Теневия. Зов мрачной судьбы

ПРОЛОГ

Я не знаю, когда это закончится. Когда мне придется вернуться обратно. Голова идет кругом. Страшно выходить из дома и страшно оставаться одной. Страшно смотреть в зеркало и страшно оборачиваться.

Страшно, что он вернется за мной.

Недавно мне показалось, что я столкнулась с ним. Не знаю, было ли это явью или плодом моего истощенного разума. Утренний туман повис в воздухе, и вялые люди медленным потоком текли мимо, заставляя двигаться вперед. Внезапно в десятке метров блеснул редкий солнечный луч, привлекая мой взор и, коротко сверкнув, запутался в локонах светлых волос. Сердце дрогнуло. Знакомый силуэт замер, словно ощутив внимание. Луч исчез, растворившись в тусклой тени. Круто обернувшись, я изо всех сил бросилась обратно, ненароком нарушая устоявшееся движение.

Когда я осмелилась оглянуться, его уже не было. Глупо. Пусть я играю в воображаемые кошки-мышки, он наверняка знает, где меня искать. Не удивлюсь, если это была его идея – забросить меня сюда.

Каждую ночь тупая ноющая боль усиливается и накатывает волнами. Она тяжело осела где-то в груди и пустила корни в легкие. Тяжело даже дышать. Уткнувшись в собственные ладони, я пытаюсь вздохнуть, но вырываются лишь слабые хрипы. В голове один неясный шум, который никак не может прекратиться. Таблетки притупляют эмоции, но напряжение остается. Не получается забыться и во сне.

Я знаю, что это. Весть о смерти.

Совсем скоро кто-то должен умереть.

Глава 1

«Кто являлся первой примадонной Императорского театра? Варианты ответов…

– Валери Ковач

– Эвр Орзос

– Эстель Грановски…»

Тяжело вздохнув, я аккуратно закусила и без того саднящую губу, подперев ладонью голову – отвратительная привычка, от которой я не могла избавиться. Другая рука, держащая остро заточенное перо, на мгновение зависла в воздухе между именами «Валери Ковач» и «Эвр Орзос». Эстель Грановски точно была известна как один из выдающихся ректоров первого Художественного Лицея, который позже был преобразован в нашу Академию тонких искусств имени императрицы Ванессы Искусницы, которая и являлась основательницей заведения около четырехсот лет назад. Между прочим, поступить в нее было тяжело даже высшим слоям аристократии – принимали лишь действительно талантливую молодежь. А вот другие две личности… Они точно были связаны с оперным пением, но кто из них был первой примадонной, а кто курировал первую труппу, я не помнила.

Откинувшись на спинку стула, я уставилась на тест. Никогда не любила историю театра. Лекции были скучными до невозможности, а зачеты и проверочные трудновыполнимыми. Я до сих пор не могла понять, зачем будущим певцам, артистам и актерам знать руководящий состав каждого поколения главного театра или до мелочей зубрить все свободные формы танца. Но никогда не жаловалась: мне действительно нравилась эта студенческая жизнь, движение, хоть и было очень сложно. Сколько раз я давила в себе слезы, уча новые и новые билеты по развитию зарубежной музыки, тщетно пытаясь запомнить всех исполнителей и особенности их игры. Однако, отличные оценки и весомый результат стоили того.

Как же я гордилась тем, что действительно смогла стать одним из студентов академии благодаря только своим навыкам.

Пение всегда занимало особое место в моей жизни. Оно позволяло мне забыться, оказаться в своей стихии, которая наполняла душу гармонией по мере того, как я растягивала слова. Мама всегда была против подобного занятия. Она как высококвалифицированный инженер пользовалась спросом среди государственных предприятий Теневии, разрабатывающих крупные объекты машиностроения и металлургии, а потому надеялась, что я пойду по ее стопам.

С детства я привыкла быть самостоятельной. Мы часто переезжали в связи с ее работой, останавливаясь в самых разных уголках. Обычно меня сразу зачисляли в местную школу, и в то время, как я исправно посещала заведение, мама пропадала на очередных испытаниях новых образцов или выявляла неполадки, которые приводили к неисправностям в процессе производства. Возвращалась она всегда поздно, говорила редко. Мы никогда не были близки. Она лишь подкидывала мне новые и новые задания по высшей математике, в которой я разбиралась очень плохо, дополнительные тренировочные тесты, элементарные упражнения по чертежам, но никакого успеха я не добивалась. Я не была склонна к таким наукам, да и никакого желания заниматься ими в себе найти не могла. Однако, какие-никакие основы с трудом, но были заложены во мне.

Гораздо больше мне нравилось петь. Люди были очарованы моим голосом. Нередко меня просили выступать на школьных концертах, но я отказывалась. В памяти все еще был свеж случай, когда мама, узнав о моем выступлении с простенькой песней, устроила настоящий скандал и выдернула меня прямо перед номером. Мне было десять. Я до сих пор помню, как глотала злые слезы обиды по пути домой, пока мама взволновано объясняла, почему подобные занятия являются недостойными и как лучше потратить время на подготовку к проверочной по черчению.

Наверное, ее можно понять. Перспективная Алисия де Шильо действительно испугалась не только за меня, но и за свою репутацию. Она еще помнила гонение на сирен. Император Ульрих, правящий и сегодня, объявил массовое истребление людей с чудесной способностью завораживать голосом. Говорят, была настоящая резня. Мужчины, женщины, дети – никто не устоял под натиском отрядов, ищущих причастных к государственному перевороту, который собирались устроить. Тринадцать лет назад действующее формирование сирен императорской армии взбунтовалось против приказов высшего командования в течение войны с государством Астрорион. Это рассчитали государственной изменой. Из-за отказа подчиняться и участвовать в битве при Хрустальных холмах погибло много мирных жителей, которые оказались бессильны против вражеских сил. Выживших было мало. Астрорийцы разграбили город, сожгли то, что можно сжечь, уничтожили то, что можно было уничтожить. С тех пор то место стали звать Кровавыми холмами. Никто не знал истинных мотивов сирен, но в ходе официального расследования было выяснено, что они готовили государственный переворот и убийство императора. Народ не мог простить такое. Сирены были практически истреблены как вид. Конечно, проходили судебные разбирательства, которые решали исход каждого обвиняемого, однако свирепые люди были полны жажды мести. По этой причине часть сирен просто не добрались до суда живыми, а оставшиеся получили смертный приговор и были расстреляны. До сих пор среди учеников нашего учебного заведения можно обнаружить отстраненных, напряженных молодых людей в темной одежде, тщательно наблюдающих за обстановкой среди студентов – люди Главного Инспектора Дрейвена Тенемира, следящие за всеми, кто хотя бы отдаленно занимается пением. Специальное отделение, созданное для этой цели. Более того, большинство вокальных кружков и клубов было закрыто по различным «официальным» причинам, например, неуплата налогов или нарушения в деятельности организации. Неудивительно, что мама скептически относилась к моему желанию развивать свой голос.

Если честно, сами события, происходящие тогда, малопонятны. Время до моего шестилетия совсем размытое для меня. Чистый лист. По словам врачей, такая реакция подсознания совсем не редкость для детей, переживших тяжелое эмоциональное потрясение. Я совсем не помню восстание в Кровавых холмах, как и своей жизни до того момента, как открыла глаза в белой палате, в которой остро пахло спиртом. Это было медицинское крыло больницы, куда меня доставили после пожара, произошедшего в моем старом доме. Настоящем доме.

Я знала, что мама не родная мне. В тот день я встретила ее впервые, вернее, это первые воспоминания о ней, что хранятся в моей голове. Мои родители были простыми людьми, которым не посчастливилось жить на границе с Астрорионом. Они одни из тех, кто погиб в результате восстания. Никто даже не мог сказать мне их имен. Я оказалась в числе тех выживших, что смогли перенести те страшные дни бомбардировок нашей деревни, Шейденвен. Народ бежал в соседние земли, город Гломхавен, не разбирая дороги. Говорят, что четверть погибших в те дни скончались во всеобщей суматохе и давке. Там меня и подобрали, бессознательную, со спаленными локонами темных волос, а позже доставили в больницу.

Мама была одной из тех, кто занимался восстановлением железнодорожных путей, связывающих Холмы и столицу Теневии – Ноксхавен. Она тоже была там со своей семьей, которая не выжила. Она никогда не рассказывала мне о мертвом муже и дочери, Сесилии. Наверное, поэтому Алисия взяла меня к себе: измученная, она желала заполнить в душе ту пустоту, которая осталась в ее душе после гибели родных. Насколько мне известно, Сесилия была младше меня, но насколько, не знаю. Точно сказать невозможно: я не помнила ни своего возраста, ни имени. Врачи сказали, что мне около шести, а мама назвала меня Юдит. «Воскрешающая огонь» в переводе с древнего теневийского языка.

Так мы и жили до моего семнадцатилетия. Незадолго до того, как я поступила в выпускной класс, маме предложили взяться за разработку крупного дирижабля нового типа. Что-то связанное с необходимостью поставки тяжелых грузов на дальние расстояния. Так мы и оказались в столице Теневии – Ноксхавене. Наверное, это стало моим спасением. У меня впервые появилась подруга, с которой не пришлось бы прощаться через полгода. Но настоящим подарком судьбы оказалась квартира, выданная государством рядом с главной площадью имени богини Тихии. Она была небольшой, с хорошим ремонтом и огромными окнами до пола в гостиной. Только стены оказались невероятно тонкими. А потому я могла слышать то оживление, которое происходило рядом.

На площади Тихии располагался Императорский театр – величественное здание под стать названию. Высокие колонны из черного мрамора упирались вверх, демонстрируя позолоченный свод, обсидиановый пол эффектно оттенял ярко-белые матовые статуи грифонов, расположенных вокруг стен – символ Императорской семьи. Расправив могучие крылья, на которых было видно каждое перышко, они свирепо разевали свои пасти, демонстрируя клыки. Глаза каждого животного были инкрустированы крупными кроваво-красными рубинами. Казалось, они готовы вот-вот взлететь – настолько искусен был слепивший их мастер.

Каждый вечер, проведенный в одиночестве, я наслаждалась теми звуками, доносившимися до нашей квартирки. Никакие стены не могли заглушить громкие скрипки, виолончели, саксофоны, заполнявшие воздух волшебными мелодиями. Разодетые состоятельные горожане, именитые особы, известные политики и советники императора горделиво пересекали обсидиановый вход, скрываясь в мягком свете ламп. С благоговением я наблюдала за каждым прохожим, которому выпал шанс побывать в том месте.

Однако эмоции, которые я испытала, впервые побывав там со своей подругой Авророй, невозможно передать словами. Это была опера «Песнь о морских тенях», повествующая о всем знакомой легенде о проклятии сирен.

«Давным-давно, много зим назад в водах великого океана жила чудесная раса неземных существ, прозвавшие себя сиренами. Их внешности были очаровательны, а голоса настолько обворожительными, что были способны заглядывать в самые глубины людских душ и пленять своим звуком.

Когда-то богоподобные существа обитали на островах вместе с простым людом в любви и гармонии, не зная бед. Их пение несло радость и умиротворение, а сердца были чисты и открыты. Но однажды могущественный бог влюбился в одну из сирен, Эклипсу, и попросил ее руки. Долгое время уклонялась она от ответа, но затем все же отвергла его любовь, предпочтя обычного смертного, с кем желала быть вместе до конца своих дней. В ярости божество прокляло Эклипсу и всех ее братьев, и сестер, наложив на душу тьму. Теперь каждый раз, когда сирены пытались спеть одну из своих прекрасных песен, оборачивалась она смертоносной для людей. Скорбя о своей утраченной чистоте, они были вынуждены скрыться в глубинах океана, чтобы не навредить никому».

Легенда гласит, что по ночам каждая сирена выбиралась на берег и поет, взывая к Луне, надеявшись быть прощенной и вернуть былую славу их народу. Слышались печальные мелодии, которые уносились вдаль по волнам, приносив смертельную тоску тем, кто осмеливался их послушать.

Яркие декорации и тщательно проработанные костюмы послужили способом передать неповторимую атмосферу древних лет, которая поддерживалась сверкающей золотой лепниной, покрывавшей купол театра изнутри. Тонкая мелодия скрипок, звонко звучавших на фоне мрачных контрабасов, непостижимым образом заставляла трепетать в моменты наивысшего напряжения и внутренне напрягаться в беспокойстве за судьбы героев. А пение… Чарующие голоса певцов то сливались в одной целое, демонстрируя единение звуков, то расходились по тембру и окраске, превращаясь в хитрое сплетение тональностей разного рода. Каждый раз, слыша нежное сопрано, сопровождаемое басом, я задерживала дыхание. В финале у меня даже навернулись слезы.

В тот вечер я окончательно поняла, с чем хочу связать свою жизнь.

Не стоит объяснять, насколько недовольна была мама, узнав, что я подала документы на поступление не в ее любимую Высшую школу технических наук, а в Академию тонких искусств. Она отговаривала, как могла, даже пыталась помешать на вступительных испытаниях. Однако я блестяще сдала внутренние тесты на основе литературы и истории, к которым готовилась все свободное время, и прошла индивидуальные прослушивания. Нельзя сказать, что мама приняла мое решение. Первое время она пыталась шантажировать меня, объявив бойкот, но быстро сдалась, когда я съехала в совсем небольшую квартиру, состоящую из скромной комнаты, ванной и крохотного балкона. Она смирилась, но все еще была недовольна. Поэтому наши и так натянутые отношения совсем ухудшились.

Но я скучала по ней, правда, скучала. Может, мы и не обладали той нерушимой, первобытной душевной близостью матери и дочери, но были привязаны друг к другу. Теперь же мы общались не чаще, чем раз в неделю, встречаясь в уютном кафе рядом с площадью в одно и то же время, в один и тот же день недели. Беседы были, мягко говоря, неловки. Я ощущала, что теряю нашу прежнюю жизнь. Однако сердцем я чувствовала, что поступаю правильно. Человеку свойственно выбирать свой собственный путь и покидать родное гнездо, которого у меня, кстати, если так посмотреть, и не было.

Признаться честно, иногда я завидовала маме. Я никогда не отличалась какими-либо навыками. Вернее, была обычной. Посредственной. Простая девочка невысокого роста с черными глазами и веснушками на щеках. Оценки на уровне ударника, внешность незапоминающаяся, сама по себе тихая и спокойная. Ни капли схожести с гениальной матерью, которая всегда выделялась своим взбалмошным характером, заразительным смехом и способностью расположить к себе всех окружающих.

Может, поэтому, поступив туда, куда мечтала, я дала себе слово измениться. Стала чуть более открытой. Меня любили преподаватели, ведь я отчаянно старалась выбиться в пятерку лучших студентов, что получилось с трудом. Конечно, совмещать усердную подготовку к учебе и работу нелегкое дело, однако я справлялась. Мне вполне хватало денег, которые я получала за ежедневные подработки воспитателем в младших классах музыкальной школе вечером, где я в основном следила за малышами и уборкой, а также той суммы, которую мне выделяла мама. Казалось, что жизнь стала намного ярче.

Указав ответ на последний вопрос теста, я отложила ручку и немного потянулась, сдержав зевок. Глаза слезились от недосыпа. Вчера пришлось задержаться после работы, чтобы собрать обратно рухнувший со стены стенд, сбитый по случайности одним из учеников во время перерыва между сольфеджио, а после допоздна я пыталась вызубрить материал для сегодняшней проверочной. В последнее время я спала совсем мало, оттого мне иногда мерещились странные вещи, например, неясные тени, которые мое уставшее подсознание генерировало после тяжелого дня.

Вот и в тот миг, сдав работу и вылетев из класса, радуясь последней паре на этой неделе, я немного притормозила в коридоре, заметив, темное пятно за окном. Окинула взглядом двор, видимый сквозь стекло с первого этажа – мощеная каменная плитка голубоватого цвета, пышно брызгающий водой белый фонтан, чьи капли переливались радугой под ярким солнцем, и вялые студенты, переговаривавшиеся на лавочках. Ничего необычного. Нахмурившись, я пообещала себе обязательно приобрести настойку перистой травы, успокаивающей нервы, и, может, поспать лишних пару часов. В последнее верилось мало.

Широко зевнув, я уверенными шагами направилась в сторону дома, про себя радуясь, что сегодня пятница перед национальным праздником Величия Теневии, а значит, младшая школа не учится и у меня есть свободное время перед встречей с мамой. Сначала я предложила ей изменить наш обычный график и сходить вместе на фестиваль, отведать яблок в карамели, насладиться концертом бродячих музыкантов, посмеяться над гаданием теневийцев или послушать старые рассказы об исчезнувших ныне народах, но она отказалась, сославшись на испытания новых образцов. Хотя я и не стала настаивать, я была уверена, что она солгала. Наверное, ей просто было неудобно проводить со мной время как раньше. Я физически осязала ту неловкость, что воцарялась между нами, несмотря на мои попытки изменить что-то.

Поэтому я договорилась провести со своей ближайшей подругой, Авророй, с которой я познакомилась в многопрофильном колледже имени Святого Аурелия, как только мы переехали в столицу. Черноволосая и зеленоглазая, она часто являлась той, кто придумывал наши небольшие приключения, что не сочеталось с ее образом примерной дочери одного из членов парламента и образцовой ученицей Высшей школы технических наук, куда она поступила благодаря настоящему дару в математике.

Я поежилась. Ступая вниз по пустой улице на окраине города, мне все еще чудились мутные очертания где-то на периферийном зрении, от чего я все чаще терла глаза. Внезапно, словно за одно мгновение, опустилась тьма. Я остановилась, обратив нахмуренное лицо к небу. Неужели гроза? Но там не было ни облачка, лишь леденящая синь, отливавшая фиолетовым, как багровые отметины, оставленные чьей-то жестокой рукой. Неожиданный ветер почти сбил меня с ног, хлестанув пригоршней песка в глаза и заставив прислониться спиной к стене здания. Пятясь, я забежала в переулок рядом со знакомой булочной, где обычно обедала между парами, желая переждать порывы. Пронзительный крик разрезал воздух. Затаив дыхание, я направила свой взор на источник звука, тем временем стараясь слиться с камнем за моими плечами. Там, напротив меня всего лишь в каких-то ста метрах замерла фигура в черном плаще. Объемный капюшон закрывал ее лицо, однако по ярко-белым, густым прядям волос, тяжелым каскадом упавших на грудь, и тонкому шнурку, обвязавшему узкую талию, можно было определить, что это была женщина. Крик раздался снова. Я изо всех зажала себе рот, чтобы не издать ни малейшего признака, что здесь есть кто-то еще.

Мне было ясно, кто повстречался на моем пути.

Это была банши.

Глава 2

Она смотрела на меня. Белые, отвратительные глаза из пустоты смотрели на меня, пытаясь залезть в самую душу, пробраться до костей и сжать внутренности.

Меня передернуло. Ноги подкосились, и я рухнула наземь, закрыв уши. Прерывисто дыша, я пыталась вспомнить все, что знаю об этих существах.

Банши. Полудухи, полулюди, преимущественно женщины. Хранители наиболее важных и древних семей, таких, как императорская. Они обладают чудесной связью, которая заставляет их чувствовать беду, надвигающуюся над их подопечными. В каком-то смысле защитники.

Я никогда их не видела, вернее, мне так думается, ведь по обычной девушке в толпе не определишь ее принадлежность к этим существам. Информация о них засекречена. Они верные спутники самых знатных людей на праздниках, тенью следующих за ними. Даже сам император Ульрих, гордясь, демонстрирует статную высокую женщину в темном капюшоне на приемах, которая, спрятав руки в рукавах, молча стоит за его спиной.

Банши совсем мало. Можно пересчитать их на пальцах, ведь подобные девушки являются редкостью. Мне не было известно остальных их сил или возможностей, ведь все это хранилось в строжайшей тайне. Они тихие советники, молчаливые воины и последователи, верные определенной семье.

Их истинную форму, как духа, предпочитают рассказывать малышам в качестве страшилок, однако мало кому посчастливилось наблюдать глаза, словно сотканные из пустоты.

Я зажмурилась. Что происходит? Зачем здесь появилась банши? Неужели она пришла… за мной?

Ветер выл, заставив меня закрыть уши. Песок залепил нос и рот, так что мне пришлось отплевываться. Внезапно мне показалось, что звуки вокруг – это не просто шум. Я приподняла голову и ослабила хватку. Женщина все так же стояла напротив меня, немного наклонив голову на бок. Я содрогнулась. До меня долетел обрывок свистящего шепота, который мог сойти за гул ветра:

– …Юдит…

Оцепенение колючими щупальцами схватило меня, заставив замереть. Грудь сдавило от страха. Небо будто потемнело еще сильнее, а в горле пересохло. Не моргая, я уставилась на банши. Ее рот приоткрылся.

– …ко мне…

Я закричала. Крик был настолько пронзительным, что меня затрясло, как в лихорадке. Что это? Что ей надо? Я схватилась за голову, продолжая кричать, и кричать, и кричать, чувствуя, как липкий ужас растекается по венам.

В какой-то миг я ощутила резкую боль на лице. Я дернулась, ошеломленно распахивая глаза и пытаясь скорее прогнать пелену перед глазами. Надо мной, склонившись, нависла белая фигура, отчего я немедленно напряглась. Кто-то вцепился в мои плечи, трясся их со всей силой. Словно сквозь толщу ваты в ушах я услышала слабый встревоженный голос:

– Девушка, девушка…

Я резко вскочила, пошатнувшись. Незнакомый мужчина, одетый в белую форму, обеспокоенно оглядывал меня, поддерживая за локоть.

– С вами все в порядке?

Оглянувшись, я с удивлением увидела яркий солнечный свет, режущий глаза, и толпы людей, уверенно снующие рядом. Никакого ветра. Никакой тьмы. Никакой…

– Где она? – выпалила я, продолжая осматривать улицу. Там, где всего пару минут назад стояла зловещая фигура, ссорилась пара школьников, размахивая портфелями.

– Кто? – спросил мужчина, поправляя поварской колпак на голове.

«Пекарь из соседней булочной», – пронеслось в голове.

Я помотала головой. Щека горела, и я растерянно накрыла ее ладонью.

Морщинки собрались между бровями мужчины. Смущенно почесав шею, он пробормотал.

– Вы извините за это… Просто шел мимо и увидел, как вы сначала грохнулись, а потом закричали так, громко и дико… Я даже испугался на мгновение… Ну, и чтобы вы пришли в себя…

Влепил пощечину.

– Вам плохо?

– Разве вы не видели это? – прошептала я. – Как небо внезапно потемнело, и ветер, песок, – по мере того, как я неуверенно продолжала, лицо пекаря все больше вытягивалось. Последние слова я произнесла совсем тихо.

Незнакомец нахмурился. Я потерла двумя пальцами переносицу, решив не упоминать банши. Сочтет меня городской сумасшедшей…

Но ведь я видела, видела эту женщину. И шторм мне не привиделся, это правда было. Не могла же я выдумать это?

Вспомнив пустой взгляд, я поежилась. Сердце все еще громко стучало в висках, вызывая тупую ноющую боль.

– Вы можете идти?

Я подняла глаза, схватившись за стену. Черт, уже успела забыть о нем.

Мужчина обеспокоенно вглядывался в мое лицо, не выпуская из рук. Я мягко выбралась из его хватки.

– Да, да, все в порядке. Просто мне внезапно стало плохо.

– Головные боли? – понимающе нахмурился он.

– Да, – я ответила, отчаянно кивая головой и пятясь из переулка, – спасибо, что помогли.

Запнувшись, я рванула, желая поскорее убраться из этого места. Первобытный, диковинный страх все еще не отпускал меня, мертвой хваткой сжав горло.

– Стойте, – закричал пекарь, бросившись в след.

Я испуганно замерла. Казалось, сердце пропустило удар. Что?

– Вы забыли, – пробормотал мужчина, протягивая мой полупустой портфель.

Сглотнув, я приняла его, выдавив что-то наподобие улыбки, кивнула и побежала прочь.

***

Тихо зашипев, я резко втянула воздух, стараясь игнорировать острую боль. Кусок ваты, обмоченный в спирте, пропитался кровью, пока я осторожно обрабатывала рану. Не рассчитав скорость, я подвернула ногу на выпирающей каменной кладке и растянулась во весь рост прямо перед своим домом, немного поцарапав подбородок и разбив колени.

В голове клубился вихрь мыслей. Что произошло? Неужели я действительно все выдумала? Никто не видел банши в подобном обличии как минимум десятки лет с тех пор, как они заключили союзы с семьями. Да и зачем я им? Однако, я точно помню, как меня звали по имени.

Щедро обмакнув чистый кусок ваты дезинфицирующим средством, я плотнее прислонила его к колену, желая почувствовать жжение, которое могло бы отрезвить.

Тот прохожий точно сказал, что разглядел, как я рухнула, ничего не упомянув ни про ветер, ни про что-то другое. Но я видела это, чувствовала на себе порывы, ощущала, как песок забился мне в рот, не говоря уже о бездонных глазах и голосе, звавшем меня. Что это все-таки было?

Меня все еще потряхивало. Смахнув прядь со лба, я поднялась с пола и взглянула в зеркало в ванной. На меня смотрело напуганное бледное лицо, обрамленное темными вьющимися волосами, карие глаза подозрительно покраснели, а царапина на челюсти смотрелась еще ярче. Дрожащими пальцами наклеила на нее белый пластырь. Я замерла. Губы сжались в тонкую нитку.

Настенные часы натужным звуком пробили пять часов, вынудив меня двигаться. Точно. Сегодня должен состояться ужин с мамой. Каждую пятницу мы встречались в ресторане под названием «У Карло» за одним и тем же столом в одно и то же время. Беседы были натянутыми, но я ждала их. Я все еще скучала по маме, пусть у нас были разногласия и ссоры. Больно осознавать, что этого хватило, чтобы ощущать себя чужой в ее компании.

Собравшись с духом, я схватила расческу и мерными движениями начала приглаживать волосы, чтобы заплести их в косу. Голова немного закружилась. В последнее время я спала все меньше и меньше. Может, это и есть причина моих галлюцинаций? Поразмышляв об этом пару минут, я пришла к выводу, что это просто надо забыть. Стереть из памяти. Могла ли я что-то сделать? Нет. В моих силах только взять дополнительный выходной или прогулять учебу и выпить успокоительного.

Через час я уже изо всех сил мчалась вниз по улице, задыхаясь от быстрого бега. Черные брюки покрылись пылью, а каблуки на сапогах норовили застрять в щели между плитками. Мама, будучи пунктуальным и педантичным человеком, была бы недовольна, поэтому я вцепилась в сумку на плече и постаралась ускориться.

Внезапное шевеление где-то внутри сбило меня с ног. Отчаянно хватанув ртом воздух, я остановилась, непонимающе прижав руку к ноющей груди. Это была… странная боль. Как будто я ощущала острую тоску, накрывающую меня волнами. Казалось, она завладела каждой клеточкой тела. Я уперлась ладонью в колено. Мое дыхание было прерывистым, словно я не могла найти кислород. Что-то теплое, щекочущее легкие потянуло меня вперед. Я не могла понять, что происходит, просто чувствовала, что мне надо идти. Куда-то совсем в противоположное направление. Круто повернувшись, осторожными шагами я направилась вперед. Боль не стихла, но определенно перестала сдавливать внутренности так сильно. Словно в трансе я уверенно огибала прохожих, идя в сторону главной площади. Ноги сами несли меня, а рука все еще покоилась на груди.

Это ощущалось так… правильно. Будто я иду туда, где мне место. Рядом кричали дети, но я не обращала внимания, пропуская эти звуки как фоновый шум. Одна девочка с ослепительно белым бантом на голове пищащим голосом заверещала, уронив мороженое из рук:

– Мама! Мама!

Я остановилась. Мама? Точно, мама. Что я здесь делаю? Потерянно взглянув на свои руки, я опустила их вдоль туловища. Что происходит? Виски снова пронзила вспышка боли, и я невольно застонала. Черт, с моим телом точно что-то не то.

Тянущее чувство внутри груди исчезло, и медленными шагами я направилась обратно. Кажется, от перенапряжения я совсем схожу с ума. Сегодня же хорошо поем и лягу спать.

Признаться, этот случай испугал меня сильнее, чем могло бы показаться. Я теряла контроль над своим телом, что было страшно. В душу закрался червячок сомнения, но я жестоко подавила его, пытаясь остановить дрожь в теле. Это просто усталость. Ничего более.

Со всеми остановками и задержками я пришла позже на добрые полчаса. Мама будет зла. Она терпеть не может, когда кто-то опаздывает и когда она сама заставляет кого-то ждать.

Толкнув стеклянную дверь ресторана, я напряженно улыбнулась знакомому официанту, проходившему мимо. Увидев меня, он показался озадаченным.

– Добрый вечер, – пробормотал он.

– Добрый, – кивнула я, направившись к привычному для нас месту, где мы всегда ужинали. Мама строго бронировала самый последний стол, сидя за которым можно было любоваться заходящим за спускающейся вниз улицей солнцем. Я поджала губы, – моя мама уже здесь, да? Сегодня мне пришлось задержаться.

– Извините, но в этом и проблема, – молодой официант жестом попросил меня остановиться, когда я увидела сидящую за тем самым столом пожилую пару. Крутя в руках бокал, полный темного вина, женщина с массивными золотыми серьгами оживленно что-то рассказывала, в то время как ее муж молча наблюдал за ней с полуулыбкой. Юноша подал голос, вынуждая меня обернуться в его сторону. – Вы опоздали почти на сорок минут, и, к сожалению, я был вынужден уступить ваше место другим посетителям. Бронь длится всего лишь пятнадцать минут.

Я опешила. Что значит, опоздали?

– Как это? А где моя мама?

Он развел руками.

– К сожалению, этой информацией я не владею. Однако со всей уверенностью могу сказать, что здесь она не появлялась. Но я могу пересадить вас за другой стол, если вы желаете поужинать. В другом крыле нашего ресторана есть места.

Я напряглась. Странно. Мама никогда не пропускала встречи без предупреждения. Может, случилось что-то экстренное, что требовало ее присутствия? Насколько я помнила, сейчас она работает над модернизацией дирижабля, а потому она вынуждена наблюдать и за теоретической частью, и за испытанием разработок. Наверное, ее задержали, и предупредить не получилось. Зайду к ней завтра перед фестивалем.

Официант нетерпеливо кашлянул:

– Ну, так что?

– Не нужно, – пробормотала я, разворачиваясь, – я ухожу.

– Хорошо, – он кивнул, а после зашарил руками по карманам, – секунду, когда я накрывал ваш стол, там была записка.

Он протянул клочок бумаги, напоминающий вырванный тетрадный лист в линию.

– Держите.

Я облегченно выдохнула. Видимо, мама все-таки нашла способ предупредить меня

– Благодарю.

Бумага была старой и пожелтевшей, словно давно лежала в стопке ненужных папок. Края были потрепаны, а некоторые линии стерлись под давлением времени. Развернув, я обнаружила незнакомый ровный почерк на выцветших чернилах.

«Я сижу не одна,

Вокруг тишина,

И смотрю я в глаза

– В те пустые глаза –

Своей смерти.

Она смотрит в ответ,

Шепчут губы: «Привет.

Ты закрыла весь свет,

Что теперь не поможет»

Среди мрачных картин

Повседневных рутин,

Где один формалин

Бальзамирует сгнившие души,

Мои ноги увязли

В том болоте опасном,

Понимая, напрасно

Мне хотелось сбежать.

А голос молвит во тьме:

«Ты тянулась к мечте,

Но, как видишь, она

Эфемерна»

Кто же это сказал,

Я или бледный овал,

Что за мной наблюдал

И косой потрясал,

Нависая над левым плечом.»

Текст обрывался, но в нижнем углу стояла стрелка, указывающая на то, что продолжение следует искать на следующей странице.

Я перевернула лист. Что это? Оборотная сторона была пустой, за исключением одного слова, написанного размашистой маминой рукой – я узнала это по верхнему соединению букв и своеобразному написанию «в».

«Чаша снов»

Ничего непонятно. Кто это мог оставить? Кому это надо? В душу закралось неясное чувство сомнения и легкого страха. Аккуратно сложив бумагу, я спрятала ее в сумочку.

Странный день.

Забежав в аптеку, я решительно купила успокаивающие травы, твердо желая избавиться хотя бы от переживаний, а после легла спать, едва часы пробили десять.

Глава 3

Мамины руки гладили меня по голове, зарывшись в темные локоны. Зевнув, я прислонилась к ее боку и прижалась щекой, довольно урча. Мои маленькие пальчики перебирали махровый пояс ее халата, пока она, озаренная теплым огнем небольшой свечи, тихо напевала колыбельную. Ее мягкий голос лился сладким потоком и проникал в уши, баюкая мое детское сознание. Я дремала, чувствуя себя любимой и защищенной, хотя знала, что маме скоро снова нужно уйти на целую ночь ради работы. Хотелось продлить этот миг как можно дольше и запечатлеть в памяти.

Мама замерла. Недовольно поморщившись, я тихонько помычала, желая вернуть ее нежные прикосновения. Повеяло холодом. Мурашки пробежали по моей коже. Я приоткрыла слипшиеся ото сна глаза, удивленно замечая погасшую от ветерка свечу.

– Мам?

Шею обожгло морозное дыхание. Напряженно втянув воздух, я задержала дыхание и, замерев, рискнула поднять глаза вверх, желая увидеть мамино улыбчивое лицо. Однако вместо этого в меня впились пустые белые глазницы банши, вырвав из моей груди отчаянный крик.

Подскочив с места, я очнулась и резко закашлялась, пытаясь оглядеться. Меня окружала моя скромная спальня. Неяркий лунный свет пробивался через плотные шторы, освещая мои худые ноги, переплетенные одеялом и мраком. Моя грудь тяжело вздымалась, пока я лихорадочно пыталась стереть с себя прикосновения банши, все еще леденящие кожу. Давно мне не снились кошмары. По правде говоря, мне редко что-либо снится.

Растерев ладони, я обхватила ими шею в попытке успокоиться. Этот сон вкупе со всеми вчерашними событиями насторожил меня, вселяя беспокойство. Что-то происходило. Что-то темное, я чувствовала это.

Часы негромко пробили, оповещая, что сейчас всего лишь три ночи. Я лениво перевернулась на бок, внимательно слушая стук сердца. Сон не приходил.

Поднявшись с постели, я надела мягкие домашние тапочки и шаркающими шагами направилась в кухню, желая выпить воды. Спасительная влага пробежала по моему горлу, смачивая охрипшие связки. Стойте, охрипшие? Я натужно прокашлялась. Попробовала посчитать вслух.

– Раз, раз, два, три.

Слова неприятно царапали, оседая тяжелым комком. Стекло стакана холодило пальцы. Я медленно крутила его в руках, болтая остатки воды. Вероятно, мне «посчастливилось» сорвать голос после моих криков паники. Так глупо.

Я выглянула в окно. Полумесяц выделялся на фоне темного неба, проливая зловещий свет на перекресток. Что-то жуткое в нем заставило меня поежиться.

В тот момент что-то острое пронзило мою грудь, выбивая легкий стон. Знакомое ощущение наполнило мои внутренности, волнами распространявшееся по всему телу. Прерывисто дыша, я изо всех сил сжимала стакан, облокотившись другой рукой. Казалось, что-то первобытное тянет меня прочь, туда, где меня ждут, и сопротивление означает мучение. Меня заколотила дрожь, когда тонкие щупальца начали пробираться внутри, задевая органы и сплетаясь где-то в области сердца.

Больно.

Больно.

Больно.

Слабые пальцы выронили стакан. Хрупкое стекло разлетелось вдребезги у моих ног, окатывая ступни брызгами, мелкие осколки впились в кожу. Я крупно вздрогнула. Непривычные ощущения отрезвили меня. Ошеломленно глядя вниз, я провела рукой по лицу. Лоб покрылся потом. Что-то гадкое все еще клубилось внутри моего тела, но уже постепенно отступало. Короткий всхлип вырвался из моих уст, и я обреченно осела на нетронутый кусок пола, уткнувшись головой в колени.

Еще долго я не могла успокоиться, прижимая руки к груди, однако сон все же настиг меня.

Утром все мои движения были отточены. Я не понимала, что происходит со мной, но твердо решила поговорить с мамой. Делиться этим с Авророй, моей самой близкой подругой, не хотелось. Лишь одна мысль о том, что меня могли принять за сумасшедшую, слишком страшила меня. Я не ожидала, что мне поверят. Если бы я сама услышала от кого-то невероятные россказни о банши и чужом психозе, я бы только покрутила пальцем у виска. Это даже звучит как что-то невозможное.

А мама могла бы мне помочь. Пусть наши отношения далеки от близких, я знала, что в любой сложной ситуации могу рассчитывать на нее.

Я не признавалась в этом себе, но одиночество преследовало меня по пятам. Казалось, нет никого, кому я могла бы довериться. Моя собственная мать была приемной для меня, что явно скользило между нами, хотя внешне мы могли бы сойти за родственников. Издалека. Она была темной брюнеткой, но намного выше, стройнее и эффектнее меня. Ее зеленые глаза цвета насыщенного изумруда приковывали внимание.

Аврора поддерживала меня, однако мы были знакомы всего несколько лет. Она общалась и с другими людьми, которые были тоже важны для нее, в то время как у меня была только она.

Другие ребята с академии тоже не стали частью моей жизни. По всей видимости, я просто не умела сближаться с людьми. Раньше в этом не было смысла – мы переезжали слишком часто, чтобы стать друзьями. Я перестала пытаться. А затем, когда мы осели в столице, с удивлением обнаружила, что просто не могу сойтись с кем-то. Я боялась быть отвергнутой. До сих пор не знаю, что Аврора нашла во мне. Она напоминала мне маму: такая же красивая, общительная и намного сообразительней меня.

Одиночество настигало меня, злобно кусая пятки, и я не была уверена, что способна сбежать от него.

Спасало меня пение. Оно увлекало меня. Музыка давно стала моим лучшим другом. Когда я неторопливо играла на своей виолончели, всецело отдаваясь несшему меня потоку плавных звуков, или когда я репетировала партии сопрано и старательно разучивала свою часть, то чувствовала себя живой. Словно в мои легкие вдыхали воздух, и могла наслаждаться спасительным кислородом. Умиротворение – вот, что я ощущала в эти моменты.

Но то, что происходит со мной, нельзя держать в себе. Мне нужна помощь – это я знала точно. Однако то, от чего меня нужно было спасать, оставалось загадкой.

Спустя пару часов я стояла перед дверью маминой квартиры, не уверенная, что она вообще была там. Звонок был проигнорирован точно так же, как и стук. Ответом служило лишь гнетущее молчание.

Я потерла переносицу, стараясь успокоить себя. Возможно она все еще на работе. Не редкость, что ей приходится задерживаться ради новых проектов. Этого требовала ее высокая должность главного инженера Имперских мастеров. Но что-то шевелившееся во мне злобно царапало сердце, будто намекая, что не все так просто.

Жаль, что я не догадалась взять с собой свои ключи.

Я присела на холодные ступеньки в подъезде. Лестничная клетка пребывала в полумраке ввиду облачности. Тусклый луч пробивался сквозь широкое окно, но его было мало, чтобы осветить просторное пространство многоквартирного дома. Я кинула взгляд наружу и, прислонившись щекой, стала рассматривать знакомое здание Императорского театра, ожидая непонятно чего. Черный мрамор благородного оттенка возвышался надо мной, насмехаясь над моим положением.

Одиноко.

Раздался треск – открылась дверь напротив. Я вскочила, поправляя свою длинную синюю юбку прямого покроя и темную кружевную блузку. Показалось морщинистое лицо, на котором затрепетала искренняя улыбка.

– Юдит, это ты? – приветливо пропела женщина, и поправила аккуратный пучок седых волос.

– Добрый день, госпожа Синитра. Да, это я.

Слова неприятно скребли горло, но я, поморщившись, справилась с этим ощущением.

Луизе Синитра – пожилая соседка мамы. Не знаю, кем она была в юности и как прошла ее жизнь, однако мне она всегда напоминала учительницу. Такая же выдержанная, культурная, с хорошо поставленной речью и спокойным мелодичным голосом. Она жила одна, но часто принимала самых разнообразных гостей – от худощавых распутного вида девушек до деловитых мужчин в идеально выглаженных костюмах-тройках и безумных старушек. Однажды у одного из ее посетителей с хмурым выражением я разглядела кожаные лямки кобуры. Клянусь, в ней мелькнуло огнестрельное оружие.

Может, это был ее способ избавиться от одиночества. Хотя этот угрюмый человек в черной водолазке, приходивший раньше, до моего переезда, довольно часто, все-таки вызывал подозрения.

– Что ж ты стоишь на пороге?

Госпожа Синитра развела руками, кутаясь в свою мягкую серую шаль, которая облегала ее полные плечи.

– Я искала маму. Вы случайно не слышали, когда она ушла?

Женщина нахмурилась, потирая пальцем крупную родинку на подбородке. Она казалась неуместной на приветливом смуглом лице.

– Знаешь, Юдит, я давно уже не видела Алисию. В последний раз вроде в этот вторник.

Мои брови взлетели вверх. Как это – во вторник? Пусть этот дом и считался элитным, благодаря расположению в самом центре города, однако был довольно старым и обладал весомым недостатком – отвратительной слышимостью. Можно было сказать, когда чистят зубы, обедают или убираются соседи.

– Если я не ошибаюсь, кто-то зашел к ней, около семи вечера, я как раз убирала посуду после ужина. Думаю, это была девушка, потому что раздавались женские голоса. Они разговаривали на повышенных тонах. Причем, знаешь, твоя мама звучала как-то истерично. Что они обсуждали, не помню уже, только Алисия крикнула «Не смей!».

Я поежилась. Это мог быть кто угодно. Мама намного общительнее меня.

– А что было дальше? – мое бормотание звучало вымученно.

Старушка замолчала на пару мгновений.

– Они еще стояли какое-то время, но уже намного тише, затем хлопнула дверь. После этого Алиссия ушла, но точно когда, не помню. С тех пор от нее ничего не слышно. Наверное, снова к своим машинам вернулась.

Она пожала плечами. Серая шаль скатилась, обнажая цветастую ткань тонкого халата.

– Ты ищешь ее?

Я кивнула.

– Не переживай. Твоя мать часто пропадает, сама знаешь. В газетах писали об испытаниях этого аппарата, как его…

– Дирижабля обновленного типа.

– Да, да, – ее лицо разгладилось. – Заходи к понедельнику, глядишь, объявится.

***

«Не объявится» – пульсировало в моей голове. Откуда взялись такие мысли – непонятно. Однако стойкая уверенность в этом не покидала меня. Стало жутко.

Как бы мне не хотелось верить в чужие слова, умом я понимала: события вокруг происходят не просто так.

Словно я была марионеткой в ловких пальцах кукловода, который с интересом наблюдал за моим смятением, как наблюдают за умирающей бабочкой-однодневкой, отчаянно бьющей крыльями рядом с тусклым источником света, так и не сумевшего ей помочь.

Главная площадь богини Тихии была полна людей. Улыбающиеся дети, хохоча, бегали друг за другом, сжимая липкими пальчиками яблоки в карамели или леденцы на палочки, их мамы с деланным раздражениям пытались догнать чада и следили, чтобы они не простыли, в то время как студенты не торопясь прогуливались вдоль лавок, а пожилые пары наслаждались уличной музыкой, держась за руки и склонив свои головы. Воздух был полон пряных ароматов сладости, готовых булочек с изюмом, шоколадных десертов и тяжелых ноток жареного мяса, наполняя легкие дурманящими запахами. Еще пару кварталов назад я услышала бодрые звуки уличного оркестра, который только раззадорил веселую толпу своим звоном.

День Величия Теневии всегда праздновался с размахом. Именно в этот день несколько сотен лет назад был коронован первый император Йоганс, положивший начало ныне правившей династии. Он был известен присоединением новых земель на юге и востоке нашей страны, что позволило ей принять статус империи, а также расширить свои владения и на морских побережьях. Правитель Ульрих, как и его предшественники, никогда не жалел средств на это событие, а потому при входе на площадь меня встречали огромные ленты фонариков, развешанные по периметру, светящиеся фигурки символа династии – сфинксов, хаотично расположенные на всех открытых поверхностях, сверху медленно сыпалась мелкая золотая стружка, заставляя воздух блистать под солнечными потоками. Издали я также заметила отреставрированную статую Йоганса Могущественного, величаво смотревшего на народ. Одна его рука была согнута в локте, растягивая волны императорской мантии, вторая сжимала рукоять широкого меча, расположенного острием в пол. Коротко подстриженные волосы венчала корона из настоящего золота с подлинными рубинами, которые ярко выделялись на фоне однотонной фигуры. Она подчеркивала резкие черты лица Йоганса, мощную челюсть, сжатые губы и глаза мужчины, место зрачков в которых занимали самые чистые изумруды диаметром с мой большой палец. По этой причине, проходя мимо, любой человек ощущает на себе взгляд мертвого императора, следившего зеленью своего взора.

Улыбнувшись маленькой девчушке в розовом платьице с вышитыми на нем традиционными символами-оберегами, я с благодарностью приняла от нее белую розу, одну из тех, что она раздавала случайным людям. Бутон почти полностью распустился, являя глазу белоснежные лепестки, тонкие прожилки которых мелкой сетью покрывали цветок. Однако края покрывала окантовка из золота, а сама роза будто светилась перламутром, играя бликами. Целый букет смотрелся бы невероятно шикарно, заставляя бутоны поблескивать под любым источником света. Императорская роза, выращенная специально для правящей династии. Они стоят огромных денег именно благодаря своей славе, неизведанной красоте лепестков и тем, как долго они стоят в вазе. А запах должен быть… Покрутив шипастый стебель, я вдохнула восхитительный аромат, вскруживший голову. Одна такая роза способна заменить десятки обычных цветов, перебив их только одним ароматом сладкого меда и свежих фруктов. Удивительно. Это был один из подарков императора, закупившего сотни подобных бутонов для обычного народа, не обладавшего средствами на такую роскошь.

Я направилась ближе к одинокой скрипке, разрезавшей воздух своим резким свистящим звуком. Блондинка с высоким хвостом и пронзительным взором голубых глаз стояла рядом с ларьком, торговавшим свежей вареной кукурузой и приторными соками, сжимая инструмент длинными пальцами с еле заметными мозолями.

«Аристократка», – догадалась я по утонченным чертам бледного лица, горделиво поднятом подбородку, величественной осанке, и – самое главное – дорогому дереву скрипки, сделанной из клена. Я мечтала однажды приобрести для себя виолончель, выполненную из такого же материала, однако одна лишь мысль о трате средств, которых хватит для покупки небольшой квартиры, вызывала у меня легкую тошноту.

Ловко управляя своими руками, девушка крутила запястья, складывая ноты в замысловатый мотив, тянущий в пляс. Она играла не для кого-то, а для себя, и наслаждаясь собственной мелодией. Ее кожаные брюки обтягивали узкие бедра и выделяли тонкую талию, внутри которых была заправлена благородно белого цвета блузка с просторными рукавами с фигурным жабо. Родинка над верхней губой придавала мягкости острому лицу. Я плечом прислонилась к палатке, продолжая вдыхать цветочный аромат, который смешивался с пряностями фестиваля. Музыка всегда дарила мне то, чего я отчаянно жаждала, – спокойствие.

Внезапно взор незнакомки остановился на мне, а ее губы расплылись в широкой улыбке, демонстрируя идеальные зубы. Я вздрогнула, неловко улыбаясь в ответ. Она озорно подмигнула мне и продолжила играть, звуки лились все быстрее и быстрее, от чего собравшаяся рядом толпа, запыхавшись, немного отставала в танце от складывающегося мотива. Девушка то и дело возвращалась заинтересованным взглядом ко мне, и в одно мгновение, закончив мелодию, ее туловище дернулось в мою сторону, однако я не успела разглядеть, как на мои плечи опустились холодящие кожу руки и из меня вырвался тихий вскрик, сменившийся легким смехом.

– Аврора! – воскликнула я, в шутку толкнув подругу. Она обняла меня в ответ, и я ощутила запах мака от ее черного каре, пряди которого защекотали мне шею.

– Юдит! Искала тебя сто лет! – в руках она держала такую же розу, как и у меня. – Сегодня Его Величество Ульрих особенно щедр! У другого входа расположены павильоны с детскими игрушками-сфинксами, которые можно получить, всего лишь разгадав простенькую загадку, еще где-то раздают шоколадные пирожные для всех желающих! И это я молчу о том, что все цены на продукты первой важности Его указом временно снижены на 15%!

Аврора громко хлопнула в ладоши, от чего многочисленные металлические браслеты на ее запястьях недовольно загремели:

– А вечером будет выступление вокальной трупы Императорского театра и грандиозный салют! Мы ведь останемся до конца?

Я театрально закатила глаза, тихо посмеиваясь ее детской радости:

– Он будет за полночь, Ава. Ты фейерверки раньше не видела?

– Таких – нет!

– Ладно, – я пожала плечами, оглядываясь на скрипачку, – останемся.

Незнакомка уже бесследно исчезла.

Фестиваль действительно получился отличным. Мы провели вместе весь день и вечер, поддались всеобщей атмосфере и веселились. Яблоки в карамели были такими же вкусными, как в детстве, когда зубы слипались от количества сахара. Я выиграла плюшевую игрушку в тире, и, никто не был удивлен, когда мне вручили сфинкса размером с арбуз. Его желтая шерсть приятно покалывала пальцы, а рыжеватая грива гордо демонстрировала блестки, в то время как клыки мило выглядывали на грозной морде. Я вручила его расстроившемуся неудачному выстрелу мальчишке в отглаженных шортиках с подтяжками, заслужив радостный детский визг. Мы потратили целых два часа на ярмарке шляп, рассмотрев абсолютно все имеющиеся фасоны, после чего довольные удалились: я – с милой голубоватой береткой, подходящей к моей синей юбке, а Аврора – с черным цилиндром, который нелепо смотрелся с ее темным сарафаном. Императорские розы так и болтались с нами, не потеряв ни единого лепестка и ни капли не пожухнув, оправдывая свое громкое имя.

Мы посидели в небольшой кофейне рядом с площадью, перекусив фруктовыми булочками, а ближе к вечеру выпили по кружке яблочного сидра, градусы которого вскружили голову, что вызвало наш громкий хохот.

Горло все еще саднило, но я справлялась с болью, которая отошла на задний план благодаря дурманящему сознание веселью.

Все мои заботы так же покинули меня, однако я все еще чувствовала аккуратный скрежет острых коготков, царапавших мою душу.

За пару часов до полуночи мы заняли передние места перед сценой, расположенной в задней части площади. От вереницы лавок и цепи аттракционов ее отделяли тщательно подстриженные зеленые кусты кизильника. Она была выстроена в строгом стиле, белые колонны аккуратно подпирали треугольный свод, на котором были расположены различные фрески. Насколько я знаю, все они касались деятельности императрицы Ванессы Искусницы.

Мы, закутанные в предложенный любезными организаторами тонкий серый плед из искусственной шерсти, устало наблюдали за известными певцами, исполнявшими сначала гимн Теневии, а затем собственный репертуар. Смотря на их сосредоточенные лица, отточенные жесты и разноцветные костюмы, я надеялась, что однажды займу их место. Буду также наслаждаться жизнью, дарить людям волшебное умиротворение своим голосом.

Сейчас гонения на сирен постепенно сошли на нет в связи практически полным их истреблением, а гнет властей существенно снизился. Нам прекрасно было известно, что наша академия и прочие вокальные объединения внимательно контролировались, однако тех показательных наказаний, что были распространены раньше, уже нет. Время сыграло на руку. Я и сейчас могла заметить молчаливых приспешников инспектора Дрейвена Тенемира, они стояли у сцены, среди толпы, за кулисами, отличаясь своей темной формой. Следили. Наблюдали, есть ли сирены в рядах народа. Но былого дискомфорта не вызывали: люди привыкли. Никто не верил, что любой здравомыслящий человек с даром сирены мог воспользоваться им средь бела дня.

Однако то, как император наказал не только виновных мятежников, но и целую нацию, не могло заставить меня поверить в справедливость его действий.

Я знала, что многие разделяли мое мнение, но мало кто готов делиться своими взглядами, чтобы попасть в немилость Дрейвена Тенемира.

Внезапно я ощутила на себе чей-то настойчивый взгляд. Он прожигал затылок, спускался вниз, к лопаткам, заставив меня поежиться. Я внутренне напряглась, сжимая край пледа. Короткие ногти оцарапали кожу рук, но мозоли от виолончели не ощутили легкой боли. Аврора рядом весело подпевала известной сентиментальной песне о любви, щурясь и забавно морща нос от яркого света громадных фонарей, освещавших сцену.

Продолжая глубоко дышать, я медленно повернулась назад, не до конца понимая, что меня ждет. Сердце гулко забилось в грудной клетке.

Склонив голову в привычной позе, меня вызывающе разглядывала банши, чей черный плащ оборванными лоскутами грозно развевался под легким ветерком. Туманно-белые глаза уставились прямо в мое лицо, после чего бледные синие губы расплылись в зловещей улыбке.

Одеревеневшими пальцами я сбросила мягкую ткань со своих плеч, вызывая недоуменный взгляд Авы, когда жуткая женщина двинулась вперед, ко мне, после чего я немедленно рванула вперед.

О, Великая Тихия, пожалуйста, помоги мне, если можешь.

***

Люди говорят, что больше всего мы страшимся неизвестности. То, что тебе знакомо, можно оценить, понять, чего можно ожидать. От неизвестности веет пустотой и безысходностью, которые и являются катализатором ужаса.

Он постепенно захватывает сознание, заставляя закрыться от любых других эмоций, а когда внутри остается лишь сложные хитросплетения паутины паники, сердце сжимается так сильно, что становится больно дышать, словно легкие вот-вот взорвутся.

Я повернула за угол, отдаляясь от местного веселья. Кажется, новенькая беретка слетела с моей макушки. Я не слышала звуков погони позади, однако все еще чувствовала этот невыносимый взгляд, посылавший зловещие импульсы в мое тело, а потому бежала-бежала-бежала, пока в груди не стало тесно от нехватки воздуха, а икры не подогнулись.

Я замерла. Тишина. Меня окружал знакомый центральный район, хорошо освещенный в это время суток. Спасибо, что уличные фонари горят всю ночь.

Ноги снова подкосились – от страха или усталости – и я прислонилась к рыжему кирпичу высокого многоэтажного дома. Попыталась восстановить дыхание. Мои голые ступни в открытых босоножках на плоской подошве слегка замерзли из-за опустившейся ночью температуры, а потому пальцы едва двигались. Я осторожно растерла их, ощущая, как гнет свалился с моих плеч. Одна.

Она ушла.

Раздалось чужое хриплое покашливание, от чего я подпрыгнула на месте. На другой стороне безлюдной улицы, неторопливо шаркая полуразвалившимися старыми ботинками, брел незнакомец. Из дырки в одном из них выглянул большой палец.

Я как можно быстрее юркнула в ближайший переулок, скрывавшийся во мраке, желая спрятаться от нежелательных глаз. Незнакомец шел, пошатываясь, и время от времени испускал странные стоны и всхлипы. Не было никаких сомнений, что он пьян. Не желая испытывать судьбу, я замерла на месте, напряженно провожая взглядом мужчину в поношенной безразмерной куртке непонятного цвета. Как назло он двигался медленно, словно нехотя.

Стало еще холоднее. Я запоздало осознала это, лишь когда заметила мурашки на своей коже.

Чужой неровный шаг отдалялся.

В мягком свете высокого фонаря, озарявшего каменную плитку строгим треугольником, летали бледно-желтые мотыльки, откидывая неясные тени. Их тоненькие крылышки безнадежно трепетали, подрагивали, движения были смазанными и расплывчатыми, словно они сами не понимали, что хотели сделать.

Я присматривалась к их невзрачным крыльям, отмечая серо-коричневый окрас. Картина показалась мне знакомой. Словно я уже видела это раньше. Ощущала прежде.

Зрение затуманилось, легкая дымка передернула неяркий свет впереди. Я поморщилась от жжения в руке. Оно волнами бежало по руке, однако, как будто фантомно.

Спину полыхнуло жаром. Я так и стояла на месте, смотря снизу вверх на мерцающих мотыльков. Послышался треск поленьев. Я всхлипнула, зная, что он перемешивался с влажным хрустом свернутых шей.

Немного позади меня с оглушительным звуком рухнул кусок чего-то деревянного, вспыхнувшие искры опалили мои икры.

Обернувшись, я медленно начала пятиться, желая скрыться, убежать, покинуть это место скорее, чем все сгорит дотла.

Женские руки обернулись вокруг меня, и все погрузилось во тьму.

Я вздрогнула. Моя грудь тяжело вздымалась, а сердце словно готово было выпрыгнуть из груди.

Я медленно взглянула на свои чистые ладони. Что со мной происходит?

Неужели я и правда схожу с ума?

Эта мысль ударила под дых. Не было другого объяснения.

Обхватив себя руками, я двинулась вперед. В животе расцветало непонятное чувство, посылавшее импульсы. Я поддалась им, волоча тяжелые ноги.

Бессилие опустилось на мои плечи, придавливая своим грузом.

Я тянулась к этому неясному чувству, как оно тянулось ко мне, и потому неслучайная боль отпустила меня, позволив следовать за собой, и я брела, не разбирая дороги, не в состоянии сопротивляться.

Шла на зов.

И это ощущалось так правильно.

Когда я, наконец, достигла белых стен, обнесенных позолоченными прутьями, несомненно, расположенных где-то неподалеку от главного Императорского дворца, невысокая фигура в темном, держащая в руках керосиновую лампу, уже ждала меня.

Сняв широкий капюшон, мрачной тенью, нависшей над ней, незнакомая женщина, освещаемая огнем, слабо улыбнулась.

Она протянула мне худые ладони и прошептала.

– Юдит.

Глава 4

Цепляясь ослабевшими пальцами за хлипкую ручку резной фарфоровой чашки с красными маками, я сидела у богатого камина, обложенного дорогим черным камнем, и сквозь силу глотала густой горячий шоколад, уложенный белыми и молочными слоями по очереди. Вязкая сладость тяжело оседала на языке, оставляя за собой приторное послевкусие, въедавшееся в нежную кожу. Казалось, если я проведу языком по зубам, то смогу отодрать куски сахара.

Раздавался негромкий треск сжигаемого дерева. С таким же звуком ломаются шеи.

Откуда я это знала?

Отогрев пальцы, я повернулась к женщине, восседавшей в кресле-качалке справа от меня. Что-то знакомое в ней привлекало мое внимание, однако я не могла понять, что.

Наклон головы? Разрез глаз?

Я нахмурилась. Туман постепенно покидал мой разум.

Кашлянув, я неуклюже поерзала на таком же кресле и поставила чашку на стол.

– Что я здесь делаю? – неуверенно произнесла я, заломив пальцы.

Она покачала головой, рассеянно болтая ногой, закинутой на другую, обнажая разрез почти до бедра на ее черном облегающем платье.

– Ты не узнаешь меня, Юдит?

Я молчала.

– Видимо, он был прав. Ты и правда не помнишь.

Я не нашла что ответить. Женщина грустно вздохнула и провела костяшками по моей щеке. Прикосновение вышло легкое, невесомое и какое-то холодное.

– Мне жаль, что наша встреча проходит так. Я должна была найти тебя раньше.

Я напряженно отклонилась назад, едва заметно, что не укрылось от ее взора. Ее полусогнутая ладонь неловко повисла в воздухе, после чего обреченно рухнула вниз.

– Присмотрись, Юдит. Ты действительно не знаешь, кто я? Присмотрись. – отчаянно взмолилась женщина, не отводя взор.

Наверное, таких, как она, называют красивыми. По-настоящему красивыми. Под ее плащом скрывалась копна густых иссиня-черных волос, поражавших своим блеском. Они вились по спине, волнами спускаясь до пояса. Лицо в форме сердечка с острым подбородком замечательно гармонировало с полными губами, слегка тронутыми блеском. На щеках виднелась россыпь веснушек, добавлявших изюминку ее смуглой коже. Она моргнула, и большие круглые глаза медового цвета, лишенного каких-либо вкраплений, наполнились слезами, а брови мучительно изогнулись, придавая лицу… мой взгляд.

Я отшатнулась:

– Не может быть.

Это невозможно. Мои родители, настоящие родители мертвы.

Женщина устало потерла переносицу, пряча слезы. Что-то неправильное, отвратительно похожее на меня было в ее движениях.

– Мое имя Эмерот. – Она наклонилась вперед и вцепилась в подлокотник. Ее слова оглушительно гремели в тишине, разбавляемой звуком пламени. – И я твоя мать.

Я потрясенно молчала. Эта новость свалилась настолько неожиданно, что я почувствовала, как меня пронзила вспышка головной боли.

– Я… – охрипший голос отказывал слушаться. – Я не знаю, что сказать.

Я поднялась. Легкое головокружение заставило пошатнуться.

– Останься. Выслушай меня, – она рванулась ко мне, схватив за руки и прижав к своей груди. Я ощутила тепло, исходящее от ее голой кожи над глубоким разрезом. – Я дам тебе ответы на все вопросы.

Что?

– Ты ведь хочешь узнать, что творится с тобой?

***

– Хрустальные холмы раньше были особенным местом, со своей историей. Я до сих пор с печалью вспоминаю то, что произошло в том месте. Любые людские потери немыслимы.

Эмерот передернула плечами в попытке избавиться от чего-то, что тревожило ее душу.

– Их прозвали так из-за протянувшихся невероятной цепью вдоль подножия и по склонам кустов жасмина, которые, клянусь, могли звенеть как колокольчики. Во время цветения запах стоял невероятный. Глубокий, сладкий, аромат с фруктовой ноткой, он наполнял наши легкие чудесным дурманом. В детстве мы любили срывать белые цветы с нежными лепестками и, договорившись с бабушкой, лакомиться приготовленным ею жасминовым мороженым. Хотя, и цветами мы тоже могли наесться.

Она негромко рассмеялась, прикрыв губы. Я внимательно слушала, стараясь понять, к чему ведет эта женщина.

Смятение глубоко поселилось во мне, вызвало панику и пощекотало нервы.

– Мы выросли там, я и Алиссия.

– Вы были подругами? – резко спросила я. – Мама никогда не упоминала о вас.

Эмерот дернулась, словно ошпарившись, когда услышала, как я называю Алиссию.

– Нет, Юдит. Мы сестры.

Я удивленно округлила глаза.

– Родные. Я старше на несколько лет. Поэтому издали вы с ней немного похожи. Наша беззаботная жизнь с бабушкой, матерью отца продолжалась до десяти лет. Его самого я никогда не знала: он погиб при исполнении долга в качестве одного из солдатов Империи. Когда мне исполнилось десять, мама забрала меня к себе, в столицу, где исполняла свой собственный долг. Она была банши.

Она замолкла, как будто ожидала моей ответной реакции. Я не нашла слов.

Мне хотелось проснуться, очнуться от долгого сна и вернуться к своей размеренной жизни.

Этим желаниям не было суждено сбыться.

– Возможно, для тебя это звучит невероятно, но семья по нашей женской линии – хранители семьи императора. Моя бабушка занималась этим, моя мать была банши, я верой и правдой служу императору, и ты…

– Я стану следующей. – сухо произнесла я. Это даже звучало… как-то странно. Неправильно. Не по-настоящему.

Эмерот замолкла.

– То, что ты пришла сюда, последовала зову, вернулась к тому месту, которое должна защищать, уже говорит о многом. У тебя, наверное, тысяча вопросов. Мама начала меня обучать всему, что знала, всему, что позволило бы стать достойной преемницей. Здесь я вышла замуж за твоего отца, Фредерико, торговца, обладавшего несколькими лавками, а когда родилась ты, то я стала самой счастливой девушкой в мире. Ничего не могло омрачить мое счастье, кроме родной сестры. Наши отношения ухудшились, казалось, я говорю с чужим человеком. А когда мы повзрослели, мнение Алиссии о моей жизни изменилось, она отвратительно отзывалась о банши, нашей семье и том, чем наши предки занимались несколько сотен лет. В конце концов, мы перестали общаться, и я не могу сказать, что была так расстроена этим. Лишь ноющая боль поселилась в моем сердце.

Ее голос прервался, словно она скорбела о чем-то. Я продолжала слушать, пытаясь воссоединить крупицы правды.

– За день до резни в Хрустальных холмах мы втроем отправились навестить бабушку. К этому времени я прошла свою инугурацию в качестве новой хранительницы Императорской семьи, ведь мама трагически скончалась. Проблемы с сердцем. Я с удивлением обнаружила там Алиссию. Она разорвала контакты со всеми родственниками, однако в тот день была мила как со мной, так и с тобой и Фредериком, и мне подумалось, что, возможно, она осознала свою неправоту после смерти мамы и решила вернуться к нам. Она действительно скорбела, это было заметно по ее заплаканным глазам. Уже тогда Алиссия была довольно перспективной в инженерном деле, но иногда мне казалось, что она может испытывать зависть из-за моего положения. Ну, понимаешь, мама всегда больше ценила меня как старшую дочь, продолжательницу семейного дела и все такое, что, конечно, было неправильно.

Алиссия долго играла с тобой среди кустов жасмина, пока я помогала бабушке с ужином, а Фредерико пытался разобраться с какими-то бумагами. Ты была очаровательной шестилетней девочкой с большущими глазами и голубым бантом на макушке. – Она вновь потянулась ко мне, но вовремя остановилась. – Мне так тебя не хватало.

Эмерот резко встала и повернулась к окну, ко мне спиной. От натяжения ткани разрез еще больше оголил бедро, почти до неприличия, и я поморщилась. Что-то порочное, нечистое было в ее движениях, взгляде, мимике, что отталкивало меня.

– В то страшное утро, когда мы проснулись от гремящих звуков где-то с улицы, наш небольшой двухэтажный дом с покрывавшей его резьбой полыхал в огне. Первый этаж почти полностью затянуло дымом, зверствовали языки пламени, и по нелепой случайности только комната бабушки располагалась там. Думаю, она ушла мирно, надышавшись дыма во сне. Фредерико приказал мне найти тебя и спрыгнуть с балкона, под которым располагался мягкий стог сена, и рванул к ней, вниз, по лестнице, но почти сразу же обгоревшие ступеньки рухнули под его весом, увлекая за собой. Иногда мне чудится его визг, когда огонь пожирал его кожу. Я бросилась к тебе, но твоя кроватка была пуста. Алиссия тоже исчезла из своей спальни. Я осталась в том доме одна. Окно было единственным выходом наружу, дым уже захватывал оставшиеся комнаты.

Двор был пуст. Никаких следов тебя или Алиссии. Ничего. Лишь мимо домов бежали обезумевшие люди, желающие поскорее спасти свои жизни. Тогда я еще не осознавала, что они бежали от астрорийцев, прорвавших защиту Хрустальных холмов из-за неповиновения серен. Асторийцы стремились захватить крупное месторождение угля, расположенное в тех местах. Скорее всего, один из осколков снаряда задел наш дом, вызвав возгорание. В ужасе я проверила сарай, забежала в сад, однако не нашла вас. Тогда ко мне пришла жуткая мысль: что, если вы остались там, внутри, на нижнем этаже? Может, вы проснулись раньше и захотели проверить, что там творится? Я помню, как слезы градом катились по моим щекам, и я рванула обратно, но меня перехватил наш сосед, Энгель. Угрюмый, он молча выслушал мой торопливый сбивчивый рассказ, я взмолилась, чтобы он помог мне найти вас. Да только Энгель, крепкий мужчина, который близко дружил со мной в детстве, покачал головой, показал рукой за мое плечо и спросил: «Думаешь, что-то там еще осталось?». То, что раньше было моим домом, то, где я проводила каждую свободную минутку ребенком… От этого остались лишь яростно полыхавшие развалины. Никто не мог выжить.

Повисло молчание. Чтобы чем-то занять себя, я вновь отхлебнула отвратительный шоколад, сгустками стекающий в мой желудок. Нет, еще один глоток, и меня точно вырвет. Боль ощутимыми толчками накатывала где-то в висках.

Наконец, спустя пару минут Эмерот обернулась. В ее тусклых глазах блестели слезы. Они были похожи на отчаянный блеск, придававший лицу лихорадочный вид.

– В тот день я потеряла семью. Так я думала. Энгель смог вывести меня, мы вместе бежали в близлежащую деревню. Пока шли операции по спасению оставшихся людей, пока специалисты разбирали разрушенные квартиры, опознавали тела, я отказывалась возвращаться в столицу. Мне нужно было найти вас, хотя бы ваши тела. Однако после астрорийцы расстреляли ту долину, и от нашего дома остались руины. Просто каменная крошка. То, что уцелело, было уничтожено огнем. Никаких следов тебя или Алиссии. Императорские офицеры лично занимались раскопками по моим упрашиваниям, Его Величество Ульрих понимал, что по-другому вернуть меня он не сможет. В конце концов, через несколько месяцев я вернулась в столицу. Никто из моей семьи не дожил до этого момента.

– Вы это сейчас серьезно? – я решилась подать голос.

– Ты не веришь мне? Юдит, это я, твоя мама. Ты должна помнить обо мне хоть что-то. Неужели ты меня забыла?

Грациозной походкой она прошла расстояние от окна до меня и опустилась на колени, устроившись на расстеленной белой шкуре. Я неловко отодвинула ступни, стараясь не задеть ее. Ее сухие, немного шершавые руки нащупали мои ладони и обхватили, нащупав точку моего трепетавшего пульса.

– Я ничего не помню о том дне. Если честно, я не имею никаких воспоминаний до того, как очнулась в госпитале.

– Это правда? – Эмерот потрясенно выдохнула. Ее пухлые губы, окрашенные красной помадой, округлились.

– У меня полная потеря памяти. Врачи говорят, это из-за сильного эмоционального потрясения. Мама удочерила меня… вернее, так она сказала мне, – добавила я.

– Теперь понятно, как она смогла ускользнуть. Наверное, это только сыграло ей на руку.

– Зачем она это сделала? Почему не вернулась?

Эмерот изящно промокнула слезы. Казалось, все ее движения были отточены, вылеплены, словно на публику.

– Я не знала этого. Сначала я думала, что вы мертвы, однако офицеры сказали, что обнаружили останки лишь двух тел: пожилой женщины и мужчины. Ничего от ребенка и молодой девушки. Я молила Ульриха найти тебя, хотя и не понимала, куда Алиссия могла пропасть. Только недавно он открыл мне правду, после того, как я… Юдит, – она обратилась ко мне, сжимая мои пальцы. Удивительно, сколько сил у нее в ладонях. – Каким-то образом сестра нашла себе новые документы. Сменила фамилию, прошлое, но так, чтобы Алиссия вновь могла творить. Поначалу она скрывалась, переезжая с места на место под предлогом выполнения разных заказов, однако спустя время ее заметили лучшие научно-исследовательские центры, и она приняла их предложение осесть в столице. Она ведь всегда слишком горела своими железками. Ее спесь и уверенность в своей безнаказанности за то, что она сделала с нами, за то, как она разрушила семью, погубили инстинкт самосохранения. Она осталась здесь, в столице, после чего стала заниматься проектированием. И однажды, всего две недели назад, я ее узнала, когда сопровождала императора на испытаниях одной из ее разработок. Среди предоставленных документов нашлось ее имя, наверное, ей стоило сменить и его. Какое же облегчение, что она жива. Все-таки Алиссия была моей любимой младшей сестрой. Я искала встречи с ней, пыталась решить все мирно, хотела узнать что-нибудь о тебе, но работники вытолкали меня из ее кабинета, и мне пришлось обратиться к Ульриху. Тогда он и узнал, что она скрывала вас по поддельной фамилии де Шильо. Сколько же денег она заплатила за эти годы, чтобы оставаться в тени при таком громком имени!

Эмерот коротко хохотнула, что звучало как приближение истерики. Я все еще не могла поверить, что это правда. Как это так? То есть всю мою жизнь самый близкий для меня человек мне врал?

– Теперь я точно уверена, ею управляла зависть. Она просто возненавидела банши. В детстве она презирала мать за то, что она проводила все свое время среди императорской семьи, но таков был ее долг. Затем она, когда меня забрали на обучение. А после смерти мамы… Это добило ее. Я не понимаю, как она смогла провернуть это, но одно мне точно ясно: она хотела разлучить нас! Это не может быть прощено! Я       помню, помню, какими мерзкими словами она отзывалась о нас! Я никогда не забуду, что она сделала с нашей семьей!

Стараясь скрыть свое разочарование, я тряхнула головой и заговорила, пока эта женщина вновь не разразилась слезами:

– Скажите, вы уверены, что это я? Что я ваша дочь? Как это вообще возможно?

Она печально улыбнулась, обнажая ослепительно белые зубы. На фоне багряно-красной помады они выглядели как звериные клыки. Я поежилась.

– Банши – это то, что дается по рождению старшей девушке в роду. Она может бежать, скрываться, однако призвание все равно найдет ее. Юдит, ты ведь видела ее? Чувствовала ее? Матерь? Ты здесь не просто так, Юдит, ты шла на зов, и именно зов привел тебя туда, где ты нужна.

Мне показалось, что тоненький ветерок прохладой скользнул по моим плечам, но окна были закрыты.

Стойте. Она шутит? Матерь? Зов?

– Я вижу по твоему лицу, что ты понимаешь, о чем я. Иначе и быть не может. Ты ведь моя дочь.

Она нежно погладила меня по костяшкам. Одинокая слеза скользнула по ее щеке и рухнула на мои пальцы.

И внезапно тяжелая правда добралась до меня, то, что до сих пор не совсем было понятно мне, то, что лежало на поверхности, но я отказывалась признавать. Если все действительно так, как я думаю, то все эти видения, боли, странные ощущения, парализовывающие меня…

Дочь банши? Старшая дочь? Нет, этого не может быть. Неужели это значит, что я…

– Да, Юдит. Ты – старшая дочь рода Эйзенбаум. Следующая банши.

Глава 5

«Черт возьми. Я влипла», – первые слова, которые пронеслись у меня в голове.

– Что ты знаешь о банши? – спросила… мама? Нет, я не готова была ее так называть. Только Эмерот.

– Немного, – тихо призналась я, облизывая губы. – Они являются хранителями определенной семьи. Носят темный балахон. Хорошо кричат.

Эмерот выгнула бровь и покачала головой.

– Будет сложно подготовить тебя в таком взрослом возрасте. То, на что многие адепты тратят годы, ты должна уяснить за самый короткий срок. Как можно скорее, чтобы успеть к инаугурации.

– К чему?

– К твоему посвящению, Юдит. Осталось совсем мало времени, прежде чем ты займешь мое место.

– Ваше место? Так быстро? Но ведь банши становится другая женщина только после смерти предыдущей…

Я недоверчиво уставилась на нее. Это, должно быть, шутка.

– Да. И молодая девушка чувствует это, она ощущает тот самый зов, который умоляет ее сменить свою предшественницу и стать той, в ком нуждается целая семья. Именно по этой причине ты сейчас здесь, ты откликнулась на Зов Матери и вернулась туда, где нужна.

Эмерот грустно погладила прядь черных волос, задержав на ней взгляд, и усмехнулась. С каждой секундой я все больше и больше переставала что-либо понимать.

– Я скоро умру, милая. Я знаю это, поэтому требуется подготовить тебя к твоему долгу.

***

Этот рассвет был самым долгим в моей жизни. Лежа на кровати, я держала руки на груди и неподвижно наблюдала, как заря прокрадывается на темное небо, оставляя неясные светлые разводы среди догорающих звезд. Как пламя разрезает тьму.

Эмерот настояла на том, что уже слишком поздно для долгих разговоров и попыталась заставить меня остаться у нее. Я отказалась. Ночевать в ее особняке, расположенном совсем рядом с дворцом императора, не хотелось. Я все еще не доверяла ей. Было непонятно, что из сказанного – ложь, а что – правда. К чему мне стоит прислушаться, а что – отвергнуть.

Потрясенная, я ускользнула от женщины, едва пообещав вернуться завтра, как договаривались, и побрела домой. Полная луна белым диском застыла на небе, освещая путь.

Раздался звон: пробило шесть утра. Пальцы неуклюже потерли глаза, которые были словно засыпаны песком. Сон не так часто посещал меня, как и в то утро.

Потянувшись на постели, я распахнула окно, впуская освежающий воздух, наполнивший легкие ароматом мяты, и вновь обратила свой взор куда-то вдаль, на золотящиеся под лучами облака. Казалось, что это утро провело черту посреди моей жизни, позволяя войти в нее неизвестному.

Нужно было подумать. Что я вообще знаю о маме? Что она успешный инженер? Знала ли я ее подруг? Коллег? Могла ли я опровергнуть историю Эмерот?

«Нет», – прогремело в голове.

Я мало интересовалось прошлым Алиссии: она ясно дала понять мне, что не хочет распространяться о нем. Все, что мне было известно, это лишь скупые факты о погибших дочери и муже. Однако впредь она почти не упоминала их. Никогда не оплакивала. Я даже не видела у нас вещей, которые могли бы принадлежать им.

Не могли же они исчезнуть бесследно. Должны остаться игрушки, одежда, нечто важное, что женщина, бывшая матерью и женой, могла сохранить в память о них.

У нас же не было ничего.

Неужели самый близкий для меня человек, на самом деле, – незнакомец?

Я устало потерла виски. За ночь ни разу не сомкнула глаз, от чего ощущала себя потерянным, тяжелым, цельным куском. Проведя рукой по разодранным коленям, я ногтем поковыряла засохшую корку. Оторвала кусок. Кожу пронзил укол боли.

Эмерот не могла лгать. По-крайней мере насчет того, что она действительно моя мать. Биологическая. Не оставалось сомнений, что грозное существо в темном балахоне, несколько раз нависавшее надо мной, могло быть вызвано только моей принадлежностью к банши. Другого объяснения быть не может.

Только я не могла поверить всем ее россказням. Это было бы глупо.

Я твердо приняла решение: сначала узнаю у Эмерот всю информацию, которую только можно получить, а потом, когда мама вернется, поговорю с ней.

Так должно быть правильно.

Почему очередной творческий порыв Алиссии как ученого выпал именно на это время? Как мне хотелось задать ей все вопросы, мучавшие меня. Не хотелось верить в то, что она действительно украла меня у родной матери. Зачем ей так поступать?

К счастью, мне удалось провалиться в сон на пару часов.

А позже, ровно в полдень я услышала отчаянный стук в дверь нашего консьержа, удивленно и нервно оповестившего о том, что к дому подъехал аккуратный автомобиль, водитель которого ищет Юдит Эйзенбаум. Не Юдит де Шильо.

Не было сомнений, кто послал его за мной.

Дорога прошла в молчании. Я непривычно сидела на кожаных сиденьях, разглаживая потными ладонями черную атласную юбку до щиколоток. Не каждый человек имеет средства на покупку автомобиля, тем более престижной марки, хотя они все больше вводились в оборот. Водитель, пожилой мужчина лет шестидесяти с надвинутой на залысине темной кепкой с узким козырьком, коротко кивнул мне при встрече, представился Истоном и чинным голосом объявил, что Эмерот Эйзенбаум желает видеть свою дочь, Юдит Эйзенбаум. Я поморщилась на этой фразе, что не ускользнуло от изучающего взора его серых глаз. Интересно, это ее личный слуга?

Кожа тихо поскрипывала от трения с моей атласной юбкой, от чего я старалась сидеть с идеально выпрямленной спиной, не сдвигаясь ни на миллиметр. Мне казалось, что даже сейчас его хитрые глаза наблюдают за мной, подмечают каждую деталь. Широкие ладони в белых перчатках уверенно крутили руль, заставляя блестящие круглые пуговицы на его синей форме переливаться, посылая редких солнечных зайчиков в салон. Я делала вид, что внимательно смотрю в окно, пока мы ехали по маршруту, похожему на дорогу к императорскому дворцу.

Будущее пугало меня. Однако я старалась держаться уверенно. Кто знает, кого они видят во мне? Какие планы у Эмерот? Рассчитывает ли на меня сам Император?

А вдруг я не оправдаю их ожидания?

Я повела плечами, вспомнив об обучении, которое упоминала Эмерот. Это требует времени. Оставалось только надеяться, что оно не помешает моей учебе в академии. Несмотря ни на что, я горела пением и наслаждалась этим точно так же, как и любила свою виолончель.

Стойте. А вдруг мне запретят заниматься этим? Если я действительно стану банши официально, у меня должны быть официальные обязанности, служба короне и все прочее. Что, если они идут в разрез с моим собственным желанием стать оперной певицей…

Раздался резкий звук тормозящих шин, и я по инерции двинулась вперед, больно утыкаясь носом в спинку переднего сидения. Я поморщилась от удара и потерла лоб.

– Что случилось?

– Ничего, госпожа, – раздраженно проговорил Истон, выходя из машины. – Всего лишь недоразумение.

Через стекло я заметила, что он, сцепив руки за собой, терпеливо выслушивает юношу, стоящего прямо посреди дороги. Разглядеть его было сложно: широкая фигура Истона загородила обзор. Я поерзала на месте, вытягивая шею, однако ничего не добилась, только заметила каштановые пряди незнакомца, трясущиеся в такт говорящему, и недовольно сигналящие автомобили, проезжавшие мимо.

Мы были в квартале Винный Вернисаж, известном своими питейными заведениями, преимущественно рассчитанными на тяжелый кошелек. Я была лишь пару раз в одном из ресторанов с Авророй и ее друзьями и впечатления получила не совсем радостные. По большей мере все бары ориентировались на главное желание клиента – напиться и отдохнуть – а потому не хотелось побывать здесь вновь. Хотя, насколько я знаю, многие из посетителей этих мест – богатенькие наследники, которые ищут банального удовольствия. Или забытья. Кому что нужно.

Мою лодыжку что-то защекотало. Сумка, слетевшая с сидения во время торможения, царапала ногу. Я двинулась вниз, обхватывая рукой черную гладкую кожу, дернула на себя. Не поддается. Со вздохом наклонилась и вновь потянула, но длинный ремешок не уступал. Вслепую я стала нетерпеливо шарить рукой под сиденьем, пытаясь найти, за что зацепился ремень. Вцепилась в сумку и рванула вверх. Безрезультатно. Пришлось вновь склониться, почти вплотную ложась на собственные колени, и, наконец, сдернула надоедливый ремешок.

Внезапно раздался дверной хлопок, отнюдь не с водительского места. Мое тело напряглось, когда слева раздалось шуршание, а позже издевательский мужской голос пропел:

– Я привык, что девушки падают к моим ногам, но могла бы сначала поприветствовать ради приличия.

Пахнуло алкоголем, резко ударившим в нос. Я задержала дыхание и медленно выпрямилась. На меня было обращено нагловатое лицо с намеками на синяки под голубыми глазами, смотревшими нетрезво, словно мой собеседник не мог сфокусировать взгляд. На вид юноша был немного старше меня, однако подростковые черты уже покинули его. Изящный острый подбородок подчеркивал его бледность, которая почти сливалась с белой рубашкой, выправленной из широких плотных брюк. Несколько верхних пуговиц были расстегнуты, оголив грудную клетку, на которой висел черный шнурок, на шелке виднелись розоватые разводы, напоминавшие капли вина, оттенком похожие на размазанную помаду на его шее. Незнакомец нахально развалился рядом со мной, покачивая полупустой бутылкой.

«Звездный натиск», – прочитала я на этикетке. Элитная марка алкоголя с невероятно высокой ценой.

– Извините? – я пробормотала, прижимаясь ближе к себе в угол.

Его губы изящно выгнулись в насмешливой ухмылке, привычной для этого лица. Ему на лоб небрежно упала прядь волос, которая сразу же оказалась откинута назад, но это действие не спасло его прическу, которая, мягко говоря, пребывала в беспорядке.

– Интересно, кто же это у нас? – протянул юноша, отхлебнув из бутылки. Он подался ко мне и заговорщицки подмигнул. – Подружка Якоба? Неужели нашел кого-то моложе?

Я нахмурилась. Не мог же он упоминать в таком тоне имя первого наследника Императора Ульриха?

– О чем вы? – я вновь переспросила, проклиная себя за то, что вообще села в эту машину. Что здесь забыл этот пьяница? Хотя по внешнему виду сразу заметно, что он благородных кровей. Мало бедняков могут позволить себе растрачивать столько денег на выпивку в этом квартале.

– Да не стесняйся ты, дорогая, – он хихикнул, после чего двинулся ближе ко мне и откинулся назад. Его рука легла на спинку кресел, протянувшись ко мне, и я почувствовала горячее касание на моей шее, заставившее меня дернуться. Я запаниковала.

– Где Истон?

Чтоб его, этот старикашка бросил меня здесь!

Юноша вновь гадко ухмыльнулся:

– Кажется, мы и вдвоем время неплохо проводим.

Я оттолкнула его ладонь порывистым движением, как вдруг дверь позади незнакомца открылась во второй раз и знакомые руки в белых перчатках дернули его назад. Бутылка неуклюже покачнулась в пальцах, расплескав часть содержимого. Мои плечи облегченно опустились, когда Истон усадил парня вперед. Он не особо сопротивлялся либо просто не мог что-либо сделать под действием алкоголя.

Истон извиняющим голосом проговорил, после чего завел автомобиль:

– Прошу прощение за это представление. Его Высочество бросился прямо на проезжую часть, и я не мог оставить его там.

Я понимающе кивнула, как до меня дошел смысл его слов. Его Высочество?

Машина тронулась. Водитель повернул голову к юноше.

– Вам следует извиниться, Ваше Высочество, Вы испугали молодую леди.

Он лишь неуклюже рассмеялся, потянулся к кепке Истон и натянул себе на затылок козырьком назад, заслужив укоризненный взгляд. Однако никакого явного неодобрения не получил.

– Неважно. Простой люд должен сохранять страх перед короной, иначе какой смысл в моем статусе?

О нет.

Я действительно оказалась в машине с одним из членов семьи императора.

А учитывая развязное поведение и молодой возраст, он мог быть только…

– К сожалению, вы ошибаетесь, Ваше Высочество. Полагаю, что в будущем вам придется еще не раз столкнуться, поэтому позвольте представить, – Истон оторвался от вождения и обратил на меня свой взор через переднее зеркало, – Его Высочество Фодель Асторио, второй сын Императора Ульриха Асторио, – парень отсалютовал бутылкой, после чего вновь приложился к ее горлышку, – госпожа Юдит Эйзенбаум, дочь Эмерот Эйзенбаум.

«Юдит де Шильо», – подумала я, но вовремя прикусила язык. Не стоило вступать в дискуссию, когда я не могла определить рамки дозволенного.

Юноша замер.

– Неужели та самая? – недоверчиво уставился на меня. Его бровь саркастически изогнулась. Я удержалась от того, чтобы скрестить руки на груди, и выпрямила спину, не отрывая глаз. Вежливо склонила голову, хотя пальцы подрагивали.

– Ваше Высочество.

Черт, еще и его не хватало.

Император Ульрих имел лишь двух наследников: первый сын Якоб, считавшийся главным претендентом на престол, и второй, Фодель. Якоб намного старше своего брата, насколько мне известно, ему около сорока. Наверное, по этой причине, часть его сподвижников тихо возмущалась из-за правления действующего императора в довольно пожилом возрасте, однако никто из них не осмеливался обсуждать этого вслух, учитывая, что предыдущий император, Асеир, все еще был жив, передав бразды правления Ульриху и наслаждаясь спокойной старостью. В то же время Якоба всегда готовили на место правителя, а его блестящее руководство во время событий, происходящих в Кровавых холмах, только упрочнило его славу, включив во все имеющиеся достижения еще и звание отличного военачальника. Сейчас он в основном занимается внешнеполитической частью своих обязанностей, как наследника, налаживая связи с соседними государствами.

Не стоит рассказывать, каким вырос его младший брат, на которого никто никогда особых надежд не возлагал. Он родился поздно, когда мало кто ждал еще одного наследника, и его отдали в военное дело, надеясь, что Фодель покажет себя в армейской службе. Расчеты оказались верны, молодой наследник превосходно проявлял себя в военной академии, его слава великолепного воина распространялась так же быстро, как и слава кутилы. Поговаривали даже о внебрачных детях Фоделя, но ни один из них не был признан или приставлен ко двору.

Наверное, Ульрих все-таки допустил ошибки в воспитании.

Как-то раз мама говорила, что ей жаль Фоделя. По ее словам, его рождение омрачило за собой смерть матери, Марин, возможно император просто не знал, что делать с ребенком, и отправил в единственное известное ему место, где могут из мальчишки вырастить достойного мужчину.

В любом случае, наблюдая, как Фодель буквально разъедает меня своими ледяными глазами, захваченными неподдельным любопытством, я не испытывала к нему ни капли жалости.

Тем более своим вином он залил подол моей юбки.

***

К счастью, мне повезло, и через десять минут Истон высадил меня близ поместья Эмерот. Все оставшееся время я старалась игнорировать надоедливый пьяный взгляд, сверливший через переднее зеркало автомобиля. Я рыбкой выскользнула из машины, коротко поблагодарила водителя и шумно втянула в легкие воздух, наслаждаясь чистым воздухом, лишенного запаха спирта.

Поместье Эмерот находилось непосредственно рядом с резиденцией Ульриха, однако располагалось на фамильной территории Эйзенбаумов, как рассказала днем ранее сама Эмерот. На секунду мне показалось, что такой забор издали напоминает крепость, уменьшенную в размерах, отчего ночью это место выглядело немного жутко, словно подсвечивая тьму своим кирпичом.

Раньше я мало интересовалась аристократией, а потому не задумывалась над тем, кому может принадлежать этот особняк, возвышавшийся среди одной из самых богатых улиц. Размером в три этажа, он идеально вписывался в окружающие его здания, причисленные, по словам народа, к владениям императора. Наверняка от поместья ведет пара дорог в обход главного входа прямиком к Ульриху.

Истон уже уехал, вероятно, желая проводить Фоделя до слуг, которые в силах разобраться с его состоянием, жестом направив меня к небольшой белой будке, примыкавшей к стене. Сквозь прозрачные стекла я разглядела пару мужчин в черной форме, которые выскочили перед моим приближением и словно вытянулись по струнке, выдавая свою принадлежность к армии. Один из них, пониже, рыжий с яркими веснушками на щеках уточнил:

– Вы Юдит? К госпоже Эйзенбаум?

После моего утвердительного кивка второй мужчина бросился раскрывать массивную калитку, украшенную длинными черными прутьями, скрученными в причудливые узоры, и почтительно склонил голову.

– Вам следует пройти к входной двери, где вас встретят.

Я вновь кивнула и прошествовала мимо, вздрогнув, когда за спиной раздались оглушительный звуки запирающегося засова. Ладони вспотели. Я мысленно молилась, чтобы мокрые пятна внизу моей юбки от пролитого нетвердой рукой вина не были так видны и не испускали никакого запаха.

Меня окружили ровно высаженные вдоль дорожки кусты черной бузины, которые я не заметила ночью. Мелкие слегка пурпурные цветочки служили приманкой для жужжащих пчел, от чего воздух вокруг слегка вибрировал. На идеально подстриженном газоне трудилось несколько садовников, один из которых свернул на тропинку, ведущую к плакучим ивам рядом с чем-то похожим на пруд. Длинные, стройные ветви одной из них каскадом спадали на чернеющую водную гладь, едва касаясь своим зеленым покровом, создававшим легкую рябь под действием ветерка.

С сожалением глянув на так и манившую тело дубовую лавку, удобно расположившуюся прямо у водоема, я прошла ближе к дому. Он был таким же ослепительно белым, но что-то заставляло меня чувствовать легкий страх, дрожью пробежавший по коже. Резные перила украшали небольшую веранду с несколькими креслами-качалками, а стебли вьюнком обвивали тонкие колонны, закрывая своими резными листиками.

У входа я остановилась. Несмело коснулась латунной головы грифона, покрытого золотой краской. Оскалив зубы, он крепко сжимал тяжелое кольцо, придавая морде свирепый вид. Собравшись с силами, я постучала этим кольцом и в ожидании замерла.

Нет ответа.

Я постучала еще раз. Звук грузными волнами прошелся по белой двери.

Никого.

В нетерпении я вновь потянулась к ручке, желая постучать вновь, как дверь, коротко скрипнув, тихонько распахнулась, открывая вид на коридор и лестницу из темного дерева, ведущую наверх.

Подумав секунду, я переступила порог, нечаянно цокнув небольшим каблучком своих туфель. Внутри было пусто, лишь где-то издали доносились чьи-то голоса, женские, судя по тону. Я двинулась вперед, неуверенная, что поступаю правильно. Стоило найти Эмерот хотя бы потому, что это был ее дом, именно она вызвала меня сюда.

Пройдя пару метров вдоль чудесных пейзажей, написанных от руки, я заметила, что все они изображают одно и то же место – тот самый пруд с плакучими ивами, только с разных ракурсов. Какие-то изображения были выполнены акварелью, передававшей легкие цвета слабыми разводами, в то время как следующие были выполнены масляными красками, отражавшего угрюмость и туманность водоема в темное время суток. Тяжелые мазки покрывали холст, обрисовывая каждый листик и каждую каплю, словно придавая предметам заметную мрачность, которую не могли скрыть тяжелые позолоченные рамки.

Мои шаги заглушал толстый ковер насыщенного бордового цвета, покрывавшего пол коридора. Когда я приблизилась к входу в широкую гостиную в форме круга, в которой вчера состоялась наша беседа с Эмерот, я уже могла отчетливо различать слова дискуссии, проходившей там. Тот самый голос, доносившийся еще у входа, повизгивал, выдавая старческие нотки, вынуждая меня затаиться за дубовой колодой.

– Ты не можешь так поступить, Эмерот! Это недопустимо! Как ты себе это представляешь – передать защиту целой семьи?

– Когда я сменила мою мать, то была ненамного старше нее, – устало проговорила Эмерот. Я придвинулась ближе, прислоняясь боком к стоящему в углу столику с красивой голубоватой вазой, в которой покоился букет ромашек.

– Ты знала, что делать! – вновь повысила голос незнакомая женщина, и, судя по характерному звону посуды, небрежно бросила фарфоровую чашку на блюдечко, едва его не разбив.

– Время терпит. Успеет, освоится. Я буду рядом.

– Тебя готовили к этой роли с детства, а она полная невежда!

Они говорят обо мне.

Кажется, не только я была недовольна происходящим.

– Научим. Давай признаемся честно, Николетта, наше дело не так уж и важно, как принято считать. Я вполне могу уложиться в срок и помочь Юдит принять свою суть, понять, что от нее требуется.

Внезапно я ощутила жесткую вибрацию, от которой задрожали не только висящие картины, но и мои внутренности. Подкатила тошнота. Я напряженно всмотрелась в белые лепестки ромашек, колеблющиеся под действием неизвестной силы, и пальцами ухватилась за стеклянный столик.

Если даже окружающие не могли принять меня в этой новой, неизвестной мне роли, как я должна сама поверить, что справлюсь. Действительно ли я достойна этого места? Боги, да я даже не хочу здесь находиться, однако спросил ли меня кто-нибудь?

– Позволишь ей разрушить то, что наши предки веками охраняли? Ты действительно считаешь, что какая-то неопытная девчонка с ветром в голове…

Жесткий порыв проник через распахнутые окна, остервенело хлестанул меня по щекам и опрокинул что-то в гостиной, учитывая звонкий звук бьющегося стекла.

Эмерот сурово произнесла, понизив голос:

– Хватит.

В ее тон закрались подозрительные нотки, напоминавшие скрытую угрозу, пустив по моей коже рой мурашек.

– Ты находишься в моем доме, Николетта, пьешь мой чай и пользуешься моим гостеприимством, а потому будь добра, веди себя уважительно. Или желаешь узнать, как Эйзенбаум отвечают на оскорбления?

Ого. Вот это было неожиданно.

Твердость, прозвучавшая в словах Эмерот, на мгновение заставила ее собеседницу замолчать. А затем, вероятно, порывисто поднявшись, Николетта злобно выплюнула:

– Не буду отвлекать вас в вашем доме, госпожа Эйзенбаум, – и вылетела из комнаты.

Я едва успела отскочить назад, ненароком сбивая вазу локтем, когда мимо пронеслась женщина с ядовито-красными волнистыми волосами, окружавшими ее голову кровавым ореолом. Желтые глаза на мгновение прищурились, презрительно оглядывая меня с ног до головы, губы скривились в высокомерной усмешке, формируя новые морщины в складках рта, после чего она горделиво направилась на выход, махнув длинными, неясными обрывчатыми волнами спадающими на пол рукавами своего лилового платья, плотно облепившего ее тучную фигуру.

Точно ведьма из детских сказок, не хватает только крючковатого носа и одиноко выпирающего пожелтевшего зуба.

– Юдит?

Я обернулась на голос, неловко оглядывая разлившуюся воду, и бросилась поднимать цветы. К счастью, ничего не разбилось.

– Мне очень жаль, – быстро извинилась я. – Я совсем нечаянно.

– Давно ты здесь? – Эмерот слегка нахмурилась и потянулась к бледным лепесткам, расставляя их в вазе в своем, неведомом мне порядке.

– Только что зашла, – я попыталась оправдаться, – дверь была открыта, и я решила найти вас, пошла на голос… Но вода?

Внезапно она щелкнула пальцами, и мокрое пятно на ковре исчезло, а ваза вновь наполнилась чистой водой. Я лишь потрясенно замерла, чувствуя, как женщина внимательно наблюдает за моей реакцией.

– Ничего страшного, – безмятежное выражение лица вернулась к Эмерот, – теперь это и твой дом тоже. Или, я надеюсь, скоро им станет. Пойдем.

Она махнула рукой, уводя меня вглубь комнат. Мы поднялись по лестнице, покрытой гладким лаком, и на секунду я испугалась, что поскользнусь и растянусь прямо на ней, а потому покрепче схватилась за перила.

– Вы хотите, чтобы я переехала?

– Честно? Я бы очень желала этого. Однако я понимаю, что сейчас возможно ты еще не готова к таким переменам, поэтому согласна немного подождать.

Эмерот грустно улыбнулась через плечо и раскрыла дальнюю дверь второго этажа.

– Это мой кабинет.

Выглядел он так… обычно. Признаться честно, вспомнив все когда-либо услышанные мною рассказы, байки и истории о банши, я ожидала от ее обиталища чего-то более экстравагантного. Небольшая комната со светлыми стенами была заставлена грузными стеллажами с разноцветными корешками книг. Чистый письменный стол, на котором небрежно покоилось несколько нераскрытых, запечатанных писем, располагался так, чтобы сидящий был расположен спиной к окну. На полу лежало несколько белых шкур, манивших прикоснуться к себе мягкой на вид шерстью, а массивный глобус в желтых оттенках возвышался на аккуратной тумбе.

– Ищешь засушенные скелеты животных? – со смехом проговорила Эмерот, верно разгадав замешательство на моем лице, и опустилась на уютный бархатный диван в углу. Я присела следом и кивнула вниз.

– Пока что нашла лишь одни шкуры.

Она вновь улыбнулась, только как-то тускло. Я заметила, как потрескалась ее кожа, словно она была туго натянута на череп, и скрыла дрожь, появившуюся от этой мысли. Если верить ее словам, Эмерот действительно скоро умрет. Непонятно, что она имела в виду. Может, она чем-то болеет? Однако вслух я спросила совсем другое.

– Та женщина говорила обо мне, да?

– Ты все слышала, – виновато произнесла женщина и пальцами потерла лоб. – Хотела бы я избавить тебя от этих сплетен, но это невозможно.

– Кто она?

– Не бери ее слова в голову. Всего лишь одна из банши. Думает, что знает многое, однако ею движет только желание показать свое превосходство, опыт и прочее. – Эмерот брезгливо повела плечами. – Я еще расскажу тебе о ней подробнее. О ней и остальных.

Я понимающе кивнула, после чего отвела взгляд. Стало неловко. Тишина наполнила комнату.

Раздался вздох. Эмерот повернулась ко мне и наклонила голову. Мне показалось, что некий огонек мелькнул в ее глазах. Огонек предвкушения.

– Ну что ж, Юдит Эйзенбаум, пора начать твое официальное обучение.

Глава 6

– Знания обычных людей о банши довольно ограничены. Кто-то считает нас феями, кто-то – злыми ведьмами, – Эмерот язвительно фыркнула, – однако немногим известна истинная суть банши. Не каждому дано понять эту связь, которая переплетает судьбы двух семей друг с другом, ведь связь эта основана на крови.

Эмерот распахнула крышку деревянного кованого сундука, выглядевшего так, словно он вот-вот развалится. Металл тускло поблескивал позолотой, привлекая глаз, а устойчивые ножки выглядели протертыми. До меня донесся слабый запах затхлости, какой может исходить в библиотеках от старинных книг. В свете лучей поднялась пыль, кружась в воздухе.

Женские пальцы с по-странному голубоватыми лунками под ногтями извлекли диковинный кинжал примерно в тридцать сантиметров длиной, ранее покоившийся на бордовой подушечке из бархата. Тонкое лезвие, на котором были искусно вырезаны аккуратные узоры, напоминающие виноградные лозы, сужалось к концу и выглядело как стилос для письма на воске. Изящная рукоять была унизана яркими линиями, слегка подсвечивающимися при прикосновении, создавая гармоничную композицию с геометрически вытянутой формой.

Эмерот протянула кинжал мне, и я осторожно тронула завитки на стали, которые имели сходство с молниями, вспыхнувшими под моей рукой. Я ощутила возникшее тепло, током пробежавшее по телу, и отметила, как плотно и удобно прилегает ладонь к рукояти. Несмотря на внешнюю элегантность, клинок совсем не выглядел роскошно благодаря угрожающе острому кончику.

– Он светится? – я выдохнула в удивлении.

– Это стилет, – благоговейно промолвила Эмерот, поглядывая на узорчатое лезвие, – Лоза Стихий, как назвали его предки. Именно этим кинжалом была закреплена сделка между четой полудухов и четой человеческой около трехсот лет назад.

– Полудухов? – недоверчиво переспросила я, проводя подушечкой пальца по заточенной стали.

– Да. Можешь считать, что мы не совсем люди. Около четырехсот лет назад несколько знатных семей, включая семью императора, заключило сделку с полудухами, согласно которой последние будут опорой и поддержкой для первых из поколения в поколение. Это отнюдь не прислуживание, как может показаться сначала, а взаимное соглашение. В свою очередь люди будут обеспечивать защиту для каждых новых потомков, позволяя им проживать беспечную жизнь, лишенную горя и хлопот. Согласно преданиям, это был единственный способ, который мог позволить вымирающему виду полудухов спасти хотя бы малую часть своего народа. Говорят, его истребляли за неведомые подвластные им силы.

Я потрясенно молчала.

– Прошли годы, кровь полудухов и людей смешалась. Остались только мы, женщины, прозванные банши. У нас всегда рождаются только девочки, призванием которых является поддержка определенной семьи. Эта связь, твердо установившаяся между нами, является следствием соглашения, вступившего в силу после того, как Матерь Илаиза, первая банши, и смертный сын Дерек Асторио пронзили запястья Лозой Стихий и связали души кровью, свои и своих детей. Именно по этой причине банши может чувствовать приближающуюся смерть того, с кем она соединена. Это заложено в нашей сути, мы рождены с этим и не можем оттолкнуть собственную природу. Поэтому стилет, который ты держишь, реагирует только на прикосновения нашей крови. Нашей и наследников семьи Асторио. Взгляни на этот свет, Юдит. Ты правда моя дочь.

Я передала кинжал Эмерот, и пальцы ощутили неприятную пустоту. Казалось, что подобные рассказы могут считаться лишь детскими страшилками, однако вот она я, с трепетом выслушивающая эти самые страшилки и понимающая одно: я верю ей. Верю.

– Вы говорили, что мои видения связаны с тем, что скоро я стану следующей, – тихо проговорила я, нервно покручивая простое серебряное кольцо на руке.

– Это правда. Видишь ли, каждая следующая девушка, отмеченная Матерью, чувствует, когда наступает ее время. Она испытывает жестокий зов, тянущий туда, где ее место, ближе к семье. Ты ведь уже встречалась с ней, да?

Я кивнула. Влажный ком застыл в горле, когда я вспомнила пустые глаза женщины в черном, заглядывавшие прямо в душу и пронзающие своим острым взором.

– Это предвестник того, что скоро я умру, – печально сказала Эмерот, опустив свои медовые глаза. – Если честно, мне не страшно умирать. Я лишь жалею о том, что провела слишком мало времени с тобой, моя дорогая.

Что-то внутри сжало мое сердце, касаясь его слабым жжением, но я мотнула головой, стараясь прогнать это чувство. Не сейчас.

– Однако не стоит об этом. Ты видела Матерь, потому что она направляла тебя сюда, ближе к семье Ульриха. – Я отметила то, с какой нежностью она произнесла имя нынешнего императора. – И эти боли, скручивающие твои внутренности, возникают только из-за того, что ты находишься не на том месте. Не там, где нужна. Ты всегда будешь связана с этой семьей, всегда будешь ощущать, как бьются их сердца, и, к сожалению, ты всегда будешь чувствовать бередящие плоть спазмы, накатывающие при приближающейся смерти одного из них.

Я поняла, что угнетало меня больше всего. Осознание того, что теперь на всю жизнь я не принадлежала самой себе.

– Если я здесь, значит, Матерь больше не будет преследовать меня?

– Не должна. Ты можешь ощущать сильную тягу лишь тогда, когда будешь надолго покидать Асторио, но на этом все. Я понимаю, как дико это выглядит для тебя, но, Юдит, ты часть этого мира. По праву рождения.

Она погладила меня по щеке костяшками пальцев, и я обратила внимание на то, какой холодной была ее кожа. Словно гладкий лед.

– Когда ты пройдешь инаугурацию, то тоже станешь частью семьи Асторио. Они уважают наш род, потому что чтят историю и видят, насколько незаменимы мы в их случае, хотя я и не обладаю таким количеством обязанностей. Однако они примут тебя в качестве члена семьи и будут поддерживать до последнего вздоха, как поддерживали меня и твою бабушку, и все остальные тоже будут склоняться перед твоей силой.

– Той женщине, Николетте, я совсем не нравлюсь.

– Дело не в симпатии, – Эмерот мягко улыбнулась, оголив белые зубы. В голове пронеслось, что она напоминает мне куклу. Красивую фарфоровую куклу с мертвенно бледной, ледяной кожей. – Просто она боится за свои позиции. Я считаюсь одной из главных банши в кругу знати, в соответствии с моим статусом. Ей страшно передавать власть совсем молодой девушке. Но не переживай, я знаю, что ты справишься. Пусть тебя и воспитала Алиссия, она тоже Эйзенбаум. Это в ее крови. Ты уже говорила с ней?

По какой-то причине я не хотела оголять свои чувства перед Эмерот. Не хотелось, чтобы она знала о наших натянутых отношениях с матерью, которая даже матерью мне не являлась. Все утро меня терзала мысль, что именно из-за этого Алиссия не смогла полюбить меня – я просто ей не родная. И пусть внешне мне было привычно отрицать это, я была уверена, что не смотря ни на что я любила ее. Одновременно с этим я боялась, что меня Алиссия никогда не считала своей дочерью.

Но тогда зачем она так просто лишила меня настоящей матери?

– Она занята, – немного резче, чем следует, ответила я. – Задерживается из-за разработки нового аппарата. Я живу отдельно из-за учебы в Академии.

Вопрос о моей учебе тяготил меня, но я решила отложить его. Разберемся с этим позже. Во всяком случае, не заставят же меня бросить Академию.

– Ясно. – Эмерот поджала губы, уловив недовольные нотки в моем голосе.

Она вытащила объемную увесистую книгу из сундука, чьи пожелтевшие страницы выпирали из корешка, грозя вывалиться. На взгляд пухлый том содержал в себе не менее тысячи листов, обернутые в твердый кожаный переплет черного цвета. Ни автора, ни названия. Часть бумаги была просто вложена внутрь и зафиксирована скрепками.

– Почитай, когда будет время. Это записи нашего рода, фактически все знания, известные о банши и собранные за несколько веков. Только будь осторожнее, многим из них уже несколько сотен лет.

Я раскрыла фолиант, отмечая его тяжелый вес. На первой странице, такой тонкой и просвечивавшей, фигурным женским почерком было выведено:

«Моей милой дочери Беатрис.

Помни, за что мы боремся.»

– Это принадлежало нашему предку, Беатрис Эйзенбаум. Одна из первых банши. Никому не показывай книгу.

– Семейная реликвия.

– Да. И бесконечный источник знаний.

Эмерот захлопнула сундук, и на секунду я задохнулась от количества пыли, взлетевшей в воздух. Кажется, от нее остались следы даже на лице, и я незаметно провела ладонью под глазами.

– Ближе к часу, когда ты займешь мое место, начнут проявляться способности. Обычно адепты начинают с малого. Обостряется слух. Шаги становятся тише, почти бесшумными. Затем ты начнешь замечать некое… – она задумалась надо формулировкой, – единение с природой. Словно вода и воздух становятся ближе. Яснее. Подвластнее. Пока ты не обретешь над ними контроль.

Эмерот едва заметно повела запястьем, и окно отворилось, впуская в комнату свежий воздух, она покрутила пальцем, и я проследила полет несколько дубовых листков, круживших в такт ее движениям. Обогнув помещение, задержавшись у стеллажей, они на мгновение замерли, после чего плавно опустились на ее колени. Нечитаемое выражение застыло на лице женщины, после чего она смяла их в ладони.

– Иногда в зеркале ты будешь видеть пугающую женщину, подобную Матери. Белые глаза, разметавшиеся волосы, широкий рот. Твой истинный облик.

– Истинный облик?

– Как полудуха. Их кровь все еще течет в наших венах, пусть мы и очеловечились, если можно так выразиться. Однако призрак твоей сути будет мелькать в отражающих поверхностях. Этого не стоит бояться. Самой себя никогда не стоит бояться.

Я задумалась. Значило ли это, что я, настоящая я, выгляжу как та старуха? Что на самом деле, я ужасающее существо, даже не совсем человек.

Что я такое?

– И, в конце концов, твой голос станет громче, пронзительнее, – продолжала Эмерот. – Оглушительный крик, от которого трескаются стекла и рвутся барабанные перепонки – одна из отличительных черт банши. Поэтому девочек с раннего возраста готовят к своей роли, чтобы в будущем они правильно пользовались своими силами.

И не навредили окружающим.

Раздался сухой стук в дверь. Эмерот негромко разрешила войти. В проеме возникла худая девушка, чьи светлые волосы были подстрижены под каре, а кожа отливала песочным цветом. Я содрогнулась, взглянув в ее пустые, словно рыбьи, серые глаза. Она провела ладонью по серому платью с завязанном на нем фартуке:

– Госпожа, обед готов.

Даже ее голос казался безэмоциональным. Лишенным жизни.

– Спасибо, Лале, – Эмерот приободрилась, – знакомься, это моя дочь, Юдит.

Лале окинула меня серым взглядом и коротко кивнула.

– Прикажи подать обед через десять минут, а также предупреди Роксану и Делина, чтобы к этому времени спустились в столовую.

Лале с готовностью обернулась и уже вышла в коридор, как Эмерот вновь окликнула ее.

– Стой. Передай всем, что отныне слово Юдит будет приравнено моему слову в этом доме, а потому имеет вес как госпожи дома Эйзенбаум. Теперь иди.

***

Столовая оказалась хорошо освещенным просторным помещением, выглядевшим еще больше благодаря выкрашенными в белый стенам и огромными окнами, заостренным к верху. На незажженном камине располагались различные статуэтки: там был и бьющий по струнам гипсовый фавн, весело трясший своими рожками, и золотая сова, присевшая на ветку клена, если судить по резным листочкам, и держащаяся за руки пара детишек, сделанных, судя по всему, из фарфора. Их маленькие головы были покрыты венками из полевых цветов, а крошечные пальчики крепко сжимали друг друга, в то время как рты были раскрыты, а глаза округлились от удивления. Или от ужаса.

Когда мы спустились, длинный стол бежевого цвета, накрытый неестественно малиновой кружевной скатертью – одно из немногих ярких пятен в этой комнате – уже не был пуст. По краям, справа и слева от центрального места главы, напротив друг друга сидели яростно спорившие юноша и девушка, в последней я с удивлением узнала блондинку, игравшую на скрипке на фестивале пару дней назад. Ее фигурные брови изогнулись с намеком на гнев, в то время как она раздраженно выслушивала парня, скрестив руки в голубой рубашке с рукавами-фонариками под грудью.

Эмерот тактично кашлянула, и они резко повернули головы в нашу сторону. Они поднялись на ноги. Я кожей ощутила, как тяжелый мужской взгляд карих глаз оглядел меня сверху вниз, от чего неуверенно прижала ладони к туловищу, смущаясь своей простой атласной юбки и блузки рядом с его официальным черным костюмом, здорово оттенявшим оливковую кожу с волосами цвета воронова крыла.

Эмерот погладила меня по плечу и ровной походкой направилась к своему месту, громким тоном объявив:

– Делин, Роксана, хочу представить вам мою дочь, Юдит. Юдит, это Делин и Роксана, мои… воспитанники.

Я сделала шаг вперед, и блондинка в нетерпении подпрыгнула, за пару секунд оказываясь рядом со мной. Ее кружевная синяя юбка взметнулась вверх.

– Очень рада наконец познакомиться с тобой, Юдит. – Она порывисто обняла меня, и я неловко ответила на ее объятие, похлопав по спине.

– И я, – все, что у меня получилось выдавить.

– Я Роксана, Роксана Антамир. – Она оттолкнулась и уступила место юноше, подкравшемуся за ней. – А это Делин Морец. Он может быть занозой в заднице, но не обращай внимания.

Делин протянул мне руку, и заметила на его лице слабую улыбку. Признав это неплохим знаком, осторожно ответила на рукопожатие. Его руки были сухими и теплыми, в противовес холоду Эмерот. До меня донесся легкий запах трав, какой бывает от недавно скошенного сена.

Морец – эта фамилия определенно связана с аристократией. Выразившись точнее, это и есть одна знатных семей, управлявших экономикой Теневии. Кроме монополии государства на продажу соли, сахара и прочего, существовало четыре семьи, считавшиеся наиболее влиятельными на рынке благодаря их контролю над одной из сфер торговли. Если я правильно помню, Гриджам принадлежала львиная доля пшеничных полей, Фезим занимались добычей угля, кажется, семья Думейн активно продавала соль, а Морец владели заводами по изготовлению алкоголя. «Звездный натиск» – именно их марка вина.

Удивительно, что здесь забыл один из наследников виноводочной империи?

Когда мы расселись за столом – я предусмотрительно выбрала место рядом с Роксаной – Лале и другой слуга, представившийся Эдом, внесли блюда для каждого из собравшихся. Я с интересом оглядела жареные овощи с гарниром из риса, вспомнив, что мой желудок был пуст со вчерашнего дня, однако есть не спешила. Воцарилось неловкое молчание. Я обратила внимание на оставленный возле камина футляр для скрипки, белый и блестящий, его гладкие бока не имели ни одной царапины. Без сомнения, это была та самая скрипка, которую девушка, сидящая рядом со мной, держала вчера в руках. Роксана заметила мой взгляд и с оживлением спросила, погружая в рот кусочек баклажана:

– Понравилась скрипка?

– Очень, – искренне ответила я, – она ведь из клена, работа мастера Селесто, ограниченный тираж?

Роксана изумленно вскинула брови, и Делин задержал на мне взгляд, в этот раз более изучающее.

– Ого, а ты разбираешься в инструментах.

– Можно и так сказать, – я пожала плечами, ковыряя вилкой рис в тарелке. – Твоя игра вчера была впечатляющей. Я мало встречала людей, которые могли бы так виртуозно управлять смычком в быстром темпе.

– Вы знакомы? – Делин подался вперед. Его идеально отглаженный костюм приобрел складки, а галстук немного сбился в бок.

– Нет, но я видела Роксану на фестивале. Твое исполнение действительно было чудесным.

Девушка расплылась в улыбке и задорно подмигнула Делину.

– Я же говорила, что многим нравится моя игра.

– Только пока они не слушают ее каждый день, каждую минуту и каждую секунду, – хмыкнул юноша, закатив глаза. – Иногда это утомляет.

– Юдит, ты ведь тоже увлекаешься музыкой, – я перевела взгляд на Эмерот. – Насколько мне известно, ты студентка Академии тонких искусств.

– Да, я на втором году обучения специальности «Искусство оперного пения», кроме того играю на виолончели, но это так, для себя.

– Серьезно? – Роксана вскрикнула и хлопнула ладонями по столу. – Там, должно быть, очень круто!

– Действительно. Но бывает довольно сложно во время итоговых экзаменов.

– Я так мечтаю туда попасть, ты бы знала! Скрипка – просто моя любовь.

Роксана мечтательно возвела руки к потолку, и я заметила, как неодобрительно Эмерот поджала губы. Ее ярко-красная помада окрасила стекло ее стакана.

– Следует попробовать. – Я отпила немного апельсинового сока. Терпкий вкус обжег язык. – С такими навыками у тебя есть все шансы пройти вступительные испытания.

– Я бы, конечно, хотела, но…

– Роксана, говори медленнее, – Эмерот недовольно поморщилась, отложив вилку. Девушка вздрогнула.

– Обучение в Академии, без сомнений, удивительная возможность, но в данное время она не совсем осуществима, – мягко подчеркнул Делин, и Эмерот кивнула.

– Как всегда одно и то же, – едва слышно пробормотала Роксана, и ее плечи поникли. Мне показалось, что даже светлые волосы, собранные в хвост на макушке, потускнели.

Я не поняла, по какой причине ей нельзя было заниматься тем, чем она хотела, но придержала свой вопрос. Мне все еще было неуютно в их обществе, и я не знала, что можно обсуждать, а что нет. Если честно, мне не было даже известно, зачем я здесь нахожусь, кто эти люди и почему они живут в этом доме. Что Эмерот подразумевает под словом «воспитанники»?

Следующие пару минут раздавались только звуки стучащих вилок и ножей. Я все-таки решилась попробовать овощи и с удовольствием поглощала то, что было на тарелке. Немного останавливало меня лишь то, как аккуратно и размеренно едят жители этого дома, показывая безупречные манеры. К счастью, мама хорошо обучила меня, как обращаться со столовыми приборами в высшем обществе, каким и являлись люди вокруг. Я в очередной раз напомнила себе выпрямить спину, когда Эмерот подала голос.

– Роксана, я бы хотела попросить тебя иногда присматривать за Юдит и помогать ей, если у нее будет что-то не получаться. Ты ведь понимаешь, что твой опыт намного превышает ее знания, а потому дополнительное участие будет незаменимо.

Блондинка вновь одарила меня улыбкой и с готовностью согласилась.

– Конечно. Ты всегда можешь обратиться ко мне, если что-то понадобится.

– Что, например?

Что-то заставило меня напрячься, и я опустила вилку.

– Роксана – тоже банши. – Я ошеломленно уставилась на девушку, надеясь, что мое удивление не было так заметно.