Темные Фигуры: Наши мертвые друзья

Глава первая. Похороны

Костя ожидал, что на его похоронах будет идти дождь.

Мир должен был приобрести темно-зеленые тона. Все оделись бы в черное, медлительные и трагичные; мама бы плакала, вжавшись лицом в папино плечо, и ветер раздувал бы их длинные волосы.

Психи, всемером, стояли бы у гроба со страдальческими бледными лицами в зеленоватых отсветах; даже Ричард пришел бы на его похороны, его губы плотно сжаты, рукой цепляется за Самарин локоть…

Но в день Костиных похорон погода была фантастической: тепло, но без палящего солнца, голубое безоблачное небо, легкий ветерок; в такие дни они обычно ходили на патруль все вместе (кроме старших), брали скейты или ролики, и гуляли от станции к станции.

Неделю назад выпал один из таких дней: они быстро осмотрели Строгино и отправились на длительную прогулку. Настя включила на полную мощность последний альбом Бейонсе (не особо и танцевальный, но спорить с ней никто не стал), Саша сосредоточенно выписывала круги на роликах. В какой-то момент она почти наехала на Никиту, вызвав его решительное неодобрение, но их перепалка быстро сошла на нет.

Люся тоже была с ними, как всегда одетая не по погоде и с огромной книгой в руках.

Они завернули в парк и развалились на траве. Костя проглядывал кинопрограмму. Он так и не посмотрел «Отряд Самоубийц», и пытался убедить остальных сходить.

– Тебе этого всего не достаточно, что ли? – фыркнула Люся тогда, обводя рукой все вокруг: солнце, их куртки на траве, бутылки из-под колы и колонку у Насти на шее. Она положила голову ему на колени и стянула с него солнечные очки. – Через мой труп, ок?

– Ок, – передразнил Костя, отбиваясь от нее. – Через твой труп.

Неделю спустя она была мертва, а Костя ехал на похороны в машине, которую вела Люсина мать.

Всю поездку они не разговаривали.

Люсина мать, чье имя Костя забыл, была одета в брючный костюм. Ее волосы были собраны в высокий хвост, а руки – затянуты в кожаные перчатки. Костя никогда не видел, чтобы кто-то использовал перчатки для вождения.

Он сидел на заднем сидении с букетом пурпурных цветов, от которых исходил удушающе-приторный запах. Голова немного кружилась и его подташнивало, но он не подавал голоса.

Когда они садились в машину, Люсина мать сунула ему букет в руки и бросила:

– Пересчитай. Должно быть четное число, – цветов оказалось тринадцать, поэтому один из них он бездумно попытался сунуть в карман брюк. Карман оказался слишком маленьким и цветок туда не влезал, и Костя просто положил его на соседнее сиденье.

Сначала он надеялся, что кто-нибудь из Психов поедет с ним: оставаться наедине с Люсиной матерью отчаянно не хотелось, но теперь сожаление растворилось. Проносящиеся встречные машины и голубое небо подчеркивали неотвратимость происходящего: выхода не было. Он был мертв.

Костя прижался виском к теплому стеклу. Хотелось выть от безысходности, но он знал, что Люсина мать обязательно как-нибудь на это отреагирует, и поэтому только сжал кулаки и сомкнул челюсти.

– Так поминки будут или нет? – спросила вдруг Люсина мать. Костя поймал ее взгляд в зеркале заднего вида: зрачки ее зеленых глаз коротко скользнули вверх, прежде чем снова застыть на дороге.

– Да, вроде будут, – голос прозвучал странно, слишком слабо, с какой-то болезненной хрипотцой; и Костя откашлялся. – Не знаю, кажется, будет автобус…

– Не умирай, – начала было Люсина мать, но осеклась.

«Слишком поздно», – подумал Костя. Он прижался щекой к окну. Машину потряхивало на дороге, и его челюсть несколько раз клацнула. Он сосредоточился на неприятном чувстве и зажмурился.

На парковке у Митинского кладбища оказалось слишком много машин. Люсина мать высадила его у «Гранитной мастерской», магазина, продающего надгробия.

– Я найду место и вернусь, – она окинула парковку быстрым взглядом. – Постарайся не потерять букет за это время.

«Гранитная мастерская» была зажата между зданием администрации и маленьким бистро, куда стояла небольшая очередь. Перед мастерской были выставлены пустые надгробия, без надписей или только со случайно разбросанными глаголами: «скорбим», «спаси и сохрани» и прочими. Ближайшее к Косте было гладко отшлифовано, и он присел на корточки и вгляделся в свое отражение.

Он в который раз постарался подавить тошноту, рассматривая круглое лицо и глубоко посаженные глаза. Как во сне, он попытался пригладить волосы, и отразившийся на надгробии жест выглядел незнакомым, как и ощущение курчавых прядей под пальцами было странным.

– Настя пошла купить газировки, – откуда-то слева появился Никита, с сигаретой в уголке рта. Он был в потрепанной кожаной куртке и с рюкзаком, небрежно переброшенным через плечо. – Ты как?

Костя пожал плечами, злясь на газировку. Ему хотелось ответить что-то ядовито-смешное, но в голову ничего не приходило.

Никита черкнул ботинком о бетон. Его шнурки были развязаны, и Костя почему-то обратил внимание на то, что носки были разных цветов: один – длинный и зеленый, а другой – короткий и серый.

«Почему я теперь обращаю внимание на такие вещи?», – спросил он себя, и эта мысль пробежалась по позвоночнику неприятным холодком.

– Ты цветы принес? – спросил он зачем-то, вставая.

– Мы от Психов купили букет, – кивнул Никита, стряхивая пепел. Он немного покачивалс, будто в такт какой-то музыке, вертя сигарету в пальцах. – Типа от квартиры, знаешь?

– Огонь, – это тоже его взбесило: хотя какая, в принципе, разница. Напоминание о квартире неприятно резануло по нервам. Он подумал о своей кровати: теперь, наверняка, заваленной Никитиными вещами, о карте над ней, растянутой на стене, на которой больше никто не станет отмечать булавками появление Темных Фигур.

– Слушай, – Никита глубоко вздохнул. – Короче. Сергей Олегович тоже будет…

Костя кивнул. Это было неприятно, но ожидаемо.

– …И было бы супер, если ты не будешь пытаться с воплями его прикончить. Это немного out of character. – Косте показалось, что он ослышался. Он вскинул голову и уставился на Никиту, но на его лице не было ни тени сожаления или смущения.

– Какого хрена? То есть это теперь типа все моя вина?! – Костя сжал руки в кулаки.

– Я этого не говорил, верно? – Никитино лицо перекосилось. – Я сказал, пожалуйста, не устраивай сцену на похоронах нашей подруги…

– Это мои похороны! – заорал Костя, подскакивая к нему. Никита был почти на две головы выше Люси, поэтому ему пришлось встать на цыпочки, чтобы вцепиться в воротник его куртки. – Мои! Это я, блин, я там внутри! – он почувствовал знакомое гудение, мир немного задрожал, все вокруг поплыло, но в фокусе оставалось Никитино лицо, его сжатые челюсти и широко распахнутые глаза. Можно было бы совершить рывок, поменяться с ним телами: настолько беззащитным был Никитин водянистый взгляд, но тело действовало еще быстрее.

Костя замахнулся – рука двигалась непривычно и по неправильной траектории – его кулак стремительно приближался к Никитиной скуле, как неожиданно ярость, кипящая в груди, испарилась; и бурление внутри сменилось тоской, вязкой и черной, как мазут. Судя по лицу Никиты, с ним происходило тоже самое; его сведенные брови и напряженно-искривленный рот расслабились, а глаза помутнели.

– Ну что, вы хотите быть в таком состоянии весь день или начнете вести себя адекватно? – протянула Настя, мягко кладя руку на Костины пальцы и разжимая их. Она была в джинсовом комбинезоне, черном свитере и с сумкой-шоппером через плечо. Оттуда Настя извлекла две бутылки: Никите досталась кола, а Косте – спрайт. – Как ты, дорогой? – спросила она дружелюбным тоном, и он почувствовал как темнота внутри немного отступила.

– Как ты думаешь? – пробормотал он, пытаясь открыть бутылку.

– Тебе помочь? – ухмыльнулся Никита. Он погасил окурок о подошву ботинка и, рисуясь, открыл свою одним плавным движением руки.

– Сдохни.

– Осторожнее с букетом, – Настя миролюбиво улыбалась. Он случайно сжал его слишком сильно и некоторые стебли надломились. Люсина мать будет в ярости. – Кстати, Кость, я хотела поговорить с тобой про поминки…

– А? – зеленая крышечка, наконец, поддалась. Газировка была теплой и тошнотворно-приторной. С каждым глотком он все лучше понимал, почему Люся не любила сладкое.

– Мы думали, что было бы правильно проститься с Люсей и собраться вместе прямо в квартире. Так что после похорон…

– Я пойду на настоящие поминки, – перебил ее Костя, чувствуя, как снова закипает.

– Нас не приглашали, Кость. Только для семьи и близких, – Настя смотрела сочувствующе. – К тому же….

– А, вот ты где! – Люсина мать подошла ближе. В руках у нее была большая синяя сумка из Икеи, в которой лежали садовые инструменты: на этом кладбище была похоронена какая-то родственница, и Люсина мать решила совместить два визита в один. По ее лицу было видно, что она уже заметила поломанный букет и бутылку Спрайта в его руках. – Настя, Никита! – Ее тон немедленно изменился, когда она обратила внимание на Костиных спутников. Когда-то она разговаривала так и с Костей.

– Виктория Игоревна, здравствуйте, – улыбнулась Настя. Никита тоже кивнул, выдавливая улыбку.

– Настя, как дела у мамы? – немедленно спросила Люсина мать. – Она здесь?

«Как можно поддерживать светский разговор на похоронах?», – Костя скривился.

– Ой, нет-нет, ей нужно работать. А вы остаетесь?

– Не могу, к сожалению. Я должна позаботиться о нашей бабушке. Нужно привести цветы в порядок, ограду выкрасить… Столько дел, – Люсина мать взмахнула сумкой. – Но так ужасно, конечно, такая трагедия. Костя был очень славным мальчиком.

«Наверняка слушал музыку в наушниках, когда переходил дорогу», – добавила бы она наедине.

– Да, знаете, мы до сих пор полностью не можем поверить, – Настин голос звучал ровно и светски, будто речь шла о погоде. Он почувствовал, как тошнота подкатилась к его горлу. Хотелось извиниться, подойти к мусорному баку и согнуться над ним, выпуская из себя все это омерзительное дружелюбие. – Но нам уже пора идти, наверное, Виктория Игоревна, – Настя вдруг обняла Костю за плечи: жест, который предназначался Люсе. – Они, кажется, сейчас приедут. Так что…

– Да-да, конечно, – махнула рукой Люсина мать. – Люся, только подойди на секунду, мне нужно тебе кое-что сказать.

Костя подчинился, стряхивая с себя Настины руки.

– У тебя уже вся одежда измазана, – прошипела Виктория Игоревна ему на ухо, лихорадочно роясь в сумке, а потом выуживая оттуда пачку носовых платков. – Найди минутку и приведи себя в порядок, а то что ты как чучело!

Костя потерял концентрацию почти мгновенно. Ему показалось, что он только моргнул (Настина рука придерживала его за плечо; Никита упорно смотрел в сторону; в кроссовок попал камешек), как реальность надломилась.

Он увидел их со стороны.

Люся была совсем маленькой, с круглым лицом и пухлыми щеками, в черной рубашке и черных брюках. Ее курчавые волосы были собраны в хвост, но пара прядей уже выбились из прически; он знал, что тем утром Люсина мать врезалась в эти волосы расческой и ругалась на колтуны. У Люси лицо было совсем белым, а глаза были подернуты дымкой, будто она спит наяву. Она еле ступала, загребая ногами мелкие камешки и землю.

За плечо ее направляла Настя, грустная и молчаливая, ее спина была непривычно прямой. Она то и дело стирала пот со лба рукавом свитера, и поправляла шоппер, сползающий с плеча. Ее губы подрагивали, как будто она пыталась что-то сказать.

Никита замыкал шествие. Его лицо тоже было непривычно опущено: уголки губ тянулись вниз, между бровями залегла морщинка. В какой-то момент его рука потянулась за сигаретами, он достал пачку, а потом сам себя одернул и засунул ее обратно в карман. На его лбу тоже собрались капли пота, и он непрерывно дергал карманы куртки, как будто намереваясь ее снять.

«Мы все в трауре, – сказал себе Костя. – Эта ужасная черная одежда. Люся умерла. И мое тело умерло. Жизнь кончена».

Он как будто взлетал, поднимался выше и выше, над дорогой между могилами, над паутиной тропок, пока Митинское кладбище не превратилось в пятно; будто он просто прокручивал карту колесиком мыши, будто все это было не по-настоящему, будто, на самом деле, он сидел дома перед компьютером в своей комнате, стакан Спрайта на столе (вредный сладкий привкус во рту) и смотрел в монитор.

(Этого всего не происходит. Это все не настоящее.)

Костя почувствовал, как Настя сжала его плечо – насколько же она его теперь выше: откинься он назад, его макушка пришлась бы аккурат под ее подбородок – и очнулся: он стоял с остальными Психами, сбившись в маленькую группу у ворот. Вокруг столпились смутные знакомые: он узнал тетю Леру, приехавшую, видимо, из Анкары, и Бориного лучшего друга.

– Они все делают неправильно, конечно, но что с них взять, дело молодое, – бормотал смутно-знакомый старческий голос, – но где это видано: прощание и поминки только для близких, а на погребение: пожалуйте, гости дорогие!

Костя попытался найти говорящую глазами: но вместо этого заметил Сергея Олеговича, в костюме и в сопровождении одной из Гарпий. Гарпия теребила браслет на запястье и что-то негромко шептала ему на ухо. Сергей Олегович повернул к ней свое красное лицо, и Костя коротко встретился с ним глазами.

Брови Сергея Олеговича скользнули вверх, и он дернулся, резко отводя взгляд.

Костя сжал ладони в кулаки.

– Тихо-тихо, все в порядке, – пробормотал где-то над его ухом Никита. Кажется, кто-то еще попытался положить руку ему на плечо, и Костя яростно дернулся всем телом, стряхивая с себя любые прикосновения.

– Отвалите все, – прошипел он.

– Пожалуйста, ведите себя прилично, – пробормотала Настя. – Они подъезжают.

По дороге медленно катился катафалк.

Их маленькая группа, не приглашенная на отпевание, неловко потеснилась в сторону. Никита впечатался в заборчик, окружающий ближайшую могилу, и выругался.

Катафалк остановился, но его двери оставались плотно закрытыми.

– Ждем еще родственников и близких, – громким шепотом пояснил все тот же старческий голос.

Костя смотрел на катафалк: там, внутри, был гроб, а в гробу – его тело. Так просто было бы до него добраться: рвануться к машине, распахнуть двери, открыть тяжелую крышку, глаза в глаза, и снова стать единым телом: подняться на ноги и всем помахать.

Его сознание тянуло в сторону, вынуждало отстраниться, будто он был здесь исключительно в качестве приглашенного фотографа. Этого всего не происходит, это страшный сон, фантазия, иллюзия, что угодно, но не реальность. Галлюцинация, навеянная Темной Фигурой.

Их группа почти перекрывала собой широкую дорогу из серовато-желтого асфальта. Костин взгляд цеплялся за могилы вокруг, мозг занялся тревожным вычислением. Сколько лет было умершему или умершей? Из две тысячи шестнадцатого вычесть тысяча девятьсот восемьдесят второй, тысяча девятьсот шестьдесят шестой, тысяча девятьсот девяносто пятый…

На его могиле рядом с две тысячи первым будет стоять две тысячи шестнадцатый. Это не укладывалось в голове.

Тетя Лера вдруг сделала маленький шажок в сторону катафалка, за ней подался вперед незнакомый круглый мужик с влажным взглядом. Этот его взгляд Костя сразу возненавидел.

«Я даже не знаю кто ты такой, – хотелось объявить мужику. – Ты не имеешь права выглядеть таким несчастным. Я умер, а ты просто пришел поплакать за компанию, эгоистичный урод».

К ним медленно приближалась процессия друзей и близких: Костина мама с покрасневшим, опухшим лицом, Костин отец, в смятой футболке и с растрепавшимися длинными волосами, Боря и его девушка, держащиеся за руки…

Двери катафалка раскрылись, и двое служителей медленно вытащили гроб. Один из них был пожилым, и его лицо ничего не выражало, а второй – совсем молодым, как будто он только что начал работать. Он держал свой край с трудом, заставляя его покачиваться, а потом вскинул почти испуганный взгляд, скользя по их группе расширенными глазами. Его руки дрожали.

Костя резко отвернулся, чувствуя жжение в глазах. Чья-то рука снова попыталась успокаивающе коснуться его плеча, и он дернулся несколько раз как в припадке, стряхивая с себя любые прикосновения.

«Меня здесь нет», – решил он, позволяя себе снова провалиться в никуда.

Все превратилось в странный сон: кто-то произносил какие-то последние слова, наклонялся над гробом – Костя подозревал, что ему не позволили бы подойти поближе – Сергей Олегович продолжал бросать на него косые взгляды – потом крышку захлопнули, и на нее по очереди стали бросать горсти земли.

Раз-два-три, раз-два-три.

Они с Психами подходили по одному:

первой была Самара в неизменной адидасовской куртке, шепчущая какие-то слова, бросая пригоршни земли,

потом – Тэн, который, конечно, не снял своих перчаток, и двигался медленно, каждый его жест – будто он танцует причудливый танец,

за ним – Настя, украдкой утирающая глаза свитером, ее лицо опухло от слез,

потом Никита: мрачный, почти злой, теребящий рукава куртки и закусывающий губу,

дальше – Саша, неестественно прямая и напряженная…

Последним был он.

Земля была мокрой и рыхлой в не-его белых пальцах. Люся грызла ногти: розовые панцири с голубоватым отливом и неровными краями.

Раз-два-три.

Он бросил три горсти одну за другой на поверхность гроба.

(Прощай, Костя)

* * *

Он сначала хотел, чтобы Самара убедила его родителей пригласить Психов на поминки, но мысль о светлой кухне, нарезанных бутербродах и грустных речах вызвала новый приступ тошноты. Он думал о том, что уже почти год с родителями не жил, что их до боли знакомая квартира вдруг покажется до странного чужой, и что его тело будет сводить от вины… Да, и слишком легко можно было представить маму, которая сквозь слезы постарается занять гостей светской беседой, и потерянного папу, сующего гостям в руки тарелки с бутербродами.

Психи вшестером, не сговариваясь, направились к выходу вместе. Его родители предоставили для всех гостей маршрутку, идущую до метро, но ни один из них, кажется, не собирался ей воспользоваться.

– Дети, постойте, – Сергей Олегович поманил их рукой.

– Ужасная трагедия, – сообщил он, когда они подошли поближе. Они с Гарпией застыли у большого мусорного бака, забитого выброшенными цветами и похоронными атрибутами.

– Не то слово, – откликнулась Самара, делая небольшой шаг вперед и выпрямляя спину. Она часто говорила за них всех.

– Безвременно, бессмысленно, – Сергей Олегович покивал и вытер глаза маленьким бумажным платочком. Гарпия застыла за его спиной. Ее лицо было расфокусировано, будто кто-то выключил ее из сети.

– Да, мир наречий практически бесконечен, – Самара сложила руки на груди, явно копируя Ричардову манеру говорить.

Костя почувствовал, как Саша рядом с ним подобралась.

– Что я хочу сказать… Я понимаю, что вам сейчас невероятно, неизмеримо тяжело, но…, – Сергей Олегович откашлялся, – …наша миссия не дремлет. Орден не может себе позволить скорбь, как бы жестоко это не прозвучало… И замена понадобится нам немедленно.

– Замена? – переспросил Костя. Смысл слов доходил до него с трудом. Судя по шокированному вздоху где-то сбоку, он был не единственным, кого это удивило.

– Мы уже нашли кандидатку, – продолжал Сергей Олегович, как ни в чем не бывало. – Одному из вас придется сходить завтра с Инной Антоновной, – он кивнул на Гарпию, которая никак не отреагировала на свое имя, – и… как это? Представить ей наше бравое дело.

Он снова зашелся кашлем.

– Можем начать сразу с экскурсии по кладбищу, в принципе, – пробормотал Никита себе под нос.

– Как вы смеете? – воскликнул Костя. Взгляд Сергея Олеговича остановился на нем, и его красное лицо сразу потеряло сочувственную приторность.

– О, наш юный спаситель, – произнес он холодно. – Честно сказать, я был приятно удивлен, что мы обошлись без попытки восстания мертвых.

Костя сжал руки в кулаки и рванулся вперед. Кто-то вцепился в него, прервав движение на середине.

– Ненавижу! – выкрикнул Костя, изо всех сил стараясь извернуться, ударить и держащего его тоже; но он не мог сдвинуться с места: кто-то держал его в стальном захвате, а потом его ярость снова оказалась сжата знакомой тошнотворной темнотой, и он почувствовал, как его плечи опускаются и все вокруг равнодушно сереет.

– Благодарю, – кивнул Насте Сергей Олегович. – Александра, я вижу, наказание пошло вам на пользу.

Саша разжала руки и издала что-то среднее между мычанием и ругательством.

– Отлично, так и договорились, – улыбнулся Сергей Олегович одними губами. – Александра, надеюсь, что вы не будете чинить самосуд. Константин, а вы постарайтесь избежать необдуманных выходок. Завтра мы ждем одного из вас по известному адресу, – Сергей Олегович откашлялся и снова промокнул лицо платочком.

– Такая жара ни с того ни с сего сегодня… Обещали ведь дождь.

* * *

Они дошли до «Гранитной мастерской» в гнетущем молчании, прерываемом лишь громким Никитиным шарканьем.

– Я схожу завтра к Гарпии, – объявила Настя, когда они остановились: никто из них не хотел смотреть другим в глаза.

Никита подбросил бутылку колы и попытался пинком отправить ее в помойку. Та срикошетила и врезалась в одно из пустых надгробий.

– Окей, огонь. Ну так что, мы идем к нам? – уточнила Самара. – Кость, тебя отпустят или мне поговорить с …, – она явно тоже забыла как зовут Люсину мать и просто щелкнула пальцами, заполняя пробел.

Костя помотал головой.

– Я не хочу, – пробормотал он в ответ. Он мгновенно почувствовал на себе их взгляды и занялся изучением сбитых носков Люсиных ботинок.

– Костя, – начала Настя, – я понимаю, что….

– Ничего вы не понимаете, – ярость, подавленная уже несколько раз, возвращалась в трехкратном объеме. – Ничего! Сегодня мои похороны, сегодня моя семья!… – он вскинул глаза и наткнулся на холодный взгляд Тэна. Его смуглое лицо было искривлено какой-то новой, незнакомой до того неприязнью.

– Наша подруга мертва, – просто сказал он. – Мы хотели бы с ней проститься, если ты, конечно, не возражаешь.

Костя махнул рукой, пытаясь найти какие-то обидные слова, что-то, чтобы объяснить ему, что он не прав, но ничего не находилось, а глаза начали жечь подступающие слезы.

– Увидимся, – выплюнул он, развернулся и сразу перешел на бег.

* * *

– Как прошло? – спросила Люсина мать. Костя снова забыл ее имя, надо было попросить Настю его записать. – Кто был из школы?

Костя откинулся на заднем сиденье и закрыл глаза.

Глава вторая. Охота

– Как прошло? – Ричард отложил книгу в сторону. Он был одет так, будто собирался на похороны вместе с ними, в безупречно выглаженной темной рубашке и твидовых брюках.

– На afterparty мы решили не идти, – бросила Самара, падая рядом с ним на диван. Выбивающаяся пружина неприятно уколола в бок, и она припечатала ее подушкой. – А так, ну знаешь, похороны сложно сделать особенно уникальными. Труп, плачущая мать, цветочки, все дела.

Ричард подобрался, но никак не прокомментировал ее слова.

– Как Костя?

– Знаешь, он, как будто, стал пониже, – Самара не могла остановиться. Остановиться – значило подумать о Костиной злости на инертном Люсином лице.

Ладонь Ричарда мягко сжала ее плечо.

– Ты уверена, что не хочешь поговорить? – спросил он тихо. Иногда казалось, что он задавал ей этот вопрос каждые пару недель. Обычно она просто отмахивалась, а иногда врала, делилась россыпью бессмысленных и смешных слов. Он знал об этом, конечно, Ричард знал о ней больше, чем кто бы то ни было еще.

– Гроб был закрытый, – ответила Самара невпопад.

В последний раз, когда она видела Люсино тело, оно смотрело на нее отчаянными Костиными глазами. Тот уже понимал, что его не спасти.В последний раз, когда она видела Костю, он был в своем теле и живым. В последний раз, когда она видела Люсю, та спросила, можно ли ей пропустить обход в четверг, потому что у нее были планы.

– Я здесь, – сказал Ричард. Самара сдержалась и не отметила, что его отсутствие было бы гораздо более удивительным. Ричард всегда был здесь, с книгой или газетой, в идеально выглаженных костюмах (которые Настя регулярно относила в химчистку), профессиональный заложник их квартиры.

В дверь постучали. Они оба ответили негромкими возгласами. Дверь приоткрылась, и на пороге появилась Настя.

– Чаю выпьем и перекусим? – предложила она. Ее лицо было красным и распухшим от слез.

– Нет, он все еще в душе. Возможно, пытается утопиться, я не спрашивала, – Настя открыла дверь пошире, но осталась стоять в проеме. – Мы с Никитой накрыли на стол. Костя не придет.– Тэн там прекратил плескаться?

– Ладно, го, пошли, – Самара вскочила с дивана, выжимая из себя энергичность, и потянула Ричарда за собой. Он молча поддался.

На кухне пахло жженым сахаром – видимо, Настя попыталась приготовить десерт и сожгла содержимое сахарницы на сковородке. Теперь она хлопотала у чайника и нервно перебирала оставшиеся чайные пакетики: несколько пирамидок, все еще в блестящих упаковках с изображением водопадов и пара свалявшихся квадратиков с налипшими на них чаинками.

На стол набросили скатерть, которая раньше служила простыней. В кастрюле с обгоревшим днищем дымилась картошка. Самара почувствовала укол стыда: остальным она сказала, что набрала полную корзинку в супермаркете и повлияла на неприятную продавщицу, которую они называли Бульдожиха. У Бульдожихи было обыкновение гневно опускать уголки рта и истошно приказывать им вывернуть карманы, обосновывая это их юностью.

Ни ее, ни супермаркет никому жалко не было, так что этот поступок Ричард и остальные приравнивали к робингудству.

Вот только добиться, чтобы Бульдожиха прочитала что-то с листочка, было непросто: позади вечно собирались другие покупатели, и кто-то из них мог прочитать содержимое записки из-за спины, тем самым перебивая ее влияние.

В последние несколько раз Самара ловила кого-нибудь богатого и сердобольного с виду и вынуждала его сделать все необходимые для них покупки.

– Без кутьи обойдемся, правильно я понимаю? – спросил Ричард, с блуждающей улыбкой.

– Я загуглила кутью и… знаешь, по-моему, картошка с маслом тоже сойдет, – нервно ответила Настя. – Садитесь-садитесь, еда еще горячая.

Никита мрачно нарезал огурцы прямо на скатерти, игнорируя пластиковую разделочную доску.Никита и Саша сидели по разные стороны от стола и не смотрели друг на друга, как обычно, поссорившись. Край Сашиного рта яростно дергался, но она остервенело рисовала что-то в большом альбоме. Несколько месяцев назад они посмотрели вместе документалку в ВК, где со злостью предлагали бороться в том числе рисованием. По ощущениям, теперь Саша была близка к тому, чтобы закончить экстерном программу художки.

– Обожаю настроение, которое нам удалось здесь создать, – прокомментировала Самара. Ричард молча убрал ворох газет с дивана, освобождая место рядом с Сашей.

Самара открыла было рот, чтобы ответить, но их телефоны завибрировали.– Ну, чуваки, мы типа, в отличие от вас, не привыкли к тому, что наши друзья умирают, – немедленно отозвался Никита. – Понимаю, для вас это уже не роляет… Настя выронила ложку из рук.

«Темная Фигура на станции метро Планерная». – Cообщение пришло от Инны, которую остальные дружелюбно называли Гарпией Один. Второй Гарпией была Ольга, ее сестра в инвалидной коляске. Они обе служили Ордену, фанатично подчиняясь Сергею, до блеска в их пустых глазах.

– Пусть будет сюрприз, – осознание, что ей совершенно не обязательно оставаться на кухне, с вымученными речами и вонью траура, затопило ее облегчением. Она не могла вспомнить, когда в последний раз так жаждала охоты на Темных Фигур.– Я пойду, – вызвалась Самара, не раздумывая. – Необязательно, может, сразу так срываться? Поешь сначала, а? – в глазах Насти читалась мольба. Самара бросила на нее выразительный взгляд, и та осеклась. – Мне посмотреть?… – начал было Ричард, но Самара мотнула головой.

В коридоре она почти столкнулась с Тэном: уже одетым после душа и в перчатках до локтя, грубо вытирающего короткие темные волосы махровым полотенцем.

– Планерная.– Ты куда? – спросил он глухо и откашлялся. Белки его глаз были покрасневшими. Самара с трудом могла представить, что он был столь подавлен происходящим, и предпочла винить шампунь. – У нас Фигура. По коням и все такое. – Где? – спросил он без особого интереса.

– Ну, ок. Сделаешь? – он кивнул и, не говоря больше ни слова, толкнул дверь комнаты, которую раньше делили Костя и Никита.Тэн глухо, в полотенце, пробормотал, что стоило бы обновить Костину карту.

В комнате Самара подхватила сумку с блокнотом и забрала волосы в высокий хвост. Прочь-прочь-прочь, подальше от призрака Даниэля, подальше от осунувшихся несчастных лиц, от медленно приходящего осознания потери и смерти, от бессмысленности произошедшего. Они боролись с дикими фантастическими тварями каждый день, а Люсю сбила простая машина.Сразу после того как они переехали в квартиру, Костя завел большую карту округа и стал отмечать появление Фигур, ища в этом какую-то закономерность. Самара с Ричардом отнеслись к этому немного равнодушно: это Орден горел желанием найти в передвижениях Фигур какой-то смысл. А вот все младшие и Тэн считали это чуть ли не самой важной частью охоты.

Несколько лет назад, до Паразита, Сергей Олегович пытался припорошить все происходящее возвышенным смыслом: рассказывал, что на Фигур охотились и раньше, про сложную вековую историю Ордена, про участие церкви, и охоте из подполья. По его странным путаным рассказам выходило, что на Фигур начали впервые охотиться чуть ли не при Иоанне Грозном.

«Наверняка, «Иван Васильевич меняет профессию» шел по телику, когда он это нам решил рассказать», – предположил Даниэль, когда они услышали это в первый раз. Сергей Олегович выглядел как мужчина, который смотрит телевизор.

Но уже через пару лет, Сергей Олегович сдулся и перестал вещать про вековые традиции, так что ни Саша с Никитой и ни Костя с Люсей почти ничего про его пространные экскурсы в историю не знали.

«Наверное, – думала Самара, захлопывая за собой дверь квартиры, – он прекратил это делать после того, как Даниэль начал задавать столько неприятных вопросов».

Она опять думала о Даниэле: старая рана была окончательно растравлена. Его смерть стала страшным, почти забытым сном, но теперь она возвращалась кошмаром наяву.

Самара нервно вывернула карманы, пытаясь найти сигареты. Она собиралась бросить: денег было слишком мало, чтобы тратиться на табак, от курения она чувствовала себе еще более паршиво, чем обычно, но привычка отказывалась переходить в разряд бывших. Теперь она курила только на ходу, что означало, что стоило ей перейти на быстрый шаг, как мысль о сигаретах начинала пульсировать в висках, а рот наполнялся слюной.

Гроб у Кости был закрытым, а лицо Даниэля во время прощания было неестественно живым, несмотря на кукольную неподвижность его тела. Казалось, он вот-вот сядет в гробу, посмотрит ей в глаза и протянет руку.

Мама Кости плакала и цеплялась за мужа, который потерянно прижимал ее к груди, а у мамы Даниэля ни мускула на лице не дернулось – она стояла ровно и непоколебимо, вместо позвоночника – стержень, а бабушку, бросившуюся на гроб с рыданиями, она неприязненно одернула.

Дорога до Планерной занимала десять минут. У наушников одна из вставок-капелек потерялась и пришлось заталкивать провод пальцами глубоко в ушную раковину. Она включила новый альбом RHCP, который слушала все лето, с неприязнью понимая, что теперь от песен будет нести смертью, как было с Arctic Monkeys два года назад. «АМ» превратился в альбом про ловлю Паразита и то, что произошло с Даниэлем. «The Gateway» станет альбомом про то, как еще одна жизнь оказалась разрушена.

После памятника, сложенного из красного кирпича, Самара пошла напрямую через парк. Солнце медленно двигалось к закату, но воздух был тяжелым и теплым. Пахло свежей краской: зелено-желтый заборчик ярко блестел.

Темная Фигура должна была ожидать Самару где-то на Планерной: событие довольно редкое. Почему-то, с момента как они сюда переехали, Фигуры стали обходить Северное Тушино стороной, будто чуя их заранее. Даниэлю бы это понравилось, это хорошо легло бы в одну из его безумных теорий происхождения Ордена и Фигур. Он верил, что Орден и Фигуры были связаны, создавая баланс, как этакие инь и янь.

«Подумай, – говорил он проникновенно. – Чем был бы свет, если бы не было тьмы?»

Он так и не доводил эту версию до конца, но по ней получалось, что без Темных Фигур они все немедленно загнулись бы, так что хорошо бы их убивать поменьше: полная противоположность тому, чему учил их Орден.

Они с Даниэлем познакомились еще до того, как подписали контракты с Орденом. Оба пошли в пятый класс одной и той же школы, и их матери разговорились на первом звонке. В конце линейки, когда им с Даниэлем с букетами наперевес нужно было идти в класс, его мама сказала: «За этой девчушкой теперь тебе придется присматривать».

Самара тогда ужасно смутилась, но Даниэль ей улыбнулся и подмигнул. С тех пор они стали друзьями.

Его любили: он был полон энергии, улыбчив и подвижен – достаточно вежлив, чтобы учителя хорошо к нему относились, и достаточно общителен, чтобы быть популярным среди одноклассников. Он всегда сидел с ней за одной партой, решительно осаживая любого, кто пытался влезть с глупой шуткой про «тили-тили тесто» или с идеей, что их дружба завязана на том, что Самара – исполнительная ботанша, выполняющая за Даниэля все домашние задания.

Даже от этого воспоминания, вытащенного будто из прошлого столетия (а это было семь лет назад), ей стало больно. Не столько потому, что это было воспоминание о Даниэле, но и потому, что оно было о том, какой слабой и застенчивой она была раньше.

Но все это было неважно: она была на охоте. Теперь все эти глупости: гнусный Орден, бесконечные смерти, похороны и заплаканные лица, все это могло провалиться в большое ничто – Самара собиралась поймать монстра. Темная Фигура – готовая обратиться в смертоносную тварь – сейчас была бессильным коконом, который следовало уничтожить.

У многих станций метро был свой особенный запах: Пятницкое шоссе приятно пахло горелой резиной, Тушинская чем-то напоминала базар, пахла пирожками и толпой людей, а Планерная сейчас напоминала об уходящем лете: мерещился запах пикников в парке, вина и дезодоранта.Она спустилась по лестнице на Планерную. Ей нравилось, что та немного напоминала гигантскую ванную в абсурдно большом замке – высокие колонны, выложенные плиткой, и абстрактный узор на стенах. Сейчас внутри было немноголюдно: уже удачно. Она вдохнула воздух, будто пытаясь унюхать Фигуру.

Ее потенциальная жертва, скорее всего, будет статичной – только зародившиеся Темные Фигуры обычно были привязаны к одному месту.Самара решила пройти станцию насквозь, и медленно начала свое движение, скользя взглядом по прохожим: красивая женщина, блестящая от пота, обмахивалась глянцевым журналом, двое мальчиков с огромными рюкзаками вырывали друг у друга из рук PSP, мужчина и женщина в платке ругались громким шепотом. Никто из них не был похож на Темную Фигуру.

Тогда, впрочем, даже одно доброе слово имело для них высокий смысл. Они были детьми, мнившими себя избранными. Им казалось, что они спасают мир.Когда они (Ричард, Даниэль, Тэн и она) только начинали работать на Орден, они были – как Сергей Олегович не уставал повторять – первым поколением, новым стартом для Ордена, его спасением и бла-бла-бла, прочая мишура и ложь, которую Сергей Олегович изрыгал из себя с энергией птицы-матери, спасающей своих птенцов от голодной смерти. Тогда Фигуры казались чем-то неважным. И Гарпии, и Сергей Олегович непрерывно давали им другие задания, по-настоящему важные задания, а Фигуры были как филлер в аниме, дополнительный сайд-квест без особого смысла. Нечего делать? Поймай пяток Фигур, принеси горсть малины и заслужи вялое «молодец» и хлопок по плечу от Ордена.

В начале шестого класса, Самару с Даниэлем вызвали к директору. Даниэль храбрился и сжимал ее руку, пока они шли по коридору в сторону кабинета, следуя за школьным завучем, которую звали Мальвиной за фиолетовые волосы.

Мальвина остановилась перед дверью в директорский кабинет, и вытянулась как солдат, начинающий свой караул. Самара вспомнила, как лицо Мальвины скривилось.

– Самара, Меркулов, вам особое приглашение что ли нужно? Дверь найти не можете? Давайте быстрее, у Антона Сергеевича еще множество дел.

И ее тяжелые серьги затряслись как мушки, запутавшиеся в паутине.

Они вошли в кабинет. Тот оказался на удивление обычным: бледно-зеленые стены, пара портретов, разве что вместо казенной мебели был широкий деревянный стол и несколько кресел.

За столом сидел директор школы, серьезно рассматривающий что-то на мониторе, а рядом с ним стоял незнакомый мужчина, показывающий на экран и говорящий вполголоса.

– А вот и наши особенные детки, – объявил директор, который видел их в первый раз в жизни. В слове «особенный» никакого комплимента не чувствовалось, но Даниэль как будто приободрился от этих слов, широко улыбаясь.

– Антон, можете нас оставить? – спросил Сергей Олегович. Директор встал, несколько раз кланяясь всем телом как неваляшка, и вышел из кабинета, оставив их наедине.– Они оба в зоне риска, – загадочно пояснил директор. – Привет, ребятня, – Сергей Олегович использовал это слово в первый и последний раз. – У меня к вам важный разговор. – Я вас слушаю, – откликнулся Даниэль, а Самара отступила на шаг назад.

Темная Фигура вдруг оказалась перед ней: желтоватая восковая кожа и сморщенное старческое лицо, согнутое тельце и даже тележка, которую она тащила за собой, – все это было до отвращения невинно, но Самара сразу узнала монстра, выглядывающего из желтоватых глаз.

Смертоносную записку она подготовила заранее, и теперь вырвала листок из блокнота, избегая на него смотреть. Она знала, что небрежно написанные печатным шрифтом буквы складывались в:

«Ты не можешь дышать. Ты умираешь».

«Око за око, – отбивало сердце в груди. От адреналина звенело в ушах. – Миллионы ваших глаз за одно око. Все вы сдохнете, а мы будем жить дальше».Темная Фигура по-старчески щурила глаза, всматриваясь в текст – пока она была бессильным податливым существом, не способным принимать решения и не смотреть. Как только ее зрачки закончили двигаться вслед за концом строки, ее глаза коротко расширились, и лицо, и тело начали колебаться. Самара не сводила с нее взгляда. У Фигуры лопалась кожа и шло волнами тело; кости раздирали оболочку, прежде чем рассыпаться в прах. Она превращалась в ничто и никто, кроме Самары, этого не видел. Раньше Самара отворачивалась и плакала, но сейчас она чувствовала мрачное удовлетворение, глядя на конвульсии монстра. Ей нравилось думать, что все Фигуры – это часть одной большой системы, что когда она убивает одну из них – она мстит Паразиту, и всей этой системе, всей возможной причине их существования, всему тому, что сделало их такими, покалечило и разрушило: ее, Даниэля, Ричарда и Тэна.

* * *

Самара вернулась ночью: в квартире было уже темно. Часть ее боялась, что все всё еще будут на кухне, с зажженными свечами и несчастными лицами, обмениваясь любимыми историями про Люсю, но на кухне обнаружились только Тэн и Ричард, играющие в шахматы при свечах.

– Вот это я понимаю, романтика, – восхитилась Самара, сбрасывая куртку.

– Привет, – сказал Ричард с улыбкой. – Мы оставили тебе немного поесть.

Самара опустилась на стул рядом с ним. Тэн был без перчаток и в майке-алкоголичке вместо водолазки: столько открытой кожи он позволял себе только рядом с ними.

– Сколько времени, можешь посмотреть? – спросил Ричард. Это была кодовая фраза, которую они использовали, чтобы просигналить друг другу, что телефоны должны быть выключены. Гарпия могла прослушивать их в любой момент.

– Мне кажется, мой телефон вот-вот разрядится, – сказала Самара, выключая телефон.

– Мы снова думаем о Других, не так ли? – спросила она, когда экран погас. Она подумала об этом в тот же момент, когда узнала о Люсиной гибели. Это был такой логичный выход: попытка номер два, но прежде чем они успели мгновенно среагировать, Гарпия устроила им разнос из-за Костиной выходки.

– Неужели ты все это время скрывала чтение мыслей среди своих многочисленных талантов? – слабо улыбнулся Ричард.

Тэн провел палец сквозь пламя свечи: туда-обратно, раз-два-три. Он был напряжен: его челюсти были сильно сведены, и Самара подозревала, что это вряд ли было связано с его позицией на шахматной доске.

– Мне кажется, мы должны действовать немедленно, – сказал он тихо. – Я бы поехал прямо сейчас.

Самара потрясла головой.

– Тэнни, обратно метро ходить уже не будет, машину ты тоже хрен поймаешь. Если поедешь через Мажоров – так они и ночью иногда за этим следят. Тем более, шансы, что Другие нас послушают, если мы вторгнемся на их территорию среди ночи, очень так себе.

– Попасться Мажорам – не такая уж проблема в сравнении с ценой человеческой жизни. Я не понимаю, почему мы теряем столько времени, – почти прорычал Тэн, все еще на них не глядя. Самара почувствовала, как начала закипать. Она не помнила ни единого момента, когда Тэн с Люсей разговаривали друг с другом, так что праведная ярость в этом случае казалась ей несколько излишней.

– Чувак, – начала она раздраженно, но Ричард положил руку ей на локоть.

– Я понимаю источник твоего недоверия, – сказал он мягко. – Мы все хотим вернуть Люсю, и как можно быстрее. Но в нашей ситуации важна будет дипломатия – мы не можем просто вторгнуться на их территорию среди ночи и пасть перед ними ниц.

– Что может быть важнее, чем спасение друга? – глухо спросил Тэн. – Ты думаешь, они нам откажут из-за нарушения этикета?

Ричард покачал головой.

– Мы плохо знаем, какими они стали, – сказал он тихо. – Да, мы знаем Ванятку, Джейми, Сакуру и остальных, но они должны были сильно разрастись в последнее время, как и мы. И мы видим, что это сделало с Северным округом, по крайней мере. Главное, нам стоит быть очень осторожными: ночами Гарпии бдят с особенным воодушевлением.

– Правда? – усомнился Тэн, впервые поднимая на них глаза. При свете свечей его лицо больше напоминало череп: тени скрадывали его черты, оставляя только темные провалы вместо глаз.

– Они больше не спят, – кивнул Ричард. Самара почувствовала легкую дрожь: она знала, что в Гарпиях оставалось все меньше и меньше человеческого, но мысль о том, что теперь даже сон они оставили в прошлом, была очень неприятной. – Не спрашивай, как их тела поддерживают в себе жизнь, – он чуть скривил губы. – Магия, должно быть.

Самара усмехнулась и подытожила:

– Обсудим тогда все с остальными завтра, – она откинулась назад на стуле.

Тэн мрачно кивнул и вернулся к терроризированию свечи, Ричард улыбнулся и пододвинул к ней тарелку.

– Съешь хоть что-нибудь, – сказал он тихо. – Сделать тебе чаю?

– Я съела булочку у метро, – соврала Самара легкомысленно.

Но она продолжала трястись от хохота, сама не зная почему.Они посидели еще некоторое время, старательно разговаривая ни о чем, прогоняя призраков прошлого и настоящего. По старой привычке они стали строить планы: сходить утром в «Шоколадницу» и принести оттуда целую кучу еды навынос, но только если там утром будут работать люди, которые им не нравятся. Ричард снова задался вопросами этичности этого действия, а потом предложил добавить разнообразия в их завтраки: например, посмотреть во время еды запись пьесы или фильм «хоть с какой-то претензией на интеллектуальность». Самара немедленно заявила, что скорее умрет, чем снова просидит три часа перед черно-белым экраном, и на секунду повисла неловкая тишина. Они смотрели друг на друга широко открытыми глазами, чувствуя, как слово «умрет» снова начинает неотвратимо погружать их в реальность. Тэн вдруг хмыкнул и быстро приложил ладонь к лицу, пытаясь спрятать улыбку. Самара тоже издала сдавленный смешок: в происходящем не было ничего смешного, сегодня они хоронили одну из них, но все это – неловко выбранное слово и нелепость их существования, вдруг становилось смешнее и смешнее, пока они втроем не сорвались на хохот. Их смех был почти диким: Самара чувствовала, как к глазам подступали слезы. Люся была мертва. Костя был в ловушке не-своего тела. Орден никак не поможет и напротив, будет следить, чтобы они и не думали пытаться кого-то спасти. От других округов снисхождения ждать не стоило, даже с Западным их отношения расстроились.

Они стали собираться спать. Тэн задержался на кухне, чтобы вымыть посуду и убрать, Ричард отправился в душ, а Самара, быстро почистив зубы, направилась в спальню.– Ладно, больше никакого Эйзенштейна, – Ричард поднял ладони в успокаивающем жесте. – Наконец-то все наши проблемы решены, – кивнул Тэн, складывая руки на груди.

Они спасут Люсю. Они вернут Косте его тело. Все будет хорошо.Она спала на верхнем ярусе кровати: спальня состояла из двух стоящих друг напротив друга двухэтажных кроватей, но на ее нижнем ярусе располагался диван, служивший им элементом гостиной. Из окон неприятно пробивался свет уличных фонарей: они до сих пор не повесили шторы. Можно было бы попросить Настю, которая справлялась с любыми хозяйственными делами, но Самаре было неловко. Настя не умела говорить «нет», а заставлять ее носиться в поисках ткани, из которой она могла бы сшить светонепроницаемые шторы, не хотелось. Самара натянула длинную футболку до колен, служащую ей пижамой, и вдруг поняла, что чувствует оживление. Осознание того, что у них есть план – пусть даже хлипкий и ненадежный – полностью основанный на предположении, что Другие будут к ним благосклонны, внезапно давало надежду.

Глава третья. Свежая кровь

Вода в душе была всего на несколько градусов теплее ледяной. Настя ненадолго приостановила ее ток, чтобы перевести дух, и едкий запах горелого просочился в душевую кабинку.

Она крикнула в недра квартиры, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Там у вас все нормально?

– Все супер, – прокричала Саша в ответ. – Не парься.

За этим последовал приглушенный возглас и сдавленное ругательство. Кажется, они с Никитой что-то готовили.

Настя вернулась к намыливанию головы. Шампунь подходил к концу: они разбавляли полупустую бутылку водой уже во второй раз.

Она сконцентрировалась на собственном отражении на ручке крана: голова с копной светлых волос исказилась и стала комически большой. Настя прищурилась: ее вполне можно было спутать с любой другой небольшой блондинкой. Даже с Люсей.

Она зажмурилась: частично защищая глаза от мыльной воды, а частично пытаясь уклониться от мыслей о Люсе. Всего несколько недель назад они разговаривали про смерть; вдвоем, на кухне, Люся читала, а потом вдруг спросила про Паразита – Темную Фигуру, после которой Даниэля не стало.

– Вы ходили тогда на похороны? – спросила она ровно, глядя на Настю своим немигающим взглядом.

Настя попыталась объяснить, что семья Даниэля так их не выносила, что прийти разрешили только Самаре, как его девушке, а им всем пришлось совершать отдельные паломничества к могиле, и что все вместе рядом с ней они так и не собрались. Потом она сбилась, запутавшись в словах, и пробормотала, что это все неважно.

– Смерть осталась в прошлом, – сказала она, чувствуя, что произносит что-то достойное «Цитатника» Вконтакте. – Ты голодная? – Настя сменила тему так неловко, что Люся улыбнулась – но про смерть они больше разговаривать не стали, вместо этого порезали картошку и пожарили ее в масле.

Она снова включила душ. За это время вода сделалась по-настоящему ледяной.

«Ну что, как ты? Горда собой? – спросила Настя свое искаженное отражение. – Сначала Даниэль, теперь Люся? Еще один человек, которого ты не смогла спасти?»

Вчера вечером, когда они разошлись, и Саша выключила свет в их комнате, Настя вдруг вспомнила Даниэля с болезненной ясностью: его довольную ухмылку, и как он сортировал m&ms по цветам, и тот раз, когда их глаза впервые встретились – он сразу улыбнулся, его губы широко растянулись, а линии на лице сложились во вторую, фантомную улыбку. Воспоминания заставили ее снова расплакаться, и Настя заснула, уткнувшись лицом в подушку.

Сначала сквозь сон ей казалось, что кто-то смеется над ней. Будто она медленно падает в темную пропасть, а все смеются: старшие, один за другим, откидывают головы назад в радостном припадке.

Потом во сне, Люся, в свитере не по погоде, раскинула руки в стороны, окруженная сиянием ее щитов. Мерцающая молниями энергия окрашивала ее лицо в розово-лиловые тона, а ее глаза были широко распахнуты; а Настя как будто утратила свои способности: пыталась дотянуться до нее и не могла, соскальзывая.

«Почему ты меня не спасла?»

Настя закрутила кран и выбралась из кабинки, аккуратно ступив на холодный кафель. На полу немедленно образовалась маленькая лужица. Единственным человеком в квартире, который мог бы пожаловаться на мокрый пол, была она сама, поэтому Настя решила не производить лишних телодвижений.

Сквозь дверь она слышала музыку, играющую на кухне. Кажется, это были «Talking Heads», что значило, что на кухне либо Ричард, либо Самара. Негромко звенели посудой, и Настя с тоской подумала о том, что сложись все иначе, она слушала бы, как готовят завтрак ее родители.

Она отчетливо представила себе яичницу с коричневыми по краям и розовыми по центру ломтиками бекона, нарезанные помидорчики черри и апельсиновый сок в высоких бокалах из цветного стекла. Отец бы спросил, как дела в школе, а мама бы рассказывала про огород и что еще нужно сделать на даче до начала осени.

Настя быстро обтерла тело полотенцем, натянула аккуратно сложенную одежду и открыла дверь ванной комнаты: в коридоре по-прежнему стоял отчетливый запах гари.

– Все точно в порядке? – она заглянула на кухню.

Тэн с Ричардом играли в шахматы. Ричард, одетый в костюм-тройку, облокотился о стену и параллельно читал газету, закинув ноги на ближайший стул, демонстрируя блестящие носки оксфордов. Тэн вертел пешку в пальцах. Сегодня он был во всем черном: начиная с длинных кожаных перчаток по локоть и заканчивая джинсами.

Ни один из них не отреагировал, продолжая вглядываться в доску перед ними.

– Чем это пахнет? – Настя подошла к плите. Источником запаха явно была духовка: в ее светлом нутре подрагивал разбухший коричневый пакет. – Это что, попкорн? – спросила она, чувствуя, как ее голос поднялся на одну октаву.

Тэн чуть усмехнулся, бросив на нее короткий взгляд.

– Прости, Анастасия. Никита с Саней здесь что-то такое делали, но мы не особо следили, – протянул он с легкой ленцой. Тот факт, что он в принципе что-то сказал, уже заслуживал внимания: Тэн предпочитал молча наблюдать за происходящим, подавая голос только если ситуация совсем начинала выходить из-под контроля. Единственные люди, рядом с которыми он вел себя по-человечески, были Ричардом и Самарой: на остальных он обычно смотрел неприязненно или холодно.

– Поскольку их предыдущие эксперименты включали в себя конфорку и крышку от кастрюли, мы восприняли этот достаточно снисходительно, – Ричард, в свою очередь, был из тех людей, которые говорят десять слов, когда можно сказать одно.

– И где они сейчас? – судя по запаху, содержимое пакета изрядно подгорело.

Ричард и Тэн переглянулись и синхронно пожали плечами. В такие моменты они казались однояйцевыми близнецами.

Настя выругалась сквозь сжатые зубы, резко открыла духовку, выпуская клубы вонючего дыма и швырнула пакет в раковину. Она выключила плиту и открыла форточку, впуская шум улицы, потом сняла с полки гейзерную кофеварку и открутила верхнюю часть. Что-то в этом действии снова напомнило ей о Люсе: но Настя не могла сформулировать что конкретно. Та была в любом случае слишком маленькой, чтобы пить кофе.

(Но достаточно взрослой, чтобы умереть.)

«Люся мертва, – подумала она, засыпая кофейный порошок. – Люся мертва, а мы пьем кофе, сжигаем попкорн и играем в шахматы».

– Ты в школу сейчас? – Ричард сделал ход и картинно развернул газету. Настя кивнула и бросила короткий взгляд на часы, висящие над холодильником. До школы пешком было минут пятнадцать, и время у нее было.

– Гарпия уже там? – спросила она у Ричарда. Гарпия отличалась болезненным отношением со временем.

– Проверить? – уточнил он мягко. В принципе, это ничего не меняло, но Настя все равно кивнула.

Он запрокинул голову. Она знала, что это уловка, попытка спрятать глаза; как будто было что-то постыдное в том, как серые радужки расширялись и превращались в серебро, в котором растворялись его зрачки.

– Да, она уже там, – протянул он через пару секунд.

– С жертвой? – спросил Тэн. Он подхватил ферзя, потом отпустил и сжал пешку.

– Нет, одна, – ответил Ричард, не меняя положения головы.

Это были плохие новости: скорее всего, это значило, что Гарпия хотела, чтобы она тоже участвовала в патетическом вступлении, заставляя кандидатку подписать контракт.

Настя с ненавистью закрутила кофейник и с грохотом поставила его на плиту.

– Блин, – пробормотала она. – Спасибо, Ричард.

Тот моргнул и выпрямился: его глаза еще сохранили в себе мутный отсвет серебра.

– Не стоит благодарности, – отмахнулся он, переключая свое внимание на Тэна. – Знаешь, твое представление о блице…

Тэн усмехнулся и подтолкнул ферзя вперед кончиками пальцев.

– Ты удовлетворен?

Настя засунула ломтик хлеба в тостер, открыла холодильник в поисках масла и поморщилась: оттуда разило чем-то протухшим.

– Насть, ты разве не идешь в школу? – в кухню ворвалась Самара, на ходу застегивающая адидасовскую куртку. Она коротко нагнулась над тостером, прикуривая от него, игнорируя Настин возглас. – Чем это пахнет?

– Это попкорн, – пояснила Настя прохладно. – И да, через пару минут я выйду.

Самара была в одном из своих оживленных настроений – вокруг нее облаком распространялась сверкающая, наэлектризованная энергия. Настя переносила эти настроения сложно.

Самара сделала глубокую затяжку и запрыгнула на кухонную тумбу. Ее руки немного дрожали, а лицо горело от неспокойного оживления, будто произошло что-то невероятно хорошее, а похороны Люси, злоключения Кости и необходимость разрушить жизнь еще одному ребенку им всем просто привиделась.

Настя одернула себя: это было несправедливо по отношению к Самаре, но остановить поток мыслей было нелегко.

– Тэн, что мне написать? И кому, ты знаешь имя? – выпалила Самара. Она говорила еще быстрее обычного, чуть покачиваясь на тумбе.

– Оксана Федоровна, если я не ошибаюсь, – Тэн говорил медленно, не сводя глаз с шахматной доски. – Она – начальница учебного офиса или что-то такое.

– Насть, кофе будет достаточно для нас двоих? – уточнила Самара. Настя кивнула и достала из буфета две кружки. – Так, Тэнни, ну с документами-то у тебя все норм? Потому что мне, типа, льстит твое представление о моем всесилии, но если ты не проходишь по документам на бюджет, даже если я смогу внушить этой Оксане, что это не так, я, типа, компьютер не смогу переубедить.

– Прохожу, – коротко отозвался Тэн.

Кофе начал бурлить. Настя разлила его по чашкам и надкусила чуть подгоревший тост. В его структуре пряталась странная черствость, и она поморщилась, чувствуя подступающую тошноту.

– Честно, я предполагаю, что твои услуги в любом случае не понадобятся, – Ричард зевнул, чуть прикрывая рот ладонью. – Разве не их слоган содержал в себе фразу: «Если некуда идти»…

– Нет, это не шарага какая-нибудь, – мрачно парировал Тэн, продолжая вглядываться в шахматную доску. – И если уж на то пошло, может обсудим твои планы на будущее?

– Рад что ты спросил, – Ричард отложил газету в сторону. – У Оксфорда есть прекрасные бесплатные курсы онлайн.

– Офигенно, то есть для мировой литературы еще не все потеряно? – умилилась Самара. – Даже в четырех стенах ты все равно собираешься внести свой скромный вклад в науку…

– Вам будет интересно узнать, что я решил посвятить себя изучению древнегреческого. Сведущие люди предупреждали меня, и советовали избегать чтения «Тайной Истории», но я, конечно, не мог не поддаться соблазну…

– Ричард, девяти еще нет, – Тэн посмотрел на него страдальчески. – Всю гуманитарщину до завтрака оставляй за дверью.

Настя почувствовала, как тошнота усилилась: Гарпия уже ждала ее, где-то совсем рядом, с ее жадным выражением застывших глаз, кто-то вот-вот превратится в ее несчастную жертву, а старшие легкомысленно препирались и обсуждали университеты.

– Разве не удивительно осознавать, что противостояние физиков и лириков, – начал было Ричард, но Самара громко расхохоталась, и Настин желудок сжался пружиной.

– Я пойду, – сообщила она в пустоту, отдавая Самаре чашку.

– Удачи, – старшие отреагировали синхронно.

– Ты ведь приведешь ее сюда, верно? – бросила Самара ей в спину. – Я тогда Костю позову тоже.

Это было ожидаемо, но неприятно. Очень сложно меньше думать о Люсе, когда непрерывно смотришь ей в лицо.

Настя сделала несколько больших глотков кофе, заставила себя еще раз надкусить тост, и, оставив чашку в прихожей, вышла из квартиры на лестничную клетку, пахнущую рассольником и мочой.

* * *

Здание школы ничем не отличалось от всех остальных школ в этом районе: выкрашенное в бело-желтые тона с широким бетонным двором, качелями и чуть облупившейся разноцветной каруселью.

Во дворе курил охранник, скользнувший по ней равнодушным взглядом.

– Я к психологу на эксперимент, – пробормотала Настя, и он отвел глаза в сторону, удовлетворенный этим.

На этаже пахло краской: стены были только что покрашены в салатовый цвет. Она прошла мимо кабинета литературы и вспомнила, что на лето задали очередной длинный список книг, которые она до последнего момента игнорировала. Стоило посмотреть хотя бы брифли или спросить Ричарда, о чем это все. Ричард то ли прочитал все книги, которые когда-либо были написаны, то ли очень хорошо притворялся, что это так.

Кабинет, который занимала Гарпия, принадлежал школьному психологу. Официальная версия состояла в том, что министерство образования проводит длительный эксперимент по поддержке детей с ментальными особенностями. Это знание, что их маленькая группа – ментально особенные, или, проще говоря, психи, тянулось за ними склизким шлейфом.

Настя поморщилась. Совсем скоро они вернутся в школу: они с Сашей в десятый «а», а Никита – в «б», и все начнется по новой: шепотки, усмешки, раздраженные взгляды учителей, когда один из них в очередной раз пропускает урок ради обхода.

Дверь в кабинет психолога, окаймленная двумя стенгазетами, была распахнута. Гарпия сидела за столом и сортировала какие-то бумаги. На ней был темный костюм, волосы были собраны в высокий пучок, а губы накрашены ярко-красной помадой с матовым финишем. Когда она улыбалась, ряд ее маленьких сколотых зубов напоминал об акуле или какой-нибудь потерянной родственнице Майкла Фассбендера. Ее настроение было диким и фрагментарным, словно ее эмоции не были больше человеческими. Насте не хотелось касаться этих странных фрагментов энергии – склизких и внезапно меняющих форму. Они выглядели как анимация – вот, кажется, смесь нервозности и грусти начали свой оборот, но вдруг кусок их пропадает, замененный на выброс болезненной радости цвета сырого лосося.

Принтер, помещенный в углу кабинета, шумно изверг несколько листов бумаги.

– Настя, садись, – просияла Гарпия. – Я Алисе назначила через пять минут.

Ее тон был дружелюбным: наверное, это должно было показать, что она все еще благожелательно к ним настроена, несмотря на недавнюю Костину выходку и Люсину смерть.

– Алиса тоже ходит в нашу школу? – спросила Настя, пытаясь вспомнить хоть одну Алису в младших классах. Она опустилась на жесткий стул, и зачем-то поискала глазами его инвентарный номер: в школе их всегда выводили на металлически-красном изгибе ножек.

– Она новенькая, – еще одна акулья улыбка. – Пятиклашка.

«Пятиклашка». Настя сама подписала контракт будучи в седьмом: но это было, скорее, исключение из правил. Они, видимо, тестировали что-то в 2014 году: Ане из «Батальона» тоже было тринадцать, когда ее завербовали, и Саше с Никитой, когда они присоединились к «Психам» парой месяцев позже чем она, было где-то около тринадцати. Костю взяли на год позже, и он был уже четырнадцатилетним, а Люся – одиннадцатилетней, совсем малышкой.

– Как дела у тебя? Как каникулы прошли? – Гарпия сфокусировала на ней внимание. Ее глаза напоминали две хрустальные камеры.

– Могли бы и лучше, – выдавила Настя. Люся умерла меньше трех дней назад.

– Что маме так редко звонишь? Она же волнуется, – Гарпия сложила бумаги стопкой на столе. Настя почувствовала забытый гнев: короткую вспышку, появившуюся и исчезнувшую в новокаине ее тела.

– Кажется, это не совсем ваше дело.

– Ну, я должна о вас заботиться. Вы мне, практически, как мои собственные дети, – лживые слова, в которые они обе не верили.

Даниэля убил Паразит.

Люсю сбила машина.

Костино тело похоронили.

– Спасибо вам за вашу заботу, – ответила Настя сухо. – У моей семьи и у меня все хорошо.

Она не разговаривала с родителями с середины весны.

В дверь постучались.

– Алиса? – вскинулась Гарпия. – Заходи!

Алиса была миниатюрной: Настя никогда не видела такую худобу вживую. Ее лицо еще было по-детски пухлым, но плечи и ключицы были острыми, с кожей, плотно обтягивающей кости. Через плечо у нее была переброшена большая сумка с какими-то аниме персонажами, и с ней она казалась еще меньше.

Она не сказала ни слова, переступая порог, только скользнула испуганным взглядом по Насте и вцепилась в ремень сумки.

– Садись, – Гарпия указала на стул. – Насть, а ты…

Настя послушно пересела в кресло в углу.

Два года назад в этом кресле сидел Дэниэль, а она была на Алисином месте. Тогда она так же неуверенно зашла в кабинет психолога (ее вызвали туда внезапно, сославшись на особенно драматическое сочинение). Она помнила, как Даниэль расслабленно откинулся назад на стуле, закинув ногу на ногу, и его внимательный взгляд из-под челки.

Тогда она тупо смотрела на контракт, почти не читая, физически чувствуя его присутствие. Простого обещания, что они с Даниэлем будут делать что-то вместе, было достаточно, чтобы подписать все что угодно.

– Какая у тебя любимая книжка, Алиса? – отчаянно пыталась разговорить молчаливую девочку Гарпия. – Гарри Поттер? Голодные игры?

У Сергея Олеговича была похожая тактика. Кажется, он расспрашивал Настю про ее любовь к «Звездным войнам». «Ну ты бы хотела быть как Люк Скайуокер?», – спросил он. Сиквелы тогда еще не были даже анонсированы.

Алиса напряженно рассматривала пол.

– Ты – особенная, – продолжала Гарпия. После каждой реплики ее красный рот складывался в улыбку.

Алиса молчала. Ее маленькие пальцы дрожали, когда она сжала ручку, чтобы подписать контракт.

– Здесь, – руководила Гарпия. – И здесь… И здесь. – Ее наманикюренный ноготь скользил по листам бумаги.

Что было точкой невозврата? Момент, когда она переступила порог этой комнаты или первый осторожный росчерк на этих магических листах бумаги, испещренных канцелярскими терминами?

Свою подпись Настя придумала в 2014 году как раз для этого контракта.

Она попыталась вспомнить, что чувствовала тогда: поменялось ли что-то в температуре комнаты или свело ли у нее внезапно пальцы, но, кажется, ничего такого не произошло.

Первый раз, когда она почувствовала, что что-то не так, случился гораздо позже – как только она впервые увидела взгляд Паразита, выглядывающий из знакомых глаз.

* * *

Они с Алисой вышли из школы молча. Во дворе было пусто. Небо набухало к дождю и темнело. Ветер раскачивал поскрипывающие качели и гонял пластиковый пакет.

Алиса выглядела потерянной. Ее лицо сморщилось, она сдвинула брови на переносице, и прикусила губу. Она была такой миниатюрной, почти на две головы меньше Насти, и немного шаркала при ходьбе.

– Что это за аниме? – спросила Настя, показывая на Алисину сумку.

Алиса покачала головой, ее глаза широко распахнулись.

– Не знаешь? – уточнила Настя осторожно. Алиса кивнула. – Мы живем недалеко, хочешь пойти со мной и со всеми познакомиться?

Алиса пожала плечами, не глядя ей в глаза, и Настя восприняла это как «да».

За всю дорогу до квартиры Алиса не произнесла ни слова. Настя попыталась развлечь ее разговором, но та только качала головой или кивала, избегая даже односложных ответов.

Они поднялись по лестнице: лифт, как всегда, не работал.

– Ты уже завтракала? – Настя заставила себя улыбнуться. – Тебе, конечно, не придется сюда переезжать. В смысле, в квартиру. Мы довольно долго все продолжали жить с родителями, это потом стало просто удобнее. Люся вообще до сих пор… – она осеклась. – То есть… ты можешь думать об этом месте как о базе. Мы можем здесь тусить сколько угодно, и ты всегда сможешь заходить сюда после школы… Ну, если захочешь.

Алиса кивнула.

– Типа, просто пообщаться с нами, знаешь? Посидеть, поболтать, – в голову настойчиво лезла Люся с гигантской книгой в руках, приходящая, чтобы читать рядом с Ричардом. – Ты, может, есть хочешь? Не знаю, все ли дома, но…

Настя толкнула входную дверь: в квартире все еще пахло горелым, громко играл последний альбом Канье, а в глубине квартиры спорили на повышенных тонах.

– Ботинки не снимай, – торопливо пробормотала она, бросаясь на шум.

На кухне Самара отчитывала Никиту, вертевшего в руках дымящуюся сковородку.

– Это такой идиотизм, что мне за тебя просто больно. Честно, чувак, если ты хочешь пойти и поплакать в туалете, мы все поймем и просто включим музыку погромче, – говорила она проникновенно, чуть нагнувшись в его сторону.

– Дорогая, ты просто не видишь полноты картины, – Никита отмахивался сковородкой.

Тэн и Ричард, все еще на тех же местах, что и час назад, лениво следили за происходящим. Газету в Ричардовых руках сменила книга в темно-зеленой обложке.

– Саша дома? – спросила Настя, удостоверившись, что никто никого не пытается прикончить.

– Саша! – завопила Самара, а потом пожала плечами. – Не знаю. Блин, ты это уже видела? Нам придется найти где-то новую сковородку.

– Давай без драматизма, – фыркнул Никита. – Какая вообще нафиг разница. Я сейчас все отмою.

– Это Али…, – Настя обернулась и поняла, что Алисы рядом с ней нет. Она вернулась в коридор. Алиса все еще стояла у входной двери, сжимая сумку в руках. Ее плечи были сильно вздернуты вверх, а тело сжалось. – Заходи, – сказала Настя, изо всех сил стараясь дружелюбно улыбаться.

Алиса сделала несколько осторожных шагов и застыла в дверном проеме. Настя попыталась представить, как все происходящее выглядело в ее глазах.

Они въехали сюда год назад, но кухня все еще несла в себе отпечаток предыдущих владельцев: коричневые обои с абстрактным узором, чуть закоптившиеся над газовой плитой, массивный советский холодильник, кухонное окно, когда-то заклеенное на зиму и теперь навсегда сросшееся с кусками клейкой желтоватой бумаги.

Но Люсиным голосом, конечно, говорил Костя.На стене они растянули длинную гирлянду и развесили на прищепках маленькие карточки полароидов (Настина идея), прикрепили огромную карту Москвы (подарок от Сергея Олеговича и Гарпий), и этикетки от алкоголя и вкладыши из жвачки Love Is (собранные общими усилиями). Покосившийся стол и разномастные стулья они нашли на свалке или в многочисленных «отдам даром» группах. В центре стола высился огромный подсвечник, который Никита на спор стащил из кафе неподалеку. С люстры свисали разные предметы, подобранные уже в Квартире, включая Тэнов старый ботинок и примотанные скотчем фигурки из киндер-сюрприза. – Это Алиса, – повторила Настя терпеливо. – Алиса, это все остальные. – Привет, – усмехнулась Самара. – Как тебе Гарпия? Чувствуешь уже волнение в Силе? Алиса напряженно затрясла головой. Ричард склонил голову набок, разглядывая ее. Тэн поднялся из-за стола, и сделал несколько шагов назад, отдаляясь, как и всегда при знакомстве с новыми людьми. В прихожей раздался треск звонка домофона. – Секунду, – махнула Настя рукой и зачем-то бросилась открывать. – Кто это? – крикнула она в трубку. – Это я, – ответил холодный Люсин голос. На секунду сердце Насти сжалось: она подумала, что сходит с ума; будто стресс и вина прикончили последние способности ее мозга, и теперь она видит галлюцинации…