученого, отражает их информативное и аксиологическое содержание. «Эта группа функций связана с действием уголовно-правового запрета как элемента объективного права на психическом (идейно-мотивационном) уровне, но и с пониманием его как „отрицательной обязанности“, то есть на уровне субъективного права, а также связана с пониманием запрета как метода правового регулирования»[42].

Вторая группа функций уголовно-правовых запретов «будет отражать их институциональную составляющую. Эта группа функций определяется пониманием уголовно-правового запрета как первичного ядра, элемента системы уголовного права и одновременно как инструмента государственного воздействия на общественные отношения»[43].

Представляется, что уголовно-правовой запрет проявляется как двуединое явление – элемент уголовно-правовой системы и инструмент социального управления. Поэтому функции уголовно-правового запрета делятся на юридические и социальные.

Являясь частью правовой системы, уголовно-правовые запреты обладают функциями уголовного права в целом.

Б. Т. Разгильдиев считает, что «уголовно-правовая функция – это свойство уголовного права. Ее объектом выступают сознание и воля физических лиц»[44].

По мнению А. И. Коробеева, «функциями уголовного права являются основные направления уголовно-правового воздействия на преступность»[45].

С. В. Анощенкова определяет функции уголовного права как «социальное назначение, в которое объективируется сущность уголовного права, состоящая в обеспечении правопорядка в интересах всех членов общества путем регулирования общественных отношений»[46].

В доктрине уголовного права традиционно юридическими функциями уголовного права называют регулятивную, охранительную и предупредительную[47].

Однако не все авторы склонны считать, что уголовное право и его элементы выполняют регулятивную функцию.

Например, А. А. Пионтковский, П. С. Ромашкин и В. М. Чхиквадзе считали, что уголовное право обеспечивает регулятивную функцию иных отраслей права, являясь универсальной социальной санкцией, при этом «уголовные законы усиливают уже существующие нормы иных отраслей права»[48]. Аналогичной точки зрения придерживался В. Г. Смирнов, который признавал за уголовным правом лишь охранительную функцию[49].

Представляется, что доводы и соответствующие выводы ученых о невыполнении уголовным правом и, соответственно, уголовно-правовыми запретами регулятивной функции несостоятельны.

Регулятивная функция правового явления предполагает такое воздействие на общественные отношения и их субъектов, при котором обеспечивается необходимый порядок, сбалансированная система социальных связей путем подчинения всеобщим правилам и нормам.

Р. А. Эльмурзаева убедительно пишет: «Традиционно регулирование отождествляется с определенным набором команд, правил, предписанных государством для регламентации поведения или действий экономических субъектов. С этой позиции, сконцентрированной на государстве, регулирование рассматривается как технократическое устройство, позволяющее государственным органам рационально управлять социально-экономическими процессами для достижения „общественного благосостояния“»[50].

Иными словами, для признания за уголовно-правовым запретом регулятивной функции необходимо установить наличие универсального, требуемого правила поведения и механизма, обеспечивающего его интеграцию в сознание субъектов и гарантирующего соблюдение ими веления о недопустимости асоциального поведения. Представляется, что такое воздействие полностью присуще уголовно-правовому запрету. В. С. Прохоров верно пишет: «Каждый уголовно-правовой запрет очерчивает рамки поведения людей: это можно делать, а то – нельзя. Деятельность людей проходит сквозь гребень уголовно-правовых запретов и велений, упорядочивается. Разве это не регулирование общественных отношений?»[51]

Легализованные уголовно-правовые запреты выполняют регулятивную функцию.

Отдельные авторы называют регулятивную функцию приоритетной, играющей главную роль в механизме правового регулирования[52].

Однако, на наш взгляд, неверно выстраивать иерархию юридических функций уголовно-правового запрета, поскольку только в единстве и взаимодополняемости различных по характеру правовых воздействий (регулятивного, охранительного и предупредительного) проявляются конституирующие элементы и правовая природа государственно-властного веления о недопустимости общественно опасного поведения.

Поэтому следует заключить, что охранительная функция уголовно-правового запрета является равной по значению регулятивной.

О. А. Глебченко обоснованно выступает за симбиоз регулятивного и охранительного начала правовых явлений: «Охранительную функцию не следует вообще отрывать от процесса правового регулирования, ибо отрицать регулирующее влияние санкций, правовых запретов, юридических фактов невозможно. Но все они направлены, прежде всего, на охрану общественных отношений и выполняют регулирующую роль только в связи с этим своим назначением»[53].

Л. С. Явич утверждал, что «если к праву подходить как к средству решения определенных задач (имеется в виду социальное назначение права), то совершенно очевидны присущие ему самостоятельные охранительные задачи, где оно выступает в качестве инструмента охраны общественных отношений. Это охранительное назначение права предопределило наличие в нем запретов. Санкций, юридической ответственности, разного рода мер защиты, то есть довольно отчетливого специфического охранительного направления воздействия на общественные отношения»[54].

Представленные суждения показывают, что уголовно-правовые запреты относятся к инструментам реализации охранительной функции уголовного права, что логично предопределяет такое воздействие самих властных, государственных велений о недопустимости общественно опасного поведения.

О. А. Глебченко верно определяет предупредительную (превентивную) функцию как «такое относительно обособленное, прогрессивное направление гомогенного (однородного) воздействия на социальную систему, сознание, волю и поведение людей, которое нацелено на недопущение нарушения существующих правоотношений, прав и законных интересов гражданина (их коллектива и организаций), общества и государства в целом»[55].

О. Н. Грачева пишет, что «предупредительная функция состоит в деятельности государства, направленной на предотвращение (недопущение) совершения преступления любыми лицами (общая превенция) либо воспрепятствование совершению преступлений лицами, уже ранее совершившими преступные действия (частная превенция), уголовно-правовыми средствами»[56].

На наш взгляд, в данном определении автором смешиваются функции правовых явлений и государства. Следует отметить, что предупредительная функция уголовно-правового запрета присуща ему независимо от конкретных действий правоохранительных органов. Государство, легализовав уголовно-правовой запрет, наделяет его свойствами, которые обеспечивает предупреждение асоциального поведения собственным механизмом. Иное предполагало бы, что уголовно-правовой запрет функционирует исключительно непосредственным воздействием бюрократического правоохранительного аппарата и в отсутствие такого не способен к социальной регуляции.

Роль государства, как нам кажется, состоит именно в легализации уголовно-правового запрета, однако, будучи особым образом структурированной социальной информацией, запрет способен самостоятельно выполнять функции предупреждения асоциального поведения во взаимодействии с правилосообразной сферой сознания индивида.

Более того, предупреждение асоциального поведения включает не только государственно-властную деятельность, но и меры «экономического, социального, политического, духовного, нравственного, организационного и правового характера в рамках как общей, так и индивидуальной профилактики конкретных преступных посягательств»[57].

По нашему мнению, предупредительная функция уголовно-правового запрета реализуется путем правового воздействия социальной информации на сознание и волю индивидов, при котором не допускаются нарушения социальных связей. При этом уголовно-правовой запрет в процессе реализации предупредительной функцию гарантирует, с одной стороны, динамизм социального развития, создавая условия для недопущения асоциального поведения. С другой стороны, характеризуется стабильностью и устойчивостью, универсальностью и всеобщностью, участвуя в механизме реализации принципов уголовного права.

Сложная социально-правовая природа уголовно-правового запрета предполагает реализацию таким андиделиктным государственно-властным велением не только юридических, но и социальных функций.

Таким образом, социальные функции уголовно-правовых запретов расширяют границы их действия, позволяют раскрыть сущность явления в динамике с учетом социальной реальности.

На наш взгляд, к социальным функциям уголовно-правового запрета относятся следующие:

1. Аксиологическая функция уголовно-правового запрета отражает его онтологическую, социально-правовую сущность, связанную с определением в данном социуме при данных социально-экономических и политических условиях тех элементов социальной реальности, которые составляют для индивида, общества и государства ценность. «Запрет выражает относимость охраняемого явления к социальным ценностям, а санкция отражает степень значимости этой ценности для общества, ее место в ценностной иерархии. В целом система юридических запретов и санкций отражает качественную общественную оценку вариантов возможного поведения»[58].

Ю. Е. Пудовочкин пишет: «Ценности выполняют важнейшую функцию: они являются основой идентификации индивидов в качестве членов единого социума. Эти ценности, с одной стороны, являются итогом предшествующего развития общества, а с другой – отражают ориентиры его перспективного развития. <..> Ценностный (аксиологический) аспект уголовного права особенно важен потому, что легитимность самого уголовного права во многом обуславливается степенью его соответствия моральным установлениям»[59].

Уголовно-правовой запрет сам является ценностью, выступая инструментом подавления дезорганизующих начал общества, которые присущи любой открытой системе. В теории систем[60] установлено, что энтропия открытых самоорганизующихся систем (мера беспорядка) всегда растет. Однако в каждой такой системе существуют инструменты, обеспечивающие баланс и обратную связь, которые создают поток отрицательной энергии (негэнтропии), противостоящие росту энтропии.

Уголовно-правовой запрет как социальная ценность является инструментом борьбы с энтропией социума, беспорядком, вызываемым крайней формой проявления девиации – преступлениями. Уголовно-правовой запрет выступает внешним фактором социальной дисциплины, обеспечивая упорядочивание интеракций субъектов, хаотически складывающихся в обществе, исключая социально опасное и вредное поведение в форме наиболее энтропийных его проявлений – преступлений.

2. Функция социализации. Уголовно-правовой запрет через социальную идентификацию осуществляет процесс включения индивида в социальный прогресс. Безусловно, данный процесс носит взаимосвязанный и взаимозависимый характер эволюционного формирования цивилизационных групп, а также индивидуальный процесс усвоения ценностей, навыков, знаний, норм поведения.

С одной стороны, накопленный человечеством опыт формирует рамки и тенденции социализации индивида, с другой – социализация субъекта индивидуальна, начинается с детства и зависит от множества факторов.

При этом уголовно-правовой запрет обеспечивает универсальность индивидуальной социализации, формируя паттерны поведения, обязательные к усвоению каждым субъектом. Запреты на убийство, насильственные действия сексуального характера, хищение чужого имущества не только формируют представление индивида о запрещенном и дозволенном, но и являются каналами передачи культуры, традиций, обычаев, социальных ролей (между как индивидами, так и поколениями). При этом социализация позволяет субъекту не только влиться в социальную материю, но и определить границы собственного «Я».

Обоснованно заключает О. М. Дорошенко: «Таким образом, можно сделать вывод, что социализация представляет собой совокупность процессов приспособления (адаптации) к социальной среде и обособления (автономизации) от нее, включает в себя усвоение и воспроизведение социального опыта»[61].

Иными словами, уголовно-правовой запрет играет роль социализирующего инструмента, при этом процесс социализации может быть воспроизведен и вновь направлен на формирование социально позитивного образа поведения индивида.

Функция обеспечения социальной безопасности и социального порядка. Под социальной безопасностью как функцией уголовно-правового запрета мы понимаем такое состояние социума и в целом, и отдельных его членов, при котором гарантирована защита элементов социальной реальности от угроз, опасностей и рисков, которые могут нанести вред жизни, здоровью и иным объектам, охраняемым уголовным правом.

В процессе реализации механизма уголовно-правового запрета обеспечивается такое взаимодействие между субъектами, между субъектами и социумом, между субъектами и государством, которое стремится исключить вредные и опасные поведенческие акты (преступления). Определенная масса таких поведенческих актов не только разрушает состояние защищенности каждого индивида, но и ведет к бифуркации всего общества и государства. Выступая в качестве щита от таких девиаций, уголовно-правовой запрет призван обеспечить социальную справедливость, равенство и безопасность.

А. Ф. Галузин верно утверждает: «В качестве естественно-правовой, нормативно-закрепленной идеи, определяющей сущность, социальное назначение, системность, развитие позитивного права, правовой материи, правовой жизни, направляющей правовое регулирование, категория „безопасность“ предстает принципом и функцией позитивного права (закона), которые возможно именовать как функция безопасности, принцип безопасности»[62].

При таких условиях гарантированы гармоничные социальные связи, политическое, правовое, экономическое и иное межсубъектное развитие.

Ю. А. Агафонов правильно пишет, что «правовой аспект институализации социального порядка состоит в том, что она создает гражданскую правоспособность, возможность иметь права и нести обязанности в сфере общественных отношений. Но такая институализация не ограничивается правовыми установками, а включает и культурную легитимацию как признание моральной значимости конституционного компонента порядка и нижестоящих уровней правовых систем»[63].

4. Интегративная функция уголовно-правовых запретов (функция социальной солидарности) обеспечивает позитивное социальное общежитие, способствует интеграции не только индивидов и их групп, но и социальных интересов. В данной социальной функции уголовно-правового запрета проявляются его свойства как базиса общественного договора, создается основа для согласования и сотрудничества между индивидами, обществом и государством. Механизм уголовно-правового запрета позволяет интегрировать и определить базовые, фундаментальные принципы человеческого общежития.

Дж. Г. Мид верно описывал данный процесс: «…индивид должен внести в свое индивидуальное сознание социальный процесс в форме принятия установки других индивидов по отношению к нему и друг к другу, а также принять их установки по отношению к социальной деятельности, а затем действовать в направлении всеобщего социального процесса»[64].

При этом уголовно-правовые запреты лежат в основании формирования интегрированных, общих ценностей и интересов, которые формируют в том числе и национальную, культурную, гражданскую идентичность субъекта.

Именно в результате реализации интегративной функции формируется социальное взаимодействие, создаются и укрепляются «кровеносные сосуды» социума, то есть его онтологическая сущность.

Состояние социальной гармонии, основанное на легитимированных уголовно-правовых запретах, является предпосылкой к социальной солидарности как силы и единства общества, основанных на общих убеждениях и ценностях, взаимной ответственности и уважении как на межличностном, групповом, так и на общественном и государственном уровне.

5. Реализация воспитательной функции уголовно-правового запрета формирует в сознании индивида некие эталоны, образы позитивного поведения. Уголовно-правовой запрет, являясь особым родом структурированной социальной информацией, «поселяется» в правилосообразной сфере сознания индивида, воспитывая его и формируя жизненную идеологию как систему взглядов, отграничивающую добро и зло, позитивное и криминальное поведение.

В. Я. Любашиц, А. Ю. Мордовцев и И. В. Тимошенко обоснованно считают, что в «воспитательной функции право выражается в качестве социального регулятора и оказывает воспитывающее воздействие на поведение субъектов как через отдельные социальные нормы, институты и механизмы (правосудие, запреты, дозволения, наказания), так и в целом как самостоятельный фактор духовной жизни общества»[65].

На наш взгляд, воспитательное воздействие осуществляют оба элемента уголовно-правового запрета: его содержание (государственно-властное о недопустимости асоциального поведения) и его побудительный оператор (меры уголовно-правового воздействия, применяемые в случае нарушения веления).

О. Э. Лейст писал, что воспитательная функция санкций реализуется в трех направлениях: гарантирование высокого значения норм права; оказание воспитательного воздействия на потенциально опасных членов общества, которые способны нарушить правопорядок при отсутствии угрозы негативных последствий; непосредственное применение санкций к нарушителям в целях искоренения негативных привычек и взглядов, привития трудовых навыков и уважения к обществу[66]