Джинсы, Баския и пара шариков мороженого

1

– Подержи трафарет с правой стороны.

– Не вопрос, старина.

Ильтс прислонил края ацетатной пленки к стене, не переставая трясти головою в такт композиции собственного сочинения, что доносилась из стоящего неподалеку бумбокса. Встряхнув баллончик, я распылил желтую краску в местах вырезов, кивнул своему другу и убрал трафарет от холста, являющимся бетонной стеной недостроя. Отойдя на несколько шагов назад, я окинул взглядом плод моей деятельности – разноцветный угловатый аэростат, чуть ниже которого расположилась надпись «округлости добавит воображение».

Ко мне подошел Ильтс и, не переставая двигать головою, заявил, что это заслуживает появиться вне моей мастерской. Моя же оценка получившегося результата не излучала столь радостного оптимизма и уверенности. Вновь подойдя к стене, я провел кончиком пальца по краям воздушного шара.

– Нет, не нравится, нужно попробовать с другим трафаретом, слишком толстые линии.

– Your business, Алекс, но – вскинув правую руку и одернув рукав пуховика, Ильтс посмотрел на свои casio, с которыми он не расставался даже в часы сна. – в 19:00 у меня клиент, поэтому где-то в шесть я тебя оставлю одного. Сегодня нужно будет постараться, возможно, если выполню все без осечек, меня переведут в мастера.

Сложно сказать, в который раз я это слышал, ибо наше знакомство с Ильтсом произошло прямиком на его работе, когда я должен был стать тем самым посетителем, после которого он получил бы статус полноценного парикмахера. Я надумал подстричься, а жил я по кредо «ни единого рубля за стрижку», из-за чего часто записывался в качестве модели к начинающим барберам в самых разных цирюльнях. В одно из таких посещений незнакомого мне барбершопа ответственным за мою голову оказался Ильтс. Кромсая мои патлы, он завел разговор о культуре Нью-Йорка – он был ярым любителем хип-хоп сцены восточного побережья девяностых. Мне же нравился дух Нью-Йорка, сотканный из гула не оканчивающегося ни на секунду трафика, исписанных фасадов, разношерстности местных жителей и их неисчислимое количество. На свое горе, я решил поделиться этим. После этого Ильтса уже было не заткнуть.

По итогу в тот день я остался обритым налысо. Взахлеб рассказывая о важности для музыкальной сцены A Tribe Called Quest, и временами перемежая это с рифмованными стихами собственного авторства, Ильтс не заметил, как отстриг мне львиную долю волос с макушки и оставил с проплешинами, из-за чего я смог пережить редкий опыт, узнав, как я буду выглядеть, если меня настигнет атипичное облысение или же стригущий лишай.

Взгляд мастера Максима, который был позван моим будущим другом проверить его работу, говорил сам за себя – эстетический ужас от увиденного и страх, что я поставлю заведению одну звезду из пяти и напишу разгромный отзыв в Google-картах. Печально произнеся, что это не исправить даже Джошу Ломанаку, он взял машинку – инструмент, который вполне заслуженно не доверяли давать в руки Ильтсу, из-за чего в его арсенале были лишь ножницы. – и решил возникшую проблему радикально. Видя мое недовольство итогом похода в барбершоп, Максим вручил мне бини, коллекция которых насчитывала у него несколько десятков штук и хранилась на протяженной полке на головах-манекенах в зале парикмахерской, и с сияющей улыбкой произнес, что это подарок от салона. Легче мне от этого не стало, но презент оказался и вправду полезным. В нем я проходил весь последующий месяц.

Перед моим уходом из парикмахерской Ильтс всучил мне визитку со своим телефоном и, даже не извинившись за содеянное, позвал меня на свой концерт, что должен был состояться на следующий день. Я забрал протянутую мне картонку и сказал, что обязательно приду. Посещать это мероприятие я, конечно, не собирался.

Ильтс позвонил мне с самого утра следующего дня, едва я продрал глаза ото сна. На мой логичный вопрос, откуда у него мой номер, он ответил, что просто взял его из базы данных клиентов, что приходили по записи. Тогда я решил, что этот парень и вправду особенный – помимо отсутствия хотя бы базовых навыков парикмахера, он еще и имеет проблемы с душевным здоровьем, а именно гиперфиксацией на толком незнакомых ему людях. Я вновь заверил его, что как штык буду в нужное время в назначенном месте, после чего положил трубку, выключил телефон и позабыл об этом инциденте на ближайшие часы, отдавшись сну – тогда, будучи безработным, я еще мог себе позволить такие фривольности.

Вспомнил об Ильтсе я в своей мастерской – ею выступал пятиэтажный недострой в центре города, большей частью состоящий из металлического каркаса. Выполненный в форме полукруга, он имел стены у основания фигуры, дуга же здания была полностью освобождена от бетона, благодаря чему отсюда открывалась неплохая смотровая площадка на близлежащие окрестности. За все то время, пока я здесь пребывал, мне не встретилось ни единой живой души. В какой-то момент я настолько освоился, что перестал забирать принадлежности для граффити и лампы, не боясь за их сохранность.

Уже в третий раз перерисовывая открытый мусорный бак, из которого торчала ладонь, показывающая двумя пальцами викторию, я не мог понять, почему один из орнаментов ложится на рисунок не так, как я планировал изначально. Приняв тот факт, что я напортачил с вырезкой отверстий на одном из трафаретов, я уже думал отправиться домой, но, спускаясь по лестнице, вспомнил о своем новом знакомом.

Я знал, что за клуб находится по адресу, который мне передал Ильтс. Он располагался буквально на соседней улице от мастерской, недалеко от входа в подземный переход, в подвале старой хрущевки. Расстроенный своим просчетом, я решил, что, возможно, развеяться в новой обстановке не такой уж плохой вариант. Да и Ильтс – пускай и по-прежнему вызывающий во мне чувство, что это человек, который в случае отказа становиться его лучшим другом, вполне может воткнуть ножницы мне в шею – показал, что со своими вдохновителями он явно отличается от когорты представителей современной рэп-сцены, что меня не могло не радовать.

Я включил телефон, часы на экране блокировки показали, что я опоздал на концерт уже как на сорок минут. Когда я добрался до пункта назначения и открыл дверь, на пороге меня встретил худощавый парень с каре, на впалой груди которого гордо красовался бейдж с надписью «фейсконтроль». Я оповестил его, что мое тело оказалось здесь по приглашению Ильтса, на что он ответил, что никаких Ильтсов он не знает, а сегодня здесь целая россыпь Lil’ов, чьи псевдонимы страж порядка тут же начал усердно перечислять, по всей видимости, подрабатывая и их промоутером. К счастью, из-за схожести прозвищ ни одно не сумело зафиксироваться в моей памяти. После же парень протянул ко мне ладонь и заявил, что проход стоит двести пятьдесят рублей. Небольшие деньги, согласен, но слишком много для того, чтобы слушать примитивную лирику о баснословных деньгах, запрещенных веществах, успешной жизни и веренице сук, проходящих через постель 16-летнего мальчика, которому завтра вставать в 07:00 и собирать свой рюкзак. Да и главного изумруда программы, ради которого я приплелся сюда, судя по всему, не было – что, безусловно, возвысило Ильтса в моих глазах, даже если он провел меня вокруг пальца, и все это оказалось розыгрышем. Вместо трех купюр я подал юному охраннику ладонь, пожал ее, развернулся на сто восемьдесят градусов и хлопнул за собою дверью.

На улице я решил набрать Ильтсу, дабы удостовериться, что моя переоценка его персоны не была поспешной. Спустя несколько гудков до меня донесся знакомый голос, чья громогласность чуть не привела меня к контузии на одно ухо. Объяснив ему сложившуюся ситуацию, я услышал, что мне изначально не требовалось ни в какой клуб, а его адрес Ильтс дал мне, чтобы было проще ориентироваться. Заявив, что мне нужно пройти в близлежащий подземный переход, где он меня встретит, деятель хип-хоп культуры повесил трубку.

За минуту, пока я шел до точки сбора, в моей голове кружили мысли о том, что встречи, проходящие вечером под землею с толком незнакомыми людьми, крайне сомнительны и вряд ли сулят нечто благоприятное. Скорее, подобные вводные пророчат украденный бумажник в лучшем случае и разбитое лицо в худшем. Но отступать уже было поздно – во мне появился неподдельный интерес, что из себя представляет Ильтс. Ответ настиг меня куда раньше, чем мой будущий друг заметил мой силуэт своим взглядом.

Когда подошвы моей обуви оказались на высших ступенях лестницы подземки, я услышал эхо уже слышимой мелодии. Когда они твердо стояли на нижайших, я все увидел собственными глазами.

Концерт Ильтса проходил прямиком в подземном переходе. Для всех и для никого сразу. Ни единого заинтересованного зрителя – лишь одна женщина средних лет плелась в мою сторону, с отвращением поглядывая на артиста, что прямо сейчас устроил фристайл-шоу, дергая плечами и моментами вставляя обрывистые фразы. Картина от своей нетипичности и вправду завораживающая, ведь видел я подобное впервые на своем веку – до этого в подземке отголоски богемы мне встречались лишь в подростках, что, сидя со своими акустическими гитарами и банками пива, вопили в несколько глоток песни отечественной рок-сцены.

Но ладно бы все ограничивалось лишь нетипичным выбором жанра – внешний вид Ильтса был настолько китчевым для здешних людей, что, несомненно, вступал в синергию с его перфомансом, доводя тот до абсолюта. Укороченный оранжевый пуховик на голое тело, несколько толстенных золотых цепей, свисающих с шеи, ярко-красные болоньевые штаны Nike, Air Max’ы на ногах. Глаза скрыты под спортивными очками с линзами точь-в-точь цвета пуховика, а на зализанных назад льняных волосах столько геля, что они под светом тусклых ламп подземки переливались подобно снегу в зимний погожий день.

Может показаться, что столь неординарный наряд был костюмом для Ильтса-артиста, а Ильтс-человек же одевался вполне себе в духе прочих обывателей Ч. Но статистика говорит сама за себя – все наши будущие частые встречи я видел его именно в таком одеянии, без каких-либо изменений. Независимо от времени года. Единственное исключение – это Ильтс-барбер, который свисал над головой очередной жертвы своей компетенции в футболке-поло с принтом цирюльни. Самое забавное, что во всем салоне он был таким одним – остальные парикмахеры вполне обходились собственным гардеробом, но туалет моего друга оказался слишком эксцентричным, поэтому ему вручили брендированную тряпку, под страхом увольнения заставив снять пуховик и закрыть ею свой торс от окружающих глаз.

Провожая недовольную женщину взглядом, Ильтс, в миг, когда она поравнялась со мною, наткнулся взглядом уже на меня, и, позабыв про нерадивого зрителя в ее лице, начал зазывать свободною рукой подойти меня поближе.

К чести уличного музыканта, от своих собратьев по несчастью он отличался не только крайней экстравагантностью, но и аппаратурой, обеспечивающей его выступлению крайне нетипичное для подземок качества звука. Как минимум, он выступал с микрофоном – уже большая редкость, но, мало того, микрофон еще и не был лишь частью образа, а честно был подключен к комбоусилителю Vox на десять ватт, стоящему у его правой ноги. У левой же расположился гость из 90-х – CD-бумбокс Phillips, динамики которого разносили по тоннелю удары в электронную бочку и синтезаторные лупы.

Не сводя с меня глаз, Ильтс, дергаясь в конвульсиях под слышимый им ритм, поднес микрофон к губам и выпалил следующее:

– Рев кулера из компьютера админа, не слышу от клиентов я спасибо, один из них сегодня в моем кресле, он должен был стать красив как Элвис Пресли, но у него чесался таз, он дергался и шевелился, пришлось сбривать все к черту и оставить его лысым…

Замолчав, он начал крутиться вокруг своей оси, то поднимания, то опуская свои плечи. Прямо сейчас я стал свидетелем того, что Ильтс называл «хип-хопом неосознанной бытовухи», и того, что он считал своей главной гордостью и достижением в жизни, ведь, по его мнению, пускай он и не был изобретателем немедленного описания окружающей тебя действительности без какой-либо даже мало-мальской рефлексии, но он довел ее до совершенства. Крайне сомнительное заявление, но что-то доказывать Ильтсу мне не хотелось. Да и к тому же, я не был столь сведущ в тонкостях приемов и техник рэп-исполнителей, так что, кто знает – вдруг никому неизвестный любитель Q-Tip’а в действительности не был далек от истины.

Энергии этого парня я мог только позавидовать – все те двадцать минут, что я, присев наземь чуть поодаль от него, провел за наблюдением представления, мною не было замечено ни отдышки, ни единой остановки импровизированного танца, ему даже не требовалась вода, чтобы промочить горло. Думается мне, что он бы мог продолжать до самого утра, пускай и мое прибытие произошло лишь около 20:00, но точку поставила окончившаяся мелодия. К слову, как я узнаю позже, ее сочинителем был также Ильтс, ибо «чтобы быть откровенным в стихах, нужно быть и искренним в музыке, а она должна литься прямиком из сердца. А сердце у каждого свое». Его слова. Судя по темпу композиций, сердце Ильтса билось на манер колибри.

Намотав кабель микрофона вокруг рукава пуховика и взяв в каждую из рук по проводнику своего творчества во внешний мир, Ильтс спросил, что мы планируем делать дальше. Местоимение «мы» указывало на то, что новый знакомый распланировал весь вечер на времяпрепровождение, разделенное бок о бок со мною. Резонно взвесив все за и против – в категорию «за» вошло то, что он и впрямь оказался «на своей волне», но эта волна были близка к радиоформату и не представляла для меня никакой опасности, а в «против» мне не удалось записать ни единого изъяна, – я постановил, что за продемонстрированное шоу, да еще и с эксклюзивным приглашением от артиста, нужно отплатить той же монетой. Поэтому на этот раз уже я начал зазывать рукою Ильтса следовать за мною.

Очутившись в моей мастерской впервые, словесный акробат не мог скрыть прямодушного восхищения от увиденного. Когда же я включил лампы, осветившие пятиэтажный холст, его нижняя челюсть отказалась держаться на своем привычном месте, оголив золотые грилзы, заказанные с Aliexpress. Стало ясно, что первичный восторг был вызван тем, что Ильтсу подумалось, что я бездомный, заимевший в свою неофициальную резиденцию заброшку в центральном районе. Следующие несколько часов я провел за тем, что снова вернулся к попытке исправить работу с мусорным баком, а Ильтс обеспечил меня аккомпанементом в виде своего инструментального микстейпа на CD-диске и бросаемым в воздух речитативом о том, за что цеплялся его глаз. С тех пор мы стали не разлей вода.

Что тогда, что сегодня мне не удавалось прийти к результату, устроившему бы меня в полной мере. Мусорный бак так и остался нереализованной идеей, чьи вариации уже давно запрятаны за толстым слоем непроницаемой заливки из белой краски и целой грудой новых рисунков поверх, что появились позже, но большинство из которых настигла абсолютно та же участь быть похороненными, только появившись на свет. Похоже, аэростат станет их побратимом.

На девятой попытке Ильтс похлопал меня по плечу и сообщил, что ему пора. Я пожал ему руку и условился на встречу завтра. Оставшись наедине с собою и очередным эскизом, я отошел назад, дабы увидеть картину целиком. Не то. Обратив его в белый квадрат, я уже думал последовать примеру Ильтса, и оставить мастерскую до завтра, но, подойдя к лестнице, ведущей на этаж ниже, я оглянулся на стройный ряд из девяти белоснежных угловатых пятен.

Ладно, последняя попытка.

2

Я очень любил март в детстве. Всю жизнь мне казалось, что дышащий ему в спину февраль – это месяц, оказавшийся в календаре по ошибке, потому что иначе объяснить существование этого чудовища, даже не имеющего фиксированного количества дней, и которое высасывает из тебя последние живительные соки, посредством которых ты пытаешься дотянуть до наступления весны с его солнцем, что не ограничивает свои визиты лишь на несколько часов, мне не удавалось.

У нас есть декабрь, скрашенный новогодней суматохой и побрякушками в виде гирлянд, украшенных шарами елок и плеядой праздничных песен, играющих из каждого утюга. У нас есть январь, который на половину состоит все из тех же атрибутов, а его вторая часть посвящена зиме в ее первозданном виде, уже без каких-либо прикрас. В идеальном мире именно здесь морозное время года подходило бы к своему логичному завершению, давая возможность сызнова расцвести природе. Как по мне, две недели принудительного наказания закалкой за чрезмерное наслаждение жизнью все остальные времена года вполне достаточно, и нашкодивший жучок, и куда более нагрешивший человек понесли бы соизмеримое наказание за свои проступки. Но тот, кто ответственен за показатели на термометрах, так не думает, он еще тот садист. Вместо приемлемого сценария мы имеем еще четыре недели стужи сверху с температурами, несовместимыми с счастьем, радостью и существованием в принципе.

С годами мое отношение к февралю не изменилось. Но устроившись уборщиком, теперь я всей душой ненавидел и март. Всем его поклонникам я советую прийти с тряпкой и ведром в ближайшее место, где есть хотя бы минимальная проходимость толпы, и попробовать вычистить полы от слякоти. Таким смельчакам я заранее передаю мои пиетет за отвагу и соболезнования. Поделился бы и номером какого-нибудь психотерапевта, ибо он явно понадобится после опыта подобного характера, но, к сожалению, являясь представителем крайне низкооплачиваемой профессии, телефонами специалистов, чей прием стоит чуть ли не половину моей зарплаты за месяц, я не владел.

Но во всем свои плюсы – драил полы я исключительно в Levi’s, магазине, что отхватил себе помещение-коробку на первом этаже древнего ТРК и не пользовался особой популярностью среди местных из-за ценников, которые невыгодно отличались от находящихся под этой же крышей конкурентов. Соответственно, грязи, подлежащей к уничтожению, на меня приходилось куда меньше, нежели на моих коллег по несчастью из других отделов комплекса.

У многих есть предубеждения насчет рода моей трудовой деятельности. Как по мне – особой разницы между мною и человеком, занимающимся SMM, не было. Хотя нет, вру. Два принципиальных отличия. У маркетолога явно куда большая оплата услуг, и моя деятельность в разы полезнее для общества, нежели его.

Получил я тряпку в зубы и ведро в руку не от самой плохой жизни – окончив процесс сепарации от родителей, финальным аккордом которого стали подаренные мне ключи от однушки и указание пальцем на дверь, я принялся изучать рынок вакансий. Изначально мне приглянулась должность киномеханика, я даже сходил на собеседование и получил одобрение на свою кандидатуру, после чего отработал в тесной киноаппаратной несколько недель. Когда я впервые оказался в пыльной комнате с проектором и окошком, через которое виднелись ряды кресел, мне показалось, что мною был сорван джекпот. Современное кинопроекционное оборудование не требовало особой квалификации и умений, а все, что от меня требовалось – это не забыть вовремя включить проектор, динамики и лампу, после чего просто сесть за здешний компьютер и выбрать необходимое кино из списка, изредка поглядывая, на экран в зале. Все было прекрасно, пока я не начал дуреть от кинопрограммы. Ушло на это около недели. Видите ли, из-за «определенных» событий, отныне на экранах нашей страны были лишь отечественные новинки, изредка разбавляемые иностранными гостями. И что качество отечественного кинематографа, что заграничных проходимцев, мягко говоря, оставляло желать лучшего. И ладно бы я видел каждую из картин единожды, но нет – бывали случаи, когда один и тот же паршивый фильм шел несколькими сеансами подряд.

В общем, я не выдержал. Карт-бланш оказался с гнильцой. Прикоснувшись к закулисной жизни кинотеатров и резонно определив для себя, что рано или поздно занятость такого толка приведет меня к койке в психдиспансере, я столкнулся с еще одной неприятностью. Оказывается, профессия киномеханика не просто низкооплачиваемая, нет. К такому я был готов. Доход с нее – с современными темпами инфляции, – близится к нулю. Практически за месяц ежедневной работы я получил сумму, которой мне кое-как хватило на оплату счетов по коммуналке и покупку самой дешевой провизии в продуктовом. До нахождения следующего ремесла я пребывал в режиме преисполнившегося аскета.

Благо, я извлек ценный опыт от набитых шишек. Теперь я смотрел на графу с заработной платой за смену. Именно так я и нашел грааль средь низкопрофильного труда – Клининговая компания «Сияние». Придя на собеседование, я огрел работодателя целой пачкой въедливых вопросов – начал я, само собою, с того, не планируют ли они оставить меня с носом и фигой в кармане. С моим допросом столкнулась Надежда – необъятная женщина с химической завивкой и туалетной водой, один аромат которой необъяснимым образом вызовет в голове скрупулезно обрисованный образ этой самой Надежды, даже если вы ее никогда не видели. Заверяя меня в том, что их компания – это и не компания вовсе, а, в первую очередь, большая дружная семья, она предложила мне обширный список на выбор, где бы я мог наводить санитарию, отдельно отметив, что они сотрудничают только с лучшими из лучших. Из представленных вариантов мне приглянулось только два, в первую очередь из-за своего расположения – оба в ТРК, находящегося буквально через дорогу от моего дома. Пока я ломал голову, раздумывая на тем, что мне ближе по духу – джинса из Сан-Франциско или женское нижнее белье прямиком из Доссобуоно, Надежда предложила излишне не раздумывать и взять на свои плечи обе точки. Отказав ей в вежливо-пассивно-агрессивной форме, я остановился на первом варианте. Взяв врученный мне зеленый фартук, спустя ночь я с самого утра вступил на службу, на которой числился и поныне.

В помощниках у меня была двухведерная уборочная тележка с механическим отжимом Dry. Последний писк моды, о большем уборщик не мог и мечтать. Многие мои коллеги, что отвечали за чистоту не отдельно взятых магазинов, а общие зоны торгового комплекса, смотрели на меня с откровенными завистью и ненавистью. Понять я их мог, ведь, вычищая куда больше количество грязи, они довольствовались обычной тележкой, не снабженной упрощающими жизнь инновациями. Похоже, «Сияние» и вправду души не чаяло в своих сотрудниках.

Я приходил за плюс-минус час до открытия магазина. За шестьдесят минут я должен был придать ослепительного блеска напольной плитке, обеспечить кристальную прозрачность стеклянным дверям, а также пройтись смоченной тряпкой по полкам и столикам, на которых лежали аккуратно сложенные пары джинсов. Все это – для пяти-шести посетителей, что одарят Женю – кассира и продавца-консультанта – своим появлением и, дай бог, что-то купят, ведь увидеть кого-то у кассы с банковской картой в руке было сродни шансу встретить вегана, который спустя две минуты после вашего знакомства не упомянул бы, что он отказался от мяса, начав перечислять длинный перечень плюсов своей диеты.

Закончив с утренним наведением марафета, я дожидался Жени, после чего по договору был волен делать что угодно либо до двух часов дня, либо же до самого закрытия салона – все зависело от того, как сильно успеют насвинячить покупатели. Так как посещаемость была околонулевой, сценарий, при котором Женя звонила мне и просила явиться в самый разгар дня был настолько редок, что мне за прошедшие полгода работы сложно вспомнить, а случался ли подобный прецедент хоть раз.

Огромную дыру свободного времени меж занятостью в ТРК я отдавал скитанию по городу в поисках авторов, что объявили бы о себе распыленной краской по штукатурке. Чаще всего единственными находками были рекламы наркошопов. Затем следовал обед дома, создание трафаретов под включенное тв и визит в мастерскую. Возвращался в магазин я прямиком с заброшки и был измалеванным настолько, что по внешнему виду мытье мне требовалось куда безотлагательнее, нежели как толком незапачканным владениям Levi’s.

Сегодня я установил новый рекорд – уборка ни свет ни заря была выполнена за тридцать шесть минут семнадцать секунд. Предыдущий лучший результат был установлен два дня назад, мне удалось опередить его на восемь секунд. Подсчетом своего растущего мастерства и успехов в оптимизации процессов посредством включения таймера на телефоне я занимался по причине того, что отыскать что-то интересное в деятельности санитара джинсовой кладези крайне тяжко. А с моим подходом хотя бы появлялся некий азарт.

Женя появилась ровно в 09:45, за пятнадцать минут до начала своей смены. Как и всегда, ни минутой раньше или позже. Ее педантичность обескураживала – за все время нашего знакомства она не явилась в вышеназванное время лишь раз, попросив встать меня за кассу. Причина столь вероломного проступка заключалась в том, что она провела свои выходные в стиле «живу, как в последний раз», и на утро оказалась за двести километров от города с незнакомцем в одной постели. Вообще, если послушать ее рассказы, жизнь у этой девушки крайне насыщена, поэтому я не особо любил делиться с нею своим времяпровождением на воле – на ее фоне я жил подобно старику, пускай и старику с нестандартным хобби. Тогда она каким-то образом умудрилась преодолеть двести километров менее, чем за час, и появилась в 10:47 со стаканчиком американо в руках. Поблагодарив меня, она нацепила бейдж и завела подробный пересказ о своем только окончившемся субботне-воскресном разгуле. И это еще одна отличительная черта Жени – она явно не ровно дышала к моим ушам, которые были готовы выслушивать все ее монологи. Иногда мне приходила мысль о том, что ее яркая и насыщенная жизнь существует лишь для того, чтобы на следующий день стать очередной историей, которую она с нескрываемым удовольствием сможет поведать мне в мельчайших подробностях. Исходя из этого, возможно, ее педантичность в вопросе появления на рабочем месте была связана не с желанием выслужиться перед начальством или врожденной пунктуальностью, а тем, чтобы наверняка застать меня, – губкоподобного человека, не противившегося выступать в роли послушного слушателя, – на месте.

Сменщицы у Евгении не было – в этом мы были как две капли. Образ ее жизни диктовал сохранения максимально возможного количества энергии и средств для его реализации. Тур по барам – не самый дешевый вид досуга, а Женя была завсегдатаем модных среди молодежи питейных заведений. Здешние условия подходили под эти требования идеально.

– Вчера сходила на открытие новой рюмочной, не вздумай туда идти. Одним словом – отвратительно. Аудитория, алкогольная карта, декор – все описывается именно этим словом.

Я и не собирался. Если зарплаты Жени хватало на то, чтобы с подобной моделью поведения уверенно выходить в ноль (в том числе и благодаря тому, что часто ее счета оплачивали мужчины), то мои бы финансы совершили крутое пике на второй поход в ресторан, после чего мне не оставалось бы ничего, как ежедневно ходить на второй этаж в зону фудкорта, доедая объедки с оставленных посетителями комплекса подносов на столах.

– Настолько отвратительный вечер был, что мне толком нечего рассказать тебе.

3 марта 2025 года – дата, что войдет в историю благодаря этому нетривиальному событию.

– Не буду тогда тебя задерживать. Может, хотя бы сегодня на смене произойдет что-нибудь увлекательное, будет, что рассказать вечером

*

– Ты погляди, какой красавец. – Ильтс постучал по корпусу чудо-агрегата, которым не мог нарадоваться на протяжении уже нескольких минут. – и клавиатура на двадцать пять клавиш, и восемь пэдов с чувствительностью, pitch bend, и все это под одним капотом. Наконец-то смогу и впрямь ощутить свою музыку на кончиках пальцев, а не бездушно рисовать ее мышкой в Ableton.

Сегодня Ильтсу выплатили зарплату, после чего он, наспех обкромсав несчастного мальчишку, отпросился из барбершопа, вызвонил меня, и мы вместе отправились за взятием в рассрочку на шесть месяцев столь долгожданного пополнения коллекции его музыкальной аппаратуры.

Вдоволь насладившись внешним видом midi-контроллера, уральский RZA бережно убрал его в коробку, похлопал меня по спине и громогласно объявил, что я отправляюсь вместе с ним в его коморку, дабы он смог разделить со мною счастье от написания своих первых цифровых опусов на настоящем инструменте.

По пути до его обители мы также зашли в облюбленный Ильтсом магазин, который существовал вопреки течению времени и современной эпохе – здесь, в небольшом подвальном помещении, по-прежнему продавали пиратские DVD и CD диски. Взяв себе целую груду болванок для записи, Ильтс, явно находящийся в эйфории, не смог остановить себя от того, чтобы не зачитать фристайл прямо в лицо продавца, пока тот пересчитывал переданные ему купюры – банковские карты здесь не принимали, а вопрос о наличии POS-терминала мог вызвать лишь вскинутые брови на лице немолодого грузного мужчины.

– Нарезаю тейки на болванки, и я жнец. Никаких комбайнов, я разнесу крестец, но сделаю красиво, поверь мне, я не лжец. А теперь со мною – Ильтс постучал ладонью по коробке, которую держал подмышкой – отвертка от сердец. Готовься, старина, вскоре всем пиздец.

Мужчина сделал вид, что ничего не услышал, с поведением Ильтса он уже успел свыкнуться. Жуя жвачку, ответственный за кассу показал большой палец, сигнализируя, что оплата прошла успешно.

– Братишка, шака-шака, только ты забыл мизинец, мои купюры – твой сладкий гостинец.

Не переставая энергично жевать, мужчина перевел взгляд с уличного поэта на меня. Я лишь пожал плечами. В ответ он медленно моргнул и почти незаметно кивнул. Похоже на то, что он считал меня социальным работником, назначенным ухаживать за юношей с особенностями.

Оставив мужчину наедине с мыслями о том, что все же коммуникабельный покупатель пытался донести до него, мы отправились далее, прямиком к барбершопу. Да, мой друг жил там же, где и работал. Ну, практически. История обретения его нынешней жилплощади под стать его внутреннему миру. Ранее он, как и большинство людей, предпочитал более классические формы крова, поэтому снимал небольшую студию в одном из дешевейших районов города. Но его пристрастие к хип-хопу и отказу использовать наушники по причине того, что «музыка требует пространства, чтобы раскрыться в полной мере», сыграло с Ильтсом злую шутку. Любимые альбомы он слушал исключительно через колонки в связке с сабвуфером. В довесок к этому, – будто бы этого было мало, – тяга к созиданию просыпалась в нем исключительно в ночные часы, поэтому соседи по лестничной площадке, а также на этаж ниже и выше, были вынуждены засыпать под какофоническую колыбельную.

Первый визит полицейского в пенаты моего друга случился еще до того, как он успел заплатить за второй месяц проживания. На первый раз договорившись по-хорошему и избежав штрафа, Ильтс добросовестно исполнял предписание стража порядка, но, если у творца горящее сердце, долгое сопротивление естественным потребностям невозможно. Чужой комфорт был нарушен спустя сорок восемь часов. Причина: Ильтс попытался написать музыку, отступив от своих принципов и все же надев наушники. Ему это даже удалось и результат, по его мнению, был вполне достойный. Отдавшись сну, на следующее утро он решил переслушать свои труды более привычным для себя способом, благо, законом это было не запрещено. И когда первые ноты коснулись ушей Ильтса, он осознал простую истину – ничей уют не стоит загубленных хай-хетов. Открыв окно, он выбросил наушники прочь. Они, лежащие на асфальте с переломанной душкой, стали знамением для остальных жильцов панельной коробки. Знамением, что им объявлена война на истощение.

К счету, состоящему из электричества, воды и отопления добавился новый негласный раздел – штрафы за нарушения покоя граждан и тишины в ночное время. Каждая ночь, проведенная за музицированием, обходилась Ильтсу в тысячу рублей. Эту невзгоду он сумел побороть посредством обмана своих родителей, заявив, что ему необходима круглая сумма для курсов по программированию, которую он обязательно вернет, как станет высокооплачиваемым мастером в барбершопе.

Нередкими были случаи, когда его квартира оказывалась обесточенной через щиток в подъезде – кто-то из недругов Ильтса явно имел познания в электрике. Эта гнусность со стороны соседей большей частью била по ним самим – ведь если битмейкер не успевал перед блэкаутом сохранить наработанные результаты, то он, выйдя на площадку и возобновив течения тока в свою квартиру, начинал все с самого начала, из-за чего концерт только затягивался.

И мой друг держался достойно, казалось, что на него просто не существует управы. Но фатальный удар пришел неожиданно. Кто-то из жильцов сумел достать телефон собственницы, после чего, наслушавшись о том, что «этот таракан доведет ее до суда», она явилась к Ильтсу, забрала ключи и дала ему на сборы пожитков час. В тот день он стал моим вынужденным соседом, отказывать ему в приюте мне не позволила моя сердобольность.

Из плюсов сожительства – Ильтс к тому времени не успел потратить выделенный ему родителями капитал на выдуманные курсы, что вскроется намного позже, из-за чего его родственники перекроют ему финансовый кислород. Но это все в будущем, тогда мы плавали в достатке, питаясь исключительно доставками из ресторанов. К сожалению, финансовая стабильность моего новообретенного соседа не могла перекрыть главного минуса – он не изменял своим привычкам, поэтому мои ночи обрели саундтрек и стали бессонными, из-за чего я раз уснул на своих двоих, стоя со шваброй в руке. Когда же на пороге моего обиталища появился полицейский, я осознал, что нужно что-то предпринимать, желательно – в кратчайшие сроки, ибо моя жалостливость могла довести до бродяжничества уже меня самого. Благо, вопрос решился сам собою – в один из последующих вечер Ильтс, вернувшись из салона, сообщил, что покидает меня, ибо нашел для себя идеальный вариант, который ему предложил владелец парикмахерской. Нагрянув как гром среди ясного неба, ему захотелось пообщаться с новыми кадрами средь персонала своего детища. Разговорившись с моим другом, он узнал о его бедственном положении и неостановимой тяге к музыке. Слово за слово, они сумели найти общий язык, ведь Георгий Абгарович Агавелян был прожженным фанатом Nas’а. Увидев в Ильтсе будущее хип-хоп сцены в Ч., он выделил ему пустующее подсобное помещение, где тот бы мог и ночевать, и реализовывать свой потенциал, не провоцируя на себя гнев неотесанной толпы, ведь барбершоп располагался в отдельно построенном здании. И все эти удобства за каких-то четыре тысячи рублей, вычитаемые из дохода. Сделка, от которой невозможно отказаться.

– О, ты раздобыл себе наконец-таки микроволновку.

Когда мы добрались до нынешнего местожительства Ильтса, новый атрибут сразу бросился мне в глаза. Сидя на полу и водя мышкой по нему же в попытках установить нужные драйверы на компьютер после подключение midi-клавиатуры, он ответил, что это подарок от Максима, который, порадовав себя обновкой на кухню, предпочел отдать ненужный электроприбор нуждающемуся, нежели нести его на мусорку.

Обустройство конуры Ильтса я бы отнес к такому невыделенному профессионалами стилю дизайна, как «суровая околоспартанская скромность». Комнатка в 3 квадратных метра не могла похвастаться такими удобствами, как мебель – здесь отсутствовали стол, стулья, кровать. Вместо последней у одной из стен лежал матрас, накрытый одеялом. Так как гардероб Ильтса состоял из одного фирменного наряда, с которым он будто уже сросся, то отпадала и надобность в шифоньере – все тот же Максим вновь приходил на помощь, по просьбе забирая пуховик и штаны Ильтса после смены к себе домой, пока тот в одних трусах дожидался возвращения своего стиранного имущества следующим утром.

Компьютер с внешним CD-приводом и подключенной к нему аудиосистемой, бумбокс, комбоусилитель с микрофоном, стопки джевел-боксов, уже упомянутый матрас и прибавившиеся к этому набору микроволновка и последняя покупка, совершенная час назад – вот и вся утварь Ильтса. Другого бы на его месте непременно занимали вопросы о том, как он дошел до жизни такой и что нужно предпринять, чтобы выбраться из этой ямы и заиметь в свое распоряжение хотя бы раскладушку, но только не Ильтса – оказалось, что он даже не хотел забирать микроволновую печь, ведь она своим появлением «нарушала идеально выстроенную акустику помещения».

– Отказывался как мог, старина, но в какой-то момент стало неудобно перед Максом. И так делает для меня много, так бы в душу наплевал. Поэтому пришлось взять, еще не пользовался, надо будет купить замороженную пиццу сегодня, проверить. Но да ладно, ты лучше послушай вот это, Алекс.

Ильтс обернулся и стукнул безымянным пальцем по одному из пэдов. Из динамиков колонок раздался глухой удар. Расплывшись в улыбке, он повторил сие действие, а затем еще и еще, убыстряя частоту и силу нажатия по кнопке, от чего былые удары превратились в низкочастотный булькающий рокот. Когда его губы расползлись настолько, что мне показалось, будто еще немного – и лицо Ильтса пойдет трещинами, ему удалось остановить себя от того, чтобы не сломать свою новую игрушку еще до того, как он успеет выплатить за нее рассрочку.

– Вот это я называю экстаз, старина.

Из-за стены послышался смыв, за которым последовал звук струи воды из открытого крана – комната пребывающего в эйфории соседствовала с туалетом для персонала. Я мог лишь посочувствовать тому, кому пришлось справлять нужду под музыкальное сопровождение, напоминающее брачную песнь жабы. Ну, и не отметить аллегоричность совпадения невозможно.

Заметив, что Ильтс начал разминать пальцы, и держа в голове, что пэдов на midi-контроллере целых восемь штук, я в попытке спасти себя от мигрени, что обязательно бы настигла меня, послушай я подобное еще семь раз кряду без перерывов, предложил ему сходить за пиццей, сославшись на проснувшийся голод.

*

Вернулся к амплуа уборщика я в 21:40. До этого я, как хороший друг, честно разделил мгновение радости с Ильтсом, наблюдая, как он в течение нескольких часов сочиняет гудящие и скрежещущие мелодии – ему захотелось попробовать добавить элементы индастриала в свое творчество. Пицца же, за которой мы все же сходили, не смогла уберечь меня от головной боли, лишь прибавив к ней легкую тошноту.

Пока я тер кафель тряпкой, Женя, сидящая на углу одной из деревянных витрин, листала ленту инстаграма1 – ее основное занятие в салоне, за которым я заставал ее каждый раз, наведываясь на заключительную фазу своей работы.

– Накаркала.

– М?

– Говорю, накаркала. – Женя оторвалась от телефона и посмотрела на меня, орудующего шваброй у кассовой стойки. – И вправду есть о чем рассказать, и не сказать, что я от этого счастлива.

Стукнув себя два раза по мочке уха, я продолжил размазывать воду с моющим средством по полу, а Женя, увидев мой фирменный жест, демонстрирующий готовность внимать, продолжила.

– Сегодня к нам в гости пожаловала пара. Думаю, это мать и дочь. Будто иллюстрация, сошедшая со страниц словаря к слову «безвкусица». Мне кажется, последний раз я видела таких людей лет этак десять назад. Особенно мне «понравилась» леопардовая горжетка на той, что помладше. Но и ярко-красная помада на той, что постарше, тоже умопомрачительна. В общем, зашли они, обвешанные пакетами. Горжетка держалась тихо, но красная помада устроила мне здесь полный бардак. Джинсы летели на пол только так. Обслуживала ее одну больше часа, стоя у примерочных и подавая ей пару за парой. Мне кажется, она перемерила всю женскую коллекцию, что у нас есть. По итогу она ничего не выбрала из-за того, что у нас здесь ширпотреб, который стыдно носить уважающим себя людям. Ее не устроили цены из-за своей дешевизны, представляешь? Женщину с красной помадой на лице и в салатовом вечернем платье под дутым пуховиком.

– Элита нынче потеряла былой лоск.

– Я еще и складировала потом все обратно, закончила за минут тридцать до твоего прихода. Убитая по-максимуму, а у меня еще целая культурная программа далее.

Уверен, что если бы началась гражданская война, то это не остановило бы Женю от посещения очередного лаунж-бара. Забрав свою сумку-тоут и накинув на себя пальто, она помахала мне на прощание на пороге. Я помахал ей шваброю в ответ. Оставшись один на один с сокровищницей джинсовых брюк, я достал из кармана наушники-вкладыши, вставил их в уши, и, выбрав в качестве саундтрека Modern Vampires of the City, вновь принялся за работу.

3

– …И Ева говорит: «Ты серьезно собираешься поехать с ним, он же тебе в отцы годится. Но, знаешь, мой отец не покупал мне дайкири, поэтому я не увидела никаких проблем. Едем с ним в такси…

Пение Эзры Кенига все же куда приятнее, чем праздные монологи продавца-кассира, но укоренившиеся традиции есть традиции. Наученный опытом, мытье полов под музыкальное сопровождение я позволял себе лишь в вечернее время, когда Женя-консультант перерождалась в Женю-вечеринщицу и находилась вне границ салона. Когда я только устроился сюда, я предпринимал попытки слушать музыку в процессе своей профессиональной деятельности, но каждая из них обрывалась тем, что Женя умудрялась достучаться до меня сквозь звучащие в наушниках песни. Способ привлечения внимания у нее был кардинальный – просто подойти ко мне, достать одну из затычек Marshall, и начать свой сказ. Смиренно приняв, что бодаться с этой женщиной бессмысленно, я оставил свои попытки впадать в состояние отрешенного благозвучного потока даже по утрам, когда я был посвящен сам себе на протяжении сорока – сорока пяти минут. Резкая смена насыщенных образностью текстов нравившихся мне исполнителей на длительные и прямолинейные речи об очередном партнере на одну ночь воспринималась слишком болезненно. Выглядит так, будто я жалуюсь, но в этом есть и позитивные аспекты – музыка обрела большую ценность и воспринималась мною как награда за то, что я смог утолить жажду экстравертной знакомой быть услышанной. Иногда нужно думать и о других.

– … А он оказался женатым, представляешь? Привез меня к себе, а у него дома сын лет четырех-пяти сопит у себя в детской. Само собой, я попросила такси уже до своего дома, он не стал особо этому противиться, но я и поехала с ним из-за того, что он был очень галантным, манер ему не занимать. Еду уже до дома, и… О, нет…

Можно было подумать, что в арсенал Жени-повествователя добавился такой прием, как клиффхэнгер, либо же она решила снабдить свои рассказы большим актерским отыгрышем, но поверить в столь сильное преображение, произошедшее за каких-то двенадцать часов, было затруднительно, поэтому я оторвался от созерцания тряпки на полу и поднял свои удивленные глаза к ней. Немигающий взгляд Жени, стоящей за кассовой стойкой, был направлен куда-то вглубь ТРК. С точки моего нынешнего расположения – у противоположной стены с полками – я не мог увидеть, что завладело ее умом настолько, что она совершила невозможное и прервала свою болтовню. Судя по каменному выражению лица, причина из ряда вон выходящего события не сулила ничего хорошего.

Ею оказалась миниатюрная, крашенная в блонд, девушка, зашедшая к нам в отдел. Это была та самая «Леопардовая Горжетка».

Натянув на лицо искусственную улыбку, Женя поздоровалась с зашедшей посетительницей, начав со мною невербальное общение при помощи взгляда. Я известил ее кивком, что гость нашего магазина был мною узнан. Достав из тележки сложенную двухстворчатую табличку «мокрый пол!», я прошел в самый центр салона, и, раскрыв ее, поставил наземь. Леопардовая Горжетка дождалась, пока я выполню свои обязанности, после чего, поблагодарив меня, прошла мимо к одной из витрин-столиков.

Наблюдая за визитером и попивая свой стандартный утренний кофе, Жене явно хотелось отомстить за полученные вчера психологические увечья, пускай и объект ее сатисфакции имел к этому лишь косвенное отношение.

– Вы сегодня без подруги? Она нашла более подходящий магазин для высших сословий?

Леопардовая Горжетка, которая, к ее чести, даже не притрагивалась к разложенным парам, а лишь осматривала их глазами, обернулась и растерянно ответила, что та женщина приходится ей не подругой, а матерью. Затем она снова склонилась к джинсам, поджав свои плечи в белоснежном меховом болеро и потупив свою голову.

Мне стало неподдельно печально за эту девчушку – кому, как не мне знать, каково это, когда твой близкий человек позорит тебя пред окружающими. Напоминаю, мой лучший друг – это Ильтс.

Похоже, что ответ Леопардовой Горжетки растрогал до сантиментов не только меня, ведь следующая реплика Жени прозвучала уже без какой-либо желчи в интонациях. Более того – она даже вышла из-за кассы и подошла к нахохлившейся гостье, дабы выполнять свои прямые обязанности консультанта.

– Так и какая пара вам пригляделась?

– Такие, не широкие и светло-голубые. Они лежали где-то здесь.

Женя перебрала несколько джинсов, с первой попытки достав искомый экземпляр. Несмотря на то, что девяносто пять процентов времени в рабочие часы она сидела в обнимку со своим телефоном, Женя не зря ела свой хлеб – когда это было необходимо и у нее имелась заинтересованность, она могла понять желание клиента с полуслова.

– О, Саш, гляди, – Женя качнула головою в мою сторону. – вы родственные души. 511.

Модель, что считалась легендарной жемчужиной и являла собою лицо бренда, и на которую я из любопытства потратил львиную долю своей первой зарплаты, чтобы воочию оценить, стоят ли они своего конского ценника. Остатки от заработанного я потратил на давно планируемую поездку в Е. – расположенного впритирку к нашему городишку мегаполису, считающемуся столицей стрит-арта в стране. Целей поездки было две: посмотреть на город, чье пространство не боится избегать серости и говорить со своими жителями, а также оставить в кишащем жизнью единомышленников котле и свой след – на невысоком каменном парапете плотины пруда, я нарисовал баллончиком через заранее заготовленный трафарет молот и наковальню.

Увидев мои разноцветные штанины, торчащие из-под фартука, Леопардовая Горжетка тут же запротестовала.

– Ох, нет, мне нужны те, что вы держите, однотонные, без каких-либо рисунков.

– Не волнуйтесь, у этого парня эксклюзив, модифицированный собственными руками.

Разрисовал я их в день покупки, в ход пошли излюбленные мною баллончики и акриловые краски. По итогу былая безликость фабричного порождения преобразовалась в коллаж, состоящий из разрозненных надписей, вроде «a product of factory emissions», нанесенных поверх рисунков диспропорциональных скелетов и схематичных рожиц с перечеркнутыми крестами глазами.

– Проблема только в том, что это мужская модель.

Услышав это, покупательница округлила глаза, а на щеках появился румянец оттенка лилейной трещалки.

– Да что вы так реагируете, у нас двадцать пятый год на дворе, унисекс в почете уже больше полувека, спасибо сексуальной революции и Ив Сен-Лорану. Мой гардероб наполовину состоит из вещей, пошитых на мужчин. Но фигура у меня достаточно кобылья, …

Да, Женя обладала здоровой самооценкой и была отъявленной реалисткой, думаю, это одна из главных причин, почему у нее не наблюдалось отбоя от мужского внимания.

– …а вот с вашей комплекцией они просто будут спадать, даже ремень здесь не помощник. У меня есть вариант получше. – положив пятьсот одиннадцатые на место, она проследовала до другой витрины и, взяв с них пару точно такого же цвета, вернулась с нею к Горжетке. – 501. Такая же вневременная классика, подходит под все. Их обожала Монро, а она тоже была женщиной невысокой.

Всучив их посетительнице, Женя рукою указала на примерочную.

– Как наденете – выходите, посмотрю, как сидят на вас. Непредвзятая оценка со стороны очень важна.

Согласившись с последним заявлением, та безропотно отправилась по обозначенному адресу. Заявление, к слову, довольно спорное, ведь произнесено оно было из уст продавца-консультанта, первостепенная задача которого – это всеми правдами и неправдами навязать покупку товара подороже и пробить чек, ибо Женя – в отличие от меня – помимо фиксированного оклада имела и процент с совершенных продаж.

Копошения, сокрытые от наших глаз куском складчатой ткани, продлились около минуты, после чего штора примерочной сдвинулась вбок, а за нею стояла потенциальная жертва наживы Жени, что сменила свою юбку, надетую поверх шерстяных серых колготок, на рекомендуемые ей джинсы.

– Давайте, устройте мне небольшое дефиле.

Горжетка, заметно стесняясь, все же выполнила поручение, по итогу вернувшись в ту же точку, с которой началось ее подиумное шествие.

– Как влитые, будто шили по меркам, снятым с вас.

Еще какое-то время молча понаблюдав за покупательницей, что разглядывала себя в зеркало, Женя хлопнула в ладоши и, решив, что рыбка окончательно напоролась на крючок, окончила прелюдии важнейшей фразой в ее профессии.

– Наличные или безнал?

Рассчитывая девушку, она дала ей несколько стилистических советов, настрого запретив делать подвороты на штанинах, ведь это визуально сделает ее еще ниже и укоротит и так не длинные ноги. Вручив брендированный картонный пакет с пятьсот первыми внутри, Женя пожелала ей приходить еще, после чего, проводив ту взглядом, перевела его на меня.

– А она даже милая, похоже, не в мать. Могу ей только посочувствовать.

– Лишним не будет, особенно после того, как ее кошелек лишился восемнадцати тысяч.

В ответ Женя закатили глаза.

– Слушай, судя по всему, мегера, что приходится ей матерью, будет недовольна не тем, что она раскошелилась на джинсы по неадекватному ценнику, а тем, что она приобрела что-то по цене ниже МРОТа. Да и как бы мне не хотелось заработать на парочку «Космополитенов», эта модель ей и вправду идет. Свое дело я выполнила честно. По-хорошему надо было еще и снять с нее эту горжетку и утилизировать ее, но это уже не входит в мою компетенцию.

Ухмыльнувшись, я, вооруженный распрыскивателем и тряпкой, подошел к кассовой стойке, сел на корточки и принялся тереть ее лицевую сторону. Женя, опершись на ее столешницу локтями, достала телефон и окунулась в бесконечную ленту инстаграма2.

– Так на чем я остановилась? – сумев оторваться от экрана после нескольких пролистанных постов и вновь оказавшись в реальном мире, она вытянула голову и поглядела на меня сверху вниз.

– Обходительный мужчина, что оказался отцом, оплатил тебе такси до дома за свой счет.

– Ага, точно. – дождавшись от меня двух ударов пальцем по собственной мочке, Женя продолжила. – Еду я, значит, до дома, и тут мне в директ…

*

Сегодняшний перерыв я провел в полном одиночестве, чему был рад – Женя и Ильтс были еще теми энергетическими вампирами, поэтому редко выпадающая возможность побыть в тиши наедине с самим собою была не только блаженством для моих перепонок, но и возможностью восполнить ресурсы, которые мне понадобятся уже вечером.

Ильтс, что из-за своего вчерашнего отгула был загружен перенесенными на сегодня желающими сэкономить на стрижке, как-то сказал: «ты не интроверт, ты просто успеваешь наговориться с самим собой, поэтому с окружающими говорить у тебя желания особо нет». Иногда этот парень мог выдавать и что-то глубокомысленное. Согласен с тем, что я еще тот любитель вести монологи внутри своей черепной коробки, но не уверен, что причина, по которой что с Женей, что с Ильтсом наше устное взаимодействие состояло сплошь из их реплик, была конкретно в этом. Просто мне «везло» приходиться по вкусам человекоподобным рупорам, которые выдавали за день словесную простыню, являющуюся месячной нормой для среднестатистического обывателя.

Зашедши домой, я закинул в себя пару бутербродов с ветчиной, включил кабельное тв на фон и принялся вырезать трафареты. Когда они были готовы, я взял их с собою и отправился в мастерскую. В ней меня встретили десять белых квадратов, оставшихся после последнего посещения. Будь я супрематистом, такая галерея могла бы вызвать гордость за себя, но моя фамилия звучала как Кузнецов, а не Клюн или Малевич, и относил я себя к остросоциальному неоэкспрессионизму, так что подобные виды пробуждали во мне лишь тоску.

Три усердные попытки, и от былой тоски не осталось и следа – я смог найти нужную рецептуру, чтобы моя задумка по максимуму реализовалась в жизнь. Вместо одной толстой черной линии по краям изображения я использовал две узких, небесного и белого цвета, что наслаивались друг на друга и от чего воздушный шар сразу прибавил в объеме и заиграл красками. Поглядев на него под разными углами, я удостоверился, что лучшего добиться не выйдет, после чего, забросив трафареты и баллончики в лежащую на пыльном бетоне сумку, накинул ее лямку на свое плечо и ускоренной походкой отправился вниз по лестнице, прямо на гулкие проспекты – свободного времени у меня оставалось еще полно, самое то, чтобы придать этому покрытому сажей промышленному акрополю немного кричащего лоску.

Моей первой остановкой стал дом, укрывший под своей крышей Управление Федеральной антимонопольной службы. Изначально мне приглянулся его государственный собрат, находящейся на другой стороне от проезжей части, и чья золотая табличка у входных дверей сообщала, что внутри облицованных камнем стен обитает некая избирательная областная комиссия. Мне понравилась глянцевая полированная текстура фасада – по граниту я рисовать еще не пробовал и не имел ни малейшего понятия, закрепится ли на нем краска, но рационально взвесив все за и против, я все же оставил эту затею. Иномарки люкс-сегмента, выезжающие с внутреннего двора, камеры, установленные на каждом простенке меж окон и стоящий всего в десяти метрах пост ДПС. Каждый из этих аспектов недвусмысленно сообщал мне, что как только я приложу свой трафарет к манящей стене и нажму подушечкой пальца на кэп баллончика, штраф за вандализм станет неизбежным. Антимонопольщики же жили куда скромнее – здание они делили с аптекой, кофейней и дешевой столовой. Никаких камер, никаких закрытых внутренних дворов, открытый доступ к торцу. Последнее стало решающим фактором.

Пока я нарушал уголовный кодекс, за моей спиной сновали местные, не обращая на меня никакого внимания. Инертность жителей Ч. в моем деле играла мне лишь на руку. Государственные служащие, один из кабинетов которых я видел через ближайшее незанавешенное окно, сидели, подперев свои подбородки ладонями, а второй рукой стуча по клавиатурам. Все как один, затяжное соприкосновение с бюрократией явно имеет последствия в виде потери самобытности. Решив подать им руку помощи, я, закончив с граффити, провокативно оставил свой тег – молот и наковальню, – прямо на стекле окна. Ноль реакции, никто не оторвался от своего монитора. Я сделал все, что было в моих силах, этих ребят уже не спасти.

Следующим остановочным пунктом стала невзрачная и забытая всеми семиэтажка. Будто стесняясь ее вида, город стеснительно запрятал безликое сооружение от одной из своих главных артерий за главным книгохранилищем – публичной библиотекой, что являлась прибежищем интеллектуалов на старый лад, созывая их в свои объятия при помощи языка архитектуры, а именно типичнейшим неоклассицизмом, выдававшим себя восьмиколонным портиком, что подсвечивался в вечерние и ночные часы.

Я решил не трогать библиотеку, которая выглядела вполне себе ничего и без моего косметического вмешательства, поэтому заняться ей мне предстоит лишь тогда, когда с ее фасада отпадет первый кусок штукатурки. Даю на это пару лет. А вот дышащая ей в спину белоснежная образина явно молила о наведении марафета – из украшений на ней был лишь огромный баннер, растянувшийся по всей стене третьего этажа и загородивший собою окна с надписью «аренда помещений». Не могу отказать страждущим

Однажды Ильтс заметил, что он и подумать не мог до знакомства со мною, что граффитисты воспроизводят свои картины более одного раза. Я не был знаком с другими представителями этой сцены, но, как и мой друг, также не встречал подобного. Ильтс предположил, что я делаю это для поиска славы и увеличения охвата аудитории, ведь, тиражируя один и тот же рисунок, его шанс быть увиденным спешащими по своим делам пешеходами возрастает в разы. Может быть, он был прав, просто двигало мною бессознательное. Если же обращаться к версии, уже надиктованной моим сознанием, то я вкладывал в это следующий смысл: будучи художником из завода-колонии, неумело маскирующегося под самый обычный городок, я являлся его потомком (пускай и нерадивым), а, соответственно, и мои необрамленные рамой картины должны кричать об этом каждому случайному зрителю. А что может быть более показательным, как не воспроизведение собственных трудов, вторящее сути фабричного производства?

К вечеру я пополнил свою рисованную дактокарту отпечатками на стенах двух подземных переходов, шести панельных домов, одном ситилайте с рекламой контрактной службы и прямо на асфальте тротуара у самого бордюра, чуть поодаль от стоянки электросамокатов и подошв прохожих. Погруженный в процесс мотания по проулкам, бульварам и дворам, я и не заметил опустившейся предночной темени. Осознание скорой замены баллончика на швабру пришло ко мне, когда я оказался у хорошо знакомого мне остановочного павильона – именно отсюда я каждый вечер уезжал на забитой пассажирами маршрутке после вечерней смены прямиком до своих родных пенатов. Мой заранее непродуманный путь услужливо подвел меня к ТРК, ясно давая понять, что с эскапизмом пора заканчивать. Было это не впервой, мои ноги очень часто машинально направляли мой граффити-маршрут к месту, которое за небольшие услуги делилось со мною копейками на пропитание. Думается, сказывалось то, что я ежедневно торчал там уже около года.

Двадцать шесть минут – столько мне было отведено на то, чтобы сменить амплуа подпольной богемы на благочестивого уборщика, об этом мне сообщил виджет с часами на экране телефона. Мои руки все еще чесались, а времени было в обрез. В срочном порядке требовалось найти последний «холст». Операция будет выполнена успешно и, стоит отметить, крайне дерзко – последний аэростат я нанесу на одну из фасадных панелей развлекательного комплекса, наплевав на все меры предосторожности.

4

Закон Мерфи гласит: если что-то может пойти наперекосяк, оно пойдет наперекосяк. Поздравьте, я испытал это на своей шкуре.

Ничего не предвещало беды, чтобы получить неприятную оплеуху. Да, вчера я опоздал на каких-то двенадцать минут, но, мне кажется, не будь я столь ответственным человеком, я бы мог приходить раз в месяц. Из обоснований, доказывающих эту теорию – фотографии, которые Женя должна была делать каждый раз, когда я появлялся в салоне, и отправлять моему работодателю, подтверждая факт моего присутствия. Фото было сделано один раз – в то самое утро, когда я только вступил в должность. Уже вечером того же дня радиоле, обеспечивающей меня оригинальными биографичными аудиоспектаклями, показалось, что подобная практика крайне унизительна по отношению ко мне, а также запрашивает раздражающих своей бессмысленностью действий уже от нее самой, что с тех пор моему начальству на электронную почта приходил один и тот же снимок в течение года, на что ни разу не было выказано претензий.

Само собою, вчера я не успел съездить до мастерской и оставить свой инвентарь на положенном ему месте. Вместо этого я заявился со спортивной сумкой прямо в салон, закинул ее в подсобку и забыл о ней до сегодняшнего утра. Честно выполнив все свои задачи, я забрал ее с собою и отправился на выход, пожелав Жене поменьше клиентов. Все было замечательно, вчерашний кураж от плодотворных прогулок все еще был со мною, в моей голове уже роились идеи о новых свершениях на поприще стрит-арта. Казалось, ничто не сможет испортить моего настроения. К сожалению, один из пожилых охранников этого треклятого ТРК думал иначе.

Сначала я даже не понял, что произошло. У эскалатора я услышал старческое «стоять», подумав, что у какого-то пенсионера внезапно поплыл пол в глазах, и он таким незаурядным способом попытался усмирить свой вестибулярный аппарат. Даже не обернувшись, я продолжил свое шествие к главным дверям комплекса, и в каких-то пяти метрах от них я почувствовал, что нечто тянет меня за дафлкот в обратную сторону. Обернувшись, я увидел на уровне своих лопаток круглую слепящую лысину, окаймленную по контору жиденькими седыми волосами.