Проект по дружбе

© Артеева Ю., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Глава 1

– Шмелев, будьте добры, занимайте свое место чуть быстрее.

Наш социолог предельно сдержан и вежлив, как обычно. Я же фыркаю и демонстративно громко защелкиваю кольца на блокноте. Придурок Ярослав всегда опаздывает. Ненавижу таких, если честно. Сами не учатся и другим не дают.

Так. Не отвлекаться. Концентрируюсь на своих строчках. Стучу по парте красной ручкой, потом почти бездумно подчеркиваю определение. Черт! Шмелев сбил, сволочь. Он еще и громко усаживается за парту, скидывает рюкзак на пол, «отбивает пять» своему другу.

Заправляю за уши волосы, машинально смотрю на светлые концы. Я покрасилась только позавчера и к новому цвету еще не привыкла. Нет. Не о том думаю. Итак, социология.

– Из этого определения непосредственно вытекает, что каждая дружба – уникальна, поскольку определяется набором связей, их крепостью и значимостью, – тем временем продолжает Вячеслав Анатольевич, и я с готовностью кидаюсь конспектировать.

– А попроще нельзя? – развязно интересуется Ярик.

Я раздраженно выдыхаю, потому что ненавижу, когда перебивают. Но дурацкому Шмелеву закон не писан. Наш же социолог отвечает обманчиво доброжелательной улыбкой. Перекидывает длинный темный хвост с одного плеча на другое, поправляет очки:

– Ярослав, вы на мои пары приходите просто поспорить? Еще раз напомню, я допускаю разговоры с места, только когда они касаются темы занятия.

– А это разве не касается темы?

Социолог игнорирует выпад и продолжает:

– Если мы обратимся к словарю, то увидим, что дружба определяется там как личные устойчивые отношения между людьми на основе симпатии, уважения, общих интересов, духовной близости, взаимной привязанности и понимания.

– А что насчет дружбы между мужчиной и женщиной? – снова подает голос Шмелев.

Выразительно закатываю глаза, глядя на подругу рядом. Алина понимающе улыбается.

– Ты заткнешься, может быть? – шиплю я, оборачиваясь.

– Гольцман, ты за ручками своими разноцветными следи, – хмыкает этот идиот, – вдруг закончатся, и ты конспект подчеркнуть не сможешь.

– Ярик, ты дебил просто высшего уровня.

Вячеслав Анатольевич резко опускает ладонь на стол:

– Гольцман, Шмелев, вы по-хорошему не понимаете?

Я моментально краснею от стыда, а Ярослав нахально сообщает:

– Так мы опять по теме. Вот с Евгенией я бы дружить точно не стал.

Социолог почему-то улыбается себе в усы, снова поправляет длинный хвост и спрашивает:

– Почему же?

– Ну, вы сказали, что дружба основана на симпатии. А тощая Гольцман мне вообще не нравится.

– Идиот! – бросаю я хмуро, но на самом деле испытываю глубокое удовлетворение. Тощая. Мне нравится это слово. Почти как «стройная». И уж гораздо лучше многих других.

– Ярослав, вы очень буквально восприняли определение. Хоть мне и приятно, что вы все-таки меня слушаете. Вот у вас есть друг, верно? Ктитарев.

– Ну есть, – нехотя отвечает Шмелев, будто сдается, а я торжествую и лезу в пенал за зеленой ручкой.

– Значит, у вас к нему симпатия. Как к человеку. С этим вы спорить не будете?

– Ну.

– Соответственно, мы можем говорить о симпатии как о чувстве, которое возникает не только к девушкам с формами, так?

– Допустим. Но к Гольцман у меня симпатии как к человеку, – выделяет он интонацией, – нет.

Я прикладываю ладони к пылающим щекам. Кому я вообще не стремлюсь понравиться, так это ему. Самый раздражающий персонаж во всей группе, и к тому же вечно меня цепляет. Но такое хамство все равно расстраивает.

– А вы достаточно с ней общались? Потому что в отличие от поверхностного приятельства, дружба – отношение глубокое и интимное, предполагающее не только верность и взаимопомощь, но и внутреннюю близость, откровенность, доверие, любовь, если хотите. Думаете, подобные отношения могут родиться просто так?

Не сдерживаюсь и язвительно говорю преподу:

– Шмелев просто не из тех, кто в состоянии общаться с девушкой дольше недели.

– Да потому что это противоестественно! – вскидывается Ярик.

– Что? Разговаривать?

Мы разворачиваемся друг к другу и сцепляемся раздраженными взглядами. Социолог же замолкает и наблюдает за нами, как за неведомыми зверушками. Всегда так делает, когда его занимает беседа между учениками. Он позволяет нам говорить с места и даже спорить, когда это касается темы занятия. Кажется, Вячеслава Анатольевича даже забавляет то, как мы распаляемся.

– Нет. Дружить с тобой. Или, окей, с любой другой девушкой.

– Это еще почему?

– Ты вроде отличница, а слушаешь плохо. Тебе сказали – дружба основана на любви.

Я указываю на него зеленой ручкой:

– Ты не в курсе, что любовь бывает разная? Матери к ребенку, например. Друзья тоже могут любить друга друга, – я подыскиваю слово, – ну, как родственники.

Шмелев складывает руки на груди и кривит губы:

– Мужчина и женщина не могут любить друг друга как родственники.

– А брат с сестрой?

– Да чего ты пристала к семейным отношениям? Рандомные разнополые люди не могут дружить!

– Могут! Вот мы с Долиным дружим.

Тут Ярик смеется:

– Да твой Долин тебя хочет, сто пудов!

– Ты просто узколобый дебил, – выдаю почти злобно, потому что взбешена до предела.

Здесь, наконец, оживает препод:

– Гольцман, Шмелев, вынужден вас остановить. Диалог был интересным, но взаимные оскорбления меня уже не вдохновляют. Но у меня есть предложение.

– Какое? – пытаюсь переключиться с тупого одногруппника обратно на учебу.

– Сделаете проект, – говорит социолог, – вместе. Утвердим тему и основные тезисы. Проведете исследование. Если сдадите достойную работу, получите автомат за экзамен.

Цветная ручка замирает в воздухе:

– Какой еще проект?

– О разнополой дружбе.

– Но вы же никому не ставите автомат.

– А вам поставлю.

– А если не сделаем? – лениво интересуется Ярик.

– Двойка за экзамен, и отправляетесь на пересдачу.

От возмущения я даже дышать перестаю. Алина аккуратно берет меня за кисть, все еще висящую в воздухе, и опускает мою руку на стол. Двойка. Нормально? Мне – двойку! У меня четверки нет ни одной! Пересдача! Да я слова такого не знаю!

Но в том, что Вячеслав Анатольевич именно так и поступит, сомневаться не приходится. Когда преподаешь гуманитарный предмет в IT-колледже, это, видимо, обязывает к излишней принципиальности. Он вечно стремится доказать серьезность своей науки.

Слышу, как сзади тяжело вздыхает Шмелев. Шепчет другу:

– Меня отец на хрен убьет.

Ктитарев хмыкает:

– Да я в курсе. Так соглашайся, чего ты артачишься?

– С ней?

– Да какая тебе разница?

Шмелев снова тяжело вздыхает. Придурок. Как будто я прямо хочу с ним работать. Предел всех моих мечтаний!

– Я могу, – начинаю я, но голос хрипнет, и мне приходится откашляться и начать заново, – я могу сделать проект одна?

– Нет, Гольцман, в этом и смысл, чтобы исследование о разнополой дружбе проводили девушка и молодой человек.

Я не сдаюсь:

– А я могу взять другого напарника?

– Вы слишком много торгуетесь. Теперь нет. К тому же это прекрасно, что у вас разные взгляды на тему исследования. В споре рождается истина.

Возмущение снова перехватывает мне горло.

– Жень, выдыхай, – Алина наклоняется ко мне и успокаивающе поглаживает по плечу.

– Я согласен, – вдруг говорит Шмелев.

Оборачиваюсь к нему и в немом шоке шарю взглядом по его лицу. Он красивый. И знает об этом. Что делает его характер еще более мерзким. Но черты лица у него, безусловно, как на картинке. Чуть заостренный прямой нос, яркие изогнутые губы, серые глаза со смешинкой. Ямочки на щеках, девчонки по ним просто сходят с ума, я много раз слышала. Он мне улыбается и становится похож на сытого кота. Прищуриваюсь и пытаюсь понять, зачем Яр это делает.

– Да ладно тебе, не хочешь получить автомат? – говорит он. – Нам-то самим не обязательно дружить ради проекта о дружбе, разве нет?

– Ну, – неуверенно начинаю я и почти готова уже признать, что он прав.

Но тут Шмелев все портит. Говорит:

– Давай, Жендос, это не больно.

– Я сто раз просила так меня не называть! – закипаю моментально. – Ты знаешь и все равно каждый раз так делаешь!

– Гольцман, остынь. Давай потерпим друг друга, мне реально нужен этот экзамен, – говорит он внезапно устало.

Я замолкаю, а потом нехотя соглашаюсь:

– Мне тоже.

Алина постукивает меня пальцем по руке:

– Жень, препод.

Я перевожу взгляд на Вячеслава Анатольевича.

– Мы сделаем, – говорю через силу.

– Что ж, вот и чудно. Итак, вернемся к теме. Концепция дружбы появляется еще в Древней Греции…

Я склоняю голову и смотрю в свой идеальный конспект. Я только что согласилась работать со Шмелевым над проектом. У меня что, помутнение рассудка случилось? Очевидно же, что он все испортит. С другой стороны, лучше это, чем пересдача. Меня от одной мысли передергивает.

В конце лекции я собираю ручки в пенал и придерживаю Ярика за плечо, когда он проходит мимо. Тут же отдергиваю руку. Но он остается стоять рядом со мной.

Говорю:

– Задержись, побеседуем.

– О чем? – он нетерпеливо переступает с ноги на ногу.

– Шмелев, – я теряю терпение, – мы с тобой теперь завязаны, нравится тебе или нет. Надо обсудить, как будем делать проект.

– Да ясно как. Ты сделаешь, а я просто примажусь.

От такой наглости я снова немею. Раскрываю рот и удивленно распахиваю глаза. Яр прыскает и со вкусом хохочет:

– Релакс, Жендос. Сделаем все вместе.

– Я же просила не называть меня так!

– Ну, видишь, зато к тебе вернулся дар речи. Ладно, есть идея, Гольцман.

Я недоверчиво смотрю на него исподлобья. Складываю руки на груди. Интересуюсь:

– Какая же?

Шмелев садится на ближайшую парту, взъерошивает темные волосы. Он постоянно зарывается пальцами в свои волосы, и они непослушными вихрами торчат в разные стороны, но выглядят неизменно стильно. Сообщает:

– Теория по большей части будет на тебе, уж извини.

– Не извиняю. Будем делать все пополам. Я за тебя пахать не собираюсь. Понял?

– Гольцман, ты идеалистка, я никогда не сделаю что-то настолько хорошо, чтобы ты была довольна. Тогда какой смысл?

Я раздраженно выдыхаю. Черт дернул социолога дать нам это задание, не иначе. Мы же двух фраз сказать друг другу не можем, чтобы не начать кипеть. Но надо признать, что Ярик прав. Что бы он мне ни прислал, я наверняка буду недовольна и все буду править.

Прикрываю глаза. Пытаюсь взять под контроль эмоции. Снова смотрю в его самодовольное лицо.

Говорю с сарказмом:

– Что по поводу практической части? Или твои идеи закончились на том, что я сделаю всю работу за двоих?

– Нет, – он улыбается, но как-то не очень приятно, – сделаем, как хочет препод. Проведем исследование.

– Какое?

– Пойдешь на свидание со своим Долиным. Проверим, какая у вас дружба.

– Ты вообще не в себе?

– А что? Чем не эксперимент? Очень даже подходит к теме.

Мой голос почти звенит от гнева:

– Оставим даже то, что ты просто придурок и пытаешься меня задеть. Скажи мне, ты слишком тупой, чтобы понять, что один случай – это слишком мало для исследования? Нужно опросить, скажем, сто человек, чтобы свести статистику.

Шмелев цокает языком:

– Не будь такой душной. Если мы опросим сто человек, девяносто из них соврут. А тут все чисто. Не подкопаешься.

– Хорошо, – соглашаюсь я, нащупывая в голове смутную идею, – допустим. Я схожу с Долиным на свидание.

– На три, – тут же перебивает Шмелев.

– На три. Чтобы проверить, реально ли у нас дружба или у нее есть другая, – я с трудом подыскиваю слово, – подоплека.

– Умница, рад, что ты согласилась.

– Но, – выдаю с большим удовольствием, – ты сам должен будешь подружиться с девушкой.

– Чего?

– Того. Все поровну. Я рискую своей дружбой, а ты рискуешь своим статусом хладнокровного мачо. Я иду на три свидания с другом, а ты три недели общаешься с девушкой. Пытаешься завязать дружеские отношения.

Очень довольная собой, я улыбаюсь. Сейчас он откажется. Не будет Шмелев пытаться подружиться с девчонкой, слишком мерзкий у него характер.

Подтверждая мои догадки, он морщится:

– Это тупо.

– Тупо, что ты хочешь сделать из меня подопытную крысу, а сам выйти сухим из воды, разве нет?

Он замолкает и впивается в меня злым взглядом. Вдыхает. Выдыхает. Я улыбаюсь. Собираюсь снова предложить безболезненный вариант с опросом. Но тут Ярик прищуривается и выдает:

– А договорились. Торгово-рыночные отношения, да?

– Да, – говорю недоверчиво.

Согласился? Быть того не может. Наверное, просто хочет доказать мне свою мифическую правоту. Кажется, я недооценила его упрямство. Черт. Но отступать как будто уже поздно. Я молча поджимаю губы. Сдавать назад ведь нельзя. Свое упрямство я недооценила тоже.

Шмелев ухмыляется, кажется, понимая, что я на самом деле блефовала:

– Ну, тогда адьез, Гольцман, вроде все порешали.

– Подожди, – я суетливо достаю телефон из рюкзака, – оставь свой номер.

– Зачем? Хочешь меня склеить?

Я устало тру переносицу:

– Просто скажи номер, Яр.

– Найдешь меня в соцсетях.

– Чтобы ты меня там игнорил? А знаешь что? Можешь не говорить. Вали на все четыре стороны, – я распаляюсь и слишком активно машу руками. – Забыл, что я староста? Думаешь, не смогу узнать твой номер?

– Какая же ты дотошная, – почти стонет он, но все же нехотя диктует мне цифры.

Записываю и поднимаю на него взгляд. Ярик смотрит так, как будто я – отвратительное насекомое. Маленькое, неприятное и ничтожное. Но я плевать хотела на его мнение с высокой колокольни. Поэтому улыбаюсь максимально сладко:

– Встретимся завтра после пар в «аквариуме». Набросаем план теории и практики.

– Уже?!

– Шмелев, если ты собираешься сделать все в последний момент, то должен понимать, что я тебе не позволю.

Тогда он молча уходит, и я просто сверлю взглядом его широкую спину в черной футболке. Ничего, я его достану.

Глава 2

Я убираю в сумку пенал и только тут понимаю, на что в действительности согласилась. Три свидания с Долиным! Зачем? Мы хорошо дружим, и, хоть я уверена в нем и наших отношениях, провоцировать его как-то нечестно. Могу ли я сказать ему об этом? Или это испортит эксперимент?

Застываю, задумавшись. Что важнее? Наша дружба или мой проект? Чувствую неприятное и какое-то липкое беспокойство. Честно ли так поступить с другом? И что вообще подразумевают под собой эти три свидания? Мы и так проводим много времени вместе. Ходим в кино или зависаем где-нибудь в кафе.

Принимаю решение ничего не делать до завтра. Может быть, Шмелев вообще передумает, я почти уверена, что он непостоянный. Сам не захочет заводить дружбу с девушкой. Для него это вообще противоестественно, судя по тому, что я слышала. Девочки в колледже обсуждают его на каждом углу. В туалетах, в столовой, в коридорах.

В кабинет заглядывает Алина:

– Жень, идешь?

– Да, – отмираю я.

Как робот следую за подругой, и мы спускаемся в столовую. Там я беру кофе и больше ничего. Склоняюсь над кружкой и дышу. Пахнет очень вкусно. И не только мой напиток. Здесь пахнет едой отовсюду. Аромат висит в воздухе и настойчиво тянется ко мне с соседних столов. Но мне есть нельзя. Пью кофе в надежде, что он обманет мой пустой желудок. Ничего, потерплю. А дома уже сделаю себе салат, без тонны масла, как тут в столовке привыкли.

– Жень, ты снова не голодная? – спрашивает Алина, уплетая пирожок с картошкой.

– Не голодная, – подтверждаю я, с трудом сдерживая слюноотделение.

Ничего, стерпится. Зато сила воли вырастет офигеть какая. Но я все же тоскливо провожаю взглядом очередной кусок пирожка, который исчезает во рту моей подруги, непозволительно стройной для такого аппетита. Отвернуться, не думать, переключиться.

Делаю глоток кофе.

– Так что вы там со Шмелевым? Договорились? – интересуется Алина с набитым ртом.

Я морщусь, но вовсе не от отвращения:

– Харитонова, блин, ты бы хоть прожевала, не разобрать, что ты там говоришь.

– Разобрались со Шмелевым? – повторяет она уже отчетливее.

Я же снова прихожу в нервное возбуждение:

– А как с ним разберешься?! Придумал какое-то идиотское правило, на которое я сдуру согласилась.

– Какое?

– Ну, вроде как я должна сходить на три свидания с Антоном, а Яр должен три недели пытаться подружиться с девушкой, – уныло поясняю я.

Верчу кружку, наблюдая, как ручка описывает ровный круг.

Подруга же приходит в полный восторг:

– Да ладно?! Это же круто! Я давно говорю, что вам с Долиным надо быть вместе!

Я подавленно молчу. В другой ситуации я бы уже принялась горячо доказывать, что мы с Антоном только друзья. Но сейчас на это нет никаких сил. Я просто снова подношу кружку к губам. И наблюдаю, как в столовую заходит Шмелев, вызывая шепот своих поклонниц. Обвожу взглядом помещение и вижу, что подавляющее большинство девчонок склоняют головы ближе друг к другу, чтобы поделиться эмоциями, стреляют глазами в его сторону. Что за идиотский природный магнетизм!

Раздражаюсь еще больше из-за того, что понимаю – я сейчас пялюсь на него точно так же, как и все остальные. Ну уж нет! Сердито отворачиваюсь.

А ведь в нашем колледже хватает парней. Правда, симпатичных не так уж и много, вот Ярику и достается такое внимание.

– Привет, малышка! – Долин чмокает меня в щеку и приземляется на соседний стул. – Алина, мое почтение.

– Ты только приехал? – удивленно выкатываю глаза.

Он лучезарно улыбается и пожимает плечами. Щелкает пальцем по моей кружке:

– Опять двигаешься на своем топливе?

– Мое топливо – это знания, Антон, – назидательно говорю я.

Он фыркает и громко смеется:

– Ну да, ну да. Как дела, девчат? Чего такие хмурые?

– Это ты слишком веселый.

Алина же со свойственной ей простотой выдает правду:

– Женька со Шмелевым поцапалась на социологии.

– А это что, новость? Малышка, не в первый же раз, ты чего загрустила? – он внимательно всматривается в мое лицо, а я неловко прячу глаза.

– Да им дали проект совместный.

Господи, замолчит она или нет?! В панике я перебиваю:

– Не важно! Не важно. Просто он меня взбесил, как обычно, вот и все.

Почему-то мне не хочется признаваться Антону, на что я согласилась. Даже если завтра мы спокойно поговорим со Шмелевым и отменим эту идиотскую затею, все равно будет ощущение, что я поступила как-то неправильно. Но почему? Я же наоборот говорила о том, что с Долиным у нас крепкая дружба.

Ладно, разберусь с этим позже.

Поэтому перевожу тему:

– Доля, а ты чего приехал? Ради одной пары? Уж прогуливал бы до конца.

– Так сегодня репетиция.

– Ой, а я пропустила, скоро КВН? – Алина облизывает масляные пальцы и берется за кусок пиццы.

Сглатываю слюну и пытаюсь вслушаться в ответ Антона. Рассеянно переспрашиваю:

– Когда?

– Жень, что со слухом? – Доля фыркает, разваливается на стуле и улыбается. – Перед праздниками, в пятницу на следующей неделе.

– Значит, ты учиться до пятницы не собираешься? – сварливо интересуюсь я.

– Ой, бабуль, расслабься.

– Ты бы хоть на первые пары приезжал.

– Жень, все, хорош, – Антон привычно осаживает меня.

Он подбирает с тарелки Алины корку от пиццы и с аппетитом вгрызается в нее.

– Фу, Долин! – кричу я.

Подруга смеется:

– Чего фу? Я ж ее не облизывала.

– Ну да, – подтверждает Доля, пережевывая тесто, – да и вообще это кощунство – оставлять самое вкусное.

Смотрю, как он сосредоточенно ест, и думаю, что Антон, конечно, тоже симпатичный. Не так очевидно красив, как Шмелев, но совершенно точно привлекательный. Тут же злюсь на себя, что сравнила его с придурком Яриком, но уже не могу остановиться. Думаю, что Долин более приятный, все время на позитиве, но не с издевательской ухмылкой, а с лучезарной улыбкой. Он кавээнщик – открытый, смешливый, общительный. Светлый ежик волос, зеленые глаза. И почему он мне не нравится?

Тут же внутренне вспыхиваю. Дожили. Из-за идиотского проекта я, кажется, уже свернула не туда. Нельзя так придирчиво разглядывать друга и выискивать причины, по которым он тебе только друг, понимаете? Идиотизм.

К счастью, Долин смотрит на часы и подрывается с места:

– Ладно, девчат, я побежал. Жень, не расстраивайся из-за Ярика, прими как данность, что вы с ним как кошка с собакой, и не обращай внимания.

Проходя сзади, он мягко толкает меня в затылок и задорно улыбается, когда я возмущенно оборачиваюсь.

– Малышка, не грусти! – кричит он мне уже в дверях столовой.

А я ловлю взгляд Ярика, который ухмыляется со вполне ясным посылом. Кривлюсь и еле удерживаюсь от того, чтобы показать ему неприличный жест.

Внутри все кипит от возмущения. Прямо чувствую где-то в недрах своего тела пузырьки гнева, которые поднимаются вверх и заставляют подпрыгивать крышку моего воображаемого чайника. В этот момент я решаю утереть Шмелеву нос. Он слишком самодовольный! Назло ему схожу на три свидания с Долиным! Только дурак может подумать, что между нами может быть что-то, кроме дружбы. Я докажу Яру, что он не прав. А вот когда он будет пытаться завести дружбу с девушкой, я уж от души покуражусь.

Глава 3

Когда захожу домой, там ожидаемо никого нет. Папа в командировке, мама на работе. А она так рано вообще никогда не возвращается. В коридор выходит мой рыжий кот.

– Привет, Рекс, – шепчу я и присаживаюсь, чтобы погладить животное.

Он довольно урчит. Не уверена, что это радость по случаю моего возвращения, Рекс просто знает, что скоро его накормят.

Я раздеваюсь – куртку на вешалку, ботильоны на полку, сумку отношу в комнату. Там я переодеваюсь в домашний костюм. Перед зеркалом задираю мягкую свободную кофту и придирчиво разглядываю фигуру. Хоть Шмелев сказал, что я тощая, я прекрасно вижу, что это не так, я не слепая. Просто он утрирует, как и всегда. Живот плоский, и я даже вижу очертания пресса, но мне бы хотелось быть более сухой. Идеальной, понимаете? У меня все должно быть идеально.

Иду на кухню, мою руки и распахиваю холодильник. Желудок реагирует радостным урчанием. Ничего, дорогой, сейчас. Достаю овощи, режу помидоры, огурцы, листья салата и редис. Заправляю все это бальзамическим уксусом. Он гораздо менее калорийный, чем масло. Наливаю себе воды с лимоном из графина. И наконец сажусь за стол.

Это моя любимая часть дня. Когда учеба заканчивается, у меня есть законный перерыв на отдых и еду и время побыть наедине с собой. В этот момент я по-настоящему расслабляюсь. Смакуя салат, я прикрываю глаза, делаю глубокий вдох и прислушиваюсь. Ничего. И мне это нравится. Обожаю тишину квартиры. Я никогда не ем под фильм или сериал, это не самая полезная привычка. А я стараюсь, чтобы все было правильно.

Открываю глаза и смотрю в окно. Все серо. Вроде бы весна должна пробуждать природу, но пока март только нагоняет тоску. Блекло, безжизненно, тускло – вот как выглядит мир из моего окна. Салат в моей тарелке – и тот гораздо более красочный.

Когда заканчиваю, сразу загружаю посудомойку, так меня приучила мама. Она ненавидит, когда в раковине стоит грязная посуда. Говорит, это сразу создает ощущение бардака.

Иду в комнату и сажусь за стол. Достаю ежедневник и отмечаю галочками дела, которые сегодня сделала. Проверяю записи на завтрашний день, нехотя добавляю туда встречу со Шмелевым, будь он неладен. Открываю часть, разлинованную точками, и заполняю строки, особо не думая. Это привычка, которая очень хорошо разгружает голову. Я просто излагаю все, что приходит на ум. В основном эмоции от прошедшего дня, но фишка в том, чтобы писать не думая. Я делаю это уже на автомате и потом зачастую даже не перечитываю.

Сажусь за уроки. Обстоятельно и не торопясь выполняю задания. Мой отдельный вид медитации. Забываю обо всем, когда погружаюсь в учебу, и очень люблю это ощущение. Потому что для меня это – безопасное пространство. Тут я все знаю. А что не знаю – с тем легко могу справиться.

Даже не замечаю, как на улице темнеет. В замке ворочается ключ. Отодвигаюсь вместе со стулом и растерянно моргаю – разве уже так поздно?

Иду в коридор. Там мама вешает полушубок в шкаф:

– Привет, зайка.

– Привет. Как день?

– Неожиданно легко, – она убирает сапоги в обувницу, – вот получилось пораньше уйти.

Я машинально смотрю на часы. Девять вечера. Мама перед зеркалом поправляет макияж. В этом она вся. Даже дома она должна выглядеть на все сто.

– Приготовить тебе что-нибудь? – интересуюсь я.

– Нет, зайка, я поела на встрече. Как в колледже?

– Все хорошо, – говорю я и потом вдруг добавляю, не успев прикусить язык, – проект дали по социологии, препод обещал автомат.

– Социолог? Он же не ставит автоматы, – морщится мама, припоминая, и идет к себе в спальню. Я бреду за ней.

– А нам решил поставить.

– Кому это вам?

Черт. Надо было вообще молчать. Так всегда – выболтаю ей сначала что-то, а потом жалею.

– Мне и еще одному парню из группы.

– Какому?

– Мам.

– Что? Нормальный вопрос. Отличник? Вниз тебя не потянет?

– Мам!

– Просто хочу, чтобы ты получила автомат, что такого?

Я смотрю, как она меняет брючный костюм на легкий домашний халатик. Моя мама очень красивая. И фигура у нее что надо. Хотя она никогда не придерживается какой-то особенной диеты. Жалко, что я этого прикола не унаследовала.

– Я получу.

– Вот и чудненько, – она целует меня в щеку, проходя мимо, и ее светлые волосы щекочут мне нос.

– Вот и чудненько, – повторяю я, оставшись в комнате одна.

Щелкаю выключателем, и помещение погружается во тьму. Я же остаюсь в смятении. Стандартная эмоция при общении с мамой. Она вроде бы участливая и заботливая, но во всем чувствуется неуловимая железная хватка юриста. Профдеформация. Или характер. Черт ее знает.

– Жень! – кричит мама с кухни. – Я же говорила тебе ставить тарелки в низ посудомойки!

Я вздыхаю и иду к ней:

– Да, мам, извини, но она же полупустая, какая разница?

– Такая разница, что есть правила, и их придумали не просто так.

– Да какие правила, мам? Это же ты сама и придумала.

– Ты видишь вот эти штырьки? – она надавливает мне на плечо, заставляя нагнуться. – Они тут не без причины. А специально для тарелок. И где? Внизу.

Я закатываю глаза и молча переставляю посуду так, как ей нужно. Разгибаясь, смотрю на маму, которая уже безмятежно наполняет свой бокал вином. Оно холодное, и стекло сразу запотевает. Мама снова выглядит, как белокурый ангел, особенно в своем молочном шелковом халате.

– Так что там с проектом?

– Ничего, – бормочу я, растеряв все воодушевление.

– А какая тема?

– Дружба.

– Что, без конкретики?

– Мам, – я уже откровенно нервничаю, – какая разница? Мой же проект. Я сделаю.

– Но ты же в нем не одна, – напирает она.

– Надо будет, сделаю одна! – рявкаю я. – Спокойной ночи!

И сбегаю в свою комнату. Захлопываю дверь, прислоняюсь к ней спиной и выдыхаю. Не знаю, что со мной. Я всегда так тянусь к маме – и не могу выдержать рядом с ней и двух минут без истерик. Она всегда так давит! Словами, интонацией, энергетикой. Сразу хочется телепортироваться в любую другую точку планеты. Хотя повода ведь не было. Не было же? Она ничего плохого не сказала, просто интересовалась моей жизнью. Кто-то посчитал бы это за счастье. Я сразу чувствую ощутимый укол совести. Зря я так. Беру из шкафа пижаму и иду в ванную. В коридоре медлю и шагаю дальше, на кухню. Неловко замираю на пороге:

– Мам, извини.

– Ничего, зайка. Ты, наверное, просто устала? Проект – это большая ответственность.

Она сидит, положив ноги на соседний стул, пьет вино, смотрит телевизор. Перед ней тарелка с сыром. Вся эта картинка – идеальная. Как запотевший бокал, как стройные ноги моей мамы, как ее нюдовый свежий педикюр. Хотела бы я быть такой же.

– Да, – бормочу неразборчиво, – большая ответственность.

Захожу в ванную и там тоже пытаюсь расслабиться. Насыпаю соль с лавандой, кладу на лицо тканевую маску, потом сосредоточенно мажусь маслом для тела. Когда выхожу, с мамой уже не заговариваю, хочется просто спать. Расстилаю постель, ложусь на свежее шуршащее белье, от восторга зажмуриваюсь. Но перед сном нужно сделать еще кое-что. Беру телефон и нахожу номер Шмелева. Пишу ему сообщение.

Я раздраженно рычу себе под нос, но ничего не отвечаю, он этого и добивается. Так что просто убираю телефон под подушку. Нужно спать, иначе завтра будут синяки под глазами.

Глава 4

Я сижу в «аквариуме» и нервно барабаню по столу ручкой. В нашем колледже все так называют холл второго этажа – за панорамные окна и стеклянные перегородки, через которые видно лестницу. Здесь и зона со столами для любителей поучиться, и зона с пуфиками для тех, кто в колледж приходит просто тусоваться. Автоматы с едой и кофе – для полноты картины. Многие отсюда вообще не вылезают. Я сама часто здесь бываю, но занимаю обычно дальний стол между окном и кадкой с деревом, там не так шумно.

Я нервничаю, потому что Шмелев опаздывает уже на десять минут и трубку не берет. К тому же я в полном раздрае по поводу дурацкой практической части проекта. Уверена, что Яр меня жалеть не будет. Придумает какую-нибудь гадость, которая непременно испортит мою дружбу с Антоном. И что еще хуже – как насолить самому Ярику, я так и не придумала. По всему выходит, что какую бы девушку я ни выбрала для него, дружбы у них не выйдет. Он просто заведет свои обычные отношения-однодневки и скажет, что я была не права. Мол, мужчина и женщина не могут дружить, вуаля, я все доказал. А я никак не смогу это контролировать!

В тот момент, когда ручка в моих пальцах достигает сверхзвуковой скорости, наконец, появляется Шмелев. Собственной персоной, блин. Черные джинсы, которые сидят идеально, толстовка с небрежно поднятым капюшоном, гул поклонниц, заполняющий помещение. Раздражает каждая деталь. Идет он, конечно, нарочито не торопясь. Здоровается со всеми подряд – с парнями за руку, с девчонками в щеку. Каждую приобнимает за талию, Казанова доморощенный.

Сжимаю губы и прослеживаю его замысловатый путь сквозь полуопущенные веки. Ярик на меня не смотрит, но движется, тем не менее, в мою сторону. Специально бесит меня!

– Привет, Жендос! – наконец говорит он, присаживаясь на стул рядом.

– Еще медленнее не мог идти?

– Ну конечно мог, заучка, но решил, что тебя инсульт разобьет в таком случае. В одиночку проект я точно делать не стану, хотя, – он награждает меня выразительным взглядом, – может быть социолог пожалел бы меня.

– За что это?

– За то, что моя напарница отбыла в мир иной, – он принимает скорбный вид.

– Ты такой идиот, мне даже почти надоело это повторять.

– Ладно, Жендос, признайся, что я просто тебе нравлюсь.

Я едва не задыхаюсь:

– Что?! Лучше ты признайся, Шмелев, – до тебя никак не может дойти тот факт, что в мире существует девушка, которой ты не нравишься!

– Релакс, милая, а то реально кони двинешь.

– Перестань это повторять, – шиплю я, нервно заправляя прядь волос за ухо.

– Давай уже, Гольцман, зачем звала? – он демонстративно смотрит на часы.

– Договориться! Я делать все в последний момент не собираюсь, ясно тебе?

– Окей. Договаривайся.

Я выдыхаю, на секунду опускаю веки. Даю себе мизерную передышку, сжимая в пальцах ручку. Нагретая пластмасса меня как будто успокаивает. Я расправляю плечи и говорю:

– Итак. Будем встречаться дважды в неделю и работать над проектом, – Шмелев закатывает глаза, – также каждый из нас будет вести записи по своей практической части.

– Какие записи?

– Типа дневника. Какие-то выдержки можно будет потом приобщить к работе. И в любом случае по ним будет проще отследить ход эксперимента.

Яр подается вперед и упирается локтями в стол:

– Тебе уже говорили, что ты ненормальная?

– Что тебе опять не нравится?

– Да ты явно с ума сошла. Кто будет так серьезно воспринимать работу по социологии?

Я тоже наклоняюсь вперед так, что чувствую запах его парфюма, и наставляю на него указательный палец:

– Можешь издеваться сколько угодно, я все это уже проходила. Учеба для меня важна, и я не позволю тебе все испортить. Я ни разу не попадала на пересдачу.

– Все бывает в первый раз, Гольцман.

– Да, – я притворно улыбаюсь, – вспомни эту философскую мысль, когда подружишься с девчонкой.

Шмелев склоняет голову набок и изучающим взглядом движется по моему лицу. Наверняка хочет меня смутить, но я не поддамся. Какое-то время так и сидим друг напротив друга, смотрим. Пахнет от него, конечно, приятно. Что-то свежее, но с терпкой ноткой. Как будто классический мужской парфюм грамотно обыграли, придав современное звучание. Вкусно. Я растерянно моргаю, и на секунду даже пугаюсь. Нет, не нужно мне об этом думать. Зачем? Обычный парфюм, что в этом такого.

Яр что-то чует и впивается в меня еще более внимательным взглядом. Я же стараюсь спасти остатки самообладания, переключаю внимание на тетрадь, шуршу страницами, стучу по столу ручкой:

– Так вот, нужно будет вести дневник.

– Я тебе что, барышня из девятнадцатого века? – перебивает он неприязненно.

Я снова сбиваюсь:

– Что за тупой стереотип?

– Не собираюсь я вести сопливые записи.

– Значит, соберись, – рявкаю внезапно для себя самой, – так надо для проекта!

Яр качает головой:

– Меня от слова «проект» уже тошнить начинает.

– Носи с собой пакет. Итак. С моей частью мы уже определились.

Он кивает и ухмыляется. Откидывается на стуле и обводит самодовольным взглядом наш «аквариум». Говорит, подражая моим интонациям:

– Итак. С кем же я должен буду подружиться?

И я понимаю, что была права. Именно этого он и хочет. Замутит с любой девушкой, которую я выберу, а потом предъявит мне несостоятельность моей теории. Да и, если честно, каждая из них будет рада. Я следую за его взглядом и вижу каждый кокетливый взмах ресниц, каждую неестественную вызывающую позу, чтоб их всех!

И в ту же секунду меня настигает неожиданное прозрение. Такое очевидное, что я не сразу понимаю, как я до этого раньше не додумалась.

Подпираю ладонью подбородок и навешиваю на лицо самое безмятежное выражение. Выдерживаю небольшую паузу.

Предлагаю:

– Подружись со мной, Яр.

– Что?

Я наслаждаюсь. В эту секунду я почти счастлива от того, насколько он обескуражен. Смотрит на меня круглыми глазами, приоткрывает свои идеальные губы. Нервно скользит по нижней языком, и это снова сбивает меня с толку. Мне удается не показать своих эмоций, но эта его мужская притягательность начинает всерьез меня беспокоить. Если мы будем встречаться дважды в неделю, а теперь еще и пытаться подружиться, мне определенно стоит отрастить еще более стойкий иммунитет к хулиганскому обаянию Шмелева. Не то чтобы меня это сильно трогало. Но не помешает быть чуть более невозмутимой, да. Именно так.

– Подружись со мной, – повторяю, прищурившись.

– Издеваешься?

– Хочу, чтобы все было честно. Только и всего.

– Выбери другую девчонку!

– С чего это? – спрашиваю едко.

– С того! Не собираюсь я с тобой дружить! – он кажется действительно разозленным.

– Для меня это тоже не предел мечтаний! – выхожу я из себя. – Но придется, Яр. Давай по-честному. Ты придумал для меня сложное задание, а сам хотел обойтись малой кровью. Так вот, у тебя не выйдет.

Он шумно дышит, и я вижу, как дергаются крылья его носа. Сама гоняю воздух в учащенном темпе. Меня настигает странное ощущение. Как будто бы нам нужно срочно все отменить. Разойтись в пространстве и времени, больше не заговаривать и никогда не спорить. Жить свои привычные жизни. Будто дальше, после этой секунды, все будет совершенно иначе. Сложнее, больнее. Я хмурюсь.

Но отступать по-прежнему не намерена. И Яр, кажется, это видит и наконец осознает в полной мере.

Улыбается лишь одним уголком губ. Большего я, видимо, не заслуживаю. Кивает, говорит слишком спокойно:

– Как скажешь, заучка. Будем дружить.

Я сжимаю зубы и улыбаюсь ему через силу.

Говорю:

– Будем.

– Что надо от меня, давай быстрее.

Тон Шмелева меня задевает, но я стараюсь не показывать обиды. Только передергиваю плечами:

– Я набросала список, что тебе… то есть нам надо будет сделать.

– И что же?

– То, что обычно делают друзья.

– Пьют пиво и обсуждают девчонок? – иронизирует Яр.

– Нет. Говорят по душам, ходят в кино, бывают друг у друга в гостях.

– Не слишком много?

– Мы о дружбе говорим. А не о твоих интрижках на три секунды. Лекцию не слушал? Дружба должна быть основана на эмоциональных связях, симпатии.

– Гольцман, симпатией между нами и не пахнет, – отрезает он.

Я же внезапно выхожу из себя. Чувствую, как моя верхняя губа изгибается, сигнализируя об отвращении. Слова подбираются с трудом:

– Ты тоже мне не нравишься, ясно? В этом и прикол, не поверишь. Но надо постараться узнать друг друга, идти на уступки, искать компромиссы. Ты дебил, но даже я думаю, что и у тебя есть хорошие черты. Если я их узнаю, то, возможно, захочу с тобой дружить. Понимаешь?

Ловлю себя на том, что почти уговариваю Шмелева. Так быть не должно, я ведь просто пытаюсь объяснить свою точку зрения. Но он упрям настолько, что совсем не хочет слушать, только хмыкает:

– Ага.

– Мы договорились. Ты пообещал. Надеюсь, это для тебя хоть что-нибудь да значит.

– Сейчас что от меня надо?

– Сейчас можешь валить к своим бабочкам-однодневкам. Я скину список мероприятий тебе в сообщения.

– Окей, – он поднимается со стула, а потом замирает, о чем-то думает и тут же расцветает неприятной усмешкой, – а что по поводу твоих свиданий?

– А что? – я слегка краснею. – Будут свидания, как договорились, три штуки. Я буду вести дневник.

– Нет-нет, – Яр снова присаживается на стул, – так не годится. Твоими свиданиями буду руководить я.

– Что значит – руководить?

– Гольцман, ты из себя дуру не строй. Это значит, что я буду решать, где, когда и как конкретно они будут проходить. Ясно?

Я фыркаю:

– Да пожалуйста. Яснее некуда.

– Уверена, что согласна на это? Будешь делать все, что я скажу, – Яр ухмыляется.

– Ты меня не напугаешь, – заявляю я и, конечно же, пугаюсь, поэтому добавляю уже тише, – но без жести, хорошо?

– А что для тебя жесть, милая?

– Во-первых, то, что ты называешь меня «милая», – я кривлюсь, – во-вторых, никаких… ну, никакого интима, понятно?

Шмелев откидывается на стуле и громко смеется. Я снова краснею и хмуро жду, когда он закончит веселиться.

– Не бойся, Гольцман, мне тебя девственности лишать не в прикол.

Фраза звучит очень двусмысленно, поэтому я становлюсь еще более пунцовой, а Яр поднимает руки ладонями вверх и со смешком добавляет:

– Способствовать этому не буду, в смысле. Но кое-что сделать придется. Пофлиртовать, взять за руку, одеться иначе, – он крутит пальцем.

Опускаю взгляд вниз, машинально анализируя, что я сегодня надела. Поймите правильно, учеба для меня важна, но я никогда не была отбитой отличницей с немытой головой. Вот и сегодня на мне ботильоны на небольшом каблуке, серые джинсы с завышенной талией и зеленая рубашка со стразами на воротнике. Мама говорит, что зеленый очень идет к моим глазам, делает их цвет ярче. И что этому тупому Шмелеву не нравится?

– Чем ты недоволен? – интересуюсь я.

– Слишком консервативная ты, Жендос. Готов поспорить, эти шмотки тебе самой не очень нравятся.

Я открываю рот, чтобы снова ему нахамить, но вдруг замираю. Мне и правда не нравится эта рубашка. И ботильоны. Джинсы еще ничего, но на этом далеко не уедешь.

Говорю:

– Неправда.

Но Яр, кажется, сразу чувствует фальшь:

– Не ври мне, милая, мы же теперь дружим. Друзья говорят друг другу правду, верно?

Я неуверенно киваю и подтверждаю:

– Угу.

– Значит, и мы должны. И делиться самым сокровенным тоже, разве нет? – его голос становится вкрадчивым, что называется, елейным.

Я понимаю, что он нащупывает для себя выгоду в этой ситуации. И стараюсь не утратить сомнительное ощущение контроля:

– Да. И никому об этом не рассказывать. Друзья умеют хранить секреты, Яр. Ты, кстати, тоже можешь рассказать мне обо всем. Как дела дома? Папа доволен твоей учебой? – я бью наугад, но, кажется, попадаю.

По крайней мере, усмешка его гаснет. Он замирает на мне взглядом и молчит. Закусывает уголки губ изнутри, отчего последние вытягиваются вперед, и медленно кивает, потом еще и еще раз. Говорит:

– Хорошо, Гольцман, я понял. Разрешите быть свободным?

– Вольно, Шмелев, – улыбаюсь я, чувствуя призрачную победу.

Он покачивает головой, думая о чем-то своем:

– Да, милая, нам с тобой будет весело.

От этой фразы все внутри подергивается неприятным холодком. Я выпрямляюсь и подгребаю к себе тетрадь. Сдавленно говорю ему:

– Сегодня вышлю список. Встретимся здесь же завтра после пар.

– Чего? – Яр уже встает, но замирает в полуприседе, – завтра снова?

– А как ты хотел?

– Гольцман, я вообще никак не хотел!

Вопреки моей неприязни, мне становится так обидно, что слезы почти выступают на глазах. Разве я такая отвратительная, что со мной и общаться нельзя? Это же неправда? Я часто моргаю и черчу в тетради прямоугольники. Наконец линии становятся жирными, а мои эмоции, наоборот, не такими яркими.

Я говорю, едва подбирая остатки сил:

– Иди куда хотел, Ярик. Но завтра здесь же. Ясно?

– Яснее некуда, Жендос, – вкрадчиво произносит он, наклонившись почти к моему лицу. – А зачем?

– Пойдем в кино, друг мой, – я поднимаю на него взгляд и заставляю себя улыбнуться.

Шмелев резко разворачивается и уходит. Ни с кем не заговаривает, не прощается, значит, достаточно взбешен. Я бы радовалась этому, если бы сама не была так опустошена. И зачем я, правда, напялила эту зеленую рубашку? Разве она мне нравится? Я и купила ее только из-за мамы.

Глава 5

Когда Шмелев спускается по лестнице и пропадает наконец из поля моего зрения, я горблюсь и зависаю над тетрадью, пытаясь собрать мысли в кучу. Раздраженно фыркаю, пытаясь прогнать запах его парфюма. Ладно. Делаю пару глубоких вдохов. Ничего ужасного не произошло. Ну да, Яр разговаривает со мной неприятно. Но ведь так всегда было, еще с первого курса, когда мы закусились с ним прямо первого сентября. Просто одно дело – ругаться на парах, и совсем другое – быть с ним в прямом диалоге. Когда он давит и пытается постоянно уколоть. И смотрит так уничижительно. Нет, я, конечно, тоже не котик. Я тоже все время его цепляю. Просто я сегодня не в форме, видимо.

Трясу головой и скидываю с себя оцепенение. Ничего, подумаешь. Как будто меня мало задевали раньше.

Просто бесит, что он во мне человека словно не видит. Но это, может, и хорошо. Тем интереснее будет доказать ему, что со мной можно дружить.

– Малышка, плохой день? – Антон ставит на стол стаканчик кофе и двигает его ко мне, а сам присаживается туда, где недавно еще сидел Шмелев.

Я улыбаюсь. Долин всегда такой чуткий.

– Этот идиот из меня все соки высосал.

– Да я уж видел, – кивает Антон и указывает в противоположный угол, где на пуфиках расположилась его команда КВН.

Я сокрушенно качаю головой:

– Этот проект меня угробит. Мы только начали, а я уже без сил.

– Держись, Женька, – Долин накрывает мою руку своей и ободряюще улыбается. – А отказаться нельзя было?

– Нет, либо делаем, либо пересдача.

Доля присвистывает и закладывает ладони за голову:

– Кто-то посмел сказать в твоем присутствии это мерзкое слово?

– Ой, ну все, перестань.

– Просто пытаюсь тебя развеселить.

– Я знаю. Спасибо.

– Малышка, ты же понимаешь, что есть вещи важнее проекта по социологии? – он обеспокоенно всматривается в мое лицо.

Понимаю, что он хочет сказать, но звучит все равно так, что мне становится нестерпимо стыдно. Наша дружба определенно важнее. Или нет? Я моргаю, осознавая степень своего сумасшествия. Я просто неправильно сформулировала. Конечно, дружба важнее! Но при мысли о пересдаче меня охватывает натуральная паника. Что скажет мама? Так и вижу разочарование в ее больших зеленых глазах, так похожих на мои собственные.

– Все в порядке, – говорю наконец, – я со всем справлюсь.

– Конечно, справишься. Не загони только себя.

– Долин, выключай папочку. Я в порядке. А тебе вон твои уже сигналят, чтоб возвращался.

Антон оглядывается и машет ребятам рукой:

– Да, мы там финальный номер пишем. Я побежал. Не скучай.

Друг звонко чмокает меня в щеку и уходит. Я задумчиво смотрю ему в спину и подношу бумажный стаканчик к губам. Три свидания. Мы справимся. Антон, наверное, даже ничего не поймет. Что бы Яр ни придумал. Ну, подумаешь, оденет он меня иначе. Ну и что. Что он там еще предлагал? За руку Долю взять? Да мы вот только что за руки держались! И ничего.

У меня есть все шансы выйти победителем из спора и получить автомат за экзамен.

Киваю своим мыслям и отставляю в сторону опустевший стакан.

Нужно набросать список, который я отправлю Яру.

Итак, чем обычно занимаются друзья? Я беру ручку и вспоминаю, как обычно проводим время мы с Долиным. Достаточно быстро накидываю план, собираю вещи и уезжаю домой, напоследок махнув Антону. Доля, кажется, полностью поглощен своим КВНом, но все равно прослеживает мой путь до лестницы и широко мне улыбается.

Когда еду в автобусе, прислонив голову к холодному стеклу, мне приходит сообщение от Антона:

Убираю телефон в сумку и смотрю на пробегающие мимо улицы. Ну, конечно, все получится. Я уверена. Почти.

Идет снег. Весной пока и не пахнет. Но вот эта мартовская метель – она какая-то особенно прекрасная. Тихая и пронзительная. Я улыбаюсь. Смотрю, как преломляется свет фонарей. Как танцуют снежинки. Кружатся, выписывая замысловатые па.

А потом снова лезу в сумку. Достаю смартфон, набираю номер и прикладываю его к уху.

– Алло? – раздается из динамика недоверчиво.

– Что делаешь? – спрашиваю почти ласково.

– Э-э-э. Я с Титом.

– С Ктитаревым? – уточняю я зачем-то.

– Ну да, – он вздыхает, – Гольцман, что ты хочешь?

– Знаешь, что еще делают друзья? Болтают по телефону. Видел, какая метель на улице?

Динамик замолкает, и я на всякий случай смотрю на экран, чтобы проверить, что звонок не сорвался.

– Не видел, – наконец отвечает Шмелев.

– А ты где? – спрашиваю бесхитростно.

Он снова молчит, но пауза уже короче.

– Мы у Тита дома, рубимся в приставку.

– Выгляни в окно. Всего на секунду, – и, не сдерживаясь, восторженно добавляю, – знаешь, как там красиво!

Шмелев на том конце глубоко вздыхает, а потом я слышу кряхтение, неразборчивое бормотание, шуршание. Он встает. Правда, встает же? Прерывистое дыхание, раздраженный голос на заднем плане, хлопок двери. А потом тишина.

Я держу телефон около уха. Жадно гляжу на снежинки. Шмелев в трубке наконец снова вздыхает, оповещая о своем присутствии. Тихо произносит:

– Правда, красиво.

– Ты любишь снег? – спрашиваю, прислоняясь лбом к стеклу.

– Больше люблю лето. Море и горячий песок. Или речку с тарзанкой.

Я внутренне замираю от его нормального тона, от внезапной откровенности. Маленькой, но все же.

Говорю:

– А я люблю весну. Когда ручейки, и солнце в них отражается. И пахнет так одуряюще, знаешь?

В трубке что-то шуршит, и мне кажется, что Яр кивает.

И я прощаюсь:

– Ну ладно. Иди играть в приставку. Завтра увидимся.

– Увидимся, заучка, – подтверждает он и скидывает звонок.

Я снова убираю телефон и улыбаюсь. Душевный порыв сыграл в мою пользу. Шмелев растерялся и не смог нахамить. Хорошее начало. Иногда нужно следовать не только четкому плану, но и интуиции.

Кстати, о плане. Я достаю тетрадь и перечитываю то, что накидала в «аквариуме». Потом забиваю все в черновик сообщения Яру.

Поход в кино (фильм выбираю я), поход в кино (фильм выбираешь ты), поход в кино (мы должны выбрать фильм вместе), три раза в неделю утренний кофе перед парами, визит в гости (один к тебе и один ко мне), два посещения кафе с обсуждением личных тем (один раз место выбираю я, второй – ты), переписка и созвоны.

Зависаю пальцем над кнопкой «отправить», а потом просто блокирую экран. У нас был хороший разговор. А если сейчас отправлю ему список, он точно взбесится. Лучше сделаю это чуть позже. Я на шахматном поле. Об этом нельзя забывать.

Натягиваю капюшон и снова прислоняюсь к окну. Я выиграю. Почти наверняка.

Глава 6

Утром первым делом отправляю Шмелеву список совместных мероприятий. Немного переживаю, что все-таки что-то забыла, и дописываю кое-что.

Оставляю его сообщение без ответа и, посмеиваясь, иду в ванную. Мама уже ушла на работу, так что я собираюсь в блаженной тишине. Умываюсь, стягиваю волосы в высокий хвост. Любуюсь новым цветом. Вообще-то я темно-русая, но недавно покрасилась. Теперь кончики и пряди у лица светлые, как у блондинки. Мне нравится, очень меня освежает. Телефон вибрирует в кармане домашних штанов. Вытираю руки и проверяю сообщения.

Мы препираемся в сети все время, пока я собираюсь и пока еду до колледжа. Но сегодня это скорее забавляет, чем раздражает. К тому же это тоже общение. Лучше так, чем вообще никак. Скоро он привыкнет и жить без нашей переписки не сможет. Хихикаю над этой дурацкой мыслью, поднимаясь по ступеням на крыльцо. Там меня уже ждет Алина. Она прислоняется ко мне щекой и звонко чмокает воздух:

– Приветики!

– Алин, – я беру стаканчик кофе, который она мне протягивает, – знаешь, что меня в тебе восхищает?

– Что? – осторожно спрашивает подруга, замирая.

– То, что ты всегда на позитиве. Мы с тобой как злой полицейский и добрый полицейский.

Харитонова заливисто смеется и тянет на себя тяжелую дверь. Трясет своим блондинистым каре и говорит:

– Жень, а мне нравится, что ты всегда такая мрачная, моя тучка.

– А вовсе не медведь?

– Это точно!

Мы скидываем куртки в гардероб и поднимаемся по лестнице, треща обо всякой ерунде. На самом деле по-настоящему я ценю Харитонову за то, что она очень легкая и всегда заражает этой легкостью меня. Я – закоренелый эмоциональный тяжеловес. А она как фея в блестках, настоящая девочка, рядом с ней и мне хочется быть такой же. Сбросить хоть часть своего эмоционального груза и стать девчонкой, которая вечно хихикает и обсуждает мальчиков.

– Кстати, что там со Шмелевым? – понижая голос и подтверждая мою мысль, спрашивает Алина.

– Ну, я составила список мероприятий, скинула ему, он взбесился, конечно.

– Что за мероприятия?

– Ну, знаешь, ходить в кино, пить кофе по утрам, ходить в гости друг к другу, – перечисляю я.

– Ого! Вот это программа.

– Это всего на три недели.

Алина задорно улыбается и щурится, когда свет из окна на лестнице падает ей на лицо:

– Кажется, это будет очень увлекательное время.

– Да ну тебя. Выжить бы.

– Не прибедняйся, Жень! – она берет меня под руку. – Ты три недели будешь тусить с самым популярным парнем в колледже. Круто же!

Я поддаюсь ее настроению и смеюсь:

– Кому как! А еще и свидания с Долиным.

Алина радостно взвизгивает:

– Точно! Я и забыла! Женька-а-а, – тянет она мечтательно, – ну какой классный проект, еще и автомат получишь за экзамен.

– Забавно, с этой стороны я ситуацию не рассматривала.

– Да потому что ты слишком серьезная, Женечек.

Мы вваливаемся в аудиторию под руку, но моя улыбка меркнет, когда я наталкиваюсь на прямой взгляд Шмелева.

– А вот и подружка моя пришла, – тянет он с непонятным выражением, присматриваясь, кажется, во что я одета.

Честно говоря, сегодня одежду я выбирала иначе. Помнила о том, что Яр мне вчера сказал. Так что я надела узкие черные джинсы с прорехой на одном колене и простой белый свитер свободного кроя. А ботильоны сменила на грубые ботинки.

Под изучающим взглядом Яра я как будто даже съеживаюсь. Не то чтобы я хотела ему угодить. Просто он и правда попал в точку. Мой гардероб составлен в основном стилистом и моей мамой, и не все в нем мне нравится. Просто раньше я как-то об этом не думала.

Чувствую, что слегка краснею. Алина тянет меня за руку вперед, и я наконец отмираю. Садимся на привычные места. Шмелев, как и на большинстве пар, оказывается позади меня.

– Переоделась, заучка?

Чуть поворачиваю голову:

– Я каждый день переодеваюсь, а ты разве нет?

– Ты знаешь, о чем я, – почти пропевает он.

Равнодушно дергаю плечом и достаю из сумки свою тетрадь на кольцах и пенал.

В аудиторию входит преподаватель, сухонькая старушка, и я отключаюсь от нашей беседы, листаю страницы до нужного места и хватаюсь за ручку. Внимательно слушаю и конспектирую. Снова отлетаю в свой упорядоченный мир. Подчеркиваю определения и особо важные места. Сзади Шмелев отвешивает какие-то свои обычные шутки, Ктитарев охотно его поддерживает, но я стараюсь не обращать внимания. Просто отсекаю все ненужное.

– Гольцман, – шепчет Яр.

Я игнорирую и продолжаю слушать лекцию. Проходит секунд десять, и он снова шипит:

– Заучка.

– Да что тебе? – раздраженно отзываюсь я.

– Ничего, – радостно говорит он, – просто я придумал твое первое свидание.

Я скольжу взглядом по его красивому лицу. Разве не мог он стать хорошим человеком? С такой внешностью, наверное, нет.

Заставляю себя не реагировать. Ну а что? Раз придумал, значит, осуществит. Ничего я не могу сделать в любом случае.

С достоинством отворачиваюсь и снова принимаюсь за конспект.

– Не притворяйся, что тебе все равно.

Я снова поворачиваюсь к нему:

– Какой же ты доставучий! Ты хочешь, чтобы я тебя похвалила? Так молодец!

– Хочу, чтобы ты боялась, – неожиданно откровенно выдает он.

– Бойся того, что сегодня мы будем смотреть романтичную мелодраму в кино.

– Чего?

– Приходи в «аквариум» после пар, узнаешь подробности.

– Кажется, я придумал недостаточно жесткое свидание для тебя с дружком.

– Мне все равно, – снисходительно сообщаю я, понимая, что этот раунд остается за мной.

Но его парфюм уже пробирается мне в нос и каким-то образом влияет на рецепторы. Щеки неконтролируемо теплеют.

Может быть, использовать свое желание и запретить Яру пахнуть так притягательно? Идиотская затея, конечно.

Тут же начинаю злиться на себя за такую реакцию, а заодно и на Шмелева. Он что, раньше как-то иначе пах? Почему сейчас меня это так чарует?

Глава 7

В конце дня я жду Ярика на том же месте, что и вчера. Он снова опаздывает, и у меня внутри опять зарождается тянущая тревога. Придет? Не придет? Как бы пережить эти три недели! Долин бросает на меня тревожные взгляды из противоположного угла, а я стоически улыбаюсь. Не хватало еще, чтоб он подошел и начал что-то выяснять. Пусть лучше шутки свои пишет.

Упираюсь невидящим взглядом в свои записи. И наконец кожей чувствую, что Шмелев появляется. Атмосфера вокруг меняется. Гудит улей девчонок, раздаются хлопки ладоней парней. Король пришел. Я раздраженно передергиваю плечами, не глядя на него. Снова открываю расписание кинотеатра на телефоне, сверяюсь с часами. Выбираю два места на четвертом ряду. Там будет идеально. Не нужно задирать голову, и экран достаточно близко для полного погружения. Когда оплачиваю, Ярик как раз подплывает к моему столу. Приземляется на стул и закидывает локоть за спинку.

– Ты опять опоздал, – говорю неодобрительно.

– Это ты слишком рано пришла.

– Нет, Яр. Это ты второй день опаздываешь.

– А тебя это раздражает, да?

Я кривлюсь:

– Не важно. Через час у нас билеты в кино.

– Это свидание?

– Нет! – почти выкрикиваю. – Нет. Дружеская встреча. Не понял еще?

– Это ты еще не поняла, – насмешливо выдает Яр.

Я делаю несколько глубоких вдохов, смотрю на него как будто сквозь занавес своего гнева.

– Я купила билеты.

– Снова слишком похоже на свидание.

– Шмелев!

– Ладно. Мы же друзья? Значит, расходы пополам. Могу купить попкорн.

– Он калорийный, – на автомате сообщаю я и тут же прикусываю язык.

Потому что Яр смотрит на меня со странным выражением. Разглядывает мои руки, возвращается к лицу.

Спрашивает:

– А ты за мою фигуру волнуешься или за свою?

– Да я так… просто. Информация, – мямлю я.

– Ну, тогда я возьму попкорн, вооруженный твоей информацией, – он вскидывает вверх руки, подчеркивая значимость последнего слова.

– А в следующий раз тогда наоборот, – деловито говорю я, – ты выберешь фильм и купишь билеты.

Яр откровенно веселится, глядя на то, как я записываю условия в свою тетрадь. Наклоняется вперед, пытаясь прочитать то, что я пишу. Я ставлю ладонь ребром и смотрю на него неодобрительно.

– Что там, секретики?

– Не твоего ума дело.

– А разве мы не будем вместе разбирать дневники с практической частью?

На какое-то время я зависаю, всерьез раздумывая над его вопросом. С одной стороны, в дневник надо записывать все без утайки. С другой, я бы совсем не хотела делиться личными мыслями со Шмелевым.

– Я думаю, – медленно начинаю я, глядя куда-то в пространство, – что нет. Мы предоставим выдержки, которые сами посчитаем важными и нужными. И я надеюсь на твое благоразумие, Яр.

Едва произношу последнее предложение, сразу жалею о том, что сказала. Не настолько он честный. Шмелев подтверждает мою мысль неприятной ухмылкой.

И я запальчиво говорю:

– Ярик, давай по-нормальному, а? Записывай хотя бы что-то. Ну, хоть соври. Так нужно.

И он кивает, выравнивая свои яркие губы. На самом деле им очень идет улыбка. Если бы только она была доброжелательной, а не обещала неприятности.

Я собираю вещи, и мы направляемся на выход. Весь «аквариум» как будто затихает в ожидании. Только тут понимаю, что за нами пристально наблюдают. Алина была права, Шмелев – самый популярный парень в колледже, и ближайшие три недели мы проведем вместе. К этому стоит привыкнуть не только мне, но и всем его поклонницам. Если бы у меня было меньше достоинства, я бы каждой кинулась объяснять, как на самом деле обстоят дела.

Надеюсь, они и так скоро поймут, что мы только дружим. Хотя и это будет для них сенсацией.

Мы спускаемся по лестнице, берем вещи в гардеробе.

– Не холодно в кожанке? – критически интересуюсь я.

Яр коротко отбривает:

– Нет.

И я с вызовом застегиваю свой короткий пуховик до самого горла. Как угодно, пусть мерзнет. Март – это только календарная весна.

Шмелев снова выразительно ухмыляется, а я игнорирую. В тишине мы идем до остановки автобуса, и нужный нам номер практически сразу появляется из-за поворота. Когда заходим в салон, Яр подбородком указывает мне на свободное место, видимо, предлагая сесть. Я отрицательно мотаю головой и остаюсь стоять рядом с ним. Ехать все равно три остановки. Он безразлично пожимает плечами, достает телефон, с кем-то переписывается, ухмыляется. Я же бездумно пялюсь в окно. Снова снег. Как будто зима берет реванш, совсем не хочет уходить.

На следующей остановке автобус тормозит очень неделикатно, нас резко дергает вперед. Водитель громко матерится, а я влетаю Шмелеву в грудную клетку. Мне царапает нос приоткрытая молния его куртки. А сам он автоматически хватается одной рукой за поручень, а второй ловит меня за плечо, прижимая к себе.

Первое мое ощущение – он теплый и вкусно пахнет. Второе – мне неожиданно нравится быть так близко к нему. А потом мне наконец становится неловко.

Автобус выравнивает ход, и я отталкиваюсь ладонью от груди Яра. На ощупь она кажется почти каменной.

Поднимаю на него глаза и встречаюсь с насмешливым взглядом, в котором читается какое-то самоуверенное, но все же искреннее веселье. Я жутко смущаюсь и смотрю себе под ноги.

Говорю:

– Извини.

– Да ничего.

Достаю телефон и делаю вид, что очень увлечена тем, что вижу в нем. Пишу Алине сообщение:

Отправлять не собираюсь, мне просто нужно создать видимость бурной деятельности. Но автобус снова дергается, палец мажет по экрану, и сообщение улетает подруге, тут же оказываясь прочитанным. Будто она только этого и ждала.

Телефон нескончаемо вибрирует от сообщений Алины. Я смеюсь над тем, как ярко она реагирует, но сама думаю – это был бы далеко не прикол.

– Над чем смеешься? – спрашивает Яр заинтересованно.

– Алинка веселит, – я блокирую экран и убираю телефон подальше от его любопытного носа.

А потом вдруг оглядываюсь, хватаю его за руку, проталкиваюсь через толпу к выходу. Мы едва успеваем выскочить. Автобус захлопывает двери и стартует с места так, как будто он гоночный болид.

А я покачиваюсь, запутавшись в ногах, и Яр снова одной рукой ловит меня за рукав куртки и придает вертикальное положение.

– Спасибо, – бормочу сбивчиво.

Он самодовольно хмыкает:

– Сочтемся.

Я украдкой прижимаю холодные ладони к щекам. Спокойно, Женя! Может, сказывается то, что у меня в принципе мало опыта в общении с парнями. А может, мне не следует так много времени проводить с Яром. Не знаю, какую защиту нужно отрастить, чтобы не попасть под его странное мужское обаяние. Ну, что ж, придется найти подходящие доспехи.

Глава 8

В кино Яр идет к бару, а я сбегаю в туалет. Там останавливаюсь у раковины и смотрю на себя в зеркало. Мне казалось, что все внутреннее смятение и неловкость должны были беззастенчиво выползти на мое лицо, но у меня даже щеки не раскраснелись. Глаза только странно блестят. Но вряд ли Шмелев настолько проницателен, чтобы это заметить. Я успокаиваюсь. Сейчас посмотрим фильм, разговаривать во время сеанса совсем не обязательно, так что все должно пройти неплохо. Немного привыкнем друг к другу, я перестану так смущаться рядом с ним, и дело пойдет на лад. Наверняка мне просто непривычно, что мы стали больше общаться. И я все время думаю, что нам просто необходимо наладить взаимодействие, это подспудно как-то очень гнетет. Напряжение уйдет, я расслаблюсь, и все будет в порядке. Включаю прохладную воду, споласкиваю руки и мокрыми ладонями провожу по волосам и шее. Так лучше.

Выхожу и направляюсь туда, где оставила Яра.

– Ты с ума сошел? – вырывается у меня первым делом, когда я вижу, что он купил.

– А что такое? – он строит невинное лицо, но я почти уверена, что все это сделано специально.

– Не делай вид, что не понимаешь!

– Милая, мы же еще плохо знаем друг друга, так что я не в курсе, что ты любишь, – вкрадчиво сообщает он, протягивая мне стаканчик с газировкой.

Как подумаю о том, сколько там сахара, мне просто дурно становится. Не найдясь с ответом, я молча сжимаю пальцы на стакане. Смотрю на ведро попкорна и пытаюсь отсеять нецензурные слова, которых, конечно, в моей голове большинство.

Говорю:

– Скажи, пожалуйста, а ты вот гуглил, какой попкорн самый калорийный, или сам догадался?

Шмелев ослепительно улыбается:

– И в мыслях не было! Просто люблю сладенькое.

Он подмигивает и задорно хрустит карамелью. Кошмар какой. Это надо как минимум два дня не есть, чтобы вот так перекусить в кино. Что ж, дальше нужно лучше следить за языком. Если бы не сказала в колледже про калорийность, он бы и не догадался, что для меня это определенного рода… ну, пунктик.

Тяжело вздыхаю, открываю на смартфоне билеты, чтобы найти номер зала, и иду в нужную сторону.

Яр молча следует за мной, но я прямо чувствую, насколько он доволен собой. В голову приходит глупый каламбур – чтобы мне насолить, он взял карамельный попкорн. Сжимаю губы в нитку и ускоряю шаг. Ныряю между кресел и сажусь в середине четвертого ряда.

– Серьезно? – едко спрашивает Шмелев, усаживаясь рядом.

– Сейчас-то что не так?

– Ты всегда фильмы так близко смотришь?

– Да, – с достоинством отвечаю я, а потом вдруг говорю откровенно, не успев затормозить, – у меня зрение не очень хорошее.

– Почему очки не носишь?

Я сердито чешу голову около уха и тут же себя одергиваю. Нельзя. Складываю ладони на коленях и сдержанно отвечаю:

– Не хочу давать лишнего повода для буллинга.

– Буллинга?

– Не делай вид, что не знаешь это слово.

Яр хмурится, оборачиваясь ко мне всем корпусом:

– Над тобой же никто не издевается.

– Это здесь. В колледже. В школе было иначе.

– Тебя дразнили?

Я киваю, стекленея взглядом. Потом натужно улыбаюсь:

– Здесь получилось начать все заново. Но ты же понимаешь, я все равно не в фаворитах.

– Тут нет фаворитов.

Не выдержав, я смеюсь. Смутившись, тут же прикрываю улыбку ладонью:

– Ярик, ну ты как упрямый ребенок. Во-первых, есть. И ты это знаешь. Во-вторых, ты сам меня все время цепляешь. А за тобой как за, скажем, лидером мнений следуют остальные.

Он молчит и чуть склоняет голову набок. Удивительно, но я вижу в его серых глазах почти раскаяние.

– Не думал раньше об этом? – мягко интересуюсь я.

– Я тебя не унижал, – упрямо говорит Шмелев, не желая принимать то, что я пытаюсь донести.

И я сдаюсь. Говорю:

– Конечно, Яр.

В этот момент в зале гаснет свет, и мы отворачиваемся к экрану. Почти уверена, что смогла посеять что-то в его закостенелую голову. Хотя, может быть, он не такой уж и деревянный, как мне казалось до этого.

Фильм захватывает меня с самого начала. Это, конечно, совсем не удивительно, я просто фанат романтических мелодрам. Я знаю их все, без шуток. Если бы я вдруг оказалась на какой-то викторине по ромкомам, то вышла бы стопроцентной победительницей. Эта история – о лучших друзьях, которые договариваются ходить вместе на все свадьбы, на которые приглашены. А потом они, конечно, влюбляются друг в друга.

В сцене, где они первый раз целуются, Яр наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

– Я же говорил, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует.

– Это просто кино! – раздраженно отвечаю я.

Но на самом деле не совсем в это верю. Как фанат жанра, я слишком погружена в историю, чтобы считать, что это просто кино. Для меня это почти живые люди, за которых я начинаю искренне переживать. Ну да, у них дружбы не вышло, но ведь это не значит, что и у остальных тоже так будет.

– А теперь представь, что они продолжили бы просто дружить и потеряли свою любовь, – снова шепчет Шмелев.

Во-первых, он наклоняется слишком близко и почти касается губами моего уха. Неожиданно холодная дрожь прокатывается по спине. А во-вторых… Господи, что во-вторых? А! Он использует запрещенный прием. Я уже переживаю за персонажей и хочу, чтобы они были вместе. Вероятно, Ярик просто видит, как я включилась в сюжет, и давит в эту точку.

– Каждый случай индивидуален, – нервно выдавливаю я и лезу рукой в ведро попкорна.

Уже когда зубы крошат застывшую карамель, я вдруг осознаю, что делаю. Почему-то испуганно смотрю на Шмелева. Он ловит мой взгляд и вопросительно приподнимает брови. Ну не выплевывать же при нем! Я сглатываю и ощущаю безумную смесь эмоций. Мне очень вкусно. Мне невероятно стыдно. Мне уже невозможно остановиться. Я закидываю в рот попкорн, отпиваю сладкую газировку. Все мое тело охватывает какое-то нервное возбуждение. Должно быть, это сахар. Я почти подпрыгиваю в кресле.

Но самый главный нервный импульс возникает в тот момент, когда наши руки сталкиваются над ведром попкорна. Моя ладонь ощущается слишком холодной, его – слишком горячей. Меня прошивает таким током, что даже зрение плывет.

Я пугаюсь. Честно? Я просто в ужасе. Резко отдергиваю руку и затравленно смотрю на Яра. Он медленно поворачивает голову и в темноте кинозала встречается со мной взглядом.

Что-то происходит. Я не могу дать этому названия, но между нами точно что-то искрит. Есть ли хоть малейший шанс, что это ненависть? Надеюсь, что да. Иначе это может быть предвестником больших проблем.

Усилием воли заставляю себя повернуться к экрану. Там герои как раз сталкиваются с первыми сложностями в отношениях. Я почти торжествую, потому что если бы они продолжили дружить, то в такую ситуацию не попали бы. С другой стороны, Шмелев прав. Я уже слишком за них болею и не хочу, чтобы они упустили свою любовь.

Снова сгребаю попкорн в ладонь и заталкиваю в рот. За это мне придется расплачиваться, я уверена. Но, как Скарлетт О’Хара, я подумаю об этом завтра. Точнее, уже сегодня вечером. А пока отодвигаю эту мысль в сторону.

Запиваю газировкой и впиваюсь взглядом в экран. Прижимаю свободную ладонь к груди. Слышу, как Яр тихо смеется, но мне плевать. И так знаю, что слишком близко к сердцу принимаю все выдуманные истории. И разве это так уж плохо?

Герои на экране, конечно, мирятся. И любовь торжествует. Я старательно сдерживаю слезы, потому что всегда в финале таких фильмов рыдаю. Но не при Шмелеве же!

Так что я сосредоточенно шумно дышу и часто моргаю. Яр сидит, развалившись в кресле, будто бы в полном неприятии того, что он видит. Но мне плевать. Я показала ему частичку себя, а дальше пусть делает с этим, что сам захочет.

В зале загорается свет, и я подскакиваю, суматошно собирая вещи. Плыву между кресел за Яром как будто в коконе собственных эмоций от фильма. Но когда он оборачивается ко мне, вижу холод в серых глазах. Конечно, его совсем не зацепило. Ну, я этого и не ждала. Так ведь?

– Понравился фильм? – интересуется он, стоя в дверях зала.

Я оборачиваюсь через плечо и вижу людей, которые двигаются на выход.

Говорю:

– Давай обсудим снаружи?

Шмелев смотрит поверх моей головы и спрашивает:

– А что такое? Почему не здесь?

– Потому что! А ну иди! – я сержусь и толкаю его ладонями в грудь.

Яр по инерции делает шаг назад и снова замирает. Выпячивает нижнюю губу и смотрит на меня с насмешкой:

– Что-то не хочу.

Я же чувствую, что за моей спиной стоят люди, и начинаю сильно нервничать. Наконец не выдерживаю:

– Понравился! Фильм понравился, понятно?

Поднимаю на Шмелева почти умоляющий взгляд, и он наконец сдается. Разворачивается и движется на выход. С облегчением следую за ним.

Мы молча идем на остановку, садимся в автобус. Мое нервное возбуждение никак не хочет униматься. К тому же я бесконечно пытаюсь подсчитать, сколько калорий употребила за этот сеанс.

– Жендос, ты чего такая шальная? – спрашивает Яр, и я в очередной раз думаю, что он более проницательный, чем я привыкла думать.

А я вдруг задаю вопрос:

– А тебе понравилось кино?

Шмелев подтормаживает. Долго смотрит на меня. А потом, будто понимая, как для меня это важно, коротко кивает.

О большем я и просить не могла бы.

Я закусываю обе губы сразу, втягивая их внутрь, и смотрю за окно. Мне скоро выходить. Там все еще метет. Как и в моей голове.

– Ладно. Хорошо, – отрывисто сообщаю я. – Ну, в следующий раз выберешь то, что больше нравится тебе. Все по-честному.

– А ты совсем сдвинута на том, чтобы все было честно, да, Жендос?

– А что в этом плохого?

– Ничего, кроме того, что так с ума съехать недолго, – тихо говорит Яр, глядя на меня с высоты своего роста.

К счастью, мы подъезжаем к нужной остановке, и я вываливаюсь из автобуса. Иду домой, а там, не застав никого, сразу направляюсь в туалет. Настало время расплачиваться за карамельный попкорн. Точнее, избавляться от него.

Глава 9

Смотрю на хрупкую фигурку в розовом пуховике, которая лезет через сугроб. Гольцман пошатывается, оступившись, и хватается за урну, чтобы удержаться. Я хмыкаю, стоя в плавно отъезжающем автобусе. Господи, какая же она неловкая. Ну как можно ее не цеплять?

Бросаю прощальный взгляд на яркое пятно в вечерних сумерках и наконец отворачиваюсь. И что за цвет для куртки – розовый? Одевается как с чужого плеча. Видно же, что ей самой все это не нравится. Снова чувствую сильный прилив раздражения. Эта девчонка меня бесит так, что суставы выкручивает. Понять причину этого я не в состоянии. Но каждый раз, когда она рядом, все нутро подрывает. Прямо не могу молчать, постоянно хочется ее уколоть побольнее.

И одежда вот эта. Взрослая девка, а одевает ее мама? Что это, инфантильность сотого левела?

Почему я решил, что это мать составляла ей гардероб? Да потому что вижу. Как видно по самым матерым ботаникам, что их бабушка воспитала. Тут не промахнешься.

Пытаюсь себя притормозить и вспоминаю, как она сегодня сказала, что ее унижали в школе. Срабатывает моментально. Досада тут же тушит мое недовольство. Я, конечно, иногда веду себя как последняя скотина, но слабых я никогда не опускал. Я и с Гольцман закусываюсь только потому, что она всегда отвечает. Противостоит мне со всей возможной отдачей. И каждый раз это доставляет мне странное удовольствие.

Выхожу через две остановки после нее и иду домой, закуривая на морозе. Электронные сигареты – просто дар современности. Все тот же никотин и никакого запаха табачного дыма. Нет, поймите меня правильно, долбаные вредные привычки – это всегда плохо. Но я курить начал лет с десяти и с тех пор никак не соскочу. А сейчас просто радуюсь, что родные до меня не докапываются из-за запаха. Сам втайне надеюсь, что скоро смогу бросить. Чисто из финансовых соображений. Не выгодно ни разу.

Так еще сформулировал про себя странно – «родные». У меня один родной человек по факту. По крайней мере, в том смысле, которым я это слово для себя наделяю.

– Дед! – уже дома кричу из коридора, скидывая ботинки.

Квартира в ответ молчит. Тревожное предчувствие тут же подкатывает к горлу, и я стараюсь совладать с эмоциями, нарочито медленно двигаясь по коридору. В дверях зала останавливаюсь. Телевизор работает, там идет очередное молодежное шоу на видеохостинге. Дед уютно пристроился в любимом кресле, прикрыв глаза. Фокусируясь взглядом на его грудной клетке, я сам перестаю дышать. А он?

– Рано еще хоронить меня, – скрипучим тоном выдает он, не поднимая век.

– Де, – облегченно выдаю я на выдохе, – я ж зову, ты чего пугаешь.

– Испугался, что я умер?

– Испугался той суммы, которую придется потратить. Знаешь, сколько сейчас место на кладбище стоит?

– Дебил ты, Ярослав, – радостно оповещает дед, потягиваясь. – Я место на кладбище давно уже купил. Мне твои копейки нафиг не сдались.

Я раздраженно качаю головой:

– Де, ну ты шутник от Бога просто. Ты ужинал?

– Конечно, тебя же не дождешься.

– Таблетки пил?

– Коньяк пил, это считается за лекарство?

– Стопудово, – подтверждаю, включаясь в его вайб, вряд ли он и в самом деле пропустил прием лекарств.

Но на всякий случай иду на кухню и проверяю его таблетницу.

– Я без сопляков разберусь, – раздается за моей спиной.

Черт, умеет же он подкрадываться.

– Я пожрать зашел.

– И много жратвы в моей таблетнице?

– Де, ну хорош язвить.

– Это тебе хорош меня контролировать.

Пропускаю мимо ушей его ядовитый тон и открываю холодильник. Наскоро делаю бутерброд с колбасой. Он-то и встает мне поперек горла, когда дед сообщает:

– Отец звонил, в выходные заедет.

Вместо ответа я долго кашляю, пытаясь протолкнуть еду по пищеводу.

– За каким хреном? – наконец спрашиваю с красными глазами, едва справившись с чертовым бутербродом.

Он пожимает плечами, опираясь о столешницу:

– Захотел сына повидать. Ну, и отца, видимо.

Остервенело жую, мечусь яростным взглядом по полу кухни. Каждый визит папы – дополнительный стресс. Никогда мы не могли найти общий язык и вряд ли когда-нибудь сможем. Будь моя воля, я бы его видел почти так же редко, как мать.

Но мы с дедом пока слишком от него зависим.

– Окей, – наконец выдавливаю из себя.

– Попробуешь без скандалов?

– Это не я каждый раз начинаю!

Дед меряет меня взглядом, поджимая и без того тонкие губы. Подтягивает на пояснице серые треники.

– Ну, сами разберетесь, – говорит он и медленно идет по коридору обратно в зал.

Конечно, шоу сами себя не посмотрят. Хотя меня, конечно, бесконечно радует контент, который предпочитает Де. Никаких новостей и тупых сериалов, только молодежные шоу. Он у меня всегда был крутым.

Оставшись один на кухне, я наконец скидываю кожанку на стул и делаю себе еще пару бутербродов. Холодильник у нас всегда забит. Отец регулярно заказывает доставку, а два раза в неделю приходит Роза, наша повар. Готовит как на роту солдат.

У нее все получается вкусно, но иногда мне чисто из принципа хочется игнорировать ее кулинарные шедевры. Пусть лучше домой заберет – сыновьям.

Утолив голод, который только раздразнил идиотский карамельный попкорн, я иду к себе. Если честно, я купил его из тупого принципа. Хотелось насладиться выражением лица этой заучки, когда она увидит эту сахарную бомбу. И, знаете, это определенно того стоило! Такой гнев, чуть пар из ушей не валил! Картинка из комиксов один в один.

Ухмыляюсь, вспоминая ее лицо. Смешной маленький нос, который она наморщила, небольшие губы, сжатые в злой гримасе. А глаза? Как там принято называть такие, оленьи? Короче, такие большие, что и на человеческие не похожи.

Я свожу брови на переносице, когда осознаю, что слишком много думаю о Гольцман. Ну, ближайший месяц придется потерпеть. Напишем эту треклятую работу, получим автомат и разбежимся. А в том, что мы получим по пятерке, я даже не сомневаюсь. Заучка скорее умрет, чем сделает все не на отлично. Черт, вот и снова я о ней.

Раздраженно стягиваю через голову толстовку и отшвыриваю ее в угол комнаты прямо на пол. Ненавижу порядок. Чувствую себя гораздо более комфортно в хаосе. Поэтому все в моей комнате вечно перевернуто буквально вверх дном.

Сажусь за ноут, проверяю заказы на таргет. То, что уже в работе, крутится. Новых нет.

После я как-то даже автоматически захожу на страничку Гольцман. Смотрю немногочисленные фотки. Она явно сама себе не нравится. Везде с одного ракурса, идеально выверенное положение головы, ножка, выставленная в сторону, руки на талии. Она делает все, чтобы казаться более худой и, на ее взгляд, привлекательной. Открываю фото, на которых она отмечена. Судя по всему, она все их отфильтровала. Кроме одной. То ли пропустила, то ли еще не успела удалить. Там круглощекая и румяная Женя смущенно смотрит в кадр с первой парты. Понятно. Теперь понятно. Черт, да даже у меня сердце щемит, когда я вижу эти огромные глаза загнанной лани, как они могли ее травить?

Нащупываю электронку в кармане джинсов. Раздраженно затягиваюсь. Вот как так выходит, что все, что касается Гольцман, неизменно меня раздражает?

Выскочка, загнанная заучка. Как оказалось, тщательно это скрывающая. Что удивительно, она при этом остается привлекательной. Черт. Что? Я реально так думаю? Не, это какой-то сбой программы. Забудем.

Захлопываю крышку ноутбука и закусываю щеки изнутри. Так, чтобы больно было. Это отрезвляет. Раздеваюсь и ложусь в постель. Прислушиваюсь к звукам квартиры. Что-то бормочет телевизор в зале. Де наверняка уже уснул, но уводить его в спальню бесполезно. Только обложит отборным матом.

Уже на грани сна я слышу, что телефон бесконечно бренчит. Раз я могу пропустить, второй, третий, но на четвертый с раздражением подрываюсь. Хватаю смартфон и читаю сообщения от Жени.

Клокоча от ярости, я откладываю телефон. В свой выходной я вообще не планировал заниматься учебой! И уж тем более не хотел встречаться с Гольцман! Самая тупая затея в мире. Но она же как маленький бульдог!

Из-за злости я никак не могу уснуть. Ворочаюсь с одного бока на другой. Агрессивными ударами взбиваю подушку. Бред. Бред!

Это все долбаная заучка! Если бы не она, я бы вообще сегодня дома не ночевал! Придумала тоже, блин, энтертейнмент – в кино любоваться на слюни и сопли. При этом задрав голову! Кто вообще в здравом уме берет билеты на четвертый ряд?

А если хотите знать мое мнение, то героям вообще дружить не следовало. Могли переспать на старте и разбежаться. А то вот это потом выяснение отношений на сорок минут – ну такая скука.

Почти не раздумывая над своими действиями, с телефона снова открываю страницу Жени и смотрю на аватарку, где она выглядит такой тощей, что, кажется, и жизни в ней нет.

Господи, помоги ее не убить.

Через час я наконец засыпаю. А проваливаясь в сон, все равно будто слышу назойливую трескотню Гольцман. В этом пограничном состоянии я смутно пытаюсь уловить то, что меня тревожит, и никак не могу. В нервных метаниях я и провожу всю ночь.

Глава 10

На следующий день едва открываю глаза к двенадцати. Уснул только под утро, хотя я и при лучшем раскладе не встаю раньше десяти. Первым делом беру в руки телефон, и там уже с десяток сообщений от Гольцман. Я их даже не читаю. Сначала надо хотя бы поесть. Голодный я еще более негативный, чем обычно. Проверяю соцсети и вижу, что эта заучка маячит мне и оттуда. Хорошо хоть еще не позвонила. Мертвого достанет.

Поднимаюсь, натягиваю спортивки и футболку, плетусь умываться.

– Встал? – кричит мне из своего кресла дед.

– Нет, еще лежу!

– Засранец, – вяло парирует Де, и я ухмыляюсь.

Делаю себе яичницу и завтракаю под сериал. Настроение сразу улучшается. Наверное, это тупо, что мой эмоциональный фон напрямую зависит от наполненности желудка, но вот такая я примитивная скотина. Но я радуюсь ровно до того момента, как слышу повороты ключа в замке. Подрываюсь в коридор и успеваю к дверям как раз чтобы увидеть, как отец заходит в квартиру.

Сую руки в карманы и небрежно интересуюсь:

– Стучаться не учили?

Он скидывает ботинки, даже не глядя на меня:

– Зачем, если у меня есть ключ?

– Дед, – кричу в комнату, – напомни мне дверь на защелку закрывать!

– Ярослав, давай без ругани. Хотя бы в первые пятнадцать минут. Как у вас дела?

– Все путем.

Дед с кряхтением появляется в дверях комнаты. Уверен, что он каждый раз драматизирует, он у меня бойкий, не так уж и тяжело ему дается передвижение.

– Привет, Дим.

– Привет, пап.

Они замирают, глядя друг на друга. Ну прямо как после десяти лет разлуки в сцене из второсортного сериала.

Молча разворачиваюсь и ухожу на кухню. Мою за собой посуду. Такая у нас с дедом договоренность, и я стараюсь ее не нарушать.

К их диалогу даже не прислушиваюсь. У них свои отношения, которые меня не касаются.

– Чай сделаешь? – отец заходит на кухню уверенным шагом, прямо-таки по-хозяйски, и меня это нестерпимо раздражает.

За ним маячит Де.

– А что, прям по-семейному посидим? – едко бросаю я, но кнопкой чайника все же щелкаю.

– Ярослав.

– А что? Три поколения Шмелевых. Сейчас побеседуем, обсудим насущные дела.

Отец садится за стол, широко расставляет ноги, смотрит на меня исподлобья. Отвечаю ему таким же взглядом. Выглядит он, конечно, как чувак с обложки журнала про сытую, успешную жизнь. В сером спортивном костюме умудряется смотреться дорого. Хотя почему умудряется? Костюм и правда дорогой. Видно невооруженным глазом. У него и кипенно-белые носки кричат о том, что на них потратили неоправданно много денег.

Не выдержав, отворачиваюсь и достаю кружки. Завариваю чай, а дед с неизменным звуковым сопровождением режет ягодный пирог. Едва сдерживаю смех и чуть качаю головой.

– Шо веселимся? – интересуется он тихо, специально коверкая первое слово.

– Де, ну это прям МХАТ. Школа Станиславского.

– Ярик, ну не душни.

У меня буквально отпадает челюсть. Я округляю глаза:

– Давно слово новое выучил?

– Вчера, – довольно улыбается дед, – к месту употребил?

– Да, идеально.

И тут отец спрашивает, повысив голос:

– Над чем хихикаете?

Закусываю изнутри губы и перевожу дыхание. С бряканьем ставлю заварочный чайник на стол:

– О своем. Можно?

– Не запрещаю. Просто интересно.

– Вот уж спасибо, что не запрещаешь.

Дед в этот момент толкает меня плечом и приземляет рядом с отцом пирог.

– Садитесь, воробьи.

– Почему воробьи? – интересуется отец бесстрастно.

– Ершистые такие же, – дед с оханьем опускается на стул и бросает на меня хитрый взгляд. – Ну ладно, Дим, как дела? Какие планы? Чем живешь?

Я фыркаю:

– Де, ты один вопрос выбрать не смог?

– Как хочу, так и спрашиваю.

Отец отпивает чай:

– Все хорошо. На прошлой неделе вернулись с Бали. Варя вот в садик пошла на полный день.

Все внутренности в момент замораживает, хоть чай и горячий. Дыхание становится поверхностным, едва слышным. Хотелось бы, чтобы я перестал так реагировать на каждое упоминание о новой семье отца, но пока не выходит.

– Ну классно, – я отодвигаю кружку и встаю с места, – а мне надо в душ и к однокурснице, мы проект вместе делаем.

– Проект? В субботу? – переспрашивает отец, и в его голосе сквозит такой сарказм, что меня продуло бы до соплей, если б это было возможно.

– Да, проект. И да, в субботу. Можешь у своего дружбана Льва пробить, как ты все узнаешь про мою учебу. Он же там со всеми вась-вась, а? Проект по социологии. Узнай, пап, удостоверься.

Чтобы хлопнуть дверью, мне приходится проскочить арку, ведущую из кухни в коридор, и нервным шагом зайти в ванную. Но тут уж я силы не жалею. Воду включаю почти ледяную. Сжимаю зубы, стараюсь остыть – изнутри и снаружи. Только когда меня уже колотит крупная дрожь, добавляю горячую.

Не могу об этом слышать. Варя пошла в сад. Ну зашибись, че. Варя ходит на фигурное катание, Варя учится кататься на лыжах, Варя посещает английский. В три года. Мой отец с новой женой произвели на свет киборга, не иначе.

Мою голову, а потом остервенело тру ее полотенцем. Пытаюсь втереть себе мысль о том, что никто тут не виноват. Ни я, ни он, ни Варя. Но ни черта не получается.

Ванную покидаю стремительно, не глядя в кухню. У себя в комнате быстро одеваюсь. Свободные синие джинсы, белая футболка и первая попавшаяся толстовка из шкафа. Для Гольцман сойдет. Кстати, о ней. Надо бы предупредить, что приду раньше. Или нет? Ее же это взбесит? Было бы хорошо.

Когда обуваюсь, отец все-таки выходит в коридор.

– В кроссовках будет холодно.

– Ну, значит, замерзну.

– Ярослав, я не ругаться прихожу, – говорит он упавшим тоном, – хочу пообщаться. Вы для меня важные люди.

– Были бы важные, не ушел бы, – выпрямляясь, напряженным голосом отчеканиваю я.

Знаю, что это неправильно. Жизнь разная, не только черная и белая, я это уже уяснил, особенно когда мать ушла. Но я совсем…совсем не могу сладить со своей злостью из-за того, что и он нас бросил.

– Яр, – говорит отец тихо, и я отмечаю, как безжизненно висят его руки вдоль тела.

– Пап, без обид, – я наконец смягчаюсь, – реально надо идти. Ну хочешь, у Льва проверь. Действительно надо делать проект. Не скучайте.

Не дожидаясь ответа, ухожу.

На улице понимаю, что в кроссовках мне холодно. И в кожанке, конечно, тоже. Но что такое мороз против упрямства?

К тому же я сразу же срываюсь к остановке, когда вижу ползущий к ней автобус с нужным номером. Отец, конечно, переводит достаточное количество денег, чтобы можно было забыть про общественный транспорт, но я предпочитаю особо их не тратить.

Уже около дома Гольцман пишу ей.

Проходит пара минут, за которые я успеваю дойти до ее подъезда и продрогнуть, когда она, наконец, выдает свое королевское «поднимайся».

А когда заучка открывает мне дверь, и я шагаю в ее белоснежную квартиру, то дар речи просто покидает меня.

Не потому, что это слишком дорого. Нет, конечно. Я видел дорогие квартиры, ведь и на наш с дедом ремонт отец не поскупился. Это просто обычная хорошая квартира. Дело в другом. Она вся как больничный бокс. Белая и стерильная. Молча смотрю на Гольцман, которая встречает меня в бежевом домашнем костюме. Удивительно, но он тоже ей не идет. Неужели и его она не выбирала?

– А я могу вообще сюда заходить?

– В смысле? – она озадаченно морщит лоб. – Я же тебя сама пригласила.

– Разве я не должен пройти какую-то комнату, которая продует и обеззаразит все мои вещи?

– На что ты намекаешь? – Женя сощуривается, не успевая за моим сарказмом.

– На то, что это долбаная криокамера! – я разуваюсь и указываю на белую плитку под ногами.

– В криокамере холодно, а не стерильно, – автоматически возражает она.

И я вдруг смеюсь. Не могу сдержаться. Захожусь искренним хохотом от этого назидательного тона, запрокидывая голову. И тут девчонка меня удивляет. Вместо грубости выдает мне неуверенную ответную улыбку, которая внезапно расцвечивает весь ее образ. Зажигает. Обостряет. И даже украшает.

Останавливаюсь как громом пораженный. Так ведь говорят о ситуациях, когда ты на хрен в шоке от того, что видишь перед собой? Или нет – когда ты в шоке от того, что чувствуешь от увиденного?

Глава 11

Женя смущается и ведет меня, внезапно притихшего, на кухню. Там тоже все стерильно чисто. Я едва удерживаюсь от того, чтобы сокрушенно покачать головой. Клянусь, за эти минуты я начал понимать эту девочку гораздо лучше, чем за все время, что мы учимся вместе. Конечно, остается вероятность, что я неправильно расценил все, что увидел. Но у меня стойкое ощущение, что я прав.

В гулкой тишине она указывает мне на стул рядом со стеклянным столом. Я качаю головой и иду к окну, изучая по пути белые глянцевые фасады кухни. Вижу кошачьи миски и спрашиваю:

– У тебя есть кот?

– Да, – Гольцман неопределенно взмахивает рукой, – Рекс где-то в комнате, он к чужим не выходит.

Я удивленно хмыкаю:

– Ты назвала кота Рекс?

Она хмурится, кивает и спрашивает:

– Будешь чай?

– А кофе есть? Чай я уже пил.

– Есть, – Гольцман открывает шкаф и тянется к верхней полке.

– А ты всегда в тишине сидишь?

– На кухне? – уточняет она.

Мои губы подрагивают, сражаясь с улыбкой.

Говорю спокойно:

– Ну, начнем с кухни. Тут ты всегда в тишине?

– Да. Я не ем под телевизор.

– Очевидно потому, что это неправильно? – пытаюсь сильно не иронизировать.

Женя серьезно кивает:

– Да.

– А музыка?

– Что?

– Ну, музыка, Гольцман, – терпеливо объясняю я, – знаешь, что это такое?

– Яр, ну не делай из меня совсем уж чудовище! Знаю я музыку.

– Почему не слушаешь?

И она снова теряется. Смотрит на меня настороженно. Видимо, чтобы скрыть эмоции, оборачивается к кофемашине:

– Молоко нужно?

– Не, давай так, не помешает взбодриться.

Женя двигается по кухне легко, но как-то скованно, ставит передо мной сухофрукты и орешки. Я поднимаю на нее выразительный взгляд.

– Что? – она прячет пальцы в рукава домашней кофты.

– Жень, а тебе никогда не было тесно? – вдруг спрашиваю. – В этой правильности и стерильности?

– Ты меня по имени назвал.

– Ну да, тебя же так зовут.

– Раньше не называл, – упорствует она.

И я понимаю, что она, конечно, права. Раньше не называл. С другой стороны, какая разница? Жендос, Женя. Гольцман. Это ведь все про нее.

– А сейчас назвал. Не беси, Гольцман, – начинаю заводиться, но оттормаживаю и перевожу тему, – вон, у тебя даже «умная» колонка есть.

– Ну, я время у нее спрашиваю. Или про погоду. Или свет в коридоре включаю.

– Идеальное применение, – ворчу я. – Давай начнем с одной песни. Не буду шокировать тебя полноценной вечеринкой.

– Ну давай попробуем, – наконец с привычным апломбом задирает она подбородок.

Заглядываю в телефон, чтобы выбрать трек из своего плейлиста, и обращаюсь уже к колонке:

– Включи песню «Ром с колой».

– Ты же, наверное, догадываешься, что я не пью?

– Ты просто меня убиваешь, заучка, – тяну я, – разве песня от этого может стать хуже?

– Не знаю, наверное.

– Просто послушай и не души меня. Сядь, кофе попьем.

Она послушно опускается на стул напротив.

Смотрю на Женю, отпиваю из маленькой кружки, как раз для эспрессо. К прослушиванию песни она подходит, как и ко всему, обстоятельно. Внимательно вслушивается в слова и ловит ритм. То, что трек ей заходит, я вижу через прозрачную столешницу по ее колену, которое танцует в такт. Очень сдержанно. Но мне хватает. И я улыбаюсь Гольцман. Просто потому, что хочется. Потому что она первый раз видится мне человеком, хрупкой девочкой. Это интересно. Как минимум.

На строчках «Ты хочешь романтики? Выходи из дома, так давно знакомы наши галактики, идем гулять» Женя вскидывает на меня какой-то странный взгляд. Будто хочет что-то спросить, но не решается. И никогда не решится. Огромные глаза смотрят на меня так пронзительно, что я резко поднимаюсь на ноги и говорю:

– Пойдем.

– Куда?

– Погуляем.

– Как это? У нас же визит в гости.

Я закатываю глаза:

– Гольцман, я был у тебя дома?

– Был.

– Ну вот и все!

Она привычно уже упрямится:

– Но ты еще не видел мою комнату.

Я ухмыляюсь:

– Точно. Пойдем, выберу тебе наряд.

Не жду, когда она поднимется, и сам иду по коридору. Так, это, наверное, санузел, тут гостиная, где никто и не бывает, а вот две спальни. Одна дверь приоткрыта, и я по наитию иду именно туда. Слышу сзади торопливый топот босых ног по белоснежной плитке. Но она не успевает, и я бесцеремонно вваливаюсь внутрь.

– Шмелев! – звенит Женя за моей спиной.

– Успокойся, Жендос, по нижнему белью шариться не буду, – усмехаюсь, обводя взглядом помещение.

Ничего неожиданного. Светлые тона, порядок, никакой индивидуальности. Только затертый плюшевый медведь на постели и стопка книг на тумбочке.

– Это шкаф? – устремляюсь в нужном, как мне кажется, направлении.

– Я в состоянии сама переодеться!

– Я в этом уже сомневаюсь, – задумчиво двигаю вешалки, отгораживаясь от Жени спиной. Повезло, что я выше и шире нее.

– Яр!

– Все, милая, расслабься, не шебурши.

Она раздраженно выдыхает сзади и замолкает. Но наверняка бесится. Я же вытаскиваю из шкафа черные джинсы, в которых она была вчера, и на верхней полке нахожу простую белую футболку и голубой свитшот с необычным графическим принтом. Это уже больше похоже на вещи, которые Женя могла бы выбрать сама.

Вручаю ей одежду, и мы останавливаемся друг напротив друга. Смотрим в глаза. Она возмущена и растеряна. На нейтральной территории, в колледже, Женя сто процентов чувствует себя более уверенно. А здесь растерялась. Поэтому и шарашит такой странной смесью эмоций. Или не только поэтому? Пытаюсь уловить что-то в ее оленьих глазах.

Сам тоже немного теряюсь. Раньше она меня только раздражала. А сейчас? Блин, да есть ли вообще разница?

– Мне при тебе переодеваться? – спрашивает с вызовом, не отрывая взгляда.

– А что, есть такая опция?

– Шмелев!

Я ухмыляюсь и поднимаю ладони в знак того, что сдаюсь:

– Подожду тебя на кухне.

Выхожу. Должен признаться, очень медленно. А в дверях бросаю взгляд через плечо. Не понимаю, почему она не дождалась, когда я покину комнату, но я вижу ее голую спину. Точнее, даже меньше. Женя через голову стягивает домашнюю кофту, и я успеваю засечь только ее поясницу. Она очень худенькая, но над поясом штанов виднеются две очаровательные ямочки.

В коридор я почти выпадаю. Плетусь в кухню и на ходу достаю из джинсов электронку. Очаровательные? О-ча-ро-ва-тель-ны-е? С другой стороны, это же не обязательно именно про Гольцман. Мне всегда нравились такие ямочки. У любой девчонки.

Задумчиво зарываюсь пальцами в волосы. Опираюсь локтями на подоконник и смотрю на улицу. Снова падает снег. Даже странно, зима в этом году застряла у нас намертво. Слишком увлекаюсь своими мыслями и даже пугаюсь, когда Женя подкрадывается и возмущенно кричит:

– Ты тут куришь?!

Вздрагиваю и оборачиваюсь:

– Это электронная.

– Да мне без разницы! Совсем с ума сошел? Здесь же все провоняет!

– Не выдумывай, никакого запаха не останется.

– Ты просто отвратительно самоуверенный, – она стоит, сдвинув брови и сжав маленькие кулачки.

Прячу электронную сигарету в карман и снова улыбаюсь. Очень уж Женя смешная в своем праведном гневе.

Машинально отмечаю, что в этих вещах она выглядит иначе. Сказывается и ее несколько непривычный образ, и то, что она сбита с толку и не кусает меня, как прежде.

– Идем? – спрашиваю я, но ответа, как обычно, не жду.

Одеваюсь и иду к лифту, краем уха все же прислушиваясь к тому, как Гольцман торопливо натягивает куртку и запирает дверь. В лифте оба упираемся в телефоны. Но я бросаю на нее один вороватый взгляд, потом другой. На третий мы сталкиваемся глазами.

– Ну, привет, – выдаю зачем-то охрипшим голосом.

– Привет, – отвечает Женя, как будто видит меня впервые.

Глава 12

Нервно расхаживаю около магазина, где меня оставил Яр. Сегодня точно происходит что-то странное. Я абсолютно сбита с толку. Начнем с того, что встретила я его в потерянном состоянии. Вчера сильно поругалась с мамой и всю ночь и утро мучилась чувством вины. Хотя виноваты были мы обе. Я разнервничалась из-за того, что она вернулась и чуть не засекла меня в туалете, когда я решала проблему… скажем, переизбытка калорий. А мама с наскока начала спрашивать, почему я так одета. Тот белый свитер – его выбирала не она. Я покупала его сама еще когда училась в школе. А мама так маниакально всю жизнь стремилась решить проблему моей популярности, что, видимо, потеряла всякое представление о границах. Я ведь всегда должна была учиться лучше всех, ходить на все кружки, при этом быть звездой среди одноклассников и посещать все тусовки. С последним, как вы понимаете, в школе я так и не сладила. Поэтому она настояла на том, чтобы я ушла после девятого класса и поступила в колледж. Наняла стилиста и полностью обновила мой гардероб вплоть до трусов и носков. И, пока Яр недавно не указал мне на это, я и не задумывалась, насколько мне в этих вещах некомфортно. Просто делала то, что должна была. Стала старостой, училась на одни пятерки, красиво одевалась и маячила на всех концертах, праздниках и вечеринках.

Растерянно останавливаюсь и пинаю ногой сугроб. Я так и знала, что дружба со Шмелевым до добра не доведет. Всего несколько дней, а весь мой мир уже встал с ног на голову.

Еще эти его странные взгляды. Как их понимать? Все рассыпается. Все к чертям разваливается прямо на глазах, и мне срочно нужно вернуть контроль над ситуацией. Яр, может, вообще делает это все специально. Хочет сбить меня с толку, испортить эксперимент, доказать, что я была неправа.

И когда моя голова уже закипает, Яр наконец выходит из магазина.

Протягивает мне стаканчик мороженого.

– Что это? – тупо интересуюсь я.

– Мороженое.

– В марте, когда снега по колено намело?

– Именно, – он улыбается и со своими ямочками становится совершенно очаровательным.

Сбиваюсь и беру стаканчик у него из рук, неосознанно сводя брови на переносице. Я только что назвала Шмелева очаровательным. Хочется оторвать свою голову и выкинуть в сугроб. Или хотя бы вытряхнуть туда свои идиотские мысли. С ума сойти. Очаровательный? Типа, он меня очаровал? Нет, ерунда какая-то.

– Ты знаешь, сколько там калорий? – вырывается у меня.

Тут же жалею, что снова не сдержалась. Потому что серые глаза Яра впиваются в меня с особым вниманием.

– Гольцман, – неожиданно мягко говорит он, – ты же понимаешь, что совсем не есть – это не самый верный путь? Не все диеты правильные. Точнее, в большинстве своем они просто убийственные. Если ты хочешь достичь какой-то формы, нужно подходить к делу с умом и следить за балансом. И ни в коем случае не убирать из своей жизни удовольствие, ты же так с ума сойдешь.

Я молчу. Смотрю на него, насупившись. Отвечаю:

– Спасибо за лекцию, я сама разберусь.

– Я вижу, как ты разбираешься.

– Это не твое дело, – начинаю выходить из себя.

– Согласен, – Шмелев улыбается. – Поэтому просто попробуй мороженое. Весь кайф в том, чтобы есть его на холоде.

– Ты имеешь в виду ангину? – ворчу я, но все равно облизываю стаканчик.

Вкус потрясающий. Сладость тут же тает на языке. И он прав, есть что-то особенное в том, чтобы поглощать лакомство на морозе. Наверное, для меня это что-то сродни хулиганству.

Я откусываю несколько раз, погружаясь в собственные ощущения. Неосознанно прикрываю глаза. Когда поднимаю веки, вижу насмешливый взгляд Яра.

Он спрашивает:

– Ну как?

– Вкусно, – сдаюсь я.

– Доверяй мне, Гольцман. Я не исчадие ада. Иногда я тоже хочу поделиться с тобой чем-то хорошим.

Я почти не дышу. Неожиданная и, я бы сказала, беспричинная волна слез подкатывает к глазам, и мне приходится спешно проморгаться, чтобы Ярик ничего не понял.

– Спасибо, – почти шепчу я.

Чувствую себя слабой. И беспомощной. Перед ним почему-то теряюсь. В колледже на парах очень легко грубить и строить из себя язву. А тут, с пломбиром в руке, я вообще не знаю, как себя вести.

Доедаю стаканчик и вдруг обращаю внимание, что солнце выглянула из-за туч. Впервые за долгие недели. Я разворачиваюсь и подставляю лицо под теплый свет.

Шмелев встает рядом со мной и раскрывает руки навстречу солнечному свету, подражая моему жесту.

– Очень его не хватало, да? – говорит он с закрытыми глазами.

– Да.

Затихаем, наслаждаясь теплом. Даже удивительно, что в этот момент я ощущаю себя очень комфортно.

– Пойдем.

– Куда?

Я снова теряюсь, потому что была уверена, что мы сейчас разойдемся по домам.

– Купим тебе что-нибудь, – Яр решительно срывается с места и, как всегда, меня даже не ждет.

Приходится нестись за ним почти вприпрыжку:

– Подожди! Шмелев! В смысле «что-нибудь»?

Наконец догоняю и приноравливаюсь к его торопливому шагу.

– Что-нибудь из одежды. То, что тебе самой понравится, – он бросает на меня очередной неоднозначный взгляд.

Неужели так очевидно, что меня не очень впечатляет мой гардероб?

Говорю упрямо:

– Мне ничего не нужно.

– Иногда можно покупать что-то ненужное, прикинь? – фыркает насмешливо.

– Зачем?

– Когда у тебя день рождения?

– Был в феврале.

– Ну тогда, – он придерживает меня за рукав куртки, пропуская машину, – считай, что это подарок.

– Не нужны мне никакие подарки! – снова бегу за ним по пешеходному переходу.

– Гольцман, не мельтеши. У тебя голос такой высокий становится, когда ты нервничаешь.

– И ничего я не нервничаю!

На этот раз Ярик не отвечает, просто идет дальше. А я следую за ним. Молча. Голос ему, видите ли, высокий. Да и не волнуюсь я. Просто не люблю, когда все идет не по плану. Я сегодня вообще никуда не собиралась, тем более покупать какие-то вещи.

Но мы действительно идем в торговый центр. И там Шмелев обходит пару магазинов, особо на меня даже не оборачиваясь. В третьем сам берет несколько джинсов, какие-то топы. Иногда прикладывает вешалки ко мне, сосредоточенно что-то оценивает.

Спрашивает:

– Тебе нравится?

И от этого простого вопроса я вообще теряю дар речи. Честно говоря, не знаю, что ему ответить.

– Наверное.

– Гольцман, ну что за ответ? Ты себя совсем не знаешь?

И я снова замолкаю вместо того, чтобы начать на него кричать, как обычно. Потому что совершенно очевидно, что он почему-то знает меня гораздо лучше мамы, наемного стилиста и меня самой.

Идем в примерочную, и вот тут, когда смотрюсь в зеркало в новой одежде, впервые за долгое время ощущаю себя непривычно привлекательной.

– Ну что там? – Яр бесцеремонно отодвигает шторку и смотрит на меня.

– Спроси еще раз, – прошу я, и он почему-то сразу понимает, что я имею в виду.

– Тебе нравится?

– Очень.

Я улыбаюсь, глядя на него в отражении. А потом делаю вообще что-то странное. Разворачиваюсь и порывисто его обнимаю. Яр смеется, и я щекой ощущаю, как вибрирует его грудная клетка. Хорошо. Мне очень хорошо.

Глава 13

Яр покупает мне вещи. Я, конечно, пытаюсь изловчиться и прислонить к терминалу свою карту, но он хватает меня за запястье и успевает первым. Вручает мне пакет, и я заливаюсь краской.

– Спасибо, – бормочу, упираясь взглядом в свои ботинки.

– С днем рождения, заучка, – не смотрю, но слышу в его голосе улыбку.

Потом мы идем на фудкорт. Ярик усаживает меня за стол у окна и куда-то уходит. Клянусь, если он принесет мне бургер, я его убью. Аккуратно пристраиваю бумажный пакет с покупками на свободный стул и нежно провожу по нему рукой. Честно говоря, не помню, когда новые вещи доставляли мне такое удовольствие. Осталось каким-то образом объяснить их появление маме. Но эту мысль я отодвигаю подальше. Сегодня такой хороший день, я совсем не хочу портить его своими загонами.

– Миледи, – Яр ставит на стол поднос.

– Это что-то новенькое. Так ты меня еще не называл.

– Да я вообще непредсказуемый, – в его голосе сквозят самодовольные нотки, но сейчас меня это скорее смешит, чем бесит.

– Что это?

– Знакомься, Жень, это поке. Знаешь, как правильно питаться? – Шмелев почти вцепляется своими серыми глазами в мое лицо. – Половину тарелки должны занимать овощи, четверть – углеводы и четверть – белок. Тут все идеально сбалансировано.

Я задумчиво смотрю в глубокую тарелку и сглатываю слюну. Кроме мороженого, я сегодня ничего не ела. Но порция кажется огромной.

– Тут… – начинаю сбивчиво, – тут очень много, я не настолько голодная.

– Жень, если ты это съешь, ничего страшного не случится. Обещаю. Это правильная еда, все как ты любишь. Хотя бы начни, ладно?

Я киваю. Беру палочки. Снова сглатываю. Он ведь может быть прав? То есть я, конечно, знаю, что прав. Но все не так просто. Осознаю, что у меня проблемы. Никто в здравом уме не будет вызывать рвоту, чтобы похудеть. Знаю, что в некотором смысле больна. Наверное, до конца не понимаю, насколько. Поэтому перестроиться мне сложно.

Но если поем сейчас, а потом до завтра не буду – ничего плохого же не случится? К тому же там действительно нет ничего вредного, даже риса нет, только киноа. Начинаю есть и понимаю, что это очень вкусно. Не могу себя затормозить, оставляю тарелку абсолютно чистой и тут же об этом жалею. Не знаю, всегда ли еда будет крепко связана для меня с чувством вины?

– Понравилось? – спрашивает Яр.

И мне становится еще хуже. Наверняка он подумал, что я обжора.

Подавленно киваю и пытаюсь улыбнуться:

– Очень вкусно.

Он сразу понимает, что меня расстроило:

– Жендос, не беси меня. Ты слишком худая, ясно? Ты скоро берега потеряешь.

– Это ты меня не беси! – тут же парирую я. – Просила же так меня не называть!

– Да, только это бесполезно. Понимаешь же, что как захочу, так и буду называть.

– Шмелев, ты просто невозможный! Только мне кажется, что ты наконец ведешь себя как нормальный человек – и ты тут же все портишь!

Яр подмигивает:

– Обожаю все портить.

И тут бы мне остановиться. Подумать. И понять, что он не просто шутит, а предостерегает. Но, как выясняется позже, я тоже обожаю все портить.

Когда возвращаюсь домой, квартира встречает меня тишиной. Мама работает и по выходным, так что в этом нет ничего необычного. Рекс выходит в коридор и трется о мои ноги.

– Сейчас, малыш, я только разденусь.

Иду к себе, сразу убираю новые вещи в шкаф. Переодеваюсь в домашнее, но теперь этот костюм меня раздражает. Я его не выбирала, он мне даже не нравится. Почему я раньше об этом не задумывалась?

Иду на кухню, кормлю кота. Выпиваю стакан воды. Облокачиваюсь о столешницу и бессмысленно гляжу в окно. Снова идет снег.

Свет я не включала, и меня окутывает приятный полумрак. На долгие минуты я замираю, чтобы просто насладиться моментом. Ни о чем не думаю, только смотрю. И ощущаю себя счастливой. Плевать, если дальше все будет плохо, и все это зря. Сегодня я счастлива. Я наконец вспомнила это ощущение. И постараюсь его уже не упустить.

Как обычно, поддаюсь порыву и пишу Ярику.

Глава 14

В понедельник я приезжаю в колледж очень рано. Даже Алины еще нет, хотя она тот еще пунктуальный жаворонок. Аудитория пуста, а я уже сижу на своем месте и нервно барабаню по столешнице ручкой.

Мне беспокойно. Анализировать это ощущение не хочется. Знаю только, что оно связано с Яриком. Дальше копаться не хочу.

Аудитория потихоньку заполняется. Приходят ребята из группы, Алина усаживается рядом и вручает мне стаканчик с кофе. Выпиваю его почти залпом, хоть сердце и так работает на пределе. Перед глазами все плывет. Была бы более сознательной, пошла бы в медпункт мерить давление.

– Жень, все в порядке? – аккуратно спрашивает Харитонова.

– Все отлично.

Прислоняю стакан к губам, но оттуда скатывается только одинокая капля. Ладно, кофе на сегодня точно достаточно. Учитывая, что я не ела.

За две минуты до начала пары распахивается дверь, и появляется он. Король собственной персоной. Волну эмоций в грудной клетке я распознать не способна. Надеюсь, что это раздражение.

Яр проходит на свое место, не удостаивая меня и взглядом. Не хотела бы в этом даже себе признаваться, но это безумно обидно.

– Здорово. Как проект? – говорит Ктитарев сзади меня, понизив голос.

Как будто я абсолютно глухая. Но реагировать я не намерена. Увлеченно лезу в сумку, якобы выискивая что-то. А сама вслушиваюсь.

– Все окей, – сдержанно отвечает Яр.

– Гольцман из тебя уже всю душу вытрясла, наверное?

– Она… – Яр подтормаживает, а я внутренне замираю, – она…

– Невыносима? – подсказывает Вадик.

– Можно сказать и так, – смеется Шмелев.

Ну вот и все. Я до последнего ждала, что он меня защитит. Наверное, это было глупо. Просто хотелось верить, что между нами возникли действительно какие-то хорошие и важные отношения. А я, оказывается, невыносима.

А я еще, как дура, нарядилась во все, что мы выбрали тогда вместе. Щеки горят. Чувствую себя идиоткой. И почему я вообразила, будто один день что-то решает?

Ненавижу все, что происходит. И особенно – свои эмоции. Да пошел он. Больше никогда не позволю себе расстраиваться из-за тупого Шмелева.

И как только эта мысль мелькает в голове, я понимаю, что безбожно себе вру.

Всю пару я честно стараюсь слушать препода. Как всегда, тщательно конспектирую. Точнее, пытаюсь. Мысли путаются, слова бросаются от меня врассыпную по всей странице. Красная ручка трижды падает на пол, и на третий раз я зло отшвыриваю ее ногой в сторону. Что я собралась подчеркивать? Разве что написать «Женя – дура» и жирно выделить цветом. В какую авантюру я вписалась? Есть ощущение, что на кону не только оценка по социологии. А что-то еще. Сделка с дьяволом, не иначе.

В конце концов перестаю записывать и устремляю меланхоличный взгляд в окно. Хоть бы весна уже началась, что ли. Уже было бы как-то полегче. И вдруг меня посещает странная мысль. Я бы сказала, почти ошарашивает. Почему Ктитарев спросил Яра, как ему проект? Разве в субботу, когда они играли в приставку, он не мог этим поинтересоваться? Предположение мне в голову приходит только одно – Шмелев мне соврал. Тогда где он был на самом деле? И зачем ответил неправду? Был с одной из своих бабочек-однодневок? Мог так и сказать. Или не говорить вовсе. А самое главное – какая мне разница?!

Разве мне вообще есть дело до того, как он проводит время? Даже если по итогу мы реально подружимся (ведь именно это я стремлюсь доказать), мне должно быть плевать на все его недоотношения.

Нервно чешу за ухом. Тут же себя одергиваю. Мама уверяет, что в такие моменты я похожа на блохастого кота.

Думаю, не стоит спрашивать Яра, где он был на самом деле. Может, я вообще что-то не так поняла. В конце концов, он не обязан передо мной отчитываться.

Все это мысленно проговариваю размеренно и спокойно. Когда препод нас отпускает, я с достоинством собираю вещи. Я взрослый человек. Умная девушка. Мне эти разборки вообще до одного места. Ничего мы друг другу не должны. Только сделать вместе проект – и все.

– Скажи честно, ты мне соврал? – в следующую же секунду выпаливаю Шмелеву прямо в лицо.

– Чего?

– В субботу ты был не с Вадиком? Он спросил тебя про проект. Так, как будто вы не виделись до этого.

Почти все уже вышли из аудитории, а Яр, на свою беду, замешкался. Ну а я, прямо скажем, специально притормозила.

Знаю, что делать этого не нужно. Но меня несет со страшной скоростью. Как будто я на санках лечу с горы, ветер свистит в ушах, и нет ни малейшего шанса взять под контроль управление.

– Совсем сдурела? – хмурится Шмелев, когда отходит от первого шока.

– Яр, нам же надо подружиться. Друзья друг от друга ничего не утаивают. И не врут, понятно? Если был с девушкой, почему не сказал? Я же не твоя поклонница, которая только и ждет, когда можно начать выносить тебе мозги.

– Гольцман, – он почти рычит, – не поверишь, но именно это ты и делаешь. Выносишь мне мозги!

– Я просто не хочу, чтоб ты мне врал!

– Да какая тебе вообще разница?!

– Никакой! – рявкаю я, хватаю сумку с парты и устремляюсь на выход.

– А ну стой! – Яр хватает меня за локоть и разворачивает к себе.

Он в бешенстве. Желваки агрессивно проступают сквозь побелевшую кожу. Я жалею о том, что не сдержалась, в ту же секунду. Замираю, как беспомощное животное в свете фар.

Он подтаскивает меня еще ближе к себе и тихо, но вкрадчиво говорит:

– Даже если я тебе соврал, ты не имеешь никакого права предъявлять мне за это. Мы с тобой пока еще даже не друзья. Но чтоб ты яснее понимала, насколько ты отбитая, я правда был у Тита. Но обсуждать долбаный проект не было никакой возможности. Мы вызывали человечка, который прокапал бы его папашу. Так что да, я сказал тебе неправду. В приставку мы не играли. Не хотел тебя грузить.

Последнее Яр выдает почти с горечью. На меня накатывает стыд за свои претензии и сочувствие к Вадику. Почти весь колледж знает, что его отец, бывший профессиональный футболист, сейчас только и делает, что развлекается. Еще меня пугает, насколько Шмелев разозлился. И страшно, что я все испортила. Вот. Эта эмоция, наверное, сильнее остальных.

– Ярик, извини.

Он наконец отпускает мой локоть, но остается стоять так же близко ко мне, только взгляд отводит в сторону. А я против воли жадно ловлю ощущения. Тепло его тела, аромат парфюма, собственное смятение. Да что за ерунда?

– Слушай, извини, ладно? – повторяю, вроде бы стараясь попросить прощения, но на самом деле с вызовом.

Яр молчит, и я понимаю, что снова делаю что-то не то.

– Жень, – он то ли зовет, то ли спрашивает, то ли укоряет.

– Яр, – пытаюсь скрыть просительные нотки, но они упрямо вылезают наружу, – я не то…я не хотела…

И тогда он просто аккуратно обходит меня и покидает аудиторию.

Остаюсь одна. Ну я и дура. Разве обязательно было устраивать эти разборки?

Срываюсь с места и выбегаю в коридор, заполненный учениками. Не могу же я бежать за ним? Я ведь не настолько виновата? Или могу?

– Яр! – вырывается у меня против воли.

Почти ненавижу себя за то, что зову его на виду у всех.

Слава всем богам, что Шмелев останавливается и не заставляет меня повторять. Быстрым шагом добегаю до него.

Сбивчиво произношу:

– Извини. Вот такая я сумасшедшая. Я не хотела тебя обидеть. Ладно? Просто подумала, что ты меня обманул, это нехорошо. Не люблю, когда вот так, за спиной… Яр?

Он смотрит куда-то поверх моей головы, но наконец переводит взгляд на меня:

– Вот поэтому с вами невозможно дружить. И заводить отношения.

– С кем это «с вами»?

– С женщинами. С девочками. С вами, – раздраженно поясняет он.

Я неуверенно улыбаюсь и припоминаю, что он говорил тогда на социологии:

– А я думала, что с нами невозможно дружить, потому что это противоестественно.

– И это тоже.

Чувствую, что градус напряжения между нами уже ослаб, но Ярик все еще упрямо сжимает зубы и смотрит на меня с прищуром.

Тогда я аккуратно кладу ладонь ему на грудь и вопросительно заглядываю в глаза. Он медленно накрывает мою руку своей и хмурится. Опускает взгляд на наши пальцы. Сжимает их и притискивает еще сильнее к своей груди. А потом отводит в сторону.

– Окей, Жендос. Я понял. Можно дальше без истерик?

Мое облегчение сложно передать словами. Я улыбаюсь и энергично киваю:

– Конечно! Больше никаких истерик.

Шмелев кивает. А потом просто уходит.

Я остаюсь посреди коридора и недоуменно смотрю на свою ладонь.

Глава 15

Честно говоря, я даже затрудняюсь определить, что именно это было. Почему меня так проняло от предположения, что Яр соврал. И почему я толком вдохнуть не могла, пока не додавила до хрупкого перемирия. Все еще разглядываю свою руку. Она почему-то помнит тепло его грудной клетки. По ощущениям, он был почти горячий. Наверное, от злости. Вскипел как чайник.

– Привет, малышка! – Долин наклоняется и целует меня в щеку. – Ты чего зависла?

Я сжимаю пальцы в кулак и наконец опускаю руку. Улыбаюсь другу:

– Задумалась.

– В столовку идешь?

Я киваю и проверяю телефон. Ну да, Алина уже ждет меня именно там.

Беру Антона под руку, и мы направляемся к лестнице.

Он спрашивает:

– Как выходные?

– Ничего особенного, – говорю я, стараясь не краснеть, потому что это не совсем правда.

– А то ты пропала, не писала мне совсем, – он картинно прикладывает ладонь тыльной стороной ко лбу.

Я фыркаю:

– А сам!

– Да я к игре готовился. Мы все выходные писали.

– Как успехи?

Долин оживляется:

– Все кайф! В пятницу тут обкатаем, а потом допишем и на кубке колледжей покажем.

– Как все сложно.

– Ну да. Думала, легко шутки писать? – поддевает меня Доля и очаровательно улыбается.

Навстречу нам по лестнице со смешками и криками несутся трое парней, и, чтобы избежать столкновения, Антон дергает меня на себя. Я в своей неловкой манере почему-то отшатываюсь в противоположную сторону, а потом врезаюсь ухом в его плечо и смеюсь над собой.

– Оп, авария! – весело восклицает Доля и вторит мне своим заразительным хохотом. – Малышка, ну у тебя с навигацией проблемы!

Я отстраняюсь от него, все еще улыбаясь, и кидаю взгляд на компанию за стеклянной перегородкой «аквариума». Все веселье как ветром сдувает. Там на пуфике развалился Яр, и смотрит он прямо на меня. Взгляд у него недобрый. Зубы сжаты, все мышцы лица напряжены, а пальцами он вцепился себе в колени. На какие-то доли секунды замираю, встретившись с ним глазами. Потом с усилием разрываю контакт, разворачиваюсь и иду вниз по лестнице.

– Жень, – окликает меня Антон, удивленно глядя на мое кислое выражение лица, – все в порядке?

– Да, все окей, – отмахиваюсь я и излишне внимательно смотрю себе под ноги.

Как прикажете понимать этот взгляд? Он все еще на меня злится? Я же извинилась. Или ему просто не нравится Долин? Не раз и не два Яр стебал меня из-за дружбы с Антоном, может быть, там вообще что-то личное?

– А вы со Шмелевым общались? – вдруг интересуюсь я у Доли.

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

Он как-то неуловимо закрывается, а от голоса веет холодком и странной неприязнью. Кошусь на него подозрительно, но, наверное, дальше лучше не развивать тему. Даже если у них был какой-то конфликт, то это меня не касается. Но, видимо, у меня проблемы с самоконтролем, потому что я тут же выпаливаю:

– Что, ни разу даже не пересекались?

– Пересекались. Жень, тебе зачем?

– Да так. Любопытно.

Мы заходим в столовую, и я взглядом нахожу Алину. Садимся к ней за столик, Доля сразу хватает с ее тарелки корку от пиццы.

– Привет! – подруга звонко смеется. – Я могу их собирать и потом тебе приносить, хочешь?

Антон качает головой и усердно работает челюстями. Выглядит все еще хмурым, но больше я уже точно спрашивать ничего не буду. Жестом Доля показывает, что отойдет за едой, и поднимается со стула. Провожаю его задумчивым взглядом.

– Как дела со Шмелевым? – интересуется Харитонова, подперев ладошками подбородок.

Я улыбаюсь:

– Такая ты девочка-девочка прям, я не могу.

– Ну что? Жень, мне же интересно! Вы вот о чем сейчас в аудитории говорили? Заценила, как я тебя оставила?